Шатай Георгий Анатольевич : другие произведения.

Ветер восточный (часть 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  [актуальную версию со сносками и прочая см. на сайте автор.тудей]
  
  Часть 2
  
  Начавшийся в полдень ливень наконец-то закончился. Полтора месяца не видели влаги эти поля. Теперь напоенная стерня облегченно вздохнула прелым соломенным паром. Проглянувшее из-за разорванных туч солнце наполнило стелящуюся по жнивью водную взвесь мириадами бликов, оживило свежими красками уже начинавшую желтеть шевелюру леса Креси.
  Но не красоты осенних полей Понтье волновали сейчас Джона. Только что прискакал разведчик-хобелар . Французы шли по абвильской дороге, огибавшей лес Креси с юга. Похоже, древней легенде все же суждено сбыться. Валлиец Эсгис рассказывал вчера что-то о пяти рыцарях, которые однажды сойдутся в смертельной схватке на полях Бускамп. Так местные называют эту широкую долину, что простиралась сейчас перед Джоном.
  Еще вчера Джон не понимал, почему король Эдуард не уходит из этой ловушки, в которую сам себя же и загнал: из этого фатального треугольника между морем, Соммой и армией Филиппа VI. Почему не идет на соединение с войском фламандцев? Неужели он и впрямь надеется победить французов, силы которых в разы превосходят силы англичан, к тому же крепко потрепанных долгим нормандским походом? Победить цвет христианского рыцарства, собравшегося под французской орифламмой со всей Европы - и кем, ширскими лучниками, вчерашними ремесленниками и прощенными браконьерами?
  Было от чего впасть в уныние - если бы не барон Буршье, земляк, капитан и наставник Джона. Они воевали вместе уже не первый год, еще со времен бретонской кампании. Именно Роберт Буршье вытащил Джона из безнадеги лондонских предместий тогда, четыре года назад, записав его в эскорт графа Нортгемптонского, в свою баньеру , пусть и на скромное суточное жалованье в два денье. Хотя лучник из Джона и был на тот момент не бог весть какой - но, видимо, опытный глаз барона разглядел что-то в молодом эссекском пареньке.
  Вчера, перед отбоем, Джон поделился с сиром Робертом своими сомнениями насчет разумности действий короля. За несколько часов до того Джон видел короля Эдуарда оживленно беседовавшим о чем-то со своим старшим сыном, юным принцем Уэльским. При этом выражение лица у короля было возбужденно-торжествующим, словно не французы загнали его в эту болотистую западню, а он - их. Не повредился ли наш монарх в уме, осторожно предположил Джон.
  В ответ Роберт Буршье отвел его в сторону и задал несколько простых вопросов. И тогда Джон понял всё. А поняв, поразился собственной слепоте: как мог он не замечать таких, казалось бы, очевидных вещей?
  Джон снял бацинет , достал из него скрученную тетиву, упрятанную туда от дождя, накинул ее на роговые насадки на концах древка. Выпрямившись, тугая конопляная струна грозно загудела. Теперь стрелы. Шесть связок - все, что осталось. По двадцать четыре стрелы в каждой. Итого - сто сорок четыре выстрела. Направо - зазубренные с широким наконечником, налево - четырехгранные "шила" для брони. Две связки воткнуть, четыре - оставить на случай отхода. Даст Бог, каждая десятая будет пущена не зря. Если, конечно, он успеет отстрелять их все до того, как...
  Широкой поблескивающей на солнце лентой французы спускались по южному склону долины. О дьявол, сколько же их! Казалось, вражеской колонне не будет конца. Что могут противопоставить этой махине три скромных баталии англичан, перегородившие взгорье между Креси и Вадикуром?
  Джон неспешно принялся втыкать стрелы во влажную стерню. Некоторые лучники сначала мочились на землю перед собой - туда, куда затем втыкали свои стрелы: будто бы от этого железные наконечники станут грязнее и смогут загноить рану. Джон не верил в эти глупости, да и просто брезговал. Рыцари и без того считают их оружие "низким", незачем марать его еще и собственными испражнениями.
  Трубы сотников разнесли по полю сигнал "готовься к бою", двадцатники-винтенары повторили его криком. Джон разогнулся, направил взгляд в сторону приближавшегося противника. Он обожал этот момент. Только что внутри тебя предательски растекался липкий холодок - и вдруг мир стал резким и ярким, запахи осеннего поля защекотали ноздри, захотелось подпрыгнуть на месте и засмеяться неведомо чему. "Ну давайте же, скачите сюда, высокорожденные сеньоры, посмотрим, чего стоят ваши хваленые доспехи!"
  Холодный северный ветер ударил в спину. Джон улыбнулся: и здесь Святой Георгий благоволит нам. Встречный ветер и слепящее солнце - два нежданных союзника англичан. Или все-таки жданных?
  Джон оглянулся. Английская армия представляла собой зрелище весьма пестрое, особенно на фоне унылых осенних пейзажей Понтье. По правую и левую руку от Джона, в первой шеренге лучников, стояли лондонцы в красно-белых полосатых плащах и капюшонах. За ними, чуть выше по склону долины, приготовились валлийские стрелки в зелено-белых плащах и зеленых колпаках. За их спинами расположились копейщики Северного Уэльса, ирландские хобелары и элита армии - спешенные рыцари и латники, богатые щиты и шлемы которых резали глаз буйством геральдических красок.
  Джон видел, как голова французской колонны замедлила движение, словно в замешательстве, затем остановилась. Сейчас решится главный вопрос: вступит ли Филипп в бой с марша или же отложит битву на завтра? Часа через два уже начнет вечереть. Армия Филиппа шла весь день и наверняка устала. Кроме того, солнце уже зашло за спины англичан и теперь светило в лицо французам. Разумно было бы перенести битву на утро. Что решит Филипп?
  Голова французской колонны снова пришла в движение. Большая баталия генуэзских арбалетчиков отделилась от нее и принялась развертываться во фронт. Сложно сказать, сколько их там, но точно не меньше двух тысяч. Только почему они без павез? Не собираются же эти дурни вступать в бой без щитов?
  Генуэзцы издали свой обычный боевой крик, поддержанный и усиленный визжащими трубами и сопелками, и начали сближение. Быть может, кого-то из новобранцев и испугал бы этот вой тысяч луженых глоток, но не Джона. Придерживая пятку стрелы в тетиве опущенного лука, он спокойно ждал команды своего винтенара. И он услышал ее.
  Едва в воздухе зачиркали первые арбалетные болты генуэзцев, двадцатник Джона, бывший кентский кровельщик по имени Уолтер Хиллард, махнул рукой и крикнул "Стрели!" Крик его слился с криками сотен других винтенаров и сотников. Розовеющее небо Понтье потемнело от тысяч одновременно пущенных стрел. "Готовься!" услышал Джон команду Хилларда. "Стрели!"
  Ярдах в десяти перед Джоном, между воткнутыми в землю кольями и неглубокими узкими ямами, вырытыми накануне против французской конницы, упал генуэзский виретон . Затем, еще дальше - второй, третий. "Они недостреливают", мелькнуло в голове у Джона. Он бросил беглый взгляд вправо, затем влево. "Уже десятая стрела - а у нас, кажется, почти нет потерь".
  И в то же время он отчетливо видел, как буквально на глазах редели ряды генуэзцев. Мало того, что их изначально было меньше, чем стрелков у англичан, что стреляли они в три раза медленнее - так еще и вышли без павез и, кажется, с намокшими арбалетами. Какой кретин послал их на смерть?
  Последней каплей в чашу отчаяния генуэзцев стал жуткий грохот рибальд, раздавшийся откуда-то сзади, со стороны ветряной мельницы, рядом с которой разбил свой палатку король Эдуард. Даже Джон, видевший эти адские кувшины вживую и знавший, что артиллаторы собираются испробовать их в деле, вздрогнул и замер ненадолго. И тут же почувствовал, как в нос вползает нестерпимая вонь, принесенная северным ветром. Видимо, так пахнет тот темный порошок, о котором рассказывал ему мастер артиллаторов Роберт Обин. Да уж, эта дрянь воняет почище немытых ног Хилларда!
  Рибальды палили свинцовыми и чугунными чушками. Джон видел, как некая невидимая сила в мгновение ока сложила пополам одного их генуэзских арбалетчиков, отшвырнув его на несколько ярдов назад. Стоявшие рядом с ним итальянцы в ужасе отскочили в стороны, словно от невидимой стрелы божьего гнева. Других попаданий из рибальд Джон так и не увидел. Кажется, проку от этих игрушек и в самом деле немного: шум один, как от пустой бочки. Хотя, с непривычки, и шума этого будет достаточно, чтобы враг почувствовал легкость в желудке и тяжесть в штанах.
  Избиение генуэзцев длилось недолго. Где-то на двадцатой стреле все было кончено. От итальянских наемников не осталось и половины. Выжившие поспешно отступали из-под тучи английских стрел, оставляя на поле мертвых товарищей. Но даже упорядоченно отступить у них не вышло. Сзади генуэзцев уже подпирали новые колонны французов, спускавшиеся в долину. В том узком месте, которое вчера показывал Джону Роберт Буршье и которое издали казалось вполне безобидным, возникла жуткая давка и сумятица. "Эта долина станет для них ловушкой", вспомнил Джон слова своего баннерета.
  Кто-то из выживших генуэзцев, чтобы не оказаться под копытами напиравшей конницы, принялся карабкаться по скользким склонам. Видимо, отчаявшись продраться сквозь неуправляемую толпу бесполезных арбалетчиков, рыцари Филиппа пришпорили коней и ринулись напролом, прямо по вопящим от ужаса генуэзцам. Джон с усмешкой взирал на это вавилонское столпотворение: "Да уж, с такими капитанами и стрел не нужно!"
  В Креси только что отзвонили вечерню. Через пару часов станет совсем темно. Правдами и неправдами французским рыцарям удалось наконец-то пробиться сквозь мечущуюся генуэзскую пехоту. Постепенно они выстраивались в некое подобие боевого порядка. Судя по раскраске сюрко и тарчей , это были люди Карла Алансонского, брата французского короля. "Сейчас будет самое сложное", подумал Джон.
  Баталия графа Алансонского постепенно росла, но медленно, очень медленно. В какой-то момент французы не выдержали и протрубили атаку. Широким - насколько позволяла местность - фронтом рыцари Филиппа двинулись на англичан. Из-за рельефа долины наиболее удобной для их атаки оказывалась баталия принца Уэльского, на переднем крае которой и находился Джон. Вот уже каких-то пять сотен ярдов отделяет его от движущейся бронированной стены. Джон чувствовал, как начала подрагивать под ногами земля. Четыре сотни ярдов. "Разве можно остановить эту махину какими-то нелепыми стрелами?!" мелькнула в голове предательская мысль. Три сотни. Уже ведь можно стрелять! Почему нет команды?! Джон вцепился косящим взглядом в руку своего винтенара.
   Со стороны французов послышался протяжный крик "Poignez!", тут же подхваченный по всему фронту. Рыцари опустили копья, пришпорили коней и понеслись тяжелым галопом. "Если бы не мокрая земля и не подъем - пять стрел до подхода, самое большее. Сейчас, даст Бог, семь-восемь".
  ""Шила" наложить!" услышал, наконец, Джон команду Хилларда. "Стрелять по готовности!" Тысячи луков разогнулись почти одновременно. Гудящий щелчок древка, звон тетивы, шоркающий свист улетающей стрелы - в мире Джона не осталось других звуков. Сейчас он старался целить в лошадь, а не всадника. На этой дистанции "шило" вряд ли возьмет броню.
  Рука выхватывает стрелу из земли, насаживает на тетиву, три защищенных полуперчаткой пальца обжимают оперение, отточенным движением кисть отводится к скуле, цель ловится на острие - спуск! И тут же, не мешкая, следующая. Тетива - скула - спуск. Темно-гнедая лошадь, кувыркаясь, летит на землю вместе с одоспешенным всадником. "Мой выстрел или чужой?" Не важно, никто и никогда не узнает. Главное сейчас - выпустить как можно больше точно разящих стрел. И успеть отбежать за спины копейщиков.
  Чуть более ста ярдов. Ровный строй французов понемногу начинает разваливаться. Падающие кони - как сучки в древесине, как веретена, наматывающие на себе все новые и новые нити. Теперь уже можно заняться и всадниками. Тетива - скула - спуск. Чуть ниже, целься в бедро. Тетива - скула - спуск. Рука ищет очередную стрелу и неожиданно проваливается в пустоту. О дьявол, как они могли так быстро закончиться?! Неужели он успел отстрелять оба десятка?
  Чем ближе подходили рыцари, тем чаще валились на землю их лошади и тем изломаннее становился строй атаковавших. Это была уже далеко не та монолитная стена, что начинала движение в ложе долины. Лошади, хоть и защищенные кольчужными попонами, все равно не могли избежать града железных игл, жаливших их в пясти, бабки, шею, круп, подсекавших сухожилия, оглушающее колотивших в пластинчатые налобники. Как ни пытались совладать с ними всадники, животные брыкались, козлили, кружились на месте, подставляли незащищенные крупы под стрелы, отчего лишь сильнее ярились, изо всех сил пытаясь сбросить с себя ненавистных седоков.
  Пятьдесят ярдов. Последний выстрел. На этот раз точно попал. Джон видел, как его стрела вошла в незащищенное бедро всадника, прямо над коленом. Пора! Джон сгреб с земли три оставшиеся связки стрел и устремился вверх по склону, за спины латников и копейщиков.
  Уже было ясно, что первая атака французов захлебнулась. До кольев добралось немногим более полусотни рыцарей. И здесь их ждали во всеоружии. Сначала копейщики, затем спешенные латники, затем валлийцы с длинными кинжалами-мизерикордиями. Точный укол в прорезь шлема или в зазор между латами - и дело сделано. Два десятка из числа прорвавшихся остались лежать бездыханно, остальным удалось убежать. Но до чего же жалкая смерть, недостойная благородного рыцаря - быть заколотым каким-то валлийским дикарем, словно свинья на засол! "Эх, столько денег можно было бы взять с выкупов!" с сожалением качал головой Джон, разглядывая дорогие доспехи павших рыцарей. Но ничего не поделаешь: король строжайше запретил брать пленников в этом бою.
  Пока кутилье добивали раненых, а герольды - срезали сюрко с гербами с бездыханных тел, на том берегу долины уже выстраивалась во фронт новая рыцарская баталия. Похоже, немцы. А уж расфуфырились-то - словно на турнир. "Кажется, Филипп собрался разменять свою армию мелкой монетой", усмехнулся Джон. "Тем лучше для нас".
   Уже начинало темнеть, когда вторая баталия французов поскакала в атаку все на тот же многострадальный правый фланг англичан. "Беречь стрелы, стрелять строго по команде!" услышал Джон крик винтенара. У него осталось меньше трех колчанов. "Надеюсь, с нами поделятся из арьергарда".
   Всадники приближались. В сгущающихся сумерках Джону удалось разглядеть знамя с красными и белыми восстающими львами. Такого герба он раньше не видел. Да и плевать. "Сегодня все ваши грозные львы превратятся в мокрых кошек", усмехнулся Джон. Он уже выбрал себе первую мишень - знаменосца в блестящем топфхелме .
   На этот раз рыцари решили атаковать чуть правее, в стык между первыми двумя баталиями англичан. Сзади снова загрохотали рибальды. Винтенары спешно пытались развернуть своих лучников так, чтобы обстреливать наступающих с фланга. "Стрели!" наконец-то услышал Джон команду Хилларда, подкрепленную звуком трубы. Три гигантских роя стрел взвились в темнеющее небо. Грохот копыт, храп и ржание лошадей, далекие удары металлических наконечников по кольчужной броне, крики, звон тетивы, шорканье бесчисленных стрел... Внезапно атакующие рыцари словно провалились под землю: складки местности скрыли их от глаз Джона. Придется стрелять вслепую, наугад. Джон терпеливо ждал команды винтенара.
   Увлекшись основной группой атакующих, Джон только сейчас заметил, что с того берега долины отошла еще одна волна рыцарской конницы. И сейчас эта волна неслась прямо на них. Джон бросил обеспокоенный взгляд на Хилларда, но тот уже заметил внезапную угрозу и вовсю принялся разворачивать своих лучников обратно, под защиту спешенных латников.
   Однако отойти они не успели. Внезапно слева, из-под холма, вылетело несколько десятков рыцарей с опущенными копьями. Между ними и Джоном не было ни заостренных колов, ни рытвин, ни валлийских копейщиков. Джон даже не успел испугаться как следует. Уже через мгновение копья рыцарей проткнули тех, с кем еще недавно Джон шутил и переругивался у повозок с едой. Отступать было бессмысленно. Почти не целясь, Джон выстрелил в ноги ближайшего коня. Животное накренилось влево, зашаталось и начало медленно заваливаться вбок. Только сейчас Джон заметил, что подстреленная им лошадь была зачем-то связана сбруей с двумя соседними. Падая на землю, она потащила за собой и их. Рыцарь в помпезном топфхельме, украшенном цветастыми перьями - тот, что сидел на подраненной Джоном лошади - повалился на землю вместе с ней, не успев вытащить сабатоны из стремян. Насадив стрелу, Джон лихорадочно выискивал уязвимое место для выстрела. В этот момент упавший рыцарь, придавленный собственной лошадью, неожиданно сорвал с головы душивший его шлем. Не раздумывая ни мгновения, Джон слегка наклонил лук и отпустил тетиву.
  
  
  ***
  
  Сумрачный ваннский трактир гудел как взопревший улей. Воспоминания Джона прервал молодой лучник, шумно опустившийся на скамью напротив. Явно раздосадованный чем-то, парень кивнул трактирщику, показал ему два вытянутых пальца, затем повернулся к Джону.
  - И что на этот раз хотела от тебя наша Белоручка? - отхлебывая сидр из деревянной кружки, спросил Джон.
  - Да как обычно... - сердито ответил парень. - Лишь бы власть свою показать, а повод найдется. Акетон у меня, гляди ж ты, в пятнах! Как же ему, бедняжке, тяжело с нами, сиволапыми! Словесам французским мы не обучены, в манерах учтивых не наставлены - а тут еще и одежка замызганная.
  - Ну ты мне-то не рассказывай, - кивнул головой Джон. - Мы с нашим мессиром Эмери давние знакомцы, можно сказать, с младых ногтей.
  - Да? - удивился собеседник Джона. - Он разве англичанин?
   - Чистокровный, самый что ни на есть true born, - усмехнулся Джон. - Хоть говорить по-английски так и не выучился толком. Они от нас в Хедингеме через речку жили, де Виры.
   - Так он и правда родственник графу Оксфордскому?
   - Увы. Вот уж послал Бог племянничка сиру Джону.
  Трактирщик поставил на стол перед Джоном две полные кружки сидра. Молодой лучник жадно отхлебнул и продолжил:
  - Понятно тогда. А то мне парни говорили, что его за заслуги при Кале к нам назначили дуктором .
  - Если бы! - саркастически скривился Джон. - За те "заслуги" его бы... Ай, ладно! Доплывем до Сан-Себастьяна, сдадим принцессу на руки кастильцам, вернемся домой - и распрощаемся с этим господинчиком. Так на чем мы остановились, дружище Томас?
  - Ты про Креси начал рассказывать. Кстати, а Эмери наш тоже там был?
  - Да дождешься его. Когда сира Уильяма Клинтона отправляли домой раненого, он с ним увязался. Потом уж только под Кале к нам вернулся. Хотя лучше б не возвращался вовсе.
   - Так как же все-таки вы забрели в Понтье и как смогли разбить армию Филиппа?
   - Напомни-ка, на чем я закончил? - потер лоб Джон.
   - Ты вернулся из Бретани... - подсказал Томас.
  - Ах да. В общем, два года назад, в апреле, вернулся я из Бретани. Мы там славно погоняли французов с сиром Робертом Буршье и графом Нортгемптонским, сиром Уильямом Богуном. Поехал я к себе в Хедингем, повидать брата и по другим делам. Там и услышал, что Роберт Буршье снова набирает лучников в свою баньеру. Куда и для чего - не говорилось. Я свои дела быстренько закончил и нагнал сира Роберта в Лондоне. Отплыть мы должны были в мае, да ветра помешали. Два месяца проваландались в Портсмуте, кисли от безделья в тамошних кабаках. Только в середине июля отплыли.
   - Куда? - спросил Томас.
   - Никто не знал. Думали, в Гиень плывем, к графу Дерби на выручку. А потом вдруг бац - и высадились в Нормандии, под Шербуром. Такая силища собралась - шесть дней только выгружались в чистое поле. Судов на море скопилось - горизонта не разглядеть. Потом пошли вдоль нормандского берега на восток, к Кану. Взяли Кан, пошли дальше на восток, к Руану. Шли широко, кормились с земли.
   - В смысле?
   - Ну, нужно было хорошенько унизить Филиппа - это во-первых. А во-вторых, разорить богатую Нормандию - чтобы казна у французов прохудилась. Мы и разоряли от души.
   - А что Филипп?
   - Филипп, разумеется, тут же кинулся созывать свой бан и арьербан . Но французские рыцари - птица гордая, их пока докличешься - семь раз вспотеешь. Однако же, когда мы подошли к Руану, там нас уже ждал Филипп с большим войском. Осаждать Руан мы не собирались, замысел был не в этом. Нужно было как-то перейти Сену. А это тебе не кот наплакал: там больше мили в ширину, да и глубоко. Причем нужно было поторапливаться: припасы-то на исходе. Окрестности мы, конечно, вылизали подчистую, но такую прорву народа прокормить - дело нешуточное. И пошли мы вверх по Сене, искать переправу. А французы на том берегу за нами идут и ждут, заразы, когда мы от голода издыхать начнем или от отчаяния через реку на них полезем. Чтобы они нас мокренькими да разрозненными покромсали в мелкую стружку. Ведь назад не повернешь - местность-то разорена под корень. А еще не дай бог с юга подойдет армия принца Иоанна, из-под Кастильона. Тогда точно конец, раздавят словно мошку. В общем, нужно было срочно переправляться на тот берег Сены. А мостов-то нет: французы их уже все разобрать успели.
   - Все мосты целиком раскидали? - поразился Томас.
   - Нет, конечно. Там каменная дура чуть ли не в милю длиной - такую и за год не растащишь. Просто разобрали центральные секции. Они ж из дерева, из бревен. Ярдов двадцать в длину. Тоже немало. В общем, дошли мы почитай до самого Парижа, до Пуасси. Уже была середина августа тогда. Мост в Пуасси тоже оказался разрушен, только сваи из воды торчали. А у нас с собой сорок плотников было в войске, специально взяли их из Англии. И послал нас тогда граф Нортгемптонский к мосту. А на том берегу - рыцари французские поджидают. Стали мы их стрелами отгонять. Плотники же тем временем бревно длиннющее подтащили, а снизу им с плотов другие помогают. Потом еще одно бревно, рядом с первым. А мы всё стреляем по французам изо всех сил. И отогнали их. А как два бревна проложили, тут наши латники и перебежали по ним на ту сторону моста. Французы только было на них рыпнулись, как мы их тут же стрелами придавили. Потом третье бревно протянули, еще больше латников перебежало. И ведь так слаженно работали, словно не в первый раз! Даже я поразился: ведь вначале не верил, что получится.
   - И французы не успели вас перехватить? - восхищенно спросил Томас.
   - Представляешь? Говорят, когда Филиппу сказали, что мы переправились в Пуасси, он поначалу даже не поверил. Такое унижение. Одна пощечина за другой. Но в этом-то и была задумка. Это уж мне позже Роберт Буршье объяснил всё. Ах да, мы ж еще походя сожгли два дворца Филиппа, один в Монжуа, другой - в Пуасси. Представляешь, как он, должно бы, взбеленился? Его мятежный вассал, каковым он продолжал считать короля нашего Эдуарда, безнаказанно грабит его земли, захватывает его города, разоряет села. А он, король целой Франции, ничего не может с этим поделать, несмотря на все свое великое воинство. И что самое худшее: все это видят его вассалы - и делают выводы, весьма неприятные выводы. Он ведь не забыл, что взошел на французский трон "с черного хода", на гусиных перьях легистов, в обход ближайшего наследника, короля нашего Эдуарда, да защитит Господь его право. И вассалы его не забыли. Они его королем избрали, они же могут и переизбрать. Что же это, в конце концов, за король, который не может защитить своих подданных?
   - Так зачем же король Эдуард пошел в Нормандию, просто пограбить ее и досадить своему противнику?
   - Не только. Он знал, что может победить Филиппа в битве, но только на своих условиях. И собирался навязать эти условия французам. Для этого и унижал нарочито своего, как ты точно выразился, противника . После унижения в Пуасси Филипп предложил нашему королю поле для битвы. Но оно не вписывалось в замыслы сира Эдуарда. Он, в свою очередь, предложил другое место, выгодное для него. Но Филипп тоже был не промах, и отказался. Тогда наш король пошел на север, в сторону графства Понтье. И не просто пошел, а помчался. Со стороны это могло выглядеть как лихорадочное бегство. Через неделю мы уже подходили к Сомме. Армия Филиппа преследовала нас по пятам. А в это время на юге, как мы уже позже узнали, сын Филиппа, принц Иоанн, понявший наконец, что Эгильон ему не взять, снял осаду и поспешил на север, на подмогу своему родителю.
   - Дай угадаю, - прервал Джона Томас. - И вы снова уперлись в реку, и снова все мосты оказались разобраны. Так?
   - Именно. Мосты были разобраны, а броды охранялись французами. Однако ходили слухи, что где-то в эстуарии Соммы есть отливной брод, правда, никто точно не знал, где он.
   - Это по которому можно пройти во время отлива?
   - Точно. И очень скоро этот брод нашли. То ли из наших кто-то раньше жил в этих местах, то ли среди пленных французов нашелся предатель. Точно не знаю. Местечко называлось "Белое пятно" на местном наречии. Там еще была широкая белая полоса на скале, судя по всему, из меловых пород. Правда, на том берегу нас поджидал отряд французов, и дрались они, надо признать, храбро, но граф Нортгемптонский повел нас первыми, и мы еще с реки засыпали их стрелами. А потом пустили перед собой латников, и те довершили начатое. Переправились мы тогда очень быстро, хотя Сомма в том месте широкая очень, мили полторы.
   - Прямо как сыны Израилевы, прошли по воде аки посуху, - усмехнулся Томас.
   - Точь-в-точь как наш капеллан говоришь, - без улыбки ответил Джон. - "И гнал Господь море сильным ветром восточным всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды". В общем, едва перетащили мы последние обозы, как начался прилив, а на левом берегу, с которого мы только что ушли, показались авангарды Филиппа. Чуть-чуть он не успел нас перехватить тогда. Король Эдуард в очередной раз улизнул у него прямо из-под носа. И теперь мог беспрепятственно уходить на восток, на соединение с войском фламандцев, которое двигалось нам на помощь. Можешь представить себе, в какой бессильной злобе Филипп грыз себе кулаки? Полтора месяца унижений, сожженная Нормандия - и все насмарку: через пару дней мышка выскочит из клетки. Тогда он еще не подозревал, что мышка окажется переодетой кошкой.
  - Но разве армия Филиппа не была в разы больше нашей? - почесал выбритый подбородок Томас.
  - Была. Но число - это всего лишь число. К тому же, среди французов было очень много городских ополченцев, всякого бесполезного сброда, в жизни не видавших сражения. Хотя даже если откинуть их и оставить только рыцарскую конницу, нас все равно было меньше, со всеми нашими латниками, лучниками, копейщиками, знаменосцами, медиками, прокламаторами, герольдами, музыкантами, доспешниками, конюхами, слугами и прочей обозной шелухой.
   - Так в чем же был смысл вылазки в Нормандию и похода по ней? - не отставал Томас.
  - Смотри. Конечно же, маленькая Англия, даже с недавно присоединенным мятежным Уэльсом, не могла тягаться с гигантской Францией. Особенно с учетом постоянной угрозы с севера, со стороны шотландцев. Но война шла, и нужно было как-то побеждать. А победить французов на поле боя можно было, только растащив их армию на части, в разные концы королевства. Чтобы бить их по частям. Понимаешь?
   Томас молча кивнул.
   - Поэтому король Эдуард нанес три отвлекающих удара: графом Дерби по Гаскони, сиром Дэгвортом по Бретани и сиром Гастингсом по Фландрии. А после того, как Филипп распылил свои силы по трем направлениям, сир Эдуард ударил по Нормандии. Смысл был не только в том, чтобы разорить богатую провинцию и унизить Филиппа в глазах вассалов и союзников. Король Эдуард надеялся навязать ему генеральное сражение на выгодной для себя позиции. Только в этом случае он мог разбить Филиппа с его ограниченными, но все же очень мощными силами.
   - Но ты сказал, что Филипп до последнего не хотел клевать на эту удочку?
   - Да, до последнего. До поля при Креси. Когда мы переправились через Сомму, Филипп подумал, что все, игра окончена: теперь Эдуард убежит во Фландрию, сядет на корабли и уплывет домой. Поэтому Филипп отвел свое войско в городок Абвиль - это милях в семи выше по реке от того места, где мы перешли брод. А мы пошли на северо-восток через лес Креси. Попутно набили много дичи, ибо с припасами становилось совсем туго. Чуть в стороне от нас оставался порт Ле-Кротуа, туда должны были подойти наши корабли с подкреплениями и припасами. Но что-то пошло не так, и корабли не пришли.
   - И что было дальше? - одернул Томас задумавшегося Джона.
   - Дальше? Дальше был вечер, и было утро: день шестой. То бишь пятница. Прошли мы через лес Креси и на закате, с началом субботы, почили от дел своих. А в утро субботы проснулись свежими и отдохнувшими. Перешли речушку Мэй и расположились на взгорье между городком Креси и соседней деревней Вадикур. И стали готовиться к битве.
   - Почему же вы не ушли во Фландрию? Почему решили, что Филипп вдруг согласится на битву в этом месте?
   - Потому что король наш Эдуард воистину достоин встать десятым в ряду девяти героев.
   - Каких еще девяти героев? - не понял Томас.
   - Девять великих героев было в мире: трое языческих - Гектор, Александр Македонский и Юлий Цезарь, трое иудейских - Иисус Навин, царь Давид и Иуда Маккавей, и трое христианских - король Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский.
   Томас почтительно промолчал, оглушенный лавиной неведомых ему имен.
   - Когда Филипп узнал, что англичане встали у Креси и, кажется, не спешат уходить, он спешно отстоял мессу, поднял свою армию и вышел из Абвиля вдогонку за нами. Это был его последний шанс поквитаться с дерзким обидчиком. "Даже если позиция будет не самой выгодной - плевать, задавим числом". Так, должно быть, думал король Филипп. И гнал, гнал без устали свою армию по дороге на Креси. Сначала итальянских арбалетчиков, потом конницу, потом - всех остальных. Миль двенадцать они прошли в спешке с полудня. Когда генуэзцы показались из-за леса Креси, уже начинало вечереть.
   - А вы как встали? - спросил Томас, счищая чешую с вяленого леща.
   - Справа от нас была болотистая речка, почти сразу за ней начинался лес. А от речки к нам шел подъем такими ступеньками, местные еще назвали их "морщинами". Что-то вроде террас высотой с человеческий рост. В общем, с этой стороны все было безопасно. Между Креси и Вадикуром - расстояние больше мили, и мы почти полностью перекрыли его двумя большими баталиями. Плюс еще сзади встала в резерве баталия короля Эдуарда и тележное кольцо.
   - Что за тележное кольцо?
   - Все подводы поставили кольцом, внутрь загнали лошадей с конюхами, да еще рибальды в придачу. Бедные лошадки. Но я недорассказал про долину. Если смотреть с нашей стороны в сторону французов, там будет такая широкая низина между нами. Склоны ее издали кажутся ровными и пологими, но в этом-то все и коварство. Как доходит до дела, пологий, казалось бы, склон вдруг оказывается непроходимой для конницы террасой. Лошадь просто упирается в почти отвесную стенку, пусть невысокую, меньше человеческого роста, но на нее никак не запрыгнуть, тем более с одоспешенным всадником. Такая вот долина-ловушка. Говорят, король Эдуард в молодости бывал в тех местах, охотился там не раз. Это же были наследные земли его матушки, Изабеллы Французской. Ну или же сиры Уорик и Утред, наши маршалы, так удачно выбрали место для боя, не знаю. Но террасы на склонах - это еще не все коварство долины Креси. Там, откуда шли французы, она сужалась наподобие бутылочного горлышка. Потом немного расширялась, но все равно французы не могли развернуться в достаточно широкий фронт. И им проходилось тесниться и мешать друг другу. Большой зверь оказался в слишком тесной берлоге.
   - А что там случилось с генуэзцами? - спросил Томас. - Я слышал, их порубили свои же.
   - Не совсем так. В общем, когда авангард французов показался в долине, уже начинало вечереть. Солнце заходило за наши спины и било французам в лицо. Плюс усталость от долгого перехода. По уму, Филипп должен был отложить бой на следующее утро. Но вдруг эти англичане снимутся ночью и уйдут? Тогда точно всё. Возможно, он понадеялся закончить дело до сумерек. А может, все случилось само собой. Первыми, как обычно, пошли генуэзцы-арбалетчики - чтобы издали, с безопасной дистанции, расстрелять наших лучников. Но, видимо, у них и впрямь промокли арбалеты под дождем. Тогда как раз закончился страшный ливень. В общем, болты генуэзцев не долетали до нас. А павез у них с собой не было: похоже, остались в обозе. В итоге им пришлось сокращать дистанцию без щитов. Тут мы по ним и вдарили. У нас ведь больше половины войска были лучники. Это тысяч семь или восемь. Ты представляешь, что такое восемь тысяч стрел?
   - Сочувствую, - кивнул головой Томас. - И что, они побежали?
   - А кто бы не побежал? Когда тебя уставшего, с урчащим желудком, с промокшим арбалетом, да еще и без щитов посылают на убой? Вот только бежать было некуда. Ведь сзади уже напирала рыцарская конница. В том бутылочном горлышке, о котором я говорил, они и встретились, как два осла на горной дороге. Ни туда и ни сюда. Естественно, рыцари смяли их и потоптали. Кто-то, может, даже и рубанул сгоряча. Но суть не в этом. А в том, что наши лучники остались невредимыми: как стояли эрсом, так и остались стоять.
   - Что за эрс? - недоуменно поднял брови Томас.
   - Ты что, в церковь не ходишь? Видел там подсвечник на пятнадцать свечей, на ножке такой? Эрс называется. Вот и мы, как те свечки, встали на склоне друг над другом - где в три ряда, а где и больше. Лесенкой. А за нами - спешенные рыцари, латники и копейщики, чтобы мы, когда станет совсем жарко, могли укрыться за ними.
   - Это понятно. И что дальше, французы поскакали на вас всем скопом?
   - Если бы. Место на входе в долину узкое, неудобное, управлять войсками в такой теснине - та еще незадача. Тем более французскими рыцарями, с их-то гонором и спесью. Вот, допустим, входит в долину с марша одна баньера рыцарей, начинает строиться для атаки. А сзади ее уже другие подпирают. Ну и выталкивают ее на нас. Так они по частям на нас и накатывались. А мы их по частям чехвостили. Похоже, жизнь французов вообще ничему не учит. Что при Морлэ, что здесь - с новой силой на те же грабли. Атак пятнадцать на нас было до ночи, не меньше. А пока они к нам скачут, мы их стрелами поливаем. Хоть они и в доспехах, а восемь тысяч стрел дырочку найдут. И не одну. И уже после третьей атаки там приличные такие холмики стали вырастать на поле - из раненых, из мертвых лошадей. Говорят, французов под собственными лошадьми полегло - просто немерено. А наши валлийцы с мизерикордиями выбегали после каждой атаки и добивали орущих, чтоб не мучились.
   - Говорят, Филипп перед боем поднял свою орифламму, дескать, "врагов не оставлять в живых". Поэтому король Эдуард тоже отдал приказ пленников не брать. Хотя многие до сих пор удивляются такому приказу.
   Джон задумался, разгладил усы, отхлебнул из кружки. Затем, чуть понизив голос, ответил:
   - Знаешь, если начистоту насчет этой орифламмы. Может, оно и не совсем так было на самом деле, как говорят. Я нашего короля не осуждаю, нет. Так нужно было. Я слышал от французов, что орифламма ихняя означает что-то вроде "королевство в смертельной опасности", ничего более. Но ты ж понимаешь, если бы мы начали гоняться за пленниками по всему полю, там бы такая чехарда началась. А вся наша сила была в порядке. В системе, как говорят схолары. Рассыпься этот порядок - и нам крышка. Поэтому нужно было, скажем так, слегка припугнуть нашего брата. Даже если это и была ложь - то ради благого дела, ради победы и выживания. А что важнее, абстрактная правда или реальные жизни?
   Томас молча пожал плечами.
  - Вот тот-то и оно, - продолжил Джон. - Помню, был у нас такой рыцарь Эймер Роксли, молодой, горячий. Во время второй атаки не выдержал, кинулся на выручку лучникам. Ну и оказался прямо в гуще французов. Погиб, разумеется. Хотя кому-то из лучников жизнь все же спас, - Джон на секунду задумался. - Но все это рыцарство безрассудное, вся эта благородная мишура - все это уходит в прошлое. Нынче такие долго не живут.
   - Только слепого короля Иоанна Богемского жаль немного, - посетовал Томас. - Целая эпоха ушла! Говорят, он велел привязать своего коня к коням двух своих рыцарей, и так они вместе и поскакали в бой. Слепой король и два его верных вассала, последние рыцари уходящей эпохи. Король наш, говорят, очень ценил его, да и принц Эдуард тоже.
   - Да, ценил. Даже перья страусиные взял себе с его шлема. И еще какую-то надпись тевтонскую на герб свой переписал, "я служу", кажется. Ну и до чего же "дослужился" этот слепой старик, "последний рыцарь" твой? - внезапно рассердился Джон. - Богемию свою изнурил, французам не помог, только погиб бессмысленно, да еще и слуг с собой утащил в могилу. Сынок-то его вон быстро понял, куда ветер дует, да свинтил по-тихому из-под Креси. Теперь сидит крепко на своей земле, возрождает ее после родителя своего беспутного.
   - Зря ты так, Джон, - покачал головой Томас. - Все ж таки легендарный человек был. Храбрости и репутации безупречной. Помнишь, как он, будучи уже слепым, согласился на поединок...
   Слова Томаса прервал запыхавшийся вестовой - молодой валлиец, почти подросток - вбежавший в таверну и затараторивший с порога:
   - Сир Эмери приказал всем лучникам срочно собираться на кораблях! Ее Высочество принцесса Джоанна пожелала отплыть в Бордо как можно скорее.
  
  ***
  
   Черные крысиные глазки смотрели на нее с вызовом, словно насмехаясь. "Какая странная", подумала Ариана. "Никогда раньше не видела серых крыс". В Кастаньеде, как и везде, крыс была уйма, но все они были черные - и намного меньше этой.
   Внимательно изучив Ариану, крыса неторопливо прошествовала вдоль стенки, всем своим видом выражая недовольство. Затем, презрительно вильнув толстым лысым хвостом, скрылась в темной дыре сточного желоба. Ариана снова осталась одна.
  "Мама, мамочка, где же ты, почему ты не приехала!?"
   Тюремная камера была низенькой и тесной. Два узких горизонтальных проема в стене под потолком едва пропускали слабый утренний свет. Стены из потемневшего песчаника, холодные и шершавые, местами покрытые белесыми пятнами плесени, сочились подвальной сыростью. Из сточного желоба тянуло удушливым запахом гнили и нечистот.
   Ариана сидела на горке из несвежей соломы, обхватив колени руками, так, чтобы не касаться спиной холодной стены. Ей до сих пор не хотелось верить в реальность происходящего. "Откуда вообще взялся этот мерзкий старикашка?!" Ариана вспомнила вчерашнего скобянщика, приведшего стражников и внезапно, ни с того ни с сего, закричавшего "Биафора!", указывая пальцем на нее. Стражники переглянулись, спросили скобянщика: "Уверен?" Тот закивал головой, выкрикивая: "Она! Она! Я сам видел!" Ачегорри и Шибале, друзья Жанте, с выпученными глазами выскочили из притвора и принялись наскакивать на торговца: "Да ты ополоумел, старик! Она только что потеряла жениха! Это мерзавец Арро его зарезал или дружки его! При чем тут она?!"
  Скобянщик, злобно сверля Ариану красными глазками, упрямо мотал головой. "Биафора!", снова выкрикнул он. Стражники пожали плечами и взяли Ариану за руки, без особого, впрочем, рвения. Один из них, пожилой полноватый горожанин с мокрым от пота усатым лицом, утешительно произнес: "Не волнуйся, дочка, прево разберется. Всякое случается".
  Шибале попытался было вырвать Ариану из рук стражников, на что молодой сержант лишь разозлился и выхватил бракемар из ножен: "Только попробуй, каготская морда - и отправишься вслед за нею!"
  "Куда вы ее ведете?" удерживая Шибале рукой, спросил Ачегорри.
  "К прево, в тюрьму Сент-Элуа", ответил пожилой стражник. "Да не волнуйтесь вы так, завтра с утра придет прево и во всем разберется".
  "Подождите немного, сейчас должны подъехать ее родители, давайте дождемся их", попытался уговорить стражников Шибале.
  "И что это изменит?" пожал плечами молодой сержант. "Человек сказал "биафора", кивнул он в сторону скобянщика. "Значит, дело начато. Родители пусть подъезжают завтра, когда будет прево. Кстати, где нож?".
  Шибале с пожилым стражником развернулись и пошли искать орудие убийства. Вскоре они вернулись, разводя руками. Видимо, кто-то уже успел приделать ноги дорогому предмету.
  "Каготка могла спрятать нож под платьем", неожиданно подал голос скобянщик. "Нужно обыскать ее!"
  Ариана вздрогнула и отшатнулась.
  "Уж не ты ли собрался ее обыскивать?" с ухмылкой спросил торговца молодой сержант. "Не беспокойся, дядя, обыщут, кому положено".
  "Тогда я пойду?" В голосе скобянщика явно проскользнула досада.
  "Куда "пойду"? Ты что, порядка не знаешь? Пойдешь с нами, проведем инскрипцио, потом делай, что хочешь".
  "Что еще за инскрипцио?" насторожился скобянщик.
  "Секретарь суда все тебе объяснит. Пошли уже".
   Стражники повели Ариану мимо огородов, мимо кладбища перед церковью Сен-Мишель. Это были кварталы бедняков. Здесь не встретишь каменных устау, таких как в центре, в Ля-Руссели и у рыночной площади. Гнилыми зубами нищего щерились на Ариану неровные ряды одноэтажных саманных домишек, иногда с фахверковыми стенами, по недавней фламандской моде. На углу улицы Потаскух их сменили деревянные хибары, покосившиеся сараи и пристройки, крытые почерневшей соломой или дешевой черепицей. За ними начинались мастерские дубильщиков. Чем ближе к Соляному подъему, тем нестерпимее становилась вонь, издаваемая гниющей в канавах мездрой. Заметив развалившуюся на дощатом настиле свинью, молодой сержант что-то крикнул ее хозяйке про штраф и конфискацию, на что та с недовольным видом принялась сгонять скотину с мостовой. Затем стражники повернули налево и двинулись вдоль старой крепостной стены, облепленной неказистыми домишками. Здесь было уже почище и не так смердило, несмотря на валявшиеся повсюду кучи мусора и полусгнившие трупики черных крыс.
   Наконец, они дошли до выцветшего здания мэрии, нелепо прилепившегося к фасаду старой крепостной стены. Посередине здания проходила приземистая арка, ведущая к центру города. Над аркой возвышалась звонница с городским колоколом, а слева - распахнула створки резных ворот церковь Сент-Элуа . За все время пути Ариана не проронила ни слова, как будто происходящее и не касалось ее вовсе. Лишь оказавшись в каменном подвале, в одиночестве и глухой тишине, она беззвучно разрыдалась. "Это какой-то глупый сон! Этого не могло случиться со мной! Не должно было... Это не моя жизнь, не моя!"
   Дверь распахнулась, и в камеру вошел пожилой усатый стражник, тот, что успокаивал Ариану на площади перед церковью. Бросив на каменный пол ворох соломы, он утешающим голосом произнес: "Ты уж прости, дочка, но придется тебе эту ночь здесь коротать, в подвале. Завтра освободится хорошая камера, тогда и переведем тебя. Только она подороже будет. У нас для негорожан порядок такой: два денье в сутки за место. Если нужен будет матрац и одеяло - еще два денье в сутки. Хлеб и вода - за счет города, но если захочешь еду получше - сторгуемся. Судя по платью, ты ведь не из бедных, да?"
   Ариана ничего не ответила, продолжая смотреть прямо перед собой, в пустоту. Усатый стражник пожал плечами, вздохнул и тихо вышел, заперев дверь на засов.
  Вскоре наверху, на башнях мэрии, протрубили сигнал "гасите огни". Усатый стражник принес еду: похлебку из бобов и ломоть ячменного хлеба. Ужин так и остался стоять нетронутым - пока не пришла серая крыса. Ариана равнодушно смотрела, как самоуверенный грызун деловито шерудил в похлебке острой усатой мордочкой. Затем крыса ушла, и звенящее одиночество снова сдавило плечи.
  Странно, но страха не было. Была лишь тоска и тяжесть внутри. И усталость, от которой ломило кости. Свернувшись калачиком на подопрелой соломе, Ариана закрыла глаза и почти тут же уснула.
  Проснулась она оттого, что кто-то щекотал ее щеку чем-то шероховато-холодным. Ариана открыла глаза и тут же отпрянула. Это была та самая серая крыса, что вчера вечером поедала ее похлебку. Крыса смерила Ариану надменным взглядом, фыркнула и с достоинством уползла по своим делам.
  На улице понемногу светало. В каменный подвал все сильнее проникали звуки пробуждавшегося города. Где-то за стеной неразборчиво бубнили голоса - видимо, других арестантов. Ариана придирчиво осмотрела свое свадебное платье. После лежания на несвежей соломе синее котарди стало похожим на сморщенную кожу старухи. Ариана попыталась разгладить ткань руками, но тщетно: она упорно собиралась в складки. Ариана едва не расплакалась от досады и бессилия. Странно, но помятое платье огорчило ее сильнее, чем бессмысленный арест по оговору спятившего старикашки.
  За дверью послышались голоса, один сердитый, другой - как будто оправдывающийся. Щелкнул засов, массивная деревянная дверь со скрежетом отворилась, и в камеру Арианы вошли двое. Один из них был уже знакомый ей усатый стражник, другой - опрятно одетый мужчина средних лет. Судя по изысканной прическе и роскошным манжетам, это и был тот самый городской прево. Не королевский прево, что сидит в замке Ломбриер, а другой, тот, что из мэрии. Кажется, горожане звали его мессир Ростеги.
  Прево мельком окинул взглядом фигуру Арианы, слегка задержавшись на красной каготской нашивке и золоченой вышивке вокруг выреза на груди. Затем продолжил прерванный разговор со стражником:
  - После этого зайди за Франсеском и вместе отправляйтесь в Сент-Круа. Скажите мессиру де Сермету, или кто там сейчас за него, что городской прево требует выдать тело убитого. Хотя нет, погоди. Сейчас я здесь закончу, проведем инскрипцио обвинителя, потом уже пойдешь.
  Прево повернулся к Ариане:
  - Итак, что мы имеем. Каготка, обвиняется в убийстве своего жениха. Обвинитель - Карле Кинкай, скобянщик с улицы Паланке, горожанин Бордо. Фамилия есть?
  Ариана не сразу сообразила, что вопрос был адресован ей. Злые невыспавшиеся глаза прево раздраженно сверлили ее в упор.
  - Крестиан, - еле слышно ответила Ариана.
  - Ну кто бы сомневался, - хмыкнул прево и повернулся к усатому стражнику. - Виллем, ты записываешь? - Стражник кивнул, усердно скрябая пером по листу пергамента.
  - Проживаешь где? - снова повернулся к Ариане прево.
   - В Кастаньеде.
   - Имена родителей?
   - Мать зовут Роза, отца нет.
   - Что значит "нет"? - поднял брови прево.
   - Я его не знаю, не видела никогда, - поправилась Ариана.
   - Так и отвечай, что не видела, - сухо отчеканил прево. - Чем занимаешься ты и мать?
   - Мать помогает при родах, я при ней была... - неуверенно произнесла Ариана.
   - "Помогает при родах" - значит "незаконно лечит людей", я правильно понимаю? - взгляд прево не отрывался от лица Арианы. - Впрочем, неважно. Пока неважно, - со значением добавил мессир Ростеги. - Кто может поручиться за тебя в городе, подтвердить твои слова и твою репутацию?
  Ариана растерянно молчала. Потом, запинаясь, начала отвечать:
  - Мы же каготы, у нас нет никого в городе. Только дядюшка Эстрабу, но он из пригорода. А еще Шибале, Ачегорри... соседка Менгина, наверное...
   - Зачем ты перечисляешь мне своих каготов? - перебил Ариану прево. - К чему они мне? Ты же знаешь, нужно пять каготских голосов, чтобы уравнять один голос полноправного горожанина. Шибале и Ачегорри - это те двое, что помогали тебе убивать жениха?
   - Я не убивала Жанте, этот глупый скобянщик всё выдумал! - запротестовала Ариана.
  - Ну разумеется, - устало скривился прево и зевнул. - Так это те самые, что были с тобой у церкви? Тогда тем более не считаются. Кстати, где они живут и чем занимаются?
  - Они плотники, живут в Сен-Николя-де-Грав, - замявшись, ответила Ариана.
  - Запиши, - кивнул прево стражнику Виллему. - Они нам вскоре понадобятся.
  - Зачем они вам? - насторожилась Ариана.
  - Боишься, что расскажут всю правду? - усмехнулся прево. - И правильно делаешь.
  Ариана промолчала. Она почти физически чувствовала, как медленно, дюйм за дюймом, погружается в какую-то липкую, засасывающую ее трясину, из которой нет и не будет возврата.
  - Хорошо, - после долгой паузы произнес прево. - Если ты не убивала своего жениха - кто тогда убил его?
  - Я не знаю, - поспешно ответила Ариана. - Мы стояли у церкви, ждали матушку и соседей. Потом появился этот Арро...
  - Что еще за Арро? - заинтересовался прево.
   - Сын Симона Солера.
   - Того самого?
   Ариана молча кивнула.
   - Продолжай, - приказал прево.
   - Они с дружками стали оскорблять Жанте...
   - Как именно?
   - Всякими непристойностями... Хотели напасть на него и стащить чулки...
   - Ты хочешь сказать, что сын Симона Солера занимается такими глупостями? - прево осуждающе посмотрел на Ариану.
   - Это все видели и слышали, - горячо возразила она. - Там много народу было...
   - Кто именно? Кроме твоих дружков.
   Ариана замолчала, потом вдруг вспомнила:
  - Там был такой человек, молодой, одетый не по-нашему, темноволосый и с рыжеватой бородой.
   - Еврей, что ли? - нахмурился прево. - Евреи не годятся, нужны добропорядочные горожане христианской веры.
   - Я не знаю, может, и не еврей, - неуверенно промолвила Ариана.
   - "Я не знаю", "может - не может", - передразнил ее прево. - Что мне делать с твоими "не знаю"?
   Ариана молчала, пытаясь вспомнить еще кого-то из очевидцев.
   - Ну допустим, - продолжил прево. - И что было после этого?
   - Потом этот Арро закричал: "Смотрите, у кагота нож!"
   - У какого кагота?
   - Я не знаю, я не видела никакого ножа.
   - У твоего жениха был с собой нож в тот день? - по едва дрогнувшим векам Арианы прево понял, что попал в цель. Ариана молча кивнула.
   - Зачем он пронес в город нож?
   - Я не знаю, я говорила ему, чтобы не брал с собой...
   - То есть получается, - немного подумав, заключил прево, - что твой жених достал нож и принялся угрожать им сыну мессира Солера, так?
   - Я не видела этого, - мотнула головой Ариана.
   - Но ты же видела нож в руке у своего жениха?
   - Нет, только на шее, на веревочке.
  - Но ты только что говорила: "я не видела никакого ножа". А теперь вдруг оказывается, что видела, но на шее. Ты видела его сквозь рубашку? Или все же в руке?
  - Я имела в виду... - Ариана запнулась и замолчала, не понимая, как такой простой вопрос мог вдруг сплестись в нераспутываемый клубок. Молчал и прево, раздраженно разглядывая белесое плесневое пятно на каменной стене; затем, обращаясь к стражнику Виллему, спросил:
   - Вы обыскали ее вчера?
   - Да, пригласили матрону Кларемонду. Ничего не нашли.
   - Обвиняемая могла скинуть нож по дороге?
   - Исключено, - решительно возразил стражник. - Я следил за ней неотрывно всю дорогу: думал, наверняка попытается избавиться от ножа. Но нет.
   Прево снова ненадолго задумался, затем махнул рукой:
   - Здесь нам больше делать нечего, пошли теперь к этому скобянщику. И повторяю: если он подаст на вас жалобу за незаконное задержание, я вас, олухов, прикрывать не стану.
   Прево резко развернулся и вышел из камеры. Усатый стражник Виллем выбежал вслед за ним, поспешно задвигая за собой громоздкую дубовую дверь.
  
  ***
  
  - Мессир прево, а нам обязательно забирать тело из аббатства? - Виллем явно был не склонен плестись за трупом через полгорода. - Монахи ведь наверняка затянут свою кантилену про право совте и всякое такое?
   - Обязательно. Так требуют кутюмы.
   - Но зачем?
   - Во-первых, тело нужно отнести к посоху Святого Северина.
   - Это что же, через весь город его тащить? - охнул Виллем.
   - Да. Но не волнуйся, тебе лично тащить не придется - я отряжу своих людей. Поскольку убитый не горожанин - нести его к Святому Северину нужно тем более. Чтобы по пути кто-то мог рассказать что-нибудь о нем: есть ли у него лавка в городе, или имущество, или долги, с кем дружил, с кем враждовал - ну и так далее. Не прикажешь же ты мне тащиться в его крестианарий и расспрашивать там всех подряд?
   - Много чести, - поддакнул стражник.
   - Вот-вот. Во-вторых, нужно будет подвести подозреваемую к покойнику, чтобы проверить на кровотечение и выпот.
   - У каготки? - изумился Виллем.
   - При чем тут каготка? У трупа, естественно. Иногда в присутствии убийцы раны жертвы открываются и начинают кровоточить или источать сукровицу. Это называется посмертный выпот. Ну и в-третьих, в случае убийства допрос обвиняемого следует проводить перед трупом в здании мэрии - таковы правила. Давай, открывай, - прево кивнул на дверь перед собой.
   Стражник отодвинул засов и толкнул дверь вовнутрь. Лежавший на деревянной кровати скобянщик тут же спрыгнул на пол и поспешил к ним навстречу:
  - Мессир прево, это возмутительно! Я буду жаловаться мэру и сенешалю! Ваши стражники совершенно незаконно заперли меня здесь вчера. Я говорил им, что они остолопы, но все без толку!
  - Надеюсь, вы не взяли с него жолаж? - повернулся прево к Виллему. Тот покачал головой:
  - Нет, только за еду и постель.
  - Хорошо. К твоим жалобам, старик, мы вернемся позже. Возможно, мой тюремщик и не напрасно задержал тебя здесь, - в голосе прево промелькнула скрытая угроза. Скобянщик как будто съежился и отступил на полшага.
  - Итак, тебя зовут Карле Кинкай, ты торговец скобяным товаром, держишь лавку на улице Паланке - все верно? - сухим безжизненным голосом спросил прево.
  - Не совсем, мессир прево, - уточнил торговец. - На улице Паланке я имею свой устау, а лавку держу в совте Сент-Круа.
  Прево молча кивнул и продолжил:
  - Ты обвиняешь каготку Ариану Крестиан в убийстве ею своего жениха, плотника Жанте. Все верно? - продолжил прево. Скобянщик молча кивнул.
  - Как человек, крикнувший "биафора" и запустивший обвинительный процесс, ты должен быть приведен к инскрипцио. Виллем, подай мне книгу инскрипций. - Прево взял у стражника толстый пергаментный свиток и протянул его скобянщику: - Пиши: "я, Карле Кинкай, стольки-то лет от роду, проживающий на улице Паланке, обвиняю каготку Ариану Крестиан в том-то и том-то, посему настоящим признаю и принимаю, добровольно и без принуждения, что в случае оправдания обвиняемой буду подвергнут тому же самому наказанию, коему была бы подвергнута обвиняемая в результате моего обвинения".
  Судя по разинутому рту скобянщика, он явно не ожидал такого поворота. Сглотнув слюну, торговец с усилием выдавил из себя:
  - Но мессир прево... Разве этот порядок все еще действует?
  - По обвинениям в убийстве - да.
  - А скажите... какое наказание грозит этой каготке?
  - Тут как дело пойдет, - ненадолго задумался прево. - Если успеем - то закапывание в землю заживо под трупом убитого; если жертву уже захоронят к тому времени - то просто повешение. Ну и конфискация имущества, кроме земли и строений. Так ты будешь писать?
  - А можно... а нельзя ли как-то обойтись без этого инскрипцио? - пробормотал скобянщик.
   - Разве ты не уверен, что это каготка убила своего жениха? - в голосе прево снова зазвенела угроза. - Разве ты не видел этого собственными глазами?
  - Ох, мессир прево, мои глаза - глаза старого изнуренного хворями человека... А там было такое волнение, такая толчея!
   - Ты что же, отказываешься от обвинения? - гневно поднял голос прево. - А знаешь ли ты, что говорят кутюмы о лжесвидетелях?
   Скобянщик нерешительно кивнул головой:
  - Так... в общих чертах...
  - Так я тебе напомню не в общих. Во-первых, в случае убийства свидетель должен поклясться, что присутствовал и видел, как обвиняемый ударил, ранил и убил жертву. Ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?
  - Я видел, как она смотрела на него! - неожиданно выкрикнул торговец. - Я знаю этот взгляд: в нем не было любви и супружеского почтения, одна корысть. Наверняка она уже крутит хвостом с кем-нибудь из его дружек!
  - Что ты несешь?! - окончательно вышел из себя прево. - Какое это имеет отношение к делу, как она там на кого смотрела? Я повторяю свой вопрос: ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?
   - Я видел, что она держала нож в руке!
   - В чьей руке?
   - В смысле "в чьей"? В чьей же еще руке она могла держать нож?
   - Не юли здесь, старик! Отвечай прямо на мой вопрос: в чьей руке обвиняемая держала нож?
   - Видимо, в своей, в чьей же еще?
   - "Видимо" или держала?
   - Видимо, держала... Мессир прево, почему вы не верите мне, а верите этой каготской девке?! Эти каготы, они же все лживы от рождения, проклятое Господом семя!
   - Не пытайся свильнуть в сторону, лукавец! Итак, я продолжу. Если горожанин уличен в лжесвидетельстве, он подлежит публичному сечению плетьми на городских улицах. А сечение плетьми, как ты наверняка знаешь, относится к наказаниям бесчестящим. Посему лишает лжесвидетеля христианского погребения, молитв за его душу, а также возможности занимать какие-либо городские должности. Я слышал, ты метил в жюраты от скобянщиков, не так ли?
   - Мессир прево, но я же ведь еще не свидетельствовал в суде! Почему же я лжесвидетель?!
   - То есть ты не желаешь свидетельствовать и берешь свое обвинение назад?
   - Если это возможно, мессир прево... я не знал про эти ваши инскрипции...
   - Хорошо, - внезапно успокоился прево. - Если не желаешь более выступать обвинителем - можешь идти домой. Только заплати жолаж Виллему, за то, что он возился тут с тобой, пустобрехом.
   Скобянщик поспешно отсыпал стражнику несколько денье, схватил с кровати свои пожитки и, суетливо протискиваясь между прево и дверью, выскользнул из камеры.
  - Очередной болван, которому где-то что-то примерещилось, - устало произнес прево, провожая взглядом удалявшегося скобянщика. - Все равно пришлось бы отпускать ее. Как говорится, testis unus, testis nullus: один свидетель - не свидетель. Обвинение должно быть поддержано не менее чем двумя горожанами добрых нравов и достойного образа жизни. Мотай на ус, Виллем, ты ведь у нас недавно на этой должности - в будущем пригодится.
  Усатый стражник почтительно кивнул, затем спросил:
  - А что же делать с убийством? Ведь кто-то же зарезал того кагота?
  - В кутюмах все сказано. А что не сказано в наших установлениях, сказано в соседских: Дакса, Базаса, Ажена . Статья XXXIV кутюмов Бордо гласит: "Если несколько человек присутствовали при убийстве жертвы, которая получила одну рану, те, кто предстанут в суде и очистятся от обвинения клятвой, будут оправданы. Судья, если сочтет нужным, может арестовать и поместить в тюрьму подозреваемых. А те, кто не явится в суд и на клятву, будут признаны виновными".
  - Так а мне что делать? - не понял Виллем.
  - Во-первых, сходи за Франсеском и сегодня после обеда принесите труп. Я еще раз опрошу каготку в присутствии убитого, потом приведем ее к присяге на посохе Святого Северина - и можешь отпускать.
  - Мессир Ростеги, сегодня после обеда я обещал жене сходить за козьим молоком к евреям. Младшенький мой хворает третий день. Дозвольте завтра забрать тело?
  - Хорошо, завтра - так завтра, только не затягивай. Во-вторых, сообщи Симону Солеру, чтобы прислал своего сынка и его дружков для клятвы. В-третьих, съезди в крестианарий к каготам, сообщи тем двоим, что были у церкви во время драки, чтобы тоже явились ко мне для очистительной присяги. Пока все. Ступай.
   Стражник Виллем ушел, а прево остался стоять перед опустевшей камерой, обдумывая, как правильнее повернуть это, казалось бы, пустячное дело. Которое вовсе не было таким простым, как он только что объяснил своему починенному. И ответ на вопрос Виллема "что же делать с убийством?" был вовсе не столь однозначным.
  
  
  ***
  
  Проснулся Арно от странных звуков: как будто рядом натужно фыркала чья-то усталая лошадь. Открыв глаза, он не сразу сообразил, что происходит: к нему медленно приближалась перевернутая красная голова с опущенными руками и болтающимися вверху ногами. Арно тряхнул головой и резко поднялся. Затем, с облегчением выдохнув, произнес:
  - Брат Бидо, я не знаю, что ты задумал и далеко ли собрался, но, право слово, на ногах ходить гораздо удобнее. Попробуй как-нибудь, тебе понравится.
  Бидо, пройдя еще несколько ярдов на руках по поляне, ловко свернулся клубком, перекатился по земле, выпрыгнул вверх и встал на ноги. Затем, уперевшись руками в землю, изогнулся, словно арбалетная дуга, и перекувыркнулся в воздухе, гулко бухнув по земле босыми пятками.
  Проснувшийся Мартен Грожан с раскрытым ртом взирал на кульбиты, выписываемые грузным телом бретонского здоровяка, в то время как Гастон и Керре продолжали безмятежно дрыхнуть на земле без задних ног.
  - Бидо, да что происходит, черт тебя дери?! - не выдержал, наконец, Арно. - Кого ты собрался тут развлекать, белок диких?
  Бидо прервал свои странные телодвижения и, шумно отфыркиваясь, ответил:
  - Просто привычка. Вдруг еще пригодится когда.
  - А, - догадался Арно. - Твои жонглерские штучки. У немцев выучился? Вечно они что-нибудь выдумают на нашу голову.
  - Рутгер меня научил.
  - Что за Рутгер?
  - Он у нас за главного был. Из Страсбурга родом. Такие фокусы вытворял, даже я диву давался. Росточка небольшого, но такой жилистый весь. Подковы разрывал - что твои брецели подсохшие.
  - Вот-вот, одна дурь у них на уме, - пробурчал Арно. - Швабы и есть швабы. Кстати, а почему вы расстались, ты так и не рассказал. Поссорились?
  - Нет, - пожал плечами Бидо. - Просто разошлись наши дорожки. Рутгер решил в Италию идти. Там, говорит, кошельки потолще и возможностей побольше. Тем более, у него там старый знакомец большим человеком стал. Слыхал про дуку Гварньери?
  - Что еще за дука? - вмешался в разговор Мартен Грожан, отхлебывая воду из калабасы. - Дука-бука. Как будто чудище косматое.
  - Дука - это "герцог" на итальянском, - рассмеялся Бидо. - Хотя он вроде и не итальянец никакой, а тоже шваб из-под Страсбурга. Вернер из Ирслингена, или Гарнье, если по-вашему.
   - И чем же знаменит этот твой дука? - спросил Арно.
   - Говорят, он сейчас самый важный кондотьер в италийских землях.
   - Кондо-что?
   - Кондотьер, - терпеливо повторил Бидо. - Капитан наемников значит. Рутгер говорил, под его рукой сейчас три тысячи шлемов служит, а пехоты и обоза - без числа. Швабы в основном или другие немцы, хотя есть и итальянцы, и арагонцы, и даже мавры встречаются.
  - Я смотрю, не больно-то разборчив этот твой дука, - скривился Арно. - Только я не понял, он знатный сеньор или кто?
  - Сам себя он называет герцогом, но Рутгер обмолвился как-то, что никакой он и не герцог вовсе, а обычный младший сын обедневшего рыцаря из Швабии. Но чего у него не отнять - это ловкости и удачи необыкновенной, поистине дьявольской.
  - Чтобы содержать три тысячи прожорливых ртов, одной удачи с ловкостью маловато будет, - покачал головой Арно. - Где он флорины-то берет на свое воинство?
  - Города итальянские ему платят, - ответил Бидо.
  - За что? - не понял Арно.
  - За то, чтобы он на них не нападал. Или за то, чтобы нападал, но не на них.
  - А я вот не понимаю, - снова вмешался Мартен Грожан. - Отчего все так ломятся в эту Италию, словно там страна Кокань для них? Откуда у этих италийцев столько золота?
  - Ну это-то как раз понятно, - махнул рукой Арно. - Золото течет с Востока, а итальянцы оседлали эту жилу и срезают с нее самые жирные куски. А там ведь не только золото - там и пряности, самоцветы, шелка, хлопок, фрукты диковинные, красители редкие, скакуны арабские, рабы с рабынями, наконец. Словом, все самое редкое и ценное - за что наши сеньоры глотки друг другу перегрызут. Потом, итальянцы, особенно улитки-ломбардцы - большие мастера по части разных фокусов со звонкой монетой. Они же из этих своих банков целые сети раскидали по всем землям: тут выгодно поменял монеты, там удачно ссудил с хорошей лихвой, глядишь - вот ты уже и ровня сеньорам. Ну или почти ровня. Только я одного не понял, Бидо: ты говоришь, города платят этому твоему дуке, чтобы он на них не нападал. А что же мешает им сговориться и насувать ему полную котомку, чтоб бежал до своей Швабии вприпрыжку и не оглядывался?
  - Не знаю, - развел руками Бидо. - Там же у них чисто змеиное кубло: все против всех воюют.
  - И как этот дука оказался там с такой оравой латников и пехотных людей?
  - Ну ты же знаешь, германские императоры всегда стремились в Северную Италию, еще со времен Оттона Великого и Фридриха Рыжебородого. Двадцать лет назад император Людовик Баварский тоже пошел по их стопам. Дабы, как писал Гумберт Финдлинг, посрамить подлого узурпатора, христопродавца и ересиарха, кагорского папу Иакова.
  - Это ты про Его Святейшество Иоанна XXII? - усмехнулся Арно.
  - Про него самого. И вот, значит, тот германский император Людовик задолжал своим рыцарям, что отправились с ним в италийский поход, огроменные деньги. Отчего те стали уходить от него сотнями, ища себе более платежеспособных покровителей. И многие поступили на службу разным городам: Пизе, Флоренции и прочим. А еще раньше император Генрих VII приходил в Италию с рыцарским воинством, и неожиданно там помер, а рыцари его остались без жалованья. Ну и тоже пошли под руку городов. Так они там и копились веками, все эти бродячие риттеры и кнехты .
  - А отчего ж они домой не возвращались, в Швабию свою или еще куда? - Арно не смог удержаться, чтобы еще раз не вытащить из ножен свой новый меч с драконами.
  - А что им там делать? - пожал плечами Бидо. - Они же мелкие нобли - в основном, младшие сыновья безземельные, да бывшие клирики, коим прискучило по монастырям пузаны набивать. А в Италии можно высоко взлететь, особенно если жениться удачно. Итальянские подестá часто не прочь выдать своих многочисленных бастардок за полезного кондотьера. Рутгер говорил, можно прийти в Италию с тремя грошами в кармане, занять флоринов у тамошних банкьеров, обзавестись кое-каким вооружением да добрым конякой - и вот ты уже без одной минуты рыцарь. А потом, если повезет, добываешь в бою знатного пленника - и в одночасье становишься богачом. Потом добываешь себе дочку местного подеста - и вот ты почтенный сеньор с собственной землей. А в Швабии своей кто ты? Да никто: бродяга худородный, мышь амбарная, дырка от штанов. Вот они и остаются там, в Италии, пускают корни.
  - Занятно, - задумчиво протянул Арно. - Но ты недорассказал про этого дуку Гварньери...
  - Ах да. В общем, лет десять назад миланцы разгромили наемных рыцарей, именовавших себя компанией Святого Георгия. Те немногие, кому удалось уцелеть, собрались и выбрали себе в капитаны дуку Гварньери. Он, видать, уже опытный был к тому времени вояка. И вскоре прозвали они себя magna societas, "великая компания". Или societas fortunae, то бишь "компания удачи". Постепенно она росла, пополнялась всякими бродячими рыцарями, оставшимися не у дел. Потом до того разрослась, что стала чисто саранча. Помнишь, у Иоанна Богослова: "И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые..."
  - "Лица же ее - как лица человеческие", - закончил цитату Арно. - Да уж, прокормить ораву из нескольких тысяч латников непросто: сожрут и вытопчут все на своем пути.
  - Точно, - кивнул Бидо. - И вскоре итальянские города стали предлагать им деньги просто за то, чтобы те поскорее убрались с их земель. А чтобы активнее предлагали, дука Вернер начал их понемногу стимулировать: тут виноградник вырубит, там оливковую рощицу пожжет. А потом и напрямую стал указывать, сколько ему заплатить следует, чтобы он не жег ничего. Немцы называют это брандшатцунг, сиречь "огневой побор".
  - Гадский какой язык, - поморщился Арно. - Словно кошку дохлую пережевываешь.
  - Я привык уже, - улыбнулся Бидо. - Даже понимать многое стал.
  Проснувшийся Гастон Парад, с видимым интересом слушавший рассказ Бидо, не удержался и спросил:
  - А как у них там с "этим делом"? С женщинами?
  - Рутгер говорил, что добра этого там в обозе - хоть отбавляй. Но большинство - так сказать, de mala conditione, невысокого качества. Есть, конечно, прачки, поварихи, пекарщицы, служанки разные. А в основном, конечно, меретриски продажные. И в какой город ни придут - тут же тебе новое пополнение из распутниц местных.
  - Видимо, деньжата там все-таки водятся? - прищелкнул языком Гастон. - И сколько же загребают эти немецкие бродяги?
  - Сложно сказать, - задумался Бидо. - Ну, скажем, простой пеший ратник имеет в месяц два-три флорина жалованья. Этот как ремесленник примерно. Десять флоринов в месяц получают знатные рыцари. А баннереты - вдвое больше, флоринов двадцать. Вроде как немало, но тот же конь боевой обойдется в полсотни флоринов минимум, а скорее в сотню. Вот и считай: коня убили под тобой - год службы насмарку. А его ж еще содержать нужно, кормить, попона, сбруя, плюс себе оружие справлять, кольчугу чинить, лихву платить банкьерам и так далее... А лихва там, говорят, о-го-го какая. В общем, на жалованье вряд ли протянешь. Вся надежда на трофеи.
   - А что по выкупам? - спросил Арно.
   - Тут тоже все по-разному. Чаще всего за пленника берут его годовой доход. Получается сотня-две флоринов за рыцаря, однако же может выйти и тысяча, и даже больше. Рутгер рассказывал, что один его знакомец как-то содрал пять тысяч флоринов с одного венгерского барончика. Причем содрал вместе с кожей. А на пять тысяч флоринов в Швабии можно целый замок взять с землей. Но с выкупами непросто все. Если пленник, скажем, твой земляк-шваб - такого можно и отпустить без выкупа, только оружие с доспехами себе забрать. И уж, конечно, не истязать его. Потому что сегодня он, а завтра - ты.
  - Понятно. Стало быть, твой Рутгер решил пойти жонглером в охвостье к этому Вернеру из - как там ты сказал - Ирслингена, Урслингена? - спросил, поднимаясь с земли, Арно.
  - Нет, он решил как баннерет пойти. Надоело ему народ потешать, решил судьбу сменить.
  - Как баннерет? - переспросил Арно.
  - Да. Нужно привести с собой двадцать шлемов, то есть двадцать человек с рыцарским вооружением, да еще сколько-то оруженосцев с ними. Или этих можно на месте нанять, не знаю. Приходишь с двадцатью всадниками к дуке Вернеру и подписываешь с ним кондотту, то бишь договор. Но полгода или иной срок, по обстоятельствам. Ну а там - как договоришься: какая тебе доля в трофеях причитается, в пленниках, какое жалованье и прочее - все в кондотте подробно расписывается. Рутгер уже двенадцать человек нашел, меня тринадцатым звал, но я отказался.
  - Число нехорошее? - усмехнулся Арно.
   - Не в числе дело. Не люблю богохульников. Слышал я, что этот Вернер заносчиво именует себя "врагом Господа, благочестия и милосердия". Ну я и решил, что лучше держаться от таких подальше. Господь терпелив, но стрелы гнева его неотвратны.
   - Ты думаешь, он и впрямь мнит себя десницей Врага? - с сомнением покачал головой Арно. - Сдается мне, это не более чем страшилка для набожных горожан. Вот, мол, гляньте, какой я дерзновенный, сам Господь мне ничего сделать не может - куда уж вам рыпаться!
   - Может, и так, - согласился Бидо. - Но Святой Иаков явился мне во сне и направил меня в Компостелу.
   Арно отошел в сторону от кострища и принялся отвязывать чулки от пояса. Затем, справляя малую нужду на заросли папоротника, крикнул через плечо:
  - Гастон, сердце мое, сколько у нас вчера косули осталось, половина или больше?
  - Чуть меньше, - отозвался Гастон Парад.
  - Давай тащи ее сюда, куда ты ее там запрятал.
  - Не "запрятал", а сохранил в надежном месте. Чтобы волки не сбежались, да совы с генеттами не дотянулись когтями.
   - Это куда ж ты ее дел? - удивился Арно. - В землю зарыл, что ли?
   - Был бы у меня меч, может, и зарыл бы, - буркнул Гастон. - Но ведь твое Преподобие меч себе заграбастало, поэтому пришлось мне на смекалку полагаться.
   - Давай неси уже, бурчащее создание, - подвязав чулки, Арно вернулся на поляну. - А я пока огонь разведу.
   Арно принялся собирать сухие ветки, в то время как Гастон, прихватив нож, вразвалку направился в сторону речки, блестевшей за деревьями в полусотне шагов от них. Было слышно, как он срезал ветку с дерева, обстругивал ее; затем, через какое-то время, из зарослей орешника послышался удивленный вскрик:
  - Ээ-х! Кровь тела Господня! Что за чертовщина?!
  - Что там у тебя? - насторожился Арно, уловив в голосе Гастона тревожные нотки.
  Гастон не отвечал. Арно, а за ним и остальные, поспешили к реке. Подбежав к заросшему осокой берегу, они увидели, как Гастон, стоя по пояс в воде и держа в руке длинную палку с крюком на конце, пытался зацепить ею ветку сосны, нависавшую высоко над водой. Арно не сразу заметил небольшую, с ладонь, веревочку, болтавшуюся на сосновой ветке.
  - Ты что делаешь? - недоуменно спросил Арно Гастона. - Где мясо?
  Гастону, наконец, удалось зацепить сосновую ветку крюком. Он попытался притянуть ее к себе, но на полпути ветка соскользнула с крюка и отскочила обратно вверх. Гастон снова выругался:
  - Дьявольские силы! Не знаю я, где мясо! Вчера здесь было. Я положил его в свой мешок и подвесил вон на ту ветку, - Гастон указал крюком наверх. - Но, похоже, кто-то перерезал веревку и стащил мешок.
  - Ты уверен? - спросил Арно. - Ты в реке смотрел? Может, он просто оборвался?
  - Разумеется, смотрел! - раздраженно ответил Гастон. - Уж не держи меня за круглого дурака! Ее точно кто-то обрезал, веревку, даже отсюда видно.
  Арно присмотрелся: веревка и впрямь казалась перерезанной. Но человек не мог подползти сверху по ветке: она слишком тонкая, не выдержала бы и ребенка. Значит, срезали снизу. Но от воды до места среза было более чем два человеческих роста. Плюс еще ярд до дна. Итого около пяти ярдов. Гастон вон едва дотянулся до ветки двухярдовой палкой на вытянутой руке - а Гастон роста немаленького. Что за гигант мог тогда срезать мешок? Тем более безлунной ночью, в кромешной темноте.
  "Кто бы это ни был", размышлял Арно, "одно остается несомненным: он - или они? - следил за нами ночью и точно знал, что хранится в мешке. Потом, видимо, отошел подальше, зажег факел, нашел в лесу длинную ветку, срезал ее по-тихому, сделал из нее крюк, вернулся, зацепил сосну, пригнул ее к себе, срезал мешок - и все это в полной темноте и бесшумно. Да уж, как-то слишком сложно получается", вынужден был признать Арно. "Однако когда Гастон подвешивал мешок, он ведь тоже пользовался крюком..."
  - Гастон, а где твой первый крюк? Которым ты пригибал сосну вчера ночью?
  - Не знаю, бросил где-то. Я не помню.
  - Ну так вспомни! - рассердился Арно.
  - Ну... было уже почти темно. Я взял мешок, положил туда куски мяса, хлеб... нет, два хлеба, еще две репы, еще что-то положил из еды...
  - А если ближе к делу? - нетерпеливо перебил его Арно.
  - Э... В общем, сосновую ветку я заранее заприметил. Прикинул, сколько до нее от воды. Потом пошел.... куда-то туда, - неопределенно махнул Гастон рукой в сторону леса, - Нашел там ветку орешника, срезал, пошел к реке, зашел в воду, притянул сосну. Привязал мешок, отпустил сосну, вышел на берег... Потом пошел спать.
  - А крюк куда дел?
  - А, вспомнил! - обрадовался Гастон. - Крюк с собой принес, у костра бросил. - Тень внезапной догадки пробежала по лицу Гастона: - То есть...
  - То и есть, - кивнул Арно. - Пока мы тут дрыхли как садовые сони, кто-то бродил ночью прямо у самого костра, прихватил твой крюк, а потом безнаказанно увел наши припасы. И хорошо еще, что мы сами не стали его припасами.
  Арно невольно оглянулся вокруг. Тишину летнего утра нарушало лишь мерное журчание речной воды да трепет листьев, дрожавших под порывами прохладного ветра. На какое-то мгновение Арно показалось, что кто-то невидимый, затаившийся в глубине леса, пристально следит за ними, готовясь нанести расчетливый, выверенный удар. "Довольно глупых фантазий!" передернул плечами Арно. "Наверняка все проще. Какой-нибудь местный крестьянин плыл на лодке, увидел мешок, подтянул его веслом, подрезал - да и был таков".
  - Как бы то ни было, а мы остались без завтрака, - подвел итог своим размышлениям Арно. - Какие будут предложения?
  
  
  ***
  
  Прохладную тишину скриптория нарушал лишь скрип гусиных перьев да мерное посапывание монахов-переписчиков. Несмотря на широкие арочные окна, выходившие на юго-восток, высокое летнее солнце не дотягивалось до дальнего ряда кафедр, за одной из которых расположился Ивар. До терции было еще далеко, а ноги уже успели порядком затечь.
   "В изнурительном труде переписчика не нахожу я утешения, посему, о Господи, возношу я тебе молитву сию: да не помешают сердцу моему познавать сокрытое рука моя, выводящая буквы сии, и глаза мои, созерцающие форму слов; да бодрствует и печется сердце мое более о внутреннем, нежели о внешнем, и да не устанет писать рука моя!"
  Приор решил, что не пристало новому скриптору прохлаждаться за opus manuum , и решил приставить его к opus Dei - переписке книг. Но рукопись для работы выбрал весьма странную: какой-то обтерханный манускрипт времен Карла Великого. Ивар переписал уже почти целый лист in quarto , но так и не понял, о чем же пыталась поведать эта книга. До вечерни нужно успеть завершить еще четыре листа - такова была дневная норма переписчика в Сент-Круа. Если каждый день одолевать по пять листов, то переписывание Священного писания уложится ровно в год.
  В просторном скриптории аббатства Сент-Круа трудилось более двух дюжин писцов. Каждый был занят своим делом: одни подготавливали пергаментные листы, нарезая их по лекалам; другие шлифовали пергамент мелом и пемзой; третьи размечали страницы иглой-пункториумом, прежде чем провести по ним линии киноварью; четвертые прокалывали шилом дырочки в страницах, продевали в них кожаные ремешки, сшивая листы в общий том. Чуть поодаль, у входа в библиотеку расположился длинный стол с приспособлениями, необходимыми переписчику: гусиными и лебедиными перьями, ножами для их очинки, кусками пемзы и мела, роговыми чернильницами для красных и черных чернил, линованными дощечками для шлифования пергамента, тонкими острыми ножами для разрезания кожи, бритвами для соскабливания шероховатостей, отвесами для разметки вертикальных линий, циркулями, стило, восковыми дощечками для записей, каменными брусками для разведения красок, медными застежками и мелкими гвоздями, кусками кордовского сафьяна и лепестками сусального золота.
   У входа в библиотеку старший певчий готовил чернила из капустного сока, медной розы и чернильных орешков, смешивая их на огне с гуммиарабиком и красным вином. Главный человек в скриптории, старший над всеми писцами, миниатюристами, переплетчиками и пергаментщиками - он также заведовал книгохранилищем, следя за тем, чтобы никто без его ведома не брал книг оттуда.
   Переписчики сосредоточенно скрипели перьями, склонившись над кафедрами. Каждая страница, каждая строка, каждое слово сокращает срок твоего пребывания в Чистилище, а каждая пропущенная буква или оплошная помарка - удлиняет его. Оттого и ярится, бесчинствуя, мелкий бес Титивиллус, пытаясь затуманить разум монахов во время письма, завлечь их мысли в тенёта блазных грёз. Но не одни лишь огрехи письма собирает этот гнусный клеврет Бельфегора . Во время церковных служб подслушивает он пропущенные или небрежно вознесенные слова молитв, после чего спешит с доносом в Преисподнюю, где на адских скрижалях ведется строгий учет прегрешений людских.
   В окно скриптория пахнуло болотистой гнилью. Уже который день витают над городом эти зловонные миазмы. Монахи говорят, что их приносит ветер с малярийных болот, что раскинулись к западу от Бордо, между речками Пег и Девез. По утрам и к концу дня над болотами скапливаются густые пары, видимые даже из города. Дальше за болотами, милях в трех от города, начинаются леса, уходящие далеко на запад, до самых ланд и золотистых песков Аркашона.
   Последнее время все чаще стали гореть леса, и к болотной затхлости добавился запах гари, особенно нестерпимый под утро. Липкие туманы все ближе подбирались к городским стенам, доходя уже до гигантских мусорных куч, нагроможденных в полумиле от крепостных стен. Какой-то недоумок поджег эти зловонные курганы, и теперь они беспрерывно сочились удушливым смрадом, смешивающимся с запахами болот и горелого дерева. От этих миазмов болела голова, а душа наполнялась черной желчью и щемящей тоской по чему-то далекому и безвозвратному.
   В скрипторий спешным скользящим шагом не то вошел, не то вбежал ризничий и тут же принялся о чем-то оживленно перешептываться со старшим певчим - как обычно, слегка заикаясь. Ивару удалось разобрать лишь слова "аббат" и "inspectio". Вскоре по громкому шепоту переписчиков он догадался, что настоятель аббатства Сент-Круа вернулся из своей поездки в Сулак.
   Один за другим монахи под разными предлогами принялись отпрашиваться на выход. Вскоре старший певчий махнул рукой и сам покинул скрипторий. Ивар, в числе последних, также устремился наружу.
   Навстречу ему, мимо малого кладбища, двигалась целая процессия братьев, увивавшихся вокруг пожилого человека с аккуратной выбритой тонзурой святого Петра. Аббат Пэй де Сермет, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, вовсе не выглядел дряхлым старцем. Лишь глубокие морщины старили его энергичное, словно высеченное из камня лицо. Однако горящий взгляд глубоко посаженных серых глаз ясно давал понять, что отец настоятель вовсе не собирается сдаваться в схватке со временем.
   В черной далматике и черном же подряснике, держа инфулу в левой руке, аббат твердым шагом ступал по гравийной дорожке, извивавшейся мимо цветочных клумб и живорыбных садков в направлении капеллы Святой Магдалины. Ивар, подобно другим братьям, направился к настоятелю для целования кольца и получения благословления. Ему показалось немного странным, что, протягивая правую руку для поцелуя, аббат не снял перчатку с левой.
   Узнав Ивара с первого взгляда, аббат чуть заметно улыбнулся уголками пересохших губ:
  - Ты уже прибыл, сын мой? Это хорошо, очень хорошо. Нам предстоит много работы. Твои знания греческого и арабского пригодятся нам сейчас как никогда.
  - Благодарю вас, отец настоятель, вы слишком лестного мнения о моих скромных познаниях, - почтительно склонил голову Ивар.
  - После обедни приглашаю тебя за свой стол, - аббат повернулся от Ивара к стоявшему по правую руку приору: - А также и тебя, брат Бернар. И передай нашему лекарю Безиану, чтобы тоже приходил. Кстати, как чувствует себя наш гость, брат Гиллен?
  - Пребывает в добром здравии, мессир аббат, - ответил приор.
  - Хорошо, это очень хорошо, - удовлетворенно кивнул настоятель и двинулся дальше в направлении своего дома.
  Большой дом аббата располагался неподалеку, между капеллой Святой Магдалины и кладбищем. В доме, кроме самого настоятеля, жили также его помощники и служки: казначей, управитель, секретарь, двое комнатных служек, два повара, привратник, а также трое конюхов, сопровождавших настоятеля в дальних поездках. За домом аббата, справа от хозяйственных построек и винных погребов, зеленел небольшой сад из молодых яблонь, усыпанных уже начинавшими розоветь плодами.
  Обычно аббат принимал пищу у себя, хотя при случае мог отобедать и в трапезной или лазарете; брат келарь ежедневно приносил ему установленное количество хлеба и вина, для самого аббата и его людей. В доме настоятеля имелась специальная комната для приема гостей; быть приглашенным к главе аббатства на трапезу считалось большой честью.
  Ивар вернулся к себе в скрипторий. Переписывать скучную книгу не было никакого желания. Задумавшись, он опять почему-то вспомнил темноволосую девушку в синем котарди. Зарезать своего жениха прямо перед церковью, в присутствии толпы зевак - что может быть глупее подобного обвинения? Как рассказывал ризничий, обвинителем выступил тот пожилой торговец, что привел городских стражников. Просто привиделось - или сводил личные счеты? Или же кто-то заплатил ему за ложное обвинение? Хотя какое ему, Ивару, дело до всего этого? Наверняка девушку уже отпустили, ведь одного очевидца недостаточно для обвинения. Если бы не эта игрушка... Зачем он вообще подобрал ее тогда? Теперь она ежедневно мозолила ему глаза в келье; порой Ивару казалось, что медвежонок смотрит на него с укором, словно на вора. Выбросить игрушку не поднималась рука, а вернуть владелице - как? Где ее теперь искать? Идти в мэрию с расспросами: "вы тут задержали каготку третьего дня, не подскажете ли, где она живет: мне срочно нужно передать ей старую игрушку"? Выглядит довольно глупо. А то и подозрительно, с учетом обвинения в убийстве. Интересно, какие у них здесь порядки в части accusatio, denuntiatio, inquisitio и прочих легистских закорюк? Возможно, Дамиан знает что-то об этом? Он хоть и медик, но все же житель Бордо. Надо спросить брата Безиана, он может подсказать, где искать этого заносчивого всезнайку.
  Приближалось время обеда. "Сегодня среда", думал Ивар, направляясь в дом настоятеля. "Значит, постный день. Интересно, чем порадует аббатский стол". Пустой желудок настоятельно требовал жертвенных подношений. "Как могут монахи не есть до полудня? Пожалуй, стоит поискать себе жилье и стол в городе. Тем более, завтра все равно истекают три дня моего дармового пребывания здесь".
  Когда Ивар переступал порог гостевой комнаты аббата, за столом уже сидели сам настоятель, приор, келарь, ризничий, странноприимец и лекарь-травник Безиан. Пустовало лишь одно место напротив Ивара. Кому оно предназначалось, долго гадать не пришлось: вскоре на пороге комнаты появилась слегка ссутуленная фигура старика с густыми бровями и крючковатым носом - того самого францисканца Гиллена, с которым Ивар немного повздорил позавчера.
  Надежды Ивара на обильный стол не оправдались. Единственное, что привело в восторг его изголодавшийся желудок - это наваристый суп из свежих осетров. Пищу вкушали, по обыкновению, в полном молчании, после обязательной краткой молитвы. То и дело взгляд Ивара непроизвольно останавливался на ушах францисканца, сидевшего напротив. Точнее, на седых волосах, клочьями торчавших из его ушей. Зрелище не самое аппетитное, но больше смотреть было не на что: Ивар уже усвоил монашескую привычку трапезничать, не поднимая лица.
  После обеда отец настоятель обсудил хозяйственные вопросы с келарем и ризничим, поинтересовался у лекаря, не посохли ли его травы от июньской жары; затем расспросил приора о последнем обвинительном капитуле: какие delatio сделал монах-приглядчик, приставленный записывать прегрешения и упущения братии, о каких проступках донесли сами монахи. Неожиданным был приказ, отданный аббатом странноприимцу: тщательно осматривать кожные покровы прибывающих гостей, ища высыпания в паху и на суставах; в случае же обнаружения таковых аббат строго-настрого запретил принимать подобных больных в аббатстве. На удивленном лице странноприимца Ивар заметил едва сдерживаемое желание возразить настоятелю, но в этот момент аббат сменил тему, обратившись к нему самому:
  - Брат Ивар, а у тебя - нет ли жалоб или просьб ко мне?
  - Я весьма рад, что оказался в вашем гостеприимном аббатстве, отец настоятель - ответил Ивар. - И не имею никаких жалоб.
  - Это хорошо, очень хорошо. Над какой книгой ты сейчас работаешь?
   - Брат старший певчий дал мне переписывать какую-то рукопись про переписчиков. Кажется, у ней нет названия.
   - А кто сказал, что у книги должно быть название? Или что у ней должно быть только одно название? И разве у самой великой из книг имеется название? Названия, nomina nuda, лишь затуманивают взор читающего, надевают на него некое подобие шор, направляя мысль его по предзаданному, порой весьма зауженному или даже неверному руслу.
   - И все же немного странно переписывать рукопись про переписчиков.
   - Что же в этом странного? - возразил аббат. - Ведь почти все книги пересказывают другие книги, так или иначе. Все, кроме Священного писания, разумеется. Хотя кто знает: быть может, у ангелов, передавших нам священные тексты, тоже имелись свои книги. Как бы то ни было, переписывание книг, как справедливо замечал Петр Достопочтенный, уже тем полезно, что позволяет взращивать плоды духа и замешивать тесто для небесного хлеба души. Такоже Святой Иероним Стридонский проповедовал, что занятие сие есть отличный способ одолеть праздность и плотские соблазны, удерживая себя на пути спасения души своей.
   Аббат отпил красного вина из малахитового гоблета , после чего продолжил:
   - Однако же я скажу старшему певчему, чтобы уже сегодня дал тебе другую книгу, из тех, что были привезены мною из Милана. Да, недешево обошлись они мне и нашему аббатству, - аббат ненадолго задумался. - А доводилось ли тебе читать труды таких ученых мужей, как Аль-Бируни, Авиценна или учитель его Аль-Масихи?
   - Доводилось, отец настоятель, - ответил Ивар. - Как и трактаты хорезмийца Аль-Джурджани и андалусийца Ибн-Хатиба.
   - Вот как?! - поднял брови аббат. - Это хорошо, это очень хорошо! А не знаешь ли ты, например, что может означать слово "синдж"?
   - Похоже на персидский, - задумался Ивар. - Персидский мне мало знаком, тут нужно смотреть на смыслы соседних слов...
   Договорить Ивару не дал служка аббата, худощавый старичок в замызганной длиннополой рубахе, неожиданно возникший на пороге гостевой комнаты:
  - Отец настоятель, там пришел городской стражник, от городского прево. Хочет поговорить с вами про того кагота, что зарезали у церкви.
  - Да-да, мне уже доложили, - нахмурился аббат. - Передай, чтобы ступал сюда.
   Аббат де Сермет жестом дал понять своим сотрапезникам, что он не против их присутствия при разговоре с человеком прево. Вскоре на пороге комнаты появился тот немолодой усатый стражник, которого Ивар уже видел у церкви Сент-Круа два дня назад, сразу после убийства. Стражник подошел к аббату за благословением, затем, отступив на пару шагов, быстрым взглядом окинул неубранный стол, сглотнул слюну и с важным видом произнес:
   - Отец настоятель, мессир прево послал меня к вам, чтобы забрать тело убитого.
   - Вот как? - изобразил удивление аббат. - И для чего же оно ему?
   - Мессир прево арестовал обвиняемую каготку, но обвинитель отказался от обвинения, теперь полагается пронести тело убитого по городу, затем принести его в мэрию, чтобы допросить каготку перед убиенным, - стараясь ничего не упустить, отвечал стражник.
   - Я знаю городские порядки, мой дорогой Виллем - так ведь, кажется, твое имя? - спросил аббат. Стражник молча кивнул. - Только я одного не пойму: по какому праву городской прево присвоил себе это убийство? Разве он не знает, что паперть перед церковью Сент-Круа относится к нашему совте?
   - Я не знаю, отец настоятель, мне всего лишь велено забрать тело, - словно извиняясь, ответил стражник Виллем.
   - Отчего же мессир Ростеги самолично не явился ко мне? Или это ниже его достоинства? А может быть, оттого, что он прекрасно понимает всю неправоту своих притязаний? Я знаю, мэрия ищет любой предлог, чтобы поставить под сомнение нашу юрисдикцию, наши права церковного убежища. Мы уже не первый год спорим с ней из-за того треугольника у сада, что искони принадлежал нашему аббатству. А все оттого, что алчным жюратам приглянулась несчастная таверна c хлебопекарней да лавкой медянщика, что расположены там и пользуются привилегиями нашего совте. Оттого мэрия и затеяла этот нелепый межевой спор, чтобы обложить их своими пошлинами да патентами.
   - Но отец настоятель... - робко попытался возразить стражник Виллем.
   - Неужели вам мало своих таверн?! - возмущенно продолжал аббат. - Их же сотни у вас! Так нет же, нужно обязательно разинуть рот на чужую копейку!
   - Так вы не отдадите тело? - устало спросил Виллем.
   - Это не мы должны отдать вам тело, это вы должны немедленно передать нам обвиняемую! Ибо преступление было совершено на территории нашего совте, и, стало быть, подлежит епископскому суду.
   - Но отец настоятель... Если бы вы сейчас отдали нам тело, прево просто опросил бы каготку, привел бы ее к присяге в аббатстве Святого Северина и отпустил бы восвояси. Мессир прево считает, что она непричастна к убийству своего жениха. Но он не может отпустить ее, не соблюдя установленный порядок. А порядок требует, чтобы тело было принесено в мэрию.
   - Виллем, ты что, не слышишь меня? - от возмущения бледное лицо аббата начало розоветь. - К чему ты толкуешь мне о ваших порядках? Вы можете выдумывать себе любые порядки, какие вам только заблагорассудится. Но мы не позволим нарушать наши исконные права и привилегии! Сегодня вы заберете у нас обвиняемую, завтра, ссылаясь на этот прецедент, отберете у нас право церковной защиты, а послезавтра что - заставите нас платить городские пошлины?
   Раскрасневшееся лицо аббата слегка подрагивало от едва сдерживаемого гнева. В комнате повисло напряженное молчание.
   - Так я пойду тогда? - неуверенно спросил стражник Виллем.
  - Ступай, - ответил ему аббат. - И передай мессиру Ростеги, что если он не выдаст нам обвиняемую, мы будем вынуждены прибегнуть к самым суровым мерам - вплоть от отлучения! Или, как минимум, его ждет отказ в погребении в церкви Сент-Круа, отказ в предсмертном пострижении и отказ в заупокойных службах.
   Виллем поспешно вышел, даже не поклонившись аббату на прощание: то ли забыл, то ли не счел нужным. По поджатым губам настоятеля Ивар понял, что подобное небрежение, тем паче проявленное публично, укололо его самолюбие.
  Вскоре гости аббата начали расходиться. За столом остался сидеть лишь старик-францисканец, которого хозяин дома попросил задержаться для важного разговора. Ивар тоже поспешил наружу, чтобы успеть перехватить лекаря Безиана, обычно перемещавшегося столь стремительно, что братья за глаза называли его "брат Бегиан".
   И в этот раз лекарь уже успел куда-то умчаться, пока Ивар безуспешно пытался обойти в дверях приора и келаря, неторопливо беседовавших между собой на ходу. Чем разыскивать лекаря по всему аббатству, подумал Ивар, лучше дождаться его на травяных грядках, где Безиан обычно проводил свои послеобеденные часы.
   Небо то хмурилось, то распогоживалось вновь. Еще недавно вовсю палило удушливое солнце - и вот оно уже скрылось за тяжелыми тучами, нагнанными холодным пыльным ветром. Ивар почувствовал, как что-то хлюпнуло под ногой. Это оказался толстый земляной червяк, выползший на каменную плиту тропинки. В ярде от него лениво извивался еще один, в полпальца толщиной. Чуть дальше - еще один, и еще. "Сколько же их повылазило!" удивился Ивар. "Словно после дождя". Стараясь не наступать на синюшных слизняков, он направился в сторону грядок с лечебными травами, мимо аббатской голубятни.
   Монахи Сент-Круа гордились своей голубятней. Единственным ее неудобством были пятна голубиного помета, устилавшие все вокруг: крышу голубятни, притоптанную землю вокруг нее; доставалось даже каменным тропинкам аббатства и бритым макушкам братьев. С другой стороны, это было крайне ценное удобрение для трав и фруктовых деревьев, гораздо ценнее перегноя.
   Свернув за угол голубятни, Ивар едва не запнулся о сидевшего на корточках лекаря Безиана, внимательно рассматривавшего что-то лежавшее на земле. Лекарь поднял взгляд на Ивара и с кряхтеньем поднялся. На земле у его ног лежал мертвый голубь с выклеванными глазами, весь в кровяных подтеках. На немой вопрос Ивара лекарь, тяжело вздохнув, обронил:
   - Чайки, - Безиан показал взглядом в сторону. Ивар, повернув голову, увидел, как в десятке шагов от них две речные чайки терзали еще одного мертвого голубя, извалянного в пыли.
   - Уже третий за сегодня, - сокрушенно промолвил Безиан. - Похоже на мор. Господи, прости нам прегрешения наши, - лекарь троекратно перекрестился, повернулся к Ивару и почему-то полушепотом произнес:
  - Приходят недобрые вести с юга. Дай Бог, чтобы они оказались пустыми слухами, но...
  - Что "но"? - спросил Ивар.
  - Мне кажется, наш аббат что-то знает. Он явно чем-то встревожен. Почему он не поехал в Авиньон, когда возвращался из Милана?
   Ивар пожал плечами:
   - Мало ли могло быть причин...
   - Нет, - горячо возразил Безиан, - ему очень нужно было попасть в Авиньон, в резиденцию папы - он сам говорил. Но он не поехал.
   - И ты знаешь, почему?
   - Знать я не могу, однако ходят слухи... Ходят слухи о какой-то болезни, что свирепствует в южных землях. Быть может, она уже добралась и до Авиньона? Вот, послушай, - лекарь принялся рыться в складках своей одежды. - Где же оно? Ах, вот, нашел... - Безиан протянул Ивару небольшой пергаментный свиток. - Один брат из нашего ордена попросил меня переправить это письмо дальше, во Фландрию. Тот человек, что написал его, служит в Авиньоне, при папской курии. Я пытался прочесть, но это палимпсест , к тому же плохо соскобленный. Некоторые слова я так и не смог разобрать: глаза уже не те. Быть может, тебе удастся?
   Пергамент действительно выглядел неважно. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к почерку писавшего. Мелкие закорючки плясали перед глазами, разбегались в разные стороны, наползали на небрежно стертые буквы старого текста - судя по всему, какого-то медицинского трактата - однако мало-помалу Ивару удалось разобрать написанное:
   "На Востоке в Великой Индии ужасные и неслыханные бури поразили всю провинцию в три дня В день первый пролился кровяной дождь из жаб, змей, ящериц и скорпионов а такоже многих ядовитых гадин подобного рода В день второй раздался гром с молнией и слои пламени упали на землю вперемешку с градинами невиданных размеров изничтожившие всех от мала до велика В день третий огненные стрелы сошли на землю с небес и зловонный дым изничтожившие все что осталось живого и людей и животных и спалившие все города и селенья в тех краях Бури те заразили всю провинцию и считается что из-за гнилостных дуновений ветра пришедшего с юга все побережье и прилегающие земли были заражены..."
   Ивар оторвался от пергамента и посмотрел на лекаря Безиана, напряженно внимавшего каждому слову:
   - Брат Безиан, когда в прошлое воскресенье я плыл сюда по Гаронне, у нас на коге тоже был один каноник по имени Адам, родом из Фландрии. Они бы наверняка спелись с автором сего послания. Тот тоже всё рассказывал про знамения и омены, предвещающие конец времен.
   - Ты прочитал все письмо до конца? - с серьезным видом спросил лекарь.
   - Нет еще. Сейчас дочитаю, - ответил Ивар и продолжил борьбу с неразборчивым почерком:
   "В тысячах мест разверзлись расщелины из коих поднялись вредоносные пары Огненный метеор сошедший на землю где-то далеко на Востоке уничтожил все на сотню лиг окрест заразив воздух повсюду Бесчисленные наводнения усугубили бедствие речные участки превратились в болота гнилостные пары поднялись отовсюду К ним присовокупилось зловоние от гниющей саранчи николи доселе не наводнявшей землю столькими полчищами что закрывали полуденное солнце а такоже от бесчисленных мертвых тел разлагавшихся повсюду источая зловонные пары И обо всем том мне поведал наш викарий вернувшийся из земель восточных и узревший все то своими очесами".
   Закончив чтение, Ивар с улыбкой вернул свиток Безиану:
   - Кажется, я где-то уже читал нечто подобное. Ах да, вспомнил: в Священном Писании. Там, где Господь насылает на фараона десять казней египетских: "и рыба в реке умрёт, и река воссмердит, и воскишит река жабами, и поднимется пыль по всей земле Египетской, и будет на людях и на скоте воспаление с нарывами, и будет град и огнь между градом, весьма сильный, какого не было во всей земле Египетской со времени населения её". И там же: "настало утро, и восточный ветер нанёс саранчу, и напала саранча на всю землю Египетскую". Или в Откровении Иоанна Богослова: "и звезды небесные пали на землю; и сделались град и огнь, смешанные с кровью; и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и я увидел звезду, падшую с неба на землю, она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, и из дыма вышла саранча на землю; от этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей".
   - Ты хочешь сказать, что наш брат в Авиньоне - пустословный выдумщик? - неприязненно посмотрел на Ивара лекарь Безиан.
   - Вовсе нет. Просто человек видит то, что хочет и способен увидеть. Ведь на мир он смотрит сквозь кривую линзу своего языка и мышления. Поэтому в его картине мира не может появиться того, чего не было бы в кладовых его языка. Равно как изограф не может изобразить синее небо, не имея у себя синих красок. К тому же, наш брат-христианин слишком уж рьяно зачитывается Откровением Иоанна Богослова, настраивающим его тонкую душу на обостренно эсхатологический лад.
   - Что значит "эсхатологический"? - нахмурился Безиан.
   - Связанный с концом света, загробной жизнью и тому подобными вещами.
   Немного подумав, Безиан упрямо мотнул головой:
   - Ты просто еще слишком молод, брат Ивар. А нынешней молодежи свойственно стремление поскорее разложить всё по полочкам рационального, не оставляя ничего в зыбком тумане метафизики. Чтобы все выглядело гладенько, логичненько и непротиворечивенько. Но промысел Божий переходит границы рацио.
   - Быть может, оттого, что наше рацио покамест не дотягивает до рацио Господа?
   - "Покамест"?! Уж не думаешь ли ты, в заносчивой гордыне, что божья тварь когда-то сможет сравняться с Создателем? Давай сделаем вид, что ты этого не произносил, а я - не слышал! - Похоже, слова Ивара не на шутку рассердили лекаря.
  - Хорошо, будь по-твоему, брат Безиан, - примирительным тоном произнес Ивар. - Однако я искал тебя не ради богословских диспутов, а по вопросу намного более приземленному. Тот человек, Дамиан, который был с нами в притворе церкви после убийства - помнишь его?
  - Разумеется, помню, - пробурчал лекарь.
  - Ты не подскажешь, как мне найти того Дамиана?
  - На что он тебе сдался? Разве что сгодится посоперничать с тобой в высокомерии и гордыне, - продолжал сердиться Безиан.
  - И все же?
  - Дом мэра знаешь, где стоит?
  - Между рынком и воротами Святого Элигия?
  - Да. Там и спрашивай своего Дамиана. Он в доме мэра подвизается, не то писарем, не то приживальщиком.
  Лекарь Безиан поднял с земли мертвого голубя и своей обычной стремительной походкой направился за угол голубятни.
  
  ***
  
  Новая камера была немного уютнее каменного подвала. Располагалась она там же, в небольшой пристройке к мэрии, которую горожане называли тюрьмой. Окон в камере не было - лишь узкие, в палец толщиной щели между массивными досками. Если приложить глаз к щели, можно видеть, как толчется народ на рыночной площади. Вот пробежали двое мальчишек, таща за собой на веревке дохлую крысу. Вот подвыпившая торговка опрокинула корзину с рыбой прямо на землю и стоит, нелепо растопырив ноги и костеря неизвестно кого.
  В самой камере было сумрачно и душно. По бокам, у дощатых стен, сиротливо стояли две низенькие грубо сколоченные кровати с соломенными тюфяками поверх. Ариана пыталась было прилечь на одну из них, но тюфяк просто кишел голодными блохами, тут же принявшимися кусать оголенные шею и руки. Пришлось снова садиться на пол, благо здесь он был не из холодного камня, а из смолистых сосновых досок. Быть может, какую-то из них выстругивал в свое время Жанте? Ариана почувствовала, как удушливый комок подступил к горлу и, зажмурив глаза, тряхнула головой.
  Вместо пожилого усатого стражника сегодня дежурил молодой сержант по имени Франсеск. Ариана немало удивилась, когда он, вместо дешевой бобовой похлебки и куска прогорклого хлеба, принес ей настоящий завтрак богачей: несколько вареных яиц, небольшой ломтик жареной свинины и четвертину пшеничного хлеба. А также обещал забрать заблошенный тюфяк и выдать вместо него новый. Поначалу Ариана принялась отказываться: ведь у них с матерью не было лишних денег, и без того пришлось залезть в долги, готовясь к свадьбе. Но молодой сержант лишь мотнул головой и угрюмо произнес: "Уже заплачено".
  Ариана едва не вскрикнула от радости: значит, с матерью все в порядке, значит, ей удалось передать деньги стражникам. Но почему тогда им не дали увидеться? Она напрямую спросила об этом сержанта. Тот лишь озадаченно буркнул в ответ: "Не знаю ни про какую мать. Деньги передал молодой горожанин".
  Радость Арианы погасла столь же стремительно, что и зародилась. Значит, это не мать? А кто? Шибале с Ачегорри? Вряд ли стражник назвал бы молодым дядюшку Эстрабу.
  - А тот молодой горожанин, что передал деньги, он назвал себя?
  - Нет, - мотнул головой немногословный сержант.
  - А как он выглядел? Такой рыжий и курносый?
  - Нет. Не рыжий и не курносый.
  - А он был с другом или один?
  - Один. И хватит вопросов, и без тебя голова болит, - Франсеск захлопнул дверь, задвинул засов и удалился по своим делам.
  Время тянулось ужасно медленно, словно останавливаясь и замирая на глазах. Думать ни о чем не хотелось, а заняться в полумраке камеры было решительно нечем. Здесь не было даже той наглой серой крысы, что умудрялась смотреть на Ариану свысока, ползая по дну сточного желоба.
  За дверью послышались приглушенные голоса. Кажется, молодого стражника и какой-то женщины. Неожиданно женский голос рассыпался кокетливым смехом, сопровождаемым самодовольным бубнением Франсеска. Так удивительно - смех, здесь, в тюрьме. Послышался лязг отодвигаемого засова и скрип открываемой двери.
  - О, да у тебя тут уже сидит одна птичка! Франсеск, дружочек, а ты уверен, что твой птенчик вывезет двоих?
  Словно поток горячего воздуха ворвался внутрь. Высокая женщина с блестящими глазами и гладкими черными волосами до плеч вошла в камеру, словно к себе на кухню, по-хозяйски оглядела стены, пол, кровати, затем, зацепившись взглядом за Ариану, небрежно бросила:
  - Привет, подружка!
  Ариана молча кивнула, продолжая рассматривать незнакомку. Сложно сказать, сколько той было лет: выглядела она довольно молодо - если бы не морщинки вокруг рта и не застывшая на губах гримаса усталости и презрения. Блестящие, словно смазанные маслом карие глаза смотрели вызывающе и жадно, так, будто пытались урвать побольше от этого мира. Длинный нос, утонченный в переносице и расширяющийся книзу, с поджатыми крыльями и раздутыми, словно в гневе, ноздрями, напоминал хищный клюв гордой одинокой птицы.
  Стражник Франсеск молча захлопнул дверь, раздосадованный той быстротой, с какой многообещающее заигрывание новой арестантки сменилось холодным безразличием. Сокамерница Арианы, продолжая осматривать свои временные владения, брезгливо поморщилась при виде усыпанного блохами тюфяка. Затем, заметив нашивку на платье Арианы, без удивления спросила:
  - Так ты каготка?
  Ариана нехотя буркнула в ответ:
  - Я Ариана.
  - Забавно, - усмехнулась женщина. - Ну тогда я Фераис.
  - Фераис? - удивилась Ариана. - Что это за имя?
  - Имя как имя, не хуже твоего, - Фераис с любопытством рассматривала Ариану, словно купец, оценивающий новое сукно. - Никогда не имела близких дел с каготами. Видимо, зря. Похоже, среди вас тоже встречаются интересные экземпляры.
  - И что это во мне такого интересного? - Ариане было немного не по себе от взгляда Фераис, словно раздевавшей ее глазами.
  - Ты замужем? - неожиданно спросила Фераис.
  - Нет. Почему спрашиваешь?
  - А чем занимаешься? - проигнорировала вопрос Арианы ее новая соседка.
  - Матери помогаю.
  - То есть ничем. Понятно.
  Ариана молчала, рассматривая крупного черного таракана, вразвалочку бежавшего по полу.
  - А мальчики у тебя уже были? - как бы между делом спросила Фераис, скидывая заблошенный тюфяк с кровати.
  - Какие мальчики? - Ариана не сразу поняла смысл вопроса.
  - Не знаешь, кто такие мальчики? - фыркнула Фераис. - Это такие надменные болваны с кочерыжкой вместо мозгов. Которой они и думают обыкновенно.
  Ариана не знала, что ответить. За нее это сделала ее новая сокамерница:
  - Понятно. Значит, не было. А почему до сих пор не замужем?
  Ариану все более поражала та безапелляционность и непосредственность, с какой Фераис задавала столь интимные вопросы.
  - Хотя не важно. Лучше скажи-ка мне, - Фераис неожиданно нагнулась над сидевшей на дощатом полу Арианой и принялась едва ли не обнюхивать ее своим птичьим носом с широко раздутыми ноздрями: - Я слышала, что от вас, каготов, постоянно пышет жаром. А еще говорят, что у вас почти все время месячные, а у мужиков ваших - семя льется беспрерывно.
  Ариана отпрянула от такого напора, не понимая, чего хочет от нее эта странная женщина.
  - Да не пугайся ты так, - Фераис распрямилась и отошла от Арианы. - Так и знала: врут как всегда. Ну а сюда-то ты как попала? Стащила отрез ткани у суконщиков?
  - Ничего я не стаскивала, - нахмурилась Ариана. - Просто моего жениха убили перед церковью...
  - Да ладно? Так это твой жених был? Мне уже рассказывал один посетитель... Так тебя сюда как обвинительницу посадили, до суда?
  - Как это - "как обвинительницу"? - не поняла Ариана.
  - Что тут непонятного? Обычно и обвинителя, и обвиненного сажают в тюрьму до суда, чтобы сохранить равенство сторон.
  - Я этого не знала... - задумалась Ариана.
  - Все остальное знала, а этого не знала? - усмехнулась Фераис. - Ладно, не дуйся. Так его зарезали? Прямо на паперти? И ты видела, кто это сделал?
  Ариана покачала головой.
  - Так а почему же ты сидишь тут? - не отставала от нее Фераис.
  - Я не знаю. Какой-то глупый старик крикнул "биафора" и меня привели сюда.
  - Всего один старик? Он хотя бы был горожанин?
  - Наверное. Я не знаю.
  - Одного человека мало для обвинения, тем более в убийстве. Нужны, как минимум, двое добропорядочных граждан. И, разумеется, мужского пола, - скривила губы Фераис.
   - Откуда ты знаешь? - недоверчиво спросила Ариана.
   - Жизнь научила. Когда-то у меня тоже был жених - ну или мне хотелось так думать. Его тоже убили незадолго до свадьбы. - Масляные глаза Фераис как будто слегка потускнели.
   - Убили? Кто? - растерянно пробормотала Ариана.
   - Не важно... бретонец один, жирное тупое животное... Надеюсь, ему за это показали "конопляное окно" . Так и что же, привели тебя сюда, стало быть - а что сказал прево?
   - Я мало что поняла, - призналась Ариана. - Я немного боюсь его.
   - Не ты одна. Редкий упырь. Даже вина медокского не пьет, не говоря уж про повеселиться с девочками или метнуть кости. Кстати, я в этом клоповнике тоже оказалась по милости мессира Ростеги. Но это временно, долго я здесь не задержусь. Хвала Создателю, имеются люди и помогущественнее этого придурка.
   - Я думала, он самый главный в городе, после мэра, - призналась Ариана.
   - Да как бы не так! Тут у нас каждый второй - самый главный. Смотря в чем. Если говорить про судей, то есть четыре юрисдикции - знаешь такое слово?
   Ариана неуверенно кивнула.
   - Четыре юрисдикции, - продолжила Фераис, - городская, королевская, церковная и юрисдикция сеньоров. И еще юрисдикция главы дома. Жену там палкой поучить и тому подобное. Если брать городскую юрисдикцию, то первым идет этот самый Бернар Ростеги, кочергу ему в задний проход. Надеюсь, его скоро снимут и назначат другого жюрата. Слишком уж многим он встал поперек горла. Короче говоря, решения городского прево можно оспаривать перед судом мэра. Там заседает сам мэр, мессир Ренар де Бискай, а также всякие прюдоммы, саванты и прочие юрисконсульты. Далее, королевская юрисдикция: это, во-первых, королевский прево, который сидит в Шато Ломбриер, и во-вторых, сенешаль Гиени, тоже из Шато. Этот - самый главный, выше него только английский король. Прево короля и сенешаль судят в основном дела об оскорблении Его Величества...
   - Но он же в Англии? - удивилась Ариана.
   - Не важно. Оскорблением Его Величества считается измена, бунт, изготовление поддельной монеты и поддельных печатей. Кажется, так. А еще перед сенешалем можно оспаривать приговоры мэра или городского прево. Эй, ты вообще слушаешь меня?
   Ариана задумчиво кивнула в ответ.
  - Дальше идет юрисдикция церковная, - продолжила Фераис, - то есть дела, подсудные епископу собора Сент-Андре. Они, в основном, касаются лиц духовных или тех, кто совершил преступление на территории совте.
   - А в Бордо есть совте?
  - Конечно. Их три: собор Сент-Андре, аббатство Сен-Серен и аббатство Сент-Круа с прилегающими землями. Ах да, еще четвертое: особняк семьи Солеров на улице Новой. Хотя я не уверена, что это прям строго по закону, но обычно Солеры никого не выдают со своей земли. Тем более, из своей тюрьмы.
   - А паперть перед церковью Сент-Круа считается совте?
   - Наверняка. Это, конечно, тебе лучше бы мессира Эйкема спросить, он в этом деле дока, - заметив немой вопрос Арианы, Фераис пояснила: - Это авокадель наш, Мишель Эйкем. Тебе авокадель не положен, потому что ты не из города. Но так уж и быть, уступлю его тебе ненадолго. Он должен сегодня навестить меня после обеда. Насчет оплаты не беспокойся - потом сочтемся.
   - Спасибо тебе! - обрадованная Ариана прижала сложенные руки к груди. - Но откуда ты все это знаешь, про все эти юрисдикции, прево и сенешалей?
   - Ха... Я про них знаю гораздо больше, чем ты можешь себе представить, - ухмыльнулась Фераис. - Могу сделать так, что и ты узнаешь. Если захочешь, конечно.
   - Ты собираешься рассказать мне про них? - не поняла Ариана.
   Фераис громко расхохоталась в ответ:
   - Не я, мой ангел, они сами. Они сами тебе все расскажут. О своих предпочтениях и прочем. Тебе лишь нужно быть послушной девочкой.
   - Так ты... - До Арианы, кажется, начало доходить, чем занимается ее новая соседка.
   - Договаривай уж, чего запнулась? - масляные глаза Фераис насмешливо скользили по лицу Арианы. - Макрель - это ты хотела сказать?
  Ариана молча кивнула.
  - В яблочко, - усмехнулась Фераис. - Только я не из тех проксенетов , что отбирают последнее у полуголодных арлоток . Мои кошечки всегда накормлены и ласково мурлычут. Потому что крутят любовь не с обтруханными поденщиками, а с чистой публикой. У которой имеются и золотые экю, и вес в городе. Поэтому нас и не трогает всякая шелупонь вроде городских сержантов.
  - А как же прево? - заметила Ариана.
  - Ничего, и на него найдется укорот! - уверенно заявила Фераис. - Здесь ему не Франция и не времена Людовика Святого.
  - Ты про что это?
  - За Луарой другие порядки, законы там жестче, чем здесь. Надутые северяне вечно строили из себя святош. Представляешь, у них, оказывается, невозможно изнасиловать публичную женщину! Был случай, когда одну арлотку изнасиловали монахи из местного монастыря. А Парижский парламент постановил, что изнасиловать проститутку невозможно. Ну не твари ли? - глаза Фераис заискрились от гнева. - Здесь, в Бордо, все по-другому. Следуя статье тридцать третьей наших кутюмов, тот, кто изнасилует публичную женщину, лишается городских привилегий, если только не изъявит желания жениться на ней.
  - А кто такой Людовик Святой? - спросила Ариана.
  - Лет сто назад был у франсиманов такой король, Людовик девятый своего имени. Так этот блаженный недоумок вообще решил искоренить "потерянных девиц", подчистую. Выгнать их из Парижа и отобрать все имущество, вплоть до платья. Хо! На два года и хватило его потуг. Говорят, даже Святой Августин с Фомой Аквинским учили, что профессия наша естественна и необходима, поскольку оберегает незамужних дев от приступов мужской похоти. Какой-то из этих гаденышей, правда, сравнил наше ремесло с выгребной ямой во дворце - но заметил при этом, что без этой "ямы" весь дворец утонул бы в нечистотах.
  Щелкнул засов на двери, и в камеру вошел усатый стражник Виллем, все утро где-то пропадавший.
  - О, доброго дня, мессир Виллем! - с ехидной улыбкой приветствовала его Фераис. - Как ваше драгоценное здоровье? Все ли пришлось по нраву вчера?
  Заметно смутившись, Виллем пробормотал что-то невнятное в ответ. Затем втащил в камеру два новых матраца и отошел в сторону, пропуская вперед себя щуплого человечка с глубокими залысинами на веснушчатом черепе, напоминавшем огромное перепелиное яйцо. Человечек прошмыгнул внутрь камеры и кивком приветствовал Фераис:
  - Заждалась меня? Увы, пришлось задержаться немного: столько суматохи вокруг этого приезда.
  - Мое почтение, мессир Эйкем, - Фераис кивнула вошедшему как старому доброму приятелю. Судя по всему, это и был тот самый авокадель, о котором она говорила Ариане. - Что за приезд?
  - А? Приезд? - словно выдернутый из потока своих мыслей, человечек смотрел на Фераис непонимающими глазами. - Какой приезд?
  - Ты только что сказал: "суматоха вокруг приезда".
  - А, не обращай внимания, нас это не касается.
  - Давно ли ты стал таким скрытным, Мишель? Разве это честно, недомолвки между старыми друзьями? - В дрогнувшем голосе Фераис, казалось, прозвучала искренняя обида.
  - Фераис, не при посторонних, - полушепотом ответил авокадель и повернулся к стражнику:
  - Виллем, ты можешь идти.
  - Мессир Виллем! - резко поднялась с пола Ариана и быстрым шагом поспешила к стражнику. - Вы что-нибудь знаете про мою мать? Она приходила к вам?
  Во взгляде усатого стражника промелькнуло что-то вроде сочувствия:
  - Нам передал деньги на тебя один горожанин, сказал, что от твоей матери. На неделю-другую их хватит, а дольше тебя тут вряд ли продержат.
  - А мама? Где она?
  - Ты же знаешь, вам разрешено заходить в город только по понедельникам. Так что жди следующего понедельника, тогда и увидитесь. Уж пять дней потерпишь. Если, конечно, тебя раньше не выпустят.
  - А что это за горожанин, тот, что передал деньги? Как его зовут?
  - Он просил не называть своего имени, извини. Все, мне пора, - Виллем поспешно вышел, захлопнув за собой дверь.
  Пока Фераис и авокадель Эйкем о чем-то шушукались в дальнем углу камеры, Ариана сквозь щель в стене разглядывала полуденную суету рыночной площади. К сожалению, узкая полоска щели позволяла видеть лишь краткие обрывки вместо целостного полотна жизни. Вот шаркающей походкой прошел куда-то седой старик-францисканец, за ним пробежала босоногая девочка лет шести, следом протрусила облезлая собака с высунутым от жары языком.
  - Так, теперь с тобой - только быстро, у меня времени совсем в обрез, - неожиданно услышала Ариана за спиной пришепетывающий голос авокаделя. Она обернулась. Умные глаза мессира Эйкема смотрели на нее спокойно и безучастно, словно на пустое место.
  Старясь ничего не упустить, Ариана поведала ему в подробностях все, что произошло с ней с того злополучного вечера понедельника. Неужели прошло только два дня? А ведь кажется, что целая вечность.
  Немного поразмыслив, авокадель Эйкем щелкнул языком и небрежно промолвил:
  - Дело, конечно, плевое. Я слышал, обвинитель твой от обвинения отказался...
  - Да?! - радостно воскликнула Ариана. - Так я могу идти?
  - По мне, так хоть бежать, - пожал плечами авокадель. - Вот только не я здесь решаю, кому идти, а кому остаться. В целом, прево наш пока все делает верно. Остается лишь принести тело убитого в мэрию, формально допросить тебя перед трупом, затем привести к очистительной присяге в аббатстве Сен-Серен - и отпускать на все четыре ветра. Но есть два "но"...
  Ариана с замиранием сердца ждала, что же это будут за "но".
  - Во-первых, место убийства, - продолжил авокадель. - Монахи Сент-Круа считают, что это территория их совте. И что твое дело, соответственно, должно быть передано им. То есть епископскому суду. Сегодня, как назло, вернулся их аббат Пэй де Сермет: он в этих делах калач тертый, может заартачиться и выкинуть какое-нибудь коленце. Это первое "но". Далее: скажи, у убитого есть родственники?
  - Я не знаю, разве что отец, - растерянно ответила Арина. - Он давно ушел на заработки и с тех пор не объявлялся.
  - А жил твой жених где?
  - В Сен-Николя-де-Грав.
  - Это плохо, - покачал головой Эйкем. - Это очень плохо.
  - Почему? - с тревогой спросила Ариана.
  - Он получается как бы выморочная жертва, - задумчиво произнес авокадель. - Если у убитого нет родственников, которые могли бы выступить обвинителями, то обвинителем имеет право выступить сеньор. А сеньор в нашем случае - это город Бордо, в лице мэрии, а именно - ее прево, сеньора Ростеги.
  - И что все это значит? Я не понимаю.
  - Это значит, что прево может прибегнуть к розыскному процессу. Или, выражаясь по-ученому, к инквизиционному.
  - Я ничего не понимаю... - Ариана едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
  - Инквизиционный процесс есть производство по делу в отсутствие частного обвинителя, ex officio, сиречь по должности. - Казалось, авокадель Эйкем объяснял не легистские премудрости, а служил торжественную мессу. - У нас здесь, конечно, не Франция, где прокуроры и магистраты начинают творить вещи доселе немыслимые и использовать любой повод для демонстрации собственной нужности и важности. Но и у нас случается подобное. Однако не будем забегать вперед. Посмотрим, что ответят монахи Сент-Круа. Пока же запомни следующее, - мессир Эйкем назидательно повысил голос: - Если вдруг дело дойдет до пытки...
  - Как "пытки"?! - от ужаса у Арианы едва не подкосились колени.
  - Я говорю "если вдруг", - попытался успокоить ее авокадель. - Кстати, если обвиняемый соглашается на розыскной процесс, его не могут подвергнуть пытке. Прево может начать шантажировать тебя этим, чтобы получить согласие. Хотя может действовать и по-другому: просто оставить тебя в тюрьме на год и один день - опять же, чтобы принудить к согласию на розыскной процесс. Главное, помни: без признания нет казни. Если кто-то будет обвинять тебя, просто в точности опровергай все по пунктам: не была, не делала, не знаю. Пытку, конечно, они могут применить, с учетом того, что ты каготка и не из города. Но не так страшна пытка, как ее малюют. Все-таки это мера чрезвычайная, ее обычно назначают лишь закоренелым отщепенцам, безвозвратно потерянным для мира дольнего и горнего. Хотя даже таких запрещается пытать более трех раз. Ибо, не приведи Господь, преставятся в процессе, и тогда прево придется весьма несладко. А пытать у нас дозволяется лишь одним способом - на дыбе; здесь тебе не Париж с его изуверствами. Была бы ты горожанкой - все было бы проще: горожан у нас даже над землей вздыбливать нельзя. А если вдруг все пойдет совсем уж плохо: скажись беременной. Пусть это и прозвучит подозрительно: ведь венчания еще не было, пусть слава дурная пойдет и прочее - тут главное выиграть время. Беременную не смогут казнить в любом случае. А ты тем временем успеешь подать апелляцию в Шато Ломбриер, королевскому прево или сенешалю, а то и самой принцессе, если вдруг... - мессир Эйкем внезапно осекся, поняв, что сболтнул лишнего.
  - Так это не слухи, Мишель? - неожиданно выплыло из-за спины авокаделя заостренное лицо Фераис. - Принцесса Джоанна и вправду заглянет к нам? И как скоро?
  - Только не дай вам Бог разболтать где-нибудь, что услышали об этом от меня! - пригрозил авокадель. Затем, смягчившись, ответил на вопрос Фераис: - Если погода не подведет, то послезавтра. - И, повернувшись в сторону Арианы, добавил: - А ты, если повезет, вообще может попасть под помилование по случаю свадьбы принцессы. Засим откланиваюсь, и без того уже засиделся у вас. Не скучай, Фераис. Неделя - самое большее.
  - Послушай, Мишель, а нельзя ли как-то ускорить все это? Я ведь не поскуплюсь на благодарности, ты же знаешь. Ты уж попроси нашего друга Ренара поторопиться, а?
  - Попробую, - мессир Эйкем кивнул и принялся колотить в дверь камеры: - Виллем, где ты там, открывай давай!
  "Интересно, что за секреты такие у этой парочки?" спрашивала себя Ариана, разглядывая лицо Фераис, внезапно ставшее задумчиво-отрешенным.
  
  
  ***
  
  Туман покачивался у земли, словно живой, обволакивал седые валуны и трухлявые замшелые колоды, бывшие когда-то деревьями. Арно не помнил, как оказался в этом диком лесу. Иссохшие дочерна деревья, искореженные неведомой силой, жалобно поскрипывали под натиском ветра, завывавшего высоко вверху. Мокрая почва хлюпала под ногами тухлой болотной жижей. Далекие огоньки изредка вспыхивали в глубине тумана, тут же угасая. Зловещие тени, то проявляясь, то исчезая, кружили вокруг. С трудом передвигая окоченевшие ноги, осторожно ступая между острых камней, поросших бурым мхом и лишайником, Арно отчаянно искал выход. Напрасно: в этом проклятом лесу не было ни тропинки, ни просвета. Лишь липкий густой туман кругом да заросли папоротника, таившие в себе неясную угрозу.
  Словно почувствовав что-то, Арно резко обернулся. Два желтых горящих глаза смотрели на него из тумана. Рука Арно потянулась за мечом, но нащупала лишь пустоту. Медленно приближаясь, желтоглазый зверь тихо утробно урчал. То ли огромная рысь, то ли снежный барс - в тумане не разобрать. Арно медленно попятился назад. Зверь так же медленно наступал, кажется, не собираясь нападать. Этот странный танец длился долго, целую вечность - пока рысь вдруг не остановилась. Горящие глаза ее стали медленно угасать, растворяясь в тумане. Арно обернулся и увидел, что стоит на узкой, едва различимой тропе. За его спиной, в паре сотен шагов, сумрачный лес резко заканчивался. Далее тропинка спускалась к небольшому каменному мосту, перекинутому через глубокое ущелье. За мостом, на фоне далеких заснеженных скал, возвышалась мрачная громадина полуразрушенного замка.
  В этот момент за спиной снова раздался тихий утробный рык. Арно даже не успел обернуться. Острые когти пятнистой лапы полоснули по животу, отравив тело ядом кричащей боли.
  Арно распахнул глаза, поначалу не понимая даже, где он находится. Туман, влажный холод, черные угли костра. И ноющая боль в кишках. Арно задрал котту и с облегчением выдохнул: никаких шрамов от когтей, это был всего лишь сон. Вот только резь в животе оставалась суровой явью. Видимо, предчувствие не обманывало его вчера: не нужно было пить эту воду. Он сразу почувствовал в ней странный привкус: не гнили и затхлости, а чего-то металлического, сладковато-соленого. Но выбирать не приходилось, жажда была сильнее.
  Снова скрутило живот, да так, что хоть вой. Медленно поднимаясь, Арно огляделся: четверо его товарищей мирно похрапывали на земле, укрывшись кто чем мог. Тихо ступая по отсыревшему хворосту и росяной траве, Арно отошел подальше в заросли высокого папоротника, отвязал шоссы и присел.
  Вокруг уже начинало светать; робкие трели неизвестной ранней птахи всколыхнули дремоту ночного леса. Пахло дождем, сырой землей и прелыми желудями. Оправившись, Арно уже собирался возвращаться назад, как вдруг вдалеке, за кустами лещины, раздался негромкий треск сухой ветки. Зверь? Или человек? Арно пригнулся, затаился, проклиная себя за то, что оставил меч у костра.
  В отдалении, мелькая между стволов, беззвучно кралась чья-то ловкая тень. Нет, это точно не зверь. Судя по одежде, какой-то дикарь. Но откуда дикарям взяться здесь, в графском лесу под Перигё?
  Незнакомец был одет в грязный изодранный тулуп, кажется, из овчины. На ногах болтались какие-то обмотки, перетянутые веревкой. В руках оборванец держал длинную струганную палку. Лица из-под капюшона было не разглядеть, но, судя по движениям, это был молодой мужчина. Нападать на него сейчас, без оружия, было рискованно: кто знает, что у него под одеждой. К тому же, он может быть не один. Правда, пока он ни разу не оглянулся и не подал никакого знака. "Что ему здесь нужно? Зачем он следит за нами? Пытается снова украсть наши припасы? Как будто они у нас есть!"
  Оборванец в овчинном тулупе скрылся за деревьями и больше не появлялся. Арно осторожно двинулся к лагерю. Рассказать своим или подождать? Подождать чего - когда он перережет всем горло во сне?
  Нужно было срочно что-то решать с едой. Вчера с утра доели весь хлеб и догрызли остатки репы. После полудня пытались наловить раков в Дроне . Мартен уверял, что в здешних местах водятся отличные раки, не очень большие, зеленоватого оттенка, нежные на вкус. Но даже раки куда-то запропастились. Расстроенный Мартен решил, что они ушли из-за грязной воды. Арно удивленно посмотрен под ноги: сквозь прозрачные воды Дроны можно было разглядеть каждый камушек на дне, каждую ниточку водорослей. Но Мартен упорно твердил, что с водой что-то не так. Зачерпнув рукой из реки, Арно и сам почувствовал странный привкус. Тот самый, сладковато-соленый. Тут же неподалеку, запутавшись в прибрежной тине, болтались кверху брюхом несколько мертвых гольянов.
  К вечеру добрались до Перигё. Деньги оставались у одного Бидо. Пришлось попросить у него в долг, чтобы купить в пригороде три десятка яиц и немного молока. Молоко выпили там же, яйца запекли ночью на углях. Получилось по шесть штук на брата - курам на смех.
  Там же, в пригороде Перигё, Арно разговорился со стариком-корзинщиком, расспросил его о дороге на Оберош и далее, на Черный Перигор. Три года назад англичане с гасконцами прошлись по этим землям словно огненный смерч. Быть может, за это время жизнь успела наладиться? Старик лишь махнул рукой: "Пустое. Разбежался народ оттуда. Работать некому, пашни запустели. Одни головешки и остались".
  Видимо, все же придется навестить родной бенефиций. Пусть крюк, но не такой уж и дальний. Ведь денег Бидо до Италии точно не хватит. Хотя какой, ко псам, Италии - их не хватит даже до Тулузы.
  Арно взял свой меч с медными драконами и, стараясь не разбудить спящих товарищей, отошел подальше от кострища. Когда-то он умел неплохо обращаться с бракемаром. Книжек немецких фехтмейстеров он, правда, не читал, все больше самоучкой, по наитию. Вот только практики было маловато, да и времени с тех пор утекло немало.
  Роговые щечки черенка слились с ладонью как родные. Вторая рука уперлась в золоченое яблоко рукояти. Клинок как будто бы сам, motu proprio , потянулся вперед, в атаку - столь превосходно он был отбалансирован. Резкое движение вниз - и тут же защитная стойка с вытянутым перед собой оружием. Плавно сужающиеся кромки клинка, поблескивая сизоватым отсветом, убегают вдаль, навстречу восходящему солнцу. Отбитие справа, колющий удар и снова защита.
  Из всей фехтовальной науки Арно помнил лишь несколько кустодий: лангорт, вальпургис и еще одну, название которой стерлось из памяти. Еще помнил что-то про "привязывание" и последующую инвазию. То есть сначала нужно принять клинок противника на свой под углом, а затем разорвать привязь и сделать выпад. Чуть нагнувшись и выставив одну ногу вперед, Арно разрубил воздух и быстро перевел меч в лангорт.
  - Баклер нужен, - неожиданно услышал он за спиной сонный голос Бидо. - Без баклера не годится.
  Арно обернулся:
  - Что еще за баклер? Кстати, доброе утро.
  - Щит такой. Доброе. Дюймов десять-пятнадцать в диаметре. Металлический, с острыми краями и небольшим острым конусом посередине.
  - Десять дюймов? - недоверчиво переспросил Арно. - Это что за игрушка, какой от нее прок?
  - Руку атакующую прикрывать. А при случае можно и ударить им, острой кромкой или конусом.
   - Тебе-то откуда знать всё это, Бидо?
   - Я немного занимался с Рутгером. У него книжка была старая с собой, с миниатюрами. Будто бы дед Рутгера ее собственноручно написал. Там все подробно рассказывалось, про кустодии, обсессии и инвазии.
   - И кем был дед этого твоего Рутгера? Каким-нибудь бродячим скоморохом, нахватавшимся умных слов?
   - Нет, он у Вюрцбургского епископа секретарем служил.
  - О да, тогда он несомненно понимал толк в мечевом бое! - иронично заметил Арно.
  - Зря ты так, в Швабии многие монахи в этом деле недюжинно подкованы. Еще фехтмейстеры тамошние часто проводят свои шули на площадях или по праздникам.
  - Что еще за шули? - недоуменно изогнул брови Арно.
  - Такие невзаправдашные бои на мечах и одновременно уроки для любопытствующих. Также князья немецкие любят звать фехтмейстеров на свадьбы и прочие торжества. У них там даже бюргеры сейчас начали объединяться в кружки фехтовальные. Ибо militia est vita hominis super terram , - смиренно вздохнул Бидо.
  - Чего вздыхаешь, Иов многострадальный? - усмехнулся Арно. - Лучше бы показал, чему научился у своих фехтмейстеров.
  - Надо будет две палки срезать и что-то вместо баклеров придумать. Или купить их у оружейников.
   - Ага, купить! Денег-то у нас полны кошели, аж сыплется! Кстати, о деньгах. Есть у меня одна задумка. Надо будет обсудить со всеми, пошли будить этих лежебок.
   Полусонный Бидо продолжал стоять, держась рукой за ствол высохшей ивы и глядя вдаль на занимающийся рассвет, потом задумчиво произнес:
   - Странный закат был вчера, ты заметил?
   - Вот как-то не до закатов мне. Есть тут вещи и постраннее. Сейчас расскажу, пойдем. Так что ты там увидел такого странного?
   - Как будто всполохи какие-то на небе. Говорят, в северных землях нечто подобное случается, слышал про aurora borealis?
   Арно молча кивнул головой.
   - Но у нас же не Север, - почесал свой мясистый нос Бидо. - И звезды вчера часто падали, прям одна за одной.
   - Пошли уже, звездочет, - махнул рукой Арно. - Если падают - значит, это кому-нибудь нужно. Главное, чтобы не нам на головы.
   Гастон, Керре и Мартен уже проснулись и теперь прыгали вприсядку вокруг кострища, пытаясь согреться.
   - А вот и начальство подоспело! - шутливо возвестил Гастон, заметив приближающегося Арно.
   - Дело есть, язвительные мои, - Арно вложил меч в истлевшие ножны и присел на поваленное дерево. - Похоже, мясо твое, Гастон, увел вовсе не случайный крестьянин на лодке.
   - Да я уж догадался, - кивнул Гастон. - Слишком длинный тот крестьянин получается.
  - Дело не в длинности. Веревку, скорее всего, перерезали косой.
  - Косой? - удивился Мартен. - Но кто будет бродить в лесу с косой и зачем?
  - Этого мы пока не знаем. Вернее, не знаем до конца. Но знаем точно, что есть некий дикарь - надеюсь, что один и без дружков - который зачем-то бродит за нами по этому лесу.
  - Что еще за дикарь? - выпрямился Гастон. - С чего ты это взял?
   Арно вкратце рассказал всё, что видел сегодня на рассвете.
   - Возможно, ему нужны наши припасы или оружие. Или же кто-то приказал ему следить за нами. Вот только кому это могло понадобиться? - Арно обвел взглядом своих товарищей, затем продолжил:
   - Как бы то ни было, теперь будем сторожить ночью поочередно. Кто-нибудь знает, как разделить ночь на равные части?
  - Нужно купить песочные часы, - после некоторой паузы предложил Гастон.
  - Обязательно, как только разбогатеем, так сразу и купим, - хмыкнул Арно. - Еще предложения?
  - Можно купить толстых церковных свечей и рассчитать, сколько сгорает за ночь, - помедлив, высказался Бидо.
   - Уже лучше, но это минимум два дня: пока купишь, пока измеришь. К тому же, восковые свечи стоят немалых денег. Мартен, а ты что думаешь?
   - По камышовке можно, - почесал затылок Мартен Грожан. - Она свистит как раз в середине ночи.
   - Вот ты тогда и будешь сторожить каждую ночь, - засмеялся Гастон Парад. - Кроме тебя, никому тут не ведомо, как свистит эта камышовка.
   - Да уж, ненадежно: камышовок может и не оказаться поблизости. Но есть то, что почти каждую ночь с нами, - подмигнул товарищам Арно.
  - Блохи? - почесываясь, хмыкнул Гастон. - Или желание поспать?
  - Луна! - сообразил Бидо. - Ну конечно же, Луна. Только как она поможет нам разделить ночь?
  - Как человек, изучавший квадривий, ты, Бидо, наверняка должен помнить, что полная Луна в полночь находится на западе. - В Арно неожиданно проснулся ментор. - Сейчас у нас как раз полнолуние. Ну а уж запад-то мы всегда сможем найти. Немного сдвинуть к северу точку заката - вот тебе и запад в разгар лета. Когда ночью Луна дойдет до той точки, первый часовой разбудит второго. Ну а тот уже будет бдеть до рассвета. Очередность можно решить жребием или полюбовно. А на следующую ночь - двое других. Все понятно?
  Пока Мартен, разинув рот, восхищенно смотрел на Арно, Гастон, задумавшись, заметил:
  - Понятно всё, кроме одного: нас-то ведь пятеро. А пятеро не делится на два.
  - Не длится без остатка, как сказал бы на это великий грек Архимед, - усмехнулся Арно.
  - То есть ты собираешься быть этим самым остатком? - нахмурился Гастон.
  - Ну если сможешь, предложи более справедливый порядок, - пожал плечами Арно. - И кстати, о справедливости. Справедливости ради, должен заметить, что мы остались без гроша. А бесконечно одалживать у нашего доброго Бидо кажется мне жуткой несправедливостью. Поэтому я тут поразмыслил между делом и кое-что надумал.
  Арно обвел взглядом своих товарищей и продолжил:
   - Местные говорят, что идти через Оберош бессмысленно. Англичане там основательно потоптались три года назад. Лучше двинуться на Бержерак через Мюссидан. А когда пройдем Мюссидан, сделаем небольшой крюк на запад, в сторону Бордо. Миль пятнадцать, не больше. Там будет одна деревенька под названием Велин, жители которой задолжали мне немного денег.
   - А-а, твой бывший бенефиций, - протянул Гастон. - Но у тебя же отобрали его, ты сам говорил?
   - Да, отобрали. Только отобрали в декабре, а день расчетов у нас был в ноябре, на Мартина Зимнего. И кюре так и не отдал мне деньги за тот год. Я потом узнавал: новый бенефициар тоже их не получил. В общем, зажал денежки наш кюре. А это нехорошо, надо бы вернуть.
   - Хм, - потер нос Гастон, - но ведь твоя грамота на бенефиций - она же была, так сказать, не совсем чистая?
   - И что это меняет? - с горячностью возразил Арно. - Архиепископ же не велел мне вернуть деньги за предыдущие годы, так? Значит, они были получены законно. Выходит, и грамота до ее отмены была законной. В любом случае, у кюре не больше прав на эти деньги, чем у меня.
   - А если там уже нет этого твоего кюре? - предположил Гастон. - Что будешь делать тогда?
   - Насколько мне известно, нынешний держатель моего бенефиция служит на стороне англичан. Кажется, в эскорте молодого Жана де Грайи. А я, так исторически сложилось, не очень-то люблю англичан, еще со схоларских времен. Все ж таки прав был Жак де Витри : напыщенные индюки они и пьяницы беспробудные.
   - Ага, а пуатевинцев он, помнится, называл изменниками и алчными до денег! - засмеялся Гастон.
   - А тулузцев он как называл? Глупыми любителями поспорить в дело и не в дело? - озлился Арно. - В общем, я думаю, не будет ничего зазорного, если мы отщипнем немного от жирной английской тушки. Вы согласны?
   - Мы-то согласны, - кивнул Гастон. - Вопрос в том, будут ли согласны велинские мужики.
   - Значит, придется их убедить, - поглаживая ножны меча, с недоброй усмешкой отчеканил Арно.
  
  ***
  
  "Так же, как вода не гниет в чистом состоянии, но гниет вследствие примеси дурных, землистых тел, которые смешиваются с нею и создают во всем ее составе дурное качество, воздух тоже загнивает не в чистом состоянии, а вследствие примеси дурных паров, которые с ним смешиваются и создают во всем его составе дурное качество. Нередко причиной этого бывает ветер, приносящий в здоровые местности дурной дым из отдаленных областей, где имеются стоячие болота или лежат разлагающиеся тела погибших в сражениях или от убийственного мора, не закопанные и не сожженные, а порою причина находится близко от данного места или существует в нем самом. Иногда же гнилостности возникают под землей по причинам, подробности которых нам неизвестны, и переходят на воду и в воздух".
  Ивар отложил перо и задумчиво посмотрел в окно скриптория. Сегодня уже пятница, пора решать что-то с новым жильем. Дамиан сказал, что один его знакомый готов приютить чужака за умеренную плату. Правда, живет тот знакомый аж у ворот Дижо, тех, что выходят на Еврейскую улицу. Далековато, конечно, оттуда до аббатства, мили две будет. Надо бы сегодня сходить туда после обеда, посмотреть, что да как.
  Ивар взял толстое гусиное перо и продолжил свой монотонный труд:
  "Источником всех подобных изменений являются определенные сочетания светил на небесной сфере, которые обусловливают их неведомым для нас образом, хотя некоторые люди и считают возможным высказывать на этот счет утверждения, не основанные на доказательствах. Тебе же надлежит знать, что первой отдаленной причиной этого являются небесные фигуры, а ближайшей причиной - обстоятельства земные".
   "Странный этот Дамиан", подумал Ивар, снова откладывая перо и разминая руку. "То целыми главами цитирует Марсилия Падуанского, то напивается до непотребства. А упившись, перестает узнавать друзей, лишь зыркает на всех остекленевшими глазами, как на заклятых врагов... Ах ты ж, чертов Титивиллус!".
   Ивар подтер пемзой помарку на пергаменте и снова принялся водить пером по линованному листу:
  "К вещам, которые равнозначны с признаками, указывающими на мор, принадлежит умножение количества небесных камней и падающих звезд в начале осени и в Элуле ; они предвещают мор, как предвещает оный частое дуновение в Кануне южного и восточного ветра несколько дней подряд. Также, если ты видишь, что погода меняется много раз в день, и один день небо ясно, и солнце всходит ясное, а на другой день оно затуманено и встает как бы в саване из пыли, то считай, что случится мор.
  Что же касается признаков, которые как бы сопутствуют причине, то перед мором ты, например, видишь, что стало много лягушек, и видишь, что умножились насекомые, рождающиеся из гнили. Одно из указаний на мор - когда ты видишь, что мыши и зверьки, живущие в глубине земли, выбегают на поверхность земли, ошеломленные, а животные, чуткие по естеству, например, аисты и им подобные, бегут из своих гнезд и удаляются от них..."
   Громкий вскрик за окном заставил Ивара оторваться от рукописи. Подняли головы от своих кафедр и остальные переписчики. Почти сразу же за вскриком послышался громкий свист и скрежещущий удар, как будто ломом что есть силы вдарили по камню. Любопытные переписчики, и Ивар в их числе, высыпали наружу.
   На притоптанной каменной тропинке, рядом с солнечными часами, лежал, охая и ворочаясь, уже знакомый Ивару монах, которого в Сент-Круа называли братом элемозинарием. Занимался он в основном раздачей милостыни и остатков еды нищим, хворым и бродягам. Звали его, кажется, Адемар, и происходил он из влиятельной в городе семьи Подье - вот, собственно, и всё, что знал о нем Ивар.
   Монахи помогли подняться упавшему брату. Держать за ушибленный бок, элемозинарий Адемар сокрушенно смотрел на солнечные часы, приговаривая:
   - Что же я наделал, растяпа, дурья башка, старая растетёха! Простите, братья, не нарочно я! Чертовы лягвы, чтоб им треснуть!
  Брат элемозинарий рассказал, что нес мотыгу братьям, работавшим в саду, как вдруг поскользнулся на чем-то - как он уже потом увидел, на мерзкой зеленой лягушке - и упал прямо на камни тропинки. Падая, он уронил мотыгу, которая, подлетев в воздух, упала железным налопатником прямо на солнечные часы и расколола одну из мраморных плит. При этом удар оказался настолько сильным, что плита с выбитым на ней словом nisi буквально разлетелась на куски.
   - Да... - сокрушенно вздохнул лекарь Безиан, стоявший рядом с Иваром. - Дурной знак, очень дурной!
   - Здесь-то что не так? - удивился Ивар. - В чем здесь может быть дурной знак? Я пока вижу лишь четыре буквы, расколотые глупой железя...
  В этот момент до Ивара дошло. Без слова nisi надпись на часах приобретала совершенно иной смысл. Из "отсчитываю лишь безмятежные часы" она превратилась в "не отсчитываю безмятежные часы".
   Монахи постепенно расходились, возбужденно обсуждая происшествие и толкуя его скрытые смыслы. Ивар же задумчиво смотрел на разбитую каменную плиту. Теперь, когда она раскололась, можно было видеть ее толщину - не менее двух дюймов. "Раздробить мотыгой мраморную плиту в три пальца толщиной? Да так, чтобы она разлетелась на мелкие куски?" Но ведь он сам видел мотыгу, лежавшую на расколотой плите?
   Ивар нагнулся и принялся внимательно рассматривать осколки. Сложив их вместе, он увидел, что в середине, в месте удара, зияет широкая дыра, не менее полутора дюймов в диаметре. Удар, чем бы он ни был нанесен, просто раздробил это место в мелкую крошку. И очень странно, что никто не обратил внимание на свист. Он же отчетливо слышал громкий свист перед ударом.
   Не вполне понимая, зачем он это делает, Ивар принялся скрупулезно, пядь за пядью, осматривать близлежащие клумбы и кусты. И вскоре в одном из розариев пальцы его нащупали необычный предмет.
  Ивар достал его и поднял на свет. Это был небольшой серебристый камень с красными прожилками, как будто оплавленный по краям. Имел ли он какое-то отношение к разбитым часам, было неясно: на найденном камне не наблюдалось никаких видимых повреждений. Оглянувшись зачем-то по сторонам, Ивар быстро спрятал серебристый камень за пазуху.
  ***
  
  Наконец-то они доплыли до этого Бордо. Позавчера, как назло, ветер переменился на встречный и почти не давал идти вверх по эстуарию. И на канатах тоже не потащишь: берега сплошь заболоченные. Прав был Роберт Буршье, когда советовал принцессе не тратить время на заход в Бордо, а сразу плыть в Байонну и далее на Бильбао, где ее уже заждался эскорт жениха, кастильского принца Педро. Но разве своенравную Ниссу можно хоть в чем-то переубедить?
  Поначалу, когда они в конце мая отплыли из Портсмута, Джон сильно удивлялся тому, что придворные - и даже кое-то из слуг, за глаза - называют юную принцессу Ниссой. Почему Нисса, если она Жанна - или, если на простонародном , Джоанна? Роберт Буршье объяснил ему, что Нисса - это от Аниссет, что, в свою очередь, есть уменьшительное от Анна, сиречь Иоанна.
   "Принцессе едва стукнуло пятнадцать, а у ней уже четыре имени. Куда ей столько?" Джон равнодушно смотрел на приближающийся Бордо. "Вот мой родитель - упокой Господь его душу - вообще не напрягался: старшего брата назвал Джоном, и меня Джоном. С другой стороны, он прав: ведь имя выбирают не для красоты, а под небесного покровителя. А кто лучше заступится за тебя на небесах, если не Иоанн Евангелист, возлюбленный ученик Христа? Разве что апостол Петр сравнится с ним по силе. Потому-то у нас и нарекают каждого второго Джоном либо Питером. Ну или Уильямом - дабы осенить свое чадо венцом удачи Гийома Завоевателя".
  "С другой стороны, принцесса права. Просто так проплыть мимо, не одарив вниманием своих аквитанских вассалов, было бы крайне непочтительно, на грани пренебрежения. Они ж тут все гордые и обидчивые, эти гасконцы. К тому же, не помешает лишний раз показать могущество и щедрость английского короля".
  Король Эдуард действительно постарался не ударить в грязь лицом перед своими южными вассалами и союзниками. Два кога были полностью отданы под приданое принцессы. Роскошные венчальные платья из дорогого ракматиза - плотного шелка из восточных стран, отрезы красного бархата, серебряные пуговицы с позолотой и эмалью, корсеты с вышитыми на них золотыми звездами и полумесяцами, поблескивающими ледяными искрами алмазов, платья из темно-зеленого шелка, расшитые розовыми кустами и фигурками диких животных, синие мантии с золотыми львами, отороченные горностаевым мехом, кружевное постельное белье, занавески, балдахины, платья для церемоний, платья для конных прогулок, платья на каждый день - и так без конца. Джон видел, как все это богатство перегружали на суда в Портсмуте - народу сбежалось столько, что едва не передавили друг друга на пристани.
  Королю Эдуарду очень нужна была эта свадьба. Ведь Нисса - его последняя незамужняя дочь, а стало быть, последний шанс породниться с кастильской короной. К сожалению, у короля Альфонсо XI не было дочерей, один лишь четырнадцатилетний сын Педро. Еще, конечно, бастарды, но они не в счет. А если вдруг Кастилия встанет на сторону французов - у Англии могут возникнуть большие проблемы на море. Да и надежд оттяпать себе Аквитанию кастильцы вряд ли оставили.
  Поэтому король Эдуард лично следил за всеми свадебными приготовлениями. Еще с марта разослал он по "Пяти портам" приказы о реквизиции сорока судов. Сорок - это, конечно с большим запасом, как обычно; в итоге снарядили девять когов. В охрану принцессе король выделил сотню отборных лучников, многие из которых отменно показали себя при Креси, при осаде Кале, в бретонской кампании. Во главе их король поставил самого Джона де Вира, графа Оксфордского, заслуженного и уважаемого в армии капитана, однако тот в последний момент захворал и вынужден был передать командование своему племяннику Эмери.
  Джон презрительно сплюнул за борт. Племянник графа был младше его на два года, воевал без году неделю, а уже поставлен командовать сотней лучников-ветеранов. А Джон? За все заслуги и безупречную шестилетнюю службу - шесть денье в сутки. Всего на три денье больше, чем у лопушков-новобранцев. Сто восемьдесят денье в месяц - это пятнадцать шиллингов, то есть девять фунтов в год. Оно, конечно, побольше, чем у какого-нибудь лондонского мастерового, но по сравнению с тем же Эмери де Виром - жалкие гроши. Вон, у него один только меч стоит небось раза в два дороже. И какого рожна ему понадобился меч здесь, на судне? Ах, ну да: перед принцессой же покрасоваться. Было бы у нашего Белоручки с собой три меча - нацепил бы на себя все три.
  Джон с неприязнью смотрел, как Эмери, увиваясь вокруг принцессы и сопровождавших ее Роберта Буршье, Эндрю Уффорда и других знатных персон, достал откуда-то свежую грушу и протянул ее Ниссе. Принцесса со снисходительным любопытством приняла подарок и тут же принялась жадно грызть его, словно оголодавшая простолюдинка. Роберт Буршье с укоризной покачал головой, как бы напоминая принцессе о правилах приличия. Нисса лишь фыркнула в ответ, развернулась и быстрым шагом направилась в нос кога. Через пару мгновений гримаса недовольства исказила лицо принцессы. Нисса брезгливо выплюнула недожеванный кусок за борт, а саму грушу отшвырнула в другую сторону, едва не попав ею в Джона. "Похоже, для нее я и впрямь пустое место", бесстрастно отметил Джон, глядя, как покачивается на речных волнах надкусанный принцессой фрукт. "Странно, разве груши не тонут в речной воде?"
  С реки пахнуло какой-то помойной тухлятиной. Или это уже запахи Бордо? Джон брезгливо передернул плечами. Больше всего на свете он ненавидел нечистые запахи. В том числе, запах немытого тела. Наверное, это из-за отцовских дубилен в Сибил Хедингеме. Это из-за них соседские мальчишки дразнили его вонючкой и тошнотиком. За что тут же расплачивались битыми носами. Вот только племянника графа де Вира бить было нельзя. Чем этот мелкий говнюк и пользовался, всячески изводя Джона.
  Замок де Виров располагался неподалеку от их дома, прямо через речку. Высоченная четырехугольная громадина в пять этажей, с редкими оконными прорезями. Сложенный из кремниевых булыжников, посаженных на известковый раствор, замок был - редкость для тамошних мест - облицован тесаным камнем из барнакских каменоломен. Когда Джону было лет десять, Эмери впервые появился в замке де Виров. Собственных детей у графа тогда еще не было, а сам он нечасто объявлялся в Сибил Хедингеме, вечно пропадая в разъездах. Приглядывать за Эмери был приставлен старый слуга Перси, которого все в деревне называли сенешалем. Но Перси больше интересовался содержимым винных погребов, нежели воспитанием восьмилетнего мальчишки...
  Воспоминания Джона прервал дребезжащий голос Эмери де Вира, неожиданно зазвеневший прямо над ухом:
  - Персональная комиссия для тебя, Джон, - влажные глаза Эмери с усмешкой смотрели на подчиненного. - Сейчас подойдут габары с берега - вы с Томасом возьмете вон те коффры и будете спускать их на лодки. Выполнять!
  "Чего "выполнять", если габары еще не подошли?" раздраженно повел плечами Джон, однако сделал вид, что подчиняется. "Комиссия, коффры... Так толком и не выучился по-английски наш господинчик".
  Хуже изводящей июльской жары было лишь то, что от самой Ля-Рошели не представилось возможности сполоснуться. Видавший виды поддоспешник Джона покрылся белесыми разводами на спине и в подмышках. И, естественно, разил едким запахом пота. "Как только сойдем на берег, первым же делом пойду искать местные бани", решил Джон, брезгливо принюхиваясь.
  Наконец-то подошли габары. Джон с Томасом принялись волочить по палубе тяжелые сундуки принцессы, спуская их вниз на пеньковых канатах. Работа не шибко сложная, кабы не жара и не этот заливающий глаза пот, от которого чешется и зудит по всему телу.
  Вслед за сундуками пришел черед принцессы. Было странно видеть, как будущая королева Кастилии спускается вниз по канатам. "Довольно неплохо двигается, как для девчонки", отметил про себя Джон. Нисса ловко спрыгнула на нос покачивавшейся на волнах габары. Джон непроизвольно протянул ей руку для подстраховки - и тут же отдернул. Он видел, как на лице принцессы проступило неприкрытое отвращение и брезгливость: от его мокрой руки в уродливых мозолях, от застарелого запаха пота, резко ударившего ей в нос.
  Из-за спины Джона выскочил Эмери и галантно протянул принцессе свою руку, обтянутую черной бархатной печаткой. Нисса, улыбнувшись и признательно кивнув, оперлась на ладонь де Вира и направилась в центр габары, ловко вышагивая между сундуками, канатами и донными переборками. Джон, закусив губу и отвернувшись, принялся рассматривать шумную толпу, собиравшуюся на берегу. Напротив него, ерзая по истертой банке габары, старательно выгребали против течения двое гасконцев: пожилой кряжистый лодочник и его тщедушный помощник, пучеглазый малый с тонкой шеей, замотанной грязным платком.
  
  ***
  
  После обеда Ивар, как и планировал, направился осматривать свое новое жилье. Низкая цена, предложенная хозяином дома, не могла не настораживать: наверняка за ней кроется какой-то подвох. Протекающая крыша? Мясобойни или сыромятни поблизости? Комнаты радости наверху?
   Идти пришлось едва ли не через весь Бордо. Выйдя из ворот аббатства, Ивар миновал кладбище, поднялся на холм к церкви Сен-Мишель, повернул налево, обходя улицу Потаскух, оставил за собой богатый квартал Ля-Руссель и прилегающую к нему рыночную площадь, затем направился в сторону собора Сент-Андре, перешел речки Пег и Девез и, наконец, вышел к воротам Дижо, прямо за которыми начиналась длинная Еврейская улица, идущая аж до самого аббатства Святого Северина. Хотя евреи и получили разрешение селиться внутри городских стен, большинство из них по-прежнему обитало за воротами Дижо, вокруг небольшого возвышения, именовавшегося Еврейской горой.
   Домишко, который искал Ивар, и впрямь выглядел неказисто. Дамиан довольно точно описал его: покосившаяся глинобитная хибара слева от кабака со странным названием "Три жида". Хозяин дома, хмурый тип с вытекшим левым глазом, был донельзя малоречив. Пробормотав что-то нечленораздельное, он провел Ивара на второй этаж и молча показал ему комнату.
  "А все не так плохо, как могло бы быть", отметил про себя Ивар, осматривая небогатую обстановку жилища. "Если не считать тараканов, довольно даже опрятно". Из распахнутого окна можно было видеть вдалеке Арбалетчикову башню замка Ломбриер. С улицы пахло выпечкой и жареным мясом. В самой комнате имелся стол, хоть и не новый, кровать с соломенным матрацем, рукомойник и сундук для вещей. Крыша вроде без дыр, стены без щелей, ставни немного подгнившие, зато само окно выходит на юго-восток, а значит, можно будет целый день читать без свечей.
  - И все же, отчего такая низкая цена? - спросил Ивар хозяина дома, спускаясь с ним по скрипучей лестнице на нижний этаж.
  - Ты платишь или проваливаешь? - проигнорировал хмурый домовладелец заданный ему вопрос.
  Ивар молча отсчитал запрошенную сумму. Одноглазый удовлетворенно кивнул и, не попрощавшись, вышел во двор.
  Побросав нехитрые пожитки в сундук, Ивар недолго поковырялся со старым навесным замком, пытаясь провернуть его. Уже собравшись спускаться вниз, он услышал за спиной лязг отодвигаемого засова. Ивар обернулся поприветствовать своих новых соседей - и осекся на полуслове.
  Стоя в дверном проеме, на него немигающим взглядом смотрел седой старик, на темной выцветшей робе которого кричащим пятном желтело тряпичное кольцо. "А вот и причина низкой цены", сокрушенно подумал Ивар. "Скотина хозяин, морду бы ему набить. Да и Дамиан - тоже ведь наверняка знал..."
  Из-за спины старика-еврея выглянула черноволосая девочка лет шести и принялась с любопытством разглядывать Ивара. Сквозняк из дверей подул ей в лицо, откинул назад кудрявые локоны - и Ивар оцепенел: на месте ушей у девочки багровели два уродливых плохо заживших шрама.
  Перехватив испуганный взгляд Ивара, девочка смутилась и стыдливо закрыла ладошками свои искалеченные уши.
  - Добрый день, - первым нарушил неловкое молчание старик-еврей. - Меня именуют Жюда Машо.
  Ивар назвал свое имя и, отведя взгляд, поспешно спустился вниз. Нет, не то чтобы он на дух не выносил иудино племя; но жить вместе с ними - это уже слишком. Вот только как быть с деньгами - живоглот-хозяин наверняка не вернет их назад: pacta sunt servanda...
  На улице царило непривычное оживление. Люди возбужденно переговаривались о чем-то меж собой, многие быстрым шагом двигались вверх по улице, в сторону реки. Ивар схватил за рукав пробегавшего мимо мальчишку лет двенадцати и спросил, в чем дело. "Отпусти!" принялся яростно вырываться тот. "Мой отец найдет тебя и побьет!" Пришлось выпустить нервного гаденыша на волю. Отбежав на несколько шагов, сорванец крикнул Ивару: "Король приплыл! Король в городе!"
   "Что за ерунда?" думал Ивар, шагая, однако, вместе с прочими в сторону Лунного порта. "С чего бы королю Эдуарду приплывать в Аквитанию? Вот про принцессу Иоанну Граций что-то рассказывал: что вроде как должна заглянуть в Бордо на пути в Кастилию. Но неужели сам король отправился вместе с ней?"
  Жаркий восточный ветер обдувал лицо мохнатой уличной пылью. Чем ближе подходил Ивар к Лунному порту, тем плотнее и взбудораженнее становилась толпа вокруг. Достаточно быстро выяснилось, что никакой не король, а всего лишь принцесса с эскортом прибыли в столицу Гиени. Что, однако, не отменяло торжественности и исключительности момента: мало кому из собравшихся на пристани доведется еще раз в жизни лицезреть живого монарха, пусть и будущего.
  Ивару стоило большого труда протиснуться в первые ряды. Лучники эскорта изо всех сил сдерживали напиравших бордоссцев, пытаясь оставить для принцессы узкий проход. Один из охранителей, белобрысый парень в пропахшем потом гамбезоне , что-то крикнул Ивару на английском и грубо пхнул его в плечо. Одновременно надавили сзади, да так, что Ивар едва не повалился на землю вместе с невежей-англичанином. Дышать в этой толчее, в самый разгар июльской жары, становилось все труднее.
  Наконец, в удерживаемом лучниками проходе показалась сама принцесса, сопровождаемая двумя пожилыми сеньорами в дорогих черных одеждах. Ивар внимательно всматривался в лицо будущей королевы Кастилии, пытаясь разглядеть в нем черты ее венценосных родителей. Похоже, единственное, что унаследовала юная Джоанна от матери Филиппы - это рыжеватые волосы да веснушки на слегка вздернутом носу. И еще, возможно, темноватый оттенок кожи - в ярком свете южного солнца было не разобрать. От отца же Джоанне достались глаза с хитрым прищуром и надменный излом темных бровей. В остальном же - обычная пятнадцатилетняя девушка, не страхолюдина, но и не писаная красавица.
  Поравнявшись с Иваром, принцесса неожиданно сверкнула на него озорными глазами и приветливо кивнула. Ивар оторопел, не понимая, чем удостоился такой чести. Потом подозрительно обернулся, насколько позволяла давка - и увидел прямо перед собой светящееся лицо своего старого приятеля Грация, радостно махавшего принцессе рукой. Молодой менестрель тоже узнал Ивара и живо кивнул ему, крикнув что-то вроде "и ты здесь".
  Быстро поднявшись по дощатому настилу, проложенному вверх по отлогому берегу Лунного порта, принцесса Джоанна и ее немногочисленная свита скрылись в проеме городских ворот. Зрелище продлилось до обидного недолго. Горожане принялись спешно расходиться: смотреть здесь больше было не на что. Разве что на английских лучников с их зачехленными двухъярдовыми луками, да на сундуки с приданным принцессы, что сгружали на берег с габар портовые носильщики.
  "Бедолаги", покачал головой Ивар, глядя на то, как взмокшие грузчики волочат тяжеленные лари. "Не хотел бы я сейчас оказаться на их месте. Особенно на месте вон того доходяги с обмотанной шеей. Знакомое у него лицо - кажется, я уже видел его где-то раньше... И за каким лядом нацепил он платок в такую жару? Разве чтобы скрыть уродливый шрам или..." Ивар неожиданно вспомнил еврейскую девочку и почувствовал, как кровь прилила к лицу. Кто и зачем сотворил с ней такое?
  Доходяга-носильщик внезапно зашелся в надрывном клокочущем кашле, как будто изо всех сил пытаясь избавиться от опостылевших легких. Потом вдруг выронил из рук железное кольцо сундука, плюхнулся коленями на песок и, сложившись пополам, захрипел. Ивар видел, как изо рта его вылетел крупный сгусток темной крови, упал на грязный песок и как будто даже пошевелился. Присмотревшись, Ивар невольно вздрогнул: это был не просто сгусток крови, это был кусок легкого размером с крупную сливу. Упавший носильщик попытался выкрикнуть что-то, но безуспешно: поперхнувшись собственной кровью, он лишь бессильно корчился на песке, яростно пытаясь сорвать с шеи старый замызганный платок.
  Через мгновение Ивар увидел то, что пытался скрыть под платком худосочный носильщик: на изможденной шее несчастного, чуть ниже уха, вздувался, бешено пульсируя, темно-лиловый бубон величиной с грецкий орех.
  Звенящая тишина повисла вокруг. Ивар почувствовал, как люди за его спиной начали торопливо расходиться в разные стороны. "Что за неведомая напасть поразила этого бедолагу?" спрашивал себя Ивар, не в силах отвести взгляд от синюшного бубона. Только сейчас он вспомнил, где мог видеть лицо несчастного носильщика, сразу показавшееся ему знакомым. Это ведь был тот самый слабосильный матрос, которого шпынял за нерасторопность шкипер Барбавера во время их путешествия из Саутгемптона в Бордо.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"