Цыбульский Владимир Евгеньевич : другие произведения.

Артистка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Опыт новеллизации комедии Говорухина "Артистка"


  
  
   В.Цыбульский
  
   АРТИСТКА
  
   роман-комедия
   (опыт новелизации по мотивам сценария В.Мухарьямова)
  
   1.
   "Золушку" прикончили к третьему действию.
   Наивная простушка жила еще в первых двух. Но по мысли современного автора, перестрогавшего классика в мюзикл для детей, девица с подачи мачехи очень быстро усвоила, что простота вышла из моды. И чтобы устроиться в жизни надо быть хорошенькой стервой. Пробралась во дворец на кастинг. Подставила конкуренток. Отхватила главную роль в шоу на бале. Заарканила принца. Папашку пристроила в министры.
   На премьере два года назад артисты театра им. Лескова сопротивлялись, как могли. Дубоватому стилю автора, дурацким остротам, деревянным стишкам и попсовой музыке. На первых спектаклях потешались над пьесой, как на капустнике. К двухсотому выдохлись. Публика это давно почувствовала. Родители и классные руководительницы обводили стороной своих воспитанников мимо натужных приколов театра им. Лескова.
   В зале едва набралось с полпартера зрителей. Амфитеатр и ложи пустовали. Младшие школьники скучали, тараща умные глазенки и не понимая, зачем их сюда привели, когда то же самое можно смотреть по телеку. И даже лучше. И никуда ходить не надо. Возглавившие культпоход учительницы литературы тихо роптали. Солдатики из подшефной части в двенадцатом ряду скорбели о том, что юбки на артистках не достаточно коротки. Остроты встречали чинным гоготом. Кое-кого из актеров это забавляло. Аню - нет.
   Золушка загибалась к третьему действию. Никому ее не было жаль. Ане, в общем, тоже.
   Роль младшей из сводных сестер она тянула сегодня на автопилоте. Единственный свой куплет:
  
   О, мой принц,
   Ты прикинь,
   Как хорош мой прикид
   От Кардена...
  
   ,- умудрилась "пропеть", разевая рот мимо фонограммы. И даже не дернулась при этом.
   Первый шаг на пути к халтуре,- равнодушно отметила она про себя.
   "Бездарен не тот, кто пишет плохие пьесы, а тот, кто не умеет скрыть этого",- вспомнила почему-то Аня. Добавила от себя:"И кто соглашается их ставить и играть". И поморщилась.
   Галя Петухова, игравшая вторую сводную сестру бойкой Золушки, заметила, сделала круглые глаза. Что, мол, с тобой такое. "Духотища",- губами показала Аня. Галка энергично затрясла веером в знак согласия.
   Гриша Гусятников, игравший лесничего, снова был с похмелья. Решил сделать из этого своего привычного состояния подложку для роли. Мол, отец Золушки был хроником. Трясся, хихикал, потирал руки. Реплики выворачивал на алкогольный юмор. На бале во дворце, не скрываясь, достал плоскую флягу из широченых бутафорских штанов, подмигнув Ане, запрокинул, отпил, крякнул, вкусно закусил бородой и тут же полез целоваться не по отцовски.
   Аню замутило от запаха перегара. Заметила обрюзгшие щеки в красных прожилках, несчастные, больные глаза.
   Этак его к финалу развезет, косясь на Гришу и отплясывая вместе с прочими придворными что-то похожее на смесь минуэта и рэпа, подумала Аня. Был герой любовник, ловелас, острослов, куражился по любому поводу без всякой меры. Выдохся вдруг. А как царственно он позволял себя любить в их коротком романе после ее поступления в театр! Она страдала, ревновала, бегала за ним. Столько страсти. Куда оно все делось?
   Душно как. Скорее бы конец.
   "Не пей вина Гертруда".- мигнув в сторону Гусятникова, процитировала Галка шепотом из "Гамлета".
   "Я пить хочу",- делая книгсен перед принцем спиной к зрителю, ответила Аня за королеву.
   "Прекратите это немедленно,- зашипела на них прима Татьяна Аркадьевна.- Думаете, худрука нет в зале, можно творить все, что вздумается? Совсем распустились! Вот я...
   И тут же, по роли льстиво улыбнулась, засеменила за длинноногой Золушкой, набиваясь к ней в продюсеры.
   Золушка к этому моменту прибрала к рукам всю власть во дворце.
   Тамара Аркадьевна, игравшая мачеху, прибавила хрипотцы и меду в голосе, не скрываясь, подражала Раневской:
   -Вы не можете отказать мне, моя милая... С вашими внешними данными и моим опытом мы покорим весь мир!
   Золушка смотрела на нее надменно и с наслаждением ставила на место. Хотя бы на сцене, перед ничего не понимающими школьниками.
   Тамара Аркадьевна заслуженная, известная - в примах уже лет двадцать. Ни худрук, ни приглашенный модный и талантливый режиссер Деревянников против нее не пойдут. Так что на распределении ролей в "Гамлете" Гертруда достанется, разумеется, ей.
   Ане сейчас так нужна эта роль! На Офелию она опоздала Офелия достанется нашей Золушке - и пусть! Но хоть Гертуруду-то можно Ане получить? В конце концов, королева была куда моложе Татьяны Аркадьевны, раз Клавдий с Гамлетом по ней с ума сходили. И потом у Ани столько всего накопилось для Гертруды. В смысле потерь, разочарований и отчаянья. Она, например, теперь точно знает, что королеве известно было о яде в бокале. И все-таки она выпила вина! А как еще она могла помочь Гамлету расправиться с убийцей отца и ее любимого первого мужа, образ которого несчастная искала в Клавдии. Вот и выпила, чтобы избавить сына от мук выбора.
   - Не верь им, Гамлет. Питье отравлено! - исторглось у Анечки помимо воли из самой глубины души.
   На сцене грянула пауза. Золушка, мачеха, король и придворные застыли с открытыми ртами. Гриша Гусятников выпучил глаза.
   Аня стояла на авансцене и на весь зал жаловалась принцу из другой пьесы на отравленное питье.
   До школьников что-то начало доходить. Они захихикали. Училки возмущенно засопели. Солдатики заерзали. Аня обернулась и, похолодела от ужаса. В проходе, скрестив руки на груди, стоял худрук театра Владимир Николаевич. Рядом с ним лысый с заплетенной жиденькой косицей пристроился модный режиссер Деревяннков.
   Ну, все,- мелькнуло в голове Ани. - Сегодня же выпрут.
   И тут к ней неожиданно подлетела Тамара Аркадьевна. По-матерински обняла за плечи. Выговорила с отчетливой заботой:
   -Не расстраивайся так, крошка моя. Мы им всем еще покажем!
   Сцена вздохнула с облегчением. Зал заскучал. Худрук Владимир Николаевич постоял, разглядывая Аню и Тамару Аркадьевну, так, точно увидел в первый раз. Нахмурил брови, пожал плечами и вышел. Деревянников, точно издеваясь, молча поднял большой палец и поспешил за худруком.
   -Может, обойдется?- слабо понадеялась Аня.
   Грянул заключительный танец с поучительными куплетами о том, что успех все спишет. Артисты с облегчением широко раскрывали рты под фонограмму, звучавшую на мотив популярного в семидесятые годы шлягера "Мани, мани, мани...".
   Школьники, давя друг друга, рванули в гардероб. Воспитанные МХАТом училки жиденько аплодировали. Солдатики сосредоточенно били в ладони в ритме парадного марша на Красной площади.
   Кланяясь, Аня попыталась определить по лицам актер актерычей силу будущего звона по поводу устроенной ей накладки. Никто на нее даже не посмотрел. Гусятников скалился в зал. Тамара Аркадьевна, не видя ни одного цветочка в руках зрителей, сменила поклоны на сдержанные кивки. Золушка поддергивала повыше юбки, чем сбивала солдатский ритм аплодисментов.
   -Боже мой, какой успех,- робко сострила Аня и покосилась на стоящую рядом Галю.
   Галя хмыкнула и подхватила, как ни в чем не бывало, показывая глазами на стойких солдатиков:
   -Интересно, чтобы мы делали без наших доблестных подшефных.
   Аня облегченно вздохнула. Несколько разочарованно. Она забылась и чуть не сорвала спектакль. А всем по барабану. Что же надо сделать, чтоб взорвать эту казарменную рутину?
   -Я чувствую себя дочерью полка,- пожаловалась она Гале.
   -Дочерью?... Ты себе льстишь, Анечка.
   -Действительно,- не стала вдаваться Аня.- Не заметишь, как состаришься до матери.
   "Плакала моя Гертруда",- сказала она себе на последнем поклоне.
  
   2.
  
   За последние два десятилетия театр им. Лескова сменил несколько вывесок.
   Он был бюджетным и проходил по идеологической линии. Потом демократическим и пробовал жить независимо. Потом коммерческим и тут же разорился. Теперь снова стал, как и был, бюджетным и дотационным "очагом культуры". Театром провинциалов и школьников, расположенным, как нарочно возле железнодорожного вокзала, что было несомненной удачей в смысле путей сообщения.
   В последний год театр стремительно терял своего школьно-провинциального зрителя. Тут даже маститый, седовласый, переживший десять правительств и три революции худрук и народный артист Владмир Николаевич задумался и скрепя сердце пригласил модного Деревянникова с "Гамлетом".
   Театр проснулся и занялся пересудами распределения ролей. Общее собрание труппы, посвященное этому событию, назначено было на следующую неделю. Объявление об этом вывесили на доску рядом с расписанием занятых в спектаклях и репетициях, сообщениями о чудом уцелевших здесь льготных путевках и заказах.
   Проходя мимо доски объявлений, ряженые в костюмы вельмож и топмоделей застывали на секунду и ту же начинали оживленно шептаться, оглядываясь по сторонам.
   Ане с Галей, прежде чем пробежать по кривому коридорчику к крохотной своей гримуборной, пришлось пробираться сквозь толпу. Аня спешила скрыться от ехидных замечаний по поводу своего выступления. Заметив Тамару Аркадьевну с костюмершей Верой, она мышкой попыталась прошмыгнуть мимо.
   Тамара Аркадьевна, ловко отставив весомую часть тела, пресекла эту попытку и, как ни в чем не бывало, продолжила свой скрипучий мемуар, исполняемый на этот раз, кажется, специально для Ани.
   -Актерское ремесло, Верочка,- жеманилась старуха, дымя беломором на все закулисье,- отнимает у меня столько времени, что, верите ли, в баню некогда сходить.
   Развернувшись к Ане с Галей, смерив их взглядом с ног до головы, Тамара Аркадьевна с достоинством добавила:
   -А ведь я еще , бывало, с Фаиной Григорьевной до обморока в сандунах парилась!
   -С какой Фаиной Григорьевной?- слышавшая эту историю уже раз двадцать, равнодушно спросила Верочка.
   -С Раневской Верочка,- вздернув подбородок, победоносно заявила Тамара Аркадьевна. - С ней самой!
   -Тем, кто не в баню - пройти можно?- задиристо поинтересовалась Галя.
   -Иэ-эх!- осуждающе протянула прима прежде чем убрать то, что загородило проход.- Забыли ремесло!
   И вдогонку ядовито и специально для Ани:
   -Некоторым, между прочим, Шекспира вредно читать. Особенно тем, кто двух слов из роли запомнить не может!
   -Подставит меня старуха на распределении, вот увидишь,- коротко и безнадежно бросила Аня подруге. -Хотя, конечно, сегодня на сцене она меня спасла.
   -Как спасла так и подставит,- не оставила подруге шанса Галя.
   Честно говоря, она и сама была не прочь побиться с Тамарой за роль королевы.
  
  
   Здание театра было старинным, построенным московским купцом - с залом, похожим на товарный склад, с массой каких-то запутанных переходов, подземелий, лестниц, закутков за кулисами. С каморками гримерок и тесными кладовочками костюмерных. С репитиционным залом на чердаке.
   -А зачем столько лестниц и коридоров?,- спрашивали юные выпускники театральных ВУЗов, принятые на службу в Лескова.
   -А чтоб уходить от преследования поклонников было удобней,- острили старожилы.
   Дух купеческий с талантами, поклонниками, букетами, шампанским, содержанками и содержателями давным-давно выветрился отсюда. Запахи духов, бриолина, сигар и коньяка намертво перебил дух скверной театральной столовой, какой-то особенно пахучей пыли, источаемой сценой, неповторимым ароматом тройного одеколона, которым смывали грим в советские времена, лежалой ткани, древесных опилок, масляной краски и табачного перегара. А еще тут пахло бедностью, зависимостью, безденежьем и скукой.
   Вдохнувших аромата кулис театра им. Лескова нестерпимо тянуло в кабак.
   Что немедленно почувствовал на себе Гриша Гусятников после спектакля и прямиком отправился в свою гримерку, которую он делил с артистом Семой Либерманом.
   Сема не был занят ни в одном спектакле уже не первый год, но в театр являлся принципиально и ежедневно. С внутренним театральным миром в лице коллег по цеху и администрации он привык общаться через едва приоткрытую дверь гримерки. Кое-кто из поступивших в театр недавно лица Семена Ароновича не видел ни разу. Бывший успешный в аплуа героя-любовника Гриша Гусятников, пожалуй, единственный в труппе, общался с Семой ежедневно. У них были общие интересы помимо гримуборной.
   Сжигаемый духовной жаждой и хроническим безденежьем Гриша не пропускал случая развлечь первого встреченного за кулисами старой актерской байкой, в конце которой неизменно следовала просьба о сотне взаймы.
   На подходе к гримерке, где скрывался Либерман, Гриша перехватил взгляд идущего навстречу человека в камуфляже с алебардой на перевес. И тут же заговорил, точно их только что прервали на самом интересном месте...
   -... и вот он мне и говорит:"Вы, неправильно произносите свою реплику". Представляешь? А я тогда молодой, только из училища и во всей его пьеске для меня нашлось буквально два слова. Но и их, оказывается, я произношу не так, как виделось этому, извините меня, гению, осененному Госпремией.
   Человек переложил алебарду на другое плечо и нетерпеливо затопал на месте.
   -... погоди, погоди,- заторопился Гусятников. -Ты послушай, послушай репличку-то.
   Принял сосредоточенную позу, приложил руку к уху, затянул протяжно то, что по всем курилкам и гримеркам слышали не раз:
   - "Зорю-ю бьют". А? Нет, каково?
   Стражник в комуфляже понял, что сейчас у него будут просить взаймы и помрачнел.
   Гриша театрально откинулся и раскинул руки, чувствуя, что денег не получит. Сделал последнюю безнадежную попытку.
   -Нет, ты вдумайся,- приложил он руку к уху:- Зо-орю бьют! Как сюда можно всунуть систему Станиславского, коей так старательно обучали нас в школе МХАТ? Погоди, погоди... Вот когда мы ставили "Оптимистическую трагедию"... Ну ты помнишь... А?
   Неожиданная помощь стражнику пришла со стороны костюмерши Верочки исполнявшей в театре неумирающую роль сборщицы средств на банкеты по поводу день рождений, премьер, юбилеев и поминок.
   Ловко ухватив стражника за алебарду, Верочка повернула его к себе, внимательно вгляделась в его лицо, вспомнила что-то, пробормотала: "Ах да, ты уже..." и поморщившись, отпустила.
   Стражник воспользовался удобным моментом и, выставив вперед сказочное холодное оружие, победно пропер мимо замешкавшегося Гусятникова.
   Разгадав намерение Верочки, и понимая, что проскочить мимо нее в гримерку он никак не успевает, Гриша закрыл глаза рукой. Жест, изображавший внезапный взлет творческого вдохновения, Верочку нисколько не смутил.
   -Гусятни-и-ков,- позвала она вкрадчивым голосом:- Гри-го-о-рий Иванович. Как же хорошо, что вы еще не ушли. Мы собираем Тамаре Аркадьевне по триста рублей.
   Гриша изобразил недовольство вырванного из творческих мук.
   -Кто?
   -Тама-ара Аркадьевна!
   -Что?
   -Триста рублей.
   Гусятников сделал вид, что не понял и испугался:
   -Неужели почила? Господи, ведь только что бегала.
   -Типун вам на язык,- перекрестилась Верочка.- Мы собираем Тамаре Аркадьевне на юбилей.
   -Как, опять!? А вы проверяли у нее документы? Это же ей должно быть... Кошмар! Ведь столько не живут. А она еше и работает. Куда смотрит общественность? Охрана труда? Как сказали бы раньше:"Почему молчит профком?".
   -Профком не молчит,- поджала губы Верочка.
   -Господи, он что тоже еще жив?
   -А как же без профкома,- удивилась общественница.- Без профкома мы бы уж давно справляли поминки по всему нашему театру. Только деньги собрать было бы некому.
   -Ну и что он ваш профком,- тянул время Гриша, подбираясь к гримерке, где его ждал Либерман.
   -Профком выделил деньги на банкет. Но кто не сдаст триста рублей, на банкет допущен не будет.
   Гриша осторожно приоткрыл дверь.
   -Что ж, логично.
   -Вы не видели Либермана?
   Гриша вздрогнул. Из приоткрытой двери показался кулак. Из него торчали три радужных купюры...
   -Здравствуйте, Семен Ароновович,-слегка обалдевшим голосом поздоровалась Вера и выхватила деньги.
   Пораженный этим явлением кулака и денег Либермана народу, Гриша Гусятников, кряхтя, полез куда то в складки лесничьего камзола.
   -Вот, -сказал он плачущим голосом. -Последние. Хранил себе на похороны. Берите. Все берите! Купите на них Тамаре Аркадьевне банный веник.
   Верочка мгновенно исчезла. Гусятников распахнул дверь. С порога напустился на приятеля.
   -Ну и что мы теперь будем делать? Ты с ума сошел, деньги на юбилеи сдавать? По твоей милости и у меня больше ничего нет.
   -Ищите и обрящете,- голосом пророка возвестил невидимый миру Либерман.- Просите и получите. А не сдать деньги Тамаре на Юбилей - значит вылететь из театра. Куда ж я тогда будут приходить? Ведь надобно ж человеку куда-нибудь ходить на работу.
  
   Аня с Галей, разомлевшие от спектакля и духоты, в трусиках и каких-то ничего не прикрывающих рубашечках растеклись по креслам своей гримерки.
   Галя, косо поглядывая в зеркало, стирала грим салфеткой, то удивленно приподнимая бровь, то оттопыривая надменно губу.
   Визит костюмерши Верочки настроения Ане не поднял. Она унесла триста рублей на Тамарин банкет и последние надежды Ани в ближайшие сутки круто изменить свою жизнь в театре.
   Очень хотелось курить. Курить в такой духотище было немыслимо.
   -Как кстати Тамара придумала этот свой юбилей,-сделав себе в зеркале губы бантиком,- начала Галя.-Кто ж ей теперь откажет в роли?
   -Одна надежда на Деревянникова. Говорят, он крут.
   -Крут, но не настолько. Ты слышала, что Верочка сказала?
   -Что?
   -Они сейчас втроем заперлись в кабинете Владимира Николаевича. Тамара с худруком ломают Деревянникова.
   -Думаешь, он уступит?
   -А что ему еще останется делать? Где сегодня дадут "Гамлета" поставить? Так что смирись, подруга. Жить тебе в Золушкиных девках до самой пенсии.
   Аня медленно поднялась с кресла. Глядя перед собой, стала раскачиваться в такт слышной только ей музыке. Приподняла руку. Повернулась ... Галя сначала с усмешкой, потом озадаченно наблюдала за ней.
   -Надеюсь все к лучшему,- сказала Аня, танцуя.- Надо быть терпеливой. Но не могу не плакать, как подумаю, что его положили в сырую землю...
   Галя отвернулась от зеркала.
   -Эй, подруга. Ты чего?
   -Спасибо за доброе участие. Поворачивай моя карета...-шагнула к двери Аня.
   -Куда ты в таком виде,- кинулась к ней Галя.- В крейзи хочешь записаться? Успеешь. Сядь в кресло, я сейчас воды принесу.
   Аня засмеялась.
   -Да это ж Офелия. Не узнала.
   Галя озабоченно пощупала ей лоб.
   -Ты явно перегрелась. Сначала этот твой закедон на сцене... Что с тобой происходит, подруга? Чего ты так зафиксировалась на этом Гамлете?
   Улыбка тихо скончалась на лице Ани.
   -Мы на третьем курсе ставили. С Ясуловичем. Я играла Офелию. По ночам на кухне репетировала. Мама приходила, прогоняла меня спать, а я лежала в кровати и до утра твердила на все лады:"Разве для красоты не лучшая спутница порядочность"? А теперь я твержу только "Надо быть терпеливой..." Костя Райкин видел меня в этой роли. Говорил, чтобы после пятого курса сразу к нему...
   -Ну, вот и слезы,- поморщилась Галя.- Только не жди, что я буду тебя утешать. Актерские слезки - недорого стоят. Хочешь реветь, иди на улицу. Там, может, тебя кто-нибудь пожалеет.
   Аня виновато шмыгнула носом.
   -Прости, пожалуйста.
   -Да ладно,- отмахнулась Галя.- Я что не понимаю? Кризис среднего возраста. Не люблю я пошлостей, но это он и есть. Переоценка ценностей, все дела... Потоскуешь и успокоишься.
   -Чем же?
   -А чем мы бабы обычно успокаиваемся? Мужиком да и только.
   Раздался робкий стук в дверь.
   -Опа,- подхватила Аня что-то из одежды и скрылась за ширмой. Галя не шелохнулась. Стук усилился и стал требовательным. Аня выглянула из-за ширмы.
   -Легок, на помине. Неужто, мужик? Да войдите же, наконец!
   И закрыла лицо руками, играя в прятки с судьбой.
   Дверь распахнулась. На пороге стоял Гусятников. Смерив его взглядом, Галя губками сделала "фи".
   -Боюсь, ты будешь разочарована, Анечка...
   Аня открыла глаза и тут же исчезла за ширмой. Точно в обморок упала от несбывшихся надежд.
   Гусятников откашлялся и затянул свое, подражая перепутанным школьным классикам.
   -На вас милые дамы уповаю.... Уж и не знаю, уместно ли напомнить вам, что вспомоществование - одна из главных добродетелей Христианства. А посему... не откажите собрату по цеху.
   -Эх, Гусятников, Гусятников,- вздохнула Галя, и не думая прикрывать свои прелести перед опустившимся героем любовником, которого она, честно говоря, никогда за мужика и не держала.- А помнит ли собрат по цеху, что месяц назад он у меня уже брал сто тугриков?
   -Всего-то?- приосанился Гриша.
   -Ну, для тебя сто рублей, может, и грош ломанный...
   -Отнюдь. Для меня месяц - что миг единый.
   -Нахал ты, Гришка.
   Гусятников крадучись подобрался к ширме. Заглянул сверху.
   -Ох, Анечка, как ты пополнела...
   -Брысь,- крикнула Аня.
   -А ты случаем не беременна,- с удовольствием продолжил Гриша. Что-то ему подсказывало, что денег он тут добудет.
   Аня за ширмой вспомнила сегодняшние похмельные объятия на сцене и слегка загрустила. Куражу на бутафорский флирт явно не хватало и реплика ее прозвучало вяло:
   -Беремена... Скажешь тоже. От кого?
   -Могу познакомить. Недавно на ипподроме я встретил старого приятеля.
   Аня в расстегнутом сзади платье вышла из-за ширмы. Оценила похмельную тоску в глазах и реальную щетину. Пожалела по-бабски. Сказала с состраданием:
   -Я предпочла бы знакомого из филармонии, Гришенька.
   Гриша случайно увидел себя в зеркале. Провалился в паузу. Спохватился:
   -Чтобы на старости лет петь с ним по электричкам?
   Аня поймала зеркальный его взгляд:
   -Фи на тебя, Гусятников. Ничего не получишь.
   -Грубая, ты Анька,- вел Гриша зазеркальный диалог.- Мы ведь, кажется, любили друг друга...
   Галя в зеркале, подперев подбородок, наслаждалась вытянувшимся лицом Ани.
   -...любили в каком-то спектакле,- понял, что перебрал, Гриша.- Даже целовались в первом и третьем акте. Помнишь эти минуты?
   -Эти минуты,- с ударением произнесла Аня,- помню. Ну-ка застегни.
   Повернулась спиной, показала на молнию. Гусятников старательно потянул металлический язычок вверх. Свесил опухшую рожу Ане на плечо:
   -На продолжение не рассчитывай,-сурово повела плечом Аня.
   -Ну, в память тех мгновений... Пятьсот рублей... А?
   -Вот триста... Хотела я сходить в филармонию... Ну да ладно.
   -И это все?- трижды пересчитал бумажки Гриша.
   -Я, вообще-то, не настаиваю...
   Гриша поспешно спрятал деньги в карман.
   -Я хотел сказать, и это все мне?
   -Ну, получил?- прервала Галя затянувшуюся сцену.- Теперь шагай отсюда.
   Гусятников постоял, точно вспоминая что-то. Развернулся. Выходя, отшутился из последних сил:
   -Все-таки я удивляюсь вам, милые дамы. Как-то очень уж легко поощряете вы человеческие пороки.
   Галя запустила в него Аниной туфлей. Попала в захлопнувшуюся дверь.
   -А все-таки неплохо.
   -Что именно?
   -Что мы не мужики. Какие у них кризисы среднего возраста, а?
   Из-за двери донеслось протяжное и тоскливое, как крик утопающего:
   -Зо-орю бьют!
   И тут же, точно в тон, раздраженный крик помрежа Риты:
   -Аня! Петрова! К режиссерскому телефону.
   Галя с Аней переглянулись.
   Аня забегала по гримерке, отыскивая туфли.
   -Когда ты купишь себе мобильник?- холодно поинтересовалась Галя.
   -С большой получки.
   Пробегая по коридору, она еще успела краем уха услышать заключительную сцену сбора Гришкой вспомоществований. Прислонив помрежа Риту к стене, он строго допрашивал ее:
   -Вы когда-нибудь бывали в филармонии, Рита?
   -Честно говоря, нет,-млела помрежша.
   -Напрасно. Сегодня мы с Семой Либерманом направляемся именно в филармонию. Не хотели бы вы присоединиться к нам?-крикнул он в спину убегающей Ани.
   -Вы все шутите, Григорий Иванович,-перехватила взгляд, предназначенный Ане, Рита.
   Просунув голову за дверь к Либерману, Гусятников пожаловался:
   -Не верят нам, что мы идем в филармонию. Слышишь Сема? А ведь я когда-то искренне рыдал над симфонической сказкой "Петя и волк".
   -Не тяни. Каков результат?
   -Всего триста.
   -М-да. Не густо.
   -Молчи, грусть, молчи. Оркестр - туш. Гусятников с Либерманом идут в филармонию.
  
   3.
   -Ой, Анька,- разглядывая карты, разложенные для гадания, обрадовалась Муся,- кажется, большая удача подкрадывается к тебе.
   -А когда? Завтра?
   -Почему завтра?
   Муся была соседкой Ани снизу. Аня жила в коммуналке. У Муси была отдельная квартира и муж Аркадий - четвертый по счету. Муж Аркадий был клиническим бабником, что прибавляло Мусе стойкости, мудрости и философского отношения к жизни.
   -Так почему ты ждешь удачи завтра?- вглядываясь в карты, настаивала Муся.
   Звонок, на который вытащила Аню из гримерки помреж Рита, был с киностудии. Переговоры о роли в сериале очередной обманутой надеждой трепыхнулись в апреле и замерли, как пульс навсегда потерянного для врачей больного. И вот...
   Поколебавшись - чем больше трепешься, тем меньше шансов, что тебе счастье обломится - с Муськой, далекой от театра и кино, Аня решила поделиться.
   -Понимаешь, Муськ... Мне вчера позвонили.
   -Муж-чи-на?
   -Естественно.
   -И что?
   -Завтра меня вызывают.
   -Ты стала работать женщиной по вызову?
   Аня посмотрела на подругу с уважением.
   -Очень смешно!
   -А как же. Так куда тебя вызывают?
   -На студию, на пробы.
   Муся была в курсе. Понимающе кивнула.
   -И это ты считаешь большой удачей.
   Аня закинула руки за голову, потянулась...
   -Понимаешь, Муська, там работы года на два, не меньше.
   -А кто ругал роль? Говорил, "жидкое мыло мытищенского разлива". И еще... это, как его, "рептильная драматургия"?
   -Это когда не берут - драматургия рептильная. А когда снимаешься...
   "Бездарен не тот, кто пишет плохие пьесы...", вспомнила дневные свои мысли Аня и с досадой отмахнулась от них, упрямо твердя:
   -Хочу, хочу получить эту роль! Чтоб они там ни писали. Я эту бабу, которую они по мексиканскому образцу состряпали, сделаю так... Вы все ахнете. И обреветесь!
   -Так обревемся или ахнем?
   -Да какая разница? Мне работать надо. А я... Мне уже по ночам снится - как я снимаюсь, работаю, живу. А эти гады киношники поманили и замолкли, как телефон неоплаченный. И вот теперь...
   Муся еще раз внимательно и придирчиво оглядела карты.
   -Не знаю, что и сказать. Но вот по картам, ждет тебя, милая, в этом году большой жизненный переворот. И позолоти-ка мне за это ручку.
   -Переворот? Это в каком же направлении?
   -То есть?
   -Сама знаешь. Если вверх - то взлет. Вниз - только падение. А мне, Мусенька, дальше падать некуда.
   -Есть пропасти, в которые можно падать всю жизнь,- изрекла мудрая Муся.- А вот о направлении твоего полета дамы и семерки, хранят гробовое молчание...
   Муся смешала карты. Сходила на кухню, принесла стаканы, чайник с холодным кипятком, заварку, нарезанный лимон и сахар.
   -В такую жару,- поморщилась Аня.
   -Холодный. Потом в Среденей Азии знаешь...
   -Знаю. В Европе тоже. Чай со льдом.
   -Чего нет, того нет. Так что давай уж безо льда. Как в Азии.
   Морщась, хлебнули кислого чая.
   -А в театре у тебя как? - осторожно спросила Муся.- Все в Золушках ходишь?
   -В сводных сестрах.
   -Я и говорю.
   -Была одна надежда. Сегодня умерла.
   -Не хочешь рассказать?
   -Не-а. А Золушку мою несчастную, вообще снимают.
   -Так ты что, совсем без ролей останешься?
   -Да как тебе сказать. Тут кто-то объяснил нашему Владимиру Николаевичу, что "Золушка" теперь для детей не актуальна. Ни в каком виде. В связи с их ранней сексуальной жизнью. Так что на замену падчерице принцессе шоу-бизнеса у нас выпускается "Хочу от тебя забеременеть".
   -Чего-о?
   -Так пьеса называется.
   -Скажи на милость.
   -В первом акте я там все время спиной. Зато пою. А уж во втором, представляешь, я убегаю, а он меня хватает за руку.
   Аня вскочила, отбежала от стола. Встала, показывая. На глазах у Муси сделалась, как голая.
   -Я вот так рукой прикрываюсь, и говорю:"Как смеете вы требовать от меня близости?!?
   -Действительно. Как этого можно требовать?
   -Да ты слушай! Дальше-то она говорит:"А ну как сюда кто-нибудь войдет!"
   -То есть, если никто не войдет, требовать можно все что угодно. А если кто заглянет, то увидит Монику Левински. Так что ли?
   Аня прыснула. Муська расхохоталась.
   -Класс. А что потом?
   -А потом, -вздохнула Аня,- мы выходим на поклоны.
   -Блин, ну всегда с мужиками одно и тоже.
   -На что намекаешь?
   -Требуют, требуют близости. А потом поклон - и только их и видели!
   -Красиво излагаешь,- одобрила Аня.- Тебе бы в театре нашем работать. Не пропала бы.
   -Нет уж, спасибо...
   В самый разгар дамской трепотни в комнату вломился дверной звонок.
   -Аркашка пришел?
   -Да нет, у него свои ключи. Кого еще там...
  
   Звонок в дверь, когда гостей не ждешь, не сулит нашей подкорке ничего приятного кроме генетического страха. Не пробиваемая, Муся пока шла открывать, перебрала все варианты дежурных гадостей судьбы, о которых молчат карточные короли, потому что в своих средневековых замках ничего о них не слышали. Ну что они там знали, о протекании на соседей? Или о приглашении в понятые в соседнюю ограбленную квартиру? Или о вежливых бандитах, прикрывающих ствол телеграммой-молнией? Или о квитанции на оплату задолженности по квартире, после которой и грабителю вынести из вашего дома будет нечего.
   Муся шла по коридору, замедляя шаг и втягивая голову в плечи.
   Входная дверь на ее глазах стала открываться сама собой. Муся замерла, как нервная Достоевская старушка. В дверную щель просунулась недалекая голова Босякина.
   -Тьфу, напугал.
   -Вы почему дверь не закрываете?- деловито спросил Босякин.
   -А тебе какое дело?
   Босякин был соседом Ани по коммуналке. Мастеровым, домовитым, специалистом по всем проблемам, наводящим на интеллигента панический ужас.
   Большую часть своей жизни Босякин простоял на твердых ногах. Он знал, где достать мешок картошки. И как его сохранить, чтобы картофелины не превратились в сопливых призраков с бледными и длинными пальцами. Как починить кран и электричество. Как разговаривать с дворником и представителем ЖЭКа. Как надо смотреть футбол и играть в домино. Босякина уважали даже на работе. В последние годы круг уважающих Босякина истаял и сузился до лестничной площадки пенсионерской хрущобы и собственной комнаты в коммунальной квартире. Вторую комнату занимала артистка театра - молодая, красивая и беспомощная, что доводило не способного к долгим размышлениям Босякина до какой-то оторопи.
   Интеллигентный человек определил бы эту оторопь как прогрессирующую депрессию от несбыточных надежд. Босякин интеллигентом никогда не был и от того с каждым днем все больше удивлялся. Почему, собственно, Аня медлит на пути к единственному разумному в ее положении выходу? Недоумение, впрочем, не мешало Босякину ежедневно и постоянно подталкивать своими действиями Аню к верному решению.
   -Нюрка у тебя?- повертев головой, спросил он.
   Муся навалилась на дверь.
   -Нету.
   Босякин дверь задержал и принюхался.
   -А чего ж тут ее духами пахнет?
   Муся поняла, что чугунное колено Босякина ей с места не сдвинуть.
   -Зачем она тебе?
   -Дело у меня к ней,- взбодрился Босякин.
   Не удалось сразу, лучше уступить. Босякиных словами не проймешь. Только трактором.
   -Ботинки сними,- бросила Муся, проходя в комнату.
  
   Аня глазами спросила:"Кто?".
   -Сосед твой пришел,- усмехнулась Муся, посвященная в притязания господина Босякина.- Готова?
   -К чему?
   -Ария старого холостяка,- объявила Муся.- "Мне тридцать пять, пора..." С поправкой на возраст.
   -В каком смысле?
   -На самом деле все пятьдесят. В смысле лет. Исполняет...
   -Прекрати, Муська,- бросилась ей зажимать рот Аня.- Мне с ним жить еще.
   -Тем более. Так что, решилась?
   -С ума сошла. И вообще - где он там? Ты что его, связала что ли?
   -Да нет,- удивилась Муся. - Только ботинки заставила снять. Вот здорово! Сбежал что ли? Эй, Босяки! Чего мнешься. Заходи, раз пришел!
   Прислушались. Слышно было, как противно щебетнула крышка унитаза, снятая и поставленная на место. В дверях появился Босякин. Он был в носках, спортивных штанах с пузырями на коленях и голубой футболке с надписью на английском "Take me, please".
   -Милый,- с томным укором сказала ему Муся. -К чему такой интим? С порога и в сортир.
   Босякин кашлянул в кулак, уставился на Аню, моргнул и покраснел
   - Полегчало?- не удержалась Муся.
   Аня с укором толкнула Мусю коленом под столом.
   -Я это... Прокладку у тебя проверил...
   -Чего-о-о... - с угрозой протянула Муся.
   -В смысле в бачке унитаза,- поправился Босякин.- На исходе она. Менять пора. А у твоего Аркадия, я знаю, руки из какого места растут. Так я на днях зайду, сменю...
   -Ох, Савелий Иванович, спасибо вам, что бы мы без вас делали.
   -Да я что. Я по-соседски.
   -Ладно, Босякин, говори чего надо,- начала терять терпение Аня.
   -А, Нюра... Хорошо, что ты здесь,- как будто только что заметил, обрадовался человек с руками из того места.- Значит, докладываю: На рынок я сходил...
   -Ну.
   -Картошки, как ты просила, на твою долю купил.
   -А чего прибежал?
   -Так я думал, может ты голодная...
   -Заботливый,- вселилась Муся.
   -Ага. А мне что прикажешь с ним делать? Ведь он скоро в театр за мной бегать станет, котелок со щами на сцену принесет.
   -Принесешь, Босякин?
   -Так я...
   -Ладно, теперь все?- торопила Аня.
   Босякин и не подозревал, что его стараются выставить. Он вдруг оживился, потер руки, возбужденно зачастил:
   -Девки, а чего это вы одни сидите? И не скучно вам? Может, я ... это... Сбегаю?
   -У нас все есть, Босякин!
   -Да я в том смысле - домино принести. Сыграем, а?
   -Чего-о?-опешила Муся.- Ты из какой морозилки выбрался, дед?
   -Какой я тебе дед?- обиделся Босякин.
   -Кто сейчас в домино играет?
   -А во что же?
   -Сейчас даже пенсионеры в игровые автоматы режутся, всю пенсию просаживают. А ты - домино... Умора.
   -Нам автоматы ни к чему,- чинно заметил Босякин.- Разорительно это. А мы по маленькой. Вон Нюра, знает.
   -Ань, ты что... правда что ли?
   -А что? Нормальная игра. Как в "Чайке": "Когда наступают длинные осенние вечера, здесь играют в старинное лото".
   -В домино Нюра, в домино,-поправил Босякин.
   -И как у нее, получается?- участливо поинтересовалась Муся.
   -Очень способная... Скоро меня обыгрывать будет.
   -Ф-фу... Утомил ты меня,- вздохнула Муся.-. Домой, домой иди, Босякин. Там про домино поговорите. А к нам сейчас, кавалеры придут.
   Босякин слегка напрягся. Услыхав про кавалеров, решил не откладывать - не таясь, заговорил о сокровенном...
   -Вот, Нюрк, не пойму я тебя... На одной жилплощади живем. Мужик я малопьющий. Костюм итальянский купил. Турецкого пошива. Я проверил, все швы крепкие. Ну, чего тебе еще надо? Ты взвесь, Нюра, взвесь...
   Услыхав про костюм, Муся вдруг уставилась на майку Босякина. Расхохоталась, схватившись за живот:
   -Костюмчик-то с рынка? Как и эта футболка?
   -А как же... Не в бутиках же нам покупать. Товар тот же, а цена... А майка хорошая - чистый хлопок, никакой синтетики.
   -Милый... Да ты надпись-то у себя на груди читал?
   -Мы по иностранному не обучены.
   -А зря. Учить в школе язык надо было. Это ж лозунг гомосексуалистов...
   -Чего-о-... Да я тебя за такие слова...
   -"Тэйк ми плиз" на голубой футболке пятидесятого размера в переводе на русский означает: "Я - гомик".
   Босякин опустил голову на грудь. Бессмысленно разглядывал надпись. Закрыл рукой, пробормотал с угрозой кому-то:"Ну, черный, доберусь до тебя..." Поднял несчастные глаза на Аню, сказал просительно:
   -Так как, Нюр...
   -Я подумаю,- сжалилась Аня.- Иди, Босякин. Тоску ты на меня наводишь.
   Влюбленный постоял, прижимая руку к груди и задумчиво шевеля пальцами в носках. Махнул рукой.
   -Ладно, ухожу.
   Повернулся к двери. Муся изо всех сил зажала нос и рот, загоняя смех поглубже внутрь. На спине Босякина было изображено сердце, пронзенное стрелой. Половинки у сердца сильно смахивали на ягодицы.
   -Хоть футбол-то придешь смотреть?- с последней надеждой спросил Босякин.
   Прыская смехом, Муся подскочила, затолкала к выходу:
   -Выметайся жених, выметайся. Сказано кавалеров ждем!
   -Держи себя в руках, Муська.
   И уже в прихожей:
   -Да погоди ты. Дай хоть ботинки надеть. Чего набросилась-то?
   -Иди, иди. Майку сменить не забудь!
  
   -Видала,- прикрыла утомленно глаза Аня.- Костюм он итальянский купил. Турецкого пошива. Хоть сейчас в ЗАГС...
   -Да-а... А все-таки, как ни крути, замуж тебе Аня, надо,- сказала рассудительная подруга.
   -Действительно. Жилплощадь общая. Голодной никогда не буду. Домино, футбол. Унитаз не течет.
   -Не за Босякина, конечно. Но замуж надо,- настаивала Муся.
   -Ну, уж нет. Побывала я там. Хватит.
   Не любила Аня вспоминать свое замужество, а тут вспомнила. Такой день, задумчиво-вспоминательный. Гриша, со своими скрытыми намеками. Теперь вот Босякин.
   Саша Жарков был полной противоположностью Гусятникову. И в жизни и на сцене. Человек основательный, добротный, во всех смыслах положительный. Немножко романтик из пьес драматурга Розова. Роли прогрессивных рабочих в воспитательных мелодрамах на излете застоя давали ему охотно. В постановках "так нужных нашей молодежи". Которые звали и воспитывали. Роли простоватого, но очень хорошего парня с руками "из того места".
   Чем-то он был похож на Босякина. Хотя жлобом не был. Был щедр, добр и заботлив. В дружбе не было ему равных - это все в театре знали. Апельсины в больницу, трешку до получки, излить душу - за всем этим - только к Саше Жаркову. Жалобы он слушал терпеливо и темно синие его глаза излучали непрошибаемое добродушие. Заглянешь в них и поверишь, что завтра фортуна переменится.
   Аня в него влюбилась по ходу одной революционной пьесы. Жарков играл ходока к Ленину. Аня - юную телеграфистку. После неверного и увлекающегося Гусятникова с Сашей ей было поначалу просто, легко, надежно.
   У ее мужа не было недостатков. Кроме его главного достоинства - верности друзьям. Друзей у него было много. Желающих излить душу - еще больше. Саша всех выслушивал, а поскольку в России на сухую душу никто и никогда не изливает, наливали ему постоянно и по любому поводу. Не выпить же, когда нолито, во всех социальных слоя у нас считается чем-то вроде предательства. В актерской среде - тем более. А предать друга Жарков не мог просто физически.
   Так очень скоро Аня узнала, что не все браки заключается на небесах. И потому они распадаются. Какое-то время ее удерживали темно синие и бесконечно добрые глаза. Но вскоре они покраснели, стали тусклыми и пропали где-то на окраинах Москвы.
   Как пели в студенческих капустниках:"Был брюнет, нет, нет, стал седым, как дым, и погиб, гиб, гиб от вина..."
   История банальная, но от того, не менее грустная.
   -И ведь влюблена была по уши,- предалась воспоминаниям Аня.- Ну, знала, что выпивает с друзьями. Но кто же, когда любит, на это внимание обращает? Он у нас "Человека с ружьем" играл.
   -Охотника?- загрустила ей в тон Муся.
   -Да нет, почему охотника? Революционного солдата.
   -Рептильная драматургия?
   -Темнота... Это ж классика советская. Он все за Лениным бегал с таким большим медным чайником,- Аня голосом изобразила бородатого простака в опорках,- "Где тут, мил человек, кипяточку раздобыть можно?". Училкам нравилось. А когда после перестройки все его спектакли из репертуара поперли, и нам актерам стали платить гроши, так что только на водку мужикам хватало, тут он с друзьями "ненастьями и запил". Каждому надо было душу излить. А он пил и слушал. У нас ведь как. Сначала пьют, чтобы общаться. Потому общаются, чтобы пить. А потом просто пьют. Беспробудно.
   -Ну и как же вы?- по бабьи подперла щеку рукой Муся.
   -А так. Прихожу я как-то из театра. А у нас дома из мебели - один только этот медный чайник. Потом и он пропал.
   -Чайник?
   -Муж. Ушел и не вернулся. Записку оставил:"Не хочу портить тебе жизнь".
   -И ты его не искала?
   -Искала, конечно.. А, что вспоминать!
   Муся шмыгнула носом. Вспомнила своих трех мужей. Когда дошла до четвертого, встала, обогнула стол, обняла Аню.
   -Подружка ты моя дорогая... Знаешь что? Давай с тобой водки выпьем.
   Аня подняла было руку, чтоб махнуть ей "пропадай оно все пропадом!". Вовремя спохватилась.
   -Нет, нет, нет... Не уговаривай меня, Муська. Сегодня не могу. Никак. Завтра смотрины на студии. Голова должна быть чистая. Глазки хрустальные. Душа распахнута искусству.
   В прихожей, где витал еще домовитый дух Босякина, Аня сунула ноги в туфли. Бойко пристукнула каблучками в ритме:"Где наша не пропадала". Получилось не очень убедительно.
   -После студии заскочишь ко мне на работу?-спросила Муся.
   -Угу.
   -Я пальцы за тебя держать буду.
   -Если честно, -призналась на прощание Аня,- не верю я уже ни во что. Этот режиссер... Он даже фамилию мою запомнить не может.
   -Не мудрено,- кивнула Муся.- Фамилия "Петрова" - одна из самых редких.
  
   4.
   Либерман с Гусятниковым приканчивали в "стояке" третий по счету графинчик. Вихри перемен не тронули эту актерскую привокзальную забегаловку. Десяток высоких столов без стульев. Кафель на полу. Крашеные стены. Сиротская стойка буфетчика. Салатик "Столичный", толстые соленые огурцы и землистого цвета сосиски. На столе горчица в стаканах с засохшими подтеками.
   Гриша вис на высоком мраморном столике. Либерман подпирал спиной угол, сохраняя лицо в тени. Гриша подумал, что приятель его навечно поселился в их гримерке. Врос в нее. Повсюду носит с собой. Стал и в жизни, как на работе. Он здесь, но его нет. Решил проверить догадку:
   -Быть знаменитым, Сем, некрасиво?
   -Не это поднимает в высь,- промычал из темного угла Либерман, но лица не показал.
   -Пр-равильно. Мудро Сема. Не надо показывать миру своего лица. Зачем оно ему, в самом деле?
   -Д-действительно,- выдавил Сема.- Бьют не по паспорту. А по внешности.
   -Не явим миру наши лица. Пусть он умоется. Наливай!
   Выпив до увлажнения глаз и половодья чувств, Гриша откинулся, обвел взглядом вечную их театральную забегаловку и разразился тирадой.
   -Взгляни на эту юдоль скорби Сема. Десять на десять квадратов горького русского счастья.
   Либерман вздохнул в углу, на предмет русского.
   -Об этом не будем,- строго остановил его Гриша.- Русские там, где их души обретают покой. Вот ты здесь обрел покой?
   -Скорее цероз печени...
   -Это само собой. Но главное... Покой. Не нужен нам вечный бой. Душа покоя просит. А счастья... Счастья нет. И воли тоже. Счастье в том, что в России остались еще такие вот места. В России надо жить долго, чтобы понять, что тут ничего не меняется. Вот как ты эти заведения не переделывай, как ни называй - все будет кабак из Достоевского. Вот смотри - два путча прошло, совок сгинул, рынок пришел, наш "стояк" как был так и остался. И ничего с ним не сделалось. Тот же кафель на полу. Те же крашенные стены. Та же дрянная водка, сосиски и соленые огурцы. И за стойкой та же рожа. Ну, чего смотришь?
   К разглагольствующему Гусятникову, мерно обмахивая мраморные столики грязнейшей тряпкой, подобралась хмурая уборщица. С грохотом переставила грязную посуду на поднос. Оставляя влажный пахучий след, с ненавистью терла мраморную плиту столика. Стаканы и графинчик затряслись в испуге. Либерман с Гусятниковым дружно ухватились за них.
   -И эта леди Макбет тут столько, сколь я хожу сюда,- ткнул Гусятников рюмкой в старуху.
   -Я вот тебе покажу леди,- сходу завелась уборщица.- Тряпкой по пьяной роже.
   -Видал?- предусмотрительно переждав нашествие, ухмыльнулся Гриша.- Не-ет старичок... Есть в этом месте что-то мистическое. Вечно оно, как жизнь. Даже еще вечнее... Оно напоминает нам нашего уважаемого мэтра Владимира Николаевича.
   -Эт в каком смысле?
   -Он тоже пережил всех и вся. Потоп прошел по земле. А с ним и его рутинным театром ничего не сделалось.
   -Не трожь святого.
   -Владимира Николаевича?
   -Да нет. Кабак наш с этим мухомором не равняй.
   -Ты прав,- печально отозвался Гриша.-Стояк наш вечен, как... прима наша Тамара Аркадьевна. Ты знаешь, сколько ей лет? Во-от. А она все равно будет играть Гертруду. Кому-то эта роль - последний шанс. Но он... Она... ее не получит. Это справедливо?
   -Справедливо,- не въехал Сема и налил.
   -Ничего ты не понял Сема,- сокрушался Гусятников.- Эх, нет больше в театре Жаркова. Вот с ним мы пили. Все он понимал. И зла на меня не держал. Хотя имел право.
   -И я имею право,- подал голос Либерман.
   -Отличный был парень, Саша Жарков. Хотя и большой осел. Такую женщину потерять. Впрочем, хочешь правду? Я тоже осел, Сема. И только сегодня это понял.
   -Только сегодня?
   -Только. Днем на спектакле. Как-то вдруг увидел ее, когда она вышла на авансцену и ни с того ни с сего:"Не верь им Гамлет. Вино отравлено!" Это ж она всем нам сказала.
   -Кому?
   -Всем. Мне, тебе, мухомору нашему Владимиру Николаевичу. И что я потом в ее гримерке нес. Пошлость, стыд... Осел, я Сема, осел. Но все равно. Эти игры с распределением ролей я им поломаю. Гусятников еще...
   -Точно. Давно Тамаре пора ноги переломать,- мрачно изрек Сема.
   Гриша мутно смотрел в темный угол, откуда голос Либермана доносился до него, как из пустого ржавого ведра. Тряхнул головой, взболтнул остатки в графинчике. Разлил по рюмкам.
   -Молчи Сема. Ни черта ты не понял. И это счастье. Пей лучше. Если можешь.
   Либерман поднял рюмку и подозрительно посмотрел через нее на свет.
   -Так говоришь, вино отравлено?
   И с наслажденьем выпил.
   -Слушай, а как ты думаешь, Деревянников пьет?- спросил вдруг Гриша.
  
   Вечерний спектакль в театре Лескова прошел без антракта, приключений, накладок и зрительских восторгов.
   Отмена антрактов было смелым нововведением Владимира Николаевича. Он заметил, что если люди выходят в антракте покурить или в буфет, они уже не возвращаются. Заметив опустевший ко второму акту зал, уходят остальные. Уходить же со спектакля во время действия полупожилой вечерней публике мешали застарелые советские комплексы. Пришел - сиди культурно. Встать - значит привлечь к себе внимание. Нарушить ход собрания. Проголосовать против.
   Полсотни зрителей высидели все полтора часа сексуально-криминальной пьески. Упал занавес. Хлопая на ходу и не обращая внимания на униженно кланяющихся артистов, зрители заспешили на выход, с чувством исполненного долга перед культурой.
   Актеры наспех сняли грим, переоделись, побрели к метро, беспокойно оборачиваясь на единственное горящее окно в кабинете худрука Владимира Николаевича.
   Он как заперся после "Золушки" в кабинете с Деревянниковым и Тамарой Аркадьевной, так из него и не выходил. По сообщениям помрежа Верочки, она трижды носила туда подносы с бутербродами и стаканами чаю. Тамара Аркадьевна сидела вся потная, в красных пятнах с застывшей приторной улыбкой на губах. Владимир Николаевич, вальяжно развалившись в креслах, предавался воспоминаниям о встречах с Мейерхольдом. Деревянников задумчиво трепал жиденькую косичку. Голое его лицо решительно ничего не выражало.
   Владимир Николаевич и Тамара Аркадьевна дымили в две пачки папирос. Некурящий Деревянников бледнел и задыхался.
   Все это что-нибудь да значило.
  
   Пока артисты стреляли, душили, били кулаками друг друга в живот и нецензурно выражались на сцене, в кабинете худрука шло свое представление. Зрителем был Деревянников. Исполнительницей главной роли - тайная хозяйка театра Тамара Аркадьевна.
   Взяв две недели на знакомство с труппой, Деревянников сегодня должен был приоткрыть перед Владимиром Николаевичем завесу над своим режиссерским замыслом и назвать претендентов на роли в своей будущей как всегда скандальной постановке.
   Делиться своими планами режиссер не спешил. На постановку в издыхающем театре Лескова он согласился с одним условием - полной свободы действия. Владимир Николаевич эту свободу предоставить ему согласился, но отчаянно трусил.
   Он отлично знал, какие ветры дуют в коридорах департамента культуры. Знание это во все времена позволяло ему пережить и многое и многих и остаться у руля театра. Скандальная постановка, скорее всего, привлекла бы в театр зрителей. Но могла охладить давнюю привязанность к нему дам в возрасте из бюджетной сферы культуры, которые и так косо посматривали на рискованные опыты с игрой на низком зрительском вкусе театра Лескова, отложенного в их конторских головах на полочку "воспитателя подрастающего поколения". Хроническое же отсутствие зрителя при всей воспитательной силе репертуара неминуемо привело бы к увольнению вечного Владимира Николаевича на пенсию. О чем в департаменте образования и искусства поговаривали давно, а в последнее время все громче.
   Проведя с Деревянниковым полдня за кулисами, в зале на "Золушке" и в своем кабинете, Владимир Николаевич вынужден был признать, что о планах приглашенного им режиссера он знает так же мало, как и две недели назад. Он должен был признать, что ни черта не понимает в этих новых и молодых. И даже разговорить их не способен. Деревянников охотно выслушивал его рассказы о работе и встречах с Великими. Жалобы на тяжелую жизнь при цензуре. Похвалы свободе творчества и сетования на коммерциализацию искусства. Рассуждения о том что лучше - репертуарный театр или антреприза. Вежливо кивал, на прямые вопросы отмалчивался. Попытки выудить хоть что-нибудь о том, кого приглашенный собирается сделать Гамлетом, а кого прочит в Гертруды, успеха не имели.
   Последний вопрос для Владимира Николаевича был крайне важен. Тамары Аркадьевны он боялся еще больше, чем департамента мэрии. Ее планы на роль королевы были ему известны. Провались они и театр, устоявший во все времена, просто рухнет ему на голову от гнева вечной народной артистки, которые чиновные дамы ставили куда выше Владимира Николаевича.
   Тамара Аркадьевна появилась в кабинете худрука совершенно естественно и непринужденно. С папиросой на отлете, жеманной улыбкой. Прошла прямо к массивному столу, перегнулась, чмокнула Владимира Николаевича в щеку, спросила между прочим:
   -Ну, так как там наши дела с "Гамлетом"?
   Владимир Николаевич в этот момент должен был предупредительно кашлянуть и показать глазами на сидящего напротив в кресле Деревянникова.
   Он кашлянул и показал.
   -Ах! - Смутилась Тамара Аркадьевна.- Понимаю. У вас конфиденциальный разговор. Ухожу, ухожу...
   После этих слов Тамара Аркадьевна опустилась на стул, цепко схватила приготовленную для нее чашку чая и, пробормотав: "Я только скажу вам, Игорь, вы позволите вас так называть на правах... несколько слов о нашем театре, в котором я работаю почти с самого его основания..."
   Владимир Николаевич пытливо смотрел в лицо Деревянникова. Ни одна жилка не дрогнула на этом лице. Разве немного приподнялась удивленно бровь и тут же встала на место.
   Тамара Аркадьевна говорила, не умолкая ни на секунду. Вспоминала свои роли и театральные обычаи разных времен. Встречи с Фаиной Григорьевной и совместные походы в баню. Свою верность ремеслу и распущенность молодых.
   -Ну, вы же сами видели,- отставляя пальчик и прихлебывая из чашки, говорила она Деревянникову.- Сегодня в "Золушке". Это же позор! Не люблю я критиковать коллег по цеху, но это же... Ну, пусть ты только что вышла на сцену и ничего еще не умеешь. И способностей у тебя нет. Но ты занята в спектакле! Тебе доверили. У тебя две фразы, но ты должна сыграть их с блеском. А вместо этого...
   -Э-э, вы это о ком?
   -Об артистке Петровой! Это возмутительно! Какое неуважение к профессии. Даже если ты забыла текст, вставлять слова совсем из другой пьесы... Это...
   Владимир Николаевич отметил странную задумчивость на лице Деревяникова при упоминании эпизода с Аней Петровой в сегодняшней "Золушке".
   Тамара Аркрадьевна ничего не заметила и продолжала.
   -У меня через неделю юбилей,- выдержала паузу и, не дождавшись поздравлений, с легкой обидой:- Полвека в театре. И чтобы я позволила себе выйти на сцену, не зная роли... Например, Гертруда в "Гамлете". Я всю свою жизнь мечтала ее сыграть и выучила наизусть, еще в театральном училище, где нам преподавал великий Качалов.
   Деревянников перебросил косичку на грудь и положил ее кончик к себе в рот.
   -Величие и трагизм - вот главное в роли Гертруды,- декламировала Тамара Аркадьевна.- "Ты повернул глаза мне в душу, Гамлет",- заломила она руки и закатила глаза. - Нет, это может сыграть только актриса старой школы.
   Тамара Аркадьевна замолчала, пристально глядя в глаза Деревянникова.
   Владимир Николаевич сделал то же самое.
   В кабинете худрука воцарилась пауза. Паузу представители старой школы держать умели. Деревянников понял, что попался и что-то сказать ему придется.
   -В моем "Гамлете",- потупившись, тихо сказал он,- Гертруде тридцать пять.
   -У Шекспира возраст не оговаривается,- жестко парировала Тамара Аркадьевна.- Лучше Жеймо "Золушку" никто не играл. А ей было за пятьдесят. Фаина Григорьевна так мне и говорила...
   -Возраст актера и персонажа, на мой взгляд, должны совпадать.
   Лицо Тамары стало злым.
   -Позвольте с вами не согласиться, Игорь. Вы...
   Не видать мне "Гамлета", подумал Владимир Николаевич...
   Все замолчали, недружелюбно глядя друг на друга.
   -Я вот все думаю...- словно сам себе признался Игорь Святославович.- Почему эта ваша актриса... Петрова, кажется, всунула "Золушку" именно эти слова Гертруды...
   -Да эта бездарь по ночам бредит "Гамлетом". А ее потолок:"Проходите, барин дома!"
   -Возможно,- кивнул Деревянников.- Но... "Не верь им Гамлет. Вино отравлено!"... Ваша Петрова так произнесла эти слова... Мне кажется, я нашел ключ ко всей пьесе...
   Владимир Николаевич через силу сделал заинтересованное лицо и заметил, что в кабинете наступили сумерки, за окном поздний вечер и пора давать на "Гамлет" занавес. Поскольку Деревянников явно не собирается брать в постановку Тамару. А без Тамары...
   Это же почувствовала и Тамара Аркадьевна. Время последней реплики. И эта реплика ее.
   -Вы еще очень молоды, Игорь Святославович,- сказала она веско.- Так что послушайте, что я вам скажу. Театр без компромиссов не возможен. Подумайте об этом. Если вы, конечно, хотите ставить у нас Шекспира. И помните, что охотники поставить великую пьесу с актрисой старой школы в роли королевы - всегда найдутся.
   Владимир Николаевич тяжко вздохнул.
   "Ну, вот и все". И чем я буду привлекать зрителя? Кто хоть слово скажет из критиков о "Хочу забеременеть от тебя?"
   -Мы можем взять Петрову во второй состав,- сделал он последнюю попытку спасти спектакль.
   Тамара метнула в его сторону грозный взгляд, но промолчала.
   И тут вместо ожидаемого от Деревянникова:"В таком случае я..." Владимир Николаевич услышал:
   -Что ж , я подумаю.
   Чай был допит. Бутерброды съедены. На город опустилась ночь. Пробки рассосались. Пора было расходиться.
   Деревянников окончательного своего слова не сказала. Но, щелкая перекрестки пустынной Москвы один за другим, он понял, что согласится на участие старой перечницы Тамары в его постановке.
   Моден то он моден... Пока на слуху. А не ставишь с полгодика ничего, не покажут тебя лишний раз по телевизору, в ток-шоу не пригласят... И через год, никто и не вспомнит, что только что ты был талантлив и успешен.
   Других же приглашений, кроме как в Лескова, на ближайший год у него не предвиделось.
   И чего бы он стоил, если бы не сумел приспособить старуху на роль королевы так, что все ахнут!
   Скажем так: Король умер. Но и Королева мертва. Она стара как смерть. Смерть она и есть. Клавдий обвенчан со смертью. Призрак предупреждает сына:"Делай что хочешь, но мать не трогай". То есть не касайся смерти...
   Смерть-королева толкает Гамлета на убийство короля, как эти двое пытались толкнуть его сегодня на убийство "Гамлета".
   Полный бред.
   Деревянников опустил стекло, плюнул, врубил пятую и надавил на газ.
  
   Москва спала.
   Вымерла, уснула. И видела сны, быть может.
   Ане снилось, что она снимается в сериале по Шекспиру и режиссером у них Босякин. Мусе, что муж Аркадий пришел весь в губной помаде и тут же полез чинить прокладку унитаза. Гале, что ей досталась льготная путевка в Сочи. Тамаре Аркадьевне, что она парится в бане с Деревянниковым. И Деревянников говорит:"Никогда вы не парились в бане с Раневской. А я парился". Гусятникову снилась бутылка холодного пива, которую он никак не может открыть.
   И только Либерману не снилось ничего.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"