Черевков Александр Сергеевич : другие произведения.

Гермафродит из психушки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    голоса в голове - не образы, а звуки, во время ушедших от нас героев

   ГЕРМАФРОДИТ ИЗ ПСИХУШКИ.
  
   1.Мои прекрасные подружки.
   В воскресное утро я встал очень рано, чтобы тайком от детей удрать на природу и там заняться весенними этюдами. Мне надо было сделать свежие зарисовки и отправить их вместе с рассказами о весне на конкурс в газету "Коммунист Таджикистана". Во второй половине дня я планировал выполнить проверку контрольных работ по нескольким предметам, которые я продолжал вести по совместительству в средней школе, в училище искусств и в политехническом техникуме. Через месяц заканчивался учебный год. Мне нужно было подвести итоги учебного года по месту моего преподавания в различных учебных заведениях.
  - Папа! Ты куда? - в одной пижаме, прямо у дверей, остановила меня Виктория. - Ты мне обещал вчера, что расскажешь историю про психушку. Папа! Папа! Ну, ты же мне обещал. Пожалуйста! Расскажи, раз обещал.
  - Ладно! - согласился я. - Но, только на таких условиях, что ты сейчас же приведешь себя в полный порядок. Оденешься, умоешься, почистишь зубы и покушаешь. После моего рассказа, про меня забудешь до конца учебного года. Иначе, меня всюду выгонят с работы. Как я тогда буду тебя кормить? Тебе еще расти надо.
  - Папа! Я поняла. - ответила дочь. - Иди в зал и жди меня там. Я скоро буду, только хорошо уберусь сама.
   Виктория пошла в ванную, а я опять переоделся в домашнюю одежду и стал ждать дочь. В это время вся семья уже была на ногах и жена мокрой тряпкой шлепала своих неугомонных детей, которые гонялись друг за другом. Виктория визжала от радости, что мама шлепает наших мальчишек. Братья тут же дергали сестру за косички. Виктория начинала жаловаться маме на своих братьев, которые еще показывали сестре свои языки. Безобразие это тянулось до тех пор, пока у Людмилы уже лопнуло терпение и она привела их в зал.
  - Принимай ораву! - сказала Людмила, вталкивая детей в зал. - Ты займи их своими новыми рассказами.
   Дети со смехом влетели в зал и принялись рассаживаться по своим местам, чтобы слушать мои рассказы. Мне понадобились некоторые усилия, чтобы наконец-то успокоить развеселившихся не в меру своих детей.
  - Так, с чего мы начнем? - загадочно, спросил я, своих детей. - Сразу с плохого или с хорошего рассказа?
  - Начнем с хорошего. - подсказала Виктория. - Продолжим с плохого и закончим все хорошим рассказом.
  - Понятно! - согласился я. - Это как в русской сказке. Добром начинают и добром заканчивают все истории. Тогда внимательно слушайте меня и помните наш с вами уговор, что это у нас последний рассказ до лета.
   Началось все с того, что служба моя в армии закончилась в ноябре 1968 года. У меня была мечта поступить учиться во Всесоюзный юридический институт, который находился в городе Харьков. Старый учебный год был в самом разгаре. До нового учебного года было еще очень далеко. После службы в жарких краях, откровенно говоря, работать в холод на стройке мне не хотелось. Там я работал перед самой армией и впечатления у меня от той работы остались скверные. Постоянные сквозняки и холодно. Радикулит меня постоянно доставал. Сидеть на шее у мамы я не хотел. Ни такого я склада, чтобы за чей-то счет жить. Тем более, что у мамы были двое несовершеннолетних детей-близнецов. Куда мне в семью, когда там троих кормить надо. Надо было где-то устроиться работать до нового учебного года и подготовиться к экзаменам.
   В таком раздумье я шел в первый день своего прибытия из армии, по заснеженным улицам города Орджоникидзе и случайно, наткнулся на своего знакомого, Тхостова Руслана, который на пару лет был моложе меня. Я дружил с его старшим братом Таймуразом. Мы разговорились о наших делах на сегодняшний день.
  - Ты иди к нам в техническое училище учиться, прямо сейчас. - предложил Тхостов Руслан, когда узнал мою проблему. - Мы прошли только учебную часть средней школы. Тебе это не надо. В декабре начнется материальная часть и практика на военном заводе Фотоэлектронных умножителей(ФЭУ). Ты имеешь среднее образование. Закончил службу в армии. Поговори с директором училища. Он толковый мужик. Тем более что у нас в группе всего двое парней и двадцать шесть девчонок. Скажи, что ты служил в армии художником, так тебя без всяких условий примут. Будешь находиться в училище на полном обеспечении. Кормят, одевают, проезд на учебу и работу оплачивают. Во время практики на заводе дополнительная зарплата.
   Мы ни стали откладывать этот вопрос на другой день и тут же отправились в училище, которое находилось на улице Джанаева. Совсем близко от места жительства моего дедушки Ивана Линева, через квартал.
  - Очень интересное предложение. - сказал Доев Усман, директор училища, когда я ему рассказал о своих намерениях. - Но без педсовета я такой вопрос решать не могу. Напиши сейчас на меня свое заявление. Завтра у нас, как раз, будет педсовет. Вот мы на нем тебя и заслушаем. Может быть, возьмем тебя к себе?
   Я вышел в приемную директора. Сразу же написал свое заявление. Положил его на стол директора.
  - Завтра педсовет. - сказал я, Тхостову Руслану, когда вышел в коридор. - Там будут решать мой вопрос.
  - Я поговорю сегодня на уроках с нашими преподавателями и девчонками. - сказал Тхостов Руслан. - Надо,
  чтобы они поддержали тебя без проволочек. У нас девчонки шустрые, многое они добиваются в училище.
   Педсовет собрался во второй половине дня. Возле актового зала крутились девчонки, которые уже издалека оценивали мою внешность. Но я старался не обращать внимания на их присутствие. Сейчас у меня главным вопросом было, произвести хорошее впечатление на преподавателей, а не на девчонок. С ними я и так познакомлюсь позже, если меня сюда примут. Главное, это мне добиться поступления в училище.
  - Александр! Вас приглашают. - сказал секретарша, директора училища, показывая на открытую дверь зала.
   Я прошел в актовый зал училища, заполненный преподавателями и студентами училища. Сразу было видно, что в педсовет входят не только учителя, но также комитет комсомола и партком. Большая часть присутствующих находилась в зале. Самые избранные сидели на сцене за длинным столом, покрытым красным полотном, на котором в центре стола стоял графин с водой. Перед каждым сидящим за столом, лежал блокнот и чернильная авторучка. Все ждали моего появления в зале, чтобы задать мне вопросы.
  - Пройдите к трибуне. - пригласила меня, солидная дама. - У педсовета училища есть к вам ряд вопросов.
   Я прошел на указанное место. Зал с любопытством разглядывал меня. Я ждал от них вопросы на прием.
  - В каких войсках вы служили в армии? - строго, спросил меня, мужчина, с взглядом штабного офицера.
  - Я служил художником при штабе. - коротко, ответил я. - Больше ничего вам не могу сказать о службе.
  - Вы вступили в ряды комсомола? - задала мне вопрос, прелестная девушка с алыми губками бантиком.
  - В наших войсках беспартийных не бывает. Я в армии давно вступил в комсомол. - таинственно, ответил я.
  - Вы действительно художник? - поинтересовалась, солидная дама, очевидно, ответственная за культуру.
  - Это вы узнаете в ходе моей дальнейшей учебы в вашем училище. - с перспективой на будущее, ответил я.
  - Как вы относитесь к нашим девушкам? - опять проявила свое любопытство, девушка с алыми губками.
  - С любовью и надеждой на успех! - отчеканил я, как солдат в армии, под радостный смех девчат в зале.
  - Думаю, что вопросов было достаточно. - заметил директор училища. - Нам надо ответы хорошо обсудить.
   Избранная компания на сцене зашушукалась. Присутствующие в зале вслушивались в шепот на трибуне.
  Я терпеливо ждал своего приговора со стороны педсовета, тем временем, с любопытством разглядывал весь актовый зал. По оформлению наглядной агитации можно было определить, что дела в училище, в этом направлении, обстоят очень плохо. На стенах весели корявые лозунги и портрет нашего вождя на сцене выглядел так, что можно было подумать будто его писали в римскую эпоху до нашей эры. С портрета в нескольких местах облезла краска и лохмотьями свисала на осыпавшейся позолоте багета-рамки. Все другие признаки агитации отсутствовали. Очевидно, что художники давно отсутствуют в училище у девчат.
  - Педсовет решил принять вас в училище. С испытательным сроком. - объявила солидная дама. - Вы зачислены в десятую группу откачников-вакуумщиков. Руководитель группы, Фомченко Надежда Васильевна. Завтра можете приступать к занятиям в техническом училище. Поздравляем вас с учебой в училище!
  - Ура! - услышали присутствующие в актовом зале, возгласы, вопли девушек за дверью зала. - Наша взяла!
  - На этом, педсовет, свои задачи все закончил. - разводя руками, ответила солидная дама. - До свидания!
   Педсовет не спеша покидал актовый зал. Как принято на Кавказе, дамы выходили первыми. За ними последовали мужчины. Заканчивал очередь директор с двумя мужчинами-преподавателями. Я вышел вместе с парнями из педсовета, которые сидели в актовом зале. Парни поздравляли меня с приемом в училище, пожимая руку, намекали на мои опасности в десятой группе, в которой всего двое парней среди девчат. В чем-то парни были правы. Стоило мне выйти из актового зала, как меня сразу окружили девушки. Повели меня с собой в соседний класс с яркой надписью на дверях - "Десятая группа откачников-вакуумщиков".
  - Поздравляем! Поздравляем! - стали кричать девушки, как только мы вошли в класс. - Ура! Наша взяла.
   Вся группа девушек стали представлять мне друг друга, при этом делали все так, как благородные девицы в царские времена. Каждая девушка называла себя, приседала и кокетливо совершала поклон, растопырив пальцами рук свое платье. Затем подходила ко мне, чмокала в щеку и отходила в сторону. Тхостов Руслан с другим парнем, стоял в стороне. Оба парня внимательно наблюдали за происходящим в классе. Церемония проходила до представления последней девушки в группе, после которой у меня лицо было зацеловано губной помадой. Наверно в это время я был сильно похож на клоуна или на чучело в саду.
  - Антон Павлович! - представился, не знакомый мне парень. - Но не Чехов, а Пущин. Не путайте с Пушкиным. Примите мои поздравления и сожаления. Вы попали в ад и в рай. Лишь время оценит ваше мужество.
  - Просто Руслан! Без Людмилы. - пожимая мне руку, сказал Тхостов. - Крепись! Мы с тобой в этом аду и рае.
  - Надежда, оправдала все наши надежды! - хором, сказала вся группа. - Мы вами не забыты, наши рыцари!
  - Хватит паясничать. - улыбаясь алыми губками бантиком, сказала Фомченко Надежда, которая только что вошла в наш класс. - Вы лучше ознакомьте, Александра, с правилами нашей группы во время учебы здесь.
  - Правила у нас такие. - улыбаясь, объявила Пенкина Таня. - Любить! Любить! Еще раз любить ближнего!
   Девчонки засмеялись и дружно зааплодировали. Так появились у меня в училище прекрасные подружки. С девчатами я сразу нашел общий интерес. Различие полов для нас не были преградой. Мы стали просто друзьями. В этот день, мы до позднего вечера разговаривали на различные темы нашей совместной учебы.
   С подготовкой практических занятий на военном заводе ФЭУ, у нас началась подготовка к Новому 1969 году. С раннего утра и до поздней ночи, все свое свободное от учебы и работы время, я с подружками занимался наглядной агитацией и новогодним оформлением училища. Так как в училище больше не было художников, то партком и комитет комсомола поручили мне новогоднее оформление училища. Мои подружки с ревностью отнеслись к этому, так как я должен был заниматься новогодним оформлением вместе с девчонками других группы. Девчонки нашей группы стали препятствовать девчатам других групп в оформительской работе вместе со мной. Они не пускали никого посторонних в наш класс и в актовый зал училища.
  - Давайте мы полностью возьмем под свой контроль новогоднюю елку. - внесла предложение, Меркулова Люба. - Иначе девчонки с других групп затискают нашего Александра и нам от него ничего не останется.
   Подружки единодушно поддержали инициативу Меркуловой Любы и направились к директору училища. Как говорил мне раньше Тхостов Руслан, то девчонки действительно всегда добивались своего. В этот день они отсекли от меня девчат с других групп. Дальше, только наша группа занималась оформлением всей новогодней елки в училище. Девчонки других групп завидовали нашим девчатам в работе со мной. С этого дня и до самого нового года, мы всей группой не выходили из нашего училища. Даже ночевать приходилось на сцене. Мы стелили спортивные тюфяки и накрывали их огромными занавесками, которые тайком снимали с окон в зале, а рано утром вешали их обратно на гардины. Девчонки совершенно не стеснялись меня и двоих моих друзей из нашей группы. Когда в зале к вечеру становилось жарко от отопительных батарей и от нашего дыхания, девчонки замыкали на ключ двери в зал. Раздевались до нижнего белья, чтобы не портить от пота свою одежду и нежное тело, как они говорили сами. Вполне естественно, что и мы раздевались до плавок. Нам также нечего было стесняться своих подружек, ведь мы ночевали всей группой на сцене. Совершенно не думали о каких-то интимных отношениях. Мы были просто хорошими друзьями всей группой, независимо от различия наших полов. Конечно, возможно, что интимные мысли посещали сознание нашего разума, но мы не выплескивали страсть из себя наружу. Старались всячески сохранить между собой верность нашей общей дружбы в группе. Бывали даже такие случаи, что во время напряженной работы, над оформлением новогодней елки, у кого-то из подруг, случайно, расстегивался лифчик или выскакивала от напряжения пышная девичья грудь из туго натянутого лифчика. Подруги просили меня или стоящих рядом с ними друзей, поправить, как они сами говорили "женские доспехи". Мы продолжали свою работу. Сохранять девственность каждой подруги, было основным не писаным законом всей нашей группы.
   Причиной такой сдержанности были некоторые обстоятельства. Главное было в том, что после окончания этого училища, мы должны были работать, по тем временам, на самом современном военном заводе "Фотоэлектронных умножителей", наладчиками и откачниками-вакуумщиками. Аппаратура завода была куплена в Японии. Согласно подписанному контракту с японцами, первые два года завод работал под контролем и по технологии японской фирмы. Основой соблюдения технологии японской фирмы было то, что на японском электронном оборудовании могут работать девочки-девственницы в возрасте до двадцати двух лет. Почему такая строгость? Дело в том, что девчата должны, под микроскопом, собирать вручную катодные ножки приборов фотоэлектронных умножителей. Работа кропотливая и сложная. На катодную ножку пинцетом, под микроскопом, за несколько секунд нужно положить платиновую пластинку и сурьмяно-цезиевую стружку. Затем накрыть все это стеклянной колбочкой, размером с женский мизинец. Запаять эту колбу и цоколь снизу газовой горелкой и произвести с катодной ножки электронное распыление всего указанного выше состава на катодное зеркало прибора, которое находится внутри колбы. На всю эту работу отводится всего несколько секунд. Нужно не только все точно выполнить, но еще проследить под микроскопом, чтобы на стекле колбы не было жировых пятен от рук или какой-то микроскопической грязи. Так как, тут иначе, в противном случае этот дорогостоящий прибор уже становился не годным к употреблению в работе. Такую работу могла выполнить девушка с очень чувствительными пальцами. От близости с мужчиной не подвержена половой страсти. Короче говоря, от половой связи с мужчинами у женщин руки тряслись от напряжения. Женщине такую ювелирную работу, под микроскопом, выполнять практически невозможно. Тут в работе нужны были только руки девственниц, которые могли свободно проделывать такую точную работу.
   Согласно указанным обстоятельствам, каждые полгода, девочки проходили проверку на девственность у заводского гинеколога в присутствии мамы девушки. В случае обнаружения нарушения девственности, молодая женщина тут же увольнялась с работы, прямо с кабинета врача и больше на завод не допускалась. Даже в этом случае, такая строгость устраивала всех. До двадцати двух лет, своего возраста, девушка становилась мастером производства или поступала учиться по этой специальности в высшее учебное заведение без конкурса. Где строгости монтажницы приборов и откачника-вакуумщика совершенно не нужны. К этому же времени были проверены взаимные чувства между парой влюбленных. Создавалась нормальная семья. Выходит, что полуобнаженная близость между парнями и девушками нашей группы укрепляла стойкость девчат перед соблазном проститься со своей невинностью. Однако, это не говорит о том, что мы были, как металлические роботы, которые только формой и видом имеют различия, между женскими и мужскими полами. Ничто человеческое нам не было чуждо. Мы также как все влюблялись друг в друга и целовались, но запретного не нарушали. Соблюдали наше табу. Каждый знал придел своим страстям, за которым хранились достоинство и честь, как каждой девушки нашей группы, так всего нашего училища в целом.
   Новый год мы встречали все вместе. Коллектив нашего училища был настолько дружным, что преподаватели между собой и с учениками дружили даже целыми семьями. Поэтому, большой зал училища, на Новый 1969 год, едва вмещал всех желающих повеселиться с нами под елкой. Зал училища был заполнен такими возвратами - от тех, кто впервые увидел новогоднюю елку, до тех, кто пришел на этот праздник в последний раз. Места под новогодней елкой хватало всем. Веселились и праздновали от души праздник нового года, как рождение человека, который пришел к нам посмотреть на этот мир, полный страстей и приключений.
  
   2.Тайны и страсти завода "ФЭУ".
   После новогоднего праздника нас распределили из училища на практические занятия по всем цехам военного завода "Фотоэлектронных умножителей". По распределению я попал в цех ФЭУ-1, ФЭУ-2. Где изготовляли одноименные приборы. Из всей группы, со мной попали в этот цех, Куприянова Таня и Третьякова Гала. Остальные девушки и парни были распределены в другие цеха завода. Это держали в строгой секретности до конца нашей работы на заводе "ФЭУ". Смены наши распределяли так, чтобы мы не виделись. Видимо не зря мы приучали друг друга к полуобнаженной близости в стенах училища. Как только нам выписали на завод пропуска и допуски на практику, мы пошли в цех фильтрации, где были раздевалки и душ.
  - Разденьтесь и примите душ. - приказала дама, офицер из службы контроля за вакуумной гигиеной. - Затем наденьте на себя белые халаты, перчатки, тапочки и шапочки. Спецодежда в шкафу есть у каждого из вас.
  - Мне тоже надо тут раздеваться? - растерянно, спросил я, строгую даму, оказавшись один среди девушек.
  - У нас парням отдельной раздевалки и душевой не имеется. - строго, ответила дама в форме офицера. - В вашем цехе триста девушек и всего трое парней. Так что, парень, привыкай к виду обнаженных девушек.
   О! Боже! Как неудобно и приятно раздеваться среди девчат. Я оказался один среди прекрасных созданий природы, которые дразнили меня своей наготой, возбуждая во мне страсть мужского достоинства. Девчонки хихикали, плескались под душем. В открытую разглядывая меня голым. Мне некуда спрятать свое добро от девчат, в душевой совершенно не было перегородок. Я еле сдерживал себя от возбуждения в голом виде.
  - Хватит купаться! - скомандовала офицерша. - Смыли городскую пыль и все. Быстро одевайтесь и в цех!
   Толкая меня своими голыми задницами, девчонки побежали к своим шкафам. Я тоже пошел вытираться специальным полотенцем. Полотенец меняли вместе с белой одеждой каждый день. Одевшись, мы прошли уже без сопровождения офицерши в другую дверь и оказались в небольшом коридорчике, который был напичкан со всех сторон электроникой, проверяли наличие у нас вакуумной гигиены и драгоценных металлов. На нашем теле никаких драгоценных металлов не должно было быть. На тот случай, чтобы никто не мог из цеха похитить драгоценные металлы из цеха, которые тут использовались в изготовлении приборов ФЭУ. Проведя магнитную карточку допуска и пропуска в щели прибора, я медленно прошел коридор и вошел в дверь цеха. Тут все называлось иначе, ни так как мы привыкли называть на обычных заводах. Мы словно попали в другое измерение. Наш цех назывался отделом. Мастерские - кабинами. Инструмент - приборами.
   Меня встретили двое парней, которые ухитрились пройти раньше нас. Парни пригласили меня пройти в одну из кабин на первом этаже. Девушки, с раздувающимися от сквозняка халатами, сверкая своими голыми задницами, поднялись по крутой лестнице на второй этаж в сборочный отдел, где стоял конвейер по сборке фотоэлектронных приборов различной модификации. В частности, мы собирали приборы ФЭУ-1-2.
   Мы стали знакомиться. Оказалось, что нас троих звать одинаково. Чтобы нас дальше не путали. Мы сразу обговорили, как нас будут называть в отделе девчата. Парня мощного телосложения называли Шуриком. Дохлого, как дистрофик, называли по фамилии - Москвичев. Меня окрестили - Саша. Не разводя пустую болтовню, мы сразу распределили свои обязанности в отделе и вскоре приступили к основной работе.
  - Так как ты пока ничего не знаешь, - сказал мне, Москвичев, - то ты первые дни будешь следить за музыкой в отделе. Наша ЭВМ знает все свои обязанности, но порядок есть порядок. Мы должны его соблюдать. Нажимаешь зеленую кнопку, звучит мелодия, которая будет не проснувшееся до конца сознание человека, в данном случае наших девчат. Мелодия поднимает настроение и ускоряет темп работы. Когда бывает пятиминутная пауза, чтобы девочки могли размять свои пальчики и успокоить зрение от микроскопа, то автоматически включается другая музыка. В это время карусель приборов и конвейер останавливаются, все наши девочки дружно отдыхают. Порядок соблюдается автоматически целый рабочий день, согласно времени и положению работы в отделе. Когда наступает обед, то ЭВМ останавливает всю систему сборки. Мы в строгом порядке идем на обед. Выход в боковую дверь. Обед приготавливают к нашему приходу. Кушаем и возвращаемся обратно. Сорок пять минут на время еды и отдыха. Этого времени достаточно нам на перерыв. Конец рабочего дня контролирует ЭВМ. Тебя также заранее предупредит электроника и сама отключит всю систему, кроме контрольного света. В конце работы, ты нажмешь красную кнопку. Выходить из кабины и балтаться за пределами нашего отдела строго запрещается. Вдруг, тебе приспичило, ты хочешь в туалет, то вызываешь нас по селектору. Мы тебя на это время подменим. Туалет мужской и женский в конце коридора на площадке внутри нашего отдела. Если тебе станет скучно, то ты включаешь дисплей и смотришь на ножки девочек, если ты на них не насмотрелся под совместным душем. ЭВМ сама направляет камеру в места возможной поломки тебе только надо ловить момент поломки или просто смотреть на ножки девочек. На девочек с капроновыми трусиками смотреть неприлично. Такие трусики их заставляют одевать во время месячных. Насчет девчат есть одно замечание. Если тебе надоело или совершенно не хочется купаться с девчонками под душем, ты спокойно можешь приходить на работу на пятнадцать минут раньше наших девчат и уходить с работы на пятнадцать минут позже наших девчат. Это нам разрешают совершать. Думаю, что тебе все понятно из моей инструкции. Мы с Шуриком работаем каждый в своей кабине. Постепенно, научим и тебя работать во всех кабинах на разных участках нашего отдела. Бывает, что работаем вместе.
   Шурик и Москвичев ушли по своим кабинам, я остался один в своей кабине без окон. Однако, свет и температура в кабине контролировались, как средняя температура улицы в летнее время и среднее освещение дня, которое требовалось человеку во время нахождения в данной кабине. Все здесь было под контролем. Когда мне действительно надоело сидеть, стоять и читать специальную литературу ЭВМ, я включил дисплей и стал разглядывать то, что было на втором этаже у наших девушек. Кроме красивых ножек, которым было безразлично, что их разглядывают, я увидел массу электронного оборудования, которого я еще никогда и нигде не видел. Кабеля, провода и нити, словно умные пауки запутали все пространство на карусели и конвейере, между сидящими друг к другу лицом девчатами. Десятки, нет, сотни индикаторов и лампочек перемигивались между собой, довольные постоянным созерцанием прекрасных ножек у наших девчат. Между девушками находилась, от стола и чуть выше голов, бледно-серая длинная полоса металла. Это к тому, чтобы девушки своими взглядами не отвлекали друг друга от работы. Все обозримое из электронной аппаратуры мигает, крутится, движется, производит различные операции по выпуску электронных ФЭУ. Работа идет так, как мне сказал Москвичев. Вот и стоп всей системы. Наш отдел полностью идет на обед.
  - Ты сядешь с нами кушать или со своими девчатами из училища? - спросил Шурик, когда мы вошли в зал.
  - Лучше, конечно, с вами. - ответил я. - С вами можно о работе поговорить. Мне будет польза от разговора.
  - За столом не говорят, а кушают. - напомнил мне, Москвичев. - Есть зал отдыха наших общих разговоры.
   Мы сели за стол у стены, которая изображала макет скалы, по которой стекали водяные струйки. Была такая интересная диорама, что я не выдержал и потрогал. Вода оказалась настоящая и рыбки в углублении плавали настоящие. Вокруг растение также было настоящее. Скала была вмонтирована в стену настоящая.
  "Делать людям нечего." - подумал я. - "Скалу притащили. Однако, от скалы здесь уют и отдых."
   Но все равно это так прекрасно и уютно, что я едва не остался без обеда. Увлеченно разглядывая все вокруг в обеденном зале, который сделан весь под живую природу наших гор. Я так увлекся интерьером зала и вкусным обедом, что не заметил сразу сидящего рядом с нами мужчину, чуть старше нашего возраста. Оформляя документы на работу на завод "ФЭУ", я заметил, что тут нет ни одного человека старше сорока лет. Большинство, возраст до тридцати. Говорят, что даже директору завода "ФЭУ" нет сорока лет.
  - Познакомься! Наш мастер. - сказал Москвичев, когда мы вчетвером вышли в зал отдыха. - Он главный!
  - Сергиенко Сергей! - назвал себя, мужчина. - Или, как наверху наши девчонки меня тайком зовут - "СС".
   Из нашего разговора в зале отдыха я узнал, что Сергей в прошлом году закончил, московский техникум по электронике. В этом году будет поступать на учебу в институт по той же специализации. Шурик после армии закончил училище, поступил в институт, в который хочет поступать Сергей. Москвичев в прошлом году закончил это же училище. Он почти год работает в нашем отделе. Москвичев, как и я, учился в десятой группе
  откачников-вакуумщиков у Фомченко Надежды Васильевне. Выходит, завод "ФЭУ" открыли, всего год назад. Поэтому кругом свежо и чисто. Даже спецодежда у девчат не выглядит застиранной за целый год.
   В конце рабочего дня, как посоветовал мне Москвичев, я задержался на пятнадцать минут. Вышел из отдела вместе со своими напарниками. Пройдя обратный контроль через коридорчик, мы вошли в раздевалку, где никого из девчат не было. Но дух девчат витал над нами, щекотал нам дыхание, исходящее от их тел. Мы быстро сняли всю белую одежду и в домашней одежде вышли с завода. Так получилось, что Москвичеву надо было садиться на автобус и ехать в новый район, который находился близко от завода. Шурик сел на трамвай до железнодорожного вокзала. Мне было ближе пройти пешком через Китайскую (Революции) площадь до железнодорожного полустанка и там сесть на "Фантомас", так в народе называли междугородний поезд из трех вагонов, между вокзалами городов Орджоникидзе и Беслан. Позже стала ходить настоящая электричка, которая имела полный состав пассажирских вагонов и ходила быстрее "Фантомаса".
   Практика у нас на заводе через день. Один день мы изучали в училище материальную часть. Другой день шли осваивать практические занятия. Так продолжалось шесть месяцев. Уже все давно забыли, что меня брали учиться с испытательным сроком, словно я учился с первого дня учебного года. Возможно, это по той причине, что у меня оценки за среднее образование были в аттестате на много выше, чем в среднем у всех студентов нашего училища. Кроме того, я, фактически бесплатно, оформил всю наглядную агитацию училища, таким образом, престиж училища поднял перед подобными учебными заведениями города Орджоникидзе. Так же от меня экономия в деньгах, которые использовали на другие мероприятия для студентов.
   Все когда-то кончается. Наступил последний день учебы в училище. Как принято во всех учебных заведениях, у нас был выпускной бал, цветы, шампанское, фотографии и слезы девчат. На следующий день, после выпускного вечера, я пришел на постоянную работу на завод "ФЭУ" в тот самый отдел ФЭУ-1, ФЭУ-2. Где за полгода моей практики немного изменился коллектив девчат, у которых страсть любви выше большой зарплаты, те покинули наш завод. На место убывших девчат пришли новенькие. Все остальное осталось на том же уровне. Все тот же конвейер с поточной линией приборов и те же кабины по ремонту.
   В то время, когда я проходил практику на заводе, совершенно не обращал внимания на взаимоотношения между людьми. Мне просто некогда было думать об этом. Но, когда я стал постоянно работать на заводе, то обратил внимание на то, что полудохлый Москвичев командует над Шуриком, который даже в весовой категории больше нас двоих вместе взятых. Я стал внимательно наблюдать за причиной такого отношения Москвичева к Шурику. Вскоре мне все стало ясно. Оказывается, это просто ревность. Шурик за девчонками не бегал, это они сами за ним бегали и по этой причине, некоторых девчонок уволили во время очередной проверки у гинеколога. Вновь прибывшие в наш отдел девчата продолжали интересоваться Шуриком.
   Что же касается Москвичева, то все было по-другому. Москвичев бегал за девчонками, а они все избегали его присутствия. Мало того, говорили о том, что Москвичев настоящий импотент, которому не место с ними.
  - Ты, что даешь Москвичеву командовать над собой? - спросил я, Шурика. - Ты врежь ему хорошо по морде.
  - Не могу. - почти шепотом, ответил Шурик. - Он на три месяца больше меня работает и за его спиной какая-то банда стоит. С нами работал один парень. Дал по морде Москвичеву, за то, что тот над ним пытался командовать. Вскоре, нашли парня мертвым. Никаких подозрений со стороны милиции на Москвичева не было. Но я точно знаю, что это его дружки сделали. Так что я лучше буду сторониться его во время работы.
  - Ну, тогда и пляши под дудку Москвичева. - со злостью, сказал я. - У него со мной такой номер никогда не пройдет. Знай, как только рот на меня Москвичев откроет, так я его, в тот же миг, размажу по всей кабине.
   Прошло больше года с момента нашего разговора. Москвичев слышал наш разговор, или просто использовал слабый характер Шурика, но на меня свой голос никогда не повышал. Я даже провоцировал его разными приколами, чтобы врезать ему по морде за своего друга, но Москвичев отыгрывался на Шурике, меня обходил стороной. Я не мог его достать без повода на драку. Даже девчонок разделил между собой и Шуриком, чтобы он оказался в полном одиночестве. Но, Москвичев также продолжал приедаться к Шурику.
  
   3.Гермафродит по имени Мамочка.
   Все-таки я этого дня дождался, который едва ни стал для нас всех троих роковым. Случилось это все совершено неожиданно у меня. Но, к великому счастью моему другу Шурику, который тогда едва не погиб.
   В этот день мы работали в одной кабине. У нас была небольшая поломка прибора. Я заметил на дисплеи и сказал Москвичеву. На месте устранить неполадку не было возможности. Нам пришлось произвести замену прибора на дубликат, чтобы не останавливать конвейер. Сам прибор принесли в кабину-мастерскую. Разделили поломку на троих и стали устранять недостаток в приборе. Во время работы Москвичев постоянно подгонял Шурика, хотя сам работал плохо. Наконец мне надоели придирки Москвичева к Шурику.
  - Ты, заткнешься или нет? - заорал я, на Москвичева. - Сам толком не работаешь и нам мешаешь работать.
   Видимо на него никогда никто не орал. Москвичев побледнел весь. Стал ртом судорожно глотать воздух. Я подумал, что он сейчас загнется. На моей душе не будет греха. Чем он подохнет от моего удара. Через пару минут Москвичев очухался. Прекратил орать и работать. Просто стоял с отверткой в руках и молчал, о чем-то думал. Возможно, что он планировал месть над Шуриком или надо мной. Мы с Шуриком ничего ему не говорили. Не обращали на Москвичева никакого внимания. Просто продолжали делать свою работу.
  - Фу! Наконец-то сделали. - сказал Шурик, поворачиваясь спиной к столу. - У нас одна морока была с ним.
   Я не знаю, кого имел в виду, Шурик, насчет мороки, Москвичева или прибор. Я тоже повернулся спиной к столу и стал вытирать тряпкой отвертку. Шурик стоял между мной и Москвичевым. Какое-то неизвестное подсознанию чувство повернуло меня в сторону Шурика. В этот самый момент Москвичев резко замахнулся отверткой на Шурика. Почти у живота я перехватил, правой рукой, руку Москвичева с отверткой. В тоже самое мгновение, я крутанул руку Москвичева с отверткой. Сильно врезал Москвичеву левой рукой по морде, рукояткой своей отвертки. В этот момент хрустнула кость правой руки Москвичева. Кровь с его лица брызнула на стены кабины. Не раздумывая ни минуты, я открыл дверь отдела и выбросил Москвичева за шиворот в коридор. Я посмотрел на свои руки, они не пострадали. Расстегнул халат Шурика, его живот был цел.
  - Ты все же размазал Москвичева по кабине. - очухавшись от шока, прошептал Шурик. - Если ты его убил, то тебя посадят. Если он жив, то нас с тобой убьют сегодня. Так что, сегодня остерегайся и того и другого.
  - Ну, если я его убил, то ты выступишь в мою защиту. - подколол я, Шурика. - Будешь мне в тюрьму сухари носить. Если он жив, то его друзей сегодня ждет то же самое, что произошло сейчас с Москвичевым.
   Но такие люди, как Москвичев, наверно, сразу не умирают. Прошло минут десять. Видимо он очухался. Стал сильно стучать ногами в нашу дверь, которая открывалась в рабочее время изнутри нашего отдела.
  - Тебе, что нужно? - спросил я, Москвичева, когда открыл дверь отдела. - Охрану что ли вызвать в отдел?
   В тот самый момент, когда я говорил, Москвичев выхватил левой рукой из-за спины какой-то прут и ринулся с ним на Шурика. Возможно, что Москвичева зациклился на мести к Шурику. Мне вторично пришлось спасать друга, который стоял словно тюфяк. Я схватил Москвичева за железный прут и сильно ударил его ногой в грудь. Москвичев перелетел через контрольный коридор и вляпался в стену. Я оставил железный прут у себя и вторично закрыл двери отдела. Теперь уже меня взбесило отношение Шурика к самому себе.
  - Тебе ни кажется, что это уже слишком! - заорал я, на Шурика. - Я к тебе в телохранители не нанимался. Если Москвичев еще раз постучит в нашу дверь, то я тогда тебя сам к нему выкину. Разбирайся там с ним!
   В это время дверь нашей кабины открылась. Вошел Сергиенко Сергей, он спустился вниз к нам на крик.
  - Что тут случилось? - испуганно, спросил Сергиенко Сергей. - Ваш дикий крик слышно даже у нас наверху.
   Я рассказал мастеру, что тут произошло у нас в кабине. Сергиенко Сергей внимательно выслушал меня.
  - Мне это давно известно, - сказал Сергиенко Сергей, - что Москвичев постоянно придирается к Шурику. Я говорил главному инженеру, чтобы Москвичева убрали от нас. Но главный инженер сказал, что не может разбрасываться людьми. Сейчас позвоню ему в кабинет, пускай теперь главный инженер сам разбирается.
   Мастер ушел в свою кабину звонить к главному инженеру. Мы с Шуриком навели порядок после драки и продолжили свою работу. Надо было исправленный прибор поставить на свое место и дубликат вернуть обратно в запасник. Мы старались это сделать быстро, чтобы наверстать упущенное в драке время. Когда прибор стоял на месте, в это время в кабину пришел Сергиенко Сергей, который хотел нам что-то сказать.
  - Москвичеву оказали медицинскую помощь. - сказал мастер. - Ты ему, Саша, вывихнул правую руку. В кровь разбил лицо. Когда Москвичева выставили за пределы завода, он стал орать. Разбил стекло витринное на КПП. Удрал. Главный инженер сказал, что на него подадут в суд за плохое поведение на работе.
   В этот день мы работали во вторую смену. Когда закончилась работа, я предложил Шурику проводить его домой. Но он отказался, сказал, что уедет с Сергиенко Сергеем на его машине, тот обещал его подвести. Я ни стал ждать Сергея, который сдавал смену другому мастеру. Мне нужно было успеть на поезд до города Беслан. Я пошел на полустанок пешком, так как в это время в ту сторону уже транспорта никакого не было. Улицы были пустыми от прохожих и транспорта. Лишь изредка проезжал дежурный общественный транспорт, который развозил по домам рабочих второй смены от различных заводов с ночными сменами. Мне требовалось преодолеть несколько сот метров до площади Революции и там немного до полустанка на последний пригородный поезд "Беслан-Орджоникидзе". По времени у меня было в запасе еще около часа.
   С самого детства у меня выработалась привычка к быстрой ходьбе. Вот и сейчас, я быстро шлепал по первому снегу поздней осени. Снег выпал перед окончанием нашей работы и мокрыми простынями он лежал всюду на тротуарах. Температура была не настолько холодная, чтобы сохранить снег до самого утра на радость детям. Теплые ручьи талого снега стекали по асфальту в расщелины. На середине улицы снега не было совсем. Ближе к железной дороги я вышел на середину пустой улицы, почти у переезда. Уличный фонарь от тротуара небрежно бросил на асфальт мою тень. В этот момент я увидел, как над моей тенью зависла другая тень с чем-то в руке. Не задумываясь, машинально, я шагнул в сторону от удара и налету поймал чью-то руку с ножом. Я так сильно крутанул эту руку, что почувствовал, как рука сделала оборот вокруг своей оси и потеряла напряжение. С дикими воплями, обезумевший от боли парень, свалился на асфальт и покатился на обочину дороги у тротуара. В двух шагах от него стоял еще один парень. Я сам напал на него. Ударил ботинком кованым железом по ноге этого парня. Когда парень загнулся, хватаясь за ногу, то второй удар ботинком пришелся ему по челюсти. Под ярким светом фонаря я увидел, как на белый снег у тротуара брызнула алая кровь. Я ни дал опомниться третьему парню, который в ужасе смотрел на происходящее. Сильно ударил кованым ботинком ему по яйцам и в тот же момент разворотил ботинком его челюсть. Но рядом со мной стояли еще трое парней, которые пытались напасть на меня. Я схватил лежащий у дороги деревянный брусок и с такой силой нанес удар по головам двум парням, что они сразу свалились без сознания на землю. Шестой парень решил удрать, чтобы не быть битым. Я кинулся за ним, но у меня не было сил догнать его. Тогда из последних сил я бросил ему под ноги брусок. Парень споткнулся о брусок. Со всего маху упал на землю. Парень пытался подняться, чтобы спастись бегством. Я ни дал ему бежать.
   У меня еще от драки с Москвичевым кипело все внутри, а тут эти парни. Я словно озверел. Со всех сил стал бить, своими кованными железом ботинками, корчащихся от боли парней. Рядом больше не было никого. Я мог бить парней сколько угодно, а затем сесть на свой поезд и уехать домой в город Беслан. Возможно, что мое сознание на это и рассчитывало. Но я так увлекся своей расправой над парнями, что не заметил, как приехали машины милиции и скорой помощи. В этот момент приехал междугородный поезд до города Беслан. Но междугородный поезд, ни стал ждать, когда я подойду к нему и дальше ушел без меня. Сгоряча я сразу не понял, что это милиция приехала. Некоторое мгновение оказывал сопротивление милиционерам, которым пришлось меня сбить с ног. Силой закрутить мне руки за спину и одеть наручники.
  - Рассказывая, что случилось там с тобой у переезда? - спросил меня, дежурный офицер в отделе милиции.
  - Шел с работы на поезд домой. - стал, отвечать я. - Парни пытались меня зарезать. Я их побил. Вот и все.
  - Сколько вас было, когда били парней? - не унимался, дежурный офицер милиции. - Ты говори правду!
  - Их, вроде, было шестеро. - растерянно, отвечал я. - Больше там никого не было. Я был у переезда один.
   Присутствующие в отделении милиционеры переглянулись между собой. Видимо, они не поверили мне. - Ты что поешь? - по блатному, сказал сержант милиции. - У одного парня поломана рука. Двое с разбитыми челюстями. Двое с разбитыми головами. Один так сильно пострадал, что на нем нет целого места на теле. Я не говорю о многочисленных ссадинах. Эти парни просто чудом остались живыми от побоев. Можно сделать вывод. Во вторую группу входило не меньше десятка человек. Я так думаю, что шестерых здоровых парней избить один человек, практически не мог. Возможно, что он пытается все взять на себя за друзей.
  - Я вам говорю правду. - стал защищать я, свое сказанное слово. - Если сомневаетесь, то спросите у того, кто сообщил вам об этой драке. Думаю, что это был честный человек. Иначе бы вам не позвонил об этом.
  - Не сомневайся, мы сейчас выясним. - ответил дежурный офицер милиции. - Позовите свидетеля сюда.
   В кабинет дежурного милиции вошел железнодорожник, который работает на переезде. Я его часто видел там, когда уезжал после работы домой. Мы, бывало, иногда, даже с ним словами перекидывались. Спрашивали друг друга о своих делах и о здоровье, как принято между горцами Кавказа. Он тоже узнал меня. Мы поздоровались кивком головы. Мужчина испуганно сел в углу на стул, словно его побили у переезда.
  - Вы, что, его знаете что ли? - спросил этого мужчину, дежурный офицер милиции. - Знаете, как его зовут?
  - Я его часто вижу во время своего дежурства. - ответил мужчина. - Он на поезд садится. В разное время суток. Наверно, он с города Беслан. С работы домой ездит. Как звать, этого парня, не знаю? Не спрашивал.
  - Сколько у него там было сообщников, которые избили этих шестерых парней? - спросил офицер милиции.
  - Он шел с работы один. - удивленно, ответил мужчина. - Возле последнего фонаря повернул на середину дороги, чтобы перейти через переезд. Эти парни стояли за будкой. Возможно, что они его ждали? Их было семеро, а не шестеро. Я видел, когда они раньше пришли. Мой напарник тогда сказал, что наверно кого-то хотят подловить. Такое, иногда, бывает у нас на переезде. Когда шестеро напали на этого парня, то седьмой сразу удрал между домами. Я его даже разглядел хорошо. Он такой, маленького роста и худой, как дистрофик. У него правая рука перевязана. Даже, возможно, что в гипсе. Мы думали, что шестеро побили этого парня. Оказалось все наоборот. Вы можете спросить у моего напарника. Он тоже видел эту драку.
  - Обязательно спросим. - ответил дежурный офицер милиции. - Если эти парни выживут, то мы будем их судить. Если умрут, то мы этого парня будем судить. Так как он превысил свои права. Человек владеющий военными приемами самозащиты не имеет право нигде применять их. Даже с целью личной самообороны.
  - Никакими военными приемами самозащиты я не владею. - возразил я. - В армии я служил художником. Вы это можете проверить в военкомате. Я всего защищал свою жизнь. Думаю, что любой из вас поступил бы точно так, если бы вам кто-то преднамеренно угрожал оружием. У меня была обычная самозащита и все.
   Присутствующие милиционеры смотрели на меня глазами полными удивления и не знали, что говорить.
  - Я думаю, что он псих. - нарушив паузу, сказал сержант милиции. - Нам его надо сдать в психушку. На "Камалова". Пускай они с ним разберутся. Пока псих на улицах города еще с десяток парней не искалечил.
  - Ты знаешь, почему так говоришь? - разозлился я. - Оттого, что ты слабак. Сам за себя постоять не умеешь. Поэтому в милицию пошел, чтобы формой прикрыть свою трусость. Завидуешь мне, что я один смог побить шестерых и ни дал себя в обиду. Так что, это ты дебил, а не я. Моли бога, чтоб тебя не подловили...
  - Видите! - в страхе, закричал, сержант милиции. - На него находит. Сейчас нас начнет бить. Уймите его.
   Я перестал орать на худого сержанта и сел обратно на стул. Дежурный офицер вызвал по телефону машину из психиатрической больницы. Железнодорожника отпустили на дежурство, а я остался ждать своей участи. В голове у меня все перемешалось. Никак не мог сообразить, как поступать дальше. Конечно, свалял дурака, когда орал на сержанта милиции. Может быть, все обошлось бы, и меня отпустили домой, а так, поместят меня в психиатрическую больницу. Неизвестно, чем кончится мое посещение психбольницы.
   Психиатрическая больница на улице Камалова, пользовалась скверной репутацией не только в городе Орджоникидзе, но и далеко за пределами Северной Осетии. В народе говорили, что там проводят разные опыты над людьми, как над животными. Никто не помнит такого случая, чтобы кто-то вышел оттуда. Даже анекдоты в народе о психушке были черные. Пугали ни тюрьмой и не могилой, а психушкой на Камалова. Говорили - "Тебя, что ли на Камалова надо отправить?". "Ты, что, на Камалова вырос?" и тому подобное.
   Двое санитаров-громил в белых халатах приехали через час. Наверно, они были заняты кем-то другим. - Вот, этот псих, шестерых парней искалечил. - сказал сержант милиции, когда санитары психушки вошли в отделение милицию. - Хвастался своей силой и нас в милиции собирался бить. Поэтому мы вас вызвали.
  - Мы его сейчас в больнице вылечим. - удивленно, разглядывая меня, заявил громила двухметрового роста.
   Вскоре, молчком, санитары психушки напялили на меня усмирительную рубашку, вероятно, они боялись, что я их побью в дороге. Затем, схватили меня по бокам и поволокли в машину, которая стояла у двери.
  - Ты, правда, шестерых побил? - в голос, спросили меня, санитары психушки, когда отъехали от милиции.
  - Я шел с работы домой на поезд. - стал рассказывать я. - Возле переезда меня хотели зарезать. Их было шестеро. Оказал им сопротивление и дрался с ними до приезда милиции. У меня была своя самооборона.
  - Молодец! - радостно, воскликнул громила - Пойдешь к нам на Камалова работать? Нам такие нужны. У нас очень, хорошая зарплата. Кормят. Одевают. Обувают. Девочек сколько хочешь есть. Трахай любую.
  - Мне надо хорошо подумать. - с надеждой на спасение, ответил я. - Может быть, соглашусь на работу.
  - У тебя там будет много времени подумать. - смеясь, сказал второй санитар. - Думай быстрее. Пока жив.
   Мы долго колесили по городу. Я хорошо знал город Орджоникидзе, но в темноте никак не мог с ориентироваться на местности. Само расположение психушки, мне не было известно. Машина скиталась по каким-то узеньким улочкам, в то время как я всегда гулял чаще по широким улицам и проспектам. Наконец-то машина остановилась возле огромного белого забора. Таких заборов в Орджоникидзе я не видел. Открылись старые ворота. Мы въехали в огромный двор психушки, которая состояла из нескольких старых зданий.
   Санитары культурно вытащили меня из машины, распеленали из усмирительной рубашки, поправили на мне одежду и пригласили пройти в здание. Я приветливо поклонился им за приличное внимание и пошел вверх по ступеням на второй этаж. Здание было очень старое. Многократно раз перекрашенное. Толщина стен внушала на крепость этого сооружения. Такой дом никакое землетрясение не возьмет. Даже бомбой его не разворотишь. Видно строили дом на многие годы. Возможно, что это когда-то была крепость осетин?
   Санитары поместили меня в какое-то маленькое помещение, без единого окна. Видимо, карцер. Закрыли на замок и ушли. Я огляделся. Кругом белые стены и матрас на деревянном полу. Лампочка вмонтирована в внутрь потолка. Туда никак не забраться. Высота больше трех метров. Двери карцера и пол такие гладкие, что пальцем их не отдерешь. В двери вставлен стеклянный глазок. За мной наблюдают. Чтобы не расстраивать того, кто за дверью я решил лечь спать. Ремень из брюк, документы и шнурки из ботинок у меня забрали еще в милиции. Вероятно, это для того, чтобы я не повесился или не задушил кого-нибудь из них.
  "Вот дебилы!" - подумал я. - "Самое грозное оружие оставили на мне. Этими ботинками я побил парней."
   Я снял с себя всю одежду до плавок и положил под матрас в виде подушки. Ботинки и носки поставил под двери, чтобы мне от них потом не воняло. Пускай нюхает мой пот тот, кто за дверью стоит. В карцере было тепло и сухо. Времени около двух часов ночи. Само время хорошего отдыха. Я лег на матрас и сразу уснул. Без часов и без уличного света я не мог определить, сколько времени я спал в карцере. Лишь мой желудок подсказывал, что я сплю давно, мне очень хочется кушать и гулять на свежем воздухе. В карцере вообще-то было не плохо. Такое место не назовешь армейским карцером. Во время службы в армии мне пришлось однажды сидеть за драку в карцере. Там железная дверь, бетонный пол и стены. На улице температура плюс сорок градусов, в армейском карцере, почти, минусовая температура. Чтобы наказанный не мог спать. На пол льют холодную воду. Так что всю отсидку в армейском карцере физзарядкой приходилось заниматься. Иначе бы совсем замерз. Тогда, в армейском карцере, мне пришлось отсидеть десять суток.
   В этом карцере в психушке был просто рай, по сравнению с армейским карцером. Но мне в нем задерживаться в этом раю никак не хотелось. Стучать в дверь и звать на помощь, тоже бесполезно. Тогда точно меня признают психом и дорога домой будет закрыта на всегда. Ведь никто из милиции или из психушки не сообщили домой о моей пропаже. Буду я всю жизнь сидеть в психушки. Мама, наверно, ищет меня всюду.
   В двери что-то зашуршало. Очевидно, про меня вспомнили. Вошла какая-то странная санитарка в белом халате. Я сразу подумал, что это мужчина, по волосатым рукам, торчащим ниже колен из-под рукав халата. Но вскоре обратил внимание, что у нее нет волос на лице. Под халатом торчат не большие женские груди.
  - Одевай больничную одежду. - сказала она. - Только по быстрее. Тебя профессор давно ждет на осмотр.
   Санитарка сказала так, словно я задержался где-то в дороге и опоздал на прием к профессору к лечащему меня профессору. Только после сказанных санитаркой слов, я заметил отсутствие своей одежды. На месте моих кованых ботинок лежала стопка чистого белого белья. Я стал внимательно разглядывать стопку белья. Тут пара белых тапочек, теплый белый халат, белая рубашка и белые шаровары на резинке. В такой одежде только в гроб ложиться. Можно подумать, что я в морге и меня скоро живьем отправят в морозилку для умерших. Ведь не зря в народе говорят - "В гробу в белых тапочках.". Вот и мне белые тапочки достались. Только я еще не собираюсь отправляться к своим предкам. Мне и на этом свете хочется пожить.
  - Пошли быстрее! - грубо, скомандовала санитарка. - Мне надоело тебя ждать. Скоро обед у нас будет.
   Теперь точно можно было определить, что проспал я не меньше двенадцати часов. Я стал выходить впереди санитарки и вновь удивился ее виду. Вроде это была женщина, на первый взгляд, у нее широкие бедра, узкая талия, в прорезе халата выделяются небольшие женские груди, но плечи широкие, как у мужчины. Что-то в ней было еще мужское. Из-под халата торчали волосатые мужские ноги. Лицо тоже, как бы бритое. Руки до локтей волосатые. Даже между грудей растут волосы. Только прическа на голове у нее женская. Не обычный человек, а какой-то гибрид между мужчиной и женщиной. Впрочем, что тут удивительного. Многие горянки Кавказа бывают такие волосатые, как мужчины. У моего друга Абдуллазизова Абдула, мама была до такой степени волосатая, что ей приходилось делать из ниток и пуговицы вертушку, которую она сильно раскручивала и вертушкой выщипывала волосы на поверхности своего тела и лица. Отчего ее лицо и ноги блестели, как стекло. Однажды, муж за провинность замкнул ее на целую неделю в пустой комнате. Через неделю мама Абдула была обросшая, словно обезьяна. Возможно, эта санитарка в психушке, тоже такая волосатая. Все-таки, у нее есть большие сходства с обычным мужчиной. Какая-то она странная на вид.
  - Так, молодой человек! - потирая привычно руки, сказал профессор в очках. - Куда нам вас определить? Наполеонов у нас с десяток, туда тебя нельзя. Ты слишком мощный для наполеонов. Они с тобой с голоду помрут. Ты их объедать будешь. К математикам и физикам тебя тоже нельзя. На бандита ты тоже не похож. Нет ни одной наколки. До политиков тебе далеко. Возрастом малый. Что вы мне за материал привели?
  - Братья Жлобины сказали, что он им нужен. - виновато, ответила санитарка. - Пускай малость, подумает.
  - Что вы мне, Мамочка, сразу не сказали? - возмутился профессор. - Отправьте его пока в общую палату.
   Санитарка открыла дверь. Пригласила меня выйти из кабинета профессора в длинный коридор здания.
  - Тебя за что сюда привезли санитары. - тихо, спросила меня санитарка. - Ты что, побил кого-то на улице?
  - Я работаю на "ФЭУ". - тоже тихо, ответил я. - Возвращался ночью домой на поезде в город Беслан. На меня напали с ножом сразу шестеро парней. Я парней сильно побил. Милиция вызвала ваших санитаров.
  - Я постараюсь помочь тебе выбраться отсюда. - подала мне надежду на спасение эта странная санитарка.
   Мы прошли в конец коридора и вошли в большую палату, окна которой с железными решетками выходили во двор психушки. В палате было больше десятка человек. В углу стоит большой телевизор, который был отгорожен толстыми прутьями железной решетки между стенами, потолком и полом. Больные все с огромной радостью встретили приход этой странной санитарки. Стали улыбаться ей и потянулись к ней руками.
  - Наша Мамочка пришла. Молочка нам принесла. - тут дружно запели больные, встречая санитарку у двери.
  - Молочко будет чуть позже! - повелительно, сказала санитарка. - Сейчас вы с ним познакомьтесь. Его обижать нельзя. Он мой друг. Если кто его тронет, тот сразу получит в задницу большущую порцию аминозина.
   При слове "аминозин", больные шарахнулись в сторону и замолчали. Мамочка ушла, погрозив больным большим, не женским, кулаком. Я остался один в окружении психов, некоторые с удивление разглядывали меня, на безопасном расстоянии. Другие, почти сразу забыли о моем присутствии, каждый стал заниматься свои делом. Тощий парень изображал змею и ползал по полу. Рядом с ним мужчина был орлом и клевал эту шипящую змею. Седой старик, с видом профессора, что-то вычислял на листке исписанной бумаги. Другой играл сам с собой в шахматы. Кто-то на полу плакал. Трое "артистов" играли в свой театр драмы.
   Это действительно был "общак", как только что сказал профессор. Тут были ученые разных наук, артисты театра и кино, спортсмены, поэты и писатели, музыканты и животные. Все действия у них выглядели настолько талантливо и правдоподобно, что я даже засомневался, называть этих профессионалов в кавычках или принять их, как они есть в действительности. Возможно, это действительно талантливые люди, которые сошли с ума по той причине, что не вписались в общество, в котором жили. Опережали в своем умственном развитии то время, в котором мы живем. Вот тогда их изолировали за это от себя люди прошедшего времени, считая умных людей глупыми существами. Куда теперь определят меня в психушке, в ранг умных или глупых? Но лучше бы меня никуда не определяли, а отпустили домой. Меня и так сейчас ищут.
  - Пойдем со мной. - сказала мне, Мамочка, когда она опять появилась в палате. - Поможешь мне с обедом.
   Мы вышли опять в коридор. Пошли в противоположную сторону к выходу во двор. Спускаясь по ступеням, я услышал жуткий крик женщины, которая плакала и звала людей на помощь. Над ней кто-то издевался.
  - Вот кабели! Опять женщину насилуют. - зло, сказала Мамочка. - Будь моя воля, то я бы их замочила...
   Мамочка осеклась, так как в это время из палаты женщины вышли два санитара, которые привезли меня.
  - Привет, братан! Уже осваиваешься? - сказал один из них. - Может быть, ты зайдешь в палату? Трахнешь одну телку, пока она еще свежая. Ты смотри с Мамочкой осторожно. Сегодня ты ее трахаешь, а завтра она тебя может трахать. Все зависит лишь от нее, а так она у нас только с виду смирная всегда. Остерегайся!
  - Хватит, Жлобины, порезвились и баста. - со злостью, осекла Мамочка, обеих санитаров. - Сейчас обед!
  - Ну, ладно, уж, пошутить нельзя. - стали оправдываться братья. - Братан! Ты с нами или нет? Подумай!
  - Я только привыкаю. - как бы оправдываясь, ответил я. - Пару дней посмотрю, возможно, соглашусь с вами.
   Мамочка вышла во двор. Я последовал за ней. Большой двор окружен огромным кирпичным забором, утыканный толстыми кусками острых стекол. Забор окутан колючей проволокой сверху и по бокам. В некоторых местах забор тесно сливался в единое целое с главным корпусом, откуда мы с Мамочкой вышли, и, с двумя зданиями поменьше. Все возможные места выхода за пределы психушки густо запутаны колючей проволокой. Ровные стены забора и зданий утыканы острыми стеклами. В некоторых местах видны пятна засохшей крови и лохмотья окровавленной одежды. Свидетельство бывших попыток побега из психушки. Даже многочисленные скелеты кошек и птиц указывают на то, что отсюда бежать никому не возможно.
  - Это бесполезная мечта. - сказала Мамочка, словно прочитала мои мысли. - За сто лет отсюда не убежал ни один человек. Если ты будешь со мной откровенным, то мы с тобой убежим из этой страшной ловушки.
  - Ты разве здесь не работаешь? - удивленно, спросил я, Мамочку. - Вроде ты тут свободно ходишь всюду?
  - Я тут родилась. - шепотом, ответила Мамочка. - Свободна, только внутри этого колючего двора больницы.
   Мамочка показала рукой вокруг зловещего забора. Мы подошли к небольшому домику, который был одновременно кухней и прачечной психушки. Мамочка показала мне знак молчания. Мы прошли дверь кухни, помещение которой разделено рядами столов и разных печей. По количеству кухонных принадлежностей можно было определить примерный состав больных и служащих. Возможно, что это сотни человек. Почти воинская часть служащих и психов. Представляю, сколько здесь проблем с таким количеством больных?!
  - Мне по списку на общак. - сказала Мамочка, кухарке, когда вошли на кухню. - Плюс дополнительный обед на службу. Парень будет работать с нами. Его поставили на наше довольствие. Положите ему мяса.
   Жирная кухарка подняла на меня глаза налитые кровью от злости, словно я ее собирался сейчас объесть. Ничего не говоря, кухарка жестом руки показала подчиненным ей женщинам и те быстро стали выполнять ее задание. Два эмалированных ведра заполнили продуктами, словно помоями для животных. Две стопки, по высоте эмалированных ведер, приготовили комплексные обеды. В ведра опустили половники и закрыли крышками. В две чистые наволочки от подушек положили нарезанный хлеб и все вместе связали. Я взял то, что было тяжелее. Два эмалированных ведра. Мамочка взяла две стопки комплексных обедов и наволочки с нарезанным хлебом. Я пошел во двор впереди Мамочки. Ведра настолько тяжелые, что я не прошел и половины двора, а руки мои сильно затекли. Я поставил ведра прямо на середину бетонной дорожки.
  - Там, что ли, все кухарки глухонемые? - спросил я, Мамочку, когда она поставила свой груз рядом со мной.
  - Этой кухарке санитары отрезали язык. - объяснила Мамочка. - Она слишком много болтала и много ела. Теперь кухарка только манную кашу может есть. Другие просто берегут свои языки, чтобы не потерять их.
   Мы подняли свой груз. Пошли в главный корпус. В начале коридора Мамочка зашла в комнату, которая была приспособлена под столовую для служащих. Связку комплексных обедов и одну наволочку с хлебом Мамочка оставила там. Эмалированные ведра я понес в общак. Рядом с дверью общака, Мамочка взяла из шкафа алюминиевые чашки и кружки. Открыла двери и мы все занесли в общак. Больные, как обезьяны, внимательно следили за движением ее рук. Каждый ждал своей посуды, которая ими была подписана.
   Мамочка разливала в чашки баланду. Наливала кисель в кружки и сверху клала кусок хлеба. Затем называла номер посуды. Каждый номер подходил за своей порцией и уходил в отведенное ему место. Один огромный мужчина лежал на полу и ничего ни ел. На его голое тело, как на стол, больные клали горячие чашки с баландой и кружки с горячим киселем. Тело мужчины тут же покрывалось красными пятнами и волдырями. Мужчина лежал совершенно без движения. Можно было подумать, что он манекен. Но у мужчины были открыты глаза и текли слезы. Выходит, что он чувствовал боль на своем теле, но не мог двигаться.
  - Зачем они это с ним так делают? - в ужасе от увиденного, спросил я, Мамочку. - Ведь ему очень больно!
  - Сегодня он в общаке вместо стола? - объяснила Мамочка. - Ему санитары укололи аминозин и какой-то препарат. Весь его чувствительный и двигательный организм отключен. С мужчиной целые сутки в общаке делают все, что придет на ум этим больным. Лишь убийство запрещено. Кто его убьет, тот будет с аминозином на его месте. За сутки он у больных стол, женщина, туалет, кровать и что угодно другое. Через сутки мужчину заберут санитары. Отмоют его хорошо и будут на нем испытывать различные медицинские препараты по заживанию ран. Если он выживет, то поселят в отдельную палату. Будут наблюдать за его выздоровлением. Колют аминозином самых буйных. Бывает, что больные сами специально заводят кого-нибудь, чтобы он стал буйным вместо них. Прибегают санитары, вводят больному аминозин и другие препараты.
   Я молчал. Мой разум никак не мог понять такую информацию. Ведь это, ни в какие рамки моего мышления нельзя было поместить. Чтобы человек проводил опыты на живом человеке?! Боже мой! Где я живу?!
  - Так, мальчики, теперь помыли свою посуду после еды. - сказала Мамочка. - Хорошо помыли! Чисто! Чисто!
   Больные после еды стали тщательно вылизывать свои чашки и кружки. Пока на них не осталось никаких признаков пищи. После чего, каждый, согласно своего номера, показал посуду Мамочке и положил стопкой перед ней. Мамочка собрала посуду больных. Я взял пустые ведра. После Мамочка замкнула дверь, всю посуду положила обратно в шкаф за дверью в коридоре. Затем мы пошли в служебную столовую. Там уже лежала в стопке пустая посуда. Лишь наши порции были на столе. Я и Мамочка, тут же тщательно с мылом помыли свои руки под умывальником и сели за стол. По сравнению с общаком, это была пища богов, которая была больше похожа на блюдо с банкетного стола или из шикарного ресторана, где кормят знатных.
  - Завтра и после завтра, в субботу и в воскресенье, в больнице выходной. - тихо, сказала Мамочка. - Никого из городских служащих не будет. Останутся, санитары и охрана. Мы с тобой оба обсудим план побега.
   Я ничего не сказал, а только подумал, что, однако, обед в психушке был отменный. Так только в ресторане можно покушать. На первое было харче. Вторым блюдом, большие пельмени (хинкали) с перце и с мясом. На третье, вишневый компот. Вся посуда из нержавеющей стали. Ложки тоже были. Ни так как больные ели без ложек через край. Посуду языком не мыли. Я даже подумал, что может быть согласиться с братьями санитарами и работать в этой психушки. Но не человеческое отношение санитаров к больным, сдерживало меня на согласие. Тут пахло не только криминалом, но и фашизмом. Такое отношение к людям было у фашистов в концентрационных лагерях, во время второй мировой войны 1939-1945 годов. Мне даже страшно было подумать, чтобы такое творилось в мирное время в нашем городе?! Это просто какой-то дикий ужас! Вот почему люди никогда не возвращаются из психушки. Они погибают от всяких опытов на них.
  - Мамочка, а куда девают трупы? - спросил я. - Когда умирают люди. Кладбища тут рядом нигде не видно.
  - Трупы помещают в специальный фаянсовый сосуд с каким-то раствором. - ответила Мамочка. - Там трупы полностью растворяются. Что делают дальше с таким раствором, я этого не знаю. Может быт, его сливают?
  - Ну, прямо безотходное производство! - возмутился я. - Все чисто и никто этого ничего в народе не знает.
  - Вот я и хочу, чтобы мир узнал о том, что здесь творится. - поддержала меня, Мамочка. - Ты многое не знаешь. Смотри и вправду не сойди с ума, когда все узнаешь. Я на тебя сделала ставку всей своей жизни. Мне одной никто не поверит. Сочтут меня сумасшедшей. Если здравый человек из городских жителей расскажет, возможно, что ему поверят. Я даже в этом сомневаюсь. За мою сорокалетнюю жизнь в этой больнице поменялся несколько раз весь персонал. Но система тут осталась прежней. Отсюда никто не ушел добровольно на тот свет и не мог бежать за пределы этих заборов. Даже те, кто из служащих, пытался рассказать о происходящем за этими стенами, их привозили обратно сюда, как больных и больше они отсюда никогда не выходили. Я думаю, что таких больниц по всей стране очень много, так как сюда, иногда, приезжают специалисты обмениваться опытами по издевательством над человеком. Я здесь такого насмотрелась, что сама удивляюсь, как до сих пор живу и не сошла с ума до такой степени, чтобы над моим телом проводили различные опыты. Я больше сегодня рассказывать не буду, чтобы ты не подумал, что я в действительности такая, как все остальные больные. Но я не больная. Я здесь родилась и живу сорок лет в этой психушке.
  - Откуда тогда ты всего так много знаешь? - удивленно, спросил я. - Ведь ты всю жизнь не училась нигде?
  - В этой больнице, с моего рождения и до шестидесятых годов, работал мужчина. - ответила Мамочка. - Я не хочу поганить его имя, поэтому не назову и тебе его фамилию. Так вот, я считала, что он мой папа. Он тоже относился ко мне по-отцовски. Все наши годы под одной крышей он постоянно меня учил всему и всегда говорил мне, что если суждено будет мне когда-то выбраться отсюда, то надо обязательно рассказать всем о зверствах проводимых над людьми за этими стенами. Когда он скоропостижно умер совсем молодым, то его тоже растворили в сосуде. Причем, все делали так, чтобы я видела это. Возможно, в устраше-ние мне. Думаю, что его насильственно умертвили. Он часто не соглашался насчет зверских опытов над людьми. Вот и мне, как его дочери, показали, что меня ждет, если не буду согласна с порядком в больнице.
  
   4.Моя жизнь в психушке.
   Весь день я занимался хозяйскими делами с Мамочкой. Кормил больных. Разгружал машину с продуктами, которые привезли из города Орджоникидзе. Носил от тяжелобольных грязную посуду мыть на кухню. Подметал и мыл длинные коридоры, в женском и в мужском корпусах. Приглядывался всюду, чтобы уловить момент и позвонить в военкомат своему дяде военкому. Но телефоны были только в двух кабинетах. Туда мне никак не удалось попасть. Я даже Мамочке говорил, что могу помыть и убрать кабинеты. Мамочка сказала, что во все кабинеты доступа нет. Можно попасть лишь в присутствии профессора и с разрешения главного врача. Если еще есть на то уважительная причина. Все остальные варианты отпадают. Наверно, Мамочка догадывалась о моей цели. Но она не могла доверять мне, так как мы были знакомы один день.
  - Ты где хочешь спать? - спросила меня, Мамочка, когда подошло время сна. - Есть три варианта. Общак, палата дежурных санитаров и та палата, где ты спал прошлую ночь. Сам выбирай место своего ночлега.
  - Та палата, в которой я спал в прошлую ночь. - сразу, выпалил я. - Люблю всегда отдыхать дома один.
  - Хорошо! - согласилась Мамочка. - Но, чтобы ты случайно не наделал глупостей, я замкну тебя на ключ..
  "Понятно." - подумал я. - "Она либо мне совсем не доверяет. Либо боится, чтобы я не удрал из психушки.".
   В моей палате лежал новый матрас, белая простынь, легкое одеяло с белым пододеяльником и большая подушка с белой наволочкой. Белье чистое и накрахмаленное. Пахнет свежестью. Видимо, это мне постарались. Конечно, это все сделала Мамочка. Вот только когда она успела сделать? Весь день я с ней был. Может быть, профессор сделал? Чтобы посмотреть на мою реакцию, как подопытного кролика. Или братья Жлобины постарались? На тот случай, если мне у них понравится. Я буду вместе с ними издеваться над людьми - отрезать языки, насиловать женщин, колоть аминозин и выполнять какие-то формы истязания над человеком. Испытывать над больными людьми различные препараты, как над подопытными кроликами. Свет под потолком мешал мне уснуть. Я долго лежал и думал, как мне можно удрать из психушки. Окон и дверей на улицу нет. Только ворота, которые усиленно охраняются. Даже под машину мне невозможно забраться. Охрана смотрит всюду во время разгрузки. Все остальное закрыто. Надо внимательно посмотреть, где есть канализационные каналы и люки над ними. Не может быть, чтобы психушка наглухо была изолирована от внешнего мира. Понятно, что из комнат мне выбраться невозможно. Мало того, что они наглухо изолированы от внешнего мира, кроме того, тут любой жилец этих палат, под страхом аминозина продаст меня. Кроме того, как я могу договориться с больными людьми, у которых даже обычное сознание, в понятии здорового человека, полностью отсутствует. Однако, мне надо выбраться отсюда в ближайшие дни. В другие дни я не смогу совершить побег. Ведь я должен буду согласиться с ними на работу или остаться на равных с больными. Если я даже соглашусь с ними работать, то они меня все равно не выпустят отсюда.
   Будут использовать мой труд в приделах психушки. Ни такие уж они наивные люди, чтобы поверить в мое согласие. Иначе бы они нашли еще лучший экземпляр за пределами психушки. Им нужен такой человек, который бы боялся воли, где его могут убить или посадит надолго в тюрьму. Такому человеку, естественно, будет лучше находиться под защитой психушки, где хорошо кормят, одеваю и дают зарплату. Насчет зарплаты сомневаюсь, чтобы здесь платили деньги. Зачем психам зарплата, если их не выпускают в город. Лишь бы согласился сменять свободу на комфорт в психушке. Уверен, что они для меня и ужас за приделами психушки придумали. Скажут мне, что те парни от моих побоев скончались. Тогда мне светит расстрел. На суде не будут разбираться, кто во время драки был прав, а кто виноват. Возможно, что и свидетели под угрозами будут давать совершенно другие показания. Например, что я был ни один или вооружен.
   Ведь, даже нормальный человек не поверит, чтобы я один без оружия мог побить шестерых так сильно, что они вскоре умерли от побоев. Но я то, точно знаю, что никого не убивал. Ну и что из того, что парни зубы потеряли и получили синяки. От таких побоев люди не умирают. Если парней после драки не умертвят в больнице, а после спишут их смерть на результат драки. Как бы там не было, но я имею право на свою защиту. Тем более что их было шестеро, а я был один. Мне с детства говорили казаки, что если на тебя на-пали с целью убийства, то ты можешь во время драки убить всех, кроме одного, который будет считаться равным в драке против тебя и свидетелем драки не равной против тебя, когда несколько человек нападали на тебя с целью твоего убийства. За всех убитых ты можешь не отвечать, ты убил их случайно, защищая свою жизнь. Но если ты убил всех до последнего, то это будет рассматриваться, как умышленное групповое убийство людей. Ведь ты с последним был на равных и мог его просто побить, показывая свое превосходство над ним. Когда погиб, твой последний противник, выходит, что ты совершил убийство. Об этом надо помнить всегда во время драки. Человек должен иметь право на защиту не только в драке, но и на суде.
   Возможно, что такая философия казаков, в какое-то время была пригодна, но только, ни в данном случае. Тут надо не только доказать свою невиновность, но постараться выбраться из психушки целым и невредимым. Наверняка, никто из милиции не сообщит моей маме то, что я сижу в психушке. Ведь они даже протокола не написали, что задерживали меня. Шел с работы и пропал. Представляю, что сейчас дома творится, а что будет на заводе "ФЭУ" в понедельник? Сразу два наладчика электронного оборудования отсутствуют в отделе ФЭУ-1, ФЭУ-2. Любая поломка и катастрофа сразу для всего завода. Шурик один не может справиться в работе. Ведь в запасе на заводе "ФЭУ" нет ни одного наладчика электронного оборудования.
   Я заснул в постели на полу в своих раздумьях о собственном спасении. Мой сон нарушил скрип в двери.
  - Александр, вставай! У нас всего два дня. - сказала Мамочка, открывая дверь. - Нам надо успеть. Сейчас позавтракаем. Я замкну поварих в палату. Охрана вся сидит на дежурстве или спят в своей палате отдыха. По территории больницы никто не ходит. Сегодня все изведаем, а завтра совершим отсюда побег. Ты постарайся быстрее шевелиться с завтраком, обедом и ужином. У нас не будет такого шанса на побег отсюда.
   Я ответил, что все понял и пошел умываться, в комнату отдыха санитаров и охранников. Там была небольшая комнатка к туалету и умывальнику. Даже это помещение было с решеткой и мощными дверями. Здесь все было предусмотрено так, что никто и ниоткуда не может сбежать. Всюду замкнутое пространство. Если вчера мы еще ползали с ведрами продуктов и уборкой, то сегодня бегали, словно спортсмены на соревнованиях. Мамочка едва успевала на своих коротких ногах, которые у нее были к тому же калачиком, а руки очень длинные, ниже колен. Мамочка и ходила как-то странно, словно горбатая. Мамочка всеми своими движениями напоминала мне обезьяну, но не обычного человека. У нее и лицо было какое-то скуластое, поэтому я подумал в первый раз, что она мужчина. К тому же волосатые ноги, руки и грудь. Не было бы у нее женской груди и широких бедер, я никогда бы не подумал, что она женщина. Вот если на Мамочку натянуть шкуру и обросшее лицо, то она была бы больше похожа на обезьяну, чем на человека, мужчину или женщину. Но это все, же она была женщина и человек совсем не глупый. Жалко, что Мамочка свои сорок лет жила в психушке. Не видела обычной человеческой жизни. Так, может быть, у нее была бы своя семья. Кто-нибудь взял бы Мамочку в жены. У нее были бы дети. С ее умом, она могла бы закончить институт, стать специалистом. Заниматься интересным делом. Но у нее вся жизнь прошла в психушке. Возможно, что по этой причине у нее и облик стал такой - ни человек и ни животное. Живое, мыслящее существо с признаками животного мира или гибрид живой природы. Конечно, я никак не могу помочь в жизни Мамочке.
   Старшая кухарка больше не смотрела на меня подозрительно. Она показала мне жестами, что я молодец и объяснила руками, что я могу заходить к ней покушать в любое время. Я тоже не остался перед кухаркой в долгу на комплименты в мой адрес и сказал ей, что она прекрасная дама, в полном соку, с которой мне не стыдно было бы переспать. Кухарка показала мне пальцами, что мы могли бы друг с другом встретиться и переспать ночь. Это, конечно, была своеобразная интимная шутка, которой не было суждено никогда сбыться. Между нами всюду полная изоляция, в виде окружающей системы психушки. Единственное на что могла рассчитывать кухарка, так это помечтать и пошутить. Остальное у нас было под строгим запретом.
  - Зачем ты кухарок закрываешь? - удивленно, спросил я, когда Мамочка на время замкнула меня в палате, а сама пошла, закрывать кухарок. - Отпусти всех по домам. Разве кухарки невольные люди в больнице?
  - Тоже мне вольные! - укоризненно, ответила Мамочка. - Кухарки также как я, родились здесь в больнице. Дело в том, что я по возврату старше кухарок. Администрация мне больше доверяет. Поэтому меня в психушке Мамочкой зовут. Здесь профессор старше меня. Но я живу тут дольше всех остальных жильцов.
   Мамочка замкнула меня на один оборот ключа, а сама пошла, закрывать кухарок. Я остался ожидать ее возвращение. Мне не терпелось скорее узнать тайну, в которую меня собиралась посвятить Мамочка, насчет нашего побега из психушки. Ведь она за столько лет проживания что-то планировала. Возможно, когда-то пыталась бежать, но у нее не было соучастника к побегу. Теперь хочет меня подключить к побегу.
  - Выходи! - сказала Мамочка, когда опять открыла дверь. - Вот, держи ведро с грязной посудой. Нам тайно от охраны пройти в другое здание незамеченными нельзя. Охранники из своей будки от ворот все просматривают. Мы пойдем с грязной посудой на кухню, а дальше можно пройти через внутренние двери и коридор в другое здание. От библиотеки и лаборатории у меня есть ключи. Я там постоянно уборкой занимаюсь. Профессор больше никому не доверяет эти помещения. Только я одна навожу в этих кабинетах порядок.
  Как ничего не бывало, мы спокойно прошли до кухни. Едва положили ведра с посудой на пол, как сразу поспешили через боковую дверь в соседнее здание, в котором там была огромная библиотека со стеллажами.
  - Во время войны с немцами из нашей больницы разведчики ходили в тыл врага. - тихо, сказала Мамочка. - Я тогда была подростком. Но помню, как профессор рассказывал за "языка", которого разведчики захватили у немцев. Пленного пытали у нас в больнице. Так что здесь есть где-то длинный подземный переход.
  - Какой переход? - удивленно, спросил я. - Немцы на правом берегу реки Терек никогда не были. Я это уже точно знаю. Мой отец и все дядьки мои здесь воевали. От больницы до Терека очень далеко. Немцы прожекторами и ракетами освещали весь правый берег Терека. Так что на левый берег реки нет никакого хода.
  - Ты плохо знаешь историю. - возразила Мамочка, роясь на полках в книгах. - Здание строилось сто лет назад, прямо на правом берегу Терека. Здесь была крепость. После тюрьма. Позже банк. В начале этого века, комплекс зданий перешел под больницу. Так вот, когда тут была крепость и вода реки находилась у стен, защитники крепости вырыли хороший проход под Тереком на левый берег. Это было сделано не только из-за стратегических целей, но также потому, чтобы воровать у соседних народов провизию на содержание своей крепости. Постепенно, русло Терека уходило в левую сторону, которая и сейчас ниже правой. Естественно, что нужный крепости подкоп укрепляли и продолжали копать дальше. Это сооружение хранилось в великой тайне от всех. Тем более, что позже здесь были тюрьма и банк. Где-то в библиотеке должен быть чертеж подземного хода. Я слышала, как-то, лет десять назад, как профессор разговаривал с представителем власти о том, что пора нам переехать в новое здание. Вопрос шел о том, что нашу больницу должны объявить историческим комплексом и реставрировать все здания под старину. В том числе и подземный переход. Профессор показывал человеку с города чертежи нашей больницы. Когда они увидели, что я кручусь рядом с половой тряпкой, то выгнали меня за дверь. Разговор продолжали при закрытых дверях. Ты хорошо ищи карту. Книги ставь также на место, чтобы никто не заметил, что здесь что-то искали.
   Я выделил себе отдельный стеллаж и с верхней полки начал тщательно проверять каждую книгу. В своем большинстве книги здесь очень старые. На полках находилась поэзия Михаила Лермонтова и проза Александра Грибоедов. Толстым слоем пыли покрылись книги грузинских и армянских авторов. Объедены крысами, мышами и молью, кожаные и бархатные переплеты, Библии, Евангелии, Корана и другой священной литературы различных религий. Рядом пылились томики философов разных времен и народов. Чуть ниже партийная и классическая литература. На уровне человеческого роста в большом объеме научная литература в области биологии, анатомии, физики, химии, медицины и многих других мировых наук. В большинстве в старинных книгах попадались закладки из денежных купюр различных времен. В некоторых книгах лежали просроченные векселя с царского времени. Чертежей, карт и плана психушки здесь нигде не было.
  - Может быть, мы ни там ищем? - спросил я, Мамочку. - Такие документы могут только в сейфах храниться.
  - От сейфа у меня ключей нет. - ответила Мамочка. - Так что ищи в книгах. Может быть, нам с тобой все же повезет. Если даже нас сейчас тут застукают, то мы скажем, что решили хорошо пыль вытереть на книгах.
   Мамочка достала из своего халата тряпку и дала мне, чтобы у нас все выглядело вполне правдоподобно. Я начал всюду вытирать пыль и продолжать заниматься поиском нужных документов. Когда я стал искать в книгах ближе к письменному столу, с полки упала большая связка ключей, которые были заложены между книг на полке. Возможно, это были запасные ключи, которые спрятали давно за старинные книги на полку.
  - Здесь отчего ключи? - спросил я, Мамочку, показывая ей связку. - Может быть, это от шкафов и сейфов?
   Мамочка взяла из моих рук ключи. Сразу стала подбирать ключи под замки железных шкафов и сейфов.
  - Ты будешь смотреть карту больницы в шкафах и сейфах. - сказала Мамочка, открывая все, что здесь еще можно было открыть. - Я продолжу дальше искать среди книг на стеллажах и полках. Как только проверишь шкаф или сейф, тут же его закрывай. Смотри быстро, уже мало времени. Нас могут обнаружить санитары.
   Мамочка отдала мне ключи, а сама вернулась обратно проверять книги и протирать пыль. Лучше бы я ей не показывал эти ключи. В больших железных шкафах, которые не в библиотеке, а в лаборатории через соседнюю дверь, находились огромные стеклянные колбы. В каждой стеклянной колбе, которая была наполнена глицерином, спиртом и еще каким-то неизвестным мне по запаху прозрачным раствором, находились трупы младенцев. В колбах были трупы новорожденных детей и недоношенных зародышей, которых, возможно, извлекали из трупов матерей или из живых матерей методом "кесарева сечения". В первом железном шкафу были трупы детей и зародышей человека. Во втором железном шкафу зародыши разных обезьян. Третий железный ящик был намного больше первых двух. В этом ящике находились трупы зародышей каких-то неизвестных мне существ. Вроде люди и не люди. Совершенно не понятные существа. С какими-то не пропорциональными формами тела. Словно это пришельцы из других миров прилетели к нам на НЛО и оставили в огромных пробирках своих недоношенных детей, как образцы других цивилизаций, которые нам еще неизвестны, но мы должны к ним привыкнуть. В нашем понятии, это были просто какие-то уроды и все.
   Любопытство перебороло мой страх и ужас, во время просмотра колб, с трупиками новорожденных. Я успокоился. Взял одну из многочисленных книг, лежащих по обе стороны колб. В книге было написано, что Тайная канцелярия Российской империи и Академия наук Российской империи, считают должным образом провести дальнейшую работу в Секретной лаборатории в городе Владикавказе, по Секретному проекту, возможность выращивания гибридов из человека и человекоподобных обезьян. Цель Секретного проекта - создать живой материал пригодный к войне, который может заменить человека, как по своей выносливости, так по военному мышлению, которое будет выполнять стратегические работы по уничтожению противника.
  "Какой ужасный каламбур из этих "тайн" и "секретов"! Это же настоящее издевательство над людьми и животными." - подумал я, продолжая читать указание Тайной канцелярии Российской империи. - "Пожалуй, такое решение в рамках правительства огромной империи, выглядит хуже фашизма. Где из, себе подобных выращивали "пушечное мясо" будущих войн. Не в царской России уже вынашивали подобные планы?".
   Я посмотрел на обложку первой книги, которая была датирована 1898 годом. На последней книге стоял 1940 год. Выходит, что смена веков и политического развития Российского государства не повлияли на опыты "Секретного проекта" в России. Чем занимались в этой "Секретной лаборатории" в царское время, тем самым занимались и в советское время - выращивали воинов. Такие же фашистские методы издевательства над людьми и животными. Возможно, что в этом Мамочка была права, когда говорила о вероятности развития цепи подобных лабораторий в России. Может быть, психушка являлась лабораторией в создании будущих фабрик. По выращиванию выносливых солдат Российской империи. Как в царское, так в советское время. Интересно, сколько воинов в лаборатории успели вырастить за прошлые семьдесят лет?
   Мне пришлось просмотреть сводки нескольких лет "работы" лаборатории. Всюду было написано, что "образец погиб". Самый старший из "живых образцов" умер в возрасте десяти лет. Возможно, что далеко ни всех "образцов" записали. Однако смертность была велика. Поэтому решено было создать сосуд с кислотой к уничтожению "непригодных образцов". Ведь массовое захоронение могло вызвать бурю негодования среди местного населения, в данном случае осетин. В подобном решении уничтожения трупов "непригодных образцов" выглядело чистой работой. Прямо, как в монастыре образцового типа. Все за стенами спокойно и нет причины народу волноваться. Ведь никому и на ум не может прийти, что в городе Владикавказе подобное творится. Местных жителей никого не работу не брали. Денег и продуктов питания от населения не просили. Даже наоборот, у местного населения скупали продукты питания и не торговались в большой цене. Брали продукты за такие цены, которые устраивали продавцов и покупателей. Такое соседство не мешало жить осетинам. Вот если бы осетины узнали, что за этими стенами больницы творится?!
   С большим увлечением я стал читать, как создавались "будущие воины" России. Методы были довольно просты. Санитары давали возбудитель человекоподобным обезьянам и психически больным людям. Затем их сажали вместе в одну палату и наблюдали за случкой. После чего разлучали и ждали результат. Однако, результат был не очень высок. Подавляющее большинство "рожденных образцов" умирали. Вполне естественно, что гены обезьян и человека оказывались несовместимы. Зародыш не развивался и погибал. Однако опыты проводились и "самки" продолжали оплодотворяться. Некоторым женщинам и самкам обезьян, приходилось делать "кесарево сечение", так как зародыш был часто большим к беременным. Естественно, что пытались спасти "материал", а не беременную, которая могла погибнуть на столе во время операции.
  - Что такое гермафродит? - с интересом, спросил я, Мамочку, когда прочитал в книге неизвестное мне слово. - Это, такая болезнь что ли? Скорее всего, неизвестная мне порода обезьян? Объясни мне, что это?..
   Мамочка оставила просмотр книг на полке и подошла ко мне. Она взяла у меня из рук книгу и стала быстро глазами перечитывать строчки записи с оглавлением "Гермафродит", которые я не успел прочитать. Я внимательно стал следить за меняющейся мимикой Мамочки. Ее лицо начало багроветь. Глаза наливались кровью. Я понял, что Мамочка начинает приходить в ярость. На всякий случай я все же отошел от Мамочки в сторону и правильно сделал. Ее ярость выплеснулась наружу. Мамочка начала выть совершенно не по-человечески. Принялась кусать книгу. Разбросала все вокруг себя в лаборатории. Я испугался её истерики.
  - Мамочка, успокойся. - стал уговаривать я, боясь, что ее услышат охранники. - Сейчас тебя услышат охранники на воротах и прибегут с санитарами, чтобы сделать тебе и мне аминозин. Я не хочу аминозина.
   Слово "аминозин" подействовало на ее сознание. Мамочка перестала выть и грызть книгу, но ее тело все также дергалось в конвульсиях от рыдания. Слезы из глаз заливали все лицо, искаженное душевной болью.
  - Мамочка! Ну, пожалуйста, ты успокойся. - попытался я, как-то смягчить ее. - Что такое случилось с тобой?
  - Не смей меня называть Мамочка! - зло, процедила она. - Я никто! Ни человек! Ни обезьяна! Ни женщина! Ни мужчина! Всего лишь, разумный гибрид. Гермафродит! Вот, посмотри на меня! Какой меня они создали.
   Она скинула с себя халат. Я увидел кривое обнаженное тело, которое трудно было назвать чьим-то. От слабо развитой женской груди и почти до самых пяток она была покрыта волосами. Точнее, редкой шерстью, как у облезлой обезьяны. Промеж ног из женского влагалища торчала головка мужского члена. Это действительно был какой-то гибрид, но, ни в коем случае, ни человек в привычном понятии. Разум этого существа говорил о том, что в нем есть что-то от человека - мышление. Остальное было у нее от животных.
  - Я только вчера была женщиной. - одевая халат, сказала Мамочка, по-другому я не мог это как-то назвать. - Скоро я буду мужчиной. Во мне живут Гермес и Афродита. Отсюда и название "гермафродит". Зачем люди из меня сделали такое существо? Лучше бы я была в этой пробирке, куда поместили непригодные экземпляры подопытных зародышей. Лицемеры! Всю мою жизнь следили за моим развитием, чтобы записывать результат своих "научных" работ. Я у них была всего лишь подопытный экземпляр. Какая мерзость! Мне в детстве надо было все понять. Затем покончить с собой и этими уродами по разуму, горе "учеными".
   Мамочка опять начала плакать. Я стоял рядом, шокированный увиденным. Все никак не мог прийти в себя. Мой разум не мог поверить тому, что только сейчас увидел своими глазами. Как все могло случиться?
  - Никакой карты мы не найдем. - немного успокоившись, сказала Мамочка. - Я все сейчас здесь уничтожу.
  - Так ты погубишь меня и себя. - слегка опомнившись, сказал я. - Дай нам шанс выжить. Мы с тобой разумные существа. Нам природой, а не людьми, дано мыслить. Мы оба найдем выход из трудного положения.
  - Выход в этом сосуде. - сказала Мамочка, показывая на огромный фаянсовый сосуд с кислотой, плотно зарытый такой же крышкой. - Все, кто жил в психиатрической больнице, нашли там свой конец. Я тебе дам один шанс выжить. Если ты за неделю ничего не придумаешь. То я тогда сама все уничтожу в психушке.
  - Спасибо! - с надеждой на спасение, поблагодарил я, Мамочку. - Если у меня за неделю ничего не получится, я тебе помогу. Мы с тобой такое устроим, что даже живым людям будет тошно после нашей смерти.
   Чтобы ни у кого не было подозрения на наше присутствие в этом ужасном логове науки, мы навели хороший порядок. Стерли тут всюду пыль. Все замкнули, как было раньше, ключи положили обратно на полку.
  
   5.Побег из психушки.
   До конца субботы и в воскресенье, мы разрабатывали планы моего побега, вплоть до нападения на охрану, но сразу сами все отвергали. Ни один вариант не подходил, так как все заканчивалось аминозином, которого теперь опасался я. Надо найти самое разумное решение, которое помогло бы выбраться нам. Разумное решение было совсем рядом, прямо во мне. Даже в мыслях я не мог держать такого, что это может быть в психушке. Что тут в лаборатории смерти занимались партийной агитацией?! Какое высокомерие!
  - Откуда я могу взять художника? - услышал я, в понедельник, сквозь дверь профессора, разговор по телефону. - У нас в больнице давно не было художника. Такие люди редко теряют разум. Я понимаю, что в агитации сила партии, но, ни один умный художник не пойдет к нам в больницу работать. Нет! Я всего лишь ученый. Могу писать авторучкой и что-то нужное вычислять в науке. Искусство далеко не в моем понятии.
   Меня словно молнией пронзило. Такой шанс я ни как не мог упустить. Надо предложить свои услуги. Но как это сделать, чтобы не вызвать ни у кого подозрения. Мне бы только добраться до телефона и позвонить в военкомат. Дальше все дядя Илья сделает без меня. Я обязательно должен вырваться из этой западни.
  - Мамочка! - с ее согласия, я опять стал так ее называть. - Скажи санитарам, что мне стало скучно и опять хочется заняться своим любимым дело - рисовать. Только творческие мысли дают мне положительный результат жизни. Любой художник живет через свое творческое вдохновение. Пожалуйста, помоги мне в этом.
  - Ты действительно художник? - удивленно, спросила Мамочка. - Или ты просто так здесь дурака валяешь?
  - Я действительно художник. - подтвердил я. - Ты мне обещала помогать неделю. Тогда дай мне этот шанс.
  - Я лучше сразу профессору скажу о тебе. - предложила Мамочка. - Зачем мне этим санитарам говорить?
  - Нет! Ты лучше скажи санитарам. - настаивал я, на своем. - Санитары скажут профессору. Если ты скажешь напрямую профессору, может у него вызвать подозрение в нашем сговоре с тобой. Ведь мы с тобой в работе общаемся четвертый день. Нам надо быть хитрее профессора, чтобы он сам помог нам бежать.
  - Ты прав! - согласилась Мамочка. - Нам действительно надо сейчас быть хитрее профессора и санитаров.
   Обедать мы сели, специально, вместе с братьями санитарами. Я ковырял и ел вяло. Был совсем скучный.
  - Что с тобой? - спросил меня, старший брат Жлобин. - Заболел, что ли или пища у нас стала не вкусная?
   Я отмахнулся от них и продолжал делать кислую мину. Словно жизнь моя здесь совсем закончилась.
  - Александр от скуки мается. - заметила Мамочка. - Давно ничего не рисовал. Вот на него и напала апатия.
  - Что? На него напало? - удивленно, переспросил младший брат Жлобин. - Повтори мне слово понятно.
  - Художники скуку называют "апатия". - повторила Мамочка. - Он просто хочет рисовать. Это понятно вам?
   Жлобины тут же оставили свою еду и быстро скрылись за дверью. Мы с Мамочкой едва сдержались, что-бы не рассмеяться в голос. Нам было понятно, что оба братья Жлобины рванули в кабинет к профессору. Наш вариант сработал. Нам надо теперь ждать дальнейшего хода развития событий. Главное, для меня, это то, чтобы профессор потерял свою бдительность и мне как-то добраться до телефона в его кабинете.
  - Айвазовский! Иди! Тебя профессор ждет! - скомандовал старший брат Жлобин. - Но если ты меня обманул, то я в тебя десять порций аминозина волью. Чтобы знал у меня, как зря языком трепать в больнице.
  - Я не пойду. - отказался я, на удивление Мамочки и братьев Жлобиных. - Зачем мне ваш профессор сдался? Мне без него здесь хорошо. Я просто хочу рисовать. Я всего лишь свободный художник и больше никто.
   Жлобины ни стали со мной церемониться. Схватили меня за шиворот. Потащили в кабинет к профессору.
  - Он еще сопротивляется идти к вам! - сказали Жлобины, вталкивая меня в кабинет профессора. - Вот он!
  - Ты, правда художник? - спросил профессор, привычно потирая свои дряхлые ладони. - Отвечай мне! Да?
  - Да! - передразнил я, профессора, глядя на него из-под бровей. - Я в армии два года служил художником.
  - Так ты тогда знаешь, что такое наглядная агитация? - опять продолжил профессор, спрашивать меня.
  - Наглядная агитация, это самое главное оружие нашей партии против капитализма! - громко, выпалил я.
  - Прекрасно! - обрадовался профессор. - Напиши на бумаге все, что тебе нужно к наглядной агитации.
   Профессор дал мне листок бумаги и авторучку. Я подумал хорошо и стал писать все то, что может пригодиться художнику в наглядной агитации. Начал свой список с чертежной доски "кульмана" и закончил простым карандашом. Вполне естественно, не забыл про мольберт художника. Мой список занял два листа с обеих сторон. Я написал все специально, чтобы показать профессору, как глубоки знания больного художника-оформителя в области наглядной агитации и изобразительного искусства. В действительности, к данной работе в психушке требовалось всего, пара листов белой бумаги-ватмана, гуашь с плакатными перьями, черную тушь с чертежными перьями, простой карандаш, метровую линейку, ластик стиральной резинки и большой стол, где можно выполнять наглядную агитацию. Мне хотелось поморочить профессора.
  - Творческую мастерскую я тебе устраивать в больнице не буду. - сказал профессор, перечитывая все мои пожелания будущего творчества. - Но часть из этого списка мы купим в магазине к нашей стенгазеты.
  - Можно я с вами поеду в магазин за красками? - наивно, спросил я, профессора. - Возьмите меня в город...
  - Ишь, чего захотел! - вытаращив глаза поверх очков, возмутился профессор. - Пока ты сильно больной!
   Братья Жлобины вернули меня в столовую и почему-то показали мне кулаки под самый нос. Теперь я с большим удовольствием уплетал вкусную пищу, которую ни доел перед этим. Мамочка сидела рядом и удивленно наблюдала за мной, как я ем. Мамочка ничего у меня не спрашивала о результатах моих переговоров с профессором. Но по моему поведению было видно, что я чего-то добился в нашем совместном плане по освобождению из этих мест заключения. Нам оставалось тщательно проработать план побега.
   Ожидания всегда длиннее, чем само время. Я уже выполнил все свои работы, которые мне давала Мамочка. Помогал на кухне кухаркам. Дважды поужинал. Один раз с санитарами и второй раз на кухне. Я не знал чем себя занять до того, как меня отправят спать в мою палату. Но, вдруг, вся психушка наполнилась привычным запахом предметов наглядной агитации. Я понял, что привезли мне краски к стенной газете.
  - Я тебе подготовил наброски стенгазеты к ноябрьским праздникам. - сказал мне, профессор, когда меня опять привели к нему. - Ты обмозгуй хорошо, если есть чем, завтра мне скажешь. Будешь стенгазету писать в лаборатории или в библиотеке. Там у нас есть большие столы. Будет где тебе развернуться в работе.
  - Там я не могу работать. - сразу, отказался я. - Мы вчера с Мамочкой в лаборатории и в библиотеке наводили генеральную уборку. У меня была сильная аллергия на запахи. Я чуть не умер прямо в помещении.
  - Ладно! - после некоторых раздумий, согласился профессор. - Будешь делать стенгазету в моем кабинете. В моем присутствии. У меня здесь тоже завтра есть много работы. Нам хватит места. Это будет твой стол.
   Профессор показал мне на большой стол в середине кабинета, за которым обычно проводят различные совещания и заседания, психбольницы. От середины этого стола, до телефона на столе профессора, всего два метра. Но, сколько мне понадобиться здесь времени и труда, чтобы дотянуться до этого аппарата? Весь вечер я думал о том, как заставить завтра профессора выйти из своего кабинета, чтобы не вызвать на себя подозрение с его стороны о попытки моего побега из его универсальной психушки. Как заявил сам профессор по телефону, что художники ни так часто теряют разум и редко бывают в психушке. Таким образом, напрашивается вывод о том, что профессор меня ни станет подвергать своим опытам. Но зорко будет следить за тем, чтобы я ни смог улизнуть отсюда. Следовательно, надо как-то сделать так, чтобы профессор потерял свою бдительность,а я мог позвонить, лучше всего, своему дяде, Цалоеву Илье Петровичу, военкому нашего города Беслан. Думаю, что Илья Петрович постарается меня вытащить из этой психушки.
   Перед сном я вспомнил за наброски будущей стенгазеты. Посмотрел листок, который мне оставил профессор. Каково было мое удивление в том, что ученый человек не умеет подготавливать даже шаблонную наглядную агитацию. На листке был какой-то детский лепет о том, как надо бережно относиться к лечению больных, чтобы они выздоравливали во время лечения. Какая-то белиберда. Я даже удивился такому цинизму, как благополучие над больными. Если бы только люди знали, как ценят тут здоровье больных, которые, фактически, являются подопытными кроликами. Возможно, что сейчас уже не проводят скрещивание обезьян с человеком. Но даже метод по испытания лекарств на больных людях, мог бы шокировать любого человека. Ведь это же уму непостижимо! Вначале они издеваются над телом человека, а после его лечат.
   Видимо, это очень сладко спал всю ночь, что не слышал, как Мамочка утром открыла дверь в мою палату.
  - Твой завтрак уже на столе. - расталкивая меня, сказала Мамочка. - Скоро профессор придет. Иди, кушай. У тебя сегодня творческая работа на целый день. Может быть, что тебя ждет удача в кабинете профессора.
   Мамочка ушла. Я надел на себя больничную робу и поплелся следом за Мамочкой в столовую палату для служащих. За обеденным столом и в умывальной комнате никого не было. Все поели. Я умылся. Почистил зубы пальцем. Пополоскал рот. Мне не хотелось быть, как все больные, от которых исходил такой запах, что невозможно было находиться рядом с ними, ни то, чтобы жить в одной палате. Даже удивительно, как ученый человек, профессор, входил к ним. Видимо, это у него уже выработалась многолетняя привычка.
  - Александр! Тебя профессор в кабинете ждет. - сказала мне, Мамочка, когда я заканчивал свой завтрак.
   Я еще раз прополоскал рот в умывальнике и пошел в кабинет профессора. Мне было удивительно, что никто из санитаров уже ни тащил меня за шиворот в кабинет профессора. Даже сопровождающих рядом со мной не было. Словно я был обычным служащим этой больницы, который пришел утром к себе на работу.
  - Александр! Входите, пожалуйста! - вежливо, пригласил меня, на "вы", профессор. - Там рабочий стол.
   Профессор показал на стол, на котором были гуашь в банках и разные предметы к наглядной агитации.
  - Извините, профессор, но ваши наброски, которые вы дали мне вчера, совершенно не годятся к наглядной агитации. - осторожно, сказал я. - В них нет последних материалов ЦК КПСС. Ни слова не сказано о борьбе против капитализма и построения социализма в нашей стране. За такую газету, как вы мне предложили, можно получить партийное взыскание по линии парткома. Думаю, что вам нужно поработать над темой.
  - Вы правы. - согласился профессор. - Я совершенно не разбираюсь в наглядной агитации. Вот вам свежие газеты и журналы. Материал, который вам нужен для стенгазеты, вы можете взять там. Я вам все доверяю.
   Профессор положил мне на стол пачку газет и журналов. Я посмотрел на число, там было напечатано "Воскресенье. 1 ноября 1970 года". Это вчерашняя газета, у меня в запасе есть почти целая неделя. Если ничего не получится, то я вместе с Мамочкой им тут такое устрою, что все ноябрьские праздники будут для психушки, на все времена, самым черным днем календаря. Но только жить здесь я никогда не останусь.
   Я стал просматривать предпраздничные материалы Политбюро ЦК КПСС. Зарубежные сводки и материалы советских агентов за рубежом, сообщали о политических фронтах пролетариев всех стран против происков загнивающего капитализма. Можно было подумать, что весь земной шар ополчился против инородного тела - капитализма, который разъедает все прекрасное в мире. Коммунизм, это светлое будущее.
   Первым долгом, я разбил белый лист ватмана на заголовок и три колонки. В заголовке набросал - "Великий Октябрь". Колонки озаглавил - партийная, общественная, международная. Под заголовком написал "Орган партийной, комсомольской и беспартийной организации психиатрической больницы города Орджоникидзе". Дальше написал дату - "6 - 7 ноября 1970 года. 53-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции". Рядом нарисовал крейсер "Аврора". Затем подумал, что добавить и набросал карандашом фейерверк из залпа крейсера "Аврора". По углам нарисовал красные банты революционеров.
  - Это всего лишь черновой набросок. - сказал я, профессору, показывая ему лист ватмана. - Если это вам понравилось, то все сделаю цветным. В колонках напишу необходимые тексты заметок и стенгазета готова.
  - Ты, действительно, настоящий художник! - удивленно, воскликнул профессор. - Я тебе все доверяю полностью. Как ты считаешь, так делай стенгазету. Мне твоя работа в таком виде нравится. Так что ты дерзай.
   Воодушевленный таким вниманием со стороны профессора, я стал стараться сделать стенгазету, как можно лучше. В первую очередь, решил стенгазету украсить, после заполнять колонки заметками и статьями, которые я подобрал из газет и журналов. Все это надо было тут как-то подвести к рабочим наброскам профессора, чтобы его не уронить окончательно в грязь лицом перед такой ответственной работой, как партийное поручение в оформлении стенной печать к ноябрьским праздникам. Таким образом, я больше возрасту в лице профессора, как художник и вполне здоровый человек, как бы лучше расположу его к себе. До самого обеда я увлеченно рисовал. Иногда, мы с профессором обсуждали житейские дела. Профессор был осторожен в своей беседе со мной. Но я делал вид, что не замечаю такого отношения к себе с его стороны. Без устали я рассказывал профессору о своей службе в армии у берега Черного моря. Профессор посмеивался над моими забавными рассказами и подчеркивал, что у меня в армии была хорошая служба, есть что вспомнить. Постепенно, профессор стал немного откровенным со мной. Он сказал, что я ему очень понравился, как человек и как художник. Он будет беспокоиться о моем благополучии в пределах больницы и не позволит санитарам колоть мне аминозин. Такая заявка устраивала меня на время нахождения в психушке, но так я не мог остановить Мамочку в ее решении уничтожить психушку. Возможно, она погром устроит в праздники. Надо как-то уговорить Мамочку не делать погрома хотя бы в течение недели, а там...
  - Профессор! Александр! - обратилась, Мамочка, через закрытую дверь. - Вы сегодня обедать будете?
  - Я чуть позже пойду обедать! - сразу, отозвался я. - Мне нужно некоторые рисунки на стенгазете закончить.
  - Ты рисуй, а я схожу обедать. - сказал, профессор. - Я тебя замкну, чтобы никто тебе не мешал работать.
   Как только шаги профессора удалились от двери кабинета, я тут же стал лихорадочно набирать номер телефона военкомата города Беслан, но у меня ничего не получилось. Набор номеров телефона сбрасывался. Тут я вспомнил, что нахожусь в другом городе и позвонил через междугородный номер коммутатора. Телефон правильно набрал номер, но трубку никто не брал. Возможно, что в военкомате тоже обед и военком уехал обедать домой. Позвонил ему прямо домой. Дома тоже долго никто не брал трубку телефона.
  - Илья Петрович! - сразу, стал говорить я, как только подняли трубку. - У меня мало времени. Я нахожусь в психушке на улице Камалова в городе Орджоникидзе. Меня посадили в нее за драку. Выручайте. Извините.
   Едва я успел положить трубку, как в замочной скважине двери закрутился ключ. Чтобы не вызвать подозрение у профессора, я отошел дальше от телефона. С обратной стороны стола стал макать свою кисточку в гуашь и раскрашивать давно раскрашенный крейсер "Аврора". Сделал вид, что сильно увлечен работой
  - Я забыл свои очки. - извиняясь за беспокойство, сказал профессор. - Так без очков совсем ничего не вижу.
  - Мои рисунки все готовы. - сказал я, профессору, когда он подошел к двери. - Я тоже пойду с вами обедать.
   Проскользнул в дверь впереди профессора и поспешил в столовую. Мне надо было предупредить Мамочку, о том, что меня скоро выпустят из больницы, чтобы она пока не устроила в психушке никакой погром.
  - Сегодня, завтра я обязательно выйду. - шепотом, сказал я, Мамочке. - Ты ни обезьяна и я человек. Поэтому, потерпи и не делай погромов. Я в городе Орджоникидзе общественность подниму в твою защиту.
   Мамочка лишь успела кивнуть головой в знак своего согласия, как в этот момент в столовую вошел профессор. Он заходил в умывальную помыть руки. Мамочка в другом конце столовой стала собирать всю посуда в эмалированное ведро и затем вытирать обеденный стол, за которым еще до нас обедали санитары. После обеда я вплотную занялся оформлением стенгазеты. Мне не хотелось покидать психушку, не закончив свою работу. Я давно привык к тому, что честь превыше всего. Работа художника у меня всегда была, как честь мундира у русского офицера. Мои деды и дядьки, которые служили офицерами царской и советской армии, всегда говорили, что честь мундира офицера превыше всего. Если ты дал свое слово, то должен его сдержать при любых обстоятельствах. Так и я в своей работе художника, как офицер в армии.
   К ужину стенгазета была закончена. профессор не скрывал своего удовольствия от моей работы. Профессор сказал, что выполнит любое мое желание в пределах больницы. У меня было только одно желание, это выбраться из психушки, но Илья Петрович что-то медлил с моим освобождением. Может быть, это не он взял, а его малолетние дети, то тогда все у меня пропало. Дети могут подумать, что это была просто шутка и не скажут отцу о моем телефонном звонке. У них дома, на этот счет, армейская дисциплина. Ведь все дети в семье родились в разных армейских частях. В разных союзных республиках и в разных странах "варшавского договора". Но буду надеяться, что удача не оставит меня без внимания, я выберусь отсюда.
  - У меня есть желание. - ответил я, профессору, укрепляя на стене стенгазету. - Читать газеты и журналы.
  - Пожалуйста! Сколько надо? - довольный моим скромным желанием, ответил профессор. - Хоть все читай!
   Профессор принес мне в палату стопку газет и журналов. Положил их на мою постель. Мамочка закрыла мою дверь после профессора. Рабочий день закончился. За мной так ни кто и не приехал. Мне оставалось только ждать результата из города Беслан или все-таки начинать устраивать большой погром в психушке.
  - Саша! Уже вечер. Иди ужинать. - сказала Мамочка, открывая дверь моей палаты. - У тебя получилось?
  - Пока нет. - ответил я. - Что-то никто меня не хочет вытаскивать отсюда. У нас в запасе есть неделя.
  - Ладно! Подождем. - согласилась Мамочка. - Неделя, это не прожитые годы, которые я мучилась здесь.
   Братья Жлобины, как всегда, дежурили в психушке. Я хорошо знаю город Орджоникидзе, но почему-то никогда не слышал такой фамилии и братьев не встречал на улицах города. Таких мордоворотов я не мог не заметить, если бы они появлялись в городе Орджоникидзе. По возрасту братья Жлобины лет на десять старше меня. У них должны быть семьи и дети. Но по ним не видно этого. Поведение и мышление братьев Жлобиных никак не связано с семейными людьми. Может быть, у братьев дома и семьи нет вообще?
  - Где эти братья Жлобины живут? - спросил я, Мамочку, когда санитары после завтрака ушли из столовой.
  - Как где? - удивленно, переспросила Мамочка. - Здесь! В больнице. Братья местного производства. Фамилии у них нет. Это за то, что они жлобы по своей внешности и по внутреннему содержанию, их с детства назвали братья Жлобины. Возможно, что они даже не братья. Старшего зовут Васей, который поменьше, тот Семен. В больнице они санитары и производители себе подобных. Больных женщин насилуют, чтобы делать детей таких же, как они тупых. У братьев мышление в замкнутом пространстве. Кроме больницы и насилия они ничего не знают. Одно время они и меня насиловали. По силе я не могла с ними сопротивляться. Тогда я украла у профессора снотворное и аминозин. В воскресный день, когда кроме санитаров и охраны никого не было в больнице, я подсыпала братьям снотворное. Как только они уснули, я ввила им большие дозы аминозина, раздела их догола. Избивала братьев кожаным ремнем до такой степени, что у них на теле не было живого места. Жлобины больше месяца отходили в палате. На них испытывали все имеющиеся в больнице лекарства. Конечно, все сразу подумали о том, что это моя работа. Со мной беседовали профессор и главный врач. Я им все рассказала, как они меня насиловали, когда я становилась женщиной. Братьям Жлобиным сказали, что если они еще раз меня тронут, то их самих будут постоянно колоть аминозином и проводить над ними разные опыты. С того времени я осталась жить в нашем корпусе, а братьям Жлобиным выделили отдельно палату в гинекологическом корпусе. Это за кухней. Там живут роженицы и младенцы. Жлобины так меня сильно боятся, что когда спят, даже в своей палате, то запираются на ключ. Едят и пьют в мое отсутствие, чтобы я им больше ничего не подсыпала. Когда кушают, то постоянно капаются в продуктах, вдруг, я ухитрилась опять тайком насыпать снотворное. Поэтому эти братья тебе сказали, что я на все способна. Я действительно по натуре такой человек, что тут могу даже убить своего обидчика.
  - Вот, Жлобины, насилуют больных женщин, которые от них рожают. - осторожно, поинтересовался я, когда Мамочка умолкла. - Дети рождаются нормальные или тоже бывают больными, как их мама и эти братья?
  - Дети чаще рождаются жлобами, как отцы. - ответила Мамочка. - Я их в праздники тебе покажу, когда в больнице никого не будет. Непригодных детей умерщвляют. Нормальных увозят совсем из больницы. Куда? Я не знаю. В больнице остаются только жлобы. Их держат отдельно от нас. Из взрослых жлобов только двое, это братья-санитары Жлобины. Остальные жлобы маленькие, но скоро и они подрастут, как их отцы жлобы.
  "Выходит, что выращивать образцы будущих воинов продолжают." - подумал я. - "Только не от обезьян, а от этих двух братьев Жлобиных. Возможно, что эти Жлобины сами тоже гибриды от человека и обезьяны."
   После ужина я ушел в палату. Мамочка замкнула меня в палате. Я сразу погрузился в размышление о том, что может быть лаборатория усовершенствована современной аппаратурой по искусственному производству человека, которого можно подготавливать в его развитии в том направлении, которое понадобится данному правительству и политическому строю. Попросту говоря, здесь пытаются создать биологических роботом, солдат пригодных к войне, независимо от политического и социального направления.
   У меня перед сном была полная апатия. Я ничего не хотел. Мне все надоело. На журналы и газеты не мог смотреть. Я подумал, что если меня завтра не вытащат отсюда, то тогда мы с Мамочкой в среду начнем обсуждать мероприятие по уничтожению этой фабрики выращивания воинов-жлобов. Было бы какое-то оружие или газ. Но у них даже кухня топится сухими электрическими тэнами, к которым нет никакого доступа. Включение и отключение кухни находится под контролем охраны. Может быть, это Мамочка знает доступ к чему-то горючему, чего мне не известно? Ведь есть в психушке склад, куда я таскал в первый день с машины продукты в ящиках. Возможно, что в этом складе есть кладовка огнестрельного оружия и боеприпас к нему. Не могут же охранники обходиться одним и тем же оружием, передавая его из рук в руки во время смены дежурства. Должен быть какой-то, пусть маленький, арсенал местного значения. Туда бы добраться нам с Мамочкой. Тогда можно было бы захватить психушку без жертв и привлечь сюда внимание населения. Конечно, к этому арсеналу надо добраться. Если у Мамочки имеются ключи от кухни, библиотеки, лаборатории и от жилых помещений, то почему бы ей не иметь ключи от складов. Если Мамочка планирует уничтожить психушку, значит она, наверное, знает чем. Тогда мы совершим побег и взрыв психушки.
   На следующее утро, после завтрака, вдруг, профессор, неожиданно, пригласил меня к себе в кабинет.
  - У меня к тебе есть предложение. - прямо с порога, стал говорить профессор. - Я ознакомился с твоим паспортом и навел кой какие справки о тебе. Убедился в том, что ты вполне нормальный человек. Конечно, я могу тебя, прямо сейчас, отпустить из нашей больницы. Но ты войди в мое положение. Такие люди бывают у нас очень редко. Я имею в виду художников и физически здоровых людей. По закону, я могу тебя оставить на карантине до сорока пяти суток. Если о твоем месте препровождении в нашу больницу знают родственники. Так как о твоем месте нахождения не знает никто, то я могу тебя держать всю жизнь. Никто даже не подумает, что ты можешь находиться у нас. Милиция о своем проколе не скажет, что вполне здорового человека они поместили в психиатрическую больницу. Тех парней, которых ты покалечил, давно выписали из больницы. Милиция ими не интересуется, так как пострадали они, а не ты. Тебе выгодно сейчас отсидеться у нас. Ведь пострадавшие парни так все не оставят. Они сейчас тебя всюду ищут. Так вот, давай мы с тобой договоримся, ты будешь у меня до тех пор, пока сделаешь все художественные работы по оформлению нашей больницы. Тут этим не занимались, возможно, лет двадцать. Как только ты всю работу выполнишь, то я тебе выпишу настоящий больничный лист. По которому тебе оплатят все, что положено по больничному листу. Я заплачу тебе за твою работу по нашему договору. Чтобы твоя мама не переживала, я договорюсь с военкомом города, что ты на учении в горах. Так что все будет нормально. Ты сдашь больничный лист по месту своей работы. Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке. У тебя подошел срок после армии. Осталось только тебе принять мое предложение и приступать к работе у нас.
  - Ничего не получиться. Даже при моем желании. - ответил я. - С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где я сейчас работаю. Что касается военкома в городе Беслан, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдет.
  - Как, дядя? - удивленно, спросил профессор. - Осетин! Цалоев Илья Петрович?! Какой-то бред ты несешь.
  - Никакой не бред. - возразил я. - Вы сами только что сказали, что я вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.
  - Все так! - со злобой, процедил профессор. - Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома. Но ты теперь будешь гнить здесь всю свою жизнь. После укола двойной дозы аминозинчика, как миленький будешь рисовать. Тут ни такие герой, как ты, были у нас и те поломались. Так что стоит тебе хорошо подумать о моем предложении по работе.
  - "Пожуем, увидим" сказали дикари, когда на костре зажарили профессора. - глупо, с острил я, перед профессором. - Вы за свои слова еще отвечать будете перед законом, когда я сам выйду из вашей психушки.
  - Ты вначале выйди! - заорал, на меня, профессор. - Даю тебе на размышления одни сутки! После пинай на себя. Ты подумай, пока я добрый. Санитары! Быстро! Посадить его в общую палату к больным! Посиди там!
   Братья Жлобины схватили меня за шиворот, как щенка и потащили в вонючую общую палату к больным.
  "Вот, действительно, дурак!" - подумал я, на себя. - "Мог подписать фиктивный договор с профессором и питаться с профессорского стола до своего освобождения. Теперь придется хлебать эту баланду из ведра. Мамочку тоже сильно подвел. Как она тут сможет утроить погром одна без меня? Надо что-то придумать."
   Однако я понимал и другое, что мое согласие с профессором не отменило бы погрома. Мамочка не пошла бы на сговор с профессором, а я в ее глазах стал бы предателем. Мамочка теперь и меня уничтожит. Как же мне сейчас быть? Согласиться что ли с предложением профессора? Сказать профессору, что мол погорячился малость, извините, больше так с моей стороны не будет. Может быть, профессор мне поверит? Только бы мне гадость не глотать из общего ведра, с онючими больными. Как аминозин уколют, так все..
   Я сидел на полу в общей палате. Смотрел, как больные изображают своих "героев" из психушки. Сегодня обеденным столом в палате был другой толстяк, на которого мочился "гладиатор", с куриными перьями из подушки в волосах и обрывком какой-то тряпки свисающей от плеч до пояса на его трусах. С другой стороны на животе толстяка "математик" писал какие-то свои замысловатые формулы. Возможно, только что придуманные им самим. Какой-то психический маньяк пытался через железную решетку добраться до дамы в телевизоре, рассказывающей ему о мире прекрасной любви. Неудачные попытки маньяка из психушки изнасиловать даму в телевизоре, так разозлили его, что он разделся догола и стал показывать даме свой срам. Но она спокойно объясняла ему о любовной терпимости к ближнему. Это окончательно вывело маньяка из себя. Он разбежался и со всех сил врезался в решетку. Струйки крови потекли из его пораненного тела. Совершенно не соображая, маньяк из психушки взял больше разгон и так сильно ударился об решетку, что сразу упал без чувств. При виде крови больные подняли дикие вопли. В палату заскочили санитары. Больные сбились в кучу в противоположный угол от двери. Стали руками показывать на маньяка залитого ручьями крови. Санитары сделали маньяку укол аминозина и потащили его в свой кабинет-медпункт.
   Мое увлечение созерцанием происходящего в палате сократило время до обеда. Предчувствуя запах продуктов, больные почистили свой живой стол. Расселись вокруг живого стола в ожидании своего обеда.
  - Что у тебя случилось? - удивленно, спросила меня, Мамочка, когда принесла в палату ведра с баландой.
  - Профессор спровоцировал меня на скандал. - шепотом, ответил я. - Вот меня посадил в общую палату.
  - Понятно! - тихо, сказала Мамочка, разливая по чашкам баланду. - Я что-нибудь придумаю насчет тебя.
  - Мне гадость кушать не надо. - сразу отказался я, от баланды, когда Мамочка налила мне полную чашку.
  - Я сейчас тебе принесу хороший обед. Потерпи. - сказала Мамочка, укладывая облизанные чашки в ведро.
  - Спасибо тебе! Но не надо меня выделять от этого коллектива. - отказался я, от внимания Мамочки. - Они такие же люди, как и мы с тобой, только больные. Не нужно нам их обижать. Мне жалко всех этих больных.
   То, что я сравнил Мамочку со всеми людьми, это ее обрадовало. Она вспыхнула румянцем на лице измученном переживаниями жизни. Видимо у нее появилось желание выжить в этом кошмаре повседневной жизни, в которую ее принудительно втянули с самого дня рождения. Возможно, что она поможет мне выйти. Мамочка вышла с эмалированными ведрами и облизанной посудой за дверь общей палаты. В коридоре какой-то непривычный шум, вместо привычной тишины, которая смертельно таилась в психушке. Это не было насильем братьев Жлобиных над больными женщинами. Там о чем-то спорили. Я стал внимательно вслушиваться в шум через замочную скважину в двери и понял, что в коридоре есть посторонние люди.
  - Мы требуем, чтобы вы показали все палаты! - услышал я, мужской голос. - Есть точные сведения, что у вас под видом больного прячется агент иностранной разведки. Покажите нам больных. Мы сами проверим.
  - Я давно работаю в этой больнице. - возразил профессор. - Тут только душевно больные люди. Других нет.
  - Если вы не покажите все палаты! - громко, требовал мужчина. - КГБ вынужден будет привлечь вас к суду.
   По коридору забрякали двери и зазвенели ключи. я отошел от замочной скважины, в которую стали толкать ключ. Дверь открылась. Я увидел знакомого офицера из нашего военкомата. С ним были двое милиционеров и двое в штатском. Видимо, офицеры из КГБ. Офицер из военкомата сделал вид, что меня не узнал. Стал рассматривать всю палату. Но я заметил, как он кому-то осторожно показал рукой в мою сторону. Все пятеро мужчин вошли в палату. Стали подозрительно вглядываться в лица больных. Как истинный разведчик и больной психушки, я забился подальше в угол палаты. По обстановке понятно, что меня сразу узнали, но они разыгрывали сцену разоблачения. Мне нужно было им подыграть. Офицеры медленно обошли больных и стали направляться к выходу. Я заволновался, что они меня действительно не признали среди больных. Мне хотелось рвануть куда-то в сторону, чтобы спровоцировать их на свое задержание.
  - Вот он! Я узнал его. - вдруг, сказал офицер военкомата. - Задержите его! Он напал на наших агентов КГБ.
   Двое из КГБ набросились на меня с наручниками. Мне заломили руки за спину и потащили в кабинет профессора. Там находился весь персонал психиатрической больницы. Профессор был настолько растерян, что ничего не говорил, как-то странно разводил руками и жадно глотал воздух. У него, возможно, был приступ сердца, но мне не было жалко профессора. На его совести было много загубленных жизней.
  - Мы сейчас составим акт задержания агента иностранной разведки. - командным голосом, сказал офицер КГБ. - Вы дадите свои показания и подпишите акт, как свидетели задержания агента иностранной разведки.
   Офицер сел за стол профессора и стал писать. Все присутствующие стояли перед ним по стойке смирно. Даже профессор психушки очухался без помощи своих коллег, также стоял смирно рядом с офицером КГБ.
  - Профессор! Пожалуйста! Расскажите подробно, как он попал к вам в больницу? - спросил офицер КГБ.
  - Я утром пришел на работу. - начал рассказывать профессор, нервно перебирая руками брюки и постоянно поправляя сползающие от переносицы вспотевшие очки. - Мне доложили санитары, что ночью из милиции привезли больного, который у переезда, возле Китайской площади, искалечил шестерых здоровых парней. Естественно, что в милиции его посчитали психом и привезли к нам в больницу. Три дня я наблюдал за ним. Он показался мне вполне здоровым. Совершенно случайно, я узнал, что он может прекрасно рисовать. Он мне даже стенгазету к ноябрьским праздникам нарисовал. Я просмотрел его паспорт. Собирался отпустить домой, но он устроил балаган. Пытался оказать сопротивление моим санитарам. Мы его изолировали в палату особо буйных больных. Хотели вплотную заняться его лечением. Но тут к нам приехали вы...
  - Вы нам чуть все не испортили! - хлопнув ладонью по столу, закричал офицер КГБ. - Шпион калечит наших лучших сыскных агентов, которые шли за ним по пятам. Вместо того чтобы сообщить нам в КГБ о таком человеке, вы пытались отпустить шпиона на все четыре стороны. Лишь благодаря нашим агентам, пострадавшим от него, мы вышли на вас. Как вам не стыдно?! Вы, генерал запаса! Ведете себя, словно паршивый мальчишка. Мы будем разбираться с вами отдельно. Я пришлю вам повестку в КГБ. Вы поняли меня?!
  - Да, вы, что! - почти захлебываясь, от приступа боли в сердце и от ярости, зашипел профессор. - Я, старый партиец! Лауреат Сталинской премии. За свою работу. Да вы знаете! Как вы можете так со мной поступать?
   Профессор достал из внутреннего кармана своего костюма пробирку с таблетками. Одну таблетку положил в рот. Трясучими руками, со своего стола, запил водой из граненого графина. Пробирку оставил в руке. Видимо, офицер КГБ решил больше не увлекаться своим спектаклем. Опросил сотрудников психушки присутствующих в кабинете. Записал показания в протокол или акт, как он сказал. Все стали расписываться.
  - Я не могу покинуть это заведение в таком виде. - категорически, заявил я. - Пускай мне вернут одежду и документы. Я требую, чтобы профессор письменно подтвердил о том, что я психически не болен. Только в этом случае я могу иметь своего адвоката на суде и давать показания службам КГБ во время допроса.
  - Сейчас же, быстро, выполняйте эти требования задержанного! - приказал офицер КГБ. - Мы должны соблюдать его гражданские права. Так записано в документах конвенции Организации Объединенных Наций.
   Профессор дал распоряжение своим служащим вернуть мне одежду, а офицеру КГБ отдать все мои документы. Офицер милиции снял с меня наручники. Я стал переодеваться. Тем временем, профессор писал на своем бланке, что произошла ошибка. В психиатрическую больницу был доставлен вполне здоровый человек. Профессор указал все мои данные, согласно записи в паспорте, письмо передал офицеру КГБ. Убедившись, что все необходимые формальности выполнены, меня в наручниках повели через ворота психушки. Прямо у ворот стояла машина ГАЗ-69 военкомата города Беслан. Рядом вооруженные автоматами солдаты, которые сразу взяли меня под охрану и на виду сотрудников психушки силой посадили в машину. На улице стояли две машины. Одна милицейская. Другая, видимо, была из КГБ. Все расселись по своим машинам, повернули от психушки, в которой я находился несколько мрачных дней своей жизни.
  - Может быть, вы с меня наручники снимите? - спросил я, солдат, когда мы чуть отъехали от психушки.
   Солдаты молча передернули затворы автоматов и стволы поставили мне по бокам. У меня сразу по спине потек холодный пот. В таком положении, когда по обоим бокам стволы автоматом, мне стало не до шуток.
  "Может быть, меня действительно за иностранного агента приняли?" - подумал я. - "Вот влип! Чего доброго судить будут. Откуда я мог знать, что бил агентов КГБ. Агенты меня сами спровоцировали. Ладно заержали бы. Они напали на меня с ножом! Тут что-то ни так. Ни на каких агентов КГБ они не были похожи."
   Пока я раздумывал о происходящем, машины выехали за город и повернули в сторону селения Балта, а не в город Беслан. Совершенно противоположная сторона города Орджоникидзе. За городом машины повернули вправо и поехали за Лысую гору. Я до армии знал, что в Куртатинском ущелье и ближе, есть разные военные полигоны. Там проводят войсковые учения. Кавказского военного округа и гарнизона Осетии.
  "Возможно, что там меня будут судить полевым судом?" - подумал я. - "Так раньше судили предателей."
   Я толком не знал, что такое полевой суд. Знал лишь, что это высший военный суд над предателями и изменниками Родины. Поэтому я решил, раз это полевой суд, то, выходит, что тогда он должен проходить в поле. Привозят в поле, зачитывают приговор и сразу на месте расстрел. Без дальнейшего разбирательства. Я уже было собрался реветь перед смертью, но машины юркнули в расщелину между гор. Потянуло дымом костра и запахом шашлыка. Я прекрасно знал обычаи гор - там, где пахнет шашлыком, расстреливать не будет. Мои горькие мысли от слез, тут же переключились на пищу. Мне захотелось кушать шашлык и выпить, хотя бы пиво. Я прекрасно понимал, что шашлык и арака в горах, это одно целое. Выходит, что сегодня в горах у меня будет хорошее застолье с военными. Иначе, зачем бы меня сюда везли высоко в горы.
   Машины остановились. Солдаты надели мне на глаза плотную повязку. Вывели из машины, повели куда-то по тропинке. Траву со снегом я ощущал даже через обувь. Затем, мы стали спускаться куда-то вниз по ступеням, сделанным из досок. Я сразу стал мысленно считать ступени, которых было восемнадцать. Получается, что это военный блиндаж или командный бункер. Такие подземные сооружения я видел в армии, во время учения стран Варшавского договора. Мне приходилось в таких сооружениях делать наглядную агитацию и специальные художественные работы. Но сейчас меня привезли, ни в этих целях. Вот только, интересно, зачем именно? Зачем тогда солдаты мне повязали на глаза повязку и не сняли с рук наручники? В самом низу неизвестного подземелья я почувствовал запах осетинской кухни, шашлыка и араки. В этом помещении не было слышно разговоров, но я почувствовал присутствие людей. Солдаты осторожно расстегнули с отекших рук наручники. Я не спеша размял свои руки и резко сдернул с лица повязку. В командном бункере стоял огромный стол с продуктами и разной выпивкой. За столом были офицеры армии, милиции, тут же несколько человек в гражданском. Большинство присутствующих офицеров мне были знакомы.
  - Ура! Ура! - закричали офицеры и захлопали в ладоши. - Поздравляем тебя со свободой, узника психушки!
  - Извините. - серьезно, спросил я, с кислым лицом, продолжая игру. - У вас тут где-нибудь вода имеется?
  - Зачем тебе вода? - удивленно, спросил генерал, стоящий рядом с моим дядей военкомом. - Что с тобой?
  - Понимаете, тут такое дело, - смущаясь, ответил я, - думал, что это меня в горы везут на расстрел и на...
  - И наложил со страха полные штаны! - не вытерпел, рядом стоящий со мной офицер. - Вот, парень, дает!
   Все дружно стали смеяться над моей шуткой и над приколом офицера стоящего за столом возле меня.
  - Нет! Вы не правильно подумали. - серьезно, продолжил я. - Напоследок в психушке я забыл помыть руки.
   Офицеры тут же разразились смехом. Они прекрасно поняли, что я сейчас их всех разыграл с психушкой.
  - Ты выйди из бункера. Там наверху воды и снега, хоть утопись - сквозь смех, сказал мне, офицер-шутник.
   Я и вправду хотел после психушки помыть руки перед едой. Тут же вышел из бункера на свежий воздух. В горах все еще было светло. Можно пару часов погулять, а там и домой мне пора. Я огляделся вокруг. На вычищенной площадке перед бункером стояли длинные умывальники с водой. Чуть дальше, военные и легковые машины, находились у самой кромке снежных бугров, которые дальше скребли военными бульдозерами от площадки и командного бункера. Снегу было много, но погода была слегка прохладная. В такую погоду мы загорали в горах на снегу. У нас цвет кожи был какой-то стальной. Все говорили, что этот загар ультрафиолетовый из-за отражения солнечных лучей от снега. Говорят, такой загар, когда в меру, полезен.
  - Ну, рассказывай, что у тебя там приключилось в психушке? - стали спрашивать меня, офицеры, когда я после умывания опять вернулся в бункер к столу. - Это правда, что ты побил сразу шестерых агентов КГБ?
  - Их было семеро. - серьезно, ответил я. - Шестерых я точно побил, когда они меня пытались задержать кухонным ножом, а седьмой трусливо бежал с места драки. Я пытался его догнать, но мне помешала милиция. Пострадавших отвезли в больницу, а меня в милицию. Там, в милиции, стали выяснять причину драки. Сколько нас было, которые побили шестерых агентов КГБ? Я пытался им нормально объяснить, что был один, но милиционеры, ни как не верили. Даже когда свидетели вызвавшие милицию и скорую помощь, подтвердили мой рассказ, милиционеры мне не поверили. Меня это так сильно разозлило, что милиционеры вызвали себе на помощь парней из психушки. На меня надели усмирительную рубашки и отвезли...
   Я рассказывал свою правдивую историю, но все воспринимали это, как анекдот и смеялись от всей души. Даже рассказ о гермафродите Мамочке из психушки офицеры приняли, как мой розыгрыш над ними и все.
  - Когда она была бабой, ты успел ей задрать юбку или, что у нее было, халат? - интересовался, капитан.
  - Нет, не успел. - серьезно, ответил я. - В это время у Мамочки менялись половые органы. Мне было трудно определить, кто это, мужчина или женщина? Тут ваши люди мне все испортили. Вывезли меня из психушки.
  - Ну, ты, молодец! Повеселил нас. - радостно, заметил генерал. - Тебе нужно было клоуном стать в цирке.
  - Я пытался поступить в цирк. - парировал я. - Меня не приняли. Сказали, что им придется из цирка многих клоунов уволить. Зрители лишь на меня будут ходить смотреть. Но я все равно поступлю в цирк работать.
  - Александр! Иди работать к нам в Комитет государственной безопасности. - предложил офицер КГБ. - Нам такие люди нужны. Мы тебя научим разным языкам. Будешь ездить по странам мира. Вести там разведку.
  - Нет, не могу! - серьезно, отказался я. - После моих драк, за рубежом, будут всегда проблемы. У вас лекарства не хватит лечить агентов ФБР и КГБ, а это уже будет вам международный скандал в самой разведке.
  - Ты прав! - согласился сотрудник КГБ, наливая полный стакан араки. - Лучше ты поступай в цирк работать.
   Из военного полигона, с Ильей Петровичем, мы выехали на "Волге" поздно вечером. Гора Казбек бросила огромную тень вечера со своей вершины на ущелье, в котором еще находились мы. Водитель машины включил фары, освещая узкую полоску дороги выводящую нас из расщелины между гор. Вскоре, мы вскарабкались на Лысую гору и помчались вниз к городу Орджоникидзе, который светился многими огнями.
  - Все-таки, что произошло с тобой неделю назад? - спросил меня, Илья Петрович. - Расскажи подробнее.
  - Я рассказал в бункере всю правду. - ответил я. - Это ни моя вина, что все перевернули в шутку. Илья Петрович! Я хотел бы помочь гермафродиту Мамочке в ее проблеме. Она ведь человек, а совсем ни животное.
  - К моему сожалению, тут я пас. - ответил дядя. - Тебе самому крупно повезло. Если бы ни плановые сборы в горах, то я тебя не смог бы вытащить из психушки. Эта организация засекречена. Ты разговаривал по телефону ни со мной, а со своей тетей Раей. Она позвонила мне на войсковое совещание в город Орджоникидзе. После которого мы поехали в горы на банкет. Это генерал армии и сотрудники КГБ придумали розыгрыш с таким спектаклем на твою выручку, который ты видел от психушки до бункера в горах. Они сильно рисковали потерять свои погоны. Если бы все выглядело не естественно, то их могли уволить из КГБ. Так что считай, что ты в рубашке родился. Иначе, пришлось бы тебе гнить всю жизнь в психушке на Камалово.
  - Но, как мне быть на военном заводе? - не унимался я. - Не представлять же им справку из психушки, что там я оказался случайно. После того, как я сильно искалечил у переезда шестерых здоровенных парней.
  - Я тебе выпишу повестку, что ты находился на сборах в горах. - ответил дядя. - Ты, правда побил парней?
  - Опять двадцать пять! - разозлился я. - Мне что, в который раз опять повторять весь свой рассказ для вас?
  - Ладно, я тебе верю. - согласился дядя. - Только с психушкой помочь не могу. Это все очень сложно. Ты свое маме этого не рассказывай. Она не знает, что ты был в психушке. Дальше все уладим в военкомате.
   Машина остановилась возле нашего дома. Я попрощался с Ильей Петровичем и водителем. Поднялся к себе на третий этаж. Мама была на работе. Это помогало как раз мне с развязкой. Утром я уеду на работу.
  - Если мама придет домой в мое отсутствие, - сказал я, брату Сергею, - то скажи ей, что я был на армейских сборах в горах. Пускай спросит у Ильи Петровича. Там нет телефона. Поэтому не могли позвонить домой.
   Я лег спать. За целый день сильно устал. К тому же был пьян. До утра надо было отрезветь. Утром, когда я привычно проснулся в шесть часов, мама уже была дома. Она еще спала после ночной смены. Брат Сергей встал следом за мной и стал собираться в школу. Чтобы мама так рано не проснулась, мы ходили тихо и не разговаривали между собой. Я ушел из дома раньше. Мне надо было сходить в военкомат за повесткой и тут же ехать на военный завод "ФЭУ". Я окончательно запутался со сменами работы на заводе и забыл, в какую смену я должен работать после второй смены, когда была драка. Завтра у меня будет третья или первая смена работы? Собственно для меня это все равно. Я был на военных сборах далеко в горах.
   Возле военкомата еще никого не было, когда я пришел туда. Я сел возле беседки и стал ждать. Мне было хорошо известно, что военком на работу приходит за два часа до приема посетителей, чтобы заранее подготовить все необходимые для работы документы. Прием у военкома лишь в десять часов утра. Выходит, что Илья Петрович в восемь часов придет. Прямо отсюда поеду к себе на работу на военный завод "ФЭУ". Прошло всего пятнадцать минут, как я пришел, а военкомат весь бурлит. На работу службы все явились, только военком пока не приехал. Скорей бы Илья Петрович появился в военкомате на своем автомобиле.
  - Александр! Зайди в приемную. - сказала в окошко, дежурная по военкомату. - Только старайся быстрее!
   Я не люблю, когда мной пытаются командовать. Тут еще сержант военкомата. Совсем девчонка. Года на три или четыре, младше меня, а ставит из себя офицера военкомата. Пускай еще подождет меня салага.
  - Товарищ, сержант! - шутя, отрапортовал я. - Рядовой запаса гвардии, по вашему вызову, срочно явился!
  - Явился не запылился. - передразнила меня, сержант. - Ты, что сразу ничего не сказал о своем приходе. Обязательно военком должен беспокоиться о твоих личных проблемах. Сейчас звонил Илья Петрович, спрашивал, это почему ты к нему домой утром не пришел в семь часов. Сейчас он тебя на ковер вызовет.
  - Извините, товарищ сержант! - отдавая честь по стойке смирно, ответил я. - Но я вас не заметил, что вы меня не заметили, когда незаметно проходили утром мимо меня. Молодой, буду стараться исправляться. Насчет военкома, то о времени прибытия он мне дома ничего не говорил. Тем более, утром к нему домой!
  - Ладно! Хватит выпендриваться. - сдерживая улыбку, сказала сержант. - Получите свою повестку и быстрее мотайте вон на той машине, на военный завод "ФЭУ" в город Орджоникидзе. Тебя давно машина ждет.
  - Хо-хо-хо! Какая она строгая. - забирая повестку, передразнил я, сержанта. - Прямо аж страшно стало мне!
   Девушка отмахнулась своей нежной ручкой, подарив мне на прощанье свою прекрасную улыбку. Я побежал в сторону машины, указанной мне сержантом. То была вчерашняя машина ГАЗ-69, которая забирала меня из психушки. Я поздоровался с водителем и сел на переднее место. Машина тут же рванула с места.
  - Ты что, вдруг, рано в город Орджоникидзе едешь? - спросил я, водителя, усаживаясь поудобнее на месте.
  - Мне сейчас на полигон надо ехать. - объяснил водитель. - Военком сказал мне, забрать тебя туда по пути.
  - Нет, уж! - возразил я, водителю. - На полигон поедешь один. Мне нужно ехать на военный завод "ФЭУ".
  - Мне все равно, куда тебя вести. - упрямо, сказал водитель. - Солдат спит или едет, а служба у него идет.
  - Так ты что, салага что ли? - удивленно, спросил я, водителя. - Ну, тебе повезло, такая служба блатная!
  - Откуда это ты знаешь, какая у меня служба? - поинтересовался салага. - Ты же служил в другом месте.
  - Ну, я то, военкома прекрасно знаю. - ответил я, салаге. - Ведь он мой дядя. С ним тебе хорошо служить!
   Парень сразу замкнулся и до моего завода не проронил ни единого слова. Словно я ему что-то в рот напхал и запретил говорить в дороге. Мне, конечно, не следовало говорить, что военком мой дядя. Тогда бы мне с ним было весело ехать и я, возможно, выудил бы из него интересную информацию, а так мы оба ехали молча. Я только показывал ему туда направление, как ехать ко мне на работу к военному заводу "ФЭУ".
  - Ты, парень, не тушуйся. Все будет прекрасно! - сказал я, солдату, когда мы подъехали к военному заводу.
   Салага кивнул головой и умчался на своей машине в сторону полигона за чертой города Орджоникидзе. Я постоял пару минут у центральной проходной. Затем приготовил документы и повестку военкомата. Показал документы дежурной на КПП, к получению пропуска на территорию завода. Но меня не пустили.
  - Извините! Я должна все проверить. - в страхе и со слезами на глазах, сказала девушка. - Вас только вчера похоронили и уже, возможно, они вычеркнули из списка. Я должна все доложить о вас высшему начальству.
  - Как, похоронили? - удивленно, спросил я. - Вот, потрогай меня своими прелестными ручками. Я тут живой.
   Рыжеволосая девушка шарахнулась от меня в сторону и нажала ногой кнопку сигнала тревоги. Сигнал в тот же миг сработал и на КПП прибежал наряд вооруженной охраны. Меня блокировали со всех сторон и направили в мою сторону карабины. Мне осталось только поднять руки и ждать прихода начальства завода.
  - Вы кто такой? - спросил меня, старший офицер охраны. - Почему врываетесь без пропуска на завод?
  - Я здесь работаю! - удивленно, ответил я. - Эта золотая девушка говорит, что я давно труп. Но я живой.
   Офицер взял у дежурной на КПП мои документы. Внимательно стал разглядывать со всех сторон каждый листок документов. После чего потрогал лоб девушки, которая продолжала дрожать от страха, как листик.
  - Вы, наверно, сильно перегрелись в этой кабине. - сказал офицер, девушке. - Сходите провериться к врачу.
   В душевой мой шкаф был занят женской одеждой. Офицер вакуумной гигиены внимательно посмотрела на мой пропуск и затем сама пошла за моей белой заводской одеждой. Я давно привык переодеваться голиком в присутствии женщины, офицера вакуумной гигиены, которая присутствовала в душевой всегда, чтобы никто не нарушал порядок вакуумной гигиены. Не проходил в собственной одежде на территорию своего отдела. Вдруг, офицер вакуумной гигиены тоже разделась до гола, прошла под душ рядом со мной.
  - Мне нужно провести контроль вакуумной гигиены в вашем отделе. - объяснила она, мне, свое раздевание, вернувшись замкнуть входную дверь из общего коридора. - Перед праздником мне тут надо все проверить.
   Я раздетый стоял под душем. Она тоже совершенно голая стала купаться совсем рядом со мной, словно другие душевые не работали. Я старался не смотреть на нее, чтобы не возбуждать себя. Но она была так прекрасна своей наготой, что я не выдержал и вспыхнул весь необъятной страстью. Женщина, видимо ждала этого момента, осторожно коснулась пальцами моего члена и тут же притянула к себе. В этот момент я окончательно потерял свой разум перед ней. Мы стали страстно заниматься любовью под душем. Когда наша взаимная страсть была удовлетворена, мы некоторое время стояли рядом под струями теплой воды, лаская друг друга. Вскоре я опять возбудился. Мы вновь стали страстно заниматься любовью под душем. Когда мы окончательно потеряли силы заниматься любовью, женщина быстро надела свою форму и вышла в общий коридор. Замкнула двери с другой стороны на ключ. Я так и не понял толком, зачем она это сделала. Может быть, у нее давно не было связи с мужчиной, она соскучилась по мужской плоти? Как бы то ни было, но заниматься вакуумной гигиеной у нас в отделе женщина не собиралась. Просто она уловила момент, что мы вдвоем в душевой, обнаженные мужчина и женщина. В начале смены никто из службы не подумает прийти в душевую. Кроме того, ключи от душевой находятся у офицера вакуумной гигиены. Мне некуда спешить, мое рабочее время идет, как у того солдата, который спит во время службы. Я постоял тут под душем, чтобы ослабиться от сношения с дамой. Затем медленно оделся и пошел к себе на работу.
  - О, Саша! Как хорошо, что ты пришел! - радостно, встретил меня Шурик, когда я позвонил в двери нашего отдела. - Я один совершенно зашился. Проходи. Тут такие ужасные дела были. Ты тоже пропал неизвестно куда. В воскресенье нашли на городской свалке труп Москвичева. Меня в милицию таскали. Думали, что это моя работа, но у меня было полное алиби. В субботу и в воскресенье мы ездили от завода в город Тбилиси на экскурсию. По канатной дороге на трамвайчике поднимались на фуникулер. Катались на поездах метро. Посетили множество старинных замков и крепостей города Тбилиси. Вечером помылись в старинных банях в старом городе Тбилиси. Вернулись обратно домой в город Орджоникидзе, в двенадцать часов ночи. Москвичева нашли убитым в воскресенье днем, а в субботу вечером он был дома живой. Менты оставили меня в покое. Я не мог одновременно быть на экскурсии в городе Тбилиси и убить в то же самое время Москвичева Сашку в городе Орджоникидзе. Тогда милиция занялась тобой. Опять меня вызывали к себе в милицию. Все спрашивали о тебе. Интересовались, какой ты по характеру. Где ты сейчас скрываешься...
  - Ладно, Шурик! - остановил я, друга. - Поговорим во время перерыва. Москвичев получил то, чего он постоянно добивался. Мне все равно, кто его убил и как. У меня тоже есть полное алиби на все прошедшие дни.
   Шурик пошел в кабину музыки. Я занялся ремонтом аппаратуры. Шурику действительно досталось в работе за эти дни моего отсутствия в отделе. Когда мы работали втроем, главный инженер завода сказал нам, что постепенно, ни останавливая производство приборов, мы заменим японскую, поточную линию, на карусель, разработанную советскими специалистами. Новая система позволит экономить время выпуска приборов и не допустит появления брака. Дело в том, что при поточной линии все приборы приходили до конечной точки, там их упаковывали. Такой метод работы накапливал на запасном столе отбраковку и не законченные приборы, что сильно мешало работе отдела. Карусель позволяла поставить дополнительный стол отдельной отбраковки прибором. Несобранные приборы можно было пускать в сборку кругу карусели.
   Таким образом, не останавливая поточную линию, мы ставили карусель по всему кругу отдела. Оставляя поточную линию в центре. Часть карусели была установлена. Но с последними событиями в отделе, Шурик остался один. Шурик физически не мог собирать карусель, следить за процессом работы, проводить текущий ремонт, обслуживать музыкальную кабину и так далее. Главный инженер завода, мастер производства Сергиенко Сергей, мастера и наладчики электронного оборудования других смен, тоже принимали участие в сборке карусели. Но основные работы были возложены на наш коллектив, так как в других отделах завода были только девушки, которые не могли выполнять физические работы, а мужчины основных служб завода работали лишь в первую смену. Возможно, что поэтому главный инженер был против увольнения Москвичева. Так как у нас катастрофически не хватало специалистов по наладке линии оборудования ЭВМ. Когда наступил обед и наш отдел пошел в столовую, девчонки весело приветствовали мой приход на работу. Они даже не вспоминали гибель Москвичева. Так он был неприятен девчатам, за время работы с ним.
  - Мы уже составили график. - шутили девчонки. - У кого ты будешь нарушать девственность через два года. Когда мы станем мастерами, с нас снимут табу-запрет на любовь с мужчинами. Так что ты набирайся сил.
  - Я готов к вашему графику подключиться в любое время. - шутил я. - Прямо сегодня. С вашего согласия.
   Мое сердце было наполнено радостью встречи со своими подружками. Девчонки, как весенние пташки, щебетали над моим сознанием сохранившейся жизни, которую я едва не утратил за время пребывания в психушке. Я готов был выполнять любые желания этих прекрасных созданий природы, чтобы только постоянно слушать звонкие голоса девчат, которые понимали мою душу и веселили ее, наполняя радость жизни.
  - До меня дошел слух, - сказал мне, Сергиенко Сергей, после обеда, - что кто-то сильно побил друзей Москвичева. Да так сильно, что они были в реанимации, а двое и сейчас в гипсе. Ты знаешь, кто это сделал?
  - Нет! Я не знаю, кто это сделал. - ответил я. - Если они такие, каким был Москвичев, то их правильно покалечили. Так им надо. Умней станут. Следующий раз не будут себя плохо вести в отношении других людей.
  - Ну, а где ты был все эти дни? - как на допросе, спросил Сергиенко Сергей. - Может быть, это ты их всех?
  - Нет, ты, прямо, как прокурор! - разозлился я. - Меня военные забрали прямо от нашего завода. Я все эти дни был на военных сборах в горах. Если не веришь мне, то ты можешь в конторе мою повестку проверить.
   Сергиенко и Шурик, больше ни стали меня, ни о чем спрашивать. Мы продолжили свою работу. После смены я обратно пошел на тот полустанок, куда ходил всегда. У переезда меня приветствовали железнодорожники, словно ничего не случилось. Когда подошел мой поезд, я сел в ближайший вагон. В тамбуре стоял незнакомый мне парень и курил сигарету. Я прошел мимо него. Но только я шагнул в вагон, как этот парень из тамбура нанес мне удар ножом в спину. Во время моего шага в вагон поезд резко тормозил и я по инерции качнулся в вагон. Очевидно, что торможение поезда спасло меня. Нож скользнул лезвием по самую рукоятку у моей спины под куртку и застрял там. Нападающий парень, возможно, решил, что зарезал меня и тут же выпрыгнул из вагона. В этот момент проходил встречный поезд. Парень попал прямо под колеса товарного поезда. Я выглянул из тамбура. Брызги крови и куски его тела разлетелись во все стороны. У меня слегка побаливала спина. Видимо, он все же зацепил меня ножом. Я снял свою куртку. Нож торчал в куртке. Чтобы не оставлять своих отпечатков пальцев, я вытряхнул нож с куртки наружу из вагона. Затем одел куртку и прошел в вагон. Вагон был наполовину заполнен людьми. Все занимались своими делами. Читали газеты и журналы. Ели пирожки и бутерброды. Просто разговаривали между собой. Очевидно, что никто из них даже не заметил происшедшего всего в нескольких шагах. Вполне возможно, что все так было.
   Между дверью вагона из тамбура и салоном самого вагона маленький коридорчик, который ни дает видимости из салона вагона. Происшедшее мог увидеть тот, кто вошел в вагон из противоположного тамбура. На этом полустанке вошел я один. Больше никого на платформе не было. Гибель парня не увидели. Чтобы не светиться разодранной сзади курткой, я сел прямо у входа на свободное место и стал безразлично смотреть в окно. Там была осень. На смену яркой зелени в природе, пришла палитра разноцветной осени. Стаи перелетных птиц устремились в теплые края, увлекая за собой новое поколение выросшее здесь. Я задумался над происшедшим в тамбуре. Не могу понять почему, но в то время я думал ни о собственной жизни, а об разодранной на мне куртке. Возможно, это по той причине, что эта японская куртка, вязанная из темно-синих ниток шерсти, была очень дорогой. Во время службы в армии мне ее подарил один грузин, которому я рисовал дома плафон на потолке под лампочкой. В это время куртка была самая дорогая и самая модная вещь. В магазине куртка стоила сто рублей, а на барахолке пятьсот рублей. Кто носил такую куртку, считался самым модным и самым богатым человеком, который имеет связь за "бугром" или, хотя бы, за пределами Кавказа, что многим кавказцам, по тем временам, считалось одинаково сложно и далеко. Поэтому мне было жалко такую ценную вещь. Такую куртку я не мог себе купить. У меня зарплата не позволяла этого сделать. Все мои деньги уходили на содержание братьев-близнецов. Мама получала всего восемьдесят рублей в месяц. Маминых денег нам едва хватало на питание. Одежда у нас была вся рванная.
   Ехать на конечную остановку я не решился. Наверняка, на станции знают о гибели парня. Сейчас начнут искать того, кто сбросил парня с вагона под колеса товарного поезда. Тут еще я буду светиться с разодранной курткой. Конечно, подозрение сразу упадет на меня. По этой причине я вышел из поезда на полустанке поселка Шпального завода в противоположную сторону. Демонстративно направился в сторону центра города Беслан. Если меня кто-то запомнил, то милиция будет меня искать в самом центре городе Беслан. Как только скрылся поезд, я тут же рванул бежать в сторону поселка, в котором жила моя тетя Надя, мамина средняя сестра. Надо было зашить сзади куртку или, еще лучше, взять куртку у двоюродного брата Женьки, который по комплекции почти такой же, как я. Лишь бы тети Нади не было дома. Она у нас очень любопытная. Сейчас начнет выяснять, что случилось, кто меня порезал? Проведет свое расследование.
  - Где это тебя угораздило так разодрать куртку? - сходу, спросила тетя Надя, к моему сожалению, она была дома. - Прямо, словно, тебя кто-то ножом полоснул по спине, до самой задницы. Наверно порезал спину.
  - Я прозевал вашу остановку. - начал, выкручиваться я. - Стал прыгать с поезда на ходу. Вы же знаете, как высоко от ступеней вагона до земли за платформой. Вот, за ступени и зацепился. Разодрал всю куртку.
   Я показал любопытной тете Нади свою спину и зря это сделал. Так подозрения больше увеличились.
  - Чего ты, вдруг, решил к нам заглянуть? - стала допытываться тетя Надя, сочно смазывая мне зеленкой поцарапанную спину. - То тебя неделями у нас не бывает, а это, вдруг, появился. Может быть, что-то случилось? Ты пытаешься замести следы преступления у своей тети. Так выкладывай сразу, что случилось.
  - Нет! Тетя Надя! Да вы, что так думаете? - начал оправдываться я. - Ведь праздник послезавтра! Мы уже давно семьями не сидели за столом. Вот я и решил. Возможно, что-то надо к празднику в городе Орджоникидзе купить. Возле нашего завода новый гастроном открыли. Товара много разного. Я могу что-то купить.
  - Ты мне зубы не заговаривай. - не унималась, детективная тетя. - Когда ты неделю болтался на военных сборах в горах, за тобой из города Орджоникидзе милиция дважды приезжала. Милиция по домам к людям на экскурсию не ездит. Ты лучше раскалывайся. Что там натворил? Я тебя никому закладывать не буду.
  - У милиции такая работа. По домам искать преступников. - разозлился я. - Когда я был в горах, то зарезали моего сослуживца по работе. Мы с ним перед этим подрались. Вот на меня подозрение и упало. Милиция и к другому моему напарнику ходила с допросом. У нас обеих есть алиби, что мы сослуживца не убивали. Мой друг был в эти дни на экскурсии от нашего завода в городе Тбилиси, а я в горах на военных сборах...
  - Ладно! Хватит оправдываться. - сказала тетя Надя, заканчивая зашивать мою разодранную куртку. - Я тебя не собиралась сдавать в милицию. На праздник мы и без тебя все купили. Но только ты не забывай, что собирался к нам на праздник прийти. Ведь ты из-за куртки к нам пришел. Честно признайся своей тетки.
   Я больше ничего ни стал говорить своей любопытной тети, надел куртку и пошел пешком домой. От Шпального поселка до нашего дома три километра по шпалам. Двадцать минут моей ходьбы. Я пошел домой через поселок и шпальный завод, это было в два раза дальше. Мне хотелось растянуть время для того, чтобы к моему приходу все страсти на станции улеглись. Ведь мы живем всего метров двести от станции. Когда там что-то случается, так шорохи наводят вокруг всей станции, на каждой ближайшей улице. Конечно, обрызганный кровью вагон заметили и наделали много шума. Тут я явлюсь, пускай даже с зашитой курткой. Начнутся допросы. Где и что делал? Почему вышел у Шпального поселка, а не дома на станции?
  - Тебя только что милиционеры спрашивали. - хором, сказали мне, мои братья-близнецы, Сергей и Юрка. - Спрашивали когда ты бываешь дома и где был последние дни. Мы сказали, что ты сейчас на работе на военном заводе "ФЭУ" в городе Орджоникидзе. Прошлую неделю был в горах на военных сборах. После работы приезжаешь в разное время, то сразу, то после кино. Милиционеры ушли. Сказали, что еще придут.
  - Молодцы! Все правильно сказали. - поблагодарил я, своих братьев. - Остальное, дома все у нас в норме?
  - Дома? Да! - ответил Юрка. - Вот только на станцию пришел поезд из города Орджоникидзе. В крови весь третий вагон. Говорят, что сбросили парня с поезда под товарный. Парня разорвало на мелкие кусочки.
  - Это, конечно, печальный случай. - с горькой гримасой, заявил я. - Но, что поделаешь, такова наша жизнь. Надо быть аккуратным в своих поступках. Тогда человек может жить долго и не пострадает от чего-то.
   Мои слова прозвучали так, словно я сам себя предупреждал об этом. Мне действительно стоило подумать над происходящими событиями вокруг меня за эти последние две недели. Например, кто был этот сегодняшний парень - бывший друг Москвичева, который решил меня прикончить за своих искалеченных друзей и за смерть Москвичева? Но я мог сесть и в другой вагон. Тогда бы нападения на меня не произошло. Получается, что парень был маньяк, либо завистник, который просто хотел разрезать мне куртку, так как такую себе он не мог приобрести. Возможно, это он подумал, что я богатый и хотел ограбить меня в вагоне? Ну, допустим, что с этим разобрались. Вот только, кто зарезал Москвичева? Шурик был в городе Тбилиси. Я сидел в психушке, для всех я был в горах. Мы оба отпадаем. Да и едва ли Шурик мог зарезать Москвичева, который два года издевался над Шуриком, а тот даже голоса на него не мог повысить. Можно сделать один вывод. После того, как друзья Москвичева были искалечены мной, то они решили отыграться над Москвичевым за свой провал по расправе со мной. Возможно, что парни опять искали меня и Шурика, но мы отсутствовали в городе Орджоникидзе. Вот тогда парни прирезали Москвичева, как вонючего шакала, который поганил всем жизнь. Есть, конечно, другой вариант, это то, что Москвичев не смог уплатить своим друзьям за нападение на меня. Ведь не могли же парни просто так напасть на меня. Тем более, Шурик говорил, что у Москвичева есть купленная орава парней для всех разборок. Собственных денег у Москвичева не было. До зарплаты Москвичев задолжал друзьям и у него собирались высчитать с зарплаты за разбитое стекло на заводе у проходной. Кроме того, на Москвичева завод решил подать в суд, где Москвичев мог расколоться против своих друзей. Видимо, у папы и мама, Москвичев был один ребенок, который часто пользовался родительским кошельком, а тут ему каналы к деньгам перекрыли. Вот его друзья убили за это.
   Тем не менее, это всего лишь мое определение. Я попытался рассмотреть происходящее со всех сторон восприятия моим разумом, в данной ситуации, происходящих вокруг меня событий. Но все события, случившиеся когда-то, можно узнать от свидетелей. Примером тому, это моя драка у переезда с шестью парнями. Как говорили, дедушка Гурей и бабушка Маня, что пустота тоже глаза имеет, только ее надо хорошо расшевелить и дать голос. Пустота вам такое расскажет! Что у вас волосы дыбом встанут! Опять-таки, все говорит о том, что кто-то драку видел. Возможно, когда-то, мы узнаем всю правду про убийство Москвичева. Однако мы оставим свое определение на совести свидетелей. Пускай они, позже переносят свои муки колебания на почву здравого разума, способного определить дальнейшее действие мысли. Полагаю, что у меня самого есть настолько огромная проблема, связанная с увиденным в психушке, что мои свидетельские показания мало помогут жителям этого страшного заведения. Думаю, что у любого человека, которому я расскажу о том, что мне довелось увидеть, услышать от Мамочки и прочитать в лабораторных книгах, посчитают, что мой разум был воспаленный аминозином. За такую информацию меня либо отправят обратно в психушку или посадят надолго в тюрьму за клевету на советский строй, а точнее, за клевету на свою Родину. Следовательно, мне надо хорошо подумать. В подобных случаях скороспелые показания лично для меня трагичны. Своим языком без мыслей, в беседе с профессором психушки, я едва не погубил сам себя. Хорошо, это что вовремя пришли мне на выручку посланники военкома. Мне надо найти влиятельного человека, который внимательно отнесется к моим словам. Рассматривая проблему вдвоем, мы скорее придем к решению подобного вопроса и огласке происходящего в психушке. Выходит, что небезопасно и для свидетелей наобум оглашать все, что придется увидеть. В данном случае, мой пример. Ни все нужно оглашать людям, так можно ни только свободы, но и жизни своей лишиться. Надо мне тут хорошо подумать.
  - Саша! Мы совсем забыли! - прервал мои мысли, брат Юрка. - Ведь тебе письмо из города Москва пришло.
   Юрка протянул мне продолговатый конверт, на котором стоял штемпель с адресом Заочного Московского университета искусств, в котором я учился на заочном отделении изобразительного искусства. Я вскрыл конверт и прочитал текст, в котором было написано, что меня приглашают принять участие в выставке любителей народного творчества, которое состоится в городе Москва в последних числах ноября 1970 года. Отборочный конкурс, с 15 по 20 ноября 1970 года. Дальше, перечислялись все виды возможных творческих работ и правила конкурсного отбора работ на выставку любителей народного творчества в городе Москва.
  
   6.Побег из Кавказа.
   Решение пришло сразу. Надо срочно ехать. Там, в Москве, надо найти человека, которому можно будет доверить всю тайну психушки. Я тут же приготовил все свои вещи, которые могли поместиться в кожаную сумку. Из своих работ, отобрал картину написанную маслом и чеканку. Возможно, что даже эту цель своей поездки я больше связывал с проблемой психушки, а не собственного творчества в изобразительном искусстве, которым я давно не занимался дома. Я даже думал оставить учебу в этом заочном университете.
   Утром, с первым поездом я поехал на военный завод "ФЭУ". Хотел быстрее разобраться во всех проблемах. Первым долгом дождался главного инженера завода, который приезжает на работу раньше всех.
  - Ты меня окончательно зарезал! - взволнованно, воскликнул главный инженер, читая письмо из Москвы и мое заявление на отпуск. - Я тебя не имею право отпускать, ни при каких условиях. Поставим вопрос так. Либо ты остаешься на заводе и никуда не едешь. Либо я тебя увольняю и тем самым развязываю себе руки. Иначе, меня самого уволят с работы за потерю нужных специалистов. Ты подумай над этим хорошо!
  - Продиктуйте удобное вам заявление о моем увольнении. Я напишу. - сразу, не задумываясь, ответил я.
  - Хорошо! Тебе виднее. - сухо, согласился главный инженер. - Сейчас пойдем в кабинет. Там напишешь.
   Главный инженер дал некоторые распоряжения пришедшим на работу специалистам. Мы пошли в его кабинет, который находился на втором этаже административного здания. В кабинете мы больше не обсуждали проблему моего увольнения. Я написал свое заявление так, как было удобно обеим сторонам. В главной причине своего увольнения я сообщал о своем стремлении дальше развивать собственное творчество в области изобразительного искусства. Такое заявление действительно снимало ответственность за утечку кадров с военного завода "ФЭУ". Я протянул написанное мной заявление главному инженеру. Он внимательно прочитал его и тут же подписал. Затем позвонил в отдел кадров и сказал, чтобы расчет провели без задержки. Так как уволенному, необходимо срочно ехать в Москву, согласно представленного им письма. Я поблагодарил главного инженера за оказанное мне внимание и пошел оформлять свой расчет.
   В конце рабочего дня я стоял у кассы завода, чтобы получить полный расчет. В это время рядом со мной проходили девушки нашего отдела. Делали вид, что меня совсем не замечают. Мне самому было не по себе. Я чувствовал себя предателем перед прекрасными созданиями. Как я мог им объяснить, что у них будет все прекрасно и без меня? В то время как другим нужна моя помощь. Притом, если бы мой рассказ и опасности, которым подвергаются больные люди в психушке, принесли пользу девушкам, то, возможно, что в этом был бы какой-то смысл, но на самом же деле все обстоит совершенно по-другому. Красивые не поймут, что рядом с ними существует мир безобразных людей, которые прекрасны своим разумом. Ведь, только Мамочка могла понять меня по-настоящему в трудные дни моей жизни в психушке. Все остальные видели во мне художника пригодного к наглядной агитации психушки и комика побывавшего несколько дней в психушке. Вполне очевидно, что девушки превратили меня из героя дня в чудовище. Возможно, что так поступил бы и я тоже, если бы меня бросили? Однако обсуждать мою проблему сейчас было бесполезно. Поэтому и я недоумеваю. В самом деле, ведь девушки тоже меня бросили в беде, они даже не поинтересовались о причине моего ухода с завода. У меня также могли быть уважительные причины. Мало ли что бывает в жизни у людей. В этом я вижу лишь то, что незнание проблемы бывает причиной проявления невежества даже среди лучших друзей. Похоже, что люди сами не ведают того, что творят зло ближнему по незнанию причин происходящих рядом событий. Но не стану, же я их обвинять в том, чего они не знают. Их тоже надо как-то верно понять. Ведь они тоже все на меня рассчитывали, а я, выходит, подвел их всех.
  - Шурик! Постой! - крикнул я, другу, когда вышел за пределы завода. - Пойдем, на прощание пиво выпьем.
  - С предателями я пиво не пью и не хочу знать. - не поворачиваясь, буркнул Шурик, направляясь к трамваю.
  - Когда я у твоего живота дважды останавливал металл, ты не говорил мне, что я предатель. - крикнул я, ему вдогонку. - Когда меня дважды пытались убить из-за тебя, тоже не подумал, что это ты, а ни я, предатель. Можешь не поворачиваться, но запомни, это скоро и тебя коснется, когда ты останешься совсем один.
   Я отвернулся и быстрым шагом направился в сторону площади Революции на свой переезд. Во мне все кипело от злости, что именно из-за него я попал в психушку. Именно из-за него меня дважды пытались убить. Он сам предал меня, как последний вонючий шакал. Если я его где-то увижу, то размажу по тротуару. Пусть мне только попадется. Я всякое ему мог простить, но он! Как он мог так со мной поступить?! Зараза! Тюфяк с дерьмом! Лучше бы его прирезали! Мне искренне его было жалко, а он оказался таким!..
   В этот момент кто-то тронул меня за плече. Я до такой степени был напряжен, что как пружина развернулся и со всех сил врезал по физиономии идущего сзади меня человека. Однако тот устоял. Совершенно обезумевший, я нанес второй удар в бок стоящему и тут же получил от него такой сильный удар в челюсть, что если бы мои зубы не были стиснуты от злости, то разлетелись бы по всему тротуару. Получив удар в челюсть, я устоял, но отскочил в сторону и принял позу обороны, чтобы продолжить свою драку с незнакомым противником. Каково было мое удивление, когда я увидел перед собой разбитое в кровь лицо Шурика.
  - Может быть, мы мирно поговорим? - предложил мне, Шурик. - Иначе милиция нас обеих сейчас заметет.
  - Ладно! Пойдем, поговорим в стороне. Куда-нибудь подальше. - согласился я, трогая распухшую челюсть.
   Пару сотен метров мы шли не разговаривая. Шурик промокал носовым платком свое разбитое в кровь лицо. Я держал рукой распухшую челюсть, которая увеличивалась так, что я боялся ее потерять по дороге. Встречные люди разглядывали наши разбитые лица. Мне даже было неприятно это обозрение. Я вырос с такого возраста, когда синяки украшали меня. Сейчас мне было бы интереснее, если бы синяки украшали после меня кого-то другого. Вот, Шурика. Хотя сейчас, при таких обстоятельствах, мы были с ним равны. По-русскому обычаю нам стоит отметить такое событие, которое сразу в корне изменило характер Шурика.
  - Мы, что, так будем ходить по городу с разбитыми лицами? - спросил Шурик. - Лучше поедем к нам домой. Наведем марафет. Тебе надо сделать примочку. Вся челюсть у тебя отвисла. У меня тоже лицо в крови.
  - Поехали. - согласился я. - Только без водки мы с тобой сегодня не разберемся вообще. Зайдем в магазин.
   Возле площади Революции мы взяли по одной бутылке водки в гастрономе и сели в автобус. Попутчики в автобусе посторонились от нас. Наш вид и по бутылке водки у каждого в руках не внушали нам никакого доверия. Чтобы обстановка в автобусе не накалилась до драки при виде наших бутылок. Мы спрятали бутылки под свои куртки. На то у нас были причины. Несмотря на то, что по календарю, в старом и в новом стиле, крейсер "Аврора" пальнул по Зимнему дворцу в совершенно другое время суток, но, пролетариат нашего города Орджоникидзе начал отмечать дату досрочно. Поэтому вид бутылок омрачал разум даже самых стойких пролетариев нашего города. Мы не хотели, чтобы нас разрисовали до того, как мы сами примем водку грамм по двести на душу. Отсюда вытекала проблема упаковки нашего товара. Если бы нам в гастрономе бутылки положили в какой-то пакет, то не пришлось бы их прятать за пазуху в куртках. Дом Шурика оказался также как и мой, на улице Маркова и близко от станции. Даже номер домов совпадал. Разница была в том, что его дом был барачного типа, а у нас четырехэтажный дом современного типа.
  - Это кто вас так сильно "разрисовал"? - испугано, спросила мама, Шурика. - Вроде трезвые, а битые оба.
  - Мама, это мы сами наткнулись друг на друга. - успокоил Шурик, свою маму. - Нам надо такой случай отметить. Мы друг друга знаем больше двух лет, а за столом вместе ни разу ни сидели. Саша уезжает в Москву.
   Я посмотрел на часы. Был уже седьмой час. Предварительная касса вокзала работает до девяти часов вечера. Если я сейчас билеты на поезд не возьму, то придется брать только после праздников. Это поздно.
  - Шурик! Пока тут на стол накрывают. - сказал я, другу. - Мне надо сбегать за билетом на поезд до Москвы. Ведь праздники будут три дня с выходными. Предварительная касса на поезд будет закрыта все эти дни.
  - Нет, уж! Я тебя сегодня не отпущу. - остановил меня, Шурик. - Вот, братишка Толик, за билетом сбегает. В предварительной кассе вокзала наша родственница работает. Толик тебе билеты возьмет на любой поезд.
  - Хорошо! - согласился я. - Пускай только на девятое ноября берет билет, это понедельник. Лучше в купе скорого поезда "Орджоникидзе-Москва". Мне после праздников нужен будет еще отдых и сборка в дорогу.
   Я отдал подростку три красных червонца. Пацан скрылся за дверью комнаты. Тем временем, сестра Шурика оказывала нам скорую помощь. Ссадины на лице Шурика, от моего кулака, смазала йодом. Мне сделала холодный компресс на подбородок. Лица моего не было видно. Шурик и его сестра стали смеяться.
  - Брату ранку слегка йодом помазала и все. - пошутил я. - Мне так все лицо закрыла, чтобы я не пил водку.
  - Правильно! - засмеялся Шурик. - Тебе в Москву надо ехать, а мне дома быть. Нечего тебе много пить в дорогу. Ну, это шутка. Ты не обижайся на меня. Я сгоряча у завода ляпнул. Мы на тебя сильно рассчитывали. Все подготовили к сборке карусели, а ты, решил уволиться. Как бы ты на нашем месте поступил?
  - Я сам только ночью узнал о письме. - стал, оправдываться я. - Когда это я мог вам рассказать об отъезде?
  - Ну, ладно! Без ссор. Давай тяпнем за нашу дружбу. - сказал Шурик, наливая в стаканы водку. - За дружбу!
   Мы опрокинули по двести грамм водки и стали обсуждать наши последние проблемы. Честно говоря, после того как Толик принес мне билет на поезд, мои мысли переключились на то, что мне нужно брать с собой в дорогу. Разумеется, мне нужна хорошая встряска после этих напряженных дней. Драка с Шуриком и двести грамм водки, сняли мое напряжение в душе и теле. Можно было уходить. Но Шурик повторил водку.
  - Ну, ты мне хорошо врезал! - вспомнил Шурик, нашу драку. - У меня аж искры из глаз полетели! Меня никто так сильно никогда не бил. Теперь точно знаю вкус настоящего мужского удара. Ты меня сильно встряхнул.
  - Ты тоже, тихоня, своим ударом чуть челюсть мне вместе с головой не оторвал. - трогая через повязку опухшую челюсть, напомнил я. - Чего это ты столько времени не бил Москвичева? Он бы сразу изменился.
  - Если бы я его ударил хоть раз, - острил Шурик, - то не было бы тогда у тебя всех этих историй с драками.
  - Да, уж, спасибо! Сослужил ты хорошую службу. - уточнил я. - Чуть жизни меня не лишил с его друзьями.
  - Зато, теперь мы оба в безопасности. - подчеркнул Шурик. - Все наши враги мертвы. Ты уезжаешь. Я тут остаюсь. Ты научил меня драться. Теперь мне некого бояться, за себя сам постоять умею. Любого побью.
   После следующих двести грамм водки у Шурика стал заплетаться язык. На меня в этот вечер водка не действовала. Вероятно, у меня не было настроения на то, чтобы пьянеть. Мне стало не интересно сидеть за столом с пьяным другом. Отношения у нас стали не равные. Он пьян. Я нет. Ровняться с ним я не хотел. Шурик был прав, ему оставаться здесь, а мне нужно в дорогу. Пускай даже в этот момент дорога будет ближняя, всего лишь до города Беслан, но мне надо быть в меру пьяным. Но кто может точно определить меру пьянки? Я и так сильно подмочил свою репутацию перед родственниками в последние дни. Что они обо мне подумают, когда я в таком пьяном виде уеду от них на поезде в Москву. Пожалуй, мне надо закругляться с пьянкой, ехать к себе домой, пока я окончательно тут не спился. Вон, мы вторую бутылку водки начали. На двоих по бутылке? Это многовато будет! Надо уходить, пока мои ноги ходят, чтобы не ползти.
  - Все, Шурик! Мне пора ехать. - твердо решил я, поднимаясь из-за стола. - Меня не надо вам провожать. Сам дойду. Я не люблю проводы. Проводы, это на кладбище. Мне умирать пока рано. Вокзал рядом с вами.
   Шурик не поднимая головы со стола, подал мне руку и окончательно отключился. Шурик словно держался до момента нашего прощания. Я опустил его руку на стол и попрощавшись с родственниками Шурика, вышел на улицу. Вздохнув свежего воздуха, я почувствовал, что тоже пьян. Приток кислорода в легкие и в мозг, смешался с парами водки и меня закачало. Мне сразу стало дурно от такого состояний души и тела.
  "Ну, это мне совсем не нужно." - подумал я. - "Чтобы меня еще в медицинский вытрезвитель забрали?"
   Мне понадобилось несколько минут постоять в стороне от дома Шурика, чтобы мое брожение в мозгах и в легких прекратилось, а мое состояние тела и души, приняло общую норму. Случайный автобус проскочил рядом, встряхнув меня своим шумом и потоком воздуха. Я перешел улицу и по тротуару, раскисшему от мокрого снега, медленно двинулся в сторону железнодорожного вокзала. Хотелось быстро пересилить пьяное состояние своего сознания, чтобы на вокзале у меня не заплетался язык. Если кто-то захочет со мной говорить. Но хмель, почему-то, не пыталась покинуть меня. Тогда я взял с бетонного забора снег руками и стал растирать себе все свое лицо. Такая процедура была малоэффективна. Выходит, что я все-таки нажрался водки до свинского состояния. Мне не хотелось сдаваться перед алкоголем. Он не на того нарвался. Раз сознание мое все еще работает, то я должен привести себя в порядок. Я расстегнул на себе всю одежду и стал снегом растирать свое тело. Хорошо, что на улице никого не было. Иначе бы меня, так точно, опять упрятали в психушку. Уж тогда бы профессор отвел на мне свою душу. Сразу бы засунул в кислоту, чтобы там никаких следов от меня не осталось. Мамочка не смогла бы мне ни в чем помочь. Бедная Мамочка, она ждет от меня помощи, а я пьянствую с другом. Совсем забыл, что обещал ей помочь.
   Снежные процедуры малость пошли на пользу. Я взбодрился и сразу направился к вокзалу. Вокзал был на половину пуст. Несколько влюбленных парочек на скамейках, которым некуда спешить, а также люди подошедшие к кассе за билетами. Мне тоже надо взять билет. Я постоял в стороне, пока пассажиры брали билеты. Мне совсем не хотелось на них дышать перегаром. Никому из людей не нужен мой пьяный перегар.
  - Мне надо один билет до конца. - сказал я, в окошко кассиру, которая тут же стала задыхаться от перегара.
  - Вы бы лучше в сторону говорили. - намекнула мне, кассир, переводя дыхание. - Я хочу вернуться домой.
   Чтобы окончательно не отравить своим дыханием девушку, я ни стал больше говорить, ни слова. Глядя в другую сторону, я на ощупь взял свой билет и сдачи, положил в карман и направился к поезду. Не желая вляпаться в какую-то историю, я прошел в вагон вместе с другими пассажирами и сел в самую середину вагона. Сидеть на виду у всех, это быть целым до города Беслан. Пускай даже пассажиров в вагоне мало, но это безопаснее, чем одному ехать в пустом вагоне. Меня и так уже едва не зарезали в этом поезде.
   Вагон дернулся и медленно поплыл от перрона в сторону города Беслан. Мне никуда не хотелось смотреть и ни о чем не думать. Уткнувшись в угол между скамейкой вагона и стеной у окна, я сразу уснул. До города Беслан ехать минут сорок, со всеми остановками. Можно было хорошо выспаться и слегка отрезветь.
  - Молодой человек! Вставайте! Вагоны идут в депо на мойку. - услышал я, женский голос сквозь свой сон.
  - Мы, что давно в город Беслан приехали? - растерянно, спросил я, проводницу, которая улыбалась мне.
  - Мы, то, давно приехали в город Орджоникидзе. - смеясь, ответила она. - А вы все в город Беслан хотите.
  - Как в город Орджоникидзе? - опять удивленно, спросил я, проводницу. - Я вот, билет в город Беслан брал.
  - Пить меньше надо. - упрекнула меня, проводница. - Тебя ведь ночью в вагоне могли убить и обокрасть.
  - Меня всю ночь охраняли ангелы в твоем виде. - пошутил я. - Так что мне этой ночью бояться было нечего.
  - Ты бы лучше со своими ангелами дома сидел. - серьезно, сказала женщина. - Сейчас выходи из вагона.
   Часы на перроне вокзала показывали второй час ночи. Мне болтаться до первого автобуса или поезда, почти, пять часов. Дома опять подумают, что со мной что-то случилось. Хорошо, что завтра на работу мне не надо ехать. Можно будет отдыхать. Это лучше, что я вернулся в город Орджоникидзе. Окончательно отрезвею. Скандала в доме не будет. Все остальное, так это пустяки. Никто меня трезвым не тронет сейчас.
   Я прошел в здание вокзала. В зале ожидания горела всего одна электрическая лампа. В полутемном пространстве, в центре зала на стульях, дремали несколько опоздавших пассажиров. В дальнем углу молодая парочка занималась любовной акробатикой. Белые бедра партнерши сильно выделялись на темном фоне интерьера зала. Парочка так сильно была увлечена собой, что даже не обратили внимания на мое появление в сумерках зала. Чтобы не тревожить эту любовную идиллию, я осторожно прошел в противоположную сторону зала и вышел в дверь на привокзальную площадь, на которой была легкая поземка. Свежий снежок крутился и падал между голых веток деревьев. На автомобильной площадке стоял кем-то давно забытый автомобиль "Запорожец". Такую машину людям не страшно было оставлять где угодно. В народе ее называли "консервная банка". Этой маркой машины, в основном, пользовались инвалиды войны, к которым с уважением относились все без исключения. Поэтому такую марку машин никто, никогда не грабил в Осетии.
   Я хорошо знал город Орджоникидзе и понимал то, что в такое время суток и в такую погоду мне нечего опасаться. Я пошел гулять по пустым улицам города Орджоникидзе, как его называют ласково коренные жители "Владик", от старого названия города "Владикавказ". Я точно не помню, сколько лет этому городу. Могу сравнить с возрастом нашего Старого хутора. Если Старому хутору уже больше триста лет, то поселению на месте города Орджоникидзе "Владикавказа" не меньше четыреста лет. Это место всегда было воротами между Грузией и Россией. Поэтому и этот город назвали Владикавказ. Кто жил в этом городе, тот всегда владел воротами Кавказа. В этом городе тесно переплелась культура многих народов. На каждом углу городских улиц можно встретить сочетание архитектуры Грузии, Осетии, России и разных народов Кавказа. Обычаи тюркских племен и коренных народов Кавказа можно встретить в каждом доме горожан. Грузинское харче, осетинский фыдчин, русские щи и ингушский кундыш, аварский щербет и даргинскую халву. Я не знаю с чем можно было сравнить прекрасный город Северной Осетии, да и надо ли сравнивать его своеобразие. Это только в городе Орджоникидзе, в ясную погоду можно увидеть не вооруженным глазом, как смелые люди покоряют одну из вершин Кавказа, гору Казбек, высота которой 5033 метра над уровнем океана. Есть много других мест в городе Орджоникидзе и его окрестностях. Я не говорю об горных ущельях, где всюду легенды., которые чтобы перечислять надо много времени. Поэтому не будем говорить.
   Моя ночная прогулка по городу подходила к концу, когда на улицах стали появляться люди. Я повернул обратно к вокзалу и прибавил шаг. Надо было успеть на первый транспорт в город Беслан. На привокзальной площади стал собираться народ. До первого поезда было еще далеко, поэтому люди толпой собирались на привокзальной площади, в надежде на то, что какой-нибудь дежурный автобус подберет их до города Беслан или к многочисленным населенным пунктам между двумя городами Орджоникидзе и Беслан. Я пришел вовремя. Не прошло и пяти минут, как к вокзалу подрулил вахтовый автобус до "БМК" (Бесланский маисовый комбинат). В автобусе было всего десять человек, это был его первый рейс, которым автобус завозил дежурных специалистов работающих и в праздничные дни. Места хватало всем желающим уехать в это раннее время из города Орджоникидзе. Как положено джигитам Кавказа, мы уступили место дамам и лишь затем сами вошли согласно возрасту. Мне досталось место в середине автобуса, рядом с дремавшим мужчиной, уткнувшимся в шубу. Все остальные пассажиры автобуса сидели парами впереди меня.
   Автобус вырулил с привокзальной площади и повернул на улицу Маркова. Когда мы проезжали мимо дома Шурика, я посмотрел в ту сторону. Окна были темные без света. Все спали. Сегодня 53-я годовщина Великой Октябрьской Революции. Как называл ее сокращенно дедушка Гурей - "ВОР", который украл у него религию, культуру, богатство, уважение и власть. Все изменил "ВОР". Теперь внуки и правнуки празднуют день "ВОРа". Все в мире сильно изменилось за 53 года. Мне стыдно было вспоминать, как при моей памяти смеялись люди над столетним стариком, дедушкой Гуреем, когда он рассказывал простые истины в яв-лениях природы жизни. Никто не хотел понимать старика. Считали Гурея выжившим из ума старым человеком. Гурей никогда не встречался с Мамочкой, хотя они в разное время жили в одном городе. Гурей точно определял, что могут меняться и переходить из одного состояния в другое ни только социальные формы жизни, но и живые существа, так как мир нашей жизни в пространстве неизмерим и постоянно изменчив.
   Сейчас, сквозь годы, глядя на современный мир, можно с уверенностью сказать, что Гурей был во всем прав. Меняется не только социальный мир государств, но также моральное и физическое положение между людьми. Мы так все изменились, что сейчас часто трудно понять где твой друг и где враг, где мужчина и где женщина. Тогда было глупо и грешно смеяться над стариком. Пожалуй, к месту пришлась старая поговорка - "Смеется тот - кто смеется последний.". Пускай с большим опозданием, но дедушка Гурей посмеялся над нашей глупостью тех времен, когда мы не могли понять простую изменчивость бытия природы жизни окружающей нас. Сейчас даже школьник может сказать о том, что мир сильно изменчив во всех формах жизни.
   Не заезжая на привокзальную площадь в городе Беслан, автобус повернул на улицу Кирова и через квартал остановился у нашего дома. Я рассчитался за проезд и вышел на свою улицу. Большая часть окон нашего дома были темны. Люди все спали, только в окнах нашей квартиры горел свет. Видимо, это мама только что пришла с работы и не нашла меня дома. Не может спать. Ждет, когда явится ее старший сын. Скоро избавлю маму от беспокойства. Уеду в Москву на выставку. Затем устроюсь в Москве на работу. У меня теперь есть много профессий. Можно работать на стройке и на заводе. Художником-оформителем в кинотеатре и во дворце культуры. Мало ли где, могу сейчас работать с моими многочисленными знаниями.
  - Ты где целыми сутками болтаешься? - со слезами на глазах, спросила мама, как только я вошел в нашу квартиру. - Я тебя за две недели только первый раз вижу. То ты спишь, то в горах, то на работе и сейчас.
  - Я задержался на работе. - соврал я. - Затем опоздал на поезд. До первого автобуса был у друга, который живет точно также как мы на улице Маркова, в собственном доме барачного типа. Я был у него в бараке. Скоро тебе переживать не придется. Девятого ноября я уезжаю на выставку в город Москва. Там останусь жить и работать. Мне прислали приглашение на выставку художественных работ в университете, в котором я учусь заочно. Отговаривать меня не надо. Я уже давно взрослый человек и вправе сам устраивать себе самостоятельную жизнь. Вот, получил полный расчет с завода "ФЭУ" и отпускные, за два года учебы и работы на этом заводе. Половину денег оставляю тебе, а другую половину денег забираю себе на проживание в Москве. За меня можешь не переживать. У меня есть много специальностей, я смогу там работать.
   Мама взяла деньги и пошла спать. Она поняла, что со мной говорить бесполезно. Раз я так решил что-то, то никто и ничто не изменит мое решение. Такой я твердоголовый человек. Со мной бесполезно говорить. Я хорошо выспался в поезде, пока катался между городами, вот только проголодался сильно. Переоделся в домашнюю одежду и пошел кушать на кухню. Конечно, не пища со стола профессора в психушке и не со стола генерала в блиндаже у военных на полигоне. Что могла моя мама приготовить на свою нищенскую зарплату, на те деньги, которые приносил я в дом? Пирожки с картошкой, чай, постный борщ, салат из овощей. Пожалуй все, что можно найти в нашем доме. Так у нас в доме каждый год из дня в день нищета. Возможно, что с моей стороны, это был далеко не идеальный поступок бежать из дома, но я не отец своим братьям. Не могу я сидеть при них до их совершеннолетия, а затем уже наверстывать свои упущенные годы. При моем рождении мне не было предусмотрено вместо родителей воспитывать своих братьев, которые появились на свет лишь через девять лет спустя после моего рождения. Ведь они могли и не появиться на свет. У меня жизнь могла быть другой. Наконец-то, есть всякие социальные службы по малоимущим семьям и многодетным матерям одиночкам. Пускай службы помогают моей маме воспитывать ее несовершеннолетних детей. Если их не хочет воспитывать собственный отец, который даже алименты не собирается детям платить. Когда состарится, так сразу прибежит, будет просить прощения и совместной жизни с семьей, а сейчас мы отцу совершенно не нужны. Двое детей несовершеннолетние, а старший сын на ноги после армии начинает становиться. Отец сейчас пытался навести справки, сколько я получаю денег и где работаю. Не выйдет, от меня отец помощи не получит никогда. Также как и он нам не помогал все годы.
  - Ты смотри, явился! - удивленно, воскликнула тетя Надя, когда я вечером пришел к ним в дом. - Я думала, что ты до следующего происшествия не появишься у нас. Может быть, тебе опять, что-то надо от тетки?
  - Нет! На этот раз вы не угадали. - ответил я. - Через два дня я уезжаю поездом в Москву, на свою "персональную" выставку. В Москве останусь жить и работать. Вот, пришел к вам попрощаться перед отъездом.
  - Уезжает в Москву, разгонять тоску! - заметила тетя Надя. - На какие шиши? Ты же полный голодранец!
  - Ни такой богатый, как моя тетка, но коньяк сегодня поставлю. - парировал я. - Деньги вчера получил хорошие. Нахлебником у вас за столом не буду. Половину денег дома маме оставил. Сейчас отметим отъезд.
   Я достал из сетки, завернутые в газету, бутылку армянского коньяка "Арарат" и коляску краковской колбасы. Все я положил на стол, перед удивленными глазами родственников, которые тут не ожидали такого.
  - Похвально! - воскликнул дядя Миша. - Армянский коньяк я уже лет пять не пил. Спасибо тебе, племянник!
  - Что заладил? Похвально! Спасибо! - вскипела тетя Надя, на своего мужа. - Садись за стол. Надо праздник отметить и проводы племянника в Москву. Чтобы ему там было, что вспомнить о своих родственниках.
   В чем-то тетя Надя права. Мы, действительно, последнее время стали собираться все реже и реже. Может быть оттого, что стали взрослеть и давно оторвали свои корни от Старого хутора, в котором родственники собирались по всякому случаю "огромным стадом", так говорили про нас станичники. Так как после наших сборищ, на огромном пространстве, детское поколение наших родственников, опустошали сады и огороды соседей. К тому же, местная детвора была бита. Особенно, последние наши сборища перед моей службой в армии и сразу после службы в армии. Когда массовый погром садов и драка с местным населением обошлись крупным штрафом у родителей, а родственники зареклись, что больше нас собирать не будут. Ведь от такого огромного сборища малолетних родственников всюду были одни только проблемы и убытки. Вот и сегодня. Можно сказать, без предварительного сговора, у тети Нади Щепихиной собрались почти все родственники города Беслан. Примерно, человек сорок. Соседи поселка никак в голову не могут взять, что у нас обычное застолье. Спрашивают у тети Нади - "Свадьба или похороны? По какому поводу сбор?".
  Тетя Надя только отмахивается от назойливых соседей, как от мух и говорит, что повод у нас всегда есть.
  - Сегодня кинем жребий. - объявила тетя Надя, когда все сели за стол. - Кто через час покинет нас. Каждый час уходят двое. Я больше не имею желания за ваши очередные драки платить штраф. Это всем понятно?
  - Понятно! - ответил я, за всех братьев. - Но только я через час уйду первым без жребия. Мне надо отдыхать перед поездкой в Москву и сделать несколько эскизов выставки своих работ. Дела всякого много дома.
   Тетя Надя убрала мое время из списка жребия. Все остальные стали тянуть жребий. Затем сели за стол, который был накрыт для взрослых в зале, а для подростков и детей стол на веранде. Так как за одним столом в помещении мы не могли никак поместиться. На мою маму и тетю Надю, легла дополнительная нагрузка, им предстояло бегать между столами и следить за порядком. Если, обычно, между взрослыми драка могла происходить после пьянки на улице с чужими мужиками, то за детским столом драка могла вспыхнуть в любое время и это не обязательно с чужими. Мы сами между собой все часто дрались по любому поводу.
   Этот банкет, до моего ухода, обошелся без драки. Когда я собирался уходить домой, то мама сказала, что она с младшими одна добираться домой не будет. Мы всей семьей ушли с банкета. Мама с братьями пошла впереди. Я плелся сзади, специально отставая от них, чтобы мама не заставляла меня постоянно растаскивать братьев в разные стороны, когда они тут затевали драку. Особенно заводным был брат Юрка.
   Два дня, перед отъездом, я занимался своими сборами и отдыхом. Собственно говоря, собирать мне было нечего. В тот день, когда я получил письмо, мои вещи были уложены в сумку. Но я никак не мог решить вопрос с верхней одеждой. Моя фирменная куртка, после ножа, совсем потеряла свой вид. Пальто из джерси, купленное лет семь назад, совершенно не модно. Остальная одежда - либо вообще отсутствовала, либо была в одном экземпляре. Поэтому я сгреб все, что у меня, было, положил в свою кожаную сумку. Мама знала, что я не люблю проводов, поэтому в понедельник утром, когда собиралась на работу, сказала мне, чтобы я не забыл сообщить, как устроюсь жить в Москве. Когда мама ушла на работу, я поднял братьев в школу и пошел на вокзал. Надо купить в дорогу свежие газеты, чтобы в дальней дороге к Москве мне не было скучно и я мог чем-то заниматься. Ведь ехать до Москвы, почти двое суток. Это так много!
   Фирменный скорый поезд "Осетия" Орджоникидзе-Москва, с междугородней местной линии Орджоникидзе-Беслан, перегнали на главную магистраль Баку-Москва и вскоре репродуктор посадку объявил. У меня был восьмой вагон двадцатое место. Самый центр состава скорого поезда. Со свертком своих работ, с газетами и с сумкой набитой моим гардеробом, я прошел в вагон. Кроме меня, в теплом купе была пожилая пара иностранцев, которые слабо говорили по-русски. Обменявшись со мной приветствиями на своем языке. Иностранцы заняли одну сторону купе. Я расположился на нижней полке по ходу поезда, по купленным билетам. Положил под полку в ящик все свои вещи. Заказал себе чай, чтобы заняться чем-то в дороге.
   Когда поезд набрал скорость, я сел удобнее у окна и раскрыл свежую газету. На первой странице политические статьи, посвященные праздничным событиям Великой Октябрьской революции. Я перевернул страницу. Сразу в поле моего зрения попала статья под заголовком "Трагедия в психушке". Меня словно по сердцу ножом полоснули. Я стал жадно читать. В местной газете писали, что праздничные дни в городе Орджоникидзе были окрашены черным цветом. Сумасшедший гермафродит по прозвищу Мамочка, воспользовался отсутствием основного персонала психиатрической больницы, печально известной в народе как "Камалово". С помощью дымовых шашек, сделанных из пластика, Мамочка отравил угарным газом дежурных санитаров братьев Жлобиных. Затем разместил во все помещения и корпуса психиатрической больницы, горючие и легко воспламеняющиеся вещества. После этого, заранее заготовленными ключами, сумел вскрыть хозяйственный склад больницы, в котором хранились горючие вещества и небольшой арсенал охраны больницы. Горючими и взрывоопасными веществами, соединил дорожками все помещения и корпуса психиатрической больницы. Когда все было готово. Мамочка разбудил и вывел во двор больницы, в безопасное место, всех психически больных пациентов. Ровно в полночь, с седьмого на восьмое ноября, когда вся наша столица отдыхала после праздничных банкетов, оглушительный взрыв нарушил тишину. Зарево пожара осветило несколько кварталов города Орджоникидзе вокруг психиатрической больницы. За высоким забором психушки началась паника среди живых больных, которые смели ворота больницы вместе с вооруженной охраной. Подоспевшим машинам пожарной охраны в психиатрической больнице нечего было тушить. На месте исторического памятника, охраняемого народом, к которому относится ком-плекс психиатрической больницы, остались обгоревшие остовы корпусов, в которых погибли ценнейшие экспонаты истории, лингвистики, научных работ и архитектуры. Подоспевшая скорая помощь обнаружила на пепелище психушки многочисленные обгоревшие трупы женщин, мужчин и детей. Оставшиеся в живых психические больные разбежались по всему городу Орджоникидзе. Благодаря милиции, солдатам, дружин-никам и местным жителям, к середине дня психические больные были пойманы и размещены в городской тюрьме. Так как многие из них опасны населению. Среди пойманных больных не оказалось гермафродита Мамочка. К вечеру Мамочку обнаружили с карабином в руках по дороге в горы. Этого больного пришлось пристрелить, так как Мамочка оказал вооруженное сопротивление, ранив в горах одного офицера милиции.
   Сейчас ведется расследование этого происшествия. Даже специалисты пиротехники и подрывники удивляются смекалке гермафродита, который, можно сказать, из ничего, создал адскую машину, взрыв которой было слышно по всему городу Орджоникидзе. Есть предположение, что Мамочка в психушке, был не один. В народе говорят, что прошел по городу слух, якобы до праздника там находился агент иностранной разведки, который скрывался от службы КГБ в больнице под видом больного. Агент иностранной разведки был разоблачен и схвачен. Затем он бежал от служб КГБ. Но будучи в психушке, агент иностранной разведки успел завербовать и проинструктировать гермафродита Мамочку. Пообещав ему выбраться из психушки за "бугор" под своим личным прикрытием. Гермафродит Мамочка, проведший всю свою "сознательную" жизнь в психушке, согласился с этим предложением и пошел на этот рискованный шаг. Обманутый гермафродит Мамочка погиб. Службы разведки и милиция занимаются поиском иностранного агента. Следствие разбирается в происшедших событиях в психушке. Агент иностранной разведки вскоре будет нами осужден.
   Я просмотрел все остальные местные газеты. В каждой газете был по-разному описан случай пожара и взрыва в психиатрической больнице города Орджоникидзе. Но все сходились к одному мнению, что это сделал гермафродит Мамочка, под руководством агента иностранной разведки. Все ясно, что сейчас агента иностранной разведки всюду ищут, то есть, ищут лично меня. Если профессор запомнил мои данные паспорта, то милиции и службам разведки ничего не стоит сейчас меня найти здесь в купе скорого поезда.
   Мне стало до слез жалко мою маму и братьев, гермафродита Мамочку, себя самого, девчонок и друга Шурика с завода "ФЭУ". Получается, что я всех предал, в том числе и себя. Лучше бы я остался в психушке и помог Мамочке совершить этот дерзкий поступок. Возможно, что тогда Мамочка была жива, мы вместе с ней смогли разоблачить великую тайну этой психушки. Теперь, вот, Мамочки нет, она погибла из-за меня. Я не выдержал внутреннего напряжения, уткнувшись в газеты, стал в голос рыдать. В это время дверь в купе открылась. К нам вошли милиционер, гражданский и военный офицер. В гражданском я сразу узнал сотрудника КГБ, который забирал меня из психушки в горы. Там в блиндаже он предлагал мне сотрудничать.
  "Вот, кончилась моя творческая жизнь." - подумал я. - "Сейчас загребут меня, а после расстреляют."
  - Граждане! Предъявите документы и билеты на проверку. - сказал милиционер. - Надо быстро показывать!
   Пожилая пара, растерянно, протянула свои документы. Сотрудник КГБ взял документы, стал внимательно рассматривать. Затем сотрудник КГБ на немецком языке, что-то спросил у иностранцев о Кавказе. Иностранцы в один голос стали расхваливать наши прекрасные места. Сотрудник КГБ вернул паре иностранцев билеты и документы. Извинился перед ними за беспокойство. После чего, из моих дрожащих от страха рук, взял документы и билет на поезд. Я подумал, что на этом моя жизнь кончилась. Меня просто убьют.
  - Молодой человек, расскажи. Куда мы едем? О ком ревем? - строго, стал допытываться от меня, агент КГБ.
  - У меня друг вчера умер. - ответил я, переворачивая газеты с заметками о Мамочке. - Все остальное в моих документах и в письме написано. Я еду в Москву на всесоюзную выставку. Больше вам сказать нечего.
  - Похвально! - воскликнул, сотрудник КГБ. - Своей работой вы будете представлять нашу республику в городе Москве. Вот только свои эмоции научитесь хранить в себе, они вам пригодятся в дальнейшей жизни. Сотрудник КГБ протянул мне документы, письмо и билет. Пожелал успехов. На этом моя история с пребыванием в психушке закончилась. Что дальше было в городе Москве? Я вам рассказал многократно раз.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"