А,б : другие произведения.

Я (4/5 от книги Отражение)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Я.
  
   В темной спальной, в вальяжной позе на широком кресле расположился Я; задумчив взглядом, рукой подпирает колючую щеку. В воссозданном воображением измерении, где Я - всемогущий творец - назначено свидание Музе.
   Уют комнаты расслабляет сознание. Удобное кресло стоит на теплых шкурах; в ворсинки зарылись пальцы ног. Чуть поодаль тускло светится ночник на длинной ножке; под ним край роскошного ложа. Все, что не видно в темноте - растворяется в ней. Чтобы не тратить внимание на детали, Я ограничился упрощенным мыслеобразом пространства, в котором ему комфортно.
   Но даже этот минимум постепенно тает во мраке, пока наваливаются все новые мысли о быте, о суетных буднях. Свободного внимания остается все меньше - медленно меркнет лампа ночника. Уже нет ложа, нет ворсистых шкур. Пространство сужается; но Муза успевает явиться на свидание.
   Ее силуэт окутан мягким свечением, словно белоснежной аурой. Шелковые рукавчики-фонарики придерживают на предплечьях платье, сшитое по стройной фигуре. Золотистые волосы ниспадают будто фата.
   Но юноша не замечает прекрасной девы, его напряженное лицо словно высечено из камня. Муза опускает ладони на его колени, начинает подкрадываться ближе, заглядывая в остекленевшие глаза Я; ожидая, что он вот-вот вернется к ней. Вот уже востренький носик почти касается его носа. А там и до поцелуя не далеко...
   Я почувствовал ее близость, но когда "взглянул", визуализируя едва уловимое ощущение - увидел перед собой большое зеркало в кованой раме. В нем Отражение Я; тоже сидит в кресле, но его ноги скрещены. И смотрит с насмешкой.
   - Что ты здесь забыл? - требовательно спросил Я.
   Губы Отражения не повторили сказанный вопрос. Вместо этого заговорили ответом:
   - Услышал, как ты обращаешься ко мне, вот и явился.
   - Проваливай. Не мешай нам.
   - Кому это "нам"? Ты ж здесь в одиночку торчишь.
   Я поднял руку над подлокотником и щелкнул пальцами. В следующее мгновение, на его плечо легла узкая ладошка Музы. Я погладил ее нежные пальцы.
   - Исчезни, - приказал Я Отражению.
   Но тот остался; усмехнулся ехидно, кивнув собеседнику за спину:
   - Глянь-ка.
   Я скрипнул зубами, но все же обернулся; и тогда увидел девичью руку по локоть - остальное растворилось во тьме. Следом оказалось, что это отделенная рука манекена. Я отшвырнул ее, сконцентрировался - светильник полыхнул ярым светом, став миниатюрным солнцем под торшером. Враз осветилось ложе; Муза возлежит на подушках.
   - Неплохо, - не без ухмылки подметило Отражение, поднимая к глазам циферблат наручных часов. Когда Я поманил деву рукой, она успела сделать пару шагов навстречу, как вдруг исчезла, будто тьма заслонила ее.
   - Четыре секунды... А вот это - плохо, - позлорадствовало Отражение.
   Я решительно собрался с мыслями. Не нужно экономить внимание на деталях - пусть они вынудят сознание включиться на полную катушку. И вместо комнаты Я сотворил лесную поляну, прорисовав каждую травинку в радиусе тридцати шагов. Фон замалевал стволами и синим небом, размыл эффектом близорукости. Этого вполне достаточно, при условии, что каждый сантиметр ветвей и деревьев тянет на себя крупицу концентрации. Не помешало добавить фрагмент пения соловья - и сконструированное пространство зажило почти автономно. Теперь, когда Я ментально размялся, пришло время взяться за самое интересное. За облик девы, в которую переселится Муза. Пусть она появится за спиной...
   - Ее здесь нет.
   Я обернулся и увидел зеркало на месте Музы. Отражение продолжает сидеть в кресле, на черном фоне зазеркалья.
   - Как видишь, здесь лишь я. Не такой привлекательный, конечно, но все же...
   - Где она?
   - Была здесь за мгновение до того, как ты обернулся. Во всей красе! Сексапильная до нельзя! Все как ты любишь.
   - В чем дело?
   - Хм... Давай разбираться.
   Отражение закряхтело как старик, толкаясь из кресла. Оно сделало один шаг... а вторым переступило край рамы, словно высокий порог. На поляне оно растянуло руки в стороны, вдохнуло раскрепощенной грудью. А потом с подозрением осмотрелось по сторонам:
   - У тебя же сосен полно. Почему не пахнут?
   Я щелкнул пальцами; Отражение принюхалось и благосклонно кивнуло, копируя замашки экзаменующего педагога. Тем же менторским тоном заговорил:
   - Начнем с простого вопроса: зачем тебе все это?
   - Поясни.
   - Этот мир, - Отражение всплеснуло руками: - Зачем тебе он?
   - Это моя творческая мастерская. Присвоенный кусочек астрала, если тебе так понятней. Здесь зарождается мое искусство.
   - Да-да, припоминаю... Многообещающий писатель, потенциальный певец и начинающий, но не заканчивающий музыкант... Ничего не упустил? Или у тебя еще имеется заявки на сценариста.
   - Не дерзи.
   - А ведь "кусочек астрала" - так себе ответ. Давай попроще как-нибудь. Представь, что перед тобой дебил, которому нужно объяснять на пальцах.
   - Это даже представлять не нужно. Передо мной итак дебил.
   - Ну так приступай. Билет номер 7309. Первый вопрос: что это за место? Второй вопрос: нафига ты здесь тусуешься? Начинай с любого, какой тебе кажется проще.
   Я не стал отвечать, снова попытался призвать Музу. И она явилась - радостная, лучезарная; бархатное свечение солнца контуром выделяет ее силуэт. Она подошла со спины, нежно провела ноготками по щетинистой щеке. Суровая мимика Я разгладилась; он обернулся, готовясь руками к стройной талии. Но позади никого нет.
   - Кхм... - откашлялось Отражение: - Может, закончишь с этим душевным онанизмом? Меня бы хоть постеснялся.
   - Почему она исчезает?
   - Потому что тебя отвлекают посторонние мысли.
   - Какие?
   - Ты не замечаешь?
   - Нет.
   - Давай послушаем.
   Отражение, как и Я, стоит с голым торсом, босиком и в одних лишь серых домашних штанах. Из кармана оно достает диктофон, отматывает пленку и включает воспроизведение записи: "Какой романтичный, утонченный момент! Воссоединение с Музой! Как бы вклинить его в рассказ? Надо бы поинтереснее обыграть, чтоб от чтения за душу цепляло". Когда клавиша "Стоп" вытолкнула кнопку с треугольником, Я признал свои мысли. Они прозвучали за мгновение до порыва обнять Музу.
   - Подсудимый, вы признаете, что это ваш голос на пленке?
   - Ну.
   - Антилопа гну. Я еще раз тебя спрашиваю: для чего ты приперся в свой холеный астрал?
   - Я пришел, чтобы творить. Созидать.
   - Мм... А с какой целью творишь?
   - В этом мое предназначение.
   - Огого какой пафос!
   - Не вижу причин мелочиться. Я навсегда покорен возможностями воображения. Образы, сюжеты, персонажи. И все это берется из реальной жизни, в которой есть и физика и метафизика. Наука и искусство. Разум и душа.
   - Стоп-стоп, хорошо, я понял! Ок, предназначение. "Надо бы поинтереснее обыграть, чтоб от чтения за душу цепляло" - это твоя миссия на Земле. Вместо того, чтобы цеплять собственную Душу, важнее зацепить чью-то чужую.
   - Я ведь и для себя...
   - Да?! Правда? Где? Ну, где же?
   - Что где?
   - Где твоя эйфория? Где восторг? Где восхищение? Где трепет от свидания с Музой?
   - Что-то идет не так.
   - Да ты что? Ты так говоришь, будто в первый раз столкнулся с этой проблемой. Если бы я не припер тебя к стенке - ты бы снова просто ушел до лучших времен. Мол, сейчас настроение не то. "У меня сегодня нет настроения исполнять свое предназначение" - так что ли?
   - Мне-то почем знать, из-за чего так происходит? Давай, подскажи.
   - Ты как Емеля-дурачок... Все за тебя щука должна делать.
   Отражение транслировало мыслеобраз - всего один неразборчивый кадр. Я запрыгнул в него, как в вагон уходящего поезда...
   ...и оказался в роддоме. Вошел в палату, где люльки стоят рядами; вот только кроватки пусты. Застоявшийся воздух пропитан запахом больничных простыней; здесь тишина заброшенного помещения.
   Я пошел вдоль рядов, блуждая взглядом при тусклом свете желтых ламп. Именно под этим светом новорожденных оставляют в их первом одиночестве. Изъятые из лона матери, они щурятся, но веки не спасают от света, от сухости воздуха, как прежде защищал мамин живот. К этому придется привыкнуть.
   Откуда-то раздается тихая мелодия, похожая на те, которые тренькают заводные карусельки. Таких игрушек нет над больничными люльками; но механическая музыка становится яснее, пока Я приближается к единственной не пустой кроватке. Над ней висит та самая игрушка, что звучит, но не движется; лошадки и слоники застыли словно повешенные. Вдруг показалось, что пустые люльки подобны серым могилам; а на одной из них оставлен поминальный подарок.
   Я подошел ближе, положил руки на деревянную решетку. На матраце лежит... сшитый из разных частей младенец. Одна ручка меньше другой, ножки разной длинны, тельце уродливой формы, огромная голова раздута. Все куски сшиты кривыми стяжками суровой нити; этот Франкенштейн не подает признаков жизни. Но нет - существо пытается жить, изредка сипло вздыхая.
   - Это книжонка, которую ты вымучиваешь уже какой год.
   Голос Отражения прозвучал шепотом в голове, словно оно беспокоилось о сне малыша.
   - Ты пишешь ее урывками, сшиваешь из нескольких рассказов, которые придумал давно. Эти истории настолько разнятся по стилю, по ощущениям и проработанности, что чисто логически не выстраиваются в единую сюжетную линию. Но ты вцепился в старые черновики, на которые когда-то потратил время. Ты переписываешь их как одержимый, вместо того, чтобы ваять дальше, заполнять соседние люльки своим потомством, набивая портфолио под завязку. Ты хочешь, чтобы даже начальные труды принесли тебе прибыль и славу. Ведь ты же гений!.. Однако... глубоко в душе сам понимаешь, что получается убожество.
   Я остолбенел, побелел лицом. Со спины подкралась Муза, отвела безвольную руку и юркнула в объятье, прижимаясь к подмышке. Она прильнула ушком к груди, в которой сжалось сердце, и с улыбкой матери посмотрела на их ребеночка. Это она оставила карусельку для дочурки...
   Разрывая оцепенение, горячим импульсом пронеслась по телу безрассудная злость, сверкнула в глазах Я. Он сотворил канистру, расплескал вонючий бензин, чиркнул зажигалкой Zippo.
   - Стой! - закричало Отражение. - Посмотри, что ты делаешь!
  

*** *** ***

  
   Артур пробудился. Он, - теперь облеченный в материю реальности; из плоти и крови, - очнулся в ванной комнате.
   Сверток исписанных листов пылает факелом в руке. По бумаге расползается угольно черное пятно с коричневой огранкой, опережает языки огня. Седой пепел осыпается в раковину невесомыми перьями. В другой руке - зажигалка Zippo, обжигает палец. Пахнет дымом и бензином.
   Артур резко повернул краник, пуская струю воды; пламя зашипело в ней и мгновенно погасло. Но от рукописи остались мокрые объедки с обугленными краями. Автор развернул мятые, вымоченные листы; ошеломленным взглядом посмотрел на остатки абзацев, напечатанные пишущей машинкой. И в этот момент вспыхнуло видение: Муза; держит на руках обгоревшее до углей тельце; убаюкивает.
   Спасаясь от нахлынувших эмоций, Артур открыл поток ледяной воды, который заплескал в корыто ванной. Юноша сунул голову под струю - все побочные мысли разом окоченели. Он терпел холод, пока затылок не онемел. Когда вытирал волосы - с наслаждение чувствовал, как сердце вошло в стабильно интенсивный ритм. Но когда увидел свое отражение в зеркале - вспомнил, насколько устал морально.
   И что теперь делать с остатками рукописи? Не спускать же в унитаз. Выкинуть все равно жалко, а хранение потеряло какой-либо смысл. Хотя по обрывкам он сможет воссоздать сюжет... А надо ли?
   Двадцатипятилетний юноша оперся на раковину и уставился в зеркало; взглядом сверля карие глаза отражения.
   - Чёрте что... Довожу себя до сумасшествия. Только глянь, до чего докатился. Здоровый молодой парень, с высшим образованием, зарабатывающий на свою самостоятельность, имеющий успех у женщин...
   "На торги себя выставляешь?".
   - Нет. Удивляюсь над тем, чем занимаюсь.
   "А как же "предназначение"?".
   - Я не хочу все время писать "в стол". Я хочу создавать шедевры на весь мир. Чтобы наши с Музой дети достигали совершеннолетия и отправлялись "в люди".
   "А потом поддерживали тебя на пенсии...".
   - А почему нет?
   "Какой заманчивый бизнес-проект...".
   - А как по-другому? Ты же сам видишь - из-за того, что у меня не хватает времени трудиться с книгой, так, чтобы с одного захода охватить ее от первой, до последней главы - у меня получается монстр. Чтобы писать, творить - нужны деньги на прожиточный минимум. Если не получать гонорары за рукописи - значит нужно зарабатывать на стороне. Все! На этом круг замыкается. Может я один такой бездарь, но я не могу работать и ваять шедевры. У меня не такой уж стаж психолога, чтобы мне платили вдосталь. За свою зарплату мне приходится с головой уходить в рутину и возвращаться домой взмыленным.
   "Другими словами, главное качество, на которое ты делаешь упор в создании книги - продаваемость?".
   Артур раздраженно вздохнул; вышел из ванной и погасил свет. В большой комнате его поджидает кресло, на котором он себя оставил, когда в прошлый раз погружался в так называемый астрал. Он снова сел, откинулся с ровной спиной, положил руки на подлокотники, расставил колени, выровнял дыхание. Юноша закрыл глаза, мысленно опустил второй слой внутренних век, чтобы тьма сгустилась и поплыла реками мазута.
   Внутренний голос зазвучал отчетливо, будто в уши:
   - Ну ты дал маху в ванной! Нашел место для кремации! Еще пожар устроил бы в доме; вот уж действительно - пагубное воздействие искусства, ха-ха!
   "Ты спросил меня, какое качество главенствует. Если б я мог, то поставил приоритет на сам процесс творчества. Я хочу этого всей свой сущность. Мне надоело трястись, что мои старания не окупятся, или что моя книга растворится среди миллиарда подобных. Я мечтаю написать шедевр, я хочу в него окунуться. Без оглядки. Понимаешь?".
   - Ну так и пиши без оглядки.
   "Ты тупой? Я кому только что распинался про деньги?".
   - А ты пробовал писать, не думая о деньгах? Что если это ты тупой, с нарушением причинно следственных связей. Деньги ради писательства, писательство ради денег - как же ты все усложнил! Ты раздул такую важность из простого процесса, что боишься браться за него. Астрал, мыслеобразы, визуализация - что за это абракадабра? Для чего тебе все эти классификации, если они стопорят полет вдохновения? Знаешь, почему Муза не приходит к тебе? Да потому что она не может пробиться сквозь твою педантичную детализизацию. Ты не оставляешь ей возможности СОтворить в твоем мире, и как балбес, упираешься в "служебные инструкции".
   "Я оттачиваю свой стиль..."
   - Да не надо заниматься херней! Муза! У тебя есть Муза! Она твой редактор, а не потребительская аудитория. Вот оно - причина и следствие: ты пишешь по правилам - и производишь высоквалифицированный хлам; ты пишешь для Души - и она ведет тебя к шедеврам.
   "Когда-то, я считал шедеврами те рассказы, которые впоследствии стали вызывать отвращение...".
   - Ой ли? Шито белыми нитками! Ну-ка, давай за мной. Сейчас я выведу тебя на чистую воду...
  

*** *** ***

  
   Стоило распахнуть глаза, как Я обнаружил себя в другой комнате. Сидя в кресле, там где оно и должно стоять, он узнал обстановку родительского дома; выглядит так, как запомнилась им в школьном возрасте, когда жил с матерью и отчимом под одной крышей. В маленькой комнате спал, играл, делал домашние уроки Я и его младший брат Степа; а большая принадлежала взрослым. В последствии, обстановка изменится и не раз; но сейчас широкая постель стоит по центру, во всю стену тянется шкаф, с углублением для телевизора в форме куба, кассетного видео магнитофона под ним. Ниже, за стеклянными дверцами - фильмотека... Давно, еще ребенком, Я искал мультики, а нашел припрятанную отчимом кассету с порнографией. Стало неприятно от мысли, что этого события ему не забыть никогда. Самым омерзительным было думать, что эту кассету не только он смотрел тайком, но еще и посторонний мужик, который жил с его матерью. Может даже и мать...
   Я скривился, отмахиваясь от ментальной трухи, чтобы ни в коем случае не хватануть образы.
   - Опять показушничаешь! - Отражение зашло в комнату, приводя с собой гостей: - Нельзя это назвать просто воображением? "Я скривился, отмахиваясь от неприятных мыслей, боясь их представить" - как тебе такой вариант? Привет.
   Оно протянуло ладонь для рукопожатия, как будто наведалось к школьному приятелю. На нем одежда, соответствующая подростку; а позади него в комнату ввалилась свора одноклассников Я. Все они бесцеремонно расселись на кровати, залезли на покрывало с ногами; распространяя в комнате невыносимый запах грязных, потных носок. Никто из них не обратил внимания на сильно повзрослевшего хозяина дома, сидящего в кресле.
   Вслед за ними стали заходить еще люди: студенческие приятели Я, коллеги, друзья и подруги, бывшие девушки - все те, кому когда-либо зачитывал свои произведения. Они набились в комнату и стали смотреть в сторону кресла, будто оно пустует.
   Последним вошел встревоженный подросток; встал лицом к зрителям, спиной к Я. Листки дрожат в его руках; он неглядя кладет их на колени юноши, думая, что на сиденье. Я опускает взгляд и признает собственный почерк; узнает и песню, которую сам же сочинил. Он назвал ее "Ценности". И теперь, парень перед ним, а точнее молодой Я - собрался с духом, чтобы прочесть ее на публику. Прокашлялся, вдохнул... и пошел на едином порыве, заклиная себя не робеть.
  

Я простой человек. Но,

Не знаю, что это значит.

Мой мозг рассуждает умно,

Да только себя же дурачит.

У меня есть время. Его,

Принято звать жизнью.

Что же с ним делать? Давно,

Озадачен я этой высью.

Мне нужен ответ. Вокруг,

Взглядом блуждаю пытливо.

Что я увижу? Вдруг,

Кто-то подскажет учтиво?

В городе море людей.

И все они ценят одно.

Может я - дуралей?

Мне кажется ценят - ГОВНО.

Сиськи-письки,

Кредиты-проценты,

Тачки-скачки,

Бухло-сигареты.

Меняем время на деньги,

А деньги меняем на шлак.

Стабилен цикл системы,

Где что-то иное - брак.

Психолог твой пастырь иль поп,

Из ассортимента божеств.

Невест выбираем средь поп.

Помолвка - страховочный жест.

С корыстью живем неразлучно.

Скучно...

Серьезно! Считаю, что Фрейд -

Последний почивший пророк.

Отец откровенных идей.

Естеством оправдавший порок.

Танатос - кумир на ТВ,

А Эрос - модельный агент.

Поклоны им бьются везде.

Успеха без этого - нет.

Уже не скрывается стая,

Под шкурами божьего стада.

Все мы - искатели рая,

Да только приверженцы ада.

В городе море людей.

И все они ценят одно.

Может я - дуралей.

Но мне кажется ценят ГОВНО.

Сиськи-письки,

Кредиты-проценты,

Тачки-скачки,

Бухло-сигареты.

Меняем время на деньги,

А деньги меняем на шлак.

Стабилен цикл системы,

Где что-то иное - враг.

Психолог твой пастырь иль поп,

Из ассортимента божеств.

Невест выбираем средь поп.

Помолвка - страховочный жест.

С корыстью живем неразлучно.

Скучно...

Избранных я не видал.

Себя не считаю им точно.

Хотя, как и все, мечтал,

Заявить о себе бессрочно.

В терзаньях душевных плутал,

Метаясь в них денно и ночно.

С молитвами к Музе взывал,

И слезы струились проточно.

Уста лишь улыбкой щедры.

Блестят многословием очи.

Новинок полно - до горы.

А новое - редкое очень.

Катарсис. Вот замер поэт,

Распахнут душой и руками.

Ниспослан прожектора свет,

И тени висят рукавами.

Но аплодисментов нет...

- Как нет?!

- Вот так нет! Их подчистую забрали.

- Кто?!

- Кто, кто...

Сиськи-письки,

Кредиты-проценты,

Тачки-скачки,

Бухло-сигареты.

Меняем время на деньги,

А деньги меняем на шлак.

Стабилен цикл системы,

Где что-то иное - брак.

Психолог твой пастырь иль поп,

Из ассортимента божеств.

Невест выбираем средь поп.

Помолвка - страховочный жест.

С корыстью живем неразлучно.

Эх-х...

   Никто не догадался хотя бы раз хлопнуть в ладоши. Даже страшно стало от мистики текста, что так точно передал суть проблемы. Но все же тишина показалась за похвалу; автор подумал, что смысл проник в души, затронул чувства.
   - На самом деле, они притихли от смущения, - развеяло наивность Отражение, привалившееся на спинку кресла: - А еще все они не видят перед собой автора - ты для них устаканился в роли приятеля или еще кого. Они не могут всерьез относиться к твоему хобби. И вот-вот станут тебя критиковать. Три, два, один... И!
   - Рифма хорошая, - с натянутой улыбкой сказал коллега по работе, - но нельзя ли поменять некоторые слова в припеве?
   - Это ты сам придумал? - недоверчиво спросила бывшая.
   - Прикольно! Похоже на панк-рок, - гоготнул одноклассник. - Только начало больно заумное. Скучно, непонятно.
   - У тебя талант. Если будешь упорно трудиться - сможешь писать еще лучше, - заверил друг-студент.
   Отражение нагнулось к Я, - почти щека к щеке, - стало нашептывать, смотря на публику вместе с юношей:
   - Чувствуешь, как они самовлюбленно сглаживают фразы, чтобы не ранить твою трепетную натуру. Конечно, чувствуешь. И прямо сейчас, в этом смелом мальчике, который стоит лицом к равнодушным лицам, прорастает семечко разочарования. Он не такой реакции ожидал. Ведь так?
   - Я хотел подарить эстетическое удовольствие. Я хотел передать чувства и мысли, чтобы вместе обсудить их. Но я так и не услышал ни единого мнения по теме, которую запечатлел в строчках. Словно вся песня прошла мимо. Как будто я вещал для самого себя. А ведь я творю ради коллективного осмысления интересных мыслей. Ради сопереживания.
   - Короче - ты признаешь, наконец, что фигачишь на результат. Правильно? Ради отклика публики, который тебе не покажется пресным. Верно?
   - Не только...
   - Вы только глянь-те на него! Не только! Сейчас я покажу тебе такую продажность, от которой волосы дыбом встанут. Пошли на кухню.
   Отражение схватило за руку и бесцеремонно потащило за собой. На кухню оно втолкнуло Я, будто разгневанный учитель в кабинет директора. Юноша споткнулся; падая, уселся на табурет за обеденным столом.
   На плите шкварчит сковорода; на нее поглядывает мама в фартуке, пока нарезает овощи. Она такая молодая, что почти ровесница нынешнего Я. К ней прибежал сынок скинул школьный рюкзачок и заверещал:
   - Мамочка! У меня сегодня две пятерки, - он протягивает раскрытый дневник второклассника: - А еще я успел сделать домашку на внеклассных занятиях. А еще я сочинил для тебя стих! Послушаешь?
   - Конечно, Артурчик. С удовольствием.
   - Слушай, - мальчик стал читать с листочка:
  

Самая добрая, самая скромная,

Самая лучшая мама моя.

Дивно красивая, умная, милая,

Всех сильнее на свете люблю ее я!

   Ласково улыбаясь, мать опустилась на корточки, заключила сына в объятия.
   - Какой же ты у меня талантливый.
   - Тебе понравилось?!
   - Очень!
   - Здорово! Ты заметила, что у меня рифма в каждой строчке? Везде заканчивается на "я"!
   - Конечно, заметила.
   - Я старался. ... Ма-ам...
   - Что, мой хороший?
   - А можно мне погулять во дворе с ребятами?
   - Нет. Ты же знаешь, что наказан. Я уже тысячу раз просила не обманывать меня.
   - Я больше не буду, обещаю!
   - Я уже много раз это слышала, а ты все равно продолжаешь врать.
   Мальчик насупился и пробубнил:
   - Значит, зря я тебе стихотворение сочинил...
   - А ты только для этого его написал? Тогда зря, - произнесла мать и вернулась к готовке. Разочарованный сын удалился в комнату.
   Отражение, теперь одетое в треники и майку отчима, с его же залысиной, подошло к плите, посторонило хозяйку, и потянулось к дверце шкафа с запасами спиртного; а отходя с бутылкой, подцепило со сковородки кружочек жареной моркови. Молодая женщина занята готовкой без какого-либо внимания к происходящему, словно Я и Отражение - привидения.
   - Вот такие вот истоки твоего творчества... - оно поставило на стол два стакана, плеснуло коньяка поровну. - Проба пера - и в качестве взятки! Да-а... Облажался ты знатно.
   Отражение настойчиво придвинуло граненый стакан к юноше, взялось за свой, крякнуло и запрокинуло; стукнуло по столу, шумно дохнуло и продолжило разговор:
   - Зато пока ваял, творчество поселилось в тебе. Когда сочинял стих, ты постарался написать не просто четверостишье, а хорошее четверостишье. Тебе понравилось подбирать слова для рифмы - это оказалось интересным, необычным. И дело даже не в том, что хороший сын должен быть прилежным во всем; дело в том, что ты сам получил удовольствие от процесса. К примеру: "дивно" красивая... Ни к селу ни к городу это "дивно", зато оно показалось тебе особенно чувственным. Ты начал чувствовать слова!
   Я взял со стола свой стакан. Запах спиртного кольнул ноздри, когда горький коньяк плеснул в горло. В животе появилось жжение - тренировка воображения прошла успешно.
   В этом измерении Я все еще остается творцом. Отражение пользуется теми же метальными ресурсами, что и он; пусть и преподносит мыслеобразы в собственной интерпретации.
   "Что же это за автономная сущность в моем сознании? Пассивное Альтер Эго?".
   - Эй, ау! - оно вытянулось над столом, чтобы пощелкать пальцами перед глазами Я: - Ты куда делся? Я, конечно, понимаю - коньячок забористый; может тебе закусить надо? А то выпадаешь из реальности. Ты здесь вообще?
   - Вернемся к нашей проблеме.
   - Ишь, как метко подчеркнул - "к нашей"! - твердый палец ткнул Я в грудь, - Сколько мне раз повторять тебе одно и то же? Причинно-следственная связь - в ней все дело! Какова причина твоего творчества? Ты сам ее знаешь; но забываешь, подменяя критерии оценки. Что для тебя "хорошее" произведение? То, за которое поаплодируют? За которое отпустят погулять? Или денег дадут? В этом твоя мотивация по жизни? Или же есть более весомая причина; нечто столь очевидное, что выпадает из внимания. Само собой разумеющееся. И притом такое значимое, что в действительности определяет путь продвижения в жизни. Когда падаешь от усталости; когда сомневаешься и разочаровываешься; когда не знаешь куда идти - есть нечто, что дает силу шагнуть вперед. Некая истина, на которой основано счастливое будущее. Путеводная звезда во мраке, понимаешь? Нет? О-ох! Ну что ж тобой поделаешь...
   Отражение присосалось к горлу бутылки; стало жадно хлебать, булькая, проливая коньяк на майку. Когда последняя капля растеклась на языке, оно вытерло губы и с размаха шарахнуло пустой бутылкой по голове Я.
   Зажглись дискотечные софиты, электрогитара загремела из мощных колонок под взрывной ритм барабанной установки. На сцене актового зала, прямо в институте, отжигает рок-группа из числа студентов. Их друг, - Артур, - вокалист на этом концерте.
   И он тащится от такого расклада. Неожиданное выступление стало сюрпризом от друзей; и сверх этого - они написали музыку к песне "Ценности". В Артуре разбушевался кураж такой силы, что сомнения и комплексы не смогли подступиться. Он разошелся от драйва, от буйной энергетики; раскачал зал так, что сокурсники с танцплощадки стали выкрикивать слова из припева. Взрывы чистой экспрессии, "крутость" момента, фонтанирующее вдохновение - каждая секунда живется на максимуме.
   Я сидит на кухонной табуретке, смотрит из-за кулисы на самого себя в ярчайший момент своей жизни. Сердце колотится учащенно, восторженно. Экстаз вокалиста ему знаком непосредственно, и сейчас вновь бушует в душе, синхронно с эмоциями юноши в центре всеобщего внимания. Безумный кайф обуял всецело, превратил в сверхчеловека без усталости и ограничений. Настала неизмеримая свобода для психики, будто не было прожито не единого печального события. Словно вся жизни сплошная вечеринка. Я горд за себя. Просто горд - безо всяких доказательств. Ему плевать на результат, на аплодисменты; и хлопки забурлили сами собой.
   Свет погас...
   ... и зажегся единственным прожектором.
  
   Голубоватый луч осветил Я, сидящего на табурете. Бутылка конька разлетелась, как бутафорская; не оставив на лбу ни единой царапины. С невозмутимым видом, Я стряхнул с челки осколки.
   Он по-прежнему на сцене актового зала, только теперь не за складками кулисы, а в эпицентре; на месте вокалиста. Вокруг ни души; музыкантов нет и в помине, убраны их инструменты, большие стереоколонки стоят молча. Я смотрит в зрительный зал, где во мраке едва видны спинки пустующих рядов.
   Слева, скрытое занавесом от публики, стоит потрепанное временем фортепьяно. Юноша пошел к нему, волоча табуретку; бросил перед инструментом и уселся. Он вдумчиво провел рукой по лакированной заслонке, отворил, оголяя ровный прикус клавиш. Кисти медленно опустились, едва касаясь клавира подушечками расставленных пальцев, готовых сыграть первые ноты "Лунной сонаты". Сердце бьется ровно, дыхание льется плавно, сознание затаилось в предвкушении музыки.
   На подставке нет нотного альбома; поэтому Я полностью видит свое лицо в отражении лакированной панели: сосредоточено-отстраненное, вдумчиво-рассеянное. Линии скул едва заметны в темноте, глаза таятся в черных впадинах двух колодцев; но холодный свет прожектора за спиной, столбом подпирающий пол в середине сцены - виден отчетливо. В лоне голубого луча Я видит Музу.
   Она замерла в ожидании сонаты, и когда юноша заметил ее - кивнула, благословляя. Лишь тогда Я ощутил уверенность, и на выдохе опустил нужные клавиши. Зазвучала трогательная музыка.
   Рождаясь из тишины, одухотворенная мелодия воспарила над сценой; окрыляя сердце, пробуждает утонченную чувственность. Правая кисть плавно, поглаживая, нежно перебирает звонкие клавиши; октавы баса пробирают до истомной дрожи; педаль растягивает вкрадчивые звуки.
   Умиротворение обволакивает; чужеродна мысль "отыграться" по технике, когда музыкантом дирижирует вдохновение. Кисти вошли в ритм, словно в мягкий поток. Я поднял взгляд, чтобы в отражении на панели увидеть вальс Музы. Она закружилась в грациозных па, и длинные волосы обвили тонкий стан; замерла, и светлые пряди, стекая по шелковому платью, распрямились фатой; шагнула вперед, и словно ангельские крылья, взметнулись локоны за спиной; отступила, и оказалась в золоте волос, будто в нежных объятиях.
   Дева плавает в луче света, и танцем рассказывает о своих чувствах. Я смотрит украдкой, до трепета боясь спугнуть пристальным взглядом. В каждом движении он видит многословие, безмолвное повествование о свиданиях при свете луны. Сокровенный танец рассказывает о том, как ждет своего писателя Муза; он явится, чтобы обличить глубинные переживания в строки. Чтобы посвятить ей свое одиночество. Чтобы взять ее на руки и вознести выше облаков; подняться над мирской суетой, над земными тревогами, и найти упоительное счастье в уединении на небесах. В ночном Эдеме, освещенном бессчетными звездами, он и она прикоснуться к Божественному, к истокам мироздания; и кристально чистые мысли наполнят их, и в белом свете луны станут видимы все цвета и оттенки Вселенной... И незримые вибрации, что пронизывают все живое, до дрожи, до истомы, встревожат общее на двоих сердце, когда Муза и творец станут абсолютно едины, сплетенные объятьями... Но Душа не ведает слов, а Разум не понимает иного... Стремясь на встречу друг к другу, порываясь друг к другу!.. они не могут соприкоснуться. Им остается лишь быть рядом, пытаясь из раза в раз подобрать транскрипцию и перевести слова на чувства, чувства на слова. Встречаясь под светилом ночи, верить, что однажды смогут понять замысел Бога, или разрушить демонические чары, которые разбивают каждого человека надвое. Вера в счастье, в первозданную гармонию, влечет Музу и творца за собой; туда, где нет места смятению, а чудеса, становясь обыденностью, но не перестают радовать. Ибо в единстве Души и Разума заключена всемогущая магия - сила Творца.
   Лунная соната... А ведь именно под покровом ночи встречи с Музой особенно хороши... От этой мысли на глазах Я проступила влага.
   Шепоток пробежал в тишине, словно крыса во время бала. Я злобно зыркнул в пустой зал, вернул внимание на клавиши, запнулся, сфальшивил, сбился - всего на секунду, но ветер вдохновения улетел вперед без него. Унес Музу с собой.
   В опустевшем зале, руки перестали хотеть играть; музыка смолкла. Я опустил голову, раздраженный ровно с то же силой, каким был восторг. И от этого похмелья стало еще обиднее.
  
   По лакированной стенке, костяшкой пальца, постучали изнутри фоно. Донесся приглушенный голос:
   - Сыграй "В траве сидел кузнечик"...
   - Оставь меня.
   - Я прошу, маэстро.
   - Что произошло на этот раз? Почему я сбился? Все ведь шло прекрасно!
   Оно вытолкнуло крышку фортепьяно; одетое в шутовской наряд, выскочило как напружиненный клоун из шкатулки; перегнулось над краем, чтобы схватить Я за грудки, но не приподнять, а удрученно повиснуть. В глазах сверкнула бессильная злоба.
   - Ты опять ничегошеньки не понял!.. - простонал скоморох, звеня бубенцами на рожках колпака: - Хотя... - оно отстранилось с безразличным видом: - Пожалуй, нисколько не удивлен.
   Паяц сел на край стенки, не вылезая из инструмента полностью. Достал со дна гармошку и стал играть непристойные частушки:
   - Без тебя я чахну. Без тебя я сохну. Если щас тебя не трахну. То, наверно, сдохну. Иииееееехххх!..
   - Прекрати, - сдавленно повелел Я.
   Оно остановилось, швырнуло гармошку за спину, где та с нелепым звуком зенькнула в последний раз. Скоморох с глупой рожей уставился на Я, словно не при чем.
   - Что за шепот меня отвлек?
   - Призраки наверное!.. Ах!.. - оно закрыло ладонью рот, придуриваясь встревоженной барышней. - Привидения!.. А может... Астральные инопланетяне?.. О Боженька... Только без паники... Нельзя терять здравого рассудка... Нужно спокойной подумать - что же это могло быть?.. Соображай, голова... Вари, котелочек... Это прозвучало из зрительного зала... так-так- так... значит... может... как-то связано с... ДИНОЗАВРАМИ! ... нет, ерунда, околесица... а может!..
   - А может ты прекратишь ерничать, дрянь!
   - Ой-ой-ой-ой-ой-ой! Не вели казнить! Каюсь-каюсь! Чем гадать - извольте послушать сами.
   Дрожащей рукой оно вынуло из-за пазухи дистанционный пульт, щелкнуло куда-то в темноту. И в тот момент оглушительно зафонили мощные колонки по бокам сцены. Мембрана дернулась от статических помех, и также вздрогнули ушные перепонки Я. А затем стал нарастать пронзительный звук, спицей входящий прямо в мозг; на грани переносимости - оборвался. И теперь фоновый, шелестящий шум диктофонной записи, распростился в актовом зале; а в громком шипении зазвучала тихая речь Я:
   - Доказательством существования Музы будут шедевры, заслуживающие всеобщего признания. За гениальное само собой полагается мировая слава. Возвышенные чувства не заслуживают того, чтобы не быть описанными, и остаться непрочитанными!.. Если только эти чувства взаправду, - воистину, - возвышены...
   Запись оборвалась со щелчком; колонки чихнули пылью и смолкли. Тишину нарушило Отражение:
   - Эти помехи прилетают к тебе из глубин подсознания. Такова твоя природа. Ее не скрыть даже самыми благородными лозунгами.
   - Но в чем противоречие? Ты показал мне воспоминание о выступлении. Я понял, что истинная причина моего творчества - тяга к прекрасным и удивительным моментам жизни. Но разве есть противоречие в стремлении к аплодисментам, как к результату за достойные труды?
   - Без аплодисментов все теряет смысл, не так ли?
   - Не теряет; но с ними - обретает больший! Сама суть творчества поднимается как минимум на ступень, и на шаг выше становится к совершенству!
   - Признание людей стало мерилом твоего вдохновения. Без него ты не чувствуешь уверенности в том, что с тобой действительно происходит нечто прекрасное, а не болезненное. Что ты скажешь на это? Ничего... А я скажу: причинно следственная связь. Поставленная вверх тормашками. Нет аплодисментов - значит встреча с Музой была бестолковой. И так пришел к тому, что "предназначение" кажется ложным. У тебя началась ломка без дозы одобрения. И одновременно - ломка от нехватки возвышенных переживаний.
   - Я хочу испытывать душевный полет! Свободу!
   - Свобода, которую надо доказывать, сделала тебя зависимым. Приплел астрал, ментал - всю эту эзотерическую ересь, чтобы интерпретировать, - а главное оправдать тягу к творчеству. Тебе надо доказывать себе и всем, что "воображать" - это не хухры-мухры!.. Ведь то чем ты занимаешься - не приносит успеха, и оттого кажется пустым, детским. Сие есть следствие недоверия к собственным ощущениям. Сие есть примыкание к массе, пресмыкательство перед системой. На этом заваливаются авторы и получше тебя.
   - Я собираю чужое мнение, коплю и применяю новые знания, чтобы совершенствовать навыки письма!
   - Не оправдывай жажду одобрения стремлением к развитию. Ты любишь громкие девизы - ну так возьми на вооружение вот этот: называй вещи своими именами. То, чем ты занимаешь - выставляешь Музу напоказ, как продажную...
   - Не смей!
   Раздался возмущенный бас фортепьяно, когда Отражение перебросило ноги и наступило на клавиши. С подошвы сапог жирными комьями стала стекать грязь, заливать белые клавиши, шматками шлепать в пол. Сидя в беспардонной позе, Отражение безумно оскалило зубы, словно на приеме у дантиста.
   - А что такого?.. Правда режет все три глаза? Это же твои СОБСТВЕННЫЕ мысли... Лишь доказав другим, что ты писатель - лишь тогда сможешь назвать писателем себя сам. Но сейчас ты НЕ писатель - ты графоман, мечтающий сделать себе мировое имя. Мировой псевдоним. И все это приправлено таким пафосом - лишь бы затея не казалась безнадежной. Но не волнуйся. Пытаясь привлечь внимание к своей персоне, кое-какой статус ты уже завоевал.
   Оно сняло с головы шутовской колпак; и нахлобучило на Я, поправив для ровности. Добивая стену отрицания, шут презрительно ударил словами как пощечиной:
   - Ты показушник...
   Кулак метнулся в нахальную рожу. Отражение отпрянуло; тогда Я схватил за ноги и сдернул на пол. Вновь раздался возмущенный аккорд, когда затылок стукнул по клавишам. Не выпуская ног извивающегося скомороха, Я оттащил его на середину сцены, раскрутил, и швырнул в настенный занавесь; плотная ткань колыхнулась волной, приливом ушедшей в потолок, вернувшейся слабым отливом. Отражение ударилось... и зависло в воздухе, словно марионетка, воздетая за нити.
   Злорадный хохот накатил из зрительного зала:
   - Ха-ха-ха! Давай! Злись! Злись на самого себя! Так нужно!
   Кукла шута затряслась, имитирую приступ смеха. Я повернулся в зал; и в этот момент неистовый порыв ураганного ветра сбил с ног, и бросил на снег.
  
   Ярчайшее солнце колет глаза.
   Валяясь в сугробе, Я заслонил обзор локтем; второй рукой помог себе встать. Привыкая зрением к чистейшей лазури небес, юноша почувствовал, как мерзнут пальцы рук, как босые стопы горят огнем от холода, словно от жара углей. Голые плечи вздрогнули ознобом, затряслись; Я обхватил их руками.
   Глаза так и не привыкли к снегу, сверкающему повсюду; устлавшему горный пик, на который переместился юноша. Внизу он видит крутой склон, спускающийся к белой долине облаков. Я значительно выше этого рубежа. В момент, когда он подумал о том, что воздух на такой высоте должен быть разряженным - начал задыхаться. Схватился за горло, упал на колени. Из-за паники, нарастающей с каждым глухим ударом сердца, Я забыл, что сам же волен изменить настройку воображения.
   Он не стал менять среду обитания - важно чтобы она сохраняла самобытность. Поэтому Я изменил себя. В своих параметрах он адаптировался к содержанию кислорода в атмосфере, к низкому давлению и арктической температуре. Глаза приспособились к яркости мира.
   Барханы облаков простираются белой пустыней; но в разрывах, словно в колодцах, виднеется снежный покров горного хребта. Его ущелья зияют провалами, а далекое подножие словно поросло мхом; хотя там лес.
   Ветерок бросил пригоршню ледяных крошек в лицо и на голую грудь; освежил. Созерцая величественную панораму, Я уселся, скрестил ноги, положил стопы на бедра. В завершенной форме позы Лотоса, он сложил пальцы в мудру просветления. Ровным вдыханием юноша наполнился энергией космоса, не столь далекого сейчас.
   "Когда я пытаюсь войти в творческое состояние, мою сосредоточенность постоянно сбивают посторонние мысли. Едва мне удается их унять и ощутить вдохновение, как из подсознания вылетает образ-раздражитель. Шепот побочного мнения. Он отвлекает на себя внимание, и тем разрывает тонкую связь с Музой. Этот сигнал не позволяет слишком далеко выходить сознанием из тела. Он работает как инстинкт самосохранения, но подобен ошейнику.
   Я хочу быть с Музой без оглядок. Я хочу получать удовольствие от писательства, а не пучок комплексов. Для этого мне нужно отключить сигнальную систему, мешающую мне становиться писателем. Если комплексы сидят в подсознании - то мне нужно именно туда.
   Возможно ли, поменять настройки себя?".
   Громким жужжанием задребезжал звук мотора, который лопастями двойного винта замесил облака. Раскинулось звонкое эхо над безграничным простором; военный вертолет подбирается к пику и уже слышно "чуф-чуф-чуф", ввинчивающееся в воздух. Боевая машина хищной формы, с крыльями, предназначенными лишь для ракетниц и пулеметов - поднялась перед юношей, вмиг сдувая снежную шапку с вершины. Я встал лицом к кабине, увидел Отражение за приборной панелью. От летного шлема ко рту Оно тянется дужка микрофона; словами пилота закаркали динамики вертолета:
   - Я не позволю.
   - Я устал терпеть. Я хочу действовать.
   - Действуй! Но не такими радикальными методами! Ты понимаешь на сколько опасно спускаться туда?
   - Откуда мне знать? Я ни разу не отважился там побывать.
   - Это не прогулка! Умерь геройство - оно сейчас неуместно! В подсознании, работу которого ты не в стоянии постичь недоразвитым интеллектом, ты будешь абсолютно беспомощным. Там не сработают твои волшебные приемы, мудры, лотосы, которыми натренировал сознание. Там ты окажешься как лист на ветру, марионеткой сновидения. Но при этом, как в реальности, у тебя будет лишь одна жизнь, а не десяток. От такого сна ты можешь просто не проснуться, если тело слишком серьезно отнесется к сигналу о смерти, посланному мозгом. Пространство информации, в котором ты окажешься, непостижимо для твоего крошечного Эго, оно будет ломать твою психику; ты взвоешь, когда увидишь, как весь хваленый разум построен из стереотипов, штампов и правил. Ты думаешь, что знаешь всю тяжесть цинизма - ХА! Но если ты хоть что-то повредишь, вспыльчивый ты мой, никто причины не поймет, почему ты стал "каким-то не таким". Автоматизмы, рефлексы, воспоминания, ассоциации - там есть все, в этих девяноста процентах "незадействованного" серого вещества. Там есть все, а ты отправляешься искать конкретный тумблер! Представь, что ты оказался на моем месте - ты пилот, и перед тобой приборная панель, с сотней рычажков и кнопок. Вот какую ты, - ни хрена не понимающий в пилотировании! - нажмешь, чтобы приземлиться?
   - Нажму ту, на которую укажет интуиция.
   Я опустился на колено, надел сноубордический ботинок; туго затянул шнуровку.
   - Я открою по тебе огонь! - проорало из колонок.
   Поднявшись обутым, юноша нацепил солнцезащитные очки. С хладнокровным упорством на лице он пошел к краю пропасти.
   - Стоять!
   Я побежал. С крыла вертолета отстыковалась ракета, выметнулась, чертя белую полосу; взорвалась, толкнув упругой воздушной волной в спину; юноша спрыгнул за секунду до этого. Он полетел с пожатыми ногами, коленями вперед. Разведенные руки пусть и не крылья, но закрылки.
   Внизу заснеженный карниз склона. На нем лежит сноуборд; приземляясь точно на него, Я сразу попал ботинками в крепление, и скорость падения перешла в скорость спуска. Набирая ускорение, юноша пригибается к доске, застегивая пластиковые ремешки на мысах и голеностопах. Карниз оборвался на последнем щелчке.
   Выброшенный с края, Я сделал двойное обратное сальто и топнул сноубордом по крутому склону, взметая снежный всплеск. Вполоборота ко встречному ветру, рассекая его собой, юноша скользит по прямой, нагнетая стремительность; ловя себя на ощущении, что доска не всегда касается снега, не всегда шуршит им. Ноги стали суперчувствительными пружинами, на которых тело кажется парящим вниз по наклонной; при этом несется выстеленным снарядом. Боковое зрение становится бесполезным, когда внимание просчитывает траекторию на гребне снежного бархана, который вот-вот станет вилять. Я начал кантовать, когда узкая полоса снежного хребта пошла то волной, то зигзагом. На очередном повороте, - под прямым углом вправо, - он сорвался бы, если остался на гребне. Но съехав пониже - прокатил как по краю блюдца; чертя рукой бороздку на снежном покрове.
   Военный вертолет откинулся в кувырок; армированное брюхо фюзеляжа сверкнуло солнечным лучом, пилот в кабине увидел вершину горы над головой. Летающий зверь мордой вниз перешел в пике, штопором сделал полоборота и помчал, почти касаясь снега посадочными лыжами; бросился в погоню в белом вихре. Не отпуская рычага управления, оно вынуло пистолет из кобуры, выстрелило в боковое окно. Снежный ветер ворвался в кабину, вместе в осколками стекла; они стали звякать по шлему. С соседнего кресла Отражение достало пояс с гранатами, вынуло три штуки, зубами выдернуло три чеки, высунуло в проем и разжало кулак. Бомбардировка спровоцировала лавину.
   Трещина пробежала по снежному слою, скол растянулся в обе стороны; просел массив и схлынул по склону. Бурлящий обвал стал ускоряться, нагнетаться в высоте, вбирая сугробы. Масштабная стихия догнала беглеца с обеих сторон от гребня бархана, затопила до края пенящимся потоком. Я потерял возможность маневрировать; поэтому все зрительное внимание сосредоточил на полоске единственного пути.
   Уши закладывает оглушительный шорох; ветер вдавливает щеки. Я мчится наперегонки с лавиной, набирает большую стремительность, вырывается вперед. Обрывается спасительный гребень, с трамплина выбрасывая Я на открытый участок склона; обвал тут же сравнивает холм - засыпает до ровной поверхности. Сноубордист гасит скорость слаломом - впереди обрыв! Скала заканчивается крутой пропастью. Но лавина не позволяет остановиться, даже притормозить. Нет иного выхода, кроме прыжка вниз. А там будь что будет.
   Я сорвался, начал падать... И лишь теперь увидел ступени. Накрытые снежной периной, они выступаю из горной гряды короткими платформами. Юноша приземляется на первую, съезжая, видит вторую, и лишь за ней - третью. Принимая решения за долю мгновения, не имея права на ошибку, Я занят расчетам соскоков; не видя снежного цунами, перелившего с откоса. Спасает то, что спуск по скальной лестнице подобен падению, при котором доска, лишь вскользь касаясь выступов, едва сбавляет ускорение.
   Но уже накрывает тень лавины. Снегопад заслоняет желтое солнце, словно опускающийся занавес. Головой, голыми плечами Я чувствует, как взвесь одевает его в ледяной, колючий свитер. Это означает, что в момент приземления юноша будет тут же раздавлен и погребен. И лишь невероятным чудом, когда уже не видел, куда падает - под доской оказался ровный склон.
   Я вынырнул из лавины; многотонный полог снега обрушился позади. С трудом удерживая равновесие, удивляясь живучести, сноубордист не слышит грома обвала - все звуки вытеснил набат сердца. От адреналина кровь уплотнилась, сплетения вен запульсировали, отдаваясь толчками до самых кончиков пальцев; от эндорфина наступила эйфория, расплескалась задором. Лавина побеждена.
   Но без промедления приближается новая задача - впереди грядет снежный рубеж, за которым начнется земляной спуск меж валунов и елок. Для такого хорошо подойдет кроссовый мотоцикл; как раз тот, который Я видит по курсу движения - дожидается юношу, фарой глазея с обрыва, перед которым поставлен на подножку. Я прицелился, подравнял стыковочную траекторию, учел направление стойки на сноуборде; вышел на прямую, за пятьдесят метров до пропасти - нагнулся к креплениям и стал расщелкивать. Когда освободил заднюю ногу - доска стала наполовину неуправляемой, когда отстегнул переднюю - полностью утратил контроль. Но за десять метров до мотоцикла - это уже неважно.
   Я смотрит только на цель - у него лишь одна попытка. И когда момент настал - кулаки намертво вцепились в руль. Вместе с собой, Я вытолкнул мотоцикл с обрыва, в невесомости перекинул ногу над сиденьем, пяткой ботинка задвинул подножку, повернул ключь зажигания... но мотор не завелся.
   Рефлексы сработали мгновенно, чтобы разблокировать свободный ход колес. Рессоры приняли вес, умноженный на ускорение, сжались под давлением, вытолкнули обратно именно в тот момент, когда пришлось снова взмыть над оврагом выше заснеженных елок.
   Косогор изъеден ямами вдоль поперек. На седьмом прыжке Я сбился со счета; и выдохся - потому что подкидывать себя приходится всем телом, а не поворотом ручки газа. Инерция тоже на исходе. Взлеты и падения как на качелях; вверх, - поворот ключа вхолостую, - вниз; вверх - еще одна неудачная попытка, - вниз; вверх... Трын-тр-тр-ррр!.. Рыр-Рыр!
   - Аллилуйя, - выхрипел Я.
   Залежи снега отхлынули волной, и под колесами началась каменистая земля. Диким рогатым зверем забрыкался мотоцикл на буераках. А в небе драконом ревет мотор вертолета. Рык догоняет со спины; на которой сошлись прицелы системы наведения, и на мониторе пилота высветилась красная надпись "ЗАПУСК". Снаряд зашипел и метнулся по прямой траектории. Там, где секунду назад был мотоциклист - образовался кратер и взметнулась земля. Если бы юноша не наклонился, сворачивая в лес - в облаке почвы были бы не только расколотые камешки, но и косточки.
   Безостановочный спуск Я продолжается в зарослях, где он лавирует и маневрирует между стволов. Каждое мгновение требует от водителя полной сосредоточенности. Руль, зажатый в побелевших кулаках, то проваливается, то бодается. От постоянного ощущения скорости сознание работает в режиме сверхвычислительного компьютера.
   Над кронами кружит крылатое чудище, подбирается, начинает пристреливаться. Ракеты целым пучком стартуют в атаку, рассредоточенным залпом ударяя по лесу. Те снаряды, что попадают деревья - в щепки разрывают стволы; те, что встряхивают землю - выдалбливают кратеры в горе. Одна почти настигла цель: пролетела рядом, вырвалась на опережение и шарахнула впереди, выдрав половину корней древней сосны.
   Дерево стало крениться, заваливаясь от мотоциклиста; он не позволил себе упустить столь очевидный знак удачи - ствол широк и все ветки снизу. Поддав газу, Я рванул на падающий трамплин - шины колес перескочили на шелушистую кору. Со стальными нервами держа баланс, юноша сжал зубы - взмыл над кронами; и в полете освободил руку, чтобы обернуться и показать пилоту средний палец. В этот момент, на апогее куража, уверенность в бессмертии, в неуязвимости - достигла максимума; и превратилась в чувство абсолютной свободы.
   Я приземлился на скат, который вывел на асфальт горного шоссе. На витках серпантина, - идеально ровном после колдобин лесной тропы, - мотоциклист смог выжать максимум из движка. Но этого не хватает, чтобы оторваться от преследования. Зато маленькую передышку гарантирует надвигающаяся арка туннеля в скале.
   В нахлынувшей темноте, где зарябили желтые лампы свода, и звуки стали глуше - Я догнал грузовик, перегоняющий спортивные иномарки; поравнялся, ухватился за прицеп, и перестал удерживать сиденье ногами. Мотоцикл завилял передним колесом, метнулся в стену; загрохотал позади. К тому времени Я уже снял страховочные крюки с лимонно желтой ламборгини, открыл дверь наверх, сел в кресло, пристегнулся, и опустил ручной тормоз.
   Именно в этот момент грузовик выехал из туннеля; и сразу получил ракету в кабину. Ее разорвало на куски и подожгло остатки, которые продолжили тянуть прицеп за собой. Горящий тягач завилял: потерся об стену скалы, со скрежетом высекая снопы искр, словно пытаясь погасить пламя; потом бросился на металлическое ограждение - порвал, будто ленточку. Пылающая кабина ушла в пропасть и утащила прицеп... с которого отделился гоночный автомобиль, взревел, и рванул по трассе.
   Чувствительный к малейшему повороту руля, автомобиль держит дорогу, как примагниченный; послушно дрифтует на резких поворотах, скругляя заносы с точностью до градуса. Но стало не до восхищения, когда в зеркале заднего вида Я заметил управляемую ракету. Она стелется над асфальтом, гонится, сокращая разрыв дистанции, метя боеголовкой в багажник.
   Я снял солнцезащитные очки, вдавил педаль, и стрелка спидометра прилипла к максимальной отметке. Но впереди поворот - водитель вытягивает ручник, скручивает руль. Ракета проносится мимо, и пока сворачивает, выстраивая новую баллистическую траекторию - вынужденно предоставляет гонщику фору. Он берет разгон, и на следующем повороте снова скидывает ракету с хвоста, как тореадор быка.
   Наконец-то послышалась детонация - взрывоопасная гончая выдохлась. За время маневров, Я спустился до пригорода на холмах взгорья; промчал мимо знака, обозначающего склон в 70 градусов. Не прекращается схождение; не замедляется, а ускоряется. Панорамы мелькают стремительно, сливаются, размазываются. Скорость вжимает водителя в кресло до ощущения слияния с гоночным автомобилем. На последней передаче, Я ворвался в мегаполис, построенный на ярусах горы как на ступенях; по асфальтовой горке понесся все ниже.
   Шоссе перестало быть пустым; другие машины оказались на дороге... и подверглись пулеметному обстрелу с воздуха. Крупным калибром, пилот стал нашпиговывать всех без разбора, доводя до взрыва. Встречные авто горящими таранными бросились на ламборгини; в сопутствующем потоке тоже начался хаос. Завизжали шины, засигналили машины - в неразберихе все случалось резко и непредсказуемо: на перекрестке джип пронеся поперек движения - Я уклонился телом, и одновременно - гоночным болидом; пылающий бензовоз стал догонять справа - им рулит случайность, водитель мертв. Я вынуждено прижался к бордюру улицы, держась подальше от бака с горючим; но тот постепенно сближается. Юноша схватил рычажок, который вспрыснет закись азота в коллектор движка. Но сейчас не время для последнего козыря. Водитель потерпел еще немного, и на развилке отклонил маршрут; сзади прогрохотало.
   Совсем скоро гора закончится; впереди видна береговая линия подножия. Но Отражение не слезает с хвоста; преследует как тень. Я принялся вилять, чтобы пулемет не изрешетил кузов. Остается совсем немного.
   Свинцовые жала разбивают витрины, рикошетят от дороги, рвут провода сети электропередач. Но то, что творится позади - не интересует гонщика, выжимающего из мотора максимальную мощь.
   Склон наконец-то скруглился; Я вспомнил ощущение своего настоящего веса. И вот уже ламборгини выметнулось на пирс, начался деревянный мостик в море, секунда - и он закончился. Машина вылетела с края, и стала падать стрелой. Когда остроносый капот направился вниз, и Я увидел стену морской воды - тогда-то и пришла пора для реактивного ускорения. Водитель дернул рычажок с надписью "Nitro".
   Пламя выметнулось из турбины; ламборгини толкнулось от воздуха, и вонзилось в толщу воды.
   После всплеска звуки в салоне стали глухими, появилось эхо замкнутого пространства. Пузыри запенили лобовое стекло, разбежались, открывая обзору изумрудную темень пучины, в которую началось погружение. Я отцепил ремень безопасности и заметил Отражение в пассажирском кресле. Оно одето так же, как и юноша: с голым телом, в домашних штанах и сноубордических ботинках; но выглядит не ошарашено, а смешливо - напевает мотивчик:
   - Най-най-на ин зе елоу сабмарин, елоу сабмарин, елоу...
   - Да какого хрена?! - взбесился Я.
   Вместо ответа, оно выхватило из-за пояса пистолет и выпустило пулю в лоб водителя...
  
   ...и юноша вздрогнул в кресле. В кресле своей квартиры.
   Пяти секунд хватило, чтобы понять произошедшее, и снова отправиться в астрал...
  
   ...и оказаться на вершине горы.
   - Опять?..
   - Никаких опять!
   Я обернулся; застал Отражение в тот момент, когда оно наставило дуло вплотную к лицу, и спустило курок...
  
   ...Эхо выстрела Артур дослушал в реальности. Тут же взял себя в руки; приготовился - когда окажется на вершине...
  
   ...он тут же перехватил руку Отражения и отвел пистолет в сторону.
   В другой руке противника оказался второй ствол. Выстрел...
  
   ...оборвал дыхание, заставил Артура всхлипнуть как от удушья. Но даже это не сломило...
  
   ...Я схватил правую руку вооруженного Отражения; потом левую, и развел их в стороны.
   - Прекрати мне мешать!
   - Я спасаю тебя, дурак! Я спасаю нас! Поэтому ты наказан! Год без астрала!
   Оно замахнулось головой и треснуло лбом в переносицу Я.
  

*** *** ***

  
   Никогда прежде Артур так не жаждал достичь цели. Нереализованная, эта решимость изводила до измождения. И вжимаясь в спинку кресла, мокрого от пота, хлебая воздух, словно его мало в комнате - думает лишь о том, как добиться своего. Ему плевать, что тело взмокло, но мерзнет; что губы пересохли и должно быть посинели; что сердце разбухает и рывком сжимается. Подобно берсеркеру, не щадя себя, зациклен на одном - идти дальше, и только вперед. Поэтому, от неуемной злости, пальцы сжимают подлокотники.
   "Отражение... Ну и кто оно после этого: друг или враг? Почему мешает решить проблему раз и навсегда? Ведь если так сопротивляется - значит, в самом деле, есть возможность поменять свои настройки. И тем повлиять на участь, перенаправив судьбу, как сюжет книги...".
   Мысль показалась глубже гневного ворчания. Рассудок приостановился, отмотал назад.
   - Перенаправить судьбу... как сюжет книги...
   "Какой у меня сюжет?" - вопрос мелькнул искрой в мозгу, как бесшумная зарница в серой туче. И внезапно пришел ответ.
   Артур поднялся с кресла. Он перестал осмысленно видеть, а точнее обращать внимание на предметы интерьера, оказавшись где-то далеко и одновременно здесь. С ощущением, будто сознание куда-то отлучилось за консультацией, юноша зашагать по комнате; как через тернии продираясь к рабочему столу, хотя достаточно одного шага. Отодвинул стул, сел перед черновой тетрадью, включил лампу. Каждое движение плавно аккуратно, словно на плече сидит пугливая птаха: выдвинул ящик стола, взял глеевую ручку красного цвета. Снял колпачок, как если бы вынул меч из ножен. В книгах истории описано: чтобы выковать катану, которая сложит о себе легенды - кузнецы востока медитировали до транса, и лишь в таком состоянии приступали к работе. На всех этапах, - от молота, до точильного камня, - главной задачей становился не труд, а поддержание осознанности. И в этом покое без посторонних мыслей, божества, которым молились - начинали подсказывать мастерам как сотворить шедевр.
   И кажется, что вот она подсказка - писатель вдруг вспомнил азы. А именно то, что предшествовало самому первому рассказу - исповедь.
   - Как же давно это было?..
   Дрожь пробежала по телу - трепет удовольствия. Вот-вот начнется... Нет. Уже началось...
  
   Исповедь разоблачает потаенные думы. А значит она - кратчайший путь к подсознанию.
   Прокладывая маршрут, и оставляя за собой чернильные следы строк; но не разменивая равномерное продвижение вдоль мыслей на самолюбование отражением в этих вязких лужах - Артур приступил к Исповеди:
   "Кому-то для искренности потребуется священник, кому-то психолог. Кто-то обойдется другом, родственником, и даже случайным попутчиком в дороге, готовым выслушать, перед тем как попрощаться на перекрестке. Но самый легкий способ - чистый лист; и ручка, которой можно излить наболевшее.
   Важно пресекать попытки превратить откровение в художественно произведение. До финальной точки - все слова строго должны оставаться в секрете. И как бы красиво они ни складывались, - а непременно станут! - исповедь - не для посторонних. Не для хвастовства откровенностью, не для показушной выстраданности. Только чистая правда о себе.
   Поэтому изначально писать нужно не красиво, а честно. Первое, что приходит на ум, как под диктовку. Это простейший, общедоступный способ психического самолечения - рассказать о себе, заполняя собственный анамнез. И чем-то процесс напоминает кроссворд: сначала озвучивается конкретный вопрос; затем ищется ответ, но без упорства. Краткий итог пишется в строчку; и когда пирамида из слов заполнена - по буквам открывается ключевое слово. Это и будет рецепт от болезни.
   Хватит увлекаться. К сути. Вот я ребенок. Допустим мне 6 лет...".
  

*** *** ***

  
   Вот я ребенок. Допустим мне 6 лет. Я с нуля годиков изучаю мир, в котором родился. Все в новинку для меня. Каждый мой День Рождения - праздник. Через 20 лет, я буду ожидать ежегодную дату с чувством назревающего кризиса.
  
   Наступает 14-ый год моей жизни. Подростковые переживания кажутся мне невозможно сложными. С друзьями и врагами(!), с "просто" подружками и "особенными" девочками - я формирую первый сознательный круг общения. С кем-то сближаюсь, от кого-то отдаляюсь, придавая колоссальную значимость взаимоотношениям. Во мне бушует гормональная буря полового созревания, но я этого не осознаю; в упор не замечаю, что веду себя как стадное животное. Точно так же мне непонятно, зачем я получаю первый паспорт.
   Помню, когда засовывал в обложку - поймал угнетающее отвращение, что мне навязали игру, в которой не слишком-то интересно принимать участие. Того требует законодательство... Но что подросток понимает в законодательстве? Все мои знания сводятся ко вскользь прочитанным параграфам учебника по граждановедению.
  
   В 18 я подбираюсь ближе ко взрослой жизни - достигнуто совершеннолетие. Уже получен второй паспорт. Но лишь теперь начинается настоящее испытание социумом, как ритуал созревание индивида - становлюсь абитуриентом.
   Не окунулся, а погрузился в мир незнакомцев и посторонних; тогда и начал понимать, что именно кирпичные стены школы делали друзей неразлучными, а не какая я-то там преданность.
   Хочется! Безумно хочется проводить время в прежних компаниях! Сидеть по пять дней к ряду за одной партой с девочкой, которой украдкой любуешься. Помню, как щемило сердце, когда боялся быть застуканным. Помню застенчивость. Застенчивость... столь мягкое слово для шквала эмоций! Как запылали щеки, как пропал дар речи, когда во время урока, - при всем классе, - учительница пристыдила ученика, парящего в облака с Амуром. Вот ведь дрянь!.. Это же откровенная подлость: воспользовалась преимуществом взрослого расчета, чтобы максимально эффективно отбить желание быть застенчивым.
   К счастью, не все учителя - лже; и не все педагоги - псевдо. Оп! Вот я и вернулся обратно к совершеннолетию, когда поступил в университет, и новые ПЕДАГОГИ полностью заменили школьных преподавателей, к которым привык за 10 классов.
  
   И вот какую тенденцию я нахожу интересной... Сначала я жил с родителями - два человека, плюс четыре (вверх по генеалогическом древу) - два дедушки и две бабушки. Затем детский сад - свора детей под опекой двух тетушек-пастушек: нянечки и воспитательницы. Сколько нас было?.. Полтора десятка?.. Не помню ни одного лица.
   Потом школа - количество сверстников в замкнутом периметре класса выросло где-то до двадцати пяти. Все мы - выводок цыплят, рассаженный за парты; с крылышками, сложенными на столешнице, от которой нужно держаться на расстоянии кулачка; а когда пишешь, не клюй носом в тетрадку - испортишь глазки.
   Через 3-4 года станет понятно, кому в классе дисциплина дается с трудом, не вживляется. А за 10 лет - образовательная система оценит склонности и способности каждого ребенка. Расставит баллы в аттестатах, отметит медалью отличившихся в... Чем? В сочетаемости со стандартами методик обучения? В таланте угождать педагогам?
  
   Отвлекся...
   Уффф...
   Возвращаюсь к завязке предыдущего абзаца - тенденция. Интересной считаю тенденцию расширение вместительности круга общения; а так же ускорение обновления его участников. Во! Вспомнил! Когда поступил на психфак - старался поддерживать дружбу с бывшими одноклассниками. Бывшими... Это как фаза перехода от общения к забвению.
   Первый курс. Аудитории превосходят габариты классов. Иногда, на общих лекциях, набирается 40-50 студентов. И все эти сверстники и ровесницы, - в большинстве своем, - незнакомцы.
   Вдруг становится понятно, что заканчивается ОКОНЧАТЕЛЬНО выпускной этап ученичества, перед НАСТОЯЩЕЙ взрослой жизнью. Той самой, от которой воротило, когда циничные взрослые, с авторитетом возраста, советовали готовиться к расставанию со школьными приятелями. Я-подросток возмущался: как можно говорить такое? Приятели? Да у меня все друзья! Мы с Женьком такое пережили, не забудется никогда! И Васек меня никогда не предаст! А Серый - так он вообще сосед; от него захочешь - не спрячешься! Среди друей у меня даже лучший есть - Ромик; с яслей детсада - кореша! В общем, вы, - взрослые, - дураки. Считаете что деньги важнее людей. Никогда не стану таким же. Даже из принципа!
   Фуф...
  
   Но вот школа кончилась. Больше мне нельзя приходить на уроки; да и незачем - мой класс распался. Не сразу: как друзья мы вымирали постепенно, все в меньшем количестве собираясь на встречах выпускников. Учась на четвертом курсе психфака, когда единственный раз за год выпала возможность вернуться в школьный кабинет, сесть за свою парту и встретиться с коллективом, сплоченным общим детством - я захожу в тот вечер, и вижу, что наше число превратилось в цифру.
   С порога стало ясно, что явились те, кто медлит поставить точку. Помню, беседы в тот вечер были донельзя унылыми, а челюсть ломило от натянутой улыбки. Наша классная руководительница в который раз благословила корабли, на которых мы выплываем в безбрежный океан взрослой жизни и прочее... Сантиментами сама себя до слез растрогала. И эти слезы вдруг поразили меня - ведь это же она предрекала распад детского коллектива! Но выходит, что сама не верила свой же совет. Она говорила одно, я утверждал противоположное со 100%-ной уверенностью; оба оказались не правы. Друзья, значит... Женек переехал на другой конец города - там и осел. Васек пару лет назад женился на той самой девочке, с которой я сидел за одной партой. И в результате общаться оказалось сложнее, чем убеждали друг друга накануне их свадьбы; на которой я перебрал и устроил потасовку... Да уж... Серый откололся более незаметно - он по-прежнему сосед, но это уже ничего не значит. Случайные встречи в предбаннике: привет - привет - как дела? - нормально, а у тебя? - хорошо. Точка. И тихо закрываем двери.
   Зато Ромка так и остался другом. Отношения, испытанные временем. Этого человека не заместил никакой другой, тогда как весь "школьный" круг общения обновился до "студенческого". По сути, отбросив драму жизни, я похож на элемент из таблицы Менделеева - у меня наблюдается валентность. Это означает, что на любом этапе социального развития, я не могу поддерживать больше дружеских связей, чем мне отведено.
   Супер!
   Тихо!
  
   Школа - десять лет притирания к не такой уж обширной группе людей. В нее меня привели маленьким, словно пересадили комнатное растение в горшок побольше - и детская психика стала приживаться сама собой.
   Пять лет университета; и с первого дня я знаю, - подготовился, - что такое репутация, какой бывает и зачем нужна. А главное - как достается. Я в курсе правил взаимоотношений с ровесниками; я в теме, о чем и как беседовать с педагогами, чтобы продемонстрировать незаурядность, впечатлить смесью воспитанности и вольнодумия.
   Со школьной скамьи ласкали слух упреки, мол, умный же, мозги работают на пятерку, а тройки получаешь только из-за халтурного отношения... Вообще, сложно представить незрелого ребенка, который не станет после такого любить свои тройки. Пусть даже кричат и ругаются родители, тряся постыдным дневником и подбирая наказания, будто ища ключик зажигания для успешности своего чада. Пусть кричат и ругаются, пусть наказывают - от этого участь непонятого гения становится лишь совершеннее. "Горе от ума".
   Не та степь...
   Ххооо...
  
   В 23 года - я расстаюсь со своим поколением. Оно расформировывается, будто по распоряжению правительства Москвы. Исчезают условия, державшие толпу ровесников в стенах одного здания. С этого момента мы децентрализованы, рассредоточены.
   Каждый сам по себе. И тысячи дверей... нет, не распахиваются... приоткрываются, чтобы впустить на собеседование. Внезапно узнается, что везде для трудоустройства нужен стаж работы. Нонсенс! Как тогда быть выпускникам ВУЗов? Ответ: выкручивайтесь. Убеждайте работодателя в своей пользе, ищите связи. Что хотите - то и делайте. Теперь за вас ни кто не станет думать. Но не потому, что свобода, а потому, что начхать.
   Наступает момент, когда я попадаю в статус, который даже звучит унизительно - подчиненный. С такими не нянчатся, не вытягивают четвертные оценки, не учат, не терпят, и крайне редко считаются с их мнением. "Не исключительность - покажи исполнительность!".
   Коллектив сотрудников - это тебе не одноклассники и не сокурсники. Не будет честных решений конфликтов - во дворе, лицом к лицу, кулаками; будут наиболее эффективные, хладнокровные. Теперь не оценки в дневнике - награда за усердие; теперь это деньги. И тут за "пятерку" приходится грызть конкурентов.
   Деньги - вот что делает человека взрослым в современном обществе. Ребенок лишь хочет иметь их; взрослый - не может без них прожить. На этом заканчивается детская непосредственность. И вот теперь-то становится понятным пресловутое "законодательсто". Не столь права, сколь обязанности. Дело даже не в уголовном кодексе или конституции РФ; "законодательство" - это когда без паспорта я никто, когда деньги решают любые проблемы, когда я становлюсь некой единицей человеческой особи - гражданином. И по законам ОГРОМНОЙ социальной группы, - ни школьников, ни даже студентов, - я обязан: ходить на работу, зарабатывать деньги, искать женщину для брака, завести ребенка, купить недвижимость, транспорт, модный аксессуар, и раз в год летать за границу. Эти задания проверяется, как домашняя работа; вот только баллы проставляет не горсточка педагогов -теперь каждый вокруг лепит на меня свои оценки.
  
   26 лет... 26... лет...
  

*** *** ***

  
   Ручка выпала из пальцев; на трех из них вмятины, и судорога вцепилась в ладонь под мизинцем. Шея затекла, моральные силы истрачены полностью - выдавлены до последней капли. Как символично, что и стержень гелиевой ручки перестал писать. Пустой стержень, - как описание внутреннего состояния, - подходит идеально.
   - Это тупик! Убожество! Бред!
   Артур сломал пополам пластик ручки; выдрал листы, скомкал и брезгливо выбросил. Потом вскочил, и со злостью отшвырнул стул. Обида сжимает сердце, будто в кулак.
   - Гадство!..
   "Успокойся".
   От голоса Музы чудесным образом полегчало. Ощутимо и сразу. Нашлись силы взять себя в руки, загасить панику огнетушителем здравомыслия.
   - Я просто ударился в повесть. Это моя ошибка. Надо снова пробовать с чистого листа.
   Артур вооружился новой ручкой; теперь - слова будут черного цвета.
   "Увлекся автобиографией. Но ничего страшного - этот тупик в лабиринте подсознания можно обойти. Надо излагать мысли короче!".
  

*** *** ***

   С годами становлюсь невнимательным - характеризую мир прилагательными, а не существительными. Жестокий, коварный, враждебный. Куда-то пропали: лето, море, солнце, облака.
   В детстве жизнь была удивительно яркой. Об этом твердят остатки воспоминаний - кадры короткометражек, наполненные молодыми ощущениями. Порой, в нынешнем возрасте, случаются дежавю: лучезарный день лета, шуршащий листопад, хрустящий снег, запах цветения. На десять секунд я становлюсь на столько же лет моложе.
   За эти крохи радости я расплачиваюсь часами сравнений: "раньше" - "теперь", "было" - "стало", "обрел" - "утратил". Отчет о потерях - ведь детство не повторится. Ощущение утраты становится сильнее с каждым Днем Рождения.
   "Дальше - хуже" - самоубийственная установка, заложенная в подсознание. Во вред обращается свет воспоминаний. Запускается программа старения, утвержденная мной же: "Согласен, не молод" - и роспись.
  
   Помню, как друг катал на велосипеде... Вот педали крутит тот самый Ромка. Я стою на багажнике, - именно стою, а не сижу, - и не держусь за плечи друга, балансирую. А когда Ромка несется с горки - расправляю руки. Это мои настоящие крылья.
   Никакого позерства - каждую секунду жизни я ощущаю каждой клеточкой себя. Впитываю мир. Мне некогда думать о будущем или прошлом; начисто отсутствует потребность жить по уму - его так мало, что не тяготит. Чудесная легкость. Окрыляющая.
   Но хуже ли от того, что я узнал многое? Нет. Тяжело потому, что постоянно думаю. Напрягает нескончаемость процесса.
  
   Помню, как Ромка тащит меня на санках. 7-ое января, праздник Рождества Христова. В тот день я сломал ногу. Так странно не чувствовать боли перелома!.. Пока друг волочет меня домой, я дурачусь, бросаю снежки ему в затылок. Хех... Вот чудила. Рискнул здоровьем на жутком трамплине - проиграл и остался беспечен. Но вот я лежу на кровати - дома, моя сломанная нога отогревается, и я ору от боли.
   Подумаешь! Ха! Еще гипс не снимут, а я уже буду гулять. Ей Богу - неубиваемый. Как и положено непоседам моего возраста. Но, как и на всех детей, на меня заведена медицинская карта в поликлинике. И пока пополняется перечень травм и болезней - приобретается осторожность. Все бы ничего - вот только предусмотрительность становится год от года дотошнее. И будет неприятно однажды назвать себя трусом.
   ...Видимо, ребенок во мне все еще жив. Поразительная живучесть.
  
   Воспоминания - это дар, а не проклятие. Там хранятся доказательства радости, триумфа, счастья, любви. Мое прошлое - не только горький опыт; каждому разочарованию предшествовала надежда.
   Вспоминая о хорошем, я наполняюсь верой в лучшее будущее. Ведь жизнь, как в детстве, не перестает учить чему-то новому; это постоянное свойство мира. Но видимо, после университета, я перестал учиться. И не сказать, что утратил способность - расхотел. Итак уже умный. Что-то втолковала психология, что-то - анатомия с биологией и химией в придачу, что-то объяснила религия. И теперь нет нужды делать собственные открытия. Выбираю из ассортимента чужих убеждений.
  
   Научился многому. Но разучился дружить, влюбляться, мириться, драться по-честному. Разучился предвкушать праздники и подарки, жить без оглядки, не ждать подвоха. Разучился хотеть; сплошное равнодушие во спасение калеченной души. Не осталось не одного "хочу"; сплошником - "НАДО". И при этом - недостаточность как бич, секущий каждого взрослого гражданина по крупу.
   Самостоятельная жизнь обязала остепениться, сделать "правильный" выбор. Но обстоятельства ведут меня куда-то, где я не хочу быть. Негативные выводы выстраиваются в цепочки. И в этом я виню всех подряд: и вокруг, и внутри. Обида отбивает желание радоваться, стремиться, в принципе чего-то хотеть.
  
   Если я признаю ошибку, - чужую или свою, - это еще не значит, что прощаю. Придирчивость стала чертой характера: я придираюсь ко всему и ко всем. Презрение к самому себя я уравниваю презрением к окружающим. Гармоничная деградация.
   Почему взрослые курят? - потому что тело хочет двигаться. Организм вырабатывает энергию - но куда девать? - злиться и нервничать.
   Почему взрослые пьют? - чтобы опьянением оправдать импульсивные поступки и слова; позволить себе искренность и необдуманность.
  
   Хочется, чтобы было как раньше: трепет, поцелуи, отшибающие мысли; когда будоражила сама близость близости, а девочки казались недотрогами. С ума сводило "нет", осторожно переходящее в "да". И было страшно не помириться после ссоры.
   Но теперь, завести женщину - как приобрести холодильник. Есть чё потрахаться? Можно усомниться в Настоящей Любви; но мало тех, кто усомнился в сексе. Выгода маячит слишком беспардонно. Когда-то я презирал само слово "трахаться", теперь - я должен поддерживать здоровье половых органов.
   Я-подросток плюнул бы мне в лицо; а я бы сбил его на землю и стал бы лупить ногами. Без жалости. Потому что моя совесть итак до смерти измучилась, пока я отматывал жизнь, как рулон туалетной бумаги. День за днем, квадратик за квадратиком - кидаю в унитаз; слив.
  
   А хочется случайных знакомств. Хочется влюбиться. Хочется спать с такой женщиной, которая каждую ночь сделает запоминающейся. Хочется заниматься таким трудом, который будет интересен постоянно, а не на первых парах. Вновь радоваться жизни... чтобы Муза почувствовала мою любовь.
   Мы поменяемся ролями; не от нее буду ждать вдохновения, а стану вдохновителем для Музы. Перестану требовать успокоиться; своей заботой, я успокою ее сам. Подарю букет благих вестей, вместо пучка плохих новостей.
  
   Все гениальное просто. (Забота о Музе) = (забота о себе). Это (чистка эмоционального фона) + (переход с ожидания на действие). Событие являются производной от действия, а производная от событий - эмоции. Делим их на положительные и отрицательные. В этой дроби нужен только знаменатель - оптимизм; берем его, преумножаем. Из полученного результата извлекаем корень - конструктивную энергию, созидательную силу. Итог будет возведен Музой в квадратную степень.
  
   На оси координат: между прошлым-будущим, между хорошо-плохо - Я могу корректировать график своего отношения к жизни. Это и есть сознательная перенастройка своих характеристик, спонтанно самообразованных в подсознании. Именно так устраняются фобии, склонность к депрессии, комплексы. Я нашел клю
  

*** *** ***

   Движения ручки прекратились, не дописав последней буквы.
   Она здесь!.. Муза пришла. Ее присутствие - отчетливое ощущение...
   "Тише...".
   Писатель смиренно выдохнул. Сердце замерло. До чего же сильное чувство...
   "Чщ-чщ-чщ...".
   Она встает позади, нежными пальцами касается головы юноши; массирует...
  
   Для Артура это лишь видение, но оно затмевает все мысли. Напряжение в теле растворяется, как лед в теплом чае. Несколько блаженных секунд длится наваждение. И едва распахнув глаза, писатель кидается на новый тетрадный лист.
  

*** *** ***

  
   Она существует! Хватит уже сомневаться!
   Потерялись все предлоги метаться и терзать себя. Насколько я готов доверять вдохновению? На 100! И еще десять процентов сверху.
   Безумие или гений? Да ну к черту этот пафос! Мне просто хорошо, и я это чувствую... собой! Я счастлив, когда она рядом. И неважно, откуда приходит, откуда родом. Быть может, ангел-хранитель. Или богиня творчества. Или вымышленная героиня, которую я создал для повести своей жизни. Или же некий идеал девушки, которым латаю сердце романтика.
   Она может оказаться подселившейся душой. Моей душой. Может оказаться, что так мной визуализируется любовь Бога, или космические вибрации, транслирующие энергию для жизни всех существ на Земле. А может - такова моя интерпретация Единственной; та самая девушка, те самые чувства. И сердце посылает мне ее образ, как шпаргалку для поиска в реальности...
   Я не знаю. И не хочу знать. Важнее - чувствовать. Меня вполне устроит, если факт эмоционального подъема, и дальше будет называться "вдохновением". А Она - Музой.
  

*** *** ***

   - Занятно ты рассуждаешь.
   Артуру не нужно смотреть в сторону кресла, чтобы проверить; в нем сидит Отражение. Писатель отложил ручку, сложил локти на столешнице, уставился на стену отрешенным взглядом. А оно продолжило:
   - Девы-богини, души-берегини. Телепатия с той, что предначертана судьбой. Прям поэзия. А действительность... такая проза!..
   - Любовь - панацея.
   - И ты, значит, грезишь об инъекции... Все это немного странно; слышать подобные восторженные речи от того, у кого уже есть постоянная девушка...
   Юноша вздохнул, прислонился спиной к стулу; молчит, слушает оппонента.
   - Нам обоим известны все эти ответы: привязались, тыры-пыры, палки-дыры. Чувства были, да увяли. Пытались начать по-новому, но фундамент отношений проскандален напрочь. Никто не виноват, но всем больно. Ссоры. Сцепки. Скандала. Ах ты сссу-у-у-умка!.. на столе лежит - подай, я уже обулась - Наташ, останься, - я ухожу, дай сумку - нет - сама возьму - не отдам - ты больной?
   Все те реплики, упомянутые Отражением, недавно прозвучали в этих стенах.
   - И вроде бы расстались... Но шут его знает?.. Уже не расплести клубок спутанных нервов, которыми оплел себя ты, и твоя-нетвоя Наташа.
   - Мы расстались.
   - Окончательно?
   - Навсегда.
   Взгляд Отражения застыл холодным стеклом. На подлокотнике кресла лежит диктофон. Медленно опустилась рука, палец лег на кнопку воспроизведения: но перед тем, как включить запись, оно предупредило:
   - Вначале этого, - бесконечно долгого, - вечера, был сигнал, которым ты меня призвал. Послушай его:
   "Я пытаюсь думать о книге, но исхожу желчью от настырных мыслей о Наташе. Внимание мне не подчиняется, и как бы я ни старался быть хладнокровным - то и дело закипаю. В такие моменты - я заложник скандала; он случился около трех дней назад, но будто продолжается. Задетый за живое, я коплю ругательства - набиваю колчан стрелами на случай очередной перестрелки...".
   После молчания, и осмысления, Артур проронил:
   - Ты мог включить ее раньше. Тогда бы все сразу встало на места.
   - На прежние места. А ты должен был увидеть ситуацию под другим углом обзора. Требовалось начать размышления не с боли тупиковых отношений, не с отчаяния; а с альтернатив, с того, чего желаешь достичь. Ты осмотрелся, и нашел маяк. Ты зажег факел надежды и отправился к нему. Ты дошел. Поздравляю.
   - Я не дошел... как видишь...
   - В смысле? Я вижу, что ты смог найти решение по поводу Наташи.
   - Но я не вижу Музы.
   - Не все сразу. Я же говорил тебе, - на вершине горы, помнишь? - не надо радикальных методов. Теперь, постепенно, со временем, ты дойдешь...
   - Дружище... Я все равно пойду туда... Мой маяк все еще там, и я его вижу.
   Отражение не стало перечить барану; лишь рукой отмахнулось устало.
   - Да и Бог с тобой...
  

*** *** ***

  
   Юноша встрепенулся, взбодрился. Должно быть, вырубился от усталости. В кресле у дальней стены - никого нет.
   На столе все также распахнут черновик - на исповеди, посвященной Музе. Автор пробежал взглядом по строкам. Да, все верно. Все так и есть. И хотя Отражение похвалило лишь за расставание с Наташей - это не самое важное решение за сегодня. Без сомнений, без малейших колебаний, он признает покровительство незримой высшей силы - и от этого самочувствие стало гораздо лучше. Казалось бы - всего лишь мысли... Или это уже не мысли?.. Вера?..
   Писатель отодвинулся от стола, встал, чтобы пересесть в кресло; с удовольствием расслабился в комфорте мягкой обивки. Сейчас он переведет дух, а потом станет думать, как это - спустится в подсознание. На что это может быть похоже? Какую аналогию взять за трамплин? Все это пока остается загадкой.
   Ничего. Он уверен в себе. Теперь, когда на союз с Музой можно опереться, к писателю вернулось мужество во всем.
   Вот только есть нечто странное в том, какими подлокотники кажутся на ощупь. Артур ущипнул и оттянул материю; отпустил - и она тут же выровнялась обратно. Странно. Вроде ничего очевидного; но терзает смутное ощущение, словно... само кресло... хм... будто само кресло - часть тела... Как будто...
   - Я уже в подсознании...
   Он произнес это вслух - и тем запустил механизм. Из подлокотников выскочили металлические клешни - сомкнулись браслетами на запястьях Я. Тоже самое произошло с ногами; от голени до бедра схвачены множеством колец, пристегнуты замочными дугами. Опоясывая, просовываясь между подмышками - железные скобы обездвижили юношу; трансформировали кресло в саркофаг.
   Сопротивляться поздно - лишь голова осталась неприкованной; но вот защелкнул ошейник. Из подголовника выдвинулись антеноподобные штыри; на концах - латунные бусины, которые коснулись висков Я.
   Электрический разряд полыхнул в черепной коробке. Боль парализовала, не позволив и пискнуть. Мозг закоротило; и в то же время отчетливо ощущается, что волосы встали дыбом, задымились. Невозможно дышать - легкие сжались в комки; сердце - в горошину. Красные белки лезут из орбит - зрачки закатились полностью.
  

*** *** ***

  
   Терпеть! Терпеть!!!
   Юноша удивился, когда заметил, что терпеть нечего.
   Он сидит за письменным столом, перед глазами черновик; непонимание во взгляде. Видимо приснилось что-то тревожное, но сновидение не оставило ни единого кадра, ни улик и ни зацепок.
   И вроде все как положено, но...
   Писатель встал лишь за тем, чтобы проверить - каково это... стоять. Да все в порядке. Немного кружится голова - слабость от голода. Надо бы перекусить; и заодно вспомнить, что хотел сделать, прежде чем задремал.
   Но прежде чем сделал шаг из комнаты - поперхнулся; закашлял в кулак. Дышать стало тяжело; оказалось, что нос забит соплями. И першит в горле жутко; словно изнутри гортань щекочут лапки насекомых.
   Юноша сгибается от спазмов, его вот-вот стошнит; и это именно то, чего сильно хочется. Нет ни одной другой мысли, кроме желания избавиться от спонтанного недуга. Вот он уже на корточках, хрипит, чтобы отхаркнуть мокроту.
   Плевок шмякнул на пол черным комком. Юноша присмотрелся - на линолеуме жук. Таракан. Семенит лапками в воздухе.
   Вывернуло наизнанку... И опять... Шматками насекомых... Именно тараканов... Как будто это имеет значение?..
   - У всех свои тараканы в голове.
   Я растеряно посмотрел на Наташу; она сидит за столиком кафе, напротив, пригубила вина. Косыми взглядами, юноша осмотрел интерьер заведения.
   - Прости, что ты сказала?
   Спутница недовольно поджала губы.
   - Опять витаешь в облаках?
   Я взял бокал вина, сделал глоток. Начатый стейк на блюде выглядит аппетитно; но аппетита нет совсем. Потому это беседа уже накалилась. Он с Наташей здесь всего двадцать минут, но уже хочется уйти. Ведь не впервой все это - научился замечать колею, ведущую к ссоре.
   - Просто мысль интересная на ум пришла.
   - Опять для книги?
   - Что в этом такого?
   - Ничего. Я просто.
   - Как будто не просто.
   - Да ладно. Все в порядке. Не заводись.
   - Не завожусь. Я пытаюсь понять. Ты считаешь это плохо, что я подумал о чем-то своем?
   - Тебе решать. Ты свободен делать все что хочешь. Нравится думать о своем - думай о своем. Я пока просто рядом посижу. Все нормально. Я подожду. Привыкла.
   - Ну прости, ладно? Давай не будем. Давай говорить о чем-то хорошем.
   - О твоей книге?
   - Да что не так с моей книгой?
   - Все отлично. Чего ты нервничаешь. Сам сказал, - поговорим о хорошем, - вот я и подумала про твою книгу.
   - С какого дня она стала тебя интересовать?
   - С того, когда тебя перестала интересовать я.
   - Зачем ты опять начинаешь этот разговор?
   - Ты-то его начать не захочешь.
   - Так ли нужна очередная головомойка? Тебе не живется спокойной?
   - Нет, Артур. Мне не живется спокойной. Потому что я понимаю, как сильно тебе хочется сочинять книгу, и как слабо тебе хочется сделать меня своей женой.
   - Штамп - не показатель любви. Отсутствие скандалов - вот на что я беру ориентир.
   - Будь по-твоему. Я прекрасно знаю, что штамп, кольцо, свадьба, платье невесты, брачная ночь, медовый месяц - все это для тебя вездесущие стереотипы. Не хочу с тобой спорить; тут либо человек понимает, либо не нет. Но ведь ты и ребенка не хочешь.
   - Это будет садизмом - растить его в среде регулярных склок. Не считаешь?
   - Так может и склоки отпадут? Не думал об этом? Тебе ведь не важно, что мне скоро тридцать, что уходит моя лучшая пора стать матерью.
   - Лучшая пора, когда родители в согласии. А скандалов станет только больше. Не вижу смысла в браке с расчетом развод. Причинно следственная связь
   - Как же мне надоели твои причинно следственные связи. Твои друзья-ровесники уже становятся отцами. Ты хоть пытался представить, что ты папа? Нет, тебе это не интересно. Тебе интересно представлять сюжеты для выдуманных героев, а не то, как ты будешь играть с собственным ребенком.
   Самым страшным Артуру кажется то, что они говорят такие вещи - не повышая голоса. Настал момент, когда скандал, как тест на чувства - провален. До чего же пустые отношения. Вместо эйфории любви - ядовитая желчь. Эти отношения, которые сами же и породили - паразит, сосущий соки из обоих в паре.
   "Паразиты... Тараканы... Постой... Я же только что был дома!".
  

*** *** ***

  
   Я оказался в комнате, лежа на письменном столе. Над собой он видит свое же лицо; но это не Отражение. Это писатель, задумавшийся над черновиком. Я - та самая тетрадь.
   Свои страницы он чувствует как распахнутые руки; и при этом, как раскрытую грудную клетку. Углы страниц Я ощущает смутно, как кончики ушей; переплет, что позвоночный столб.
   Он знает слова, вытатуированные на его бело-клетчатой коже. Их не прочесть без зеркала; но это и не нужно, когда каждая буква осязаема. Каждый укол точкой, каждая царапинка запятой, оставленные тонким стержнем красной ручки. Зудят рубцы, залитые холодными чернилами, что тут же высохли коркой болячки; а ладони писателя греют низы страниц.
   Я-черновик видит себя-юношу - тот начал волноваться. Он пишет, но то и дело останавливается. Он как охотничий пес преследует какую-то мысль, но то и дело берет ложный след. Он устает, выдыхает, снова бросается в погоню. Опять промах.
   - Фуууф...
   Со лба подает капля пота; становится мокрым пятном на бумаге. Подчерк делается корявым, стержень вдавливается все глубже: пишет, пишет, ПИШЕТ, и вдруг прекращает.
   - Это тупик! Убожество! Бред!
   Писатель грубо хватает листы, выдирает. Будто ноготь, оторванный под корень, и как если бы этот ноготь рос вдоль всего хребта - такую боль испытал Я, гладя на ампутированные листы, скомканные и выброшенные.
   - Гадство!..
   Нервный срыв: треснувшая поперек трубочка ручки, опрокинутый на линолеум стул. Но успокоившись, писатель вновь склоняется над Я, берет другую ручку. Шариковую; и в этом для Я заключается маленькая радость - она нет так царапает, как гелиевая. Шарик мягко щекочет страницы; и это существенное различие в ощущениях. Совсем по-другому чувствовался бы карандаш: пока острый, как коготок - он дерет; но в процессе, грифельный стержень скругляется, и будто массирует.
   Подобно хирургу, юноша смотрит на Я; и сам же становится объектом наблюдений. Впервые, Я видит себя со стороны в момент творчества. Когда он пишет - сознание блуждает далеко. И в такие моменты, - все маски и все шкуры, - сползают с истинной натуры. Писатель раскрывается, как книга. Становится достаточным беглый взгляд со стороны, чтобы безошибочно определить, когда пишется хорошо, непринужденно, а когда - плохо, выстрадано.
   Черновик способен дать подсказку; она записана на первых страницах: "Как видится, так и пишется". Или вот еще одна: "Не распыляйся, пытаясь охватить все сразу. И не зацикливайся. Постоянно ищи новые повороты сюжета. Выбирай те, которые нравятся. На них указала Муза". Советы, оставленные самому себе. Они рядом, под левой рукой; кажется, что если бы она не прижимала страницы - Я смог бы перелистнуть их и дать писателю знак.
   И будто ощутив порывы черновика - юноша пришел к желанным выводам. "Надо излагать мысли короче!", - записал он на листе, и принялся рассуждать, что в его жизни прилагательные вытеснили существительные. Творческий процесс овладел им, как гипноз, вгоняя в транс. А тем временем, Я-черновик смотрит на писателя; и в глазах, в расширенных зрачках, как через перископы видит подсознание юноши. Ирония. Искал лазейку - не заметил дверь.
   Я присмотрелся. В голове писателя он видит существительные, прилагательные, глаголы... Если бы Я был компьютером, то вместо них увидел бы программный код. А восприятие тетради именно такими преподносит простейшие элементы, из которых соткана каждая мысль. Существительные выражают объективность. Черновик, ручка, лампа. Они СУЩЕСТВУЮТ в реальности. Прилагательные - это субъективная оценка. Исписанный, удобная, яркая. Субъективное отношение ПРИЛАГАЕТСЯ ко всему существующему. Глаголы приводят в действие, превращая статичность образа в динамику анимации. Заполняется. Пишет. Светит. Глаголы характеризуют все то, что СОВЕРШАЕТСЯ. Причастия, деепричастия, наречия - придают описанию подробности. Подлежащее, сказуемое - расставляют акценты. Союзы, междометия, пунктуация - облегчают восприятие; и завершают формирование единицы мысли - предложения. Тогда как мыслеобраз подобен абзацу.
   Жизнь человека можно описать словами. Словами можно передать чувства; алфавит души составлен не буквами, а словосочетаниями - наказать правдой, погрузиться в мысль, лечиться отравой. И пусть слова абстрактны - зато крепко связанны со всем, что есть в мире людей. Да хоть во вселенной! То самое слово, которое ознаменовало момент сотворения мира - заложило суть во все, что создал Бог.
   Человек думает словами. Разум постоянно обращается в мыслетеку; пользуется запасом словарей, энциклопедий, глоссариями. Если не находит подходящего определения, то из перечня приставок, корней, суффиксов и окончаний генерирует наиболее подходящее. Толковый словарь - особая книга; сей фолиант формирует мировосприятие. Библия, сшитая из выжимок разных религий - вероисповедание. Сборник личных цитат - убеждения. Брошюра метафор и афоризмов - гибкость мышления... И вся эта литература написана подсознанием.
   Этот секретарь при разуме собирает всю внешнюю информацию. Принимает звонки от органов зрения, слуха, осязания. Заполняет отчетный лист словами, - по-другому шеф не поймет, - и подсовывает под дверь в кабинет руководства. А оттуда выскакивает постановление о том, как начальство относится к происходящему. Кому премия, кому штраф... А потом удивляется, когда получает заявление об увольнении.
   Психосоматика - слова, проникающие импульсами в нервную систему, меняющие физиологию, поведение. Самовнушение - слова, переписывающие заблуждения, когда те упираются. Молитва - слова, транслируемые Высшим Силам. Исповедь - слова, сказанные душой.
   Совершенно очевидно - истина хранится в письменном виде.
  
   - Тщ-тщ-тщ...
   Муза встала за спиной писателя. Я-черновик видит ее ясно и доподлинно; именно ему она подала знак - приложила пальчик к губам. "Да... Конечно... Подсказок не будет, как всегда. Пусть сам догадается - черновик описывает писателя. На моих листах - повесть его жизни. Косвенно, иносказательно, завуалировано - но здесь те слова, которые в обиходе. Стиль, раскрывающий уникальный образ мышления; метафоры, впитавшие чувства; мораль, задающая курс на поворотах судьбы... И это значит, что черновик является путеводной картой по территории подсознания".
  
   И что-то сразу пошло не так. Писатель не почувствовал, как нежные пальчики Музы стали массировать натруженную голову. Его лицо равнодушно, взгляд апатичен; замученная душа не откликнулась на прилив вдохновения; разум не прозрел сквозь едкую копоть разочарования, когда в пожаре до углей прогорела надежда. Музы нет - есть лишь коварные уловки психики. И даже шевелящаяся от прикосновений челка - не больше, чем игры разума. Психосоматика.
   Я бросил шариковую ручку; стал наблюдать без малейшего интереса, как та катится по столешнице, ближе к краю, и вот упала.
   - Все. Раз и навсегда... Я говорю - хватит.
   Тот, кто отрекся от своей болезни - встал из-за стола, захлопнул черновик. Нет, уже не черновик... просто исписанная тетрадь, испорченная каракулями и несусветным бредом.
   Я перестал видеть свет. В закрытом состоянии, он будто спрятал голову за коленки и заслонился локтями. Но вот рука юноши схватила за панцирь-обложку, понеса куда-то. Зрение Я сосредоточилось на краях страниц; периферия видимости стала узкой щелью. И Я подглядывает из этого прищура; замечает коридор, кухню.
   Здесь писатель шлепнул тетрадью по столу, прилепил к скатерти-клеенке обеденного стола. Из прорези, Я видит лишь горизонтальную плоскость на уровне пояса юноши; как раз на той высоте, где оказались конфорки газовой плиты. И это совпадение кажется дурным знаком.
   Юноша открыл холодильник, достал упаковку молока. Поставил стакан на стол, наполнил, журча белой струей; отпил, задумался.
   "Да пойми же, бестолочь! - надрывается Я: - Муза является на свидание каждый раз, когда ты сам готов ко встрече!".
   Безмолвны ругательства. Тем временем, юноша встал у плиты, погремел спичками в коробке. Зашипела серная головка; огонек на палочке, подсунутый под решетку для кастрюль и сковородок - запалил газ из конфорки, короновал языками синего пламени.
   Артур потряс спичку; согнал жар-птичку. Дымясь, обгоревшая жердочка упала в баночку, к остальным. Юноша упер ладони в край стола. Застыл.
   "Умоляю - не надо! Это твой ключ! Твой билет! Твоя шпаргалка! Не смей! Мне НУЖЕН этот черновик!!!".
   Юноша горько вздохнул, взял постылую тетрадь, открыл, пролистал... и положил на решетку. Раскрытыми страницами к огню.
  

*** *** ***

   Холостяцкая квартира. Не в комнате - вменяемость застигла юношу на кухне; заставила смотреть на сожжение. Ритуальный костер обращает ересь в прах, рдеет над газовой плитой; пламенем вытравливая демонов и тараканов с проклятых страниц. И вот уже обложка заворачивается в черно-пепельный бутон. Положен конец одержимости, и больше никакая сомнительная сущность не будет нашептывать, пленяя соблазнительными речами, искушая поисками таинств мироздания, внушая ложную веру.
   Слишком поздно плескать водой на угли. Пора, - впервые за долгое время, - вздохнуть свободно, без груза мнимого предназначения; оно, как вериги, истерзало плоть. Словно терновым венком исколото чело навязчивыми мыслями и бессмысленными идеями. Ныне -развеян туман-дурман, призрачной дымкой рисовавший неясные образы в голове. Миражи, галлюцинации, сигналы из космоса - на всей этой мистификацией и эзотерикой поставлен крест... Зло повержено, низвергнуто обратно в преисподнюю; и даже огонь-экзорцист уже покинул останки черновика.
   Юноша стал свидетелем кремации, от начала и до конца. Он прошел испытание веры, не дрогнув мускулом лица. Тем доказал, что графоманство утратило власть над его рассудком...
  
   Все эти набожные комментарии, которые уместно озвучивать звенящим от натуги голосом правоверного фанатика - весь этот словесный понос Я прочел в своей голове. Внутренний взгляд показал, как подсознание накидывает в кучу похожие по смыслу слова.
   - Не позволяй языку болтаться галстуком, - произнес Я, скрещивая руки на груди: - Или чесаться высокопарной речью. Слова заслуживают бережное отношение и вдумчивое применение.
   Я почувствовал сгусток черный злости; она высочилась из стен, потолка и пола - из всего пространства вокруг. Голос, - совсем не елейно-набожный, - басом приказного тона заговорил с юношей:
   - Ты всего лишь вымышленный персонаж - свобода выбора тебе кажется. Ты как голос за кадром, который только комментирует действия, совершенные мной. Ты герой второго плана. Ты досконально придуман и прописан мной. Ты живешь в мире, сотканном из моих ассоциаций. Твои диалоги и монологи - реплики по моему сценария. Ты живешь по моему сюжету. Я твой автор.
   - Можно мне автограф? - рот юноши оскалился ухмылкой.
   - Трепещи, - обрек глас.
   - Обязательно.
   Он уселся на табурет; в момент, когда говорящий предстал. И перед юношей не Отражение - не тот, кого ожидал разоблачить. Я увидел демона во плоти.
   В тесноте кухни он нависает над Я, словно Геракл над сморчком. За спиной - сложенные кожаные крылья; из мускулистого тела торчат костяные шипы. Искажая человечность черепа, вытянулись витые рога. Демон стоит так близко, что Я уже проиграл сражение.
   - Если я прикажу бояться - ты запаникуешь. Если я прикажу волноваться - ты перестанешь спать. Если Я отдам приказ стесняться - будешь заикаться как мямля. Если прикажу обосраться у всех на виду - ты сделаешь это буквально. Я контролирую рычаги всех твоих жизненных процессов. Или ты всерьез полагаешь, что управляешь телом?
   Демон не сделал ни единого телодвижения; как при обмороке, Я свалился со стула и раскорячился на полу.
   - Кажется, ты забыл держать позвоночный столб, регулируя положение каждого позвонка. Они там все довольно подвижные. Ставлю на кон свою покорность - сейчас ты впервые обратил на это внимание. Что скажешь, поспорим на твою душонку?
   Юноша валяется под ногами владыки, полностью парализованный. Даже веки стали немощны. Демон присел на корточки; опустился ближе к вытаращенным глазам.
   - Теперь ты поймешь, каково мне было за тебя держать осанку все эти годы. Не надо, не благодари.
   Кухонный пол растаял как снег; весь интерьер расплавился, словно декорации изо льда. Их растопили горячие камни пещеры, жар жерла вулкана. Теперь, - на месте газовой плиты, - стоит котел для Я. Демон поджег хворост взглядом.
   - Ты если хочешь - убегай. Даю слово - догонять не стану. Выход в той стороне.
   Он повернулся спиной, не боясь подставить крылья под удар, неторопливо отошел. Взял кузнечные меха, - треугольную гармошку с носиком, - встал над углями и стал раздувать. Я так и остается марионеткой с обрезанными нитями.
   - Ни разу не думал, как это - балансировать на ножках? С одной на другую перешагивать? "Переливать" вес как из стакана в стакан. Не хилая подсказка, не находишь? Но если собираешься прямо сейчас встать и побежать, прошу: будь осторожен, не забудь о вестибулярном аппарате. Так можно и нос разбить; а я за твою сохранность всегда беспокоюсь.
   Складки мехов чуть поскрипывают, фырчит пламя.
   - Ты ведь без меня ни шагу в своей жизни не сделал. Ни единого самостоятельного...
   - Я занимался навигацией...
   - Надо же, заговорил. Спешу поздравить с первыми успехами. Вот только в шепот добавь голос. Тебе он понадобится, чтобы умалять. Помнишь, как горел черновик. Для тебя - все случится чуточку иначе; но волноваться не стоит. Я привык поддерживать температуру с точностью до десятой доли градуса. Тебе ведь о чем-то говорит число 36,6. Мой рекорд 5 лет от болезни до болезни.. Открою секрет - на самом деле я поддерживаю температуру тела на отметке 36,66, хах... И специально для тебя, я приложу весь свой злой гений, чтобы продержать тебя так долго на грани смерти, и так близко к ней, что сначала омаром сварится твоя душонка. А уж после - твой черед.
   - Блеф... Без меня не сможешь в социуме...
   - А мне и не надо твоей полной депортации на тот свет. Поверь, с моим инструментарием, не сложно напугать тебя до отметки 99%. И даже до сотни; но там уже инфаркт. Я подержу тебя на 99-и и 9-и десятых. Ты почувствуешь непередаваемые словами ощущения, которые помогут тебе переосмыслить милость Небес, Творца, или еще какого-нибудь божества, перед которым благоговеешь ты и твой зеркальный дружок. Кстати, с ним тоже прощайся.
   - Не позволю!!!
   - Легок на помине.
   Над бесформенной грудой Я встало Отражение на широко расставленных ногах; защищая грудью, словно боевой товарищ контуженого солдата. Благодарность Я не поддается словам, ведь ему, в самом деле, страшно. Он немощен. И это никакая не иллюзия - нервные импульсы сжимают мышцы в комки, ему лихо до спазмов рвоты. Он как слизняк без раковины. И том в что Отражение пришло на выручку, он видит чудесное спасение.
   В руках демона появились длинные вилы. Не глядя, он обернулся рывком, и мощно метнул трезубец. С глухим свистом тот пролетел низко к полу, сшиб Отражение, пригвоздил к каменной стене. Лишь по звуку удалось отследить траекторию дротика; и только постфактум: вспоротый воздух, пронзенная плоть и хруст камня, когда вбились зубцы, торчащие под лопатками оно.
   Одной рукой вцепившись в древко, другую отчаянно вытягивая вперед; но не касаясь ногами земли, потому что стальные спицы застряли между ребер - Отражение попыталось сказать важные слова, но изо рта полилась лишь кровь.
   - Издох.
   Демон похлопал ладонями, как после пыльной работы, и повернулся обратно к пламени костра; отбрасывая гигантскую тень на своды пещеры.
   Когда Отражение погибло, Я ощутил не мнимую утрату. Оборвалась связь. Внутренний голос замолчал.
   - Да-да, - подметил между прочим: - Именно так и есть. Все это происходит взаправду.
   - Ты совершаешь роковую ошибку...
   - И самое приятное, что никто меня не остановит. И если твоя Муза действительно существует - она будет так сильно страдать, видя твои мучения - что заколется кинжалом прямо в сердечко. И после этого ты станешь шелковым; будешь выпрашивать отполировать мне рога. А на людях будешь изо всех сил стараться выглядеть непринужденно, как новоиспеченный убийца.
   - Ты ведь хочешь верить в нее... Тебе гложут сомнения...
   - Сомнений нет. Ни глаза, ни уши, ни кожа - Муза ни разу не отметилась ни на одном из датчиков.
   - Но она отмечена в событиях...
   - Пресловутое твое вдохновение.
   - Как его чувствуешь ты?..
   Демон замолчал; не молчит костер, облизывающий чугунный котел.
   - Каково, когда организм вбирает "второе" дыхание?.. Какие показатели на приборной панели в те моменты?.. У тебя есть отдельный измеритель эйфории по содержанию гормонов радости в крови?.. Или ты предпочитаешь адреналин?.. Ведь ты бы хотел раскусить подвох, почему тебе не удается так же просто, - не вставая с кресла, - провоцировать сильные эмоций... Вот ответ - причинно следственная связь... Эмоции стимулируют работу желез... И значит - не только ты управляешь организмом... А поскольку это не Я, и не мой зеркальный друг - кто остается?..
   Арбалет, брошенный рогатым, упал поближе к немощным рукам Я.
   - Ты если не намерен убегать - тогда бейся со мной.
   - Я не хочу...
   - Не хотеть ты только и способен.
   - Объясню тебе кое-что важное... Ты мне не враг...
   - Вот оно что, - демон взялся за новые вилы.
   - Мы всем скопом живем в одном оболочке: Я, Муза, Отражение и ты. Для каждого из нас отведено свое поле деятельности и род занятий. Ты отвечаешь за фундаментальные функции тела, Я и Отражение занимаемся аналитикой, рефлексией. Наша стихия - мышление. Ну а чувства, как ты понимаешь - под юрисдикцией души. Муза... Она ведь всегда рядом. Словно аура.
   Вилами размешивая близкую к закипанию воду, демон присматривается к пару над котлом, ориентируясь как по градуснику.
   - В чем смысл твоей жизни? - спрашивает Я.
   - Мне он не нужен.
   - Тебе достаточно наблюдать, как монотонно прокручиваются циклы жизнедеятельности? Вести статистику всех показаний по приборам, пока не закончится срок службы, до наступления износа... Без кого-либо одного из нас - остальным не выжить. Мы переплетены симбиозом. Так, например, лишь благодаря мне - ты знаешь куда держать курс и какой вообще в этом смысл. Вступать и поддерживать отношения с людьми - здесь нам обоим помогает Отражение. И наконец чувства... Это просто не твоя стихия. В твоей комплектации просто нет подходящей антенны. Но в НАШЕЙ комплектации - есть все.
   Котел готов. Демон повернулся к жертве... и совершенно не удивился, видя Я, стоящего на ногах.
   - Ну как тебе ощущения?
   - Восхитительно. Давно я не пытался управлять собственным телом. И это не так уж сложно, особенно когда знаешь о разделе "Мышечная память".
   - Рад за тебя. А теперь - ищи раздел "Самооборона". У тебя пять секунд.
   Демон отбросил вилы, прохрустел кулаками размером с голову Я.
   - Пять. Четыре...
   - Я вижу путь, которым мы все будем довольны.
   - Ты никогда не приручишь меня. Никакой хитростью или уловками. Никаким буддистским просветлением или чудотворным озарением.
   - Прости, что относился к тебе потребительски. Больше не будет баталий с самим собой. И если считаешь, что я заслужил твоих тумаков - я их вытерплю. Но после - мы начнем действовать сообща.
   - Я согласен.
   Двух шагов хватило демону, чтобы оказаться на расстоянии удара, и приступить к жестокому избиению.
  

*** *** ***

  
   Юноша очнулся в комнате своего дома. Руки лежат кольцом на столешнице, голова на тетради черновика. Из приоткрытых губ натекла слюна, смочила страницы, которые отлепились от щеки, когда он распрямился к спинке стула. Вытер рот и понял, что не только губы влажные - глаза тоже на мокром месте. Плакал. Когда-то вычитал, что в слезах содержатся гормоны, действующие как антидепрессант. Юноша всегда считал плач за лечение. Омовение души.
   С трудом ворочаются мысли. Похмелье ломит все тело, и даже внутренние органы; гудит башка. Но ни одной пустой бутылки поблизости. Все верно, ведь события развивались иначе: вместо лихой попойки случилась прогулка в глубины подсознания. Помнится, что демон мутузил, как боксерскую грушу. И теперь ясно зачем - таким образом, он выплеснул весь негатив, накопленный подсознанием. Теперь можно начать с чистого листа. Вчетвером. Потому что Отражение тоже осталось в живых.
   Шатаясь, юноша подошел к задвинутым шторам, отдернул. Утро нового дня. Щурясь, тихо радуясь в душе, он вышел на балкон, открыл фрамугу и нырнул лицом в свежий воздух. Размышляя о своем насыщенном путешествии - увидел летний город с высоты четвертого этажа. Сияет солнце, автомобили рассекают вдоль дорог, меж бордюров и аллей. Слышно и щебет птиц и голоса пешеходов, цокот каблуков по асфальту. Как хорошо вернуться в мир, которой живет своими буднями вне зависимости от душевных метаний одного из горожан. И об этого людского безразличия к эпическим переживаниям отдельного человека - испытывается некое облегчение. И будет лучше, если никто не узнает обо всем том сумасбродстве, которое приключилось на его голову. Как-то даже приятно представлять эти воспоминания в ларчике секрета. Спокойнее. А покой теперь в приоритете. Отдых заслужен.
   В чистейшей лазури неба юноша видит летающий силуэт. На белых крыльях, что словно снег искрят лучами, грациозно витает дева. Золото волос развивается шлейфом, и легкое платьице трепещет на ветру. Муза ждет своего возлюбленного, чтобы заполнить светлыми переживаниями чистые страницы новой главы.
   Он ухмыльнулся. А сердце затрепетало от восторга, чувствуя силы для всего на свете. Ведь за спиной выросли крылья демона - и значит не осталось преград на пути к маяку. Финишная прямая. Я совершил старт из окна.
   Нет. Выбрасываясь, он ни на миг не усомнился в действиях. Он полетел к асфальту, расправив руки крестом. Кто-то внизу успел закричать; юноша не обратил внимания. Уверенно улыбаясь, стал внимательно смотреть на приближающийся тротуар. Он успел увидеть свою тень; и в то же мгновение ударить крыльями под себя со всей мощью - толкнуться не от воздуха, а от плотной земли. Тело пулей выстрелило по диагонали вверх. Над крышей дома Я взмахнул второй раз, чтобы ускориться на встречу к Музе.
   Дева заметила юношу. И взмыла ввысь, указывая путь в особое место для свидания. Туда, где их ни кто и ни что не потревожит.
   Я пришлось поторопиться, чтобы угнаться за ней. Он лупит крыльями - и вот уже взлет скор как долгое падение. Ветер вытесал острые скулы на лице; зубы сжали губы, чтобы те не вывернулись наизнанку. Тело вибрирует от перегрузки. Но хребет прочен как у дракона - ветер не свернет шею.
   Бирюзовая бездна посинела, почернела; крапинками проступила звездная россыпь. Луна, что выросла из шарика в мячик, раздулась до размеров спутника Земли; а планета отступила, когда Я пробил собой последний слой атмосферы. Голубой фронт отдалился вместе ощущением силы притяжения, воздушного давления, температуры собственного тела. И будто сделанный вдох стал достаточным, чтобы надолго перестать дышать.
   Приближаясь к орбите, где уже поджидает Муза, Я смотрит на гигантский валун луны, видит Марс, который становится чуточку ближе, краснее, и все меньше кажется недосягаемым. Проступили бурые космические облака, рекой растекся Млечный путь.
   Налетая прямиком на деву, что распростерла объятия, Я махнул крыльями, притормозил; но не для того, чтобы остановиться совсем, а чтобы поймать и закружить Музу в невесомости. Ее руки обвили его шею, Я обнял ее стройную талию, чтобы крепко-крепко прижать к себе. Какая же она теплая... Сердце стучит медленно, гулко. Будто во всей Вселенной звучит его мягкая пульсация. Но в космическом безмолвии - его ритм не одинок. В унисон, бьется еще одно сердечко. Совсем рядом.
   Она и он - абсолютно едины, в лоне бескрайнего простора, куда не дотягиваются земные мысли. Здесь только Я и Муза.
  

*** *** ***

   Реальность. В прихожей загремел ключ - тот, который Наташа не успела вернуть Артуру. Она разулась второпях, на нервах сломала ноготь об молнию сапожек; и даже не заметила. Девушка вбежала в комнату, стала трясти Артура за плечи, который спит в кресле с блаженной улыбкой.
   - Артур, проснись! Артур, я была у врача... Я беременна!..
  
  
  
  
  
  
  
  

22

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"