Он взял провода, которые шли к магнитофону, потрогал их пластмассовую шкуру, покрутил, и тут - нервно вскочил, взмахнул этими проводами, точно ямщик - плеткой, ударил воздух.
Косте скоро исполнялось тридцать.
По телевизору совсем недавно шел боевик....
Костя сделал оборот вокруг своей оси и ударил шкаф ногой. Шкаф затрещал. Из него посыпались его сугубые, шкафовые мысли. Из самого угла высунул досужие усики таракан. Прощупав биоволнами пространство, таракан хотел вновь уйти в темноту, но последовал второй удар.
-Ча!
И, после разворота:
-Ча, Ча, Ча!
Вновь развернувшись, Костя ударил шкаф в дверцу.
Не долго думая, таракан сполз на пол. Ему открылась красная плоскость. Точно мир - в первую минуту после озарения.
Костя встал в боевую стойку и прокрутил над головой связку проводов. Дальний конец этих проводов отключился от магнитофона. Магнитофон упал, потеряв первую "калитку". Колесико от кассеты понеслось под кровать, где сидел второй таракан.
Еще удар!
Глаза у Кости росли очень близко. Глаза - это всегда производные от семечек. Когда-то свет сажали прямо на кожу, и он расцветал глубокими растениями. Но не все семена расцветают. Некоторые так и остаются семенами. Они сидят в почве и все чего-то ждут, и, спроси у них, скоро ли рассвет, ответят, что еще - чуть-чуть, один шаг, еще......
Под кроватью был еще один таракан. Он был отвлечен.
Костя вновь ударил по шкафу.
-Ты что, дебил!? - закричала из коридора мать.
Когда-то у Кости была жена, и он на ней тренировался.
-Здравствуй, ролик от кассеты! - улыбнулся второй таракан.
-Тр-р-р, - ответил ролик.
-Что ты носил вокруг себя?
-Ленту, тр-р-р.
За окном шел маршрутный автобус номер 2. Все, без исключения, люди ехали на центральный рынок. Среди них было семь старух, девушка Нина, два парня. Парни ехали за носками. Остальные - за картошкой. Водитель курил. Он никогда не мечтал. Его звали Вячеславом. Он родился в 1959-м году. Был дважды женат. От первой жены детей не было. При половых актах она всегда думала о еде, и потому у нее не происходило зачатие. От второй жены у Вячеслава было двое детей. Старший сын учился в институте на юриста. Младший - на экономиста.
Костя вновь поразил шкаф. Усталая дверца отвалилась, и, вновь развернувшись, Костя вбил ее в другой конец комнаты. В том краю когда-то висела фотография Шварценеггера, но Костя уже забыл, что она там была. Ментальная тень Шварценеггера колыхнулась. Дверца шкафа упала между ней и кроватью.
-Ча, - сказал Костя.
Второй таракан увидел усики третьего таракана и пошел трогать эти усики. Когда они соединились, то узнали, что на кухне, за газовой плитой, лежит кусок жареной картошки. Этому куску уже три дня, и он хороший, вонючий, душевный.
-Там - все наши, - сказал третий таракан.
-Костя, ты слышишь или нет? - вновь закричала мать. - Ты дебил или кто?
-Ты чо? - ответил Костя гневно.
-Да что же ты там делаешь?
- Тебе какое дело??
Костя прошел к углу комнаты, подобрал дверцу, хотел, было, приделать ее назад, но передумал. Дело в том, что он ничего не умел. Он вряд ли сумел бы приделать ее на место.
Единственное, что у него хорошо получалось - подключать к своему раздолбанному магнитофону провода, а другой конец этих проводов - к вываливающейся, точно кишки из разрезанного живота, розетке.
На самом деле, его умение управляться с магнитофоном, было более, чем странным. Ибо не было ни единого дела, ни единого дельца, в котором Костя был специалистом. Чем только в жизни Костя не занимался: рыбалкой, фотографией, спортом, мечтами о дорогой жизни, снова спортом, курением травы, пьянством, на поле его умений мало, что происходило.
Он все так же орудовал проводами, подцепляя оголенные концы к 220В.
Музыка взорвалась. Костя слушал тяжелый рок. Не то, чтобы он вдыхал концептуальный воздух. Важно было то, что ритм и невнятное бормотание пробуждали в нем необыкновенные силы. Он начинал мечтать. Глаза сближались.
На самом деле, так происходит у всякого, кто мечтает.
От этого дурного воспаления вдруг разжиживаются мысленные внутренности. Кажется, что уже - вот, вот.... Вот, вот! Еще немного! Ну же! И - не важно, что именно. Это обычное дело. Костя, хоть и не знал о типичности сего явления, совсем не стыдился. Он был мастером мечт и нарисованных в мозгах свершений.
Разве так не бывало с вами? Впрочем, о чем это я? Далеко не всякий человек, мыслящий или резонирующий, способен на подобные колебания. Все зависит от того, как крепко связаны судьба и потребности. Насколько сильно вы привязаны к своей раковине. Какая у вас работа. Какое происхождение. Насколько вы талантливы, чтобы пройти самый трудный путь на классе.
Конечно, бывает и так, что можно лежать и плевать в потолок. А пошевелишь пальцем - кажется, что весь мир движется в такт этому движению. Но мечты, дурные или нет - куда ж от них деться.
Еще немного! - кричит разум.
Ведь там, в этом светящемся шаре мозга, все уже решено. Никаких гвоздей! Останется совсем немного - совместить их.
-Ча! - Костя нанес удар по шкафу.
Музыка тарахтела. Такая же штука происходила, возможно, при испытаниях локомотива, когда большую и тугую машину заставляли разгоняться до максимальной скорости.
-Ы-ы-ы-ы-ы! - слышалось из динамиков.
Впрочем, Косте казалось, что он знал английский. Но это все равно было "ы-ы-ы-ы-ы-ы", и оно подогревало его страсть к агрессии. Он упал и принялся отжиматься. Но отжался он мало раз. Он и не мог много. Ему лишь чудилось.
Привстав, он отдышался и сделал несколько мечтательных движений.
-Костя, иди есть! - донесся из кухни голос матери.
-Костя, ты что, не слышишь?
-Костя, да выключи ты свою чертову музыку!
-Костя!
-Костя, да у тебя скоро глаза выпадут от такой музыки!
-Костя, ты что, дебил?
-Чо? - выпалил Костя.
Впрочем, музыку он не убавил, и никто ничего не услышал.
Он качался уже, без малого, десять лет, и каждый такой день мог быть одним из многих, без особенного отличия от другого.
Это могло быть утро, или день, или вечер - год назад, год вперед, пять, шесть, семь лет....
Он стоял в боевой позе. Магнитофон тарахтел, и оттуда доносился рык.
-Ча!
.... Одни из таких вечеров он шел по улицам поселка, и ему мнилось, что он идет по улицам своей жизни, и что он знает жизнь. Хотя - кто бы поспорил с тем, что он ее не знает? Ведь главный закон - не доказывай сильным, но доказывай слабым, Костя знал каждой клеткой. Он шел и курил. Он начал курить час назад. До того, он много раз оставлял это дурное занятие в прошлом, так как смена фаз в его жизни была подобна езде по кочкам на большой скорости.
Но теперь был спорт.
Он читал биографию Джо Вейдера.
-Костя, ты что, дурак? - говорили ему друзья. - Займись делом.
-Ты чо! Через годик посмотрим, кто из нас дурак!
-Кофтя, - заметил Кабан (он так говорил, потому что был столь худым, что звуки, исходившие из него, также моментально худели), - Кофтя, иди работать в колхоз.
-Кабан! Ты сейчас у меня получишь!
-Да, да, Костя, займись делом.
-Костя, хватит дурью маяться.....
Он шел и мечтал. Перед его глазами плыли строи девчонок, и все тут было не просто так. Да и как сказать иначе: ведь он уже все собрал. Он победил. Ему не нужно было уже различать, что есть правда, а что есть судьба. И где среди этих двух есть промежуток, чтобы встрять? В конце концов, в карман. Нет, реальность пусть идет мимо.
В колхоз!
Но это б не было западом, если б он пошел работать в колхоз, так как Костя был парнем простым и покладистым. Он редко замечал чужие ошибки.
Другое дело - если бы кто-то показал. Мол, посмотри на Васю, посмотри, Вася - лох!
Тут бы Костя взорвался тонким веселым смехом, ибо он-то не лох, чего ему и не засмеяться. Но я не сказал ничего аморального. Или вы можете похвастать тем, что лишены действия толпы?
Косте, впрочем, всерьез никто и не предлагал идти работать в колхоз. В его жизни еще продолжался тот сладостный период, когда он уже повзрослел, но еще продолжал зависеть от родителей. И, не признавая последнее фактом, он все же понимал это подсознательно. Материальные блага интересовали Костю лишь в небольшом, и то - весьма ограниченном ракурсе: он качался. То бишь, занимался спортом. Это дело происходило в сыроватом, пропитанном канализации, подвале. Для занятий Косте были необходимы:
* журналы с фотографиями Джо Вейдера.
* интервью прочих звезд бодибилдинга.
* сухое молоко.
* творожки.
* таблетки метана.
Был вечер. Молодежь двигалась вдоль поселка, словно судьба - вдоль своих линий. Кругом слышались крики. При виде товарищей, начиналось братание.
-Братуха, гэ!
-Гэ!
-Вась, ты?
-А?
-Х. на!
-Ты чо, слышь?
-Кум, ты?
-О, кум?
-Кума!
-Мать, иди сюда!
-Ой, мать!
-Гэ!
-Братуха, идем на танцы!
-Ух, люблю двух!
Но Костя шел обособленно. Вернее сказать, он тогда шел обособленно. Ибо, каждый период в его жизни - это был необычайный, если не сказать, полярный относительно прочего времени, этап.
-Ух, люблю двух, - повторилось из темноты.
Костя тоже хотел пойти на танцы. Но по дороге ему встретились мечты, которые повели, потянули его все дальше и дальше в страну желаемого, и так он пошел на взлет. И, проникаясь, пропитываясь, он уже не имел возможности вернуться. В каждый новый час он был уже другим. Возможно, с подобной необратимостью шла мировая эволюция, существование которой так никто еще толком не доказал.
От кого же произошел человек?
Нет, речь вовсе не об этом. Происхождение человека, этот двоякий, перетекающий из словоблудия в академизм, вопрос, мы оставим на потом. Возможно, для какого-нибудь другого рассказа или романа.
Сейчас же - словно о простой, настоящей жизни, деталей в которой гораздо меньше, нежели их можно перечислить. Ведь любая жизнь - это обособленная и довольно странная вещь. Если мы посмотрим на жизнь глазами наблюдателя, для которого мир человека - муравейник, много ли деталей мы насчитаем. Но, конечно же, нас нельзя сравнивать с муравьями. Мы - гораздо интереснее. Мы умеем думать. Нам кажется, что мы созидаем.
Каждый из нас считает, что он - это он.
Она - это она.
Оно.... Нет, о чем это я?
Разве и вы, читающие эти строки, не единственны, не краеугольны?
Мечты пели и играли, и Костя все же дошел до местной поселковой дискотеки. Было тепло, и танцы проводились на улице. У Кости не было денег. Найдя дырку в решетке, он пролез внутрь так и, сев на скамейку, стал курить и плевать возле себя. Так, вскоре, от этих плевков собралась целая лужа.
Но это не печалило Константина.
Разве кто-то ругал?
Когда есть вечер, все куда-то идут. Была даже песня "Я иду", но ее в поселке не слушали. Очень важно было плыть вместе со всеми, в одной волне. Точно так же на Амазонке идет волна - она смывает всех насекомых, и у них уже нет никакого выбора. Плыть - так плыть, тонуть - так тонуть. Быть массой - значит быть массой. К этой массе присоединяется рыба, мелкие животное и даже крокодилы, а потому, нет никакой разницы, кто ты сам. Разбушевавшаяся стихия преобразует мир в единое варево, в одну, совершенно сплоченную, массу. Потом оседает ил. Мертвая масса образует перегной. Живая - родит подобие. И это - закон, на который не стоит тратить лишние эмоциональные силы. Он восхитителен в своем естестве.
-Конь! - крикнули из темноты.
Костя не обратил внимания. На самом деле, он не был похож не коня. Он не был физически здоров, о чем мечтало большинство местных парней. Он также не обладал необыкновенным словесным задором, что, ломая любые преграды, мог быть оценен выше прочих физических сил. Но, как и положено, любой человек индивидуален. Не всякий глаз сумеет отрисовать эти особенности до совершенства. Зато внутренний взор, направленный на самоосязание - это бог в единственной, уникальной вселенной. Страшно представить, что во все времена были люди, считавшие людей пушечным мясом.
-Кабан, ты? - удивился Костя.
Это и правда был Кабан - худой, высушенный до состояния воблы, парень, большой любитель свежей конопли. Кабан был чрезвычайно добр. Он всегда делился своей радостью с окружающими.
-Да, Кофтя, это я, - подтвердил Кабан.
Он не выговаривал букву "С", но Кабан был свой пацан. Впрочем, 90% молодежи было своими пацанами. Это - естественное свойство человека. Большинство умеет выживать. Это - приспособленческие усики. Начиная от самых элементарных существ живой природы, заканчивая человеком, все имеет оснащение. Доказывать тут нечего. Это факт.
-А, Кабан!
-Кофтя, на нахфик ты наплевал?
-Кабан! Кабаняро!
-Кофтя, а ты слушал "Каркас"?
-Ты чо! Конечно!
-А какой год?
-86-й!
-А слышал "Обитуру" 87-й?
-Ты, Кабан, у "Обитуры" нет 87-го!
-Да сам ты нету! Есть!
-Ты чо, Кабан!
-Кофтя, хочешь, пойдем, я тебе покажу!
-Да мне пофиг, Кабан!
-Кофтя, а хочешь, я тебе дам упаковку детского питания?
-Да ладно.....
Как я уже сказал, Костя качался. В своих трудах он, главным образом, полагался на питание, а именно - на детское питание. Его он разводил в ковшике и брал с собой в подвал. После каждого подхода с трубкой, на которые были одеты детали от тракторов, он припивал. Все было просчитано. Главным здесь были не усилия, не труд, а число припивов, а также магическое число "6", что значило, что в каждом упражнении должно было быть 6 подходов. Вместе с Костей в разное время качалось много народу. Никто из них не обился и видимых сдвигов, за исключением парня по кличке Клава, который делал каждый подход по 40-50 раз. Костя был большим специалистом в области детских питательных порошков. А, так как в ту пору в магазинах их не было, приходилось спрашивать их в других местах. Например, у знакомых.
-Слушай, а у тебя нет детского питания?
-Ты что, Костя, дурак?
"Каркас" и "Обитура" уже не интересовали Костю, как прежде. Нет, он был не против послушать. Но в тот момент к нему подошли Бян и Кот. Это были местные парни. Кот был очень популярен. Он очень умело говорил "слышь", а также, если что, мог дать по голове.
-Костян, пойдем, - сказал Кот, оглядываясь по сторонам.
Его глаза ожидали встречи. Он знал, кого знать, а с отдельными лицами, с теми, которых вообще очень важно было знать, обнимался и братался.
-А что у тебя? - спросил Костя.
-Пошли, - подтвердил Бян, - курнем.
Так, они зашли за Дом Культуры. Здесь, в тени, шла совершенно другая жизнь, нежели среди ярких полутеней дискотеки. Здесь тусовались избранные, уверенные девушки, молодежь на автомобилях "Ваз-2101" и "Ваз-2106 "Шоха", а также юноши, пришедшие на разборки. С дальней стороны была видна толпа, и там слышалось:
-Слышь!
-Ты, да слышь!
-Слышишь!
-Э, слышь!
-Слы-ы-ы-ы-ышь!
-Ты, да слышишь!
-Слышь!
-Слышь!
Костя тоже иногда участвовал в разборках. Но теперь не это являлось его целью. Бян мял косяк. В свете, что падал из-за угла ДК, его лицо было полно ожидания. Они отошли к бордюру, так как, увидев милицейский уазик, Кот коротко произнес: "мусора"!
-Костян, слушал "Экзодус"? - спросил Кот.
-Да, конечно.
-Какой год?
-92-й.
-У меня тоже есть 92-й. А есть 93-й?
-Не-а. Говорят, у Сявы есть.
-А ты у Сявы спрашивал?
-Нет. То есть, да. То есть, нет.
-Слышь, Костян, ну спроси.
-Ладно.
-Только точно спроси. Не забудь.
-Не, не забуду.
В прохладной полутьме двигались лица. Все они были озабочены. Улыбались лишь те, что были постарше. Молодежь была сложна, будто мировая скорбь. Вся они жила в постоянной претензии.
Кого ты знаешь?
А знаешь ли того то и того то?
Башлять! Башлять!
Ух, люблю двух!
Поехали на харя.
Посмотри, какие хорьки!
Ух, люблю двух!
Слышь, давай поговорим по понятиям.
Но с последним лозунгом все было ох, как не просто. Да и вообще, не всякий имел право произносить его всуе, ибо "поговорить по понятиям", это все равно, что объявить: "иду на Вы!" Это уже, вроде как, раз и навсегда. Назвался груздем, полезай в кузов.
Костя, Кот и Бян отошли в сторонку. Справа был темный силуэт Дома Культуры, обоссанный, но такой важный и монолитный. Слева - бордюр, после которого - неухоженный, заросший бурьяном, газон. В свое время ДК строился руками армянских мастеров. Уходя, они засунули бутылки в водосточные трубы, и до сих пор, спустя года, в ветреную ночь, они выли, будто пикирующий бомбардировщик.
-Бян, ты забил? - спросил Кот.
-Ща, - ответил Бян.
Бяну было 17 лет, он был добрым и веселым гипертимом. В руках у него была папироса. Вся трава была собрана неподалеку, в пятистах метрах от ДК, на склоне. В ту пору на склонах в засаде еще не сидели сотрудники милиции. Это года спустя их стали посылать туда, ибо их больше некуда девать было. 25% мужского населения поселка работало в милиции. В середине 90-х ментовка была культовым местом, куда стремились выпускники школ, а также пришедшие из армии двадцатилетние парни. Косте тоже предлагали работать в ментовке, но он заявил:
-Да я вообще работать не собираюсь!
Косяк забивался. На газоне сидел кружок местных алкоголиков. Им было уже далеко за тридцать. Кто-то уже сидел, а кто не сидел - собирался. Командиром в этой толпе был Игорь Филипп.
-Костя, ты, что ли? - крикнул Филипп из темноты.
-Да, а чо?
-Ты, да займись! - уверенно крикнул Филипп.
Филиппу было 38. Он был черен, словно негр, и причиной этому был мутный самогон, который гнала из патоки его мать. Когда-то и Игорь был молодым и сильным. Придя из армии, он, как и теперь - Костя, ходил на танцы, пил водку, целовал девушек. Его женили с размахом. По местным меркам, это была шикарная свадьба. Но потом не заладилось. Ныне Игорь не работал. Его друзья, алкоголики, подходя к зеленым воротам его двора, кричали:
-Игорь, Игорь.
Они звали его выпить.
Потом, по мере спивания, они кричали:
-Игар, Игар!
Потом, спившись окончательно, они уже не могли произносить слова разборчиво. Получалось это так:
-И-га, И-га.
-Не ори! - кричал Ига со двора.
Голос у Иги был громкий, как у певца. Сам же он был худым, высоким, с черным водочным лицом. Мать, Алла Филиппова, называла его Падлой. А потому, с некоторого времени он был Ига Падла. И в тот момент, когда он предложил Косте заняться, он уже был Игой Падлой. В его толпе все уже давно было решено. Самогон был согнан из молока. Молоко украл из дома Саша Мальцев, парень некогда популярный и модный, а ныне - тоже спившийся. Когда самогон был получен, его остудили в оцинкованном тазике. Принесли в бутылке. Взяли яблоко. В толпе было шесть человек, и это яблоко было одной на всех закуской. Прозвище одного из алкоголиков было Бог. Ему было 35 лет, и молодежь считала его известной и уверенной личностью. Денно и нощно Бог слонялся по улицам в поисках, кто бы ему налил. Два раза он сидел. В первый раз он украл гусей у соседа, во второй - вместе с одним из товарищей Иги Падлы, они увели и продали свинью.
-Костя, Костя! - громко позвал Ига.
-Чо? - смущенно ответил Костя.
-Подойди!
Костя думал, что Кот и Бян за него заступятся, но первый был еще недостаточно крут, а второй только что закончил школу.
Он подошел.
Ему налили.
-Давай, - сказал Ига Падла, - гаси!
Костя выпил.
-На!
Ему дали единственное яблоко. Он понюхал его и передал Богу.
-Костя, займись! - повторил Ига.
-Я занимаюсь, - ответил Костя.
-Молодец, - похвалили его из толпы.
-Ладно, я пойду.
-Ну, давай, давай, брателло!
Он вернулся в полутьму, и косяк разошелся по кругу. Костя понял, как ему полегчало. Совсем недавно он вернулся их армии. Теперь, его будни происходили достаточно просто. Он занимался спортом. У него был подвал, приспособленный под спортзал. Это было помещение под домом, и там, в углу, протекала канализационная труба. Но вонь никого не смущала. Костя был невозмутим в своем стремлении стать здоровым. В свободное время он мечтал, а затем выдавал желаемое за действительное. Но товарищи не относились к его историям всерьез. Приходилось сочинять вновь.
-Я познакомился с девчонкой! - заявлял он то и дело.
И никто не знал, что же было в действительности. Нашел ли он эту "девчонку" в журнале, или же высосал из пальца, или же ему и правда удалось с кем-то познакомиться - истину не знал никто, даже сам Костя не знал. Размечтавшись, он быстро забывал. Вымысел казался ему реальностью.
-Костя, слышал "Каннибал Корпс"? - спросил Кот.
-Конечно, - ответил Костя.
-А слышал новый "Парк Горького"?
-Да. Москоу Коллинз.
-Сам ты Коллинз! - возмутился Бян.
-Бян! Бянище! - крикнул Костя.
-Ты, а давай, подеремся, - обрадовался Кот.
Но это было напрасно. Впрочем, Костю и теперь можно было стравить с кем угодно. Хоть с родной матерью. Ведь он был мастером мечтаний. Он не знал, где правда, а где - вымысел, и в моменты апогея наступал настоящий мечтательный оргазм. Его глаза сходились, чиркали друг о друга, высекая искры. Он мог пойти и на танки, если бы его попросили "пацаны, которые круто сидели". Но, чаще всего, это крутое восседание заключалось в умении пить и громко говорить "слышь", "слышишь".
-Да пошел ты, Кот, - ответил Бян, - я что, с вами драться буду?
-Зассал? - спросил Кот.
-Да, зассал.
Бян, он тоже хорошо знал свое место. Школа уже была позади, и, в промежутке между ней и армией, можно было расслабиться и не жить по понятиям толпы, где любое поражение рассматривалось, как признак опущенности. Костя будто услышал его мысли:
-А помните Барана?
-Ну да?
-Я его на улице встретил. Идет, такой, не замечает, будто крутым стал. Я подхожу, говорю, э, Баран, ну как ты сам. Баран. А он, понял, отвечает - сам ты баран. Понял? Я ему кричу - Баран, хочешь, сейчас вспомним прошлое! Вспомни прошлое, Баран! Вспомни, кто тебя лошил! Хочешь, пойдем до пацанов, вспомним прошлое!
Костя был накурен, и в тот момент он ошибался. Ни до каких таких пацанов, чтобы вспомнить прошлое, пойти было нельзя. Приходя из армии, эти самые пацаны усложнялись лицами. Они были похожими на президентов. Нет, еще месяц, два, три, они ходили на танцы, пили и гуляли, играя в героев, шутов гороховых, юмористов, мастеров слова, кулака, секса, и весь поселок судачил об их приключениях. Но менее, чем через год, их женили. О героизмах забывали, будто о горшке. Жизнь заканчивалась. Начинался долгий, продолжительный, до самой смерти, период после жизни. И все воспоминания были связаны именно с тем, что было "до". Так, почти мгновенно, наступала старость. Тех, кто играл в игры внутри этой старости, жизнь делала Игой Падлой, Богом и прочими.
-Костя, когда ты накачаешься? - спросил Кот.
-Накачаюсь, накачаюсь, - ответил Костя.
Дискотека гремела, будто единственное окно в свет в этой в ночи.
-Кофтя, а ты слышал, Сос взял "шоху"? - спросил Кабан.
-Да, - ответил Костя.
-А откуда ты знаешь Соса? - спросил Кот.
-Знаю, знаю, - отозвался Костя.
-В смысле, Костян.
-Кофтя, на бычок.
-Кабан!
-А ты видел "шестерку" Соса? - спросил Бян.
-Да, видел. Мне Сос давал кататься.
-Да ладно.
-А ты знаешь Караганду?
-Ты чо, Костян.
-А чо?
-Я знаю Караганду, - это отвечал Бян.
-Да ты молод, Бянище.
-Да, я молод.
-Пацаны, занимайтесь! - послышался из темноты голос Иги Падлы.