Огненный Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Жаркий зов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Море, солнце и пляж - это только начало необыкновенной, загадочной истории, в которой многое является не таким, как оно кажется...


ПОСЛЕДНИЙ ВЫБОР - 2

или

ЖАРКИЙ ЗОВ

  
   Удивительно, каким жарким может быть это лето. Особенно, если ты находишься на пляже и в течение последних трех часов усердно подставляешь свое тело под мощные залпы ультрафиолета. Многим покажется это изнурительным, но мне нравится жара. Чего я не люблю, так это холод. Зима для меня -- самое тяжелое время года, когда приходится в основном сидеть дома и смотреть осточертелый телевизор, где в лучшем случае идет спорт. Зимний, правда. Впрочем, все это сейчас неважно. Я лежу на мягкой подстилке, на которой изображен чем-то обиженный медвежонок посреди поляны, подперев рукой щеку ("чтоб не скатилась голова", - как говорит отец), почти у самой воды, и думать о холоде совсем некстати. Воздух под тридцать, вода около 23. Рядом со мной в песке прикопана полуторалитровая бутылка "Колы" ("Кока", конечно, "Пепси" -- только для извращенцев), услаждающая, так сказать, мое пребывание здесь. Я -- один. Не люблю ходить на море с товарищами, все выходит так шумно и бестолково -- никакого кайфа. Вообще я человек вполне компанейский, не жалуюсь, но пляж для меня... ну как это сказать... особое место. Где можно просто полежать, ни о чем не думая, а можно, напротив, как следует поразмыслить о чем-либо, где тепло, хорошо, тебя никто не трогает, а вокруг, наконец, так много красивых девушек. Я по натуре немного романтик. Женский пол привлекает меня, но хотелось бы найти свою, единственную и неповторимую. Это как раз то, о чем не говорится в разбитных мальчишеских тусовках, к которым я тоже принадлежу. Иногда, конечно. Позубоскалить я мастер, благо язык подвешен. Приятно осознавать себя в центре внимания. Но приятно и сейчас, никем не подмечаемым, не спеша наблюдать за другими и попивать по глоточку теплую, но вкусную "Колу".
   Как-то прочел в газете, не помню в какой, что по результатам опросов большинство людей приходят на пляж "себя показать и на других посмотреть". Мальчики на девочек, девочки на мальчиков. Когда я думаю о том, что за дыни выпирают у высокой блондинки в мизерном обтягивающем черном купальнике метрах в пяти от меня на зеленом топчане, то ощущаю невольное оживление в районе плавок. С таким снаряжением надо идти в топ-модели. Она небрежно откинулась головой на спинку, оставив ноги (ух, ноги!..) слегка раздвинутыми, отчего можно разглядеть пробивающие пониже животика волосики. Ее тазобедренный сустав выражает совершенное равнодушие ко всем посторонним взглядам, на глазах у симпатяги затемняющие очки, и только уже упомянутая часть тела -- высокая полнехонькая грудь плавно вздымается вверх-вниз словно в такт покачивающихся волн. Раз-два... раз-два... Этот ритм напоминает и еще кое о чем, чем с блондинкой в охотку бы занялись половина отдыхающих здесь мужчин. Возможно, она бы не сильно возражала, если так подумать. Я глотнул еще "Колы", ощущая сухость во рту. Судя по линии этих губ, их гордость напускная, а спокойствие -- лживое. Наверняка, лежа, она подумывает о том, как бы у кого-то, кого-то из старых знакомых, отсосать... Такая глотает сперму и не морщится, просит еще.
   Впрочем, чего это я? Улыбнувшись себе под нос, я перевел взгляд в другую сторону. Мысли-скакуны унесли меня слишком далеко. А между тем, в животе у меня что-то не слишком хорошо. Такое ощущение, будто поворачивается плохо смазанный часовой механизм. Мина замедленного действия... Чепуха. Я неспешно перевалил на другой бок, с удовольствием подставив лицо солнцу на несколько минут, расслабившись. Нет, вроде нормально. Классно все-таки тут. Хотя парню в 20 лет и не пристало ходить на море одному. Но если было бы с кем, разве я бы не пошел?.. Как в том анекдоте: "Послушайте, разве я похож на идиота?" - "О боже, шеф, как вы догадались?.."
   Между прочим, не все люди на пляже заняты самолюбованием. Смотря на толстого мужика с огромным волосатым животом, сосредоточенно склоненного над небольшими магнитными шахматами, и его лысого посвистывающего оппонента, этого совсем не скажешь. Изображают из себя Карпова и Каспарова. Называется, Е2-Е4 мат. Ха! Совершенно не разбираюсь в шахматах, но готов заложить свои единственные и любимые шахматные плавочки, что они тоже.
   Над пляжем понесся запах арбуза. Принялась обедать (ужинать?) небольшая "палаточная" семья на песке, состоящая из папы, мамы и двух маленьких светловолосых сестричек в одинаковых купальничках. Да, арбуз -- знатная вещь. Я несколько отвлеченно посмотрел на прошагавшую пару красоток в увлекательных бикини. Потом, правда, купаться в этой "арбузной жидкости", благополучно вымытой из кишечника. Ну тут уж ничего не поделаешь -- физиология. Как говорил мой папа, "С натурой не поспоришь, она тебя -- и в хвост, и в гриву."
   На береговой дискотеке играет музыка. Майкл Джордж, если не ошибаюсь. Любопытно: в хит-парадах он один из самых популярных, на дискарях врубают постоянно, а кого я не спрашивал, все отзывались о нем орицательно, "дерьмо", мол. Почему, интересно -- потому что гомик или просто плохо поет? Или он плохо поет, оттого, что он гомик?!.. Мне, впрочем, как-то до одного места: я попсу не уважаю, но терплю.
   А море спокойное -- дальше некуда. Волны движутся совсем лениво, как ужравшиеся коты. Солнце висит над горизонтом, большое и яркое. Сколько я еще здесь пробуду? А, не знаю. Пока не надоест. Или пока уборщики не вынесут.
   Жарковато все-таки.
   ...
   Толстенная тетка под цветастым зонтиком надрывно чихнула, приведя в несказанный восторг малышню на соседнем топчане. Кстати, блондинка в черном купальнике, расположенная неподалеку, даже не пошевелилась на эти душераздирающие звуки, и вообще лежит во все той же позе. Может, умерла ненароком? Но нет, грудь (да, это что-то) продолжает плавно вздыматься. Как сказал у нас один пацан, "загорает до усрачки". Грубо, но факт. Правда, минут пять на солнце набежала тень-облако, потом передумало.
   "Арбузная" семейка ушла купаться. Как и следовало ожидать. На шахматистов не действовал даже Джордж Майкл, не то, что солнце. Чуть справа от них появилась группа картежников. Ну почему бы не открыть на пляже казино? "И деньги можно заработать", - как любил с нажимом приговаривать один из моих школьных преподавателей. Любопытно наблюдать за этими людьми.
   Но последние минут десять мое внимание было приковано к девушке в синем купальнике, точнее голубого, морского цвета. У нее каштановые волосы, длинные загорелые ноги и еще симпатичное, доброе лицо. Похоже, она здесь тоже одна, хотя с трудом верится. Опыт подсказывает, рядом с симпатичной девушкой всегда оказывается несимпатичный парень. Она пришла сюда недавно, иначе я бы заметил; может, он пошел искупаться или же за мороженым. Придет, и они будут лопать его и умильно смотреть друг на друга, облизываясь.
   Телепатия такая сложная штука: я ее вижу, она меня нет. Она смотрит на воду и думает бог знает о чем. И все же, сдается мне, я ошибался -- здесь она одна, и ее единственный спутник -- это, разве что розовенькая чистенькая подстилочка с вишенками, узором разбросанными по поверхности. Нарисованными, понятно, вишенками. И дело даже не в том, что я с детства обожаю вишню и все продукты с ее участием (варенье, пирог, компот). Просто лицо этой девушки вызывает у меня, что ли... доверие. Ну как еще сказать? Она вправду кажется немного робкой и замкнутой, будто бы ей не по себе на этом пляже. Одной. Без парня с мороженым, цветами и шампанским. И пачкой презервативов "Лайфстайлс". Нет, господи, что я горожу? Она не похожа на... ТАКУЮ. Вы понимаете меня? Так мысленно спросил я, оглядываясь на людей вокруг. Нет, они НЕ ПОНИМАЛИ. В сущности, им было все равно. Никто, кроме меня, не смотрел на девушку в очаровательно синем купальнике с гладким нежным лицом, до которого так хотелось докоснуться кончиками пальцев. Должно быть, ее кожа столь же шелковиста, как рассыпчатые каштановые волосы. А может, кто-то и смотрел, ну и что? Пока у мужчины будут глаза, у него будет эта маленькая штучка между ногами. Так, кстати, тоже когда-то говорил мой отец, только в подпитии. В котором он не раз находился, когда уходила мама, уходила не за покупками или на работу, а к своему любовнику. Открыто, не таясь, уходила и возвращалась, потому что знала, что отец ее безумно любит и готов на все, чтобы она была счастлива. Это была грустная история, которая закончилась, когда мама однажды ушла окончательно, оставив меня на папином попечении в 12-летнем возрасте. В принципе, так ей следовало поступить гораздо раньше. Или отцу настоять. Но взрослые люди любят все запутывать до невозможности, а потом кричать "больше не могу!". Потом стало лучше. Когда мать ушла, отец совсем бросил пить и с головой ушел в работу, и сумел даже создать там какой-то препарат (он работал химиком), за который его наградили и напечатали в газетах. Что приятно. А у меня было свободное и совсем неплохое детство, точнее юность, за которую я порядком поднаторел в некоторых полезных вещах. В частности, где говорить, что говорить, и с кем говорить. Да еще как. Именно благодаря этому ценному качеству я относительно легко поступил в университет на гуманитарный факультет, а также подыскал себе небольшую работенку в местном рекламном агенстве. Не то, чтобы я какой-то большой "агент", просто слегка подсобляю на мороженое. Как многие.
   Какая, впрочем, ерунда лезет в голову, когда, постукивая ногой по песку, просто глядишь на красивую девушку в синем купальнике. Я вздохнул и сделал освежающий глоток водички из бутылки. Однако же, теплой, как моча.
   Конечно, у меня, как всегда, есть два выхода: либо так сидеть и исподтишка наблюдать за ней, что подобно увеселительному развлечению бедняги Тантала, стоящего по горло в воде и не могущему напиться... либо рискнуть и подойти к ней. Раз она одна, как и я. Почему бы и нет? Впрочем, я знал "почему". Во-первых, "хорошо сидится", во-вторых, не хочется разочароваться. Даже спелый с виду плод может оказаться червивым -- однако достаточно ли вески эти "потому"? Ведь если постоянно предполагать "гнильцу", можно остаться ни с чем и заработать подружку-паранойю. Просто надо немного встряхнуться и потрепать языком в интересах сердца. Если путь к сердцу мужчины идет через желудок, то к женскому -- через уши, это общеизвестно.
   Но знаю ли я, чего хочу?.. Мой живот как-то подозрительно мяукнул и затих. Не совершаю ли... ошибки? Правда, об этом я подумал уже поднимаясь на изрядно занемевшие ноги. Стряхнув с себя прилипший песок, я бодрым шагом зашагал к розовенькой подстилке, обходя нагромождения чужих простыней, ног и голов. Внутри я ощущал волнение и чуточку стыда. Еще бы -- парни только внешне герои, когда приглашают девушек, а в середке атмосфера из 2-ой мировой, штурм под Сталинградом...
   (Тем не менее, мои ноги как бы сами плыли к тому месту, и мысленно я уже отлично представлял, что я сейчас скажу. А сказал я следующее:)
   - Здравствуйте, девушка. Хотите анекдот?
   Опыт все той же 2-й мировой превосходно показывает, насколько важен эффект неожиданности. Поскольку если в течение ближайших трех минут вам не удалось вызвать у объекта нападения хотя бы намек на улыбку, считайте -- дело пропало.
   Я был удостоен взгляда из-под пушистых ресниц ее, как оказалось, темно-карих бездонных - в них тонула любая попытка прочесть, о чем думает их обладательница - глаз. Ее левая рука лежала на полусогнутом колене, правой она упиралась о подстилку, мизинец как раз указывал на одну из вишенок. Каштановое каре мягко трепетало у ее затылка. Отчего-то мне показалось это ужасно трогательным, не знаю почему. Она была так красива вблизи!
   Тем временем, мой язык продолжал работать:
   - Так вот, едет парень с девушкой в поезде, они только что познакомились. Дело близится к вечеру, и парень начинает рассказывать девушке о себе, о том, как он учился в школе, какие у него были друзья, про учителей. Она внимательно слушает. Колеса стучат, они уже открыли на столике бутылку с шампанским, ополовинили ее. Он рассказывает ей, какая хорошая у него сейчас работа, сколько он зарабатывает. Потом переходит к своей семье, говорит, какая хорошая у него мама. Они допивают шампанское, уже поздний вечер, ночь, он начинает было рассказывать ей про свою любимую музыку, как вдруг замечает, что девушка зевает. Он тогда спрашивает ее: "Послушай, разве я не интересно рассказываю? Почему ты зеваешь?" На что девушка отвечает: "Молодой человек, зеваете это вы, а я уже хочу спать." Так то.
   Все вышеупомянутое я произношу скороговоркой, здесь важен напор, а не юмор. Все, чего я добился -- это легкое движение губ с неопределенным смыслом, но это тоже ничего.
   - Я не знаю, есть ли у этого анекдота мораль, но я вот расшифровываю его следующим образом: девушка, вам скучно одной, мне, откровенно сказать, тоже невесело. Так почему бы нам не сдвинуть наши подстилки, тем более, как мне кажется, они удивительно подходят друг другу. (Тут важно любопытство: она не может знать, какая подстилка моя, а как они "подходят" -- узнать хочется. "Крючок" закинут). Иными словами, почему бы нам не объединить наше времяпрепровождение?
   - Зачем? - о, это просто успех! Если бы она мотнула только отрицательно головой, оставалось произнести пару фирменных шуточек и, при отсутствии реакции, отчаливать. Где же произнесено слово, пойдет и второе, за ним другие.
   Голос у нее приятный, негромкий, я бы сказал, созвучный накатывающим на песок волнам.
   - Зачем? - переспросил я. - Ну, хотя бы для того, чтобы всякие молодчики не приставали тут к вам с глупыми анекдотами.
   У нее вырвался сдавленный смешок. Ура! Ободренный, я продолжил:
   - Например, вы маньяков не боитесь? Ходят тут такие, в небритых плавках, с лицами-дынями под мышкой. Боитесь? (отрицательно качает головой, смеется). Ничего, я тоже боюсь. Будем бояться вместе. И вообще, я могу привести массу причин. Сейчас только лицо-дыню из под мышки вытащу, - делаю соответствующий жест. Смех-колокольчик.
   - Я не говорю уже о том, как мне понравилось ваше покрывало. Нет, честно, я обожаю вишню, думаю, она придется по вкусу и моему мишке. Я вот хожу на пляж с ручным медведем -- удобно и совершенно безопасно. Так что, примете гостей? Если что, мы оба ручные.
   Девушка никогда не говорит "да". Девушка в синем купальнике улыбается и делает неопределенное движение головой, которое можно толковать как угодно. Что равносильно капитуляции.
   - Я мигом, - говорю, делаю несколько шагов, оборачиваюсь:
   - Да, вы заметили, какие на мне небритые плавки?.. - продолжаю путь к своей подстилке, которой предстоит небольшое путешествие с приятными последствиями.
   Вдогонку мне несется смех девушки в синем купальнике.
   ....
   Ее зовут Надя.
   ....
   (Если часто повторять одну и ту же вещь, она становится важной. Например, если кто-то будет говорить про себя фразу "У меня вонючие носки" достаточно долго, то скоро все его существование сведется к обдумыванию этого факта и тому, что с ним надлежит делать. Это я к тому, что минут десять я мысленно повторял "Надя", "Надя", прикидывая, как это звучит, и, наконец, решил, что девушка в синем купальнике просто не могла иметь другого имени, настолько оно ей подходит.)
   Мы разговорились. Вернее, "разговаривался", в основном, я. Надя вставляла отдельные замечания. Парню, только познакомившемуся с дамой, полагается развлекать ее по мере сил, а той -- оценивать, как хорошо у парня это получается. Нет, Надя вовсе не жеманилась, подобно прыщавым дурочкам определенного возраста, не прошло и пяти минут общения, как я понял, что она действительно очень хорошая девушка. Красивая -- длинные загорелые ноги, приятной округлости грудь, открытое симпатичное лицо. Довольно неглупая, добрая, чуть застенчивая, женственная -- это о ней. Просто обалденно смотреть в ее серьезные и, вместе с тем, с озорнинкой глаза, точно пронизывает тебя какими-то магнетическими импульсами. Я говорю, а внутри, под моей кожей, на цыпочках пробегают мурашки: а вдруг, это ОНА? Та девушка, которую я хотел встретить? Даже не верится, что такое возможно взаправду, но...
   О чем я говорю? Да так, всякие пустяки. Неважно. Слова звучат, но под ними угадывается иное: она мне не на шутку нравится и, может быть, (я надеюсь!) я ей тоже немного. Такие вещи замечаются по совершенным мелочам -- по тому, с каким выражением смотрят на тебя ее темно-карие глаза, как слегка подрагивают реснички, как она улыбается, по малозаметным паузам в разговоре, когда звучит не глубокая пустая тишина, как в бочке, а словно неслышимая мелодия -- космического созерцания друг друга. Что поделаешь, я романтик, "последний из могикан" нашего совсем неромантического времени. Когда шлюху с вокзала можно привести домой всего за "двадцатку".
   Бывает так, что разговариваешь с человеком, вроде все нормально, -- а между вами словно Берлинская стена, ее не видишь, но чувствуешь. С Надей все наоборот, с ней легко, как говорится, "есть контакт". Она очень естественная. Не знаю, как сказать по-другому.
   Мне даже немножко страшно, глубоко внутри проскальзывает -- а вдруг она просто уйдет и все. И мы больше не увидимся, ни на этом пляже -- нигде. Отчаяние берет при этой мысли. Но ведь пока все хорошо. Как говорил мой отец, "нужно надеяться на лучшее, худшее само прдет."
   ...
   Мы искупались и снова растянулись рядом, каждый на своей подстилке. Я втихую не могу оторвать взгляд от ее ног -- до них так хочется дотронуться, провести рукой! Но еще больше мне хочется, не отрываясь, смотреть ей в лицо, оно словно излучает тепло. Она необыкновенная девушка, я это осознаю все сильнее с каждой минутой. Неужели мне не может повезти?..
   Потихоньку я замечаю, что Надя начинает больше говорить со мной, смелее смеяться. Я смотрю, как движутся ее розовые сочные губы, слышу, как льется плавная мелодичная речь. И мне просто приятно.
   ...
   Она рассказала, что живет здесь рядом, на даче, с родителями. Я уточнил, и услышал, что с мамой и отцом, правда папа сейчас в отъезде. Я сказал, что это, верно, очень удобно, жить у самого моря. Она сказала, что да, потому что раньше они жили в центре города и там было не слишком хорошо из-за шума и грязного воздуха. Здесь по-другому, и "к хорошему быстро привыкаешь". Так сказала Надя.
   ... когда она, сдвигаясь от солнца, на мгновение прикоснулась ко мне своим гибким станом, я замер, пораженный фантастическим ощущением. Словно тепло ее тела, мягко поцеловавшись, перелилось и растворилось в моем тепле! Это было... чудесно! От неожиданности у меня закружилась голова, и на несколько секунд я потерял из виду слепящее солнце, горизонт стал мутно-серым, словно искореженное зеркало. Очевидно, я напрягся, потому что Надя спросила меня (с тревогой в голосе!): "С тобой все в порядке?" "Да, конечно," - ответил я с улыбкой, когда это прошло, - "в полнейшем!.."
   Впрочем, солнце не было уже столь ярким и жалящим. Потихоньку подкрадывался вечер.
   ...
   Надя пригласила меня к себе, на дачу!.. Это было так неожиданно, что я поначалу даже растерялся. Оказывается, мама сегодня ушла в гости, и поэтому домик в ее распоряжении. Она спросила, не хочу ли я посмотреть, как она живет. Хочу ли я? Странный вопрос! Хотя, если честно, я не только подрастерялся, но и почувствовал некоторое смущение... Не слишком ли мы торопимся?.. Нет, конечно, вслух я этого не сказал, не мог сказать. С другой стороны, это просто визит вежливости -- и я отныне буду знать, как найти Надю, действительно, как она живет. Мне это небезразлично.
   Не то, чтобы я колебался. Просто если мы будем там вдвоем, ситуация может потребовать от меня каких-то действий, к которым я, возможно, не готов. Я... не знаю... не уверен. Нет, я рад, но это зудящее неприятное чувство под ложечкой...
   Какая чепуха. Я сам не знаю, о чем думаю. Мечты сбываются, я, наверное, понравился хорошей красивой девушке, которая понравилась мне, мы не расстаемся, а идем к ней домой продолжить знакомство, а я... Да, мне немного не по себе, но неужели миллионы парней во всем мире не волновались, когда приглашали своих девушек на свидания? Ты, идиот, (это я себе) понимаешь, надеюсь, что такой шанс может выпасть, быть может, единственный раз в жизни?!..
   Я рассердился на себя, и это помогло, придало уверенности. К тому же Надя действует на меня исключительно успокаивающе, расслабляюще.
   Удивительно: казалось бы, сколько прошло времени! Я имею в виду, с того момента, как я подошел к незнакомой девушке с вишневой подстилкой и абсолютно без задних мыслей предложил отдыхать вместе. Словно вечность прошла. Я окунулся в новый для меня мир, который притягивает меня все больше и больше. Надя, Надя -- моя Надежда!.. Я что, по-настоящему влюбляюсь, что ли, или просто перегрелся на солнышке?
   ...
   Мы поднимались вверх по крутому подъему, и я, как парень, держал Надю за руку, чтобы она не оступилась. Она щебечет, точно пташка, рассказывая мне о своем институте, какая у них сложная учеба. Я слушаю вполуха, потому что сосредоточен на дороге, как бы не наступить на камень - их здесь немало - и не грохнуться. Самому - ничего, но могу еще даму увлечь, а это позор. Но не могу не отметить, что Надя, переодевшись, выглядит потрясающе, еще лучше, чем в купальнике: коротенькая цветастая юбочка в пол-колена и голубенькая на пуговичках блузка выгодно подчеркивают все достоинства ее стройной фигуры. Я просто балдею, поглядывая мельком на нее, на загорелые мускулистые ножки, уверенно шагающие бок о бок со мной. Честное слово, я не верю!.. Но глаза Нади поблескивают в сумерках, как маленькие звездочки, убеждая меня, что это все не сон.
   Затем, уже по более ровной дороге, мы идем между протянувшейся с обеих сторон цепочкой группой дачных построек. Редко встречаются каменные, в основном деревенского вида. Я стараюсь запомнить дорогу -- бог знает, как мне придется выбираться отсюда вечером! Дома меня, конечно, никто не ждет, и все же...
   Надя кажется такой милой, доверчивой, беззаботной... Вот именно этого - беззаботности - мне и не хватает, я не могу не думать, что может быть, я что-то делаю неправильно, хотя, наверняка, глупо об этом думать. Когда я только познакомился с ней, девушкой в синем купальнике, это было полушуткой, игрой, попыткой, теперь же все по-другому. Веселость и легкость на моих устах и лице, но в моем сердце глубоко сидит заноза беспокойства.
   Мой отец сказал бы, что это еще более глупо, чем сама глупость.
  
   Я всегда считал своего отца гениальным. На самом деле, как я думаю сейчас, он был просто талантливым человеком, которому не очень повезло в личной жизни. Руки и голова у него лежали ко всему, с ним никогда не бывало скучно. Но почему же он выбрал маму, ту женщину, которая превратила его жизнь в ад, и, пусть не намеренно, едва не уничтожила его, как личность? Его пьянство было вызвано отчаянием. Он не видел выхода, хотя его ум, казалось, мог найти выход из любой ситуации. Наверное, он просто боялся - или не хотел - подключать свой ум по отношению к маме, к их семейной жизни. Не знаю, я видел только то, что видел. Мой отец мог починить любую игрушку, научить меня самым трудным взрослым вещам легко и без напряжения. Но он не мог починить свой брак, не мог научить маму жить по-другому, не как она. Это было так глупо... и так ужасно -- смотреть на это, не будучи способным помочь. Признаюсь, я ненавидел свою мать. Ненавидел слепой детской ненавистью, которая не нуждается в объяснениях и формулировках. Она вырастила меня, о да, я думаю, она любила меня, по-своему, как умела. И я тоже... да, тоже любил ее, любил сквозь ненависть. Может быть, этому я также научился от отца...
  
   Смуглое небо над головой дышало свежестью здесь, недалеко от моря. Надин дом, большое белое кирпичное здание, был задвинут вглубь, в стороне от других построек. Несомненно, деньжата у ее родителей водились в достатке, отгрохать такую хатку стоит порядочно. Во дворе немалое место занимал огородный участок, аккуратно обнесенный кирпичной стеной. Справа от него находился гараж. железная калитка на входе была недавно покрашена, судя по яркой черной краске. Гавканья собаки я не услышал, а когда спросил, то Надя сказала, что в доме живет только кот. Я резонно заметил, что хотя сам люблю кошек, пса бы иметь не помешало. Надя отвечала, что кошек не любит, "они сильно нечистоплотные", а вот собака пока в планах, они ведь переехали недавно. Я пожал плечами.
   Она некоторое время возилась ключом с замком. Уже порядком стемнело, и я спросил Надю, что мы будем делать. "А ты куда-то опаздываешь?" - озабоченно спросила она. "Да нет, вроде никуда", - честно ответил я. "Ну, тогда что-нибудь придумаем", - сказала она. И улыбнулась.
   В темноте она была от меня в нескольких шагах, и я слышал, как она дышит. Поддавшись внезапному импульсу, я сдвинулся к ней, положил руки на талию и нежно поцеловал в левую, открытую ко мне щечку. Она вздрогнула... но, без неприязни. Мне почему-то казалось, хотя я не мог видеть, что она продолжает улыбаться... по-женски, загадочно. Еще ее дыхание чуть-чуть участилось, и вздрогнул уже я.
   Похоже, мой жест был более неожидан для меня самого, чем для Нади, с насмешкой сказал голос в моей голове. Я приказал ему заткнуться.
  
   Мы вошли. Надя, как хозяйка, шла впереди, ее юбочка развевалась в полутьме, до невозможности волнуя меня. Я уже ощущал внизу, пониже живота, вязкое нарастающее напряжение, и ничего не мог с этим поделать. Я... да! - я хотел ее, как же я ее хотел...
   Тебе не стоит думать об этом...
   От нее поразительно приятно пахло, я успел подумать об этом, пока она открывала дверь. Моя голова кружилась... а вечер казался сказочным, нереальным, будто все происходящее было не со мной. Где-то вдали трещал кузнечик... лаял пес... а ее горячее дыхание жадным стуком отдавалось в моих ушах. Тьма окружала, обвораживала, пьянила, и все казалось таким невесомым, таким странным... Девушка у двери, передо мной, - кто она? - или ее нет, она мне просто кажется?.. "Надя... моя Надя..." - тихо, очень тихо прошептал я себе под нос, слова выпорхнули из меня, желанные и почему-то с привкусом горечи. Мои губы немели, и как-то инстинктивно я взял ее свободную ладонь. Она задышала еще чаще, дверь, наконец, открылась, будто она тоже ждала этого мгновения... и мы буквально бросились в объятия друг друга... я вжался в нее с неестественной силой, чуть не раздавив, мы рухнули на пол внутри, сразу за дверью, и целовались, целовались, целовались... Мои руки искали ее тела, и оно тянулось им навстречу, мой мозг еще раз пронзила мысль, что все это НЕПРАВИЛЬНО, это нехорошо... Но она что-то шептала мне, словно в полузабытьи, я шептал что-то ей, какие-то невероятно ласковые слова, имена, выходившие сами, без моего участия, и мир вокруг уже уплыл в никуда... уплыл, чудесный и непонятный.
  
   Я не знаю... не могу объяснить... Неужели это было со мной? Господи, неужели это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО происходило со мной?!..
   (Кто-то, кажется из писателей, сказал, что "те редкие минуты, когда закрываются щелочки сознания - самые блаженные минуты в жизни человека". Любопытно -- "щелочки сознания"... когда ты бродишь один, в кромешной и бездонной тьме... Наверное, я не был там первым, и уж конечно же -- не буду ПОСЛЕДНИМ...)

...

   РАЗОЧАРОВАНИЕ. Первое чувство, которое я испытал, когда снова смог думать. Щемящее тоскливое чувство, оно похоже на одинокий крик ночной птицы, несущийся издалека, пока над твоей головою висит идеально круглая томительная Луна. Этот образ мелькнул у меня и исчез, смытый холодной, стремительной водой отрезвления.
   Не знаю, в какой из моментов я кончил. Но то, что не в нее -- это точно. Я обнаружил себя нервно пытающимся застегнуть змейку на ширинке джинсов, скомканная футболка лежала внизу на полу. В моем горле было кисло, точно я подложил под язык ломтик лимона, а ниже пояса -- мокро, тепло и противно. Странно покалывала голова, тело ныло, как после длительных физических нагрузок. Вокруг меня было светло -- Надя стояла у светло-серой стены, опуская руку от выключателя...
   (в этот момент мою голову пронзила быстрая и неприятная мыслишка: "КАК она могла позволить мне ТАК поступить?.. Почему?!..") ... и она была красива, так красива, что меня это даже ужаснуло. Ее голубенькая блузка была полурасстегнута, сквозь нее проглядывал тот самый, синий купальный костюм, одна из бретелек которого бессильно свисала набок, открывая гладкое голое плечо. Юбка тоже была помята. Но ее лицо сияло огненным румянцем. Надя все еще тяжело дышала, а ее глаза...
   ЕЕ ГЛАЗА. Именно они поразили меня больше всего, их выражение... электрический разряд, враз пробежавший по моим нервным окончаниям... в них было все: стеснение, нежность, немой вопрос, удивление, легкое лукавство, сомнение... По надиным губам скользила неопределенная, как бы извиняющаяся улыбка, и в то же время ожидающая, даже настойчивая -- то же было в темных расширенных глазах. Передо мной была ЖЕНЩИНА, и несколько мгновений тому она находилась в моих объятиях, и мы любили друг друга...
   Поймав этот взгляд, я снова ощутил разочарование. А долей секунды позже -- СТРАХ.
   "Я твоя", - откровенно говорили эти глаза, - "сейчас я твоя, и ничья больше. Возьми же меня!.."
   Я ощутил, что мои ноги буквально зависают в пустоте, над краем бездонной пропасти, становятся ватными и бесчувственными. Этот взгляд был для меня сродни взгляду удава, а я чувствовал себя кроликом. "Господи, что мне делать?.." - беспомощно подумал я. - "Что мне говорить, что?.." Это все еще было каким-то сном, а я никак не мог проснуться.
   Она сделала несколько шажочков ко мне, неуверенных, робких, когда мне, наконец, удалось застегнуть змейку и отвести свой взгляд в сторону от нее. Каким жалким, каким ничтожным я чувствовал себя! Так, будто весь мир свалился мне на плечи, неудержимо пригибая к земле. Хотелось куда-то уйти, спрятаться, залечь и накрыть голову чем-то теплым... Мои руки наливались свинцовой тяжестью, я понимал, что должен двинуться ей навстречу, и... не мог. Я точно омертвел. И только голос разума бессильно бесновался в черепной коробке, твердил мне скороговоркой, брызжа слюной, словно ди-джей на "кислотной" вечеринке: "Возьми себя в руки, возьми себя в руки, возьми - себя - в - руки, да, черт возьми, ВОЗЬМИ ЖЕ СЕБЯ В РУКИ, НАКОНЕЦ!!!.."
   "ШЛЮХА."
   Как ни странно, я успокоился, или, по крайней мере, кровь отхлынула от головы и снова побежала по жилам. Я снова смог двигаться. Одно слово, произнесенное про себя шепотом, бесконечно мерзкое, гнусное слово, возникшее из ниоткуда. Одно мгновение, и я снова стал собой. Вернее, не совсем так. Я снова смог двигаться и говорить, и даже изобразил на своем лице что-то вроде улыбки, чисто машинально. Но я был словно машина, автомат, словно мне на время впрыснули лошадиную дозу обезболивающего; но внутри остался этот гадкий привкус. Я продолжал думать и действовать параллельно, как бы помимо самого себя.
   ("ЗАЧЕМ НУЖНО БЫЛО ВСЕ ПОРТИТЬ?")
   (мой отец, укоризненно: "Ты всегда так, сначала делаешь, потом думаешь". Одна из его коронных фраз.)
   Как бы там ни было, но я двинулся ей навстречу, медленно развел руки, и мы... обнялись. Она была такая горячая, от нее просто дышало жаром, и сильно пахло потом. Может быть, моим. "Тебе... понравилось?" - тихо спросила она в самое ухо, касаясь его своими губами. (Меня передернуло от непонятного отвращения, но я постарался не подать виду) - "Или что-то не так?.."
   ("ДА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ВСЕ НЕ ТАК!" - едва не закричал я во весь голос. - "ВСЕ, АБСОЛЮТНО ВСЕ!!! КУДА МЫ СПЕШИЛИ, КУДА?! НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ВСЕ ОСТАВИТЬ ТАК, КАК ЕСТЬ, ОСТАВИТЬ МНЕ ЭТО МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО... ТРЕПЕТ ЛЮБВИ?! Я ДУМАЛ, ТЫ ПОЙМЕШЬ... Я НАДЕЯЛСЯ... Я ТАК НАДЕЯЛСЯ...)
   "Да", - сказал я вслух деревянным голосом. - "Спасибо тебе." "Я так хотела, чтобы ты до меня дотронулся", - продолжила она говорить мне на ухо тихим прерывистым шепотом, - "я боялась, что этого не произойдет... и мы расстанемся, так и не испытав... ну, ты понимаешь." Я медленно кивнул. Вообще, все вокруг казалось сейчас ужасно замедленным, как в киносъемке.
   "ТОЛЬКО СЕЙЧАС ПОНИМАЕШЬ", - мелькнуло у меня, - "КАКОЙ ЗАПУТАННОЙ И СТРАННОЙ МОЖЕТ БЫТЬ ЖИЗНЬ. НЕ КОГДА ТЫ СМОТРИШЬ СО СТОРОНЫ, А КОГДА ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ ЭТО... КОГДА ВСЕ НАЧИНАЕТ ИДТИ СЛИШКОМ БЫСТРО -- И СОВСЕМ НЕ ТАК, КАК ТЫ ХОЧЕШЬ."
   "Как это все странно", - говорила она, я внимал ее словам с отстраненным равнодушием, слыша и будто не слыша их одновременно; они пролетали сквозь меня, как бесплотные тени. Только в груди почему-то становилось все тяжелее, там, где находится сердце, - "все так совпало: отъезд мамы, да и папы тоже... Мне до сих пор не верится, что я вот так просто пригласила тебя. Я впервые приглашаю парня домой..."
   ("И ВСЕМ ИМ ОЧЕНЬ ПРИЯТНО СЛЫШАТЬ ОБ ЭТОМ..." - произнес внутри меня насмешливый голос. - "ВСЕМ, ДО ЕДИНОГО". Я незаметно закусил губу.)
   "... не знаю, как это получилось. С тобой просто." - Она доверчиво посмотрела мне в глаза, к счастью, лишь на секунду, - "Мне с утра сегодня казалось, что что-то будет, чувство было такое -- не знаю, как объяснить..." Она зарылась лицом в мое плечо. Что-то внутри меня шевельнулось и затихло. - "Я рада, что все так получилось", - тихо-тихо прошептала она.
   В ее тоне явственно угадывался вопрос: "А ты?..."
   (Мой желудок снова забеспокоился, и, похоже, на сей раз не на шутку. "МНЕ НУЖНА ПЕРЕДЫШКА -- РАДИ БОГА, ВОЗДУХУ!..")
   "Да", - чужим надтреснутым голосом проговорил я, с трудом ворочая языком, - "Надя, можно я... в туалет?"
   Она чуть отстранилась от меня. "Конечно", - ответила она с легким удивлением, потом озорно улыбнулась. - "Это серьезно?"
   "Ннет", - ответил я, облизывая пересохшие губы. - "На секундочку. Я..." "Можешь не рассказывать, я догадываюсь", - она продолжала слегка иронично и вместе с тем ласково улыбаться, и я понял, что она думает, что мне нужно туда из-за намокших трусов. - "По коридору, направо, ты увидишь. Там есть душ."
   (ЕСЛИ БЫ МОЖНО БЫЛО ВЫМЫТЬ ИЗ ГРУДИ ЭТУ ТЯЖЕСТЬ, ЗАБЫТЬ О НЕЙ)
   Пересилив себя, я чмокнул ее в щечку. Мой мозг автоматически вырабатывал мне варианты, подсказывал, что я должен делать, чтобы сохранять нормальный вид. Будто ничего не произошло... Но это больше напоминало судороги зверька, попавшего в капкан.
   Подняв с полу свою скомканную футболку (я сам ли ее снял, или?..), я направился в указанном направлении, однако, обходя небольшой круглый столик коричневого цвета, наткнулся на один из отстоящих стульев и чуть не рухнул вниз вместе с ним. За моей спиной раздался звонкий Надин смех: "Какой ты неловкий!" - смеясь, сказала она. Мое сердце вновь забилось отчаянно и резко, когда я ставил опрокинутый стул, а затем, оглянувшись, почти вслепую улыбнулся туда, где находилась Надя -- в моих глазах рябило, я умирал на ходу, и только жалкие остатки самообладания каким-то чудом удерживали ноги от того, чтобы перейти на панический бег.
   Как только я вошел в туалет, оказавшись за белой дверью, окруженный безупречно чистенькими вафельными стенками голубенького оттенка, меня почти сразу стошнило.

...

   ... смотря на красно-бурые остатки пищи, исторгнутые моим непокорным желудком, блевотину, медленно и как будто зачарованно стекающую в сияющее белизной отверстие унитазного стока, я находил эту картину успокаивающей и даже какой-то умилительной. Мне стало значительно легче, а голова прояснилась. Все снова приходило в норму, мир возвращался на свои законные места, и только ужасный привкус во рту и носу напоминал о пережитом мной кошмарном состоянии. Я открыл рукомойник и стал не спеша обмывать рот и щеки, поглядывая в зеркало над моей головой.
   Нет, ничего не было в порядке. Мои глаза были глазами загнанного зверя, большие, неестественно блестящие, испуганные. Влажные спутанные волосы и дикий взгляд придавали мне сходства с перетрудившимся рок-певцом. Я по-прежнему ощущал себя полнейшим идиотом... и я не знал, что мне делать дальше.
   "ДАВАЙ РАЗБЕРЕМСЯ", - сказал я себе вслух под журчание воды, и то, и другое действовало успокаивающе. Приятные разумные звуки. - "ТЫ ЖЕ УМНЫЙ ПАРЕНЬ, ПРАВДА?"
   Миллионы людей во всем мире занимаются сексом. МИЛЛИАРДЫ. Но не я. Даже когда девушка нравилась мне, я предпочитал только флиртовать, избегая сближения. Не потому, что импотент, а потому, что я, неисправимый романтик, считал и продолжаю считать: любовь -- это прежде всего единение душ, а затем уже тел. Те девочки, с которыми я общался, в первую очередь думали о втором, поэтому они обычно переставали мне нравиться уже после второго-третьего свидания. Когда за каждой недомолвкой скользит явный, неприкрытый намек: "Ну когда уже ты - ПЕРЕЙДЕШЬ ОТ СЛОВ К ДЕЛУ?.." Они даже не пытались, не хотели понимать, что Я НЕ ТАКОЙ. Я не самец, готовый вскакивать на каждую... шлендру. Любовь умирала в этих липких вожделеющих взглядах -- для меня. И я всегда контролировал положение, в нужное время разводя мосты, сжигая их без всякого сожаления. Но, похоже. что этот раз тоже БЫЛ ДРУГИМ.
   Очарование минуты. Я все-таки поддался ему, изменив своим принципам, и мне стыдно за это. Я попросту не уловил момента, все было слишком, слишком быстро. Однако, ничего страшного не произошло. Еще не поздно все исправить. Нужно всего лишь выйти, извиниться и сказать, что у тебя неотложные дела, что тебе нужно спешить. И все закончится.
   Но, бог мой, хочу ли я этого?
   Когда я думаю о том, как ухожу отсюда, от Нади, навсегда, во мне поднимается целый океан тоски и мучительного протеста. И все остальное, вся моя жизнь, прошлая и будущая, кажется такой глупой, такой бессмысленной, никчемной. Я представляю, как прихожу домой, кушаю, ложусь спать... и мне становится ужасно пусто... горько. Я никогда больше не увижу ее лица, оно будет мне только сниться... А просыпаясь, я буду плакать, переполняемый тщетной надеждой. Я вижу это так же ясно, как...
   "ПОЗДРАВЛЯЮ, ТЫ ВЛЮБИЛСЯ!" - сказал все тот же ехидный голос, который я уже слышал перед этим. - "КАКОЙ ИДИОТ! НО РАЗВЕ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ОНА..."
   ШЛЮХА.
   ШЛЮХА, ШЛЮХА, ШЛЮХА...
   "Замолкни, заткнись!.." - закричал я, прерывая этот противный голос, стукая при этом кулаком об умывальник. К счастью, несильно.
   Почему же так больно? Почему все так плохо и больно? Неужели не может испариться куда-то этот день, эта минута, секунда... исчезнуть, чтобы не возвращаться?..
   НЕТ, НЕ МОЖЕТ.
   "Если ты собрался думать, то думай!.." - приказал я самому себе, стискивая зубы. - "Думай, черт бы тебя побрал!"
   Я люблю ее. Вероятно, это так. И боюсь ее. Потому что не понимаю, не знаю, как понять.
   Она отдалась мне, фактически готова отдаться. В ПЕРВУЮ ЖЕ НОЧЬ. В первый день нашего знакомства. Так могут поступать только...
   ("НЕ НАДО!..")
   Я знаю, есть неписаный кодекс поведения девушки, приличной девушки, и один из его пунктов гласит: "ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ ЛЕННИ ДИ КАПРИО, ЭТА ПЕРВАЯ НОЧЬ НЕ НАША."
   Но я не Ди Каприо. Я... это просто я.
   Неужели мы не могли просто обменяться телефонами? Или пройтись вечером вдоль моря, пообщаться? Ведь мы совсем не знаем друг друга, ни она меня, ни...
   "НУ ВОТ, УЗНАЕШЬ!" - игриво пообещал тот же противный голос. - "ВЫЕ...И ЕЕ ТУТ, ТОЛЬКО ПО-НАСТОЯЩЕМУ. КОНЧИ ЕЙ В ЕЕ МАЛЕНЬКУЮ КОЛЮЧУЮ ДЫРОЧКУ. И ТЫ ОЧЕНЬ ХОРОШО УЗНАЕШЬ СВОЮ НАДЕЧКУ. ВЕДЬ ТЫ ЖЕ, КАЖЕТСЯ, РОМАНТИК, ДА?.. ОТЛИЧНО! А ПОМНИШЬ, ЧТО ПО ЭТОМУ ПОВОДУ НАПИСАЛИ В ЖУРНАЛЕ: "ВСЕ ЖЕНЩИНЫ ШЛЮХИ ХОТЯ БЫ ПОТОМУ, ЧТО ВСЕ ШЛЮХИ -- ЖЕНЩИНЫ!" ИЛИ ОСОБЫ ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ. КАК ТЕБЕ БОЛЬШЕ НРАВИТСЯ?.. ХА-ХА, БЫСТРАЯ ЛЮБОВЬ -- ЧИК И ГОТОВО! ТАК РОМАНТИЧНО!... А ПОМНИШЬ ТЫ СВОЕГО ОТЦА?.."
   "Помню", - одними губами прошептал я, с ненавистью смотря на собственное отражение. - "Помню..."
   Я не забывал о нем, о его жизненном тяжелом уроке ни на одну секунду, ни на одно мгновение. Разве я мог забыть? Папа научил меня всему, что я умею в этой жизни. Я не предам его.
   Но, господи, отчего я должен думать об этом сейчас, бередить старую тяжелую рану? При чем тут мой отец?
   Моя мать призраком шла по моей жизни, хотя я почти не видел ее с того момента, когда они окончательно разошлись. Но нет, вру, я видел ее -- видел в своих снах, тягучих, бесконечных и совершенно неприличных... когда ее материнские ласки вдруг переходили в секс... а я убивал ее, выкалывал глаза кривыми садовыми ножницами, просыпаясь в крике и первым делом осматривал свои руки...
   Это были только глупые детские сны, я понимал это даже тогда, когда я вырос, они стали появляться все реже и реже. Мой отец жив, он не спился и не умер в придорожной канаве. Даже стал каким-то там лауреатом. Но он несчастлив. Я знаю это. Как и то, что он часто вспоминает маму... вспоминает с тихой, мягкой грустью. Он все еще любит ее, и будет любить всегда. Он, но не я.
   НО ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ СЕЙЧАС... КОГДА ВСЕ ТАК СЛОЖНО И НЕПОНЯТНО?
   Моя голова просто раскалывалась надвое. Я устал. Если бы можно было лечь полежать, а затем принять решение... Могу ли я... ПРОСТИТЬ... Надю. Хотя кто я такой, чтобы судить ее? Может быть, виноват я? Может быть, своими действиями или взглядами, я невольно подтолкнул ее... к этому? Но почему вообще кто-то должен быть обязательно ВИНОВАТ?
   Потому что у меня жутко болит голова. Потому что мне необходимо как-то поступить. Потому что нельзя вот так бесконечно торчать в туалете над собственной блевотиной, размышляя о том, как все паршиво.
   (Наше прошлое бежит за нами, как та дурная собака, которую мы нещадно гоним прочь, а она, цепляясь за ноги, не отходит ни на шаг, доводя нас до умопомрачения.
   Я знаю, о чем я говорю.)
  
   "ОЛЕЖИК, ТЫ ГДЕ7 У ТЕБЯ ТАМ ВСЕ НОРМАЛЬНО?.." - я вздрагиваю. Это не голос из моих раздумий. Это Надя, и она зовет меня.
   Надо идти.
   У меня не было ясного представления, сколько я здесь пробыл. Наверное, минут десять, не меньше. "У тебя просто стресс", - произнес другой внутренний голос, очень спокойный и рассудительный, - "а в стрессовые минуты все люди думают и ощущают мир по-особому, не так, как обычно. Все пройдет." "А, не все ли равно," - с каким-то безрассудным отчаянием подумал я. Ватное одурманивающее равнодушие хлынуло в мою душу холодной мерзкой струей, точно кто-то нажал кнопочку на автомате для подачи сиропа.
   Я спустил воду в унитазе, закрыл кран и вышел из туалета.
  
   Я прошелся по светлому коридору, первый раз обратив внимание, какие интересные у него расцветки. Бледно-голубовато-зеленые. Я давно заметил: когда с тобой происходит ЧТО-ТО ТАКОЕ, ты словно вжимаешься в себя, уменьшаешься в размерах, а все вокруг становится лишь туманным фоном, которому ты почти не придаешь значение. Важен только ты, и то, что происходит ВНУТРИ ТЕБЯ.
   Сейчас я не думал. По крайней мере, почти не думал, и это было легко.
   ("НЕ НАДЕЙСЯ!.." - прошипел ехидный голос. - "НЕ НАДЕЙСЯ УЙТИ ОТ ВОПРОСОВ...")
  
   Надя стояла у столика, нетерпеливо барабаня кончиками пальцев по его гладкой деревянной поверхности. Ее чуть наклоненное лицо было обращено ко мне. она оправилась... после этого... и я не мог не признать -- выглядела просто прекрасно. Где-то глубоко в моем сердце кольнуло несколько иголочек. Я нетвердо зашагал навстречу ей на гипсовых ногах. Кажется, на моих губах застыла какая-то дурацкая улыбочка, улыбка дефективного, которого выпустили на свободу, и он теперь не знает, что с этим делать. Она тоже улыбалась, ее глаза поблескивали. Как глупо! Боже мой, как глупо!..
   Наши руки встретились ранее, чем наши тела. Затем мы обнялись. Она все еще была горячей, обжигающей. Мой нос уткнулся в ее щеку. "А я уже подумала, у тебя какие-то серьезные проблемы", - игриво улыбаясь, проговорила Надя.
   Внутри меня кто-то дико засмеялся, всхлипнул и затих. "Я хочу тебя", - сказала она, на мгновение прижавшись ко мне своей нижней частью. Ее дыхание было неровным.
   ("УРРРА!" - громко проорал голос-насмешник. - "ТЕПЕРЬ САМАЯ ЛУЧШАЯ ЧАСТЬ. ТЫ НАКЛОНЯЕШЬ ЕЕ ВНИЗ ГРАДУСОВ НА ТРИДЦАТЬ И. ПОДДЕРЖИВАЯ ДВЕ АППЕТИТНЫЕ ПЛЮШЕЧКИ, ГОВОРИШЬ ПРОНИКНОВЕННЫМ НИЗКИМ ГОЛОСОМ: "Я ТОЖЕ ХОЧУ ТЕБЯ, ДОРОГАЯ, ПРЯМО ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС". И ЕЩЕ ЧТО-ТО ТАКОЕ ДУШЕВНОЕ. ПРИДУМАЕШЬ, У ТЕБЯ ЖЕ МОЗГИ. А НЕ КУЧА ОПИЛОК В ГОЛОВЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ПОЛНЫЙ БОЛВАН, СРАЗУ ПОПРОСИШЬ, ЧТОБЫ ОНА ВЗЯЛА В РОТ. ОНИ ВЕДЬ ЭТО УМЕЮТ, ЗНАЕШЬ...")
   "Я тоже хочу тебя", - сказал я одеревеневшим голосом. Язык еле ворочался во рту, сухой и колючий.
   Она тихонько засмеялась: "Я заметила". Перед моими глазами мелькнула и пропала группка ярко-желтых пятен. НЕУЖЕЛИ У МЕНЯ СТОИТ? Это невозможно!.. это..
   ("ДА ТЫ, Я ВИЖУ, ПРОСТО УДАРНИК", - удивленно сказал голос, почесывая в затылке, - "КАЗАНОВА! ЧТО Ж ТЫ ТАЛАНТ В ЗЕМЛЮ ЗАРЫВАЕШЬ, А?! КОНВЕЙЕР КАКОЙ-ТО, А НЕ ПАРЕНЬ! НУ ДАВАЙ, ДАВАЙ...")
   Я закачался на ногах, еле удерживая равновесие. Это было уже слишком! Меня выручило только то, что Надя в этот момент отпустила меня и отошла в сторону. К небольшому уютному темно-серому камину у правой стенки, рядом с ним на коврике лежала палка для перемешивания углей и спичечный коробок. "Давай разожжем его", - сказала она, присаживаясь на корточки и по-особенному поглядывая в мою сторону. Ее ласковый голос... белые колени... кошачья грация изогнутой спины, вполоборота обращенной ко мне... буквально гипнотизировали меня. Я ничего не мог с этим поделать.
   Меня пробил горячий пот. Я снова качнулся, балансируя на утопающих внизу ходулях, и сделал несколько шагов по направлению к Наде. "Да", - услышал я свой хриплый свистящий шепот.
   (МОЛОТОК-ТОК! - восторженно завизжал голос. - ЭТО ТАК РРРОМАНТИЧНО!..)
   ("Папа, пожалуйста..." - горько подумал я, ощущая, что силы на исходе. - "Почему я не могу быть КАК ВСЕ?!")
   Я люблю Надю. Я не могу уйти отсюда. Я люблю ее. Я -- ЛЮБЛЮ ЕЕ!..
   Она еще раз улыбнулась мне и, отвернувшись к черненькому углублению камина, зачикала спичками, пытаясь разжечь в нем огонь.
   Я шел-плыл к ней, ощущая лишь отупелую бесчувственность, заледенелый груз непереваренных мыслей. "ТАК ЛЮДИ МОГУТ ВСТРЕЧАТЬСЯ ВСЮ ЖИЗНЬ", - негромко проговорил внутри тот разумный спокойный голос, - 2не подозревая о том, что в голове у другого. подавленные своими собственными переживаниями, они могут говорить другому хорошие слова. целовать его. могут спать с ним. но все равно они остаются бесконечно далеки друг от друга, как два астероида в пустоте космоса, чьи орбиты никогда -- никогда не пересекутся." Этот голос не волновал меня. Я слушал его вполуха, как никогда близкий к пониманию того, что все происходящее со мной -- сон. Иначе и не может быть, потому что я не способен более выносить все это, ночной кошмар, который никак не хочет уйти прочь.
   И как во сне я увидел свою руку, взметнувшуюся в воздух. Она сжимала железный прут, палку для переворачивания углей, подхваченную с пола. "Зачем, о господи, ЗАЧЕМ я это делаю?.." - успел подумать я, прежде чем раздался тупой короткий звук, и мое сознание растворилось в зияющем темном провале...
   ("ТЫ УУУБИЛ ЕЕ!" - торжествующе завопил в стремительно вращающуюся темноту все тот же гнусный голос. Потом все)
   ...
   Когда я очнулся, то первым, что я почувствовал, было свежим ночным дыханием ветра, обвевающего мое лицо. Это ощущение было таким приятным, легким, что меня охватило секундное блаженство, по коже пробежались мурашки. Господи, где я?
   Меня окружала темнота. До этого мои глаза, видимо, тоже не были закрыты (я мог это предполагать0, но только сейчас я смог сознательно осмыслить этот простой факт. Ночь. Я куда-то иду. тихо. Только трещат сверчки, где-то рядом, в траве. А мою правую руку сильно оттягивает вниз какая-то тяжесть. Я проследил за ней, и увидел большую серую сумку, подобную тем, которые часто тянут за собой люди, отправляющиеся в далекое путешествие поездом или самолетом.
   Интересно, откуда она у меня?
   Тут какое-то колесико сработало и повернулось в голове, и смутная полоска воспоминаний задребезжала у меня в голове, что-то осязаемое и близкое. А спустя ничтожное мгновение она озарилась яркими сигнальными огнями, прорезавшими тьму и связавшие единой цепочкой все -- прошлое, настоящее и будущее.
   Я ВСПОМНИЛ.
   Вспомнил то, что предшествовало моему появлению здесь, на петляющей скользкой грунтовой дороге, ведущей к морю.
   ("Здравствуйте, девушка. Хотите анекдот?..")
   ("Надя... моя Надя...")
   ("... давай разожжем его..." И длинная железная палка, в каком-то замедленном трансе взметающаяся в воздух.)
   Да. Все это было.
   И мне не нужно заглядывать в сумку, которую я несу, чтобы догадаться о том скорбном грузе, что там находится.
   Потому что я твердо знаю и так: в этой сумке -- тело Нади, девушки, которую я встретил сегодня на пляже, этим ужасным кошмарным днем, и которую почти полюбил. И я. я был причиной ее смерти. Я УБИЛ ЕЕ.
   Вот так -- просто, глупо и безнадежно.
   Я посмотрел в темное звездное небо над моей головой и облизнул пересохшие губы. затем опустил глаза. Ноги продолжали автоматически ступать вперед, по знакомому крутому спуску: ВЕЧЕРОМ МЫ ШЛИ ЗДЕСЬ ВМЕСТЕ, Я И НАДЯ...
   Уже слышен был резкий запах моря.
   ...
   Ни о чем не хотелось думать.
   ...
   Повторяю: НИ О ЧЕМ НЕ ХОТЕЛОСЬ ДУМАТЬ.
   ...
   Мало-помалу я начал приходить в себя уже когда мои ноги коснулись влажного похрустывающего песка на подходе к берегу. Ветер здесь дул сильнее, чем наверху, а я был всего лишь в одной футболке. Холод отрезвил меня и привел в относительный порядок мои мысли. Хотя я по-прежнему ощущал себя пациентом, только что вышедшим из состояния анабиоза. Опустошение? Может быть. Смутное сожаление, досада на себя, усталость? Наверное. Но прежде всего меня наполняло СПОКОЙСТВИЕ. Приятное чувство, по которому я успел так соскучиться. Я снова был спокоен, и это самое главное. Как бы там ни было, все закончилось.
   (Правда, это было неестественное спокойствие. Спокойствие человека, которому дали по голове тяжелой дубинкой. Сейчас мне все равно, но, надо полагать, когда пройдет некоторое время...)
   НЕ СТОИТ ОБ ЭТОМ. ПОЖАЛУЙСТА.
   Я все же думаю, уголками мозга. Словно выглядывая из-за угла здания, мимо которого только что, по широкой просторной улице, пронеслось нечто огромное и непонятное. Я перестал понимать себя.
   (только сейчас? ты давно, давно сомневался в этом, с самого детства, ох, будь оно трижды неладно...)
   А между тем.
   Как же все-таки приятно, как хорошо здесь этой ночью, возле моря. Чистый воздух, тишина. Луна над головой. Редкие всплески воды. Если бы можно было просто посидеть тут, забыть обо всем. Не только о том, что произошло сегодня. В конце концов, это могло случиться вчера, завтра, когда-нибудь... Наверное, дело во мне. Стресс, да, черт возьми - стресс. Но человек не может УБИТЬ просто так, от мгновенного импульса. Не верю в это. Значит, что-то таилось в нем (во мне) уже давно. Ждало своей минуты. Иначе быть не может. Какая-то идиопатическая ПРЕДРАСПОЛОЖЕН-НОСТЬ К УБИЙСТВУ, она существует. Я подозревал об этом, где-то в глубине. Совершенно не соотнося ЭТО с собой. Просто думал. И вот...
   Но я спокоен. И ничего не могу изменить. Моя рука, которая несет сумку, уже начала уставать. Еще немного.
   Интересно. Действительно интересно -- сейчас я могу думать о себе в третьем лице, как о чем-то отстраненном -- что Я буду делать со ВСЕМ ЭТИМ? Нет, правда. Как я буду жить дальше -- СМОГУ ЛИ Я ПРОСТО ЗАБЫТЬ? Хотелось бы. Так просто. Не знаю. Наверняка, нет. Только если вмешается господь бог, сотворит чудо, спасет меня. Но разве бог помогает убийцам7
   (РАЗВЕ ОН ПОМОГ НАДЕ? ЗА ЧТО... ПОЧЕМУ -- ОН ПОЗВОЛИЛ МНЕ СДЕЛАТЬ ЭТО?)
   Ведь я же не хотел, Я просто немного запутался.
   (не-много?!?.. а по-моему, парень, ты в полном дерьме)
   Сейчас не время заниматься психоанализом. Надо найти место. Потом будет и время -- и возможность. Подумать. А если повезет, то не будет желания. Ха!
   МНЕ КАЖЕТСЯ, ЭТО САМЫЙ ДОЛГИЙ И САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ. НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО. СЕГОДНЯ БЫЛО ТАК МНОГО... НЕОБЫЧНОГО...
   (Эй, ты понимаешь, что ты несешь, идиот?..)
   ЧЕСТНО. НИКОГДА БЫ НЕ ПОДУМАЛ, ЧТО ТАКОЕ ВОЗМОЖНО. ЕСЛИ БЫ КТО-ТО РАССКАЗАЛ МНЕ, НУ ТАК, ПОД МУХОЙ, Я БЫ ПРОСТО ПОСМЕЯЛСЯ. ВПРОЧЕМ, ОБ ЭТОМ НЕ ГОВОРЯТ ПО ПЬЯНИ. НАВЕРНОЕ, ТАКИЕ ДНИ, МИНУТЫ, СЕКУНДЫ ОСТАЮТСЯ С ТОБОЙ НАВСЕГДА... ЕСЛИ ТЕБЕ УДАЕТСЯ ПЕРЕЖИТЬ ИХ.
   ЕСЛИ БЫ Я МОГ, ТО НАПИСАЛ БЫ ОБ ЭТОМ КНИГУ. ПРАВДА, ЕЕ НИКТО БЫ НЕ СТАЛ ЧИТАТЬ. КРОМЕ "ТЕХ САМЫХ"... КОМУ НУЖНЫ ЧУЖИЕ ПРОБЛЕМЫ?
   И мне они тоже не нужны. Но мне нужно что-то делать. Я не хочу думать о самоубийстве -- я боюсь.
   ("Зато все это ТАК романтично", - ехидно напомнил о себе противный голос, мой враг)
   К черту романтику.
   Берег -- высокий и пологий. Вокруг тихо. Я ставлю сумку на землю и оглядываюсь по сторонам. Отлично. Никто не потревожит меня в этом укромном ночном уголке, только волны вяло плещутся у ног. Это -- дикий пляж; пирс находится в правой стороне, отсюда видны только его очертания., Бог знает, приходит ли сюда кто-нибудь днем. Вряд ли. Спуска не видно, на склонах густая непроходимая растительность, табличек нет, грязный песок. В конце концов, без разницы. Просто надо где-то похоронить Надю.
   Я наклоняюсь к сумке, ощущая при этом идущий изнутри запах свежей крови, перебивающий морскую свежесть. Мой желудок неприятно дергается, к счастью, только один раз. Змейка застегнута лишь до половины, и я смутно вижу часть спины и затылок. Кажется, он покрыт чем-то липким. Да, это кровь. Прости меня, Надя.
   Я снимаю джинсы. Вовсе незачем их мочить. Аккуратно складываю на песке, затем подхватываю на грудь сумку, при этом отверстие оказывается почти у самого моего лица, и я, стараясь не дышать, рду прямо в море.
   Туда, где тонут корабли и разбиваются надежды.
   (Надя-Надежда)
   Холодно, ужасно холодно, вода как лед, но другого выхода у меня нет. По коже бегут мурашки, я зажмуриваю глаза. По-прежнему тихо. Я захожу в море по пояс, затем, подумав, делаю еще несколько шагов вперед. Чем глубже, тем лучше.
   Я с облегчением отпускаю тяжелую сумку с мертвым телом Нади, и она тут же уходит под воду. Мои руки жутко устали, холод продирает до самых костей. Я разворачиваюсь и насколько возможно быстрым шагом выхожу из воды.
   Позади меня раздается тихий всплеск. Я оборачиваюсь, но поверхность воды все так же идеально недвижима. Наверное, течение. Волны трутся мне о щиколотку. Я окончательно выхожу на берег.
   Делаю энергичные движения, чтобы согреться, продрогшими руками натягиваю джинсы. Что ж, теперь все. В водной глади плавно мерцает зеркальное отражение половинчатой луны, подсматривающей за мной из-за темных туч. Завтра, наверное, будет дождь.
   Как все это забавно -- человеческая природа...
   (ЕЕ НАЙДУТ. И ТЕБЯ НАЙДУТ. НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ СПРЯТАТЬСЯ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ? - сердито произнес рассудительный голос в моей голове. Но я не стал возражать и отвечать ему, не было сил. Я очень устал. Пусть говорит, если хочет -- мне наплевать)
   Я отошел подальше от берега и присел на песчаный бугорок, рядом с каким-то дряблым кустарником. Подтянул ноги к груди и обнял их руками, отсутствующим взглядом смотря перед собой, на всю эту ночную панораму. Звук волн успокаивал, задумчивая темнота осторожно качала меня в своей колыбели, как дитя. Мне было это необходимо -- посидеть, ни о чем не думая.
   Так спокойно.
   ...
   Наверное, я сидел тут не менее получаса. Вряд ли больше. Мне стало лучше. Ничего не изменилось за это время -- беззвучным призраком поблескивала луна, мягко шелестели волны, легкий свежий ветерок настойчиво шептал о своих тайнах. Я совсем продрог. Пора возвращаться.
   Сначала -- в дом Нади.
   Обратный путь я проделал в том же бездумном оцепенении, почти ничего не замечая вокруг себя, как полуавтомат.
   И голоса - мои внутренние голоса - они тоже молчали.
   Очень вежливо с их стороны.
   ...
   Калитка была приоткрыта. Вероятно, это я оставил ее открытой, когда выходил отсюда... с телом Нади. Что я еще наделал в своем бессознательном трансе? Мне предстояло это выяснить.
   В окнах, слава богу, не горел свет. Хотя, с другой стороны -- еще неизвестно, что больше притягивает грабителей и прочих нехороших личностей: свет или подозрительная темень. Входная дверь, конечно же, была не заперта. Я зашел вовнутрь и нашарил с левой стороны выключатель.
   От непривычной яркости я зажмурился. Секундой позже обозрев помещение, я был удивлен. Чисто, прибрано, аккуратно. У камина - туда я глянул первым делом - на полу не было никаких кровавых пятен. Палка была приставлена к стене, а... это поразило меня больше всего -- в отверстии камина потрескивало маленькое неуверенное пламя.
   Я был потрясающе предусмотрителен, о да.
   Стулья были симметрично задвинуты под коричневый столик. В его перламутре играли отблески хрустальной люстры, висящей над потолком и изливающей мягкий ровный свет. Голубоватые цветочные обои обтягивали стены небольшой комнаты, которая служила одновременно и прихожей. Здесь было уютно.
   ("час назад здесь умер человек", - напомнил я себе, делая несколько шажочков вперед, - "не надо строить иллюзий".)
   ... но, во всяком случае, ничто не напоминало об этом. Кроме огня в камине. Я все-таки зажег его. Уже потом. Зачем? Был ли в этом хоть какой-нибудь собачий СМЫСЛ?
   "Спокойно", - сказал я вслух, - "не злись". Мой голос странно прозвучал в полупустой комнате. Глухо, будто голос незнакомца, который разговаривает, прикрыв рот, чтобы его не узнали.
   ОГО! ТЫ УЖЕ МОЖЕШЬ ЗЛИТЬСЯ? - ПОЗДРАВЛЯЮ! ТЫ ДЕЛАЕШЬ УСПЕХИ, МОЙ ДРУГ, - съехидничал противный голос. - О'КЭЙ, ТЕПЕРЬ ПОСМОТРИ, ГДЕ ТЫ ВЗЯЛ ЭТУ СУМКУ -- ВЕДЬ ГДЕ-ТО ЖЕ ТЫ ЕЕ ВЗЯЛ, КАЖЕТСЯ?!
   Я и сам это понимал. Где-то здесь.
   ...
   Следы своего "пребывания" я увидел во второй комнате слева по коридору. Выглядела она так, будто там скончался полтергейст: выдернутые ящики, раскрытые половинки сервантов, содержимое которых валялось на полу в диком беспорядке; осколки разбитого стекла; клочья изорванной бумаги. неужели это все сделал я?! В одном из шкафов пустовало прямоугольное углубление как раз по размерам сумки. Ответ напрашивался. Смотря на всю эту картину разрушения, я не знал, чего мне больше хочется: заплакать или засмеяться. Наверное, и того, и другого.
   Я вернулся в начальную комнату. Что мне теперь делать? Попытаться ликвидировать беспорядок? Допустим, я уйду отсюда... чтобы забыть обо всем этом ужасе. Чтобы жить. И не думать. Что предположат, когда найдут Надю -- если найдут? Я не знал, и не мог даже представить. Мои следы -- наверняка они повсюду здесь... Кровь. которую я смывал в туалете. Значит...
   Я не успел домыслить, потому что, услышав странный шорох за спиной, обернулся...
   ... а затем мир уплыл из-под моих ног.
  
   - Н-надя!.. - сдавленным немеющим голосом прошептал я, хватаясь за столик в качестве опоры. Свет вокруг потемнел.
   Это была она. У входной двери. В своей мокрой голубенькой блузочке на пуговицах и прилипшей к бедрам разноцветной юбке, капли воды стекали по ее ногам. Босым ногам. Намокшие растрепанные кудри пучками торчали на ее голове. Лицо было бледным, губы плотно сжаты. Но неприятнее всего были ее глаза, этот взгляд... исполненный гнева и решимости... они метали молнии. И в руках Надя крепко сжимала ружье, направленное в мою сторону.
   (ОНА ЖИВА! ЖИВА!!! ТЫ НЕ УБИЛ ЕЕ!.. - с непонятной интонацией закричал кто-то или что-то внутри меня. Я ощутил невольное секундное облегчение, которое, впрочем, тут же исчезло: я не стал убийцей, но... кошмар продолжался)
   (странно, почему мне раньше казалось, что у нее карие глаза?.. - пронеслось у меня. - конечно же, серые. Они были серыми. Цвета металла)
   Я не упал в обморок и не умер, но меня словно пригвоздило со всего размаху к земле тяжелым железным листом, намертво: мне кажется, это было хуже обычной смерти, эти мгновения жуткого безысходного страха... или скорее какой-то дикой глухой тоски... пронзившей мой позвоночник. Я ощутил во рту привкус талого снега...
   (почти так же, как той далекой зимой, когда отец катал меня с ледяной горки, и я не удержался на вираже, сани подпрыгнули, заслонив бледное солнце, и меня кубарем швырнуло с ними в сугроб, большой и колючий. Я помню, как отец вытаскивал меня -- совсем не было холодно, только я плохо видел все кругом, не хватало воздуха, и этот привкус... пожалуй, он и был самым худшим в том, что произошло. Не удар и мгновенный испуг, но чувство вязкой беспомощности, отчаяние, которое медленно тает, заполняя твой рот)
   Один БОЛЬШОЙ ВОПРОС: почему это происходит СО МНОЙ?!..
   - СТОЙ НА МЕСТЕ! - высоким голосом, резанувшим мои барабанные перепонки, выкрикнула Надя. Вся мокрая, в скомканной одежде. она выглядела нелепо... и вместе с тем грозно, две маленькие смертоносные дырочки колыхались на уровне моей груди, метрах в пяти от меня... - ИЛИ Я БУДУ СТРЕЛЯТЬ, КЛЯНУСЬ!..
   - Я застыл, вцепившись кончиками пальцев в гладкую поверхность стола, стараясь не смотреть на нее. Однако, я просто не мог оторвать от Нади глаз. Она магнетизировала меня, как живое воплощение возмездия: по крайней мере, Надя не собиралась убивать меня СЕЙЧАС, иначе бы она уже сделала это. Что у нее на уме? Возможно, я смогу убежать, спастись ("Жалкий трус" - загремел голос внутри меня, наверное, голос справедливости, - "как же ты можешь думать ОБ ЭТОМ после того... того, что ты сделал?.." - а что, - машинально возразил я, - лучше просто умереть, истечь здесь кровью, когда полыхнет огонь выстрела, видит бог, я не хочу умирать, я не хочу вообще умирать, это неправильно) - какой-то шанс оставался. Мое сердце считало глухие удары.
   - Повернись и иди к двери! - ее голос звучал на грани срыва. ("спокойно!", - взмолился я про себя, - "прошу тебя, спокойно...")
   Я медленно развернулся. Очень медленно. Ноги слушались меня с явным трудом. Белая дверь, ведущая внутрь дома, маячила впереди, словно привидение. Первый осторожный шаг получился, точно у танцовщика из какого-то балета, собирающегося вслед за тем грациозно взвиться в воздух. ("ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ МЕЖДУ ДВУМЯ ЛЮДЬМИ" , - неожиданно, без всякой связи с происходящим вмешался рассудительный голос, - "ЭТО ВСЕГДА ТАЙНА. ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО ЧТО-ТО.. УБИЙСТВО, НАПРИМЕР, ХОТЯ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ УМИРАТЬ, ТАК?..")
   Все верно. Не хочу. Поэтому я двигался очень плавно, старался двигаться, чтобы у Нади, ступающей за мной и сохраняющей дистанцию в несколько метров не возникло ложного импульса. Все мои силы и мысли были сосредоточены на одном: КАК ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ. Ужасно, правда? Но почему-то я не чувствовал отвращения к себе. По крайней мере, не сейчас.
   И все же когда я протянул руку к двери, чтобы открыть ее, на какую-то страшную долю секунды мне показалось, что она выстрелит мне в спину, и я зажмурился... но грома не последовало.
   Какой-то свистящий звук отвлек меня, когда я поворачивал в коридор (дверь осталась широко распахнутой, она даже не скрипнула), и вдруг я понял: это же мое дыхание, я глухо и часто сопел под нос, сам того не замечая. Противный звук. Я попытался умерить шум, исходящий из моей носоглотки, но не очень получилось. Мне было страшно. Я испуган. Мне плохо.
   Как я устал от всего этого!..
   Надя скомандовала направо, в еще одну дверь. Я вошел и машинально щелкнул выключателем, по левую руку. кабинет. Небольшая комнатка, где помимо двух шкафов и кровати находился столик... столик-подставка, на котором стоял большой бледно-зеленый телефон.
   Мне тут же стало ясно, чего хочет Надя... и я вдруг успокоился. Мгновенно, почти без перехода, будто по мановению чьей-то волшебной палочки кровь отлегла от головы, я вдруг обрел иммунитет к волнению и страху. Слишком уж много шоков мне довелось перенести сегодня, в день моего Апокалипсиса...
   Я сделал несколько шагов внутрь, на свободное пространство, сзади что-то выкрикнула Надя, но я не понял. Я оглядывался по сторонам без всякого смысла, словно надеясь прочесть на стенах надпись: "Сцена снята. Спасибо за внимание!" Глупо, но это бесцельное блуждание взглядом успокаивало. Надя стояла передо мной с ружьем, но я больше не боялся ее. нет. Я знал, что это не выход.
   "Набирай номер, если хочешь жить!.." - наконец, услышал я слова Нади. Она была сердита, но испугана никак не меньше меня. Теперь я это видел. Она плохо выглядела. ("Ну да, ты ведь почти убил ее!" - насмешливо вставил тот самый голос) Бледное лицо заострилось, глаза словно жили на нем своей отдельной жизнью; кажется, ей было холодно, но она не дрожала. Она была под действием того наркотика, который зовется эмоциональным подъемом, и нервы Нади, их струнки были натянуты до предела.
   Она хочет, чтобы я звонил. Хорошо.
   "Какой номер?" - спросил я тихим, сипловатым голосом, который едва узнал - он был мало похож на мой обычный звонкий тон. "В милицию! Давай, я предупреждаю!.."
   ОНА МЕНЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛА. Как это странно!..
   "Да, сейчас", - сказал я без всякого выражения, затем подошел к аппарату, поднял трубку и стал крутить циферблат. Правда, я набрал только цифру "0", после чего одним движением ухватил шнур и с силой выдернул его из розетки. Телефон упал на пол с жалобным звоном.
   Лицо Нади дрогнуло, она попятилась назад, стискивая ружье.
   "Что ты делаешь?.." - в ее словах сквозило отчаяние.
   В ответ я улыбнулся правым уголком рта. Улыбка вышла нехорошая. У меня было такое странное ощущение, будто вместо рта, вместо его правой части, у меня находится зияющая огненная дыра. Она жгла мне щеку. Но я был чудесно спокоен. "Я ли это?.." - мельком подумал я.
   "Нет, ты не выстрелишь, Надя", - медленно и отчетливо произнес я, вглядываясь в ее потемневшие вновь глаза, в которых гнев по мере того, как я говорил, постепенно уступал место страху. - "Брось эту штуку, мне надо тебе кое-что объяснить".
   С этими словами я двинулся по направлению к ней, протянув вперед правую руку. Я был предельно открыт и беззащитен. Нажми она, пусть инстинктивно, на курок -- и я бы валялся на полу рядом со своими разметанными вдребезги кусочками внутренностей. Но откуда-то я совершенно точно знал, что Надя не выстрелит.
   Я был уверен в этом. Она боялась. Слишком боялась. "Игра снова меняется", - как говорил герой одной из книжек, которую я прочел в детстве. Конечно, и самое главное в этом то, что я не чувствовал более ни страха, ни раздирающего душу сомнения. На меня не давил проклятый комплекс вины -- Надя была жива, а ситуация снова была под контролем. "Давай просто поговорим", - мягко сказал я, попытавшись снова улыбнуться по-нормальному, чтобы успокоить ее. - "Надя, по..."
   Внезапно, она с криком швырнула ружье на пол и побежала прочь из комнаты. Я среагировал мгновенно -- подхватив оружие с пола, и тогда побежал за ней, чувствуя, с каким трудом сгибаются и разгибаются мои одеревенелые колени.
   ...
   Опять этот чертов коридор, Надя мелькнула в конце него, ее яркая юбка, прилипшая к телу. Потолок плясал надо мною. Ружье я держал наперерез, в правой руке. Оно не мешало бегу, почти не мешало.
   "Черт возьми, остановись!.." - выкрикнул я, ощущая, как разрываются в груди стремительные воздушные комки. Выкрикнул без особой надежды, что это подействует. Я выбежал в первую комнату, когда Надя была уже у двери. Она убегала!.. Неожиданно для себя я разозлился.
   "ДА СТОЙ ЖЕ, ДУРА," - заорал я во всю глотку, вскидывая ружье. - "ИЛИ Я УБЬЮ ТЕБЯ ЕЩЕ РАЗ, ПОНИМАЕШЬ?!.."
   Она остановилась. Остановилась, как вкопанная, держась за ручку. От моего крика она пригнула голову. Надя не посмела дернуть дверь на себя -- и вдохнуть ночной воздух. Воздух свободы.
   Она знала. И я знал. Мы оба знали.
   Что если бы она сделала это -- я бы выстрелил.
   Несмотря ни на что.
   Прошло мгновение полной тишины. Затем она подняла голову и затравленно взглянула на меня. В ее глазах были грусть, тоска и отчаяние. Мне было жаль ее -- но еще более жаль самого себя. Или... не знаю. Нечестно было думать об этом в тот момент.
   (Она считала меня палачом. Идиотом. Сумасшедшим маньяком. Я преследовал ее, я был ужасен. Я заслужил это. Я был ее ночным кошмаром... но это было совсем неправильно. Хотя бы потому, что она - бог знает - Надя была МОИМ кошмаром. И все же мы нравились друг другу. Какой абсурд, не правда ли?..)
   "УБЕЙ ЕЕ, ПОКА ОНА НЕ УБЕЖАЛА!" - выкрикнул внутри какой-то пронзительный безумный голос. Я не обратил на него внимания. Я не был им, он не был мною. Всего лишь голоса -- они шли за мной с самого детства, мои неизменные невидимые спутники. Плата и цена. Но я выше того, что пытается заместить меня собою. "Надя..." - тихо и хрипло сказал я, - "Надя, прости меня." Она не двинулась с места и ничего не сказала. Она не верила мне. Я испытал коварный укол безнадежного раскаяния.
   "ТЫ НЕ ДУМАЛ О НЕЙ, А ТОЛЬКО О СЕБЕ. ТЫ ЗАГНАЛ ЕЕ В УГОЛ. И ХОЧЕШЬ ОДНИМ СЛОВОМ ИСПРАВИТЬ ЭТО. ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ", - холодно сказал рассудительный голос. Кажется, он всегда знал, как НЕ надо, но никогда не говорил, даже не пытался сказать, как надо. Секундное раздражение взбодрило меня. Я решил попробовать по-другому.
   "Иди садись за стол, быстро", - коротко и резко приказал я, надеясь, что это приведет ее в чувство. - "Садись и не мешай мне, я буду думать."
   Она вздрогнула. Ее плечи приподнялись. Надя по-прежнему стояла в полусогнутой нелепой позе, вцепившись пальцами в дверную ручку.
   "Надя, мне необходимо с тобой поговорить, слышишь? Я должен все объяснить тебе, хоть кому-нибудь. Сядь!"
   Она медленно подчинилась, убрав руку от двери и прошагав к столику, так и не взглянув в мою сторону. Ее грудь под все еще мокрой кофтой жадно вздымалась и опускалась. Она была несчастна и беззащитна. Я ощутил легкое прикосновение стыда к моим щекам.
   ("...грозный герой, придурок, ты успокоился и умничаешь только теперь, когда у тебя в руках ружье, а до этого, неужели ты настолько жалок, что способен только...")
   М-да. Плохо, но, в конце-то концов, могло быть хуже. Только -- только нужно распутать окончательно этот чертов узел.
   Поэтому, когда Надя села, я, не теряя времени. начал говорить. Я рассказал ей ВСЕ. Я не останавливался и говорил неторопливым спокойным голосом, хотя некоторые слова раздирали мне язык, кололи и жгли его, как листочки крапивы.
   У меня не было иного выбора.
   ...
   ...Я не знаю, когда это началось. То ли когда я впервые увидел отца пьяным, пьяным в стельку, бормочущим под нос грязные глупости, моего доброго благородного отца. Или когда я заметил на лице его жены, моей матери, эту странную изменившуюся улыбку, будто извиняющуюся, в которой было что-то змеиное и вместе с тем такое теплое... женское... Так говорят о своем счастье, одновременно сомневаясь в нем, в его правильности. Впрочем, что я говорю. Счастье не может быть правильным. Но то счастье, которое несет в себе несчастье другого, близкого тебе человека... я не знаю. Мне просто трудно подобрать слова. Как трудно это было тогда, еще ребенку, так же трудно это и сейчас.
   Я знал, что мне будет непросто в жизни, но старался не думать об этом. Брал пример с моего отца. Я не верю в свое счастье и мне сложно видеть счастье чужое. Просто неприятно. То, что преследовало меня все эти годы... Оно не было особо назойливым, это мое второе "я". Или третье, может быть, четвертое... Оно пряталось за моей спиной, оно жило во мне, ожидая своего часа. Мой детский инфантильный звереныш, для которого мир вокруг прост и дик, как заросли джунглей. Наверное. у каждого есть такой же, только ручной, одомашненный, лишь иногда подающий из глубины свой ленивый пык, чтобы напомнить о себе. Но у меня он другой. Он не привык к ласке и сонному теплу, он был слишком озлоблен, чтобы вилять хвостом и притворяться безобидным. Ему неведомы клетки разума, и он особенно опасен, когда его дразнят, задевают его больное место. Он не умеет быть игривым и нападает неожиданно, стремительно, чтобы убить, а не добыть себе пищу. Он убивает, чтобы отомстить за свою "обиду".
   Я не умею любить, потому что любовь -- это всегда жертва. В ее скрытом и чарующем облике. Любовь идет на компромиссы, она дарит их любимому. Но мой звереныш не может с этим согласиться. В каждой девушке - каждой - которая была мне симпатична, своим жестоким взором он узнавал... о да, мою мать. Она была всюду, и я бежал от этого, мой разум создавал теории, он объяснял все это, мое странное поведение, он таил от меня существование этого звереныша, который успел вырасти в стройного, мускулистого, но злобного и циничного зверя. Он вырос вместе со мной, с моими плохими снами и перепадами настроения, презрением к сексу и сознанием собственной ущербности. Он преданно хранил меня от всего, что угрожало бы ЕМУ. Между нами даже выработалось нечто вроде союзничества, симбиоза. Я делал вид. что не знаю о нем, а он, в свою очередь -- обо мне. Так было удобно нам обоим. И все же я знал... чувствовал, где-то внутри.
   Но так не могло длиться слишком долго. Он должен был как-то заявить о себе, показать свои сильные кривые клыки молодого тигра, рано или поздно. Звереныш избрал момент наиболее благоприятный, когда я сам полностью утратил контроль над собой. Жгучие противоречия раздавили меня, я был слишком слаб. А он, он был голоден и полон разрушительной энергии. У него скопилось ее предостаточно. И разум оказался бессильным, он потерпел поражение.
   Если бы я знал, что с этим делать... если бы все было так просто... Но всякое "если" грешит неуверенностью. То, что я почти не сделал -- ужасно, но я боюсь, жутко боюсь, что способен на еще большее зло. Звереныш не знает, что такое компромисс, и он не хочет останавливаться на достигнутом. Он требователен в своей беспредельной ненависти -- ко всему похожему на то, что когда-то причинило ему боль. Это так. Но я не он. Я -- другой. Может быть, далеко не идеал, но я не хочу никому причинять вреда и никогда не хотел. Я хочу жить как все, любить и радоваться жизни. Хочу научиться. Я хочу забыть о кошмарах, хочу исправить то, что сделал плохого и отныне совершать только добрые поступки. Но я не знаю, клянусь, не знаю, что мне нужно сделать, как поступить, чтобы выбраться из порочного круга, замкнутого лабиринта безумия, в который заманил меня мой маленький Минотавр...
   "ЕСТЬ ВЕЩИ, КОТОРЫЕ НЕ ДОЛЖНЫ РАССКАЗЫВАТЬСЯ КОМУ-ЛИБО, ПУСТЬ САМОМУ БЛИЗКОМУ ЧЕЛОВЕКУ. И ДЕЛО ДАЖЕ НЕ В ТОМ, ЧТО ОСТАЕТСЯ С НАМИ, КОГДА ЭТИ СЛОВА УХОДЯТ. ЧТО-ТО НЕОБЪЯСНИМОЕ ТЕРЯЕТСЯ. И, КАК ПРАВИЛО, ВМЕСТО НИХ ОСТАЕТСЯ ЛИШЬ ЗУДЯЩАЯ БЕЗДОННАЯ ПУСТОТА, ГНУСНОЕ ЧУВСТВО, КОТОРОЙ БЕЗРАЗЛИЧНЫ МЫ И ВСЕ ВЕЩИ, ПРОИСХОДЯЩИЕ В НАШЕМ ЗАМКНУТОМ СВЕТЕ..."
   ... Я не сразу понял, что замолчал. Причем молчу уже, наверное, с минуту или несколько. Полная замкнутая тишина окружала меня. НАС. Нигде не тикали стрелки секундного механизма часов, за окном не выл ветер, не гавкал пес; хрустальная люстра над потолком излучала серебряные светлые нити, наполняющие пространство комнаты. Только чуть потрескивало пламя в камине. печально темнели оконные проемы. Я выговорился. Жизнь продолжалась.
   Я поднял глаза от своих ног и посмотрел на Надю. Она сидела чуть наклонившись вперед, подперев правую щеку кулачком. Зрачки ее темноватых глаз были расширены, но, к облегчению для себя, страха я в них не увидел. Было что-то другое. Тоска... или мучительная жалость, не знаю. лепестки ее мягких губ были полураскрыты, и беззвучно шевелились. Мое сердце дрогнуло, мне вдруг остро захотелось сказать что-то важное, утешить ее, сказать, что все в порядке, но мой язык словно пристыл к гортани. Первой нарушила молчание Надя.
   - Что мы теперь будем делать? - в ее голосе сквозила горькая безнадежность, слова прозвучали тихо и приглушенно, будто она говорила сама с собой.
   - Мне так бы хотелось думать, что все это только сон... страшный сон, и я сейчас проснусь. Все, что происходит -- НЕПРАВИЛЬНО, ты понимаешь меня?
   Я только кивнул. Язык все еще отказывался служить мне.
   - Я пригласила тебя, - заговорила она дальше, тщательно произнося каждое слово и следя за моей реакцией, - только потому, что ты мне действительно понравился, и я даже подумала: "Вот тот парень, который..." - Надя замялась и не закончила.
   "Мне жаль, что я не оправдал твоих ожиданий."
   Сначала я подумал, что сказал это вслух, но потом понял, что по-прежнему молчу, как рыба. Горький сарказм этих слов остался при мне, но, наверное, Надя что-то прочитала на моем лице, потому что быстро заговорила, почти скороговоркой:
   - Слушая, пойми, мне очень жаль твоего отца, пока ты говорил, я представила себе, что было бы со мной, живи я в такой семье. Тебе пришлось нелегко. Мне правда жаль. Но я же не знала, откуда я могла знать... Почему я вообще должна оправдываться?! - со внезапно проявившимся раздражением воскликнула Надя, откидываясь на спинку стула и упрямо закусив нижнюю губу. Но это была только короткая вспышка, она подавила ее, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, словно в рукоятку тормоза. Надя тряхнула кудрями и продолжила уже более ровным голосом, смотря в мою сторону, но не мне в глаза.
   - Я обычная девушка, и у меня есть свои мечты, как и у тебя, как у любого. Я не хотела тебя обидеть. Если бы я знала, что тебя это так заденет, то... - ее лоб при этом нахмурился, а лицо передернулось, словно от
   (отвращения, ты противен ей)
   (нет, этого не может быть, только не это!..)
   нахлынувшего мимолетного чувства, затем ее губы сжались. - ... ничего бы между нами не было. Ты доволен? - резковато спросила она, а краска разлилась по ее лицу...
   ("ВЕЛИКОЛЕПНО!" - вдруг вмешался противный голос с пафосными крикливыми нотками известного телеведущего. - "По-моему, это похоже на вечернее шоу "Маска откровения". Или нет, лучше "На кухне у психа". Так точнее. Какой эмоциональный надрыв! Ты не возражаешь, я запишу на пленочку, потом буду показывать твоим детишечкам, когда они подрастут, в назидание, так сказать. Смотрите, каким был ваш папочка! Хотя да, я же забыл... У ТЕБЯ ЖЕ НЕ БУДЕТ НИКАКИХ ДЕТЕЙ. Ты отрежешь себе свою маленькую штучку и съешь на ужин, вместо десерта -- так завещал тебе ТВОЙ папочка и ТВОЯ мамочка-шлюха. Верно, мой дорогой псих?.." - он грубо заржал, довольный произведенным эффектом и тут же куда-то пропал, точно выключился)
   Это был глупый вопрос. Глупый и несправедливый. Должно быть, Надя и сама это поняла, она неловко улыбнулась и поспешно добавила:
   - Слушай, но пойми, наконец, что помимо твоих чувств есть еще и мои, они тоже были задеты. Но я не хватала палку и не била тебя по голове. Ничего, что я это говорю?
   - Ничего, - глухо сказал я. Запоздалый стыд вновь коснулся моих щек, и они запылали.
   - Ты сделал мне больно, ты едва не убил меня. А потом попытался избавиться от тела и замести следы, как профессиональный преступник. И теперь ты хочешь от меня сочувствия?
   - Но я же не хотел, - с отчаянием произнес я, чувствуя, как нити разговора выскальзывают у меня из рук, - я действовал инстинктивно, почти как автомат. У меня в мыслях не было причинять тебе боль, я хотел только... - я остановился, потому что не знал, чего я действительно тогда хотел, все было слишком сложно, - ... справиться с собой, со своими чувствами, а... когда это произошло - скажи, что мне было делать?! Да, я спасал себя, может это подло, но неужели лучше, чтобы мы умерли вдвоем -- из-за того, что я... пусть так, на секунду спятил? Так было бы лучше?! - почти закричал я.
   - Не знаю, - устало сказала она, кладя голову себе на руки. - Мы оба не хотели, но так вышло... Может, ты все-таки уберешь ружье? - тихо попросила она.
   - Да, - сухими губами ответил я, выравнивая дыхание. Я прислонил ружье к стенке, дулом вверх, и снова посмотрел на Надю. - Ты права. Может, расскажешь, как тебе удалось спастись?
   Лицо Нади немного разгладилось при этих словах.
   - Мне кажется, бог все-таки есть. Меня спасло только чудо. Ты попал сюда, - она нагнула голову, и я увидел на ее голове, повыше затылка, здоровенную вздувшуюся шишку, на волосах кое-где еще оставалась засохшая кровь. След от удара был и на шее. Меня передернуло. - но волосы смягчили удар, и меня только оглушило. Я даже не успела испугаться, все произошло так быстро. Очнулась я уже в сумке, там было душно и тесно, сначала я едва не закричала, но что-то удержало меня, а потом я вспомнила и все поняла. Я боялась, что ты добьешь меня, если узнаешь, что я осталась жива. - Она вызывающе подняла голову, я отвел глаза.
   (нет, я бы не мог так поступить, никогда)
   - Мне никогда еще не было так страшно, как в те минуты.
   Она тяжело вздохнула и, помолчав, сказала:
   - Меня спасло то, что я отлично плаваю под водой, еще со школы. папа научил. Я задержала дыхание, выпуталась из сумки и вынырнула далеко в стороне. А потом, пока ты сидел на берегу, я добралась домой и нашла ружье, его папа держал в загашнике, на всякий случай. Ты знаешь, он у меня бывший военный. Я почему-то так и думала, что ты вернешься. Думала, я сумею справиться. Но... - она опять немного помолчала и тихо произнесла: - я не могу стрелять в человека. - Надя прикусила губу, в глазах у нее блеснули слезинки. - Я просто не могу. Это несправедливо...
   (ДА. В ОТЛИЧИЕ ОТ МЕНЯ)
   У нее задрожал подбородок, но она все-таки не заплакала.
   (Отец. Как много в жизни значит твой отец. Ее отец научил ее плавать под водой, наверное, многому другому. И показал, где лежит ружье, чтобы можно было защитить себя в самом крайнем случае. Видимо, как сейчас. Мой отец тоже многому меня научил. Кроме одного, самого важного, чем обладал он сам: УМЕНИЯ ПРОЩАТЬ.)
   Надя подняла голову, и неожиданно для себя я увидел на ее лице что-то похожее на улыбку. Это было так странно, она улыбалась, могла улыбаться, несмотря ни на что.
   - Знаешь, что удивительно? То, что я сейчас чувствую. Я словно заново родилась, даже не знаю, как сказать. Мне сейчас абсолютно наплевать на то, что я чуть не погибла, - она хрипло рассмеялась, хотя это было похоже и на плач, проведя рукой по своему лицу, будто стирая что-то, - мне даже кажется, что я почти счастлива, что могу дышать, двигаться, говорить, могу думать, а если захочу, могу даже спеть... Это так прекрасно. Почти счастье...
   Она на некоторое время замолчала, а я стоял, совершенно не представляя, что бы произнести. Что-то важное, нужное. Но ничего не лезло в голову, как назло. На меня словно опять нашло оцепенение. Этот момент мог длиться бесконечно, ватная плоская тишина и бездумие, но Надя вдруг резко вскинула голову и сказала:
   - Я еще утром знала, что сегодня что-то случится. Я чувствовала, мне снился сон...
   Она говорила что-то еще, но я уже не слышал, потому что эти слова неожиданно сработали для меня ключиком, помогшим отомкнуть замочек от ларца с моими воспоминаниями. Я был захвачен внезапной яркой и полной картиной, которая наполнила меня каким-то тягучим чувством, щемящим и вместе с тем странно приятным. Потому что мне тоже СНИЛСЯ СОН - этой ночью. Тяжелый, жуткий сон, но я отчетливо помнил, что когда я видел его, ТОГДА, он казался своего рода естественным и понятным, как нечто само собой разумеющееся. И теперь я вспомнил:
   ШЕСТЕРО ГАМАКОВ И ШЕСТЕРО ДЕВУШЕК. Это была поляна, по крайней мере, мне так казалось. Яркая, солнечная поляна. Шесть аккуратных мягких гамаков, наполненных виноградом, фруктами, чем-то еще, они находились ОДИН НАД ДРУГИМ, каким-то образом крепились к земле единым шестиспальным устройством. Девушки улыбались, они шутили и смеялись. Их лица были светлы, тела прекрасны. Голые, нежные тела. И вот первая из них залезла в нижний гамак, который тут же прогнулся почти вплотную к земле, за ней вторая -- на второй, придавивши первую, которой остался лишь небольшой просвет между гамаком и ее телом. Теперь были видны только ее босые ноги. Затем третья, четвертая..., они залезали друг на друга, на свои гамаки, забирались туда полностью, и я уже не видел их лиц, только ноги. Кроме шестой, оказавшейся наверху. Она заложила руки за голову и с наслаждением вытянулась последней, закрыв глаза и открыв свое тело солнцу. Она придавила всех своих собраток, но все равно, я слышал, как они тихо пели, они радовались. И, о бедная последняя! Ее совсем вдавило в землю, она погибала, лишенная воздуха, ее ноги отчаянно задергались, она стала подаваться ими вперед, делать движения всем телом, чтобы выбраться из-под этого пятикратного груза статных женских тел. Ей было тяжко, господи, как же ей было тяжко!.. Она сумела выкарабкаться почти на пол-колена, когда ее ноги конвульсивно задрожали в последней нечеловеческой муке. они извивалась, она пыталась выбраться... Ее подруги не подавали ни малейшего усилия, чтобы помочь ей, даже пятая, которой тоже было тяжело, несомненно. Нет, о боже, они продолжали тихо петь что-то похожее на древний гимн; И МЕНЯ НЕ ПОКИДАЛО СТРАННОЕ ОЩУЩЕНИЕ ВО ВРЕМЯ СНА: МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ТА, НЕСЧАСТНАЯ ШЕСТАЯ ДЕВУШКА ТОЖЕ РАДУЕТСЯ И ПОЕТ, УМИРАЯ - ЧТО ОНА С СОЗНАНИЕМ ВЫПОЛНЕННОГО ДОЛГА ИДЕТ НАВСТРЕЧУ СВОЕЙ СТРАШНОЙ, ЖЕСТОКОЙ СМЕРТИ; ЧТО, ЗАДЫХАЯСЬ, ОНА ПРОДОЛЖАЕТ СЛАВИТЬ НЕВЕДОМОГО БОГА. ОТДАВАЯ ЕМУ ТЕЛО -- И СВОЮ ДУШУ...
   Я мотнул головой, стряхивая безобразное наваждение, и увидел, что Надя непонимающе смотрит на меня, снова в ее глазах застыл этот противный страх, точно какое-то посиневшее косматое привидение в ее миндалевидных строго очерченных карих глазах.
   - Что с тобой? - спросила она. - Ты сейчас так странно выглядел, секунду назад.
   - Ничего, - сглотнув слюну, ответил я. - Ты что-то говорила, да? Извини, я задумался.
   - А... - протянула она с заметным недоверием, у нее было такое выражение, точно она хотела что-то сказать или спросить, но не решалась. Затем Надя сказала: - Я просто говорила, что нам обоим как-то нужно выйти из этого тупика. Я имею в виду эту идиотскую ситуацию. Это же глупо. Всегда можно найти какой-то выход. У нас все так по-дурацки вышло. Наверное, в чем-то виновата я. Не стоит снова об этом, - предупредила она мое желание открыть рот и что-то возразить, - не надо. Мы же оба взрослые люди, так? Я обещаю тебе, - хочешь, поклянусь, чем хочешь? - что не буду звонить в милицию и никому ничего не расскажу. Я думаю, мне это было хорошим уроком, почти знаком свыше, что ли. Нам нужно просто позабыть друг о друге, ты обо мне, а я забуду о тебе. И о том, что произошло между нами. Наверное, - она попыталась улыбнуться, - мне нужно быть поосторожнее со своими надеждами, а тебе с твоим, как ты сказал "зверенышем". Понимаешь меня? - мягко спросила Надя, на этот раз без страха, внимательно вглядываясь мне в глаза, ища там ответ. - Если ты сможешь победить, приручить его, то станешь очень симпатичным парнем и, поверь мне, обязательно встретишь девушку своего сердца. Так будет, надо только верить в это сердцем. Все будет хорошо. А теперь -- уходи.
   Это не было сказано, как приказ, тон скорее был просительным, но в нем чувствовались и стальные нотки. Я слушал и удивлялся. Надя, без сомнения, была очень умной девушкой, хорошей, и говорила умные хорошие вещи, от которых на сердце становится легче, и которым действительно хочется поверить, всей душой. Но я не мог. ПРОСТО НЕ МОГ. Было еще кое-что, исключительно важная для меня вещь, которую мне обязательно необходимо было выяснить. Без нее все это теряло всякий смысл. Для меня. Поэтому я тоже посмотрел ей в глаза и тихо, отчетливо произнес вслух, раздельно произнося каждое слово, чувствуя при этом какой-то непонятный внутренний трепет: - Нет, Надя. Извини, я не могу тебя отпустить. ПОКА не могу.
   Ее рот приоткрылся. Темно-карие глаза вздрогнули и часто-часто замигали, как у ребенка. Я подумал, что Наде, наверное, сейчас очень страшно и неприятно, но ничем не мог ей помочь.
   И вовсе не потому, что я был бесчувственной первой девушкой. Нет, наверное, как раз потому, что я чувствовал себя шестой, той самой, находящейся внизу и придавленной невыносимым грузом. Но я должен был пройти свой путь до конца...
   ...
   Пока Надя заваривала кофе, я выключил большой свет. Нам вполне хватало и света от камина. В полутьме было даже приятней.
   Надины плечи сгорбились. Под грузом проблем... На нее сильно подействовали мои слова, когда она поняла, что я не шучу. Вероятно, она почувствовала себя подрубленной и беспомощной, и совершенно утратила бодрость, походя сейчас немного на оживший призрак из какого-то ужастика, особенно в этих тусклых отблесках вяло помигивающего в темном отверстии каминного огонька. Ружье лежало на моих коленях, а сам я находился на полу, почти в позе йога, прислонившись к стенке у переднего окна. Справа, метрах в пяти, была дверь. Почему-то я выбрал именно это место, просто тут было удобно. И пока Надя возилась с кофейником, заваривая воду у плиты, которая тоже была здесь, в правом дальнем углу, я думал. Думать было легко и приятно, никуда не спеша, без всякого волнения. Мне необходимо решить проблему. Я думаю о женщинах.
   В чем, собственно, она, твоя проблема, - как-то сам по себе я начинаю думать в третьем лице, так проще. - Наверное, вот в чем. Когда ты встречаешь девушку, любую девушку, которая тебе нравится, ты относишься к ней, как к неприступной крепости, все подступы к которой защищены огненными залпами из всевозможных орудий. ОНА - нечто далекое и нереальное, но очень красивое, грациозное, захватывающее дух, как высокий горный пик; ты можешь обожать и боготворить ее, но только такой. Когда же твоя "крепость" вдруг начинает делать шаги тебе навстречу, твоим манифестам и приветственным ярким фейерверкам, ты оказываешься не готов к этому. Не готовым потому, что всерьез, в глубине души, ты даже не собирался штурмовать ее, у тебя не было ни сил, ни доспехов, ни оружия для взламывания стен, а только желание, да еще ЖЕЛАНИЕ САМООБМАНА. Красивая иллюзия, идеальный миф о настоящей любви. Интересно, что же ОНА такое?. Ты строишь мифы, потому что ты не готов сражаться. А настоящая любовь -- это такая же борьба, как и все в жизни, что нас окружает. Результат неустанной, созидающей борьбы за лучшее из ВСЕГО ВОЗМОЖНОГО.
   И тогда твой миф развенчан, а "крепость" отказывается быть похожей на себя, когда она становится плотской и совсем близкой, ты отрекаешься от нее. Как в вечной легенде о Жар-птице, которую нельзя поймать, можно только иногда схватить за хвост. Она -- плод воображения, как и все то, что выглядит СЛИШКОМ красивым. О да, ведь жизнь груба и проста, как все гениальное. Я не думаю, что с этим можно окончательно смириться. Но можно попытаться ПОНЯТЬ, а значит - ПРОСТИТЬ. И это будет первым и твоим лучшим шагом, шагом навстречу САМОМУ СЕБЕ.
   Подать руку своей падающей в пропасть надежде -- разве это не есть ВЫСШЕЕ БЛАГОРОДСТВО, НА КОТОРОЕ СПОСОБЕН ЧЕЛОВЕК?..
   Я не знаю. По-моему, это самые честные слова, которые только произносил когда-либо в мире человек.
   ...
   Надя медленно опустилась на пол, подобрав под себя уже высохшую юбку, расположившись таким образом возле столика, по диагонали напротив меня. Рядом с собой она поставила дымящуюся чашку. Она сама вызвалась сделать себе кофе, видимо, чтобы как-то приободриться после всего этого. для меня не было в этом никакой необходимости. Сейчас я чувствовал себя удивительно бодрым, свежим, словно человек, поднявшийся после хорошего сладкого сна. Сложно сказать, насколько хватит мне этой бодрости.
   Мы сидели молча, в прохожих позах. Я хорошо видел ее лицо. В отсветах колышущегося каминного огонька она выглядела порозовевшей, даже багровой, хотя это точно была лишь игра света. В эти минуты Надя казалась мне красивой, как никогда. Только какой-то отстраненной, далекой, как холодная звезда под небосводом. Эти тонкие нежные черты лица... подрагивающие пушистые реснички, нос с едва заметной горбинкой... выбивающиеся пряди густых темно-каштановых волос, придающие ей необъяснимое, почти мальчишеское очарование... Боже, как бы я любил все это --
   ЕСЛИ БЫ ЭТО БЫЛО ВОЗМОЖНО.
   ("было возможно... было возможно..." - эхом отозвалось у меня в голове, а по коже скользнула и исчезла стая терпких мурашек)
   "УВЫ", - сочувственно и даже как-то по-дружески проговорил рассудительный голос. - "ТО, ЧТО МЫ СИЛЬНО-СИЛЬНО ХОТИМ, БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ, НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ВОЗМОЖНЫМ. БЫТЬ МОЖЕТ, НАМ СТОИТ ПЕРЕСТАТЬ ХОТЕТЬ ЭТОГО, И ТОГДА ОНО ПРИДЕТ, НО ЭТО ТАК ПРЕСНО... ТАК СКУЧНО... ПО-МОЕМУ, ЭТО ПРОСТО ПРИРОДА. ТЕБЕ НЕ СТОИТ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ. ТЕБЕ НУЖНО ОСТАНОВИТЬСЯ."
   Я усмехнулся. Наконец-то что-то похожее на дельный совет, но, похоже, мистер Здравый Смысл несколько запоздал со своими предложениями.
   Я посмотрел на темный проем дальнего от меня окна. Там, за окном, по-прежнему было тихо и спокойно. Ночь царственно правила своим загадочным балом. Мне жутко бы хотелось сейчас полететь, взмыть навстречу этому безликому звездному небу и зависнуть где-то высоко-высоко. В мерцающей тишине, знающей все и никогда ничего не говорящей. К сожалению, у меня нет такой возможности. Совсем-совсем нет.
   Переведя глаза на ползущие по полу бесформенные тени, образуемые колебанием пламени в камине, я подумал, что все, в принципе, не так уж и плохо. Сейчас я отпущу Надю, и все это закончится. Этот томительный вечер, и те несчастья, которые он принес. Я уйду. Отосплюсь. В свете нового дня все наверняка будет выглядеть по-другому. Бледной тенью прошедшего кошмара. Вернутся привычные заботы, и я с ними справлюсь. А Надя будет жить в своем, параллельном моему мире, рядом с матерью и отцом, учиться радоваться, смеяться и... любить, согревать своим теплом близких людей. Мире, в котором нет места мне. Все пройдет. Но сначала мне только нужно узнать...
   Будто со стороны, я услышал свой хрипловатый голос, нарушивший напряженное молчание:
   - Скажи, Надя... А какие идеалы у вас, девушек?.. Я хочу сказать... о чем ВЫ мечтаете?..
   - Все это время, склонив голову, она покручивала за ручку чашечку, так и не поднеся ее к губам, хотя пар уже не шел от матовой темно-коричневой поверхности жидкости. Мои слова заставили ее вздрогнуть, и часть кофе расплескалось на пол.
   - Почему ты спрашиваешь? - с явным удивлением спросила она, подняв ко мне лицо. Она немного помолчала и задумчиво проговорила: - Олег, все девушки очень разные. Конечно, у нас есть идеалы. Но мы сами совсем не идеалы. И совсем не такие, какими нас представляете вы, мужчины. Некоторые из нас очень капризные и изнеженные, другие покладистые и нежные. Некоторые обожают болтать, не останавливаясь, а из других с трудом вытянешь слово, они любят, чтобы рассказывали им. Впрочем, как и среди парней. Мы разные, и мечты у нас соответственно тоже... Ты ошибаешься, если думаешь, что мы отличаемся в этом от вас.
   - Но как часто вы думаете о... сексе? - запнувшись, спросил я.
   Надя улыбнулась, грустно и вместе с тем язвительно.
   - А вы?..
   - Я не могу говорить за всех, - резковато ответил я.
   - Я тоже, - многозначительно сказала Надя, пожав плечами.
   - Нет, подожди, - горячо возразил я. - Но ведь именно женщина обычно является инициатором секса, по крайней мере, обычный мужчина не позволит себе ничего такого, если не увидит, что... в общем, она не против?
   - А что в этом плохого? - вопросом на вопрос ответила Надя, дерзко взмахнув головой, точно бросая мне вызов.
   - Нет, ну вопрос не в том, - поспешно ответил я, чувствуя, что почва разговора снова уходит у меня из-под ног. - Но ведь секс может быть с одним, любимым. Почему же многие женщины ведут себя, как... стервы?
   Я в последний момент заменил то ненавистное слово, которое было уже готово сорваться с моих губ. Бесконечно противное слово, от одного звучания которого хочется опорожнить кишечник.
   - Может, потому, что их склоняют к этому мужчины?.. - отпарировала Надя. - Одни своим излишне настойчивым вниманием, другие, наоборот... отсутствием внимания и ласки. Понимаешь?
   - Нет, и не могу понять, - ответил я, задетый за живое. - Мне кажется, любой мужчина, настоящий, я имею в виду, мужчина, никогда не станет намеренно обижать свою женщину, а если она попросит, он разобьется в лепешку, сделает все, что угодно...
   - Например, ударит ее палкой по голове?.. - с раздражением воскликнула Надя, и тут же прикусила себе губу.
   Кажется, я побледнел.
   - Извини, я не хотела, - тихо сказала она, снова принимаясь вертеть чашечку. - Слушай, но так правда нельзя. Нельзя судить всех из-за одного человека. Твоя мама... извини, что я это говорю... возможно, у нее была нелегкая жизнь, или она просто запуталась... я не знаю, я не могу судить. Но ты тоже не можешь... судить всех девушек. Если женщина любит -- она не изменяет, поверь, я знаю, что говорю! - с жаром произнесла Надя, ее щеки еще сильнее порозовели.
   - Почему это я не имею права? - с искренней злостью спросил я. - А с чего ты взяла, что я только из-за... НЕЕ? (мне совершенно не хотелось выговаривать слово "мать") Думаешь, я не был знаком с другими девушками, не видел, чего они хотят? Большинству из вас, - я сделал ударение на этом слове, - нужен только секс, и больше ничего. Умом вы не блещете, преданностью тоже. Зато сделать больно вы умеете, как никто другой. Вы... вы... - я задыхался, не будучи в силах подобрать слова.
   - Да-да, скажи, кто такие мы! - закричала Надя, отталкивая чашку и подбираясь, словно кошка перед прыжком. - Тебе тогда станет легче! Мы плохие, вы хорошие. А ты не думал, что дело, может быть, как раз в тебе?! Или, если у тебя есть преимущество в силе и ружье в руках, ты можешь сыпать любой грязью, которая у тебя на языке?.. - Она даже привстала.
   Я ощутил отчаяние.
   - Послушай, Надя, я не хотел тебя обидеть! Ты другая, ты, честно, другая...
   - Кто ты такой, чтобы говорить мне, кто я такая?.. - вызывающе спросила Надя. Ее глаза блестели, глядя на меня. - Ты меня совсем не знаешь. Откуда тебе знать? Может, я тоже, как ты говоришь, "стерва" внутри, а?! И хочу только секса? Боже мой, неужели ты думаешь, что достаточно трахнуть женщину раз, и уже понять ее суть?.. Нет, никогда, - с металлом в голосе отчеканила она. - И ни за что.
   Чем дальше она говорила, тем больнее это было. Она точно резала по живому.
   - Так что тогда, - не сдержавшись, с диким вульгарным весельем, произнес я, - может быть, произведем небольшой эксперимент?! Давай потрахаемся здесь на полу и все узнаем. Как тебе, а?!.. Ты ведь этого хочешь?
   - Пошел отсюда вон, подонок! - коротко и жестко приказала Надя, рывком поднимаясь на ноги и вытянув указательный палец в направлении двери. - Вон, я сказала!
   Я тоже поднялся на ноги, слегка занемевшие, ощущая пришедший с запозданием стыд и раскаяние за свои грубые слова. Это было неправильно. Все это было неправильно.
   ("... и ты еще считал себя романтиком..." - с каким-то безразличным упреком выскочил из глубины Рассудительный, он почти прошептал это)
   - Ради бога, Надя, извини меня. Это совсем не то, что я хотел сказать. Я так не думаю, правда. Мне просто больно, и я хочу понять. Очень хочу понять. Пожалуйста, прости меня.
   Надя стояла напротив, и теперь я отчетливо видел, что глаза ее блестят от сдерживаемых слез. Я чувствовал свое бессилие. Я зашел в какой-то идиотский дурманящий тупик без намека на просвет, и моя голова гудела, как церковный колокол, раздираемая противоречивыми порывами. Между мной и Надей было всего несколько шагов, но, мне казалось, что нас сейчас разделяет нескончаемая пропасть, разверзнувшаяся посередине комнаты, которую мы делили пополам, прямая-биссектриса, проходящая через нас. Две точки, которые не могли соединиться.
   - Чего ты от меня хочешь?! - выкрикнула она, кусая губы. - Уходи, я прошу тебя! Я не открою тебе тайны всех женщин, потому что не знаю такой. Я не могу тебе помочь, и вообще уже не понимаю, что здесь происходит. Зачем ты подошел ко мне на пляже?.. Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! - ее голос сорвался, она сжала ладонями виски, точно стараясь отгородиться от всего.
   Я стоял ошарашенный, раздавленный, жалкий. Неясные образы проносились сквозь мою голову, словно случайно пойманные радиоволны, не оставляя следа и впечатления. Шум в голове все усиливался, там будто дул, бесновался сильнейший шквальный ветер, свистящий и морозный.
   Мои губы вдруг онемели.
   - Надя, - с трудом выговорил я, - мы должны что-то придумать...
   - Нечего придумывать, - с какой-то тихой безнадежностью в голосе сказала Надя. - Знаешь, я сказала неправду. Я не ненавижу тебя. Мне тебя даже жалко. Но это похоже на жалость к ребенку-мутанту, которого, если бы он родился у меня, я бы оплакала и попросила умертвить. Так ему будет лучше. Я устала. Я больше не могу, - еще тише, почти прошептала она. Ее глаза были словно мертвые, когда она говорила это, глядя на, нет, скорее сквозь меня. Я почувствовал далекий отголосок страха. В руках я все еще сжимал это глупое ружье.
   - Ты не уйдешь?.. - скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией сказала она.
   Я покачал головой. "Куда?.." - замер в моей груди безмолвный крик. - "О господи, КУДА же мне идти?.."
   - Тогда уйду я.
   Я молчал, опустив голову. Она (голова) казалась ужасно тяжелой, как чугунная гиря. И в ней что-то билось, ломилось, кричало и молило, как в заколоченном доме, подожженном со всех сторон, вместе с оставшимися жильцами...
   "Жаль. Жал, что все так..." - Надя не договорила. Она качнула головой (это я понял по тени, мечущейся на полу, потому что не смотрел на нее. Не мог себя заставить посмотреть) и пошла к двери. На полпути она вдруг остановилась и сказала, не оборачиваясь, равнодушным деревянным голосом. - "Прощай."
   Я сглотнул комок в горле, но ничего, ничего не ответил.
   ... а ветер все выл...
   ...где-то...
   "Прощай", - одними губами, только про себя, не вслух, пробормотал я. Моя голова раскалывалась, разваливалась, разрывалась на части. Мысли-скакуны. Нет надежды, никакой надежды...
   (... а затем я убил себя, и все стало хорошо...)
   КОГДА НЕ ОСТАЕТСЯ НАДЕЖДЫ, ТО НЕ ОСТАЕТСЯ УЖЕ НИЧЕГО. КОРАБЛИ ТОНУТ НЕ ПОТОМУ, ЧТО ПОЛУЧАЮТ ПРОБОИНЫ. ОНИ ГИБНУТ ПОТОМУ, ЧТО ИМ СТАНОВИТСЯ ГРУСТНО И ОДИНОКО.
   (... только маленький язычок пламени - далеко-далеко - сладко танцевал в эту ночь, посреди холода и мрака...)
   Когда она взялась своей прозрачной рукой за крохотную дверную ручку
   Я ВЫСТРЕЛИЛ
   ...
   Ночь.
   Мне хорошо и легко. Надо мною насмешливо улыбается циничная полнокруглая луна, и я подмигиваю ей в ответ. Мне ужасно весело. Потому что все закончилось. Потому что я снова свободен, и мне хочется радоваться всему, что окружает меня в эту ночь.
   Я медленно бреду по притоптанной земле, вдоль асфальтовой дороги, серой и безмолвной, только поблескивающей кое-где в свете луны осколками битого стекла. Справа от меня -- худосочная маленькая рощица, за ней череда темных неприглядных домишек. Слева, через дорогу -- ха-ха, кладбище. Невысоко огороженное каменной стеной, за которой виднеются нагромождения белеющих крестов и дощечек с надписями. И тишина...
   Я смеюсь, мне хочется смеяться. Я долго выбирался сюда, к дороге, имея слабое представление о местности, и вот... Прекрасное место, хорошая компания. Что дальше? Дорога уходит далеко, без поворотов, растворяясь в ночной мгле. Придется шагать до самого рассвета. А он, наверное, не за горами...
   Впрочем, если это не обман зрения, то это... одинокие фары, медленно скользящие мне навстречу. Я останавливаюсь, прикладываю козырьком руку к глазам, пытаясь рассмотреть машину. Слава богу, обычный уазик, к тому же пустой. Я вытягиваю правую руку, про себя гадая, затормозит ли он, или же рванет без меня дальше. В конце концов, это не имеет для меня большого значения.
   Он - останавливается. Водитель, пожилой мужчина, с бородкой и в кожаной кепке, с недоверием смотрит на меня. Я пытаюсь не улыбаться. говорю: "Мне до ... площади, за пять рублей, пожалуйста." Я выгляжу вполне нормально. Обычный паренек, в футболке, джинсах и потертых кроссовках на босу ногу, не так ли?
   Именно так. Он согласно кивает, и я плюхаюсь на переднее сиденье. Ночь остается за окном. То, что было -- позади. Я еду домой, трудно поверить, но это так. Водитель делает чуть громче радио, там Киркоров поет "Летучую мышь". Я с любопытством смотрю на него. Интересно, он догадывается, что мне тоже хочется петь? Навряд. Я перевожу глаза в сторону и снова смотрю в окошко. Смутные образы проносятся перед моими глазами.
   Огонь. У меня так хорошо это получилось. Умно. Особенно то, что я нашел
   (канистру)
   да, вот именно. Ее. Никаких следов, ничего. Она стояла внизу, в гараже, который я открыл, воспользовавшись ключами, оставшимися лежать на подоконнике. Надиными ключами. Удивительно, как легко может гореть то, что хочет гореть. Когда я уходил, все было объято дымом и пламенем. Большой разгорающийся костер. Приятное зрелище.
   Я посмотрел вниз, на свои руки. Мне кажется, я даже не обжег их, ни капли. Может быть, они чуть-чуть пахли бензином, но этот запах легко устранить. Это не страшно.
   Кладбище уже давно кончилось, мы свернули и выехали на городскую асфальтированную дорогу. Ехать было еще прилично. Водитель не делал попыток заговорить со мной, он был всецело сосредоточен на дороге. Его бородка при этом смешно топорщилась. Хорошо. Шум двигателя успокаивал.
   То, что произошло немного позже... это было непонятно. Даже страшно. Когда я отошел от дома уже достаточно далеко. Я едва успел обернуться.. когда что-то живое, охваченное клубком пламени, прыгнуло прямо на меня. Падая, я успел понять: господи, это...
   (Надя)
   это она, о боже, она еще, ЕЩЕ жива... Меня придавило к земле, я был почти парализован и не мог кричать, в моей голове что-то ослепительно сверкнуло, и я все-таки сумел сбросить с себя пылающую плоть, эту почерневшую нечеловеческую фигуру. Откатившись в сторону, я обернулся, посмотрел туда, на это место, и...
   Я спросил, сколько времени. Мой голос прозвучал нормально, без хриплости. На магнитоле помигивали огоньки радиостанций. "Без двадцати час", коротко ответил старичок, переключая передачу, - "Опаздываешь, а парень?" "Да нет", - усмехнулся я, немного криво, - "не опаздываю." Он покачал головой, что можно было расценить как укор. Наплевать. Что бы кто не думал, что не говорил, спешить мне совершенно некуда.
   ...Надя была там, лежала, обезображенная и скорчившаяся. По крайней мере, так мне показалось сначала, когда я только взглянул. А потом она растаяла, мгновенно, без остатка. Ничего не было ТАМ. Пустое место. Только примятый ворох листьев и несколько камешков. За моей спиною дом продолжал пылать, поблескивая вспышками.
   Так странно.
   Но все это сущая ерунда. Я еду...
   (но куда?.. и зачем?..)
   Трасса стремительно исчезала под колесами, а за ней стремглав гналась повисшая в воздухе пышная пьяная луна. Ей было скучно без меня, конечно. Мы такая хорошая пара. Она и я. Одинокие непонятые романтики, последние романтики этого безумного времени. Я любуюсь ее ликом через окошко "уазика".
   Мне хорошо, мне весело... и, возможно, немного не по себе. Чего-то мне не хватает. Что-то не так.
   И вдруг я понимаю, в чем дело. Я просто не хочу ехать домой. Мне нечего делать там. Меня ничто не привязывает к этому. Я не хочу расставаться с этой ночью. Я знаю, почему.
   Если я приеду, волшебство растает. Все действительно кончится. Вернется плоский мир, в котором я обречен прозябать. Жизнь, которой я не хочу. От которой бегу. Квадратные лица и бледные рассветы, искусственные чувства и боль в кишечнике. Женщины, которых я ненавижу. Мужчины, до которых мне нет никакого дела. Дети... которых у меня не будет.
   И еще голоса... эти чертовы голоса...
   ДА, - слышу я голос внутри себя, новый голос, молодой и звучный, - НО ТЫ ЗНАЕШЬ, КАК ПОСТУПИТЬ.
   Я знаю. Странно-приятное сочетание двух разных слов - длинного и короткого, всего из одного звука. Я.
   "Остановитесь, пожалуйста", - говорю я водителю. - "Остановочку". Он удивленно смотрит на меня, тормозит на обочину. Мы посреди широкой дороги, справа проходит трамвайная колея. "Вы знаете, я хотел подъехать к другу, но я, кажется, передумал. Отвезите меня, пожалуйста, ДОМОЙ. Туда, где вы меня посадили."
   "Да ты что, с ума сошел..." - начинает возмущаться он, но я прерываю его излияния, веско добавляя, что заплачу ему целых тринадцать гривен. Это все деньги, что у меня есть, не считая еще десяти копеек. Это заставляет сменить его гнев на милость. Деньги немалые. К тому же, не так уж далеко отъехали.
   Мы едем обратно.
   ...
   "С тобой будет все нормально, парень?.." - как-то озабоченно спросил меня водитель, когда я уже рассчитался и открыл дверцу, чтобы выйти.
   "Конечно, не беспокойтесь", - радостно улыбнулся ему я. - "Я тут недалеко. Ничего, отпраздную с ребятами в другой раз. Спасибо вам."
   Главное, не вызвать у него подозрений. Похоже, мне это удается. "Да не за что", - кажется, смущенно протягивает он. Еще раз внимательно смотрит на меня. Я выдерживаю его взгляд, затем выхожу.
   "Ну, удачи тебе", - решившись, говорит он и захлопывает дверцу, затем трогается с места. Он делает здесь разворот, ему в ту сторону. Я стою на месте, провожая его взглядом. И не двигаюсь, пока свет его задних фар окончательно не исчезает вдали. "Спасибо", - шепчу одними губами я, улыбаюсь. Прямо передо мной раскинулось кладбище.
   Я вытаскиваю из кармана оставшиеся десять копеек и кидаю их на дорогу. Они падают совсем беззвучно. Может быть, кому-то на счастье.
   Центральный вход совсем неподалеку. Ветер скользит по мне, точно ощупывая своими прохладными пальцами. Но мне не холодно. Я толкаю металлическую калитку вперед, и она с легким скрипом открывается. Добро пожаловать, вход свободный. Аттракцион готов приветствовать вас в любое время суток. Мне страшно смешно, просто распирает, но я стараюсь подавить рвущиеся из меня всхлипывающие звуки. Это нарушает торжественность.
   Я захожу вовнутрь и медленно шагаю дальше. И Луна, о Луна, по-прежнему надо мною, ей весело, как и мне. Ряды могил кажутся бесконечными. Ветер становится резче, он дует мне в спину. Калитка поскрипывает. И я знаю, что уже не один. Что-то пришло сюда со стороны моря, мне навстречу. Мы долго ждали. Но ничто не властно над тем, что рождено вечностью.
   Настоящая любовь. Настоящие чувства. И эта Луна.
   Надежда никогда не умрет.
   Я думаю о том, как много нужно сказать ей. Самое важное, самое правдивое, исходящее из глубины сердца. То, что почему-то не удается сказать в жизни, проходит мимо с легким дуновением ветерка.
   Боже, какой сильный ветер!.. О, эта чудесная ночь -- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!..
   Я уже не иду вперед, а стою на месте, прислушиваясь к ее дыханию. Пронизывающему, волнующему дыханию ночи. Мне горячо. Хочется скинуть с себя одежду. Я слышу, я чувствую, я трепещу. Моя Надя зовет меня.
   И вопрос только в том, когда я решусь обернуться.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"