Ренцен Фло : другие произведения.

Глава 7. Цветные пятна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

 []
  
  
  
  
   ГЛАВА 7. Цветные пятна
  - Привет.
  
  Утром на меня несколько недоуменно смотрят ее заспанные и опухшие глаза - такими опухшими они у нее обычно не бывают, тем более, что легла она не так уж поздно, я-то знаю. Ревела перед сном?
  
  Вот блин, состояние-то какое неоднозначное. Какой, мать его, букет чувств - и все за раз. Аж башка трещит. Это после вчерашних американских горок.
  
  Перед сном сначала совесть мучила, потом взбесился от ревности, а уснул вообще, будучи на грани бешенства из-за ее этого... распутства, что ли... А теперь она смотрит на меня, зачем-то прикрываясь краешком покрывала, еще не до конца поняв, что я тут делаю и пытаясь в свою очередь разгадать выражение моего лица.
  
  - Ну, привет, - отвечаю ей хмуро.
  
  Соображаю, что вчера так и не поздравил ее и должен был бы выглядеть виноватым. Ее недоумение живо сменяется возмущением, но про день рожденья она не говорит. Прикол с ней в том, что она не из тех, что будут устраивать сцену по поводу забытых поздравлений или неподаренных цветов. Вот удушится, ночами слезы в подушку лить будет, а ничего не скажет. Сам, мол, дойти должен. А навязывать себя она никому не собирается. Такая у нее своеобразная стервозность. Будь я более пофигистом, нашел бы это вполне комфортным.
  
  - Когда приехал? - продолжает она ломать трагикомедию.
  
  А я злюсь на нее за туфли, за грабли чувака на ней и за сплетни, порожденные - чем? оправданные? я еще не знаю -, поэтому тоже ломаю, в тон ей:
  
  - Сегодня ночью.
  
  - Я не слышала.
  
  - Ты спала уже. Не хотел тебя будить.
  
  Затягивает это. Так раскручивать, взвинчивать собственную злость на нее вместо того, чтобы постараться наоборот трезво все рассудить.
  
  - Здорово, - слегка дернув плечиком, даже не поцеловав меня, встает с кровати. Дефилирует голиком передо мной, топая взад-вперед, доставая какие-то вещи. Значит, красные туфли у нее в офисе, не здесь.
  
  Наблюдаю за ней молча, отмечая, что завожусь бешеным, разъяренным заводом. Как бык, которому показали красную тряпку, хоть на самом деле их и не это заводит, установлено же. А меня - это. Красная пелена опять спускается мне на глаза.
  
  Оксан... - говорю вкрадчиво.
  
  - Чего? - не глядя на меня.
  
  - Куда собираешься?
  
  - Как это - куда? - резко вдруг останавливается передо мной. Голая, злая. Горячая, сексуальная сука. - На работу! Или ты думал, ты один работаешь?!
  
  Вот, бл...ть, опять эта реплика, которую она, нет-нет, бросает мне теперь. "Не ты один работаешь", - как-то так. Но ни разу еще это не бывало сказано таким тоном.
  
  Стерва. Наглая, лживая стерва. Не считал возможным когда-либо подумать так про тебя... в таких эпитетах, но... ведь не оставляешь выбора. На работу - а потом? К нему? А может, даже не надо никуда, он там, с тобой, на работе... Так ты что, крутишь? У тебя есть, что ли, кто-то? И вся штука в том, что уже сам этот вопрос - это ж глюк... бред... Ведь это же не про нас все, не из нашей пьесы. Так я думал. А ты... не догоняешь, что ли, как все это пошло и нелепо... Какая это мыльная опера сейчас...
  
  - На работу, - повторяю за ней спокойно, а внутри меня сейчас шарахнет вулкан...
  
  Вот ме-е-едленно из его ран-трещин густой, кроваво-красной кашей течет лава... Сейчас... сейчас разорвется все на хрен.... - Понятно.
  
  - А ты зачем приехал? - цепляет она.
  
  Тупая... тварь. Зачем приехал? На, получай:
  
  - У меня сегодня встреча в нашем офисе.
  
  - Встреча. Ясно, - а саму трясет аж. - А потом?
  
  - Что - потом?
  
  - Назад поедешь? В Дюссель? Или здесь останешься? Работать?! - рявкает она.
  
  Меня сразу начинает бесить, прямо выворачивать, если она разговаривает со мной грубо - в любом состоянии. В таком же, как я сейчас, мне вообще много не надо.
  
  - Че орешь, дура... - рычу я, хватая ее за руку. Она не ожидала и резко вздрагивает, а я бросаю ее на постель.
  
  - Ты чего... п-пусти-и... - стонет она, но я уже в ней. Трахаю ее, вжав в постель, сдавив тонкие запястья, а она не слишком отбивается, вернее, отдается мне, как отдается всегда, стоит мне только к ней прикоснуться.
  
  А я не понимаю сам, что происходит. Хотя - что там понимать... Я наказываю ее. Вымещаю на ней всю злость, накопившуюся во мне. Только она еще не поняла всего до конца, требуется разъяснение.
  
  - Работаешь... - пыхчу, насильственно целуя ее в рот, покрывая похотливо-злыми, яростными поцелуями ее искаженное непонятно чем лицо, - знаю я, как ты работаешь... В таких туфлях... И с кем ты там работаешь... Кого обрабатываешь...
  
  - Придурок, - стонет она. - Ты что, совсем ненормальный... По пьяне померещилось...
  
  - Только не на-а-адо так со мной... Не ври мне... - Шалава (этого я вслух не говорю). - Только не ври...
  
  Может, надо было сначала дать ей шанс все объяснить? Для кого или для чего купила туфли? Кто этот тип на фото? Обоснован ли тупой треп про нее и неизвестно кого? Только что я скажу? Один чувак слыхал от другого чувака, что одна телка, у которой туфли, как у тебя...
  
  Да дело, видно, не в этом. Я потерял башню от того, куда все это между нами заехало. От того, что этот вопрос вообще возник, в теории. Не знаю, как выехать теперь. И еще меня взорвало всего от нее такой, какой она предстала передо мной этим утром, после дня ее рожденья, который я сам запорол, за что и злюсь на нее теперь.
  
  И я не могу остановиться сейчас. Не могу оторваться от нее, такой дряни, такой сладкой и бесящей меня непомерно. Не могу, пока не напьюсь ее сполна. И - я не контролирую себя, пока в ней, это правда.
  
  Я развернул ее и трахаю теперь сзади, не соображая ни фига, просто слепо кайфуя от ее сладкого тела, а по ней не скажешь, чтобы ей это не нравилось. Наоборот, она кончает, да и я - следом за ней. Потом она молча одевается и уходит на работу, ни разу даже не взглянув на меня. А я еще некоторое время валяюсь в постели, затем тоже встаю, одеваюсь и плетусь по своим делам, пребывая в недоумении от того, что же все-таки я сделал.
  
  
  ***
  
  Я торчу перед берговским офисом, пока оттуда не выходит она, часов до пяти, то есть. Такая рань не характерна ни для меня, ни для нее. Но что сегодня или в последнее время, блинский потрох, вообще характерно. Внутри меня все заморожено. Я не раздумывал над тем, что сделал, действуя инстинктивно. И весь день впоследствии так действовал.
  
  Инстинктивно обговорил со "свиссами" в их офисе "через стенку" кое-какие детали по новому их запланированному проекту - ишуансу кредитных дефолтных свопов. Дело пока мало регулируемое, но возможно его затронут поправки в законодательстве, ожидающиеся с нового года. Да, помимо финансирования мы еще и финансовые рынки делаем, и финансовые инструменты за их пределами. Пульверизация, блин.
  
  Инстинктивно потрещал с Канненбеккером, обсудил его новый проект по финансированию того самого нового винд-парка, то есть, ветрякового парка в Северном море, тендерную заявку на который клепаю в Дюсселе. Не хочет старикан без меня с финансирующим банком долбаться. По ходу, мне опять бумажки по кредитованию и обеспечению ковырять. И еще у него новая супер-мега-сделка в одном консорциуме, клиент - андеррайтер. Короче, чувствую, и тут без меня не обойдется. Инстинктивно, на автомате беседую с ним в его офисе.
  
  Но не об этом сейчас мои мысли. Не об этом. Возможно, стоило при разговоре с ним проявить большую сыновнюю заботу, что-то он помятый какой-то. Что, с хафтунгом Дилленберг разрулил наконец? Он сам не рассказывает, а я не спрашиваю.
  
  Недавно отдел кадров вступил со мной в контакт по поводу принсипал-трэка, то есть, подготовки к назначению принсипалом. Канненбеккеру это известно, естественно. Каждые полгода у нас предусмотрена ревью-беседа. На прошлой он говорил, что в совете очень мной довольны, а теперь мое принсипалство, которое, если все склеится, должно будет иметь место быть месяцев через девять, будущей весной, для него вопрос решенный. Собственно, это только потом в общем массовом имэйле так все драматично, мол, постановлением совета компании принсипалами назначаются - и пошло, и пошло, такой-то, такой-то, (реже) такая-то... На самом же деле все не так, как на церемонии вручения Оскара и нет перед компом ошеломленных лиц, грызущих ногти, девчонок с размазанной косметикой, дрожащих до конца. Понятно, "избранным" известно заранее, что они избранные. А за эти девять месяцев у меня будет проходить ряд бесед с Вольфингом, который назначен моим ментором по подготовке к принсипалству. И еще мне предстоят один-два "коллоквиума" с верхушкой правления. А также я должен буду стать "заметнее" в компании, подготовив один-другой доклад на злободневную тему. Всего делов-то.
  
  Обо всем этом я как-то не думаю - ни раньше, ни теперь. Я вообще ни черта ни о чем не думаю, а только жду, когда она выйдет из антрацитового здания, в которое однажды вносил ее на руках. По соседству с такими гигантами оно сравнительно невысокое.
  
  Мне похрену, выйдет ли она одна или в компашке, и я гипнотизирую турникет на служебном входе слева и видимое за ним маленькое фойе "для своих".
  
  Она появляется в этом фойе, выходит одна и, заметив меня, спокойно делает пару шагов мне навстречу. Пару шагов только. Что, сегодня не пойдешь на афтер ворк? Я медленно подхожу к ней, смотрю в замороженное ее лицо, силясь разгадать, что она чувствует сейчас. Молча беру ее за руку и осторожно свожу вниз по ступенькам. Отмечаю про себя, что мы сто лет не ходили с ней за ручку, так как вообще редко куда ходим и вечно некогда.
  
  Она дает вести себя, а я даже не придумал, куда. Неспешно идем вниз по Европе, все так же молча переходим площадь Аденауэра на пересечении Европы с Регентенштрассе. Иногда бросаю на нее взгляды сбоку. Кто она? Кто эта девушка в летнем платье, рука - в моей руке? Поверх платья - светленький пиджачок с коротенькими рукавами. Кэжуэл фрайдэй. Ее платье - шифон, причудливо размалеванный синими, голубыми, желтыми и белыми пятнышками, словно художник кистью встряхнул. Свободное, легкое, как дуновение ветерка, подпоясанное темно-синим пояском и свисающее из-под него на манер римской тоги. Целомудренное, чуть выше колен, но для ее стройных ножек совершенно достаточно.
  
  Спускаемся к набережной. Собственно, меня не тянет оседать где-либо. Мне нормально и так - вести за руку мою девушку, благо она не спрашивает, куда мы идем и не высказывает никаких пожеланий. Вот так и можно идти.
  
  Так, но куда же идти дальше? Пройдешь еще метров двадцать - и там уже только в воду входить. Ловлю себя на мысли, что охотнее вошел бы в воду. Но, увы, надо определяться уже.
  
  Завожу ее в Ниццу, усаживаю за один из столиков на улице, то есть на набережной, в уголочке, отгороженном от парка живой изгородью из олеандров. Теперь прогулка окончена и надо будет разговаривать, обсуждать. Спрашивать.
  
  Заказываю нам с ней по "хуго". На вопрос, будем ли мы ужинать, запинаюсь, но она неожиданно отвечает за меня с милой улыбкой:
  
  - Да, спасибо. Умираю с голода, - поясняет мне. - Сегодня пообедать не успела.
  
  И позавтракать.
  
  Пока официант уносится за меню, милая улыбка сползает с ее лица, сменяясь индифферентным взглядом, а ко мне возвращается прежняя замороженная пустота, которую временно разогнали пятнышки на ее платье. Напряжение между нами растет, но я не привык к такому. Не могу уже больше. Мне нужно ухватиться, подержаться за что-нибудь.
  
  За руку ее например, которую хватаю:
  
  - Оксан...
  
  Она просыпается: - Что это было, а? Сегодня?
  
  - Оксан, прости, что так... что я...
  
  Вообще-то, просить прощения не входило в мои планы. Я вопросы хотел задавать, так что неудачно начал как-то. Она принимает это, как должное, и кивает с пониманием. Но ни фига. Так просто ты у меня не отделаешься. Только из себя выходить не надо, все испорчу.
  
  - Как у тебя день прошел?
  
  - Нормально. У тебя?
  
  - Тоже нормально, - вот бл...ть. - Не пошла сегодня на афтер ворк?
  
  - Нет.
  
  - Оксан, ты... ничего не хочешь мне сказать?
  
  - Нет.
  
  Нет? - с сомнением качают своими головками олеандры у нее за спиной. Нет? - серебряными стрелами колышутся тополя над нами у каменного вала вдоль реки.
  
  - А ты - мне?
  
  Блин, не стоит с ней так, себе дороже станет.
  
  Ветерок переключается на ее волосы, собранные сверху, распущенные на затылке.
  
  Заставляю себя спокойным тоном задать тупой, идиотский вопрос:
  
  - Оксан... зачем тебе те туфли?
  
  - Какие? Красные? Для себя.
  
  Да пи...деж! Когда бабье говорит так, то значит, для кого-то.
  
  - А что?
  
  А то, что я не знаю, как спросить тебя о том, о чем спрошу сейчас и поэтому надо спросить в лоб:
  
  - Оксан, у тебя... есть кто-нибудь?
  
  - Чего? Ты с ума сошел? - взрывается она внезапно. - Сначала хрен знает, как себя ведешь со мной, а потом...
  
  Меня бесит, когда она так раздражается, бесит, что орет на меня сейчас. Поэтому я буду злить ее дальше.
  
  - Это тот, что на фото? - продолжаю спокойно. - Где вы были? Это Палка?
  
  - Нет... И вообще - ты у меня в смартфоне лазил?
  
  - А если и лазил, - возражаю спокойненько. - Разве это так страшно, если нечего скрывать?
  
  - Оттуда про туфли узнал?
  
  - Не оттуда, - отвечаю лаконично и многозначительно.
  
  - Андрей, это Себастиан.
  
  - Мне похеру, как его зовут.
  
  - Он новенький, из нашего отдела, я же рассказывала тебе...
  
  - И это мне тоже похеру.
  
  - ... и у меня с ним ничего нет.
  
  Это, в свою очередь, должно меня радовать, но меня давно уже грузит и раздражает, раздражает до одурения весь этот пошлый, банальный, смехотворный базар, те слова, что говорим сейчас друг другу, то, как друг на друга смотрим. Это же все не про нас, в сотый или сто первый раз вопит во мне все, не мы это. Мы словно читаем чей-то избитый, бездарный сценарий, два актера, которых критики потом разорвут в клочки, напишут про них, что между ними не клеилось, и из-за этого умер весь фильм.
  
  Она, тем временем, продолжает еще что-то про него рассказывать, хотя мне абсолютно неинтересно знать:
  
  - ...на этом сайнинге. В Гетц унд Деринг... - блин, а ведь всё сходится, всё... - У меня была доверенность за одну компанию с нашей стороны, у него - за другую. Мы заключили за них сделку. Помнишь, я рассказывала тебе?
  
  Ни хрена не рассказывала. Или я ни хрена не помню. Похрену. Почему весь Дюссель теперь думает, что вы с ним мутите? Что такого вы с ним делали на гребаном сайнинге, кроме как показали нотариусу ваши гребаные паспорта и сидели, как истуканы, с умными рожами, пока тот два с половиной часа бубнил вслух договорную и приложения?
  
  - ...так рады были, что этот тупой дил подписан, что потом пошли на афтер ворк. Вот и все.
  
  - Все? А что тогда... - его грабли делали у тебя... да на жопе почти... За каким хреном он так на тебя пялился? Хвост моего вопроса взвивается вслед за самим вопросом подобно хвосту воздушного змея, но прежде чем он успевает вырваться из меня наружу:
  
  - Ничего... не знаю, о чем ты, но - ничего.
  
  Мне хочется плеснуть в нее кипятком издевательского недоверия, язвительной насмешкой, чем-нибудь. И мне хочется верить ей, слепо верить, что бы там какая-либо сволочь на этой планете про нее ни вякала. Потому что, убеждаю себя, у нее нет причины врать. Потому что я должен доверять ей. И еще потому что так проще, а я задолбался уже изрядно.
  
  Ковыряем свое филе грилеванного тунца, уткнувшись носом в тарелки.
  
  - Андрю-у-ша-а-а, - задумчиво тянет она, разговаривая больше с поедаемой ею рыбой, но это - волшебное заклинание, и она только что произнесла его. Поэтому я бросаю все, хватаю ее опять за руки и подношу их к лицу, к губам:
  
  - Ты знаешь, что ревновать тебя сводит меня с ума, а? - цежу ей сквозь зубы, глядя на нее исподлобья, а сам целую ее руки. Судорожно так целую, вот пень.
  
  Она невесело улыбается: - Да-да, и слушать про меня сплетни тебе тоже не впервой.
  
  - Оксан...
  
  - А нормальные девушки вообще не дают для этого повода...
  
  - Да послушай ты, мать твою... Прости... У тебя правда не...
  
  - Правда.
  
  - Понятно. Тогда, слушай, доедай уже, а...
  
  - Что? - усмехаясь, смотрит на меня. - А, поняла. Романтическим этому ужину стать не суждено было по-любому.
  
  - Да что ты там поняла... "поняла"... - пересаживаюсь на ее место, а ее сажаю к себе на колени. В Ницце это не принято, но мне как-то резко пофигу. Олеандры нас прикроют, а нет - тем лучше. Чем быстрее нас выставят отсюда, тем лучше. У меня вдруг все начинает зудеть, будто она ускользает от меня, а я должен ее удержать. И еще от того, что ее попа у меня на коленях, у меня встает, и я начинаю вполне прозрачно ей на это намекать. Да она и без того бы почувствовала, ведь друг от дружки нас отделяют только мои джинсы да ее пятнистый шифон, под ним - ну, стринги, надеюсь, то есть, ничего. - Ешь давай, - кормлю ее с вилочки, поглаживая коленку. - Ты чего злая такая была с утра, а?
  
  - Я?!!
  
  - Ладно, ладно, хватит дурочку валять. Думала, забыл я, да? Забыл?
  
  - Ну... а что еще я должна была подумать...
  
  - Ну-ну. И Ленке по ушам съездила, и вообще.
  
  - Ах ты, шпион...
  
  - А ты... ты... - целую ее шейку, затылочек, поглаживаю спинку.
  
  - Че, слов нет?
  
  - Нет, - признаюсь. - Так, хорош копаться, сказал. У нас на сегодня еще планы.
  
  - Да ну.
  
  - Да. Идем... куда-нибудь. В оперу свою хочешь?
  
  - Да не фига ж себе. Поздновато вообще-то, но... можем успеть. А с какой стати?
  
  - Да день рожденья там... у одной.
  
  - Ух ты... И че, сколько исполнилось...
  
  - Три года. По крайней мере, ведет себя так.
  
  - От кого поведешься, от того и наберешься.
  
  - Опять цитата из фильма?
  
  - Блин, поговорка это, Андрюха. Сразу видно, сто лет никто твоим образованием не занимался, только Гринхиллз. Но ничего, вот вернешься ты домой... когда-нибудь...
  
  - Вернусь, куда денусь... Оксанка... Оксан, - вдобавок к хотению у меня проснулась к ней нешуточная нежность, и я прижимаю ее к себе, - все будет хорошо, недолго осталось. Два месяца и...
  
  Она ничего не говорит. Не возражает, но и не соглашается. Что опять ее гложет? Ведь вроде бы вошло все в колею. Правда, я не уверен, что колея эта мне нравится, но... неужели еще что-то? Не говорит она.
  
  Ковыряясь в смартфоне, с громким возгласом обнаруживает, что сегодня идет "Евгений Онегин".
  
  - Андрюха!
  
  - М-м-м? - я занят поеданием ее ушка, что ее обычно бесит.
  
  - Ты хоть понимаешь, что его здесь вообще-то никогда не дают? Ну, в Земпере там, в Дрездене или - ну, я не знаю, но не здесь! Я на Онегина только в Мариинку ходила!
  
  - Онегин? А кто это? - спрашиваю.
  
  - Это - Чайковский, - возмущенно-весело отвечает она. - Так, у меня идея относительно следующей нашей книги.
  
  - Так это ж опера? - уточняю я, все еще уткнувшись в нее.
  
  - Ладно, мой косяк, Пушкина мы с тобой пока игнорировали. И поэзию в общем. Но мы это исправим. И еще, - дожевывает остатки тунца, запивая его остатками белого сильванского, подзывает официанта, - мне переодеться надо. И тебе - тоже.
  
  - Ты офигительно выглядишь.
  
  - Спасибо. Но это - опера.
  
  - А я бы все-таки потратил время до спектакля на что-нибудь более полезное. Как часть моего подарка.
  
  И я дарю ей ее подарок, пока она красится и мутит прическу. Она сняла платьице, оставшись перед зеркалом в кружевном белье золотито-бежевого цвета, в тон ее коже. Атласные листики, ласкающие ее маленькие сисечки и выглядывающие между ножек и посредине попки... Кое-где на листиках едва заметно, только если посмотреть вблизи, проглядывают золотистые ниточки. Она слегка нагнулась у своего зеркального столика, который поставила когда-то в нашей спальне, и с нежным стоном красит ресницы, пока я двигаю в ней рукой, пробравшись под листики. Деревце мое стройное. Березка. Сутулилась бы поменьше. Хотя она уже почти и не сутулится. Молодец.
  
  Мне нравится ее белье, мне нравится трахать ее в нем, но меня так же распаляет до невозможности делать это движение - снимать с нее трусики, пока она стоит передо мной, на уровне моего лица, повернувшись передом, задом - и то, и другое по-своему кайфово. Я медленно стягиваю их, и пока она проводит кисточкой по лицу, подлезаю под нее и ласкаю языком, вызывая в ней уже громкие стоны. Вижу в зеркале ее глаза. Она смотрит на то, как я это делаю и кайфует.
  
  Оксанка... А я ведь люблю дарить тебе подарки. Очень люблю. И у меня ведь уже был заготовлен для тебя подарок. Я его еще не купил, нет, но придумал. Хорошо, когда с деньгами проблем нет, да? Вот и хотел предложить тебе слетать вместе... в Ростов. В город твоего детства. Думаю, ты бы обрадовалась. Но отчего-то мне теперь расхотелось. Знаешь, наверное, сейчас время не смогу выкроить. А какой кайф так долго подарка ждать?
  
  Решаю, что с нее будет, нагибаю ее чуть ниже. Снимаю с себя штаны - она успевает заметить его, бросить на него похотливый взгляд своих позеленевших глазок. Да, потерпи, ненасытная, сейчас он будет в тебе, - ввожу его в нее и двигаюсь в ней, уцепившись пальцами в ее попку.
  
  - О-о-о, - оральные ласки сильно возбудили ее, и ей остается недолго. Скоро она придет ко мне. Я расстегиваю ее лифчик, но не снимаю, только спускаю слегка, залезаю под него руками и мну ее сиськи, большими пальцами играя с большими, твердыми сосками, целую ее спинку, шлепаюсь бедрами о ее попку.
  
  Мы смотрим на наши зеркальные отражения, будто видя друг друга в первый раз, хотя столько раз делали это перед зеркалом. Да нет, почему же, узнаю. Это она, родная моя. Мне ли ее не знать, не знать каждый кусочек на ее коже, мне ли не помнить, какая она на вкус, на ощупь, какая она там, внутри - во рту и ниже, гораздо ниже. Я помню, знаю это и никому больше этого не узнать так, как узнал я. Никому.
  
  - Красавица моя, - шепчу ей, будто подтверждая то, что чувствую, будто хватаясь за нее, чтобы ощутить что-то знакомое и только мое. Шепчу, лаская рукой между ножек, нащупывая себя в ней.
  
  Это уж слишком. Кто ж это выдержит. Уж точно не такая похотливая шлюшка, как она. Она толкается мне навстречу и со стоном сосет мой палец. Вижу в зеркале, как змеится вокруг него ее теплый, мягкий, шаловливый язык. Хулиганка. Я думал, это я делаю ее сейчас, это я довожу ее до умопомрачения, я нагнетаю все это на нее, провоцирую взрыв. Но ведь это и она - тоже. Бесстыжие движения ее язычка напоминают мне, как убойно она умеет работать им там, внизу, когда берет его - и как я должен это терпеть? Как должен терпеть ее бл...дский взгляд, излучающий секс, пока она облизывает мой палец?
  
  А теперь... Е-мое... Она кончает... Она красит губы и кончает, а язычок ее пляшет вокруг моего пальца... А я чувствую, как пульсирует все там, вокруг него. Ее умоляющий взгляд, такой беспомощный и такой властный, когда она вдруг немного сужает глаза, он пронзает меня в зеркале, зовет меня за собой, и я - о-о-о... я тоже кончаю.
  
  - Сладкая, - бормочу ей в голенькую спинку, покрывшуюся испариной, - конфетка моя, - а она оборачивается и смотрит на меня лукаво, слегка выпятив губки, накрашенные светло-золотистым.
  
  Ты чувствуешь ее? Чувствуешь свою власть надо мной? Ты думаешь, бесконечна она? Сейчас, когда мы так сладко друг друга отымели, я тоже склонен думать так. И сейчас это сладостный такой момент, когда только что выпил ее. Выпил, не напился, нет. Мыслимо ли ей напиться... Мое наслаждение ей лишь на время утолило мою жажду, и в своем временном удовлетворении я забыл почти, что предъявлял ей ранее, в чем упрекал и в чем сомневался.
  
  
  ***
  
  Мы сидим с ней в Молодой Опере - так она у нас тут называется, как напоминание и о Старом Театре, который был оперным до войны, пока его полностью не разрушили. После полного восстановления в Старом Театре идут только концерты да мюзиклы, а в Молодой Опере идет опера. Здесь мы сидим на лучших местах, на которых, она объясняла мне, она не сидела еще никогда. Глупенькая выпендрежница, сокрушалась наивно, что только самые дорогие билеты остались.
  
  - Так ты их теперь заслужила, - одобрительно шлепнул ее по попке, - а нет - после доработаешь, - и она дернулась наигранно-возмущенно. Независимая моя. Эмансипированная, типа.
  
  На ней какое-то новое кружевное золотисто-бежевое платье до колен, с широким поясом и пышной юбкой. Волосы пышными волнами спадают на голенькие плечики. Черт, почему мне так нравится трахать ее в прихожей, когда она уже одета, и мы куда-то собрались? Сначала как-то автоматически пристроился к ней сзади, но потом развернул ее личиком к себе и трахал стоя, посадив на себя. Ухитрился пролезть лицом к ней под корсаж и покусать сисечки.
  
  - Все, теперь - в темпе, - шлепнул ее после.
  
  - Что, красивое платье? - смеялась она.
  
  - Да. К трусикам подходит. Я думал, тебе только голубое идет.
  
  Она загадочно улыбается, а меня прет от этой улыбки. Но нам пора.
  
  Нет, не скажу, чтобы опера меня как-то поразила, но я ожидал худшего. Вообще, опера - это вполне приемлемо, если заставить себя в нее окунуться. Кроме того, забавно было наблюдать за Оксанкой, слушавшей их это пение с придыханием и даже чего-то там в чем-то там понимавшей. И я послушно сидел, как пай-мальчик, которого предварительно как следует ублажили ротиком в туалете после распитого в оперном фойе шампанского. Сидел и не баловался. "Только жаль, что постановка современная, в смысле, без оригинальных костюмов" - она просветила меня насчет того, в какое время происходит действие, а тут Онегин был в какой-то черной рубахе, джинсе и с развевающимися патлами, Ленский - короткостриженный очкарик в кедах, пихавший в Онегина игрушечной Береттой, а Татьяна - поначалу серая мышка в цветастом платьице до коленок, чем дальше - тем сильнее выкрашенная в водородно-блондинистый цвет, намалеванная, грудастая и дородная. "Но тут всегда так, постановки современные" - поясняет мне она. Татьяна и Ленский пели без акцента, потому что певцы были русскими.
  
  Со временем то ли опера, то ли шампунь - что-то начало меня убаюкивать, а заснуть в театре, как тормоз, было все же косячно. Так что в антракте я сначала опять чокнулся с ней шампанским, которое она, как все тут, закусывала брецелем, а потом залпом осушил бадейку с тройным эспрессо. Она наблюдала за мной, угорая. Спалила меня, конечно. Мы тусовались в зале Шагалла, украшенном оригинальным Шагаллом - крутой достопримечательностью и единственным украшением в этом донельзя спартанском заведении.
  
  - Это тебе, видать, русское не очень понравилось. Ничего. Вот я тебя как-нибудь на Волшебную Флейту свожу. Моцарта же ты любишь? Туда обычно деток водят, там костюмы, кулисы, птички-сказочки. Королева ночи. Тебе там понравится.
  
  - Королева ночи моя, - обхватываю ее за талию, слегка похлопываю по попке, едва удерживаясь, чтобы не просунуть руку под ее золотисто-пышное кружево.
  
  Стена, выходящая на площадь Аденауэра, состоящая полностью из стекла, открывает нашему взору панораму из мириадов огней на вышках, что сияют сейчас перед нами на вечернем небе. Подле ближайшей из них, откуда в прошлом году вытравили Ловинг, красуется гигантский, подсвеченный золотом денежный знак, знак культа, этакая своеобразная статуя Зевса, только Зевса этой страны и континента.
  
  - Чего, проснулся, что ли?
  
  - Как штык, - подтверждаю. - А что, пойдем... - мычу, мацая ее настойчивей, - еще разок... Хочешь, теперь я - тебя...
  
  - Не успеем...
  
  - Успеем...
  
  А если и не успеем.
  
  Но тут раздается звонок, и мы идем получать остаток меломанского кайфа, то есть, досматривать спектакль. Вернее, она идет, а я послушно плетусь за ней, скуля чуть слышно, - вон, сколько еще терпеть, пока потом до дома доберемся...
  
  Она смеется над моим скулением:
  
  - Ну надо же, это что - "Любви все возрасты покорны"?
  
  Понятия не имею, о чем она, но на всякий случай хитро прищуриваюсь.
  
  - Так ты прикалывался надо мной, что Онегина не знаешь? А?..
  
  
  ***
  
  Синяя ночь... Синяя Оксанка рядом со мной в постели, изрядно помятая. Хорошенько ее помутузил, особенно в последний раз, когда сзади. И не знаю, что это там во мне так вырвалось, под конец вечера. Видать, опера все. Теперь лежим, засыпаем. Подмял ее под себя почти, обхватил одной рукой сисечку, другую руку поместил между ножек. Это чтоб и ночи понятно было, чья она, эта ее королева.
  
  Когда пришли домой, она вероятно ожидала, что сразу наброшусь на нее, но я заявил ей:
  
  - Слышь, разденься-ка, - по-хозяйски так, тоном врача-терапевта. Или гинеколога.
  
  - За... чем? - раз прошу раздеться, а не раздеваю сам, значит не для секса?
  
  - Подарок получать...
  
  - Как, еще один? Из шмоток что-то?
  
  - Поживешь - увидишь...
  
  Она послушно и даже как-то робко раздевается, а я достаю из кармана бархатный пакетик и надеваю ей, ошеломленной совершенно, на длинную ее шейку тонюсенькую золотую цепочку с бриллиантом, маленькой, но заметной ледышечкой, обжигающей ее ошеломленный каре-зеленый взгляд резким своим сиянием.
  
  Она теряет дар речи, а глазки ее светятся куда ярче этого сияния.
  
  - Что, нравится? - смеюсь.
  
  Она только головой качает, рассматривая себя в зеркале, на лице ее полная растерянность. Люблю дарить подарки моей девочке.
  
  - Что ж перед оперой не...
  
  - Хотел, чтобы ты его голенькая надела, - сам естественно уже целую и ласкаю ее повсюду. Выныривая из подмышечки: - М-м-м, очень сексуально... а и не надо больше ниче...
  
  - Красивое какое...
  
  - Ты красивей. Но - да, для тебя сойдет.
  
  Кажется, она тронута моими словами, но на лице ее откровенная робость, растерянность. И еще... неудобняк какой-то, будто ей неловко. Живенько заглушаю все это своими приставаниями. А потом долго и смачно трахаю, пока она пытается переживать за колье: "Может снять... А вдруг порвется..."
  
  И вот мы лежим с ней, сонно барахтаемся в остатках этой ночи, а она трет глазки, зевая:
  
  - Блин, закапать забыла...
  
  Да, точно:
  
  - Оксан, ты еще не раздумала делать лазер?
  
  - Да я так конкретно не собиралась. Потом как-нибудь...
  
  - Запишись на осмотр. Проверься. Вдруг тебе нельзя.
  
  - Да я не планировала как-то.
  
  - Надо же когда-то начинать это дело.
  
  Мнется:
  
  - Я... пока не потяну. Вернее, у меня наберется на это, но... я пока не хотела трогать...
  
  - Ерунда. Я-то потяну.
  
  Сама виновата, что заставляет меня озвучивать это столь конкретно. Что, мол, у нее свои деньги, а у меня - свои. И у меня их гораздо больше.
  
  - Не надо...
  
  - Как часть моего подарка.
  
  - Ого...
  
  - Нет, постой. Давай разберемся - в оперу мне просто давно сходить хотелось, я ж не был ни разу...
  
  - Да-да...
  
  - Так, разговорчики. Колье - ...
  
  - Колье - это вообще офигеть...
  
  - Между прочим, это ты первая начала. Ты подарила мне золото на Рождество.
  
  - Блин, Андрей, мою старую золотую цепочку. Мама как-то в бассейне работала и нашла ее... Кто-то забыл... А я носила... - она почти в отчаянии. - К тому же ты все равно ее не носишь...
  
  - Так откуда ж тебе было знать. А сама осталась без цепочки. А операция...
  
  - Андрюш, зачем ты так... много на меня тратишь?
  
  Вот зануда. И отношение к деньгам у нее занудливое.
  
  - А ты зачем на этом внимание заостряешь? Это всего лишь деньги. А что - лежат у меня мертвым грузом. Кредит на обучение вернул. Квартиру - да нам пока и в этой хорошо... -, распаляюсь полушутя-полусерьезно. - На себя тратить времени нет, да у меня и есть все. Родителям и так помогаю... квартиру им и так, по мелочи... Тоха не нуждается... А надо будет - придет, я ж тут, он знает... В инструменты вкладывать - вот меня мои брокеры задолбали, а... одно названивают, суки... да что ж я - лох? Времена-то какие... Не сегодня - завтра лопнет все на хрен... Лопнет, лопнет, - убеждаю ее, раскрутившись не на шутку. - Вот увидишь. Недвижимость - не в той стране живем, радость моя... не тот рост на рынке... сама знаешь...
  
  - Андрюш...
  
  - А на тебя хоть потратить приятно, - сбавляю обороты, замедляюсь. - И полезно. И вообще - чего ты паришься?
  
  - Я чувствую себя зависимой и... содержанкой. Дорогой такой, любимой игрушкой...
  
  Дура. Словно огрела меня чем-то. Блин, а как кайфово сегодня вечерок кончиться норовил. Но с ней ненадолго такие дела. Как говорил капитан Зеленый, уж больно здесь красиво. Жди беды. Да другая баба рыдала бы от счастья, блин, да требовала бы даже, а эта... Дура. И зараза...
  
  Молчу, потому что почти чувствую фантомную боль от ее удара. Потому что она сама же вогнала меня, нас в какие-то странные, неподобающие рамки. Или старается вогнать. Только со мной не пройдет.
  
  - Андрюш, не обижайся...
  
  - Да я не обижаюсь, - режу я холодно.
  
  Как это неприятно. Вот она тормоз.
  
  - Я не хотела тебя обидеть, - говорит она в отчаянии. Перемену настроения во мне она с ходу сечет, как будто у нее там суперсверхчувствительные сенсоры. Теперь вот и сама страдает. - Просто я не привыкла... Да и зачем...
  
  - Если все остальное тебе неприятно, - продолжаю все так же холодно, проглотив ком в горле, - то на консультацию тебе пойти все равно придется. Иначе ты так и не решишься на это. Запишись на какую-нибудь субботу и сообщи мне, пожалуйста, когда.
  
  - А ты что, со мной пойдешь?
  
  - Конечно. А кто еще будет задавать им все эти каверзные вопросы?
  
  - Спасибо...
  
  Молчу, потому что и ее "спасибо" меня раздражает. Так вот откуда была ее неловкость, когда дарил ей колье. Типа, она такая немеркантильная. А ведь такое болезненное отношение к моим деньгам - это тоже своего рода меркантильность, хоть до нее это, возможно, и не доходит.
  
  Но там, похоже, еще кое-что:
  
  - Андрюш, я благодарна тебе, правда. И мне очень нравятся твои подарки, очень. Но... мне вообще-то ничего от тебя не надо...
  
  - Оксан, хватит уже, - я обижен до предела. - Я понял. Давай спать.
  
  - Мне ничего от тебя не надо, - настаивает она. - Мне просто нужен ты. Чтоб любил меня - и все.
  
  Тут я естественно подтаиваю немножко. А кто бы не подтаял.
  
  Только она не досказала всего. Не до конца выразила свою мысль про то, что ей, мол, я нужен. Что для этого я должен быть рядом, а не откупаться подарками. Что это куда более ценный подарок - уделить ей больше своего времени и что получить, равно как и подарить его - суть непомерная роскошь.
  
  ***
  
  Саундтрек-ретроспектива
  
  White town - Your woman
  
  Wolf Colony - Beauty
  
  Florian Bur feat. Basia Krol - Last Second
  
  Anna Nalick - Sort of Delilah
  
  John Ottman - Jealousy (OST Cruel Intentions)
  
  П. И. Чайковский - Полонез (опера "Евгений Онегин")
  
  П. И. Чайковский - Вальс (опера "Евгений Онегин")
  
  ***
  
  Андрюхин словарик
  
  андеррайтер - в банковской деятельности: юридическое лицо, гарантирующее эмитенту ценных бумаг их размещение на рынке за специальное вознаграждение
  
  берги - Бершхаузен Клее, юридическая топ-фирма, место работы Оксаны
  
  
  Беретта - марка пистолета
  
  брецель - соленый сдобный крендель, перед выпечкой погружаемый в специальный щелочный раствор
  
  Гринхиллз - юридическая топ-фирма, место работы Андрея
  
  дил - сделка
  
  Земпер - Земперская опера в г. Дрездене
  
  инструменты - здесь: финансовые инструменты, т. е., рисковые ценные бумаги
  
  капитан Зеленый - персонаж мультфильма "Тайна третьей планеты" по одноименной повести Кира Булычева
  
  консорциум - временное сообщество независимых предприятий, здесь: банков, с целью координации проведения проекта
  
  ревью-беседа - беседа между начальником и подчиненным, во время которой озвучиваются ключевые аспекты качества работы подчиненного в организации
  
  сайнинг - здесь: подписание соглашения, заключение сделки
  
  свиссы - здесь: Свисс банк, Швейцарский банк
  
  Канненбеккер - начальник Андрея
  
  принсипал - здесь: юрист, по прошествии определенного срока перешедший на более ответственную и высококвалифицированную работу
  
  сильванского - сильванское белое вино, сорт вина
  
  хафтунг - ответственость
  
  хуго - Hugo, название популярного алкогольного коктейля, приготовляемого на основе
   Шагал - Марк Шагал, 1887 - 1985, известный французский художник-авангардист еврейско-белорусского происхождения
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"