Шикин Евгений Петрович : другие произведения.

Инакомыслие (часть первая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  ШИКИН Е.П.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ИНАКОМЫСЛИЕ
  
  ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
  В СТИЛЕ
  СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Москва 2005 г.
  
  
  ПРОЛОГ
   В ночь с двадцать первого на двадцать второй день месяца тишри в год Кабана, - старший лейтенант транспортной милиции тов. Чернышевский, облокотившись на стол, покрытый мутным стеклом, досматривал в своем кабинете пятый сон Веры Павловны, когда без пяти минут три раздался резкий телефонный звонок. Оперуполномоченный вздрогнул и поднял трубку. Дежурный капитан милиции тов. Рахматов сообщал о том, что на полотне железной дороги между станциями N и М обнаружены отдельные части человеческого тела и некоторые вещи (обрывки плаща, мужская шляпа и др.) на общем расстоянии примерно семьсот метров. Есть основания полагать, что в данном случае имеются признаки состава преступления - насильственной смерти - с расчленением трупа и попыткой скрыть следы содеянного путем подкладывания тела на рельсы. "Что делать?" - по привычке подумал старлей; дежурство заканчивалось и - на тебе! - под самый конец этакое дельце... Теперь вот надо ехать осматривать место происшествия, составлять протокол. Долго ждали хоть кого-нибудь из прокуратуры - этих высокомерных, не снимающих даже на месте происшествия "белых перчаток" работников, подыскивали понятых, пытались связаться с судмедэкспертом. Старший лейтенант нервничал, ругался (на него потом все шишки!); прихватили с собой стажера - проводника служебно-розыскной собаки с его питомцем - овчаркой по кличке Шварцман. Пёс быстро взял след - мудрено было его не взять - и понёсся по шпалам, едва удерживаемый проводником. Границы места происшествия, в пределах которых обнаружены были "вещдоки" и части человеческого тела, занимали 666 метров, на железнодорожном полотне или в непосредственной близости от него. Проводник Шварцмана обратил внимание на некоторые странности в поведении своего питомца: иногда тот без всяких видимых причин останавливался, поднимая морду вверх, угрожающе рыча и даже как бы готовясь к прыжку. Создавалось впечатление, что он "видит" в воздухе над рельсами нечто такое, чего не видят все остальные. Мимо его внимания не проходило ничто: ни окровавленный ботинок вместе с человеческой стопой, ни части кишечника. Чуть в стороне от полотна дороги, на пешеходной тропинке ниже насыпи Шварцман обнаружил сильно потрепанный портфель, в котором оказались бумаги - листы рукописи, страницы которой были сильно повреждены, но некоторые сохранились. Уже у себя в кабинете, чуть позже старлей прочитал несколько бессвязных фраз, отрывков из каких-то текстов (зарисовок, наблюдений), принадлежавших, по-видимому, владельцу портфеля. Вот некоторые из них: "Бегство от реальности..." "Я никогда, нигде, ни у кого не видел таких глаз... Он понял меня... Он любил меня... Это незабываемо! Это на всю жизнь..." "Ждет ли меня пакибытие?! Смоковницу, не приносящую плода... Столарня." И стихотворение Б.Пастернака: "Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути. Я один - все тонет в фарисействе; жизнь прожить - не поле перейти." Все эти записи ничего не говорили следствию, только запутывая его; на основе их нельзя было составить никаких самостоятельных версий. Чернышевского поразило загадочное слово - "столарня" и пассаж на тему "незабываемых глаз". Он быстро собрал и оформил все необходимые в таких случаях документы и бумаги, вещдоки по делу, и направил его для расследования в прокуратуру... Но осталось в душе Чернышевского что-то непонятное ему самому, то ли глобальное сомнение во всем и тоска, то ли какая-то мистика; он стал необычно тихим и задумчивым, сослуживцы стали замечать за ним некоторые странности в его поведении и в быту, и на работе, что отнюдь не способствовало ему в продвижении по службе. Вскоре он уволился, устроившись сначала сторожем во вневедомственной охране, потом могильщиком на кладбище...
  
  
  
  
   Глава I
   ПРАЙМЕРИЗ
   Россия позже других
   вступила на Путь.
   (из классика)
   Ивану Петровичу Сидорову, рядовому труженику бестиарного учреждения, в последнее время по ночам стал являться сенатор И.В.Лопухин. Как патриота-государственника, Сидорова задействовали в ВУМЛе1, где требовали конспекты. В первый раз сенатор-масон именно по этому поводу и засветился, т.е. в туалете, в момент самого напряженного их исследования. Петрович хотел уж было спрыгнуть - обе ноги у него были толчковые - как вот тут ... совсем некстати ... сенатор и ...
   "Чуваш не поверит, пока не пощупает", - убежденно сказал сам себе Сидоров, а с кем поделиться? Сегодня жмура тащили, и кодла подруливала на явку: Васька Базлай - только-что из трезвака -дипломант Республиканского конкурса, между прочим; вчера в ведомости не смог расписаться, полорот. "Чебурашки бы сдал", -посоветовал ему Генка-фасоль, ударник, но если честно, он постоянно загонял, минимум на одну шестнадцатую за два-три такта и часто болел: то понос, то золотуха!
   Или взять Славку Гаганова, которого называли каким-то непонятным словом гернгутер. Вот у кого калган варил, но был он все-таки какой-то не свой, типа баутчика. Петрович относился к нему настороженно. Сам он втайне гордился тем, что являлся представителем яфетического народа. Из всего доисторического населения Европы - создателя начал европейской культуры, в Восточной Европе сохранился один-одинешенек его чувашский народ.
   Как староста, Петрович чуял нутром, что робя не притыривают, но, шевеля рогами, понимал, что его медная машина с места не стронется без зажигания. А тут - Эдисон Хабибуллин - приводной ремень2, Сидоров к нему на цирлах: "Выпиши литр. Инструмент продраить", -"Ты чео? Оборзел?!" И стал увиливать, обрезок, крутя ромб на лацкане. "Не дашь, бляха-муха, жмура не потащим. Пусть тебе патлатые бацают: "бякин ЮЭС, бякин ЮЭС". Эдисон только представил себе, как генерала хоронят под буги, и где-то сломался.
   Завалились всей кодлой в хавирку и здесь открылся им Голубой Купол: плыли на облачках босые Апостолы. Разжевывая амбушюр, Петрович для затравки затарил ендову - басовый мундштук, закупорив его фалангой большого пальца. То была Мера. Первой трубе налил как бы из-за такта, всем остальным - в порядке очереди. Поймали кайф.
   А Сидорова распирало все больше. Он вышел в центр, взялся за длиннющий многозвенный подвес, примастаченный к самой верхотуре, и начал:
   - Мужики, сукой буду... Ко мне вчерась приходил... ну, как сказать? Вроде вон этих, - яфетид кивнул на Апостолов. - Базлай с Фасолью зафыркали. - Козлы! Не хер лыбиться, в натуре... Доходяга такой, бледный...
   - Закуси надо было больше взять, - буркнул дипломант, вгрызаясь в вяленую воблу (одну на всех).
   Ворковали голуби на закомарах. "Ми бемоль, - машинально засёк Петрович, - чуток высит". Шелестел сквозняк, наводя шмон средь шуршащих поштучно и штабелями пожелтевших подшивок. Один таблоид, расщеперился как раз на портрете Классика - Ивана Петровича индо передернуло, как он вперился. "Отвали, усатый; не брошу я твой обстебанный ВУМЛ".
   - По фене ботает, не по нашей правда... И как бы не языком, а типа, прям на мозги капает: "В начале 1800 года отправлены были Сенаторы, для осмотра всех губерний; и я, с М.Г.Спиридоновым, послан был в Казанскую, Вятскую и Оренбургскую. Осмотры такие конечно весьма полезны для сохранения порядка и обуздания от злоупотреблений: хотя некоторые из сих последних и важнейшие суть такого рода, что редко могут быть изобличены для наказания судом; а необходимо иногда исправлять их следствия, и сколько можно отвращать их, средствами, хотя гораздо меньше строгими, нежели бы по суду - основываясь единственно на доверенности к ревизорам. Почему и выбор ревизоров должен быть весьма осторожен. Сие особливо в разсуждении взяток, сей неизлечимой отравы суда. Чем больший мздоимец, тем труднее изобличить его..."
   - Прикол! Про наши края трёкает...
   - Шеф, бросай ВУМЛ, а то наживёшь себе опущение матки... Все заржали, давясь и икая, пугая голубей, а где-то на вязе закаркала ворона. "Фа диез, немного низит." Шеф намылился помацать, что там внизу, протискиваясь между стеллажами, изъеденными шашелем. Панихидчик разбрасывал чернуху с пафосом, обличая происки дяди Сэма и сионизьма. Выразил уверенность в единстве блока, партайгеноссе шлепнул ладошками - в зале отозвалось: два-три клака, как бы корова - на асфальт. Пахнуло хлоркой из гальюна.
   И вдруг Петрович расхлебястил свою "варежку" шире раструба тубы, точно оказавшись в сию минуту на пороге Эреба: прямой, словно древко, "живой жмур" вынес свой собственный бюст в Президиум, тяжело поставив его посредине стола, покрытого кумачом. "Ни себе чего! - лихорадочно соображал Петрович. -Полный писец! Ташла пелмен сынна кеве килешмен3. Неужели же это я с одной меры? Рядом с Генералом его Правая рука полковник X. Голандский - "фантомас". Слева генсек..."
   А вон поднимаются в Президиум элементалы. Им как всегда не хватило стульев. Тушуясь и суетясь, они ищут любую нишу, чтобы притулиться. На трибуну взлетает старлей Горячев. Он так мучительно подбирает слова, что в первых рядах слышен скрип его второй сигнальной системы. Всё идёт по регламенту, но один пенсионер - Педер Тимофеев (член Всесоюзного общества "Знание", полковник в отставке) - затянул тягомотину, не обращая никакого внимания на знаки "панихидчика". В зале назревал коротыш. Петрович - по основной профессии электрик - ощущал это всеми фибрами, прокатываемый теперь стеллажами в обратку.
   И ведь надо же!, оставалось типа стежка да петелька - переменить ноты, но Сидоров поскользнулся на брошенном кем-то презервативе, механически взмахнул руками, и... Ребята врубили по данному "знаку" с таким упоением, что на три секунды всё оцепенело под звуки невыразимо скорбного шопеновского марша. Ждущие часа своего оторопели: пригнулся к бумагам Президиум. Генерал подтянулся, вспыхнув как Мандат. "Фантомас" побледнел, словно Временное удостоверение. Через мгновение зал взорвался таким гомерическим хохотом, какого стены Храма сего вообще никогда не слышали. Из окон и дверей его повалили невиданные в этих местах огнедышащие чудовища с головами льва4, туловищами козы, хвостами змеи, один гиппогриф5 застрял на антресолях (в хавирке), амфисбена (змея) двигалась стоймя, как посох, но больше всех было зеркальных существ.6
   "Ударной волной" гернгутера выбросило - что называется "под шумок" - за ограду... Просто так, поразмышлять о философии Шеллинга, полюбоваться Даром Божьим - никем невостребованным Видом невозделанной природы... Внизу лугами, плавнями до горизонта простиралась пойма, ещё незагаженная, живая. Великая Река влажно дышала вдали за воложкой, по ней медленно - терпения не хватит различить, в какую сторону - двигалась труба старого, колёсного буксира. Там была Душа, Свобода, была Любовь, и был Язык!
   ...А здесь, сзади - господствовал скорее Фихте. Стараясь не попадаться на глаза бригадмильцам, гернгутер пробирался огородами к Бульвару Котовского. На Бульваре там и сям зияли разрытия, траншеи, всегда полные мутной воды. Проезжая часть отграничивалась от дощатого тротуара непринявшимися саженцами, воткнутыми в землю посадскими в очередной Субботник. Абсолютная Идея Скуки оседала на заборах метафизической пылью, распирая сараи металлом, бочкотарой, метизами. О бок с ними однако, здесь были и купеческие лабазы, вполне ещё вещи в себе, выдержавшие и Опту, и Розницу, и "весёлое десятилетие". "Райская власть"7 приучала народ к культуре, потому что кое-где к стенам были прикованы урны. В иных же местах от культуры остались лишь цепи. С пробитой Кармой и повреждённым Астральным грегором город на хлябях изнывал под бременем мерзко-континентального климата. На бурьянном пустыре уже несколько пятилеток (по четыре года в каждой) взывали к Вторчермету жертвы и трофеи Азиатского Способа производства: раскулаченные кабины, уставшие колеса, арматура, шины, железобетонные саркофаги; стрела крана, ковш экскаватора, лемеха, напоминавшие анаконду и зубы дракона. В глубине сей мизансцены приспособилась совсем для других целей кирпичная будка с выбитыми стёклами, крест-накрест заколоченной дверью, вся исписанная педагогически запущенными детьми.
   "А где же город?" - спросит приезжий человек. "А вот он, город, и есть!" - ответит ему возчик и укажет на... город Градов, да хоть и Глупов, или даже посёлок городского типа - наподобие, например, Макондо. Его Сити пересекала речка Воня, о которой нельзя сказать, что она несла свои прозрачные воды по ложу из белых, гладких и огромных, как доисторические яйца, валунов. Тем не менее, через Воню был перекинут горбатый бридж, от которого до Главпочтамта тусовался местный Бродвей. По вечерам здесь фланировала молодёжь, щеголяя в болоньях и джерси, лузгая семянки, и слушая тогда ещё редкие хиты у малочисленных стиляг с магнитофонами, в узких и коротких брючках, непременно с коками, и с вызывающе яркими кашне, завязанными тоже как-нибудь умопомрачительно самоутверждающе. Идущие вместе, навстречу друг другу ряды с неутолимой жаждой рассматривали всё более менее новенькое: пройдёт ли командированный, не знающий как убить время, проведёт ли провайдер команду инвалидов из местного интерната...
   Гаганов старался никогда не терять времени и, обладая феноменальной памятью, по пути в Общепит на ходу вспоминал всё, что читал про сенатора Лопухина, и его записки: "В конце 1784 года открылись давно уже продолжавшиеся негодования и подозрения двора против нашего общества. Коварство, клевета, злоба, невежество и болтовство самоё публики, питали их и подкрепляли. Одни представляли нас совершенными святошами, другие уверяли, что у нас в системе заводить вольность; а это делалось около времени Французской Революции. Третьи, что мы привлекали к себе народ; и в таком намерении щедро раздаём милостину. Иные разсказывали, что мы беседуем с духами..."
   "Короче, опустили их ниже плинтуса, " - резюмировал Гаганов, а сам еле-еле успел заскочить в едальню, которая закрывалась на перерыв. Шевельнулась либерально-ливерная мыслишка - вроде того что "обед в обед", но незаморенный червячок ею сразу же разговелся. С кухни на раздачу пышет жаром эстрогена. Румяные гёрлз в дезабилье отираются пробульёненными кружевными фартуками, оголяя бретельки и кордебалетные ляжки. Отточенными движениями ловко шлёпают они в мелкие тарелки порции кулинарных изысков, и столь же ловко протыкают оторванным талонам гимен. Но вот самый пойнт, т.е. меню. На первое рассольник с головизной (вычеркнуто). На второе ливерные котлеты с макаронами (вычеркнуто не уверенно). На третье "шведский стол", в том смысле, что в свободном доступе -кипяток с заваркой "ассорти"8. Но сахар у кассирши. Калорийность блюд в меню при этом не указана. На десерт - блеск открытых дамских плеч (по Н.Огнивцеву).
   Прыщавая, лукаво-черноглазая чувиха улыбается гернгутеру с раздачи. "Ах, женщины могущественны, они владеют миром и всей позитурой мужчины..." У него на подносе одни гарниры, а у неё под халатиком импортный гарнитур. ""Эвридика! Я же не прошу у Вас сердце, дайте мне хотя бы печень". "Эвридика" просекла и отпустила ему головизну. За кассой сидит Сфинксша - фиксатая супер сексбомба, усатая, в складках сала, натура скорее голландского типа. Она умными глазами, как сказал бы Ф.Панфёров, взирает на клиентов и лучше любого НИИ сечёт ху из ху: кто будет пересчитывать сдачу, а кто - нет. Над нею слоган: Коллектив борется за звание Ударника коммунистического труда. (С кем борется?). Всюду мухи, где вразбитную, где кучками. Залоснённые панели тихо плачут маслянистыми потёками. В непереднем углу под тремя богатырями под стать им мужики соображают и тоже на троих, как бы те же, но спешившись.
   Пытаясь разжевать хрящ, Гаганов выключенным взором смотрит на васнецовскую нетленку, виртуально подвёрстывая к ней "Завтрак на траве" Мане, "Буфет" Поля Сезанна, "Любителей абсента" Эдгара Дега, "Эвридику" и администраторшу - женщину за сорок, с шестимесячной завивкой перманент и тонко выщипанными ниточками бровей. Наступил час сиесты... Полковник Аурелиано Буэндия принялся за суп, затем, придвинул вторую тарелку и съел, не спеша, кусок тушеного с луком мяса, немного отварного рису и пару ломтиков жареного барана9. Голод максимально мобилизовал познания гернгутера в области живописи, поэзии и прозы. Из нищей и голодной Колумбии его ассоциации перекинулись в страну "непринявшихся саженцев", татарских князей и мурз, в летописях прозванных мордовскими князьями... В Градов Иван Федотович Шмаков ехал с четким заданием - врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом. Шмакову было тридцать пять лет, и славился он совестливостью перед законом и административным зудом10, за что и был одобрен высоким госорганом и послан на ответственный пост... За два часа до Градова Шмаков вышел на попутную станцию и, оглянувшись по сторонам, испуганно и наспех выпил водочки в буфете, зная, что советская власть не любит водки... В третьем классе сидели безработные и ели дешёвую мокрую колбасу... Всё это было записано на самых первых инграммах гернгутера, ещё во чреве его матери, когда она была репрессирована доблестными чекистами.
   ...В столовке между тем, произошло что-то незаметное, изменилась вся присущая ей характерность. Слышно было щёлканье таймера. "Шестимесячный" перманент нервно дёргался, словно бы сюда вот-вот должен войти опер ОБХСС11. Опер для неё - подлинный одитор12, непременно докопается до бэйсик-бэйсик13. Система вещей стала сбоить, у Неё начинался резко континентальный климакс. Попирая неотъемлемые и элементарные права человека, свободу совести и мысли, право на отдых, Она принялась выдворять "соображенцев", апеллируя к общественности в лице гернгутера: "Айда - пошёл, сваливай отселя! Тут вам не ресторан..."
   Дожёвывая салат из прошлогодних солёных огурцов, Гаганов просочился-таки на Бульвар. Под лопатками, в ярёмной впадине, на пояснице холодили ручейки пота, кровь отлила от головы к головизне. Его обогнала эмка. Обогнала и остановилась неподалёку, обволакиваясь ею же поднятой "метафизикой". Вписываясь в окружающий пейзаж и словно бы говоря: "Я знаю Район, и Район меня знает!" Славка незаметно оттянул трусы, врезавшиеся в промежность, в то же время протокольно улыбаясь. Только теперь он понял - откуда доносилось зловещее пощёлкивание "таймера": рядом с водилой восседал словно Ахриман сам товарищ Энгельс! Какое-то время тот недвижно и чрезвычайно внимательно следил за Гагановым в зеркало заднего обзора. В голове у него зрел план.
   - Салют ущёным!
   - А-а! Энгельс... Привет - привет!
   Борясь с остеохондрозом, багровея и пыхтя, Энгельс пытался открыть заднюю дверь, выворачивая через спинку сиденья мохнатую лапу. "Да! Скифы мы..." Его выручил предупредительно услужливый и сноровистый шофёр.
   - Старик, ты хочешь в Дисней Лэнд? Прям сегодня...
   Гернгутер только ухмыльнулся - тоже не лыком шит! В его подсознании что-то тронуло такие струны, которых давно уже ничто не касалось, и звук их казался забытым, и вспомнилось не внешнее, не то, что прикоснулось, а как отозвалось в душе тогда. Начался рикол. Он незаметно выплюнул "хрящ Эвридики", брезгливо ощущая и его траекторию как бы наоборот, и привкус дорожной пыли, и слабое чувство вины перед "румяной офертой".
   ... Кстати, тогда ведь тоже был август - бархатный месяц династии Мин. Вчерашних абитурков послали в свадебное Минпроса с Минвузом путешествие на уборку "пионерских идеалов". За плечами споры и шпоры, балы и баллы, четыре черты Татьяны - вступительные экзамены в университет. Его, как и Энгельса, "не поступали" родители. (Как раз наоборот, гернгутер старался нигде не засвечиваться с предками: до двадцатого сиеста оставалось полтора года). И ещё - тогда Энгельс тоже подрулил первым, правда не на эмке, а с Эмкой Куварзиной - первой леди фака, сталинской стипендюхой.
   Короче, вечерком, ещё не стемнело, они сотрясались в районном членовозе по ухабам просёлков; навстречу по сторонам от дороги - словно их зомбировали рекламным клипом Интуриста - плыл мистический Русский лес. На коленях у гернгутера - баул со стеклом, а рядом - кадр, тоже с неким максисаквояжем, удобным продолжением её мини.
   - Послушаем вражьи голоса, - врубил приёмник Энгельс, привычно прокручивая диапазоны. В кабину ворвался такой оглушительный грохот, что всем пришла одна и та же недоуменная мысль: "В этой-то Тишине?!" Из маленького незаметного устройства, встроенного в панель управления, как из мясорубки валил звуковой фарш, в котором преобладала контрпродукция Минсвязи СССР14. Но вот в радиосетях затрепыхал модный тогда шлягер, и "кадра" встрепенулась: "Ах оставьте это, Энгель, пожа-алуйста!"
  В нашем городе дождь,
  Он идёт днём и ночью...
   Аллочка шепчет вслед за Мондрус, на гернгутера не смотрит демонстративно, и будто не чувствует, как он в упор сканирует её всю. В профиль алая влажная изюминка пульсирует между едва приоткрытых губ её, то сплющиваясь, то вытягиваясь в нежно расклеивающуюся скотч-полоску. Певица то отстаёт от эмки, то догоняет, иногда её настигает датский принц15.
   ... Вывалились с тачки прямо в благоуханное Лоно: в мягкий живот Сестры Поляны с разбросанными там и сям валками свежего сена, украшенной цветами как эмалью. В зарослях урёмы черёмуха-кустарник неломанный, с терпкими ягодами; а там - ольховидная крушина с бумажистыми листьями; на опушках и проталинах - светлосерая ольха. Всё безмятежно, всё изнывает от жажды Встречи... Под широким подолом дородной берёзы - теремок с затаёнными оконцами да на курьих ножках (в развой всё заливало окрест). Нет! Это надо видеть! И тысячу раз прав Матисс: помидоры действительно становятся синими... Аллочка всё спрашивала - почему? Ну почему?
   А потому, что Брат Солнышко поцеловало Землю в темечко на ночь - нежный флёр покрыл и её чресла, и приготовленную Небесную Постель. По низинам поползли белые одеяла, накрывая с головой, увлажняя в западинах топяную сушеницу, опушённую шерстистыми клочьями. Скрипел ножовкой дергач. Потревоженная пустельга кричала раздражённо и пискляво.
   Потому что подмывало побежать вдруг, ни с того ни с сего -навстречу предвкушению, нелепо подпрыгивая и взмахивая крыльями. Хотелось петь, горланить, сеять доброе, вечное, в конце концов, стать точно бонабо... Ведь чистые абстракции так иссушают, а точность часто идёт во вред Истине.
   - Я так и знала! Так и знала, что забудем Его. И я знаю - где!!
   Все в поиске, все ищут Его, Спутника жизни. ...Баулы, рюкзаки, шампуры, - суматоха! И все согласны -где забыли - на подоконнике! Пришлось доверить самому бывалому шаману - посинеешь, как терпеливо он разбирается с каждой бутылкой... И запах дыма, и влажный аромат свежего сена, - всё не вмещается, теснит. Скользящий мир сознанья и природовдохновенное предвкушение - сладкий обман юности, молодое вино...
   Ну! Наконец-то... Открыли. Энгельс разливает по всем правилам кирбольного бомонда: пять капель себе, даме, всем остальным, и себе последнему. Средневековая пытка капельницей знака качества! Аллочка украдкой ставит рюмашку на бумажку - ей хочется сухого. В лесу раскатисто хохочет филин, как будто услышал скабрезный анекдот. Энгельс крякает, оттопырив мизинец, небрежно закусывая посахаренной долькой лимона. Гернгутер же вовсю нажимает на красную икру, мясистые помидоры и малохольные огирки.
   Распевается нехотя костёр: трещат без умолку тоненькие и сухие тараторки; в среднем регистре вкусно шипит и щёлкает, - всё не получается некий пассаж; костёр ухает, оседает, и тогда в огне резвится саламандра16. Во мраке внешнем над безвидною землёю вдруг ярко сверкнуло, послышался возбуждённый звук авто. И вот уж ныряющий, нетерпеливый свет его фар то ощупывает всё живое - ветви обнимающихся деревьев, кудрявые головки подсматривающих за ними кустов, - то вдруг сплющивается перед бампером зайчиком. В сполохах костра на полянке лихо разворачивается газик, а по-другому, ласковее - козлик. Правое крыло у него помято, тент местами порван и в масляных разводах. Судя по всему, и полянка, и эмка, и избушка ему приватно знакомы. Он как лихач маневрирует, подпрыгивая на бугорках, наклоняясь в разные стороны в ямках, ловко припарковавшись крыло в крыло с подружкой. А подружка хорохорится, вся из себя, как же! Она, считай, "мериканка" фактически, её отец-то Форд В - 8. Козлик тоже по существу Виллис, до утра заливал ей, как он только что вернулся с ралли по Африке прямиком через Сахару...
   Среди новых диснейлендовцев Гаганов узнал Секретаря Райкома комсомола Круподёрова. Тот был несколько выше среднего роста, среднего телосложения и упитанности, блондин в обоих черных ботинках, с густыми, гладко зачёсанными назад волосами и оловянными глазами. Круподёров, конечно, не говорил открытым текстом, что жизнь на земле произошла очень просто: солнце начинает нагревать навоз, сначала вонь идёт, а потом оттуда трава вырастает... Времена были не те. Он вынашивал куда более злободневные и патриотические идеи, например, выступал за переименование того самого городка, за границы которого они только что выехали на пикник. Ещё при Стеньке Разине его называли Иззой, после же ВОСРа17 переименовали в Красную Изру (ударение на первом слоге). Заменили всего лишь одну букву, но какой получился смысл!
   Круподёров предлагал переименовать в Красный Нахлябинск, написал и защитил по этому проекту диссертацию. Но тщетно "машинам доказывать что-то", местные масоны противодействовали на всех уровнях. Город с пробитой Кармой так и остался Красной Изрой, а горожане красноизровцами, едва ли не... упаси Боже, страшно выговорить. "Кругом одни масоны! Отнюдь не случайно и деревья они сажали по субботам! Вы поняли?"
   Помимо Круподёрова в машине был ещё один мужик, которого Гаганов где-то видел, но не мог припомнить точнее. Скорее всего - тоже "райский деятель" типа начальника Райпищеторга, или что-нибудь в этом роде. Грузный, высокого роста, ярко выраженный брахицефал со скошенным затылком и треугольными глазками, - в белой нейлоновой рубашке с засаленными манжетами, высовывающимися из рукавов чесучёвого пиджака, с крупными запонками. Имел два высших образования (оба заочно). Энгельс первым делом дал ему цеу:
   - Как насчёт балыка?
   - Всё в порядке, Энгельс-ч!
   - Ты мне мозги не компостируй! "Всё в порядке..." - он тормознул возникшее раздражение. Трудно сказать, чем оно было вызвано - запонками или не по рангу проглоченным отчеством. "Райпищеторг" мигом ушёл в сорренто18.
   - На старицу поедем. Вентерями будем брать, Энгель Садретдинович.
   - Шулай. Смотри, чтоб нефтью не воняла.
   - Свежайшую возьмём, Энгель Садретдинович! Ван Саныч всё обеспечит.
   - ?!
   - Рыбнадзор!
   - По пути заехайте к деду Роману, насчет вешенок. В сметане, типа, как в прошлый раз.
   - Бу сделано, Энгель Садретдинович!
   И только сейчас Гаганов, наконец, заметил "пассивно млеющего" в сторонке Владимира Рудинского - Энгельс краем глаза следил, и теперь наслаждался одновременно и произведённым эффектом и ходом выполнения своего тайного замысла. Вместе с Рудинским из машины как на подиум вышли ещё две девицы, выглядевшие трафаретно, отличаясь разве что причёсками; у одной была "Бабетта", у другой -"Я у мамы дурочка". Может быть, потому Гаганов и не заметил Рудинского сразу, поскольку последний в темноте мало чем отличался от первых двух. Как водится, прежде всего встал вопрос о штрафных.
   - Кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево: что-то стало холодать! - Народ отвечал в рифму, т.е. в данном случае не безмолвствовал.
   - Предлагаю тост за свежеиспещенного кандидата в депутаты Блока коммунистов и беспартийных...
   - За Александра Блока?!
   - ...За Владимира Александровища Рудинского! - и всё без тени иронии, на полном серьёзе. Все натянули маски, иные просто перевернули ранее надетые. На всякий случай.
   - Товарищи, я право даже и не знаю, мне, собственно, как-то... даже и...
   - Здесь твой электорат... Изложи, типа, свою программу. Вкратсе...
   Ревнивая луна, втайне наблюдавшая за играми солнца и земли, теперь осмелела и налилась его усталой нежностью. Поодаль река поворачивала по собственному желанию на юг, на излучине вкрадчивый свет селены сливался с её чуткими струями трепетно-серебряной строчкой. Ещё далее в лунной струистости синели холмы. Первозданная тишина вытеснила с лица земли всякий звук, и только река ласкала её исподволь окунёвыми всплесками...
   Рудинский улыбаясь, нерешительно встал, всё ещё колеблясь и не веря в серьёзность затеи тамады. Его бледное женственное лицо стало одухотворённым, глаза блестели, подсвечиваемые глицерином подсветки от костра. "На Руси трое соберутся - один непременно юродивый", - подумал Гаганов, что-то вспоминая.
   Рудинский был третьим в их студенческой компании. Он не ветреничал, не ходил с ними вместо лекций в кино Унион, больше их пропитываясь университетским вольнодумством, всегда оставаясь чуть-чуть "вещью в себе". Не гнушался подзубрить, и вообще - упирался, заслуженно получив в конце обучения красный диплом. У его друзей-однокашников были такие же, но они не грызли гранит столь интенсивно. Гернгутер любил говаривать бывало: "Зачем мне красные корочки при синем фэйсе?" Рудинский был человеком скорее созерцательным, непрактичным. Впервые встретив кого-либо, оценивал по высшему рейтингу, постепенно снижая балл в зависимости от того, насколько быстро и беззастенчиво тот нагадит ему в карман.
   - Может быть, пролоббируешь меры по уменьшению выбоинности и увеличению защебёненности Бульваров
  , - переглянулся с Энгельсом Гаганов. - А может вообще - переименуешь его в Проспект Щ - 854?!
   Улыбчивая ментальность испарилась, сменившись остывающей вежливостью и любопытством непосредственно к фигуре кандидата. Вне всякого сомнения, всё было в руках тамады, который запросто мог бы не унижая достоинства оратора, напомнить ему хотя бы о регламенте. Ивнинг догорал вместе с костром. Девицы с вытянувшимися физиономиями жевали сэндвичи, делая однако вид, что жаждут слушать такие спичи всю ночь напролёт. Первой созрела "Бабетта", она слегка сместилась с фокуса освещаемого пространства и растворилась во мраке. Вслед за ней "потеряла резкость" её подруга. Аллочка же оживилась. Рудинский застенчиво улыбнулся:
   - Я вас не утомил?
   - О, нет! Что Вы?!
   - А я тащусь, как сегодня Сидоров на предвыборном собрании похоронный марш выдал, класс!, - бесцеремонно сменил пластинку Гаганов, настраивая гитару по камертону первозданной тишины.
   - Мал-мал ощибка давал: вместо ура - караул крищал...
   - И вообще, всецело предаться одному пороку нам обычно мешает лишь то, что у нас их несколько, - вставил Рудинский, но его уже никто не слушал. Гаганов громко и хрипло запел, подражая Армстронгу:
  Товарищ Сталин, Вы большой учёный...
   Замычали набитые шашлыком, сосисками и тестом рты, подхватив сонг Юза Алешковского. Были в этом и сладость фрондёрства - почти безопасного в данной ситуации - и тестестерон. Уговорили пол-ящика Московской Особой. Костровой колдовал над огнём, его оловянные глазки плавились, капая на головешки оранжево-фиолетовыми струйками. Прохладная потьма жадно вдыхала красные искры....
   Вы здесь из искры раздували пламя,
   Спасибо Вам, я греюсь у костра.
   - Между прочим, как говорил один мой знакомый гинеколог, всю жизнь проработавший в органах...
   - А вы знаете, за что Даллеса с работы сняли?
   Говорили все сразу, даже не перебивая друг друга. Энгельс отозвал Круподёрова в сторонку и осмотревшись, тихо продекламировал:
   А волны и стонут, и плачут,
   И бьются о борт корабля...
   - Понял, шеф, - вытянул руки по швам молодёжный вожак. Энгель Садретдинович ещё более понизил голос, назвав ему имена, явки и сроки.
   ... Аллочка чуть тронулась, то смеялась, то плакала. Мелкая дрожь охватила её плечи, а секундой позже она, не сдержавшись, хохотала истерически, сочно-влажным перламутром губ. Их влекло с гернгутером в финифтяные кущи, к валунам в почечуйной траве, светящимся насквозь - кремовыми прожилками. Сверху на них грелись серебристо-голубые ящерицы. Алла легла в лунные бартолиновые тенета, средь двух крушин, надкусывая фиолетово-чёрные ягоды, раскинув руки, запрокинув прелестную головку. Всё разом слышалось, и Всё Соприкасалось. Все стихли, скрипел лишь коростель. Скрипел Рудинский, один, тайком забравшись в милую избушку. Все ощущали, что приближается Нечто...
   Ровно в полночь где-то далеко-далеко, у самых отрогов старых гор раздался жуткий вопль. Он понёсся над долиной, однако странным был характер мистического звука: тон его не понижался, переходя в эхо, но как бы повышался, пока не оборвался столь же внезапно, как и возник. Гаганов похолодел, Аллочка невольно прижалась к нему.
   То было ранней весной. Лесник Хатып перевозил с другого берега сено. Его семилетняя дочурка прыгала на берегу на первой проталине через скакалку, но упросила отца взять её с собой. Она так же ловко прыгала за отцом с льдины на льдину, но одна обломилась и девочка оказалась в воде. Отец бросился к ней, но лёд крошился и он ничего не смог сделать. С тех пор каждый день он ходит с багром, вдоль реки; возвращается обычно в полночь.
   ... Гаганов остался один. Он так никогда и не понял, ни сейчас, ни четыре года спустя, когда вспоминая, много думал об этом, лёжа в своей кровати в большой палате с высоким потолком, с двумя никогда не открываемыми окнами. Не понял, как это получилось. Ему казалось теперь, что его Прекрасная дама глядит на него с другого берега двумя зеленоватыми "лазерными" лучиками... А то вдруг пригорюнится на прозрачном камне - стремглав туда! С высоты птичьего полёта внизу чуть видна голубая избушка, темнеет урёма, плывут туманы... А вот совсем уж кулижка - ветхая часовенка, вросшая в землю, за нею какое-то такое необычно уютное полюшко, поросшее овсюгом.
   ... За ним обрыв, и медленно клубящаяся тёмно-лиловыми и пурпурными бликами плерома, таинственное тление болот, тоска по Нежной смерти. Туда и уползает к утру Чудовище, состоящее целиком из глаз... Из часовенки слышен монотонный голос псаломщика. Сверху едва брезжит отсвет, как будто бы от свечей. Вкруг часовенки слабо фосфоресцируя движутся тени: три первые мавки несут венок из желтых лилий. На муаровой ленте горят пурпурные слоги -кровоточащие куски заживо разрезанных слов: КА-ЩЕН-КО. Ещё три несут голубоватые кристаллы...
   Сладостно жутко от ожидания седьмой. Среди лесов, по обнизу медленно текут вязкие потоки эйфоса. На посмертной равнине бродят пожиратели теней. Здесь привязан Волк Френира цепью, скованной из шести фантастических вещей: из шума шагов кота, женской бороды, корня скалы, сухожилий медведя, дыхания рыбы и из слюны птицы.
   Но вот и седьмая одалиска: вся в струпьях, на голове витютень. Она косоурится в сторону гернгутера, но не может увидеть. Корнями волос ощутил он ледяное дыхание Воглеа. Совсем близко, в реке бирюзовые волны укачивали в лунных бликах бледно-голубое тельце...
   ...Между тем, заметно посвежело. И травы, и почва, и листья, собственная одежда, и пепел, - всё сделалось волглым и холодным. Луна поднялась высоко, стала маленькой, словно леденец, излизанный ангелом-ребёнком. Весь мир теперь был залит совсем другим светом. Лишь те, кто привыкли спать под звёздами, знают, в чём тайна ночного отбеливания травы. Настал момент, когда от сочетания двух начал бледнеет аквамарин ночи. Однако восток почти ничем не выдаёт себя, и хочется тихо говорить нормальным русским языком. Река неугомонная застекленела и в коловертях, и в заломах. И рыба снулая, и самый заядлый рыбак не проснулся. Не щебечут птицы - разве что изредка, случайно пискнет спросонья вчерашним голосом одна-одинёшенька...
  
  
  
  
  
  
  
  Глава II
  RATTUS NORVEGICUS
   Призрак бродит по Европе
   (Из самого главного классика)
   После вчерашнего Сабантуя Энгель Садретдинович появился в Райкоме с признаками абстинентного синдрома, проще говоря - слегка стебанутый. Райкомовская крыса Лолит учуяла его за версту, но слиняла нарочито медленно. ("С Первого Стола Района - какая наглость! Так и есть: она рылась в бумагах!!! Исчезли первые страницы его статьи в "Ленинский путь"... Пропали его планы ДСП19, в частности, совсекретные планы дислокации воинских частей, направления главных ударов... А не пахнет ли здесь статьёй 64 или 65 Уголовного Кодекса РСФСР?20 - подумал Энгель и весь содрогнулся внутренне и внешне от стратегической масштабности происходящего.
   Как раз в ту минуту зазвонил телефон, и в дверном проёме возник неотразимого шарма абрис райкомовской нимфетки Нини, девицы чуть выше среднего роста, чем-то напоминающей клиентуру доктора Дауна, с глазами цвета взрослой мокрицы.
   - Энгель-с-с-с, - она кивнула головой на аппарат. Годунов поднял трубку, скорчив дежурную мину, будто собирался отделять котлеты от мух:
   - Годунов.
   - Энгель Садретдинович, Басюк. День добрый!
   - Добрый. Что у тебя?!
   - Селиуанов палки у колёса ставит. Тут, сами понимаете, такая обстаноука, а они вызвали у Райсельхозуправление усех главных инженероу. С передвижными реммастерскими и суаркой... для проверки комплектности...
   - Ананэс сэгим!21 Я ему щас такую палку вставлю...
   Годунов с такой силой трахнул кулаком по Столу, что крышечка графина подобострастно задребезжала, как будто бы уже на сносях. "И всегда так, - заскрипел старый кадровый Стол, - дюбни вон лучше по сейфу!" Но это так, для виду. В глубине своих забрызганных красными чернилами коллективизации ящиков он остался доволен реакцией Шефа. - "Кулаком-то ещё ничего, ладно не наганом..."
   Лолит со страху юркнула в родной подвал, на минуту задержавшись в Ленинской комнате под портретом главного Бабая, хитро прищурившегося, как будто он только что зарядил мышеловку. Лолит принюхалась: "Ночной директор" сегодня опять трахал на диване секретаршу, подложив под неё ПСС22. Запах забивал все остальные: на втором этаже проходил райпаханат. Котяра "Никита Сергеевич" развалился под лестницей, перед ним воняла плошка с варёной килькой. "Почему бледнолицие так любят этих бездельников?! Я понимаю - лошадь, собака - вот кто вместе с нами вытянул на себе двуногих". Лолит хорошо знала историю и весьма основательно усвоила труды Главного Бабая - его всегда издавали на вкусной бумаге, в твёрдом переплёте, хорошо прошитым, на аппетитном клею. Она получила за это Степень, Орден Святого Опоссума и имела право на дополнительный паёк и жилплощадь.
   По решению ноябрьского Всепаханата в стране начиналась Перестройка: упразднялись районы, укрупнялись Райкомы, преобразуясь в Парткомы Производственно-Территориальных Управлений. Первая Крыса Района интуитивно чуяла, что Годунова назначат Секретарем Парткома ПТУ укрепрайона23 с центром в Кзыл-Изре - молодого, энергичного, подающего надежды нацкадра, к тому же, в меру поддающего. И она стала бы, наконец, в полном объёме секретарской крысой, без этой отвратительнейшей приставки "Врио". От своей закадычной приятельницы Брыси из соседней парцеллы Лолит слышала, что новый Секретарь Обкома Талгат-абзы имеет виды на Годунова. При этом сам Абзы вёл крайне опасную игру. Ссылаясь на "неподготовленность" Республики, под всякими благовидными предлогами оттягивал перестройку в своей вотчине. "Не иначе, как в Москву метит", - говорила прорицательница Брыся.
   Лолит расслабилась, в подвале было безопаснее; здесь всё протекало в режиме реального времени, на стенах висели слоганы: "Либерализм - это бесплатный сыр!", "Подготовке к зиме - ударную вахту!", "Уберём урожай в сжатые сроки и без потерь!" Лолит ощущала всеми своими вибриссами, что Годунов забывает о роли личности в истории. "Лишь в конце работы мы обычно узнаём, с чего нужно было её начинать", - цитировала она великого
   Паскаля. "Мой "parvenu"24, - Лолит пострекотала зубами, - наметил на сегодня выезд на передовую, представляете, Брысенька?!" Та в ответ дипломатично кашлянула: "Разве что на зелёных лошадях!?"25 - "А что, что случилось?!" - "Как, Вы не знаете?!" - "Ради Бога, что случилось?!" - "О, это чрезвычайно трагично! Чрезвычайно! У Годуновского шофёра скончался брат, о! Это ужасно!" - Брыся снова кашлянула и стала вытирать "слёзы". - "Он пришёл с работы, будучи как всегда в нетрезвом виде. Всех выгнал из дома, запер ворота и уснул во дворе, прямо на земле. К нему подошла, как говорят двуногие, их "двоюродная" сестра26- "умыла" несчастного так, что у "братца" осталась... одна щека и один глаз! Супруга пострадавшего всё-таки проникла во двор, затем побежала в больницу. Но увы и ах! Несчастный скончался от интоксикации и потери крови". - "О, эти двуногие твари, плавают разными стилями, но тонут - одним", - философски заключила Лолит.
   ... Из Райкома выбрались лишь через пару дней, где-то после обеда. Резко похолодало, но осадков "не ожидалось". По небу тяжело плыли неликвидные партии облаков, дул резкий, бескомпромиссный ветер. Годунов надумал нагрянуть внезапно, без "товарища Потёмкина", - но всё тщетно, почти весь район уже был в курсе. Отъезд Хозяина повлёк определённое возмущение в Системе управления и сбои в точной законности и надлежащих мероприятиях. "Оставить Бразды! Всё пустить на самотёк!, - возмущённо скрипел Главрайстол, - Дон-Кихот из Красной Изры!" Ему поддакивали рядовые столы, с небольшим партстажем, приставленные к ГРС Т-образно. С ними соглашалась Лолит: "Всё для галочки (Гальки Петровой из Райцесеу) и для палочки (ей же)... Это всё равно что шофёр, оставив руль, высунулся бы из кабины и руками помогал колёсам вертеться..."27
   Ехали молча. Годунов восседал как Чингисхан с телеграфом, строго глядя во все стороны. Повсюду были видны следы недавних боёв: раскуроченная техника, окопы, неподобранные валки метров по двести, гривки примятых стеблей, следы потравы. Внезапно машина остановилась и некая объективная сила вынесла Годунова в поле. Он поднялся по косогору, чуть запыхавшись, будто бы с утра спешил непременно в данное место, дабы совершить восхождение от Абстрактного к Конкретному, а от него - к практике. Веря в непобедимость Великого Метода, Энгель отмерил шагами несколько квадратных метров, сосчитал потерянное зерно, записал и завернул в "Ленинский путь". От "Заветов Ильича - 66" до деревни Войвошь и далее до Бигтемировского хлебоприёмного пункта сплошной лентой лежало народное добро28. Но самое непостижимое заключалось в том, что никто кроме товарища Годунова этого не видел! Объективная реальность, данная ему в ощущениях, корёжила его мирочувствование. А вот что окончательно обескуражило Врио, так это то, что спустя минут пять он развернул "Ленинский путь", ничего в нём нe обнаружив, кроме каких-то замасленных накладных и нескольких листков, вырванных из общей тетради. "Пить надо меньше, хайван", - поднял глаза к Небу Энгель, будто на своём пути в Дамаск. И действительно, самым невероятным образом, даже не читая этих листков, Годунов понял, что в них был спрятан самый страшный снаряд, когда-либо выпущенный в голову буржуазии29.
   В те славные дни, когда в битву за урожай по большакам и просёлкам двинулись тысячи автомашин, дорожники встали на Предоктябрьскую Вахту, приступив к ремонту дорог. "Вредительство", - скрипел зубами Годунов, скрипела и его машина, постоянно съезжая с большака, чтобы объехать места этой самой Вахты. У Куликовского моста упёрлись основательно - тут скопилось до сотни автомобилей и подвод. "Притётся телать опъест черес Апакарофский мост", - сказал шофёр Фёдор Иванович. Годунов чувствовал себя теперь проектом решения без резолютивной части, благородная ярость клокотала и вскипала как волна в его грудной клетке. Взять, к примеру, этого мудозвона Палкина, начальника Дорремстройучастка. Ещё весной его слушали на бюро, несколько раз вызывали на ковёр - что с ним сделаешь, когда у него Волосатая в Выплывайске?!
   Года три назад, будучи тогда директором Межхозяйственного лесхоза, они вместе с Зампредом Райисполкома Агзямовым возвели для себя в посёлке Острова двухквартирный коттедж, профурлив более пятидесяти тысяч рублей госсредств. Подвели к нему теплотрассу и водопровод, а их подвёл один пенсионер, член партии с 1918 года - написал в Обком. Палкину и Агзямову вкатили по выговору. Тогда старый большевик, объединившись с ещё одним ветераном, с членом партии с июля 1917 года, бывшим начальником Облзо30, -обратились в "Правду". Только после вмешательства газеты они вынуждены были освободить коттедж, передав его в жилой фонд Райсовета. Энгель знал, что Палкин и Агзямов прописали туда своих родственников. Тут уж для освобождения коттеджа требовалось вмешательство кого-нибудь из группы "Освобождение труда".
   ... Оставаясь один на один с увалистой степью, слегка расслабившись, Энгель порой испытывал некое подобие цельности, какой-то внутренней сопричастности. Глубоко в душе звучал загадочный призывный Голос, словно отзвук давно умолкнувшей песни. Иногда он и пел, что случалось всё реже, старинные, тоскливо-протяжные, бескрайние как степь, песни Земли своей. Становилось легче. Вспоминал своего дедушку - как он, вставая по ночам, молился:
   О вы, которые уверовали! Будьте стойки в справедливости, свидетелями пред Аллахом, хоть бы и против самих себя, или родителей, или близких; будь то богатый или бедный - Аллах ближе всех к обоим. Не следуйте же страсти, чтобы не нарушать справедливости.
   ... Русские не способны к самостоятельному государственному управлению, - размышлял Годунов. - Сначала они призвали на помощь варягов (в 862 году). В 13-м веке их завоевали мы, татары, наведя на Руси относительный порядок, значительно сократив междоусобные войны русских князей. Татары фактически спасли Русь от самоуничтожения, и поступили очень мудро, сотрудничая с русской Православной Церковью, всячески поддерживая её. Одним из втайне любимых героев Энгеля был Сартак (сын Батыя), который, приняв христианство, стал побратимом Александра Невского. Русским всегда казалось и кажется поныне, что они "избавились от татаро-монгол". В действительности ничего подобного не случилось. Произошло глубочайшее и тонкое взаимопроникновение культур и, главное, российское государство по сути своей - это татаро-монгольское государство с элементами византийства. Одним из самых блестящих русских царей был... Борис Годунов, который пришёл на помощь российскому государству в самое тяжёлое для него, смутное время, когда прервалась династия Рюриковичей. Борису Годунову пришлось выйти на первый план российской политической сцены.
   ... Русский Патриарх трижды благословлял Бориса на царствование, а тот всё отказывался. Но вот уговорили Бориса, и он въехал в столицу, встреченный пред стенами деревянной крепости всеми гостями московскими с хлебом, с кубками серебряными, золотыми, соболями, жемчугом и многими иными дарами царскими. Борис ласково благодарил, но не хотел взять ничего, кроме хлеба, сказав, что богатство в руках народа ему приятнее, нежели в казне. Первые два года царствования Годунова казались лучшим временем России с XV века, она была на вышней степени своего нового могущества, безопасная собственными силами и счастием внешних обстоятельств, а внутри управляемая с мудрою твёрдостию и с кротостию необыкновенною. Борис исполнял обет царского венчания и справедливо хотел именоваться отцом народа, другом человечества, не касаясь жизни людей, не обагряя земли русской ни каплею крови и наказывая преступников только ссылкою.
   ""Хотел именоваться отцом", ну и что?!" - размышлял Энгель. Стремление к славе своего Отечества и своего царствования - ещё далеко не худшая черта венценосца. Но Карамзину так и не удалось привести ни одного сколь-нибудь весомого, заслуживающего внимания факта или обстоятельства, которые бы объективно свидетельствовали о неумении Бориса Годунова в государственном управлении после его избрания на Царство, о его злобных, тиранических наклонностях, хотя бы отдалённо напоминающих методы, например, Иоанна Грозного. Не удалось это и всем другим историкам. Тут дело не в Борисе, а в великой гнусности русских князей, в глупости и наивности русских, не способных видеть своей же пользы в делах государственного управления, в их неустойчивости и переменчивости в суждениях - сегодня одних, а завтра - прямо противоположных, в их внушаемости и привычке верить в любую галиматью и несусветную чушь.
   ... В пятом часу вечера добрались до колхоза "Алга". В Правлении - ни души, не считая бестолковой, косоглазой кызымки. Годунов хотел было позвонить, но связь не работала. В деревне лишь бабаи да малайки. Помчались на полевой стан, на ток, на одно, другое поле - из руководства никого! "Чингизхан" - теперь без телеграфа - свирепел. Нигде нельзя было найти и товарища Хайрутдинова - начальника ПМК31, командированного в "Алгу" по линии Райкома в качестве уполномоченного.
   Намотавшись по полям и перелескам, голодные, грязные - стали на развилке возле равнодушной и прелестной куртины: ну что делать?! И тут Фёдор Иванович, этот незаменимый тыбик ("ты бы, Фёдор Иванович, сходил, принёс воды", "ты бы, Фёдор Иванович, наколол дровишек") - или запах учуял, или по интуиции - догадался свернуть на лесную партизанскую просеку. Чуть проехали - уткнулись в окруженную со всех сторон молодым орешником да подлеском полянку. А где полянка, там уж разумеется и тальянка, и "дугою выгнутая бровь", тем более, если ни связи нет, ни начальства. Засветилась тут вся колхозная элита: расположились кружком, кто на корточках, кто лёжа на боку. Пока Фёдор Иванович разворачивался, полетели в лес как вспугнутые птицы бутылки, банки; один и закуску начал заворачивать в "Знамя коммунизма"...
   Первым навстречу Годунову поднялся председатель колхоза Аглиуллин, здоровенный аксакал, в штормовке, с обветренным, загорелым лицом. - А-а! Энгель Садретдинович, - громко и радостно, как будто увидев старого фронтового друга, с которым не встречался с войны, завопил Аглиуллин. - Мы хазер мал-мал ашать, собрался монда... Пожалуйте кушать с нами!
   Быстрый темп происходящего не позволяет описать сколько-нибудь подробно великолепный "стол" собравшихся экспромтом, на несколько минут. Отметим лишь, что сравнение с ним любого ресторанного застолья, забегаловки типа "Бистро" или Макдоналдс было бы явно не в пользу последних. Но главное, на чём невольно остановился бы взгляд гостей, была внутренняя да и внешняя красота простого советского человека. Взять хотя бы Фарука Аглиуллина. Это был красивый мужчина высокого роста, широкоплечий, с узкой талией, с хорошо развитой мускулатурой. Черты лица его были столь благородны и мужественны, и в то же время выразительны и привлекательны, что впервые видящие Аглиуллина принимали его за профессора или артиста.
   Все остальные тоже поднялись весьма резво, дружелюбно улыбаясь. Годунов был настолько зол, что в первую минуту не мог произнести ни слова. Он подскочил к Хайрутдинову со столь свирепым видом, что тот невольно отпрянул:
   - Хайван! Алкаш... Секрэтэр ркома два щаса по полям шмонает, а они салдым устроил в рабощий время. За срыв уборощный можешь щщитать себя осранённым! Хазер же, немедленно!! - Годунов перешёл на татарский, но довольно быстро вернулся к Великому и Могучему, исчерпав в такой ситуации выразительные средства родного языка.
   Хайрутдинов, как и Аглиуллин, был, что называется "полтора Ивана", но его лицо скорее напоминало свежий говяжий фарш. Да и остальные под стать им. А Годунов низенький, с начинающимися "соцнакоплениями" в виде брюшка, в стиляжьих штанишках - чихвостил их почём зря. Со стороны можно было подумать, что тренер баскетбольной команды распекает своих питомцев за проигрыш. Начальника ПМК Годунов действительно отправил в Красную Иззру - "Послезавтра на ковёр!" А с Аглиуллиным поехали по хозяйству. Остановились возле СК - 4, притихшего на краю поля.
   - Комбайнёр, ипташ Корниенко Валентина Пантелеевна, селский педикагищский персонал, - представил начальству не без гордости предколхоза.
   - Наша Маяк. В августе всем классом работал её ущеник
   Валентина Пантелеевна и два парнишки - помощник комбайнёра и возчик - ели душистый ржаной хлеб с молоком, сидя на свежей соломе.
   - Здравствуйте, Валентина Пантелеевна, приятного Вам аппетита, - произнёс Годунов с почтением.
   - Здравствуйте, присаживайтесь с нами кушать.
   - Спасибо-спасибо... А как работа? Спорится?
   - Э-э, - махнула рукой учительница, - ни шатко, ни валко, только времячко жалко.
   - Защем?!
   - Мы вот с ребятами подсчитали, сколько комбайн у нас работает...От силы одну треть времени. Остальное - либо транспорта нет, либо ремонтируемся, либо ГСМ32 нет... Утрам тартам - перекур с дремотой...
   Валентине Пантелеевне было на вид лет тридцать пять - сорок. В её облике чувствовались внутреннее достоинство, сила, сноровка. Лицо её, правда, показалось Энгелю несколько грубоватым: слишком массивный нос, широкие скулы, маленькие глаза, чрезмерно толстые губы. Однако всю эту не совсем тонкую архитектуру её черт перекрывали лишенные всякого подхалимажа спокойствие, уверенность и доброта. Когда начальство свалилось им как снег на голову, она ещё не остыла от предмета, занимавшего её до их внезапного появления. Корниенко рассказывала ребятам о ранне-греческой философии, об Анаксимандре, Анаксимене, Фалесе и других. И всё было так непосредственно и наглядно. Они - земледельцы, сами сидели сейчас на тёплой и доброй земле-кормилице, и как было не согласиться с Ксенофаном, утверждавшим, что Первоначалом всего сущего является земля?! И как было не согласиться с Фалесом, считавшим, что Первоначалом является вода?! Как было, наконец, не согласиться с Анаксименом, полагавшим, что Первоначалом всего служит воздух?! Чистый деревенский воздух, полный тишины... Прав был и Гераклит - ведь именно отсутствие огня остановило их "степной корабль", превратив его в груду безжизненного металла.
   Наехав на "алгаголиков", Энгель вознамерился теперь припарковаться где-нибудь возле конторы, но по пути приметил тусовку у сельского клуба. В затоптанном и захарканном полутёмном зале на расставленных вдоль стен софах при свечах сидели: чопорные леди в джерси и красных сарафанах, джентельмены в смокингах и разглаженных телогрейках, в керзухе, и все лузгали семянки. Парни группками курили махру в кальянах. Среди местных выделялись студенты и курсанты - городской десант, присланный со спецзаданием. Мордастый баянист Колян в выцветшей дембельной гимнастёрке лабал в стиле западного попа - городские конвульсивно дёргались нa зависть местным, готовящим финки. "Саботаж", - подумал Годунов, взбираясь на сцену и обращаясь к попсе с пламенной речью: "Горит зерно, его надо спасать!" Из зала за всех отвечал какой-то лох - "остряк-самоучка", с лицом, круглым, как таблетка: "На току и днём баклуши бьём". - "Это же наше всенародное достояние!" - упорствовал, сурово насупив брови, политтехнолог, новый Гарун-аль-Рашид. - "Он чео - больной?!" - равнодушный хохоток пофигизма был ему в ответ.
   "Итальянщики", - лихорадочно чиркал сырыми спичками Энгель, пытаясь разжечь костёр всенародного энтузиазма. Вспомнил, как когда-то в деревне ему самому приходилось вывозить на лошади сено из лесу, с горы. (В хороших-то местах не разрешали). Горбом своим и дрожью в поджилках помнил то сено Энгель - мягкий, ароматный сопромат обратного воздействия надстройки на базис.
   Кавалерийская атака захлебнулась, тогда Годунов вызвал в Правление комсомольских вожаков. Напряг их и вскрылся облом: в группах нет партячеек! "Вредительство", - подумал Энгель, и тут же ночью продавил вопрос с ячейками. Раскрутил и такой нонсенс: половина присланных из города "механизаторов", оказалось, не могла работать ни на комбайнах, ни на тракторах. От безделья бухали, изредка выполняя хоть какой-нибудь шаляй-валяй. "Сплошь отстой!" Годунов всю ночь наседал, проламывая вопросы, расставляя людей.
   Телефонную связь восстановили на-живульку. "Лучше бы не восстанавливали!" Первым делом Годунову сообщили, что в посёлке Настрежень - зверское убийство. Несколько преступников, взломав дверь, ворвались в квартиру, в которой проживала семья из трёх человек - муж, жена, дочь одиннадцати лет. Мужа связали, и на его глазах насиловали девочку и женщину. Потом плясали на нём, раздавив грудную клетку и внутренние органы. Похитили сберкнижку, наличные деньги и скрылись. Возбуждено уголовное дело, отрабатываются версии.
   В третьем часу ночи двинулись на левый фланг юго-западного направления. Резко похолодало. Энгель провалился в тяжелое забытье, но дорога - не хайвэй - на каком-то ухабе возле деревни Васильево тряхнуло так, что застигнутый врасплох череп, едва не сделался добычей коллекционера Шемякина. "У, хайван", - выругался про себя Годунов. В болотистой низине машину занесло, и она застряла в колдобине, сев почти что на бампер.
   - Фу, шайтан, - самокритично укорял себя Фёдор Иванович, - нато пыл прафее принять...
   Он вылез из кабины, осторожно обошёл вокруг машины, посмотрел на небо, по сторонам, и заявил уже более твёрдо:
   - Ну та! Тощна... Нато пыл прафее фсять. А тут только фестюшка33 пройтёт, - сказал и исчез в темноте. Годунов терпеливо ждал, думая о погибшем брате шофёра.
   ... У того осталась вдова с четырьмя детьми, и у всех трахома. Болезнь поражала целые районы. Государство вело борьбу, выделяя из бюджета большие средства. Учредили специальный Республиканский Трахомотозный Институт. В поражённых районах за врачами закрепляли участки, на которых разворачивались трахпункты с трахсестрами, прошедшими спецподготовку на Республиканских трахкурсах. В летние каникулы в школах организовывали диспансеры, в которых больные жили семьями. Обеспечивали бесплатным питанием. Выдавали чистое бельё, полотенца, мыло. Обучали гигиене в обязательном порядке. Многие за всю свою жизнь не видели таких удобств. Однако некоторые отказывались от лечения. Трахсёстры выявляли отказников и с помощью милиции злостных доставляли в стационар. Брат Фёдора Ивановича именно к таким и относился. Он не только не лечился сам, но и не велел лечиться жене и детям, пугая их геенной огненной: "Чуфаш с трахомой ротится - с трахомой и помрёт!"
   ... Шуршала по крыше пороша, дул полуношник. Годунов боролся со сном. "Рок... рок... Рокко и его братья... как же ей фамилие? Надо бы двинуть в Бюро, в "Знамя коммунизма"... знатный комбайнёр... рок, рок... Прэсли... Фу, чёрт! Аглиуллин, конечно, мужик ничего, мал-мал придурковат только... бином Ньютона с прибамбасами... Рок, рок..." На душе было смурно. Годунов попытался вытянуться в кресле, кровь прилила к чреслам. Он вспомнил и нимфетку, как она ещё вчера, высунувшись в окно, возлежала на подоконнике - надо же! Ну и погодка - вспомнил почему-то детство, тёплый летний вечер, он с пацанами ловит под мостом раков...
   "Басюк - хитрожопый чайник... план однако сделает, можбыть и два. Хазиахметов тоже сделает плана два, три. Вот железный мужик! В прямом смысле - весь изранен, некоторые осколки ещё не вытащили. Настоящий хузя. Сам вкалывает и колхозников гоняет, бу спок. Рок... рок, фу шайтан, привязалось!"
   Стараясь особо не афишировать, Годунов продвигал при случае своих на тёплые местечки. Осязал левым внутренним карманом, как в Обкоме ревностно бдят за нацпропорциями в аппарате. Но теперь и среди татар много пьяниц. Забывает народ Закон Шариата и свои корни - ведь грех алкаголя приравнивается к семидесяти актам прелюбодеяния. Зато - "Новая Историческая Общность!" "О! Вспомнил! Корниенко... Ну да, Валентина Пантелеевна..."
   Энгель не был открытым приверженцем Газавата, не страдал комплексом "кумысного патриотизма", считая бесполезным в тех конкретных исторических условиях бороться с зиммия34. Однако его бесило бесконечное самобахвальство русских: ""Великий русский народ"... "Навеки сплотила Великая Русь"... Чушь собачья! "Великий" - разве что много народу, это - да...А так - пьёт по-чёрному, ленивый. Взять вон Вовку Рудинского - целыми днями лежит на диване и мечтает о создании группы "Освобождение от труда"... А Славка? Впрочем, нет, Славка-то не русский, этнический немец. В сорок первом его вместе с семьёй выслали в Тюмень... Или в Казахстан? Какая разница!" Годунов с уважением относился к российским немцам, которые жили и в его Республике.
   "Взять хотя бы Миллера - в его хозяйстве всегда образцовый порядок... Впрочем, кто его знает, может он еврей? В тридцатых годах, когда проводилась паспортизация, как выгоднее, так и записывались: когда сажали евреев - записывались немцами (особенно после заключения Пакта Молотова-Риббентропа), когда сажали немцев - записывались евреями".
   Почти уже заснувшему Энгелю пришёл на память рассказ Гаганова о том, как к Сидорову по ночам являлся сенатор Лопухин: В 1787 году назначен я был находиться при генерале Безбородьке для курьерских посылок в чужие края во время путешествия императрицы Екатерины в Киев и Крым... Вояж сей императрицею Екатериною предпринят был для обозрения присоединенного полуострова Крыма и Тавриды в России кн. Потемкиным... Из Киева в конце марта того же года отправлен я был курьером в Париж, с подарками к министрам французского двора... Подарки сии уложены были в двух ящиках... Не доезжая до первой станции Василькова, я сбился с дороги, ибо уже смеркалось; повозка моя завязла и с лошадьми в большую лужу...35
   Развиднелось, когда добрались до центральной усадьбы колхоза Кзыл Байрам, в село Байтеряково, что раскинулось полукружьем на берегу озера. Возле скотного двора здесь был огромный майдан захрясшей, мёртвой земли - коричнево-чёрной, припорошенной живым снегом, объедьями сена, клочьями соломы, прелой трухой и навозом. Здесь тоже были видны следы недавних ожесточённых боёв: полуразвалившиеся, с худыми крышами и выбитыми стёклами "фермы"; брошенные поспешно наступающим противником плуги, автопокрышки, бороны, веялки, автомобиль без кузова и мотора, словно сифилитик с провалившимся носом. Инкрустированное инеем, всё это навевало зябкое, гнетущее ощущение обреченности, предчувствие будущей победы. Расквашенная вдрызг чёрная дорога средь белого снега, посреди села; избы - простые, через одну - крытые соломой, ветхие, иные - подпёрты брёвнами, иные - брошены и заколочены. Часть деревни прежде была на горе, за озером. Домов давно не осталось, их пережили ничейные сады: яблони, вишни, смородина, малина. По решению Райисполкома года три как их вырубили с намерением распахать, и словно бы устилая инфернальную дорогу, до сих пор так и торчали вывороченные корни, культи стволов, зарастающие крапивой да бурьяном в человеческий рост...
   На улице Победы - центральной - ни единого деревца, точно где-нибудь на Фарерах, сплошь обглоданных овцами. Снег дал нахлобучку печным трубам, крышам, плетням, где поваленным, где - худым, заляпанным грязью. На задах виднелись ивы, ветлы, ещё зелёные; вчера ещё такие тёплые, жёлтые ржаные пожны поседели за ночь...
   "Отнако, пока лист с фишен не опал, сколя пы снеку ни фыпал, оттепель ефо сконит", - изрёк Фёдор Иванович. Рано, рано ещё зиме - и эта народная примета, и зель, и горошины пижмы среди сахаринной пудры хрусткого инея оплавляли в груди ледяной хрусталик предзимья...
   И ещё удар, посерьёзнее: ночью в "Алге" перевернулась машина с курсантами - трое насмерть, остальные с тяжёлыми травмами доставлены в больницу. "Аллаху акбару", - невольно сорвалось с губ, и Энгель опустился на скамью (пока ещё в простой крестьянской избе).
   Трое погибших слишком долго лежали под машиной, потеряв много крови. Легко раненые добрались до деревни, разыскали фельдшера. Водитель из командированных был в нетрезвом состоянии.
   "В Выплывайск сообщили?!" - "Пока нет, Энгель Садретдинович, ждали Ваших указаний". - "Прокурор... милисия?" - "Все на уборке, но начальника райотдела милиции нашли, он на месте." - "Главврач, хирург?" - "Хирург в ГИДУВе36, главврач на заготовках." - "Кто персонально отвечает за курсантов?" - "Преподаватель Рудинский."
   Беда не приходит одна: в Байтеряково Годунова встретила уполномоченная Обкома Танзиля Муххамадеевна Кудоярова, Министр социального обеспечения Республики. "Как нельзя более кстати, - подумал Энгель. - Теперь и ко мне приставили "полномочёного" замполита."
   Танзиля Муххамадеевна в молодости работала счетоводом в Заготзерне37, позже перешла в бухгалтерию Райкома. Когда Первый секретарь Райкома овдовел, Танзиля - молоденькая, черноглазая кызымка - приглянулась ему, и он порекомендовал её на должность заведывающей Кзыл-Изровским Собесом38. Так она вошла в номенклатуру; пошла на двоих детей, выйдя за вдовца. Инспектируя районы Республики, сам Первый секретарь Обкома Нуриман Хабибрахманович частенько "не брал в руки шашек", наведываясь в дом хлебосольных Кудояровых. Молодая хозяйка обычно готовила к приезду высокого гостя неимоверно вкусный токмач на бульоне из баранины. Суп подавали без мяса и без картофеля, только с лапшой. Вслед за ним подавали рыбное тэбэ (лещ, карп или карась), за ним - тырган тавык (фаршированную курицу) и конечно, губадию - обязательное угощение при больших торжествах - круглый пирог с многослойной начинкой.
   Кудояров вместе с высоким гостем нередко охотились на лосей, зайцев, уток. Танзилю-ханум назначили Министром соцобеспечения Республики. Её муж умер от инфаркта. Когда же и Нуримана Хабибрахмановича отправили в предпоследний путь39, Танзиля Муххамадеевна лишилась покровителя. Министра терпели, давая возможность доработать до персональной пенсии.
   И вот она сидит за председательским столом, набросив на плечи махеровый платок, в ондатровой шапке - в командировку Министр Республики оделась попроще. На всём её облике лежит печать властности, делающая лица "райских деятелей" странно похожими друг на друга, - печать жирная, отдельные знаки её даже смазаны, хотя другие отчетливы вплоть до мельчайших деталей. Из-под густых, чёрных волос видны большие оттопыренные ушные раковины треугольного контура с длинными, выпуклыми завитками и большими мочками, с дорогими серьгами, оттягивающими их ещё больше.
   Вот тут-то уж действительно Система стала давать сбои в точной законности и надлежащих мероприятиях. То были разные весовые категории, Энгель чувствовал, как сдаёт в своём "чингизханстве" по сравнению с Республиканской Номенклатурой. Сколько же в ней было Спеси и Повелительного наклонения! Годунов ещё не мог так пластично и репрезентативно надувать щёки, ибо был всего лишь врио.
   - Танзиля Муххамадеевна! Салям алейкум! Как доехали, как самочуствие?!
   - Здравствуйте, Годунов, - ответила Кудоярова на русском. - Аеропланом прилетела. Вщерась. Намущилась! Самолётик маленкий, сюда-туда кащает... Э, да ладно - вспомнить не охота.
   - Погода противная, сиклон...
   - Снег сойдет этот... Но вот вопрос с поставкой у вас, Годунов, не решается. Она взяла счёты, встряхнула и положила перед собой; в продолжении всего разговора каждый "факыт", а тем более каждую цифру она отмечала профессиональным отточенным движением и пальцев и кисти, суммируя, вычитая, снова стряхивая их в одну сторону.
   - А как Мидхат Фазлыевищ?! А?! Не во время он заболел. Такой тяжёлый обстановок в рыйоне... Я была в соседний рыйон, а? Там политмассовый работа развёрнут. Всё новый и передовой, што рожает страда, стаёт достояний хлебороп хазер же. Триста политинформатор, шеснасат агитбригада, а? Комбайнёр Галиев хэм Насыбуллин молотил за сутка по триста сентер? Молотил! Выступал во всех отделения на утро информатор - распространил передовой опыт... А? Кажный выигранный щас в Битве за Урожай - тонна сбережённый хлеб! А у вас в рыйоне не развёрнут политмассовый работа. Не вес ещё проникался щуством отвесности за судьба урожая шиисят щетыри. А?!
   - "О, господи! - едва не застонал врио. - Это чучело теперь мне всё испортит." Энгель едва сдерживался, отвращение вызывала в особенности привычка Министра стрекотать зубами, делая при этом какое-то особо мерзкое подсасывающее движение языком, но главное - эти невыносимые её усы, похожие на вибриссы.
   "...В Волны, Стенька Разино, в Просторненский рыйон механизатор у Памятник погибший земляк Клятва давал: "Биться за Хлеб, как бился с фашистом отсы и дед!" Кажный комбайнёр врущал красный флаг в... в этом, самом... ну, как его? Такой маленький мешощка... Добился отлищный резултат - флаг из мешощка вынимал - себе на хедер ставил!"
   Вдруг откуда-то сверху на голову Кудояровой скувыркнулись две мухи и наспех совокупились. Одна тут же улетела, другая - нахалка - осталась подмываться. Годунов, не удержавшись, фыркнул, но тут ещё что-то зафыркало и засвистело, заглаживая его нетактичность: секретарша внесла миниатюрный электросамовар. Поставила его и сразу же удалилась, чтобы минуту спустя появиться с затейливым заварным чайником, чашечками на блюдцах, что всё вместе составляло сервиз, приберегаемый председателем для приёмов особо важных гостей.
   "Надо придумать, как от неё избавиться", - думал Годунов, забыв о протокольной приторной гримасе на лице. Теперь его марш-бросок лишался смысла, ибо министр без всякого сомнения припишет его успехи себе.
   К чаю подали чак-чак, ароматное земляничное варенье, сливки. Танзиля-апа сама налила себе заварки, немного крутого кипятку и сливок. "Щай не пьёшь, какая сила будет! - пытался хоть как-то снять напряжение Энгель. - Щай попил - совсем ослаб!" Он засмеялся, и в самом деле весьма заразительно, но детонации не получилось, Кудоярова едва скривила губы, зачем-то отодвинув в сторону счеты.
   - Не вовремя заболел Мидхат, не вовремя.
   "Татар белэн каберен янэшэ булмасын40, - подумал врио, подавляя глухое раздражение. - Когда же бывает "во-время" болеть Секретарю Райкома?!"
   - Танзиля Муххамадеевна, а Вы, говорят, родом из здешних мест?
   - А соссоревнований? В других рыйонах выдышевлённый масса подхватывает трудовой пощин, соревнуется промеж себя... страда рожает пощины один за другим. А где у вас эта? В другие рыйоны функсионирует информасионный - сентр, в области - пресс-сентр, которая функсионирует круглосутощна. Резултат работа кажный комбайнёр пирсонално за ден стаёт утром к сведению всех граждан Республика! А?! Плакат они пишут? Пишут! Поздравителный телеграма пишут? Пишут! Листовка-Молния пишут! Нощью в райтипография пещатывают бюлетни соссоревнований и хазер же доставляют на полевой стан. А где у вас всё это? С этим пора конщать!
   Кудоярова раздухорилась, от неё несло тухлой селёдкой. Годунов встал, подошёл к окну: "Шурале чёртова... старая б..." Он конечно был достаточно тренирован, чтобы сдержать свои эмоции, и дело не только в том, что Кудоярова - уполномоченная Обкома, а он - всего лишь второй секретарь сельского Райкома партии, временно исполняющий обязанности первого. Годунов глубоко понимал всю расстановку фигур на политической сцене Республики, все извивы борьбы за власть. В партийном аппарате Республики сидело много старых функционеров, работавших ещё в своё время с Нуриманом Хабибрахмановичем. Они считали Талгата Шагыдовича - в недавнем прошлом университетского профессора - выскочкой, не понимающим совпартработы. "Одно дело - наука, кафедра, лекции, но другое - партийное руководство Республикой."
   В лице Кудояровой Годунов столкнулся с одной из представительниц старой гвардии, имеющей связи, хорошую "вхожесть" и вес. Энгель и сам неплохо владел "звёздным языком" номенклатурного новояза. Выдать бы ей открытым текстом: ну что ты, Танзиля-апа выступаешь? Мы же как-никак свои? Но по опыту знал - возражать бесполезно. Обидно было за район: здесь более четырех пятых всех членов партии и кандидатов было задействовано на уборке. Создано шестьдесят шесть ВПГ41. Во всех хозяйствах района приняты Условия соцсоревнования, а при Райкоме и в первичках образованы его Штабы. Итоги подводятся каждую декаду и отображаются на стенде: "Кто сегодня впереди". - "Не обратили внимания - на площади перед Райкомом, за коновязью?!"
   Напившись чаю, Кудоярова стала икать, нисколько даже не сдерживаясь, словно была тут одна. "Предки твои лет на двести позже с деревьев слезли, хайван", - подумал Годунов в крайнем раздражении. В комнату вошла та же девушка, с нею теперь был разрумянившийся на холоде парень с авоськой, тяжело оттягивающей руку трёхлитровой банкой. Кудоярова отвернулась, незаметно (как ей казалось) извлекла вставные зубы и стала их прочищать. "Татар ашар да кащар42", - молча выругался Годунов.
   - Вот медку, Танзиля Муххамадеевна, Вам прислали.
   - Рахмэт. Не липа?
   - Защем липа?! На грещихе брали...
   - Ну, тогда зур рахмэт, яры...43
   Годунову хлебосольные хозяева тоже дали двухлитровую банку с мёдом.
   Кудоярова открыла полиэтиленовую крышечку, принюхалась, подсасывая языком, провела чайной ложечкой по кругу - потянулась янтарная лента, которая никак не прерывалась, тончайший аромат заполнил комнату. Министр ловко крутанула ложечку в пальцах, сладкая липкость захлестнулась вкруг неё и истончилась...
   С подачи Энгеля Кудояровой подстроили "сигнал", её "вызывали" в местный Дурдом, будто бы там дизентерия; Танзиля сразу же вся преобразилась и потребовала ехать в Красную Изру немедленно. Она восседала впереди, развернувшись вполоборота к Энгелю, и всю дорогу гундосила одно и то же. Годунов жевал глубокую зевоту, сжимая зубы и шевеля ноздрями.
   "Раньше кадры был силно дисиплинирован, порядок был - у-у! Толко попробуй приседател щаво-нибуд против сказать! И народ слушал...Раз утром приседател на наряде, мин сама видел, говорит колхознику: кирпищ верни! Тот - нет. Приседател как врежет ему при всех - колхозник упал. Вернул кирпищ к обеду. Во порядок! А щас? Распустили народ. При Сталине был порядок..." При этих словах Министра и Фёдор Иванович счёл нужным вступить в разговор, как беспартийный большевик: "Та-та! Отнако, порятка пыло польше при Иосиф Виссарионовиче." - "Был, конешна, отделный недостаток у него, это необходимо признать. Но зато вес аппарат он держал в ежовый рукависа, это факыт, а?" - "Щас шипка крамотный фсе стал!" - "Да. Избаловался народ, жить стало луче, жить стало веселее: свой мотосикал, в тепле дома какал, лисапед, телевизер, холодилник, - а работать Пушкин! Матералный зантересованност слишком развит..." - "У нас ф нароте кофорят: Солото само не портится, а мноких портит". Энгель кимарил, делая вид, что внимательно слушает.
   Хлебный поток пошёл в закрома Родины, и это Святое Слово наполнялось глубоким и сокровенным смыслом. Район вышел на рубеж пятнадцати тысяч тонн отборного зерна. Теперь (после гибели трёх курсантов) всё покрыть мог только План, а ещё лучше - полтора или два Плана! Годунов ещё ожесточённее сжимал телефонную трубку, требовал изыскать резервы, угрожал вызвать на ковёр. Энгель сравнивал себя с Борисом Годуновым, который во время голода в России в 1602 году - три с половиной столетия назад - выбивал хлеб у зажиточных людей, у хлеботорговцев, и ещё тогда организовал по-существу настоящие "продотряды".
   От Танзили Годунов избавился, никаких новых ЧП, слава Аллаху, не было. Если не считать помещённого в "Правде" сообщения Партгосконтроля под заголовком: "Превыше всего - долг перед государством". Энгель сперва пробежал по диагонали - попадались названия соседних районов. "Пронесло", - с облегчением подумал он, откинувшись в Кресле.
   И его статья в "Ленинский путь" нашлась и планы дислокаций. "Это хорошая примета", - пронеслось в голове. Годунов уже подумывал, как наиболее эффектно выступить с Почином: "Принимай Родина два Плана!" Он отлично понимал при этом, что надо и какое-то обоснование дать - не просто же выбивать из колхозов зерно, вплоть до семян. Здесь у него были определённые задумки: "Применили поточный и групповой методы уборки, передвижные мастерские, пооперационный метод регулирования уборочной техники, двухсменную работу, уборочные комплексы".
   Вообще, всё было хорошо! Лолит и её семья за это время тоже не дремали и запаслись на зиму, натаскав в свои хранилища пять ведер картошки, двадцать пять вёдер моркови, тридцать восемь вёдер куриных яиц, три килограмма пельменей, шестьсот грецких орехов, два ведра косточек от абрикосов...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава III
  ЭУГЛИ
   Старайся, чтобы твой подопечный часами копался в себе - постоянная сосредоточенность на себе есть Знак Ада.
   К. Льюис, Письма баламута.
   Тринадцатая модификация вируса ILU Брыся знала, что мальчик родился в год Крысы, но рос чрезвычайно хилым, не было таких хворей, которых бы он не перенес. Все синантропные Muridae44 округи в свое время были поставлены на уши по приказу Крысиного короля в поисках лекарственных трав, из которых его бабка делала целебные настойки. Пробабка Брыси в одиннадцатом поколении сама лично по ночам не раз тайно подлевала чудодейственные отвары в бесполезные микстуры двуногих эскулапов. Мальчик выжил, приобретя уникальную способность понимания языка своих спасителей. Брыся испытывала противоестественное влечение к Рудинскому, и предложила для него имя - Эугли.
   Брыся жила с ним с незапамятных времен, хотя и родилась no-соседству в квартире Ивана Петровича. В норе Эугли - шаром покати, никогда не было ничего съестного, но ее привлекал дух его жилища, возможность побыть одной, оттянуться, помечтать, лежа на темнозеленом одеяле или на чемоданах с книгами, полными заманчивых запахов и соблазнов для "грызущей критики". Нынче - лафа, Владимир Александрович был на праймериз, потом они с лолитиным шефом рванули на пьянку к Мики Маусу.
   Дождь накрапывал по пурпурно-бемольным клавишам крыш и банально-белым плитам тротуаров, что-то из Софьи Губайдуллиной. Пахло сырою землею и шампиньонами, их розоватые шляпки прятались в зеленых квадратах плит, напоминая о былом и думах, о супе жульен, о Париже. Ах, Paris! Вековые вязы упруго кланялись, связывая ветер. Между взмахами и поклонами ветвей открывался великолепный ансамбль из трех православных Храмов. Первый - самый большой - в былые времена в ограде сей окормлялись Шишкин, Дурова, Стахеев. Но оскудело благочестие, возобладало на Руси дерзкохульное вольнодумство: на двери его ныне хлопала на ветру ржавая железяка - с-с-с-кл-ад. Серебристая морось прикрывала неприютно охлажденному взору нагую штукатурную решетку.
   Поодаль, во втором Храме, размещалась казарма с ленинской комнатой и библиотекой. Третий Храм - испятнанная, почерневшая совсем уж даже не живописно самая маленькая церквушка. В ней царило непристойное запустение, шумные стаи ворон каркали над трепетолистными куполами. Сродни им, вдоль недлинной улицы стояли купеческие хоромы: одно, - двухэтажные толстостенные особняки белого камня с резными фронтонами, наличниками изысканной резьбы, капителью, почерневшей от времени, бронзовыми лепестками экзотических цветов, туго заплетенными в витые колонки, поддерживающие большие железные козырьки над парадными.
   Сам-шест генерал занимал целиком второй этаж одного из таких зданий, всегда заново выщекатуренного, с галереей. Между домами и мостовой равнялись в шеренгу щиты "наглядки", укрепленные на серых железобетонных цоколях: одержимые молодые мужчины и женщины - по-видимому близкие родственники -уверенно смотрели в Завтрашний День.
   Брыся загодя учуяла Эугли и "вела" его: вот он свернул во двор, осторожно ступая среди луж и рытвин, кланяясь простыням, трусам и кальсонам. Вот он в промежности сараев и полениц, пахнущих сосною. Сейчас он скроется в сплющенном и деформированном пространстве "Марусовки" и, ничего не видя со свету, будет осторожно подниматься по скрипящим ступеням перестальтики, засасываемый ею, едва касаясь папиллярами обрушенных перил. Здесь не слышно карканья ворон, лишь доносятся иногда истошные вопли избиваемого ребенка. Здесь вспарывает тьму проблесковый маячок керогаза, освещающий самое чрево парцеллы, старуху в ботах "прощай молодость", посыпающую дустом плинтусы и порог своей фазенды. Вот он перед дверью в тонкий коммунальный кишечник, где уже лежит готовый "полуфабрикат" - товарищ Сидоров И.П. "Нас радует не то, что окружает нас, а наше собственное отношение к окружающему", - вспомнила Брыся слова Ларошфуко.
   Эугли настороженно споткнулся о "полуфабрикат" и как член общества "Добрый самаритянин" вознамерился было поднять соседа, однако в сию же минуту оставил затею, поскольку сам еще был не в лучшей форме.
   Жилплощадь Рудинского находилась на третьем этаже двухэтажного дома. Единственное оконце выходило на крышу основного строения таким образом, что она была ближе к карнизу, чем подоконник к полу. При входе слева - давно небеленая печь с подтопком, гордо именуемая "русской" - за что она в знак признательности вся пылала, если ее хотя бы немного подтапливали. Казенная железная кровать с оранжевым инвентарным номером, заправленная неподрубленным темнозеленым одеялом, тоже проинвентаризированным, несколько чемоданов с книгами, весьма своенравный стул, признающий только хозяина, - вот, собственно, и вся ... собственность ...
   Убежденнейший нестяжатель и уединенник снял в раздумьи промокшие ботинки. Голова трещала со вчерашнего, лицо передергивала гримаса изжоги и рефлексии. Мучительное самоукорение одолевало в иную минуту - как невыгодно он выказал себя вчера, как все пошло получилось. Угрызения совести жгли оголенную память, словно печеные картофелины в мундирах, перекатываемые с ладони на ладонь. Планета наша на пределе своих орбитальных возможностей старалась изо всех сил, чтобы Даждь - бог дотянулся и заглянул в сию келью где-то в третьей декаде июня, раз в году.
   Владимир извлек "из-под глыб" заветную папочку, сел на кровать, нежно развязывая бретельки, будто раздевая девушку, занес перо над terra incognito чистого листа и ... провалился в себя, посасывая колпачок авторучки "Союз". Только и успел написать: "Почтеннейшая маменька!".
   Безобразные кикиморы облупившейся побелки в переднем углу и детский плач снизу сбивали с Мысли. Владимир живо представил, как они давеча со Славкой босыми бродили по лугам; гернгутер щадяще переставлял свои длинные ходули в колючей стерне, пригибая, прежде чем поставить плюсны. Рудинскому же было некогда, он валил напропалую, все заглядывая ему под очки. Все ждалось чего-то мистического и теснилось в груди, навевая щемящую грусть - неясную как свечение церковной маковки в лунную ночь, отраженное в самоваре у окна в крестьянской избе.
   Мы созданы из вещества того же,
   Что наши сны. И сном окружена
   Вся наша маленькая жизнь.
   Через семь лет Владимир вспомнит эти стихи Шекспира настолько же отчетливо, насколько и слова Наума Коржавина. Вспомнит, как Славка говорил, прикрыв глаза, самозабвенно, страстным шепотом: "Никогда! Никогда во всей своей жизни я не ощущал, что ... совпадаю с моей собственной персоной. Я всегда чувствовал, что личность обладает сущностной ценностью, что мое "Я" испытывает потрясения, вызванные моей наружностью, моими состояниями, последовательностью моих действий - всем тем, что я ощущаю и что со мной происходит.. ."45 Володя аж подпрыгивал от радости, а Славка наслаждался - кому бы он еще мог такое сказать? Аллочке?! Гаганов подавлял их всех своей эрудицией. Как-никак, закончил медицинский вуз46 и юрфак. Втайне подумывал еще и о философском образовании, точнее, о теософии - т.е. все три факультета старинного европейского университета.
   ... Немного помолчали, но как многозначительно! Блеск глаз, головы движенье в ту минуту говорили более всего. За его очками в роговой оправе пульсировал живой, неуловимый дискурс, то лукавый и саркастический, то ушедший в себя, внутренне сосредоточенный, а то вдруг снова прощупывающе внимательный взгляд, застающий врасплох. Владимир чувствовал себя в такой момент вакуолей перед Гуком. "Какая сука разбудила Ленина? Кому мешало, что ребенок спит?!"
   Между тем, в местах общего пользования затеяли возню. Соседка тетя Дуся пришла с работы и пыталась разбудить своего мужа Сидорова, но вот он-то никак не просыпался. Она пыталась затащить его в комнату - сначала волоком, через несколько порогов, затем уже просто методом толкания. "Кстати, о методе, -нарочно думал Рудинский. - Есть тело Космоса, тела Богов, но нет и не может существовать тела Человека (если, конечно, мы будем понимать под человеческим телом то, что ему принадлежит, чем он владеет и что не может быть никем отнято). Тело человека - это относительно поздний продукт культуры, и его явление совпадает с развитием чувства конечности, смертности человеческого существа. Между мной, переживающим присутствие в собственном теле, и телом размещается смерть... Вы находитесь внутри особой телесной машины и не имеете над ней никакой власти, и в каждое мгновение можете утратить контроль. Ваше собственное тело в глубинном истоке существования принадлежит не вам, а скорее внешнему миру... Целое нашего собственного тела не дано, так как его образы изменяются в своих конкретных проявлениях со скоростью потока переживаний. Образ нашего тела колеблется в потоке интенциональных переживаний, он погружен во внутреннее время и не имеет ничего общего с представлением нашего тела в объективном пространстве - времени".
   Рудинский вслушивался в то, что происходит за дверью, догадываясь о "конкретных проявлениях потока переживаний" и проецируя на них философию А. Бергсона. Иван Петрович все-таки проснулся, и супруги стали разговаривать. Трудно описать их разговор, и не только в силу цензурных ограничений. Наш Великий и Могучий в данном случае принимал весьма своеобразные формы, обнаруживая вместе с тем, уникальные возможности приспособления к сугубо конкретным условиям общения. Решающее значение имели некоторые косвенные признаки, сопутствующие речевому контакту. Если хлопали дверцы серванта, дрожали семь слоников, звенела хрустальная посуда, - значит начинались острые дебаты по вопросам бюджета семьи. При этом, если тетя Дуся форсировала децибелы, то - по его расходной части, если же ее голос затихал, то - по доходной. Хлопали дверцы сундуков или шифоньера, снимались с антресолей чемоданы, - значит ставился вопрос о "вотуме доверия" и переходе в "жесткую оппозицию".
   "С них станется, не в первый раз", - думал в своем закутке Рудинский; перспектива быть свидетелем или принимать по заданию партбюро меры к сохранению семьи двух простых советских граждан - ему отнюдь не улыбалась. Он инстинктивно, заранее подготавливал алиби. "... Итак, не существует "вещей", "материй", "объектов", а существует единое динамическое поле чувственных образов, в котором, не останавливаясь ни на мгновение, продолжаются вариации всех проявлений, действий, реакций, присущих данному виду телесности. Тело есть порог, то, что задерживает в себе определенное внешнее воздействие, чтобы тут же изменить свое положение в реакции на это воздействие".
   Стороны больше чем не слышали друг друга, стараясь лишь как можно ярче сыграть каждая свою роль. Тетя Дуся в этом плане всегда брала верх, почему и вылетала вниз, во внешний мир. На сей раз она так хрястнулась о дверь Рудинского, что последняя едва не слетела с петель. Владимир замер в своей "машине", но тетя Дуся проследовала дальше, и вскоре ее "выступление" транслировалось кукараковнами по "местной радиосети". Рудинский с четверть часа сидел на кровати, не шевелясь, думая о рассеянных предметах, раздавленный множеством эйдетических образов, но тут вздрогнул от другого стука в дверь. Открыл - перед ним незнакомая женщина бальзаковского возраста, в болонье, в болоньевой косыночке, в клеенчатых осенних сапожках сиреневого цвета. После сидоровских "вариаций" первая мысль пришла: не из службы санэпидстанции ли она - тараканов выводить, или крыс? Но женщина спросила про матушку Рудинского - Марию Алексеевну Смирнову, однако Владимир понял, что то был лишь предлог, поскольку Мария Алексеевна бывала у сына редко, чего посетительница не могла не знать.
   - Матушка Ваша, дай ей Бог здоровья, обещала нам помочь... Селивановым помогла (это соседка моя)... Намедни сказывала... Говорит, так уж все описала-а! Все как есть - наши мытарства и хлопоты, все произволения начальников и мздоимство, Господи! А мы што?! Грамоте не знаем... Вот я и подумала - почему знать? - а ну как и нам поможет?!
   - Да Вы садитесь, садитесь...
   - Спасибо, я ненадолго... Вобчем, сын у меня... Выучился с Божьей помощью на дохтура... Я чать, сколь здоровья-то с им угробила-а! Ну тык вот, ихний главврач, забулдыга, навроде Вашего Ваньки декабриста47- не приведи Бог! А тоже, с образованием, тверезым николи не быват. Зенки нальет с утра, индо стеклянные, шпирт-то казеннай... Каково врачество-то его опосля этого, а?! Тык вот, мой-то "ретивец", возьми да и брякни ему прямо в глаза: ты, мол, пьяница и фармазон! Разбазаривашь больнишно имущество... Казенно то есть... Так и объявил... На собрании. А вить как говорят? Как у нашего Иванушки - все только камушки. Сказал красно - по избам пошло, а смолчится - себе пригодится...Тутось оно и пошло - спасу нет! Не я ли талдычила: неровен час, сожрет тя начальник - мыслимое ли дело? Такое памятозлобие... Так оно и вышло: топеричи взял и разжаловал маво сына...
   Женщина всхлипывая принялась доставать белоснежно-знаковый, тщательно отглаженный "носовой" платок; Владимир успокаивал:
   - Вы, право же, не расстраивайтесь, может все еще устроится...
   - Чуяло мое сердце... Я все ему говорила, дескать, куды-ы ты-ы?! Против начальства идти - что плювать против ветра. Засудили сына... засудили-и... Кишок-те в башке нету!
   - Да Вы присядьте, садитесь пожалуйста...
   - Д я щас пойду. Двадцать процентов с заработку, каженный месиц. Оно-ыть и не только в том, што убыток, а в том, што страма не оберешьси! Перед людями. А я сама до этого времячка - ни-ни! Ни вот сэстоль, отродясь даже замечаниев никаких не имела. Никаких! С тринадцати лет работать пошла, пацанкой ышшо. Мужик в Отечественну погиб... Одна, измоделая, осталася с пятерьми. Одна воспитала. Образование всем дала, все в люди вышли. А тут накось тебе - страм-те какой! На старости-то лет... А?! И все по наговору... Окрадение вражье... Д што та-ам! Главврач-то с судьей - друзья! Да и хто тут не друзья, которы в шапках-те ходют? Сахар зоблят, кажный сколь сможет - столь и сгложет. Да-а... Евонный братец (главрачев) - приседатель Сельпа, другой - дилехтир Заготконторы. Мало домину отгрохал в Красной Иззе, строит ышшо катедж под Разино. Отселева свою контору туды перетащили. А вить все, извините за выражение, партейные! Квартеру в Выплывайске выбил, а стройматерьял за триста верст отсель везут на дачу, в Расписные. Канешна подкармливат кого нады - не без того; то, глядишь порося, то утя, а то и нетеля тащат. Подарками-то любого можно угобзить... Кто украдет рубль, того дают под суд, а кто - тысяч двести - того доржут в чести. Э-э! Всего не подымишь... Мне бы Вашу маму, Марию Алексеевну - дай ей Бог здоровья и долгих лет... Вы уж извините, Владимир Александрович, мы вить люди простые...
   - Ну что Вы - что Вы, ради бога,- вспыхнул Рудинский,- видите ли, ее в данное время здесь нет. Она ведь в прошлый год приезжала только погостить, а живет она в Выплывайске.
   - Ах, жаль, кабы она была... справедливый человек... описала бы все как есть...
   - Извините, но можно, наверное, и в Выплывайск ей послать?
   - Оно так, да время-то текёт...
   - Все равно это дело так быстро не решить.
   - И то верно. А и Вы, Владимир Александрович, человек ученый, преподаватели...
   - Безусловно, я бы тоже мог помочь Вам.
   - Неужели?!- обрадовалась гостья.- Вот уж мы были бы благодарны! Мы-ить это тоже так не оставим, без благодарности...
   - Ах оставьте, прошу Вас! Это пустяки... Если мы и помогаем, то бесплатно, из убеждений, что-ли,- Владимир почувствовал, как его уши наливаются теплым. ("Дурак - и уши холодные", - мелькнуло в сознании).
   "Я мыслю, значит существую... В самом деле, кто это говорит? ("Мы помогаем бесплатно, из убеждений") - зачем?! Стыдно! Где же Я сам, в действительности? Почему мои уши предательски краснеют?! Помимо моей воли, непроизвольно... И вообще, весь этот разговор. Болтаю как автомат, как балаболка... Может быть прав Э.Гуссерль?" "Есть различные стадии телесных состояний, в которых тело приобретает качества объектности: есть тело отвратительное, ТЕЛО-МЯСО, тело раненого человека, разорванное на куски, залитое кровью; есть тело-труп, некое конечное состояние человеческой материи; есть тела рабов, тела-роботы, исполненные послушания и покорности, но есть и тела исследуемые".
   "Итак, "Чистое Мыслящее Я". Наше картезианское Я является... (Кстати, случайно ли местоимение "я" - первая буква в слове "явление"?! Об этом надо будет еще подумать). "Наше Я является единственно возможным условием нашего сознательного присутствия в мире, и в то же время я не могу сказать, что оно принадлежит мне, скорее, если можно так выразиться, оно принадлежит всем мыслящим и никому в отдельности... Декарт освобождается от тела как наиболее недостоверного источника информации о внешнем мире, и мы оказываемся в положении наблюдателя, который не имеет ничего общего с наблюдаемым миром.... Мыслящее Я - самое одинокое Я, которое мы знаем.... Мы обретаем близость с собой как мыслящим, сознающим существом, когда удаляемся от самих себя как "живых" существ, погруженных в неясные толщи телесных переживаний. Мы близки себе - абсолютно близки, только в акте трансцендирования, и нигде более".
   - Однако припозднилась я у Вас, Владимир Александрович, - спохватилась Прасковья Прокофьевна, и стала откланиваться. Как раз в сию минуту в дверь вежливо постучали, вкрадчиво и невынужденно, как первый симптом онкологии. Сама виноватость, над порогом нависла страдальчески пунцовая рожа декабриста Сидорова И.П.
   - От он я! Ширше Грязь - Навоз ползет...
   - Ф-ф-р, - будто откупоривал бутылку крюшона Иван Петрович.
   - Видно птицу по помету. Глянь-ка, чео набыздал в кухне-те! Вот отчебучил...
   - Ф-ф-др...
   - Слушаю Вас, - мягко дистанцировался Рудинский.
   - Ишь, "чахлик"...
   - Зткнсь... блдь,- прорвалось, наконец, внутреннее, сокровенное Ивана Петровича, достигнув фразового, точнее высказывательного предела, т.е. предела, где высказывание как единица смысла, сотворяемая непрерывным столкновением голосов, исчезает, распадаясь на еще более мельчайшие единицы (крики, сипы, скрежеты, падения в обморок, жужжания, вопли, грохот, треск, стоны).
   - Я те заткнусь! Я вить не Дуська, враз приструню.
   - Ф-ф-дрчи, звнт-те,- гласные, видимо, погибали где-то в неясных толщах мучительных переживаний Сидорова, прорывались лишь самые острые, напористые звуки, бросаясь на амбразуру рта изнутри.
   - Право, я уж и не знаю, за что Вы так упорно извиняетесь!
   - А-ыть летось божился не пить. Клялся на площади перед Ильичем. И то правда - тут же и облевал зад Ленину, простите за выражение, Владимир Александрович. Я ведь тоже сколь разов в партию вступала. Сколь разов Устав теряла, а мне давали новый, не сосчитать...
   - Пшк э Пшк... Тэ дэш мэжэкэм пэгэвэрить, э?
   О! То была уже целая речь, после которой Петрович должен был отдохнуть. Он прислонился к косяку, закрыв глаза, сипя и икая.
   - Знамо, какеи твои "разговоры", охальник! Гоните его, Владимир Александрович, взашей! Щас денег просить станет, на последнюю "катушечку", какую - нето хворь притворит себе...
   Сидоров как-то странно осклабился, и сделал быстрое, захватывающее движение рукой к подолу Прасковьи Прокофьевны, отчего та сконфузившись, невольно ойкнула, выдав "полу-книксен".
   - Ах ты паразит, черт старый! - с этими словами она бросилась за "убегающим" Петровичем; и было в этом "беге" что-то и от известного произведения М. Булгакова, и от самой России, как цивилизации женской, вечно догоняющей. Минут через пять-семь Сидоров вернулся, как-то враз почти протрезвевший, и даже считал теперь себя как бы вправе:
   - Бабе много ль надо
   Зажал в колидоре, кунку погладил - еще рубь дала. Владимир, Вы меня извините.
   - Иван Петрович, мне даже... неловко.
   - Зови меня просто - Иван. А неловко горбатому у стенки стоять и в бутылку хезать... Хъ-хъ-хъ-х-хь-хь-хи-и.
   - С кем не бывает, ну, выпил...
   - Хороший ты мужик, Володьк, а?!
   Рудинский пожал плечами. Снизу опять донесся душераздирающий вопль ребенка.
   - Это Нюрка лупцует старшую дочь. Младшие орут от страха. Не кормит их, сама пьет, а мужика нет.
   - Но это просто... невыносимо! Надо пойти помочь...
   - "Помочь". Уже с год как в суд подали. Хотят отнять детей.
   - Лишить родительских прав?
   Ну... А кому они нужны окромя матери? Мать есть мать... Эх... - Иван уткнулся в свои черные и широченные, каждая по шесть соток ладони.- Ты от думаешь, мол Иван пьяница... на меня так смотришь... свысока...
   - Да что Вы! Отнюдь...
   - "Отню-ють". Свысока-свысока. Отсутствие закона не освобождает от ответственности за его нарушение, понял?!
   - Да, понял.
   - А так оно в существе и есть... Ты спроси меня - зачем я пью? А?!
   - Н-ну - зачем?
   - Жизнь таковская, вот и пью... Ведь употребление алкоголя в малых дозах безвредно... в любом количестве! А?!
   С этими словами Сидоров вошел в комнату Владимира и сел на краешек кровати.
   - Генерал Гриненко меня уважает? Уважает. А ведь он генерал, а не хухры-мухры какой-нибудь.
   - Ну конечно...
   - Ежели меня по-хорошему попросют - я никогда, все чин-чинарем... У кого что сломалось там или что: "Иван, почини". Кому я хоть раз отказал, а?! Никогда! Никогда, никому я не отказывал. Я такой человек. И я шабашки не сшибаю, ты понял?
   - Да, конечно...
   - "Да, конешна-а-..." Я тоже мужик простой. Меня попросют - я как штык...Эх, жгет, т-твою мать! Седина в бороду, челюсть в стакан...
   - Может таблетку дать?
   Иван Петрович посмотрел на Рудинского с величайшим удивлением и отчасти - с подозрением, как если бы, к примеру, сам Эдисон предложил ему литр спирта на продрайку.
   - Ну-у, у тебя не голова, а дом советов... сундук с клопами... Да-а, семь раз прикинь - один раз кинь...
   - Что Вы, Иван Петрович, Вы меня не так поняли!
   - А Дуська-то моя в существе тоже баба неплохая... За рубь в церкве пернет, мондавошка. Небось снова в лягавку побегла или в партком. А что я? Рази я пьяница? Бздешь все это... Я же всегда домой прихожу сам!- Такой критерий показался Рудинскому убедительным и его визави это уловил.
   - Помнишь, в прошлом году наш местный писатель утонул в канаве на Бульваре Котовского?
   - Помню, он был членом Союза писателей...
   - Ну и что? И я тоже член, а не половой орган. Я вот, значит, тебе побелку сделать, а? В твоем аппендиксе...
   - О, нет, увольте, большое спасибо.
   - Нонче аэросани починю - фарт! Хошь с тобой поедем на зайцев? А то и на волка... Знашь? По полю волка гнать? Моща! Ох и дает! Сливай воду - снимай чёсанки!
   Сидоров рыгнул, Владимир непроизвольно отшатнулся.
   - Эх, жгет... Володьк, давай сбросимся по рваному, а?! Вот у меня тут есть рубь... вот еще гривенный.
   - Сколько Вам не хватает?- Рудинский так весь и засветился надеждой, но она в данном случае умерла первой.
   - Ну-у трояка-то вот так хватит, еще и "на рубь сто голов" купим. Чем дальше в лес, тем ближе вылез...
   "Вылез" Иван Петрович действительно довольно быстро. "Вот это сервис",- отметил про себя Владимир. Сидоров поставил на чемодан бутылку водки, рядом положил кулек килек, от себя принес хлеба и луковицу.
   - Значит так, счас дерболызним по одной... Ну, с праздником!
   - С каким?
   - Как "с каким"... Триста лет граненому стакану! Хъ-х-хэ-хи... Ты вот ученый, а скажи-ка мне - почему на жопе нет морщин? А?!
   Желтым с черной каймой ногтем Сидоров ловко сковырнул "Белую головку", звякнуло о стакан, забулькало, поперхнувшись в горлышке.
   - Ну, со встречей, - Сидоров опять скорчил такую гримасу, что Владимир невольно потупился.
   - Ф-фу! Полный писец... как ее пьют проклятую? - Иван взял кильку, непостижимым движением "освежевал" ее в одно мгновение; крутанул в жерновах ладоней луковицу, раздев ее одним махом, и смачно зачавкал. У Рудинского так не получалось - водка не шла в горло, тонкие, белые пальцы отрывали у кильки только голову, а внутренности тянулись и тянулись...
   - Вовк, а как ты думаешь - чистил Блюхер бляху, будучи под мухой?
   - А бог его знает...
   - Добавок?
   - Нет-нет, все!! Больше не могу...
   - Рубай компот - он жирный, - подвинул ему кильку Сидоров.
   Закурили, макая "Беломорканал" в опростанный спичечный коробок. Рудинский только "фасонил", не затягивался.
   - Иван Петрович, а Вы знаете, что капля никотина убивает лошадь?
   - Знаю-знаю, а хомячка вообще разрывает на куски.
   - А пить - где это Вы так... насобачились?
   - На фронте, "где"... каженный день давали по двести красного. Или по сто водки. А то и спирт давали. Водки-то было навалом - вшиво было с бабенцией.
   - Иван, вот Вы защищали Родину, с оружием в руках, как говорится. Кровь проливали. Вот. А теперь...
   - А что?! И теперь... жизнью я доволен. Работаем с бабой честно. Не спекулируем, не воруем. Все так говорят - раз в магазине работает, значит ворует. Не-ет, мы люди честные. Счас вить, нигде ничего не достать... И я тоже - хотя и выпиваю, а все ж домой тараню чего-нибудь. Ты к нам заходь, по-свойски...
   - Я совсем не то имею в виду...
   - Про что другое сказать... мы люди маленькие, нас не касается. Пусть начальство думает, ему виднее.- С этими словами Сидоров решительно разлил водку в стаканы.
   - Мы тоже должны думать, не только начальство.
   - Вовк, ты мне мозги не пудри, понял?! Ты думашь - я ни хрена не петрю? Хошь знать, у меня тоже "корочки" есть? Хошь покажу?
   - Не надо, не надо. Я и так верю.
   - Ну и вот... Ты меня расколоть хочешь, а?
   - Дану-у, нет-нет..
   - У меня два сквозняка... "С оружием в рука-ax..." А что, нет?! Я подписку давал "на письку"... на двадцать пять лет... Понял?!
   - Понял-понял, чем старик старуху донял...
   - Ни шиша ты не понял. Ты меня наколоть хошь и выгибаешься, - Иван Петрович наклонился к Владимиру на "два нуля"48 и говорил далее горячим сивушным шепотом:
   - Нонче в сентябре будет только десять лет. Вакурат первого сентября, по старому. Сам маршал товарищ Жуков отдавал Приказ.
   - Он тогда был замминистром обороны...
   - Ну! А министром - Булганин. Да-а... Жуков наш генерал! Солдат любил, и мы его любили...
   - Особенно при взятии Берлина...
   - А Славка хрен моржовый. Читает нам, когда по пьянке... Акопалипса... "Произошло великое землетрясение. И солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь..." А хошь знать, я в натуре видел всю эту расщепь! Все это... броуновское движение...
   - Как это?
   - Как накакал, так и в рот, - хъ-хъ-х-х-хи... "Как это." Мы на энпе окопалися... Земля тогда закачалась... Вдруг все так и засветилось, цвет какой-то, ну, не земной. Дело было утром, в полдесятого, а стало видно звезды. И ведь не так далеко отселя... Сержант не велел смотреть, а кто посмотрел - ослеп. И я, вот... с тех пор... Эх! Колись Сидор до самого сранья... Как говорится, вставные зубы - лучшая защита от кариеса...
   ... Мама пишет, что основная тема Декарта - пробуждение человека - второе рождение. Действительно ли существует мир и как отличить то, что мы видим во сне, от того, что есть в действительности? Нас сотрясают конвульсии "животных духов", в капкан которых попадают наши чувства или страсти, ничего нельзя с собой сделать... Остается только одна возможность -контролировать себя49.
   Владимир не слышал Сидорова, взгляд его отстыковался от собеседника и, обращенный вовнутрь, завис в пространстве как бы "слепым концом". А Иван вдруг взвыл, ударил себя в грудь, и захватил своими ручищами Рудинского, будто ковшом экскаватора. Только упругость молодых хрящей позволила выдержать сей прилив нежности:
   - Люблю я тебя Вовк! Ты... навроде Исусика... Меня презирашь, а в существе - правильно. - Рудинский, не в силах ответить, не чаял, как высвободиться.
   - Эх, жгет... Вовк, ты мою бабу хошь попробовать, а?!
   При этих словах Рудинский так рванулся из объятий Петровича, что тот едва не упал. На лице Владимира запечатлелось выражение необычайного отвращения и брезгливости, как если бы Сидоров поймал и начал есть... Брыську, держа ее за хвост. Иван захохотал, закашлялся, беря бутылку, разливая водку через край и мимо.
   - Ну ты даешь стране угля, - видно было, что его чувство ревности к Рудинскому (если оно и было) получило самые убедительные доказательства необоснованности, и он запел, промокая хлебом пролитое: "Если это Славка, если это Витька... супротив товарищей не буду возражать..."
   - Не сердись, Володьк, а? Чуваши говорят: что есть - вместе, чего нет - пополам. Как говорится, обмани ближнего, иначе тебя обманет дальний.
   Водка кончилась. Стало холодать.
   - Ну-с, Иван Петрович, будем закругляться?
   - Ханыга я, бляха-муха, - хлопнул себя ладонью по лбу Сидоров. - У Дуськи же где-то борматуха сныкана. На той неделе заварганила, кажись... Эх, крови нет - говно не греет... сикелироз проклятый...
   "Возьми мои губы, возьми мои руки", - пела "канарейка" Каунта Бэйси; звуки доносились откуда-то из окна соседнего дома. Сидоров припер трехчетвертную бутыль, со дна которой медленно взбаламучивалась серо-коричневая муть. Иван в нетерпении разодрал тряпицы, затем - марлю, наклонив сразмаху к "имениннику". Нехотя повалились мутные ягоды, жидкость разбрызгивалась по "столу", и бутыль влажно чавкая, закупоривалась.
   - Вовк, налей, а, - взмолился Сидоров. Рудинский осторожно нацедил ему сквозь грязную марлю в эмалированную с проплешинами миску. Когда "устаканилось", Петрович стал хлебать ложкой, предложив и Рудинскому, "самое одинокое Я" решительно отказалось.
   - Мы пьем в меру, сказал Неру. А мы пьем досыта, сказал Никита...
   ......................................................................................................
   ... Скрипит где-то за углом одинокий фонарь. ("Это у аптеки"). Раскачивается светопунктир; все и вся качается вместе: заставненные окна, словно опущенные вии, ослизлая огорожа. Моросит. В самом деле похолодало. Низкий, густеющий звук стелится над мокрядью, над унылыми лесами и затрясьем. Там вепрь играет с водыльником. Сидит и ждет на ветке вяхирь.
   Домы - огарыши, блестки слякоти. Дребезжит медь, стучит гулко и животно барабан, отсчитывая долю, дальше всех слышно. Некий фраер - от натуги словно удавленник - переворачивая тубу, сливает слюни на яркие бумажные бутоны, на красное домовище, шамкая амбушюром. А вместе с нею - и на всю Кондовую Юдоль, и самый дождь - он теперь идет как бы снизу вверх. В раструбах суетятся Ждущие Часа Своего, все - сплюснутые (как в комнате смеха) брахицефалы. Первые горсти земли на Незабвенного. Последние звуки музыки, пахнущие глиной.
   "Самое одинокое Я" влечет куда-то загадочная, непреодолимая сила. Оно словно бы догоняет само себя - или, наоборот, бежит от него - промокшее, в носках липкая, прохладная кашица, вытирая мокрой рукой капли со лба, а чуть более теплой мякотью ладони - набухшее влагой надбровье.
   Слева: пакгаузы, ящики, мешки, бревна, щебень, контейнеры, тес, уголь, - и все навалом. За всем этим - бесконечная черная Пустыня впадающей в спячку Реки со слабеющим пульсом бакенных вспышек. Справа поодаль: едва-едва различимые контуры надгробий, склепов, темных бараков, и деревянная лестница по высокому обрыву берега. "К чему бы это?!"- спрашивало Я тревожно, все уменьшаясь и как бы растворяясь в пустоте. Эту "Тревогу" догнала медленно движущаяся повозка, что словно плыла по воздуху; возница не погонял лошадь, а ездок - призрачная игра случайных теней - сонно покачивался в такт. Грустные как голос Анны Герман звуки плещущих волн аккомпанировали потоку тревожного настроения: Кундалини... Поганини... Губайдини... Помпанини... Маккартни... Декартни... Шнитке... Лиза Шнитке... Лу Саломе... Блок... Ксения Садовская... "Закатная таинственная дева... И все это всего-навсего шестьдесят (с небольшим) лет назад?!" - "Какую смерть он предпочел бы?" - "На сцене, от разрыва сердца!" - "А как выглядит моя Смерть? Где Она сейчас? Моя ли Она будет; в смысле - собственная ли?"
   ...Если уж совсем невмоготу, и мы не можем мириться со временем (т.е. с окружающими), и сильные переживания рвут плотину наработанных привычек, уклада, охраняющего покой души и независимый досуг и волю... достаточно рассматривать мир как театр и не придавать своим личным драмам большего значения, чем драмам воображаемых персонажей, разыгрываемым актерами... Умирает наше "я" или не умирает, и бояться нам в жизни смерти или не бояться? ... Наша жизнь есть не что иное, как последовательность проходимых нами персонажей, которые не менее ирреальны... Вот вам было 16 лет, и вас раздирали страсти. А что осталось от того "я", которое было носителем этих страстей? Как некое воплощение "я", ведь это были вы - вместе с вашим телом, с вашими переживаниями и т.д., но вы же его не помните. А вы есть. Значит, вы - другое "я". В каждый данный момент ваши прошлые "я" казались вам, что они самые важные, самые последние, а они сменились, даже не породив понятия смерти. Они все умерли, а термин "смерть" даже не возник. И, может быть, ваше "я" - сейчас - есть также воображаемый, воплощенный на несколько часов, на несколько дней или месяцев персонаж, который тоже сменится другим, как и все предшествующие персонажи. Зачем, же, говорит Шредингер, бояться смерти? Конечно же, мы бессмертны. Это несомненно...
   Совершенно уж потеряв голову, самое одинокое "я" вскочило на задок повозки - и так с ним было всегда в жизни - едва успев спрятаться от преследующих его собак. А внутренний голос говорил: "Не верь, не бойся, не проси"; твердил одно и то же монотонно, как на Казанском вокзале в Москве. В повозке была девочка. Она добиралась до пристани, собираясь сесть на утренний пароход.
   В зале на пристани в полумраке ожидания сидели и лежали ждущие часа своего странники. Негромко плакал младенец, мать качала его, иногда суя ему грудь, отвисшую как опара. Рудинский насупился, готовый провалиться в щель между баржей и пристанью. Девочка держалась за другой конец нити и даже вроде бы и не дергала, но давила ею на него. Всуе пара мужиков и парень забивали козла, принося жертву Богине Скуки. Старик Волобуев глодал вяленую воблу. Володя отрешенно уставился в расписание, машинально процеживая чрез дуршлаг памяти названия и типы пароходов: "колесный?, винтовой?, наш?, венгерский?" В башку уперлась бинарная прямолинейность позывов вожделения. "И куда меня ч-черт принес?! Так вот - взять и уйти..." "Компоненты вектора а в декартовой системе координат... время, за которое лопается мыльный пузырь -0,001 сек ... А мочевой пузырь? Где-бы пописать?"
   Девочка представилась Басей (так ее "обозвал" муж, а на самом деле ее звали Зинаидой). "Куда едете? Где-то я Вас уже видела?!" ( В этом городишке все друг друга видели; вопрос - в чем? Во что обутым?). Тоже что-то рассказывала о себе, но у "утешителя" уже кончились пустые бобины. Бася достала из котомки домодельщину - тараньку, бутылку с сизой жидкостью, явно не "родную", укупоренную черно-резиновой пробкой, и складывающиеся "матрешки-стаканчики". Они сидели вдвоем на верхней палубе стареющего дебаркадера, беззубого и без передней буквы. Пронизывающий ветер, водяная пыль. Владимир ощущал себя скатавшейся от исподнего махрой в собственном пупке, "пузырьком с амикошонством".
   И вот в этой-то суете сует увидели они над Рекой Золотой шар. В тот же момент поплыл над ойкуменой, как расплавленное золото, бархатистый бас, с едва-едва уловимой хрипотцой, такой печальный и наивный, вобравший в себя и нежное обаяние летних ночей, и аромат травостоя, и алую ауру туманов над предрассветными плесами... Не существовало ни "вещей", ни "материй", ни "объектов", а было единое динамическое поле образов...
   "Тарханов" разворачивался против течения, и когда сделал полукруг, с середины Реки донеслись мотеты Жана Батиста Люли. Заспанный, кривой мужичонка выскочил принять швартовы. Капитан все никак не мог попасть: судно то сносило, то грозило прижаться слишком больно к пристани. Она вся трепетала, ожидая. Яростно шипел пар. Наконец бросили чалку: "Трави носовой!"
   Тело Эугли не имело лица, головы, глаз, губ или системы мышц, хребта, регламентирующих необходимым образом жесты и позиции тела в определенных хронотопах, это уже и не было тело, раз оно было взято "изнутри", а скорее сама плоть, восчувствованная так, что "не знала" внутри себя никаких делении на "мое" и "чужое"... По отношению к ней нельзя было найти наблюдателя... Плоть вообще беззаконна и не подчиняется "налагаемым запретам", так как она не соотносима ни с каким "сознанием", "я" или тем более с той формой субъективности, о которой заявило картезианское cogito.
   ... Пружинили тощие потертые покрышки, сжимаемые меж бортами, прокручивались с хрустом кранцы, доставая до крестца ражей баржи. "Трави кормовой!" Начиналось травести. Вода вдруг забурлила между ними, пенясь в западне промежности. Пристань застонала, затряслась, и люди могли почувствовать, какая силища здесь ворочалась. На берегу заржал каурый жеребец. Спустили трап.
   От "Тарханова" несло хлорамином и яичницей с колбасой. Откуда-то из мерзости запустения высыпали перенедопившие мужики и, суматошно балансируя по трапу, побежали на ярко освещенный пароход за жигулевским. Сцена сама плавно приблизилась к зрителям: верхняя палуба "Тарханова" пришлась о бок с крайней плотью дебаркадера. Владимир словно папараццо наблюдал из укрытия снизу блестящий, мокрый пол и две пары разнополых ног: хорошеньких на шпильках, и адидасных (носками друг к другу).
   Мотеты сменились квартетами, те - ариями из опер советских композиторов, а Рудинский стоял, не в силах сдвинуться с места: на него сверху спускалась по трапу, грациозно вскинув прелестную головку и сдержанно улыбаясь широко поставленными, большими глазами... Сильвано Помпанини из "Утраченных грез"! Его тело вне всякого сомнения принадлежало внешнему миру и со скоростью потока переживаний готово было прыгнуть на борт отходящего "Тарханова", чтобы любым путем вернуть ту единственную зиготу, ради которой приставал пароход и которую теперь баюкала зыбучая волна.
   - Пароход опоздал... если б знала, ни за что бы не поехала... Как теперь добираться?
   - О, ради всего святого! Я - ленный рыцарь Роте-Изза-Виллидж. Я видел Ваш белый парус с вершины горы и не медля прискакал на своем...
   - Россинанте?!
   Они смеялись так необыкновенно, как это только и могло быть ночью, на берегу Великой Реки к Северу от Эдема, до вторжения в просторы целомудренной России растленного влияния Запада.
   - А здесь продают мороженое?
   - О да, графиня! Я провожу Вас в замок... Вы только вообразите: кругом холмы, поросшие густым лесом. Как у истоков реки Сорг, где Петрарка воскликнул когда-то: "Вот место, которое отвечает моей душе, я предпочел бы его большим городам!" Среди холмов - старинный замок с зубчатыми стенами, с великолепным вестибюлем с бюстами Апполона Бельведерского и Венеры, мечами, латами, охотничьими трофеями на стенах, прекрасной драпировкой, с бюстами в нишах. Повсюду канделябры, свечи, панельная обшивка стен; в гостиной - гобелены темных тонов, блестящий паркетный пол, сводчатые, резные потолки, узкие, стрельчатые окна...
   - О, я так живо представляю эти... воздушные замки! Да Вы, кажется, западник?
   - Да, и либерал, живущий в... Либерии.
   - Но как нам добраться... до этих замков?
   - Нет проблем! Прошу прощения, забыл представиться: Петиметр, воспитанный на правилах "Юности честного зерцала"... Или, лучше - Пьетро Креспи...
   - Лена. Хотя в данный момент я ощущаю себя... Дульцинеей Тобосской. Или, еще лучше, Амарантой из "Ста лет одиночества".
   - Дульцинеи - в исполнении Татьяны Дорониной?
   - За Татьяну Доронину - отдельное спасибо!
   - В моем кентавре интегрированы интеллектуальные ресурсы всего современного человечества. По шкале Нортмана они оцениваются в 217,3 балла - против обычных 215-ти.
   - Это по крайней мере - скромно...
   На какое-то мгновение она повернула к нему свое лицо, глаза ее смотрели на весь мир с наивным восторгом, и видели его в целом, не вдаваясь в детали, что где-то ободряло "ленного рыцаря". Не заметили, как поднялись на самый верх лестницы. С высоты огоньки пристани мерцали внизу и даже виден был расплывающейся желтой кляксой "Тарханов", увозящий восьмидесятилетнюю Рейзл, традиционную, как свиток торы, крохотную и горбатую. "Помпанини" и ее романтичный носильщик перевели дух и оказались в... соцгородке нефтяников.
   - Ох и скука же здесь, наверно?
   - Как сказать... Шишкинские медведи по улицам не шастают. Имеется кино-сарай, районный Дом культуры. Сейчас как раз гастролируют лилипуты, до них была цыганка Аза. Есть и генерал, отнюдь не свадебный - отъявленный женоненавистник. Вылитый Африкан Семенович Пигасов!
   - А он не хватит меня осиновым колом?
   -... Два раза в неделю - танцы, под духовой оркестр. Падекатр, падеграс, краковяк, полька, "На сопках Маньчжурии",- одним словом, чувствуешь себя как в 1905 году... Граф Разумовский иногда рассказывает, как он впервые в России ввел в употребление шампанское и стал носить бриллиантовые пуговицы...
   - А вот мы и пришли... Огромное Вам спасибо! Если бы не Вы, о рыцарь, я просто не знаю, что бы я делала... Не знаю... как Вас Благодарить.
   - Да что Вы, пустяки... Не стоит благодарности.
   Калитка оказалась незапертой, чуть звякнула щеколда. Володя поставил чемоданы.
   - Огромное Вам спасибо, еще и еще раз. Ну, до свидания.
   - До свидания, - хрипло вымолвил "петиметр", облизывая пересохшие губы. Елена подала ему руку, и задержалась на тот едва уловимый миг, который один только и говорит больше всех слов.
   Все произошло так быстро, и вновь все опустело. Рудинский перешел на другую сторону улицы. Сквозь щели ставен он различил чуть видимые полоски света, сел на мокрую скамейку у ворот, боясь скрипнуть, вдыхая тонкий сандаловый аромат, забытый ею. Сочные, цвета спелого арбуза флюиды - как на закате высветили ее комнату.
   Однажды в юности я раскрылся навстречу чистоте, - тихо обнял его за плечи Поль Элюар, и теперь Владимир был не так одинок, недели на три короче века.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава IV
  ПРИТЧА СИУ
  Ах, как бы нам за наши штуки Платить по счету не пришлось! Еврей! Как много в этом звуке
  Для сердца русского слилось!
   И. Губерман
   Еще накануне Лолит, случайно увидев себя в зеркале, ужаснулась: как старость портит женщину, насколько же безобразна она без макияжа! Голова разламывалась от боли. Сбегала к Брыське за анальгином; ничего не помогало. А может это от ее Любви к Чужаку со свинофермы? Он, правда, уступает пасюкам размером, но до чего ж великолепен его хвост! Длинный, тонкий, гибкий, длиннее тела. Как ловко он прыгает и лазает! У него хорошо выраженная шея, слегка удлиненная головка с крупными бусинками глаз и большими ушными раковинами. Лолит готова была без конца любоваться его черно-бурой с проседью окраской, почти белым брюшком, которое возбуждало ее более всего. О! Лолит была натурой художественной, тонко чувствовала и гордилась тем, что среди ее далеких предков была первая жена Адама50, Она мечтала отдаться Чужаку - принести себя в жертву, ведь он так одинок на своей свиноферме. Какой великолепный был бы помет! Но самки черных крыс слыли злыми и агрессивными; она не знала как подать знак своему возлюбленному.
   Ее собственный муж по кличке Олигарх отъелся на райкомовских харчах, имел плотное туловище, широкую морду, голова прямо без шеи переходила в туловище. У него сильный, заметно сужающийся к кончику короткий хвост, покрытый редкими твердыми волосиками. Но надо отдать должное - он был крупным самцом, с гладкой, блестящей коричневой шерстью. Олигарх отличался чрезвычайной активностью, имел склонность к исследовательской деятельности, за что в конце концов и поплатился. Он был неимоверно агрессивен. Даже самые молодые самочки избегали находиться рядом с ним. Олигарх не терпел и их присутствия; он был постоянно сгорблен, все время в напряжении, гоняя свои жертвы по всему подвалу с писком и визгом, с короткими, яростными схватками. Однажды Олигарх настолько свирепо преследовал одного из самцов, оказавшихся на его территории, что не заметил, как вместе с преследуемым влетел в вершу.
   С исчезновением Олигарха развернулась жесточайшая борьба за власть между самцами. Первоначально в упорных схватках ее захватил один из субординатов по кличке Либерал, однако продержался около двух недель, едва не развалив всю парцеллу. Невероятную карьеру сделал один из угнетаемых, самец по кличке Грегор - особь с грязно-бурой шерстью, с большими амбициями. Судя по повреждениям и шрамам на теле его путь к власти был весьма тернистым. У него не было половины хвоста, двух фаланг пальцев на правой передней лапе, потрепанные кромки ушей напоминали бахрому.
   И вообще, все угнетенные самцы жили как бы во внутренней эмиграции; их норы, места отдыха и чистки шкурок были в стороне от нор других крыс на значительном удалении. Тайком, окольными путями пробирались они к местам кормежки и источникам воды, и лишь тогда, когда там не было других пасюков. Лолит была самкой начитанной, читала французские романы, и задавала себе вопрос: что мешает угнетенным самцам уйти на свободу и вести жизнь вольных отшельников?! Нет!! Они предпочитали Свободе "жизнь" в коллективе, хотя бы и в роли изгоев.
   Грегор утвердился в новой роли, демонстрируя весь поведенческий репертуар довольно агрессивного доминанта. Вес его увеличился, шерсть стала чистой и пышной, а уверенное хозяйское поведение мало чем напоминало прежнюю боязливость. "" Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно", - правильно пишут двуногие философы", - думала Лолит. Она ненавидела нового доминанта еще больше, чем Олигарха, и мечтала только о Чужаке со свинофермы. Грегор где-то стибрил пепонен и за раз сожрал целую упаковку, отчего стал набрасываться на самок и готов был непрерывно трахаться с кем угодно, даже с ... котятами! Извращенец...
   О, как же ей надоела эта бесконечная борьба за власть в ее родной парцелле, и вообще в мерусе51. Так хотелось любви - большой, чистой, хотелось тихой и мирной семейной жизни. Лолит завидовала белой завистью одной семье нонсинантропных крыс, в которой царил матриархат. Группа не входила в лолитин мерус, ее возглавляла старая самка. В группе два выводка. Зверьки первого помета уже достигли половозрелости, детеныши из второго были еще маленькие. И- это самое главное - иногда семью навещал живущий на помойке старый самец. Никаких признаков "классовой борьбы" в группе не наблюдалось.
   Лолит страдала от одиночества, не с кем было поделиться. Брыся? Брыся, конечно, была настоящей подружкой, но слыла либералкой, ее часто "заносило", например, по части защиты прав животных. Необузданная фантазия! Посещала тайные кружки по биоэтике, где изучали теорию межвидовых отношений и, среди прочего, проблему преодоления исключительности статуса homo sapiens в мире животных. Брыся говорила: "Чем в конце концов мы хуже других зверей?! Нас сделали такими. Кто дал право людям оскорблять друг друга нашим именем: "Ну, ты, крыса!" Или: "собака!", "свинья!" Это само по себе, между прочим, не украшает "царя природы". Нечего сказать - "венец творения", ха-ха! Ведь еще Фома Аквинский, например, говорил о Вечном Законе Божественного Миропорядка, в котором всему живому определено каждому свое место. А римские юристы так и писали: "Естественное право - это то, которому природа научила все живое: ибо это право присуще не только человеческому роду, но и всем животным ... и птицам" (Ульпиан). А какой среди них царит разврат! Кого в мире животных можно сравнить с homo sapiens по этой части? Какая "утонченность" похоти, какая пресыщенность! Вся их так называемая "литература" да и "искусство" в целом крутятся вокруг ... оргазма! Уж казалось бы коммунисты, выдают себя за сторонников самых светлых и чистых идеалов, а взять хотя бы Луи Арагона. Послушай, дорогая Лолит, что он пишет.
   "... Подведя меня к двери, она поглядела в замочную скважину и объяснила: "Это нимфоманка. Она так любит это дело, что оно стало ее привычкой, она способна взять зараз троих, вон, посмотри". И действительно, в кровати, едва различим, распластался на спине артиллерист, которого оседлала толстая девица с отвисшими грудями, жирными складками на боках и широкой экзофтальмической шеей, у нее были выпученные глаза, губы напоминали сабельный удар. Она бесновалась, как одержимая. Перед нею сидели еще два клиента - служивые - ни лба, ни покрышки; они послушно раскачивались на стульях в ожидании своей очереди... "Понимаешь, она обожает заниматься этим... Она и с бабами тоже, понимаешь? И вообще, я тебе скажу, она никогда не останавливается... Это не женщина - река..." В игру вступает второй; он нетерпеливо бросается на женщину, которая уже вся извивалась. "Кончай же, ты щекочешь меня", - кричала она, совершая мощные удары задом. Это еще больше разогрело нового захватчика, и я увидел, как он с немыслимой точностью, с чудесной быстротой... скакнул на перину, не опуская ни своего орудия, ни женщины и не отъединяя ее от хорошо погруженного партнера; тем же движением вводит он свой жезл между ягодиц...," - тьфу! Не могу больше! Читай дальше сама, если хочешь. Это же Содом и Гоморра!"
   Лолит выхватила у подруги книжку и с жадностью набросилась на нее52.
   ... Брыся узнала важную новость: из Выплывайска приехал обкомовский доминант по живот-но-водству, по кличке Рафаэль. Лолит помнила его по прежним командировкам, помнила циничный его запах, и что он утаивает от партии членские взносы.
   Годунов организовал для него рыбалку с бабами, охоту; выезжали на "кустовое совещание" - экзотерическую попойку с цыганами, - ничто не удовлетворяло Рафаэля. Тогда он сам проявил инициативу и потащил Энгеля в соседний район, под Расписные Челны, в "сауну", которая входила в спецзону отдыха постоянных крезов Республики. Годунов согласился неохотно - дел было по горло - но спорить с начальством он не мог.
   Тогда еще не были размыты границы между Востоком и Западом, между полами, еще не кончилась эпоха фаллоцентризма, не исчез окончательно метадискурс, не вошли в моду операции по диверсификации пола. Короче говоря, Лолит уговорила Брысю, и они с риском для жизни пристроились к двум доминантам в машину.
   Газик нервно дергался на ухабах, виляя среди железобетонного кавардака в коммунальной квартире затраханной научно-техническим прогрессом природы. Встав через силу так называемым утром, Она умылась выпавшим за ночь снегом, не зажигая света, закурила, тоскливо глядя в "форточку" - расселину между двумя грядами облаков на востоке. Сын - Сиверко всю ночь где-то шлялся, а утром вернулся поддатый и лежал теперь на раскладушке, храпя на всю Европу, отчего Ей было зябко на сквозняке.
   Всю дорогу их сопровождали "индейцы с факелами", огонь метался в яростном бело-голубом танце, озаряя мертвенным светом покрытые первым снегом поля. Отвратительно чмокала взасос колейная хлябь. Этот же "вечный огонь" - прижизненный памятник Госплану - освещал комплекс зданий из красного кирпича (цели их поездки), немного импозантных среди недовыкорчеванного мелколесья и полураскулаченных вагончиков - возбуждая все красное до изнеможения.
   Рафаэль ба-арственно подал себя, выбираясь из газика, словно из джипа "чероки". Годунов притворно-придворно улыбался. От профилактория к санпропускнику53 вела крытая, утепленная галерея. Престижно-ревностные струны годуновского реноме чуть слышно застонали, но Энгель решительно зажал их ребром ладони у самой деки.
   Играли тени либидо на панелях, из набухшего пурпурного полумрака раздвинувшихся створок выплыли две плейбойные нимфы - одна брюни, другая блонди. "Ничего себе - "санпропускник"",- подумал Годунов и весь напрягся. Нимфы были одеты в пределах чиз-кейна (нормы раздетости) в ажурные капроновые кофточки без рукавов с кружевными воротничками и в мини-юбки. "Лимита, поди", - опять подумал Энгель. Рядом с ним села блонди, Годунов гетерономным усилием воли отвел глаза, но и это было предусмотрено "режиссером-дизайнером": ее бронзовые стройные ляжки как у Кейт Мосс54, отражались в полированных панелях. Это было где-то даже символичнее.
   Звучала интимная музыка. Выпили шампанского. Рафаэль звонил своему шефу:
   - Асхад Валеевич, я приеду завтра, если не смогу, - тот что-то ответил, доминант засмеялся.
   Брюни пригласила Рафаэля, следовательно, "бронза" досталась Энгелю. Он сидел хмурый, как то утро. "Вы не танцуете?" - вымолвила Блонди, словно расстегивая внутренний карман пиджака Годунова, где у него лежал партбилет, перекладывая при этом ноги как в замедленной киносъемке. Энгель молча встал и пошел к ней будто на ковер. Разглядел ее брови, выщипанные в тонкую дугу; глаза ее были слегка подведены, ресницы густо накрашены. Блонди нежно прижалась к Энгелю, и между ними пробежала первая искра, жаркая, как ее имя. Энгель почти тут же испытал крес, обоняя тончайший аромат французских духов и геля-бальзама "Фитодефризан".
   Трепетнейшая, неопытная страсть коснулась ее, Жанна, не подав виду, не отстранилась, не оставила своего нового друга. Ей даже стало немного жаль его, но совсем немного, как умеют жалеть начинающие профессионалы из службы 03.
   Мужчина, здесь ты владыка, достойный, наконец, своего имени, здесь вершина твоих желаний. Эта обитель... отрады и тени, патио жара в перламутровой оправе, - превосходный образ пессимизма. О расселина, влажное и нежное ущелье, притягательно-головокружительная пропасть. ...Как прекрасна плоть под вьющимися волосками: сквозь узор, рассеченный любовной секирой, кожа становится влюбленно чистой, пенистой, млечной. Поначалу сомкнутые складки больших губ позевывают. Вы очаровательны как ротик на лице, что склонилось над спящим, никогда не поперек, но параллельно всем устам в мире, однако вы тонки и длинны, неотразимые для говорливых губ, что искушают вас своим молчанием, вы готовы к долгому пульсирующему поцелую; любимые губы, сумевшие придать поцелую смысл новый и страшный, навечно развращающий смысл...
   Жанна... Жанночка... Единственная, неповторимая! Как щадяще, насколько тактично она переместилась вместе с ним в полутемный прохладный зал с уютными, вместительными креслами... Вспыхнул экран - вспорхнула любовь... "Фильм взят в качестве трофея" - он был в этом качестве, он был ее трофеем. Жануля доставала из внешнего мрака апельсиновые дольки пульсирующего поцелуя... Потом она увлекла его в бассейн, первой погрузилась в него и поплыла легко, быстро. Энгель сел на холодный, кафельный край, осторожно опуская в воду волосатые, кривые ноги. Поплыл обычными саженками, "догнал" Жаннету, но она выскользнула из его "сажен" - "нежась"... вернувшись от конца к началу, к неглубокой части дорожки.
   ...У кромки бассейнов, в самом сердце бьющей воды, о нимфы, чей румянец выделяется краешком тени, нимфы, что переменчивее ветра... таковы кружева любви; нимфы, которых вы настигаете глубоко в гнезде удовольствия, и еще этот восхитительный бутон, трепещущий от ложащегося на него взгляда... караваны спазмов уже показываются в песчаных далях...
   Энгель снова устремился к ней, Жаннет вновь выскользнула и уплыла на глубину. Годунова уж просто азарт разобрал, он решил теперь не упускать ее, и был близок к цели, когда она поднырнула под ним, и так, под водой, проплыла опять до мели. Энгель уцепился за скобы под тумбой и, отдышавшись признал свое второе поражение в этом явно не синхронном плавании:
   - Плаваете Вы... как, - он затруднялся с подбором подходящего вида рыбки, на ум шли только "плотва", "вобла", "стерлядь"...
   - Догоняйте! Догоняйте меня, ну!, - смеялась на том конце "качелей" Жанна.
   - Разве что, по суше, "по песку"...
   - Плывите же ко мне, плывите. ("Не превращать же в самом деле все это в сдачу норм ГТО!").
   Заиграли "караван" Эллингтона. Жанетта ждала его, держась за желтые жгуты, разделяющие дорожки. В прозрачной чистой воде ее тело колебалось, преломляясь в оранжевых бликах, а фотомодельные ножки вдруг "растолстели". Внезапный распад ее трохантерного индекса поразил Годунова, но он тут же смекнул - а как же он сам должно быть безобразен! Жанночка догадалась, окунулась и протянула к нему руки в веере серебряных брызг. Энгель доплыл наконец, обнял ее, прижав к холодной облицовке бортика, и стал "грамотно" целовать: мочку уха, сосцы, "кошачье место". Тактильное ощущение никак не давало полного удовлетворения - в воде, подушечки пальцев никак не могли прощупать прохладную "бронзу".
   - Поедем в Сочи, в Крым, - страстно шептал Энгель. А она сдерживала смех - ей слышалось - "в тундру, в тундру..."
   Руки дрожали и Энгель никак не мог вставить ключ в замочную скважину. Жанетта обращалась с ним как с ребенком в пренатальном возрасте. Она несколько раз брала тайм-аут, "поправляя такелаж". Наконец он отпер дверь в сауну, где их ждали Вишну и Мазда, компульсия вуду, а в инверсии - озноб сладкой аберрации холодной бронзы. Здесь лежали веники - три свежих и один б/у. Энгель вскарабкался наверх, делая быстрые, короткие движения, но не выдержав, спустился пониже. Опустился еще ниже, на короткую скамью, обрызгиваясь холодной водой, но и это уже не помогало; и вот он катапультировался из парилки, оказавшись в небольшой комнате, предназначенной, видимо, для отдыха. Здесь были полати, устланные индийскими коврами, кресла, скамейки, маленький столик. За полупрозрачным пологом Энгель обнаружил еще один бассейн, поменьше. Осторожно погрузился в него, испытывая блаженное облегчение.
   Появился Рафаэль с мадоннами, Энгелю стало стыдно перед всеми, и он вылез из бассейна, прикрывшись простыней. Уполномоченный, словно не замечая его, продолжил громогласную "лекцию" двум (теперь уже трем) слушателям:
   - Вы не забывайте, что Иосифу Виссарионовичу пришлось очень много терпеть от евреев. На пятнадцатом съезде было одобрено постановление Объединенного Собрания ЦК и ЦКК об исключении из партии Троцкого, Зиновьева и их активных помощников: Радека, Преображенского, Раковского, Пятакова, Серебрякова, Каменева, Лифшица. Потом - Бухарина с Рыковым и их прихлебателей Айхенвальда, Гольденберга, Эйсмонта, ну и так далее, - чувствуете девочки?!
   - О господи! Одни евреи...
   - Вот именно! Обидно за Сталина - такую огромную страну вытащил из ямы вековой отсталости... Принял ее, что называется, с сохой, а оставил - с атомной бомбой. И вот пришел этот... мудило-"кукурузник" и все изгадил... Все развалил!
   ... "Брюни" имела большой стаж работы в "профилактории". К Рафаэлю Хуснутдинову ее прикрепили персонально, поскольку никто кроме нее не мог подобрать для него подходящий форшпиль. Он все требовал йохимбин55 и гимен. "Товар дорогой, на каждого не напасешься, при всем уважении, конечно", - говорила в узком кругу Раиса Галимовна - главный врач профилактория.
   Энгель не слушал Рафаэля и думал о своем. ...То, что Никиту рано или поздно "уйдут" - слухи ходили давно. Аппаратчики не могли простить ему пятьдесят шестого года. Удар по усам светоча отозвался таким ударом по системе, от которого она так никогда и не оправилась. Номенклатура не могла смириться с ротацией, поскольку она в корне подрывала саму идею номенклатуры. Энгель, как и все его товарищи, страшно переживал за тот национальный позор, который испытала его Родина - великая Сверхдержава! -когда Никита два года назад струхнул, убрав ракеты с Кубы. "Третья мировая война?!" Ха! Да они бы все в штаны наложили от страха... Ведь мы заключили договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве с Германской демократической республикой. Сам факт образования на немецкой земле социалистического государства явился событием исключительной исторической значимости... Верная Интернациональному Долгу, Россия порой отрывала от себя, предоставляя помощь государствам СНД56: хлеб, нефть, газ и многое другое. Простые советские люди с пониманием относились к временным трудностям со снабжением, делились последним с братьями по классу...
   ... К октябрьским Годунов вызвал к себе руководителей Райпищеторга, Коопторга, Орса и Урса57. Дал им накачку. Выбил фонды на маргарин, вермишель, рыбные консервы, ливерную колбасу, конину и другие продукты. Откровенно говоря, у людей осталось кое-какое личное подсобное хозяйство -как ни зажимал "кукурузник". И что греха таить?! Многие тянули понемногу из колхозов-совхозов, с мясокомбинатов, с сепараторных отделений ("низовок"). Чувствовалось и влияние "теневой экономики". Короче, голода не было. "И куда все девается?! - думал Энгель, не делясь однако такими крамольными сомнениями никогда и ни с кем. - Как в прорву все уходит: и нефть, и газ, и хлеб! Богатства его Республики уплывали в ненасытную, безалаберную Москву, а его родная земля оскудевала. Те, кто имел возможность, ездили в первопристольную за мясом, колбасой, за сапожками, за хорошими пальто и костюмами... А например, арабские эмираты сказочно богатели на продаже своей нефти".
   "Талгат Шагыдович после снятия Никитки, как минимум пост Министра Союза себе обеспечил, а может, в Аппарате ЦК, где-нибудь на уровне Секретаря... Забудет он про меня или нет?" Роль чиновника, пусть даже и очень важного, в Москве, не устраивала Энгеля. Ему нужна была только первая роль, в его родной Республике. Вопрос о Первом Секретаре в Расписных Челнах все еще не решился. И в который раз Годунов придирчиво взвешивал свои шансы: Национальный кадр - раз?! Раз. Растет, не останавливается на достигнутом, публикуется в "Коммунисте", в "Партийной жизни" - два?! Два. То есть, не обычный районщик, которыми пруд пруди. Вытянул район, справился с весьма трудной задачей, которую перед ним поставила Партия - три?! Три. О минусах сейчас не хотелось думать. И самое главное среди них - семейное положение. Секретарь райкома, молодой мужик и... без семьи! Связался с этой авантюристкой Ибаковой, еле выпутался. "Жениться надо, к чертовой матери!"
   Мотаясь по району, Энгель как-то приметил одну девушку, по всему видно - не здешнюю. Она твердо выдержала его взгляд, не опустила глаз, как другие. Энгель завелся, дал задание Круподерову, тот через три дня установил: Елена Валентович, работает медсестрой в Алге. Круподеров срочно организовал совещание в Райкоме комсомола, главным вопросом в повестке дня которого фактически была... Валентович. На совещание прибыл сам Годунов. Он восседал в президиуме со значительным видом, в шикарном костюме, в белоснежной рубашке, не сводя с нее глаз. А она сидела с абсолютно отсутствующим видом, и ее "абсентеизм" не был нарочитым; Елене было скучно, Годунова же она попросту не замечала. Энгель потерял голову.
   Вот входит царевна к владыке царей
   В венце благовонном из темных кудрей,
   А пряди так пышно окутали стан -
   Сказал бы, в кольчуге цветок аргаван.
   Она словно тополь под ясной луной,
   Чарует красою своей неземной.
   Глаза что нарциссы из горней страны,
   Из неги, сказал бы ты, сотворены58.
   Круподеров - везир попросил некоторых товарищей "задержаться на несколько минут", среди них и Елену. Она так элегантно удивилась, недоумение без тени рисовки сделало ее большие глаза столь беззащитно нежными, что Энгель весь запылал.
   Ее пригласили в машину, она не отказалась и, хотя и выглядела смущенной, но быстро справилась с волнением, ибо все воспринимала как должное. Разговор никак не клеился, его все заносило в сторону тематики совещания. Если б не дорожные ухабы, непроизвольно срывавшие с губ самые разнообразные междометия, то они смутились бы настолько, что бросили бы машину и пошли пешком, порознь. Круподеров понял это по-своему и оставил их вдвоем (шофер - не в счет). Та же тема держала их в заложниках по-прежнему; можно было подумать, что от Валентович зависит решение едва ли не всех районных проблем. Энгель проводил ее до самой калитки, взял за руку, сказал, что "был весьма рад познакомиться".
   На сотни верблюдов грузили добро -
   И пурпур, и золото, и серебро,
   Алмазы и мускус, парчу и ковры -
   Достойные щедрости шаха Дары59.
   Каждое утро к ее дому доставляли огромные букеты свежих тюльпанов. Годунов ухаживал галантно и настойчиво, Елена понимала, что это, учитывая его положение, вполне серьезно. Она задумалась, смутно догадываясь, что правильно и хорошо играть роль, тоже не плохо, почти счастье. И это "почти" с годами становилось все меньше и меньше. Но очень смущало одно обстоятельство. Понимала, что Годунов - культурный человек и не позволит себе ничего такого, хотя бы в силу своего должностного положения, однако кто его знает?! Жизнь-то связывать с человеком, а не с парткомом.
   ... Как "рояль в кустах" - появились два "ассистента" - массажист и банщик. Одев треух и рукавицы, последний полез наверх, держа прямо перед собой веник, словно букет. За ним - Рафаэль. Энгель еле-еле выдерживал, сидя внизу, и не видел, что происходит наверху, только слышал и догадывался. Рафаэль распластался на животе, предвкушая мазохистское удовольствие от того "букета". Банщик - Маркиз де Сад - стоя на две-три ступени ниже, сначала прошелся веничком вдоль всей его туши, как бы испытывая прочность и шкуры и прутьев - от широкой спины с заплывшим жиром лопатками, до тонких, раскинутых в стороны берцов. Затем стал стегать резче, с оттяжечкой: хлесть-хлесть-хлясть! Рафаэль глухо выл, обхватив голову руками, заросшими рыжей шерстью, и ритмично подмахивая своей "Маркизой де Зад". Потом он перевернулся на спину - удары стали щадящими, но минуты через две-три звук снова обострился, сделался закручивающимся и словно срезающимся. Раскаленный самум упругими махами обдавал и Годунова. Мираж Рафаэля сидел на полке голый, в "чистом ветре". Энгелю стало невмоготу, но он терпел, и решил не выходить прежде "полно-моченого". ("Черт бы его побрал, приперся на мою голову!").
   Наконец, весь красный, с обезумевшими глазами, никого и ничего не видя перед собой, Рафаэль слез с полки и вывалился в дверь, которую Годунов до этого не заметил. Он оказался прямо в закрытом дворе, в специально приготовленном месте, и повалился в чистый снег. Де Сад вопросительно смотрел теперь на очередную жертву, держа в руке свежий "букет", окуная его в таз и слегка стряхивая. Энгель выбежал из парной, как будто за ним гнались.
   Так они и продолжали: Годунов сидел внизу, Хуснутдинов, выпив стакан водки или кумыса, залезал на самый верх, где его ждал "треух". Энгель попросил банщика похлестать его внизу , тот согласился. Ощущение было такое, что еще один удар и все! Кожа треснет, переломишься надвое, задохнешься... Раскаленные жгуты со свистом свирепо секли ноздри, губы, мошонку, поддых. И была в этом яростная прелесть! Каждая клеточка жаждала эякуляции, каждая жилка напрягалась в эрекции, каждый суставчик испытывал бесконечный оргазм.
   Хуснутдинов мог париться без конца, но заметив отсутствие Энгеля, выбрался из парной - розовый хайванчик, с прилипшими на спине и ягодицах листочками.
   - Здоров же ты брат париться, - сказал ему Годунов. Рафаэль ничего не ответил, лишь промычал что-то, опустив голову между колен. Банщик принес еще кумысу; Хуснутдин-абзы жахнул рюмку водки, кружку кумыса и вскоре уснул. Энгель пил только кумыс.
   Снова появились субретки - в бикини бордового и индигового цветов. Они катили перед собой тележки с множеством блестящих, незнакомых инструментов косметической техники, коробочек и баночек. Улыбаясь Годунову, Жанна подрулила к нему, ловко развернувшись и отгородившись легкой ширмочкой. Она расположилась у его ног и принялась было делать педикюр. Ее ласковые, нежные пальчики проворно растопыривали его скрюченные фаланги. Энгелю вдруг стало нестерпимо стыдно, он сел, прикрывшись полотенцем, и, глядя ей прямо в глаза, сказал: "Не надо, Жанна, спасибо..." И нежно коснулся рукою ее волос...
   Она была из бедной семьи, окончила с грехом пополам аспирантуру в пединституте, вышла замуж, родила двух девочек. Муж - инженер, дети без конца болели. Вот и пришлось пойти в "профилакторий". Ее приняли, поскольку она была хороша собою, занималась спортом. От мужа ничего не скрывала, да и как скроешь такое? Сгоряча он ушел от нее, но вскоре вернулся, а зачем? Запил, стал опускаться, на работе его сократили. Жанна терпела его ради "папы для дочек". Раиса Галимовна обещала прибавку к жалованию за высокую культуру обслуживания.
   "А могла бы, например, Валентина Пантелеевна здесь работать? -задумался Годунов. - И наоборот, Жанна - могла бы работать комбайнершей? Смогла бы она, допустим, работать в колодцах, в жижесборниках, силосохранилищах? А на погрузке и разгрузке трупов животных, конфискатов и патологического материала? Могла бы она заниматься съемкой шкур с трупов крупного рогатого скота, лошадей и разрубкой туш? Могла бы она обслуживать быков-производителей, жеребцов-производителей, хряков?! О, Аллах! В части последнего, пожалуй, могла бы60...
   Ну как мунча61? - спрашивал Энгеля Рафаэль, когда утром следующего дня они возвращались в Красную Изру, - нарочито громко хохоча и не дожидаясь ответа. Энгель улыбнулся из вежливой субординации, не больше. Юркий газик боролся с непролазной грязью, вокруг дыбились железобетонные чресла Индустрии: тушь размазалась у нее под глазами, на щеках и скулах -следы осенних "румян", повсюду рассыпаны пустые коробки, лысая, использованная резина, текла в овраги жавелевая вода...
   Рафаэль чувствовал, что "мероприятие" не понравилось его молодому другу. Он приоткрыл окно и спросил Годунова:
   Mon Cherr, ты не знаешь, чьи это слова? В бело - голубом танце, который замечает человек, разглядывая плитку сортира во время своих усилий при испражнении, больше красоты, чем в самой чистой заре... Сто франков...62
   - Видимо, французский автор... Н-нет, не знаю...
   - Потрясающий цинизм! Не правда ли?
   - Да, что называется, маразм крепчал.
   - Вся зараза идет с запада! Развратные фильмы, книги, картины - сплошь порнография. А взять танцы, музыку, господи! Какое влияние они оказывают на нашу молодежь?! Все это рано или поздно скажется, мы пожнем такой "урожай"! Молодежи ведь нужны простые и ясные идеалы: Павка Корчагин, Муса Джалиль, Павлик Морозов...
   - Морозов? А может, просто - Павел?!, - у Годунова что-то "сорвалось с крючка".
   - Полный кий-аут63. Может и Павел. А может и пророк Мухаммед, ибо нет бога кроме Аллаха...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава V
  КОНГРЕГАЦИЯ РАДИ УЧЕНИЯ О ВЕРЕ
   Крысолов вышел и принес старую книгу в кожаном переплете с красным обрезом. Вот место, над которым вы можете смеяться или задуматься - как угодно... Коварное и мрачное существо владеет силами человеческого ума. Оно также обладает тайнами подземелий, где прячется. В его власти изменять свой вид, являясь как человек, с руками и ногами, в одежде, имея лицо, глаза, подобные человеческим... И ты будешь говорить с ними, не зная, кто это... Они обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи...
   (А.С. Грин, "Крысолов")
   Однажды в хмурый и дождливый ноябрьский день Рудинского вызвали в "Святую конгрегацию"64.
   Впереди процессии шли десятка два курсантов, одетых в парадную форму; они несли поленья для костра. За ними - завкафедрой Аркадий Аронович Волончевский, несший Знамя Трибунала, другие старшие товарищи - доверенные Конгрегации; за ними плелся распогоненный член ФЗМК65 Эдисон Хабибуллин, нервно теребивший вузовский ромбик на лацкане пиджака (злые языки утверждали, что ложась спать, он перекалывает его на майку).
   Последним появился Великий Инквизитор в пурпурном одеянии, в полковничьей папахе. Епископы облачили узника в священнические ризы и ему вновь предложили отречься, но он отказался. Затем с него начали снимать облачения, и каждый епископ произносил над каждой частью одежды Проклятие. Наконец они возложили на голову Рудинского бумажную митру пирамидальной формы в три фута высотой, на которой были изображены страшные фигуры бесов, в глаза бросалось слово: "Ересиарх". И более мелким шрифтом: "Прокуратурой района возбуждено уголовное дело по факту автодорожного происшествия, повлекшего гибель и тяжелые телесные повреждения людей, направленных на сельскохозяйственные уборочные работы".
   Заседание открыл Сергей Бережной - неосвобожденный секретарь Комсбюро, работающий в Школе мэнээсом. Это был высокий молодой человек, можно сказать, атлетического телосложения, светло-русый, стрижка "ежиком", лицо узкое, резкопрофилированное, загорелое. Попросил слова Эдисон. Он стремительно поднялся, даже чуть обгоняя знак Председателя. С его лица не сходила дежурная демократическая улыбочка, адресованная "Ересиарху", однако Эдисон ни разу даже не взглянул на Рудинского, как если бы того здесь вовсе не было.
   - Я знаю товарища Рудинского по совместной работе где-то типа... с шестьдесят третьего года. Он несет две постоянные нагрузки и несколько непостоянных. Членские взносы платит регулярно. Профсоюзные собрания не пропускает. Принимает активное участие в соцсоревновании.
   Для Владимира все это было столь неожиданным, что он побледнел, растерялся, ему казалось, что все происходящее его не касается, что сейчас все каким-то образом разрешится.
   - Однако, в то же время, как бы это поточнее выразиться? - демулыбочка на губах Хабибуллина съехала набок, - есть у товарища Рудинского... э-э-э... типа... такого... высокомерия что-ли, ну, то есть... к нему не... подойдешь... просто так, по-свойски, запросто... без всяких там... типа - как к простому советскому человеку...
   - Конкретнее, поконкретнее, товарищ Хабибуллин, - прищурился мэнээс, уши его еще больше оттопырились и напряглись.
   - В общем, имели место, типа... э-э-э... отдельные факты появления его... ну, как бы это поточнее выразиться - появления с запахом...
   - С запахом?!
   - Да, с запахом, типа...
   - Запахом чего?!
   - Как чего?!
   - Чем от него пахло?!
   - Алкоголем... Нет-нет! Не пьяным, а просто, типа, выпимши или... с похмелья...
   - С перенедопития? Когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотелось?! - все кроме бледного, затравленного Рудинского засмеялись несмешным, леденящим душу смехом, как это бывает в крещенские морозы - солнце светит, да лучше бы уж снежок пошел.
   - Прошу уточнить - "появлялся" на рабочем месте или где-то еще? -спросил товарищ Гаганов, член Комсбюро. Но тут на помощь нашим "родным профсоюзам" моментально подоспел Аркадий Аронович:
   - Уважаемый Вячеслав Иванович, ну какое это имеет значение?! На "рабочем ли месте" происходило сие или не на "рабочем месте"... Вы должны себе отчетливо представлять, что с точки зрения Закона преподаватель учебного заведения, такого, как наше заведение, в особенности - просто обязан быть образцом поведения в духе Морального Кодекса строителей коммунизма. Как в учебных корпусах, так и вне их; как в рабочее время, так и за его рамками!
   - Итак, товарищ Хабибуллин, каковы Ваши конкретные предложения?
   - От имени профорганизации я считаю, что... ну-у... э-э-э... судить товарища Рудинского... типа... не надо. Он ни в чем предосудительном ранее замечен не был. Принимал участие в соцсоревновании...
   - Мы это уже слыхали. Что же Вы предлагаете закрыть его пердело и представить его к поощрению?!
   - Нет, конечно, не к поощрению, но судить его не надо...
   - А это уже, так сказать, не Ваше дело - "надо или не надо". Данный вопрос, так сказать, решат компетентные органы, - вмешался полковник X.Голанский. - Вы должны здесь доложить позицию профорганизации. И все!
   - Что касается профорганизации, то от ее имени я предлагаю... закрыть дело на товарища Рудинского и, в то же время, ограничиться увольнением его по статье... типа, КзоТ РСФСР.
   Наступила такая тишина, что стало слышно, как на плацу старшина Горобец проводит строевую. Воспользовавшись паузой, Гаганов попытался захватить инициативу:
   - Товарищи, мы отклонились от главного. Владимиру Александровичу вменяется, насколько я понял, то, что он как руководитель группы курсантов "не принял надлежащих мер к предотвращению несчастного случая с человеческими жертвами". Наша задача - всесторонне и объективно разобраться: какова конкретно его роль в этом деле? Обсудить товарища Рудинского с тем, чтобы решить - можем ли мы взять его на поруки? Но при одном обязательном условии - если он сам признает свою вину и она доказана материалами дела...
   - Вопрос о виновности Рудинского, так сказать, уже решен компетентными органами, и не нам его, так сказать, - перерешивать,- грубо перебил Гаганова полковник.
   Курсанты за глаза говорили о нем: "Полковник наш рожден ухватом, слуга царю и враг солдатам". Это был низенький человечек, весь какой-то хрупкий, словно ребенок, и в то же время - рыхлый, одутловатый; серые свои глаза на выкате он всегда старался опускать вниз; даже когда "воспитывал" подчиненных, смотрел на них как-то сбоку, а отдавая приказ перед строем - поверх голов. Имел блестящий послужной список - участник Великой Отечественной Войны, в партию вступил в 1941 году, командовал заградительными отрядами, служил в органах военной контрразведки, был трижды ранен, награжден боевыми орденами и медалями.
   - Владимир Александрович, а Вам предъявили постановление о привлечении в качестве обвиняемого?, - успел выкрикнуть Гаганов, прежде чем ему заткнули рот Регламентом.
   - Н-нет, не предъявили...
   - Вот видите?! "Компетентные органы" не предъявили Рудинскому обвинения, тогда в чем же можем обвинять его мы?!
   Это было так просто и убедительно, что на минуту опять все замолчали, но это уже было молчание на другом языке. А Горобец орал на плацу: "Рядоуой Саркисьянц! Не подпирайте дреуком уашего флага казенную часть упереду идущего!"
   - В Ваших интересах, Владимир Александрович, чтобы прокуратура провела полное официальное расследование.,.
   - И Вы полагаете, что мы, так сказать, выпустим на кафедру преподавателя, в отношении которого возбуждено уголовное дело?, - отчеканил товарищ X. Голанский, покрываясь багровыми пятнами.- Если хотите знать, так сказать, я лично употребил все свое влияние, чтобы, так сказать, дело прекратили с передачей на поруки. А Вы, напротив, требуете полного официального расследования! Вы отдаете себе отчет, чем вся эта история может закончиться?! Поймите! Мы же не настаиваем на увольнении товарища Рудинского, как здесь высказался представитель профсоюза, так сказать. Чем парня отдавать под суд, мы, так сказать, "пропесочим" его у себя в трудовом коллективе. Это же, так сказать, совсем другое дело, Вы что, не понимаете, а?! Напишем ответ в прокуратуру, что вот, так сказать, приняли соответствующие меры, товарищ раскаялся и осознал. Они тоже подошьют бумагу к делу и... все! Мы ведь, со своей стороны, тоже, так сказать, не отрицаем своей вины. Теперь-то мы будем более тщательно инструктировать преподавателей, направляемых на сельхозработы с курсантами. Категорически запретим, так сказать, работать на машинах сторонних организаций. Администрация отнюдь не снимает с себя ответственность, так сказать, и мы уже получили и еще получим, так сказать, свою меру. Скажу только, что отстранен от должности замнач Школы по административно-хозяйственной работе. Он привлекается к уголовной ответственности и решается вопрос об избрании ему меры пресечения. И нас никто, так сказать, не поймет, если мы начнем тут выгораживать Рудинского. Этим мы лишь окажем ему, так сказать, медвежью услугу.
   Владимир обреченно слушал полковника, и в его словах была убедительность. По правде говоря, не хотелось связываться с прокуратурой, с ее обвинительным уклоном, с ее борьбой за "точное соблюдение социалистической законности" - на словах. В то же время совершенно не верилось, что администрация Школы искренне хочет помочь ему - на сей счет у Рудинского не было никаких иллюзий. Он мучительно раздумывал, полковник уловил это и поставил вопрос ребром:
   - Ну так как, Владимир Александрович?! Будем проводить официальное расследование в органах прокуратуры или... ограничимся данным... мероприятием, так сказать...
   Рудинский напряженно соображал, в его мозгу пульсировала дилемма, судорога свела правую щеку, и он не мог рта раскрыть без того, чтобы вместо членораздельной речи из него не полились несвязные, дрожащие звуки. Внезапно у него открылось носовое кровотечение, и то была первая кровь - заседание приостановили. Владимир пошатываясь поспешил в туалет, на ходу вытаскивая платок и запрокинув голову.
   В туалете были выбиты стекла, в рамы торкался холодный ветер, задувая на подоконник и на цементный пол капли дождя. Владимир царапнул с карниза мокрого снега, сжал его и приложил к носу, взирая на влажные крыши, отороченные белым возле труб, вдоль фронтонов и гребней, на водосточную трубу, нависшую над внутренним двором казармы ржавым вопросительным знаком. И тут он услышал голоса, сам оставаясь невидимым:
   - Фантомас бочку катит на генерала, которого прокатили на выборах, а тут еще эта история с ДТП66... Они меня прям унасекомили! Я же с прокуратурой контачу кое с кем, там и не думали сажать Рудинского. Всё дело в том, что курсанты выдвинули его кандидатом и не отступают ни в какую...
   Владимир узнал Гаганова и теперь не знал - выйти ли из своего "укрытия", или деликатно переждать, когда говорившие уйдут... Узнал и собеседника его - то был лейтенант Василенко, друг Гаганова. Они сошлись на определенной почве: лейтенант был тоже из семьи высланных и Славка называл его иной раз - "Выселенко".
   День был тяжелый, полный обмана и заблуждений - день нетопыря. В такой день человек поддается дурному влиянию, а ночью снятся тяжкие сны. "Может быть покаяться во всём, взять всю вину на себя? Ведь я действительно отчасти виноват..."
   ... И вот появился Иероним. Он пытался бежать из города, но был схвачен. Его доставили в Констанц закованным в цепи, под охраной солдат. Первое его появление на соборе было встречено криками: "На костёр его, на костёр". Его бросили в темницу и заковали таким образом, что он испытывал невыносимые страдания, давали ему только хлеб и воду. Спустя несколько месяцев жестокого заточения Иероним тяжело заболел, и тюремщики, опасаясь, что смерть вырвет его из их рук, начали обращаться с ним не столь сурово, тем не менее он около года провел в заточении... Обессиленный болезнью и бесчеловечным обращением, терзаемый страхом, сомнениями, разлученный со своими друзьями и напуганный смертью Гуса, Иероним заколебался и решил подчиниться собору. Он дал клятву держаться католической веры...67
   ...Вынужденный таймаут послужил допингом для товарища полковника и его команды. Слово сразу же взял Секретарь Парткома, мужчина в звании майора, лет тридцати пяти, среднего роста брюнет, коренастый, с куполообразным теменем, лицом землистым, прямоугольным:
   - Товарищи! Мы собрались отнюдь не с целью проведения герменевтики, анализа некоторых юридических фактов. Отнюдь-отнюдь. Мы собрались здесь исключительно, чтобы дать партийную оценку. Не так ли? Оценку с позиций комсомольской совести. "Адвокаты", "свидетели", "понятые", "вещдоки", - это совсем другой, юридический инструментарий. На наш взгляд, мы призваны оперировать иными категориями, такими как: Долг Члена ВЛКСМ, комсомольская дисциплина, совесть комсомольца. - Секретарь резал как по металлу, без стружки. - И не просто комсомольца, отнюдь, а преподавателя, которому Партия, комсбюро, руководство Школы доверили дело исключительной политической важности: принять активное участие во Всенародной Битве за Большой Хлеб! А если подходить к вопросу сугубо формально, то, скажем, Павка Корчагин, Олег Кошевой, Зоя, Муса Джалиль могли бы не жертвовать собой. Можно было бы найти десятки, сотни параграфов, оправдывающих их бездеятельность. Не так ли?! Но у всех у них была комсомольская совесть, одержимость великой идеей, ненавистью к классовому врагу, любовью к советской Родине! А теперь возьмем наш сегодняшний случай. Как мог товарищ Рудинский спокойно спать?! У меня не укладывается в голове! Когда курсанты, которые, собственно говоря, такие же молодые люди, как он сам, ночью поехали вывозить хлеб. Можно сказать, пошли на героическое дело... Да-да! Не ухмыляйтесь, пожалуйста (это относилось к Гаганову, который с неподражаемым цинизмом, после этих слов генсека стал напевать про себя известную блатную песенку - "Раз пошли на дело - выпить захотелось").
   - То был их Подвиг! Подвиг, который совершали по всей нашей великой Родине, нашей необъятной стране в те героические дни сотни тысяч простых советских людей. Вы только представьте себе! После напряженного трудового дня, уставшие, не отдохнувшие, возможно - толком не поевшие ребята проявили инициативу, комсомольский задор. Пошли туда, где трудно. Бросились в прорыв! А их вожак в это время... спит. Нет! У меня решительно не укладывается это в голове. Я не могу в это поверить!!! Ну ладно бы - он был, скажем, пожилым товарищем, которому скоро на пенсию...
   - Да что Вы, товарищ майор, "пожилые" как раз наоборот, так сказать, никогда не оставят своего поста...
   - Ну ладно, я для примера... Руководитель-то сам - молодой человек, вполне здоровый, политически подкованный, грамотный, а что мы имеем?! Вместо того, чтобы личным примером зажечь, поднять людей, увлечь за собой, поддержать инициативу масс - сам, простите за выражение... дрыхнет!
   Майор, что называется достал Рудинского, да тут еще вылыглаз (полковник) подначивал; Владимир отвечал сумбурно, сбивчиво, волнуясь:
   - Товарищи... Это, конечно, правильно... Вот... Получилось так... Я в ту ночь... В общем, я не забуду эту ночь никогда... И, товарищ майор... "Павка Корчагин"... тогда же было совсем другое время...
   - Отню-юдь... Товарищи, это распространеннейшее заблуждение!! В жизни всегда есть место подвигам. Всегда! Совсем не обязательно, чтобы у нас были белогвардейцы, фашисты, кулаки и прочее. Классовый враг меняет свое обличье, маскирует свою контрреволюционную сущность...
   - Я это понимаю... Какой уж "подвиг"... Просто мне надо было не отпускать их от себя ни на шаг и все. "Вещественные доказательства..." Вот здесь они у меня, - Рудинский прижал руки к груди. - В этом все дело... вот... я чувствую свою вину, поверьте! - Рудинский уронил голову на грудь, глаза его увлажнились. -Если бы вы знали, как я страдал тогда... из-за этих ребят... Но на словах-то мы все мастаки, а люди-то погибли...
   Участники заседания переглянулись. В целом это как раз и входило в "пропесочивание", но возникло какое-то общее ощущение неловкости или несоразмерности; как если бы кто-либо толкнул дверь, навалившись всем телом, а она возьми да отворись настолько легко, что человек едва не упал через порог.
   - И я не стану прятаться за "юридические параграфы", дескать, меня "не проинструктировали", "презумпция невиновности", - Рудинский уловил на лице Гаганова восхищение; он остро переживал, что сейчас говорит как-то не так, что-то сдавливало горло, не давало излить душу. Это "что-то" - многослойное, вековое; под его прессом бил родничок искреннего неподдельного чувства сострадания к погибшим, чувства горечи и стыда перед сидящими здесь товарищами, и за них, одновременно: насколько неуклюже они манипулировали своим "инструментарием" с его открытым сердцем.
   - Ну хорошо. В аварии Вы признаёте себя виновным... А в пьянке на рабочем месте? - начал было Бережной, но его поспешно перебил товарищ Волончевский:
   - Так-так-так... секундочку, Сергей. Всё это архипрекрасно... даже великолепно! Мы понимаем Ваши, Владимир Александрович, тонкие интенции: "как я страдал!", "презумпция невиновности"... Тонко! Какое "благородство" мы здесь обсуждаем! Не хватает, чтобы сию минуту заиграли финал любимой Вами - равно как и нами - Девятой симфонии Бетховена!
   Рудинский вспыхнул, а Аркадий Аронович продолжал:
   - Но истина, как учит Владимир Ильич, всегда конкретна, понимаете? Есть конкретное преступление - есть конкретные жертвы. Однако не скажете ли Вы, уважаемый Владимир Александрович, где конкретно Вы находились и что конкретно делали в ту, как Вы сами говорите, "незабываемую ночь"?
   ... Аркадий Аронович Волончевский относился к тому типу людей, что склонны к политической деятельности, к тонким интригам. В своё время он закончил весьма солидный юридический институт и по распределению был направлен в Выплывайск на руководящую работу. Но полный амбиций, попросился в глубинку, чтобы "всё начать с нуля" - научный рост, деловую карьеру. Он отлично понимал, что начальником Школы ему не быть, он и не стремился, намереваясь занять должность начальника учебной части. Защитил кандидатскую, приступил к работе над докторской диссертацией. В его планы входило сделать Школу образцовым во всех отношениях средним специальным учебным заведением не только в Республике, но и в регионе между Волгой и Уралом. Для этого ему нужно было стать мозгом Школы. Цель - не плохая, ее достижение совпадало с интересами руководства города и Республики и устраивало почти всех. Свою работу он любил и его любили курсанты.
   Аркадий Аронович был весьма красноречив, на заседании говорил мягко, легко артикулируя, словно играя в серсо круглыми словами, а когда цитировал Ленина, даже закрыл от наслаждения свои маслиновые глаза, крылья его тонкого с изящной горбинкой носа слегка подрагивали...
   - Где находился? Дома... в смысле, в избе, которую мне отвели...
   - А еще конкретнее?
   - Ну... сидел на завалинке...
   - Архипрекрасно! Великолепно!! - произнес Волончевский таким тоном, каким говорят играющие в шахматы, видя ошибочный ход противника и протягивая руку к фигурам с тем, чтобы сделать решающий ход. - Ну-с, а может Вы все-таки были и не один, и не на "завалинке"?!
   Подобострастно ядовитый взрыв хохота, по силе равный должностному авторитету Волончевского - в тротиловом эквиваленте - раздался в аудитории.
   - Это не имеет значения... Я был один! - машинально выпалил Рудинский, смутившись до крайности. Но на этот раз большой объем аналитики мгновенно прокрутился в его голове. О Елене Владимир никому не говорил, правда, поделился в письме с маменькой, что познакомился с замечательной девушкой и встречается с нею, хотя в действительности это было всего один раз - на пристани.
   - А вот мы располагаем данными, что выражаясь словами поэтессы, у вас была "любовь вплотную" с одной красивой девушкой, и именно в ту ночь, когда произошла авария. Надо иметь мужество отвечать за свои поступки. Как нас учит Ленин, учит Партия. Я не ханжа - молодость, любовь, все это в порядке вещей. Но всему же свое время. А Вы, Владимир Александрович, оставили свой пост, бросили на произвол судьбы вверенных Вам людей. Вот цена Ваших "страданий", они фальшивы и лицемерны, - Аркадий Аронович вожделенно упивался общим эффектом от своей обличительной речи. Но в этот момент произошло нечто такое, что случалось на подобных мероприятиях крайне редко. Вопреки Регламенту Гаганов вскочил со стула и почти выкрикнул:
   - Немедленно прекратите эту... инквизицию! Кто дал вам право издеваться над... простым советским человеком!!!
   О! Что тут началось! Все поняли смысл слов Гаганова на счет "простого советского человека", с какой издевкой они были произнесены и что на самом деле имелось ввиду. И это в эпоху, когда в Советском Союзе складывалась "новая историческая общность - советский народ". "Я привлеку Вас за оскорбление, -сверкая глазами, решительно наступал на Гаганова Волончевский. - Вы демагог... Вы Пугачев с дипломом!" Гаганов подскочил к нему с чистым листом и ручкой: "На-на! Вот Вам бумага, пишите прям сейчас!" Его еле оттащили...
   - Мы вынуждены попросить Вас оставить заседание Комсомольского Бюро, товарищ Гаганов, - произнес Бережной протокольным тоном.
   - Да я и сам уйду с этой изуверской травли! Ибо сказано: не ходите на совет нечестивых. Хотите - подлинную подоплеку сего спектакля? Я ведь озвучу, у меня не заржавеет... Как у этого... "агнца": "Товарищи, вот это правильно, вот так получилось". Да в чем Вы виноваты, Рудинский?! Хотите знать?!
   - Мы лишаем Вас слова!
   - Конечно! Но вы не лишите меня совести! Инквизиция всегда затыкала рот еретикам. Чтобы не "богохульствовали"...
   - Вот мы, так сказать, пригласим Вас на встречу с родителями погибших, посмотрим, как Вы, так сказать, будете адвокатствовать перед ними за ... лиц, виновных в гибели их детей, - сказал полковник и в кабинете стало тихо. Вообще, Х.Галанский был человеком спокойным, может быть даже холодным, он не выносил никаких неточностей, был весьма пунктуальным.
   ...На Рудинского одели санбенино - одеяние из мешковины желтого цвета с красными крестами (поскольку он близок был к раскаянию), а на Гаганова - чёрного цвета, с изображениями дьяволов и пламени. Приговор зачитали всенародно, когда Рудинский стоял на подмостках. В конце прозвучала положенная по закону формула и мольба, обращенная к гражданским судьям, которым вскоре должны были передать еретиков. Судей просили смягчить приговоры этим людям, не предавать их смерти, не проливать чрезмерно кровь68. ...Эти слова вызвали у многих слезы благодарности и умиления. Слышны были голоса: "Какая гуманность! Какое великодушие!"
   - Да, конечно. Мы все Вас уважаем. Вместе с тем, я хочу это тоже подчеркнуть: важно иметь ввиду обе стороны вопроса. Нам всем необходимо всемерно укреплять соцзаконность, дисциплину, правильное сочетание общественных и личных интересов. Не следует забывать, что мы -учебное заведение. На нас смотрят сотни глаз молодых, еще не окрепших в своей сознательности наших младших товарищей. Наша святая обязанность - во всем быть им образцом для подражания. Очень хорошо сказал здесь сегодня Аркадий Аронович о Моральном Кодексе строителей коммунизма... Да! Это наш Кодекс, это наш инструмент воспитания молодежи в духе патриотизма, в духе строжайшего соблюдения соцзаконности, социалистического правопорядка, в духе борьбы с пережитками прошлого в сознании некоторой части советских граждан.
   - Тем более, - принял подачу Секретаря Волончевский, - товарищ Рудинский не какой-то там маргинал, не поддающийся перевоспитанию. Так ведь, Володя?! - похлопал он по плечу Рудинского, улыбаясь. - Ты не сердись на нас. Это мы тебе все по-дружески, по-отечески. У нас же в самом деле человек человеку друг, а не бревно! Я, например, всегда говорю своим студентам словами Чехова: надо выдавливать из себя по капле раба... Раба буржуазных предрассудков. И внедрять в себя по капле коммунистическое мировоззрение. Только по-большевистски принципиальная, нелицеприятная, взыскательная, но в то же время и благожелательная критика может помочь человеку спасти его. Я думаю, что в органах, в суде, конечно форму соблюли бы. Но ведь и всыпали бы по первое число!
   - Года три условно, так сказать, дали бы...
   - Зачем нам это? Мы должны бороться за человека - человека с большой буквы - в своем коллективе.
   - Мне представляется, что все члены Бюро согласятся с тем, чтобы мы ходатайствовали перед прокуратурой о прекращении уголовного дела в отношении товарища Рудинского Владимира... Александровича с передачей в установленном порядке его на поруки нашему коллективу, - снова вступил Секретарь Парткома.
   Сначала объявили перерыв на час, потом перенесли продолжение на "после обеда", а затем - "на следующую неделю". Полковник и другие товарищи заседали то в "узком составе", то в "расширенном". Позвонил Годунов: "Старик, ты чего, слушай, пропал, а?! Я тут узнал - тебя на "поруки" берут?!" - Энгель хохотал в трубку так, что Владимир слегка отодвинул ее. "Ох и врезал я вашему X... Голанскому, ты бы знал! Что им там - делать что ли нечего? А ты сам не звонишь, не заходишь..." Гаганов, встретив Рудинского, отозвал его в сторонку: "Володь, ты не строй воздушных замков - они на этом не успокоятся. Это же... коммунизменность, это серьезно. Мне тоже здесь не работать. Надо мотать отсюда, пока не поздно". Легко сказать, а куда?! Вопрос. Вопросы-то объединяют... В Выплывайск? К предкам... Снова в эту коммунальную клетушку?! И самое главное: "крутые холмы, поросшие густым лесом, среди холмов старинный замок..."
   Поздно вечером принесли телеграмму: Прилетаю самолетом встречай мама.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА VI
  ЩАСТЛИВЫЙ КАРЛА
  Любите ли Вы театр, как я люблю его?
  В.Белинский.
   Уже потому, как Мария Алексеевна, женщина, выглядевшая довольно молодо для своих - впрочем, не станем уточнять, но скажем лишь: молодо для своего возраста -вошла в комнату решительно и даже где-то весело, ни на что конкретно не глядя; как элегантно поставила свой тяжёлый багаж; как мгновенно глянула на сына и они обменялись приветами, - уже из всего этого можно было догадаться, что гостья не была провинциалкой и занимала активную жизненную позицию. "Столичная штучка", - сказала про неё тётя Дуся (имея в виду столицу Республики). Средневысокого росту, в меру полная: линии талии, бюста, бёдер сохранились у ней достаточно рельефными и не только сохранились, но и наполнились тем августовским теплом, бархатным очарованием женщины, которые многих мужчин волнуют больше, чем девичья взбалмошность и угловатость. Кожа лица её имела приятный вид смуглого оттенка, волосы тёмно-русые, своего собственного, природного цвета. Миловидный носик, бросающий вызов классическим формам, можно было бы назвать курносым, однако, тут весь смысл в суффиксе: римский, скажем, или греческий - это серьёзно, это именно "нос", а никак не "носик". Но самое восхитительное и прелестное - это... Однако, переведём дух и бросимте взгляд пока на что-нибудь иное, хотя бы на... багаж гостьи. Тем более что - и это заметьте - Мария Алексеевна была с дороги и дороги, отнюдь, не европейской!
   Итак, багаж - старый, добротный немецкий портфель из отличной выделки натуральной тёмно-коричневой кожи, со множеством пунктуальных и педантичных отделов, отделений и кармашков, доставшийся Марии Алексеевне в 1945 году от кого-то из дальних родственников. Первым делом она принялась расстёгивать и развязывать застёжки и ремни, которые для пущей надёжности в пути стягивали его, и когда раскрыла, наконец, стала извлекать книжки, брошюры, вырезки и выписки из газет и журналов, "Общие тетради", полностью исписанные, и многое другое подобного рода. Владимир едва успел вставить: "Ты, может быть, чаю выпьешь? Как добралась-то?" - "На такси." - "Из такой-то дали?!" - "Ну да! Как Сальвадор Дали - из Мадрида в Париж - ха-ха-ха! Впрочем, чаю? Ну давай чаю... А вот это ! Ты не можешь себе представить! Догадайся!" - "Ну-у, что-нибудь из книг." - "Да из книг-то в самом деле из книг, но что именно?!" - залилась счастливым смехом Мария Алексеевна и лицо её сделалось на вид ещё более молодым, почти девичьим. Она достала толстую, в твёрдом переплете книгу, повернув титулом к себе. "Теперь так не издают, - Мария Алексеевна лукаво улыбнулась, дескать, не подслушивает ли кто. - Взяла и спионерила в одном месте. А им-то на кой ляд Белинский? Я наверно знаю, они никогда не раскрывали его, страницы даже не разрезаны."
   - Ну-с, чай готов.
   - Погоди ты с чаем! Вот это тебе, запонки; посмотри, подойдут?
   Рудинский взял и, машинально щёлкая ими и поворачивая в разные стороны, изображал подлинное небезразличие к презенту.
   - Ну, показывай, сынуля, своё жилище, - взгляд Марии Алексеевны скользнул поверхностно по предметам, и по нему невозможно было ничего заключить о её впечатлении. - А у тебя и стола-то нет, и стуло всего одно! - опять засмеялась маменька да столь заразительно, что и Владимир невольно улыбнулся, как бывает хмурым утром спозаранку чуть просветлеет на небе где-то в одном месте, но минуту спустя его затянут тучи и уже на весь день.
   Чай пили с двумя кокурочками69 и плавлеными сырками, сахар - вприглядку. Позволим себе, впрочем, заметить, что Марии Алексеевне сие было полностью безразлично - сырки ли, корочка ли чёрного хлеба, паюсная икра там, и всё такое - хоть сколько и что угодно - никакой разницы! Счастливое сие свойство её характера дополнялось ещё и тем, что Мария Алексеевна никогда не запасалась в дорогу какой-либо провизией специально - что бог пошлёт, то и ладно, но и посланным делилась с любым нуждающимся, зачастую оставаясь не поевшей и день, и два. Не потому ли и сохранилась так?!
   Сын помалчивал, а маменька опять всполошилась:
   - Надо же, главное-то забыла! - она вынула завёрнутую в "Литературную газету" рубаху с пристежными воротничками. - Фатер тебе прислал подареньеце.
   - А-а, спасибо... Кстати, как он там?
   - Как-как... Да никак! Как всегда... Хворает. Возится со скляночками, баночками; всё болявится. Тут кольнёт, там кольнёт, только и сидит над болью, прислушивается...
   - А с квартирой как? - совсем безнадёжным тоном спросил Владимир.
   - Обещали-обещали, а теперь и эту отберут. Я вот кстати и по такому делу приехала.
   - А что опять стряслось?
   - Да заболел он... или не заболел, чёрт его разберёт... В общем, уволился. Инвалидность ему не дают - от профзаболевания; только от общего, вторую группу, а дом ведомственный. Если рассчитался, имеют право выселить. Ты вот похлопочи и узнай - по закону это или нет?
   - Ладно. Надо будет посмотреть...
   - По закону или нет, но жить я с ним больше не могу! Пьёт. Тихой сапой меня изводит. Придёт под шафе, сядет, "дефективчик" в руки... Господи боже мой, как же я ненавижу эту гиль! Сидит день-деньской сидьмя, цигарищу - в зубы, и дымит-дымит-дымит. Не продохнуть! Всё сивухой да махрой провоняло. И хоть бы тебе слово человеческое... Всю жизнь себе с этим пононо угробила. Э-э! Лучше уж и не вспоминать, не расстраиваться, - голос у Марии Алексеевны пресёкся. - Теперь сидит и кряхтит: "Где жить будем?!" Перепугался. Одним словом бобок.
   Ещё учась в шестом классе, Владимир написал для семьи... конституцию. Обладая наблюдательностью и стремлением к философской основательности, упорядоченности и системности, желая положить конец бесконечным скандалам и наладить отношения между родителями, Рудинский-младший понял, что камнем преткновения являлись "производственные отношения", т.е. деньги, точнее, их постоянное отсутствие. Никто никогда толком не знал - сколько дали в аванс, сколько - в получку, на что они потрачены. Казалось бы - чего проще?! Завести точный учёт: когда и сколько получено, куда конкретно истрачено. Как писал дедушка Ленин: социализм - это учёт. Володя разлиновал свою школьную тетрадку, расписал по статьям Прихода и Расхода, а когда отец принёс зарплату, аккуратно внёс соответствующую сумму, предложив ему сдать деньги в семейный бюджет и поставить свою подпись. Александр Фёдорович деньги отдал, но прежде, чем расписаться, долго смотрел то на сына, то на конституцию. Расписался дрожащей рукой, а сын тут же положил сумму в коробочку из-под монпансье, за неимением "кожаного мешка"...
   - А ты жениться не собираешься? - переменила вдруг батареи Мария Алексеевна.
   - Н-нет... Я... как-то... даже ещё...
   Маменька вонзилась глазами в глаза сына и ухмыльнулась. - А на театре ты когда был в последний раз? - Какой здесь "театр"! - Небось, всё телевизор смотрите! Кувалдой бы разбила этот остудный, дьявольский ящик, - с сердцем произнесла Мария Алексеевна, осматривая между тем комнату, будто желая убедиться - нет ли здесь где-нибудь телевизора.
   - И не думай, и не покупай... Читал в "Литературке" дискуссию о борьбе Театра и этого... "телевизера"? Опять не читал?! Ты здесь совсем обмещанился и закис. - Мария Алексеевна заговорила вдруг каким-то уторопленным, взвинченным голосом. - Никогда Театр не отомрёт! Это бледномерцательное мельтешение и... Те-атр! Непосредственное общение с актёром!! Переживание катарсиса... Живая жизнь искусства, его обнажённость; аромат творческого процесса на сцене; личная сопричастность к происходящему, господи! Что может с этим сравниться?! Что?! Как говорил Оскар Уальд, искусство первично, а жизнь вторична! Мы видим то, к чему подготовлены. Совершенно недействительно то, что происходит с нами в так называемой "действительности". Она насквозь синтетична. Не подлинна.
   Глаза Марии Алексеевны оживились, и здесь мы должны вернуться несколько назад к её портрету. О, сколько же мужей и юношей (в свое время) имели роковую неосторожность посмотреть в них случайно, без какой-либо подготовки. Это был Плен и Прелесть, это был омут!!! Добавьте к сему румяные щёчки, округлый подбородок и Вы получите тип русской женщины, каких нередко можно встретить где-то на рязанщине или смоленщине.
   Ещё в первые минуты Мария Алексеевна изящно сбросила с плеч на кровать пальто с лисьим воротником - Владимир никогда раньше его не видел. Оно хотя и не выглядело новым, но сидело на ней ладно, по фигуре. Обута она была в суконные сапожки, прямо скажем, не крик моды, но и они смотрелись на её стройных ножках как кожаные, импортные, купленные в московском магазине на улице Горького. К обуви и одежде Мария Алексеевна в принципе относилась так же, как и к еде - что бог пошлёт. В "преимуществах" такого метода Рудинский убедился сразу же, как только позже они вышли вечером на улицу. Подморозило, и матушка шагу не могла ступить без того, чтобы едва не упасть то на один, то на другой бок. Она шла, крепко уцепившись за локоть сына, и всё вспоминала некую Клавдию Кузьминичну, одолжившую ей их.
   - А как сейчас пишут, с позволения сказать, "романы" - про сталь, цемент, железо: если о кавалерах, то о кавалерах "золотой звезды", непременно. То ли дело - девятнадцатый век - Тургенев, Толстой, Достоевский!
   - Обожаю Ивана Сергеевича... Читаю и перечитываю его постоянно. И ты представь, сынуля, он ещё тогда писал о новомодных оборотах: "Ах! Я вас люблю! - подскочила она...", "Мне всё равно! - почесался он". Господи! Да сейчас это ещё ничего. Сплошной секс, разврат и... и...
   - И демагогия, - поддержал её Владимир, причём, и в прямом, и в переносном смысле, ибо маменька едва не упала навзничь.
   - Боже, что за сапоги мне подсунула Клавдия Кузьминична! В них совершенно нельзя ходить.
   - Наверное, стёрлись подошвы...
   - А ты читал в последнем номере "Вопросов философии" статью Черепанова? Ка-ка-я статья-а! Это же надо! И пропустили... У нас теперь, сынуля, крепко взялись за это. Признайся, не читал, а? По глазам вижу - не читал. А я вот привезла тебе...
   Мария Алексеевна ещё немного попеняла на сына, но он уже легко сносил её нарекания, весь повеселел и распустился.
   Приезд маменьки переменил и темп и тональность жизни Владимира. Ещё в первый свой визит Мария Алексеевна встретилась с Годуновым - тогда делали какой-то документальный фильм, она принимала участие. Рудинский тогда жил на частной квартире. Теперь она познакомилась с X. Голанским, А. Волончевским -всё, как видно, наши старинные знакомые - и ещё с десятком важных людей. Они обещали помочь замять уголовное дело на сына и оказать поддержку самой Марии Алексеевне в отношении её театральной деятельности и даже вступления в ВТО70.
   Мария Алексеевна взялась поставить в местном Доме культуры пьесу с участниками самодеятельного драмкружка; параллельно с этим работала над созданием в Красной Изре ТЮЗа71 и кукольного театра. В последнем - пока ещё на частной квартире - репетировали пьесу самой Марии Алексеевны про космонавтов - собачек Белку и Стрелку. По многим программам она получила авансы; пользуясь связями, достала шикарное вечернее платье, модные сапоги-чулки, модельные туфли, ещё многое, а в комнату сына - "стуло", стол и "ни пуха, ни пера" (раскладушку).
   - А Вы Владимир Александрович, многое от меня скрываете! В этом отношении Вы вылитый Александр Фёдорович, - сказала маменька как-то придя домой заполночь. - Вам непременно нужно жениться.
   Рудинский притворно хохотал, а сам чувствовал, как уши наливаются тёплым.
   - Смейся, смейся... Ясно, что в эту халупу жену не приведёшь. Здесь надобно действовать, сообразуясь со временем.
   - О чём ты говоришь?! - насторожился Владимир.
   - О "ком", а не о "чём"... Не волнуйся, сынуля. Предоставь это мне. Я уже поговорила с нею...
   - Ты говорила с Нею?!! Как ты могла?! - Рудинский, весь зардевшись, упал на раскладушку вниз лицом. Маменька осторожно поместилась рядом на её металлический остов, ласково щекоча сыну затылок и шею, как бывало лет десять назад.
   - Тити-мити, конечно, нужны... Фу, чёрт! Вечно только эти деньги... На первое время я тебе достану. Тем более, ты знаешь, фатер вот-вот должен получить за свои изобр?тенья. На кой ляд ему деньги?! Пропить?!
   Александр Фёдорович Рудинский - надо же сказать и о нём несколько слов - сын фабричного рабочего и прачки. С детства работал на фабрике, которая была в полном расцветании и завалена работой... Машины пыхтели и стучали, скрипели станки, колёса жужжали, хлюпали ремни, катились и исчезали тачки, бочки, нагруженные тележки...двигались запряженные лошади... Всюду поражала небрежность, грязь, копоть; там, стекло в окне разбито, там, облупилась штукатурка, доски вывалились, зевает настежь растворённая дверь; большая лужа, чёрная, с радужным отливом гнили, стоит посреди главного двора; дальше торчат груды разбросанных кирпичей; валяются остатки рогож, циновок, ящиков, обрывки верёвок; шершавые собаки ходят с подтянутыми животами и даже не лают; в уголку, под забором, сидит мальчик лет четырёх, с огромным животом и взъерошенной головой, весь выпачканный в саже, - сидит и безнадежно плачет, словно оставленный целым миром; рядом с ним, замазанная той же сажей, свинья, окружённая пёстрыми поросятами, пожирает капустные кочерыжки; дырявое бельё болтается на протянутой верёвке - а какой смрад, какая духота всюду! Русская фабрика -как есть; не немецкая и не французская мануфактура.
   Александр Фёдорович рассказывал обо всём этом сыну, о жизни в то далёкое время, о своём детстве, о "выпачканном мальчике". "Это, ведь, был твой дед... Жизнь наша тогда была тяжёлой и безрадостной. Россия быстро менялась (после реформы 1861 года). Появилась новая русская буржуазия. Иные чуть не в год составляли тогда себе огромнейшие богатства, будучи людьми малокультурными, что называется - из грязи да в князи... Мой дед рассказывал мне и про Соломина, и про Павла, и про Паклина. А вот меня спасла Революция, я не сгинул, как мои родители. Мать я не помню, она рано умерла от непосильного труда да и от мужниных побоев."
   Мальчик внимательно слушал и впитывал в себя романтику борьбы за Справедливость, за Дело Революции, за всемирное братство трудящихся. Он был искренним патриотом своей Родины, гордился её успехами, наизусть помнил сколько в СССР добывается нефти, угля, выплавляется стали - в стране и в мире, особенно в США. Внимательно следил за успехами национально-освободительного и рабочего движения, за борьбой коммунистических и рабочих партий в мире капитала. Был счастлив, что родился в Стране Советов, и с ужасом думал о том, что было бы с ним, если бы он родился в капиталистическом государстве. Постоянно читал газеты и журналы, современную ему советскую художественную литературу. Читать Володя научился до школы - в основном по газете "Красная звезда". Читал, подражая Левитану. Это было столь необычно, что его мать - она работала тогда радиожурналистом на местном радио - показывала сына своим коллегам. Один раз его усадили в студии перед микрофоном (выключенным) и попросили прочитать сводку. Володя с чувством ответственности начал: "От советского Информбюро... Войска 1-го Белорусского фронта..." С величайшим удовольствием писал в школе сочинения на свободные темы - всегда выбирал политические, социально-экономические темы, проблемы международного политического характера. Любил сочинения по романам Н.Г.Чернышевского, И.С.Тургенева, А.М.Горького, хотя и допускал много грамматических ошибок, что крайне обескураживало его; он обожал Зиновия Ильича, учителя по литературе и ненавидел его же как учителя по русскому. Бывало дома, после уроков, ляжет на пол и сочиняет слова, т.е. язык - заново, с нуля, для всех народов общий и простой, независимо от варшавского врача Заменгофа. Вовка и не подозревал о его существовании, хотя и знал об искусственном международном языке, поскольку каждый день ходил в школу, которая находилась на улице Эсперанто. Само это слово, его музыка, его красота и огонь завораживали, приводили в восхищение, навевая ощущения, созвучные героике борьбы испанского народа против Франко, борьбы Дмитрия Рудина, погибшего на парижских баррикадах в 1848 году, болгарина Инсарова, боровшегося с турецким игом. Мальчонка втайне думал и надеялся, что отец является дальним родственником Дмитрия, но по какой-то причине скрывает.
   Зиновий Ильич учил, что И.С.Тургенев, "находясь в плену либеральных иллюзий, умалчивал о том, каким же путём будет разбит абсолютизм. Ему казалось, что под давлением единодушно выраженного всеми партиями общественного мнения царь пойдёт на уступки, даровав народу конституцию." -"А почему бы и нет?" - молча размышлял Владимир, вспоминая о своей конституции, "дарованной" им своей семье.
   Зиновий Ильич продолжал: "Народники были идеологами крестьянской демократии, верили в особый строй русской жизни, считали, что община явится исходным пунктом социалистического развития страны. Отсюда их вера в возможность крестьянской социалистической революции в России. Народники не понимали, что социалистическая революция в России могла осуществиться только при условии слияния рабочего и крестьянского революционного движения"72. И учитель истории говорил то же: без Маркса и Ленина, без Коммунистической партии восстания угнетённых народов во всех случаях обречены на провал.
   "Что же получается, - думал Рудинский-младший, - и Спартак, и Разин, и Пугачёв, и Рудин, и Инсаров, и все-все были обречены, поскольку не читали Маркса?!" Особенно трудно было согласиться в случае со Спартаком. Владимир так любил его, что даже болел за московский "Спартак", а не за ЦДКА или Динамо, как все остальные мальчишки, и это "диссидентство" порой дорого ему обходилось.
   ...Александр Фёдорович окончил до войны рабфак и химико-технологический институт, работал инженером на одном из заводов Выплывайска, занимаясь в одиночку рационализаторством и изобретательством. Видимо в генах было заложено отвращение к "шершавым собакам" и тяжёлому физическому труду. Тратил на такие занятия всё своё свободное время (а порой и рабочее). Они не только не принесли ему ни денег, ни славы, но, напротив, одни неприятности; подорвал здоровье и приобрёл сомнительное реноме "Кулибина-неудачника". Правда, об одном из его изобретений как-то упомянули в американском техническом журнале. Перевёл и показал Рудинскому-старшему статью главный инженер завода Гольдман. На условиях соавторства Гольдман взялся протолкнуть изобретение, Александр Фёдорович отдал ему всё на откуп. Число соавторов увеличилось за счёт начальства до такой степени, что "Кулибин" сначала затерялся среди "аффилированных лиц", а позже стушевался и вовсе исчез из обоймы имён авторского коллектива.
   В дни, когда успех, казалось, был так близок, в доме царило предпраздничное оживление: никто не ссорился, Мария Алексеевна называла мужа Сашей, стирала ему. Сын мечтал, как папа получит по БРИЗу73 много денег и они накупят много еды, наедятся до отвала, расплатятся за квартиру, отдадут долги, а на оставшиеся деньги купят Вовке велосипед. Но увы, в который раз слышались за дверью жалкие, шаркающие шаги отца, его несмелый, тихий стук щеколдой (у них не было звонка). Володя научился распознавать по звуку - в каком состоянии фатер, которому казалось, что сын ничего не понимает, шутил, даже вроде бы заискивающе улыбался. А тот, поражённый и полный жалости к отцу, старался показать, что ничего не заметил, и молча садился делать уроки.
   С Марией Алексеевной они так и не прилепились друг к другу, разошлись ещё до войны. 1941 год свёл их... на перроне вокзала - взрослые спрашивали Вовку, когда проводили отца: "Где папка-то?" Он неизменно серьёзно отвечал: "Фашистов бьёт". Вернулся Александр Фёдорович как ИОВ74. Когда Вовка увидел отца - боевого офицера с орденами и медалями, в форме капитана ВВС, то заплакал, бросился к нему в объятия - и уже не разъединить ничем.
   Творческая активность Марии Алексеевны в Красной Изре буквально фонтанировала. Она готовила ещё одну пьесу по произведению Н.М.Карамзина "Прекрасная царевна и щастливый карла". Черновой прогон Мария Алексеевна сделала прямо на коммунальной кухне, включив в труппу Сидорова и его жену. Иван Петрович обворожился ею, перестал пить, чему тётя Дуся бесконечно удивлялась и троекратно стучала по деревянному, когда делилась сей необыкновенной новостью с подругами.
   В чём же заключался замысел Марии Алексеевны? Ведущий должен был выйти на просцениум и при закрытом занавесе начинать: "О вы, некрасивые сыны человечества, безобразные творения шутливой Натуры! Вы, которые ни в чём не можете служить образцом художника, когда он хочет представить изящность человеческой формы! Вы, которые жалуетесь на природу и говорите, что она не дала вам способов нравиться и заградила для вас источник сладчайшего удовлетворения в жизни- источник любви! Не отчаивайтесь, друзья мои, и верьте, что вы ещё можете быть любезными; что услужливые Зефиры ныне или завтра могут принести к вам какую-нибудь прелестную Псишу, которая с восторгом бросится в объятия ваши и скажет, что нет ничего милее вас на свете...
   ...В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь - добрый человек, отец единыя дочери, царевны прекрасной. Из-за тридевяти земель приезжали царевичи видеть красоту её - разбивали высокие шатры перед каменным дворцом царя и приходили к нему с поклоном: "Отдай за меня дочь свою!" Когда пять, шесть, десять, двадцать любовников сходились там в одно время, тогда они бросали жребий, кому петь прежде, другие же, поджав руки, ходили взад и вперёд, и посматривали на окно царевны. Царевна никому не давала предпочтения и царевичи уехали восвояси.
   Однако ж у хлебосола редко бывает без гостей - и скоро по отъезде принцев приехал к царю странствующий астролог, гимнософист (у Марии Алексеевны в тексте было: гимнюк), маг, халдей, в высокой шапке, на которой были Луна и звёзды, - прожил у него несколько недель - водил за стол прекрасную царевну, как должно учтивому кавалеру - пил и ел по-философски, то есть за пятерых, и беспрестанно говорил об умеренности и воздержании. Сей мудрец, собравшись, наконец, ехать от царя, сказал ему слова: "В благодарность за твою ласку открою тебе важную тайну... Знай, что дочь твоя любит и хочет скрывать любовь свою". - Он пожал у царя руку, вышел, сел на осла и поехал в другую землю. А царь - к дочери, подошёл к дверям её терема и услышал голос мужчины, который говорил: "Нет, прекрасная царевна! Никогда отец твой не согласится признать меня зятем своим.!" Родитель растворил дверь... Что представилось глазам его? Безобразный придворный карла, с горбом напереди, с горбом назади, обнимал царевну, которая, проливая слёзы, осыпала его страстными поцелуями! - Царь окаменел.
   Далее хор за сценой риторически вопрошал: "Как, как могла прекрасная царевна полюбить горбатого карлу?" А ведущий отвечал: "Великий Шекспир говорил, что причина любви бывает без причины!" По окончании спектакля опускали занавесь, на которой изображены были лягушачьи глаза и сатиры.
   Данный спектакль был поставлен в ТО3е75. Никто не понял в нём тонкого намёка, включая и его адресата, Рудинского-младшего.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава VII
  ОЕАОНОО
   Недостойно свободных
   существ во всем всегда
   винить внешние силы и их
   виной себя оправдывать
   Н.Бердяев
   К новому году в магазинах ОРСа и УРСа Красной Изры, как своего рода urbi et orbi, выбросили комбижир и ливерную колбаску, а в Доме культуры давали Мистерию М.А.Смирновой с интригующим названием ОЕАОНОО. Годунов сидел в ложе, ерзая и нервничая от ложного положения среди номенклатуры и передовиков соцсоревнования, в то время как его внимание всецело было приковано к Елене Валентович. Она выглядела слегка утомленной; темно-синее платье с большим вырезом на груди, приталенное, окаймленное по низу подола и по рукавам орнаментом, лишь подчеркивало почти алебастровый цвет ее кожи.
   Мария Алексеевна руководила действом из-за кулис, она превзошла сама себя, движимая непреодолимым желанием творить и из любви к Театру. Уже в первом акте зрители были заворожены ландшафтами седого Урала, картиной морозной ночи. Где-то вдали за Великой Рекой выли волки. Вначале - лишь холодный туман, некое холодное сияние, бесцветное, не имеющее ни формы, ни запаха, ни вкуса, начисто лишенное всякого качества и какого-либо аспекта. Но вот над всем этим жутким великолепием медленно поднимается яркая звезда раннего утра. Зрители не в силах оторвать от нее взгляда, откуда-то звучит дивный сладкий Голос: "Будьте мудры, как змеи!" Длинный хвост космической пыли - огненного тумана - извиваясь, двигается подобно Дракону в пространстве, выдыхая огонь и свет на Предвечные воды, пока не придаст Первоматерии кольцеобразную форму змия, закусившего свой хвост, что символизирует не только Вечность и Бесконечность, но также шаровидную форму всех тел в пределах Вселенной. Нет ни Добра, ни Зла...
   Наконец, в тумане показываются ведьмы и колдуны в пурпурных мантиях, исполняющие ритуальный танец. Разжигают костер. В центре сцены, как бы на поляне, стоит девушка; на нее набросили покрывало, которое своим холодным свечением отражает и Звезду Lux, и костер, и пурпур мантий. Слышны заклинания. Трагична судьба девушки: тот, кого она полюбит, рано или поздно, так или иначе, но погибнет. "Есть некоторый ПРИНЦИП - Вездесущий, Вечный, Беспредельный и Непреложный, о котором никакие рассуждения невозможны, ибо он превышает мощь человеческого понимания и может лишь быть умален человеческими уподоблениями. Он вне уровня и достижения мысли, Немыслим и Несказуем". Зрители потрясены, сидят молча, боясь шелохнуться, нет ни эллина, ни иудея. Управляющий Трестом "Эрос"76, высокий, грузный мужчина, чем-то похожий на лидера ХДС Штрауса, три года лечился от "Белочки"77, сидит тихо-тихо, постоянно доставая платок и утирая слезы. Рядом так же тихо сидят проводник служебно-розыскной собаки, инструктор по самбо, старший преподаватель истории партии - отставной офицер, этакий голубоглазый Дионисий, а далее - председатель Райсельхозтехники, директор Райпромторга, - все с женами. "Ах! Ничто так не красит женщину, как перекись!"
   Один только человек в зале понимает на этот раз всё. Он покраснел, смутился; зал затих, и ему кажется, что буквально все
  теперь смотрят на него. Дыхание становится камнем. Камень - растением. Растение - животным. Животное - человеком. Человек - духом. Дух - Богом... Ведь имя матери Девы Марии Богородицы, представленной римской католической церковью, как давшей жизнь своей Дочери Непорочным Зачатием, заимствовано от халдейского слова "Ана". Это означает Небеса или Астральный Свет, Аnima Mundi... То же выражение мы находим в Египте Mout означает в одном смысле "Матерь". Она была одновременно матерью и женою Аммона. Одним из главных Титулов Бога был: "Муж своей Матери". Богиня Mout или Мut призывается, как "Наша Владычица", "Царица небес" и "Земли". А Владимир всегда любовно называл маменьку "Muti" - мамочкой...
   Спектакль закончился, но публика не отпускает актеров, не хочется расставаться с Грезой, с Таинственным и Мистическим. Вызывали Марию Алексеевну Смирнову; она выходила - царственная, какая-то д р у г а я:
   В венке олив, под белым покрывалом
   Предстала женщина, облачена
   В зеленый плащ и в платье огне-алом78
   Чествование актеров продолжалось за кулисами. Тон, конечно, задавал Годунов: "Я буду ставить вопрос в Обкоме, чтобы Вас, Мария Алексеевна, как коммуниста направили в Красную Изру для укрепления культурного фронта". Волончевский целовал ей руки: "Тронут до глубины души! Ей-богу, Мария Алексеевна, Вы и Станиставский и Мейерхольд (он говорил "Майерхольд") одновременно!" - "Благодарю Вас, но большую часть успеха я отношу на счет автора - современного, так сказать, графа Гвидо Кавальканти, приобщившего нас к идеям провансальских трубадуров". Годунов понял лишь что-то о квашеной капусте и о царе Гвидоне, а вслух произнес: "А Фуат-то, какой талантище!" (Он играл роль Фохата). - "Несомненно! Несомненно!! Я вам его не оставлю..." - "Но он и электрик отличный! Ударник коммунистического труда" - "Электриков много, а здесь электричество Театра! - Смирнова перешла на конфиденциальный тон. - Обратите внимание на Майю Тухватуллину, какова инженю! И это наша современная молодежь!! (Мы ее всё хаем). Она блестяще, ну просто блестя-яще справилась со сложнейшей ролью: все эти Липики, Шекина, Ветхий Деньми, Анупадака, Гэа, ну и так далее... Если бы Вы знали, сколько она просиживала в библиотеке!"
   Мария Алексеевна узнала от Волончевского, что в феврале уходящего 1964 года арестовали и судили Бродского. Власти преследовали его за антисоветскую агитацию и пропаганду, за стихи, за "тунеядство". Приговорили к 5 годам ссылки в Архангельскую область; Бродский работал там в одном из совхозов79 возчиком навоза. "Ведь поэт в России больше, чем поэт", - с некоторой долей осторожного ехидства цитировал Евгения Евтушенко Аркадий Аронович, внимательно всматриваясь в красивые глаза Марии Алексеевны - как она отреагирует? И вообще, надо сказать о манере Волончевского - он был похож на нарушителя границы с лукошком; в случае чего - раз! "Вы что?! Я же собираю грибы!" Смирнова все поняла и ответила: "Да, а еще один, пораньше, работал ассенизатором".
   Дальше они так и говорили, хотя и на публике, но лишь друг с другом. "Только какое-то потрясение, испытанное человеком, способно вывести его за круг Заклятия", - сказал Волончевский, а Мария Алексеевна про себя отметила: "Срывает цветы удовольствия". (Иными словами: "Кого-то цитирует, снимает сливки"). "Вот почему молодежь инстинктивно тянется к романтическим формам и покоряется волшебству напитков и снов, детства и дикости, оккультного и магического". - "Речь идет о молодежи капстран?!" - "Конечно-конечно", - поспешно "нагнулся за подосиновиком" Волончевский, и продолжал: "Массы молодых людей разочаровались в "мирских идеологиях". Они встали на путь "мистического просветления". Возник интерес к религиозно-мистическим учениям Востока. Все это закономерное порождение кризиса господствующей на Западе идеологии, - об этом прямо пишет американский социолог Теодор Роззак в своей книге The Making of the Counter Culture80.
   Мария Алексеевна хоть и не знала английского (как, впрочем, и немецкого и любого другого языка, кроме русского), но в силу того, что систематически читала "Литературку", "Вопросы философии" и многие другие серьезные толстые журналы, легко ориентировалась в проблеме и могла поддерживать беседу на подобные темы. "Как пишет один из наиболее популярных поэтов битников и хиппи А.Гинзберг - истинная идея контркультуры заключается в том, чтобы освободиться от разума, от индивидуального самосознания, - продолжал Аркадий Аронович. - Власть технократии строится на мифе науки, на культе так называемого "объективного сознания". Та роль, которую играл в древнем племени шаман, перешла теперь к техническому эксперту. "Колдуны-технократы", так же как и древние ведуны и вещуны, стремятся обрести сакральный, эзотерический язык, чтобы непосвященные не могли прорваться к тайнам власти".
   О! По части "технократии" Мария Алексеевна, что называется, всегда была готова поддержать. Она продолжила мысль Волончевского: "В рассуждениях Роззака слышны отголоски "психодемического мистицизма" О.Хаксли". - "Несомненно! Роззак пишет, что "секуляризированная наука" и "Урбанистический индустриализм" создали "пустыню вокруг и внутри нас". - "Ильин тоже говорил о "пустыне", но - Смирнова понизила голос - о пустыне после большевиков". Это было столь неожиданно смело, что Волончевский едва не "выронил лукошко, полное грибов".
   А потом был Бал-маскарад. Волончевский с Марией Алексеевной открыли его старинным вальсом. Они вальсировали так замечательно, как в Красной Изре не танцевали поди уже лет пятьдесят. Поначалу все только любовались, но выйти никто не решался. Мария Алексеевна в шикарном вечернем платье почти до пят, с агафом, легко и непринужденно кружилась, слегка откинув свою прекрасную головку и смеялась, полуприкрыв глаза. О! Это был ее мир, она ощущала себя на балу у графа Орловского:
   Помню как-то раз
   Летом в поздний час
   По улице шла я одна...
   Оркестр прибавил темпа, партнеры уже едва успевали, и Волончевский, круто развернувшись в последнем па, сделал такую необыкновенную повертку, подхватив хохочущую Марию Алексеевну на руки и ... "Не-ет!!! Теперь таких женщин нет, - говорил он с паузами окружившим его, - Это же... это же Ванда фон Дунаева!!!" - глаза его плавились, а крылья тонкого с горбинкой носа чувственно напрягались и вздрагивали. Аркадий Аронович знал, что говорил. Тонкий ценитель и знаток литературы и искусства, в частности, Захер-Мазоха, Волончевский сделал свою научную карьеру на основе всемерного восхваления "верного ленинца" Н.С.Хрущева, и теперь побаивался за нее. В свое время он пописывал статейки о связи танца, как экстрагенитальной формы половой жизни, с ростом антиобщественных настроений в государстве, доказывая вредность для соцзаконности и правопорядка рок-н-ролла, твиста, фокстрота, как значительно раньше и в других исторических условиях - вальса, танго и иных танцев. Раскопал где-то материалы о том, что, например, нагота не у всех народов вызывала половое вожделение (Япония, примерно, до конца тридцатых годов ХХ века. Целомудрие, кстати там считалось большим недостатком, от которого следовало как можно скорее избавиться, а ревность - пороком). Все это в совокупности, подспудно и сформировало Аркадия Ароновича как застрельщика в деле борьбы за Высокие Идеалы Морального Кодекса строителей Коммунизма и матерого антисемита.
   "Брызги шампанского" сменили вальс, хлынув в залу простыми масками, прикрывавшими лишь глаза, но встречались и полные маскарадные костюмы. "Кот в сапогах" танцевал с "лисой", "серый волк" - с "Красной шапочкой". В то же время были и идейно актуальные костюмы: несколько "космонавтов" в "скафандрах" - иные в состоянии "невесомости". Кто-то носил на себе сооружение из обручей с нанизанными на них яркими разноцветными шариками, изображающими мирный советский атом. Другой едва передвигался, демонстрируя макет Братской ГЭС.
   Там и сям в бурливом водовороте мелькал среди "гвельфов и гибеллинов" Микки Маус, рассыпая конфетти, опутывая серпантином; повсюду раздавался его гайморический хохоток. В толпе видели Жору-окулиста, особо опасного рецидивиста, объявленного во всесоюзный розыск.
   Оркестр заиграл чарльстон. Рудинского пригласила "Прекрасная принцесса". Раскованно улыбаясь, она крикнула ему "средь шумного бала, случайно": "С Новым годом, Володя! С новым счастьем!" Он весьма сдержанно, безадресно поблагодарил, не узнав маску, и в продолжении всего танца не проронил ни слова. Лучезарная улыбка "принцессы" быстро схватывалась раствором цемента холодного тона, они вежливо дотанцевали и балльный водоворот снова поглотил ее.
   Рудинский с детства страдал комплексом "Пипина" и "Абартаха Кровавого" (крохотного уродца из ирландской легенды). Смолоду недолюбливал официальные празднества, примерно к двадцати пяти годам стала тускнеть и непосредственная радость от новогодних застолий. "Чему, собственно, радоваться-то?!" - мысль еще не сформировалась, но ее контуры уже постепенно выглядывали тревожа, словно макушечки цифр в окошечке счетчика такси.
   "Слуги народа" удалились в банкетный зал, где их уже ждала безгалстуковая фамильярность: "фантомас" обнимался с Председателем Горисполкома, сухопарым, долговязым вегетарианцем с геморройным цветом лица. Управляющий Трестом "Эрос" лобызался с прокурором, больным жирной себореей, кандидатом юридических наук, защитившим диссертацию на тему об укреплении соцзаконности в СССР в 1937 году. Его любимой поговорочкой было: "и волки целы и овцы сыты". В соответствии с нею он и решал определенные категории дел. Управляющего называли "зенитчиком", поскольку он во время одной из маевок сбил бутылкой из-под водки самолетик сельскохозяйственной авиации. Прокурор это дело закрыл.
   Годунов в накинутом на плечи кожаном пальто, изнывая от жары, беседовал с докучливым генералом Гриненко и никому неизвестным лицом кавказской национальности. (Еще сидя в ложе, Энгель ощутил что-то неладное - необычно прохладное от сиденья - но в чем причина, не сразу дошло. Чуть позже бдительный Круподеров заметил и сообщил шефу "голосом Штирлица", что у того брюки лопнули. Встреча проходила не формально, как бы "без галстуков", но не до такой же степени! Годунов вынужден был одеть кожан, пока его верный оруженосец не принесет ему другие портки).
   Пользуясь застольной конъюнктурой, менеджеры искали новые связи, укрепляя старые. "Теневики" же не выпендривались, стараясь "залечь на грунт" и находиться там, где им положено по определению. Хазиахметов, никогда не пьянеющий крепыш ("новый русский - татарин"), - подсаживался то к председателю Райсельхозтехники, то к директору Райпромторга. Лицо кавказской национальности (то был Георгий Гурджиев, великий мистик, оккультист, русский лама81) привлекло к себе на короткое время внимание сообщением о том, что группа советских астрономов зафиксировала переменный характер радиоизлучения космического объекта СТП-102. Иными словами - объект был источником искусственного происхождения.
   Из всех присутствующих только Аркадий Аронович заинтересовался данным сообщением, и между ними завязалась беседа. Волончевский, будучи атеистом, снисходительно спорил с оккультистом, а Гурджиев спокойно, если не сказать равнодушно, возражал, приводя все новые и новые аргументы:
   - в мировой науке сейчас подвергается серьезной критике "принцип Коперника".
   - Вы имеете в виду так называемое "молчание Вселенной".
   - Да, именно это. Но следует различать, во-первых, "молчание Вселенной", а во-вторых, "молчание Бога". Это разные вещи.
   - Любопытно, гм-гм... Дифференциация - смысл и двигатель науки.
   - Полностью согласен с Вами, Аркадий Ааронович, - Гурджиев растянул первый слог в отчестве Волончевского, тот хотел было поправить, но воздержался.
   - Признаться, меня поражает наивность этих горе-критиков; а что Он нам еще может сказать?! Он уже все сказал в Библии! И не только, впрочем... О чем Ему еще говорить с нами? Просто, поболтать из любопытства?
   - Я не верю в Бога, и единственно в целях поддержать интересный разговор, могу предположить, что Творец мог бы нарушить явно затянувшееся свое молчание хотя бы, например, в целях ... координации строительства града божьего "на земли и на небеси".
   - Вы учтите, слишком частые встречи привели бы к банализации сакрального, к серьезным сбоям этого самого "строительства".
   - Наука предпочитает иметь дело с гипотезами, поддающимися проверке, а не с... фантазиями.
   - Плаванье на субмаринах тоже когда-то считалось фантазией, равно как и воздухоплавательные аппараты. В этом-то как раз и заключатся ограниченность так называемого "позитивизма". Далеко не всё в науке можно проверить опытным путем, по крайней мере - немедленно.
   - Хорошо, согласен, но, что Вы, господин Гюрджиев можете сказать о "первом виде Молчания"?!
   - О нем можно сказать, что его попросту... нет!
   - ?!
   - Вселенная подает нам сигналы постоянно.
   - Вы имеете в виду тот самый "Супер-Ста"?
   - Нет конечно, это еще надо проверять и перепроверять. Я имею в виду НЛО, часть которых несомненно - плод больного воображения, но среди них есть и действительно интересные космические объекты.
   - Позвольте заметить, но именно космические полеты, на мой взгляд, и развеяли туман мистики окончательно; разве я не прав?!
   - Вы "правы", поскольку имеете весьма ограниченный доступ к объективной информации, главным источником которой для Вас служит "Правда". Вы многого не знаете. Прошу прощения, но логика этой газеты и всей советской околонаучной литературы крайне примитивна и сводится к таким трюизмам: "Я был на луне и не видел там никакого бога". Некоторые представители "позитивной" науки отвечают таким "космонавтам-атеистам": "надо было лететь еще дальше". В то время как, для того, чтобы увидеть Творца, вообще не надо никуда лететь, ибо дело здесь не в "дальше", а в "глубже".
   - Вы намекаете на многомерность пространства?
   - И на это тоже. У нас не получается диалога с "другими цивилизациями" потому, что мы говорим на "разных языках", на "разных частотах"; "мы" и "они" - это принципиально иные состояния материи, энергии, поля, информации и т.п.
  
   ... "Дионисий", выпив на спор полбутылки водки из горла, вдруг подал свой голос, подражая Ивану Семеновичу Козловскому:
   В бой за Родину
   В бой за Сталина!
   Его с готовностью возвратно-боевой пружины автомата Калашникова поддержали, однако песня так же быстро и захлебнулась, поскольку подзабыли слова. "Хорошо, когда есть, что вспомнить, - сказал историк, - но лучше, когда нечего забывать". Неформальное общение переключилось в диапазон ультракоротких волн, общий ансамбль распался на небольшие группки. В одной из них под развесистой пальмой директор ШРМ82, участник ВОВ83 - вся грудь в орденах и медалях - горячо доказывал, откушивая пирога с вязигой, что "Хрущ" - контра: "Помяните мое слово, "оттепель" приведет еще нас к банно-прачечному эффекту84. Никитка - враг народа. Расширяя права союзных республик, он "подарил" Крым хохлам. С упорством, достойным лучшего применения, мы подрываем с пятьдесят шестого года краеугольный камень Социалистической системы: руководящую и направляющую роль КПСС." - "Дело даже не в этом, - поддержал "шереэмщика" "зенитчик". - Работь невозможно с этой "дерьмократией"! ПДПС85, ФЗМК, - господи, какое время колобродное! Разрешили работягам увольняться по "собственному желанию"! Они даже получили право ставить вопрос об увольнении хозруководства!!" "Зенитчик" верил в победу Всемирной социалистической революции и говорил: "Представьте себе, можно было бы свободно, без прописки и визы поехать, например в Англию и жить в Ленинском районе Лондона!"
   "Дионисий" закончил в 1951 году, как он сам говорил, академию имени Воровского, факультет "карманной тяги". Рассказывал, как они тогда учились, в тяжелые послевоенные годы, после демобилизации из армии. Один старенький профессор боготворил бывших фронтовиков, ставя им пятерки без всяких разговоров. Ребята быстренько смекнули и, сдавая ему экзамен, переодевались в одну и ту же гимнастерку и галифе с сапогами, принадлежавшие первому сдавшему, настоящему фронтовику, варьируя только ордена и медали. А другого преподавателя недолюбливали - и это было взаимно - однажды студенты прислали ему через службу заказов в ночь под новый год сто пирожков с капустой, - "ешь - не хочу!" Преподаватель догадался - чьих рук дело, и стал еще больше зверствовать; на следующий год ему заказали катафалк на гужевой тяге...
   ...Подали шурпу в глиняных горшочках, ели деревянными ложками. На стол, едва не угодив в сосуд Годунова, с потолка (?) шлепнулся таракан, лапками вверх и трепыхаясь. Секунды две-три спустя, перевернулся, побежал и спрятался под ложкой у "зенитчика". Энгель не подал виду, наблюдая за реакцией других. "Артиллерист" тоже посмотрел на потолок и в свою очередь сделал нейтральный вид.
   Круподеров в дверях делал Энгелю знаки, тот вышел, пошли переодеваться. "Санчо Пансо", вступив в комсомол, потерял значительную часть своей природной смекалки, привез штаны, да не те - оказались малы, не сходились на пупке. Годунов орал на него до того, что поперхнулся, закашлялся, попросил воды, слаб стал. Кое-как напялили, стянув булавкой, а чтобы не видно было, пришлось одеть круподеровский пуловер, все время натягивая его на разверстую ширинку. Ну куда пойдешь в таком виде?! Пустяк, а можно сказать - решалась судьба; что значит - разные весовые категории, не в одно льяло вылиты.
   А между тем, Смирнова в другом месте при большом скоплении народу опять в центре событий: "Я считаю, что нашему коммунизму никто не может принесть вреда боле, чем сами... коммунисты! - Такое парадоксальное вступление привлекло к себе всеобщее внимание. - Коммунизм, как таковой, в зачаточной форме возник еще в древнем Египте. Он, по-существу, часть христианского учения. У нас в России носителем Идеи издавна являлась крестьянская община (ныне колхозы). Вот где основа нашего мироуправства. Некоторых ученых заносит в сторону гнилой, упаднической западной "демократии", основанной на индивидуализме, частной собственности, разврате и чистогане. Русский народ - народ соборный - в 1917 году доверил Партии Ленина управление страной. Весь вопрос перешел в плоскость качества такого управления. А что мы видим?! К правящей партии примазались стяжатели. Партия переродилась. Жулики и мещане связали ее динамичность".
   Речь Смирновой произвела невыгодное впечатление. Почти все отложили ложки, а Годунов, вытирая платком пот, одобрительно улыбался: "Пускай расшевелит сборище".
   - Носитель коммунистической Идеи в России несомненно передовой пролетариат, но не крестьянская община, - возразил гугнивым голосом историк.
   - А Вам известно письмо Маркса к Вере Засулич? - поддержал Марию Алексеевну Волончевский.
   - О чем это Вы? - растерялся "Дионисий".
   - Я о письме Маркса к российским социал-демократам, - проштемпелевал каждое слово Аркадий Аронович. - В нем основоположник научного коммунизма высказывал довольно интересные мысли относительно русской крестьянской общины и о своеобразии революции в России. Письмо до Ленина не дошло, он его так никогда и не прочел86.
   - Странно историку не видеть, что Россия все-таки страна в основном крестьянская, а не пролетарская, - ободренная поддержкой Волончевского продолжила Мария Алексеевна. - В российском народе чрезвычайно развиты начала коллективизма. Он много претерпел от ... внешних агрессоров, - Смирнова осеклась в этом месте; она конечно имела в виду совершенно конкретные азиатские народы. - Много страдал от "азиатского способа производства"; русские никогда не имели нормального государства и страдали от некомпетентного управления...
   Короче говоря, все в таком духе; российскую интеллигенцию хлебом не корми - дай только поспорить всю ночь напролет, "Куда Марк шагал?", "Куда бродит вино?" Поэтому обратимся к другим лицам. "Прекрасная принцесса" (то была Аллочка) быстро забыла о своем не столь удачном дивертисменте, найдя Рудинского слишком скучным. Она вот уже четыре месяца работала на кафедре Волончевского, по рекомендации Годунова. Посетив несколько ее занятий, зав кафедрой "разочаровался" в креатуре Энгеля и раскритиковал ее на одном из заседаний. Один только Рудинский возражал скорее из духа противоречия и из жалости - взяв начинающего преподавателя под защиту. Аллочка была так благодарна Владимиру Александровичу...
   Все только случается. Даже рояль в кустах (или диктофон под лавкой). Как раз в тот момент вошла Рая Кудашева и тихо запела свою песенку:
  В лесу родилась елочка...87
   Все подхватили ее (песенку), встали в хоровод и пошли вкруг наряженной елки. И вдруг не стало ни русско-японской войны, ни Сопок Маньчжурии, ни революции 1905 года, ни станции метро "Улица 1905 года", с памятником интернационально-пролетарскому скотоложству, напротив. Вопреки всем канонам история познала условное наклонение в одном, отдельно взятом городке. Как говорил "Дионисий" - "неправильно сделанное харакири - это шанс спасти жизнь".
   Весь зал заполонили "пепиньерки" и "экстернистки". Появились Феодосий Косой, Артемий Троицкий, Фома Иванов, Дмитрий Тверитинов, Федор Поликарпов, Настасья Зима, Вера Засулич и много других, пока еще неразличимых в толпе.
   "Прошлое" вошло в "настоящее", оно, собственно, уже и было там, просто - проявилось в силу некоторых обстоятельств ярче. Все пели и смеялись как дети, приняв соответствующий призыв Христа за категорический императив и... еще кое-что, конечно, все-таки - Новый год! Все стали сами собой, перестали надувать щеки. Отпали все кавычки. Отсутствовали так называемая Эдипова стадия, зрелое поколение; никто не стремился, черт возьми, занять место отца. Здесь были дети разных возрастов, стремящиеся укрыться от груза личного ответа в лоне Родины, как безусловно любящей матери, обязанной заботиться о своих детях независимо от того, насколько они заслужили ее любовь и заботу.
   Пьеса М.А.Смирновой получила великолепную прессу. Газета Красный Изровец писала, что драма Е.А.Гаи на сцене городского Дома культуры, поставленная известным режиссером М.А.Смирновой оставила яркий след в культурной жизни города88.
   ...Десятки, сотни пепиньерок. Справа от Рудницкого оказался кавказский грек. Узкая, белая ладонь пипина утонула в его теплой, как долины Эллады, ладони. А слева! О, Боже, это немыслимо!! Такая Нежность... Вся жизнь Володи до этого мгновения, и ... после; самое первое прикосновение их рук, и складок платья...
   Надо ли говорить, Кто это был?! В первый миг Владимир даже не поверил. Как же он боготворил и кавказского грека, и тех, кто был впереди его, и всех! Ее пылкое дыхание завораживало. Бледное лицо его покрылось легким румянцем...
   Но как же быстро заканчивался каждый танец! Он не вполне отпускал Ее руки и в перерывах. Длинный поезд Летки-Енки разлучил их, они оказались в разных вагонах. Владимиру стало холодно и одиноко на вокзале смеха, масок, конфетти, зайцев, клоунов. Он видел только Ее - как изящно она снимала со лба серпантин, словно отводя от себя все, что было до их первой встречи.
   Скрежетало железо сцеплений, колес, рельсов, буферов, межвагонных переходов. Он был цепочкой вихрей, многослойным энергетическим контуром; часы на его руке остановились. Он был фотоном, который лишь однажды проносится чрез Звездный Мир и навсегда исчезает в глубинах Мироздания. Маленький, безобразный гномик, словно принцип Дополнительности, подскочил к нему, скособочившись и подмигивая, схватил за руку и увлек куда-то на запасные пути, в созвездие Райской Птицы.
   Рудинский оказался в крохотной комнатке, сплошь населенной музыкальными рудиментами из оркестра народных инструментов. Пахло затхлостью и реквизитом. Гномик захохотал, отхаркивая оранжевыми шкварками, и внезапно исчез. За грудой балалаек-ихтиозавров у темного окошка Рудинский увидел некий абрис, пятна ауры, красные линии и штрихи... Минуту спустя узнал... маменьку, а перед ней - Елену. Волосы обеих, контуры рук, складки платья искрились фиолетовыми, замедленно отделяющимися вязкими звездочками и каплями жидкого электричества... Его ладони непроизвольно потянулись к Ним, и он услышал: "Ты, грязная, вонючая жидовка! Ну что ты пристала к моему сыну, как банный лист к ж...?!"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПРИМЕЧАНИЯ
  
  
  
  
  1 Вечерний университет марксизма-ленинизма
  2 В данном случае - профсоюзный работник
   3 Тому, кто не умеет плясать, музыка не подходит (чувашская пословица),
  
   4 Чудовища "с головами льва..." - химеры; первое упоминание о Химерах мы находим v Гомера в шестой песне "Иллиады"; последним великим писателем и драматургом, писавшим о них был В.И.Ленин. Плутарх в свое время писал о другом ужасном звере - отце Химеры, которого называли Бабаи (ударение на последнем слоге). Небезинтересно, что в татарском языке слово бабай означает - старик.
   5 Гиппогриф - орел и лев (одновременно), т.е. как бы вымысел второй степени, сверхнелепость; само слово "гиппогриф" введено в литературу в начале ХУ1 века Людовиком Ариосто.
   6 "Зеркальные существа" - из мифа, согласно которому в незапамятные времена, в отличие от нынешних, мир зеркал и мир людей не были разобщены; они даже сильно отличались; оба царства, зеркальное и человеческое, жили мирно, сквозь зеркала можно было входить и выходить. В Китае, в провинции Юньнань рассказывают о Зеркальных Тиграх (а не о рыбе, как в Европе), которые со временем проснутся, перестанут нас копировать, "разобьют стеклянные и другие преграды, и нападут на нас". (Цит. По Хорхе Луису Борхесу, Письмена Бога),
  
   7 Райкомы, райисполкомы и т.д.,
  8 Дважды - трижды заваренный чай,
   9 В источнике (у Габриэля Маркеса, Сто лет одиночества) - ломтиков жареного банана,
   10 В источнике (у А.Платонова, Город Градов) - административным инстинктом,
  
   11 Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности в органах МВД,
   12 Одитор - человек, который обучен в практическом применении терапии Дианетики; одитировать - обозначает "слушать и рассчитывать".
   13 Бэйсик - самая первая инграмма на траке времени; обычно возникает вскоре после зачатия в течение первых двух недель беременности, - Л.Рон Хаббарт "Дианетика"
   14 Объективности ради следует уточнить, что управление глушением находилось в руках КГБ, как наводчика. Непосредственно же глушение осуществлялось учреждениями Минсвязи. Руководителем этой весьма своеобразной связи долгое время была тов. Н.Е.Крестьянинова. Система изрыгала в эфир радиопомехи с помощью генераторов "мешающего действия", "речеподобных сигналов", наслаивания на те же частоты радио "Маяк". (Оно было создано одним из отцов перестройки А.Н.Яковлевым и начало работать через несколько месяцев после событий, описываемых в данной главе). Впервые радиоглушение стали применять англичане в годы второй мировой войны против немецкой радиопропаганды, но быстро отказались от него. Глушение вражеских голосов типа "Освобождение" (позднее "Радио Свобода"), "Голос Израиля", Би-Би-Си, "Голос Америки", "Немецкая волна" и др. в СССР осуществлялось по решению Политбюро ЦК КПСС с 1948 по 1988 годы
   15 В данном случае - позывные Би-Би-Си, в основе которых музыка английского композитора Кларка ("Марш принца датского")
  16 В действительности, как выяснилось поутру, то были фирменные ботинки Энгельса соответствующей марки
  17 Великой Октябрьской Социалистической Революции 1917 г.
  18 В данном случае - сориентировался
   19 Для служебного пользования
   20 Статьи 64 (Измена Родине), 65 (Шпионаж) УК РСФСР, принятого третьей сессией Верховного Совета РСФСР пятого соз-ыва 27 октября 1960 г.
  21 Нецензурная брань (искаж. Татарск.)
  22 Полн собр. Соч. одного из классиков
   23 Укрупненного района
   24 Выскочка, человек незнатного происхождения (фр.)
   25 Брыся вероятно имела в виду поэтический образ из одного из стихотворений Зинаиды Гиппиус
   26 В данном случае - свинья
   27 Здесь любопытно было бы отметить, что начитанная Брыся вспомнила в этой связи из литературы факт, прямо противоположный приведённому в фигуре речи её приятельницы; Л.Ф.Писемский в своём произведении "Богатые лгуны и бедный" писал: "Стали... мы спускаться с Свиньинской горы... что-то одна из лошадей плохо спускала - понесли... Я, делать нечего, говорю брату...: "Давай, говорю, тормозить передние колеса", нагнулись: я на одну сторону - он на другую..."
   28 В данном случае - зерно
   29 Имеется в виду Капитал К.Маркса. Уместно отметить, что "снаряд", к счастью, так и не разорвался
   30 Облзо - Областной земельный отдел
   31 Передвижная механизированная колонна
   32 Горюче-смазочные материалы
  33 Вездюшка
  
   34 С неверными
   35 В данном отрывке произошла двойная ошибка. Первая - по вине машинистки - напечатан материал с обратной стороны листа авторского текста, не подлежащего к напечатыванию. Вторая - как бы по вине самого Годунова, которому приснился не тот сон: ведь в тексте речь идёт не о сенаторе Лопухине, а о графе Е.Ф. Комаровском (см. Записки графа Е.Ф. Комаровского, М, 1990, С.9-10). Имеется ли какая-либо связь графа Е.Ф. Комаровского с виолончелистом Виктором Ипполитовичем Комаровским установить не удалось. Не исключена возможность, что Э.С. Годунов к тому времени уже прочитал роман Б. Пастернака "Доктор Живаго"
  
   36 Государственный институт дополнительного усовершенствования врачей
  
  37 Организация, занимающаяся заготовкой зерна
  38 Отдел социального обеспечения
  39 На пенсию
   40 Избавь от соседства с татарином и на том свете, - татарская пословица
  
   41 Временных партийных групп
   42 Татарин нажрется и уйдет, даже не сказав спасибо, - татарская пословица
   43 Большое спасибо, хорошо
  44 Семейство мышиных
   45 Ф.Кревель (цитирует Г.Кайзерлинга)
   46 В действительности Гаганов закончил медучилище
   47 Здесь женщина имела в виду не тех декабристов, которые разбудили Герцена и проч., а граждан, привлеченных к административной ответственности за так называемое "мелкое хулиганство", в частности, арест до 15 суток, введенную Указом, принятым в декабре 1956 г.
   48 Совершенно секретно
  49 В данном случае Рудинскому пришли на память слова философа М.Мамардашвили из его работы "Картезианские размышления"
   50 Лолит ошибалась. Согласно преданию первой женой Адама была Лилит, которая считала себя во всем равной Адаму и воспротивилась лежать под ним во время совокуплений. Не сумев убедить Адама, она улетела. В Красном море ее настигли три ангела, посланные Богом, Санви, Сансанви и Семангелаф. Ангелы передали ей Божью волю - вернуться назад к Адаму, но она отказалась. Дело кончилось определенным компромиссом (см. Календарь ТАЙНЫ и ЗАГАДКИ, 2001; автор-составитель С.С. Байчарова; М, Изд-во ACT "Олимп" 2000).
  
   51 Термин заимствован у В. Флинта (цит. по книге Е.Котенковой (и др.) "О крысах и мышах", Изд. "Наука", М., 1989
   52 Антология французского сюрреализма 20-е годы. М., изд "ГИТИС", 1994.
   53 В таком виде данные объекты числились на балансе этого учреждения
  
   54 Известная манекенщица
   55 Иохимбе, - африканское дерево, плоды которого могут резко повышать на несколько часов половую активность мужчины
  
   56 Страны народной демократии
   57 Райпищеторг - отдел Исполкома районного Совета депутатов трудящихся, ведающий вопросами торговли пищевыми продуктами (товарами) для населения района; Коопторг - аналогичный орган в системе кооперации (негосударственная организация); ОРС и УРС - отделы (управления) рабочего снабжения в государственных отраслевых (ведомственных) системах управления (например, на железнодорожном транспорте)
   58 Фирдоуси, Шахнаме (том пятый) (перевод Ц.Б. Бану-Лахути и В.Г. Берзнева). Изд. "Наука", М., 1984, С.21
  59 Там же, С. 10
   60 Укоряя сам себя, Годунов в горьких раздумьях по поводу всего происшедшего вспоминал отнюдь не отвлеченные вещи, а те виды работ, на которых в колхозах, совхозах, на перерабатывающих предприятиях широко применялся труд женщин. Объективности ради следует отметить, что в ходе демократических преобразований в России эти виды женского труда были запрещены (см. Постановление Правительства Российской Федерации от 25 февраля 2000 г. ? 162).
   61 Баня (татарск.)
   62 Луи Арагон, Защита бесконечности (перевод Е.Гальцевой)
   63 Вынуть ключ (англ.)
   64 В "Святую конгрегацию" - в Инквизицию, которую Папа Люций III учредил на Веронском соборе в 1184 году. Самая жестокая Инквизиция - Испанская - была учреждена указом Папы Сикста IV в 1478 году. В 1542 году Папа Павел III ввел римскую Инквизицию, власть которой распространялась на весь католический мир. Он назначил Центральный трибунал, состоящий из шести кардиналов и называемый "Конгрегацией святой римской и вселенской инквизиции"; так она называлась до 1908г., когда ее переименовали в "Святую обязанность", а с 1965 года она стала называться так - "Конгрегация ради учения о Вере". ("Пробудитесь!" - ж-л, издаваемый Свидетелями Иеговы, 8 мая 1997 г.)
   65 Фабрично-заводской (местный) комитет профсоюза (в данном случае - Местный комитет профсоюзов)
   66 Дорожно-транспортное происшествие
   67 См. Елена Уайт, Великая борьба (между Христом и сатаной) Изд-во "Источник жизни". Заокский, 1993. С. 80-81
   68 "Пробудитесь", 8 мая 1997 г. С. 20
   69 С булочками
   70 Всесоюзное театральное общество
   71 Театр юного зрителя
   72 Учитель использовал здесь и далее работу К.Бонецкого и роман И.С.Тургенева "Новь"
  
   73 БРИЗ - бюро по рационализаторству и изобретениям на крупном заводе
   74 Инвалид Отечественной войны
   75 Театр одного зрителя
  76 Эя районные очистные сооружения (Эя - название реки)
  77 Белая горячка
  78 Из Божественной комедии Данте
  79 "Советское хозяйство", - т.е. государственное сельскохозяйственное предприятие; в противоположность "колхозам", основанным не на государственной, а на коллективной (кооперативной) собственности
  80 "Создавая контркультуру"
  81 П.С.Гуревич приводит его имя в другой транскрипции: Г.И.Гюрджиев; см. книгу П.С.Гуревича, Возрожден ли мистицизм? М., Изд. Политической литературы, 1984 г.
  82 Школа рабочей молодежи
  83 Великая Отечественная война 1941-1945 гг.
  84 Директор вероятно имел в виду "парниковый эффект", связанный с глобальным потеплением
  
  85 Постоянно действующие производственные совещания на заводах, фабриках и т.д.
  
  86 К.Маркс, как известно, исходил из того, что социалистическая пролетарская революция может произойти в промышленно развитых странах (Англия, Германия и т.п.), но никак не в России. Товарищ Волончевский именно это и имел в виду, однако в силу известных обстоятельств того времени не мог высказаться более определенно. Кроме того, Аркадий Аронович и некоторые другие представители интеллигенции считали, что марксизм есть серьезная попытка "вестернизации" для России, попытка приобщения ее к рыночной экономике, к "потребительскому обществу" с сильным социальным государством. С Валерией Новодворской Волончевский знаком не был
  87 В 2003 году вся страна с воодушевлением отметила сто лет со дня рождения этой весьма популярной песенки; автор музыки композитор Бэкман, муж пианистки Бэкман-Щербины, более известной советским любителям музыки, чем ее супруг
  88 В действительности то была инсценировка по книге Е.П.Блаватской "Тайная Доктрина", мать Е.П.Блаватской - Елена Андреевна Гаи - была романисткой; Белинский называл ее "русской Жорж Санд"
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"