Фортунская Светлана : другие произведения.

Старый Новый год - 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все тот же рассказ - но уже в профиль. И про любовь.

  Женщинам ни верить нельзя, ни доверять.
  Обманщицы потому что.
  Обещали прийти, вместе встретить Старый Новый год - и не пришли.
  А Миша и за тортиком сбегал, и за бутылкой водки: ведь не самогонкой же их, девушек, угощать!
  Хотя самогонка оказалась ну очень хороша: мягкая, ароматная... Душевная, одним словом. Водка с ней ни в какое сравнение не шла - рядом не стояла, не лежала, и не присаживалась.
  Миша даже поперхнулся от неожиданности, когда водки глотнул, даже не сообразил, что это за горлодер такой.
  А когда сообразил, удивился, с чего это Колян водку разливает? А девушки что пить будут? И Пузырь к тортику присоседился, и уже все розочки слизнул, и чуть ли не четверть отъел...
  - Опомнился! - сказал Колян. - Не придут они, час ночи уже... Сдавай давай! - это он уже не Мише сказал, это он сказал Витьку, задумчиво тасовавшему потрепанную во многих карточных баталиях колоду. Мужики расписывали пулю. Миша не участвовал - к картам он был равнодушен, особенно к преферансу. Еще в дурачка подкидного, или там в ведьму - с девушками на раздевание, когда делать нечего, это можно. А преферанс - ну что это за игра, когда даже и карты почти не кидают: сдали, поговорили, посмотрели, написали что-то, и опять сдают... На первом курсе Колян пытался приобщить к пуле и Мишу тоже, но тщетно, не чувствовал Миша Шаманов нехитрого обаяния преферансных поговорок, куража распасов, азарта ловли мизера и навешивания паровоза в семь взяток. Даже некоторое количество дензнаков, проигранных Коляном в воспитательных целях, не помогло - в ответ на настойчивую просьбу дать отыграться, Миша предложил просто вернуть Коляну выигранное. Колян ругнулся, плюнул, и теперь в сто восьмую комнату на пулю четвертым приглашали кого-нибудь со стороны. Пузыря, к примеру.
  - Продинамили тебя, - сказал Пузырь, разворачивая свои карты веером. - Я - пас. Зюзя, небось?
  Аллочка Зюзина, по прозвищу Зюзя, была первая красавица группы, курса, и, пожалуй, всего факультета.
  - Не, не Зюзя, - сказал Миша, опрокинул в рот рюмку - и когда Колян налить успел? только что же выпили! - закусил тортиком и потряс головой. Как-то криво пошла. - Семибратова обещала, сказала, что они постараются. А когда женщина говорит, что постарается, это тоже самое, как когда мужчина говорит: "Стопудово!"
  - Так то женщина, - сказал Пузырь. - А то - Семибратова. Раз.
  Миша задумался.
  - Ты, Пузырь, что-то путаешь, - сказал он наконец. - Семибратова - она тоже женщина. Девушка. А когда женщина говорит...
  - Все, Шарикову больше не наливать, - хмыкнул Серый. - Мизер.
  - Почему это не наливать? - возмутился Миша. - Что я такого сказал?
  Но преферансисты оживились, зашевелились, обсуждая дыры, возможный снос, передачи с руки на руку и количество взяток, которые они будут сейчас навешивать.
   Нет, достали Мишу эти картежники, ой как достали - даже словом не с кем перемолвиться!
  Миша помотал головой и осторожно встал из-за стола.
  Некоторые во хмелю становятся драчливыми, иные - заваливаются спать, третьих тянет на любовь.
  Мише Шаманову нужно было поговорить.
  Все равно с кем, но лучше с девушкой.
  И Миша осторожно понес себя к двери.
  - Э, Шаман, может, тебе лучше прилечь? - окликнул Мишу Колян. - А то как бы не того этого...
  - Этого не того, - отозвался Миша. - А Семибратова - она тоже женщина. А когда женщина говорит, что постарается...
  - Есть! - заорал Витек. Это Серому пришлось взять взятку. (А мизер - для тех, кто не в курсе - это значит, взяток брать нельзя. Вообще ни одной). - Ну, мы тебе сейчас...
  Миша плюнул, махнул рукой и вышел.
  В коридоре дуло из разбитого окна, и Мише немного полегчало - на свежем воздухе.
  Миша добрел до сто пятой, навострил уши.
  У девушек было тихо. Спали, наверное.
  Миша развернулся и побрел дальше.
  В сто второй гуляли - орала музыка; Шаманов заглянул туда.
  Его даже не заметили, потому что третий, как известно, лишний, а там все были по двое.
  Миша посидел в уголочке, понаблюдал, как народ танцует, и снова выбрался в коридор.
   На лестнице зажималась парочка первокурсников; в комнате для занятий вторая группа готовилась к завтрашнему экзамену; в кухне было пусто и холодно, и бегали по стенкам жирные прусаки.
  Миша присел на подоконник, повздыхал о том, что вот праздник, а поговорить не с кем, и женщины - обманщицы, и преферансисты достали со своими картами, обидно, однако!..
  И услышал женский крик.
  Вначале он подумал, что кричат на улице, открыл окно и высунул голову наружу.
  На улице крик был слышен, но едва-едва, сквозь шуршание дождика.
  Значит, сообразил Шаманов, женщина кричала внутри общежития.
  Миша немножко подышал промозглым и сырым воздухом, пока в голове слегка не прояснилось, и отправился искать источник крика.
  С одной стороны, ему было интересно, кто это так заходится среди ночи, и с чего бы это так орать. С другой - а может, помощь нужна? Нет, конечно, с грабителем или насильником Мише не справиться - не та весовая категория. Но вдруг на какую-нибудь девушку напала мышь? Или крыса?
  Но это была не мышь, и не крыса, и даже не насильник или грабитель.
  Это был кошмар - так, во всяком случае, объяснила Мише Семибратова.
  А Аллочка, которая, собственно, орала, ничего не сказала, и Миша решил Семибратовой не поверить.
  Девушки в сто пятой не спали еще, были все в одежде - это раз.
  Когда Миша вошел, Семибратова стремительно накрыла полотенцем что-то на столе - это два.
  Задержаться Мише не дали, быстренько вытурили - это три.
  Еще и обматерили, то есть Семибратова обматерила, а Соня Гукасян, обычно такая сдержанная, такая спокойная, заикалась - это когда девушки рванули втроем в направлении туалета, а Миша бродил поблизости. И еще у Сони сильно дрожали руки - никак не могла в замочную скважину попасть ключом...
  Нет, Мише совсем не стоило верить Семибратовой, а стоило выспросить, что же все-таки у них случилось, у Аллочки.
  Но девчонки застряли в туалете надолго, о чем-то там беседовали - Миша, слоняясь в некотором отдалении, слышал голоса, но, как ни старался, не смог разобрать ни слова. А поближе Миша подойти постеснялся.
  Потом он замерз, и спать ему захотелось, и поэтому выяснение обстоятельств Миша отложил на потом. На завтра, например.
  Назавтра Миша ничего не выяснил: мучился похмельем.
  И не выспался к тому же - преферансисты не дали, всю ночь шли у них мизера с паровозами. Азарт - штука шумная.
  С недосыпу, с похмелья, Миша совсем забыл и про ночные крики, и про странное поведение девушек.
  Только послезавтра вспомнил.
  Потому что выспался.
  Хотя и относительно: преферанс к великому Мишиному счастью, закончился, зато снилось Мише всю ночь не то, чтобы чушь, но странное. Женские ступни, и не сказать, что изящные, зато с круглыми розовыми пяточками. Хотелось бы Мише взглянуть, как там повыше, но не удалось - ступни маячили перед глазами и заслоняли обзор.
  От женских ступней - к женщинам, то есть к девушкам: к Семибратовой, которая тоже женщина, но всегда говорит все, как есть, не виляет (теперь, на трезвую голову, Миша понимал, что имел в виду Пузырь); к всегда спокойной Соне Гукасян, которая вдруг начала заикаться, и у которой дрожали руки; к Аллочке, вопившей по непонятной причине...
  Что все-таки у них там стряслось?
  И куда подевалась четвертая - их же там четверо, в комнате; Мише почему-то было трудно вспомнить, кто еще жил в сто пятой, но он справился.
  Милка Плакса, вот кто.
  И эта самая Милка Плакса не ночевала?
  Неужели ухажера завела? Толстая, очкастая, некрасивая Милка?
  Ну, дела!..
  Миша с утреца отправился по общежитию - преферансисты, измученные полуторасуточным бдением, дрыхли, а готовиться к завтрашнему экзамену по "государству и праву" Миша не собирался: сто восьмая была счастливой наследницей старшего брата Коляна, учившегося на курс старше. Конспекты лекций, шпаргалки, информация о преподавателях...
  На завтра был заготовлен комплект бомб.
  Для тех, кто не в курсе: бомбы - это такой род шпаргалок, для "говорильных" дисциплин, на экзаменах по которым не надо решать задачи, и для которых известны экзаменационные вопросы, а еще лучше - билеты. Пишутся ответы на вопросы обязательно от руки, каждый - на отдельной страничке, проносятся - весь комплект - под одеждой, а в процессе подготовки просто отсчитывается и вытаскивается нужный листок. И с этим листком вы идете отвечать - как будто только что сами написали. Некоторые особо грамотные преподаватели не так давно взяли моду расписываться на чистых листках, заготовленных для ответов. В таком экстремальном случае бомбу приходится переписывать, что чревато всяческими осложнениями - вплоть до "неуда" и изгнания с экзамена, если заловят. Однако до профессорши по "Государству и праву" эта нехорошая мода еще не дошла - вторая группа сдавала на той неделе, рассказывали.
  Но не у всех же есть братья на старших курсах; у сто пятой таковых братьев не имелось, и девушки, запершись, чтобы им не мешали, готовились к экзамену. И дверь Мише не открыли.
  Миша занял пост на кухонном подоконнике в надежде, что чаю им, девушкам, все-таки когда-нибудь захочется.
  Чаю им, конечно, захотелось, но с чайником (и с учебником) пришла Соня Гукасян. На разговор ее вызвать не удалось - она бурчала что-то неразборчивое, не отрывая носа от раскрытой книжки.
  Как будто ей, Соне, еще что-то учить надо, она же и так все знает!
  Но как показало время, не все Соня Гукасян знала - на три балла сдала, а ведь даже Миша четверку получил, да что Миша - даже Пузырь!
  Аллочка же с Семибратовой и вовсе экзамен завалили.
  Дела, однако!
  После "Государства и права" в сто восьмой опять расписывали пулю.
  Миша, злой и неприкаянный, побрел по общежитию.
  И наткнулся в кухне на Аллочку - Зюзя мыла посуду.
  Миша сделал стойку, как сеттер на болоте.
  Любопытство, как известно, не порок, но мало кто терпит сование чужих носов в свои дела.
  Миша бывал неоднократно щелкнут по излишне длинному носу, что вовсе не отучило его проявлять любопытство, но зато научило обходным маневрам и заходам со стороны.
  Если бы Миша сейчас вот так прямо и спросил: "А что у вас там стряслось в ночь на старый новый год?" - то, скорее всего, Аллочка бы фыркнула, повела бы эдак плечиком. отвернулась бы, всей спиной выражая презрение, как это умеет любая женщина и любой частью тела, хоть коленом, хоть лопаткой.
  Поэтому он начал разговор с Аллочкой вовсе не о том, что его интересовало на самом деле - не с той ночи под старый новый год, а с нынешнего экзамена, и даже не с Аллочкиного завала, а с тройки Сони Гукасян - отличницы, между прочим. Без единой четверки в зачетке.
  - И что это на нашу зубрилу нашло? - сказал Миша.
  Аллочка вздрогнула и уронила ложку на пол.
  Миша, конечно же, ложку поднял и вручил Аллочке, и не из какой-то там галантности - вот еще! Просто теперь он стоял почти совсем рядом с Аллочкой, и даже мог вдохнуть запах ее волос. Аллочка взяла ложку дрожащей рукой.
  - Надо же - трояк схватила! - продолжал Миша, как ни в чем не бывало, и на Аллочку не смотрел даже. Ну, поглядывал. Искоса.
  - Теперь, наверное, ревет...
  Аллочка пошевелила губами, но ничего не сказала.
  - Что, не ревет? Надо же!..
  - Ревет, - нехотя произнесла Аллочка.
  - И вы с Семибратовой тоже... - сочувственным тоном сказал Миша, косясь на Аллочку. - Не могла моргнуть? Я б тебе бомбу передал...
  - У меня были, - вздохнула Аллочка. - Так получилось.
  - Что, достать не смогла? Руки дрожали? Это от недосыпа, - авторитетно заявил Миша. - Потому что ночью надо спать, а не ерундой всякой заниматься!
  Получилось несколько двусмысленно, и Аллочка возмутилась:
  - На что ты намекаешь? - даже руки у нее дрожать перестали.
  - Не намекаю я, а прямо говорю - крики у вас там, разговоры до рассвета... А потом конечно кошмары будут сниться, и экзамены будут заваливаться...
  - А тебе какое дело? - буркнула Аллочка, возвращаясь к посуде. - Ты мне не мама и не папа.
  Миша мысленно выругал себя - надо же было ляпнуть!
  - Не, я понимаю, бывает, - продолжал он, пытаясь зайти с другой стороны. - Соседи по комнате иногда спать не дают. У нас вот преферанс чуть ли не круглосуточно, так поверишь - три ночи подряд один и тот же кошмар снится!
  Миша прислонился к столу, чтобы повествовать с комфортом. Сесть в кухне было не на что, кроме подоконника, но Мише не хотелось отходить далеко от Аллочки.
  - И снятся мне женские пятки. Поверишь - вообще больше ничего, только пятки, и все. Ну, ступни...
  Тут Миша заметил, что у Аллочки не только руки дрожат, а всю ее бьет дрожь. И тарелку она уронила, правда, не на пол, а в мойку, и руками зажала рот.
  Миша отлепился от стола, чтобы заглянуть Аллочке в лицо.
  - Ты чего? - спросил он.
  Аллочка взглянула на него поверх прижатой ко рту ладони такими красивыми, такими голубыми, и такими несчастными сейчас глазами - совсем как в ту памятную ночь под Старый Новый год...
  И Миша вдруг вспомнил: он входит в сто пятую комнату, а Аллочка сидит на кровати, вот как сейчас, зажимая рот ладонью, а Семибратова, рядом со столом, быстро хватает полотенце и набрасывает это полотенце на зеркало, а из зеркала торчат пятки, точнее, ступни...
  - Там ноги были... В зеркале... - упавшим голосом проговорил Миша, и Аллочка закивала, всхлипывая.
  - Да не может такого быть! Чушь какая-то... - сказал Миша.
  - Семибратова так и сказала, что нам никто не поверит, - пролепетала Аллочка, заикаясь и давясь слезами. - А Сонька, хоть у нее на глазах все было, и не верит, говорит, гипноз это, что Милка нас загипнотизировала, а какой же это гипноз, если дверь была закрыта на ключ, а ключ у Семибратовой под подушкой лежал, а Милка исчезла...
  - Как исчезла? Куда? - не понял Миша.
  - Да в зеркало же! - закричала Аллочка. - Это Милкины были ноги!
  Аллочку так трясло, и челюсть ее так дрожала, и такая она была несчастная, и ноги у нее подкашиваться начали, и она чуть не падала.
  И Миша Аллочку подхватил и бережно усадил на подоконник, обнимая за плечи, чтобы не свалилась.
  Но вот что странно: обнять Миша Аллочку обнял, но ничего не почувствовал - как если бы он Пузыря к груди прижимал, или Коляна. Ни трепета душевного, ни даже физиологической реакции.
  И Аллочка тоже повела себя неадекватно - не отбивалась, не выдиралась, а приняла Мишины объятья как нечто обыденное, привычное и даже приятное. Дрожать она, во всяком случае, постепенно перестала, и вроде бы слегка расслабилась.
  И, утыкаясь носом в Мишин свитер, Аллочка рассказала ему все: как вечером тринадцатого они с девчонками решили никуда не идти, а устроить девичник.
  Как гадали разными способами: на свечках, и на чаинках, и на жженой бумаге, а в конце со свечкой на зеркале, и как Милка Плакса что-то там увидела, и ее, Милку, в это зеркало затянуло, а Соня неожиданно включила свет, и Милкины ноги остались торчать, а Миша как раз вошел в этот момент, и Семибратова прикрыла зеркало вместе с Милкиными пятками полотенцем.
  А потом, когда Миша ушел, они все тоже ушли, потому что ее, Аллочку, затошнило, а Семибратова с полотенцем побежала за ней ухаживать, а Соня обнаружила, что ноги Милки из зеркала исчезли, и тоже убежала, испугавшись, но дверь заперла. На ключ.
  Миша кивнул, потому что был тому свидетелем.
  А когда они все вернулись, Милка спала в своей постели. И букет к груди прижимала. А Соня говорит, что это гипноз. А какой же это может быть гипноз, если дверь была закрыта! И Миша может подтвердить!
  - Смогу, - кивнул Миша. - И ноги видел, в зеркале, и дверь Соня замыкала.
  - Вот-вот! - обрадовалась Аллочка. - И утром Милка из комнаты исчезла! А дверь Семибратова закрыла! На ключ! И еще на задвижку!
  Миша было заикнулся об окне, но тут же сообразил, что сморозил - седьмой этаж, и никаких пожарных лестниц.
  Мистика, одним словом; и Аллочка согласилась, что да, мистика; и добавила, что Соня Гукасян все равно ни во что это не верит, и твердит про гипноз, а Семибратова наоборот верит, и не велит никому рассказывать, а сама крестится постоянно, но так, чтобы незаметно было; а Аллочка не может теперь ни спать, ни есть, и боится посмотреться в зеркало, и вообще любого своего отражения боится...
  Миша кивал, сочувственно цокал языком, покрепче обнимал Аллочкины плечи, и мурашки бегали по его спине то ли от близости девушки, то ли от трепета перед непознаваемым и чудесным.
  Идиллию разрушила Семибратова.
  Она примчалась выяснять, куда подевалась Аллочка вместе с посудой, и правда ли, что Шаманов с Зюзей обнимаются в кухне, о чем шуршит уже все общежитие.
  И сразу же, то ли по ошарашенному виду Миши, то ли по виноватым Аллочкиным глазам, догадалась, что Зюзя Шаманову разболтала все.
  И даже уже открыла рот, чтобы выплеснуть свой гнев, но Аллочка ее остановила:
  - Не ругайся! Он все видел тогда, - и Семибратова обмякла, и плечи ее опустились.
  - Правда? - спросила она упавшим голосом. - Ты ж вроде пьяный был...
  - Не пьяный, а выпивший, - поправил ее Миша. - Поэтому тогда сразу не сообразил, что вижу.
  - Ну, ладно, - сказала Семибратова, - Только языком не очень-то трепи, о'кей?
  Миша неуверенно кивнул.
  Семибратова кивнула в ответ, развернулась, перекрестилась украдкой и ушла.
  Когда Миша вернулся к себе, преферансисты, даром, что крутили распасы, дружно подняли головы от стола.
  - Тут говорят, ты, Шаман, Зюзю захомутал? - спросил Пузырь, хихикнув. - Ну, даешь!
  - Ничего я ее не захомутал, - ответил Миша, укладываясь на койку. - Утешил немножко.
  - Во-во, - сказал Колян, сбрасывая карту на стол. - Сначала утешил, потом уложил - так все и происходит...
  С того дня началась у Миши жизнь, полная странного.
  Аллочка, выплакавшись на Мишином плече, исполнилась к нему доверия, и теперь почти постоянно требовала от него помощи и поддержки - и в трудные минуты, и просто так. Дошло до того, что Миша ее провожал на свидания с каким-нибудь из ее поклонников - если тот почему-то не мог заехать за ней на машине. При любом удобном случае, иногда даже и без всякой причины, Аллочка норовила до Миши дотронуться, а то и прислониться к его плечу. Это было, конечно, лестно и приятно, но и волновало, и Миша томился и втайне изнывал, но не говорил ничего, боясь спугнуть: то ли Аллочку, то ли чуднЫе с Аллочкой отношения.
  А по ночам Мише по-прежнему снились пятки, и иногда - девушка, превращающаяся в дым и утекающая в зеркало. Девушкой этой чаще всего бывала Аллочка, несколько раз снилась Милка Плакса, а однажды - и Миша потом проснулся в холодном поту - в зеркало утекла Семибратова.
  И так оно и шло, и продолжалось, и не изменялось.
  Миша даже похудел.
  Колян, как старший (и по возрасту, и по опыту) товарищ однажды попытался Мишу предостеречь.
  - Ты, Шаман, сам подумай - ну куда тебе лезть? Аллочка - сама шикарная, и хахали у нее все на дорогих тачках, в Гуччи и в Армани, а ты - в Турции пополам с Китаем, и машины у тебя нет, и в ближайшие годы не предвидится...И - ты уж не обижайся - ростом ты не вышел, и фейсом...
  Миша понуро буркнул:
  - Угу.
  Он и сам это понимал.
  - А она тебя использует - как у них, стерв, принято.
  Миша пожал плечами.
  Колян поглядел на него пристально и с сочувствием в голосе спросил:
  - Может ты того? Влюбился?
  - Не, - помотал головой Миша. Он влюблялся однажды - в восьмом классе. Ничего похожего.
  - Ну так и плюнь.
  - Не получается. Я ее хочу.
  - Ну так кто ж ее не хочет? - хмыкнул Колян. - Такая отпадная телка!
  Однако ничего не изменилось: Миша по-прежнему, по первому Аллочкиному не слову даже - взгляду - спешил подставить ей свое не слишком широкое плечо.
  А потом наступило лето. То есть каникулы.
  Миша поехал домой, к родителям.
  Аллочка осталась в городе, но не в общежитии, а у своего бойфренда - к тому времени из всех ее поклонников выкристаллизовался один-единственный.
  Но СМС-ки Аллочка слала Мише по десятку день, и звонила ежедневно: утром и после обеда.
  Один раз Миша не выдержал и сказал:
  - Ну и что ты звонишь? Ты ж не одна теперь живешь, ты ж как бы замужем...
  Аллочка сказала:
  - Страшно мне... - и в голосе ее Миша услышал тоску.
  - А этот, твой? Не помогает?
  - Я ему пыталась рассказать. А он не верит. К доктору меня повел, к психиатру. Таблетки заставляет пить...
  - Да, дела, - вздохнул Миша.
  - А я их выкидываю, таблетки. Я лучше тебе буду звонить, хорошо? Ты уж не сердись, но я как с тобой поговорю, мне вроде легче становится. Мы ж с тобой друзья?
  - Друзья, - пробурчал Миша. - Звони уж, ладно.
  Осенью Аллочка, похудевшая, подурневшая, вернулась в общежитие. На вопрос Миши: "А как же этот, твой?" махнула рукой и пожала плечами.
  - Нудный он. Достал.
  - Таблетками?
  - И таблетками тоже.
  И все вернулось на круги своя - Аллочкины поклонники, Мишино плечо, и сны с зеркалами и пятками.
  На следующее лето Шаманов домой не поехал - устроился на работу в супермаркете. Аллочка жила у очередного бойфренда, и каждый день забегала к Мише в супермаркет - как бы за покупками.
  Там, между длинными и высокими стеллажами, на которых Миша расставлял банки с маринованными огурцами, сладкой кукурузой, детским питанием, коробки с сухими смесями для завтрака и бутылки с оливковым маслом, можно было на какое-то время спрятаться от любопытных взоров.
  Аллочка делала вид, что перебирает банки и коробки, выбирая товар, жаловалась Мише на сны, на жизнь и на своего бойфренда, и иногда прикасалась к Мишиной руке, или к плечу. Миша терпел.
  Терпеть стало немножко легче, потому что у Миши в жизни наконец-то появилась постоянная девушка.
  Девушку звали Кристиной, и работала она в том же супермаркете, кассиром. Чем-то Кристина напоминала Аллочку - большой грудью, или голубыми чуть навыкате глазами, или, может быть, походкой...
  Хотя, конечно, красавицей ее никто бы не назвал.
  Зато Кристина снимала комнату в коммунальной квартире, куда Миша очень легко проникал незамеченным, и умела варить борщ. И Миша был - ну, пусть не счастлив, но спокоен.
  Однако спокойствие - состояние в нашем мире редкое, непрочное и преходящее.
  Так вышло, что однажды Кристина отлучилась со своего места как раз в то время, когда Аллочка навещала Мишу. То ли с кассовым аппаратом что-то стряслось, то ли ей, Кристине, надо было в туалет, но Кристина проходила мимо стеллажей с консервами, и сухими завтраками, и детским питанием, и бросила мимолетный взгляд на Мишу, и увидела, как Аллочка и Миша шепчутся, склонившись друг к другу, и как Аллочкина ладошка лежит на Мишином плече.
  И оказалось, что Кристина - стерва.
  Потому что в тот момент она ничего не сказала, прошмыгнула мимо, но на свое место не вернулась, а выскользнула за дверь магазина и притаилась за колонной у входа. И когда Аллочка вышла, накинулась на ничего не подозревающую девушку с бранью, и с кулаками, и порвала на ней блузку, и поцарапала лицо, и надела ей на голову пакет с сухим завтраком "Gold", и кричала при этом: "Я тебе покажу как мужиков чужих сманивать!"
  А когда Миша выбежал на шум, Кристина с победным видом возвращалась в магазин, и еще и Мишу толкнула, и больно ткнула кулаком под ребра, Аллочка же шипела сквозь зубы, и вытряхивала из волос кукурузные хлопья, а окружающие зеваки расходились, переговариваясь и пересмеиваясь. К несчастью, в числе зевак оказался и хозяин супермаркета, и в результате Мишу и Кристину уволили.
  Больше Миша с Кристиной не встречались.
  Аллочку Миша тоже не видел аж до самого первого сентября.
  А когда увидел - огорчился, потому что Аллочка сухо ему кивнула
  Осенью Аллочка в общежитие не вернулась - с новым бойфрендом у нее, как видно, было все хорошо, и дело катилось к свадьбе.
  Она уже не боялась зеркал, и опять начала пользоваться косметикой, и на кошмары больше не жаловалась.
  Странно как-то устроен человек - вот вроде бы мешали Мише непонятные с Аллочкой отношения, хотелось, чтобы или серьезно все было, или чтобы отстала от него, от Миши, наконец - раз уж там бойфренды всякие...
  А когда случилось так, что отстала - ух, как сделалось Мише больно и обидно, и как захотелось возврата к той, прошлой и прошедшей, неопределенности. Может быть, это потому, что тогда была надежда?
  И как Миша ни уговаривал себя, что вот отстала Аллочка - и хорошо, и слава богу; и что теперь Миша спокойно может найти себе девушку, или даже двух, и что зато не снятся ему больше круглые Милкины пятки, и зеркала, и тающие в воздухе женщины...
  Но - было Мише досадно и горько, и на пАрах старался он сесть к Аллочке спиной, чтобы с тоской не пялиться на ее круглые плечи и пушистые волосы, и на ее профиль, когда она что-то говорила Семибратовой, повертывая голову.
  - Ты бы, Шаман, завязывал с этим делом, - посоветовал как-то Мише Колян.
  - С каким? - спросил Миша, вздрагивая, но глаз от Аллочкиной спины не отвел.
  Они сидели на последней парте, на скучной лекции по процессам и аппаратам, а читал этот курс сам декан, так что приходилось и лекции посещать, и даже писать конспект.
  - С Зюзей - сам, что ли, не понимаешь?
  - А я завязал, и давно уже, - сказал Миша. - С лета.
  - Ага. А я - испанский летчик, - хмыкнул Колян. - Она, между прочим, замуж собралась - мне Семибратова говорила. За дипломата.
  - Он не дипломат. Он бизнесмен, у него фирма туристическая. У его родителей то есть, - сказал Миша и вздохнул.
  - Ну вот видишь! - Колян посмотрел на Мишу свысока, покровительственно. - Для него в Париж подскочить по делам фирмы - как для тебя к бабушке в деревню...
  - К родителям в деревню. У меня бабушка в Киеве живет.
  - Без разницы. Если б твоя бабушка жила в Лондоне, то у тебя еще был бы какой-то шанс, а так...
  - Знаю, - сказал Миша.
  - Ты хоть понимаешь, что она тебя использовала?
  - Понимаю, - сказал Миша, и снова вздохнул.
  - Ну, вот видишь!..
  - Вижу, - и Миша вздохнул еще раз.
  Знать, понимать и видеть - это еще не значит мочь.
  Вот Миша и не мог.
  Весь сентябрь, и октябрь, и ноябрь.
  А в декабре Соня Гукасян объявила, что выходит замуж, и что приглашает на свадьбу всю группу.
  - Странно как-то, - сказал Миша Семибратовой, когда в общежитской кухне варил макароны, а Семибратова возилась с борщом. - Соня раньше Зюзи замуж выходит...
  - Ничего не странно, - возразила Семибратова. - Во-первых, у нее воспитание. Во-вторых, у нее все по плану. А в-третьих, у нее родители.
  - У всех родители! - возразил Миша, и тут же прикусил язык - Семибратова была сирота, и воспитывалась бабушкой и теткой.
  Но Семибратова не обратила внимания на Мишины слова - не такая уж она была нежная, эта Семибратова.
  - Не у всех родители ищут жениха или невесту. Тебе вот нашли?
  - Ну... - Миша задумался. Мама все время настойчиво намекала Мише, что нужно почаще навещать тетю Любу. Тетя Люба была мамина сокурсница, и перед поступлением в институт Миша у нее жил три недели, пока не поступил, и не устроился в общежитие. У тети Любы была дочка, одних с Мишей лет, и мама все интересовалась, как у Леночки дела, и не вышла ли она еще замуж - как будто тетя Люба ей, маме, не писала! Отец тоже Мише говорил, что хорошая девочка, обрати внимание. Но нельзя сказать, чтобы родители нашли Мише невесту.
  Семибратова посолила борщ, попробовала, дуя на ложку и морщась, добавила еще соли.
  - Ты на свадьбу поедешь? Я бы не советовала, Зюзя там со своим будет. Они ж турбазу у его родителей сняли, на два дня.
  - Кто? Аллочка со своим?
  Семибратова вздохнула, взведя очи горе - ну до чего ж этот Шаманов непонятливый!
  - Нет, Сонины родители. У родителей Игоря. Сняли турбазу. В лесу. Если снег будет - можно на лыжах покататься. Но далеко - пять часов на электричке. А Игорь будет осуществлять административные функции - как представитель хозяев. Ну, и на свадьбе гулять, естественно. Так что - не советую тебе ехать.
  Миша вздохнул. Нет, мозгами он понимал, что Семибратова права, но - ох, уж это "но"!
  - Ну, это как ты решишь, - сказала Семибратова, выключая газ под борщом. - Макароны твои, кстати, переварились. А деньги на подарок собирает Лора из сто второй.
  Миша схватился за кастрюлю с макаронами, обжегся, зашипел и плюхнул горячий мокрый ком в миску.
  - Ничего не переварились, мы всегда так делаем. Потом туда кидаем тушенку, и нормально получается. А почему деньги Лорке, а не тебе?
  Семибратова хмыкнула:
  - Потому что я свидетельница, мне и так забот хватает.
  Миша с трудом представлял себе, какие такие заботы могут быть у свидетельницы, но Семибратова и вправду на свадьбе казалась замученной и встревоженной. И платье на ней было какое-то странное. В женской одежде Миша разбирался не очень, и что в этом платье было не так, сказать не смог бы. Но что-то было не так. Возможно, конечно, что сам факт платья на Семибратовой, которая по жизни не носила ничего, кроме джинсов и свитера - ну, еще и халата иногда, вечером, или когда шла в душ.
  Соня выглядела, как положено выглядеть невесте - как крем на торте "Безе с шоколадом": много белой взбитой пены и шоколадно-черная головка с мазком фаты на макушке. Красивая, конечно, хоть и не в Мишином вкусе.
  Жених Сони тоже был ничего, и как-то очень ей подходил.
  Свидетель, которому положено было бы обихаживать Семибратову - даже традиция такая есть, кричать "горько!" свидетелю со свидетельницей - был со своей девушкой, и занимался ею, а совсем не Семибратовой.
  Гости - человек двести, наверное - кучковались по возрастным и иным критериям: взрослые родственники, молодые родственники, друзья жениха (все в основном парами), друзья невесты, то есть группа.
  Правда, группа оказалось неполной, и Миша в этой группе был единственным мужчиной.
  Проигнорировали мужики Сонину свадьбу.
  Впрочем, тому была уважительная причина - каникулы. Женщины тоже поехали не все - шестеро. И Аллочка. И Соня с Семибратовой. Семибратова сидела рядом с женихом, и, кажется, скучала - во всяком случае, в их сторону (Миши с сокурсницами) поглядывала с тоской.
  А Аллочка вообще поместилась за отдельным столиком, над которым висела табличка: "Администрация".
  Конечно, не одна - со свои бойфрендом, которого, как теперь знал Миша, звали Игорем.
  Но Мише досталось очень удачное место: не спиной к Аллочке, потому что тогда он бы все время оборачивался, а сбоку, и довольно далеко. Краем глаза он видел Аллочку, а бойфренда ее не видел, и видеть не хотел. Поэтому Миша мог сосредоточиться на еде. Ну, и на выпивке, конечно.
  Девушки требовали шампанского, и чтобы Миша не забывал им наливать, и никого не пропускал. Зато девушки наперебой наполняли Мишину тарелку всякими вкусностями, а поесть там было что: и икра, и лососина, и даже фазаны в перьях.
  Потом начались танцы, и Мише пришлось перетанцевать со всеми шестерыми; он надеялся, что представится случай пригласить и Аллочку, но случай не представился - когда Миша направился уже в Аллочкину сторону, тамада велел всем усаживаться за стол, для очередного развлекательного мероприятия, викторины, кажется. А потом Аллочка куда-то исчезла, зато рядом с Мишей появилась Семибратова, а Лорка напилась, и ее нужно было эвакуировать в отведенный им домик, а по дороге Лорка потеряла в сугробе туфлю, и Миша в поисках копался в снегу, промок и замерз. А потом Лорка не хотела укладываться, и рвалась обратно, и шумела; и Миша ждал, пока Семибратова Лорку успокоит.
  А когда они шли обратно, Семибратова, крепко держась за Мишин локоть, потому что было скользко, а туфли на высоких каблуках, спросила:
  - Ну что, я была права? Жалеешь, что приехал?
  - Нет, - соврал Миша. - И еда вкусная, и на лыжах на шару покатаемся... А тебя на танец пригласить можно?
  - Можно, - сказала Семибратова.
  Но потанцевать не удалось, зал почти опустел, в одном углу взрослые родственники невесты пели армянские песни a capella, в другом зевали две сокурсницы.
  - А где все? - спросила Семибратова.
  - Катание на тройках, - ответили ей, - с последующим фейерверком. Мы не поехали, холодно.
  - Водку надо было пить, а не шампанское, тогда бы не было холодно, - сказала мудрая Семибратова. - Наливай, что ли!
  И Миша послушно налил.
  А потом еще.
  И еще.
  И назавтра ни на каких лыжах не хотелось кататься, даже и на шару, а хотелось умереть.
  То есть сначала выпить рассолу, а потом уже умереть.
  Спасла Семибратова - притащила откуда-то коньяк.
  Похмелившись, Миша почувствовал вкус к жизни, и даже отважился встать на лыжи и съехать с парочки пригорков.
  - Смотрю я на тебя, Шаманов, и дивлюсь, - сказала Семибратова. - Мазохист ты какой-то. Пить не умеешь - а напиваешься регулярно. В Зюзю втрескался, на свадьбу вот принесло тебя. Теперь лыжи насилуешь. В кайф тебе себя мучить, наверное...
  - Не, - замотал головой Миша, - это просто так получается. Иногда. А лыжи я люблю, я умею! Просто не в форме немножко...
  Зато Семибратова была в форме - и еще в какой форме! В спортивном ярком и теплом костюме, румяная, легкая и одновременно крепкая, она выглядела куда лучше, чем вчера в платье. Мише даже захотелось ей посоветовать никогда не носить платья, но он не отважился. Еще обидится.
  Гулянье второго дня началось часа в три пополудни.
  И Семибратова опять надела свое странное платье.
  Соня была красивая, но теперь уже не в белом, а в красном. Семибратова, правда, сказала, что это не красный, а коралловый, но Миша особой разницы не видел.
  Сегодня Мише удалось потанцевать с Семибратовой, и с Соней, не говоря уже о всех остальных сокурсницах. А вот с Аллочкой - опять не получилось. Все время что-то мешало. Особенно тамада.
  Поэтому Миша медленно, но верно продвигался по проторенному вчера пути.
  И поэтому пропустил время, когда нужно было уходить, чтобы попасть на последнюю электричку.
  И даже не заметил, что остался за столом практически один.
  А потом к нему подошла Семибратова, и сказала, что все закончилось, и что пора уходить.
  Миша послушно ушел. Вместе с Семибратовой.
  Только они не успели еще добраться до домика, как погас свет.
  А турбаза, между прочим, была в лесу, и тучи затянули небо, так что и луна не светила, и потому стало очень темно.
  А Миша еще и не курил, так что не имел при себе ни спичек, ни зажигалки.
  Зажигалка нашлась у Семибратовой.
  Зато потерялся домик - три раза они ошибались, попадали не туда, а потом домики кончились.
  Мише это показалось очень смешным.
  - Слышь, Семибратова, мы, кажется, заблудились, - хихикнул он. - В лесу!
  - В трех соснах, а не в лесу, - хмыкнула Семибратова. - Не говори глупостей. Тропинка утоптанная, значит, мы еще на турбазе. А вот и...
  Она не договорила, потому что споткнулась о крыльцо.
  Конечно, это был не их домик, но дверь была приоткрыта, и Семибратова покричала:
  - Эй, есть тут кто? Мы заблудились!
  Темнота в домике разразилось счастливым всхлипом:
  - Слава богу! - и на крыльцо выскочила Аллочка. Аллочка была в теплом халате до пят, и в тапочках.
  - Тю! - сказала Семибратова. - Зюзя!
  - Ой, как хорошо, что вы пришли! - воскликнула Аллочка, хватая за руки Семибратову и Мишу и затаскивая их внутрь. - Я тут одна, в темноте, Игорь пошел узнать, что со светом, а я сижу в коридоре, а в комнату боюсь зайти - там зеркала...
  - А что в темноте? - спросила Семибратова. - Что, кухни в домике нету?
  - Есть, - сказала Аллочка дрожащим голосом, крепко вцепившись в Мишин рукав.
  - А масло постное есть?
  - Есть, кажется...
  Через две минуты они сидели в кухне, в тепле и уюте, а на столике перед ними дрожал огонек коптилки, или, как назвала это сооружение Семибратова, каганца: в блюдечко Семибратова налила подсолнечного масла, опустила туда скрученный из ваты фитилек...
  Аллочка, порадовавшись свету, вдруг испуганно прошептала:
   - Ой, а тут тоже зеркало есть!
  Зеркало висело на стенке между умывальником и дверью. Небольшое.
   Семибратова быстро, украдкой, перекрестилась и предложила:
  - Давай его занавесим чем. От греха подальше. А то сегодня, между прочим, тринадцатое, и Старый Новый год...
  Аллочка послушно кивнула и взяла полотенце, валявшееся на подоконнике, но сделать ничего не успела.
  Потому что зеркало вдруг засияло мягким молочно-белым светом, и в этом свете угадывались какие-то контуры. Движущиеся, между прочим.
  Аллочка, взвизгнув, уткнулась в Мишино плечо.
  Семибратова, уставившись в зеркало, мелко крестилась, повторяя:
  - Свят, свят, свят...
  И губы ее дрожали.
  Миша почувствовал себя сильным мужчиной, сказал:
  - Да ладно вам! Давайте, я его сейчас завешу! - и взялся за полотенце.
  Аллочка полотенце не выпускала, кричала:
  - Не надо! Не подходи к нему!
  Миша осторожно оторвал от себя и от полотенца Аллочкины руки, сказал ласково:
  - Не надо бояться! - и отважно подступил к зеркалу.
  - Не смотри туда! - воскликнула Аллочка.
  Но Мишу подвело любопытство.
  И взглянул-то он в это дурацкое зеркало одним глазком, интересно ему было, что это там шевелилось и двигалось, и страшно ему почему-то не было ну вот ни чуточки!
  А зря.
  Потому что то, что там шевелилось и двигалось, вдруг приблизилось и протянуло к нему руки. То, что шевелилось, было размытым и бесформенным, а вот руки - обычные, правда, очень тощие.
  Руки плотно обняли Мишу за шею, Миша успел еще подумать: "Вот блин!", и услышать Аллочкин вопль, а испугаться не успел.
  Его повело, как бывает, когда выпьешь лишнюю рюмку, или когда рюмка не лишняя, но пошла криво. И голова слегка закружилась, и зрение расфокусировалось.
  А когда голова и зрение встали на место, Миша обнаружил себя в странном, загадочном месте.
  Во-первых, он стоял по колено в ручье, но почему-то не вымок.
  Во-вторых, здесь было лето, или, может быть, весна, потому что склон ручья покрывали трава и цветы, и эти цветы очень сильно пахли.
  В-третьих, на горизонте виднелся замок - такой, какие рисуют на картинках в детских сказках: крепостная стена, подъемный мост, башенки, шпили и очень много флагов. И все это освещено круглой розоватой луной.
  В-четвертых, склон ручья плавно переходил в луг, тоже заросший цветами, и на этом лугу паслась лошадь. Белая. Рогатая. Точнее, однорогая. Рог у лошади рос прямо посреди лба. Этот рог лошади здорово мешал, бедняжке приходилось выворачивать голову, чтобы ухватить клок травы.
  А самое главное - Мишу обнимала за шею девушка. Очень худая. Даже тощая.
  Девушка, захлебываясь от счастья и брызгая на Мишу слюной, повторяла:
  - Значит, это был ты! Ты! Поцелуй же меня, поцелуй скорее!!!
  "Сумасшедшая, наверное," - подумал Миша, пытаясь отцепить от себя девушку, но девушка не отцеплялась, тянулась к Мишиному лицу сложенными трубочкой губами, и даже уже глаза закрыла, готовясь к поцелую.
  С сумасшедшими лучше не спорить, это Миша знал. Поэтому он деликатно чмокнул девушку в щечку.
  - Ах, так не подействует! - воскликнула девица. - Надо в губы, по-настоящему надо! Скорее, пока Уни не заметил!
  Лошадь между тем оторвалась от травы, прислушалась, встряхнулась и галопом направилась к ним.
  И масть сменила: пока паслась, была белая, а теперь по лугу несся черный монстр, грозно изготовивший к бою витой рог. Очень, на взгляд Миши, острый.
  - Ой, - закричала девушка, - он заметил! Почернел уже! Ну, Шаманов, целуй же меня скорее, а то не успеем! Он нас разорвет и сожрет!
  Думать, и даже удивляться, откуда эта девица знает его, Мишу, было некогда - монстр приближался.
  Миша, набрав в грудь воздуха, как будто собирался нырять, зажмурился, представил себе, что целует Аллочку, и припал к губам девицы.
  Ржание, не злобное, но полное боли, огласило окрестности.
  - Получилось!!! - заорала девица, отпустив, наконец, Мишину шею. - Смотри, снялось!
  Она стащила с пальца колечко - простенькое, узенькое колечко с камушком. И, размахнувшись, запустила его в сторону приблизившегося уже монстра. Монстр в прыжке нанизал колечко на свой тонкий рог. Странно, но теперь это опять была белая однорогая лошадь.
  Но тут лошадь открыла рот и сказала ("может, я того? обкурился?" - подумал Миша, хотя никогда в жизни не прикасался ни к табаку, ни - тем более! - к травке):
  - Дождалась, значит? Уходишь, бросаешь нас? И как мы теперь будем? Без тебя? - и лошадь уронила крупную слезу.
  - Вы вруны и обманщики! - заявила девица. - И мне вас ни чуточки не жалко! Привет принцу! - и - Мише:
  - Ну что, Шаманов, пошли, чего здесь торчать?
  Миша, недоумевая, пожал плечами.
  - Падай! - скомандовала девица, и, поскольку Миша не мог понять, что от него требуется, сильно толкнула его в бок. Миша не удержался на ногах и плюхнулся в ручей, а девица бухнулась на него сверху.
  В такой последовательности они и вывалились из зеркала на дощатый пол кухни: сначала Миша, а потом девушка.
  Почему-то в совершенно сухой одежде.
  Аллочка, от неожиданности переставшая орать, уставилась на них, потом заорала снова.
  Семибратова потрясла головой.
  - Шаманов? А это кто с тобой?
  - Это же я, я! - закричала девушка, кидаясь к Семибратовой и обнимая ее, а потом Аллочку, а потом снова Мишу. - Это же я, Мила! Плакса!
  От неожиданности все остолбенели, и даже Аллочка перестала орать.
  - И вправду Плакса, - сказала Семибратова хрипло, и кашлянула. - Только похудела очень. Ты где была?
  - В зеркале! - радостно закричала Милка. - Ой, там такое - вы не поверите, что там! Все расскажу, все, по порядку, только дайте мне сначала чего-нибудь покушать! Еда у нас есть?
  - Зюзя, у тебя еда есть? - спросила Семибратова, напирая на слова "у тебя".
  - Ой, а мы разве не в общежитии? - переполошилась Милка. - Ой, а где это мы? Неужели и вас тоже затянуло?
  Милочке объяснили, что никого никуда не затянуло, что они на турбазе, празднуют Сонину свадьбу. То есть уже отпраздновали. И еда у Аллочки нашлась - холодильник был забит под завязку всякими вкусными вещами (на свадебном столе всегда остается много всего).
  - Тебя там что, голодом морили? - спросила Аллочка, кривясь, когда Милка набросилась на еду. - Тогда не ешь слишком много, плохо будет.
  - Ой, да! Нет, не морили, но они там такое едят - я, пока не знала, тоже ела, а потом - б-р-р!
  - Да кто "они"? - не выдержала Семибратова. - Ты не томи, ты рассказывай!
  - Нечистая сила, - деловито сказала Милка, заглотнув целиком куриную котлетку. - Тролли. Эльфы там тоже есть, и они с троллями воюют. Девчонки... и ты, Шаманов, хотите верьте, хотите - не верьте, но я попала в сказку! В настоящую!
  - Что ж ты из этой сказки так рвалась назад? - спросил Миша. Он скорее верил - потому что сам видел белую рогатую лошадь, и замок с флагами. И - кстати - зеркало они так и не занавесили! Миша скосил глаза в ту сторону и вздрогнул от неожиданности: в зеркале уже не было молочно-белого свечения, зато был виден и луг с цветами, и замок на горизонте в лучах розоватой луны, и - самое главное - большой лохматый пес. Дворняга. Пес лежал, уложив голову на лапы, и глядел на Милку с тоской - как это только собаки умеют.
  - А мне там очень плохо было, - заявила Милка, вгрызаясь в бутерброд с икрой. - Они меня туда завлекли обманом и потом эксплуатировали. Ой! - это Милка посмотрела в зеркало. - Уни, прекрати немедленно! - закричала она. - Не дави на жалость! Все равно не вернусь! Упорхнула птичка! - и Милка показала зеркалу язык.
  - Ты ж говорила, что Уни - это та лошадь рогатая? - спросил Миша. - Которая была белая, потом черная, а потом опять белая.
  - Ты что, Шаманов, сказок никогда не читал? - Милка взглянула на него с жалостью. - И фэнтези? Единорог это. Уникорн. Тролли его у эльфов украли когда он еще жеребенком был. И вместо молока вспоили кровью. И вскормили мясом. Поэтому он такой черный и злобный. А когда вспоминает себя настоящего, он белый, милый и травоядный. А еще он милый, когда он пес. Когда в человека превращается, то лакеем - еще ничего, а вот советником!... - Милка помычала, поматывая головой, чтобы показать, какой ужасный Уни в советниках.
  - Ничего не понимаю, - сказала Семибратова. - Давай, Плакса, по порядку.
  И Плакса рассказала - по порядку - как во время гадания ей в зеркале привиделся белый единорог. И как это белый единорог пообещал Плаксе прекрасного принца в суженые. И Плакса повелась, и ее затянуло в зеркало. Но этот единорог все наврал...
  - Не все, - раздалось из зеркала. - Я тебе сказал, что там, в замке - твоя судьба, и что ждет тебя там прекрасный принц! И он тебя там ждал!
  Миша вздрогнул. Бред какой-то: собака, и в зеркале, и разговаривает! Может, он заснул, и ему снится вся эта чушь?..
  - Ага, - ответила Милка зеркалу, - ждал, как же! И с нетерпением!
  Принцу, как оказалось, нужна была служанка, прачка и судомойка. Потому что нечистая сила - она по определению нечистая, она ничего чистым сделать не может. Поэтому им там, в замке, и требуется человеческая девушка. Чтобы мыла, стирала и убирала. А эти твари ее в любой момент могут сожрать...
  - И ничего подобного! - завопил пес в зеркале. - За триста лет, что я служу принцу, мы только одну и съели, очень уж неряха попалась!..
  Милка не обратила на пса внимания, и продолжала свой рассказ.
  О том, как принц заколдовал ее, Милку - надел ей на палец волшебное колечко, а потом поцеловал - и все! Аут! Колечко не снималось, и уйти из замка Милка не могла! ну, разве что на луг, к речке.
  О том, как она, Милка, наводила чистоту - это, правда, было несложно, потому что хватало простого прикосновения к грязному пятну, и пятно это исчезало. Но замок большой, и народу в нем много, и посуды, и одежды они пачкают просто уйму. Надо сказать, принц к ней относился неплохо, дарил роскошные платья и всякие драгоценности, вот, вот, и вот - Милка продемонстрировала кольца, жемчужное ожерелье, браслет и серьги. А платья остались в замке, то, что на ней надето - это старое, ее собственное, еще отсюда. Дело в том, что Уни еще в первый вечер проговорился, как Милка может спастись - нужно, чтобы за ней в замок пришел мужчина: отец, брат, муж, или возлюбленный.
  - А поскольку ни отца, ни брата, ни мужа у меня нету, я стала мечтать, чтобы за мной явился возлюбленный. И приходила почти каждый вечер на берег - туда, откуда можно заглянуть в наш мир. А в тех платьях неудобно, цепляются за все. И все пыталась кого-нибудь разглядеть - кто обо мне думает. И вот, наконец!... - Милка взяла Мишу под руку и прижалась к его плечу. - А про тебя, Шаманов, я даже и не вспоминала - кто бы мог подумать, что ты меня любишь!..
  Миша попытался отстраниться, но Плакса вцепилась крепко.
  Семибратова хмыкнула.
  Аллочка вскочила, и открыла уже рот, чтобы что-то сказать, но тут загорелся свет, и Аллочка заморгала.
  Миша тоже заморгал, а потом посмотрел на зеркало.
  В зеркале уже не было видно собаки, а отражалась кухня, и Аллочка, которая, кривясь и моргая, глядела на Милку, и Милка, и Мишино плечо, к которому Милка прижималась.
  - А куда собака подевалась? - спросил Миша.
  - А, при электричестве его не увидишь, - объяснила Милка. - Электричество мешает магии. Поэтому этим, из замка, теперь трудно проникать в наш мир и умыкать девушек. Слишком много света. Ой, девчонки, а кофе у вас нету? Я так за кофе соскучилась!
  Аллочка, сморщившись, щелкнула выключателем электрочайника, достала из шкафчика чашки, банку кофе и сахар в пакете.
  - Есть больше не будешь? - хмуро спросила она. - Я тогда уберу.
  - Ой, вот только еще это! - Милка схватила блинчик с икрой. - Я там вначале ела - так все красиво, и вроде даже вкусно; а как на третий день попала на кухню - мамочки мои! Они жуков едят, и пиявок, и тину болотную! Меня до сих пор тошнит, как вспомню! - Милка зажевала блинчик и потянулась за следующим. - Уни меня выручал, я ему объяснила, что это все я есть не буду, и он мне приносил капусту, морковку и иногда яйца...
  Миша, воспользовавшись тем, что Милка отпустила его руку, отодвинулся вместе с табуреткой подальше.
  Чайник закипел, и Аллочка сделала всем кофе. Размешивала она его с такой злостью, что брызги летели во все стороны. И что это с ней, удивлялся Миша. Неужели она так Плаксу не любит? Но, злая, и с покрасневшими глазами, и со слегка подпухшим носом, Аллочка была все равно так хороша, что у Миши даже дыхание перехватывало.
  Тут пришел Аллочкин бойфренд Игорь, и Мише сразу стало неуютно.
  - А чего вы в кухне сидите? - удивился Игорь. - В комнате же удобнее, и тесно тут...
  - Нам тут лучше, - отрезала Аллочка. - Не мешай.
  Игорь пожал плечами, слегка сморщился, мол "не хотите - как хотите", а потом уставился на Плаксу.
  Миша только теперь смог рассмотреть Игоря, и с тоской признал, что, пожалуй, шансов у него, Миши, против Игоря нету.
  Во-первых, высокий. А в Мише всего-то метр семьдесят один.
  Во-вторых, не то, чтобы красавчик, но совсем не урод. А у Миши нос картошкой.
  В-третьих, конечно, прикид весь фирменный, и носит его Игорь с такой элегантной небрежностью, какая Мише и не снилась, он всегда скованно себя чувствовал в новых, особенно дорогих вещах. Собственно, и дорогих-то - для него, для Миши; в самом лучшем случае - турецких из магазина. А в основном Миша покупал на толкучке китайский ширпотреб.
  Но Игорь глядел на Плаксу, и Миша тоже посмотрел на Плаксу, и ойкнул.
  Милка наслаждалась кофе с тортом, даже жмурилась от удовольствия, и потому, наверное, на замечала, во что превратились ее украшения: серьги, браслет и кольца. А превратились они в веревочки с привязанными к ним мелкими камушками. Обычными камушками. Галькой. Только ожерелье на шее по-прежнему выглядело, как жемчужное.
  Семибратова и Аллочка тоже смотрели на Плаксу, но молчали - видно, не хотели ничего говорить при Игоре.
  Игорь поиграл бровями, хмыкнул, но сказал только:
  - Ну, как хотите. Я тогда пошел, - и, Аллочке: - Кофе мне сделаешь?
  Аллочка взяла, чашку, насыпала туда кофе, добавила сахару и стала заливать кипятком, и все это - не отрывая от Милки сосредоточенного взгляда. И, конечно, налила мимо чашки.
  Игорь взял свой кофе, вежливо сказал: - Спасибо! - и ушел.
  И все сразу почувствовали облегчение.
  Ну, кроме Милки - она ничего не заметила, заглатывала огромные куски торта, прихлебывала из чашки и жмурилась от удовольствия. Только спросила:
  - А это кто был?
  - Н-да, драгоценности, блин, - протянула Семибратова, не отвечая на Милкин вопрос. - Жалко, Сони с нами нету. Уж убедилась бы...
  - Все равно бы не поверила, - пробормотала Аллочка. Ее красивые брови сдвинулись к переносице, словно она о чем-то напряженно размышляла. - Ты что, Соньку не знаешь? Скажет опять: "Гипноз!"
  - Н-да... Ты, Милка, на колечки свои посмотри, да на сережки, потом торт докушаешь! - посоветовала Семибратова.
  Милка послушалась, посмотрела и взвизгнула:
  - Вот гад!!!
  Потом пощупала шею, и успокоилась.
  - А я-то думала, чего это он меня задаривает! Прямо усыпает драгоценностями! А это его магия долбанная! Как с пиявками! Но ожерелье вроде настоящее...
  - Как же, настоящее! - скривилась Аллочка. - Пластмассовое оно, отсюда видно.
  - Убила бы, - сказала Плакса, уже спокойно, стащила кольца с пальцев, с руки браслет; ожерелье оставила.
  - Ну, ничего, как-нибудь, - продолжала она деловито. - Главное, что я вернулась. Это меня сколько здесь не было, года два?
  - Ровно два года, - хмурясь, ответила Семибратова. - День в день.
  - Ой, а мама-то там как? Что вы ей сказали? - вдруг всполошилась Милка. - Она ж там с ума, наверное, сошла!
  - А мы ей ничего не сказали, - ответила Аллочка, усаживаясь - до этого она стояла. Как, впрочем, и Семибратова. - Мы никому ничего не сказали. Ты, понимаешь ли, исчезла, и тебя забыли.
  - Даже в списке группы тебя не стало, я у Коляна в журнале подсмотрел, - подал голос Миша (Колян был старостой группы). - Олейник, а потом сразу Пузырьков. Даже строчки пустой между ними нету.
  - А мы трое тебя помним, и еще Соня Гукасян. Потому что ты на наших глазах исчезла, а такое и захочешь - не забудешь. Миша, правда, только пятки успел увидеть, - объяснила Семибратова.
  - Мда, - Миша почесал в затылке.
  - Ну, если подумать, ты, наверное, опять появишься? - неуверенно произнесла Аллочка. - В смысле, в списке. У тебя там, наверное, что-то типа брони: в комнату на твое место к нам никого не поселили. Так что можешь пока что ехать к маме на каникулы, а к первому февраля вернуться в институт.
  - Я же четыре сессии пропустила! Меня же отчислили давно! - вскричала Милка.
  - Ничего тебя не отчислили! - раздалось из зеркала. - Обижаешь!
  Все вздрогнули и дружно посмотрели на зеркало, которое по-прежнему отражало кухню, и Плаксу, И Аллочку, и Мишу, и кусочек Семибратовой, и стол, и пустые чашки на столе, и недоеденный торт.
  - Уни, подслушивать и подглядывать, между прочим, неприлично, - заявила Милка, и ноздри ее раздулись. - Но, раз уж ты здесь, будь добр, позаботься, чтобы мне вернули мои вещи. Мой чемодан. А все эти дареные платья можешь оставить себе. Они, небось, все в лохмотья попревращаются, когда сюда попадут.
  - Ну, если ты не будешь выставлять их на солнце или под этот ваш лелектрический свет... Я же тебе объяснял, что у магии природа тонкая, нежная. При свечах, или при луне - пожалуйста, щеголяй, и ничего с ними не сделается.
  - Уни! - прикрикнула Милка, и из зеркала выпал чемодан, гулко стукнув о доски пола.
  - То-то! - сказала Милка. - Ну вот, теперь можно и к маме. Шаманов, ты, конечно, со мной поедешь - надо же маму познакомить с моим женихом!
  Миша отодвинулся как можно дальше, почти что влип в стену, вместе с табуретом, и открыл уже рот, чтобы объяснить Милке, что она ошибается, но его прервали.
  - Он не может с тобой поехать, - сказала вдруг Аллочка. Очень спокойно. И лицо ее успокоилось, разгладилось, и выглядела она теперь невозмутимо-холодной, как Снежная королева. В том детском фильме, помните, наверное. Только на щеках у нее выступил нежный румянец, как будто их изнутри подсветили фонариком.
  - Он никуда не может поехать, потому что мы с ним завтра идем в ЗАГС, подавать заявление, - объяснила Аллочка, и у Миши перехватило дыхание. Семибратова присвистнула, и дыхание у Миши восстановилось. Ну, конечно! Это Аллочка его спасает от Плаксы! А на самом деле...
  Но Аллочка продолжала, каким-то стальным, негнущимся голосом, только обращалась теперь к нему:
  - Мне, Миша, надоели твои женщины. То та дура с сухими завтраками, то ты Вальке глазки строишь, теперь вот вообще нырнул в зеркало и выудил оттуда Плаксу. Так что завтра же...
  - Завтра не получится, заявления по вторникам и четвергам принимают, - сказала Семибратова, пристально глядя на Аллочку.
  - Значит, во вторник пойдем. Так что ты, Плакса, на моего Мишу не рассчитывай. Это случайность была, понимаешь? Стечение обстоятельств - Миша просто оказался в нужном месте в нужный час. Совпали внешние условия. А никакой он в тебя не влюбленный, он в меня влюбленный, и все об этом знают.
  - А ты? - дрожащим голосом спросила Милка.
  - И я знаю.
  - Нет, я не про то. Я про.. ты в него тоже?
  - Да, давно уже, - сказала Аллочка все тем же, негнущимся голосом. - Два года. Вот как ты пропала...
  А Миша лихорадочно соображал, и никак не мог понять - это что, операция по спасению? Или правда? И Кристину ему вспомнила, и еще Вальку какую-то... Тут до него дошло, что Валька - это Семибратова, ее Валентиной зовут. Но когда это он Семибратовой глазки строил? Ну, потанцевал один раз, ну, вчера посидели, выпили. Ну, сегодня вместе домик искали.
  И тут у Миши на душе стало тепло и приятно. Хорошо стало у Миши на душе - значит, ей не все равно, Аллочке! Значит, заметила! Даже приревновала, может быть...
  А Плакса разревелась.
  Семибратова кинулась ее утешать - вечная всеобщая утешительница Семибратова!
  Но Милка все не унималась, и Семибратова потащила ее в ванную, оглянувшись на Мишу. Взгляд у нее был странный. Как будто она что-то поняла, но не верит тому, что поняла, и пытается понять еще раз.
  - С... спасибо, - сказал Миша неуверенно, когда за Семибратовой и Плаксой закрылась дверь. - Я не знал, как ей объяснить...
  - Не за что, - ответила Аллочка и полезла в карман халата за сигаретой. - А больше ты ничего не хочешь мне сказать?
  - Ну... - Миша неуверенно пожал плечами.
  И тут Аллочка совершила нечто ужасное.
  Она взяла со стола блюдо с остатками торта, встала и совершенно спокойно, но с размаху швырнула его на пол.
  Миша вжался в стенку.
  - Нет, вы посмотрите на этого идиота! - прошипела Аллочка. - Я ему делаю предложение! Я ему объясняюсь в любви - при свидетелях! Позабыв всякий стыд! А он, кроме "ну", ни бе, ни ме...
  И тут Миша поверил, что все - взаправду.
  
  Нет, женщинам ни верить нельзя, ни доверять.
  Обманщицы потому что.
  Глазом моргнуть не успеешь - заморочат, вокруг пальца обведут, и в ЗАГС притащат.
  И был человек, а стал...
  Женатый человек.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"