Царицын Владимир Васильевич : другие произведения.

Криминальный талант или преступление без наказания

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Криминальный талант
  или
  преступление без наказания
  Роман
  (рабочее название)
  
  
  1.
  Звонок длинной очередью полоснул по нервам и по начатой фразе, беспощадно убивая её смысл. Остап Пожарский машинально потянулся к трубке, но тут же понял: звонят в дверь.
  - Кого там нелегкая... - проворчал мужчина, и, бросив прощальный взгляд на монитор, где в предсмертных судорогах корчилось убиенное дитя его вдохновения, побрёл в прихожую.
  - Здорово! - с порога заявил Сева Маслов. Он держал в одной руке белый полиэтиленовый пакет с логотипом известной сети супермаркетов, а в другой книгу в яркой глянцевой обложке, тряс ею буквально перед носом товарища.
  - Может, ты неверно поставил ударение? - улыбнулся Остап. - Не здорово, а здорово?.. Кажется, что-то около месяца не виделись.
  - А, ну да, - спохватился приятель и, переложив книгу под мышку, энергично тряхнул руку Пожарского, - около того... Извини, дела были.
  Он бесцеремонно прошёл мимо хозяина в гостиную, не сняв кроссовки и даже не вытерев их ради приличия о коврик. Пакет с характерным стуком поставил на журнальный столик. Пожарский посмотрел на мокрые следы, оставленные Севой на тёмном, почти чёрном ламинате и пожал плечами. Сева - есть Сева, и с этим надо мириться. Собственно, Остап давно смирился.
  Машинально подумал:
  "Следы на паркете" - чем не название для романа? Хотя наверняка уже было. Всё когда-то было..."
  - На улице дождь?
  - Что? - Сева удивлённо посмотрел на отчего-то загрустившего хозяина квартиры; перехватив его взгляд и, нимало не смутившись, хохотнул: - Нет, блин, ветер! - сделал жест, будто отряхивает ширинку, потом объяснил уже серьёзно: - Дождь ночью шёл, а сейчас солнышко. Но лужи ещё не высохли. У тебя ж рядом с крыльцом не припаркуешься - всё заставлено. Пришлось через весь двор чапать. В смысле, шлёпать. А ты, небось, ещё и в окошко не выглядывал, всё стучишь? - Сева кивнул в сторону компьютера; чёрточка курсора мигала в конце остывающей фразы. - А знаешь, старик, ты гений. Прочёл одним махом, - Маслов опять потряс книжкой. - Собственно, как и все твои опусы. С первой страницы захватило, не мог оторваться. Даже спать не лег, пока до конца не дочитал. Очень, знаешь ли, хотелось узнать, поймают или нет этого охламона... как его?.. Ну...
  - А зачем покупал? - Остап Пожарский не стал подсказывать Севе имя героя своего последнего недавно вышедшего из печати романа, невеликий, но и не мизерный тираж которого уже практически разошёлся. - Ты же знаешь, для тебя у меня всегда экземпляр найдётся.
  - А, - отмахнулся Сева, - не удержался. Вчера. Остановился сигарет купить, смотрю: в киоске напротив - твоя книга. И бумажка приклеена - "новинка". Короче, купил. Ты ж меня знаешь, я не жмот какой-нибудь. - Сева бухнулся в кресло, книгу положил на журнальный столик, подтолкнул её к присевшему в кресло напротив Остапу. - Подпиши, будь добр.
  - Ты только за этим приехал?
  - Ося!.. - Возмущение Севы Маслова казалось вполне искренним. - Как ты можешь такое о старом друге?! Давно не виделись, вот и заехал. Да и тема есть, если честно. - Уточнил: - Разговор, так сказать, по душам.
  - Выпьешь что-нибудь? - предложил Пожарский.
  - А то! Книгу ведь надо обмыть.
  - Резонно.
  Свой новый роман Пожарский обмыл уже давно, но без Севы Маслова - в кругу приятелей литераторов. Ваня Черемисин был, главред Понькин, само собой, ещё человек шесть-семь признанных и непризнанных гениев. Отмечали событие в ресторане "Заполынка". Хорошо посидели, очень хорошо.
  Однако повторить обмывку с другом Остап считал делом святым.
  - Ром? Виски? Текила? - предложил на выбор.
  Сева поморщился.
  - Не жаль тебе своей печени, Ося. Вот, - он извлек из пакета бутылку "Полыни целебной" - дорогой фирменной водки местного виноводочного комбината, пакет скомкал и, покрутив головой - куда бы его деть, - затолкал за спинку кресла. - Вот что пить надо. Совершенно безвредный тонизирующий напиток. Я бы даже сказал: целебный! Между прочим, тут так и написано.
  - Так не принято, - качнул головой Остап, - я проставляться должен. Кстати, у меня и водка есть. Холодная, в морозилке стоит.
  - Ладно, тащи свою, - благосклонно разрешил Сева и отодвинул принесённую бутылку на край журнального столика. - И закусь организуй. Только это... давай без излишеств. Я парень простой, ты меня знаешь. Солёный огурчик, кусочек чёрного хлеба... А можно и стакан помидорного сока для запивки. Если есть, конечно.
  Остап улыбнулся и отправился на кухню. Бутылка "Абсолюта" - не контрафактная, настоящая шведская водка - лежала в морозильнике. Пожарский любил пить холодную водку, а класть в бокал лёд, как это делают некоторые эстеты, терпеть не мог. А ещё ведь некоторые малохольные эстеты в водку тоник или колу наливают - глупость какая! - понижая температуру, понижаешь градус. И вообще, он предпочитал потреблять крепкие спиртные напитки по русскому обычаю - залпом.
  Вынутая из морозилки бутылка моментально покрылась ледяной полупрозрачной глазурью и стала похожа на замороженную китайскую кефаль. Баночка консервированных немецких огурчиков нашлась, а вот томатный сок он допил ещё вчера. Имелся, правда, пакет персикового с мякотью, но запивать водку персиковым соком, да еще с мякотью - это моветон. Посему ограничился огурчиками и Бородинским хлебом. Не удержался и толсто напластал карбоната. Прихватив две вилки и две рюмки и поставив всё на поднос, мужчина вернулся к задумчиво поглаживающему себя по намечающейся лысине товарищу.
  - О чем задумался, детина? - шутливо спросил Пожарский, разливая тягучую как сироп водку по рюмкам.
  - Да так... Говорю же, тема есть, вот и думаю. Но об этом потом. Ну, что? - Маслов с готовностью поднял полную рюмку. - Дай бог, не последняя! - И рассмеялся: - Я книгу имею в виду.
  - Дай бог, - согласился Остап.
  Приятели чокнулись и разом выпили.
  - Отличная водка! - со вкусом крякнул Сева. - Был бы богатым, всегда бы только эту шведскую амброзию потреблял. Только переохладил ты её, родимую, гланды застудить можно.
  - Не встречал никого, кто бы умудрился заболеть ангиной от холодной водки, - возразил Пожарский и заметил: - А что это ты: был бы богатым. Ты вроде бедным-то и не был никогда. Разве что в далекой юности, когда мы оба... - он нацелился вилкой в самый маленький с виду крепкий огурчик, но Маслов опередил - взял именно этот прямо рукой, проигнорировав вилку, и ловко закинул в рот. Задумчиво похрустев, возразил:
  - Никогда не был богатым, Ося. Преуспевающим - возможно. А сейчас... Времена нынче суровые. Говённые времена, если честно. Кризис. Экономический. Слышал про такой? Моя родная строительная индустрия в упадке. Бабла нет. Подряд получить... А, - Сева махнул рукой. - Короче, жопа.
  - Надеюсь, это временно, - успокаивающе заметил Остап. - Пройдут суровые времена, снова преуспевать будешь.
  Сева вздохнул и покосился на бутылку.
  - Ты о чём-то хотел со мной поговорить, - напомнил Пожарский; напиваться сегодня он не планировал.
  - Поговорить?.. А вот о чем, - начал Сева, хрустя вторым огурцом. - Я не первую твою книгу читаю, старик, и не могу понять: как это у тебя так здорово получается? Ты же не мент на покое, вспоминающий былые подвиги, не журналист криминальной хроники. И не грабитель какой-нибудь. Откуда тебе про всё это знать?.. Образование у тебя такое же, как и у меня. Строил, строил, а потом вдруг раз - и стал детективы сочинять. Да такие классные! Вот я и думаю: почему ты так здорово пишешь? Как умудряешься всё это придумывать?
  - Просто сажусь и придумываю, - пожал плечами писатель. - Этого объяснить нельзя. Само собой получается. Ну и товарищ у меня в ментовке работает, консультирует, когда попрошу. И потом, я всегда много читал. Детективов, боевиков всяких в юности целую кучу перечитал. В основном муть, но попадались и неплохие сочинения. Отсюда и знания криминального мира. А Интернет? Из него какую хочешь информацию выудить можно. Да сейчас по телевизору...
  - Да я не о том! - раздражённо перебил Сева, злясь не на товарища, а на себя самого за то, что не может подобрать нужных слов. - Ящик, компьютер, газеты, книжки, мент знакомый - это само собой... - Он на пару-тройку секунд задумался, формулируя в уме вопрос. - Сюжеты у тебя уж больно оригинальные... Нет, при чём здесь сюжеты? Они конечно оригинальные, но я не про это хотел сказать... Вот читаешь любую твою вещь и кажется, что на месте преступника ты сам. Почему так?
  - Не понял.
  - Чего ты не понял?
  - Ты сказал: читаешь и кажется, что на месте преступника ты сам. Ты кого имел в виду - себя или меня?
  - Себя или меня... - задумчиво повторил мужчина и провёл ладонью по русым редковатым волосам. - Короче, уж больно ты красочно всё описываешь. Нет, не красочно... - смутился. - Красочно, конечно. Подробно... Опять не то слово. В общем, словно это ты сам, понимаешь, сам лично всё пережил и сам это преступление совершил. Ты пишешь о таких вещах, выписываешь такие детали, ну просто читаешь и веришь всему происходящему.
  Остап весело и довольно рассмеялся:
  - Стало быть, у меня талант.
  - Криминальный, - уточнил строитель.
  - Талант писателя, - поправил писатель.
  - Не-а, - помотал головой упрямец, - криминальный.
  - Талант писателя, работающего в жанре криминального романа, - сформулировал писатель-детективщик окончательный вариант.
  - Пусть так, - милостиво согласился Сева. Он сделал вид, что задумался, скосил взгляд на лежащую на краешке столика книгу, провёл пальцем по глянцевой обложке и вдруг, неожиданно подняв голову, спросил: - Ося, а ты хочешь разбогатеть?
  - Я и так не бедствую, - пожал плечами Пожарский. - Получаю гонорары, премии всякие. Мне хватает.
  - Ерунда! - безапелляционно заявил Сева. - Все хотят разбогатеть. И каждому не хватает того, что у него есть. За себя могу сказать: мне не хватает. И не только из-за кризиса, мне всегда не хватало денег. Даже в самые лучшие времена. Да вообще, покажи мне хоть одного чела, имеющего некую сумму и не желающего её... ну хотя бы удвоить.
  - Таких масса. И далеко ходить не надо, один такой... чел прямо перед тобой. Повторяю...
  - Да бросьте, товарищ Бендер, - скривился Сева, назвав приятеля студенческим прозвищем. - Тебе просто некогда было на эту тему подумать хорошенько. У тебя же сроки, у тебя планы издательства, у тебя ежедневная норма в десять страниц текста.
  - Уже больше, - грустно согласился Остап.
  - Вот именно! Доказать тебе, что ты не прав, утверждая, что денег может быть достаточно? - занозился Маслов.
  - Попробуй.
  - Хорошо. Вот, например, что ты видел в жизни? - выпалил Сева, и, не дожидаясь ответа собеседника ответил сам: - Ничего не видел.
  - Мнение спорное, - заметил писатель.
  - Хорошо, начну с другого конца... Давай, что ли ещё по граммульке накатим?
  - Ты же вроде за рулем, - напомнил Остап.
  - Ерунда, - отмахнулся его беспечный товарищ, - что мне будет с двух-трёх... рюмок?
  - Если б водку гнали не из опилок?
  - Ага. Из шведских.
  Они выпили по граммульке. Точнее, грамм по тридцать. Сева зажмурился от удовольствия:
  - Класс! Хорошо сидим! Как в молодости, помнишь?
  - В молодости мы "Абсолют" не употребляли, в основном портвейном "три семерки" пробавлялись.
  - Да я не в том смысле! - возразил Сева.
  - Так что ты мне там хотел доказать? - напомнил Пожарский.
  - Начну по-порядку, - продолжил приятель. - Чем ты занимался до того как стал писателем? Сначала строил курятники, подстанции и всякую прочую хрень, мотался по области как савраска. Зачем? Ясен пень - деньги зарабатывал. Тебе их не хватало, вот ты и хватался за всё, что под руку попадалось. И что, денег много накопил? Фигушки. Потом проектировал и строил офисы для разных мудаков, которые в этих офисах бабло немеряно рубить стали. А ты? Много ты на офисах этих заработал? Вот! Совсем ни фига не заработал. Ну, разве что на япошку трёхлетку, ты на ней, кстати, до сих пор ездишь. Если мне память не изменяет у твоего ветерана в этом году юбилей - десять годочков?
  Мужчина вздохнул:
  - Одиннадцать. Юбилей в прошлом году отмечал.
  - Вот! - радостно подхватил Всеволод. - Менять давно пора. Сейчас дешевле просто выбросить. Или на металлолом сдать, ещё и головняков поимеешь. Но ты не смог своевременно поменять свою "Тойоту" на что-то более приличное. Пусть даже на того же "японца", но помоложе. Денег не было. Вот только не говори мне, что в развалюхе с барахолки тебе так же комфортно, как в Мерсе, купленном в автосалоне... А потом что ты делал? Ты получил заказ на коттедж. Построил его, опять же в надежде хорошо заработать, а тебя кинули как лоха. Разве ты не расстроился из-за того, что не получил обещанного вознаграждения?
  Бывший строитель потемнел лицом.
  - Ну, по поводу того случая, это ты мне подсуропил, - заметил. - По дружбе, так сказать, богатого заказчика подогнал. И вообще, ты что, Сева, хочешь напомнить мне о моих неудачах? Хочешь сказать, что я неудачник?
  - Даже не думал! За Наждака я уже перед тобой извинялся в свое время. Кто ж знал, что так выйдет? А собственно, никто из нас от подобных случаев не застрахован. Меня тоже кидали, и не раз... Я просто спорю с тобой, Ося, доказываю. Ты говоришь, что тебе деньги не нужны...
  - Я этого не говорил, - покачал головой писатель, - Я не утверждал, что деньги мне вообще не нужны. В принципе. Их значимость безусловна. Всё дело в запросах. Кому-то нужно меньшее количество денег, кому-то большее...
  - Хорошо, хорошо, - Сева поднял руки вверх, - о количестве... Когда ты деньги получаешь - ты доволен, когда теряешь - расстраиваешься. С этим, надеюсь, спорить не будешь? - Сева пристально посмотрел на приятеля. Дождавшись, когда тот хмыкнет и пожмёт плечами, продолжил: - Так, поехали дальше. Развиваю свою мысль: чем больше ты получаешь презренного металла, тем больше радуешься. И соответственно: чем больше теряешь, сильнее огорчаешься. Разве не так?
  - Не знаю, - ответил Остап, - я никогда много не терял.
  - А Наждак?
  - Ну, Наждак...
  Пожарский невольно скривился. Уже дважды в их разговоре прозвучало прозвище человека с плебейской фамилией Наждаков. Наждака Остап помнил и не переставал ненавидеть.
  - Хочешь сказать, что ты не потерял, а просто не получил обещанного? - по-своему понял Сева гримасу друга. - А какая разница - потерял или не нашёл? Денег-то всё равно - тю-тю! А ведь ты тогда, между прочим, очень расстроился, я помню. Да, да, ещё как расстроился! Просто рвал и метал! Скажи спасибо, что мы с твоей благоверной отговорили тебя заяву писать. А то не сидели бы мы с тобой сейчас и не пили водку - грохнули бы тебя наждаковские боевики, да и все дела... А денежек-то тебе всё-таки жалко было, согласись.
  - А вот тут ты не прав, Всеволод. Да, рвал и метал, но дело было вовсе не в деньгах...
  - Конечно, - нехотя кивнул Сева, - дело было в принципе. Но и в деньгах тоже. Я ведь помню, что вы с Маринкой на эти деньги купить отдельную квартиру планировали. А что вышло?..
  Остап напрягся. Если сейчас Сева скажет о том, что Маринка ушла от него вскоре после инцидента с Наждаком, то это будет удар ниже пояса. Да, Маринка ушла, ей опостылело безденежье и проживание в двенадцатиметровой комнатке коммунальной квартиры. И ушла она, конечно, не к бедняку...
  Однако Севе хватило деликатности - о бывшей супруге товарища он не произнёс ни слова. Вместо этого тяжело вздохнул и сказал:
  - Ты всю жизнь пашешь как каторжный, а получаешь гроши.
  - Не всё можно измерить деньгами, Сева, - через силу усмехнулся Остап.
  - Ну да, - Всеволод кивнул, - понимаю. То, что было в твоей молодости - это так, ерунда и заблуждения, ненужная суета. А теперь ты писатель и мыслишь иными категориями. Тебе сейчас важнее реализация своего творческого потенциала. У тебя писательский зуд, так это, кажется, называется? Тебе приятны восторженные отзывы читателей, ты наслаждаешься славой...
  - Это ты загнул. По поводу наслаждения.
  - Наверное, - согласился Сева. - Прости. Но, знаешь ли, взбесило меня это твоё: не всё можно измерить деньгами. Согласен, у творческого человека мозги чуток по другому устроены. А я парень простой. Мне надо сытно и вкусно жрать, трахать дорогих тёлок и ездить в шикарном авто. А чтобы всё это у меня было, мне нужны деньги. И чем их будет больше, тем жратва будет вкуснее, автомобиль шикарнее, а тёлки... их будет больше!
  - Это ничего не доказывает, - Остап покачал головой. - Лишь то, что все люди разные. Один получает удовольствие от осознания своего финансового благополучия, другой...
  - Подожди, Ося, я же не закончил. Вернусь всё-таки к тому, с чего начал... Что ты видел в жизни? - спорщик заговорил быстро, не дав оппоненту времени возразить. - Вот где ты, например, был? Да нигде! Ну, на этих своих фестивалях и конвентах. В Крыму иногда тусуешься, пару раз в Прагу летал. Поживешь недельку в третьесортном отеле, посидишь в баре с собратьями по перу, пообщаешься с ними о проблемах в отечественной литературе и книгоиздательстве, потом совместно перемоете косточки своим коллегам, которые приехать не смогли, или не захотели, или дорогу и проживание им оплатить отказались. Что ещё? Пару раз искупнёшься в Черном море, если ты в Крыму, или побродишь по старой Праге, полюбуешься местной архитектурой. Ежели устроители конвента не жлобы конченные, подгонят тебе в номер проститутку. Самую обычную и не очень дорогую, дорогие-то дорого стоят. Ну, или сам закажешь. А потом возвращаешься домой и с ходу за компьютер. И пашешь - стучишь по клавишам, чтобы вовремя очередной роман редактору сдать. Вырвешься на недельку, а то и меньше, и опять за работу. А кроме Крыма и Праги, я тебе скажу, Ося, куча иных интересных мест на земном шарике имеется. И ты об этих местах знаешь великолепно. И тебе туда хочется. Не спорь, пожалуйста, хочется. Но... денег нет. Ты в Америке был?.. В Калифорнии или в Нью-Йорке, скажем? А в Австралии? Ты, Ося, кенгуру кроме как в зоопарке или по телевизору видел?
  - Можно подумать, что ты был и в Америке и в Австралии.
  - Не был. Но хочу побывать. Хочу и не скрываю этого.
  - А я...
  - А ты скрываешь. И я это вижу.
  - Что ты видишь? - недоумённо спросил Пожарский. - С чего ты это взял?
  - Да в твоих книгах вычитал! Кто у тебя главные герои? Не менты, нет, не частные детективы. У тебя главные герои - преступники.
  - Это твоё личное мнение.
  - Бросьте, Бендер. Что я, дурак набитый?! Я же вижу, на чьей стороне симпатии автора. У тебя преступники не злодеи, а прямо Робины Гуды какие-то. Воруют только у богатых сволочей. А как своруют, сразу в Америку или в Австралию. И ну оттягиваться по полной с красавицами-мулатками! Почему-то не в Крым едут, не в Прагу. Может, потому что там мулаток мало?
  - Это ты загибаешь, Сева, - возразил Остап. - Не все мои герои...
  - Ах да, вру! Один сдуру в Варшаву рванул. Не в Прагу почему-то, а в Варшаву. Логичнее было бы... А, собственно, какая разница! Там его у наших друзей-славян изловили и отправили на родину. Правда, по дороге твоему супермену удалось сбежать. Жаль, без денег. Но все это уже частности. Тенденция просматривается легко: украл, свалил и живёт припеваючи.
  Пожарский помертвел лицом. Только что его оскорбили как писателя, уличив если не в повторяемости сюжетов, то, по крайней мере, в общей закономерности построения всех его творений. Если бы перед ним сейчас сидел не Сева, а кто-то из известных литературных критиков, или на худой конец - его редактор, Остапу ничего не оставалось бы, как пойти в спальню и застрелиться. Или повеситься. Но огнестрельного оружия в доме не было. Как, впрочем, и подходящей веревки.
  - Ты обобщаешь, - решил всё же поспорить Пожарский. - В моей последней книге, например, никто никуда не уезжает.
  - Ага, - кивнул Сева. - Твоему очередному Робину Гуду уехать из страны не удалось. И по простой причине: жить ему оставалось - раз, два и обчёлся, а он, идя на дело, об этом ни фига не знал. А когда узнал, уже поздно было. И дипломат с долларами не помог. Так и умер не пойманным во цвете лет. Ни Зелёного континента не увидел, ни в Лас-Вегасе не побарагозил. А целая куча бабок по ветру разлетелась... Кстати, ты мне свой последний шедевр так и не подписал, - вспомнил Маслов и, достав из кармана авторучку, протянул её Пожарскому. - На вот, моей воспользуйся. Полагаю, из пишущих инструментов у тебя только принтер.
  - Теперь даже и не знаю, - задумчиво произнёс Остап, вертя в пальцах Севину авторучку, - стоит ли подписывать тебе книгу после такой жёсткой критики?
  - А это и не критика вовсе, - простодушно возразил Сева. - Я тебе сразу сказал: ты гений. Пишешь так, что аж мурашки по коже бегут... Я тебе просто доказать пытаюсь.
  - Что? Что каждый человек, и я в том числе, должен стремиться к богатству?
  - Не только это. Вернее, совсем не это. - Сева пристально посмотрел на Пожарского: - Честно?
  - А как еще? - печально усмехнулся тот. - У нас же с тобой откровенный разговор.
  - Между прочим, - начал Маслов, - я этот разговор уже давно хотел с тобой составить. Все никак не решался. А сегодня взял, да и решился.
  - И что такое сегодня случилось?
  Проигнорировав вопрос товарища, Сева сказал:
  - Хочу тебе вот что сказать. Если тебе вдруг наскучат лавры известного писателя...
  - Не так уж я известен, - вставил Остап.
  - Если тебе надоест писать детективы, - учтя замечание приятеля, Маслов заменил фразу, - а захочется разбогатеть - быстро и по крупному - ты запросто можешь стать организатором и исполнителем такого преступления, которое никто и никогда не раскроет. Ты спросишь: почему?
  Пожарский промолчал, но Маслов и не ждал его слов.
  - Потому что у тебя криминальный талант, - изрёк он.
  - Мы же уже с тобой... - начал Остап.
  - Да помню я, - отмахнулся Сева. - Однако настаиваю - у тебя криминальный талант. Пока только теоретический, но он легко может стать практическим.
  - Ты что же, советуешь мне...
  - Да. Советую. Наставляю тебя, так сказать, на путь истинный. Хватит тебе уже прозябать в своей двухкомнатной хрущёбе на жалкие гонорары издательств. Хватит портить глаза за компьютером. Один скачок - и все проблемы решены. Менты в жопе, от богатого терпилы не сильно убудет, а мы с тобой в шоколаде!
  - Мы с тобой? - растерянно спросил Остап.
  - Ну естественно! Я ведь твой идейный вдохновитель. Кстати, обязуюсь выполнять все твои мудрые распоряжения и указания. Всё сделаю, как скажешь... Я хорошим помощником буду, честно! Ты не пожалеешь, если возьмёшь меня.
  - Стоп! Стоп, Сева, - Пожарский помотал головой. - Ты так говоришь, будто я согласен на твоё предложение. И вообще, будто я с тобой во всем согласен. Что за бред?! Я писатель, а не вор. Да у меня и в мыслях... - Пожарский осёкся.
  - В мыслях было, - задиристо возразил Сева. - Я же читал.
  - Что ты читал? Ты читал мои мысли?
  - Да. Я прочёл все десять твоих бестселлеров. Ах да, одиннадцать! - вспомнил Сева и схватил книгу, которую Пожарский так и не подписал.
  - Сева! Ну, ты как ребёнок, ей богу! В моих книгах мысли моих героев. Не мои мысли, а их! Как ты этого понять не можешь! Собственно...
  Остап встал и подошёл к секретеру. Там у него хранился набор трубок в количестве пяти штук, овальная керамическая табакерка, несколько пакетов с различными табаками и прочие курительные принадлежности. Однако взял он пачку "Парламента" и вернулся к столу.
  - Собственно, - продолжил он, закуривая и усаживаясь в кресло, - мало кто из читателей понимает писателя. Большинство считает как ты - что все поступки героев романа взяты им из собственной жизни. Либо приписывают автору мысли его героев.
  - А разве это не так? - спросил некурящий Всеволод, разливая по рюмкам водку.
  - Понимаешь, Сева... писатель создает образы - разные, не похожие один на другой. Сам посуди: ну, не могут же все герои мыслить одинаково и к тому же так, как сам автор. Напротив - автор вынужден вживаться в созданные им образы.
  - Вот как?!
  - Вот так, - Остап грустно посмотрел на товарища и устало вздохнул: - Ладно, можешь забыть всё, что я тебе говорил. Давай закончим этот никчёмный бесперспективный разговор. Я оценил твоё предложение, но... мне надо работать.
  - Нет, погоди! - не унялся Сева. - Ты говоришь: разные. А почему тогда все твои главные герои одинаковые. Как братья-близнецы. Они одинаково мыслят, одинаково поступают и вообще... - Сева сделал неопределенный жест.
  Это было еще одним ударом. Пережить его Остап не смог. Он взял налитую Севой рюмку, залпом выпил, поморщился, потом размашисто подписал книгу: "На долгую память...". Подвинул книгу к Маслову и сказал, не глядя в глаза:
  - Извини, Сева, мне, правда, работать нужно.
  - Выгоняешь...
  - Мне нужно работать, - повторил Пожарский и нервно забарабанил пальцами по столику.
  И чего это он вдруг так расстроился? Разве сам не знал, что пишет не для эстетов от литературы, а то, что угодно массовому не особо притязательному читателю вроде Севы Маслова? Знал, более того, считал детективный жанр вообще и свои произведения в частности второсортной литературой. "Тихий Дон" и "Воину и мир" ему не написать ни за что, а вот "Следы на паркете"...
  Коллега по писательскому цеху, старший товарищ Пожарского, можно сказать, учитель, и вообще, отличный мужик Иван Черемисин рассказывал как-то: "Лечу в Анталию. Все читают, кто не спит и не пьет. Шел в гальюн, посматривал: что читают. Дарья Донцова, Татьяна Устинова, да мы с тобой, Ося... Никто не взял в дорогу что-либо серьезное. Зачем Толстой и Достоевский на отдыхе? Черемисин с Пожарским в самый раз. И думать не надо и выбросить не жалко. Кстати, в отелях турецких, да и не только в турецких, вообще - на всех заморских курортах наших с тобой книг, Остап, больше, чем во всей книготорговой сети России. Прочитают и оставляют, не домой же назад наши "нетленки" везти... И так мне, знаешь ли, тошно стало! Не обидно, нет, не на кого обижаться, только на самого себя. Просто тошно, хоть вешайся..."
  Уже в дверях Маслов сказал:
  - Я как лучше хотел... Правду сказал. Кто ещё тебе вот так как я...
  Закрыв за товарищем дверь, Остап повернулся к зеркалу, висящему в прихожей, и долго пристально смотрел писателю Пожарскому в глаза.
  - Ты плохой писатель, господин Пожарский. Ты очень плохой писатель. Ты полное дерьмо! И книги твои - дерьмо!
  Плевок пришёлся в переносицу.
  
  На этот раз звонили не в дверь.
  - Остап! Ты что творишь?!.. Дома тебя нет, на телефонные звонки не отвечаешь. И вообще - где ты?
  - Я... дома, - с трудом ворочая утратившим гибкость и сухим, как вяленый чебак, языком, выдавил Пожарский.
  - Дома?! - возопил главный редактор издательства "Криминальный бестселлер" Алексей Федорович Понькин. - Да я вчера под твоей дверью минут десять проторчал! До сих пор палец не сгибается - на кнопку жал, судорогой свело. И спросить не у кого! Самое печальное - спросить не у кого, где ты шляешься!.. Когда ты уже женишься, Остап? Когда закончится этот твой... холостяцкий беспредел?! Жениться не хочешь, так хоть заведи кого-нибудь!..
  Не особо внимательно вслушиваясь в стенания главреда, Остап тупо разглядывал батарею пустых бутылок, выстроившихся на журнальном столике. Бутыль из-под текилы, две из-под коньяков, две из-под виски - "Джек Дениэлс" и "Джонни Уокер" - литровая бутылка из-под гавайского рома. Даже принесённая Масловым "Полынь целебная" пошла в ход. В стакане на дне усматривалось немного влаги, но, во-первых, её было крайне мало, а во-вторых - это не совсем то, что в данную минуту требовал похмельный организм писателя. А то, что требовалось, не стояло на столике, а валялось под ним - ополовиненная полторашка "Аква минерале" закатилась к дальней ножке. К счастью, крышка на бутылке присутствовала. "Надо же" - машинально отметил свою осмотрительность Остап, поднял бутыль, скрутил крышку и припал к горлышку. Вода, как и следовало ожидать, была тёплой, но показалась мужчине далеко не противной. "Кто не пьёт водку, тот не может оценить вкуса воды" - ещё одна ценная мысль писателя, к сожалению, не им лично придуманная.
  Вяленый чебак стал волшебным образом оживать, шевельнул хвостом:
  - Да нигде я, Леша, не шлялся, просто крепко спал...
  - Мне бы такой сон! - раздражённо позавидовал Алексей Федорович.
  - А чего искал-то?
  - Ты еще спрашиваешь?!.. Сроки, Ося, сроки! Ты когда должен рукопись сдать?.. Ну ладно, об этом потом. Живой, и слава богу! Это я тебя вчера искал, а сегодня... - Понькин помолчал, потом спросил, тяжело вздохнув: - Знаешь, откуда я тебе звоню?
  Пожарский машинально взглянул на дисплей.
  - С мобильного.
  - Это понятно. Я тебе из квартиры Черемисина звоню. ЧП у нас.
  - Что стряслось?
  - Ваня умер.
  - Что?!
  - Короче, приезжай.
  - Куда?
  - К Черемисину, куда!..
  Ехать никуда не надо было - прозаик Иван Черемисин жил по соседству с Пожарским, в доме напротив. Ополоснув опухшее, заросшее недельной щетиной лицо холодной водой и энергично растерев полотенцем, дабы придать ему хотя бы отдалённое сходство с оригиналом, Остап сунул мятную жвачку в рот, оделся и вышел из дома. На душе было муторно, и только один вопрос бился в похмельной голове: "Почему?.."
  
  У подъезда, где жили супруги Черемисины, стоял вишневый жигуль с магнитной мигалкой на крыше и карета скорой помощи. Вездесущие старушки сидели на скамейке у крыльца и оживлённо разговаривали.
  - И чего не жилось мужику? - недоумённо вопрошала бабулька в белом в мелкую синюю крапинку платочке, обращаясь более к себе самой, нежели к товаркам. - Не сказать, что бедно жили. Вон пластиковые окна поставлены и лоджа застекленная. Машина красивая. И дверь опять же дорогая.
  - Разве ж в двери дело! Разве ж в машине, - возразила вторая, интеллигентного вида пожилая дама в шляпке, вышедшей из моды лет сто назад. И глубокомысленно изрекла: - Во всем виновата любовь.
  - Да какая любовь! - возмутилась сухая, как балерина на пенсии, бабка, сильно смахивающая на бабу Ягу в исполнении Георгия Милляра, кстати, с таким же скрипучим высоким голосом. - Не было у них никакой любви с Полиной. Это я точно знаю. От любви дети бывают.
  - Вот и я об этом.
  Остап молча прошёл мимо бабушек.
  - Это кто в наш подъезд? Знаете его? - услышал он, открывая дверь.
  - Алкаш какой-то, вишь, небритый весь, и глаза мутные... Наверное, к Славику из семнадцатой...
  Дверь в квартиру Черемисина была приоткрыта. На площадке стоял и сосредоточенно протирал линзы очков белой бумажной салфеткой Борис Анатольевич Шабин - секретарь полыноградской писательской организации Союза писателей России.
  - Привет, Анатолич, - мрачно поздоровался Пожарский.
  Шабин нацепил на нос очки, прищурился:
  - Привет-привет. Не пущают, - развел руками.
  - Что с Ваней? Сердце? - Задавая этот вопрос, Пожарский почему-то догадывался, каким будет ответ. Идя к дому Черемисина прокручивал варианты, самым очевидным казался именно этот.
  - Повесился Ваня. - Шабин очертил пальцем круг над головой. - Сунул голову в петлю и - до свиданья. Такие вот дела, старик.
  Остап машинально пошарил по карманам, к его счастью сигареты и зажигалка нашлись. Он закурил и облокотился на перила, отрешённо уставился в одну точку и задумчиво повторил:
  - Такие вот дела... Полина знает?
  - Жена что ли?
  - Жена.
  - Понятия не имел, как зовут супругу Черемисина... Знает. Она вроде бы на даче, за ней уже поехали...
  - Ваня, Ваня... - Пожарский повернулся к Шабину: - А почему Черемисин решил покончить с собой? Неизвестно? Он ничего не написал?
  Борис Анатольевич пожал плечами:
  - Не знаю, меня в квартиру не пустили. Может, и есть предсмертная записка, наверняка есть. Мы же писатели - не писать не можем.
  - Мне Понькин звонил. Он в квартире, его пустили почему-то.
  - Ну да, - кивнул секретарь, - Алексей его и нашёл. Пришёл, позвонил - дверь не открывают. Тронул - открыта, дома никого. Заглянул на лоджию, а там Ваня... висит. Ментов вызвал, скорую за каким-то хреном... потом мне позвонил.
  - Вы бы не курили в подъезде, молодой человек! - Снизу поднималась "баба Яга". Она оказалась соседкой Черемисиных - квартира напротив.
  - Извините. - Пожарский поплевал на чахлый огонек, покрутил головой - куда бы пристроить окурок; Шабин протянул салфетку, которой недавно протирал очки. Завернув окурок в салфетку и сунув сверток в карман, Остап решительно повернулся к Ваниной двери. Из неё как раз выглянул Понькин.
  - А, явился. Иди сюда. Здесь твой кореш из районного отделения.
  - Ватолин?
  - Он. Пошли.
  - Ладно, мужики, - Шабин собрался уходить. - Я в Союзе. Если что понадобится... - он приложил к уху кулак, - я на связи. Поминки как всегда?..
  - Не знаю, - ответил Алексей Федорович. - Полина приедет, обговорим. Кстати, у тебя на кладбище есть кто?
  Шабин отрицательно покачал головой:
  - Сейчас никого. Недавно администрация поменялась.
  - Ладно, Боря, забудь. Сам решу.
  Почему-то Остапу очень не хотелось смотреть в мёртвые глаза товарища. Он и не увидел их - Черемисин лежал посреди комнаты накрытый скатертью, по-видимому, снятой со стола. Но импровизированный саван оказался коротковатым для рослого, да ещё и вытянувшегося в смерти Ивана - ноги в чёрных носках выглядывали. На левой пятке Остап заметил небольшую дырочку. От трупа пахло мочой.
  - Это я Ваню скатертью прикрыл, - зачем-то сообщил, словно похвастался Понькин, - когда они... тело осматривать закончили.
  Пожарский кивнул, не отрывая взгляда от дырки на носке. Ему почему-то вдруг подумалось, что это не Черемисин, и вообще не человек, - что носки натянуты на ноги манекена. Видимо из-за неподвижности тела и нежелания принять свершившееся.
  - Привет, писатель! - от созерцания рваного носка Остапа отвлёк невысокий, широкоплечий и весьма крепкий на вид, ещё сравнительно молодой, но уже изрядно поседевший мужчина - Юрий Ватолин, оперативник из районного отдела полиции и давний приятель Остапа.
  Ох, и много же водки было выпито Остапом совместно с Юрой, и с его коллегами ментами в так называемом "кабинете релаксации"! Но овчинка выделки стоила, или, говоря без иносказаний: жертва здоровьем была отнюдь не напрасной. Писатель-детективщик Пожарский стал своим парнем в районном отделе полиции, а капитан Ватолин от встречи к встрече и по мере потребления спиртного становился всё ближе и ближе, и настала пора, когда он начал делиться некоторыми профессиональными секретами, а порой и тайнами следствия. Подвизайся Остап на ниве журналистики, такой источник информации явился бы для него чистым кладом, но и как писателю, работающему в жанре детектива, сотрудник полиции был ему весьма и весьма полезен. Да и чисто по-человечески - плохо ли иметь "своего" человека в органах!..
  Юра подошёл к Пожарскому и протянул жёсткую широкую ладонь.
  - Что, редеют ваши ряды?.. Ещё один инженер человеческих душ не вынес жестокой действительности. Горе от ума, так сказать... Жили бы вы как все - вкалывали бы на заводе или на стройке где-нибудь, и поменьше думали...
  - На стройках теперь гастарбайтеры работают, русских туда не берут, - заметил Понькин.
  - Ваня был моим другом, - сказал Остап.
  - Ну, извини, - пожал плечами Ватолин. Словно не видел раньше, пристально посмотрел на Понькина, хмыкнул. Запиликала популярная мелодия, Юрий нервно потёр нос - была у него такая привычка - и приложил трубку к уху: - Да, Вячеслав Васильевич... Сегодня ночью, ага... где-то около часа ночи... Ну, более точное время после вскрытия... Никакого криминала, суицид... На девяносто девять... Хорошо, на сто... Где?.. На Володарского?.. Ага, понял. Эксперт?.. - оперативник взглянул на сидящего за Ваниным компом паренька. - Да тоже заканчивает. Стажера оставлю... А чего тут справляться? Труп - в морг, компьютер - в контору... Бабу?.. Да тут сослуживцы трупа пожаловали, утешат, объяснят, что к чему... Хорошо, сейчас выезжаю. - Протяжно фыркнув, словно конь на водопое, и сунув телефон в карман, Юра повернулся к Остапу: - Извини старик, ехать надо - труба зовёт. На Володарского за гаражами местные пацаны два криминальных жмура надыбали. Надо спешить, пока не разбежались.
  - Кто, жмуры?
  - Ха-ха-ха! А ты юморист, Ося! Врал, что детективы пишешь?
  - Ваня записку оставил?
  - Да, на компьютере. Вы же не можете, как нормальные самоубийцы написать на бумаге короткую записочку. Мол, ухожу добровольно, прошу никого не винить. Почерк графологи сверили, и порядок. Нет, вам целый трактат на компьютере настучать надо. Поди, разберись - сам писал, не сам...
  - А распечатать можно?
  Ватолин скептически посмотрел снизу вверх на Пожарского, посопел недолго и, вздохнув, разрешил:
  - Тебе можно. Если дашь слово, что журналюгам показывать не будешь. Только когда разрешу.
  - Даю слово.
  - Верю. Тебе верю... Смотри, аккуратно, не испачкайся. Петя клавиатуру уже порошком обработал, пальчики снимал. А лучше... - Юра окликнул паренька за компьютером: - Петь, распечатай один экземплярчик для моего товарища.
  - Два, - вставил Понькин.
  Ватолин снова пристально посмотрел на редактора.
  - Петя, два распечатай.
  Эксперт, не оборачиваясь, согласно кивнул и тут же взвизгнул включившийся принтер.
  - Ну что, покойника выносить? - Из кухни вышли два санитара с развёрнутым чёрным паталогоанатомическим мешком.
  - Выносите! - бодро разрешил Ватолин.
  Остап ушёл на кухню и закурил - не хотел смотреть, как его товарища упаковывают в мешок для трупов. Через минуту к нему присоединился Понькин, в его руках было два листа бумаги с прощальной запиской Ивана Черемисина. Алексей протянул один Пожарскому:
  - На, читай. Твой приятель сильно преувеличил насчёт трактата. Всего лишь одна страничка текста. Написано четырнадцатым кеглем с полуторным интервалом...
  Остап взял в руки лист и прочёл:
  "Жизнь не сложилась.
  Нужно было прожить почти полвека, чтобы это понять...
  Нужно было... Неправильное словосочетание для построения данной фразы, двойной смысл какой-то. Не нужно было... Фразу надо читать иначе:
  Не нужно было полсотни лет коптить белый свет, чтобы понять, что ты здесь лишний.
  Простите меня все: мои боевые товарищи, мои коллеги - собратья по перу, граждане гаражные собутыльники, шахматный партнёр дядя Вася со второго этажа.
  Поля! Прости меня, если сможешь. Я исковеркал твою жизнь: не дал тебе ни семейного счастья, ни радости материнства, ни материального благополучия, ничего не дал. Только, пожалуйста, не вини себя ни в чём... Тебя мало интересовала моя работа. Как выяснилось, она и мне не особенно нужна. Я не сделал ничего выдающегося, только торчал за компьютером и изводил бумагу. Ты была права, когда говорила мне это.
  Прости меня, Поля. Я, правда, хотел сделать тебя счастливой, но у меня не получилось. Может...
  Все. Чем больше пишу, тем больше вероятность запутаться.
  Для милиции: никто кроме самой этой долбанной жизни не подводил меня к самостоятельному уходу из неё. Не терзайте расспросами моих товарищей, коллег и мою жену. Я просто не хочу жить. Не вижу смысла.
  Квартиру, дачу, машину и возможные гонорары от будущих переизданий моих книг завещаю своей законной жене - Черемисиной Полине Аркадьевне.
  За сим прощаюсь.
  Черемисин Иван Сергеевич"
  Остап посмотрел на Алексея, спросил:
  - А ты как здесь... оказался?
  - Мне с Черемисиным срочно пообщаться надо было. Я ему звонил раз десять - мобильный не берёт, а домашний занят все время. Я, честно сказать, забеспокоился. Вдруг опять... - Понькин выразительно посмотрел на товарища. - Ваня в последнее время с Зелёным змием очень тесно общаться стал, а у него сердце, ну, ты знаешь...
  Остап кивнул.
  - Короче, рванул сюда. Вдруг, думаю, Ване плохо и надо срочно скорую помощь вызывать, - продолжал Алексей. - Забежал, смотрю: уже не надо скорую, полицию надо... Потом тебе позвонил. Ты трубку взял - у меня прямо от сердца отлегло.
  - А за меня-то чего переживал?
  - Да хрен вас знает! Вдруг у вас эпидемия на самоубийства началась...
  - А зачем тебе нужен был Черемисин?
  - Рукопись он мне занёс на прошлой неделе, - вздохнул Понькин. - Я прочёл; ты даже не представляешь, что это такое! Шедевр! Ничего похожего на все остальные Ванины творения.
  - Детектив?
  - Нет. Похоже на автобиографическую повесть. Написано от первого лица... А ты знаешь, что Черемисин в Афгане воевал?
  Остап изумленно уставился на главреда.
  - С чего это ты взял?
  - Вот и я не знал, - кивнул Понькин. - Надо же, считай, десять лет дружили, и ни слова... Рукопись прочёл, понял - это он о себе писал.
  - Ну... - в памяти Остапа вдруг всплыл свой недавний спор с Севой Масловым об отождествлении жизни писателя с жизнями героев его романов. Он встряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли. - Просто Ваня - талантливый писатель... был им. Ты сколько книг его издал? Штук тридцать?
  - Двадцать восемь.
  - И почти в каждой помещал информацию об авторе. Там и намека на войну в Афгане нет.
  - Ну, это ещё ни о чем не говорит. Ваня был скромным человеком.
  - А если бы он так же классно о Бородинском сражении написал? Ты бы утверждал, что писатель Черемисин принимал участие в Отечественной войне 1812-го года?
  - В чём-то ты прав, конечно, но... Нет, Остап, чтобы так написать, это пережить надо. И в письме помнишь, Ваня просит прощения у своих боевых товарищей?.. Впрочем, факт его военного прошлого можно легко проверить. Хотя бы в личном деле, которое хранится у нашего общего друга Бори Шабина... Короче, вещь потрясная. Правда, в "Криминальном бестселлере" она не прошла бы - не та специфика, сам понимаешь. Но я хотел рекомендовать...
  Неожиданно в двери возникла фигура Полины Черемисиной. Глаза у вдовы были сухими, губы - плотно сжатыми. Она была бледна, сосредоточена и казалась совершенно адекватной. Полина зябко куталась в большеватую ветровку, наверное, мужнину.
  - Где... Иван?
  - Поля, ты как? - Понькин бросился к женщине.
  - Я? - Полина остановила его жестом. - Я в порядке. Где он?
  - Ваню увезли.
  - В морг?
  - В морг, - кивнул Понькин. - Так положено, Поля.
  - Да, конечно, я понимаю. - Вдова опустилась на подставленную Остапом табуретку. - Это хорошо, что уже увезли, не хочу... А вы кто? - встрепенулась вдруг она. - Вы что здесь делаете?
  Алексей с Остапом переглянулись.
  - Я Алексей. Алексей Понькин. Поля, ты меня не узнаёшь что ли?
  Полина внимательно посмотрела на Лёшу и сказала:
  - Почему? Узнаю. Я что, по-твоему, сумасшедшая? По-твоему, я настолько не в себе, что могу не узнать человека, с которым... дружил мой муж? - Полина стала нервно шарить в карманах ветровки.
  - Да-да, конечно... - почему-то растерялся Понькин. - А это Остап Пожарский. Его ты тоже должна помнить. Он тоже пишет детективы...
  - Ну, тогда конечно, - не глядя на Пожарского, сказала Полина. - Остап... интересное имя. Редкое. Остап, дайте мне сигарету... Там, на вытяжке пачка должна лежать.
  Писатель не стал шарить по вытяжке и собирать пыль, достал свои. Протянул сигарету Полине, щёлкнул зажигалкой. Полина глубоко затянулась.
  - Мне что теперь делать? - как-то уж очень обыденно спросила она.
  - Крепись, Поля... - начал Алексей, но Полина тряхнула головой и криво усмехнувшись, сказала:
   - Да я не об этом. Я ведь ничего не знаю. Ни разу не приходилось этим всем заниматься... Надо же что-то... гроб там, венки, всякое такое. Надо же что-то организовать...
  - Мы всё сделаем, Поля, не волнуйся. Я лично займусь... - Понькин взглянул на товарища: - Побудешь здесь пока?..
  Остап пожал плечами, вообще-то, оставаться наедине с "безутешной" вдовушкой не хотелось.
  Выручила переливистая трель звонка из прихожей.
  - Это Коля с супругой, - вздохнула Полина. - Брат с женой из Клима приехали, наверное. Я им звонила сразу... как узнала.
  
  2.
  Дождь зарядил с самого утра. Ночь была ясной, а к утру всё небо затянуло серостью.
  - Это хорошо, когда дождь, - заявила "баба Яга", сидящая рядом с Остапом в автобусе ритуального агентства.
  - Чего ж тут хорошего? - зло огрызнулся парень из похоронной бригады. Он был одет, как и все его товарищи, в чёрный комбинезон, высокие берцы и белые огородные перчатки. Похоже, он люто ненавидел свою работу, особенно в непогоду. - Перепачкаемся все как свиньи!
  - Небо по покойнику плачет. Видать хороший был человек.
  Парень смерил старушку неприязненным взглядом, но промолчал.
  Остап отвернулся к запотевшему окну и поводил ладонью по стеклу, разгоняя конденсат. Возле своего чёрного Мерса стоял Понькин и кому-то отдавал ценные указания, он был немного взвинчен. Катафалк уже выезжал со двора.
  Места в Мерсе, как и в трёх других легковушках, Пожарскому не нашлось - все они были заняты женщинами. Да Остап особо и не стремился проехаться до кладбища с комфортом. А садиться за руль собственного автомобиля не стал - после похорон все, и он в том числе, поедут в Союз писателей на поминки. Союз находился далеко от его дома - на другом берегу Полынки, в здании городской библиотеки, - но Остап твёрдо решил напиться сегодня в хлам. Его трёхдневный запой, прерванный известием о смерти Черемисина, а потому не успевший перейти в ту стадию, по завершению которой организму требуется как минимум месяц релаксации, позволял это сделать. Более того, требовал продолжения.
  На кладбищенском проезде образовалась натуральная пробка. Здесь были и машины ритуальных агентств, и личный автотранспорт, и корпоративные микроавтобусы. По обочинам толпились люди в плащах и под зонтами, мокли в открытых гробах покойники, терпеливо ожидая, когда с ними попрощаются родственники и друзья. Где-то во весь голос причитала женщина, её было слышно даже за закрытыми окнами автобуса.
  - Угораздило их всех в один день кони бросить, - проворчал всё тот же недовольный парень из похоронной бригады и посмотрел на часы, повернулся к водителю: - Сань, сколько у нас сегодня клиентов?
  - До обеда ещё один. А после обеда...
  - После обеда?!.. Да ты посмотри что делается! Нам до обеда этого бы закопать! Вся дорога гробами да машинами запружена. Звони Валентинычу, пускай ещё один экипаж снаряжает!
  - Да где он его возьмёт? - спокойно возразил водитель. - Андрей в отпуске, Степка на больничном... Ничего, справимся.
  - Ничего не справимся! Хотите справляться - без меня. Я забил, у меня сегодня днюха!
  - Слышь, ты, именинник, - тихо сквозь зубы процедил Остап. - Не заткнёшься, в морду получишь.
  - От кого? От тебя что ли?! Да я...
  - Ты действительно, Серёга, угомонился бы, - одёрнул товарища другой член похоронной бригады - пожилой, лысый, в очках, стянутых на затылке резинкой. - Забыл, где работаешь? У людей горе, а ты... Не замолчишь, так я сам тебе в бубен заряжу, лично. А потом Виталию Валентиновичу расскажу о твоих художествах, и можешь считать себя с завтрашнего дня уволенным.
  - Да я что, - тут же пошёл на попятную Серега и ворчливо добавил: - Просто днюха у меня...
  Прощание с телом Ивана Черемисина прошло как-то буднично.
  Понькин на правах распорядителя похорон произнёс короткую речь. Потом слово взял Натан Матвеевич Нойман - старожил полыноградской писательской организации, фронтовик, ничего не написавший кроме своих мемуаров, да пары очерков в "Полыноградских огнях" о Великой отечественной. Правда, была у него еще книжонка стихов, изданная ещё во времена активного строительства социализма. Ваню он знал, конечно, но близко знаком не был, однако подобные мероприятия (а таковые порой случались - что поделать: члены Союза писателей тоже люди и они смертны) старался не пропускать. Разве что по состоянию здоровья, но болел Натан Матвеевич редко, по-видимому, по причине того, что принадлежал поколению, выросшему на экологически чистых продуктах, а плохие гены унаследовать было не от кого - в те стародавние времена, в которые жили ноймановские предки, с экологией было совсем здорово.
  Говорил Нойман не то чтобы долго, но так нудно, что когда закончил, желающих высказаться больше не нашлось. Всем изрядно надоело мокнуть. Понькин издали вопросительно взглянул на Пожарского, но тот качнул головой, отказываясь.
  Постояли минуту у гроба, помолчали. Вдова, на лице которой блуждала странная, совершенно неуместная улыбка, целовать покойного в лоб, как того требует обычай у православных, не стала. Гроб заколотили и спустили в приготовленную могилу. На дне её стояла лужа вся в ряби мелкого дождя. Все кто хотел, бросили на крышку гроба по горсти глины.
  Надо отдать должное ребятам в чёрных комбезах и белых перчатках - действовали они весьма умело и слаженно, причём больше всех старался "именинник".
  Остап стоял в сторонке и вытирал платком испачканные глиной пальцы. Он видел, как к Понькину подошёл пожилой похоронщик в очках на резинке (его товарищи уже ровняли холмик и устанавливали временный памятник-пирамидку) и стал что-то говорить, кивая лысой головой на серое, брызжущее водой небо и тыча пальцем на свои мокрые плечи и испачканные глиной берцы. Алексей что-то возмущённо ответил, но лысый не отходил. Понькин смачно сплюнул в сторону, достал бумажник и сунул вымогателю несколько купюр. После чего подошёл к Остапу.
  - Вот вымогатели! - зло пожаловался. - Я оплатил место, могилу, косметические услуги. За гроб, за все эти причиндалы. Транспорт, работу похоронной бригады, короче - всё. А они ещё... Мол, погодные условия экстремальные...
  - Так послал бы его, - пожал плечами Остап.
  - А, ладно, - махнул рукой главред, - пусть подавятся! - и убежал. Остап услышал его громкий хорошо поставленный баритон: - А теперь, господа, приглашаем всех желающих принять участие в панихиде, которая состоится...
  Пожарский, вздохнув и бросив последний взгляд на могилу, побрёл к микроавтобусу. Его догнала "баба Яга", придержала за рукав ветровки:
  - Спасибо вам, мил человек.
  - За что?
  - Ну, вы так этому нахалу в автобусе пригрозили... И вообще. Вы тут кроме меня, кажись, один, кто Ваню любил. Это сразу видать. Полька-то даже обрадовалась, что так вышло. Ишь лыбиться, сучка!
  - Да нет, вы ошибаетесь... уважаемая... Извините, не знаю как вас по имени-отчеству...
  - Наталией Львовной меня кличут, - представилась "баба Яга".
  - Чему тут радоваться, Наталия Львовна? Человека же не стало. А улыбка - это нервное...
  - Ага, нервное, - хмыкнула бабушка, - как же. Ей, Польке, мужнина смерть на руку. С Ваней-то у них житья не было. Не любила она его, это точно. Я ж по соседству живу, все ихние скандалы слышала. Стенки-то у нас... Бывалчи орёт на него, как сумашеччая. Он молчит, а она орёт. Ваня-то мужчиной обходительным был, ни разу от него никто громкого да грубого слова не слышал... Нет, Польке на руку Ванина смертушка, - стояла на своём Наталия Львовна. - Квартира большая трёхкомнатная. Сейчас молодого ухажёра найдёт - жить есть где. Ей ведь, Польке-то, всего тридцать с небольшим. Да-да, - кивнула она, заметив недоверие в глазах Остапа. - Ваня старше её аж на шешнадцать лет был. А поженились, когда Польке ещё и восемнадцати не было...
  Остап быстро прикинул в уме: выходило, что они с Полиной одногодки. Или где-то рядом.
  Он бывал в гостях у Черемисиных не часто, может, раза три-четыре заходил, но Ваниной жены почему-то всегда не было дома. Только однажды, когда он без звонка и поддатый заявился к товарищу с бутылкой коньяка обмыть свою очередную книгу, Полина оказалась дома. С супругой Ваня его познакомил, но за стол с ними она не села, ушла в спальню. Так что внимательно рассмотреть женщину и оценить её внешние данные Остапу возможности не представилось. В тот печальный день, когда не стало Вани, Полина была какой-то странной, и как заметил позже Понькин: на себя не похожей. Да Остап и не приглядывался к вдове.
  А сейчас почему-то ему захотелось это сделать. Пожарский вскинул голову и попробовал отыскать глазами Полину, но та уже садилась в Мерседес Понькина. На ней была прозрачная непромокаемая накидка с капюшоном.
  "Ничего, - подумал Остап, - на поминках разгляжу. Вот только зачем мне это?.."
  Во главу стола Полина усаживаться отказалась, села с краю, и так получилось, что Остап оказался напротив.
  "А она вовсе даже ничего, - отметил Остап, - смазливая. Цвет кожи довольно приятный, свежий, грим, наверное. Вот не могу понять, какого цвета глаза. Карие? Или тёмно-серые? А может, синие? Чёрт, все время ресницами прикрыты, не поднимает, в тарелку смотрит. А ресницы шикарные - длинные, пушистые. Приклеенные, не иначе. Да и хрен с ними, какая разница. И с глазами тоже. В смысле, не видно, да и фиг с ними. Тут и другого добра хватает, есть на что посмотреть. Далеко не худышка, но и не сказать - полная. То, что надо. Терпеть не могу толстых. А грудь не меньше четвёртого, однако..."
  Он захмелел практически с первой стопки (видимо сказался его недавний запой) и стал беззастенчиво пялиться в глубокий вырез маленького чёрного платья вдовы, соответствующего данному застолью разве что цветом. Видимо менее откровенного и сексуального наряда в Полинином гардеробе просто не нашлось. А может, дело было во вкусе, вернее, в его отсутствии.
  От созерцания великолепного бюста вдовы подвыпившего, но не пьяного мужчину оторвало острое ощущение, что и сам он в данную минуту подвергается пристальному изучению... изучаемым им объектом. Остап поднял глаза, а Полина свои практически тут же опустила, но и этого мимолётного зрительного контакта Пожарскому хватило, чтобы уловить лёгкий, но весьма стойкий сексуальный призыв с её стороны, в животе послушно запорхали бабочки.
  "А интересно, какова она в постели?"
  Остап прикрыл глаза и откинулся на стуле, представляя Полину голой. Воображение почему-то нарисовало кареглазую волоокую мулатку из последнего номера "Плейбоя". Но не совершенно голую, как в журнале, а в узеньких сиреневых стрингах и с приклеенными к соскам силиконовых грудей лепестками чайных роз. Однако некое сходство с Полиной имело место, видимо оно жило в порочности взгляда.
  Кто-то прошёл за его спиной и нечаянно мазнул локтем по затылку.
  "Стоп! - очнулся Пожарский. - Чего это я? Мне-то это зачем?.. Почему я об этом думаю?.. Вроде никогда не был особо озабоченным по части баб... Тем более, раздевать глазами жену товарища!.. вернее, вдову... Думать о ней, когда Ваню только-только... Может, я моральный урод?.. Да, так оно, наверное, и есть"
  Однако оставаться с этим умозаключением в одиночестве он не захотел, как-то это было уж слишком. Мало того, что писатель дерьмовый, так ещё и моральный урод!
  "Все мы уроды" - нашёл Остап компромиссное решение непростого вопроса и попытался разогнать в борще аккуратный плевок сметаны. Борщ остыл, и плевок преобразовался в неопрятные катышки. Проглотив две-три ложки, Пожарский с отвращением отодвинул тарелку и обвёл мутным взглядом траурное собрание.
  Рядом с Полиной, сидели её розовощекий пшеничноусый брат Николай и супруга Николая - остроносая, худая, бледная дама и по виду стерва. Лет её было, судя по всему, около тридцати, но выглядела она на все пятьдесят. Как её зовут, Пожарский припомнить не смог. То ли Катя, то ли Клава, то ли Кира, в общем, на "К". Худая дама на букву "К" постоянно что-то нашёптывала мужу, наверное, призывала не частить с выпивкой. Других родственников - кроме этих двоих - у Полины не было. Во всяком случае, за поминальным столом. А у Ивана родни вообще никакой не имелось - он ведь детдомовский. Пожарский помнил, Ваня рассказывал ему... О детдоме рассказывал, а о том, что воевал, почему-то ни разу. Участие Черемисина в Афганской войне подтвердил Борис Шабин, для этого ему не пришлось поднимать автобиографию писателя, он и так знал.
  Чтобы снова не утонуть в вырезе Полининого платья, Пожарский стал смотреть по сторонам.
  Вот они, инженеры человеческих душ, вернее, малая часть их - человек двадцать прозаиков и поэтов. Всего полыноградская писательская организация насчитывала сто пятьдесят три члена. Нет, уже сто пятьдесят два... Добрая сотня давно ничего не писала и, соответственно, не издавалась. В основном - старики. Их имена, наверное, уже забыты читателями, а может и не были им знакомы... Да и что эти "мёртвые души" могут написать? Воспоминания о днях военных? О героических подвигах советских людей при освоении целинных земель и покорении бурных сибирских рек? Кому это надо? Кто сейчас это будет читать?..
  А остальные полсотни с гаком? Да тоже почти не пишут и не издаются, многие забросили писательство и занялись бизнесом. И это вполне понятно: жизнь идёт, и прожить её надо так... короче, как-то прожить.
  Кто остался-то?..
  Пожарский ради интереса стал считать издающихся собратьев.
  Герман Парахневич. Писатель-фантаст, но и остросюжетом не брезгует. Как впрочем, и обычной, так сказать, современной психологической прозой. Книг у Парахневича - вагон и маленькая тележка. Всю жизнь писал и издавался. Переводился едва ли не на все языки мира. А может, и на все, в том числе - на суахили. Да и сейчас издаётся достаточно активно.
  Кто еще? Шутов! Кто, если не он?! Пишет боевики сериалами. По десять-двенадцать книг в каждой серии. А серий у Шутова... а кто бы их считал?..
  Петя Горемыкин, детективщик и немного фантаст. Пожалуй, единственный конкурент Пожарского, что-то около десятка книг...
  Анна Живоглотова. Пишет всякую муру о рыцарях, драконах, эльфах и прочих гномах. И ведь читают же!.. Впрочем, это в основном и читают.
  Кто ещё?.. Поэты не в счёт. Если и издаются, то за свой счёт. Точнее, за счёт спонсора. Откуда у поэтов свой счёт?!.. Вот такой каламбур и такая, блин, тавтология с этим дурацким словом "счёт"...
  "Однако... - Пожарский понял, что протрезвел. - Однако я непозволительно трезв. А собирался нажраться, между прочим. Не пора ли накатить на помин Ваниной бессмертной души?.. Нет, не стоит... - Взгляд его опять уткнулся в тёмную глубокую ложбинку Полининого бюста. Снова его обдало жаром. - Зато стоит... Опять каламбур! Что-то меня сегодня на каламбуры растащило. И на баб. Вернее, на бабу..."
  Поминающие надирались планомерно и по заведённому сценарию. Изредка кто-то вставал и произносил короткую поминальную речь. Но в основном и речей не было, только короткие традиционные пожелания покойному царства небесного и земли пухом. Не дожидаясь остальных, говорящий опрокидывал стопку и снова садился.
  Тарелки уже заменили. Холодный практически нетронутый Остапом борщ, слава богу, унесли. Теперь перед ним стояла тарелка с гречневой кашей и с широкой плоской котлетой.
  Надо сказать, стол был небедным, но и без ненужных излишеств. Помимо традиционных блинов и кутьи, и нескольких салатов присутствовали недешёвые мясные и рыбные закуски. И, конечно же, горы наипопулярнейших ныне и во все обозримые времена бутербродов из жаренного чёрного хлеба, шпрот и солёных огурцов. Блюда с фруктами, яркими овощами и не успевшей завянуть зеленью придавали застолью некую свежесть, как бы предлагая едокам забыть о его причине.
  Стол, как, впрочем, и всё остальное организовывал и оплачивал Лёша Понькин из своего кармана. Смешно было бы предположить, что это "Криминальный бестселлер" ни с того ни с сего расщедрился и выделил энную сумму на похороны и поминки одного из своих авторов. Впрочем, учитывая некоторые семейно-деловые особенности, личный карман Понькина являлся одним из сообщающихся сосудов, где в качестве второго сосуда выступал карман "Криминального бестселлера".
  Пожарский, испытав некую странную непреодолимую потребность поучаствовать в этом скорбном мероприятии, похожую на замаливание несуществующего, но ощущаемого чувства вины, отдал Алексею пятёрку из своего НЗ. Остальные же поминальщики, по-видимому, как всегда, выпивали и закусывали на халяву.
  А Союз писателей?.. Откуда у нищей общественной организации возьмутся деньги? С аренды свободных площадей? Копейки. Помещение под поминки Шабин выделил - и то хлеб.
  Кое-кто вставал и выходил покурить на улицу - застолье ещё не вступило в заключительную фазу, когда на столе остаются только бутылки с алкоголем, да нарезанные покоричневевшие яблоки на плоских блюдах, и когда все курят за столом, гася окурки в опустевших или полупустых тарелках. Остапу тоже вздумалось подымить - с самого кладбища он не выкурил ни одной сигареты.
  Разговаривать ни с кем не хотелось. Он отошёл подальше от двери Союза, встал на углу дома и закурил. Неожиданно кто-то тронул его за плечо.
  - Вас, кажется, Остапом зовут?..
  Пожарский обернулся и уткнулся взглядом в декольте Полины.
  - Редкое имя, правда? - Остап с трудом оторвал взгляд от зовущей и гипнотизирующей его ложбинки, посмотрел женщине в глаза и очаровательно улыбнулся:
  - Всё-таки карие.
  - Что?
  - Я спросил: ко мне поедем?
  - Ну не ко мне же! Как-то это...
  - А твой брат? И... супруга его. Они разве не останутся, не станут тебя искать?
  - Да ну её! Дура... Всё меня о завещании спрашивала. Её-то какое собачье дело?! Забудь, они с Колей, когда всё закончится, домой поедут, в Клим. На своей машине.
  - Николай же выпивал.
  - Ксения за руль сядет. Она совсем не пьёт, нельзя ей.
  Точно, Ксения. На букву "К", не ошибся. Он взял Полину за руку. Рука была мягкой и горячей, жар передался Остапу. Нет, всё-таки я урод, подумал он, впрочем, без прежнего раздражения.
  - Ну, и чего мы стоим, поехали! - он вывел её на проспект и протянул руку, ловя такси. Бабочки вовсю махали крылышками.
  
  Всё произошло весьма буднично, во всяком случае, без каких-либо открытий для Пожарского. А если отбросить элемент новизны сексуального объекта, то и вовсе - абсолютно не о чем вспомнить в неизбежной старости. Полина проявляла активность только первые полторы-две минуты, а потом неприятно размякла, словно подспущенная резиновая кукла, откинула голову на сторону и тупо уставилась в угол. Остап понимал, что она банально ждёт, когда он закончит. А он никак не мог закончить (сказывались алкогольный дни), измучился сам и партнёршу извёл.
  Но, тем не менее, всё когда-то заканчивается...
  Они курили в постели, что Остап позволял крайне редко даже самому себе. Просто ему не хотелось вставать. Вообще ничего не хотелось, кроме одного - чтобы Полина собралась и ушла. Но она не уходила, лежала и молча смотрела в потолок. Затушив окурок в пепельнице, вольготно расположившейся на волосатой груди новоиспеченного любовника, вдруг спросила:
  - Ну что, разочарован?
  - С чего ты взяла? Вовсе нет, - соврал Остап. Хотел еще что-то добавить - что-то бодрое или хотя бы взбадривающее, - но не нашёл слов.
  - Разочарован, - утвердительно хмыкнула Полина, помолчав, добавила: - Я знаю.
  - Ты изменяла... мужу?
  - А ты как думаешь?
  - Думаю, нет.
  - Снова врёшь. Ты думаешь, я шлюха... Наверное, так оно и есть, но... - Полина замолчала. Зевнула и повернулась на бок, спиной к нему. Спать собралась, что ли, подумал Пожарский. Еще чего не хватало! Он уже хотел было предложить Полине проводить её домой, но она вдруг резко повернулась.
  - Хочешь - верь, хочешь - не верь, я Ивану изменила один единственный раз. Хочешь знать с кем?
  Остап отрицательно качнул головой. Он ещё в такси догадался, кто был Полининым любовником. В памяти всплыло: "По-твоему, я настолько не в себе, что могу не узнать человека, с которым (продолговатая пауза) дружил мой муж?". И растерянность Леши Понькина. И взгляды, которыми они обменялись.
  - А я всё равно скажу!
  - Не надо, - поморщился Остап.
  - Всё равно скажу, - упрямо повторила женщина. - Алексей Понькин - главный редактор вашего дебильного издательства. Правда, тогда он ещё был начальником какого-то дебильного отдела. Это случилось давно, шесть лет назад. Черемисин улетел сначала в Москву по каким-то своим писательским делам, а потом в Прагу на этот ваш дебильный симпозиум писателей детективщиков...
  С дебильностью явный перебор, подумал писатель Пожарский.
  Он помнил тот симпозиум. Точнее, это был фестиваль, на котором награждались лауреаты конкурса детективного романа. Ивану Черемисину была присуждена первая премия, а ему, Остапу, достался приз читательских симпатий. Кстати сказать, это был первый роман новоиспеченного писателя-детективщика Остапа Пожарского, удостоенный внимания публики.
  - Алексей заявился ко мне с букетом, конфетами и бутылкой шампанского, - продолжала Полина с неприятной и непонятной улыбкой на пухлых рассосанных и оттого утративших форму губках. - Якобы товарища поздравить хотел, но не рассчитал времени. Иван ведь только на следующий день должен был приехать. Прикинь, не с коньяком и икрой, а с конфетами и шампанским припёрся, козлина. А я, дура, и не подумала, что он не к мужу, а ко мне... А потом... ну, в общем, как-то... не знаю, само собой вышло... Дай сигарету.
  Остап нехотя протянул Полине сигарету, щёлкнул зажигалкой, но она не заметила - все разминала и разминала белый цилиндрик в своих нервных не особо ухоженных пальцах, табак высыпался на простыни. Остапу смотреть на это было неприятно.
  - Я его тоже не удовлетворила тогда, - вдруг сказала Полина и нервно рассмеялась. - Я вообще не способна удовлетворить мужика. Вот и Ивана никогда... А знаешь, почему я Лёше отдалась?
  Остап промолчал.
  - Отомстить хотела! Я была уверена, что вы там, на этих своих симпозиумах, верных мужей из себя не строите. Я же видела ваших баб - писательниц и поэтесс. Особенно, поэтесс. Шлюхи патентованные! У каждой и на уме, да и в глазах тоже, кроме желания потрахаться нет ни хрена. А почитательницы ваших талантов? Тоже шлюхи, еще и похлеще поэтесс будут. Хотя... все мы, бабы - шлюхи. Только одни это скрывают, а другие даже гордятся, что шлюхи.
  Со шлюхами тоже перебор, поморщился стилист Пожарский.
  Полина вдруг села на кровати и презрительно посмотрела на него. Шелковая простыня легко соскользнула вниз. Левая грудь Полины показалась Пожарскуму чуть больше правой. Или просто Полина сидела к нему полубоком?..
  - А вы? Вы-то, мужики, чем лучше? Кобели... Скажешь, Черемисин мне верность хранил? Как же, поверю!.. Вы там на своих междусобойчиках давно уже все перетрахались!
  Остап не стал возражать, хотя мог бы. Помимо воли, скорее, машинально он потянулся пальцами к её тёмному соску. Полина ударила его по "похотливой" руке, прежде чем он, опомнившись, её отдёрнул.
  - Не трожь меня! - взвизгнула она. - Не смей ко мне прикасаться своими грязными руками, кобель! У вас всегда одно на уме. Я ведь вдова, между прочим. Мужа только утром схоронила, а ты...
  Остап расхохотался и откинулся на подушку.
  - Прости, Поля, что совратил тебя с пути истинного, - иронично произнёс он. - Я кобель и моральный урод, признаю это.
  - Да ты тут причём? - сменив гнев на милость и совершенно игнорируя логику, возразила Полина. - Это я тебя совратила. Захотелось, и совратила. Мне должно быть стыдно. А мне... ну, ни капельки. Веришь?
  - Верю, - кивнул Остап.
  - Ты всему веришь... А женщинам верить нельзя, мы всегда врём. Я тебе наврала, а ты и уши развесил. И любовников у меня полно, и с Понькиным я не единожды...
  - Да, - зевнул Остап, - ты завралась, детка.
  - Как ты меня назвал? Детка?.. Так меня Черемисин называл... когда-то очень давно. Знаешь, мы с Иваном, в общем-то, давно уже не муж и жена. Последние лет пять жили как соседи.
  - И скандалили по-соседски, - вспомнил Пожарский рассказ Наталии Львовны. Кстати, на поминках старушки не было.
  - Баба Яга насплетничала?
  Мужчина мысленно усмехнулся: Полина также как и он назвала соседку по площадке бабой Ягой.
  - Ну да, бывало, ругались. А что такого? Разве все "соседи" мирно живут?
  Остап пожал плечами и промолчал.
  - Вот же сволочь! - зло процедила Полина сквозь зубы.
  - Ну почему сразу - сволочь? По мне так вполне приличная бабулька..
  - Да при чём здесь... Фиг с ней, с этой старой каргой! - отмахнулась Поля. - Мне её сплетни до одного места.
  Пожарский недоуменно вскинул глаза.
  - Что смотришь?!.. Именно! Оставил меня Ванечка без средств к существованию - вот в чём проблема.
  - А ты не преувеличиваешь?
  - Ах, ну да, - презрительно усмехнулась Полина, - я ж богатая вдова. - И стала перечислять свои богатства, загибая пальцы: - Трёшка в хрущевке, не ремонтированная уже лет сто. Мебель, которой место только на помойке, бомжи разберут. Фазенда на берегу Полынки, чтоб она сгорела! - домишко по самые подоконники в землю врос, скоро землянкой станет. Раздолбанная тойота. Железный гараж-ракушка, минут десять до него топать. Вот и всё моё наследство.
  - Гонорары забыла, - напомнил Остап.
  - Какие гонорары?
  - За переиздания.
  - Смеёшься?
  - Почему смеюсь? Понькин говорил...
  - Да брось ты! Какие гонорары, гроши эти?
  - Ну...
  - Баранки гну! На ваши нищенские гонорары не проживёшь. Да и не факт, что Ивана переиздавать будут. У нас же как? Человек нужен, пока его можно использовать, бабки на нём зарабатывать. А нет человека - нет бабок.
  - Так может, тебе стоит самой попробовать?
  - Не поняла. Это ты чего мне попробовать предлагаешь?
  - Бабки зарабатывать. Ну... на работу, например, устроиться.
  - Смеёшься? - Полина выразительно покрутила пальцем у виска.
  - А, ну да, - Остап приложил руку к сердцу и понимающе покивал.
  Женщина тут же вскинулась:
  - Что ты башкой, как китайский болванчик, трясёшь?! Ты же ничего не знаешь! И не понимаешь ни хрена. Вот как ты это себе представляешь? Здрасьте, возьмите меня на работу да платите побольше, но предупреждаю сразу: я ничего не умею... Да кто меня возьмёт, у меня же профессии нет.
  - Совсем никакой? - зевнув, поинтересовался Остап.
  - Ветеринарное училище после десятилетки закончила, - презрительно фыркнула она и добавила: - Но тогда поработать по специальности не пришлось - Ваню встретила и влюбилась, дура малолетняя. А он мне лапши на уши навешал целый километр: мол, не работай, живи со мной и ни в чём себе не отказывай... Вот и жила. И всю жизнь во всём себе отказывала. Поверила козлу!
  - Это да, - с ироничной усмешкой заметил Пожарский, - нам, козлам верить нельзя... Ты сказала: тогда по специальности поработать не пришлось. А потом всё-таки пробовала?
  - Пробовала, - хмыкнула Полина. - С Ваней как-то вдрызг разругались, вот и решила попробовать... Правда, не совсем по специальности. И недолго. Полгода на живодёрне - вот и весь мой трудовой стаж.
  - Где-е?
  - В Караганде, - огрызнулась Полина. - На нашей городской живодёрне, где же ещё. На той, что при жиркомбинате. Больше никуда не взяли с моей "звериной" профессией, - с вызовом добавила она. - У нас в городе, между прочим, более сорока ветлечебниц, в каждой побывала, везде отказали - нет опыта работы и соответствующей квалификации. А где их взять, если нигде не берут?.. В общем, больше ходила, пороги обивала, чем потом работала.
  Остап если и не был потрясён до глубины души этим её рассказом, то уж удивлён - вне всякого сомнения. Спросил чисто машинально:
  - И что ты там делала, на живодёрне?
   - Работала, что делала! Что положено было, то и делала. Собачники нам со всего города собак бездомных привозили, кошек там разных блохастых, лишайных, ну а я... - Полина сделала жест, словно сворачивает какому-то мелкому зверьку шею, потом внимательно посмотрела на вытянутое лицо любовника и расхохоталась: - Ты что, опять поверил? Ну, ты и лох, Ося! Тебя развести - раз чихнуть-плюнуть. Нигде я не работала. Ты на меня посмотри, - она гордо выпятила грудь; что-что, а грудь действительно была красивой, по крайней мере, ещё не потерявшей форму и сохранившей определённую степень упругости. - Чтобы я да на живодёрне какой-то!.. Я же королева! Я вообще за всю свою жизнь нигде не работала и работать не буду. Пошутила я, понял?.. Ну а если кроме шуток, - женщина наморщила лобик и сделала лицо задумчивым, - что же мне всё-таки теперь делать, а? Как жить? Посоветуй. Нет, главное - не как, а на что, на какие шиши.
  Пожарский пожевал губами и предложил:
  - Может, тебе замуж выйти?
  - Замуж?.. Это вариант. Вот только за кого? - усмехнулась Полина и замолчала, но вдруг посмотрела на Остапа с каким-то новым интересом, произнесла задумчиво: - А что, это действительно вариант... Слушай, а возьми ты меня замуж?
  - Я?!..
  - Да ладно, не грузись! - усмехнулась вдова. - Это была ещё одна шутка. Я сама за тебя не пойду. Ты такой же, поди, как и незабвенный муженек мой - квёлый. Менять шило на мыло? Чтобы жить на копейки? Увольте. Нажилась уже... Нет, правда, где бы мужика богатого сыскать? У тебя нет такого на примете?
  Пожарский изобразил гримасу величайшей задумчивости.
  - Может, Понькин? - предложил.
  - Понькин?!
  - А что, Алексей - человек не бедный. Правда, женат. И дети...
  - Жена не стенка! А дети... - Полина пожала красивыми плечами, - дети - это даже неплохо, своих рожать не надо. Слушай, Остап, а ты мне замечательную идейку подкинул.
  На секунду Пожарский ей снова поверил. Но она не стала долго держать легковерного мужчину в заблуждении:
  - Понькин!.. Нет уж, иди-ка ты, Ося, со своими предложениями куда подальше. Понькин, скажешь тоже!..
  Полина замолчала. Посмотрела на сигарету, от которой осталась одна мятая бумажка, аккуратно положила её в пепельницу.
  - Сигарету дай.
  На этот раз она не стала её разминать, прикурила сразу.
  - Да кто меня возьмет? - сказала, выдохнув облачко сизого дыма. - Не девочка уже. И женщина так себе. Можно сказать, никакая. Ты смог убедиться... Ограбить что ли кого-нибудь?.. А я ведь ему предлагала...
  - Кому?.. Что предлагала?
  Полина оценивающе посмотрела на мускулистый торс Пожарского, хмыкнула. Помолчав, стала говорить:
  - Иван когда-то крутым парнем был. Десантник... Да он до последнего спортивную форму держал: бегал, зарядку делал, гири свои... Ему почти полтинник, а тело как у молодого... - она снова скользнула взглядом по груди и плечам Остапа. - Да что форма, башка у него варила как надо. Такие сюжеты криминальные придумывал...
  "Начинается... - подумал Остап. - Вернее, продолжается"
  - Вот я и предложила ему однажды...
  - Придумать сюжет реального ограбления?
  Полина вскинула брови - то ли обиженно, то ли рассержено; по её взгляду Остап понял, что попал в точку.
  - Стоп, детка, - с улыбкой, но жёстко сказал он. - Закончим этот разговор, я наперед знаю, что ты сейчас станешь мне рассказывать и предлагать. Лучше одевайся, и давай расстанемся друзьями.
  Полина смерила Остапа презрительным взглядом и фыркнула. Он протянул ей пепельницу.
  - Такой же квёлый, - кивнула женщина, подтверждая правильность высказанного ранее определения, не затушив, бросила в пепельницу окурок, встала и направилась в ванную - как была, голая, даже не обернувшись простынёй. Остап посмотрел вслед удаляющимся ягодицам с явными признаками зарождающегося целлюлита и с тоской подумал:
  "Да, сроки-то уже прошли..."
  Он имел в виду сроки сдачи рукописи.
  
  3.
  Все три дня, а точнее, трое суток, любезно предоставленные Понькиным для завершения работы над рукописью и вписанные в оформленное задним числом дополнительное соглашение к контракту, Пожарский работал как каторжный. Но впрочем, без какого-то особого раздражения. Его даже посетило (и на протяжении всего отпущенного главредом времени не покидало) вдохновение, сродни тому, что находилось с ним постоянно на заре его писательской карьеры. Позже - после четвертого или пятого романа - оно куда-то делось, не объяснив причины ухода, и стало навещать Пожарского крайне редко. Видимо это происходит со многими пишущими людьми, а может быть, и со всеми - когда душевные порывы превращаются в профессию.
  Где-то ближе к окончанию Остапу вдруг показалось, что этот роман - лучшее его творение. Однако, поставив финальную точку, а после, распечатав и перечитав заново весь текст от начала до конца, Остап вынужден был признать, что романчик получился так себе. Не бестселлер. Впрочем, это решать не ему, а издательству и читателям.
  - Такое же дерьмо, как и всё остальное, - пробормотал он и стал собираться в редакцию "Криминального бестселлера".
  Понькина он встретил на выходе из здания, в котором находилась редакция; тот ужасно торопился, направляясь к парковке и на ходу снимая свой Мерс с сигналки.
  - Извини, старик, отбываю в срочную командировку. Тесть послал, а я его не посмел, - скаламбурил он и противненько осклабился.
  - Интересно, - фыркнул Остап, - а кто меня со сдачей рукописи торопил?
  - Я торопил, - невозмутимо согласился Алексей. - И ничего, кстати сказать, для тебя не меняется. Никакой дополнительной отсрочки не жди - срок сегодня, сегодня и сдашь. Я вообще-то Анюте указание дал, но раз уж тебя встретил... Короче, у нас новый редактор, он тебя ждёт. Емельяненко фамилия, Анюта тебе скажет, в каком кабинете...
  Секретарша Понькина, Анюта, занималась своим обычным делом - точила коготки. В самом, как говорится, прямом смысле этих слов - сосредоточенно, но очень нежно и плавно орудовала пилкой для ногтей. Туда-сюда, туда-сюда; поднимет узкую кисть, похожую на куриную лапку, полюбуется результатом только ей одной заметным, подует на ноготки и снова: туда-сюда, туда-сюда. Услышав звук открывающейся двери, либо почувствовав движение воздуха, она на миг вскинула своё некрасивое скуластое личико, неприязненно глянула на вошедшего Пожарского и, не поздоровавшись и никак не назвав, официальным голосом объявила:
  - Вас ждут в восьмом кабинете.
  С Анютой у Остапа отношения как-то не сложились. Потому, скорей всего, что он никогда не смотрел на неё как на женщину. А она, судя по всему, именно этого и хотела. Остап не заигрывал с Анютой, не балагурил, не рассказывал ей свеженьких анекдотов, как это делали другие привеченные Понькиным авторы и прочие посетители редакции. Шоколадки иной раз презентовал, но только на её день рожденья и на восьмое марта.
  Многие считали Анюту точной копией французской шансонье Мирей Матье в молодости, Остап же какого-либо сходства не находил. И вообще, не в его вкусе были миниатюрные девицы с явным дефицитом вторичных половых признаков. Сорок второй размер платья и первый или даже нулевой номер бюстгальтера - это на любителя, которым он не являлся, - согласитесь, не самые выигрышные габариты для женщины! Так он считал. Француженке благодаря своему природному национальному шарму удавалось покорять миллионы мужчин, а у Анюты, по мнению Пожарского, этого шарма не было и в помине. И ни агрессивный макияж, ни недавно приобретённый экстремальный фиолетовый цвет волос привлекательности Лёшиной секретарше не прибавляли. Остап не мог взять в толк, почему главред так долго держит любовницу возле себя. Ну, отведал экзотики, и хватит. Видать, не насытился ещё...
  - Здравствуй, Анюта, - всё же поздоровался Пожарский и изобразил лучезарную совершенно притворную улыбку, которую секретарша, снова занявшаяся маникюром, естественно не увидела.
  - Здрасьте, - буркнула Анюта в ответ, не понимая глаз, а когда Пожарский уже выходил из приёмной, он услышал, как девушка тихо и с насмешкой добавила: - ...Остап Ибрагимович.
  Восьмой кабинет находился в торце коридора и всегда использовался в качестве архива, а редакторы, коих в "Криминальном бестселлере" числилось пять душ (помимо главреда) располагались в общем кабинете как раз напротив кабинета Понькина. Видать, дела издательства не так уж плохи, подумал Остап, коль приняли ещё одного. Или Алексей порадел родному человечку? А может, новый редактор - женщина и очередное увлечение главного редактора? Емельяненко... Вполне возможно. В таком случае для Анюты наступают трудные времена - возможно, потеря тёпленького местечка, и, как следствие - разочарование, а то и затяжная депрессия. Почему-то это предположение заставило Пожарского ухмыльнуться.
  "А ты всё-таки моральный урод, - подумал он о себе. - Чему радуешься? Что тебе сделала эта несчастная барышня? Это ты ей ничего хорошего не сделал... Но с другой стороны - разве должен был?"
  На двери висела табличка: "Редактор Емельяненко Элла Алексеевна". Что и требовалось доказать.
  Пожарский на правах своего человека в "Криминальном бестселлере" и с нагловатостью, свойственной некоторым популярным, и в связи с этим обстоятельством малость зазнавшимся писателям, вошёл без стука.
  Новый редактор, не отрывая взгляда от монитора, что-то бойко печатала на компьютере - пальцы так и порхали по клавиатуре. Десятипальцевый слепой метод, позавидовал Пожарский. За семь лет писательской деятельности он так и не удосужился овладеть им.
  Молодая, отметил Остап, но не соплюха - явно не недавнишняя выпускница филфака. Лет тридцать, однако. Ну, может, тридцать с совсем небольшим довеском. Стройная и, судя по всему, высокая. Формы... пока трудно об этом судить. Слегка милированные русые с рыжинкой волосы, хороший цвет лица (по-видимому, солярий посещает, или просто умело наложен грим), спокойный макияж. Очки с дымчатыми стёклами закрывали некоторую часть лица и не позволяли детально рассмотреть новенькую.
  - Добрый день! - бодро произнёс писатель. - Я Пожарский.
  Приветствие и представление прозвучали несколько театрально. Женщина повернула голову и смерила его с головы до ног.
  - Здравствуйте, Остап... - Голос у редактора Емельяненко оказался нежным и бархатистым. Почему-то Пожарский подумал, что после небольшой заминки, она усмехнётся и скажет: Ибрагимович, но женщина повторила совершенно ровным голосом: - Здравствуйте, Остап Никитович. Присаживайтесь, пожалуйста. Принесли рукопись?
  - А как же.
  Остап тяжело положил на стол пухлую папку со своим творением - два положенных экземпляра, - чинно уселся на офисный стул без подлокотников, бесцеремонно закинув ногу на ногу. Элла Алексеевна опустила на папку руку, но не придвинула её к себе, легонько побарабанила по ледериновой поверхности аппетитными пальчиками.
  "Не замужем, - отметил Пожарский. - Впрочем, то, что дамочка не носит обручального кольца, ещё ни о чём не говорит... А рука красивая. Ухоженная"
  - И диск?
  - Естественно. Он там... - Остап в свою очередь побарабанил пальцами по папке. - Значит, теперь вы будете моим постоянным редактором?
  - Не знаю. Что касается этого романа - я. А там, как главный решит.
  - Ну, тогда давайте знакомиться. Элла Алексеевна, если верить табличке на двери?
  Женщина пару секунд помолчала, уголки её рта чуть дрогнули и потянулись в улыбке.
  - Можешь верить тому, что написано, Ося, коль уж не узнал старую знакомую, - огорошила она его, резко и нахально перейдя на "ты", фамильярно назвав Осей и прямо намекнув на их былое знакомство.
  Остап заметно растерялся.
  - А что... должен был? - он слегка откинул голову и внимательно посмотрел на "нахалку".
  Элла молчала, странно улыбаясь. Улыбка показалась Пожарскому до боли знакомой. На правой щеке ямочка - тоже весьма знакомая. Ага, тепло... Он впился в лицо женщины, попытался проникнуть взглядом сквозь затемнённые линзы. Цвет глаз не определил, но заметил в глубине тумана что-то знакомое, какую-то колкую искорку... Родинка над правым уголком красиво очерченных губ. Совсем жарко.
  Он вспомнил резко.
  - Элка?!..
  - Да, Ося, это я. Узнал-таки.
  - Ни фига себе! Вот не ожидал! Это ж сколько мы с тобой...
  - Семь лет.
  - Да, действительно, семь... Странно, ты здесь... А как ты сюда попала?
  - А мне кажется, ничего странного, что человек работает по специальности - я же филфак заканчивала. Это по поводу странностей и твоего удивления. А как сюда устроилась... Если ты не забыл, я тогда в библиотеке работала...
  - Почему, забыл? Прекрасно помню. Давно уволилась?
  - Не так чтобы... Причина проста: работы не стало - люди книги читать перестали. Детективы разве что, но у нас детективов мало было, в основном - классика. Кто сейчас классику читает? Газеты и журналы ещё как-то худо-бедно пролистывают, особенно что-нибудь криминальное. Вот я и пошла в "Полыноградский вестник" в отдел криминальной хроники. Взяли. Три года там проработала. Сначала корректором, потом редактором. А на прошлой неделе к нашему главному Алексей по каким-то делам забегал. Встретились в коридоре, разговорились естественно, он, недолго раздумывая, и предложил. Я, знаешь ли, тоже недолго раздумывала: работать редактором в "Криминальном бестселлере" - об этом сотрудник малотиражной газетёнки может только мечтать. Руководство за меня порадовалось и отпустило без отработки. Правда, Алесей попросил меня пару дней подождать, пока кабинет подготовят. Сегодня, кстати сказать, мой первый рабочий день здесь.
  - Поздравляю! А... какой Алексей? - не сразу врубился Остап. - Понькин что ли? Так ты что, с ним знакома?
  - Мы учились вместе, в одном университете. Даже на одном факультете, только в разных потоках.
  - Ну ты даёшь! - брякнул Остап, и поняв, что реплика прозвучала до нельзя глупо и совершенно ни к месту, заткнулся.
  На подобную бестактную фразу дамы, - те, что побойчей и попошлей - обычно отвечают в том же духе и с юмором: "Только по любви". Но бывшей сотруднице городской библиотеки, а ныне редактору книжного издательства Элле Алексеевне Емельяненко, женщине образованной и культурной, пошлость не была присуща. Поэтому она сделала вид, что ничего не произошло (собственно, ничего особенного и не произошло, если не считать, что Пожарский сморозил глупость), вздохнула и глубокомысленно промолвила:
  - Да, тесен мир. - И добавила: - А шарик кругленький.
  Остап снова окинул взглядом сидящую напротив женщину, уже по-другому - сравнивая теперешнюю Эллу Алексеевну, редактора "Криминального бестселлера" с тогдашней Элкой-библиотекаршей, Маринкиной школьной подругой.
  Перемены были разительными - немудрено, что он не узнал её при встрече. Ну разве можно признать в этой красивой ухоженной и весьма соблазнительной даме, одетой в элегантный бежевый костюм, который надо заметить её очень шёл, смешную девчонку в заношенных до тотальных потёртостей джинсах, в простой, как правило, белой футболке, с рыжим хвостиком, схваченным на самой макушке дурацкой розовой заколкой в форме бабочки и с очками в дешёвой роговой оправе?
  Словно прочитав его мысли, Элла сказала, как показалось Пожарскому, с некоторым сожалением:
  - Ты не сразу меня узнал, Остап. Неужели я так сильно изменилась?
  - М-м-м... - писатель, как это порой случается с писателями, не нашёл слов. - Э-э-э...
  - А вот Лёша Понькин только увидел меня, сразу как заорёт на всё здание: "Элка! Смелкова! Сколько лет, сколько зим!.."
  - Ну... - Остап замялся. - Ты изменилась, чего уж... И фамилия у тебя другая.
  Элла усмехнулась:
  - С нами, женщинами, это случается довольно часто. Меняем фамилии, иногда по нескольку раз.
  - А ты сколько раз меняла? - видимо сегодня Пожарский был в ударе - выдавал бестактности одну за другой.
  - Только однажды, - бесхитростно призналась Элла. - Причем, недавно. - Подумала и поправилась: - Относительно недавно - три года назад.
  - А сейчас ты замужем? - Остап настойчиво и последовательно, но, не отдавая себе отчёта, исполнял перед дамой роль наглеца. Где-то на периферии сознания ехидно подначил внутренний голос: "Ты ещё у бабёнки её возрастом поинтересуйся" - "Пошёл вон, - отмахнулся Остап. - Они с Маринкой в одном классе учились, а сколько лет моей бывшей жене, я знаю"
  - Увы, - пожала плечиками Элла.
  - Увы да, или увы нет?
  - Мы с мужем прожили вместе только три с половиной месяца.
  Пожарский чуть было не поинтересовался причиной такого скоропалительного развода, но внутренний голос строго и отчётливо произнёс: "Стоп, парень, запретная тема! Во всяком случае, на данном этапе".
  Мужчина мысленно съездил себе по губам.
  "Чего это меня понесло, в самом деле! Откуда эта, чёрт возьми, похоть?.. Продолжается забег по зрелым женщинам? Или это невесть откуда взявшийся синдром посетителя сайта одноклассников? Так вроде негде было мне этой дрянью заразиться... Что собственно происходит? Встретил старую знакомую, нахлынули воспоминания? Да какие к чертям собачьим воспоминания! Не было ничего, и быть не могло. Я Маринку любил и на других баб даже не смотрел. Тем более на таких, как Элка... Нет, сейчас-то она, конечно, совсем другая, сейчас-то есть на что посмотреть... Ну и что с того?.."
  Он исподтишка взглянул на Емельяненко, она явно не знала, о чём говорить, снова легонько побарабанила пальчиками по папке. Скорей всего, она сейчас перейдёт к делу, понял Пожарский. А о делах (в смысле, о романе) ему почему-то именно сейчас говорить не хотелось совершенно.
  "Приглашу-ка я её на чашечку кофе. А что? Это идея. Посидим, поболтаем. Просто так..."
  - Кофе хочешь? - неожиданным вопросом Элла прервала его размышления. - Правда, у меня растворимый, но неплохой... Или ты, как это сейчас модно, пьёшь зелёный чай?
  - Я консервативен в привычках: чай пью чёрный, а кофе чаще всего растворимый. И не потому что люблю этот суррогат, просто с настоящим кофе возиться лень... Но у меня есть предложение получше. Я знаю неподалёку одну замечательную кафешку, там подают изумительный кофе по-турецки и французские круассаны из слоёного теста. Вот такое смешение стилей, однако, весьма удачное, могу заверить. Может, сходим?
  Элла с сомнением посмотрела на лежащую перед ней папку.
  - Не бери в голову, успеешь ещё наработаться, - беспечно заявил Остап, поняв её взгляд.
  - Алексей вообще-то просил не затягивать. Мне нужно вычитать рукопись до его возвращения. И произвести предварительные правки...
  - Да ты что, в самом деле, собираешься читать моё творение? - рассмеялся Пожарский.
  - А как иначе?
  - Да никто из редакторов не читает рукописи, на это ридеры есть, но и те читают по диагонали. А мои романы вообще без предварительной вычитки, сразу от редактора к корректору и - в типографию на тираж. Пишу я грамотно, ляпов не допускаю - чего резину тянуть?
  - А я думала... И Алексей мне говорил...
  - Ерунда, - махнул рукой опытный в делах такого рода писатель. - Понькин считается моим постоянным редактором, а я зуб даю - он понятия не имеет, о чём мои детективы. В крайнем случае, синопсисы читал, да и то вряд ли, - он заговорщицки подмигнул неопытному редактору. - Я ему последние два романа вообще без синопсисов подсунул, с одними аннотациями. Ничего, прокатило.
  Элла смотрела на Пожарского не то чтобы с удивлением, скорее она была немного огорчена.
  - Вообще-то, всё дело в том, кто автор, - решил ввести в курс дела начинающего редактора "Криминального бестселлера" Пожарский. - Если какой-нибудь Вася Пупкин, его нетленка ридерам на растерзание отдаётся, и скорей всего никогда не дойдёт до читателя. А если, скажем...
  - Остап Пожарский, - усмехнувшись, вставила женщина.
  - Ну да, - по инерции согласился Остап, но, уловив отчётливо прозвучавшую иронию, решил не продолжать.
  - Ося, да знаю я всю эту кухню, - устало вздохнула Элла. - Ведь не зря же я в газете три года оттрубила. Это туда я пришла наивной дурочкой, взирающей на мир через призму классической литературы, а в "Вестнике" меня просветили, научили, что называется, уму-разуму. Знаешь, какие в газете спецы трудятся? Прожжённые журналюги; огонь, воду и медные трубы прошли... Просто Понькин меня уверял, что в "Бестселлере" такого бардака, как в других издательствах, нет. Говорил, что фирма серьёзная, порядки жёсткие, что здесь каждый сотрудник делом занят и местом своим дорожит, а потому... Остап, скажи, зачем мне Лёша наврал? Хотел представить издательство в лучшем свете? Но зачем это ему?
  "Тебя в постель хотел затащить, - вертелось у Остапа на языке. - Не научили тебя твои газетчики жизни - как была наивной дурочкой, такой и осталась"
  Но вслух он сказал:
  - Не знаю. Может быть, таким Алексей хочет видеть "Криминальный бестселлер". А может, и наведёт порядок когда-нибудь, ведь он без пяти минут полновластный хозяин издательства. - Говоря это, Пожарский умолчал о том, что для того, чтобы получить контрольный пакет предприятия, Понькину надо, как минимум, сохранить семью до того счастливого момента, когда его тесть окончательно впадёт в маразм. А к этому всё шло. В смысле, и к старческому маразму тестя, и к развалу семьи - далеко не все Лёхины "увлечения" проходили мимо ушей его благоверной. Доброхотов было выше крыши.
  Элла помолчала несколько мгновений, потом вдруг вскинула к глазам запястье, на котором красовались элегантные часики на тонком золотом браслете. При этом она так кокетливо оттопырила мизинчик, что Остап едва не облизнулся.
  - Кофе с круассанами, говоришь?.. - задумчиво произнесла она. - Ну что ж, можно. Хотя время обеденное и впору не в кафе, а в ресторан идти...
  Остап почувствовал себя не очень уютно, мысленно сопоставив сумму, в которую обойдётся обед на двоих в ресторане (даже без выпивки), с той, что в данную минуту наличествовала в его портмоне.
  - ...Однако, - продолжала между тем Элла, загадочно улыбаясь, - наш поход в ресторан может затянуться на неопределённое время, а мне бы не хотелось с самого первого дня работы в "Криминальном бестселлере" становиться объектом для пересудов сотрудников.
  "Ты уже - объект, - мысленно усмехнулся Остап. - И не слабый объектик. Сидишь в отдельном, отремонтированном специально для тебя кабинете и даже не догадываешься, что такая привилегия не может не вызвать зависти кое у кого из старожилов издательства. (Точнее, не кое у кого, а у каждого). А где зависть - там и пересуды. Да тебя уже давно определили в Лёшины любовницы. А может, ты уже с ним спишь?.."
  Эта мысль неприятно царапнула по самолюбию Пожарского, но, несмотря на это, Эллино изречение о "неопределённом времени" ему понравилось. Да какая, в конце концов, разница, подумал он.
  - Значит сейчас в кафе, дегустировать кофе по-турецки, а вечером в ресторан, - тоном, не терпящим возражений, заявил Остап, загасив на время вспыхнувшую в сознании мысль о том, что надо бы где-то перехватить денег, вот только где?
  Элла с восхищением - то ли его уверенностью, то ли наглостью (через дымку очков это определить было сложно, да и вообще - сложно; впрочем, уверенность и наглость - настолько близкие в некоторых ситуациях понятия, что увидеть разницу порой просто невозможно) - посмотрела ему в глаза и с улыбкой произнесла:
  - Ты всегда добивался, чего хотел.
  "Если бы" - подумал Остап, вспомнив вдруг Наждака.
  
  Выйдя из кафе, Элла сказала, что ей непременно нужно вернуться в издательство. Она твёрдо решила если не вычитать, то хотя бы бегло прочитать рукопись романа.
  - Возможно со вторым, с третьим твоим романом я поступлю так, как ты рекомендуешь - прочту синопсис, подпишу рукопись и направлю её корректорам, но... это мой первенький, - не без кокетства, но и с некоторым смущением добавила она.
  Остап пожал плечами; несколько минут назад (когда он доставал портмоне, чтобы рассчитаться за кофе и круассаны) в его голове опять всплыл финансовый вопрос, на этот раз сформулированный в более жёсткой форме: "Где всё-таки, чёрт подери, раздобыть эти долбанные деньги?!". Располовиненной в связи с поминками Ивана заначки на запланированный на этот вечер поход в ресторан могло не хватить. А если трезво смотреть на вещи - не хватит однозначно! А показаться Элле жмотом, а тем паче, несостоятельным ухажёром Остап не мог себе позволить.
  Проводив даму до парадного входа в издательство - всего-то надо было перейти дорогу, - он уныло посмотрел на свою не первой свежести "Тойоту", подумав, что надо бы заскочить на мойку, придать старушке хоть какой-то внешний лоск.
  Вздохнув, уселся на продавленное и в двух местах прожжённое водительское сиденье и двинулся было в сторону городского отделения Союза писателей, но по пути передумал. Денег у Шабина нет, это факт, а в летнее время в СП мало кто забредает из коллег-писателей. Да и кто из них кредитоспособен? Шутов? Жмот, не даст, расскажет какую-нибудь сказку о своём новом проекте, в который он вложил все сбережения и о том, что в данный момент живёт практически впроголодь. Петя Горемыкин? У этого деньги водятся, но если Остапу не изменяет память, на поминках детективщик-конкурент и немного фантаст трындел о конвенте в Екатеринбурге, на который его пригласили и куда он на неделю отбывает практически из-за поминального стола. Разве что Анка Живоглотова, умудряющаяся неслабо зарабатывать на неймерстве. Вот она постоянно околачивается в Союзе; Шабину уже давно пора с неё бабки брать за эксплуатацию отделенческих телефонов... Но брать взаймы у одной дамы для того, чтобы сводить другую даму в ресторан - это как-то не по-мужски. И вообще, брать взаймы у женщины - плохой тон. Да и не даст она - Анка никого ни к телу своему роскошному и тугому, ни к кошельку не менее тугому не подпускает. Сучка жадная!.. Господи, подумал Остап, ну почему я всех своих коллег ненавижу? Что же я за гад такой! Моральный урод, правильно себя называл. А может, это не ненависть, а такая своеобразная любовь?.. Да какая разница - любовь, ненависть, - вопрос-то не в этом. Где денег раздобыть - вот о чём думать надо!..
  Остап очнулся от тяжких мыслей и обнаружил, что нарезает третий круг по площади Маркса. Так ведь и гаишники тормознуть могут. Вырулив на проспект, Пожарский медленно поехал в крайнем ряду - низкая скорость движения способствовала размышлениям.
  Сева... Страдающий от экономического кризиса и, как следствие, от безденежья строитель широкого профиля и давний приятель Пожарского Сева Маслов. Только не к нему идти с этой проблемой! Даже, если у Севы и были бы деньги, просить их у него нельзя. Ведь эта просьба означала бы признание Остапом Севиной правоты и согласие на...
  Выехав на перекресток, Остап резко ударил по тормозам, едва не врезавшись в нагло проезжающий на запрещающий красный традиционно-чёрный "Гелендваген" с тонированными "в ночь" стёклами. В то же мгновение сзади раздался характерный звук удара и следом еще один - несколько отдалённый. "Тойоту" ощутимо тряхнуло, подтолкнув к затормозившему за каким-то чёртом "Гелену" и едва не усугубив ситуацию, мотор заглох. Остап больно ударился грудью о руль, но подушка безопасности не сработала, скорей всего, она когда-то в своей автомобильной молодости уже спасла жизнь или, по крайней мере, передние крупные зубы какого-нибудь низкорослого японца. Стекло водительской дверки в "Тойоте" по причине отсутствия фреона в системе климат-контроля было опущено, и он услышал отборный мат, прозвучавший одновременно с двух сторон - спереди и сзади. Кто ругался сзади, Остап пока не видел, он как зачарованный смотрел на противную бандитскую рожу, возникшую за медленно опустившимся стеклом "немца".
  "Наждак!! Сволочь! Да что же это за напасть такая! Опять эта тварь встала на моём пути!"
  Между тем, завершив матерную тираду смачным плевком на асфальт, тварь, подняв стекло, не спеша уехала с места происшествия на абсолютно непострадавшем транспортном средстве.
  - Ты что творышь, шакал?!! - в тойотовском окне нарисовалась другая рожа - тёмная, как кирзовый сапог, с крупным орлиным носом, страшная и небритая, но показавшаяся Остапу просто ангельской по сравнению с физиономией его незабвенного врага.
  - Да пошёл ты! - практически спокойно, несмотря на то, что его немного потряхивало, откликнулся Пожарский и, увидев в зеркале заднего вида щедро отмеченную временем, непогодой и прочими негативными факторами белую "Волгу" пострадавшего, добавил: - Страховщиков вызывай. Если хочешь...
  - Зачем страховщики! Я с тобой сам разберусь! - заорал эмоциональный кавказец и принялся витиевато подкреплять своё возмущение на великом и могучем русском языке.
  Остап слушать не стал и потянулся к ключу зажигания, чтобы завести мотор и ехать дальше (понесённый урон он решил оценить позже), но в лобовом стекле, преграждая путь, замаячила ещё одна личность довольно внушительных размеров и с решимостью во взгляде прищуренных глаз. Пожарский снова глянул в зеркало заднего вида и увидел за "Волгой" возмущённого кавказца сверкающую перламутром крышу крутой иномарки, кажется "бэхи". Он быстро поднял стёкло, заблокировал двери и достал телефон.
  - Юра, привет! У меня проблемы...
  Ватолин на место аварии явился на удивление быстро - быстрее гаишников и сотрудников страховых компаний, которых, впрочем, скорей всего, никто и не вызывал. Буквально через две-три минуты коренастая фигура товарища, облачённая в форму капитана полиции, возникла рядом с мигающими аварийными сигналами машинами и оживлённо доказывающими что-то друг другу мужчинами, Юрий словно следил за Пожарским и контролировал его безопасность. Но оказалось, что Остапу просто повезло - как позже пояснил привычным казённым языком мент: "Место совершения очередного преступления местного масштаба (два бомжа не поделили места под солнцем, и один другому нанёс тяжкие телесные повреждения) находилось в непосредственной близости от места ДТП".
  Ватолин молниеносно разрулил ситуацию, без сожаления отдав кавказца на милость разъярённого владельца БМВ.
  - Тебя не били? - поинтересовался он, присаживаясь рядом с Остапом, скользнул по лицу товарища цепким профессиональным взглядом. - Вроде явных следов побоев не наблюдается.
  - Я двери заблокировал.
  - Молодец! Мои уроки даром для тебя не прошли, - кивнул Юра.
  - А разве ты меня этому учил? - удивился Пожарский.
  - А что, не учил?.. Ладно, не суть. Поехали, чего стоишь?
  Пожарский, наконец, повернул ключ; машина завелась на удивление быстро - с четвёртого оборота стартера.
  - Ну, рассказывай, как это тебя угораздило. Заглох на перекрёстке?
  - Козёл один на красный проскочить решил, я ему чуть бочину не протаранил.
  - Номер, марку запомнил?
  - Чёрный "Гелендваген", на номер внимания не обратил.
  - Это плохо. Чёрных "Геленов" - как грязи.
  - Мне кажется, я водителя знаю, - вяло сообщил Пожарский. - Вернее, пассажира и, наверное, владельца этого "Гелена".
  - Ага. И кто он? - живо заинтересовался Ватолин.
  - Да не важно, - помолчав, сказал Остап, решив не называть имя своего врага.
  - Как это не важно? Это-то как раз самое главное. Установление личности поглавнее госномера будет. Номера могут быть липовыми, а вот фейс...
  - Да брось, Юра! Что ты ему предъявишь? Свидетелей нет.
  - При желании свидетелей можно найти хоть тыщу. А можно и не задуряться со свидетелями - тупо нарыть компромата и никуда он, милок, от нас с тобой не денется!
  - Ладно, Юра, забудь. Было бы ради чего колотиться! Моей лайбе сто лет в обед.
  - Ну и что! - Ватолин хотел было поспорить с товарищем, но видать, крутанув в голове все "за" и "против", учтя свою занятость и загруженность сотрудников отдела текущей работой, быстро согласился: - Вообще-то ты прав, муторное это дело... А в задницу тебе "Волжанка" знатно приложилась! - хохотнул он. - Да и сама чуть было в гармошку не сложилась, скорость бы повыше... Да, не повезло хачику - свою тарантайку шаманить, да еще этому крутому пареньку с "бэхи" энную сумму отстёгивать.
  - А тебе его нисколько не жалко? - помолчав, спросил Остап.
  - Не понял, - удивлённо взглянул на писателя мент.
  - Вот ты этого кавказца виновным назначил. Почему?
  - Я тебя спасал, дуралей!
  - Это понятно. Но почему именно его? Потому что он чёрный?
  - Во-первых, так карта легла, - доставая из пачки последнюю сигарету и закуривая, ответил Юрий. - Ну и... национальный вопрос. Понаехали, понимаешь, живут тут как у себя дома, ещё и пасти разевают. Вот, к примеру, на тебя этот носатый наезжал? Мо матушке крыл?
  - Ну, наезжал, крыл, - кивнул Остап. - Так его понять можно...
  - Да ни хрена его понимать не надо! Россия для россиян! А всякие там черно... нерусские пусть у себя на Кавказе права друг дружке качают! Я тебе ответил на твой вопрос?
  - Ну... в принципе...
  - Могу добавить. Парень на БМВ пострадал вообще за здорово живёшь. Кто-то компенсировать его затраты на замену разбитой фары должен? Должен. И если я не могу привлечь истинного виновника ДТП, то пусть платит этот чёрный. Чтобы ему жизнь в нашей стране мёдом не казалась! - Ватолин щелчком отправил окурок на тянущийся вдоль дороги газон, покосился на Пожарского, скомкал пустую пачку от сигарет, которую держал в руках и отправил комок туда же. Потом, следуя привычке, потёр нос и назидательно произнёс: - Вот именно. В Полынограде таджиков скоро больше, чем русских будет - пускай гастеры и подбирают за мной. Чтобы жизнь мёдом не казалась.
  Некоторое время ехали молча. Пожарский с ненавистью думал о Наждаке и спрашивал себя, почему он утаил от мента имя этого гада, и ничего вразумительного, кроме того, что возможно ему бы пришлось рассказывать Юре, как Наждак кинул его семь лет назад, в голову не приходило. По-своему расценив молчание товарища и его злую физиономию, Ватолин предложил:
  - Может тебе того хачика найти? Это мне раз чихнуть - я ж не ты, номера в памяти фиксирую. Пусть и на твою... лайбу раскошеливается. С него не убудет, он на рынке на одних только лютиках-цветочках за день эти бабки отобьёт.
  - Не надо, - мотнул головой Остап. - Обойдусь.
  - Ну, смотри, - пожал погонами капитан. - Слушай, а куда ты меня везёшь?
  - Не знаю. Ты сказал: поехали, я и еду себе, не сворачиваю. Скоро мост через Полынку, так прямо и ехать?
  - Нет, на тот берег нам не надо, а надо нам в управу, подбросишь?
  - А то.
  - Тогда разворачивайся... Что-то господин полковник давно меня не дёргал. Останови-ка возле вон того киоска, сигарет надо купить, кончились, - попросил Ватолин, доставая из внутреннего кармана кителя неимоверно пухлый бумажник. И в ту же секунду громко заиграла мелодия из некогда весьма популярного телесериала о ментах; мужской хор проникновенно гудел: "Если кто-то кое-где у нас порой...". Юрий, доставая телефон, небрежно пристроил бумажник на торпеду и тот съехал Остапу под ноги.
  - Алё! Капитан Ватолин на связи, - бодрым тоном крикнул в трубку Юрий. - Так точно, Вячеслав Васильевич... Дело?.. Да какое к свиньям дело? Кого там привлекать, бомж - ни документов, ни... Вот именно...
  Остап поднял бумажник Ватолина с пола, почувствовав вдруг, что ему доставляет удовольствие держать в руке этого тяжёленького кожаного пузана. В том, что в портмоне не сложенный вчетверо план оперативно-розыскных мероприятий и не кипа ориентировок на опасных рецидивистов, а самые настоящие деньги - вполне возможно, часть из них доллары и евро, - было совершенно очевидно. Причём без какого-либо участия логики, просто иначе быть не могло.
  "Вот у кого можно перехватить до аванса некоторую сумму" - обрадовано подумал остро нуждающийся писатель.
  О том, что Ватолин берёт взятки, Пожарский догадывался. Иначе, откуда у простого мента, пусть даже капитана, возьмётся трёшка, площадью за полторы сотни квадратных метров да в новом элитном доме с консьержем и охраняемой территорией, "Мерин" из салона и капитальный гараж в трёх минутах ходьбы от упомянутого дома?.
  - Я?.. - Юрий продолжал разговор с шефом. - Уже иду... Иду, а не еду. Все машины задействованы на операции, как бишь, её?.. Вот именно... А я пешочком... На своей? Так она ж в ремонте... Ага, старенькая уже, менять пора... Ну, не знаю, минут через пятнадцать... Хорошо, через тринадцать... Так точно... Есть!
  Закончив разговор с начальством, Ватолин с удивлением воззрился на Пожарского:
  - А чего мы стоим?
  Остап протянул Юре бумажник и молча кивнул на сигаретный киоск...
  Высадив капитана у районного отдела полиции, Пожарский решил немедля ехать домой - готовиться к вечернему мероприятию.
  Занял Ватолин без разговоров.
  - Сколько тебе?
  - Червонец. Я через пару дней отдам. Аванс за новый роман получу и отдам.
  - Да ладно, можешь не напрягаться, не последние отдаю. А червонца-то тебе хватит? Могу больше ссудить. Заметь, без процентов, в наши дни - это редкость.
  - Ценю. Но десяти тысяч мне в самый раз, я человек скромный и экономный. До аванса дожить хватит. А возьму больше, больше и потрачу, а потом отдавать. Знаешь ли, берёшь чужие и на время, а отдаёшь свои и навсегда.
  - Эт точна, - кивнув, причмокнул капитан. - Но если что...
  - Я понял, спасибо!
  - Ну, тогда бывай. Да! - взявшись за дверную ручку, остановился Ватолин, вспомнив что-то. - По поводу твоего друга...
  - Какого друга?
  - Ну, того самого, самоубийцы. Черемисина.
  - А что такое? - насторожился Пожарский. - Есть сомнения, что он сам покончил с жизнью?
  - Да нет, с этим всё нормально. Мой эксперт - Петя, ты его видел, когда мы на труп приезжали, - так вот, он файлы в компьютере твоего друга просматривал. Рукописи в основном, наброски. Но один файл его очень заинтересовал.
  - И что в нём?
  - Ты не поверишь! План ограбления крутого бизнесмена.
  - Ну и что? Ваня же детективщиком был, как и я. Мы так часто делаем: сначала разрабатываем план во всех деталях, потом...
  - Это понятно, - перебил писателя-детективщика сыщик. - Можешь о вашей писательской кухне не распространяться. Тут, понимаешь, какое дело... Я стажёрам задачу поставил, так они бизнесмена этого на раз вычислили. Некто Наждаков Максим, отчества не помню.
  Пожарский хоть и вздрогнул от неожиданности, но всё же спросил, чисто машинально:
  - Неужто Ваня свой персонаж реальным именем назвал?
  - Да нет, там другая фамилия была, - хохотнул Ватолин. - Но похожая! Мы ж какие-никакие, а сыщики. Черемисин тоже, блин, деятель! Фантазёр, как и ты, а вот не хватило её.
  - Чего? - так же машинально переспросил Остап.
  - Как чего? Фантазии. Назвал бы этого кренделя Ивановым или Петровым, на худой конец, Сидоровым, глядишь, и не вычислили бы. Но это вряд ли, просто чуть дольше бы возились. А он его Корундовым обозвал. Тут много ума не надо. Сначала, конечно, всех Корундовых прошерстили, но все здешние - так себе мужички, не зажиточные, в общем. Потом один мой "головастик" решил по абразивным материалам пройтись. А какие у нас абразивные материалы имеются: корунд, кремень, наждак, паста гоя ещё. Ну, дальше дело техники. Все нувориши нынешние - бывшие бандиты, чего скрывать. Пробили по базе - вот он Наждаков Максим, отчество вылетело, ну не суть. Правда, конкретного криминала на этом Наждаке нет, но свидетелем по рэкетирским делам не единожды проходил.
  - А... - промямлил Остап. - Понятно
  - Короче, - продолжал полицейский, - хлопцы проявили инициативу и походили за объектом в свободное от основных служебных обязанностей время. Всё совпало - марка его любимой машины, количество телохранителей и прочей обслуги, график их работы, ресторан, где этот Наждак каждый вечер оттягивается, имя и возраст любовницы. Где живёт и на чём по городу катается. Даже казино подпольное, в котором они с ней сообща раз в неделю - строго по пятницам - оставляют сумму эдак в две-три мои месячные зарплаты. А самое интересное - место, где особняк этого... блин, чуть не сказал: терпилы - расположен. Всё с точностью описано: как охрана организована, какая высота забора, как незаметно для соседей к дому подойти. - Ватолин весело заржал, отсмеявшись, спросил: - Знаешь, где это крендель живёт?
  - Откуда? - понемногу приходя в себя, пожал плечами Пожарский.
  - В коттеджном посёлке "Плёсы". Знаешь, где это?
  Остап молча кивнул.
  - Так вот, лучше всего в дом Наждакова с воды проникнуть. Домишко-то его прям на самом берегу Полынки. Там у него и причал есть, и эллинг нехилый, и даже индивидуальная купалка. Короче, богато живёт чувак. Вот такая информация. Ну, что скажешь, Остап?
  Пожарский задумался. Он вдруг отчётливо вспомнил, как однажды по пьяни рассказал Черемисину о Наждаке и о том неприятном инциденте - коньяк армянский язык развязал. Сам Остап поутру с трудом мог вспомнить, о чём они говорили накануне, а Ваня видать запомнил. И решил использовать в каком-то из своих бестселлеров - если не конкретную ситуацию по "кидку", то, по крайней мере, Наждакова, как прототипа одного из героев. А что, Наждак - готовенький персонаж, вполне пригодный для того, чтобы его "обнесли". Хотя бы на бумаге. Можно сказать, выражаясь языком Юры Ватолина: "Сам конкуренту наводку дал". Ване осталось лишь посмотреть как живёт новый русский, понаблюдать малость - и в текст... А может всё-таки не для романа готовил писатель-детектившик Иван Черемисин этот файл?.. Неужели Ваня поддался-таки на агитацию Полины?.. Да ну, бред! Бред сивой кобылы! Не способен Иван на такое. Впрочем...
  Ватолину надо было что-то отвечать и Остап, сделав над собой неимоверное усилие, широко улыбнулся и сказал:
  - Юра, а ты знаешь, что такое "реализм"?
  - В общих чертах.
  - Так этот файл и есть реализм, который впоследствии должен был стать частью романа.
  - Ага, - задумчиво покивал капитан. - Стало быть, это вы вроде как с натуры пишите.
  - Ну, естественно!
  
  Половину пути до дома, Остап размышлял о рассказе капитана Ватолина. Но приятные воспоминания о встрече с очаровательным редактором, Эллой Емельяненко, и мечты о том, чем может закончиться их сегодняшний поход в ресторан, постепенно вытеснили из головы мысли, на которые он вряд ли когда-либо получит ответ.
  Загнав "Тойоту" в гараж-ракушку, Остап вышел из машины и ещё раз оценил размеры своих неприятностей. Удручённо вздохнув, почесал макушку и вдруг оптимистически изрёк:
  - Ну что ж, по крайней мере, мойка сегодня отменяется.
  
  4.
  Без очков (по-видимому, решила надеть контактные линзы), в чёрном облегающем и довольно откровенном вечернем платье, подчёркивающем стройность фигуры и упругость тела, на высоких каблучках-шпильках и при парадном, но весьма умеренном в яркости тонов макияже Элла выглядела ещё более соблазнительной и... неожиданно юной. Такой юной, что Остап, будучи её ровесником, ощутил себя вдруг престарелым ловеласом, про которого шепчутся, дырявя спину завистливыми взглядами: "Глядите-ка, подцепил старый хрыч молоденькую девочку! Видать, бабла навалом...".
  Но на него-то как раз никто и не смотрел и не шептал неприязненно вслед. Посетители ресторана мужского пола - кто не сильно близорукий или вовсе слепой, или не влюблённый по уши в свою спутницу (или старательно делающий вид, что влюблён по уши) - отрывались от своих бокалов и тарелок и пялились на прелестную незнакомку, бесцеремонно раздевая её взглядами. Остапу казалось, что пока они дойдут до столика, на Элле останутся одни лишь туфли. А то и их мысленно снимут страдальцы и станут так же мысленно вкушать из них, как из своеобразных чаш - кто шампанское, кто коньяк.
  Официант - юркий паренёк лет восемнадцати - подошёл сразу, как только эффектная пара расположилась за столиком. Элла не стала изучать ресторанную карту, отложила её в строну. Судя по всему, она не редко посещала подобные заведения, и в этом - куда её привёл Остап - скорей всего, бывала не раз, а потому знала меню наизусть. Без лишней скромности и совершенно не задумываясь о финансовом состоянии кавалера, сделала заказ, отдав предпочтение блюдам из морепродуктов. Из напитков попросила белое французское вино и арбузный фрэш. О десерте сказала, что ещё подумает. Пожарскому естественно хотелось чего-то мясного, но, подыгрывая даме, он заказал крабовый салат, стейк из лосося, ну и коньяк в качестве компенсации за альтернативный вид белка.
  Буквально через минуту им подали аперитив.
  В ожидании заказа, Остап завёл непринуждённый разговор о делах издательских - о том, о сём, о бездельниках редакторах, о частых потерях рукописей, о секретарше Понькина Анюте. Казалось, Элла слушает внимательно его трёп, но вдруг - едва он на секунду умок, пригубив бокал с виноградным соком - она задала неожиданный вопрос:
  - Ты Маринку давно видел?
  Пожарский едва не поперхнулся. Промокнув салфеткой губы, стараясь вложить в слова побольше беспечности, ответил:
  - Мы не виделись с моей бывшей женой столько же времени, что и с тобой. Наверное, наши с ней жизненные круги находятся в разных плоскостях и вряд ли когда-либо пересекутся.
  - Как знать... А ты часто вспоминаешь о ней? Ну... о тех годах, что вы были вместе.
  - Зачем? - пожал плечами мужчина. - К прошлому возврата нет. Умерла, так умерла.
  - Но Марина жива, - возразила его спутница. - И мне кажется...
  - Да дай Бог ей здоровья! - с жаром произнёс Пожарский. - Пусть и дальше живёт и здравствует. Я же образно выразился... Знаешь, - Остап положил свою руку поверх её, - я придерживаюсь такого принципа: от прошлого совсем откреститься нельзя, но можно притвориться, что его не существует. И жить при этом настоящим. - Пристально посмотрев на спутницу, спросил: - Зачем ты завела этот разговор? Появилось настроение покопаться в прошлом?
  - Нет, - покачала головой Элла. - Я, как и ты, не особенно люблю вспоминать прошлое и считаю, что от жизни надо брать всё, что она даёт нам именно сейчас. Просто... хотела кое-что уяснить для себя, прежде чем...
  Она замолчала: возможно, не решившись закончить фразу, а скорей всего потому, что у столика возник расторопный официант с разносом, на котором стояли тарелки с их заказом. Когда парень ушёл, Остап спросил, хотя вообще-то уже обо всём догадался:
  - И что именно ты хотела... уяснить? - он не стал дожидаться ответа. - Люблю ли я по-прежнему свою бывшую жену? Нет, не люблю. Я разлюбил её сразу - без мук и лишних сомнений. Удивляешься? Не веришь?.. Ведь мы с Мариной ни разу не изменили друг другу, по крайней мере, я в то время не знал ни одной женщины, кроме жены. Мы даже практически с ней не ссорились, разве что в последние месяц-два. Но это так... бытовые проблемы. А по большому счёту мы ничего не доказывали друг другу, не пробовали что-то в нашей жизни или в самих себе изменить. Не было ничего этого, она просто ушла. Бросила меня, понимаешь! Поверь, Элка, мужики не прощают женщин, которые их бросают, они сразу перестают их любить, некоторые и вовсе ненавидят. Естественно, есть и другие - хлюпики; они продолжают любить и страдать, начинают преследовать своих бывших, названивают им по телефону, канючат. А как настрадаются всласть - суют голову в петлю. Но я не из таких.
  - А из каких? Из тех, что ненавидят?
  - Нет, из тех, которые просто перестают любить. Ненависть - слишком сильное чувство. Оно больно жжёт душу, толкает на всякие дурацкие, чаще всего необдуманные поступки, требует отмщения. Нет, я на ненависть не способен, - Пожарский отрицательно покачал головой и твёрдо заявил: - Я просто забыл Маринку.
  И тут же в глубине его сознания насмешливо зазвучал внутренний голос: "Так-так-так, значит, ты притворился, что прошлого не существует. Ну-ну. А Наждак? О нём ты тоже просто забыл?.. - И вдруг с наездом: - Мужик называешься! Неужто не хочешь свести с этим мудаком счёты? Отомстить ему за себя, за Маринку - за распавшуюся семью?.. А ведь ты любил жену" - "Любил. Ну и что? - возразил своему внутреннему голосу, то есть самому себе, Остап. - Теперь-то что об этом? Всё в прошлом, а прошлое... я сбежал от него - порвал со старыми знакомыми, поменял квартиру и переехал в другой район. Хотел вообще из города сбежать, но... хлопотно это. Стал заниматься другим делом, в конце концов. И я не собираюсь возвращаться назад" - "От прошлого не сбежать, оно постоянно с тобой, в тебе - хочешь ты этого или не хочешь, притворяешься, что его нет или пытаешься забыться в настоящем... И не ври себе, Ося, ты не можешь забыть Маринку" - "А вот и смог" - упрямо ответил Пожарский и, взглянув на сидящую напротив красивую и желанную женщину, которая хоть и имела некоторое отношение к его прошлому, почему-то ассоциировалась в его сознании лишь с настоящим, и повторил, так же твёрдо, правда, с небольшим усилием над собой:
  - Я забыл Марину - выбросил её из своего сердца и занялся делом.
  Элла с сомнением покачала головой и вдруг спросила:
  - Занялся делом, ты имеешь в виду, стал писателем?
  Остап внимательно посмотрел на женщину. Она не усмехалась, да и в голосе её насмешки не было. Было что-то похожее на недоверие.
  - Не сразу. Какое-то время ещё строил...
  - А как ты стал писателем?
  - Да... - популярный писатель пожал плечами. - Обычно.
  - А как это бывает обычно?
  - Ну... написал рассказик, другой, третий. Их напечатали. Потом за роман взялся. Написал, его тоже напечатали. Ну и пошло-поехало... А что ты хотела сказать, да не сказала? - Остап решил поменять тему, а заодно прояснить ситуацию - он не любил недоговорённых фраз, невысказанных вопросов и скомканных рассказов. Правда, если это касалось не его самого. Увидев непонимание на лице женщины, Пожарский напомнил: - Ты сказала, что хотела кое-что выяснить, прежде чем. И замолчала. Так прежде чем что?..
  - Прежде чем лечь с тобой в постель, - просто ответила Элла, - разве не понятно? Или скажешь, что у тебя и в мыслях ничего подобного не было?
  - Не скажу, - расплылся в довольной улыбке Пожарский, напрочь выкидывая из головы свои недавние сомнения и дурацкий разговор с ментальным визави. Он наполнил бокалы. - Ну, а коль мы вот так - без церемоний и с самого начала - расставили все точки над "i", то предлагаю тост. За нас!
  - Как ты глубок, Ося, - насмешливо поглядела на него Элла и покачала красивой головкой, но бокал свой поднесла и, закрыв глаза, прислушалась к тонкому стеклянному звону, снова покачала головой. - Нет, не звучит.
  Остап не понял, что она имела в виду - звук бокалов или его слова.
  - Звук не тот, - пояснила Элла. - Вино тяжеловато, даже коньяк в твоём бокале не делает звук мелодичней.
  - Так может ты тоже коньячку? - с готовностью предложил Остап; почему-то ему захотелось, чтобы Элла быть чуть-чуть пьяна, самую малость. Но женщина с улыбкой отказалась:
  - Хочешь меня споить? Зачем это тебе? Нет, Ося, крепкие напитки для женщины в таких ситуациях выступают в качестве тормоза. А у меня... слишком долго не было мужчины, чтобы я вела себя расточительно в отношении собственных ощущений.
  Остап едва не поперхнулся от этой её откровенности.
  - Знаешь, Ося, а ты всегда был мне не безразличен, - огорошила она его ещё одним признанием. - Можно даже сказать, я была в тебя влюблена. Но отбивать мужа у лучшей подруги - это не про меня. Вот и пыталась побороть в себе высокое чувство, ждала. Когда вы с Маринкой развелись...
  - Когда она ушла от меня к новому русскому с тугим кошельком, - поправил Эллу Пожарский.
  Элла замерла, как-то странно, скорей всего, удивлённо посмотрела на Остапа, но помолчав немного, продолжила:
  - Когда вы расстались, я даже обрадовалась, дурра. Хотела прибежать к тебе и признаться в этой своей глупой девичьей любви.
  - И что ж не прибежала? - улыбнулся Остап. - И почему - глупой?
  - Почему сразу не прибежала?.. - Элла задумчиво провела пальчиком по краю бокала; второй вопрос Пожарского она, казалось, не услышала. - Кое-что меня остановило... Знаешь, я была уверена, что вы с Маринкой любите друг друга. Во всяком случае, я не встречала в жизни ни одной супружеской пары, которая выглядела бы более счастливой. - (Остап сказал: "ну..." и с сомнением пожал плечами). - И несчастливей Маринки, когда она вышла из ЗАГСа после развода, я тоже не встречала. - (Остап хмыкнул). - Я думала, что расставание для каждого из вас - огромная боль, и чтобы её пережить, нужно время. Я решила подождать... Мне не оставалось ничего другого, как ждать. Я и ждала. А когда решила, что больше ждать не в силах... - Элла прервала рассказ, но не из-за нахлынувших чувств, она просто сделала глоток вина, - тебя уже не было. Ты куда-то исчез. Я приходила к тебе на "Набережную", я знала, что Марина решила оставить за тобой комнату, в которой вы жили. - (Остап промолчал, но про себя подумал: "Ещё бы, переселяясь во дворец, можно забыть о такой мелочи, как комната в коммуналке"). - Но там мне сказали, что ты продал свою комнату и уехал куда-то на Запад.
  - Всё верно, - кивнул Остап. - Я перебрался в Западный район Полынограда. - Он не стал говорить Элле, почему решил поменять место проживания (в той комнате на "Набережной" всё напоминало о Марине). - Какое-то время жил на съёмной квартире, потом купил более-менее приличное жильё.
  - Это когда ты уже стал писателем?
  - Примерно в это время... Не на гонорары, естественно, - вынужден был он признаться. - Мама умерла, дом наш старенький в Лебяжьем по наследству ко мне перешёл.
  - Понятно, - кивнула Элла. - Хороший дом-то был?
  Остап грустно улыбнулся, вспомнив крылатую фразу из рязановского "Гаража": "Я за машину родину продал". Только в отличие от героя Георгия Буркова он, Остап Пожарский, продал родину чуть дороже, не за машину, а за квартиру в городе, правда, не самую лучшую и не в особо престижном районе...
  - Да так себе, я же говорю: старенький. Вместе с деньгами от комнаты да кое-какими накоплениями на двушку в том же самом Западном районе хватило... Но мы отвлеклись, - с желанием поменять тему разговора, а более, узнать что-то новое о себе любимом, напомнил он.
  - Да? А мне казалось, мы просто так болтаем, - кокетливо вскинула реснички Элла и, улыбнувшись, сказала: - Тебя, наверное, интересует, как я жила эти годы? Как-то так... не помню. Работала... - она задумалась. - Нет, правда, не помню. Всё кажется каким-то серым, скучным, ненужным. Собственно, такой и была моя жизнь - серой и скучной, и никому не нужной. Серая мышка... Четыре года серости... Всё изменилось, когда я встретила ЕГО. - Лицо Эллы вдруг, несмотря на явную грусть в глазах, сделалось светлым. Наверное, именно такой и бывает "светлая грусть".
  - Свою настоящую любовь? - с некой необъяснимой и непонятной самому себе ревностью спросил Остап, тут же взял себя в руки и изобразил на лице дружеское понимание. - Ты говоришь о муже?
  - Да. Женя, Женя Емельяненко - это он разглядел в серой библиотекарской мышке, жаждущую любви женщину. Он и сделал меня женщиной... - Элла замолчала, вдруг встрепенувшись, посмотрела Остапу в глаза и покачала головой: - Нет, не в этом смысле. У меня были мужчины до Жени, за одного я даже чуть было замуж не выскочила. Но вовремя поняла, что любви в наших отношениях не было. Вообще непонятно, что это было. И страстью-то не назовёшь... Но мне кажется, я слишком увлеклась своей персоной, теперь твоя очередь.
  - Да я... - Остап даже растерялся. - Кажется, я тебе о себе уже всё рассказал. Нет, ну ты, Элка, прям, как опытный следователь, всю информацию из меня вытянула - я и не заметил, как "раскололся". Ну ладно, попробую что-нибудь вспомнить. Итак, что я делал эти семь лет и чем занимался... Работал. Писал романы, издавался, снова писал. Иногда выезжал за границу, в Прагу в основном. - Он пожал плечами. - Да вроде всё. - И подумал: "Прав Сева, нигде я не бывал, ни хрена не видел, да и жил ли?.. Существовал. Вспомнить нечего"
  - Ты же понимаешь, о чём я, - прищурилась Элла.
  - Хоть убей... - Остап сделал удивлённое лицо, но увидев в глазах собеседницы хитринку, понял, какого рода признаний она от него ждёт. - Ты о женщинах что ли?
  - Ну конечно, о нас, о бабах. Неужели за эти годы ни одной красавице так и не удалось окрутить такого перспективного жениха?
  - Наверное, не такой уж я перспективный, - усмехнулся Пожарский. - Нет, правда, в плане супружества я абсолютно бесперспективен. Недавно одна моя знакомая назвала меня квёлым.
  - Вот как? - подняла тонкие брови Элла и игриво заметила: - Ты меня пугаешь, Ося.
  - Нет, не в этом смысле, - поспешно оговорился он и чуть было не ляпнул: "Это та, что меня так назвала, сама в плане секса оказалась более чем квёлой".
  Вспомнив, как Полина лежала на его подушках и тупо смотрела в угол, абсолютно безразличная к его "стараниям" и не помышляющая об оргазме, её безжизненно расслабленное тело, которое, казалось, вот-вот начнёт остывать, он не удержался и словно в ознобе передёрнул плечами. Элла, по-видимому, заметила это телодвижение, да и гримасу брезгливости со своёго лица Остап стёр с некоторым запозданием. Она усмехнулась:
  - Неужели эта твоя знакомая была столь холодна в постели?
  - Увы, - качнул головой Остап. - Как наш с тобой остывший ужин.
  - Надеюсь, десерт окажется достаточно горячим, - многообещающе улыбнулась Элла.
  - Который мы не заказывали? - улыбнулся в ответ Остап.
  - Но который каждый из нас планировал с самого утра...
  
  Элла с лихвой компенсировала Пожарскому дефицит плотских удовольствий, которых ему не удалось испытать в близости с недавней сексуальной партнёршей - "безутешной" фригидной вдовушкой Полиной Черемисиной. Впрочем, сегодня Остап и сам расстарался на славу. Элла манила, завлекала, увлекала, обвораживала и сводила с ума; с такой женщиной просто невозможно было не выложиться на полную катушку, не отдать ей всего себя, без остатка. И как результат - бурный одновременный оргазм, стоны и крики на весь дом. Такой "кричащей" партнёрши у Остапа, пожалуй, не было никогда. Профессионалки не в счёт - в тех сексуальных забавах нет места искренности.
  - Я не испугала тебя своими дикими криками? - спросила его Элла во время первой короткой передышки. - Не могу себя сдерживать, когда мне хорошо.
  - Кричи громче, моя дикарка, мне это нравится, ощущаю себя суперменом!
  - Ты и есть супермен, Ося, - Элла приподняла простыню. - Ого! Смотрю, ты готов к новым подвигам.
  - С тобой я готов всегда! - с энтузиазмом отозвался Остап и, отшвырнув простыню, бесформенным комком полетевшую в угол, как хищник на дичь накинулся на любовницу. Та уперлась ладошками ему в грудь и, сдавленно смеясь и мотая головой, заявила:
  - Ну уж нет, мой супермен, теперь очередь дикарки совершить подвиг!
  Опрокинув Остапа на спину, она забралась сверху.
  От перемены мест слагаемых результат совершенно не изменился, разве что улучшился - осталась прежней согласованная синхронность движений их тел, но оргазм оказался более мощным и продолжительным, во всяком случае, кричала Элла в финале ещё громче. Если бы они занимались любовью не в шикарной спальне в особняке редакторши Эллы Емельяненко, а в панельной хрущёвке писателя Остапа Пожарского, возмущённые соседи уже давно бы колотили гантелями по батареям отопления, а то и полицию б вызвали.
  - А вот теперь можно и по бокалу хорошего вина, - отдышавшись, сказала Элла; высвободившись из объятий любовника, она перекатилась по широченной кровати и спустила ноги на пол. Остап шустро пополз к ней, чтобы запечатлеть жаркий поцелуй на одной из аппетитных ягодиц, но не успел - Элла уже встала и, подняв с пола простыню, затянула ею свой великолепный стан. - Я сейчас принесу, - сказала она, обернувшись. - Ты как относишься к грузинским винам?
  - М-м-м... положительно, - невнятно промычал разомлевший, как сытый бычок, Пожарский, положив подбородок на сложенные кисти рук и любуясь своей подружкой.
  Элла погрозила любовнику пальчиком:
  - Смотри не усни, в скором времени ты мне опять понадобишься.
  - Однако ты ненасытна, Эллочка-людоедочка.
  - Я тебя предупреждала: у меня дано не было мужчины...
  Проводив ненасытную любовницу улыбкой, Остап тоже встал с кровати. Он сладко потянулся, хрустнув суставами, и огляделся, ища, чем бы прикрыть чресла. Не увидев второй простыни, как был - голышом - прошёлся по спальне, площадью, пожалуй, большей, чем вся его двухкомнатная квартира. Несмотря на размеры, из мебели кроме кровати присутствовал лишь туалетный столик с зеркалом под самый потолок, пуфик, да плетёное кресло-качалка в углу. Всё остальное было упрятано в гардеробной, отгороженной стенкой из матового стекла. Если бы Элла решила сделать её зеркальной, спальня, визуально увеличенная вдвое, не уступала бы размерами дворцовым покоям королевы.
  На туалетном столике в простых рамочках стояли две фотографии. На одной была Элла в белоснежном подвенечном платье и короткой фате, рядом с ней мужчина - не молодой, но ещё не старик - тоже в белом костюме, но в чёрной сорочке с отложным воротником; молодожёны смотрели друг на друга и счастливо улыбались. На втором фото мужчина был один, на этот раз одетый в чёрный деловой костюм-тройку при галстуке, и смотрел он прямо в объектив камеры. Пожарскому казалось, что мужчина с фотографии смотрит на него. Причём, весьма осуждающе.
  Остап двинулся было к столику, но почему-то ему вдруг стало неловко, он снова огляделся вокруг и увидел свои и Эллины вещи, спутанным бесформенным комком валяющиеся у изножья кровати. Отыскав свои плавки и натянув их, он вернулся к туалетному столику и взял фото в руки.
  Нет, во взгляде Эллиного мужа не было осуждения, скорее, в нём была грусть. И что-то ещё, возможно, боль - едва заметная, хорошо спрятанная владельцем этих карих с прищуром глаз или затаившаяся по собственной инициативе, но если глядеть внимательно...
  "А ничего так, мужик, этот Евгений Емельяненко, - подумал Остап. - Весьма недурён собой и сразу видать - привык быть хозяином положения. Волевой подбородок, высокий лоб, рассечённый надвое глубокой вертикальной морщиной, губы тронуты лёгкой ироничной усмешкой. Настоящее мужское лицо, такие типы нравятся бабам. Немудрено, что Элка по уши в него втюрилась...
  - А вот и я! - раздался сзади весёлый голос Эллы.
  Остап вздрогнул от неожиданности и выронил портрет, тут же нагнулся и поднял его.
  - Извини...
  Элла промолчала, от её весёлости не осталось и следа. Остап заметил, что на Элле теперь вместо простыни белый банный халат, а волосы у шеи мокрые - по-видимому, уже успела принять душ. В руках она держала металлический (скорей всего, серебряный) поднос, на котором стояли два бокала, наполовину наполненные рубиновым вином, открытая бутылка, сигареты, зажигалка и пепельница; Элла прошла мимо Пожарского и поставила поднос на туалетный столик.
  - Это твой муж?
  - Да, это Женя, - не глядя на Остапа, ответила Элла. - Надо было мне убрать фотографии. Еще когда на свидание собиралась. Дура, знала же прекрасно, чем оно закончится, что приведу тебя сюда. Забыла. Торопилась, идиотка.
  - Ну а что здесь такого?.. - Остап не знал как себя вести и что говорить, спросил зачем-то: - Ты его сильно любила?
  - И сейчас она нисколько не меньше, - задумчиво ответила женщина, глядя на портрет мужа, словно именно ему адресовала эти слова.
  - Кто - она? - не понял Пожарский.
  - Любовь, - просто пояснила Элла.
  - Но ведь ты... там, в ресторане... ты говорила мне, что предпочитаешь жить настоящим и не вспоминать прошлое.
  - Ты не совсем правильно цитируешь мои слова, но... не важно. Я и не вспоминаю. - Элла по-прежнему глядела не на Пожарского, а на портрет бывшего мужа. - Пойми, Остап, Женя не прошлое моё, не настоящее, не будущее, он - моя жизнь. Он вне времени. А в прошлом... в том прошлом, о котором не хочу вспоминать, там многое, но не он.
  - Ничего не понимаю, - помотал головой Остап. - А я? Я - твоё прошлое? Или настоящее? А может... - он хотел спросить, не рассчитывает ли она на совместное с ним, с Остапом Пожарским, будущее, но промолчал. Нет, он совсем не против встречаться с Эллой некоторое время, может быть, весьма продолжительное. И вполне вероятно, что когда-нибудь он решится покончить со своим холостяцким бытием, но совсем не факт, что кандидаткой в супруги станет она, Элла.
  - Ты? - Элла, наконец, подняла глаза и удивлённо посмотрела на Остапа. - Ты всегда привлекал меня как мужчина.
  - Спасибо на добром слове, - кивнул Остап и, усаживаясь в кресло, раздосадовано крякнул. Помолчав, сказал: - Когда мы разговаривали с тобой в ресторане, я думал: надо же, какие мы с Элкой одинаковые! Очень конкретные, немного циничные, но чуть-чуть, самую малость, без передоза. Мы одинаково смотрим на жизнь. Да нам сам бог велел...
  - Мы априори не можем быть одинаковыми, Ося, - с усмешкой, излишне резко прервала она его разглагольствования. - Ты мужчина, а я, если смог заметить, женщина. - Язвительно добавила: - Самая обычная, без передоза.
  - Да, конечно, ты женщина. И совсем не обычная, ты великолепная женщина! Ты самая великолепная из всех женщин, которых я когда-либо встречал. Ты и красавица, и любовница, каких поискать. Но... пойми, дорогая, продолжать любить человека после того, как расстался с ним - это, по крайней мере, нелогично, а по большому счёту - бесперспективно. У него уже наверняка другая семья, возможно и дети есть. Сколько, говоришь, вы уже в разводе с Евгением? Три года? Три года помнить и не переставать любить человека, который тебя предал? Ну, знаешь... Бери пример с меня. С глаз долой - из сердца вон!
  Элла теперь смотрела на Остапа во все свои прекрасные глаза.
  - Пожарский, ты о чём? С чего ты взял, что мы с Женей развелись?
  - Как? Ты же мне сама говорила... - растерялся Остап.
  - Где, в ресторане?
  - Нет, раньше. В "Криминальном бестселлере", в своём кабинете.
  - Я тебе сказала, что пробыла замужем лишь три с половиной месяца. Ничего другого я не говорила.
  - Значит, вы встречаетесь?
  - Мой муж умер три года назад.
  - Умер?.. Но тогда... тем более...
  - У него было больное сердце. Женя скрывал свою болезнь от меня. Собственно, если бы и не скрывал, что бы я смогла сделать!.. Ничего. Женя был обречён... - Она вдруг зашептала, глядя на фотографию: - Нет, вру, родной мой, смогла бы. Я смогла бы продлить твою жизнь. Хоть на год, хоть на месяц, хоть на чуть-чуть. Я бы уговорила тебя лечь в клинику. В Германии, в Америке, всё равно где, в самую лучшую, в самую дорогую клинику. К чёрту этот проклятый дом! К чёрту машину! К чёрту всё! Лишь бы... - Элла опомнилась и подняла лицо на сидящего в кресле любовника - в её глазах стояли слёзы. Пожарский понял, что должен уйти; он подошёл к куче одежды, выбрал свои, Эллины аккуратно повесил на изножье кровати, стал одеваться.
  Он был раздосадован и недоумевал, как тот маленький мальчик, который, расшалившись, опрокинул на скатерть бокал с соком и был выдворен из-за праздничного стола, причём в свой собственный день рождения и перед самой подачей десерта. За что меня лишили сладкого? Почему отправили в детскую?! Это несправедливо! Я ведь нечаянно пролил сок. Ведь такое с каждым может случиться...
  - Извини, - сухо сказала Элла, невидящим взглядом она смотрела, как Остап одевается.
  "Стриптиз наоборот, блин, - раздражённо подумал Пожарский, застёгивая пуговицы белоснежной, но изрядно помятой рубашки. - Стриптиз наоборот для слепых. - Сунув галстук в карман и перекинув пиджак через плечо, он хмуро кивнул бывшей - теперь уже абсолютно точно, бывшей - любовнице и направился к выходу, запоздало подумав, что надо было бы поцеловать Эллу на прощанье, хотя бы в щёчку... - А, ладно, - мысленно махнул рукой, - сойдёт и так. Учитывая ситуацию, этот прощальный поцелуй выглядел бы совершенно дурацким"
  Он уже взялся за дверную ручку, когда Элла вдруг окликнула его:
  - Постой...
  Остап молча повернулся, по привычке "делая лицо", и при том отчётливо понимая, что вместо обворожительной улыбки Дона Жуана у него выходит нечто похожее на ухмылку Квазимодо. Если можно представить себе ухмыляющегося звонаря. Пожарский поспешно разгладил то что получилось, однако Элла не заметила его мимических упражнений, она вообще смотрела не на лицо, а на носки его мягких кожаных туфель чешской марки "Bata".
  - Остап... Знаешь, очень страшно хоронить близкого человека, любимого тем более.
  Пожарский пожал плечами, ожидая продолжения.
  - Я знаю, ты сейчас не понимаешь меня, - сказала она, помолчав. - Но попробуй. Если поверить в то, что его больше нет, ты умрёшь вместе с ним. Я не верю, что Женя умер. Я хочу жить, поэтому не верю.
  Остап открыл было рот, собираясь возразить, но Элла замотала головой.
  - Нет, не говори ничего. Я должна тебе объяснить.
  - Мне? Ты вообще никому и ничего не должна объяснять.
  - Я же просила тебя! Помолчи.
  Элла взяла бокал и сделала небольшой глоток, Остапу присоединиться не предложила. Впрочем, он и не ощущал ни жажды, ни желания отведать хорошего, наверняка дорогого вина, в данную минуту ему хотелось одного - поскорее покинуть дом ещё одной "безутешной", но на этот раз не бедствующей, а весьма обеспеченной вдовушки и банально нажраться - по-скотски, в хлам. Лучше всего для этой цели подошла бы самая обыкновенная водка. Например, разрекламированная Севой Масловым "Полынь целебная". Кстати, довольно мягкой на вкус оказалась, зараза! Правда, горчит немного, но применительно к данному случаю - в самый раз.
  - Ты сказал... о Марине, - продолжила Элла. - Ты сказал: умерла, так умерла. Но она жива.
  - Ты мне это уже говорила, - не сдержавшись, хмыкнул Остап; Элла кивнула:
  - Говорила. Но ты и сейчас и тогда меня не понял. И не дал договорить. Я имела в виду, что Марина жива не только реально, но и в твоей душе. Живы твои воспоминания.
  - Вот там-то как раз она уже давно в могиле, - возразил Пожарский. - Абсолютно никаких воспоминаний.
  - Просто ты хорошо научился притворяться, - покачала головой Элла.
  - Ты о чём? - искренне удивился Остап.
  - О том, что можно притвориться, что прошлого не существует.
  - А, - он вспомнил слова, сказанные им в ресторане. - В таком случае, мы оба - притворщики. Только я притворяюсь, что прошлого нет, а ты - что оно всё ещё настоящее.
  - Ты не зря стал писателем, Ося, - усмехнулась Элла. - Красиво излагаешь. Но эта фраза хороша для выдуманного тобой персонажа.
  - Она и для меня неплоха. А по большому счёту, все мы - выдуманные кем-то персонажи. В твоих глазах я один, в глазах моего друга, Севы Маслова, кстати, ты его должна помнить, в Севиных глазах я другой. Кто-то считает меня ну просто "золотым" человеком, а кто-то поддонком последним. Каждый представляет себе ближнего своего таким, каким хочет видеть. Ну, или видит в силу своих убеждений, душевной организации и остроты зрения. - Остап прервал свой назидательный монолог, весело подмигнул и сообщил весьма бодрым тоном: - Ну, я пошёл.
  - Остап! - снова остановила его Элла. - Один вопрос.
  - Прежде чем? - усмехнулся Остап, намекая на её признание за столиком в ресторане: "Прежде чем лечь с тобой в постель". Сейчас это прозвучало как "Прежде чем я уйду навсегда".
  - Ты обмолвился, что Марина ушла от тебя к какому-то богачу, - сказала Элла, не обратив на колкость внимания.
  - Ну да, - кивнул Пожарский, - к новому русскому с тугим кошельком. Марина мне так прямо и сказала. Судя по всему, ей опостылело наше беспросветное безденежье и проживание в коммунальной квартире.
  - Это ты сам так решил?
  - А разве в этом предположении нет логики?
  - Наверное, есть, - кивнула Элла. - Только никакого нового русского не было, Марина уехала в Клим к своим родителям.
  - Так может она их на свадьбу поехала приглашать?
  - Повторяю: никакого нового русского не было, Маринка тебя обманула. А в Клим уехала насовсем.
  Пожарский помотал головой, пробормотал задумчиво:
  - Но зачем?.. Зачем она мне наврала?
  - Думала, тебе так легче будет пережить ваш разрыв.
  - Разрыв?!.. Так она же сама этот разрыв и... - мужчина оборвал начатую фразу, снова помотал головой. - Не понимаю. Странная логика. - Посмотрел на Эллу, опустил взгляд на стоящие на туалетном столике фотографии, снова посмотрел Элле в глаза, вздохнул и уточнил: - У вас, у женщин.
  "Женщина со странной логикой" пожала плечиками и промолчала.
  "Ну, и чего стоишь? - мысленно подтолкнул себя Остап. - Самое время эффектно удалиться"
  Но рука его, дёрнувшись было к литой дверной ручке, стала вдруг тяжёлой, непослушной.
  "Не хочу уходить от Эллы?.. Или хочу что-то узнать о Марине?.. Ни то и не другое, я по-прежнему хочу напиться!.."
  - Элла, а зачем ты мне всё это рассказала? - решил всё же поинтересоваться он - так, ни для чего, не имея конкретной цели, просто обычно такой вопрос задают. Да и не стоять же дурак-дураком.
  - Не знаю, - Элла странно улыбнулась. - Мне показалось, что ты должен это знать.
  - Показалось... Понятно. Хотя, не очень... Ты поддерживаешь отношения с Мариной? - как можно более будничным тоном спросил Остап, потоптавшись у порога.
  - Нет. Я звонила, где-то через неделю после её отъезда, но она довольно прохладно отнеслась ко мне, разговора не получилось. Потом я второй раз позвонила. Марина сказала, что хочет всё забыть и всех забыть, что теперь у неё совсем другая жизнь, что... в общем, я поняла эти её слова, как нежелание продолжать общение со мной. Тем не менее, как-то раз набралась наглости и позвонила снова. Но телефон Марины был заблокирован. Больше мы не общались... Я, наверное, плохая подруга?
  Настала очередь Остапа пожать плечами и промолчать. Собственно, говорить было не о чем - своим вопросом Элла как бы подвела черту под рассказом о Марине. Пожарский понял, что теперь-то уж его точно никто и ничто здесь не держит, он снова потянулся к ручке, но Элла вдруг подозрительно на него взглянула и спросила:
  - А ты что, хочешь узнать, где она и что с ней?
  - Вот ещё! - фыркнул Пожарский. - Зачем?..
  Вторично противиться воле хозяина рука не посмела.
  
   5.
  Зачем...
  "Действительно, зачем?.. - с неким раздражением к собственной персоне размышлял Остап Пожарский, шагая посередине вымощенного брусчаткой переулка, не подозревая, что следует в неверном направлении. - На кой чёрт я задавал Элке эти дурацкие вопросы о Марине? А потом стоял как истукан и слушал. Будто мне и впрямь важно было знать, где сейчас находится моя бывшая, с кем живёт и вообще - что с ней. Да мне всё равно где она живёт и с кем спит. Мне вообще до лампочки - жива она или мертва!"
  Нет, чёрствым человеком Остап себя не считал, злобным, злопамятным - тем более; с лампочкой - явный перебор. А слова, произнесённые в ресторане "умерла, так умерла" были не более чем расхожим выражением, идиомой. Не красовался он тогда перед Элкой, не кривил душой, был искренен в уверениях, что никаких чувств к Марине давно уже не испытывает и что к прошлому возврата нет и быть не может.
  "А вот, стоял же, блин, топтался у двери Элкиной спальни, как... как какой-нибудь... - Остап не мог подобрать нужного эпитета, наконец, нашёлся: - Как баба, её богу!.. Тьфу ты, аж самому противно!"
  С досады за такое своё "не мужицкое" поведение он предметно откашлялся и с чисто русской непосредственностью отправил звучный плевок в черноту ночи, разжиженную светом большой и круглой, но мутной, словно укутанной в марлю луны. К тусклому естественному ночному светилу робко и неубедительно присоединялись ещё более тусклые искусственные светильники - стилизованные под старину уличные фонари, горящие, как водится на Руси, через один. Ощущение было таким, что они действительно старинные и работают на керосине - в половине светильников керосин уже кончился, в остальных явно на исходе. Пожарский задрал голову, с тоской посмотрел на туманно-белёсое пятно, способное осветить разве что случайно залетевших в него безмозглых мотыльков, постучал зачем-то по столбу, словно желая убедиться, что столб не литой, а пустотелый, и констатировал:
  - Жлобы, эти новые русские, фонари у них из трубочек тонкостенных, на киловаттах экономят. - Остап, будучи писателем и живя один, то есть, не имея к своему полному удовлетворению домочадцев, привык проговаривать тексты своих творений и вообще - рассуждать - вслух. - Хотя, какие они к чёрту новые, старые уже. Может потому и прижимистыми стали. Впрочем, такими эти козлы и были изначально - всё для себя, на инфраструктуру - шиш с маслом! Шлюх своих в ваннах с шампанским купают, спа-процедуры блин, рожи им икрой паюсной мажут - маски омолаживающие! А лампочку ввернуть - на хер кому надо! Вон и Элка в свои "за тридцать" максимум на двадцать пять выглядит. Тоже небось в шампусике купалась и икрой мазалась!
  Из Остапа буквально пёр негатив - справедливыми и лишь отчасти справедливыми обвинениями он как бы гасил недовольство своим "несолидным" поведением, перенеся раздражение на тех, кто попался под горячую руку.
  С неприкрытой неприязнью он повёл взглядом по сторонам:
  - Устали от трудов неправедных, дрыхнут, кровососы...
  Особняки "богачей-кровососов" возвышались за каменными заборами чёрными мрачными громадами, враждебно настроенными к малоимущему писателю Остапу Пожарскому. Ни одно окно не горело, что вполне естественно для столь позднего часа. Тем не менее, это обстоятельство Остапа раздражало, и он нёс всякий вздор, распаляя себя и получая при этом некое мазохистское удовлетворение.
  - Экономят электроэнергию, экономисты хреновы! Нет, лучше уж в городе жить, чем на этом... хуторе. В городе мэр лампочки вкручивает. Вернее кое-что вкручивает тому, кто за замену лампочек отвечает. Или откручивает. В городе реклама световая, иллюминация, а здесь... темно как у негра в жопе. Стоп, а куда это меня занесло, кстати? - вдруг опомнился он. - Именно что к негру в это самое место. По всем расчетам я до шлагбаума должен был уже давно дошкандыбать... И где он есть, шлагбаум этот долбанный? Где флигель охраны? Где лопоухий рыжий секьюрити, который наше такси пропускал? На Элку пялился, словно раздевал глазами. "Что-то вы сегодня поздно, Элла Алексеевна!" Облизывался, как кот на сметану, а на меня совсем даже не по-кошачьи смотрел. По-волчьи. "А молодой человек, его бы паспорт... Ну, как скажете, Элла Алексеевна!" Холуй!.. А ведь я заплутал походу в этом сумрачном городке богатых скупердяев...
  Спереди повеяло влажной прохладой; Остап зябко поёжился и застегнул пуговицы на пиджаке.
  - С Полынки ветерком подуло, не иначе. А Полынка у нас... - Остап покрутился на месте, пытаясь определиться. - Ага, река должна по идее справа находиться - когда сюда ехали, я лунную дорожку в правом окне краем глаза заметил. Теперь ветерок в лицо, стало быть, мне надо налево повернуть. Ага, понятно, это я задумался, и поворот к шлагбауму проворонил, теперь возвращаться придётся. Тем более... - он вгляделся в фиолетовую мглу, слегка разжиженную до тёмно-сиреневого оттенка совокупными световыми усилиями фонаря, последнего в щербатом ряду светильников-инвалидов, и зависшей над ним забинтованной страдалицы луны. - Тем более, там, куда я шёл, кажется, тупик... Вот развлёкся так развлёкся! Сходил, как говорится, на "охоту"! Что поделать, за всё надо платить, а за удовольствие - двойную цену. Зато прогулялся перед сном. Вечерний моцион чрезвычайно полезен для здоровья. Впрочем, пожалуй, ночной... Да собственно, надо признать, и удовольствие, которое планировал, получил. И весьма неслабое.
  Остап двинулся было в обратную сторону, но что-то остановило его - какая-то неожиданная и не вполне осознанная мысль или предчувствие. Он обернулся и снова пристально вгляделся в смазанные ночной мглой контуры тёмной громады особняка.
  - Хм... Что-то мне этот монстр напоминает, - Остап с задумчивым видом почесал кончик носа. - Три башни - явное архитектурное излишество, свидетельствующее о полном отсутствии эстетического воспитания заказчика, - такое не часто встретить можно. Хотя... дураков нынче полно. В принципе они у нас на Руси никогда не переводились. Может всё-таки совпадение?.. Да нет, даже издали видно - это именно то, о чём ты, Остап, подумал. Ну вот, видишь, - продолжал он разговаривать сам с собой, - из верхушки скворечника центральной башни длинный шпиль торчит. Вот он - в лунном сете поблескивает. Две башенки чуть меньшей высоты по краям здания. Без скворечников и соответственно без шпилей, но с машикулями. Сейчас их не видно, но они точно есть. Замок, блин, в стиле ампир на берегу Луары то бишь Полынки! Где ещё может жить плебей, имеющий кучу бабла, как не в средневековом замке... Ну что, Ося, говоришь, догадался, кто владелец сей безвкусицы, а главное - кто это убожище построил. Сомнений нет - ты этот замок Наждаку строил.
  Пожарский пошарил в карманах, отыскал сигареты и зажигалку, закурил. Невесело хмыкнул:
  - Я чуть в лицо Наждаку не расхохотался, когда он мне эскиз этого дурацкого замка приволок.
  "Но сдержался, деньги-то немалые корячились, - продолжил он уже мысленно и побрел в обратном направлении. - Засунул куда подальше свои передовые взгляды на каноны градостроительства, наплевал на эстетику и внутреннее неприятие и... построил. Спроектировал и построил. Эх, надо было сразу отказаться, кто бы знал! Нашёл бы Наждак другого строителя, а скорей всего, Севу уговорил. Тогда бы у коллеги Маслова проблема была... Да ладно уж, что сделано, то сделано, время вспять не повернуть, все мы, русские мужики, задним умом крепки... И как я сразу не догадался, что мы с Элкой в этот самый посёлок "Плёсы" едем?.. Впрочем, мне тогда до этого дела не было - спутницей был занят - глаза, руки, а главное - мозги... А хоть бы и допетрил, что тогда? Сказал бы водиле: "Разворачивайся, поедем по другому адресу"? Какая вообще в принципе разница, где с красивой бабой кувыркаться!.."
  На этот раз, несмотря на своё ещё большее раздражение, перекрёсток Остап заметил сразу и даже удивился, как это он умудрился его проскочить - фонари горели на всех четырёх сторонах, а освещённый флигель охраны со шлагбаумом находился в какой-то сотне шагов и был отчётливо виден. Видать судьба, встретиться с прошлым, мелькнула мысль. И тут же он ругнул себя: "Какая к чёрту судьба, о чём я!.. Вот придурок, вызвал бы такси прямо от Элки, не пришлось бы по этому хутору плутать... Ладно, сейчас вызову, раз уж таким тупым оказался". Пожарский достал свою видавшую виды "Нокию" и набрал первый вытянутый из памяти номер такси. Но к его обиде на всё и вся добавилась ещё одна маленькая, но весьма неприятная порция - противный женский голос сообщил, что у него на счету недостаточно средств для осуществления звонка и порекомендовал пополнить баланс. Остап огрызнулся в трубку, словно автоответчица могла его услышать:
  - Без тебя, дура, знаю, что мне делать! Вот прям сейчас пойду и пополню.
  "Ладно, не беда, - решил он, - вызову от охраны"
  Ушастый охранник, старательно сдерживая нехорошую улыбку, выслушал просьбу и покачал головой:
  - Не положено.
  - Что значит - не положено?
  - Телефон служебный. Вдруг чего.
  - Чего - вдруг?
  - Мало ли, - пожал плечами секьюрити.
  - Так вы мне не служебный, свой дайте, личный. Я заплачу.
  - А зачем мне личный телефон на службе? - явно издевался охранник. - Я его с собой не беру, у меня служебный есть.
  - Так дайте мне служебный! - Остапу бы улыбнуться, попытаться как-то расположить к себе несговорчивого парня, разговорить (а что, все мы - мужики, с любым такая фигня случиться может), но к этим мимическим и словесным экзерсисам он в данную минуту оказался категорически не готов. - Ну что ты в самом деле, выпендриваешься, ведь всего один звонок!
  - Не положено, - отрезал охранник. - И на "вы", пожалуйста.
  - Что?
  - На "вы" ко мне обращайтесь, - спокойно пояснил парень.
  - А что тебе... вам положено?! - рассвирепел Пожарский.
  - В полицию позвонить, пусть они с вами разбираются. Ходят тут всякие!
  - Что значит - всякие! Вы, молодой человек, забыли, я сюда, в эти ваши "Плёсы", с местной домовладелицей, Эллой Емельяненко, приехал!
  - А чего с ночевой не остались? - нагло ухмыльнулся лопоухий.
  - Ну, знаешь!.. - Остап задохнулся от возмущения.
  - А может, вы Эллу Алексеевну Емельяненко убили...
  - Ага, и ограбил! Вон полные карманы добра!
  Секьюрити молча протянул раскрытую ладонь.
  - Что, награбленное сдать? - хмыкнул Остап.
  - Паспорт, пожалуйста.
  - Нет у меня с собой. А ты что, на свидание с женщиной паспорт берёшь?
  - Водительское или иное удостоверение личности?
  Пожарский мотнул головой.
  - Тогда... - охранник изобразил на веснушчатом лице ещё более наглую ухмылку, пожал плечами и двинулся к телефонному аппарату, стоящему на узком столике, опоясывающем панорамные окна. Слева от банального традиционно-серенького офисного "Панасоника" красовался огромный профессиональный монитор дюймов эдак сорока по диагонали, не меньше - мечта каждого пользователя. А на клавиатуре лежала яркой глянцевой обложкой кверху раскрытая книжка, которую, по-видимому, секьюрити читал перед приходом ночного гостя и в которой Остап признал свой последний роман.
  - Стой! - окликнул он охранника и добавил с некоторым запозданием: - ...те.
  Охранник обернулся, удивлённо вскинув брови; у Остапа возникло ощущение, что и уши у паренька тоже немного вздёрнулись. Или наоборот, слегка опустились.
  - Стойте, - повторил он, - давайте не будем торопиться. Кажется, я смогу предоставить вам что-то вроде удостоверения личности.
  Пожарский с максимумом достоинства прошествовал к столику, взял в руки свой детектив, продемонстрировал охраннику заднюю сторону обложки со своей фотографией и гордо заявил:
  - Перед вами Остап Пожарский - автор книги, которую вы в данный момент читаете.
  - В данный момент я разговариваю с вами, - машинально огрызнулся парень, но вглядевшись в фото, а потом окинув взглядом Остапа, захлопал белёсыми ресницами, а его толстые губы поползли в стороны, делаясь тоньше и растягиваясь в широкую радостную улыбку. - Что же вы мне сразу-то не сказали, господин Пожарский! Разве я стал бы перед любимым писателем выделываться!
  - Я человек скромный, - не скрывая торжества, произнёс Остап. - Пользоваться популярностью имени считаю дурным тоном. Но... в некоторых - особых - случаях приходится. И сейчас, мне кажется, именно тот случай.
  - Да я... я все ваши книги перечитал! Знаете, я же сутки через трое, делать-то нечего... - поняв, что сморозил глупость, парень принялся оправдываться: - Нет, я не только на службе, я и дома, бывает... Но дома разве дадут! Тёща, жена, малец... А ваши книги надо внимательно читать, это ж не какая-то там... м-м-м... беллетристика. Тут вдумчиво надо... А вы присаживайтесь, - парень подкатил к Пожарскому офисное кресло на колёсиках, - Остап... как вас по батюшке? Забыл, простите.
  - По отчеству - это лишнее, - снизошёл Пожарский. - Просто Остап.
  - А меня Костей звать. Э... будем знакомы, - Константин пошоркал ладонью о штанину и протянул писателю; в рукопожатие вложил всю свою силу, у Остапа даже пальцы хрустнули. - Может, чайку?
  - Мне бы такси. - Остап, встряхнув пятернёй, подул на пальцы. - Припозднился я сегодня - обсуждали с Эллой Алексеевной правку моего нового романа, - сказал довольно фальшиво, но почувствовал, что врёт не краснея. - Элла Емельяненко - мой редактор, - пояснил для большей убедительности.
  - Да, да, конечно, я понимаю...
  Костя сделал вид, что безоговорочно верит в эту несусветную чушь, между тем внутренне усмехнулся: "Может, оно, конечно, и так - редактор, - откуда мне знать, кто здесь чем занимается? Мне не докладывают. Но чтоб с такой фифой, как Элла Алексеевна, полночи книжку читать - это ж кем быть надо?.. Эх, уж я с ней "почитал", так "почитал" бы!"
  - Такси - это мигом, - затараторил он, хороня недостижимую мечту. - У нас тут неподалеку одна конторка есть, считай своя, прикормленная. В течение пяти, максимум, десяти минут тачка подъедет. - Костя вытащил из кармана мобильник - тот самый, видимо, который никогда не брал на службу, и принялся названивать. Через минуту потерянно сообщил: - Извините, Остап, но через пять минут тачки не будет. И через десять тоже - все в разъездах. Сегодня праздник какой-то что ли...
  - Праздник?.. Не знаю. А когда будет?
  - Обещали через полчасика подать... Может, всё-таки чайку, пока ждём? - Он включил чайник. - Или кофейку? У меня и то и другое в наличии имеется.
  - Давай, - обречённо махнул рукой Пожарский.
  - Так чай или кофе?
  - Всё равно.
  Костя достал откуда-то из-под стола коробку пакетированного чая "Лисма" и жестяную банку "Нескафе классик", подержал в руках, будто бы взвешивая. После коротких раздумий нашёлся, поставив перед Остапом и то и другое. Вторым рейсом сходил за бокалами и закипевшим чайником.
  - Кружка гостевая, так сказать. Она чистая, не думайте.
  Остап кивнул и покосился на монитор. Экран был поделён на четыре прямоугольных сектора, каждый из которых фиксировал определённую часть периметра.
  "А зачем тебе это знать, Ося? - подумал писатель. - Для общего развития?.."
  Чай пили молча, Пожарский помимо воли украдкой поглядывал на монитор, но тут же переводил взгляд на охранника - тот ежеминутно вскидывал руку с часами к глазам, вздыхал, брал в руки книгу, снова клал на место и всё порывался что-то сказать, но никак не мог решиться. Остап, правильно догадавшись, усмехнулся и предложил:
  - А давай книжку тебе подпишу.
  - Да! - обрадовался Константин, хватая со стола детектив. - Если можно. Я сам хотел вас об этом попросить, но... как-то неудобно.
  - Да чего здесь неудобного? Обычное дело. Меня, бывает, на улице останавливают, и ничего, не комплексует никто.
  Остап раскрыл книжку и начертал на форзаце торопливо поданной парнем шариковой ручкой с изжёванным колпачком стандартную фразу: "Константину от Остапа на память", витиевато расписался и не забыл поставить дату. Правда, не учёл, что уже вовсю шпарят новые сутки - дату поставил вчерашнюю.
  - Скучно, наверное, вот так всю ночь - чаи гонять да на монитор пялиться? - спросил, неубедительно зевнув.
  - Ну как вам сказать?.. - охранник пожал плечами. - Вообще-то скучновато, конечно, но с другой стороны: график нормальный - сутки через трое. Ах, да, я уже говорил. Ну и зарплата...
  - Что, хорошо платят?
  - Да где нашему брату, охраннику, хорошо платят?! Два червонца имею. Ну и служба-то не особо опасная. Можно даже сказать, совсем не опасная, так что...
  - И что, ни грабежей никаких, ни убийств в "Плёсах" не случается? Или каких-то других происшествий?
  - Да какие убийства?! Что вы, тихо тут. Народ состоятельный, спокойный проживает - зачем им мочить друг друга? А со стороны ежели кто, так мы на что? Охраняем. Да и грабежей ещё, тьфу-тьфу... Я здесь уже шесть лет, можно сказать, с основания этого посёлка службу несу, ни одного местного жителя не ограбили. У нас же видеоконтроль. И к тому же ментура областная под боком, боятся, наверное, грабители-то и прочие бандиты. А происшествия... Пожар был, да. В Новый год. Нет, что я говорю, под Рождество, как раз моя смена была. С петардами этими молодёжь баловалась, особняк с краешку малость подпалили. Но пожарники мигом примчались, потушили. У нас часть ихняя тут рядом.
  - Да, - усмехнулся Остап, - всё у вас здорово - и полиция, и видеоконтроль, и пожарные. А вот с освещением территории, я заметил, не ахти...
  - Так то ж ночное освещение! Вообще территория хорошо освещается, но после двадцати четырёх ноль-ноль половину фонарей того, отключаем. И мощность в оставшихся уменьшаем. Чтобы, значится, свет людям не мешал отдыхать. Но зато на периметре мы света не жалеем. Вот гляньте, Остап, - Костя кивнул на монитор. - Картинки чёткие, яркие - как в кино на первом ряду - всё видно. Муха не пролетит, где уж грабителю!
  - А экран на четыре части поделен, это зачем? - осторожно поинтересовался Пожарский.
  - Сектора обзора, - важно пояснил парень. - Северная часть периметра, южная, западная и часть восточной.
  - Восточная - это со стороны Полынки?
  - Ну, - кивнул Константин.
  - А почему только часть?
  - Да там такое дело... - Костя почесал затылок, подошёл к монитору, щёлкнул какой-то клавишей на клавиатуре - один из четырёх секторов тут же расширился, изображение заняло весь экран. - С юга больше, чем до половины захватывается, камера на углу установлена. А дальше... там ведь забора нет, да и где его ставить, участки прям до воды доходят и пирсами в реку втыкиваются. С севера я и без техники обозреть могу, визуально, так сказать. Вообще-то неохваченным только один особняк остаётся - господина Наждакова Максим Олегыча... Он свой дом замком называет, - хохотнул Костя. - И с нас того же требует... Так в замке том своя камера вроде бы стоит. Так что... всё под контролем.
  - Стоит или вроде бы? - не удержался от вопроса Остап и тут же пожалел, что вылез. В самом деле, зачем ему, писателю Пожарскому, знать - организовано видеонаблюдение в особняке какого-то Наждакова-Максим-Олегыча или нет? Неровен час, Константин может заподозрить его в нездоровом любопытстве или, хуже того, в неких преступных замыслах.
  Но охранник и не подумал настораживаться и в чём-либо подозревать такого "дорогого" ночного гостя.
  - Если честно, хрен его знает, - смущённо улыбнулся он и пожал плечами. - Может и стоит, а может, и нет. Вообще-то Наждаков камеру должен был установить и кабель сюда пробросить. Тут дело какое: когда систему видеонаблюдения в "Плёсах" монтировали, все домовладельцы на это дело финансово вкладывались. А его, Наждакова то есть, не было на месте, уезжал куда-то по делам. Как вернулся, работы по монтажу системы вовсю шли, вернее, заканчивались уже. Ему сказали, а он говорит, некогда, мол, мне всякой фигнёй заниматься, я, мол, потом камеру сам установлю и сам же сюда кабель проведу. Злой был, видать, не срослось чего-то.
  - И не провёл, - догадался Остап.
  - Ну, ему наверно опять некогда, в может, деньги зря палить не желает.
  - Почему ж зря? Да и речь не только о безопасности его личного имущества идёт, дело-то общее. Как другие домовладельцы к отказу этого... как ты его назвал?..
  - Наждакова, - подсказал Костя.
  - Как они к его отказу отнеслись?
  - Максим Олегыч в "Плёсах" самый крутой, в авторитете, можно сказать, - наивный паренёк понизил голос, словно боялся, что авторитетный житель посёлка может его услышать и доверительно сообщил Остапу: - В общем, бандит он, его все здесь недолюбливают, ну и... боятся. Вроде как наркотой он занимается, и ещё чем-то - может девахами приезжими, проститутками в смысле, а может и оружием, я не знаю. Только я вам ничего этого не говорил, лады?
  - Лады, - таким же тихим голосом ответил Пожарский, добавив для убедительности: - Могила.
  - Наждак сказал... мы, охранники, значится, его меж собой Наждаком называем...
  Костя замолчал и покрутил головой, вглядываясь через панорамные окна, нет ли снаружи кого. А Остап внутренне усмехнулся: "Не вы одни этого козла так называете".
  - Короче, - продолжил Константин, - Наждак ежели сказал чего, никто вякать не станет - себе дороже. А насчёт всеобщей безопасности не беспокойтесь.
  - Да мне-то что беспокоиться! - фыркнул Пожарский.
  - С безопасностью жителей и, стало быть, их имущества всё тип-топ. О северном, западном и южном секторах контроля я уже рассказывал, а чтобы на территорию "Плёсов" с воды пробраться, надо через наждаковский замок как-то умудриться просочиться, иначе никак. С севера камера картинку на монитор даёт - но пасаран, - с юга, значится, я заместо камеры. Ну, то есть мы, охранники. А у Наждака по двору ночью, да и днём, когда хозяин в отлучке, ограменный кабыздох гуляет. Кавказец или как там, мать его ети! Башка больше этого монитора, а злой, зверюга, до жути. На него издали-то смотреть боязно, не то что... О! - охранник встрепенулся, услышав шум мотора. - Кажется, машина за вами пришла...
  
  Остап не забыл о решении напиться в хлам, более того, всю дорогу от Плёсов до дома думал лишь об этом, стараясь выбросить из головы другие мысли. Однако, перешагнув порог своей квартиры, он вдруг почувствовал душой и телом не только колючие сомнения в необходимости данного мероприятия, но и резкое снижение остроты желания. Подобный "сбой настроек" показался Пожарскому странным, что-то явно означающим, на что-то намекающим, вот только на что?..
  Пройдя на кухню и потоптавшись в задумчивости и непонятках у холодильника, он всё же открыл его, недоверчиво посмотрел на непочатую бутылку "Абсолюта", купленную накануне на занятые у Ватолина деньги, и, решительно захлопнув дверку, изрёк:
  - Нет, не надо тебе этого, Ося. По крайней мере, сейчас.
  Спросил сам у себя:
  - А чего тебе надо?
  И, вздохнув, ответил:
  - Ложись-ка ты, парень, спать. Утро вечера мудренее.
  Но сон никак не шёл, да и думать Остап, ни о чём не думал - ворочался, вставал пить воду и курить, решил было: "А может, всё-таки нажраться?.." Представил, как наливает рюмку холодной водки, подносит ко рту... и едва успел добежать до туалета. Его буквально вывернуло наизнанку.
  - Это что было? - ополоснув лицо, спросил он у двойника в зеркале.
  Тот молчал, глядя на хозяина преданными глазами умирающей собаки; на кончике носа замерла перед неизбежным падением в раковину набирающая вес и решимость капля. Кап - и нет её, а на место канувшей в канализационную лету самоубийцы с мокрого лба стекала ещё одна.
  Остап промокнул лицо полотенцем, прервав капельный суицид.
  - Организм протестует против приёма алкоголя? - продолжил бесперспективный разговор с нежелающим отвечать, как пленный партизан, собеседником. - С чего бы это, как думаешь? Молчишь... Допился? Возраст даёт знать о себе? Первая ласточка, так сказать? Не было ничего такого, да вдруг случилось? Стал наш с тобой организм водку отвергать, так что ли? Да если б водку, а то лишь мысль о ней! Перестраивается организм, отдохнуть желает, готовится к чему-то. К новым трудовым подвигам, не иначе. - Остап пытливо посмотрел в ставшие оживать глаза своего отражения. - Или не к трудовым?.. Точнее, к нетрудовым... Знаю, знаю, что хочешь сказать, да признаваться не желаешь.
  Пожарский отвернулся от зеркала, бросил полотенце на крышку стиральной машины. Оно, соскользнув, упало на кафельный пол, но поднимать его Остап поленился; плюнув в унитаз, вышел из ванной. Улёгся на кровать.
  "Молчишь, значит. Ладно, сам скажу, за тебя признаюсь. Шила ведь в мешке не утаишь, тем более, если этот мешок - ты сам, а шило колет, блин, и больно колет!"
  Мужчина нервно поёрзал на кровати, словно его и впрямь что-то покалывало меж лопаток.
  "А потому колет, - продолжил он мысленный диалог с оставшимся в зазеркалье двойником, - что мысли всё об одном, и никак не вытряхиваются из котелка, как им не тряси. И что не мысль, то колючка. И мало того, что не вытряхиваются, так ещё и по всему телу расходятся - по жилам, по капиллярам, под кожу забираются, в сердце застревают..."
  Пожарский вопреки привычке не курить в постели, впрочем, не так давно им нарушенной, потянулся за сигаретами. Закурил. После исполненной пару минут назад арии рыгалетто, несмотря на то, что, восстанавливая кислотно-щелочной баланс, он извёл изрядное количество зубной пасты, дым показался донельзя противным, как дух чадящей помойки. Пожарского передёрнуло; раздражённо загасив окурок, он отодвинул пепельницу на самый край тумбочки и глотнул минералки. Ещё бы разок зубы почистить, да вставать лень.
  "Всё, - решился, наконец, - будет уж ходить вокруг да около и словоблудием заниматься, стилист ты долбанный! называй вещи своими именами. Конкретно. А конкретика такова: хочешь ты, брат Ося, грабануть злейшего врага своего, Наждакова Максима Олеговича. Вот так вот, банально, - грабануть, ограбить, обнести. Ударить Наждака по самому больному, по святому для него - по бабкам. Отомстить ублюдку! Да и деньги... они ж тебе, Ося, лишними не будут. Ну не будут, признайся. Это ты Севе Маслову мозги пудрил, а себе-то врать не надо. Впрочем, - осадил себя писатель, - не отвлекайся, Ося. Главная и единственная причина - это месть. Меркантильность - вторичное, попутное, так сказать. Ты не забыл того позорного пинка под зад, да просто не мог забыть, ты всё это время - все семь лет - мечтал отомстить. И час расплаты, как пишут графоманы, пробил! Прошлое напомнило о себе. Само. Оно ворвалось в твою скучную презренную жизнь и толкнуло к неизбежному, к тому, что ты должен, обязан сделать. Если считаешь себя мужиком!.. Правда, есть некоторые опасения. Как говорится: хочется, да колется. А чего или кого боишься? Наждака?.. - Остап прислушался к ощущениям, заглянул себе в душу. - Конечно, определённые опасения имеют место - Наждак бандит и методы у него соответствующие. Но с другой стороны - с какой стати он на меня подумает? Дело прошлое, Наждак забыл о том кидке напрочь. Да я много-то брать не буду, только то, что не получил с него... - душа снова понадобилась Пожарскому, он заглянул в неё и увидел, что и ожидал. - Ну... скажем так, с набежавшими за семь лет процентами и с небольшим штрафом. В качестве компенсации морального ущерба, так сказать, - хохотнул он мысленно. - Двадцатку этот гад мне должен, тысяч пятьдесят возьму, и это будет справедливо. Нет, надо чётко определиться: не тысяч пятьдесят, а именно пятьдесят тысяч. Для Наждака это сумма небольшая, по такому пустяку он особо колотиться не станет, а то и не заметит вовсе... А может, я щажу этого отморозка? - подумал Остап, поразмышляв. - Может не пятьдесят тысяч взять, а все сто? Он и пропажу ста тысяч не заметит..."
  Остап снова взял с тумбочки сигареты и закурил. На этот раз негативной реакции не последовало - возможно, кислотно-щелочной баланс пришёл в норму, вернее, обрёл привычные для курильщика параметры, а скорей всего, мужчина, погружённый в раздумья, просто не ощущал горечи тлеющего табака.
  "Детский лепет, Ося, это тебе не рубль железный - закатился под диван, да и хрен с ним. Сто тысяч, причём не рублей, было и вдруг - тю-тю. Любой заметит и узнать возжелает, кто у него бабки спёр. И не только узнать, но и вернуть по возможности, а стало быть, всяко искать вора кинется. Любой! А Наждак тем более, он же по натуре - жлоб. Вон Костя рассказывал - на сигнализацию в "Плёсах" скидываться отказался. Дела закрутили, некогда было? Ага, как же! Денег жалко стало! Меня, сука, на бабки кинул, да на какие бабки - эта двадцатка зелёных для Наждака - пыль. Понимаю, там больше куража было, чем желания денег на лохе-строителе сэкономить, но одно другому не мешает. Так сказать, полезное с приятным совместил. А что денег на удовольствия не жалеет - любовницу нехило содержит, на тачках крутых разъезжает, в подпольных игорных заведениях и дорогих ресторанах зависает, - так это ни о чём, это образ жизни и соответствие имиджу. И одно дело - полтос в казино спустить, и совсем другое, если этот полтос у тебя залётный воришка - не профи, не вор в законе, - а какой-то дилетант свистнул. Рассвирепеет Наждак, прикажет своим боевикам найти замухрышку писателя и наказать, чтобы кому другому неповадно было. Всё тот же имидж, однако... Тпру, стоять! - "попридержал коней" Пожарский. - Кажется, занесло меня не в ту степь. При чём здесь замухрышка писатель, то бишь, я тут при чём? Про меня Наждак подумает в последнюю очередь, не факт, что вообще вспомнит. Если б я сразу его того-сего-этого, тогда возможно и сопоставил бы, а так, через семь-то лет... Так что, если я сам не лоханусь - не засвечусь, конкретных следов не оставлю, - хрен меня Наждак заподозрит! Да он и фамилию-то мою вряд ли помнит, а книжки такие ребята не читают"
  Остап поднялся с кровати, подошёл к окну и оттянул край толстой портьеры.
  Утро без особого энтузиазма и вообще, без какого-либо настроения, следуя одной лишь давно надоевшей и практически потерявшей смысл традиции, тяжело и лениво вползало в Полыноград. Горизонт был невнятен и абстракционно аляповат, но, обладая неким художественным воображением (а писатель Пожарский им естественно обладал), можно было уловить сходство с куском слоёного торта - мало аппетитного, а точнее, абсолютно несъедобного на вид. Толстые и рыхлые грязно-жёлтые коржи, скупо подсвеченные приподнимающимся солнцем облаков, перемежались длинными творожно-белёсыми и пузырчатыми сиреневыми и сизыми прослойками дымов ТЭЦ, ЦБК и завода химконцентратов. Дымы в полном соответствии с преобладающим направлением розы ветров сносило на северо-восток, перемешивало там с остатками ночной мглы, с ещё не успевшими окрепнуть, а потому не имеющими определённой цели солнечными лучами, и получалась эдакая аморфная мерзость, что Остапа передёрнуло от отвращения.
  - Слава богу, что я перебрался из правобережья на запад, дышал бы сейчас этой дрянью, - сказал он вслух и, помолчав, добавил, уже мысленно: - "А может ещё подальше от этой химической помойки убраться? И не город поменять, а вообще - из России свалить. Сорвать банк - и... Тогда выходит, прав Маслов на все сто: герои моих романов потому бегут, что я сам - интуитивно - бросить всё хочу и уехать куда-нибудь к чёрту на рога. Ну, не так буквально, а скажем... на Зелёный континент. Хотя... это и есть - у чёрта на рогах"
  Пожарский задёрнул штору и вернулся к кровати; ложиться не стал, сел на край, закурил очередную сигарету и продолжил размышления:
  "Да ну, бред. Какая на хрен Австралия! Чего я там не видел - кенгуру что ли? Сдались они мне... А с деньгами и в России хорошо устроиться можно. Можно, например... - Остап замолчал, покачал головой и вдруг закашлялся, неудачно хмыкнув и подавившись дымом. - Блин! - ругнулся, гася окурок в пепельнице. - Размечтался, придурок! Мечтать не вредно, но только когда дело сделано, и чемодан с валютой под кроватью лежит. А у меня на сей момент, не считая мелочи в кошельке - аванс от "Бестселлера" за новый роман в дебете и червонец долга перед Ватолиным - слава богу, деревянных - в кредите. Аванс получу, половину отдам. Вот такая бухгалтерия"
  Остап лёг и, закинув руки за голову, уставился в потолок, по которому от окна в просвет над гардиной упорно просачивались в спальню вязкие языки рассвета.
  "Не Наждака опасаться надо. Что - Наждак? Тупоголовое мурло. Но это мурло может и в полицию обратиться, а там не только садисты, недоумки и лентяи служат, попадаются и умные. И даже очень умные, и довольно часто попадаются. Вычислят меня эти умники и за решётку посадят, тот же Ватолин и вычислит, ему это - раз чихнуть. Вани Черемисина файл ко мне на раз-два приведёт. Косвенная улика, но капитан - мужик упёртый, и нюх у него как у ищейки - да он и есть ищейка: ему только мотив найти, а дальше - дело техники. Как говорится, за ниточку потянет - весь клубок... Стоп! А с чего это я решил, что Юра что-то о мотиве может разнюхать? С каких это щей? Я ему о данном позорном факте своей биографии не рассказывал. Договор на строительство коттеджа мы с Наждаком не заключали, всё на словах оговаривали. Да и времени с тех пор прошло немало - это на тот предмет, что Юра имеет привычку рыть глубоко. Сам Наждак о том кидке рассказывать не станет - факт. Так что хрен моему дорогому товарищу менту, а не мотив! Хорошо, что я не ляпнул тогда, что козла этого, Наждакова, знаю. А уж следов я не оставлю, будьте уверены, господа присяжные заседатели. Я вам не тяп-ляп, а писатель-детектившик, на счету которого практически дюжина бестселлеров! Не считая всякой мелочёвки вроде рассказов - изданных и написанных в стол, - сетевого детективного буриме и участия в написании сценариев. Сколько я сюжетов криминальных придумал - уйма! И ещё придумаю. Пусть один, последний, но самый хитроумный, так, чтобы ни одной зацепки. Ни единого следочка, железобетонное алиби, то, сё. Недаром Маслов говорил: у тебя, товарищ Бендер, криминальный талант. А что, и воспользуюсь им, применю теорию на практике! И Наждаку "должок верну" и материально, так сказать, приподнимусь. Как там Сева вещал: "Один скачок - и все проблемы решены"? Только Сева в блатной терминологии специалист никудышный. На фене скачок - кража со взломом без предварительной подготовки. А я подготовлюсь, я очень тщательно подготовлюсь..."
  Разработку плана предстоящего мероприятия Остап решил оставить на потом, вторично вспомнив, что утро вечера мудренее. Правда, с учётом того, что сегодняшнее утро уже окончательно вползло в город, имена существительные в этой старой как мир поговорке стоило поменять местами.
  - Свет в ванной забыл потушить, - бормотал он, уже практически засыпая. - Лампочка перегорит... Ну и хрен с ней: перегорит - новую включу. То есть вкручу. Я хоть и не богатей, как некоторые, но на лампочках экономить... моветон. Нет, моветон - это запивать водку персиковым соком с мякотью... А причём здесь персиковый сок, и почему мякоть пагубно сказывается на эстетике потребления спиртных напитков?.. Если жить, скажем, в Австралии и вращаться в тамошних писательских кругах, надо непременно изучить данный вопрос, чтобы не облажаться... Но я же вроде не собирался в Австралию... Да и кто сказал, что в тамошних писательских кругах сплошь продвинутые в вопросах пития люди?.. Да там, в этой долбанной Австралии и писателей-то нет. Я, во всяком случае, таковых не знаю. Там, на Зелёном континенте, лишь кенгуру, аборигены с бумерангами и крокодилы с туристами. Да, это точно, Ося, там туристов и без тебя хватает... Не нужен мне берег турецкий, Австралия мне не нужна... Бред! Господи, какой бред я несу! Всё, спать...
  Мысли путались, голова вместе с находящимся в ней мозгом, и прочие части и органы писательского тела, изрядно уставшие за активно прожитые сутки, нуждались в отдыхе и настойчиво его требовали.
  
  6.
  Мобильник удалось подхватить в последний момент - когда тот под действием вибрации уже дополз до края горизонтальной поверхности, свесил, что называется, ножки и был совершенно готов сгинуть в таинственной черноте между стеной и прикроватной тумбочкой.
  Остап тупо посмотрел на дисплей, увидев определившееся имя абонента, невольно вздрогнул - звонок с того света. Однако, не будучи ни психопатом, ни апологетом спиритизма, он тут же сообразил, что звонит не Ваня Черемисин, не его бессмертная душа желает пообщаться с представителем мира живых, а "безутешная" вдовушка, вступившая в права наследства данным персональным средством связи, прервала звонком его глубокий сон.
  - Ало, - хрипло выдавил Пожарский и покосился на сигареты. И машинально потянулся было за ними, но решительно подавил желание закурить немедленно. Сначала умыться и позавтракать, строго сказал себе мужчина. Или хотя бы чашечку кофе.
  - Ну, здравствуй... любовничек.
  - Здравствуй, Полина. А почему с такой издёвкой? В плохом настроении пребываете, мадам?
  - Нормальное у меня настроение, - фыркнув, возразила вдова и добавила, как всегда игнорируя логику: - А с чего бы мне в хорошем настроении пребывать? Тем более, в такой день.
  - А какой сегодня день? - неосторожно поинтересовался Остап.
  - А ты не знаешь?!
  Остап кашлянул и промолчал.
  - А Ваня, наверное, другом тебя считал. Вот уж правду говорят люди: "Таких друзей..." - окончание фразы многозначительно повисло в воздухе. Вернее, в трубке.
  Остап снова промолчал, хотя догадался, что сегодня за день - намёк Полины прозвучал весьма конкретно, - он даже ругнул себя за забывчивость, но для верности всё-таки быстренько перелистал в уме календарь.
  - Ладно, Ося, не напрягайся, - снисходительно или, точнее, попытавшись придать голосу презрительности, хмыкнула женщина. - Сегодня девять дней как любимый мой муженёк Ванечка преставился. Положено помянуть. Вроде на поминки не приглашают, да я, собственно говоря, и не приглашаю, просто время сообщить хотела. В шесть часов, сегодня же будний день. Хочешь - приходи.
  Мужчина обречённо вздохнул, отведя трубку в сторону. Идти на Ванины девятины не хотелось - почему-то вспомнилось, чем закончилась панихида в союзе писателей, но спросил, скорее ради приличия:
  - Куда?
  - Что, с памятью беда? Могу адрес напомнить, если что.
  - Да нет, я просто подумал...
  - Небось, что я в ресторане банкет устраивать собралась? Нет, Ося, дома, в узком кругу, на ресторан у меня денег нет. Раньше-то не особо водились, а сейчас и вовсе.
  - Я... - начал Пожарский, но Полина уже нажала отбой, - "...дам тебе немного денег, - пообещал он коротким гудкам, мысленно продолжив начатую фразу, правда, немного не так, как собирался сказать вслух. - Позже. Потерпи, крошка, вот дельце одно проверну и дам. Не то, чтобы меня твоё финансовое положение сильно волнует - честно признаться, оно меня вообще не волнует, - но я джентльмен, и за удовольствие привык платить..."
  Остап снова поморщился: он сильно кривил душой - вовсе не за секс (к слову сказать, незатейливый и скучный) решил он рассчитаться с Полиной. И вообще не с ней, а с её покойным мужем (ну и с ней само собой, как с наследницей) - за собранную по Наждаку информацию. Зная дотошность коллеги при сборе фактического материала, основанную на его можно сказать, патологической склонности к скрупулезной проработке всех деталей и эпизодов будущих произведений, Пожарский нисколько не сомневался в достоверности информации и был уверен, что Ванин файл окажется весьма и весьма полезным. И совершенно не важно - готовился писатель Иван Черемисин к написанию нового детективного романа или к тому же, к чему сейчас готовился он сам. По сути, покойник выполнил за Остапа большую часть подготовительной работы для планирования и проведения операции по обносу гражданина Наждакова М.О.
  Но существовала небольшая проблемка, а точнее, если без ненужного преуменьшения её значимости - довольно неприятная и вонючая проблема. Информация сия хранилась в неком файле, файл - на винчестере черемисинского компьютера, а сам винт находился в полиции, в отделе капитана Ватолина. Он либо лежал в Юрином сейфе, либо пылился на полке в комнатушке, в которой хранятся вещдоки.
  "Ясное дело, Ватолину черемисинский винчестер без надобности, - размышлял Пожарский. - По закону его вернуть вдове полагается. Но вот когда мент это сделать сподобится? Когда дело закроет, и когда руки дойдут. Каких-то особых сроков нет. Точнее, они наверняка существуют, но... Эх, чёрт побери, затянется эта процедура, как пить дать затянется! C нашим-то головотяпством россейским. Дело Юра разумеется быстро закроет, чего тянуть, да скорей всего, уже закрыл, а вот насчёт рук... Позвонить и поторопить? Мол, возвращайте, господин капитан, вдове моего друга материальные ценности да поскорее. Бабёнка бедствует, комп мужнин продать желает... Нет, опасно. Нельзя проявлять инициативу, нельзя светиться... А может, Полину на ментов натравить? А что, это идея! От кого и должна исходить инициатива, так только от неё. А я тут вроде как - с боку припёка. Сегодня же намекну. Не хотел на поминки идти, придётся. Только вот намекнуть надо аккуратно, так, чтобы у Полины ни единого подозрения не возникло. Ну, это я сумею. Тем более, вдовушка умом не блещет. А потом надо как-то незаметно файлик тот..."
  Мысль оборвал звонок мобильника.
  "Лёгок на помине" - Остап с удивлением посмотрел на дисплей и тут же придал лицу радостное выражение, словно разговаривал по скайпу, и абонент мог его видеть.
  - Алё, привет, Юрок!
  - Пожарский?!.. А ты какого хрена чужой телефон хватаешь?
  - Как это?.. Почему, чужой? Мой собственный, потому и хватаю, как ты выражаешься. Ты сначала определись: кому звонишь.
  - Э... а, блин, точно... Это я не на ту кнопочку нажал. Ты же у меня в записной книжке как "писатель" значишься, а рядом с тобой Пискунов, следак из прокуратуры, стоит. Вы с ним оба на "пи" начинаетесь. Гы-гы-гы! Вот это я выдал хохму! Гы-гы-гы! - заржал полицейский, обрадовавшись случайно сложившемуся похабному каламбуру. Остап решил не обижаться - не тот случай. Отсмеявшись, хохмач продолжил:
  - В общем, Пискуну я позвонить хотел, да промахнулся малость, со мной такое случается иногда - пальцы-то... Как говорится: кровь густеет, это самое... пальцы толстеют, ха-ха-ха! Ну ладно, раз уж позвонил... Привет, Ося! Как дела? Всё стучишь?
  - Стучу, - соврал писатель. - Как всегда. Аж все пальцы стёр, они у меня тонкие и худые, видать кровь жидкая. Ну а ты - как сам?
  - Да ты знаешь, отлично! Даже более чем. Начальство расщедрилось, в командировку аж на два с половиной месяца меня отправляют. По обмену опытом, так сказать. Не командировка - мечта! Два с половиной месяца, представляешь? Ни тебе жены, ни тебе детей! Ни сослуживцев, ни отечественных бандитских харь, ни писанины этой долбаной! Можно сказать, убываю во внеочередной отпуск. И гори оно тут всё синим пламенем!
  Из трубки словно пахнуло лёгким ласковым теплом от этого синего ватолинского пламени. Всё складывалось наилучшим образом, и хотя временное отсутствие капитана в Полынограде не представляло воришке-дилетанту каких-либо преференций перед законом, уверенности и некой свободы в действиях, вернее, пока в помыслах, это известие прибавляло.
  - И когда отчаливаешь?
  - Взлетаю, Ося, взлетаю. Да, блин, в это воскресенье уже. Даже не успеваю толком дела передать!
  - А в какие дальние края, если не секрет?
  - Ага, в дальние. За Океан, хе-хе, - довольно хохотнул Ватолин.
  - Не иначе как...
  - Ты угадал, Ося, в неё самую. В благословенную Америку, мать её. США, штат Арканзас, городишко... не помню, как называется, э... маленький какой-то.
  - Не Литл-Рок, случаем? - блеснул эрудицией Остап.
  - Точно, он самый!
  - Ну, ты сказанул: маленький! Не Лос-Анджелес, конечно, и не Чикаго, но тоже - не ПГТ. Столица штата, тысяч двести населения, по американским меркам - достаточно крупный населённый пункт.
  - Да я на название намекал. Литл ведь по-английски - маленький. Ага, а ты как думал? Тоже кой-чего знаем, не лаптем щи хлебаем. А ты откуда про этот самый Литл-Рок знаешь, бывать приходилось? Что-то ты мне не рассказывал.
  - Увы... Вся информация - из Интернета, я её для работы собирал. Один из моих героев... - Остап вдруг вспомнил слова Севы о том, что все его герои бегут либо в Америку, либо в Австралию, но не в Крым и не в Прагу, и замолчал.
  - Ну, так что там твой герой, - без особого интереса подтолкнул его Юра.
   - А, не важно. Говоришь, в воскресенье вылет... Надо как-то пересечься, мне тебе долг вернуть надо.
  - Забей! Вот вернусь финансово обескровленным, потратившим все сбережения и командировочные на бухло и знойных темнокожих мулаток, тогда и отдашь. А пересечься, ты прав, надо - обмыть же командировку полагается по русскому обычаю. Сегодня вечерком подскакивай в отдел ко мне, в кабинете релаксации отметим это дело. Небольшой скромный фуршет, так сказать. Конечно, по-хорошему, надо бы в кабачке посидеть, но время... Поверишь, ни фига не успеваю - ни дела толком передать, ни хвосты подтянуть. Вот, например, вдове твоего кореша, суицидника этого, Черемисина, надо бы вещдок вернуть, так ума не приложу, где время взять. - Из телефона снова пахнуло теплом. - Нет, я её, конечно, могу и в отдел повесткой вызвать, но сам понимаешь, не по-людски как-то... Так что, подскочишь?
  - Сегодня?.. - Остап выдержал паузу и осторожно начал: - Вообще-то, я в твоих краях планировал оказаться, но днём и проездом. А вечером, извини, не смогу, меня Полина на девятины позвала. Сам понимаешь - святой долг, не пойти не имею права.
  - Какая Полина? Черемисина, что ли?.. Ага, причина, конечно, уважительная... А во сколько поминки?
  - В шесть.
  - В восемнадцать ноль-ноль, значит... А днём когда, говоришь, в мои края тебя нелёгкая занесёт?
  - А что? - мысленно ухмыльнулся Остап, на всякий случай взглянул на часы - близился полдень - и подумал: "Клюнет, или сорвётся? Клюнет, куда он денется"
  - Да понимаешь... - Ватолин на пару секунд замолчал, видимо для того, чтобы потереть нос - так подумал Остап, зная водящуюся за товарищем привычку. - Я подумал и решил: ты мог бы... чисто по-товарищески, так сказать, принять от меня вещдок и передать его этой самой э-э-э... Полине Черемисиной.
  - Вот так вот, да? Решил он!
  - Ну а что? Тебе всё равно на поминки переться. Но ты не услышал, я же сказал: по-товарищески.
  Пожарскому захотелось потереть ладошки.
  - Ну... в принципе... если по-товарищески... почему нет? Что за вещдок? - прикинулся он дурачком и скривился - не переборщил ли.
  - Винчестер. В смысле - хроеновина от компьютера.
  - А... Да не проблема, заеду, захвачу, - Остап снова взглянул на часы. - Полвторого устроит?
  - Да в любое время, Ося! Я как крыса канцелярская в бумаги зарылся по самое "не хочу", сегодня вообще из отдела не выйду.
  - Тогда... А как с формальностями, кстати?
  - Я тебе бумаженцию дам, покажу, где бабе расписаться - делов-то куча.
  - А когда тебе передать бумаженцию с росписью?
  - Ну... а ты на поминках посиди с полчасика, да и ко мне - в комнату релаксации. А чего там рассиживаться - не день рождения всё-таки, а совсем даже наоборот.
  - Вообще-то ты прав, Юра, и весьма логичен, но...
  - Что - но? Никаких "но"!
  - Но ты и жук, Юра. Хитрый, ушлый жучара. Надо же, как всё в свою пользу развернул.
  - На том стоим, Ося, на том стоим! Иначе - никак.
  
  Нужная информация отыскалась легко, вернее, её и искать не пришлось - Ваня обозвал файл без затей: "Корундов". Остап скопировал его, и хотел было вытаскивать из распахнутого чрева своего компьютера черемисинский винчестер, но, задумался и, с минуту внутренне поборовшись с собой, перенёс на съёмный диск ещё несколько заинтересовавших его файлов. Это был развёрнутый синопсис - можно сказать: черновик - одного и планы и наброски ещё двух задуманных покойным писателем романов, о которых он как-то рассказывал товарищу и коллеге Пожарскому и которым, увы, так и не суждено было появиться на свет книготорговый в виде книжек в ярких глянцевых обложках.
  Остап поборолся с собой ещё немного, впрочем, без особого напряжения "сторон", с некоторой опаской покосился на окно (кроме голубя, сидящего за стеклом на сливе, противно воркующего и смотревшего вовсе не на него, а вниз во двор, никого естественно не было - четвёртый этаж всё-таки), вздохнул и удалил файлы. Но не со своей флэшки, а с Ваниного винчестера.
  - В конце концов, - сказал он вслух, - не так важно под чьим именем выйдут книги, главное - они дойдут до читателя. К тому же романов-то как таковых, по сути, нет, их ещё написать надо. Что - черновики и планы? Черновик, он и есть черновик, - лицемерно успокаивал себя новоиспечённый мародер и потенциальный плагиатор, - чтобы текст в нормальный вид привести, над ним работать и работать надо. Черновик - это что-то типа шпаргалки: заглянул, чтобы вспомнить, и шпарь дальше. А планы... они вообще меняться могут.
  
  Ровно в шесть вечера Пожарский был у двери квартиры Черемисиной.
  - Пришёл-таки, - констатировала вдова, пропуская мужчину в прихожую. Из зала доносились обрывки приглушённого разговора; кто говорил - не разобрать.
  - А ты как думала? - Остап отметил, что на Полине то самое чёрное платье с откровенным декольте. Тёмная глубокая ложбинка уже не зачаровывала его взгляд. Возможно потому, что мужчина уже имел полное представление о реальном размере, форме и истиной степени упругости этих смуглых и на вид весьма привлекательных грудей.
  - Думала, что больше уже и не свидимся.
  Остап фыркнул и протянул Полине полиэтиленовый пакет с винчестером.
  - Это тебе.
  - Гостинчик что ли? - женщина развела ручки пакета и заглянула внутрь, разочарованно скривилась: - Что это за ерунда? Зачем ты мне железяку приволок?
  - Это винчестер.
  - Да ну? Знаешь, Остап, за дурочку меня не держи, ладно. Мой папа между прочим охотником был заядлым, и я знаю, что винчестер - это ружьё такое.
  "Да, - подумал Пожарский, - умственные способности дамочки оставляют желать лучшего. И как только Ваня умудрился прожить с ней... А кстати, сколько они прожили в браке? Лет двадцать что ли?.. Где-то так"
  - Жёсткий диск компьютера тоже называется винчестером, - терпеливо пояснил он. - Его полицейские сняли с Ваниного компьютера когда... Ну, в общем, вот возвращают.
  - А ты что, в ментуре подрабатываешь? - некрасиво хохотнула Полина.
  - Нет, товарищ попросил завезти, он полицейский... Вот, распишись, - Остап достал из пакета находящийся там же бланк расписки. - Здесь и здесь.
  - И зачем мне компьютер?.. - задумчиво произнесла Полина, - только место занимает, - но пожала плечами и расписалась. - Я даже как он включается, не знаю.
  - Не нужен - продай кому-нибудь.
  - Ценная мысль... Хочешь, тебе продам. Недорого, тысяча евро всего.
  "А что не две?" - хотел спросить Остап, но лишь усмехнулся уголком губ - Ванин простенький, отнюдь не навороченный компьютер вместе со всей периферией, включая принтер, стоил вдвое, если не втрое меньше лихо объявленной наследницей цены.
  - У меня есть компьютер, второй не нужен, - тактично отказался он.
  - Не хочешь - как хочешь. Алексею продам, - нашлась Полина, - этот возьмёт. Хотя бы, потому что джентльмен, не то что некоторые... Что-то запаздывает Лёшенька, - притворно вздохнула.
  Остап мысленно похвалил себя за предусмотрительность:
  "Хорошо, что я файлы с ваниными набросками забрал. Уж кто-кто, а... Лёшенька нашёл бы им применение: сам ничего путного придумать не в состоянии, а к чужому примазаться - хлебом не корми"
  Пожарский прекрасно знал о страстном, можно даже сказать, болезненном желании главреда издаваться лично, причём, при полном отсутствии писательского таланта. Алексей Фёдорович Понькин считался опытным, знающим редактором и весьма грамотным стилистом, да собственно и являлся таковым на самом деле. А вот с фантазией у него было слабовато, а если начистоту, вообще никак. В силу этих конфликтующих друг с другом обстоятельств, а также благодаря занимаемой должности, все его восемь книг были написаны в соавторстве с начинающими авторами. Провинциальных талантов, желающих втянуть трепетными ноздрями исходящий от авторского экземпляра книги микст ароматов типографской краски, клея и влажноватой бумаги, было хоть отбавляй. А потому книг у Понькина легко могло быть не восемь, а значительно больше - хоть сотня, - но Алексей отдавал себе отчёт в том, что три-четыре книги, написанные в соавторстве - это в порядке вещей, число восемь настораживает и уже чревато, но в принципе, пока ещё приемлемое количество. Приемлемое, но на грани. А вот больше - уже явный перебор. А перебор - это проигрыш и ничто иное, тем более, когда на кону имидж...
  За столом сидело трое поминальщиков: пшеничноусый брат Полины Николай, его болезненного вида супруга Ксения и соседка Черемисиных по площадке Наталия Львовна - баба Яга. Остап поздоровался с компанией и уселся на одно из двух свободных мест (второе, по-видимому, предназначалось задерживающемуся Понькину). Баба Яга улыбнулась ему как старому знакомому, тускло померцав железными зубами. Николай немедля налил пришедшему водки до самого верха стопки и, проигнорировав предупреждающий и злой взгляд супруги, себе столько же. Сказал: "Помянем Ваню" и тут же лихо влил водку в себя. Остапу не осталось ничего иного, как после непродолжительной паузы последовать его примеру.
  - Да, да, помянем, Ванечку, - поддержала мужчин старушка, подняв свою рюмку. - Хороший был человек, царствие ему небесное.
  Ничего странного в том, что она по-соседски пришла помянуть Ваню, не было, но учитывая их с Полиной взаимную нелюбовь, присутствие данного персонажа показалось Остапу несколько неожиданным - даже в день похорон Наталия Львовна на панихиду не осталась. Пожарский подумал тогда, что из-за нежелания находиться в обществе неуважаемой ею соседки, но скорей всего, причиной явилось место проведения поминок - далековато всё-таки союз писателей находился от дома, где жила старушка. А тут - из двери в дверь, чего не зайти, не нанести визит вежливости.
  Впрочем, скоро Пожарский узнал, что помимо вполне естественного и понятного следования традиции помянуть почившего стопкой водки и добрым словом и пожелать его бессмертной душе царствия небесного, имелся у бабы Яги и шкурный интерес.
  - Полиночка, я у тебя вот про что спросить хотела, - елейным голоском приступила к его реализации Наталия Львовна, лизнув рюмку и поставив её на стол. - Ты с огородом-то что надумала делать?
  - С каким огородом? - нервно дёрнула щекой хозяйка загородной недвижимости. - Вы, Наталия Львовна, наверное, дачу имеете в виду?
  - Ага, ага, - закивала баба Яга, - дачу, конечно, дачу, сейчас же у всех дачи. Это я уж так, по старинке огородом-то назвала.
  - А что с ней делать? - хмыкнула Полина. - Стоит себе и стоит, каши не просит. А вы с какой целью интересуетесь, Наталия Львовна?
  - Внуки у меня, Полиночка, имеются, двое внучат. И вот ведь какая беда: почитай все летние каникулы в городе, бедняжки, сидят безвылазно. Дрянью всякой дышат - бензином, пылью, дымом фабричным, газами разными, - а я хочу, чтобы они на природе, на свежем воздухе развивались. Солнце, воздух и вода... сама понимаешь. Опять же витамины - ягодка какая, огурчики-помидорчики...
  - Да чего ж тут не понять. И внукам вашим я, поверьте, искренне сочувствую. Только вот в толк не возьму: моя дача-то тут при чём? Вы её купить, что ли надумали? Так я продавать не собираюсь. Я же вам уже сказала: стоит и каши не просит.
  - А ты погоди, Полиночка, не спеши с ответом. А подумай сперва. Ты, я знаю, женщина городская, и Ваня таким же у тебя был. Вы с ним на дачу только по выходным ездили. Стало быть, не горели огородом-то... дачей то есть. А теперь Вани нет, мужских рук, стало быть. А за дачей уход надобен - поправить там что: забор или парник. Или ещё что...
  - Ха! - без тени улыбки сказала, как выдохнула, Полина. - Мужских рук, говорите? Мой Ванечка на даче не заборы поправлял, а всё больше в гамаке болтался и на облака смотрел - сюжеты своих шедевров обдумывал.
  - Что ты, что ты, - замахала на неё сухими ручками баба Яга Наталия Львовна. - Нельзя так! Ваня твой хорошим человеком был...
  - А разве я о своём незабвенном муженьке что-то плохое сказала? Ну, болтался в гамаке и болтался, что в том плохого? Или в гамаке, или на балконе в кресле сидел да в бинокль наблюдал, как богатеи на той стороне Полынки развлекаются. Говорил, чтобы потом про это в книжках своих написать...
  Пожарский, до сего момента лениво пропуская мимо себя весьма энергичный и эмоциональный, но малоинтересный ему разговор двух женщин, моментально навострил уши.
  "А ведь и правда, - подумал он, - вполне вероятно, что дача Черемисиных расположена как раз напротив посёлка "Плёсы". И очень похоже, что большую часть информации по Наждаку Ваня добыл именно таким способом - сидя на балконе собственной фазенды и наблюдая в бинокль за жизнью в "замке". Где именно находится дача, он мне не говорил и названий никаких не называл. Ну, может, и называл, только мне запоминать тогда без надобности было. Но точно помню, что на правом берегу и где-то вверх по течению... Ну, конечно, всё сходится, в тех краях, если мне память не изменяет, других дачных кооперативов и нет. Есть один какой-то, но не на реке, а на озёрах. Собственно... мне что - так уж важно знать, как Ваня собирал инфу, и место расположения его дачи?.. Скорее да, чем нет. Бесполезной информации не бывает... А может, стоит самому там побывать?.."
   - ...Как эти новые русские пикники у себя устраивают, - продолжала между тем Полина с затаённой завистью и еле скрываемой злостью. - Как они шампанское ящиками глушат, шашлыками обжираются да на скутерах по Полынке в пьяном виде рассекают. А их шлюхи нагишом в шезлонгах загорают. Титьки свои силиконовые выставят на всеобщее обозрение и коптят их, коптят, аж дым идёт. Да уж, вашим внучкам очень будет любопытно за всем этим блядством наблюдать. Бинокль-то у них есть? Нету? Надо купить.
  Баба Яга сидела с отвисшей челюстью и, часто моргая, со страхом смотрела на Полину.
  - Да и по поводу огурчиков-помидорчиков, Наталия Львовна, я вас расстрою. Грядок я на своей даче не разводила, и парников у меня нет, на кой они мне? Вы правильно сказали: я женщина городская, к сельхозработам непривычная. Дача - не огород, а место для отдыха - позагорать, искупаться, выспаться хорошенько на свежем воздухе. А картошку мы с Ваней не садили - чего её садить, она в овощном круглый год продаётся. Лука, чеснока тоже выращивали, заготовок на зиму никаких не делали - не любители мы.
  При этих словах Черемисиной, сидящая напротив Ксения хмыкнула и, презрительно изломав тонкие брови, язвительно выдала:
  - Ага, не любители они. Не любители работать. Жрать - тут вы ещё какие любители. Сколько вам Коля из Клима соленьев разных привозил! По-простому, по-родственному. И не только с огорода - огурцы да помидоры, - грибы ещё: грузди солёные, маслята маринованные. Вам даже по грибы лень сходить - одна дрыхнет на свежем воздухе, другой в гамаке батонится. И ведь ни от чего не отказывались, всё принимали... по-любительски так сказать. А надоело вас подкармливать, вот я что скажу!
  - Ксюш, ты чё это завелась? - робко попытался урезонить супругу Николай.
  - А тебе слова не давали, - осадила она его, - сиди и помалкивай. Огурцы с помидорами моя мама выращивала, а солили мы с ней вдвоём. По грибы мальчишки наши ходили, солила и мариновала опять же я. Твоё дело шоферское - отвезти и передать. Ну, спасибо ещё получить, на другое-то рассчитывать не приходилось. Я так скажу, - Ксения, прищурившись, остро глянула Полине в глаза. - Если кто и должен претендовать на эту дачу, так только мы, наша семья. Причём о деньгах, дорогая моя золовушка, ни слова не говори, дача эта отойти к нам должна в качестве компенсации за наши благодеяния.
  - А вот это ты видела! - острый Полинин кукиш едва не выколол "размечтавшейся" Ксении глаз. - Благодетельница выискалась! Да подавись ты своими соленьями! А наше совместно с мужем нажитое имущество после моей смерти делить будете, ладно? Только вот тебе! - второй кукиш едва не выколол снохе второй глаз. - Ты раньше меня сдохнешь!
  - Я пойду, однако, - пискнула Наталия Львовна и засобиралась. - Мне ещё с внучками...
  Пожарского стала одолевать скука. Его взгляд пробежал по нарушенной композиции закусок и спиртного, равнодушно скользнул по лицам сидящих напротив дам - вытянутому и испуганному Бабы Яги и белому от гнева с острыми лучиками морщин у сжатых губ Полины, - легко перемахнул на стоявший за ними книжный шкаф. Да-а, Иван перевернулся бы в гробу, увидев эти полки - при его жизни заставленные подписными изданиями. Теперь там красовалось три чайных сервиза. Место четвёртому, по-видимому, было определено там же, но сейчас он стоял на столе.
  - Так я пошла? - зашуршала Баба Яга.
  - Да вали ты куда хочешь, - как от назойливой мухи отмахнулась от бабы Яги разъярённая вдова и снова переключилась на жену брата: - Подношения ваши, кстати, мне совершенно без надобности. Я вас что - просила эти банки сюда возить?
  - А зачем просить, не чужие всё-таки...
  - Да ты что! Родные, значит. По-родственному, значит, неликвидом бедных родственников снабжали! Как на помойку везли.
  - Каким неликвидом?! Какая помойка?! Ты в своём уме, Полина?
  - Я-то в уме. А вот вы всё, что сами слопать не смогли, нам везли. Мол, на тебе, боже, что нам негоже.
  - Да как тебе не стыдно, Полина! Мы от чистого сердца. Всё свежее, экологически чистое...
  - Ага, всё чистое - и овощи чистые, и сердца ваши, и мысли... Не пудри мне мозги, Ксюша. Половину того, что вы привозили, мы с Ваней выбрасывали - от ботулизма, знаешь ли, загнуться опасались. Часть банок бомбажных, остальные с ржавыми крышками - видать, ни один год в погребе простояли. А что ещё в пищу мал-мал годилось, то Иван со своими гаражными собутыльниками употребил, сама-то я к консервам вашим не притронулась даже - брезговала. Да и сдохнуть боялась. От чистого сердца они... Так что мне ваших солений, дорогая моя родственница и даром не надо, не то что за дачу!..
  Остапа, несколько обалдевшего от обрушившейся на него экспрессии схватившихся на смерть родственниц, из состояния ступора вывел Николай, точнее, его толчок локтем в бок.
  - Пошли на лоджию, подышим свежим никотином, - предложил пшеничноусый увалень. - Ну их, баб, пускай сами тут разбираются.
  Остап согласно кивнул; ему уже давно хотелось курить. Оставив за столом ссорящихся женщин, мужчины вышли на лоджию.
  Вот уж куда следовало заглянуть, чтобы узнать о хозяйке квартиры! Переступив упавшую на пороге швабру, лавируя между сваленным хламом и сосланными сюда старым продавленным креслом и двумя заляпанными краской табуретками, курильщики пробрались к окну. Отодвинув выгоревшую на солнце занавеску, Николай скептически осмотрел деревянную раму, решительно и крепко взялся за кондовую стальную ручку, потянул на себя - рассохшаяся створка, недовольно скрипнув, подалась.
  - Бабы есть бабы, - глубокомысленно изрёк он, задымил и дал прикурить Остапу. - Обалдеть от них можно.
  Остап открыл вторую створку, но облокотиться о раму не решился - не хотел вытирать рукавами пыль. Он осмотрелся в поисках чего-нибудь, что могло послужить пепельницей; заметив у стены пустую жестяную банку из-под кофе, поднял её и поставил на одну из табуреток.
  Какое-то время курили молча. В дальнем конце лоджии с самодельного турника свисал обрывок верёвки, той самой, которую Иван...
  Пожарский погнал от себя мрачные мысли. Как бы банально это ни звучало, но жизнь продолжалась. Полина тоже знала об этом и уже перетащила сюда библиотеку покойного мужа. Достоевский, Толстой, Стругацкие, именитые детективщики: Честертон, Кристи, Сименон, Чейз, Макдональд - а как без них? - переехали в запылённый стеллаж. Кому из классиков не повезло, те приткнулись на подоконнике, а то и просто прилегли на полу. Дальновидная вдова, судя по всему, ещё не знала, как распорядиться этим наследством. То ли печь на даче готовилась книгами топить, то ли, не мудрствуя, вынести "макулатуру" на помойку.
  - Ты же вроде писатель? - выпустив неслабую струю дыма, уточнил Николай.
  - Вроде того, - пожал плечами Остап, ему не хотелось разговаривать.
  - А как хоть твоя фамилия? Может, чего почитаю.
  Писатель сомневался, что Полинин брат читает что-то, кроме телевизионного анонса, но фамилию назвал.
  - Слушай... - заинтересованно посмотрел на Остапа Николай, - а родственников в Климу у тебя нет? Редкая фамилия.
  - Нет, - излишне резко ответил Остап и стал смотреть в окно.
  - Значит однофамилица, - увальню не молчалось. - На работу к нам недавно пришла. Так, ничего особенного, только глазищи - как озёра после грозы, - он задумался на миг-другой и улыбнулся. - Надо же! "Как озёра после грозы". Может, и во мне писательский талант спрятан где-то?
  "Где-то очень глубоко" - мелькнула у Остапа едкая мысль, но он промолчал.
  - Надо будет Маринке сказать - пусть человек порадуется. Бабы все падкие на комплименты. Может, повеселей смотреть будет.
  - Коля, на выход! - Ксения заглянула на лоджию. - Идём, говорю! Я здесь больше не останусь, с меня хватит, - и хлопнула балконной дверью.
  Николай громко вздохнул и протянул руку.
  - Ну, бывай, писатель, пора мне. Труба, как говорится...
  - Погоди, как ты сказал? - вдруг очнулся Пожарский. - Как её зовут?
  Он попытался освободиться от рукопожатия, но не тут-то было - судя по всему, Николай был мужчиной, мягко говоря, инертным, а его рабоче-крестьянская клешня - большой и, как и полагалось, сильной. Дополнительный дискомфорт создавало то обстоятельство, что она ещё была тёплой - почти горячей - и влажной.
  - Кого?
  - Ту, с глазами, как озёра. - Остап дёрнул руку сильнее.
  - А-а, её-то. Марина. Красивое имя, правда? Только при Ксении - молчок. Она у меня ревнивая до паморока и помрачения рассудка.
  Остапу, наконец, удалось высвободиться из потного капкана, он брезгливо вытер ладонь о штаны. Скептически посмотрев на пивной животик Полининого брата, форму и размер которого не в состоянии была скрыть или хотя бы по максимуму снивелировать сиреневого цвета просторная сорочка навыпуск, на его полные покатые плечи и двойной щетинистый подбородок. Спросил, попытавшись заговорщицки подмигнуть, но лишь как-то идиотски поморгал обоими глазами:
  - А что, имеются основания для ревности?
  - Да какие основания! Кто она, а кто я. Марина, она ж бухгалтер, начальство, считай, а я обыкновенный шоферюга. Да нет, ничего у меня с ней не было. Но Ксюхе моей всё равно ни слова, по рукам?..
  - По рукам, - опрометчиво согласился Остап, и тут же поспешно спрятал руку за спину.
  Впрочем, следующий окрик жены в момент выгнал Николая с лоджии.
  
  Когда Остап, дабы переварить полученную от Николая информацию, выкурил ещё одну сигарету и вернулся с лоджии, Полина в одиночестве сидела за столом и разговаривала по телефону с Понькиным, вернее, слушала его оправдания. Голос главреда "Криминального бестселлера" писатель узнал без труда: Алексей говорил громко, а динамик телефона, оставленного Ваней в наследство жене, был весьма хорошего качества. Черемисин, помнится, хвастался этой его особенностью перед коллегами, шутил, мол, громкую связь можно не включать, и так всё слышно. Потому Остап, когда звонил товарищу на мобильник, старался говорить в трубку как можно тише, практически шёпотом.
  Сейчас он слышал, как Понькин жаловался Полине на дефицит времени, на чёртову работу, с сожалением говорил, что ему пришлось срочно вылететь в Новосибирск по делам фирмы, обещал вернуться через пару дней и сразу по возвращению... ну, по крайней мере, до конца следующей недели точно, прийти и непременно помянуть Ваню. И ещё обещал, что обязательно свозит её на кладбище, на Ванину могилку, на что Полина насмешливо фыркнула. Остап тоже усмехнулся, правда, мысленно - ему было совершенно очевидно, что безутешная вдова из госпожи Черемисиной вышла абсолютно никакая, и на могилу к мужу она будет приходить крайне редко, если вообще будет.
  Он сел на своё место, налил в рюмку коньяку, невесть откуда появившегося, не иначе Полина достала припрятанную для особого случая бутылку после того как разошлись все поминальщики. Выпил молча на помин Ваниной души, но с удовольствием; коньяк был неплохой - пятизвёздочный "Арарат", его даже закусывать не обязательно.
  "И что это за случай такой особый?.. Неужели? - возникла тревожная мысль. - Да нет, - опрометчиво отогнал он её от себя, - Понькина ждала, наверное... Да какая в конце концов разница, дважды в одну воду лично я входить не собираюсь, а её планы - это её планы"
  Полина, скучающе выслушав нудный продолговатый монолог экс-любовника, попрощалась сухим "пока", положила трубку на стол и выдала нечто куда менее сухое и естественно в своём амплуа:
  - Ну и чёрт с тобой! Больно ты нужен, импотент несчастный.
  Второй экс-любовник не удержался и захохотал.
  - Ты чего ржёшь, жеребец? - удивлённо и строго посмотрела на него женщина.
  Остап выставил большой палец.
  - Не поняла...
  - В сочетании с твоей предыдущей репликой оскорбительное "жеребец" приобретает значение комплимента. Собственно, если выбирать между "иппо" и "импо", я бы естественно предпочёл первое.
  - Вот ничего не поняла. С вами, с писателями... И вообще, хватит языком молоть, лучше даме коньяка налей.
  Остап послушно наполнил Полинину рюмку, и о своей не забыл. Они выпили молча и оба не стали закусывать. В принципе, на этот раз Пожарский не отказался бы от тонкого полупрозрачного кружочка лимона, посыпанного сахаром и молотой корицей. Он даже пошарил взглядом по столу, но таковой закуски не наблюдалось - то ли по причине отсутствия коньяка в карте вин сегодняшнего застолья, то ли по другой, вполне тривиальной - просто не было и всё. Остапу вдруг захотелось подмигнуть вдове и выдать одну из своих всегда готовых к употреблению шуточек, но вдруг он заметил в карих глазах Полины то, чего никак не ожидал - слёзы. Их невозможно было не заметить, влаги было так много, что глаза женщины казались не просто большими, огромными. И неживыми, словно залитыми жидким стеклом.
  - Поля, ты что... - он даже опешил.
  - Я дрянь. Я... - она громко всхлипнула, сильно сжала веки, и слёзы буквально хлынули по щекам. Полина не пыталась их сдерживать, и они текли двумя неиссякаемыми ручьями.
  Остап встал и в растерянности протянул носовой платок, но Полина даже не взглянула на него.
  - Я никому, никому не нужна, - перемежая слова всхлипываниями, твердила она. - Вот тебе, например... зачем я тебе. Я и Понькину не нужна... Не приехал, врёт ещё, козёл.
  - Поля, Алексей, правда, в командировке, - начал Остап, но женщина словно, не слыша, продолжала:
  - А почему я ему не нужна? И не только Алексею, я и Ивану никогда нужна не была, я ему только мешала, всегда мешала... Почему я никому не нужна, Ося? Скажи, если знаешь.
  - Ну что ты такое говоришь, Поля. Ты просто ещё не встретила того мужчину, который...
  - Заткнись. Не знаешь, лучше...
  "Коньяка налей" - мысленно продолжил Пожарский, но ошибся.
  - Лучше помолчи, если не знаешь. А я тебе сама скажу. Думаешь, фригидная, и в этом всё дело? Да ерунда! Надоело притворяться, а то бы ты и не догадался никогда.
  "Ну, это вряд ли" - позволил себе усомниться бывалый любовник.
  - Дело в том, что я дура. Да-да, не просто глупая или там... глупенькая, а именно - дура. Набитая. Мужикам со мной не интересно, скучно им со мной. Вот и Ивану... было. Я ведь ничего не понимаю, вообще ничего. Со мной разговаривают, спрашивают что-то, думая, что я... жена такого известного, такого умного, столько всего придумавшего... а я - ни бум-бум.
  - Ну... так уж... прямо...
  - Ни бум-бум, - повторила Полина и сокрушённо вздохнула. - А кто виноват, что я такая?
  Остап пожал плечами и промолчал, хотя догадывался, что она может сказать, кого обвинить. Покойного супруга, кого же ещё - такого известного, такого умного, столько всего придумавшего... и такого бессердечного, такого эгоиста! На жену - на эту несчастную женщину! - на её интеллектуальное развитие рукой махнувшего, определив ей роль домохозяйки.
  Но Остап снова ошибся.
  - Сама виновата, - грустно призналась Полина. Заметив платок, который Пожарский по-прежнему держал в руке, взяла его, промокнула глаза, не спеша вытерла мокрые щёки, а потом громко в него высморкалась. Хотела с детской непосредственностью вернуть платок владельцу, но Остап, предвидя нечто подобное, стал с задумчивым видом охлопывать себя по карманам, занимая руки и внутренне усмехаясь: "Нет, всё-таки она действительно набитая дура!". Решив, что мужчина ищет сигареты, Полина попросила: - Мне тоже дай.
  Остап вытащил пачку сигарет и зажигалку. Полина скомкала платок, сунула его куда-то под себя и выдвинула на середину стола опустевшую тарелку из-под колбасы (в качестве пепельницы, понял Остап). Они закурили, и вдова продолжила:
  - Ваня хотел меня в медицинскую академию определить - у него там боевой товарищ по Афгану то ли завхозом, то ли проректором каким-то работал, обещал посодействовать, с приёмными экзаменами что-то нахимичить мог легко. Но куда там! Я даже обиделась: лучшие молодые годы на учёбу тратить? Дудки!.. Ваня говорил: я тебя не гоню никуда, хочешь - сиди дома. Не ради денег каких-то мои уговоры, я мужик, на жизнь сам зарабатывать должен. Просто, говорил он, тебе самой это надо. Ты сейчас, мол, не понимаешь, потом поймёшь. Закиснешь ты, Полюшка, дома сидючи. А я ему: шесть лет в аудиториях просидеть - лучше? Там, мол, в аудиториях, не закисну? Отказалась, короче. Новая Ванина идея - по ветеринарной линии мне пойти - в аграрный, - там вроде не шесть лет, меньше. Ну, врачом ветеринарным быть тоже неплохо, с училищем-то моим что - только на живодёрне и место... Так я и туда не захотела. Ваня ещё потом кое-что предлагал, но я... В общем, надоело ему, махнул рукой - мол, делай, что хочешь. Ну, я и делала, что хотела, то есть, ничего не делала. Сидела дома и книжки читала. А чем ещё заниматься? Ваня за компьютером своим целыми днями, книжки придумывает - ему не до меня, - а я эти его книжки потом читаю. Только скоро они мне шибко умными казаться стали, перешла на женские детективы, потом на любовные романы, ну, и журнальчики всякие... И тупеть прямо на глазах стала. Телевизор включу - половины не понимаю, что говорят. Я к мужу, а он: подожди, вот роман закончу, мы с тобой займёмся... Нет, - она усмехнулась, - не тем, о чём ты сейчас подумал.
  - Я правильно подумал, - возразил Остап. - Ваня хотел с тобой твоим образованием заняться.
  - Ну да, - кивнула Полина, - Ваня со мной заниматься хотел - про политику рассказывать, про историю, географию - он сам-то начитанный был, образованный. Вот, учебников мне каких-то купил, атласы разные, там они, - мотнула головой, - на лоджии валяются. Не пригодились, зря покупал, деньги только потратил. Он ведь как закончит роман свой - новый начинает, говорит: потом-потом, Полюшка, процесс пошёл, вдохновение нельзя тормозить. Но если честно... я и не настаивала. Потому что поняла: дура, и учи, не учи - умней всё равно не стану.
  Полина помолчала, потом вдруг резко вскинула голову и посмотрела Остапу в глаза так пронзительно, с такой острой ненаигранной тоской, что ему вдруг стало жалко эту одинокую, никому не нужную, ещё не старую, но уже потерявшую надежду на счастье женщину. И почему-то стыдно за эту свою жалость. Он растерялся, малодушно отвёл взгляд и потянулся к бутылке, чтобы спрятать за выпивкой это малодушие и дать себе время побороть растерянность, но рука его была неожиданно схвачена за запястье - цепко и сильно.
  - Если ты сейчас же не займёшься со мной... моим образованием, я стану твоим врагом на всю жизнь, - услышал он.
  - Но...
  - Никаких "но".
  - Прямо сейчас?.. Здесь?
  - Нет, пойдём к тебе, у тебя кровать лучше. Тут же недалеко.
  - До моей кровати? В принципе, рядом, - Пожарский шумно выдохнул, окончательно избавляясь от наваждения, растерянности и малодушия, и подумал:
  "Надо Юрке позвонить, наврать что-то..."
  
  Продолжение следует.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"