Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

Углич и окрестности (сборник очерков)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    От автора: Сборник этот изначально не планировался как самостоятельная книга. Он сложился стихийно - по мере написания в разное время разных очерков о граде Угличе, его людях, его монастырях, его святых... Очерки эти разбросаны по разным тематическим сборникам. Здесь я решил объединить их просто для удобства читателей, чтоб всем желающим ознакомиться с этим городом не рыскать по разным книгам. Сюда вошли "Углич" и "Мышкин" (из книги "Великие церкви малых городов"), "Обители Углича", "Улейма и Дивная гора" (из книги "Знаменитые монастыри Руси"), "Храм Михаила Архангела в Бору" (из книги "В гости к святым"). Не исключаю, что этот импровизированный сборник может пополняться и дальше: Бог знает, какие ещё откровения преподнесёт любимый город, ставший для меня как бы маленькой Вселенной.


   Углич и окрестности
   (сборник очерков)
  
   Содержание:
   Углич
   Обители Углича
   Улейма и Дивная гора
   Храм Михаила Архангела в Бору
   Мышкин
  
   От автора
  
   Сборник этот изначально не планировался как самостоятельная книга. Он сложился стихийно - по мере написания в разное время разных очерков о граде Угличе, его людях, его монастырях, его святых... Очерки эти разбросаны по разным тематическим сборникам. Здесь я решил объединить их просто для удобства читателей, чтоб всем желающим ознакомиться с этим городом не рыскать по разным книгам.
   Сюда вошли "Углич" и "Мышкин" (из книги "Великие церкви малых городов"), "Обители Углича", "Улейма и Дивная гора" (из книги "Знаменитые монастыри Руси"), "Храм Михаила Архангела в Бору" (из книги "В гости к святым"). Не исключаю, что этот импровизированный сборник может пополняться и дальше: Бог знает, какие ещё откровения преподнесёт любимый город, ставший для меня как бы маленькой Вселенной.
  
  
  
   Углич
  
   1. Свечи вечернего города
  
   Самым родным из городов моей жизни оказался Углич. Не знаю, отчего так получилось! Бог весть... а мы, когда влюбляемся, не ведаем, почему. Хорошо, если где-то есть звезда, где именно тебя ждёт твой Маленький Принц. Или твой... Царевич. Пусть себе эта звезда будет хотя бы на земле, а не на небе. Пока на земле. Все города, что я до этого описывал... они, конечно, очень красивы, но во всех я был - гость. И только в Угличе гостем не был. Я приехал в него как в родной город, жил в нём, как в родном городе и, уехав, скучаю по этой родине. Как будто я прожил там несколько лет, а не несколько дней.
   То было в июле 2007-го. Городок скромно, но уверенно отмечал юбилейную, хоть и не совсем круглую дату - 1070-летие. Основали его ещё в 937 г., ещё до Крещения Руси. Когда-то, в советских путеводителях, его называли "ровесником Москвы" - по первому упоминанию в Ипатьевской летописи в 1148 году: кажется, Москва вообще не очень любила, чтоб кто-то был старше её.
   С начала XIII века Углич стал столицей маленького самостоятельного княжества. Поразительно, но есть свидетельства, что он избежал монголо-татарского разорения 1238 года: говорят, это единственный город, которому довелось откупиться и мирно признать власть великого хана. Угличанам как-то удалось то, чего не удалось больше никому.
   Впрочем, последующая история города более чем полна крови и всевозможных трагедий. Тот, на чьём гербе, слава Богу, даже доныне изображён ребёнок-мученик (здесь всё пронизано памятью о св. царевиче Димитрии!), - вдоволь хлебнул за века горя от своих и чужих. Символично, что угличане выделяют три "великих разорения"1, ставя их в один ряд: опустошение от ордынцев во время Дюденевой рати в 1293 г., лютую расправу Бориса Годунова над непокорными в 1591 г., и наконец, "литовское разорение" в Смутное время. Два мальчика-мученика освятили Углич своей кровью... чего не было, кажется, ни в одном другом городе - и для меня это уже причина, чтоб до боли в сердце полюбить этот городок даже заочно, ещё не быв в нём.
   "Слезинка замученного ребёнка" иногда видна даже через века, как путеводная звезда... но об этом - чуть позже.
   В Угличе присутствие святых ощущается необыкновенно близко. Я не припоминаю такого чувства в других городах... кроме, может быть, Владимира и Сергиева Посада. Но Владимир - бывшая столица Руси, а на Посаде - духовная столица, Троице-Сергиева лавра, которую вообще ни с чем не сравнишь. А здесь?.. Маленький кремль, у которого даже нет стен. Маленькие церкви, в которых редко-редко в какой сохранился старинный интерьер. В чём же тайна Углича?
   Не в чём, а в ком!..
   Собор угличских святых - очень многолюдная икона. Кроме Царевича, здесь и св. благоверный Роман - самый знаменитый князь града и места сего (†1285 г.), и преподобный Кассиан Грек (†1504 г.), и преподобный Паисий (†1504 г.), основатель Покровского монастыря на Волге, не только взорванного после революции, но и сокрытого, как Китеж, зеркалом водохранилища... и несколько паисиевых учеников... и страдальцы за Христа Смутного времени (преподобномученица Анастасия), и страдальцы за Него в советское время (священномученик Серафим).
   Над мощами и кровью благоверных, преподобных и мучеников росли монастырские и приходские храмы - целый сад, которым так славен Углич... и сколько ни разоряли его в разные времена, а всё-ж таки сохранилось 15 церквей до наших дней. Накануне революции их было 30.
   Соотношение снесённых к уцелевшим, - один к одному, - оказалось таким же, как в соседнем Ярославле. Подавляющему большинству городов России повезло куда меньше. Как в год монголо-татарского нашествия, Углич, в сущности, откупился... тем, что стал городом-музеем.
   Впрочем, сейчас почти все его храмы вновь стали действующими.
   Первой из угличских церквей встретила меня трёхсотлетняя Корсунская. Она высовывала главы над деревьями и крышами всего метрах в пятидесяти от нашей гостиницы. Будто с неба на вечернюю листву приземлились купола. Необыкновенное вдруг явилось душе в самом обыкновенном пятиглавии, в простых очертаниях.
   Розовый ли свет заката их так преобразил? Сделал таинственными... Если красный смешать с синим, то будет сиреневый - это мы знаем с детства. Но здесь красные лучи легли на синие купола и не смешались, и пребыли с ними... неслиянно-нераздельно. Земные купола, устремлённые к небу - и небесный свет, устремлённый к земле. В этом - великая Тайна церкви как храма и церкви как Церкви.
   Корсунский храм, увидев раз, уже невозможно забыть. Ни его летящий силуэт, ни праздничный цвет.
   Он весь красно-белый, как молоко с земляникой, а купола - как черничинки. Он воздвигся над городом и виден далеко-далеко. Я вспоминаю, как его силуэт царил над всей восточной половиной Углича, когда я смотрел на город с теплохода - несколько месяцев назад.
   Ступенчатая колокольня вонзается в небо. Достигает его, не успев оторваться основанием от земли - такова её скорость!.. На закате эта "скорость" ещё выше. Колокольня - того же цвета, что и закат. Розовая, она становится... розовой вдвойне, розовой насквозь. Сама став светом, она приобретает... скорость света?
   Самая высокая скорость - у неподвижных предметов. Мы видим её ещё стоящей здесь, а на самом деле она уже... Сияние вечерних облаков причудливыми брызгами взлетает выше её купола, до самой верхней бездны. Будто обозначает траекторию её полёта. Будто это шлейфы-хвосты, которые она ещё только прочертит... а они уже есть! Вопреки всем законам физики.
   Нарушен закон прошлого и будущего.
   В тот первый вечер пребывания в Угличе, когда перед самым закатом я отправился знакомиться с городом, храм был, конечно, закрыт. Но мне ещё предстояло узнать его поближе - и даже очень близко! - в последующие дни. Здесь я познакомился... впрочем, в отличие от тех небесных шлейфов, не буду забегать вперёд.
   В этот вечер перистые облака поднимались над горизонтом, как бесконечные морские водоросли, и маленький городок со своими церквушками тонул в них - как корабль со всеми мачтами и надстройками.
   Дальше Корсунской церкви улочка вела под уклон, и за домиками уже начинала золотиться Волга. На ближайшем перекрёстке я свернул влево. Волга приближалась, прослойка домов меж ней и улицей становилась всё тоньше и тоньше и наконец оборвалась столпом бывшей церкви Флора и Лавра - без куполов. Дальше был - старый тёмный сад и пристань для теплоходов. Здесь я и вышел поздороваться с Волгой. Десантировалось на невидимом парашюте солнце в лес противоположного берега из-за лёгкой дымовой завесы причудливых облаков. По розовой воде тихо уходил последний на сегодня теплоход - скользил бесшумно по жидкому свету. Волга дышала необыкновенным миром, и была совсем неширокой, по нашим-то меркам - здесь она пребывала ещё в детском возрасте, как царевич Димитрий. Детско-отроческом. Справа она крутым изгибом уходила на север (вот ведь, даже течёт в противоположную сторону, чем у нас: всё наперекор, как любят делать подростки!). У Углича Волга образует прямой угол... это, кстати, одно из объяснений названия города.
   Справа - загибался Волжский угол, слева - выступал мыс, на котором светился куполами кремль. Долгожданный угличский кремль! Букет густой зелени с цветами куполов. И костром отражалась в чуть колеблющейся воде красная церковь Димитрия на Крови. Вода светилась от неё, как от перенесённого в кусты кусочка заката.
   Золотые светлячки плыли по воде - вечерние отражения крестов.
   Угличский кремль-остров не похож ни на один другой кремль Руси - маленький, почти игрушечный, без стен, зато с каналом, отделяющим его от остального города: именно "заповедник". Корона куполов увенчала шевелюру деревьев. Церкви смотрят из густого венка зелени: Димитрия на Крови - и Спасо-Преображенский собор. Красная церковь с белым собором когда-то сочетались как кровь и снег.
   К сожалению, недавно снежный Спасо-Преображенский собор не совсем удачно перекрасили в жёлтый.
   Сам собор не так запоминается, как его роскошная 40-метровая звонница. Её золочёная макушка восходит над тучей листвы из самой её сердцевины... как иногда во время грозы кажется: откуда-то, из таинственного "сердца" настоящей тучи, сейчас вырвется в наш мир и поедет поверх грозовой мути огненная колесница Ильи Пророка.
   Чуть ли не ярче, чем купол, сверкают под ним часы. Как же без часов в таких сокровенных, особенных местах, где извечно, неспешно, беззвучно тикает История!
   В скромном Угличе нет более высоких колоколен.
   Вообще, всё, что связано со св. Дмитрием - по-детски маленькое, как мал был он сам. Трогательно-крошечен дворец-теремок, будто собранный из кубиков и катушек им самим. Церковь на Крови, на месте "убиения" - такая миниатюрная, что кажется, будто каждый из её пяти куполов мог бы взять и унести один человек. Шатровая колокольня при ней похожа на короткий карандашик, даже на самый его кончик. Вообще не много здесь места: не убежать, не спрятаться - ни убийцам, ни их жертвам.
   От времён самого Царевича остался только дворец - построенный, правда, ещё за 100 лет до него, в XV веке. Во всей России - это, кажется, самые древние сохранившиеся жилые палаты.
   Церковь же на Крови возведена, наоборот, ровно через 100 лет после трагических событий - в 1691-м.
   В такой поздний час идти в кремль, конечно, бессмысленно, всё уже закрыто. Поклонившись Царевичу издалека и полюбовавшись на огненные крылья облаков, образовавшие огромную бабочку - одно в небе, и одно в Волге, - я сворачиваю влево и вскоре выхожу к перекрёстку у старинной пламенно-красной пожарной каланчи. Оттуда уже виднеются белые шатры Алексеевского монастыря. Не дойти до них, тем более под таким манящим закатным небом, было бы непростительно.
   Алексеевский - один из трёх сохранившихся монастырей Углича, самый древний. Ещё в 1371 г. его основал святитель Алексий митрополит Московский.
   В этой маленькой обители "на Огнёве горе" сохранились две церкви XVII века: пятикупольная Иоанно-Предтеченская и трёхшатровая Успенская. Успенскую в народе исстари прозвали Дивной за неповторимый парящий силуэт. С 1628 года высится-белеет она над угличской землёй - первая из построенных в камне после опустошений Смутного времени. В городе не осталось церквей древнее её. Если духовный символ Углича - храм Димитрия на Крови, то архитектурный его символ, несомненно - "Дивная"...
   Я подхожу медленно-медленно и всё смотрю, как шатры и купола вырастают из яблоневых палисадников, словно боюсь их спугнуть. Постепенно шатры полностью притягивают взгляд, и Дивная остаётся в одиночестве: на несколько минут всё остальное перестаёт существовать.
   Каменный трёхсвечник! Церковь-трикирий. Как вечное напоминание о Троице.
   "Да будет воля Твоя и на земле как на небе".
   Чтобы в небе - Троица и на земле - белокаменное подножие Троицы. Хочется то ли унести её с собой... то ли чтобы она тебя унесла.
   Белые лесенки уходят в небо. Воздвиглось тройное Коломенское.
   То ли столпы света тянутся изо всех сил от земли к Небу, то ли снопы белого сияния тройственно спускаются с небес и здесь обретают фундамент, затвердевают.
   Три высоких белых, зимних ели посреди лета: Рождество - в Троице...
   Особенно поразителен контраст: белое видение на фоне почти чернильно сумеречного неба. Солнце зашло, но видение молочно светится. И не может не светиться.
   Позже, побывав в один из дней на службе в этой церкви, я поразился, что главная её святыня - икона Божией Матери "Неугасимая свеча" (это - сокращённое название, полное - "Свеща Неугасимая Огня Невещественнаго"). Церковь, сама напоминающая возжжённый пред Богом трикирий, хранит в себе "Свещу" - образ Богоматери.
  
   2. По следам детей-мучеников
  
   Неделю жил я в Угличе, и каждый день приносил какие-то открытия. Святые города не сразу открывают свою тайну. Могут и вовсе не открыть. Могут показать только видимое - и сокрыть невидимое до лучших времён. Можно побывать в Угличе и ничего не узнать, не услышать, а услышав - не уразуметь.
   Мне мечталось пройти по следам мальчиков-мучеников, увидеть всё, что с ними связано и узнать всё, что мне было ещё неизвестно. Св. Димитрия в Угличе обычно называют просто - наш Царевич, а второго мученика, младенца Иоанна - просто Ванечка Чеполосов. Тоже разумеется - наш. Такое ласковое и простое отношение, словно всё это было только вчера.
   В Угличе вообще всё, что было - было вчера.
   Здесь "история" - не история, а жизнь. Не память, а чувство, что всё здесь и сейчас.
   Потому-то все убиенные здесь - живые.
   Почти все восемь лет жизни царевича Дмитрия прошли в угличском кремле - невелик был ареал земного пути того мальчика, которому так и не суждено было стать Государем всея Руси. Зато его именем несколько лет спустя вся Русь едва не перевернулась вверх дном - это мы тоже хорошо знаем. Никогда ещё ни одна историческая ситуация не доказывала с такой ясностью - доказывала от противного, - непреложность заповеди "Не убий". Вот нельзя убивать - и всё тут! Даже если очень хочется и очень "нужно"... ну, "для государственных интересов"... то, всё равно нельзя. Тем более, ребёнка. Ну, что тут будешь делать!
   Я ступаю с моста на землю угличского кремля...
   Территория бывшей крепости с двух сторон окаймлена парком, да и сама вся утонула в зелени. На первый взгляд, она совсем маленькая, но если обходить её по круговой аллее, по линии бывшей стены, проделаешь путь около километра. В самом центре золотится яркими стенами сквозь листву Спасо-Преображенский собор 1713 года - когда-то главный храм Углича. К востоку от него - палаты Царевича, а на самой восточной кромке, над водой - алый храм "на Крови".
   Я никогда не встречал церкви, которая была бы одновременно так мала и при этом так притягательна. От неё можно не отводить глаз и при этом не уставать. Как не устаёшь, глядя на костёр или родник. Она - истинный собор угличского кремля (Спасо-Преображенский, будучи больше её в несколько раз, обычно скромно отступает на второй план, едва только её увидишь).
   Душа Углича. Пасхальное яйцо на круглом столе его кремля.
   Маленькая лавра... с такими же, как в Троице-Сергиевой, сине-звёздными куполами - только меньшими во много-много раз.
   В церкви - музей, и всегда тесно от туристов: группы не успевают сменять друг друга, и пока один экскурсовод рассказывает в основном помещении, голос другого доносится из трапезной. Иногда, впрочем, на минутку в храме вдруг становится безлюдно и тихо и тогда от необыкновенного чувства благодати хочется плакать. У Царских врат иконостаса, под всеми рядами образов, под взглядами святых, стоят носилки, в которых в 1606 году мощи Царевича несли с крестным ходом в Москву. Это - святыня, которая осталась навсегда Угличу, сами же мощи вот уже 400 лет лежат в Архангельском соборе московского кремля. Вернули городу в XIX веке "ссыльный" набатный колокол, наказанный в 1591 г. за бунт угличан - за самосуд над убийцами любимого Царевича... или над теми, кого посчитали убийцами. Висит колокол здесь же, в углу церкви, под фресками. На фресках - вся история убийства и того ещё более страшного, что случилось потом. Символично, что тут, на западной стене храмов, обычно изображается Страшный суд: справа, как входишь - участь праведных в Боге, слева - нераскаянных грешников и бесов. В этой же церкви: справа - сцена убиения Царевича ("Покажи, царевич, ожерелье - и по горлу с маху острой сталью"), слева - смерть самих убийц под камнями разъярённого народа. Вспомнилась вдруг картинка из школьного учебника: первобытные люди дружно забивают камнями мамонта, попавшего в яму...
   Смотрю: входят и выходят посетители... вроде, разодетые "модные" туристы, совсем не паломники, да и церковь - не действующая... но многие - крестятся, и у некоторых на глазах слёзы. Как-то трудно здесь оставаться таким же, каким был ещё минуту назад, снаружи...
   Впрочем, не все чувствуют... как не все различают цвета, не все ощущают запахи. Насильно Бог ничего не делает.
   Вот рассказывает молодая женщина-экскурсовод, стоя у носилок Царевича:
   - Конечно, мы понимаем, что его причисление к лику святых было чисто политической акцией, чтобы доказать народу, что он точно убит. Для объявления его святым в действительности, не было никаких оснований: ведь он прожил всего 8 лет и погиб в таком возрасте, что просто не успел ничего сделать - никаких достижений, никаких заслуг...
   Господи, зачем она всё это говорит! Неужели можно ходить по земле и до такой степени ничего не понимать... ведь тут и понимать-то почти нечего. Убили ребёнка, просто взяли и убили... а ты говоришь о каких-то там "заслугах"...
   У него нет никаких "заслуг", кроме того, что Господь просто забрал его к Себе... а это, конечно, далеко от "заслуг", как Небо от земли!
   Слава Богу, что "заслуг" у него не оказалось!.. потому-то он туда и попал.
   Ты же, наверное, сама - мать. И должна знать, кто такие дети. А говоришь всё не то, как будто робот какой-то внутри тебя засел.
   До какой же степени люди путают святость и земное величие! Причём тут "заслуги". Они - у великих тиранов, полководцев, политиков... А у ребёнка вся заслуга - в том, что он есть. И в том, что когда он есть - хорошо, а когда его убивают - плохо и больно.
   Разумеется, плохо тем, кто остался осиротевшим на земле, а не ему самому. Он - в Царстве Небесном. А те, кто в Царстве Небесном, те и называются - святые. Они просто - "не от мира сего" и странно требовать от них заслуг перед миром, чей князь... известно кто!
   А если рассуждать с точки зрения мира...
   Есть люди, которые ничего не сделали, но мешали уже фактом своего существования. Живёт человек и не знает, что кому-то мешает. Он - не враг, нет, он просто тот, кого надо убить, как комара. Исправить ошибку природы, явившей на свет того, кого не должно быть.
   Родился Христос, мухи не обидел - но Ироду, будучи Младенцем, уже мешал. Вот Вифлеемские, вот угличские младенцы... из Иерусалима в Вифлеем, из Москвы в Углич уже спешат те, кому надо исполнить приказ. "Плачет Рахиль о детях своих..." Но нам лучше о себе плакать, а они давно уже там, где нет никакого плача.
   И ещё одна история...
   Жил-был в Угличе за век до царевича Димитрия удельный князь Андрей - родной брат государя Ивана III. Его называли Андрей Большой (был ещё младший брат Андрей Малый). Брат великого князя всея Руси стал по-настоящему Большим в истории Углича: построил несколько монастырей, возвёл в камне кремлёвский собор, вообще стал крупнейшим благодетелем Церкви, а Углич по обилию каменных храмов и палат превратил в маленькое подобие стольного града Москвы... чем, вероятно, и вызвал первые зёрна зависти, которые потом взошли.
   В 1482 г. князь Андрей построил здесь дворец. То, что сейчас именуется "палатами царевича Дмитрия" - лишь один из множества каменных теремков, когда-то причудливо соединявшихся лесенками и переходами в сказочный многобашенный лабиринт, - застывший костёр, который видением отражался в Волге.
   После Смутного времени от других палат дворца остались лишь фундаменты. И только один кирпичный "пряничный домик" уцелел - с 1892 года в нём музей в честь царевича Дмитрия.
   Судьба Андрея Большого и его детей повернулась круто и страшно. Иногда думаешь: а на что вообще способен человек ради власти?.. неужели брат брата может посадить в тюрьму и там заморить? Иван III - смог... Великий государь. Вот у него - "заслуги"! С этого и началась история нашей единой державы... как история человечества на земле началась с убийства Каином Авеля. Обычное начало! Иначе как бы мы узнали, кто "князь мира сего"? И кто изобрёл все "державы" - так, что потом даже предлагал Христу: "Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю её" (Лк. 4,6).
   Христос - отказался. Иван III - разумеется, нет. В 1491 г. Андрей по приказу родного брата был заточён в темницу, где и скончался через год. Сыновьям его - племянникам Ивана III, - было тогда 12 и 13 лет2. Родной дядя не пожалел и их, и обоих мальчиков в оковах (а как же без этого!) отправили сначала в Переславль, потом испугались, что это - слишком близко к Москве, и увезли в пожизненное заточение в Вологду. Старший из братьев, Ваня, прожил в тюрьме 32 года и 45-и лет от роду, приняв схиму с именем Игнатий, скончался... а вскоре был причислен к лику святых как преподобный Игнатий, Угличский и Вологодский Чудотворец. Брат Дмитрий пережил его в заточении ещё как минимум на 17 лет, но точная дата его смерти неизвестна. Он тоже - местночтимый святой.
   Вот так бывает...
   И здесь-то, у этих стен, хранящих память об одной чудовищной несправедливости - брата по отношению к брату, и дяди по отношению к мальчикам-племянникам, - почти ровно век спустя состоялось убийство маленького Царевича3. И то, и другое - "во имя государственных нужд"...
   Наивны те, кто думает, что хоть когда-нибудь и где-нибудь в истории человечества государство было - Божьим. Сказки о "светлом прошлом" звучат ещё неубедительней сказок о "светлом будущем".
   Маленьких царевичей Царства Божьего, которое - "не от мира сего" (Ин. 18,36) во все времена убивали и будут убивать в великом княжестве "князя мира сего".
   Шатровое деревянное крыльцо, пристроенное к палатам XV века со стороны Волги, смотрится великолепно. Правда, появилось оно лишь в XIX веке, но такую маленькую подделку сразу хочется простить, настолько она здесь к месту. Высокая лестница-галерея с волнистыми столбиками ведёт от крыльца на второй этаж. Деревянная дверь, вся в сказочной резьбе, открывается с огромным трудом - так, наверное, и должно быть в древних палатах.
   Весь второй этаж занимает один-единственный "тронный зал". Входишь и первое, что видишь - фреска Спаса Нерукотворного на противоположной от двери стене. Взгляд Господа здесь настолько светел, что забыть Его уже невозможно. Он всё время глядит на тебя, пока ты в палате. Эта фреска тоже стала одним из символов Углича - её изображения часто можно увидеть на современных образах: либо в небе над головами угличских святых, либо отдельной иконой.
   На стеллажах вдоль стен - церковные древности: Евангелия в драгоценных окладах, кадила в форме соборов, дарохранительницы... По стенам - деревянные скульптуры Христа, Богородицы, святых: всё, что так редко можно встретить в современных церквах, но что было совершенной обыденностью для прихожан даже в XVIII веке. Не говоря уж о более древних временах.
   Трона в "Тронном зале" нет, зато стоят под настенным образом Спаса два деревянных стульчика, над каждым из которых написано: "Кресло, XVI в. По легенде, происходит из дома угличского купца Никифора Чеполосова, куда, в свою очередь, поступило из старого Воскресенского монастыря".
   Никифор Чеполосов! Тот самый?.. Да ведь это же отец второго угличского младенца-мученика - моего любимого Вани Чеполосова, похищенного и замученного сатанистом Рудаком в 1663 году. Очень страшные судьбы выпадали на земле угличским детям! Кого - в тюрьму и кандалы, кого - ножом по горлу, кого - в тесный сундук в доме садиста...
   Царевичу Дмитрию было восемь лет, когда его убили. Ване Чеполосову - всего шесть. Вот они стоят рядом на иконе "Собор угличских святых" впереди всех взрослых: мальчик в короне и расшитом кафтанчике - и мальчик с непокрытой головой, в красной рубашечке. Чуть ли не за руку держатся. Похожие, как братья. И как будто Царевич подвигает Ваню ближе к центру иконы. Страдания двух мальчиков были несравнимы: Царевича убили молниеносно, так что никто ничего и понять-то не успел. Ваня, совершенно одинокий в дому садиста, как в аду, претерпел шестнадцать дней истязаний. И Один Бог был его утешителем. Не больше - но и не меньше.
   О Ване Чеполосове я знал до этой поездки лишь по повести "Отрок-мученик" В. Михеева - забытого ныне православного писателя начала ХХ века. Как сказано в самой книге: "По разному это предание рассказывается народом в Угличе. Не совсем так оно записано и в монастырской летописи, но во всём, что в нём есть трогательного, возвышенного, доброго, и повесть эта, и летопись, и молва народная согласны".
   В Угличе я больше всего хотел найти его житие, ту самую "монастырскую летопись"... вероятно, опубликованную? Где и искать ещё - он же местночтимый святой, и документальных (не художественных) книг о нём я лично не встречал ни в одном другом городе России, ни в одном храме...
   Забегая вперёд, скажу: я нашёл, что искал, и... стоит воздать должное Михееву, он действительно отразил "всё, что есть трогательного, возвышенного, доброго", смягчив (пожалуй, совершенно правильно!) лишь отдельные жестокие детали. Существенных неточностей в повести нет, вот только Ваня там почему-то показан девятилетним, хотя ему было шесть лет.
   Потому, если кто хочет узнать историю св. Иоанна подробнее, пользуясь случаем, советую: повесть Михеева можно прочитать в сборнике "Лилии полевые" - по-моему, этот сборник попадается в разных церковных лавках и приходских библиотеках.
   Вкратце же история такова. Купец Никифор Чеполосов вполне доверял своему приказчику Рудаку. Разумеется, "веру имел" ему и Ваня - как "юный младодетищ", поясняет житие XVII века. Однажды он доверчиво пошёл с Рудаком в его дом, в пригородной слободе... Там был "всажен" в сундук - "коник некий с острым тернием".
   Рудак, видимо, искренне "любил" Ваню - как умеет любить одинокий садист. Он требовал от ребёнка, чтоб тот отрёкся от родителей и назвал его отцом. Но "юный младодетищ" умел любить - и не умел отрекаться от любимых даже на словах, даже... хотя бы для вида.
   По родителям он "печаль имел" (видимо, чернокнижник считал, что по щучьему велению, по сатанинскому хотению, может быть как-то иначе?), Рудака отцом не называл, а молился Отцу Небесному.
   Никакими истязаниями так и не добившись от ребёнка того, чего добиться невозможно, Рудак наконец через 16 дней взял нож и "двадесятью четырьмя ранами убиение нанесе, двадесять же пятою блаженного страдальца сквозь честную главу во ушеса пронзе" (вот оно - "могущество" и бессилие сатаны: не справился даже с малым мальчиком и всё, что смог - отправил его в Царство Небесное, куда самому ему нет пути).
   Тело ребёнка через 8 дней было найдено пастухами, зарытое в болотный песок и совершенно нетленное. Ополоумевший Рудак, вконец измученный раб сатаны, сам выдал себя. Но Ваня, явившись во сне сначала матери, потом одновременно обоим родителям, упросил о помиловании убийцы. И его - это в XVII-то веке, при тех законах! - отпустили.
   Мученик явил то, что может явить только мученик. Это - главное чудо, сотворённое Ваней... и я чувствую, что если уж грешнику, как я, просить прощения у Бога, то первый ходатай в этом - мученик Иоанн Чеполосов.
   И свято для меня всё, что с ним связано - даже эти музейные стульчики, на которые он, наверное, не раз садился.
   Ещё я услышал в палатах такую историю. Смотрительница музея, с которой мы разговорились, рассказала:
   - Представляете, один раз - это было моё дежурство, - в музей зашли два голубя, так деловито, чинно... всё пешком обошли: по кругу - по кругу!.. вон в тот зал зашли, потом вышли... всё головками так крутили, осматривали не спеша, не торопясь... перед иконами останавливались! Всё-всё обошли, ничего не пропустили. Посетители! Никто из нас не решился их выгнать, спугнуть, все вот так стояли и смотрели - от удивления. Я бы сама и не поверила, что такое бывает, если б своими глазами не видела.
   - А потом?..
   - А потом так же чинно вышли - через этот порожек перескочили и пошли... Вот до сих пор перед глазами эта картина!
   Голубей и сегодня много. Курлыкают снаружи, ходят по всем оконным карнизам или сидят на них серыми клубочками. Почему-то именно палаты святого Царевича (и не только его, а местночтимых благоверных князей: Андрея Большого, Дмитрия и Иоанна-Игнатия!) их самое любимое место в кремле. Как ворота Троице-Сергиевой лавры или крылечко Воскресенского тутаевского собора...
   Забрёл я и в тот район Углича, где Ваня Чеполосов жил. Тут, в нескольких минутах ходьбы от кремля, до сих пор стоят Воскресенский монастырь и Иоанно-Предтеченская церковь. Монастырь Никифор Чеполосов благоукрашал всю жизнь, а церковь и вовсе целиком возведена на его средства в память о сыне.
   Живописная многокупольная громада Воскресенского монастыря4 выросла предо мной неожиданно. Маленькие дома людские вдруг расступились, давая место Дому Божьему.
   Это была сплошная фигурная стена из трёх причудливых строений: собора, колокольни и небольшой Смоленской церкви. Все они были слиты в одно и казалось, будто их из снега вылепили. Самый необычный и самый игрушечный ансамбль в Угличе! Что-то в нём есть от Ростова Великого: от его тесно поставленных друг к другу, спрессованных в венок, церквей и башен. От тех причудливых силуэтов, что получаются при наслоении нескольких храмов друг на друга. От чисто детского, захватывающего дух экспериментаторства: а что если я вот этот кубик так приставлю к этому, а сюда вот так прилажу вот этот... а вон там ещё добавлю макушку... и получится?..
   Будущий митрополит Иона Сысоевич когда-то принял постриг именно в этом маленьком малоизвестном монастыре, и став владыкой ростовским, не позабыл о духовной родине. Именно он распорядился выстроить в камне всё, что мы сейчас видим. Так и вырос здешний ансамбль - одновременно с ростовским кремлём.
   День стоял - перламутрово-облачный, и причудливые белые башни в небе всё время дополняли и подправляли замысел древних зодчих. Кто-то надстраивал над чешуйчато-серебристыми куполами-рыбками купола другие - выше и больше... продолжал вверх и вверх снежные стены, делая их всё ближе к небесам... к Себе. И ансамбль казался плывущим, летящим, невесомым. И каждую минуту в нём что-то менялось от передвижений облаков.
   Это была одна из самых красивых и одухотворённых картин, увиденных мной в Угличе!
   Церковь Рождества Иоанна Предтечи стояла через улицу, на берегу Волги. Её окружал венок больших старых тополей. Сейчас она вся спряталась в реставрационных лесах: даже светлые кресты почти потерялись средь причудливого перекрестья балок. Иногда казалось, что это скопление бесчисленных мачт, тем более что церковь была построена в форме корабля. Лишь роскошно-ажурная шатровая колокольня открыто возносилась к облакам. Рядом старушка пасла козу.
   Больше - никого.
   Завтра - престольный праздник этой церкви. Только уж не первый год она закрыта на реставрацию и всё никак не поправится от советского запустения, когда в ней хранили мешки с солью. Соль "съела" почти все росписи. Даже Ангелы на сводах из светлых стали чёрными. Снаружи за много лет всё обветшало, расшаталось, было истерзано, зияло ранами... Так больной в постели не очень-то радостно встречает свои именины.
   Мощи Вани Чеполосова три века находились здесь. Нет в Угличе другой церкви, так живо напоминающей о нём. В сущности, это вторая церковь "на Крови" - не Дмитриевская, а Ивановская.
   Место это - кровное, но никак не тоскливое, и облик церкви - искалеченный, но праздничный... более, чем у какой-либо другой в Угличе! Даже сейчас, в залатанном и облепленном лесами виде, она просвечивала там и сям целыми клумбами зеленовато-голубых изразцов и "вязанными воротниками" кирпичного кружева.
   Что-то здесь неуловимо напоминало такой же залатанный Новый Иерусалим, с его изразцовыми цветами, пробившимися через перекрестья реставрационных балок - таинственно и непобедимо.
   Это - ванина Голгофа, но раз смерть побеждена Воскресением, то даже Голгофа проросла цветами. И этот детско-мученический храм - такой, каким ему и должно быть. И даже репейники вокруг, усеянные божьими коровками, напоминают о чём-то хорошем-хорошем, что было и будет. Какой-то мостик: из Детства - в Рай.
  
   * * *
  
   Захожу ещё в Казанскую церковь, что возле самого кремля. Она вся вознесена к небу: две бело-жёлтые башни вздымаются над парком - сама церковь и колокольня над крыльцом. В нынешнем виде она была выстроена в 1778 г., а вообще первый храм на этом месте стоял с конца XIV века.
   Интерьер не отреставрирован и напоминает катакомбы, но службы идут здесь давно и регулярно. Особо почитаются две старинные Богородичные иконы, пожертвованные прихожанами в наше время: Казанская XVIII века и "Утоли мои печали", которую специалисты отнесли аж к началу XVII века. Последняя чудесно обновилась на Пасху 2006 года. Она стояла совсем чёрная - лика не различить. Не знали, что на ней вообще написано. И вдруг как-то после службы одна женщина первой заметила, что образ стал - светлый, чёткий, будто только-только написанный.
   Хорошо всё-таки, когда - чудеса! Новые... Вроде, давно веруешь в Бога... а они всё равно зачем-то нужны. Зачем? Для радости. Для надежды. Для слёз.
   Для напоминания самому себе, что не всё пропало. К счастью, не всё зависит от нас.
   Есть ещё объёмная икона-скульптура Михаила Архангела - по виду из папье-маше, а на самом деле... из хлеба. Её сделали заключённые: настоятель храма, помимо служения на приходе, окормляет местную тюрьму. Икона стоит в рамке под стеклом. Предыдущую, точно такую же, но незастеклённую... съели мыши.
   Я надолго задержался в Казанском храме.
   Здесь произошла одна из тех, вроде бы, случайных, но символических встреч, которыми была полна вся неделя моего пребывания в Угличе. В церковь зашёл на минутку директор музея "Угличский кремль"... и нас познакомили. Речь зашла про хоть какую-нибудь литературу о Ване Чеполосове. Где можно прочитать его житие? Существует ли оно вообще в напечатанном виде? Это был главный вопрос, ради которого я, собственно, и приехал в Углич (нет, не только ради этого - но это стало как бы "поводом для самого себя", чтоб мне здесь оказаться!).
   - Есть-есть, выходила, помню, лет десять назад такая брошюрочка... она обязательно должна быть у нас, в библиотеке. Вы обратитесь к заведующей библиотеки - NN-не.
   - А где библиотека?
   - Да вот, в ста метрах отсюда! Жёлтое такое здание у самого входа на территорию кремля... Можете прямо сейчас зайти, если есть время - я её только что видел, она как раз там. Скажете, что от меня. Она ваша коллега, тоже историк. Очень верующая женщина. Думаю, вам будет интересно побеседовать. А книжку она найдёт.
   Я понял это как прямое указание Промысла. И буквально через минуту был уже у дверей библиотеки. Сидели на скамеечке две женщины, и когда я спросил, как найти NN, одна из них и оказалась NN.
   Времени свободного было много, мы разговорились, и... закончилось тем, что она подарила мне книжку с житием Вани Чеполосова - ту, которая у неё была, личную...
   От неё я узнал и историю мощей Вани в советское время. Я-то думал, они если и сохранились, то находятся в знаменитой церкви Иоанна Предтечи, которую Никифор Чеполосов построил в память о сыне.
   - Нет. Там они - находились. Но эта церковь - до сих пор не действует, в советское время там был склад и вообще ужас что было. Мощи его нашли замурованными в стену - уже во время реставрации 1970 года. По всем описаниям, это были именно останки Ванечки - и даже судмедэксперты установили, что он был убит ударом в голову острым предметом... то есть сомнений никаких не было, что это он. И его мощи (ну как мощи... косточки!) были переданы тогда в наш музей. Я всё это хорошо помню. А когда стали открываться церкви, в 96-м открылась церковь Корсунской иконы Божьей Матери - большой приход, половина города!... Мощи Ванечки хранились в запаснике, и о них многие забыли - почти никто не знал, где они находятся... Ну, мы-то тут никогда не забывали - те, кто в запасниках работал...- улыбнулась она.
   - Надо же - прямо как у мощей Серафима Саровского, такая же судьба!
   - А у многих мощей в советское время была такая же судьба! Очень многие оказались в запасниках музеев и были... сокрыты от греха подальше добрыми людьми. А потом - открыты и переданы. Вот и у нас, как настало время открываться Корсунской церкви, тут-то и нашлись мощи Ванечки... Очень большой был крестный ход с его мощами из кремля в Корсунскую церковь. Много народа! Слава Богу, и детей многие с собой привели...
   - Подождите, так они сейчас там - в Корсунской церкви!? - воскликнул я. - А я уж не первый день живу в гостинице "Углич" возле неё!... и ещё ни разу там не был: она все дни была закрыта...
   - Сходите - сегодня она точно открыта, сегодня же вечерняя праздничная служба перед Рождеством Иоанна Предтечи.
   - Обязательно схожу! Я даже и собирался... только не знал, что там - его мощи.
   - Да они там, с 96-го года5. Ещё частицы его мощей есть в Царёвской церкви на Ростовской улице и в церкви Михаила Архангела в Селиваново, - но та в восьми километрах от Углича, в лесу...
   После этого разговора было такое чувство, будто я прикоснулся к какой-то сокровенной тайне судеб городов и людей.
   Ещё меня очень удивило, что на стене висит календарь с видом... Свияжска. Огромная фотография нашего знаменитого града, сделанная с вертолёта: остров, овальный, как лист кувшинки, весь усыпанный домами и церквушками, как маленькими жуками и улитками.
   Я почему-то был уверен, что Свияжск здесь не очень-то знают: рядом столько знаменитых городов Золотого Кольца, да и сам Углич полон древних святынь... Зачем им наш Свияжск? Едут ли из Сибири за снегом в Сочи?
   - А ведь Свияжск угличанами построен, - улыбнулась NN. - В наших лесах, в имении князей Ушатых, была срублена крепость и сплавлена по Волге!
   - Ах, ну да! - воскликнул я: и как я мог забыть...
   - Вот и не забываем старые связи! А календарь - это подарок о. Кирилла, настоятеля Свияжского монастыря. Он нас как-то однажды, несколько лет назад, принимал у себя - очень тепло.
   Да, удивительно всё связано...
   "Мир тесен", - говорят обычно, когда встречаются люди. Мир выглядит ещё теснее, когда встречаются города. Два моих любимых святых места, оказалось, не только друг с другом знакомы, а... в родстве состоят. Отец и сын.
   Удивительно! Теперь буду каждый раз вспоминать Углич, приезжая в Свияжск...
  
   * * *
  
   Ещё хочется добавить в скобках. Два угличских мученика...
   Примечательно, что самосуд над подозреваемыми в убийстве Царевича в 1591 г. обернулся для самого Углича страшным бедствием, ибо зло в ответ на зло рождает только зло6. Помилование же ваниного мучителя как-то очень символично совпало по времени с началом "золотого века" Углича. Город вырос и расцвёл как никогда прежде - именно во II половине XVII века. Одновременно воздвиглись церкви на Крови - по обоим мученикам: Дмитриевская и Иоанно-Предтеченская. Заалела, как цветок, их ровесница - Смоленская церковь в Богоявленской обители. Обновился и воздвигся в камне Воскресенский монастырь, возле которого жили Чеполосовы. Да и почти все сохранившиеся доныне церкви Углича - едва ли не все, сколько их есть, - построены в ближайшие десятилетия после мученической кончины Вани. Люди, вопреки всему, не отомстили за него - и Бог после бедствий, преследовавших несколько поколений (после годуновской расправы, Смуты, страшной чумы 1650-х годов) послал наконец долгожданный мир и благоденствие. И город облегчённо вздохнул - и благодарственно украсился церквами.
   Совпадение? Для неверующего - да.
   А для верующего?..
   Может, для милости Божией над нами стоит, помимо прочего, отменить смертную казнь?
   "Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут" (Мф. 5, 7).
   Всё, что действительно важно - это милость и покаяние, а Углич - город покаяния. Слишком многое здесь напоминает, на что способен человек без Бога. Муки и гибель детей дали нам шанс хоть что-то в себе понять.
  
  
   3.Детство и Царство
  
   Утром Иванова дня колокольный звон Корсунской церкви обнял упругими волнами гостиницу "Углич"... и через считанные минуты после пробуждения я уже был в храме, в эпицентре ликующего звона.
   Служба праздничного дня врезалась в память по многим причинам. И она, и всё, что после...
   После... был крестный ход вокруг храма. С иконами и хоругвями, с чтением Евангелия, с кроплением. Поистине по словам Серафима Саровского: "Пасха посреди лета". Ни разу в жизни не видел в других храмах крестного хода в этот праздник. А тут ненароком сподобился не то что увидеть... а самому нести икону Иоанна Предтечи.
   Хотелось унести с собой и колокольный перезвон. Всегда быть там, где он.
   Он - сама радость и сама Жизнь, играющая от переизбытка, иное состояние времени и пространства. "Четвёртое измерение"... как его ещё назвать.
   И я уже знал, кто звонит - мальчик-иподьякон, которого не заметить было невозможно. Лет одиннадцати-двенадцати... Я его видел вчера на вечерней службе. Слышал, что его зовут Антон. У каждого, с кем он разговаривал - с батюшкой, с певчими... - как-то непроизвольно протягивалась рука приобнять его или потрепать по голове, будто у него там магнит. Казалось, от него распространяется невидимый ореол, попадая в который люди на время становятся счастливее. Он совсем не походил на тихонького "монастырского мальчика", а, наоборот, казался вполне бойким и жизнерадостным шалуном... Впрочем, так оно и было, а не казалось. И, видимо, эта радость жизни от него передавалась всем.
   Сейчас она вливалась в меня колокольным звоном. Я шёл с иконой вместе с сотней прихожан и знал, что где-то там, над нами, в верхушке лёгкой, островерхой, летящей башни, вровень с куполами и крестами, мальчик Антон управляется с полудюжиной куполов, и они приветствуют родившегося Предтечу, приветствуют нас, приветствуют новый день в Угличе. В городе церквей, в городе детей, в городе святых.
   И небо радостно заплакало.
   Забарабанили вдруг по головам и иконам капли. Шелест резко обрушившегося дождя примешался к антошкиному звону. Бог почувствовал, что происходит на земле. И как будто мы на долю секунды почувствовали, что там у Него, на небе.
   Ливень хлынул сразу же после окропления. Одни брызги смешались с другими. Не знаю, как одно с другим было связано, но уж как-то связалось! Крыша и карнизы церкви загрохотали всё усиливавшейся барабанной дробью, но звон, производимый где-то там на колокольне Антоном, был громче. Громче - и выше дождя. Он падал, казалось, с тех высот, которые вечно стоят над ливнем, над серо-белыми шумящими стенами...
   "Хвалите Его, небеса небес и вода, яже превыше небес".
   И сразу же весело ускорил шаги крестный ход. "Вот как нас Господь кропит в честь праздничка!" - доносились голоса. И вместе с мокрой, радостной толпой вбежал в церковь запыхавшийся, довольный мальчик, буквально слетевший по ступенькам с колокольни.
   Служба закончилась. Отца Иоанна, настоятеля, поздравляли с именинами. Я тоже подошёл-поздравил, сказал, что я церковный историк из Казани.
   Меня благословили фотографировать в храме, я робко спросил, можно ли на колокольню - отец Иоанн и на это благословил.
   - А вот Антон вам сейчас покажет...
   Сердце трепыхнулось от радости.
   - ...А он, по-моему, опять там - пошёл второй раз звонить, - вспомнил-улыбнулся отец Иоанн. - Можете подняться: лестница, снаружи - справа как выйдете.
   Я вышел и на лестнице сразу увидел Антона, отпиравшего дверь.
   - Меня о. Иоанн благословил подняться с тобой на колокольню.
   - Ну пойдём, - нисколько не удивился мальчик, будто мы давным-давно были знакомы.
   - Тебя ведь Антон зовут...
   - Да. А тебя?
   - Андрей.
   Хорошо, что так легко знакомиться с детьми!
   Мы поднялись.
   Синие чешуйчатые купола, снизу, вроде бы, маленькие, как рыбки в небесном море, вблизи оказались огромными. Они, как живые, заглядывали все впятером в восточный пролёт колокольни: вот-вот всунут головы под колокола.
   Рассыпался внизу ковром домишек и палисадников старый город. Смотришь с высоты, словно с одного маяка на другие, на башенки и луковки дальних церквей, будто за каждой - невидимая гавань, куда плывут и плывут невидимые корабли. И там укрываются уже навсегда, насовсем. Может, какой-нибудь угличский мальчик по доброте когда-нибудь проведёт меня и туда?
   Вслед за снегом
   ты придёшь на край Земли
   видишь небо, а на небе - корабли...
   Тают в воздухе голубом
   На одном из них - теперь мой дом.7
   - У вас очень красиво, - говорю я, любуясь.
   - Да, Углич красивый. - согласился Антон. - А ты бывал где-нибудь до этого на колокольне?
   - Да. Много раз. Но... наверное, всё-таки не так много, как ты.
   - Сверху, с колокольни всегда всё какое-то другое! Ты замечал? Мир по-другому смотрится.
   - Конечно, замечал! Иначе зачем бы поднимался...
   - Вон там - голубиный птенец сидит, - открыл мне секрет Антон.
   - Надо же! Никогда не видел голубиных птенцов. Даже не знаю, как они выглядят.
   - Вот смотри - будешь теперь знать. Я тоже до этого не знал... Он уже, правда, щас вырос здоровенный - был меньше!
   Колокольня - это всегда какой-то свой мир. Между небом и землёй! Тут тебе - и голубиные птенцы, и колокола, как скорлупа, из которой вылупился Звук.
   Колокольня - единственная лестница в небо, доступная нам. И мы на ней сами - как птенцы небесные, пока ещё не научившиеся летать.
   - А вот этот самый большой колокол весит четыреста пятьдесят кило.
   Антон с гордостью показал самый примечательный предмет в своих здешних владениях.
   - А у нас в Казани, в Зилантовом монастыре, где я работаю, есть колокол - семь с половиной тонн! - так же по-мальчишески, как он, решил похвастаться и я.
   - Ого! А у вас там кто звонит?
   - Приходит звонарь по большим праздникам: в такой колокол, конечно, только по большим праздникам звонят.
   - Ну понятно уж! - со знанием дела сказал Антон.
   - А Казань - большая? - спросил он.
   - Да. Миллионный город.
   - У нас тоже к миллиону приближается.
   - Да что ты! Насколько я знаю, в Угличе - около сорока тысяч.
   - Ну, я и говорю - "приближается"! - засмеялся мальчик. - Я же не сказал, что миллион есть, я сказал "приближается"...
   - Ну, разве что так! - рассмеялся и я. - Долго же ему придётся приближаться!
   - Зато у нас воздух чистый, дышать полезно... - серьёзно, как пенсионер, рассуждающий о погоде, сказал Антон.
   - Да... у вас здесь вообще легко дышится.
   - А переезжай к нам жить. Купишь здесь домик, будешь писать свои новые книжки... Будем часто с тобой видеться.
   По улыбке видно, насколько ещё чиста его душа. Почему-то... умереть за него хочется.
   Я смотрел на эту улыбку, на эти детские руки, управляющиеся с колоколами, и думал, что никогда ни один архитектор не построит ничего сравнимого с тем, что строит Архитектор Небесный. Никогда ни один город со всей своей архитектурой не заменит одной пары вот таких глазёнок. Каждый мальчик, каждая девочка - важнее и красивее того города, в котором они живут. Вернее, настоящий город - это они и есть.
   Углич и Царевич - это ведь почти одно и то же. Как Христос и Царство Небесное - одно. Невозможно прожить в городе несколько дней и не понять этого.
   А какие-то отблески образа Царевича извечно играют на ликах угличских детей. Это же не может быть, чтоб он в них не отразился - чрез все века!
   Ещё в XVII веке "умысли чин духовный и граждане, да установят празднество плащаницы Царевича месяца мая в 16 день: носите же плащаницу вокруг дворца его и младенцы подносите, яко же и царевич имел семь лет с половиною..."
   "Праздник этот отличается глубоко умилительной торжественностью, - писали в XIX веке. - В этот день после литургии вокруг "царевичева дворца" с торжественным крестным ходом обносились при пении тропаря царевичу плащаница и одр, на котором святые мощи царевича были несены из Углича в Москву. Под плащаницу и одр угличские граждане все - без различия званий и состояний - почитали непременно своей обязанностью подвести или поднести своих детей, начиная с грудных и до восьмилетнего возраста. Глубокая вера, что злодейская рука убила только тело святого царевича, а святая душа предстоит престолу славы Царя Небесного, превращая день заклания - этот некогда ужаснейший день - в светло-радостный праздник - в "царевичев день"! День убиения святого царевича есть день его небесной радости, и свою небесную радость он сообщает детям, пришедшим на его праздник".
   Угличское детство вообще накладывает какой-то удивительный отпечаток на дальнейшую судьбу... или как лучше сказать? На мир человека. Если человек вырос в Угличе, значит, он вырос из царевичева и из ваниного горчичного зёрнышка. Хотя бы сам этого в упор не сознавал.
   Здесь, к примеру, прошло детство Ольги Берггольц и Бориса Пильняка.
   Да, Берггольц... тяжёлый случай.
   Её повесть 30-х годов "Углич", написанная в 22-летнем возрасте - вполне, в соответствии с временем, богоборческая:
   "А Углич был табором церквей..."
   "Церковь, как корабль в бурю, трещала и кренилась, и каждый монастырь казался особым враждебным государством".
   В сомнениях, есть ли Бог, в 10-летнем возрасте "я стала искушать бога. Когда никого не было, я подходила к иконам и колола Иисуса булавками. Мои руки не отсыхали. Божественный авторитет падал".
   Она ещё не знала, что Он любит всех - и тех, кто Его колет булавками. За них Он и распялся: не на булавках - на гвоздях.
   И вот, много лет спустя, явив полное отсутствие в Себе всякой человеческой справедливости, Он послал ей не "отсыхание рук", а... сон.
   "У каждого человека, наверное, есть один, самый любимый и самый счастливый, всю жизнь повторяющийся сон. Его невозможно вызвать, упросить, чтобы пришёл: он приходит сам, когда захочет8. Он может исчезнуть на целые годы, но потом вернётся и щедро одарит вас той же радостью.
   Есть такой сон и у меня: мне снится город детства - Углич, куда мать увезла сестру и меня из Петрограда в 1918 году и где прожили мы почти два с половиной года...
   ...И вот, уже в молодости, тёмное, бедственное жильё времён детства и гражданской войны - эта келья, этот угол монастырского двора с могучими липами и, главное, высокий, белый пятиглавый собор напротив школы - всё это стало мне почему-то сниться как место чистейшего, торжествующего, окончательного счастья.
   Мне снилось: я попала в Углич и иду по длинной, широкой, заросшей мелкой зелёной травкой улице; и иду я не то на раннем рассвете, когда сумрак переходит в свет, не то поздним, но светлым вечером, переходящим в ночь, потому что не только небо, но весь воздух и даже дома и деревья, окружённые им, трепетно излучают какой-то серебристо-молочный свет, чуть с голубизной - там, наверху. И вот я иду по зеленоватой, мерцающей улице, а вдали тоже мерцает и светится белая громада собора. Мне обязательно нужно дойти до него, потому что за ним - наша школа и садик, а в садике похлопывают и шумят всеми своими круглыми, как бы жестяными, звонкими листиками огромные липы, и я знаю, что когда дойду до собора, до лип, - наступит удивительное, мгновенное, полное счастье. И я кружу по странно сумеречным улицам, и собор всё ближе, всё ярче, и всё нарастает и нарастает во мне предчувствие счастья, всё сильнее дрожит и трепещет внутри что-то прекрасное, сверкающее, почти режущее, и всё ближе собор, и вдруг - конец: просыпаюсь! Так и не удалось мне за долгие-долгие годы дойти - во сне - до "своего собора". И с тех пор, как мы уехали из Углича, прошло тридцать два года..."
   Не знаю, дошла ли она когда-нибудь?
   Чужая душа - тайна. Неверующим Бог тоже являет Свою благодать. Вот только в силах ли они разгадать этот "сон"?
   И дать Ему руку и прийти с Ним, уже не во сне, в "место чистейшего, торжествующего, окончательного счастья..."
  
  
   4. День Вани Чеполосова
  
   Я не помню точно, с кем это было:
   с тобой или со мной...
   А. Макаревич
  
  
   В этом городе я чувствую себя Рудаком, ждущим прощения. Ваня, прости нас всех. Всё это с нами случилось, а не с Рудаком и с тобой.
  
   Праздник покаяния...
   Это не абсурдное словосочетание. Нет, нет! В самом сокрушении уже есть прощение (в Боге нельзя сказать "будет", потому что в Нём всё - настоящее), а прощение - всегда праздник.
   В Угличе я многое переосмыслил в своей жизни. Я понял простой закон: поиск счастья... лишает каждого из нас счастья. "Кто стремится сберечь душу свою, потеряет её... а кто отдаст душу свою, тот сбережёт её".
   Подлинное счастье - то, которое мы и не привыкли называть этим словом: улыбка ребёнка, красота церкви... Бог - во всём этом... В Боге не бывает одиночества. Одиночество - только в князе мира сего. Различие между мучителем и мучеником, между Рудаком и Ваней - в том, что один одинок, другой нет. Если мы не хотим быть как Рудак, то должны быть - как дети.
   Это рецепт Самого Христа.
   Есть существа, которым общение с Богом даётся без покаяния - это дети.
   Взрослому человеку это состояние возвращается лишь по ту сторону покаяния. Но покаяние - это не уныние. Это то, что прямо противоположно ему.
   Дарование детства ещё раз.
   Вспоминая Антошку и улыбаясь своим мыслям, я опять забрёл, гуляя, в тот район Углича, где Ваня Чеполосов жил.
   Я задумался над всеми Праздниками, какие были в моей жизни - и давно, и недавно... и близко, и далеко.
   Мне довелось встречать Рождество Богородицы во Владимире, Сретение Господне - в Муроме, Вознесение - в Новом Иерусалиме, теперь вот Иванов день - в Угличе... И всё это получалось как-то... случайно-неслучайно. Города и святыни вдруг на миг сверкали своими неожиданными гранями. Словно луч солнца каждый раз под особым углом падал на какую-то древнюю икону, "обновляя" её и побуждая светиться из мрака веков. Это очень живое ощущение! Очень реальный и подлинный выход из повседневности. Вечный Праздник, сверкнувший на миг в гранях праздника земного: искоркой на подножии золотого Креста.
   Я старался не расплескать праздничное настроение - и вдруг что-то словно толкнулось в сердце и напомнило заглянуть в подаренную книжку о мученике Иоанне. Подумалось: когда же день его памяти? Вроде, нигде не написано... Забыли, что ли, написать? Или дня вовсе нет?.. но так же не бывает, хоть он и местночтимый святой!.. Ах нет, есть! Хоть в одном месте, да упомянуто... Постой-ка, 8 июля!?
   Так ведь это же - завтра! Точнее, сегодня вечером, потому что церковные богослужебные сутки отсчитываются с вечера предыдущего дня.
   Значит... не один праздник, а два.
   Не одного Иоанна, а двух.
   Господь привёл меня в этот город на день моего теперь уже любимого святого... притом, я, когда ехал, не знал этого дня. И даже сегодня до полудня не знал!
  
   Вечером я опять пришёл в Корсунский храм. Ванин ковчежец стоял посреди церкви - очень похожий на ковчег со святой главой целителя Пантелеймона, как я его видел по телевизору. Такой же ларец с маленьким круглым отверстьицем наверху, через которое можно приложиться к темени.
   После службы мы с Антоном встретились уже как старые знакомые.
   - Завтра я звоню на кремлёвской колокольне! - сияя, сообщил он, - У меня благословение от владыки звонить на всех колокольнях Углича.
   - На всех? даже!..
   - На всех... по очереди, - скромно сказал мальчик.
   - Надо же!
   - Вот завтра утром звоню подряд на трёх колокольнях: сначала у нас, в Корсунской, потом сразу побегу в кремлёвскую (там музей, но Виктор Иваныч разрешает звонить по воскресениям), потом - в Царёвскую... О, а приходи завтра утром в Царёвскую! - загорелся вдруг Антон. - После службы на колокольню с тобой поднимемся.
   - Спасибо! Я с удовольствием!
   Я знал, что Царёвской угличане называют ту церковь, что во всех путеводителях обозначена как "Дмитрия на Поле". Царёвская - это, конечно, в честь Царевича... как же иначе в Угличе! Просто есть "на Крови", а есть - "на Поле": на месте, где горожане прощались со своим святым, когда его мощи уносили в Москву в 1606 году. Тогда там, за южной городской заставой, уже начинались поля. Сохранилось народное предание, будто носилки на месте будущей церкви приросли к земле: Царевич не хотел покидать родной город. Только после долгих слёзных молитв и просьб носилки вновь удалось поднять.
   - Только... - вспомнил я и чуть засомневался. - ...Я ведь хотел на день мученика Иоанна быть именно в вашей церкви, у его мощей.
   - А там в Царёвской - тоже его мощи! - утешил Антон. - Здесь, у нас, конечно, основные мощи, голова, а там - часть, просто кости... и там ещё его туфли и рукав - всё в одну раку сложено... как будто он там прямо весь похоронен, можно так подумать, если кто не знает, - деловито рассуждал Антон. - А у нас - голова: я даже видел, когда в новый ковчег перекладывали... Череп такой и там прямо такая большая дырка от ножа видна, насквозь. Ну, череп не весь, а только вот досюда, - Антон с обычной детской непосредственностью показал на себе, приоткрыв рот со смешными маленькими зубками и показав пальцем по линии верхних зубов. - А вот эта челюсть, которая внизу - она не знаю где... не сохранилась!
   Я обнял его за плечи. Очень хотелось его защитить неведомо от чего.
   - Ты живёшь в другое время. Слава Богу! Только... говорят, вроде... на себе как-то обычно не показывают? - чуть смутился я его слишком непосредственному рассказу про мощи Вани.
   - Ну он же - святой! Его-то показывать можно, даже, наоборот, хорошо, - с уверенностью, какая бывает только в детстве, сказал Антон. В этом возрасте ещё нет трагедий, и слова Антона вдруг чем-то помогли мне понять самого Ваню Чеполосова.
   Дети - чудо, а чуду чудо не понятно!
   Ваня уже в Царстве Небесном, а Антон ещё в царстве детском... Для одного трагедии уже нет, для другого трагедии - ещё нет.
   Для Антона она не чужая, просто её - нет. По правде нет. Истинно.
   Разве мог Адам до грехопадения знать о жертве Христовой?..
   Дыша воздухом, воздуха не замечаешь.
   Кажется, я его ещё больше полюбил, за эту истинную беззащитность. Он причастен ваниной жертве, но сам не знает об этом.
   Хотя душа его, наверное, знает, иначе не было бы у него такого света в глазах.
   - Решено, я завтра пойду в Царёвскую церковь, - сказал я.
   - Классно, - как-то просто и искренне обрадовался Антон.
   И я тоже обрадовался, что подружился с ним...
   Уж не Ваня ли, не Царевич ли мне его послали?
   А в голове всё вертелся обрывок "угличской" мелодии:
   Я не знаю, кому задать вопросы?..
   Я не знаю, кто дарит мне ответы?
   и кто ведёт меня через свет и тьму
   туда, куда иду...9
   Почему "угличской"? Не знаю - но почему-то именно с Угличем эта песня стала у меня ассоциироваться.
  
   8 июля я проснулся раным-рано и по пустынным улицам, по спящему воскресному городу с редкими прохожими, отправился к Царёвской церкви. Чуть не доходя до кремля, свернул влево.
   Миновал Богоявленский монастырь с его прямо-таки огромными, по меркам Углича, храмами. Богоявленский собор, построенный по проекту Тона, напоминает чуть уменьшенный храм Христа Спасителя. Хотя ещё больше, из того, что я видел, он похож на монастырский собор в Боголюбове: почти один к одному. Много в его облике и от дивеевских храмов. Именно к этому собору всё шла, шла в своём сне и никак не могла прийти Ольга Берггольц. Рядом стояла чуть меньшая по размерам Фёдоровская церковь в классическом стиле, с высокими куполами, горящими поутру, как пять свечек. В наше время это единственный в Угличе храм с золотыми куполами. Из зелёного дворика за ним выглядывает то ли драгоценным камушком, то ли переносным фонариком для крестного хода красная, вся светящаяся на рассвете, Смоленская церковь. Алым тюльпаном она выросла здесь в конце XVII века. Похожа, очень похожа на Димитрия на Крови - только не с синими, а с зелёными черепичными куполами: искристыми, переливчато мерцающими на солнце, как горсти изумрудов. Кресты над ней - необыкновенно ажурные, литые. Спустились с облаков, как небесные якоря.
   Богоявленский монастырь стоит на месте сём с 1661 года. Прежде он занимал западный угол кремля и был перенесён сюда, на Ростовскую дорогу, во время капитальной перестройки кремлёвских деревянных стен. В советское время здесь были студенческие общежития. Сейчас монастырь реставрируется уже не первый год, но действует пока лишь в качестве обычного городского прихода.
   Через пару кварталов - зелёный лоскуток старого кладбища, а на углу его приютилась церковь Димитрия на Поле - "Царёвская". Жёлтенькая, с простеньким синим пятиглавием, с невысокой колоколенкой - пожалуй, самая скромная и неприметная церковка в городе. И одна из самых молодых, по Угличским меркам - всего-то рубежа XVIII - XIX веков.
   Знаменитой она стала в советское время, ибо не закрывалась никогда и многие десятилетия была единственным действующим храмом города. Потому-то и собрались под этими сводами все святыни, какие удалось спасти. Хранилась здесь и Корсунская чудотворная икона Богоматери, которая сейчас в Корсунской церкви, и частица мощей Царевича Димитрия... она-то и доныне здесь пребывает, в символической раке с сенью, чем-то напоминающей древнюю его раку в Архангельском соборе Московского Кремля. Бархатный красный кафтанчик, шитый бисером, заботливо надет на нарисованного маленького Царевича.
   Рядом с его мощами - мощи благоверного князя Романа Угличского.
   А посреди храма, вместо праздничной иконы, стоит ковчежец в форме маленькой-маленькой гробницы с откинутой крышкой. Здесь - часть мощей и одежда младенца Иоанна...
   Я стою и прошу прощения за всю жизнь. Он - ребёнок, он всё простит! Он простил своего мучителя и потому он - великий святой. (Один из величайших, о ком я слышал в своей жизни... хотя, конечно, не нам оценивать жителей Царства Небесного.) Только я знаю одно: что буду молиться ему, наверное, так же часто, как Николаю Угоднику или Сергию Радонежскому. Он теперь навсегда - мой любимый святой, да помилует Господь меня и всех нас, бесчисленных Рудаков, его молитвами! Всё плохое, всё демонское да отойдёт от нас! Дай нам любовь, безвозрастный светильник там и шестилетний здесь, на земле... умерший за любовь к маме и папе и к Отцу Небесному. Лучше умереть за любовь, чем от её отсутствия. Лучше мученику, чем мучителю. Лучше с Богом, чем с сатаной. Спаси нас, сделай хоть чуть-чуть похожими на тебя. Своей любовью сделай нас хоть чуть-чуть своими.
   Проводи нас в то Царство, где ты сам. Ты с детства знаешь туда дорогу. А не-детства у тебя в этой жизни и не было.
   Ванечка, заступись...
  
   Кто-то тронул меня за плечо... Антон. Пришёл! По глазам было видно, что он рад. Я друга увидел, и он друга увидел.
   Служба продолжалась, и он прошёл на крылос к певчим. Торжественные песнопения Петру и Февронии Муромским перемежались с молитвами св. Иоанну Угличскому10 - оказывается, у них один день памяти. "И како сии святии, явивши на земле любовь небесную, покровительствуют честному супружеству, такоже и ты, блаженный младенче, отца и матери даже в муках не отрекшийся, храниши небесными твоими молитвами семью православную, Малую Церковь, и любовь вся ко всем, дабы вси, в любви Христовой пребывающе, радовались..."
   После службы я вслед за Антоном залез на колокольню. Здесь оказался ещё один мальчик-звонарь - местный-приходской, тот, что звонил обычно. Он был старше Антона года на два - но, когда тот взялся за верёвки от колоколов, он глазел на него как младшие смотрят на старших. Так звонить, как Антон, он не умел.
   - Как у тебя так получается? - спросил он удивлённо. - Я так вообще не могу!
   - Да это просто, тут и уметь-то нечего, - показал Антон. - Здесь, в четыре колокола, совсем легко звонить. Тут даже ногами не надо управлять. Хочешь, я тебе что хочешь сыграю!
   И - повторилось предо мной вчерашнее колокольное утро... Утро дня Иоанна Предтечи - утром дня Иоанна Чеполосова.
   Колокольный звон был - как продолжение души Антона. Распространение её вовне. Антона Большого, а не маленького, Антона, уже не ограниченного телом... и вообще ничем не ограниченного. Небесный голос наполнял Углич от рук земного мальчика - но голос этот, пока звучал, стирал все преграды между нами и Отцом... и уже не было одиннадцатилетнего шалуна, примчавшего сюда на велосипеде, а был Его сын, и не было наших грехов, а был только Он.
   - Могу и тебя научить, - предложил мне Антон. - Попробуй!
   - Да нет, я... ты что, у меня не получится!.. - с априорной уверенностью, что "не получится", сказал я.
   - А то сейчас пост, и можно учиться.
   Я не понял его слов:
   - А почему именно в пост?
   - Ну, не будешь же в праздник звонить не по-праздничному! Там уже - надо так, как звонят в праздник! А пока, в обычные дни, можно звонить как хочешь. Сегодня, правда, тоже праздник... но сегодня ещё пост!
   Но для меня это был уже не "постный" праздник! Потому что Антон сегодня... взял и сказал ещё одну вещь.
   Бывают слова, которые Ангелы Божии записывают в книгу жизни человеческой. Мельком обронённое слово не пропадёт в мироздании уже никогда.
   - А кто это с тобой? - спросил Антона тот мальчик, с любопытством и недоумением присматриваясь ко мне. - Папа?
   - Да, это папа! - весело и как-то с большой готовностью вдруг подтвердил Антон, улыбнувшись так, как только он умеет улыбаться. - Папа. Дядя Андрей.
   Вот, собственно, и всё. Ваня не назвал Рудака отцом, но в его день Антон назвал меня папой.
   Он бы, может быть, удивился, если б узнал, что я так много о нём пишу. А может, и не удивился бы.
   Я всегда поражался чудом существования детей... так же, как надо бы поражаться чудом существования Человека вообще. Когда Серафим Саровский назвал детей "сокровищами", в его устах это был - не эпитет. Сокровище - это то драгоценное, что сокрыто. Образ Божий в человеке сокрыт и искажён, но в ребёнке - искажён меньше. Можно глядеть на ребёнка - и видеть Христа... Думаю, именно так и смотрел Серафим Саровский.
   Он же сказал: "Детей Бог создал для умиления". Церковный смысл слова умиление - неизмеримо глубже мирского его наполнения. Умиление - не эмоция, а преображение души. Можно перевести: "стяжание милости", "стяжание Бога, который есть Милость".
   Милость Божию всякий может познать через ребёнка. Слава тебе, мученик угличский Иоанн, ты явил мне и это... Помолись за Антошу. И за всех, кого я люблю.
   Уже не говорю "помолись за меня"... потому что ты ненароком открыл мне, что все, кого я люблю - это и есть я.
  
  
   Дни памяти угличских святых
   (по нов. ст.)
  
   21 января - рождение преп. Паисия Угличского (редкий пример среди святых, когда отмечается день рождения)
  
   16 февраля - благоверного князя Романа Угличского († 1285)
  
   25 февраля - преп. Вассиана Угличского († 1509)
  
   23 апреля - преподобномученицы Анастасии, игумении Богоявленского монастыря († 1609)
   28 мая - св. страстотерпца, благоверного царевича Димитрия († 1591 г., день мученической кончины)
  
   29 мая - "празднество плащанице св. Царевича" (местный праздник, установленный в 17 в.)
   1 июня - преп. Игнатия Прилуцкого (Вологодского и Угличского, до схимы - кн. Иоанна) и его брата кн. Димитрия († 1523 и после † 1540)
  
   5 июня - собор Ростово-Ярославских святых
  
   6 июня - мучеников Угличских, преподобных и мирян (в Смутное время)
  
   16 июня - перенесение мощей св. царевича Димитрия в Москву (1606 г.)
  
   19 июня - преп. Паисия Угличского († 1504)
  
   29 июня - преподобномученика Лаврентия, архимандрита Воскресенского монастыря, и с ним 60 братий и 500 мирян († 1609)
  
   8 июля - мученика младенца Иоанна Чеполосова († 1663)
  
   4 сентября - преп. Адриана и Боголепа Угличских († после 1504), учеников преп. Паисия Угличского
  
   14 октября - преподобномученика Даниила Грехозаруцкого, игумена Дивногорской пустыни, и с ним 30 братий и 200 мирян († 1608 или 1609)
  
   15 октября - преп. Кассиана Грека († 1504)
  
   1 ноября - рождение св. царевича Димитрия
  
   19 ноября - благоверного кн. Андрея Угличского († 1493 или 1494)
  
  
   Символичные совпадения
  
   Бывают какие-то особые "сгущения" святых дат на календаре... дней родственных по духу святых.
   Очень близко стоят дни памяти св. царевича Димитрия и преп. Игнатия (кн. Иоанна - мученическая смерть одного от рук убийц и кончина другого в темнице произошли, соответственно, 15/28 мая и 19мая/1 июня. Последняя дата - это ещё и день памяти кн. Дмитрия Донского († 1389, прославлен в лике святых в 1988 г.), приходившегося прямым предком и тому, и другому.
   Трудно не заметить, какой сонм свв. младенцев и отроков прославился 6-8 июля:
   6 июля - праведный отрок Артемий Веркольский († 1545), едва ли не самый почитаемый святой русского Севера.
   7 июля - мученики младенцы Иаков и Иоанн Менюжские († между 1566 и 1568), братья, местночтимые новгородские святые. Житие их не сохранилось - только имена в святцах. "Они умерщвлены были злодеями" - кратко говорится о них в издании "Жития Русских святых" (М., 2003). Иакову было пять, Иоанну - три года.
   8 июля - св. мученик младенец Иоанн Угличский († 1663)
  
   Не лишним будет заметить, что 6 июля католический мир чтит Марию Горетти - 11-летнюю девочку, в 1905 г. "принявшую мученичество ради сохранения девства", убиенную собственным двоюродным братом. Понимая глубину повреждённости всего вероучения римо-католической церкви, мы, тем не менее, не можем не преклоняться перед подвигом юной мученицы - он-то, в любом случае, не вызывает сомнений.
  
  
  
   Обители Углича.
  
   Как ни пестры в глазах событья лета,
   но в памяти господствует зима, -
   всё как-то не выходит из ума
   столь постоянный выбор ею цвета...
   Виль Мустафин.
  
  
   1. Воскресенский монастырь
  
   Белые стены и серебряные купола, древность и изящество, совершенство силуэта - почти невозможное! Обитель Воскресения Христова в Угличе. Стоит снег над снегом. Видишь издали восходящий над крышами домов собор - и вдруг посреди зимы само восходит из души навстречу ему: "Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех..."
   Под солнцем многочисленные купола - как огромные жемчужины над светящимися стенами. В переменную облачность они переливаются, как перламутровые морские раковины. Россыпь их выше всего вздымается над собором и плавной волной ниспадает к уступчатым крышам других построек... точнее, пристроек. Висит в бездонной лазури густая серебристая гроздь.
   К собору с юга прильнула звонница, к звоннице - Смоленская церковь. Триединый комплекс неразрывен: с запада - сплошная стена, с востока - приливы и отливы выступающих алтарных апсид. Откуда ни глянь - купола, башенки, арки, полукружия и острые кровельки... Совсем маленький монастырь, но ни на что не похожий.
   Всевозможных выступов, граней и арок так много, что игра света и тени сама по себе создаёт удивительный узор - в дополнение к простенькому узору наличников. Крохотными зелёными пуговками едва видны в простенках зелёные изразцы - самые древние в Угличе. Кажется, что это - снежный городок. В июле в его облике чудится зима, в январе - Пасха.
   Звонница - наподобие ростовской: домик с двускатной крышей, прорезанный арками, словно из одних только арок и состоящий. Домик стоит на мосту: над галереей, соединившей собор и Смоленскую церковь. Галерея тоже - арочная: множество сквозных полукружий разбежалось вдоль белого монастырского "терема". Другие полукружия - вспрыгнули, вознеслись, воспарили... Из четырёх арок - на четыре стороны света, - состоит "часозвоння" с несохранившимися часами: при Смоленской церкви, чуть правее главной звонницы. Эта маленькая квадратная башенка над кромкой крыши смотрится, как небесное крылечко.
   Весь ансамбль - сплошное арочное чудо: паруса? белые радуги? Своды, выгнутые к небу - столькими арками, что каждая клеточка, каждое звено этого комплекса кажется парящим. От земли дует вертикальный ветер и уносит в небеса: и камень, ставший невесомым, и тебя смотрящего.
   А там, в вышней лазури, круглятся купола - кажутся огромными светилами. Такие главы называют шаровыми: в каждую маковку можно вписать шар-солнышко. Центральная глава зрительно будто покоится на боковых - как в священной чаше.
   Необыкновенно цельное архитектурное чудо воздвиглось всего за три года: в 1674-77 гг. Будущий знаменитый митрополит Иона Сысоевич когда-то принял постриг в этом маленьком малоизвестном монастыре, а став владыкой ростовским, не позабыл о своей духовной родине. Именно он распорядился выстроить в камне всё, что мы сейчас видим. Так и вырос здешний ансамбль - одновременно с ростовским кремлём. Но сам монастырь гораздо древнее, чем составляющие его здания. Есть предание, что основал его ещё св. благоверный князь Роман Угличский в XIII в. Правда, первое письменное упоминание о нём относится к эпохе Андрея Большого (княжил в 1462 - 1491 гг.). Несомненно, бывал здесь в те годы преп. Паисий Угличский († 1504), монастырь которого находился всего километрах в трёх, на другом берегу Волги. Сейчас нижний придел под собором Воскресенского монастыря посвящён именно ему. Некоторое время это был единственный в России храм св. Паисия Угличского (сейчас возрождается храм на его родине, в с. Богородское Тверской области).
   Сам Покровский Паисиев монастырь - один из величайших на Верхней Волге, - был варварски разрушен в советское время и затоплен водами Угличского водохранилища. Для древнего Углича он был поистине - как Печерская лавра для Киева, так что потеря эта невосполнима. Но Воскресенский монастырь - географически и исторически самый близкий, - хранит в себе благодать разорённой соседней обители. Он - как список с иконы, подлинник которой утрачен. Именно в очерке о нём - самое место сказать несколько слов о преп. Паисии.
   Вся его сознательная жизнь прошла в монашестве. Отрок Павел Гавренёв в 11 лет стал иноком и получил своё новое имя. В 10 лет он осиротел, и его взял на воспитание дядя - преп. Макарий Калязинский. Через год, уступая горячим просьбам племянника и, очевидно, провидя в нём будущего подвижника, св. Макарий постриг его. Прошли годы. Молодой князь Андрей, посетив Калязинский монастырь, попросил св. Макария дать опытного подвижника в настоятели для нового монастыря, который он задумал основать близ Углича. Выбор пал на Паисия (кстати, род Гавренёвых с особой верностью служил отцу Андрея Василию II в тяжкие годы борьбы с Шемякой - угличский князь хорошо знал это). Шёл 1466 год. Св. Паисию (р. 1437 г.) не было и 30, князю Андрею только что исполнилось 20. В такие молодые годы они начали великое дело обустройства Угличского удела - материального и духовного. Господь соединил судьбы князя и преподобного на всю жизнь. Св. Паисий остался до конца верен Андрею, даже когда того постигла страшная опала - он был истинным духовным отцом князя и наставником его сыновей. Монастырь же на левобережье Волги, в 3 верстах от Углича, стал главной святыней региона - местом проявления многих Божиих чудес.
   В житии св. Паисия чувствуется какая-то особая, зримо явленная полнота благодати. Человек, "живший в мире премирно" - в сугубо тесном общении с миром горним: со святыми, ангелами и Самой Божией Матерью. "Возлюблен Божией Матерью явился еси" - это не только о Серафиме Саровском, это о Паисии Угличском. "Радуйся, угодниче Мой и Сына Моего Христа Бога! Ныне обрёл благодать у Меня, буди тебе тако..." - приветствовала его Пречистая Дева, благословляя на устроение нового собора в монастыре в 1479 г. Далеко не каждый святой - даже если взять древнейшие патерики, - сподоблялся стольких Божественных видений, откровений, чудес... И все они описаны до того просто, естественно, незатейливо, будто так и должно быть.
   Каждый шаг св. Паисия в устроении им монастыря - проявление одной только смиренно принимаемой Божией воли: Бог говорит - человек исполняет. Поистине, как Серафим Саровский о Дивеево, старец Паисий о Покровском монастыре мог бы сказать: здесь ни один камень не поставлен моей волей.
   Сначала чудо перенесения строительного леса с одного берега реки Нямошни на другой указало место самого монастыря, потом дивное видение Божией Матери - место главного храма. Явление пяти ослепительных крестов очертило размеры собора и расположение алтаря (обращённого на юг, а не на восток). Наконец, прибытие по реке чудотворной иконы Покрова Божией Матери стало явственным указанием свыше, какому празднику посвятить и собор, и монастырь.
   Небывалый расцвет Угличского удела, знаменитого Семиградья, оборвался в 1491 г. арестом князя Андрея - брошенного в тюрьму по приказу родного брата, государя Ивана III. В пожизненное заточение были отправлены и его сыновья Иван и Димитрий - мальчики, которым не исполнилось и двенадцати.
   "В мале времени по воздвижении соборныя церкве,- рассказывает "Житие" об
   этом печальном событии,- сооружи церковь каменную благоверный князь,- и тогда
   неведомо и како возста на него брат его родной, князь Иоанн Васильевич Московский, и
   согна с престола и в темнице и с чады его заточи... И умре князь Андрей и погребен бысть
   преподобным отцем нашим Паисием во граде Угличе в соборе. Дети же его благовернии
   князь Иоанн и князь Димитрий сосланы были на Вологду, и посаждены были тамо в темнице же и во узах и много лет в таковой нужде сидели. И разболевся князь Иоанн в темнице и пострижеся во иноческий образ, и наречено бысть имя Игнатий. Князь же Димитрий преставися в монастыре с миром, и положены быша телеса их у всемилостиваго Спаса на Прилуке, в Димитриеве монастыре".
   Преподобный Паисий не оставался холодным зрителем несчастия, постигшаго князя
   Угличскаго и его семейство, к которому питал искреннее расположение. Он выступал
   ходатаем за своего князя перед государем Московским и не раз посылал к нему
   послов с просьбами о помиловании. Но просьбы эти не смягчили сердца
   гордаго князя Московскаго и не облегчили участи княжескаго семейства.
   Что оставалось теперь делать преподобному Паисию? Положиться на волю и милость Божию и будущим настоятелям монастыря завещать посильную поддержку и помощь несчастным страдальцам, сыновьям князя. "И прочее вручи их суду Божию, яко да Той, якоже хощет, тако и сотворит. Сам же о своих государях до своего преставления зело печашеся и яко о присных своих духовных чадех промышляше по премногу... и по себе начальником тоже попечение о них творити повелеваше. Юных узников преподобный наказоваше крепце терпети затвор таковыя темницы и уз, обещая им за то венцы у Христа, Царя всех и праведнаго Судии. И памятуя завет преподобнаго, его преемники относились к князьям-страдальцам с великою попечительностию"(1).
   6 июня 1504 г. преп. Паисий преставился в Покровском монастыре, поручив братию духовному окормлению своего друга преп. Кассиана Учемского (впрочем, тот пережил св. Паисия всего на 4 месяца и скончался 2 октября того же года). Со смертью этих двух подвижников закончилась целая эпоха - пожалуй, самая яркая во всей духовной и культурной истории Углича. Незадолго до кончины св. Паисий ясно предсказал бедствия Смутного времени, свершившиеся над Россией век спустя. Согласно его пророчеству, мученический венец приняла и вся братия основанного им монастыря: в 1609 г. игумен Антоний, вышедший с крестом в руках смирить врагов, был зарублен (крест этот с отсечённой левой перекладиной хранился три века в монастыре как великая святыня - ныне находится в Угличском музее). Затем поляки и "воры" убили 40 иноков и более 1000 мирян, укрывшихся в Покровской обители. Такой же мученический венец приняла и вся братия Воскресенского монастыря. Смертную чашу здесь испил игумен Лаврентий, 60 иноков и около 500 мирян.
   Вся дальнейшая история Покровского и Воскресенского монастырей также тесно связана. Правда, по реформе 1764 г., Воскресенская мужская обитель была упразднена и обращена в обычный городской приход - Покровская же Паисиева сохранена как третьеклассная. Лишь в новейшее время, в 1999 г., Воскресенский монастырь был возрождён. В 2000 г., по завещанию последнего оставшегося в живых инока Покровской обители Александра († 1991), именно сюда был передан Синодик Покровского монастыря и две иконы, принадлежавшие последнему его настоятелю архимандриту Власию (Щербакову). Отец Власий сподобился мученического венца: был арестован в 1930 г. и убит в лагере (по свидетельству инока Александра, закопан заживо) в 1933 или 34 г.
  
   Дважды мне посчастливилось побывать на зимних крестных ходах, посвящённых преп. Паисию. Память его отмечается Церковью 19 июня (нов. ст.), но в Воскресенской обители местно чтится и день его рождения - 21 января. (Кстати, по преданию, ровно в час рождения святого, в разгар крещенских морозов, вдруг с силой забил из земли целебный источник... он существует и поныне, в окрестностях с. Богородского, и пользуется большим почитанием).
   В этот день, третий по Крещении Господнем, служба обычно идёт в Паисиевом приделе под Воскресенским собором (сам собор реставрируется уже несколько лет: необходимо восстановить сохранившиеся фрагментами росписи XIX века). После литургии выносят из алтаря фонарь, берут икону, хоругви - и начинается крестный ход вокруг монастыря, по узенькой снежной тропке.
   Любят в Угличе крестные ходы. Небольшие, как и сам город - но благодатные. В один год я, помню, нёс хоругвь, в другой... ведро. Ну, со святой водой - доливать, если вдруг кончится в чаше для кропления. Правда, долить пришлось самую малость, а большая часть полного до краёв ведра, разумеется так и не пригодилась, но... что попросили, то я и нёс. Чем не праздник!
   Качались-плыли над снегом хоругви, качалось моё ведро. Было смешно и радостно-покойно. Всё - как надо, и ведро - не просто ведро, а зачем-то нужное ведро. И зима - не просто зима, а счастливая зима. В ней есть место для крестного хода, а в крестном ходе есть место для меня. Как в поезде, который идёт куда-то. И меня взяли и дали билет... И я одновременно и пассажир, и - вагончик этого поезда. Хорошо: просто идти и радоваться - радоваться и идти! Не важно куда и с чем. Как обычно, в круговом ходе четыре остановки - и летят на четыре стороны света серебристые крылышки святой воды. Как Пасха, только всё вокруг белым-бело.
   Вот бежит по снегу, смешно подметая сугробы полами рясы, отец Николай из соседнего Казанского прихода - большой любитель крестных ходов. Кое-как успел в этот раз! хотя бы на половину хода, на чтение Евангелия. Люди улыбаются... Я тоже уже не первый год вижу отца Николая. Помню, как-то на Преображение Господне он после службы привёл всю свою паству в Спасо-Преображенский собор кремля... число людей в соборе от этого сразу как минимум утроилось, и с такими утроенными силами все вышли на крестный ход. Сегодня он, правда, прибежал один - 21 января в его храме никакой службы нет... Вот и для него нашлось место в голове нашего крестного хода, а с ним всегда как-то веселее. Всего же шло человек тридцать... из 36-37-тысячного населения Углича.
   Лишь один из тысячи угличан участвовал в крестном ходе, - но отчего-то казалось, что нас много. Нет, не количественно много, а... с нами св. Паисий, великий угодник Господень!
   * * *
   В маленьком Паисьевом приделе службы бывают - только в дни его памяти. Всё остальное время литургии и всенощные совершаются в Смоленской церкви - самой южной из трёх слитных построек. Проходишь в неё по длинной арочной галерее, попадаешь сначала в большую одностолпную палату - подобие московской Грановитой. Это огромный притвор, бывшая братская трапезная, а сам храм, совсем небольшой, виднеется за роскошным, расписным и узорным порталом. Иконостас здесь каменный - в подлинно ростовском, "ионинском" стиле, - но уставленный киотами с обычными иконами в один ярус. Это единственный в Угличе храм, где сохранились фрески XVII века... хотя бы и малыми фрагментами. Они цветут вокруг арок иконостаса... и позднейшие иконы расступаются, не смея их сокрыть. Словно в тумане, видны пламенеющие шестикрылые Серафимы - багряные, как облака на заре. За ними... словно само Царство Небесное высвечивает из глубин камня. Не дано нам пока увидеть его ближе. Видим "как бы гадательно, как сквозь тусклое стекло", Отчий Дом. Полное ощущение: фрески дышат, они живые. Они участвуют в богослужении, и их участие всё преображает.
   Длинные монастырские службы в этой церкви - что-то необыкновенное. Я - совсем не любитель длинных богослужений, как раз наоборот. Два часа - это очень хорошо. Больше двух... не буду лукавить - для меня лично очень утомительно. Но тут... вечерние службы идут где-то три с половиной часа - и почему-то это единственный храм в моей жизни, где я "такой длины" не замечаю вовсе, где хочется, чтобы это всё продолжалось и продолжалось и продолжалось... Как же можно мечтать о конце того состояния, в котором ты дома.
   Молиться здесь так легко... будто и не ты молишься. Зима, сумерки спускаются рано. Окна - синие проруби. Отражаются в них лампадки, и кажется иногда, что это не окна, а древние иконы. Читают больше, чем поют. Никаких сентиментально-свирельных переливов голосов. Никакого украшательского земного занудства, врывающегося в молитву. Никакой страстности, идёт именно - служба Богу, и... не передать словами, как это хорошо!
   На протяжении всей службы открыта рака с мощами схимонаха Иоакима (Ульянова) - можно приложиться к самому покрову на нетленном теле, ощутить губами лоб. Местночтимый подвижник XVIII века известен исключительными аскетическими подвигами. В Угличском музее - "Палатах царевича Дмитрия", - хранятся его 12-килограммовые вериги и гроб-колода, вытесанный из цельного древа: в нём схимник спал, в нём и был погребён. Официально Иоаким Угличский не причислен к лику святых - но мощи его уникально, полностью нетленны: как у Александра Свирского или Киево-Печерских преподобных. В советское время они служили наглядным пособием одного из медицинских ВУЗов.
   Воскресенский монастырь поражает не только глубинной красотой и чистотой служб. Что-то непостижимо притягательное чувствую я в самом укладе его жизни, в уже сформировавшихся за десять лет традициях. Это одна из трёх известных мне обителей - из всего великого множества, что довелось увидеть! - где нет определённой цены на свечки и простые записки. Сколько положил в ящик для пожертвований, столько и хорошо - и бери свеч сколько надо. Такая же традиция в Троице-Сергиевой лавре и Псково-Печерском монастыре. Но то - богатейшие и процветающие монастыри, центры всероссийского паломничества. Здесь - маленькая, недавно возрождённая обитель крошечного городка. Но воистину, по духу она этим великим святыням - родственна.
   * * *
   Очерк о Воскресенском монастыре был бы неполным без краткого рассказа о знаменитой Иоанно-Предтеченской церкви, стоящей напротив, в нескольких метрах и в настоящее время приписанной к нему. Эта самая нарядная, самая праздничная церковь в Угличе была построена купцом Никифором Чеполосовым в 1689-91 гг. в честь совсем не праздничного события: в память убиенного шестилетнего сына - св. мученика младенца Иоанна († 1663).
   О моём любимом святом я уже не раз писал в других очерках про Углич(2). Здесь же хочется воздать должное отцу его Никифору Григорьевичу Чеполосову. Вере, любви и истинному достоинству Человека. Он любил Ванечку так... что на его примере кажутся даже странными утверждения о какой-то особой "чёрствости к детям" в Средние века (теория, довольно модная у историков морали и менталитета). Узнав о безвестном исчезновении сына, этот сильный, уже немолодой, повидавший жизнь человек, объездивший полмира, до Бухары и Персии, "едва мало себе ножем не закла" - насилу нож отняли. Но то была первая отчая реакция - дальше вступило в силу великое упование на Отца отцов. Все 24 дня неизвестности он молился и искал... искал и молился. Весть о найденном пастухами в болоте истерзанном теле сына застигла его в церкви, во время Божественной Литургии. "Никифор Григорьевич, сын твой убиен бысть!"
   "О адаманте отеческия души и несумненныя веры и яже к Богу надежды! Како не поколебася душею, како нимало не сметеся сердцем! Аще и внешний зрак виду измени, обаче возвещающим сим рече: "Дайте ми божественную литургию дослушать", и потом: "Бог, объявивый вам сына моего тело, тако и мене его зрения не лишит".
   И уже после литургии все, кто был в церкви, со священником во главе, воздевшим крест, отправились за город, к телу нового мученика...
   Нужно было иметь веру и мужество, чтоб исполнить посмертную волю явившегося во сне сына и ходатайствовать о помиловании мучителя. Понимание, что сын его - человек Божий, что их места поменялись, и теперь он, отец, должен его во всём слушаться... это понимание пришло к нему как-то почти сразу. Пришло вместе со спокойным и ясным упованием на встречу - пусть и через много лет, зато навсегда.
   Вот разница между любовью сентиментальной и любовью Христовой.
   Мощи Ванечки через 26 лет после погребения были обретены нетленными. Господь сподобил отца дожить до этого события. Начиналось строительство каменной церкви на месте прежней деревянной. При закладке фундамента наткнулись на захоронение: "обретоша гроб блаженнаго весь цел и крепок, и во оном тело блаженного цело и невредимо показовавшеся, и одежда, в которой положен бяше, нерушима и нетленна зряшеся... Тогда родителя кая не объят неизглаголанная радость, кая сладость не обвесели родительскую старость, кая похвала ни излияся о таковом блаженном чаде - изрещи несть возможно... По сем родитель блаженнаго, не дождався совершения церкви, от вещественных к невещественным преселися; узрев превожделеннаго своего чада мощи нетленны, потом и сам вскоре в небесныя селения взятся".
   После каждого приезда в Углич отлагается у меня в сердце какая-нибудь новая история, прямо или косвенно связанная со св. младенцем Иоанном. И собственный опыт - и рассказы людей, с которыми как бы "случайно" сводит Господь...
   В соседнем городке Мышкине краевед В. А. Гречухин, создатель и директор Народного музея, поведал мне такую историю:
   - В Воскресенском монастыре до его возрождения жили хулиганы и наркоманы. Формально считалось, что все здания монастыря принадлежат Угличскому музею... ну, принадлежат - и ладно: средств-то на реставрацию всё равно нет. Кое-что перевезли в кремль, а так... все древние надгробия так и валялись никому не нужные в помещениях, в храмах. Хулиганы на них, видимо, и пили, и спали... Ну, притон и есть притон! Я и подумал: чем всему этому пропадать, лучше хоть что-нибудь возьмём в наш музей, спасём... если, конечно, хулиганы разрешат. Приехали, зашли, огляделись. Говорим: "Мы из музея". Они смотрят. "... Пришли забрать старые надгробия". Старший буркнул: "Забирайте. На... они нам тут нужны!" Они, видимо, подумали, что "из музея" - это значит, из своего, угличского музея: формальные хозяева пришли проведать, как тут дела идут. Мы обрадовались и сколько могли, погрузили - пожалели, что на маленькой машине приехали!.. Сейчас, задним числом, думаю: надо было вернуться и всё увезти... а то, что оставили - где оно сейчас! пропало бесследно... поди найди теперь!
   Прошло время. Опять как-то по делам был в Угличе. Решил заглянуть в Воскресенский монастырь. Тогда его уже, вроде, начали реставрировать. Смотрю - огромная куча надгробий валяется во дворе. Ну, что ты будешь делать!.. Опять никому не нужно! Ведь растащат всё местные жители на стройки, камень-то хороший - ничего не останется!.. А приехали мы на легковой машине. И вот первое же надгробие, какое только попалось, не глядя загрузили и увезли к нам в Мышкин. До сих пор жалею, что не вернулись в тот же день с грузовиком... а потом уже поздно было. И вот лежал, помню, у нас довольно долго этот надгробный камень: надпись нечёткая, без специалистов разобрать не могли. Когда случаем как-то заехал к нам в музей специалист, попросили его разобрать.
   Это оказалось - у меня дух захватило, - надгробье с могилы мученика Иоанна Чеполосова! Из всей беспорядочной груды камней мы, ничего не зная, увезли именно его. Сами-то мощи до революции лежали под спудом в Иоанно-Предтеченской церкви, а после одной из советских реставраций их увезли в музей, а надгробие, видимо, свалили вместе с прочими в Воскресенском монастыре. Вот такое маленькое чудо, связанное со св. Иоанном, мне запомнилось на всю жизнь... Ну, конечно, такой святыне не место в музее - и я лично отвёз её обратно в монастырь, передал о. Димитрию, настоятелю... а там уже не знаю, где теперь у них хранится.
  
   Святой "берёт под крылышко" людей, которые его любят. Это происходит как-то особенно явственно. Он имеет власть преображать души, менять отношение людей к миру. Однажды, на праздничной трапезе в день его памяти (8 июля) - тоже в Воскресенском монастыре, - пожилая женщина, староста сельского храма в окрестностях Углича, рассказала мне сугубо личную историю: они всей семьёй простили человека, которого, по земному рассуждению, несомненно надо было привлечь к суду. Когда уже собирались подать заявление, она прочитала житие св. мученика Иоанна и... от сердца отлегло. Разом пришёл в душу какой-то неземной мир - всё восприятие перевернулось, и не-прощение стало неестественным, невозможным.
   Интересно, что св. мученик Иоанн в своём явлении душам людей очень "избирателен". Точнее-то, конечно, наоборот - избирательны люди... Одни, лишь только услышав о нём, принимают его ярко и сразу, всей душой - он поистине входит в их жизнь, и это совершается буквально на глазах (очень многим я рассказывал о нём в Казани и других городах - всегда хочется делиться радостью...). Другие же с первых услышанных слов - замыкаются, "убегают", говорят: "Ой, не надо рассказывать!.. это слишком страшно!" Почему от одного и того же одним - светло на душе, другим страшно?
   Точно как от восприятия Самого Христа: крестной жертвы, смерти, Воскресения!.. Атеисты боятся смерти. Многие "верующие" даже не подозревают, что в душе они атеисты. Житие св. Иоанна Угличского - оказывается, одна из ярчайших "лакмусовых бумажек": видим ли мы Свет там.
  
   Иоанно-Предтеченский храм - одновременно и устремлённый в небо, и вытянутый кораблём, - стал самым притягательным чудом Углича, архитектурным и духовным. Когда я подхожу к нему, к глазам подступают светлые слёзы и вспоминаются слова Серафима Саровского о Дивеево: "Тут тебе и Киев, и Афон, и Иерусалим..." Тут - моё Дивеево.
   Незабываемый островерхий силуэт на берегу Волги - бело-золотистый с изумрудными куполами. Нежные, плывущие очертания, тонкое пятиглавие... Семиглавье, если смотреть от алтаря - с куполами боковых приделов... Целый маленький кремль - со Спасской башней, - если смотреть с запада. Хотя это, конечно, не Спасская башня, а кружевная шатровая колокольня в форме "ярославской свечи" (так это именуется в местном зодчестве). Сбоку - крыльцо на столбах-кувшинах, самое живописное из всех крылечек в Угличе. Как ярусы травяных лужаек и цветников, встают друг над другом пояса изразцов: на четверике, на барабане... и ещё много отдельных изразцовых крапинок! Зеленовато-голубовато-слюдяные брызги... их мерцание вплелось в матовый, нежный свет стен. Из мягкого золотистого света составлен весь храм. Из отблеска цветущих майских одуванчиков. Из объятий золотой осени и зелёного лета. Из рождественской сказки-мечты. В нём соединились все времена года и все возрасты жизни человеческой. Эта воплощённая радость уравнивает взрослого и ребёнка.
   И в окружающем церковь пейзаже тоже всё совместилось. К северу - Волга, к югу - Воскресенский монастырь, к западу - привольная лужайка, к востоку - стена высоких тополей. С какой стороны ни заходи, всё - чудо.
   Есть в Угличе какие-то особо угличские места. Кремль, со своей церковью "на Крови", и здешняя осенённая куполами лужайка обозначили собой ось, на которой держится угличское мироздание.
   Очень красив вид на храм с арочной галереи Воскресенского монастыря. Приятно стоять на этой галерее летом в проливной дождь, когда снаружи всё грохочет и радуется вместе с тобой... а за шумящей стеной дождя свежо зеленеют купола и изразцы Иоанно-Предтеченской церкви, туманно светится её дивный силуэт, и шевелится фиолетовый калейдоскоп туч... и вдруг открывается незабудкой крошечный нежный просвет в небе, точно над шатровой колокольней - над "свечой"!
   Тучи, как хоругви, цепляются за колокольню и купола, развеваются на их высоких древках.
   Весёлый ливень сразу же встретил меня в мой самый первый приезд в Углич и с тех пор встречает здесь почти всегда. Я его жду, и он меня ждёт, как старого друга. И дожидается, и выручает, и утешает...
   Дожди в Угличе - особенные дожди, и снега в Угличе - особенные снега... Здесь Небо с Землёй разговаривают, и святые угодники только что глазами не видны, а присутствие их сердце чувствует.
  
   2. Алексеевский монастырь
  
   В отличие от Воскресенского, дата возникновения Алексеевского монастыря известна точно - 1371 г. Основал его свт. Алексий, митрополит Московский, лично посетивший Углич и избравший для обители удобное и живописное место на Огнёвой горе. Название утвердилось за монастырём, разумеется, уже после прославления митрополита-основателя в лике святых; изначально же он был посвящён Успению. До революции это был мужской монастырь, в 1990-х гг. его возродили как женский.
   Архитектурную славу обители, как и соседней Воскресенской, принёс всё тот же "золотой" для русского зодчества XVII век. Сейчас её слава - поистине всемирная: Успенская церковь, прозванная Дивной (1628 г.), входит в наследие ЮНЕСКО, и редко какой альбом, иллюстрирующий русскую архитектуру, обходится без её фотографий. Трёхшатровых церквей по всей России осталось несколько, но таких пропорций нет ни у одной другой. Небольшие, на отдельных высоких барабанах и составленные в один ряд шатры вяземского, московского и ярославского храмов(3) относительно похожи друг на друга - но никак не похожи на здешние. У Дивной шатры кажутся необъятными, у них нет барабанов, они - простое и естественное продолжение ввысь того четверика, из которого "растут"... наконец, в плане они составлены не в линию (хотя линия издали чудится - зодчие нас "обманули"), а в треугольник. Будто большой шатёр, как священник в белых ризах, держит в руках две свечи. По цельности, слитности силуэта Дивная, действительно, не имеет равных: "Единица в Троице и Троица в Единице".
   Уж не припомню, когда впервые услышал об этой церкви - только явно, за много-много лет до первого своего приезда в Углич. Помню необычный курс лекций одного моего казанского знакомого по истории русской храмовой архитектуры. Могу приблизительно, по памяти, привести его слова о духовном смысле шатрового зодчества вообще - и о Дивной церкви Углича как его несомненной, признанной вершине:
   - Если бы христианский храм по своей сути был только местом молитвы, тогда его стоило бы называть просто молельным домом. А его называют - церковь! Вы не задумывались почему здание и вся Церковь Христова обозначаются - одним словом! Это же - величайший вопрос. Две будто бы совершенно разных вещи - одним словом. Потому что мистически Церковь - Тело Христово: земное и небесное вместе. А храм, если он, конечно, настоящий храм - это икона всей Церкви.
   2000 лет назад совершилось Боговоплощение: "И Слово стало плотию..." И архитектура храма не может быть архитектурой просто здания. Она должна принадлежать настолько же Небу, насколько земле... а это невозможно - она же земная! И вот это-то невозможное надо сделать!
   Тертуллиан говорил: "Верую, ибо абсурдно", а здесь можно сказать: "Невозможно - значит надо" (Именно потому и надо, раз невозможно). Именно в этом ключе и можно понять суть русского шатрового зодчества - как реализацию невозможного.
   Тайна шатра - это тайна сочетания небесного и земного. Это такая неправильная свечка: она зажжена для Неба - а видна на земле.
   Свеча - это столп от земли до Неба. Она и по форме - столп. А шатёр - это такая "хитрая" форма свечи. Шатёр выглядит как необъятной высоты свеча - когда стоишь под ним и смотришь отвесно вверх... и - как конус света, сходящий с Неба и расширяющийся к земле, когда смотришь издали. Так что в нём связь небесного и земного выражена как обоюдная, не односторонняя. Не только от нас к Богу, но и - от Бога к нам. В этом смысле, шатёр - удивительная находка: так и хочется сказать, что не умом человеческим, а откровением Божиим подсказанная.
   И ещё ассоциации с этой формой...
   Шатры - это не мёртвые шпили западной готики. Это скорее - бутоны. Думаю, уместно выражение: Пасхальная культура. Эстетика русских шатров - эстетика Живого, воскресенского. Эстетика того, что растёт, живёт - и когда-нибудь распустится. Они связаны и с приношением от всей Земли Богу: "Яко начатки естества (...) Вселенная приносит, Ти, Господи, богоносныя мученики" (это из тропаря праздника Всех Святых).
   Да, Дивная церковь в Угличе - это храм-памятник жертвам Смутного времени, всем невинноубиенным. Её и построили первой в разорённом городе - непосредственно "по следам" Смуты... на территории Алексеевского монастыря, где погибли мученической смертью сотни людей. Только в облике памятника нет ничего, что связано с самим земным событием. Облик храма и не должен выражать земные события! Единственное, что нужно от нас усопшим - это молитва за них к Богу. Ничего другого памятник не выражает и не означает.
   Ключ к пониманию всех трёхшатровых русских церквей - рублёвская "Троица". Они всегда выражают Троицу, но при этом посвящены могут быть любому святому и любому празднику. Ведь тот храм, что стоял прежде на том же месте, был чему-то, кому-то посвящён. За новым храмом обычно сохраняется старое имя. Поэтому Дивная церковь по посвящению - Успенская, а не Троицкая. Но при этом она - исключительный на Земле - и на мой взгляд, вообще непревзойдённый во всей архитектуре, - образ Святой Троицы.
   При этом, размеры шатров подчинены чистой эстетике, а не богословской идее. Центральный шатёр - выше: из требований идеальной красоты и зрительной идеи единства... но всё выполнено так умело и, главное, естественно, что едва ли у кого из созерцающих возникнет еретическая идея превосходства одной из Трёх Ипостасей над другими. На рублёвской "Троице" Ангелы ведь тоже изображены в почти такой же конфигурации, оптически наиболее выражающей идею нераздельности. В этом тоже мудрость: физически больше или выше - не значит, главнее! Так, во всех Четырёх Евангелиях Воскресению Христову посвящены лишь последние главы, хотя всё Евангелие - это и есть "Благовествование"... о Воскресении. Значит, не физический объём написанного или физический объём построенного составляет суть! Ошибка протестантов, воспринимающих только внешнее: если чего-то меньше по объёму, то это - не главное (например, мало написано о Богородице - значит, её и почитать не надо. Зато как написано! - это их мало волнует). Троичные русские шатры ориентированы, конечно, на Православное созерцание, а не на протестантское "рацио".
   Когда я впервые попал в Углич, мой взгляд сразу же, ещё издали, приковала эта восставшая над зелёной землёй частица короны Небесного Царя. И всё, что говорилось много лет назад моим знакомым, я теперь уже увидел воочию. Да, всё так и есть! Икона Церкви и икона Св. Троицы - в камне.
   Над такими шатрами будто и небо другое. Голубизна раздалась в стороны, и обозначились белоснежные пути. Любить всех хочется - от одного вида таких святынь! Это не архитектура, это - откровение Божие.
  
   Самое яркое моё воспоминание об Алексеевском монастыре - "поход" в него ранним утром 20 января 2009 г. на праздничную службу Собора Иоанна Крестителя.
   Вышел из гостиницы - ещё не рассвело. Но уже нежно, совсем по-утреннему, не по-ночному, голубел снег, отражая постепенно яснеющее небо - сливаясь с ним по цвету, сводя его на землю. Мир и покой на душе - необычайный! Предощущение ясного дня, искристо-морозного, крещенского... первого солнечного после долгой череды пасмурных. И в светлеющих недрах этого дивного дня - Дивная церковь... Минут пятнадцать идти до неё - по самому красивому городу на Земле.
   Углич зимний нравится мне едва ли не больше, чем летний. Отдыхает от навигации усталая Волга, отдыхает под белым одеялом древний-древний городок. Меньше туристов, слышней тишина... Кажется, вся жизнь сосредоточена только в церковных службах... а в промежутках меж ними - тоже служба, только другая, безмолвная, ещё более таинственная. Вся зима - Рождество. Вся она - с небес спустилась... и туда же возвратится. Вся она - молитва белизны. От церкви до церкви хрустит под ногами снежок. От осени до весны отражается в его бесчисленных искорках Вифлеемская звезда.
   Боже, что за город?.. кажется, только протяни руку - и вот Ты! Мученики... здесь везде мученики... проросли цветами церквей. Ты здесь открываешься в них на каждом шагу. В судьбе Углича - Ты прославился.
   Сокровище и тайна этого города - Ты.
   И вот я еду сюда снова и снова - с Тобой встретиться, о Тебе проведать, узнать... Я знаю - Ты везде. Но как узнать Тебя в толпе, как услышать Твой тихий голос в стоголосом вопле помыслов. Услышать Тебя можно только в тишине. "Люби всех нас, Господи, тихо..."
   Углич - в тишине, он всегда с Тобой. Туристическая суета скользит по его поверхности. Он - не в ней. Он вообще весь - не сейчас, не в сегодня. Он - в Тебе.
   Особенно чувствуется Твоё присутствие, когда говорят... не то. Когда люди не видят Тебя, но Ты их видишь... тогда наворачиваются слёзы и хочется сказать: да, смотрите, слушайте... вот же, вот же Он.. куда вы приехали... разве вы не видите, где вы?
   Господи, прости всех нас. Мы не с Тобой, но Ты с нами. Будь с нами всегда, не отворачивайся... не слушай, что мы говорим и думаем! это всё - неправда! это мы сами себя обманываем!.. мы же с самого атеистического детства только Тебя и любим... даже когда сами не знаем об этом.
   Я иду... зима плывёт мимо меня. Припорошенные резные наличники деревянных домиков, пушистые от снега заборы, мохнатые деревья палисадников. Так красиво, словно снег - это загустевший синеватый утренний полусвет. Вспоминается Шмелёв:
   "Сады дымятся. Березы - белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко, до звезд. Звездный звон, певучий, - плывет, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних, - Рождество.
   Идешь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой, особенный какой-то, детский, теплый... - и почему-то видится кроватка, звезды.
  
   Рождество Твое, Христе Боже наш,
   Возсия мирови Свет Разума...
  
   И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный... был всегда. И будет".
   Да, был и будет. Прав Иван Шмелёв...
   Будто мы с ним вместе, маленькими детьми, встречали Рождество... именно здесь, в Угличе... где ни он, ни я в детстве не были. А может, были? Кто-то за нас был... Сам Господь? Он ведь везде и всегда - за всех.
   Сумерки куда-то незаметно утекают. Уже почти светло... именно "почти"... и от этого "почти" - почему-то особенно хорошо на душе.
   Да, лёгкие сумерки... Вечер или утро?.. какая разница, если всё - Праздник! Праздничный снег, праздничный город... Углич, Москва или Вифлеем?.. какая разница - Он родился для всех. Какая разница, Рождество сегодня или Крещение... всё - одно Богоявление.
   Одинокий торжественный крест на белом пустыре - на месте одного из древнейших угличских храмов, снесённого в лихие времена: св. Димитрия Солунского. Здесь собираются возвести часовню, и она будет принадлежать Алексеевскому монастырю. Место и сейчас по ощущению - какое-то особенное, храмовое... будто и снег на нём другой.
   А вот и Трикирий... вдали, за домами.
   Шатры над снегом как-то особенно белы. Нет, они уже туманно розовеют, готовятся. Ещё прежде восхода солнца они начинают молочно светиться. Чёрные гирьки трёх куполов будто повисли в воздухе без всякой опоры: светящееся небо, светящийся снег и светящиеся шатры - почти одного цвета.
   Мелкие пушинки снега, местами как-то прилепившись к шатрам, почти сливались с ними по цвету. В Воскресенском ансамбле уносят тебя в небо арки, здесь - шатры.
   Боже, повторится ли это всё ещё раз в моей жизни! Да что там моей... Меня уже почти нет. Есть чудо, которое Ты явил, и от созерцания стало уже неважно, кто созерцает. Есть Ты... а что ещё есть, кроме Тебя! "Аз есмь Сущий". Единственный Сущий!
   Я медленно подошёл ближе. Словно из-под земли, сама по себе, постепенно выросла стена, вновь обозначив размытую когда-то садами и огородами священную границу монастыря. Маленькое подобие крепости восстало сквозь дощатые заборы. Явился на Земле "град обетованный".
   Входишь в Дивную церковь - в одностолпную палату: такую же как в Воскресенском монастыре, только чуть поменьше. Почти возле самых дверей - большая, сразу притягивающая взор икона Богоматери "Неугасимая Свеча". Это главная святыня обители. Бывают неугасимые лампады, а пред этой иконой, соответственно её имени, стоит - неугасимая свеча. Огромная и величественная, как жезл Богоматери, расцветший огнём(3). Теплится, она, наверное, сутки... потом её заменяют, не дав догореть, другой такой же. И сменяются они... а все - как одна бесконечная свеча. Днём и ночью молится, отражаясь в стекле, огонёк - свеча неугасимая пред Свечой Неугасимой, и всегда слышит Она наши молитвы.
   А ведь ещё на подходе к монастырю как-то невидимо видна душе эта свеча...
   В 1864 г. произошло чудо - явление Богородицы над Алексеевским монастырём, положенное в основу иконы. Она была написана почти сразу после события. Но известной стала лишь 30 лет спустя. 23 июня 1894 г. из Петербурга приехал тяжело больной купец. Богородица явилась ему во сне, обещая исцеление через чудесный Свой образ, хранящийся в безвестности в Алексеевском монастыре Углича. Действительно, икона все эти годы пребывала в кладовой обители. Повеление Божией Матери было исполнено: образ перенесли в Успенский храм и отслужили молебен. Сразу после молебна купец выздоровел... Ярославская Духовная консистория создала специальную комиссию. Только за период работы комиссии с 1894 по 1900 г. было зафиксировано множество чудесных исцелений. Не прекращаются они и по сей день. "Горящая свеча - символ молитвы, и потому считается эта икона хранительницей домашнего очага, - писано в монастырской книге. - Где она есть, утихают скорби, угасают страсти. Помогает она при болезнях ног, кожных и опухолевых заболеваниях, а также помогает семьям, потерявшим надежду иметь детей. День празднования - 6 июля" (напомним, что это канун Рождества Иоанна Предтечи, - совпадение, очень символичное и для монастыря, где есть посвящённый ему храм... и в целом для Углича, где сохранилось сразу два древних Иоанно-Предтеченских храма).
   Одностолпная палата - это бывшая трапезная. Собственно же храм - крошечное пространство под центральным шатром. Причём, от самой шатровой выси оно отгорожено позднейшим потолком. Иконостас - четырёхъярусный, но совсем маленький: даже боковые врата у него только одни - северные. Иконы современные - но писаны в исконном, рублёвском стиле. Тихо, сокровенно, в этом закуточке, словно в домовой церкви какого-нибудь древнего терема, идёт служба. Кажется, здесь стены молятся вместе с тобой, и намоленный воздух проводит молитвы. Воздух здесь не слышит, а вспоминает Молитву как главное своё свойство. Он вспоминает своё обычное состояние и ты вспоминаешь своё обычное состояние. Потому что подлинное состояние человека - быть с Богом вместе, всё остальное - сон, от которого надо очнуться, чтобы жить.
   * * *
   По окончании литургии я зашёл в соседний Иоанно-Предтеченский храм, у которого сегодня - "малый престол" (точно как у человека - "малые именины")(5). Внутри он ещё не отреставрирован, отопление не проведено, службы не идут - но просто зайти взглянуть можно. Церковь эта удивительно уютна и притягательна. Кто-то заметил, что если б не было рядом Дивной церкви, Иоанно-Предтеченский храм воспринимался бы как один из шедевров угличского зодчества, но... пока в небе солнце, луна не очень заметна! Архитектура её попроще: традиционный для конца XVII века пятикупольный бесстолпный куб с галереей с трёх сторон. Возвели его в 1681 г. Чем-то он похож на Спасо-Преображенский собор в Угличском кремле - только поменьше. Зато - древнее на треть века. Золотисто мерцают невысокие стены над белыми сугробами, ярко зеленеют над ними пузатые купола. Такие навершия в зодчестве именуют слитными пятиглавиями: необычно толстые луковки над тонкими барабанами издали кажутся слитыми воедино: словно лиственная крона - общая над несколькими стволами.
   А навершие над живописным западным крыльцом - как большущий зелёный колокол. И крылечко, и галерея мерцают изразцами. Особенно умиляют на них горшочки с цветами - повторяющийся мотив на многих здешних церквах. Рай, а для его цветов - горшочки... наверное, чтоб неземные цветы привились на земле.
   Вхожу внутрь. Бесстолпный храм смотрится как расписной ларец. Нежная, какая-то плакучая красота полуистлевших росписей: лики, тонкие обрывки орнаментов... Вспоминается почему-то "Спас Поруганный" Бунина - крошечный рассказ. В этих осквернённых неотреставрированных росписях XIX века есть что-то от того Спаса Поруганного.
   Больше всего мне запомнилось "Очищение пророка Исайи" (прообраз таинства Причащения) на сводах притвора. "И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, - и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен" (Исайя, гл. 6, ст. 5-7). Кажется, будто Исайя и Серафим с пламенеющим углем парят невесомо над твоей головой: будто это вовсе не своды, а раскрывающаяся бездна небесная.
   Согласно древним летописям, именно в этой церкви (точнее, в той одноимённой, что стояла на её месте) был погребён великий благотворитель монастыря князь Фома Симеонович Колычев († 1550) - наместник Углича в 1521 - 1550 гг., родственник будущего священномученика митрополита Филиппа († 1570). До XVIII века он почитался в Алексеевском монастыре как местный святой. В Угличском кремлёвском музее сохранилась даже икона с его изображением. После указа Анны Иоанновны о "всемерном и испытном наблюдении, не делаются ли где какие суеверства" (1737 г.), службы в честь многих местночтимых подвижников в самых разных уголках России были запрещены. В числе этих "попавших в опалу" угодников оказался и Фома Колычев. В настоящее время, даже точное место его захоронения неизвестно.
   По летописям, первую "троеверхую церковь" - предшественницу нынешней Дивной, - возвёл именно он.
   Выхожу из морозного храма на такой же морозный двор. Вспоминаю, как летом этот монастырский садик весь клубился розами. Розы - самые Богородичные цветы... после лилий, конечно. В моей летней памяти до сих пор огненными нимбами лежат лепестки на траве. И бродят по этим газонам замечательные, роскошные кошки - как в Оптиной, как на Валааме, как у нас в Раифе... да есть ли вообще такая обитель, где нет кошек! Без них уж и монастырь - не монастырь. Как и без цветов.
   Если не знать историю, и не подумаешь, что весь этот садик когда-то занимало кладбище, и погребены на нём были известнейшие люди Углича. Напрмиер, купцы-меценаты Евреиновы, без которых и не представишь себе культурную жизнь города в XIX веке... А вон там, дальше... вон тот полуразвалившийся "жилой дом" с остатками полуколонн - ведь это, на самом деле, никакой не дом, а бывший храм Алексия Митрополита... нимного-нимало - 1522 года! Если б он был сейчас хоть сколько-то похож на храм, его по справедливости называли бы древнейшим сохранившимся в Угличе... Только какая уж там "сохранность"! Черты XVI века он утратил ещё до революции, в результате многочисленных перестроек, а уж советская эпоха добила-докромсала и то, что оставалось. Был здесь детский сад, короткое время размещалась картинная галерея.
   Ничего не осталось от колокольни 1820-25 гг. - когда-то одной из самых высоких в городе. Она стояла к западу от Алексеевского и Иоанно-Предтеченского храмов. Гордостью всего Углича был её главный колокол - 9670 кг. Равного ему не было ни в городе, ни в окрестностях!
   Недаром "Большой угличский перезвон" по традиции всегда начинался в Алексеевском монастыре. Вот как описывает это А. Кулагин - создатель музея "Угличские звоны":
   "В XVII веке складывается угличская музыкальная культура. Связь с Ростовом Великим, где митрополит Иона Сысоевич создал на Успенской звоннице свой, неповторимый стиль колокольной музыки, нашла отражение и в угличских звонах - лёгкие, словно журчанье ручья, переливы зазвонных колоколов поддерживаются ритмичными ударами низких басовых. Правда, угличские звоны, в отличие от размеренных и могучих ростовских, кажутся лёгкими и весёлыми. Всевозможные импровизации, возникшие позднее, придали угличской музыке ещё большую сложность.
   Одним из наиболее ранних можно считать "Большой угличский перезвон", возникший, видимо, в связи с событиями начала XVII столетия. В такт мелодиям звонари сочиняли небольшие стихи-присказки, из которых сложился целый рассказ.
   Начинался он в Алексеевском монастыре, где колокола как бы выговаривали:
  
   Чернец убежал...
  
   Чернец убежал...
  
   Мелодию подхватывали колокола Филипповской церкви:
  
   А мы видели его...
  
   А мы видели его...
  
   Далее звучали колокола Богоявленского монастыря:
  
   Мимо нас пробежал...
  
   Мимо нас пробежал...
  
   Воскресенский монастырь отзывался:
  
   И мы видали...
  
   И мы видали...
  
   На церкви Святого Леонтия Ростовского, что на Малой стороне, мелодия продолжалась:
  
   Через Волгу пробежал...
  
   Через Волгу пробежал...
  
   И завершалось всё в Покровском монастыре:
  
   К нам прибежал...
  
   К нам прибежал...
  
   Интересно, что речь в этих присказках идёт от лица самих колоколов, будто они живые".
   Сейчас лишь маленькие современные колокольчики висят над входом в Успенскую церковь.
   Да, страшны были потери монастыря в советское время! Даже всемирно известная "Дивная" представляла плачевный вид. Вот что вспоминали молодые реставраторы-энутзиасты, впервые побывавшие в ней в 1988 г.:
   "В. И. Ерохин провёл для нас экскурсию в Дивной церкви. Внутри церковь сохранила следы недавнего ремонта и реставрации, была даже попытка её открытия для экскурсантов. Но перед нами предстали многочисленные следы хулиганствующих "посетителей" - поломки и грязь. К нашему удивлению, на первом этаже её на полу стояло ледяное озеро - и это в мае месяце, когда уже было достаточно жарко! К тому времени грунтовые воды значительно подтопили первый этаж, а в церквях мощная теплоизоляция, потому-то лёд и не растаял с зимы. Виктор Иванович также предложил нам осмотреть внутренность шатров. Поднявшись по лестнице в центральный шатёр, мы испытали ошеломляющее, сказочное впечатление. Дух захватывает, когда находишься под высоким и сужающимся вверх куполом, как в пирамиде, где свет пробивается лучами в узкие оконца, а множество голубей взвиваются вверх, как улетающие к свету ангелы!"(6)
   Я вышел из ворот монастыря - обращённых на юг, навстречу солнцу. Утро было уже позднее - и солнце стояло довольно высоко, по меркам зимы. Непередаваемый маслянисто-серебристый свет зимнего утра. Расплывчатое пятнышко сквозь лёгкую дымку. Дымчато-перламутровое свечение снежных далей. Розовато-золотистые колокольни, голубенькие и золочёные купола были подхвачены этим густо-воздушным разливом и плавали в нём. Пологая-пологая волна с почти неуловимыми очертаниями несла на себе город-посёлок, и домишки убегали по ней куда-то вдаль и - вниз... словно отправлялись в плаванье по серебристо-молочному морю... И где-то там, за ними, светилась крохотным и хрупким корабликом церковь св. Димитрия на Поле: жёлтенькая и синеглавая - на белом. И столбы морозно-искристой невесомой пыльцы стояли над далями, как северное сияние. Огнёва гора!
   Даже деревья здесь - светились! Белые от инея ветки казались против солнца пушистыми лучами. И само солнце виделось пушистым и крошечным, когда запутывалось в них.
   Огнёва гора - название таинственное, древнее. Что отразилось в её имени: сторожевые огни на подступах к городу - или зловещие костры языческого капища? Говорят, капище здесь когда-то было, приносились кровавые жертвы "богам". Если так, то предыстория этого места схожа с нашей казанской Зилантовой (Змеиной) горой, новгородской Хутынью и Перынью, рязанской Солотчей с её Лысой горой... и ещё десятков, если не сотен мест. "Мы именем Христа распятого прогоняем всех демонов, которых страшитесь вы как богов. И где знамение крестное, там изнемогает чародейство, бездейственно волшебство. Скажите, где ваши прорицалища? Где египетские волхвования? Где призраки чародеев? Когда всё это прекратилось и утратило силу? Не с того ли времени как явился крест Христов?" (преп. Антоний Великий).
   Углич, один из древнейших городов нашей страны - когда-то сплошь языческий, основанный за полвека до Крещения Руси, - стал за века великим крестным местом, Русской Голгофой.
  
  
   Примечания:
   (1). Преподобный Паисий Угличский Чудотворец. Угличский патерик - Углич, 1999 (составитель - о. Сергий Симаков).
   (2). См. "Углич" (из серии "Великие церкви малых городов"), "Храм Михаила Архангела в Бору" (из серии "В гости к святым").
   (3). Имеются в виду: собор Иоанно-Предтеченского монастыря в Вязьме, московская церковь Рождества Богородицы в Путинках и ярославская - Владимирской Богоматери на Божедомке (все - XVII века).
   (4). В православной святоотеческой традиции, Жезл (равно как Неопалимая Купина, Лествица Иакова и др.) трактуется как ветхозаветный символ-прообраз Богородицы. Процветший Жезл Ааронов - откровение о Деве неискусомужней, рождающей Сына.
   (5). Храм посвящён Усекновению Главы Иоанна Крестителя (11 сентября), а в описанный день праздновался Собор Иоанна Крестителя (20 января - второй день Крещения Господня).
   (6). "Товарищество помощи реставраторам. Часть 2" - газета "Угличанин", 10.01.2008
  
   P. S. В Угличе сохранился также комплекс Богоявленского монастыря. Но его главный собор недавно передан в пользование Алексеевскому монастырю, а два других храма действуют как обычный городской приход. Возможно, когда-нибудь он вновь станет самостоятельной обителью... может быть, Бог сподобит написать очерк и о нём.
  
  
   Улейма и Дивная гора (окрестности Углича)
  
   Углич, как и многие древнерусские города, окружён целым венцом пригородных монастырей и храмов. Улейма и Дивная Гора - пожалуй, ярчайшие камни этой большой короны.
   Древний Николо-Улейминский монастырь стоит в 11 километрах к югу от Углича, по ростовской дороге. Здесь сливаются речки Улейма и Воржехоть. С одной стороны монастырь подпирает густой лес, с другой - расстилаются широкие луга на многие километры, до самого Ростова.
   Давным-давно, в 1460 г., странствующий ростовский монах Варлаам пришёл сюда с иконой Николая Чудотворца из Бари. В далёком итальянском городе явился ему во сне святой Никола: повелел купить на рынке образ и нести на Русь, а остановиться - где указано будет. По пути в Углич уснул Варлаам в лесу на берегу Улеймы, поместив икону на сосну... снять же её поутру не смог - образ удерживала невидимая сила. Св. Никола, явившись путнику вторично, повелел ему остаться здесь на постоянное жительство и обустроить обитель.
   Местные жители, услышав о чуде, стали приходить к Варлааму. Многие болящие исцелялись от св. образа. Молва о чудотворной иконе и благословенном "Николином" месте дошла до князя угличского Андрея Васильевича, брата государя Ивана III. Великий благотворитель Церкви князь Андрей помог обустроить монастырь, щедро одарил его средствами, угодьями и утварью. Преподобный Варлаам Улейминский прославлен в соборе Ростово-Ярославских святых... как, впрочем, и князь Андрей. Так что место это отмечено благодатью вдвойне: св. Николай явился - святому.
   В 1610 г. монастырь был разорён поляками. Захватчики подкопали фундамент собора, в котором укрывалось до двух тысяч крестьян, сбежавшихся с семьями со всех окрестных мест. Храм обрушился, превратившись в надгробный памятник над огромной братской могилой. По преданию, ещё несколько дней из-под камней доносились стоны заваленных людей...
   Икона же, как повествует монастырская летопись, чудесным образом унеслась по воздуху, сокрывшись от вражьих рук. Через десять лет она так же чудесно вернулась в монастырь, когда его начали отстраивать после Смуты.
   Пётр I из поездки по Европе привёз частицу мощей свт. Николая. Он пожаловал ими Прасковью Нарышкину, кормилицу царевича Алексея. Она же по обету внесла их в дар Улейминскому монастырю - в благодарность за своё исцеление в этой обители "от падучей болезни". Мощи были вложены в чудотворную икону.
   "За святой образ Николы Мирликийского Чудотворца, за многоцелебные его мощи" монастырь во все века особо почитался паломниками. Стал он одним из духовных центров древнего угличского края.
   Лишь новое Смутное время, ХХ века, опять на долгие годы погубило святую обитель. И опять - надолго, но не навсегда...
   Правда, странное дело - возрождён он в 1992 г. как старообрядческий женский. Не знаю, как сейчас, но в 90-е годы это был единственный старообрядческий монастырь в России.
   Когда место свято - оно свято вне зависимости от того, кто им сейчас владеет. А благодатная красота древних храмов, стен и башен манит в Улейму и православных паломников, и ещё не пришедших пока к Богу туристов - путешественников по "Золотому кольцу". Что ж, святитель Николай сам приведёт в Церковь всех, чьё сердце готово - каждого в свой час.
   Я побывал в Улейме в первый свой приезд в Углич, в 2007 г. Стоял жаркий день. Всё собиралась-собиралась, мускулисто поигрывала тучами, да так и не разразилась июльская гроза. Я доехал до остановки "Улейма" на лесном перекрёстке. Перекрёсток был отмечен высоким, расписным старообрядческим крестом. Через сотню-другую шагов за деревьями открылся посёлок. Средь деревянных домиков забелели каменные башни - сначала одна, угловая, потом другие... целый кремль. Я как окрылённый, радостно заторопился к нему.
   И вот я - перед самой "твердыней". Башенки вблизи оказались - совершенно детские. Крошечные, как беседки. Уютные, трёхсотлетние игрушки у подножия деревьев. Круглые, квадратные, восьмиугольные. Обнять их хочется...
   Крепость - не большая, а "как большая".
   Громадные июльские травы выросли в половину высоты стен. Вроде, два яруса "бойниц" на них - а все декоративные, глухие. Издали глядишь - могучая крепость... близко подойдёшь - детский городок.
   И как здесь держали оборону в 1610-м!? Поляки две недели не могли взять такой маленький монастырь! Стены, правда, были другие, деревянные. Но сама-то территория была такая же, не больше.
   Да, игрушечный не игрушечный монастырь - а просто так в него и сейчас не проникнешь.
   Закрытая калитка в восточной стене, над ней - куполок. Восьмиконечные звёзды-кресты на плотно сомкнутых створках ворот. Такие же - в небе над старинными башенками-дымоходами. Всё напоминает о чём-то незапамятном: допотопном, "дораскольном", допетровском. Всё здесь выражается словом - до...
   Кажется, сам мир был тогда другой (когда "тогда"!?), и здесь - крошечный заповедник того мира. Сбоку от ворот - окошко. Постучался-постучался в него - привратник отворил. Разрешил осмотреть монастырь, только ни в какие помещения не заходить ("Да храмы у нас и так на ремонте... не входите, чтоб на голову ничего не упало", - в полушутку-полусерьёз предупредил он).
   Никольский собор - самый древний в монастыре, 1675 года. Введенская церковь справа от него - моложе всего на 20 лет, но насколько непохожа! Она вся кружевная, летящая. И белая, как облако. Изящные закомары чуть обозначены кирпичным кружевом, узор - лёгкий, воздушный, как и сами очертания церкви. Единственный высокий купол - как серебряный колокольчик, увенчанный луковкой. Рядом, в один рост с ним - шатёр-колокольня. Два ряда окон на маленьком шатре делают его сплошь кружевным. Кажется, будто он вырезан и склеен из серебристой фольги. Следы от часов - таинственный кружок рядом с окнами-бойницами. С другой стороны церкви - высокая круглая апсида - как башня. Удивительные навершия наличников: луковичные, треугольные, лучевые. Вот брызгают вверх три луча - корона! "Сияние Трисолнечного света...." Да, декор этой церкви - один из богатейших на Руси по количеству разных форм наличников.
   Гляжу то с одной стороны, то с другой. "Серебро" купола и колокольного шатра отражает беловато-облачное небо и почти сливается с ним. Но стоит выглянуть из-за облака солнцу - оно "стреляет" вспышкой от первого же луча! Земная звезда приветствует солнце. И тихо-тихо здесь кругом: кажется, серебряные лучи сейчас издадут звон.
   А собор св. Николая - мощный, приземисто-квадратный. Пятиглавый, если не считать приделов. Впрочем, над низеньким южным приделом - только "скелет" купола. Основное же пятиглавие утонуло в лесах. Пятью широкими апсидами обращён он к воротам монастыря, словно обнимая входящего своим алтарём. Необычный собор! Кирпичный, но по цвету - как деревянный! Словно весь собран из свежих-свежих древесных брусков. Или... из песка.
   Вот ещё одна церквушка, к западу от двух первых. Фасад, увенчанный тремя широченными кокошниками, - словно тройная арка закрытых ворот. Церковь - Троицкая... Главный вход во обитель когда-то был здесь. Надвратную церковь возвели одновременно со стенами и башнями - в 1713 г.
   У западной стены Введенской церкви - высокий деревянный крест. Это один из многих памятных крестов жертвам Смутного времени в окрестностях Углича. Число выживших в те страшные годы оказалось во много раз меньше числа погибших. По первой "послесмутовой" переписи населения в Угличе осталось 695 человек... из 10-15 тысяч живших прежде. Углич прославился несколькими героическими оборонами в 1608 - 1611 годах, став как бы маленьким подобием Смоленска, выдержавшего беспримерную 20-месячную осаду. А Николо-Улейминский монастырь - крошечным подобием Троице-Сергиевой лавры... пусть и не полтора года длилась его осада, а полторы-две недели - соответственно размерам и силам.
   Покинув монастырь, который кажется сказочно безлюдным - ни души! - я спускаюсь на юг, к речке. Видны её дальние извивы средь разноцветных полей - жёлтых и зелёных. Узелки на синей ленточке. Село, как и монастырь - на пологом пригорке. С него далеко видно! Дорожка от юго-восточной башни "кремля" сбегает к мосту с деревянными перилами.
   Берега снежно-белы от огромных зонтиков борщевика. Удивительно, до чего красивы эти растения... трогать которые не стоит из-за их едкого сока. По цвету они - как густые брызги со стен монастыря! Взгляд не может остановиться: он скользит по этим бесчисленным макушкам, перескакивает с одной белой шапки на другую... их тут - целая толпа. Вблизи заросли похожи на настоящую тропическую чащу!
   Прохожу дальше, на луга, и за борщевиком воздвигаются целые стены иван-чая. Чудится необыкновенный город с множеством розовых колоколен... Кремли, башни, шпили... Видение светящегося Града над лугом. Великое - в малом. Небесное - в земном.
   Июль - макушка лета. Он щедро зажёг в лугах необычайного цвета костры. Иван-чай - это знак Торжествующего Лета. Свечки везде горят - в честь именин Земли. Поглядишь в даль - сливаются в пожары. Издали кажется: трава горит огнём - но каким-то особенным, розовым, райским. Как Неопалимая Купина. Свет вырывается из каждой травинки - и стремительно-отвесно возносится в небо.
   Вблизи зарево распадается на бесчисленные свечки. Каждое соцветие - свеча. Тоненькая-тоненькая свеча с только что занявшимся фитильком.
   Я оглядываюсь на монастырь. Отсюда он виден целиком - белый на фоне леса. Силуэт его кажется вырезанным из бумаги. Колокольня, которая вблизи вовсе не казалась большой, заметно возвышается над городком башен и куполов. Что-то во всём этом - отдалённо родственное луговым "кремлям" из иван-чая, только - другого цвета.
   Сколько ж всего у нас в России благодатных мест, где и воздух, и вода, и трава освящены явлениями Божией Матери, Николая Угодника, Иоанна Богослова!.. А сколько шествовали по земным дорогам, встречаясь богомольным странникам, но сами уже не принадлежа Земле, святые князья Борис и Глеб, преподобный Сергий, преподобный Серафим - зримо являя своими примерами вечность жизни в Боге.
   Явился на Руси и Сам Бог во Святой Троице - преподобному Александру Свирскому...
   Есть внешняя История, а есть то, что выше истории. Есть география - а есть то, что выше географии. Благодать Господня не ведает ни времени, ни пространства...
   * * *
   Много в Угличе и окрестностях дивного - и в нарицательном смысле, и в значении имён собственных.
   В самом городе стоит с XVII века всемирно известная трёхшатровая Дивная церковь, а в окрестностях града - Дивная гора. На ней - тоже церковь и тоже XVII века. Правда, не шатровая, а обычная пятиглавая - вписанная в полотно небольшого лесистого холма одним умелым мазком Вышнего художника.
   Место это известно с древности. Когда-то тут проходила оживлённая Ефремовская дорога в Ярославль. Современное шоссе Ярославль - Углич пролегло на несколько километров севернее, и древний тракт потерял своё значение.
   С XVI века здесь, верстах в девяти от Углича, стояла пустынька - подворье Угличского Воскресенского монастыря. Само же место издавна именовалось в народе Кобыльей горой - возможно, ещё с языческих времён. Здесь разводили коней, а самая первая деревянная церковь была посвящена мученикам Флору и Лавру - покровителям коневодства. Другую, главную церковь пустыни освятили в честь Св. Троицы.
   В XVII веке в Воскресенском монастыре подвизался будущий митрополит ростовский Иона Сысоевич. Доводилось ему, по хозяйству, не раз бывать и здесь, на подворье.
   Когда, уже став митрополитом и объезжая епархию, владыка Иона вновь посетил пустынь, то вспомнил молодые годы и, очарованный красотой места, как бы по откровению свыше сказал: "Какая же это Кобылья гора, это - Дивная гора". И повелел на средства архиерейского дома выстроить здесь каменную церковь Живоначальной Троицы и обустроить место сие.
   Так одновременно со знаменитым Ростовским Кремлём и другими великими творениями владыки Ионы, вырос и здешний храм. И Кобылья гора стала Дивной, потому что дивен Господь.
   Строительство шло долго: с 1674 по 1694 год. Освятить церковь довелось лишь преемнику владыки Ионы митрополиту Иоасафу. Потому и в зодчестве как бы смешались две эпохи: начали её возводить, вероятно, в подобие церквей Ростовского Кремля - в древних традициях, которые так любил Иона, - но позже к облику "привились" некоторые черты русского барокко - например, парочка восьмиугольных окон и кое-какие другие новшества.
   Церковь стала одной из самых живописных в окрестностях Углича. А из сельских церквей (монастыря-то Дивногорского давно уже нет) она - одна из самых древних во всём "Золотом кольце".
   Ещё, Дивногорский храм - один из очень немногих в XVII веке, архитектор которого нам известен по документам. Правда, это зодчий, лишь завершавший 20-летнюю работу: "каменных резных дел мастер Григорий Устинов" - угличский уроженец, позже работавший при постройке первых зданий Петербурга.
   Дивногорская пустынь, в отличие от Улейминской, была упразднена при Екатерине II. Церковь сохранилась как приходская. Интересно, что в советское время она действовала до 1962 г. - пережила ленинские и сталинские гонения и закрылась лишь при хрущёвских. Закрытие её сопровождалось, словно в насмешку, причислением к "памятникам республиканского значения". Исходя из этого, 32 иконы из неё были изъяты для Угличского музея, а храмовый образ Св. Троицы даже отправлен в Москву, в музей древнерусского искусства имени Андрея Рублёва. Эта "Троица" древнее самого храма, она - 16 века.
   За относительно короткое время "охраны государства" храм был ободран до такой степени, что страшно смотреть на его фотографии 90-х годов - на момент возвращения Церкви. Голые кирпичи - как кровавые раны.
   Вновь открылась церковь спустя ровно треть века - в 1995-м. К чести Угличского музея, все 32 иконы были возвращены в воскресший храм... а вот к стыду нашего времени, несколько из них похищены пару лет назад и до сих пор не найдены.
   На Дивной горе мне довелось встретить Крещение 2009 года. Отправился я туда рано утром, чуть светало - но на автобус всё же опоздал: очень уж неудобно составлено расписание. Решил идти пешком - за полтора часа вполне можно одолеть путь, но при этом, конечно, опоздать на начало службы. К счастью, на выходе из города, у последнего дома, меня подобрал скучающий таксист (в Угличе их очень много!) и за умеренную плату мигом довёз до церкви.
   Ещё из окна машины, где-то за полкилометра, я увидел панораму: церковь воспаряла над посёлком, будто в воздухе стояла - основанием чуть выше россыпи крыш. Белая, как летучий снег... а тёмные деревья за ней - как тучка.
   Шагнула в небо... Всего на одну ступеньку вверх... но этого было достаточно, чтоб меж ней и землёй как бы пролегло что-то неуловимое. Вот бывает: берётся откуда-то тоненькое, с волос, облачко на заре - меж краем земли и краешком солнечного диска. Чёрточка робко сгустившегося воздуха: грань Небесного и Земного.
   Видна эта грань на древних фресках: нижний травчатый пояс, обозначающий мир, в котором мы живём, а выше - Святые. Здесь граница - не на фресках, а наяву.
   Действительно... Дивная гора...
   Шофёр довёз меня до самых ворот церковного двора, увенчанных крестом. Поздравили друг друга с праздником и расстались.
   Перед воротами - то ли площадь, то ли поляна... это в зависимости от того, смотришь ты в одну сторону или в другую: на деревья или на деревню.
   С трёх сторон кораблик церкви окружало кладбище, переходящее в лес. Её алтарь вплывал в заросли, а колокольня обозначала линию опушки. Всё было спаяно воедино белым раствором зимы - одинаковым что на колокольном шатре, что на бесчисленных шатрах ёлок, что на кустах, что на маленькой оградке кладбища.
   Настоящий крещенский пейзаж!
   Кажется, будто на деревья и на храм кто-то подышал на морозе, и они забелились.
   Колокольня - может, от припорошившего её снега, - стала особенно воздушной и причастной Небу. Шатёр её - зелёный, но зелень сейчас лишь чуть-чуть просвечивала: будущее Лето посылало весточку посреди торжествующей Зимы: "Я ещё приду".
   24 круглых отверстия на восьми плоскостях шатра сделали колокольню ажурной. Особенно красивы эти белые колечки-пузырьки на зелёном. Они растут по мере приближения к земле - словно скатываются вниз. А ещё посмотришь-пофантазируешь: кружочки - ласточкины норки для невидимо влетающих и вылетающих Ангелов. Храм словно дышит сквозь них благодатью.
   Гранёные луковки пяти куполов похожи на "китайские фонарики" - только не оранжевые, а небесно-синие. Эти купола - как просветы в пасмурном небе. Окошки ясного дня. А белые шапки снега на них - как белоснежные облачка. Простенькие, без украшений, жёлтые кресты - как лучики солнца поверх облаков.
   А ведь выглянуло один раз в тот день солнце!.. по-настоящему. Всего на минуту, - но выглянуло! Коротко, как крест опускают в иордань.
   Я уже стоял в церкви, но увидел неожиданно появившийся светлый платок от окна на стене - и выбежал наружу. Сиял церковный двор, переливалось кружево. Средь белого пуха сверкала церковь. Переливались светом и тенью мельчайшие грани на стенах.
   Аркатурный пояс - по самому верху, под кровлей: это уж не "пояс", а "воротник" какой-то. Заиграл полосками теней под солнцем.
   Пониже - круглые окна в боковых стенах - как иллюминаторы. Ещё ниже - два ряда обычных окон: над каждым белый кувшинчик делит пополам маленький треугольный кокошник.
   Вот, вроде, и всё "узорочье" - кажется, совсем неприхотливое, а храм цветёт! Весь он какой-то единый, весь белоснежно-чистый, весь - величественный, как Ангел. И полыхнуло солнце, и опять сокрылось... но какое-то чудесное преображение - состоялось.
   И внутри, на службе во всём чувствовалась какая-то особенная простота и приветливость. Молодая матушка - жена священника, - сама стояла за свечным ящиком. Прихожане были рады и празднику и друг другу - всё-то знакомые лица. Заходишь ты... и ты тоже становишься знакомым!
   Хочешь - присядь на лавку, хочешь - погрейся у печки... Собака виляет хвостом снаружи на крылечке - тоже всем рада. Гудит пламя в железной печке в трапезной. Высокая, густая ёлка стоит, видимо, с Рождества, и не помещаясь под низким сводом (зимой-то службы идут на первом этаже, где тесновато), смешно-неловко нагибает верхушку.
   Ноев ковчег, плывущий по широкой-широкой зиме, затопившей мир. Дивная гора... Арарат?
   Заходит смешной маленький мальчик - весь белый-извалявшийся, как снеговик. Где-то наигрался в снегу. Мама с бабушкой его ругают... но не очень сильно. Сильно-то - за что! Уж никак не решишь проблему так, чтоб поиграть в снегу - и чтобы снега после этого на тебе не было. "Садись к печке, грейся, сушись!.. с ума сойти, на кого похож!" И садится, и сушится... пальто из белого наконец становится обычным, тёмным. Щёчки розовые, праздничные. С праздником тебя, мальчик! С Крещением... в сугробе.
   * * *
   После службы матушка сама провела меня в главный, верхний храм - запертый на всю зиму... холодный - до пара изо рта! - но чудный, высокий, расписной.
   Все стены в нём, начиная от притвора, покрыты ковром живописи - художников "васнецовской школы" (1910 г.). Я вообще заметил, что в храмах Углича и окрестностей, в отличие от соседних Ярославля и Ростова, очень мало осталось древних фресок, зато очень много - росписей XIX - начала ХХ века. Но и поздняя угличская живопись выполнена чаще всего так, что не вызывает отторжения, никакого контраста с древним духом самого храма. И Троицкая церковь на Дивной горе - не исключение.
   Сочетание "зимнего мраза" неотопленного высокого помещения с одухотворённой теплотой ярких красок как-то умилило - и ввело душу ещё глубже в какую-то рождественско-крещенскую сказку-быль?.. "Ангели с пастырями славословят, волсви же со Звездою путешествуют..." Словно праздничный Вертеп вдруг раздвинулся, и ты вошёл... и где-то здесь - и Младенец, и Вифлеемская звезда... и все чудеса рождественской вечности.
   Так открылась мне в тот зимний день тихая-тихая церковь.
   От включённой люстры замерцали вдруг золочёные и серебряные созвездия густых растительных орнаментов на сводах. То ли райские плоды и цветы, то ли - самоцветы, то ли - гирлянды и гроздья ёлочных игрушек. Свет наполняет их и они кажутся объёмными, висячими.
   Радостно-ненавязчивым Солнышком туманного дня полыхнул нимб Христа над входом в основной объём. Закруглилась арка. Раскрылся высокий ало-золотой иконостас о четырёх ярусах. И ещё издали притянула взор "Троица" - справа от Царских врат.
   Вот ведь как всё совместилось: Троица, Крещение, Рождество... ликующая Пасха в пурпурном цвете иконостаса...
   Как же чудесно здесь, наверное, летом - особенно в престольный праздник, когда шелестят перед иконами берёзки.
   Но и Крещение отмечается здесь пышно, истинно по-народному - с хождением на "иордан", что на тихой лесной речке, в чаще, в полукилометре от церкви. Обычно идут сразу после службы, но в этот раз ждали о. Бориса, первого настоятеля храма после возрождения. Сейчас служит молодой о. Александр, а о. Бориса перевели в Боговявленский приход Углича, с назначением благочинным всего угличского округа. О. Борис после службы в новом храме приехал на "родную" Дивную гору... но немного подзадержался.
   Наконец, пошли на "иордан". Человек пятнадцать набралось... да ещё там, на месте, оказывается, уже ждали десятки людей.
   Лес тянулся дремучий, многоснежный, весь в какой-то морозящей, ледяной красоте - с холодком, забирающимся в тебя не сквозь одежду, а через восхищённо распахнутые глаза. Наконец, показалась большая поляна и как продолжение поляны - речка. Вот и крестообразная прорубь. Маленький водяной крестик посреди леса, посреди бескрайних снегов. Вода Живая посреди воды замёрзшей. Тёплое сердечко, дающее жизнь миру - Крест Животворящий. Собрались к нему люди, съехались машины. Горит костерок... А мир вокруг - бел-бел-бел...
   Каскады снега замерли на ёлках. Лесная архитектура причудлива и величава. Где-то выдвинулись к речке, где-то чуть отступили замки и терема, крепости и города, кремли, чёрно-бело-зелёные шпили. Не для людей эта крепость, а для самой Зимы. Лишь сегодня отворила она ворота - потому что День особенный, и даже Зима это знает. Сегодня воды освятил Тот, Кто сильнее Зимы. А снег - это тоже вода, и снег сегодня особенный. И стоит чаща, и убелила её святыня Свыше - новая манна небесная. И чуть шелохнётся чаща - сыплется манна с веток.
   А от взгляда на прорубь - ощущение необыкновенной Чистоты, непередаваемой словами. Как будто вода - уже не вода, а густой воздух Царства Небесного.
   Крест... "Серебро Господа моего..."
   Господь сходит в стихию водную, как сошёл Он позже во ад... и - нет смерти, и не страшны ни огонь, ни вода.
  
  
   Храм Михаила Архангела в Бору
  
   Углич, как и многие древнерусские города, окружён целым ожерельем пригородных монастырей и храмов. Одни хорошо уцелели, от других остались руины. Паисиев монастырь - как Китеж на дне Угличского водохранилища, Улейма, Учма, Дивная гора, Грехов ручей... Из этой же череды многовековых святынь, где кажется, и сам воздух намолен - храм Михаила Архангела в Бору, километрах в 10-12 к западу от града.
   Монастырь на этом месте известен с XV века, с эпохи угличского князя Андрея Большого. Почти все здешние древние святыни так или иначе связаны с "золотым веком" князя Андрея - либо основаны при нём, либо впервые упоминаются в его документах. В Смутное время, на Страстной неделе 1610 г., монастырь был разорён поляками: 40 иноков и 300 мирян приняли мученическую смерть. Их братская могила и поныне видна в в нескольких шагах от церкви(1). Место стало лесной Голгофой. После Смуты малая обитель возродилась и прожила в мире и благоденствии ещё полтора века, пока не была упразднена по монастырской реформе Екатерины II. На месте монастыря возник обычный приход - сельцо Архангельское средь густых лесов. Ныне стоящая церковь была выстроена в нём в 1787 г. От села в советское время ничего не осталось, так что сейчас церковь более, чем когда-либо, оправдывает своё название. Она стоит в бору - одна, в двух верстах от ближайшей деревни.
   В два предыдущих приезда в Углич мне так и не довелось побывать в этом удивительном, затерянном в дебрях храме, хотя я много слышал о нём от разных людей. В третий раз Бог, наконец, привёл туда - в канун Рождества Иоанна Предтечи.
   Дорогу я себе представлял очень приблизительно. Знал лишь направление - по ярославской трассе, а потом надо свернуть... но где именно? Читал в путеводителях, что церковь находится "близ Селиваново" и решил, что вот доеду до Селиваново, а уж там местные жители подскажут, куда идти. К счастью, ещё в автобусе нашёлся попутчик, который объяснил, что в Селиваново выходить совсем не надо: моста там нет, а церковь-то - за рекой. Надо проехать или на остановку больше, или на остановку меньше.
   - А как лучше? - спросил я.
   - Лучше после Селиваново. Вместе выйдем. Оттуда самая короткая дорога через лес.
   Нам было по пути. Оказалось, он - трудник маленькой общины, что усилиями настоятеля о. Рафаила сложилась при церкви. Ездил в город по делам, сейчас возвращался. Без него бы я эту "короткую дорогу" точно не нашёл! Назову его в книжке В.
   Проехали Селиваново.
   Следующая остановка называлась Федотово. В. уверял, что правильно - "Фёдотово" (с ударением на "ё"). Как бы там ни было, самая прямая дорога к церкви начиналась именно отсюда.
   Мы вышли и через несколько минут были уже у моста через Улейму. Удивительный это был мостик! Первый раз видел такой не по телевизору, а наяву.
   Самый настоящий подвесной переход, качающийся над водой, как гамак. Хорошо, что не над пропастью где-нибудь в Андах! Здесь всё-таки равнина, и речка неглубокая. На ближайшем перекате женщина по колено в воде полоскала бельё... Было полное ощущение, что оказался я - в позапрошлом веке.
   Сам, без В., я бы ни за что не догадался, что именно это - дорога к церкви, что надо обязательно перейти странный мост - а никаких других, ближе чем за несколько километров, просто нет.
   Доски на высоте нескольких метров торчали и продольно, и поперечно - те как рельсы, а эти как шпалы. Только "шпалы" были разной длины, а "рельсы" угрожающе скрипели и хрустели при каждом шаге.
   Висячий мост шатался и болтался, словно нарочно дурачился под нами. Он весело летал вправо-влево, совершая своё собственное путешествие - видно, устав занимать одну точку в пространстве. Сейчас ему было нескучно с нами. И меня вдруг тоже охватил какой-то непонятный восторг. Первый раз довелось переправляться через реку таким вот образом. Казалось, за такой переправой уж точно должна начаться какая-то сказочная страна, небывалый мир.
   За мостом раскинулся луг, за лугом - лес. Дорога вильнула в сторону, а мы пошли "тропинкой"... которой, честно говоря, и не было: на лугу - всё трава и трава, а в сплошной стене деревьев впереди не видать ни малейшего отверстия. Но В. знал, куда идёт. Мы вошли в лес именно там, где надо - ни правее, ни левее, - и уже внутри чащи обнаружилась тропинка. У подножия бесчисленных сосновых стволов она казалась ниткой, упавшей в высокую траву.
   Курчавились кругом кустики черники, только вот самой черники что-то не видать - В. сказал, что и нет её в этом году. Неурожай! А в иные годы - всё как усыпано синими каплями! И грибов много...
   Ещё, помню, разговорились про медведей. Самая подходящая тема беседы в таком дремучем лесу - будто сошедшем с картинок к житиям Сергия Радонежского и Серафима Саровского.
   - Здесь какой-то медведь завёлся - уже пару раз люди из посёлка видели.
   - Неужели в таких краях может быть медведь?
   - Ну вот, говорю, что слышал... врать не буду - сам, слава Богу, не видел и не горю желанием увидеть, а слышать слышал от людей.
   - И что люди делали... которые его видели?
   - Что делали... а что бы ты делал?.. руки в ноги - и дёру! и крику на весь лес!
   - А я слышал, что медведи, вроде, очень трусливы и обычно боятся людей - сами убегают.
   - Не знаю... - с сомнением сказал В. - Может, оно и так. Только я что-то ещё ни разу не слышал, чтоб кто-то, встретив медведя, стал дожидаться, пока он там убежит! Как увидишь, сам выдашь такой спринт, что и не оглянешься. Времени не будет там проверять, в какую он сторону бежит - от тебя или за тобой?.. Я сам знаком с охотниками, один рассказывал: увидал медведя - как ружьё бросил, как припустил несколько километров через лес, через бурелом, через болото... рад был, что жив остался!
   - А ружьё-то зачем бросил?
   - Так не дробью же в медведя! Чего уж там... Только разъярится - тогда уж точно крышка. Так хоть убежать можно - а это уж будет до упору гнаться: "Догоню - убью!" А бегает он со скоростью поезда!
   Я засмеялся. Под этим солнцем, в этом счастливом, улыбающемся лесу даже от медведей было смешно... во всяком случае, пока они далеко.
   Как ручей впадает в речку, тропинка вдруг "впала" в лесную дорогу с двумя земляными колеями. Что-то было очень шишкинское - и в этой затерянной в глуши дороге, и в самом бору. Сосны стояли, как гигантский укроп: издали их высоченные стволы казались тонкими, как стебли. Веера солнечных лучей, очерчивая все силуэты, словно бы ещё утончали их - делали бор прозрачно-праздничным... И чувствовалось, по какому-то неуловимому признаку, что церковь вот-вот появится. Откуда в нас такое чувство, что мы душой иногда видим святое прежде, чем это увидят глаза?
   Знакомство с любой святыней всегда неожиданно. Сколько ни готовишься к встрече, сколько ни волнуешься в пути, представляя заранее... но сама первая секунда узнавания бывает непредсказуемой и очень мало связанной со всеми "представлениями заранее". Даже "зная" какое-то место по фотографиям, ты в сущности, ничего о нём не знаешь.
   Первая Встреча с древней церковью - это как первая встреча с человеком, о котором прежде что-то слышал... Мало ли что слышал! Это всё не то! Важно не узнать о нём, важно обрести друга.
   Вот и поляна... донник, иван-чай... Их вытянутые соцветия, когда наклоняешься, накладываются на дальние силуэты огромных елей - и кажутся их точным подобием, только раскрашенным в иные цвета. Словно к лесной готике причастно всё - и большое, и малое.
   По краям поляны притулились две деревянных избы - та самая община трудников.
   Церковь вдруг глянула из-за правого домика. Она высилась на другом конце поляны. Её появление было столь же дивным, как если б, например, на болоте обрелась вдруг икона или среди луговых цветов внезапно сверкнул напрестольный крест.
   Мне вспомнилось из "Маленького Принца": "Знаешь, отчего так хороша пустыня? Оттого, что где-то в ней скрываются родники".
   Это был родник... в смысле, что-то очень родное. Это был - Михаил Архангел на земле.
   Это было то, что само став частью леса, преобразило лес, посвятив его Богу. Всё, что посвящено Богу, преображается.
   Я вышел к церкви со стороны алтаря и увидел её, как высокий белый столп о пяти куполах - правее же стоял красный столп колокольни. Отдельно стоящая колокольня похожа на большой обелиск. Кажется, будто она и есть - надгробный памятник мученикам Смутного времени, хоть и не над их могилой она возведена, и построили её лишь в конце XIX в. Поразительно, ведь у храма уже была колокольня над входом - и эта новая стала второй. Но и вторая, парадоксальным образом, оказалась на месте - она сформировала собой ту замечательную асимметрию, что присуща всякой подлинной красоте(2).
   Ни разу ещё не видел, чтоб в одном приходе было не просто две колокольни, но и стояли бы они так близко друг к другу! Расстояние меж ними - гораздо меньше, чем их высота. Они вырастали парно, как столпы, над раскинувшимся у подножия древним погостом. Погост начинался сразу за крошечным ручьём, а через ручей был перекинут мостик. Так уютно... и "мёртвых" никаких нет, все живые. И все с нами.
   В этом силуэте и сейчас было что-то монастырское. Будто настоящий скит затерялся в густом лесу. Как на Валааме. Видимо, дух подлинного монастыря не выветривается никогда - даже если самого монастыря нет уже несколько веков. Впрочем, для Божьего зрения он, наверное, всегда есть. Место мученическое, а мученичество - высшая степень пострига.
   Храм был весь устремлён к небу. Четырёхскатная кровля пирамидой вздымалась к центральному куполу. Она как бы ещё заостряла силуэт храма. Барабаны стояли - тоненькие, как трубочки, через которые словно кто-то выдул лёгкие купола.
   Особую гармоничность придавало то, что храм был не выше и не ниже окружающих деревьев - они словно вместе выросли на поляне.
   Стройная церковь и обе её колокольни удивительно сочетались с окружающими башенками ёлок в стиле барокко. Словно Господь к двум звонницам добавил ещё одну - и ещё, и ещё... И вместе с ними получился какой-то новый "Василий Блаженный" в чаще. Белая церковь, красная колокольня, зелёные ели...
   Я вспомнил свою детскую фантазию: лес - и прямо из макушек деревьев растут купола. Или - какой-то собор специально построен в форме дерева (например, Троицкий в форме берёзы или Рождественский в форме разлапистой ели), а его венчает золотая маковка поверх зелени, как язычок огня.
   Фантазия фантазией, а явь была, пожалуй, красивее.
   Правда, купола здесь не золотые, а серо-серебристые - будто раковины в песчаной отмели рыхлых облачков. Под стать сегодняшнему переменчиво-облачному небу.
   Я ещё не видел алтаря за старым деревом: купола вставали прямо над обломанными ветками его высохшей верхушки. Когда подошёл поближе, стена алтаря открылась, и из синей иконы на ней сверкнула видением величественная фигура Архангела Михаила, попирающего копьём ничтожного, как мышь, сатану.
   Что-то победительное было и в самом облике храма. В глухом лесу он воздвигся, и место под названием Чёрная Лужа стало - погостом Архангельским... Архистратиг сохранил его даже в годину безбожия, и вот, маленький лесной Архангельск благословляет окрестности Углича. Как Богослов - окрестности Ростова Великого.
   Глянешь на любой храм со стороны алтаря - он похож на высокую башню. Множество таких башен на Земле и составили твердыню под названием Церковь.
   Впрочем, ещё важнее в Ней башни невидимые - Святые.
   А место это явило Богу достойный плод - сонм святых мучеников той памятной Страстной недели ("имена же их Ты, Господи, веси") и чтимых, хоть и не прославленных пока подвижников позднейших веков. Таких, как о. Василиск в XIX в. и о. Кассиан в ХХ-м.
   Старец Василиск был блаженный странник, много лет ходивший дорогами России - но в итоге приведённый Богом именно сюда: видимо, тут был его земной удел. Крестный путь своей жизни целиком прошёл он на костылях: ноги его отнялись от неизвестной болезни ещё в 3-х летнем возрасте. Не принимая пострига и считая себя недостойным монашества, он прожил восемь лет в уединенной келье в Старо-Ладожском монастыре, семь лет - при Николаевской часовне Санкт-Петербурга, но... "Наконец старцу Василиску перестала нравиться многолюдная и шумная столица, нарушающая тишину его жизни при часовне; потому он стал просить Господа - указать ему уединённое место, где бы он мог безмятежно окончить подвижнические дни своей жизни. Молитва его была услышана, и он имел видение, вследствие которого переселился из столицы в город Углич... Здесь он узнал, что близ Углича находится уединенная местность на бору, около храма Архистратига Михаила..." С тех пор последние 20 с лишним лет жизни (1841 - 1863 гг.) провёл старец в домике при этой церкви, духовно окормляя множество приходивших. "Не живя в обители и не давая монашеских обетов, он жил в мире подобно монаху..." Вспоминали о нём: " Как ласково принял он нас, так принимал и всех приходящих к нему. Всех оделял крестиками и образками, или же книжками и чётками, по своему рассуждению".
   Читаешь - и чувствуешь, как похож он был по духу на преп. Серафима Саровского. Как батюшка Серафим называл собеседников "радость моя", так у старца Василиска "была постоянная поговорка в разговорах: "ангел мой" или "друг ты мой". "Он был чрезвычайно ласков со всеми и, если обличал кого-нибудь, то, весьма осторожно обнаруживая чьи-то слабости и недостатки, говорил как будто о себе или о постороннем лице, известном ему. Если же являлась необходимость говорить прямо, то выражалось всё сие с особенной приветливостью... и сами обличения казались отеческой ласкою и искренним дружеским советом".
   "...Вот у вас и переменится житьё-то, и будете жить как в раю, и сердиться-то не на что будет".
   Сам старец, похоже, давно стяжал в своей душе этот рай: "Он всегда был спокоен, сообщая душевное спокойствие и всем окружавшим. Он считал грехом убить насекомое или сказать, что погода не хороша: для него всё созданное Богом для пользы человека было прекрасно и достойно восхваления".
   Любые искушения и испытания старец претерпевал соответственно. Подобно преп. Серафиму, не раз встречался он с лихими людьми, ибо невозможно не встретиться с ними Божьим людям:
   "Вспоминая многократные сборы подаяний на устроение храмов Божиих, старец говаривал, что несколько раз попадал он в руки разбойников, но Господь всегда избавлял подвижника Своего от смерти. Раз они ограбили его и, связавши руки и ноги, бросили его в лесу - в снеге, близ дороги, где он и пролежал всю ночь на морозе. К утру, слыша шорох и стук проезжающих, старец начал кричать и просить помощи, и два крестьянина, увидя его, развязали и взяли с собою".
   Заранее, за несколько лет приготовив гроб для постоянного памятования о смерти, заранее получив откровение не только о дне, но и часе кончины, старец встретил её мирно и не прекращая молитвы:
   "Он тихо переводил дыхание и вдруг спросил: который час? Ему отвечали: пять часов. Скажите мне, когда пробьёт шесть часов, - произнёс старец и тотчас начал усердно молиться. Когда пробило шесть часов и сказали ему, подвижник Божий Василиск выпрямился, перекрестился, и великая земная жизнь его прекратилась для жизни небесной и вечной! Он скончался 8 марта 1863 года, на 73 году от рождения".
   Могила его - близ алтаря Архангельской церкви.
   Целую эпоху в истории прихода в ХХ веке составило настоятельство о. Кассиана (до пострига - о. Сергия Ярославского), будущего архиепископа Костромского († 1990). Это был подвижник и мужественный исповедник, прошедший ад сталинских лагерей. После освобождения, в военные и послевоенные годы ему выпало служить в этом приходе - одном из очень немногих, действовавших даже в то страшное время. По воспоминаниям людей, о. Кассиан всё, что имел, раздавал нуждающимся - в голодные 40-е годы многие выжили благодаря его помощи. В 1964 г. он стал архиепископом Костромским, управлял епархией четверть века, дожил до новой эпохи, до возрождения Церкви, и на костромской кафедре встретил Тысячелетие Крещения Руси. Но похоронен был, по завещанию, в Угличе - при храме Царевича Димитрия на Поле, с которым тоже был связан большой период его жизни. Сейчас многие духовные чада ездят из Костромы в Углич на его могилу. Рассказывают о чудесах, сопровождавших его жизнь. Например, о том, что во время молитвы он первым сподобился увидеть, "как живую", руку Богоматери на великой чудотворной Фёдоровской иконе - которая после революции страшно потемнела и много лет казалась всем просто чёрной доской без изображения... Две епархии чтят память владыки Кассиана - хотя официально он, как и старец Василиск, пока не прославлен.
   Но всё это я узнал потом, когда о. Рафаил, нынешний настоятель храма, подарил мне несколько маленьких книжечек о подвижниках угличских... и когда через день я побывал на старом кладбище при церкви Димитрия на Поле, а у могилы о. Кассиана случайно познакомился с женщиной, хорошо помнившей его со своего детства, с 40-х годов.
   Вообще между этими двумя храмами - "в Поле" и "в Бору" - есть какая-то прикровенная духовная связь. Они и возведены-то были в нынешнем виде почти одновременно. Бор и поле на Руси всегда рядом.
   Хорошее русское слово - "бор".
   "Бор" - не просто лес. Говорят: все мы под Богом ходим. Бор - это лес, который под Богом. И где бор - там и подвижники!
  
   Я не спеша обошёл церковь. С юго-запада к ней была пристроена деревянная часовня над старинным колодцем. Снаружи к колодцу хода не было - только из притвора храма. Ни разу ещё не видел церкви с колодцем! Христос у кладезя Иакова беседовал с самарянкой о воде живой, и с тех пор всякий колодец на Земле - не иллюстрация ли к этой притче?
   Войдя в притвор, я обрёл в углу темницу Христову. Здесь-то "темница" Его, в отличие от настоящей - стеклянная. В кабиночке за четырьмя стёклами сидит Узник. Язвами густо покрыто Его Тело. Правая рука в скорби поднесена ко лбу. Глава густо оплетена терновым венцом, но выше терния - ещё один венец: венец лучей. Наверное, потому стеклянна эта темница, что нет для Него стен. Мутное старое стекло - это наши грехи, разлучающие нас с Ним, а все Его страдания - это наши страдания, только взятые Им на Себя.
   Иногда кажется, что мы специально изолировали Его, посадив за стекло и выставив в притвор - так нам удобнее. Пусть сидит-смотрит, но нам не мешает. Мы даже темницу Его стеклянную украсим цветочками...
   Я прошёл дальше. Длинный, как корабль, храм представлял целую анфиладу помещений. На стенных росписях - знакомые сюжеты. Вороны приносят пищу Илье Пророку... "Николай Чудотворец избавляет от смерти трёх невинноосуждённых" - копия картины Репина. В Казани, в Никольском храме - точно такая же настенная репродукция... потому-то, наверное, сразу ухватила память именно этот сюжет.
   Тёмная дуга икон в золочёных рамках отделяла трапезную от уходящего колодцем в небо основного объёма, а там таинственно золотился иконостас... и величавая, глубокая высота его медленно, ярус за ярусом, сходила на меня из-под сводов, когда я тихо ступал под них.
   Я помню, как первый раз в своём атеистическом детстве увидел иконостас Петропавловского собора у нас, в Казани, когда там был ещё музей. Как воздвиглось надо мной что-то высокое-высокое и священное. Такое высокое, как если бы... колокольня развернулась в ширину. Высокое и Божие.
   И здесь... Столбы с вьющимися лозами и пышные венки-картуши; "солнце" с длинными пучками лучей над Царскими вратами - сияние Святого Духа... Настоящий собор, а не сельский приход!
   Срединная часть иконостаса плавной волной выступала вперёд, как складка на золотом бархате. В ту эпоху строились такие волнистые иконостасы. Даже в древнем Успенском соборе Владимира Екатерина II распорядилась установить такой.
   Цветные стёкла в окнах... похоже на витражи, но больше - на детскую игру в стёклышки. Жёлтые, розовые, синие лучи падают на пол пёстрыми ковриками. Вторят им такие же разноцветные орнаменты росписей на стенах, в искристо-матовых проблесках золочёных и посеребрёных крестов и нимбов.
   Есть церкви - недавно открывшиеся, - где икон немного, стены белы и чувствуется какая-то... не сказать пустота, потому что "пустоты" в Божьем доме не бывает, а - дыхание недавно прошедшего ремонта со слишком уж идеальным порядком. А есть такие, в которых безпорядочно-тесно от святынь: от старинных образов, крестов, плащаниц, ковчежцев... Чувствуешь, что церкви эти - не закрывались. Что непрерывная приходская жизнь вносила в них, как прилив, эти намоленные иконы, частицы мощей... Что-то потемнело от времени, и нет человеческого "порядка" во всём этом... а чувствуется порядок Высший.
   Таковы почти все старинные сельские и кладбищенские церкви. Такова и здешняя. Когда в ней находишься, не чувствуешь, что вокруг - лес.
   Что-то есть в этой церкви очень угличское.
   Какой-то дух смирения и дух мученичества, которым так пронизаны все здешние места?
   Посреди храма я увидел ковчежец. На ковчежце - покров с вышитым изображением маленького мальчика в красной рубашечке, со сложенными на груди ручками, с крестом в руках. Это - мученик угличский Иоанн Чеполосов († 1663), мой любимый святой. Три церкви в Угличе и окрестностях хранят частицы мощей этого шестилетнего младенца: церковь Корсунская, где покоится его глава, храм Царевича Димитрия на Поле и - Михаила Архангела в Бору.
   Ваня Чеполосов изволил частицей своих мощей почивать именно здесь... случайно ли? В Угличе и окрестностях всё так или иначе связано или с царевичем Димитрием, или с мучеником Иоанном - все пути невидимо и непостижимо к этим двум мальчикам сходятся.
   И трагично, и светло, как Пасха, его житие. Сын угличского купца Никифора Чеполосова, он был похищен приказчиком своего отца Рудаком. До сих пор некоторые всерьёз спорят, кем же был Рудак: мстителем-завистником, тайно ненавидевшим отца Вани? чернокнижником-сатанистом? последователем "ереси жидовствующих", разгромленной в конце XV века и совсем непонятно как "дожившей" до XVII-го? просто ли садистом? Последнее несомненно, обо всём остальном можно было бы спорить бесконечно, только вот подвиг Вани - Христов, и эти споры - о чём угодно, только не о нём.
   А он, этот младенец, претерпел чуть ли не единственное в своём роде среди всех святых мученичество за родителей... на самом же деле - за Отца Небесного. За любовь, за веру и за верность...
   16 дней Рудак истязал его... как гласит житие, "едино сие вопрошаше: "отрекися отца и матери, и мене нарцы отцем твоим, отпущу тя".
   "Не имееши ли печали по отце и матери и будеши ли мене отцем звати?"
   "По родителях моих печаль мою имею и тебе отцем моим наречи никогда не смею".
   Таким вопросом и таким ответом передаёт житие эти, наверно, куда более страшные многодневные, многонощные диалоги. Когда измученный ребёнок в последние дни уже не мог говорить, то осенял себя крестным знамением - это был ответ... Рудак наконец не выдержал и, взяв нож, ""двадесятью четырьмя ранами убиение нанесе, двадесять же пятою блаженного страдальца сквозь честную главу во ушеса пронзе" (вот оно - "могущество" и бессилие сатаны: руками своего раба не справился даже с малым мальчиком и всё, что смог - отправил его в Царство Небесное, куда самому ему нет пути).
   Тело ребёнка через 8 дней было найдено пастухами, зарытое в "мховязком болоте" и совершенно нетленное. Ополоумевший Рудак, вконец измученный раб сатаны, сам выдал себя. Но Ваня, явившись во сне сначала матери, потом одновременно обоим родителям, упросил о помиловании убийцы. И его - это в XVII-то веке, при тех законах! - отпустили.
   Мученик явил то, что может явить только мученик. Это - главное чудо, сотворённое Ваней... и я чувствую, что если уж грешнику, как я, просить прощения у Бога, то первый ходатай в этом - мученик Иоанн Чеполосов, простивший своего мучителя.
   Память о нём - как глоток свежего воздуха в нашем душном "царстве земном", не умеющем ни просить Милости, ни спросить у Бога, что это такое...
   Узнавая что-либо о таких святых - узнаёшь о Христе.
   И свято для меня всё, что с этим маленьким избранником Христовым связано - и град Углич, и окрестности, и эти ковчежцы с мощами во всех трёх церквах... и, конечно, главная церковь его памяти - Рождества Иоанна Предтечи на Волжском берегу, возведённая отцом для поминовения сына в 1690-91 гг.
   Я вспомнил зимний свой приезд в Углич - Иоанно-Предтеченский храм, светящий солнечно-жёлтыми стенами и лиственно-зелёными куполами над январской белизной... драгоценный и радостный, как наряженная ёлка... Помню, как я молился Ванечке и долго гулял вокруг церкви, словно эта была целая лавра, а не один храм, и фотографировал - и всё одновременно, и одно с другим удивительно просто совмещалось, настолько ликовала душа в этом самом родном для меня месте на Земле. Фотографировал - чтоб унести это место с собой. Вот и унёс - вместе с его детским благословением.
   Помню, как, глядя на храм, я не заметил засохшие репейники и забрёл в них: коричневые лохмушки налипли мне на перчатки, на брюки и почему-то даже на шапку. Я их снимал - а они прицеплялись уже к перчатке той руки, которой я снимал... и так по нескольку раз. Я засмеялся и сказал про себя: "Ну, Ваня... ну, ты чего!.. ну, и зачем ты их мне нацепил?" - и это было настолько похоже на детскую шалость и было так смешно и так трогательно и так не одиноко, что я и смеялся, и плакал одновременно.
   "А может святой... подшутить? Чтоб обрадовать и изгнать уныние и подкрепить в жизни? Такое бывает... иногда?"
   Такое не забыть!
   И вот он снова привёл меня к себе... на этот раз - сюда.
   Ему и поразительно родственным ему святым я и посвящаю эту книгу... идея написания которой утвердилась в душе именно тогда: в третью мою поездку в Углич и в первое посещение храма Михаила Архангела в Бору.
   Да простит нас всех Господь твоими молитвами, Ванечка.
  
   Примечания:
  
   (1). Трагически-однообразен список убиенных во всех угличских монастырях и храмах тех лет: 35 сестёр - в Богоявленском монастыре, 40 братьев в Покровском Паисиевом, столько же - в Кассиановом Учемском, более 500 иноков и мирян в Алексеевском (многие засыпаны в подвале заживо), 60 иноков и 500 мирян в Воскресенском, 50 иноков и 2000 мирян в Николо-Улейминском, 1100 клириков и мирян в Спасо-Преображенском соборе угличского кремля... Братские могилы мучеников почти повсюду остались напоминанием о самой страшной трагедии в истории России до 1917 г.
   (2). Новая колокольня - по линии несохранившейся кирпичной ограды погоста, - относилась уже как бы ко всему погосту на месте бывшего монастыря, а не к одному храму. Она напоминала о древнем монастыре, была его священным маяком.
  
  
   Мышкин
  
   Ещё один живописнейший и многоцерковный верхневолжский городок - выше Тутаева и Рыбинска, но чуть ниже Углича, - зовётся Мышкин. Поселение, существовавшее, по мнению местных краеведов, с XII века, получило статус города и уездного центра в 1777 г. (кстати, одновременно с Борисоглебской слободой - правобережной стороной Тутаева). "Звание" города у него бесцеремонно отобрали в советское время - и вернули в 1991 г. С этого времени начался новый расцвет "одного из лучших малых городов России"(1). Сейчас, при населении около 6 тысяч человек, он принимает в год больше ста тысяч посетителей.
   Мышка - на гербе города, мышка - в Музее мыши, мышка - в новых Мышкиных палатах(2)... Мышка мышью, но и без неё город - сплошной музей под открытым небом... что, впрочем, не мешает ему жить своей тихой уездной жизнью. Добродушно улыбается Волга, звонят будто из какого-то другого мира, колокола церквей. Я приезжал в Мышкин из Углича в канун Яблочного Спаса - и увёз с собой на всю жизнь его ненавязчиво тихое, как августовский свет, поздравление с Преображением Господним.
   Главная архитектурная гордость Мышкина - конечно же, Успенский собор 1805-20 гг. с уникальным безопорным куполом (по ширине этого купола он почти не уступает своему знаменитому ровеснику Казанскому собору Санкт-Петербурга: 14,2 м против 15 м там). Главный паломнический центр притяжения - чудесно обновившийся образ Николая Угодника в Никольском храме. Главный святой, покровитель града - преподобный Кассиан Угличский († 1504), основавший монастырь на Учме, в 12 км от Мышкина. Главная же святая ХХ века, пока официально не канонизированная, но глубоко чтимая в народе - старица Ксения Красавина († 1940) из "подмышкинского" села Архангельского.
   Обо всём этом мы ещё расскажем по порядку.
  
   Средь старинной купеческой застройки, деревянных и каменных домиков - почти сказочных, трогательных, "мышкиных" по размерам, - высится величественный собор Успения Божией Матери. Размеры его можно оценить лишь вблизи - с Волги-то он совсем не кажется большим. Так, сельская церквушка... Но вблизи, чуть только раздвинется оцепившая его сеточка ёлок, он сразу озаряет тебя радостным золотистым сиянием - и только тут ты можешь осязать взглядом, как велико светило, как высока и причастна небесам колокольня.
   Округлый купол храма, продолженный высокой изящной луковкой, чем-то напоминает Шапку Мономаха. Его обрамляют ещё четыре нарядно-золотых луковки по углам. И во всём этом чувствуется что-то очень царственное и очень светлое.
   Будучи совсем не поклонником классицизма в церковной архитектуре, я, тем не менее, пожалуй, назвал бы мышкинский собор одним из красивейших храмов этого стиля, какие мне доводилось видеть.
   Вообще храмы классицизма несут в себе загадку. Почему, выглядя так помпезно и нецерковно-антично в Петербурге и многих губернских центрах, они обычно так тепло, родно и нежно вписываются в облик маленьких городков - особенно тех, что стоят по берегам великих рек. Как будто всегда здесь росли и отражались в воде. Как берёзы, как рябины, как светящиеся на закатах склоны-яры... Здесь они - русские, а не римские. Наверное, просто обрусели на просторах?..
   Собор этот возвёл итальянский архитектор Иоганес Манфрини на средства мышкинских купцов: Кузьмы Дрожженникова, Ивана Сицкова, Акима и Ивана Замяткиных. В губернских газетах тогда писали: "Храм по обширности и внутреннему благолепию не уступит никакому городскому собору в епархии" (ещё более крупный Спасо-Преображенский собор в соседнем Рыбинске был достроен лишь 31 год спустя).
   Росписи собора 1832 г. принадлежат кисти Тимофея Медведева - известного верхневолжского живописца, из крепостных. Он расписывал Спасо-Преображенский собор Углича, а позже - наряду со знаменитыми Брюлловым и Бруни, - участвовал в благоукрашении Исаакиевского собора Петербурга.
   Росписи будто обнимают твой взор в огромном подкупольном пространстве, исполненном воздуха и мерцающего света. Купол - как гигантская панагия, усыпанная по кругу драгоценными камушками: его обрамляют окна с рубиново-красными и сапфирово-синими стёклами.
   Грандиозны и многолюдны сцены "в небе". Прошли те времена древнерусской фресковой живописи, когда там изображался погрудно лишь Спас Вседержитель. "Новозаветная Троица" возсияла в куполах храмов XIXвека. Но здесь даже Троица оказалась - в окружении великих сонмов ангелов и святых: купол - целое Царство Небесное.
   И в барабане изображались в древности лишь Ангелы да ветхозаветные пророки - по кругу, в простенках меж окон. Здесь же, соответственно необъятности круга - целой ротонды! - поместилось множество новозаветных сюжетов: отрок Иисус в храме, беседа с самарянкой, исцеление расслабленного, явление Воскресшего Христа апостолам... А ветхозаветные сюжеты, как и положено - на сводах трапезной: исход из Египта, Медный змий, Моисей получает от Бога скрижали Завета, Моисей жезлом высекает источник из скалы... по углам - пророки: Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Чем ближе к алтарю, тем ближе к Спасению. На самих алтарных сводах - чуть видно над иконостасом, - Сошествие Св. Духа на апостолов: завершение искупительной Миссии и рождение Новозаветной Церкви.
   Ажурный резной иконостас - да ещё и озарённый сверху разноцветными солнечными зайчиками от витражей, - очень красив, хотя многих образов в нём пока недостаёт. Он смотрится здесь как "родной"... позже я сильно удивился, когда узнал, что его перевезли из разрушенной церкви села с забавным именем Никола-Топор. Прежний иконостас после революции был разрублен и спущен по Волге, а сам собор многие десятилетия использовался как склад. Лишь в 1992 г. он был возвращён Церкви.
   В западном притворе, где начинается ход на звонницу, висит приветливая надпись (ни в одном действующем храме больше такой не встречал!): "Всем без исключения благословляется подняться на колокольню". Очень люблю подниматься на колокольни. Охотно следую приглашению. Лестница высокая, многопролётная, колокольня - многоэтажная, причём открытая площадка звона - только на самом верху, как венец.
   Если смотреть снаружи, башня эта - необыкновенно широкая, монолитная, - издали из-за своих пропорций кажется не очень высокой. На самом деле она - 56-метровая, а когда-то была ещё выше: во время одной из советских "реставраций" купол её зачем-то непропорционально уменьшили, а кровлю чуть приопустили.
   Проходишь через средние, тёмные этажи - с круглыми окошечками-иллюминаторами. Как будто находишься в трюме огромного корабля... только стены этого трюма почему-то - кирпичные. На одном этаже, где совсем нет окон (или я просто забыл?..), а одни таинственные, как в подвале, лампочки под уступчатыми "пещерными" сводами, расположено "Древлехранилище Успенского собора". За узорными решётками видны старинные иконы, статуэтки ангелов, утварь, какой-то красивейший фрагмент иконостаса - две колонны в пышной резьбе...
   Чудно! Будто не поднялся, а спустился в какую-то сокровищницу из сказки. Мышкин вообще весь - как иллюстрация к давно забытой сказке.
   Спускаются с верхней площадки люди. Они видели то, чего ещё не видел я, и взахлёб, как дети, делятся восторженными впечатлениями. "Давно мне все про Мышкин говорили, что тут красота, но я не думала, что - такая!.. Надо обязательно ещё приехать. Одного раза мало! Наверно, каждый год теперь буду сюда приезжать".
   Наконец и я, чуть запыхавшись, вырвался на верхнюю площадку и... тоже обомлел от открывшейся картины. На многих колокольнях я побывал, на многие города и монастыри взирал с высоты голубиного полёта, из-под благословляющих колоколов. Но здесь... здесь было что-то особенное!
   Изящный чёрный купол нарисовали прямо на белых облаках. А один из золотых боковых куполов - далеко внизу, - на ёлках. Ёлки сверху - как ёлочные шишки. Крест ещё одного бокового купола, как мост, пересекает Волгу. Дальше висит колокол над водной дорогой - благословляет отплывающих.
   Колокола - как птицы на насесте: рядочком, большие и маленькие - от взрослых до птенцов(3). Весь Мышкин под ними. Ему так идёт! И даже облака - под ними. Какая кристальная чистота пейзажа! Под колоколами земля зеленее, небо яснее и Бог ближе. Будто с души на такой высоте сдувает всё нечистое.
   Видишь весь городок и окрестности, как живую карту. Волга - будто нарисованная: так красивы, плавно-изящны её очертания. Маленькие заливы серебристыми мазками наплывают на берега. Здесь хоть и не само Рыбинское "море", но - продолжение водохранилища, поэтому русло причудливо, как ветка с побегами. Далеко внизу, будто бы под самой колокольней (хотя от неё до берега - метров, наверное, двести), как всегда, стоит теплоход - обычная теперь для музейного Мышкина картина. И конечно же, висит над ним колокол - диаметром ровно в его длину.
   Дальше, за Волгой, бескрайним тёмным бархатом раскинулись дремучие леса - те самые, в которых когда-то была построена крепость Свияжск для покорения Казани. В разобранном виде её сплавили на полторы тысячи вёрст и вновь собрали на Круглой горе, на подступах к татарской столице, в мае 1551 г. Мышкинцы и по сей день гордятся этим уникальным вкладом своего края во всероссийскую, большую историю.
   Мышкин входил тогда во владения князей Ушатых, ещё раньше - во владения Юхотских князей (и те, и другие относились к младшим ветвям знаменитого рода Ярославских удельных князей, в котором воссияло столько святых!).
   Перевожу взгляд на город. Сетка ровно прочерченных улиц - видишь, как на чертеже, генеральный план, утверждённый Екатериной II (сама она была здесь во время путешествия на галере "Тверь"). Будто ничего и не изменилось с тех пор! Сияет на солнце мозаикой крыш почти ничем новым не искажённый уездный городок XVIII - XIX веков. Живописный как-то сам по себе - даже и без всяких архитектурных изысков... Архитектура здесь, впрочем, тоже замечательная.
   И - очень много зелени: город весь тонет в пышных палисадниках. Сияет в обрамлении мохнатой зелени, как серебряный орешек, круглый купол Никольского храма - в паре кварталов к западу от Успенского. К северу, дальше всего от Волги, чуть проглядывают сквозь деревья главки Богородице-Скорбященского храма.
   Никольский - самый старый в городе: его возвели ещё когда Мышкин считался селом, в 1764 г. Нынешний свой облик он обрёл после капитальной перестройки в 1825 г. Скорбященский храм моложе на целый век - 1866 года.
   Спустившись наконец с колокольни, иду в соседний Никольский храм. Я уже слышал, что там хранится великая местная святыня - образ Николая Чудотворца.
   Одна деревенская старушка в советское время хранила-прятала его между печкой и стеной. Образ за многие годы почернел до полной неразличимости изображения. Наступили новые времена и бабушка, уже незадолго до кончины, передала сохранённую икону Церкви. Мышкинский Успенский собор стал местом, где начало совершаться чудо-знамение. Не сразу, не единовременно, но заметно для всех - от службы к службе, от праздника к празднику, - образ стал светлеть, обновляться. Сейчас, спустя годы, он выглядит как только что написанный: яркие, удивительно свежие краски, матово-золотой, мерцающий фон. Святитель взирает с воскресшей иконы, подавая, по вере просящих, многочисленные чудеса и исцеления.
   Обновление икон - это всегда зримое напоминание маловерным о Воскресении Христовом и грядущем Воскресении всей твари. Это и знамение того, что "Разбитое в прах нельзя восстановить, но Ты восстанавливаешь тех, у кого истлела совесть, но Ты возвращаешь прежнюю красоту душам, безнадёжно потерявшим её. С Тобою нет непоправимого. Ты - Творец и Восстановитель. Тебя хвалим песнью: Аллилуйя" (из акафиста "Слава Богу за всё").
   Совсем недавно этот образ был перенесён из Успенского храма в Никольский.
   Какая-то девушка и мальчик-подросток прибирали церковь к празднику, украшали цветами иконы. Кроме них в большом белом храме - ни души! Видимо, сюда гораздо реже, чем в Успенский, заводят экскурсии.
   Когда я шёл по широкой пустыне деревянного пола, тишину вдруг нарушил стрекот вертолёта: было такое впечатление, что вертолёт, приближаясь и чуть удаляясь, кружил над самым храмом. Когда я клал поклон пред образом св. Николы, он вдруг "пролетел" совсем близко... и тут только я понял, что это - звук вибрации пружинистого деревянного пола из длинных досок. Это настил, странно стрекоча от каждого моего шага и движения, притворялся вертолётом. Честно говоря, очень странное ощущение.
   Никольский храм - ещё реставрировать и реставрировать: интерьер его сохранился хуже, чем у Успенского.
   Но и здесь я встретил очередное напоминание об уникальной музейности Мышкина. Даже над церковным подвалом вывеска: Экспозиция "Тайны XVIII века". Здесь всё - музей! Пожалуй, немного в России найдётся мест, где так глубоко и досконально изучена "малая" история. И где церковные и музейные работники - в таких хороших отношениях друг с другом.
   Сразу же за храмом, в большом деревянном доме - Музей Православия в Мышкинском краю.
   Чуть спустишься с Никольской горки, - на последней её "ступеньке" знаменитый Музей мыши. А уж за ним целый большой квартал: Народный музей (или точнее сказать, комплекс музеев) - тот, что начал создаваться ещё в 60-е годы усилиями самого известного мышкинского краеведа Владимира Александровича Гречухина.
   С Гречухиным мне посчастливилось познакомиться в тот же день. Наслышан я о нём был уже не первый год. Он автор многих книг по истории не только Мышкина, но и Углича. Мне, как казанцу по рождению и жительству, но угличанину по духу, это было особо интересно. Больше всего хотелось поговорить с ним как с одним из лучших в России специалистов по эпохе угличского князя Андрея Большого (II половина XV в.) - теме, которая исключительно занимает и меня. "Золотой век" Углича - и поистине голгофская судьба творца этого "золотого века", его ни в чём не повинных сыновей... один из которых прославлен как всероссийский, другой как местночтимый святой. Символично даже название книги Гречухина, посвящённой этой теме: "Лики Четвёртого Рима"... книги, которой почему-то нигде не найти в продаже.
   Мы беседовали с Гречухиным не меньше часа, пили чай в старинном купеческом доме, за длиннейшим парадным столом... Музей - это ведь ещё и место встреч, место вопросов и ответов. Мне почему-то вспомнился Том Бомбадил из Толкина: "Время непогоды - осень, - время для беседы, для рассказов и расспросов... Тому много ведомо! Том начнет для вас рассказ под шуршанье мороси: речь пойдет издалека, все вопросы - после"... Правда, до осени оставалось ещё без малого две недели - но то, что Владимиру Александровичу (создателю музея - "здешних мест хозяину"), было "много ведомо", - в этом я убедился с первых же минут. А дивное, непередаваемое ощущение уюта - тишины какой-то внутренней, глубокой, преодолевшей Время... видимо, от него-то и вспомнились самые светлые из читанных в детстве строк - про домик Тома Бомбадила в Вековечном лесу... про то, как "Том все брёл и брёл в прошлое, под древними звездами звучал его напев - были тогда эльфы, а больше никого не было". (Нет, всё-таки есть в атмосфере Мышкина, на каждом шагу, что-то действительно сказочное!.. отблеск какой-то преображённой жизни - к которой ты чуть-чуть, неосознанно, прикоснулся было в детстве, да забыл... а она есть не в детстве, а всегда).
   Мы говорили о князе Андрее и о России... о преп. Паисии Угличском и преп. Кассиане Греке - "Константине Манкупском, родственнике последних византийских императоров, одном из образованнейших людей своего времени". Что заставило этого знатнейшего и умнейшего человека, "гражданина мира" - казалось бы, полного чужака в суровой северной стране, - именно здесь уйти в монашество, причём, основать свой собственный монастырь (путь наиболее сложный!) и стать по-настоящему русским подвижником, каким он и остался в народной памяти... вопрос неразрешимый для светской историографии.
   - Разумеется, неразрешимый для неверующих, которые инстинктивно ищут каких-то поверхностных причин: может быть - опала? может - поражение в придворной борьбе? Всё может быть. Но монашеский-то путь он, по всему дальнейшему видно, принимает искренне и очень глубоко! Вот это-то и ставит в тупик наших неверующих "мыслителей", - говорил Гречухин. - Паисий Угличский - он в этом смысле как бы более "понятен", более "прост"... На первый взгляд. С детства при церкви, дядя - великий святой (Макарий Калязинский), постриг - в 11 лет. Путь Кассиана к Богу, видимо, куда сложнее и мучительней. В нём как бы даже чувствуешь что-то сродни духовным исканиям нашего искалеченного поколения. Так, во всяком случае, я его вижу, - поделился Гречухин. - И я вижу, что духовно - и даже просто по-земному, по-человечески, они были очень близки друг другу: князь Андрей и князь Константин... ещё до пострига их явно связывала тесная дружба и очень схожие взгляды на мир... Ну, родственные души! И вот, хотя постриг-то он принял далеко на севере, в Ферапонтовом монастыре, а ведь пришёл в конечном счёте именно сюда, на Учму, во владения своего друга князя Андрея. Учма - это на противоположном отсюда, на правом берегу Волги, в 22 км от Углича и в 12 от Мышкина. Князь Андрей, по сути, целиком построил и обустроил Учемский монастырь... как, впрочем, и множество других в окрестностях почти всех городов, какими он только владел. Столько не строил больше никто из удельных князей! Ни до него, ни после... Даже - великий Юрий Звенигородский... кстати, пожалуй, самый похожий на него из всех исторических деятелей. Опять-таки, казённая историография: "он, мол (Андрей), пытался привлечь на свою сторону Церковь"... Но официальная Церковь вообще никогда в истории не боролась против верховной власти на стороне какого-либо соискателя - и, конечно, Андрей это прекрасно знал и никаких иллюзий не питал. И я думаю, с этим строительством - всё намного проще!..
   - Я тоже так думаю! - согласился я. - Князь Андрей, по-моему, был просто очень верующий человек - вот и весь ответ.
   - Да... именно так! Набожный, церковный человек - и окружал себя близкими по духу подвижниками, и сыновей своих так воспитал. Но у нас-то ведь, в советской псевдо-исторической науке, во всём было принято искать подвоха!.. а уж особенно от "реакционных представителей удельной системы".
   В советское время Кассианов монастырь был разрушен до основания. Сейчас в древнем селе Учме - филиал Мышкинского Народного музея. Есть там и действующая церковь - новая, но построенная в стиле древнерусского деревянного зодчества. Место-то - святое...
   И - ещё одна достопримечательность этого крошечного села, стоящего над волжскими просторами. Пока это единственное на земле место, где стоит памятник благоверному князю Андрею Угличскому (в самом Угличе лишь обсуждается возможность установки такого памятника).
   Честно говоря, я, когда услышал, даже удивлённо переспросил у Гречухина:
   - Что, именно князю Андрею?.. не Кассиану? Или они - вдвоём с Кассианом? как в Звенигороде есть памятник Юрию Звенигородскому вместе с Саввой Сторожевским.
   - Нет, здесь - именно князю Андрею. Одному.
   Что ж, в Угличе нет, зато на Учме - есть. Видимо, всё-таки от нас и только от нас зависит - где и кому в России будут стоять памятники...
   От древних святых перешли к совсем близким временам. Гречухин подарил мне свою книгу "Последняя старица" - о подвижнице Ксении Красавиной (не знаю только, почему он назвал её последней? последней именно для своей эпохи?... не думаю, что святость может когда-нибудь прерваться).
   Книгу я прочитал в ближайшие же дни. Не знаю, осознавал ли сам Гречухин, но это был боговдохновенный труд в самом прямом смысле - собрание уже угасающих живых воспоминаний о великой подвижнице, скончавшейся почти семь десятилетий назад - потому "ручеёк" этих воспоминаний мог бы иссякнуть в ближайшие же годы, не возьмись кто-нибудь их записать. Тёзка великой Ксении Петербургской, современница знаменитой Матроны Московской (и тоже слепая - правда, потерявшая зрение постепенно, уже ближе к концу жизни) подвизалась в 12 верстах к северу от Мышкина... Известная и в Угличе, и в Рыбинске, и в Ярославле, и в соседней Тверской губернии благодатная Старица, молитвенница... для кого-то - просто "Аксиньюшка".
   Чтоб читатель представлял, о каком исполине духа, окормлявшем людей в годы самого лютого безбожия, идёт речь, приведу небольшую выдержку из книжки:
   "В её крошечную "пустыньку" однажды добрался сам всероссийски чтимый батюшка Иоанн Кронштадтский в сопровождении замечательного местного молитвенника, отца Михаила Зеленецкого! А потом их приезд повторился, и новая встреча оказалась ещё теплей и сердечней. Оба раза каждый из чудесных гостей одобрил избранный ею образ жизни и благословил её на новые душеспасительные труды. {...}
   Если припомнить лишь всех самых замечательных людей её духовного родства и духовного общения, то среди них мы увидим иеромонаха Быковского монастыря Андрея, протоиерея Сергия Мечёва, архимандрита Паисьева монастыря Власия, архиепископа Власия, архиепископа Серафима (Самойловича), митрополита Иосифа (Петрова), митрополита Кирилла (Смирнова) и очень многих благих и добрых мирских людей. С нею беседовали и с нею советовались обо всём, что могло томить и беспокоить разум и сердце человеческие. Её редкостная простая и цельная вера и духовная твёрдость, её постоянное и неуклонное служение Господу Богу, её дар ясновидения создали старице Ксении высший духовный авторитет среди населения огромной ярославско-тверской территории. {...}
   Простые священники, вернувшиеся из тюрем и ссылок или согнанные с приходов, приходили к ней ещё чаще. Их судьбы и их путь уже были опалены огнём страшной беды, искалечены муками тюремных и каторжных страданий. Как быть? Как жизнь свою продолжить? Как уцелеть и при том Веру Божию не утратить? - такие громадные и неотступные вопросы стояли перед ними. И с ними они и шли к Старице.
   И они встречали полное понимание своих бед и страданий, своих тяжёлых мучительных вопросов. Старица сама только что вернулась из ссылки и, наверняка, снова ожидая ареста, всем говорила благостно и твёрдо, что путь у них - один. Если хочешь остаться с Господом Богом и своим пастырским долгом, то надо идти служить на приход. Это лучшее дело в жизни, и это единственный правильный выбор. А что сулит он священникам ненависть властей, притеснения и путь мученический - так это и есть святая судьба, самое лучшее духовное влияние на паству свою.
   Ежели в такие страшные времена священники не покажут духовной стойкости и делу Божию верности, то что же от простых людей ждать?
   И в большинстве священники и монахи, уже прошедшие ад тюрем и ссылок, после бесед со Старицей решались на путь смелый, обречённый и самопожертвенный. Как вспоминала сама старица Ксения, таких напутствий она дала не меньше пятидесяти, и во многих храмах Верхневолжья после этого духовная жизнь, пусть на малое время, вспыхнула вновь и осияла и ободрила души многих до этого осиротевших приходов.
   А простые сельские люди притекали к своей Старице с великим множеством смущавших их вопросов малой своей жизни: как о семье, о колхозах, так и о судьбе Отечества. Люди страстно желали найти спасительные пути средь бесчисленных бед беспощадного ХХ столетия. Они желали знать мнение Старицы о советской власти, о коллективизации, о том, будет ли для России когда-нибудь избавление от неё. {...}
   Давно закончилась земная жизнь Старицы, в 1940 году проводили её земляки в последний путь. А бытие страны ещё и намёков не давало на погибель колхозов, тогда каторжно трудившихся под железной плетью всероссийской принудиловки. А старенькая, больная, слепая и едва слышащая женщина бывало, с печальной болью говорила о колхозах: "Глиняное царство. На какие людские муки ты сделано?!"
   Прозорливо ясно судила старица Ксения и о Власти. Её бесчеловечность, злобность и дикость не могли быть вечными, не могли быть опорой чего-то крепкого, надёжного и долговечного. Зло порождает только зло! Не из чего улучшаться жизни, если ею руководят бессердечные и бездуховные и руководят злодейскими способами. С иронией, с нескрываемой усмешкой Старица относилась к усилиям местной и центральной власти и говорила, что если народ постоянно недоволен, то долгой судьбы это ей не сулит. И притеснение, и оскудение, и голод будут ещё больше. И как бы ни был забит, запуган и измучен народ, перемены будут. Большие перемены! И сама власть в России переменится. На крови, страхе и горе ей вечно не стоять!
   А о православной Вере душа Аксиньюшки печалилась и болела всего более. Помня, как страдают верующие русские люди от закрытия и разрушения храмов и обителей, она советовала им делать у себя в своих домовладениях маленькие церковки или молеленки. В местах этих можно будет помолиться и душой отдохнуть, коль на сегодняшний день нет другого выхода.
   И многие люди следовали её советам. Из порушенных церквей и часовен и оставленных крестьянских домов они сносили к себе иконы и утварь и создавали некое подобие маленьких церковок.
   А на будущее Старица предрекала, что истощится злая сила нынешней власти и, несмотря на все старания, эта власть падёт и бесславно кончится. И тогда сразу же, как трава из-под снега, начнут возрождаться церкви и монастыри, и вера в народе будет возрастать и возрастать. И земля русская вновь оживёт и обретёт свой истинный путь".
   Мы живём в эпоху исполнения пророчеств и хотя бы поэтому - уж добавлю от себя, - не вправе изображать в однозначно чёрном цвете те перемены, что произошли с нами в 90-х годах. Неблагодарность - не самое лучшее качество, особенно в душе православного человека... не так ли?
   Ещё примечательно полное отсутствие в словах Старицы (во всяком случае, в записанных воспоминаниях очевидцев) каких бы то ни было пророчеств о "конце света"... Думаю, это и есть один из признаков настоящего подвижника. Сказал Господь: "О дне же том и часе никто не ведает..." - вот и не гадают подлинно Божии люди "о временах и сроках". Раз никто не знает, значит, никто не знает... а фантазировать - дело псевдо-старцев, впавших в прелесть.
   Мудра была Старица - истинно, по-Божьему мудра!
   В настоящее время "келья" Старицы (отдельная постройка-зимовка при доме в Ларионовской, где она жила) в разобранном виде перевезена в Мышкин. С Божьей помощью она будет поставлена в качестве часовни и, вероятно, станет главной святыней Мышкина.
   Кстати, Народный музей уже стал приютом для трёх заброшенных деревянных часовен из сельской округи - которые рано или поздно развалились бы или стали жертвой "случайного пожара", если бы их не перевезли(4). Одна из них уже собрана и стоит под деревом как чудная маленькая свечка. Две других готовятся стать рядом.
   * * *
   Пора прощаться: скоро автобус. Слава Богу за светлую встречу со светлым человеком!
   Иду вновь по улочкам того города, который недавно созерцал с колокольни. Чудно переплелось в маленьком Мышкине деревянное и каменное зодчество. У многих домов первые этажи кирпичные, вторые - деревянные. Крыши - четырёхскатные пирамиды. Резные наличники местами так роскошны, что похожи на фрагменты иконостаса... как в том соборном "древлехранилище"! И кругом - крылечки, балкончики, мезонины...
   Мышкинскими домиками на пригорках, пологими улочками можно любоваться бесконечно. Проходить вновь и вновь старыми местами, боясь "выпустить из глаз" то, что с первых же секунд стало дорого. Как бы смутно припоминаешь что-то, глядя на эти домики? Свою ли жизнь... чужую?.. "Всё это было когда-то, только не помню - когда" (А. К. Толстой).
   Был, несомненно, и этот сегодняшний, тёплый августовский день с колокольным перезвоном... именно здесь, но только когда?
   Память о "прошлых жизнях" (в которые я как православный человек нисколько не верю) тут ни при чём: "помнятся" ведь будто даже Мышкины Палаты, построенные всего пару лет назад. Нет, "помнятся" - не точное слово: "узнаются"... Откуда-то!
   Наверное, это просто Любовь заранее предупреждает о таких городах на наших путях? "Вот, смотри - это то, что ты не сможешь не узнать, это - твоё".
  
  
   Примечания:
   (1). По словам В. И. Серебренникова - верхневолжского краеведа конца XIX в.
   (2). Сказание об основании города и о происхождении его забавного названия. Князь, воевода Фёдор Мстиславский, возвращаясь из похода, уснул на берегу Волги. Его разбудила пробегавшая мышка. Оказалось, это был спасительный промысел: к князю подползла ядовитая змея, так что проснулся он более чем вовремя! Благодарный князь, оценив благую роль мышки, повелел на месте своего спасения поставить часовню и... строить город Мышкин. Так гласит легенда.
   (3). Колокола, что выглядят как древние, отлиты, согласно надписям на них, "в лето 2009 года"... то есть в лето, когда я приехал.
   (4). Как-то в одной из новейших книг "Храмы России" я встретил список из нескольких десятков знаменитых деревянных церквей и часовен XVII - XVIII веков (все - "под охраной государства"), сгоревших за последние несколько лет. Такая "эпидемия пожаров" от вопиющей бесхозяйственности - "никому-не-нужности" этих "объектов", - пришла на смену советским гонениям на Церковь.
  
  
  
   1 На самом деле, разорений в истории города было намного больше.
   2 По другим данным, княжич Иван родился в 1480, а Дмитрий - в 1482 г., то есть они были ещё младше.
   3 Символично даже то, что братья-страдальцы оказались тёзками будущих угличских мучеников: Дмитрия Царевича и Вани Чеполосова.
   4 Монастырь, известный с эпохи князя Андрея Большого, освятился кровью мучеников: игумена Лаврентия, 60 братьев, и 500 мирян в Смутное время. Святыни обители составляют также: нетленные мощи местночтимого подвижника схимонаха Иоакима (XVIII век) и малая частичка Ризы Пресвятой Богородицы.
   5 Один священник отмечал в тот год: "Для нас знаменательно и то, что в сем году исполняется ровно 333 года со дня убиения младенца Иоанна".
   6 Ответный суд Бориса Годунова над "мятежными" угличанами приговорил к различным казням около 200 человек. Ещё до двух тысяч, по приблизительным подсчётам некоторых историков, было выслано в Сибирь.
   7 А. Макаревич "Корабли"
   8 Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь откуда приходит и куда уходит... (Ин. 3,8).
   9 А. Макаревич "Корабли"
   1 0Как я позже узнал, служба св. мученику Иоанну Угличскому, к сожалению, пока не составлена: совершается "Служба св. мученику Гавриилу Белостокскому" - с заменой имён и географических названий.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"