Р-ин Валерий Георгиевич : другие произведения.

Хранитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   На углу Московской и Астраханской подошва ботинка скользнула по льду - падая, я едва не сломал руку. Обычный день. Как и триста шестьдесят четыре предыдущих из самого жуткого этапа моей жизни. Завтра ровно год, как умерла Ирина. Это было первое несчастье, позже последовали и другие - менее оглушительные: тяжелая болезнь матери; отъезд на ПМЖ в Германию лучшего друга; смерть двоюродной сестры... Наверное, это цинично, но уход из жизни любимой девушки затмил все остальное.
   Отряхиваю с куртки снег, тихо матерюсь и осторожно шагаю дальше, выискивая взглядом припорошенный снежком лед. Впереди залитая желтым светом площадь Сенного рынка. Ненавижу это бойкое, обильное до бомжей и хачиков место. Вечная грязь, вонь, толчея, орущая из ларьков попса. Уже близко. Последние два года я работаю продавцом-консультантом в "Ассорти". Каждый день, за исключением редких выходных, следую заученному распорядку: безумная трель будильника, ледяная вода в умывальнике, несколько скребущих взмахов старой бритвой по измятому лицу. Давящее одиночество пустой кухни; гул кофемолки и обжигающий напиток, аромата которого почти не чувствую. Одеваюсь и, хлопнув дверью, ныряю в холодный мрак просыпающегося города...
   До "Ассорти", где предстоит изъясняться с туповатыми клиентами, можно доехать на автобусе или трамвае, но обычно я иду пешком. Даже в холод или дождь. Четверть часа прогулки окончательно вырывают сознание из небытия, из чумовых воспоминаний. Хотя нет - видения из глубин памяти одолевают не только ночами. Иногда образ Ирины является и днем, когда случается затишье в торговом зале.
   Слева остановка "Центральный колхозный рынок". Широкая Астраханская за площадью сужается и переходит в кривую неухоженную улицу с идиотским названием "Танкистов". А конец сквера примечателен "блошиным гипермаркетом" - так горожане величают стихийный базарчик, регулярно разгоняемый ментами. Пенсионеры упрямы и непобедимы: денег блюстителям не отстегивают, послушно собирают хлам, уходят. А через час-два неизменно возвращаются. Ничего не поделаешь - закалка социализмом.
   Сонно. Муторно. Похмельно. Вчера до поздней ночи тупо пялился в мигавший телек и не заметил, как вылакал бутылку мартини. Опять под те же воспоминания...
   - Пакуй вещички и проваливай, - доносится сбоку пристрастный голос. Над беззащитным седобородым старцем нависли три бугая-омоновца. По одному эти дятлы не ходят - боятся. Старший не унимается: - Уматывай! Даю минуту!..
   Умаляющее прижимая ладони к груди, пожилой торговец слабо возражает...
   Я помню старца. Сколь рано не топал бы на работу, он уже седлает деревянный ящик на железном люке тепломагистрали. И вечером, возвращаясь тем же маршрутом, каждый раз выхватываю взглядом сутулую фигуру. Никого уж нет: ни покупателей, ни коллег-продавцов. А он все так же сидит, будто никогда не покидает насиженного места.
   - Уберу. Сейчас все уберу, - поспешно складывает он в потрепанную сумку реликтовый товар: ржавый фонарик, цветные карандаши, обувную щетку... И жалобно просит: - Только позвольте мне остаться.
   Сержант пинает ящик и повышает голос:
   - Проваливай, тебе говорят!
   Вообще-то я всегда придерживаюсь мнения: лучше стать негром, чем свидетелем. Но тут что-то внутри взбрыкнуло и матерно заверещало.
   - Ну, сидеть-то в сквере не возбраняется, - сбавляю я шаг.
   - А тебе чего? - надменно оборачиваются менты.
   - Ничего. Просто хотел напомнить: граждан нужно уважать. Особенно если им под восемьдесят.
   Старший прищуривается:
   - А тебе-то сколько, гражданин?
   - Какая вам разница?
   - Дай-ка документики.
   Лезу во внутренний карман, подаю паспорт. Сержант лениво листает странички... Переминаюсь с ноги на ногу, жду вердикта доблестных борцов с преступностью. И вдруг ловлю взгляд старца. Взгляд подслеповатых выцветших глаз. Он смотрит на меня пристально и по-доброму - как на спасителя, протянувшего руку в самый отчаянный и тяжелый миг. С такой же благодарностью смотрят на хирургов отошедшие от наркоза пациенты. Наверное, также смотрела бы на врача Ирина, если бы...
   - Ладно, старик, сиди пока, - цедит жлоб в милицейской форме и с ухмылочкой пихает мою ксиву в свой карман: - А ты пойдешь с нами в отделение.
   - С какой стати? Законов не нарушал, документы в порядке.
   - Пошли-пошли. И лучше помалкивай, а то умирать в камере будешь долго - до самой китайской пасхи...
   Да, в нашей стране все до омерзения просто. Стоило наплевать на несправедливость и прошмыгнуть мимо - ходил бы за клиентами в теплом торговом зале. А не стерпел, высунулся - получи!..
  
   * * *
  
   Под утро невежливо будит пинок:
   - Эй, тело, подъем!
   Равнодушно поднимаюсь с деревянных нар.
   - Куда теперь?
   - На волю.
   - Так быстро? Я же особо опасный преступник. Рецидивист. Главный враг Государства и Единой России.
   - Поговори мне! - верещит молодым поросом служивый. И больно тычет дубинкой в почку: - Прямо по коридору - к дежурному. И больше не попадайся...
   Скукотища. Это у них типа урока на долгую память: не перечь власти, и все будет мягким пухом. Или вековая привычка, утвержденная с перепою железным Феликсом: утопить в дерьме и непременно дождаться, когда затихнет последний "бульк".
   Ладно. Плетусь по коридору, кутаясь в китайском синтепоне - продрог за ночь в камере до костей, словно целую вечность бороздил Атлантику одинокой льдиной. Мля, думал хуже чем есть не бывает! Оказывается у меня бедная фантазия...
   - Проверь, - швыряет целлофановый пакет дежурный капитан.
   Часы, сотовый, документы, бумажник, сигареты, шнурки, поясной ремень...
   - Все?
   - Нет, - храню серьезность рожи. - Часы были на золотом браслете. А здесь замусоленный ремешок из кожзама.
   - Какая же ты сволочь, - миролюбиво скалится дежурный. - Наверное, хочешь пару дней помечтать в позе дискобола?
   Козел ты вилкопоповицкий, а не капитан.
   По-военному прикладываю ладонь к непокрытой башке и спешу ретироваться за стеклянную дверь. Пока не отменили реабилитацию.
   На улице снова смотрю на часы. Пять утра! Домой идти поздно, на работу - рано. Впрочем, в "Ассорти" все одно появиться стоит. Вчера по дороге в отделение сержант Дебилко великодушно дозволил сделать звонок по мобиле. Типа адвокату. Насмотрелся, идиот, Голливудской лажи!.. Я поспешил набрать номер администраторши и чистосердечно признаться, что трясусь на носилках скорой помощи с острым приступом геморроя. Старая сука не поверила. Будто я только и делал, работая в их гребанном "Ассорти", что оформлял больничные. Велела приехать и расстаться мирно: написать заявление по собственному желанию.
   Ну и хер с ней! Сворачиваю с Московской на Астраханскую. И опять шлепаю задом по той же замерзшей луже. Господи, когда же кончится эта пытка под названием "жизнь"?!
  
   * * *
  
   Впереди залитая желтым светом площадь Сенного рынка. Ненавижу это бойкое, обильное до бомжей и хачиков место. Вечная грязь, вонь, толчея, орущая из ларьков попса. Уже близко...
   Менты, словно знали, каким способом меня лучше казнить - почти на сутки заперли в камере одного. Без соседей. Без товарищей по несчастью. Лежа на деревянных нарах и почесывая разбитое сердце, опять вспоминал Ирину. До одури. До галлюцинаций. Потому сейчас стараюсь сосредоточиться на другом - устал, вымотался думать о ней...
   - Интересно, - бормочу под нос, - в такую рань я никогда здесь не бывал. Даже в те авралы, когда нас выдергивали помогать в разгрузке товара.
   Внезапно и впрямь рождается интерес: неужто седовласый старец уже дежурит на своем поломанном ящике?
   Подхожу ближе к площади. Сидит. Точно сидит! Вон его сутулая фигурка - чернеет средь редких деревцев, над теплой "таблеткой" люка.
   Невольно притормаживаю и всматриваюсь: жив ли, не замерз?
   Нет, легонько ворочает пальцами поднятых к лицу рук, согревает их слабым дыханием. Ненормальный. Кому он продаст свой хлам, если вокруг ни души? Ментов и тех нет - слишком рано.
   Поравнялся. Иду дальше, ускоряя шаг. Не узнал. Ну и бог с ним. Что мне до него?..
   Вдруг сзади дребезжащий тенорок:
   - Эй, парень!
   Меня? Оборачиваюсь. Дедулька воздел руку, точно толкает речь с броневика. Странно, - что ему нужно? Впрочем, торопиться некуда - охрана не пустит в торговый зал раньше шести. Молча возвращаюсь.
   - Ну, здравствуй, милок, здравствуй, - шепчут тонкие губы, чуть прикрытые серебряной бородой.
   - Здрасьте.
   - Отпустили?
   - Куда они денутся. По правде сказать, мне раньше не приходилось...
   - Ты же честный человек, - останавливает он мой лепет, - а честные люди никогда не употребляют выражение "по правде сказать".
   Старик по-доброму улыбается, неловко двигается на шатком ящике и предлагает местечко рядом. Сажусь на самый краешек, достаю сигареты. Спохватившись, предлагаю собеседнику.
   Тот машет крючковатой ладонью.
   - Я свое откурил. Расскажи-ка мне лучше о себе...
  
   * * *
  
   Да, слушать он умеет. Чем дальше я повествую о свалившихся напастях, тем больше он к себе располагает. Рассказ невесел, но что поделать? Печальной жопой радостно не пукнешь. И старец жадно ловит взгляд; сопереживает, шевелит клочковатыми бровями; мелко кивает и щурится. Потом долго молчит, задумчиво созерцая слюдяные снежинки, волшебно мерцающие в оранжевом мареве ночных фонарей.
   - Выходит, сегодня год, как... ушла твоя Ира?
   - Да, - беззвучно соглашаюсь я.
   - А во сколько?
   - В половине седьмого вечера ее сбила машина на пересечении Большой Казачьей и Рахова, - обессилено бормочу, выплеснув в рассказе последние силы. - А через час на операционном столе... ее не стало.
   - Э-эх... вижу, худо тебе. Худо. Как говориться, танго нельзя станцевать без партнера. Послушай, ты хорошо знаешь этот район?
   - Как свои сто пять клавиш.
   - Непонятно, но понятно, - улыбается старец, мягко уложив шершавую ладонь на моей руке. Внезапно под кустистыми бровями вспыхивают задорные искорки: - А если бы появился шанс все поправить - рискнул бы?
   - О чем вы? - нервно тяну из пачки очередную сигарету.
   - Я серьезно, парень.
   "Сумасшедший. Подфартило, однако! Лучше бы я вчера прошел мимо..."
   - А вот это ты зря, - угадывая мысли, качает он седой головой. - Я ведь вчера сделал важное открытие.
   - Да? И какое же?..
   - Глядя на тебя, понял, что остались еще неравнодушные люди. Не повымерли, слава Богу! Ты не испугался, подошел, вступился...
   Я пожимаю плечами - дескать, ничего особенного не сделал.
   - Нет, мил человек, - крепче сжимает он мое запястье, - нет! Для меня это очень важно!
   - Что именно? - удивляюсь его волнению.
   - Важна вера в хороших людей. А еще важно всегда оставаться здесь - на этом месте, - озирается по сторонам дедок.
   - Рыночная конкуренция?
   С минуту худая бородка вздрагивает в унисон смеющемуся тенору; бесцветные глаза тонут в паутине морщин.
   - Я вовсе не торгаш, - утерев слезы, признается новый знакомец. - А старинные вещицы раскладываю на газете для виду. Для прикрытия.
   - Какого прикрытия?
   - Оно необходимо для основной работы.
   - Что за работа?
   - Я служу хранителем.
   Умолкаю, все боле утверждаясь в мысли: чокнутый.
   - Хранители не имеют права надолго покидать назначенного поста, - с горящим взором продолжает пенсионер. - Я, конечно, иногда отлучаюсь: согреться в кафе и попить чайку, или добежать до общественного нужника. Но мое отсутствие длится десять-пятнадцать минут. И соседи-продавцы присматривают за...
   - За чем они присматривают? - не выдерживаю я. - За каким постом? За сломанным ящиком?!
   Он опять смеется, а бородка издевательски приплясывает... Потом резко замолкает и глухо топчет валенком мерзлую землю.
   - Вот мой пост! Вот!
   Тысячи снежинок взлетают вверх, оголяя темную ржавчину круглого люка...
  
   * * *
  
   Шарю лучом света по каменным сводам и недовольно ворчу:
   - Похоже, мы оба спятили. Он от старости, а я от одиночества...
   Седовласый торговец или "хранитель", как он назвался, помог сдвинуть крышку люка и спуститься по кривым скобам на дно колодца.
   - Нет-нет, тебе не к Детскому парку! Тебе в сторону улицы Танкистов, - услышал я эхо сдавленного шепота. - Да, и еще... возможно, к концу перехода станет худо. Потом очнешься в чем мать родила.
   - Это как?! В крови и слизи?
   - Вроде того. Не пугайся - у выхода найдешь, во что одеться. Счастливо...
   По большому счету это направление меня устраивало. Именно там высился безобразный промышленный корпус, захваченный в лихолетье молодым миллионером Гордейчуком и переоборудованный под строймаркет "Ассорти". "Какая разница? Ковылять на работу верхом по замерзшим лужам, или ползти под землей", - размышлял я, спрыгнув вниз и включив подаренный дедом фонарик.
   Путешествовать под сводчатым потолком предстояло пару минут. Нора шириной в метр и около двух в высоту; никаких труб или того, что присуще подземным коммуникациям. Простой тоннель. Местами кирпичные стены покрыты сизым инеем или пушистой плесенью; местами камень дышит паром.
   Мне пох. Иду, чтобы поскорее избавиться от компании престарелого шизика. Иду и вспоминаю... Нет, не Иру, а его фразы. Сбивчивые, сумбурные, непонятные...
   Метров через двести ощущаю слабость и тошноту. Верно от голода - я ведь сутки ничего не жрал.
   Сверху гремит трамвай. Присаживаюсь на корточки, тяну из кармана сигарету. Закуриваю...
   Становиться худо. Совсем худо. Как и обещал чудной дедок...
  
   * * *
  
   Не понимаю, что это было. Безмятежный сон? Спокойное беспамятство? Ни боли, ни ощущений, ни мучительных снов. Не знаю...
   Очнулся от зябкого сквозняка. Сыро и почти темно.
   Сел, прислонившись спиной к холодной кладке. Припомнил последний час. Нащупал умирающий фонарь, усмехнулся своей доверчивой дури и вдруг понял: совершенно голый. Мля, раздели! Ни брюк, ни документов, ни денег! Идиот...
   Вернуться и набить морду?
   Кому?.. "Хранителя", небось, и след простыл. Да и не дело это - поднимать руку на стариков.
   Ладно, надо идти. Не оставаться же здесь навеки. Если наверху еще темно - как-нибудь доберусь до "Ассорти". А там приятели помогут.
   Встаю и, чертыхаясь, освещаю дорогу тусклым лучом. Через сотню шагов тупик с лесенкой наверх. У нижней скобы нахожу ворох поношенных и пропахших гнилью вещей: брезентовые штаны, ватник, кирзовые ботинки. Медленно одеваюсь, карабкаюсь к свободе, сдвигаю башкой тяжелый люк. В глаза бьет яркое декабрьское солнце. Сколько же я проспал в этом чертовом тоннеле?..
   Снующий вокруг народ не обращает внимания на вылезшего из преисподней работягу. Квартал до "Ассорти" преодолеваю за минуту.
   - Привет, - бросаю охраннику на входе. Тот изумленно таращит глаза.
   Бегу к напарнику Сашке; не отвечая на его вопросы, строчу заявление...
   А вот сучка-администраторша ни сколь не удивлена моему прикиду. И письменную просьбу об увольнении принимает с едкой ухмылкой.
   - Ну-ну, - мычит на прощание. - Желаю творческих успехов в ассенизаторском деле.
   Плевать. Я-то переоденусь и найду нормальную работу. А ты до смерти останешься кривоногой стервой. Стрельнув у Сашки штуку до расчета, почти счастливым запрыгиваю в подвернувшийся трамвай...
   Где-то во дворах визжат дети; за углом по-военному рвутся петарды, напоминая о последней неделе истекающего года. В трех шагах от дома поворачиваю к ларьку, где тупо и по Марксу меняю деньги на товар. В лифте ополовиниваю бутылку. Сбивчиво объясняюсь с пожилой соседкой и беру запасной ключ от квартиры. Скидываю робу посреди комнаты, включаю в ванной теплый душ.
   И падаю на родной диван. Жизнь, конечно, пытка, но случаются в ней блаженные минуты...
  
   * * *
  
   - Привет, милый. Как дела?
   - Нормально. Ты откуда?
   - Иду с работы. Нам подкинули неплохую премию, представляешь?
   - Антикризисную?
   - Почему антикризисную? - теряется Ира. - Обычную, новогоднюю. Разве в "Ассорти" сотрудников не поздравляют с Наступающим?
   - Поздравляют. Просроченной краской и обойным клеем. Только я сегодня уволился.
   - Уволился? Зачем?..
   - А-а... Это отдельные танцы с бубном. Потом расскажу.
   - Ладно. Какие планы на вечер?
   Обычный сон. Обычная болтовня с Ириной. По телефону. Не догоняю только одну деталь: лежа на диване и прижимая к уху трубку, "любуюсь" ворохом гнилой одежды. Стало быть, знакомство с "хранителем" - тоже сон? А сутки, проведенные в камере? А мое увольнение?..
   - С тобой все в порядке? - настороженно спрашивает девушка.
   - Да вроде жив, здоров. А что?
   Она вздыхает:
   - Ну... ты как-то неуверенно разговариваешь. И голос у тебя нетрезвый.
   - Да, чуток глотнул мартини... - оправдываюсь я. И вдруг меня прошибает: - Ира ты где?
   - Я же сказала: иду с работы.
   - Нет. Где ты в данный момент?
   - На Казачьей. Подхожу к Рахова...
   - А сколько времени?
   - Почти половина седьмого...
   - Стой! Остановись! - ору я в трубку. - Слышишь?!
   - Что случилось?
   - Остановись и жди меня! Поняла?
   - Поняла...
   - Нет, ты не поняла! Не переходи Рахова, слышишь?! Я сейчас...
   Натягиваю брезентовые штаны, хватаю ватник - нет времени искать нормальную одежду. Не дожидаясь лифта, несусь вниз по ступенькам...
  
   * * *
  
   - Какой-то ты странный сегодня, - смущаясь, робко отвечает на поцелуи Ирина.
   Мы стоим на углу Казачьей и Рахова. Прохожие с интересом оглядываются. Немудрено: работяга в замусоленной брезентухе обнимает девушку в кроткой норковой шубке.
   - Пойдем, - увлекаю ее в сторону дома.
   - Так у тебя все-таки есть план на вечер?
   - Нет. Но будет...
   Бережно перевожу ее через дорогу и замечаю в витрине булочной мигающие цифры "2008". Неужели все это - реальность?..
  
  
   - О чем задумался? - нежно проводит по моей щеке пальчиком Ирина.
   Улыбаюсь - в темной комнате лиц все одно не видно. Выдыхаю табачный дым:
   - Вспомнил одного человека.
   Она с минуту напряженно молчит. Но женское любопытство побеждает:
   - О ком же?
   - О замечательном седовласом старце. Завтра я тебя с ним познакомлю...
   - Зачем? - смеется Ира.
   И вправду - зачем? Стоит ли возвращаться на год вперед, даже если теперь мы вместе? Хранитель не только вернул мою любовь, но и подарил лишний год жизни. Почему бы ни воспользоваться подарком? Нужно срочно отправить мать на обследование, пока не скрутила болячка. Пока не поздно - пообщаться с сестрой и другом...
   И обязательно навестить старца. Поблагодарить, угостить горячим чайком из термоса и просто посидеть, поболтать. Старики это любят... С виду ему восемьдесят. Или восемьдесят пять. А сколько на самом деле?
   Одному Богу известно...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"