Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Агентура и разборки Третьего Рейха

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:

   Глава 1
   Линкольншир, сентябрь 1942 г.
   - Поднимайся, двигайся... мы не можем торчать здесь вечно!
   Это был Хофманн, молодой оберлейтенант, который руководил им с плохо скрываемой обидой с тех пор, как три долгих дня назад они покинули Киль. Большую часть этого времени он был прикован к тесной койке рядом с крошечной каютой капитана, не допуская никаких контактов с остальной командой. Прошлой ночью, когда он был в полусне, он услышал разговор полушепотом между оберлейтенантом и его капитаном.
   - Мы должны охотиться за кораблями союзников, капитанлейтенант, а не вести себя как служба такси.
   - Хватит жаловаться, Хофманн. У нас есть заказы.
   - Я знаю, капитанлейтенант, но это пустая трата времени. Как долго эти люди продержатся в Англии, прежде чем их поймают? Один день... два? Это при условии, что он вообще доберется до берега.
   Когда он, наконец, достиг вершины боевой рубки, он был удивлен, как близко к берегу всплыла подводная лодка. До рассвета оставался еще добрый час, и лунного света было мало, но и не было облачно, так что у него был неплохой вид на землю, его первое в жизни английское зрелище: размытый силуэт скопления зданий за чем-то вроде песчаные дюны и очень слабые очертания того, что он принял за церковный шпиль за ними. Он почувствовал облегчение, что ему не придется грести на лодке так далеко, как он опасался, но беспокоился, что подводную лодку могли заметить с такого расстояния, и они будут ждать его.
   Ему помогли - скорее, вытолкнули и вытащили - из боевой рубки на палубу. Лодка уже была спущена на воду и крепко удерживалась на веревке, а его рюкзак и чемодан были привязаны к маленькой деревянной скамье. Гофман взял его за локоть, его тон стал менее враждебным. Возможно, он почувствовал облегчение, что миссия, на которую он так явно возмущался, закончилась. А может быть, ему просто было жаль его. Как долго эти люди продержатся в Англии... один день... два?
   - Ты спустишься по этой веревочной лестнице и сразу же начнешь грести. Мы можем оставаться на поверхности еще минуту или две, а ты хочешь быть подальше от нас, когда мы будем погружаться.
   Он кивнул, хорошо зная о своих инструкциях.
   - И помните, здесь сильное течение с севера на юг. Сконцентрируйтесь на том, чтобы грести изо всех сил к берегу, и позвольте течению унести вас на юг. Вон там деревня Солтфлит. Ты помнишь ее по карте?
   Он снова кивнул. Он начал чувствовать себя совсем плохо, между нервами и припухлостью.
   - Вам нужно двигаться дальше. Если повезет, вы приземлитесь там, где должны, к северу от Мейблторпа, в семи милях к югу отсюда. Кусачки для колючей проволоки находятся в ящике в передней части лодки. Помните, как только вы приземлитесь, откройте воздушные клапаны на лодке и вытолкните ее в море. Он должен уйти с приливом и утонуть. Удачи.'
   Хофманн торопливо пожал ему руку и подвел к веревочной лестнице. Он колебался, но не знал почему. Во время тренировок ему внушили, как важно быстро уйти от подводной лодки. Ты же не хочешь, чтобы тебя это тянуло вниз, не так ли?
  
   Деревня Пискомб-Сент-Мэри располагалась вокруг ряда узких улочек, вьющихся через поля между Линкольнширскими холмами и побережьем Северного моря. Он примыкал к своему меньшему соседу, Писком-Сент-Томас, и их разделяла смесь вспаханных полей. Между ними в деревнях проживало едва пятьсот душ, хотя они располагали удобством двух церквей и удобством железнодорожной станции, на которой время от времени останавливался поезд, направлявшийся либо в Мейблторп, либо в Лаут. Хотя Пискомб-Сент-Томас был меньше, в нем был паб "Корабельная гостиница", чьи невероятно низкие потолки, торчащие балки и тускло освещенный интерьер доказывали, по мнению хозяина, его происхождение в четырнадцатом веке.
   Пискомб-Сент-Мэри находился всего в нескольких милях к северу от Мейблторпа и в миле от моря, лежащего к востоку. Если не считать затемнения, колючей проволоки на пляже и нескольких солдат, расквартированных в деревне, война не слишком сильно вторглась. Правда, около дюжины сельских жителей были призваны, но многие другие были освобождены, поскольку сельское хозяйство было защищенным занятием. Нации, в конце концов, нужно было есть, и две деревни достойно выполняли свои обязательства в этом отношении.
   Пискомб-Сент-Мэри была местом, где люди занимались своими делами: по причинам, о которых местные жители не удосужились остановиться, это была не одна из тех деревень, которые процветали благодаря сплетням. Это считалось заповедником людей, живших в Мейблторпе и других столичных центрах.
   Это предпочтение уединения вполне могло быть одной из достопримечательностей Пискомб-Сент-Мэри для Лилиан Эбботт, женщины лет пятидесяти, которая переехала в деревню в начале 1930-х годов, когда нашла работу школьной учительницей в Мейблторпе.
   Прожив в деревне всего десяток лет, она все еще считалась новенькой, но новенькой, понимающей негласные правила: замкнута в себе, занимается своим делом и никогда не предается сплетням.
   Жители деревни знали, что она овдовела после того, как ее муж был убит в Пасшендале в 1917 году, и у нее не было детей. До переезда в этот район она какое-то время жила в Лондоне и, возможно, в Бирмингеме, хотя люди не могли быть уверены, и, конечно, это не было тем, что они обсуждали.
   Лилиан Эбботт жила в маленьком коттедже на Пастчер-лейн на восточной окраине деревни, недалеко от побережья, где всегда слышен шум моря. С одной стороны от нее стояла надворная постройка, принадлежавшая соседней ферме, а от дома с другой стороны ее отделял неиспользуемый загон, где двухметровые сорняки пробивались сквозь золу и служили долгожданной занавеской, добавлявшей ей уюта. Конфиденциальность. За ее коттеджем были поля, через которые к пляжу вела узкая тропинка.
   Рано утром в прошлую субботу она вышла из дома еще до рассвета. Она получила сообщение четыре дня назад: не раньше субботы, не после среды. Ждите там с трех до шести утра каждое утро, пока он не придет.
   Это сообщение напугало ее до потери сознания. Она не могла спать, неподвижно лежа в постели, слишком напуганная, чтобы пошевелиться, горько сожалея о том, что много лет назад ее убедили сделать что-то вопреки здравому смыслу. Она провела годы с тех пор, как сначала надеялась, а потом предположила, что все было забыто, ведя как можно более неприметную жизнь: перебравшись в часть страны, которая казалась близкой к краю земли, посещая деревенскую церковь достаточно часто для любые отсутствия не должны быть отмечены.
   Он не явился ни в субботу утром, ни в воскресенье, а когда в понедельник пробило пять часов и ей оставалось ждать еще час, она даже позволила себе подумать, что он может не прийти. вообще. Если бы это было так, она бы покинула этот район. Она легко найдет другую работу и переедет туда, где ее не найдут. Один из тех городов, которые подверглись бомбардировке. Их было много.
   Она спряталась за кустом чуть ниже пляжа, в том месте, где ей было приказано ждать. На всякий случай, если кто-нибудь спросит ее, она поставила ловушку, чтобы ловить кроликов. Это была не очень ловушка, и, как и следовало ожидать, ни один кролик не соблазнился, но если повезет, это позволит ей объяснить свое маловероятное присутствие там в ранние утренние часы.
   Он появился перед ней, как привидение. Она предполагала, что услышит его приближение - возможно, шаги или дыхание. Но вот она присела за кустом, думая, на что ей сменить имя, а в следующее мгновение перед ней стоял мокрый и измученный мужчина с рюкзаком на спине и мокрым чемоданом в руке. Ее первой мыслью было, как нелепо выглядит этот чемодан и как невозможно объяснить, что он тащится по полям с человеком, который несет его.
   - Не могли бы вы сказать мне, как добраться до Линкольна? У него был сильный немецкий акцент. Она не ожидала, что это будет так заметно.
   "Иди в деревню, а возле церкви можешь сесть на автобус". Она не могла поверить, насколько нелепо прозвучал этот обмен мнениями, но она понимала, что им нужно правильно опознать друг друга. Еще один вопрос от него, еще один ответ от нее.
   "Меня зовут Эндрю Мартин. Я из Ливер Пул. Ливерпуль, как будто это два слова с большим пробелом между ними.
   "Я не был в Ливерпуле с тех пор, как был ребенком". Они кивнули друг другу, и он улыбнулся. Она поняла, что дрожит. - Нам лучше поторопиться. Следуй за мной - путь узок. Этот случай абсолютно необходим?
  
   - Четыре дня назад, говоришь?
   Мужчина с намеком на шотландский акцент кивнул. Он ловко игнорировал не одно предложение назвать свое полное имя и указать, на кого именно он работает, и теперь явно раздражался, что ему приходится снова отвечать на один и тот же вопрос.
   Из верхнего кармана смокинга главный констебль, человек, задавший вопрос, вынул носовой платок такой длины, что он производил впечатление фокусника, выполняющего трюк. Он вытер лицо, а затем провел носовым платком под воротником, из-за чего его галстук-бабочка стал кривым.
   - Ну, я бы подумал, что если он высадится на берег четыре дня назад, то уже будет у вас в лесу. Он откинулся на спинку стула и сложил руки на большом животе, его самодовольный вид указывал на то, что ответ был очевиден.
   - И где это? Шотландский акцент стал чуть более выраженным.
   - Где бы это было?
   - Моя шея в лесу, как вы выразились. Вы, кажется, знаете, где это находится.
   Главный констебль колебался. Было очевидно, что другой человек превосходил его по рангу во многих отношениях, хотя он почти ничего о нем не знал. Это была вина Скотланд-Ярда: они настояли, чтобы он встретился с ним, даже приказали ему прервать важный обед масонской ложи, чтобы сделать это. Вы должны увидеть его в срочном порядке. Только не лезь слишком сильно. Отвечайте на его вопросы, а не задавайте слишком много своих. Вот как они работают.
   - Фигура речи, вот и все. Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь, но по моему опыту - уверяю вас, за много лет - преступники не слоняются по месту совершения преступления.
   - Это вполне может быть в случае со взломщиками домов и тому подобными, старший констебль. В данном случае никакого преступления как такового не было совершено - по крайней мере, в том смысле, с которым вы сталкиваетесь изо дня в день".
   - Даже в этом случае я сомневаюсь, что он остался бы в этом районе надолго. Я был бы очень удивлен, если бы он все еще был в Линкольншире. Если, конечно, он действительно сошел на берег; мы даже не можем быть уверены в этом. В конце концов, свидетелей нет, и береговой патруль ничего не видел...
   - Нет, старший констебль. Береговой патруль никого не видел, но они ничего не видели, как вы выразились. Они обнаружили, что колючая проволока была перерезана на городском пляже, к северу от Мейблторпа. К тому же контакт в Лондоне получил правильное закодированное сообщение о том, что он прибыл.
   Дверь открылась, и в комнату поспешил мужчина, бормоча то, что могло бы быть извинением, если бы все было ясно, прежде чем сесть рядом с начальником полиции, напротив шотландца.
   - Ах... наконец. Это детектив-суперинтендант Принс. Ричард Принс. Я рассказывал тебе о нем. Может быть, для его пользы вы могли бы еще раз рассказать нам о цели вашего визита?
   Мужчина поймал взгляд детектива-суперинтенданта Принса. Он был заметно моложе, чем он ожидал, вероятно, ему было не больше тридцати пяти, и его жена настойчиво называла внешностью идола утренника. В нем определенно было присутствие и целеустремленный взгляд. Он сидел совершенно неподвижно, с очень легким видом превосходства вокруг него. Старший констебль уже сказал ему, что Ричард Принс был лучшим детективом в его отряде - более того, лучшим из тех, с кем он когда-либо работал.
   - Хорошо, принц. Вы, конечно, уважаете очень конфиденциальный характер того, что я собираюсь сказать.
   Шотландец наклонился вперед в своем кресле, и когда он это сделал, его лицо осветилось светом над ним, показывая румяное, морщинистое лицо человека, который провел значительное время на улице.
   "Примерно восемь месяцев назад мы арестовали гражданина Нидерландов на юге Лондона. Назовем его Лоренс. Мы следили за ним и знали, что его подослали как нацистского шпиона, специально для того, чтобы он был связующим звеном между другими нацистскими агентами в этой стране и их контролерами в Германии: радистом. Наша политика заключалась в том, чтобы использовать таких шпионов в своих интересах. Там, где мы считаем это возможным, мы предлагаем им выбор: они могут предстать перед судом за шпионаж, а в случае признания их виновными ожидать неизбежного смертного приговора. Или они могут позволить себе стать двойными агентами, работать на нас. Мы не предлагаем это каждому нацистскому шпиону, и это не лишено рисков. Но в случае с Лоуренсом это имело смысл.
   "В начале войны немцы прислали довольно много агентов, но они были довольно второсортной группой, и мы уверены, что захватили их всех. С конца 1940 г. - начала 1941 г. число присылаемых заметно сократилось, и за восемь месяцев, что Лоренс находится у нас, ни одна агентура с ним не контактировала.
   "Мы начали думать, что, может быть, он нас надул, под этим я подразумеваю, что, несмотря на все наши усилия, ему каким-то образом удалось передать сигнал тревоги в одном из своих сообщений немцам. На самом деле, мы подумывали о том, чтобы отказаться от него и передать его суду. Затем неделю назад с ним связался Берлин. Через несколько дней в Англию прибудет агент по имени Браконьер. Подводная лодка высадит его у побережья Линкольншира, и, как только он благополучно сойдет на берег, Лоренс получит телефонный звонок с согласованным кодовым словом. Затем он должен был сообщить Берлину, что Браконьер благополучно приземлился, и дождаться его прибытия в Лондон.
   Лоренсу сказали, что Браконьер прибудет в Лондон в течение сорока восьми часов после его первого телефонного звонка, после чего он свяжется с ним, и они встретятся в пабе под названием "Торнхилл Армс". Он находится на Каледонской дороге, всего в нескольких минутах ходьбы от Кингс-Кросс, главной железнодорожной станции, на которую можно прибыть из Линкольншира, так что все подходит. Затем Лоренс должен был вернуть Браконьера в его дом в Клэпхэме, продержать его там несколько дней, убедиться, что у него достаточно денег и правильных документов - продуктовых карточек и тому подобного, - и отвезти его в Портсмут. Мы думаем, что у него там может быть контакт, поэтому нам было важно позволить ему добраться туда. Если в нашем крупнейшем военно-морском порту действительно действует нацистская ячейка, мы бы предпочли, чтобы Браконьер познакомил нас с ней.
   Человек с шотландским акцентом сделал паузу и посмотрел на Принца, который явно усвоил информацию так, как этого не сделал главный констебль. Он улыбнулся, показывая, что находит эту историю интересной, а не той, в которой, по его мнению, ему нужно выискивать дыры.
   - И Браконьер исчез? Он хорошо говорил, его голос был сильным.
   - К чему эта презумпция, принц?
   - Иначе вы бы не навещали нас, не так ли?
   "Мы знаем, что Браконьер, должно быть, прибыл рано утром в понедельник, потому что Лоренс получил телефонный звонок в обеденное время с правильным кодовым словом, указывающим на его благополучное прибытие. А тем вечером во время отлива береговой патруль заметил участок колючей проволоки, перерезанный на берегу к северу от Мейблторпа. Ты знаешь это место?
   - Да, на самом деле.
   - Фактическая точка находилась на северной оконечности того, что, как я понимаю, называется Городским пляжем. На другой стороне пляжа песчаные холмы, а затем открытые поля. Предполагается, что Браконьер высадился во время отлива ранним утром; последующий прилив смыл его следы и то, во что он приземлился. С тех пор - ничего. Ни шепота.
   - Вероятно, он уже за много миль отсюда. Я сказал нашим...
   Принц прервал своего старшего констебля. "Там почти ничего нет, кроме полей и песчаных дюн - и очень открыто, ему негде спрятаться. Но я не думаю, что он ушел бы далеко. Должно быть, у него была какая-то помощь; скорее всего, он в конспиративной квартире.
   - Нам нужно найти его. Не может быть, чтобы здесь бродил немецкий шпион, не так ли? До сих пор мы не хотели делать ничего, что могло бы привлечь внимание. Мы дали ему презумпцию невиновности: возможно, он устал после того, как сошёл на берег, может быть, ему нужно было не поднимать голову дольше, чем планировалось, возможно, его путешествие в Лондон было не таким простым, как он надеялся. Возможно, он даже был ранен, кто знает? Но сейчас четверг, он провел в этой стране почти четыре дня, и мы хотим знать, где он, черт возьми, находится, а не придавать этому слишком большого значения. Я чувствую, что по какой-то причине он не продвинулся очень далеко. Он вполне может быть слишком напуган, чтобы покинуть свое убежище. Но нам нужно быть осторожными; мы же не хотим, чтобы просочился слух, что нацистский шпион на свободе, не так ли?
   Наступило долгое молчание. Где-то в комнате шумно тикали часы; Единственным другим звуком был кашель начальника полиции. Ричард Принс встал и подошел к большой карте в рамке, чуть косо висевшей на стене, обшитой дубовыми панелями. К нему присоединился человек с шотландским акцентом, а старший констебль в конце концов подошел к ним сзади. Прежде чем заговорить, Принц внимательно изучил карту.
   - Есть два очевидных выхода из района Мейблторпа: по дороге или по железной дороге. Даже по дороге это долгий путь куда угодно, и я бы подумал, что это рискованно. Район изобилует армейскими лагерями и базами RAF; везде блокпосты и патрули. Идя таким путем, он слишком долго подвергал бы себя опасности. Вы говорите, что планировали прибыть в Лондон поездом?
   - Только потому, что паб на Каледонской дороге - это место встречи.
   "Безусловно, с его стороны было бы разумно использовать сеть железных дорог. В Мейблторпе есть станция, на так называемой Мейблторпской петле. Ежедневно в обе стороны ходит четыре-пять поездов. Он мог либо отправиться на север, в Лаут, а оттуда пересесть на магистральную станцию, такую как Линкольн, либо - что я думаю более вероятно - отправиться на юг, в Уиллоуби, где по крайней мере один поезд в день соединяется с Клитхорпсом и Кингс-Кросс".
   - Сколько времени в пути?
   - Из Мейблторпа в Уиллоуби? Четверть часа.'
   - А какой должна быть безопасность?
   - Если предположить, что его документы в порядке и он не пытался купить билет за рейхсмарки, у него не должно было быть никаких проблем. Полагаю, они прислали кого-то, кто прилично говорит по-английски. То же самое в поезде Кингс-Кросс. Мы рассчитываем на бдительность железнодорожников. Я полагаю, его описания нет, ничего подобного?
   'Конечно нет. Вам лучше отправиться в Мейблторп сегодня вечером, принц. Будьте готовы начать поиски этого парня с утра.
   Принс посмотрел на старшего констебля, надеясь, что тот что-нибудь скажет. Главный констебль отвел взгляд.
   - Я бы предпочел пойти утром, сэр. Сначала мне нужно разобраться с одной или двумя вещами. Как я свяжусь с вами?
   - Вам не нужно беспокоиться об этом. Я присоединюсь к вам.
  
   - Мне нужно поговорить с тобой.
   Принс ушел, и главный констебль последовал за шотландцем в коридор перед его кабинетом. Окна были занавешены светонепроницаемой тканью, и единственное освещение исходило от пары слабых ламп высоко наверху, отбрасывавших на них желтый мрак.
   - Это о принце. Надеюсь, ты не думаешь, что он только что был груб. Знаешь... говорил тебе, что не пойдет сегодня вечером в Мейблторп.
   - Я задавался вопросом.
   - Есть... причины. Главный констебль звучал неловко. "Два года назад его жена и дочь погибли в автокатастрофе недалеко от Линкольна. Она сворачивала с второстепенной дороги на главную, и они врезались в армейский грузовик - шансов не было. Его дочери было всего восемь лет. Трагично, конечно, и по причинам, которые я не совсем понял, Принц винит себя. Я полагаю, это то, что вы делаете... вините себя.
   "Как ужасно".
   'Верно. Его сын Генри должен был отправиться на прогулку с матерью и сестрой, но остался дома с няней, так как заболел. Он умный малый; Принц приводит его сюда время от времени. Ему был всего год, когда произошел несчастный случай. Принс абсолютно предан ему. У них есть няня и домработница, но Принц замечательный, делает для мальчика такие вещи, которые вы и представить не могли бы, чтобы делал отец: он гуляет с ним и даже купает его, как мне сказали. Ему нравится, если это вообще возможно, быть рядом, когда Генри ложится спать и просыпается утром. Он такой умный детектив, что я рад дать ему небольшую слабину. Я просто подумал, что вы должны быть в курсе, хотя он не ожидал особого отношения. Если этот немец находится в этом районе, Принц - лучший шанс найти его.
  
   Ветер с Северного моря швырял все, что мог, на прибрежную дорогу, и К тому времени, как Принц вернулся в полицейский участок на Виктория-роуд, он промок до нитки. Он пошел на прогулку, чтобы проветрить голову, и шторм определенно сделал это. Теперь у него появилась идея.
   Перед отъездом из Линкольна главный констебль доверил Принцу свое доверие, потянувшись, чтобы наклониться к нему излишне близко, его неприятный запах изо рта заставил Принца отстраниться.
   " Entre nous , я почти уверен, что этот парень из МИ-5 - или МИ-6, один из двух". Он кашлянул, когда сказал "MI5" и неправильно произнес " entre " как "entray" , и он явно надеялся, что Принс произведет большее впечатление, чем он, очевидно, был.
   - Я знаю, сэр. Конечно.
   'Ты знал?'
   "Я знал, что он не может быть никем другим".
   Шотландец сказал Принцу, что может называть его Дугласом, хотя было неясно, было ли это вымышленное имя или вымышленная фамилия. Они пробыли в Мейблторпе три дня и не приблизились к тому, чтобы найти немецкого агента, и были близки к тому, чтобы признать, что немец, должно быть, покинул этот район. Он исчез.
   Их последний шанс был планом набора офицеров со всего округа и посещения каждого дома в этом районе под предлогом поиска пропавшего солдата. Они придумали историю о том, что солдат был норвежцем, и надеялись, что это привлечет внимание людей и объяснит иностранный акцент. Хотя Принс считал, что если бы агенту удалось скрываться неделю, стук в дверь и несколько вопросов о пропавшем норвежском солдате вряд ли выманили бы его.
   Но так как он был забрызган половиной Северного моря и большей частью песка с пляжа, у него появилась другая идея. В 1938 году его попросили составить список политических экстремистов округа. С коммунистами было достаточно легко, потому что кто-то уже любезно предоставил им список. С фашистами было немного сложнее, даже после того, как ему удалось убедить некоторых скептически настроенных старших офицеров в том, что они действительно представляют угрозу. Потом его озарило: у Британского союза фашистов была газета под названием " Действие" , которая еженедельно рассылалась членам. Принц предупредил почтовые сортировочные службы и в течение двух недель составил подробный список всех получателей в округе.
   Вернувшись в полицейский участок, он позвонил, и через час из штаба дивизии в Скегнессе прибыл инспектор Лорд.
   - Вы принесли файлы?
   Лорд положил на стол манильскую папку, перевязанную белой бечевкой , и на облупившейся этикетке на обложке были напечатаны слова " Фашисты 1938/9 ".
   - И это актуально?
   - Он актуален до начала войны, сэр. Как вы знаете, после этого мы стали играть в другую игру, более серьезно относиться к ним. К лету 1939 года в этом подразделении было тридцать три члена Британского союза фашистов. Я проверил досье, и чуть более половины из них были теми, кого я назвал бы номинальными членами, людьми, которые не были активными. и кто только что получил эту газету - многие из них, вероятно, уже давно перестали быть членами. Вероятно, дюжину из них мы бы назвали активными членами. Двое из них с тех пор умерли, четверо больше не живут в этом районе, а четверо из оставшихся шести были интернированы на острове Мэн".
   - А два других?
   - Мы за ними присматриваем: они супружеская пара из Скегнесса, но у мужа в прошлом году случился инсульт, и жена присматривает за ним.
   "Итак, двадцать или около того тех, кого вы называете неактивными членами, дайте мне взглянуть на их файлы".
   "Неактивные участники? Конечно-'
   "Это те, которые меня интересуют. Дайте мне хорошенько взглянуть".
  
   К утру вторника Принс был уверен, что его догадка верна. Он просмотрел список инспектора Лорда и сузил его до трех бывших членов Британского союза фашистов, живших в районе Мейблторпа. Двоих из них посетили в то утро, но они были исключены, но школьная учительница по имени Лилиан Эббот была более интересной. Лорд нашел на нее еще одно досье, которое показало, что в начале 1930-х годов она была гораздо более активной фашисткой, чем предполагалось изначально. Тем утром Принс послал двух офицеров в ее уединенный коттедж с заданием осмотреться. Когда они вернулись, они сообщили, что были уверены, что заметили какое-то движение внутри, хотя знали, что владелец был на работе.
   Они последовали за Лилиан Эбботт, когда она возвращалась домой на велосипеде позже днем, и наблюдали, как она остановилась у двух ферм. Обе фермы позже подтвердили, что она начала покупать у них продукты на прошлой неделе. Она сказала нам, что с ней расквартированы два солдата.
   Ричард Принс решил понаблюдать за домом той ночью, а утром первым делом обыскать его. В тот же вечер он пошел еще раз прогуляться по набережной, часовой пропустил его через барьер к морской стене. Там было совершенно пусто, и вскоре он нашел место, куда они пришли во время их последней семейной прогулки два года назад.
   Это должен был быть приятный день после того, как он проработал две недели без перерыва. Грейс бежал во все стороны, гоняясь за чайками, а Генри не позволял отцу держать себя. Он хотел только свою мать. Его жена была на грани слез.
   "Я просто не могу постоянно присматривать за ними в одиночку".
   - Но у вас есть помощники, мы...
   - Это не то же самое, Ричард, и ты это знаешь. Я не могу вспомнить, когда в последний раз у тебя был выходной. Конечно-'
   - Но если бы меня призвали, меня бы здесь вообще не было, не так ли? Я мог бы быть на другом конце света".
   Он хотел обнять ее, но вместо этого она передала ему Генри, теперь ее руки были крепко скрещены, когда они шли вперед, между ними был промежуток.
   - Ты знаешь, я чувствую себя таким несчастным с тех пор, как родился Генри. Ты постоянно говоришь мне вырваться из этого, но на самом деле это не так просто. Лишь бы тебя больше было рядом. Ты по крайней мере пообещаешь мне, что попытаешься?
   Теперь он шел на том же месте: внезапный провал тротуара и заколоченное кафе с ржавой вывеской мороженого, шумно покачивающейся на ветру. Казалось, они отдалились друг от друга, а он не ответил. Джейн посмотрела на него сердито, слезы навернулись на ее глаза.
   'Ты слушаешь? Я спросил, не могли бы вы быть рядом больше. Конечно, это не слишком большая просьба, не так ли?
   Теперь он чувствовал, как слезы наполняют его собственные глаза. С какой стати он не ответил и не сказал ей, что сожалеет и, конечно же, сделает все возможное, чтобы быть рядом больше? Он мог бы даже сказать ей, что любит ее и понимает ее чувства. Возможно, ему стоило сказать, что он попытается взять недельный отпуск, хотя он понятия не имел, как ему это удалось. Но, по крайней мере, это подбодрило бы ее. Вместо этого он некоторое время ничего не говорил, пока молчание не стало слишком неловким.
   - Ты же знаешь, что я не могу этого сказать, дорогой. Я не могу обещать того, чего не смогу сделать.
   Она пожала плечами и ничего не сказала. Они прошли еще немного, собрали детей и поехали домой. Как он ни старался, он не мог вспомнить, говорили ли они что-нибудь друг другу в тот вечер. Что он помнил, так это то, что заметил ее во мраке передней комнаты. Она не замечала, что он наблюдает за ней, пока она наливала очень большую порцию виски, а затем еще одну. На следующее утро он ушел на работу еще до того, как проснулись дети, и в тот же день один из его коллег появился рядом с его столом и рассказал ему о несчастном случае, в результате которого погибли Джейн и Грейс.
   С того дня он избегал Мейблторпа. Он надеялся, что, вернувшись туда, он наконец успокоится. Но вместо этого ему стало еще хуже. Это место населено призраками, которые никогда не уйдут.
  
   Они благополучно добрались до ее коттеджа, и Лилиан разобралась с ним, как могла. Он снял мокрую одежду и принял ванну, а она показала ему, где он должен остановиться, когда ее не будет дома. - Не смывать унитаз, пока я не вернусь, и ни в коем случае не подходить к окнам или двери: понятно?
   Она приготовила ему чашку чая и бутерброд перед тем, как поехать на работу. Она поспешила из школы во время обеденного перерыва - что делала редко - и быстрым шагом направилась к близлежащему небольшому ряду магазинов. Из телефонной будки она позвонила в Лондон. Дядя Андрей намного лучше. Он вернулся домой из больницы рано утром. Он будет навещать вас, как и планировалось, надеюсь, очень скоро.
   По пути домой после школы она остановилась на ферме, которую редко посещала, и купила немного яиц, овощей и кролика. Ей не нравилось платить цены на черном рынке, и она не была уверена, что кролик был таким свежим, как о нем говорили.
   Вернувшись в коттедж, она приготовила ужин для них обоих. - Я позвонил. Они знают, что ты здесь.
   'Хороший.'
   'Как ты себя чувствуешь?'
   'У меня все хорошо, спасибо. Мне удалось поспать. Я почти не спал много дней". Его акцент был ужасен.
   "Вам не нужно сообщать мне никаких подробностей, но какая у вас личность?"
   'Я не понимаю...'
   - Ваши документы - какой вы национальности? Надеюсь, ты не притворяешься англичанином?
   "В моих документах указано, что я голландский беженец. Я инженер, еду в Лондон на работу. Я специализируюсь на электрике, ты так говоришь?
   - Вы имеете в виду электрическое... электричество. Я лучше запишу это для вас. Вы говорите по-голландски?
   'Нет. Много ли людей в этой стране говорят по-голландски?
   Она уверяла их, что нет, но не могла отделаться от мысли, что очевидно, что он говорит скорее по-немецки, чем по-голландски. - И вы уедете завтра?
   Он пожал плечами, как будто и не думал об этом. Без приглашения он вылил остатки тушеного мяса, которое она приготовила, себе на тарелку, немного соуса капнуло на белую скатерть. Она надеялась, что этого хватит еще на один прием пищи.
   - Я так понял, что вы должны быть в Лондоне в течение сорока восьми часов после прибытия сюда?
   Он снова пожал плечами, потянулся через стол и взял хлеб, который затем окунул в рагу. Она изо всех сил старалась не показывать своего неодобрения.
   - В деревне есть станция: завтра в восемь утра поезд отходит. Может быть, минут через двадцать он прибудет в Уиллоуби. Оттуда вы можете сесть на другой поезд до Лондона, до Кингс-Кросс.
   "Может быть, я поеду в среду". Он снова пожал плечами, отпил из стакана воды, продолжая жевать, вытирая рот уже сильно испачканным рукавом.
   Но среда пришла и ушла, а он по-прежнему не собирался уходить. Он сказал ей, что повредил лодыжку, выходя на берег, и хотел подождать, пока она не заживет. Это привлечет ко мне внимание. Она не заметила даже намека на хромоту, но решила не задавать ему вопросов.
   - Вам придется уехать к пятнице; в выходные поезда по этому маршруту не ходят".
   Он сказал ей, что ему нужно посмотреть, в каком состоянии его лодыжка. А может она могла бы купить пива? Он любил крепкое пиво, сказал он ей. Он слышал, что большинство английских сортов пива могут быть очень слабыми, и он действительно не хотел этого.
  
   Он остался на выходные, а вечером в воскресенье сказал ей, что во вторник будет безопаснее, чем в понедельник. Он, конечно, не признался ей в этом, но после всего, через что он прошел, он скорее наслаждался отдыхом, а также возможностью, которую он дал ему, чтобы сделать свои собственные приготовления. Последние пару месяцев были такими беспокойными и напряженными: у него не было никакого намерения призываться на военную службу, и он считал, что ему это сошло с рук. Ему удалось выдать себя за другого, что даже гестапо признало профессиональным способом, и он начал новую жизнь в Лейпциге, убедительно прибавив к своему возрасту десять лет, что должно было помешать его призыву на военную службу. Но потом ночь безумия: слишком много выпила, женщина, которая была трудной, но которую ему все же не стоило избивать, а потом арестовывать, ночь в полицейском изоляторе, и вся его история начала распутываться. Через несколько дней перед ним встал выбор, из которого особого выбора не было: штрафной батальон на Восточном фронте или работа на Рейх.
   Он выбрал последнее, и когда, к своему ужасу, он обнаружил, что это влечет за собой, было уже слишком поздно. Из тебя получится хороший агент. Вы уже продемонстрировали, что обладаете многими необходимыми нам навыками. И ты хорошо говоришь по-английски. Некоторые из агентов, которых мы послали туда, были менее чем надежными, и к тому же им не повезло. Мы надеемся, что вы не будете ни тем, ни другим. Это не должно быть слишком сложно, как только вы доберетесь до Портсмута...
   Он не мог отделаться от мысли, что они сошли с ума: с какой стати кто-то думает, что из него получится хороший шпион? Он как будто читал плохую книгу, но у него не было другого выбора, кроме как согласиться с ней. Обучение было утомительным, и он начал бояться, сожалея о том, что выбрал это, а не Восточный фронт. К тому времени, когда он сел на подводную лодку - это путешествие само по себе было кошмаром, - он решил, что если бы у него был хоть полшанса, то он избежал бы путешествия в Лондон и Портсмут и вместо этого нашел бы себе спокойную жизнь в Англии. Это не могло быть так сложно.
   Когда он обнаружил, что немецким агентом, который будет присматривать за ним, когда он приземлится, будет женщина, он надеялся, что она попадется под его чары, но в тот момент, когда он увидел ее, этот план рухнул. окна. Теперь он просто откладывал поездку в Лондон, думая о чем-то. Он даже начал задумываться, какие будут последствия, если что-то случится с женщиной: будет ли кто-нибудь скучать по ней?
  
   Ко вторнику Лилиан Эббот уже не могла игнорировать безошибочную угрозу со стороны немца. Несмотря на его частые улыбки и кажущуюся расслабленность, она чувствовала себя совершенно напуганной. Даже помимо того, что она укрывала немецкого шпиона, в ее доме был еще и незнакомец. Не считая купания в первое утро, он, кажется, ни разу не мылся, поэтому от него исходил неприятный запах, и он ел так много, что она покупала на черном рынке больше, чем было разумно. Она беспокоилась, что может привлечь к себе внимание даже там, где люди явно не любят сплетничать.
   Когда она собиралась уезжать во вторник утром, он объявил, что ему понадобится еще как минимум день, прежде чем он сможет подумать о переезде, и пока она ехала на велосипеде на работу, начало приходить осознание того, что он, возможно, не собирается когда-либо ехать в Лондон. рассвет на ней.
   В тот же день, на обратном пути, она остановилась в крикетном клубе Peascombe. Он располагался между двумя деревнями, и, когда она переехала в этот район, она посещала их матчи, отчасти потому, что это казалось правильным, а также потому, что крикет ей нравился гораздо больше, чем посещение церкви. Теперь земля была заброшена. Низкие металлические перила, окаймлявшие границу, были вырваны с корнем и отправлены на помощь военным действиям, вероятно, теперь превращенные в танки. Дальнее поле также служило военным усилиям, превратившись в ряд огородов, хотя между двумя деревнями неизбежно возникали ожесточенные споры о том, кто отвечает за их содержание, и в результате большинство из них было заброшено. Здание клуба было заколочено, а большой каток, который тянули два человека, ржавел на том месте, где раньше была полоса ватина.
   Она прислонила свой велосипед к дереву и села на единственную скамейку, оставшуюся на границе, с облупившейся краской. Прислонившись спиной к едва различимой табличке, посвященной члену, который когда-то выиграл столетие, она закурила сигарету и в тишине попыталась собраться с мыслями. Что может быть худшего, если она поедет обратно в Мейблторп, в полицейский участок на Виктория-роуд, и скажет им, что в ее доме остановился немецкий шпион? Она рассказала им, что нашла его в своем коттедже, когда вернулась домой в тот день, и как он угрожал ей, но ей удалось сбежать. Конечно, ее рассказу могут поверить - кто поверит немецкому шпиону, выдающему себя за голландца, а не респектабельному английскому школьному учителю? Но тогда они могли бы углубиться в ее прошлое, чего она меньше всего хотела. Может быть, он говорил правду; может быть, он все-таки уедет на следующий день или послезавтра.
   Той ночью он сказал ей, что его лодыжка все еще немеет, но заверил ее, что уйдет к концу недели. Он сказал ей, что ей нужно купить еще пива, и что он предпочитает мясо овощам. Он не любил кролика, сказал он ей: говядина была его любимым мясом. Когда она мыла их еду, она заметила, что ее большой разделочный нож пропал из ящика у раковины. У нее было очень мало украшений, но в то утро она обнаружила, что броши, принадлежавшей ее матери, не было в металлической коробке на прикроватной тумбочке.
   Она решила, что на следующее утро обязательно пойдет в полицию.
   У нее никогда не было шанса.
   Рано утром следующего дня ее разбудил звук машин, остановившихся возле ее дома, и шаги на дорожке. Немец постучал в ее дверь и спросил, что происходит, с паникой в голосе.
   Она велела ему спрятаться в шкафу в прихожей, как она ему показала, и не забыть накрыться пальто. К тому времени в парадную дверь громко постучали, и немец выглядел испуганным - она впервые видела его таким с тех пор, как он приехал. Он протиснулся мимо нее и открыл заднюю дверь. При этом он оказался лицом к лицу с двумя крупными полицейскими.
   Офицер полиции, арестовавший их обоих, представился суперинтендантом Принсом. Он был несколько моложе, чем она представляла себе человека такого ранга, но он был очень вежлив с ней - даже, если по правде говоря, весьма любезен. За те несколько часов, что она провела в камере в главном полицейском участке Линкольна, у нее было достаточно времени, чтобы обдумать свое затруднительное положение и уточнить свою историю. Она знала, что должна убедиться, что это последовательно, и к тому времени, когда ее проводили в комнату для допросов, она чувствовала, что готова. Она собиралась рассказать, как мужчина проник в ее коттедж; как он угрожал ей и не давал ей уйти. Она говорила им, что не может описать, как она испытала облегчение и благодарность за то, что они пришли ее спасти. Она также отвечала на неизбежный вопрос до того, как его задавали: конечно, она никогда не была вовлечена в политику. Она не была сторонником нацизма. Она была британской патриоткой. В конце концов, ее муж был убит в Пасшендале. Она понятия не имела, почему на ее коттедж напали; возможно, из-за его близости к пляжу.
   Однако прежде чем она успела заговорить, вежливый молодой суперинтендант спокойно изложил против нее улики. Он рассказал ей, как они узнали, что немец высадился на подводной лодке в понедельник утром. Они знали, что позже в тот же день позвонили контактному лицу в Лондоне, чтобы сообщить о его прибытии; этот звонок был прослежен до телефонной будки очень близко к школе, где она работала, и звонившей была женщина. Он считал, что эта женщина - она. Телефонный звонок, сказал он, сверяясь со своими записями, был сделан в тот момент, когда директор ее школы подтвердила, что она покинула помещение. Он указал, что у нее было много возможностей обратиться в полицию, но она этого не сделала, и сказал ей, что им известно, что она ранее участвовала в британском фашистском движении.
   Она попыталась сдержать самообладание: это выглядело плохо, но она не была уверена, что это было достаточным доказательством против нее. Она чувствовала, что ее история все еще кажется осуществимой. Она собиралась рассказать об этом, когда суперинтендант Принс поднял руку - одну минуту, пожалуйста .
   - Ясно, что мы хотим услышать вашу версию истории, но позвольте мне сказать вам вот что, миссис Эббот. Если вы признаетесь сейчас и расскажете нам все, я могу обещать, что к вам будут относиться снисходительно. Мы бы рассмотрели меньшее обвинение, чем государственная измена.
   Он сделал паузу, чтобы слова дошли до его сознания. Она почувствовала острые струйки пота и страха по всему телу.
   - Измена карается смертной казнью, я уверен, вы знаете. При меньшем обвинении и признании вины вы будете удивлены, насколько относительно коротким может быть тюремный срок".
  
   - Слово, сэр? Только если у вас есть минутка, конечно, я всегда могу вернуться позже. Шотландец, велевший Принсу называть его Дугласом, неуверенно, даже нервно, маячил в дверях человека, к которому он обращался "сэр". Обычно такой подход исходил бы от его собственного начальника и распространялся бы вверх по организации, но он воспользовался открытой дверью.
   Человек, с которым он разговаривал, медленно выглянул из-за стола и снял очки. Он хмурился; почти наверняка не уверен в имени человека в дверном проеме.
   - Хендри, сэр, я работал с вами над бельгийским делом.
   - Ах да, конечно. Входите, Хендри, и закройте за собой дверь. Мы же не хотим, чтобы сюда забрел весь мир, а? Том Гилби имел репутацию резкого и даже грубого человека, но он также был одним из немногих высокопоставленных лиц в организации, готовых принять четкое решение, а не создавать комитет для ответов на любые заданные ему вопросы. Ходили слухи, что он был дальним родственником семьи Джин. Он, как известно, шутил, несколько горько, что они были тонизирующей ветвью семьи.
   - Вам известно о немецком шпионе, которого мы поймали в прошлом месяце в Линкольншире?
   "Вольфганг Шольц, ожидающий петлю палача в Пентонвилле. Я слышал, у вас возникли проблемы с его поимкой.
   Хендри кивнул. "Действительно, сэр, чертова работа: мы боялись, что потеряли его где-то между Линкольнширом и Лондоном, и вы понимаете, какие последствия были бы, если бы немецкий шпион был на свободе".
   - Я был бы одним из таких последствий, Хендри. Гилби закрыл перед собой папку и принял позу, свидетельствующую о том, что его заинтересовало то, что сказал другой человек.
   - У нас было очень мало улик, сэр. Я поехал в Линкольншир и должен был раскрыть наши карты местной полиции, чего мы стараемся избегать, как вы знаете. Я не должен был волноваться: главный констебль предоставил мне услуги детектива-суперинтенданта, молодого парня по имени Принц, который оказался просто замечательным. Мы промахнулись, но он был убежден, что немец не продвинулся очень далеко, и чувствовал, что кто-то должен его скрывать. У него было предчувствие, что это будет кто-то с симпатиями к крайне правым, но сдержанный. Ему пришла в голову блестящая идея поискать в этом районе людей, которые ранее были членами Британского союза фашистов, и нашел женщину, которая идеально подходила под эти требования. Ему удалось добиться признания от обоих прежде, чем мы успели до них добраться: нарушение протокола, но показывает, что инициатива у него есть.
   "Это воодушевляющая история, Хендри, но я не понимаю, почему вы пришли рассказать мне об этом парне".
   "Я думаю, что Принц зря работает в полиции. Он должен работать на нас.
   - Шоу занимается вербовкой: поговорите с ним. Гилби снова открыл папку и взял очки - знак того, что встреча окончена. Хендри кашлянул. Он был полон решимости не упустить эту возможность.
   - Дания - одна из ваших обязанностей, не так ли, сэр?
   Гилби кивнул. 'Почему ты спрашиваешь?'
   "Надеюсь, я говорю не вне очереди, но я понимаю, что это может оказаться хлопотным".
   Гилби слегка удивился дерзости вопроса Хендри, но лишь мимолетно. Когда он говорил, в его голосе звучало удовольствие от того, что он избавился от этого вопроса. - Это проклятие моей жизни, если честно. Мы всегда думали, что Норвегия будет трудной страной в этой части света, но Дания действительно оказалась самой проблемной".
   Он колебался, не зная, стоит ли продолжать. - Послушайте, эм... все это конфиденциально, Хендри, даже внутри этого здания - вы это понимаете, а?
   'Конечно, сэр.'
   - Во-первых, датчане даже не могут решить, действительно ли они оккупированы немцами, как и большая часть остальной Европы. А потом они думают, что сами со всем справятся; они кажутся неохотными для нас, чтобы помочь. УСО задействовано в этом больше, чем мы, но в том-то и проблема: фундаментальная неспособность провести различие между сопротивлением и разведкой. Датчане, кажется, думают, что это одно и то же. Их представление об интеллекте состоит в том, чтобы рассматривать его как продолжение саботажа. На данный момент небезопасно посылать туда людей: слишком много парней из SOE, которых мы туда забросили, были захвачены более или менее сразу. Может быть, просто невезение, я не знаю... но, сказав это, важно, чтобы у меня была собственная разведывательная операция в Дании. Существенный!' Он ударил кулаком по столу. "Я просто не могу заставить людей относиться к Дании серьезно, Хендри. Упомяните местечко где-то здесь или в Уайтхолле, и оно будет отвергнуто как какое-то причудливое захолустье, где все ужасно приличные сорта, которые производят масло и бекон, и нам действительно не нужно об этом беспокоиться. Но мы делаем, мы, безусловно, делаем! И знаете почему?
   Хендри покачал головой и уже собирался высказать предположение, когда Гилби ответил на свой же вопрос, выглядя при этом весьма сердитым.
   - Я скажу вам почему: потому что Дания имеет большое стратегическое значение. Во-первых, она имеет кровавую сухопутную границу с Германией, и, что более важно, недалеко от этой границы, как мы думаем, немцы производят часть своего так называемого секретного оружия, которое Гитлер должен иметь в рукаве и который выиграет для него войну. Ты знаешь об этом, Хендри?
   - Ходят слухи, сэр.
   "К сожалению, нам нужно превратить то, что мы слышим из слухов, в достоверную информацию. Ходят слухи, что они придумывают ракеты, которые можно запускать с континента по целям в Англии. Надеюсь, мне не нужно говорить вам, как важно, чтобы мы справились с этим. Иногда я боюсь, что я одинокий голос, но я думаю, что если в этом слухе есть доля правды, то он может повернуть ход войны против нас. И Дания имеет решающее значение: она не только находится недалеко от того места, где, как мы полагаем, разрабатываются ракеты, но, похоже, это место, куда тяготеет то немногое, что есть о них. Извини, что многословен, Хендри: какое это имеет отношение к полицейскому в Линкольншире?
   Хендри открыл файл и прочитал из него. "Ричард Мариус Принс, тридцать четыре года, родился в Ноттингеме". Его отец тоже родился в Ноттингеме, а мать, Эльзебет, родилась и выросла в Дании, отсюда и второе имя Принса. И именно поэтому я здесь, сэр, мне сказали, что Принц бегло говорит по-датски.
   Гилби одобрительно кивнул и потянулся за файлом. Когда он закончил читать, на его лице появилась широкая улыбка. - Ну, я никогда... не думал об этом. Хорошее шоу, Хендри. Кто говорил о длинном рукаве совпадения?
   - Боюсь, я не помню, сэр, но я рад видеть, что вы улыбаетесь.
   " Тот может улыбаться, и улыбаться, и быть злодеем. По крайней мере, я уверен, что это может быть так в Дании. '
   - Прошу прощения, сэр?
   - Если я правильно помню, это конец первого акта " Гамлета, принца Датского ", а?
   Глава 2
   Дания; Лондон, октябрь 1942 г.
   Не в первый раз с начала войны Аксель почувствовал отчетливое библейское измерение в решениях, которые он должен был принимать как лидер небольшой ячейки сопротивления, базирующейся в Ворнинге, сельской местности к северу от Рандерса. Он больше не был религиозным человеком, но ему достаточно вдалбливали в себя Библии, когда он был моложе, чтобы быть знакомым с историей связывания Исаака, когда Аврааму было приказано взять своего сына на гору Мориа и оставить его. там, чтобы быть принесенным в жертву.
   Теперь он как будто готовился принести в жертву собственного сына. Гуннару было всего восемнадцать, и он стремился участвовать в сопротивлении помимо выполнения случайных поручений, и он собирался получить свой шанс. Сообщение из Лондона было четким: именно этой ночью они должны были выставить наблюдателей по всему району и посмотреть, нет ли поблизости немцев, когда над ними пролетит самолет Королевских ВВС. На склоне холма к северо-востоку от деревни раскинулся небольшой, но густой лес, и Аксель почувствовал, что отсюда открывается лучший вид на местность. Но из-за комендантского часа и удаленности леса от села ставить там наблюдательные пункты было бы опасно.
   План состоял в том, чтобы Гуннар и Ингер, его ровесница, сегодня после обеда отправились в лес и остались там до утра. Они должны были прятаться и следить за немецкими патрулями. Если их поймают, они должны были притвориться любовниками, которые ушли в лес в поисках уединения.
   - Ты и, эм, Ингер... - Аксель находил разговор с Гуннаром неловким. - Ты когда-нибудь, эм...
   - Что мы когда-нибудь делали, отец?
   - Да ладно, Гуннар, вы когда-нибудь были парнем и девушкой? Если вы понимаете, о чем я.'
   - Не как таковой, - ответил Гуннар, улыбаясь и наслаждаясь явным дискомфортом отца. - Но я готов попробовать, если это поможет победить нацистов!
  
   Гуннар и Ингер провели большую часть вечера, с энтузиазмом следя за тем, чтобы их усилия по разгрому нацистов были максимально достоверными. Они соорудили укрытие в подлеске, откуда открывался хороший вид на поля за склоном холма. Их удовольствие внезапно прекратилось в самый неподходящий момент, Ингер внезапно зажала рукой рот Гуннара, когда он снова наклонился к ней. Она подняла голову и прошептала ему на ухо.
   'Ты слышишь?'
   - Нет... что?
   - Шаги позади нас.
   Шаги раздались не более чем в десяти ярдах, замерли перед тем, как к ним присоединились другие. Очень осторожно Гуннар и Ингер выпутались друг из друга и углубились в подлесок, натягивая на себя ветки.
   Kannst du etwas hören? '
   Это был немецкий голос, молодой и нервный, спрашивавший: "Вы что-то слышите?"
   Гуннар и Ингер лежали как можно тише, убежденные, что их тяжелое от напряжения дыхание эхом разносится по склону холма и полям за ним. Позади них раздались отчетливые звуки: ветки трещали, когда на них наступали; чирканье спичек при зажигании сигарет; металлические щелчки, когда защелки автоматов были освобождены.
   " Нур Тьере, денке ич. - Я думаю, просто животные.
   К группе присоединились новые шаги, а затем пожилой голос, привыкший отдавать приказы, сказал что-то о том, что на пути слишком много деревьев. Кто-то другой ответил, предлагая двигаться дальше, и Гуннар и Ингер услышали какое-то движение в их сторону, прежде чем человек, который, казалось, отвечал за патруль, сказал, что им следует двигаться дальше по склону холма.
  
   После этого наступило затишье, хотя Гуннар и Ингер ограничили свое поражение нацистов наблюдением за самолетом Королевских ВВС и дальнейшими немецкими патрулями. Около десяти часов они могли различить десятки немецких солдат, двигавшихся в полях под ними, а вскоре после одиннадцати раздался низкий рев самолета, приближающегося с запада. Ночь была облачная, с лунным светом было мало света, поэтому было трудно что-то разобрать, но вскоре стали видны очертания самолета. Он опустился всего на несколько сотен футов, низко пролетев над полями, и Гуннар что-то прошептал Ингер о том, как он надеется, что двигатели не заглохнут.
   Кончик правого крыла почти задел деревья на склоне холма, а затем самолет снова быстро набрал высоту и исчез так же внезапно, как и появился.
   Холм словно ожил. Патруль, который двинулся наверх, быстро и шумно спускался вниз, и по крайней мере еще один патруль кричал им. Из того, что смогли собрать Гуннар и Ингер, они пытались выяснить, видел ли кто-нибудь парашют. Офицер позвонил, что они там ничего не видели; им всем нужно переехать в поля.
   Гуннар и Ингер остались в лесу до конца ночи, используя время, чтобы победить нацистов. С первыми лучами солнца они вернулись в деревню по скрытым тропам и живым изгородям, которые знали как свои пять пальцев. Они заметили немецкие патрули, двигавшиеся по полям, и обнаружили более одного блокпоста. Гуннар вернулся домой и обнаружил, что его отец с тревогой ждет его. Он рассказал ему о том, что видел, а затем его отец исчез в ближайшем сарае, чтобы передать радиосообщение в Лондон.
  
   Хендри не потребовалось много времени, чтобы пожалеть о своей импульсивности. Он поступил, решил он, весьма недурно: просто так не зайти без приглашения в кабинет к столь высокопоставленному в Службе человеку. То, что это было не в его характере, вряд ли можно считать смягчением, и он предположил, что вежливость Гилби просто маскирует его неудовольствие. Хендри почти не сомневался, что неодобрение Гилби передастся Бентли, его собственному боссу. Он был уверен, что Бентли его не любит. Ходили разговоры о переводе в Индию, где усиливалась работа Службы, и он не думал, что справится с жарой.
   Через неделю пришло зловещее сообщение от секретаря Гилби: пожалуйста, не мог бы он остаться в своем кабинете после работы? Мистер Гилби хотел бы поговорить с ним.
   Хендри позаботился о том, чтобы дверь его кабинета оставалась широко открытой, чтобы Гилби знал, где он находится. К четверти восьмого он опасался, что Гилби забыл о нем, что, возможно, было не так уж и плохо. Он подождет до восьми и, возможно, осмотрит коридор.
   Гилби молча появился в своем кабинете, его элегантное шерстяное пальто было застегнуто, на шее виднелся шелковый шарф, темная фетровая шляпа была на месте, а кожаные перчатки палец за пальцем поправляли.
   - Я полагаю, ты не ел, Хендри?
   Прежде чем Хендри успел ответить, Гилби сделал жест головой и вышел из офиса . Хендри поспешила за ним.
   - Мы поедим в моем клубе. Если мы продолжим, может быть, там будет не так холодно.
   Это был достаточно приятный ужин в сопровождении удивительно сладкого бордо. Гилби рассказал о своих собаках и семейной ферме своей жены и задал Хендри ровно столько вопросов, чтобы не показаться грубым. После обеда они удалились в комнату на верхнем этаже, где для них была отведена ниша с ревущим камином и бутылкой портвейна, ожидающей на маленьком столике между двумя большими кожаными клубными стульями, расставленными близко друг к другу.
   "Никто не услышит ни слова, которое мы скажем, пока мы не кричим. В любом случае, если вы не можете доверять членам одного и того же клуба, то кому вы можете доверять, а? Это довольно великолепный портвейн, Хендри, пятидесятилетней давности. Угощайтесь.'
   Оба мужчины уселись в свои кресла и выпили. Затем Гилби наклонился вперед, и отражение пламени отразилось на его лице.
   - Десять из десяти, Хендри - молодец.
   Хендри казался сбитым с толку: Гилби говорил о порте? - Прошу прощения, сэр?
   "Принц. Мы проверили его, и он кажется великолепным, как вы и сказали. Он говорил по-датски - ну, как раз вовремя нам так повезло. Твоя интуиция о том, что он нам подходит, была верной. Его главный констебль, конечно, борется за его удержание, но у него нет ни единого шанса. Я счел справедливым сказать вам, что беру его на работу, и, очевидно, вы никому не расскажете о его вербовке.
   - Естественно, сэр.
   Наступило долгое молчание. Гилби налил им друг другу портвейна и наклонился вперед, глядя в огонь, обращаясь к огню, как будто он разговаривал с кем-то позади них. "Помимо того, что это возможность для меня выразить свою признательность вам, Хендри, есть кое-что, в чем я хотел бы получить вашу помощь. Я сказал Бентли, что он должен освободить тебя на время. Специальный проект. Вы заинтересованы?
   Это был риторический вопрос, даже не то. Гилби не стал ждать ответа. - Когда вы спросили меня о Дании, я, возможно, упомянул, что сейчас небезопасно посылать туда людей, как слишком много сотрудников ЗОЕ было захвачено. Несомненно, немцы ожидают наших агентов, и это явно вызывает беспокойство. Мне нужно доставить Принца в Данию - у нас там есть потенциальный первоклассный источник разведки, и он идеально подходит для их оценки и управления - но я не уверен, что мы можем рисковать, отправляя его в данный момент. Нам нужно знать, - он вытянул ноги так, что подошвы его ботинок были примерно в дюйме или около того от огня, - то ли это, что немцы перехватили наших агентов, просто невезение, то ли это проблема с нашими датскими друзьями. или осведомитель в датском отделе ЗОЕ здесь.
   - Так чем я могу помочь, сэр?
   Гилби выпрямился и повернулся лицом к Хендри, наклонившись ближе. Он говорил тихо, и Хендри тоже пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать его слова.
   - Вас переводят в Управление специальных операций. Как вы знаете, ГП было сформировано из Службы, хотя сейчас оно более-менее автономно. Тем не менее, мы с ними очень плотно работаем, и отношения в данных обстоятельствах очень неплохие. Они, как правило, работают с группами сопротивления, в то время как мы концентрируемся на сборе разведывательных данных, но, очевидно, есть частичное совпадение, и они, как правило, несут ответственность за доставку наших агентов в оккупированные Германией страны. Я уверен, что вы все это знаете, но, возможно, вы несколько менее знакомы со структурой SOE.
   Он хлопнул Хендри по колену и поманил его еще ближе. "ГП имеет различные отделы, но его основная работа выполняется через его страновые отделы. Штаб-квартира европейских деревенских секций находится в Норесби-хаус на Бейкер-стрит. Ты когда-нибудь был здесь?'
   Хендри покачал головой.
   "Несколько парней, с которыми вы работали в прошлом, теперь там - этот ужасный такой-то Арнольд, который раньше присматривал за нашими счетами, он один из них. Однако по очевидным причинам безопасности сами секции базируются в отдельных зданиях, большинство из которых находится на Бейкер-стрит. Датский отдел находится недалеко на улице Родмартон. Там, Хендри, ты и будешь базироваться.
   "Бегущий принц?"
   - Нет, нет, нет... Я не хочу, чтобы датское отделение имело хоть малейшее представление о существовании Принца, не говоря уже о том, что мы его завербовали. Похоже, нам придется полагаться на УСО, чтобы доставить его в Данию, но я не хочу просить его выйти из самолета в нескольких тысячах футов над страной, пока мы не убедимся, что на Родмартон-стрит нет осведомителя. который устроил так, чтобы гестапо ждало его. Если есть осведомитель , твоя работа, Хендри, состоит в том, чтобы попытаться найти его.
   Хендри почувствовал прилив возбуждения. Он больше не будет находиться на побегушках у Бентли, отправляясь по стране проверять все слухи о немецком шпионе. Он был лично выбран для этой миссии самим Гилби.
   - Не будет ли проблемой, если я не говорю по-датски, сэр?
   'Нисколько. Половина людей там не говорят об этом ни слова, а мне сказали, что здесь много молодых датчанок, которые занимаются переводами и тому подобным. Гилби подмигнул ему.
   'И какова моя история? Должна быть причина, по которой я перехожу из Службы в ГП.
   Гилби заколебался, посмотрел в пол, а затем на Хендри.
   - Боюсь, вы пойдете туда под каким-то облаком. Вам придется принять образ довольно озлобленного бывшего сотрудника Службы.
  
   Два дня спустя Хендри встретил своего нового босса в Норесби Хаус. Подполковник Роберт Вебстер руководил датским отделением SOE. Он участвовал, заверил его Гилби, в большинстве крупных сражений на Западном фронте, и в его лояльности не было никаких сомнений. - Он единственный, кому мы доверились о вас; он сам очень беспокоился о том, что в его отделе может быть немецкий агент. Не очень рад тому, что мы пришли разобраться с его беспорядком, но он знает, что так оно и есть. Но даже он не знает о Принсе.
   Вебстеру было далеко за шестьдесят, а возможно, даже чуть больше семидесяти, и он был одним из легиона старших офицеров вооруженных сил и разведки, которых уволили с отставки, чтобы помочь в военных действиях. У него был слегка раздражительный вид человека, которого рано разбудили после дневного сна.
   - Гилби рассказал мне все, Хендри, нет нужды все повторять. Он провел руками по серебристо-седым волосам, немного длиннее, чем у большинства мужчин его возраста, а затем посмотрел на Хендри так, как будто, несмотря на то, что он велел ему не повторять этого, он тем не менее должен был это сделать.
   - Моя задача - осмотреться, сэр, как, несомненно, сказал вам Гилби. Я хорошо умею быть осторожным, просто наблюдаю со стороны. Вполне может быть, что вам просто ужасно не везет с агентами, которых вы забрасываете. Но если есть кто-то, кто передает информацию врагу, я надеюсь, что смогу их обнаружить.
   - Итак, я понимаю. Вы начинаете на Родмартон-стрит в понедельник. Я ставлю тебя с Ллевеллином Тиндаллом; он наш логист. В секции мало что происходит, о чем он не знает. Он должен убедиться, что все улажено для наших операций. Временами неуклюжий характер, ему немного не повезло во Франции во время Великой войны, но он чертовски хорош в своей работе.
  
   За три дня до того, как он отправился на Родмартон-стрит - между ними были выходные - Хендри нарисовал мысленный образ Ллевеллина Тиндалла: валлийца, несомненно, невысокого роста и с громким голосом, вероятно, социалиста методистского толка. Он мог попытаться обратить Хендри в социализм или методизм, или даже в то и другое.
   Он оказался ни на что не похожим. Он был высокого роста, с почти аристократической осанкой, слегка сутулился и ходил неуклюже, как будто ему было больно. Он говорил с хрустальным английским акцентом, слова, которые он использовал скупо, настолько тщательно подобранные и произносимые, что звучали жеманно.
   Подполковник Вебстер отвел Хендри в кабинет Тиндалла в понедельник утром и оставил его там после самого краткого представления. Тиндалл ничего не сказал, кивнув скорее в знак покорности, чем в знак приветствия, и указал на небольшой стол напротив своего.
   - Мисс Поулсен - мой датский секретарь: она приходит поздно и остается допоздна. Она сидит там. Он постучал по большому матовому стеклу позади себя, по другую сторону которого находился узкий кабинет, через который вошла Хендри. - Для вас есть несколько файлов: прочтите сами. Здесь действительно не так уж и сложно. Там же есть информационный документ по Дании. Вам нужно посмотреть на это. Просто помните, что датчане - разновидность немцев, и вы не ошибетесь".
   В течение часа Хендри сидел неловко, и единственным звуком было переворачивание страниц, легкие стоны Тиндалла при каждом его движении и постоянное прочищение горла. Примерно каждые десять минут он вставал и делал несколько шагов по комнате, прежде чем осторожно опуститься обратно на стул.
   - Моя свекровь была валлийкой, - наконец сказал Хендри. Это была попытка нарушить молчание, но когда Тиндалл медленно посмотрел на него, как на сумасшедшего, он тут же пожалел, что сказал это.
   'Действительно?' - сказал Тиндалл. "Во мне нет валлийской крови, слава Богу; никогда даже не был в этой кровавой стране - избегал ее, как чумы. Мои родители провели там свой медовый месяц, неделю в Аберистуите. Несколько лет спустя, когда пьянство овладело ею преждевременно, но навсегда, моя мать призналась мне, что это была худшая неделя в ее жизни. Она сказала, что это было так, как будто мой отец насиловал ее. Представляешь, она мне это сказала? Она никогда не пускала его в свою постель после Аберистуита. Его местью было то, что он назвал меня Ллевеллин, когда я приехал через девять месяцев после медового месяца: она даже не могла использовать второе имя в качестве альтернативы. Так что пытаться установить между нами валлийскую связь, наверное, неразумно. Но скажи мне, Хендри, что ты сделал, чтобы заявить о себе на Бродвее? Должно быть что-то, что привело к понижению в должности до этого заброшенного аванпоста.
   Хендри вспомнила инструкции Гилби. Явно не признавайся в том, что сделал что-то плохое как таковое. Это было бы слишком подозрительно. Они будут удивляться, почему вас до сих пор не выгнали. Скорее столкновение личностей, чем что-либо еще, шесть из одного и полдюжины другого в ряду с Бентли, и он поднял ранг, поэтому вам нужно двигаться дальше. Вы чувствовали, что к вам относились недостаточно уважительно; Я улажу эту историю с Бентли, если его кто-нибудь когда-нибудь спросит. Возможно, был скандал, повышенные голоса...
   - Ну... - сказал Хендри, выдержав длинную паузу, надеясь показать свое нежелание обсуждать этот вопрос. - Я не уверен, что это понижение как таковое. Мы с начальником отдела не совсем сходились во взглядах, и я с сожалением должен сказать, что дискуссия, призванная прояснить ситуацию, скорее вышла из-под контроля. Конечно, я извинился, но после этого мне было трудно оставаться".
   - Значит, в кассе нет рук?
   - Господи, нет! У Хендри не было никаких проблем с тем, чтобы казаться искренне обиженным, даже сердитым. 'Ничего подобного. Вы, наверное, слышали о Бентли, начальнике моего отдела? Довольно умный, с очень хорошими связями; его жена - младшая дочь графа, которому принадлежит половина Вустершира. Он был в Баллиоле и является юристом, никакого реального послужного списка на службе - даже не участвовал в Великой войне. Временами обращался со мной как с собачьим телом, и я боюсь, что позволил своему разочарованию накопиться. Но знаешь... вот я, новое начало и все такое.
   Тиндалл медленно встал, морщась при этом. Он выпрямился и подошел к окну, повернувшись к нему спиной, так что он был в силуэте, когда обратился к Хендри.
   - Мне кажется, мы с тобой чем-то похожи, Хендри: собачьи тела, которых не ценят по-настоящему, принимают как должное. Вот этот офис, Вебстер называет его логистикой. Мы больше похожи на туристическое агентство. Как только агент выбран для отправки в Данию, я организую его поездку при значительной помощи мисс Поулсен. Но Вебстер принимает меня как должное, как и вы, судя по всему. Знаешь, он счастливчик, Вебстер, простите меня за язык. Воевал на Западном фронте всю войну, линию фронта, окопы и все такое, и прошел невредимым. Не только физически: если машина дает обратный эффект, он даже не прыгает. В то время как я... - Теперь он медленно возвращался к своему столу. "Я базировался в армейском штабе в Монтрей-сюр-Мер, в нескольких милях от места сражения. Там я также занимался логистикой, следя за тем, чтобы припасы доходили до фронта. Моя единственная поездка вперед была в конце 1917 года, когда меня отправили в Камбре во время боев - там была проблема с запасом боеприпасов на передовом складе, и я должен был ее решить. Я был все еще в нескольких милях от города, который, должен вам сказать, подвергался изрядным побоям. Когда мы уезжали, возвращаясь в Монтрей, наша колонна попала под обстрел. Грузовик перед машиной, в которой я находился, был разбит, и нас засыпало осколками. Чтобы не придавать этому слишком большого значения, Хендри, кусок застрял у меня в яйцах. С того дня у меня постоянная боль. Тем не менее, вероятно, уберег меня от неприятностей, а?
  
   В конце своей первой недели в офисе Ллевеллина Тиндалла Хендри вызвали на встречу в офисе Гилби в МИ-6. Он пошел на Бродвей, на юг через Мейфэр и Сент-Джеймс-парк, и когда он прибыл туда, Гилби и подполковник Роберт Вебстер ждали его в приемной.
   - Мы заскочим через дорогу в Сент-Эрминс, - сказал Гилби. "Нет причин, по которым мы не можем сделать это за приличной выпивкой".
   Они нашли столик в конце бара "Кэкстон" с видом на усаженный деревьями вход во внутренний двор. - Ты ведь знаешь, что у нас здесь есть один из этажей, не так ли, Хендри? Гилби смотрел в потолок. "Я пытался перенести свой офис сюда, но как-то не получилось. У ЗОЕ тоже есть право голоса, не так ли, Вебстер?
   Вебстер присоединился к двум другим, задумчиво глядящим вверх, и все они желали, чтобы они базировались здесь, а не в более утилитарных помещениях, которыми должны были довольствоваться остальная часть МИ-6 и ЗОЕ.
   - Роберт придерживался мнения, - сказал Гилби, - что судьба агентов, которых мы посылаем в Данию, - это либо неудачное совпадение, либо источник находится в самой Дании. Он не хотел признавать, что информация поступает из его собственного отдела. Я думаю, это справедливо, Роберт?
   - Это было мое мнение, конечно. Тем не менее я пришел к выводу, что источник может быть на Родмартон-стрит, не более того.
   - Что вы думаете о Тиндалле? Гилби изучал свой скотч, задавая вопрос. Вебстер выглядел смущенным.
   "Если вы спрашиваете, что я думаю о нем как о человеке... ну, он не в моем вкусе. Вспыльчивый, недружелюбный, не совсем клубный, у него явно есть фишка на плече: большую часть которой можно объяснить тем, что случилось с ним на Великой войне. Но если вы спрашиваете мое мнение о том, является ли он нацистским осведомителем на Родмартон-стрит - нет, я действительно так не думаю.
   'Почему?'
   - Это слишком очевидно, слишком удобно, согласитесь? Это человек, который организует отправку наших агентов в Данию. Он находится в слишком незащищенном положении. Конечно, если бы это был он, то он сделал бы усилие, чтобы быть более приятным. Такой неприятный и откровенно обиженный только привлекает к себе внимание".
   - Он задавал вопросы о тебе, Хендри. Он дружит с парнем, с которым служил в армии, который работает в регистратуре, и он подошел к нему, чтобы узнать, что он знает о вас. И оказывается, у него есть связь с Бентли: его брат был с ним в Баллиоле, и он ухитрился столкнуться с ним в своем клубе. Все, о чем он хотел поговорить, это ты.
   "Совершенно нормально спрашивать о новом коллеге по работе, - подумал я. Вряд ли на такую уловку мог бы пойти нацистский шпион, а?
   - Я согласен, Хендри, но если источник находится на Родмартон-стрит, то все указывает на Ллевеллина Тиндалла; в конце концов, он единственный человек, который знает каждую деталь поездки агента в Данию. Но у нас нет доказательств. Мы позволили вам вступить с этой историей об уходе из Службы под чем-то вроде облака. Мы подозревали, что Тиндалл спросит о вас, и когда он это сделал, он услышал, что вы вовсе не в опале, а фактически переведены в датское отделение с очень секретной миссией по отправке агента.
   "Так что продолжайте в том же духе, - сказал Вебстер, - изображая несколько обиженного и недооцененного собачьего трупа, и посмотрим, что сделает Тиндалл. Будьте менее осторожны с тем, что вы оставляете на своем столе, и, возможно, спросите его, можете ли вы воспользоваться его сейфом. В этом деле, - он сунул под стол толстый конверт, - есть вся необходимая вам информация. Вы работаете с вымышленным агентом под кодовым именем Венеция. Вы должны организовать вылет "Венеции" в следующую среду вечером из Королевских ВВС Темпсфорд в Бедфордшире и высадку к северо-западу от Рандерса на полуострове Ютландия. Несуществующая Венеция будет на Галифаксе из 138-й эскадрильи; они являются частью Службы специального назначения Королевских ВВС. Мы позаботимся о том, чтобы один из их самолетов взлетел, как планировалось, - Тиндалл хорошо знает Темпсфорд и вполне может проверить, был ли такой полет.
   - А как мы узнаем, передал ли он информацию?
   "Предполагаемое падение произойдет недалеко от деревни под названием Ворнинг. В этом районе есть особо надежная ячейка сопротивления. Там обычно тихо, немного немцев. Им будет приказано внимательно следить за зоной сброса. Если там есть немцы, ожидающие Венеции, мы узнаем, что Тиндалл их предупредил.
  
   Хендри сыграл свою роль, даже произведя впечатление на самого себя. Он провел большую часть выходных в офисе, факт, о котором он упомянул Тиндаллу, когда пришел в понедельник утром, и который Тиндалл позже подтвердил дежурному швейцару. Он сделал вид озабоченный и даже озабоченный, уронил дело Венеции, много ругался, а потом спрятал его под грудой бумаг. Когда он вышел пообедать, то спросил Тиндалла, не возражает ли он, если тот подержит что-нибудь в своем сейфе.
   В среду утром он позаботился о том, чтобы его железнодорожный билет до Бедфорда был виден на его столе, а когда он ушел в обеденное время и Тиндалл спросил его, куда он направляется, он ответил: "Кингс-Кросс", прежде чем поспешно покинуть офис.
   Он провел ночь в Королевских ВВС Темпсфорд, наблюдая, как "Галифакс" взлетел в девять часов, и был в диспетчерской, когда он приземлился после тысячемильного обратного пути незадолго до половины третьего. Через несколько минут командир станции, капитан группы Хэнсон, проводил его в кают-компанию, где молодой летный лейтенант, руководивший миссией, описал ее так, как он мог бы рассказать о воскресной дневной поездке на своем новом спортивном автомобиле. автомобиль.
   - Достаточно плавный полет: держится на высоте двенадцать тысяч футов над Северным морем, средняя скорость - приличные двести семьдесят. Немного зенитной артиллерии над Германской бухтой, но я не уверен, что целью были мы. Пересекли побережье Дании в Тибороне, если вы так это произносите, а затем направились на восток-юго-восток к зоне высадки. Спустился на пять тысяч над озером к северо-западу от целевой зоны, а затем следовал обычному протоколу сброса агента: быстрое снижение до шестисот футов, удерживание его в петле, пока двигатель мог выдержать, затем рвануло к чертям. из дросселя и до двадцати тысяч к тому времени, когда мы снова были над Северным морем. Недалеко от Фризского фронта заметили пару немецких ночных истребителей, но вскоре сказали им отъебаться...
   - Язык, пожалуйста, Грин, у нас гость...
   Пилот посмотрел на Хендри так, словно видел его впервые. Хендри заметил, что, несмотря на кажущуюся беззаботность молодого пилота, у него заметно подергивалось одно веко, и он постоянно сжимал и разжимал руки.
   - Простите, сэр, где я был?
   - Кажется, недалеко от Фризского фронта - какие-то немецкие ночные истребители, с которыми вы не сходились во взглядах.
   'О да. После этого нажал на педаль газа, немного встречного ветра с побережья Норфолка, и вот мы здесь!
   - И я полагаю, вы ничего не видели на земле?
   Лейтенант взглянул на капитана группы; оба мужчины выглядели удивленными.
   'Нет, сэр. Как вы знаете, мы выбрали ночь с маленькой луной и большим количеством облаков. Если вы понимаете, что я имею в виду, немцам было бы плохо видеть, что никто не выпрыгивает из "Галифакса", но в то же время нам трудно увидеть что-либо на земле.
   Хендри доставили прямо из Темпсфорда в штаб-квартиру МИ-6 на Бродвее. К тому времени, когда он прибыл в офис Гилби, он понял, что не спал больше суток. Он пил уже третью чашку кофе, когда сразу после шести вошел Вебстер, выглядевший как человек, соприкоснувшийся со смертью.
   - С тобой все в порядке, Вебстер? Гилби казался искренне обеспокоенным.
   - Ты не против, если я закурю, Том? Как вы знаете, я распорядился, чтобы сообщение от группы Рандерса было получено норвежской секцией, так что у Тиндалла не было ни малейшего подозрения о нем. Я говорю, кофе будет?
   Он потягивал кофе, попеременно затягиваясь сигаретой. При этом он достал из портфеля лист бумаги. - Сообщение от группы Рандерса. Оно было передано в пять часов утра по нашему времени, несколько позже, чем я ожидал, но я думаю, вы поймете, почему. Как только он был расшифрован, я пришел прямо сюда. Мы изменили время на британское. В нем говорится: "Птица появилась над гнездом примерно в одиннадцать двенадцать прошлой ночью. Спустился на обычную высоту за нормальный период времени. Плохая видимость "земля-воздух". Район, кишащий немецкими войсками - возможно, более двухсот - включая как минимум один отряд СС. Блокпосты по всему району и поквартирные обыски в Ворнинге и его окрестностях. Предполагается, что в этом замешаны офицеры гестапо из Копенгагена. Сожалею, что не могу передать до сих пор по соображениям безопасности. Свободная Дания!"
   Гилби протянул руку, и Вебстер передал ему листок. - Мог ли кто-нибудь еще в вашем отделе знать об этом, Вебстер?
   - Не то чтобы я в курсе, сэр. Хендри лучше знает...
   "Я не обсуждал это ни с кем другим, и дело Венеции осталось в офисе, который я делю с Тиндаллом. Хотя судить его по косвенным уликам немного грубо, не так ли?
   - Это больше, чем косвенные, Хендри: это убедительно, - сказал Гилби. - Единственным человеком, кроме нас троих, который знал о вымышленном агенте, сброшенном прошлой ночью в районе Рандерса, был Луэллин Тиндалл. В любом случае, мы следим за ним: с понедельника за ним у меня стоит группа наблюдателей.
   - Впервые слышу об этом, Том. Выкопать что-нибудь?
   - Ничего в понедельник. Он отправился прямо в свою квартиру в Мэрилебоне; это в особняке на Уэлбек-стрит. Во вторник он пошел в свой клуб, а затем взял такси до своей квартиры. Между прочим, во вторник мы обыскали его квартиру, и ничего подозрительного там не было, хотя, честно говоря, я бы очень удивился, если бы оно было. Прошлой ночью он вышел из своего офиса и пошел пешком на Бейкер-стрит, затем взял такси до площади Пикадилли. Оттуда он пошел к Сент-Мартинс-лейн, хотя, по словам Треслейка, который руководил наблюдателями, он не пошел туда напрямую: он пошел по Хеймаркет, на Трафальгарскую площадь, полностью ее обогнул, затем по Чаринг-Кросс-роуд, прежде чем пересечь ее. . Треслейк сказал, что он использовал довольно стандартную технику, чтобы избежать слежки: довольно хорошо, но явно недостаточно хорошо. Он медленно пошел по Сент-Мартинс-лейн, а затем затормозил за углом Сент-Мартинс-Корт, как будто кого-то ждал. Минут через десять он прошел еще немного и зашел в Сесил Корт, где был замечен с молодым человеком. Они остановились в дверном проеме, немного поговорили, а потом Треслейк сказал, что, по его мнению, Тиндалл передал молодому человеку листок бумаги. Они вместе пошли обратно на Чаринг-Кросс-роуд, где довольно быстро расстались.
   "Сколько наблюдателей было на этом этапе?" - спросил Хендри.
   - Три, я думаю. Тиндалл сел в автобус номер 53 и остался в нем до Уигмор-стрит, откуда вернулся в свою квартиру. Треслейку и одному из других наблюдателей удалось попасть в автобус. Что касается другого парня, он прыгнул в другой автобус и просто исчез в ночи. Должно быть, он хорош: мои наблюдатели не привыкли к тому, что их цели растворяются в воздухе. Мы не МИ-5, как вы прекрасно знаете.
   - Итак, когда Тиндалл входит в офис, мы отводим его в сторону и задаем ему несколько вопросов, а, Том? Похоже, ему нужно на многое ответить.
   - Я не думаю, что мы можем позволить себе роскошь ждать, пока он придет на работу. Примерно через час после того, как он вошел в свой многоквартирный дом, Треслейк собирался позвонить мне, чтобы узнать, должны ли они остаться там, когда они заметили того самого молодого парня, которого Тиндалл встретил на Сент-Мартинс-лейн. Он появился из ниоткуда и поспешил в блок. Треслейк вызвал подкрепление, и они смогли очень внимательно наблюдать за зданием: насколько нам известно, он все еще там.
   Гилби подошел к шкафу за столом. Он открыл ее и достал пистолет. - Нам лучше двигаться дальше. Нас ждет машина.
  
   Учитывая скорость, с которой все произошло, Хендри был удивлен, как ясно он позже вспомнил события следующего часа.
   Они прибыли на Уэлбек-стрит и обнаружили, что у Треслейка есть команда из шести наблюдателей и четырех вооруженных полицейских.
   - Квартира Тиндалла на третьем этаже, сэр. Я поставил двух человек на площадку выше и одного на площадку внизу. Задняя часть квартиры выходит в глубокий двор между этим блоком и блоком за ним. У меня там один мужчина. Нет сомнений, что оба мужчины в квартире. Мы можем либо подождать, пока они выйдут, либо войти внутрь: это, очевидно, ваше решение, сэр.
   - Очевидно, Треслейк. Мы войдем сейчас; мы могли бы даже поймать их передачи. Вебстер, подожди здесь; Треслейк, держи своих наблюдателей там, где они есть, а ты и полиция пойдем со мной - и ты тоже, Хендри.
   Хендри было ясно, что семеро мужчин, поднимающихся по лестнице и двигающихся по маленькому коридору за пределами квартиры Тиндалла, не могут не поднять шума, как бы они ни старались этого избежать. Треслейк позвонил в дверь, и прошла целая минута, прежде чем из квартиры донесся приглушенный голос Тиндалла.
   'Это кто?'
   Треслейк объяснил, что у него есть посылка, но ответа не последовало. Один из полицейских указал на подзорную трубу, установленную высоко в двери и не по центру. Это явно не предназначалось для просмотра. Гилби кивнул, и Треслейк ворвался в дверь.
   - Прочный, сэр, усиленный. Нам понадобится молоток.
   Прошла еще минута, прежде чем им удалось ворваться внутрь. Хендри вошел последним, и когда он это сделал, он заметил открытое окно в гостиной и услышал крики под ним.
   - Оставайся на месте - не двигайся.
   - Не будь дураком, Тиндалл, ради всего святого.
   - Треслейк, тебе нужно что-то сделать...
   - Луэллин, возможно, это может быть...
   Ллевеллин Тиндалл стоял в спальне спиной к большому зеркалу, кровать в беспорядке рядом с ним, лицом к открытому дверному проему. Его халат был лишь неплотно застегнут, и под ним он был голым. В его руке, которая сильно тряслась, был табельный пистолет Уэбли, ствол которого подпрыгивал, как дирижерская палочка. Сначала он направил его в потолок, потом придержал так, словно собирался уронить; затем он зажал его под челюстью, прежде чем поднять и прижать к виску.
   - Пошли, Тиндалл, - сказал Гилби почти добродушным тоном. - У тебя нет никаких проблем.
   Тиндалл уставился на него в полном замешательстве: не было сомнений, что он попал во всевозможные неприятности. Затем, прежде чем кто-либо успел пошевелиться, он нажал на курок.
   Он так дрожал, что поначалу казалось, что он все-таки выстрелил в потолок, но когда все бросились вперед, он кучей рухнул на то, что явно было дорогим ковром из какого-то экзотического места. Пуля пробила ему большую дыру прямо возле уха, и на ковер хлынула кровь.
   Хендри опустилась на колени рядом с ним, и глаза Тиндалла повернулись к нему, очевидно, узнавая.
   - Кому ты сказал, Тиндалл, на кого ты работаешь? Гилби теперь звучал нервно; он продолжал повторять вопрос.
   Хендри взяла Тиндалла за запястье, нащупывая пульс. - Он ушел, сэр. Мы никогда не узнаем.
  
   Двумя днями позже в Уайтхолле был устроен прием с напитками в честь какого-то американца, о котором Гилби никогда не слышал, но которого сочли достаточно важным для трехстрочного кнута: все приглашенные будут присутствовать , а имя премьер-министра будет использовано в качестве приманки.
   Эти приемы в Уайтхолле были похожи на отравленные чаши во многих отношениях, напоминая о том, как трудно знать, кому доверять, и часто утомительное упражнение в том, кого следует избегать.
   Сегодняшний вечер был показательным: Гилби нашел приятный темный угол, откуда он мог хорошо видеть собравшихся и который также находился на пути, по которому официанты шли из бара обратно в комнату. Он провожал какого-то американского генерала с большим количеством звезд на плече, чем, как он предполагал, было разрешено, когда перед ним появился лорд Суолклифф.
   - Что я слышу, Гилби?
   Ни приветствий, ни любезностей, ни светской беседы со стороны научного консультанта Черчилля. Боксер, наносящий апперкот прямо с звонка: типичный Суолклифф.
   - Понятия не имею, лорд Суолклифф. Он заметил, что у Суолклиффа в руке не было стакана, что не многообещающе.
   - Я слышал... - Суолклифф сделал паузу, огляделся и придвинулся ближе - слишком близко, по мнению Гилби. - Я слышал, вы задавали вопросы о ракетах. Немецких.
   - Я задаю вопросы по многим вопросам, лорд Суолклифф. Это часть моей работы". Гилби мог ударить себя ногой. Это был плохой ответ, слабый и оборонительный.
   - В данном случае нет. Забудьте о ракетах. Добрый вечер.'
   Глава 3
   Англия, октябрь - ноябрь 1942 г.
   Том Гилби был в ярости, его крики эхом разносились по коридору и, возможно, по этажам выше и ниже его офиса. По его мнению, было достаточно плохо - даже необдуманно - то, что Ллевеллин Тиндалл покончил с собой до того, как они смогли его допросить. Но гораздо хуже было то, что другой мужчина в квартире - тот самый, с которым Тиндалл был замечен разговаривающим на Сент-Мартинс-лейн, - каким-то образом сумел сбежать. Это было непростительно.
   Также в офисе на Бродвее находился Вебстер из датского отдела ЗОЕ, выглядевший еще ближе к смерти, чем утром. Хендри тоже был там со своим начальником отдела Роландом Бентли. Но объектом немедленного гнева Гилби был Треслейк, лидер группы наблюдателей. Тот факт, что им удалось проследить за Тиндаллом по всему Лондону и заметить молодого человека, входящего в квартиру, не упоминался. Такой успех больше не засчитывался. Их неспособность поймать его была всем, что имело значение.
   - Напомни мне, сколько человек было в твоей команде, Треслейк?
   - Десять, сэр, включая меня и четырех полицейских.
   - Все вооружены?
   'Да сэр.'
   "И я тоже был там, плюс Хендри, так что двенадцать человек, но каким-то образом этому молодому парню удалось вылезти из окна третьего этажа и исчезнуть!" Он ударил по столу, и чайная чашка вылетела из блюдца. Хендри заметил, что Бентли сделал шаг назад, стратегически расположившись позади Вебстера. Начальник его отдела обладал умением уходить с линии огня, что помогало ему в карьере.
   - Он был невероятно ловок, сэр, и это было узкое окно; моим людям пришлось изо всех сил, чтобы пройти через это. Ему удалось подняться еще на два этажа, а затем он исчез над крышами".
   - Но у вас был человек во дворе. Какого черта он делал? У него не было пистолета?
   - Да, сэр, но, боюсь, он заклинил.
   - Господи, - угрожающе сказал Гилби, тяжело барабаня пальцами по столу.
   - Однако есть одно обстоятельство, сэр, если оно чем-нибудь поможет...
   - Продолжай, Треслейк.
   - Это стало известно только в последние полчаса. Помнишь, я рассказывал тебе, как парень помоложе запрыгнул в автобус номер 24, направлявшийся на север по Чаринг-Кросс-роуд, и как он был таким быстрым, что мой наблюдатель не успел в него влезть? Ну, по крайней мере, он смог взять регистрационный номер автобуса, и теперь мы смогли поговорить с его кондуктором. Он узнал описание молодого человека и отчетливо помнит, как тот спрашивал, идет ли автобус в сторону Мэрилебон. Он сказал ему, что это не так, и что ему нужно пересесть на Тоттенхэм-Корт-роуд. Он также говорит, что этот человек говорил с тем, что он описывает как континентальный акцент.
   Гилби поднял взгляд, его пальцы все еще барабанили.
   - Я не думаю, что он смог уточнить, в какой части чертового континента?
   - Боюсь, что нет, сэр. Он просто сказал, что он иностранец, с континентальным акцентом, и что у него нервный вид.
  
   Позже этим утром Гилби несколько успокоился, хотя выглядел не менее сердитым, когда ходил по офису с сдерживаемой энергией обиженного животного. Треслейк и Вебстер ушли, и теперь он остался наедине с Бентли и Хендри.
   - Что ты думаешь, Роланд?
   - О чем, сэр? Роланд Бентли выглядел настороженно; он всегда нервничал, когда его просили высказать свое мнение.
   "Вы все слышали; Вы знаете, что происходит. Мне нужно отправить Ричарда Принса в Данию. Я беспокоился об использовании SOE из-за наших опасений, что они проникли, поэтому я поместил туда Хендри. Теперь, когда стало ясно, что информатором был Ллевеллин Тиндалл, как вы думаете, можно ли послать Принса, пользуясь добрыми услугами ЗОЕ?
   - Позвольте мне сказать, Том - и вы понимаете, что я в определенной степени играю роль адвоката дьявола, - улики против Ллевеллина Тиндалла лишь косвенные. В его квартире ничего не найдено...
   - Подожди, Роланд, он был единственным человеком на Родмартон-стрит, кто знал о том, что Хендри прислал агента, и, конечно же, вокруг зоны высадки ждала немецкая комиссия по приему из нескольких сотен солдат... парень с иностранным акцентом, которого он встретил на Сен-Мартинс-лейн, - его немецкий контакт?
   - Действительно, Том, но тем не менее это косвенные улики, и нет ничего, что доказывало бы, что Тиндалл... был... немецким шпионом. В законодательстве различают косвенные и прямые доказательства. В отличие от слухов, они оба приемлемы в суде, но последнее, безусловно, имеет гораздо больший вес, чем первое. А этому молодому парню, иностранцу, может быть и другое объяснение...
   'Продолжать.'
   - Это несколько деликатно, Том, как вы понимаете, но Треслейк сказал нам, что Тиндалл околачивается между Сент-Мартинс-Корт и Сесил-Корт. Ну... - Бентли нервно кашлянул и взглянул на Гилби, а затем на Хендри, словно не зная, стоит ли продолжать. - В этом квартале находится трактир Солсбери. Возможно, вы не в курсе, но это место, где гомосексуальные мужчины... встречаются друг с другом. Вполне возможно, что именно по этой причине Тиндалл встретил этого молодого человека. Кажется, они называют это пикапом. Они вошли в Сесил-Корт, который несколько менее известен, где Тиндалл вручил ему клочок бумаги со своим адресом и договорился о том, чтобы он навестил его позже тем же вечером. Ясно, что он не хотел бы, чтобы его видели путешествующим с молодым человеком или даже входящим с ним в его многоквартирный дом. Улики, как бы они ни были, могут так же легко указать на то, что это был грязный сексуальный контакт: безусловно, незаконный, но вряд ли в той же степени, что и государственная измена.
   Гилби посмотрел на Бентли, создавая впечатление, что в его словах есть смысл, но, тем не менее, он не хотел признавать это таковым. - Что ты думаешь, Хендри? Вы не слишком много думали о Тиндалле, не так ли?
   - Нет, сэр. Он явно был обиженным типом, с большой фишкой на плече и все такое, но делает ли это его предателем, я не уверен. Кажется, я уже говорил вам, что это слишком удобно, а?
   - Тем не менее... тем не менее... - Гилби переложил несколько бумаг на своем и без того опрятном столе и, похоже, пришел к какому-то решению. - Пока сохраняется вероятность того, что Тиндалл передавал разведданные о наших операциях немцам, а молодой иностранец находится на свободе, мы не можем рисковать и использовать УСО для отправки Принса в Данию.
   - Но если источником был Тиндалл, а Тиндалл мертв, то, конечно, больше нет никакой опасности?
   - Я знаю, Роланд, но если бы он был нацистским шпионом, что бы он сказал этому молодому человеку? Нам нужно доставить принца в Данию альтернативными способами.
   - Что трудно, - сказал Хендри. "В конце концов, у SOE есть весь опыт в этом отношении".
   'Я знаю я знаю. Скажи мне, Хендри, помощница Тиндалла, датчанка, какая она?
   "Грета Поульсен? Достаточно приятно. Симпатичная штучка, если довольно широкоплечая. Но хорошие ноги и прекрасный...
   - Я не спрашиваю о ее телосложении. Какая она как личность?
   "Тихий, но хорошо справляется с делами. Я знаю, что Тиндалл жаловался на то, что его использовали в качестве собачьего тела, но во многих отношениях мисс Поулсен была собачьим телом Тиндалла, хотя она никогда не стонала по этому поводу, как он. Я не уверен, насколько хорошо все работало бы без нее.
   - Она была в том же кабинете, что и вы с Тиндаллом?
   - Снаружи, сэр, в передней. На случай, если у вас возникнут какие-либо опасения, она была олицетворением осмотрительности. Она всегда стучала, прежде чем войти, и либо Тиндалл, либо я запирали кабинет, когда уходили".
   - Нет, меня это не беспокоит. Она блестяще прошла проверку безопасности; Я уже проверил это. Дело в том, что нам нужен ее опыт, но нам нужно увести ее с Родмартон-стрит. Я предлагаю прикомандировать ее к нам, пока мы готовим Принса к его миссии.
  
   Гилби попросил об одолжении или двух. Он не мог рисковать Вебстером, зная, что хочет использовать Грету Поулсен для помощи в подготовке Принца, поэтому начальника Вебстера в Доме Норесби убедили дать ему указание уволить ее. - Извините, Вебстер, эту часть вашей операции придется закрыть: считайте, что она скомпрометирована. Не беспокойтесь о мисс Поулсен, мы найдем для нее занятие.
   Следующей была его невестка, чей отец владел и обрабатывал значительные участки Дербишира. "Это будет сложно, Том", - был ее первый ответ. С ней всегда было сложно. Гилби сказал, что это позор, потому что он может оказать существенную помощь бензиновым пайком, даже весьма щедрым. Через полчаса она перезвонила: без проблем.
   Дом, который они придумали, был идеальным: фермерский дом приличных размеров, без соседей в радиусе мили, расположенный к западу от Мэтлока, на окраине Пик-Дистрикт. Он был в хорошем состоянии, им пользовался один из управляющих имением, пока его не призвали на военную службу несколько месяцев назад. Ни у кого не возникло бы ни малейшего подозрения, что его позаимствовала Служба. Такие помещения они называли домами-призраками: не зарегистрированными, о которых ничего не известно, кроме очень немногих избранных.
   - У тебя есть три недели, чтобы обучить его, Хендри, - сказал Гилби. - Ты пойдешь туда, чтобы взять на себя общую ответственность. Там есть инструктор SOE по имени Мартин, который разбирается с болтами и гайками, а мисс Поулсен будет рядом, чтобы помочь со всем, что связано с датским языком. Вы учите его тому, что значит быть шпионом - теории и тому подобному. Я полагаю, ты хорош в этом.
  
   Ричард Принс был в ошеломленном и даже сбитом с толку состоянии, когда прибыл в уединенный фермерский дом в Дербишире в один из тех октябрьских дней, когда деревья овладевают осенью и в воздухе витают первые признаки зимы. Они выехали из Линкольна рано утром, и к тому времени, когда они прибыли в пункт назначения, земля все еще была покрыта инеем.
   Хендри был там, чтобы поприветствовать его, нетерпеливо расхаживая взад и вперед возле дома, как будто Принц опоздал, поглядывая на часы и без необходимости суетясь о том, кто принесет какой чемодан в дом. Путешествие дало Принсу возможность подумать о своей вербовке и о том, что теперь он работает на британскую разведку. Его смущение было связано с темпом, в котором все происходило, и с тем фактом, что он почти ничего не сказал об этом. Его согласие предполагалось: в один момент он был полицейским в Линкольншире, в следующий он был в кабинете своего начальника полиции, в комнате было полно сигаретного дыма. Хендри делал так, чтобы все это звучало несколько прозаично.
   - Пару месяцев, принц, вот и все. Приходите поработать с нами пару месяцев".
   Главный констебль сидел за своим столом с красным лицом и поведением человека, который явно проиграл спор. - Я сказал, что два месяца должны означать два месяца, принц, не волнуйтесь. Если бы я мог позволить себе потерять своего лучшего детектива, я бы позволил вам присоединиться к нему в 1939 году, как вы и хотели, но мистер Хендри настаивает.
   Принс повернулся к Хендри, чье поведение было полной противоположностью поведению старшего констебля: человеку, явно выигравшему спор. Хендри отодвинул стул от гневного взгляда старшего констебля. - Считайте это долгом, принц. Ясно, что мы не можем заставить вас работать на нас, но для того, что мы имеем в виду, вы, несомненно, лучший человек.
   И хотя в тот момент он вполне мог бы сказать "нет", он знал, что пожалеет об этом. Каждый раз, когда он видел солдата или летчика, он испытывал угрызения совести, ощущение, что он не играет своей роли на войне. Он знал это, если бы не Генри, он бы давно присоединился к ним.
   - Два месяца, вы говорите, сэр?
   - Более или менее, да. Я имею в виду, мы явно не будем считать дни как таковые, но...
   Главный констебль фыркнул.
   Принц глубоко вздохнул. - Ну, пожалуй, да...
   Хендри встал слишком быстро, подошел к нему и сжал его руку обеими руками. - Добро пожаловать на борт, принц. Может, мы с тобой найдем, где поболтать?
  
   При других обстоятельствах Ричард Принс назвал бы три недели под Мэтлоком довольно приятными. Дом был очень удобным, пара, нанятая Службой, присматривала за домом и готовила еду, а сельская местность была потрясающей. Человек по имени Мартин обучал его обращению с огнестрельным оружием и самообороне, а также занятиям по общению. Работа Хендри, помимо суеты и беспокойства о безопасности, заключалась в том, чтобы проинструктировать его о миссии и познакомить, как он выразился, с агентом в тайной операции. Датчанка по имени Грета тоже была там время от времени: ее работа заключалась в том, чтобы помочь создать его новую личность и убедиться, что он знаком со всеми датскими вещами.
   Принц и Грета Поулсен сблизились во время ее визитов в Дербишир. Он не мог ничего рассказать ей о себе, и она знала его только как Томаса - Хендри был единственным человеком, который знал его настоящую личность. Но она была дружелюбна, в отличие от делового подхода Мартина и суетливости Хендри. Они подолгу гуляли за городом, и через пару дней она брала его под руку. Вскоре после этого она начала целовать его в щеку, когда они встречались и когда расставались.
   Принц не ожидал, как много будет значить для него эта дружба, и даже был близок к тому, чтобы рассказать ей о своих обстоятельствах. Он думал об этом, пока они шли по переулкам и по полям: он, конечно, не назвал бы ни своего имени, ни каких-либо других подробностей, но мог бы намекнуть на недавнюю трагедию с женой, а может быть, даже на ребенка - он не стал бы говорить, что это был сын. Это могло бы помочь объяснить некоторую сдержанность, которую она не могла не заметить в нем. Он не хотел, чтобы она считала его грубияном.
   Но потом он вспомнил, как Хендри предупреждал его никому ничего не говорить. Все, что вам нужно, это один человек, которому вы доверяете, чтобы выговориться кому-то другому, которому они доверяют, казалось бы, невинную деталь, и они рассказывают другому человеку, которому они также доверяют, и следующее, что вы знаете, что вы находитесь в сыром подвале и должны объясняться перед Гестапо, к которому никакое обучение не может подготовить вас.
   На самом деле, они пытались подготовить его к такому повороту событий. Они вызвали пару следователей из МИ-5, с которыми он провел несколько неприятных часов в сарае, а потом пришел офицер датской армии, чтобы допросить его на датском языке. Его немного избили, затем завязали глаза и заставили стоять в темноте со связанными руками и ногами в течение, казалось, нескольких часов. По общему мнению, он очень хорошо справлялся с этими инсценированными допросами: он был невозмутим, умудрялся думать, прежде чем отвечать без каких-либо неоправданных колебаний, демонстрировал определенную физическую храбрость и быстро освоил свою предысторию - легенду, как они упорно называли ее. - Ты чертовски хорош, - сказал ему Хендри, когда тренировка допроса закончилась, как будто он был удивлен. "Однако вы должны понимать, что, к сожалению, это не имеет большого значения, когда гестапо завладеет вами. Самое главное - использовать эту тренировку, чтобы не попасть в их руки. Не будь самонадеянным: они за милю почуют. Это и страх.
   Грета Поулсен теперь проводила больше времени в Дербишире, хотя каждые несколько дней возвращалась в Лондон, где помогала ему с документами.
   - Важно, чтобы вы чувствовали себя комфортно, говоря по-датски, - сказал ему Хендри.
   - Я всегда так делал, сэр. Язык пришел ко мне естественным образом, и я всегда говорила на нем со своей матерью".
   - Тем не менее, вам придется говорить это под давлением, когда вы там. Воспользуйтесь тем, что мисс Поулсен рядом, но будьте осторожны с тем, насколько вы позволяете себе это. Помните, мистер Гилби и я - единственные, кто знает все подробности вашей миссии.
  
   Последние три дня на ферме прошли в бешеном темпе. Грета вернулась в Дербишир в воскресенье и, похоже, уловила торжественное настроение. В течение двух часов она просидела в комнате с Принцем и Хендри, пока они проверяли все, что было для него приготовлено: одежду с датскими этикетками, датские туалетные принадлежности, ненужные вещи и клочки бумаги, которые нужно было положить в его карманы и бумажник.
   - А вот ваше имя, Томас: вы - Джеспер Холм. В этом конверте ваше удостоверение личности - your sikkerhedsområderne - на это имя вместе с другими документами. А вот, - она протянула ему папку, - история Джеспера Холма.
   Принц открыл файл, но Хендри положил на него руку. 'Потом. Вам нужно будет прочитать это, усвоить всю информацию и запомнить ее. Помните, от этого зависит ваша жизнь. Это не просто вопрос запоминания информации; вы должны абсолютно верить в это и жить этим. К тому времени, как ты уйдешь отсюда, ты должен стать Джеспером Холмом. Грета проделала великолепную работу. Это первоклассная айдентика и абсолютно надежная".
   Когда они закончили, Принц отправился прогуляться по загону рядом с фермерским домом. Он прислонился к забору, когда к нему присоединилась Грета. Она стояла в стороне от него, глядя вдаль.
   - Ты готов к своей миссии, Джеспер? Вы должны привыкнуть к тому, что вас так называют".
   "Пока нет, но я думаю, что буду, как только прочитаю о нем".
   - Ты едешь на этой неделе?
   Он пожал плечами. - Я действительно не знаю, Грета, я...
   'Мне жаль. Мне не следовало задавать тебе эти вопросы. Она взглянула на него и снова отвела взгляд. Они не разговаривали, когда возвращались домой.
  
   На следующее утро Том Гилби прибыл вместе с молодым офицером Королевского флота, которого он представил как Джека Шоу.
   - Насколько я понимаю, все прошло довольно хорошо?
   - Надеюсь, сэр.
   'Нервный?'
   - Естественно. Я подозреваю, что нервничал бы, если бы не нервничал, если вы понимаете, что я имею в виду.
   'Отлично. Итак, вы собираетесь отправиться в Данию морем, и молодой Шоу будет вашим эскортом.
   В тот вечер они ужинали в столовой, впервые воспользовавшись этой комнатой с тех пор, как прибыли в Дербишир. Это было очень официально, как прощальный ужин, с соответствующей атмосферой. За столом их было четверо: Принс, Гилби, Хендри и Шоу. Когда они поели, Гилби попросил Шоу и Хендри уйти.
   - Я возвращаюсь в Лондон сегодня вечером, принц. Вы уйдете отсюда утром. Шоу ужасно хорош: мы позаимствовали его у разведки Королевского флота, и они очень высоко его оценивают. Я знаю, что он выглядит как школьник, но ведь они все такие в эти дни, не так ли? Вы прошли все брифинги, а?
   Принц кивнул, гадая, осмелится ли он налить себе еще стакан кларета.
   'Какие-то проблемы?'
   - Только то, что я оставляю сына, сэр. Конечно, я понимаю, что всем приходится чем-то жертвовать из-за войны, но он - это все, что у меня есть, и, что еще важнее, я - все, что у него есть. Но мистер Хендри говорит, что это займет всего пару месяцев, и как только я вернусь... - Он замолчал, пытаясь взять себя в руки, и его голова опустилась.
   Гилби помолчал несколько минут, прежде чем заговорил. - Конечно, можно понять, но, как вы говорите, мы все приносим жертвы. Выпейте еще бокал вина; это очень мало помогает".
   Он подождал, пока Принс нальет большой стакан. "Меня беспокоит, что когда мы обучаем наших агентов, мы забиваем их головы информацией, и иногда за деревьями трудно увидеть лес. Я всегда стараюсь отсылать их с кратким описанием миссии, чтобы они могли понять, чего я ожидаю".
   Он встал и обошел обеденный стол, прежде чем сесть рядом с Принцем.
   - Ход войны повернулся в нашу пользу, в этом нет сомнений. Но мы не должны самоуспокаиваться; у немцев еще огромное количество боев. Они грозный враг и умный. Самой большой угрозой для этой страны могут быть ракеты большой дальности, которые они разрабатывают. Они могут причинить нам неисчислимый ущерб; они могли бы даже изменить нашу судьбу. Я не утверждаю, что они могут заставить нас проиграть войну сами по себе, но если слухи близки к правде, они могут отбросить нас на месяцы, а вполне возможно, даже на год или два. Это было бы катастрофой. Однако в некоторых кругах присутствует тревожная степень скептицизма. В Уайтхолле есть люди - некоторые из них довольно влиятельные - которые настаивают на том, что эти ракеты не представляют угрозы или что угроза преувеличена, и пытаются соответствующим образом повлиять на Уинстона.
   "Недавно к нашему начальнику резидентуры в Стокгольме обратился датский бизнесмен, которого мы называем агентом Горацио. Он часто ездит в Берлин по работе и утверждает, что, находясь там, он узнал кое-что о ракетах. Но есть предел тому, что мы можем сделать с ним из нейтральной страны: мне нужен собственный человек в Копенгагене, чтобы управлять им. Однако сначала вам нужно его проверить - мы даже не можем быть уверены, что доверяем ему. В конце концов, это вполне может быть вопросом вашего суждения. Если вы считаете, что он прошел тест, я хочу, чтобы вы подоили его на предмет того, какой у него интеллект.
   - Я не думаю, что преувеличиваю, князь, когда говорю, что эта миссия имеет первостепенное значение: если половина того, что мы слышим об этих ракетах, правда и они продлевают войну хотя бы на пару месяцев, это может быть катастрофой. И еще кое-что: у Дании очень хорошие возможности для получения информации о ракетах. Немцы разрабатывают чертовы штуки в месте под названием Пенемюнде, которое находится на побережье Балтийского моря, очень близко к Дании. Они даже запускают некоторые из них на территории Дании.
   - Так это ваша работа, принц. Беги, Горацио, узнай все, что сможешь о ракетах, снабди меня доказательствами, которые мне нужны, чтобы убедить здешних дураков в том, что это реальная угроза. Сделай это, и ты станешь героем".
   Был период молчания. Принц не был уверен, что разговор подошёл к концу. Гилби встал и пошел к большому каменному камину.
   - Вы видели этот фильм "Великий диктатор "?
   - Тот, что с Чарли Чаплином, сэр? Да, мы видели это в "Регале".
   Гилби кивнул. "Это, конечно, забавно, но проблема в том, что из немцев делают клоунов, а я боюсь, что в широком смысле они совсем не такие. Вы совершаете очень серьезную ошибку, если считаете врагов дураками, но слишком много людей в Лондоне совершают эту ошибку. Ваше датское происхождение и способность говорить на этом языке - большое преимущество, Принц, и у вас очень хорошая датская идентичность, но я не хочу, чтобы вы чувствовали, что это делает вас в безопасности, если вы понимаете, что я имею в виду. Всегда будьте начеку, никогда не останавливайтесь на достигнутом. Гестапо рано или поздно раскусит большинство прикрытий. Главное, не попасть к ним в руки".
   Был еще один период молчания. Гилби снова сел, и оба мужчины сосредоточились на своих бокалах. Гилби начал говорить пару раз, но сделал паузу, создавая у Принса впечатление, что он не уверен в том, что собирается сказать. - И последнее, - наконец сказал он. - Как вы уже поняли, я несколько скептически отношусь к датчанам. Я думаю, что нас усыпили ложным чувством безопасности из-за того, что они так дружелюбны и так враждебны по отношению к немцам. Будьте очень осторожны, кому вы доверяете. Хендри проинформировала вас об агенте Осрике? По крайней мере, на Осрика можно положиться.
   Он откинулся на спинку стула, очень внимательно изучая Принса, водя пальцем по краю бокала с вином. - Я буду с вами откровенен, принц. Есть кое-что, о чем я сомневался, стоит ли вам говорить.
   Принц был поражен. Это звучало угрожающе.
   - Когда мы начинали, я не был уверен, каким ты станешь. Ничего личного, понимаете; так я подхожу ко всем новым агентам. Одно дело получать высшие оценки на тренировках, и совсем другое - побеждать в полевых условиях. Предсказать очень сложно - пока вы не отправите агента на вражескую территорию, вы просто не представляете, как он себя поведет.
   "Однако, - в этот момент Гилби сел и наклонился ближе, так близко, что Принц мог уловить запах вина в его дыхании, - у человека есть чутье на качества человека. Мне нравится описывать агентов, которым я могу безоговорочно доверять, как дипломированных с отличием - это на латыни означает "с большим отличием". Вы агент с отличием , Принц.
   - Спасибо, сэр, я...
   - Не надо меня благодарить, мы же не в каком-то чертовом Оксфордском колледже. Это означает, что если бы я не решил, что вы агент с отличием , я бы не сказал вам то, что собираюсь вам сказать. У нас есть еще один источник в Копенгагене, такой высокопоставленный и важный для нас, что вы должны обращаться к нему только в самых крайних обстоятельствах: если агент Осрик не в состоянии вам помочь и если ваша жизнь в опасности, а не если вы закончилось молоко. Ты это понял?'
   'Да сэр.'
   "Об этом источнике знают только три человека в этой стране, включая меня. Если его скомпрометируют, это будет катастрофой для страны. Его кодовое имя Браунинг. Ни при каких обстоятельствах не приближайтесь к нему напрямую. Теперь вам нужно сосредоточиться, принц. Я собираюсь рассказать вам, как с ним связаться.
   Глава 4
   Северное море, ноябрь 1942 г.
   Когда Принц спустился к завтраку в половине седьмого, Джек Шоу уже сидел за столом, слегка нервничал и улыбался, как будто искренне радовался его появлению. Его руки слегка дрожали, когда он наливал себе чай и чашку Принцу.
   - Мы выезжаем отсюда в девять, может, чуть раньше, если водитель приедет раньше.
   - Значит, мы отплываем сегодня?
   - Боюсь, мне разрешено информировать вас о наших договоренностях только пошагово, сэр. В любом случае, вы не поедете прямо в порт. Мистер Гилби устроил остановку в нашем путешествии.
   Около девяти они вышли из дома возле Мэтлока и направились на восток. На протяжении всей поездки Шоу постоянно оглядывался по сторонам, вглядываясь в зеркало заднего вида, пытаясь заглянуть в заднее стекло и инструктируя водителя, чтобы любая машина, приближающаяся сзади, обгоняла его. По меньшей мере четыре раза он говорил ему остановиться на стоянке, и они молча ждали там, если не считать того, что водитель барабанил пальцами по рулю. Они поехали к югу от Мэнсфилда и пересекли Грейт-Норт-Роуд возле Ньюарка, прежде чем выехать на дорогу в Хайкем, направляясь на север в сторону Линкольна. Принц чувствовал, как быстро бьется его сердце. Теперь он догадывался, куда они могут направляться.
   Однако вместо того, чтобы идти к его собственному дому, они повернули на северо-восток, когда въехали в Линкольн, и вскоре съехали на подъезд к дому на Линдум-роуд. Шоу повернулся, обращаясь к Принсу со своим школьным акцентом, больше не нервничая.
   - Вашего сына привели сюда, чтобы вы его навестили, сэр. Мистер Гилби не подумал, что будет разумно, если вас увидят в вашем собственном доме. Сейчас сколько... одиннадцать часов. План состоит в том, чтобы ты оставался здесь до трех. Вы сможете поиграть с Генри - судя по всему, там есть большой сад с качелями - пообедать и провести время вместе. Мистер Гилби сказал, что это из-за того, что вы можете не увидеть его какое-то время.
   Наступила пауза, пока последние слова Шоу тяжело висели в машине. Какое-то время...
   - Очень мило со стороны мистера Гилби, - сказал Принс. - Хотя четыре часа - это не так уж много, не так ли?
   - Боюсь, столько времени, сколько у нас есть, сэр. И еще одно: мистер Гилби велел напомнить вам, что вы не должны ни слова говорить о том, куда вы идете и чем занимаетесь.
   - Ради бога, Шоу, Генри три года! Если вы серьезно думаете, что я собираюсь обсудить с ним свою миссию...
  
   К концу визита Принс задумался, а не было ли бы лучше, если бы его вообще не было. Генри был взволнован, увидев его, и в первый час все было в порядке: они играли в саду, гоняли мяч и играли с большой черной кошкой, которая создавала впечатление, что они находятся на ее территории и должны уважать ее. . Затем пошел дождь, поэтому они вошли внутрь, где их ничто не отвлекало, и сели в слегка формальной гостиной с парой головоломок, которые были слишком сложны для Генри. Шоу был на кухне, но время от времени заглядывал, чтобы спросить, все ли в порядке.
   Невестка принца тоже была там, и она зависла рядом.
   - Эвелин, может быть, вы позволите нам с Генри побыть наедине несколько минут?
   - Обед скоро будет готов.
   - Ну, тогда за несколько минут до обеда, а?
   Он никогда особенно не ладил с сестрой своей жены, которая после смерти Джейн выглядела раздраженной тем, что ее не просили принимать более активное участие в жизни Генри. Как будто она чувствовала, что должна заменить свою сестру в качестве матери Генри, чего Принц не хотел.
   Однако, когда Гилби наняла его, он почувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как попросить ее о помощи. В конце концов, Гилби заверил его, что это продлится всего несколько недель. Ей пришлось довольствоваться кратким объяснением проекта, связанного с безопасностью порта.
   С тех пор как они прибыли в Линкольн, он думал о том, как обсудить с Генри тему своего отсутствия. - Папа собирается на работу на несколько дней. Когда я вернусь, мы отправимся в какое-нибудь особенное место. Куда бы ты хотел пойти?'
   - Мы можем пойти и увидеть маму и Грейс?
   Он не знал, что ответить. Генри был всего год, когда его мать и сестра были убиты. Он ничего о них не помнил, и Принц считал, что лучше так и оставить. Он расскажет ему, когда станет старше. Он предположил, что Эвелин, должно быть, говорила о них.
   Там была сумка с несколькими книгами, и Генри сунул одну ему в руки, чтобы он прочитал. Это была история о маленьком медвежонке, чей отец отправился за едой и заблудился в лесу. Медвежонок все время смотрел в окно, ожидая возвращения отца. Он не мог выбрать худшую книгу.
   Остаток времени в Линкольне Принс был на грани своих эмоций, изо всех сил стараясь не показывать, насколько он расстроен, и молясь, чтобы погода улучшилась, чтобы они могли побыть одни в саду. В два тридцать Шоу вошел в гостиную, постучал по своим наручным часам и сказал, что осталось полчаса. Через пять минут дождь прекратился и выглянуло солнце. Они с Генри надели пальто и вышли на улицу, его сын держал его за руку.
   - Знаешь, Генри, я сказал тебе, что поработаю несколько дней?
   Генри пинал листья и искал черную кошку и, похоже, не обращал внимания. Слезы навернулись на глаза Принца, и он был благодарен, что его сын отвлекся.
   "Только запомни: папа тебя очень любит, и ты для него особенный. Ты понимаешь?'
   Мальчик мог заметить уловку в голосе отца, его незнакомую интонацию. Его хватка усилилась, он поднял взгляд, улыбнулся и кивнул, как будто все понял, хотя Принц не был уверен, что это не было принятием желаемого за действительное с его стороны.
  
   Они выехали из Линкольна в три, как и планировали. Принц обнял сына в коридоре, а затем быстро вышел из дома.
   Они направились из Линкольна на север, в сторону Маркет-Расен. Это была дорога, которую Принц хорошо знал. Примерно через час они прибыли в Гримсби, проехав через город к докам. Полицейский на мотоцикле ждал их у ворот службы безопасности, и они последовали за ним, когда он проезжал мимо большого деревянного знака " Рыбные доки Љ 3 ", едва прикрытого потертым полотном брезента. Вдалеке виднелась огромная башня доков, когда они направились к самой дальней части доков, близко к волнорезу. Они медленно ехали вдоль Северной набережной, морской ветер раскачивал машину, пока полицейский не остановился, вытянув руку и указывая на маленькое здание.
   Они поднялись на верхний этаж, в контору, отапливаемую большим масляным камином, с видом на пристань с одной стороны и эстуарий Хамбера с другой. Их водитель последовал за ними с их сумками, а затем уехал.
   'Темнеет. Нам нужно отключить затемнение и включить свет, - сказал Шоу. - Но прежде чем мы это сделаем, подойдите сюда.
   Он стоял у окна, выходящего на пристань. Непосредственно внизу находился траулер, который Принсу показался довольно старым, возможно, даже непригодным для плавания, хотя он первым признал бы, что не разбирается в таких вещах. Он был окрашен почти полностью в черный цвет, с узкой белой полосой, идущей горизонтально вокруг корпуса, и названием корабля, выделенным белым цветом - Northern Hawk, Grimsby - вместе с регистрационным номером GY512 . Такая же регистрация была нарисована на корме. Палуба почернела от копоти и грязи, рубка стала грязно-белой.
   "В начале войны из Гримсби выходило около четырехсот шестидесяти траулеров, - сказал Шоу, который явно чувствовал себя более расслабленным вблизи моря. - Мы реквизировали лучших, и они отлично справились с конвоями. Из них получаются отличные тральщики и спасательные корабли, а их экипажи не имеют себе равных. Поскольку война продолжалась, мы снова выпустили их для рыбалки. Северный Ястреб якобы один из них: может показаться, что это не к нему, но на самом деле это сделано намеренно. Если он выглядит как ржавое ведро, немцы вряд ли заинтересуются им. На самом деле, у него совершенно новый двигатель и он находится в отличном состоянии; его довольно жалкий внешний вид - такой же камуфляж, как и все остальное. А, вот и мы - вы видите тех двоих мужчин, спускающихся по сходням?
   Принц мог различить две фигуры, одетые в черное.
   - Это шкипер Берт Трент и его первый помощник Сид Оливер. У них обоих высший уровень допуска, но они явно не знают, что вы будете делать в Дании; они знают тебя только как "Том". Само собой разумеется, что на борту вы не пророните ни слова о своей миссии. Через минуту я дам Берту координаты места встречи с датским траулером: это все, что ему нужно знать. Но он абсолютно надежный, и он уже не в первый раз предпринимает для нас что-то подобное. Они здесь.'
   Двое мужчин, вошедших в кабинет, были невысокого роста и сложены как боксеры, их обветренные лица не позволяли точно определить их возраст. Они двигались несколько неторопливо, как моряки на суше, каждый курил трубку и смотрел на Принца со смесью подозрения и любопытства, изучая его, не говоря ни слова. Шоу представил их друг другу, и оба мужчины пересекли комнату, чтобы довольно официально пожать друг другу руки. Затем он передал Тренту конверт. Шкипер отложил трубку, открыл ее, внимательно прочитал ее содержимое и передал ее своему первому помощнику.
   Шоу указал, что они оба должны присоединиться к нему за столом, покрытым картами. Некоторое время Трент молчал, держа большую линейку над таблицами и делая вычисления карандашом. Затем он что-то пробормотал Сиду Оливеру, который покачал головой и указал на другую часть карты. Трент посмотрел вверх.
   - Это очень близко к Дании, Джек, очень близко. Полагаю, они это понимают?
   - Это координаты, которые нам дали, Берт. мы не можем изменить их сейчас. Я думаю, это должно быть потому, что они не хотят рисковать тем, что другому кораблю придется уйти слишком далеко.
   - Я не думаю, что они это делают. Тогда очень хорошо. Место встречи находится здесь - совсем рядом с датскими территориальными водами, к западу от Северо-Фризских островов. Его указательный палец постучал по карте частью Северного моря. - Мы с Сидом проведем более подробные расчеты перед тем, как отплыть, но я полагаю, что это примерно в двухстах пятидесяти морских милях от Гримсби. Мы пойдем со скоростью семь узлов; мы способны на большее, но это может привлечь к нам внимание. Лучше всего они увидят в нас безобидный старый траулер, не способный двигаться быстрее.
   - Когда мы доберемся до места встречи?
   - Трудно сказать, Джек, трудно сказать: двести пятьдесят морских миль предполагают, что мы движемся по прямой, но обычно так не бывает. Морские условия могут сбить нас с курса, а потом нам придется беспокоиться о немецком флоте... - Он сделал паузу, водя карандашом по карте. "Сегодня сколько - вторник - и, по моим оценкам, пройдет не менее тридцати пяти часов после того, как мы покинем Гримсби, но согласно этим инструкциям рандеву должно быть между полуночью четверга и двумя часами ночи пятницы. Я не хочу входить в этот район слишком рано, это может вызвать подозрения".
   - Что вы тогда думаете?
   Сид Оливер говорил. - Прилив сегодня около восьми пятнадцати вечера. Думаю, нам следует отложить отъезд до полуночи. Вместо того, чтобы идти по прямой линии через Хамбер и Германскую бухту - Том, это судоходные районы, здесь и здесь - я думаю, нам следует направиться на север через Хамбер в Доггер, а оттуда вниз к Германской бухте. Берт прав, мы не хотим приезжать слишком рано.
   - Надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу, но... - Принц замялся, понимая, что это звучит неловко, - разве мы не легкая добыча для немцев - подводные лодки и все такое?
   - Вы правы, что упомянули об этом. Опасность исходит от подводных лодок, направляющихся в Арктику или возвращающихся из нее. Их две основные базы находятся здесь, в Тронхейме, в Норвегии, и здесь, в Киле, на Балтийском море. К счастью, их маршруты должны держать их к северу от нас. Подводные лодки, базирующиеся в Гамбурге - здесь - обычно не беспокоятся об одиноком траулере в наши дни: они беспокоятся о том, чтобы разоблачить себя, выдать свою позицию, а для такого старого ржавого ведра, как мы, это того не стоит. Нередко траулеры используются в качестве приманки, чтобы соблазнить подводные лодки на поверхность, а затем атаковать их. Но это не гарантия нашей безопасности.
  
   Они отплыли за несколько минут до полуночи, " Северный ястреб " бесшумно и незаметно проскользнул через ворота дока в устье реки Хамбер, мир вокруг них был кромешно-черным, и лишь изредка мерцающий далекий свет напоминал им, что они не одиноки в нем.
   Шоу и Принц делили крошечную каюту рядом с каютой шкипера, чуть ниже рулевой рубки. Они оставались там до конца той ночи и в течение следующего дня, когда " Северный ястреб " вошел в Доггер и закинул сети. "Важно, чтобы они продолжали притворяться рабочим траулером, - объяснил Шоу. - А если мы покинем каюту, то будем только мешаться.
   Когда в среду наступила ночь, они поели на камбузе траулера, а затем Берт Трент спросил Принса, не хочет ли он присоединиться к нему в рулевой рубке.
   Некоторое время ни один мужчина ничего не сказал. Море было спокойным и того же цвета, что и небо; невозможно сказать, где кончается одно и начинается другое. Пологие волны создавали впечатление, что они находятся посреди огромного зыбучего поля с намеком на холмы, возвышающиеся далеко вдалеке.
   - Первый раз в море, Том?
   - Я думаю, это действительно так.
   Больше тишины. Шкипер выглянул в окно справа от себя, а затем проверил свои циферблаты. "Мы делаем хорошие успехи. Знаешь, мы выше Доггер-банка. Замечательное место для рыбалки. Говорят, что тысячи лет назад это была вся земля, соединяющая Британию с континентом - от Линкольншира до Ютландии! Вы бы не нуждались в нас тогда, не так ли? Имейте в виду..." Еще одна долгая пауза; казалось, что шкипер потерял ход мыслей. - Если бы нас по-прежнему связывала земля, война давно бы закончилась.
   "Может быть, это никогда бы не началось".
   'Кто знает.'
   - Вы были в конвоях, Берт?
   Другой мужчина кивнул.
   - И они были так плохи, как говорят?
   - Хуже, намного хуже. Мы потеряли десятки и десятки людей.
   - Вы, должно быть, знали некоторых из них.
   Шкипер кивнул, пристально глядя вперед, его руки сжимали штурвал. - Мой брат и зять.
   - Прости, Берт.
   Еще один долгий период молчания. Когда Трент снова заговорил, его голос был едва слышен из-за гула двигателя и грохота волн, разбивающихся о траулер. - И мой сын.
   Принц подошел к задней части рулевой рубки. Мысль о собственном сыне переполняла его. Он чувствовал, как слезы наворачиваются на его глаза, и все это время Северный Ястреб уносил его все дальше от Генри.
  
   вечеру в четверг " Северный ястреб " изменил курс и направился на юг от Доггера в Германскую бухту, ближе к Дании. Ветер был против них, и они увеличили скорость до восьми узлов, но первый помощник подумал, что мог видеть вдалеке перископ, а на горизонте определенно был корабль, поэтому они сбросили скорость и забросили сети. в течение часа на случай, если кто-то смотрит.
   В одиннадцать часов вечера Шоу позвал Принса в каюту. Последняя проверка, сказал он. Они просмотрели рюкзак, который должен был нести Принц, чтобы убедиться, что нет ничего, что могло бы связать его с Британией, а затем проверили его документы, чтобы убедиться, что все в порядке. Затем Шоу расспросил его о деталях его новой личности - где родился Джеспер Холм, дата его рождения. Наконец Принц приготовился к встрече, завернув рюкзак в клеенку и надев спасательный жилет.
   - Подожди здесь, - сказал Шоу. - Это может быть в любое время.
   Он вышел из кабины и направился к рулевой рубке. На палубе раздавался шум, и Принц почувствовал, что скорость траулера снижается. Больше активности в рулевой рубке: насколько он мог судить, Шоу теперь был главным. - Это они, это правильный сигнал! он услышал крик молодого офицера Королевского флота.
   Через несколько минут в дверь каюты постучали, и Сид Оливер просунул в нее голову. - Давай, Том, пора. Он оглянулся и быстро сунул в руки Принца маленькую фляжку. "Ром: выпей его, и все будет хорошо".
   Когда Принс поднялся на палубу, из рубки спускался Джек Шоу. Он привел его туда, где матросы вешали шины на борт траулера. Из темноты вырисовывалась фигура. Когда он приблизился, он увидел, что это датский траулер: Лена, Эсбьерг .
   Капитанам двух траулеров потребовалось пять минут, чтобы маневрировать лодками рядом друг с другом. Шины обеспечили их плавное соединение, а затем к носу и корме были привязаны веревки, которые удерживались на месте матросами на обоих судах.
   - У тебя есть все? Поднялся ветер, и Шоу кричал, чтобы его услышали. Принц сказал, что да, и с этим ему помогли перебраться через борт " Северного ястреба ", а затем более или менее вытащили на мокрую палубу " Лены " . Еще до того, как он поднялся на ноги, два траулера разошлись, и " Северный ястреб " стремительно удалялся от датской лодки. Один из датских членов экипажа указал на открытый люк. - Там внизу - быстро.
  
   Они прибыли в Эсбьерг через несколько часов во время прилива. Принцу было неудобно находиться в трюме на протяжении всего путешествия, и от него воняло рыбой. Он был благодарен Сиду Оливеру за ром. Он ждал под палубой, пока выгружали рыбу. Последовал период молчания, и он задавался вопросом, не забыли ли они о нем. Затем один из членов экипажа спустился, открыл дверь и провел его в машинное отделение. Другой указал на небольшой люк. - Иди туда: всего на несколько минут. Ни звука.
   По форме и размеру он напоминал гроб, воздух был ограничен и пропитан запахом дизельного топлива и рыбы. Принц мог слышать, как люди проходят мимо и разговаривают. Он мог разобрать, что они говорили по-датски, хотя и не то, что они говорили; он мог бы также поклясться, что слышал что-то по-немецки. Через полчаса дверь люка открылась.
   - Выходи. Это был мужчина лет шестидесяти, солидного вида, с раздраженным видом. - Надеюсь, у вас была успешная поездка. Какую рыбу ты поймал?
   Какую рыбу ты поймал? Принц знал, что он в безопасности. Это был Нильс, его связной в Эсбьерге.
   - Боюсь, только пикша.
   'Не волнуйся. Пикши в это время года больше, чем трески.
   Принц почувствовал облегчение. Нильс выжидающе посмотрел на него, подняв брови: Продолжай...
   - О да... и камбалы тоже нет.
   - Хорошо, - сказал Нильс, - но ты не должен так медлить. Ваша безопасность - и наша - зависит от этого. Вам нужно быть более беглым. В любом случае, добро пожаловать в Данию. Я Нильс.
   - Были здесь раньше немцы?
   - Были, да. По-видимому, обычный обыск.
   - Они обыскивают каждый приходящий траулер?
   'Иногда. Тем не менее, они ничего не нашли. Мы скоро отвезем вас в ваш безопасный дом. Позвольте мне взглянуть на ваши документы, удостоверяющие личность.
   Принс передал ему свое удостоверение личности Джеспера Холма и другие документы. Нильс внимательно их изучил.
   - Это единственная ваша личность?
   Принц кивнул. Нильс покачал головой.
   "Я не доволен этим. Они действительно должны были дать вам больше, чем одну личность: одну для вашего путешествия, другую для того, когда вы достигнете пункта назначения. Я столько раз говорил об этом Лондону, но они, как обычно, игнорируют то, что я говорю. Оставайтесь здесь, пока я подготовлю для вас новое удостоверение личности. Я скоро вернусь, чтобы сфотографировать вас, и к обеду у нас будет готова открытка. В любом случае это будет лучшее время, чтобы отвезти вас в конспиративную квартиру - там всегда многолюдно.
   - Эта карточка, - он вернул sikkerhedsområderne Принцу, - храни ее. Скоро мы придумаем, где его спрятать, и не пользуйтесь им, пока не приедете в Копенгаген.
   Глава 5
   Дания, ноябрь 1942 г.
   Несколько дней спустя, в поезде из Оденсе в Нюборг, Принс погрузился в глубокий сон, когда его разбудил громкий голос, кричащий о билетах в нескольких рядах позади него. На мгновение он с трудом мог вспомнить, где находится, эффект раскачивания поезда создавал гипнотическое ощущение замешательства. А потом он заметил Генри, сидевшего по диагонали напротив, улыбающегося и смотрящего прямо на него.
   Ощущение того, что его сын находится напротив него, было настолько сильным, что Принц наклонился вперед, чтобы заговорить с мальчиком. Слова были наполовину сформированы, но как только он открыл рот, в проходе появился билетный контролер, и чары были сняты. К тому времени, когда он проверил билеты, мальчик обернулся. Он больше не был похож на Генри.
   В тот момент Принц с радостью предал бы весь мир, лишь бы провести пять минут с сыном.
  
   В первый год обучения Ричарда Принса в гимназии утренние уроки проводились в классе с видом на главный вход, где из-за стола у окна он ежедневно наблюдал почти торжественное прибытие мистера Маркиза, одного из учителей классики.
   Ближе к концу первого урока на невероятно длинной, усыпанной гравием подъездной дорожке школы появлялась темная машина и с почти похоронной скоростью мчалась к главному входу. Женщина, которую Принц принял за жену мистера Маркиза, появится и поможет ему. Он какое-то время приводил себя в порядок, проверяя свой портфель и поправляя шляпу, прежде чем она под локоть проводила его к ступенькам у входа в школу, где мальчик из Нижнего Шестого класса ждал, чтобы занять его место. . Он поведет мистера Маркиза вверх по лестнице в школу, откуда его отведут в класс к началу второго урока.
   По средам это будут уроки Принца. Мистера Маркиза передавали учителю с предыдущего урока, который брал его шляпу и пальто и помогал ему с портфелем, прежде чем поставить его в правильное положение лицом к ученикам.
   Мистер Маркиз оставался в этой позе на протяжении всего урока, его единственным видимым движением было движение левой руки по бумагам, разложенным на столе перед ним, когда он говорил в почти бесконечном монологе. Он останавливался только для того, чтобы время от времени задавать вопросы классу, и производил впечатление, что его сбивают с пути, если ученик о чем-то его спрашивает. Он мог провести целый урок, декламируя стихи Гомера, без паузы переключаясь с древнегреческого на английский перевод, запрокидывая голову и говоря тихим голосом, который мальчики старались уловить, его невидящие глаза метались слева направо, иногда наполняется слезами: слепой учитель читает слова слепого поэта.
   В конце периода появлялся еще один мальчик из младшей шестой школы, чтобы сопровождать мистера Маркиза на его следующий урок, и таков был его распорядок дня: его вели с места на место, никогда не зная точно, где он находится, его путешествие всегда в руках кого-то другого, о его предназначении позаботились.
   Принц теперь имел некоторое представление о том, что, должно быть, чувствовал учитель. С тех пор как его отправили в Дербишир, ему пришлось доверить каждый этап своего путешествия кому-то другому, не зная, куда идти дальше. Ему как будто завязали глаза. Теперь Нильс велел ему быть готовым покинуть Эсбьерг утром.
   - Я еду прямо в Копенгаген? Он предположил, что Нильс руководил группой сопротивления в порту: у него был несомненный властный вид, и он был единственным человеком, которого он видел более одного раза.
   - Лучше тебе ничего не знать о своем путешествии. Вам скажут столько, сколько вам нужно знать в нужное время. Так безопаснее.
   На следующее утро женщина примерно того же возраста, что и Принс, прибыла в крошечную квартирку на чердаке в тени порта. Она занялась приготовлением завтрака, прежде чем присоединиться к нему за столом.
   - У тебя есть новый sikkerhedsområderne ?
   Принц кивнул и протянул ей карточку. - Я Ханс Олсен, торговый представитель из Орхуса. Разве я похож на Ганса Ольсена из Орхуса?
   - Ну, ты определенно похож на торгового представителя. Слушай, у нас нет времени шутить. Другое ваше удостоверение личности вшито в верхнюю часть вашего рюкзака. Когда вы доберетесь до Копенгагена, переключитесь на него и уничтожьте личность Олсена. Понять?'
   Он заверил ее, что знает.
   - Вот ваши билеты. Я поеду с вами на поезде первую часть пути до паромного порта. Когда причалит паром, там будут ждать автобусы: сядьте на один в Оденсе. Когда вы приедете туда, направляйтесь к вокзалу. Это всего лишь короткая прогулка. Вспомни, что сказал тебе Нильс: действуй нормально, не поворачивайся и иди ровным шагом. Предполагая, что за вами не следят, к вам подойдет человек и спросит, стоит ли посетить собор Святого Канута. Вы должны ответить, что это восходит к одиннадцатому веку. Тогда вы будете сопровождать его. Если вы что-то подозреваете, извинитесь и скажите, что вы в Оденсе впервые".
   - А что произойдет, если он решит, что за мной следили?
   - Тогда он не подойдет к вам.
   Они сели на второй поезд дня из Эсбьерга в Лундерсков, а оттуда на автобусе до небольшого порта, где уже ждал паром до Фюн, чтобы пересечь Колдинг-фьорд. Sikkerhedsområderne Принса дважды проверяли в пути: один раз в поезде датский полицейский, который передал его немецкому офицеру в штатском; второй раз в порту, когда он всего лишь один из трех человек в очереди попросил предъявить карты.
   Атмосфера в Оденсе казалась гораздо более угрожающей, чем в Эсбьерге или где-либо еще по пути. Привокзальная площадь кишела немецкими войсками, и чувствовалась ощутимая атмосфера напряжения, когда солдаты проталкивались сквозь толпу, которая явно не желала пропускать их. Датчане не то чтобы мешали немцам, но и не облегчали им задачу, и толкались и толкались. Когда к схватке присоединились пассажиры поезда Принца, ситуация, казалось, ухудшилась. Некоторые молодые немецкие солдаты начинали нервничать; женщина лет пятидесяти крикнула одному из них по-немецки, что они должны вести себя прилично. Помните, где вы находитесь!
   Прежде чем он это понял, Принц оказался посреди группы немцев. Он был слишком отвлечен тем, что происходило вокруг него, и не следил за тем, куда идет. Офицер остановил его, положив ладонь ему на плечо.
   'Проходить!'
   Принц произвел его; офицер почти не смотрел на него.
   - Обыщите его!
   Молодой солдат обыскал его, вытащив из кармана куртки пачку сигарет.
   Всегда носите с собой пачку сигарет: приличных, заметьте, в идеале две пачки, на самом деле. Это отличный способ снять напряжение в трудные моменты.
   Принц почувствовал, как у него сжалось горло. Теперь у офицера были сигареты, и он явно не хотел их отпускать.
   - Возьми их, пожалуйста. Как только он сказал это, он подумал, не зашел ли он слишком далеко, как будто он явно пытался выслужиться. Он не был уверен, стоит ли продолжать, поэтому остановился.
   - Какого черта ты ждешь, чтобы твой король появился верхом?
   Остальные солдаты послушно засмеялись, и Принц счел за лучшее улыбнуться.
   - Давай, отвали!
   Он поспешил покинуть станцию, все вокруг казалось окутанным мраком и страхом.
   Мысль о том, что он будет делать, если никто не появится в Оденсе, занимала его на протяжении всей переправы на пароме и последующей поездки на автобусе. Ему не о чем было беспокоиться: человек, который в конце концов подошел к нему возле станции в Оденсе, был элегантно одет и хорошо говорил, и производило впечатление, что он действительно рад его видеть. Он велел Принцу называть его Мариусом и отвел в ресторан с подветренной стороны собора, где большинство обедающих составляли немецкие офицеры. Пока они шли по ресторану, он фамильярно, даже дружелюбно поздоровался с некоторыми из них по-немецки, останавливаясь, чтобы поделиться с одним шумной шуткой, а другого хлопнул по плечу. К облегчению Принса, их отвели в небольшую площадку наверху, где единственными посетителями были пожилые дамы, шепчущиеся над едой, как нервные птицы.
   - Вы останетесь сегодня со мной, - сказал Мариус, наливая каждому по стакану пива из большой бутылки, которая ждала их на столе. - Ты узнаешь, куда собираешься, прямо перед завтрашним путешествием. Не волнуйся, ты будешь в порядке. Возьми сигарету.
   Он зажег одну и протянул ему. Это была датская привычка, и казалось, что отказаться будет невежливо. С тех пор как он был в Дании, Принс выкурил больше сигарет, чем за весь предыдущий год. Мариус указал на пол.
   - Не беспокойтесь о том, что случилось внизу с немцами. Он откинулся назад и глубоко вдохнул, выпуская дым через нос. "Я снабжаю их предметами роскоши, которые немного облегчают их жизнь здесь. Так что они доверяют мне, они думают, что мы друзья. Я получаю от них информацию, и эта информация полезна для нас!" Он громко рассмеялся, отчего пожилые дамы повернулись и неодобрительно посмотрели в его сторону. "В настоящее время Дания, вероятно, является самым легким заданием для немецкого офицера: даже более легким, чем сама Германия. Знаешь... - пауза, пока он докурил одну сигарету и закурил другую, затем одну для Принса, - это едва ли занятие. Немцы относятся к нам почти как к нейтральной стране, а не как к стране, на которую они напали. Мы в значительной степени ведем свои собственные дела; вы, наверное, знаете об этом, а? У нас есть свой парламент, у нас есть выборы, король остается королем, даже наши евреи все еще на свободе, и мы слышим такие ужасные вещи о том, что происходит с ними в других странах Европы. У нас есть своя полиция, наша армия... нам даже разрешено оставлять себе немного еды. Честно говоря, я не уверен, как долго это продлится. Слишком многие датчане довольны всем этим. Вы слышали о том, что в прошлом месяце король расстроил Гитлера?
   Принц покачал головой, и они замолчали, когда официант поставил перед каждым из них тарелки с селедкой и картофельным салатом. Он не мог вспомнить, чтобы им даже показывали меню.
   Гитлер послал королю Кристиану длинную телеграмму, чтобы поздравить его с днем рождения. Король ответил всего несколькими словами: "Примите мои наилучшие пожелания, король Кристиан", что-то в этом роде. Гитлер был в ярости, и теперь он привел настоящего нациста по имени Вернер Бест, чтобы держать нас в узде, и приказал всем нашим войскам покинуть Ютландию. Помяни мои слова, - Мариус ненадолго отложил сигарету, откусил селедку и продолжил говорить, жевая ее, - в следующем году мы узнаем, что такое занятие.
   Князь почти не спал в эту ночь. Мариус был так дружелюбен, что рано утром он решил - без какой-либо логической причины - что на самом деле он был слишком дружелюбен, и это было подозрительно. Как следствие, он не спал большую часть ночи, прислушиваясь к каждому звуку, убеждая себя, что гестаповцы вот-вот постучат в дверь.
   На следующее утро Мариус сказал ему, что они собираются отправиться на вокзал. - Вот ваш билет. Ты едешь в Нюборг. Поезд отправляется через двадцать минут. Я пойду на станцию, а ты следуй за мной. Когда мы будем в главном зале, я пойду на другую платформу. Вы будете путешествовать самостоятельно; ты меня больше не увидишь. Когда вы приедете в Нюборг, женщина будет ждать вас у киоска новостей перед станцией. На ней будет длинное темно-красное пальто и темный берет. Ни в коем случае не разговаривайте с ней и не признавайте ее. Подходите к киоску, только если сумочка в правой руке, понятно? В киоске попросите экземпляр газеты Berlingske и немного шоколада, чтобы она знала, кто вы. Боже, это звучит как что-то из тех детективных романов, которые я читал в университете, предпочитая древнескандинавскому. Вы читали такие книги?
   Принц пожал плечами. Он решил, что лучше избегать темы детективов.
   'Где мы были? Ах да, тогда вы следуете за ней. Она поедет на автобусе в порт. Не следуйте за ней, как только вы там. Она пойдет в кафе; купишь билет на паром в Зеландию.
   'А потом?'
   - Если к вам подойдет кто-то, называющий себя Эгон, делайте то, что он говорит. Пожалуйста, больше никаких вопросов: обо всем позаботятся за вас.
   Едва поезд тронулся со станции Оденсе, как Принс задремал, и когда его разбудил билетный контролер, ему представилось, что Генри стоит напротив него. Эта короткая встреча сильно выбила его из колеи: остаток пути он прислонился к холодному окну, глядя на проносившуюся мимо фюнскую сельскую местность. Он был глубоко подавлен, горько сожалея о том, что согласился на эту миссию, проклиная свою готовность угодить людям и свою неспособность временами сказать "нет". Он должен был остаться с Генри.
   У билетного барьера на станции Нюборг его sikkerhedsområderne снова проверили. На этот раз у него была веская причина чувствовать себя избранным: насколько он мог судить, ничья карта не проверялась.
   'Имя?'
   - Ганс Ольсен.
   'Место рождения?'
   "Орхус". Принц почувствовал, как быстро забилось его сердце. Он не мог вспомнить, было ли на карточке указано, что он родился в 1906 или 1908 году.
   'Занятие?'
   'Торговый представитель. Я продаю инструменты и...
   - Пошли. Немецкий солдат вернул ему свою карточку, и на его лице промелькнуло мимолетное разочарование.
   Женщина в длинном темно-красном пальто и темном берете ждала его у киоска, и он, как положено, последовал за ней в паромный порт. Путешествие по Большому Бельту, узкому проливу, разделяющему острова Фюн и Зеландия, было прерывистым, волны бросали маленький паром во все стороны, и Принц с некоторым трудом поднялся под палубу, где нашел пустое судно. стол. Он положил перед собой "Берлинске" и начал читать, отломив при этом кусочек шоколада . Через несколько минут к нему присоединился крупный мужчина с окладистой взлохмаченной бородой, его огромные руки опирались на газету и занимали большую часть стола между ними.
   "Я совершаю это путешествие два раза в неделю, и давно я не знал его так плохо, как это. Честно говоря, я удивлен, что мы покинули порт. Вот что я вам скажу: я поменяю сигарету на шоколадку.
   Когда Принц отломил кусок шоколада, он заметил, что мужчина напротив него огляделся, прежде чем наклониться ближе и заговорить тише.
   - Вы собираетесь в Копенгаген?
   Принц не знал, что ответить. Он предполагал, что едет в Копенгаген, но больше не был хозяином своей судьбы и не знал, может ли он поделиться этой информацией. Мужчина закурил сигарету и протянул ему. Принц остановился, когда к их столику остановился немецкий офицер в штатском.
   " Сиккерхедсомрадерне ". Он разговаривал с Принцем, не обращая внимания на другого мужчину. Принц передал карточку, с облегчением проверив год своего рождения. Немец посмотрел на него, повернул против света и оглянулся на Принца.
   'Имя.'
   "Олсен. Ганс Олсен.
   'Место рождения?'
   "Орхус".
   Немец кивнул; еще один разочарованный взгляд, когда он бросил карту обратно на стол. - Мне лучше взглянуть на вашу карточку. Он повернулся к человеку напротив. Он бросил беглый взгляд на карту, ничего не сказал и пошел дальше.
   - Интересно, почему они выбрали меня?
   - В их безумии нет никакого метода. Смотри, у меня на палубе фургон с сыром, который я везу в Копенгаген. Мне нравится иметь компанию. Если ты дашь мне еще шоколада, я тебя туда отвезу.
   Принц сказал ему, что это звучит как хорошая идея, хотя он и не был уверен, что так оно и есть. Совершил ли он ошибку? Вид мальчика, который напоминал ему Генри, и все эти чеки sikkerhedsområderne вполне могли повлиять на его суждение.
   - Тогда это сделка. Кстати, меня зовут Эгон.
  
   Копенгаген. Ричард Принс - или Мариус, как настойчиво называли его датские родственники в память о прадеде, которого он никогда не видел, - никогда не любил город, хотя, конечно, он знал лучше, даже будучи маленьким ребенком, чем выражать такие чувства.
   Впервые он посетил это место, когда ему было три или четыре года, и каждый год они с матерью проводили там весь август, так что к шестнадцати годам он побывал там уже дюжину раз и довольно свободно говорил на язык. Его воспоминания о городе были в основном связаны с бесконечными поездками на поезде в страну и обратно через северную Европу, удушающей формальностью дома его бабушки и дедушки и воскресеньями, проведенными на серии служб в местной лютеранской церкви. Его дедушку окружал запах нафталина, а бабушка, казалось, обрызгала свою одежду особенно едкой лавандой.
   Его дед был клерком на огромной пивоварне Carlsberg в центре города, но по мере того, как он продвигался по карьерной лестнице в компании, семья двигалась в том же направлении через пригороды, где жили представители среднего класса, к северу от города. . Большую часть детства Принса они прожили в Хеллерупе, и его бабушка - не склонная к явным проявлениям эмоций - с трудом скрывала, как она была взволнована тем, что живет в таком фешенебельном районе.
   Но атмосфера в доме была тяжелой. Принца заставляли пить кислое молоко, которое, по утверждению его бабушки, было для него полезным, а бабушка и дедушка всегда критиковали и его, и его мать. Ничто из того, что она делала, не было достаточно хорошим, и почти по вечерам за закрытыми дверями происходили приглушенные споры. После этого она часто приходила проведать его в его спальню, ее глаза были полны слез, и иногда она делала замечание вроде: "Может быть, теперь вы понимаете, почему я уехал из Дании".
   Визиты прекратились в 1925 году после смерти его бабушки и дедушки от гриппа с разницей в несколько дней. Матери принца едва удалось скрыть свое облегчение. В последний раз он был в Копенгагене в 1928 году, когда ему было двадцать лет, и он уже был сержантом. Это была свадьба его двоюродного брата, и он вместе с родителями вылетел из аэропорта Кройдон в Амстердам, а оттуда в Копенгаген на одном из новых четырехмоторных "Фарманов" Danish Airlines. И вот он вернулся.
   Для человека, утверждавшего, что любит компанию, Эгон был на удивление молчалив во время двухчасовой поездки в город. Принс подумал, что он, должно быть, нервничает; это было то, что он подхватил с другими членами сопротивления с тех пор, как прибыл в Данию. Какой бы безобидной ни была немецкая оккупация, помощь британскому агенту по-прежнему каралась смертью.
   Ни на одном этапе путешествия он не сказал, куда они направляются. Как и в Англии, здесь почти полностью отсутствовали дорожные знаки, но в конце концов Принс узнал, где они находятся, проезжая через Брондбю и въезжая в Копенгаген через его южные пригороды, направляясь к центру. Уже темнело, когда они добрались до Вестербро, который он хорошо помнил: здесь располагалась пивоварня "Карлсберг" и жили его дедушка и бабушка, пока не начали подниматься по социальной лестнице.
   Несмотря на ее очевидный снобизм, его бабушка никогда не могла полностью оставить Вестербро позади себя. Хотя это был район рабочего класса, с фабриками и крошечными коттеджами, это было место, которое она знала лучше всего и, как он чувствовал, место, где она чувствовала себя наиболее комфортно, где ей не нужно было изображать из себя манеры и манеры. По субботам его брали в Энгхавепаркен: если он вел себя хорошо и сидел неподвижно, пока они слушали то, что исполнялось на эстраде, ему не только разрешали посетить игровую площадку, но и покупали мороженое.
   Эгон проехал мимо Энгхавепаркена и направился к Карстенсгаде. Теперь они были на севере Вестербро, и ему явно было трудно ориентироваться. Принц беспокоился, что они едут слишком медленно: ничто не выглядело более подозрительным, чем ползущая по дороге машина, слишком долго останавливающаяся на перекрестках. Когда они миновали улицу, где жила двоюродная бабушка Принса, а затем школу, в которую ходила его бабушка и которую она всегда старалась показать ему, у него возникло искушение спросить Эгона, что тот ищет, но он передумал. . Он был, как он помнил, слепым, которого пасли другие.
   Эгон издал внезапное торжествующее "Ах!" и резко свернула в узкий подъезд, въехав в центр аккуратного двора, окруженного одинаковыми выкрашенными в белый цвет жилыми домами, каждый в восемь этажей, с тяжелыми деревянными дверями. Из-под сиденья он достал небольшой сверток и передал его Принцу.
   - Это ваши ключи. Большой открывает парадную дверь вон в том блоке - блоке D. Вам нужно подняться на верхний этаж, в квартиру 30, понимаете? Если под дверью квартиры спрятана газета, ни в коем случае не входите в нее. Немедленно покиньте здание. Но если под дверью ничего нет, используйте здесь меньший ключ, чтобы войти. Заприте дверь, когда будете внутри, но не запирайте ее. Это важно. Понять?'
   Принц сказал, что понял, но Эгон, чья нервозность была теперь слишком очевидной, заставил его повторить свои инструкции.
   - Вы входите сейчас. Я должен уйти.'
   Он перезапустил двигатель и потянулся, чтобы открыть дверь Принса. Принц колебался; он хотел спросить Эгона, что ему делать, если под дверью лежит газета. Все было очень хорошо, когда ему сказали немедленно покинуть здание, но куда ему идти? Было ясно, что Эгон не собирается никуда его подвозить.
   - Пожалуйста, вам нужно войти - сейчас же!
  
   Когда траулер пришвартуется в Эсбьерге, вы окажетесь в руках датской ячейки сопротивления, которой мы безоговорочно доверяем. Делай, как говорят, не задавай вопросов. Когда придет время, они доставят вас в Копенгаген. Когда вы прибудете туда, эта ячейка сопротивления больше не будет иметь с вами ничего общего. Они сделают свою работу. С этого момента вы становитесь агентом Лаэртом. Как только вы там, вы ждете. Не будьте нетерпеливы. Агент Осрик найдет вас. Возможно, вам придется ждать неделю в том месте, куда вас везут, а может быть, и дольше. Агент Осрик назовет себя цитатой, а вы ответите своей. Уверен, вы их не забудете.
   Многоквартирный дом был тихим, словно заброшенным. Принц постоял некоторое время, пытаясь получить представление о здании. Поднимаясь по лестнице, он стал слышать какие-то приглушенные признаки жизни за дверями квартиры: в одной плачет ребенок, в другой играет пианино, голоса по радио...
   На каждом этаже было по четыре квартиры, но на верхнем этаже был скошенный потолок и всего две двери. Газеты под дверью Љ 30 не оказалось. Он вошел и запер ее изнутри.
  
   Возможно, вам придется ждать неделю в том месте, куда вас везут, а может быть, и дольше.
   Принц смирился с тем, что придется ждать как минимум неделю. Он полагал, что если бы это было меньше, они бы так и сказали. Он решил, что не будет волноваться десять дней. Он был таким: не замахивался слишком высоко, избегал быть нереалистичным.
   Это была небольшая квартирка, но вполне удобная, даже довольно уютная. Никто ничего не сказал о том, должен ли он скрывать тот факт, что он был там, что он считал странным. Тем не менее он принял меры предосторожности, ходил в одних носках, держа шторы задернутыми, как они были, когда он вошел, не производя особого шума. На кухне было много продуктов: много консервов с рыбой и мясом, картошка и ящик с овощами, печенье, даже большой торт в жестянке с изображением замка на крышке. В спальне кто-то разложил на кровати одежду примерно его размера.
   Первое, что он сделал после осмотра квартиры, это расстегнул подкладку своего рюкзака и вынул зашитое там удостоверение личности Джеспера Холма. Затем он встал у кухонной раковины, пытаясь собраться с мыслями. Ганс Ольсен чувствовал себя надежным: он прошел четыре проверки личности и не хотел, чтобы его оставили в пепле. Но его инструкции были четкими, поэтому он разрезал sikkerhedsområderne , которым пользовался после Эсбьерга, и все бумаги, которые к нему прилагались, и бросил их в раковину, прежде чем поджечь.
   Теперь он снова был Джеспером Холмом, бухгалтером из Копенгагена. Тот факт, что он всегда плохо разбирался в математике, беспокоил его меньше всего.
   Ничегонеделание в течение нескольких часов подряд в полумраке дня и в темноте ночи имело странный расслабляющий эффект, особенно для того, кто всегда был в пути и ненавидел тратить свое время попусту. Он должен был быть на пределе нервов: британский агент на вражеской территории, один в квартире с бумагами, которые вряд ли надолго обманут гестапо. Должно быть, с момента высадки в Эсбьерге он прошел через руки дюжины членов сопротивления, плюс люди на траулере, и все, что нужно было, это арестовать хотя бы одного из них, чтобы остальные рухнули, как домино. Ему не нравилось, что явно нервничающий Эгон знал, где он находится, хотя Хендри долго говорил ему о том, что он не должен искать недостатки, с которыми он ничего не может поделать, потому что ни одна шпионская операция не бывает безупречной.
   Но изоляция произвела противоположный эффект: он чувствовал себя спокойно, мог подолгу сидеть в большом кресле, не делая ничего, кроме того, что позволял своему разуму блуждать в каком-то конкретном направлении. Неизбежно он часто блуждал в направлении своей семьи. На второй день он был уверен, что Джейн сидит напротив него, но он не чувствовал никакой боли - даже когда увидел рядом с ней маленькую Грейс - только тепло Генри, сидящего у него на коленях, откинувшего голову на плечо. .
   В свою пятую ночь в квартире он проснулся рано утром, задаваясь вопросом, слышал ли он какое-то движение за пределами спальни. Он сверился со своими часами, которые показывали, что было чуть больше трех, и внимательно прислушался, его уши были так настроены, что он воображал, будто слышит всевозможные шумы. Он подумал о том, чтобы встать, но было так холодно, что он отказался от этого, и через десять минут или около того снова задремал, все еще в полусидячем положении, в которое сам себя вытащил.
   Он все еще был в этом положении, когда дверь спальни открылась, и человек в дверном проеме едва освещался светом из кухни.
   'Это кто?' По глупости он говорил по-английски. Он быстро повторил вопрос, на этот раз по-датски. Он слышал страх в собственном голосе, во рту и горле пересохло.
   " Ваша светлость, добро пожаловать обратно в Данию. '
   Он поймал себя на том, что учащенно дышит, и понял, что сжимает простыню, словно чтобы не упасть с кровати. Это была первая строка кода, который должен был использовать агент Осрик, код, на который он должен был ответить. Но голос потряс его, и в замешательстве ему пришлось хорошенько подумать над своим ответом, несмотря на то, что он репетировал его по дюжине раз каждый день.
   , чей мотив в данном случае должен больше всего побудить меня к мести. '
   Это было похоже на возвращение в школу, вынужденное стоять перед классом, чтобы неохотно декламировать Шекспира.
   Осрик шагнул в комнату. - Как дела, Лаэрт? '
   Теперь он был готов со своим ответом, последней частью кода. -- Ну, как вальдшнеп в собственном источнике, Озрик. Я справедливо убит собственным предательством. '
   Агент Осрик включил свет в спальне. - Будем надеяться, что нет.
   'Что ты имеешь в виду?'
   - Немного о твоем собственном предательстве. Он бы не одобрил, не так ли?
   'Кто?'
   - О, да ладно, ваш Уильям Шекспир. Он бы не одобрил, если бы мы так изменили Гамлета, не так ли?
   Принц встал с постели и надел халат. Он не мог оторвать глаз от Осрика. "Думаю, Шекспир одобрил бы; он поймет обстоятельства. Он понял, что говорит слишком быстро.
   Он последовал за Осриком в маленькую гостиную, где они сидели лицом друг к другу, обдумывая, чем занимается каждый.
   "Но я не уверен, - сказал Принс, - что Шекспир полностью одобрил бы роль Осрика, которую играет женщина".
   Она рассмеялась, откинув голову назад и позволив своим длинным темным волосам упасть на плечи.
   Принс предполагал, что агент Осрик будет мужчиной: ничто из того, что ему говорили в Англии, не давало ему повода думать иначе. Он боялся, что его очевидное удивление может быть воспринято как неодобрение. Ей было около тридцати пяти, примерно того же возраста, что и ему. У нее были темные глаза, которые бегали по сторонам, заметный изгиб губ и угольно-черные волосы. Она говорила с культурным копенгагенским акцентом, и какой бы дружелюбной она ни казалась, в ее голосе чувствовалась почти знакомая властность. Она, несомненно, была из тех, кто привык говорить людям, что им делать.
   Глава 6
   Копенгаген, ноябрь 1942 г.
   - Нам нужно как следует поговорить. Агент Осрик откинулась на спинку кресла, расслабленная, но настороженная, ее глаза внимательно изучали его. Она уперлась правым локтем в подлокотник кресла и держала его вертикально, так что зажженная сигарета смотрела в потолок, а спираль серо-голубого дыма выглядела так, будто исходила из ее указательного пальца.
   Принц наклонился вперед, готовый сосредоточиться на том, что она собиралась сказать.
   - Не сейчас, - продолжала она, - уже слишком поздно. Или слишком рано: я никогда не знаю, считается ли четыре часа утра ранним или поздним". Она посмотрела на Принца так, словно ожидала, что он решит за нее.
   - Но там комендантский час, не так ли? Как вы могли попасть сюда во время комендантского часа? Принц помедлил, опасаясь, что его голос звучит взволнованным.
   - Мы поговорим обо всем этом утром или, по крайней мере, позже. Мне нужно немного поспать до этого. Я не спал с шести часов; это продолжается двадцать четыре часа.
   'Почему?'
   'Работа.'
   'Что вы делаете?'
   - Позже: мы поговорим обо всем этом позже. Есть две вещи, которые я хочу сказать, прежде чем я лягу спать. Во-первых, это последний раз, когда мы говорим по-английски. Это слишком рискованно, и мне сказали, что у тебя превосходный датский. Однако вы должны говорить это все время. Вы должны избавиться от привычки говорить по-английски. Понять? Форста? '
   Принц кивнул и сказал, что понял. Что было вторым, что она хотела упомянуть?
   - Как насчет того, чтобы ты уснул на том диване, а я взял бы кровать?
  
   Когда восемнадцатилетний Ричард Принс поступил на работу в полицию, первые несколько месяцев после начальной подготовки он провел в полиции. Он недолго бродил по улицам Линкольна: вначале начальство заметило в нем очень способного школьника, который легко мог бы поступить в университет и явно был предназначен для большего. Прежде чем он закончил свой первый год в полиции, он уже был детективом.
   Жизнь в ритме, какой бы короткой она ни была, была предопределена. На внутренней стороне двери его спальни в его ночлежке была приколота его рота: он знал на недели вперед, будет ли в какой-то день его дежурство, начинающееся в шесть утра, в два часа дня или в десять вечера. И когда он прибыл, чтобы начать свою смену в полицейском участке на Черч-лейн, с подветренной стороны собора, большая табличка у стола дежурного сержанта сообщила ему, в какой район он был назначен: Западный Коммон; Саут Коммонс; замок и собор; Станция и Сан-Марко; Канвик; Вашингтон или один из полудюжины других. А еще были тщательно нарисованные карты каждого места, которые он засовывал в свою записную книжку, показывая предполагаемый маршрут, на какие улицы обращать особое внимание и за какими пабами нужно следить.
   По мере того, как его карьера развивалась, он был доволен, что ушел от регламентированной жизни, когда ему говорили, куда и когда идти. Но в последние годы у него были более смешанные взгляды: возможно, тщательно распланировать свою жизнь на несколько недель вперед было не так уж и плохо. Передвижение по Линкольну, как фигура на шахматной доске, имело свои прелести.
   Теперь он чувствовал себя шахматной фигурой в Копенгагене.
   Он проснулся в семь тридцать от шума бегущей воды на кухне и передвигаемой посуды. Он поднялся с дивана и мельком увидел агента Осрика, завернутого в большое полотенце. Через несколько мгновений она вошла в гостиную, все еще закутанная в полотенце, с мокрыми волосами, с зажженной сигаретой, торчащей изо рта, и с подносом в руках, который она поставила на столик у его дивана.
   "Этот кофе неплохой; это примерно так же хорошо, как вы получите в Дании в эти дни. Выпей, пока я одеваюсь. Тогда мы сможем поговорить.
   Когда она вернулась, она была одета, но ее волосы все еще были влажными. Она провела по нему пальцами, расслабившись в кресле, небрежно подогнув под себя ноги. Она закурила еще одну сигарету, затем ненадолго сделала паузу, чтобы одним глотком выпить кофе, все время наблюдая за ним и оценивая его в манере, которая казалась знакомой, но которую он не мог точно определить. Она не сказала ни слова, а докурив сигарету, бросила окурок в остатки кофе и закурила еще одну. Только тогда она заговорила.
   - Ты покажи мне свою, а я покажу тебе свою. За этим последовала быстрая улыбка.
   'Извините?'
   - Не смотри так потрясенно. Это поговорка, хотя, возможно, она не имеет такого же значения в английском языке. Это детский способ сказать, что вы расскажете мне о себе, а я расскажу вам о себе.
   - Нам разрешено это делать?
   Она поерзала в кресле и пренебрежительно махнула рукой перед собой. "Послушайте, мы будем очень тесно сотрудничать. Вы представляете, что мы будем колесить по Копенгагену, а вы будете обращаться ко мне как к агенту Осрику? Вам не кажется, что это может показаться подозрительным?
   - Я полагаю, ты прав. Так как мне тебя называть?
   Она раздвинула ноги и выпрямилась, наклоняясь ближе к нему. Она осмотрела окурок недокуренной сигареты и положила его на блюдце кофейной чашки. "Я действую следующим образом: решаю, доверяю ли я кому-то или нет, и если доверяю, то очень честен с ним. Но я установил правила, код, по которому мы будем действовать. Вы это понимаете?
   Принц кивнул, хотя и не был в этом абсолютно уверен.
   - Я объясню: Лондон сказал бы вам, что полностью мне доверяет. Я очень безопасен, я действую самостоятельно. Мои связи с датским сопротивлением непрямые и во многом на моих условиях. Лондон явно считает, что использование меня для подкладки случайных бомб или выяснения того, какие немецкие части находятся в каком гарнизоне, - пустая трата моих талантов. Так что я был полностью под прикрытием. Мой единственный контакт с ними был через резидентуру МИ-6 в Швеции, да и то с перерывами. Но поскольку я знаю, что никто в Копенгагене меня не подозревает, я должен быть уверен, что с кем бы я ни работал здесь, все в порядке. Я должен знать, что могу им доверять. Я не могу позволить, чтобы меня скомпрометировали.
   Она потянулась за сигаретой, проверила, горит ли она, и глубоко затянулась.
   - Я наблюдал за этой квартирой с тех пор, как ты приехал. На самом деле, я даже не сводил с тебя глаз, когда ты пришел сюда. Если бы за тобой следили или если бы ты был предателем, поверь мне, я бы знал. Так что теперь я буду открыт с вами. Прийти.'
   Она встала и поманила его следовать за ней на кухню. Она подошла к раковине и открыла краны. - Возможно, ненужная предосторожность, но кто знает? Это единственный раз, когда я скажу вам свое настоящее имя. Вы никогда не должны использовать его. Это должно быть очевидно, но причина, по которой я говорю вам, заключается в том, что иногда незнание чего-то может быть более опасным, чем знание. И по той же логике, знание моей истинной личности также может помочь вам. Это трудное суждение, я принимаю это. Лондон был бы в ужасе, но их здесь нет, не так ли? Меня зовут Ханна Якобсен. Если тебе интересно, я не женат. Кроме моего престарелого отца, у меня нет никого в родстве. Теперь ты рассказываешь мне о себе столько, сколько считаешь нужным, но я должен знать личность, которую они тебе дали, - это очевидно.
   Принц передал ей свой sikkerhedsområderne . Она внимательно осмотрела его, поднесла к свету, промокнула водой, даже понюхала, прежде чем, наконец, одобрительно кивнула.
   'Это очень хорошо. Итак, вы Джеспер Холм, бухгалтер из Копенгагена. Я полагаю, у вас не было с ним проблем во время вашего путешествия по Дании?
   - Я им не пользовался.
   'Почему?'
   "Мой контакт в Эсбьерге посчитал, что мне следует использовать другую личность для этого путешествия. У меня были документы на имя Ганса Ольсена, торгового представителя из Орхуса.
   - И все было хорошо?
   "Да... Меня несколько раз останавливали, но когда проверяли sikkerhedsområderne, проблем не возникло. '
   - А что случилось с Гансом Ольсеном?
   Принц постучал по раковине. - Он превратился здесь в пепел.
   Она нахмурилась. - Вероятно, это была ошибка. Жалко терять хорошую личность. Ничего, Джеспер Холм тоже хорош. Вам не нужно рассказывать мне о вашей жизни в Англии, но скажите мне вот что: это ваша первая операция?
   'Да и нет. Это моя первая зарубежная операция, но я участвовал в операции еще в Англии. Я поймал нацистского шпиона и его британского связного. я был офицером полиции; Полагаю, я все еще офицер полиции. По прикомандированию, я думаю, вы бы это назвали.
   "Полицейский - но я тоже!"
   'Действительно?'
   - Не говори так удивленно, Джеспер Холм. У нас в Дании много женщин-полицейских, и мы занимаемся не только делами, связанными с детьми. Я расследую несколько очень серьезных преступлений. Я имею высшее звание.
   'Что это?'
   - Это называется вице- политиинспектор - я не уверен, что это эквивалентно в Англии. Скажи мне свое звание.
   - Я суперинтендант - детектив-суперинтендант. Похоже, я могу опередить тебя по рангу!
   Она бросила на него неодобрительный взгляд. - Что ж, посмотрим. Нам нужно поговорить о вашей миссии. Что вам сказали?
   Принц колебался. "Я не уверен, насколько я..."
   "Послушайте: мы должны доверять друг другу. Только так миссия будет работать. Давай я тебе помогу. Агент Горацио...
   "Мне сказали, что это датский бизнесмен, который по работе часто бывает в Берлине. Очевидно, во время недавней поездки туда он наткнулся на разведданные о немецкой ракетной программе. До сих пор им занимался Стокгольм, но Лондон хочет, чтобы его бежали из Копенгагена; они думают, что так будет безопаснее. Моя работа - наша работа - найти его, решить, считаем ли мы его настоящим, а затем запустить его. Лондон отчаянно нуждается в любой имеющейся у него информации о ракетах.
   Пока Принц говорил, Ханна выключила краны и вернулась в гостиную. - А вы знаете о нем что-нибудь еще?
   'Нет. Я даже не знаю его имени и где он живет; Мне сказали, что ты это знаешь. Когда мы будем готовы, я подойду к нему на улице и спрошу, где дворец Амалиенборг, и...
   'Подожди. Йеспер Хольм из Копенгагена и не знает, где дворец Амалиенборг? Неужели нельзя было придумать что-нибудь более оригинальное?"
   - Возможно, но мы не можем изменить это сейчас. Я спрашиваю его, где находится дворец Амалиенборг, и он должен ответить, спрашивая, предпочту ли я подойти к нему со стороны Фредериксгаде или Амалиегады, тогда я говорю, с какой из них ближе к церкви с большим куполом.
   - Тогда очень хорошо - я бы не стал так поступать, но вот мы здесь. Я уже проверил агента Горацио и уверен, насколько это возможно, что он настоящий. Это бизнесмен по имени Отто Кнудсен, пятидесяти трех лет, живет один в шикарном многоквартирном доме в Гаммельхольме с видом на канал Нюхавн в центре города. У него нет судимостей, и из-за этого у нас не так много на него, но благодаря гестапо у нас есть записи о политической принадлежности в 1930-е годы в нашем штабе и, конечно же, во время всеобщих выборов. в 1935 г. числился сторонником социал-демократов. Я также смог проверить муниципальные записи, которые показывают, что он развелся много лет назад и у него нет детей. Он работает в специализированной инженерной компании Mortensen Machinery Parts, базирующейся в Копенгагене. Он продавец, и эта работа приводит его в другие скандинавские страны и в Германию. Поэтому у него была веская причина быть в Берлине и предлог быть в Стокгольме, где он связался с разведчиками в посольстве. Стокгольм сообщил нам даты, когда, по его словам, он в последний раз был в Берлине - поездки, во время которой, как он утверждает, он узнал о ракетах. Он сказал им, что летал туда. У меня есть друг, который работает в аэропорту Каструп; мы вместе учились в полицейском колледже. Я сказал ей, что работаю над деликатным делом, и она пообещала показать мне списки пассажиров за тот период.
   'А потом?'
   'Это время? Мне нужно двигаться дальше, правда. Мне нужно быть в офисе в половине восьмого. Если выяснится, что Отто Кнудсен действительно летал в Берлин и из Берлина, когда он говорит, что летал, мне нужно его еще раз проверить. Если после этого он все еще выглядит заслуживающим доверия, вы можете подойти к нему. Надеюсь, через три дня мы узнаем так или иначе. А пока оставайся здесь.
  
   Было шесть часов вечера, когда вице-политинспектор Ханне Якобсен прибыла в аэропорт Каструп на острове Амагер, к югу от центра города. Рейсов не было уже несколько часов, но небольшой полицейский участок рядом со зданием аэровокзала все еще работал. Ее подруга Маргрета была дежурным офицером; она отправила одного из трех других дежурных офицеров на обеденный перерыв, а двум другим велела проверить здание аэровокзала. Она провела Ханне в свой кабинет.
   - У тебя есть полчаса, Ханне, не больше, хотя немцы сюда заходят крайне редко. Вокруг много, когда есть рейсы, и они, конечно, патрулируют взлетно-посадочную полосу и периметр, но в любом случае лучше поторопиться. Вы просили весь август, верно?
   'Да.'
   - Они все здесь. Она постучала по двум большим гроссбухам на своем столе. "Синяя книга - это вылетающие пассажиры, зеленая - прибывающие. Это только для граждан Дании, вы это понимаете? Немцы и другие национальности в других книгах. Для евреев есть отдельный, хотя им разрешено путешествовать".
   "Меня интересуют только граждане Дании, спасибо".
   - Вам, конечно, не нужно мне ничего говорить, но на всякий случай, если кто-то что-то спросит, хотя это маловероятно...
   - Просто скажи, что это финансовое преступление. Надеюсь, им это покажется скучным. Я справлюсь сам, спасибо, Маргрет.
   Она, конечно, ничего не записала, но помнила каждую деталь своего разговора с Джорджем Уэстоном. Уэстон был главой резидентуры МИ-6 в нейтральной Швеции, унаследовавшей Ханне, когда МИ-6 поспешно свернула свою деятельность в Копенгагене в начале войны. Во время визита в Стокгольм в 1940 году он велел ей залечь на дно. Никто не знает о вас. Давайте так держать, а? Не делайте ничего, что может привлечь к вам внимание. Я позвоню вам, когда вы мне понадобитесь, и когда я это сделаю, будьте уверены, это будет очень срочно.
   Уэстон считал месяцы до выхода на пенсию, когда началась война, но его свободное владение шведским и датским языками гарантировало, что он был слишком ценен, чтобы его отпустить. Проведя перед войной два-три года, становясь все более измученным внешне и вспыльчивым духом, теперь он обрел второе дыхание и наслаждался каждым мгновением. В конце октября 1942 года он вызвал Ханне в Стокгольм. Они встретились в главном баре Гранд-отеля на Сёдра-Бласиехольмсхамнен и обменялись любезностями. Он настоял, чтобы она попробовала коктейль бирюзового цвета, его рука лежала на ее колене, даже когда она пыталась пошевелить ею. - Часть прикрытия, дорогая: будь хорошей девочкой, а? Он продолжил в том же духе, когда они вышли из отеля и пошли вдоль гавани к Скеппсхольмсброну.
   - На днях к нам заглянул датчанин. Подойди поближе, дорогая. Его рука обвила ее талию, направляя ее к себе. Он позволил ему отдохнуть на ее спине. - Вот и мы. Теперь мы не похожи на ссорящуюся пару, не так ли?
   - Я достаточно молода, чтобы быть твоей дочерью! она ответила.
   - Тем больше причин выглядеть миловидно, а? А этот датчанин - мы, кстати, зовем его агент Горацио - продает шарикоподшипники. Я не совсем уверен, чем они занимаются, если подумать, но очевидно, что он достаточно важен, чтобы выезжать за пределы Дании, чтобы продавать эти чертовы вещи. Улыбайся, когда я говорю с тобой, дорогая, может быть, возьми меня за руку. Вот и все. Он сказал мне, что провел первую неделю августа в Берлине и, находясь там, получил некоторые сведения об этих ракетах большой дальности, которые разрабатывают немцы. Лондон ужасно взволнован, практически обмочившись. Они хотят узнать больше об этом парне, а затем убедиться, что мы используем его как агента. Я сказал им успокоиться. В конце концов, Чап просто гуляет, а я очень скептически отношусь к людям, которые заходят с улицы и предлагают нам разведданные. Сказав это, он произвел впечатление заслуживающего доверия, и хотя тот факт, что он ждал большую часть трех месяцев, чтобы установить контакт, раздражает, на самом деле это скорее работает в его пользу. Видимо, он ждал, пока у него будет командировка в Стокгольм, так что в этом есть смысл. Так или иначе, Лондон настаивает, чтобы мы связались с этим парнем. Первое, что вам нужно сделать, это проверить его историю. Лучше всего начать с его визита в Германию в августе.
   'Что ты имеешь в виду?' - спросила она.
   - Проверьте, действительно ли он это сделал. Я не уверен в датах, но он сказал: "Четыре ночи в Рейхе - это максимум, на что способен человек", так что разумно предположить, что он вылетел в понедельник третьего, а вернулся седьмого. Ты найдешь конверт в своей сумочке, дорогая; в нем подробности Горацио. Вы, очевидно, уничтожите его, как только запомните их. И еще кое-что... - Он сделал паузу и огляделся. - Если предположить, что Горацио окажется тем, за кого себя выдает, Лондон планирует выслать агента. Они думают, что управление Горацио будет работой на полный рабочий день - слишком много для вас, чтобы справиться со своей работой. Ваша роль будет заключаться в том, чтобы присматривать за этим агентом. Было бы неплохо, если бы у тебя была компания!
   Теперь она проверила в голубом журнале имена всех пассажиров ежедневного рейса "Немецкой Люфтганзы" в 10.00 прямо в Берлин. Имени Отто Кнудсена не было ни в понедельник, 3-го, ни в любой другой день той недели. Она проверяла на прошлой неделе, но его там тоже не было. Она обратилась к зеленой книге вернувшихся датских граждан и проверила рейс 18.05 из Берлина: никаких следов Кнудсена. Казалось, его история вот-вот развалится. Они должны были попросить ее проверить его, прежде чем прислать агента Лаэрта. Неохотно она позвала своего коллегу в кабинет.
   "Простите, что вмешиваюсь, Маргрет, но человек, которого я ищу, должен был лететь прямым рейсом Deutsche Lufthansa в Берлин и из Берлина, но я нигде не могу найти его имя".
   Маргрет наклонилась, листая страницы гроссбуха. "Вот, есть еще один прямой рейс Deutsche Lufthansa, но он указан как рейс в Осло. Он вылетает из Осло в 14.55, приземляется здесь в 16.44, затем снова взлетает в Берлин в 17.25, приземляется там в... здесь... 19.25. То же и с возвращением: он вылетает из Берлина в 8.40 утра, приземляется здесь через два часа и через сорок минут летит в Осло. Многие люди предпочитают этот рейс".
   И действительно, в понедельник, 3 августа, Отто Кнудсен летел рейсом Осло/Копенгаген в Берлин, возвращаясь из немецкой столицы в ту пятницу рейсом Копенгаген/Осло. Что еще более полезно, в бухгалтерской книге также был указан его номер sikkerhedsområderne .
  
   Теперь, когда она установила, что путешествие Кнудсена в Берлин действительно было таким, как он его описал, осталась, как она сказала англичанину, еще одна проверка, которую ей нужно было сделать.
   Кнудсен жил в квартире в одном из элегантных шестиэтажных расписных домов на канале Нюхавн. Здание находилось на южной стороне канала, в квартале между Хейбергсгаде и мостом Нюхавнсброен. Ей не составило труда получить доступ к квартире Кнудсена на верхнем этаже. Ей потребовалась всего минута, чтобы взломать замок, и она позволила себе десять минут, чтобы осмотреться.
   Она не искала ничего особенного, но у нее развилось хорошее чутье на предмет того, что что-то не так. Во-первых, не было никаких явных признаков того, что именно здесь может жить сочувствующий немцам. На книжной полке не было литературы правого толка; на его столе не было ничего подозрительного. Квартира явно принадлежала состоятельному человеку: ухоженная и чистая, с хорошей мебелью. Она проверила ящики в спальне: несколько писем и бумаг, ничего неожиданного. В гостиной висели три большие картины, современные интерпретации лодок на канале.
   Ее десять минут истекли. Ее нутром все еще было чувство, что Кнудсен был тем, кем он себя назвал. Ничто из того, что она видела в его доме, не разубедило ее в этом.
   Теперь агент Лаэрт мог подойти к нему.
  
   Она вернулась в квартиру на Карстенсгаде около восьми вечера, войдя в нее, как всегда, так тихо, что он заметил ее присутствие только тогда, когда она появилась в гостиной. Было мало любезностей; она только хотела знать, что все в порядке. Она беспокоилась о безопасности: какие-то странные звуки за пределами квартиры и тому подобное. Потом дело пошло.
   - Насколько я могу судить, агент Горацио настоящий, хотя, конечно, это не может быть гарантировано. Я наблюдал за ним последние два утра, и у него, кажется, есть рутина - время, когда он выходит из своей квартиры, маршрут, которым он идет в свой офис, кафе, в котором он останавливается по пути на завтрак. Вы столкнетесь с ним на этом пути; Я определил лучшее место для этого. Я объясню.'
   Принц чувствовал, как быстро бьется его сердце. Это было чувство страха, смешанное с растущим возбуждением. Это также означало, что он сможет покинуть квартиру, в которой слишком долго был заперт. Стены начали приближаться к нему.
   - Когда я столкнусь с ним?
   'Завтрашнее утро.'
  
   С северного берега канала Нюхавн он наблюдал, как Отто Кнудсен выходит из своего дома на южном берегу. Все было именно так, как описала Ханна. Кнудсен, высокий, элегантно одетый мужчина в темной шляпе в стиле трилби с широкими полями и длинном светло-коричневом плаще, вышел из здания в тени после восьми часов. Он повернул налево и быстрым шагом пошел вдоль канала, миновал перекресток с Хейбергсгаде и направился к Конгенс Нюторв, большой площади, где Принц, как он вспоминал, обедал с бабушкой и дедушкой в прошлой жизни.
   Агент Горацио выйдет на площадь и повернет направо. Затем он повернет налево и войдет в одно из кафе на северной стороне. Если вы будете следовать за ним, вы сможете увидеть, куда он идет. Попробуйте подойти к нему, когда он входит в кафе. Если это кажется неправильным, подождите, пока он не оставит это.
   Принц пошел в ногу с другим человеком. Когда они приблизились к Конгенсу Нюторву, Кнудсен ускорил шаг. Только когда было слишком поздно, Принц заметил перед собой очередь на северной стороне канала, когда Нихавн вышла на площадь.
   Это был немецкий блокпост.
   У него не было другого выбора, кроме как оставаться в очереди, собираясь с мыслями. Он понял, что теперь не сможет забрать Кнудсена, пока тот не войдет в кафе. Надеюсь, он сможет определить, в каком из них он находится, и подойти к нему после того, как он его оставил. Он пытался сохранять спокойствие. Он был уверен, что знает каждый аспект своей личности Джеспера Холма; в конце концов, у него было достаточно времени в квартире, чтобы изучать ее снова и снова.
   И он вспомнил, что ему сказали в Мэтлоке: контрольно- пропускные пункты - обычное дело в оккупированной Европе. К сожалению, они являются частью повседневной жизни. Самое главное, что нужно помнить о контрольно-пропускном пункте, это не паниковать. Ни в коем случае не пытайтесь выйти из очереди - они следят за людьми, которые делают именно это.
   Так что он ждал своей очереди, соглашаясь со стариком рядом с ним, что это действительно тепло для времени года, и улыбаясь, быть может, слишком любезно торопливому немцу-часовому. Солдат, похоже, сильно простудился, вытирая мокрый нос рукавом шинели. Он посмотрел на удостоверение Принца, потом на самого Принца и еще раз на удостоверение.
   'Имя?'
   - Джеспер Холм. Он задумался, не добавить ли "сэр", но отказался от этого.
   'Дай посмотреть.' Невысокий немец в штатском двинулся вперед, один из трех, наблюдающих за блокпостом: гестапо. Солдат вручил ему sikkerhedsområderne, и он внимательно изучил его, а затем посмотрел на Принса, казалось, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть. Он обернулся и что-то сказал своим коллегам, и, прежде чем Принс успел полностью осознать, что происходит, его схватили за руки с обеих сторон и потащили прочь. Он, должно быть, потянулся против них, потому что кулак сильно ударил его по ребрам, и он согнулся пополам.
   К тому времени, когда кто-то плюнул ему в ухо, что он арестован, он уже понял, что это вполне может быть так.
   Глава 7
   Копенгаген, ноябрь 1942 г.
   Ему завязали глаза и затолкали в машину, так что он понятия не имел, куда они едут. Его единственным впечатлением от машины были желтовато-коричневые сиденья, которые он мельком увидел из-под повязки на глазах, и запах кожи и застоявшегося табака.
   По обеим сторонам от него сидели мужчины, а рядом с водителем - впереди; он смог понять это по разным голосам, когда они спорили о том, куда его отвезти, явно не подозревая, что он говорит по-немецки.
   - Говорю вам, мы отвезем его в нашу штаб-квартиру на Кампмансгаде. К нему вопросов нет. Это так ясно дело для гестапо. Это имя было в нашем списке наблюдения!"
   - Но по протоколу все датские граждане должны быть сначала допрошены местной полицией - ты знаешь это не хуже меня, Клаус. Последнее, чего мы хотим, так это еще одной ссоры с этими драгоценными датчанами.
   - Но, по нашим данным, он, вероятно, не датчанин. Поедем прямо на Кампманнсгаде, а там разберемся с чертовыми датчанами . Мы слишком чувствительны к их чувствам.
   - Послушайте, давайте поедем в главное управление полиции на Политорвете, оформим его в приоритетном порядке, и тогда мы сможем вернуть его к нам в течение часа.
  
   Тот разговор перед ним был их первой ошибкой, первой из многих, допущенных гестапо в тот день. Второй заключался в том, что его бросили в камеру, где находился еще кто-то, мальчик лет восемнадцати с копной светлых волос и большим синяком под одним глазом, который он носил как почетный знак. Он сказал Принсу, что его арестовали за то, что он бросил огрызок яблока в немецкий броневик. Принц сказал ему, что понятия не имеет, за что его арестовали: возможно, из-за недопонимания его sikkerhedsområderne . Он даже не был уверен, где находится.
   - Это главное управление полиции на Политорвете. По крайней мере, они привели тебя сюда. Если они предложат вам остановиться в гестапо на Кампмансгаде с полной оплатой, откажитесь. Мальчик подошел, сел рядом с ним на скамейку и заговорщицки тихо заговорил. - Тебе есть о чем беспокоиться?
   'Я не уверен, что ты имеешь в виду.'
   - Я имею в виду, вы говорите, что вас арестовали из-за вашего sikkerhedsområderne . Это было на контрольно-пропускном пункте?
   'Да.'
   - А кого-нибудь еще арестовывали?
   - Насколько я могу судить, нет.
   - А твоя личность... тебя это что-то беспокоит? Я имею в виду, это подлинное?
   В Мэтлоке ему посоветовали быть осторожным с растениями, вроде бы сочувствующими людьми, которые могут показаться вам друзьями на той же стороне и соблазнить вас раскрыть слишком много. Со своим невинным видом и очевидной гордостью за свой синяк мальчик не был похож на растение, но Принц знал, что не может так рисковать.
   "Конечно, он настоящий - почему бы и нет?"
  
   Возможно, они поняли свою ошибку, потому что вскоре после этого его перевели в другую камеру, на этот раз одного. Он был крошечным, освещенным лишь небольшим количеством дневного света, проникающего через непрозрачное окно. Темнота и одиночество дали ему время подумать. Он вспомнил предупреждение Гилби - гестапо рано или поздно раскроет большинство прикрытий - и понял, что действовать нужно быстро.
   Его возможность представилась через полчаса, когда его провели на два этажа вверх и в пустую комнату для допросов, мало чем отличавшуюся от тех, в которых он провел большую часть своей карьеры. Датский полицейский провел его к стулу на одном из этажей. стороне большого деревянного стола и прикрепил одну часть наручников к краю стула.
   В коридоре снаружи шел спор на немецком языке. Кто-то говорил другому человеку, чтобы он продолжал. Другой человек ответил на плохом немецком языке, что он будет как можно быстрее, но есть процедура, которой нужно следовать. Через несколько мгновений в комнату вошел этот человек: высокий мужчина в штатском с большой тетрадью. Он казался нервным, когда сидел напротив Принца, постоянно поправляя очки в проволочной оправе и все время нервно кашляя. Открыв записную книжку, Принц увидел между страницами свой Jesper Holm sikkerhedsområderne .
   - Тебя зовут Джеспер Холм. Это звучало скорее как утверждение, чем как вопрос, но Принц тем не менее кивнул. Затем была проверена каждая деталь о sikkerhedsområderne : профессия, адрес, дата рождения.
   Еще вопросы: где он работал; имя его отца; имя его матери; в какую школу он ходил. Принц, как бы он ни нервничал, без труда ответил.
   "Проблема в том, что по причинам, которыми они с нами не делятся, - Принц уловил намек на горечь, - гестапо не только значило в списке наблюдения имя Джеспера Холма, но и описание, совпадающее с вами, а это значит, что мы действительно Боюсь, у меня очень ограниченная роль в общении с вами.
   Долгая пауза. Боюсь - намек на сочувствие, возможно.
   "В случае, когда гестапо проявляет интерес к подозреваемому, наша работа состоит в том, чтобы просто обработать вас - заполнить несколько форм - и затем передать вас им. Таким образом мы поддерживаем вид, что немцы на самом деле не наши оккупанты". Мужчина поднял руки, словно показывая, что больше ничего не может сделать.
   Принс прекрасно знал, что личность Джеспера Холма вряд ли выдержит допрос в гестапо. Тот факт, что они искали кого-то, похожего на его описание, объясняет, почему его так часто останавливали на пути из Эсбьерга. К счастью, человек, которого они тогда остановили, был Гансом Ольсеном, а не Джеспером Холмом, которого они искали.
   'Мне жаль.' Голос датского полицейского звучал искренне, и на его лице появилась смущенная улыбка. 'Хотите сигарету?'
   В квартире, когда она удивила Принса, назвав ему свое настоящее имя, Ханне оправдалась, сказав, что знание ее истинной личности может ему помочь. Теперь он собирался проверить это. Он перегнулся через стол, насколько позволяли наручники, глядя в лицо полицейскому и снова нервно кашляя.
   'Мне нужна ваша помощь.'
   Глаза полицейского расширились, больше от страха, чем от чего-либо еще.
   "Очень важно, чтобы я избегал гестапо. У меня есть контакт с вами - с полицией. Я умоляю вас сказать этому человеку, что я здесь. Я рискую своей жизнью, говоря вам это... и их жизни.
   Долгое молчание. Глаза мужчины сузились. Он снял очки, изучил их, затем снова надел. - Ты рискуешь и моей жизнью, говоря мне это. Кто твой контакт?
   Может, ему стоит быть храбрым. Может быть, ему все-таки стоит рискнуть попасть на допрос в гестапо. Он мог положиться на свою легенду для прикрытия, и если это не удастся, он, по крайней мере, сможет защитить агента Осрика и агента Горацио. Они были важнее его. Он бы пожертвовал собой. Но потом он подумал о своем сыне и понял, что должен сделать все возможное, чтобы сбежать.
   "Ханне Якобсен - вице-политинспектор Ханне Якобсен".
   Полицейский в шоке наклонился вперед. - Ханна? Ханна связана с тобой? Его руки дрожали. Он закрыл свой блокнот и снова открыл его, явно не зная, что делать и как реагировать.
   - Вы не знаете, как с ней связаться?
   - Она двумя этажами выше нас.
  
   После этого гестапо допустило еще одну ошибку. Полицейский вышел в коридор и на плохом немецком сообщил ожидавшему офицеру гестапо, что возникла незначительная проблема, и ему нужно найти коллегу, чтобы он ее уладил. Это не должно занять слишком много времени. Они не хотели бы, чтобы документы были неправильными.
   "Поторопитесь", - был ответ. И тогда офицер гестапо решил, что это уже достаточно долго, и он собирается взять что-нибудь поесть. - Сейчас двенадцать пятнадцать. Я вернусь в час, чтобы забрать его: документы или нет!
   Как только офицер гестапо ушел, Ханне вызвали. Когда она вошла в комнату, она казалась удивительно спокойной. Конечно, она бросила на Принца неодобрительный взгляд, но это было больше похоже на родительский взгляд разочарования, а не гнева.
   "Дайте мне минуту, пожалуйста, Йенс, - сказала она своему коллеге. Когда полицейский ушел, она села напротив Принса. 'Так что же случилось?'
   Он объяснил.
   - А не мог ли их информировать агент Горацио?
   - Не могу понять, как - он и понятия не имел, что я следую за ним с другой стороны канала. И блокпост был случайным; очередь была уже довольно длинной, когда я в нее встал".
   Она кивнула. - Тем не менее, кажется, что имя Джеспер Холм было в списке наблюдения, и вы соответствуете описанию, которое у них было. Вас, должно быть, предали. Мы должны вытащить тебя отсюда. Она погрызла ноготь и посмотрела на часы. - У нас максимум полчаса. Давайте посмотрим, что мы можем сделать. Не могу передать, как повезло, что Йенс вас допрашивал. Он мой друг, и я ему доверяю. Я не могу сказать этого обо всех присутствующих".
   Его оставили одного на пять минут, все еще прикованного наручниками к стулу. Когда Ханне вернулась, она была с Йенсом и двумя датскими полицейскими в форме. Наручники были сняты, и Ханне объяснила план.
   - Идите с этими двумя офицерами. Они высадят вас в безопасном месте. Вы знаете, куда вернуться. Оказавшись там, оставайтесь на месте. Подождите, пока я приду, что может быть не сегодня. Понять?'
   Его торопливо отвели в подвал и посадили в фургон без опознавательных знаков. Фургон ехал около часа, затем остановился, задние двери открылись, и ему велели быстро выйти. Даже не попрощавшись, он был один у входа в Энгхавепаркен. Десять минут спустя он уже был в квартире у Карстенсгаде. Только когда он запер дверь и опустился в кресло, он оценил свое состояние: весь в поту, с учащенно бьющимся сердцем, с пересохшим ртом и чередующимися ощущениями головокружения и тошноты. Он уже собирался встать за водой, когда его накрыла волна эмоций, которых он не испытывал, даже когда ему рассказали о смерти Джейн и Грейс.
   Это был не столько шок, сколько глубокий страх и печаль. Он думал о Генри и о том, увидит ли он его когда-нибудь снова. Он понял, как близко был к тому, чтобы попасть в руки гестапо. То, что его, по-видимому, предали, только усилило волнение, и целый час он просидел в кресле и впервые с детства заплакал от души.
  
   В тот день в штаб-квартире полиции на Политорвете быстро оборвались различные карьеры. Когда офицер гестапо вернулся с обеденного перерыва и обнаружил, что Принс пропал, Йенса вызвали. Он объяснил с замечательной степенью правдоподобия, что произошло явное недоразумение. Он предполагал, что после того, как разберется с документами - что, к счастью, у него было, - он должен будет отправить подозреваемого прямо в штаб-квартиру гестапо на Кампмансгаде.
   - Так он сейчас там?
   - Да, должно быть.
   Задержка во время звонков. Выяснилось, что в Кампманнсгаде не было никаких следов подозреваемого. Какие меры были приняты для передачи подозреваемого?
   - Его отправили в транспорт для заключенных, - объяснил Йенс. Выяснилось, что в транспорте для заключенных произошла смена смены. Потребуется некоторое время, чтобы точно установить, что случилось с подозреваемым. Возможно, его отправили на транспорте в Роскилле, конечно, по ошибке.
   Примерно в это же время офицер гестапо - коренастый мужчина с плохой кожей и характерным швабским акцентом - начал понимать, насколько он виноват в исчезновении подозреваемого. Он прекрасно понимал, что не должен был оставлять заключенного одного. Идти на обеденный перерыв, несмотря на его сильный голод, было равносильно дезертирству.
   Когда его старший офицер прибыл в полицейский участок, он придерживался того же мнения. Приземистого офицера гестапо с плохой кожей и швабским акцентом тут же уволили. В какой-то момент старший офицер прижал его к стене. - Обещаю вам, что через двадцать четыре часа вы отправитесь на Восточный фронт: смотрите, сколько у вас там гребаных обеденных перерывов!
   Начальник Йенса согласился, что его офицер, что совершенно нехарактерно, допустил серьезную ошибку, хотя и возникшую по недоразумению. Йенс, конечно же, уйдет в отставку, и против него не будет предпринято никаких дальнейших действий.
   И все это время Ханне Якобсен не участвовала. Ее имя никогда не упоминалось, и гестапо понятия не имело, кто она такая.
   Они решили, что это пример типичной датской некомпетентности. Они все равно рано или поздно найдут Джеспера Холма, и, по крайней мере, теперь они знают, что он в Копенгагене. В конце концов, как долго сможет прожить британский агент, если его личность будет раскрыта?
  
   Рано утром следующего дня появилась Ханна, как всегда молча. Она выглядела для всего мира как занятая домохозяйка, возвращающаяся домой, с пакетом для покупок в каждой руке и даже с приятной улыбкой, чтобы приветствовать его. Но она не сказала ни слова, пока не заперла входную дверь на два засова и не провела его в гостиную, сев на свое обычное место в большом кресле, подогнув под себя ноги и закурив сигарету.
   - Не могу поверить, что нам это сошло с рук, - наконец сказала она, недоверчиво качая головой. Последовал еще один период молчания, во время которого она сильно затянулась сигаретой, прежде чем докурить ее и зажечь еще одну. Князь начал было что-то говорить, но она подняла руку, словно останавливая движение. Подождите, дайте мне сказать. - Слава Богу, я сказал тебе свое настоящее имя. Я знал, что это был риск, но если бы я не знал... кто знает, что гестапо уже сделало бы с тобой. И кто знает, что бы ты им сказал.
   - Можешь мне поверить, я бы не...
   - Не хотел бы что... сказать им что-нибудь? Послушайте: эти ублюдки на Кампмансгаде сломили самых закаленных бойцов сопротивления за считанные часы. Вы даже представить себе не можете, что они с вами делают. К настоящему времени все могло быть взорвано - вы, я, агент Горацио, люди, которые помогали вам в Эсбьерге и по пути сюда. Как есть..."
   Она снова сделала паузу, подошла к окну и отдернула задернутые шторы, прежде чем вернуться к своему стулу.
   - Как есть... что?
   - Как бы то ни было, ситуация достаточно плохая. Возможно, я скомпрометирован. К счастью, Йенсу можно верить: он ничего не скажет. Он нездоровый человек, и до пенсии ему было недалеко, так что потерять работу из-за этого - очень маленькая цена. Он единственный, кто действительно знает о моей связи с тобой.
   - А как насчет полицейских, которые отвезли меня обратно в Вестербро?
   - Я не говорил, что мы в безопасности, не так ли? Она казалась раздраженной. - Йенс сказал, что им можно доверять, но кто знает? В любом случае, тебя ведь не бросили здесь, не так ли? Настоящая наша забота - это вы. Расскажи мне еще раз, что случилось сегодня утром: все.
   Принц рассказал ей каждую деталь, и она задумчиво слушала. Когда он закончил, она пошла на кухню, вернулась со стаканом воды, прошлась по квартире, вернулась на кухню, а затем села перед тем, как приступить к своему теперь уже знакомому курению.
   - Нам нужно получить для вас новую личность. Но тот факт, что они знают, как ты выглядишь, вызывает беспокойство. Единственный способ, которым мы можем это сделать, - изменить ваш внешний вид. У тебя довольно темные волосы, особенно для скандинава. Мы, конечно, можем сделать его легче; это должно быть достаточно легко. Вы когда-нибудь отращивали бороду?
   'Нет.'
   - Ты хоть представляешь, сколько времени тебе понадобится, чтобы вырастить его? Однако она должна быть подходящей.
   Принц поглаживал подбородок, пытаясь оценить, сколько времени это займет. - Я не знаю. Я предполагаю, по крайней мере, три недели, возможно, месяц.
   - Тогда хорошо: я передам Уэстону сообщение в Стокгольм, и он сообщит в Лондон, что произошла задержка. Им не нужно знать больше, чем это; им просто нужно набраться терпения. Я поговорю с кем-нибудь о новом sikkerhedsområderne , но мы не сможем подготовить его, пока не получим вашу фотографию со светлыми волосами и бородой. А пока оставайся здесь. Вам просто нужно набраться терпения. Хотите сигарету?'
   - На самом деле, спасибо.
   Она зажгла одну и передала ему, заметив при этом, как дрожат его руки. 'Ты в порядке?'
   'Да спасибо.'
   - Ты плохо выглядишь.
   Принц посмотрел на ковер между ними, его глаза наполнились слезами. Он наблюдал, как пара капель капнула на витиеватый узор, а затем вытер глаза.
   - Нет, это был просто ужасный шок, вот и все. Я уверен, что буду в порядке.
   Ханне ничего не сказала, но наклонилась вперед и большим пальцем вытерла слезу у него из-под глаза.
  
   Работа Ханне была разделена между штаб-квартирой полиции в Политорвете и полицейским участком в районе Нёрребро, где базировалось подразделение по расследованию крупных грабежей. Через неделю после отправки сообщения в Лондон через Уэстон в Стокгольме она в один из своих регулярных обеденных визитов посетила кладбище Ассистенс.
   Кладбище было популярным местом для посещения. Некоторые люди приходили посмотреть на могилы Ганса Христиана Андерсена и других знаменитостей, но большинство просто пришли насладиться территорией с ее аллеями высоких деревьев и ухоженными кустами. Это было особенно популярно в обеденное время, так что не было ничего необычного в том, что Ханне прогуливалась, выбирая тихую скамейку, чтобы съесть свой бутерброд, или просто искала тишины и покоя среди могил.
   Она взяла за правило ходить туда каждые два-три дня, хотя по понятным причинам избегала рутины. Именно в этот день она зашла на кладбище на Ягтвей и прогулялась около десяти минут, прежде чем остановиться на обед. Ей нужно было увидеть три могилы, ни одна из них не принадлежала известным людям. Первый был прозрачным, а второй, выбранный, как и два других, из-за его затемненной оправы, имел отметку мелом на боковой стороне камня. Это было неочевидно и было трудно разобрать, настолько, что ей пришлось подойти к задней части камня, чтобы найти вторую, более отчетливую отметину. Он был там: небрежно нарисованный шеврон. Это подтвердило, что сообщение будет ждать ее в другом месте. Теперь ей придется уйти с работы немного раньше, чем планировалось. Убедившись, что никто не смотрит, она сняла платок, плюнула на его уголок и быстро стерла следы.
   По пути домой она вышла из автобуса на остановку раньше обычной и зашла в небольшой продуктовый магазин, чтобы купить яблок. К тому времени, когда она вышла из магазина, она была уверена, что ее никто не заметил. Она торопилась, пока не подошла к заброшенному складу. Она позволила себе один взгляд назад, а затем повернула налево вдоль стены здания. Когда она шла по щебню к большой щели в стене, которая когда-то была дверным проемом, она проклинала себя за то, что снова забыла сменить обувь. Внутри здания она остановилась на минуту: она слышала собственное сердцебиение и снующих вокруг крыс. В дальнем конце здания, рядом с тем местом, где рухнула крыша, пара голубей бешено хлопала крыльями. У нее было готово оправдание на случай, если за ней следили: она отчаянно нуждалась в туалете и искала уединенное место.
   Но никто не появился, поэтому она взяла деревянный стул, поставила его у стены и забралась на него. Потянувшись, она пошарила внутри ржавой распределительной коробки над ней и вытащила клочок бумаги.
   Она прочитала сообщение три раза, прижав его к груди, и повторила его про себя, словно готовясь к экзамену. Удовлетворенная тем, что она запомнила его содержимое, она закурила сигарету, подожгла письмо спичкой и продолжила свой путь.
  
   Один этот жест - когда Ханна вытерла слезу с его лица - обезоруживающе подействовал на Ричарда Принса. До этого момента он назвал бы их отношения деловыми. Она не была недружелюбной и не была холодной, но могла казаться резкой и несколько отстраненной. Ему было знакомо такое поведение, когда кто-то был очень сосредоточен на серьезной задаче и имел мало времени, чтобы посвятить себя окружающим, не в последнюю очередь потому, что он знал, что часто был виноват в этом сам. Он был уверен, что именно таким он должен был показаться Джейн, когда поставил свою работу выше ее чувств и потребностей.
   Но этот жест, который, как он полагал, был невинным, по-видимому, означал ослабление напряженности между ними. Он почувствовал растущую близость и сумел убедить себя, что это чувство было взаимным, хотя это никогда не было чем-то большим, чем успокаивающая ладонь на руке или сидение ближе друг к другу на диване, и раз или два, когда она приезжала, мимолетный поцелуй в щеку, сопровождаемый теплой улыбкой.
   Через неделю, проверяя рост его бороды почти каждый час, Ханне согласилась, что она хорошо выглядит. - Может быть, еще две недели, а не три. Что вы думаете?'
   "Однако она должна выглядеть как настоящая борода".
   'Посмотрим. А пока у нас есть проблема.
   'Продолжать.'
   "В Лондоне сообщение о задержке не удовлетворило. Они сказали Уэстону, что он должен выяснить причину этого. Они злятся, что мы еще не связались с Горацио.
   'Откуда ты это знаешь?'
   - Я получил сообщение сегодня вечером по пути сюда.
   - Ты кого-то видел?
   - Нет, это система недобросовестных писем. Я сжигаю сообщения, как только читаю их".
   - И что было в этом сообщении?
   - Я говорил тебе, разве ты не слушаешь? Они хотят знать причину задержки.
   - Может быть, мы должны сказать им.
   -- Скажи им, что тебя арестовало гестапо, каким-то чудом нам удалось совершить побег, и, кстати, ты, наверное, должен знать, что там есть предатель, который не только рассказал немцам, как ты выглядишь, но и также сообщил им подробности личности Джеспера Холма? Как только они это услышат, они прикажут нам прервать задание.
   - Но, конечно же, мы должны сообщить об этом в Лондон. Если там есть предатель, они должны знать, не так ли?
   - Вы можете кого-нибудь вспомнить?
   'Не на самом деле нет.'
   'В яблочко. Я говорю, давайте держать их в неведении и полагаться на собственное мнение. А пока хорошенько подумайте обо всех, кого вы встречали в Англии, кто знал о Джеспере Холме. В конце концов, у тебя не так уж и много времени.
  
   Ханне стала проводить больше времени в квартире, заглядывая почти по вечерам. К концу второй недели, когда его борода стала заметно прогрессировать, он осмелился задать ей несколько вопросов.
   - Вы живете поблизости?
   - Вы хотите знать, где я живу?
   'Ну да.'
   'У тебя нет идей?'
   - Нет, откуда мне знать?
   - Подойдите к окну и загляните через занавеску. Она подождала, пока он не появится. 'Что ты видишь?'
   "Внутренний двор и другие жилые дома".
   - А что за многоквартирный дом прямо напротив этого?
   'Б, я думаю, что это так. Да б...'
   - Ты хочешь сказать, что никогда не видел, как я ухожу, чтобы посмотреть, куда я иду?
   - Нет, вы говорите мне держаться подальше от окна.
   Он вернулся и сел напротив нее. Она закурила сигарету и одну для него. - Я живу в блоке Б. Моя квартира выходит на этот, хотя я на два этажа ниже тебя, на шестом этаже. Эта квартира принадлежит моему отцу. Сейчас он в доме, и там он останется, но я сказал людям, что он может вернуться сюда, что дает мне предлог оставить квартиру при себе. Это также дает мне повод продолжать заглядывать, чтобы проверить, все ли в порядке. Я сняла квартиру в доме напротив, чтобы приглядывать за ним.
   - А Уэстон не возражает против того, чтобы ты воспользовался этим местом?
   - Он только что сказал найти хороший безопасный дом, и, насколько я понимаю, это хороший безопасный дом. Единственная другая квартира на этом этаже тоже пустует: живущие там супруги все время проводят на даче. Они возвращаются только на несколько дней летом. Так что это действительно идеально".
   На выходных Ханне провела большую часть воскресенья в квартире. Они пообедали, а затем провели долгий вечер, обсуждая свою работу в полиции, и оба искренне интересовались тем, что сделал другой. Принс упомянул, что на каком-то этапе он отвечал за наблюдение за политическими экстремистами в своем районе.
   "Еще одно совпадение! Когда это было?'
   "Где-то 1938, 1939 год".
   "В 1934 году я был связан с политическими экстремистами. В Орхусском университете была группа студентов, которые откололись от одного из традиционных националистических клубов и создали то, что по сути было нацистской ячейкой. Местная полиция была настолько обеспокоена, что захотела внедриться в группу, но полицейские средних лет, как правило, не очень убедительны для студентов. Я был моложе и был женщиной, и меня там никто не знал, поэтому я поступил в университет и сумел внедриться в группу. Они были очень бескомпромиссными, действительно противной компанией. Я знаю, что у нас, датчан, репутация порядочных людей, но я могу сказать вам, что наши нацисты такие же плохие, как и немецкие; просто повезло, что их так мало".
   'Так что же случилось?'
   "Мне потребовалось два семестра, чтобы полностью проникнуть в группу, и к этому времени я узнал обо всем, что они замышляли. Было много разговоров о том, как поддержать Гитлера; они убедили себя, что население Дании готово подняться в его поддержку. Но потом они придумали план сжечь синагогу в Орхусе на Песах, когда в здании будет полно народу. Они собрали все необходимые материалы и составили схемы. В этот момент я сообщил местной полиции, и дюжину из них арестовали. У меня даже где-то есть фотографии группы. Я храню свои старые фотоальбомы в шкафу в прихожей; в квартире моего отца больше места для хранения вещей, чем в моей. Позвольте мне получить их.
   Они вместе просматривали альбомы. На некоторых фотографиях была запечатлена Ханне, когда она впервые присоединилась к полиции, во время патрулирования в Копенгагене, за письменным столом, с лошадью. Пару страниц она перелистнула очень быстро; они, казалось, показывали ее с мужчиной ее возраста. Затем последовали ее фотографии, на которых она была студенткой в Орхусе, позировала у здания университета, стояла во дворе, продуваемом ветром.
   "Раньше мы ходили в походы по сельской местности. Это была их идея прикрытия: вы не поверите, мы были националистической туристической группой. Они также считали важным соединиться с природой. Вот, это вся группа. Посмотрим, сможешь ли ты меня заметить.
   'Не сложно. Я мог заметить тебя где угодно. Нацисты далеко не так красивы, как ты!
   Они сидели на полу, прислонившись спиной к дивану, перед ними была сложена стопка альбомов. Она похлопала его по коленке, словно в знак благодарности. Но Принц этого не заметил. Он смотрел на фотографию, не обращая внимания ни на что другое, по его спине пробежал холодок.
   'Что это? Ты выглядишь так, словно увидел привидение!
   Он ничего не сказал, перевернув страницу, чтобы посмотреть на другие фотографии группы. Один, в частности, был очень четким, снятым при хорошем освещении, лица были в фокусе.
   'Это кто?' Его голос звучал беспокойно.
   - Это Грета. Грета Поульсен. Она была одной из самых активных нацисток. Собственно, именно ей пришла в голову идея сжечь синагогу. Она отсидела четыре или пять лет в тюрьме. Почему ты спрашиваешь?'
   Он не ответил, вместо этого взял альбом и отнес его к столу, чтобы изучить его более внимательно. Не было никаких сомнений, что это была она: волосы, глаза, губы... все то же самое. - Вы знаете, что просили меня подумать о ком-то, кто мог предать меня?
   Ханне кивнула.
   - Что ж, я нашел их.
   Глава 8
   Копенгаген, ноябрь 1942 г.
   Они спорили до глубокой ночи, в какой-то момент им пришлось остановиться, когда они поняли, что на самом деле кричали.
   "Конечно, мы должны сообщить об этом в Лондон, - сказал Принс. "Грета Поульсен - явно нацистский шпион, работающий в самом сердце британской разведки: она помогла создать личность Джеспера Холма, а затем предала меня. Бессовестно позволять ей продолжать работать, когда мы знаем, кто она такая. Помимо всего прочего, что насчет других агентов, которых она может предать?
   "Давайте будем более рациональными. Ваше мышление слишком ABCD. Это то, чему я научился на курсах детективов в полицейском колледже: не мыслите очевидным образом, прямолинейно, как это описал один из моих лекторов. Иногда нужно думать умнее. Разве тебя этому не учили в полицейском колледже?
   - Я не учился в полицейском колледже.
   - Так как же вы выучились на полицейского - и особенно на детектива?
   "Мы научились на работе".
   - И мы думаем, что британцы такие умные. Смотрите, мы нашли sikkerhedsområderne для Джеспера Холма. Нацисты могут подумать, что он все еще у вас. Это маловероятно, но пока это возможно, они будут продолжать искать Джеспера Холма, а также кого-то, подходящего под ваше описание. Это поможет защитить вас, когда у вас появится новая личность - они будут искать кого-то другого. Однако, если мы сообщим об этом Лондону, и они арестуют Грету Поулсен, велика вероятность, что известие о ее аресте дойдет до гестапо, и тогда они узнают об исчезновении Джеспера Холма.
   Принц не согласился, но он видел, что Ханна не собиралась уступать, и именно она контролировала связь с Лондоном. Им нужно будет сосредоточиться на выяснении его новой личности.
  
   Десять дней спустя они согласились, что его борода выглядит как настоящая борода, а не как результат того, что он не брился в течение нескольких дней. Ханне купила краску, и после нескольких применений его волосы стали заметно светлее. У нее был друг, у которого была фотостудия всего в нескольких кварталах; несмотря на то, что у Принса не было sikkerhedsområderne , они чувствовали, что могут рискнуть пойти туда пешком. "Мы должны пойти на некоторый риск: если бы мы этого не сделали, нас бы не было в этой игре, не так ли?"
   В студии Ханне изготовила пару очков - большие линзы в толстой черной оправе.
   'Попробуй их.'
   Он прищурился, глядя в зеркало.
   "Не волнуйтесь, это очень маленький рецепт, и вы быстро к ним привыкнете. Носите их всякий раз, когда вы выходите. Для них было бы слишком рискованно вообще не иметь рецепта; если бы кто-нибудь проверил, они бы знали, что что-то не так. Они определенно меняют твой внешний вид".
   Она спросила фотографа, может ли он что-нибудь сделать, чтобы борода казалась более густой, и он изготовил лосьон, который при смешивании с водой давал нечто близкое к желаемому эффекту.
   "Я знаю, что здесь это выглядит не слишком хорошо, но на фотографии вы не заметите разницы. Мой совет: держите бороду немного неряшливой, избегайте соблазна подстричь ее. Таким образом, кто бы ни смотрел на вас, он увидит вашу бороду, а не лицо". С этими словами он издал громкий смех, эхом разнесшийся по маленькой студии. Рождение Питера Расмуссена началось.
  
   Через четыре дня после фотосессии они сидели за столом в квартире, sikkerhedsområderne и разбирали перед собой другие бумаги.
   - Ты похож на Питера Расмуссена.
   "Я похож на мужчину с бородой".
   - Хорошо, это идея. Питер Расмуссен из Хельсингёра. Она держала карту; он едва узнавал себя. - С бородой и в очках ты выглядишь довольно непримечательно, даже совсем непривлекательно.
   - А без бороды и очков?
   Она коротко улыбнулась, а затем указала на бумаги. - Сконцентрируйся: ты знаешь что-нибудь о Хельсингёре?
   - Разве это не порт?
   'Правильный. Это к северу от Копенгагена. Если вы должны были ехать туда отсюда, это заняло бы около часа, возможно, немного больше. Он находится в самом узком месте Эресунна, всего в двух милях от шведского города Хельсингборг. По-английски он известен как Эльсинор; так ваш Шекспир назвал это в "Гамлете ".
   - Это очередной урок литературы?
   Она продолжила. - Пожалуйста, от этого будет зависеть твоя жизнь. Питер Расмуссен родился восьмого июля 1901 года, то есть ему исполнился сорок один год.
   "Мне тридцать четыре года, и люди часто говорят, что я выгляжу молодо для своего возраста. Это подталкивает меня к тому, чтобы сделать меня на семь лет старше".
   - Ты не выглядишь так молодо с бородой и в этих очках, уверяю тебя. Кроме того, просто лучше иметь кого-то, кому нет и тридцати. Ваша профессия - корабельный рабочий. Раньше в Хельсингёр ежедневно ходили десятки паромов в Швецию и обратно. Сейчас их всего один или два, так что многие корабельные рабочие пришли сюда в поисках работы.
   - А если кто-нибудь захочет, чтобы я описал свою работу? Я едва отличаю один конец корабля от другого. Я даже не уверен, в чем разница между кораблем и лодкой.
   - Но то же самое было и с Джеспером Холмом, который был бухгалтером: эта личность позволяет вам передвигаться, вот и все. Я собираюсь раздобыть для вас еще одежды, вроде той, которую носят корабельные рабочие. В течение следующих двух дней вам нужно изучить все здесь о Питере Расмуссене. Я найду тебе что-нибудь почитать о Хельсингёре и на кораблях. Тогда вы, наконец, будете готовы.
   'Готов для чего?'
   - Ты уже забыл? Готов встретиться с агентом Горацио.
  
   Рутинные аспекты шпионажа отнимали так много времени. Ей бы потребовалось почти полтора часа, чтобы оставить свое сообщение, а затем пойти на кладбище, чтобы оставить отметку, указывающую на то, что она спустилась.
   Единственный способ сделать это - начать пораньше, поэтому она встала в шесть, заварила настолько крепкую чашку кофе, насколько это было возможно в эти дни, а затем надела пару перчаток, прежде чем сесть и перечитать написанное ею письмо. предыдущей ночью.
   Дорогой отец,
   Спасибо за ваше недавнее письмо. Извините, что не смог ответить раньше, но мы все были здесь так заняты, а при обычном кашле и простуде так мало времени!
   К сожалению, простуда Вигго превратилась в неприятный приступ гриппа (с мужчинами всегда так!), так что он какое-то время выбыл из строя. Хорошей новостью является то, что теперь ему намного лучше, и он действительно выглядит как новый мужчина! Он надеется очень скоро навестить дядю Кристиана. Мы передадим вам привет и, конечно же, сообщим, если у дяди Кристиана появятся новости.
   Обещаю, скоро напишу.
   Вся моя любовь,
   Герда
   Лондон должен быть доволен этим. Она говорила им, что получила их сообщение; что все хорошо и была задержка - они не оценят, что она не вдавалась в подробности, но не повезло. Затем она сообщила им, что у агента Лаэрта новое имя, что их обеспокоит, но они, надеюсь, будут уверены, что он, наконец, собирается встретиться с агентом Горацио.
   Прочитала еще раз и осталась довольна. Это было все, что им нужно было знать. Затем она сняла перчатки - не было опасности, что она оставит отпечатки пальцев, - сломала карандаш, которым писала письмо, и убрала из блокнота пять листов под ним. Они были оставлены в ее мусорном ведре, которое она вытряхивала, уходя. Быстрая ванна, та же самая одежда, что была на ней накануне, еще один кофе, и она отправилась в путь.
   Она использовала другой тайник для своих сообщений. До церкви было десять минут ходьбы, она оказалась ближе к ее дому, чем ей хотелось бы, но ее двери открывались рано и закрывались поздно, а это означало, что она могла прийти туда практически в любое время. К семи часам там было уже около дюжины прихожан, но утренняя служба еще не началась, поэтому они были рассредоточены по большому залу. Ее любимая скамья сзади была свободна; она села и позволила себе пять минут кажущейся молитвы и размышлений, прежде чем в последний раз оглядеться, затем достала из сумочки простой конверт и положила его в молитвенник. Она сидела еще пять минут, пока не заметила пожилую женщину в нескольких рядах впереди, которая встала, чтобы уйти, и решила последовать за ней.
   Оттуда она села на трамвай в сторону кладбища Ассистенс, вышла через одну остановку после него, остановилась у новостного киоска, чтобы купить газету и проверить, не следят ли за ней, прежде чем вернуться обратно.
   Она оставила свои следы мелом на одной из тех могил, которые использовал курьер Уэстона. Она часто задавалась вопросом, насколько мудро это было, и она также сомневалась в том, что ей нужно носить немного мела в своей сумочке. Как, спросила она однажды Уэстона, она объяснит это? Он похлопал ее по колену и сказал, что уверен, что она что-нибудь придумает. Его курьер пройдет мимо в ближайшие день или два. Она понятия не имела, кто он или она, и как им удалось доставить ее сообщения в Стокгольм, чтобы Уэстон зашифровал их перед отправкой в Лондон.
   Она действительно думала, что заметила одного из его курьеров несколько месяцев назад. Был понедельник, обеденное время, и она шла по кладбищу, чтобы проверить могилы, когда увидела элегантно одетого мужчину лет шестидесяти, идущего впереди нее с собакой. Он остановился перед одной из трех могил и сделал шаг к ней, прежде чем повернуться, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Увидев ее, он вернулся на тропу и пошел в том направлении, откуда она шла. На краткий миг их взгляды встретились, возможно, с мимолетным пониманием того, что там делает другой. Ханна увидела, как он колеблется, прежде чем продолжить, и почувствовала иррациональное желание побежать за ним и что-то сказать, поговорить с кем-то, кто поймет.
   Шпионаж был не только утомительным, но и очень одиноким.
  
   - Как продвигается твоя ревизия, Питер? Она звала его Питером с тех пор, как раскрыла его новую личность, и ему это имя очень нравилось. Он чувствовал, что он больше похож на Питера, чем на Ганса или Йеспера. В его классе в школе был Питер, который был капитаном команд по регби и крикету, а также был первым в своем классе, у кого была настоящая девушка. Естественно, он также учился в одном из лучших колледжей Кембриджа. Принц всегда стремился быть Питером.
   'Извините?'
   - Твоя домашняя работа: как дела?
   'Очень хорошо, спасибо. Я запомнила все, что могла, о Питере Расмуссене, и теперь я знаю разницу между левым и правым бортом благодаря детской книге о кораблях, которую вы принесли из библиотеки. А что касается Хельсингёра, что ты хочешь знать? Я могу рассказать вам все о короле Померании Эрике и подробно описать церковь Святого Олафа. Он похлопывал стопку книг рядом с собой.
   - Вы встретитесь с агентом Горацио завтра. Ты знаешь что делать?'
   Он кивнул.
   - Мне пора возвращаться в свою квартиру. Я не увижу тебя утром. Надеюсь, встреча пройдет хорошо. Ты в порядке, Питер?
   - Да, я в порядке, спасибо. Явно немного напуган...
   "То, что произошло в прошлый раз, было несчастным совпадением. С тобой все будет в порядке, ты хорошо подготовился.
   Наступило долгое молчание. Принц начал было говорить, но остановился. Он подошел и сел рядом с ней на диван. 'Можно вопрос?'
   'Конечно.'
   - У вас есть семья?
   - Разумно ли нам вести такой разговор?
   - Разве не разумно?
   Настала ее очередь молчать. Она подошла ближе к нему и положила руку на его бедро, нежно поглаживая его, как бы успокаивая.
   - Я говорил вам о моем отце - он в доме. Несколько лет назад он перенес инсульт. Мою мать убили, когда я был совсем маленьким. Отец воспитывал меня один, хотя, конечно, ему помогали. Мы с ним очень близки. И прежде чем вы спросите, я никогда не был женат и у меня нет детей. Я уже говорил тебе это.
   - Могу я узнать, как была убита ваша мать? Надеюсь, вы не возражаете...
   Она убрала руку с его бедра и немного отодвинулась от него. - Обычно я не говорю об этом, Питер, это слишком больно. Она погибла, переходя дорогу. Ее сбил грузовик. Мне было семь лет, и у меня был брат-близнец. Он был с ней и тоже был убит, правда не сразу. Он умер через несколько дней.
   - Вы не были с ними?
   'Нет. Даже по сей день я не знаю, где я был. Я был в шоке несколько недель, может быть, месяцев. Мы с отцом никогда не обсуждали это. Я помню только один разговор с ним об этом, очень скоро после смерти моего брата. Он сказал, что единственный способ выжить - это продолжать жить и не оглядываться назад, что мы и сделали. Помню, примерно тогда я решил стать полицейским. В своем горе я, должно быть, подумал, что, может быть, я смогу предотвратить подобные вещи".
   'Мне жаль. Я понимаю, как ужасно это должно было быть для вас.
   'Действительно? Но в том-то и дело, Питер. Люди говорят, что понимают, но не могут. Если вы не прошли через что-то подобное, у вас просто нет возможности понять".
   Она отошла от него подальше. Она говорила увещевающим тоном и выглядела раздраженной. Она явно чувствовала, что он навязчив.
   - Но, видите ли, я прошел через нечто подобное. Моя жена и дочь погибли в автокатастрофе два года назад. И у меня есть сын, который не был с ними. Ему три. Так что я знаю, что ты чувствуешь.
   Они оба сидели молча, в это время стемнело, комнату освещал только свет из зала.
   Им не нужно было ничего говорить, но они снова приблизились друг к другу.
   Возможно, это был не лучший способ для Принса подготовиться к встрече с агентом Горацио на следующее утро.
  
   Они договорились, что на этот раз он должен подойти к Отто Кнудсену подальше от Конгенс Нюторв, площади, где он остановился позавтракать и где был арестован Принс. Они знали, что, выйдя из кафе, Кнудсен направится на запад к своему кабинету, пройдя около десяти минут в сторону университета.
   Не слишком близко к Конгенсу Ниторву. Не слишком близко к его офису. Нигде рядом с его квартирой на Нюхавн.
   Это будет нелегко.
   Он решил подождать на Готерсгаде, а это была дорога, по которой, по словам Ханны, Кнудсен, скорее всего, пойдет после выхода из кафе. Это была оживленная дорога, полная велосипедистов и людей, спешащих на работу. Принц смутился и все поглаживал бороду: он впервые за несколько недель вышел из дома, находился недалеко от места ареста и был одет корабельным рабочим. Было половина девятого, и он надеялся, что правильно рассчитал время. Если бы это было так, Кнудсен должен был пройти мимо менее чем через пять минут.
   Это произошло гораздо быстрее, чем он ожидал. Он обдумывал идею зайти в обувной магазин, откуда он мог бы смотреть на улицу, пока не заметил там двух немецких офицеров. Он уже собирался перейти дорогу, когда заметил агента Горацио, идущего в его сторону с той же стороны, что и он. Кнудсен был намного выше, чем казался с другой стороны канала, и поэтому его было легко узнать в толпе. Он был одет, как и прежде, в темной шляпе в стиле трилби и длинном плаще. Он держал черный зонт и носил полуулыбку, которая, казалось, была постоянной чертой веселых от природы людей. Питер Расмуссен собирался выяснить, правда ли это.
   'Простите, сэр.'
   Кнудсен сделал паузу, все еще улыбаясь. Он поднял брови в ответ. Я могу вам помочь?
   - Я хотел спросить, не могли бы вы сказать мне, где находится дворец Амалиенборг?
   Принц подумал, не добавить ли, что он из Хельсингёра, но Ханне посоветовала этого не делать. Придерживайтесь говорить то, что ему сказали, что вы скажете. Если вы отклонитесь от него, он может подумать, что что-то не так.
   Кнудсен склонил голову, как бы показывая, что рад помочь. - Это зависит от того, предпочитаете ли вы подходить к нему со стороны Фредериксгаде или Амалиегады. Еще одна улыбка.
   "Я хотел бы подойти к нему с той стороны, которая ближе всего к церкви с большим куполом".
   Кнудсен кивнул головой, и улыбка исчезла. - Погуляй со мной. На самом деле мы уходим от Амалиенборга, но ничего, нас бы никто не услышал. Мы, очевидно, не можем говорить сейчас. Ты знаешь, где я живу?
   Принц кивнул.
   - Я позабочусь о том, чтобы вернуться туда сегодня к половине пятого. Есть задний вход, к которому можно пройти через Хейбергсгаде. Я открою эту дверь в пять тридцать пять. Войдите и сбросьте защелку. Может быть, если вы будете нести посылку, это поможет. Иди прямо ко мне в квартиру.
   Принц снял фуражку и очень поблагодарил Отто Кнудсена. Пожилой человек указывал, как бы давая указания. Другая его рука сжимала предплечье Принса; он едва мог сдержать свое волнение. - Я так рад, что вы наконец вышли на контакт. Нам есть о чем поговорить! Я ожидал увидеть тебя несколько недель назад. Что бы ни случилось?'
   Глава 9
   Лондон, ноябрь 1942 г.
   Дождь шел уже три дня и четыре ночи, и Том Гилби - человек нерелигиозный, несмотря на то, что по воскресеньям почти всегда сопровождал свою жену в церковь, - начал соглашаться с коллегами, описывающими непрекращающийся ливень библейских масштабов.
   Поверхность Уайтхолла была покрыта слоем осевшей воды, а провалы на тротуаре образовывали лужи, достаточно глубокие, чтобы покрыть его лодыжки. К тому времени, как он добрался до Даунинг-стрит, его ботинки промокли. Это была особенно дорогая пара, сделанная вручную на Джермин-стрит в начале того года и рассчитанная на всю жизнь, и теперь он был убежден, что они были испорчены до того, как их должным образом взломали. d, полученный ранее тем утром, убедился, что состояние его обуви было наименьшей из его проблем.
   Перед номером 10 он повернул направо, по дорожке, ведущей к черному входу, где полицейский кивнул ему. Оказавшись внутри, его документы были проверены, прежде чем его сопроводили в офис сэра Роланда Пирсона.
   Сэр Роланд был главой разведки Даунинг-стрит. Его роль заключалась в том, чтобы выступать в качестве арбитра между различными службами разведки и безопасности; удерживать междоусобные споры и ссоры по поводу того, кто за что отвечает, в управляемых масштабах. Его кабинет находился в глубине Даунинг-стрит, окна его выходили во внутренний двор.
   - Заходи, Том, рад, что ты смог зайти. Пирсон был человеком, склонным к преуменьшению. Мой офис, Гилби, в половине одиннадцатого , было сообщением: вряд ли это было сердечным приглашением заглянуть.
   Гилби снял пальто и шляпу, и ковер под ним стал влажным. Когда он сел на стул напротив стола Пирсона, то вполне мог ощутить, насколько промокли его брюки и куртка. Он начал чувствовать себя крайне некомфортно.
   - Этот твой отчет, Том... - Пирсон постукивал по темно-зеленой папке на своем столе.
   - Что это за отчет, Роли? Они вместе учились в школе-интернате, Пирсон на пару лет старше его. Гилби чувствовал, что ему сойдет с рук Роли, но он пропустил Поли, стоявшее после него, в своем школьном прозвище. Пирсон был толстым даже в школе.
   - Тот, что на агенте - как его имя - ах, вот и мы... Горацио. Однако Уинстон ценил классические отсылки. Это позабавило его почти на минуту.
   - А как насчет отчета, Роли?
   - Дело в том, Том, что, боюсь, это скорее натравило кошку на голубей.
   Тишина в офисе. Единственный звук, который мог слышать Гилби - и он надеялся, что это было воображаемым, - это звук капель воды, капающих из разных частей его тела. Он был не в том настроении, чтобы облегчать Пирсону задачу, спрашивая, почему его доклад поставил кошку среди голубей. Вместо этого он позволил себе насмешливо нахмуриться, показывая, что не уверен, из-за чего может быть вся эта суета.
   - Позвольте мне объяснить, Том. Уинстон предпочитает ясность путанице. Он не любит, когда ему дают противоречивые советы; у него просто нет на это времени. Отсюда моя роль здесь, на Даунинг-стрит, и, конечно же, роль лорда Суолклиффа.
   Гилби кивнул. Теперь он знал, почему его вызвали, и после их встречи на приеме в Уайтхолле это не стало большим сюрпризом. Лорд Суолклифф - имя Эдуард, фамилию он точно не мог вспомнить, но этот человек был родом из Люксембурга, и он, кажется, помнил, что в этом имени был неудачный германский оттенок, - был главным научным советником Черчилля и, казалось, пользовался вниманием общественности. премьер-министром, как это делали немногие из его доверенных лиц.
   "Уинстон огорчен степенью злобы, существующей между различными департаментами, агентствами и отдельными лицами, с которыми мы работаем. Я понимаю, что в какой-то степени он поощряет это: он понимает, что несогласие иногда может привести к выражению честных мнений, что, по его мнению, лучше, чем подавление чьих-либо взглядов. Он не любит, когда все запирают, как в каком-нибудь несчастном браке. Суолклифф очень хорош в... - Пирсон помедлил, подыскивая точное слово, - в выявлении различных мнений и выработке четких и кратких советов, вот почему этот отчет, - на этот раз он поднял темно-зеленую папку и помахал ею перед Гилби. направление - 'вызвало такой ажиотаж. Последовательное и взвешенное мнение лорда Суолклиффа заключалось в том, что немецкие ракеты большой дальности не представляют угрозы: он не считает их возможными. Это совет, который он давал Уинстону. Теперь вы отправляете отчет, говорящий об обратном. Вчера вечером он оторвал от меня полоску и велел рассортировать ее. Итак, мы пойдем отсюда в охраняемую комнату в подвале и обсудим это. Конечно, там будет Суолклифф, а также вице-маршал авиации Фрэнк Гамильтон из разведки Королевских ВВС и один из его приятелей, а также Лонг из министерства.
   Пирсон поднял свое внушительное тело со стула и жестом велел Гилби сделать то же самое. Он остановился у двери, чтобы отдышаться, повернулся к Гилби и схватил его за локоть.
   - Не позволяй Суолклиффу раздражать тебя, и уж тем более не недооценивай его, Том. Люди делают это на свой страх и риск. Он ужасно яркий и ничего не пропускает. Он склонен придерживаться противоположной точки зрения: он оригинальный мыслитель, и Уинстону это нравится. Каким бы трудным он ни был, он прав гораздо чаще, чем ошибается. Лучше не забывать об этом.
  
   Их было шестеро в комнате, в которой четверым было бы тесновато. Это была скорее комната для интервью, чем подходящая для встречи. Учитывая, что все посетители бара "Пирсон" попали под дождь, в этом была неприятная духота. Как только звуконепроницаемая дверь была закрыта снаружи с некоторой долей церемонности, лорд Суолклифф начал говорить, не нуждаясь в представлении.
   - Ну, Гилби, я думал, что посоветовал тебе держаться подальше от ракет? Вся эта чепуха, а я и не знал, что у вас есть агенты в Дании. На книги очередь! Он говорил с очень слабым акцентом, намеком на континент. Если бы Гилби не знал о его происхождении, он сомневался бы, что заметил бы его.
   - Вот и мы, лорд Суолклифф. Он думал обратиться к нему как к Эдварду, но передумал.
   'Значение?'
   В том смысле, что ты не знаешь всего.
   - Это означает, что у нас есть агенты в Дании.
   - У меня сложилось впечатление, что всех наших агентов арестовали?
   - Вы, наверное, имеете в виду ЗОЕ, лорд Суолклифф. Наша служба, пожалуй, более совершенна.
   - Тогда очень хорошо. Суолклифф остановился, чтобы надеть очки для чтения и открыть перед собой папку. "Один из ваших агентов встретил человека, который знает кого-то еще, кто знает парня, чей коллега, возможно, слышал, как немец упомянул слово "ракеты": смешно!" Он закрыл папку, словно отдыхая.
   - Если я могу сказать - с величайшим уважением, лорд Суолклиф, - это излишне циничная интерпретация того, что произошло. У нас есть-'
   "Возможно, это помогло бы, - сказал Пирсон, неловко наклоняясь вперед, - если бы Том объяснил ситуацию, а затем вы могли бы ответить, лорд Суолклифф, вместе с другими нашими коллегами, конечно".
   Гилби начал свое объяснение, прежде чем кто-либо успел возразить. "Еще в августе в Стокгольмскую резиденуру зашел случайный посетитель: датский бизнесмен, который утверждал, что, находясь в Берлине, получил разведданные о немецкой программе создания V-ракет". Он сделал паузу. Лорд Суолклифф смотрел на свою папку, нетерпеливо водя по ней карандашом. Джордж Уэстон сам занимался этим парнем и решил, что он заслуживает серьезного внимания, дал ему кодовое имя Горацио. Мы наняли здесь агента - агента Лаэрта - и отправили его в Данию для работы с Горацио. У нас уже был агент в Копенгагене по имени агент Осрик, которого мы держали в секрете из-за чего-то такого важного. У Осрика была хорошая возможность проверить агента Горацио, и он удовлетворен, насколько можно быть уверенным, что он тот, за кого себя выдает. Поэтому мы смогли перейти к следующему этапу операции: чтобы агент Лаэрт встретился с Горацио. Это произошло на прошлой неделе, и именно эта встреча легла в основу моего отчета".
   Он колебался. Он хотел, чтобы он был лучше подготовлен. Для Пирсона было типично навязывать ему этот брифинг. В школе у Роли была репутация особенно хитрого игрока в крикет, известного тем, что он убегал от своих товарищей по команде.
   - Позвольте мне сказать для начала, что агент Осрик наблюдал, как Лаэрт вошел в здание, где проходила встреча - как оказалось, в жилой дом Горацио - и следил за ним на протяжении всей встречи. Когда Лаэрт ушел, Осрик последовал за ним в его убежище. Они уверены, что за ним не следили и не следили.
   - Что не гарантирует, что это не подстава, не так ли?
   - Нет, лорд Суолклиф, это не так, но все указывает на то, что агент Горацио - тот, за кого себя выдает.
   - Немцы могут оказаться умнее вашего агента, Гилби.
   Гилби оглядел сидящих за столом, прежде чем продолжить, надеясь на поддержку. У Роланда Пирсона было задумчивое выражение беспристрастности; У вице-маршала авиации Фрэнка Гамильтона был бесстрастный вид, как и у сидящего рядом с ним молодого командира крыла, в то время как Лонг из министерства, который, несомненно, был бы его союзником в данном случае, но явно выжидал, слабо улыбался.
   - Возможно, если я перескажу встречу агента Лаэрта с Горацио? Агент Горацио - торговый представитель датской инженерной компании. Он-'
   - Ради всего святого, Гилби - торговый представитель!
   - Его нельзя назвать коммивояжером, продающим пылесосы или энциклопедии, лорд Суолклифф. Компания, которую он представляет, производит специальные компоненты для машиностроительной отрасли. Первоначально Уэстон понимал, что они делают шарикоподшипники, но, по словам агента Лаэрта, они намного сложнее. Они специализируются на производстве мелких деталей для двигателей и особенно хорошо умеют изготавливать компоненты, способные выдерживать очень высокие температуры. Агент Горацио был в командировке в Берлине в первую неделю августа, чтобы обсудить заказ на запчасти для танкового завода. Однажды ночью его связной пригласил его на ужин, где к ним неожиданно присоединился еще один гость, который оказался оберстом Люфтваффе. Вы поправите меня, если я ошибаюсь, Фрэнк, но насколько я понимаю, оберст более или менее эквивалентен капитану группы в Королевских ВВС?
   "Правильно, Том: он был бы несколько моложе меня, но здесь выше Тима по званию". Вице-маршал авиации усмехнулся, похлопав по руке офицера рядом с ним. Гилби почувствовал облегчение: напряжение в комнате, казалось, упало на один градус.
   " Оберст был представлен Горацио как Курт. Я полагаю, что это не настоящее его имя, но он...
   - Подожди, Гилби, подожди - ты думаешь, что Курт - не его настоящее имя, но почему-то ты уверен, что он оберст ? Ради бога: вы серьезно тратите драгоценное время Уинстона на все эти причудливые истории? Лорд Суолклифф ударил карандашом по столу, и грифель сломался.
   - Эдвард, возможно, если мы позволим Тому закончить свой отчет, тогда мы сможем сделать некоторые выводы. Не будет ли это более... научным подходом?
   Суолклифф не ответил, и Гилби продолжил. "По словам Курта, немцы на самом деле разрабатывают две ракеты большой дальности, обе предназначены для стрельбы по целям в Англии с континента. Эти ракетные программы называются Фау-1 и Фау-2. V, по-видимому, означает Vergeltungswaffen , что переводится как "месть". Фрэнк, вы простите меня, если я проявлю здесь техническую неосведомленность, но эти две программы существенно отличаются друг от друга. Я знаю, что вы читали отчет и, возможно, вы могли бы объяснить существенные различия? Но прежде чем вы это сделаете, я хочу упомянуть различие между ними, которое мы не оценили: в то время как Фау-1 разрабатывается Люфтваффе, Фау-2 разрабатывается армией. Это привело к острой конкуренции, что, в свою очередь, вызывает проблемы с производством ракет. Мы должны стремиться использовать это соперничество. Тебе слово, Фрэнк.
   - Спасибо, Том. Командир звена Картер - наш эксперт по немецкой ракетной программе, так что я попрошу его объяснить технические детали. Но я хочу подчеркнуть важность понимания того, что эти две программы не являются первой и второй версией одного и того же оружия. Информация, которую вы нам предоставили, о том, что они разрабатываются Люфтваффе и армией отдельно, очень интересна - если, конечно, это правда. Они также различаются по используемым технологиям. Я попрошу Тима объяснить это, и я должен признать, что мы смогли обновить наши данные об этих программах благодаря отчету, который вы составили. Тим?'
   'Спасибо, сэр. Как вы сказали, мы говорим здесь о двух совершенно разных программах. С точки зрения непрофессионала, Фау-1 - это, по сути, беспилотный летательный аппарат с максимальной скоростью около четырехсот пятидесяти миль в час и несет однотонную боеголовку. Он имеет дальность чуть более двухсот миль, поэтому для нацеливания на Лондон и порты южного побережья он будет запущен откуда-то, скажем, из северной Франции, а траектория и другие параметры, как надеются немцы, обеспечат попадание в цель. район, скорее всего, Лондон или порты южного побережья. Согласно вашему отчету, Фау-1 несет однотонную боеголовку.
   "Фау-2, с другой стороны, совсем другой зверь. Это ракета, а не беспилотный летательный аппарат. Один из наших ученых придумал для этого термин: управляемая ракета. Он запущен высоко в небо, возможно, на высоте семидесяти миль. Затем ее двигатель отключается в критический момент с помощью радиосигнала с земли, и это приводит к тому, что ракета падает на цель. Как и Фау-1, он несет однотонную боеголовку и имеет такую же дальность полета, около двухсот двадцати миль, но летит гораздо быстрее - возможно, около трех с половиной тысяч миль в час. Отчет мистера Гилби смог предоставить нам гораздо больше подробностей, чем мы имели до сих пор.
   Лорд Суолклифф сильно кашлял, явно нетерпеливый, чтобы доказать свою правоту.
   - Одну минутку, Эдвард, - сказал Пирсон. "У меня есть один вопрос: если мы должны верить тому, что нам говорят, каковы последствия для Британии?"
   - Потенциально разрушительно, - сказал Гамильтон. "Хотя у нас были бы разумные шансы перехватить ракету "Фау-1", я сомневаюсь, что мы получили бы много шансов попасть в "Фау-2", не двигаясь с такой скоростью. Наши "Спитфайры" постоянно обновляются, но их максимальная скорость пока не превышает четырехсот миль в час.
   - Что является недостатком, не так ли? Лорд Суолклифф говорил с видом адвоката, которому наконец разрешили начать перекрестный допрос. "Зачем возиться с так называемым "Фау-1"? Если эта ракета Фау-2 так чертовски хороша, они должны вкладывать в нее все свои ресурсы, верно? Вся эта чепуха о соперничестве, которую мы должны купить...
   "Фау-1 будет намного проще и, безусловно, дешевле в производстве", - ответил Гамильтон. "Они смогут стрелять в нас гораздо большим количеством".
   - вмешался молодой командир крыла. - А еще, кто знает, как сработает технология? В конце концов, ракеты все еще разрабатываются. Это область, о которой нам действительно нужно знать гораздо больше. В отчете говорится, что полковник намекнул, что оба вида оружия вызывают проблемы на стадии разработки. Это то, о чем мы действительно хотели бы получить гораздо больше подробностей".
   "Ну, технология лежит в основе моих очень серьезных оговорок по поводу всей этой чепухи". Лорд Суолклифф пренебрежительно махнул рукой лежащей перед ним папке. "Я просто не понимаю, как они собираются запускать боеголовку весом в одну тонну, не говоря уже о том, чтобы держать ее в небе. Ракеты - обе - просто недостаточно велики, а даже если бы и были, подходящих топливных систем для них не существует. Им потребуется твердое топливо, чтобы нести эти боеголовки, а ракеты должны быть во много раз больше, чем нам говорят. И идея о том, что можно использовать жидкое топливо... Ну, я просто не принимаю ее. И тогда возникает вопрос, где эти чертовы штуки разрабатываются. Если бы они действительно существовали, им понадобился бы крупный сайт, и мы бы легко смогли его идентифицировать. Мое мнение, - теперь он встал, как бы произнося свою заключительную речь, - и я уже говорил об этом Уинстону, состоит в том, что все это розыгрыш, причем не очень изощренный. Он разработан, чтобы взволновать нас всех, выделить огромное количество ресурсов для борьбы с этими так называемыми ракетами Фау-1 и Фау-2 и при этом отвлечь наше внимание от мяча. Мы так увлечемся, вглядываясь в небо в поисках ракет, которые никогда не появятся, что пропустим еще один трюк, который готовят для нас немцы. Это и фантазия, и безумие.
   "Конечно, не так фантастично?" Пирсон поерзал на стуле. - В конце концов, мы знаем, что американцы в настоящее время разрабатывают бомбу, которая будет значительно более смертоносной, чем...
   "Этот предмет определенно НЕ для этой комнаты, Пирсон!" Лорд Суолклифф выглядел разъяренным и стучал по столу. - Он имеет высшую возможную классификацию и не подлежит здесь обсуждению. В любом случае, это совсем другая система, насколько я знаю лично. Я прошу, чтобы это не упоминалось ни в чьих заметках".
   - У меня есть одна проблема, - сказал Гамильтон, - и я действительно думаю, что ее нужно решить, если то, что говорит полковник, заслуживает доверия . Нам нужно установить его мотивы. Зачем ему раскрывать всю эту крайне секретную информацию за ужином, передавая ее датскому бизнесмену? Мой командир звена здесь, конечно, прав, что нам нужна дополнительная техническая информация, но мы также должны быть удовлетворены тем, почему этот Курт передает секреты незнакомцу. Пока мы не будем уверены в этом, все остальное, что он нам рассказал, будет висеть под знаком вопроса.
  
   Дискуссия продолжалась еще полчаса. Как раз в тот момент, когда сэр Роланд Пирсон собирался подвести совещание к какому-то завершению, с одного конца стола донесся неслышимый доселе голос. Это был Лонг из Министерства.
   - Мой министр считает, что мы должны быть готовы. Он рассказал об этом премьер-министру, и, как вы знаете, они провели выходные вместе. Он чувствует, что можно позволить своему скептицизму помешать необходимости быть бдительным".
   - Мне кажется, - сказал Пирсон, - что нам нужно узнать больше. Может быть, получить некоторые ответы на различные вопросы, которые возникли здесь сегодня утром. Ты не согласен, Том?
   - Согласно тому, что он сказал агенту Лаэрту, Горацио должен вернуться в Берлин с очередной командировкой на следующей неделе, в первую неделю декабря.
   - Как долго он собирается?
   - Думаю, около четырех или пяти дней.
   - Ну, тогда, - сказал Пирсон, - может быть, мы пошлем его туда с какой-нибудь компанией?
   - А кого ты имел в виду, Роли?
   - Агент Лаэрт, кажется, находится в идеальном положении, вы согласны? Нет ничего лучше, чем получать сведения прямо из первых уст. Пошлите его с четким заданием: проверить полковника , получить как можно больше технических деталей и...
   - И посмотрим, сможем ли мы выяснить, где якобы разрабатываются эти чертовы ракеты. Если мы сможем это выяснить и пойти посмотреть на это место, чтобы убедиться в этом, даже меня можно убедить. И если меня удастся убедить, то и Уинстон тоже".
   - Конечно, Эдвард. Я как раз собирался добавить это требование. Предлагаю снова собраться, как только агент Лаэрт вернется в Копенгаген?
   Кивки голов вокруг стола,
   - Если, конечно, бедняга вернется, - сказал вице-маршал авиации.
  
   Они шли по узким коридорам и поднимались по крутым лестницам на первый этаж дома 10 по Даунинг-стрит. Двое солдат Королевских ВВС ушли, как и Лонг из Министерства. Том Гилби уже собирался последовать за ними, когда лорд Суолклифф схватил его за локоть, заставив остановиться.
   - Молодец, Гилби, один ноль тебе. Но мы еще даже не дошли до перерыва".
   Гилби склонил голову, что должно было показаться великодушным жестом.
   - Но одно. Этот агент Осрик в Копенгагене, тот самый, которого вы описываете как человека с хорошим положением?
   'Что насчет них?'
   - Она женщина, не так ли?
   'Как, черт возьми...?'
   - Местоимения, Гилби, местоимения. Вы старательно избегали использования мужских или женских местоимений, говоря об агенте Осрике. Вы только что сделали это снова.
   С этими словами Суолклифф исчез за дверью, а дождь превратился в изморось.
   Гилби стоял там с ошеломленным выражением лица - шахматист, побежденный изобретательным ходом, которого он не ожидал.
   - Эти чертовы иностранцы, которые бегло говорят по-английски, а, Роли? Они развивают точность в нашем языке, что дает им преимущество перед носителями языка. Тот учитель французской географии в школе, тот самый, который сломал Моггу нос в матче по регби между учениками и преподавателями... как его звали?
   - Леклерк?
   - Вот именно, Леклерк: всегда насчет нашего употребления сослагательного наклонения.
   Пирсон похлопал его по плечу. - Не принимай это так близко к сердцу, Том. Я же говорил вам, что он умен, не так ли?
   Глава 10
   Копенгаген, ноябрь - декабрь 1942 г.
   Моя дорогая Герда,
   Мы с семьей были очень рады получить ваше письмо, и мы были особенно взволнованы, прочитав новости дяди Кристиана - это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой! Мы так рады, что Вигго наконец удалось его увидеть. Приятно слышать, что дядя Кристиан снова навещает своего кузена в Ютландии. Думаю, Вигго должен сопровождать его в этой поездке. Ему будет очень полезно отправиться в сельскую местность, и я уверен, что у него есть много вопросов к своему кузену! Может быть, ты снова напишешь, как только он и дядя Кристиан вернутся из Ютландии.
   Сейчас сад выглядит ужасно. У меня так мало времени на это в эти дни, и в любом случае те толстые черные коты из соседнего дома считают, что это принадлежит им! На следующей неделе я надеюсь начать красить зал, хотя я еще не определился с цветом.
   С моей самой нежной любовью,
   Отец
   - Значит, я должен ехать с ним в Берлин? Вы абсолютно уверены?
   - Да, я абсолютно уверен, Питер. Я постоянно говорю вам: дядя Кристиан - агент Горацио, вы - Вигго, Ютланд - это Берлин, а двоюродный брат будет контактным лицом Горацио, офицером Люфтваффе. "Это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой", - так Лондон заявит, что хочет, чтобы информация, которую Горацио привез из Берлина, подтвердилась. Это не значит, что они в это не верят, но они хотят знать больше, и это понятно".
   Принц расхаживал взад-вперед, с трудом скрывая нервозность. Он предполагал, что его роль будет ограничиваться контактом Горацио в Копенгагене, что было достаточно опасно. Ему и в голову не приходило, что ему придется ехать в Берлин. Он чувствовал себя горячим и вспотевшим, и его настроению не способствовало то, что сама Ханна выглядела напряженной и раздраженной.
   - И что это за сад, и коты, и покраска холла - что, черт возьми, все это значит? Я должен попытаться договориться о чаепитии с Гитлером?
   'Это ничего не значит. Последний абзац лондонских сообщений предназначен для тривиальных внутренних новостей; идея состоит в том, чтобы письма выглядели как можно более обыденными в маловероятном случае, если кто-то наткнется на них. Я отвечу и подтвержу, что вы едете, и я ожидаю, что Лондон пришлет вам инструктаж - например, о чем спросить Курта.
  
   Принц был поражен тем, насколько спокойным был агент Горацио. Он видел, как тот возвращался домой с работы, стоя на другой стороне Нихавна, а высокий датчанин прогуливался вдоль канала и вошел в свой многоквартирный дом примерно без четверти шесть.
   Принц подождал пять минут, а затем медленно пошел вдоль канала, пересек его на Нюхавнсбруэн и вернулся в сторону дома агента Горацио. На этот раз он не мог войти через заднюю дверь, потому что его не ждали, но идти через передний вход было рискованно. Он ждал у входа, облокотившись на перила, и медленно закурил сигарету. Чем дольше он ждал, тем более незащищенным он был, и по какой-то причине район, казалось, был особенно занят немецкими войсками, большинство из которых просто прогуливались. Через пять минут он заметил свою возможность. Пожилая дама с пакетами в каждой руке подошла к зданию и остановилась у двери, поставив пакеты и вынув из кармана связку ключей.
   Принц подошел к ней. 'Давай я тебе помогу.'
   'Ты так любезен. Мне просто нужно найти правильный ключ. Пожалуйста, не сбивайтесь с пути.
   'Это не проблема. Я несу эту посылку другу.
   Наверху Отто Кнудсен открыл дверь и поманил его, как будто его ждали. Датчанин оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что позади него на узкой площадке никого нет.
   - Все в порядке, Питер?
   - Так и есть - не о чем беспокоиться. Всё хорошо.'
   - Так ты зашел поболтать? Агент Горацио улыбнулся. Он провел Принса в шикарно обставленную гостиную, где каждый мужчина сидел в паре очень современных кресел. Принц никогда не видел ничего подобного в Англии. - Может быть, кофе - или пиво? Я могу предложить вам аквавит, но вы извините меня, если я не присоединюсь к вам. Я терпеть не могу это!
   - Нет времени пить. Нам нужно поговорить. Лондон получил информацию, которую вы мне дали, о вашей поездке в Берлин и о том, что вам рассказал Курт. Они были очень благодарны и попросили меня передать их благодарность".
   'Но? Они ведь не рискнули бы послать вас сюда только для того, чтобы поблагодарить?
   "Они чувствуют, что им нужно знать больше. У них есть вопросы к Курту.
   "Дайте мне вопросы, и я смогу задать его, если увижу его на следующей неделе. Мне нужно подождать, пока я буду там, а затем попросить своего связного организовать...
   - Они хотят, чтобы я пошел с тобой.
   - Неужели... в Берлин? Это такая хорошая идея? Мне нужно подумать.
   Горацио обошел свою гостиную, остановился у книжного шкафа, чтобы поставить пару книг в ряд. Затем он подошел к своему столу и достал из портфеля дневник, прежде чем сесть.
   - Я планировал вылететь в следующий вторник вечером - первого декабря. Я собирался остаться только до четверга. Я стараюсь минимизировать свое время в Рейхе. Знаете, это не совсем приятно.
   - Двух ночей будет достаточно?
   - Я не уверен, Питер. Моему контакту, вероятно, потребуется больше времени, чтобы договориться о встрече с Куртом - я бы не стал рисковать и спрашивать его, пока не увижу его лично".
   'Конечно нет. Вы можете перенести поездку вперед?
   'Возможно нет. Рейс понедельника всегда полностью забронирован. Но мы могли бы сесть на десятичасовой рейс во вторник утром и вернуться в четверг вечером. Это дает нам две ночи и лучшую часть трех дней. Надеюсь, у нас будет достаточно времени, чтобы увидеть Курта. И нам нужно подумать о тебе. Потребуется и виза, и аккредитация, и билеты на самолеты, а потом гостиница...
   Отто провел рукой по волосам; он был так близок к стрессу, каким его видел Принц. Но он не выглядел таким обеспокоенным, как человек, получающий удовольствие от поиска решения проблемы.
   - Завтра что... Среда. Прежде всего, позвольте мне посмотреть, смогу ли я изменить свой рейс и посмотреть, что мы можем сделать с вами. Вот, позвольте мне взглянуть на ваш sikkerhedsområderne .
  
   Они договорились встретиться в четверг в обеденное время в кафе недалеко от того места, где работал агент Горацио.
   - Это будет безопасно, такое общественное место? - спросил Принц, выходя из квартиры. Он предполагал, что вернется туда, чтобы обсудить планы путешествия.
   - Это будет достаточно безопасно. Это будет лучше, чем ты приедешь сюда снова; Не думаю, что мы можем рисковать. Один или два моих соседа очень любопытны.
   В кафе у Горацио был взволнованный вид. Он был очень доволен собой, заявил он. В кафе было так шумно, что им приходилось наклоняться очень близко друг к другу, почти соприкасаясь головами.
   "Поздравляю, Питер! Теперь вы сотрудник Mortensen Machinery Parts. Отличная работа.' Он с энтузиазмом похлопал Принса по плечу, словно поздравляя его с окончанием изнурительного процесса отбора. "Я занимаю очень высокое положение в компании, - продолжил он. "Я работаю на них много лет и, безусловно, являюсь их лучшим продавцом. У меня большое влияние, и, конечно, я знаю, кто сочувствует и не будет задавать вопросов. Большинство датчан выступают против нацистов; это просто вопрос понимания небольшого числа, от которого следует держаться подальше. Я сказал своему управляющему директору, что мне нужно взять кого-нибудь с собой в Берлин на следующей неделе, и он сказал, что согласен на это, если это не создаст проблем для компании".
   'Какие проблемы?'
   - Не волнуйся, их быть не должно. Важно то, что я разбираю документы для вас, и мы подаем документы на вашу визу. Вы будете инженером с опытом работы в судостроении, а это значит, что ваш sikkerhedsområderne будет в порядке. Прикрытие состоит в том, что мне нужен ваш опыт работы с компанией, с которой мы работаем в Берлине; нам может понадобиться, чтобы вы провели больше времени на их фабрике в следующем году. Я отправил телеграмму своему контактному лицу в Берлине, сообщая ему, что прибываю во вторник, и подтверждая, что мы встретимся с ним на следующий день. Я рассчитываю разобрать все бумаги и билеты к пятнице. Давай встретимся в субботу, скажем, в полдень у ресторана Грофтен в садах Тиволи. Надеюсь, дождя не будет".
  
   Здание аэровокзала в аэропорту Каструп в девять пятнадцать утра во вторник, первого декабря, было унылым местом. Гражданское пассажирское здание было закрыто на выходных, и, похоже, никто еще не удосужился снова включить отопление. Рейс Deutsche Lufthansa номер 29 в Берлин был единственным рейсом, запланированным до полудня, поэтому здание, которое могло с комфортом разместить более двухсот пассажиров, сегодня вмещало лишь дюжину или около того. Большинство сидели сами по себе, подальше от всех остальных. Там было две-три пары пассажиров, явно знакомых друг с другом людей. Одной из этих пар были Отто Кнудсен и Питер Расмуссен, последний теперь был одет в более формальную одежду, чем одежда корабельного рабочего, которую он носил раньше.
   - Хорошо, что мы не прибыли первыми, - сказал Кнудсен, который был не так спокоен, как его раньше видел Принц. "Гестапо следит за ранним прибытием, не знаю почему. Видишь вон тех двоих? Легким кивком головы он указал на двух мужчин, прогуливающихся перед скамьями, одного невысокого и толстого, а другого высокого и худого. Оба были в длинных пальто и широкополых шляпах. - Гестапо. Они всегда здесь. Они выглядят такими нездоровыми.
   - Если бы вы снимали фильм о гестапо, вы бы выбрали двух таких людей, не так ли?
   "Если бы вы выбрали эти два, это была бы комедия! Но не волнуйтесь. Они будут просто Anwarters ; это самый низкий ранг в гестапо. Они, вероятно, здесь просто для шоу, а не для всего остального. Вот что произойдет дальше. Очень скоро вон тот стол откроется. Мы идем и показываем наши билеты, и они дают нам другой билет, который позволяет нам пройти в самолет и показывает нам, какое место нам выделили. Затем проходим первую проверку безопасности; Вы можете увидеть столы сразу за стойками регистрации. Они будут обыскивать ваши сумки, но делают это со всеми. Вам не о чем беспокоиться. Затем вы идете к стойке гестапо, где они проверят ваши sikkerhedsområderne и ваши проездные документы и зададут вам вопросы: опять же, не волнуйтесь, они задают вопросы всем. Кстати, Питер, я должен был спросить тебя: ты говоришь по-немецки?
   'Я делаю. Я имею в виду, я никоим образом не владею им свободно, и он далеко не так хорош, как мой датский, но он неплох".
   - Не используйте его, если возможно. Лучше придерживаться датского. Офицер гестапо будет говорить по-датски, но начнет с немецкого. Если у него есть какие-то опасения по поводу вас, он вызовет на помощь датского полицейского, но они предпочитают этого не делать.
   - Обычно этим рейсом летит Юнкерс Ю-52, который перевозит семнадцать пассажиров. Полагаю, сегодня он довольно полон, так что, надеюсь, гестапо приступит к делу. После того, как вы прошли через стол гестапо, мы ждем в зале отправления. Потом садимся в самолет. С этого момента действуйте так, как будто вы находитесь в Германии. Не говорите мне ничего о миссии, какой бы неуместной она ни казалась. Любой немец - угроза".
   "Много ли немцев летит этим рейсом?"
   - Гражданские, да; военнослужащие обычно берут пассажирские самолеты Люфтваффе, но иногда некоторые летают и на этом. Гестапо, как правило, не слишком возится с ними!
   Несколько минут они сидели молча. Здание аэровокзала потихоньку оживало. Были намеки на то, что включили отопление, и два или три человека в ярко-синей форме готовили стойки регистрации.
   - Могу я задать вам вопрос, Отто?
   Датчанин обернулся и улыбнулся. - Если только ты не будешь делать это слишком громко.
   'Почему ты делаешь это? Помогаете нам?
   Кнудсен поднял брови и поджал губы, словно пытаясь найти правильный ответ. - Я отвечу вам очень по-датски, Питер, задав вам вопрос: почему бы мне этого не сделать? Это мой долг. Я не политик, хотя всегда был сторонником социал-демократов. Для меня, как и для большинства датчан, оккупация нашей страны немцами - анафема, ужас. Но по сравнению с остальной оккупированной Европой мы не сильно страдаем. Больше всего меня злит то, что нацисты замышляют в других странах Европы. Они должны быть побеждены, и я поклялся себе, что если я обнаружу, что могу помочь британцам, то сделаю это без колебаний. Я рационализировал это так: я бы не стал изо всех сил пытаться что-то узнать, но если бы что-то нашло меня, так сказать, я бы не проигнорировал это. Именно это произошло с Куртом, офицером Люфтваффе. Он рассказал мне вещи, которые, я знал, будут интересны британцам. И вот мы здесь! Я в разводе уже много лет, и у меня нет близких родственников. Я прожил хорошую жизнь, очень комфортную. Это не было бы концом света, если бы он был принесён в жертву ради великой цели. Надеюсь, это не прозвучит слишком ханжески, но вы спросили меня.
   "Но ваш связной, как он узнал, что вам нужно связаться с Куртом?"
   - Хороший вопрос, Питер. Может быть, к тому времени, когда мы вернемся, мы будем знать ответ на него. Слушай, нам лучше двигаться. Однако не слишком быстро; давайте удостоверимся, что мы в конце очереди. Так они будут спешить к тому времени, когда доберутся до нас.
  
   'Дата рождения?'
   Офицер гестапо был на добрых два-три дюйма выше Принса и, казалось, стоял на небольшой платформе позади своего стола. Он возвышался над пассажирами в очереди.
   "Восьмое июля 1901 года".
   - Место рождения? Учитывая обстоятельства, он не выглядел особенно неприятным.
   "Хельсингёр".
   'Занятие?'
   - Я корабельный рабочий.
   "Почему корабельный рабочий летит в Берлин?" Теперь немного более неприятно, намек на насмешку.
   "На самом деле я морской инженер: моя компания выполняет некоторые работы на заводе по производству локомотивов в Берлине, и я специализируюсь на эксплуатации больших котлов - промышленных: таких, которые есть на кораблях и поездах". Принц почувствовал, как его желудок сжался. Офицер гестапо выглядел как раз из тех, кто проводит свободное время, разглядывая котлы промышленной разновидности.
   'Ваш возраст?'
   Это когда они становятся серьезными; когда они перепутают вопросы, вернитесь к тем, которые они задавали раньше, но немного по-другому.
   - Мне сорок один. Не нужно ничего добавлять; просто ответь на вопрос. Звучит уважительно, но не слишком. Не произносите так, будто вы спешите, но и не говорите, что у вас есть целый день.
   - В какой день ты родился?
   "Восьмое июля 1901 года".
   - Я не об этом спрашивал. Я спросил, в какой день ты родился; какой день недели.
   В одном или двух удостоверениях личности в оккупированной Европе указан день вашего рождения, но в большинстве случаев этого не делается, а спрашивать - излюбленный прием гестапо. Они это проверят. Лучше не ошибиться, старина, а? Если вы забыли или не уверены, скажите, что не знаете. Вам может это сойти с рук; Удивительно, как много людей не знают, в какой день недели они родились.
   "Понедельник. Моя мать всегда говорила, что провела все выходные...
   Офицер гестапо поднял руку, как гаишник: стой. Он сверялся с чем-то за письменным столом, видимо, проверяя, действительно ли 8 июля 1901 года - понедельник.
   Выглядя слегка разочарованным, он сунул ему бумаги Питера Расмуссена. - Очень хорошо, продолжайте.
   Глава 11
   Берлин, декабрь 1942 г.
   Темпельхоф действовал на нервы. Хотя он готовился к этому, прохождение через различные уровни безопасности аэропорта было похоже на восхождение на неизведанную гору: он достигал хребта и обнаруживал, что все еще находится в предгорьях.
   Он вспомнил, как Хендри говорил ему, как важно принять образ мыслей, что в нем нет ничего, что могло бы вызвать подозрения у людей, и в то же время оставаться начеку.
   В то время он думал, что это будет легче сказать, чем сделать, и так оно и оказалось.
  
   - По крайней мере, мы преодолели первое препятствие, а? Поезд U-Bahn был почти пуст на коротком пути от аэропорта до станции Koch Strasse: всего три остановки от Flughafen, а затем короткая прогулка до их отеля. Его быстро поставил на место агент Горацио.
   - Я же говорил тебе, будь осторожен. Кнудсен выглядел разъяренным, его сердитый шепот был едва слышен из-за метрономного звука колес на трассе. Он смотрел в окно, а не на Принца. - Молчи, пока мы не окажемся в безопасном месте. Хотите верьте, хотите нет, но попасть в Германию очень просто. Настоящая опасность начинается, когда вы находитесь в стране - и когда вы пытаетесь покинуть ее".
  
   Инструкции агента Горацио не обсуждать ничего об их миссии во время полета оказались академическими. Несмотря на то, что он сидел в одном из задних рядов, из-за сильного шума двух крыльевых двигателей рядом с кабиной любой разговор был практически невозможен.
   Интерком пилота был достаточно громким, чтобы прорваться сквозь грохот. Он сказал им, что из-за преобладающего сильного ветра они взлетят в северном направлении и направятся вверх по Эресунну, повернув на юг, как только достигнут восьми тысяч футов. Это займет от десяти до пятнадцати минут; затем они поднимутся на высоту около девятнадцати тысяч футов, пересекут побережье Германии в Штральзунде и направятся на юг, держась к востоку от Берлина и пролетят с максимальной скоростью около ста шестидесяти миль в час.
   Всем пассажирам были вручены экземпляры Völkischer Beobachter , рупора нацистской партии. Князь прочитал длинную статью об отважной обороне Сталинграда. Должно быть, дела у немцев в бою идут плохо; что-либо менее положительное в Völkischer Beobachter обычно означало плохие новости.
   Через час пилот снова позвонил по внутренней связи: он сообщил, что ветер против них. Они снижались до пятнадцати тысяч футов и ста тридцати миль в час. Они вряд ли приземлятся в Темпельхофе раньше одиннадцати пятнадцати. Он был уверен, что все пассажиры поймут.
   Его последнее объявление было сделано в 11:20: пассажиры, возможно, заметили, что они не приземлились, сказал он, и его шутка показалась довольной. Авиадиспетчерская служба приказала им лететь на юг до Шенефельда, прежде чем повернуть на север в сторону Берлина.
   Незадолго до их окончательного спуска подошел стюард, чтобы проверить, задернуты ли все шторы на иллюминаторах. Он приказал им не открывать их ни при каких обстоятельствах. Отто Кнудсен наклонился и прошептал на ухо Принсу: "Здесь военные самолеты; они не хотят, чтобы кто-нибудь их видел. Особенно те, которые привозят раненых с востока.
   Было около половины одиннадцатого, когда Junkers Ju 52 съехал с взлетно-посадочной полосы, пересек перрон и содрогнулся до полуночи перед залом прилета. Оттуда было недалеко до здания, где не немецким гражданам указали в сторону отдельного входа.
   - Позвольте мне идти впереди, - сказал Кнудсен. "Я буду говорить по-немецки, но, вероятно, будет лучше, если вы не покажете, что говорите или понимаете больше, чем несколько слов".
   Когда подошла его очередь, Принца обыскали, а его чемодан выгрузили на столик на козлах, где скучающая женщина в светло-коричневой униформе проверяла каждый предмет. Он заметил полдюжины мужчин, предположительно гестаповцев, рассредоточенных по периметру комнаты, спиной к стене, наблюдающих за всеми и за всем. Он поймал взгляд одного из них на несколько немигающих секунд. Принц вежливо улыбнулся, а мужчина продолжал смотреть.
   В конце концов женщина закончила свои поиски. Она показала ему, что ему следует снова упаковать чемодан, и указала на стол, за которым мужчина лет пятидесяти в невероятно толстых очках выглядел так, будто искренне рад его видеть.
   " Немецкое слово"? '
   Человек по имени Питер Расмуссен нахмурился и улыбнулся: он не понял.
   " Немецкое слово"? Немец уже не выглядел довольным его появлением и произносил слова громко, с паузой, предназначенной для непонимающих иностранцев: " Sprechen... Sie... Deutsch? '
   Кивок с легким пониманием от Питера Расмуссена, который, тем не менее, затем покачал головой. " Ich spreche nicht Deutsch. Он произнес это плохо и повторил три или четыре раза. " Кейн Дойч ".
   Гестаповец в очках с толстыми стеклами применил другую тактику. " Verstehen Sie Deutsch? "Он понимал по-немецки? Теперь он выглядел довольно раздраженным.
   Принц покачал головой и сумел выглядеть разочарованным. ' Ein bisschen ' - немного.
   " Унтерлаген ". Раздраженный вздох, когда гестаповец указал на бумаги, которые сжимал Питер Расмуссен.
   Немец надвинул очки на макушку и одну за другой поднес каждую бумагу к лицу, медленно проверяя их. Каждые несколько секунд он смущающе тщательно облизывал губы: сначала нижнюю губу, справа налево, затем верхнюю губу, слева направо. Сначала sikkerhedsområderne : кивок, личность Расмуссена была в порядке. Затем билет на самолет, за которым следует выездная карточка из Дании и въездная виза в Германию: снова кивки, недостаточно восторженные, чтобы их можно было интерпретировать как знак одобрения, но, тем не менее, приемлемое. Последними двумя документами были его письмо об аккредитации от Mortensen Machinery Parts и телеграмма из отеля, подтверждающая его бронирование. Гестаповец изучил их более внимательно, прежде чем позвать коллегу и передать ему.
   " Warten Sie dort ", - повторил он несколько раз Петеру Расмуссену, указывая на скамейку, где он, по-видимому, должен был ждать.
   Через десять минут Принц задумался, было ли это обычным делом или ему следует беспокоиться. Насколько он мог судить, Отто Кнудсен уже прошел проверку безопасности. Он сцепил руки вместе, чтобы они не тряслись, и пожалел, что не может встать и пройтись. В здании, казалось, было гораздо больше охранников, чем пассажиров, и легко было подумать, что все они смотрят на него. Впервые за этот день он подумал о Генри и о том, как тот мог позволить себе подвергнуться такой опасности. Он был офицером полиции Линкольншира, сидевшим в зале прибытия берлинского аэропорта во время допроса в гестапо. Ситуация была настолько нелепой, что он ухмыльнулся про себя.
   Он вспомнил один из многочисленных брифингов в Мэтлоке - обучающие программы, как любил их называть Хендри. "Помни, старина, цепь крепка ровно настолько, насколько прочно ее самое слабое звено. Я знаю, что это довольно клише, но, тем не менее, очень мудрое, и вам следует его запомнить. На любом и каждом этапе вашей миссии обязательно будет одна часть вашего прикрытия - ваша история, если хотите, - которая не так надежна, как другие части. Будьте к этому готовы.
   И теперь - возможно, слишком поздно - он решил, что письмо об аккредитации от Mortensen Machinery Parts было недостатком, самым слабым звеном Хендри. Все было хорошо, агент Горацио разбирался со своим управляющим директором, но что произойдет, если гестапо позвонит на коммутатор, и они ответят, что у них нет сотрудника по имени Питер Расмуссен?
   Коммен Сие ее! Офицер гестапо звал его, и Принс почувствовал, как у него перехватило горло, убежденный, что в голосе этого человека слышалась угроза. Возвращаясь к столу, он заметил пару офицеров СС, стоящих перед выходом; он был уверен, что их там не было, когда он в последний раз смотрел.
   Но человек в неправдоподобно толстых очках кивнул, показывая, что все в порядке, и вернул бумаги Питеру Расмуссену. " Willkommen im Reich ".
   Принц слегка поклонился в знак благодарности и пробормотал: " Вилен Данк ", произношение было несколько лучше, чем это было возможно. Когда офицер гестапо с энтузиазмом закричал: " Хайль Гитлер! " Он решил, что самым разумным будет ответить тем же.
  
   Сейчас они были в Кройцберге, а от станции метро "Кохштрассе" до Асканишер-плац было пять минут ходьбы. - Мы должны предположить, что за нами следят, - сказал Кнудсен. Они пересекали Вильгельмштрассе, и он говорил, опустив голову. - Как я уже сказал, попасть в Германию не так уж и сложно. Легче проникнуть в тюрьму, чем из нее, не так ли? Они будут пристально следить за нами, конечно, в течение первых суток. Они захотят узнать, чем мы занимаемся, пока мы здесь. Ходят слухи, что они впускают людей, которых они знают, здесь, чтобы создавать проблемы, просто чтобы посмотреть, с кем они встречаются и что они затевают. Так что мы не будем делать ничего подозрительного. На самом деле, я помогаю им следить за нами.
   Принц огляделся. Он уже достаточно был потрясен на улицах Дании вездесущей нацистской оккупацией: флаги, солдаты, оружие. Но это было совсем другое и значительно более зловещее, чем Дания. По крайней мере, там можно было предположить, что большинство людей, окружавших его на блокпосту или на улице, были настроены против нацистов. Трудно было недооценить, насколько успокаивающей может быть слегка приподнятая бровь, хмурый взгляд или намек на улыбку. Но здесь ему приходилось считать врагами всех, кого он встречал: мать, толкающую коляску, пожилую женщину, отягощенную покупками, безногого ветерана Великой войны. Это было гораздо более тревожно, чем он ожидал.
   Теперь они были на Анхальтер-штрассе, слева от них стоял Анхальтерский вокзал - ворота в Мюнхен и Франкфурт, а справа - огромное богато украшенное здание.
   "Вот здание справа от вас - пожалуйста, не смотрите на него, просто продолжайте смотреть вперед или на меня - штаб-квартира гестапо. Это задняя часть здания; главный вход находится на Prinz Albrecht Strasse. Высокие железные ворота, мимо которых мы только что проходим, загоняют заключенных. Говорят, что очень немногие, кто входит этим путем, уходят оттуда живыми. Вот наша гостиница.
   Когда они поднимались по ступенькам ко входу, Принц был ошеломлен размером отеля "Эксельсиор". По обе стороны огромных дверей стояли вооруженные солдаты в серых шинелях. С парапетов свисали флаги размером с дом, гигантские свастики на кроваво-красном фоне, драпированные, как паруса на корабле викингов.
   - Пятьсот номеров, девять ресторанов, самый большой отель в Берлине, - сказал Отто. - Мне нравится думать, что оставаться здесь можно в некоторой степени анонимно, но я не сомневаюсь, что обманываю себя. Гестапо повсюду.
   Пока они ждали регистрации, Принц заметил женщину, стоящую позади них, по-видимому, изучающую доску объявлений с прикрепленным к ней меню на этот день. Он мельком увидел ее, когда они вошли в приемную, и что-то в ней привлекло его внимание, но он не мог понять, что именно. Он снова обернулся, и на этот раз женщина стояла лицом к стойке регистрации, хотя и не смотрела в его сторону. У нее были необыкновенные темные глаза, которые бегали по сторонам, и на ней была шляпа в стиле тюрбана. Не обращая внимания на Принса и Кнудсена, она привлекла внимание портье, с которым они собирались иметь дело. Она говорила с мягким акцентом, довольно культурным. Не мог бы он еще раз проверить ее бронирование столика, пожалуйста?
   Они расписались в реестре, и им выделили комнаты рядом друг с другом на четвертом этаже с видом на Саарландштрассе. Прежде чем они поднялись наверх, их подозвала консьержка.
   - Вы были в Берлине во время авианалета?
   Оба мужчины покачали головами. Принц сопротивлялся искушению упомянуть, что, скорее всего, он видел бомбардировщики, когда они покидали свои базы в Линкольншире.
   "В последнее время у нас не было никаких рейдов, но если они будут, я призываю вас отнестись к этому серьезно". Консьерж понизил голос и придвинулся ближе к ним, как будто сообщал что-то конфиденциальное. - В сентябре прошлого года они разрушили Потсдамский вокзал, прямо через дорогу отсюда. Большинство наших окон было выбито. Конечно, - улыбнулся он, обнажая полный рот желтых зубов, все под разными углами, - мы побеждаем врага, но на маловероятный случай налета, пока вы у нас в гостях, в гостинице есть три бомбоубежища. Пожалуйста, позвольте мне показать вам, где они находятся.
  
   - Просто продолжай идти, Питер. Мы как следует поболтаем, как только будем в парке. А пока не стоит слишком долго смотреть на разбомбленные здания, а также не обращать особого внимания на солдат, особенно если они одеты в черную униформу, как вон там: это эсэсовцы. . Помните, за нами, скорее всего, следят, так что это должно выглядеть как двое коллег на прогулке.
   Выйдя из отеля, они направились по Саарланд-штрассе к Лейпцигер-плац, а затем на север по Герман-Геринг-штрассе. Если не считать бледно-желтых трамваев, почти все движение было военным: грузовики с шумом переворачивали передачи, бронированные автомобили вели себя так, как будто дорога принадлежала им, и редкие длинные черные "Даймлер" или "Хорьх" с зашторенными задними окнами и мотоциклетным байкером. Впереди вырисовывался Рейхстаг, мрачный почерневший фасад которого создавал настроение всему окрестностям.
   Никто не смотрел в глаза, и все, казалось, торопились: как будто каждому пешеходу дали неоправданно короткий промежуток времени, чтобы добраться до места назначения. Принц не мог определить, что именно, но в городе стоял незнакомый запах.
   - Что за запах? Он кажется необычным?
   'Я не уверен. Я тоже всегда это замечаю: чем война продолжается, тем хуже становится. Я думаю, что это должно быть сочетание воздушных налетов, дешевого угля, который они используют, и отсутствия гигиены - временами это может быть довольно подавляющим. Знаешь... - Отто замолчал, а две женщины быстро прошли мимо них, словно стараясь идти в ногу друг с другом, - я был здесь как раз перед началом войны в 1939 году, и даже тогда от города пахло. Мне сказали, что это потому, что это место было построено на болоте. Я спросил об этом одного из нацистов, которого сделали директором завода, и он сказал мне, что это запах евреев".
   Они пошли дальше. - Вы знаете, в начале 1930-х годов в Берлине проживало более ста пятидесяти тысяч евреев. Половина из них уехала из города, а с тех пор, как началась война, остальных отправляли поездом, по тысяче за раз, - многие из них со станции Анхальтер, рядом с отелем.
   - Куда их посылают?
   - Говорите тише, Питер. Вот парк, пойдем по этой дорожке. Куда их отправляют? Кто знает? Я никогда не спрашиваю, я просто слышу вещи. Ходят страшные слухи о том, что их перевозят в специальные лагеря на востоке, где многие из них погибают. Не знаю, насколько это правда, но меня это не удивит; в конце концов, нацисты всегда говорили, что хотят уничтожить евреев. Когда вы спросили меня в Копенгагене, почему я помогаю британцам - что ж, возможно, это поможет ответить на ваш вопрос.
   Они уже были в парке, и Отто указал на уединенную скамейку.
   "Любой, кто последует за нами, будет ненавидеть это. Им придется держаться на расстоянии; они не смогут приблизиться к нам, не выглядя нелепо. По крайней мере, теперь мы можем нормально разговаривать. Ирония в том, что нацист сказал мне, что этот запах из-за евреев, заключается в том, что город пахнет еще хуже теперь, когда они почти все ушли!
   - Может быть, это запах нацистов?
   - Именно, Питер, именно.
   "Что случилось со всеми деревьями? Так много пропало.
   "Я думаю, что некоторые из них должны были быть уничтожены во время бомбардировок, а другие порублены на топливо. Это сильно заденет берлинцев, которым придется вырубать деревья в их любимом Тиргартене. А теперь позвольте мне рассказать вам о Бруно, моем связном здесь. Кнудсен снял шляпу и положил ее себе на колено, поворачивая ее, чтобы найти правильное положение. - Вот что я вам скажу, почему мы не говорим по-немецки? Если это слишком сложно понять, просто скажите мне, но мне будет полезно иметь представление о том, насколько вы свободно говорите.
   Принц кивнул и расстегнул плащ, сняв шляпу. Несмотря на время года, было не холодно.
   "Фейхтвангер и Вольф" была инженерной компанией, основанной в 1890-х годах. Первоначально они базировались в Потсдаме, но на рубеже веков переехали в Шпандау. Ты знаешь, где Шпандау?
   'Боюсь, что нет.'
   - Это пригород Берлина, недалеко отсюда. На самом деле, это прямо через Тиргартен - туда. Так, Фейхтвангер и Вольф - вскоре они стали широко известны как F&W - заслужили прекрасную репутацию благодаря качеству своей работы. Они начинали с производства всевозможных двигателей, но после Великой войны они специализировались на локомотивах: отношения моей компании с ними восходят к тому времени. И Харальд Фейхтвангер, и Фриц Вольф были евреями, и в 1936 году компания была отобрана у них и национализирована. Законы Гитлера означали, что евреи не могли владеть бизнесом. Фриц Вольф умер в 1920-х годах, и его сын работал в компании. Харальд Фейхтвангер был еще жив в 1936 году, хотя ему было за восемьдесят. Он все еще был активен в бизнесе, но после того, как он был поглощен, он уехал жить в Швейцарию. Насколько я понимаю, семья Вольфов тоже эмигрировала, возможно, в Голландию, не уверен. Большая часть руководства в то время была уволена, а на их место поставлены члены нацистской партии. Ты, кажется, следишь за мной, Питер. Ваш немецкий должен быть хорошим.
   - Я понимаю его достаточно хорошо, гораздо лучше, чем говорю.
   - Не волнуйся, это может быть важно. Поэтому они национализировали компанию и выгнали топ-менеджеров. Они даже переименовали его, назвав Spandau Locomotive Engineering, хотя я до сих пор слышу, как люди называют его F&W. Так вот, Бруно Бергманн был очень способным молодым инженером в F&W, когда Mortensen Machinery Parts начала их поставлять. К тому времени, когда его захватили нацисты, он был директором по проектированию и, конечно же, был уволен. Но национализация компании и избавление от топ-менеджеров обернулись катастрофой. Чиновники нацистской партии, которые взяли его на себя, понятия не имели, что они делают. Их основным заказчиком была DRG, немецкая государственная железнодорожная компания. Из-за необходимости перевозить тяжелую бронетехнику по железной дороге им требовались более мощные локомотивы, но у F&W больше не было опыта, и их двигатели постоянно отказывали.
   "В конце концов они поняли, что должны вернуть некоторых уволенных ими старших менеджеров, и Бруно был одним из них. Технически у него есть технический директор, но он эффективно управляет этой стороной компании. С тех пор, как он вернулся, а это было около двух лет назад, локомотивы, которые они строят, значительно улучшились. Он очень хорошо умеет определять и указывать детали, которые ему нужны, а мы очень хорошо умеем их производить. Это эффективные отношения".
   "А как насчет него как человека? Он явно не нацист.
   - Ну, я бы не знал. Он не был членом нацистской партии в 1936 году, иначе его бы не уволили, но вы понимаете, что я никогда не обсуждал с ним политику. Вы просто не делаете этого здесь. Однако у меня всегда складывалось впечатление - и это только впечатление, Питер, - что он не нацист. Он постоянно использует фразу "Я всего лишь инженер", но за последние пару лет появилось странное замечание. Он может ссылаться на нехватку еды, или на пропажу соседского сына на востоке, или на необходимость быть осторожным, когда говорит перед детьми. Но поймите, я ничего не делаю, чтобы смутить его: я не задаю вопросов и не обсуждаю войну. Это, конечно, сердечные отношения, но настороженные, и больше всего на свете они деловые.
   - Так как же произошла встреча с офицером люфтваффе?
   Отто нахмурился, обдумывая свой ответ. Он подождал, пока мимо прошла женщина со своей собакой, первый человек, оказавшийся рядом с ними за долгое время.
   - Понятия не имею, и, честно говоря, до сих пор не совсем понимаю, о чем была эта встреча. Обычно я не общаюсь с Бруно вне работы: у них долгие дни, и он хочет вернуться к своей семье. Обычно я устаю и предпочитаю оставаться около отеля, питаясь там. Впрочем, я обедал с ним один или два раза, так что это не было чем-то необычным, когда... подожди, Питер...
   Мимо них прошел потрепанно одетый мужчина, сняв при этом шляпу. Его испачканный плащ был перевязан веревкой, а туфли были грязными.
   " Гутен Нахмиттаг ".
   В ответ они пожелали ему доброго дня, но он сделал паузу - более или менее остановился, на самом деле - когда приветствовал их, и выглядел так, будто хотел задержаться. Когда он, в конце концов, пошел дальше, он пару раз обернулся, проверяя, все ли там.
   'Гестапо?'
   - Я не уверен, Питер. Сколько, по-твоему, ему было... около тридцати пяти? Довольно молод, чтобы не быть в форме. Где был я? Ах да, во время августовской поездки Бруно предложил нам как-нибудь вечером сходить в ресторан поужинать. Вне отелей в Берлине трудно хорошо поесть, и это всегда осложняется тем, что вам также нужны талоны на питание. В те рестораны, которые приличные и с хорошим запасом еды, очень трудно попасть. Но Бруно сказал, что у него есть специальный ваучер на место на Донхофф-штрассе, и предложил поехать туда. Это был баварский ресторан, я не помню названия, и ваучер означал, что нам не нужно было предъявлять талоны на питание".
   - Ресторан рядом с фабрикой?
   - Вовсе нет: на самом деле это недалеко от отеля, недалеко от Фридрихштрассе. Ресторан оказался очень маленьким и довольно тесным. Вскоре после того, как мы сели, менеджер спросил, не будет ли нам удобнее наверху, так как наш столик был очень узким. Честно говоря, это немного раздражало, потому что мы только что устроились. Но мы поднялись наверх, и в комнате, куда он нас ввел, был всего один стол, довольно большой - вокруг него могло поместиться восемь человек. Это была частная столовая, по-видимому, только для нас. Еще до того, как мы сели, вошел человек в форме, но не через ту дверь, в которую мы вошли, а через другой вход, которого я даже не заметил. Он присоединился к нам за столом, и Бруно представил его. Он сказал что-то вроде: "Это мой друг Курт: он офицер Люфтваффе. Он очень хочет с вами познакомиться, - во всяком случае, слова в этом смысле.
   - А что случилось потом?
   "Мы заказали еду; насколько я помню, это было баварское рагу из свинины. Я ела лучше, но пиво было хорошим - оно тоже было баварским. Курт задавал мне много вопросов о сложностях изготовления деталей для двигателей, способных выдерживать очень высокие температуры. Затем он начал говорить о том, что у него есть некоторое понимание проблемы, потому что он был вовлечен в программу разработки беспилотного летательного аппарата - он никогда не называл это ракетой. Я совершенно не знал, как реагировать. Он определенно говорил мне то, чего не должен был говорить - ты знаешь все подробности, Питер, я рассказал тебе, когда мы впервые встретились в Копенгагене. Он ушел раньше нас и сказал что-то о надежде, что мы встретимся снова. Я знаю, что у Лондона есть много вопросов, которые они хотят, чтобы вы ему задали, но я не могу гарантировать, что мы встретимся с ним. Что бы ни случилось, нельзя видеть, что я тороплю события. Завтра мы поедем на фабрику, и на каком-то этапе я спрошу Бруно, не поужинает ли он с нами. Если я сочту нужным, я спрошу его, не хочет ли Курт присоединиться к нам".
   "Лондон не обрадуется, если я проделаю весь этот путь и не увижу Курта".
   "Я не думаю, что они будут, но мы здесь очень уязвимы. Мы должны быть осторожны. И знаете, что я говорил о вашем немецком?
   Принц кивнул.
   - Не говори на нем вообще и не показывай, что ты что-то понимаешь. Тот факт, что люди будут думать, что вы не знаете языка, может сыграть нам на руку, никогда не знаешь наверняка.
  
   В ту ночь Ричард Принс спал беспокойно. Отопление было включено постоянно, а окно открывалось только на дюйм или два вверху, отчего в комнате было невыносимо душно. Несмотря на комендантский час, на Саарландштрассе было удивительно много машин, в основном, насколько он мог судить, армейские грузовики. Ванная была дальше по коридору, но у него в комнате была маленькая раковина, и каждый час или около того он вставал, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. По ковру было неудобно ходить босиком; у него была почти проволочная текстура.
   Но не только шум и дискомфорт не давали ему уснуть. Лежа в постели, он недоверчиво размышлял о событиях последних нескольких недель. Работа офицера полиции в Линкольншире была достаточно интересной; не без некоторого волнения и, безусловно, профессионального выполнения. У него был внушительный для своего возраста служебный стаж, а его прочная репутация позволяла ему быть хозяином своей судьбы. Он мог выбирать, над какими делами работать, и он сам решал, как их вести и кто с ним работает.
   В тех немногих случаях, когда он позволял себе предаваться мимолетным личным размышлениям, он с удовлетворением думал о том, как ему удается так хорошо воспитать сына. Если бы кто-нибудь спросил, а они этого не сделали, он заверил бы их, что достаточно хорошо оправился после смерти жены и дочери, и он, и Генри чувствуют себя хорошо, спасибо.
   Однако в Копенгагене у него было достаточно времени для размышлений, и стало очевидно, что ни у кого из них дела обстоят не так хорошо, как он хотел себе представить. Причина, по которой он так редко предавался размышлениям о своих чувствах, заключалась в том, что он так сильно скучал по Джейн и Грейс, что любая мысль, кроме мимолетной мысли, была слишком болезненной. Тот факт, что Генри был так молод, также не означал, что он был застрахован от горя: жизнь будет постоянным напоминанием ему о том, что произошло.
   Но как бы сильно Принс ни любил сына и скучал по нему, он должен был признать, что командировка в Копенгаген, а теперь и эта поездка в Берлин доставили ему на удивление приятную степень волнения. Это было знакомое волнение, какое он испытывал в начале серьезного дела и в момент его раскрытия. Это был азарт погони и связанный с этим личный вызов. И он понял, что, несмотря на неопределенность и постоянную угрозу открытия, он не променял бы это на мир.
   Была и другая неожиданная эмоция: то, как он поймал себя на мысли о Ханне. Это было чувство нежности; он понял, что скучает по ней. Он хотел бы, чтобы он сидел рядом с ней на диване, приближаясь к ней.
  
   Он и Отто встретились на приеме в семь часов. Его коллега уже позавтракал и выглядел так, будто хорошо выспался. Он сидел на стуле и читал "Völkischer Beobachter ", который сложил, как только Принс пришел, но не раньше, чем Принс заметил слова "Герои" и "Сталинград" на первой полосе.
   Когда они шли к входу, мимо них пронеслась женщина, ее длинное пальто задело Принца, и за ней последовал запах сильных духов. Когда она повернулась, чтобы сказать что-то носильщику, он понял, что это была та же самая женщина, которую он видел накануне днем: мягкий акцент, замечательные глаза. На этот раз на ней была коричневая шляпка в виде шляпки с широкой темной лентой вокруг нее, завязанной сзади большим бантом. На мгновение она взглянула на Принца. Это не было взглядом узнавания или общения, ничего подобного. Но она явно смотрела на него, а не на его спутника. Затем она снова повернулась, сказала что-то швейцару и исчезла на ступеньках.
  
   Бруно Бергманн прислал за ними машину: поездка по городу заняла сорок минут. Их остановили на двух контрольно-пропускных пунктах, была еще одна задержка, когда они были остановлены для проезда военной колонны, и Принс заметил, что по крайней мере две дороги на их пути были закрыты из-за того, что, по-видимому, было повреждено бомбой.
   Отто наклонился, и его дыхание согрело кофе. "До войны это путешествие занимало двадцать минут!"
   Завод Spandau Locomotive Engineering был огромным, занимая три квартала в районе, который казался неудобным сочетанием промышленного и жилого. Бруно Бергманн был во многом таким, каким его описал Отто: не недружелюбным, но и не болтливым, и очень даже инженером. На нем был запятнанный светло-коричневый рабочий плащ поверх рубашки и галстука.
   Первый час был посвящен экскурсии по фабрике, где Отто переводил все с немецкого на датский для Принса. Затем он поднялся по железной лестнице, прикрепленной к стене, на большой мостик, выходящий на главный сборочный цех.
   - Что вы думаете о фабрике, герр Расмуссен? - спросил Бруно.
   'Очень впечатляюще; все настолько впечатляюще, как сказал Отто.
   - Значит, вы морской инженер? Уверен, нам есть чему поучиться у наших коллег-мореплавателей!"
   Обеспокоенный тем, что ему вот-вот зададут технические вопросы, Принс поспешно ответил: "Боюсь, это было некоторое время назад. Теперь я такой же ржавый, как некоторые старые котлы, на которых я работал. Я-'
   - Роль Питера, - успокаивающе сказал Отто, - более коммерческая. Он следит за мной в части продаж нашего бизнеса, так что, если по какой-то причине я не смогу навестить вас, он мог бы занять мое место. Он даже должен скоро начать уроки немецкого языка. По правде говоря, Бруно, ваши чертежи и спецификации настолько хороши, что нашим чертежникам и инженерам почти не нужно с ними возиться. Вы всегда можете найти работу у нас.
   В течение следующих нескольких часов Бруно приносил серию рисунков к большому столу посреди комнаты для совещаний. Это были замысловатые схемы частей машин. Идея заключалась в том, что Отто затем оценит цену, и на следующий день переговоры продолжатся.
   - Трудно поднять эту сумму, Бруно, но после моего последнего визита цена, о которой мы должны были договориться... едва покрыла наши расходы.
   - Наши инструкции... - Бруно сделал паузу и взглянул на Принца, у которого был слегка ошеломленный вид, свидетельствующий о том, что он не понимает, о чем они говорят. - Ваш коллега Питер - вы уверены, что он не поймет эту часть разговора?
   - Конечно, я уверен. Честно говоря, я сказал им, что от него мало толку, если он не говорит по-немецки, но они настояли. У него семейные связи с одним из наших директоров, вы знаете, как это бывает. Однако он сообразителен и надежен.
   - Тогда очень хорошо: нам приказано установить как можно более низкую цену для поставщиков из оккупированных стран. Я знаю, это звучит грубо и неприятно, но мне так сказали. Если тебя это хоть как-то утешит, я мог бы подтолкнуть тебя еще сильнее. Боссы здесь думают, что мы можем получить все по дешевке. Я говорю им, что если мы это сделаем, наши локомотивы снова сломаются. Не то чтобы этого не было раньше.
   Еще час разговоров, некоторые переведены на датский, а затем Бруно предложил пойти в столовую, прежде чем они посетят один из специализированных семинаров.
   - Сегодня вечером, Отто, я собирался предложить поужинать в том же ресторане, в который мы ходили в августе. Тебе бы это понравилось?'
   - Было бы очень приятно, Бруно, большое спасибо. Ваш друг снова к нам присоединится?
   Бруно огляделся, прежде чем кивнуть.
   - И я полагаю, приглашение распространяется на Питера?
   Он поднял брови в невысказанном вопросе.
   - Не волнуйся, - сказал Отто. - Он самый надежный. В этом я могу вас полностью уверить.
   Долгое молчание, во время которого Бруно барабанил ластиком по одной из своих диаграмм. У него был слегка обеспокоенный вид. Он бросил взгляд на Принца, который смотрел из окна на главный сборочный цех внизу. По потолку двигалась огромная лебедка, к ней на цепях подвешивался огромный котел, и он следил за ее движением, явно завороженный.
   - Кажется, я понимаю, Отто. Вот почему вы привезли его в Берлин, не так ли?
  
   - А, вот и мы - Das Bayerischer Haus.
   Ресторан находился на Донхофф-штрассе, недалеко от места выхода на Коммандантенштрассе. Это было в десяти минутах ходьбы от отеля, что было бы довольно приятно, если бы Отто не провел большую часть пути, зловеще поглядывая на небо. "Сегодня ни луны, ни облаков; ваши Королевские ВВС любят бомбить Берлин без этих отвлекающих факторов. Если рейд начнется до того, как мы доберемся до ресторана, думаю, будет лучше вернуться в отель. Убедитесь, что ваш пропуск в целости и сохранности.
   Пропуска были выданы им отелем, подтверждая, что они были зарегистрированными гостями, с указанием их имен и дат их пребывания, а также с заявлением, что им разрешено находиться в районе Митте до девяти тридцати - "точно" - того же вечера. . У них был внушительный набор марок, в том числе одна наверху с большой свастикой.
   У входа Отто отступил назад и жестом пригласил Принца войти первым. Оказавшись внутри, он обернулся. Отто все еще держал дверь открытой, на этот раз для одной женщины. Несомненно, это была женщина из отеля, теперь в берете с единственным пером, расположенным под углом сбоку. Она взглянула в сторону Принца, ее быстрые глаза встретились с его глазами на кратчайшее мгновение, и если бы в ресторане не было так темно, он бы поклялся, что она улыбнулась.
   Когда их проводили к столу, он задумался, не стоит ли упомянуть о ней Отто, но передумал. Отто, вероятно, подумал бы, не заблуждается ли он. Агент на вражеской территории, охваченный паранойей. Не случайно.
   В любом случае, это почти наверняка было совпадением: гость того же отеля, с которым он столкнулся пару раз, теперь в том же ресторане, что и они. Ничего необычного.
   Далее произошло то, что Отто описал во время своего первого визита в ресторан. На первом этаже было людно, и столы были тесно сдвинуты друг к другу. С окнами, закрытыми светонепроницаемым материалом, интерьер был довольно мрачным, из-за чего было трудно что-либо разглядеть вокруг. Высокий официант с нервным тиком провел их к столику на двоих у лестницы и подал им меню. Князь огляделся и заметил, что женщина сидит одна за столиком у двери, спиной к ним, лицом к окну. Не успел он разглядеть ее, как появился встревоженный метрдотель . Ему было ужасно жаль, но произошла некоторая путаница с заказами, за которую он мог только извиниться: это была его вина. Ему нужно было, чтобы их стол присоединился к другому, чтобы разместить четырех человек. Но у него была комната наверху. Может быть, им в любом случае будет удобнее там, наверху?
   Отдельная комната тоже была такой, какой ее описал Отто: определенно достаточно большой для восьми человек, стол с четырьмя сервизами на нем. Комната была обшита деревянными панелями, довольно неумело окрашенными в темно-коричневый цвет. Они сели и ждали пять минут, не говоря ни слова. В конце концов одна из панелей открылась - Принц понятия не имел, что это дверь, - и вошел Бруно, а за ним - более высокий мужчина лет двадцати в длинном пальто и фуражке. Не говоря ни слова, он снял шляпу и пальто, обнажив серую форму офицера Люфтваффе. Он сел рядом с Бруно, напротив Отто и Принца.
   Бруно представил их. "Вы уже знаете моего друга из Дании... это его коллега; Я полагаю, у него есть несколько вопросов к вам. Я уверен, что ему можно полностью доверять. К сожалению, он не говорит по-немецки, но мой друг будет переводить".
   Прежде чем Отто или Принс успели что-либо сказать, Курт заговорил, его голос звучал моложе, чем он выглядел.
   "Позвольте мне предвосхитить ваш первый вопрос: зачем я делюсь с вами всей этой информацией?"
   Принс поймал себя на том, что невольно кивнул еще до того, как Отто перевел. Курт сделал паузу и посмотрел на него слегка подозрительно.
   - Вам придется удовлетвориться этим кратким объяснением. Вы знаете меня как Курта, это, конечно, не мое настоящее имя, хотя я оберст Люфтваффе. Последние полтора года я был прикомандирован к нашему научному отделу. За последний год почти все наши ресурсы - деньги, оборудование, люди - были направлены на беспилотный самолет Фау-1, о котором я вам рассказывал в прошлую нашу встречу.
   У него был характерный акцент: насколько мог судить Принс, это была форма верхненемецкого языка, что, возможно, указывало на то, что он был из Баварии или Австрии.
   Курт кивнул Отто и сделал паузу, чтобы тот перевел.
   "Буду с вами откровенен: многие из нас несказанно разочарованы этим. Мы должны посвятить все усилия разработке Фау-1, когда у нас есть сомнения по этому поводу; это профессиональные оговорки, понимаете. Если бы я на мгновение подумал, что Фау-1 можно разработать быстро и с низкими затратами, и он мог бы внести значительный вклад в наши военные усилия, я бы сейчас не сидел здесь, уверяю вас в этом. Но технология сложна, и на каждом этапе программы разработки мы сталкиваемся с серьезными проблемами. На то, чтобы это исправить, могут уйти годы. Ваш друг действительно не говорит по-немецки? Создается впечатление, что он следует тому, что я говорю".
   - Он понимает это странное слово, на самом деле не более того, - сказал Отто, прежде чем перевести.
   "Одна из многих наших проблем заключалась в поиске компонентов, способных выдерживать очень высокие температуры, и это привело к моей встрече с Бруно. Честно говоря, мой первоначальный подход был совершенно правильным, частью моей работы - я надеялся, что наш друг из Копенгагена сможет предоставить эти компоненты, и это поможет разработке V-1. Но перед этой встречей я стал думать о делах более вдумчиво. Скажем, мы решили проблему - что тогда произойдет? С программой Фау-1 останутся еще десятки других проблем.
   "Я начал понимать, что проблема шире: решив одну проблему, я помогу решить более крупную проблему, тогда как на самом деле лучшая услуга, которую я мог бы оказать Люфтваффе и немецкому народу, состояла бы в том, чтобы привести к отказу от программы Фау-1. Это отвлекает Люфтваффе от его настоящей работы. Сталинград стал катастрофой: мы уже потеряли сотни самолетов, и для прорыва блокады нам приходится посылать Юнкеры-52 и Фокке-Вульфы Кондоры, а они просто не приспособлены для таких условий. Во всей Европе наши самолеты уступают Королевским ВВС. У нас был бы шанс обратить это вспять, если бы все наши усилия не были направлены на программу Фау-1".
   Он подождал, пока Отто переведет, налил себе пива и выпил большую часть за один раз.
   - Но предоставление нам всей этой информации может быть расценено как измена. Принц говорил по-датски. Он заметил, что Бруно выглядел потрясенным, когда его перевели, пораженным тем, с чем он столкнулся.
   - Зависит от того, что ты подразумеваешь под изменой. Я пытаюсь остановить то, что, по моему мнению, плохо для Германии, так что это не может быть изменой. И в любом случае есть еще кое-что... СС теперь начали проявлять интерес как к нашей программе Фау-1, так и к армейской ракете Фау-2. Ходят слухи, что они хотят завладеть обоими. Это было бы полной катастрофой. Это означало бы, что СС взяли под свой контроль Люфтваффе. Я не член нацистской партии, но я патриотический немец и профессиональный офицер Люфтваффе. Я не могу сидеть и ничего не делать, пока эти сумасшедшие программы ставят под угрозу будущее Германии. Что вы будете делать с информацией, которую я вам даю... ну, я не хочу знать, лишь бы она помогла остановить это нелепое так называемое чудо-оружие. В любом случае, у вас есть ко мне вопросы?
   Принс, конечно, ничего не записал, но выучил наизусть вопросы, которые Лондон присылал через Стокгольм.
   Может ли Курт дать больше информации о скорости Фау-1?
   Сколько времени нужно, чтобы достичь такой скорости?
   Может ли он дать более подробную информацию о том, как прошли какие-либо испытательные полеты?
   Удалось еще запустить Фау-1 с однотонной БЧ?
   Он может что-нибудь сказать о топливной системе?
   Может ли он дать какую-либо информацию о том, как продвигается программа Фау-2?
   Курт изо всех сил старался отвечать на вопросы, хотя у Принса сложилось впечатление, что он скрывал какую-то информацию.
   'Можно я задам тебе вопрос?' Закончив отвечать, он закурил сигарету и откинулся на спинку стула. "Мне не нужно знать, на кого вы работаете - на самом деле я не хочу знать - но что они будут делать с той информацией, которую я вам даю?"
   Принц пожал плечами. "Я не более чем посыльный, но я думаю, что они захотят остановить программы".
   Бруно нервно заерзал на стуле. - Возможно, мы пробыли здесь достаточно долго. Предлагаю уйти не более чем через пять минут. Мы еще даже не ели!
   "У меня последний вопрос к Курту: проекты "Фау-1" и "Фау-2" разрабатываются в разных местах?
   Курт подозрительно посмотрел на него и заговорил с Отто. - Скажи мне, откуда он в самом деле, этот твой друг?
   - Он датчанин.
   - Я в это не верю. Я думаю, он работает на британцев. Я не удивлюсь, если он понял каждое сказанное мною слово; Я видел, как его глаза следили за разговором.
   Никто не говорил. В конце концов тишину нарушил Принц, теперь говорящий по-немецки.
   - Давайте будем честными, а? Если бы вы были так обеспокоены тем, что происходит с информацией, которую вы передаете, вы бы вообще не пришли сюда сегодня вечером и не ответили на мои вопросы. Что касается Фау-1 и Фау-2, у нас могут быть разные причины, но мы оба хотим, чтобы их остановили. Так что, может быть, вы можете сказать мне места, где они разрабатываются?
   Курт задумался, барабаня пальцами обеих рук по столу. Когда он говорил, у него был покорный вид.
   'Очень хорошо. Пенемюнде - это огромный участок на побережье Балтийского моря, недалеко от побережья Дании. Я удивлен, что вы об этом не слышали.
   - А это место для Фау-1?
   - И Фау-1, и Фау-2: по отдельности, но на одной площадке, если вы понимаете, о чем я. Фактически-'
   Их прервал настойчивый стук в дверь. Бруно подошел, чтобы открыть ее. Это была женщина в берете с одним пером, та из отеля, с темными пронзительными глазами. Она наклонилась в комнату, говоря с настойчивостью, которая их всех потрясла.
   - Вам всем лучше сейчас уйти. Быстро. Гестапо уже в пути.
   Глава 12
   Берлин, декабрь 1942 г.
   В частной столовой Das Bayerischer Haus не было паники. Как только женщина в берете исчезла, Курт указал на потайную дверь в обшитой панелями стене, и они гуськом направились к ней. Он выходил на крутую каменную лестницу, освещенную сверху яркой лампочкой, из которой виднелись железные перила, спускающиеся по стене. Они собрались вместе наверху ступенек, когда Курт закрыл за ними дверь, тихо вставив три комплекта засовов на место. Никто не сказал ни слова, хотя все тяжело дышали.
   - Будет безопаснее выключить этот свет, - сказал Курт почти шепотом. "Спускайтесь медленно, шаг за шагом. Просто убедитесь, что вы не отпускаете рельс. Кто-нибудь из вас вооружен?
   Все покачали головами.
   "У меня есть мой маузер; Я пойду первым. Это что?'
   Они слушали молча: приглушенный шум, казалось, доносился из комнаты, в которой они только что были.
   - Нам лучше поторопиться. Когда мы дойдем до нижней части лестницы, я открою дверь. Вы обнаружите, что мы на заднем дворе. Это не двор к ресторану, который будет слева от вас, по ту сторону высокой кирпичной стены. Как только мы все выйдем, я запру эту дверь - лучше дай мне ключ, Бруно, - и тогда мы разойдемся. Давай, пошли.
   Спуск был опасен в кромешной тьме; ступени были не только влажными и скользкими, но и разной высоты, из-за чего они продвигались медленнее, чем им хотелось бы. Сзади они услышали какой-то шум. Курт шел впереди, Принц за ним, за ним Отто, а Бруно сзади. Курт подождал, пока они все окажутся внизу, прежде чем открыть единственный засов.
   Двор был пуст, и хотя было темно, можно было разглядеть их окрестности: две большие мусорные корзины впереди и упомянутая Куртом высокая стена слева от них, за которой был задний вход в ресторан. С того двора доносились голоса. Справа от них был крошечный проход, который вел на улицу.
   Они закрыли дверь, и Курт запер ее, опустив ключ в одну из мусорных корзин. Где-то вдалеке послышались крики и лай собаки. Он собрал их в кучу и указал на проход.
   - Это выходит на Линденштрассе, - прошептал он. - Я поверну налево, и я вернусь к Донхофф-штрассе. Бруно, поверните направо и затем на Kommandantenstrasse. Вы двое, продолжайте движение по Линденштрассе. Ты в Эксельсиоре, верно? Итак, продолжайте идти, пока не увидите Кох-штрассе: это приведет вас обратно к Асканишер-плац. Сейчас нам лучше поторопиться.
   Они двинулись группой по коридору и ждали позади Курта, пока он оглядывал улицу. Наконец он повернулся и кивнул, как бы показывая, что все ясно. Он застегнул шинель, проверил, правильно ли стоит фуражка, и сунул полуавтоматический пистолет в боковой карман. Затем, не говоря ни слова, уверенно шагнул на улицу.
   Бруно последовал за ним несколькими секундами позже; он выглядел испуганным, пот лился с его лба, и его руки сильно дрожали, когда он надевал шляпу.
   - Мы будем на фабрике, как и планировали, завтра утром, - прошептал Отто. - Тогда увидимся. Бруно посмотрел на него как на сумасшедшего: завтра утром страна была так далека, что он не надеялся когда-либо приблизиться к ней.
   Отто попытался выйти из коридора почти сразу после того, как его покинул Бруно, но Принц положил руку на руку другого человека, чтобы остановить его. - Подожди минутку.
   Теперь он вернулся в Мэтлок, его обучали тому, что они называли "вне дома", что звучало скорее как блуждание на природе, чем как смертельно серьезный вопрос о том, как действовать в городе: как избежать слежки и что делать. если бы вас остановили.
   Не ходите слишком быстро.
   Не ходите слишком медленно.
   Не оглядывайтесь назад: по возможности избегайте этого.
   На перекрестке лучшее время, чтобы осмотреться.
   Не поддавайтесь искушению остановиться и заглянуть в витрины, особенно ночью. Это может показаться слишком очевидным.
   Если вас остановили, убедитесь, что вы можете объяснить, откуда вы пришли и куда направляетесь.
   Если вы с кем-то еще, они, скорее всего, разделят вас, прежде чем допросить, поэтому убедитесь, что у вас такая же история.
   Держите руки подальше от карманов, иначе они могут подумать, что вы вооружены.
   Не спорьте, когда вас останавливают, но ведите себя слегка раздраженно: если люди слишком уступчивы, это тоже может выглядеть подозрительно.
   Он чувствовал, что многое из этого было очевидным, но они заставили его запомнить: они называли это Девятью шагами, и пару раз его будили среди ночи и заставляли повторять их наизусть. Теперь он прокручивал их в уме.
   К тому времени, когда они вышли из прохода, не было никаких признаков Курта слева от них или Бруно справа от них.
   - Иди немного медленнее, Отто.
   - Ты говоришь так, как будто уже делал это раньше.
   - Но немного быстрее - просто нормальная скорость, вот и все. Если нас остановят, скажите им, что мы искали ресторан и дошли до Унтер-ден-Линден, но вместо этого решили вернуться в отель. Скажи им, что мы датские бизнесмены, а я ни слова не говорю по-немецки. Притворитесь, что смущены тем, почему нас остановили, но не грубите.
   Они остановились на перекрестке с Коммандантенштрассе. Глядя вверх и вниз, они смогли разглядеть фигуру Бруно, идущего быстрее, чем хотелось бы Принцу, хотя он, по крайней мере, направлялся прочь от ресторана, а не возвращался к нему.
   Едва они пересекли Коммандантенштрассе, как услышали звук приближающейся к ним сзади машины, которая с визгом остановилась.
   - Боже мой, - сказал Отто.
   'Успокойся. Помни, что я сказал тебе сказать.
   Рядом с ними остановился длинный черный "мерседес", его передние колеса врезались в бордюр на случай, если они не захотят останавливаться. Из него вылезли трое мужчин, явно из гестаповцев.
   "Остановка: стой неподвижно и держи руки по бокам. Когда я скажу вам, отдайте нам свои бумаги, но делайте это медленно.
   Принц взглянул на Отто.
   "Не смотрите друг на друга! Ты - отойди от него, сюда! Разве ты не слышишь, что я говорю?
   "Боюсь, мой коллега не понимает и не говорит по-немецки".
   'Мне все равно. Бумаги.
   Каждый из них передал свои бумаги разным офицерам, которые некоторое время изучали их, а затем посоветовались с человеком позади них. Когда он двинулся вперед, Принц понял, что узнал его: это был плохо одетый человек, который накануне пожелал им доброго дня в Тиргартене.
   Он говорил с резким рабочим берлинским акцентом. 'Где ты был?'
   Отто прочистил горло и беспокойно переминался с ноги на ногу. - Из наших документов видно, что мы остановились в "Эксельсиоре" на Асканишер-плац. Мы решили посмотреть, сможем ли мы найти ресторан, чтобы поесть сегодня вечером, потому что мы тоже хотели прогуляться, и консьерж любезно дал нам пропуски. Мы поднялись по Фридрихштрассе на Унтер-ден-Линден, но не увидели ничего, что нам понравилось бы или где был столик, поэтому мы решили, что в конце концов можем поесть в отеле. Вот куда мы сейчас направляемся.
   'Почему ты пришел сюда? Вы ходили по кругу: почему вы не пошли по Фридрихштрассе, или по Вильгельмштрассе, или даже по Иерусалимерштрассе?
   - Вы уж извините нас, сэр, но мы гости в вашем городе. Мы не очень хорошо знакомы с ним, и он такой темный... Боюсь, мы, должно быть, потеряли ориентацию.
   'Достаточно. Иди сюда со мной. Это был один из гестаповцев, жестом приглашавший Принса присоединиться к нему немного дальше по тротуару, подальше от Отто.
   - Но мой коллега не говорит по-немецки!
   - Заткнись, если только ты не собираешься провести ночь в качестве нашего гостя на Принц-Альбрехт-штрассе. Уверяю вас, он далеко не так удобен, как "Эксельсиор".
   Гестаповец засыпал его вопросами. - Что привело вас в Берлин? С кем вы встречались? Где именно вы были сегодня вечером? Вы посещали какой-нибудь ресторан на Донхофф-штрассе?
   Но Принц виновато улыбнулся, покачав головой. " Ich spreche nicht Deutsch ... Dansk... Danisch ..."
   Человек, который последовал за ними в Тиргартен, подошел к нему, разговаривая с другим мужчиной так, как будто Принса там не было.
   - Говорю вам, это пустая трата времени. Это просто два чертовых датских бизнесмена. Другой нам хорошо известен: его компания снабжает Рейх. Он никогда не доставлял неприятностей. Мы зря теряем время, давай.
   - Но они шли с той стороны, не так ли? Donhoff Strasse как раз там. Разве мы не должны были искать более одного человека?
   - Возможно, но это явно не один из этих ублюдков, не так ли?
   Чувство облегчения принца было недолгим. Вдалеке послышались крики, громкие голоса, возможно, один из них принадлежал молодому офицеру Люфтваффе. Было слишком далеко, чтобы разобрать слова, но за ними последовали пистолетные выстрелы, четыре или пять в очень быстрой последовательности, достаточно быстро, чтобы быть из полуавтомата. Почти сразу раздалась ответная стрельба. Это было похоже на выстрел из пулемета, за которым последовал короткий крик, затем снова крик и лай собак.
   - Быстрее, нам нужно подняться туда. Я говорил тебе, что мы теряем здесь время. Вы двое, идите прямо в гостиницу - сейчас же, двигайтесь!
  
   Отто и Принц шли так быстро, как только могли. Как раз перед тем, как они пересекли Вильгельмштрассе, Отто свернул в дверь магазина, и его вырвало.
   - Тебе нужно взять себя в руки, Отто. Мы не можем позволить себе привлекать к себе внимание. Ты выглядишь как мешок с нервами.
   "Не без основания! Нас остановило гестапо, черт возьми!
   - Полагаю, в Берлине это постоянно происходит. Мы должны считать это рутиной. Важно то, что они нас не подозревают.
   - Откуда, черт возьми, ты это знаешь?
   - Потому что они свободно разговаривали при мне, помнишь? Они решили, что я не понимаю. Тот, кого мы вчера заметили в Тиргартене, описал нас как двух чертовых датских бизнесменов и сказал, что они тратят на нас свое время. Если бы они нас в чем-то заподозрили, они бы нас не отпустили, не так ли?
   "Но что, если они поймали Курта или Бруно и признались? А эта стрельба - из-за чего это было?
   Принц встал перед Отто, схватив его за плечи. 'Взять себя в руки! Мы ничего не можем сделать с остальными. Нам нужно действовать нормально: вернуться в отель, утром отправиться на завод в Шпандау, а вечером, как и планировалось, лететь обратно в Копенгаген. Если мы сделаем что-нибудь необычное, мы просто привлечем к себе внимание".
  
   Вторую ночь подряд Принц почти не спал. На этот раз не жара и не шум, а события того вечера не давали ему уснуть.
   Встреча с Куртом была очень продуктивной: он ответил на вопросы, переданные ему Лондоном, и информация о Пенемюнде казалась золотой пылью. Если это не удовлетворило Лондон, то ничего не удовлетворило. Принц думал, что сможет вернуться домой через неделю, самое большее через две, и наконец увидит Генри.
   Но тут драма: женщина в шляпе. Он был прав, предположив, что она наблюдает за ним, но не для гестапо. Она должна быть на той же стороне, что и он, но на кого она работала? Была ли она спутницей Курта, чтобы прикрывать его спину?
   А потом он задумался о Курте: его преследовали до ресторана? И как получилось, что они смогли сбежать с относительной легкостью? Могло ли все это быть сетью обмана, в которую они были втянуты?
   Он знал, что они мало что могли сделать, кроме как придерживаться своего распорядка дня, что означало быть у входа в отель без четверти восемь, чтобы машина отвезла их в Spandau Locomotive Engineering.
  
   Отто почти не сказал ни слова в машине. Он был более или менее молчалив с тех пор, как они встретились на приеме тем утром. Он явно не спал, и от его дыхания все еще исходил запах рвоты. Напряжение в машине нарастало, когда они проезжали через Шарлоттенбург. Никто из них понятия не имел, что случилось с Бруно после того, как они заметили его на Коммандантенштрассе, как раз перед тем, как их остановило гестапо. Единственной соломинкой, за которую они могли уцепиться, было то, что они оба согласились, что стрельба велась дальше, ближе к ресторану.
   К их облегчению, когда машина въехала в заводские ворота, Бруно стоял на ступеньках офисного здания, с тревогой глядя на автостоянку. Дружелюбный инженер был в ужасном состоянии. Он выглядел бледным и изможденным; его глаза с красной окантовкой смотрели на них затравленно.
   "Идите сюда", - вот и все, что он сказал, прежде чем повести их по длинному коридору в шумную подвальную мастерскую, где запах жира и дизельного топлива почти подавлял.
   - Если кто-нибудь спросит, зачем мы здесь, я хочу, чтобы вы взглянули на это. Они стояли перед верстаком, на котором стоял длинный баллон, мало чем отличавшийся от кислородного баллона. Рядом с ним были различные пружины и другие мелкие детали машин, в том числе коробка шарикоподшипников с надписью Mortensen Machinery Parts - Copenhagen на крышке. "Нас никто не слышит, здесь слишком шумно. Соберитесь поближе и продолжайте смотреть на эти части, пока мы говорим. Должно показаться, что мы их изучаем. У меня есть семья, ты же знаешь. Моя жена беременна. Ты знаешь, что с ними будет, если меня поймают? У меня заберут детей, а жену отправят в концлагерь". Он толкал некоторые детали по столу, казалось, что он вот-вот расплачется. Его руки тряслись так сильно, что ему удалось столкнуть некоторые детали на пол.
   - Что случилось с тобой прошлой ночью, Бруно?
   - Ничего, поверишь ли. Я пошел по Коммандантенштрассе, как сказал Курт, а затем сел на метро до дома от Мориц-Плац. Меня никто не преследовал, меня не останавливали, и в поезде не было даже досмотра, как это часто бывает в это время ночи. Когда я пришел домой, я был в таком состоянии, что сказал жене, что плохо себя чувствую, и остался внизу. Вы двое, очевидно, вернулись в полном порядке.
   "Гестапо остановило нас, но они нас не заподозрили. Они все равно собирались нас отпустить, когда мы услышали шум со стороны ресторана. Произошла перестрелка: похоже, из пулемета и полуавтомата, но я не уверен".
   Бруно задумался. "У Курта был маузер - полуавтоматический пистолет, который носят большинство офицеров Люфтваффе. Если бы он выстрелил из пистолета, а по нему открыли ответный огонь из автоматов, то у него не было бы шансов. Если его убили, извините, но по крайней мере о нас никто не узнает.
   - Его можно отследить до вас? Если его убили и по какой-то причине он уже был под подозрением, то сейчас его будут детально проверять.
   - Я думал об этом всю прошлую ночь, Отто. Я просмотрел каждую минуту каждого контакта, который у меня был с ним, поверьте мне. Впервые мы встретились на конференции военных ученых и инженеров в начале июля в Университете Гумбольдта. После этого был большой прием, на котором собираются сотни людей. Мы только что поболтали, и он спросил меня, чем я занимаюсь. Он сказал, что ему было бы интересно поговорить со мной более подробно о том, как справляться с машинами, работающими при очень высоких температурах; он сказал, что люфтваффе, возможно, захочет узнать больше. У нас была одна встреча в баре на Унтер-ден-Линден, когда я рассказал ему о вашей компании и о высоком качестве ваших запчастей. Он сказал, что хотел бы встретиться с вами, когда вы будете здесь в следующий раз, так и состоялся тот августовский ужин. Я сказал ему, когда ты будешь здесь, и он сказал, что свяжется. За два дня до твоего приезда он столкнулся со мной на улице, и мы договорились встретиться в ресторане. Он никогда не звонил мне, и я не могу себе представить, чтобы он что-то писал".
   - Но мы ведь не знаем наверняка, что его не схватили, не так ли? Он все еще может быть жив.
   Они вышли с завода в два часа. Машина должна была отвезти их обратно в отель, чтобы забрать чемоданы, а затем в Темпельхоф. Когда они выезжали с фабрики, Отто рухнул на сиденье, вытирая лоб. - Я больше никогда сюда не вернусь, никогда. Когда я вернусь в Копенгаген - если я вернусь в Копенгаген, - я скажу своему боссу, что с меня достаточно путешествий. Я не собираюсь когда-либо снова покидать Данию; на самом деле, как я себя сейчас чувствую, я никогда больше не хочу покидать свою квартиру. Если он не позволит мне сдаться, я уйду в отставку".
   - Но разве это не привлечет внимания?
   Отто повернулся к Принцу с немного маниакальным выражением лица. - Мне все равно, Питер, мне действительно все равно. Я больше никогда сюда не вернусь, никогда".
  
   Они оба знали, что при малейшем подозрении на них их остановят в аэропорту, но вылет прошел без происшествий, хотя и не без неизбежного напряжения.
   Их документы были в порядке, их визы были проверены, их дела рассмотрены, и Отто смог убедить офицеров гестапо в том, что цель их визита состояла в том, чтобы помочь Рейху. Их рейс был в пять минут седьмого, а в зал вылета они вошли за час до этого. Отто пошел в бар, чтобы купить каждому по пиву, и вернулся с экземпляром Der Angriff , дневной газеты нацистов. На его первой полосе преобладала фотография Курта в полный рост под суровым заголовком: Офицер Люфтваффе убит в перестрелке в Митте .
   Оберст Альберт Кампманн был убит прошлой ночью в результате перестрелки в районе Митте в центре Берлина. Как известно Der Angriff, оберста Кампманна доставили в госпиталь Шарите, где он скончался от полученных ран ранним утром. 26-летний офицер находился на службе у фюрера с 1939 года и базировался в штаб-квартире министерства авиации на Вильгельмштрассе. Обстоятельства стрельбы до сих пор неясны и расследуются отделом специальных расследований гестапо на улице Принца Альбрехта. Любой, кто обладает какой-либо информацией об оберсте Кампманне, должен в срочном порядке связаться с этим подразделением или ближайшим к нему отделением гестапо. Гражданам Берлина напоминают, что окончательная победа - это общее дело, и их бдительность, помогающая информировать и искоренять врагов Рейха, является как юридическим, так и моральным долгом.
   - Это не очень тонко, не так ли?
   "Так работают нацисты. Но это беспокоит, не так ли?
   Принц кивнул. 'Конечно, это является. Кажется, он был жив на каком-то этапе. Они могли что-то вытянуть из него до того, как он умер. Но опять же, если бы они это сделали, мы бы сейчас здесь не сидели, не так ли?
   - Но ведь они были на него, не так ли? Последние два предложения: это ясное сообщение о том, что они считают его преступником. Будет тщательное расследование. Они могли связать его с Бруно, а потом и с нами. Они узнают, где мы находимся в Копенгагене.
   Оба мужчины сидели молча, склонив головы, не прикасаясь к пиву.
   - Я склонен согласиться с тем, что ты сказал ранее, Отто.
   'Что это было?'
   "О том, что я никогда больше не хочу возвращаться в эту страну. Тем не менее, по крайней мере, моя работа сделана.
  
   Без десяти шесть их вывели из зала вылета и повели вдоль фасада здания туда, где их ждал самолет в Копенгаген. Группа пассажиров остановилась перед другим застекленным салоном, ожидая, когда их сопроводят через перрон к самолету.
   Принц посмотрел в окно. Она стояла там, на этот раз в элегантной шляпе в стиле трилби с аккуратной цветочной композицией на одной стороне. Черные как смоль глаза метались вокруг, прежде чем остановиться на нем, и кратчайшая из улыбок скользнула по ее губам. Когда пассажиры двинулись дальше, она подняла руку, словно поправляя шляпу, позволив ей сформировать мимолетную прощальную волну.
   Глава 13
   Лондон, декабрь 1942 г.
   - Я говорю, Роли, ты поверишь? В нашей местной церкви происходит самая ужасная ссора - из-за рождественской службы в этом году. Большая часть хора категорически против того, чтобы "Тихая ночь" была включена в службу. Они утверждают, что это немецкий гимн и...
   "Ну так и есть, Том - "Stille Nacht". Разве ты не помнишь, что нас заставляли петь ее на уроках немецкого?
   - Не начинай. Бедняжка Элизабет выставила шею, настаивая на том, что это не имеет значения. Люди ссорятся друг с другом - ее подруга Марджори отказывается с ней разговаривать, а викарий близок к нервному срыву. А теперь меня просят прийти на приходской совет и высказать свое мнение - как будто оно у меня есть!
   - Они знают, чем ты занимаешься?
   - Нет как таковой, но большинству жителей деревни нравится думать, что у них есть идея. Я бы с удовольствием села и объяснила, как мне приходится каждый день думать о жизни и смерти. Я хотел бы думать, что это дало бы им некоторое представление о перспективе, но я очень сомневаюсь в этом. Вы знаете, что такое деревенская жизнь, а? А теперь, говоря о жизни и смерти...
   Они медленно шли по коридору где-то под Даунинг-стрит. У Гилби возникло ощущение, что они проходят под кабинетом министров, возможно, даже под Уайтхоллом. Они собирались использовать одну из новых безопасных переговорных комнат, в которую, по-видимому, был накачан свежий воздух.
   - Вы, несомненно, видели отчет агента Лаэрта, Роли. Ужасно полезно.
   Пирсон протянул руку, чтобы остановить своего спутника. Ему нужно было отдышаться. - Ждать встречи, Том, а?
  
   Безопасная комната для совещаний была менее тесной и душной, чем та, в которой они встречались в прошлом месяце, но атмосфера напряжения была такой же, как и явное раздражение лорда Суолклиффа. Главный научный советник Черчилля сидел в одиночестве с одной стороны стола, папки и карандаши были выстроены перед ним, пальцы нетерпеливо постукивали, и в целом у него было несчастное поведение.
   Вице-маршал авиации Фрэнк Гамильтон и его коллега из разведывательного отдела Королевских ВВС сидели на одном конце стола, стена позади них была увешана картами и фотографиями. Лонг из министерства сидел в другом конце, а Пирсон и Гилби сидели рядом друг с другом, напротив лорда Суолклиффа.
   "Освещение здесь слишком яркое".
   - Я думаю, лорд Суолклифф, вы обнаружите, что освещение в предыдущей комнате, которую мы использовали, было слишком тусклым.
   - Вам не нужно читать мне лекции о разнице между ярким и тусклым светом, Пирсон, я здесь ученый. А теперь этот отчет... я не уверен, что он настолько обнадеживает, как ты, очевидно, думаешь, Гилби.
   - Напротив, лорд Суолклифф, исходя из того, что мы получили от агента Лаэрта по его возвращении в Копенгаген, ясно, что немец по имени Курт ответил на все наши вопросы. Не так ли, Фрэнк?
   Гамильтон наклонился, чтобы ответить, но его перебил лорд Суолклифф.
   "Но разве не в этом суть того, что этот парень, Курт, сказал в своих ответах? Позвольте мне процитировать. Мы здесь. Агент Лаэрт, Гилби, вы нанимаете ученых-классиков, чтобы они придумали эти нелепые кодовые имена? - Агент Лаэртес говорит, что Курт сказал ему: "Технология сложна, и на каждом этапе программы разработки мы сталкиваемся с серьезными проблемами. На то, чтобы это исправить, могут уйти годы". А затем он продолжил... где я... ах, да, здесь: "Одна из многих наших проблем заключалась в поиске компонентов, способных выдерживать очень высокие температуры. Скажем, мы решили проблему - что тогда произойдет? С программой остались бы десятки других проблем".
   "Итак, мы либо верим Курту, либо нет. Если мы решим ему не верить, то то, что он говорит о программах Фау-1 и Фау-2, можно в любом случае отвергнуть как бессмыслицу или дезинформацию. Если мы решим ему поверить, то мы должны принять во внимание то, что я только что процитировал, а именно то, что программа не работает, и они сталкиваются с серьезными проблемами - десятки, как он говорит. Собственно, как я и предсказывал. Я просто не верю, что они могут разработать подходящие топливные системы для запуска однотонной боеголовки и удержания ее в воздухе".
   "Но эти проблемы можно преодолеть. Мы не можем позволить себе игнорировать их".
   "Да ладно, Гилби: ты не можешь съесть свой пирог и съесть его. Когда мы в последний раз встречались, мы задавались вопросом, не так ли, о мотивах Курта. Что ж, у нас они есть здесь в черно-белом цвете, любезно предоставленные находчивым агентом Лаэртом. Оберст - лояльный офицер Люфтваффе, и его мотивация для передачи разведывательной информации, по-видимому, состоит в том, чтобы мы сыграли свою роль в содействии остановке программ Фау-1 и Фау-2, чтобы Люфтваффе выиграло. Вот что он говорит: "Лучшая услуга, которую я мог бы оказать Люфтваффе и немецкому народу, - это помощь в отказе от программы Фау-1. Это отвлекает Люфтваффе от его настоящей работы". Затем он продолжает говорить, что Сталинград - это катастрофа, и продолжает: "По всей Европе наши самолеты уступают Королевским ВВС. У нас был бы шанс обратить это вспять, если бы все наши усилия не были направлены на программу Фау-1".
   Лорд Суолклифф закрыл свою папку и аккуратно положил ее поверх других, лежащих перед ним. - По моему мнению, Пирсон, если мы что-нибудь предпримем, мы окажем стране медвежью услугу. Мое мнение, что и Фау-1, и Фау-2 обречены на провал, подтвердилось. Пусть немцы продолжают тратить свое время и ресурсы на программы. Конечно, последнее, чего мы хотим, - это быть соучастниками их отмены, тем самым помогая Люфтваффе, а, Гамильтон?
   Вице-маршал авиации помолчал, прежде чем ответить, как будто желая убедиться, что Суолклифф действительно закончил. "Я слышу то, что вы говорите, лорд Суолклиф, и это не лишено некоторых достоинств, но в целом я склоняюсь к той же точке зрения, что и Том: а именно, что мы не можем позволить себе игнорировать программы Фау-1 и Фау-2. Тим проанализировал подробные ответы Курта на вопросы, которые мы отправили".
   Молодой командир звена открыл блокнот. "Нет никаких сомнений в том, что информация, которую мы получили от Курта, значительно расширила наши знания об оружии. Например, теперь мы знаем, что Фау-1 запускается со специальной рампы и что ее максимальное время полета составляет один час, после чего ракета падает на землю, а ее боеголовка взрывается при ударе. Он также смог предоставить более подробную информацию о Фау-2: топливо представляет собой смесь жидкого кислорода и спирта, и через минуту он может достигать высоты около двадцати трех миль. Вероятно, он более точен, чем Фау-1, а его боеголовка весит одну тонну". Он говорил еще десять минут, а когда закончил, закрыл блокнот. "Мы пришли к выводу, что перед программами явно стоит ряд проблем, но мы не думаем, что это обязательно означает, что они непреодолимые. Мы считаем возможным их решение, и поэтому обе программы представляют реальную угрозу для этой страны и не могут быть проигнорированы".
   "И могу я добавить, - Гамильтон встал, когда он говорил, и отошел в сторону от карт и фотографий позади него на стене, - что, с нашей точки зрения, информация, которую Курт дал о Пенемюнде, была единственным местом, где оба разработка и производство Фау-1 и Фау-2 имеет огромное значение: если бы это была единственная информация, полученная в результате поездки Лаэрта в Берлин, я был бы в восторге. Мы просто не знали об этом до сих пор".
   Он взял трость и указал на карту Северной Европы. - Это Пенемюнде, часть Германии еще до войны, на острове Узедом, к югу от острова Рюген, на побережье Балтийского моря. Это примерно в семидесяти милях к востоку от Ростока и на таком же расстоянии к юго-западу от датского острова Борнхольм. К юго-востоку - примерно в шестидесяти пяти милях - находится польский город Штеттин.
   "Курт описал это как огромное место, не так ли?"
   - Действительно, сэр Роланд.
   - Значит, я полагаю, разведка была относительно легкой?
   'Тим?'
   Командир звена встал перед серией увеличенных фотографий. - На самом деле разведка была серьезной проблемой, сэр. Во-первых, расстояние до Пенемюнде очень усложняет задачу. Нашим лучшим вариантом был один из специальных "Спитфайров", используемых подразделением фоторазведки в RAF Benson. Но они очень очевидны: они довольно незащищенные и далеко от дома, если вы понимаете, о чем я. Просто посылая их на место, мы рискуем предупредить немцев, что мы знаем, что там что-то происходит. Тем не менее, у нас было два пробега по сайту. Результаты, - он указал на фотографии, - разочаровывают. Они показывают, что действительно существует очень большое место, но мы не можем получить никаких подробностей. Большие его участки покрыты маскировочной сеткой или находятся под деревьями".
   - Должен добавить, - сказал Гамильтон, - что мы убедили бомбардировочное командование провести налет на Росток, идея заключалась в том, чтобы пара специально приспособленных "Бленхеймов" могла отделиться от основной группы и на обратном пути пролететь над Пенемюнде. Но боюсь, что один из самолетов был сбит еще до Ростока, а другой вернулся с почти бесполезными фотографиями - их можно посмотреть здесь. Они также сказали, что это место подверглось огромному количеству зенитной артиллерии".
   "Нам нужно решить, что делать довольно быстро. Уинстон продолжает спрашивать. Пирсон выглядел обеспокоенным.
   "Я готов быть убежденным, если смогу получить больше информации об этом месте, чем эти нелепые фотографии. Откровенно говоря, они выглядят так, как будто кто-то забыл снять крышку объектива. Получите приличный отчет из первых рук от самого места, и я буду держать голову ниже, если Уинстон спросит. Не могу сказать, что одобряю, но постараюсь не напортачить слишком сильно. Лорд Суолклифф улыбнулся, как будто он все время собирался уступить и просто играл с остальными.
   Встреча подошла к концу, ее участники встали с разной степенью легкости. Единственным, кто остался сидеть, был Лонг из Министерства. Он откашлялся достаточно громко, чтобы остальные остановились и заметили.
   - Если мы действительно получим приличные сведения из Пенемюнде - и под этим я подразумеваю подробный план, надлежащее подтверждение того, что они там замышляют - тогда что?
   Все посмотрели на Пирсона, который, в свою очередь, указал на вице-маршала авиации Гамильтона. - Тогда Фрэнк распорядится, чтобы бомбардировщики сровняли все это место с землей.
  
   - Я полагаю, это считается победой, а, Роли?
   - Не уверен, Том. Мне больше кажется, что нас перевели на повтор. Думаю, это лучше, чем проиграть: Суолклифф ведет достойную борьбу, надо отдать ему должное.
   Пирсон и Гилби были в офисе первого в глубине Даунинг-стрит сразу после встречи.
   - А если быть честными - entre nous , конечно, - он прав, не так ли? Если мы положим конец программам Фау-1 и Фау-2 и нацисты вложат все свои ресурсы в Люфтваффе, это может обернуться против нас. Если нет никаких шансов, что эти ракеты сработают, то, может быть, стоит позволить им обманываться.
   - Так что ты хочешь сказать, Том? Отменить все это? Ты был тем, кто был так увлечен...
   'Нисколько. Я просто пытаюсь увидеть обе точки зрения. Но я согласен, что нам нужно отправить кого-нибудь в Пенемюнде.
   - У нас есть кто-нибудь в этой части света?
   Гилби покачал головой и нахмурился. - Я уже поспрашивал, в польском отделе ЗОЕ и в других. Ближайшей будет Польская Армия Крайова в Штеттине, но они все еще довольно далеко, и мы никогда не можем быть полностью уверены, какие из их частей были обращены нацистами. По моему профессиональному мнению, нам нужен собственный агент, которому мы можем доверять.
   - У вас есть кто-то на примете, не так ли?
   Гилби кивнул, хотя и неуверенно, как будто все еще обдумывал этот вопрос.
   - Это Лаэрт, не так ли, Том? Думаешь, он готов к этому?
   - Я не уверен, если честно. Он закончил свой отчет, спросив, когда мы везем его домой и каковы планы на поездку, как будто мы филиал Томаса чертова Кука. Тем не менее, он был испытан в полевых условиях и доказал свою устойчивость, и это не значит, что северная Германия переполнена британскими агентами. А Копенгаген не так уж и далеко от Пенемюнде по прямой..."
   - Но он не ворона, не так ли? Он должен попасть в Рейх из Дании, а затем перейти на место: это опасное путешествие в любой книге. И какая у него будет крышка? Он не может просто зайти на сверхсекретное место и сделать снимки, не так ли?
   "Единственное, что мы узнали от поляков, это то, что там тысячи рабов: они решили, что это фабрика. Мы можем отправить агента Лаэрта в качестве одного из них.
   Сэр Роланд посмотрел на своего бывшего одноклассника, изо всех сил пытаясь скрыть свой скептицизм по поводу плана. - Разве это не легче сказать, чем сделать? Откуда все эти рабочие?
   "Поляки говорят, что большинство из них поляки, но есть также русские и украинцы, а в последнее время довольно много французов".
   - Значит, никаких датчан?
   Гилби покачал головой. - По словам Хендри, Лаэрт немного говорит по-французски.
   - Настоящий полиглот, не так ли? Помните того учителя современных языков в школе, который слыл знатоком десятка языков? Как его звали?'
   - Джонсон, не так ли?
   'Вот так. Странный парень; осталось под чем-то вроде облака. Вы помните? Это было после моего времени. Что-то связанное с мальчиками в подготовительной школе?
   - Думаю, это была выпивка, по-видимому, довольно много, большая часть из подвала директора. Позор, мы могли бы найти ему хорошее применение в Службе. Итак, мы отправляем Лаэрта в Пенемюнде. Не могу себе представить, чтобы он ужасно обрадовался этой идее.
   - Но ведь дело не в том, чтобы надуться, не так ли? Ты дашь мне знать, как у тебя дела, хорошо?
   - Я кое-что упустил из своего отчета, Роли. Гилби рассказал Пирсону о побеге Принса из ресторана и смерти Курта.
   - И Лаэрт не счел нужным упомянуть об этом? Пирсон недоверчиво покачал головой.
   Доклад "агента Лаэрта" концентрировался исключительно на его разговоре с Куртом, что вполне справедливо: в конце концов, именно для этого мы отправили его в Берлин. Агенты часто опускают информацию, которая, по их мнению, плохо отражается на них. Они предпочитают сообщать больше позитивных новостей в условиях ограниченного времени и места, которые у них есть для общения".
   "Даже если так, не упомянуть, что Курта убили, - это большое упущение. Один только этот факт, казалось бы, предполагает, что он есть - был - тем, за кого себя выдавал, и дает нам еще больше оснований доверять тому, что он сказал. Откуда ты вообще это знаешь, Том?
   - У нас есть агент в Берлине. Она высшего класса, необычайно хорошо поставлена: очень смелая, очень умная. Она новобранец Барнаби Аллена, и, конечно же, он руководит ею - вы помните Барни? В школе он был на год младше меня, всегда побеждал в кроссе. Один из тех надоедливых типов, которые были хороши в играх, но также были лучшими в классе по большинству предметов. Любой контакт с ней осуществляется строго через него, но я должен сказать, что он был ужасно полезным. Я спросил его, может ли она присмотреть за Лаэртом, когда он и Горацио будут в Берлине. Это она заметила, что гестапо выследило Курта до ресторана, и смогла их предупредить".
   - Что-нибудь еще вы хотите рассказать мне о ней?
   Гилби покачал головой. - Немного, Роли, ты же знаешь, каково это. Есть предел тому, как много я знаю о себе. Ее муж - убежденный нацист, старший офицер СС, это все, что мне сказали. Барни не позволяет никому из нас приближаться к ней, и я не могу сказать, что виню его.
   - У вас есть для нее имя?
   - Ее кодовое имя для этой операции - Амзель. Это по-немецки "черный дрозд".
   Глава 14
   Дания, декабрь 1942 г. - январь 1943 г.
   - Оставайся здесь, сиди тихо и, если нужно, используй это ведро. Мне жаль, что это будет так неудобно, но немцы обычно сюда не спускаются, так что, по крайней мере, здесь должно быть безопасно. У тебя есть еда?
   Принц кивнул и похлопал по своему рюкзаку.
   "Помните, что будет очень холодно. Я лучше найду тебе еще пару одеял.
   Он сказал, что был бы признателен за это. Было уже пять часов дня, а паром должен был отплыть из Гедсера только в девять утра следующего дня. Это означало шестнадцать часов в кладовке без окон, размером не более трех футов на семь, причем большую часть комнаты занимали груды спасательных жилетов и большой моток вонючей веревки. Они находились на нижней палубе, и шум двигателя и насосов отражался вокруг него.
   - Я принесу тебе одеяла и запру дверь. Я открою его, когда мы будем в Варнмюнде.
   'Когда это случится?'
   Педер пожал плечами. Он был главным инженером на пароме и связным человека, которого рекомендовал кто-то, кого Ханна знала. Друг друга друга: все это казалось немного незначительным, но Педер казался достаточно приятным, и у Принца не было другого выбора, кроме как довериться ему.
   - Зависит от того, уйдем ли мы отсюда вовремя, каковы условия на переправе и как долго немцы будут обыскивать лодку в Варнмюнде. Иногда у них есть двое или трое мужчин, занимающих меньше получаса; в других случаях это может занять намного больше времени и быть довольно тщательным. Это трехчасовой переход, так что, если все пойдет хорошо, вы сможете покинуть лодку к часу, но может быть и позже.
   Педер принес дополнительные одеяла и запер дверь. Он заверил Принца, что ночью на лодке не будет никого, кроме ночного сторожа на верхней палубе. Он также принес маленькую лампу, но сказал ему пользоваться ею экономно. Это давало Принцу достаточно света, чтобы уложить несколько спасательных жилетов в нечто вроде кровати. Он бы постеснялся назвать его комфортным, но с одеялом, завернутым вокруг него, все было не так мрачно, как могло бы быть.
   Что касается его настроения, то оно не могло быть мрачнее. У него были все основания ожидать, что он уже вернется в Англию. Он надеялся, что проведет Рождество со своим сыном, но сейчас был первый понедельник января, и он снова направлялся в германский рейх.
  
   Только когда они с Отто ехали в такси из аэропорта Каструп в Копенгаген после полета из Берлина, Принц наконец почувствовал, что может расслабиться. Он понимал, что все еще остается британским агентом в оккупированной нацистами Дании со всеми вытекающими отсюда последствиями, но конец его миссии был близок. Через несколько дней он вернется в Англию со своим сыном. Несмотря на признаки немецкой оккупации повсюду, Копенгаген казался гораздо менее угрожающим, чем Берлин.
   Оставалось только составить его отчет и организовать его возвращение в Англию. Такси высадило его в Вестербро, примерно в десяти минутах ходьбы от квартиры. Подойдя поближе, он понял, как взволнован, увидев Ханну. Теперь он не сомневался ни в характере, ни в степени своих чувств к ней. Это было то же самое чувство, которое он испытывал в первые годы своего брака с Джейн, до рождения Грейс. Но он должен был предостеречь себя. Он должен предположить, что эти чувства были безответными. Все было хорошо, что он чувствовал себя таким беззаботным: через несколько дней он вернется в Англию. Через несколько недель он, вероятно, вернется в качестве детектива в Линкольншир и, самое главное, со своим сыном. Принц понял, что предполагает, что Ханна думает о нем так же, и ему пришлось признать, что у него нет реальных доказательств этого. Это правда, что Ханна была теплее и дружелюбнее, чем когда они впервые встретились, но он и так этого ожидал. Он также знал, что даже если она разделяла его чувства, ее ситуация сильно отличалась от его ситуации. Он мог позволить себе расслабиться; скоро он будет вне опасности. Она не могла думать ни о том, ни о другом.
   Эти сомнения вскоре исчезли. Менее чем через двадцать минут после того, как он вошел в квартиру, появилась Ханна. Через несколько секунд они упали в объятия друг друга и так и остались, пока, шатаясь, брели в спальню.
   В течение следующего часа не было произнесено ни слова, а когда они сделали паузу в первый раз, измученный Принц заговорил, понимая, что то, что он скажет, может изменить настроение.
   "Мне нужно написать отчет, а вы должны его закодировать. Я полагаю, ты оставишь его утром по пути на работу? Если так, то у нас совсем немного времени.
   Она поднялась и убрала волосы с лица, выглядя слегка разочарованной. - Я полагаю, ты прав. Ты пишешь, пока я сплю. Разбуди меня, когда это будет сделано. Я закодирую его перед тем, как приступить к работе".
   Принсу потребовалось три часа, чтобы написать отчет, постоянно редактируя его, чтобы сделать его как можно более кратким, но следя за тем, чтобы он цитировал ключевые ответы Курта как можно более прямо. Он решил не упоминать о том, что произошло, когда они вышли из ресторана. Он не думал, что на это будет достаточно времени и места, но он также чувствовал - не совсем логично, как он понял, - его включение может разочаровать Лондон и каким-то образом задержать его возвращение домой. Однако в конце доклада он позволил себе снисхождение на вопрос о подготовке к возвращению в Англию.
   Отчет был опущен в почтовый ящик в пятницу утром: к обеду воскресенья он был собран.
   "Он прибудет в Лондон самое раннее поздно вечером в понедельник, а скорее во вторник или среду", - сказал ему Ханне. - К тому времени, когда они вернутся к нам, может пройти еще неделя. Тебе просто придется остаться здесь. Я уверен, что смогу найти множество способов развлечь вас!
   Ответ из Лондона занял больше времени, чем ожидалось, и только в выходные перед Рождеством они наконец получили ответ.
   Лондон очень высоко оценивает отчет агента Лаэрта.
   Агент Лаэрт поймет, что ряд вопросов остается нерешенным: есть еще вопросы, на которые нужно ответить.
   Поэтому он должен тайно отправиться в Германию и проникнуть на территорию Пенемюнде.
   Из-за неопределенности поездки на Рождество и Новый год он должен покинуть Копенгаген 4 января.
   Он должен принять личность французского раба.
   Он должен предоставить подробную информацию о том, что происходит в Пенемюнде, и представить подробную схему объекта.
   Он должен оставаться в Пенемюнде до получения иных указаний.
   По пути в Пенемюнде он должен встретиться с агентом в Грайфсвальде: этот агент облегчит ему вход в лагерь и получит его сообщения, когда он будет там. Дальнейшие инструкции.
   По его возвращении в Копенгаген Лондон будет очень рад организовать его возвращение в Англию.
   Принсу потребовалось несколько дней, чтобы оправиться от шока от этого сообщения: вместо того, чтобы провести Рождество с сыном, он останется в Копенгагене. Это было достаточно плохо, но перспектива вернуться в Германию - путешествие, которое Лондон услужливо назвал тайным, - трудно было представить. А что касается доступа к Пенемюнде... одна только мысль об этом приводила его в ужас. Даже если он войдет, он сомневается, что когда-нибудь сможет выбраться. Он не чувствовал того волнения, которое испытал в преддверии поездки в Берлин.
   Ханна была непреклонна в том, что он должен оставаться в квартире до тех пор, пока не отправится в путь. Они никогда не могли быть уверены, что его личность Питера Расмуссена не была скомпрометирована. Никто не знал, где он остановился: Отто Кнудсен не знал об этом, а адрес в его sikkerhedsområderne был адресом несуществующей квартиры в большом и по большей части заброшенном комплексе на другой стороне Вестербро.
   Ханне большую часть Рождества провела на работе, прикрывая коллег, которые хотели отпраздновать это событие со своими семьями. На Рождество она навестила своего отца. Как бы она ни хотела быть с Принцем, они оба понимали, что если она проведет слишком много времени в его квартире, а не в своей, это может вызвать подозрения.
   Тем не менее, они проводили много времени вместе, физическая страсть не ослабевала и приносила с собой настоящую любовь, которую они явно разделяли.
   Но скука пребывания в квартире в течение месяца взяла свое. Принц считал часы до следующего визита Ханны и беспокоился, если думал, что она опаздывает. Генри никогда не выходил из своих мыслей: любовь к сыну становилась все более болезненной с каждым днем, наряду с растущим чувством вины за то, что он бросил его.
   В тот канун Нового года в Копенгагене не было фейерверков. В городе был некоторый оптимизм, поскольку люди читали между строк и понимали, что Сталинград превращается в катастрофу для нацистов. Более проницательные сказали, что это был переломный момент войны. Не так давно - может быть, в это же время в следующем году!
   День Нового года был пятницей, и в тот же день Ханне появилась в квартире. Она оттолкнула его ухаживания: у них были серьезные темы для разговора.
   Она получила известие из Лондона и договорилась о его путешествии. Она просила о многих услугах. Ее друг - человек, которому она полностью доверяла, - завтра отвезет его на остров Фальстер. Они отвезут его в порт Гедсер. Там его передали бы другу этого друга. На следующий день - в воскресенье - второй друг отвезет его в доки, где инженер по имени Педер переправит его на паром. Там он прятался и ночевал. В понедельник паром отправится в Варнмюнде, который был портовым районом Ростока. Когда Педер сказал ему, что это безопасно, он сойдет с парома и отправится на железнодорожную станцию Ростока, где сядет на поезд до Грайфсвальда. Оказавшись там, он встретил агента по имени Блэкберд.
   - Эти люди, которым ты доверяешь?
   - Человека, который ведет вас к Гедсеру, я хорошо знаю, я ему абсолютно доверяю.
   - А остальные - друг в Гедсере и этот Педер?
   Ханне пожала плечами. 'Что я могу сказать? Я доверяю своему другу, и я должен предположить, что два других заслуживают доверия. Но, как я уже говорил, мы не можем притворяться, что это не опасная игра.
   "А когда я попаду в Германию, какое имя мне использовать?"
   - У вас много рейхсмарок, это нечто.
   "Я не говорил о деньгах; Я говорил о своей личности.
   "Возьми с собой свой Peter Rasmussen sikkerhedsområderne , но спрячь его - он понадобится тебе, когда ты вернешься. Если вам брошен вызов, используйте это".
   Это было удостоверение личности гражданина Германии: Ульриха Лойшнера.
   - Серьезно, Ханне? Думаешь, он похож на меня?
   'У него есть борода.'
   - Вот и все.
   "И возраст похож. Это должно длиться только одно путешествие. Это придется сделать.
   - Откуда ты это взял?
   - Это было одно из дюжины удостоверений личности, украденных сопротивлением у немецких инженеров, которых должны были отправить сюда для работы в штаб-квартире гестапо. Они попали в руки полиции, и мы, так сказать, сохранили их в безопасности.
   - Разве они не будут искать имена, если карты будут украдены?
   "Они были украдены больше года назад. Надеюсь, они о них забыли".
   Принц покачал головой. 'Это безумие. Мой немецкий недостаточно хорош.
   "Не говори много; ты все-таки инженер. Просто бормочи.
   Глава 15
   Берлин; Ростов-на-Дону, декабрь 1942 г. - январь 1943 г.
   Шарлоттенбург, Берлин
   26 декабря 1942 г.
   Мой дорогой Карл-Генрих,
   Не проходит ни минуты дня или ночи, чтобы ты не был в моих мыслях на первом месте. Вчера было так тяжело: Рождество - время радости и семьи, а у меня нет ни того, ни другого. Кристин уговорила меня, вопреки здравому смыслу, должен сказать, присоединиться к ее семье за ужином в канун Рождества. Это было похоже на попадание в другой мир. Они были так счастливы, а мне так грустно. Кристина - моя дорогая подруга и одна из немногих, с кем я могу поговорить, но ее жизнь сильно отличается от моей. У нее есть родители и четверо замечательных детей, а моих дорогих родителей больше нет, и я подвел фюрера и вас из-за своей неспособности иметь детей.
   Я, конечно, счастлива с тобой, мой чудесный муж, хотя твое отсутствие глубоко огорчает меня. Кристине так повезло, что Фридрих сейчас живет в Берлине. Я не хочу показаться озлобленным, но я не видел никаких признаков того, что его травма навредила ему: для человека, чье колено, по-видимому, было так сильно повреждено, он, безусловно, танцевал очень хорошо!
   Но потом меня мучило чувство вины. Вот я в нашей прекрасной квартире, с прекрасной мебелью и штатной горничной. Я не хочу ни еды, ни тепла, ни других удобств. Быть женой высокопоставленного офицера СС дает столько привилегий, за что я должна быть благодарна. И там, где вы находитесь, это должно быть так трудно. Мне ужасно жаль себя.
   Я понимаю, как вы не сможете рассказать о своих обстоятельствах: судя по тому, что я читал, положение в Сталинграде тяжелое и погода должна быть ужасной. Но я нисколько не сомневаюсь, что право восторжествует и коммунисты потерпят поражение. Я надеюсь, что, когда вы, наконец, захватите город, в живых останется несколько коммунистов и евреев, и вы сможете обеспечить их справедливость.
   Потратив вчерашний день на себя, я решил сделать больше в новом году, чтобы помочь другим людям. Перед Рождеством в Frauenschaft шел разговор о чудесном доме, которым организация управляет в Мекленбурге, где она заботится о детях, родители которых погибли на службе Отечеству.
   Я решил поехать туда завтра и провести несколько недель, помогая управлять домом, который находится в городе Грайфсвальд. Вам все равно следует писать мне по этому адресу: Мария позаботится о том, чтобы все письма были пересланы мне.
   Надеюсь, ты не одобряешь моих действий, Карл-Генрих. Я знаю ваше мнение о том, что женщина должна оставаться дома, но я чувствую, что должен внести свой вклад в достижение Абсолютной Победы!
   Со всей моей самой нежной любовью,
   Хайль Гитлер!
   Твоя любящая жена,
   София
  
   Штаб 6-й армии
   Ростов-на-Дону
   8 января 1943 г.
   Дорогая София,
   Ваше письмо согрело мое сердце больше, чем все топливо, о котором мы мечтаем!
   Вы должны пообещать мне не чувствовать себя виноватым за то, что я здесь, на передовой, а вы наслаждаетесь комфортом в Берлине. То, что вы в безопасности и о вас заботятся, является для меня источником огромной радости, одной из немногих вещей, которые поддерживают меня в это трудное время.
   Хотел бы я сказать иначе, но жизнь здесь очень тяжелая, и военное положение не улучшается, а наоборот, ухудшается. Советы предприняли крупную атаку на наши армии в ноябре, и нам было трудно оправиться. Теперь нас окружают, и наши мысли о выживании, а не о взятии Сталинграда.
   Если вам интересно, почему я могу быть с вами настолько откровенным, то это потому, что я отправляю это письмо лично с Конрадом, которому я безоговорочно доверяю. Ранения бедняги Конрада очень серьезны, и он больше не сопротивляется репатриации на родину. Я думаю, было бы благоразумно, если бы вы сожгли это письмо, как только прочли его.
   Мне жаль, что я звучу так несчастно, но я должен быть честен с вами. Однако моя вера в идеалы национал-социализма и моя абсолютная убежденность в Абсолютной Победе по-прежнему сильны и непоколебимы!
   Что бы вы ни слышали об итогах Сталинградской кампании, не унывайте. Одна неудача не помешает нам выиграть войну. Нельзя возлагать вину за ситуацию, в которой мы оказались, на фюрера! Если бы этой кампанией руководили СС, я не сомневаюсь, что мы уже контролировали бы Сталинград. Однако всегда сомневаешься в способностях и лояльности Вермахта. Генерал-полковник Паулюс оказался неумелым командиром. Если его заменят, надежда еще есть.
   Я был бы удивлен, если бы евреи (или вообще кто-либо еще) остались в Сталинграде к тому времени, когда мы захватим это убогое место, но если они это сделают, будьте уверены, что я лично прослежу, чтобы мы отправили их в обычном порядке!
   Я знаю, что вы хороший и преданный национал-социалист, и ваш типичный самоотверженный поступок, когда вы отправляетесь в Грайфсвальд, чтобы помочь тем, кому повезло меньше, чем вам, является для меня прекрасным вдохновением и утешением. Будьте уверены, ваша работа будет вкладом в победу, и это то, что я искренне одобряю!
   В Грайфсвальде есть очень большая казарма, и я знаю, что несколько месяцев назад оберфюрер Хауссер командовал там отрядом СС. Если вам когда-нибудь понадобится его помощь, просто назовите мое имя!
   Сейчас я должен идти. Мой адъютант сказал мне, что я должен присутствовать на собрании персонала. Когда же они узнают, что собраниями войну не выиграть!
   С моей вечной любовью,
   Хайль Гитлер!
   Твой преданный муж,
   Карл-Генрих
   Глава 16
   Германия, январь 1943 г.
   К своему удивлению, Принсу удалось немного поспать на пароме, особенно после того, как на ночь выключили двигатели. На заднем фоне продолжали гудеть насосы, звук, который он находил обнадеживающим. В меньшей степени прерывистый лязг движущегося металла, который производил впечатление, будто корпус корабля изгибался то в одну, то в другую сторону.
   Он просыпался несколько раз, холод прожигал его, несмотря на одеяла. Он пил воду и ел бутерброд из своего рюкзака, а в остальном просто сидел в темноте, время от времени включая лампу, чтобы проверить время. Паром отчалил от причала в девять часов, и он определенно ощущал каждую минуту перехода в Варнмюнде, большую часть пути следя за тем, чтобы его не ударило о стенку шкафа, в котором он находился.
   Он пришвартовался через несколько минут после полудня. Он знал, что портовая полиция поднимется на борт и обыщет корабль, поэтому натянул на себя груду спасательных жилетов в надежде, что это все, что кто-либо увидит. Через час он начал волноваться. Ему нужно было добраться из Варнмюнде на вокзал Ростока, чтобы сесть на поезд до Грайфсвальда, а это путешествие он предпочел бы совершить при дневном свете. В темноте проверка безопасности казалась более требовательной, и он не думал, что его личность Ульриха Лойшнера выдержит тщательную проверку.
   Незадолго до половины второго он услышал, как мимо его укрытия проходят люди, а затем наступила тишина. Через несколько минут шкаф был отперт, и сквозь щель в спасательных жилетах он увидел Педера.
   - Все в порядке, теперь можешь выходить.
   Принц дал себе минуту или две, чтобы выпрямиться и привыкнуть к свету. Педер протянул ему кружку черного кофе.
   "Сегодня проблем не было, но все же будьте осторожны, покидая корабль. Железнодорожная станция отсюда минут десять ходьбы, может, чуть меньше - не промахнешься. Оттуда примерно пятнадцатиминутная поездка до центрального вокзала Ростока. Вам не нужно говорить мне, куда вы едете оттуда, но вы можете купить билет из Варнмюнде прямо до места назначения - если это прямая линия из Ростока".
   На вокзале Варнмюнде уже ждал поезд, который должен был отправиться через пять минут. Женщина в крошечной кассе не удосужилась попросить его удостоверение личности и была рада продать ему билет прямо до Грайфсвальда, если у него была правильная сдача: "Не заставляйте меня возиться с кучей монет". , ты понимаешь? Я делаю эту работу самостоятельно сегодня. Все в порядке, сэр, удачного пути. Моя невестка жила в Грайфсвальде. Хайль Гитлер!
   В два тридцать он был в главном вестибюле центрального железнодорожного вокзала Ростока. Большая часть крыши отсутствовала, а внутри станции были многочисленные следы повреждений от бомбы. Насколько Принс мог судить, работали только две платформы, и табло над одной из них показывало, что следующий поезд отправляется без четверти три, останавливается в Штральзунде и прибывает в Грайфсвальд в четверть пятого.
   Только сейчас он осознал, насколько голоден. Ночью он съел бутерброд и яблоко, которые упаковал, и последний бисквит, когда паром пересекал Балтику. Там было привокзальное кафе, которое выглядело заманчиво, если не обращать внимания на разбитые окна, но он решил не испытывать судьбу. Чем раньше он сядет в поезд, тем больше шансов, что он получит место у окна в центре вагона: на одной из сессий в Мэтлоке Хендри упомянул, что полицейских в поезде больше беспокоят люди, сидящие у прохода, двери, так как они, вероятно, искали быстрый побег.
   Он нашел место у окна в центре вагона ближе к началу поезда: он рассчитывал на любые полицейские проверки, начиная с вагона охранника сзади. Он помог пожилой женщине с ее делом и несколько минут слушал ее рассказ о сыне. Она представилась фрау Генлейн и сообщила ему, что тоже едет в Грайфсвальд. Будет ли он достаточно любезен, чтобы помочь с ее делом, когда они приедут?
   Принц уверил ее, что, конечно, будет, и сквозь приступ кашля попросил извинить его, но он не очень хорошо себя чувствует, и, может быть, она поймет, если он немного отдохнет?
   Она не только понимала, у нее также было идеальное лекарство для него. Из явно бездонной сумочки она достала бутылку шнапса.
   - Это домашнее, - сказала она ему. "Рецепт моей мамы: сделано из слив из моего собственного сада. Пожалуйста, съешьте немного, вам станет легче... и вы тоже должны съесть немного этого торта, приготовленного из моей собственной вишни. Ты выглядишь таким голодным...
   Принц задремал, шнапс согрел его изнутри. Ему приснился сад фрау Генлейн, настоящий райский сад, и где-то во сне они с Генри помогали старухе собирать сливы, которых было больше, чем они могли унести.
   Его разбудил крик в вагоне: "Билеты! Удостоверяющие личность карточки! Убедитесь, что они готовы!
   Он все еще сидел на своем сиденье у окна, когда они подошли к нему. Он огляделся, видимо, только что проснувшись.
   Полицейские проверки в поездах бывают двух типов: плохие и не очень. Не так уж и плоха Bahnschutzpolizei - это железнодорожная полиция. Вот несколько фотографий их униформы, пожалуйста, внимательно посмотрите. А вот и плохое: гестапо.
   В экипаже работали двое мужчин, и по их отличительной серой тунике с черной отделкой и черным брюкам он мог сказать, что они оба были Bahnschutzpolizei.
   'Билеты! Удостоверяющие личность карточки!'
   Пассажиры по обе стороны от него не торопились, и к тому времени, когда офицер Баншуцполиции закончил со старухой, он выглядел раздраженным. Дальше по вагону его коллега крикнул ему: "Поторопись, Франц, мы скоро будем в Штральзунде".
   - К тому времени, когда эта компания найдет свои билеты, мы уже будем на обратном пути в Росток. Ты, давай!
   Принц передал свой билет и удостоверение личности. Офицер Bahnschutzpolizei внимательно изучил билет. 'Куда вы собираетесь?'
   - Грайфсвальд.
   Затем удостоверение личности: знакомое и страшное движение головы, взгляд вниз на фотографию на удостоверении личности и снова на свое лицо. Вверх и вниз. Повторение.
   'Имя?'
   "Ульрих Лейшнер".
   - Говори, мужик!
   "Ульрих Лейшнер".
   - Цель вашего путешествия?
   Его спасли два человека. Сначала фрау Хенлейн, которая сказала офицеру Bahnschutzpolizei, что этот человек нездоров и ему следует оставить его в покое, а затем коллега офицера, снова кричащий: им действительно нужно двигаться дальше. Он вернул бумаги Принцу и продолжил.
   - Может быть, вы хотите еще шнапса? - спросила фрау Генлейн. - Ты действительно не очень хорошо выглядишь.
  
   - Так это мои инструкции - серьезно? Я прибываю в Грайфсвальд и ничего не делаю?
   - Ты не слушал, Питер: я же не говорил ничего не делать, не так ли? Вы выходите из поезда...
   'Очевидно.'
   Они были в квартире в Копенгагене, и Ханна давала ему последний брифинг. Она получила инструкции из Лондона.
   "...тогда вы выходите из вокзала. Блэкберд встретит вас вскоре после этого. Они скажут: "Ты так хорошо выглядишь после такого долгого пути", и ты ответишь... давай, Питер, твой ответ?
   "Я должен сказать: "Но я мог бы хорошо поесть и хорошенько выспаться".
   'Правильный.'
   "Это все хорошо, но какова моя запасная история?"
   'Что ты имеешь в виду?'
   "Это должно быть правилом номер один на вражеской территории: знать, куда идешь, и иметь что рассказать на случай, если тебя остановят. Если меня остановят до того, как я покину станцию, что мне сказать? С этой личностью я и минуты не протяну.
   Она посмотрела на него так, словно знала, что он прав. - Надеюсь, до этого не дойдет.
  
   К тому времени, когда поезд прибыл в Грайфсвальд в четверть шестого, он выпил большую часть бутылки шнапса фрау Генлейн. Он не сказал бы, что ему было все равно, или даже что его бдительность ослабла, но он определенно был более расслаблен, чем должен был быть в данных обстоятельствах. Он настоял на том, чтобы отнести ее чемоданы к турникету, где ему махнули рукой, и был представлен ее дочери.
   - Он такой хороший человек, но такой нездоровый!
   Станция Грайфсвальд была небольшой: всего две платформы, насколько он мог разобрать, и вдоль одной из них выстроилось большое количество солдат. Он попрощался со своей попутчицей, более благодарный ей за компанию, чем она когда-либо могла себе представить, затем последовал за другими пассажирами со станции на Банхофштрассе. Он остановился, чтобы завязать шнурки, чего ему советовали не делать ( слишком очевидно, старина ), и пошел по дороге.
   К тому времени, когда он увидел ее и узнал, она уже обняла его.
   - Ты так хорошо выглядишь после такого долгого путешествия!
   Это была женщина из Берлина: женщина в характерных шляпках. Теперь на ней был тюрбан, и она выглядела искренне рада его видеть.
   - Но мне бы не помешала хорошая еда и хороший сон.
   Она кивнула. Все было в порядке. - Рад тебя видеть, хотя на самом деле ты ужасно выглядишь. У меня тут есть машина и кое-какие документы для вас. Кстати, ты мой двоюродный брат из Дортмунда.
   - Лучше скажи мне свое имя.
   'Конечно. Я София. София фон Наундорф.
  
   Агент Блэкберд - София фон Наундорф - сняла небольшую виллу на окраине города с видом на устье реки Рык. Она находилась в идеальном месте: в конце однопутной дороги, ближайшие соседи с другой стороны поля, а сама вилла окружена высокой стеной с железными воротами такой же высоты, отделяющими въезд от дороги. .
   Дом и территория вокруг него купались во тьме, луна была затуманена облаками. Она провела Принса на виллу, и он ждал в холле, пока она включала свет.
   "Здесь очень серьезно относятся к отключению света: британцы, кажется, мало что знают об этом районе, но он находится недалеко от Ростока, поэтому всегда есть опасность, что они могут ударить по городу. Ты выглядишь так, будто тебе не помешала бы ванна. Я приготовил для тебя кое-что в этой спальне. Когда будешь готов, я приготовлю тебе еду, и тогда мы поговорим.
   Это была неподходящая обстановка для их первой настоящей встречи. Они сидели друг напротив друга в небольшой, но элегантной столовой, за полированным по-французски столом было полно того, что София извиняющимся тоном назвала скромной едой.
   Первые пять минут они ничего не говорили. Принц ел, изредка поглядывая на Софью. Она была из тех женщин, которых в Англии обычно называют утонченными, и была моложе, чем он думал. Пока он был в ванне, она переоделась в элегантное платье и наложила больше макияжа, в первую очередь тёмно-красную помаду.
   Она подождала, пока он доест свой суп, прежде чем заговорить.
   - У тебя должно быть так много вопросов.
   "Я не уверен, что вы можете мне рассказать, и уж точно не уверен, что я могу вам рассказать".
   - Вам не нужно мне ничего говорить. Я знаю столько, сколько мне нужно знать, и я скажу вам то, что вам нужно знать. Не могли бы вы передать мне картофельный салат, пожалуйста? Не знаю, любите ли вы вино, но мой муж привез эту бутылку из Франции. Судя по всему, он превосходный, я привез его с собой из Берлина".
   Она наполнила свою тарелку картофельным салатом и мясным ассорти и налила вина в два хрустальных бокала.
   - Я мог бы привезти с собой и горничную из Берлина, но решил, что будет благоразумнее этого не делать. Так что впервые за много лет я слежу за собой, и, честно говоря, мне очень нравится одиночество. Местная девушка обычно приходит по утрам, чтобы убрать, но я сказал ей, чтобы она не беспокоилась ни завтра, ни в среду. К четвергу ты должен уйти. Ты понимаешь, что я работаю на британцев, не так ли? В Берлине моя работа заключалась в том, чтобы следить за вами и обеспечивать вашу безопасность. Я заметил гестаповцев, преследующих офицера Люфтваффе. Моя работа здесь состоит в том, чтобы доставить вас в Пенемюнде, а затем передать любые сообщения, которые вы можете получить оттуда. Когда ваша миссия будет завершена, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам вернуться в Данию, а затем я смогу вернуться домой в Берлин.
   - Каковы ваши оправдания тому, что вы находитесь в Грайфсвальде?
   - Вы слышали о Фрауэншафт? Это нацистская женская организация. Ожидается, что такие послушные жены, как я, будут посещать его ужасные собрания, где мы обвиняем во всем евреев, а затем решаем, что хорошего мы можем сделать. Здесь, в Грайфсвальде, есть приют, и я вызвался приехать на несколько недель, чтобы помочь. Все думают, что я замечательный. Возьмите еще селедки: она действительно неплоха, местный деликатес. Эти соленые огурцы тоже хороши. Она толкнула еще несколько тарелок в его сторону. "Мой муж - старший офицер СС. Он бригадефюрер , что, по-видимому, приравнивается к генералу. В настоящее время он принимает участие в Сталинградской битве, надеюсь, страдает, как и все остальные, и ждет поражения. Если повезет, я больше никогда его не увижу. Ты выглядишь растерянным?
   - Вы желаете этого своему мужу?
   "Я родился в 1910 году; моя мать умерла, когда мне было пять лет. Через год мой отец ушел воевать на Великую войну. Я не помню, чтобы он даже попрощался со мной. За мной присматривали няни, и я всегда чувствовала себя покинутой им. Он вернулся в 1918 году, но оставался далекой фигурой. Жили мы очень комфортно: небогато, но с хорошим домом в Берлине и отдыхом в Швейцарии. Мы, конечно, ничего не хотели. Отец работал на производстве, в домашнем хозяйстве и тому подобном. Но когда немецкая экономика рухнула, он потерял все. Бизнес закрылся, ему пришлось продать дом, и мы оказались в съемной квартире в Веддинге, менее приятной части Берлина.
   "Я нашел работу в офисе, и отец стал одержим идеей, что я должен удачно выйти замуж. Когда мне было двадцать, я встретил Карла-Хайнца. Я работал в юридической конторе на Фазаненштрассе, и он был там одним из самых высокооплачиваемых юристов. Он на десять лет старше меня и привлекательный мужчина, не красивый в общепринятом смысле, но очень умный и спортивный, и в нем действительно есть очарование, амбиции и напор. Когда Карл-Хайнц чего-то хочет, он всегда это получает. Вскоре после нашего знакомства он решил, что хочет меня. Я совсем не был уверен; Я чувствовал, что мне нужен кто-то, возможно, более культурный и чувствительный и, возможно, более близкий мне по возрасту, но он был очень решительным, и у него был союзник в лице моего отца, который не только считал Карла-Хайнца замечательным, но и видел в нем путь. из трудностей, в которых мы оказались.
   - Итак, вопреки моему здравому смыслу - хотя я говорю это задним числом, конечно, - мы поженились. Это было в 1932 году. До этого мы никогда толком не обсуждали политику; это не было чем-то, что интересовало Карла-Хайнца. Но все изменилось после того, как нацисты пришли к власти в 1933 году. Он присоединился к ним и стал страстным нацистом, бросив работу юриста и став офицером СС. Я не могу описать, каким ужасным он стал, хотя должен вам сказать, что он всегда был очень корректен со мной. Я не сомневаюсь, что он любит меня и заботится обо мне. К сожалению, у нас не было детей, и, в отличие от многих мужчин его положения, он никогда не ругал меня за это: ему платили за лучшее лечение, и он всегда был сочувствующим.
   "Через пару лет после свадьбы мы переехали в прекрасную квартиру в Шарлоттенбурге. Я очень подружился с еврейской семьей в квартире под нами - Гольдманами. Я был особенно близок с их дочерью Эстер, которая была моей ровесницей. Примерно в это же время жизнь евреев в Берлине стала невыносимой. Принятые законы сделали их жизнь невыносимой почти во всех отношениях. Отец Эстер был врачом и потерял работу в больнице Шарите, и вы не поверите, у них отняли любимую собаку, потому что был принят закон, запрещающий евреям иметь домашних животных. Они могли делать покупки только в определенное время, у них не было радио, столько мелочей - это было ужасно. Карл-Хайнц подумал, что это забавно. Он всегда был груб с ними, а когда он был рядом, Эстер держалась подальше.
   "В конце концов Гольдманы бежали из Германии - насколько мне известно, они уехали в Бельгию; Я ничего не слышал от Эстер с тех пор, как они уехали. Из-за того, что они уехали так быстро, большая часть их имущества осталась в их квартире. Карл-Хайнц договорился о том, чтобы выбрать то, что им принадлежало, поэтому наша квартира набита их столовым серебром, обеденным сервизом, красивым обеденным столом и стульями и даже картинами. Мне, конечно, стыдно, но я решил принять точку зрения, что я забочусь обо всем, пока семья не вернется с войны.
   "С течением времени Карл-Хайнц дал мне все основания ненавидеть его. Он хвастается той ролью, которую он сыграл в убийстве евреев. Я не могу сказать слишком много, но у меня даже есть доказательства ужасных вещей, которые он делал. Кажется, он действительно считает, что это производит на меня впечатление. Это имело обратный эффект. Я думал о побеге, но куда я мог пойти? Затем в конце 1940 года я встретил в Берлине американского журналиста. Он был тем, кому я мог инстинктивно доверять. Я сказал ему, что я против нацистов и хочу помочь британцам. Через него я связался с нужными людьми в Лондоне, и вот мы здесь.
   "Что касается Карла-Хайнца, то я верная жена и преданный нацист, и я играю эту роль. Это идеальное покрытие. Быть замужем за генералом СС - все равно, что быть членом аристократии. Доедай картофельный салат, осталось немного.
   Она начала убирать тарелки, и Принц помог ей отнести их на кухню. Она заварила кофе, и они пошли в гостиную.
   "Это настоящий кофе, а не вся эта суррогатная чепуха: вот что бывает, когда женишься на эсэсовце. Итак, вы пришли сюда не только для того, чтобы выпить приличный кофе, не так ли?
   "Мне приказано отправиться в Пенемюнде, предоставить подробную схему места и оставаться там в ожидании дальнейших указаний. Они хотят, чтобы я выдавал себя за французского рабочего. Я понятия не имею, как...'
   'Ты говоришь по французски?'
   "Немного: мой акцент достаточно сносный, но я не уверен, что многие люди поверят, что я француз".
   'Не волнуйся. Я думал об этом, и у меня есть план. Завтра я должен работать в приюте, но в среду я свободен. А пока тебе нужно как можно больше отдыхать, пока можешь".
  
   'Что вы думаете? Я знаю, что это смехотворно большая машина, но главное - это размер багажника. Мы вполне могли бы поместить туда двоих из вас.
   Ричард Принс вылез из багажника "Мерседес-Бенц 770", который София с трудом развернула задним ходом, в гараж рядом с виллой. Не было никаких сомнений, что он поместится в пространство под сапогом, оставив свободное место. Она даже постелила туда ковер и несколько одеял, чтобы было удобнее.
   - До острова около двадцати пяти миль. Я мог бы сделать это за час, но дороги не слишком хороши, и контрольно-пропускной пункт в Вольгасте, чтобы добраться до острова Узедом, может занять еще час, чтобы пройти. Я переправляюсь в четвертый раз, так что, надеюсь, они меня уже знают".
   - Но ведь машину обыщут?
   - Конечно, но им и в голову не придет заглянуть в это пространство, и помните, у меня будут разные мелочи вдобавок к этому. Пока я не забыл, лучше отдайте мне свои удостоверения личности - датское и немецкое. Это раскроет ваше прикрытие, если вас поймают с ними. Я сохраню их для тебя, не волнуйся.
   Они уехали в десять часов утра в среду, потратив двадцать минут на то, чтобы Принц был надежно уложен в пространстве под подкладкой ботинка. Это было более удобно, чем он ожидал, хотя все еще вызывало клаустрофобию: он знал, что пробудет там по крайней мере два часа, а возможно, и значительно дольше.
   Через час после выезда из Грайфсвальда машина остановилась. Впервые он смог различить вокруг себя другие звуки, кроме звука мощного восьмилитрового двигателя автомобиля.
   "Хайль Гитлер! Добрый день, миледи, мой вам сердечный привет. Я не ожидал увидеть тебя снова так скоро.
   "Хайль Гитлер! У меня сегодня выходной, оберлейтенант, и воскресная поездка на остров показалась мне настолько умиротворенной, что меня снова потянуло туда.
   - А у вас есть документы, миледи?
   - Конечно, оберлейтенант! Я бы не хотел смущать тебя, как в прошлый раз, не так ли? Ты был так добр ко мне тогда. Коллега моего мужа, оберфюрер Хауссер - вы знаете, он старший офицер СС в Грайфсвальде - дал мне эти проездные документы.
   Была пауза.
   - Это общие проездные документы на Мекленбург, миледи. Они не для Узедома.
   - Но Узедом находится в Мекленбурге.
   "Я знаю, миледи, но, как я уже говорил вам ранее, из-за деликатного характера некоторых действий в этой области мы должны быть очень строгими".
   'Я понимаю. Я полагаю, что всегда могу обернуться. Мой муж, бригадефюрер СС , будет...
   - Миледи, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Что именно вы собираетесь посетить на острове?
   "Земпин".
   - Очень хорошо: я могу выдать вам документы только на сегодня и с очень строгим условием, чтобы вы не ездили дальше на север, чем Земпин. Вы это понимаете?
   'Конечно. Я так благодарен. Может быть, вы позволите мне подарить вам эти сигареты в знак благодарности?
   "Юнона? Большое спасибо, моя леди. Три пакета, ты уверен? Я просто быстро проверю машину; это не займет много времени.
   Принс заметил, что багажник открылся, но не более чем на несколько секунд. Он вспомнил, что она сказала ему на вилле.
   Я проверил это уже три раза.
   Я поеду в Земпин и подберусь как можно ближе к побережью. Каждый раз, когда я был там, группы иностранных рабочих перемещались вверх и вниз по прибрежной дороге. Кажется, они не очень тщательно охраняются. Как будто им некуда бежать.
   Если это покажется безопасным, я подойду к ним.
   Через пятнадцать минут после выезда с КПП и пересечения острова машина снова остановилась. Он услышал, как дверь открылась и закрылась. Прошло еще несколько минут, прежде чем багажник открылся, и он услышал голос Софии. - Мы сейчас на берегу. Рядом две группы рабов: одна группа, кажется, русские или украинцы, и с ними два охранника. Группа, расположенная чуть ближе к нам, - французы, и, насколько я вижу, в данный момент они предоставлены сами себе.
   'Что они делают?'
   - Я думаю, ремонт защиты на пляже. Вы можете выйти из-под него сейчас, но пока оставайтесь в сапоге. Ты видишь это?'
   Она стояла перед большим деревянным столбом, выкрашенным белой краской. К нему был прикреплен обветренный спасательный пояс под табличкой, предупреждающей людей не приближаться к пляжу. За столбом была площадка, покрытая сланцем. Она поманила его вперед, и он подполз к краю ботинка.
   - Когда закончишь карту лагеря, положи ее сюда. Она протянула ему черный водонепроницаемый мешочек. - Тогда закопай его под сланцем прямо за столбом. Когда вы это сделаете, поцарапайте отметину под спасательным поясом, используя кусок сланца. Вы знаете русский крест? Это знак, который вы должны использовать. Я поищу его и буду искать сумку. Подождите здесь, группа приближается.
   Она вернулась через несколько минут. "Они думают, что я сумасшедший, но я дал им сосиски и сигареты. Я не думаю, что они когда-либо слышали о ком-то, кто хотел проникнуть в лагерь.
   - Я тоже.
   "Они все одеты в темно-серое, так что ты влезешь. Быстрее, удачи".
  
   Это было так просто. Принс выкатился из кузова "Мерседес-Бенц" и побрел к берегу, где стояла группа ошеломленных французов, словно наблюдая за привидением. Насколько он мог судить, на пляже было около полудюжины охранников, разбросанных вокруг и в основном спиной к группе. Двое ближайших к ним прижались друг к другу, пытаясь зажечь сигареты. Призвав своих лучших французов, Принц пожелал французам доброго дня и сказал, что хотел бы пройти с ними в лагерь. Смогут ли они помочь?
   Они собрались вокруг него, так что теперь он оказался в центре их группы. Он подозревал, что это потому, что они не доверяли ему, а не для защиты. Пожилой мужчина приблизился к нему.
   'Откуда ты?'
   Он знал, что его спросят об этом, и решил, что у него нет другого выхода, кроме как сказать правду. Это был риск, на который он должен был пойти. 'Я английский. Я здесь, чтобы узнать о лагере.
   Все мужчины смотрели на него прищуренными глазами. Несмотря на завывающий на пляже ветер, он мог слышать дыхание каждого из них и биение собственного сердца. После того, что показалось вечностью, пожилой мужчина заговорил, одобрительно кивая головой.
   - Хорошо, мы поможем вам, мистер Черчилль. Оставайся среди нас. Затем по-французски: "Жан-Клод, отдай шляпу нашему другу; Ален, поменяйся с ним куртками. Не годится, если он войдет в Пенемюнде в образе мистера Черчилля, а?
   Они вернулись к ремонту морских укреплений, а через некоторое время их окликнула охрана: они должны были вернуться в лагерь. Пожилой мужчина подошел к Принцу. Он представился Эмилем.
   - Вам повезло, мистер Черчилль: вы не можете доверять всем здешним рабам, особенно украинцам, и, к стыду своему, даже нам, французам. Но моя маленькая группа, большинство из нас работали вместе в Туре: мы социалисты до мозга костей. Только выгляди усталым, когда входишь. Они такие ленивые, беспокоятся только, если пропали люди.
   Принц был поражен безопасностью вокруг лагеря. Когда они подошли к нему, земля вокруг них превратилась в море колючей проволоки, их путь лежал по узкой тропинке, на которую были нацелены пулеметы со сторожевой вышки. Вход в сам лагерь был длительным процессом: он прикинул, что они прошли через полдюжины ворот, каждые из которых вели в более безопасную зону, но Эмиль был прав: все, что интересовало охранников, - это пересчитать их и убедиться, что их группа не меньше. чем когда он покинул лагерь в то утро.
  
   "Вот, мистер Черчилль, проснитесь! Ты теперь Пьер Бретон. Ты даже немного похож на него. Было раннее утро, и Эмиль склонился над своей койкой. "Я знал, что в соседнем блоке есть запасное удостоверение заключенного; они получили его от заключенного, который умер. Пришлось отдать им две пачки сигарет и свою колбасу. Они позаботятся о том, чтобы имя Пьера Бретона было внесено в рабочий список.
   Так Ричард Принс стал Пьером Бретоном, рабом. Его первый день в лагере был необычным, говорили ему другие, потому что в ту ночь им дали то, что они считали лучшей едой, чем когда-либо. Это было странное рагу, водянистое и маслянистое одновременно, и наиболее узнаваемыми ингредиентами были куски картофеля, скорее сырого, чем вареного. Принц подумал, что это была одна из самых отвратительных блюд, которые он когда-либо пробовал, но другие заставили его съесть ее. "Мы получаем что-то подобное только пару раз в неделю".
   Они были правы. В остальное время это была кружка супа, кусок черствого хлеба и иногда варенье. Через два дня Принц почувствовал, как голод гложет его тело, а конечности охватили странные холодящие ощущения. Еда стала его главной навязчивой идеей, настолько, что ему пришлось заставить себя сосредоточиться на том, ради чего он был здесь: узнать как можно больше о Пенемюнде и особенно о его планировке.
   Французская группа считалась одной из самых полезных для немцев. Большинство из них были механиками или электриками и знали, как играть в систему. Они сотрудничали с немцами ровно настолько, чтобы их работа была обычно менее физически обременительной, чем у других рабов. Нельзя сказать, что немцы доверяли им. У них была врожденная неприязнь к французам, но они также считали их интеллектуально более умными, чем русские и украинцы, и более способными, чем поляки.
   Группа редко работала в одном и том же районе более одного дня. - Не спрашивайте меня, почему, - сказал Эмиль. "Может быть, это как-то связано с минимизацией шансов на саботаж, а может быть потому, что они не хотят, чтобы люди собирали слишком много подробной информации о том, что здесь происходит".
   В лагере все знали, что именно здесь разрабатывались и производились ракеты Фау-1 и Фау-2. Рабы открыто говорили о них.
   - Немцы знают, что есть только один способ покинуть этот лагерь живыми.
   - Что это, Эмиль? Они были в своей хижине после ужина и последней переклички. Было ужасно холодно, ветер свистел в щелях в лесу, один слой которого был всем, что стояло между ними и Балтикой.
   - Если они выиграют войну - что, по их мнению, они и сделают с этими ракетами. Если они не победят, они убьют нас". Остальные мужчины деловито кивнули.
   - Даже если они выиграют войну, - сказал Ален, - к тому времени мы будем мертвы. Как вы думаете, сколько еще мы сможем продержаться в таких условиях?
   Принц задал еще несколько вопросов, пока они собирались вместе: ему нужно было заняться картой лагеря. Где, по их мнению, находилась электростанция и главный полигон для испытаний ракет?
   Все они присоединились со своими советами. Теперь у него сложилась хорошая картина планировки.
   "Мы помогаем подписать себе смертный приговор". Это снова был Ален, один из немногих мужчин не из Тура.
   'Каким образом?'
   - Как вы думаете, для чего они собираются использовать вашу карту, мистер Черчилль? Наклеить рождественские открытки? Нет, они используют его, чтобы взорвать это место.
   - Хорошо, - сказал Эмиль. - Просто убедитесь, что вы четко обозначили, где мы находимся, и, может быть, попросите их не бомбить эту часть!
   К 24 января Принс считал, что у него есть столько информации о лагере, сколько он собирался получить. Он достал лист бумаги, который прятал под соломенным матрасом, и сумел наточить карандаш камнем. Он рисовал уже десять минут, когда подошел Ален.
   "Это дерьмо. Ты не умеешь рисовать. Дай мне, я сделаю это.
   - Подожди, зачем тебе...
   - Я рисовальщик, мистер Черчилль. Вы рисовальщик?
   'Нет.'
   'Что вы делаете?'
   - Вообще-то я работаю в офисе.
   "Ха! Ваша карта будет похожа на детский рисунок автобуса. Моя будет похожа на карту Пенемюнде: я даже смогу придать ей ощущение масштаба".
   Два дня спустя Ален закончил свою карту. Принцу это казалось шедевром: точным и ясным. Северная оконечность Узедома, где находился Пенемюнде, имела форму толстого огурца. Ален нарисовал аэродром в его северо-западном углу с электростанцией под ним на берегу реки Пин. Сразу вглубь суши находился завод по производству жидкого кислорода, а затем на северо-восточной оконечности острова основной полигон для испытаний ракет. Ниже, на побережье Балтийского моря, располагались опытные заводы, чуть выше заводы по производству В-2. Южнее производственного района В-2 и ближе к берегу Балтийского моря располагался жилой массив и армейские казармы. - Убедитесь, что вы отметили это правильно, - проинструктировал Эмиль Алена. "Мы хотим убить как можно больше этих ублюдков". В южной части лагеря, менее чем в двух милях от Земпина, находился Трассенхайде, лагерь, где размещались иностранные рабы: лагерь, где они находились сейчас.
   Когда все было готово, все собрались вокруг, чтобы полюбоваться. Эмиль указал на Трассенхайде. "Если ваши ВВС бомбят нас, мистер Черчилль, я вас убью!"
   Глава 17
   Берлин; Копенгаген, январь 1943 г.
   Это было полное кровавое месиво.
   Криминальддиректор Франк не мог иначе описать ситуацию, разве что сказать, что это был полный гребаный бардак, но глава берлинской полиции, группенфюрер фон Хельдорф, имел вполне лютеранскую жилку, и был предел какой язык он будет терпеть.
   Была середина января: оберст Альберт Кампманн был застрелен в среду, 2 декабря, шестью неделями ранее, и умер ранним утром следующего дня. С тех пор гестапо настаивало на том, что это их дело. Они заверили всех, что решат ее очень скоро: это был деликатный политический вопрос, почти наверняка связанный со шпионажем и государственной безопасностью. Никакая другая организация не имела возможности расследовать дело полковника и не могла быть доверена в этом.
   Но по мере того, как декабрь переходил в январь, а раздражение тех, кто имел значение, росло, стало очевидно, что гестапо понятия не имеет, что они делают. Поэтому фон Хельдорфу было приказано привлечь к делу своего шафера. Таковы были обстоятельства, которые привели к тому, что Гюнтер Франк из Крипо - криминальной полиции - сидел в кабинете фон Хельдорфа холодным утром вторника. Секретарь фон Хельдорфа попыталась разжечь костер, но после нескольких неудачных попыток он велел ей не беспокоиться.
   - Тебе не слишком холодно, Фрэнк?
   - Я в порядке, спасибо, сэр. Фрэнк был доволен, что еще не снял пальто. Ему было теплее, когда он выгуливал свою собаку сразу после рассвета. Он сунул руки в карманы, надеясь, что фон Хельдорф этого не заметит.
   "По моему мнению, у крипо должно было быть это дело с самого начала".
   - Я согласен, сэр.
   - Вы бы уже решили ее.
   - Можно было бы на это надеяться, сэр.
   - Это файл - получить его от них было все равно, что отобрать конфету у избалованного ребенка. Уйдите и изучите его, а затем приступайте к делу. Как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится - три, четыре дня?
   - Чтобы прочитать файл, сэр?
   - Нет, Фрэнк, чтобы раскрыть дело.
  
   Было уже пять часов, как стемнело, когда Фрэнк наконец закончил читать папку с пометкой " Оберст Альберт Кампманн" . Единственный свет в его кабинете исходил от лампы Anglepoise, освещавшей его стол, и тлеющего окурка, должно быть, его тридцатой сигареты за день.
   Он закрыл папку и посмотрел в свой блокнот. Он прочел написанное, затем перешел на новую страницу и начал писать снова: всего несколько существенных моментов, самых важных. Это был его метод: делать записи по мере продвижения, редактировать их, уточнять и извлекать не более дюжины ключевых фактов или вопросов для проработки. Это была система, которая редко давала сбои, но у него в животе возникло щемящее чувство, что этот случай может оказаться исключением.
   Это действительно было кровавое месиво.
   Где-то в ноябре - невероятно, они даже не записали дату - гестапо получило анонимную наводку о том, что оберст из научного отдела люфтваффе, базирующегося в министерстве авиации на Вильгельм-штрассе, передает секреты врагу. : имя Альфред или Альберт. Вскоре они установили, что в этой дивизии был только один оберст по имени Альфред или Альберт. С этим справилось даже гестапо: оберст Альберт Кампманн.
   На этом их некомпетентность не остановилась. Им не удалось связаться с отделом безопасности Люфтваффе; они ни с кем не разговаривали в Министерстве авиации, даже со своими. Они просто поставили Кампману хвост, и, судя по записным книжкам полудюжины или около того идиотов, ответственных за его преследование, им каким-то образом удалось потерять его на решающие несколько минут здесь, на несколько минут там.
   Не то чтобы их записи свидетельствовали о том, что оберст что- то задумал. Он жил в офицерской каюте на базе люфтваффе рядом с Темпельхофом, откуда уезжал на работу до половины седьмого утра и возвращался примерно через двенадцать часов. Вне работы он плавал два-три раза в неделю ( в основном кроль на груди ) или выпивал с коллегами в баре возле Министерства авиации. Он не был членом нацистской партии и, как и многие офицеры Люфтваффе, не был известен своей политической активностью. Его семья была из Аугсбурга, и общение с ними, по-видимому, ограничивалось письмами в каждую сторону раз в месяц, язык в них был вежливым и формальным, а предмет разговора не имел значения.
   Вечером в среду 2 декабря за оберстом Альбертом Кампманном последовали после ухода с работы на Вильгельмштрассе. Он не зашел ни в один из своих обычных баров, не сел на трамвай или метро, чтобы добраться до авиабазы. Вместо этого он выбрал особенно окольный маршрут, вызвавший подозрения даже у гестапо: на север по Вильгельм-штрассе до Унтер-ден-Линден, вверх и вниз по Унтер-ден-Линден, прежде чем значительно ускориться и поспешить вниз по Фридрихштрассе, где его потеряли несколько минут, прежде чем, в конце концов, забрать его, повернув налево на Лейпцигер-штрассе. Его преследовали через Иерусалимерштрассе до Донхоффштрассе, где он снова исчез. Они искали его повсюду: в записных книжках не было ничего особенно откровенного, но, насколько Фрэнк мог установить, прошло добрых десять минут, прежде чем они решили заглянуть в ресторан на Донхофф-штрассе под названием Das Bayerischer Haus. В одном из предложений гестапо говорилось: " У нас есть основания полагать, что это может быть баварский ресторан".
   Они не могли видеть его внизу, но официант сказал им, что в частной столовой наверху находится группа мужчин. Когда они поднялись туда, комната была пуста. Невероятно - хотя Криминалдиректор Франк действительно мог в это поверить - им потребовалось еще минут пять, чтобы сообразить, что в панелях скрывалась дверь, за которой находилась лестница, ведущая во двор соседнего дома.
   Они осмотрели местность и, по мнению Франка, скорее всего, благодаря удаче, дальше по Донхофф-штрассе наткнулись на оберста Кампманна. Они призвали его остановиться; он отказался и открыл огонь из полуавтомата "Маузер", попав в ногу одному из офицеров гестапо. Двое из них открыли ответный огонь из автоматов, и Кампманн был смертельно ранен. Его доставили в больницу Шарите, но он так и не пришел в сознание.
   Идиоты во всех отношениях, не в последнюю очередь из-за использования пистолетов-пулеметов: идея, несомненно, заключалась в том, чтобы захватить Кампманна живым. Но хуже всего - такой элементарной ошибки, какой Фрэнк не ожидал бы от полицейского кадета в первую неделю - была их неспособность обеспечить безопасность ресторана и не дать потенциальным свидетелям уйти. Список ошибок продолжался: гестапо оставило его за день до осмотра квартиры Кампмана на базе Люфтваффе и еще за день до того, как попросило разрешения обыскать его офис. Так они барахтались до Рождества, вроде бы неделю ничего не делали, а когда возобновили расследование в новом году, все было безрезультатно. И теперь криминалдиректор Гюнтер Франк должен был собрать осколки.
   На следующее утро он вызвал оперативника гестапо, плохо одетого мужчину по имени Манфред Ланге в грязных ботинках и грязном плаще, в котором он не снимался на протяжении всей их встречи. Фрэнк понял, что Ланге был не в своей тарелке: насколько он мог судить, на самом деле он был не более чем "наблюдателем" из гестапо, кем-то, чья работа заключалась в том, чтобы следить за людьми. Без сомнения, его слишком повысили в должности из-за того, что он был особенно рьяным нацистом. Но Фрэнк знал, что ему нужно быть осторожным. Всякий раз, когда возникал конфликт между государственным органом, таким как Крипо, и нацистской партией, партия всегда побеждала. Если он поставит ногу не так, у него будут проблемы.
   - Значит, никто не подумал оставить всех остальных посетителей в ресторане, чтобы их можно было допросить?
   - Конечно! Говоря это, Ланге обнажил полный рот деформированных зубов неприятного темно-желтого оттенка.
   - Но у вас нет ни одной из их подробностей.
   "К тому времени, когда мы вернулись в ресторан после стрельбы, они все ушли".
   - Как долго вы его оставили?
   'Полчаса.'
   - А как насчет управляющего, этого... Гофмана?
   - Он хороший член партии, верный и...
   - Возможно, но смог ли он дать вам какую-нибудь полезную информацию?
   Гестаповец покачал головой, понимая, что из этого колодца ему не выбраться. - Единственный человек в ресторане, чьи данные у нас есть, - это официант по имени Хинклер. ХИН...
   - Я могу написать Хинклер, спасибо.
  
   После бесперспективного старта Ханс Хинклер оказался действительно очень полезным. Высокий, сутулый человек с нервным тиком и недоверчивым видом, он говорил односложно минут пять, пока Фрэнкс не дал ему сигарету, не велел снять пальто и не назвал Гансом. У него не было проблем, сказал он, и уж точно не следует путать крипо с гестапо, если он понимает, что он имеет в виду.
   - Ты на вечеринке, Ганс?
   - Нет, сэр, но я...
   - Не волнуйся, Ганс, и я тоже. Так что, может быть, мы будем честны друг с другом, а?
   Ганс Хинклер выкурил большую часть своей сигареты, глядя при этом на офицера крипо, словно взвешивая, стоит ли ему доверять. - В тот вечер мой босс, герр Хоффманн, сказал мне, что придут два скандинавских джентльмена. Могу я вас попросить еще одну сигарету?
   Он использовал паузу, чтобы обдумать, что сказать дальше. - Он сказал, что я должен посадить их за маленький столик у лестницы и дать им меню. Затем я должен был сообщить ему, что они прибыли. Я не должен был делать больше, чем это. Честно говоря, я бы и не подумал об этом, если бы герр Хоффманн не сказал мне, что если все пойдет хорошо, то в тот вечер он даст мне премию. Это было, по меньшей мере, необычно, потому что с деньгами у него туго".
   - Продолжай, Ганс.
   Так вот что случилось: вошли двое мужчин, я их усадил, а потом подошел герр Гофман и сказал им что-то насчет того, что им нужен стол, но наверху была комната, где, может быть, им было бы удобнее, и они поднялись наверх. . Спустя, может быть... Я действительно не уверен, может быть, чуть больше получаса, я заметил женщину, сидевшую у окна, которая бросилась вверх по лестнице. Она спустилась через минуту и поспешила уйти, оставив на столе плату за еду. Через несколько мгновений после ее ухода в ресторан ворвались трое или четверо мужчин с криками "Гестапо!" огляделся и побежал наверх. Был переполох: один из них спустился и выбежал, и были крики и все такое. Пока все это происходило, все посетители покинули ресторан. Их было, наверное, около дюжины, и никто не любит околачиваться, когда гестапо занято.
   "Герр Хоффман, похоже, очень нервничал. Он сказал мне запереть двери и убраться. Вскоре после этого мы услышали стрельбу дальше по Донхофф-штрассе, но не выглянули. Минут через тридцать вошли гестаповцы и забрали наши данные. Они спросили, знает ли кто-нибудь из нас имена людей наверху, и мы сказали, что нет. Вот оно. Когда они ушли, герр Гофман дал мне очень щедрую премию и сказал, что я не должен говорить ни слова о том, что произошло, но я уверен, что он что-то знал... он должен был знать, что они придут.
   - Еще несколько вопросов, Ганс. Вы упомянули женщину, которая бросилась наверх, а затем вышла из ресторана.
   'Да сэр.'
   - Вы знаете, кто она?
   - Нет, сэр, я ее там раньше не видел.
   - Вы можете ее описать?
   - Не совсем: очень элегантная дама с хорошим берлинским акцентом.
   'Что-нибудь еще?'
   'О да!' Хинклер выглядел довольным собой; он явно думал о чем-то полезном. - На ней была шляпа - с пером!
  
   Рудольф Хоффманн показался Гюнтеру Франку типичным баварцем: акцент, конечно, и хорошо сложенный, с некоторым чувством высокомерия, которое, как он рассчитывал, не продлится слишком долго.
   "Я сказал гестапо, что понятия не имею, кто эти люди. Внизу было людно, поэтому я перевела их в столовую наверху, вот и все. Если кто-то еще вломился через черную лестницу, я ничего об этом не знаю. Сам я этой дверью никогда не пользуюсь.
   Допрос продолжался, Фрэнк задавал другому мужчине серию вопросов, очень похожих друг на друга, и все они предназначались для выявления несоответствий. Через час он сказал Хоффманну, что должен подождать в другой комнате, и они возобновят работу позже.
   - Я должен остаться?
   - Что вы имеете в виду, Гофман?
   - Ну что, я арестован? Если нет, вы не можете держать меня здесь. Я-'
   - Если это поможет вашему чувству приличия, герр Гофман, я, конечно, могу вас арестовать...
   Он оставил баварца ждать в камере четыре часа; к тому времени, когда он вернулся, Хоффманн был другим человеком. Высокомерие исчезло; теперь он испугался.
   - Проблема в том, герр Хоффманн, что я не уверен, что верю вам.
   - Каким образом, сэр? Впервые он проявил такое почтение.
   - Ганс Хинклер ясно дал понять, что вы приказали ему посадить двоих мужчин внизу. Я думаю, вы прекрасно знали, что произойдет. Сказать, что ресторан занят, было уловкой, чтобы поднять их наверх. Я также думаю, что вы знали о другом мужчине - или, может быть, о большем - пробравшемся через заднюю лестницу. Я думаю, вас подкупили. Я не думаю, что вы замешаны в шпионаже, я...
   "Шпионаж! Какая?' Вся краска - с самого начала было немного - схлынула с лица Хоффмана. Он вцепился в края стула. "Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Я думал, это деловая сделка, и им нужна тишина...
   - А, так ты знал об этом? Фрэнк какое-то время молчал, позволяя Хоффману в полной мере насладиться своим значительным затруднительным положением. - Сейчас могут произойти две вещи, герр Хоффман. Во-первых, вы можете рассказать мне все, что знаете, включая имена. Без имен я не буду удовлетворен. Похоже, тебе не помешала бы еще одна сигарета.
   Рука баварца дрожала, когда он подносил сигарету к губам. - Что было еще, сэр?
   - Я мог бы сдать тебя гестапо. Они, как правило, используют другой подход к допросам, чем Крипо. Вы могли бы описать это как более физическое.
   Хоффмана не нужно было уговаривать. Одного из мужчин звали Бруно, сказал он Криминальддиректору Франку; он довольно часто обедал в Das Bayerischer Haus. На самом деле, он устроил там ужин в честь своего сорокалетия и воспользовался отдельной столовой, откуда он это знал. Гофман вспомнил, как показал ему комнату и указал на дверь, спрятанную в панелях, и на лестницу, ведущую во двор. В августе к нему пришел Бруно с просьбой: нельзя ли использовать эту комнату для собрания и не будет ли господин Гофман оставить незапертой дверь со двора и ту, что в обшивке? Он больше не думал об этом. Бруно был очень великодушен, и когда в начале декабря он снова попросил его о той же услуге, тот был счастлив услужить. Он совершенно не подозревал, что делает что-то не так, и он...
   - Вы знаете его фамилию?
   - Чья фамилия?
   - Вы так хорошо справились, Хоффманн, пожалуйста, не портите его сейчас. Фамилия Бруно!
   Бергманн, сэр: Бруно Бергманн. И если это поможет, я даже знаю, где он работает.
  
   - Вы очень хорошо справились, криминалдиректор Франк: ваша работа настолько тщательна, насколько я и ожидал. Вы непременно получите за это благодарность".
   - Но он не завершен, сэр. Мне нужно арестовать этого Бруно Бергмана.
   Группенфюрер фон Хельдорф избегал смотреть на него и неловко ерзал за большим письменным столом, передвигая с одной стороны на другую пузырек с чернилами и осторожно поправляя промокательную бумагу. - Боюсь, твоя роль в этом расследовании подошла к концу, Гюнтер. Мои инструкции заключаются в том, что с этого момента этим будет заниматься гестапо. Мне сказали, что, поскольку они начали это расследование, им должно быть позволено завершить его".
  
   Манфред Ланге не терял времени даром. Через несколько минут после того, как группенфюрер фон Хельдорф сообщил имя Бруно Бергманна, он вместе с дюжиной своих людей направился в Spandau Locomotive Engineering: он не хотел ничего оставлять на волю случая. Он послал еще одну команду в дом Бергманна, чтобы обыскать его и арестовать его жену.
   Через час - Ланге гордился своей быстротой - они вернулись на улицу Принца Альбрехта, 8. Обычная практика состояла в том, чтобы избить подозреваемого, а затем оставить его в темной камере на пару часов: общепринятая мудрость состояла в том, что после этого их гораздо легче допрашивать.
   Но Ланге был нетерпелив. Он не хотел, чтобы этот покровительственный ублюдок из Крипо получил хоть какое-то признание. Он приказал своим людям отвести Бергмана в нижний подвал. - Ты знаешь, что я имею в виду, и знаешь, что делать.
   Когда он прибыл туда через несколько минут, Бруно Бергманн был привязан к стойке на стене, его руки и ноги были расставлены и сильно натянуты, так что он образовал форму буквы X. Его руки поддерживали вес его тела, и Ланге знал, что вывих его плеч был лишь вопросом времени. Прожектор был направлен на его лицо. Он выглядел таким напуганным, как Ланге и надеялся.
   Ланге пододвинул стул перед собой и закурил сигарету, чувствуя волнение и силу, охватившие его. Пока он мог управлять этим, он ничего не сказал. Единственным звуком было хныканье Бергмана. Через некоторое время он кивнул одному из двух мужчин, стоявших по обе стороны от него.
   Он был огромным, бывший боксер-тяжеловес. Он шагнул вперед и принял классическую стойку левши: правая нога немного впереди левой, правая рука поднята в оборонительной позиции. Затем он качнулся вперед и левой рукой так сильно ударил Бергмана в живот, что Ланге забеспокоился, что мог убить его одним ударом.
   - Оставь его сейчас, - приказал он. - Бергманн, позвольте мне сообщить вам две вещи. У нас ваша жена и дети под стражей. Если вы будете сотрудничать, их жизнь может быть сохранена, особенно детей. Мы знаем, что у вас есть связь с оберстом Альбертом Кампманном. Вы можете спасти свою семью... - Здесь он сделал паузу, чтобы Бергманн мог усвоить слово "семья". Кроме того, он выглядел не слишком хорошо: его глаза закрывались, а изо рта сочилась кровь. - Ты сможешь спасти свою семью, если признаешься во всем.
   Что Бергманн и сделал, рассказав Ланге, как он встретил Кампманна - которого знал как Курта - на конференции, когда тот интересовался рядом технических вопросов. Все это время, сказал он Ланге, он думал, что помогает Рейху: это было его единственной мотивацией. К тому времени, когда Кампманн попросил о встрече со своим связным из Дании, было уже слишком поздно. Он горько сожалел о том, что...
   "Кто этот связной из Дании?"
   Бергманн помедлил, но боксер снова двинулся вперед.
   - Отто Кнудсен из Mortensen Machinery Parts, сэр. Мы очень много работаем с ними. Они базируются в Копенгагене. Ланге теперь улыбался, и Бергманн, очевидно, это заметил и решил, что это хороший знак. Если он будет сотрудничать, его обязательно пощадят. - Если это поможет, сэр, он остановился в отеле "Эксельсиор" на Асканишер-плац. А во время последнего визита его сопровождал еще один человек из Копенгагена по имени Петер Расмуссен, который мне совсем не понравился.
   Ланге был в восторге от того, насколько успешным был его допрос. Не было никаких сомнений, что это будет благосклонно воспринято его начальством. Он приказал вырубить Бергмана и отвести в одну из темниц. Ему нужно остаться в живых до суда.
   "Это будет через пару недель", - сказал он одному из своих коллег. - Это не должно длиться больше суток.
  
   Манфред Ланге надеялся, что ему разрешат поехать в Копенгаген, чтобы арестовать этого Отто Кнудсена. Он никогда не был в Дании и мечтал туда съездить. Он слышал замечательные истории о скандинавских женщинах и был уверен, что его коллеги из гестапо в Копенгагене с радостью примут его в этом отношении: "блондинка и очень молодая" - такова была его просьба.
   Он также был уверен, что к нему будут относиться с большим уважением. Он впервые полетит на самолете, возможно, его подберут в "Хорхе", поселят в лучшем отеле города и, несомненно, у него будет возможность поделиться своей мудростью и советом с благодарным местным гестапо. почтили визитом одного из их коллег из Берлина. Может быть, он закончит тем, что отправит куда-нибудь приятное.
   К его разочарованию, Ланге остался в Германии. Он должен был передать все подробности об Отто Кнудсене и Петере Расмуссене гестапо в Копенгагене. По крайней мере, он получит удовольствие от общения с ними, когда их отправят обратно в Берлин.
  
   В штаб-квартире гестапо на Кампманнсгаде в Копенгагене забеспокоились. Когда работа приходила из Берлина, она имела высший приоритет; они не хотели ошибаться. С Отто Кнудсеном проблем не было: они быстро определили, где он живет на Нюхавн. Но Питер Расмуссен был совсем другим делом. Они не могли найти никаких его следов. У них были данные о его sikkerhedsområderne из его проездных документов, но адрес в Вестербро оказался ложным. Они решили, что лучший способ найти его - это присматривать за Отто Кнудсеном, что они и делали в течение двух дней, следуя за ним на работу и с работы, даже обыскивая его квартиру, пока он отсутствовал.
   К тому времени давление из Берлина становилось невыносимым, и даже ходили разговоры о том, чтобы послать команду, чтобы сменить их, поэтому они решили дать ей последний шанс в надежде, что они также забьют Расмуссена. План состоял в том, чтобы однажды утром проследить за Кнудсеном по дороге на работу. Если Расмуссен не подойдет к нему по дороге, его арестуют в офисе.
  
   Было дождливое утро среды, когда Отто Кнудсен вошел в главный офис Mortensen Machinery Parts и поднялся на верхний этаж и по коридору направился к своему офису. Сделав это, он увидел, что к нему приближается управляющий директор. Когда они подошли ближе, его коллега, который, по мнению Отто, выглядел совсем нездоровым, пробормотал: "Мне так жаль, Отто", - и поспешил дальше.
   Прежде чем он успел среагировать, он заметил двух мужчин, следующих за своим боссом. Они безошибочно были из гестаповцев. Когда он обернулся, его коллеги не было видно, но теперь за ним шли еще двое гестаповцев.
   Потрясение Отто было настолько сильным, что в течение следующего часа он почти ничего не осознавал. Его доставили в штаб-квартиру гестапо на Кампманнсгаде и допросили. Ему сказали, что его отправляют в Берлин, "чтобы с ним разобрались", а пока он должен рассказать им все, что знает о Петере Расмуссене.
   Он сказал, что не знает Питера Расмуссена, но когда они настояли, чтобы он знал, потому что месяц назад он ездил с ним в Берлин, он понял, что игра проиграна. Он чувствовал, как слезы наворачиваются на его глаза. Это была хорошая жизнь, не такая насыщенная, как он надеялся, но она была интересной, он чувствовал себя комфортно и обладал хорошим здоровьем, что теперь казалось несколько ироничным. Но с тех пор, как он встретил англичанина, он боялся, что все может закончиться именно так, и решил, что делать. Он был подготовлен.
   - Я вам все скажу: во всем виноват Расмуссен. Я знаю, где он. Все кивнули, явно довольные тем, что все прошло так легко. "Может быть, я смогу сначала воспользоваться туалетом?"
   Его обыскивали, но, похоже, искали оружие. Тем не менее, ему осталось недолго. Один из них стоял возле кабинки с открытой дверью. Из-под воротника он вытащил таблетку, которую достал перед поездкой в Берлин. Его друг-фармацевт сказал ему, что он поставил их десятки. Нацисты хороши для ядовитой промышленности. Это займет до двадцати секунд, Отто, и, боюсь, это будут не очень приятные двадцать секунд. Что бы вы ни делали, убедитесь, что вы проглотили это быстро. Не держите его во рту, иначе его могут вытащить. Как только вы проглотите его, вы пройдете точку невозврата.
   'Торопиться!'
   Он не мог больше ждать. Он не жалел, что помог союзникам, но опять же... он сунул таблетку в рот. Она казалась намного больше, чем он себе представлял, и ему пришлось кашлять, чтобы собрать достаточно слюны, чтобы проглотить ее. Он слышал крики - может быть, они что-то заподозрили, - но к тому времени, как кто-то схватил его за плечо, его тело начало сжиматься изнутри и на него нахлынуло головокружение, за которым последовала темнота, а потом было уже поздно.
  
   Обращение гестапо за помощью к датской полиции было признаком неудачи. Само собой разумеется, что они почти не доверяли им. Что их больше беспокоило, так это то, как это их разоблачало: гестапо должно было быть элитой, представителями господствующей расы, оккупантами. Просьба о помощи не была частью имиджа, который они стремились поддерживать.
   Они отправились в полицейский участок на Политорвете, но никто из регистрационно-учётного отдела не мог им помочь: в Копенгагене было немало Петеров Расмуссонов, но ни один из них не подходил под описание человека, которого они искали.
   - И вы пробовали этот адрес?
   - Конечно, мы пробовали этот адрес, дурак! За кого вы нас принимаете?
   Никто из датских офицеров не ответил.
   - Кто-нибудь здесь сталкивался с Питером Расмуссеном? - крикнул один из них через всю комнату.
   - Питер Расмуссен, говоришь? Это был пожилой офицер, который только что вошел в комнату в очках на макушке и читал документ. Он не заметил двух офицеров гестапо, сидевших спиной к нему. "Ханна Якобсен из отдела крупных грабежей в Норребро попросила нас выдать sikkerhedsområderne для Петера Расмуссена еще в ноябре. Она сама подписала разрешение.
   К тому времени, когда двое гестаповцев встали и обернулись, было уже слишком поздно. Температура в комнате стала ледяной.
   - Ханна Якобсен, говоришь? Тонкая улыбка расползлась по лицу офицера гестапо.
   До этого момента в комнате было тихо, но теперь на нее опустилась внезапная леденящая тишина. Было ощущение, что из помещения высосали воздух.
   И с этого момента те, кто знал Ханне Якобсен, стали говорить о ней в прошедшем времени.
   Глава 18
   Лондон; Пенемюнде, февраль 1943 г.
   "Замечательный Том, совершенно замечательный".
   - Что такое Роли?
   "Да ладно, Том. Этот агент Блэкберд спасает жизнь агенту Лаэрту в Берлине, поддерживает выполнение всей миссии и теперь ему удается доставить его в Пенемюнде. Я называю это замечательным.
   Том Гилби оставался невозмутимым. - И храбрый.
   'Само собой разумеется. И вы полностью им доверяете?
   Том Гилби кивнул. Они сидели в конференц-зале глубоко под Даунинг-стрит, ожидая прибытия остальных. Сэр Роланд Пирсон предложил ему и Тому Гилби встретиться немного раньше ("убедитесь, что мы поем с одного и того же листа гимнов, Том, вы знаете партитуру...").
   - А вы можете рассказать мне еще что-нибудь об этом агенте Блэкберд?
   - Да ладно, Роли, ты же понимаешь, как это работает. Чем меньше людей знает, тем лучше, и в любом случае, она агент Барни Аллена, я же говорил вам. Я не могу ничего разглашать об агенте Блэкберд и, честно говоря, я вас удивил...
   - Естественно, это понятно, Том, но, конечно, я спрашиваю только на тот случай, если Уинстон спросит и если...
   "...по моему опыту, Роли, Уинстон редко спрашивает. Он очень хорошо понимает, как работает интеллект. Помните, они будут здесь в любое время, и я не хочу, чтобы эта встреча закончилась без обещания взорвать это чертово место. Не позволяй Суолклиффу отговорить тебя от этого, Роли. Предполагается, что ты прислушиваешься к Уинстону так же, как и он.
  
   Встреча была похожа на семейный сбор, где напряжение кипело прямо под поверхностью, участники были вынуждены встретиться, а случай был еще более неловким из-за связей, которые свели их вместе в первую очередь.
   Как обычно, лорд Суолклифф сидел в одиночестве напротив сэра Роланда Пирсона и Тома Гилби, его лицо едва скрывало возмущение. Вице-маршал авиации Гамильтон и командир звена Картер сидели на одном конце стола, перед стеной, увешанной картами и фотографиями, а Лонг из министерства стоял напротив них, и его присутствие, как всегда, было несколько загадочным: необъяснимым, в основном молчаливым, но тем не менее очевидным. важный.
   - Думаю, вам придется признать, Эдвард, что карта, которую мы получили от агента Лаэрта, скорее подтверждает разведданные Курта: Пенемюнде - это место, где разрабатываются Фау-1 и Фау-2.
   Лорд Суолклифф пыхтел, пыхтел и ерзал в кресле, явно недовольный мыслью, что он может пойти на что-нибудь.
   - Однако ни одна из этих так называемых разведданных не доказывает, что эти чертовы твари могут летать, не так ли? Меня по-прежнему беспокоит, что все это может быть частью очень изощренной операции противника по обману. Даже если это не так, нет никакой гарантии, что их технология работает. Можно было просто чем-то побаловать Гитлера. Война в Европе начинает поворачиваться против него - по общему мнению, нацисты потерпели поражение под Сталинградом только на этой неделе и потеряли при этом всю свою 6-ю армию - и ему нужно убедить немецкий народ, что все будет хорошо, потому что они разрабатывают секретное оружие, чтобы победить нас. Если мы продолжим бомбить Пенемюнде и превратим это место в руины, как, смею предположить, вы собираетесь предложить, мы прострелим себе ногу. Я говорю, пусть продолжают заниматься этой ерундой. Если мы взорвем их здравым смыслом, он отразится на нас: помяните мои слова, Люфтваффе в конечном итоге окажутся главными бенефициарами".
   - Что вы думаете об этом, Фрэнк?
   Вице-маршал авиации Гамильтон встал, расположившись между двумя большими картами.
   "Не может быть никаких сомнений в том, что карта, которую мы получили от агента Лаэрта, согласуется с тем, что мы смогли установить на наших аэрофотоснимках. Между прочим, он ужасно хорош, вполне профессиональный подход к нему. Как мы уже говорили, наши фотографии были низкого качества. С помощью карты они теперь имеют гораздо больше смысла. Информация от вашего агента не только подтверждает то, что мы знали о Пенемюнде, но и существенно дополняет ее.
   "Например, мы смогли определить, что представляют собой различные структуры и местоположения. Теперь мы знаем, что это - здесь - электростанция; мы понятия не имели, что это экспериментальные работы; и здесь, на южной оконечности, в этом комплексе зданий действительно живут рабы. Если бы мы этого не знали, мы вполне могли бы его уничтожить. Итак, вместе взятые, - он постучал тростью по увеличенной карте и панели фотографий, - теперь у нас есть чертовски хорошее представление о том, что будет под нашими парнями, когда мы придем бомбить это место.
   - Если это то, что решит это собрание.
   - Конечно, лорд Суолклифф. Тим, почему бы тебе не рассказать нам о некоторых наших планах возможной бомбардировки?
   Молодой командир крыла передвинул одну из больших карт к центру стены и снял титульный лист, чтобы открыть карту Северной Европы, включая Соединенное Королевство.
   - Мы подробно обсудили это с командованием бомбардировщиков, и это, по сути, их план, основанный на нашей разведке и сведениях агента Лаэрта.
   - Подожди, подожди... ты говоришь, что это план бомбардировочной авиации. Артур знает об этом?
   - Да, лорд Суолклифф, - сказал Гамильтон. - Маршал авиации Харрис не только знает об этом, но и лично одобрил это. Я был с ним вчера на совещании летного состава, и он...
   - Артур привержен кампании бомбардировок немецких городов, Гамильтон. Мы с ним и Уинстоном согласны в этом - это наш приоритет. Подобные операции отвлекают от того, что мы считаем основной целью бомбардировочного командования".
   - Но, конечно же, лорд Суолклифф, участие в кампании по бомбардировке немецких городов не мешает нам проводить отдельные стратегические бомбардировки, подобные этой? Продолжай, Тим.
   "План такой: самолеты взлетают в разное время с баз на восточном побережье. Они летают небольшими группами в направлении восток-северо-восток над Северным морем. Будет три отдельные волны атаки: каждая встретится в согласованной точке над Германской бухтой, у западного побережья Дании - примерно здесь. Затем они пролетят в юго-восточном направлении через Данию, над островами Ютландия, Фюн и Лолланн - некоторые могут также пролететь здесь над Фальстером. Они будут избегать приближаться к острову Зеландия - как вы знаете, именно там находится Копенгаген, и поэтому он намного лучше защищен.
   - Как только они минуют Лолланн - примерно здесь - они будут над Балтикой. Они будут держаться севернее Ростока и Штральзунда и направятся к острову Рюген. Позвольте мне обратиться к этой карте - здесь вы можете увидеть местность более подробно. Они нацелятся на точку на северо-востоке от Рюгена, над мысом Аркона. Оттуда они направятся прямо на юг, в Пенемюнде, что примерно в тридцати пяти милях от этой точки.
   - Эта карта основана на той, что предоставил агент Лаэрт, а также на нашей собственной разведке. На нем показаны различные цели на территории Пенемюнде. Планируется, что первая волна пройдет над Пенемюнде в полночь; их роль будет заключаться в первую очередь в качестве следопытов, чтобы ставить маркеры в правильных местах, чтобы вторая и третья волны могли поразить назначенные им цели с большей точностью. Эта первая волна будет в основном состоять из бомбардировщиков Halifax и Stirling. Вторая волна должна пройти над участком в двадцать минут после полуночи, и к этому времени первая волна очистит территорию. Вторая волна будет в основном Ланкастерами, и их цели, надеюсь, будут хорошо освещены следопытами. Двадцать минут спустя, без двадцати часу, появляется третья волна: снова Ланкастеры и Галифаксы. Они должны быть оттуда до часу дня.
   - Если мы обратимся к этой карте, джентльмены, вы увидите их маршрут вдали от площадки. Все они сбросят бомбы, направляясь на юг, а когда закончат, повернут на запад-северо-запад и направятся обратно к Северному морю по маршруту к югу от того, по которому они прилетели - это для того, чтобы каждая волна самолетов избегает столкновения с приближающейся волной. Это более опасный маршрут, потому что он ведет ближе к Ростоку, который очень хорошо защищен, а также, конечно, потому, что к тому времени люфтваффе узнает, что мы замышляем, и будет искать возвращающийся самолет".
   - Разве они не будут над нами к тому времени, когда вторая волна пройдет над Данией?
   - Возможно, сэр Роланд, но мы организуем серию ложных бомбардировок, совпадающих с рейдом над Пенемюнде. Конкретно здесь и здесь: Берлин и Гамбург. Эти рейды начнутся в одиннадцать тридцать, так что, если повезет, они отвлекут большую часть немецких ночных истребителей от района Пенемюнде.
   - Когда состоится рейд? Это был редкий вопрос от обычно молчаливого Лонга из Министерства.
   - Бомбардировочное командование говорит, что это должно быть в ночь полнолуния или как можно ближе к этому времени. Следующее полнолуние над этой областью будет около двадцатого февраля, и по разным оперативным причинам они считают, что четверг, восемнадцатое, будет лучшим днем.
   - Итак, две недели сегодня, а?
   - Действительно, сэр Роланд.
   Молодой командир крыла сел, а вице-маршал авиации Гамильтон снова встал. "Цели этой операции триедины: уничтожить как можно больше идентифицированных структур; привести к максимальным человеческим жертвам в районах, где, как мы полагаем, находятся немцы, особенно их ученые; и чтобы не попасть в приют для рабов в Трассенхайде".
   - Что ж, это жизненно важно, - сказал сэр Роланд. - Разве мы не можем допустить, чтобы агент Тома взорвался рядом с ним? Хотя, по-видимому, мы вытащим его из этого района задолго до того, как вмешается бомбардировочное командование?
   В комнате внезапно воцарилась тишина; затем легкий кашель, когда люди оглядывались, чтобы увидеть, кто заговорит первым.
   "Я думаю, нужно признать, - сказал Том Гилби, - что агент Лаэрт должен оставаться в Пенемюнде на время бомбардировки".
   - Причина в том, - добавил Гамильтон, - что нам нужен кто-то на земле, чтобы оценить ущерб и сказать нам, насколько точным был наш обстрел. Аэрофотосъемка после операции даст нам некоторые указания, но это не будет столь же ценным, как показания очевидца.
   - Как только агент Лаэрт сделает это, мы сможем его вытащить. Агент Блэкберд поможет вернуть его в Данию, а потом мы сможем вернуть его домой.
   - Если предположить, - сказал лорд Суолклифф, - что парни Артура не взорвали его.
  
   - Каков на самом деле этот агент Лаэрт, Том?
   - Он уже доказал свою изобретательность, я бы сказал, Роли. Он оперировался в Дании и Берлине и сумел попасть в Пенемюнде. Они были в кабинете Пирсона после встречи, бомбардировка теперь была одобрена, а на столе стояла бутылка хереса.
   - Когда начнут падать бомбы, это будет настоящим испытанием, а? До сих пор он был в опасности, но у него были достаточно правдоподобные легенды для прикрытия. Как только место будет разрушено, он будет полностью разоблачен. Если предположить, что он выживет, т. Как звали того парня, который учился на год старше меня в школе? Большой хулиган, капитан своего дома... помнишь, у него было три фамилии...
   - Фюрно-что-то-то-то-то?
   "Правильно, неприлично богатый. Что принадлежало его отцу?
   - Кажется, в Нортгемптоншире, Роли.
   'А, это было? Ну, мне сказали, что он развалился на Западном фронте. Никогда не подвергался большой опасности, сумел устроить себе синекуру в тылу, но однажды был близок к ним, когда поблизости разорвался снаряд. Плакал, видимо, как младенец, пришлось отправить обратно в Англию; с тех пор не осмеливался появляться на вечеринках старых мальчиков. Теперь для него эта оболочка была тем, что действительно проверяло его. Будем надеяться, что ваш парень сделан из более прочного материала. Как насчет того, чтобы открыть херес?
   - Я пропущу, Роли, но хочу сообщить вам кое-что, о чем я счел за лучшее не поднимать на собрании.
   - Для ушей Уинстона?
   - Только если он попросит.
   - Налей мне сначала хереса, если не возражаешь, Том. Похоже, он мне понадобится.
   Гилби потянулся за бутылкой. "Вчера мы получили известие от Уэстона..."
   - Напомни мне, Том, столько проклятых имен...
   - Джордж Уэстон, глава нашей резидентуры в Стокгольме. Он руководит агентом Осрик и является посредником между ней и нами.
   'Конечно, продолжайте. И сделай его большим.
   - Он думает, что в Копенгагене что-то пошло не так. Он не получал известий от агента Осрика более двух недель, и его сообщения не собираются. На выходных он отправил еще одного курьера за сообщениями; не хотел ничем рисковать. Это совершенно нехарактерно для Осрика: ни предупредительных надписей ни на одном из мертвых почтовых ящиков, ничего. Насколько он может судить, она исчезла. Он опасается, что ее арестовало гестапо. Парень всего лишь курьер; Джордж не чувствует, что он готов к дальнейшему изучению этого вопроса.
   'О, Боже. Возможно, еще немного хереса, Том. Ты уверен, что не присоединишься ко мне?
   - Тогда, может быть, маленький, Роли. Боюсь, станет хуже. Джордж отправил копии Politken в Стокгольм; это одна из самых надежных датских газет. В прошлый четверг они принесли краткий некролог Отто Кнудсену: агент Горацио. По словам Политкена , он умер, находясь под стражей в полиции".
   В комнате воцарилась тишина, пока Пирсон потягивал шерри, его руки слегка дрожали при этом. - Не знаю, Том, иногда меня беспокоит, что мы слишком воспринимаем этих агентов как должное, прося их делать то, что, как мы знаем, может привести к их смерти. Бедная женщина. Страшно подумать, что с ней случилось.
  
   Была суббота в середине февраля, прежде чем Принсу - ныне Пьеру Бретону - удалось добраться по работе до пляжа недалеко от Земпина, где находился его мертвый почтовый ящик. В тот день было три группы заключенных: украинцы, поляки и французы, а у последнего был только один охранник, который, как только они прибыли, пошел к своим товарищам покурить. Принц понял, что из-за того, что вокруг лагеря и на острове было так много охраны, охранники могли немного расслабиться в некоторых местах, где работали мужчины. Не то чтобы они могли куда-то сбежать.
   Пока у него была возможность, он поспешил к выкрашенному в белый цвет деревянному столбу с прикрепленным к нему спасательным поясом. Короткая прогулка была по крутому склону, и он быстро запыхался. Он постоянно был шокирован тем, как легко он теперь истощался, истощался, его тело постоянно было холодным, часто влажным и отчаянно нуждающимся в еде. Он использовал свой ботинок, чтобы ослабить сланец, и действительно там был черный водонепроницаемый мешочек. Он спустил его вниз спереди брюк. Он прочитает содержание позже.
  
   В ту ночь он лежал на своей койке, глядя вверх на гниющую доску над ним и не мог заснуть. Он прочитал сообщение Софии дюжину раз, запомнил его и уничтожил. Теперь он снова и снова прокручивал в уме то, что он сказал. Вряд ли это было двусмысленно.
   Будьте готовы к визиту 16-20 февраля: это будет ночь при полной луне.
   Важно, чтобы вы оставались в лагере.
   Трассенхайде будет пощажен.
   После этого вы соберете как можно больше информации о влиянии визита: считайте это приоритетом и инструкцией!
   Когда это задание будет выполнено, вы можете покинуть лагерь.
   Я буду там, где высадил вас, каждое воскресенье, вторник и пятницу, начиная с 48 часов после рейда с 14:00 до 16:00. Встретимся там.
   В сообщении мало что могло его успокоить, не в последнюю очередь отсутствие тонкости. Пенемюнде должны были бомбить, что не стало неожиданностью. Но он почему-то полагал, что его предупредят заранее и он сможет сбежать до рейда. То, что Трассенхайде пощадили, мало утешало. Даже если бы это было так, сбор информации о том, какой ущерб был нанесен, был бы чрезвычайно опасным - и план побега Софии звучал более фантастическим, чем что-либо еще.
   Он раздумывал, не сказать ли что-нибудь Эмилю, но понял, что это слишком рискованно. Хотя он сблизился с группой французских рабочих в своей хижине, и они знали, чем он занимается, он не был уверен, что будет достаточно доверять им, как только они узнают о рейде.
   16-го был вторник, и на полнолуние не было похоже, поэтому он решил остаться в хижине на ночь. Но в среду луна определенно казалась круглее и ярче. В тот вечер он притворился больным желудком, что было вполне возможно, учитывая жалкую пищу, которую они получали: все заключенные в соседней хижине болели чем-то вроде дизентерии, и им сказали, что некоторые русские дальше по лагерю заболели. умер от недоедания. Он не снял рабочую одежду и всю ночь оставался в туалете за их хижиной. Он сделал то же самое на следующую ночь, и именно тогда произошел рейд.
   Многие воскресенья в детстве Принс проводил в долгих бодрящих прогулках по полям, которые длились вечность в сельской местности Линкольншира. Помимо грязи, тишины и бескрайнего неба, его непреходящей памятью было огромное бормотание скворцов, слетающихся над ними, извиваясь и кружась в замысловато поставленном представлении. Однажды они столкнулись с фермером, который, как и они, с трепетом наблюдал за выставкой.
   - А теперь, парень, как ты думаешь, сколько птиц там наверху?
   - Тысяча... две тысячи?
   Фермер покачал головой и наклонился, чтобы открыть ему тайну, которую никто другой не должен был услышать. - Больше ста тысяч: теперь над нами скворцов больше, чем людей во всем Линкольне!
   Это была его неизменная мысль, когда начался налет: бомбардировщики, похожие на стайку скворцов, темные фигуры, сливающиеся в одну массу, извивающиеся и кружащиеся в лунном небе, угрожающие и завораживающие одновременно.
   Первые самолеты появились с севера сразу после полуночи. Как только сработала сигнализация, он вышел из туалета и побежал в лес, где залез на дерево, чтобы лучше видеть.
   Он понятия не имел, сколько там было самолетов, но, должно быть, сотни. Поначалу казалось, что бомб почти нет, но местность к северу от них освещалась сотнями огней.
   Вторая волна бомбардировщиков прибыла около двадцати минут первого. На этот раз цель была дальше на север, возможно, завод Фау-2. Как только эта атака закончилась, появилась третья волна, бомбившая цели еще севернее, возможно, экспериментальную зону. Зенитный огонь уже был в полном разгаре, и Принс заметил, что по меньшей мере дюжина подбитых самолетов.
   Теперь целью стал сам лагерь Трассенхайде, и он испугался, что случайные бомбы могут упасть в лесу, поэтому он спрыгнул с дерева и побежал в поля за ним, стараясь не подходить слишком близко к колючей проволоке. периметр. Насколько он мог судить, лагерь пылал.
   Бомбардировщики Королевских ВВС летели низко, и когда последняя волна ушла, они, казалось, снижались перед своим последним поворотом на запад, давая ему гораздо более ясный обзор. В основном это были ланкастеры, и его охватили эмоции. Они прилетели сюда с баз в Линкольншире, которые он так хорошо знал: Скэмптон, Викенби, Вудхолл-Спа и Бинбрук.
   Всего за год до этого над Германией совершили налет тысячи бомбардировщиков, и самолеты собрались в небе над Линкольнширом, прежде чем сформироваться и отправиться в море. Они наделали столько шума, что Генри проснулся, а отец и сын стояли перед плотными шторами и смотрели на них, Генри пытался их сосчитать.
   Мог ли Генри наблюдать за этими самолетами, когда они покинули свои базы сегодня вечером? Увидит ли он эти самые самолеты, когда они вернутся через несколько часов? И будет ли он все еще пытаться их сосчитать?
  
   Его память о следующих двенадцати часах представляла собой смесь грубой ясности и расплывчатой путаницы. Его главная проблема, как он оглядывался назад, заключалась в том, чтобы воссоздать в уме правильную последовательность событий.
   Он вспомнил, как бежал из леса к проволочному забору по периметру, а затем услышал крик охранника и побежал обратно к хижинам. Его собственная хижина получила прямое попадание, как и те, что стояли по обе стороны от нее. Все трое так сильно пылали, что никто в них не мог выжить. Пострадала и хижина, в которой жили украинцы, но там были выжившие, все сильно обгоревшие.
   Некоторое время рабочие, избежавшие пожара, были загнаны на свою территорию небольшим количеством очень нервных охранников, но затем их разделили на группы, чтобы они отправились в основную часть лагеря, чтобы помочь тушить пожары.
   Принц попытался отметить, где они были и какие повреждения он мог видеть, но в темноте и суматохе было почти невозможно что-то разобрать. Они тратили несколько минут на тушение одного пожара, прежде чем их торопили к другому и ждали, пока им дадут другое задание. Они провели несколько часов, перенося тела в импровизированный морг возле аэродрома, и с рассветом стали очевидны масштабы повреждений.
   Трудно было понять, какие подробности нужны Лондону. Большинство зданий, похоже, пострадали, но лишь некоторые из них были полностью разрушены. Были даже свидетельства того, что в экспериментальной зоне работа продолжалась в обычном режиме, и он увидел большую ракету - явно невредимую - установленную на чем-то, похожем на железнодорожный вагон.
   Позже тем же утром его направили на небольшую работу в район главных казарм, где жили немцы. Один жилой блок получил прямое попадание, а два других были повреждены, но разрушения оказались не такими обширными, как он надеялся. Когда они помогали расчищать проезжую часть, к ним подошел молодой офицер СС. Его лицо было призрачно бледным, и он дрожал, зажигая сигарету. Принц улыбнулся и протянул ему спичку. Он был поражен, когда офицер предложил ему один.
   'Откуда ты?' Он казался благодарным за то, что есть с кем провести несколько минут.
   - Франция, сэр.
   Офицер кивнул, словно подтверждая, что слышал о Франции.
   'Какая часть?'
   - Лион, сэр.
   - Там живет мой двоюродный брат. Вы хорошо говорите по-немецки.
   Принц не мог поверить, насколько необычно спокойным был офицер СС. Это была прекрасная возможность узнать, что он знал.
   - Сколько человек было убито прошлой ночью, сэр?
   Немец пожал плечами. "Откуда мне, черт возьми, знать? Сотни, конечно. Он кивнул в сторону разрушенного жилого дома. - Все они там, для начала.
   - Там были солдаты или ученые?
   Теперь офицер выглядел немного более подозрительным. 'Почему ты спрашиваешь?'
   - Мне просто интересно. Аэродром выглядел нетронутым, но заводы Фау-2, похоже, получили несколько прямых попаданий...
   Он недооценил ситуацию: офицер больше не был спокоен. - Какого черта ты задаешь все эти вопросы?
   - Я знаю, почему он задает все эти вопросы.
   Принц обернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал. Это был еще один французский пленник, один из хижины недалеко от их хижины. Это была группа из Блуа, которой, по настоянию Эмиля, нельзя доверять: петенисты.
   - Почему? Офицер СС подошел к мужчине.
   - Потому что он не тот, за кого себя выдает. Я даже не думаю, что он француз. Он появился в лагере несколько недель назад...
   Принс сказал офицеру СС, что никогда не слышал ничего настолько нелепого. По его словам, он проработал здесь больше года и был таким же французом, как и любой другой мужчина.
   Сначала офицер СС выглядел склонным поверить ему или, по крайней мере, оставить все как есть: по правде говоря, были гораздо более важные вещи, о которых нужно было беспокоиться, чем ссора двух французских пленных. Но другой человек из Блуа не сдавался.
   Тогда давай, узнай, француз ли он!
   Говорю вам, его контрабандой провезли в лагерь несколько недель назад.
   Все остальные в его хате были коммунистами. Мертвые коммунисты сейчас - в лучшем виде.
   Держу пари, он как-то связан с этим взрывом.
   Подошел более старший офицер СС и спросил, что, черт возьми, происходит. - Разве ты не видишь, что есть над чем поработать?
   - Да, сэр, но один из заключенных говорит, что этот человек не француз и несколько недель назад был тайно провезен в лагерь.
   - Тогда иди и найди штурмбаннфюрера Ру и не трать время зря.
  
   Ричарду Принсу не повезло оказаться рядом с офицером СС, чей отец был французом и носителем языка. Штурмбаннфюреру Ру потребовалось меньше двух минут, чтобы убедиться, что кем бы и кем бы ни был Пьер Бретон, он не француз.
   Его отвели в импровизированную тюрьму, где он присоединился к паре десятков рабов, подозреваемых в причастности к взрыву. В течение дня количество заключенных увеличилось почти до ста, и каждый час привозили новых. Принц надеялся, что в большом количестве будет определенная безопасность; конечно, район, где их держали, становился все более хаотичным, и когда его, наконец, допросил офицер СС, это был торопливый допрос.
   Он придерживался своей истории: я Пьер Бретон из Лиона. Я здесь больше года. Мой французский плохой, потому что большую часть жизни я провел в Италии... Он не знал, поверят ли ему, но у него не сложилось впечатления, что они считают его вражеским агентом или диверсантом - во всяком случае, пока.
   Его бросили обратно в камеру, и прошло еще двенадцать часов, прежде чем его вытащили из нее вместе с дюжиной других. Он слышал ночью выстрелы из винтовки и был уверен, что ему грозит суммарная казнь. Он пытался подавить свой страх и нарастающую панику; его главная забота заключалась в том, чтобы найти несколько минут, чтобы написать письмо Генри, может быть, в Красный Крест...
   - Ты, иди сюда!
   Теперь смирившись со своей судьбой, он подошел к кричавшему на него офицеру СС.
   - У нас сейчас нет времени разбираться с вами, ублюдками. Ты из тех, кто украл хлеб, да?
   Принц кивнул и сказал, что ему ужасно жаль, но он работал без перерыва и...
   - Заткнись и иди к этой толпе. Скоро ты пожалеешь, что никогда не покидал это место.
   Принц прошаркал к небольшой группе, собравшейся у входа. На всех надели наручники и погрузили в грузовик. Заключенным рядом с ним был Август, немецкий коммунист, которого он знал по соседней хижине, который всегда делился своими сигаретами и постоянно читал стихи Шиллера и Гёте, что, по его словам, было его способом оставаться в здравом уме.
   - Ты знаешь, куда они нас ведут, не так ли? - сказал Август.
   'Нет.'
   "Нойенгамме".
  
   София фон Наундорф услышала о налете со своей виллы недалеко от Грайфсвальда; это было трудно не сделать. Как и Принц, она ждала его пару бессонных ночей, а когда услышала гул самолетов, встала с постели, оделась и стояла в саду своей виллы, разбирая вспышки и взрывы до восток.
   Она испытывала сильное чувство удовлетворения, осознавая, что сыграла в этом немалую роль. Она была уверена, что Пенемюнде уничтожают. Она мстила наилучшим образом. Конечно, она беспокоилась об англичанине, но она также знала, что говорилось в сообщении из Лондона: лагерь рабов не будет бомбить.
   Ее первый визит на остров Узедом в ожидании агента Лаэрта состоится в ближайшее воскресенье, через три дня после рейда. К настоящему времени, благодаря приюту, где она добровольно вызвалась добровольцем, она приобрела внушительную форму медсестры, которая вместе с пачкой документов от оберфюрера Хауссера в Грайфсвальде и "Мерседесом", набитым провизией для часовых в Вольгасте, надеюсь, она без труда доберется до Земпина.
   Когда англичанина не было видно, она решила, что он все еще собирает информацию или ему нужно еще несколько дней, прежде чем он сможет приступить к нужной работе, поэтому она вернулась во вторник и снова в пятницу. Его по-прежнему не было видно. В пятницу ей удалось поговорить с охранником на пляже, который был благодарен за сигареты, которые она сунула в карман его шинели. Должно быть, это было ужасно, сказала она. Много людей было убито?
   - Немало, миледи, но не так много, как вы ожидаете, не учитывая количество пролетавших над нами самолетов и количество сброшенных ими бомб.
   Она сказала ему, какой он смелый, и он должен взять эту колбасу, пожалуйста... нет, я настаиваю. Были ли убиты в основном хорошие немцы или рабы?
   "Удивительное количество рабов, миледи, на самом деле их сотни: можно было подумать, что они избегают этого района, но, возможно, Королевские ВВС не так умны, как Люфтваффе! Ах хорошо...'
   Но все же она не сдавалась. Она вернулась в следующее воскресенье, а также в следующие вторник и пятницу. В пятницу ее допросил сотрудник гестапо на контрольно-пропускном пункте. Он был достаточно уважительным, но достаточно нервным и не совсем доверял ее ответам.
   Прошло уже больше двух недель после рейда. Она должна была заключить, что агент Лаэрт был убит, что было очень печально, но теперь ей нужно было думать о себе.
   Ее визиты в Узедом, казалось, вызывали подозрения.
   Она должна вернуться в Берлин.
  
   Вернувшись в Грайфсвальд, она объяснила приюту, что получила тревожные новости о своем муже и собирается домой. Она использовала выходные, чтобы собрать вещи на вилле и уговорить оберфюрера Хауссера дать ей достаточно топлива, чтобы вернуться в Берлин. В воскресенье вечером она вытащила из тайника датское и немецкое удостоверения личности англичанина и сожгла их.
   Она покинула Грайфсвальд с рассветом в понедельник и в тот же день была в Берлине. Письмо от Карла-Генриха пришло этим утром и ждало его на прекрасно отполированном столе с инкрустациями из слоновой кости, который он украл у Гольдманов. Ей удалось отправить в Лондон подробное сообщение: похоже, рейд имел ограниченный успех; многие рабы были убиты; она боялась, что англичанин был одним из них. Они не должны были ожидать известий от нее в течение долгого времени.
   Во вторник утром она отправилась навестить Конрада, ближайшего друга своего мужа и товарища по бригадефюреру СС . Его выслали из Сталинграда из-за полученных ранений, и теперь он работал в штабе СС.
   - Мы не должны считать отсутствие новостей хорошей новостью, София. Карл-Генрих такой умный, я уверен, что если кто и сможет выбраться оттуда, так это он. Вы попомните мои слова.
   - Но это звучит так маловероятно, Конрад. Паулюс сдался больше месяца назад. Наверняка я бы уже что-нибудь услышал.
   - Не будь пораженцем, София. Но скажи мне, могу ли я что-нибудь для тебя сделать?
   - Есть одна маленькая услуга, Конрад. Карл-Генрих сказал мне, что если с ним что-нибудь случится - или даже если будет казаться, что ему угрожает опасность, - я должен поехать в Цюрих, забрать немного золота, которое у него есть в банке, и вернуть его сюда. Я думаю, что должен сделать это сейчас, но мне потребуются документы, позволяющие мне покинуть Рейх и попасть в Швейцарию.
   - Это не маленькая услуга, София, это...
   "Он также сказал, что вы были хорошим другом, таким верным и заслуживающим доверия. Золота много, Конрад; он получил его от евреев перед тем, как отправить их в отпуск на восток. Я знаю, что он хотел бы, чтобы ты получил немного из них в знак своего уважения к тебе.
   Бригадефюрер СС сказал ей, что ему нужно несколько дней, чтобы поработать над этим: может быть, к пятнице?
   Она сказала, что в четверг будет лучше, так как тогда она сможет сесть на поезд в пятницу. - Если повезет, Конрад, я вернусь сюда в это же время на следующей неделе, и что-то давит на мои сумки. Если бы можно было также получить документы, подтверждающие, что я занимаюсь государственным делом - возможно, для СС, - это было бы очень полезно".
   Он сказал ей вернуться в четверг, и она вернулась в квартиру в Шарлоттенбурге. У нее было так много дел и так мало времени, чтобы сделать это. Она знала, что это вызовет подозрение, если она возьмет больше одного чемодана, и было трудно решить, что оставить. Она носила свои меха и драгоценности, и она упаковывала еще драгоценности вместе с серебряными подсвечниками, принадлежавшими Гольдманнам. Она знала, насколько они важны для семьи, и надеялась однажды вернуть их. Последним пунктом в деле был, пожалуй, самый важный: дневник ее мужа.
   Она позаботилась о том, чтобы ее горничная не знала о том, что происходит. Она дала ей несколько выходных и сказала, что вернется к понедельнику.
   Когда горничная ушла, она достала письмо Карла-Генриха и несколько раз перечитала его, смакуя его, как захватывающий роман. Затем она открыла одну из бутылок того, что, как он уверял ее, было превосходным марочным шампанским: "Мумм", его любимое.
   Она приняла ванну и провела в ней час, затем надела шелковый халат, налила четвертый бокал шампанского и еще раз прочитала письмо.
   Глава 19
   Сталинград; Швейцария, январь - февраль 1943 г.
   Штаб 6-й армии
   Авиабаза Гумрак
   20 января 1943 г.
   Милая моя, милая Софья,
   Я пишу это письмо с тяжелым сердцем, потому что боюсь, что это может быть последний раз, когда вы слышите обо мне, вашем преданном и любящем муже.
   Я не могу описать, насколько трудны обстоятельства, в которых я пишу. Холод невообразим; у нас больше нет топлива ни для отопления, ни для приготовления пищи, хотя в любом случае почти не осталось еды для приготовления пищи.
   Теперь мы полностью окружены Советами, и это может быть только вопрос дней, если не часов, прежде чем они захватят Гумрак. Я должен был воспользоваться возможностью выбраться отсюда на прошлой неделе, когда у меня действительно была возможность сделать это на Хейнкеле. Однако генерал-полковник Паулюс сделал это своим штабом, и я решил остаться. По правде говоря, уже несколько недель как не было необходимости в СС, поскольку наша роль заключалась в том, чтобы помочь захватить Сталинград, а затем разобраться с теми, кто в нем остался.
   Пилоты "Хейнкеля" и "Юнкерса" проявили себя весьма героически, летая в самых ужасных условиях, чтобы доставить кое-какие припасы, а вместе с ними и нашу почту. "Юнкерс" готовится к вылету через несколько минут, и я прослежу, чтобы это письмо дошло до него. Я не сомневаюсь, что это будет последний полет Люфтваффе из Гумрака.
   Последнее письмо, которое я получил от вас, было датировано 26 декабря, когда вы сказали мне, что собираетесь стать волонтером в приюте Фрауэншафт в Грайфсвальде. С тех пор я надеялся получить от вас известие, но я полагаю, что вы были слишком заняты, внося свою лепту, чтобы помочь нашему благородному делу. То, что ты был таким самоотверженным и думаешь только о других, меня мало удивляет.
   Здесь много пораженческих разговоров о капитуляции: кажется, Паулюс склонен в этом направлении. Ходят слухи, что фюрер собирается произвести его в фельдмаршалы, поскольку ни один немецкий фельдмаршал никогда не сдавался в плен, но я сомневаюсь, что даже это его убедит. Хотя это постыдно, я должен брать пример с командира. Если я останусь жив после падения Гумрака, то, несомненно, попаду в плен. Ходят слухи, что Советы правильно обращаются с немецкими военнопленными, но это не относится к СС. Поэтому я получил форму Вермахта и присвоил себе младший чин. Представьте - ваш муж разжаловал себя! По крайней мере, это должно гарантировать, что я выживу, хоть и в плену. Пожалуйста, продолжайте писать мне, и, надеюсь, ваши письма дойдут до меня по обычным каналам. Убедитесь, что вы используете мое новое имя, оберлейтенант Карл Наундорф.
   Я так много могу сказать тебе о своей любви к тебе и о том, как ты была верной женой и гордым национал-социалистом. Однако мне нужно спешить: я вижу, что "Юнкерс" готовится к отплытию, и я должен убедиться, что это письмо доставлено на борт.
   Пока мы не встретимся снова, верьте в Абсолютную Победу!
   С моей вечной любовью,
   Хайль Гитлер!
   Твой преданный муж,
   Карл-Генрих
  
   Берн, Швейцария
   23 марта 1943 г.
   Дорогой Карл-Генрих,
   Мне так много нужно сказать, что я даже не знаю, с чего начать. Я думаю, что, возможно, лучше всего было бы мне рассказать обо всем в том порядке, в котором это произошло.
   Однако сначала я должен признать, что если вы читаете это письмо, то я надеюсь, что вы уже знаете о той роли, которую я сыграл в любой судьбе, ожидающей вас, судьбе, которую вы полностью заслуживаете.
   Я также должен признать, что в какой-то мере я виноват в том затруднительном положении, в котором оказался. Когда вы отказались от адвокатской деятельности и вступили в СС, я должен был уйти от вас или, по крайней мере, возражать. Когда ты начал придерживаться самых ужасных взглядов, я должен был развестись с тобой. Когда вы так ужасно обращались с Гольдманами, я должен был что-то с этим сделать. То, что я этого не сделал, является источником значительного сожаления и стыда.
   Потом началась война, и ты был в своей стихии. Когда вы начали хвастаться своим участием в массовых убийствах евреев и других, я решил, что с меня хватит, но к тому времени мне было очень трудно что-то с этим поделать. У меня не было собственных средств, и развод с офицером СС имел бы для меня серьезные последствия.
   Мне было стыдно за то, что я ничего не делаю, а потом, в конце 1940 года, произошли две вещи. Первый был, когда вы были в Польше, вскоре после того, как вы были дома в отпуске. Однажды ночью я готовился ко сну, когда услышал крик горничной. Я вышел в коридор посмотреть, что происходит, а она была в реальном состоянии: она видела мышь в своей комнате. Она выгнала его, и он пропал под дверью твоего кабинета. Мы пошли искать его и увидели, что что-то метнулось под столом. Нам удалось сдвинуть стол и отодвинуть ковер, обнажив половицы, в одной из которых была дыра, достаточно большая, чтобы в нее можно было просунуть два пальца. Я сделал это и был удивлен тем, как легко я смог вытащить половицу. Я заметил спрятанный под ним пакет, завернутый в ткань, и понял, что это может быть важно, но сказал горничной, что ничего не вижу, и нам лучше положить все обратно. На следующий день, когда она ходила по магазинам, я достал пакет.
   Вы, конечно, знаете, что там было: реквизиты счета в швейцарском банке на ваше имя, открытого в Банке Леу на Парадеплац в Цюрихе. Другим пунктом был дневник, который вы вели с августа 1939 года по октябрь 1940 года. В течение следующих нескольких дней я прочитал каждое слово в этом дневнике. События, о которых вы писали, небрежность, с которой вы их записали, подробные описания - они были настолько шокирующими, что я мог уместить только несколько страниц за раз. Но когда я закончил читать, я решил что-нибудь сделать с этим дневником. По крайней мере, это было доказательством того, что вы совершили ужасные и непростительные преступления против невинных гражданских лиц. Я решил, что должен использовать его, чтобы убедиться, что вы привлечены к ответственности за эти преступления.
   Конечно, всегда была возможность, что, когда ты будешь дома в отпуске, ты сможешь удалить дневник, поэтому я решил скопировать каждое слово, расшифровать все его содержание.
   Мы скоро вернемся к дневнику, но подумай, Карл-Генрих, тебя погубила мышь!
   Я упомянул о двух событиях конца 1940 года. Второе - и вы поймете, если я несколько расплывчат здесь - это то, что я встретил человека из нейтральной страны, имевшего связи с разведкой союзников. Короче говоря, я стал агентом союзников. Опять же, я не собираюсь вдаваться в подробности, но хочу, чтобы вы знали, что я был для них активным и эффективным агентом. Я сделал все, что мог, чтобы подорвать позиции нацистов. Моя поездка в Грайфсвальд, которой вы так гордились, была просто для того, чтобы предоставить мне прикрытие, чтобы помочь союзникам в их шпионаже за расположенной поблизости ракетной базой Пенемюнде. База была разрушена в феврале, и мне хочется думать, что я сыграл в этом немалую роль.
   Но после того, как это произошло, я решил, что сейчас самое время уехать из Германии. Я был агентом более двух лет и чувствовал, что моя удача может скоро кончиться.
   Итак, я вернулся в Берлин и с помощью вашего дорогого друга Конрада смог получить документы, позволяющие мне поехать в Швейцарию. Я сказал ему, что это для того, чтобы собрать золото, которое у тебя там было, и вернуть его, пообещав ему свою долю. Благодаря его жадности я получил отличный набор документов.
   Я села на поезд в Цюрих, где благодаря вашим документам и тому факту, что я смогла доказать, что я ваша жена, я смогла получить доступ к вашему аккаунту. Теперь он пуст, Карл-Генрих, и я использовал средства, чтобы открыть собственный счет, который гарантирует, что я никогда не буду нуждаться в деньгах. Я использовал часть из них, чтобы заплатить за новую личность гражданина Швейцарии. Это было дорого, но идентичность отличная: никто и никогда не сможет связать меня с Софией фон Наундорф.
   Из Цюриха я отправился в Женеву, где базируется Международный Красный Крест. Видите ли, дневник все еще был под половицами, когда мне пора было уезжать из Берлина, так что я смог взять с собой оригинал, а также копию, которую я сделал. Моя идея состояла в том, чтобы передать им дневник вместе с этим письмом для вас, как я понял, они доставляли письма для заключенных. Но это не сработало. Красный Крест не мог быть менее заинтересованным - они сказали, что не могут доставлять письма немецким военнопленным в Советский Союз, а что касается дневника, то либо не поняли, либо, скорее, им было все равно.
   Но когда я ушла, за мной вышла секретарша. Она сказала, что слышала, что произошло: почему я не обратилась с этим вопросом в советское посольство в Берне?
   Поэтому я последовал ее совету и поехал в Берн. Должен сказать тебе, Карл-Генрих, что Швейцария - самая спокойная страна с прекрасными пейзажами, и путешествовать по ней поездом (первого класса, благодаря твоей щедрости!) удовлетворительный опыт.
   Поначалу советское посольство отнеслось к этому скептически. Сначала я виделся с младшим дипломатом, но он передал дело кому-то постарше, а потом кто-то другой подробно его исследовал. Кажется, им удалось проверить некоторые факты в вашем дневнике, особенно запись от января 1940 года, касающуюся Кельце. Я уверен, что вы его помните, но на всякий случай прилагаю к этому письму еще одну копию этой записи, которую я сделал.
   Вы можете прочитать это, Карл-Генрих. Это помогло решить вашу судьбу.
   Советские официальные лица были очень полезны и даже полны энтузиазма. Дневник поможет им выявить ряд военных преступников, в том числе и вас. В своем последнем письме вы сказали, что собираетесь переодеться младшим офицером вермахта. Им удалось связаться со своими товарищами, ответственными за пленных, захваченных в Гумраке, и теперь они знают, что оберлейтенант Карл Наундорф на самом деле является бригадефюрером СС Карлом-Генрихом фон Наундорфом. Вы действительно должны были быть более изобретательными, принимая другую личность, но тогда, я думаю, ваше высокомерие взяло верх над вами.
   Итак, мы здесь, Карл-Генрих. Советы уверяют меня, что из соображений безопасности они покажут вам это письмо только за несколько минут до вашей казни, так что вы не сможете никому раскрыть его содержание.
   Моя новая жизнь начинается сейчас, а твоя подходит к концу.
   София
  
   Среда, 24 января 1940 г.
   Кельце, Радомский район, Генерал-губернаторство Польши
   Я думал, что нет ничего веселее, чем покорить Польшу менее чем за месяц в сентябре прошлого года, но в наши дни жизнь стала еще веселее. Я не делал запись в течение нескольких дней, потому что мы были так заняты, хотя это была не очень тяжелая работа! Вчера вечером, после наших "натуг", Карл, Герд, Георг и я "одолжили" ящик превосходной водки в купеческом доме в одном из лучших районов этого убогого города. Я мало что помню из того, что произошло, но скажем так, сегодня утром водки было немного. Герду также удалось заполучить шесть девушек: четыре польки и две еврейки, и ни одной из них не было больше восемнадцати лет! Я помню, мы поспорили о том, у кого из нас будут две девушки, и в конце концов это были Герд и я: Герд, потому что он их нашел, я, потому что я тянула за собой!
   Поскольку сегодня утром я чувствовал себя таким "виноватым", я написал Софии длинное письмо, в котором, как всегда, поклялся в вечной любви. Она пишет мне такие милые письма, что я чувствую, что должен ответить тем же.
   Так что самое интересное, что мы сейчас имеем, связано с евреями. Это место полно ублюдков! Фриц Кацман, который сейчас отвечает за охрану района, сказал мне на днях, что до войны в городе было всего около 15 000 евреев. Сейчас их более 20 000, потому что их привозят из других мест. Я предполагаю, что рано или поздно им придется поместить их в одну область, чтобы ими можно было управлять, пока мы придумываем другие планы, что с ними делать.
   Вчера утром я был в офисе Кацмана, и он рассказал мне о доме на Почешке, где тусовалась кучка радикальных евреев. Очевидно, они прибыли из небольшого городка под названием Хмельник, который находится к югу от Кельце. По словам Кацмана, эти евреи были политическими радикалами; они принадлежали к светской социалистической партии Бунд. Он сказал, что положил на них глаз, потому что опасался, что они могут вызвать проблемы. Я сказал ему: "Кацман, какой, черт возьми, смысл за ними следить? Чего ты ждешь? Ты хочешь, чтобы они начали стрелять в наших парней?
   Он не выглядел слишком счастливым, когда я так с ним разговаривала. Он в том же звании, что и я, - оберфюрер, - хотя я удивлюсь, если не получу его в звании через несколько месяцев, если мое повышение до бригадефюрера состоится, а я уверен, что так оно и будет. Он сказал: "Хорошо, фон Наундорф, разберитесь с этим сами", и я сказал, что с удовольствием. Карл, Герд и Георг были свободны, поэтому мы взяли с собой отряд штурмовиков и отправились к дому на Почешке.
   Я решил, что мы должны относиться к рейду как к надлежащей операции; в конце концов, мы не знали, вооружены ли эти люди. Я командовал отрядом, проходившим через переднюю часть дома, а Георг присматривал за задней частью. Герд и Карл завели своих людей в дома по обеим сторонам, потому что эти евреи, как известно, использовали чердачные пространства как пути отхода.
   Но беды не было. Их было около дюжины, все в возрасте от двадцати до тридцати лет - поровну между мужчинами и женщинами - все сидели на кухне и проводили какое-то совещание. Оружия не было видно. Они явно были в шоке, когда мы ворвались, но один из них, вы не поверите, имел наглость спросить нас, есть ли у нас разрешение входить в дом в таком виде! Я сказал ему, что это все разрешение, которое мне нужно, вытащил свой пистолет Люгер и ударил его им по лицу. Я уверен, что сломал ему челюсть, но он не издал ни звука; он просто стоял и улыбался. Я так разозлился, что тут же выстрелил в него, и остальные начали кричать.
   Как только мы их успокоили, я приказал своим людям обыскать дом. Одна из женщин вышла вперед и сказала, что там больше никого нет и они с радостью придут в полицейский участок. Мне это показалось, мягко говоря, странным. Пока мы не застрелили молодого человека, они вели себя довольно дерзко, а теперь сами вызвались поехать в участок. Я решил, что это из-за того, что я приказал обыскать дом. Тогда я сказал, что хочу провести тщательный обыск. И действительно, они обнаружили люк в подвале, а через него - маленькую подземную комнату - на самом деле скорее дыру - с полдюжиной маленьких детей. Что ж, это был бонус!
   Когда мы вывели детей на улицу, где их ждали остальные, поднялся настоящий переполох, суть которого заключалась в том, что взрослые умоляли нас взять их, но пощадить детей. Представьте себе, какое (и, надо сказать, типичное) высокомерие евреев, которые думали, что могут договориться с нами!
   Я собирался арестовать их всех, но Герд сказал, что у него есть идея получше. Он собрал их вместе и заставил всех идти вперед. Взрослые пытались утешить детей, которые были в ужасе. Я предполагаю, что им всем было около пяти или шести лет. Вскоре мы подошли к реке Сильница, которая, если честно, не очень большая река, но она более чем служила нашей цели, тем более, что вода была такой холодной. Герд приказал своим людям выстроить детей на берегу и лично толкнул их туда, одного за другим!
   Я могу сказать вам, они не длились долго. Я думаю, что холод, должно быть, был слишком сильным для них. Мы заметили, что несколько местных поляков наблюдают за нами с другого берега, и когда дети утонули, они зааплодировали, как будто мы устроили для них шоу. Иногда мне кажется, что поляки в Кельце презирают евреев больше, чем мы.
   После этого мы повезли взрослых в штаб СС, хотя, честно говоря, мне к тому времени уже все надоело. Я скорее надеялся, что они окажут какое-то сопротивление у дома на Поцешке. Я был за то, чтобы передать их в гестапо для допроса, но оберфюрер Кацман больше бюрократ, чем солдат, и он настаивал на том, что нам нужно обработать заключенных, а затем их отправят в лагерь.
   Меня не волновала вся эта бюрократическая чепуха, поэтому я сказал Георгу просто расстрелять заключенных тут же. Он колебался, наверное, потому, что два оберфюрера отдали противоречивые приказы, поэтому я сказал: "Знаете что? Я сделаю это сам! Я приказал штурмовикам выстроить заключенных у стены, и мы тут же расстреляли их из пулемета.
   Они были на удивление спокойны, а когда осознали свою судьбу, то начали петь песню, очень тихо, но звучащую как хор.
   Я понятия не имею, что это была за песня, но я не могу выкинуть ее из головы.
  
   НКВД (Народный комиссариат внутренних дел)
   Официальный меморандум: закрытый и конфиденциальный
   Кому: Комиссару госбезопасности (1-го класса) А. И. Степанову, отдел НКВД, советское посольство, Берн, Швейцария
   От: наркома госбезопасности 3-го класса Семена Михайловича Черняховского, Управление НКВД, лагерь для военнопленных Бекетовка, Сталинградская область
   Дата: 29 марта 1943 г.
   Субъект: бригадефюрер СС Карл-Генрих фон Наундорф.
   Товарищ Степанов,
   В дополнение к Вашему сообщению от 23 марта. Ваш отчет был отправлен в мой офис.
   Большинство немцев, взятых в плен после славной победы в Сталинградской битве, содержатся либо в лагерях для военнопленных на Дубовке, либо в Бекетовке. Всех немцев, найденных живыми на авиабазе Гумрак (освобожденной 21 марта), привезли сюда, в Бекетовку.
   Получив ваш отчет, мы смогли установить, что оберлейтенант вермахта по имени Карл Наундорф действительно находился в плену в этом лагере.
   Мои офицеры подвергли его интенсивному допросу. Сначала он категорически отрицал, что он бригадефюрер СС по имени Карл-Генрих фон Наундорф. Однако вскоре нам удалось установить, что этот заключенный действительно был членом СС, когда при осмотре мы обнаружили татуировку эсэсовца в его левой подмышке. Другие немецкие заключенные также опознали в нем офицера СС.
   Когда он столкнулся с деталями вашего доклада и, в частности, с утверждениями о его преступлениях против гражданского населения в оккупированной нацистами Польше, он отказался от комментариев.
   Дело было передано мне на рассмотрение: я решил, что существуют явные доказательства того, что бригадефюрер СС Карл-Генрих фон Наундорф совершил военные преступления, и приказал казнить его.
   Казнь состоялась сегодня в 06:00 утра. По Вашей просьбе, непосредственно перед казнью заключенному было показано письмо его жены от 23 марта вместе с разделом его дневника, относящимся к Кельце. Он прочитал часть письма, но отказался читать дальше, поэтому оставшуюся часть письма и отрывок из дневника ему прочитал немецкоязычный товарищ.
   Могу сообщить, что никогда не видел пленного - ни немецкого солдата, ни советского гражданина - таким рассерженным и огорченным. Несмотря на то, что он был в наручниках, его, тем не менее, пришлось сдерживать.
   Его ярость не утихала до момента казни, настолько, что его пришлось привязать к стулу и вот так нести на виселицу. В результате смерть через повешение не была мгновенной. Дополнительный вес стула и его борьба привели к тому, что веревка оборвалась, и заключенный корчился на земле в сильной агонии, пока не скончался примерно через десять минут.
   По моему указанию, ему не было оказано милости пули, чтобы убить его.
   Глава 20
   Нойенгамме; Любек, апрель 1943 г.
   Путешествие в Нойенгамме заняло целый день, сопровождаемый беглыми комментариями Августа, немецкого коммуниста, который каким-то образом знал об их пункте назначения, когда они покидали Пенемюнде. Они проехали через Мекленбург и Саксонию, свернули на юг перед Гамбургом, проехали через равнины к северу от могущественной Эльбы и, в конце концов, пошли по пути небольшой реки к огромному комплексу, окруженному колючей проволокой и прожекторами, пробившимися сквозь низкие облака и туман.
   - Нам повезло, - сказал Август, жуя окурок сигареты, найденный им на полу грузовика.
   - Не похоже, чтобы нам особенно повезло. Принц говорил по-немецки с Августом. Его компаньон был учителем современных языков в Берлине: английского и французского. Принс знал, что Август знал, что он не француз, и, возможно, даже догадался, что он британец, но не рискнул намекнуть на это.
   - Послушайте, Пьер, они подозревают всех нас здесь в той или иной причастности к тому воздушному налету. Мои друзья-психоаналитики - если предположить, что кто-то из них все еще жив, в чем я сомневаюсь, - сказали бы, что они параноики. Воздушный налет поверг их в панику, и они ведут себя по этому поводу нехарактерно иррационально. Они ищут всех и каждого, кто в этом виноват. Но нас должно утешать то, что они позволили нам покинуть Пенемюнде; если бы они хотели нас прикончить, они могли бы сделать это тут же. И если бы они хотели нас мучить, то они могли бы отправить нас во множество других лагерей, даже те ужасные в Польше, о которых вы слышали все эти ужасные слухи. Нойенгамме и так плох, но заключенных здесь заставляют работать. По всему району есть заводы. Если мы будем сидеть сложа руки и нам очень повезет, мы можем прожить несколько месяцев, и кто знает, что произойдет потом? Война вполне может быть окончена!
   Август Марксист, вечно оптимист.
  
   Они оказались в одном из вспомогательных лагерей Нойенгамме, на берегу реки Голубь-Эльба. Это был набор плохо построенных хижин на большом и открытом грязном поле, расставленных вокруг плаца, где заключенные собирались в начале и в конце каждого дня для подсчета поголовья. Неподалеку находился большой кирпичный завод, куда их отправляли каждое утро в семь часов и возвращали через десять часов, если повезет. Иногда они были так заняты, что оставались там всю ночь, позволяя поспать несколько часов на грязном полу.
   Это был хороший знак, по словам всегда оптимистично настроенного Августа. Принц ответил, что изо всех сил пытается это увидеть.
   - Бригадир из Бремена. Моя бабушка была из Бремена.
   - Значит, это хороший знак?
   - Нет, это значит, что я могу говорить на его диалекте, и он иногда что-то мне рассказывает. Он сказал мне, что власти все больше нуждаются в кирпичах, поскольку бомбардировки союзников оказывают разрушительное воздействие. Гамбург действительно сильно пострадал, как и все другие порты в этом районе, плюс, конечно, города Рура и Берлин. Так что чем больше кирпичей им нужно и чем усерднее нам приходится работать, тем больше это признак того, что нацисты побеждены!"
   Были и другие преимущества в том, чтобы работать всю ночь на кирпичном заводе. Огромные печи означали, что внутри было тепло, в отличие от ледяных условий в лагерных хижинах. И кормили немного лучше. В лагере их основную дневную еду приносили в хижину в большой кастрюле после вечерней переклички и разогревали на газовой плите. Это была кашеобразная смесь, приготовленная в основном из кожуры овощей с добавлением случайных кусков гнилого мяса. Они нередко находили плавающие в ней куски туш животных, иногда с мехом, все еще прикрепленным к коже. Но если у них была основная еда на фабрике, мастера следили за тем, чтобы у каждого из них был кусок хлеба, который иногда не был черствым. Иногда им давали сырую картошку, а когда охрана не смотрела, они пекли картошку в печах. Принц не мог припомнить, чтобы когда-либо ел что-то более вкусное.
   В их лагерной хижине было сорок человек, большинство из которых были голландцы или бельгийцы, плюс горстка немцев, несколько французов и пара норвежцев. Русские, украинцы и поляки, как правило, группировались в других хижинах, что часто приводило к довольно жестоким последствиям.
   Атмосфера в их хижине была не такой интуитивной, как могла бы быть в других. Некоторые национальности не особо любили друг друга, но и глубокой ненависти не было. Атмосфера была скорее тихой покорности: большую часть времени они проводили там в состоянии истощения и голода. Просто оставаться в живых и не попасть в беду занимало их.
   На задворках сознания Принца постоянно беспокоило, что нацисты не забыли, почему он вообще был отправлен в лагерь. Он слишком хорошо понимал, что оказался здесь потому, что другой французский пленный донес на него в Пенемюнде, и ему было трудно поверить, что на этом все кончилось. Он был убежден, что рано или поздно кто-нибудь в Пенемюнде или даже здесь, в Нойенгамме, соберется просмотреть его дело и решит снова допросить его.
   Когда он пробыл в лагере, должно быть, месяц, это ощущение, что его со дня на день вызовут эсэсовцы, стало навязчивой идеей. Он был убежден, что любой, кто идет за ним, следует за ним от имени СС; он даже начал задаваться вопросом, был ли Август подброшен туда, чтобы шпионить за ним. Он знал, что как только его допросят, с ним будет покончено. На серьезном допросе он не смог бы выдать себя за француза более чем на минуту. Чувство безнадежности начало охватывать его, и вскоре он потерял счет времени, погрузившись в бездну отчаяния, не заботясь ни о том, какой сегодня день недели, ни даже о том, какой месяц.
   Однажды днем один из бельгийцев из его хижины, мужчина лет пятидесяти по имени Франс, нашел его сгорбившимся в коридоре кирпичного завода, который ничего не делал, кроме как смотрел на стену. - Ты болен, мой друг?
   Принц покачал головой, не отрывая взгляда от стены перед ним.
   - Тогда почему ты так сидишь? Если тебя увидят охранники, у тебя большие проблемы, ты это знаешь.
   'Мне все равно.'
   - Тебя не волнуют неприятности?
   Он отвернулся, надеясь, что бельгиец поймет, что хочет, чтобы его оставили в покое. В этот момент к ним приблизились шаги, и он услышал, как Франс разговаривает по-фламандски с одним из пленных голландцев. Вместе они вытащили Принца и помогли ему вернуться в то место, где он работал.
   Вернувшись в хижину в тот вечер, он ничего не ел и просто лежал на своей койке лицом вниз, глядя в землю и наблюдая, как под ним снуют мыши. Что-то капало ему на шею с койки наверху, но он лежал неподвижно, не потрудившись сдвинуться ни на дюйм.
   Август подошел и сел рядом с ним. - Франс рассказал мне, что произошло на фабрике. Вы сдались, не так ли?
   Принц не ответил. Ему было трудно не согласиться с немцем. Август грубо схватил его за плечо и заставил повернуться к нему лицом.
   - Я нахожусь в этих лагерях еще до начала кровавой войны, уже более пяти лет. Вы должны отдать мне должное за то, что у меня есть некоторый опыт. Я знаю три вещи. Ты меня слушаешь?
   Принц не мог игнорировать огонь в глазах Августа и страсть, с которой он говорил.
   "Во-первых, нацизм будет побежден, а социализм восторжествует. Вторая такова: есть момент, когда некоторые мужчины просто сдаются в лагерях. Они решают, что жизнь настолько ужасна, что им все равно, живы они или нет. Я вижу, ты такой. Третье, однако, заключается в том, что есть способ выжить, способ выжить даже в самых ужасных обстоятельствах".
   Август помолчал, ожидая ответа. Принц сел, его глаза подали первые признаки жизни за несколько дней.
   - Посмотри на Хенка вон там, - продолжал Август. Они оба посмотрели на голландца, кроткого мужчину лет шестидесяти, преподавателя университета, который болел тифом с тех пор, как Принс прибыл в лагерь, но стоически продолжал свою работу, и на его лице редко срывалась нежная улыбка. - Хенк не должен быть жив, не так ли? Он был заключенным с тех пор, как нацисты вторглись в Нидерланды; его пытали в гестапо, и он находится здесь уже много лет. Он не был здоровым человеком и до войны. Почему он все еще жив, в то время как более молодые и сильные люди сдались и умерли?
   Принц пожал плечами: ты скажи мне .
   "Это потому, что у него есть то, во что он верит. У него есть цель, к которой он стремится. В его случае это его семья. Его жена скрывается - он отказался ее предать - и теперь держится, убежденный, что однажды они воссоединятся. Это то, что держит его в живых; это мощнее, чем что-либо еще. Те из нас, кто выжил несмотря ни на что - это потому, что у нас тоже есть ради чего жить. Для меня это моя политика; моя вера в то, что лучший мир придет на смену этому, что победа революционного социализма неизбежна. Вон тот француз, тот, что без бровей... у него ресторан в Париже, да? Он проводит весь день, планируя новое меню. Он сказал мне, возвращаясь сюда сегодня вечером, что знает plats du jour на каждый день года после освобождения, и теперь он работает над следующим годом. Вот что поддерживало его. Вы должны думать о чем-то, что поможет вам двигаться вперед, о вашей причине, чтобы выжить. Ты женат?'
   Впервые за несколько недель Принц почувствовал, как его переполняют эмоции. Голова его опустилась, а когда он снова поднял взгляд, в глазах его были слезы. 'Я был. Моя жена и дочь погибли в автокатастрофе".
   Август некоторое время смотрел на него, не зная, что ответить. Он положил руку на плечо Принца. "Мой друг, мне так жаль... больше никого нет? Может быть, у вас есть религиозные убеждения?
   - Нет, но у меня есть сын. Он очень молод. Произнеся эти слова, он вдруг почувствовал себя сильнее, словно мертвый груз отчаяния спал с него.
  
   Две недели спустя, примерно в конце марта, примерно ста заключенным было приказано стоять в конце утренней переклички. Это был один из тех дней, когда ветер становится менее резким, больше похожим на весну, чем на зиму. В полях за колючей проволокой можно было разглядеть даже цветы, странный всплеск цвета в их сером мире. Они простояли два часа, и, хотя им полагалось молчать, плац гудел обрывками шепота.
   "Они собираются стрелять в нас".
   - Они поведут нас на восток.
   "Обратите внимание, что они не оставили позади ни русских... ни поляков".
   Через два часа на плацу въехал длинный черный "Даймлер", и из него вылезли четверо мужчин в эсэсовской форме. Один из них подошел к микрофону.
   - Это Поли, ублюдок, - сказал Август.
   'Кто он?'
   "Оберштурмбаннфюрер СС Макс Паули, комендант Нойенгамме: как я уже сказал, ублюдок".
   Громкоговорители издали серию визгов, когда комендант двигал микрофон.
   - Через двенадцать минут прибудут грузовики, чтобы отвезти вас в Любек. Я не хочу, чтобы вы так думали, потому что вы находитесь в городе и вдали от этого места, охрана почему-то будет менее строгой. На самом деле будет наоборот. Мои люди, которые будут сопровождать вас, получили приказ стрелять в любого, кто создаст проблемы. Теперь вы должны отправиться в свои хижины и собрать все жалкое имущество, которое у вас есть.
  
   Любек подвергся такой сильной бомбардировке, что Принцу потребовалось некоторое время, чтобы понять, что на самом деле их везут через город. Сквозь щели в брезенте показалось сначала, что они в карьере, а потом в заброшенной промзоне.
   В конце концов грузовики въехали в порт и остановились перед огромным зданием. Они оставались там в течение часа, пока снаружи бушевала череда споров. Заключенные ловили его обрывками, суть заключалась в том, что ответственный за них офицер СС считал слишком рискованным держать их у доков, а кто-то другой сказал, что это единственный вариант: "Иначе вы можете развернуться и отогнать их обратно". на Эльбу!
   Еще спорили, потом им вдруг приказали выйти из грузовиков и поспешили в здание, похожее на заброшенный склад. Их отвели на верхний этаж, где провели перекличку и приказали стоять. Через час их спустили на нижний этаж, где в огромной комнате с одного конца ждала куча одеял, а с другого - две огромные кастрюли с супом.
   Есть.
   Спать.
   На следующее утро их разбудили в шесть утра, и они вышли из здания, а затем разделились на четыре группы. Группа Принса прошла милю в центр города и остановилась перед оболочкой здания, похожего на офисный блок. Им было приказано взять по лопате и начать расчищать завалы.
   В течение следующих двух недель жизнь в Любеке была такой: расчистка щебня по десять-одиннадцать часов подряд, изнурительная работа и сплошная скука, которые время от времени прерывались отправкой бригады для сортировки кирпичей и выбора кирпичей, которые считались первоклассными. более-менее целые. Все время им приходилось высматривать охранников, озлобленную кучку головорезов и садистов, которые искали любую возможность надругаться над заключенными.
   Однажды Принс вместе с группой разбирал груду кирпичей в обширном арочном проеме - все, что осталось от церкви. Он стоял рядом с Хенком, голландцем, который жил в своей хижине в Нойенгамме и выжил благодаря своей любви к жене. Хенк нашел старую тряпку, которую превратил в перчатку, чтобы защитить руку, когда собирал необработанные кирпичи. Один из охранников с важным видом подошел к ним, невысокий мужчина лет пятидесяти с красным лицом.
   - Какого хрена ты делаешь?
   - Сортировка кирпичей... сэр.
   - Я имел в виду, что это у тебя на руке?
   "Это для защиты: это значит, что я могу работать быстрее".
   'Сними.'
   "Почему я работаю медленнее?" Хенк мягко улыбнулся немцу, предполагая, что тот будет благодарен за объяснение.
   - Думаешь, ты умный, а? Наглый ублюдок... Охранник выхватил кирпич из рук Хенка и врезал его голландцу в висок. Хенк отшатнулся, и Принц двинулся, чтобы поддержать его, но охранник вытащил пистолет.
   - Ты, отойди, оставь его. Теперь Хенк рухнул на землю, из головы хлестала кровь, глаза едва открывались. 'Вставать!'
   На короткое время Хенк попытался подняться, но усилие оказалось слишком большим, и он снова рухнул на землю. Охранник подошел, поднес пистолет к его голове и выстрелил в него. Затем он повернулся и направил пистолет на остальных. 'Кто следующий?' Никто не сказал ни слова.
   В этот момент подошел офицер СС. Он велел им продолжать свою работу, и Принц слышал, как он напоминает охраннику, что им нужно как можно больше заключенных.
   Несколько дней спустя Принс был частью небольшой группы, отправленной на работу в Травемюнде, самую оживленную часть порта, район, ближайший к Балтийскому морю. Особенно сильный бомбардировочный налет разрушил главную дорогу, ведущую к докам, и его группа помогала ее расчищать. Их было около двадцати, и когда они закончили работу, охранники объявили, что они останутся в Травемюнде, а не будут каждую ночь возвращаться в Любек.
   В ту первую ночь Принс понял, что охранники - их было всего трое - не прошли перекличку. Это была нехарактерная ошибка, и он предположил, что решение отправить их в доки было принято в последнюю минуту, а это означало, что списка заключенных, вероятно, не было. Они спали на первом этаже здания таможни, а на следующее утро их разделили на более мелкие группы и отправили обратно на работу. Офицер портовой полиции приказал Принсу и Августу помочь загрузить корабль дальше вдоль набережной.
   "Эти заключенные не предназначены для этого. Они должны устранять повреждения бомбы; мы не можем допустить их на лодки. Это был тот самый охранник, который застрелил Хенка.
   - Мне все равно, - сказал полицейский, высокий мужчина с измученным видом, который явно был выше охранника по званию. "В Любекской бухте пятнадцать кораблей, ожидающих входа в порт, и еще дюжина, ожидающих выхода. Если мы не наведем порядок в этом беспорядке, мы будем иметь большую часть из тридцати кораблей, удобно представленных в качестве сидячих уток, когда эти ублюдки вернутся, чтобы бомбить нас.
   - Это пораженческие разговоры, я...
   'О, это? Ну, как насчет того, чтобы я доложил на тебя коменданту порта за саботаж торговли, а?
   Был достигнут своего рода напряженный компромисс: Принц и Август вместе с несколькими другими заключенными помогут погрузить корабль, но не будут допущены на него. Их работа заключалась в том, чтобы выгрузить ящики из ожидающего грузовика и отнести их к сходням.
   Проходя по набережной, они встретили несколько других кораблей. Один из них явно готовился к отплытию, и, когда они проходили мимо него, раздался громкий звук его рога. Судно было в основном скрыто за кранами; только когда они приблизились к нему, Принц внимательно его рассмотрел. Дрожь пробежала по его позвоночнику, теперь его чувства обострились. Он был так ошеломлен, что остановился на мгновение, и Августу пришлось толкнуть его в спину, чтобы он продолжал двигаться.
   Когда они подошли к грузовику, который должны были разгружать, напряженное противостояние между портовой полицией и охранниками возобновилось, охранники утверждали, что на разгрузку грузовика уйдет все утро, и их инструкции заключались в том, чтобы заключенные починили бомбу. наносить ущерб.
   Принц увидел свою возможность. Пока спор продолжался, он подошел к передней части грузовика. Прямо перед грузовиком была стена, идущая параллельно набережной, высотой не более трех футов.
   Он оглянулся: спор все еще бушевал, а остальные заключенные собрались на пристани. Он знал, что не может колебаться. Он быстро подошел к стене, пригнувшись, и перепрыгнул через нее, упав плашмя на щебень. Это займет у него всего пару минут. Ему просто нужно было быть осторожным.
   'Эй, ты! Останавливаться!'
   Он замер. Он не был уверен, откуда раздался крик и был ли он направлен на него. Он вжался в щебень.
   'Руки вверх!'
   Раздались два винтовочных выстрела. Первый, казалось, пролетел над ним, но второй врезался в стену в футе или около того от него, выбрасывая шлейф красной пыли. Он знал о других криках, и быстро стало очевидно, что они были адресованы ему. Его поймали.
   Охранник, руководивший его группой, - тот самый, который стрелял в Хенка, - подошел.
   - Это ваш пленник? У стены стоял солдат вермахта, направив винтовку на Принса.
   - Да, это мой пленник, так что можешь идти нахуй.
   - Может быть, вам следует следить за своим языком и присматривать за своими пленными, а? Разве это не твоя работа? Не то чтобы вам всем приходилось беспокоиться о драках, не так ли?
   Охранник перетащил Принца обратно через стену и ударил его ногой в спину. Он начал вставать, но охранник снова толкнул его.
   - На колени, французская сволочь, и лицом к стене.
   Он услышал, как на автомате отпустили предохранитель, и замер. На мгновение он подумал о том, чтобы снова прыгнуть через стену или броситься на охранника, но понял, что его положение безнадежно.
   Он открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука.
   Глава 21
   Любек; Копенгаген, апрель 1943 г.
   Но потом раздался звук .
   Этот звук исходил сверху, сначала неясный, гудящий звук, который очень быстро становился громче и совершенно оглушительным и повторялся много раз, заставляя землю содрогаться. Это был не просто шум; Принц теперь осознавал, что его окутывают чернота и жар.
   Он предположил, что его расстреляли.
   Но затем он услышал, как охранник позади него кричит: "Какого хрена?" за которым последовал огромный взрыв, отбросивший Принца к подножию стены, перед которой он стоял на коленях.
   Он, должно быть, был вырублен на мгновение или два: когда он пришел в себя, он сначала понятия не имел, где он был и как долго он был там. Он был окружен взрывами и удушливой пылью и завален щебнем. Хотя он был дезориентирован и растерян, постепенно он осознал, что что-то тяжелое давит на его ногу. Он понял, что союзники, должно быть, бомбят порт, и его поразило, как замечательно, что они чувствуют себя в состоянии сделать это днем: он должен не забыть сказать об этом Гилби. Он был бы рад это услышать. Рейд все еще продолжался, и он решил остаться на месте. Щебень действовал как форма защиты.
   Через несколько минут шум стих: больше не было ни взрывов, ни звуков самолетов над головой, ни зенитного огня с земли. В ушах странный звон. Вдалеке он мог слышать крики, а ближе к нему были крики, но больше ничего. Ему удалось освободить ногу и предварительно осмотреть себя. Он мог двигать всеми конечностями и не чувствовал явной боли. Он отодвинул обломки в сторону и огляделся. Грузовик, который они должны были разгрузить, должно быть, получил прямое попадание: от него мало что осталось, кроме груды металла. Кругом лежали тела охранников, портовых полицейских и других заключенных, никто из них не двигался, лишь немногие были целыми. Корабль, который они загружали, тоже попал под удар: от него валил черный дым, и он сильно накренился.
   Принц взобрался наверх, отряхнулся и побежал так быстро, как только мог, вдоль набережной к кораблю, который ранее привлек его внимание. Он все еще был там и казался невредимым, хотя на палубе кипела бурная деятельность: команда явно спешила покинуть порт, и он вряд ли мог их винить. Он продолжал бежать, не зная, окликнуть его или просто взобраться на борт.
   В этот момент снова прозвучал гудок корабля, и его нос отвернулся от причала, указывая на портовые ворота. Два матроса лихорадочно развязывали канаты на корме. Принц прыгнул с разбега и болезненно приземлился на палубу, его падение смягчила груда сетки. Он чувствовал, как корабль набирает скорость, выходя из порта.
   Два матроса стояли над ним, и между ними он мог разобрать название корабля на мостике, выделенное белым цветом вместе с названием порта приписки. Именно это и флаг над ним привлекли его внимание, и это был порт приписки, куда, как он надеялся, сейчас направляется корабль.
   Стрэнд Стьерн. Копенгаген.
   - Я датчанин... я заключенный. Я сбежал, мне нужна ваша помощь, пожалуйста... Я... - Он осознавал, что бормочет, когда два матроса смотрели на него сверху вниз, казалось, ничего не понимая. Принц задался вопросом, были ли они все-таки датчанами.
   Затем оба оглянулись на набережную, вглядываясь в ее исчезновение вдали.
   "Я не думаю, что кто-то его видел", - сказал один из них.
   - В таком случае нам лучше отвести его к капитану, - ответил другой.
   Оба говорили по-датски, и Принц почувствовал, как по его лицу текут теплые слезы.
  
   Капитан посмотрел на него так, как будто он был проблемой, без которой он действительно мог бы обойтись. Он засыпал его вопросами.
   Откуда я знаю, что ты датчанин?
   Как ты сбежал?
   Откуда мне знать, что это не ловушка?
   Принц сказал ему, что он мало что может сделать, чтобы убедить его, кроме как умолять его поверить, что он говорит правду. Он был заключенным, он был в концлагере, он бежал...
   Теперь к капитану присоединился еще один офицер, пожилой и в целом более симпатичный. Он представился как Отто и говорил с копенгагенским акцентом. Он был похож на деда Принса. - Он неважно выглядит, сэр.
   "Я попал под бомбежку".
   - Очевидно, но ты выглядишь так, будто у тебя лихорадка или что-то в этом роде. Вы говорите, что были в лагере?
   Принц кивнул. Теперь у него кружилась голова, и хоть убей, он не мог вспомнить, что сказать, если они спросят подробности о его датском происхождении.
   - Пойдем, лучше отведем тебя в лазарет. Ты можешь остаться там, пока мы не доберемся до Копенгагена. Боюсь, после этого вы будете предоставлены сами себе.
   - Когда мы пришвартуемся?
   - Завтра рано утром, если повезет. Зависит от...'
   'От чего зависит?'
   "О чертовых немцах".
  
   Путешествие было несложным, хотя во время него он начал чувствовать себя все хуже и хуже. Он был уверен, что Отто прав: у него поднялась температура, и сыпь, появившаяся несколько дней назад на животе, теперь распространяется по ногам. Они принесли ему одеяла и еду вместе со сменной одеждой и сказали, что теперь они очистили Любекский залив и что состояние моря для этого времени года хорошее.
   В шесть утра Отто вошел в лазарет с кружкой горячего кофе. По его словам, Strand Stjerne пришвартуется в Копенгагене в течение часа.
   - Нам придется спрятать вас в трюме, пока нас не осмотрят и не разгрузят. Когда все закончится, я приду и скажу тебе. Подождите пять минут, затем поднимитесь на палубу и исчезните. Я не знаю, куда вы направляетесь, и не хочу знать, но мы пришвартовываемся в Холмене, недалеко от центра города. Убедитесь, что вы покидаете доки через южные ворота, и все будет в порядке. У тебя есть деньги?'
   Принц покачал головой. У него ничего не было, даже документов. Отто вынул несколько заметок и сунул их в руку.
   - Инспекция начнется, когда мы пришвартуемся. После этого начнем разгрузку.
   Ему удалось сойти с лодки незадолго до одиннадцати, и покинуть причал было достаточно просто. Он продолжал идти, следуя указателям на Кристиансхавн. Но вскоре он почувствовал себя совершенно измотанным, лихорадка поднималась и опускалась, теперь каждый шаг требовал усилий. Он перешел дорогу по мосту Лангебро и, когда почувствовал, что дальше идти нельзя, заметил трамвай, идущий в Вестербро.
   Он знал, что болен и очень истощен, но мысли о горячей ванне и хорошей постели, а больше всего о Ханне, поддерживали его.
  
   "Нам нужно подумать о какой-то системе оповещения, когда вы вернетесь. Эта миссия может занять недели, а то и дольше, и всегда есть вероятность, что за это время со мной что-то может случиться".
   - Не говори так. Я-'
   "Нет, мы должны быть реалистами".
   Разговор состоялся за день до его отъезда из Копенгагена в начале января. Ханна сказала, что, когда он вернется, ему следует сначала пройти в переулок позади ее квартиры.
   "Окно моей спальни выходит на аллею. У меня есть высокая фарфоровая статуя черного кота; вы не можете пропустить его, это почти два фута в высоту. Когда я буду в своей квартире и посчитаю, что опасности нет, я поставлю кошку на подоконник. Когда я выйду, я удалю это. Так что вы должны идти в свою квартиру только в том случае, если увидите кошку в моей квартире. Понять?'
   Принц кивнул. - Черные кошки на удачу, а?
   'Будем надеяться. Это может означать, что вы ждете довольно долго - я могу быть на работе и возвращаться поздно. В переулке есть надворная постройка, где хранятся мусорные баки. Оттуда хорошо видно окно. Там с полдюжины баков, больших - надо только спрятаться. Если и когда вы увидите кошку, идите в свою квартиру, и ключ будет приклеен скотчем к верхней раме. Как только вы войдете, поставьте вон ту голубую вазу - ту, что на прикроватном столике - на окно. Тогда я буду знать, что ты вернулся.
   - А если я подожду, а черная кошка не появится?
   Она деловито пожала плечами. - Тогда вы должны предположить, что со мной что-то случилось, и это небезопасно. Мы не можем предусмотреть все возможности, Питер. Боюсь, тогда ты будешь один. Я бы посоветовал вам попытаться пробраться в Швецию.
  
   Была середина апреля, чуть более трех месяцев с тех пор, как он покинул Копенгаген, и почти два дня он прятался в вонючем сортире в переулке за квартирой Ханны. Он прибыл туда в полдень теплой среды, а сейчас было несколько минут седьмого пятничного утра, и за все это время ни одна черная кошка не появлялась в окне квартиры Ханны.
   Насколько он мог судить, из ее дома не поступало никаких других признаков жизни: ни вспышки света, ни движения. Он не спал всю прошлую ночь, прислонившись к дверному проему уборной, дверь была расположена так, что защищала его, но позволяла видеть окно. По крайней мере, это давало ему некоторое облегчение от непреодолимой вони из мусорных баков. В первый же день он обыскал мусорные баки в поисках какой-нибудь еды и выбрал несколько черствых ломтиков хлеба и несколько выброшенных вареных картофелин. Он думал, что это будет достаточно безопасно, но позже сильно заболел. С наступлением темноты стало очевидно, что он делил свой сортир с большой крысиной семьей, одной из тех семей, которые все время были чем-то заняты и не верили в тихие ночи.
   Было ясно, что он не может вернуться в квартиру. Она предлагала ему попытаться попасть в Швецию, но он был истощен, у него не было ни денег, ни документов, и теперь он почти не сомневался, что его лихорадка была сыпным тифом, что неудивительно, учитывая, что так много людей вокруг него за последнюю пару месяцев страдал от этого. То, что ему удалось вернуться в Копенгаген, было чуть ли не чудом.
   Он подполз к задней части флигеля, скинул крысу с куска покрытого блохами ковра, который он достал из мусорного ведра, и рухнул вниз. По крайней мере, его не рвало уже несколько часов. Другая крыса смотрела на него с плохо скрываемым любопытством из-под мусорного ведра. Он узнал в нем Адольфа, названного так из-за черного пятна под носом.
   Помимо того, что он был болен и истощен, он также должен был смириться с осознанием того, что с Ханной, должно быть, случилось что-то ужасное. Это было ужасное потрясение, которое поразило его, как кувалда. Он считал ее такой умной и находчивой, полагал, что она справится с любой ситуацией.
   И теперь он понял, как сильно он любил ее.
  
   Должно быть, он задремал на несколько часов, потому что его разбудил тот факт, что кто-то открыл дверь флигеля и бросил что-то в один из мусорных баков. Когда они ушли, он проверил: полбуханки хлеба и два-три сморщенных яблока. Питаемый этим и отдохнувший после сна, он мог мыслить более ясно, и при этом он вспомнил тот последний вечер в Мэтлоке, когда они с Гилби были одни в столовой, и Гилби заверил его, что он агент, которого он может безоговорочно доверять.
   У нас есть еще один источник в Копенгагене, такой высокопоставленный и важный для нас, что вам следует обращаться к нему только в самых крайних обстоятельствах. Его кодовое имя Браунинг... Я сейчас расскажу, как с ним связаться.
  
   Принц вышел из уборной позже тем же утром, осознавая, что от него пахнет и он выглядит точно так же, как человек, который провел последние два дня в компании крыс. Наряду с отсутствием sikkerhedsområderne или каких-либо других документов его можно простить за настороженность.
   Но он также чувствовал себя явно плохо, распространяющаяся сыпь теперь была очень болезненной, а температура повышалась, и это было усилие, чтобы сосредоточиться на том, что он должен был делать дальше. Он вспомнил инструкции Гилби.
   Украсть велосипед. Мне сказали, что в Копенгагене их полно: надоедливые штуки. Делайте все возможное, чтобы не попасться.
   Он сел на трамвай из Вестербро в парк Конгенс-Хейв, где ранее заметил большое количество велосипедов, припаркованных у Готерсгейда. Он сел на скамейку в тени, отбрасываемой аллеей деревьев, и стал ждать появления добычи. Через десять минут он прибыл: мужчина лет сорока, в спешке, с портфелем, привязанным к сиденью. Он прислонил велосипед к перилам и зашагал прочь, поправляя при этом шляпу и галстук, направляясь на север, подальше от парка и от места назначения Принца.
   Принц подождал еще пять минут и, убедившись, что никто не обращает ни малейшего внимания, небрежно подошел к велосипеду, сел на него и уехал.
   Магазин велосипедов находится в Indre By, в центре Копенгагена. Он находится в узком переулке рядом с Пилестрейдом. Вы не сможете пропустить это; это единственный велосипедный магазин там. Мне сказали, что даже над входом стоит чёртов велосипед.
   Это была совсем короткая поездка, но прежде чем он добрался до Пилестрэда, Принц остановился, спешился и возился с передним колесом. Он шел вместе с велосипедом до конца пути.
   Магазин называется Дженсен, вот и все. Дженсен тоже имя владельца.
   Магазин был таким, каким его описывал Гилби. Принц толкнул дверь, действие, вызвавшее сложную последовательность движений и звуков, кульминацией которой стал шнур, спускающийся по стене и дергающий велосипедный звонок.
   Дженсен всегда рядом, иначе не открывается. У него есть борода.
   Он был потрясен, когда человек, которого он принял за Дженсена, обернулся на звук звонка. Он был двойником Льва Троцкого. Принц был знаком с образом русского из газет и журналов и не мог найти никакой разницы между этим датским владельцем велосипедного магазина и русским революционером. У Дженсена были густые волосы Троцкого, седеющие и зачесанные назад; круглые очки в черной оправе, пышные усы и козлиная бородка. Он был даже официально одет, как, по воспоминаниям Принса, Троцкий всегда выглядел так: темный пиджак и туго завязанный галстук.
   'Я могу вам помочь?'
   Он был на мгновение удивлен безошибочно узнаваемым датским акцентом этого человека. Он почему-то ожидал русского.
   "Кажется, у меня сломалась спица на переднем колесе".
   Дженсен кивнул, его лицо было бесстрастным. - И ты далеко ушел?
   Правильный ответ. - Да, из Сковшоведа.
   Теперь Дженсен тоже был в этом уверен, и его темные брови, так похожие на Троцкого, чуть приподнялись. - А твоя сломанная спица - когда ты ее заметил?
   - К счастью, не до конца моего путешествия.
   Мужчина кивнул и взялся за прилавок, слегка поклонившись, сосредоточившись на двух-трех глубоких вдохах. Это был момент, когда он собирался с мыслями.
   - Вы уверены, что за вами никто не следил?
   Принц кивнул.
   - Хорошо, вам лучше пройти прямо в мастерскую. Я запру дверь и повешу табличку закрыто. К счастью, уже почти обед. Ты не очень хорошо выглядишь - ты в порядке?
  
   - Вы не Браунинг, не так ли? - спросил Принц, когда они были в мастерской.
   - Нет, я контактное лицо Браунинга. Но я должен спросить вас, зачем вам нужно его видеть. Я уверен, вам сказали, что с ним можно связаться только в крайнем случае.
   Вы должны приближаться к нему только в самых крайних обстоятельствах... если ваша жизнь в опасности, а не если у вас кончилось молоко.
   Принц колебался, не зная, насколько он может доверять этому человеку.
   - Не беспокойтесь - вам нужно сказать мне столько, сколько вы считаете нужным. Для вас может быть безопаснее не указывать имена и адреса. Это снижает риск. Если это поможет, я знаю Тома Гилби. Он нанял меня, а я нанял для него Браунинга. Я действую совершенно независимо от любых других интересов британской разведки в Дании; так безопаснее. Даже люди Гилби в Стокгольме не знают обо мне. Если Том дал вам этот адрес, значит, он явно вам доверяет. И, судя по твоему виду, тебе придется доверять мне. Дай-ка я принесу тебе воды.
   Дженсен пододвинул к верстаку два стула, вокруг них были разбросаны различные велосипедные детали.
   - Полагаю, у вас нет аспирина? - спросил Принц. - Кажется, я что-то поймал.
   Через несколько минут ему стало немного лучше. - Гилби прислал меня сюда в ноябре. Здесь есть агент - датчанка, которая присматривает за мной. Она предоставила мне место для ночлега и новое имя, а также передавала сообщения и разведданные в Лондон и из Лондона через резидентуру МИ-6 в Стокгольме. Я дважды был на миссиях в Германии. Могу я вас попросить еще воды?
   Дженсен снова наполнил свой стакан и велел Принцу немного отдохнуть.
   "Во время моей последней миссии меня арестовали, хотя они не обнаружили, что я британский агент. Тем не менее меня отправили в концлагерь под Гамбургом. Оттуда меня отправили в Любек, и мне удалось бежать на датском корабле, который шел в Копенгаген".
   - Как назывался корабль?
   " Странд Сьерн ".
   - Когда и куда оно прибыло?
   - В Холмене, рано утром в среду. Я теряю счет времени. Сегодня пятница?
   Дженсен кивнул.
   "Поскольку я собирался отсутствовать в этой миссии несколько недель, мы с датчанкой договорились о сигнале безопасности, но он так и не появился. Я понятия не имею, что делать. У меня нет документов, я нездоров и в отчаянии. Я знаю, что Гилби сказал обращаться к Браунингу только в самых крайних случаях, но я думаю, что это должно соответствовать требованиям.
   Только когда он закончил говорить, Принц осознал, как плохо ему внезапно стало. У него было ощущение, что комната кружится, и его зрение затуманилось. Его тело словно было плотно завернуто в грубое, очень горячее одеяло, и по нему прокатилась волна тошноты. Он знал, что человек движется к нему и что-то говорит, но не может разобрать ни слова. После этого он почувствовал, что лежит, охваченный головокружением. Он пытался что-то сказать, но не мог подобрать слов. Когда он попытался поднять голову, возникла резкая боль, и все почернело.
  
   Он лежал совершенно неподвижно в течение нескольких минут. Он понятия не имел, где находится, кроме как в комнате, похожей на камеру, поэтому предположил, что его арестовали. Он был укрыт одеялами и лежал на матраце на полу, занимая ширину комнаты и большую часть ее длины. Стены были из выкрашенного в белый цвет камня, а высоко в той, что позади него, было окно, из которого в комнату проникал луч яркого солнечного света. Над ним была светлая тень с цветочным узором, не очень похожая на камеру, а дверь перед ним была приоткрыта.
   У него было впечатление, что он давно спал: он был весь в поту, и когда он поднял голову, то почувствовал головокружение, но лучше, чем прежде. Медленно он начал собирать воедино свои последние воспоминания: флигель за квартирой Ханне; трамвай в парк; поездка на велосипеде, а затем поиск магазина; человек, похожий на Троцкого - он даже вспомнил имя Дженсен; разговор в задней комнате, а потом... ничего.
   - Так ты проснулся! Троцкий появился в комнате, улыбаясь и держа в руках мокрую фланель. 'Как ты себя чувствуешь?'
   'Я не уверен. Где я?'
   - В комнате позади моей мастерской. Я обычно держу здесь велосипеды. Я принес матрац из своих комнат наверху; Я не смог тебя поднять. Вы знаете, как долго вы спали?
   Принц пожал плечами.
   - Вы прибыли сюда поздно утром в пятницу. Сейчас ранний воскресный полдень. Знаешь, у тебя тиф.
   'Я так и думал.'
   - После того, как вы потеряли сознание, я позвонил доктору Оппенгейму. Он приехал в тот же день и сразу поставил диагноз. Он сделал тебе несколько инъекций, в том числе одну, чтобы помочь тебе уснуть. Он придет завтра и тогда поговорит с вами.
   - А Браунинг, вам удалось с ним связаться?
   'Еще нет. Это сложное дело, заполучить его, и я хотел убедиться, что ты достаточно здоров. Теперь я могу привести все в движение.
   Глава 22
   Копенгаген; Стокгольм, апрель 1943 г.
   Ровно без десяти восемь утра в понедельник, 19 апреля, торговый атташе посольства Германии в Дании вышел из комнаты для завтрака своей роскошной резиденции в Люнгбю, благородном пригороде к северу от Копенгагена.
   Он вышел в холл, выкурил четвертую за утро сигарету и решил, как и каждое утро, не выкуривать в этот день больше одной пачки. Он стоял у зеркала, поправляя галстук, и слушал экономку, которая прошла за ним в холл.
   Да, тушеная оленина звучит очень хорошо - спасибо.
   Да, я буду обедать один, как обычно.
   Нет, во вторник вечером в посольстве мероприятие.
   Он взял пальто и шляпу у экономки и зашел в кабинет, чтобы забрать свой портфель. Без пяти восемь он открыл входную дверь, где его ждал водитель. Двое мужчин обменялись приветствиями "Хайль Гитлер", причем один с большим энтузиазмом, чем другой.
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер сел на заднее сиденье своего "Хорьха" и отправился в двадцатиминутную поездку в посольство. Это будет трудная неделя, даже больше, чем обычно. Завтра был день рождения Гитлера, событие, отмеченное в посольстве большой экстравагантностью. Было достаточно плохо, что нужно предаваться этому энтузиазму, но еще хуже было ожидание, что датчане разделят его. Из его многочисленных контактов в Дании только у двоих не было других дел на этот вечер. Необходимо было привлечь немецких офицеров, чтобы на приеме была респектабельная явка.
   Но Фердинанд Рудольф фон Бюлер вот-вот должен был узнать, что празднование дня рождения Гитлера будет наименьшей из его проблем на этой неделе. Первые признаки неприятностей появились, когда "Хорьх" вошел в Норребро. Они ехали по главной дороге, которая была тщательно выбрана, потому что по утрам она была настолько оживленной, что автомобили вынуждены были двигаться медленно.
   Как всегда, фон Бюлер внимательно наблюдал, как они проезжали мимо аптеки, красивого здания с фасадом в стиле изящных искусств из розовато-красного кирпича. На полке высоко в окне стояли три огромные синие банки с лекарствами. Только сегодня утром к трем синим банкам присоединился один красный. Сообщение было ясным и вызвало у коммерческого атташе посольства Германии в Дании чувство страха и волнения.
   - Георг, я только что понял, что мне не хватает сигарет. Пожалуйста, остановитесь у табачной лавки.
   - Обычный, сэр?
   - Конечно, Георг.
   Табачная лавка была скорее киоском, чем магазином, настолько узким, что в нем было место только для одного покупателя за раз, что, как предположил фон Бюлер, было причиной, по которой он был выбран для этой цели.
   - Две пачки по десять штук, пожалуйста.
   Табачник взял с полки позади себя две пачки. - И я полагаю, вам сегодня нужны спички, сэр?
   Сообщение подтвердилось. Он был нужен: срочно.
  
   Еще до того, как Фердинанд Рудольф фон Бюлер снял пальто в своем кабинете на пятом этаже германского посольства, он сверился со своим секретарем о назначенных на день встречах.
   - В десять - обычный день с послом, а в одиннадцать к вам приедет федерация молочной промышленности. Она должна закончиться без четверти час, а затем ваш водитель отвезет вас на ланч, а именно к герру Лоренцу из судоходное агентство в рыбном ресторане на Нюхавн.
   "Отмени это".
   - Прошу прощения, сэр?
   "Нет, извините, я имею в виду не отменять обед, а отменять его в рыбном ресторане".
   - Я думал, это ваш любимый ресторан, сэр?
   - Да, но в прошлый раз мне это не понравилось. Мне уже не нравится эта скандинавская страсть к сырой рыбе. Вот что я вам скажу: закажите нам столик в том норвежском заведении, куда Хайнц водил меня на прошлой неделе, на Пилестраде. Сделай это за час тридцать. И я пойду туда. Мне нужно упражнение. Он похлопал себя по животу сквозь пальто и подмигнул секретарше. - И еще одно: убедитесь, что молочники ушли к двенадцати пятнадцати. О сыре можно говорить так долго.
   Разобравшись, он пошел в свой кабинет и закрыл дверь. Не снимая пальто, он отпер свой стол и открыл один из ящиков. В конверте под стопкой бумаг была расписка, которую он сложил и положил в бумажник.
   Только тогда он снял пальто.
   Чек был за велосипед. Это дало ему повод отправиться в велосипедный магазин у Пилестрейда. Он еще не забрал оттуда велосипед; каждый раз, когда он уходил, ему давали новую квитанцию, так что если бы кто-нибудь проверял, она не казалась бы слишком устаревшей. Он был умный малый, этот Йенсен, тот самый, который был жутко похож на Троцкого.
  
   Доктор Джулиус Оппенгейм прибыл в магазин велосипедов после утренней операции. Он извинился перед Дженсеном.
   - Извините, я надеялся быть здесь раньше, но есть пациенты... надеюсь, вы поймете... пациенты, которые чувствуют себя в безопасности, только видя меня в эти дни. Нас начинает окутывать страх; люди начинают волноваться. Значит, он проснулся?
   "Наконец-то, доктор Оппенгейм, да. Пожалуйста, проходите.
   Врач внимательно осмотрел Принца. Он мало говорил, пока Дженсен не вышел из комнаты.
   "Вам повезло: это ранняя стадия сыпного тифа. Хотя это сильно ударило по тебе, твое падение, вероятно, было случайностью. Мне удалось вылечить вас симптоматически, и я считаю, что мы остановили развитие болезни. Если бы мы этого не сделали, болезнь могла бы вскоре перейти в следующую стадию с психотическими симптомами, и тогда вам было бы крайне плохо. Мне хотелось бы думать, что сорокавосьмичасовой сон остановил болезнь в самом разгаре, и важно то, что теперь вы находитесь в среде, свободной от тифа. Вот это лекарство, - он открыл чемоданчик и достал большую коричневую бутылку, - поможет. Где вы подхватили болезнь?
   Принц сначала ничего не сказал. - Я был в Германии.
   - Вы были в лагере, не так ли? Дженсен сказал мне. Который из?'
   - Нойенгамме, это недалеко от Гамбурга.
   Доктор Оппенгейм наклонился вперед с выражением боли на лице. - Там было много евреев?
   'Я не уверен. Я так не думаю. До нас доходили слухи, что в начале войны там были евреи, но большинство из них были отправлены в лагеря на востоке. Ходят слухи о тех местах...
   - Поверь мне, мы тоже их слышим, мой друг. Нас в Дании, может быть, десять тысяч, а может, и меньше, кто знает наверняка? Датчане не могли бы относиться к нам лучше - я имею в виду, мы датчане . Но слухи, которые мы слышим, ужасные слухи... мы боимся, что это только вопрос времени.
  
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер провел встречу с Федерацией молочной промышленности с поспешностью, граничащей с грубостью. Были времена, когда представительство оккупационной державы имело непреднамеренные преимущества. Не успели молочники коснуться болезненного вопроса о сливочном масле, как фон Бюлер объявил, что совещание подошло к концу.
   - Но герр фон Бюлер, на прошлой встрече вы специально просили дать вам больше времени для обсуждения вопроса о...
   "Тогда это может быть для следующей встречи - это дает нам то, чего мы с нетерпением ждем!"
   Он вышел из посольства через черный ход и поспешил по улицам центра Копенгагена. Через десять минут он уже был в магазине велосипедов у Пилестрейда, задыхаясь и встревоженный. Он не думал, что за ним следили, но у него не было достаточно времени, чтобы выбрать более окольный маршрут, который позволил бы ему быть уверенным.
   Дженсен, как обычно, стоял за прилавком, на его лице застыла полуулыбка. Дипломат предъявил квитанцию, которую он снял со своего стола утром.
   "Мне интересно, готов ли уже мой велосипед?"
   - Это действительно так, сэр, хотя мне интересно, потребуются ли вам дальнейшие корректировки?
   - Я узнаю, только когда увижу это.
   - Тогда, может быть, тебе стоит зайти в мастерскую. Дай мне минутку, пока я закрою магазин на обед.
   Дженсен запер дверь и повесил табличку "Закрыто", прежде чем провести фон Бюлера в заднюю часть магазина, через мастерскую и в маленькую комнату за ней. Принц по-прежнему лежал на матрасе на полу, но теперь был прислонён к стене. Врач был рядом с ним, измеряя его кровяное давление. Дипломат вышел из комнаты и подозвал Дженсена.
   - Там еще кто-то есть.
   - Да, доктор Оппенгейм. Ему можно полностью доверять.
   - Я так понимаю, он еврей?
   Дженсен кивнул. - Надеюсь, это не проблема для тебя.
   'Нисколько; наоборот, на самом деле. Это значит, что я могу доверять ему.
   Доктор Оппенгейм отошел в сторону, пропуская немца в маленькую комнату. Дипломат попросил его подождать в мастерской.
   'Вы говорите по-немецки?' Фон Бюлер стоял на коленях рядом с Принцем.
   - Некоторые, да.
   - Хочешь дать мне имя?
   - Вы Браунинг?
   Немец кивнул.
   "Здесь, в Дании, я известен как Питер Расмуссен, но я потерял все свои документы. Я базировался здесь, а затем был отправлен в Германию. Я был в лагере в Нойенгамме, но мне удалось бежать. Мой контакт здесь исчез, и мне нужно вернуться в Англию. Гилби сказал мне, что я должен связаться с вами в чрезвычайной ситуации.
   - И вы думаете, что это чрезвычайная ситуация?
   "Это определенно похоже на один".
   - Хорошо. И вы работаете на Гилби?
   Принц кивнул.
   - Я так понимаю, вы британец? Фон Бюлер произносил слова по-английски, прекрасно произнося слова.
   'Да.'
   - Вам дали путь к отступлению?
   'Нет. Я думаю, предполагалось, что мой контакт здесь, в Копенгагене, займется этим.
   Немец ничего не сказал, но опустил голову, обдумывая дело. - Единственный возможный выход - через Швецию. У вас есть там контакты?
   Принц покачал головой.
   - Насколько я понимаю, офицер МИ-6 в британском посольстве в Стокгольме - человек по имени Джордж Уэстон. У меня нет с ним никаких связей, разумеется, но я постараюсь переправить вас в Швецию. Оказавшись там, вы предоставлены сами себе: вы должны отправиться в Стокгольм, затем в британское посольство и связаться с Уэстоном. Мне понадобится несколько дней, чтобы разобраться с этим. А пока оставайся здесь.
   - Я не собирался никуда идти.
   'Хороший. Вам что-нибудь еще нужно?
   - Вообще-то есть... агент, который присматривал за мной: боюсь, с ней что-то случилось. Не могли бы вы узнать?
   - Не могу обещать. Как ее зовут?'
   Ханне Якобсен. Она офицер полиции здесь, в Копенгагене.
   На выходе фон Бюлер подошел к доктору Оппенгейму, который все еще ждал в мастерской. - Скажите, доктор, сколько времени пройдет, прежде чем он достаточно поправится, чтобы путешествовать?
   - Это зависит от того, как далеко и что за путешествие.
   "Важно, чтобы он хорошо выглядел. Мы не можем допустить, чтобы он выглядел настолько больным, чтобы привлекать к себе внимание.
   - В таком случае я бы сказал, что не раньше выходных, конечно.
   - Завтра неделя - в следующий вторник?
   - Да, я думаю, это звучит разумно. Я должен уйти сейчас. У меня сегодня днем клиника и...
   - Одну минутку, доктор. Это моя карточка: взгляните на нее, пожалуйста.
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер
   Атташе по коммерческим вопросам, посольство Германии, Копенгаген
   Доктору было бы трудно выглядеть более потрясенным и взволнованным. Он вытер лоб, и его руки тряслись.
   - Надеюсь, мы оба понимаем крайне конфиденциальный характер нашей встречи. У вас хорошие связи с еврейской общиной здесь, в Копенгагене?
   Доктор кивнул.
   "В ближайшие месяцы вполне может наступить время, когда мне нужно будет связаться с ними, чтобы помочь. Судя по моему присутствию здесь сегодня, вы должны понять, что мне можно доверять. Если мне нужно тебя увидеть, мы можем встретиться здесь; Дженсен может это устроить. Если вы услышите от него, что ему нужно вас видеть, потому что у него растяжение колена, вы поймете, что это я".
   Доктор снова кивнул, переводя взгляд с дипломата на карточку и обратно.
   - И, возможно, будет лучше, если вы вернете мне карточку.
  
   День рождения Гитлера в тот вторник предоставил Фердинанду Рудольфу фон Бюлеру идеальное прикрытие. Он смог проскользнуть в консульство на первом этаже.
   - Мне нужны проездные документы.
   - Куда вы идете, сэр? Клерк пытался закрыть офис раньше.
   'Не для меня. Мне нужно послать нового курьера в Швецию. Досадно, что он не вернется из Рейха до следующего понедельника, а потом должен отправиться в путь на следующий день. Если я дам вам его данные, вы сможете оформить необходимые бумаги?
   - Нам очень нужны его удостоверения личности, сэр. Как долго он будет в Швеции?
   - Не более двадцати четырех часов.
   - В таком случае, я полагаю, я могу выдать временные документы. Он немного нерегулярный, но я уверен, что все будет хорошо. Хочешь, я тоже закажу транспорт?
   - Буду очень признателен. Забронируйте его на паром во вторник утром в Мальмё, пожалуйста. Списать все на мой бюджет. Я бы не хотел, чтобы у вас были неприятности, поэтому я не возражаю, если вы забронируете все более неформально.
   - Нет проблем, сэр. К вечеру пятницы все будет готово.
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер получил проездные документы в консульстве в пятницу днем и приготовился покинуть посольство. Это была длинная неделя, сказал он своей секретарше, и, похоже, у него началась простуда, поэтому он пойдет домой пораньше.
   Но перед этим нужно было сделать важный телефонный звонок. Во вторник, увидев Принса в магазине велосипедов, он позвонил знакомому, коллеге-дипломату, занимавшему неблагодарную работу, среди прочего, офицером связи в датском полицейском управлении на Политорвете.
   - Возможно, ничего, Германн, но, может быть, мне нужно сообщить об этом в гестапо, и я подумал, что сначала спрошу вас. Не могли бы вы очень осторожно выяснить, что случилось с Ханной Якобсен? она офицер полиции в Копенгагене?
   - Дайте мне время до конца недели, Фердинанд. Тогда перезвони мне.
   Он позвонил Герману перед отъездом из посольства в пятницу днем.
   - Не думаю, что вам все-таки придется передавать дело в гестапо, Фердинанд.
   'Почему?'
   - Ее арестовали еще в январе. Насколько я понимаю, ее держат где-то в Рейхе.
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер сказал своей экономке, что она может уйти пораньше в пятницу, если вернется в воскресенье днем, что дало ему два полных дня для себя. Из садового сарая он достал спрятанный под грудой хлама деревянный ящик и принес его в свой кабинет. Это была маленькая пишущая машинка, которую он привез с собой из Германии после своего последнего визита домой. Он нашел его в магазине секонд-хенда, и помимо того, что он был компактным, он имел меньший размер шрифта, чем обычно, и более узкие интервалы.
   С задней полки высоко на книжном шкафу он вынул блокнот из очень тонкой бумаги, такой тонкой, что каждый лист приходилось подкладывать к обычной бумаге. А затем он начал печатать, продолжая печатать всю ночь и большую часть следующего дня, снова начав рано утром в воскресенье. К обеду он закончил: две переполненные пепельницы, почти пустая бутылка коньяка и дюжина пустых кофейных чашек свидетельствовали о его концентрации. Он упаковал машинку обратно в деревянный ящик и вернул ее в сарай.
   Он взял листы обычной бумаги, которые использовал в качестве подложки, и бросил их в огонь, наблюдая, пока последние фрагменты не превратятся в пепел.
   Затем он вытащил фетровую шляпу, которую купил на прошлой неделе. При свете своей лампы Anglepoise он осторожно оторвал нить подкладки. Набранные листы хлипкой бумаги он уже сложил вдоль, что напомнило ему о том, как они с братом делали бумажные самолетики: было два десятка листов, и он успел почти идеально вставить их в подкладку, прежде чем зашить шов.
   Он поднял шляпу, любуясь своей работой. Решив, что она выглядит слишком новой, он провел щеткой по заднему крыльцу, и вскоре фетровая шляпа приобрела поношенный вид.
   Он добавил в огонь несколько поленьев и наблюдал, как пламя охватило их, и случайные искры сыпались на ковер.
   Несколько лет назад он смирился с той стороной своей натуры, которая была слишком склонна угождать, слишком покладиста, слишком стремилась помочь, слишком неохотно говорила "нет".
   Это объясняло, где он сейчас был. Все его инстинкты подсказывали ему вообще не соглашаться на дипломатическую службу. Как бы он ни смотрел на это, оно по-прежнему служило Рейху, чего он поклялся не делать. Ему следовало поехать в Швейцарию, пока у него был шанс. И встреча с Гилби за несколько недель до начала войны, что-то, что в то время казалось случайной встречей, но явно не было: даже тогда он должен был сказать вам большое спасибо, но я действительно не ваш человек - не уверен Я достаточно смелый, если честно.
   Но он также знал, что если бы в конце концов не согласился помочь, то никогда бы не простил себя.
   Он вернулся в магазин велосипедов Дженсена в понедельник в обеденное время. Он был открыт, но Дженсен обслуживал клиента, поэтому он обошел квартал, прежде чем вернуться.
   'Как он?'
   "Ему намного лучше: очень хочется уйти".
   Принц сидел в маленькой гостиной в комнате Дженсена над магазином.
   - Вы уезжаете завтра утром в Швецию: вот ваши документы. Паром отходит из Копенгагена в девять утра, и еще до полудня вы будете в Мальмё. От паромного терминала Мальмё до центрального вокзала ходит трамвай. Шведские поезда очень хороши; им не нужно беспокоиться о бомбах. Вы должны прибыть в Стокгольм около шести вечера. Вокруг станции полно дешевых отелей, и я положил в этот конверт немного шведской валюты. Я бы посоветовал отправиться в британское посольство на следующее утро. Я дам вам адрес через минуту. Вам нужно будет запомнить его.
   - Однако не заходите в посольство и даже не приближайтесь к нему: фашисты следят за этим местом, как ястребы. Побродите поблизости, понаблюдайте за входящими и выходящими людьми, и если вы сможете подойти к кому-нибудь на улице вдали от посольства, похожему на британского дипломата, сделайте это. Я уверен, вы знаете, что делать. О, и эта шляпа: носите ее и следите за ее сохранностью. Когда доберетесь до Лондона, пожалуйста, отдайте его Гилби. Это очень важно.
  
   Принцу потребовалось несколько минут, чтобы изучить бумаги и вникнуть в то, что сказал ему немец. Он не мог поверить, что завтра в это же время он окажется в Швеции. Его кошмар, возможно, подходит к концу. Однако было еще одно дело.
   - Вы обещали разузнать о Ханне... Ханне Якобсен?
   - Я как раз собирался к этому прийти, друг мой, и, боюсь, это нехорошие новости. В январе она была арестована гестапо и доставлена в Германию. Извините, но я знаю не больше этого. Передайте Гилби мой горячий привет.
   Следующие несколько часов Принс провел в гостиной Дженсена, слишком расстроенный, чтобы двигаться.
   В январе она была арестована гестапо.
   Он повторял эти слова снова и снова, как будто в них могла скрываться какая-то причина для надежды.
   Увезли в Германию.
   Может быть, она сбежала, как это удалось ему. Она была такой находчивой, ее немецкий был превосходным... но когда свет начал меркнуть, он понял, что ее положение, скорее всего, безнадежно. Это было слишком много для него, чтобы даже думать об этом. Кошмар, который, как он надеялся, подходит к концу, суждено было продолжиться.
   Ему пришлось заставить себя выбросить ее из головы, по крайней мере, на время, достаточное для того, чтобы изучить свою новую личность. Сделав это, он понял, что смахивает слезы с глаз.
   Мысль о Ханне и ее судьбе была выше его сил.
  
   Паром был чрезвычайно загружен, и, хотя охрана была усилена, большая часть его, казалось, была зарезервирована для датских или шведских пассажиров. В документах Принса было указано, что он немец, курьер посольства, так что проблем у него не было. Он сел на первый трамвай до вокзала и уже через полчаса сел на поезд до Стокгольма.
   В ту ночь он мало спал в гостинице у вокзала. Это была смесь нервозности, волнения от путешествия домой и предвкушения встречи с Генри, но также и осознания того, что каждый шаг его путешествия уносил его все дальше от Ханны. Он чувствовал себя частично ответственным за то ужасное затруднительное положение, в котором она оказалась.
   На следующее утро он нашел скамейку на небольшой площади достаточно близко к британскому посольству, чтобы иметь возможность держать в поле зрения главный вход. В одиннадцать часов он заметил выходящего мужчину, похожего на управляющего банком с любой английской главной улицы. Воспользовавшись случаем, Принц последовал за ним, убедившись в то же время, что за ним не следят. Три квартала спустя он перехватил мужчину, когда тот собирался перейти главную дорогу.
   "Извините, я работаю на британское правительство и мне срочно нужно увидеть Джорджа Уэстона. Я боюсь, что моя жизнь может быть в опасности.
   Мужчина ласково посмотрел на него, как будто встретил потерянного ребенка. Принц понял, что слезы наворачиваются на его глаза. "Я бежал из Германии..."
   Мужчина взял его за локоть и повел в сторону переулка. - Видишь вон то кафе? Подожди внутри, а я пойду за Джорджем. Не волнуйся, старина, все будет хорошо. Я говорю, откуда ты?
   - Линкольн, сэр.
   - Прозвище футбольной команды?
   "Бесы".
   'Цвета?'
   - Рубашки в красную и белую полоску, сэр, черные шорты.
   - А земля?
   "Синсил Банк".
   - Великолепно. И мне нужно дать имя Джорджу.
   - Просто скажите "Лаэрт", сэр. Агент Лаэрт.
  
   "Это ужасно много, чтобы принять". Джордж Уэстон выглядел несколько обиженным, хотя и не лишенным сочувствия. - Я знал, что с агентом Осриком что-то неладно, сказал об этом Лондону. Однако нет утешения в том, что он прав. Тем не менее, вы молодец - вот так въезжаете и выезжаете из Германии, а потом сюда. Думаю, у Гилби будет о чем вас спросить. Вы пока останетесь в посольстве; самый безопасный вариант. У меня закончилась работа. Мне нужно подать документы в Лондон, а потом посмотреть, что мы можем сделать, чтобы вернуть вас домой.
   Ричард Принс отправился в Лондон в следующий понедельник по британскому паспорту, выданному посольством в Стокгольме. Из аэропорта Броммы он вылетел рейсом Шведских межконтинентальных авиалиний в Сконе в Шотландии, где Хендри приветствовал его быстрым рукопожатием и сказал: "Молодец... добро пожаловать домой", а затем провел его по взлетно-посадочной полосе к ожидавшему его Галифаксу.
   - Тому есть о чем вас спросить, принц.
   - Если ты увидишь его раньше меня, ты, возможно, захочешь передать ему это.
   'Шляпа?'
   - Похоже на то.
   Глава 23
   Равенсбрюк, апрель 1943 г.
   - Иди сюда, Ханне, я хочу тебе кое-что сказать.
   Она не видела норвежку из своей хижины уже пару недель и с удивлением наткнулась на нее возле лагерного лазарета. Когда два месяца назад Ханна приехала в Равенсбрюк, Марит оказала ей большую помощь, показав ей окрестности и подсказав, с кем следует дружить и, что гораздо важнее, с кем следует избегать. Их сблизил более или менее общий язык. Однако Марит была на несколько лет моложе Ханне и, казалось, относилась к жизни - даже к жизни в концентрационном лагере - как к одному большому приключению.
   Тот факт, что она исчезла две недели назад, был одной из тех вещей, которые постоянно случались в Равенсбрюке: вы встречали кого-то, становились друзьями - даже полагались друг на друга - а потом они уходили. Некоторых перевели в другой лагерь или в другое место в огромном комплексе; другие были взяты на смерть или стали предметом медицинских экспериментов.
   Марит, казалось, прибавила в весе, и ее кожа не имела болезненной бледности, как у других заключенных. Ханна могла бы поклясться, что вокруг ее глаз были следы макияжа, а на губах - слабый мазок красного, а волосы выглядели так, как будто их вымыли.
   - Марит, ты выглядишь почти хорошо - что с тобой случилось?
   - Ты не поверишь, Ханне, а если и поверишь, то, подозреваю, не одобришь. Она хихикнула, как школьница, рассказывающая подруге о мальчике, который пригласил ее на свидание.
   "Если вы не стали нацистом, я не могу придумать ничего, что я мог бы не одобрить".
   'Я не уверен. Я работаю в одном из тех домов рядом с казармами СС". Марит смущенно посмотрела вниз.
   Ханна схватила ее за предплечье. - Вы имеете в виду бордель?
   - Не так громко, Ханне! Я говорю тебе только потому, что доверяю тебе. Они сказали мне, что это был выбор между работой там и отправкой в трудовой лагерь на востоке. И мне пообещали, что если я проработаю там полгода, меня освободят - я смогу вернуться домой, в Осло!"
   - И вы им верите?
   Марит пожала плечами. 'Почему бы и нет? Судя по всему, паре француженок разрешили вернуться во Францию в прошлом месяце. В любом случае, я не стала проституткой или кем-то в этом роде. Мне не платят, поэтому я не могу быть проституткой!"
   - Ты хорошо на нем смотришься, Марит.
   "Должен признаться, у нас приличная еда, а когда приходят эсэсовцы, мы должны сначала надеть красивую одежду и принять ванну. Некоторые мужчины не агрессивны. Тот, который был у меня прошлой ночью, был на самом деле довольно милым: он показал мне фотографии своих дочерей. Ты могла бы присоединиться к нам, Ханне. Я мог бы замолвить за вас словечко, и, надеюсь, они не сочтут вас слишком старым. Это проще, чем работать на этих чертовых полях.
   Ханна взглянула на свою руку, перевязанную после утреннего инцидента с лопатой. Последние несколько недель она работала в поле, и это был непосильный труд, от рассвета до заката почти без перерыва.
   Она сказала Марит, чтобы она не была такой смешной, и сказала, что скоро ее увидит. Но возвращаясь в поле, она поймала себя на том, что размышляет, не будет ли так ужасно работать с Марит.
  
   Она задавалась вопросом, оправится ли она когда-нибудь от потрясения того утра в Копенгагене в конце января. Она сидела за своим столом в отделе крупных грабежей в Норребро, когда заметила, что дверь распахивается и к ней идут люди. У нее не было времени среагировать, даже надеть колпачок на ручку. Они спросили, не Ханна ли это Якобсен, и когда она ответила утвердительно, ее подняли на ноги, более или менее выволокли на улицу и бросили в машину. Через несколько минут они были в штаб-квартире гестапо на Кампмансгаде.
   - Вы знаете Питера Расмуссена?
   По крайней мере, у нее было достаточно времени, чтобы предвидеть этот вопрос. Она нахмурилась, казалось, ломая голову, затем покачала головой. "Мне очень жаль, но это ни о чем не говорит. Это не совсем редкое имя, не так ли? Вы должны будете мне помочь...
   - Вы должны помочь нам, а не наоборот. Вы знаете Питера Расмуссена?
   - В каком контексте?
   - Черт возьми! Другой человек вступил во владение; коренастый мужчина с какой-то шепелявостью. - Ты либо знаешь его, либо нет.
   - В таком случае ответ - нет, я не знаю никого с таким именем. Он должен быть кем-то, кого я мог арестовать - или, может быть, работал с ним?
   Говорил другой мужчина, моложе и вполне презентабельный, его голос был тише, а его подход был очень ясным и спокойным. - Еще в ноябре вы пошли в регистрационно-учетный отдел Политорвета и попросили выдать sikkerhedsområderne для Петера Расмуссена. Вы авторизовали это сами; у нас есть все документы. Этот Питер Расмуссен, пользуясь тем же sikkerhedsområderne , в декабре отправился в Берлин в компании датского бизнесмена по имени Отто Кнудсен. Находясь в Берлине, Расмуссен и Кнудсен участвовали в шпионаже против Рейха. Отсюда следует, что вы знаете Питера Расмуссена, и я был бы признателен за вашу помощь, - его голос слегка повысился, - в сообщении нам, где он находится.
   На нее нахлынула волна полного облегчения. Такая основная и наивная ошибка, чтобы показать, что они не знали, где был Петр. "Извините, но я все еще пытаюсь вспомнить этого человека. Как, вы сказали, звали того джентльмена?
   "Отто Кнудсен".
   Агент Горацио.
   - Может быть, если вы спросите его?
   "Не пытайтесь быть умным. Мы собирались попробовать это вчера, а потом этот ублюдок пошел и покончил с собой.
   Она чувствовала, что поступила разумно, не отреагировав так или иначе на известие о смерти Горацио. Ей, конечно, было жаль, но она сомневалась, что он слишком хорошо справился бы с допросом. Возможно, это было к лучшему. Но она знала, что рано или поздно они что-нибудь узнают. Ей придется тянуть время.
   Я бы очень хотел помочь... Я просто не могу припомнить Питера Расмуссена... Каждый месяц я общаюсь с десятками людей... Моя квартира? Конечно, вот ключ.
   В квартире они абсолютно ничего не найдут, но она понимала, что на этом они вряд ли остановятся. Спрашивали у соседей, и одна из них непременно упомянула о квартире ее отца - той, что напротив, той, где жил Питер. И хотя она приложила все усилия, чтобы навести порядок после его отъезда в Росток, они задавали еще вопросы, и трудно было представить, что в конце концов они не установят связь.
   Допрос продолжался несколько дней, гестаповцы использовали свою предсказуемую тактику: давали ей поспать час, затем будили и допрашивали в течение нескольких часов, постоянно держа свет в ее камере, лишая ее еды и питья, даже некоторые довольно неприятные издевательства, хотя они и не доходили до того, что она назвала бы пыткой.
   Но это было достаточно плохо, и были моменты, когда она чувствовала, что больше не сможет продержаться, и думала, что это будет не так уж плохо, потому что она сопротивлялась достаточно долго, и агент Лаэрт должен быть в безопасности.
   Агент Лаэрт. Питер. Ее англичанин. Безопасно.
   В конце концов ей сказали, что ей не поверили: имелись неопровержимые доказательства того, что она запрашивала документы, удостоверяющие личность того самого Петера Расмуссена, который ездил в Берлин, а соседи говорили, что человек, соответствующий его описанию, был видела, как входила и выходила из дома, где находилась квартира ее отца.
   - Наш приказ, - сказал человек с шепелявостью, - отправить вас в Берлин. Наши коллеги там собираются иметь дело с вами. Вы скоро пожалеете, что не были с нами более откровенны. Он казался весьма разочарованным.
  
   Два или три дня спустя ее доставили в Берлин на военном самолете. Она мало что знала о путешествии, так как у нее были завязаны глаза и в наручниках. В самолете было холодно, и шум был почти невыносим. Казалось, прошла целая вечность, пока они ждали фургон, чтобы забрать их из аэропорта, после чего последовала долгая и неудобная поездка в то, что она приняла за город.
   Фургон въехал в помещение, похожее на подвальный гараж, и ее провели через ряд коридоров и вниз по узким ступенькам в комнату, где наконец сняли повязку с глаз.
   Ее глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к свету, и когда они это сделали, она увидела, что стоит перед четырьмя мужчинами за столом, как и комиссия, которая брала у нее интервью для ее последнего повышения.
   "Добро пожаловать в Берлин". Говорящий мужчина выглядел растрепанным, как будто он спал в той одежде, в которой был одет, - ощущение, с которым она была знакома. Когда он говорил, его рот открывался шире, чем обычно, обнажая ряд желтых зубов. Его звали Ланге, сказал он ей, Манфред Ланге, и он отвечал за поиски Питера Расмуссена.
   - Вы слышали о Принц Альбрехтштрассе?
   Она ответила, что нет.
   - Вот где ты сейчас. Это штаб-квартира гестапо. И позвольте вам сказать, - добавил он, наклоняясь вперед и широко улыбаясь, - что я один из самых... - он сделал паузу, видимо, обдумывая, какие слова употребить, - состоявшихся следователей здесь. Я несу личную ответственность за раскрытие шпионской сети, в которой был замешан Питер Расмуссен".
   Он остановился и внимательно посмотрел на нее, надеясь разглядеть какую-то реакцию. Она оставалась максимально бесстрастной. Она отчаянно нуждалась в туалете и использовала его, чтобы сосредоточить на нем свое внимание. Она задумалась, улыбаться ей или выглядеть вызывающе, но остановилась на том, что, как она надеялась, было нейтральным выражением лица.
   - Вам что-нибудь говорит имя Альберт Кампманн? Он тоже ходил под именем Курт? Он был оберстом в Люфтваффе. Спасибо моим офицерам, - он оценивающе посмотрел на людей по обе стороны от него, - теперь он мертв. Он был одним из вашей шпионской сети.
   Ваша шпионская сеть . Она покачала головой.
   - А Бруно Бергманн, может быть... это имя знакомо? Он работал в Spandau Locomotive Engineering и был контактным лицом для вашего Питера Расмуссена и Отто Кнудсена. Бергманн предстал перед судом два дня назад и был признан виновным в шпионаже. Его казнят сегодня, и вы будете иметь удовольствие стать свидетелем этого события.
   Она ничего не сказала.
   - И вам известно, что этот Отто Кнудсен покончил с собой до того, как у нас появилась возможность узнать, что он знал. Он работал в компании Mortensen Machinery Parts в Копенгагене - это помогает?
   Она еще раз покачала головой. Оказалось, что идиотам удалось убить большинство причастных к этому людей, что было в высшей степени небрежно.
   - Остаются вы и Питер Расмуссен. Расмуссен пропал, и мы его найдем, а поскольку вы связаны с ним, вы нам поможете. Но мы начнем этот процесс завтра, после того, как вы посетите господина Бергмана. Это даст вам представление о том, что мы приготовили для вас на тот маловероятный случай, если вы откажетесь помочь.
   Ее отвели в камеру, похожую на ту, что была в Копенгагене. Она смогла немного полежать, использовать ведро в углу, и они даже принесли ей что-то вроде еды, которая была на удивление не такой плохой, как другие, которые ей давали после ареста. Она задавалась вопросом, почему они не допросили ее дальше, когда она, несомненно, была наиболее уязвима.
   Должно быть, она заснула, потому что ее разбудил звук открываемой двери ее камеры. На нее надели наручники и повели по коридору и вверх по лестнице. За двумя двустворчатыми дверями стояла улыбающаяся фигура офицера гестапо, которого она встретила ранее, человека, который представился как Манфред Ланге.
   "Мы вот-вот будем иметь удовольствие стать свидетелями казни Бруно Бергмана. Уверяю вас, что та же участь ожидает и вас, если вы откажетесь сотрудничать с нами.
   Они вошли в длинную комнату, битком набитую людьми. Ее толкнули вперед, где человек, которого она приняла за Бергманна, стоял у стены, поддерживаемый двумя охранниками. Она подозревала, что даже если бы знала его, ей было бы трудно узнать его. Он выглядел напуганным, его тело было истощенным, на лице были видны следы нескольких побоев, а большая часть зубов отсутствовала. Его глаза метались по комнате, стремясь найти кого-нибудь, кто мог бы ему помочь.
   Перед ним стоял мужчина в темном костюме и высоким голосом зачитывал смертный приговор.
   ...и преступления против германского государства... против немецкого народа... виновны в шпионаже... приговорены к смертной казни... Подписано Роландом Фрейслером, председателем Народного суда.
   Чиновник отступил, и Ханне заметила, что Ланге теперь стоит в передней части зала. Он шагнул вперед. - Оглянитесь внимательно, Бергманн: есть ли здесь кто-нибудь, кого вы узнаете?
   Заключенный с тревогой посмотрел на людей, собравшихся в комнате. Ханне подозревала, что у него проблемы с концентрацией внимания. "Моя жена, моя жена здесь? Она ничего не знает! Говорю вам, она верная немка. Я ужасно обидел ее и своих детей. Я умоляю вас пощадить их. Что касается меня, я заслужил свою судьбу, я...
   - Заткнись, Бергманн! Мы не считаем вашу жену невиновной, и она точно никогда больше не увидит ваших детей. Я могу предложить вам быстрый конец или более болезненный. Скажи мне в последний раз: где Питер Расмуссен?
   Бергманн почти безумно покачал головой. - Говорю вам, я понятия не имею. Я был удивлен, когда он появился с Кнудсеном. Я никогда не любил его и не доверял ему. умоляю тебя..."
   Ланге кивнул, и двое охранников потащили хнычущего Бергманна на платформу в углу комнаты. Его запястья и лодыжки были связаны, а на шее была закреплена проволока, свисавшая с потолка. Когда петля была затянута, его лицо покраснело, а глаза вылезли из орбит. Еще один кивок Ланге, и платформа отодвинулась. Ханна попыталась отвести взгляд, но получила удар в поясницу.
   'Смотреть!'
   Она ожидала, что это будет быстро, но это было совсем не так. Она попыталась сосредоточиться на чем-то другом, но это оказалось невозможным. Звук Бергманн, задыхающийся, а затем задыхающийся, длился намного дольше, чем она могла вынести.
   Когда ее вели обратно в камеру, Манфред Ланге сказал ей, что Бергманну потребовалось три минуты и двадцать секунд, чтобы умереть. - Обычно это занимает больше времени!
  
   Группенфюрер фон Хельдорф старался не смотреть на человека из гестапо с явным пренебрежением.
   - Я вижу, вы убили еще одного свидетеля, Ланге.
   "Он был признан виновным Народным судом. Я удивлен, что вы сомневаетесь в приговоре.
   - И теперь вам снова нужна наша помощь?
   "Наша охота на Питера Расмуссена закончилась ничем. Женщина Якобсен не помогает. Нам придется прибегнуть к нашим испытанным и проверенным методам или предать ее народному суду.
   - Что бы ты ни делал, Ланге, чтобы она осталась в живых, а? Она единственная связь с Расмуссеном, которая у тебя осталась. Мы можем продолжить его поиски, но она бесполезна мертвая. Поместите ее в лагерь во что бы то ни стало, но не ходите и не убивайте ее, по крайней мере, пока мы не найдем Расмуссена.
  
   На следующий день после встречи с Марит у Ханны было несколько неожиданных моментов, чтобы сделать паузу и собраться с мыслями. Она была в поле, копая неумолимую почву, когда двое заключенных начали драться, и все охранники бросились к ним. Она оперлась на лопату и огляделась, переводя дыхание.
   Могло быть и хуже.
   Она была физически здорова, по крайней мере, лучше, чем большинство заключенных здесь. И какой бы тяжелой ни была работа, сейчас был конец апреля, и лето должно было быть легче. У нее развилась способность позволять своему воображению уносить ее куда подальше от того ада, в котором она находилась. Пребывание на свежем воздухе в течение всего дня снижало ее шансы подхватить болезнь, и, по крайней мере, с ней обращались не так плохо, как с ней. Русские или польские женщины, над которыми ставили эксперименты, или еврейские женщины, отправленные на смерть на восток.
   На следующее утро у нее были причины сожалеть о своем кратковременном впадении в оптимизм. Всех в ее хижине переназначали. Они должны были немедленно явиться на завод "Сименс" к югу от лагеря, где собирали детали для вооружения. Условия должны были быть там ужасными, воздух, наполненный ядовитыми запахами, затруднял дыхание, температура то замораживала, то удушала в следующую минуту.
   Она понятия не имела, как долго она сможет выжить.
   Глава 24
   Англия, май 1943 г.
   Был поздний вечер вторника.
   Ричард Принс приземлился в Шотландии накануне днем, прежде чем его немедленно доставили на авиабазу, очевидно, где-то недалеко от Лондона, и отвезли в ближайшую конспиративную квартиру в конце длинного и узкого переулка. Дом был окружен густым лесом со всех сторон, ветер подхватывал деревья так, что казалось, будто они надвигаются на дом.
   Он понятия не имел, где находится, и Хендри сказал, что лучше так и оставаться. Его ждал врач, и после тщательного осмотра он сообщил, что Принс идет на поправку. "Принимайте по три таблетки четыре раза в день в течение пяти дней", - сказал он, сунув в руку большую бутылку с таблетками. "Просто посмотрите, что написано на этикетке, возможно, я перепутал цифры. И возьми эту сегодня вечером: ты будешь спать, как младенец.
   Должно быть, он проспал двенадцать часов. После завтрака Хендри отвела его в библиотеку и представила суровой женщине, которую представили как Пруденс. Ее задачей было запечатлеть на бумаге все, что Принц мог вспомнить о своей миссии. Она умела задавать правильный вопрос в нужное время, осторожно подсказав ему, чтобы его отчет не отклонялся от дат и чтобы любые вопросы, заданные Хендри, были строго уместными. Она записывала все стенографией, редко поднимая глаза на Принса и время от времени протягивая ему руку, чтобы он сделал паузу, пока она перелистывала страницу.
   Через три часа она объявила, что они закончили, и сказала, что напечатает свои записи, прежде чем передать отчет мистеру Гилби.
   "Пруденс ужасно хороша", - сказала Хендри Принсу. "Безусловно, лучшее, что у нас есть в такого рода вещах. Пообедайте, но оставайтесь здесь. Она, вероятно, захочет перепроверить некоторые даты с вами или сгладить любые несоответствия. Затем отчет отправляется Гилби, и как только он его прочитает, мы все трое можем поболтать.
   'Когда я смогу уйти? Я ужасно хочу увидеть своего мальчика. Было бы чудесно, если бы меня можно было привезти ночью и быть там, когда он проснется".
   Хендри подошел к закрытому окну и, казалось, был занят им. - Это, наверное, затягивает - лучше не забегать вперед, а?
   - Могу я хотя бы позвонить своей невестке?
   "Шаг за шагом, Ричард, шаг за шагом".
   Он не мог припомнить, чтобы Хендри раньше называла его Ричардом.
  
   Было уже далеко за полдень, и Принц почувствовал, что что-то не так.
   Он не мог понять, что это было, но когда он вошел в комнату, где его ждал Том Гилби, он почувствовал себя расточительным клиентом, который собирается попросить у своего банковского менеджера еще одну ссуду. Такая была атмосфера.
   - С возвращением, Ричард.
   Так было некоторое время. Гилби стоял за письменным столом. Он помедлил, прежде чем подойти, чтобы пожать руку Принцу, а затем сесть. Он зажег сигарету, переложил пачку документов с одной стороны стола на другую и постучал перьевой ручкой по столу.
   - Могу я присесть, сэр?
   - Конечно, извини. Мне сказали, ты поправляешься, а?
   Принц заверил его, что да, хотя он очень быстро утомлялся.
   - Тебе нужно хорошенько отдохнуть, старина.
   'Спасибо, сэр. Я надеюсь, что когда я вернусь домой...
   "Не недооценивайте, насколько эти миссии могут повлиять на вас. Жизнь по возвращении домой может быть почти такой же сложной, как и во время миссии. Мне сказали, что разница кажется довольно... резкой.
   Гилби подошел к тому месту, где сидел Принц, пододвинул еще один стул, чтобы сесть напротив него. Он наклонился и похлопал его по колену.
   - Однако молодец. Я бы сказал, что с учетом всех обстоятельств это была успешная миссия.
   - Все учтено? Это звучит довольно неохотно, если позволите, сэр.
   - Плюсы и минусы, принц, как говаривал мой старый учитель математики. Мы потеряли Горацио и его связи в Берлине, и очень жаль агента Осрика. Однако информация, которую вы собрали во время своих поездок в Германию, была превосходной, и вы смогли проникнуть в Пенемюнде, а это больше, чем мы могли надеяться.
   "Самым важным аспектом вашей миссии было предоставить нам неопровержимые доказательства того, что ракетные программы Фау-1 и Фау-2 существуют и представляют угрозу для нашей страны. Среди прочего, отчет, который вы привезли из Браунинга, также подтвердил это. Как вы знаете, в Лондоне были некоторые разногласия по поводу того, насколько серьезно мы должны относиться к угрозе этих ракет. Теперь эта битва выиграна. Теперь нам просто нужно разобраться с чертовыми тварями.
   - Бомбардировка Пенемюнде увенчалась успехом?
   - Скажи мне, что ты думаешь, принц. Вы были там.'
   - Меня арестовали на следующий день, сэр, так что у меня не было возможности осмотреть все это место. У меня сложилось впечатление, что ущерб был изрядный, но, возможно, не такой обширный, как можно было бы надеяться.
   "В точку. Разведывательное отделение Королевских ВВС провело тщательный анализ фоторазведки после бомбардировки. Я не знаю, боксёр ли ты, Принц, но их заключение таково, что мы нанесли пару тяжёлых ударов, и один или два, возможно, даже повалили противника на канвас и немного порезали его, но нам не удалось нокаутировать его. Если продолжить аналогию с кулачным боем, похоже, что этот бой пойдет по очкам. Судя по тому, что они могут собрать, ребята из Королевских ВВС считают, что в лучшем случае мы могли отсрочить работу в Пенемюнде на два, а то и на три месяца, что не следует недооценивать: такая задержка могла бы спасти огромное количество жизней, и кто может предсказать ход войны?
   Впервые за несколько месяцев Принц почувствовал легкое расслабление. Напряжение, охватившее его с сентября, казалось, отделялось от него. Он смотрел в окно на идеальную английскую картину: пышные зеленые луга, спускающиеся к живой изгороди, за которой паслось стадо коров, обращенных в одном направлении. Вдалеке виднелся церковный шпиль, указывающий на небо, где тучи торопливо удалялись, открывая раннее летнее солнце. Ветер доносил откуда-то издалека слабый звук играющих детей.
   - Возможно, я действительно был более скуп, чем собирался, принц, за что приношу свои извинения. Проблема с этим бизнесом в том, что вы никогда ничего не принимаете как должное. Уинстон говорит, что наш главный враг - самоуспокоенность, и он прав. В эти дни я склонен рассматривать победы как простое избегание поражения: едва успеваешь отдышаться, прежде чем переходить к следующей миссии. Вы очень хорошо справились с ужасными трудными обстоятельствами, что, я знаю, вероятно, звучит как серьезная недооценка опасности, в которой вы находились, и рисков, на которые вы пошли. Вы дважды въезжали и выезжали из Германии: я не думаю, что кому-либо из британских агентов это удалось. Вы хороши, Принц, очень хороши... Вы определенно будете одним из первых имен в командном листе первых одиннадцати. Эта миссия увенчалась несомненным успехом".
   'Спасибо, сэр.'
   - Это способ сказать, что мы хотели бы, чтобы вы продолжали с нами. Вы первоклассный агент: вы помните, как в Мэтлоке я назвал вас с отличием ? Что ж, вы доказали мою правоту. Ты напрасно работаешь в полиции, разыскивая грабителей и тому подобное.
   - Думаю, мне нужно время, чтобы подумать об этом, сэр. Я скорее предполагал, что вернусь к своей старой работе, и больше всего я хочу провести некоторое время со своим сыном".
   Гилби вернулся к столу и поправил пару напильников, затем поправил лампу Anglepoise. - Подожди минутку, Ричард. Я просто попрошу Хендри присоединиться к нам.
   Принц ждал больше секунды. Прошло добрых десять минут, прежде чем Гилби вернулся в комнату, а за ним Хендри - оба мужчины колебались в дверях, настаивая на том, чтобы другой вошел первым.
   Как только они вошли, Принц понял, что что-то не так: это было чувство, которое он испытал, когда впервые увидел Гилби, а теперь оно стало еще более острым. Это могло быть связано с их предварительным подходом, чрезмерным временем, которое они потратили на то, чтобы сесть и расставить стулья, долгим откашливанием и другими нервными жестами, или, вполне возможно, тем фактом, что ни один из них, казалось, не смотрел прямо на него. с момента входа в комнату.
   Они сели рядом друг с другом, напротив него, и последовал еще один период молчания. Гилби посмотрел на Хендри, явно желая, чтобы он заговорил первым, а затем Хендри на Гилби, явно думая так же. Атмосфера в комнате была такой, что казалось, не было постороннего шума и мало света пронизывало ее. Температура упала на несколько градусов.
   Принц вышел из тупика. - Что-то случилось, сэр?
   Хендри наклонился вперед, положив руки на бедра, сцепив ладони вместе. Когда он говорил, его шотландский акцент был заметнее, чем когда-либо прежде.
   - Боюсь, Ричард, это сложно выразить словами, но у нас для тебя ужасные новости.
   Глава 25
   Англия, май - июнь 1943 г.
   Что его удивило впоследствии, так это то, как спокойно он воспринял эту новость.
   Возможно, слово "спокойствие" было неправильным: точнее было бы сказать "отстраненность". Он вел себя как полицейский, а не как отец: концентрировался на фактах, не делал поспешных выводов, пока все не выслушает, свои эмоции контролировал - более или менее. Что, конечно, не означало, что он не был совершенно ошеломлен. Это была поистине ужасная новость. Возможно, его кажущуюся отстраненность можно было объяснить шоком. Гилби и Хендри потребовались добрых четверть часа, чтобы наткнуться на то, что можно было сказать менее чем за пять минут.
   ...сложно выразиться, но у нас для вас ужасные новости...
   Мне жаль сообщать вам, что Генри пропал...
   Из больницы... фактически усыновлен...
   нельзя терять надежду...
   ...наши самые лучшие усилия...
   Не оставляя камня на камне...
   Они оба почувствовали явное облегчение, когда в дверь постучали и вошел главный констебль Принса.
   Возможно, вам двоим стоит пойти и хорошенько поболтать... Я уверен, что мы быстро все уладим.
  
   Там, где Гилби и Хендри вели себя неловко и смущенно, начальник полиции поддерживал и сочувствовал, почти по-отечески. Он провел Принса в комнату на первом этаже с французскими окнами, выходящими на террасу, обрамляющую огромный розовый куст, и легкий ветерок доносил в комнату аромат раннего лета.
   - Что они сказали тебе, Ричард?
   - Что Генри исчез, сэр. Это был такой искаженный счет, что я немного сбит с толку. Они сказали, что ты спускаешься вниз и все мне объяснишь.
   - Позвольте мне рассказать вам, что произошло, и тогда я смогу объяснить, что мы с этим делаем. Вы уверены, что я не могу предложить вам выпить?
   Принц покачал головой. Двое мужчин устроились в удобных креслах друг напротив друга. Позади старшего констебля была большая картина маслом, изображающая викторианскую семью, стоящую у большого камина, который выглядел точно так же, как тот, что был на картинке выше.
   - Вы поймете, что часть информации, которую я собираюсь вам дать, неполная: нам пришлось собрать воедино все, что мы могли. Некоторые даты, например, являются догадками. Наш главный источник - ваша экономка Джанет. Мы знаем, что в середине января ваша невестка Эвелин уехала на несколько дней к подруге в Лондон и взяла с собой Генри. Ваша экономка взяла недельный отпуск, чтобы навестить свою больную мать в Шотландии, и мы думаем, что Эвелин решила уехать в то же время. Вам что-нибудь говорит имя Марсден?
   Принц покачал головой.
   Джанет вспоминает, как Эвелин говорила, что они собираются остановиться у подруги по имени Энн Марсден, которая жила в Ламбете на юге Лондона. Мы установили, что ваша невестка и некая Энн Марсден вместе учились в школе секретарей. Энн Марсден жила на дороге Аппер-Марш в Ламбете, совсем рядом со станцией Ватерлоо, и в ночь на воскресенье, семнадцатого января, Люфтваффе подвергся бомбардировке, и в этом районе упало несколько бомб. Было повреждено несколько домов на Верхнем Марше, а четыре были разрушены, включая дом Марсденов.
   - Тела Анны Марсден и вашей невестки были найдены, а тело Генри - нет. Теперь я должен сделать важное замечание, Ричард: никто не знал, что Эвелин и Генри остановились в доме Марсденов. Более того, спасатели на месте происшествия не знали, что там был маленький мальчик, поэтому не искали его специально. Кроме того, примерно через час после взрыва авианалетчик обнаружил мальчика, блуждающего по Ройал-стрит, которая идет от Аппер-Марш. Мальчик был очень ошеломлен и был доставлен на машине скорой помощи в больницу Святого Кристофера, которая находится неподалеку. Мальчик был сотрясен и сбит с толку, и выяснилось, что он также сломал запястье. Он понятия не имел, как его зовут, и за все время пребывания в больнице говорил очень мало.
   "Теперь я должен сказать, что мистер Гилби был ужасно полезным: как только мы узнали о ситуации, он был очень великодушен в плане помощи нам. Благодаря ему столичная полиция выделила пару офицеров для проведения дознания в больнице. Между нами, мы говорили со всеми, кто вступал в контакт с этим мальчиком. Он определенно соответствует описанию Генри: мы получили свежие фотографии из вашего дома, и все, кому мы их показывали, соглашаются, что это тот же самый мальчик. Мы настолько уверены, насколько это возможно, что именно Генри был найден той ночью на Ройал-стрит и доставлен в госпиталь Святого Кристофера.
   - И как долго он был в больнице?
   'Две недели.'
   - Потребовалось так много времени, чтобы установить, кем он был?
   "Прошла неделя, прежде чем Джанет вернулась из Шотландии - только тогда все поняли, что Эвелин и Генри пропали. Нам потребовалось еще десять дней, чтобы выяснить, где они остановились и что произошло. К тому времени, когда мы навели справки в больнице Святого Кристофера, я боюсь, что Генри был усыновлен всего несколько дней назад.
   - Я не собираюсь притворяться, что это не ужасное, ужасное затруднительное положение, Ричард. Мы неустанно работали, чтобы найти пару, которая усыновила его, но пока безуспешно. Уверяю вас, мы уделяем этому первостепенное внимание. Я взял на себя личную ответственность.
   "Я просто не понимаю, как пара может прийти в больницу и уйти с чужим ребенком - моим ребенком!"
   - Вот что я тебе скажу, Ричард. Завтра утром первым делом мы с тобой посетим больницу.
  
   Надзирательница защищалась и вызывала, сидя спиной к окну в маленьком кабинете с видом на Темзу, а за ее спиной аккуратно обрамлялись здания парламента. Ее руки были плотно скрещены под пышной грудью, а голова была высоко запрокинута, словно пытаясь уловить тот или иной запах.
   "Ничего из того, что мы сделали, не было неправильным или неподобающим. Мы следовали нашим процедурам. Ее акцент был откуда-то из Ирландии.
   "Чего я не понимаю, так это того, как эта пара, усыновившая Генри, не оставила следов?"
   - Я еще раз объясню, как устроены эти дела, мистер Принц. Когда дети осиротели в результате боевых действий и нет семьи или близких друзей, которые могли бы их приютить, их выписывают как больных и отправляют в детский дом, если только... - она сделала паузу, чтобы подчеркнуть важность этого "если", - подходящая семья доступна для их усыновления".
   Матрона глубоко вдохнула. "Время от времени к нам напрямую обращаются пары, которые ищут ребенка для усыновления. Томас и Сьюзен Браун с адресом в Кройдоне на юге Лондона связались с нами в январе, кажется, так оно и было. На мой взгляд, они подходили для усыновления ребенка. В случае с этим мальчиком, когда он был готов к выписке, я связался с мистером и миссис Браун. Надеюсь, вы согласитесь с тем, что, какой бы прискорбной ни была ситуация, мы действовали добросовестно. Если тебя это утешит, мы извлекли из этого уроки.
   - Уверяю вас, это не утешение. А эта парочка, - сказал Принц, - какие они были?
   - Они казались достаточно приятными, - сказала надзирательница. - Они сказали, что у них нет детей. Я бы использовал слово невзрачный, чтобы описать их. На вид им было за сорок.
   - А у вас нет адреса?
   - У нас был адрес в Кройдоне.
   - Который оказывается пансионом.
   Матрона слабо улыбнулась. - Чего я, конечно, не знал в то время.
   Не было произнесено ни слова, пока Ричард Принс впитывал то, что ему сказали. Его глаза наполнились слезами, и он изо всех сил пытался говорить.
   - Они были хорошими людьми?
   Матрона перегнулась через стол и положила свою руку на его, ее тон был менее оборонительным.
   - Как я уже сказал, сэр, они выглядели достаточно мило; возможно, немного формально, но тогда вы должны понимать, что это непростые ситуации - посещение больницы, усыновление ребенка в такой короткий срок. Я не сомневаюсь, что о нем очень хорошо позаботятся. Надеюсь, ты скоро их найдешь, и, очевидно, если мы сможем чем-нибудь помочь...
  
   - Сколько... уже месяц, принц?
   - Месяц, сэр, почти день в день.
   Они были в офисе Тома Гилби на Бродвее в центре Лондона. Гилби изо всех сил старался казаться сочувствующим. - И Хендри говорит мне, что зацепок по-прежнему нет?
   - Боюсь, что нет, сэр.
   - Он уверяет меня, что вы были очень тщательны.
   - Да, сэр, но в этой стране буквально десятки тысяч людей с фамилией Браун, наверное, больше ста тысяч. Генри может быть где угодно. Возможно, Браун никогда не было их настоящим именем, и они переехали в другую часть страны; по-видимому, усыновление связано с стигмой, и люди нередко используют разные личности, чтобы люди не осознавали, что ребенок усыновлен. Это начинает казаться совершенно безнадежным, сэр. Эти люди усыновили Генри в начале февраля, что было... четыре с небольшим месяца назад? Он молод. Он вполне мог забыть все о своем прошлом. Узнает ли он меня? В конце концов, прошло больше семи месяцев с тех пор, как он видел меня в последний раз. В этом возрасте..."
   Гилби прошелся по комнате, остановился рядом с Принцем, чтобы похлопать его по плечу. - То, что я говорил тебе в прошлом месяце - о новой миссии. Кое-что произошло, и я знаю, что ты идеально подходишь для этого...
   - В то время как Генри все еще пропал? Как я мог подумать об этом?
   "Ты лучший человек, который у нас есть на данный момент, и для этой миссии требуется наш лучший человек. Даю тебе слово, что постараюсь найти Генри в первую очередь, пока тебя нет - я могу дергать за ниточки, на что способны немногие. Я обещаю вам, что мы привлекаем к этому лучших людей. Процесс может занять время, но я уверен, что мы его найдем. Вы должны отсутствовать всего несколько недель.
   - Правда, сэр?
   - Надеюсь, да.
   Принц встал и прошелся по комнате, начал говорить, потом сделал паузу. Гилби ничего не сказал, позволив ему принять решение. Но он был полон надежд: он мог видеть знаки. Было видно, что он хотел сказать "нет", но не мог заставить себя. Когда Гилби впервые вошел в этот мир, один из старших отвел его в сторону и сказал, что самое главное, что ему нужно знать о шпионаже, это то, что это зависимость. С тех пор его опыт убедил его, что этот человек был прав. Все лучшие шпионы были наркоманами. Они не могли сказать нет.
   Принц продолжал ходить взад-вперед, затем вернулся на свое место, выглядя раздраженным собой. - Хорошо, сэр, но мне нужен еще месяц на поиски Генри. По крайней мере, тогда я смогу начать расследование по разным направлениям и буду знать, что сделал все, что мог".
   'Очень хорошо. Один месяц, но после этого ты мне понадобишься.
   - Есть еще кое-что, сэр: агент Осрик, Ханне.
   - В МИ-9 говорят, что они убеждены, что она не содержится в обычной тюрьме. Они считают, что ее, скорее всего, держат в одном из тех мест, которые немцы называют концентрационными лагерями. Джордж Уэстон следит за всем в Копенгагене, насколько это возможно из Стокгольма. Он говорит, что больше никто не слышал новостей о Ханне. Его инстинкт подсказывал, что если бы она была мертва, эта информация каким-то образом попала бы обратно в Данию. Вероятно, отсутствие новостей - это хорошие новости.
   - Нет, если она в концентрационном лагере, сэр.
   Самолет пролетел низко над головой, и оба мужчины нервно посмотрели в окно. В кабинете Гилби было тепло, и он снял пиджак и ослабил галстук.
   - Один месяц, Ричард. По моему опыту, такой поиск рано или поздно даст результаты: посейте семена сейчас, и в конце концов кто-нибудь сложит два и два, и мы найдем Генри. Новая миссия жизненно важна для военных действий, это все, что я могу сказать. Нам понадобится месяц, чтобы подготовить вас. Увидимся в июле - и удачи".
   Глава 26
   Копенгаген, сентябрь 1943 г.
   Во вторник, 28 сентября, с пяти до восьми утра Фердинанд Рудольф фон Бюлер открыл парадную дверь своей резиденции в Люнгбю и обменялся приветствиями "Хайль Гитлер" со своим водителем.
   С нарастающим трепетом он уселся на заднее сиденье "Хорьха" и закурил пятую за день сигарету. За последние две недели в посольстве нарастала напряженность. С чем это было связано, было неясно: как коммерческий атташе он точно не был членом внутреннего круга, за что был ему очень благодарен. Вероятно, он сидел где-то между вторым и третьим кругами, и, насколько ему известно, если бы существовал четвертый круг, он бы с удовольствием там жил.
   По правде говоря, напряженность росла с тех пор, как датское правительство ушло в отставку в конце августа. Теперь немцы сами управляли Данией, и больше не может быть притворства, что это не настоящая оккупация.
   Поначалу он объяснял более недавнюю атмосферу постоянным потоком плохих новостей о ходе войны. Оно стало неумолимым, не в последнюю очередь потому, что Красная Армия наступала с востока, но это напряжение имело другое ощущение: оно было чем-то ближе к дому. Может быть, это была политика - ее всегда было много в посольстве - между фанатиками нацистской партии, армией и такими же профессиональными дипломатами, как он сам. Он заметил более частые встречи за закрытыми дверями, насущные разговоры в коридорах и мельницу слухов, которая начала работать сверхурочно.
   Король Кристиан будет арестован... Датская полиция будет распущена... Они хотят, чтобы мы отправили в Рейх двадцать тысяч датчан на принудительные работы... Сделайте эти пятьдесят тысяч... Наконец-то они займутся евреями... Половину из нас отправят на Восточный фронт...
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер старался сам не способствовать распространению слухов, хотя и делал все возможное, чтобы услышать их все. Как бы безумно они ни звучали, они также были вполне осуществимы.
   Он знал, что, когда слухи подтвердятся, ему придется рассказать об этом британцам. Он избегал контактов с ними с тех пор, как помог этому агенту сбежать в Швецию в апреле. Он не спал как следует в течение нескольких недель после этого, и действительно был так расстроен случившимся, что даже сказал своему водителю сменить маршрут на работу, чтобы не проезжать мимо аптеки в Норребро, где появился красный пузырек с лекарством. будет сигналом к контакту.
   Чего не видишь, того не знаешь.
   Но повышенное беспокойство, которое он испытал в то утро вторника, было результатом приказа, отданного всему дипломатическому персоналу днем ранее. Они должны были позаботиться о том, чтобы быть в посольстве вовремя для встречи в девять часов следующего утра. Любые другие помолвки пришлось отменить. На собрании должен был выступить не кто иной, как Вернер Бест.
   Бест был устрашающим персонажем: профессиональный нацист, который был приверженцем Главного управления безопасности Рейха в Берлине, прежде чем его отправили в Париж, чтобы руководить оккупацией. В ноябре прошлого года он прибыл в Копенгаген с титулом полномочного представителя, что означало, что он правитель Дании.
   Встреча состоялась в бальном зале посольства, его архитектура в стиле рококо и огромные люстры придавали этому событию нелепо величественный вид. Зал был полон, все стояли: не только дипломаты из посольства и высокопоставленные военные деятели, но и, насколько мог судить фон Бюлер, все важные немцы, причастные к оккупации.
   Бест промаршировал в комнату, поднялся на трибуну впереди и сразу же начал говорить. Его гессенский акцент и тихий голос заставляли людей шаркать вперед, чтобы расслышать, о чем он говорит.
   "Хайль Гитлер!"
   Ответ был менее шумным, чем ожидал фон Бюлер. Люди нервничали в ожидании.
   "В прошлом году - точнее, двадцатого января - по особому указанию фюрера в Берлине состоялась конференция для обсуждения еврейского вопроса, который до сих пор мучает нас. В начале войны в Европе их было одиннадцать миллионов. Некоторые из них находятся на территориях, которые мы сейчас контролируем, другие - в странах, которые мы скоро завоюем. Одиннадцать миллионов...
   Лучше всего сделать паузу, чтобы все в комнате могли воспринять эту шокирующую статистику: их так много.
   "Я рад сообщить, что было согласовано подробное и эффективное решение. Было решено, что еврейское население каждой контролируемой нами страны будет депортировано на восток, где для его уничтожения было создано шесть лагерей. На этой карте - откройте, пожалуйста, следующий лист - показаны лагеря: все они находятся в зоне Генерал-губернаторства на территории бывшей Польши: Освенцим-Биркенау, Треблинка, Белжец, Хелмно, Собибор и Майданек. Программа транспортировки и истребления осуществляется с большой эффективностью. Только в прошлом году мы имели дело с двумя миллионами семисот тысячами евреев. Принимая во внимание тех, с кем мы также имели дело... - он одобрительно улыбнулся, когда зал наполнился смехом, - с начала войны нам удалось сократить еврейское население примерно на четыре миллиона человек.
   Громкий ропот одобрения.
   "В этом году мы уже разобрались с еще тремястами тысячами евреев. Но фюрер недоволен тем, что прогресс идет недостаточно быстро. И, в частности, он хочет знать, почему евреи здесь, в Дании, до сих пор на свободе. В последнее время я несколько раз был в Берлине. Я попытался объяснить, что особая ситуация в этой стране означает, что нам нужно быть осторожными, чтобы не нарушить деликатный характер оккупации. Я уже говорил, что меньше всего нам нужны неприятности здесь, в Дании, и я боюсь, что если бы мы поступали с евреями здесь так же, как, например, во Франции или Польше, у нас могли бы возникнуть серьезные проблемы, которые могли бы отвлечь внимание. для наших вооруженных сил.
   "Несмотря на это, терпение Эйхмана и других в Берлине истощилось. Во время моего последнего визита в Берлин мне было поручено решить еврейский вопрос в Дании раз и навсегда. В последние недели некоторые из вас, должно быть, знали о работе, которую мы проводим, чтобы идентифицировать евреев здесь и узнать, где они живут. Сейчас эта работа завершена: мы выявили где-то в районе восьми с половиной тысяч человек. Аресты и депортации начнутся на следующей неделе. Я ожидаю, что к середине октября Дания будет свободна от евреев.
   "Чтобы это произошло, я требую сотрудничества от всех присутствующих. Отныне это приоритет каждого из вас. Все ваши обычные обязанности должны быть отложены до тех пор, пока вы не разберетесь с евреями. Все отпуска отменены, и вы должны рассчитывать на работу в выходные дни. Хайль Гитлер!
  
   Фердинанд Рудольф фон Бюлер подождал до следующего дня, прежде чем сделать свой ход. Самый простой план действий - ничего не делать, избегать контактов с британцами и свести его участие в арестах и депортациях евреев к минимуму.
   Но он знал, что не может этого сделать: совесть не позволяла ему оставаться сторонним наблюдателем.
   В то утро ему удалось выскользнуть из посольства и поспешить в магазин велосипедов Дженсена в узком переулке недалеко от Пилестрэда. В спешке он забыл проверить, нет ли там других посетителей, но, к счастью, Дженсен был один.
   - Не лучше ли вам пройти в мастерскую?
   - Не сейчас, мне нужно поторопиться. Доктор Оппенгейм, человек, с которым я познакомился в апреле...
   'Что насчет него?'
   - Я должен срочно поговорить с ним, по возможности позже сегодня. Передайте ему сообщение и скажите, что у вас растяжение колена и вам нужно увидеть его как можно скорее. Он поймет, что вы имеете в виду.
   По поведению фон Бюлера Йенсен ясно понял, насколько это срочно. - Я сейчас позвоню ему. Иди туда и притворись, что смотришь на велосипеды: тот, что с коричневым седлом, только что пришел.
   Фон Бюлер услышал, как он сделал короткий звонок.
   - Он может быть здесь в пять часов. Возьми этот ключ и войди сзади.
  
   В то время это была попытка уйти от посольства. Фон Бюлер получил задание поработать над транспортировкой арестованных евреев в Польшу: похоже, возникла какая-то проблема с поездами, которую он не мог понять.
   Но в посольстве царил такой хаос, что ему удалось сфотографировать ряд документов, в том числе один с именами и адресами всех евреев в Копенгагене. Он сунул пленку в карман и направился обратно в Пилестрэд. Он прекрасно понимал, что если его поймают, то он подпишет себе смертный приговор.
   Доктор Джулиус Оппенгейм заметно постарел за несколько месяцев, прошедших с момента их последней встречи. Он, фон Бюлер и Йенсен столпились вокруг захламленного стола посреди мастерской. Немецкий дипломат все подробно объяснил; к тому времени, как он закончил, Оппенгейма трясло. Он взял пленку и сунул ее во внутренний карман пиджака. Был ли господин фон Бюлер абсолютно уверен во всем этом?
   Да.
   Дженсен обнял немца за плечи, его голос был тихим и решительным. - Я сразу же позабочусь, чтобы сопротивление тоже узнало.
  
   Копенгаген в конце сентября 1943 года, где жизни тысяч и судьбы миллионов висели на волоске, становясь с каждым днем все более изнашивающимся.
   Концлагерь Равенсбрюк в конце сентября 1943 года, где Ханне Якобсен вот-вот должен был вступить в свой девятый месяц в заточении, ее существование стало еще более опасным.
   И в тысяче миль к югу в конце сентября 1943 года, где Ричард Принс находился всего несколько недель в своей новой миссии и в другом мире, совершенно не похожем ни на что из того, с чем он сталкивался прежде, хотя и не менее угрожающем.
   Но его сердце было где-то в другом месте, разрываясь между сыном и женщиной, которую он любил.
   Примечание автора
   Принц шпионов является художественным произведением, поэтому любое сходство между персонажами и обстоятельствами в книге и реальными людьми следует рассматривать как чистое совпадение.
   Тем не менее, он основан на реальных событиях и местах в Европе во время Второй мировой войны. Некоторые персонажи, представленные или упомянутые в книге, действительно существовали, очевидным примером является Уинстон Черчилль. Точно так же маршал авиации Харрис был фактическим главой бомбардировочного командования Королевских ВВС во время войны.
   Другие менее известные примеры включают оберштурмбаннфюрера СС Макса Поли (глава 20), который был комендантом концлагеря Нойенгамме и был казнен как военный преступник в 1946 году. Во время войны в Нойенгамме было убито чуть более 40 000 человек.
   Группенфюрер фон Хельдорф (глава 17) был главой полиции Берлина во время соответствующей части истории. Он был казнен нацистами в 1944 году за участие в заговоре против Гитлера.
   Генерал-полковник Фридрих Паулюс (глава 19) был командующим 6-й немецкой армией, потерпевшей такое сокрушительное поражение под Сталинградом. Гитлер действительно произвел его в фельдмаршалы, чтобы предотвратить его капитуляцию, но Паулюс сдался и жил в Восточной Германии до своей смерти в 1957 году. Победа Красной Армии под Сталинградом в феврале 1943 года стала ключевым поворотным моментом Второй мировой войны. Мировая война.
   Вернер Бест (глава 26) был полномочным представителем Германии (фактически правителем) в Дании с ноября 1942 года до освобождения страны в мае 1945 года. Он был осужден как военный преступник, но избежал смертной казни. Бест утверждал, что он участвовал в информировании датского сопротивления о планируемой депортации еврейского населения страны.
   Эта депортация упоминается в последней главе и очень близко основана на реальных событиях. Датская еврейская община и сопротивление были проинформированы о запланированных депортациях, и в результате более восьми тысяч датских евреев и нееврейских родственников были контрабандой переправлены через Эресунн в нейтральную Швецию. Это был один из очень немногих примеров того, как оккупированная страна сопротивлялась жестокому обращению со своим еврейским населением.
   Читатели могут счесть агента Браунинга маловероятной фигурой, работающей против собственного правительства. На самом деле в посольстве Германии в Копенгагене находился дипломат Георг Фердинанд Дуквиц, который сообщил датскому сопротивлению о запланированных депортациях. Нет сомнений в том, что к 1943 году Дуквиц был антинацистом, а после войны стал ведущим западногерманским дипломатом.
   Конференция о судьбе европейских евреев (глава 26) - это Ванзейская конференция, которая положила начало окончательному решению. Цифры, используемые в этом контексте, точны: около 2 700 000 евреев были убиты в 1942 году, в основном в шести нацистских лагерях смерти в Польше.
   Как и агент Горацио (Отто Кнудсен), был датский бизнесмен Оге Карл Хольгер Андреасен, который собрал информацию о Фау-1 и Фау-2 во время путешествия по Германии. Он связался с британцами и после некоторых сомнений в своих мотивах стал британским агентом.
   Равенсбрюк (глава 23) был концентрационным лагерем почти исключительно для женщин-заключенных, около 40 000 из которых были там убиты.
   Убийство еврейских детей, описанное в главе 19, вымышлено, хотя и основано на тысячах военных преступлений аналогичного характера. В июле 1946 года сорок два еврея, вернувшихся в Кельце из нацистских лагерей, были убиты местными поляками в ходе печально известного погрома.
   Лорд Суолклифф (глава 9 и далее) основан на образе Фредерика Линдеманна, виконта Черуэлла. Он был научным консультантом Черчилля и ярым противником того мнения, что ракеты Фау-1 и Фау-2 представляют реальную угрозу.
   Фау-1 и Фау-2, конечно же, были двумя секретными видами оружия, которые, как надеялись нацисты, помогут им выиграть войну. Около девяти тысяч Фау-1 и тысячи Фау-2 были использованы против материковой части Великобритании, в результате чего погибло около 10 000 человек.
   Был крупный рейд британских ВВС, похожий на описанный в главе 18 на Пенемюнде. Фактический рейд произошел в августе 1943 года.
   Все города, упомянутые в книге, являются реальными местами, за исключением Пискомб-Сент-Мэри (и Пискомб-Сент-Томас) недалеко от Мейблторпа. Там, где они названы, такие места, как отели, вокзалы и аэропорты, реальны. Больница Святого Кристофера является исключением.
   Deutsche Lufthansa продолжала летать пассажирскими самолетами между Копенгагеном и Берлином (и через Осло) во время войны. Отель "Эксельсиор" на Асканишер-плац, в котором останавливались Горацио и Принс в Берлине, был одним из крупнейших в Берлине до того, как был разрушен во время авианалета союзников в апреле 1945 года.
   Инженерная компания Feuchtwanger and Wolff вымышлена, но многие подобные предприятия, принадлежащие евреям, были украдены у их владельцев.
   Траулерный флот Гримсби внес огромный вклад в военные действия, в том числе в качестве тральщиков, служивших в составе конвоев и в тайных миссиях, как описано в главе 4. Почти 300 тральщиков и 30 траулеров из порта были потеряны на войне.
   Усыновление в Великобритании регулировалось хуже до 1960-х годов, поэтому неформальный характер поспешного усыновления Генри (глава 25) был возможен в 1943 году. Я хотел бы выразить искреннюю благодарность и признательность многим людям, которые помогли опубликовать эту книгу. Как всегда, моему агенту Гордону Уайзу из Curtis Brown и его коллеге Найлу Харману. Я рад, что меня опубликовал "Канело", и я благодарю Майкла Бхаскара, Кита Невила, Софи Эминсон и всю команду. Джейн Селли за ее искусное редактирование и многим людям, которые помогали мне с некоторыми аспектами книги и отвечали на, казалось бы, странные вопросы, пока я ее писал. И, наконец, моей семье - и особенно моей жене Соне - за поддержку, понимание и любовь.
Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"