Февралёва Ольга Валерьевна : другие произведения.

Слова на букву М

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Детектив


   - Жаль, что солнце ушло, - прокричал Мориарти, - Водопад без радуги - всё равно что жизнь без любви и поэма без смерти.
   - То, что обычно называют любовью уместно и обнаружимо как раз только в поэмах...
   - А смерть - неоспоримый атрибут жизни.
   Холмс стиснул зубы и уставился в блокнот, подбирая третье слово для прощальной записки. Сломанный резец он предпочёл бы выслушиванию подобных речей, безусловно неумных, но при этом почему-то очень содержательных и кажущихся важными вопреки своей вопиющей неактуальности. Спасибо, что хоть будто бы угроза промелькнула...
   - Здесь так трудно говорить.
   - Может, вам лучше тоже что-нибудь написать?
   - Если одолжите бумагу и карандаш.
   - Две минуты. ............................................................ Пожалуйста.
   Мориарти приблизился, взял с камня блокнот, заложенный на чистой странице, присел на корточки и стал черкать что-то левой рукой.
   Внешне он походил на поэта Шелли, если бы тот дожил до сорока с лишним лет, частично облысел и превратился в мизантропа. Его правая скула была интригующе намазана дешёвой пудрой, скорее всего маскирующей синяк: под глазом тоже припухло...
   Дописав, он выпрямился, протянул Холмсу закрытую книжку.
   - Кому передать?
   - Это вам. Удачи, - бросив эту фразу, Мориарти сорвался с места, разгоняясь, побежал к краю пропасти - и за край, три шага-прыжка сделал уже в пустоте, а затем полетел вниз. Последовавший за своим врагом до обрыва, Холмс успел увидеть, лишь как серое облако водяной пыли поглощает его чёрную фигурку, затем, недоумевающий, раскрыл последнюю запись в своём блокноте и прочёл три слова, набросанных неуклюжим чертёжным шрифтом: "Вас хотят убить"...
   Образ гения преступного мира безудержно рушился под действием неведомых сил, пока человек, снискавший столь ужасную репутацию, падал под действием силы земного притяжения. Ледяной клокочущий кипяток принял его уже мокрого до нитки и полумёртвого от страха и отчаяния. Мощный водоворот сначала вверг его в темноту, прижал к дну, потом выдернул обратно в бурлящий и ревущий свет, оттолкнул к каменистому берегу. Сам он не видел возможности близкого спасения, но вмешался некто, словно дежуривший у смертоносного омута и нырнувший, едва всплыла суконная клякса профессорской спины.
   - Ты что, позорник, вообще не умеешь плавать? - прозвучал словно с заснеженной вершины голос, трудноузнаваемый из-за мнимого двадцатикратого эха.
   - Умения летать с него вполне достаточно, - возразил кто-то другой над самым ухом.
   - Сколько пальцев? - на фоне размытых розовых пиков протянулась чёрная пятерня без большого. Всё ещё неспособный говорить, Мориатри повторил жест.
   - Аллилуйя! математик с нами! - бодро констатировал молодой мужчина, в котором падший во всех смыслах профессор наконец узнал Илая Тайфера, торгующего в разъезд медикаментами, мелкими измерительными и оптическими приборами и попутно шпионящего для большинства европейских государств.
   - Ты молодчина, Джей, - говорил его товарищ, вытирая Мориарти каким-то пледом, словно ребёнка после купания, - Тебя назвали в честь утопленника, утопленник в тебя инкарнировал, но ты переломил карму.
   Этого второго, собственно и вытащившего его из воды, профессор идентифицировал как Дэниела Дарвела, человека без определённых занятий, бродягу, везде умеющего устроиться. Если Трайфер словно сошёл со страницы Мопассана, то Дарвел казался героем сочинений Фенимора Купера или Роберта Стивенсона.
   Мориарти откашлялся, проморгался, осмотрелся и собрался что-нибудь произнести, но сверху послышались выстрелы, и все трое обратили взоры к злополучному обрыву. Тайфер приставил к глазам новейший бинокль, Дарвел растянул старинную подзорную трубу, Мориарти надел свои бронированные очки.
   - Кто это там? - спросил первый о несчастном, прижавшемся к скале, едва державшемся на хрупком уступе.
   - Шерлок Холмс, - ответил профессор.
   - Он сыщик?
   - Он умник.
   - Мыслитель?
   - Нет. Мыслители формулируют законы, которыми этот только оперирует. Бывают люди книжниками, бабниками, охотниками, лошадниками, а он вот умник.
   Дарвел вскочил:
   - Я пойду за ним.
   - Не успеешь, - сказал Тайфер.
   - Надо попытаться.
   Холмс дождался своего спасателя уже выбравшись на смотровую площадку. Последние лучи солнца обагряли лишь острия самых высоких гор.
   - Вы ранены?
   - Руки повредил... Вы местный?
   - Да, я здесь родился.
   - Можете проводить меня в тихий и безопасный уголок?
   - Поместье "Цигенкопф" вам подойдёт?
   - Если там можно спокойно и недорого отлежаться - вполне.
   Какое ещё поместье!? В худшем случае какой-то вертеп, в лучшем - нищенская гостиница для заблудившихся пастухов и незадачливых туристов. Провожатый вызывал подозрения излишним загаром и отесанным обращением, и раны он перевязал необычайно ловко.
   - У вас хороший английский.
   - Я жил в Англии, но там слишком низменно. Язык же здесь не позабудешь: слышен с каждой скамейки.
   - Вы проводник?
   - Отчасти. Бывает, хожу по горам в своё удовольствие. То и дело приходится кого-то выручать. Вас, к примеру, я заметил с другого склона, потому и добирался так долго. ... В вас стреляли. ... Всякое случается, и люди везде разные.
   Сошло бы за народную мудрость, но как-то чересчур стилизовано. "Слишком низменно" - что это? речевая ошибка или намеренная двусмысленность? Очередной расчет рисков не приносил успокоения, а боль в руках истощала нервные силы.
   В полной темноте они добрели до трёхэтажного строения, возведённого не менее двухсот лет назад. Внутри пахло овчиной, копотью, дрожжами, не слишком чистоплотными людьми, горела самодельная сальная свечка, на которую была надета, как плафон, бутылка из под шампанского с отбитым дном. Поперёк комнаты висела бельевая верёвка, увешанная мужской одеждой современного и приличного покроя, по разным углам спали пятеро взрослых человек, шестым был младенец в колыбели. Впрочем, это просто колыбель, не факт, что не пустая. Нашлась лежанка и для Холмса, а провожатый покинул дом.
   Отключиться удалось всего на несколько минут. Безжалостный ум продолжал работать. Он кричал в трубы рук и ног, что надо встать и выяснить, чья эта одежда из английского сукна, скорее всего чёрная, бесспорно уже виденная; что шанс выживания у врага хоть небольшой, но был. Просто сделать несколько шагов. Глаза уже достаточно привыкли к темноте. Возможно, он не так даже опасен, но непременно нужно выяснить. Холмс поднялся, подошёл к верёвке, упёрся плечом в деревянный столб, поддерживающий крышу, с великим трудом поднял руку, потрогал пуговицу сюртука, и ему показалось, будто в сердце, вместо крови, хлынуло под напором пять литров студёной воды. Он больше не владел ни эмоциями, ни речью, ни движением, ни реальностью вообще. На последних каплях адреналина он доплёлся до двери, распахнул её и провалился с порога в бесконечный огненный поток.
   - Что это с ним? Рановато вроде. И жара нет, - бормотал Дэниел Дарвел, прижимая мечущегося в бреду Холмса к кровати.
   - Это ломка, - отвечал Мориарти, - Наша нервная система устроена так, что любое движение тела должно вызывать боль. Мы не чувствуем её только потому, что мозг (или другая железа) регулярно вырабатывает анальгетики, очень качественные и в деликатных дозах. Однако если бездумно ширяться грубыми химикатами, как этот джентльмен, то организм теряет способность самоанестезии, и в конце концов незначительный ушиб может привести к болевому шоку. ... Пора его откачивать. Илай.
   - Чего?
   - Морфия, и побольше.
   Лихой коммивояжёр развернул кожаную книгу с ампулами, быстро отыскал нужную, затем шприц, а Мориарти и Дарвел тем временем готовили руку больного к инъекции, замечая, что она действительно вся исколота. После кое-как сделанного вливания стало видно, что страдания Холмса прекратились и он погрузился в глубокий сон.
   Мориарти осторожно вынул из колыбели какой-то белый лоскуток, обтёр им свою шею, голову, ладони, потом, под насмешливым взглядом Тайфера, брызнул какими-то духами и положил сложенную вчетверо тряпочку на подушку Холмса, прямо под нос тому. Ребёнка он всё-таки разбудил. Молодая женщина, шатаясь, вышла из темноты, взяла младенца к груди, не обращая внимания на вставшего подле неё ней постороннего человека.
  
   Ранним летним утром в безвестном доме на одном из подъёмов к одной из вершин швейцарских Альп Шерлок Холмс проснулся, оттого что его раненые руки кто-то взялся обрабатывать то ли йодом, то ли растворённым в воде перманганатом калия, то ли перекисью водорода, то ли джином, но истинным ужас заключался не в этом, а том, что его заклятый враг профессор Мориарти сидел у его изголовья. Впрочем, вид у злодея, чья верхняя одежда до сих пор сушилась на верёвке, был настолько домашним и безобидным, даже жалким из-за синяка на щеке, а самообладание Холмса всегда вызывало изумление, так что последний, мгновенно вспомнив события прошлого дня, спросил хладнокровно:
   - И что это было - вчера, у Рейхенбаха?
   - А вам никогда не хотелось умереть? - подумав, задал встречный вопрос Мориарти.
   - Нет. ... Правда, если бы я вдруг оказался вами, я не стал бы с этим жить.
   - Да, взгляни вы на себя моими глазами, вы бы точно...
   - Если в ваших глазах я заслуживаю смерти, почему вы не воспользовались шансом?
   - Убийство - это ваша навязчивая идея? Моя ненависть к вам, похоже, куда цивилизованней. К тому же сейчас у меня есть более сильный и жестокий враг, чем даже вы, и наоборот, а самое занятное, что это один и тот же человек, ну, или организация (вам ведь так больше нравится?) - в лице человека...
   Под этот разговор Дэниел Дарвел безмятежно поливал пунцовые петунии, разросшиеся в глиняном кашпо под странным стенным украшением - козьим черепом с посеребрёнными рогами. Илай Тайфер разложил товар из своего рюкзака перед содержателями дома.
   - Кто-то третий пытается уничтожить нас обоих?
   - Я не назвал бы его третьим. Он - выражаясь поэтично - альфа и омега комбинации, в которой вы так слепо застряли.
   - Это Моран? (синяк явно от приклада).
   - Моран тоже в связке, и у него есть своя инициатива, но не с него всё началось.
   Холмс погрузился в размышления. Зацепки он видел в словах "связка" и "комбинация"; они неизбежно и вскоре привели его к одном образу.
   - Это - четвёртая сабля?
   - Продолжайте, - лениво поощрил Мориарти.
   - Если герб вашей шайки - буква "М", составленная из четырёх скрещённых сабель, то напрашивается предположение, что есть кто-то четвёртый, о котором я пока ничего не знаю, но почти уверен, что его фамилия начинается на "М", как у остальных: у вас, у Морана и у покойного Милвертона. На меня он охотится по очевидной причине, на вас - желая занять ваше место на троне преступности. Я прав?
   - Отчасти.
   - Уточните!
   - Не хочу. Вы всё равно до него не доберётесь.
   - Так вы говорили и о себе самом.
   - И разве ошибался? Вы что, надели на меня наручники? или уложили в гроб? или узнали обо мне что-то существенное?
   - Всё что мне нужно знать о вас, я знаю.
   - Угу. Только напрасно вы и ваш...... так безоговорочно вписали меня в сабельную "М".
   - ... Мориарти - это псевдоним?
   - Естественно.
   - По-вашему, это важно? Ещё Шекспир сказал, что роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, а от вас из-под любого имени разит кровью и...
   - Это запах ваших бинтов. Он вам подходит.
   - Кто четвёртый!?
   - Думайте сами. Его вы знаете лучше, чем меня, и уж точно - чем я - его.
   В уме Холмса побежала каталожная колонка антропонимов на букву "М", сверху вниз, потом снизу вверх, уже медленней, рывками; на глазах - если можно так сказать о внутреннем зрении - из слов выпадали буквы, в основном заключительные; на новом спуске колонка казалась бессмысленной россыпью графем, держался до конца только Мортимер, но вот его имя наполовину осыпалось, а мерцающее МОР взорвалось тусклыми искрами, а во тьме замаячило что-то невнятное и устрашающее, напоминающее о прошлой ночи.
   - Профессор...
   - Я не желаю говорить об этом выродке. ... Давайте лучше расскажу о себе, а то досадно даже, что человек, более всех на свете озабоченный моей персоной, располагает столь скудной и превратной информацией. Подозреваю, что это вас разочарует, но начну с того, что я вовсе не математический гений; я лишь сын математического гения. Наукой этой я занимался в угоду другим и с помощью сильного, упорного руководителя, остававшегося в тени. Да, я защитил диссертацию в восемнадцать лет, и тогда-то, выступая с благодарственным словом к учёной комиссии я внезапно понял, как мне отвратительно всё это: эти люди, эти правила... Всё, что было во мне, отторгало всё, что было вокруг. Я знал математику, но не имел к ней никакого отношения, кроме подобия идиосинкразии. Да, мне дали кафедру и толпу студентов, но я не мог думать о работе. Бывало, на глазах у семидесяти человек останавливался на каком-то уравнении и не мог понять, ни что делать дальше, ни что значат все эти закорючки. Моё увольнение стало вопросом недолгого времени, и покинул Кембридж я почти счастливым.
   - А ваш отец к тому времени успел умереть?
   - Нет, но ему было безразлично, что со мной происходит.
   - Великому, как вы сказали, математику, была неважна научная карьера его сына и воспитанника!?
   - Я вовсе не назвал моего отца каким-либо математиком. Он был ничем не примечательным лордом, а вам нужно всё-таки больше внимания уделять словам на букву "М".
   - Хотите сказать, что имели в виду... свою мать?
   - А кому ещё, помимо отца, я могу приходиться сыном?
   - Женщина-математик!?
   - Это у неё было наследственное, по женской же линии. Но мне досталось наследство мужское, тут уж ничего не поделаешь. ... Устроившись преподавателем на курсы повышения квалификации для офицеров, я завёл множество приятных знакомств и больше выслушивал рассказы моих учеников о заграничных походах, чем вдалбливал им правила расчетов. Наши герои быстро меняли репетиторов, но оставались моими приятелями. Отец не лишил меня карманных денег, а мать давно уже переселилась в склеп, так что я мог жить привольно, ни перед кем не отчитываясь. Но вот, в самый день моего совершеннолетия один из моих орденоносных учеников примчался ко мне в слезах: он проиграл чужие деньги. Вслед за ним в мой кабинет вошёл нотариальный клерк с пактом, завещанным от матери. Мы вместе с Мораном распаковали бумаги - и что же нашли? Перечень двадцати крупных баков и к каждому: план здания, схемы замков и ключей, наконец - код доступа к главному хранилищу!
   - Где ваша матушка могла такое раздобыть?
   - Да она же сама всё это спроектировала!
   - Но код любого сейфа устанавливает его владелец.
   - В свои изделия мама заложила такие комбинации, которые открывали бы дверь в любом случае, в обход установленного кода. Но мы это узнали позже, а в тот момент!... Бригаду сколотил Моран, я разработал план, если можно так сказать о том, что кое-как склеилось в моей голове по пути к банку Адмиралтейства...
   - Систему защиты Адмиралтейского банка создал Персиваль Нидли в 1949 году.
   - Ой, не светите мне в глаза, Холмс! Ваш Нидли просто выкупил у мамы её чертежи и выдал за свои. Но истинный зодчий таки-вынул из стены роковой камень - руками наследника. Моран расплатился с кредитором, с подельниками (кроме меня почему-то) и свалил в Индию. У меня появился новый - и последний - шанс на законопослушную жизнь, но... Нет, всё дело было в газетах. Я каждое утро читал об одном и том же: человек убил, был пойман и повешен. Или просто убил. Жену, брата, отчима, двоюродного деда, хозяина или хозяйку, новорожденного младенца... Постепенно мне стало страшно выглядывать в окно, мне казалось, меня окружают людоеды. Я по-настоящему заболел, а выхаживала меня бабушка, мамина мать. В полубреду я поведал ей об ограблении банка. Она вздохнула и сказала так: "Ждала я от тебя подобного поступка: кровь - кровь не отступает с края кубка"...
   - Профессор, всё это, конечно, интересно, и я впечатлён вашей родословной, но она не приближает меня к раскрытию личности нашего общего врага, поэтому...
   - Ещё как приближает! На мою жалобу о реках крови, стекающих в лондонскую канализацию из респектабельных домов и поэтических трущоб, моя бабушка, леди Байрон, ответила: "Чего ты хочешь? Мы живём в царстве Каина".
   Впоследствии Холмс признавался, что, услышав эту фразу, ощутил спазм в сердце. Мориарти же садистично умолк, заявив, что сообщил уважаемому собеседнику всё, что ему известно о человеке, загнавшем из обоих на Рейхенбахский обрыв.
  
   К вечеру, получив спасительную дозу морфия, Холмс, выглядящий так, словно его выкопали из могилы, снова вызвал на разговор врага, ставшего компаньоном. Тот начал:
   - У разума, точнее, у сознания, есть что-то вроде изнанки или второго дна. Всё, что там - оно ваше, вы это знаете, но не можете применить, потому что боитесь. Как вы росли? ... Ваша мать пропадала то в детской, то в аптеке, то в церкви; отец играл на бирже и в карты, обычно удачно, но по мелочи; каждый год умирал кто-то из ваших братьев и сестёр - это вытравило из вас естественную брезгливость к трупам. А какие у вас были забавы, кроме болезней и уроков?
   - ......... Истории, конец которых нужно было угадать. Он записывал их на бумаге, чтоб всё было по-честному, но эти записи тоже прятал, так что на каждую игру уходило от недели до месяца. ...... Потом он поступил в колледж, но присылал мне по почте первые половины историй, а вторые - куда-то в другое место. Это прекратилось, лишь когда я сам стал студентом. ............... Мы всегда были друзьями. ... У него нет мотивов! Это просто невозможно!!!
   - Мотивы... Что, если он, как и вы, досконально изучил преступность: направления, методы, имена, связи - захотел стать частью этого заманчивого, свободного мира, даже нашёл себе нишу, уже успел в чём-то поучаствовать, но идти дальше не смеет, потому что знает о существовании достаточно сильного ума, способного его разоблачить. Может быть, он - как и я (я не скрываю этого) - всеми фибрами, как говорится, ненавидит империю и, служа в каком-то министерстве...
   - Иностранных дел.
   - Вот! Готовит грандиозный саботаж, умопомрачительное предательство! Но и тут из-за вас ему скорее всего не удастся выйти сухим из воды, а жертвовать собой ради какой-то идеи он не настроен. Он должен убрать вас, чтоб раскрепоститься. Что-то подобное я испытывал к матери, но она умерла, когда я был ещё школьником...
   - Но за что ему ненавидеть империю?
   - А за что вы её любите?
   - Я люблю не её, а порядок.
   - Где вы его видите!? По моим понятиям, кругом лишь оголтелый произвол и бардак в шкуре тотального регламента! Чем такой порядок, лучше любой хаос. ... Один стремится разгадать загадку, но ведь другому может хотеться, чтоб разгадки не было вовсе, или - недурной вариант - чтоб она была никому не нужна.
   - Это не может быть Майкрофт!
   - Однако, четвёртая М.
   - Не фамильная!
   - Ну, и что? Может, его принципом было не единообразие, а доходчивость и адекватность. Это для меня он - мистер Холмс-старший. Пока вы не сказали, я толком и не помнил его имени: Майкл/ не Майкл - но для вас-то он - Майкрофт. Как, кстати, и для себя самого.
   - Охотясь за мной - он мне ж подбросил подсказку!?
   - Во-первых, детская привычка, во-вторых, это не столько подсказка для вас, сколько подстава для меня.
   - Впервые я наткнулся на сабельную монограмму лет двенадцать назад!
   - Значит, по меньшей мере, столько времени ваш брат ведёт двойную жизнь.
   - А пляшущие человечки тоже?...
   - О, вы уже бредите? - Мориати бесцеремонно пощупал лоб раненого; Холмс оттолкнул его руку своей окровавленной:
   - Обнаруженный мной архив вашей банды был зашифрован идеографическими рядами; знаки напоминали людей в необычных позах.
   - Имена моих сподвижников и история наших деяний клинописно запечатлена на глиняных табличках и затеряна (для вас) в шумерской коллекции Дориана Грея.
   - Дориан Грей мёртв.
   - Мир его праху. Нужную часть его имущества приобрёл Британский музей. У меня там много друзей. А у вас - нет.
   - Если бы я всё-таки их нашёл, я проанализировал бы химический состав глины каждой таблички и выявил сделанные в Девоншире.
   - Думаете, я не мог себе позволить заказать глину из Ирана?
   - В Англии и Германии есть специалисты по расшифровке клинописи...
   - Поскольку я в их число никогда не входил, мне пришлось изобретать этот код заново. И вы хоть представляете, сколько там таких черепков? Вам на осмотр половины не хватило бы оставшейся жизни. Видите? я не могу быть вашим врагом: вы мне ничем не угрожаете. ... Хотите ещё морфия?
   - .......... Хочу.
   Около полуночи Холмс нашёл в себе силы встать на ноги, растолкал Мориарти:
   - Давайте с самого начала! Черырёхсабельная М - это не ваша моногама, а моего брата, который более двенадцати лет, - тут проснулся младенец, вскочила его мать, и Холмсу пришлось продолжать шёпотом, - вынашивал план убить меня и стать во главе лондонской преступности. Кроме него самого, буква М символизирует вас, которого Майкрофт собрался сделать козлом отпущения; Милвертона, благодаря которому я вышел непосредственно на вас и на якобы поддельный архив; и, наконец, Морана, который, предав вас, взял на себя труд дважды спустить курок, устраняя для своего нового хозяина вас (конкурента) и меня (потенциального разоблачителя)...
   - И воплощённую совесть.
   - Даже так! А откуда вам всё это известно!?
   - От Морана же. Старый пошляк выболтал, что мог,... пока вёл меня к месту казни.
   - Вы, конечно, сказали ему пару ласковых...
   - О, и пары-то не успел!
   - Кто ещё работает на...? - если допустить...
   - Понятия не имею.
   - ... Ну, ладно! Кем бы ни был мой брат: законопослушным патриотом, слугой Британии - или её смертоносным паразитом - от его преступности вы невинней не станете!
   - А в чём, собственно, меня обвиняют?
   - Вы создали крупнейшую в истории человечества криминальную организацию, опутавшую весь цивилизованный мир!...
   - А морозные узоры на окнах рисует королева Мэб!
   - Не понял.
   - Организация, - тут Мориарти сел, - организация вообще - это не армия вершителей воли одного человека, это устойчивая система связей множества людей друг с другом. Если то, о чём вы говорите, и существует, то я, будучи действительно преступником, ибо кровь ещё на кубке, - я не могу не иметь отношения к этой, так сказать, сети, но считаться её создателем - слишком большая честь для меня или кого-либо ещё. Истинный порядок устанавливается спонтанно, как, например, погода. Индивиду остаётся только одеваться - по погоде, как я, или вопреки ей, как вы.
   - Вы плоско валите с больной головы не здоровую!
   - Знаете что, Холмс, вы омерзительны мне не тем, что вы сыщик или безбожник, а тем, что вы - оптимист. По соседству с тем домом, где вы потягиваете бренди у камина или издеваетесь над скрипкой, мать поит новорожденную дочку опием, отец сечёт до полусмерти семилетнего сына; при этом третий и последний выживший их двенадцати детей лежит со скарлатиной. На фабриках людям всех возрастов (от четырёх до шестидесяти) механизмы отгрызают руки и головы. В колониях народ мрёт от голода, потому что их хлеб выводится в метрополию, в самом центре которой зажравшийся прапрапраправнук Вильгельма Завоевателя подсыпает мышьяк в лекарство и без того дряхлого дяди! Да! Моя голова от всего этого больна, но именно поэтому я - здоровее вас!
   - ... Дальше!
   - Что ж, племянник травит дядю, получает наследство; он больше никого не собирается убивать, он хочет порадоваться жизни, но тут являетесь вы и отправляете его на виселицу. Что это? Триумф справедливости? Нет, всего лишь ещё одна смерть, ещё один труп! Следующий наследник должен заплатить вам, как убийце по контракту, - возможно, он так и делает...
   - Довольно. Мне известно, что плохого я сделал в жизни. А что хорошего сделали вы?
   - Господа любезные! - вмешалась тут хозяйка лачуги на язык, напоминающем немецкий, - Или умолкните сейчас же, или сейчас же выметайтесь!
   - Так мы и поступим! - Мориарти решительно встал, - Дэн, Илай, уходим!
   - Чёрта с два я отпущу вас! - закричал Холмс. Ребёнок запищал на весь дом, его отец схватил ружьё и более чем грубо велел англичанам покинуть этот приют.
  
   Тайфер раздал спутникам карманные электрические фонарики. Холмсу достался бы тоже, но больные руки не позволяли взять что-либо в ладонь. К счастью, тропинка была нахоженной, а от снежных вершин уже отражалось близкое утро.
   - Что хорошего я делаю? - возобновил диалог Мориарти, - Я спасаю жизни тем, кому ваше государство грозит петлёй или каторгой. Я - добрый гений преступников, директор фабрики алиби. Если убийца добежит до меня быстрей, чем истец - до шотландского дворика, он, убийца, встретится с судьёй не иначе как в оперном театре или на бульваре, и тот снимет перед ним шляпу. У меня есть все варианты: фальшивые улики, легион лжесвидетелей, неприступные убежища, поддельные документы, даже то, что мистер Дэдрэй называет священной когортой - отвязки, готовые умереть просто так, например, взяв на себя чужую вину.
   - Сумасшедшие?
   - На настоящих психов положиться нельзя. Я прибегаю к услугам только здравомыслящих и надёжных людей, разделяющих мои убеждения.
   - Какие именно?
   - Царство Каина должно быть разрушено. Жить в нём - позор. ... Обычно я выплачиваю семьям смертников приличные суммы с условием, что они покинут Англию.
   - Мы никак не доберёмся до главного. Возможно, вы начали свою карьеру как чистельщик и обелитель, но разве он не наступил - тот день, когда кто-то пришёл к вам с другой просьбой - сделать всё с самого начала? Разве вы в конце концов не стали получать - и принимать - заказы на самые преступления!?
   - Да, в какой-то момент такие заказы на меня посыпались. В самом деле, если уж наш виконт решил угробить соперника, он сделает это всё равно, только как? - грубо, глупо, и мне же, моим людям потом придётся возиться с его косяками - так он аргументирует. Что ж, по рукам, сэр! А затем мой представитель идёт к жертве, всё сливает и уносит выкуп - раза в полтора-два больше той суммы, что уже отдана за голову, которая, вместо того, чтоб скатиться на персидский ковёр, предупреждена и защищена. Разумеется, мы не будем сотрудничать ни с каким официальным обвинением. Мы стали богаче не полмиллиона фунтов, и нас не достать. Заказчик в гневе, но полиции он боится, а бандиты и волосок с мой головы не посмеют сорвать. Вы хотите убивать? - пожалуйста! Вы занимаетесь этим не одну сотню веков! Но я на вашей бойне вкалывать не буду! Правильно, Дэн?
   - Да, - просто ответил псевдогорец, почти сразу же по вручении выключивший фонарик, но спотыкающийся реже остальных.
   - Пора и вам избавится от нескольких стереотипов, дорогой профессор, - проговорил Холмс, - Я далеко не всех раскрытых мной преступников сдаю правосудию. Расследование занимает меня как умственное упражнение...
   - О! великолепное признание! Так бы и пожал вашу честную руку!
   - Лучше не надо. ............ И что же теперь? Что, по-вашему, будет делать мой брат, коль скоро я умер?
   - Предположение есть. ... Не относитесь к нему слишком серьёзно, но, если я более/менее верно обрисовал для себя его нравственный облик, то он не сможет считать себя вполне свободным, пока не сотрёт с лица земли и вашу тень.
   - Вы можете яс-не...!.?...
   Проворный Тайфер поймал Холмса подмышки. Благородный Дарвел скинул плащ, чтоб превратить его в носилки.
  
   - Если Моран не дурак, он не станет стрелять ещё и в Ватсона, - скорей подумал вслух, чем сказал великий сыщик, приходя в себя на нижней полке купе третьего класса. Поезд летел на всех парах, то и дело ныряя в горные тоннели.
   - Ну, стрелки-то найдутся и кроме Морана, - рассуждал Мориарти, расставляющий фигуры на шахматной доске, причём так бережно, словно строил пирамиду из карт, - Другое дело, что гибель доктора покажется подозрительной для ваших друзей с шотландского двора. Сейчас они считают, что повязали всех преступников Лондона, как одного базарного воришку, - и вдруг окажется, что кто-то всё-таки ещё гуляет - и срывает зло...
   - Боюсь, их возможности слишком малы.
   - Не меньше, чем у любого доведённого до отчаяния.
   - ...... Почему вы меня не бросите?
   - Я бы бросил. Это вон они вас потащили, - профессор небрежным взмахом указал на верхние полки, занятые верными спутниками.
   - ... Двоюродные или троюродные?
   - В этом я тоже не разбираюсь, - легкомысленно ответил Мориарти, а Дэниел Дарвел лениво вытянул из-под головы руку и свесил её, спрятав на ладони большой палец и мизинец.
   - Я благодарен вам, джентльмены, за заботу обо мне, - обратился Холмс к двум скитальцам, - Но если вы не возражаете против ещё одного великодушного поступка, то разыщите, пожалуйста, - кто-нибудь - доктора Джона Ватсона и позаботьтесь о его безопасности!
   - Я пас: в Богемии большой заказ, - отозвался Тайфер.
   - Я бы сошёл на ближайшей остановке, если ты не против, Джей, - проговорил Дарвел, - Только я не знаю, как выглядит ваш доктор и где он может находиться.
   Холмс было приступил к подробнейшему описанию внешности своего единственного друга - он и из гардероба моего не забыл бы ни шнурка, но Мориарти отрезал:
   - Я против. Шестьдесят процентов вероятности, что Ватсон уже в Англии: я не настолько умён, чтоб игнорировать интуицию...
   - Тогда и нам тоже нужно туда! Во всяком случае - мне.
   - Вам, Холмс, лучше всего в какой-нибудь госпиталь на недельку-другую.
   - Не так уже плохо я себя чувствую.
   - Тогда, может, сыграем?
   Холмс взглянул на клетчатую доску и помрачнел: фигуры располагались вопреки всем правилам: чёрные пешка и король поменялись местами, вместо чёрной ладьи, которая затесалась между белым офицером и белым ферзём, стоял белый конь; чёрный офицер ждал чего-то на F-4.
   - Если вы такой же шахматист, как математик, то могли бы просто сказать: я уже начал верить вам на слово.
   - Белые ваши. Начинайте.
   - Но вы уже сами себе поставили шах - моим конём.
   - Ход в любом случае ваш.
   - А что, если я сейчас возьму вашего короля?
   - Видно, такова его судьба.
   Вкладывая в это движение всю ненависть к сидящему напротив человеку и хаосу, который он представлял, Холмс сжал дрожащими, непослушным пальцами железную головку коня, поднял и, чудом не уронив, сбил им вражеского владыку, а вместе с ним двух пешек. Не успел страждущий игрок вернуть рукам терпимое положение, как противник баз зазрения совести и ума убрал белого коня своим офицером.
   - Без короля нельзя продолжить партию! - на грани истерики запротестовал Холмс.
   - Я попробую.
   - Вы что - идиот!?
   - Хмм! Такие страсти - из-за каких-то болвашек! Ах, конечно! Порядок... Мне рассказывали, что в вашем кабинете стоит такой шкаф с двадцатью шестью выдвижными ящиками, каждый из которой назван той или иной буквой; семь рядов, в каждом - четыре ящика, кроме верхнего, в котором - два. Первый назван "А", второй - "В", третий - "С", четвёртый - "D", пятый вдруг - "Е", потом почему-то "F"...
   - Это алфавит! Неужели не знаете!?
   - Как же, слышал. Но почему я или вы должны ему подчиняться? В нем есть какая-то логика? Первая "А" - она распространённей других букв?
   - Нет...
   - Буква означает фонему; фонема обладает рядом физических характеристик. Это отражено в вашем алфавите?
   - Моём?...
   - Вот индийские филологи перечисляют гласные отдельно от согласных - мне это импонирует. А в древнегерманском своде рун первой какбыбуквой шла "F", за ней - "U", дальше - "Т", и уж только потом - "А". Так с какого перепугу я, гордый потомок саксов и норманнов, стану подчиняться грамотейской причуде финикийцев, которых и след-то простыл!? Чёрта с десять! Плюю я на ваш алфавит, на ваши шахматы и на весь остальной конформизм!
   Холмс подавил в себе нежданный нахлыв симпатии и произнёс с прищуром:
   - Профессор, вы себя разоблачаете: у вас всё же есть научная страсть - пусть не к математике, но к лингвосемиотике. Пляшущие человечки, сабельная М - ваши творения, а на моего брата вы нагло клевещете!
   - Отвяжитесь вы от меня с этими человечками! ... Всякий, кто знает обо мне хоть что-нибудь, в курсе, что - да, я помешан на буквах. И только особо углублённые в тему понимают, что мне, деграданту гениальной ветви, никогда не хватило бы запала на создание особого алфавита, даже под такой примитив, как латиница! Вы видели мой почерк? Вот, полюбуйтесь ещё!: вы давно уже заритесь на мой дневник.
   Над шахматной доской из дрожащей от гнева руки Мориарти пролетела книжечка в обложке из зелёного сафьяна; индийская работа - оценил переплёт Холмс раньше, чем блокнот упал в его пригоршни, причиняя вполне предсказуемую боль. Когда непроизвольные слёзы высохли, вдоль раскрытых страниц (бумага французского производства), покоробленных рейхенбахским водоворотом, вытянулись почти не расплывшиеся (хороший графитовый стержень, опять-таки индийский) вертикальные линии, от которых в разные стороны перпендикулярно отходили чёрточки равной длины, то одиночные, то составляющие группы: от двух до восемнадцати - вправо и до пяти - влево; одна перечёркивала вертикаль.
   - ......... Аа, ну, это ясно, что такое, - модернизированное древнеирландское письмо огам; горизонтальные лини означают звуки, левые - согласные, правые - гласные. С вашего позволения я расшифрую это за час с четвертью, с учётом того, что вы, конечно, перепутали алфавитный порядок букв (ведь число чёрточек отражает порядковый номер литеры).......... С другой стороны, будь там что-нибудь интересное для меня, вы бы это скрыли... Но всё равно займусь, если вы не против: надо держать ум в форме.
   - Пойдёмте лучше в ресторан, - предложил Илай Тайфер.
   - Если угостишь, - отозвался сосед с параллельной полки.
   - Это уж как всегда! Джей. ... Хм, мистер Холмс...
   - Вам надо покормить ваш мозг, Холмс, а то и за три часа не осилите мой манускрипт.
  
   В вагоне-ресторане было солнечно и безмятежно. Четыре спутника поглощали ветчину с жареной картошкой и цветной капустой, запивая молодым бургундским. На десерт заказали сыр с виноградом, кофе и яблочный штрудель.
   Холмс: Хотите знать, как понял, что вы братья?
   Мориарти: Нет.
   Дарвел (Холмсу): Давайте я хотя бы порежу ваш кусок.
   Холмс (несколько подавленно): Буду признателен.
   Дарвел: Парни! Смотрите, какой обалденный обрыв! Прямо бездна!
   Сотрапезники Холмса приникли к окну, а он вновь вперил взгляд в подогамические записки.
   Холмс: Профессор! Вы даже не изменили порядка букв согласно алфавиту!?
   Мориарти (словно оправдываясь): Я пытался! Пять или шесть раз - и всё время забывал последовательность. ... Писал себе шпаргалки - они сразу терялись. Поневоле пришлось воспользоваться уже существующим... этим, как его...
   Холмс: Могли бы прибегнуть к своему древнегерманскому...
   Мориарти: Из него я помню только первые пять знаков, дальше не идёт.
   Холмс: Какой вы жалкий человек, Мориарти! Ну, что вы тут пишете! "Приехали в Цюрих. Погода хорошая". ... Так и придётся мне похоронить легенду о гениальном главаре мировой преступности...
   Тайфер: Милостивый государь, я имел удовольствие повидать нашу планету, и поверьте моему опыту: никакая мировая преступность просто невозможна. Для её наличия нужны, по-моему, во-первых, нормальные законы, чтоб их нарушать; во-вторых, законопослушное большинство, чтоб было о чём вообще говорить; в-третьих, достаточное общественное богатство и свобода, чтоб была какая-то цель и возможность; в четвёртых, подходящий национальный характер: хладнокровный, эгоистичный, трезвый, грубый. Присутствие всех названных факторов крайне редко. Например, в Испании нет путных законов; в Италии, особенно на юге, просто нечего противопоставить - там все преступны; в Греции или Ирландии жизнь так скудна, что в ней не найти интереса для мельчайшей авантюры. С характером всё особенно затруднительно: немцы слишком трусоваты, русские слишком альтруисты, французы... Самый парадоксальный случай! На моей милой родине есть преступники - их там пруд пруди! - но не преступность: этот народ и сам воздух, которым он дышит, слишком - как бы сказать - артистичен, что ли. Взять хоть Арсена Люпена...
   Холмс (в сторону): Чтоб ему пусто было!
   Тайфер: Ну, что он - вор? Нет! скорее коллекционер, которому очень не хочется платить. А чудик, живущий в подвале Большой парижской оперы!... А господин Герн, он же...
   Холмс: Фантомас.
   Тайфер: Это вообще клинический случай! Для убийства одного человека заполнил целую комнату кобрами! - специально из Индии выписал семьсот голов - с расчётом, что половина сдохнет по дороге. Это ж какие расходы, а! При том, что пара гадюк из-под Фонтенбло с блеском справилась бы за полтора франка!
   Дарвел: Зато как сразу безопаснее стала жизнь в Индии...
   Тайфер: И веселей в Париже! Правда, была зима... Бедные чёрные твари!
   Мориарти: Пирог недурён.
   Тайфер: Так что если Холмс-старший начнёт воплощать вашу паранойяльную фантазию о всемирной паутине, он провозиться впустую.
   Холмс: ............ Я решил послать ему с ближайшей станции телеграмму о том, что ещё жив. Возможно, это отвлечёт его от Ватсона...
   Мориарти (резко и испуганно): Если вы это сделаете - я вам больше не попутчик. Возвращайтесь в Лондон одни.
   Дарвел: Я останусь защищать брата. Извините.
   Тайфер: А я в любом случае схожу завтра в Париже.
   Холмс: Будь по-вашему. Только помогите мне раздобыть маскировочный костюм, лучше всего женский.
  
   В столицу Франции поезд прибыл к семи утра и должен был простоять до десяти.
   Коммивояжёр выложил на стол всё, что могло пригодиться раненому, а Дэниел Дарвел аккуратно побрил Холмса, пока плутоватый кузен собирал свои вещи. Мориарти спал, отвернувшись к стене. Тайфер не стал его будить для прощания.
   На оживлённом и людном, несмотря на ранний час, вокзале присмотрели зажиточную вдову, неделю, по версии моего друга, разорявшую Бон Марше и теперь возвращающуюся куда-нибудь в Руан. Едва ли почтенная буржуазка когда-нибудь заметит пропажу из своего багажа коробки с овуалеченной шляпкой и чемодана, набитого той одеждой, в которой дама покинула родной город.
   Выйдя из туалетной комнаты, Холмс сокрушённо качал головой, поправляя на ней убор:
   - Что-то не так, мадам? - спросил его спутник.
   - Ультрамодная шляпа - над платьем времён Робера Макера! Простите, но это нелепо!
   - Ничего, если бы в полиции или на вашего брата работали женщины, они, конечно, сразу же полезли бы проверять у вас документы, но в глазах мужчин вы обычная глупая старуха.
   - Что ж, возможно... Спасибо за эту и другие услуги, сэр. К сожалению, в благодарность могу лишь посоветовать переменить род занятия.
   - Разводить баранов, как мой бесталанный папаша? Нет уж! Не для того мой дед брал штурмом Константинополь. ... Удачи.
   Поскольку перед тем, как выбросить в мусорный бак свой потрёпанный пиджак, Холмс достал из кармана билет до Кале, а до отправления поезда оставалось тридцать пять минут, он, Холмс, заглянув с известной целью на телеграфную станцию, вернулся в вагон, хотя, как следовало ожидать, купе пустовало. На столе лежали бинты и болеутоляющие порошки. Приняв лекарства, спрятав свежие повязки под чёрными кружевными митенками, а старые - в ветхом ридикюле из свиной кожи, Холмс вновь открыл блокнот Мориарти, о котором профессор словно забыл, и на сей раз прочёл нечто для себя занимательное: "Двери лабиринта открыты широко". Едва он закончил дешифровку данного афоризма, как проводник впустил в купе особу в шляпе тёти Трот и чёрном капоте, из-под коего топорщилась серо-зелёная юбка. Особа эта плюхнулась на диван напротив Холмса, разроняла вокруг заплатанный саквояж и две дешевейшие круглые картонки, чёрный зонт с бамбуковой ручкой, замахала на себя веером из страусовых перьев, какие в чести у кокоток.
   - Приятного путешествия, мадам! - сказал проводник и, получив чаевые, откланялся.
   Соседка отложила своё безвкусное опахало, и Холмс чуть не подпрыгнул от изумления: перед ним сидел переодетый Мориарти. Оба молчали, разглядывая друг друга. Вдруг ряженый профессор всплеснул руками и сильно изменённым голосом воскликнул:
   - Боже мой! Кого я вижу! Миссис Холмс! Вот уж не ожидала встретить вас в Париже! Вы меня не помните? Я Джейн Морпл, мы с вами вместе отдыхали в санатории в Бате в шестьдесят каком-то году. Ну, же, вспоминайте, дорогая! Конечно, это было давно и время никого не щадит, но мы прожили две недели в одних апартаментах, часами гуляли...
   - Мориарти...
   Тут поезд тронулся, сильно тряхнув пассажиров.
   - Простите, голубушка, что вы сказали?
   - Профессор, я вас узнал!
   - Ну, наконец-то! - голос старушки нисколько не понизился, а самое дикое - она вытащила из сумки вязание и принялась стучать спицами, воркуя, - Профессор! Я догадываюсь, кому обязана таким прозвищем - этой полоумной миссис Оуэн! Если бы вы знали, какие сплетни она распускала о вас, да, впрочем, и обо всех остальных. Даже не понимаю, откуда это берётся. Я, кажется, никогда никому не давала ни малейшего повода заподозрить меня в сочувствии суфражисткам. Ум женщины должен быть направлен на благоустройство домашней жизни, её украшение,... - опустив работу на колени, визави вздохнула и посмотрела в небо сквозь окно - то был настоящий женский взгляд, светло-печальный, сладко-ностальгический, мудро покорный всем обстоятельствам. Затем она снова уткнулась в вязание, а через несколько минут задремала; клубок красной шерсти скатился к ногам Холмса, который тут же аккуратно его поднял, намотал лишнюю нить и положил на стол...
   Приблизился к соседке - от неё пахло гвоздичными духами, лавандовым мылом и нафталином. Руки, пальцы похожи на мужские, но без волос, и ни перстней, ни следов от них... Всхрапнув, старушка качнулась и подняла голову, часто моргая слезящимися глазами. Это точно был Мориарти - всеми чертами лица, но...
   - Ах, я, кажется, уснула! Так утомительна эта дорога!...
   - А что вы делали в Париже, миссис Морпл?
   - Мисс. Мой племянник сочинил драму. Английские театры отказались её ставить, а французы взялись. Я ездила на премьеру. Успех был огромный! ... А вы?
   - Навещала кузину.
   - Которую? Дороти или Кэролайн?
   Холмс не мог вспомнить родственниц с такими именами, но на воспоминания он всё-таки потратил немало умственных сил.
   - ... Дороти.
   - Ну, и как она? Как её муж?
   - Умер три года назад.
   - Какое несчастье! Хоть он и пропил всё её приданое и однажды раскроил ей череп кочергой, я думаю, она очень любила его. Как будете ей писать - предайте мои соболезнования.
   - Непременно.
   Нет, это точно он! Но, видимо, он решил ни в коем случае не выходить из роли. Да и к чему сейчас какое-то разоблачения?... И абсолютна ли ваша уверенность, мистер Холмс? Вдруг эти действительно старая дева из сассекской деревеньки? Вы - человек и могли ошибиться, тем более что позволили себе длительную одержимость определённой личностью и приняли изрядную дозу препаратов, чьё действие на мозг - надо признать - до конца не изучено.
   - А ваш супруг?
   - Увы...
   - Давно?
   - Уже почти десять лет.
   - Ай-яй-яй! Что же случилось с мистером Холмсом?
   - Его убили.
   - АА! Уужас!! Кто мог это сделать!?
   - Его двоюродный дядя, мистер Прибингл. Они готовились к охоте на птиц и, оттачивая меткость, а заодно проверяя ружья, стреляли по подброшенным фуражкам. Мистер Прибингл так увлёкся, что спустил курок, когда мистер Холмс уже поймал свою шапку.
   - О!...
   - Рана сначала казалась не тяжёлой, но началось заражение крови...
   - Ах!...... Каков был приговор суда?
   - Оправдательный.
   - Возмутительно!
   - Тому немало прецедентов. Например, в 1765 году лорд Байрон, ноттингемширский помещик, заколол своего друга и соседа мистера Чаворта и не понёс никакого наказания.
   - Ну, что с лордами равняться: для них закон не писан, - не сморгнув ответила рукодельница, - А что это за слово - пренцнедент? Его говорят только судьи да медики... И история ваша, извините, не слишком-то похожа на правду. Преподобный Клеменс, наш сельский викарий в юности подрабатывал отшельником в Сидли-парке, что в Дербишире, и как-то раз лорд и леди Чаверли (владельцы) пригласили в числе прочих своих друзей лорда Байрона, и - представляете - не было дня, чтоб его светлость не заходил в пещеру мистера Кламенса, не приносил каких-нибудь объедков и не заводил бесед на богословские темы, хотя бедняжка и говорил, что не изучал пока ничего, кроме сапожного дела, и того-то плохо, иначе бы не сидел за гроши на сырых камнях... Позволю себе предположить, что именно эти встречи и направили мистера Клеменса в конце концов на стезю духовного пастыря.
   Ну, так вот. Одну из дам, гостившей с мужем в Сидли-парке, то есть в доме при парке, заметили в преступной близости с неизвестным мужчиной. Все, кому стало известно это происшествие, сразу предположили, что прелюбодеем явился не кто иной, как лорд Байрон. Тот, узнав о навете, не рассердился, но рассудил так: если мне случалось грешить с другой чужой женой, то мог я согрешить и с этой, и, посоветовавшись с другом-отшельником, приватно принёс извинения оскорблённому мужу.
   Между тем по рукам хозяев и гостей Сидли-парка ходила довольно плохо написанная поэма непристойного содержания. Ни у кого не возникало сомнения в авторстве лорда Байрона, хотя тот был причастен к дурному сочинению не больше, чем к рождению принца Альберта. Но он вновь проявил смиренномудрие, сказав себе: если бы я выпил литр кубанского самогона, накурился кальяна и заболел сыпным тифом, я бы в точности так и написал бы - и не стал спорить с подозрениями читателей.
   Но вот лорд Чаверли решил поразвлечь друзей охотой, однако всей добычей целого для стал один матёрый заяц, да и тот неизвестно кем застреленный. Тогда хозяин - то ли уже по привычке, то желая польстить гостю, потерпевшему немало нравственных неудобств, - во всеуслышание предположил, что лорд Байрон, который, между прочим, и на охоту-то пошёл со всеми, только чтобы палить в воздух и отпугивать зверей, что он и убил несчастного грызуна. Тут уж его светлость не стерпел! Он бросил ружьё на землю и воскликнул: "Осторожней, сэр, с предположениями! Да будет вам известно, что за обвинение в том, что не браконьеры, а он сам истребил дичь в своих угодьях, мог дед насадил на шпагу хорошего приятеля! Я, разумеется, не стану пятнать эту зелёную лужайку человеческой кровью, как не запятнал её и заячьей, но Бог свидетель - ни одной моей ноги здесь больше не будет!" Сказав так, он навсегда уехал из именья Чаверли, и на некоторое время - со всего нашего острова. Вот так-то, миссис Холмс.
   - Вы вернулись к уже рассказанному мной случаю, только с другого края.
   - Ну, и славно. ............... Значит, супруг, вас покинул... Зато дети несомненно служат вам утешением. Буквально вчера я узнала из газеты, что её величество подписала приказ о назначении вашего Майкрофта на пост министра иностранных дел. От души вас поздравляю!
   - Неужели вы читаете газеты, мисс Морпл?
   - Что вы! Это Роджер, мой племянник читал, а мне сказал: "Смотрите, тётя Джейн! Майкрофт Холмс стал министром...". ... А младший ваш сын - он ведь врач?
   - Химик. ... Как же называлась та газета?
   - "Фигаро", наверное.
   "Что я ведусь! - негодовал про себя Холмс, - Он же врёт, чтоб потрепать мне нервы! ... Но если это правда? На вокзале свежие газеты разносят прямо по вагонам. И он всё-таки вернулся, хотя моё общество опасно...".
   - ... Мисс Морпл.
   - Да, дорогая.
   - Я как раз еду в Лондон навестить моих сыновей. Вы не хотите составить мне компанию?
   - О! с превеликим удовольствием! Миссис Спайк присмотрит за моим садиком.
   "А вдруг - чисто теоретически - это действительно старушка!? ... Даже если и так, она не столь уж проста и безобидна, и ввиду отсутствия вариантов можно подержаться за этот линялый подол".
   - Вы так бледны, миссис Холмс? В порядке ли ваше драгоценное здоровье?
   - Вполне. Голова только побаливает.
   - Позвольте предложить вам одни замечательные пилюли, - мисс Морпл вынула откуда-то пудреницу, наполненную белыми драже, и протянула, - Попробуйте. Я всегда пью их от мигрени, - Холмс выбрал ту, что показалась ему мельче прочих и проглотил, - Постоянно забываю их название, - щебетала старая леди, - Га... Гро... Ах, вспомнила! Героин.
   Поезд ворвался в длинный тоннель, а из него - на мост, идущий под откос. Сидящего по движению Холмса вжало в стену от дикого разгона состава. Соседка сняла шляпу и стала вынимать булавки из высокой причёски, а когда длинная изголуба-седая прядь упала на грудь мисс Морпл, поезд с разлёту вошёл в море; в окнах забурлила пена прибоя, к стеклу прилипли медузы - и тут же оторвались; постучалось отбитое дно лимонадной бутылки, оставив после себя паутину трещинок. Через минуту состав уже как ни в чём не бывало катился по дну Ла-Манша, вдоль пунцовых и бронзовых коралловых рифов, и Холмс словно видел, как паровоз то рассекает косяки сардин, то притормаживает, чтоб пропустить кашалота.
  
   Смешанный запах аммиака, скипидара и розового масла шибанул в нос Шерлока Холмса чуть не до юшки. Он рванулся с подушек и крикнул:
   - Где я!?
   - В гостинице "Марлин", - ласково прожурчал ответ мисс Морпл.
   - Город!?
   - Дувр, конечно. ... Как вы меня напугали, дорогая! К счастью, добрые люди...
   - Мне надо в туалет.
   - Я вас провожу.
   - Не трудитесь.
   - Куда же вы идёте? Вам - сюда...
   Запершись, Холмс схватился за голову - где шляпа!? ... Неужели эта маразматичка, видев его стрижку, его шею, слыша его беспритворный голос, продолжает верить, что имеет дело со своей давней пансионной соседкой? Вытер лоб рукавом и содрогнулся, вспомнив, что последний час своего бессознательного времени провёл в объятиях Ирэн Адлер на внутренней станции метрополитена, закопчённой и дымной... Непроходимая наивность мисс Морпл сразу превратилась для него в утешение... Ощупал свои щёки - довольно гладки, даже странно... Или это всё же?... Ну, нет, что за глупость!...
   - Ширли, милочка, если вы хотите успеть на лондонский дилижанс, нам стоит поторопиться.
   - Меня зовут не Ширли, - хмуро ответил Холмс, выходя, находя головой убор на безукоризненно заправленной постели, нахлобучивая и опуская вуаль до самого рта.
   - Ах, простите. Я, должно быть, спутала с миссис Маккена... Как же ваше имя?
   Холмс взглянул на стенные часы - 6.10; дилижанс из Дувра обычно приходит в Лондон к 20.45, следовательно, отправляется по меньшей мере в 8.00; гостиница скорее всего находится недалеко от порта и вокзала, значит, на путь до кареты - минут 10-15. Снял шляпу, сел и, собравшись с духом, начал своё признание:
   - Мисс Морпл, я вижу, вы добрая, чистая душа, и не должны быть обмануты. Прошу вас сейчас присесть и выслушать меня как можно спокойней. ... Миссис Сара-Дженнифер Холмс, за которую вы меня принимаете, уже семь лет как скончалась...
   - А! Кто же вы такая и по какому праву присвоили?...
   - Я ничего не присваивал! Я только подыграл вашему ошибочному восприятию.
   - Кто вы!?
   - Я её сын, Шерлок...
   - Вы - му... муж... чи-на!... - мисс Морпл мелко задрожала.
   - Пожалуйста, мэм, возьмите себя в руки! Мужчина же не дьявол...
   - ОО!!...
   - Да успокойтесь же! ....... Ну?
   - За... зачем вы... так... оделись?
   - Потому что я даже не химик - я сыщик и по роду моей деятельности нажил грозных врагов, которые ищут меня, чтоб убить.
   Старая дама закатила глаза и со слабым стоном повалилась со стула на пол.
   Впервые в жизни называя себя глупцом, Холмс склонился над ней, попытался приподнять, но от первого же прикосновения она испустила визг, барахтнула ногами, кое-как вскочила и замерла, прижимая ладони к щекам.
   - Я маскируюсь, - продолжил Холмс, - чтоб спасти мою жизнь.
   Мисс Морпл как будто наконец овладела собой, отдышалась, пригладила причёску и взглянула на спутника совершенно по-новому, а он закончил:
   - Вам следует вернуться в вашу деревушку и ...... ну, помолиться обо мне...
   - Нееет! Нет-нет-нет! В память о дружбе к вашей матушке, моей бедной дорогой Саре - я не брошу вас на произвол судьбы и всяких негодяев. Я последую за вами и помогу вам, чем только сумею.
   - Чем например?
   - Например... я могу позвать полицию, если на вас нападут. Или... Или!... Загородить вас собой от бандитской пули. Я достаточно пожила и...
   - Перестаньте! Я никогда не приму такой жертвы!...
   - Так поступила бы всякая мать. Бог не дал мне детей, а вы - осиротели. Так позвольте же мне, слабой телесно, но твёрдой духом, заменить вам семью и разделить с вами опасности, и если... ах! то не вам будет жертва, но Господу, Спасителю, умершему за всех нас!
   Дебютная мысленно-искренняя благодарность Холмса Создателю была посвящена безбрачию этой женщины и его собственному.
   - Ну, хорошо, пусть будет так, и понадеемся на лучшее. Только, умоляю вас, запомните мои указания и следуйте им точно: во-первых, на людях - где бы мы ни были - я по-прежнему миссис Холмс; во-вторых, ведите себя потише, говорите как можно меньше со мной и вообще нисколько - с незнакомцами; в-третьих, внимательно смотрите по сторонам, примечайте всё, что может быть подозрительным.
   - Поняла!
   - Давайте собираться.
   По пути до каретной станции мисс Морпл крепко держала Холмса по руку, с ужасом озираясь на каждые проходящие брюки, в кассе расплатилась за два места в дилижансе, наконец, угнездившись в угол транспортного дивана, вытянула из сумки недовязанный шарф и принялась за него, поглядывая исподлобья на спутников. На трёх первых остановках Холмс и Морпл либо не покидали кареты вовсе, либо отлучались ненадолго и всегда вместе. Когда тронулись с чётвёрной, старушка вдруг заговорила:
   - А что же мистер Холмс - ваш батюшка - и в правду был застрелен?
   - Нет. Он умер от гриппа.
   - Ну, слава Богу, - вздохнула святая простота и задремала.
   Не последней трети пути Холмс разбудил её и попросил героина, думая: "Беспамятство - лучший камуфляж в моём идиотском положении", но полученное драже лишь немного пососал и незаметно выплюнул.
   Прибыв на место ровно в 20.40, спутники вышли на небольшую пристанционную площадь. Мисс Морпл, размахивая своими картонками и кошёлками, бросилась к постовому:
   - Констебль, будьте так любезны, подскажите приезжим издалека дамам, как добраться до Бейкер-стрит.
   - Назовите адрес любому кэбмену, и он вас доставит, куда надо, - равнодушно ответил полицейский. Бойкая бабушка немедля отловила извозчика и усадила в кэб свою милую Сару. "Бейкер-стрит, Ватсон, и всё будет хорошо," - заклинал Холмс свои трещащие нервы.
   Дверь открыла миссис Хадсон:
   - Добрый вечер, леди. Чем могу служить?
   - Не здесь ли проживает мистер Шерлок Холмс? Его матушка, - мисс Морпл энергично указала на полуживого товарища, - приехала навестить его.
   - Ах, здравствуйте, дорогая миссис Холмс, - миссис Хадсон схватила неузнанного квартиранта за руку и стиснула так, что и здоровой было бы больно, - Проходите, прошу вас. Одну минутку, пожалуйста, - я заварю свежего чаю. А вы, голубушка?...
   - Мисс Джейн Морпл, компаньонка миссис Холмс.
   "Разрази машина Грамма этих клуш! Где Ватсон!?".
   - Вы любите имбирное печенье, миссис Холмс?
   - Могу есть, - глухо вымолвил страдалец.
   - Угощайтесь, пожалуйста. ... Ваш чай, дорогая. Знаете, ваш сын был так поразительно на вас похож! Просто невероятно...
   - Что ж удивительного в сходстве детей и родителей? - покачала головой тётя Джейн.
   - Вы сказали "был"? - переспросил Холмс.
   Миссис Хадсон сгорюнилась:
   - Ох, миссис Холмс! И за какое-такое прегрешение именно мне выпало сообщить вам эту ужасную новость! Ваш сын... О, Боже мой! Его нет больше с нами, он погиб!
   С чувством глубокого облегчения Холмс ослабил поводья эмоций, воскликнул что-то нечленораздельное, всплеснул руками, не без злорадства разбивая фарфоровую пару и будто не нарочно разбрызгивая чай по подолу и переднику миссис Хадсон. Тут предупредительная мисс Морпл ринулась обнимать несчастную подругу, крепко прижала её (точней, его) голову к своей плоской груди, голося: "Ооо, милая! Мне тттак жжжаль!!!". Холмс вырвался из её лягушечьих лап, закинулся на стул и в крайнем недоумении зарыдал, миг от мига подумывая, что скорее всё-таки смеётся. Мисс Морпл махала над ним страусовыми перьями, держа наготове свой вонючий флакон, но более опытная во всех житейских делах миссис Хадсон, набрала полный рот первой подвернувшейся под руку жидкости - ею оказался её недопитый чай - и с силой выплюнула прямо Холмсу в лицо. "Ну, хватит уже бесноваться, а то ещё поколотят," - сказал себе - и тут же себе повиновался великий сыщик.
   - Вам лучше, душенька? - мисс Морпл стояла перед ним на коленях, прижимая его пульсирующую громче сердца руку то к своим губам, то к своей манишке - или как это у них называется?
   - Да-да, уже лучше.
   - Выпейте.
   "Коньячку бы..."
   - ......... Отчего же умер... мой сын? ("Надо было вставить "бедный" или "несчастный", или сказать "моё дитя" ну, да ладно").
   - Всё, что я знаю со слов его лучшего друга и постоянного спутника, доктора Ватсона, - отвечала миссис Хадсон, жеманно присаживаясь к столу, - это то, что бедный мистер Холмс вступил в противоборство с гнуснейшим преступником нашего времени. Он настиг его в швейцарских Альпах у всё время забываю, какого, водопада, но у меня записано, и оба они там утонули - и мистер Холмс, и его убийца.
   - Тела нашли? - поинтересовалась мисс Морпл.
   - Нашли только два пальта и записку. А! ещё очки...
   - Я могла бы лично встретиться с доктором Ватсоном?
   - К сожалению, нет, миссис Холмс. Доктор был так удручён произошедшим, что второго дня отправился развеяться в Америку на этого большоом немецком корабле, который доносится до Нью-Йорка за неделю. Ваш старший сын, мистер Майкрофт (в пальцах Холмса вторая чашка начала свой танец смерти на подмокшем блюдце) самолично приобрёл для него билет - это ведь очень дорого, а мои жильцы - люди среднего достатка.
   - Он приходил сюда - Майкрофт? - не чуждая наблюдательности и начатков дедукции миссис Хадсон по тону вопроса поняла, что эта мамаша из тех, что в одном сынке души не чают, а другого терпеть не могут; во французских романах это объясняется обычно адюльтером; миссис Холмс разом потеряла половину уважения честной вдовы мистера Хадсона.
   - Да.
   - Сколько раз?
   - Не помню точно.
   - Надолго?
   - Нет.
   - Захаживал ли он в отсутствие обоих ваших квартирантов?
   - Последний раз, принеся билет, он не застал доктора Ватсона и около получаса поджидал его наверху.
   - Один?
   - Да, я решила, что он в праве осмотреть, если захочет, Холмса и мистера Ватсона?очку остановиться в команатах та.дал его наверху. себя, что эта мамамша нашего времени, иимущество покойного брата...
   - Милая хозяюшка, - просочился в допрос елейный голосок мисс Морпл, - уже поздно, мы устали с дороги. Вы не позволите нам всего на одну ночку остановиться в комнатах мистера Холмса и мистера Ватсона?
   - Конечно, мисс Морпл. Я провожу вас.
  
   Тишина и привычная обстановка гостиной сразу успокоили Холмса. Он запер дверь ключами, сохранившимся у него, умылся, переоделся в халат, нашёл трубку, закурил у открытого окна, чтоб дым не загулял по дому. Ему вдруг вспомнились слова Мориарти о злодействах, творящихся по соседству. Он всмотрелся в окна противоположного дома - они были мертвенно пусты и грязны; здание пустовало, очевидно, предназначенное к сносу. Что-то в мозгу Холмса сжалось. "Вера в знаки судьбы и прочую дребедень, - подумал он, - это, верно, нечто утробно-спонтанное, вроде икоты", но от окна отошёл, зажёг свечи над своим архивным шкафом, подвинул стул, присел, пробежал глазами фасады выдвижных ящиков со вставленным в рамки под ручками крупными изображениями букв - и с необъяснимой злостью начал вынимать их, чуть не швырять на ковёр, оставляя в шкафу квадратные чёрные дыры.
   - Помочь?
   Холмс каким-то чудом поймал зубами за самый конец мундштука трубку, из которой уже посыпались искры и пепел, - позади него стоял Мориарти в халате вашего покорного слуги и с шарфом мисс Морпл на плечах.
   - ПХХ!!!... Это всё-таки вы! Я знал...
   - Вы купились за два пенса. "Мисс Морпл, вы чистая и добрая душа..."! Подвиньтесь.
   Он опустился на колени, точно приступая к священнодействию, завязал себе глаза, как циркач-ножеметатель, и принялся суетливой ощупью извлекать ящики.
   - Не рассорите! - раздражённо подсказывал ему Холмс.
   Мориарти, театрально утрируя беспомощность слепоты, начал заново затыкать квадратные отверстия и, вставив последний ящик, шарил по полу пока ему не крикнули: "Всё, больше не осталось". Тогда он снял шерстяную повязку, встал и с гордой улыбкой исполненного долга залюбовался новым алфавитным порядком, который был таков:

QW

ERTY

UIOP

ASDF

GHJK

LZXC

VBNM

   - А что, не так уж плохо, - проговорил Холмс, - Может, по бренди?
   - Может, мне ещё усы наклеить?
   - И так сойдёте. ... Только обслужите себя сами. И меня, если не трудно.
   Они заняли наше любимое место перед камином.
   - Надо отдать вам должное, профессор: может математик и лингвист вы никудышный, зато актёр - превосходный.
   - Это да. Моя обычная воскресная забава - вместе с дюжиной собратьев вломиться в какой-нибудь работный дом под видом отряда Армии спасения с благотворительной-де постановкой Шекспира или Шеридана.
   - Армия спасения - и театр? Абсурд!
   - Тюремщики не догоняют и рады нам до смерти, ведь мы забавляем прежде всего их, а с жильцами мы немного другим занимаемся - чем?
   - Пропагандой, вербовкой, надо думать.
   - Надо. ......... Какие планы на завтра?
   - Засиживаться здесь не стоит: будет странно, если миссис Холмс остановится не у своего первенца, а у посторонних людей, потом ведь здесь, признаться...
   - Проходной двор.
   - Но куда же мне - нам податься? ......... Я привёл вас в своё жилище, дал тут похозяйничать. Позвольте нанести вам контрвизит.
   - Окажете честь, - ухмылялся Мориарти.
   - Хорошо бы ещё что-то придумать с моими руками. ... В комнате Ватсона должна быть аптечка. Вы поможете мне обработать раны?
   - Попробую, но - сами понимаете...
   - Мне придётся забрать кое-что отсюда. Что у вас в картонках и сумке?
   - Ничего. Набивайте.
   - ... Как всё это странно. Вы не только не бросили меня, но и очень помогли. Я хотел скрыться, превратиться в никого, но вы подали мне лучшую идею, лучшую из возможных, благодаря которой мы так легко вошли в этот дом, хотя и не нашли здесь искомого. Спасибо. ... Я собираюсь завтра до полудня заглянуть в Скотланд-Ярд. Хотите - я попрошу Лестрейда отпустить ваших людей?
   Мориарти отпрянул, потом вскочил, яростно вращая глазами и шипя:
   - Мои люди - вашему Лестрейду - даже не снились!
   Затем он метнул недопитый бокал в книжный шкаф и захлопнул за собой мою дверь к величайшей досаде Холмса, вложившего в свой монолог и особенно в последнюю его часть всю задушевность и дружелюбность, на какие был способен.
  
   Мистер Холмс погрузился в тягостные раздумья. Дело в том, что, не смотря на свой непростой характер, он никогда ни с кем в жизни не ссорился, вернее, никогда не обижал тех, от кого зависел, и теперь был непривычно озабочен скорейшим примирением с Мориарти. К счастью, незаурядный ум, блестящее знание человеческой натуры, пара трубок и доза кокаина, наконец, пять часов относительно крепкого сна помогли ему найти решение. Едва забрезжил свет, он постучал в соседнюю спальню, затем, уже приготовив отмычки, попробовал открыть простым толчкомМоего архива здесь нет, ноил ший министром иностранных дел, хочет нас обоих пришить..ц - и открыл.
   - Как вы сметет врываться к даме!? - мисс Морпл уже в полном облачении и парике брилась, набросив на грудь наволочку.
   - Сегодня ночью я наговорил вам чёрт знает чего, профессор. Понимаете, я так долго считал вам тем, кем считал, что это стало вроде старого гигантского дубового серванта в чулане, который никак не сдвинешь с места. Вы решили, что я пытаюсь вас подловить, но - уверяю! - моё предложение было чистой инерцией, неуместным, но устоявшимся рефлексом, и в свете сказанного вам следует скорее положительно оценить моё к вам отношение: даже имея в виду, что вы тот самый одиознейший тип, я готов был встать на вашу сторону!
   Мориарти растёр тряпкой щёки - кроткая старушка обернулась желчной и страдающей приливами аптекаршей, зашедшей проведать хозяйство снохи.
   - С чего начнём? С перевязки или багажа?
   - С багажа, - ответил Холмс, желая отложить мучительную процедуру, но через полчаса, когда все вещи были упакованы, он вынужден был, закусив свёрнутое в жгут полотенце, предоставить свои ладони неопытному и недоброжелательному санитару. Впрочем, Мориарти справился неплохо, после чего помог спутнику побриться и одеться, причём под свою широкую юбку Холмс надел трое брюк, а к ним привесил с боков кое-какие мелочи типа бинокля, кобуры и микроскопа. На голову он водрузил кудрявый каштановый парик, превративший миссис Холмс в молодящуюся каргу.
   Часы пробили восемь. В это время миссис Хадсон обыкновенно подавала завтрак.
   В последний раз обходя своё жилище и не зная, суждено ли вернуться, Холмс коснулся рукой скрипки, висящей на стене, и вымолвил:
   - Теперь уж, верно, до конца моих дней - далёк он или близок - мне не удастся взять смычок. Проклятые раны!
   - Да полно! - ответил пудрящийся Мориарти, - Пара недель на родном кокаине - и заиграете, как Паганини!
   Спустились к столу.
   - Доброе утро, леди, - поприветствовала их миссис Хадсон, - Как вам спалось?
   - Сносно, - ответил Холмс.
   - Как в раю! - сладко вздохнула мисс Морпл.
   - А мне всю ночь что-то мерещилось. Могу поклясться, что слышала голос мистера Холмса и разные звуки, сопровождавшие его пребывание здесь. ... Мисс Морпл, признайтесь, вы - медиум!
   Холмс еле проглотил ложку овсянки.
   - Что таить - Господь позволяет мне порой слышать голоса бесприютных и страждущих духов. Хотите, я вызову вам вашу матушку или супруга?
   - Нет-нет, дорогая! Бог с ними.
   Профессор скрыл под салфеткой ехидную улыбку.
   Выйдя на улицу, спутник остановили два кэба. В один погрузился Мориати с багажом.
   - Я задержусь в полиции не дольше полутора часов. По какому адресу вас можно будет найти?
   - Пикадилли-13.
   - Кто же там живёт?
   - Джастин Невермор, мой самый перспективный должник.
   - А. Ну, до встречи.
   - Пикадилли-13, - приказал Холмс своему извозчику, - Желательно раньше вон того экипажа и как-нибудь в обход его.
   - Ясно, - ответил кэбмен и помчал по параллельной улице, сворачивая, куда нужно. Не прошло и десяти минут, как они подкатили к вышеозначенному дому, у которого ничего не подозревающий Мориарти не спеша выгружал из транспорта вещи. Громом средь ясного неба Холмс возник перед ним:
   - Помочь? - и рванул из его руки саквояж, но победоносный эффект был тут же испорчен - сумка раскрылась, из неё со звоном и плеском посыпались линзы и пробирки с реактивами.
   Ругнувшись самым неженственным образом, Холмс начал подбирать склянки.
   - Вас не пустили на скотный двор? - спросил, присоединяясь, Мориарти.
   - Он всё-таки жив!
   - Кто?
   - Ваш секретарь, Дориан Грей. Этот дом его дед купил у вашего ещё в двадцать втором году. Судя по кричащему псевдониму, взятому из сочинений маркиза де Сада и кумира декадентов Эдгара По, а также по обстоятельствам кончины мистера Грея, она была дешёвой инсценировкой, и теперь вы рвётесь к своему архиву, чтоб его уничтожить или с другими целями!...
   - Вопите потише! Легавый!...
   Двум гротескным дамам пришлось подняться перед подошедшим полисменом.
   - Что-то не так, офицер? - осклабился Мориарти.
   Патрульный пристально всмотрелся в лицо высокой худощавой вдовицы с орлиным носом...
   - Мистер Шерлок Холмс!? Здорово вы замаскировались, сэр! Помните меня? Это я прогнал Джефферсона Хоупа, убийцу мормонов, с места его преступления.
   - А...
   - А! Здравствуйте, дорогой друг! - влез Мориарти, - Вашу руку!
   - Ох, сэр! Меня ведь тогда оштрафовали на тридцать шиллингов!...
   - Что тут скажешь! Звери!
   - Да, - саркастично согласился истинный поборник закона, - Надо было премировать вас на эту сумму!
   - Могу я чем-то вам помочь, мистер Холмс?
   - Отнесите в дом наши вещи. Мне трудно: обе руки пробиты пулями.
   - Кошмар! Куда ж вы смотрите, доктор Ватсон? - упрекнул простодушный констебль.
   - Я делаю всё возможное! Если бы не мои заботы, мистер Холмс уже раза четыре был бы мёртв. И пусть он попробует это оспорить, - ответил профессор, сверля противника глазами.
   - Тут заперто!
   Мориарти подошёл и трижды ударил кулаком в дверь. Через минуту изнутри спросили:
   - Кто?
   - Кокто.
   Отворила миловидная стройная блондинка средних лет, безмолвно позволила войти и внести багаж, после чего властным жестом выставила полисмена, заперла двери и удалилась.
   - Ну, вот, - начал громко и провокационно Холмс, - резиденция эстетизма - глупейшей мании окружать себя вещами, не стоящими своего сырья и ничего не говорящими об их владельце, кроме того, что он богат, слаб всеми видами здоровья и чудовищно спесив!
   Посреди сумрачного холла главным источником света была круглая разноцветная лампа - одно из первых изделий прославленного впоследствии Тиффани - насаженная на длинное золочёное древко, зажатое и поднятое прямо над парадной лестницей рукой скульптуры, создать которую мог только сумасшедший. То был Аполлон Бельведерский, только одна половина его тела искусственно осыпалась, обнажив остов - настоящий человеческий скелет, непонятно как встроенный в мрамор (впрочем, это мог быть и лощёный гипс).
   - Эту статую лучше выставить на поле - ворон пугать! А это тут зачем? - указал Холмс на сноп белых лилий величиной с рождественскую ёлку.
   - Фитонциды, - прозвучало сверху, - чрезвычайно оздоровляют воздух в помещении.
   - А, здравствуйте, мистер Грей!
   - Здравствуйте, миссис Браун. И вы, миссис Блейк.
   - Мисс, - скромно поправил злобный лицедей.
   - Да не обманут вас наши костюмы! Позвольте представиться: я - Шерлок Холмс, частный детектив, а это - профессор Мориарти, Наполеон преступного мира.
   - Знакомое выражение. Помнится, так Бальзак называл своего Вотрена.
   - Бальзак называл Вотрена Наполеоном каторги, и я бы с огромным удовольствием!... - вместо словесного продолжения Холмс вперил в спутника красноречивый взгляд, но Мориарти отвернулся и направил луч фонарика на картину - превосходную копию с тёрнерова "Пожара в здании парламента", - Могу также представить вам вас самого - Дориан Грей, бессовестный распутник, доведший до самоубийства с десяток человек обоего пола, шантажист, контрабандист и поверенный профессора в его грязных делах. Если вы не хотите, чтоб я доказал всему миру, что вы живы и должны обществу пару шейных позвонков, сейчас же тащите сюда вашу подборку шумерских табличек!
   - Шумерские таблички? Это такие все искарябатьнные глиняные пластинки? Скучнейшая порода артефактов! Я их никогда...
   - ЪЪЪ! - провыл дёрнувшийся Мориарти, но было поздно.
   - Таак! Теперь-то вы спалились, дрогой профессор! Ваш архив всё-таки в Скотланд-Ярде!
   - Зачем же я рванул сюда?
   - Чтоб не пустить туда меня - вы же не думали, что я не знаю адреса человека с самой скверной репутацией в Лондоне.
   - Да мне безразлично, куда вы ездите и зачем, а вы гоняетесь за мной, потому что боитесь остаться один. Моего архива здесь нет, как нет его и в Скотланд-Ярде. Забудьте о нём. Привет, Дориан. Приюти нас на несколько дней: брат мистера Холмса, недавно ставший министром иностранных дел, хочет нас обоих пришить.
   - Обоих? Тебя-то за что?
   - Как смешно! - крикнул Холмс.
   - У тебя найдётся для нас человеческая одежда?
   - Только бархатная.
  
   Из-за чёрной ширмы, расшитой золотым виноградом, Шерлок Холмс вышел в батистовой сорочке с воротником, отороченным венецианским кружевом, сиреневом жилете в тонкую белую сеточку, застёгнутом на двенадцать ромбовидных пуговок, выточенных из лунного камня. Надеть халат из японского шёлка с огромным павлином на всю спину он не отважился, так что его собственные тёмно-песочные брюки, сшитые лет десять назад, остались видны.
   - Теперь вас туда точно не пустят, - с подобающей томностью изрёк Мориарти, качающий ногой в пурпурном кресле. Его наряд составляла тёмно-зелёная пара поверх атласного нефритового жилета; сорочка была простоватой, но муслиновой. Он понюхивал белую гвоздику.
   - Меня - ТУДА - пустят даже голого, даже в тигриной шкуре или обмотанного рыболовной сетью! И, глядя в зеркало, я серьёзно подумываю об этих вариантах.
   - Больше не о чем?
   - Остальное уже решено: с данной минуты мы с вами, уважаемый, неразлучны; вы поедете со мной сначала в Скотланд-Ярд, затем - в офис транспортной компании, которой принадлежит лайнер "Эльба"! Не пожелаете - я сам останусь тут и глаз с вас не спущу!
   - У вас стигматы, мистер Холмс? - вмешался в их очередную перепалку Дориан Грей. Он стоял, прислонившись к стене, едва заметный в своей странной одежде, скроенной в точности как арестантская роба, только из панбархата стального цвета. Выглядел он ровно настолько хорошо, насколько это возможно в пятьдесят восемь лет: глаза не замутились, морщины смотрелись благообразно на бритом лице, сохранившем правильность черт; в волосах золото напополам перемешалось с серебром.
   - Пароход "Эльба", - продолжил он, - собственность Северогерманской компании Ллойда, отчалил он и Саутгемптона. Возможно, вам придётся прокатиться туда.
   - Откуда вы знаете об "Эльбе"?
   - Из "Таймс", конечно, - ответил мистер Грей.
   - Сначала - в полицию. Потом посмотрим.
  
   - Эх, надо было остаться в юбке, - говорил Мориарти, качаясь в кэбе, - Всегда хотел дать Лестрейду руку для поцелуя.
   - ......... Вы знаете, что зелёные красители для тканей делают на основе мышьяка?
   - Нет.
  
   Инспектор, приплясывая, провёл двух франтов в свой кабинет.
   Лестрейд: Меня уже предупредили, мистер Холмс, что вы воскресли, но пребываете, так сказать, в состоянии Протея. Впрочем, кажется, доктор Ватсон, превзошёл вас в искусстве перевоплощения. Вот так костюмчик!
   Холмс: Где ваши глаза!? Это никакой не Ватсон!
   Лестрейд: А кто же?
   Холмс: Профессор Джеймс Мориарти.
   Лестрейд: Ха-ха-ха! Хорошая шутка! А где доктор Ватсон?
   Холмс: Давайте об этом чуть позже. Вы телеграфировали в Швейцарию, что разобрались с зашифрованным архивом и арестовали 30 человек.
   Лестрейд (скисая): Ну, да, но эти люди... Это... обычные люди, вполне приличные... обыватели, мирные граждане: учителя, врачи, клерки, торговцы, фабричные...
   Холмс: Друг друга, разумеется, никто не знает.
   Лестрейд: Знают. Даже многие знают друг друга, поскольку являются прихожанами одного магазина или потре... То есть... Ну, в поняли. У нас ничего на них нет, кроме этих ваших пляшущих человечков!...
   Холмс: Ясно. Пустышка! Отпускайте этих бедняг.
   Лестрейд: Опять же нельзя! В ваших, так сказать, шифрограммах каждый из них был обвинён в различных преступлениях: от кражи до убийства с особой жестокостью. Других улик, свидетелей - нет, но если кого-то кто-то называет убийцей, и это попадает к нам в руки, мы обязаны принять меры! Моё начальство в курсе всего! Это не шутки, мистер Холмс! В какое, чёрт возьми, положение вы меня поставили! И что мне делать с этой толпой перепуганных лавочников и писарей?
   Мориарти: Выпустите их под залог - скажем, 500 фунтов стерлингов.
   Лестрейд: За взятку, что ли?
   Мориарти: Почему? Вы вернёте деньги тем, кто после всего завершения разбирательства окажутся невиновными.
   Лемстрейд: А те...
   Мориарти: А тех, кто не в состоянии найти нужную сумму, продолжайте кормить за казённый счёт. Ещё пару недель, а потом гоните в шею, если больше ничего не накопаете.
   Лестрейд (ободряясь): Мы раньше не практиковали ничего подобного, но мне ваша идея нравится, сэр! Мистер Холмс, ваш новый ассистент смекает, что к чему!
   Холмс: Теперь о Ватсоне: есть сведения, что он отправился в морское путешествие на знаменитом пароходе "Эльба", несколько дней тому назад отчалившего из Саутгемптона. Но мой источник не слишком достоверен, и я хотел бы всё проверить. Для этого мне нужен ордер на ознакомление с последними учётными записями Северогерманской компании Ллойда. Вы можете выдать мне соответствующий документ?
   Лестрейд: Чего ж не мочь... Обождите минуток десять.
   Спустя полчаса инспектор принёс ордер.
   Ещё через тридцать минут Холмс и Мориарти засели в архивной комнате с видом на порт, отыскали и раскрыли список пассажиров самого быстроходного корабля в истории человечества - имя Джона Ватсона (билет N 001 038 каюта N7 II класса) было на своём месте. Но Холмс искал что-то ещё, и дурные предчувствия его не обманули: в числе 195 туристов оказался Себастьян Моран! "Нет!" - вырвалось у Холмса. Он в отчаянии закрыл руками лоб и глаза...
   - Бросьте убиваться, - сказал Мориарти, дав, однако, спутнику две или три минуты на его безутешное горе, - Сюда посмотрите.
   - Дэниел Дарвел... Это тот, о ком я думаю!?
   - Да. Тот, кто слышал вашу просьбу и недвусмысленно вызвался оберегать вашего друга от всех напастей. Вам надо знать, что мой кузен неоднократно был приглашён в телохранители к венценосными особами, но всегда отказывался: скучно - и предпочитал сопровождать географов и натуралистов в джунгли, пустыни или горы, населённые чёрт знает кем, так что можете быть уверены - что бы ни стряслось на "Эльбе", доктор Ватсон погибнет последним.
   - Нда? ... А вот тут ещё какой-то Дэниел Ретклифф... А вот и Дэниел Смит. А ваш троюродный мог назваться Фрэнком Мартином и вообще не сесть на этот корабль! Почему я должен вам верить!?
   - Потому же, почему обычно верят люди: потому что не можете знать.
  
   Дожидаясь обеда в комнате, предоставленной Дорианом Греем, Холмс подступил к книжному шкафу и нашёл на уровне своих глаз череду томов одинакового объёма и формата, но в переплётах разного цвета: слева они повторяли полосы перевёрнутой радуги, справа - вели ряд от коричневого и чёрного к белому через оттенки серого. Холмс вытянул чёрную книгу, обнаруживая своё угнетённое настроение, раскрыл и прочитал что-то о фамильных портретах, захлопнул, убрал, взял красную и обнаружил аналогичный текст на первой странице. Он предпринял ещё четыре опыта, но неизменно видел одно и то же, и, соответственно, заголовок у всех книг был одинаков в своей странности: "Наоборот".
   - Вот так библиотека! Двадцать экземпляров одного романа, хотя в разных обложках. Я бы не удивился подобному в мастерской переплётчика, а тут... зачем всё это?
   Увидав в руках Холмса две книги, серую и жёлтую, по первой из которых название извивалось тонкой золотой вязью, а на второй чернело крупным готическим оттиском, Мориарти вывез:
   - Два наоборота - верный путь к первообразу.
   - Глупости! - Холмс сунул книги на полку, нарушая цветовой строй, и в это момент снизу грянул гонг.
   Трапеза мистера Грея просилась на перо к Петронию: на первое бы суп из креветок, тушёные артишоки, на второе - поросёнок, мастерски слепленный из крепкого ливерного паштета, обложенный рисовыми шариками, обвалянным в кари, так что очень похожими на апельсины; между ними торчали стебли спаржи. Десерт, состоящий исключительно из фиников, уже стоял подле супницы, с другой стороны которой наподобие минаретов возвышались тонкие бутылки аперитива, ну, а между ними кустился букетик роз цвета морозной зари.
   Вот, какая беседа состоялись за столом:
   Холмс: В таком меню, мистер Грей, причуды больше, чем действительной гастрономической пользы, впрочем, вам, вероятно, сама идея прагматизма так же ненавистна, как нашему общему другу - идея порядка.
   Мориарти: Похоже на сервировку в дешёвой харчевне ----- по сравнению с тем феерическим пиршеством, которым мистер Грей ознаменовал собственную тризну. О, незабываемый триумф траура! Столы были накрыты чёрными скатертями, на посуде белели лишь тонкие каёмки. Из высоких чёрных ваз, украшенных креповыми бантами, свешивались, роняя увядшие лепестки, чёрные тюльпаны. Обнажённые негритянки разливали по бокалам из чёрного стекла портер и какой-то ликёр цвета ваксы, подавали трюфели, осетровую икру, подгоревший ржаной хлеб, черепаховый суп, шоколад... И всё это в полной темноте.
   Холмс: ТХХ!.... Кхъ-кхъ...
   Грей: Ффффф...
   Холмс Смотрю, вы не меня одного бесите, профессор.
   Грей: Смотрите в свою тарелку.
   Холмс: Моя тарелка интересна не столько своим содержимым, сколько декором - этим огамическим кольцом, и поскольку вы сами обращаете сюда мой внимание, то... Минутку...... ............ Богиня... ревнует... к пиру... орлов. Я верно прочитал?
   Грей: Да, но ваш суп скоро замёрзнет.
   Холмс: Мой основной рацион всегда составляла информация. Что означает эта фраза?
   Грей: Это цитата из трагедии Эсхила "Агамемнон". Когда ахейцы поплыли штурмовать Трою, на острове Авлида они увидели, как два орла напали на беременную зайчиху и вырвали из её утробы нерождённых детёнышей. Люди истолковали это как доброе знамение, обещание успеха в предстоящей войне, но Артемиду, сестру Аполлона, которого вы видел и у меня в холле, богиню звериного плодородия разгневало их злорадство. Она наслала непогоду на море и объявила, что до тех пор не прекратится шторм, пока предводитель войска не заколет на её алтаре свою старшую, но ещё безбрачную дочь. Что он и сделал.
   Холмс: То есть вы подсунули мне эту тарелку в надежде, что меня стошнит? У вас почти получилось.
   Грей: Я согласен - история Агамемнона бедственна и просто отвратительна, но для меня важно, что всё бывает... а rebours... vice versa - наоборот: спасением заячьей жизни можно выкупить человеческую. По крайней мере, со мной вышло именно так. Незадолго до моего перерождения я присутствовал на охоте и помешал стрелку убить этого зверька, кажется, даже оттолкнул ружьё. Оно всё-таки дало залп, но попало в загонщика и смертельно ранило его. Этот несчастный оказался не случайно на месте своей гибели: он тоже был своего рода охотником, только добычей своей мыслил меня, выслеживая меня, чтоб отомстить за свою сестру: она покончила с собой по моей вине. Позднее мой великий друг объяснил мне, что это дух лорда Байрона, любителя и защитника всей фауны, присматривающий за мной, поскольку я живу в его доме, вмешался в мою судьбу и избавил меня от ножа или пули Джеймса Вейна, а его, беднягу, - от греха кровопролития, и скорее всего взял на себя ответственность за его смерть перед престолом Царства Правды.
   Холмс: Всё это - прошу прощения - бабьи сказки, и вам, Мориарти, должно быть за них совестно.
   Мориарти: Да я-то ту при чём!? Сижу себе, жую...
   Холмс: Разве не вас мистер Грей назвал своим великим другом?
   Мориарти: Нет. Он так называет того, кто лёг в его гроб.
   Холмс: Он не лёг - его уложили. Я был в морге и поклянусь чем угодно: никто не отдавал свою жизнь за Дориана Грея. То, что вы выдали за его труп, успело лет десять проваляться в каком-то сухом и холодном подвале.
   Грей: Четырнадцать, если быть точным - четырнадцать лет, с 36-го года он пропокоился в могиле, потом, после того как по распоряжению барона Османа часть монмартрского кладбища была срыта, его мощи почти столько же времени хранились в дубовом саркофаге на чердаке Дома Воке. А потом он воскрес и нашёл меня.
   Холмс: Глагол ВОСКРЕС сильно портит вашу шутку, давайте о нём забудем.
   Грей: Это ключевое слово моей биографии.
   Холмс: Я больше не могу. Приятного аппетита, джентльмены.
  
   "Должна же быть в этом проклятом доме какая-то дурь!"
   Шерлок Холмс грохотал створками и ящиками напыщенного резного буфета. Постучал по стенке подозрительно неглубокой ниши, выявил потайную полость, взломал её перочинным ножом и достал ларчик из чёрного оникса с тонкой позолотой. К его крышке крепились три шнурка, унизанных стеклянными шариками, да ещё с серебряными кисточками на концах. Ярость рационалиста не знала предела: ну, на черта здесь эти побряушки!? Он оторвал их и бросил за диван. Вскрыл шкатулку и увидел внутри остатки гашиша, засохшего, окаменевшего, как подмоченный порох. Отваженный экспериментатор, Холмс выдолбил себе комок величиной с фасолину и рассосал его.
   Последнее проглотил, уже шагая по лестнице с твёрдым намерением отыскать архив Мориарти и в полной уверенности, что он где-то на чердаке. Открыл единственную дверь и решительно вошёл в просторную тёмную комнату. Его нога увязла. Он упал в мягкую толщу высокого мха, покрывавшего здесь весь пол и нижнюю часть стен. От тёмного живого ковра исходил вкусный запах леса. Несколько тяжёлых светлячков взлетели из заросли. Самого медлительного поймал ртом крупный ёж и проглотил. Тотчас и без того светлые острия его колючек загорелись переливчатыми огоньками. Превратившись в живую лампу, зверёк по-беличьи, только не так прытко вскарабкался по замшелой ножке на письменный стол, оттуда продолжил свою охоту, хотя больше трёх букашек съесть ему не удалось.
   Холмс перевернулся на спину и разглядел свисающие с потолка сталактиты, по которым тоже ползали светлячки. Стены облюбовали улитки, каждая величиной с хомяка. Совсем близко внутри мха что-то встрепенулось и волнообразно поползло к углу, где кустился папоротник и щетинился хвощ, колыхая над собой растения - так могла сделать прячущаяся в траве змея.
   Сыщик сел, снова взглянул на стол и заметил невообразимую перемену: вместо одного стула было уже два - один напротив другого. Ёжик занимался своим делом - вскакивал на задние лапы и пытался схватить светляка.
   Кое-как Холмс уселся на ближайший стул. На столе перед собой он нашёл листы чистой бумаги и птичье перо, какими писали наши деды. Ещё не подняв глаз, он понял, что с другой стороны на втором стуле сидит другой человек. Его присутствие не пугало, трудно было лишь решиться взглянуть не него в упор, но, сделав это, Холмс испытал окончательное облегчение. Он увидел худощавого брюнета того возраста, в каком человека последний раз называют молодым. Черты лица были тонки и остры, в глазах словно горел природный газ сквозь толстые мелкогранёные линзы синего стекла. Его руки спокойно лежали на краю стола, кисть на кисти. Ёж подкрался понюхать его пальцы, и он ласково погладил зверька по носу.
   - Моё почтение, любезнейший! - заговорил с ним Холмс, - Вы, как я понимаю, тот самый герой, впустивший в своё сердце нож ради того, чтоб Дориан Грей начал новую жизнь? Отрадно, что мой дедуктивный метод действует даже в отношении привидений. ... Знаете, зачем я принимаю наркотики? - Они отбивают удивление, ощущение нереальности.
   - Да, это очень мешает, - тихо ответил призрак, кивая, - Я знаю. Но вам не будет нужды в зельях, если вы перестанете смывать свои сны. Они приучат вас верить...
   - И отучат сомневаться! Нет, это не для меня! ... Как я могу принять то, что вам удалось, пробыв двадцать восемь лет мертвецом, вернуться к жизни!? Как такое возможно!?
   - Тело есть материя, ансамбль химических соединений, а жизнь - это преходящее свойство вещества, она возникает в подходящих физических условиях и с Божьего благоволения. Земной климат пригоден для жизни, а Бог многомилостив.
   - Так, ну, и каков же алгоритм... воскресения?
   - Тут главное, чтоб не было лишней жидкости. Я всегда любил воду, как мы часто любим то, к чему не причастны. Не помню, чтоб хоть раз в жизни испытал жажду; вытираясь после купания, вешал почти сухое полотенце. Даже потел я не по-людски, а как стекло, зелень и камни. Зарыли меня чистый солёный песок на пригорке, а сверху положили глину: в ней хорошо растут люпины...
   - А умерли-то отчего вы?
   - Я замёрз. Не стал топить камин, уснул и не проснулся.
   - Так-так! Значит, не было ни интоксикаций, ни механических повреждений организма; он просто законсервировался. С чего же пошёл обратный отсчёт? Нет, не говорите! - Оказавшись на воздухе, тело стало очень постепенно впитывать их него влагу, восполняя её утраченный запас. Но мы объяснили пока только как вяленый труп превратился в, скажем так, свежий. Это происходит с отмоченным изюмом. Но, сознание-то, друг мой! Где оно было все эти годы и как оно вернулось? Я, впрочем, не буду настаивать на том, что человек, жертвующий собой ради Дориана Грея, пребывал в полном и здравом уме. Может быть, вы были вроде того, что африканские аборигены называют зомби, а евреи - голем? Вроде того, что описано в романе "Франкенштейн"? Хотя, там, кажется, всё-таки действовало вполне разумное существо...
   - Я вернулся в своё тело таким же, каким его покинул, может даже лучше, поскольку успел подлечиться от грехов.
   - То есть вы как бы просто перешли из одного места в другое, словно вернулись из долгого путешествия в заброшенный, но пригодный для житья дом, причем, по собственной доброй воле, ради спасения заблудшей души?
   - У меня остался непогашенный долг. Я думал найти моего кредитора в Царстве Правды, но он ждал меня здесь, - последнее слово прозвучало так веско, что можно быть понять "здесь" как "в этой вот комнате".
   - Вас что-то связывало с хозяином этого дома ещё при жизни. Хотя вас разделяет порядочное время. Рискну предположить, что вы - сын прошлого века, хоть, пожалуй, и самого его конца, тогда как Дориан Грей, прославленный некогда своей нетленной юностью, прожил вполне обозримый срок, родившись в 1823-ом, 10-го ноября, если мне не изменяет память, так что в год вашей первой смерти он был ещё ребёнком... Уж не отец ли вы ему?
   - Нет.
   - Да. Слишком мало общего во внешности... Вы думаете, я не отдаю себе отчёта в том, что вас в действительности нет здесь и не может быть?
   - С кем же вы говорите?
   - Сам с собой. Вы лишь продукт моего бреда.
   - Такой умный человек, как вы, мог бы не цепляться за расхожие упрощения. Отчасти вы правы: та небольшая часть моего существа, что заняла участок здешней трёхмерности, держится тут благодаря притягательной энергии вашего изменённого сознания, похожей на магнитное поле. Я вынужден искать средства для общения с вами в вашем понятийно-знаковом фонде: мой собственной сюда уже не переправить, или же вы - слабый некромант. Однако кое-что здесь от вас не исходит, вам не принадлежит, на вас не действует вполне, а жаль.
   - Наш разговор слишком долго пребывает в бесполезной мистической области. Вы можете что-нибудь рассказать о профессоре Мориарти?
   - Он вам нравится.
   - Это хорошо?
   - Позитивно.
   - Может статься, что мой брат угомуазали брату!? изировать своему брату. о, если вы этим не воспользуетесь?собственной сюда уже не внестикое-то пространство хочет моей смерти и готов её добиться?
   - Как ни прискорбно, да.
   - Спасибо за компанию, - Холмс встал и протянул через стол руку для прощания с вызывающей фразой, - Удивите меня!
   - Попробую, - призрачный собеседник поднялся в свою очередь и пожал живую руку, что было куда более чем просто ощутимо - по всем мышцам и костям Холмса пошла звонкая, жаркая дрожь, тусклая мансарда взорвалась в его глазах многоцветным сиянием, вызывающим восторг на грани разрыва сердца и мозга.
  
   Развеяв в пустоте полдня своей сверхординарной жизни, Холмс приподнялся на кровати и первым делом нашёл глазами циферблат - 7.10... Наскоро сгребая в кучу аргументы в пользу того, что время - вечернее, не преминул отметить усталость в глазах своей сиделки, той самой молодой привратницы. Она шила что-то детское, поблёскивая то иглой, то тонким обручальным кольцом.
   - Миссис Грей, - решил блеснуть по-своему великий прозорливец, но дал осечку.
   - Миссис Гриффин. В девичестве - мисс Мертон. Можно просто Хетти, - ответила женщина без видимой обиды и не отрываясь от работы. Холмс не сдавался:
   - Вы прожили с ним две счастливые недели, после чего он выдал вас замуж за своего лакея, да ещё имел наглость оставить здесь в качестве экономки или горничной?
   На этот раз миссис Гриффин подняла глаза:
   - Вы бы поступили именно так?
   - Я уже вижу, что ошибся. Очевидно, что вы довольны своим браком. А что вас держит в этом доме - пусть останется вашей тайной.
   - Я его приёмная дочь и единственная наследница.
   - Ух ты!
   - Мои настоящие родители ещё живы, но не хотят меня знать после моего побега в Лондон: думают, что я стала содержанкой или того хуже.
   - А вы встретили доброго малого, стали матерью семейства, но он (?) ............... Ну, как хотите...
   Ведя этот рассеянный диалог с миссис Гриффин, Холмс большей частью своего ума был занят совсем другим. Ещё при взгляде на часы он затребовал отчёта об ощущениях от ладоней, и доклад правой бросил его в холод своей бессодержательностью - рука словно онемела. Что это? Некроз!? Гангрена!? Глаза одновременного сняли гору с плеч, если так можно выразиться об уме и его событиях, но и задали новую задачу, трудней которой Холмсу не удавалось вспомнить. Правая рука, вчера горевшая изнутри, сегодня ничего не чувствовала, а всё потому, что рана абсолютно зажила. Нет, шрам остался, и два пальца немного покривились - уже навсегда, но на воспаление, незатянувшиеся разрывы тканей не было намёка. И единственным фактом, к которому, как к предположительной причине, можно было возвести этот феномен, являлось рукопожатие призрака...
   - Не подскажите, как мне найти мистера Грея?
   - Он в студии. Если вы в состоянии идти, я вас провожу.
   На солнечной стороне дома в просторной комнате располагалась настоящая художественная мастерская. Хозяин стоял у мольберта и срисовывал на загрунтованный холст какую-то девушку с фотографии, по всему виду довольный своей нелепой плоской мазнёй, даже не рисованием - а заполнением пустоты пятнами самых простых цветов. При этом он пересказывал стоящему рядом Мориарти светскую беседу:
   - Леди Рекстон, почему вы так упорно не желаете завести собаку? - Собака - это ребёнок, который неизбежно умрёт в десять лет. - Ну, к такому возрасту ничего лучшего от ребёнка и не ждёшь! ...
   Холмс: Позвольте прервать это словесное непотребство!
   Мориарти: О, Холмс! Вам уже хуже?
   Холмс: Напротив, профессор, мне дважды полегчало. Во-первых, я избавился от одного... как вы это вчера назвали, мистер Грей?
   Грей: Стигмата?
   Холмс: Да. Правая рука вновь мне верно и безболезненно служит. Во-вторых, вы, Мориарти, больше меня не заботите. Если у вас и были здесь какие-то документы, то за время моей отключки вы непременно их уничтожили, так что нужда вас пасти для меня отпала и я хотел бы простить мистера Грея уделить мне время для беседы с глазу на глаз.
   Мориарти: Ну, так я пойду прогуляюсь.
   Холмс: Смотрите не попадитесь на мушку к наёмникам моего брата.
   Мориарти (уходя): Я переоденусь.
   Грей: Подобную щедрость на распоряжения вам следовало бы проявлять исключительно на Бейкер-стрит. Или, говоря, как кокни: вы тут не в своём огороде.
   Холмс: Попытаюсь утешить вас пошлым каламбуром: я даже не в своей тарелке. ... Мне нужна ваша помощь.
   Грей: Едва ли я в чём-то разбираюсь лучше Шерлока Холмса...
   Холмс: Вы единственный знаете то...... Я несправедливо сейчас повёл себя с Мориарти: я жизнью ему обязан. Но я так и не понимаю, что он за человек. Потом я разрываюсь между интересом к нему и интересом... к вашему великому другу. Я видел его!...
   Грей (кивая на исцелённую руку): Я понял.
   Холмс: Расскажите мне всё от начал до конца: вы - и эти двое.
   Грей: Они не были между собой знакомы. Вы обрекаете своего биографа на пространное лирическое отступление сомнительной надобности.
   Холмс: Об этом предоставьте судить мне.
   Грей (откладывая кисти и палитру, борясь с волнением): Вернувшись поздним майским вечером домой, я не смог найти дорого человека, гостящего у меня с февраля. Последним местом, куда я заглянул, был чердак. Там я нашёл его... лежащим на полу... с ножом в руке и раной в сердце... Вокруг него, вместо крови растекалась вода, похожая на болотную, цвета эля, с запахом прелой коры, так что дух стоял, как в дубильне; половицы распухли и рыхло блестели, ... а мой друг... на моих глазах терял свой прекрасный облик, превращаясь в неузнаваемую мумию. Как ни велик был мой ужас, я заметил, что он, мертвец, успел надеть один из моих фраков и украсить пальцы двумя из шестидесяти моих перстней: с бирюзой и с аметистом. На стол он водрузил сак, набитый золотом и драгоценными камнями (всю мою коллекцию вытряс из футляров и свалил в суму, как кучу каштанов), рядом приложил записку на латыни: Люблю тебя. Спасайся. Я понял, что надо делать, но помедлил бежать, поднял свечу и взглянул на портрет - !...
   Холмс: Какой портрет?
   Грей: ............ У меня был портрет,... который старел вместо меня.
   Холмс: Где же вы его раздобыли!?
   Грей: Его написал мой знакомый художник, когда мне шёл двадцать второй год. Мне навнушали, что моя красота - это что-то чудесное и достойное боготворения, а я задумался о её мимолётности, представил заранее, как уродует меня время и прямо вслух пожелал, чтоб эту участь живого существа приняло на себя произведение искусства...
   Холмс: Какое нелепое заблуждение! Всякий материальный предмет страдает от времени.
   Тут солнце скрылось, лишь тусклая красная полоска застрявшего между домами луча виднелась на стене. Дориан Грей отошёл от мольберта, взял сигару из ящика, лежащего на каминной полке, раскурил, затянулся и принялся пытаться зажечь от сигары свечу, что, разумеется, никак не удавалось.
   - Вот и он примерно так рассуждал... Между вами есть сходство. Иначе бы я не стал разговаривать с вами, и сам он вам бы не явился. Не думаю, что тут что-то спиритуальное. Просто он, как и вы, обладал необычным складом ума: судил обо всём очень трезво - и вдохновенно; логично и непредсказуемо... И ничего общего с речениями папаши Шенди или парадоксами лорда Генри Уоттона, моего рокового краснобая...
   - Словоблуда.
   - сделавшего меня эстетом и...
   - Тем, что к этому причитается. Интимные подробности оставьте при себе. Вернёмся к портрету. Нет, позвольте мне: он более двадцати лет старел вместо вас - и вдруг его изменения обратились вспять; по мере того, как жизненная влага покидала тело вашего друга, картина приобретала первоначальный вид, а вы навёрстывали свой возраст. Это было больно?
   - Прежде всего я чувствовал страх и горе. Мне, однако, удалось выйти из ступора раньше, чем на мой единственный крик сбежались слуги. В собственном доме спрятаться нетрудно, а уходить незамеченными я научился давно. Майские ночи коротки. Я помчался со всех ног, к счастью, хорошо зная, куда именно направить стопы, и это было относительно недалеко...
   - Вы отыскали профессора; он натурализовал вас в качестве Джастина Невермора, эксцентричного и артистичного американца, выкупившего дом и часть имущества Дориана Грея на аукционе, устроенном, согласно завещанию, в пользу - ?
   - Вдовы Джеймса Вейна, живущей с двумя детьми в Чикаго, и мисс Хетер Мертон, разыскавшей своего ветреного возлюбленного ровно через два часа после его превращения из юноши в начинающего старца: счастливый случай в лице доброй проститутки привёл новую Герду в дом того же Мориарти, мессии лондонских головорезов и вообще покровителя всех гонимых. Завещание я составил примерно за неделю до этого кошмара по указанию Эжена и без лишних раздумий.
   - Вы вообще, по-моему, как-то не слишком раздумчивы.
   - Впечатлительность - вот ум художника. аукционе, устроенном, согласно завещанию, в пользу - ?Джастина Невермора, эксцентричного американца,
   - Вы, наверное, даже ботинки себе почистить просите афористично.
   - Это был бы высший класс!
   - Для лорда Уоттона и подобных пустозвонов. Мне же дайте, пожалуйста, другой повод ответить взаимностью на ваше уважение: говорите по существу.
   Рассказчик наконец зажёг свечи, бросил окурок в камин, взял новую сигару и сел в кресло:
   - О`кэй, попробую теперь так. Джеймс Вейн впервые настиг меня на выходе одного из пригородных притонов, где тусовались нарки. Сразу приставил ко лбу ствол, быстро объяснил, кто он такой, но я успел предложить ему прогуляться до ближайшего фонаря; там он подзавис: напоминаю, что в свои сорок два я выглядел нежной маргариткой. Вдруг его голова с резкостью жабьего языка приложилась к фонарному столбу; бедняга свалился замертво (в смысле, Джеймс), и передо мной возник чудесный избавитель, пронзающий мрак кобальтом своих очей. В моей тогдашней ситуации говорят либо спасибо, либо я бы справился. Я сказал то и другое. Он ответил: "Но надо же было как-то с вами наконец заобщаться" "Давно за мной ходите?" - спросил я. Он: "С вашей последней поездки в Париж". Я: "Влюбились?". Он: "Не только" - и повёл меня в сторону большого города, говоря на своём странном французском, что имеет одну острую потребность и никто на свете, кроме меня, не может ему помочь; это не стоит скольких-либо денег, не отнимает много времени, это трудно лишь назвать и сделать. Что именно ему нужно? - Смерть, собственная смерть. - Я должен его убить? - Нет, я могу предоставить ему подходящие для этого условия. - Почему именно я? - Потому что у меня такое лицо. "Вы не умеете говорить комплименты, - сказал я, принимая его за совсем свихнувшегося поклонника, - Мир стал иным, потому что в него пришли вы, созданный из слоновой кости и золота. Изгиб ваших губ переделает заново историю мира - вот так примерно ко мне обращаются". "Общие фразы, - выговорил он твёрже прежнего, - Зная хоть немного законы вселенной, скажешь это о губах любого человека, а уж то, из чего мы все сделаны, безусловно дороже любого золота". Я тогда предположил, что попросту не понимаю его, но буду не прочь пригласить его в гости. Я рассуждал про себя: сейчас мне очень нужен такой умелый защитник и оригинальный собеседник; а если ему осточертела его жизнь, вряд ли он покусится на мою. В общем, я ввёл его в свой дом как бесплатного квартиранта и за сутки привязался к нему так, что мог сравнить это лишь с моей многолетней близостью с Гарри, но я, сам не сознавая, как и в какой момент, стравил двух моих влиятелей, заочно, конечно: я пересказывал Эжену пассажи лорда Уоттона в надежде на опровержение - и как правило получал, чего хотел. Например, я заявил, что в наше время только бесполезные вещи необходимы человеку. Он попросил привести пример такой вещи. Я показал туалетный прибор чеканного серебра в стиле Людовика XV. Он сделал недоуменную мину: "Но это бритва - ею можно, кроме наведения марафета на щеках, разрезать бумагу, распороть ткань, перепилить верёвку; я однажды срезал на фиг вот почти такой же лишние волосы с затылка. При желании ею можно изловчиться почистить овощи или рыбу, накромсать хлеба или мяса, отточить карандаш. Да разве можно что-то острое назвать бесполезным!? А это зеркальце - им здорово подавать сигналы издали в хорошую погоду, проверять, всё ли спокойно с тыла и целы ли зубы. А это - какая-то чашка. В неё хоть молока налей, хоть чаю, хоть масла с фитильком, хоть под желе её пусти, хоть подставляй под кровь из носа или под град, чтоб сыпануть в шампанское. Всё это жутко полезные вещи. Но пусть меня назовут Кортесом, если они необходимы: если штука не греет, она - хлам". "Но он ведь очень красивы и сделаны из дорого металла" - говорил я; "Конечно, они чёрти-как красивы, - продолжал он топтать основы моей веры, - И мастер с торговцем огребли за них хорошую сумму. То, что вы сказали, Дориан, смахивает на загадку, отгадка которой - деньги, никчёмные и сводящие всех с ума". И всё в таком духе. Хотя иногда он словно не догонял, о чём речь. Так он не уловил ни малейшего смысла в призыве лечить душу ощущениями, а ощущения - силами души; уверял меня, что до него не доходит значение слова порок, а антонимом добродетели он всегда считал злодейство. Оговаривался, правда, что в молодости был склонен к нравственному экстремизму и перфекционизму, но это только обостряло его хроническую депрессию. Что же до поведения, то тут он совершено не заморачивался; понятие приличий его явно не грело. Он мог весь февральский день проходить в одних штанах, потом бросался в постель, как в озеро, не прекращая говорить о своей любви... к Богу. ... Наконец, я набрался духу и спросил, что он думает обо мне. Он печально нахмурился и вымолвил: "Вы живёте не по-настоящему, вы несвободны. Что-то большее, чем циничный и болтливый приятель, разлучило вас с естеством, и грознее мстительного матроса ваш враг-поработитель, но я затем и здесь, что встать между вами и ним, чем бы он ни был, впрочем, я знаю...". Меня пробрал озноб... Только один человек, кроме меня, входил в тайную комнату, где я хранил проклятый портрет - и выйти ему не было суждено. Я в очередной раз оглядел моего друга - сложение акробата, глаза крестоносца... Будь что будет. Мы поднялись на чердак, я снял завесу с портрета... На лице Эжена испуг схлестнулся с торжеством, и второе победило. Он подошёл почти вплотную к картине и, стоя ко мне спиной, спросил: "Вам известно, кто тут изображён?". Я отодрал сухой язык от сухого нёба и прошептал: "Я сам" - "То, что его рисовали с вас, ещё не значит, что это вы" - "Интересно! А что же ещё это может значить?" - "В ваш портрет вселился дух другого человека - Джона Грея, вашего отца". Тут у меня словно раскрылась вторя пара глаз. Двадцать лет мой портрет искажался - я расценивал это как отображение на нём моего увядания и нравственной порчи, но то, что я принял за изменение выражения лица на самом деле было трансформацией самой физиономии, незначительной, правда: всё-таки прямой предок... "Вы были с ним знакомы?" - спросил я, почему-то не чувствуя облегчения. "Да. Он хотел меня убить, но мои доброжелатели его опередили". Тут на меня (увы, не впервые) нашло то, что специалисты называют инспиративным аффектом: вместо ближайшего друга я увидел мерзавца, оставившего меня сиротой! Я сам не помню, откуда, выхватил нож, замахнулся - на этом моё покушение и закончилось: Эжен перехватил мою руку, заставил бросить оружие и толкнул меня к двери со словами: "Уйди, Люсьен, это уже не твоя война"...
   - Я близок к тому, чтобы начать путаться.
   - Мне самому осталось многое непонятным, а в тот момент я вообще обмер. Очнулся на кровати, рядом со своим защитником, по его лицу понял, что это был не страшный сон. Я спросил: "За что тебя возненавидел мой отец?". Он ответил: "Охотник не ненавидит зверя. Джон Грей был страстным охотником на людей".
   - О, что-то проясняется - серийный убийца! Не позавидуешь вашей наследственности! А кто такой Люсьен?
   - "А кто такой Люсьен?" - "Это ты, Дориан, - в прошлой жизни. Наш общий с Джоном друговраг (вот ведь словцо!), особенно, - прибавил, - мой". Затем он объяснил мне, что отец, вернее, его дух витал надо мной постоянно и искал, за что бы уцепиться. Портрет в полный рост, написанный с большим мастерством и чувством, ему прекрасно подошёл. Нестареющим он сделал меня не столько из желания услужить, сколько из соображений личной выгоды: я должен был оставаться узнаваемым и броским ориентиром, чтоб заманить в нужное место его вожделенную добычу. "И ты согласен на эту унизительную роль?" - вознегодовал я; он сказал: "Остальные пути мне заказаны. У нас был уговор с ним, и по-другому мне отсюда просто не выбраться... Боялся, что промаюсь дольше.". Я: "И что же ты сделал?". Он: "Я не должен ничего делать. Я буду ждать, когда он позовёт". С той ночи мой особняк превратился в камеру смертника, мудрого и стойкого, но время от времени я видел, как он тоскует, примечал, что он больше, чем прежде, думает и говорит о жизни. Помню, так он выразился: "Оптимист вспоминает её, как облачный день, пессимист - как звёздную ночь"; или ещё: "Деревья прекрасней всех земных существ: их мертвецы стоят с живыми рука об руку". Вам скучно? Скоро всё закончится. Всего пять дней............ В прихожей Мориарти я столкнулся с Хетти - и, прямо как в старинном романе, пал к её ногам в покаянных слезах, назвался себя чудовищем, превращённым в прекрасного принца и только что расколдованным. Она обняла мою голову, заплакала, и такими увидел нас Джеймс. О! я вызову на дуэль любого, кто назовёт Мориарти циником! И подпишусь тысячу раз под признанием его великим прагматиком: он тотчас отправил на Пикадилли разведотряд, вызвал к моим сокровищам ювелира-оценщика, а ко мне - психолога и лингвиста-репетитора, который двое суток прорабатывал со мной американские нюансы. Хетти всегда была при мне нежным другом. Мне не оставляли времени на скорбь; меня опекали, как младенца. И я действительно чувствовал себя не стариком, каким выглядел, а брошенным ребёнком - вернейшее подтверждение, что в портрете жил мой отец. Он меня оберегал, беря на себя как предназначенные мне болезни, травмы (мне случалось бывать в драках, но синяки и ссадины уходили на полотно), так и душевные потрясения. Двадцать лет - под наркозом! и вдруг... Мой первый завтрак: Хетти намазала булку маслом и вареньем; я откусил и застонал от наслаждения... Вот таким вот фениксом я через три дня разгуливал по Лондону, точнее, шёл на распродажу движимого имущества Дориана Грея, уже будучи новым владельцем его дома. Денег у меня оставалось совсем мало, я сумел выкупить только то туалетное серебро, о котором философствовал Эжен.
   - А портрет тоже ушёл с молотка?
   - Да. Теперь это была просто картина. Не обошлось без курьёза, весьма поучительного. Аукционист назвал лот, объявил начальную цену - 30 фунтов. Гарри Уоттон пропел из первого ряда: "Сорок!". И тишина!... Никому оказался не нужен этот смазливый негодяй. Даже мне... Гарри же вообще, что называется, дорвался: скупил все такни и вышивки, всю парфюмерию, кучу книг, интерьерных безделушек. Я скоро признался себе, что отправился на это торжище только из-за него, считая его последним близким мне человеком - вроде так он себя и вёл... На моём новоселье, обставленном, конечно, веселее, чем описывал давече Джеймс, он, Гарри подошёл ко мне познакомиться. Мы перекинулись парой фраз о Дориане Грее. "Это был очаровательнейший человек - пока не начинал говорить" - вот и всё, что заключил о покойном его лучший друг. Затем он стал являться повсюду в компании юного Альфреда Пула, строчащего на досуге подражания Теофилю Готье под именем Окассена де Бланшефлёра...
   - Тьфу!
   - Бог с ними. Я вернулся домой с любящей девушкой, которую нелегко было убедить в том, что у серийного убийцы Джона Грея не должно быть внуков. В конце концов она сошлась с... тоже странным, но более безобидным парнем.
   - Кто-то из группы Мориарти?
   - Да, химик.
   - А где он сейчас?
   - Понятия не имею. ... Я вообще его никогда не видел.
   - ... А у господина Эжена была какая-нибудь специальность, род занятия?
   - Он был профессиональным французским дворянином.
   - Угу... А вы сделались художником... Или фотографом?
   - ... Хотите анекдот? Встречаются Дик Шарп и Конан-варавр; Дик говорит, хвалясь своей винтовкой: "Брось, брат, свою допотопную железяку. Вот оружие будущего!". Конан сделал смышлёное лицо и отвечает: "Может, в будущем, когда мастера доведут эту штуковину до такого ума, что она сможет выпускать пару пуль в секунду, работая без перерыва минут десять, она и станет оружием, но пока что это чушь собачья. Пока ты ею дырявишь одного человека, я своим клинком раскромсаю дюжину, а то и две. Короче, само по себе ружьё - вещь хорошая, но твоё ружьё - это хреновое ружьё, а вот мой меч - это суперский меч!".
   - Это что, притча о фотографии и живописи?
   - Скорее о науке и искусстве вообще: последнее у нас уже весьма продвинуто, а вот первой - расти и расти.
   - Ох...
   - Да уж, вы-то на опыте знаете, что по пути науки одарённый человек вынужден брести, проваливаясь в ухабы неизвестного, с гирями усвоенных заблуждений на шее. А талантливый артист пролетает над его бедной головой на крыльях, который отрастили для него великие предки: Вергилий, Леонардо...
   - Прежде я считал искусство (литературу, например) чем-то исключительно декоративным, вроде фарфоровых и бронзовых статуэток, бахромы на скатерти или брелочков, но вы мне указали на совсем иную его функцию: оно представляет собой... понятийно-знаковый фонд, грандиозный, богатейший, пригодный для создания кодов в любой информационной сфере. ... В то же время это - одно из худших чудовищ, созданных человечеством! Всемирная тысячелетняя корпорация лжи!
   - Всё так, но... Ох уж эти мне конспиративные концепции!... Главное, вроде чем светлей голова, тем сумасбродней подозрение. Даже Эжен.... Представьте, он считал, что Вильгельм Завоеватель приплыл в Англию только затем, что спрятать здесь некую запретную книгу, которую кто-то на его родине хотел то ли уничтожить, то ли обнародовать.
   - Я совсем о другом...
   Холмса перевал гонг, загремевший под ногами, и не единожды, а настоящим пожарным набатом.
   - Мориарти, - в один голос определили собеседники и пошли вниз.
  
   Профессор пьяно шатался в дверном проёме столовой, раскручивал на пальце трость с резной ручкой из моржового бивня, видимо, призванного имитировать слоновую кость. Этот лицедей в своей наклеенной каштановой бородке и щегольском фраке мог выступить точным двойником лорда Уоттона, но предпочёл стать карикатурой на означенного джентльмена: в петлице пылала огромная орхидея, на щеке - след чьих-то напомаженных губ, его же собственные балаганно провозглашали: "Лечите печень абсентом, а мозг - афродизиаками!".
   Дориан Грей сорвал с его лица фальшивые волосы, засунул их ему за борт жилета и проскрежетал: "Ужинайте без меня".
  
   - А он так мне вас расхваливал, - говорил Холмс, ловко подцепляя вилкой обломок котлеты, - И знаете, он мне понравился: он сумел сделать правильные выводы из своего прошлого. И вообще неглупый человек. Здравомыслящий. Способный в конце концов поладить с самим собой - в отличие от вас. Вы рядитесь, играете разные роли не потому что прячетесь от убийц или полиции, а потому что лишь так вы и может кем-то быть: вы были премилой старушкой, по-своему обаятельным денди, вполне, должно быть, адекватным байронистом; из вас не получается только профессора Мориарти, сэр Джеймс Рональд Кинг.
   - Разумеется, - сотрапезник промокнулся салфеткой, - Вы не первый, кого так взбудоражила история французского подвижника. И кому нравится Дориан. Что-что, а это он умеет... Он вам рассказывал, как пробовал затесаться в вампирскую диаспору?
   - Доброго вечера, милорд, - Холмс с достоинством вышел из столовой, поднялся на второй этаж и, проходя по галерее, услышал крик миссис Гриффин: "Дэннис, бесёнок, сейчас же вернись!". Тут мимо пронеслась, похихикивая, какая-то детская тень, роняя на ковровую дорожку пену и капли, оставляя следы четырёхлетних ступней, сама же бесплотная, прозрачная. "Мистер Холмс, - подскочила Хетти с полотенцем, - Вы не видели!?... Айх!... - шлёпнула себя по лбу, махнула рукой, а сыщик безмолвно указал на стёжку тёмных удаляющихся пятен на ковре. Женщина издала ещё какое-то соответствующее междометие и продолжила погоню за своим незримым пострелом.
   Холмс затворился в спальне, подошёл к книжной полке, заглянул ниже разноцветных "Наобротов" и обнаружил следующие произведения: "Убийство как одно из изящных искусств" Т. де Куинси; "Метаморфозы" П. Овидия-Назона; "Искусственный рай" Ш. Бодлера; "Смерть Артура" Т. Мэлори; "Предания и предатели" Д. д`Артеза... Беллетристика... Он понимал, что нужно в конце концов забить эту дыру в полу своего священного чердака, чтоб не проваливаться на осмеяние всяким фиглярам, но не сегодня. Продвижения и без того велики - так называемое сверхъестественное... Чушь! Всё естественно! Если есть цветные люди, почему бы не быть и вовсе бесцветным? Орган зрения не так уже трудно обмануть. Вампиры? - Мало ли чем можно питаться! Возрастное застревание? Самопроизвольное воскресение? - Биологическая аномалия. Как и внезапное заживление... Вместо того, чтобы накапливать положительные знания, мы поддаётся пустым страхам... Майкрофт! Ватсон!...
   Во внезапном смятении Холмс отшатнулся от окна; почувствовав слабость и боль в левой руке, лег на диван. Ничего. Лестрейд отправил телеграмму - нью-йоркские копы снимут Морана прямо с трапа "Эльбы". К брату пойду сам. Завтра же.
  
   Проснувшись с голубями, великий сыщик попытался вспомнить ночные видения, не сумел, но не позволил себе унывать; оделся и отправился прямиком в студию. Расчет оказался верным: Дориан Грей уже развозил краски по холсту, правда, на сей раз разноцветные пятна казались гармоничней, сложней и понятней.
   - Вы рисуете по какому-то оригинальному методу, - заметил после обычного приветствия Холмс.
   - Сейчас - нет, - не поворачиваясь, ответил художник, - А вот когда придёт клиент... Я слишком хорошо знаю, как это неприятно - позировать. Автор моего пресловутого портрета ранее изобразил меня на десятке картин, и всякий раз, стоя или сидя перед ним, я чувствовал себя в каком-то вакууме, изъятым из собственной жизни. Моих же моделей я прошу не принять позу и сделать лицо, а вспомнить свои самые радостные мгновения и сосредоточиться на них. Создать портрет Элизабет Уоррен может кто угодно, но увековечить её счастье могу и хочу только я. Разумеется, человек не способен долго удерживаться в одном настроении, как хорошо бы оно ни было, поэтому я спешу и с натуры пишу лишь лицо, остальное - так, да оно ведь и неважно.
   - Но ваше первое увлечение - музыку - вы также не забросили, - рассуждал Холмс, прогуливаясь вдоль развешанных по стене и расставленных по полкам струнных и ударных инструментов, ностальгически замедляя шаг возле скрипки.
   - Да, раз в неделю я устаиваю концерт в одном мюзик-холле Ист-Энда.
   - Аттракцион "человек-оркестр"?
   - Вроде того.
   Взгляд Холмса остановился на рояле, задвинутом в угол. Пытливейший человек нашего времени просто не мог не приблизиться и не заглянуть внутрь музыкального устройства. В проволоках и молоточках он не нашёл ничего особенного, но вот внутренняя сторона чёрного крыла оказалась украшенной огамическим кольцом, вроде того, что окаймляло тарелку. Письмена были выцарапаны по лаку циркулем или шилом довольно давно, тем же орудием некто изобразил в центре кольца летящую ласточку. Поскольку Мориарти в своей так называемой тайнописи педантично следовал нормам английской грамматики и первые четырнадцать черт, направленных внутрь, тянулись значительно дальше соседних, означая заглавную R, Холмс сразу понял, с какого места следует начинать расшифровку. Через две минуты он озвучил: "Рейчел плачет о детях своих и не хочет утешиться".
   - Зачем вы туда полезли? - резковато спросил Дориан Грей.
   - Разве вы не нарочно открыли рояль, ещё вчера закрытый?
   - А позавчера, а в прошлую пятницу он тоже стоял закрытым?
   - Уклоняться бессмысленно! Сначала вы мне подсовываете расписное блюдо, потом - это. Тоже какая-то цитата, очевидно. Не бойтесь. Я уже не тот вчерашний непробиваемый скептик. Расскажите же, кто такая Рейчел, и что случилось с её детьми.
   - Рейчел - это ветхозаветная Рахиль, праматерь народа израильского. Стих, прочтённый вами, взят из Евангелия от Матфея; он подводит итог вифлеемскому избиению младенцев.
   - Так. То, что тут всплывёт какая-то кровавая история, я ждал, но зачем на рояле?... И причём тут птица?
   - ... Мистер Холмс, на дне вашего ума уже проросло зерно подозрения о том, что ни искусство, ни сотрудничество с профессором Мориарти не являются главным содержанием моей теперешней жизни. Я сильно нагрешил за двадцать лет и пытаюсь загладить свою вину... очень особенной службой. Я... - что-то вроде сторожа на складе крайне опасных предметов... Но вернёмся к Рахили. Ирод Великий, тиран на иудейском троне, узнал, что в городе Вифлееме родился некий будущий Царь, - об этом ему сообщили восточный цари-провидцы, идущие на поклон к Новорожденному. Венценосный параноик и изувер, если верить Евангелию, сначала велел этим царям разведать всё и доложить, а когда те проигнорировали высочайшую просьбу, цитирую: "послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже". Кого послал? Ну, видимо, войско какое-то, армию.
   - А что же родители этих детей?
   - Да! Ведь кроме беспомощных матерей с византийских икон и гравюр Гюстава Доре, у ребятишек должны были быть отцы, которые могли и за оружие взяться виду такого беспредела, а евреи ведь весьма чадолюбивы. С другой стороны, мог ли Ирод положиться на своих солдат - таких же евреев, как вифлеемцы, и отнюдь не таких же психопатов, как он сам? Какая сила принудила бы вменяемых людей к детоубийству? Да они скорее разбежались бы по пути или соврали потом.
   - Значит, никакого избиения и не было на самом деле?
   - К сожалению, было. Только сделали это не солдаты, которых Ирод всё-таки послал в Вифлеем, только с другой миссией... ...... Злодеяние совершили сами женщины.
   - Что?!!
   - С самого начала не рассчитывая на людей, Ирод обратился к магическому оружию массового поражения. В его кладовой хранилась одна из худших чёрных реликвий - полотно Филомелы. Это была балканская царевна, которую похитил муж её старшей сестры Прокны, похитил и изнасиловал, а чтоб жертва не могла обвинить его, он вырезал ей язык.
   - Да будь всё проклято!...
   - Однако Филомела выткала или вышила на полотне историю своего страдания и послала сестре. Та в мстительном порыве снесла голову родному сыну и зажарила мальчика мужу на ужин.
   - Чёрт знает что!!...
   - Боги превратили Прокну и Филомелу в соловья и ласточку - кого в кого именно, трудно сказать: Овидий пишет так, Аристофан - иначе. Главное, что эта тряпица с XV в. до н.э. гуляет по миру и, попадая в руки к женщинам, внушает им то же, что внушила некогда Прокне. Говорят, и Медея покрывала себе голову этим бесовским платком, когда убивала своих детей... В общем, Ирод послал с волхвами эту ткань в виде дара Богородице, но в Вифлееме кто-то стащил или выпросил у них ту тряпку, или они сами её выбросили, и началось... Армия Ирода еле успела спасти старших детей, способных обороняться и убегать от обезумевших матерей. Младенцы погибли сразу.
   - А если бы полотно попало по адресу?...
   - Большинство теоретиков убеждены, что от одного взгляда Пречистой Девы чёрная реликвия рассыпалась бы в прах. Но ведь не проверишь...
   - А к вам какое... Как!? Она - эта вещь - у вас!?
   - Да, замурована в крышке рояля.
   Холмс автоматически отпрянул от инструмента.
   - Не волнуйтесь, - сказал мистер Грей, - Для мужчин она безопасна, тем более её не видно.
   - Неужели за три с половиной тысячи лет никто не догадался уничтожить эту пакость!?
   - Этого нельзя делать: заключённая в ней сила высвободится, рассеется в воздухе, и может случиться куда большее бедствие, чем в первом веке нашей эры. Всё, что мы можем, это грамотно беречь полотно.
   - И частью программы сохранения, а заодно экспериментом по подавлению дементального излучения, исходящего от артефакта, являются жизнерадостные воспоминания ваших гостей. Великолепно! - теперь Холмс писал орбиту вокруг мольберта, - И совершенно очевидно, что существует некая подпольная организация, заведующая подобными службами...
   - Дивлюсь я вашей неиспорченности, сэр. Кто другой давно бы кинулся расспрашивать про Святой Грааль...
   - Не имею и не предвижу удовольствия знать, что это такое.
   - Правильно, - художник сунул просохшие кисти в склянку с ацетоном и закурил, - А чего ради я с вами откровенничаю, вы давно уже поняли?
   - Честно говоря......... Мне чего-то не хватает для полной картины. Поправьте меня, если ошибусь: Мориарти ведь не в курсе ваших... магических обязанностей?
   - Нет. Во-первых, он мне друг, но не хозяин; во-вторых, он слишком раним и... Он совсем не похож на нас с вами.
   - Что же общего вы между нами находите?
   - Талантливый человек с руками по локоть в крови, - тихо ответил Дориан Грей, - Вы вполне годитесь.
   - Гожусь!?...
   - На роль следующего хранителя чёрных реликвий. ... Не сейчас. После моей смерти. Согласны?
   - ... Дайте наконец сигару! ............ Всё это надо обдумать. ... Вам же говорили, что против меня ополчился мой брат. Вы не можете быть уверены, что раньше меня покинете этот мир! А заявлять о крови на моих руках вы не имеете никакого права! Вы бы лучше поинтересовались, скольких невинных я спас ужасной гибели! Мориарти - просто кретин, если не видит разницы между жизнью преступника, и жизнью мирного, честного гражданина! Человечество никогда не откажется от смертной казни. Неужели подонок, хладнокровно убивающий одну за другой своих падчериц, может остаться безнаказанным? Неужели есть для него иной вариант расплаты!?...
   - Ваши заслуги перед обществом известны, как творения Шекспира. Восхищённые и благодарные мещане только и ждут выхода в свет очередной истории от Джона Ватсона. ... Мне, как никому, знакомо, когда ближайший друг создаёт из тебя лестное произведение искусства, но ведь Бог не читает рассказов о Шерлоке Холмсе и не рассматривает протрет Дориана Грея - Он видит нас самих.
   - В вас умер отменный проповедник! Простите, что отвлёк от работы!
   У самой двери Холмс налетел на Мориарти. Таким мрачным он видел профессора лишь на смотровой площадке у Рейхенбахского водопада, но отнёс эту угрюмость на счёт своих вчерашних презрительных выпадов. "Таймс" в руках новоприбывшего подсказала вопрос:
   - Какие новости, коллега?
   - Грустный и ужасные, - Мориарти наотмашь уложил газету на журнальные столик. Холмс подобрал её, развернул, и в глаза ему ударил заголовок: "КРУШЕНИЕ ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКОГО ПАРОХОДА "ЭЛЬБА"", за которым следовала статья:
   Одно из величайших достижений цивилизации, сверхскоростной океанский лайнер "Эльба", затонуло на полпути к Нью-Йорку. Под покровом ночи борт корабля был протаранен адской махиной печально знаменитого подводного пирата, именующего себя капитаном Немо. Пучина поглотила судно в считанные минуты. Из 325 человек, находившихся на его борту, лишь 30 выжило, но участь их не менее ужасает, ибо эти несчастные стали пленниками Немо.
   Этот дикарь, выходец из индийских дебрей, получил образование в Европе, но, вместо благодарности за просвещение, он обратил свои знания против всего прогрессивного мира, сконструировал подводную лодку, чтоб топить и грабить корабли, везущие в Китай опиум и другие лекарства; в Америку - безработных изгоев; в Австралию - извергов, препоручаемых для исправления суровой, но справедливой природе; в Африку и Азию - наших доблестных солдат и офицеров.
   Беззастенчиво признав в радиограмме, адресованной Парламенту, кабинету министров и лично Её Величеству своё очередное зверское злодеяние, бандит и мятежник осмелился поставить ультиматум, обещая убивать в день по заложнику, если британское Правительство немедленно не выведет свой военный и административный контингент из Индии.
   В ответ на эту неслыханную дерзость лорд Дерби заявляет: "Мы не намерены вступать в переговоры с международным террористом".
   Её Величество скорбит вместе с семьями погибших и молится об избавлении пленников".
   - .................. Какие шансы? - вышептал Холмс в спину Мориарти, сосущему сигару у окна.
   - ...... Дэн долго жил в Азии, хорошо говорит на хинди... Может, добьётся особого отношения к себе и...
   - А если всё не так!? Если его там нет!? У вас-то точно с Индией большие связи. Немо - индус. Он не справился бы в одиночку с таким наукоёмким проектом, как подводный корабль. Вы и ваши кембриджские друзья помогли ему, и он стал не только свирепейшим пиратом, но и вашей шестёркой! По вашему приказу он затопил "Эльбу"!!!
   - Как скажете, конечно, но, по-моему, министр иностранных дел...
   - Да сколько можно тупить! Индия - не иное государство; она - наша провинция!
   - Простите, всё же как-то трудно уложить в уме тот факт, что Индия - это Англия.
   - Немо наверняка сменил гражданство, - пробормотал Грей.
   - И вы туда же! Какое гражданство может быть у человека, живущего в море!? Мориарти! Вы слышите меня!? Свяжитесь с ним! Прикажите ему отпустить заложников!
   - А то - что?
   - Я убью вас!
   Мрачный чудак сел в соседнее кресло, разминая в пальцах окурок:
   - Мне не жаль моей жизни: она так бесполезна... Если бы двадцать пять лет назад Британия оставила в покое Индию с условием, что там перестанут сжигать заживо вдов, не было бы никакого капитана Немо и не погибло от его тарана... теперь уже свыше тысячи человек. Всё, чего я хочу от мира, - чтоб в нём было меньше убийства. Если бы все государства (ну, хотя бы европейские) разом отменили смертную казнь, я с лёгким сердцем и до конца жизни играл бы Жака-меланхолика на провинциальных подмостках, в свободное время уча деревенских детей арифметике. Какие пустые фантазии! Что бы ни делали я и вы, и Дориан, зло лишь прибывает. Вы думаете, что познали бессилие? Но вообразите, что через тридцать лет начнётся война, в которую ввяжутся все мало-мальски цивилизованные страны, в которой людей будут даже не расстреливать из пушек, а морить ядовитым газом, как тараканов, прямо на полях; в которой поляжет двадцать миллионов или больше; потом по миру расползётся вирусная зараза, которая скосит сорок пять в шестой степени, а по её уходу родится поколение, которое развяжет новую войну всех народов - семьдесят миллионов трупов! А дальше что? Новая пандемия? ... Всё это ещё можно предотвратить! Пусть древнее, мощное, авторитетное государство подаст пример истинного гуманизма, похоронит виселицу, позорный столб, каторгу и телесные наказания; пообещает - и даст миллиард фунтов-стерлингов изобретателю биологического противоинфекционного лекарства, а в Австралию безоружными и в одной рубахе будет отсылать только проповедников научного расизма! Но оно не сделает этого, будь оно проклято! И теперь мой брат и ваш друг пойдут на корм кальмарам, потому что я на самом деле знать не знаю этого индийского Дрейка, а потом... Впрочем, у нас в запасе почти треть века, чтоб не дожить... до логических последствий... небывалого прогресса...
   Слова "мой брат и ваш друг" - эта двусмысленная формула абсолютного сочувствия (речь словно шла об одном человеке) - застряли хворостиной в шестерёнках интеллектуальной машины Холмса; он схватил Мориарти за руку, сказать "Простите!" ему мешали только подступившее к горлу рыдание и осколки гордости.
   - Мне надо съездить к клиенту - предупредить, что на этой неделе не смогу закончить портрет. Ну, и ещё в пару мест, - проговорил Дориан Грей, прежде чем выйти почти на цыпочках.
   Было так тихо, что слышалось тиканье часов в соседней комнате, и Холмс думал о бомбах с таймером, заложенных под все фундаменты Лондона, в недрах острова, всех островов и материков; он ощущал себя одним из обречённых, с минуты на минуту ждущих смерти во всех каменных мешках земли и в одной железной плавающей бочке на дне океана.
   - ...... Профессор,....... вы были влюблены?
   - Ещё как!
   - ... Леди отравила мужа?...
   - Нет. Мы познакомились на новоселье Невермора. Она была бесконечно печальна: скорбела по Дориану. Между ними так ничего и не состоялось...
   - Иначе бы она скорее радовалась.
   - Пожалуй.
   - ... Ну, а вы-то преуспели?
   - Представьте себе - да.
   - Каким же образом?
   - Я сразу дал ей то, чего она прежде не знала, и, разумеется, не представляла, как это хорошо.
   - !??
   - Я не острил в беседе.
   Так они просидели полдня, унимая дрожь в сердце разговорами, пустыми и лёгкими, как мыльные пузыри. За окнами разошёлся ливень с грозой; в незакрытое окно летели брызги и прохлада. Мориарти отошёл туда, где пахло водопадом, подставил лицо под капли и забредил:
   - Пусть болезнь придёт раньше, пусть научит их ценить жизнь, дорожить близкими...
   - Болезнь только нагонит страху, а когда она отступит, немцы или чехи обязательно решат, что французы или австрийцы ослабели больше их...
   - Тогда пусть вымрут все! Пусть царица чумы выйдёт замуж за короля стафилококков, а бацилла антрацис - за холерного вибриона; пусть они повенчают своих детей, и первой же тысяче внучат подарят на рождение вот это тело - прежде, чем свалиться и издохнуть, оно обойдёт столько людных мест, сколько сможет!...
   - Прекратите этот вздор!
   Стемнело быстро. С крыш всё капало, в небе урчало.
   Холмс бродил по студии в обнимку со стонущей скрипкой.
   Заходила Хетти с лампой на оливковом масле, спрашивала, не голодны ли джентльмены.
   Наконец вернулся мистер Грей, принёс вечернюю газету. В ней сообщалось, что правительство постановило ответить на террористический акт капитана Немо карательным походом в его родной город. У Мориарти началась самая бесстыдная истерика, а Холмс выскользнул в коридор и помчался в комнату со шкафом, где хранилась или была давно забыта шкатулка с гашишем... Под доносящиеся из-за трёх стен вопленные умоляния о смерти он глотал кусок за куском, понимая, что превышает дозу... Наконец из подмышек с треском вырвалась вторая пара рук, отняла у первой коробку и нож, захлопнула шкаф и осыпалась догорающими головнями на паркет. Угольный палец, коченея, указал на дверь, и Холмс вылетел из комнаты, как чёртов рождественский дух.
   В эженовой мансарде творилось неладное - пол стал совсем топким, живность вся перевелась. На столе лежали те же перо и бумага. Зачем же всё-таки?... А вот и он... Он?...
   Перед Холмсом сидел человек с тем же лицом, только волосы его отросли, а глаза - погасли и были тем страшнее, что не моргали, но мерцали сизыми дисками вокруг узких зрачков. Руки он разложил по сторонам, ногтями вверх. На правой замер белый богомол, на левой - чёрный скорпион.
   - Главный разумник крещёного мира, не бойтесь.
   - Как мне не бояться!?...
   - Просто припомните их имена, - к столу с потолка спустились тридцать светящихся пауков, лист из серого стал бледно-бирюзовым, - Представьте, что признаётесь другу.
   - Зачем... ему?...
   - Ему и вам пора избавиться от обольщения; пора понять, насколько ваша жизнь неправомерна. Его лёгким путём сведёт в могилу разочарование, отвращение от того, чему он соучаствовал; а вас - раскаяние.
   - Ты - не тот! Тебя нет! ..........Чем писать? А, ясно, - левая пригоршня Холмса превратилась в ковшик крови; он обмакнул в ладонь перо, - Что они сделали, надо?...
   - Нет.
   - ... В каком порядке: алфавитном? хронологическом?
   - Всё равно.
   Величайший ум, безупречная память - Шерлок Холмс поимённо, погодично и помесячно, одного за другим заносил на бумагу преступников, пойманных им и осуждённых на смерть; всего набралось тридцать два, известных мне и неизвестных.............................................
   Уронив перо на испещрённый лист, он бессильно прислонился к спинке стула. Мозг опустел, воля к жизни - исчерпалась.
   - Да судит вас Бог, - вымолвил безжалостный призрак.
   Скорпион подбежал к окровавленной ладони и вонзил жало в самую рану.
  
   Теперь, дамы и господа, когда судьба мистера Холмса волнует вас, как никогда прежде, я тем не менее позволю себе рассказать о событиях на "Эльбе".
   Каюта первого класса была так великолепна, что мне не хотелось её покидать, и я до самого ужина просидел в кресле, покуривая и перечитывая "Тайна Эдвина Друда". В конце концов я задремал на полтора-два часа, и переодеваться для ресторана мне пришлось в некоторой спешке.
   Нарочно не стану описывать пиршественный зал, чтоб вы не подумали, будто компания Ллойда заплатила мне за рекламу. Скажу только, что там смело можно было заказать любое вино, а музыканты играли то Штрауса, то Моцарта, то Генделя. А подобной люстры нет, наверное, даже в Ватикане!... Но ни слова больше...
   У меня появился сосед - единственный человек в этом блистательном помещении, надевший не фрак, а сюртук из сукна цвета красного дерева, а вместо белой бабочки, украсивший шею шёлковым узорным платком, окрашенным шафраном и индиго, повязанным даже не поверх воротника. Стюарт почтительно разложил перед ним приборы, а пищу принёс самую простую, и к еде мой незнакомец приступил с непосредственностью обедающего кучера.
   - Горошек - с ножа! - смущённо заметил я, - Будь я героем Теккерея, я вынужден был бы вознегодовать и немедленно отсесть от вас.
   - Что ж, отсядьте, - ответил он, - Вон как раз свободное место.
   Я машинально повернул голову, и она закружилась от ужаса, в глазах моих потемнело: в трёх шагах от меня сидел полковник Моран! Сейчас мне в бок упрётся дуло револьвера, меня выведут вон и сбросят за борт... Но нет, мой сосед мирно вытирал край тарелки хлебным мякишем, да и сам Моран, безразлично взглянув на меня, продолжил резать свой стейк.
   - Меня зовут Дэниел Дарвел. Вам привет от мистера Холмса, который вовсе не погиб в Рейхенбахском водопаде...
   - Вы - его друг!? - радостным шёпотом осведомился я.
   - Я ему не враг, и вам тоже, доктор Ватсон.
   - Это очень хорошо, потому что... Вы ведь не случайно указали мне на того седого и одиного джентльмена; вы знаете, кто он - Себастьян Моран, заказной убийца, работавший на главного преступника современной Европы - профессора Мориарти!
   - Ну да, а с ним здесь ещё около ста восьмидесяти таких же работников.
   - Что!!!? Как же так!? Инспектор Лестрейд...
   - Согнал в следственный изолятор кучку подставленных заурядных грешников.
   - Этот Мориарти в самом деле сущий дьявол! ... Сам он тоже здесь?
   - Нет, он остался в старом свете.
   - Боже! Холмс!...
   - Будет вам дёргаться. Я, конечно, не поручусь, что ваша дальнейшая литературная слава в полной безопасности, но одно достоверно: мой братец Джей ничего не замышляет против мистера Холмса; когда я видел их в последний раз, они обедали за одним столом, почти как приятели...
   - Ваш братец... - это Мориарти, что ли!?
   - Да, и поверьте мне, он не такой уж плохой человек. Судите хотя бы потому, что он взялся защищать вашего друга от его истинного врага.
   - От кого же?
   - Если верить Джею, старший брат Холмса...
   - Майкрофт?
   - Если нет другого. Обладая столь же развитым интеллектом, что и младший однофамилец, он не сумел направить свой ум на что-то полезное. Его отношение к брату - нездоровая смесь любви, ревности, зависти, обиды - завело его на то же поприще, только по другую сторону баррикад, короче, мистер Майкрофт под придуманным именем, как водится, встал во главе криминальной компании, занялся вымогательством и незаконной торговлей. Убийства при таком роде занятий - неизбежность, как увольнения на производстве. И всё это он затеял не столько для высвобождения своих задавленных возможностей, сколько в качестве вызова брату-сыщику, попытки вознестись над ним, победить его.
   - Чудовищно! Просто чудовищно!
   - Теперь, когда его армия, капитал и амбиции разрослись настолько, что их уже не спрятать от проницательного холмсовского взгляда, он пошёл в хитро спланированное наступление, в исходе которого надеялся убрать с дороги и настырного братца, и главного авторитета бандитского Лондона, стравив их, как вы могли наблюдать, но два умных человека сумели преодолеть взаимную неприязнь, основанную, по большей части, на недоразумениях, и заключили союз против общего антагониста.
   - Слабо верится, что Шерлок Холмс пошёл на сделку с преступным главарём.
   - Если уж Джеймс Мориарти решил помогать наёмной ищейке, то можно ждать любых чудес.
   Тут музыка внезапно стихла. Мы, пассажиры, в беспокойстве огляделись и увидели, что столовый зал окружён вооружёнными людьми в чёрных полумасках - официанты и бармены обоих полов превратились в разбойников с револьверами; с верхней же галереи свешивались ружейные стволы: аналогичная предательская метаморфоза произошла с оркестром.
   Моран также нацепил маску.
   - Внимание, люди! - обратился к попавшим в ловушку богачам и аристократам престарелый человек весьма замечательного вида: в его левую щёку была вшита металлической нитью овальная крупная металлическая же, да ещё эмалированная заплата; до маски он не снизошёл, - Ваше путешествие в Америку закончено; корабль меняет курс. Ваши жизни и имущества поступают в моё распоряжение. ("Кто это такой!?" - спросил я; "Джордж Дэдрэдй", - ответил Дарвел, словно это мне могло о чём-то сказать) Первое я верну вам через десять дней, второе - не верну. Сейчас мои друзья проводят вас в ваши каюты. Советую без моего или их разрешения не делать никаких движений, - произнеся это, зловещий распорядитель отступил в тень.
   Бандиты начали по очереди уводить джентльменов и дам.
   В зале стоял глухой скорбный ропот.
   Моран приблизился к нам:
   - Чем займётесь, мистер Дарвел?
   - По обыкновению.
   - Спасение утопающих и всё такое, - усмехнулся этот негодяй, - Пойдёмте, доктор.
   - Доктор со мной.
   - Как пожелаете, - и удалился.
   Мы в свою очередь не мешкали. Решено было переселить меня к мистеру Дарвелу, но не успел я собрать свои вещи, как в мою фешенебельную каюту пожаловал сам Дэдрэй - с очевидным намерением обосноваться в ней. Он вежливо поклонился мне и моему защитнику; последний ответил на приветствие, тогда как я лишь смерил налётчика презрительным взглядом, при этом мне показалось, что я встречал его раньше, совсем недавно...
   Дарвел привёл меня в двухместный номер второго класса.
   - Вы среди них свой, - выдавил я, горбясь стуле, - Вы заранее сговорились с этим упырём насчёт меня, моих апартаментов, и...
   - Скорее этот упырь одолжил вам на день свою каюту - вы сели на пароход по билету, купленному им и вручённому вам...
   - Ничего подобного! Билет мне подарил... Майкрофт Холмс..., - вдруг лента моей памяти раскрутилась вспять, я вернулся в момент, обрёкший меня на этот злосчастный круиз: бледный незнакомец с тёмно-перламутровым пятном на щеке входит в мою комнату; в его руку трость с набалдашником в виде головы ибиса; я недоумеваю: "Кто вы?" - "Майкрофт Холмс". ...
   - Это был Дэдрэй? Он что, оборотень!?
   - Он потомственный гипнотизёр и экстрасенс.
   - Холмс мне ничего о нём не говорил... Наверное, просто не знал... А узнал бы - не поверил! ... Как именно Дэдрэй связан с Мориарти?
   - Ну, это такая старинная семейная дружба. Джей и я - мы вроде как внуки Джорджа Байрона, поэта...
   - Того самого!?
   - То есть это я - как бы, а Джей-то уж точно, а Дэдрэй называет себя последним гориотинцем. Вы, конечно, не знаете, кто это такие, хотя и читаете много романов. Ну, так вот, в двадцатые годы во Франции образовалась секта, очень немногочисленная - от силы десять душ - но очень могущественная... Как глупо звучит! как предисловие к "Феррагусу"!... В общем, небольшая группа людей доброй воли, редких талантов и своеобразных верований; дед дружил с их предводителями, а они почитали его тайновидцем и прорицателем...
   Я был настолько захвачен этим преданием, что целую ночь допрашивал Дарвела, а под утро, во сне уже начал писать книгу о героях романтической эпохи и их подвигах, но, проснувшись, с горечью признался себе, но этот труд мне не по силам - разве что я брошу всё: Холмса, медицину, Англию и посвящу оставшуюся жизнь... чему? Заламаншской легенде о колдунах и привидениях? Благородным предкам шарлатана и бандита Джорджа Дэдрэя? Это в то время, когда мой лучший друг в Лондоне разрывается между профессором Мориарти и коррупционером, изменником, маньяком Майкрофтом! Мне стало просто стыдно...
   Следующие десять дней мы плыли на юг. Нас, заложников, не морили в запертых каютах - мы могли гулять по палубам, любоваться морем и небом, поверять друг другу жалобы и страхи. Нас кормили трижды в день в том же ресторане. Еда была, правда, скромнее, зато музыканты играли с удвоенным вдохновением. Довольно скоро многие из нас свыклись с таким положением вещей, смирились с потерей драгоценностей и денег, но будущее тревожило по-прежнему - куда нас везут? "А куда нас могут везти? - спокойно и во всеуслышание сказал Дэниел Дарвел за общим ужином, - На Святую Елену, конечно". Хрустальная люстра нежно зазвенела от дружного облегчённого вздоха.
   На одиннадцатую ночь плавания нас, пленников, рассадили по шлюпкам и отвезли на пустынный каменистый берег. Лодки вернулись на "Эльбу", которая огласила тёмные воды и влажные скалы долгим гудком, после чего быстро пропала из виду.
   Дарвел взбежал на пригорок, включил фонарик и стал подавать какие-то сигналы. Не прошло и двадцати минут, как из темноты донёсся бодрый голос другого судна. Мы разглядели яхту с двумя мачтами и дымоходной трубой.
   Начинался рассвет.
  
   "Это ещё жизнь? - спросил себя Холмс, поднимая кверху и разглядывая ладони - обе раны заживились, - Таков Божий суд?"...
   Быстро освободившись от сонной слабости, он встал и поспешил в студию, где схватил со стены смычок, скрипку и начал играть, и играл, покуда не онемели руки и не заныла спина...
   Возвращая инструмент на место, Холмс увидел мистера Грея, улыбающегося у стены:
   - Вы настоящий виртуоз. Давайте как-нибудь дуэтом, в Ист-Энде.
   - Разве что инкогнито, а то ведь - сами понимаете... Где Мориарти?
   - Не знаю.
   - А что пишут?
   - Ничего.
   - ... Я бы сейчас что-нибудь съел... А потом... Мне давно пора это сделать - навестить брата.
   - В столовой накрывают только в определенные часы, но на кухне всегда есть чем подкрепиться. Пойдёмте.
   Они спустились в цокольный этаж и сразу попали в просторную комнату, хоть и с низким потолком. По стенам располагались печи, поваренные верстаки, рукомойники, харчевики и шкафы для посуды, а в центре стоял длинный стол, столь благородного вида, что за ним могла обедать графская семья. Всё было комильфо: белая скатерть, белые свечи в начищенных бронзовых шандалах, удобные мягкие стулья, немецкие, скорее всего. Под ногами и на стенах красовалась восточного типа мозаика из разноцветных камней: лазурита, алебастра, мрамора разных оттенков.
   - Садитесь, мистер Холмс, я сейчас чего-нибудь соображу.
   - Верхняя столовая выглядит нищенский в сравнении с этой! Верно, тут вы потчуете наиболее почётных гостей.
   - Скорее никак не могу отделаться от привычки к абсурдным прихотям. Пока нашёл только хлеб и абрикосовое повидло. А, ещё камамбер и... нет, это дрожжи.
   - Хлеба будет достаточно, особенно если найдётся глоток вина. Любого некрепкого. ...... Вот спасибо. .................. Скажите, мистер Грей, у вашего Эжена не было ли брата-близнеца?
   - Не помню, чтоб он рассказывал о своей семье. Правда, не иначе как братцем он называл Фрэнсиса, лакея. Бедняга рвал и метал... А что?
   - Я видел другого человека... С таким же лицом, но жестоким. И глаза... И ручной скорпион... Его яд, как это ни невероятно, меня и вылечил... Я никак не пойму, насколько они реальны - эти призраки. ... Если вдуматься,... незнания нет. Все знают всё, только им это ни к чему, а я...... Мне пора.
   У самого выхода на улицу Холмса догнал Мориарти: "Я с вами!". Он вновь сам позаботился о транспорте, а по дороге рассказывал сон об арбузном дожде, после которого Лондон было не узнать. Розовые ручейки стекали в Темзу, в которой воды не было видно от тысяч плывущих в ней зелёно-полосатых бомб - беднота, веселясь, вылавливала их и уплетала. На мосту стоял кэб. Извозчику проломило череп, его кровь вместе с арбузным соком капала вниз. А лошадь умиротворённо хрупала корками...
   Так как товарищи с полпути телеграфировали в министерство иностранных дел о том, что клуб "Диоген" сгорел, у них появилась надежда дождаться Майкрфта к восьми часам вечера. Они коротали время на лестничной площадке выше той, на которой чиновный братец забренчал бы ключами. Озолочённый швейцар их не беспокоил. Говорили о клубах - какие они бывают, какая в них польза и какая это глупость.
   Наконец министр прибыл. Холмс, бледный, но решительный, спустился к только что закрывшейся двери и попросил Мориарти ждать его этажом ниже. Тот вздохнул, сошёл на два марша и, усталый, присел на ступеньки, вытащил из кармана "Серапионовых братьев" Гофмана и булку...
   Миновало около часа, вверху хлопнула дверь, но Холмс не шёл. Профессору ничего не оставалось делать, как идти на поиски, которые завели его на самую крышу.
   Холмс прислонялся плечом и виском к дымоходной трубе, смотрел с тоской на растворяющиеся в сумерках крыши:
   - ... Безнадёжно. Он отрицает всё, говорит, что я спятил, но не может доказать своей невиновности. И я не могу... Всё, я больше не сыщик: я не пойду против брата. ... Куда же мне теперь? ... Мистер Грей предложил кое-какое занятие, но оно мне не подходит: я привык к активности, к большим свершениям. Скажите-ка, профессор, не найдётся ли для меня места в вашей священной когорте?
   - Боюсь, что нет.
   - Не доверяете. Понятно. Ну, тогда я сам, - несчастный человек встал у самого края, смерил взглядом пятиэтажную высоту, - Жить в царстве Каина - позор!
   - Постойте! Всё не так!
   Холмс пошатнулся на смертельной грани, но удержал равновесие, вернулся к трубе, ошеломлённо глядя Мориарти, скорчившего довольно жалкую, виноватую физиономию:
   - Он не при чём - ваш Майкрофт.
   - Таааак, - выдохнул Холмс, - Советую скорей добавить, что доктор Ватсон жив и здоров!
   - Ну, по большому счёту, я ничего такого не могу сказать определённо: ни того, что ваш брат чтит закон, ни того, что ваш друг сейчас видит солнце: я же не Господь Бог...
   - Опять начинается!!!!!! Я тебя сейчас точно прикончу, лживая ты сушёная жаба!!! Даже умереть мне спокойно не даст!!!...
   - Разумеется нет!! Я всю свою жизнь посвятил сохранению чужой!...
   - Ладно, спокойно! Профессор, пожалуйста, ради Бога и Байрона, соберитесь и попробуйте быть максимально честным...
   - Да не вопрос. Вы готовы?
   - Готов!
   - Ъх. Говоря, что ваша деятельность мне нисколько не мешает, я конечно...
   - Врал!
   - Нда. Вы сорвали мне около тридцати сделок. В большинстве случаев услуги уже были оплачены; по справедливости я должен был бы вернуть деньги, но уже оказывалось не кому. Моя репутация безупречного спасителя шаталась, пострадало несколько моих людей, а самое скверное - по дну поползли шушуканья, будто я сознательно терплю ваше присутствие: нелепость полная, но бандиты - народ недалёкий и мнительный. Вроде как запахло бунтом изнутри, извне - дискредитацией. Вскоре сборная делегация от пяти крупнейших группировок довольно корректно, даже дипломатично сообщила, что в деле незамедлительного избавления от вас братва очень рассчитывает на мои недюжинные таланты. Неверное, мне стоило попросту удрать... Куда там! Честь фирмы и вообще! ... Задача, согласитесь, не из лёгких: обезвредить вас, не убивая, превратить заклятую вражду в лояльность...
   - Просите мне мою назойливость и распоспешность, но, коль скоро я могу вернуться к своему единственному призванию, то будьте так любезны - предоставьте мне дальнейшее разоблачение.
   - Не собираюсь я слушать дежурную галиматью про тщательно и долго разрабатывавшийся план. У меня последняя возможность быть понятым вами... Я не такой глупец и бездарь, каким прикидывался, но ум уму - рознь. Я аховый шахматист, зато хороший картёжник: неизвестность, неопределённость, спонтанность - мои родные стихии. Алфавит, который вы называете пляшущими человечками, я придумал в десятилетнем возрасте. Кинув клич среди вечно обиженной черни, я за треть суток собрал висельный компромат на 87 благонадёжных граждан, за полчаса выбрал из них тридцатку, за вечер сварганил липу, за ночь растиражировал числом 10 штук и раздал знакомым. Вы попали на Милвертона, а могли... В общем, дальше. Время ожидания, пока вы нападёте на приманку и зашевелитесь, я употребил на сбор сведений о вас. В этом мне помогли Джонатан Гриффин, о котором вам могли рассказать Дориан и Хетти, и Джордж Дэдрэй, моё раннее упоминание о котором вы не случайно пропустили мимо ушей. Говорят, он каждый месяц публикует в "Таймс" заметку не важно, на какую тему, но её заглавные буквы составляют фразу типа ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ ДЖОРДЖА ДЭДРЭЯ. Читатели безотчётно поддаются этому внушению, так что старик Джордж тоже вроде невидимки, к тому же он способен выдать себя за кого угодно...
   - Как Фантомас?
   - Нет, тот наряжается другим человеком, а этот ходит в своём облике, но умеет уверить кого надо, что он - не он, а тот-то имярек.
   - Гипноз?
   - Наверное. В добавок ко всему он обладает феноменальным нюхом. Незаметно посетив вашу квартиру, он рассказал мне, какие запахи являются для вас привычными и приятными. Зачем мне это было нужно? Обонятельные ассоциации очень крепки и эмоциональны, а я как за собирался поманипулировать вашими чувствами. Со сведениями от Дэдрэя я мог посылать в ваш хорошо устроенный, но плохо защищённый ум сигналы симпатии независимо от условий нашего с вами прямого контакта - хотя бы блокируя ваше навязчивое желание укокошить меня. В моих интересах было обрезать все ваши человеческие связи, но вы сами это сделали, едва возомнили, что вашей жизни что-то серьёзно угрожает. То, что уязвимым местом каждого являются его кровные родичи, очевидно, как вред курения. Ввиду вашего сиротства мне даже не пришлось гадать, на каком однофамильце следует остановиться, и в тактике общения я не ошибся: всякий, кто умеет говорить загадками, Холмс, убедит вас в чём угодно. Дальше я уже чисто прикалывался...
   - Всё это ни к чёрту не годится.
   - Другой правды у меня нет.
   - А как же ваш прыжок в водопад? Так поступил бы только человек в состоянии последнего отчаяния!
   - Верите ли / нет ли - я всегда в таком состоянии.
   - Пусть. Но, как вы, такой противник кровопролития, вязли под крыло отъявленного убийцу, Морана? И почему же он в меня стрелял, если вы ничего не замышляли против моей жизни!?
   - Это уж к нему вопрос.
   - Простите!?
   - Повторяю сорок восьмой раз: я не претендую на роль демиурга. Моран, Милвертон, Дэдрэй, Невермор - автономные субъекты. Я просил их о некоторых услугах, но не мог ни запретить им импровизировать, ни, в конце концов, сделать вас бессмертным! Я пригласил полковника в Швейцарию, чтоб, увидев нас вместе, вы испугались. Второй и последней моей просьбой к нему был удар прикладом по лицу. Это случилось в гостинице. Что он последует за мной в горы, я не ожидал, и он шёл тайком. Что вы делали на смотровой площадке после моего свержения, я тоже не знаю...
   - Я заметил Морана раньше, чем он это понял, но я едва успел спрятаться на выступе. Он однозначно бы настроен меня прикончить!
   - Вас очень многие хотят убрать - для вас это не новость.
   - Но не Майкрофт!? Это-то вы выдумали?
   - Пожалуй, только это. Ну, и ещё про капитана Немо. Сегодняшняя "Таймс" клянётся подать в международный суд на исландский китобой "Ульм", этот корабль дураков и пьяниц, сообщивших, будто они видели крушение "Эльбы"...
   - Которая на самом деле уже подходит к Нью-Йорку?
   - К Рио-де-Жанейро.
   - Ааа! О! Вы купили целый лайнер... и вывезли на нём в Америку всё своё предприятие! Но что же Ватсон!?
   - Да пусть он сам вам и расскажет! тие!реику айнер поняле моего свержения, я тоже не имею понятия.йком. лял?
  
   - ... А начинали-то мы с малого, - промолвил, отздоровавшись с мистером Дарвелом, своим давним другом и чуть ли крестником, и глядя на нас, лорд Эдвард Гленарван, кумир всех мореплавателей и упование всех робинзонов, - Что скажете, Джон?
   - Сэр, это совершенно невозможно, - отрезал мистер Маглс, бессменный капитан знаменитого "Дункана".
   - Но надо же что-то придумать.
   - Само собой, сэр.
   Из нашей толпы навстречу лорду Гленарвану выступил лорд Ферфакс с несколько высокопарным приветствием и весьма драматично поведал о нашем злоключении. Прославленный шотландец, растерявший на океанских широтах изрядную толику навыков светского обхождения, ответил просто:
   - Дорогие господа, единственное, чего я сейчас хочу - это облегчить вашу участь, но вас слишком много, чтоб "Дункан" мог принять на борт всех. Предлагаю следующее: мы заберём дам, мальчиков младше десяти лет и стариков старше семидесяти...
   - Мне шестьдесят девять! - крикнул барон Ротшильд.
   - И отвезём в Англию. Джентльменам придётся остаться здесь. Мы снабдим вас оружием и походным снаряжением; за неделю пути вы доберётесь до Джеймстауна. Я напишу губернатору рекомендацию для вас, чтоб он вас устроил. Дальше вы можете ждать моего возвращения или покинуть остров на любом другом попутном корабле.
   - А денег вы нам дадите?
   - Денег у меня нет. Есть только золото и какие-то ценные камни. Я вручу их мистеру Дарвелу, который будет вашим предводителем.
   - А где гарантии, - подала голос леди Сомерсет, - что нас не отвезут на невольничий рынок в Марокко?
   - Если вас туда и отвезут, то разве что за покупками, - ответил в своём духе лорд Горинг, как раз подходящий к лорду Гленарвану, чтоб попросить его о чём-то шёпотом. В ответ на его слова тот строго и негромко (но я, стоя поблизости, расслышал) произнёс, качая головой:
   - Нет, сэр, мужчину определяет не то, с кем он готов целоваться, а то, как он ориентируется на местности и бьёт по цели.
   Огорчённому Горингу хватило ума не продолжать этот диалог.
   Дамы не обнаруживали особого энтузиазма, меняя дикий берег на незнакомое судно. Зато мы, двадцать мужчин, воспряли духом, наделённые восемью складными палатками и четырьмя мотками канатной верёвки, ружьями и пистолетами, порохом и пулями, огнивами и спичками, тёплыми плащами и шляпами, солью и табаком, сухарями и рисом, десятью фляжками рома, тремя котелками, пятнадцатью топорами и двадцатью ножами. Проводив "Дункан", мы разбили пробный лагерь с кострами. Дарвел собрал всех вкруг себя, показал карту острова, щедро выдранную лордом Гленарваном из большого атласа, указал на ней точку нашего приблизительного нахождения - бандиты ссадили нас на самом удалённом от столицы острова караю. Затем потомок Байрона наметил маршрут, расспросил каждого из нас о его опыте походной жизни, охотничьих успехах, познаниях в ботанике и географии. К ужину нам лорд Норфолк добыл крупную птицу, похожую на цаплю, а сам наш провожатый нарвал травы для бодрящего отвара (особенно в смешении с ромом). Насытившись, мы дружно выразили желание покурить, и поскольку наш мудрый благодетель оставил нам только одну трубку, затягиваться пришлось по кругу, как индейцам. Этот ритуал окончательно сплотил наш отряд в настоящее братство. Я мог бы сказать, что мы чувствовали себя героями приключенческого романа, если бы самая колоритная книга не оказалась блеклой по сравнению с реальными переживаниями.
   Утром мы двинулись на юго-запад. Началось одиннадцатидневное кочевье по безлюдному лесистому побережью. В целом странствие не оказалось изнурительным или опасным. Нам не угрожали нападения людоедов или крупных хищников. Вся наша забота сводилась к поиску площадки для привала и способа переправиться через очередную реку. Водные препятствия доставляли нам много труда. Приходилось то валить деревья для подобия моста, то проходить километры в поисках брода, один раз мы даже пробовали прыгать с шестом через сравнительно узкий поток, но это удалось только троим из пятнадцати рискнувших, а дюжина смельчаков, но, увы, не ловкачей искупалась поневоле. И всё же посылая порой реки ко всем чертям, мы были глубоко несправедливы, ведь они обеспечивали нас рыбой, питьевой водой и позволяли соблюдать минимальную гигиену. Хотя, как нетрудно догадаться, к концу странствия все мы были бородаты и порядком облохмочены.
   Давая себя искренний отчёт о прожитой жизни, я не могу назвать более счастливого времени, чем дни, когда я скитался по чащам Святой Елены в компании первейших богачей и аристократов Британии. Мы не только не знали уныния и печали, мы, как помнится, всё время над чем-то смеялись, без конца рассказывали истории, одну другой увлекательней и забавней, день ото дня проникаясь сердечным уважением друг к другу, а наши неизбежные ночные разговоры о прекрасной половине человечества, надеюсь, образумили лорда Горинга.
   Дикая природа на каждом шагу дарила нам открытия... Но чем мы были бы без нашего великолепного предводителя! Нет, конечно, среди нас было много бравых, крепких, находчивых людей, но по сравнению с Дэниелом Дарвлом мы выглядели (да и являлись) просто горсткой заблудившихся горожан.
   В часы ночного дежурства у костра или восторженной бессонницы я глядел в звёздное небо сквозь причудливое чёрное кружево тропических крон и мечтал написать роман о путешествии. Я непременно сделал бы это, если бы было возможно заменить поиски пиратского, фараонского или библейского клада поиском и обретением сокровищ в своей душе, а стычки с туземцами - конфликтом порыва и косности...
   На двенадцатый день мы спустились ущелье Джеймстауна, где по письменному ходатайству лорда Гленарвана нам предоставили отличные места в гостиницах.
   Через полторы недели в порт зашёл торговый корабль и увёз на родину всех моих новых товарищей, кроме Дарвела, который совершил, возможно, наибольшее благодеяние мне, спасая меня здесь от какой-то неотвязной печали.
   Спустя ещё полмесяца вернулся "Дункан". Радостно поднимаясь на борт, я увидел, как его хозяин прощается... с ним!... Он пожал руки Дарвелу, с улыбкой кивнул мне и спустился на берег, одинокий, сутулый человек в чёрном плаще, которого я видел прежде только раз - на перроне паддингтонского вокзала и потому едва узнал теперь; чьё имя тем не менее увековечил наравне с именем Шерлока Холмса.
  
   - Ну, так что, всё-таки вышел из меня профессор Мориарти?
   - С горем полам.
   - Его могло быть больше - горя.
   - Я ценю... Откуда же взялась четырёхсабельная литера?
   - Из каких-то дедовых записок. Почему-то мне она полюбилась...
   - Вот что! Вам осталось лишь придумать себе прозвище на букву М...
   - Давайте расходиться. Вы идите первым.
   - Я не поскользнусь в темноте - на ваших мозгах?
   - Метафорически - возможно.
   - Жаль, что вы... преступник.
   - Этого я и хотел. Всего хорошего.
   - Вертится на языке: не пропадайте, но ведь...
   - Может и не пропаду... Следите за новостями: если вдруг кто-то похвастает поджечь одновременно все государственные банки Европы, требуя, чтоб самураям вернули их игрушки, Рамзеса Великого похоронили обратно, а Рейхенбахский водопад переименовали в Оффенбахский, значит я ещё жив.
  
  
  
  
  
  
  
   ь самыски с рективами плексом й Мориарти неспеша выгружал из а унжноудь в обход его.е здаь
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   42
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"