Рабинович Леонид Владимирович : другие произведения.

Враги

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Часть I
  
  Призыв
  
  1.
  
  С такого погожего весеннего дня начинается множество историй... Такой день подобен вокзалу, с которого уходят эшелоны безумной любви и трагического предательства, или - пристани, от которой отчаливают корабли героических сказаний и захватывающих приключений. Вот и я отправляюсь в свой путь... Но где уж моему бестолковому рассказу, похожему скорее на старую посудину, утлое суденышко, нелепую колымагу, - тягаться с этими гигантами: кораблями и эшелонами!..
  
  Весь этот прекрасный день Лучик посвятил уединению, затворничеству в своей неуютной комнате, служению над алтарем неинтересной книги суровым богам просвещения. Он старался, как мог, не замечать его присутствия: бодрящую смесь тепла и прохлады, приятную легкость воздуха, радостное волнение начала, а тот (день) пытался пробраться в его неприбранную келью: маячил косыми лучами солнца на подоконнике, махал веселой требухой мелких пылинок у него перед носом, гремел отдаленными ударами мяча, сигналил возгласами обезумевших футболистов, шелестел зелеными ветками, шуршал занавесками, гулко цокал каблуками и шаркал бесчисленными ботинками... Зря старался! Сегодня Лучик отверг его и предал анафеме; решению своему не изменит, каких бы благ этот день ни сулил!..
  Решение было принято за завтраком, вернее - было навязано... Мама сказала:
  - Смотри, какая хорошая погода! Шел бы ты погулять, а то протухнешь окончательно! - сказала с таким отвращением, будто он уже окончательно протух, а она не успела донести меня до помойного ведра.
  Мама обладала великим даром превращать завтраки, обеды и ужины в кромешный ад. (Еще к этому списку следовало добавить визиты к родственникам, приемы гостей, походы за покупками и так далее...) Если верить ее непрестанным жалобам на ветхое здоровье, несчастливую судьбу, жестокосердный свет и - в особенности! - на сына-неудачника, она коротала свои дни в чертогах гиены огненной и не теряла надежды увлечь Лучика за собой - в любимые серные котлы!
  Он ответил ей твердо, стараясь не показать, что задыхается от гнева и обиды:
  - Нет, не пойду!
  - Почему? - допытывалась она с особой материнской ненавистью. - Почему все нормальные люди с удовольствием гуляют в такую погоду, и только ты сидишь дома, бесишься со скуки? Почему у тебя нет друзей?!
  Ох уж эти "нормальные люди"! Ну, сколько можно ставить их в пример?! Неужели она не понимает, что для Лучика норма - недостижимый идеал!
  - Я не бешусь! - прошипел он. - Мне надо готовиться к экзамену!
  Ему ужасно хотелось кричать и топать ногами, но домашние законы, установленные еще при жизни отца, запрещали детям (то есть ему) повышать голос на родителей.
  - Надо вести человеческий образ жизни!..
  - Имею я право не гулять, когда мне не хочется!
  - Но ведь это ненормально!
  ...В конце концов, лопнуло его тренированное терпение: резким, отчаянным движением он положил на тарелку недоеденный бутерброд, поставил чашку в раковину (еще один домашний закон гласил: "грязная посуда ни при каких обстоятельствах не остается на столе") и удалился в изгнание, хлопнув за собой дверью.
  
  ...И вот теперь заключенный в четырех стенах, он сидит за письменным столом над весьма неинтересной книгой, перечитывает в сотый раз малопонятное предложение, пережевывает и перемалывает свою обиду, отгоняет от себя недозволенные мысли о страшной мести за поруганную молодость... Но вдруг откуда-то - с околицы мира звуков - до него доносится его собственное имя... а за ним, как ни странно, - и фамилия. Низкий, приятный голос взрослого мужчины пытается выяснить, где тут проживает такой-то и такой-то... Детские голоса отвечают ему наперебой, называя разные подъезды и разные квартиры. Не отрывая глаз от постылого предложения, он начинает следить за происходящим и весь превращается в слух.
  ...Теперь взрослый выясняет местоположение лучикова окна. Дети галдят и, должно быть, показывают пальцем. "Значит, вот это, третье справа, с белой занавеской, на первом этаже?" - переспрашивает неведомый пришелец. Получив единодушный утвердительный ответ, голос добавляет: "Ладно, сейчас проверим..." Дальше Лучик слышит, как он дает указания какому-то неизвестному, безмолвствующему лицу... "Ну-ка, пошли... Давай, становись вот сюда... Пригибайся... Так... Теперь держись за стену... Осторожненько!.. Вот так..."
  За окном кто-то топчется и шевелится...
  Оторвав глаза от книги, Лучик с ужасом обнаруживает, что над подоконником возвышается бюст незнакомого человека в военной форме. Сначала он замечает большие серебряные звезды на его погонах, явно соответствующие какому-то высокому армейскому званию, лишь потом внимание схватывает лицо незнакомца, оказавшееся весьма непривлекательным: круглым, смугловатым, с неприятными оспинами; глаза - ни злые, ни добрые, немного хитрые, волосы черные, прилизанные, с заметными блестками перхоти. Такое лицо принадлежит, как правило, ушлому хозяйственнику или ленивому повару... Он подмигнул Лучику, огляделся, вытягивая удивительно-короткую шею, смерил взглядом рачительного хозяина и комнату и ее обитателя, снова подмигнул и крикнул кому-то с явным удовлетворением: "Все в порядке! Снимай! Только, ради Бога, осторожно!".
  Сереброзвездый пришелец закачался, подался назад, дернулся вниз и исчез из поля зрения... Опомнившись от удивления, Лучик бросился к окну.
  От окна поспешно удалялось двое военных. Они безбоязненно пересекали цветочную клумбу, оставляя за собою изуродованные растения. Одним из них был тот самый обладатель великолепных погон, второй - высокий худенький солдатик, должно быть, - то самое "безмолвствующее лицо". Правой рукой он поправлял ремень, левой - держался за помятую поясницу. Лучик понял, что сереброзвездый только что залезал солдатку на плечи.
  "Хорошо быть военным, - подумалось ему. - Можно безнаказанно вытаптывать гражданские клумбы. Куда подевались все эти полоумные старухи, готовые за насилие над зеленым листом порвать глотку даже невинному младенцу?!" Мысль не совсем подходила к данному тревожному моменту: было ясно, что появление военных под окнами ничего хорошего не предвещает... Солдатик услужливо распахнул дверь, пропустил сереброзвездого в подъезд, и скрылся вслед за ним... Теперь я заметил, что рядом с домом припаркован армейский джип.
  Через несколько мгновений в квартире раздался тревожный звонок, по полу поспешно зашаркали стоптанные мамины тапочки, открылась дверь...
  ...Мать начала с кем-то объясняться и очень быстро перешла на крик: "Нет, это ошибка. Этого не может быть!"
  - Ну, как же ошибка?! - отвечал ей кто-то с усталым равнодушием. - Адрес правильный? Правильный. Фамилия та? Та!.. Вот и распишитесь в получении повестки!
  - Но почему вы решили, что он живет именно здесь, а не где-нибудь еще?! Может, он давно уже сбежал из дома!
  - Как это сбежал?! Да, ведь он там, в комнате. Майор Пафус говорит, что сам его видел. Что же он врет, по-вашему?!! Спросите его сами, если не верите.
  Недоверие военному считалось в послевоенные времена тяжелым грехом, сущим святотатством, - не только оскорблением отдельного мундира, но и армии в целом (а, значит, и всего государства)!
  - Это ошибка... - повторила она растерянно.
  Лучик распахнул дверь комнаты и увидел, что мама разговаривает через порог с худеньким, помятым солдатиком. Солдатик пытается всучить ей какой-то конверт.
  - Вот же он, - произнесло "безмолвствующее лицо" без особой радости (и уж, конечно, без удивления!). - А вы говорите, нет его...
  - Убирайся в комнату! - завопила мать.
  - Мама, не позорься перед чужими!..
  - Убирайся! Тебя, никто не спрашивает!
  - Вот он, настоящий мужчина! - раздался голос сереброзвездного. Оказывается, тот стоял в глубине лестничной клетки и терпеливо дожидался своего "выхода".
  Произнеся эту многозначительную реплику, майор не слишком деликатно оттолкнул солдатика и переступил порог. "Можно к вам? - спросил он лукаво. - Неужели не предложите офицеру армии пройти и присесть?!" Онемевшая мать сделала приглашающий жест. "А ты - сказал он солдатику, - давай сюда конверт и спускайся к машине: проследи, чтоб детишки фуражку не стырили..."
  Пафус проследовал на кухню, оставляя за собой черноземные следы. На полпути он обернулся и поманил Лучика пальцем...
  - Да, вы не переживайте, - сказал сереброзвездый пришелец, присаживаясь за обеденный стол. - Хоть вы и опозорились немного, но этот позор вам зачтен не будет, ибо вы следовали слепому материнскому чувству. Мы знаем, что все нормальные мамаши пытаются спасти своих чад от воинской повинности, но только им это не всегда удается. Как правило, не удается. Почему? Потому, что мы вовсе не дураки! Впрочем, мы и не злодеи. Мы всего лишь делаем свое дело. А для нашего дела нам нужен солдат с соответствующими данными! - он указал на Лучика, который примостился в углу на табурете.
  - Какие такие данные? - запричитала мать (очень жаль, что дар речи так быстро к ней вернулся). - А вы знаете, что он ходил к психиатру, и что у него выявлены серьезные нарушения!
  - Да, мы осведомлены... Но, когда ваш парень проходил медкомиссию, ни о каких душевных проблемах заявлено не было. Видимо, вы боялись, что психиатрический диагноз ляжет на него позорным клеймом и рассчитывали, наверно, на ваши связи. Нам хорошо известно, что ваш покойный муж был превосходным военным инженером и завещал кое-какие нити, тянущиеся аж в министерство обороны...
  - А вдруг он что-нибудь натворит, - причитала мать, не слушая майора, - пустит врага через границу или взорвет склад со снарядами, застрелит кого-нибудь, наложит на себя руки - кто будет отвечать?!
  - Мы будем.
  - Да, кто же это - "мы"?!
  - Там, в повестке, написано. Мамаша, позволю себе повториться: не такие уж мы дураки! Мы его, между прочим, тщательно выбирали...
  - Да, как же вы могли его выбирать?! На каком основании?!
  - Вы только не подумайте, что я обязан вам что-то объяснять: общаюсь с вами из чистого благородства. Так уж вышло, что наша часть расположилась в бывшем здании школы - в той самой школы, где учился ваш парень. В наших руках оказалась уйма всяческого материла: медицинская карта со всеми направлениями и анализами, классные журналы, характеристики, тетради, даже учебники, которые этот оболтус когда-то разрисовывал... Сколько бы вы ни поносили ваше чадо, мы знаем, что с успеваемостью у него было совсем не плохо... К тому же он - победитель всяческих викторин, олимпиад, конкурсов - и так далее, и так далее... Вы должны нас понять: в нашем деле нужны самые способные и образованные кадры...
  - Но ведь это чудовищно: война уже кончилась, а вы все призываете и призываете!
  - Да, вы правильно отметили: война кончилась - теперь самое время наводить порядок: в армии и повсюду!
  - Он должен поступать в университет. Мы готовились целый год, брали репетиторов - потратили все наши сбережения! Поверьте мне, он вовсе не такой способный, как вы думаете: все эти успехи даются ему с невероятным трудом! Он совсем еще мальчик - инфантильный и безответственный... К тому же врачи выявили у него серьезные проблемы коммуникации, асоциальные наклонности и прочие ужасы!.. И вырос он, между прочим, без отца!
  Майор Пуфус тяжело вздохнул.
  - Да уж, против материнского горя не попрешь!.. - сказал он без особого раздражения. - Извините, но мне надоело быть добреньким дяденькой.
  Он подошел к Лучику и протянул конверт: "Вот, получай повестку..." Лучик посмотрел на маму: она всхлипывала и терла глаза, тщетно пытаясь выдавить из себя слезу... "Ну же смелее! - сереброзвездый схватил его за руку, положил конверт на ладонь и прижал его лучиковым указательным пальцем. - Вот и все. Видишь, совсем не больно! Зато теперь ты мой. Даже расписки никакой не требуется. Все, что требуется, - это явиться ровно через месяц, в девять утра, по указанному адресу. Дорогу в школу не забыл еще? Ладно, до свидания, солдат, не надо меня провожать..."
  Пафус неторопливо вышел и захлопнул входную дверь. Судя по походке, он был чрезвычайно собою доволен.
  - Следы! - вскрикнула мать.
  Лучик бросился за тряпкой, поспешно стер с пола траекторию майора Пафуса и вернулся обратно на табурет.
  Мама сидела за столом, спрятав лицо в ладони. Она упивалась своей безутешностью. Значит, Лучику следовало ее утешать...
  - Мам, ну не переживай ты так. На фронт меня не возьмут. Фронта больше нет...
  - Ты все забудешь... Ты никогда никуда не поступишь и ничему не научишься...
  - Мам, я не забуду! Я буду все время повторять материал и решать задачи!
  - Ты станешь в армии таким же быдлом, как они!.. - мать указала туда, где только что пролегали безобразные следы...
  Игра продолжалась довольно долго - все в том же духе. Наконец, он начал получать от самого себя сигналы бедствия - это были смятенные мысли: "Почему же я должен терпеть?! Почему я должен утешать ее?! Почему я должен отстаивать свое достоинство, не повышая голоса?!.."
  - Все, больше не могу! - он поднялся с табурета и только тогда ощутил всю тяжесть обиды и раздражения... Он даже зашатался... Он метнулся из кухни, ударившись обо что-то плечом, миновал коридор, оказался на лестнице, - скатился по ступеням вниз и выскочил на всех парах из подъезда. Мама кричала в окно, что он ей хамит, что с ним невозможно разговаривать, что он не закрыл за собою дверь (грубое нарушение домашнего закона)...
  Он удалялся самым быстрым шагом. Он перешел бы на бег, если бы боялся, что нормальные люди примут его за ненормального... (Даже если он действительно ненормальный, - это не их собачье дело!)
  Он несся по ненавистным мне улицам. Как же он их ненавидел эти улицы, безраздельно принадлежащие "нормальным людям"... - всем тем, кого мама ежедневно ставила ему в пример... - всей этой разношерстной компании... Были среди них и бессмысленные, убогие существа, и примитивные уроды, самозабвенно гоняющие по двору мяч, и ученые дураки, и быдло в галстуках, и искатели наслаждений, - многобуйные любители вечеринок и танцев... Но что-то их все-таки объединяло... Возможно, умение жить в свое удовольствие... Как же это у них получалось?! Они, наверно, были наделены каким-то особым органом души - органом нормы... У Лучика этот орган, очевидно, отсутствовал.
  
  Кстати, этот орган оказался весьма несовершенной конструкцией, - его сбои, характерные для военного времени, можно было изучать на примере моего класса...
  Они достигли призывного возраста через полгода после начала военных действий. К тому времени граждане успели уже отойти от военно-патриотического угара. Некоторые его одноклассники покорились судьбе и отправились на фронт чуть ли не добровольно, но многие - в их числе и спортсмены, и отличники, и школьные активисты - постарались оказаться по ту сторону нормы, примкнуть к тяжело больными, сумасшедшими или умственно отсталыми... Пустили туда, однако, совсем не многих!
  Мама, посвященная в дворовые сплетни, каждый день возвращалась домой со свежей сводкой новостей: вчера забрали такого-то: скрывался на даче; утверждает, что повестку не получал, газеты не читал, телевизор не смотрел, о войне, говорит, что-то слышал, но не понял, кто с кем воюет - одним словом притворился дебилом!.. Такого-то признали годным к нестроевой: астма по нынешним временам не является достаточным основанием для освобождения... Такого-то сочли годным к строевой - его головные боли и ночные кошмары не признали действительными - вот что значит, человек не позаботился вовремя о своем психиатрическом прошлом!
  О "психиатрическом прошлом" Лучика мама, конечно, позаботилась, но (как правильно угадал майор Пафус) из опасения за его будущее, она старалась не выпячивать диагноз, берегла этот козырь на тот случай, если не сработают "нити, тянущиеся в министерство обороны". Время шло, повестка не приходила, - мама уверила себя в том, что участь нормального гражданина Лучика уже миновала...
  
  ...Он готов признаться себе (и, разумеется, больше никому!), что находил в этой войне нечто приятное и волнующее. Ему нравилось видеть улицы грязными, безлюдными и плохо освещенными, ему было приятно, что нормальные люди потеряли вкус к развлечениям и боялись выходить из домов: война уровняла их с такими ненормальными, как он...
  Он гнал себя мимо новых высоток, расфуфыренных, подсвеченных зданий, - гнал до изнеможения, до седьмого пота... Потеряв власть над своим воображением, он представлял себе, будто за спиной рвутся снаряды и гибнут сограждане, рушится нормальная жизнь... - и ему от становилось от этого легче!..
  Он замедлил шаг. Он брел. Обессилив, он сел на скамейку, дожидаясь темноты ("Пусть матушка поволнуется всласть!")... И снова брел по темным, постылым дворам и переулкам...
  Где он?
  Возле школы
  Шел, шел... Шел почти полдня, но прошел всего лишь две автобусных остановки!
  Давно он тут не был: целых два года!
  Теперь здесь не школа. Место изменилось до неузнаваемости: ветхий забор обтянут паутиной колючей проволоки, ворота освещены ярким лучом прожектора, в огромном пятне света топчется гигантская тень часового, а над главным зданием торчит длинная, тощая антенна с поникшим флагом. Рядом с воротами установлен фанерный щит с изображением весов: на левой чаше покоятся буквы "С" и "У", на правой - "П" и "Р". Получается СУПР. Наверное, это название воинской части. А под основанием весов - еще одна надпись: "Крепость-6001"... Скоро она станет его домом. Он попробовал примерить к себе афоризм: "Мой дом - Крепость-6001"... Как вам это нравится?! Но сегодня, увы, его дом - по месту жительства. Надо возвращаться.
  
  ...Лучику повезло: когда он вернулся, мама барахталась в пучине телефонного разговора, и ему удалось проскользнуть в свою комнату, избежав дальнейших столкновений, объяснений и разбирательств. Он слышал, как она въедливо у кого-то выведывала: "Что такое СУПР?.. Эс-У-Пэ-Эр?.. Да, так написано в повестке..." Наверно, она обзванивала всех своих знакомых и пыталась выяснить, что это за войска, в которые призывают Лучика?
  Действительно, что такое "СУПР"? СУПР - это спаситель, который возьмет на себя все его грехи: взорвавшиеся склады, поруганную границу, кровь застреленных товарищей... Или, может быть, СУПР означает "СУтенеры и ПРоститутки"?..
  Видимо, человек на другом конце провода высказывал такие же неправдоподобные догадки. "Нет, этого не может быть! - раздраженно отрезала мать, - таких частей не бывает!.. И таких - тоже! Ты все шутишь, а нам не до смеха!"
  
  ...Перед сном он часто представляет себе, как мучаются и умирают люди... - мучаются и умирают... от его руки! Нет, Лучик не способен вообразить подобный ужас: жертвы отделены от него светонепроницаемым занавесом, за который он простирает свои страшные инструменты и действует на ощупь. Зато он прекрасно слышит их безумные вопли, и это его успокаивает...
  Наконец, он созрел для сна.
  Еще один день вычеркнут из жизни!
  
  2.
  
  После блестящей победы на суде, освободившись от тяжелого груза тревожной неизвестности, добравшись пешком до дома, распустив петлю роскошного галстука, рухнув в кресло перед телевизором, наслаждаясь приятным изнеможением, адвокат Цигерихтер говорит себе: вот бы и мою судьбу решал такой же суд!
  Мы можем утверждать, что он твердо верит в предопределенность судьбы. Однако адвокат очень любит забавлять свое воображение, рисуя картину из судебной практики высших существ: где-нибудь на древнем Олимпе собираются боги судьбы (или, если вам так больше нравится, - грозные ангелы: где-нибудь на христианских небесах) - и решают, судьбу такого-то... и такого-то... и с такого-то... В конце концов, очередь доходит до Цигерихтера.
  Но, когда он предстает перед этой всемогущей комиссией, в его воображении возникают вовсе не языческие боги и не грозные ангелы - его судит самый обыкновенный суд, наподобие нашего городского, под председательством тучного слюнявого судьи... Косноязычный прокурор расстилает перед судом лоскутное одеяло весьма прозаических грехов: пытается доказать, что такие-то поступки являются подлостью, а такие-то - прелюбодеянием, что в этой ситуации он, якобы, проявил малодушие, а в той - не заплатил добром за добро... "...Ответчик говорит длинными малопонятными предложениями потому, что смакует каждое свое слово!.. Он отправил в богадельню своего престарелого отца... Он готов за деньги вызволять из беды опасных для общества негодяев... он скупает дорогостоящие предметы искусства, не имея ни чувства прекрасного, ни даже элементарного вкуса..."
  Воображаемый судья сидит, подперев жирный подбородок ладонями, должно быть, дремлет (совсем как настоящий!) под покровом затемненных очков. Тщедушный маразматик очнется лишь тогда, когда защитник (такой же блестящий защитник, как и сам Цигерихтер!) взмахнет волшебной палочкой и драное одеяло его грехов превратится в белоснежную перину добродетелей... Судья удивленно сдвинет очки на лоб и посмотрит негодующе на прокурора: мол, зачем ты отнимал мое драгоценное время?! Теперь, сколько бы обвинитель ни твердил о крайней самовлюбленности обвиняемого, о его неспособности возлюбить ближнего своего, о патологической беспринципности, и страсти к стяжательству, оправдательный приговор можно считать неизбежностью. И вот, по причине полной невиновности, Цигерихтер снова переходит из грубых мужицких рук Правосудия в добрые женские руки Удачи...
  
  ...Но все это в пошлом - блестящие победы на суде, похлопывания опасных проходимцев по плечу и скупка предметов искусства, вызывающих в нем высокое чувство лишь своей заоблачной ценой. Даже престарелого отца больше нет: отец скончался на втором году войны!..
  Цигерихтер очень любит поговорить о "нелинейности" своей судьбы - о том, каким замечательным он был оратором и чтецом, какие великолепные спектакли разыгрывал в зале суда, покуда всемогущая комиссия не допустила судебную ошибку...
  Он заблуждался: ему не следовало полагаться на симпатию высших существ... Один древний поэт очень правдоподобно описал процедуру принятия решений:
  Две глубокие урны лежат перед прагом Зевеса,
  Полны даров: счастливых одна и несчастных другая,
  Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион,
  В жизни своей переменно и горесть находит и радость,
  Тот же, кому он несчастных пошлет, - поношению предан;
  Нужда, грызущая сердце, везде по земле его гонит;
  Бродит несчастный, отринут бессмертными, смертными презрен.
  Это из Илиады... Хотя Цигерихтер часто цитирует "древнего поэта", особого уважения к автору гекзаметров он не испытывает... Честно говоря, он плохо понимает тех, кто вот уж который век превозносит античного слепца, - гекзаметры как гекзаметры! Разве стихи без рифмы достойны восхищения?! Где же в них красота, где трудность стихосложения?! В глубине души он уверен, что и сам способен написать сколько угодно таких Илиад...
  Кто-то будет смеяться над самовлюбленным невеждой... Кто-то наверняка разозлиться, узнав, что поэму он полностью не читал и судит о ней лишь на основании цитатника. (Когда-то Цигерихтер потрудился заучить цитатник наизусть и теперь не должен лезть за мудростью в карман!) Но бывший адвокат не боится ни вашего смеха, ни ваших упреков... Он ведь не скрывает практической ориентации своего интеллекта: "Цитаты из древних являются отличным подспорьем на суде... Они особенно эффективны, если судья - пожилой аристократ, получивший солидное классическое образование. Услышав знакомый размер, старик начинает кивать головой в такт адвокатской речи. Упиваясь гекзаметрами, он вспоминает свою молодость! Подзащитный бандит чуть не плачет над своей горькой судьбой... Прокурор начинает злиться: он, конечно, не знает, кто такой "Кронион". Честно говоря, я и сам этого толком не знаю: в цитатнике был, конечно, глоссарий, но я поленился туда заглянуть. Какая разница, кто он такой - кто-то из всемогущей комиссии!.."
  ...Но что же стряслось с этим блистательным адвокатом!? Откуда взялась "нужда, грызущая сердце"? Может, быть Кронион решил, что Цигерихтер должен начать все заново - снова добиться успеха, но только на сей раз, придерживаясь рамок обывательской этики? Как бы то ни было, военное и послевоенное время отбросило его лет, наверно, на десять назад - чуть ли не в самое начало адвокатской карьеры...
  
  Если вы спросите Цигерихтера, чем он занимался десять лет назад, в бытность свою молодым, амбициозным юристом, он вам ответит:
  "Трудно себе представить, за какие странные дела мне приходилось браться...
  Вы не поверите, однажды я защищал на суде павиана, сбежавшего из зоопарка... Честное слово! По своей разрушительности это животное могло соперничать с целой шайкой самого отпетого хулиганья: всего лишь за сутки, проведенные на свободе, оно успело порвать по всей округе электрические провода, надругаться над множеством цветников и теплиц, сорвать на высоких этажах все белье и все государственные флаги, а под утро - еще и придушило одну пожилую гражданку! Наконец, негодующая толпа загнала беглеца на дерево: пожарные спасли павиана от линчевания и передали зверя в руки правоохранительных органов. Полиция наотрез отказывалась возвращать обезьяну в зоопарк... Она, наверно, собиралась усыпить нарушителя спокойствия, но в дело вмешалось общественность...
  Общественное мнение, как известно, настолько всемогущее, непоследовательное и капризное явление, что ему может позавидовать любой тиран-самодур. В те далекие и наивные времена оно неизменно оказывалось на стороне "слабых". Сколько горьких слез исторгли наши передовые граждане, оплакивая судьбы сирых и убогих, жертв насилия и несправедливости! Помните, как по всем судам гремели заочные процессы над заморскими злодеями: их виновность неоспоримо доказывалась под бурные аплодисменты антилюдоедов и антинасильников! К своим же "блудным сынам" судьи относились снисходительно, охотно принимали во внимание несчастливые обстоятельства их жизни - защита торжествовала над обвинением!
  ...Но вернемся к делу павиана. Общество охраны животных собрало многолюдную демонстрацию... Демонстранты бурно требовали правосудия для обезьяны.
  Стражам порядка пришлось подчиниться общественному мнению и придать животное суду справедливости.
  На суде павиана представлял ваш покорный слуга, начинающий адвокат с железной хваткой. Угадайте, какую я выбрал линию защиты? Думаете, я пытался убедить судью в том, что для животного убийство и вандализм не есть преступление, что оно, будучи нечеловеком, не способно различать между добром и злом? Нет, это было недопустимо: следуя подобной логике, пришлось бы признать, что склонность к насилию заложена в природе павиана, то есть, совершить грубую ошибку!
  Согласно конституции, приговор суда выносится либо на основании свода законов (на обезьян, разумеется, не распространяющихся), либо на основании неформальных общественно-культурных норм (также не имеющих к павиану никакого отношения), либо в соответствии с духом времени (распространяющимся, как известно, на все без исключения)... Я уже имел возможность вам напомнить, какой дух владел тогдашним временем?! Слово "насилие" было ему настолько же противно, насколько оно созвучно нынешнему! Поэтому я доказывал абсолютно бредовое утверждение... Я доказывал, что павиан по своей натуре - добр, а злым его сделало пребывание в клетке, что, якобы, у себя в джунглях ему бы и в голову не пришло разорять цветники и душить пожилых гражданок... - и доказал! Процесс был выигран, честное слово!"
  ...Уж не знаю, поверите ли вы его честному слову. Многие верили, особенно - женщины. Они вкушали подобные истории с превеликим аппетитом, хлопали в ладоши и смеялись в правильных местах... Рассказчик приобрел даже некоторую легендарность: "А мы про вас слышали, - говорили незнакомые люди в момент знакомства. - Вы тот самый адвокат, который защищал павиана!"... "Как вас зовут? Цигерихтер? Неужели вы тот самый знаменитый Цигерихтер?! Ну, тот который вызывал на суд приведение!"
  На самом деле борьба за выживание - тяжкий труд, жалкое и неблагодарное занятие. Что бы вы хотели услышать?! О том, как он просиживал штаны в заштатной адвокатской конторе, составляя письма со страшными угрозами по самым смехотворными поводам? О том, как целыми ночами он репетировал перед зеркалом речь защиты, - лишь для того, чтобы на суде услышать едкое замечание судьи: "Молодой человек, не слишком ли вы увлеклись?! Будьте так добры, поменьше пафоса и поближе к делу!"?! Хотите узнать, скольких клиентов он погубил по неопытности, наивно борясь за справедливость, упрямо противодействуя духу времени? Навряд ли Цигерихтер станет об этом распространяться...
  
  ...Когда раздались звуки военного горна, мы открыли глаза и нашли себя в окружении странных существ. Их странность заключается в том, что они ненавидят нас, вместо того чтобы любить... - любить наше гуманное общество за высокие идеалы... - за ненависть к заморским злодеям и сострадание к павианам... Кто бы мог подумать, что наши сердобольные граждане так быстро очнутся от всепрощения и захлебнутся уксусом войны? Что они сойдут с ума, и потребуют уравнять возможности фронта и тыла? Что начнется повсеместная травля так называемых отсидчиков, в числе которых и оказался адвокат Цигерихтер?!
  ...На втором месяце войны он получил письмо в конверте из грубой бумаги цвета хаки: секретное подразделение СУПР, которому срочно потребовались "опытные юристы", предлагало ему добровольную службу в своих рядах.
  Практическая ориентация его многоопытного интеллекта исключала возможность сотрудничества с такой чудовищной бюрократической организацией, как вооруженные силы. Слава Богу, к началу военных действий Цигерихтер был уже непризывного возраста. Он хорошенько посмеялся над детской наивностью СУПРовцев - неужели они действительно полагают, что опытный юрист вроде него польстится на их смехотворные гонорары и патриотические лозунги?!
  В своем обстоятельном ответном письме он изложил опрятным законоведческим языком всю "совокупность обстоятельств", не позволяющих ему принять драгоценное предложение армии.
  Цигерихтер имел все основания полагать, что бедствие минует его стороной... Разве мог он предвидеть, что взбесившиеся сограждане потребуют опубликовать списки лиц, отказавшихся добровольно или принудительно сотрудничать с вооруженными силами?!
  Армия, надо отдать ей должное, нашла в себе мужество отказать бушующей общественности (подозреваю, что по размеру подобное "издание" не уступило бы увесистой телефонной книге!), однако воинское подразделение СУПР оказалось особенно злопамятным: оно отправило в путешествие по околосудебным кругам особый реестр, в котором числились все согрешившие юристы! Был в нем и он...
  Он все еще не понимал серьезности сложившейся ситуации, все еще посмеивался над мелочными мстителями: зря стараются - какое дело его подзащитным бандитам, грешен он пред армией или нет?! Он ошибался - эти пройдохи вдруг присоединились к патриотическому бойкоту. Причиной тому был, конечно, не патриотизм, а опасения за исход судебного процесса... Конечно, их можно понять: стоит ли в такие времена полагаться на беспристрастность наших судов? Он ведь сам убеждал, что нормальный судья не стоит на месте, а старается шагать в ногу со временем (или с чем-нибудь еще)!
  
  Теперь (совсем, как и десять лет назад!) уделом Цигерихтера стали мелкие, низкооплачиваемые гражданские иски.
  Он все еще не унывал... Он пробовал пробраться на бракоразводный рынок, достигший в военные годы особого процветания. Вообще-то эта область считалась поприщем бездарей, но излишняя щепетильность противоречила его прагматическому настрою не меньше чем излишняя расточительность или бескорыстное добровольчество...
  Так уж повелось, что на бракоразводных процессах мужа представлял адвокат-мужчина, а жену - адвокат-женщина... Адвокат-женщина тоже, как правило, была из разведенных: такое семейное положение не только внушало доверие клиентке, но и давало некоторое преимущество на суде. Когда адвокатесса, прошедшая через крушение собственной семьи, декламировала с придыханием: "Я прекрасно понимаю всю глубину тех обид, лишений и страданий, которым бессовестный мужчина в течение долгих лет подвергал свою несчастную супругу. Я знаю об этом не понаслышке!" - кто мог с ней поспорить, у кого хватило бы мужества поставить ее на место?! Нет, ни у кого! Хотя все прекрасно понимали, что обиды и лишения были, скорее всего, уделом ее бывшего мужа...
  Итак, теперь Цигерихтеру противостояли стервы самой дрянной породы - негодующие создания хрупкого девичьего телосложения... Они прикрывали щуплость тела - деловыми костюмами, малый рост - высокими каблукам, отсутствие красноречия детскими негодующими голосками... Их цоканье по каменным полам было каким-то особенным - жестким, неумолимым, устремленным, как отравленная стрела, в некую уязвимую точку...
  В то время, как эти валькирии отважно цокали каблуками, мужчины-адвокаты пробирались на полусогнутых, чувствуя, что идут через минное поле: любое их слово могло вызвать иступленное неистовство женской стороны - спровоцировать тяжкие обвинения в черствости и нечувствительности. Однажды по неопытности он позволил себе произнести такую фразу: "Все факты указывают на то, что расторгаемый брак был заключен по расчету..." Юридическая амазонка взвилась на дыбы как необъезженная кобылица: "Я протестую! Это мужской навет!". Он думал, что адвокатесса начнет опровергать приведенные им факты, но этого не произошло. Судья бросил на Цигерихтера усталый, непонимающий взгляд и строго попросил: "Пожалуйста, поменьше досужих домыслов!".
  "Мой коллега специализируется на защите человекообразных обезьян, - добавила валькирия, бесцеремонно указывая пальцем в его сторону, - и забывает иногда, что женщина - это женщина!" Судья с явной опаской призвал ее к порядку. "Извините, ваша честь!" Она опустилась не место, сверля незадачливого адвоката насмешливым взглядом.
  Цигерихтера (опытного юриста!) не переставала поражать та легкость, с которой судебным амазонкам удавалось снимать с его клиентов последнюю рубашку! На их стороне оказывались не только имущественные законы, переделанные в эпоху гуманизма и всепрощения в пользу "слабых", не только сверхвысокие мощности женских эмоций, но и сам мужчина-судья, больше всего на свете боявшийся обвинений в мужской солидарности...
  "Объясните мне, старому холостяку, - восклицает Цигерихтер, - как можно подпускать женщину к своему карману в столь ужасных для мужчины условиях?!"
  Очень скоро он остался без работы.
  
  Ну, что ж, - сказал он самому себе, - самое время потуже затянуть поясок и засесть за мемуары! Он собирался написать воспоминания о том, как служил в сверхсекретном подразделении под названием СУПР, - настолько секретном и опасном, что его сотрудников заносили для прикрытия в списки отсидчиков. Он намеривался сочинительствовать в жанре реалистического романа - такого реалистического, что читателю придется гадать: толи это вымысел, толи быль... Пусть наша доблестная армия опровергает его сочинение: он, конечно, не будет с ней спорить, - он будет многозначительно улыбаться. Отличная месть злопамятному СУПРУ!
  К сожалению, затягивание пояска оказалось невозможным: его душили долги и ссуды, взятые под колоссальные проценты. Военное время приложилось к имуществу Цигерихтера не хуже разводящейся жены, обесценив и сбережения, и ценные бумаги, и недвижимость, и даже коллекцию дорогостоящего искусства. К тому же жизнь, в которой нет движения к богатству и благополучию, казалась ему малоосмысленной!
  Наконец он понял, что другого выхода у меня нет, и написал СУПРу: "Мои обстоятельства изменились... Хочу выполнить свой гражданский долг... Рассчитываю на хорошие условия..."
  Ответа пришлось дожидаться около года. К тому моменту война благополучно закончилась, общественность веселилась, праздновала победу и, кажется, собиралась оставить отсидчиков в покое. Впрочем, в свою счастливую звезду он больше не верил: от повторного предложения отказаться не посмел.
  
  3.
  
  Допризывный месяц оказался спокойным, беззаботным, почти безоблачным периодом времени. Лучик получил возможность немного отдышаться, расслабиться и придаваться праздности - настолько, насколько это позволяла домашняя обстановка.
  Мама смирилась с повесткой и начала собирать сына в армию: она достала флакон оружейного масла, шнурки особой прочности, специальные подштанники, предназначенные для исключительно холодных зим, и комплект новенькой военной формы...
  Она нашла неожиданный способ им гордиться. Когда к ним приходили гости, мама демонстрировала дядям и тетями будущего солдата в полном солдатском облачении. Этот маскарад заставлял наивную публику аплодировать и восклицать: "Ну и ну! Наш Луч совсем уж мужчина!", "Ему, оказывается, идет цвет хаки!", "На такого можно положиться!", - и, хотя их умиление было всего лишь данью вежливости, мама улыбалась и светилась от удовольствия. Следует отметить, что в последнее время она опекала и допекала "настоящего мужчину" немного меньше чем обычно.
  Привычная домашняя скука была теперь спокойной и почти приятной, - он разбавлял ее поездками в загородный лес, прогулками по отдаленным частям города, и ждал обреченно, когда эта мирная жизнь закончится и начнется новая полоса препятствий.
  
  В день призыва мама разбудила его ни свет ни заря...
  - Почему так рано?! - прохрипел Лучик, стряхивая с себя смятенный сон.
  - Ты должен успеть. Собирайся. Вот список.
  - Почему в пять утра. Повестка на девять. Ты хочешь, чтобы я паковался целых четыре часа?!
  - Ты должен явиться как можно раньше. Вчера я узнала, что дезертиров расстреливают.
  К шести рюкзак был упакован, все пункты списка - вычеркнуты.
  Потом он сидел возле собранного рюкзака, блуждая мрачным взглядом по стенам и потолку. Мама периодически заглядывала в комнату, - пыталась выдворить его из дома:
  - Все готово. Почему ты не чешешься?!
  - Мама, меня поднимут на смех, если я припрусь в такую рань!
  - Пусть поднимут... Лишь бы знали, что тебе не все равно!
  - Мама, дай мне пожить еще немного! Хотя бы последние часы!
  Кажется, этот нетипичный для него крик души дошел, наконец, до матери и даже немного ее напугал:
  - Ладно, поступай по-своему, тебе же будет хуже! - сказала она и закрыла дверь.
  
  Крепость-6001 встретила Лучика полным безразличием... В первый день службы она казалась ему бесконечной пустыней, а живые существа, встречавшиеся на его пути, - чахлыми, колючими, спаленными невыносимым жаром растениями...
  Заспанный часовой, отнесся к появлению Лучика, как к досадной помехе: ему пришлось подняться со стула, выползти из будки, прочитать по складам его повестку и вызывать дежурного по части - каждое действие предварялось тяжким вздохом каторжанина и выполнялось с демонстративной неохотой. (Удивительно, что тень часового показалась ему такой внушительной в лучах ночного прожектора!)
  Глупого вида дежурный, не знал, что делать с новобранцем, таскал Лучика битый час по всей территории бывшей школы. Он останавливался под окнами кабинетов и обращался за помощью к кому-то невидимому и всеведущему: "Эй, у нас тут свежатина! Куда его?" Всеведущий отвечал ему каннибальскими шуточками (видимо, шедеврами солдатского юмора): "На шашлык его!", или: "Засолить!", или: "Замариновать!". Наконец кто-то посоветовал дежурному отвести "пушечное мясо" на склад для получения обмундирования. Добыв для него вещмешок, банку гуталина и щетку для чистки обуви, и полностью исчерпав тем самым запас своих творческих сил, провожатый объявил, что его дежурство закончилось, и удалился, предоставив "свежака" самому себе...
  
  Он облачен в военную форму. Он еще не солдат, но уже непонятно кто: несет на спине домашний рюкзак и волочит по земле новенький вещмешок.
  Он бесцельно бродит по лабиринту Крепости-6001, и изучает не без злорадства колоссальные изменения последних двух лет: следы побоев на стенах, варварские выбоины в полах, зверские царапины на дверях, полный упадок туалетов... школьный двор неузнаваем: перекопан, разворочан, пронизан кухней, удобрен сортиром, пропитан бензином; повсюду разбросаны кирпичи, трубы, плиты, песок и щебень; вместо высоких, раскидистых деревьев, про которые многие поколения школяров писали бездарные сочинения, торчат трагические, лысые пни.
  Видел бы это безобразие бывший директор школы! Сколько лет он оберегал школьное имущество, грудью защищал от малолетних вандалов?! И вот, - хватило лишь нескольких месяцев под опекой армии - что с ним произошло!? Посмотрите, люди добрые...
  Проголодавшись, он находит столовую (вернее, пищеблок), разместившуюся в одной из пристроек. Обед уже кончился, понурые солдатики в белых майках убирают со столов. Посреди помещения стоит почти пустая кастрюля и стопка чистых жестяных мисок. Он берет одну из них, зачерпывает со дна какую-то подозрительную кашицу... подбирает со стола побывавшую в употреблении ложку, брезгливо протирает ее краем вещмешка - наконец, не без опаски, приступает к еде...
  Всем ожиданиям вопреки, его первым армейским блюдом оказалось вполне сносное жаркое с немалым количеством мяса. Может, и служба будет такой же сносной!..
  
  ...Под вечер Лучика отыскал новый дежурный.
  - Вот ты где, свежак! А мы думали, что тебе у нас не понравилось. Сбежал, думали! Уже собрались объявить тебя самовольщиком.
  - Твой предшественник не знал, что со мной делать.
  - Вот, кретин! Чего тут знать: сначала на склад, потом - под присягу! А сейчас уже поздно: присягу, считай, проморгали... Давай-ка я найду тебе свободную койку, а утром отведу куда надо... У меня смена - двенадцать часов, представляешь!
  Койка нашлась в лазарете, бывшем классе истории, - верхнее место на двухъярусной кровати, очень шаткой и скрипучей конструкции... Снизу кто-то храпел и постанывал. Его не разбудило даже страшное землетрясение, вызванное карабканьем Лучика на верхнее место... Измотанный первым днем службы, он мгновенно заснул.
  
  Разбудил его все тот же дежурный и повел присягать на верность родине к какому-то комгару.
  - Что значит "комгар"?
  - Командир гарнизона крепости - большой начальник, между прочим!
  - Кто это? Майор Пафус?
  - Нет, не путайся, майор - это комкреп (комендант крепости). А комгар - это капитан Вович.
  - А чем отличается комкреп от комгара?
  - Тем, что комкреп главнее... Это он командует комгаром, а не наоборот...
  Лучик сделал вид, что удовлетворен подобным объяснением.
  - Кстати, я должен научить тебя рапортовать по форме... Ты, наверно, видел в кино, что военные говорят друг другу "так точно" или "никак нет", делают стойку "смирно", "вольно", "кругом", так далее, а у нас в крепости к каждому предложению положено добавлять: "дир"!
  - Что значит "дир"?
  - Конец от слова "командир"... Запомни: "так точно, дир", "никак нет, дир"...
  Комгар принимал присягу в штабной комнате, бывшей учительской. Он достал из кобуры пистолет, велел Лучику положить руку на рукоять и повторять за ним слова клятвы - "четко и ясно, предложение за предложением".
  "Кто бы мог поверить, - подумал "свежак", - что в современной армии существует этакий пиратский обычай!"
  В школе подобные сравнения считались издевательством над всем святым: за них Лучика наказывали двойкой по поведению и вызовом мамы на беседу с директором. Интересно, каким наказаниям подвергаются иконоборцы в Крепости-6001? Опасаясь получить ответ в самой болезненной форме, он тщательно скрывал свою едкую иронию, и даже старался выполнить инструкцию по произношению присяги.
  Из всех военнослужащих, командир гарнизона был единственным, кто хоть как-то походил на военного (и на пирата - тоже!): подтянутый, немногословный, даже несколько отрешенный, с небольшим шрамом под правым глазом - с таким лучше не связываться!
  "А теперь - бегом в тир!.." - скомандовал пират, и они помчались вниз по лестнице.
  - У тебя тоже будет пистолет, - сказал дежурный с завистью, - комкреп распорядился выдать тебе личное оружие. Его выдают не всем. Станешь, наверное, важной персоной...
  В подвале дежурный сдал Лучика инструктору по стрельбе, дяденьке лет сорока, - долговязому, рыжему, чрезвычайно бледному (было в нем что-то от подземного жителя). Инструктор поздоровался с новобранцем за руку, записал в тетрадку имя и фамилию. Напевая приятным музыкальным голосом, он вытащил из сейфа пистолет, щелкнул затвором, прицелился в угол, спустил курок, вставил обойму и протянул Лучику неприятный, тяжелый влажный от оружейного масла механизм ...
  - По инструкции я должен научить тебя разбирать и собирать этот агрегат, объяснить, как называется каждая деталь, для чего она служит и так далее... Вместо этого дам тебе дружеский совет: не разбирай его ни при каких обстоятельствах! Во-первых, хрен его потом соберешь, во-вторых, обязательно потеряешь мелкие детали, за что тебя, конечно, будут судить! Чистить пистолет можно, в общем-то, и не разбирая... Теперь давай-ка пальнем пару раз. Меткость тебе особая не нужна, так что будем экономить патроны.
  Он надел на Лучика наушники, отвел его к белой линии и указал на мишень - бумажный человеческий профиль, приколотый к пробковому щиту...
  - Первый раз пальнем вместе, чтоб тебе страшно не было. А потом уж сам.
  Он снял пистолет с предохранителя, взвел затвор и направил лучикову руку.
  - ...Закрой глаза... на счет три жми на курок и ничего не бойся. Раз... два... три!
  Лучик нажал. Действительно, ничего ужасного не произошло: в руке отозвался резкий, тугой удар, рявкнул глухой и лаконичный звук. Инструктор глянул на мишень в бинокль:
  - Ого, попали совсем неплохо! А теперь - сам.
  Дальше начались чудеса: сколько бы Лучик ни старался, сколько бы ни целился, - пуля летела мимо мишени. Инструктор передвигал белую линию все ближе и ближе к щиту, проверял мушку, пробовал стрелять сам, снова объяснял и показывал, как надо метиться, - но это никак не влияло на результат... Наконец он спросил с досадой:
  - Ты что же это, свежак, мажешь нарочно!?
  - Нет, честное слово, стараюсь попадать...
  - Вот это да! Такого я, признаться, еще не видывал! А ты уверен, что хочешь ходить с пистолетом?
  - Уверен, что не хочу...
  - Тогда и не надо. Я поговорю с комендантом: объясню ему, что у тебя особый талант.
  Из тира он сразу отправился на обед.
  Обед был в самом разгаре: солдаты сидели в тесноте, толкались локтями, галдели, скребли и стучали ложками, бросались шариками из хлебного мякиша, скандально требовали добавок... Несколько раз кто-то пытался затянуть песню... кто-то подхватывал ее... кто-то начинал хлопать в ладоши... Но через несколько хлопков оратория глохла в шуме и гаме...
  Чья-то невидимая рука поставила перед Лучиком порцию макарон по-флотски - и снова блюдо оказалось вполне съедобным...
  
  Начиная со второго дня службы, Крепость-6001 казалась ему бесконечным лабиринтом - хитросплетением ходов и переходов, ведущих в никуда. Подобное заведение, как известно, никогда не обходится без Минотавра: им оказался так называемый крепостной староста, то есть управляющий хозяйством крепости, - существо, напоминающее горного тролля: такое же могущественное, огромное и зловредное! Форма на нем переливалась зеленым синтетическим блеском, огромные усы были тщательно подстрижены, причесаны и аккуратно уложены поверх рта, ботинки начищены до невероятности, кокарда на фуражке светилась сусальным золотом, одним словом - не человек, а пластмассовая игрушка!
  Лучик попался в его лапы на выходе из пищеблока. Минотавр стоял в некотором отдалении от крыльца и ловил невольников своим страшным гипнотическим взглядом. За взглядом следовал грозный жест бровью: жертва становилась рядом с другими пленниками и молча дожидалась своей участи... (Было в этой процедуре что-то магическое: солдаты, несомненно, знали, где и когда происходит охота, но все-таки не могли избежать совей участи!)
  Действуя таким образом, староста очень быстро собрал команду из шести человек.
  - Сегодня вы делаете траву, - объяснил он, глядя на невольников с презрительным прищуром. - Где лопаты знаете?
  Один из пойманных раболепно отбарабанил:
  - Так точно, дир! Прикажите выполнять?
  "Делать траву" означало выкорчевывать молодые побеги, незаконно проникшие на территорию Крепости. Лучик узнал свою лопату. Лопата была заимствована из школьного инвентаря - раньше она служила для окапывания деревьев... Каждой весной школа открывала особый трудовой фронт в поддержку растительности: учеников оставляли после уроков и заставляли копать. Считалось, что старания школьников приносят облегчение деревьям, переживающим в это время года тяжелый период, - что их корневая система лучше дышит и развивается в рыхлой земле, и что летом они "возвращают долг тенью и зеленью". Кто-нибудь из учителей обязательно надзирал за работниками: следил, чтобы они не болтали, не кидались комьями земли, не замирали надолго, задумчиво оперевшись о черенок лопаты, и не рубили - упаси Бог! - полезных дождевых червей более чем на две части. Последнее требование, как видно, находилось в грубом противоречии с врожденными инстинктами будущих воинов: с криками "Бей врагов!" мальчишки превращали несчастных, беспомощных существ в весьма неаппетитное крошево, и учителя ничего не могли с этим поделать.
  ...Раньше Лучика заставляли оказывать помощь растительности, теперь заставляют сражаться с зеленью - на стороне лысых пней... Если бы его мысли не прервал чей-то оклик, он бы наверняка добрался до какого-нибудь парадоксального вывода: "С тех пор ничего не изменилось - одно сплошное принуждение!" или "Все перевернулось с ног на голову!"
  Кто-то окликнул его по фамилии. Он разогнулся и увидел в прорехе забора бывшего директора школы.
  - Что это вы тут делаете? - спросил директор со сдержанной ненавистью.
  - Кто? Мы?.. Мы... делаем траву...
  - Не смей отвечать! - рявкнул вездесущий Минотавр (оказывается, он околачивался где-то поблизости). - Тут у нас секретный объект, с гражданами говорить не положено.
  Староста подошел вплотную к колючей проволоке. Началась захватывающая схватка минотавров.
  - Уходите своей дорогой, - крикнул он "гражданину", - стоять и заглядывать в военную базу воспрещается!
  - Это моя школа! - хрипел бывший. - Я отдал ей двадцать лет жизни... Имею я право знать, почему нас сюда не пускают?!
  - Ну, какой же вы вредный человек: все ходите, вынюхиваете, лезете нам в печенки...
  - Когда началась война, мы безропотно освободили здание... Мы понятия не имели, что даже в мирное время нам придется преподавать в подвалах и сараях!
  - В чем это вы нас обвиняете?!
  - Почему срубили деревья? - простонал директор.
  - Так было надо.
  - Кому?
  - Не ваше дело!
  - Я хочу знать, кто этот бессовестный варвар?!
  - Хорошо, я скажу вам, кто: госпожа секретность и мадам безопасность! Чтоб вражеская разведка не смогла использовать деревья для сбора информации... Вы бы еще за траву заступились!
  "Вредный человек" безнадежно махнул рукой, повернулся и потрясенно зашагал прочь.
  
  4.
  
  Вторая повестка вызвала Цигерихтера в такое-то отделение СУПРа - "для дальнейшего распределения на добровольную службу сроком в один год". Он отправился по указанному адресу куда-то за город, с трудом отыскал бывший туберкулезный профилакторий, переоборудованный в военный лагерь.
  Ему сообщили, что распределением должен заниматься подполковник такой-то, но он появляется в своем кабинете крайне редко, поскольку попал в одну очень неприятную историю... "Кто же будет мной заниматься?" - "Может быть, его секретарша..." Ему пришлось провести целый день в неприятном ожидании.
  В восьмом часу вечера самая безобразная секретарша на свете сообщила Цигерихтеру, что он приписан к отделению 6001, находящемуся в самом центре города. Это отделение также имело гражданское происхождение: прежде оно было школой 117...
  Часа полтора он томился на воротах секретного объекта, называемого почему-то "Крепостью", дожидаясь, кода весть о его прибытии достигнет нужной инстанции. Наконец, появился весьма неприветливый сержант с волочащимся по земле шнурком, и отвел добровольца, через неведомую стройки, через убожество армейского была, через пыль, гарь и зловоние, прямиком к коменданту Крепости.
  Комендант, некто Афоний Пафус, оказался невиданным страхолюдием: криворуким, неопрятным крепышом с бычьей шеей мясника... Кода адвокат вошел в комнату, Пафус почему-то шнуровал ботинки...
  - Ага, наконец-то прибыл наш защитник, - сказал комендант разгибаясь. - Садитесь, очень рад вас видеть! - его низкий, приятный, голос и дружелюбная манера общения никак не сочетались с чудовищной внешностью. Цигерихтер присел напротив комендантского стола и положил на колени свой адвокатский кейс.
  - Мне как-то неудобно, - сказал Пафус, застегивая пуговицы. - Вы тут при галстуке, а я - кое-как!
  - Могу снять галстук, - пошутил адвокат.
  - Ни в коем случае! Вы нам нужны в галстуке! - Афоний достал из кармана расческу и принялся старательно причесываться. - Между прочим, я тоже по образованию юрист, но практиковал весьма недолго, галстук завязывать так и не научился. Когда возникала необходимость преобразиться, я надевал так называемый фальш-галстук. Знаете, что это такое? Очень простое приспособление: спереди узелок, а сзади две резинки - от настоящего не отличишь, покуда не залезешь под воротник...
  Он поглядел на себя в зеркальце и достал из ящика стола электрическую бритву.
  - Пока я привожу себя в порядок, расскажите, пожалуйста, что-нибудь про себя. Вы не волнуйтесь, этот аппарат фактически не шумит.
  Комендант принялся бриться. Возмущаясь и недоумевая, перекрикивая жужжание допотопного "аппарата", Цигерихтер принялся излагать свою биографию... Его собеседник старательно скреб свои щеки и глядел на добровольца выпученным взглядом.
  Очень скоро Афоний подал ему знак остановиться и выключил бритву.
  - Нет, это нам не очень интересно! Лучше расскажите какой-нибудь случай из жизни... Расскажите, например, о том, как вы вызывали в суд привидение...
  - Простите, но разве это имеет какое-то отношение к делу?..
  - Никакого! Чистое любопытство непосвященного...
  - Да, чего тут рассказывать? Давняя адвокатская история.
  - Поделитесь, будьте так добры!
  - Столько раз рассказывал, что уже и не хочется.
  - Но я же вас прошу? Неужели вам жалко?!
  Цигерихтеру крайне не понравилась настойчивость коменданта: была в его поведении какая-то плебейская наглость.
  - Вкратце дело было так, - сообщил опытный юрист своим самым официальным тоном. - Шел долгий судебный процесс, обвиняемому грозило длительное тюремное заключение. Я представлял защиту. Один из свидетелей обвинения скоропостижно скончался, но успел уже выступить на суде с весьма неблагоприятными для подзащитного показаниями... Вскоре после смерти дух покойного повадился захаживать к моему клиенту, - он являлся к нему во сне и вымаливал право изменить свою версию событий - говорил что, якобы, не может попасть в рай из-за лжесвидетельства. Так утверждал подзащитный...
  - ...И вы немедленно направили несчастного на психиатрическую экспертизу?! - подсказал Пафус.
  - Да! Клиент угодил в сумасшедший дом, судебная игра окончилась вничью... - Цигерихтер был бы рад побыстрее поставить точку, но комендант, к сожалению, знал легенду в другом варианте.
  - Неужели?! А я слушал, что вы выиграли этот процесс!..
  - Зачем же вы спрашиваете, если знаете все наперед?!
  - Все, молчу, молчу - больше перебивать не буду.
  - Да, действительно, я решил рискнуть и допросить приведение через медиума. В те далекие времена судьи были очень впечатлительны, а медиумы - очень убедительны.
  - Неужто оправдали?! - воскликнул Пафус с наигранным удивлением: он явно не верил ни единому слову, но был почему-то чертовски доволен!
  - Оправдали по некоторым пунктам обвинения. Но ведь вы на думаете, что я верю в загробную жизнь?!
  - Что, не верите?
  - Нет! Я же не виноват, что в нее верили и судья и подзащитный. Я всего лишь действовал в интересах клиента...
  - Ваш профессионализм достоин восхищения! А позвольте узнать ваше мнение о судье Фениморе Гладе? Вы находите его впечатлительным?
  - Кого?! Судью Глада?! - Цигерихтер вспомнил без особого удовольствия седого, мрачного человек в черной мантии, полностью лишенного возраста и некоторых других человеческих качеств. - Нет, судья Глад в приведений не верит!
  - Это очень хорошо. Вы знаете, в нашем деле трезвая голова - самый важный артикул: все остальное выдают на складе, а голову приходится приносить с гражданки.
  Пафус снова включил бритву.
  - А зачем вам понадобилось мое мнение?
  - Вместе работать будете!..
  - В каком смысле "работать"? - переспросил Цигерихтер.
  - Ну, как в старые добрые времена: он судья, вы - защитник. Будете показывать ему своих приведений!
  Эх, проклятая "добровольная" служба!.. Ни один адвокат не согласился бы по доброй воле "работать" с Фенимором Гладом! И не только потому, что Глад обладал репутацией неподкупного, принципиального и справедливого судьи, - скорее потому, что он таковым не был: многие из его решений явно указывали на наличие самых банальных тенденций! К тому же он славился жесткостью приговоров: суд под председательством Глада защитники называли "судилищем мора и глада".
  Цигерихтер сказал себе: "Ну, и черт с ним! В армии все перевернуто с ног на голову: навряд ли мои гонорары будут зависеть от успешного исхода дела. Да, я вообще не намерен особенно себя утруждать: отслужу положенный год и вернусь к своим высокооплачиваемым бандитам!"
  Страхолюдие выключило бритву и осмотрело через зеркальце свой подбородок.
  - Так, с щетиной, кажется, покончено! Вот и славненько!
  - Но, кого я буду защищать?
  - Вот, мы и подобрались к основной теме нашего разговора. Очень скоро вы обо всем узнаете, но сначала позвольте загадать вам одну очень непростую загадку: что такое "красный-желтый-зеленый"?
  Адвокат оскорблено молчал.
  - Подскажу вам: это не светофор.
  - Ну, тогда - теряюсь в догадках... - пробурчал Цигерихтер.
  - Ладно, сообщаю отгадку, отказав себе в удовольствии помучить вас всласть. В наших войсках есть три особых бланка: их заполняют для получения секретности. Первый - зеленый, второй - желтый, а третий - красный. Эти цвета различают уровни допуска к военным секретам... Военнослужащие тоже бывают красные, желтые и зеленые: они разделены на касты в зависимости от допуска... Вы, стало быть, бесцветный, но, это - ненадолго... Очень скоро вам придется покраснеть. Ну, в смысле, получить самую высокую секретность. Для этого вам придется побеседовать с командиром гарнизона, капитаном Вовичем. Отнеситесь к нему с максимальной серьезностью. Пусть вас не обманывает то, что Вович всего лишь капитан и командует заштатным гарнизоном. На самом деле он - представитель контрразведки, важная и независимая персона... Независимая в том смысле, что нашему ведомству не подчиняется. Этот человек - профессиональный бдец, способен заподозрить неладное даже в самом невинном эпизоде! Так что не стоит ему рассказывать о ваших судебных похождениях: приберегите эти замечательные истории для меня! Однако давайте-ка начнем все по порядку: сначала вы попадете в стан зеленых. Слава Богу, это в моей компетенции.
  Пафус протянул мне зеленый бланк...
  
  Беседа с капитаном Вовичем затянулась на половину следующего дня. Вович оказался противоположностью Пафуса: аккуратный, немногословный, очень серьезный; своей осанкой и манерой держаться он походил на дворянина. Даже шрам под правым глазом казался признаком пароды, будто был заработан на страшной дуэли... Он вел дознание без особого любопытства, но с удивительной тщательностью... Когда Цигерихтер пытался шутить, капитан отвечал не положенной улыбкой, а выразительным взглядом, напоминающим добровольцу о том, что они занимаются важным делом, а не досужим разговором.
  Вович прощупывал наугад многочисленные нити его жизни...
  "Назовите четырех друзей детства (возникало четыре нити!), назовите как можно больше одноклассников (другие нити!), восьмерых клиентов (снова нити!), троих соседей с предыдущего места жительства, двух человек, хорошо знавших ваших родителей, четверых из своего нынешнего окружения..." - получалась внушительная паутина, в центре которой находился адвокат Цигерихтер. Он бы, конечно, в ней запутался, если бы жил не своей жизнью.
  Вовича явно настораживала подкованность добровольца. Контрразведчику казалось странным, что у него нет никаких вредных привычек, уголовного прошлого, незаконнорожденных детей, что он безразличен к религиозным ересям, политическому экстремизму и маргинальным движениям.
  "Такое впечатление, что вы всю жизнь готовились к нашей беседе!" - отметил капитан недовольно. Адвокат и сам дивился своей невинности: ведь он всегда считал себя великим грешником, а теперь контрразведка выявила этакого почтенного бюргера! Неужели это он?!
  Наконец, Вович спросил про обстоятельства, не позволившие Цигерихтеру начать добровольную службу "по первому требованию".
  - Честно говоря, никаких обстоятельств не было. Просто хотелось спать в своей пастели... Считайте, что смалодушничал!
  - Моральная оценка ваших действий меня не интересует! - отметил капитан. - Скажите спасибо, что нашлось черное пятно в вашей биографии! Беседа завершена, возвращаю вас коменданту.
  Он снял трубку телефона и набрал номер Пафуса: "Афоний, подписывай его под красным!"
  
  5.
  
  Теперь Лучик обрел полную автономию: никто его не направлял и не наставлял... Он чувствовал себя усталым Тезеем, окончательно лишившимся спасительной нити, заблудившимся, безнадежно потерявшимся, обреченным на вечные скитания.
  
  Койка в лазарете так и осталась его койко-местом...
  В восемь часов утра объявился новый дежурный и огласил распоряжение старосты: сегодня лазарет будет "делать туалеты" - приказано "делать" в полном составе, никакие отговорки не принимаются!.. Помимо Лучика на койках валялось еще человек восемь - не то больных, не то таких же попутчиков как и он... Никто не пошевелился... Через четверть часа дежурный вернулся и повторил приказ... После третьего напоминания в комнате началось сонное копошение: солдаты стонали, потягивались и занимали сидячее положение... На завязывание шнурков ушло не менее получаса... Еще через полчаса туалетная команда, вооруженная одной тряпкой, одной унитазной щеткой, дырявым ведром и моющими средствами покинула свое насиженное место...
  По всей территории Крепости кипела унылая каторжная работа: понурые, изнуренные рабы в грязных майках рыли траншеи, перетаскивали гигантские бревна, носились с огромными мусорными баками, месили бетон, красили штакетник, подметали плац, "делали траву" - всем этим вращал, погонял, управлял и заведовал грозный крепостной староста.
  Все бремя мытья туалетов пало на Лучика и еще на одного "свежака" с забинтованной рукой... Покуда они, превозмогая крайнее отвращение, гоняли по склизкому полу мутную жижицу и гнули спины над битыми унитазами, "старики" курили на подоконниках и посмеивались над "счастливой молодостью"... "Нет, - сказал себе Лучик, - подобное времяпрепровождение не для меня - не для разумного существа, испытывающего отвращение к физическому труду! Нужно принять меры!.."
  После обеда лазарет продолжил трудиться во благо Крепости: их отправили "делать" (то есть собирать) бумажки... Выполняя это задание, Лучик заглянул за продуктовый склад и обнаружил природу в ее довоенной красе: месиво давленных картонных коробок, дремучие кусты какого-то колючего растения (кажется, шиповника)... за ними возвышалась целая гора песка, щебня и каменных глыб, густо поросшая дикой травой и весенними цветами: этот участок явно не "делали" долгие месяцы. Вот где можно укрыться от старосты!..
  
  В дальнейшем ему удавалось уклоняться от работ, следуя достаточно простым правилам. Он составил мысленную памятку разумному существу, оказавшемуся в лабиринте: во-первых, откажись от завтраков. За завтраком ты рискуешь угодить на целые сутки в дежурные по кухне. Во-вторых, с обеда выходи последним, когда послеобеденная команда полностью укомплектована. В-третьих, избегай открытых мест. Утром можно прятаться в бывшем физкультурном зале, превращенном в кладбище школьной мебели, днем существует лишь одно безопасное место - участок за продуктовым складом. Вечером работы прекращаются, но бдительность терять не следует - можно угодить в какой-нибудь несчастливый список и обеспечить себе веселую жизнь на целую неделю вперед!..
  ...Дабы не испытывать судьбу, поздним вечером он переодевался в гражданскую одежду, пролезал под колючей проволокой и оказывался на свободе... Он бродил по темным безлюдным улицам и заглядывал нормальным людям в окна. Он бесстыже за ними подсматривал - пытался разгадать их секреты. Что делает нормального человека нормальным?.. Почему не оскудевает источник наслаждений? Каким образом между двумя нормальными возникает симпатия?..
  Заходить домой он не решался, но на третий день оставил в своем почтовом ящике записку: "Дорогая мама! Передаю тебе весточку со своим товарищем, которого отпустили на побывку. У меня тут все в порядке. Служба у меня не тяжелая и не опасная. Люди тут хорошие. Есть время читать. Передай мне, пожалуйста, побольше книжек. Просто оставь их на воротах, а я потом заберу. Целую! Скучаю!" Потом он пожалел о том, что написал про товарища. Откуда у меня товарищ?!
  Поздней ночью Лучик возвращался в лазарет. Перед сном всегда проверял, не исчезло ли что-нибудь из рюкзака...
  Вставал он ни свет, ни заря, и перебирался вместе с вещами в физкультурный зал... Там он укладывался на узкую скамью, скрытую за штабелями ненужных парт, и пытался наверстать часы недосыпа. Постепенно зал наполнялся другими разумными существами, отлынивающими от работ, дежурств и прочих обязанностей. Они начинали курить, галдеть и смеяться - спать становилось невозможно. Как ни странно, ни одно из этих существ не было достаточно разумным, чтобы перебираться в кусты на время послеобеденных облав.
  ...Слава богу, мама передала ему целую стопку книг - в их числе несколько потрепанных учебников и задачников. Заметив, что Лучик валяется на скамейке с книгой, один из разумных предупредило свежака о страшной опасности: оказывается, при виде читающего солдата, старосту охватывает острое бешенство, - он может прописать этому умнику целую неделю самых тяжелых работ!..
  Нет, при всей его разумной осторожности от чтения Лучик отказываться не собирался: безделье сводило его с ума! Иногда он думал: может, стоит пойти и сдаться "властям", сказать им: "Вы меня призвали? Найдите мне достойное занятие!" - и пусть делают со ним что хотят!.. Однако он получал какое-то странное удовлетворение оттого, что служба до сих пор не началась, - будто каждый день ничегонеделанья отыгран им у могущественной армии! Безделье стало для Лучика делом принципа!
  ...Ботинки он не чистил - тоже из принципа! Казенному гуталину нашел гораздо лучшее применение: разрисовал им заднюю стену пищеблока - изобразил старосту в виде пещерного чудовища с дубинкой. Он был уверен, что Минотавр поднимет тревогу: построит весь гарнизон на плацу, устроит дознание...
  Лучик прекрасно знал, как в подобных случаях проходит дознание... Сперва староста прикажет виновному выйти из строя... Никто, конечно, не выйдет!.. Тогда, угрожая коллективным наказанием, он потребует выдачи злостного пакостника. Эта динамика, хорошо известна Лучику со школьных времен - ему хотелось знать, что произойдет дальше! Как ни странно, его художества остались незамеченными. Неужто Минотавр не узнал себя на рисунке?!
  
  ...Начались выходные, работы прекратились... Многие солдаты, переодевшись в парадную форму, отправились на побывку... Оставшимся в Крепости подали особый субботний ужин: отбивные, жареную картошку и виноградный сок.
  За едой они распевали армейские песни. Песен было немало (некоторые из них рождались по ходу пения), но темы - только две: о тоске по дому и женскому обществу, и о том, какие они (певцы) бравые воины - ничего не боятся и одолеют любого врага.
  
  ...На восьмой день "службы", во время обеда, Лучика снова отыскал дежурный по части - тот самый, который определил свежака в лазарет:
  - А мы-то думали, что ты сбежал: оставил нам рюкзачок и - пока-пока!
  - Я был здесь...
  - Ну, это не мое дело, где ты был! Завтра после завтрака - к коменданту! И не забудь умыться, побриться и почистить ботинки.
  
  Следующим утром он отважился позавтракать в столовой... До сих пор ему приходилось довольствоваться на завтрак ворованной морковкой и хлебом, унесенным с обеда. Сегодня он позволил себе поесть, как человек, за столом: делал себе бутерброды с сыром и запивал их чем-то вроде кофе...
  За этим занятием его и поймал Минотавр.
  - Спроси у свежака, - велел он одному из соседей по столу, - когда он в последний раз дежурил по пищеблоку? И почему он ни разу не появился на линейке?
  Сосед, несший, по-видимому, какую-то долю ответственности за дисциплину и порядок (или же просто пытавшийся выслужиться перед крепостным начальством), посмотрел на Лучика негодующим взглядом и спросил сурово:
  - Ты что же, увиливаешь от дежурств?!
  - Дело в том, что я совсем еще свежак: очередь до меня еще не дошла... А про линейку мне ничего не сказали.
  - Скажи этому беспомощному дебилу, - потребовал староста, - что очередь до него уже дошла. Он поступает в распоряжении повара - до следующего завтрака...
  - Ты свежацкая морда, беспомощный баран! Будешь сегодня дежурить! Только без фокусов.
  - Так точно, дир! Просьба доложить коменданту Крепости, что явиться я к нему не смогу: нашлись дела поважнее.
  - Как это не сможешь! - рявкнул староста, забыв, что разговаривает со мной через посредника. - Тут у нас армия, а не публичный дом!
  - Не смогу потому, что должен остаться на кухне. Невозможно одновременно остаться на кухне и явиться к коменданту, дир.
  - Значит, ты сегодня не останешься на кухне. Твое дежурство начнется завтра. От завтрака до завтрака - понял?
  Это означало что, на кон поставлены все его драгоценные принципы: если он не выйдет от коменданта важной персоной, начнется служба на общих правах - кухня, сортир, трава, траншея...
  Как только Минотавр удалился, сосед по столу дружески толкнул Лучика в плечо:
  - Не бери близко к сердцу, свежачок: этот козел - ненормальный! Говорят, что у него шесть пальцев на правой ноге
  Вдруг Лучик вспомнил, что до сих пор не узнал, что такое "СУПР".
  - Что такое СУПР? - спросил он.
  - СУперПРезерватив, - ответил сосед и неистово заржал. - На самом деле никто не знает. Сам спроси у комкрепа! Заодно и нам, старикам, расскажешь.
  
  6.
  
  "Сейчас между тобой и армией произойдет нечто вроде стриптиза: армия (в моем лице) будет приподнимать перед твоим носом завесу секретности, а ты будешь платить за свой вуеризм подписями о неразглашении и тому подобным. Гипербола ясна? Тогда ставь закорючку вот сюда..."
  Майор протянул Лучику зеленый бланк.
  "Начнем с названия? Уверен, что ты и твоя заботливая мамаша долго ломали себе голову над загадкой этих четыре букв эС-У-Пэ-эР! Готов биться об заклад, что вы опросили всех и каждого, но вместо объяснений услышали всяческий вздор - так или не так?"
  Лучик сдержанно кивнул.
  "Да, действительно, слово "СУПР" овеяно тайной. Не удивлюсь, если скоро поползут слухи о том, что так назывались карательные войска и что они виновны в злодеяниях против мирного населения...
  Да, мы действительно работали с мирным населением. Мы наводили прядок на оккупированной территории... Мы действительно карали зачинщиков войны. Но разве в этом есть что-нибудь предосудительное?! Будь то настоящие злодеяния, нас бы побыстрее расформировали... Кому нужен такой компромат по окончании военных действий?! Но мы, как ты видишь, существуем и даже процветаем, - пополняем свои ряды новобранцами! Стало быть, наша миссия еще не закончена! В чем же она заключается?
  Она заключается в наведение порядка в послевоенное время. Весы правосудия оказались на гербе Крепости не случайно: солгано нашему уставу средством наведения порядка является судопроизводство, а СУПР как раз и означает... - майор сделал интригующую паузу, - обрати внимание, свежак: я уже начинаю приподнимать перед тобою завесу секретности... СУПР это и есть "су-до-про-из-вод-ство". Итак, судопроизводство (а вовсе не рытье траншей) и есть наша основная специальность..."
  "Но зачем же тогда рыть траншеи?! - сорвалось у Лучика с языка. - Зачем их рыть и закапывать, и снова рыть в том же месте?!" - опомнившись, он добавил: "Дир!"
  Комендант лукаво усмехнулся:
  "Во-первых, это нужно не "вам", а "нам" - привыкай! Во-вторых, (приподнимем завесу еще на парочку сантиметров): дело в том, что - согласно военной доктрине - ни одно судопроизводство не может обходиться без хорошего прикрытия. Мамашам и папашам всяких дезертиров и нарушителей дисциплины вовсе не обязательно знать, где, когда и кем выносится приговор их ненаглядным чадам. То же самое касается всех, кто не подписан под зеленым бланком. Ввиду "зеленой" секретности клиентов привозят под видом продуктов или стройматериалов, а увозят под видом мусора или порожняка... Каждому обвиняемому СУПР предоставляет одного защитника, одного обвинителя, одного судью. К этим трем мы добавляем секретаря, и получается полный судебный комплект. Такова зеленая версия происходящего..."
  Он протянул Лучику желтый бланк: "Ставь побыстрее закорючку, и - добро пожаловать в стан "желтых""!
  
  "...Теперь я могу объяснить тебе некоторые странности, связанные с моим внешним видом и поведением. Ты думаешь, я не знаю, что с простым солдатиком не полагается болтать, как с равным? И - что на службе нельзя снимать ботинки, тем более - носки, что во время официальной беседы лучше не класть босые ноги на стол, особенно если ногти не стрижены с незапамятных времен, что гимнастерка должна быть застегнута на все пуговицы, а не на одну, как у меня! Тогда почему же я позволяю себе все эти вольности? Думаешь, я не способен следовать уставу?! Никак нет!
  Ответ очень прост: все это делается для маскировки! Кто заподозрит, что такой неопрятный увалень как я причастен к чему-то большему, чем наши опереточные суды?! Но на самом деле, как я уже говорил, мы следуем очень важной военной доктрине: серьезные вещи следует прикрывать разгильдяйством и несерьезностью. Вот, например, моя неброская (можно сказать, - несерьезная!) внешность прикрывает мое истинное положение в секретных войсках. Другой пример - Крепость, прикрываемая школой.
  Настоящая Крепость находится под землей - это своего рода бункер... Она немного старше школы - школу выстроили лишь для того, чтобы засекретить подземное строение, застраховать его от воздушных налетов. Участок и надземное здание тоже принадлежат армии, а не подрастающему поколению, как наивно полагает ваш бывший директор.
  Во время войны некоторые наши практики подверглись пересмотру... В частности было решено, что Крепость лучше всего прикрывать не детишками, а нерадивыми солдатами, и тогда детишек, как говорится, попросили освободить помещение... Между прочим, директор знал о существовании подземного бункера! Теперь же он разыгрывает из себя неосведомленную жертву: требует упразднить военную базу и вернуть школу на ее прежнее место... Где это слыхано?! Каков наглец!
  Но, кажется, мы слишком заболтались: не желаешь ли взглянуть на наше подземное царство?"
  Комендант достал из выдвижного ящика носки и уже собирался их надеть, но был остановлен внезапной мыслью: "Почему бы мне не постричь коготки? Раз уж я обратил внимание на их буйный рост, надо бы постричь, а то забуду!" Он достал оттуда же маникюрные ножницы, с усилием выгнул огромную звериную ступню, покряхтывая и постанывая, принялся за дело...
  - Ты, наверно думаешь, что я совсем простой и некультурный человек. А у меня, между прочим, высшее юридическое образование. Были времена, когда я опиливал ноготки и не снимал галстука! Да, признаюсь, тут я немного опростился - побочный эффект общения с нерадивыми солдатами. Знал бы ты, каких немыслимых персоналий нам удалось подобрать для прикрытия судебной практики... На каждом шагу - пример воплощенного идиотизма... Вот, недавно двое очень неразумных землекопов распотрошили погоны некому проезжему лейтенантику: они почему-то решили, что офицерские знаки отличия сделаны из драгоценных металлов. Эти грабители были пойманы во время переплавки. Статьи за глупость, к сожалению, не существует, но, не беспокойся, мы с ними расквитаемся... Мы взыщем с них по статье об оскорблении величия погон. По статистике около трети наших "клиентов" - это служащие гарнизона...
  - Но как же секретность, дир?! Вы ведь говорили, что подсудимые не должны знать, где их судят...
  Начальство обычно злилось, кода Лучик выискивал противоречия, и отвечало на подобные вопросы грубостью, однако майор Пафус отнесся к его замечанию довольно благодушно:
  - Не бойся, секретность соблюдается! Провинившихся (если они, конечно, не из "зеленых") увозят в так называемой "жестянке", особом зарешеченном фургоне, трясут целый день по дорогам, возвращают под покровом ночи, и, не дав им опомниться, загоняют в так называемый ЖУ...
  - Что такое ЖУ?
  - Вопрос не так прост, как может показаться. Раньше эта аббревиатура означала "живой уголок" - в память о предыдущем назначении данного помещения. Высокое начальство усмотрело в "живом уголке" пренебрежение судопроизводством и запретило его к употреблению. Однако сокращение "ЖУ" пустило к тому моменту глубокие корни. Про животных никто уж не помнит... Надзиратели уверены, что ЖУ - это армейский аналог КПЗ... В зал заседаний - он находится на третьем этаже, в бывшем актовом зале, - обвиняемых доставляют с завязанными глазами! Потом их уводят, снова сажают в жестянку и везут отбывать срок по месту заключения!
  Комендант покончил с ногтями, надел носки, обулся и принялся шнуровать ботинки.
  - ...Недавно мы отпраздновали своеобразный юбилей: сроки, распределенные нашим судом, в сумме достигли аж десяти лет! Мы устроили торжественный прием: допущены были, разумеется, только обладатели зеленой секретности... Грандиозное мероприятие! На некоторых коллег десятка произвела очень сильное впечатление: они поздравляли нас с такой опасливой сдержанностью, будто мы зарекомендовали себя как отъявленные душегубы. Другие же шутливо упрекали нас в излишнем либерализме: мол, такой срок может отсидеть один человек за одну жизнь...
  Пафус застегнул еще две пуговицы, заправил рубашку в штаны и провел ладонью по волосам...
  - Ну, вот, можно и на люди показаться!
  Мы вышли из бывшего директорского кабинета и двинулись вниз по лестнице...
  - Один подполковник, представь себе, изъявил желание быть судимым в нашем суде за изнасилование... Этот дурень решил почему-то, что "зеленые" не засудят "зеленых"... А, может, надеялся на мое вмешательство (мы когда-то служили вместе). Приговор еще не вынесен, но, очевидно, он ошибся по каждому пункту. Во-первых, вмешиваться я не собираюсь потому, что он порядочная сволочь. Во-вторых, судья - доброволец, а не военнослужащий, навряд ли ему понравится линия защиты (защитник пытается ему внушить, что, якобы, имело место не обычное изнасилование, а некий "тактический блиц-роман")... В-третьих, защитник и обвинитель завидуют полковнику: у него была секретарша (она, собственно, и есть пострадавшая), а женское общество - признак высокого положения в армии. Судебная команда давно уже требует поменять секретаря на секретаршу, но я категорически против! Дело полковника является лучшим тому объяснением!..
  Вообще-то наша судебная команда... - как бы это сказать? - не блещет своим составом. Судья - пенсионер-доброволец, человек старой формации, сохранился не очень хорошо! Адвокат - своего рода отброс гражданской юриспруденции (иначе бы он не подписал длительный контракт с СУПРом). Прокурор - прапорщик по званию, - карьерист и тоже порядочная сволочь. Подполковника можно только пожалеть!
  Наконец они оказались в подвале возле двери тира.
  - Кстати, мы знаем, как ты провел первую неделю службы. Мы с интересом за тобой наблюдали - камеры слежения не так-то легко перехитрить: это тебе не крепостной староста. Ты, между прочим, чуть не рассекретил запасной вход в подземную Крепость: он находится под кустами, в которых ты прятался! - Пафус шутливо погрозил Лучику пальцем и толкнул дверь. - Нам сюда... Ну-ка, Цербер-Шмербер, - выкрикнул он с задором, - открывай ворота!
  Инструктор по стрельбе вскочил из-за столика, на котором стоял электрический чайник и несколько грязных стаканов, отдал майору честь и лишь потом пожал его протянутую руку...
  - Представляешь, у него действительно фамилия Шмербер, а он стережет, как Цербер, порог подземной Крепости. Такое вот совпадение
  - Шербер - поправил инструктор с явным неудовольствием.
  - Открывай ворота, Шмербер, - повторил майор, не обращая внимания на его протест. - Что, не видишь, "желтые" пришли!
  Шербер был несколько озадачен.
  - Что, и он тоже?
  Комендант гордо предъявил ему желтый бланк, подписанный Лучиком:
  - Головокружительная карьера! - пробормотал инструктор.
  - Под мою ответственность. Ему бы только одним глазком взглянуть...
  - Ладно... - Шербер повел нас в глубину тира, отодвинул от стены один из пробковых щитов и обнажил бронированную дверь, похожую на люк подводной лодки: в центре находился пульт с электронной клавиатурой, по бокам - несколько ручек в виде металлических петель...
  Он велел Лучику не подглядывать и поспешно набрал длинный код. Раздался щелчок. "Ну-ка, свежачок, помоги!" Они ухватились за ручки, налегли и с трудом повернули стальную громаду на ее скрипучих петлях - обнажился длинный, пустой коридор, зашитый в бетон, освещенный красноватыми лампами под зарешеченными колпаками... Где-то вдалеке мельтешила фигура часового.
  Комендант не спешил... Он достал сигаретку, присел на опрокинутый пробковый щит и закурил... Инструктор опустился рядом, а я остался стоять.
  - Кстати, как там у нашего свежека с меткостью?
  - Средненько, - ответил Шербер, - примерно пять из десяти.
  - Как это "средненько", дир, - изумился Лучик. - Сами же сказали, что я не попал ни разу, и что вы никогда ничего подобного не видывали.
  - Я всем говорю.
  - Шмербер, зачем ты опять устроил этот спектакль?! - спросил майор с шутливым негодованием.
  - Меня ведь не предупредили, что он зеленый!
  - Это наша хитроумная уловка, - объяснил комендант, - прием психологической обработки, через которую проходит каждый солдат внешнего гарнизона. Ты ведь знаешь, что мальчик твоего возраста обязательно считает себя доблестным воином. А нам выскочки нужны? Сам понимаешь: не нужны!.. Поэтому, когда к нему в руки попадает долгожданное оружие, - винтовка или пистолет, - вдруг выясняется, что новобранец патологически кос... Представляешь, какая это для героя трагедия! Так вот рождается из него нерадивый солдат без малейшего желания служить и соблюдать дисциплину... Ничего не поделаешь: у некоторых разгильдяйство в крови, а некоторых приходится специально обрабатывать! Конечно, наши солдаты тщательно скрывают свой "изъян"... Слышал их субботние песни? Эти мазилы поют о храбрости и меткости, создают видимость присутствия боевого духа. Ну, что свежак, будешь ходить с пистолетом?
  - Не хочу!
  - Из принципа?
  - Нет. Не вижу в этом особого смысла. В кого я буду стрелять?
  - Будешь стрелять во врага, как и подобает настоящему бойцу! Ладно, свежак, - Пафус бросил окурок на пол, - пошли-ка посмотрим подземную Крепость. Бесплатная экскурсия!
  
  Лучик рассчитывал увидеть что-нибудь совершенно необычное, достойное всех мер предосторожности и уровней прикрытия, - центр управления полетами на Марс или хотя бы склад секретного оружия. Ничего подобного! В конце длинного коридора, там, где стоял часовой, они уперлись в решетку. За ней тянулись два ряда железных дверей с внушительными запорами. Воздух в бункере был неприятный: тяжелый, мглистый, неживой. Эхо шагов больно ударяло по ушам...
  - Но ведь это - обыкновенная тюрьма! - пробормотал Лучик разочарованно.
  - Не обыкновенная... Здесь содержатся особо опасные военнопленные. СУПР осуществляет над ними так называемое "внутреннее судопроизводство". Это и есть наша основная задача! Внешнее судопроизводство больше похоже на шутку, а внутреннее происходит на полном серьезе!..
  - Пленных расстреливают?
  - Ну, как тебе сказать... Разбирательство только началось. Мы долго искали солидного судью и хорошего адвоката. Знаешь, как трудно набрать подобающую судебную команду?! Материалы внутреннего судопроизводства войдут в историю тайных войск. К тому же в определенной политической ситуации информацию о судьбе военнопленных могут рассекретить - так что все должно пройти без сучка, без задоринки...
  Они постояли молча. Майор держался за прутья решетки. Часовой переминался с ноги на ногу и делал вид, что их не замечает.
  Наконец, комендант добавил:
  - ...Да, если судья так решит, пленных казнят - смертную казнь для врагов никто еще не отменял. Все будет в соответствии с законом... Ну, что свежак, посмотрел? Теперь пошли назад... - Лучику показалось, что Пафус что-то не договаривает.
  - Но при чем тут я? Что я буду делать?
  - Хочешь узнать о своем назначении?
  - Да.
  - Для этого тебе придется подписать красный бланк. На сегодня хватит, пошли отсюда! - он взял новобранца за рукав и дернул в сторону выхода.
  Шербер все еще сидел на пробковом щите.
  - Ну, как? - спросил он, - впечатляет?
  - Нет, - ответил за Лучика майор, - дальше решетки я его не пустил - впечатлиться особенно нечем! Будем входить в курс дел постепенно, без спешки. Не за один же день!
  Они вышли из тира, и начали молчаливое восхождение вверх. Лучик все ждал от Пафуса объяснений: как ему дальше жить, чем заниматься, как узнать о своем назначении? Неужели разговорчивый комендант устал молоть языком
  Когда они поднялись в вестибюль бывшей школы, комкреп спросил со своим обычным лукавством:
  - Ну, что свежак, хочешь рыть траншею?
  У Лучика екнуло сердце:
  - Никак нет, дир!
  - Почему?
  - Рыть траншеи не люблю и не умею. Считаю, что могу пригодиться для другой, более осмысленной работы.
  - Я тоже так считаю. Завтра пойдешь к комгару за красной секретностью.
  
  7.
  
  На четвертый день "добровольной службы" Цигерихтер узнал, наконец, о своем назначении - он будет защищать пленных врагов... От кого? Нетрудно было догадаться: от судьи Глада.
  - Зачем тебе понадобился опытный юрист? - спросил он Афония (адвокат и комендат только что перешли на "ты" и постепенно устанавливали дружеские отношения), - Глад все равно проглотит их всех с потрохами!
  Пафус засмеялся чуть сильнее, чем требовалось.
  - Думаешь, он настолько всеяден?..
  - Всеяднее быть не может! Самый настоящий патриот!
  - Видишь ли, суд над военнопленными - явление одноразовое, быстротечное! Историки будут судить о нем по оставленным нами точкам и запятым - по всяческим справкам, заключениям, постановлениям, приложениям, бланкам и прочим бумажонкам... Процесс хоть и тайный, но - исторический. Нужно, чтобы в графе "судья" числился судья с хорошей репутацией, в графе "защита" - опытный юрист. Тогда никто не посмеет сказать, что пленных скушали заживо...
  Ну, что ж - такое объяснение давало защите полное право торжественно умыть руки: пусть ее опыт и стаж пойдут во благо отечеству!
  - Хочешь побыстрее встретиться со своими клиентами?
  - Нет, сначала почитаю их дела.
  - Неужели не хочешь хоть одним глазком взглянуть?! Такая, знаешь ли, экзотика...
  - Экзотика?!
  - Ага! Настоящие дикари, представители одного из горных племен...
  - В чем же они провинились?
  - Принимали участие в военных действиях... Лучше взгляни, чтобы потом ничему не удивляться.
  - Ладно, как скажешь...
  Пафус повел защитника куда-то вниз. По дороге он объяснял, что строительные работы производятся для прикрытия дисциплинарных судов... Но и дисциплинарные суды, происходящее в надземной части здания, всего лишь инсценировки, прикрывающие "настоящие", закрытые процессы - "нечто вроде фальш-галстука: узел существует лишь для видимости, а на самом деле все держится на невидимых и некрасивых резиночках"!..
  В подвале их встретил некто Шербер или Шмербер - инструктор по стрельбе и "привратник по совместительству": последнее означало, что он контролирует вход и выход в подземную часть строения... Рыжеволосый "привратник" протянул Цигерихтеру для знакомства веснушчатую кисть руки: ладонь оказалась рыхлой, теплой и влажноватой, и это зародило в нем смутную неприязнь...
  - Приходите к нам в тир пострелять, - предложил Шербер, возясь с какой-то металлической конструкцией, - патроны у нас в неограниченных количествах!
  - Честно говоря, я не умею... - признался адвокат.
  - Он по другой линии, - пояснил Пафус. - Он рос хорошим мальчиком: даже из рогатки стрелять не научился. Галстук не видишь разве?
  Бронированная дверь отомкнулась, защитник с Афонием оказались в длинной бетонной кишке, подсвеченной красными лампочками...
  - Бункер спланирован не очень хорошо. Планировщики хотели сэкономить часового. Вот это пост, - Пафус указал на вооруженного солдата в самом конце коридора, - несет две предписанных уставом функции, во-первых, - охрана заключенных, во-вторых, дежурство на входе в административную часть.
  Они подошли к посту и уперлись в тюремную дверь-решетку. Комендант достал из кармана электронную карточку: "У нас тут все как в лучшей гостинице!" - вставил ее в щель замка и толкнул железный прут - решетка не сдвинулась с места. Он подышал на карточку, провел ею по рукаву гимнастерки, и снова попробовал - с тем же результатом! "Что-то тут не так! - произнес Пафус раздосадовано и, недовольно посапывая, достал другую карточку. - Терпеть не могу всю эту электронику!" На сей раз, реакция замка была положительной: послышался щелчок, решетка со скрипом поддалась. "Запомни, правильная открывашка - вот здесь... - он положил ее в нагрудный карман и добавил, - а то останемся под землей навсегда! Нам направо...".
  За решеткой туннель продолжался ярко освещенным коридором (с каждой стороны - по три кованых двери) и упирался в тупик. Справа болталась ветхая дверь из фанеры.
  - Видишь, как тут все по-дурацки. Часовой обязан видеть камеры заключенных, поэтому административную часть поместили сбоку.
  За фанерной дверью, в полумраке, они наткнулись на кровать, в которой кто-то храпел.
  - Это тюремщик номер два, - сказал Пафус шепотом. - Он отсыпается, пока тюремщик номер один дежурит за монитором.
  Когда глаза Цигерихтера привыкли к полумраку, он понял, что находится в другом коридоре.
  - Таблички на двери еще не повесили, - продолжал Афоний приглушенным голосом, - и, наверно, уже никогда не повесят. Запоминай наизусть: сначала мониторная, потом комната отдыха (там вентиляция сломана, поэтому тюремщик номер два обитает в проходе), дальше - комната свиданий, лазарет, архив, гостевая, канцелярия, судебка и туалет...
  - Что такое "судебка"?
  - Это маласенький зал заседаний со всеми прилегающими угодьями. Нам, собственно, в мониторную... Ах, блин, будь ты проклят!.. - комендант споткнулся о ботинки спящего тюремщика.
  В мониторной было еще темнее - единственный источник света - черно-белые экраны. Афоний щелкнул выключателем, и они увидели стриженый затылок тюремщика номер один...
  Тот вскочил и уставился на пришельцев совиным взглядом...
  - Спишь? - спросил комендант строго.
  - Бодрствую, дир... - сипло ответил тюремщик.
  - Почему без света?
  - Глаза болят, дир.
  - Смотри у меня!
  Интерес коменданта к антиуставному поведению тюремщика был исчерпан, он подвел Цигерихтера к допотопным мониторам: их было штук десять, но светилось только два.
  - Вот, полюбуйся, это твои подопечные, - сказал Афоний, указывая сначала на первый экран, потом на второй, - на каждом отображалось примерно одно и то же: вид сверху на квадратную камеру: у одной стены - трехъярусные нары, у другой - четыре сгорбленных фигурки... Цигерихтер сразу заметил в этой картинке нечто невыразимо-странное: позы заключенных выражали какую-то нечеловечную эмоцию. Люди так не сидят! Во-первых, люди не сидят на полу, когда можно сидеть на нарах, во-вторых...
  ...Один из заключенных поднял голову и посмотрел прямо в монитор: сквозь помехи экрана адвокат увидел плоское лицо, мощные надбровные дуги, гибкие обезьяньи губы, перекошенные чем-то вроде улыбки: узник как будто чувствовал, что за ними наблюдают! Защитник вздрогнул и рефлекторно подался назад.
  - Это ихний шаман, - Пафус и щелкнул пальцем по стеклу. Цигерихтер вспомнил предупреждение о том, что его подопечные - экзотические дикари. Однако этот шаман - даже для дикаря - выглядел слишком уж дико!..
  - Он единственный, кто понимает по-нашему. Причем, понимает совсем не плохо. Представляешь, он учился в нашем университете! - Пафус взял гостя под локоть. - Ладно, посмотрели и хватит. Теперь тебе нужно все это переварить!
  Когда они снова оказались подле тюремщика номер два, пафус неожиданно развернул визитера и указал в дальний конец коридора.
  - Тебе туда, в гостевую.
  - В каком смысле?
  - В том смысле, что жить будешь здесь на правах желанного гостя. Располагайся, чувствуй себе как дома. Завтра в архиве получишь дела арестантов... - почувствовав его крайнее смятение, Пафус добавил твердым командирским голосом. - Добровольная служба началась! Вопросы-пожелания есть?
  - Но как же так?! Я не готов... Я должен сходить за вещами...
  - Нет, не должен! СУПР предоставит дорогому гостю все самое необходимое, а именно: одно полотенце, одну майку, одну пару трусов и одну пару носок, не говоря уже про одеяла и пастельное белье! Хочешь - стирай сам, а хочешь - меняй раз в три дня... Галстуками, пардон, армия не обзавелась. Военное белье лишь немногим уступает гражданскому. Первый комплект мы уже приготовили и положили тебе на кроватку. На ужин, извини, - сухой поек. Завтра на твою долю принесут горячую пищу.
  - Но я не могу. Я обязательно должен уладить кое-какие дела!..
  - Сначала ты должен уладить наши дела! К тому же ты не можешь шастать туда-сюда с красной секретностью. В мониторной есть телефон, можешь мне названивать, если возникнут неразрешимые проблемы... Но лучше обращаться к тюремщику номер один. Тюремщика номер два ни в коем случае не буди: не давай ему предлога спать на посту из-за того, что не смог отоспаться в часы досуга... Еще раз напоминаю планировочку: мониторная, комната отдыха, комната свиданий, лазарет, архив, гостевая, канцелярия, судебка, туалет... Про туалет забудь - в гостевой имеется персональный санузел... Завтра зайду тебя навестить. Если ты куришь, можно организовать доставку сигарет из ларька - за твой счет, разумеется!.. Куришь или нет?
  - Нет...
  - Вот и славно - сэкономишь денежку! Ну, что ты приуныл, защитник?!. Да, не переживай ты так!
  - Я не переживаю. Просто странно: ни с того ни с сего, на ровном месте... угодил в тюрьму!..
  - Какая же это тюрьма?! Тут у тебя полная свобода передвижения по административной части и сигареты из ларька - не то, что у настоящих арестантов... - майор указал большим пальцем через левое плечо. - К тому же в судебке имеется телевизор. Впрочем, у такого трудяги как ты навряд ли найдется свободное время для ящика. Ладно, привыкай, осваивайся! Никто не обещал тебе службу на открытом воздухе... - Пафус протянул дорогому гостю свою гигантскую пятерню.
  
  Часть II
  
  Суд
  
  1.
  
  Все гостеприимство, имевшееся на вооружении секретного подразделения СУПР, было растрачено на благоустройство гостевой комнаты: на бетонном полу валялся небольшой коврик, по стенам криво висели бессмысленные картинки в дешевых рамках, под потолком болтался купол драного парашюта, придававший жесткому свету неоновой лампы уютный оттенок.
  ...Нет, сколько бы эту комнату ни украшали - все равно она оставалась казармой: по периметру стояли четыре походных кровати и столько же жестяных тумбочек, по середине - стол в сочетании с двумя стульями школьного происхождения.
  Персональный санузел был кухней по совместительству: под раковиной стояла стопка чистой посуды - три алюминиевых миски и одна фарфоровая тарелка (как видно, остаток былой роскоши). В шкафчике гость нашел древнюю станковую бритву, упаковку безопасных лезвий, тюбик пены для бритья, четыре куска мыла, пучок корявых ложек и вилок, на верхней полке валялось несколько дешевых зубных щеток в нетронутых упаковках и - дедовский анахронизм! - картонная коробка с зубным порошком...
  Вентиляция работала исправно, но иногда Цигерихтеру становилось душно и очень хотелось открыть окно. Открыть можно было разве что дверь в туалет, где вечно что-то бурлило и капало. Для того, чтобы остановить звонкую капель, кран приходилось закручивать с нечеловеческим силой.
  ...Трубы хрипели. Унитаз шатался. Зато туалетной бумаги всегда было вдоволь. Начищенные до блеска металлические части душа никак не сочетались со скользким кафелем и гниющей занавеской. (Потом Цигерихтер узнал что, несколько недель назад на его месте заночевал высокопоставленный адмирал, член какой-то очень важной комиссии, - санузел привели в порядок в соответствии с флотскими представлениями о чистоте и уюте.)
  
  Разница между днем и ночью была примерно такой же, как разница между тюремщиком номер один и тюремщиком номер два.
  Нумерация соответствовала виду деятельности: номер один - тот, кто дежурит, номер два - тот, кто отдыхает. Если в коридоре пахнет прелыми носками, значит, номер два - это "стриженый затылок", а у мониторов сидит носатый блондин. Если бетонные стены сотрясаются от безудержного храпа, можно заключить, что носатый блондин стал уже номером два - последовал новый цикл.
  Были и другие циклы.
  Два раза в сутки по ту сторону решетки появлялась пара кастрюль с горячей едой. Одна, - та, что побольше - предавалась в "судебку", где обитали привилегированные военнослужащие, - тюремщики номер три, номер четыре и так далее (так называемый охперсонал); вторая, поменьше, предназначалась всем остальным: к ней незамедлительно прикладывались первые два тюремщика. Остальным обитателям административной части доставалась довольно прореженная субстанция. Хорошо, что особого аппетита у защитника не было.
  Каждый день (за исключением выходных) открывался и закрывался архив. Им заведовал пожилой, медлительный прапорщик с серым дубленым лицом и полосатым платком на шее - он покашливал и ежился, будто продрог до костей, говорил скрипуче и неразборчиво, распространял запах пота и нюхательного табака. От его прикосновений на светлой поверхности оставались желтоватые следы...
  Раз в три дня появлялись три неведомых солдата в парадной форме, мыли полы (следует отменить, без особого успеха!), раздавали комплекты белья и приторно-сладкие леденцы, забирали с собой весь накопившийся мусор.
  Многие явления не имели циклической природы, некоторые казались и вовсе неподвластными времени.
  Сколько бы Цигерихтер ни смотрел на экран монитора, изображение оставалось неизменным - те же фигурки, на тех же местах.
  Неизменна была и его неспособность ориентироваться в подземелье: вместо гостевой комнаты он обязательно попадал в лазарет и натыкался на маленького, усатого человека в белом чепчике - то ли доктора то ли аптекаря, одним словом, - лекаря, который сидел за стеклянным столиком и размалывал в ступке целебный порошок. При появлении адвоката этот живчик вскакивал, как заводная кукла, и протягивал руку: "Что-то давненько вы не захаживали, милейший! Посидим? Выпьем чайку?". Гость вежливо отказывался от приглашения, ссылаясь на крайнюю занятость, и обещал зайти как-нибудь в другой раз "Ага, - соглашался лекарь, - у меня вон тоже важные дела! Но в следующий раз - обязательно!"
  Цигерихтер клялся себе, что больше не ошибется, но снова и снова - почти мистическим образом! - путался в девяти дверях, даже поле того, как пометил гостевую комнату крестом.
  
  К просьбе выдать материалы по делу подзащитных прапорщик-архивариус отнесся как к личному оскорблению:
  - Какое такое дело? Под каким номером, говоришь?
  - Номер мне пока не известен.
  - Эх, да как же его сыщешь - без номера-то! - чертыхаясь и покряхтывая, он побрел в глубь архива и вернулся минут через двадцать с пустыми руками... Оказалось, что все нужные защите дела валяются у него на столе.
  - На вот, бери две штуки!
  Он швырнул папки с таким ожесточением, что Цигерихтер едва сумел их подхватить.
  - Да, что же это такое?! Вы что, в волейбол играете?!
  - При попытке выноса, имею право в тебя стрелять... - просипел прапорщик с явной неприязнью
  Архивариус приходил всего лишь на три часа. Выдавать более двух папок за один приход он отказывался, брать материалы с собой не позволял... Ситуация абсолютно смехотворная и совершенно безнадежная!..
  Заниматься делами подзащитных было не так-то просто - Цигерихтеру приходилось продираться через отвратительный почерк малограмотных военных, через перепутанные страницы пошивки, через обрывки мелкомасштабных карт и аэрофотоснимки какой-то горно-лесистой местности... Зачем это нужно?! Любая защита бессильна! Судье Гладу повезло: он будет судить врагов по армейским законам, допускающим смертную казнь!
  Очень скоро тюремный образ жизни довел защитника до такого уныния, что он и вовсе перестал наведываться в архив.
  
  Но, если не заниматься делами подзащитных, - чем же себя занять?
  За первые сутки под землей Цигерихтер хорошенько отоспался, но потом - изнывал от скуки. Он попросил Пафуса принести газеты. Вместо этого солдаты-поломои доставили целую стопку школьных учебников и извинения коменданта: с газетами временный перебой, придется читать, то, что есть в библиотеке.
  Какое занятие лучше, - решение задачек по алгебре для шестого класса или подготовка к суду?! Нет уж, лучше смотреть телевизор в судебке.
  ...Судебное помещение оказалось целым комплексом, состоящим из зала ожиданий, или "пенала", зала судзаседаний - "пиздельной" - и комнаты охперсонала - "лежбища" (перечисляя названия, следую солдатскому жаргону, которого наш герой нахватался, сидя перед ящиком). Здесь господствовали тюремщики с номером три и выше... Пиздельная напоминала гимнастический зал: здоровые, непоседливые ребята с обнаженными торсами жонглировали гирями, отжимали штангу, ходили на руках, перекидывались стульями, и лишь изредка замирали в углу напротив допотопного телевизора... Таков был охперсонал, имеющий право не отдельную кастрюлю!
  "Ну, что, Адик - говорил кто-нибудь из атлетов, переключая канал у него перед носом ("Адик" - это первая попавшаяся производная от "адвоката") - опять ты тут со своими умными новостями?! А как насчет Хулио-Шмулио?"
  Цигерихтеру приходилось смотреть мексиканские сериалы и слушать незамысловатые, тошнотворно-похабные комментарии этих громил... В момент наибольшего накала страстей кто-нибудь изо всех сил бил локтем в могучее плечо соседа, тот автоматически передавал удар своему соседу, тот - своему, и так далее... Крайнему бить было некого; тюремщики ржали и щелкали "неудачника" по затылку... Однажды очередь дошла и до "Адика" - он вскрикнул, потерял равновесие, перевернулся вместе со стулом. Чудовище, называющее себя охперсоналом, ржало и топало ногами... Когда пострадавший поднялся, оно почему-то пожимало ему руку и хлопало по плечу...
  В тот момент Цигерихтер зарекся ходить в судебку, но очень скоро скука снова загнала его на стул перед ящиком.
  
  2.
  
  ...Однажды, вернувшись из судебки, он обнаружил на соседней койке чистый комплект белья. Неужели они собираются кого-то подселить?! Адвокат бросился к тюремщику номер один и потребовал вызвать по телефону коменданта Крепости. К счастью Пафус оказался на месте и не замедлил явиться.
  - Да, что же это тут, - общежитие?! Да, тут ведь и так негде повернуться!
  - Согласен, что это не самый лучший способ содержать судебную команду. Я ведь говорил: здание спланировали плохо - горе-планировщики экономили на метраже. Да будет тебе известно СУПР - одно из самых прижимистых подразделений армии! С другой стороны, жить с соседом веселей. Ты, конечно, слышал, что заключение в общей камере считается менее суровым наказанием, чем одиночка...
  - Ты мне сам сказал, что я не заключенный! К тому же я не мальчик и не студент! Я не могу спать в одной комнате с посторонним человеком...
  Он выстрелил еще несколькими фразами, и его возмущение улеглось. А ведь комендант прав: скука тут невыносимая!
  
  Через час в гостевую вошел плешивый, тучный человек лет сорока, одетый в дорогой, но плохо сидящий костюм... При нем не оказалось никакой клади кроме толстого, коричневого портфеля, с которым обычно ходят бюрократы-законники, - значит, предложение поселиться в гостевой тоже застало его врасплох...
  Подселенец ошалело озирался по сторонам и подтягивал штаны с таким ожесточением, будто помимо силы тяжести кто-то одушевленный и назойливый вероломно увлекал их вниз. Он остановился взглядом на своем будущем соседе, увидел апофеоз лени и морального разложения, - полуодетого, небритого, удрученного обитателя нижних миров, распростертого на койке с учебником литературы для шестого класса на груди. Законник невольно поморщился - должно быть, подумал: "Этого еще не хватало!"...
  Овладев собой, он изобразил на лице нечто вроде улыбки и представился:
  - Алан Самаил Кукой, доктор законоведения!
  Ага, сразу видно: напыщенный фарисей. Адвокат заставил себя встать и протянул ему руку.
  - Цигерихтер, тоже юрист. Вспоминаю, что где-то вас уже видел.
  - Наверно, встречались на суде. Я прокурор. Двадцать лет стажа. А вы? Кем вы им приходитесь? - он показал большим пальцем через левое плечо, очевидно, подразумевая врагов, которых только что наблюдал на экране монитора.
  - Я прихожусь им защитой.
  Услышав слово "защита", прокурор изменился в лице. Он испуганно приложил палец к губам и зашипел так, будто новый знакомец говорил слишком громко. Защитник попытался продолжить знакомство шепотом - обвинитель заложил себе уши пальцами
  - Что случилось? Я сказал что-то не то?
  Он кивнул и принялся противно мычать...
  Цигерихтер отшатнулся. Лучше оставить этого сумасшедшего в покое.
  Не обремененный знакомством прокурор начал обустраиваться. Сначала он присаживался на каждую свободную кровать, выбирая наименее продавленную. Его выбор остановился на угловом месте. Он перетащил туда матрас вместе с прочими дарами СУПРа и принялся изучать свой комплект белья... Оказалось, что помимо трусов и майки ему досталась дополнительная пара подштанников. Мысли Цигерихтера невольно покатились в столь привычном для опытного юриста направлении заговора, начали выстраиваться в звонкий адвокатский протест: ваша честь, прошу обратить внимание на одно весьма подозрительное обстоятельство - перед самым началом судебного разбирательства СУПР экипирует обвинителя лучше, чем защитника. Пусть даже его преимущество сводится к одной единице нижнего белья - нет ли в подобном распределении благ попытки поощрения одной из сторон?
  Нет... Следует признать, что "поощрительные подштанники" явно не тянули даже на самое захудалое "благо": они казались смехотворно-маленькими, задубевшими, застиранными. Прокурор недовольно размял их в ладонях, потянул, подозрительно понюхал и отложил в сторону, - решил, как видно, полностью отказаться от употребления этого "предмета нижней одежды"... (А жаль: хотелось бы увидеть хоть одним глазком этого сумасшедшего законника в армейских подгузниках!)
  Кукой открыл тумбочку, аккуратно разложил свое добро по полочкам (оглянулся на соседа с подозрением, - может, защита имеет обыкновение рыться в чужих вещах?), присел, засунул портфель под кровать, распустил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу; подумав немного, снял пиджак и повесил его на спинку стула.
  Цигерихтер наблюдал за подселенцем с интересом и опаской, ожидая какой-нибудь новой выходки. Однако все его дальнейшее поведение вполне укладывалось в концепцию нормы: прокурор снова встал, нервно прошелся по комнате, боязливо заглянул в туалет, осмотрелся, тяжело вздохнул, осторожно переступил порог и запер за собою дверь - через минуту послышались характерные звуки...
  Очевидно, сумасшествие не было достаточным объяснением странного поведения Алана Кукоя... Но, скажите, какая другая сила могла заставить этого солидного законоведа шипеть и мычать?! Цигерихтер отправился в мониторную и попросил соединить его с комендантом Пафусом.
  Афоний объяснил ему, посмеиваясь: нет, доктор Кукой никакой не сумасшедший: дело в том, что он решил неукоснительно следовать букве закона, запрещающего - дай бог памяти, как же там написано?! - "сношения между защитой и обвинением по внесудебным вопросам". Нарушение запрета может послужить предлогом для дискредитации обвинителя. "Не приведи господь, ты настучишь судье, что прокурор пожал тебе руку или спросил: "Как пройти в туалет!" - придется искать другого прокурора! Но только лучше этого не делать: ты ведь не хочешь провести под землей парочку лишних месяцев?!"
  ...Весь остаток дня законник посвятил установлению в комнате угодных ему порядков. Кран следует закручивать до конца (объяснил он при помощи пантомимы и грозного глухонемого мычания), ботинки с носками необходимо выставлять за порог, чтобы не было запаха, развешивать мокрое полотенце по краю раковины строго воспрещается (допускается сушка полотенца на матрасе), стиркой можно заниматься только в вечернее время. Когда защитник сел ужинать, прокурор выхватил миску у него из-под носа и утащил ее в комнату свиданий, показывая тем самым, что гостевая не место для еды!
  Цигерихтер был задет этой самоуверенной наглостью деспота. Он тоже хотел придумать какие-нибудь дурацкие порядки (пусть законник тоже что-нибудь соблюдает!), но как назло ни один закон... - даже самое элементарное правило! - не приходил в его опустевшую голову...
  
  Следующий день был выходным.
  Тюремщики под номерами один и два отправились на побывку... Точнее, на побывку отправились солдаты, выполняющие эти бессменные функции, - их подменил охперсонал из судебки... В подземелье доставили армейские деликатесы: шницели, картошку, яблочный сок, а также - особый кекс, называемый "душителем" на солдатском языке (крошки кекса при прожевывании забивались в дыхательные пути, вызывая кашель и даже удушье)...
  Охперсонал не желал надолго расставаться со своим "братом", вынужденным дежурить в мониторной. Под вечер коридор административной части превратился в спортивный зал: тюремщики играли в футбол, метали в стену дротики и упражнялись в рукопашном бое... Обитатели гостевой оказались осаде. Кому захочется высовываться из комнаты, когда снаружи доносятся бешеные выкрики, шлепки тел, переброшенных через бедро, топот солдатских ботинок, бряцание гирь, а в дверь то и дело ударяет футбольный мяч?!
  Прокурор облюбовал себе учебник истории древнего мира, защитник - без особого энтузиазма - завершал школьную программу литературы... Если говорить начистоту, Цигерихтер завидовал этим беспечным, деятельным идиотам: как им только удается сохранять резвость и присутствие духа в таком тесном и унылом месте?! Чем сильнее был шум и гам, тем сильнее ему хотелось размять свои старые кости... Но не гонять же опытному юристу с мальчишками мяч, не браться же ему за гири?! Когда смолкли звуки активного времяпрепровождения, он осторожно выглянуть в коридор...
  Исполняющий обязанности тюремщика номер один сидел на пороге мониторной, выставив в проход полусогнутые ноги, и лущил семечки с подчеркнутой небрежностью: видимо, он считал понижение номера оскорблением. На нем была майка цвета хаки, спортивные шорты и расшнурованные ботинки на босу ногу. Солдат заметил защитника и, как будто, обрадовался: "Адик, куда ты подевался?! Хочешь семечек?.. Иди сюда, присаживайся!"
  Отказываться было неудобно и, может быть, неразумно: он присел рядом с номером один на грязный пол, расстегнул ремень, облокотился о стену, и тут же получил горсточку семечек... Они лузгали в унисон и бросали ошметки на пол... Лицо у солдата было тонкое, скуластое, не самое глупое - если бы не колоссальные бицепсы и не безобразные татуировки батального жанра, Цигерихтер пожалуй бы снял с него обвинение в идиотизме.
  Вдруг тюремщик поднял майку и показал адвокату страшный шрам на боку - от бедра до самой подмышки. "Ввау!" - воскликнул Цигерихтер, уже неплохо научившийся подражать эмоциональным реакциям подрастающего поколения... "Это они мне сделали... - сказал солдат, указывая большим пальцем назад, через левое плечо (защитника не преставало поражать, что самые разные люди, не договариваясь, обозначали его клиентов одним и тем же жестом). - Попался в ловушку. Чуть коньки не отбросил! Моему лучшему другу не повезло: распорол себе живот, сдох через два часа!" Он рассказал Цигерихтеру о том, как они - спецназ СУПРа - проводили спецоперацию по захвату "горилл"...
  Обезьяны оказались хитрыми и невероятно прыткими. По дороге в гориллий населенный пункт бойцов ожидали первобытные ловушки и искусственные камнепады. Сам рассказчик провалился в звериную яму и повредил себе бок об острые клинья... Невзирая на ранения, он доблестно продолжил нелегкий путь на своих двоих. Менее удачливого товарища с распоротым животом положили на носилки.
  После тяжелейшего подъема на головокружительную высоту спецназ окружил деревню и принялся выкуривать ее обитателей из домов (если, конечно, их норы, выдолбленные в скале можно назвать домами!) при помощи дымовых шашек и слезоточивого газа. Некоторые сдались без боя: позволили себя связать и погрузить в вертолет... Некоторые предпочли задохнуться... Группе из двадцати особей удалось каким-то неведомым образом выскользнуть из окружения... СУПР гонялся за ними по горам, терпя лишения и потери. Наконец, их окружил на маленьком плато... Из двадцати "горилл" в плен взяли восьмерых (он сразу понял, что это - его клиенты). Спецназ заплатил за их поимку жизнями восемнадцати бойцов...
  Вдруг рассказчик посмотрел на адвоката трагическим взглядом и спросил с неподдельным детским недоумением:
  - Адик, неужели ты будешь их защищать?! Они убивали наших братьев! На них - восемнадцать трупов! Неужели ты дашь им уйти?! - и снова указал через левое плечо.
  Цигерихтер был тронут таким обращением, - тронут настолько, что ему потом было стыдно за свою чувствительность. Кажется, он почувствовал нечто вроде гордости за наши вооруженные силы и какое-то противоестественное сродство с этим героическим парнем. Он похлопал бойца по мускулистому колену - крепко, по-солдатски (жест совершенно для него не типичный) - и произнес уверенно:
  - Не бойся, брат, они не уйдут!
  - Спасибо, брат, - тюремщик сжал его руку смертельным объятием.
  После недолгой паузы Цигерихтер спросил солдата: почему спецназ отправили в подземелье вместе с арестованными дикарями?! Разве тюрьма - подходящее место для героев...
  - Не поверишь, брат, - воскликнул тот, - нас держат тут потому, что мы с ними венчаны!
  Он рассказал о принятом в их войсках ритуале, венчании с врагом. Его совершают накануне операции по захвату. "...Не поверишь, брат, нам так и сказали: покуда смерть не разлучит вас! А когда мы вернулись домой, нам сказали: разве смерть разлучила вас? Нет, не разлучила! Вот и дожидайтесь, ребята, пока разлучит!" Он очень надеется, что ждать осталось недолго...
  Цигерихтер был поражен рассказом тюремщика: кто бы мог подумать, что под сенью нашей доблестной армии отправляется такой нелепый ритуал, что наши воины выходят на задание, совершив обряд из арсенала первобытного охотника?!
  Он также не понимал, каким образом рассказ спецназовца согласуется с официальным обвинением против "горилл". Можно ли считать их бегство военными действиями? Зачем их ловили? Кому они помешали?
  
  3.
  
  В понедельник любопытство извлекло Цигерихтера из лежачего положения: заставило его преодолеть уныние, вернуться в архив и взяться за работу с бессмысленным усердием.
  Во вторник он встретился с подзащитным шаманом. Встреча произошла в комнате свиданий под надзором тюремщика номер три.
  Как и следовало ожидать, дикарь вовсе не был таким монстром, каким казался на черно-белом мониторе, но защитник находил в нем нечто... нечто, совершенно не соответствующее его представлениям о человеческой внешности. Тело дикаря было чрезвычайно волосатым, трагически-сутулым; пропорции между туловищем и конечностями - ближе обезьяньим, чем к человечьим.... Лицо походило на детскую поделку, склеенную из случайных частей, - плоского овала, напоминающего спил дерева, к нему приделаны большие, желтые, комически-выпученные глаза, гибкие звериные губы и резиновые заостренные уши. От всех его телодвижений разило какой-то таинственной (но не грозной) странностью... Несмотря на эти особенности и необычности, Цигерихтер не мог не признать, что этом существе дикарского оказалось не так уж много!
  Говорил шаман с небольшим акцентом, - фразы он сроил правильные, но необычные: с множеством ненужных отрицаний: очевидно, дикарь был хорошенько натаскан на наш язык, но думал по-прежнему на своем доисторическом...
  - Любопытство не даст вам не интересоваться тем, кто мы есть, и кто мы нет... Перед тем, как вы начнете делать свое дело по нашей защите, вы не сможете не спросить меня то, что кажется вам таким странным.
  - Меня интересует только одно: ваша версия событий. Я должен выяснить мотивы тех действий, которые вменяют вам в вину, и изложить их на суде в наиболее выгодной для вас форме. Я должен выявить все смягчающие обстоятельства... Остальное же находится за пределами круга моих интересов: профессионализм исключает праздное любопытство...
  Цигерихтер лгал: "остальное" интересовало его ничуть не меньше. Откуда, черт возьми, у этих пещерных людей взялись христианские, индийские, англо-саксонские, иудейские, мусульманские, китайские и бог еще знает какие имена. У каждого, как у древнего римлянина, по целому ожерелью!? Шамана, например, звали Даффодил-Луций-Цигид, кого-то другого - Сагиб-Муса-Конфуций-Лоримар-Себастьян, третьего - Кришна-Давид-Мефодий-Мария, и так далее... Каким образом этот питекантроп оказался в нашем университете, - какие предметы он изучал? Чему научился? И вообще - кто они такие?
  - Я не могу не понять, - сказал Даффодил-Луций с незлобной усмешкой, - что вы не готовы заводить с врагами никаких неформальных отношений. Ничего нам не остается: теперь нельзя не перейти к нашему делу.
  - Откуда у вас такие имена? - спросил защитник, не выдержав соблазна.
  
  Он объяснил Цигерихтеру (не буду воспроизводить его петляющую речь со всеми отрицаниями и шероховатостями - передаю своими словами), что все эти имена достались дикарям от миссионеров... Два десятка лет тому назад по цивилизованному миру прогремела потрясающая сенсация: высоко в горах обитает первобытное племя пещерных людей...
  "Люди без цивилизации", "Аборигены без культуры", "Народ без настоящей религии" - подобные заголовки мелькали на страницах глянцевых журналов в сопровождении весьма убедительных фотографий примитивных горшков, каменных топоров и наскальных рисунков...
  Название "троглодиты" досталось им от тоже журналистов... Журналисты ссылались на древнегреческую традицию: эллины называли троглодитами каких-то примитивных человекоподобных существ, обитающих в пещерах, ведущих ночной образ жизни, проявляющих завидную сексуальную распущенность, питающихся ящерицами... Образованный шаман принялся перечислять свидетельства античных источников. В эпоху мифической древности троглодиты попадались отважным путешественникам на пути в прекрасную землю Гиперборею, но всего лишь за несколько столетий мир сузился настолько, что древнеримским крестьянам приходилось защищать от них свои огороды: безобразные "сатиры", очень любили лакомиться плодами человеческого труда. Кто-то считал их людоедами, кто-то - безобидными вегетарианцами.
  История встреч цивилизованных людей с троглодитами тянется через средние века в наше время... Средневековому человеку изрядно доставалось от чертей, леших и прочей нечистой силы, современного преследует снежный человек, попадаясь ему на нехоженых дорожках, пугая до смерти, поражая до глубины души, и порою помогая в беде... - то ли добрый, то ли злой, несомненно - чудесный, наделенный сверхъестественными способностями, - тот самый троглодит! Впечатленный свидетельствами очевидцев, великий классификатор Карл Линней зарезервировал для этих человекообразных существ особое место в своей таксономической системе, учредив специальный род "человек троглодитовый", отличающийся от "человека разумного" обволошеннстью, ночным образом жизни и отсутствием речи... Даффодил перешел к недавним изысканиям, отождествляющим троглодита с уцелевшим неандертальцем, с иудейским козлом отпущения, с арийским ракшасом, с чертом и дьяволом, - находящим в нем недостающее звено между обезьяной и человеком...
  - Так вы подтверждаете версию о том, что не относитесь к роду человеческому? - спросил Цигерихтер, пресытившись антропологическими подробностями. - Если подтверждаете, то у нас есть хорошая зацепка: можно утверждать на суде, что человеческие законы на вас не распространяются.
  Шаман выразительно пожал плечами.
  По некоторым признакам (например, по ночному образу жизни и волосатости тела) они, быть может, подходят под эти описания, но по другим (в первую очередь по наличию языка, устного придания и способности к абстрактному мышлению) - коренным образом отличаются от объекта научных изысканий...
  Журналистов, впрочем, эти различия интересовали мало... Кстати, к моменту рождения сенсации троглодитами уже называлось совсем другое племя, обитающее где-то в Тунисе, в маленьких уютных пещерках. Можно сказать, что журналисты отобрали у пещерных берберов название племени и передали его более достойным дикарям.
  
  При встрече представителей двух разновидностей человека, троглодитовый отнюдь не испытывал такого потрясения, как разумный: он твердо знал о существовании соседствующего вида. Даффодил рассказал, что его соплеменники нередко спускались с гор - наведывались, как в античные времена, в частные огороды, разоряли курятники и вытаптывали посевы... Некоторые из них, раздобыв подходящую одежду, добирались до рыночных площадей и возвращались с диковинными предметами... Встретив подобающе одетого троглодита в людном месте, горожанин испытывал не ужас, а презрение, принимая дикаря за чудовищного вырожденца... Старейшины-долгожители, к коим принадлежал отец Даффодила, знали несколько десятков слов из различных человеческих языков, - таких как "дом", "город", "капуста", "лошадь", "ярмарка", "человек", - и имели неплохое представление о предметах, обозначаемых этими словами.
  Итак, два десятилетия тому назад человечество в очередной раз узнало о существовании волосатых человекоподобных существ, которые только и умеют, что лепить глиняные горшки и хоронить покойников! Как только местонахождение троглодитских поселений попало на карту, в горы потянулись целые легионы миссионеров, получивших уникальную возможность выслужиться перед своими богами. Сначала конкистадоры пробирались в поселение козьими тропами, потом - поднимались на вертолетах, потом власти проложили проходимую для джипов дорогу.
  Троглодиты оказались в религиозном отношении весьма покладистым народом: они соглашались пройти посвящение в каждую из предлагаемых религий - так, собственно, и возникло это невероятное смешение имен! Старейшины считали, что чем больше у троглодита имен, тем больше у него душ (а лишняя душа считалась у пещерных людей лишней ценностью).
  Миссионеры до них добирались самые разные, распространители больших и маленьких религий... Кельтские имена доставались от неодруидов, римские - от весьма активных Ревнителей Древнего Рима, китайские и индийские... - нет, вовсе не от индийцев и китайцев, а от американских гуру, взваливших на себя нелегкий труд обращения дремучих дикарей в даосизм, буддизм и веданту... Многие духовники, добившись массового посвящения, исчезали навсегда, оставив после себя чемоданы нравоучительных книжек, но некоторые оставались надолго и заботились об укоренении культа... Наиболее дальновидными и усердными оказались как всегда иезуиты: они пытались сформировать троглодитское духовенство. Так Даффодил, сын уважаемого старейшины, попал в хорошую иезуитскую школу, а затем, продемонстрировав блестящие способности, - на теологический факультет нашего университета... Было ему тогда уже сильно за сорок, но по всем подсчетам он прожил не более трети долгой троглодитской жизни...
  Адвокат поинтересовался датами начала и окончания учебы. Оказалось, что последний университетский год Даффодила был вторым его годом на юрфаке. То есть в это время он мог повтречать пещерного человека где-нибудь на кампусе - в кафетерии, в библиотеке или на газоне. Но, даже если бы встретил, навряд ли обратил бы внимание, - такая на кампусе водилась пестрая публика: нудисты, сектанты всех мастей, йоги, дервиши и просто сумасшедшие! Лекции по юриспруденции посещал один несчастный инвалид, который был неспособен даже сидеть: бедняга полулежал на специальной тележке. Записи он вел чуть ли не ногой. Иногда, во время занятия, калека начинал хрипеть и задыхаться... ("Интересно было бы послушать его выступления в суде" - шутил Цигерихтер.)
  Как будто прочитав его мысли, Даффодил сказал, что троглодиты в нашей стране не такая уж редкость...
  - Что?! Троглодиты в нашей стране?!
  - Да, - сказал Даффодил, - в вашей стране, как и в нашей, определенно живут троглодиты.
  - Но как же так? Ведь я родился не вчера, и даже не позавчера! Почему же я никогда не слышал ни о чем подобном?!
  - Дело в том, что в вашей стране живут троглодиты иной породы - не горные, как мы, а лесные.
  
  Несколько тысячелетий тому назад, во время очередного голода, часть троглодитского племени спустилась с гор и поселилась в лесах. Постепенно этот народ утратил родственные чувства по отношению к своим горным соплеменникам, но навсегда сохранил ясные представления о своем нелесном происхождении. Из поколения в поколение передавался миф о том, что первый троглодит родился (вернее, - вылепил себя из снега) где-то высоко в горах. Потом (будучи, по всей видимости, гермафродитом) он совокупился с ветром и родил праотца лесного племени. Однако во время совокупления маленькая капелька семени упала в грязь, и от нее возник некто косматый и нечистый... Через несколько поколений потомки этого чудовища изгнали из рая законных детей первотроглодита. В коллективную память обоих народов врезались воспоминания о кровопролитных войнах между чистыми и нечистыми племенами (каждый из них, разумеется, считал чистым себя)... Их разлучило тектоническое движение земной коры: в результате усушки и утруски горных парод, троглодитсие горы стали неприступными со стороны леса...
  Лесные троглодиты сохранили не только представления о земле обетованной, но, насколько могли, и пещерный образ жизни: жили они в землянках - таких же темных, прокопченных и неуютных, как первобытные пещеры... Начиная со средних веков, до нас доходят свидетельства заблудившихся путников о странных лесных поселениях, где "живые ютятся в ямах, как мертвые" - иногда "обитателей ям" принимали за отшельников, членов изуверских сект, иногда - за прокаженных, иногда - за проклятых, иногда - за святых, а порою и... - за борцов неведомого фронта... Но все-таки их принимали за людей...
  К тому моменту лесные троглодиты действительно походили на людей: не было в них чудовищной долговязости и обволошенности, столь характерной для горной половины рода; их внешность оказалась гротескным месивом человеческих и троглодитских черт... Возможно, изменение внешнего вида было вызвано какими-то особенностями экологии леса, но, скорее всего, - тем, что эти охотники разбавляли свою кровь человеческой, похищая заплутавших женщин и потерявшихся детей...
  ...Время шло, леса редели и отступали, троглодитские поселения обнажались, оказывались на обочинах дорог, попадали на карты; над землянками появлялись срубы, жилые ямы превращались в погреба. Искусные охотники научились торговать, путешествовать и сажать огороды.
  Когда близко к нашему времени дичь в лесах начала исчезать, троглодиты были уже достаточно цивилизованы, чтобы постепенно перебираться в большие города. Там "обитатели ям" образовывали своего рода закрытые общины и пытались карабкаться вверх по социально-экономической лестнице. Это было непросто: все-таки их внешность не совсем соответствовала человеческим представлениям о красоте тела. Им удавалось добиться успеха за счет сезонных колебаний в настроении нашего общества: от либерализма - к реакционизму, и - обратно. Каждая эпоха либерализма позволяла им сделать небольшой шаг вперед, окопаться и удержать свои позиции в период реакции. Некоторым, - наиболее способным, - удалось добраться до среднего класса.
  При этом троглодиты не забывали своей мифологии и старались сохранять обычаи предков - в первую очередь погребальные обряды, представления о ритуальной чистоте и примитивное магическое мировоззрение. Они предпочитали подвалы надземным этажам, считали комфорт и украшения нечистыми и, стало быть, недопустимым. Люди считались чистыми лишь наполовину - существами хитрыми, но не очень разумными и во многом заблуждающимися... Городская жизнь представлялась им временной и ненастоящей. Чего-то им явно не хватало... Быть может, утраченной половины.
  Когда городские троглодиты узнали о существовании примитивного горного племени, все встало на свои места: наконец-то нашлись эти косматые, нечистые чудовища, - те самые, родившиеся из грязи и незаконно проживающие на их родине!
  Цигерихтер попробовал предугадать ход даффодиловой мысли:
  - Наверное, в студенческие годы они вас притесняли, преследовали и дискриминировали?
  Нет, тогда еще не преследовали. Как ни странно троглодитская община также подвержена сезонным колебаниям настроений: их отношение к горному племени было тогда либеральным - пусть косматые, пусть чудовища, но все-таки родственники!
  Они предложили Даффодилу принять участие в жизни столичного сообщества. Он побывал на нескольких собраниях идеологического характера, участвовал в магических ритуалах (магические способности были давно уже утрачены, но ритуалы сохранились в неприкосновенности!), и даже присутствовал в качестве наблюдателя на заседание совета старейшин. Старейшины все еще говорили на своем "старотроглодитском" (Даффодил понимал лишь отдельные слова - так давно этот язык разошелся с его родным языком!) и сохраняли детские воспоминания о землянках.
  Странные существа, эти урбанизированные троглодиты - умудряются сочетать прочное положение в человеческом обществе с самыми примитивными представлениями о мире. Многие человеческие идеи и обычаи совершенно для них непостижимы, а потому - истолкованы ими превратно!
  Даффодил запнулся. Кажется, он собирался развивать эту мысль, но, видно, счел ее преждевременной.
  Самобытная жизнь урбанизированной троглодитской общины не нашла отклика в его сердце... Университетская жизнь тоже зашла в тупик: он переходил с факультета на факультет, оброс изрядным количеством академических степеней, но так и не стал теологом...
  
  ...Даффодил спросил Цигерихтера, знает ли он, кого философ Платон назвал троглодитом? (Тот не мог не поморщиться: Даффодил явно относился к числу тех академических умников, которые должны обязательно бросить вызов эрудиции собеседника даже в самом элементарном разговоре!)
  - Нет. Зато я знаю, кто такой Платон...
  - У Платона троглодит - ни кто иной, как человек из метафоры пещеры...
  - Извините, такой метафоры не припоминаю!
  Согласно этой метафоре люди подобны узникам, заточенным в пещеру. Обращенные спиной к свету, они судят о предметах реальности лишь по теням и отблескам. При этом они уверены, что объектом их суждений является сама реальность... Далее один из узников (троглодит) каким-то образом попадает из пещеры в подсолнечный мир - видит своими глазами и светила, и звезды, и всякое такое... А потом он возвращается в родную нору и докладывает своим соплеменникам, что реальность находится за пределами пещеры, и что они всю свою жизнь созерцали лишь тусклые тени. А потом... - впрочем, это уже не важно - важно потрясающее совпадение: Даффодил побывал в наших краях и вернулся потом в свои пещеры!
  Миссионеров там больше не было - поселение осаждали европейские и американские паломники. Оказывается, на Западе установилась новая духовная мода: поиск истины в традициях примитивных народов. Самым популярным героем духовных похождений стал послушник многоопытного шамана. Вообще-то троглодиты шаманизм не практиковали. Конечно, они, как и любые другие разумные существа, имели необходимость колдовать и врачевать - но должность шамана не придумали.
  Искатели истины, не допуская такой возможности, объявили шаманом даффодилова отца: произошло это, возможно, потому, что тот - всего лишь один из старейшин, своего рода администратор, - руководил погребальными обрядами... Они приходили к старому троглодиту и просили открыть им страшную тайну, ускользнувшую от цивилизованного человека, но известную каждому, кто родился в пещере... Старейшина, не совсем понимая их запрос, пытался объясняться при помощи двух десятков разноязычных человеческих слов. Его речи полностью соответствовали чаяниям "учеников": они старательно записывали "поучения троглодитского мудреца", издавали их целыми книгами, добавляя свои пространные комментарии.
  Отец умер на сто двадцать каком-то году долгой пещерной жизни - через несколько месяцев после возвращения Даффодила. Теперь, самым естественным и неоспоримым образом, на должности главного шамана, приемника великого мудреца, оказался его ученый сын.
  Появлением нового, образованного учителя, свободно говорившего на четырех европейских языках, имевшего несколько научных степеней, было для "учеников" весьма неприятным потрясением... Больше всего их смущала неготовность Даффодила признать превосходство пещерного образа жизни над урбанистическим... Когда вспыхивали идеологические споры, "ученики" становились строгими "учителями": "Цивилизация - это яд! Посмотри, до чего наши гомо сапиенсы довели твоих соплеменников?! Всего лишь за одно десятилетие люди заразили троглодитов всеми возможными пороками - научили их пьянству, курению, воровству и рукоприкладству... Вон, на днях один троглодитский парень выбил своему сверстнику глаз. А год назад пещерная девка определилась в цирк на должность диковинной волосатой женщины!"
  Да, пороки имели место. Воровали троглодиты неумело и бессмысленно, следуя не жажде наживы, а какому-то врожденному инстинкту (из которого, возможно, по мере развития цивилизации возникло стяжательство): сваливали добро в нежилую пещеру и мгновенно о нем забывали... От курения и алкогольного опьянения троглодиты особого удовольствия не получали, но - по какому-то недоразумению - считали производные состояния духа полезными для здоровья...
  Чем больше Даффодил отстаивал цивилизаторскую точку зрения, тем сильнее разочаровывались его ученики-учителя - в конце концов, они перестали слушать строптивого умника и попытались найти себе другого наставника.
  Один предприимчивый даффодилов соплеменник, окончивший местный техникум за счет богатого филантропа, открыл на пике духовного кризиса школу практического шаманизма. Он требовал за послушничество немалые деньги и обещал обретение сверхъестественных способностей в результате "элементарного" восьминедельного курса. Пройдя несколько таких курсов, подвижники поняли, что имеют дело с мошенником (быть может, самым первым мошенником из среды троглодитов), и что время загадочных поучений не вернуть - скрепя сердце, они оставили троглодитов в покое...
  
  - Но давайте все-таки перейдем к делу, - произнес защитник деловым тоном и озабоченно посмотрел на часы, словно ему было куда спешить!..
  - Заниматься делом не так легко и приятно, как может показаться на первый взгляд... Мне придется вам кое-что рассказать, а вы не сумеете мне поверить...
  - Можете рассказывать все, что вам вздумается - критерия правды для меня не существует. Нам обоим нужна такая версия событий, в которую поверит судья!
  - Судья не сможет не отвергнуть эту версию!..
  - Вы не знаете судей! Предоставьте своему адвокату решать, что он отвергнет, а что - примет...
  Вдруг Даффодил указал на тюремщика номер три, который с самого начала свидания безмятежно дремал на стуле, - теперь он же начал шевелиться, ошалело хлопать глазами и мотать головой, готовя себя к окончательному пробуждению. Защитник понял, что ученый троглодит не станет излагать свою версию в присутствии постороннего.
  - Кто такой Кронион? - успел спросить Цигерихтер.
  Тюремщик посмотрел на часы и разразился грубой бранью: он поносил "гориллу и Адика" за то, что вырубился по их вине, и чуть не вывихнул себе шею в неудобной позе...
  
  Встреча с "шаманом" немало озадачила Цигерихтера... Он тут же потребовал дополнительного свидания, но Пафус ответил ему отказом: сазал, что не хочет давать заключенным слишком много прав - все-таки это враги!.. "...Вот, начнется суд да дело, тогда и рассмотрим твою просьбу! А пока придумывай линию защиты без посторонних подсказок!"
  
  4.
  
  За день до начала судебного процесса над троглодитами в гостевую комнату подселили третьего жильца - судью Фенимора Глада.
  Армия позаботилась о судье гораздо лучше, чем о защитнике и обвинителе: во-первых, для него отгородили ширмой четверть комнаты, согнав предварительно прокурора Кукоя с угловой койки, во-вторых, ему позволили принести с собой чемодан... Последнее означало, что Глад спуститься в подвал добровольно, а не попался в ловушку, как Цигерихтер с Кукоем...
  ...Судья Глад, скуластый, подтянутый джентльмен с седыми пушистыми бакенбардами, явился обитателям гостевой в шляпе и летнем плаще: было в его облике (и даже в траурно-черном чемодане) нечто пуританское, ортодоксально-непримиримое... Комендант услужливо распахнул перед гостем дверь и пропустил эту важную персону в комнату, стоя на пороге с почтительно склоненной головой... Глад посмотрел на защитника и прокурора матовым взглядом, после некоторого колебания - здороваться или идти дальше? - все-таки поприветствовал их не очень доброжелательным кивком и проследовал, не оглядываясь, прямо за ширму.
  - Ну, вот - вся команда в сборе, послезавтра начинаем судить, - произнес Афоний с большим удовлетворением в голосе. - Осваивайтесь господин Глад, чувствуйте себя как дома.
  - Где моя вешалка? - раздался из-за ширмы недовольный голос судьи.
  - Будет вешалка, - пообещал радушный хозяин.
  - Должна быть вешалка! - потребовал гость по-судейски строго. Его шляпа улеглась на угол ширмы.
  
  ...Никто из членов судебной команды не имел права на внесудебные разговоры, но судья Глад делал для себя исключение - действительно, не мог же он в своем привилегированном положении изъясняться посредством пантомимы и мычания, как прокурор Кукой. Да и как объяснить без слов требование оставаться в туалете по крайней мере десять минут после завершения всех дел, чтобы не впускать в комнату дурной запах? (Или же он не считал туалетный вопрос внесудебным?) Защита и обвинение молча подчинились. Далее последовал строжайший запрет на сушку стираного белья в комнате. Как только Цигерихтер развесил на краю кровати мокрые носки (практика не вызывавшая протеста даже у обвинителя), створка ширмы распахнулась, в меня выстрелил указательный палец важной персоны: "А этого я просто не допущу! Это воняет и привлекает бактерии!". Кукой не стал дожидаться грозного предупреждения, и убрал свое мокрое исподнее с видного места...
  Так в жизни рядовых гостей возникла еще одна забота - забота о мокром белье. Теперь им приходилось сушить его в коридоре, на стуле. Во время судебных заседаний кто-то зловредный и неуловимый (быть может, тюремщик номер два) опрокидывал эту жалкую "сушилку", и они находили свой единственный чистый комплект на заплеванном полу...
  Судья, разумеется, стулом не пользовался и делал у себя за ширмой все, что ему заблагорассудится!
  
  Цигерихтер привык к тому, что судебное разбирательство ползет как улитка (а иногда тащится как ишак, навьюченный тяжелым, порою никому не нужным грузом - уж простите его за недозволенный цинизм!)... Теперь же оно неслось, как поезд под откос: на весь процесс бережливый СУПР отпустил всего лишь шесть судебных сессий и навязал судебной команде график: одно заседание по вторникам, одно - по четвергам. Это означало, что через три недели все будет кончено... Насчет исхода защитник почти не сомневался. Нельзя сказать, что он очень печалился о судьбе подзащитных и не радовался скорому концу заточения, но все-таки - пусть и без особого энтузиазма, - пытался делать свое адвокатское дело...
  ...С началом судебного разбирательства судебка и охперсонал преобразились настолько, насколько были способны: на месте спортивных тренажеров возникла разномастная мебель - стулья, столы, трибуны, - на месте маек и татуированных бицепсов появились форменные рубашки... Впрочем, сходство суда над троглодитами с обычным судом было не так уж велико.
  Троглодитов приводили на суд через боковую дверь - они как будто появлялись из-за кулис: в синих тюремных комбинезонах, в изуверских колодках и наручниках, соединенные между собой целой сетью веревок и цепей, - все одинаково дикие и чудовищно нескладные... Их сопровождали спецназовцы с пустыми, квадратными лицами. От этой сцены веяло глухим, средневековым безумием...
  Оказавшись в клетке для подсудимых, дикари пытались взгромоздиться с ногами на скамью и усесться привычно на корточки. Охперсонал (по требованию судьи) сгонял их, раздавая через прутья оплеухи и затрещины... Дергая за штанины и рукава комбинезонов: сажал так, "как подобает сидеть в зале суда"... Во время заседания обвиняемые, так и не приспособившиеся к дневному образу жизни, не понимавшие (за исключением Даффодила) ни единого слова, комически клевали носом, сползали головами друг другу на плечи и, задремав окончательно, падали со скамьи на пол... "А ну-ка разворошить это сонное царство, - командовал Фенимор Глад, - Уважение к суду!". Тюремщики начинали колотить по прутьям клетки эбонитовыми жезлами.
  Ввиду колоссальной секретности, свидетелей зале не было(адвокат недоумевал: зачем понадобились восемь рядов школьных скамей и две трибуны?!) - их заменял специальный чтец, оглашавший предоставленные в письменном виде показания. Кроме него и пожилого секретаря, скромно примостившегося сбоку от судейского стола, на заседаниях присутствовал Афоний Пафус. Он усаживался в заднем ряду пустого зала, следил за секретарем, вернее за его пишущей рукой, и, что бы ни происходило, одобрительно кивал головой - кажется, коменданта не интересовало ничего кроме письменного свидетельства, по которому потомки будут судить о проделанной им работе...
  
  В чем же обвинялись его подзащитные?
  Алан Кукой излагал суть обвинения со специальной прокурорской брезгливостью, будто каждый пункт вызвал у него почти непреодолимый позыв рвоты.
  После заключения "справедливого мира" началось отступление нашей армии с территории противника. Нескольких танковых колонн, путь которых пролегал мимо троглодитских гор, внезапно оказались в предательской западне: узкую дорогу преградил обвал "явно рукотворного происхождения"... Обездвижив колонны, подсудимые, вступили в бой с танками, "нанесли мирным войскам урон - в технике и живой силе!..
  - Но каким же образом дикари сражались с бронетехникой? - полюбопытствовал я.
  Оказывается, отнюдь не по-дикарски: в их распоряжении оказались разнообразные противотанковые ракеты, ружья, минометы, гранатометы. (Кукой принялся с упоением причислять по памяти названия, модели, артикулы и боевые характеристики вражеского оружия, так будто речь шла о его любимых игрушках. А ведь этот фарисей прекрасно подготовился, черт возьми!)
  - Да будет известно защите, что во время войны вражеские троглодиты призывались в армию, проходили строевую подготовку и активно участвовали в военных действиях.
  - Зачем же они, по-вашему, продолжали сражаться после заключения мира? Может, до них не дошел приказ о прекращении боев?
  - Я знал, что защита выдвинет эту гипотезу, однако ее предположение не выдерживает серьезной критики: во-первых, в пещерном поселении были обнаружены действующие радиоприемники...
  - Но каким же образом радиоприемники действовали без электричества?
  - Электричество было: несколько лет назад какой-то филантроп преподнес дикарям генератор.
  - Вы уверены, что генератор работал?
  - Этого установить не удалось, но обвинение не сомневается в том что, раз он был, значит, работал! Впрочем, обвинение основывает свои выводы не на одном только на генераторе. Во-вторых, в распоряжении агрессора был найден полевой телефон, который работает от батареек.
  - А без проводов он тоже работает?!
  - Защите незачем беспокоиться: провода обнаружены, - целая паутина проводов, уходящих куда-то вниз...
  - Куда?
  - У нашей армии, к сожалению, не было возможности проверить, куда именно...
  - А может, они никуда не ведут - просто валяются на земле?! Телефон, наверно, ворованный - солдатский трофей или что-то в этом роде. Провода прихватили придачу!
  - Ваша честь, разве разумный человек способен поверить досужим домыслам защиты?!
  Итак, нападение на отступающие войска следует считать незаконным, вероломным и непостижимым для цивилизованного человека! К счастью, попавшие в беду танковые колонны двигались в сопровождении спецназа СУПРа. Доблестные бойцы преподнесли противнику неприятный сюрприз, зайдя ему в тыл, обратив его в позорное бегство и преследуя до самого поселка. Укрывшись в своих пещерах, дикари оказали яростное сопротивление...
  Их сопротивление было настолько ожесточенным, что мудрому командованию пришлось изменить первоначальную задачу. Сперва мы собирались всего лишь разоружить противника, - теперь же спецназовцы получили приказ: "Обезвредить!".
  - Обратите внимание, ваша весть, что - каким бы ни был начальный этап вооруженного столкновения, - на последнем этапе - по признанию обоих сторон - противник уже не нападал, а защищал свой родной дом от тотального уничтожения!
  - Да будет известно защите, - передернул Кукой, - что обезвредить вовсе не означает уничтожить. Как мы видим, многие из обезвреженных троглодитов уцелели и отделались незначительными сроками. Но некоторые, а именно костяк, принимавший активное участие в провокации против отступающих войск, предстали перед нашим судом и должны понести справедливое наказание!
  ...Иногда защитник и обвинитель (не просто соперничающие стороны, но лица испытывающие друг к другу личную неприязнь) обменивались выразительными, отнюдь не враждебными взглядами... Получатель взгляда понимал, что теперь его очередь проверить сохранность белья: он должен был найти подходящий предлог и выглянуть в коридор... Общая забота сплотила защиту и обвинение не хуже любых внесудебных разговоров!
  
  На втором заседании Цигерихтер потребовал антропологической экспертизы:
  - Происхождение троглодитов овеяно тайной, - не исключена возможность, что они не принадлежат к нашему биологическому виду, а являются потомками вымерших неандертальцев. Если это так, то судить их по человеческим законам настолько же абсурдно, насколько абсурдно судить льва, вступившего в бой с другим львом, который посягнул на его территорию. Суть в том, что, не будучи существами разумными, они следуют слепым инстинктам, а не совершают продуманный и, следовательно, подсудный поступок, и отвечают за свои действия не больше, чем хищное животное или абсолютно сумасшедший человек!
  Судья Глад уставился на него чугунным взглядом.
  - Вы что, пытаетесь запутать суд? Это вам не развод, где обеим сторонам очень нравится тянуть резину!
  Изголодавшийся по шутке охперсонал, разразился своим обычным гоготом. Судья, оказавшийся (быть может, - впервые в жизни!) без судебного молотка, яростно бил ладонью стол и кричал: "Уважение к суду! Тут вам не солдатская харчевня!" Ржание улеглось не сразу.
  - Ваша честь, я считаю антропологическую экспертизу насущной необходимостью: суд обязан установить подсудность моих клиентов.
  Слово "клиент" примененное к этим "гориллам" чуть не спровоцировало новый припадок смеха - охперсоналу с трудом удалось удержаться и ограничиться приглушенными смешками.
  - Ваша честь, - сказал Афоний Пафус из заднего ряда, - для экспертизы нет никаких препятствий. Это займет не более одного дня, ходу процесса не помешает...
  - У вас есть эксперт?
  - Есть очень хороший эксперт: аптекарь Лессаж, натуралист мирового масштаба. Уверен, что он не откажет нам в этой услуге...
  - Требование защиты принимается!
  
  Аптекарь Лессаж, тот самый радушный лекарь из лазарета, представил к следующему заседанию суда экспертное заключение:
  "Такого-то числа такого-то месяца такого-то года мною произведено антропологическое обследование Плиния-Лаодзы-Иоанна-Кирилла, избранного в качестве типичного представителя племени так называемых троглодитов...
  Сим удостоверяю, что никаких расхождений с общечеловеческим фенотипом мною не обнаружено и потому считаю вышеозначенного Плиния-Лаодзы-Иоанна-Кирилла (и, стало быть, все племя, представителем коего является данный индивид) относящимся с биологической точки зрения к виду "гомо сапиенс.
  Прапорщик Андрей Лессаж, фармацевт"
  Лекарь присутствовал на третьем заседании. Сидя в заднем ряду рядом с Афонием Пафусом, он постоянно ерзал, нервно мял в руках свой белый чепчик, удрученно вздыхал и постоянно менял позу... По окончании судебной сессии, "эксперт" перехватил Цигерихтера на выходе и затащил к себе в лазарет... Там чудаковатый аптекарь приложил ему чай, содержащий целый букет лекарственных растений, и прочитал лекцию о мудрости подорожника. Наконец, он решился озвучить свои мучения:
  - Надеюсь, я не разрушил вам линию защиты?!
  "Ага, - подумал Цигерихтер, - натуралист мирового масштаба желает отпущения грехов! "
  - Считайте, что разрушили, - ответил защитник мстительно, - неужели вы действительно полагаете, что эти троглодиты - такие же люди, как вы и я!
  - Честно говоря, полной уверенности у меня нет, - произнес он, запинаясь от смущения, - никогда не видел таких людей, но как же определить, кто они такие на уровне фенотипа... Мне сказали: если сомневаешься, пиши: "гомо сапиенс"!
  - Кто это сказал?!
  Лекарь замялся. Очевидно, он взболтнул лишнего...
  - Я имел в виду свой внутренний голос, - промямлил он.
  "Тоже мне загадка, - адвокат мысленно усмехнулся, - всем судебным вершит Афоний Пафус, он, должно быть, и распорядился записать троглодитов в люди!"
  - Скажите своему внутреннему голосу, что в судебной практике сомнения разрешаются в пользу подсудимого.
  Лессаж встал со стула и произнес торжественно:
  - Обещаю во всем разобраться. Клянусь своей унтер-офицерской честью, что я произведу самый честный пост-мортем на свете! Клянусь, что во время вскрытия тщательно пересчитаю все желудочки, полости, клапаны, аппендиксы, печенки, селезенки, клапаны и камеры сердца... Если обнаружатся хоть малейшее отклонение от содержимого гомо сапиенс, клянусь, я изменю свое заключение!
  - Но кто же вам сказал, что дело обязательно кончится вскрытием?
  Лекарь снова поник.
  - Все говорят, - пробормотал он.
  
  Свидетельские показания в пользу обвинения состояли как баранки из одних сплошных дырок, то есть из домыслов и противоречий... Окажись эти свидетели в зала суда, защитник бы, несомненно, вытряс из них душу... Увы, показания рождались из бумаги и превращались под расторопной рукой секретаря в другую бумагу... Прокурор Кукой заделывал дырки самым грубым и дешевым материалом - воззваниями к гражданской совести и здравому смыслу... Здравый смысл, однако, явно подсказывал судье (как впрочем, и всем остальным) что подзащитных следует убрать... Цигерихтеру оставалось только огрызаться и наблюдать не без досады, как судебное разбирательство стремительно летит к своему логическому завершению (а внизу, под откосом, уже дожидается своего часа честный натуралист Андрей Лессаж со скальпелем!)...
  Он нисколечко не удивился, когда после четвертого заседания в битком набитую подземную конуру подселили свежепризванного палача...
  
  5.
  
  Последний поселенец не принадлежал к судебной команде: он имел право разговаривать с каждым из обитателей гостевой на любую тему. Через него можно соседи по комнате передавать по комнате внесудебные требования и претензии...
  Теперь общительному Цигерихтеру было теперь с кем поговорить... В общении с палачом есть, конечно, что-то щекотливо-неэтичное, но кто за это мог бы его осудить?! Кто смог бы оценить его щепетильность?
  Адвокат недоумевал какие такие способности этого мальчика выбрали в палачи: он казался ему совершенно нормальным человеком, чем-то похожим на него самого в этом невинном возрасте, - этакий всезнайка-отличник, замученный маменькин сынок...
  Палач рассказал, что призыва он старательно готовился к поступлению в университет. Он собирался поступить на какой-нибудь престижный факультете и всем показать, на что он способен!.. Факультет еще не выбран. Он вовсе не исключает возможности учиться на юриста... Цигерихтер хотел машинально одобрить этот выбор, сказать, что юриспруденция даст ему превосходную возможность "всем показать", но вовремя прикусил себе язык... Куда его привела эта юриспруденция?! К троглодитам?! В "жилую яму"?!
  Он признался палачу, что в далекой молодости собирался стать писателем. Он всегда имел потребность сочинять небылицы... - совсем не плохие! Иногда его гложут сомнения: может, стоило идти на литературный факультет или на журналистику! Палач заметил со вздохом, что мама никогда в жизни не позволит ему изучать "непрактическую дисциплину"... То же самое защитник троглодитов мог сказать и о моей маме...
  
  Ему никак не удавалось побороть своей симпатии к палачу. Когда следующим вечером они разговорились снова, адвокат спросил всезнайку, кто такой Кронион.
  - Это из Илиады: "...Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион, в жизни своей переменно и горесть находит и радость".
  - Кого "их"?
  - Дары.
  - Какие дары?
  - Дары судьбы. "Две глубокие урны лежат перед прагом Зевеса, полны даров: счастливых одна и несчастных другая".
  Он все равно не знал.
  Впрочем, Даффодил уже объяснил Цигерихтеру, что Кронион - это сын Крона, то есть Зевс. Он затеял эту дурацкую викторину для того, чтобы поговорить о нелинейности своей судьбы...
  Разговор не состоялся. Слово "урны" было для палача последней каплей. Его как будто прорвало - он принялся изливать свою собственную ужасающую "нелинейность".
  Он уверял адвоката, что ни за что на свете не согласился бы стать палачом, но майор Пафус - при помощи настоящей военной хитрости - застал этого мальчика врасплох, ошеломил его и, пользуясь параличом воли, затащил беднягу под землю. Окажись в его распоряжении хотя бы несколько мгновений, чтобы опомниться и дать коменданту отпор... - ни за что бы не согласился!
  - А теперь - бунтовать поздно! Я ведь не герой, не какой-нибудь тираноборец...
  ...Он признался, что больше всего на свете боится отнять у человеческую жизнь - у человека, вернее - боится переступить ту черту, за которой начинается большой грех... Нет, осужденных он ни сколечко не жалеет, он с ними не знаком, для него троглодиты - чистая абстракция... Но грех, зато, - нечто осязаемое и страшное, расположившееся по соседству, вечно дышащее ему в затылок.
  Цигерихтер помнил, что в двадцать лет, когда его прегрешения можно было пересчитать по пальцам, он переживал нечто похожее (возможно, - то же самое!): помнил, как он жалел себя до слез, и до рвоты боялся вмешательства всемогущей комиссии. Но со временем они (грехи) превратились в шершавое лоскутное одеяло... Теперь он не знает, хороший он или плохой, и делает вид, что ему все равно...
  Палач сказал:
  - Пусть кто-нибудь другой занимается палачеством! Пусть занимается сколько угодно, разве я против смертной казни!
  - Почему же другим можно, а тебе нельзя?
  Он пожал плечами:
  - Я не знаю! Но точно знаю, что другому палачество сойдет с рук... - что у него получится спокойно нажать на курок, а потом пойти на обед... а ночью улечься спать... и прожить без особых помех долгую, счастливую жизнь! А у меня - скорее всего не получится!
  Кажется, больше всего на свете палач ненавидел этого "другого" - ненавидел его за крепкий сон и непоколебимый аппетит!
  
  Часть III
  
  Заговор
  
  1.
  
  ...Для получения "красной секретности" Лучику пришлось пройти изнурительную беседу с командиром гарнизона: Вович таскал его за шиворот по всей унылой и пустынной жизни, выдавливал из него, как из тюбика, даты, имена, местонахождения!
  Перед беседой майор Пафус объяснил ему правила игры: "Если капитан поинтересуется состоянием твоего душевного здоровья, говори, что все в полном порядке. Если он спросит, получал ли ты когда-нибудь психологическую помощь, - ответишь: нет, не получал... Спросит про наркотики и психотропные лекарства - упаси Бог, ни разу не принимал!.. И так далее - действуй по обстановке... Без красной секретности ты не сможешь заниматься тем интересным и необычным делом, для которого мы тебя выбрали. Значит, пинай на себя: пойдешь горбатить на общих основаниях!"
  Сокрытие правды вовсе не было для Лучика недопустимым образом действия: напротив, он привык к жестоким материнским допросам, к подозрительному отношению, к постоянным выволочкам. В конце концов, он получил необходимый допуск, - а вместе с ним и право узнать о моем таинственном назначении.
  
  Когда майор Пафус тожественно сообщил Лучику, что армия определила его в палачи, он почти ничего не почувствовал... - только неприятный зуд где-то в глубине желудка и тупое онемение - не то в локтях, не то в предплечьях... Все это наложилось на недосып последней ночи, так что ощущения были сперва довольно смутными, еле заметными. Он был способен продолжать разговор:
  - Как?! Каким палачом?!
  - Таким палачом, который приводит приговор в исполнение...
  - Кто?! Я?!. Но почему?!
  - Армия так решила, - ответил комендант не без раздражения.
  - Я не могу... Никак!..
  - Ты имеешь в виду стрельбу из пистолета? Нет, не бойся, тебе не придется жать на курок - твоя нелюбовь к огнестрельному оружию будет учтена.
  - Понимаете, я просто не могу убивать!
  - Ах, какое ты гуманное создание! Как убедительно отбрыкиваешься! Да, я тебе чуть было не поверил! А ведь врешь! Нам известно, что ты убиваешь людей десятками - каждый день - самым варварским образом!..
  - Что?! Убиваю?
  - Пытаешь, убиваешь, и снова пытаешь - особенно перед сном...
  - Вы, наверно, ошиблись... Я человек гражданский: никогда никого не пытал.
  - Неужели? Даже в своем извращенном воображении?
  Теперь он почувствовал тошноту. Зуд в животе, усилившись, превратился в глухую боль...
  - В воображении убивают все...
  - Конечно, убивают, но совсем не так, как ты! Признайся, свежак: для тебя это хобби?!
  - Откуда вы знаете?
  - От верблюда под названием психиатр.
  
  ...Он проклял тот день, когда по настоятельному требованию учителей мама отправила его к психиатру! Этот въедливый тип оказался редкостной сволочью. Он нагло и настойчиво требовал, чтобы Лучик открыл ему все свои фантазии - даже самые порочные и недозволенные, а тот твердил упрямо: извините, воображением обделен, никаких фантазий не имею, оставьте меня в покое.
  Наконец, психиатр предложил ему гипноз: "Человеку без фантазий нечего бояться гипноза!" Он действительно не боялся, поскольку считал гипноз сущей ерундой... Психиатр принялся заговаривать ему зубы и трясти перед носом связкой ключей...
  В первый раз у врача ничего не получилось. Во второй Лучик позорно уснул. Проснувшись, он сразу понял по довольной физиономии гипнотизера, что проболтался во сне - выдал этому любопытному подлецу какую-то смертельно важную тайну...
  "Для диагноза материала достаточно, - сказал тот, строча свой приговор на именном бланке, - но всячески рекомендую продолжить свои визиты, а иначе твое состояние будет со временем ухудшаться..."
  Как ни странно, диагноз Лучика вполне устраивал - он ведь знал и без психиатра о своей глубокой ненормальности и несовместимости с социумом, а на бумаге это страшное проклятие выглядело достаточно безобидно.
  
  - ...Мы изучили твою медицинскую карту, свежак, - продолжал Пафус с коварным задором разоблачителя, - нам сразу стало ясно, что у тебя неплохой палаческий потенциал! Для верности мы нашли этого психиатра, и потребовали у него конспекты твоих фантазий...
  - Но ведь он не имел права... - пробормотал Лучик растерянно. - Он же обещал!
  - Главное в нашем деле - потребовать правильно... Мы требовали именем военного времени, которое упраздняет врачебную тайну! Так вот, знаешь, что он там про тебя понаписал?! Целую поэму! Оказывается, ты прирожденный палач. И не вздумай прибедняться!
  Он был в таком смятении, что не мог ни прибедняться, ни сопротивляться... Воспользовавшись его тряпичным состоянием, Пафус зацепил лучиков рукав своими безобразными пальцами и потащил его в подземную Крепость...
  
  2.
  
  Под землей он оказался в одной комнате с судебной командой - защитником, прокурором и судьей. Он гадал: было ли это подселение намеренным воплощением какой-то зловещей символики, циничной шуткой (над кем?), или же просто - для него не нашлось другого спального места... Обстановка в комнате была накалена до предела - этим троим запрещалось между собой разговаривать: им приходилось объясняться при помощи жестов и мычания...
  Каждый имел длинный список претензий, невысказанных своему соседу. С подселением палача возник удобный канал коммуникации - на немедленно посыпались многочисленные просьбы: "Передай адвокату Цигерихтеру, чтобы он не хлопал дверью и не расхаживал в одних трусах!" - "Передай прокурору Кукою, чтобы он вытирал за собой раковину!" - "Передай адвокату Цигерихтеру, чтобы он держал тумбочку закрытой и не качался на стуле!" - "Передай прокурору Кукою, чтобы он не сжирал сразу все мясо из кастрюли - чтоб оставлял другим хоть немного!"
  Судья Глад был на первых порах вне игры: он жил за ширмой недоступный для критики и нареканий... Но однажды Кукой остановил Лучика в коридоре и попросил его шепотом: "Скажи судье, чтобы он не храпел. Скажи, что это вовсе не трудно: нужно всего лишь спать на боку, а не на спине... Кроме того, существует целый комплекс дыхательных упражнений на прекращение храпа, и я охотно поделюсь с ним всей необходимой информацией - через посредника, разумеется... Скажи, что обвинению необходим ночной покой: для того, чтобы хорошо делать свое дело, он должно высыпаться!" По его тону Лучик понял, что прокурор пытается совершить его руками (вернее, - голосом) величайшее святотатство, граничащее с оскорблением величия (он, должно быть, догадался, что оскорбление величия - любимое занятие палача!)
  Он постучался в край ширмы: "Ваша честь, обвинение просит вас спать на боку, чтобы не храпеть: оно говорит, что для успешной работы ему необходимо высыпаться!" После нескольких секунд гневного молчания судья ответил грубостью: "Передай этому обвинению, что я перестану храпеть только тогда, когда оно перестанет являться в суд со своим дебильным выражением лица... Оно мне тоже мешает работать!"
  Когда он передал, скрывая свое ехидное удовольствие, это неприятное послание прокурору, тот потребовал: "Скажи судье, что мы с ним на одной стороне: мы оба государственные служащие - не то, что этот Цигерихтер! - и должны считаться друг с другом!"
  ...Из всей судебной команды Адвокат Цигерихтер был единственным приемлемым человеком... И даже более чем приемлемым - остроумным, обаятельным... Он оказался великолепным рассказчиком - Лучик слушал часами потрясающие истории из его жизни и судебной практики.
  Адвокат тоже выслушивал душеизлияния палача, и даже выражал кое-какое сочувствие... Лучик сомневался в подлинности его чувств: наверное, он просто истосковался по собеседнику, очень скоро этот жалкий треп ему надоест... Тогда Лучик снова останется один (хоть и в переполненной комнате)!
  
  ...До окончания процесса оставалось меньше недели. Палач побывал на одном заседании суда... Он бы не сказал, что это - захватывающее зрелище... Члены судебной команды разыгрывали непонятную пьесу перед пустым зрительным залом. Сонные дикари походили на потрепанные декорации, скучающие охранники - на статистов. Монотонные голоса обсуждали какие-то второстепенные детали, на столе секретаря шуршала бумага, тюремщики почесывались и переминались с ноги на ногу. Сколько он ни вслушивался в судопроизводство, он так и не понял, в чем провинились эти нелепые существа.
  Потом адвокат Цигерихтер объяснил Лучику, что они, якобы, совершили военное преступление: атаковали танковую колонну в мирное время.
  - Вы говорите "якобы" - значит ли это, что они на самом деле не виновны?
  - Наверно, они по-своему виновны... - ответил тот уклончиво.
  От дальнейших расспросов палач отказался.
  
  3.
  
  Всего лишь через три дня после вступления Лучика в должность палача события начали развиваться с головокружительной быстротой.
  ...Этой ночью ему снилось, что заключенные сбежали из подземной Крепости и свирепствуют в городе: душат людей, громят новые высотки - вспыхивает троглодитская война...
  Рано утром командир гарнизона учинил проверку боеготовности подземного помещения... Секретный бункер обладал значительной автономией, то есть - правом на многие разгильдяйства. Капитан не имел обыкновения соваться сюда со своим солдафонским уставом... Вдруг он свалился в их подвал как снег на голову, и выявил множество грубых нарушений...
  По окончании внеочередной проверки комгар построил всех военнослужащих (и Лучика в том числе) вдоль коридорной стены, и принялся грубо отчитывать главного тюремщика... Выволочка началась с вопиющего оскорбления: он потребовал от солдата второго года службы рапортовать по форме...
  Потом капитан Вович атаковал койку посреди прохода:
  - Что за бордель тут устроили?!
  - Это не бордель, дир, это временная "лежанка" тюремщика номер два, - отвечал главный без особого почтения.
  - Ты что, никогда не слышал о приказе, запрещающем помещать чужеродные предметы в жизненно важных проходах?!
  За спиной капитана послышались приглушенные смешки.
  - Тут, кажется, присутствуют чрезмерно смешливые хохотальщики?! А ведь я даже не начинал вас щекотать... Хотите боевую тревогу? Хотите разбить об эту хрень ваши пустые головы?! - солдаты ответили учтивым молчанием. - Немедленно перевести тюремщика номер два в комнату охперсонала! А этот стул со шмотками - в каких целях?
  - В целях сушения белья судебной команды, дир.
  - Немедленно убрать! И пол помыть! Тут вам не общественный сортир! Почему нет табличек на дверях?! Как вы собираетесь эвакуировать гостей и медперсонал?! Почему половина мониторов не работает?
  - Зачем же, дир, столько мониторов? Заключенные сидят только в двух камерах...
  - Что вы намерены делать, если завтра доставят новую партию заключенных?!
  Пройдясь по многим явлениям подземного быта, казавшихся нам такими же естественными, как атмосферное давление, он добрался, наконец, до ключей от камер... Последовал диалог, в котором командир гарнизона показал, что он вовсе не чужд сократовским методам познания.
  - Сколько ключей в этой связке?
  - Ну, пять...
  - Без "ну" и по форме!
  - Пять, дир!
  - Ага, считать, стало быть, умеешь... А теперь напряги свою вялую память и скажи мне, сколько камер в вашем вертепе?
  - Ну, шесть... Шесть, дир!
  - Правильно, шесть! А теперь я требую объяснить, каким образом ты намерен отпирать шесть камер пятью ключами?!
  - Один, должно быть, потерялся, - угрюмо ответил главный.
  - Значит, в этой проклятой тюрьме есть камера, в которую невозможно попасть?!
  - Значит, есть такая камера...
  - Немедленно вскрыть и поменять замок!
  "Уважаемый капитан Вович!.." - раздался из дальнего конца коридора голос коменданта Пафуса. Комкреп в расстегнутой гимнастерке только что переступил порог административной части и еще не успел отдышаться... За его спиной Лучик заметил взволнованного инструктора Шербера... Было нетрудно восстановить элементарную цепь событий, предшествовавших появлению майора: увидев, что капитан Вович нагрянул с внеочередной проверкой и, почуяв неладное, привратник подземного царства сбегал за своим боссом...
  - Уважаемый капитан Вович, вы тут приказы не отдаете... Вы ведь знаете, что все обнаруженные вами проступки и упущения согласованы с командованием СУПРа, и что они служат самым лучшим прикрытием дисциплины и порядка.
  - Уважаемый майор Пафус, - ответил командир гарнизона с явной брезгливостью, - я не подчиняюсь командованию СУПРа. Я больше не готов мириться с вашим подходом к делу. Я требую навести порядок. Немедленно распорядитесь вскрыть камеру...
  - Уважаемый капитан Вович, порядок будет восстановлен немедленно. Но вскрытие камеры вопрос достаточно сложный, требует согласования с начальством...
  - Я отвечаю за безопасность гарнизона. Я обязан знать, что находится в этой чертовой камере!
  - Послезавтра состоится последнее заседание суда, затем начнется капитальный ремонт всего помещения.
  - Ваше нежелание вскрыть камеру только усиливает мои подозрения.
  - Мое нежелание объясняется бережным отношением к имуществу армии: не сомневаюсь, что ключ найдется меньше чем за сутки.
  - Хорошо, майор, берите сутки, ищите ключ. Но пока что - с вашего позволения - я поставлю рядом с камерой своего человека... Надеюсь, что все подозрения будут в дальнейшем развеяны...
  Комендант процедил недовольно сквозь зубы: "Как вам будет угодно!"
  Капитан зашел в мониторную и принялся вызванивать свое доверенное лицо.
  Когда он вышел, в коридоре уже кипела работа: головорезы из охперсонала носились с тряпками и ведрами; ругаясь, обмениваясь зуботычинами и подзатыльниками, они собирали бумажки и гоняли по проходу мутную воду. Какой-то грамотей выводил на дверях масляной краской: "Гастивая", "Лозорет", "Судепка"...
  
  Дальнейшее развитие событий нетрудно было предугадать, и все-таки оно застало Лучика врасплох. Разве он, впитавший с молоком моей матери непоколебимую уверенность в том, что чудес не бывает, мог разделять подозрения командира гарнизона?! Разве он мог поверить, что в шестой камере, при всем честном народе, плетется какой-то чудовищный межведомственный заговор?!
  Нет, поверить он в это не мог, но не мог не играться подобной мыслью: вдруг Пафус окажется врагом, а враги - друзьями, и казнить никого не придется! Он забавлялся ею вплоть до самого обеда...
  По окончании экстренной уборки стул с мокрым бельем снова оказался в коридоре, тюремщик номер два, проклиная армейскую жизнь, разложил свой матрац на чистом полу... - и Лучику уж казалось, что быт крепости навсегда вернулся в свою неизменную, вечную колею...
  Но вдруг, через пару часов после мытья посуды, в гостевую явился майор Пафус и попросил судебную команду завершить суд над троглодитами уже сегодня вечером:
  - Зачем тянуть до послезавтра?! Осталась одно жалкое заседание!.. Чем быстрее досудите мерзавцев, тем быстрее попадете на свет божий!..
  Первым отозвался прокурор Кукой.
  - Обвинение не возражает! - воскликнул он с характерной для него горячностью. - Осталось-то совсем ничего, сущая формальность - речь защиты, речь обвинения! Дослушаем дело, вынесем приговор и разойдемся по домам...
  - Я не успел приготовиться, - мрачно сказал Цигерихтер.
  - Я тоже, - сказал Кукой, - значит, защита и обвинение в равном положении. Обвинение согласно сократить свою речь до необходимого минимума.
  - Защита не согласна.
  - Один "за", один "против"... - подытожил Пафус и обратился к судье, то есть, - к ширме. - Что скажете, ваша честь?
  - Я буду думать, - ответил голос Глада.
  - Что?! Вы будете думать?!
  - Если вы не дадите мне спокойно думать, то считайте, что суд уже решил отклонить вашу просьбу о внеочередном заседании. Ступайте и ждите запланированного...
  - А, если я дам вам подумать?
  - Я буду думать о том, что вы обещали мне вешалку.
  - Вешалку достать не удалось, ваша честь! Вешалки в армии не в ходу.
  - Вы не сдержали своего обещания!
  - Ушам своим не верю! - вдруг закричал Пафус, стряхнув с себя всю свою верноподданническую учтивость. - Судья, уважаемый человек, способен проявить такую идиотскую мелочность! Вы действительно хотите думать, ваша честь? Ладно, думайте! Ну, тогда уж думайте обо всем! Думайте, пока я не вернулся.
  Пафус вышел, шарахнув дверью.
  ...Минут через двадцать из-за ширмы послышался храп.
  - Это он так думает, - сказал Лучку негодующий защитник.
  - Может, судья не согласится. Человек он вздорный...
  - Покапризничает и согласится!.. Не сомневаюсь, что этот вздорный человек у них на крючке. Призыв "подумать обо всем" был тому напоминанием...
  Цигерихтер не ошибся. Когда комендант вернулся и постучал по ширме, судья ответил спокойно:
  - Суд постановил созвать внеочередное заседание в целях скорейшего завершения дела... Заседание начинается в двадцать ноль ноль, там же, где и всегда, прошу не опаздывать!
  Прокурор вскочил, выстрелил в Цигерихтера (и почему-то в Лучика) победоносным взглядом, принялся с демонстративной поспешностью собирать свой портфель.
  - Почему так поздно? - спросил Пафус с нескрываемой досадой.
  - Суд должен отужинать и хотя бы немного переварить.
  - Вы просто хотите меня позлить! Сдалась же вам эта вешалка!
  - Речь идет об условиях весьма желательных для нормального функционирования суда...
  - Я распоряжусь, чтобы ужин подали раньше!
  - В таком случае суд согласится пересмотреть свое решение. Но не требуйте, чтобы он выносил приговор на пустой желудок.
  Пафус раздраженно махнул рукой и направился к выходу. Вспомнив что-то важное, он остановился на пороге и обернулся...
  - Цигерихтер, ты, кажется просил свидание с клиентом?
  - Просил.
  - Все еще хочешь.
  - Хочу.
  - Ладно, получай. Через четверть часа приходи в комнату свиданий. Но учти, что ты рискуешь остаться без ужина...
  ...Кукой уже перетряхивал свою тумбочку... Откуда-то выпал лист клетчатой бумаги с несколькими рядами чернильных квадратиков и распластался на полу.
  - Отмечаете дни заточения? - спросил Цигерихтер...
  Прокурор смутился, поднял листок и поспешно порвал его на мелкие кусочки... Адвокат подумал, что за такую решительность и наивную уверенность в завтрашнем дне всемогущая комиссия должна наказать обвинителя - заставить его начать новый отсчет...
  
  4.
  
  Встреча с подзащитным началась с обмена любезностями: заключенный справился о здоровье защитника, о его состоянии духа. Должно быть, этот троглодит столько раз был бит и осмеян за свою пещерную простоту, что даже в самой критический момент не решался отступить от этикета. В конце концов, он задал Цигерихтеру вопрос, которого тот больше всего боялся:
  - Не ошибусь ли я, предположив, что наши дела обстоят не так уж хорошо?
  По его спокойному тону адвокат понял, что Даффодил не станет слишком возражать против утвердительного ответа. Вернее отрицательного:
  - Нет, не ошибетесь...
  Цигерихтер бросил боязливый взгляд на тюремщика номер три (тот успел уже изрядно обмякнуть и осесть, клевал носом и был готов к окончательному падению в крепкие объятия тяжелого солдатского сна) и добавил:
  - Боюсь, что судья небеспристрастен. Возможно, он выполняет чей-то заказ...
  - Что значит, "выполняет заказ"? Не очень хорошо знаю язык юристов.
  - Возможно, кто-то дал ему взятку или посулил какие-то блага. Но вероятнее всего, он подвергся шантажу... Это уже не важно: в любом случае он должен будет вас засудить.
  Даффодил тоже посмотрел на засыпающего тюремщика и вдруг произнес приглушенным голосом:
  - Я знаю, чему он подвергается... Его упрекают троглодитским происхождением...
  Цигерихтер тут же понял, что он имеет в виду:
  - Вы хотите сказать, что судья Глад происходит из лесных троглодитов?
  - Да. Судя по фамилии, - из духовенства...
  Даффодил поведал ему, что слово "глад" на лесо-троглодитском языке означает особое место в доме - место ритуальной чистоты, охраняемое от духов при помощи амулетов и специальных очистительных ритуалов: небольшой закуток, обмазанный красной глиной, в который складывали посуду и ценные вещи. На его родном, горно-траглодитском, существовало похожее понятие - "галаад".
  - Кто же его шантажирует?
  - Ни кто иной, как другие троглодиты.
  - Кто? Майор Пафус?
  - Ничего не могу сказать кроме "да"!
  Оказывается, комендант Крепости - троглодитский аристократ. "Паатус" - редкий целебный корень. Это растение в лесах не встречается! Значит, майор может проследить свою родословную к периоду единства горных и лесных племен...
  - Но вы уверены в том, что это не пустое фонетическое совпадение?! В нашем языке тоже есть "мор и глад", и "пафос", и - все что угодно!..
  Даффодил заверил Цигерихтера, что он умеет узнавать представителей своей расы по поведению и внешнему виду... Впрочем, тот давно уже догадывался (потому и не продемонстрировал должного удивления и скептицизма): троглодитам противостоят именно эти вышедшие в люди лесные чудовища...
  Каким-то невероятным образом они умудряются сочетать свое прочное положение в человеческом обществе с самыми примитивными представлениями об окружающей их реальности! Многие человеческие идеи и обряды для них совершенно непостижимы, потому - истолкованы ими превратно! Например, идея правосудия и обряд судопроизводства: они считают, что вся предваряющая наказание процедура существует лишь для того, чтобы запутать мстительных духов.
  Что значит "духи"?
  В качестве ответа философски настроенный Даффодил предложил точную формулу: дух - это душа минус сознание... Когда душа умирает (процесс параллельный, но не идентичный смерти тела) от нее остается нечто неощутимое и вредоносное. Даже если убийство совершается самым чистым и правильным способом, лишающим дух убиенного слуха и зрения (об этом читайте ниже!), у него остается потрясающее чутье, позволяющее на ощупь передвигаться от предмета к предмету, устанавливать связи между вещами, побывавшими в физическом контакте, и находить обидчика...
  Однако даже самые чуткие и проницательные духи грамоте, как известно, не обучены: они не способны продираться через толщу бумаги, перескакивать со страницы на страницу печатного текста... - то есть, они не могут проложить тропу между истцом и ответчиком... Значит, эта придуманная людьми изнурительная процедура, этот спектакль, именуемый судопроизводством, - всего лишь магический ритуал, призванный защитить истца от мести ответчика, вернее, от мести его ослепленного и оглушенного духа, в котором судья, защитник, обвинитель и экзекутор - подставные лица. Они только делают вид, что между ними существуют разногласия, а на самом деле - вместе заметают следы... Деньги им платят именно за эту профилактику... Оправдательный приговор означает вмешательство магических сил, лишивших судебную команду разума, заставивших ее забыть цель и назначение судопроизводства. Чем дольше длится суд, тем сильнее запутываются злые духи!
  В урбанизированном троглодитском обществе маги (то есть духоборцы) превратились в бюрократов и крючкотворов, охотники - в военных и полицейских: им удалось проникнуть и закрепиться в судебных кругах, в армейской элите, в правоохранительных органах...
  "Это доказывает, - сказал Даффодил, - что для успешного функционирования в цивилизованном обществе вовсе не нужно сознание цивилизованного человека..."
  Но оставим философию и социологию в стороне, не будем вникать и в парадоксы мировоззрения троглодитов, связанные с такими идеями как, например, дисциплина и секретность, также истолкованными превратно... Покуда тюремщик номер три спит, рискуя свернуть в сладком сне свою единственную шею, давайте продолжим наше страшное разоблачение.
  
  ...Последняя война была попыткой лесных троглодитов вернуться на обетованную землю и расправиться с нечестивым косматым племенем... Каким-то непостижимым образом (они бы сказали - при помощи колдовства) им удалось подтолкнуть политиков к военным действиям... Однако истинной целью войны было уничтожение двух десятков троглодитских деревень где-то высоко в горах... Расправа действительно состоялась: Даффодил видел собственными глазами, как его поселение было разгромлено, жители вывезены в неизвестном направлении - наверно, они содержатся в таких же крепостях, подвергаются такому же судопроизводству и могут рассчитывать на такую же участь. (Кстати, СУПРовские крепости - всего лишь землянки, места, максимально защищенные от духов!)
  ...Возвращение на родину оказалось невозможным, и не только по политическим причинам: оказалось, что лесные троглодиты боятся высоты и задыхаются в прореженном горном воздухе. Следовательно, итогом этой войны будут кипы бумаги, которые останутся после судов и экзекуций - результат вполне удовлетворительный для лесных троглодитов, но ужасающий для людей...
  ...В Крепости-6001 содержатся самый опасный элемент: у каждого заключенного по нескольку имен, а, значит и по нескольку душ... Существует только один способ уничтожения всех душ одним ударом, разбиение головы камнем. Это и есть то самое "чистое и правильное" убийство, позволяющее лишить остаточные духи слуха и зрения. Во время мифических войн между горными и лесными племенами обе стороны поступали с военнопленными именно так! То есть, практиковалось разбиение черепа каменным топором с дальнейшим поеданием головного мозга. Чтобы полностью исключить возможность конфликта со злыми духами, приходилось проходить бесконечные очистительные ритуалы... Подразделение СУПР - чисто троглодитское изобретение, объединившее под одной крышей и магию и охоту - модернизировало обе процедуры: и казнь и очищение...
  ...Даффодил точно знал, какая казнь ожидает горное племя... Оказывается, один из его сокамерников, многодушный Авдотий-Калий-Гидеон-Святослав-Зигфрид (тот самый предприимчивый троглодит, который учредил некогда в пещерном поселении школу шаманизма) участвовал в создании специального казнильного приспособления... Узнав о его техническом образовании, Пафус предложил пленному спроектировать "головобойку", позволяющую подвергать "чистой и правильной" смерти по восемь осужденных за раз... Этот технарь придумал поставить на службу экзекуции силу тяжести: по его замыслу камни будут сыпаться осужденным на головы...
  Палачу придется приложить минимальное усилие - потянуть веревку или нажать на кнопку: это значит, что казнь способен осуществить каждый - даже тот, кто не блещет физической силой... Однако на эту роль лучше всего подходит человек неуравновешенный, психически ненормальный: бесплотным мстителям придется вступить в поединок с его коренными духами, и еще не известно, кто из них победит - в любом случае произойдет задержка!
  ...Изобретатель, как видно, рассчитывал на прощение, но, по окончании строительства, его вернули обратно в камеру...
  
  Даффодил успел еще рассказать о своем благом предчувствии: экзекуция не состоится!.. Быть может, оно основано на том неоспоримом факте, что ни одно из начинаний, в котором участвовал Авдотий-Калий, не увенчалось успехом... Вообще-то он предчувствиям не верит, - он настоящий агностик! - но в этой ужасной ситуации: на что еще надеяться как не на чудо?!
  
  5.
  
  Ужин был доставлен как всегда - около семи: по-видимому, Пафус не имел власти над процессом приготовления пищи.
  Власть коменданта над гарнизоном бункера также была весьма ограниченной: сколько он ни подгонял событие, заседание началось со значительным опозданием. Оказалось, что ни помещение, ни охпресонал не готовы к внеочередной сессии: половина тюремщиков, не осознавая важности момента, самовольно покинули подземное здание через запасной выход с целью пополнения запаса сигарет и сладостей в надземном ларьке; вторая половина как всегда наращивала мышечную массу, заставив судебку своими спортивными тренажерами...
  
  Заседание началось только в двадцать один тридцать семь...
  Речь обвинения Лучик выслушал полностью.
  Свое негодующее, хорошо продуманное и тщательно подготовленное выступление Кукой посвятил "демонстрации панорамной картины военных преступлений" - трагическим живописаниям горящих танков, смятения в стане пострадавшего победителя, трудностям спецназа в борьбе с пещерным человеком... Не обошлась она и без профилактики возможных аргументов защиты:
  - ...Защитник, быть может, спросит меня: "Где же тут мотив? Разве бывает преступление без мотива?!" Мотив, разумеется, есть - он кроется в глубинах сознания этих кровожадных существ. Обвинение не берется исследовать зловещие тайны пещерной души - оно считает подобное занятие бессмысленным: слишком уж удалены их вредоносные мотивы от нашего здравого смысла и этических норм. Не вызывает сомнения лишь одно: было совершено тяжкое преступление - совершено вероломно, вопреки всем законам и соглашениям... Защита тщетно пыталась доказать, что подсудимые согрешили по неведению, что они, якобы, не знали о мирном соглашении. Однако обвинение убедительно опровергло эти наивные домыслы и повторяться не станет. Атакуя наши удаляющиеся войска, враги находились в полной осведомленности по поводу военно-политической ситуации - то есть, их действия являются ни чем иным, как актом агрессии против мирного государства, злодеянием, за которое следует отвечать по всей строгости военного закона... Миф об их нечеловеческой природе также рухнул под напором экспертного мнения, согласно которому подсудимые относятся к виду "человек разумный". Как бы нам ни претило подобное родство, мы должны взглянуть правде в глаза и признать, что этих полуживотных следует судить... нет, увы, - не по законам зоопарка, как предлагает защита!.. - их следует судить по нашим, человеческим законам!..
  Речь защиты Лучик слушать не стал. Он не мог позволить Цигерихтеру убедить себя в невиновности своих будущих жертв!
  
  В гостевой комнате царило необычайное оживление. Впервые за все это время судейская ширма была сложена и отставлена в сторону. Сам судья Глад сидел на кровати, держась рукой за ручку чемодана, и грыз зубочистку... Адвокат Цигерихтер нервно ходил по комнате - должно быть, он что-то обдумывал... Прокурор Кукой бережно раскладывал армейское белье на голом матрасе...
  - Имеет смысл заранее приготовить казенные вещи для проверки, - вот уж в который раз взывал он к соседям по комнате (разумеется, ко всем кроме меня). - Говорят, что армия сто раз проверяет и перепроверяет сохранность своего имущества: вот, задержат нас из-за какой-нибудь ерунды - будете знать!
  Оба соседа отвечали ему раздраженным молчанием.
  - Кстати, вы провели защиту совсем не плохо, - сказал он Цигерихтеру, - Особенно похвально, что вы не сдавались, и бились со мной до конца: это заслуживает глубокого уважения. Напрасно вы на меня дуетесь: победу одержал не я!.. Победу одержали факты!
  - Я не дуюсь, - процедил бывший защитник сквозь зубы.
  Кукой махнул на него рукой и обратился к судье:
  - Я давно хотел вам сказать, что ваша компетентность внушает мне полное доверие, не говоря уже про глубокое уважение!.. Сочту за честь снова выступать обвинителем на вашем суде!
  Глад неохотно кивнул головой, но ничего не ответил...
  - Разве запрет на внесудебные разговоры до сих пор в силе? - недоуменно спросил Кукой.
  - Нет, - рявкнул Глад, - запрет не в силе, но суд не позволит обвинению злоупотреблять свободой общения.
  - Как вам будет угодно, - прокурор сел на койку, облокотился спиной о стену, и обиженно уставился в потолок. После несколько минут молчания он снова заговорил с Цигерихтером:
  - Почему нас не выпускают?! Разве суд не кончился?! Разве справедливость не восторжествовала? Разве у армии есть на нас еще какие-то планы!?
  Цигерихтер пожал плечами...
  Лучик все ждал, когда адвокат будет со ним прощаться. Все-таки они провели вместе пять долгих и трудных дней, находили немало утешения в разгарах... Он очень опасался, что успел за это время надоесть Цигерихтеру настолько, что тот не захочет со ним прощаться.
  Наконец бывший защитник подал ему знак, приглашающий выйти в коридор. Оказавшись с Цигерихтером наедине, Лучик поспешно выговорил: "Очень приятно было с вами познакомиться, желаю самого лучшего, честное слово желаю!.." Ему было стыдно за эти штампованные слова, но ничего более умного и искреннего в голову не приходило... Не говорить же Цигерихтеру, что в его лице он терял единственного союзника, что он боится остаться один на один с лукавым майором Пафусом и его камарильей (Откуда-то взялось это странное слово "камарилья")...
  - Я тоже попрощаюсь с тобой на всякий случай, но, возможно, все это завершится совсем не так, как мы ожидаем...
  - Их могут помиловать?
  - Интересно, откуда у тебя взялся этот жест?
  - Какай жест?
  - Когда ты сказал "их могут помиловать", твой палец указал назад, через плечо, как будто "они" находятся у тебя за спиной. И не только ты, - очень многие, упоминая "их", делают тот же жест, будто вы сговорились...
  - Я ни с кем не сговаривался!
  - Не сомневаюсь! В этом-то и состоит странность... Знаешь, я собираюсь написать книгу о моей добровольной службе в армии, о процессе по делу троглодитов... Мне очень важно понять этот жест...
  - Не знаю... Он получился у меня сам собой...
  - Интересно, куда мы будем указывать, когда "их" не будет: вниз или по-прежнему за спину? Извини... - вдруг прервал себя Цигерихтер. - Знаю, как тебе трудно быть палачом. Я увлекся, - мне не следовало пускаться в казуистку...
  - Ничего, мне уже не больно!
  - Но вернемся к твоему вопросу...
  Их разговор прервало появление майора Пафуса в сопровождении двух тюремщиков. "Продолжайте, продолжайте ваш симпозиум, - сказал комендант со своим обычным лукавством. - Мы явились лишь затем, чтобы забрать ширму, а заодно и его честь судью Фенимора Глада!"
  
  После судьи и ширмы из комнаты забрали палача. Это произошло уже под утро. Кукой и Цигерихтер дремали при включенном свете. Лучик тоже пытался уснуть или хотя бы расслабиться, но преуспел в этом деле весьма посредственно... - как, впрочем, и другие обитатели гостевой. Бывшие прокурор и защитник вскакивали от каждого шороха, будто именно их, а не пленных врагов, должны были вести на казнь этой ночью...
  ...Наконец, за палачом пришел тюремщик номер пять, и отвел его в тюремную часть подземной крепости, в одну из камер - последнюю в правом ряду...
  В этой тесной келье (по-видимому, той самой шестой камере, ключ от которой был потерян на целые сутки) оказалось довольно людно: вдоль стены сидели четверо головорезов из охперсонала, на нарах валялся связанный солдат (Лучик сразу понял, что это - человек капитана Вовича)...
  В левой стене зияла рваная дыра, - это был лаз, построенный не строителями, а какими-то кустарями: из неровных краев торчали острые, небрежно загнутые, куски арматуры... По ту строну отверстия болталось армейское одеяло... Из занавешенного пространства доносились рубленые звуки какого-то незнакомого языка...
  Тюремщик подошел к дыре, доложил кому-то невидимому о моем прибытии и сел на койку рядом со своими сослуживцами... Голоса смолкли, одеяло приоткрылась, появилась голова майора Пафуса... "Добро пожаловать в казнильную! - сказал он приветливо. - Посиди немного за кулисами, скоро твой выход!"
  Комкрепова голова скрылась, но тут же появилась вновь - вместе с указательным пальцем: "На этого идиота не обращай внимания, - Пафус указал на связанного солдата. - Он сам виноват: отказался выполнять приказ, хамил старшим по званию, за что и был задержан - так сказать, обездвижен! - до судебного разбирательства..."
  Через несколько мгновений снова зазвучала окрошка рубленых звуков. Лучик сел на нары рядом со связанным нарушителем порядка и начал прислушиваться. Ему казалось, что там, за одеялом, кто-то распевает гневную дикарскую песню, или читает страстную молитву, или произносит страшное заклятие...
  Ожидание продолжалось минут пять: комендант не дал ему опомниться и обдумать правомерность происходящего (а над этим, безусловно, стоило призадуматься!) - он снова возник в дыре и приказал без особой любезности: "Перелезай! Быстро! Быстро!"
  Лучик протиснулся в узкое отверстие и оказался по ту сторону одеяла... Сперва ему показалось, что он попал в огромный, грубо сколоченный ящик: пол, стены и потолок были сооружены из неотесанных досок и кусков фанеры, в зазорах между котрыми зияла голая земля. Под потолком тянулась гирлянда лампочек, не способных справиться с полумраком казнильной. Там же с неприятным скрипом вертелись ржавые лопасти вентилятора, разгоняя по всему пространству тощие, унылые тени и волны неживого воздуха. Половина "ящика" была отгорожена неаккуратным черным занавесом, натянутым на белую упаковочную бечевку.
  Четверо почти одинаковых старцев, одетые в грубые свитера с высоким горлом, сидели напортив занавеса на корточках. Лучика поразила гипопотамовая кожа их лиц с безобразными коричневыми наростами, их плоские монголоидные носы и мочки ушей, густо обросшие белыми жесткими волосами (казалось, что к каждому уху прилагается еще одна бровь!), их потухшие глаза и редкие седины какого-то необычного грязноватого оттенка. Сбоку от старцев на скамейке сидело еще несколько зрителей: крепостной староста, инструктор по стрельбе Шербер, судья Фенимор Глад и какой-то незнакомый рослый офицер с бычьей шеей мясника и густой, грязноватой шевелюрой...
  - Не подведи, свежак, - прозвучал шепот Пафуса у него за спиной. - Тут присутствует командир СУПРа, очень важная персона, настоящий полковник! Ты уж постарайся, чтоб все прошло без сучка, без задоринки!
  Лучик не разбирался в воинских знаках различия, но сразу понял, что речь идет о незнакомом офицере...
  - Боец, сколько времени служишь? - спросил командир СУПРа резким хрипловатым голосом.
  - Примерно два месяца, - ответил палач.
  - Эге, свежая душонка!
  Военные весело засмеялись, судья Глад осклабился, и даже старцы приподняли уголки волчьих губ - видимо, в этой фразе был двойной или тройной смысл...
  - А теперь, свежая душа, ты будешь делать все так, как скомандут комендант Пафус, - и ни в коем случае не будешь притворяться идиотом, спрашивать "что?" и "почему?"!
  - Это для твоей же пользы, - вторил ему комендант. - Если не спрашивать и не думать, все будет намного легче... Дело ведь пустяковое... Давай-ка начнем...
  Комкреп откашлялся и произнес голосом церемониймейстера:
  - Первое: ты открываешь занавес...
  Лучик отодвинул черную материю и обнажил потаенную часть казнильной комнаты - там находились прикрученные к стене осужденные: они крепились к доскам целой сетью веревок, цепей и железных тросов, поверх повинных шей была уложена деревянная балка... Все это напоминало барельеф, запечатлевший страшные муки: подбородки задраны вверх, лиц не видно, туловища застыли в трагических позах.
  Палач отвернулся в ужасе...
  - Солдат, не останавливайся! - выкрикнул полковник.
  Только сейчас он обратил внимание, что у зрителей очень похожие приплюснутые носы, что их лица совершенно одинаково выражают напряженную торжественность... Наверно, их связывает кровное родство и они пытаются совершить лучиковыми руками страшный грех, чтобы избежать родового проклятия... Его руки оказались в руках злодеев!
  - Солдат, не замирай, ты не на завалинке! - гаркнул командир СУПРа.
  - Второе: - прозвучал голос церемониймейстера, - ты берешь палку-убивалку...
  Полковник посмотрел на майора испепеляющим взглядом: отпускать шутки в казнильной было эксклюзивным правом главнокомандующего.
  - Берешь в углу вон тот шест... - поспешно поправился майор. - Чего задумался - иди, бери шест!
  "Палка-убивалка" оказалась самым обычным металлическим прутом с небольшим крючком на конце...
  - Великолепно! - воскликнул комендант, когда "шест" оказался в его руках. - Третье: цепляешь крюком вон то кольцо на потолке (видишь, помечено красной ленточкой).
  Из потолка торчало множество скоб, крюков и гвоздей, но никакого кольца с красной лентой он не увидел... Почувствовав, замешательство палача, нетерпеливый комкреп выдал ему авансом:
  - Ну же, осталось совсем немного!.. Четвертое: тянешь кольцо на себя... И дело готово: счета "пять" уж не будет!
  - Какое кольцо? - спросил Лучик растеряно.
  - Солдат, не притворяйся идиотом, - взревел полковник, - я ведь тебя предупреждал!
  - Вон же оно... - майор Пафус указал в какую-то точку над запрокинутыми головами осужденных, - видишь железный люк? Оттуда торчит кольцо...
  Он, конечно, нередко прикидывался идиотом и не видел в этой уловке ничего зазорного, но на сей раз - при всем своем нежелании быть палачом! - его взгляд действительно не мог отыскать ни люка, ни кольца...
  Глядя на потолок, он воспринимал вполне реалистичную картину: он видел, что балки ломятся под непомерной тяжестью грунта, что между досками торчат коренья и комья земли, - но не было там никакого кольца и никакой красной ленты!.. Он почувствовал страх: возможно, неспособность находить самые элементарные вещи предвещала слепоту или приход сумасшествия. От зрительного усилия скобы и крюки превратились в мелкие плоские загогулины, начали отодвигаться вбок и исчезать...
  "Вот же оно!.." - повторил комендант раздраженно. Лучик понял, что дальнейшего промедления ему не простят, и потянулся прутом в указанном направлении... Прут действительно за что-то зацепился...
  Палач осторожно подергал его... потянул на себя... и вдруг произошло невероятное (быть может, нечто аналогичное тому, что произошло с Самсоном-богатырем в плену у филистимлян): распались оковы его мутного оцепенения, он ощутил мощный прилив жизненных сил и почувствовал, что превратился в нечеловеческого гиганта, призванного сворачивать крыши и опрокидывать стены. Упиваясь своим всемогуществом, палач уперся ногами в деревянный пол и дернул убивалку всем своим телом... К его величайшему восторгу масса на другом конце прута начала потихоньку поддаваться...
  Он тянул и тянул... Он слишком увлекся! Он не заметил, что в рядах зрителей возникла паника, не услышал треск ломающихся балок и истерические вопли, требующиеся остановиться немедленно, не ощутил бедственного положения ящика, начавшего трепетать и складываться вовнутрь. Лучик опомнился лишь тогда, когда обрушился потолок...
  В помещение хлынула лавина камней и дневного света - в центре казнильной мгновенно образовалась каменная насыпь. Булыжники отскакивали от булыжников и летели в зрителей. Один из стариков выл и держался за ногу, другие пытались подняться с корточек, но не могли из-за дряхлости. Скамья перевернулась, зрители бросились в дальние углы, - только командир СУПРа упал, сгруппировавшись, на пол, обхватил затылок ладонями и закрыл уши локтями (видимо, он следовал предназначенной для подобных случаев армейской инструкции).
  За булыжниками последовали огромные глыбы - они катились вниз по насыпи в произвольных направлениях, добирались до стен и крушили ветхие доски... Тут Лучик окончательно опомнился. Надо бежать! Из казнильной есть только выход - дыра, ведущая в камеру...
  Майор Пафус отреагировал на происходящее быстрее всех: его тучное тело застряло в дыре, запутавшись в одеяле... Лучик, еще не покинутый Самсоновыми силами, протолкнул комкрепа как пробку - мы оба повалились на бетонный пол, к ногам ошеломленного охперсонала...
  
  Несколько мгновений они лежали, обнявшись... Лавина постепенно стихала - сквозь мелкую дробь щебня начали доноситься стоны раненных. Вдруг Лучик почувствовал, что от комкрепа невыносимо воняет потом... Он откатился в сторону и встал побыстрее на ноги...
  Пафус приподнялся, сел на задницу, и принялся, постанывая, разминать ушибленное плечо. К нему подошли солдаты охперсонала, хотели уложить раненого командира на койку, но тот молча от них отмахнулся...
  - Что случилось? Что случилось? - спрашивали потрясенные тюремщики. Пафус не отвечал, он продолжал молча от них отмахиваться (может быть, к нему еще не вернулся дар речи)...
  - Что случилось?.. - спрашивали они у Лучика...
  - Не знаю... Обвал... Несчастный случай...
  - Ты их прикончил?
  - Не знаю...
  Из дыры донесся пронзительный старческий вопль.
  - Ну-ка, взгляните, что там происходит! - приказал Пафус дрожащим голосом.
  Опасаясь остаться с ним один на один, Лучик последовал за охперсоналом...
  
  Света в казнильной было теперь сколько угодно... То же самое можно сказать и о таком деликатесе, как свежий воздух... Посреди комнаты выросла целая гора, сотворенная силой тяжести и камней, щебня, песка и других стройматериалов... Она доставала до самого верха... Вентилятор безжизненно болтался в паутине проводов на фоне синего неба... Лишившись крова подземное помещение превратилось в глубокую яму - сверху он увидел знакомые кусты шиповника и целую толпу любопытных... Он видел людей, искаженных его перспективой, - с длинными ногами, огромными животами и маленькими лицами...
  Тюремщики разбрелись вдоль подножия горы... Они принялись ворочать глыбы, разгребать гравий... Очень скоро охперсонал оправился от потрясения настолько, что мог изъясняться своей обычной бранью...
  И вдруг возле стены... возле той самой стены... кто-то зашевелился. Следуя непонятному, губительному импульсу, несостоявшийся палач двинулся в его сторону... Из щебня возникла долговязая фигура с окровавленной головой - и взметнулась вверх по насыпи. Любопытные завизжали, - так визжат голые девственницы, обнаружившие, что за ними подглядывают мерзкие мальчишки, - и бросились врассыпную... Существо подпрыгнуло, ухватилось за провода и неимоверным рывком выбросило себя из ямы... Раздался выстрел, кто-то закричал: "Держи его!", кто-то ответил истерическим воплем: "Да, где же он!? Где он?!"
  Тем временем щебень снова зашевелился и произошло второе рождение... "Новорожденный" появился на свет с железным торсом вместо пуповины. Трос скручивал верхнюю часть его тела... Он начал карабкаться без помощи рук, но, достигнув середины насыпи, оступился и обрушился вниз, как сизифов камень... и снова встал чтобы повторить тот же маршрут...
  ...Третий беглец отличался особой прытью: Лучик даже не заметил его мгновенного появления! Он опередил своего товарища по несчастью: за считанные мгновения достиг вершины, подпрыгнул, и исчез из вида, также спровоцировав дикие вопли и выстрелы...
  ...И вдруг опять все переменилось: кто-то отважный спрыгнул в яму, ловко сгреб в охапку беглеца-неудачника, совершавшего свое третье восхождение, увлек его вниз, подмял под себя и приставил к виску дуло пистолета...
  Этим героем оказался никто иной, как комгар капитан Вович... Следуя его примеру, сверху сигануло несколько солдат с автоматами...
  
  6.
  
  Дожидаясь завершения судебного процесса по делу троглодитов (именно "дожидаясь", ибо приговор был заранее известен), Цигерихтер начал мысленно сочинять историю своей добровольной службы...
  Сначала сочинялась нечто комическое - сборник забавных анекдотов. Он чувствовал острую потребность свести личные счеты с СУПРом и с его судебной командой... Он собирался изобразить коменданта Пафуса неумным и напыщенным бюрократом, карьеристом, беспощадно исторгнутым из рядов гражданской жизни, а соседей по комнате - смешными уродцами с извращенными привычками... Он хотел передать весь пафос их совместного быта, - трагедию трех солидных людей, обреченных на мычание и пантомиму... Написание драмы вовсе не входило в его намерения - он планировал счастливый конец: почему бы судье Гладу - комкрепу назло - не оправдать врагов и не отпустить их на волю в отместку за несдержанное обещание?!.
  Сочинительство началось в подземной тюрьме и продолжилось в другом месте, называемом "ЖУ" (Цигерихтеру так и не удалось узнать, что означает эта аббревиатура).
  
  В день казни разразился страшный скандал - в гостевую ворвались вооруженные солдаты, надели на бывшего защитника и прокурора наручники, потащили их по школьным коридорам и лестницам, и бросили в зарешеченное помещение... Это короткое, но весьма насыщенное путешествие превратило Кукоя из благочестивого законника в слезливого истерика: несколько дней подряд он только и делал, что икал, сморкался, и повторял одну и ту же фразу: "Меня... как бандита... в наручниках..."
  Цигерихтеру тоже не понравилось носить на руках стальные браслеты и передвигаться плечом к плечу с охранниками... Он утешал себя тем, что в результате ареста их жилищные условия заметно улучшились: камера оказалась довольно простойной и находилась выше поверхности земли. К прочим благам (трехразовому питанию, смене белья и так далее) армия добавила свежий воздух и вид из окна...
  
  Начались допросы. С адвокатом "работал" один молоденький, прыщавый сержант. Каждый день он пытался утопить Цигерихтра в трясине своих дурацких вопросов. Эти вопросы не давали никакой дополнительной информации: бывший защитник троглодитов мог лишь догадываться, в чем именно его подозревают...
  Когда однажды начальство нагрянуло в ЖУ с санитарной проверкой, он попытался выразить протест: длительное задержание без предъявления обвинений является абсолютно незаконным. Капитан Вович, который, собственно, и был теперь самым главным начальством, ответил холодно, что вся армейская служба - это одно сплошное задержание: солдат лишается свободы передвижения и выполняет приказы (то же самое, кстати, касается и добровольца). Так что, если задержание не является законным, то вся наша армия - одно сплошное беззаконие!.. "Ведь вы так не считаете?" - спросил капитан с грозной ухмылкой. Что он мог ответить?!
  Единственным утешением было теперь сочинительство... Он решил, что лукавый злодей Афоний Пафус не может отделаться скромным диагнозом "неумный бюрократ", и что продажный судья и исполнительный законник войдут в повествование беспринципными негодяями, а не смешными уродцами! Следовательно, необходимо придерживаться другого жанра - такого, который допускает существование негодяев и лукавых злодеев!
  Но что же мне делать с палачом? Если он возьмет этого неуравновешенного молодого человека в свою книгу, тот, пожалуй, затмит трагичностью своего образа и злодеев, и уродов, и жертв судопроизводства. Он будет требовать особого внимания и пробиваться в главные герои. Он приведет за собой целую свиту: зловредную мамашу, покойника-отца, полчища наставников, и целый легион тайных любовей... Принимая во внимание накладность подобного героя, Цигерихтер решил подменить сложноустроенного юношу простым, безучастным роботом, которому абсолютно все равно, чем заниматься: воевать с врагами, чистить картошку, чинить детские игрушки, или же - казнить осужденных!..
  С переходом от анекдота к судебной драме обвиняемые также прошли через чудесное перевоплощение: из дикарей и полуобезьян - в загадочный народ, происхождение которого овеяно тайной... Теперь он жалел, что задал Даффодилу так мало вопросов - придется самому домысливать язык и мифологию троглодитов, воссоздавать их быт и новейшую историю... К своему стыду он обнаружил, что уже не очень хорошо помнит троглодитов, как они выглядят, как они жестикулируют, как сидят на корточках - значит, все это тоже придется выдумывать. (Ему не нужны переводные картинки - герои должны быть настоящими, из плоти и крови!..)
  Но самое ужасное, что ему придется описывать экзекуцию: чудовищную казнильную машину, извергающую камни на головы осужденных, ликующих зрителей, немого палача, - придется каким-то неведомым образом извлечь из своего воображения ожидание смерти, боль разбитого черепа, страшную предсмертную агонию (наверно, для приобретения необходимых сведений следовало поменяться с палачом!)... Он очень опасался, что эта задача ему не по зубам, что моя фантазия не способна на что-то большее, чем самые банальные зарисовки ада... Но тогда не лучше ли спасти несчастных троглодитов?! Зачем же нести в своей первой книге всякий сантиментальный вздор?! Пусть контрразведка за минуту до казни раскроет страшный троглодитский заговор...
  Разве это невозможно?
  Он отвечал себе: нет, таких чудес не бывает, но всяком случае, не в моих сочинениях!
  Появление в ЖУ несостоявшегося палача оказалось весьма благоприятным для возникающей книги развитием событий...
  
  Сначала Лучика посадили в подземную камеру вместе с бывшим охперсоналом... Арестованные тюремщики ненавидели горе-казнильщика за то, что он не справился со своим заданием. Они считали, что нерадивость экзекутора и есть причина их нынешнего заточения... Бедняга провел под землей несколько кошмарных дней... Наконец, когда дело дошло до откровенного рукоприкладства, изрядно побитого палача перевели к нам ЖУ...
  Узнав о том, как прошла экзекуция, Цигерихтер подумал: "О, Господи (очень нетипичное для него воззвание!), неужели мне снова придется вернуться к комедийному жанру?!"
  Но, сколько бы он ни взывал ко всемогущей комиссии, в глубине души адвокат почувствовал облегчение: теперь он не должен описывать неведомые переживания... А с историей про армейское разгильдяйство опытный юрист уж как-нибудь справится!..
  
  Свидетельства палача добавили ему несметное количество работы... Его и без того тяготила нужда придумывать судьбу майора Пафуса, судьи Глада и инструктора Шербера после раскрытия троглодитского заговора (с прокурором, слава Богу, была хоть какая-то ясность: все пути вели его в сумасшедший дом!). Теперь же к тяготам творчества добавилась необходимость отчитываться за восемь уцелевших троглодитов... Читатель, конечно, останется неудовлетворенным, если автор ограничится короткой сводкой: двое сбежали, а остальные сгинули во чреве контраззведывательной системы... У него возникло мимолетное желание воссоединить два древних троглодитских племени, поместив бывшего коменданта и бывшего судью в одну камеру с бывшими осужденными. И снова он почувствовал отторжение: подобное развитие событий противоречило принципу его внутренней реальности!
  
  Но как же мне поступить с выжившими пленными? Почему бы не передать их в военную лабораторию для секретных экспериментов... Каких экспериментов? Очевидно, эти существа обладают сверхъестественными способностями... Можно ли списать их чудесное спасение на армейское разгильдяйство, нерадивость строителей, некомпетентность вражеского инженера? Что случилось с палачом? Почему в решающий момент он не увидел кольца с красной лентой? За что зацепилась палка-убивалка? Откуда у него взялись Самсоновы силы?.. Почему, упоминая в разговоре пленных троглодитов, все они делали одинаковый жест: указывали себе за спину? Не означает ли это, что пленные пытались вторгнуться в наше подсознание?!
  А эти двое, которым удалось убежать, - кто они? По законам жанра одним из них должен оказаться Даффодил-Луций-Цигид, а вторым, - его вечный соперник, недоучка и авантюрист Авдотий-Калий-Гидеон-Святослав-Зигфрид... - их противостояния хватит еще не несколько книг и парочку комиксов! Готов ли Цигерихтер опуститься до такого рода литературы?!
  Каким следует изобразить Афония Пафуса? Придерживается ли комкреп троглодитского мировоззрения?.. Нет, очевидно, не придерживается - слишком уж он хитер и лукав... Но тогда почему он занимался ритуальным судопроизводством? Наверно, потому, что ему это просто нравилось: на то он и злодей!..
  Был ли злодеем судья Глад? При всей неприязни к этому двуличному типу, образ складывался довольно трагический - образ троглодита, добившегося высокого положения, безуспешно пытающегося порвать со своим пещерно-земляночным прошлым, живущего в постоянном страхе разоблачения, вынужденного платить своей общине страшную дань...
  Вдруг Цигерихтер осознал, что он превратился в весьма дотошную всемогущую комиссию. "Может, мне стоит издаваться под псевдонимом Кронион-Цигерихтер?!" - пошутил он, обращаясь к самому себе.
  
  Однажды ЖУ явилось лицо в белом халате (должно быть, - фельдшер) и взяло у них пробу крови... Оно же обратило внимание на пошатнувшееся душевное здоровье прокурора Кукоя. В течение суток бывшего защитника перевели - возможно, отправили в психушку!
  Цигерихтер не сомневался, что кровь взяли для анализа ДНК. Значит, контрразведка на правильном пути - она пытается выявить генетических троглодитов... Наверно, капитан Вович будет немало разочарован результатом его проверки - все-таки он гомо сапиенс, а не какой-нибудь экзотический неандерталец! Можно, конечно, попробовать пришить ему пособничество пещерному человеку... - но все-таки этот контрразведчик не похож на отъявленного негодяя!.. Мысленно он пообещал всемогущей комиссии пощадить в своей книге капитана Вовича, если она заставит въедливого командира действовать в соответствии со здравым смыслом...
  Он решил выждать три дня (тогда анализы скорее всего будут уже готовы) и предпринять новую попытку избавления...
  
  Запугав одного из тюремщиков грозными юридическими формулировками, Цигерихтер добился скорой встречи с командиром гарнизона...
  - Поздравляю вас, господин адвокат, вам удалось ошельмовать моего человека...
  - Если я проиграл один судебный процесс, - это еще не значит, что я плохой юрист...
  - С чем пожаловали?
  - Буду опять проситься на волю...
  - Под каким же предлогом...
  - Под тем предлогом, что срок моей добровольной службы истекает через восемь месяцев и тогда вам придется отпустить меня в любом случае... Но через восемь месяцев я выйду на свободу с очень горьким чувством: шутка ли сказать - почти целый год без вины провел в заключении!.. За это горькое чувство я постараюсь содрать с армии достойную компенсацию... Скорее всего, у меня ничего не получится! Армия конечно, ни в чем не сознается, а никаких доказательств у меня нет... Но учтите, что вас (то есть армию) скоро ожидают тяжелые времена. Когда упоение победой кончится, вам придется отчитываться за жертвы и разрушения, объяснять, за что мы собственно воевали. Вас будут поносить, вам урежут бюджет - помните как это было восемь лет назад?! Вы ведь умный человек, вы должны понимать, что армии вовсе не нужен громкий судебный процесс в эпоху братания с бывшими врагами...
  - Господин адвокат, вы меня пугаете... Теперь я действительно не знаю, что с вами делать!
  - Вы, наверно, хотите сказать, что раньше ваши планы были совершенно ясны? - спросил он насмешливо.
  - Вообще-то, мы не собирались держать вас дольше необходимого - напротив, мы хотели всех отпустить по завершении необходимых проверок... - с подпиской о неразглашении, разумеется... Сейчас я начинаю опасаться, что вы поймете свое освобождение превратно - не дай Бог, примете этот шаг за нашу слабость.... не дай Бог подумаете, что мы испугались ваших угроз и не захотите держать язык за зубами...
  "Значит, анализы не готовы... - подумал адвокат, - но дело действительно идет к освобождению... Что же касается подписки о неразглашении... Ерунда, армия не будет воевать с художественной литературой!"
  - Уважаемый капитан Вович, уверяю вас, что ваши опасения совершенно безосновательны!
  
  К его немалому удивлению первым отпустили несостоявшегося палача. Потом он узнал, что заботливая мамаша добилась освобождения, задействовав семейные связи в министерстве обороны...
  
  7.
  
  Книга Цигерихтера вышла в свет через четыре года после описываемых в ней событий... Она была не очень длинной и легко читаемой - Лучик одолел ее за два вечера... "Ну, вот... - подумал он, - теперь мне жаловаться не на что..."
  Он имел в виду свою вечную жалобу на то, что всегда остается за кадром... Иногда остается за кадром в буквальном смысле этого слова: один из родственников появляется на семейном торжестве с фотоаппаратом и щелкает всех подряд, но Лучик не попадает ни на одну фотографию. Самое большее, что из него получается - малозаметная спина где-то на заднем плане... Но теперь с малозаметностью покончено: он стал одним из главных героев искусно написанной книги!..
  За эти годы Лучик виделся с Цигерихтером два или три раза: он приходил к нему за юридической консультацией... Адвокат был всегда приветлив и любезен, от гонораров отказывался наотрез... Несколько раз он звонил Лучику и просил пересказать тот или иной эпизод из его непродолжительной воинской службы... Несостоявшийся палач делал это охотно - ему было приятно бросить щепотку соли в кашу, завариваемую бывшим защитником троглодитов...
  
  Лучик позвонил Цигерихтеру и поздравил своего бывшего сокамерника с рождением первенца... Тот ответил благодарностью, и тут же начал жаловаться на пережитые муки творчества, эта книга высосала из него все соки. Оказывается, у начинающего писателя возникли очень серьезные трудности с выбором подходящего жанра: он долго колебался между авантюрным романом и вариацией на тему "Бравого солдата Швейка" - пробовал сочинять и то, и другое - пока не решил, наконец, написать чистосердечное признание...
  Образ палача оказался наиболее сложным для передачи. Из-за него Цигерихтер не раз проклинал нелепую клятву говорить правду и только правду, которую он принес самому себе. Гораздо легче было бы опредилить в палачи исполнительного дурака или забавного очкарика-недотепу...
  - Спасибо, что вы этого не сделали...
  - Неужели тебе понравилось?!
  - Конечно, понравилось... И книга интересная, и я в ней вышел - очень даже ничего!
  
  Успех книги был неизбежен: в эпоху, когда война считалась роковой ошибкой, любая поносившая армию книга (даже самое бредовое сочинение!) находила повсюду благодарного и некритичного читателя...
  Но потом наступила совсем другая эпоха: престиж армии был восстановлен, либерализм сменился патриотизмом, у государства снова появились враги. Лучика эта реакция никак не коснулась (и коснуться не могла - он давно уже вышел из призывного возраста и был бесконечно далек от идеологического фронта), но Цигерихтру, автору несколько литературных произведений либерального, иконоборческого и анти-армейского толка, лишившемуся вместе с судебной практикой возможности издаваться, пришлось отправиться за границу и дожидаться там лучших времен...
  Вскоре после изгнания бывшего защитника троглодитов состоялась встреча лучикова школьного класса.
  
  Школа снова была школой... Во дворе снова было зелено, в коридорах - чисто, в туалетах - сносно, в классах проходила учеба, в спортзале - занятия спортом, в актовом зале совершались акты: такие, например, как встречи выпускников...
  Лучик ожидал, что бывшие одноклассники и одноклассницы немало удивятся, узнав, что он, бывший изгой, преуспел в жизни ничуть не хуже активистов и отъявленных отличников - гораздо лучше, чем ему пророчили наставники... Но они ничему не удивлялись: прошло столько лет, что его непопулярность канула в лету... Каждый облобызался с каждым и обменялся сантиментальным приветствием... - и не было среди них изгоев, отличников, двоечников, хулиганов, интриганов, заклятых врагов, шестерок, королей и королев класса.
  Впрочем, он пришел сюда не для того, чтобы удивлять... Покончив с необходимыми формальностями, Лучик незаметно выскользнул из зала и спустился в подвал... Он обнаружил там остатки армейского имущества - полусгнившие матрасы, ржавые вилки и ложки, истлевшее обмундирование, обломки пробковых щитов... - и следы массивного присутствия школьных оболтусов: множество окурков на полу, бранные надписи на стенах...
  Бронированная дверь, ведущая в подземную Крепость, оказалась распахнутой настежь, а за ней - темнота и пустота, духота и невыносимый запах плесени... Он сделал несколько шагов по бетонному коридору, чиркнул спичкой, осмотрелся, но ничего не увидел... Все, дальше он не пойдет!..
  
  Часть IV
  Марсиане
  1.
  
  ...Почему-то этой женщине на редкость не везло с мужчинами: каждый последующий был хуже предыдущего.
  Три года назад она вышла замуж за какого-то простака, краснодеревщика по профессии, и уехала с ним в Америку; уехала навсегда!
  Изредка от нее приходили письма с жалобами на мужа, которому на первых порах приходилось подрабатывать обыкновенным плотником, и на бесконечные трудности с английским языком, просьбами передать привет такому-то или преподнести такому-то подарок от ее имени ("только не слишком дорогой, ради Бога!")...
  Письма приходили на мой адрес, но, мне казалось, были предназначены для кого-то другого: они изобиловали упоминаниями абсолютно незнакомых людей, малопонятными вопросами, извинениями за недоразумения, которые не имели ко мне ни малейшего отношения...
  В самое последнее послание она вложила газетную вырезку с фотографией крупного широкоплечего мужика на фоне обгоревшего леса и написала: возможно, что марсиане уже добрались до Нового Света...
  Судя по тому, что говорилось в газетной статье, этот мужик был шефом калифорнийских пожарников, усмирителем невиданного лесного пожара, который угрожал уникальным растениям и нескольким населенным пунктам... Самый обыкновенный человек - громила с пышными бакенбардами; в правой руке сжимает ведро, в левой - топор, смотрит в камеру хмуро, исподлобья...
  Я разозлился. Собирался ей написать, что письмо, как видно, пришло не по адресу... Кто такие марсиане? Причем тут пожарные? Короче, кому переслать?
  Потом я вспомнил: как-то раз она созналась, что она действительно верит в марсиан.
  Удивительно, как в этой неглупой и довольно практичной женщине врожденная проницательность, здоровая склонность к реализму могли сочетаться с такими нелепыми суевериями! Будто бы мы, люди, живем на Земле бок обок с каким-то другим биологическим (или космологическим) видом разумных существ!..
  
  ***
  
  Эти существа, в целом - достаточно похожи на нас ("две руки, две ноги и голова на плечах"), отличаются лишь некоторыми особенностями - нюансами телосложения, необычными чертами лица, но больше всего - мозгами: обладают таким потрясающим умом, что неизменно оказываются успешнее и удачливее людей: легко добиваются всех земных благ и высоких постов... А мы, люди, как правило, подчиняемся их воле, а не действуем на свое, как нам кажется, усмотрение...
  И что же - до сих пор никто не заметил?
  Она и сама не перестает удивляться, насколько люди ненаблюдательны! Встречаем их ежедневно на улицах, в офисах и даже на вечеринках, но не замечаем, не узнаем! Вот если бы они приносили своим богам человеческие жертвы или хотя бы воровали с веревок белье, мы бы, конечно, спохватились - начали бы принюхиваться, да приглядываться... А эти - живут мирно, никого не трогают, всего добиваются честным трудом...
  Кстати, ей не известно, есть ли у них хоть какие-то боги...
  
  Этих диковинных существ она называла марсианами, хотя, судя по описаниям, они гораздо больше походили на "классическую" нечистую силу: непропорционально длинные конечности, повышенная волосатость, неимоверная физическая сила и пронзительным ум...
  Но может быть эти марсиане - такие же люди, как и мы?.. Мало ли сынов человеческих рождаются с особенностями?! Нет! Она была уверена, что в дебрях нашего города обитает еще один человекоподобный вид (толи земной, толи неземной) фауны...
  Она была пьяна: историю своего открытия рассказала в порыве откровения - после нескольких рюмок водки. Первые две она выпила кокетливо, по-женски, будто пыталась скрасить впечатление критически настроенного наблюдателя. Потом расслабилась и просто пила. В какой-то момент у нее развязался язык... Оказывается, с одним из марсиан ей выпало познакомиться довольно близко...
  
   2.
  
  Случилось это лет десять тому назад, когда, оправляясь после очередного "крушения надежд", спасаясь от пустоты и одиночества, она решила обратиться в некое брачное агентство. Его услуги (хоть и назывались помощью в создании семьи), обошлись ей совсем недешево. Она и сама не понимает, что ее дернуло: ведь с самого начала могла бы догадаться, что все это зазря: никаких гарантий они не дают - вместо этого засыпают пожеланиями здоровья и успехов в личной жизни! Одна табличка на кабинете брачного агента чего стоила! "Советник по матримониальным вопросам".
  "Советник" оказался смазливым, молодым на вид человеком: обходительным и каким-то "скользковатым". Он никогда, ни в чем ей не перечил, но использовал любую заминку, чтобы навязать свое мнение.
  Первым делом он предложил заполнить анкету, "визитную карточку, которая будет представлена соискателям"...
  "Кому??" - "Соискателям. Именно на нашем жаргоне называют потенциальных мужей... Надеюсь, вы не примите мою прямоту за отталкивающую простоту..."
  Это надо же! Страшнейшая бюрократическая организация! Только что она подписала договор, в котором называлась не иначе как "аппликантом"... Надо было немедленно повернуться и уйти... и плюнуть на задаток!
  "Начнем с графы "о себе". Что прикажете написать?.." - заминка... - "...Ну, если вам сходу ничего не приходит в голову, можно на первых порах оставить графу пустой... У вас отличные внешние данные - фото говорит само за себя... Ограничимся такой формулировкой: "Подробности при встрече..." Получается своего рода загадка. (Соискатели безумно любят искать отгадки!) Потом, когда анкета устареет, добавим что-нибудь вроде: "симпатичная, интеллигентная, люблю читать..." Ну, или то, что захотите! (Надеюсь, вы не принимаете мою поспешность за непристойный цинизм!..)
  А вот графу "кого я ищу" заполнять надо... Итак, возраст... Чтобы установить возрастной диапазон, женщины обычно добавляют десяток лет к своему собственному... В вашем случае получается, если я не ошибаюсь, от тридцати до сорока..." - "До сорока?!" - "Ну, пусть будет, к примеру, до тридцати семи... Чем больше референтная группа, тем лучше ваши шансы на успех. Позвольте дать вам маленький совет: никогда, никогда не отбрасывайте, не взглянув! (Надеюсь, вы не примите мою готовность помочь за неоправданную нравоучительность!)
  Теперь - "искомые качества". Выбирайте на свой вкус: серьезный, веселый, добрый, надежный, умный, с чувством юмора... Чувство юмора - уж не знаю, почему, - наиболее распространенное пожелание!..
  Нет, не утруждайте себя сложным выбором! Могу предложить вам другую, весьма популярную формулировочку: "ищу Человека" - коротко и ясно! Или, если захотите "ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА". Однако это требование несколько выше предыдущего, (все буквы - заглавные!), а чем выше требование, тем уже референтная группа... Давайте-ка, ограничимся "Человеком"...
  ...И (это тоже обязательно!) - чтобы не был искателем приключений!.." - "Кем?!" - "Ну, этим самым... Который хочет на одну ночь..." - "Но разве человек с большой буквы может хотеть... таких приключений" - "Нет, конечно, не может! Но только, увы, с логикой нам не всегда по пути! Вы не поверите, но вышеупомянутое требование не менее универсально, чем наличие доброты или чувства юмора. Этот самый искатель приключений - злой гений в мире женихов и невест, некто вроде дьявола! Если мы специально не оговорим: "Искателей приключений просьба себя не утруждать!" (оборот, ставший стандартом), нас, знаете ли, могут неправильно понять! Ну, и вообще, не дай Бог, - накликаем!.. (Уж поверьте опыту специалиста, изучившего и составившего тысячи женских анкет!)"
  Это надо же!
  Она вышла от брачного агента с раскалывающейся головой.
  Далее потянулась бесконечная вереница знакомств.
  
  ***
  
  В те далекие времена попытка "организовать семейную жизнь" через брачное агентство считалась странным, даже постыдным предприятием свидетельствующем, якобы, о твоей несостоятельности в качестве жениха или невесты, неспособности устроить свое счастье естественным путем. Действительно, многие обратившиеся в агентство мужчины, полностью соответствовали подобному стереотипу! Эти "соискатели второго сорта" были, как правило, людьми немолодыми, лишенными всякого блеска и грации - такими, на которых "ни одна нормальная женщина не позарилась"!.. Пытаясь скрыть свое убожество, они надевали маски галантных кавалеров, героев-любовников, поклонников великого искусства, таинственных мистиков или маленьких игривых детишек, но делали это крайне бездарно и неуклюже...
  Один из них ("веселый, спортивный, обходительный... хоть и вкусил немало разочарований, не утратил способности шутить и радоваться жизни..." - так было сказано в его анкете), как только узнал ее адрес, приехал на... велосипеде. Несмотря на свои тридцать шесть ("А на вид - все сорок!"), он был облачен в полосатую, плотно обегающую безрукавку ("на потной шее - пренеприятнейшие складки кожи") и жокейские штаны, острижен в армейском стиле. "Вы любите плавать? - спросил соискатель, задыхаясь после езды. - Садитесь на раму! Прокатимся до ближайшего бассейна, а там - хорошенько искупаемся!" - "Извините, - ответила она, - боюсь высоты и не люблю привкус хлорки. Давайте лучше где-нибудь выпьем кофе..."
  Другой ("джентльмен с изящными манерами и богатым жизненным опытом...") был почему-то уверен, что ей приятны обращения "мадам", "барышня" или "душечка" (каждое из эти слов вызывали в ней содрогание); водил ее по парку, держа рукой под локоток; рассказывал о своих небывалых похождениях, неистово размахивая другой рукой, в которой сжимал трость с массивным медным набалдашником...
  Третий сразу же предупредил ее, что никогда не полюбит никого больше классической музыки; однако второе место - при благоприятном стечении обстоятельств - ей гарантированно. Смущает ли ее данное "обстоятельство"?.. К радости соискателя она ответила: "Нет, не смущает", - даже не задумалась! -но, к его величайшему огорчению, от приглашения посетить оперу отказалась под предлогом аллергии на обивку театральных сидений...
  Четвертый ("отпетый оптимист") тяжело хромал, проворно волочил за собою высохшую ногу. Он похвастался тем, что, несмотря на "страшные боли и прочие неудобства", не перестает благодарить судьбу за нанесенное увечье: "в бытии хромого гораздо больше духовности, чем в бытии ходячего"...
  
  Свидания назначались в одних и тех же местах: у входа в центральный парк, у маяка или около музея изобразительных искусств. Очень скоро привратники научились ее узнавать, кивали ей головой, подмигивали или ехидно улыбались... Некоторые соискатели пытались блеснуть своей щедростью, вели ее во французский ресторан, заказывали дорогое вино. Некоторые делали все, чтобы ресторана избежать: предлагали ей посидеть на травке, подышать свежим воздухом, полезнее которого нет ничего на свете.
  Она никогда не возражала: пила вино, дышала свежим воздухом, но после первой же встречи давала им отказ: так называемый "отказ по-человечески": "Спасибо, было очень мило! Очень приятно, честное слово!... Однако, мой внутренний голос - уж сама не знаю, почему - подсказывает мне, что наш союз, увы, невозможен... Да, причина совсем, совсем не ясна: возможно, он глубоко заблуждается. Ослушаться, к сожалению, никак не могу! А вдруг он прав?! Всю жизнь буду себя корить!" Ее тошнило от этой многословной, бессмысленной формулы, но больно уж хотелось избежать разговора начистоту...
  Некоторые соискатели (самонадеянные глупцы!) категорически отказывались принимать подобный "отказ по-человечески". Они продолжали названивать, порою - в самое неурочное время. Подкарауливали ее у подъезда, выкрикивали вослед всякие гадости. Забрасывать письмами с излияниями любви, рассуждениями о смысле жизни, цитатками из великих, рубаями Омара Хаяма и "самопальными стишками"...
  Иногда ей казалось, что эти бестолковые женихи кем-то заколдованы: неведомая злая сила, как в сказке, лишила их малейшей привлекательности, а в довершении всех бед, - еще и здравого смысла. В конце концов, сорвавшись, она отвечала на их домогательства грубостью или горькой правдой ("не по-людски"), но, даже в этих случаях, снять заклинание удавалось отнюдь не всегда!
  Впоследствии она узнала, что "прилипалы" следовали рекомендациям специальной литературы: свои знания о том, как следует правильно ухаживать за женщиной, черпали из брошюрок, выдаваемых в брачном агентстве в качестве подарков... Там говорилось, что женщины любят настойчивость; принимают навязчивость за преданность и потенциальное постоянство, а про упрямцев они, якобы, говорят: "Этот знает, чего он хочет!"... Принимать первый, второй, даже третий отказ "пособия для начинающих кавалеров" всячески не советовали.
  Изредка среди соискателей попадались люди "поприемлемей", - те, которых злая сила не успела еще одолеть окончательно. Она могла себе представить, какими они были в расцвете сил, когда за плечами не пролегало многих лет скудной семейной жизни, трагического развода и горького одиночества - видела в них, так сказать, "остатки прежней роскоши"... Теперь же ("после того, как судьба хорошенько над ними надругалась"!) они виделись ей... какими-то "бесполыми".
  (Неужели и с ней случится то же самое?! А, может, уже случилось?!)
  Нет, не было ни малейшей необходимости отказывать этим "хорошим, но бесполым" в явной форме: они прекрасно понимали формулировку: "А теперь я должна как следует подумать: дело ведь нешуточное! Дайте мне хотя бы парочку недель..."
  Они принимали отказ, как должное. Прощались навсегда, пожелав ей всяческих успехов, выразив робкую надежду "где-нибудь... когда-нибудь... как-нибудь (если, конечно, получится!) встретиться в этой жизни хотя бы еще разок..."
  
  Но неужели же этим горе-соискателям удавалось добиться успеха у других "потенциальных жен"?
  Когда она спрашивала своих ухажеров об опыте предыдущих знакомств, те (попробовав отшутиться или переменить тему) начинали жаловаться, что "потенциальные" ведут себя порою... странновато: будто и в брачное агентство не обращались, и анкету не заполняли, и мужа себе не ищут! Ухаживания принимают с таким видом, с каким обычно дают милостыню: "Ах, да, агентство... Смутно припоминаю. Неужели вас направили именно ко мне?! Да, забавно!.. Ну, раз уж направили - можно и пообщаться... Только я не знаю, о чем говорят в подобных случаях... Говорите вы - у вас наверняка больше опыта!" Не скрывают свое крайнее недоверие: "Почему это я должна сообщать вам свой адрес?! Может вы нехороший человек или брачный аферист!" Вымещают на соискателях дурное расположение духа! Пренебрегают элементарными правилами хорошего тона! Без каких-либо объяснений отменяют свидания. Обрывают переписку на самом интересном месте: "мадам", видите ли, заскучала!
  На организованной брачным агентством вечеринке она познакомилась с несколькими такими "аппликантшами". В них тоже не было излишнего блеска и вкуса: натянутые улыбки, тройные слои румян, полнота, скрываемая нелепыми нарядами. Одна ее новая знакомая, еще не успев представиться, поспешила объяснить: "Вы не подумайте, что я тут зачем-то! Я тут просто так - шутки ради! Все равно из этого ничего не выйдет, но тут хотя бы музыка и пирожные..."
  Это надо же! Кажется, соискательские жалобы были обоснованными...
  
  
  
  ***
  
  Три или четыре месяца она кружилась в водовороте знакомств - изнурительных телефонных разговоров, однообразных свиданий, длинных и нескладных писем, отказов "по-человечески" и "не по-людски"...
  Когда ее популярность пошла на убыль, позвонил брачный агент и предложил изменить анкету: дополнить, например, графу "о себе": "Люблю готовить, занимаюсь спортом - что-нибудь в этом роде..." или добавить так называемый "девиз жизни" ("Сразу же могу вам предложить очень симпатичную формулировочку: "Мой девиз - живи без девизов!" - получается парадокс!").
  Она ответила, что знакомиться больше не хочет - напрасная трата времени!... Не удержалась и принялась жаловаться на "низкий уровень соискателей"...
  "Советник" пробовал за них вступиться: "...Позволю себе заметить, что на самом деле они не такие, как вы думаете... не совсем такие... не все такие... не во всем такие... - говорил он без особого энтузиазма. - Но и вы, конечно, тоже правы! Ведь вы, в каком-то смысле, человек необычный, не их круга. То есть, наши соискатели немножечко пасуют перед вашим несравненным обаянием (надеюсь, вы не примете мои объяснения за бессовестную лесть!), ведут себя несколько неадекватно... Отчаиваться вам, однако, не следует: ибо впредь мы будем действовать умнее: то есть, продолжим наш поиск, но теперь - среди таких же нетипичных, как и вы сами! Да, есть у нас и такая клиентура, а не задействовали ее лишь потому, что она относится, так сказать, к специальной категории... Если позволите, переведем ваше дело в ту же самую категорию и, уверяю вас, вы не пожалеете..."
  Так и сказал: не пожалеете!
  Первым (и единственным) из категории "нетипичных" оказался тот самый марсианин...
  
  3.
  
  Его поведение с первых же слов показалось ей нетипичным: в то время, как типичные соискатели в самом начале знакомства стремились "огласить" свои взгляды на жизнь и потенциальную семью, а о материальном положении говорили лишь туманными намеками ("...Ну, зарабатываю неплохо... Недавно получил от работы машину... Дважды отдыхал на Багамских островах... Имею кое-какие заслуги перед неким - не могу сказать каким - министерством... Все это, однако, ерунда - просто к слову пришлось!.." - не дай Бог, дама подумает, что ее пытаются купить!), этот же, связавшись по телефону, "открылся" ей сразу: человек он, оказывается, весьма состоятельный, обладает достаточными средствами, чтобы жить в самом престижном районе города, на роскошной вилле. Он как будто предлагал ей позариться на его богатство! На вопрос, что он ожидает от знакомства, вообще не ответил... Сказал, что не любит пустых разговоров - хочет побыстрее встретиться. Например, завтра в два: скажите, куда заехать?
  Нет, она ему, конечно, не поверила: наверное, какой-нибудь мошенник или брачный аферист... Однако в ней вспыхнул азарт: ужасно захотелось разоблачить наглеца - отобедать с ним в каком-нибудь дорогом ресторане и посмотреть, достаточно ли у него средств, чтобы оплатить счет!.. До того разозлилась, что придумывала этому знакомству всяческие продолжения: после обеда он, конечно, попросится к ней домой (Надо будет закрепить "успех"! Зря что ли тратился!?): "...Может, вы меня пригласите к себе на чашечку кофе? Не волнуйтесь: выпью кофе и уйду восвояси..." - "Вам нужен кофе? Вот незадача! У меня дома, к сожалению, кончился... Постойте, я знаю одно прекрасное место, где подают божественный напиток!.. Пешком далековато: это в другом конце города. Ловите такси... Так расхвалила, что самой захотелось выпить!" - затащит хвастуна в какое-нибудь кафе, где кофе обойдется ему в целое состояние; потом отбудет одна, на такси (соискателю, разумеется, придется оплатить проезд)...
  А назавтра незадачливый жених ("до которого, как водится, так и не дошло!"), никуда не денется - объявится снова... и пригласит ее... ну, скажем, погулять в парке или пройтись по берегу моря... А она ему скажет: "Нет уж, хочу в ресторан!.." Он ей (упавшим голосом): "Неужели не пожелаете хоть немного природы: подышать свежим воздухом, посидеть на травке?" - "Нет, природа на голодный желудок не идет, а я, к сожалению, проголодалась. Кстати, мне безумно понравилось вчерашнее место!" - и так далее, без малейших угрызений совести. Сам виноват: не надо было хвастаться!
  Она признает, что была несколько озадачена, даже разочарована, когда обнаружила, что в назначенном месте ее дожидается длинный черный лимузин. Чернокожий водитель почтительно поклонился и распахнул перед нею дверь... Успела подумать: "Какая пошлость: на первое свидание - в такой машине! Что это - мыльная опера?! Или кино про мафию?!" Она уселась в салоне, напортив существа, которое с первого взгляда показалось ей диковинным: таких она не видела даже в кино!
  Она не может толком объяснить, какая из многочисленных "особенностей" натолкнула ее на мысль о нечеловеческой природе "потенциального мужа". Возможно, это были густые, сросшиеся брови, которые карнизом нависали над грубым, будто вырубленным в дереве лицом и отбрасывали мохнатую тень на кремовую обивку лимузина... Или колоссальные борозды, начинающиеся в уголках его губ и уходящие куда-то за подбородок... Или мясистая складка кожи, отделявшая подбородок ото рта, как будто там "посажена" еще одна губа ("такого, как известно, у людей не бывает!")... Или пушистые, "звериные" бакенбарды... Или гигантские кисти рук и мощные пальцы, на которых волосы добирались чуть ли не до самых ногтей... Быть может, отсутствие человеческих пропорций туловища и конечностей ("Впрочем, когда он сидел, это было не так уж заметно...")
  
  "Нетипичность" марсианина сразу же проявилась с лучшей стороны: он оказался приятным собеседником, поддерживал разговор без малейших усилий, говорил чрезвычайно спокойно: без пафоса, характерного для типичных соискателей, но и на "пустой, неинтересный треп" не сбивался ни разу.
  О чем же они болтали? Она не помнит, увы... Кажется, о лошадях... Нет, этого быть не может! Помнит только, что на протяжении всего разговора он смотрел ей в прямо глаза - не дерзко, не вызывающе, а будто так и принято: смотреть в глаза совершенно незнакомому человеку!.. И - улыбался... Его улыбка тоже была необычной: не злобной, не кривой, не похабной и не циничной, как у иных "потенциальных мужей"... Она не может объяснить, какой именно... Этакая улыбка по-марсиански!
  И вдруг оказалось, что едут они вовсе не в ресторан... И не на берег моря... И в парке гулять не собираются... И посещение консерватории не входит в их планы... Ситуация крайне нетипичная: едут сразу же к нему домой. К марсианину на виллу!.. И уже фактически приехали....
  Она, конечно, перепугалась: потребовала немедленно развернутся. Он объяснил, что вилла, увы, - единственное место, где он может ее принять: все остальные пункты в данное время - многолюдны, там будет неприятно!..
  И что же ей было делать? Молить его на коленях: "Отпусти!"? Звать на помощь? Выпрыгивать из лимузина? Не слишком ли крайние меры: ведь тогда еще ничего недопустимого не случилось?! К тому же она себе представила, как будет смотреться в ресторане вместе с этим монстром, и поняла, что он, как ни странно, прав: людей в данном случае лучше избегать!
  Короче, ей пришлось смириться со своей участью!
  Машина миновала шлагбаум и въехали в самый престижный район города, куда пускали совсем не всех. Она оказалась там впервые... Марсианин предупредительно замолчал, опустил затемненные окна и дал ей спокойно "глазеть".
  Она, честное слово, глядела, оглядывалась... но, что увидела - помнит, увы, довольно смутно: бесконечная пальмовая аллея... над головой сходятся элегантные длинноствольные пальмы... по сторонам - живая изгородь, усеянная диковинными цветами... дорогу перебегают детишки в сопровождении гувернанток, чернокожие служанки в фартуках и старомодных башмаках... - что-то в этом роде... А в воздухе - как бы это сказать? - атмосфера безоблачного благополучия... Неудивительно, что ей безумно захотелось стать богатой... ("Мне, признаться, всегда хотелось, но тут - в особенности!..")
  Чем дольше они ехали, тем меньше ей запоминалось подробностей... Она уверена, что это неспроста: "еще повезло, что в памяти хоть что-то осталось"!
  
  Потом они оказались на вилле...
  Марсианин был существом колоссального роста, сутулым, чуть ли не горбатым ("хотя для них, быть может, покатая спина - это норма") с неимоверно длинными конечностями; из всех земных созданий он больше всего походил на паука; передвигался тоже как паук: поспешно, но не суетливо.
  Он усадил ее в шезлонге у края бассейна...
  Служанка принесла стаканы апельсинового сока...
  О чем же они говорили?
  Возможно, именно тогда он рассказал ей о своем неземном происхождении...
  Она, честное слово, пару раз попыталась "спрыгнуть с этого поезда": просила вызвать для нее такси. Немедленно! Марсианин отвечал спокойной просьбой не спешить и "улыбкой по-марсиански"... Она угрожала встать и уйти. Требовала отпустить ее - сейчас же! А он как будто понимал, что шагнуть за ворота, дойти одной до шлагбаума было для нее немыслимо, и нисколечко не опасался внезапного ухода...
  Скоро она смягчила свои требования: "Ну, хорошо, такси вызовем не сейчас - после того, как выпьем чаю..."
  Подали чай. (Чай - в такую жару!.. Это надо же!)
  Потом: "Посмотрю виллу и тогда уж поеду... Извините, но мне пора!"
  
  Она неплохо помнит, чего на вилле не было...
  Там не было ковров...
  Не было ваз... Не было никаких домашних растений, безделушек, статуэток, предметов роскоши, человеческих убранств...
  Кажется, вообще не было мебели... Не было лестниц...
  На окнах не было ни ставней ни занавесок (да и были ли окна?)...
  Дверей тоже не было... Возможно, не было комнат... (И это тоже неспроста!)
  Но что же было?..
  Множество черного камня, как в гробнице...
  Спальня. Двуспальная кровать, накрытая невидимым покрывалом или простыней - чем-то непонятным.
  Марсианин предложил ей присесть и, как только пальцы коснулись непонятной материи, на нее спустилось какое-то странное "равнодушие с элементами блаженства": неожиданный покой и безразличие - в самом неподходящем для этого месте!.. Теперь близость марсианина не беспокоила ее нисколечко, даже казалась вполне уместной... Ей, собственно, было все равно... Она откинулась назад, ожидая прикосновения звериной шерсти...
  Короче, во всем виновата простыня!
  
  Когда марсианин разделся, она увидела, что "диспропорция распространяется на все его тело". Я постеснялся спросить, что именно она имела ввиду... Вместо этого съязвил: "А копыт у него часом не было?" Она обреченно вздохнула: "Кому бы ни рассказывала, в этом месте обязательно спешивают про копыта! А мне, между прочим, было не до шуток!"
  ...Да, она понимала, что дело без каких-нибудь извращений не обойдется: его звериная натура наверняка потребует "чего-нибудь такого эдакого: связать партнершу, всыпать ей ремнем, полить какой-нибудь гадостью, или заставить кукарекать под столом..." ("Как это уже однажды было... - с кем и когда не скажу!")
  Но марсианин оказался гораздо более изощренным существом... Он находил какие-то "точки" - на затылке, на висках, на шее... И добирался до них... И было больно, как будто в тело забивали гвозди, но приятное безразличие не покидало ее ни на секунду.
  Перед глазами мелькали путаные видения: цветы, ладони, лица, тени, какие-то воспоминания... Ей слышались бархатистые звуки: "ры-бы-ша... шы-мы-ры" - чей-то шепоток спрягал глаголы неведомого языка...
  Страх казался ей совершенно неуместным, однако... она безумно боялась закрыть глаза (как выразился брачный агент, нам с логикой не всегда по пути!)...
  Несмотря на неуязвимое равнодушие, она понимала, что это - самые сладкие мгновения ее жизни и, кажется, хотела поблагодарить марсианина за все...
  За все...
  Но (что бы это ни значило!) благодарить оказалась слишком поздно: она, как назло, задремала и не подсмотрела "переход из фантастики, в которую попала ненароком" - обратно, в мир типичных женихов и невест"...
  Кто-то проводил ее до ворот и усадил в такси... Был ясный вечер - звездное месиво над гривами худеньких пальм, струи прохладного воздуха и запах пыльцы.
  Она оглядывалась назад. Увидела, как шлагбаум медленно опустился. Все, переход завершен!
  
  ***
  
  ...Она уверена, что это приключение было состряпано скользковатым брачным агентом, который, как видно, подрабатывал организацией интимных встреч между землянами и марсианами. Кстати, с тех пор он не объявлялся и других нетипичных соискателей к ней не направлял...
  Конечно, такое сводничество - полнейшее безобразие! Наверное, надо было с ними судиться, пустить "советника" по миру, посадить марсианина за решетку, а брачное агентство - спалить! Она не сделала это лишь потому, что "обозлилась недостаточно".
  Нет, она не стыдится своего приключения, преспокойно о нем вспоминает и даже рассказывает... Но только никто ей не верит: ни люди, ни марсиане. А люди... те вообще понимают все неправильно!
  Через некоторое время из агентства пришло письмо, в котором говорилось, что оплаченные сроки истекли; посему ее дело отправляется в архив, где будет храниться до возобновления контракта... Возобновления?!! Ну, и наглость!
  Как хорошо, что к тому моменту невзгоды уже начали рассасываться: за нею - без всякого возобновления! - серьезно ухаживал преуспевающий адвокат. Прошло всего каких-то полгода, и - они сыграли свадьбу...
  
  4.
  
  ...Каково же было ее удивление, когда оказалось, что самые солидные клиенты мужа - самые настоящие марсиане!
  Он (как и все люди) ничего, конечно, об их особенностях не знал. Она - поначалу пугалась, но потом все-таки поверила, что клиенты с марса - существа безобидные: людям зла не желают.
  
  Супругов нередко приглашали на всякие марсианские вечеринки, которые, как ни странно, мало чем отличались от человеческих: такие же коктейли, пустые разговоры и несмешные шутки, - такая же скука!.. Она бы, конечно, не ходила, но муж ее заставлял, говорил, что приглашения таких людей не отвергают! Он обожал показываться с красавицей-женой в высшем обществе, как будто она - дорогая игрушка или предмет роскоши!.. Иногда, чтобы позлить честолюбца, она начинала флиртовать с кем-нибудь из "инопланетян". (А муж, напившись, иногда доходил до того, что попрекал ее на людях куском хлеба! Да, она временно не работала. Ну, и что?!)
  В досужей беседе с марсианами она не раз пыталась намекнуть, что знает о них гораздо больше, чем они думают. Рассчитывала вызвать панику или хотя бы удивление, но - тщетно! Поразительная выдержка! Все та же невозмутимая марсианская улыбка, из-за которой выглядывают колоссальных размеров зубы...
  Нет, таких умных и сообразительных особей, как ее "нетипичный соискатель", ей на вечеринках ни разу не попадалось. Не мудрено: такие действительно избегают людных мест и не приходят на эти бестолковые мероприятия.
  А марсиане с вечеринок явно были марсианами средней руки... Но, какими бы они ни были, ей очень импонировала их вежливость и корректность, превосходящие, пожалуй, соответствующие человеческие черты...
  
  
  ***
  
  Как я уже говорил, каждая ее последующая "находка" уступала предыдущей. Расставшись с адвокатом, она нашла себе талантливого но малоизвестного писателя и прожила с этим непризнанным гением около года. Потом попробовала свое счастье с молодым физиком ("Слава Богу, не гением, но тоже не без заскоков!") Потом - со спортсменом. Потом утешалась... - уже не помню с кем... И, наконец, три года назад подвернулся этот простоватый краснодеревщик!
  Забыл упомянуть себя: где-то между адвокатом и писателем. Связь наша была кратковременной, несерьезной и завершилось резолюцией: "Давай лучше просто дружить!" (которую я, признаться, принял не без сожаления!) Дружить означало выполнять всякие мелкие поручения и выслушивать жалобы на "текущих" мужей и любовников...
  Однажды я вспылил и сказал ей в сердцах: "Ты, наверно, предлагаешь дружбу тем, кто больше совсем уж ни на что не годится!" Она ответила, что ей без того плохо, а тут еще какие-то нелепые, незаслуженные обвинения!
  
  ***
  
  Итак, вернемся в настоящее! Выходит, она подозревает шефа калифорнийских пожарников в том, что он марсианин... Это надо же!
  Сколько я ни всматривался в его фотографию, не сумел обнаружить ни одной явно нечеловеческой черты. Мало ли у кого широкие плечи и "звериные" бакенбарды?! Можно ли считать его должность высоким постом, а ведро в руке - символом всех земных благ?!
  ...Увы, мне так и не удалось понять, как она относится к появлению марсиан в Новом Свете. Быть может, окончательно разочаровавшись в земных мужчинах, хотела бы связать свою жизнь с "инопланетянином" - радуется марсианскому пожарнику, как первой ласточке?.. Или все-таки опасается жить под их безраздельной властью?
  Все эти вопросы были заданы в письме, которое я отправил позавчера. Увы, наша переписка - довольно бесплодное занятие: следующего послания придется ждать не менее полугода. Боюсь, в нем не окажется ответов: она обычно не утруждает себя объяснениями, - только просьбами да жалобами!
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"