Ренцен Фло : другие произведения.

Глава 20 и Последняя. Бег. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

 []
  
  
  
  Глава 20 и Последняя. Бег. Часть 2
  
  
  песенка Винни-Пуха
  
  Maria Callas - Carmen / Habanera (G. Bizet, Chuy Ayala Remix)
  
  Arctic Monkeys - Electricity
  
  Imagine Dragons - Born to be yours
  
  Oasis - Whatever
  
  Lana Del Rey - Young and Beautiful
  
  One Republic - I lived
  
  Трам... парам... парам... вопилки... трам... парам... парам... в затылке... тра-та-там-та-там...
  
  - "...и в голове не укладывается, как организации подобного уровня в столь жестко регулируемой сфере деятельности удавалось годами, да что там, десятилетиями придерживаться столь сомнительной практики в квартальной отчетности..." Андрюх, фигасе... Что, второй Энрон?
  
  Если я чешу в затылке - не беда
  
  В голове моей опилки, да-да-да...
  
  - Ну, не настолько. Но вообще - хреновато.
  
  - "И все это при том, что по сведениям "Файнэншл Таймс" кадровый состав Блю Боут Инвестмент не столь давно пополнился яркими, высококвалифицированными сотрудниками, которым удалось продвинуть не только в структуре организации, но и в сознании руководящего состава инновационные технологии по усовершенствованию учрежденной комплайенс-модели..." Ишь ты...
  
  - Вот суки... - (это я - вполголоса, чтоб сын что попало не хватал, рано ему еще). - Так, - набираю номерок. - Нездорово... - здороваюсь с замом приветственным наездом: - Че скучный такой?
  
  - Да Унион, с-суки.
  
  - Тю ты, блин, футбол. Газет, значит, не читал? Хочешь сказать, у моей жены ньюзтиккер поставлен, а у тебя нет? - возникаю шутливо.
  
  Не знаю, сколько мы с ним будем делать вид, будто бы новость о скандале "страшно" огорошила нас и "застала врасплох". На самом деле я, он, пацаны - мы еще с месяц назад этого ждали.
  
  - Да ладно, расслабься, - тянет он. - Ниче нам с тобой не будет. В ББ только ленивый не знает, что мы предупреждали.
  
  - Ага. И не только в ББ. Ты мне скажи, какая сволочь постоянно сливает налево инфу про наши, итит их мать, модели еще до финального их утверждения?
  
  - Да мало ли.
  
  - За "яркого" и "высококвалифицированного" отдельное спасибо.
  
  - Пожалуйста. Но я не в курсе, кто.
  
  - Ладно, дознаюсь. Бывай. И - слышь, хорош на тотализаторах ставить. Сопли суши.
  
  - Тебе - того же, - прощается он.
  
  Хар-ра-шо живет на свете Вин-ни-Пу-у-ух
  
  
  - Вин-ни-Пу-у-ух! - восторженно радуются на стульчике с набитым ротиком. Она тоже подпевает.
  
  Оттого поет он эти песни вслу-у-ух
  
  - М-м-м, омлет... О, эт чего? - "Омлет" оказывается с начинкой из морской капусты и овощей.
  
  - Окономияки.
  
  - Какие еще яки?
  
  - Лепешка по-японски. Тебе же собирались показать лучший японский ресторан в городе. Я готовлю не хуже.
  
  И неважно, чем он занят, если он худеть не станет
  
  - М-м-м... - улыбаюсь, - ...глупая, - целую ее с набитым ртом. - И ревнивая, - целую еще раз, легонько потрепывая попку.
  
  А сам смеюсь беззвучно.
  
  Ревнивая. В сезон ревности Оксанка обычно сшибает мне крышу умопомрачительными минетами, а потом усиленно трахает в позе наездницы. Сейчас тоже так. То есть, когда получается - мы ж родители, блин. Теперь - по сыниному графику, выдавцами и никаких тебе стонов.
  
  Да, ревнивая. Проверка чувств? С возрастом напрягает. Сколько ж можно их проверять? До последнего вздоха. Когда она успокоится? Да никогда. Бесполезно клясться ей, что никогда-никогда не смотрю по сторонам, потому что... блин... да смотрю, конечно... Сказать по секрету... раньше тоже смотрел. А что? Какой нормальный мужик не смотрит? Какая разница, это ж все так. Просмотр. Лучше разогреешься - кайфовее выпускать пар - с ней и только с ней, само собой. Да и как будто она не смотрит. А сама-то даже не рассказывает мне, коза. И какая разница, ведь и она свой пар будет выпускать только на меня? Бесполезно объяснять ей, что все равно я "уже не столь привлекателен" - я ж, блин, и не был никогда. Бесполезно даже заикаться, чтоб не волновалась - никому я, мол, на фиг не нужен. Да ты говори ей, говори, пока не отвалится язык - не поможет все равно. Все равно дождями ее тайных слез, косым огнем ее взглядом и шквалом "сопроводиловки" прольются-снизойдут на нас, на меня ее сезоны... муссоны...
  
  А сезон ревности у Оксанки разыгрался благодаря Мидори Тсунематсу-Канненбеккер, вернее, Харуке, ее племяннице. Мидори впарила мне ее, Харуку, и я пристроил ее на шесть месяцев интерном в ББ, в Эйжа-Пасифик Маркетс.
  
  И вот недавно притащил Оксанку на корпоратив. Она долго вздыхала перед зеркалом, что бы, мол, надеть. "Только не это, в горошек" - молился я мысленно. "Ты ж его беременная таскала". Но вслух подавать голос не решился. Наконец, к моей радости Оксанка втиснулась в коротенькое кружевное темно-синее. То самое. "Что так смотришь? Я в нем, как колбаса?" "Нет, зашибись. Красавица."
  
  О, да, его... только что мне теперь делать... Думал, завалю ее на глазах у сыны, посидеть с которым по такому случаю приехала теща.
  
  А когда на корпоративе она, втиснувшаяся, увидела в моем радиусе Харуку, молодую и худосочную, ее радостное, светящееся личико мигом преобразилось, вернее, видоизменилось и облачилось в железобетонную маску.
  
  Нет, я угорал с нее, конечно. Угорал над тем, с какой отчаянной виртуозностью она вела ненавистный ей обычно смолл-ток со всеми, даже с Харукой, а сама весь вечер не смотрела на меня. Ни взгляда в мою сторону. Ни слова, обращенного ко мне. И мне даже казалось, что слышу, как стучит ее сердечко, а сам предвкушал предстоящую экзекуцию в виде убойного траха - я под ней и меня имеют, как тряпочку.
  
  Но потом, когда она трясущимися руками поднесла к ротику фингерфудик, чтобы вместе со слезками проглотить его, я решил, что хорош ее мучить, да и я не дотерплю уже. Затащил ее в свой кабинет под предлогом показать какое-то растение, которое она хотела забрать оттуда к нам домой на попечительство. Когда она начала его разглядывать, стоя ко мне попкой, грубо подлез к ней под платье и разорвал на ней трусы - она ужаснулась только. А я уже вдавил ее мордахой в кресло для посетителей и: - Знаешь, что мне в тебе нравится?.. - ввалился сзади в сочное, мокрое у нее между ножек, возбудившееся от непродолжительной борьбы, которой не было. Вместо этого она только слабо вскрикнула. - Так знаешь, что мне в тебе нравится? - хрипло задыхался я. - Ты разная. С тобой нескучно. Неординарно, - говоря это, трахал ее жестко под ее приглушенные, рыдающие стоны. - Казалось бы - вот есть у тебя муж... Я... Любит тебя... Любит, точно говорю... Знаешь же... Детей тебе делает... одного пока, но еще не вечер. Вон, цветы дарит тебе... - это я себя приучил, напоминание себе поставил, чтоб регулярно, но по рэндомным дням.
  
  Я долбился в нее все жестче, и она кончила, лишь креслу поведав о своем экстазе или возмущении. - В любви тебе признается... Трахает тебя... каждую ночь... Иногда - всю ночь напролет... до утра почти. Но несмотря на все это... вот конкретно сейчас... что ты хочешь мне сказать? Что он... что я... изменяю тебе с какой-то левой японкой? Стажеркой, с которой не пересекаюсь даже? И где, по-твоему, я с ней этим занимаюсь? Прямо здесь... в кресле... Или здесь... - развернул ее и швырнул попой на письменный стол, где снова впихнулся в нее. - ...или у нее в кьюбе... в гроссраумбюро... у всех на виду... или она делает мне минет в туалете... а я кайфую и представляю тебя... Всегда представляю тебя...
  
  Она содрогнулась. Да, я был груб и жёсток с ней тогда. Да, я терзал свою жену, не потрудившись даже разуверить ее в ее сомнениях. Возможно, именно от этого она страдала? Нет, тогда мне отчего-то показалось, что она возбуждалась от смачной "чудовищности" моих слов или от жесткой моей любви, или от всего вместе взятого.
  
  - Ты думаешь, что меня заводят не только эти маленькие сиськи... - я пролез рукой под платье, которое и так задрал выше ушей, сорвал с нее лифчик, а потом начал остервенело кусать их под ее плачущие стоны, - но и чьи-то еще?.. Ты с какого-то решила, что меня на японок тянет?.. Поэтому и пристроил эту сюда... к себе... для разогрева?.. А то мне ж потом еще дома... каждую ночь дома... отрабатывать... жену-нимфоманку ублажать... да так, чтоб ее аж разорвало всю на хрен... наизнанку ее выворачивать... чтоб имплодировала... а то она у меня отрывная... вполсилы не любит...
  
  - А-а-а... - когда она кончила еще раз подо мной, из глаз ее хлестали слезы.
  
  А я, душа ее поцелуем: - Вот тебе... на тебе... на еще... - тоже кончил. Прямо в нее, с наслаждением, встряхиваясь. Все тогда в нее вылил, что накопилось во мне. Почувствовал, как ее парализовало оторопью: не предохранялись.
  
  - Все, - со стола я резко рванул ее к себе. - Хорош. Домой поехали.
  
  - З-за...чем?
  
  - Догоняться. Поехали давай. Наказывать меня будешь. Сверху трахать.
  
  - Мама дома.
  
  - Ниче. Что-нибудь придумаю. Я ж типа изобретательный у тебя.
  
  И мы поехали, прошмыгнув задами, не попрощавшись даже, чтобы никто не обратил внимание на ее помятый и измазанный вид. Я всю дорогу подкалывал ее, мол, как не стыдно - впервые у мужа на работе, а на кого похожа. Без трусов и лифчика, в порванных чулках. В ответ мне лишь воинственно сверкали глазками. Затем дома я получил заслуженное наказание.
  
  Было это так:
  
  Теща с сыном спали в гостиной на диване, а мы тихонько просочились мимо них в спальню. По дороге я все продолжал посмеиваться, намереваясь продолжить давешнюю веселуху, до того перла из меня буйная, кайфующая радость в предвкушении предстоящих безобразий. Сына спал через стенку под боком у бабули, поэтому вполне можно было рассчитывать, что безобразия будут беспрерывными. Главное - не шуметь, но это мы можем.
  
  Итак, закрыв дверь, я, веселющий, обернулся к ней, раскинул руки и... невольно тормознул. Задержал дыхание и залюбовался ею.
  
  На меня смотрели желто-зеленые глаза кошки. Смотрели хищно, расчетливо, будто прикидывая, какой кусок меня отхватить первым. Мне до боли захотелось услышать, каким голосом будет говорить... рычать со мной эта кошка, подойдет ли он к ее глазам и взгляду в них. Я сделал неопределенное движение, не понимая отчетливо, куда, в какую сторону двигаюсь. Желто-зеленая хищница передо мной не простила мне этого движения, приняв его за попытку бежать:
  
  - Стой-й-й... - вот оно. Глухое, угрожающее ворчание. - Ку-да пошел-л-л... - она принялась поглаживать мои штаны в области ширинки, и ее последнее слово утонуло в гулком рокоте. Да, подходит. Низко, хриповато и беспощадно. Она не отпустит меня.
  
  Да я ж и не хотел, чтобы отпускала.
  
  - Ты чего... - усмехнулся я, пытаясь обратить ее подъезд в шутку. Но нет, она не шутила. Резко, ловко, по-кошачьи, но так, как это сделала бы крупная кошка, какая-нибудь пантера, она хватнула меня за ремень. Притянула к себе и, улыбаясь одними губами, впилась зубами в мои губы, терзала их медленно, с резким, сочным наслаждением, разрывающим мясо. Рука ее быстро пробралась ко мне в штаны, после траха в кабинете застегнутые как попало, и нащупала в них мой член, окаменевший от веселого, взбудораженного ужаса.
  
  - Я тебе покажу... - она не угрожала, а ставила в известность. - Я тебя научу.
  
  - Чему? - осведомился я, беспрепятственно пролезая рукой к ней между ног и не встречая на своем пути более никаких левых заморочек вроде трусиков, благополучно порванных мной на ней ранее. Вместо этого меня ожидала там она, жадная, влажная и распухшая от того, что только что было, и от того, что еще должно было быть.
  
  - Я тебя научу, - продолжала она свое ознакомление меня с программой, пока ее рука теребила мой член, а кошка в ее глазах прожигала во мне дыру, ни на миг не оставляя своего беспощадного сканирования. - Научу тебя не расстраивать жену. Не заставлять ее волноваться о том, что ты другую е...ал.
  
  - Не е...ал, - возразил я мнимо спокойно, лениво почти, пытаясь достать в ней до дна своей рукой, не доставая до него. - Услышь уже, ты, стерва, - глянул ей испытующе в желто-зеленую зенитку, прикидывая, в какую секунду из нее в меня ударит залп. - Ревнивая стерва. Не хватило тебе е..ли раком на моем столе, - решился открыто спровоцировать Хиросиму. - Еще хочешь?.. Еще хочешь пояснений? Еще в тебя вдолбить?.. - я сделал вид, что пытаюсь рвануть ее к себе, нагнуть ее голову вниз, к нему, но тут почувствовал, как мне с глухим рыком вонзили в оголенную задницу острые ногти... когти...
  
  - Заткнись, - когти впивались все глубже, и хоть нет у меня глаз на заднице - я форменно видел капли крови на себе, брызнувшие из-под них, когда это взбесившееся кошачье создание потянуло свою лапу вверх по мне, силясь отодрать от меня ошметки кожи подобно домашней кошке, рвущей в клочья обои. - Заткнись и разруливай, - грубее, повелительнее, жестче. - Ублажай жену, скотина. Задабривай. Вот так, стоя, - она кивнула утвердительно, мол, годится, когда я, вытащив из нее руку, приподнял ее, сжав ее попу, и насадил на себя. Не двигаясь в ней, я донес ее до стены, сидящую на нем, прижал к стене, но эта задержка вызвала в ней злое нетерпение - не дождавшись, когда я наконец начну ее трахать, она злобно шлепнула меня по заднице, поглубже впихнув в себя и приказала: - Че за хрень. Давай, делай.
  
  И я делал. Я делал ее, а она - меня. Я трахал ее так грубо, как того хотелось ей, под ее глухие, ворчащие стоны, штырясь от ее благодарных укусов, ее поощрительных щипков и утвердительных царапаний, подтверждавших мне, что двигался я в правильном направлении. Меня перло от ее взрывавшихся глаз, взрывавших меня. - Да-а-а... гадкий... сладкий мой Андрюшка-а-а... - она с низким хрипом кончала, пока брал ее стоя, потом я свалил нас с ней на супружеское, мать его, ложе, бесновато, со шлепаньем то впрыгивая в нее, то выпрыгивая. Я купался в собственной теплой крови, которую она пускала мне, ласково терзая мою задницу, спину и шею, уже без того истерзанных дикой ее любовью. - Хрена я отдам тебя кому-то... - поясняла она мне. Учила.
  
  - Хрена я от тебя денусь к кому-то... любимая моя... сучка... соси давай... рот твой хочу...
  
  - Здесь не ты командуешь, - она все же схватила меня ртом, сдавив мне с хрустом запястья, чтобы не рыпался. Но я вырвал их из ее когтей и начал еще жестче насаживать ее рот на себя.
  
  - Давай, учи... - задыхался я, пока там, внизу задыхалась она. - Учи меня... Научи меня... Научи, как сильно ты любишь меня...
  
  - Сильно... Загрызть готова... - раздалось ее глухое ворчание со мной во рту.
  
  - Кто те даст...
  
  - Сама возьму... иди ко мне...
  
  - Нет...
  
  - Кончай, кому сказала... - она сильнее сдавила его губами, всасывая меня в свой жадный, голодный рот. Она перекрывала мне все краны, чтобы вылился я к ней только из одного.
  
  - Не-е-ет, сказал! - я с силой выпихнулся из ее рта и шлепнул на себя, а он одним прыжком скакнул к ней в ненасытное место между ее ног. - Нет, лучше я тебе щас ребенка сделаю...
  
  - Ты девочку хоте-е-ел... - простонала она, пытаясь прыгать на мне, но уже больше впадая в привычное для нее состояние необъятного, пьяного кайфа, неизменного во время секса со мной. А в таком состоянии эту дикую наездницу обычно объезжает уже тот, на ком она сидит, я, то есть. - Девочки так не де-е-елаются... - настаивала она со стоном. - Гру-у-убо для девочки...
  
  - А ты кого хотела?.. Че хотела?.. - спросил я зачарованно, влюбленно, насаживая ее на себя и заставляя не отводить от меня одурелых, помутневших кошачьих глаз, которые прямо сейчас, на моих глазах из дикой, рвущей, яростной хищницы превращали ее в мягкого котенка.
  
  - А мне похеру... Лишь бы твое... От тебя... - стонала она мучительно-тихо и у нее на... личике - да, теперь это была уже не страшно-прекрасная зверино-кошачья морда, а личико - в сладкой муке проявилась слеза. А меня эта ее слеза, как обычно, долбанула гораздо сильнее, а мягкая податливость, последовавшая сейчас же вслед за слезой, молниеносно заставила слушаться ее гораздо более охотно, чем только что, когда она учила меня, пытаясь мной командовать. - О-о-о, да-а-а... любимый мой... иди ко мне... - просила она с тихим плачем. - И никогда... никогда не делай так, чтобы мне захотелось уйти...
  
  - Ты че... какой уйти... - это тревожно, жалобно выдавилось само собой из меня, прежде чем я успел подумать.
  
  Я уже брал ее нежно, уложив на спинку, терся лицом о ее лицо, дыша своим открытым ртом ей в рот, пока мои руки гладили ее, словно котеночка, а наши губы так, без языка, танцевали друг с другом пьяный танец. - Вот тебе девочка... - стонал я в нее, кончая. - Вот тебе... Лови...
  
  - Да-а-а... Господи, да-а-а...
  
  - Люблю...
  
  - Боже мой, да-а-а...
  
  - Еще детей от тебя хочу... еще детей рожай мне...
  
  И под конец я почти рыдал с ней в унисон, так перелились в меня ее экстазы. Старею.
  
  А, да. На следующий день все же не обошлось без хохм. Квартира у нас маленькая, а теще, когда выбирается к нам, после их габаритов сложно к такому привыкнуть. Поэтому откуда ей было знать, что я услышу из прихожей, где разувался после утреннего похода "за булочками", как она в подавленном отчаянии "вполголоса" вопрошала мою жену:
  
  - Заинька! Андрей тебя что... БЬЕТ?!!
  
  Вероятно, теща увидела синяк где-нибудь у Оксанки на руке или - да мало ли, в каких местах я там с ней отрывался накануне. Да в самом деле, не на жопе же. Отжигали мы ночью в рамках, не переходя на крик или громкий стон, так что словесного содержания нашей "битвы" теща, судя по всему, не услышала. М-да. Видела б она мою задницу. И спину. И шею тоже - там вообще палево, всем видно, а про губы вообще молчу. Она просто тогда, тем утром меня еще не видела, заметить не успела.
  
  В ответ послышались Оксанкины пояснения, перемежавшиеся хихиканьем, и вскоре тещино укоризненное:
  
  - Оксана!!! Ну вы как дети малые...
  
  Уж и не знаю, насколько подробно моя жена посвятила свою мать в детали наших игрищ.
  
  И тогда я: - Здрассте! Пошли завтракать! Я булочки принес. Свеженькие, - с облегчением подал голос из прихожки, потому что шифроваться уже отпала надобность, а малой: - Папа! ПАПА!!! - М-м-м... сына, здоров... дай пять... - приковылял ко мне, радостно пришлепывая по полу босыми ножками.
  
  Вот - вспомнил, пока жевал ее японский омлет.
  
  Сына радуется на стульчике, дрыгая ручками. Открывает-таки ротик, в который она сразу засовывает что-то в ложечке, похожее на кашу с молоком.
  
  - Пшенная, - поясняет. - Так-так, глупая, ревнивая... Как живешь вообще со мной?
  
  - Живу как-то. Ты ж еще и прикольная. Стонала как этой ночью... - шепчу уже потише.
  
  - Ниче не стонала, - протестует она так же тихонько. Потом (опасливо): - А че, слышно было?
  
  - Мне - было. Он слышал.
  
  - Чего лыбишься?
  
  - Просто радуюсь, что моей девочке после больше не больно, - нежно поглаживаю ее.
  
  - Не больно. Совсем-совсем не больно, - она игриво потягивается. - Оказывается, я ничего не знала о сексе... Надо было раньше рожать.
  
  - Бесстыжая... Это я ничего не знал о твоих оргазмах. И хочунчиках. И как напористо ты домогаться можешь... Одежду с мужа срывать... А муж спать хотел, между прочим... А ты начхала и села на него... И - как мочалку его... Ух, хулиганка...
  
  - Бедный, домогались его... А ты этой ночью... Андрюх, ты в курсе, что даже в начале нашего знакомства таким нежным не был?
  
  - Да-да, было дело, припоминаю, - выдаю небрежно, - аж поплавилась там вся... Теперь точно девочка получится.
  
  Тогда-то, после корпоратива и решили второго завести. Вернее, я решил. А мои решения - они ж не обсуждаются. Получилось ли той бешеной кошачьей ночью? Непонятно пока. Но мы с ней усердны очень.
  
  И я вычитал, что для того, чтобы получилась девочка, нужно делать все очень медленно, с чувством. Девочки - это тонкая работа.
  
  Она смотрит на меня с нескрываемой нежностью, но и с нескрываемой насмешкой, размешивая в вазочке крем из авокадо, сует в рот малому, пока он не успел увидеть цвет и решительно отказаться. Пробует сама и, тихонько кивая, ставит на стол, а я хватаю ее за руку и целую.
  
  - Давай-давай, думай, - она норовит увернуться. - Что там у вас?
  
  - Да ничего. Утрясется.
  
  Она улыбается лукаво. Мне - с притворным вздохом:
  
  - Эх, Андрюха, Андрюха...
  
  - Да ладно, подумаешь. Всего лишь работа.
  
  - Значит, не так страшно все?
  
  - Да нет, конечно. Вон... в кругосветное уйдем.
  
  - Эй, меня, между прочим, так просто с работы не отпустят, как некоторых. Я - ценный кадр.
  
  - Да, знаю, знаю. Ты - кадр, - целую ее в затылок. - Такой специалист у меня, я б на их месте держал тебя руками и ногами.
  
  - Ой. Это ты обо мне сейчас? Неужели научился уважать мою работу?
  
  - Твою работу, свою работу. Насколько вообще можно уважать работу.
  
  - Отчего же - труд облагораживает.
  
  - Это, зайка, смотря, какой труд. Наш с тобой так точно нет.
  
  - Андрюх, да ты у меня нытик, оказывается, а. Тогда поменяй ситуацию, все в твоих руках.
  
  - Да, поменять... Как там у тебя слепой сказал... побачимо?
  
  - Побачимо. А у меня на работе рыдали, между прочим, если хочешь знать, пока я была в декрете. И содрогаются от мысли о том, что где ребенок номер один, там и ребенок номер два не за горами.
  
  - Во-во, не за горами. Пусть содрогаются. Недолго осталось содрогаться.
  
  - Мне б твою уверенность.
  
  - Главное, что у меня она есть.
  
  Ниче, это у нее быстро же, думаю сам себе. Стоит на мужнины трусы взглянуть...
  
  - Так что, ты, как всегда, на расслабоне?
  
  - Конечно.
  
  - Порше, значит, в этот раз продавать не будешь?
  
  - Детка, чтоб его продать, надо его сначала купить.
  
  - Ой-ой-ой... Андрюше Порше не купили... - подначивая меня, эта маленька нахалка словно невзначай трется одной своей частью тела, мягкой такой, крутой, круглой и соблазнительной, о другую мою часть тела, не мягкую отнюдь. Типа сына маленький, не понимает еще. Знает, бессовестная, что эффект неизбежен. Только на что рассчитывает - непонятно. До ночи далеко, а ясли сегодня закрыты. Сама же мучиться будет. Но этот сиюминутный кайф ей дороже.
  
  - Ничего, я всем доволен. Всего лишь машина, - говорю, поглаживая ее небрежно.
  
  - Слушай, скажи что-нибудь такое. Эмоциональное.
  
  - В смысле?
  
  - В смысле: крутизны поубавь, ты... яйцо, - она передает своим ртом мне в рот кусочек гренки с авокадо и лососем, а на нем - яйцо вкрутую.
  
  - Мама! Ам! - требует аналогичного внимания к себе другой мужчина.
  
  А я в качестве желаемых ей эмоций беззвучно, но красноречиво даю понять, что кайфую от ее завтрака. От нее. От семьи. От этого нашего утра втроем.
  
  Потом говорю:
  
  - Да-а-а, что-то надоело мне там, пора бы уже перебираться куда-нибудь. Слушай, давай бутик откроем? Я сто лет хотел, на Театральной. Правда, рабочая мораль у тебя хромает...
  
  - Что-что-что-что-о-о? - возмущается она шутливо, но громко.
  
  "... но у меня... правильнописание хромает..."
  
  - Нет, она хорошая, - дружески хлопаю ее по плечу, - но хромает. Вон, как у него, - киваю в сторону аудио-сказки с Винни-Пухом.
  
  - Вин-ни-пу-у-ух! - кричат нам со стульчика.
  
  - Так а ты куда-а? - спрашивает она удивленным, по-детски грустным голосом, когда я внезапно встаю из-за стола со знакомым ей уже до боли видом, мол, спасибо, любимая, мне пора.
  
  - Да вот... фигню там одну разруливать надо...
  
  - Ну-у-у... а я думала, мы сегодня к нашим поедем... и к твоим...
  
  - Это зачем еще?
  
  - Мам поздравить... Сегодня же день мамы.
  
  - Смешная ты. "День мамы". Ты неисправима. Ладно... Я ненадолго.
  
  - Па-а-апа, не уезжай! - вдруг неожиданно кричат нам.
  
  Мы переглядываемся. Оксанка возводит глаза к небу. Недавно только жаловалась мне, что даже Ленкина Аделина - и та уже говорить начала, а ведь Ленка и на русском-то не говорила бы, если б не Фарит... В общем, то, что нам только что выдали - это тебе уже почти поэма.
  
  - Не уезжай, папа, - повторяют нам между тем, будто подтверждают: "Нет-нет, вы не ослышались, родители, умею я говорить, да еще как".
  
  - Да он, сыночка, не уезжает, он ненадолго, - Оксанка пытается делать вид, будто сама верит в сказанное.
  
  ***
  
  Я ухожу. Вместо обещанного похода в офис заруливаю в цветочный магазин, где покупаю три огромных веника, самый красивый - ей. Вообще-то, матери и теще я заказал по почте. Но теперь, чувствую, это неизбежно: придется приехать и подарить им еще по венику, лично. А ей нашел ее любимые пионы. Она говорит, они недолго цветут - пусть радуется.
  
  Чего б еще такого цапануть, думаю. Колечко может быть, сережки... Из украшений что-нибудь, ну, и платье, как всегда. Пускай меряет и пищит, что толстая в нем, а я буду сокрушенно кивать и ждать ночи.
  
  Сын начал спать более-менее. Почти два года, как-никак, вон, по Эльзенбергскому на беговеле рассекает. А по утрам, чтоб на работу вовремя успеть, Оксанка возит его в ясли на велокресле. А бывало по-разному, со снами - и вообще.
  
  Сынок. Интересно, как думал обо мне отец, когда я родился? Рад был, наверно, сыну. Первому. Не знаю, мне такого не озвучивали. Вообще, в детстве со мной не возились и не сюсюкались - вот и я со своим не то, чтоб сильно. Когда совсем малявкой был, я его тискал, чмокал и целовал во все места, даже в нестерильные и не свежевымытые. Теперь же вместо обмусоливаний в знак приветствия мы с ним даем друг другу руку, как мужики здороваются.
  
  Ей не мешаю до поры-до времени, пусть делает. Мамаша. Думаю, сыновний игнор ей не грозит так, как она с ним возится. Но она настаивает, что детям надо уделять внимание, пока маленькие. Так-то оно так, но заваливать их информацией через край - тоже вряд ли полезно. Пусть учится и сам в чем-то разбираться. Встречаемся с ней где-то посредине.
  
  Единственное, что меня напрягает - это ее перепады настроения. То она его целует, песенки ему поет, стихами с ним разговаривает, то наезжает безудержно, в руках се6я не держит. Как тут ребенку психически стабильным вырасти?
  
  Плюс у нас отдельный челлендж - двуязычие. Готов поспорить, сын года в три будет знать в десять раз больше стихотворений - на русском, само собой, - чем я за всю свою жизнь. Я посмеиваюсь, но и радуюсь, конечно.
  
  А я - больше по спортивной части. Она нас с ним записала на детский спорт и плавание. Меня распирает от гордости, если удается успеть с ним на оба курса, значит, норма - его, моя - на неделю выполнена. На забег его скоро запишу для малышей, пусть осваивает стометровку, благо не на время пока. С его папашей не соскучишься.
  
  Я мало вижу его. Рад, если среди недели каждый вечер удается уложить его спать или поцеловать на ночь. Читать ему - это она пусть. Он избалован качественным чтением, маленький засранец. Мое не воспринимает. Ладно. А если возвращаюсь откуда-нибудь после отлучки на недельку, то мне кажется, что он за это время подрос и от меня отвык. Мой сын. Я ведь и не мечтал, что он таким будет.
  
  Какой он? Как я. И как она. Кажется, глаза мои - так и не потемнели. Конопушек мы с ней все ждем - пока не дождались. Но я ей говорю, мол, рано радоваться, он маленький еще. На что она мне со смехом возражает, мол, она же меня и конопатого полюбила. Или может как раз за это. А в остальном - непонятно, на кого похож. Он маленький еще.
  
  Что главное - мозги, в этом мы с ней солидарны. Ну, еще эта, как она там говорит, душевность-духовность, но нынче с ней, по-моему, лучше не перебарщивать. Она говорит, что очень важно научить детей любить, а это можно только на собственном примере. Кажись, справляемся в этом плане?
  
  С мозгами у него все тьфу-тьфу-тьфу, по-моему. Книжки-песенки любит. Даже музыку классическую - хохмы. Она поет ему постоянно, а он... подпевает. Жду, когда она введет в программу русский рок. Но по характеру он, по-моему, в меня больше - замкнутый, осторожный, не идет на авантюры. Лишь изредка мелькают впечатлительность ее да вспыльчивость - ничего, перерастет. Он маленький еще.
  
  А интересно, мы вот привыкли уж давно и не задумываемся, но в основном все время тратим на него. Ведь как незаметно и ловко он нас построил.
  
  Я... мы жизни не представляем без него. Не помним, как без него жили. Не помним, как это было, когда высыпались... или по целым дням занимались любовью... и до утра... или еще чем-нибудь "для себя". Не помним, как были вдвоем. Не помним - вот и не скучаем по тем временам. Мы двигаемся вперед.
  
  
  ***
  
  Веники для мам оставил в подвале, там прохладней. Ее пионы несу ей наверх. Сейчас обрадуется - и сын вместе с ней. Она мне говорит: с цветами красочнее повседневка, вот и несу им краски. Иду навстречу к ним, отсчитывая ступеньку за ступенькой, раз, раз, раз, бодро так.
  
  Иногда неплохо, если сломается лифт, а ходьба вверх по лестнице - это ж спорта вид такой.
  
  Что ждет на этой ступеньке? А на той? Что ждет нас впереди? Какие удачи или неудачи на наших жалких, вычурных поприщах? Какими будем мы, какими - наши дети? Сколько будет у нас детей? Кто из наших близких будет с нами через пять лет? А через десять? И каково нам будет с ними? Какими они будут с нами и что нам с этим делать? И, черт меня б побрал, буду ли я когда-нибудь петь ей ее проклятые дефирамбы? Вон, цветы дарить вроде научился. Воспитала.
  
  А, слышу. Иду себе, иду наверх и слышу... бритпоп. Понимаю, что меня не ждут. Подумали, что я надолго. " I'm free-e-e-e-e to be whatever I... whatever I choose and I'll sing the blues if I want... I'm free-e-e-e-e to say whatever I... whatever I like if it's wrong or right it's all right..." - поет у них наверху Оэйсис под струнные и гул гитар. Кем захочу, тем буду и буду говорить, что захочу... Она дверь оставила открытой, и я слышу, как они подпевают. Ну, или только она. Но думаю, через полгодика будут подпевать вместе. Ясно, ухмыляюсь. Папку сдыхали и теперь отрываются на хате, а он тут карабкается к ним, цветочные тяжести таскает, да еще экзистенциальные вопросы разбирает на ходу.
  
  Вопросы. Что толку спрашивать, ведь не узнаешь все равно. А если знать заранее, то зачем тогда жить?
  
  Живи, как умеешь. Бездумно не надо, но и слишком не задумывайся, прежде чем сделать очередной шаг. А то настоящее убежит - ты и оглянуться не успеешь. Оно ведь бежит...
  
  Бег - это хорошо. Я бег люблю. Но оказывается, думаю, заглядываясь на букет, как бы ни был интересен наш бег тут, в этом мире - ему краски нужны, а то на бегу мир какой-то серый получается и тусклый. А значит, нужна любовь. Без нее и красок нет, и все не то.
  
  
  ***
  
  Бежит... Время бежит... Она бежит... Я бегу... Теперь передвигаемся перебежками...
  
  - Оксан, он сегодня утром горячий был. - Температурил? - Не знаю, не мерил, может просто со сна нагрелся. - Узнаем, позвонят из сада.
  
  - Почему ребенок плачет, ты его что - шарахнула? - Нет, конечно. Я бы никогда, ты же знаешь. - Смотри у меня. - Почему ты сразу такое обо мне думаешь? - Просто спросил.
  
  - Вы сговорились против меня, что ли... все, я сейчас вообще уйду, ищите себе другую мать. - При нем-то не говори хоть, сколько раз просил - держи себя в руках, он и так нервный. - Ты сам иногда на него орешь. - Я - это когда совсем в крайнем случае. - Да-да... - Ладно - я это нам обоим говорю, на заметку.
  
  - Чего ты плачешь. - Ничего. - Скажи. Блин, я тебя что - бью, изменяю? Сама доводишь меня своими нервами. - Андрей, он не ест. Он ничего не ест из того, что я готовлю. - Приготовь что-нибудь другое. - Он не слушается. - Заинтересуй его, сделай так, чтоб его желания совпадали с твоими. - Не знаю, зачем мне это надо было. - Что - это? - Всё. Жила бы сама, без семьи.
  
  - Бросай все и иди спать. - Да? А кто за меня сделает то-то, то-то или то-то? - Да ты всегда себе найдешь. - Не "себе", а нам. - Давай наймем домработницу. - Ни за что. Сама справлюсь. - Няньку? - Ты что - оставлять ребенка на чужого человека... Нет уж, надо как-то так.
  
  - Я некрасивая. Я некрасивая. Я страшная. Я непривлекательная. Я жирная. У меня все висит. У меня весь живот в складках. У меня шрамы между ног. - Какая на хрен разница. Раздвигай ноги, я хочу тебя. Давай сейчас же, он скоро проснется. - Значит, я правда непривлекательная? - Значит, я хочу тебя. - Ты не ответил. - А как ответить?? Ты достала меня своим нытьем!!! Блин, что, я красавец?!! Ну, я не рожал. Ну, более натренированный. Да может у меня тоже когда-нибудь появится живот, я ж мужик - ну и что? Ты самая красивая, и ты заводишь меня. И я буду трахать тебя даже, когда ты будешь бабушкой. Конечно, если смогу, когда буду дедушкой.
  
  - Теперь лучше? - Да-а-а... - Вкусная моя... когда в следующий раз теперь? - А я не зна-а-аю. - Блин... мамка... и что мне делать? - Зашей.
  
  - Да не говорю я, что ты плохая мама. - Ты и не говоришь, что хорошая. - Зачем тебе говорить? - Другие, вон, хвалят своих жен. - Я тоже тебя хвалю. За глаза. - А в глаза? Ты наоборот постоянно ребенка от меня защищаешь. Как будто я сделаю ему что-нибудь. - Это я просто хочу, как лучше.
  
  - Пойдешь с нами сегодня в зоопарк? - Не знаю, получится ли. Не ждите меня, кушайте сами. - Я буду ждать. - Не жди. Ты, когда голодная, злая такая.
  
  - Я улетаю в Гонг Конг. - Надолго? - Дней на пять... шесть... семь... - О, боже... - Поехали и вы со мной. - Мне отпуска не дадут. - Придумаем что-нибудь. Хочу, чтоб мы втроем поехали. Чтоб вы со мной там были.
  
  - Привет, радость... - Привет, любимый... просто хотела поделиться, что он знает Сказку о царе Салтане до кораблика. - Это до или после коршуна? - После. - Ничего себе, я даже "до" не знаю. - Круто, да? У него классная память.
  
  - Привет, проснулись? У меня сейчас ночь. - Завтракаем, а ты не лег еще? Отдыхай. - Сейчас лягу. Чем займетесь? - В веревочный парк, а потом по мороженому. - Люблю вас. - А мы - тебя. Приезжай поскорей.
  
  - Не хочешь поменять работу? - Нет, а ты? - Можно что-нибудь общественно полезное. - И тебе. - ФедБанк Эр-Эр? - Ага. Только чтоб часов поменьше... и зарплаты побольше... чтоб больше времени оставалось на семью. Где взять такое место? - То-то и оно.
  
  - Слушай, может дом купим? - Фига те дом - тут еле управляемся. - Ты-то что управляешься? - Я говорю: мы оба... Так дом зачем тебе, что, с родителями разговаривала? - Нет, я всегда хотела дом, чтоб с садом, чтоб цветы кругом, розы, много, много роз. И сирень, и рододендроны. - Ага, и садовника. За этой квартирой плакать будем... - Будем, конечно - давай оставим ее? Как капиталовложение? И сыну будет, когда учиться пойдет.
  
  - Ну как успехи? Эй, ты чего такой измотанный, неужели сын упахал? - Все пучком! Слышь, не думал, что так напрягает бежать за великом. Но он красавец у нас, ты знала? Сам уже! - Неужели сам ездит? Молодец, Андрюха, не зря бегал.
  
  - Слушай, там забег будет на десять кэ-мэ - побежишь? - А ты тоже побежишь со мной? - Нет, но тебя тренировать буду. - Ладно. - Только учти - без халявы. - Знаю, сама ее не люблю.
  
  - Папа, где мама? - Во-о-он там бежит - видишь? - Ма-ма! Мама, мы здесь, сюда беги! - Родненькие мои... - Ну что, мамка, как самочувствие? - Во!.. Щас грохнусь, но - во!.. - Мама, почему ты последней прибежала? Я хочу, чтоб ты была первая, я тоже первым был. - Мама у нас восьмой прибежала. Среди женщин. Очень хороший результат. Молодец, мамка. - Это все - папка наш. Без него ничего бы не было.
  
  
  ***
  
  - Спишь?
  
  - Не-а.
  
  - Иди сюда...
  
  - М-м-м...
  
  (Позднее):
  
  - Я люблю тебя.
  
  - Я - тебя. Сразу видно: жену удовлетворил - в любви признается. С праздничком, мамка.
  
  - А... блин. С праздничком, папка.
  
  - Ага, забы-ы-ыла?
  
  - Да... Не круглая дата... Не прозевали? Двенадцать есть?
  
  - Нету еще. Не прошел еще. Ну и что, что не круглая. Чего вчера плакала?
  
  - Ничего.
  
  - Колись.
  
  - От усталости. Устала сильно.
  
  - Злилась на что-то?
  
  - Так.
  
  - Любишь меня?
  
  - Угу.
  
  - Скажи.
  
  - Люблю.
  
  - А я уже было подумал: тебе плохо со мной было.
  
  - Ой, чего, прям реально грузился?
  
  - Нет, заснул нормально.
  
  - А мне не бывает плохо с тобой. Потому что ты идеален для меня.
  
  - А сама ревешь со мной. Скажешь, чего ревела?
  
  - Не скажу. Глупый такой. Жена в любви признается, а он не догоняет...
  
  - А че его еще признаваться?.. Смешная... Это надо разве? Вон, сколько уже нам. Ладно, признавайся, признавайся.
  
  - "Признавайся"! Чего тебе признаваться, такому... Ладно... Мой идеал - это ты. С тех пор, как встретила тебя и еще до того, как ты стал моим мужчиной. Поэтому дрожала так... после того, как встретила тебя в черешневом саду...
  
  - Надо же - вспомнила. Слушай, это не в августе-месяце случайно было?
  
  - Не помню. Летом.
  
  - Мн-да... Тоже юбилей. Это ж я тебя встретил...
  
  - А я - тебя...
  
  - Мы встретились...
  
  - Мы встретились... Блин, кричит опять...
  
  - Беги...
  
  - Бегу...
  
  - Ну как?
  
  - Спит.
  
  - Долго это еще у него будет?
  
  - Павор ноктурнус? Вроде к школе прекратиться должно... Посмотрим...
  
  - Педиатр что говорила?
  
  - Дура она. Томографию предложила сделать. Ну ее. Да, мы встретились... Поэтому трясло меня... Потому что почувствовала: ты - мой идеал. Мой единственный. И ты был не со мной, и я не могла быть с тобой. Весь день в сладком, болезненном тумане, радостной грусти, от которой хотелось плакать, улыбаясь сквозь слезы... Когда ты уехал тем вечером, то оставил меня одну в пустом, печальном лабиринте... Че смеешься... Так и было... Потому же ревела тогда, позже, на перроне... Но тогда я уже точно знала, что ты - мой единственный. И от этого больнее было во сто крат. Мне не хотелось, чтобы та поездка кончилась...
  
  - Мне тоже не хотелось, любимая.
  
  - Мне не плакать, мне кричать хотелось... Оставьте... оставьте меня с ним... Я не хочу уходить... А как я мучилась, гадая, что же чувствуешь ты... А если то же, что и я? Как страстно я желала этого... В какие грезы меня это повергало... Что ты держишь меня, говоришь: "Не отпущу...". Держишь крепко, а дрожу, дрожу только... И знаю: я с тобой. Или бежишь за мной. Хватаешь, берешь к себе, оставляешь у себя, и я и тут с тобой. Но это все были мечты - тебя не было, ты был не со мной.
  
  - Я бежал за тобой! Не успел... Сколько же я за тобой бегал...
  
  - А я не понимала... Не ценила... Или боялась поверить, признать... Если бы я осознала, я от одного этого была бы уже такой счастливой... тогда уже ведь любила тебя...
  
  - А я - тебя... Еще до того, как ты стала моей женщиной, я любил тебя.
  
  - Надо же! Когда ты полюбил меня?
  
  - Давно. Как встретил.
  
  - Че, прям сразу?
  
  - Ну, не знаю, была ли то любовь, но влюбился - точняк. Потом... - Опять, блин...
  
  - Ох, не могу больше...
  
  - Я буду ждать...
  
  - Не жди, спи...
  
  - Подожду...
  
  - Все, спит. Просто пить захотел. Потом было это?.. велосипед?..
  
  - Да. И я ничего не понял - почему, зачем ты так? И заглушил. Потом встретил тебя снова и... пропал. Пропал безнадежно. Раньше думал, что понимаю, насколько пропал, но... не понимал... Только сейчас понимаю... С каждым днем все больше понимаю.
  
  - В Лондоне тоже понял?
  
  - В Лондоне - тоже. Ты вырвала меня из...
  
  - ...ступора?
  
  - ...альтернативной жизни, в которой не было уже тебя.
  
  - Мне страшно... это опять так близко.
  
  - Нет, это далеко. Для меня это в прошлом.
  
  - А ты знаешь, как было у меня? Хм... Может показаться, что я привыкла к самоистязаниям, но инстинкт самосохранения во мне все равно работает. Ну, не могла я долго так... мучиться.
  
  - Что, тогда, перед Лондоном забывать меня начала?
  
  - Нет, я страдала, конечно. По-всякому. Андрюх, в отличие от тебя я страдала без тебя раньше... очень много лет... всегда. Но это было фоновое страдание. Какая-то неизбежность, фатализм, что ли. Мне казалось, что нам все равно не быть вместе, и ты меня все равно никогда не полюбишь, как бы сильно я тебя ни любила. К этому состоянию я и привыкла. Потом, когда мы расстались, там были шок, сожаление... Но через некоторое время мне начала чудиться в этом какая-то закономерность. Будто бы все-таки не могло у нас с тобой ничем хорошим кончится. А я... ты знаешь, не хватало во мне, наверное, стойкости, чтобы страдать всю жизнь, угасать. Короче, когда мы повстречались в Лондоне...
  
  - ...ты уже начала отходить?
  
  - Ну, скажем так: я начала опять дышать. Начала как-то существовать, мыслить, передвигаться.
  
  - А до того не могла?
  
  - А ты читал сказку про Русалочку?
  
  - Не-а.
  
  - Когда ее сделали человеком, каждый шаг причинял ей острую боль. Это было со мной поначалу. Потом эта боль видоизменилась, потом...
  
  - Потом я нарисовался.
  
  - Ага. Ты прости еще раз. И за то... тогда... той зимой... когда чуть не ушла от тебя... Когда только свое видела, а не твое...
  
  - У тебя и сейчас так бывает. Мы уже столько лет вместе, а ты все еще сомневаешься во мне. Не веришь, что чувства со временем крепнут? Закаляются?
  
  - Верила бы, если бы была уверена в себе, собственной силе, постоянстве, твердости характера, то есть, в том, чего у меня нет и во что я не верю.
  
  - Да уж, ответ, достойный Оксанки. А я-то думал, мы давно все выяснили. Размечтался, дурак. Так ты постоянно во мне сомневаешься? Поэтому ревела?
  
  - Не поэтому. И - Андрюшенька, я сомневаюсь не умом, а своим глупым-глупым сердцем. Оно такое глупое. Его зашкаливает, когда речь заходит о тебе. Блин, Андрюх, чего это?
  
  - Так.
  
  - Можешь хоть ночью не работать? Кто те там пишет?
  
  - Чувак один. У него сейчас день. Все, закрыл... А что, когда плачешь и обижаешься, тебе кажется, что не любишь?..
  
  - Зачем об этом говорить, это же искажение. Это все не так, ты же меня знаешь. Характер дурацкий, вечно плавающий... Вода...
  
  - ...и еще тебе кажется, что я не...?
  
  - Да, мне тогда кажется, что ты меня не любишь. Порой вполне серьезно кажется. Ты даже иногда поцеловать меня забываешь.
  
  - Ну не надо, че ты постоянно жалуешься...
  
  - Потому что это правда.
  
  - Ну, иди сюда... М-м-м... Так лучше?
  
  - Лучше. Без напоминания совсем хорошо. А еще... ты уже не называешь меня так... ласково, как прежде.
  
  - Неправда.
  
  - Правда. У тебя поубавилось умиления по отношению ко мне. С тех пор, как сын родился, на него перекинулось.
  
  - Да ладно. Это не значит же, что ты меня вообще не умиляешь...
  
  - Не заметно, чтоб умиляла. Ты иногда кричишь на меня. Ты груб...
  
  - Блин, Оксанка. Ты сама меня вынуждаешь. Ты думаешь, мне легко... Ты думаешь, я не переживаю потом... Да у меня башка потом болит вообще. Я вообще ненавижу ругаться. А ты еще меня провоцируешь. Я вот-вот взорвусь, а ты пилишь, пилишь...
  
  - Я не специально. Я никогда не хочу вывести тебя из себя. Не хочу специально тебя разозлить. Это просто так выходит.
  
  - Вот остановись в следующий раз. Потому что если ты не остановишься, то я точно не смогу и тогда - пеняй на себя.
  
  - Грубиян.
  
  - Ты тоже груба. Ты у меня та еще грубиянка, Оксан. Мы с тобой оба должны за собой следить. И пример подавать.
  
  - Ладно. Прости... за каждый раз, когда ведусь на свои же эмоции... когда в гневе говорю или думаю ерунду.
  
  - А ты - меня.
  
  - Тебя-то за что? Ты ж идеальный у меня. А, постой, за матерки третьего дня?
  
  - Это я не на твой счет. К слову.
  
  - За что ж тогда?
  
  - За то, что до Лондона вообще мог думать о жизни без тебя. За то, что мог думать, что разлюбил. А больше не за что. Я даже когда в гневе, не сомневаюсь, потому что и в себе, и в тебе уверен. Так ты скажешь, чего плакала?..
  
  
  ***
  
  Саундтрек-ретроспектива
  
  One Republic - I lived
  
  Lana Del Rey - Young and Beautiful
  
  Oasis - Whatever
  
  Imagine Dragons - Born to be yours
  
  Arctic Monkeys - Electricity
  
  Maria Callas - Carmen / Habanera (G. Bizet, Chuy Ayala Remix)
  
  песенка Винни-Пуха
  
  
  ***
  
  Андрюхин словарик
  
  гроссраумбюро - многогабаритное бюро, помещение для работы для большого количества работников, разделенное перегородками на ячейки
  
  инхауз - юрисконсульт организации, являющийся ее работником
  
  комплайенс-модель - здесь: модель по проверке внутренних процессов организации на их соответствие с законами и правовыми нормами
  
  кьюб - ячейка во многогабаритном бюро
  
  ньюзтиккер - электронная система уведомления об актуальных новостях
  
  павор ноктурнус - "ночной испуг", синдром состояния паники и лихорадочной активности ночью во сне, встречающийся преимущественно у детей дошкольного возраста
  
  рэндом - случайный
  
  ФедБанк Эр-Эр - Федеральный Банк Реконструкции и Развития
  
  Эйжа-Пасифик Маркетс - рынки Азии и Тихоокеанского региона
  
  Энрон - американская энергетическая компания, обанкротившаяся в 2001 году. В конце 2001 года стало известно, что информация о финансовом состоянии компании в значительной степени была сфальсифицирована с помощью бухгалтерского мошенничества, известного как "Дело Энрон". С тех пор Энрон стал популярным символом умышленного корпоративного мошенничества и коррупции.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"