Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Сша плетут сети иноагенты по всему миру

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тут о работе спецслужб Америки и других стран, и интригах КГБ.

   ЗИПРА
  
  
   Народно-революционная армия Зимбабве
  
   Транслитерация русских и арабских имен
  
   Для удобства ссылки на опубликованные источники при указании авторов и названий российских публикаций в примечаниях и библиографии мы следовали системе Библиотеки Конгресса, обычно используемой в библиотечных каталогах.
  
   В тексте мы следовали упрощенной версии более понятной системы, используемой Советом США по географическим названиям и Службой мониторинга Би-би-си. Таким образом, иногда возникают расхождения между транслитерацией имен в тексте и транслитерацией авторов и названий в примечаниях и библиографии. Упрощения включают замену в фамилиях "y" на "ii" (Троцкий, а не Троцкий, как в системе Библиотеки Конгресса) и "yi" (Семичастный, а не Семичастный). Вместо имен мы заменили "i" на "ii" (Юрий, а не Юрий). Вместо начальных "ia", "ie" и "iu" мы используем "ya", "ye" и "yu". Мягкие и твердые знаки были опущены. В тех случаях, когда прочно укоренилась слегка искаженная английская версия хорошо известного русского имени, мы сохранили эту версию, например: Берия, Известия, Иосиф (Сталин) и англизированные имена царей.
  
   Поскольку не существует общепринятой системы транслитерации арабских имен на английский, мы попытались следовать тому, что, по нашему мнению, является наилучшей текущей практикой (например, Ахмад и Мухаммад, а не Ахмед и Мохаммед). Там, где существует устоявшаяся английская версия арабского имени, мы используем ее, а не более технически правильную транслитерацию: например, Гамаль Абдель Насер (а не Абд аль-Насир) и Саддам Хусейн (а не Хусейн). То же самое относится к англоязычным и франкоязычным именам арабского происхождения: например, Ахмед (а не Ахмад) Секу Туре. И снова будут обнаружены случайные расхождения между текстом и примечаниями / библиографией.
  
   Предисловие: Василий Митрохин и его архив
  
   9 апреля 1992 года потрепанный, бедно одетый семидесятилетний русский прибыл в столицу нового независимого балтийского государства ночным поездом из Москвы на заранее подготовленную встречу с офицерами британской секретной разведывательной службы (SIS, также известной как MI6) в офисах нового британскогопосольство. Он начал с предъявления своего паспорта и других документов, которые идентифицировали его как Василия Никитича Митрохина, бывшего старшего архивариуса Первого главного управления внешней разведки Главное управление КГБ. Затем SIS сделала его невзрачную (и до сих пор не опубликованную) фотографию, которая приведена на иллюстрациях.
  
   Первый визит Митрохина в посольство состоялся месяцем ранее, когда он прибыл, таща за собой потрепанный чемодан на колесиках и одетый в ту же поношенную одежду, которую он надел перед отъездом из Москвы, чтобы привлекать как можно меньше внимания со стороны пограничников на российской границе. Поскольку у него сложилось представление о британцах как о довольно чопорных и "немного загадочных", он впервые обратился к американцам. Однако, очевидно, ошеломленные просителями убежища, сотрудники посольства США не смогли осознать важность Митрохина и посоветовали ему вернуться позже. Митрохин пошел дальше вместо этого в британское посольство и попросил поговорить с кем-нибудь из властей. Младший дипломат, пришедший в приемную, неожиданно показался ему "молодым, привлекательным и отзывчивым", а также свободно говорившим по-русски. Привыкший к миру советской дипломатии, в котором доминировали мужчины, Митрохин также был удивлен, что дипломатом была женщина. Он сказал ей, что привез с собой образцы сверхсекретных материалов из архивов КГБ. Если бы дипломат (который предпочитает не называть себя) отмахнулся от него как от безнадежного просителя убежища, пытающегося продать поддельные секреты, эта книга и ее предшественник вероятно, никогда бы не был написан. Однако, к счастью, она попросила показать некоторые материалы, которые Митрохин привез с собой, спрятав в чемодане под хлебом, сосисками, напитками и сменной одеждой, которые он собрал в дорогу, и спросила, не хочет ли он чаю. Пока Митрохин пил свою первую в жизни чашку английского чая, дипломат прочитал некоторые из его заметок, быстро оценил их потенциальную важность, а затем расспросил его о них. Поскольку в посольстве не было разведывательной станции, он согласился вернуться через месяц, чтобы встретиться с представителями лондонской штаб-квартиры SIS.
  
   На встрече с офицерами SIS 9 апреля Митрохин достал еще 2000 страниц из своего личного архива и рассказал удивительную историю о том, как, руководя переносом всего архива внешней разведки из переполненных офисов на Лубянке в центре Москвы в новую штаб-квартиру FCD в Ясенево, недалеко от внешней кольцевой дорогиВ период с 1972 по 1982 год он почти каждый день тайком выносил из архивов рукописные заметки и выписки из архивов в своих карманах и прятал их под своей семейной дачей. Когда переезд был завершен, он продолжал удалять сверхсекретные материалы еще два года, вплоть до своей отставки в 1984 году. Записи, которые Митрохин показал офицерам SIS, показали, что у него был доступ даже к святая святых в архивах внешней разведки: файлам, которые раскрывали настоящие личности и "легенды" элитного корпуса "нелегалов" КГБ, живущих за границей под глубоким прикрытием, выдавая себя за иностранных граждан. После очередной встречи с SIS в Прибалтике Митрохин осенью нанес секретный визит в Великобританию, чтобы обсудить планы своего дезертирства. 7 ноября 1992 года, в семьдесят пятую годовщину большевистской революции,* SIS вывезла Митрохина, его семью и весь его архив, упакованный в шесть больших контейнеров, из России в ходе замечательной операции, детали которой до сих пор остаются секретными.
  
   Те, кто имел доступ к архиву Митрохина с момента его прибытия в Великобританию, были поражены его содержанием. По мнению ФБР, это "самая полная и обширная разведданная, когда-либо полученная из любого источника".1 ЦРУ называет это "крупнейшим золотым дном CI [контрразведки] послевоенного периода". Отчет всепартийного Британского комитета по разведке и безопасности (ISC) показывает, что ряд других западных разведывательных агентств также оказались "чрезвычайно благодарными" за многочисленные наводки на осведомителей, предоставленные материалами Митрохина.2 Служба внешней разведки (СВР), постсоветская преемница ФКД, сначала отказывалась верить, что могло произойти такое массовое утечка сверхсекретных разведданных. Когда в декабре 1996 года немецкий журнал сообщил, что бывший офицер КГБ бежал в Великобританию с "именами сотен российских шпионов", пресс-секретарь СВР Татьяна Самолис немедленно высмеяла эту историю как "абсолютную чушь". "Сотни людей"! Этого просто не может быть!" - заявила она. "Любой перебежчик может узнать имя одного, двух, возможно, трех агентов - но не сотен!"3 На самом деле, как теперь понимают и СВР, и служба внутренней безопасности и разведки, Федеральная служба безопасности (ФСБ), Архив Митрохина содержит сведения не только о сотнях, но и о тысячах советских агентов и офицеров разведки по всему миру.
  
   Архив Митрохина содержит необычайно подробные сведения об операциях КГБ в Европе и Северной Америке, которые стали темой нашего первого тома. Но есть также много информации о еще менее известной деятельности КГБ времен холодной войны в странах Третьего мира,* которые почти не упоминаются в большинстве историй как советских международных отношений, так и развивающихся стран. Например, в "Ясном обобщении научных исследований по советской внешней политике" Кэролайн Кеннеди-Пайп, "Россия и мир", 1917-1991 гг., почти не упоминается КГБ, за исключением краткой ссылки на его роль во вторжении в Афганистан.4 Напротив, ни один отчет об американской политике времен холодной войны в странах Третьего мира не умаляет роли Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Результатом стала любопытно однобокая история тайной холодной войны в развивающемся мире - разведывательный эквивалент звука хлопка одной ладони. Например, в замечательном в целом Оксфордском справочнике по мировой политике есть статья о ЦРУ, но нет статьи о КГБ или его постсоветских преемниках.5 Однако, как стремится показать этот том Архива Митрохина, роль КГБ в советской политике в отношении стран Третьего мира была даже более важной, чем роль ЦРУ в политике США. В течение четверти века КГБ, в отличие от ЦРУ, считал, что Третий мир - это арена, на которой он может выиграть холодную войну.
  
   Большая часть истории карьеры Митрохина была рассказана в "Архиве Митрохина: КГБ в Европе и на Западе" (далее именуемом томом 1).6 Однако некоторые его части теперь могут быть раскрыты впервые. Опасаясь, что ФСБ может осложнить жизнь некоторым из его оставшихся в живых родственников, Митрохин не хотел, пока мы работали над томом 1, включать какие-либо подробности его ранней жизни - даже точную дату рождения. Он родился, второй из пяти детей, 3 марта 1922 года в центральной России в деревне Юрасово Рязанской области (губернии). Рязань, вероятно, наиболее известна на Западе как родина нобелевского лауреата Ивана Петровича Павлова, первооткрывателя "условного рефлекса" благодаря его работе с стал известен как "собаки Павлова". В отличие от Митрохина, который стал тайным диссидентом, Павлов часто открыто враждовал с советскими властями, но, защищенный своей международной известностью, ему разрешали продолжать работать в своей лаборатории, пока он не умер в 1936 году в возрасте восьмидесяти семи лет. Большая часть детства Митрохина прошла в Москве, где его отец смог найти работу декоратора, но семья сохранила связь с Юрасово, где, несмотря на сильный холод, он приобрел глубокую и неизменную любовь к рязанской сельской местности и лесам центральной России. Английские леса, напротив, были для него разочарованием - слишком маленькие, слишком немногочисленные и недостаточно удаленные. В отставке недалеко от Лондона было мало вещей, по которым он скучал больше во время своих долгих зимних прогулок, чем по свежевыпавшему снегу в лесу.7
  
   Интерес Митрохина к архивам начался с подросткового увлечения историческими документами. После окончания школы он прошел обязательную военную службу в артиллерии, затем начал обучение на государственного архивариуса в Историко-архивном институте (IAI) в Москве. Сталинский режим придавал такое большое значение управлению своими архивами, что после гитлеровского вторжения летом 1941 года МАИ был эвакуирован вместе с рядом научных и культурных учреждений в Алма-Ату в Казахстане, далеко за пределы самого дальнего рубежа немецкого наступления.8 Таким образом, Митрохин не принимал участия в великих сражениях под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, которые помогли сделать Восточный фронт одновременно самым длинным и самым кровопролитным фронтом в истории войн. После года работы в IAI в Алма-Ате он решил выучиться на юриста и сумел поступить в Харьковский высший юридический институт, который также был эвакуирован в Казахстан перед немецким завоеванием Украины. После освобождения Украины Митрохин вернулся с институтом в Харьков. Его воспоминания о жестоком наказании многих тысяч предполагаемых коллаборационистов иногда вызывали у него кошмары в дальнейшей жизни. "Я был по уши в ужасах", - вот и все, что он рассказал мне о своем опыте. После окончания учебы в Харькове в 1944 году он стал полицейским адвокатом при военной прокуратуре. Он преуспел достаточно, чтобы привлечь внимание МГБ (предшественника КГБ), которое в 1946 году отправило его на двухгодичные курсы в Высшую дипломатическую школу в Москве, чтобы подготовить его к карьере во внешней разведке, которую он начал в 1948 году.9
  
   Первые пять лет работы Митрохина в качестве офицера разведки совпали с параноидальной, заключительной фазой сталинской эпохи, когда ему и его коллегам было приказано выслеживать титовских и сионистских заговорщиков, чьи в основном несуществующие заговоры преследовали расстроенный разум стареющего диктатора. Его первой и самой продолжительной зарубежной командировкой до смерти Сталина в 1953 году была командировка на Ближний Восток, о которой он позже неохотно рассказывал из-за болезненных воспоминаний о должности прикрытия, которую он должен был занимать.10 У Митрохина остались более приятные воспоминания о последующих коротких командировках, которые привели его в такие разные страны, как Исландия, Нидерланды, Пакистан и Австралия.
  
   Самой запоминающейся из этих командировок была служба в составе эскорта КГБ, сопровождавшего советскую сборную на Олимпийских играх в Мельбурне, которые открылись в октябре 1956 года. Для КГБ Игры грозили стать кошмаром безопасности. Двумя годами ранее резидент КГБ в Канберре Владимир Петров стал самым высокопоставленным советским перебежчиком со времен Второй мировой войны. фотографии его плачущей жены Евдокии, также офицера КГБ, потерявшей туфлю в давке в аэропорту Сиднея, когда советские охранники заталкивали ее в самолет, чтобы отвезти обратно в Россию, а затем вырвавшейся из их лап, когда самолет остановился для дозаправки в Дарвине, попали на первую полосуновости по всему миру. Как было известно Митрохину, оба Петрова были приговорены к смертной казни после тайного судебного разбирательства, заочнои киллеры из КГБ планировали выследить их (хотя планы так и не были успешно реализованы). Центр решил, что этот недавний конфуз не должен усугубляться дезертирством советских участников соревнований в Мельбурне. Дополнительные опасения возникли из-за того факта, что, когда герцог Эдинбургский официально открыл игры на Мельбурнском крикетном поле, советские танки вошли в Будапешт, чтобы подавить венгерское восстание. Олимпийский матч по водному поло между сборными Венгрии и Советского Союза пришлось отменить после скандала в бассейне. В конце игр КГБ был встревожен внезапным решением организаторов о том, что все спортсмены должны смешаться вместе во время церемоний закрытия (чтобы было легче дезертировать) вместо того, чтобы выступать, как на предыдущих играх, в составе своих национальных сборных. В конце концов, однако, КГБ посчитал свою миссию в Мельбурне квалифицированным успехом. Перебежчиков не было, и советская команда стала явными победителями с девяноста восемью медалями (в том числе тридцатью семью золотыми) против семидесяти четырех медалей американцев и серией индивидуальных триумфов, в том числе легкой победы Владимира Куца на дистанциях 5000 и 10000 метров.
  
   Олимпийские игры 1956 года должны были стать последней командировкой Митрохина на Западе. После "Секретной речи" Хрущева, произнесенной ранее в этом году с осуждением "культа личности" Сталина и его "чрезвычайно серьезных и серьезных извращений принципов партии, партийной демократии [и] революционной законности", Митрохин стал слишком откровенным для его же блага. Хотя его критика того, как управлялся КГБ, была умеренной по западным стандартам, он приобрел репутацию недовольного и был осужден одним из его начальников как "член неуклюжей команды". Вскоре после вернувшись из Мельбурна, Митрохин был переведен из оперативного отдела в архив FCD, где в течение нескольких лет его основной работой были ответы на запросы из других департаментов и провинциальных КГБ. Его единственной другой зарубежной должностью в конце 1960-х годов был архивный отдел крупного представительства КГБ в Карлсхорсте в пригороде Восточного Берлина. Находясь в Карлсхорсте в 1968 году, он с тайным волнением следил за попыткой реформаторов Пражской весны недалеко от границы с Германией создать то, что Кремль считал неприемлемо неортодоксальным "социализмом с человеческим лицом". Как и "Секретная речь" Хрущева двенадцатью годами ранее, вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года стало важным этапом в том, что Митрохин назвал своей "интеллектуальной одиссеей". Он мог тайно прослушивать репортажи из Чехословакии на русскоязычных каналах Всемирной службы Би-би-си, Радио Свобода, Немецкой волны и Канадской вещательной компании, но у него не было никого, с кем он мог бы поделиться своим возмущением вторжением. По его мнению, разгром Пражской весны доказал, что советская система нереформируема.
  
   После возвращения в Москву из Восточной Германии Митрохин продолжал слушать западные передачи, хотя из-за советских помех ему часто приходилось переключать длину волны, чтобы найти слышимую станцию. Среди новостей, которые произвели на него наибольшее впечатление, были статьи о Хронике текущих событий, самиздатовском журнале, впервые выпущенном диссидентами в 1968 году для распространения новостей о борьбе с советскими нарушениями прав человека. К началу 1970-х годов на политические взгляды Митрохина сильно повлияла борьба диссидентов, за которой он мог следить по файлам КГБ, а также по западным передачам. "Я был одиночкой, - сказал он мне позже, - но теперь я знал, что я не одинок". Хотя Митрохин никогда не думал о том, чтобы открыто присоединиться к движению за права человека, пример Хроники текущих событий и других самиздатовских произведений помог вдохновить его на идею создания засекреченного варианта попыток диссидентов документировать беззакония советской системы. Ранее его привлекла идея написать собственную официальную историю FCD. Теперь в его голове начал формироваться совсем другой проект - составление собственного частного неофициального отчета о зарубежных операциях КГБ. Его возможность представилась в июне 1972 года, когда он был назначен ответственным за перемещение архива FCD в Ясенево. Если бы клад сверхсекретных материалов, которые он тайно вывез из Ясенево, был обнаружен, велика вероятность, что после тайного судебного разбирательства он оказался бы в каземате КГБ с пулей в затылке.
  
   Для тех, чьи идеалы были разрушены широко распространенным цинизмом Запада начала XXI века, тот факт, что Митрохин был готов рисковать своей жизнью в течение двадцати лет ради дела, в которое он страстно верил, почти слишком труден для понимания. Почти так же трудно понять готовность Митрохина посвятить себя на протяжении всего этого периода составлению и сохранению секретного архива, который, как он знал, может никогда не увидеть свет. Для любого западного автора почти невозможно понять, как писатель мог в течение многих лет посвящал всю свою энергию и творческий талант секретному письму, которое, возможно, никогда не будет обнародовано. Тем не менее, некоторые из величайших русских писателей советской эпохи поступали именно так. Ни в одной биографии ни одного западного писателя нет сцены у смертного одра, сравнимой с описанием вдовой Михаила Булгакова того, как в 1940 году она в последний раз помогла ему встать с постели, чтобы он мог перед смертью убедиться, что его великий, неопубликованный шедевр "Мастер и Маргарита" все еще в силе.его тайник. Несмотря ни на что,"Мастер и Маргарита" сохранились и были опубликованы четверть века спустя. Хотя величайшая работа Александра Солженицына была опубликована при его жизни (первоначально в основном на Западе, а не в Советском Союзе), когда он начал писать, он сказал себе, как и Булгаков, что "должен писать просто для того, чтобы гарантировать, что [правда] не была забыта, чтобы потомки могли когда-нибудь прийти кзнайте об этом. Публикацию при моей жизни я должен выкинуть из головы, из своих снов. "11
  
   Хотя Митрохин никогда не претендовал на литературу, сохранившийся его архив по-своему столь же примечателен, как и архив "Мастера и Маргариты". Как только он добрался до Великобритании, он был полон решимости, несмотря на юридические трудности и трудности с безопасностью, опубликовать как можно больше его содержания. После публикации в 1999 году первого тома Архива Митрохина Комитет по разведке и безопасности провел подробное расследование в Кабинете министров, в ходе которого мы с Василием Митрохиным дали показания. Как ясно из единогласного отчета ISC, у него не осталось никаких сомнений в мотивации Митрохина:
  
   Комитет считает, что он является человеком замечательной приверженности и мужества, который рисковал тюремным заключением или смертью в своей решимости рассказать правду о реальной природе КГБ и их деятельности, которые, по его мнению, были предательством интересов его собственной страны и народа. Он преуспел в этом, и мы хотим официально выразить наше восхищение его достижением.12
  
   Во время пребывания в Великобритании едва ли проходила неделя без того, чтобы Митрохин не перечитывал свои статьи, не отвечал на вопросы по ним и не проверял переводы. Накануне своей смерти 23 января 2004 года он все еще строил планы публикации части своего архива.
  
   Со своей женой Ниной, выдающимся специалистом в области медицины,13 Митрохин также смог возобновить зарубежные поездки, которые он был вынужден прекратить поколением ранее, когда его перевели из отдела FCD в архив. Первое посещение Митрохиным Парижа произвело на него особое впечатление. Он прочитал досье КГБ о дезертирстве в Париже величайшего танцовщика Кировского балета Рудольфа Нуреева и с личным возмущением следил за планированием операций (к счастью, так и не осуществленных) по переломанию одной или обеих ног Нурееву с целью - абсурдно выражаясь эвфемистическим жаргоном КГБ - "снижение его профессиональных навыков".14 В октябре 1992 года, когда Митрохин встречался с SIS в Великобритании, чтобы окончательно спланировать эвакуацию своей семьи и архива в следующем месяце, Нуриев, к тому времени серьезно больной СПИДом, ставил свой последний балет "Баядерка" в Парижской опере. Когда после спектакля Нуреев появился на сцене в инвалидном кресле, завернутый в клетчатый плед, ему устроили овацию. Многие в зале плакали, как и многие скорбящие три месяца спустя во время его похорон на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже. Во время своего визита в Париж Митрохин посетил могилу Нуриева, а также могилы других русских эмигрантов, среди которых были как белые русские беженцы от большевистской революции, так и диссиденты советской эпохи. Хотя он также глубоко интересовался другими западными местами, связанными с русскими эмигрантами, от Айви-Хауса в Лондоне, дома великой балерины Анны Павловой, до русской общины Нью-Йорка на Брайтон-Бич, его путешествия были гораздо шире. После смерти Нины в 1999 году он летал по всему миру по своему британскому паспорту. Всего за год до своей смерти в 2004 году он отправился в пеший отпуск в Новую Зеландию.
  
   Если не считать его любви к путешествиям, Митрохин в основном оставался, как и всегда, человеком простых вкусов, предпочитая щи собственного домашнего приготовления изысканной кухне дорогих ресторанов. Его любимыми ресторанами в Лондоне была сеть "The Stockpot", специализирующаяся на качественных блюдах "домашней кухни". Хотя сам Митрохин пил мало, он обычно готовил вино, когда развлекал друзей, и любил выпивать на семейные дни рождения и крупные торжества. Во время посещения отеля Ritz семья выплеснула больше, чем намеревалась, не оценив стоимость бокала марочных коньяков. Слава мотивировала Митрохина не больше, чем деньги. Только после долгих уговоров он согласился включить что-либо из своей карьеры в том 1, и только за несколько месяцев до публикации он согласился использовать свое настоящее имя, а не псевдоним. Напряженные усилия средств массовой информации разыскать Митрохина после публикации, к счастью, не увенчались успехом. Он был слишком скрытным человеком и прибыл в Британию слишком поздно, имея слишком мало опыта на Западе, чтобы справиться с блеском рекламы. Митрохин, однако, довел до совершенства искусство быть незаметным и незаметно проехал вдоль и поперек Соединенного Королевства по своей пенсионной карте гражданина. До конца своих семидесяти лет он также оставался в отличной форме. Сотрудники спецслужб ряда стран были слегка смущены его неосознанной привычкой, когда совещания затягивались, падать на пол и делать серию отжиманий.
  
   Митрохин был одновременно вдохновляющим и, порой, трудным человеком для работы, пока я писал два тома Архива Митрохина.15 По его мнению, материалы, которые он, рискуя жизнью, тайно вывез из архивов КГБ, раскрыли "правду". Хотя он признавал необходимость рассматривать это в контексте, его мало интересовали работы ученых, какими бы выдающимися они ни были, которые, по его мнению, не признавали центральную роль КГБ в советском обществе. Митрохин скорее терпел, чем приветствовал, мое использование таких работ и широкого спектра других источников для дополнения, подтверждения и заполнения пробелов в его собственном уникальном архиве.16 Мое восхищение некоторыми книгами, в которых игнорировалось интеллектуальное измерение международных отношений двадцатого века, было выше его понимания. Хотя Митрохин, увы, не дожил до публикации этого тома, ко времени его смерти он был практически завершен, и я не знаю ни одной моей интерпретации материалов из его архива, с которой он был бы не согласен. Возможность, которую он дал мне поработать над его архивом, была исключительной привилегией.
  
   Поскольку оригинальные материалы в архиве Митрохина остаются засекреченными, содержание этого второго тома, как и первого, было детально изучено "межведомственной рабочей группой" в Уайтхолле, прежде чем разрешение на публикацию получило одобрение министерства.17 Хотя связанные с этим сложные проблемы вызвали значительные задержки с публикацией, я благодарен рабочей группе за потраченное время и внимание, а также за то, что они очистили весь текст оригинала, кроме примерно двух страниц.
  
   Как и в томе 1, кодовые имена (также известные как "рабочие имена" в случае офицеров КГБ) указаны в тексте заглавными буквами. Важно отметить, что КГБ давал кодовые имена не только тем, кто работал на него, но и тем, на кого он нацеливался, и некоторым другим (например, иностранным чиновникам и министрам), которые не имели к нему никакого отношения. Сами по себе кодовые имена не являются доказательством того, что лица, на которых они ссылаются, были сознательными или сознательными агентами или источниками КГБ - или даже того, что они знали о том, что их хотят вербовать или влиять на операции. Рискуя констатировать очевидное, следует также подчеркнуть, что подавляющее большинство тех, кто за пределами Советского Союза выражал просоветские взгляды, не имели, конечно, никакого отношения к КГБ.
  
   Кристофер Эндрю
  
   Введение к изданию в мягкой обложке
  
   Разведка и холодная война
  
   Год, прошедший с момента публикации издания этой книги в твердом переплете, привел к новым доказательствам любопытного противоречия между современными интерпретациями международных кризисов начала двадцать первого века и историческим анализом кризисов двадцатого. Немногие современные комментаторы сомневаются в том, что использование и злоупотребление разведданными играют центральную роль, например, в понимании как недавнего ответа на международный терроризм, так и истоков войны в Ираке. Однако тот факт, что роль разведки в равной степени важна для понимания международных отношений, полвека назад ускользнул от внимания большинства историков. Хотя разведка и спецслужбы оказали большее влияние на двадцатый век, чем на любую предыдущую эпоху, историкам двадцатого века было трудно справиться с этим вопросом.
  
   Когнитивный диссонанс - трудности, с которыми мы все сталкиваемся при восприятии новых концепций, которые нарушают наш существующий взгляд на мир, - так же виноват, как и официальная секретность, в недостатке внимания, уделяемого разведке во многих историях политики и международных отношений. Отсутствие SIGINT (разведка получила перехват и расшифровку сообщений и других сигналов) в первом поколении историков Второй мировой войны является ярким свидетельством степени когнитивного диссонанса в исторической профессии. В конце войны Объединенный разведывательный комитет Великобритании (JIC) считал, что в идеале роль SIGINT в ускорении разгрома Германии и Японии - сверхсекретная - "НИКОГДА не должна быть раскрыта". Однако помешать историкам раскрыть хотя бы в общих чертах правду казалось почти безнадежной задачей. Британское разведывательное агентство GCHQ не сомневалось, что изучение кампаний военного времени "неизбежно вызовет подозрение у [историков], что нам удалось прочитать вражеские шифры".1*
  
   Некоторые подсказки к ULTRA теперь появляются, как они казались GCHQ в то время, слишком очевидными, чтобы историки могли их упустить. Общеизвестно, что Британия взломала немецкие шифры во время Первой мировой войны; действительно, успех британских шифровальщиков в начале 1917 года в расшифровке телеграммы Циммермана (названной так в честь министра иностранных дел Германии, который ее отправил) ускорил объявление войны Германии США. Начиная с 1945 года успех АМЕРИКИ в расшифровке японских дипломатических сообщений перед Перл-Харбором также получил широкую огласку. Поэтому историки, казалось, были обязаны спросить, повторили ли британские взломщики кодов во время Второй мировой войны свои успехи в Первой мировой войне против немецких шифров. Но они этого не сделали. В течение почти тридцати лет, до раскрытия сверхсекретного документа в 1973 году, почти ни одному историку (за исключением бывших офицеров разведки, которым было запрещено упоминать об этом) не приходило в голову, что, возможно, были достигнуты крупные успехи против Германии, а также Японии. Даже после раскрытия важной роли УЛЬТРА в британских и американских военных операциях на Западе прошло еще пятнадцать лет, прежде чем какой-либо историк поднял довольно очевидный вопрос о том, были ли русские УЛЬТРА и на Восточном фронте.2 Хотя с тех пор были проведены важные исследования сталинской разведывательной системы, все еще остаются поразительные пробелы. Среди наиболее ярких - роль СИГИНТА. Ни один биограф Черчилля в наши дни не может не отметить его страсть к этому. Напротив, даже выдающиеся недавние биографии Сталина Саймона Себага Монтефиоре3 и Роберт Сервис4 не упоминайте о живом интересе Сталина к перехваченным сообщениям.5 Несмотря на то, что существуют превосходные истории Советского Союза, также трудно придумать что-либо, посвящающее хотя бы одно предложение огромному объему информации, созданной КГБ и ГРУ во время холодной войны.
  
   За разоблачением сверхсекретности в Британии в середине 1970-х годов быстро последовали сенсационные разоблачения в Соединенных Штатах секретных операций ЦРУ в различных частях Третьего мира. Однако отсутствие каких-либо аналогичных разоблачений, касающихся КГБ, привело к несбалансированной интерпретации тайной холодной войны, которая сохраняется в начале двадцать первого века. Например, в превосходной недавней истории холодной войны Джона Гэддиса упоминаются тайные операции ЦРУ в Чили, на Кубе и в Иране, но нет никаких ссылок на операции КГБ в тех же странах.6 Однобокая история разведки времен холодной войны помогает объяснить удивление, даже шок, вызванный публикацией этой книги в твердом переплете в некоторых развивающихся странах - нигде больше, чем в Индии, где она стала новостью на первых полосах. На протяжении предыдущих поколений операции ЦРУ, как реальные, так и воображаемые, широко освещались в Индии. У КГБ не было.
  
   Шок, вызванный разоблачениями Митрохина, был также вызван тем фактом, что другие фрагментарные, но важные свидетельства об операциях КГБ в странах Третьего мира, накопившиеся после распада Советского Союза, были в значительной степени упущены из виду. Например, те, кто оспаривал достоверность материалов Митрохина из архивов КГБ о регулярных секретных советских субсидиях Коммунистической партии Индии (КПИ), похоже, не знали о документах в архивах Центрального комитета Коммунистической партии СССР, в которых указаны ежегодные суммы субсидий. Хотя информация о выплатах западным коммунистическим партиям получила широкую огласку и ее подлинность была общепризнанной, документы о субсидиях ИПЦ ранее привлекали мало внимания.7 Среди других общедоступных материалов, которые прошли почти незамеченными в Индии, были опубликованные по обе стороны Атлантики в 1996 году мемуары Олега Калугина, который в 1973 году стал самым молодым генералом советской внешней разведки. Как глава внешней контрразведки он был непосредственно связан с проникновением КГБ на индийские объекты. Мемуары Калугина подтверждают некоторые из разоблачений в Архиве Митрохина о вербовке агентов КГБ в эпоху Индиры Ганди.8 Среди документов КГБ о фондах для поддержки некоторых некоммунистических политиков, которые также ускользнули от внимания в Индии, был отчет председателя КГБ Виктора Чебрикова 1982 года, выдержка из которого была опубликована в 1994 году.9 Несколько индийских историков любезно обратили мое внимание на другие документы КГБ, находящиеся в открытом доступе, которые служат дополнительным подтверждением некоторых материалов по Индии в Архиве Митрохина. К ним относится еще один отчет Чебрикова за 1985 год:
  
   В соответствии с решением ЦК КПСС, с 1971 года КГБ СССР ежегодно выделяет средства для оказания финансовой помощи контролируемым органам печати, общественным организациям и отдельным активистам в Индии, возможности которых используются для операций и влияния в соответствии с государственными интересами Советского Союза.10
  
   КГБ, конечно, имел тенденцию преувеличивать свои успехи. Требуется гораздо больше исследований о значении того, чего он на самом деле достиг. Я надеюсь, однако, что этот том начинает процесс заполнения важного недостающего измерения истории холодной войны в Третьем мире.
  
   Кристофер Эндрю, 2006
  
   1
  
   Вступление: "Мир шел по нашему пути"
  
   Советский Союз, Холодная война и Третья мировая
  
   Коммунизм, утверждали Карл Маркс и Фридрих Энгельс, изменит не просто историю Европы и Запада, но и историю всего мира. Их Коммунистический манифест 1848 года, хотя и был адресован в основном промышленно развитой Европе, заканчивался громким призывом к мировой революции: "Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. У них есть мир, который нужно завоевать. Рабочие всех стран, объединяйтесь!" (Предполагалось, что работающие женщины последуют за революционерами-мужчинами.) После захвата власти большевиками в октябре 1917 года Владимир Ильич Ленин приветствовал не только триумф русской революции, но и начало "мировой революции": "Наше дело - международное дело, и до тех пор, пока революция не произойдет во всех странах ... наша победа - это только половина победы, а может быть, и меньше. " Хотя мировая революция стала далекой мечтой для большинства большевиков к тому времени, когда Ленин умер семь лет спустя, он никогда не терял своей убежденности в том, что неизбежный крах колониальных империй однажды приведет к мировой революции:
  
   Миллионы и сотни миллионов - фактически подавляющее большинство населения мира - сейчас выступают в качестве независимого и активного революционного фактора. И должно быть совершенно ясно, что в грядущих решающих битвах мировой революции это движение большинства населения мира, изначально нацеленное на национальное освобождение, обернется против капитализма и империализма и, возможно, сыграет гораздо более революционную роль, чем мы привыкли ожидать.1
  
   Третий коммунистический Интернационал (Коминтерн), основанный в Москве в марте 1919 года, поставил перед собой "цель бороться всеми средствами, даже силой оружия, за свержение международной буржуазии и создание международной советской республики". Следующий год или больше председатель Коминтерна Григорий Евсеевич Зиновьев жил в мире революционных грез, в котором большевизм собирался завоевать Европу и охватить всю планету. Во вторую годовщину большевистской революции он выразил надежду, что в течение года "коммунистический интернационал восторжествует во всем мире". На Конгрессе народов Востока, созванном в Баку в 1920 году для содействия колониальной революции, делегаты взволнованно размахивали в воздухе мечами, кинжалами и револьверами, когда Зиновьев призвал их вести джихад против империализма и капитализма. Однако, за исключением Монголии, где большевики установили марионеточный режим, все попытки распространить свою революцию за пределы советских границ проваливались либо из-за отсутствия народной поддержки, либо из-за успешного сопротивления контрреволюционных правительств.2
  
   К середине 1920-х годов основные надежды Москвы были связаны с Китаем, где Советское Политбюро подтолкнуло Коммунистическую партию Китая (КПК) к союзу с националистическим Гоминьданом (Гоминьдан). Лидер Гоминьдана Чан Кайши публично заявил: "Если Россия помогает китайской революции, означает ли это, что она хочет, чтобы Китай внедрил коммунизм? Нет, она хочет, чтобы мы совершили национальную революцию. " В частном порядке он считал обратное, убежденный, что "То, что русские называют "интернационализмом" и "мировой революцией", есть не что иное, как старомодный империализм". Советское руководство, однако верил, что это может взять верх над Чиангом. По словам Сталина, его следует "выжать как лимон, а затем выбросить". В данном случае именно КПК стала лимоном. Получив контроль над Шанхаем в апреле 1927 года благодаря восстанию, возглавляемому коммунистами, Чан начал систематическую резню коммунистов, которые захватили его для него. КПК, по указанию Сталина, ответила серией вооруженных восстаний. Все они были катастрофическими неудачами. Унижение Москвы усугубилось полицейским налетом на советское консульство в Пекине, в результате которого была обнаружена масса документов о советском шпионаже.3
  
   В попытке заручиться новой поддержкой ленинского видения освобожденного постколониального мира Лига против империализма была основана в начале 1927 года, незадолго до китайских дебатов, великим виртуозом советских подставных организаций Вилли Мюнценбергом, которого его "спутница жизни" Бабетт Гросс ласково называла"святой покровитель попутчиков" с замечательным даром объединять широкие слои левых под незаметным коммунистическим руководством. На первом конгрессе в Брюсселе присутствовали Джавахарлал Неру, впоследствии первый премьер-министр независимой Индии, и Джосайя Гумеде, президент Африканского национального конгресса и глава южноафриканской секции Лиги. Один из британских делегатов, Феннер Брокуэй из Британской независимой лейбористской партии, впоследствии написал: "С трибуны конференц-зал представлял собой замечательное зрелище. Казалось, что там были все расы. Глядя на море черных, коричневых, желтых и белых лиц, можно было почувствовать, что здесь, наконец, появилось нечто, приближающееся к Парламенту Человечества. "
  
   Брокуэй считал, что Лига "может легко оказаться одним из самых значительных движений за равенство и свободу в мировой истории".4 Но этому не суждено было сбыться. В течение нескольких лет Лига канула в лету, а Коминтерн, хотя и просуществовал до 1943 года как послушный, хотя и подвергшийся резкой чистке вспомогательный орган советской внешней политики и советской разведки,5 не добился ничего важного в странах Третьего мира. Колониальные империи оставались нетронутыми до Второй мировой войны, и ни внешняя политика, ни спецслужбы Иосифа Сталина не предпринимали серьезных попыток ускорить их гибель. При его жестокой диктатуре мечта о мировой революции быстро уступила место реальности "социализма в одной стране", Советского Союза, окруженного враждебными "империалистическими" государствами и глубоко осознающего свою уязвимость.
  
   Во время ксенофобской паранойи сталинского террора представители Коминтерна в Москве со всего мира жили в постоянном страхе разоблачения и казни. Многие подвергались еще большему риску, чем их советские коллеги. К началу 1937 года, после расследований НКВД (предшественника КГБ), Сталин убедил себя, что Коминтерн был рассадником подрывной деятельности и иностранного шпионажа. Он сказал Георгию Дмитрову, который стал его генеральным секретарем тремя годами ранее: "Все вы там, в Коминтерне, работаете в руках врага."Николай Ежов, глава НКВД, чей садизм и миниатюрный рост в сочетании дали ему прозвище "Ядовитый карлик", повторил голос своего хозяина. "Самые большие шпионы, - сказал он Дмитрову, - работали в Коммунистическом Интернационале". Каждую ночь, не в силах уснуть, иностранные коммунисты и чиновники Коминтерна, которым были предоставлены номера в отеле "Люкс" в центре Москвы, ждали звука подъезжающего к отелю автомобиля вранние часы, затем услышал тяжелые шаги людей из НКВД, эхом отдающиеся по коридорам, молясь, чтобы они остановились у чьей-нибудь двери. Те, кто избежал ареста, слушали со смесью облегчения и ужаса, когда жертв ночи забирали из их комнат и увозили, чтобы никогда не возвращаться. Некоторые, для которых ночное ожидание стало слишком тяжелым, застрелились или прыгнули насмерть во внутреннем дворе. Лишь меньшинство иностранных гостей отеля избежали стука в дверь. Многие из их смертных приговоров были подписаны лично Сталиным.6 Свирепый начальник службы безопасности Мао Кан Шэн, которого послали в Москву учиться своему ремеслу, с энтузиазмом сотрудничал с НКВД в охоте на мнимых предателей среди китайских эмигрантов.7
  
   Таким образом, наиболее продолжительным воздействием советской разведки на страны Третьего мира перед Второй мировой войной была ликвидация потенциальных лидеров послевоенных движений за независимость.8 Хо Ши Мин, Дэн Сяопин, Джомо Кеньятта и другие будущие лидеры Третьего мира, которые учились в Москве в Коммунистическом университете трудящихся Востока, управляемом Коминтерном, между войнами9 нам повезло уйти до того, как начался Террор. Кеньятта, в частности, был бы очевидной мишенью. Его лекторы жаловались, что "его отношение к Советскому Союзу граничит с цинизмом".10 Когда его сокурсник, южноафриканский коммунист Эдвин Мофуцаньяна, обвинил его в том, что он "мелкий буржуа", Кеньятта ответил: "Мне не нравится эта "мелочная" вещь. Почему вы не говорите, что я крупный буржуа?"11 Во время террора о таком возмутительно неполиткорректном юморе немедленно сообщили бы (хотя бы потому, что те, кто не сообщил об этом, сами оказались бы под подозрением), и карьера будущего первого премьер-министра и президента независимой Кении, вероятно, преждевременно закончилась бы в подвале для казней НКВД.
  
   После победы во Второй мировой войне Советский Союз, вновь окрепший благодаря приобретению послушного советского блока в восточной и Центральной Европе, первоначально проявлял меньший интерес к Третьему миру, чем после большевистской революции. В первые годы холодной войны приоритеты советской разведки были в подавляющем большинстве сосредоточены на борьбе с тем, что КГБ называл "Главным противником", Соединенными Штатами и их основными союзниками. Сталин видел мир разделенным на два непримиримых лагеря - капиталистический и коммунистический - без возможности компромисса между ними. Некоммунистические национально-освободительные движения в странах Третьего мира были, как и капиталисты, классовыми врагами. Деколонизация великих европейских заморских империй, начавшаяся в 1947 году с прекращением британского правления в Индии, убедила энергичного преемника Сталина, Никиту Хрущева, возродить ленинскую мечту. На Двадцатом съезде партии в 1956 году, помимо тайного осуждения "культа личности" Сталина, он публично отказался от теории двух лагерей, намереваясь заручиться поддержкой бывших западных колоний, завоевавших независимость:
  
   Наступил новый период в мировой истории, предсказанный Лениным, и народы Востока играют активную роль в решении судеб всего мира, становятся новым могущественным фактором в международных отношениях.
  
   Хотя Хрущев был одним из немногих крупных мировых лидеров крестьянского происхождения, он не сомневался, что головокружительная индустриализация Советского Союза в 1930-х годах послужила образцом для новых независимых бывших колоний по модернизации их экономики. "Сегодня, - заявил он, - им не нужно просить у своих бывших угнетателей новейшее оборудование. Они могут получить его в социалистических странах, не принимая на себя никаких политических или военных обязательств."Многие из первого поколения постколониальных лидеров 1950-х и 1960-х годов, которые винили во всех своих экономических бедах своих бывших колониальных правителей, были счастливы принять предложение Хрущева.12
  
   "Оглядываясь назад, - пишет историк экономики Дэвид Филдхаус, - одной из самых удивительных особенностей африканской истории после 1950 года является то, что все ожидали, что независимость приведет к очень быстрому экономическому росту и изобилию ".13 Кваме Нкрума, лидер первой чернокожей африканской колонии, получившей независимость, утверждал, что до сих пор медленное промышленное развитие Африки было полностью ошибкой колониальных держав, которые намеренно сдерживали "местную экономическую инициативу", чтобы "обогатить иностранных инвесторов": "У нас здесь, в Африке, есть все необходимоестать мощным, современным, промышленно развитым континентом ... Африка, отнюдь не обладающая недостаточными ресурсами, вероятно, лучше оснащена для индустриализации, чем почти любой другой регион в мире. "14
  
   В эйфории освобождения от колониального господства многие, подобно Нкруме, были соблазнены антиимпериалистической фантастической экономикой. Убежденные в том, что тяжелая промышленность является ключом к быстрому экономическому развитию, они приветствовали неэффективные советские сталелитейные заводы и другие тяжелые заводы как символы современности, а не как потенциальных промышленных белых слонов. Только в небольшом африканском государстве Гвинея в эпоху Хрущева Советский Союз построил аэропорт, консервный завод, лесопилку, холодильную установку, больницу, политехнический институт и гостиницу, а также провел геологические изыскания и ряд исследовательских проектов. В докладе, представленном пленуму Центрального комитета, который сверг Хрущева в 1964 году, говорилось, что за десять лет его правления Советский Союз осуществил около 6000 проектов в странах Третьего мира.15 Хрущев, как подразумевалось в докладе, позволил своему энтузиазму по укреплению советского влияния в развивающихся странах ускользнуть от него - с огромными издержками для советской экономики.
  
   Хрущев, однако, был абсолютно уверен, что советская командная экономика, несмотря на масштаб ее инвестиций в страны Третьего мира, быстро перестраивала капитализм. "Это правда, что вы богаче, чем мы в настоящее время", - сказал он американцам во время своего яркого турне по Соединенным Штатам от побережья до побережья в 1959 году. "Но завтра мы будем такими же богатыми, как вы. На следующий день? Еще богаче! Но разве в этом есть что-то неправильное?"16 Оптимизм Хрущева в то время казался менее абсурдным, чем сейчас. Заместитель лидера Лейбористской партии Великобритании Аневрин Беван заявил на партийной конференции 1959 года, что триумф национализации и государственного планирования в Советском Союзе доказал, что они значительно превосходят капитализм как средство экономической модернизации: "[Экономический] вызов будет исходить от России. Вызов не будет исходить от Соединенных Штатов. "17 Первые достижения советской космической программы породили сильно преувеличенные ожидания как на Западе, так и на Востоке относительно способности советской экономики стать пионером новых технологий. В 1957 году успех советского Союза в выведении на орбиту первого искусственного спутника "Спутник-1" произвел мировую сенсацию. Президент Дуайт Д. Эйзенхауэр был ошеломлен "волной, близкой к истерии", охватившей Соединенные Штаты. На фоне заявлений о том, что Америка пострадала от научного Перл-Харбора, губернатор штата Мичиган Г. Меннен Уильямс выразил свою внутреннюю боль в стихах:
  
   О, маленький спутник, летящий высоко
  
   С произведенным в Москве звуковым сигналом
  
   Вы говорите миру, что это коммунистическое небо
  
   А дядя Сэм спит.18
  
   "Как нам не радоваться, товарищи, - спросил Хрущев в 1958 году, - гигантским достижениям нашей промышленности? ... Какое другое государство когда-либо строило в таком масштабе? Такой страны никогда не было!"19
  
   Хрущева также привела в восторг пламенная риторика нового поколения лидеров Третьего мира, направленная как против их бывших колониальных хозяев, так и против американского империализма. Во время своего визита в Соединенные Штаты в 1959 году он выступил с речью на Генеральной Ассамблее в Нью-Йорке, купаясь в аплодисментах после его "теплых приветствий от всего сердца" независимым государствам, которые освободились от колониального господства:
  
   Грядущие поколения высоко оценят героизм тех, кто возглавлял борьбу за независимость Индии и Индонезии, Объединенной Арабской Республики и Ирака, Ганы, Гвинеи и других государств, точно так же, как народ Соединенных Штатов сегодня чтит память Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона, которые вели американский народ в их борьба за независимость.
  
   Далее Хрущев осудил империалистическую эксплуатацию, которая продолжалась и после формального прекращения колониального правления:
  
   Народы многих из этих стран завоевали политическую независимость, но они жестоко эксплуатируются иностранцами экономически. Их нефть и другие природные богатства разграблены, они вывозятся из страны за бесценок, принося огромные прибыли иностранным эксплуататорам.
  
   Призыв Хрущева вернуть награбленные богатства в качестве экономической помощи был музыкой для ушей многих его слушателей из стран Третьего мира.20
  
   Тот факт, что ни Соединенные Штаты, ни европейские колониальные державы пока не воспринимали всерьез проблемы расизма в своих собственных обществах, увеличил популярность антиимпериалистической риторики. Сейчас уже почти не верится, что в течение десятилетия, когда большинство африканских колоний получили независимость, британские домовладельцы все еще могли законно вывешивать на своих окнах таблички "Цветным вход воспрещен", а африканские делегаты в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке незаконно ездили на местах, зарезервированных для белых, в отдельных автобусах Организации Объединенных Наций.Глубокий Юг. Из-за отсутствия в России африканских колоний или сообщества чернокожих иммигрантов расизм российского общества был гораздо лучше скрыт.21
  
   После успеха своего краткого визита в Организацию Объединенных Наций в 1959 году Хрущев принял беспрецедентное решение провести месяц в Нью-Йорке в качестве руководителя советской делегации на осеннем заседании Генеральной Ассамблеи ООН 1960 года, на котором присутствовали семнадцать новых независимых членов, шестнадцать из Африки. Пока Хрущев обнимал новых африканских лидеров, президент Дуайт Д. Эйзенхауэр отправился на каникулы поиграть в гольф. С открытием новых посольств африканских стран в Вашингтоне глава протокола президента стал известен тем, что жаловался на то, что ему приходится приглашать "этих ниггеров" на приемы в Белом доме.22 Тем временем Хрущев стал соавтором проекта декларации ООН, впоследствии принятой в измененном виде как "Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам", в которой осуждался колониализм во всех его формах и требовалось немедленного предоставления независимости всем порабощенным народам. Воздержание основных западных держав лишь способствовало повышению престижа Москвы.23 Тот факт, что большинство все еще "порабощенных народов" не получили немедленной независимости, означал, что Советский Союз с тех пор регулярно мог жаловаться на то, что колониальные державы игнорируют резолюцию ООН.24
  
   Хрущеву так понравилось проводить время в ООН осенью 1960 года, что он побил все предыдущие рекорды по болтливости, произнеся дюжину речей на Генеральной Ассамблее общим объемом 300 страниц машинописного текста. Его выступление, однако, не было безоговорочным успехом. 13 октября он был так возмущен речью делегата от Филиппин, который повернул вопрос деколонизации против него и заявил, что Восточная Европа была "поглощена Советским Союзом" и "лишена политических и гражданских прав", что он начал сердито стучать ботинком по столу. Впоследствии Хрущев сказал члену советской делегации, который пропустил его выступление: "О, вы действительно что-то пропустили! Это было так весело!" Несмотря на смущение, никто из членов делегации не осмелился возразить ему.25 Все еще помня о пьянящем опыте публичного осуждения западного империализма лидерами стран Третьего мира в сердце американского капитализма, Хрущев в январе 1961 года выступил в Москве с секретной речью перед советскими идеологическими и пропагандистскими "работниками", в которой он заявил, что, поддерживая "священную" антиимпериалистическуюборьба колоний и новых независимых государств, Советский Союз продвинул бы свой собственный прогресс к коммунизму и "поставил бы империализм на колени".26
  
   Вера в то, что Холодную войну можно выиграть в странах Третьего мира, изменила повестку дня советской разведки таким образом, что большинству западных историков было трудно поверить. В книге Эрика Хобсбаума "Блестящая история двадцатого века", как и во многих других, делается вывод, что "нет никаких реальных доказательств того, что [Советский Союз] планировал раздвинуть границы коммунизма путем революции до середины 1970-х годов, и даже тогда факты свидетельствуют о том, что СССР воспользовался благоприятной конъюнктурой, которая у него былане намеревался создавать".27 Однако файлы КГБ показывают, что в 1961 году такой план уже существовал, хотя, конечно, он не был обнародован. Программа Советской Коммунистической партии (КПСС) того года восхваляла "освободительную борьбу угнетенных народов" как одну из "основных тенденций социального прогресса". Это сообщение было с энтузиазмом воспринято в Центре (штаб-квартире КГБ). Молодой и энергичный председатель КГБ Александр Шелепин заручился поддержкой Хрущева в использовании национально-освободительных движений и сил антиимпериализма в новой агрессивной большой стратегии против "Главного противника" (Соединенных Штатов) в странах Третьего мира.28 Хотя Хрущев вскоре заменил Шелепина более сговорчивым и менее амбициозным Владимиром Семичастным, великая стратегия КГБ сохранилась.
  
   Понимание масштабов амбиций КГБ в странах Третьего мира осложняется наследием маккартизма. Точно так же, как мошеннические выдумки своекорыстной антикоммунистической охоты на ведьм сенатора Джозефа Маккарти помогли закрыть глаза либеральному мнению на реальность беспрецедентного наступления советской разведки против Соединенных Штатов,29 столь упрощенные теории заговора о советских планах завоевания мира заставили большинство сторонников теории заговора скептически относиться даже к реалистичным оценкам советских планов в странах Третьего мира. Маккарти и другие сторонники антикоммунистической теории заговора в Америке были, хотя и неосознанно, одними из самых успешных агентов влияния КГБ времен холодной войны. Реакция на их смехотворные преувеличения помогает объяснить ту поразительную степень, в которой КГБ был исключен из истории холодной войны.
  
   После того, как сам Хрущев был вынужден уйти в отставку в 1964 году и заменен Леонидом Брежневым, вера в то, что холодную войну можно выиграть в странах Третьего мира, с большей убежденностью поддерживалась в Центре, чем в Кремле или Министерстве иностранных дел. Будущий глава отдела оценки разведывательной деятельности КГБ Николай Леонов, в то время молодой офицер внешней разведки в FCD Second (латиноамериканский) Отдел, позже вспоминал: "В основном, конечно, мы руководствовались идеей, что судьба мировой конфронтации между Соединенными Штатами и Советским Союзом, между капитализмом и социализмом, будет решена в Третьем мире. Это была основная предпосылка."30
  
   Эту стратегию с энтузиазмом поддерживал Юрий Андропов с того момента, как он сменил Семичастного на посту председателя КГБ в 1967 году. Год спустя он рассказал об этом на заседании Второго главного управления (внутренняя безопасность и контрразведка):
  
   Нужно понимать, что борьба между органами государственной безопасности и специальными [разведывательными] органами противника в нынешних условиях отражает нынешний этап обострения классовой борьбы. А это значит, что борьба будет более беспощадной. Сегодня решается тот же вопрос, что и в первые дни советской власти: кто над кем одерживает верх? Только сегодня этот вопрос решается не внутри нашей страны, а в рамках всей мировой системы, в глобальной борьбе двух мировых систем.31
  
   Инициатива "глобальной борьбы" исходила от КГБ, а не от Министерства иностранных дел. В самые драматические моменты советского проникновения в Третий мир, от создания первого коммунистического "плацдарма" в Западном полушарии (если использовать кодовое название КГБ для Кубы Кастро) до окончательной, катастрофической защиты коммунистического режима в Афганистане, Центр имел большее влияние, чем Министерство иностранных дел.
  
   Андрей Громыко, долгое время занимавший пост министра иностранных дел СССР, запомнился своему почти столь же многолетнему послу в Вашингтоне Анатолию Добрынину как "осторожный человек, который выступал против любой серьезной конфронтации с Соединенными Штатами":
  
   ... Третий мир не был его главной областью. Он считал, что события там не могут оказать решающего влияния на наши фундаментальные отношения с Соединенными Штатами; это оказалось фактором, который он определенно недооценил. Более того, наше Министерство иностранных дел традиционно не имело реального отношения к лидерам освободительных движений в странах Третьего мира, с которыми имел дело Международный отдел партии, возглавляемый секретарем Борисом Пономаревым. Он презирал Громыко; это чувство было взаимным.
  
   Таким образом, передовой политикой Советского Союза в странах Третьего мира руководил КГБ при поддержке Международного отдела ЦК КПСС.32 Хрущев прозвал жестко доктринерского главу Департамента "Пономарь" (ризничий в православной церкви). "Пономарь, - сказал он, - ценный партийный чиновник, но такой же ортодоксальный, как католический священник". В Политбюро политику продвижения вперед поддерживал также ведущий идеолог партии Михаил Суслов, чей авторитет в 1970"е годы уступал только Брежневскому. "Облаченный в мантию доктринальной непогрешимости, - вспоминает один советский дипломат, - [Суслов] регулярно издавал напоминания о том, что он считал правильной марксистско-ленинской политикой". Выступаяс кафедры Суслов заявил, что крах того, что осталось от западных колониальных империй, и ослабление капиталистической системы перед лицом поступательного движения социализма и прогрессивных, антиимпериалистических сил было "исторически неизбежным".33
  
   Частая готовность Громыко к тому, чтобы Андропов проявлял инициативу в Третьем мире, отражала его собственное отсутствие интереса к этому. Как позже вспоминал Леонов:
  
   СССР [Министерство иностранных дел] и его глава А. А. Громыко открыто пренебрежительно относились к "третьему миру". Андрей Андреевич [Громыко] посещал и принимал своих коллег из небольших европейских государств с большим удовольствием, чем нарушителей спокойствия из стран "третьего мира". Даже Политбюро не смогло убедить его посетить Ближний Восток, Африку или Латинскую Америку. Поездки в страны этих регионов были единичными случаями в его, казалось бы, бесконечной карьере на посту министра иностранных дел.34
  
   Проявляя инициативу в странах Третьего мира, Андропов всегда был осторожен, чтобы не показаться наступающим на пятки Громыко. "Их личные отношения, - отметил Добрынин, - были неплохими, потому что Андропов был достаточно осторожен, чтобы не вмешиваться в повседневное руководство Громыко внешней политикой, а Громыко, со своей стороны, уважал растущее влияние Андропова в Политбюро". Эти два человека постепенно стали соавторами основных внешнеполитических предложений, представленных на рассмотрение Политбюро Брежнева.35
  
   Дальнейшим стимулом для проведения прогрессивной политики в странах Третьего мира стало изменение баланса сил в Организации Объединенных Наций в 1960-е годы. С быстрым увеличением числа новых независимых государств Запад потерял свое прежнее большинство в Генеральной Ассамблее. Движение неприсоединения (ДН) все чаще склонялось к тому, чтобы голосовать за Советский блок, а не за Запад, некоторые из ведущих государств которого были запятнаны своим имперским прошлым. На конференции Движения неприсоединения, которая состоялась в Белграде в июле 1969 года, в заключительном коммюнике была обещана "поддержка героическому народу Вьетнама", который сопротивлялся американской агрессии, но не было никакого существенного упоминания о советском вторжении в Чехословакию в предыдущем году.36 До конца холодной войны КГБ рассматривал Движение неприсоединения как "наших естественных союзников". "Основная тенденция их деятельности", - заявил глава Первого главного (внешней разведки) Директорат (FCD), Владимир Александрович Крючков, в 1984 году, "настроен антиимпериалистически".37
  
   Поражение Соединенных Штатов во Вьетнаме укрепило уверенность Центра в его стратегии "Третьего мира". Беспрецедентный телевизионный репортаж из Вьетнама принес ужасы войны в гостиные Средней Америки и большей части мира. Это также дало широкую известность антивоенному движению в Соединенных Штатах, чей ежедневный рефрен: "Эй, эй, Эл-Джей, скольких детей ты сегодня убил?", Помог убедить президента Линдона Б. Джонсона не баллотироваться на переизбрание в 1968 году. И Джонсон, и его преемник Ричард Никсон ошибочно полагали, что за этим стоит международный коммунистический заговор. Американский антивоенный протест, особенно в университетских городках. Ричард Хелмс, директор Центрального разведывательного управления (ЦРУ), позже свидетельствовал, что "президент Джонсон все время добивался этого". Как и Никсон. Скептически относясь к теориям заговора Белого дома, Хелмс начал операцию "ХАОС", чтобы выяснить реальные масштабы иностранного влияния на внутреннее инакомыслие. В ходе операции Агентство начало нелегально шпионить за радикалами в американских кампусах. Как признал Хелмс: "Если кто-нибудь узнает о существовании [ХАОСА], это будет крайне неловко для всех заинтересованных сторон."Хотя негативные результаты "ХАОСА" не смогли убедить ни Джонсона, ни Никсона, это нанесло серьезный ущерб репутации ЦРУ, когда операция была раскрыта в середине 1970-х годов и предоставила дополнительные боеприпасы для "активных мер" КГБ.38
  
   Всего за две недели до окончательного вывода американских войск из Сайгона 30 апреля 1975 года Андропову все еще было трудно поверить в то, что Соединенные Штаты действительно потерпели поражение. Он рассказал на специально созванной встрече по Вьетнаму в штаб-квартире FCD в Ясенево:
  
   Помните ли вы Корейскую войну и ход ее развития? Тогда тоже северокорейские войска оккупировали почти всю территорию Южной Кореи ... Затем американцы организовали крупную десантную операцию в тылу северокорейцев, отрезав и уничтожив основную часть северокорейской армии. В считанные дни ход войны изменился. Сейчас складывается крайне похожая ситуация. Все силы Северного Вьетнама были направлены на юг, на помощь патриотам. По сути, Северный Вьетнам беззащитен. Если американцы предпримут что-то похожее на корейский маневр, то дело может принять плохой оборот ... Во всех отношениях дорога в [Ханой] открыта.
  
   Только после того, как две недели спустя Андропов увидел необычные телевизионные кадры, на которых американцев и некоторых их южновьетнамских союзников спешно спасали вертолетом с крыши посольства США, когда коммунистический Вьетконг совершил триумфальный въезд в Сайгон, он признал, что Соединенные Штаты действительно потерпели поражение.39
  
   Беспрецедентное унижение Соединенных Штатов в конце войны, которая разделила их общество так, как ни один другой конфликт не разделял его со времен Гражданской войны, казалось, продемонстрировало способность национально-освободительного движения Третьего мира, вдохновленного марксистско-ленинской идеологией, победить даже империалистическую сверхдержаву. Как признал преемник Никсона, президент Джеральд Форд, "Наши союзники по всему миру начали сомневаться в нашей решимости."Среди сообщений иностранных СМИ, которые произвели особое впечатление на Форда - и, несомненно, также на КГБ - была передовая статья на первой полосе Frankfurter Allgemeine Zeitung, озаглавленная "Америка - беспомощный гигант".40
  
   Отождествление Соединенных Штатов с западными колониальными державами, несмотря на решительную американскую поддержку деколонизации после Второй мировой войны,41 этому способствовало творческое использование ленинского определения империализма как "высшей стадии капитализма". Таким образом, советские комментаторы могли утверждать, что весь Третий мир, независимо от того, является ли он политически независимым или нет, подвергся империалистическому нападению: "Убедившись в невозможности изменить политическую карту мира, как это было в прошлом, империализм стремится подорвать суверенитет освобожденных государств окольными путями".способы, особенно активно использующие экономические рычаги..."42
  
   Подобные аргументы не нашли недостатка в сторонниках как на Западе, так и в странах Третьего мира. Выступая по радио Ханоя во время войны во Вьетнаме, великий британский философ Бертран Рассел сказал американским военным, что они используются "для защиты богатства нескольких богатых людей в Соединенных Штатах": "Каждый продовольственный магазин и каждая заправочная станция в Америке требуют, при капитализме, увековечения военного производства."Вьетнам популяризировал во всем мире идею Соединенных Штатов как лидера мирового империализма, стремящегося подавить свободы Третьего мира в интересах западного капитализма, ведущим образцом которого он был. Рассел заявил:
  
   Соединенные Штаты Сегодня являются силой страдания, реакции и контрреволюции во всем мире. Везде, где люди голодают и подвергаются эксплуатации, где их угнетают и унижают, это зло существует при поддержке и одобрении Соединенных Штатов ... [который отправился на войну во Вьетнам], чтобы защитить сохраняющийся контроль над богатствами региона со стороны американских капиталистов.43
  
   "Баллада о студенческом инакомыслии", ставшая знаменитой благодаря Бобу Дилану в американских кампусах во время войны во Вьетнаме, высмеивала непонимание Вашингтоном растущей враждебности в Третьем мире к американскому "империализму":
  
   Пожалуйста, не сжигайте этот лимузин,
  
   Не бросайте помидоры в подводную лодку.
  
   Подумайте обо всем, что мы сделали для вас.
  
   У тебя просто эти блюзы об эксплуатации.
  
   До войны во Вьетнаме западные обвинения в адрес западного империализма в основном ограничивались ограниченным числом ученых и марксистских партий и сект. Однако политолог-марксист Билл Уоррен был прав, утверждая, что в ходе войны концепция империализма стала "доминирующей политической догмой нашей эпохи":
  
   Вместе со своим детищем, понятием "неоколониализм", он дает подавляющему большинству человечества общий взгляд на мир в целом. Не только марксистски образованные массы коммунистического мира, но и миллионы городских жителей Латинской Америки, полуполитизированные крестьяне Азии и высокообразованные профессиональные и рабочие классы промышленно развитых капиталистических стран пропитаны этим мировоззрением и его последствиями. Это, конечно, не просто признание существования современных империй, формальных или неформальных, и их живого наследия. Что еще более важно, он воплощает в себе набор вполне конкретных (хотя часто нечетко сформулированных) тезисов о доминировании империализма в делах человечества в целом и, в частности, о прошлом и настоящем экономическом, политическом и культурном бедствии, которое империализм якобы причинил и продолжает причинять подавляющему большинствучеловечество.44
  
   Хотя советские писатели внесли незначительный вклад по сравнению с западными марксистами в серьезное изучение империализма во время холодной войны,45 антиимпериалистические настроения, сопровождавшие и последовавшие за войной во Вьетнаме, создали благодатную почву для активных действий КГБ в странах Третьего мира. В 1970-х годах Билл Уоррен писал:
  
   ... Буржуазные издатели посвятили теме антиимпериализма больше ресурсов, чем любой другой социальной, политической или экономической теме, за исключением, возможно, инфляции. Если к этому мы добавим литературу мазохистской современной версии Бремени белого человека, более или менее прямо вдохновленную представлением об империализме как о всеобщем бедствии, то марксизм может зафиксировать величайший триумф публикации и пропаганды в своей истории ... Ни в какой другой области марксизму не удавалось так влиять - даже доминировать - на мышление человечества.46
  
   Заключительные этапы войны во Вьетнаме, по иронии судьбы, сопровождались беспрецедентным уровнем разрядки между Вашингтоном и Москвой. Для администрации Никсона, стремившейся выбраться из Вьетнама с как можно меньшим ущербом для престижа США, были очевидные преимущества в снижении напряженности в отношениях с Советским Союзом, а также долгосрочная выгода от стабилизации холодной войны. Большинство членов Политбюро рассматривало переговоры по ограничению стратегических вооружений (ОСВ) с Соединенными Штатами как способ предотвращения дальнейшей эскалации и без того огромного советского бюджета на вооружение. В мае 1972 года Никсон стал первым президентом США, посетившим Москву, где в богато украшенной обстановке Большого Кремлевского дворца он и Брежнев подписали соглашения о замораживании своих ударных ядерных сил (SALT 1) и ограничении их противоракетной обороны. В следующем году Брежнев нанес ответный визит в Вашингтон. "Советско-американские отношения, - писал Добрынин, - достигли в 1973 году такого уровня дружбы, какого никогда ранее не было в послевоенную эпоху". Хотя ни один советский политик никогда не признавал, что прогресс разрядки чтобы помешать Советскому Союзу расширить свое влияние в странах Третьего мира за счет Соединенных Штатов, возникли разногласия по поводу того, насколько энергично это влияние следует усиливать. Брежнев, который обожал помпезность и церемониальность своих встреч с Никсоном как в России, так и в Соединенных Штатах, был среди голубей. В частных беседах с президентом он поименно раскритиковал некоторых своих коллег по Политбюро, а позже направил президенту личную записку с выражением сочувствия и поддержки "от всего сердца", поскольку Уотергейтский скандал начал угрожать его сохранению на посту.47 Центр придерживался гораздо менее сентиментальной точки зрения. В 1973-74 годах в советском руководстве, по-видимому, существовали разногласия между сторонниками более энергичного идеологического наступления на главного противника в Третьем мире (включая более активное использование активных мер) и теми, кто опасался возможного ущерба разрядке отношений с Соединенными Штатами.48 Сторонники наступления, Андропов, вероятно, главный среди них, выиграли спор.49
  
   В течение следующего десятилетия в некоторых частях Африки, Центральной Америки и Азии прокатилась новая волна революций, большая часть которых была активно поддержана, хотя и не инициирована КГБ.50 Сложные детали событий в странах Третьего мира были просто непосильны для Брежнева. По мере ухудшения зрения ему становилось все труднее читать все тексты, кроме самых кратких, и его сотрудники сначала просили, чтобы размер отправляемых ему разведданных был как можно больше, а затем чтобы они печатались заглавными буквами. Телеграммы ему зачитывали все чаще.51 С середины 1970-х годов он принимал мало активного участия в управлении страной. В хвосте кавалькады черных лимузинов, на которых он разъезжал по Москве, стояла реанимационная машина.52 На саммите в Вене в 1979 году будущий директор по информационным технологиям Роберт Гейтс "не мог смириться с тем, насколько слабым был Брежнев":
  
   Когда он входил и выходил из посольств, два огромных - я имею в виду огромных - офицера КГБ держали его вертикально под руки и, по сути, несли его. [Уильям] Одом, советский эксперт [позже глава агентства разведки США, АНБ], и я в какой-то момент оказались в ловушке в узком проходе, и когда КГБ наполовину пронес Брежнева, нас чуть не раздавил паровой каток.53
  
   Несмотря на его шаркающую походку, бессвязную речь и зависимость от снотворного, Брежнев процветал на постоянной диете лести и оставался убежденным, что его "большой опыт и мудрость" делают его дальнейшее лидерство незаменимым. Его также постоянно заверяли в успехе советской политики в странах Третьего мира и в огромном уважении, которым он, предположительно, пользовался у ее лидеров. Брежнев открыл Двадцать шестой съезд партии в 1981 году, объявив, без всякого чувства абсурда:
  
   На первом пленуме Центрального комитета, который прошел в атмосфере исключительного единства и солидарности, руководящие органы нашей партии были избраны единогласно. Пленум единогласно назначил Генеральным секретарем Центрального комитета КПСС товарища Л. И. Брежнева.
  
   Вся аудитория вскочила на ноги, чтобы разразиться обычной льстивой "бурей аплодисментов".54 Несмотря на войну в Афганистане, Брежнев излучал уверенность в советской политике в странах Третьего мира, когда он, запинаясь, произносил свою речь, приветствуя увеличение числа государств с "социалистической ориентацией" со времени предыдущего Конгресса пятью годами ранее, триумф эфиопской, никарагуанской и афганской революций и заключение договоров о дружбе с Анголой, Эфиопией, Мозамбиком, Афганистаном, Сирией и Народно-Демократической Республикой Йемен.55
  
   Центр не сомневался, что его "активные меры" по оказанию влияния на операции внесли значительный вклад в то, чтобы настроить общественное мнение большинства стран Третьего мира против Соединенных Штатов. В 1974 году, согласно статистике КГБ, более 250 активных мер были направлены против одного только ЦРУ, что привело, как утверждалось, к разоблачениям злоупотреблений Агентства, как реальных, так и (чаще) мнимых, в средствах массовой информации, парламентских дебатах, демонстрациях и выступлениях ведущих политиков по всему миру.56 Хотя Митрохин не записал статистику за последующие годы, объем активных мер почти наверняка увеличился, чему способствовали поразительные американские разоблачения мошенничества в Белом доме и Агентстве. За Уотергейтским скандалом, который вынудил Никсона уйти в отставку в 1974 году, в 1975 году, "Году разведки", последовали сенсационные разоблачения "грязных трюков" ЦРУ - среди них операция "ХАОС" и заговоры с целью убийства иностранных государственных деятелей. Преемник Хелмса на посту директора ЦРУ Уильям Колби жаловался, что "ЦРУ находилось под самым пристальным и самый жесткий общественный контроль, который когда-либо испытывала любая подобная служба не только в этой стране, но и где-либо в мире. " Несмотря на симпатию к Агентству, президент Форд столкнулся с трудной дилеммой. Лучшим способом защитить ЦРУ было бы подчеркнуть, что, по словам более позднего доклада Конгресса, оно "отнюдь не вышло из-под контроля", а "полностью отвечало инструкциям президента и помощника президента по вопросам национальной безопасности". Однако защита ЦРУ вступила бы в противоречие с основной целью Форда - реабилитацией президентства. Чтобы восстановить доверие к Белому дому после травмы, нанесенной Уотергейтом, президент и его советники приняли решение дистанцироваться от обвинений, выдвинутых против Агентства, которые продолжали множиться.57
  
   В действительности, заговоры ЦРУ с целью убийства, все из которых были предприняты с одобрения президента, либо провалились, либо были прекращены - отчасти потому, что, в отличие от КГБ, у него не было группы подготовленных убийц. Однако, потрясенные разоблачениями "Года разведки", большинство американцев были захвачены теориями заговора, которые КГБ изо всех сил поощрял, якобы для того, чтобы показать, что ЦРУ было причастно к убийству президента Джона Ф. Кеннеди.58 Если бы, как большая часть мира, а также большинство американцев продолжали верить,59 поскольку ЦРУ было причастно к убийству своего собственного президента, было разумно заключить, что не было никаких пределов, до которых Агентство не дошло бы, чтобы свергнуть иностранные режимы и убить других государственных деятелей, которые вызвали его неудовольствие. Активные меры КГБ успешно способствовали распространению убеждения, что методы, которые ЦРУ использовало для попытки убить Фиделя Кастро и дестабилизировать его режим, использовались против "прогрессивных" правительств по всему миру. Одна операция с активными мерами на Ближнем Востоке в 1975 году предполагала идентификацию сорока пяти государственных деятелей со всего мира, которые стали жертвами успешных или неудачных покушений Агентства за последнее десятилетие.60 Индира Ганди была одним из ряда выдающихся лидеров Третьего мира, на которых бессознательно повлияла дезинформация, сфабрикованная Службой А (специалистами по активным мерам FCD), и которые стали одержимы предполагаемыми заговорами ЦРУ против них.61
  
   Доктрина активных мер КГБ неправдоподобно настаивала на том, что его операции по оказанию влияния "радикально отличаются по сути от дезинформации, к которой прибегают западные агентства, чтобы обмануть общественное мнение":
  
   Дезинформационные операции КГБ носят прогрессивный характер; они предназначены для введения в заблуждение не трудящихся, а их врагов - правящие круги капитализма - с целью побудить их действовать определенным образом или воздерживаться от действий, противоречащих интересам СССР; они способствуют миру и социальному прогрессу; они служат международной разрядке; они гуманны, создавая условия для благородной борьбы за светлое будущее человечества.62
  
   Кампании КГБ по принятию активных мер широко поддерживались его союзниками по Советскому блоку. По словам Ладислава Биттмана из чехословацкого телеканала StB:
  
   Легче всего проводить антиамериканские пропагандистские кампании. Одной статьи в прессе, содержащей сенсационные факты о "новом американском заговоре", может быть достаточно. Другие газеты заинтересовались, общественность шокирована, и у правительственных властей в развивающихся странах появилась новая возможность выступить против империалистов, в то время как демонстранты спешат разбить окна американского посольства.63
  
   Активные меры КГБ также были направлены на выполнение внутриполитической повестки дня путем поощрения поддержки советским руководством передовой политики в странах Третьего мира. Центр регулярно снабжал Кремль отчетами, призванными продемонстрировать его успех в оказании влияния на политиков и общественное мнение стран Третьего мира. "Успехи", перечисленные в этих отчетах, похоже, мало изменились от Брежнева к Горбачеву. Среди документов, изъятых из архивов Центрального комитета после неудавшегося московского переворота 1991 года, был отчет 1969 года от Андропов, хвастающийся способностью КГБ организовывать крупные демонстрации протеста у посольства США в Дели за 5000 долларов за раз, и очень похожее письмо Горбачеву двадцать лет спустя от тогдашнего председателя КГБ Владимира Крючкова (бывшего главы FCD), сообщающего с таким же удовлетворением о вербовкеувеличение числа агентов в парламенте Шри-Ланки и "искренняя благодарность Москве", якобы выраженная лидером Партии Свободы за советскую "финансовую поддержку".64
  
   Учитывая жесткий контроль над советскими СМИ и фактическую невозможность проведения демонстраций диссидентов в Москве, неудивительно, что на Политбюро произвела впечатление очевидная способность КГБ влиять на общественное мнение стран Третьего мира. Некоторые активные меры КГБ были направлены не столько на то, чтобы повлиять на остальной мир, сколько на то, чтобы польстить советскому руководству и партийному аппарату. Не имея возможности сообщить в Москву, что единственным аспектом конгрессов КПСС, который произвел большое впечатление на мир за пределами советского блока, была отупляющая скука их банальных заседаний, иностранные резидентуры были вынуждены выдумывать доказательства в поддержку официальной доктрины о том, что "Конгрессы КПСС всегда являются событиями крупного международного значения".важность: они подобны маякам, освещающим уже пройденный путь и путь, лежащий впереди. "65 Митрохин отметил в 1977 году, что в течение года резидентуры по всему миру были заняты тем, что побуждали местных высокопоставленных лиц посылать поздравления советскому руководству по случаю шестидесятой годовщины "Великой Октябрьской революции" и введения предположительно эпохальной (но на самом деле незначительной) "брежневской" советской конституции.66 Эти тщательно подготовленные поздравления, а также заметное место в советских средствах массовой информации, несомненно, были включены в ежедневные сводки разведданных, подготовленные службой FCD 1 (оценка разведданных), подписанные Андроповым, которые доставлялись членам Политбюро и Секретариата Центрального Комитета младшими офицерами КГБ, вооруженными новейшимиПистолеты Макарова, разъезжающие в черных лимузинах "Волга".67
  
   В странах Третьего мира, как и везде, офицерам КГБ приходилось тратить время, потворствуя прихотям и претензиям политического руководства. Хрущев, например, был возмущен фотографиями в американской прессе, на которых он пьет кока-колу, которую он считал символом американского империализма, и потребовал предотвратить дальнейшие "провокации". Таким образом, резидентуры внимательно следили за бутылками Coca-Cola во время многочисленных зарубежных визитов Юрия Гагарина и Валентины Терешковой, соответственно первого мужчины и первой женщины, отправившихся в космос. Все шло хорошо, пока на банкете в Мексике в 1963 году бдительный офицер КГБ не заметил фотографа, собиравшегося сфотографировать Терешкову на фоне официанта с бутылкой кока-колы в руках. Член резидентуры в Мехико позже писал: ""Провокация", подготовленная в отношении космонавтов, не ускользнула от наших бдительных глаз. Первая женщина-космонавт, советская женщина, фигурирующая в рекламе буржуазной Coca-Cola! Нет, мы не могли этого допустить. Мы немедленно обратились за помощью к нашим мексиканским коллегам."Мексиканские коллеги" (предположительно, местные сотрудники службы безопасности) успешно предотвратили фотографирование.68
  
   Все более нелепое тщеславие Брежнева, которое не уменьшалось из-за его физического упадка, приходилось подпитывать не только большим количеством медалей, чем было присуждено всем предыдущим советским лидерам вместе взятым69 но также и регулярным потоком похвал со всего мира, часть из которых сфабрикована КГБ. Например, в 1973 году платный марокканский агент под кодовым именем АКМЕТ, который регулярно писал статьи на основе материалов, предоставленных Службой А, опубликовал книгу, восхваляющую советскую помощь африканским странам. По настоянию местной резидентуры он отправил подписанный экземпляр Брежневу в знак своей глубокой личной благодарности и уважения. Каким бы тривиальным ни был этот эпизод, Центр придал ему такое значение, что книга и посвящение были направлены Брежневу с личным сопроводительным письмом от Андропова, который, несомненно, не упомянул, что они возникли как активная мера КГБ.70 Брежнев, конечно, тщательно оберегался от любого представления о том, насколько абсурдным представлялся его культ личности большей части внешнего мира - как, например, Джоан Баэз, которая в 1979 году сочинила и исполнила сатирическое поздравление с его днем рождения:
  
   С днем рождения, Леонид Брежнев!
  
   Какой прекрасный семьдесят пятый
  
   Мы смотрели вечеринку по телевизору
  
   Вы, казалось, относились к вещам небрежно
  
   Какое могучее сердце должно биться в вашей груди
  
   Носить на груди сорок девять медалей!71
  
   Помимо фабрикации доказательств глобальной популярности советского руководства, КГБ скармливал ему тщательно очищенный, политкорректный взгляд на внешний мир. На протяжении всей советской эпохи наблюдался разительный контраст между частым успехом сбора разведданных и низким качеством анализа разведданных. Поскольку анализ во всех однопартийных государствах искажен настойчивыми требованиями политкорректности, отчеты иностранной разведки скорее усиливают, чем исправляют ошибочные представления режима. Хотя политизация разведки иногда ухудшает оценку даже в демократических системах, на самом деле она встроена в структуру всех авторитарных режимов. Донесения советской разведки на протяжении всей сталинской эпохи и в течение нескольких лет после нее обычно состояли только из выборочных подборок соответствующей информации по конкретным темам с небольшими попытками интерпретации или анализа из опасения, что это может противоречить взглядам политического руководства. Хотя анализ разведданных улучшился при Андропове, он оставался серьезно неразвитым по западным стандартам. Леонов, который был встревожен назначением в 1971 году на должность заместителя главы отдела оценки FCD, Служба 1, оценивает, что она имела только 10 процентов важности, которую занимало Управление разведки (анализа) в ЦРУ. Его престиж был соответственно низким. Общая атмосфера депрессии нависла над Службой 1, которая обычно рассматривалась как "назначение наказания". Быть переведенным туда из оперативного отдела, как это случилось с Леоновым, было "равносильно переводу из гвардейского полка в столице в гарнизон в провинциальном захолустье".72
  
   В 1973 году Леонов был назначен начальником службы 1 и вскоре смог противостоять традиционному давлению принимать отказы от оперативных отделов. Он утверждает, что свобода дебатов появилась в его ведомстве гораздо раньше, чем во внешней разведке в целом, не говоря уже об остальных подразделениях КГБ.71 Однако эти дебаты были окрашены теориями заговора Леонова о Соединенных Штатах, которые все еще были очевидны в последние годы существования Советского Союза.74 Стандарты политкорректности, требуемые в докладах разведки советскому руководству, также мало изменились:
  
   Все этапы фильтрации ... были направлены на то, чтобы убедиться, что тревожная, критическая информация не дошла до сведения начальства. [Такая информация] была предоставлена в смягченном, смягченном виде, со всеми заранее удаленными шипами.75
  
   Вадим Кирпиченко, который позже стал первым заместителем главы внешней разведки, вспоминает, что в эпоху Брежнева от него скрывали пессимистические разведданные на том основании, что они "расстроят Леонида Ильича".76
  
   Когда советская политика в странах Третьего мира потерпела неудачу, которую невозможно было скрыть, аналитики знали, что они в безопасности, если обвиняют империалистические махинации, особенно махинации Соединенных Штатов, а не неудачи советской системы. Как признался один офицер FCD в конце холодной войны, "чтобы угодить нашему начальству, мы отправляли фальсифицированную и предвзятую информацию, действуя по принципу "Свалите все на американцев, и все будет хорошо".77 В эпоху Андропова в Центре можно было высказывать гораздо более откровенные мнения о проблемах Третьего мира - например, о перспективах советского союза в Египте после смерти Насера или экономического краха в Чили Альенде78 - чем были доведены до сведения политического руководства. Однако с того момента, как руководство КГБ заняло определенную позицию, диссиденты FCD не поднимали головы. Когда, например, Андропов пришел к выводу, что первая администрация Рейгана планировала нанести первый ядерный удар по Советскому Союзу, ни один из, вероятно, многочисленных скептиков в резидентурах КГБ по всему миру не осмелился произнести ни слова открытого несогласия.79
  
   Однако, несмотря на упорядоченный характер отчетов Центра политическому руководству, его оптимизм по поводу Третьего мира был искренним. К середине 1970-х годов КГБ был уверен, что выигрывает Холодную войну в странах Третьего мира против деморализованного и все более дискредитированного "Главного противника". Как позже признал Генри Киссинджер:
  
   Сомнительно, что Кастро вмешался бы в Анголу или Советский Союз в Эфиопию, если бы Америка не считалась потерпевшей крах в Индокитае, деморализованной Уотергейтом и впоследствии спрятавшейся в кокон.80
  
   Но в то время как Вашингтон был поражен неуверенностью в себе, Москва была в экономическом отрицании. Серьезные структурные проблемы советской экономики и зависящей от нее военной мощи были гораздо серьезнее, чем временная потеря американцами уверенности в себе, последовавшая за Вьетнамом. В июне 1977 года советское правительство было вынуждено закупить 11,5 миллионов тонн зерна на Западе. В августе он пришел к выводу, что для покрытия дефицита советского производства потребуется еще 10 миллионов тонн. Тем не менее, на праздновании три месяца спустя шестидесятилетия Октябрьская революция, заявил Брежнев под бурные аплодисменты: "Эта эпоха - эпоха перехода к социализму и коммунизму... и по этому пути суждено пройти всему человечеству". Хотя наивный экономический оптимизм эпохи Хрущева в значительной степени испарился, идеологические шоры, которые ограничивали видение Брежнева, Андропова и других советских истинных верующих, не позволяли им понять невозможность того, чтобы все более склеротичная советская командная экономика успешно конкурировала с рыночной экономикой Запада.
  
   Несмотря на все доказательства обратного, Андропов страстно верил, что "все, чего удалось достичь здесь [в Советском Союзе], уже давно поставило социализм далеко впереди самых демократических буржуазных государств".81 В то время как советская система решила бы свои проблемы, проблемы капиталистического Запада были неразрешимыми. Поступательное движение социализма в странах Третьего мира указывало на неизбежность его окончательного глобального триумфа. По уверенным словам Карен Н. Брутенц, первого заместителя главы международного департамента: "Мир шел по нашему пути".82 ЦРУ опасалось, что Брутенц может быть прав. В июне 1979 года в Белый дом поступило сообщение о том, что "частью советских настроений является ощущение импульса в пользу СССР в странах Третьего мира". Брежнев и советское руководство, заключалось в нем, "могут рассматривать свое положение в мире со значительным удовлетворением".83
  
   Как КГБ намеревался выиграть холодную войну в странах Третьего мира и с какими последствиями, является предметом этой книги.
  
  
  
   ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА
  
  
  
  
   2
  
   Латинская Америка: Введение
  
   Президент Рональд Рейган любил цитировать то, что, как он утверждал, было описанием Лениным советского генерального плана по захвату Западного полушария:
  
   Сначала мы захватим Восточную Европу, затем мы организуем орды Азии ... затем мы перейдем к Латинской Америке; как только мы получим Латинскую Америку, нам не нужно будет захватывать Соединенные Штаты, последний бастион капитализма, потому что они упадут в наши протянутые руки, как перезрелые фрукты.1
  
   Эта цитата произвела на Рейгана такое впечатление, что он дважды повторил ее в своих мемуарах. Ленин, однако, ничего подобного не говорил. Его единственной опубликованной ссылкой на Латинскую Америку в книге "Империализм: высшая стадия капитализма" была одобрительная цитата немецкого экономиста, который утверждал, что "Южная Америка, и особенно Аргентина, находились под финансовым контролем Лондона" и были "почти британской торговой колонией".2
  
   Более сорока лет после большевистской революции Москва сомневалась в своей способности бросить вызов американскому влиянию на континенте, который она считала задним двором Соединенных Штатов. Безусловно, самая важная операция советской разведки в Латинской Америке в эпоху Сталина была направлена не на свержение какого-либо из правящих режимов, а на убийство великого русского еретика Льва Троцкого, который укрылся недалеко от Мехико.3 В 1951 году, за два года до смерти Сталина, он презрительно назвал двадцать латиноамериканских республик, большинство из которых традиционно настроены антикоммунистически, "послушной армией Соединенных Штатов".4 До конца десятилетия Советский Союз содержал дипломатические представительства и "легальные" резидентуры КГБ только в трех латиноамериканских столицах - Мехико, Буэнос-Айресе и Монтевидео. Хотя КГБ начал предоставлять секретные советские субсидии горстке промосковских коммунистических партий в 1955 году, суммы оставались небольшими по сравнению с теми, которые выделялись ведущим партиям на Западе и в Азии.5
  
   Серьезный интерес Центра (штаб-квартиры КГБ), а затем и Кремля к возможности бросить вызов Соединенным Штатам на их собственном заднем дворе был впервые вызван появлением нового поколения харизматичных латиноамериканских революционных лидеров, главным из которых был Фидель Кастро. Ведущий эксперт КГБ по Латинской Америке Николай Леонов, который первым вступил в контакт с Кастро, позже писал: "Куба заставила нас по-новому взглянуть на весь континент, который до тех пор традиционно занимал последнее место в системе приоритетов советского руководства".6 Харизматическая привлекательность Кастро и "Че" Гевары распространилась далеко за пределы Латинской Америки. Хотя западные "новые левые" 1960-х годов мало интересовались все более стареющим руководством Советского Союза, они боготворили и Кастро, и Гевару, расточая им некритическое преклонение, которым большая часть Старых левых одаривала предполагаемое рабоче-крестьянское государство Сталина в 1930-х годах. Даже в годы президентских выборов количество футболок с изображением Че Гевары в американских кампусах значительно превосходило количество футболок с изображением любого американского политика, живого или мертвого. Хотя в кубинских инициативах в области здравоохранения и образования было много действительно достойного восхищения, несмотря на все более авторитарный характер кубинского однопартийного государства, радикальные паломники в Гавану в 1960-х годах были столь же некритичны, как и те, кто приехал в Москву в 1930-х годах, о которых Малкольм Маггеридж написал: "Их восторг во всехони видели и им рассказали, и выражение, которое они придали этому восторгу, несомненно, является одним из чудес нашего времени. " Одним из чудес 1960-х годов был восторг, подобный тому, который выразил политический экономист Пол Суизи после своего паломничества на Кубу:
  
   Быть с этими людьми, видеть своими глазами, как они восстанавливают и преобразуют целую нацию, делиться их мечтами о великих задачах и достижениях, которые ждут нас впереди, - это очищающий и освобождающий опыт. Вы уходите с восстановленной верой в человечество.
  
   Несмотря на симпатию к Кубинской революции, Фрэнсис Фицджеральд точно заметила, что "многие североамериканские радикалы, которые посещают Кубу или живут там, сделали своего рода операцию своим критическим способностям и свели разговор к своего рода детскому лепету, в котором все замечательно, включая лифт, который не работает, иряды советских танков на военном параде, которые находятся в "руках народа"".
  
   Подобные примеры самостоятельных операций на головном мозге распространились как на Западе, так и в странах Третьего мира. Даже Жан-Поль Сартр, несмотря на его всемирную репутацию строгого философского анализа, на какое-то время стал почти непоследовательным в своем поклонении героям:
  
   Среди этих полностью бодрствующих людей, находящихся на пике своих сил, сон не кажется естественной потребностью, просто рутиной, от которой они более или менее освободились ... Они исключили обычное чередование обеда и ужина из своей ежедневной программы.
  
   ... Из всех этих ночных сторожей Кастро самый бодрствующий. Из всех этих постящихся людей Кастро может есть больше всех и поститься дольше всех ... [Они] осуществляют настоящую диктатуру над своими собственными потребностями ... они раздвигают границы возможного.7
  
   Появление Кастро, после некоторых колебаний, в качестве надежного промосковского лоялиста имело огромное значение как для советской внешней политики, так и для операций КГБ. Разделял ли он презрительное отношение "Новых левых" к раздутой советской бюрократии и ее все более старческому руководству, встав вместо этого на сторону "Пражской весны" и других проявлений "социализма с человеческим лицом" (как многие ожидали от него после того, как танки Варшавского договора вторглись в Чехословакию в августе 1968 года),Кастро добавил бы проблем Москве вместо того, чтобы стать одним из ее величайших международных активов. С Кастро и другими харизматичными латиноамериканскими революционерами на его стороне против американского империализма престиж Советского Союза в странах Третьего мира был чрезвычайно укреплен, а его устаревший революционный имидж омолодился.
  
   Зачастую ведущую роль в Латинской Америке играл КГБ, а не Министерство иностранных дел. Как позже признал Хрущев, первый советский посол на Кубе Кастро "оказался непригодным для службы в стране, только что пережившей революцию", и его пришлось заменить резидентом КГБ, который оказался "отличным выбором".8 Николай Леонов позже описал, как он также "работал со многими [другими] латиноамериканскими лидерами ... чтобы помочь им, насколько это возможно, в их антиамериканской позиции".9 Первые контакты с Сальвадором Альенде перед его избранием президентом Чили в 1970 году и с Хуаном и Исабель Перон перед их возвращением в Аргентину в 1973 году также были осуществлены КГБ, а не советским дипломатом. Контакты КГБ с сандинистами начались почти за два десятилетия до их прихода к власти в Никарагуа в 1979 году. Как признал Леонов, инициатива часто исходила от латиноамериканских экспертов Центра:
  
   Мы сами разработали программу наших действий, ориентируясь ... Я мог бы также признать, что иногда мы также хотели привлечь к себе внимание, представить нашу работу как очень значимую. Это было сделано для того, чтобы защитить латиноамериканское направление в разведке от отмирания и отмирания. В целом нам удалось убедить руководство КГБ в том, что Латинская Америка представляет собой политически привлекательный плацдарм, где сильны антиамериканские настроения ...10
  
   Операциям КГБ во многом способствовал неуклюжий, а иногда и жестокий американский ответ латиноамериканским революционным движениям. Плохо спланированная и неумело осуществленная попытка свержения Кастро путем высадки десанта при поддержке ЦРУ в заливе Свиней в апреле 1961 года была, вероятно, самым фарсово некомпетентным эпизодом во внешней политике США времен холодной войны. Унижение в заливе Свиней, однако, не помешало Кеннеди впоследствии санкционировать серию планов убийства Кастро, которые, к счастью, также выродились в фарс. Некоторые, как, например, предложение разместить на морском дне взрывоопасную ракушку, когда Кастро занимался подводным плаванием, вероятно, так и не продвинулись дальше чертежной доски. Наиболее осуществимой схемой, разработанной во время президентства Кеннеди, по-видимому, был план, согласно которому одна из любовниц Кастро подсыпала ему в напиток две капсулы с ядом. Ожидая удобного случая, она спрятала их в баночке с холодным кремом. Когда она пришла, чтобы забрать их, капсулы расплавились. В любом случае сомнительно, что она действительно использовала бы их.
  
   Журналистские расследования и официальные расследования в середине 1970-х годов придали мировую огласку серии таких убийственных фарсов. Также были раскрыты попытки ЦРУ по указанию президента дестабилизировать режим президента Чили-марксиста Сальвадора Альенде в начале 1970-х годов. Среди разоблачений было то, что президент Ричард М. Никсон, которого хватил удар, приказал своему директору Центральной разведки Ричарду Хелмсу "заставить [чилийскую] экономику кричать".
  
   Специалисты КГБ по активным мерам не могли надеяться на более многообещающий исходный материал для использования в качестве основы своих кампаний, чем серия скандальных разоблачений американских грязных трюков в Латинской Америке от залива Свиней до Иран-Контрас четверть века спустя. Служба А также смогла использовать гораздо более старую традицию обиды на Янки империализм, который поддерживался во время холодной войны повторяющейся тенденцией США заявлять, что их решимость искоренить коммунистическое влияние в Латинской Америке везде, где это возможно, на самом деле была благородной попыткой защитить демократические ценности в интересах самих латиноамериканцев. Убедив себя в 1965 году, вопреки советам Государственного департамента, что переворот в Доминиканской Республике был инспирирован коммунистами, президент Джонсон попытался оправдать военное вмешательство США ханжеской риторикой, которая редко не приводила в ярость большую часть латиноамериканского общественного мнения: "Цель Америки никогда не состоит в подавлении свободы, но всегда для того, чтобы сохранить его. Цель Америки - никогда не отнимать свободу, а всегда возвращать ее. "
  
   Американское вмешательство, однако, имело мало общего с демократическим обновлением. Когда экстравагантные заявления Джонсона о "обезглавленных телах, лежащих на улицах Санто-Доминго" были оспорены противниками вмешательства США, он позвонил послу США и обратился к нему: "Ради Бога, посмотрите, сможете ли вы найти несколько обезглавленных тел". Левые режимы, свергнутые с американской помощи или одобрения в Гватемале в 1954 году, в Доминиканской Республике в 1965 году и в Чили в 1973 году, были заменены военными диктатурами.11
  
   Победа сандинистов в Никарагуа в 1979 году возродила во многом те же надежды и страхи перед центральноамериканской революцией, которые были вызваны триумфом Кастро на Кубе двадцатью годами ранее. Как отметил один из их сторонников, сандинисты вдохновили "возрождение веры в возможность революции". "Захолустная Никарагуа", по словам левого писателя Пола Бермана, стала "мировым центром новых левых". Для журналистки Клаудии Дрейфус: "Находиться в Манагуа было все равно, что находиться в машине времени. Здесь было место, которым, по-видимому, управляли люди, которые были радикалами шестидесятых. Куда бы вы ни пошли, люди были молоды, пели политические народные песни и скандировали "Власть народу". "12
  
   Кампания администрации Рейгана против сандинистского режима стала катастрофой для связей с общественностью в глобальном масштабе. Подобно тому, как вторжение в залив Свиней запомнилось президенту Джону Ф. Кеннеди как "самый мучительный период в моей жизни", так и самая низкая точка в популярном президентстве Рональда Рейгана наступила в результате разоблачения того, что доходы от тайных продаж оружия Ирану, который в то время был государственным спонсором терроризма,был незаконно перенаправлен для поддержки никарагуанских повстанцев Контрас в их попытке свергнуть марксистский сандинистский режим. Когда в 1985 году Рейгану сообщили, что генеральный прокурор раскрыл этот эпизод, глава его администрации отметил, что "краска отхлынула от лица [президента]".13
  
   Исследование, проведенное в середине 1980-х годов, показало, что двумя наиболее "непривлекательными странами", по мнению мексиканских ученых, были Соединенные Штаты и Чили Пиночета. Хотя СССР занял третье место, 72% опрошенных полагали, что сообщения о "репрессиях" в Советском Союзе были преувеличены. Очевидно, что самой почитаемой страной была Куба Кастро.14 Оценить, насколько дезинформация Службы А способствовала недоверию латиноамериканцев к империализму Янки, является почти невыполнимой задачей. Однако можно выявить некоторые причины широко распространенного антиамериканского негодования, которые явно имели советское происхождение. Среди них была фальсификация "детских частей", в которой утверждалось, что богатые американцы скупали и убивали латиноамериканских детей, чтобы использовать их тела для пересадки органов. Эта история была подхвачена советской подставной организацией, Международной ассоциацией юристов-демократов (IADL), и широко освещалась в прессе более пятидесяти стран. Среди тех, кто был вовлечен в фальсификацию, были группы, столь далекие от КГБ, как Свидетели Иеговы, которые опубликовали эту историю в 1989 году в своем журнале Awake, который разошелся по всему миру тиражом в 11 миллионов экземпляров на пятидесяти четырех языках.15 В 1990 году американский корреспондент в Мексике отметил, что история с "детскими частями" все еще актуальна даже в "респектабельной прессе":
  
   Сообщалось, что мексиканских детей регулярно похищали, тайно переправляли через границу США и убивали ради их жизненно важных органов, которые затем пересаживали больным американским детям с богатыми родителями ... Миллионы образованных и необразованных людей - особенно в Латинской Америке - твердо верят, что Соединенные Штаты создали, по сути,международная сеть детоубийц, поддерживаемая ужасными командами медицинских палачей.16
  
   Несмотря на их многочисленные различия, активные меры КГБ и американская политика в отношении Латинской Америки, таким образом, имели один поразительно схожий эффект - усилить традиционное недоверие к империализму Янки.
  
   3
  
   ""Плацдарм", 1959-1969
  
   На одной из самых ярких новостных фотографий 1960 года был изображен высокий, моложавый, бородатый "Верховный лидер" Кубинской революции Фидель Кастро Рус,1 приветствие в медвежьих объятиях невысокого, полного, сияющего советского лидера Никиты Хрущева в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Бурные объятия Хрущева символизировали серьезный сдвиг как в советской внешней политике, так и в операциях КГБ. У Москвы наконец-то появился харизматичный революционный знаменосец в Новом Мире.
  
   Кастро позже утверждал, что он уже был марксистом-ленинцем, когда начал свою партизанскую кампанию против коррумпированной проамериканской кубинской диктатуры Фульхенсио Батисты в 1953 году: "Мы чувствовали, что Ленин был с нами, и это придавало нам большую силу в борьбе". Это заявление, однако, было одной из нескольких попыток Кастро, оказавшегося у власти, переписать историю своей неортодоксальной ранней карьеры. Слово "социализм" не появлялось ни в одной речи Кастро до 1961 года.2 Кастро получил привилегированное воспитание в богатой кубинской семье землевладельцев и в начале своей политической карьеры черпал вдохновение не у Ленина, а у радикальной националистической партии Пуэбло Кубано и идеалов ее антимарксистского основателя Эдуардо Чибаса. До 1958 года Коммунистическая партия Кубы - Социалистическая народная партия (PSP) - при поддержке Москвы продолжала настаивать на том, что Батисту могут свергнуть не партизаны Кастро, а народное восстание кубинских рабочих во главе с коммунистами. Еще в октябре 1958 года, за три месяца до бегства Батисты и триумфального вступления Кастро в Гавану, Хрущев пессимистично говорил о "героической, но неравной борьбе кубинского народа" против империалистического гнета.3 Только 27 декабря Кремль одобрил ограниченные поставки чехами оружия партизанам Кастро. Даже тогда он настаивал на передаче только немецкого оружия времен Второй мировой войны или оружия чешского образца, опасаясь, что советская партия оружия, в случае обнаружения, может спровоцировать кризис в отношениях с Соединенными Штатами. Однако оружие прибыло слишком поздно, чтобы что-то изменить. Ровно в полночь в канун Нового 1958 года Батиста бежал с Кубы, оставив Кастро и его партизан триумфально въезжать в Гавану.4
  
   Подразделение внешней разведки КГБ, Первое главное управление (FCD), осознало потенциал Кастро раньше, чем советское министерство иностранных дел или Международный отдел Центрального комитета Коммунистической партии. Первым из его сотрудников, кто сделал это, был новобранец Николай Сергеевич Леонов, которого отправили в Мехико в 1953 году, чтобы улучшить свой испанский язык перед поступлением в школу подготовки КГБ. По пути в Мексику Леонов "крепко подружился" с более левым младшим братом Фиделя, Раулем Кастро, на социалистическом молодежном конгрессе в Праге, а затем вместе с ним пересек Атлантику на борту итальянского грузового судна, направлявшегося в Гавану. К своему последующему смущению, по прибытии в Гавану Леонов настоял, чтобы Рауль передал ему негативы всех фотографий, которые он сделал во время переправы, опасаясь, что они могут быть использованы для "провокаций".5 Вскоре после прибытия Леонова в Мексику Фидель Кастро возглавил неудачную атаку на армейские казармы, за которой последовало тюремное заключение его самого и Рауля на следующие два года. После освобождения Фидель провел год в изгнании в Мексике и обратился в советское посольство за оружием для поддержки партизанской кампании против Батисты. Хотя апелляция была отклонена, Леонов впервые встретился с Кастро в 1956 году, сразу же был впечатлен его потенциалом как харизматичного лидера партизан, начал регулярно встречаться с ним и оказывал ему восторженную моральную поддержку. Леонов в частном порядке считал политику Кастро незрелой и непоследовательной, но отметил, что оба ближайших советника Фиделя, Рауль Кастро и аргентинец Эрнесто "Че" Гевара, по-видимому, были убежденными марксистами.6 "Я один из тех, - писал Че в 1957 году, -... кто верит, что решение проблем этого мира находится за так называемым Железным занавесом".7
  
   Дальновидность Леонова и ранняя связь с братьями Кастро положили начало его карьере, которая в конечном итоге привела к его назначению в 1983 году заместителем главы FCD, ответственным за операции КГБ по всей Северной и Южной Америке. Однако его ранние оценки Фиделя не произвели особого впечатления на Центр (штаб-квартиру КГБ).8 Даже когда Кастро пришел к власти в январе 1959 года, Москва все еще сомневалась в его способности противостоять американскому давлению. Не имея резидентуры в Гаване, КГБ получал большую часть своих кубинских разведданных от PSP,9 который косо посмотрел на внешне умеренный цвет лица нового режима. Однако к середине лета умеренные были изгнаны из правительства, оставив кабинет не более чем резиновым штампом для политики, проводимой Кастро, "Лидером максимума", и его советниками. Хотя поначалу Кастро был сдержан в своих публичных высказываниях, в частном порядке он считал Соединенные Штаты "заклятым врагом нашей нации". За несколько месяцев до прихода к власти он написал: "Когда эта война [против Батисты] закончится, я начну гораздо более длительную и масштабную собственную войну: войну, которую я собираюсь вести против [американцев]. Я понимаю, что это будет моей истинной судьбой. " Хотя враждебность Америки впоследствии должна была укрепить союз Кастро с Советским Союзом, она его не вызвала. Инициатива создания альянса исходила из Гаваны.10
  
   С самого начала КГБ принимал непосредственное участие в установлении советско-кубинской связи. В июле 1959 года Кастро направил своего первого начальника разведки Рамиро Вальдеса в Мехико для секретных переговоров с советским послом и резидентурой КГБ.11 Три месяца спустя советская "культурная делегация" во главе с бывшим резидентом КГБ в Буэнос-Айресе Александром Ивановичем Алексеевым прибыла в Гавану, чтобы основать первую кубинскую резидентуру. Алексеев подарил Фиделю Кастро бутылку водки, несколько банок икры и портфолио с фотографиями Москвы, а затем заверил его в "большом восхищении" советского народа как им самим, так и Кубинской революцией. Кастро открыл бутылку и послал за печеньем, на которое намазал икру. "Какая хорошая водка, какая хорошая икра!" - воскликнул он. "Я думаю, что стоит установить торговые отношения с Советским Союзом!" Затем Кастро "ошеломил" своего посетителя, заявив, что Маркс и Ленин были его интеллектуальными наставниками. "В то время, - сказал Алексеев позже, - мы даже представить себе не могли, что [Кастро] знаком с марксистской теорией".12
  
   Во время встречи с Алексеевым Кастро предложил посетить Кубу заместителю премьер-министра Анастасу Микояну, любимому личному эмиссару Хрущева и старейшему государственному деятелю его режима, чья карьера началась еще во времена большевистской революции. При Брежневе карьера Микояна за его спиной оценивалась как "От Ильича к Ильичу [от Ленина к Брежневу], без сердечного приступа или паралича". Перед отъездом в Гавану в качестве самого высокопоставленного советского представителя, когда-либо посещавшего Латинскую Америку, Микоян вызвал Леонова к себе и спросил его, правда ли, что он знал братьев Кастро. Среди доказательств, убедивших Микояна взять его в качестве переводчика, были фотографии, сделанные Раулем во время пересечения Атлантики семью годами ранее. Основные кубино-советские переговоры проходили не за столом переговоров в Гаване, а после наступления темноты в охотничьем домике Фиделя у лагуны, ночной воздух был наполнен кваканьем тропических лягушек и жужжанием комаров. Большая часть их блюд состояла из рыбы, которую они выловили в лагуне и приготовили сами или ели в рабочих столовых. Они спали на бетонных полах в недостроенном кемпинге, завернувшись в солдатские шинели для тепла, время от времени согреваясь крепким ароматным кофе. Микоян чувствовал себя перенесенным из жизни высокопоставленного московского бюрократа к своему революционному происхождению. "Да, это настоящая революция", - сказал он Леонову. "Совсем как у нас. Я чувствую себя так, словно вернулся в свою молодость!" По торговому соглашению, подписанному во время его визита, Советский Союз согласился закупать примерно пятую часть кубинского экспорта сахара, поставлять нефть по ценам значительно ниже мировых и предоставить Кубе низкопроцентный кредит в размере 100 миллионов долларов на проекты экономического развития.13
  
   15 марта 1960 года, вскоре после возвращения Микояна, Хрущев направил Кастро свое первое личное послание. Однако вместо того, чтобы изложить это в письменном виде, он дал указание, чтобы КГБ передал его устно. Алексеев сообщил Кастро, что Хрущев хотел, чтобы у него не было сомнений в "нашей симпатии и товарищеских чувствах". Чтобы польстить лично Кастро, ему сказали, что он должен получать гонорары за публикацию своих выступлений и статей на русском языке. По словам Алексеева, лидер партии "Максимум" был "явно тронут" известием о том, что его слова с таким уважением восприняли в Москве. Хрущев также объявил, что Куба может свободно закупать любое оружие, какое пожелает, у Чехословакии - "и, если необходимо, то непосредственно у Советского Союза".14 Переговоры о закупках кубинского оружия вела в Праге делегация во главе с Раулем. Несмотря на то, что он спал в сапогах и требовал услуг светловолосых проституток, он проявил марксистско-ленинский пыл, который произвел хорошее впечатление на его хозяев. По словам чешского генерала, ответственного за прием кубинской делегации, "Вилла [ir], конечно, прослушивалась, но с помощью наших "жучков" мы не узнали ничего такого, о чем наши гости не пожелали бы нам сообщить".15 Во время визита Рауля в Прагу глава внешней разведки Александр Михайлович Сахаровский, глава FCD, лично поручил Леонову отправиться в Прагу, побыть с резидентом КГБ и, без ведома чехов или советского посольства, найти способ передать личное приглашение отВизит Хрущева в Москву. В помощь ему был направлен пожилой и опытный полковник КГБ. Установить контакт с Раулем Кастро оказалось сложнее, чем ожидал Леонов. Вилла Рауля находилась в закрытом районе города, он постоянно путешествовал в окружении вооруженной охраной, и никакого предварительного расписания его передвижений не было. В конце концов Леонов решил посидеть на уличной скамейке на маршруте, по которому должна была проехать машина Рауля по пути на виллу. Рауль узнает Леонова и прикажет машине остановиться. После этого Леонов импровизировал. План сработал; Рауль забрал Леонова и отвез его на виллу, куда охрана разрешила ему войти, только когда он предъявил свой советский дипломатический паспорт. Леонов подождал мгновение, когда охранники были вне пределов слышимости, затем прошептал Раулю, что он принес с ним личное приглашение от Хрущева. Два дня спустя, 17 июля, они вылетели в Москву, так увлеченные разговором, что Леонов забыл, что по соображениям протокола он не должен был сопровождать Рауля с самолета в аэропорту, где на летном поле его ждала приемная комиссия из высшего военного начальства. Когда Леонов появился с Раулем на верхней ступеньке трапа самолета, его оттащили дюжие телохранители из КГБ, которые, вероятно, не знали о его роли в организации визита и, по его мнению, избили бы его, если бы Рауль не крикнул ему вслед: "Николай, мы обязательно должны увидеться снова!" В ходе визита Рауля были проведены переговоры о дальнейших поставках оружия наряду с отправкой на Кубу советских военных советников, некоторые из которых были испанскими республиканскими эмигрантами, живущими в Москве, которые воевали в Красной Армии во время Великой Отечественной войны.16
  
   Как и в организации визита Рауля Кастро в Москву, КГБ сыграл гораздо более важную роль, чем Министерство иностранных дел, в развитии кубинского альянса. Фидель Кастро считал Алексеева, резидента КГБ, своим личным другом, выражая ему свое удовлетворение тем, что они "могут встречаться напрямую, минуя Министерство иностранных дел и все правила протокола". Лидер Maximum не понравился Сергею Кудрявцеву, который прибыл в качестве советского посла в Гавану после официального установления в мае 1960 года дипломатических отношений между Кубой и Советским Союзом. Кудрявцев отталкивал кубинцев, ведя себя, по словам Алексеева, высокомерно, как "один из генералов Батисты". Он также казался постоянно озабоченным собственной безопасностью, часто надевая бронежилет, когда путешествовал по Гаване. Кастро продолжал использовать КГБ в качестве своего основного канала связи с Москвой. Алексеев, а не Кудрявцев, оставался его главным контактом в советском посольстве.17 FCD создал новую секцию (которая стала его Вторым отделом), специализирующуюся на латиноамериканских делах, за которые до сих пор отвечал его Первый (североамериканский) отдел Отдел. Леонов был назначен руководителем кубинского отдела.18
  
   Несмотря на влиятельное присутствие КГБ в Гаване, политика Хрущева в отношении Кубы Кастро была искажена прискорбно неточными отчетами разведки КГБ и ГРУ из Соединенных Штатов. На протяжении большей части холодной войны юридические резидентуры в Вашингтоне и Нью-Йорке не имели большого успеха в предоставлении разведданных из федерального правительства, которых было так много во время Второй мировой войны. Их ограниченность была четко выявлена в течение двух лет, которые привели к самому опасному моменту холодной войны, кубинскому ракетному кризису 1962 года. Теория заговора стала заменой полноценной разведывательной информации. 29 Июня 1960 года председатель КГБ Александр Шелепин лично представил Хрущеву паникерскую оценку американской политики, основанную на ужасающе дезинформированном докладе неустановленного офицера связи НАТО с ЦРУ:
  
   В ЦРУ известно, что руководство Пентагона убеждено в необходимости начать войну с Советским Союзом "как можно скорее" ... Прямо сейчас у США есть возможность уничтожить советские ракетные базы и другие военные объекты с помощью своих бомбардировочных сил. Но в течение ближайшего времени силы обороны Советского Союза будут расти ... и возможность исчезнет ... В результате этих предположений руководители Пентагона надеются начать превентивную войну против Советского Союза.
  
   Хрущев принял этот опасно ошибочный доклад за его невероятную чистую монету. 9 июля он выступил с публичным предупреждением Пентагону "не забывать, что, как показали последние испытания, у нас есть ракеты, которые могут приземлиться в заранее установленной квадратной цели на расстоянии 13 000 километров". "Советские артиллеристы, - заявил он, - могут поддержать кубинский народ ракетным огнем, если агрессивные силы в Пентагоне осмелятся начать интервенцию на Кубе". Во время своего визита в Москву в конце июля Рауль Кастро передал благодарность Фиделя за речь Хрущева. Он также выразил свое личное восхищение КГБ и попросил направить нескольких его офицеров в Гавану для помощи в обучении кубинской разведки. В августе 1960 года Центр принял решение о новом кодовом слове для Кубы - АВАНПОСТ ("Плацдарм"). Во многом благодаря Кастро и КГБ Советский Союз впервые в своей истории получил плацдарм в Латинской Америке.19
  
   Кастро и его главные помощники не скрывали своего желания вдохновить остальную Латинскую Америку своим революционным примером. Уже в апреле 1959 года восемьдесят партизан отплыли с Кубы в попытке комической оперы "освободить" Панаму, которая закончилась их собственной капитуляцией перед Панамской национальной гвардией.20 Че Гевара, чьи революционные фантазии были еще более грандиозными, чем у Кастро, сказал Кудрявцеву в октябре 1960 года: "Латинская Америка находится в точке кипения, и в следующем году мы можем ожидать революционных взрывов в нескольких странах ..."21 Хотя взрывы оказались пустышками, они вызвали гораздо меньшую огласку, чем неудачная попытка ЦРУ, одобренная Белым домом, свергнуть режим Кастро путем высадки поддерживаемой американцами "кубинской бригады" в заливе Свиней в апреле 1961 года, что дало лидеру Maximum международную репутациюкак революционер Давид вступил в героическую борьбу с американским империалистическим Голиафом. На протяжении всей операции в заливе Свиней Леонов находился в кабинете неопытного преемника Шелепина на посту председателя КГБ Владимира Семичастного, каждые два-три часа информируя его о последних событиях. На стене в кабинете председателя он повесил две большие карты: на одной показан ход событий, о котором сообщают американцы, другая основана на советских источниках на Кубе.22 Вряд ли Леонову или Семичастному могло прийти в голову, что операция ЦРУ так быстро закончится унизительным поражением. Более 1000 заключенных, захваченных в заливе Свиней, были доставлены на спортивный стадион в Гаване, где в течение четырех дней Кастро красочно допрашивал их и выступал с речами по телевидению. В какой-то момент в новостных программах телевидения по всему миру заключенные аплодировали человеку, которого они пришли свергнуть. Неудачное вторжение послужило как поднятию личной популярности Кастро на новые высоты, так и ускорению превращения Кубы в однопартийное государство. Перед ликующей толпой на первомайских торжествах по случаю победы Кубы над американским империализмом Кастро объявил, что Куба теперь является социалистическим государством, которое не будет проводить дальнейших выборов. Революция, заявил он, была прямым выражением воли народа.
  
   В Вашингтоне президент Джон Ф. Кеннеди, который находился у власти всего три месяца на момент разгрома в заливе Свиней, в отчаянии спросил своего специального советника Теодора Соренсена: "Как я мог быть таким глупым?" На встрече на высшем уровне с Кеннеди в Вене в июне Хрущев воинственно потребовал прекращения статуса трех держав в Западном Берлине и заключения мирного договора с Германией к концу года. Кеннеди сказал впоследствии журналисту Джеймсу Рестону: "Я думаю, [Хрущев] сделал это из-за залива Свиней. Я думаю, он думал, что любой, кто был настолько молод и неопытен, чтобы попасть в эту переделку, может быть взят, а у любого, кто попал в нее и не довел дело до конца, не хватило мужества. Так что он просто избил меня до полусмерти. "23
  
   Следуя примеру Хрущева, КГБ также намеревался "выбить все к чертям собачьим" из Соединенных Штатов, используя кубинский плацдарм. 29 июля 1961 года Шелепин направил Хрущеву наброски новой и агрессивной глобальной большой стратегии против главного противника, разработанной "для создания в различных районах мира обстоятельств, которые помогли бы отвлечь внимание и силы Соединенных Штатов и их союзников и связали бы их во время урегулирования конфликта".вопрос о мирном договоре с Германией и Западном Берлине". В первой части плана предлагалось использовать национально-освободительные движения в странах Третьего мира для обеспечения преимущества в борьбе между Востоком и Западом и "активизировать средствами, доступными КГБ, вооруженные восстания против прозападных реакционных правительств". Во главе списка, подлежащего уничтожению, Шелепин поместил "реакционные" режимы на заднем дворе Главного противника в Центральной Америке. Его генеральный план предусматривал создание второго антиамериканского плацдарма в Никарагуа, где недавно созданный Сандинистский фронт национального освобождения (ФСЛН) был посвящен следованию пример Кубинской революции и свержения жестокой проамериканской диктатуры династии Сомосы. Говорили, что президент Франклин Рузвельт оправдывал свою поддержку отталкивающего основателя династии циничной сентенцией: "Я знаю, что он сукин сын, но он наш сукин сын". Для Центра Сомоса, вероятно, казался таким же уязвимым для нападения партизан, каким Батиста оказался на Кубе. Шелепин предложил, чтобы КГБ тайно координировал "революционный фронт" в Центральной Америке в сотрудничестве с кубинцами и сандинистами. 1 августа, с незначительными поправками, его великая стратегия была утверждена в качестве директивы Центрального комитета.24
  
   Лидер ФСЛН Карлос Фонсека Амадор под кодовым именем ГИДРОЛОГ ("Гидролог") был доверенным агентом КГБ.25 В 1957 году, в возрасте двадцати одного года, Фонсека был единственным никарагуанцем, посетившим Шестой Всемирный фестиваль молодежи в Москве, и он оставался в СССР еще четыре месяца. Его книга "Никарагуанец в Москве", которую он написал по возвращении, была полна искреннего восхищения Советским Союзом как народной демократией со свободной прессой, полной свободой вероисповедания и - что еще более невероятно - великолепно эффективной государственной промышленностью. Фонсека с таким же энтузиазмом относился к Фиделю Кастро. "С победой Кубинской революции, - сказал он позже, - мятежный никарагуанский дух вновь обрел свою яркость ... Марксизм Ленина, Фиделя, Че [Гевары] и Хо Ши Мина был подхвачен Сандинистским Фронтом национального освобождения, который заново начал трудный путь партизанской войны ... Партизанские бои приведут нас к окончательному освобождению. "26
  
   Через несколько недель после победы партизан Кастро в январе 1959 года Томас Борге, один из основателей ФСЛН, и группа сандинистов прибыли в Гавану, где Че пообещал им "всяческую поддержку".27 Несмотря на то, что Фонсека восхищался Фиделем и Че Геварой, он был личностью совсем другого типа - один из его поклонников вспоминал его как "почти всегда серьезного", а его сын - как "Очень строгого, очень дисциплинированного, методичного, осторожного. Он не пил и не курил. " Фонсека был убежденным революционером с небольшим чувством юмора и серьезным выражением лица. Только на одной опубликованной фотографии он изображен с улыбкой на лице.28
  
   Вторым крупным проникновением КГБ в ряды сандинистов, вероятно, стала вербовка резидентурой в Мехико в 1960 году никарагуанского эмигранта Эдельберто Торреса Эспиносы (кодовое имя ПИМЕН), близкого друга Фонсеки, а также генерального секретаря Никарагуанского объединенного фронта против Сомосы в Мексике и президента Латиноамериканской организации дружбыОбщество. Первоначальный контакт с Торресом был установлен, когда его дочь обратилась в советское посольство с просьбой обучаться в Университете дружбы Патриса Лумумбы в Москве. Резидентура в Мехико сообщила Центру, что Торрес был привержен делу освобождения всей Латинской Америки и рассматривал революцию в Никарагуа всего лишь как один шаг на этом пути.29 Восхищенный биограф Фонсеки описывает старшего Торреса как своего "наставника". Среди проектов, над которыми они работали вместе, было исследование об антиимпериалистическом никарагуанском поэте XIX века Рубене Дарио. Позже Фонсека женился в доме Торреса в Мехико.30
  
   Шелепин доложил Хрущеву в июле 1961 года:
  
   В Никарагуа ... в настоящее время - через агентов КГБ и конфиденциальные контакты* ПИМЕН, ГИДРОЛОГ и ЛОТ31 - [КГБ] оказывает влияние и оказывает финансовую помощь Революционному фронту Сандино [сандинистов] и трем партизанским отрядам, которые принадлежат к Внутреннему революционному фронту сопротивления, который работает в координации со своими друзьями [спецслужбами Кубы и Советского блока]. Для получения оружия и боеприпасов предлагается дополнительно выделить этим отрядам 10 000 долларов из средств КГБ.32
  
   Главной первоначальной целью проникновения КГБ в сандинистскую ФСЛН было создание внутри нее того, что Центр назвал "диверсионно-террористической группой", возглавляемой Мануэлем Рамоном де Хесусом Андарой и Убедой (кодовое имя ПРИМ), никарагуанским хирургом, работающим в Мексике.33 22 ноября 1961 года Александр Сахаровский, глава FCD, доложил Семичастному, председателю КГБ:
  
   В соответствии с долгосрочным планом разведывательных операций КГБ в Латинской Америке и Решением Љ 191/75-GS высших инстанций от 1 августа 1961 года [об утверждении генеральной стратегии Шелепина в странах Третьего мира], наша резидентура в Мексике приняла меры по оказанию помощи в наращивании национально-освободительного движенияв Никарагуа и создание очага беспорядков для американцев в этом районе. Резидентура через доверенного агента ГИДРОЛОГА [Фонсека] в Мексике отобрала группу никарагуанских студентов (12 человек) во главе с никарагуанским патриотом- доктором ПРИМ [Андара и Убеда], и организовал их оперативную подготовку. Все операции с группой ПРИМА проводятся ГИДРОЛОГОМ от имени никарагуанской революционной организации "Сандинистский фронт", лидером которой он, ГИДРОЛОГ, является. Надзор за будущей деятельностью группы и финансовая помощь, оказываемая ей, также будут осуществляться через HYDROLOG. В настоящее время группа ПРИМ готова к отправке в Гондурас, где она пройдет дополнительную подготовку и пополнит свои ряды новыми партизанами, после чего группа будет направлена на территорию Никарагуа. В начальный период Группе ПРИМ будут поручены следующие задания: организация партизанского отряда на территории Никарагуа, пополнение его рядов местным населением и создание вспомогательных баз снабжения оружием и боеприпасами. Кроме того, отряд будет совершать отдельные налеты на правительственные учреждения и предприятия, принадлежащие американцам, создавая видимость массовой партизанской борьбы на никарагуанской территории. Для оснащения группы ПРИМ и обеспечения ее окончательной подготовки к боевым действиям требуется помощь в размере 10 000 долларов США. Высшие власти дали свое согласие на использование указанной суммы для этих целей.
  
   Я прошу вашего одобрения.
  
   Хотя Семичастный только что был назначен председателем КГБ и был выбран Хрущевым за его политическую надежность, а не за его понимание разведки, он не колебался. На следующий день после получения доклада Сахаровского он дал свое согласие.34 Семичастный не осмелился бы на это, если бы не был уверен в поддержке Хрущева. Не может быть никаких сомнений в том, что Хрущев разделял преувеличенный оптимизм КГБ в отношении перспектив создания второго плацдарма в Никарагуа по кубинскому образцу.
  
   Получив одобрение Семичастного, Сахаровский дал указание резидентуре КГБ в Мехико передать Андаре и Убеде (ПРИМ) 6000 долларов на покупку оружия и поручить ему отправить первоначальную группу из семи партизан, которая позже будет увеличена до двадцати двух, из Мексики в Никарагуа. Его партизанская группа должна была быть собрана в лагере в Никарагуа к 1 марта 1962 года, готовая начать диверсионные операции против американских баз через две недели. Андара и Убеда, однако, настаивал, без сомнения, правильно, что его люди были слишком плохо вооружены и обучены, чтобы совершать нападения на хорошо защищенные базы США. Вместо этого они участвовали в партизанских и разведывательных операциях против режима Сомосы, невоенных американских организаций и кубинских беженцев, настроенных против Кастро. В период с ноября 1961 года по январь 1964 года партизаны Андары и Убеды получили в общей сложности 25 200 долларов США через резидентуру в Мехико. Андара и Убеда, однако, сначала не знал, что его финансирует КГБ. Торрес (ПИМЕН) сказал ему, что деньги поступили от членов "прогрессивной буржуазии", которые хотели свергнуть диктатуру Сомосы. Андару и Убеду попросили - и он согласился - подписать политический манифест, предположительно подготовленный его прогрессивными буржуазными покровителями (на самом деле подготовленный КГБ), в котором содержался призыв к никарагуанской революции как части социалистической борьбы против империализма.35
  
   Торрес также информировал КГБ о деятельности других небольших сандинистских партизанских групп, которые с переменным успехом проходили подготовку в джунглях Гондураса и Коста-Рики. Резидентура в Мехико сообщила Центру, что он считает себя не советским агентом, а членом национально-освободительного движения, работающего вместе с Советским Союзом над освобождением народов Латинской Америки от экономического и политического порабощения Соединенными Штатами. Сотрудники по делу Торреса, В. П. Нефедов и В. В. Костиков, тем не менее, считал его "ценным и надежным агентом КГБ", который никогда не отказывался выполнять свои задания.36
  
   В бурные первые годы Кубинской революции Центр, похоже, верил, что его пример способен вдохновить движения, подобные сандинистам, в большей части Латинской Америки. Партизанские группы возникли в Колумбии, Венесуэле, Перу и Гватемале. В 1961 году разведывательная организация Кастро была реорганизована в Генеральное управление разведки (DGI) при Министерстве внутренних дел. С Рамиро Вальдесом, первым начальником разведки Кастро, на посту министра внутренних дел Мануэль Пинейро Лосада, прозванный "Барба Роха" из-за его пышной рыжей бороды, стал глава DGI. Главным приоритетом Пинейро был экспорт Кубинской революции. В DGI была Дирекция национального освобождения с тремя "Комитетами освобождения", ответственными, соответственно, за экспорт революции в Карибский бассейн, Центральную и Южную Америку. Пинейро и Че Гевара провели много вечеров, обычно до раннего утра, а иногда и до рассвета, обсуждая перспективы революции с потенциальными революционерами из Латинской Америки и Карибского бассейна. Во время разговора на столе всегда была разложена большая карта соответствующей страны, которую Че подробно рассматривал, попеременно попыхивая сигарой и попивая крепкий аргентинский чай - мате - через соломинку.37
  
   В то время как Че и Пинейро грезили своими революционными мечтами и прослеживали воображаемые партизанские операции на своих картах до раннего утра, КГБ методично стремился укрепить свои связи с DGI и влияние на них. Одним из наиболее ярких свидетельств тесной интеграции DGI в разведывательное сообщество Советского блока было его сотрудничество в использовании "нелегалов", офицеров разведки и агентов, действующих под вымышленными именами и (обычно) фальшивыми национальностями. В 1961 году нелегал КГБ, говоривший по-испански, Владимир Васильевич Гринченко (последовательно под кодовыми именами РОН и КЛОД), который десятью годами ранее получил аргентинский паспорт под вымышленным именем, прибыл на Кубу, где провел следующие три года, консультируя DGI по незаконным операциям.38
  
   Однако дальнейшая эксплуатация КГБ кубинского "плацдарма" была резко прервана ракетным кризисом в октябре 1962 года. В мае Хрущев неожиданно вызвал Алексеева, резидента КГБ в Гаване, в Москву и сказал ему, что он должен заменить непопулярного Кудрявцева на посту советского посла. Две недели спустя Хрущев снова удивил Алексеева, заявив, что он решил разместить на Кубе объекты для размещения наступательных ядерных ракет, нацеленных против Соединенных Штатов. Небольшая делегация, в том числе Алексеев, была направлена в Гавану, чтобы получить одобрение Кастро. "Если бы вопрос был только в нашей обороне, - сказал Кастро позже, - мы бы не приняли ракеты". Он согласился на строительство ракетных площадок, настаивал он, в более широких интересах солидарности с Советским блоком - или, как Москва предпочитала его называть, "социалистическим содружеством". Хотя Хрущев искал помощи КГБ в укреплении союза с Кастро, он не потрудился получить его оценку вероятной реакции Америки на строительство кубинских ракетных баз. Действуя, подобно Сталину, как собственный аналитик разведки, он опрометчиво заключил, что "американцы примут ракеты, если мы установим их до их [промежуточных выборов в Конгресс] выборов в ноябре". Немногие мировые лидеры были виновны в больших просчетах во внешней политике. Обнаружение строительства ракетных площадок американскими самолетами-разведчиками U-2 в октябре 1962 года привело к самому опасному кризису холодной войны.39
  
   Решение Хрущева разрешить кризис, объявив - без консультаций с Кастро - об одностороннем выводе "всех советских наступательных вооружений" с Кубы, вызвало возмущение в Гаване. Кастро сердито сказал студентам Гаванского университета, что у Хрущева "нет яиц". В частном порядке он назвал советского лидера "сукиным сыном", "ублюдком" и "мудаком". В странном и эмоциональном письме Хрущеву Кастро заявил, что демонтаж ракетных баз вызвал слезы на "бесчисленных глазах кубинских и советских мужчин, которые были готовы умереть с высшим достоинством". Алексеев предупредил Москву после ракетного кризиса, что "потребуется один или два года особенно тщательной работы с Кастро, пока он не приобретет все качества марксистско-ленинского партийного духа".40
  
   В попытке укрепить кубинский плацдарм Хрущев направил Кастро личное приглашение посетить СССР, чтобы "познакомиться с Советским Союзом и великими победами, достигнутыми его народами", и "обсудить вопросы, касающиеся отношений между народами Советского Союза и Кубы, и другиевопросы, представляющие общий интерес". В апреле 1963 года Кастро в сопровождении Алексеева и его окружения прибыл в Москву, намереваясь пробыть там всего несколько дней. Кастро, однако, убедили остаться для сорокадневной поездки по Советский Союз, который под почти непрерывные аплодисменты доставил его из Ленинграда к монгольской границе. Старые большевики в Ленинграде сказали ему, что никто со времен Ленина не получал такого героического приема. Одетый в свою оливково-зеленую военную форму, когда погода была достаточно теплой, Кастро выступал перед восторженными толпами на спортивных стадионах, заводах и в городских центрах по всему Советскому Союзу. Он осмотрел ракетную базу и Северный флот, наблюдал за первомайским парадом с Хрущевым с вершины Кремлевской стены, был произведен в Герои Советского Союза и получил орден Ленина и золотую звезду.41 Кастро ответил бурной похвалой достижениям советского коммунизма и его поддержке Кубинской революции. Он рассказал о массовом митинге на Красной площади:
  
   Кубинская революция стала возможной только потому, что Русская революция 1917 года была совершена задолго до этого. (Аплодисменты) Без существования Советского Союза социалистическая революция на Кубе была бы невозможна ... Мощь Советского Союза и всего социалистического лагеря остановила империалистическую агрессию против нашей страны. Вполне естественно, что мы питаем чувства глубокой и вечной благодарности к Советскому Союзу. (Аплодисменты) ... От всего сердца народы всего мира, все народы мира должны считать ваш успех своим собственным. (Аплодисменты)42
  
   Хрущев сообщил Президиуму, что его личные переговоры с Кастро продолжались несколько дней: "... Как только я заканчивал завтракать, он приходил и ждал меня. Мы сидели вместе до 2:00. Потом мы пообедаем и проведем больше времени вместе ... Он остался очень доволен."43 На протяжении всего его сорокадневного триумфального продвижения по Советскому Союзу Кастро сопровождали как Алексеев, так и Николай Леонов, молодой офицер КГБ, который первым выявил революционный потенциал Кастро в середине 1950-х годов. Леонов выступал в качестве переводчика Кастро и, когда визит закончился, похвастался в Центре, что он и лидер "Максимум" теперь крепкие друзья на всю жизнь. По итогам визита Центр принял первую группу кубинских офицеров внешней разведки для обучения в КГБ.44
  
   Однако, едва Кастро вернулся на Кубу, как в умах его российских хозяев возникли сомнения в его надежности и политической зрелости. Москва была особенно обеспокоена растущим общественным вниманием в Гаване к "экспорту революции". В сентябре 1963 года Че Гевара опубликовал новую, часто цитируемую статью о партизанской войне. Ранее он настаивал на важности ряда предварительных условий для создания партизанских баз, таких как отсутствие избранного конституционного правительства. Теперь он, похоже, утверждал, что никаких предварительных условий не требуется. "Революция, - заявил он, - может быть совершена в любой данный момент в любой точке мира". Хуже всего, по мнению Москвы, было то, что революционные ереси Че, казалось, были благословлены режимом Кастро. Несмотря на его личную близость к Кастро, даже Алексеев был шокирован. Телеграмма из советского посольства в Гаване в Москву обвинила Че в игнорировании "основных принципов марксизма-ленинизма" и осудила его эссе как "ультрареволюционное, граничащее с авантюризмом". Че не обращал внимания ни на критику из Москвы, ни на оппозицию его идеям со стороны латиноамериканских коммунистических партий. Отныне он должен был лично участвовать в экспорте Кубинской революции.45
  
   Помимо растущей тревоги по поводу кубинского "авантюризма", Москва была также встревожена неспособностью сандинистов оправдать ее первоначальные ожидания. Первые партизанские отряды ФСЛН, неадекватно одетые в оливково-зеленую униформу (которая, хотя и не соответствовала климату, была выбрана для сохранения имиджа борцов за свободу), влачили жалкое существование на своей горной базе на границе Гондураса и Никарагуа. Как позже вспоминал Борге, "Не было ничего съестного, даже животных для охоты ... Ужасным был не только голод, но и постоянный холод двадцать четыре часа в сутки ... Мы всегда промокали насквозь под проливным дождем, характерным для этой части страны ..." Чтобы выжить, партизаны были вынуждены обращаться к местным крестьянам за едой. В 1963 году деморализованный партизанский отряд был разгромлен Национальной гвардией Никарагуа с большими потерями. В течение следующих нескольких лет, по словам одного из его сторонников, у ФСЛН "не было ни оружия, ни численности, ни организации, чтобы снова противостоять Национальной гвардии".46 В 1964 году при содействии Торреса,47 резидентура в Мехико воссоздала диверсионно-разведывательную группу (ДРГ) из остатков партизан Андары и Убеды (ПРИМ.). Группа получила одно из величайших исторических кодовых названий советской истории, выбранное Лениным в качестве названия газеты, которую он основал в 1900 году: "ИСКРА" - "Искра".48 Однако к 1964 году экстравагантный оптимизм Центра в отношении перспектив латиноамериканской революции, который вдохновил генеральный план Шелепина 1961 года, исчез. КГБ явно ожидал, что пройдет несколько лет, прежде чем сандинистской "искре" удастся разжечь никарагуанскую революцию.
  
   Шелепин сказал Алексееву во время его летнего отпуска в 1964 году обсудить кубинские дела с Леонидом Брежневым. Это был первый намек, который он получил о подготовке государственного переворота при содействии КГБ, который привел к свержению Хрущева в октябре и появлению Брежнева в качестве советского лидера.49 Вскоре после переворота Михаил Суслов, главный партийный идеолог, заявил Центральному комитету, что Хрущев был расточителен в обещаниях, которые он дал другим народам. Хотя он не назвал соответствующие государства, Суслов, вероятно, имел в виду главным образом Кубу.50 Кремль в ужасе наблюдал, как его кубинские союзники растрачивают его экономическую помощь на такие пустяки, как гигантский магазин мороженого "Коппелия". Недовольство ценой поддержки плохо управляемой экономики Кубы сочеталось с растущим раздражением по поводу революционной недисциплинированности Кастро. В середине 1960-х годов, несмотря на противодействие со стороны латиноамериканских коммунистических партий, а также Москвы, Куба предприняла безуспешные попытки создать партизанские базы в Перу, Аргентине, Венесуэле, Гватемале и Колумбии.51
  
   Главными эмиссарами Кубинской революции были нелегалы, принадлежащие или контролируемые DGI. Кубинских нелегалов обучали гораздо быстрее, чем их коллег из КГБ: отчасти потому, что DGI была менее тщательной и уделяла меньше внимания разработке безопасных "легенд", отчасти потому, что кубинцу было гораздо легче принять другое латиноамериканское гражданство, чем русскому выдавать себя за западноевропейца. Вместо того, чтобы направляться непосредственно в места назначения в Латинской Америке, большинство кубинских нелегалов направлялись через Чехословакию. Согласно статистике, хранящейся чехословацким StB (и переданной им КГБ), с 1962 по 1966 год через Чехословакию прошло в общей сложности 650 кубинских нелегалов. Подавляющее большинство имели венесуэльские, доминиканские, аргентинские или колумбийские паспорта и документы, удостоверяющие личность. В большинстве случаев документы были подлинными, за исключением замены фотографии нелегала фотографией первоначального владельца.52 Однако одним из вероятных признаков того, что КГБ начал дистанцироваться от кубинской попытки экспортировать революцию, стало возвращение в Москву в 1964 году Гринченко, который в течение последних трех лет консультировал DGI по незаконным операциям.53 Он, похоже, не был заменен. Однако в 1965 году, в попытке укрепить сотрудничество с DGI, Семичастный (путешествующий под псевдонимом "Еленин") возглавил делегацию КГБ на Кубе. Когда они встретились в загородном доме советского посла, непринужденное взаимопонимание между Алексеевым и Кастро быстро создало атмосферу, способствующую дружеской беседе за ужином с шашлыками. Семичастный был поражен личным увлечением Кастро разведывательным ремеслом. Позже, когда они смотрели фильм КГБ о выслеживании и допросе Олега Пеньковского, старшего офицера ГРУ, который передал SIS и ЦРУ важнейшие разведданные о строительстве советской ракетной площадки перед кубинским ракетным кризисом, Кастро повернулся к Вальдесу, своему министру внутренних дел, и сопровождавшим его офицерам DGI, ипризвал их узнать как можно больше от делегации КГБ во время их пребывания.54 Однако, несмотря на его энтузиазм по поводу работы в КГБ, Кастро продолжал беспокоить Центр тем, что он считал его чрезмерным революционным рвением. В январе 1966 года, несмотря на оговорки Москвы, Гавана провела Трехстороннюю конференцию в поддержку дальнейшего марша революции в Африке, Азии и Латинской Америке. "Для кубинских революционеров, - заявил Кастро, - поле битвы против империализма охватывает весь мир ... И поэтому мы говорим и провозглашаем, что революционное движение в каждом уголке мира может рассчитывать на кубинских боевых бойцов. "55
  
   Однако уверенная риторика Кастро была опровергнута отсутствием успеха революционного движения в Латинской Америке. Летом 1967 года сандинисты начали новое наступление, которое Центр осудил как преждевременное.56 Их партизанская база в горных джунглях на границе с Гондурасом была гораздо лучше организована, чем во время разгрома в 1963 году, во многом благодаря гораздо большей поддержке со стороны местных крестьян. По словам одного из партизан, "Они взяли на себя работу по уничтожению следов, по которым прошла колонна [FSLN]; товарищи вывешивали цветные тряпки, чтобы предупредить нас о любой опасности; они придумали для нас сигналы с помощью различных звуков ... У нас была целая команда братьев и сестер кампесино, которые знали местность как свои пять пальцев. "57 Однако у горы Панкасан в августе 1967 года сандинисты потерпели еще одно сокрушительное поражение от никарагуанской национальной гвардии. Среди убитых был лидер "ИСКРЫ" Ригоберто Крус Аргуэльо (кодовое имя ГАБРИЭЛЬ). Центр обвинил в этой катастрофе "нелояльность" руководства FSLN (все они собрались на партизанской базе), нехватку ресурсов для борьбы с Национальной гвардией и "неподготовленность" местного населения.58 Ликующий никарагуанский диктатор Тачито Сомоса хвастался, что с сандинистами покончено. Конец 1960-х и начало 1970-х годов были "периодом молчания" для ФСЛН, в течение которого она продолжала грабить банки для финансирования своего подпольного существования, но избегала открытых столкновений с Национальной гвардией.59
  
   За разгромом сандинистов быстро последовала серьезная неудача в кубинской попытке "экспортировать революцию". В 1966 году Че Гевара разработал безнадежно нереалистичный план создания базы в Боливии, самой бедной стране Латинской Америки, для обучения партизан со всех концов континента и распространения революции по всему Западному полушарию. Че убедил себя, что превратит Боливию в еще один Вьетнам. Аргентина и Бразилия вмешаются и спровоцируют массовые протестные движения, которые свергнут их военные режимы. Согласно фантастическому генеральному плану континентальной революции Че, Соединенные Штаты также будут втянуты. Напряженная борьба с партизанами как во Вьетнаме, так и в Латинской Америке вынудит Вашингтон установить диктатуру, неизбежный распад которой разрушит буржуазное государство и откроет путь к революции в Соединенных Штатах.60
  
   Чтобы скрыть свою поездку в Боливию и свое присутствие в ней как можно дольше, Че использовал некоторые методы, используемые Управлением по борьбе с нелегалами DGI. Он сбрил бороду и усы, коротко подстриг свои длинные волосы, надел костюм, переоделся уругвайским чиновником и вставил свою фотографию в два фальшивых уругвайских паспорта, каждый из которых был оформлен на другое имя. В октябре 1966 года Че вылетел в Москву, затем, как и большинство кубинских нелегалов, вернулся в Латинскую Америку через Прагу по одному из своих паспортов. В ноябре он прибыл в Боливию, где его грандиозный план поджога континента быстро свелся к партизанским операциям на небольшом участке бассейна Рио-Гранде.61 Всего несколькими годами ранее, до того, как его революционная риторика потеряла всякую связь с латиноамериканской реальностью, Че настаивал: "Партизанская война - это народная война ... Попытка вести такого рода войну без поддержки населения является прелюдией к неизбежной катастрофе. "62 Боливийская авантюра Че закончилась "неизбежной катастрофой" именно по этой причине. Ни один крестьянин в бассейне Рио-Гранде не присоединился к его партизанам. Даже Боливийская коммунистическая партия (обвиненная Че в предательстве) не смогла поддержать его. Он мрачно записал в своем дневнике: "Крестьянские массы нам ничем не помогают, и они превращаются в доносчиков".
  
   Во время визита в Гавану в июле 1967 года советский премьер-министр Алексей Косыгин жаловался, что попытки Кубы экспортировать революцию "играют на руку империалистам, ослабляют и отвлекают усилия социалистического мира по освобождению Латинской Америки". Отказ Кастро прислушаться к советским советам нанес значительный удар по доселе высокой карьере его друга Александра Алексеева, бывшего резидента КГБ, ставшего советским послом в Гаване, которого Центр обвинил в том, что он стал туземцем и не смог обуздать авантюризм Кастро. Алексеева отозвали в Москву, якобы для лечения, летом 1967 года. Его преемником на посту посла стал жесткий карьерный дипломат Александр Солдатов, который прибыл в Гавану только на следующий год. Главный советник КГБ в DGI Рудольф Петрович Шляпников также был отозван летом 1967 года после того, как DGI обвинил его в сговоре с промосковской "микрофракцией" в Коммунистической партии Кубы.63
  
   Партизанские операции Че закончились в октябре 1967 года его захватом и казнью обученными США боливийскими силами. Смерть чрезвычайно укрепила его репутацию, заменив реальность храброго, но некомпетентного партизана героическим образом революционного мученика. Кастро заявил в эмоциональном обращении к кубинскому народу, что 8 октября, день пленения Че, отныне и навсегда будет отмечаться как День Героического партизана.:
  
   Когда все мы отдаем ему дань уважения, когда все наши мысли обращены к Че, когда мы с уверенностью смотрим в будущее, к окончательной победе народа, мы все говорим ему и всем героям, которые сражались и пали рядом с ним: "Всегда вперед к победе!"
  
   Москва изначально не смогла увидеть символическую ценность мученической смерти Че как оружия в пропагандистской войне против американского империализма. Вместо этого "Правда" опубликовала статью аргентинского коммуниста, осуждающую тщетность кубинской политики экспорта революции. Леонид Брежнев явно имел в виду Гевару, когда публично осуждал идею о том, что "заговор героев" может совершить социалистическую революцию.64
  
   Позже КГБ признал всемирную популярность мифа о Че Геваре полезным элементом в кампаниях активных действий против американского империализма. Однако в октябре 1967 года единственным мероприятием в Москве, посвященным смерти Че, было небольшое, одинокое собрание латиноамериканских студентов, собравшихся у посольства США. В Вашингтоне, напротив, более 50 000 американцев, большинство из которых принадлежали к различным фракциям Новых левых, которые распространились по американским кампусам в конце 1960-х годов, собрались перед Мемориалом Линкольна и склонили головы в молчаливом почтении к великому противнику американского империализма. Опрос студентов университетов США в 1968 году показал, что они больше отождествляют себя с Че, чем с любой другой фигурой, живой или мертвой.
  
   Сразу после мученической смерти Че и плохо завуалированной советской критики кубинского авантюризма Кастро не проявил особого желания налаживать отношения с Москвой. Когда в январе 1968 года он презрительно отверг некоторые идеи, "выдвинутые во имя марксизма", как "настоящие ископаемые", было очевидно, что он имел в виду советские идеи: "Марксизму нужно развиваться, преодолевать определенный склероз, объективно и научно интерпретировать реалии настоящего, вести себя как революционная сила, а не как псевдореволюционная церковь".
  
   Слушателям Кастро было ясно, что Куба была "революционной силой", а Советский Союз - "псевдореволюционной церковью", которая поддалась идеологическому склерозу. Вскоре после этого Лидер Maximum устроил показательный процесс над "микрофракцией" просоветски настроенных лоялистов в Коммунистической партии Кубы, которые были признаны виновными в "идеологическом диверсионизме", наносящем ущерб "единству и стойкости революционных сил". Во время судебного процесса глава DGI Мануэль Пинейро дал показания о том, что члены микрофракции поддерживали контакты с КГБ.65
  
   С угрозой краха советского "плацдарма" на Кубе, грандиозная стратегия КГБ, задуманная в 1961 году для организации "вооруженных восстаний против прозападных реакционных правительств" в Латинской Америке, казалось, разлетелась в клочья. Прежний оптимизм Центра по поводу перспектив сандинистской революции в Никарагуа угас. В конце 1960-х годов Центр был больше заинтересован в использовании партизан ФСЛН в операциях по разведке диверсионных целей на юге Соединенных Штатов, чем в оказании им помощи в подготовке революции в Никарагуа. В 1966 году диверсионно-разведывательная группа (ДРГ) КГБ, основанная на мексиканско-американской границе была сформирована партизанская группа "ИСКРА" с опорными базами в районе Сьюдад-Хуареса, Тихуаны и Энсенады. Ее лидер Андара и Убеда (PRIM) отправилась в Москву для обучения операциям линии F. Среди главных целей диверсий были американские военные базы, ракетные полигоны, радарные установки и нефтепровод (под кодовым названием START), который проходил от Эль-Пасо в Техасе до Коста-Меса, Калифорния. Для высадки ДРГ были выбраны три площадки на американском побережье, а также тайники большой емкости для хранения мин, взрывчатки, детонаторов и других диверсионных материалов. Группе поддержки под кодовым названием SATURN было поручено использовать передвижения рабочих-мигрантов (braceros) для сокрытия переброски агентов и боеприпасов через границу.66
  
   1968 год был трудным для КГБ как в Европе, так и в Латинской Америке. За показательным судебным процессом над просоветской микрофракцией в Гаване быстро последовало то, что Москва сочла возмутительной демонстрацией идеологической подрывной деятельности в Чехословакии. Попытка реформаторов Пражской весны создать "социализм с человеческим лицом" была истолкована КГБ как контрреволюция. Кульминацией почти полного краха официальной цензуры стал первомайский парад в Праге с транспарантами, провозглашавшими такие непочтительные послания в адрес Москвы, как "Да здравствует СССР - но за его собственный счет!"КГБ сыграл важную роль как в содействии вторжению войск Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года, так и в последующей "нормализации", которая обеспечила возвращение страны к просоветской ортодоксии.67
  
   Многие ожидали, что Кастро встанет на сторону пражских реформаторов и осудит августовское вторжение в Чехословакию. Однако он начал свое первое выступление по радио после вторжения, сказав, что кое-что из того, что он должен был сказать, "будет противоречить чувствам многих людей". Кастро признал, что вторжение не имело законных оснований, но настаивал на том, что в высших интересах "борьбы народа против империализма" оно было полностью оправдано:
  
   Короче говоря, чехословацкий режим двигался к капитализму, и он неумолимо двигался к империализму. По этому поводу у нас не было ни малейших сомнений ... Существенная вещь, принимаем мы это или нет, заключается в том, мог ли социалистический блок допустить развитие политической ситуации, которая привела к распаду социалистической страны и ее падению в объятия империализма. С нашей точки зрения, это недопустимо, и социалистический блок имеет право предотвратить это тем или иным способом.68
  
   Все это было музыкой для ушей Москвы. Появление в течение следующих нескольких месяцев лидера "Максимум" в качестве надежного лоялиста Москвы позволило Советскому Союзу укрепить свой рушащийся кубинский плацдарм.
  
   Вероятно, главной причиной идеологического кульбита Кастро всего через несколько месяцев после показательного процесса и заключения в тюрьму московских лоялистов из Коммунистической партии Кубы был тяжелый экономический кризис, который подчеркивал зависимость Кубы от советской экономической помощи. Кубинская промышленность и электростанции работали на советской нефти, поставляемой из Черного моря. Когда в начале 1968 года Москва начала сокращать экспорт нефти в знак своего недовольства, в Гаване были перебои с подачей электроэнергии, а кубинские сахарные заводы и фабрики начали останавливаться. Сам Кастро усугубил кризис экономически катастрофическим "революционным наступлением" в марте, направленным на уничтожение остатков свободного предпринимательства путем национализации 55 000 малых предприятий, на долю которых приходилось треть розничных продаж Кубы. В награду за вновь обретенную лояльность Максимального лидера Советский Союз фактически помог кубинской экономике. К концу 1969 года Куба была должна Советскому Союзу 4 миллиарда долларов.69
  
   Решение Кастро встать на сторону Москвы против чехословацких реформаторов также отражало его собственный авторитарный стиль руководства и отвращение к политическим свободам Пражской весны. К середине 1960-х годов реальные достижения Кубинской революции - главные из них реформы в здравоохранении и образовании и прекращение бандитизма - все больше заслонялись пустой революционной риторикой, которая не имела никакого отношения ни к бесхозяйственности режима, ни к его нетерпимости к инакомыслию. В 1965 году сам Кастро признал, что в кубинских тюрьмах содержалось 20 000 политических заключенных.70 Огромная сеть слежки внимательно следила за любыми признаками идеологического диссидентства. DGI помогали Комитеты защиты революции (CDRs), общенациональная сеть ассоциаций соседей, которые сообщали обо всех подозрительных действиях. Основанный в 1960 году, CDRs расширился за следующее десятилетие, охватив почти треть взрослого населения. Сразу после того, как Кастро одобрил подавление Пражской весны, CDRs, действуя по указанию DGI, организовали серию "спонтанных" демонстраций в поддержку его выступления. Таким образом, на Кубе была создана обширная система общественного контроля, аналогичная, но более заметная, чем те, которыми управляли КГБ и его восточноевропейские союзники. К концу 1960-х годов Кастро использовал CDR, чтобы диктовать даже длину мужских волос и женских платьев. В ноябре 1968 года родители длинноволосых юношей и девушек в мини-юбках были вызваны к местным властям.71 Кастро испытывал особую неприязнь к гомосексуалисты и дал указание, что их "не следует допускать на должности, где они могут оказывать влияние на молодежь". Геям регулярно отказывали в аренде в новых жилищных проектах, и их часто отправляли на принудительные работы.72
  
   Подобно тому, как некоторые из старых левых 1930-х годов, соблазненные мифическим образом Советского Союза как первого в мире рабоче-крестьянского государства, были слепы к жестокой реальности сталинской России, так и поколение спустя многие из Новых левых 1960-х годов закрыли глаза навсе более авторитарный (хотя и гораздо менее смертоносный) характер правления Кастро и его порой жестокое пренебрежение основными правами человека. Героический образ Кастро как революционного Давида в боевой форме, блокированного на своем острове Голиафом американского империализма, имел глобальную привлекательность, эксплуатируемую как советскими, так и кубинскими пропагандистами. Среди наиболее наивно восторженных западных сторонников Кастро были американцы из Venceremos ("Мы победим") Бригада, которая с 1969 года приезжала на Кубу рубить сахарный тростник и демонстрировать свою солидарность с Кубинской революцией. Кастро публично воздал должное мужеству бригадистов, "бросивших вызов гневу империалистов".73
  
   Однако в частном порядке он косо смотрел на присутствие гей- и женских освободительных движений среди своих американских сторонников Новых левых. Феминистки Венсеремос, со своей стороны, были ошеломлены поведением кубинских певиц, присланных развлекать Бригаду: "У них часто были обесцвеченные волосы и облегающие юбки, и они полагались на сексуальные жесты и флирт с аудиторией. Мы знали, что, когда эти женщины не развлекались, они, вероятно, были преданными революционерами, выполнявшими тяжелую работу. С этим несоответствием было трудно иметь дело. "74
  
   Несомненно, отражая взгляды лидера "Максимума", DGI пожаловалась КГБ, что многие из бригадистов "Новых левых" были гомосексуалисты и наркоманы. Геи Венсеремоса, как странно сообщило DGI, увидели "возможность использования гомосексуальность для физического вырождения американского империализма". Бригада, однако, оказалась ценным источником удостоверений личности США для использования в незаконных разведывательных операциях.75 Бригадисты также считались важным пропагандистским активом.
  
   Возвращение Кастро к лоялизму Москве оказало непосредственное влияние на отношения DGI с КГБ. Как позже признал сотрудник DGI, его роль "всегда была ограничена тем фактом, что стратегические предположения, личные убеждения и интуиция Фиделя Кастро были фактически недоступны. Кубинская разведка не смогла оспорить или опровергнуть это. "76 В соответствии с пожеланиями лидера "Максимум", зимой 1968-69 годов все руководители зарубежных отделений DGI были отозваны в Гавану для получения новых инструкций о сотрудничестве с КГБ. Глава DGI Мануэль Пинейро сообщил им, что между Кубой и Советским Союзом произошло "ослабление противоречий" и что они должны участвовать в новой крупной кампании по сбору научно-технической информации (S & T) для СССР. Пинейро, однако, навлек на себя неудовольствие Центра в результате проведенного им ранее расследования контактов КГБ с промосковской "микрофакцией" перед показательным судебным процессом над ней в январе 1968 года. В начале 1969 года давление КГБ привело к его замене более надежным просоветским Хосе Мендесом Коминчесом. Отныне главным приоритетом DGI был сбор разведданных, а не экспорт революции. Помощь национально-освободительным движениям была передана новому независимому Управлению национального освобождения (DLN), позже Департаменту Америки (DA), возглавляемому Пинейро.77 После поездки Рауля Кастро в Москву весной 1970 года была проведена чистка среди тех сотрудников DGI, которые все еще проявляли нежелание сотрудничать с КГБ. Старшему советнику КГБ был предоставлен кабинет по соседству с главой DGI Мендесом.78
  
   Советский "плацдарм" на Кубе снова казался безопасным.
  
   4
  
   "Прогрессивные" режимы и "Социализм с красным вином"
  
   В начале 1970-х годов большая часть Латинской Америки все еще была, по выражению Андропова, "новым полем для советской внешнеполитической деятельности". В необычайно откровенном меморандуме для FCD он написал: "Наши лидеры очень мало знают о Латинской Америке. Мы должны больше писать об этих странах и привлекать к ним внимание ". Андропов был убежден, что ведущую роль в расширении советского влияния в Латинской Америке должно взять на себя не Министерство иностранных дел, а КГБ:
  
   Мы должны помнить, что, когда дело доходит до освещения ситуации в странах Латинской Америки, без нас ни Министерство иностранных дел, ни Министерство внешней торговли не смогут предпринять никаких эффективных действий. Мы должны первыми устанавливать контакты с важными лицами в тех странах, где у нас нет посольств, и направлять туда наших сотрудников с краткосрочными или долгосрочными визитами.1
  
   Андропов стремился использовать новые возможности для операций КГБ, предоставленные появлением "прогрессивных" военных режимов в Перу и Боливии и избранием марксистского президента Чили. Вместо того, чтобы прибегать к рискованной стратегии вербовки президентов Латинской Америки и других ведущих политиков в качестве советских агентов, предпочтительной стратегией Андропова было привлечь как можно больше "конфиденциальных контактов", желающих иметь тайные встречи с офицерами КГБ, которые пытались повлиять на их политику, особенно в отношении Соединенных Штатов.2 Вербовка агентов проводилась только на более низком уровне латиноамериканской политической и официальной иерархии, а также в средствах массовой информации и других профессиях.
  
   Самым большим преимуществом КГБ в вербовке как конфиденциальных контактов, так и агентурной сети было народное возмущение в Латинской Америке высокомерием янки-колосса Севера. Ведущий эксперт Центра по Латинской Америке Николай Леонов, который первым определил революционный потенциал Фиделя Кастро, позже признал:
  
   Все политические усилия советского правительства и, следовательно, разведывательной службы нашей страны были направлены на то, чтобы нанести как можно больший ущерб доминированию Северной Америки в этой части мира. Таким образом, мы поддерживали политически, иногда отправляя оружие или другую помощь, любого, кто выступал против господства Соединенных Штатов - любое правительство, любое национально-освободительное движение, любую революционную группу. Однако, за редким исключением, крайне левые [кроме промосковских коммунистических партий] в то время не пользовались большой популярностью в Кремле. Их боялись, и по этой причине они всегда оставались в стороне. Но разумные патриотические левоцентристские силы в Латинской Америке всегда находили сильную поддержку в СССР. Я лично принимал участие во многих операциях такого рода. Я работал со многими латиноамериканскими лидерами, пытаясь, по крайней мере, ободрить их, помочь им, насколько это возможно, в их антиамериканской позиции.3
  
   Подозрение Москвы в отношении "крайне левых" было вызвано, в значительной степени, опасением, что они заражены маоистской ересью. Вспомогательной темой в операциях КГБ в Латинской Америке было поражение китайского вызова советскому коммунизму. Алистер Хорн написал в 1972 году:
  
   Похоже, что идеологическая битва семидесятых развернется не в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке или в Африке, а в Южной Америке. Чувствуется, что здесь вполне может быть поле битвы, где ортодоксальность советского коммунизма окончательно восторжествует над маоизмом или наоборот.4
  
   Эта оценка оказалась преувеличенной, хотя в начале двадцать первого века основные остатки маоистских революционных движений - в частности, перуанское "Сендеро Луминосо" ("Сияющий путь") - находились в Латинской Америке. Однако в начале 1970-х годов пророчество Хорна казалось весьма правдоподобным.
  
   Первая "прогрессивная" хунта, привлекшая внимание Центра в Латинской Америке, была в Перу. Для марксистов-ленинцев классовый конфликт в Перу, казалось, сделал его созревшим для революции. С момента основания Перуанской Республики в 1821 году огромные богатства были сосредоточены в руках городской элиты, в то время как основная масса сельского населения - в основном аборигены - жила в крайней нищете. Землевладение было более неравным, чем где-либо еще в Латинской Америке. В 1960-х годах 9 процентов землевладельцев владели 82 процентами земли, в то время как миллионы крестьян вообще ничего не имели. Трущобы, окружавшие Лиму, в основном населенные крестьянами, неспособными зарабатывать на жизнь в сельской местности, были одними из самых убогих на континенте. Нерешительная земельная реформа была остановлена в середине 1960-х годов враждебным консервативным Конгрессом.5 Теория зависимости, ставшая популярной в 1950-х и 1960-х годах, возлагала вину за отсталость Перу на американский империализм. Чтобы сохранить свое собственное процветание, Соединенные Штаты якобы способствовали "слаборазвитости" или "зависимости" Латинской Америки, контролируя доступ к основным природным ресурсам, поддерживая финансовый и военный контроль и другие методы, направленные на то, чтобы помешать своим южным соседям вырваться из нищеты. Принадлежащая США Международная нефтяная компания, дочерняя компания Exxon, которая доминировала в нефтяной промышленности Перу, казалась латиноамериканским левым символом того, как власть американского капитала подрывает национальный суверенитет Перу.6
  
   Политическая история Перу перемежалась военными переворотами. Однако хунта во главе с генералом Хуаном Веласко Альварадо, захватившая власть в октябре 1968 года, порвала с прецедентом. Это был первый перуанский переворот, возглавляемый левыми радикалами, многие из которых имели опыт работы в военной разведке. "Разведка, - заявил один из радикалов, "... открыла нам глаза и заставила увидеть необходимость перемен в нашей стране". Через несколько дней после переворота, в день, который стал известен как "День национального достоинства", Веласко национализировал Международную нефтяную компанию без какой-либо компенсации,7 и начал подготовку к ряду других национализаций. Хунта объявила о радикальной программе земельной реформы и попыталась предотвратить утечку капитала на счета в швейцарских банках, предоставив себе право проверять банковские депозиты. Его политика сочетала радикальные реформы с военной дисциплиной. Хунта запретила буйный ежегодный карнавал в Лиме по соображениям общественной безопасности и арестовала тех, кто нарушал традиционные стандарты сексуального поведения в общественных парках.8
  
   Поскольку на момент переворота у Советского Союза не было дипломатических отношений с Перу, у него не было посольства или легальной резидентуры, способной сообщать о новом режиме. Николай Леонов, который недавно получил ускоренное продвижение по службе на должность заместителя главы FCD Second (латиноамериканский) Департамент, был направлен для расследования, остановился в отеле в Лиме, выдавая себя за корреспондента агентства печати "Новости". С помощью пресс-службы Министерства иностранных дел Перу Леонову удалось установить контакт с рядом членов и сторонников нового режима. Тем не менее его пребывание было трудным - главным образом, как он полагал, потому, что ЦРУ раскрыло его настоящую личность ряду своих местных контактов. В результате, как позже утверждал Леонов, он получал телефонные звонки с угрозами на русском языке и нежелательное внимание фотографа, который сделал множество снимков его, когда он обедал в ресторанах. Однажды за ним "следовала по улице целая машина полуобнаженных девушек" - возможно, фестивальных танцовщиц, чьи игривые намерения Леонов неверно истолковал как провокацию ЦРУ. Еще одной трудностью был тот факт, что что единственным способом, которым он мог связаться с Центром из Лимы, была почта. Когда он пошел на главпочтамт, ему сказали, чтобы он не заклеивал свои письма липкой лентой, несомненно, для того, чтобы их было легче открывать. Однажды в начале 1969 года, когда он почувствовал необходимость отправить сверхсекретную шифротелеграмму в Москву, ему пришлось отправиться в резидентуру КГБ в Чили, чтобы сделать это. Хотя Митрохин не обратил внимания на текст доклада Леонова, его тон был явно оптимистичным. "Мы, - сказал позже Леонов, - работали политически против Соединенных Штатов, и мы вкладывали в эту задачу все свое сердце".9 Центр не мог не быть впечатлен новыми возможностями в Перу для операций против Соединенных Штатов. В феврале 1969 года, после непрерывного периода сотрудничества между американскими и перуанскими вооруженными силами, продолжавшегося со времен Второй мировой войны, все военные миссии США были изгнаны. Впервые Перу начала обращаться за военной помощью к Советскому Союзу. В попытке укрепить народную поддержку своей политики реформ режим Веласко стал первой латиноамериканской военной хунтой, заключившей необъявленный тактический союз с коммунистами. Хотя ранее объявленная вне закона Перуанская коммунистическая партия оставалась нелегальной, ей было разрешено открыто действовать из штаб-квартиры в Лиме и издавать собственную газету.10
  
   В августе 1969 года, после установления перуано-советских дипломатических отношений, КГБ открыл свою первую резидентуру в Лиме, которую в течение следующих семи лет возглавлял Арсений Федорович Орлов.11 Орлов оптимистично сообщил, что военное правительство проводит "прогрессивную, антиимпериалистическую линию" при поддержке Коммунистической партии.12 Когда в июне 1970 года вооруженные коммунисты захватили штаб-квартиру Профсоюза банковских работников, правительство не вмешалось. Самым популярным проявлением новых связей Перу с Советским Союзом стал приезд Московского государственного цирка, который целый месяц выступал на площади Пласа-де-Торос в Лиме.13
  
   Резидентура в Лиме быстро приобрела несколько "конфиденциальных контактов" в хунте. Сообщалось, что один из них был "самым доверенным лицом президента Веласко" и "твердым сторонником" сотрудничества между перуанским разведывательным сообществом и КГБ.14 Орлов сообщил, что благодаря добрым услугам другого члена хунты "резидентура установила контакт с президентом".15 Один из старших советников Веласко (имя которого указано в записях Митрохина) был завербован в качестве агента КГБ. Согласно отчету резидентуры за 1971 год, в котором зафиксирована выплата ему 5000 долларов: "Он пользуется доверием президента Веласко Альварадо. Через [него] оказывается влияние на президента и членов перуанского правительства, и через него формируется общественное мнение. Две правительственные газеты находятся под его контролем. "16
  
   Чтобы произвести впечатление на советских лидеров, КГБ обычно преувеличивал свою способность "формировать" иностранное общественное мнение, и вполне возможно, что он сделал это в этом случае. Однако резидентура в Лиме, несомненно, одобрила цензуру режима Веласко в отношении оппозиционных ему СМИ. В январе 1972 года по всему миру прошли протесты против секвестра ведущей перуанской газеты "Ла пренса", самой влиятельной из критиков хунты. Дом его владельца дона Педро Бельтрана, построенный в девятнадцатом веке и являющийся важной частью культурного наследия Лимы, был снесен под предлогом расширения улиц. В"Нью-Йорк таймс" осудила "жестокую вендетту против одного из самых уважаемых журналистов в Северной и Южной Америке".17
  
   Воодушевленный контактами резидентуры в Лиме с хунтой, КГБ предложил официальное сотрудничество со своим перуанским коллегой, Национальной службой разведки (SIN) под кодовым названием "КОНТОРА". Переговоры между представителями КГБ и SIN привели к разработке проекта соглашения, предусматривающего обмен разведданными, сотрудничество в области мер безопасности, обучение сотрудников SIN в КГБ и предоставление SIN "оперативного технического оборудования" КГБ. В июне 1971 года ЦК КПСС одобрил проект соглашения. Два оперативных сотрудника и один технический специалист были размещены в Лиме для поддержания связи с SIN. Встречи между советскими и перуанскими офицерами разведки происходили примерно раз в неделю, обычно на конспиративных квартирах СИН. Резидентура в Лиме с удовлетворением отметила, что одним из непосредственных последствий соглашения стало прекращение наблюдения SIN за посольством и другими советскими учреждениями.18 С помощью КГБ СИН установил пост наблюдения возле посольства США, который тайно фотографировал всех входящих и выходящих и записывал их имена в картотеку. Позже СИН использовал оборудование КГБ для записи телефонных звонков посольства и перехвата радиосообщений.19 Центр утверждал, что сотрудничество с SIN привело к "нейтрализации американской агентурной сети в [перуанских] профсоюзах и ликвидации оперативно-технической группы американской разведки". Он также претендовал на "разоблачение заговорщической деятельности" министра внутренних дел генерала Армандо Артолы, который, по-видимому, выступал против связей с Советским Союзом и был уволен в 1971 году.20
  
   Первоначально офицеры связи КГБ обнаружили, что некоторые члены СИН "охранялись" в своих отношениях с ними. Однако, согласно файлам КГБ, многих привлекли текущие разведданные, подарки, поздравления с днем рождения, "материальная помощь", приглашения посетить Советский Союз и другие дружеские жесты.21 Прочитав файлы КГБ, Митрохин пришел к выводу, что разведданные как от "конфиденциальных контактов" в хунте, так и от СИНА "высоко ценились" в Центре.22 В 1973 году новый глава SIN, генерал Энрике Гальегос Венеро, посетил Москву для переговоров с Андроповым, Федором Мортиным, главой FCD, и другими высокопоставленными офицерами КГБ. Во время его визита было решено расширить сотрудничество в области разведки, включив в него перуанскую военную разведку (КГБ под кодовым названием ШТАБ).23 Хотя, по-видимому, Центр был удовлетворен результатами визита Гальегоса, он несколько критически отнесся к поведению офицеров СИН в звании от капитана до подполковника, которые были приглашены в Москву за его счет (включая авиаперелет) для участия в учебных курсах FCD. В одном отчете КГБ был сделан строгий вывод:
  
   Перуанцы, обучавшиеся на специальных отделениях С-2, С-3 и С-4 Краснознаменного института ФКД [позднее Андропова], активно вступали в контакт с девушками и женщинами распущенного поведения в Москве и вступали с ними в интимные отношения, после чего эти знакомства передавалисьперешел к другой группе студентов для интимных отношений. Студенты не обращали внимания на попытки руководителей курсов просветить их.24
  
   Однако в целом Центр поздравил себя с успехом сотрудничества разведки с Перу. В отчете 1975 года работе резидентуры в Лиме была дана "положительная оценка".25 Разведданные о "ситуации в правящих кругах Перу", часть которых была передана в Политбюро, были оценены как "особенно ценные".26 Сотрудничество КГБ с SIN против целей США привело к высылке ряда офицеров ЦРУ и свертыванию деятельности Корпуса мира и спонсируемых США курсов английского языка.27 Родственник жены президента Веласко, занимающий "высокий пост" в администрации, был разоблачен как, предположительно, агент ЦРУ.28 Резидентура в Лиме также осуществляла "широкомасштабные активные меры" против целей США.29 Из Центра были направлены "оперативно-технические" эксперты для инструктажа сотрудников СИН по использованию оборудования КГБ для наблюдения, подслушивания и фотографирования в операциях против посольств США, Мексики и Чили в Лиме.30 При финансовой поддержке КГБ агенты СИН были направлены для выполнения заданий КГБ в Чили, Аргентину и другие части Латинской Америки.31
  
   Начиная с 1973 года Перу осуществила серию крупных закупок советского оружия на общую сумму более 1,6 миллиарда долларов в течение следующих двенадцати лет. В Западном полушарии только Куба получила больше.32 Заявления Центра о том, что ему также удалось "усилить прогрессивные меры правительства Веласко",33 однако, вероятно, были сделаны главным образом для того, чтобы произвести впечатление на советское руководство. Влияние КГБ на безопасность, оборону и внешнюю политику военного правительства не распространялось на его программу внутренних реформ. Например, в 1972 году министр внутренних дел генерал Педро Рихтер Прадо был встревожен многим из того, что он увидел во время поездки по колхозам в Польше и Чехословакии. Сельское хозяйство Советского блока, сказал он Алистеру Хорну, "двигалось назад". Хунта публично заявила, что "Перу не поддерживает ни коммунизм, ни капитализм". Хорн пришел к выводу, что к этому времени его запутанные идеологические предпочтения находились где-то между Югославией Тито и голлистской Францией. Его жесткое экономическое управление усугублялось проблемами финансирования импорта советского оружия. Почти четверть национального бюджета пошла на вооруженные силы, вдвое больше, чем в соседней Колумбии. Доходы от огромных недавно открытых запасов нефти в бассейне Амазонки были растрачены впустую.34
  
   Центр обычно не делал докладов Политбюро, что подрывало его прежние претензии на способность влиять на иностранных лидеров. Поэтому маловероятно, что она сообщила политическому руководству об ухудшении перспектив "прогрессивной" перуанской хунты, поскольку она изо всех сил пыталась справиться с последствиями своего бесхозяйственности. Переворот, свергнувший Веласко в августе 1975 года во главе с генералом Франсиско Моралесом Бермудесом, положил начало более консервативной фазе военного правления.35 Однако КГБ смог одержать, по-видимому, поразительную победу над перуанским маоизмом. В июне 1975 года резидентура в Лиме установила "оперативный контакт" с одним из лидеров прокитайской марксистско-ленинской партии Перу под кодовым именем ВАНТАН. КГБ присвоил себе заслугу в срыве, при содействии ВАНТАНА, съезда партии 1976 года. Согласно резюме файла, отмеченному Митрохиным: "На своем съезде партия резко раскритиковала политику Пекина, в том числе ее линию на разделение коммунистического и рабочего движения, и решила порвать с маоизмом и самороспустить. Эта операция вызвала большой резонанс в странах Латинской Америки. "36
  
   Следующим латиноамериканским государством после Перу, получившим, по мнению КГБ, "прогрессивное" военное правительство, была Боливия, его южный сосед, не имеющий выхода к морю. Бурная политическая история Боливии была отмечена большим количеством военных переворотов, чем где-либо еще в мире. В начале 1970-х годов президентский дворец в Ла-Пасе (на высоте 12 000 футов, самый высокий на континенте) все еще был испещрен пулевыми отверстиями от предыдущих переворотов, которые, учитывая вероятность дальнейших насильственных смен режима, не считались заслуживающими ремонта. Перед дворцом стоял фонарный столб с надписью, свидетельствующей о том, что в 1946 году на нем был повешен президент.
  
   Лидер хунты, пришедшей к власти в апреле 1969 года, генерал Альфредо Овандо Кандиа, был главнокомандующим боливийской армией на момент пленения и смерти Че Гевары восемнадцатью месяцами ранее. Однако широко распространено мнение, что с тех пор он, по крайней мере частично, был соблазнен революционным мифом о Че и испытывал глубокое чувство вины за то, что отдал приказ о его казни. Придя к власти, Овандо последовал перуанскому примеру, национализировав принадлежащие американцам компании, установив дипломатические отношения с Советским Союзом и обратившись за поддержкой к рабочим, крестьянам и студентам. В октябре 1970 года, после неудавшегося переворота правых армейских офицеров и беспорядков левых студентов университета, Овандо был свергнут ярым антиимпериалистом генералом Хуаном Хосе Торресом Гонсалесом, который был уволен с поста главнокомандующего за то, что Овандо считал его чрезмерным преклонением перед Фиделем Кастро.37
  
   Резиденту в Ла-Пасе Игорю Евгеньевичу Шолохову было поручено получить доступ к Торресу (под кодовым именем ЦЕЗАРЬ в КГБ), "чтобы использовать его для проведения мероприятий по сплочению антиамериканских сил в Боливии".38 После "Октябрьской революции", которая привела Торреса к власти, студенты Университета Сан-Андрес в Ла-Пасе провели бурные демонстрации против американского империализма. Торрес не предпринял никаких действий, поскольку американские офисы были взломаны и разграблены, а община Янки была вынуждена жить в состоянии полуосады. Американские дипломаты сняли номера компакт-дисков со своих автомобилей, опасаясь нападения; даже Американская клиника в Ла-Пасе была вынуждена сменить название на Клинику Методиста.39 КГБ воодушевили тесные отношения Торреса с коммунистами, а также его враждебное отношение к Янки. Вскоре после того, как Торрес стал президентом, первый секретарь Коммунистической партии Боливии Хорхе Колле Куэто доложил Шолохову, что Торрес "предпринимает шаги по привлечению левых к сотрудничеству с правительством", и предложил коммунистам помощь в создании военизированных формирований для отражения угрозы правого толка. переворот.40
  
   В июле Андропов написал Брежневу:
  
   Учитывая прогрессивный характер изменений, происходящих в Боливии, желание Торреса развивать многогранное сотрудничество с СССР и позитивное отношение боливийских друзей [коммунистов] к президенту, было бы целесообразно изучить возможность поставок оружия в Боливию, а также предоставления Торресу экономической помощи..., с целью усиления своего влияния в армии и оказания помощи в срыве заговорщических планов реакционеров, выиграв таким образом время, необходимое демократическим силам страны для укрепления своих позиций.41
  
   Оценка Андропова, однако, оказалась слишком оптимистичной. К тому времени, когда он написал свой отчет, перспективы выживания Торреса были уже призрачными. "Прогрессивные перемены" в Боливии быстро скатывались к анархии. Армия была глубоко расколота между правыми и левыми фракциями. В июне 1971 года незанятое здание Конгресса рядом с президентским дворцом было захвачено различными левыми фракциями, которые объявили себя Асамблеа дель Пуэбло и начали функционировать как параллельное правительство. Неизбежно фракции быстро рассорились среди сами по себе, с Коммунистической партией, осуждающей маоистов как "мелкую буржуазию, посвятившую себя руководству рабочим классом в новом приключении". Экстравагантная, хотя и запутанная революционная риторика Ассамблеи и очевидное бессилие Торреса перед ней помогли спровоцировать в августе 1971 года 187-й переворот в Боливии, возглавляемый правым полковником Уго Бансером Суаресом, который был уволен Торресом с поста коменданта Военной академии. После обнаружения большого количества оружия из Советского Союза и Чехословакии, отправленного по просьбе Торреса, Банзер приказал о массовой высылке советских дипломатов и офицеров разведки.42
  
   Несмотря на разочарование от свержения Торреса, КГБ продолжал искать возможности для общения с другими латиноамериканскими лидерами. Перед президентскими выборами 1970 года в Коста-Рике он вел тайные переговоры с успешным кандидатом Хосе Фигересом Феррером (кодовое имя КАСИК).43 Фигерес был ведущим коста-риканским политиком своего поколения. Будучи главой хунты-основателя послевоенной Второй республики, он возглавил ликвидацию армии и превращение Коста-Рики в невооруженную демократию - уникальное событие в истории Северной и Южной Америки. Первый контакт Фигереса с советской разведкой, хотя он и не осознавал этого, произошел в 1951 году, когда он невольно назначил посланником в Риме (и посланником-нерезидентом в Белграде) нелегала КГБ Иосифа Григулевича, выдававшего себя за Теодоро Кастро, внебрачного сына умершего (и, в реальность, бездетная) Коста Известный риканец. Фигерес не знал, что в начале 1953 года Григулевич получил чрезвычайно опасное задание убить маршала Тито. Когда его миссия была прервана после смерти Сталина в марте, "Теодоро Кастро" исчез - по мнению Фигереса - растворился в воздухе, начав новую жизнь в Москве под своим настоящим именем Григулевич в качестве академического эксперта по Латинской Америке.44
  
   Фигерес впервые был избран президентом в 1953 году и занимал этот пост до 1958 года. Его давняя вражда с поддерживаемой США диктатурой Сомосы в соседней Никарагуа, которая продолжилась и после его президентства, похоже, привлекла благосклонное внимание КГБ. Когда президент Луис Сомоса вызвал его на дуэль, Фигерес согласился - при условии, что поединок состоится на палубе советской подводной лодки, которую Сомоса ложно утверждал, что захватил.45 Несмотря на свой антимилитаризм, Фигерес стал убежденным сторонником сандинистов. Перед президентскими выборами 1970 года КГБ тайно передал ему через Коммунистическую партию Коста-Рики "заем" в размере 300 000 долларов США для финансирования его предвыборной кампании в обмен на обещание, в случае избрания, установить дипломатические отношения с Советским Союзом. Союз. После повторного назначения на пост президента Фигерес сдержал свое обещание.46 В 1971 году Центральный комитет КПСС уполномочил А. И. Мосолова, руководителя недавно созданной резидентуры в Сан-Хосе, установить с ним контакт.47
  
   Мосолов и Фигерес договорились о регулярных тайных встречах, которые будут организованы при посредничестве доверенного лица президента. Перед каждой встречей доверенное лицо встречалось с Мосоловым на заранее условленном месте в Сан-Хосе, а затем отвозило его на своей машине к Фигерасу.48 Центр счел некоторые отчеты Мосолова об этих встречах достаточно важными, чтобы передать их в Политбюро. Мотивы КГБ при этом, вероятно, были связаны не столько с внутренней важностью содержания отчетов, сколько с дополнительными доказательствами, которые они предоставили о высоком уровне его зарубежных контактов. Как и в Перу и Боливии, Центр хотел продемонстрировать советскому руководству, что на континенте, где раньше доминировал американский империализм, теперь у него есть прямой доступ даже к президентам и хунтам. В нем утверждалось, возможно, с некоторым преувеличением, что КГБ смог "оказать полезное влияние" на Фигераса.49
  
   Помимо предоставления конфиденциальных отчетов о других странах Центральной Америки и Карибского бассейна, Фигерес обсуждал свое собственное политическое будущее с резидентурой КГБ, вероятно, в надежде получить дальнейшую советскую финансовую поддержку. Он сказал Мосолову, что намерен сохранить контроль над своей политической партией и влиять на решения правительства даже после того, как он перестал быть президентом в 1974 году. "Для этого, - сообщил Мосолов, - он приобрел радиостанцию и телевизионный канал и готовится издавать собственную газету."Все они рассматривались КГБ как полезные средства для активных действий.50
  
   Советского посла в Сан-Хосе Владимира Николаевича Казимирова, как и его коллег в ряде других столиц, глубоко возмущал тот факт, что политические контакты резидента превосходили его собственные. Находясь в отпуске в Москве в августе 1973 года, он потребовал встречи с Андроповым и пожаловался, что Мосолов даже не потрудился проинформировать его о своих контактах с Фигерасом. Однажды он зашел к президенту только для того, чтобы узнать, что Мосолов встречался с ним часом ранее. Казимиров утверждал, что американские агенты в Коста-Рике пытались использовать контакты президента с КГБ, чтобы скомпрометировать его.51 Возражения посла, по-видимому, не возымели особого эффекта. Встречи КГБ с Фигерасом и субсидии ему продолжались. В январе 1974 года Центр проинформировал Брежнева: "Ввиду того факта, что Фигерес согласился опубликовать материалы, выгодные КГБ, ему было передано 10 000 долларов США под видом покупки акций его газеты. Принимая эти деньги, Фигерес заявил, что очень ценит советскую поддержку. "52
  
   Отношения с Фигерасом, однако, постепенно охлаждались. В 1976 году Мануэль Пинейро, глава Кубинского департамента Америки (DA), сказал высокопоставленному офицеру КГБ, что Фигерес был "отъявленным демагогом", который держал частный склад оружия, включая пулеметы и базуки, на своей вилле под Сан-Хосе.53 Оценка КГБ пришла к выводу, что "взгляды и действия" Фигереса были непоследовательными.54
  
   Безусловно, самым важным из конфиденциальных контактов КГБ в Южной Америке был Сальвадор Альенде Госсенс (КОДОВОЕ имя ЛИДЕРА в КГБ),55 чье избрание президентом Чили в 1970 году московский комментатор приветствовал как "второе после победы Кубинской революции по величине ее значения как революционного удара по империалистической системе в Латинской Америке". Альенде был первым марксистом в мире, который пришел к власти через урну для голосования. Его победа в Чили, последовавшая за появлением "прогрессивных" военных правительств в Перу и Боливии, была отмечена"Правда" и другие советские официальные органы как доказательство "многообразия форм, в рамках которых Латинская Америка прокладывает свой путь к подлинной независимости".56
  
   Альенде впервые привлек внимание КГБ в начале 1950-х годов, когда, будучи лидером Чилийской социалистической партии (Partido Socialista), он заключил союз с запрещенной тогда Коммунистической партией. В 1952 году он поддерживал его на президентских выборах, но набрал всего 6 процентов голосов. Хотя резидентуры КГБ в Чили еще не было, офицер по связям с общественностью (политической разведки) Святослав Федорович Кузнецов (кодовое имя ЛЕОНИД), вероятно, действовавший под прикрытием корреспондента "Новостей", установил первый прямой контакт с Альенде в следующем году.57 На президентских выборах 1958 года Альенде, баллотировавшийся в качестве кандидата от левого альянса, Народного фронта (FRAP), занял второе место, набрав всего 35 000 голосов. То, что в досье КГБ Альенде описывается как "систематические контакты" с ним, началось после создания в 1961 году советского торгового представительства в Чили, которое обеспечивало прикрытие для присутствия КГБ. Сообщается, что Альенде "заявил о своей готовности сотрудничать на конфиденциальной основе и оказывать любую необходимую помощь, поскольку он считал себя другом Советского Союза. Он охотно делился политической информацией ..."Несмотря на то, что он стал "конфиденциальным контактом" КГБ, его никогда не классифицировали как агента. КГБ приписал себе часть заслуг за участие Альенде в кампании, которая привела к установлению советско-чилийских дипломатических отношений в 1964 году.58 В новом советском посольстве в Сантьяго находилась первая легальная резидентура КГБ на чилийской земле.59
  
   На президентских выборах 1964 года, вновь выставив свою кандидатуру от альянса FRAP, Альенде был дальше от победы, чем шесть лет назад, потерпев сокрушительное поражение от сильного кандидата-центриста в том, что фактически превратилось в гонку на двух лошадях. Но, набрав 39 процентов голосов, он показал себя достаточно хорошо, чтобы показать, что, если на следующих выборах голоса антимарксистов разделятся, у него будут хорошие шансы на победу.60 Вопиющая социальная несправедливость страны, в которой половина населения живет в трущобах или сельской бедности, также, казалось, благоприятствовала электоральным перспективам левых. Архиепископ Сантьяго сказал британскому послу, что "учитывая ужасные условия, с которыми приходилось мириться массе населения, неудивительно, что в Чили было много коммунистов; что было ... удивительно, так это то, что беднейшие классы не были коммунистами до единого человека". Высокий уровень рождаемости и уровень иммиграции усилили социальную напряженность в Чили. В течение 1960-х годов население выросло почти на треть.61
  
   Хотя руководство Коммунистической партии Чили признало преимущества избирательного союза с Альенде, оно ясно дало понять КГБ, что считает его "демагогом" и "слабым и непоследовательным политиком" с маоистскими симпатиями:
  
   Его характерными чертами были высокомерие, тщеславие, стремление к прославлению и стремление быть в центре внимания любой ценой. Он легко поддавался влиянию более сильных и решительных личностей. Он также был непоследователен в своем отношении к Коммунистической партии. ЛИДЕР объяснил свое отношение к Коммунистической партии, сославшись на свою позицию лидера Социалистической партии, которой, как член партии, он обязан быть лояльным. Он несколько раз посещал Китай и ставил Мао Цзэдуна на один уровень с Марксом, Энгельсом и Лениным.
  
   Резидентура в Сантьяго также сообщила, что чилийские коммунисты были обеспокоены тесными связями Альенде с масонством. Его дед по отцовской линии был Светлейшим Великим магистром Чилийского масонского ордена, а сам Альенде был масоном еще до Второй мировой войны. Его масонская ложа, на которую коммунисты жаловались КГБ, имела "глубокие корни среди низшей и средней буржуазии".62 Альенде не походил ни на один из существующих стереотипов марксистского лидера. Во время его визитов в Гавану в 1960-х годах окружение Кастро в частном порядке высмеивало его аристократические вкусы: изысканные вина, дорогие предметы искусства, хорошо скроенные костюмы и элегантно одетых женщин. Альенде тоже был бабником. Лауреат Нобелевской премии по литературе Габриэль Гарсиа Маркес описал его как "галантного человека с налетом старой школы, надушенными нотками и тайными свиданиями". Однако, несмотря на частные насмешки, которые они вызвали у коммунистических союзников Альенде, его буржуазная внешность и дорогой образ жизни были избирательными активами, убеждая избирателей среднего класса в том, что их жизнь будет продолжаться нормально при президентстве Альенде. Как признавали даже некоторые противники Альенде, он также обладал огромным личным обаянием. Натаниэль Дэвис, который стал послом США в Сантьяго в 1971 году, был поражен его "экстраординарными и привлекательными человеческими качествами ... У него были социальные и социализирующие инстинкты давней, высокопоставленной политической личности. "63
  
   В 1970 году Альенде снова баллотировался на пост президента в качестве кандидата от расширенной левой коалиции: Народного единства (UP) коммунистической, Социалистической и радикальной партий (и трех меньших левых групп - АПИ, МАПУ и СДП). Его шансы на успех были усилены разделением голосов антимарксистов между соперничающими кандидатами от христианских демократов и Национальной партии. Бывший сотрудник КГБ, ведавший делами Альенде, Святослав Кузнецов, служивший тогда в резидентуре в Мехико, был направлен в Чили для поддержания контакта с ним на протяжении всей избирательной кампании и координации тайных операций, направленных на обеспечение его успеха.64
  
   И ЦРУ, действуя по указанию Белого дома и Комитета 40 (который курировал тайные операции США), и КГБ потратили значительные суммы денег в попытке повлиять на исход выборов. Хотя ЦРУ потратило 425 000 долларов, пытаясь обеспечить поражение Альенде,65 его деньги были нацелены гораздо менее эффективно, чем деньги КГБ. Комитет 40 одобрил скрытую пропагандистскую кампанию, "чтобы предупредить чилийцев об опасности Альенде и марксистского правительства", но запретил поддерживать любого из кандидатов, выступающих против Альенде. Директор Центральной разведки Ричард Хелмс скептически относился к эффективности операции ЦРУ, исходя из предположения, что можно "победить кого-то никем".66 Деньги КГБ, напротив, были точно нацелены. Альенде лично обратился, вероятно, через Кузнецова, с просьбой о выделении советских средств.67 Как и другие "братские" партии по всему миру, чилийские коммунисты получали ежегодные субсидии из Москвы, тайно передаваемые им КГБ. На протяжении 1960-х годов им платили больше, чем любой другой коммунистической партии в Латинской Америке. Их первоначальные ассигнования на 1970 год составляли 400 000 долларов.68 Однако, несомненно, по совету КГБ, Политбюро 27 июля выделило дополнительные ассигнования Партии, чтобы помочь ей сыграть свою роль в избирательной кампании. Он также одобрил персональную субсидию в размере 50 000 долларов, которая будет передана непосредственно Альенде.69 Коммунистическая партия Чили предоставила Альенде дополнительные 100 000 долларов из своих собственных средств.70 КГБ также передал 18 000 долларов сенатору левого толка, чтобы убедить его не выставлять свою кандидатуру в президенты и остаться в народной коалиции "Юнидад". Учитывая близость результата, даже небольшое количество голосов, которое он мог бы привлечь, могло склонить чашу весов в пользу Альенде. Таково, по крайней мере, было мнение КГБ.71
  
   4 сентября 1970 года Альенде победил на президентских выборах, набрав 36,3% голосов; его оппоненты-националисты и христианские демократы набрали, соответственно, 35 и 27,8%. В своем докладе Центральному комитету КГБ приписал себе часть заслуг в победе Альенде.72 Хотя он, несомненно, не недооценивал важность своей роли, близость результата наводит на мысль, что КГБ, возможно, действительно сыграл значительную роль в предотвращении того, чтобы Альенде едва не уступил второе место. Альенде победил, набрав всего 39 000 голосов из общего числа 3 миллионов. Учитывая, что ни один из кандидатов не набрал 50 процентов голосов, выборы президента были перенесены на совместное заседание двух палат Конгресса Чили 24 октября. Хотя прецедент диктовал, что Альенде будет избран, Андропов по-прежнему беспокоился об исходе. Он отчитался перед Центральным комитетом 23 сентября:
  
   Поскольку вопрос об избрании президента будет окончательно решен путем голосования в Конгрессе 24 октября, Альенде по-прежнему предстоит решительная борьба со своими политическими противниками, и для этого все еще могут потребоваться значительные материальные ресурсы. С целью укрепления доверительных отношений с Альенде и создания условий для продолжения сотрудничества с ним в будущем было бы целесообразно оказать ему материальную помощь в размере 30 000 долларов, если возникнет такая необходимость.
  
   В то же время Комитет государственной безопасности [КГБ] будет осуществлять меры, направленные на содействие закреплению победы Альенде и его избранию на пост президента страны. Международный отдел ЦК КПСС (товарищ В. В. Загладин) поддерживает это предложение.73
  
   Беспокойство КГБ по поводу парламентского подтверждения победы Альенде на выборах было понятным. Результаты президентских выборов оставили президента Ричарда Никсона, по словам его советника по национальной безопасности Генри Киссинджера, "вне себя" от ярости. Более десяти лет ругая демократов за то, что они позволили Кубе стать коммунистической, Никсон теперь столкнулся с перспективой, что Чили, как президент-республиканец, последует их примеру. Он сердито сказал Киссинджеру и директору ЦРУ Ричарду Хелмсу, что был "возможно, только один шанс из десяти" предотвратить утверждение Альенде, но попытка должна быть предпринята, чтобы "спасти Чили" от коммунизма. ЦРУ разработало план из двух направлений. Путь I заключался в том, чтобы найти какой-нибудь способ убедить чилийский конгресс не голосовать за Альенде. Второй путь заключался в организации военного переворота.74 Оба провалились. 24 октября Альенде был официально избран президентом путем голосования чилийского конгресса.
  
   Регулярные советские контакты с Альенде после его избрания поддерживал не советский посол, а Кузнецов, которому Центр поручил "оказывать благоприятное влияние на политику чилийского правительства". Согласно досье ЛИДЕРА КГБ:
  
   Альенде осторожно дали понять необходимость реорганизации армии и разведывательных служб Чили, а также установления отношений между разведывательными службами Чили и СССР. Альенде отреагировал на это положительно.
  
   КГБ уделял свое внимание усилению антиамериканских настроений Альенде. С этой целью Альенде была передана информация, полученная резидентурой КГБ в Чили о деятельности сотрудников американской разведки, пытавшихся проникнуть в руководство армии и спецслужб. Важные и целенаправленные операции были проведены в соответствии с планом.75
  
   Тайные действия ЦРУ против Альенде продолжались во время его президентства. Сразу после сентябрьских президентских выборов Никсон дал указания "заставить [чилийскую] экономику кричать", хотя в этом случае бесхозяйственность режима Альенде почти наверняка нанесла гораздо больший ущерб, чем ЦРУ.76 Разведданные, предоставленные Кузнецовым Альенде об операциях ЦРУ в Чили, включали определенное количество дезинформации, например, утверждение о том, что Натаниэль Дэвис, прибывший в Сантьяго в качестве посла США в октябре 1971 года, был сотрудником ЦРУ.77 Нет никаких свидетельств того, что Альенде понял, что его обманывают. В 1971 году он подарил Кузнецову часы Longines в знак своего личного уважения.78
  
   Кузнецов организовывал свои регулярные встречи с Альенде через личного секретаря президента Мирию Контрерас Белл, известную как "Ла Пайита" и получившую в КГБ кодовое имя МАРТА.79 "Ла Пайита", по-видимому, была любимой любовницей Альенде во время его президентства. По словам Натаниэля Дэвиса:
  
   По-видимому, именно для Ла Пайиты и от ее имени Альенде купил Эль-Канаверал, недвижимость в пригороде Эль-Аррайан за пределами Сантьяго. Это поместье также служило тренировочным полигоном для телохранителей президента, местом политических встреч и, предположительно, интимным убежищем, где показывали секс-фильмы, а президент, высокопоставленные лица и их подружки скакали - и фотографировались во время этого.80
  
   Кузнецов сообщил более сдержанно, что, "согласно имеющейся информации", Альенде проводил "много времени" в обществе Ла Пайиты: "Альенде очень внимателен к дамам и старается окружить себя очаровательными женщинами. В результате этого его отношениям с женой не раз наносился ущерб. "81 Однако, несмотря на дела Альенде, его жена Гортензия оставалась очень преданной ему. Кузнецов делал все возможное, чтобы воспитывать ее так же, как и ее мужа.82
  
   Кубинская разведка также установила тесные отношения с семьей Альенде. В личную охрану Альенде, Группу личных друзей в черных беретах, входило множество кубинцев. Его дочь Беатрис, курировавшая президентскую службу безопасности, вышла замуж за офицера кубинской разведки Луиса Фернандеса Онья с приводящим в замешательство прозвищем "тиро фиджо" ("быстрый на спусковой крючок").81 Один из офицеров ЦРУ, находившийся в Чили, вспоминает, что он "очень уважал кубинскую разведку. Они были намного эффективнее русских в том смысле, что у них все еще был революционный пыл, они были готовы идти на жертвы, они говорили на языке, и они были готовы смешать его с кампесино. "84
  
   В мае 1971 года служба 1 FCD (анализ разведданных), заместителем руководителя которой стал Леонов,85 отправил Кузнецову длинный список тем, по которым он поручил ему узнать мнение Альенде:
  
   - Оценка президентом внутриполитической ситуации в стране и его планы помешать подрывной деятельности правой оппозиции.
  
   - Оценка президентом экономической ситуации в стране и планируемых мер по укреплению экономики.
  
   - Отношения между правительством и партиями, входящими в коалицию народного единства.
  
   - Отношение президента к односторонним действиям партий внутри блока, особенно Коммунистической партии.
  
   - Возможность и условия, необходимые для объединения коммунистов и социалистов в единую партию.
  
   - Решения президента об укреплении руководства вооруженных сил и правительства Чили сторонниками левых партий.
  
   - Перспективы развития экономических, политических и военных отношений между Чили и СССР, Кубой, другими социалистическими странами и Китаем.
  
   - Отношения между Чили и Соединенными Штатами.
  
   - Политика Чили в отношении стран Латинской Америки.
  
   Благодаря доступу Кузнецова к президенту он смог получить полные ответы на все эти темы. Николай Леонов был полон похвалы за качество информации Альенде. Отчеты, основанные на нем, были направлены в Политбюро.86 В октябре 1971 года по указанию Политбюро Альенде получил 30 000 долларов "для укрепления доверительных отношений" с ним.87 Альенде также упомянул Кузнецову о своем желании приобрести "одну или две иконы" для своей частной коллекции произведений искусства. В качестве подарка ему были преподнесены две иконы, оцененные Центром в 150 рублей.88
  
   7 декабря в меморандуме Политбюро, подписанном лично Андроповым, КГБ предложил выделить Альенде еще 60 000 долларов за то, что было эвфемистически названо "его работой по [т.е. подкупу] лидеров политических партий, военачальников и парламентариев". Альенде следовало призвать укрепить свою власть путем установления "неофициальных контактов" с чилийскими руководителями службы безопасности и "использования ресурсов друзей [коммунистов]" в Министерстве внутренних дел. КГБ также предложил ежемесячно выделять дополнительные 70 000 долларов чилийскому фонду, который уже субсидируется КГБ, чтобы "сделать его более боевым и решительным в защите интересов Народного единства и в разоблачении интриг местных реакционеров и империалистов". Предложения были одобрены Политбюро.89
  
   В июне 1972 года тесные отношения Кузнецова с Альенде были нарушены прибытием в Сантьяго нового жесткого советского посла Александра Васильевича Басова, членство которого в Центральном комитете указывало как на его высокий ранг в номенклатуре, так и на важность, придаваемую Москвой отношениям с Чили Альенде. В отличие от своего предшественника, Басов не был готов играть вторую скрипку при офицере КГБ. Его отношения с резидентурой ухудшились, по-видимому, вскоре после его прибытия в Сантьяго, после обнаружения в стенах его офиса и квартиры американских подслушивающих устройств с миниатюрными передатчиками, которые можно было активировать на некотором расстоянии.90 Басов, несомненно, обвинил КГБ в неспособности обеспечить безопасность посольства. КГБ, в свою очередь, обвинил Коммунистическую партию Чили в том, что она рекомендовала фирму, которая была нанята для строительных работ в посольстве. Лидер партии Луис Корвалан Лепе (кодовое имя ШЕФ) был тайно проинформирован КГБ о том, что фирма ненадежна и в нее проникли "враждебные агенты", которые установили устройства.91
  
   Басов изначально настаивал на том, чтобы сопровождать Кузнецова на встречах с Альенде, тем самым препятствуя ведению дел КГБ, которые резидент не хотел обсуждать в присутствии посла.92 Однако в течение нескольких месяцев Басов пытался заменить Кузнецова в качестве главного советского контактного лица с Альенде. Резиденция в Сантьяго пожаловалась в Центр:
  
   Посол намерен сам определять порядок встреч с ЛИДЕРОМ [Альенде], и он отправляется на встречи с ЛИДЕРОМ в сопровождении не ЛЕОНИДА [Кузнецова], а других официальных лиц. Посол "ревнует" к визитам ЛЕОНИДА к ЛИДЕРУ, потому что он отнимает у него хлеб [самый важный бизнес]. Поэтому он требует подробных планов встреч и отчетов о встречах. Он пытается контролировать нас в этом вопросе.
  
   Конечной целью Басова было свести большинство советских контактов с Альенде к "единственному каналу", контролируемому им самим. Резидентура жаловалась, что одного канала "недостаточно для проведения активных мероприятий и других специальных операций". До сих пор Кузнецов поддерживал тесные отношения с женой Альенде и его дочерью Беатрис. Оба, согласно КГБ, "обращаются непосредственно к ЛЕОНИДУ с различными просьбами". Басов, однако, поручил контакт с семьей Альенде одному из своих сотрудников и попытался сделать невозможным продолжение встреч Кузнецова с женой Альенде.93 В декабре 1972 года Кузнецову удалось возобновить контакт с Гортензией и Беатрис Альенде, когда они находились в санатории "Барвиха" в Советском Союзе. Во время их пребывания, почти наверняка не ставя в известность Басова, Центр за свой счет забронировал двухнедельную путевку в санаторий для Кузнецова и его жены Галины.94 Из тона последующих отчетов КГБ становится ясно, что, опять же, вероятно, без ведома посла, Кузнецову удалось установить секретный канал "для решения самых конфиденциальных и деликатных вопросов" непосредственно с Альенде.95
  
   Тон отчетов КГБ о Чили в 1972 году был несколько более осторожным, чем в предыдущем году. Визит Никсона в Москву в 1972 году и ответный визит Брежнева в Вашингтон в следующем году стали кульминацией периода советско-американской разрядки. Андропов, как и советское руководство в целом, стремился не провоцировать администрацию Никсона слишком демонстративным вызовом американскому влиянию в Латинской Америке - тем более что Соединенные Штаты, казалось, молчаливо соглашались с тем, что Советский Союз был волен действовать по своему усмотрению в пределах своей собственной сферы влияния в Восточной Америке.и Центральной Европы. "Латинская Америка, - писал Андропов, " является сферой особых интересов США. США разрешили нам действовать в Польше и Чехословакии. Мы должны помнить об этом. Наша политика в Латинской Америке должна быть осторожной. "96
  
   Еще одной причиной для осторожности в отношении уровня советской поддержки Альенде была общая нестабильность латиноамериканских режимов, что недавно продемонстрировала Боливия, где президент Торрес был свергнут в августе 1971 года, всего через месяц после того, как Андропов предложил поставлять ему оружие и экономическую помощь. Когда FCD предложил возобновить контакт с Торресом в январе 1972 года, Андропов дал свое без энтузиазма одобрение:
  
   По-видимому, это то, что необходимо сделать, хотя опыт других стран показал, что свергнутому президенту практически невозможно вернуть утраченное положение. Это какой-то необратимый закон истории. Возможно, лучше обратить наше внимание на новых лидеров, которые, несомненно, появятся в Боливии.97
  
   Во время ссылки Торреса в Чили и Аргентине местные резидентуры КГБ поддерживали с ним тайный контакт, используя его для проведения кампаний активных действий (подробности которых в записях Митрохина отсутствуют) и оказывая ему финансовую помощь.98 Прогноз Андропова о том, что Торрес никогда не вернется к власти, однако, оказался полностью верным.
  
   В Центре росла тревога по поводу неспособности Альенде укрепить свои позиции, поставив под свой контроль вооруженные силы и систему безопасности. Андропов постановил, что основными латиноамериканскими приоритетами FCD в 1972 году было укрепление - незаметно - советских плацдармов в Чили и Перу. Он пришел к выводу, что обе точки опоры были ненадежны:
  
   Главное - держать руку на пульсе событий, получать разностороннюю и объективную информацию о ситуации там, о соотношении сил. Необходимо направлять ход событий и следить за тем, чтобы события не застали нас врасплох, чтобы у нас не было никаких сюрпризов, и мы были в курсе самых первых толчков приближающихся изменений и событий, что позволило бы нам своевременно сообщать о них руководству.
  
   Есть один конкретный вопрос, который, возможно, не затрагивает нас [КГБ] напрямую, но которого нельзя избежать, и это интерпретация, которую события в Чили и Перу получили в нашей прессе, и акцент, который был сделан на роли Советского Союза там. Создается впечатление, что [советская] пресса слишком много хвастается и бахвалится. Я не думаю, что друзьям [Коммунистическим партиям Чили и Перу] это понравилось.
  
   Стремясь укрепить режим Альенде путем установления тесной связи КГБ с чилийской разведкой, Андропов дал указание, что любая попытка форсировать темп будет контрпродуктивной:
  
   Не допускайте ничего, что могло бы вызвать жалобы на нашу деятельность в Чили и Перу.
  
   Не форсируйте установление связи с [разведывательной] службой в Чили. Пробудите их интерес, передавая им информацию актуального характера через ЛИДЕРА.99
  
   В течение 1972 года Москва существенно понизила свою оценку перспектив режима Альенде. В июле ведущий советский журнал все еще писал: "История Чили показывает, что ряд латиноамериканских стран могут принять форму социалистического строительства". Однако в октябре "Забастовка дальнобойщиков", якобы поддержанная финансированием ЦРУ, фактически парализовала экономику на три недели, став убедительным доказательством слабости правительства народного единства и силы его противников." На заседании Центрального комитета КПСС в ноябре официально заявила, что Чили не строить социализм, а просто стремиться к "свободному и независимому развитию на пути демократии и социального прогресса". Растущее количество свидетельств хронического бесхозяйственности в экономике также заставляло Москву неохотно оказывать крупномасштабную поддержку. Альенде вернулся из визита в Москву в декабре с гораздо меньшим, чем он надеялся. Одновременно с этим газета "Санди таймсопубликовала репортаж своего ведущего иностранного корреспондента Дэвида Холдена под заголовком "Чили, крах марксистского эксперимента?"Собственное выживание Альенде под вопросом", - предсказал Холден. "... Гнев, страх и решимость бороться теперь более очевидны как справа, так и слева".100
  
   Тем не менее Андропов был озабочен тем, чтобы КГБ сделал все возможное, чтобы предотвратить поражение режима Альенде либо на выборах, либо в результате военного переворота. 25 декабря 1972 года он направил в Политбюро меморандум, создающий довольно преувеличенное впечатление о способности КГБ влиять на чилийскую политику:
  
   КГБ поддерживает конфиденциальные отношения с Альенде и [сенатором левого толка], а также с видными деятелями Социалистической, Радикальной и Христианско-демократической партий.
  
   Парламентские выборы состоятся в марте 1973 года.
  
   Учитывая ситуацию в предвыборный период, планируется принять меры по укреплению отношений с вышеупомянутыми лицами, а также установить новые контакты в правительственных, партийных и парламентских кругах, включая некоторых представителей правой оппозиции и экстремистской организации "Левое революционное движение" (МИР).
  
   Посредством неофициальных контактов с влиятельными людьми страны и другими способами планируется сосредоточить усилия [КГБ] на следующем: содействие консолидации сил, поддерживающих правительство Чили; создание препятствий для любого сотрудничества между христианско-демократической и Национальной партиями в рамках оппозиции;оказание влияния на вооруженные силы с целью предотвращения их использования против Народного единства.
  
   КГБ также планирует использовать свои возможности для проведения ряда активных мероприятий в странах Латинской Америки и других странах с целью разоблачения вмешательства империалистов во внутренние дела Чили и оказания необходимого влияния на общественное мнение, тем самым побуждая антиимпериалистические и прогрессивные элементы поддерживать популярныеЕдинство активнее.
  
   Для финансирования этих мер, в дополнение к операциям против правительственных и политических деятелей (включая оказание финансового влияния на некоторых из них), требуется сумма в 100 000 долларов. Часть этих денег должна быть передана Альенде для работы с его собственными контактами в политических и военных кругах.
  
   Одобрение на выплату 100 000 долларов из резервного фонда Совета Министров для "специальных мер" КГБ в Чили было дано Политбюро 7 февраля 1973 года.101 Альенде было назначено дополнительное "денежное вознаграждение" в размере 400 долларов за предоставленную им неуказанную "ценную информацию".102
  
   Следующий доклад Андропова Политбюро в феврале 1973 года дал оптимистичную оценку влияния КГБ на Альенде во время его встреч с Кузнецовым:
  
   Альенде отделил этот канал от обычных неофициальных правительственных контактов и использовал его для решения самых конфиденциальных и деликатных вопросов (установление контактов между вооруженными силами Чили и СССР, консультации по использованию чилийского атомного сырья, организация сотрудничества между чилийскими и советскими службами безопасности и другие вопросы) путем передачи информации и обсуждения текущих политических вопросов. [КГБ] преуспевает в оказании определенного влияния на Альенде. Это способствует, в частности, более правильному пониманию политики Китая со стороны Президента, а также решению с его стороны усилить контакты между чилийскими и перуанскими военными с целью оказания положительного влияния на руководство вооруженных сил Чили. В свою очередь, Альенде систематически информирует нас о ситуации в стране и в Народном единстве, о своих личных планах и так далее.
  
   Встречи нашего офицера с Альенде, во время которых они обсуждали деловые вопросы, проводились наедине. Президент пригласил его нанести визит в любое время - на работе или дома - без предварительного уведомления, когда в этом возникнет острая необходимость.
  
   Укреплению отношений нашего офицера с Альенде способствовали оказанная ему материальная помощь, личное внимание и выполнение его личных просьб.
  
   Чтобы более эффективно и с пользой использовать наши контакты с Альенде, предлагается следующее:
  
   - помощь в укреплении позиций и авторитета Альенде как внутри страны, так и на латиноамериканском континенте по доступным нам неофициальным каналам;
  
   - более широкое использование способности Альенде оценивать ситуацию в странах Латинской Америки, учитывая, что он может направить своих собственных эмиссаров в некоторые из них;
  
   - меры по получению информации через Альенде о политике китайского правительства, включая использование доверенных лиц президента, которых он может направить туда;
  
   - материальная помощь Альенде за его работу со связями в политических и военных кругах, особенно в предвыборный период, в размере до 50 000 долларов США - взята из средств, выделенных КГБ Постановлением ЦК КПСС Љ П-78/31 от 13 февраля 1973 года.
  
   Недостатки в докладе Андропова были характерны для многих подобных документов. Его главной целью было произвести впечатление на Политбюро способностью КГБ получать тайный доступ к иностранному лидеру и оказывать на него влияние. Характерно, что в нем не упоминались какие-либо проблемы, которые могли бы омрачить успех КГБ. В частном порядке Центр все больше беспокоился о перспективах выживания Альенде. Андропов, однако, не дал Политбюро и намека на эти опасения. Его меморандум, включая просьбу о дополнительном финансировании, был должным образом одобрен.103
  
   В частном порядке Центр был обеспокоен недостатками системы безопасности и разведки Альенде, что увеличивало его уязвимость перед военным переворотом. И снова это дало политическому руководству розовое представление о происходящих улучшениях. Центр доложил Брежневу, что 17 февраля 1973 года оперативный сотрудник КГБ, отвечавший за связь с чилийскими службами безопасности (не указан в записях Митрохина), тайно встретился с Альенде на вилле в пригороде Сантьяго:
  
   Альенде высказал некоторые свои взгляды относительно реорганизации служб безопасности. Согласно его плану, должен был быть создан эффективный аппарат с функциями разведки и контрразведки, который подчинялся бы непосредственно ему. В качестве основы для этого аппарата он планировал использовать один компонент Службы расследований [чилийской службы безопасности] и вербовать надежных сотрудников из Социалистической и коммунистической партий. Основные усилия этого органа были бы направлены на выявление и пресечение подрывной деятельности со стороны американцев и местных реакционных сил, а также на организацию разведывательной работы в вооруженных силах, поскольку позиция, занятая вооруженными силами, была решающим фактором, который определил бы судьбу чилийского революционного процесса.
  
   Альенде очень рассчитывает на советскую помощь в этом вопросе.104
  
   Попытка реорганизации мало к чему привела. Служба расследований успешно запугала некоторых противников режима и приобрела репутацию организации, превращающей подвалы в своей штаб-квартире в камеры пыток. Натаниэль Дэвис, посол США, отметил, однако, что служба "была поглощена личными ссорами между социалистами и коммунистами". Любая попытка укрепить гражданское разведывательное сообщество сталкивалась с почти неразрешимой дилеммой. Меры, необходимые для предотвращения переворота - в частности, любая попытка собрать разведданные о заговоре в вооруженных силах - могли спровоцировать военных на те самые действия, которые они должны были предотвратить.105
  
   На мартовских выборах в Конгресс Народное объединение Альенде набрало 44% голосов по сравнению с 56% у оппозиции. Натаниэль Дэвис подвел итог как "обескураживающий для обеих сторон ... В обозримом будущем Народное объединение оказалось в меньшинстве, а оппозиция сочла, что ее большинства недостаточно для проведения законных изменений".106 Нет никаких свидетельств того, что КГБ пытался объяснить Политбюро, почему его "конфиденциальные отношения" с ведущими чилийскими политиками по всему политическому спектру не привели к победе UP, на которую Политбюро рассчитывало тремя месяцами ранее. Предпочитая, как обычно, сосредоточиться на своих успехах, вместо этого он подчеркнул готовность президента оказывать дальнейшую помощь его деятельности. Андропов написал Брежневу письмо с просьбой одобрить финансирование Альенде сбора разведданных в других странах Южной Америки от имени КГБ:
  
   У нашего офицера была дискуссия с [Альенде] о получении информации о Латинской Америке, заручившись поддержкой президента. Альенде проявил интерес к этому вопросу и высказал несколько собственных конкретных идей. В частности, он выразил готовность направить своих доверенных людей в страны Латинской Америки, где они смогли бы установить контакты с его друзьями и политическими сторонниками и получить от них полезную информацию.
  
   В ближайшее время президент сможет направить своего эмиссара в Венесуэлу с целью выяснения ситуации в этой стране накануне президентских выборов, предстоящих в ноябре этого года. Среди своих доверенных личных контактов Альенде назвал [Луиса] Бельтрана Прието [Фигероа], лидера прогрессивной венесуэльской партии "Народное избирательное движение" [Избирательное движение Пуэбло].
  
   Кроме того, Президент готов сотрудничать в получении информации по Аргентине и Эквадору, где ситуация характеризуется сложностями и противоречиями.
  
   Брежнев написал "Одобрено" внизу запроса Андропова.107
  
   Андропов, однако, был все более пессимистичен в отношении перспектив выживания Альенде. Однажды весной 1973 года он неожиданно посетил штаб-квартиру FCD в Ясенево. По словам Николая Леонова:
  
   Он собрал всех, кто имел какое-либо отношение к Латинской Америке, и задал нам один-единственный вопрос: как мы относимся к чилийскому делу? У него был шанс или нет? Должны ли мы использовать все наши ресурсы, или было уже слишком поздно рисковать ими? Дискуссия была довольно глубокой ... Мы пришли к выводу, что планируемая мера по предоставлению кредита наличными - я думаю, речь шла о 30 миллионах долларов США - не сможет спасти ситуацию в Чили. Это было бы все равно, что наложить заплату на изношенную шину.
  
   По мнению КГБ, основной ошибкой Альенде было его нежелание применять силу против своих оппонентов. Без установления полного контроля над всей государственной машиной его власть не могла быть надежной. "Все наши симпатии были на стороне эксперимента [Альенде], - вспоминает Леонов, -... но мы не верили в его успех".108 В течение следующих нескольких месяцев резидентура в Сантьяго сообщала о том, что она считала "тревожными признаками усиления напряженности".109
  
   Первая попытка свергнуть режим была предпринята активистами крайне правого движения "Патриа и Либертад", которые вместе с недовольными офицерами Второго бронетанкового полка организовали заговор с целью похищения Альенде 27 июня. Резидентура в Сантьяго сообщила Центру, что получила разведданные о планах переворота, и предупредила Альенде.110 Его достижение, однако, было гораздо менее впечатляющим, чем, вероятно, казалось в Москве. Безопасность заговорщиков была настолько плохой, что их планы просочились, и переворот, запланированный на 27-е число, был отложен. Однако 29-го числа три боевые группы танков и бронемашин с примерно сотней военнослужащих покинули свои казармы и направились к центру Сантьяго. Переворот превратился в фарс. Как отметил Натаниэль Дэвис, "колонна подчинилась всем сигналам светофора, и по крайней мере один танк остановился, чтобы заправиться на коммерческой заправочной станции". Самым значительным аспектом неудавшегося переворота была апатичная реакция на него чилийских рабочих, предполагаемая основа поддержки Альенде. Альенде выступил с призывом к "народу ... выйти в центр города", чтобы защитить свое правительство. Они этого не сделали. Этот весьма важный факт был должным образом отмечен начальником штаба армии генералом Аугусто Пиночетом Угарте.111
  
   Следующие десять недель были периодом непрерывного политического, экономического и военного кризиса. С момента избрания Альенде в 1970 году валюта Чили была девальвирована на открытом рынке на ошеломляющую цифру в 10 000 процентов. Дэвид Холден озаглавил репортаж из Сантьяго "Чили: черный рынок на пути к социализму" и сообщил, что "Любой, кто может позволить себе время в очереди за бензином на законных основаниях, может стать богатым человеком, продавая дневную дозу в 30 раз выше официальной цены ... Постороннему человеку это кажется очень своеобразной дорогой к социализму - или куда-либо еще, если уж на то пошло. "112
  
   В своем безуспешном обращении к чилийским рабочим 29 июля с призывом встать на защиту режима Альенде заявил: "Если настанет час, народ возьмется за оружие" - это было его первое публичное заявление о том, что он мобилизует левые военизированные группировки, если столкнется с военным восстанием. В течение августа вооруженные силы проводили все более интенсивные поиски незаконных складов оружия, предсказуемо сосредоточившись на тех, которые находились в руках левых.113 Позже КГБ жаловался, что Альенде уделял слишком мало внимания его предупреждениям о готовящемся перевороте.114 Когда Пиночет и военная хунта начали переворот рано утром 11 сентября,115 Корвалан и коммунистическое руководство, которое также было проинформировано КГБ,116 были подготовлены лучше, чем Альенде. Газета Коммунистической партии в то утро вышла с заголовком: "Всем занять боевые посты!" "Рабочие города и деревни" были вызваны на бой, "чтобы отразить опрометчивую попытку реакционеров, которые полны решимости свергнуть конституционное правительство". В то время как Корвалан и руководство ушли в подполье, коммунистические руководители заводов начали мобилизовывать рабочих в промышленном поясе.
  
   Альенде, однако, не выполнил своего обещания шестью неделями ранее призвать народ к оружию для защиты своего режима. Когда 11 сентября начался переворот, вместо того, чтобы искать поддержки в рабочих районах Сантьяго, он обосновался в президентских офисах в Ла-Монеде, где его защищали всего пятьдесят-шестьдесят его обученных на Кубе сотрудников GAP и полдюжины офицеров из Службы расследований. Неподготовленность Альенде к борьбе с переворотом частично объяснялась его предпочтением импровизации заблаговременному планированию. Его французское доверенное лицо Режи Дебре позже утверждал, что он "никогда не планировал ничего более чем на сорок восемь часов вперед". Но Альенде также стремился избежать кровопролития. Убежденный в том, что народное сопротивление будет подавлено войсками Пиночета, он храбро предпочел пожертвовать собой, а не своими последователями. Кастро и многие сторонники Альенде позже утверждали, что он был застрелен войсками Пиночета, когда они оккупировали Ла-Монеду. На самом деле, кажется почти несомненным, что, столкнувшись с неизбежным поражением, Альенде сел на диван в Салоне независимости Ла Монеда, приставил дуло автоматической винтовки (подарок Кастро) к подбородку и вышиб себе мозги.117
  
   Альенде, писал Дэвид Холден, был "мгновенно канонизирован как новейший левый мученик западного мира", став в одночасье "самой могущественной культовой фигурой со времен его старого друга Че Гевары". Приверженцы культа Альенде быстро приняли на веру утверждение Кастро о том, что Альенде был хладнокровно убит войсками Пиночета, а не покончил с собой. 17 сентября газета Guardian заявила: "Для социалистов этого поколения Чили - это наша Испания ... Это самый жестокий фашизм, который мы видели за многие поколения. " Режим Пиночета в 1970-х годах вызывал такую же ненависть, как режим Франко в 1930-х годах.118
  
   Помимо того, что КГБ делал все возможное для продвижения культа Альенде, активные меры также были направлены на создание вторичного культа вокруг героической фигуры коммунистического лидера Луиса Корвалана, который был схвачен после переворота и вместе с некоторыми бывшими министрами Альенде заключен в тюрьму в суровых условиях на острове Доусон вМагелланов пролив. Помимо продвижения международных призывов к освобождению Корвалана, КГБ также пытался разработать метод спасения его и других заключенных с острова Доусон с помощью рейда коммандос, организованного Управлением специальных действий FCD V, который был в принципе одобрен Андроповым 27 марта 1974 года.119 Спутниковые фотографии острова Доусон были сделаны и использованы Управлением V для построения модели тюрьмы. В конечном итоге был разработан план спасения, согласно которому большое коммерческое грузовое судно должно было войти в Магелланов пролив с тремя или четырьмя вертолетами, скрытыми под его люками. Когда судно находилось в пятнадцати километрах от острова Доусон, взлетали вертолеты с коммандос, которые убивали относительно небольшое количество тюремных охранников, спасали Корвалана и других заключенных и перевозили их на подводную лодку, ожидавшую поблизости. Затем вертолеты были бы уничтожены и затоплены на большой глубине, что не оставило бы никаких компрометирующих улик, которые помешали бы советскому грузовому судну продолжить свой путь. План спасения, однако, так и не был реализован. По словам Леонова: "Когда этот план был представлен руководству, они посмотрели на нас как на полусумасшедших, и все наши попытки убедить их изучить его более подробно оказались бесплодными, хотя военные согласились предоставить средства для его осуществления".120
  
   Были также разработаны схемы похищения ведущего члена военного правительства Чили или одного из родственников Пиночета, которого затем можно было обменять на Корвалана.121 От этих схем тоже отказались, и Корвалана в конечном итоге обменяли на гораздо более жестоко преследуемого советского диссидента Владимира Буковского.
  
   Для КГБ Пиночет представлял собой почти идеального злодея, идеальный контрапункт замученному Альенде. Сам Пиночет сыграл на руку враждебным пропагандистам. Марксистские книги сжигались на кострах в Сантьяго, когда Пиночет угрожающе говорил о том, чтобы вырезать "злокачественную опухоль" марксизма из чилийской жизни. Дирекция национальных расследований (DINA) решила превратить риторику Пиночета в реальность. С 1973 по 1977 год его директор, генерал Мануэль Контрерас Сепульведа, подчинялся непосредственно Пиночету. Официальные комиссии, созданные гражданскими правительствами Чили после окончания военного правления в 1990 году, задокументировали в общей сложности 3197 внесудебных казней, смертей под пытками и "исчезновений" в эпоху Пиночета. Поскольку не все можно было задокументировать, истинная цифра, несомненно, была выше.122 В докладе правительства Чили за 2004 год был сделан вывод о том, что 27 000 человек были подвергнуты пыткам или незаконно заключены в тюрьму.123
  
   Активные меры КГБ успешно еще больше очернили заслуженно ужасную репутацию ДИНЫ. Операция "ТУКАН", одобренная Андроповым 10 августа 1976 года, была особенно успешной в освещении и преувеличении зарубежных операций ДИНЫ против левых чилийских эмигрантов. ДИНА, безусловно, была замешана в убийстве бывшего министра иностранных дел Альенде Орландо Летелье, который был убит в результате взрыва заминированного автомобиля в Соединенных Штатах в 1976 году, и, возможно, также была замешана в убийстве других бывших сторонников Альенде, живущих в изгнании. Таким образом, операция "ТУКАН" имела правдоподобную основу в реальных операциях DINA. "ТУКАН" был основан на поддельном письме Контрераса Пиночету от 16 сентября 1975 года, в котором упоминались расходы, связанные с расширением зарубежных операций "ДИНЫ", главным из которых были планы "нейтрализации" (убийства) противников режима Пиночета в Мексике, Аргентине, Коста-Рике, Соединенных Штатах, Франциии Италия. Фальсификаторы службы А тщательно имитировали подлинные документы DINA, находящиеся в их распоряжении, и подпись ее директора. Письмо было признано подлинным некоторыми крупными газетами и вещательными компаниями в Западной Европе, а также в Северной и Южной Америке (см. Приложение, стр. 88). Комментарий западных СМИ, который вызвал наибольшее удовольствие в Центре, вероятно, был спекуляцией на связях между ДИНОЙ и ЦРУ. Ведущий американский журналист Джек Андерсон, который цитировал подделку КГБ, утверждал, что ДИНА свободно действовала в Соединенных Штатах с полного ведома ЦРУ. Он сообщил, что Комитет Сената по иностранным делам расследует деятельность ДИНЫ.124
  
   Военное правительство Пиночета гораздо чаще осуждалось западными СМИ, чем другие режимы с еще более ужасающими нарушениями прав человека. Активные меры КГБ, вероятно, заслуживают некоторой похвалы. В то время как операция "ТУКАН" была на пике своего успеха, Пол Пот и "Красные кхмеры" находились в разгаре террора в Камбодже, в результате которого всего за три года погибло 1,5 миллиона из 7,5 миллионов жителей Камбоджи. Тем не менее, в 1976 году "Нью-Йорк таймс" опубликовала шестьдесят шесть статей о нарушении прав человека в Чили, по сравнению только с четырьмя статьями о Камбодже.125 Сложность получения информации из Камбоджи не дает даже отдаленно адекватного объяснения этому чрезвычайному расхождению.
   ПРИЛОЖЕНИЕ: СЛУЖЕБНАЯ ПОДДЕЛКА, ИСПОЛЬЗОВАННАЯ В ОПЕРАЦИИ "ТУКАН"126
  
   Секретно для разведывательной службы Чили
  
   В Секретариат Президента Республики Копия 1
  
   DINA/R/N0.1795/107
  
   Объяснение просьбы об увеличении сметных расходов
  
   ДИНА Сантьяго 16 сентября 1975 года
  
   От директора национальной разведки до президента Республики
  
   В соответствии с нашим соглашением с вами, я излагаю причины просьбы об увеличении расходов ДИНЫ на 600 000 американских долларов в текущем финансовом году.
  
   1 Еще десять членов DINA должны быть направлены в наши миссии за рубежом: двое в Перу, двое в Бразилию, двое в Аргентину, один в Венесуэлу, один в Коста-Рику, один в Бельгию и один в Италию.
  
   2 Требуются дополнительные расходы для нейтрализации активных противников хунты за рубежом, особенно в Мексике, Аргентине, Коста-Рике, США, Франции и Италии.
  
   3 Расходы на наши операции в Перу, поддержку наших союзников в вооруженных силах и прессе (Equise и Opinion Libre).
  
   4 Расходы на содержание наших работников, проходящих курс обучения для антипартизанских групп в центре SNI в Манаусе, Бразилия.
  
   Искренне ваш,
  
   Полковник Мануэль Контрерас Сепульведа
  
   Директор национальной разведки
  
   Официальная печать ДИНЫ
  
   5
  
   Приоритеты разведки после Альенде
  
   В феврале 1974 года Политбюро провело, по-видимому, первый общий обзор политики в Латинской Америке после чилийского переворота. В нем были определены три основные цели советской политики: "неуклонно расширять и укреплять позиции СССР на континенте; оказывать поддержку прогрессивным, антиамериканским элементам, борющимся за политическую и экономическую независимость; и оказывать активное противодействие проникновению Китая". Примечательно, что не было ни одного упоминания о поощрении революционных движений в Латинской Америке или о какой-либо перспективе, за пределами Кубы, нового марксистского правительства по модели Альенде. Основными приоритетами КГБ были "разоблачение планов США и их союзников против прогрессивных, патриотических сил и СССР"; обеспечение "полного и своевременного разведывательного охвата" всей Латинской Америки (включая то, что Центр назвал "белыми пятнами" в тех странах, которыене имел дипломатических отношений с Советским Союзом); расширить число конфиденциальных контактов в латиноамериканских режимах, не прибегая к более рискованному процессу агента вербовка; и поддерживать тайные контакты с девятнадцатью коммунистическими партиями, две трети из которых все еще были нелегальными или полузаконными.1
  
   Пятью основными целями операций КГБ, определенными в 1974 году, были Куба, Аргентина, Перу, Бразилия и Мексика. Примечательно, что ни Никарагуа, ни Чили больше не рассматривались в качестве приоритетной цели. В Никарагуа перспективы сандинистской революции больше не воспринимались всерьез в Центре. В Чили жесткий контроль, установленный военным режимом Пиночета, казалось, исключал любой дальнейший опыт "социализма с красным вином" в обозримом будущем.
  
   Будучи единственным выжившим марксистским режимом в Латинской Америке после свержения режима Альенде, Куба явно занимала первое место в порядке приоритетов КГБ. По мнению как Центра, так и Политбюро: "Куба играет важную роль в качестве сторонника социалистических идей. Переориентация Ф. Кастро в важных политических вопросах (отказ от политики экспорта революции, принятие единой формы социализма, основанной на марксистско-ленинской доктрине) имеет большое значение."2
  
   На Двадцать четвертом съезде КПСС, проходившем в большом дворце Кремля в 1971 году, Фиделю Кастро аплодировали громче, чем любому из других братских делегатов - к глубокому, хотя и частному, раздражению некоторых из них.3 Многим иностранным партийным бюрократам в их строгих деловых костюмах, должно быть, казалось очень несправедливым, что после многих лет, когда они никогда не отклонялись от московской линии, они вызывают меньше энтузиазма, чем яркий Кастро, который так недавно баловался ревизионизмом.
  
   Популярность Кастро в Москве отчасти объяснялась тем фактом, что он зарекомендовал себя как самый убедительный защитник Советского Союза в странах Третьего мира. Он был звездой на Четвертой конференции Движения неприсоединения, которая состоялась в Алжире в 1973 году, аргументируя советскую позицию более красноречиво, чем это мог бы сделать любой советский представитель. Принимающая страна, Алжир, поддерживала традиционную политику неприсоединения на равном расстоянии от Востока и Запада, утверждая, что существует "два империализма": один капиталистический, другой коммунистический. Кастро настаивал, однако, на том, что страны Советского блока были естественными и необходимыми союзниками неприсоединившихся:
  
   Как можно называть Советский Союз империалистическим? Где его монопольные корпорации? Где его участие в транснациональных компаниях? Какими заводами, какими шахтами, какими месторождениями нефти он владеет в слаборазвитом мире? Какой рабочий эксплуатируется советским капиталом в любой стране Азии, Африки или Латинской Америки?
  
   ... Только тесный союз всех прогрессивных сил мира даст нам силы, необходимые для преодоления все еще могущественных сил империализма, колониализма, неоколониализма и расизма, и для ведения успешной борьбы за стремление к миру и справедливости всех народов мира.
  
   Делегатов, по крайней мере, частично убедили. Конференция отвергла взгляды своих алжирских хозяев, не смогла заклеймить Советский Союз как империалистический и осудила "агрессивный империализм" Запада как "величайшее препятствие на пути к освобождению и прогрессу развивающихся стран".4
  
   Куба была не только красноречивым сторонником советского дела на международной арене, но и важным союзником разведки. Центр установил, по его мнению, "хорошие рабочие отношения" с главой DGI Хосе Мендесом Коминчесом.5 К 1973 году, если не раньше, Мендес Коминчес посещал конференции руководителей разведслужб Советского блока. В то время семьдесят восемь кубинских офицеров разведки проходили подготовку в школах КГБ. Техническое оборудование, оцененное Центром в 2 миллиона рублей, было предоставлено DGI бесплатно. Миссия КГБ по связям в Гаване состояла из экспертов по всем основным "направлениям" разведывательных операций, которые оказывали кубинцам "помощь в планировании их работы".6 После массовой высылки советских разведчиков из Лондона в 1971 году лондонское отделение DGI взяло на себя руководство некоторыми операциями КГБ в Великобритании.7 К 1973 году и, вероятно, до него КГБ поддерживал "оперативный контакт" с DGI в шести иностранных столицах, а также в Гаване.8 В течение 1970-х годов КГБ все чаще использовал помощь DGI в операциях против Главного противника как внутри, так и за пределами Соединенных Штатов. Например, в 1976 году КГБ и DGI договорились о "совместном культивировании" целей в Агентстве национальной безопасности, Пентагоне и на военных базах США в Латинской Америке и Испании. Считалось, что DGI особенно полезен для воспитания латиноамериканцев и чернокожих. Двое из пяти "ведущих специалистов по выявлению талантов" в Соединенных Штатах, отобранных КГБ для "совместной работы" с DGI в 1976 году, были афроамериканскими шифровальщиками.9
  
   В Латинской Америке в 1970-х годах у DGI было меньше легальных резидентур, чем у КГБ, главным образом из-за меньшего числа государств, с которыми Куба поддерживала дипломатические отношения. отношения. В 1976-77 годах, по-видимому, резидентуры DGI были только в Эквадоре, Гайане, Ямайке, Мексике, Панаме, Перу и Венесуэле.10 Хотя записи Митрохина содержат лишь фрагментарную информацию, все они, по-видимому, по-разному помогали операциям КГБ. В 1977 году DGI проинформировало отделение связи КГБ в Гаване о том, что у него есть ряд агентов на "высоких официальных должностях" в Мексике, в том числе в Министерстве внутренних дел и полиции, и предложило руководить ими совместно.11 В записях Митрохина не упоминается, было ли принято это предложение.
  
   Центр, похоже, был хорошо информирован даже о самом строго засекреченном аспекте деятельности DGI - его незаконных операциях. В начале 1970-х годов в DGI было около сорока пяти нелегалов, все они прошли годичные курсы подготовки КГБ в Москве.12 Некоторые нелегалы КГБ с поддельными латиноамериканскими удостоверениями личности были отправлены на Кубу, чтобы усовершенствовать свои языковые навыки и акклиматизироваться к жизни в латиноамериканской среде, прежде чем их отправят в конечные пункты назначения. В 1976 году высокопоставленная делегация КГБ, в которую входили глава и заместитель главы нелегального управления FCD Вадим Алексеевич Кирпиченко и Мариус Арамович Юзбашян, отправились в Гавану, чтобы обсудить сотрудничество со своими коллегами из DGI. Была достигнута договоренность о совместной подготовке нескольких латиноамериканских нелегалов для использования против американских, латиноамериканских, испанских и маоистских целей. DGI согласился с тем, что КГБ может использовать свою систему радиосвязи для передачи сообщений своим нелегалам, действующим в Соединенных Штатах и Латинской Америке. Во время ответного визита в Москву в следующем году глава нелегального управления DGI согласился завербовать двух или трех нелегалов для КГБ.13
  
   Куба также была одной из важнейших баз для разведывательных операций КГБ, главным образом против целей США. Досье КГБ о текущих расходах 1979 года на посты перехвата в резидентурах КГБ по всему миру показывает, что "Гавана пост" (под кодовым названием TERMIT-S) имела третий по величине бюджет; только "Вашингтон постс" и "Нью-Йорк постс" были дороже в эксплуатации.14 Еще более крупный пост перехвата, также нацеленный на Соединенные Штаты, находился на массивной базе SIGINT, созданной ГРУ в Лурдесе на Кубе в середине 1960-х годов для наблюдения за коммуникациями ВМС США и другими высокочастотными передачами.15 25 апреля 1975 года секретным постановлением советского правительства (Љ 342-115) было санкционировано создание новой разведывательной станции КГБ (под кодовым названием TERMIT-P) на базе в Лурде, которая начала функционировать в декабре 1976 года. Управляемый Шестнадцатым управлением, TERMIT-P имел стационарную 12-метровую тарелочную антенну и мобильную 7-метровую тарелочную антенну, установленную на крытом грузовике, что позволяло ему перехватывать микроволновые сообщения, передаваемые "по нисходящей линии" со спутников США или передаваемые между микроволновыми вышками.16
  
   Помимо тесного сотрудничества с DGI в различных разведывательных операциях, КГБ поддерживал незаявленную резидентуру в Гаване, которая внимательно следила за режимом Кастро и настроениями населения; в 1974 году оно отправило 205 сообщений по телеграфу и шестьдесят четыре дипломатической почтой. Его источники включали шестьдесят три агента и шестьдесят семь кооптированных среди большого советского сообщества.17 Аспектом деятельности кубинской разведки, который вызывал наибольшую озабоченность гаванской резидентуры, была ее внутренняя безопасность. Несмотря на жестокость по западным стандартам, кубинское внутреннее наблюдение показалось Центру неприемлемо слабым. Отдел, отвечающий за борьбу с идеологической подрывной деятельностью, насчитывал в общей сложности всего 180 сотрудников, многие из которых, по мнению КГБ, были недостаточно квалифицированы. Согласно отчету гаванской резидентуры в 1976 году, один кубинский офицер по борьбе с подрывной деятельностью завербовал пятерых из четырнадцати членов кубинского оркестра просто "на случай, если оркестр отправится в турне за границу".18 Центр был особенно обеспокоен тем фактом, что он не смог убедить DGI разделить его собственную одержимость сионистской "подрывной деятельностью". Отделение связи КГБ обратило внимание DGI на присутствие семнадцати сионистских организаций на Кубе, но пожаловалось Центру, что ни против одной из них не было предпринято никаких действий.19
  
   По советским стандартам, кубинский отдел наблюдения также был серьезно недоукомплектован. Имея в 1976 году в общей сложности 278 сотрудников в Гаване и 112 в провинциях, резидентура КГБ подсчитала, что она могла развернуть только около двенадцати групп наблюдения по девять или десять человек в день. Из-за двухсменной системы это означало, что он мог вести постоянное наблюдение только за шестью движущимися целями.20 КГБ также был недоволен масштабами подслушивания и вскрытия писем кубинцев. 260 человек, занятых прослушиванием телефонных разговоров и прослушиванием устройств, прослушивали в среднем только около 900 международных телефонных звонков в день.21 Кубинская цензура постоянно отслеживала около 800 адресов и переводила от 300 до 500 писем на иностранных языках в день.22
  
   Озабоченность Центра неспособностью Кубы воспроизвести свои собственные абсурдно трудоемкие системы наблюдения и навязчивым преследованием даже самых тривиальных форм идеологической подрывной деятельности была наиболее очевидной за несколько месяцев до визита Брежнева на Кубу в начале 1974 года. Гаванская резидентура также была обеспокоена тем, что, по ее мнению, было слабым обращением с кубинскими политическими заключенными. Сообщалось, что из 8000 "осужденных за контрреволюционную деятельность" многих отпускали домой раз в месяц и в праздничные дни. Особую озабоченность вызвал тот факт, что некоторые из "контрреволюционеров", к которым было применено это сравнительно мягкое обращение, в прошлом делали "антисоветские заявления" и могли оказаться на улицах во время визита Брежнева.23
  
   Однако ни один диссидент не помешал организованному приему, оказанному тщеславному и дряхлому советскому лидеру на площади Революции в Гаване толпой, официально насчитывающей более миллиона человек. Собственные слова приветствия Кастро погрузились в новые глубины банального подхалимства. "Ни один другой иностранный гость на Кубе, - заявил он, - никогда не был встречен нашим народом так радостно или с таким восторженным энтузиазмом, как товарищ Брежнев". Кастро восхвалял собственные запинающиеся банальности Брежнева как "важнейшие политические заявления огромной важности" для всего мира:
  
   Следует помнить, что мы придаем первостепенное значение истории самого Советского Союза и той роли, которую сыграла КПСС. Я имею в виду как роль СССР в развитии истории всего человечества, так и ту роль, которую СССР и КПСС сыграли в деле солидарности с Кубой ... Для нас товарищ Брежнев - самый выдающийся советский лидер - олицетворяет, так сказать, всю политику СССР и КПСС. И именно по этой причине наш народ с нетерпением ждал его приезда и стремился выразить свои чувства дружбы, глубокого уважения и благодарности Советскому Союзу.24
  
   Однако Кастро не считал необходимым демонстрировать такой же уровень подхалимства по отношению к другим лидерам Советского блока. КГБ сообщил, что визит на Кубу Эриха Хонеккера, лидера Восточной Германии, вскоре после визита Брежнева, прошел крайне неудачно. На частных встречах Кастро обвинял Восточную Германию и другие "социалистические страны" в том, что они мало помогают Кубе и "спекулируют" за счет Кубы, отказываясь платить справедливую цену за ее сахар. Говорят, что Хонеккер отреагировал "в сердитой и несдержанной манере". "Если бы я знал, что Кастро так отреагирует на наш визит, - сказал он своим сотрудникам, - я бы не поехал". Говорили, что атмосфера в аэропорту Гаваны в день отъезда Хонеккера была "чрезвычайно холодной". Его окружение потратило большую часть полета домой, пытаясь успокоить его, опасаясь - по словам КГБ - что новости о его ссоре с Кастро могут просочиться на Запад.25 Однако за кулисами конфликт продолжался. В 1977 году офицер связи восточногерманского министерства государственной безопасности (Штази) в Гаване Иоганн Мюнцель сказал одному из своих коллег по КГБ, что кубинское руководство мало что делает для решения своих экономических проблем и просто ожидает, что другие социалистические страны помогут им во имя "пролетарского интернационализма". DGI одновременно пожаловалась КГБ на то, что сотрудники Штази склонны читать им лекции, а не обращаться с ними как с коллегами.26
  
   Москва, однако, посчитала, что частные ссоры Кубы с некоторыми государствами-членами Варшавского договора в середине 1970-х годов имели гораздо меньшее значение, чем ее общественный вклад в установление новых марксистских режимов в Африке. В 1976 году в докладе Андропову ФКД заявил: "Африка превратилась в арену глобальной борьбы между двумя системами [коммунизмом и капитализмом] на долгое время вперед".27 Помощь Кубы в этой борьбе имела решающее значение. Почти одновременный распад Португальской империи и свержение эфиопского императора Хайле Селассие привели к власти самопровозглашенные марксистские режимы в Анголе, Мозамбике и Эфиопии. В Анголе, самой богатой из португальских колоний, за падением португальского правления в 1975 году последовала полномасштабная гражданская война, в ходе которой марксистскому народному движению за освобождение Анголы (МПЛА) противостояли Национальный фронт освобождения Анголы (ФНОА) и Национальный союз заПолная независимость Анголы (УНИТА). Хотя небольшая советская поддержка МПЛА, возглавляемая Агостиньо Нето, началась десятилетием ранее, решающим фактором в борьбе за власть стало прибытие кубинских войск, начавшееся осенью 1975 года. Разочарованный ухудшением перспектив революции в Латинской Америке, Кастро рассматривал Анголу как возможность заявить о себе как о великом революционном лидере на мировой арене и возродить угасающий революционный пыл у себя дома.28 По словам друга Кастро, колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса:
  
   Он лично забрал командиров батальона спецназа, которые вылетели первым рейсом, и сам отвез их на своем советском джипе к подножию трапа самолета. На карте Анголы не было места, которое он не запомнил. Его сосредоточенность на войне была настолько интенсивной и тщательной, что он мог привести любую цифру об Анголе, как если бы это была Куба, и он говорил об ангольских городах, обычаях и людях так, как будто он прожил там всю свою жизнь.29
  
   Хотя инициатива интервенции в Анголу была кубинской, с октября 1975 года она с энтузиазмом поддерживалась Москвой. В течение следующих трех месяцев советский Генеральный штаб организовал перевозку более 12 000 кубинских военнослужащих в Африку по морю и воздуху, а также снабдил их современной военной техникой. Москва была в восторге от готовности Кастро уважать его политическое первенство в Анголе. Советский временный поверенный в делах в Луанде Г. А. Зверев сообщал в марте 1976 года: "Тесная [советско-кубинская] координация в Анголе во время войны дала очень положительные результаты."Посольство Луанды продемонстрировало свое миссионерское рвение, распространяя огромное количество советской пропаганды. К лету в нем закончились портреты Ленина, и он запросил дополнительную доставку по воздуху.30
  
   Центр также был восхищен уровнем сотрудничества кубинской разведки. Кастро отправил главу DGI Мендеса Коминчеса лично руководить разведывательными операциями в Анголе, где, согласно досье КГБ, он регулярно предоставлял "ценные политические и оперативные разведданные". Владимир Крючков, глава FCD, получил одобрение Андропова на отправку Мендесу Коминчу регулярных продуктовых посылок из Москвы, каждая из которых оценивалась Центром в 500 рублей, чтобы поощрить его дальнейшее сотрудничество.31 Педро Пупо Перес, исполняющий обязанности главы DGI в Гаване во время отсутствия Мендеса Коминчеса, также предоставил разведданные по Африке и Латинской Америке и был вознагражден подарком стоимостью 350 рублей, который предназначался для "укрепления конфиденциальных отношений".32 Среди операций DGI в Анголе, проведенных для оказания помощи КГБ, было проникновение в посольство Бразилии с целью получения разведданных о его шифровальной системе. Технический специалист Шестнадцатого управления КГБ (SIGINT) вылетел из Москвы с оборудованием, которое позволило агенту DGI сфотографировать проводку шифровальной машины швейцарского производства TS-803 посольства.33 КГБ регулярно выражал свою признательность министру внутренних дел Кубы Серхио дель Валье, который отвечал за DGI, за то, что он информировал его о "важных политических и оперативных вопросах". Во время визита в Москву в 1975 году Виктор Чебриков, заместитель председателя (и будущий председатель) КГБ, преподнес ему подарок стоимостью 160 рублей.34 В январе 1977 года, во время очередного визита в Москву, Андропов одобрил вручение дель Валле Крючковым подарка стоимостью до 600 рублей "в обмен на информацию и в целях укрепления отношений".35 Отношения Дель Валье со старшими офицерами КГБ стали настолько тесными, что он даже был готов, при случае, пожаловаться им на манию величия Кастро как великого международного революционного лидера.36
  
   В конце 1977 года советско-кубинское сотрудничество в Анголе было распространено на Эфиопию в поддержку неопределенно марксистской военной хунты во главе с подполковником Менгисту Хайле Мариамом в ее войне против Сомали. Зимой 1977-78 годов советская военная авиация, а также доставка огромного количества оружия доставили в Аддис-Абебу 17 000 кубинских военнослужащих.37 Кубинские вооруженные силы тесно сотрудничали с советскими военными советниками в координации передвижения войск и военной тактики. Их присутствие в Эфиопии, первоначально державшееся в секрете, было публично признано Кастро 15 марта 1978 года. "Кубинские борцы"интернационалисты, - заявил он, - отличались необычайной эффективностью и великолепными боевыми качествами". Было "действительно восхитительно" видеть, "сколько сынов нашего народа смогли отправиться в ту далекую страну и сражаться там, как будто сражались в своей собственной стране". И в Москве, и в Гаване военное вмешательство Кубы и решительное поражение сомалийских сил праздновались как триумф пролетарского интернационализма.38 В совместном апрельском отчете Советского министерства иностранных дел и Международного отдела Центрального комитета с удовлетворением отмечалось: "Советский Союз и Куба находятся в постоянном контакте, направленном на координацию их действий в поддержку эфиопской революции".39
  
   Уровень сотрудничества кубинской разведки и военных в середине и конце 1970-х годов соответствовал и, вероятно, превзошел ожидания Центра и Политбюро во время пересмотра политики в 1974 году. Делегация КГБ на Кубе в 1978 году во главе с заместителем председателя Вадимом Петровичем Пирожковым подарила Фиделю и Раулю Кастро пистолеты ПСМ и патроны к ним. Раулю также подарили столовый сервиз и продуктовую посылку стоимостью 450 рублей.40 Напротив, операции КГБ по другим четырем приоритетным латиноамериканским целям, согласованным в 1974 году, - Аргентине, Перу, Мексике и Бразилии - не достигли того, на что надеялся Центр.
  
   Сразу после переворота Пиночета в Чили КГБ определил главную возможность для расширения советского влияния в Южной Америке в Аргентине. Через двенадцать дней после смерти Альенде Хуан Доминго Перон был избран президентом. Третья жена Перона, Мария Эстела (Изабель) Мартинес, конфиденциальный контакт КГБ, стала вице-президентом. Перонистский национализм, когда-то считавшийся в Москве "фашистским" явлением, теперь хорошо вписывался в стратегию КГБ по подрыву превосходства США в Латинской Америке путем культивирования антиамериканских лидеров.
  
   Впервые избранный президентом Аргентины в 1946 году, Перон был вынужден отправиться в изгнание в Испанию, а его несовершеннолетняя любовница была отправлена в исправительное учреждение после военного переворота в 1955 году. Восемнадцать лет спустя его политическая судьба возродилась с избранием в мае 1973 года президентом кандидата от перонистов Эктора Хосе Кампоры. Единственными главами иностранных государств, посетившими инаугурацию Кампоры, которую бойкотировало большинство других политических лидеров, были два президента-марксиста Латинской Америки: Сальвадор Альенде из Чили и Освальдо Дортикос из Кубы. В течение нескольких дней Кампора установила дипломатические отношения с Кубой, Восточной Германией и Северной Кореей. Он также быстро добился легализации ранее запрещенной Коммунистической партии Аргентины (КПК). Осознавая, что Кампора был избран главным образом для того, чтобы проложить путь самому Перону, Центр получил разрешение Брежнева использовать депутата-перониста, которого резидентура в Буэнос-Айресе завербовала в качестве конфиденциального связного, чтобы связаться с Пероном, когда он все еще находился в изгнании в Испании, и разузнать у него о его политике в отношенииСоветский Союз и предложить "неофициальные контакты с советскими представителями", как только он станет президентом. Хотя Перону не сказали, "советские представители" должны были быть офицерами КГБ.41 Изабель Перон получила более прямой подход от КГБ. Владимир Константинович Толстиков (под кодовым именем ЛОМОВ), сменивший Леонова на посту главы Второго (латиноамериканского) Отдел в 1971 году отправился в Испанию, чтобы установить с ней личный контакт, по-видимому, представившись представителем советского агентства по экспорту фильмов и привезя с собой ряд подарков.42
  
   13 июля Кампора подал в отставку с поста президента, чтобы дать возможность Перону выставить свою кандидатуру на новых президентских выборах в сентябре. КПА немедленно предложила ему избирательный альянс. Хотя Перон отклонил предложение и вычеркнул марксистов из перонистского движения, он, тем не менее, получил поддержку коммунистов во время кампании.43 На его инаугурации в качестве президента в октябре присутствовала советская делегация, в которую входил Толстиков, путешествовавший под псевдонимом Сергей Сергеевич Константинов. Вместо того, чтобы привлечь к себе внимание прямым обращением к вице-президенту Исабель Перон, Толстиков установил с ней косвенный контакт через ведущего чилийского эмигранта в Аргентине генерала Карлоса Пратса Гонсалеса, бывшего главнокомандующего чилийской армией, которого Альенде назначил министром внутренних дел за год до переворота. Пратс получил 10 000 долларов из средств, выделенных Центральным комитетом на "работу с Чилийское сопротивление и эмигрантское сообщество" после свержения режима Альенде. По просьбе Толстикова Пратс напомнил Изабель Перон об их встречах в Испании и подарках, которые она получила от Толстикова, и попросил ее организовать встречу между ним и ее мужем после отъезда остальной части советской делегации. Толстиков не назвал себя офицером КГБ. Вместо этого он выдавал себя за старшего специалиста по Латинской Америке в Министерстве иностранных дел, который отныне мог обеспечить прямой конфиденциальный канал связи с советским руководством. Исабель Перон организовала прием Толстикова президентом в его частной резиденции в 9 часов утра 21 октября.
  
   КГБ не питал иллюзий относительно перспектив превращения Хуана Перона в аргентинского Альенде. Однако его тайная встреча с Толстиковым подтвердила его потенциал в качестве союзника против Главного противника. Перон осудил "хищническую экономическую политику Соединенных Штатов в отношении Аргентины" и своевольное поведение американских компаний: "Подобно инфекции, американский капитал проникает во все щели". Он сказал Толстикову, чтобы его не вводили в заблуждение его публичные выражения "дружбы к Соединенным Штатам": "Если кто-то не в состоянии победить врага, тогда нужно попытаться обмануть его." Перон также подверг Толстикова изложению его запутанной политической философии, заявив, что его "концепция юстициализмобщества, основанного на справедливости, очень мало отличается от социализма". Однако "трансформация общества происходит гармонично и поэтапно, постепенно изменяя социальную структуру и не подвергая ее радикальному разрушению, что приводит к большим разрушениям и экономическому краху". Затем Толстикову пришлось терпеливо слушать, как Перон подвергал его бессвязному изложению своих взглядов на множество других предметов. Однако Центру встреча Толстикова и Перона, должно быть, показалась важным успехом. Впервые после смерти Альенде КГБ открыл прямой тайный канал связи с президентом крупного южноамериканского государства.44
  
   Толстиков также провел переговоры с влиятельным министром экономики Перона Хосе Гелбардом (кодовое имя БАКИН), конфиденциальным контактом резидентуры в Буэнос-Айресе с 1970 года, который, как надеялся Центр, "окажет полезное влияние" на Перона. Согласно файлам КГБ, Кастро описал Гелбарда как необъявленного коммуниста. Вместе с двумя другими еврейскими бизнесменами он тайно помогал финансировать Аргентинскую коммунистическую партию и проводил регулярные встречи с резидентом КГБ Василием Михайловичем Муравьевым в одном из домов бизнесменов. Перед каждой встречей бизнесмен забирал резидента на своей машине в заранее условленном месте в Буэнос-Айресе, затем отвозил его к себе домой для встречи с Гелбардом, который входил через заднюю дверь и предоставлял то, что КГБ считал "важной политической и экономической информацией". Встречи коммунистического руководства также иногда проходили в том же доме.45
  
   В декабре 1973 года Толстиков сообщил Центру, что Гелбард, как и ожидалось, "выступает за укрепление политических и экономических отношений с СССР". "Он считает, что сотрудничество с СССР в области гидроэнергетики, нефтехимии, судостроения и рыболовства поможет положить конец зависимости Аргентины от США и укрепит прогрессивные тенденции в политике правительства".
  
   Гелбард попросил Толстикова направить в Аргентину советскую торговую делегацию. Его просьбу поддержал генеральный секретарь Коммунистической партии Аргентины Арнедо Альварес, который сказал Толстикову, что делегация укрепит связи Перона с "демократическими силами". Встреча Толстикова с Гелбардом считалась настолько важной, что Центр направил отчет о ней Брежневу, который быстро одобрил направление торговой миссии.46 Перон превратил приезд советской делегации в январе 1974 года в цирк по связям с общественностью, что разительно контрастировало с прохладным приемом, оказанным делегации США несколько месяцев спустя.47 Центр счел многие отчеты, полученные им от резидентуры в Буэнос-Айресе в 1974 году, "особенно ценными" и передал некоторые из них Брежневу.48
  
   В мае 1974 года Гелбард и аргентинская торговая делегация в составе 140 человек совершили широко разрекламированный ответный визит в Советский блок. Важность, придаваемая визиту, была продемонстрирована многочисленными красными ковровыми дорожками, расстеленными для Гелбарда в Москве, где он был последовательно принят на частной аудиенции Брежневым, Алексеем Косыгиным, премьер-министром, и Николаем Подгорным, президентом СССР. Радио Москвы поздравило Аргентину с тем, что она "показала другим странам Южной Америки, как укрепить свою независимость и как освободиться от оков многонациональной корпорации". Находясь в Москве, Гелбард подписал соглашения о торгово-экономическом сотрудничестве, по которым Советский Союз согласился на долгосрочные кредиты в размере 600 миллионов долларов - примерно в два раза больше, чем было предоставлено Чили Альенде. Аналогичные соглашения с другими странами Советского блока добавили долгосрочных кредитов на сумму еще 350 миллионов долларов. В соглашениях были преимущества для обеих сторон. Советский Союз, вынужденный из-за провала своего коллективного сельского хозяйства импортировать огромные объемы зерна, был явно заинтересован в увеличении числа своих поставщиков и, в частности, в ограничении своей зависимости от импорта из США. Аргентина, столкнувшаяся с протекционизмом Европейского сообщества и сокращением спроса в других странах в результате резкого роста цен на нефть в 1973 году, стремилась найти новые рынки.49
  
   Однако надежды, возникшие у Центра на его деятельность в Аргентине в связи с избранием Хуана Перона в сентябре 1973 года, быстро пошли на убыль после его внезапной смерти от сердечного приступа 1 июля 1974 года. Хотя его вдова и преемница Изабель была конфиденциальным сотрудником КГБ, ей не хватало как личного авторитета, так и политического мастерства ее мужа. Гелбард был уволен с поста министра экономики в 1975 году. В марте 1976 года Изабель Перон была свергнута в результате военного переворота правых сил во главе с генералом Хорхе Видела, который начал кампанию против коммунистической "подрывной деятельности". Москва сделала все возможное, чтобы спасти то, что могла, от аргентинских связей. Воздерживаясь от публичного осуждения режима Виделы, Коммунистической партии Аргентины удалось остаться относительно невредимой. Советская делегация в Организации Объединенных Наций пошла на чрезвычайные меры, наложив вето на попытки АМЕРИКИ добиться осуждения ООН ужасающих нарушений прав человека режимом. С политической точки зрения все, чего удалось добиться, - это сохранить лицо. Однако были и реальные экономические выгоды. В 1980 году 80 процентов экспорта зерна из Аргентины шло в Советский Союз.50
  
   В конце 1970-х годов КГБ также потерял большую часть плацдарма, который он приобрел в Перу в начале десятилетия. В 1974 году Центр все еще считал многие отчеты резидентуры в Лиме "особенно ценными" и передал некоторые из них Брежневу, несомненно, для того, чтобы продемонстрировать сохраняющуюся силу своих контактов с хунтой.51 Однако экономическая политика хунты, несмотря на ее идеологическую привлекательность для Москвы, привела к хронической инфляции, экономической стагнации и повторяющимся долговым кризисам. После переворота в августе 1975 года генерала Франсиско Моралеса Бермудеса военное правительство сдвинулось вправо.52 Как и в Аргентине, Москва попыталась спасти то, что могла, из отношений, сложившихся за предыдущие несколько лет. С одобрения Андропова КГБ подарил Моралесу Бермудесу пистолет Макарова и 200 патронов.53 В декабре 1975 года Центр отправил перуанской разведывательной службе SIN в подарок оперативное оборудование стоимостью около 300 000 долларов.54 В следующем году новым руководителям СИН и военной разведки Перу, как и Моралесу Бермудесу, были вручены пистолеты Макарова; они также получили дополнительные подарки стоимостью, соответственно, в 300 и 150 рублей в твердой валюте. Десять офицеров СИН прошли подготовку за счет КГБ в Краснознаменном институте ФКД в течение 1976 года.55
  
   Такие жесты мало чего достигли. В августе 1976 года посол Кубы в Перу и заместитель министра внутренних дел Абрахантес проинформировали Толстикова о том, что Моралес Бермудес заверил Кастро, что он "сторонник революционных изменений в Перу" и готов сотрудничать в борьбе против ЦРУ. Однако одновременно он смещал "прогрессивных" чиновников и двигался вправо. Кубинский режим пришел к выводу, что Моралесу Бермудесу нельзя доверять, и приостановил оказание помощи Перу.56 К 1976 году кубинская разведка была пессимистична в отношении перспектив борьбы с американским влиянием в Южной Америке. Мануэль Пинейро, глава Департамента Америки, который отвечал за экспорт революции, сказал Толстикову в августе, что после турне Генри Киссинджера по пяти латиноамериканским государствам в начале года "можно начать наблюдать наступление реакции и фашизацию тамошних режимов". На материковой части Южной Америки, сказал Пинейро, только Гайана следовала "антиимпериалистическому курсу": "[Forbes] Бернхэм, премьер-министр Гайаны, разделяет некоторые идеи марксизма-ленинизма, но по тактическим соображениям вынужден скрывать это".57
  
   Присутствие Мексики в списке пяти приоритетных целей КГБ в Латинской Америке в 1974 году было обусловлено как ее стратегическим значением как крупного государства на южной границе Соединенных Штатов, так и очевидными возможностями, созданными избранием президентом в 1970 году Луиса Эчеверрии Альвареса. В соответствии с конституцией Мексики, Эчеверрия служил в течение невозобновляемого шестилетнего срока, контролируя в течение этого периода обширное политическое покровительство и имея последнее слово по всем основным политическим вопросам. Как и его предшественники, хотя и узаконенный президентскими выборами, он был обязан своим президентским положением секретному процессу отбора в рамках Революционной институциональной партии (PRI), которая доминировала в мексиканской политике последние сорок лет.
  
   Конечной целью Эчеверрии (к реализации которой он так и не приблизился), по мнению КГБ, было после своего президентского срока стать Генеральным секретарем Организации Объединенных Наций. Таким образом, он стремился утвердиться во время своего президентства в качестве поборника интересов стран Третьего мира, стал первым президентом Мексики, посетившим Кубу, часто публично критиковал Соединенные Штаты, а в 1973 году совершил широко разрекламированную поездку в Советский Союз. КГБ не удалось установить прямой доступ к Эчеверрии, как это было сделано с Хуаном и Исабель Перон в Аргентине и с некоторыми членами военной хунты в Перу. Однако, начиная с 1972 года, резидентура в Мехико утверждала, что у нее был один агент и два конфиденциальных контакта, которые обеспечивали "стабильные каналы для оказания влияния на президента". Агент под кодовым именем УРАН был бывшим чилийским дипломатом эпохи Альенде. Из двух конфиденциальных контактов, которые, как говорили, также влияли на внешнюю политику Эчеверрии, МАРТИНА была ректором мексиканского университета, а ОЛЬМЕК - ведущим членом Партии народных социалистов, одной из нескольких небольших партий, обычно готовых заключать сделки с правящей PRI. Резидентура в Мехико приписывала себе заслугу в том, что убедила Эчеверрию разорвать отношения с режимом Пиночета, за большую часть его критики Соединенных Штатов и за его решение признать марксистский режим МПЛА в Анголе. Он сообщил, что его контакты сообщили Эчеверрии, что эти действия укрепят его репутацию в странах Третьего мира и повысят его перспективы стать Генеральным секретарем ООН.58 В 1975 году он подписал соглашение о взаимном сотрудничестве с СЭВ. В том же году, к радости Москвы, Эчеверрия поручил представителю Мексики в ООН поддержать антиизраильскую резолюцию, осуждающую сионизм как форму расизма, хотя он передумал, когда это спровоцировало еврейских лидеров в Соединенных Штатах на туристический бойкот Мексики.59
  
   КГБ, возможно, преувеличил свою способность влиять на политику Эчеверрии. Когда иностранные государственные деятели или средства массовой информации делали заявления в соответствии с советской политикой, она быстро присваивала себе заслугу за свои собственные активные меры. КГБ, вероятно, также преувеличил свое влияние на прессу. Например, в 1974 году резидентура в Мехико сообщила, что она опубликовала 300 статей в мексиканских газетах, среди которых "Эксельсиор", ведущая в то время газета Мехико, "Диарио де Мехико" и "Юниверсал".60
  
   Однако одна из самых впечатляющих активных мер КГБ привела к неприятным последствиям. В 1973 году перебежчик из ЦРУ Филип Эйджи (впоследствии получивший в КГБ кодовое имя ПОНТ) обратился в резидентуру в Мехико и предложил то, что глава Управления контрразведки FCD Олег Калугин назвал "кучей информации об операциях ЦРУ". Резидентура, ошибочно подозревая, что он был частью обмана ЦРУ, отказала ему. По словам Калугина, "затем Эйджи отправился к кубинцам, которые приняли его с распростертыми объятиями ... [и] поделились с нами информацией Эйджи".61 Службе А, отделу активных мер FCD, принадлежит большая заслуга в публикации в 1975 году сенсационных мемуаров Эйджи "Внутри компании: дневник ЦРУ", большая часть которых была посвящена разоблачению операций ЦРУ в Латинской Америке, в которых были указаны имена примерно 250 его офицеров и агентов. "Внутри компании" мгновенно стал бестселлером, который был описан в секретном внутреннем журнале ЦРУ как "серьезный удар по Агентству".62
  
   Перед публикацией материал о проникновении ЦРУ в руководство латиноамериканских коммунистических партий был удален по настоянию Службы А.63 Однако служба А, по-видимому, не знала, что резидентуры КГБ в настоящее время пытаются использовать нескольких из тех, кто публично идентифицирован внутри Компании как агенты или контакты ЦРУ. Среди них был президент Эчеверрия, который, будучи министром, отвечающим за внутреннюю безопасность, предположительно имел кодовое имя ЦРУ LITEMPO-14, был в тесном контакте с резидентурой ЦРУ в Мехико и раскрыл ему недемократические процессы, с помощью которых, задолго до его избрания в 1970 году, он был выбран правящей PRI в качестве следующего президента.64 Министр иностранных дел Мексики сообщил советскому послу, что президент Эчеверрия был проинформирован о причастности КГБ к публикации книги Эйджи и расценил это как недружественный акт как против Мексики, так и лично против президента. По указанию Андропова и Громыко посол неубедительно заявил, что Советский Союз не несет ответственности за эту книгу.65
  
   Бразилия была обязана своим местом в списке пяти приоритетных целей КГБ в Латинской Америке 1974 года просто своим размерам и стратегической важности:
  
   Особое значение придается Бразилии - огромной стране с огромным богатством, претендующей в будущем стать крупной державой, которая приобретает черты империалистического государства и активно выходит на международную арену. Но резидентура там слаба из-за ограничений квоты [правительством Бразилии на численность советского посольства] и, таким образом, имеет скромные возможности.66
  
   На протяжении большей части своего существования военный режим, который находился у власти с 1964 по 1985 год, делал Бразилию относительно враждебной средой для операций КГБ. В 1970-х годах было мало перспектив либо установить конфиденциальные контакты в правительстве, как в Аргентине и Перу, либо найти контакты с прямым доступом к президенту, как в Мексике. Лучшая разведывательная информация КГБ о Бразилии, вероятно, исходила из его растущей способности расшифровывать дипломатические сообщения Бразилии. К 1979 году пост радиоперехвата (под кодовым названием KLEN) в резидентуре в Бразилиа смог перехватить 19 000 зашифрованных телеграмм, отправленных и полученных Министерством иностранных дел, а также около 2000 других официальных сообщений, засекреченных.67
  
   SIGINT позволил Центру отслеживать некоторые действия, вероятно, своего самого важного бразильского агента под кодовым именем IZOT, который был завербован во время службы в качестве посла Бразилии в Советском блоке.68 Помимо предоставления разведданных и вербовки, ведущих к трем другим дипломатам, ИЗОТ также иногда включал в свои отчеты информацию (возможно, дезинформацию), предоставленную КГБ. По оценке КГБ, ИЗОТ был платным агентом и "придерживался антиамериканской линии и либеральных взглядов на развитие буржуазного общества". Однако его вознаграждение принимало различные формы, включая в 1976 году серебряный сервиз, оцененный Центром в 513 рублей. В Центре нарастали сомнения в надежности ИЗОТА. В одном случае он считал, что он был виновен в "откровенном обмане", утверждая, что передал информацию, предоставленную КГБ, своему Министерству иностранных дел, когда его расшифрованные телеграммы показали, что он этого не делал.69
  
   Президентство Эрнесто Гейзеля (1974-79) сделало первые пробные шаги в направлении демократизации авторитарного, а иногда и жестокого бразильского военного режима. Однако он оставался решительно антикоммунистическим. В 1976 году официальная цензура запретила даже телевизионную трансляцию выступления балета Большого театра, опасаясь коммунистического культурного заражения. Когда Гейзель в 1978 году отменил приказы о высылке большинства политических ссыльных, он намеренно исключил из списка лиц, долгое время занимавших пост генерального секретаря Бразильской коммунистической партии Луиса Карлоса Престеса.70 Вступление в должность президента в марте 1979 года генерала Жуана Батисты Фигейреду, главы Национальной службы информации (SNI), бразильской разведывательной службы, парадоксальным образом несколько облегчило жизнь как Коммунистической партии, так и резидентуре КГБ. Бразильское разведывательное сообщество разделилось на реформаторов, выступавших за постепенный переход к демократии, и сторонников жесткой линии, озабоченных опасностью подрывной деятельности. Фигейредо встал на сторону реформаторов. То же самое, еще более очевидно, сделал его главный политический советник и глава его гражданского штаба генерал Голбери ду Коуто э Сильва, который пятнадцатью годами ранее был главным архитектором и первым главой SNI.71 Несмотря на жесткую оппозицию, Фигейредо объявил амнистию для большинства оставшихся в Бразилии политических эмигрантов, включая Престеса и других ведущих коммунистов.72
  
   Признавая, что в борьбе между Востоком и Западом Бразилия в конечном счете была на стороне "Гиганта Севера", Голбери публично выступал за прагматичную внешнюю политику, которая избегала подчинения Соединенным Штатам: "Нам кажется справедливым, что [как и США] мытакже следует научиться торговаться по высоким ценам. "73 Голбери, похоже, считал, что это предполагает диалог с Советским Союзом. Весной 1980 года Бразилиа посетила советская парламентская делегация во главе с Эдуардом Шеварднадзе, в то время кандидатом (без права голоса) в члены Политбюро. Неизвестный их хозяевам самолет (специальный рейс L-62) перевозил новое оборудование для радиоперехвата, чтобы улучшить работу станции SIGINT резидентуры, и забрал старое оборудование с собой, когда улетал. Среди делегации был личный помощник Брежнева Андрей Михайлович Александров. Подробные инструкции, данные резиденту о развлечениях Александрова, являются хорошим примером усилий, предпринимаемых Центром, чтобы произвести впечатление на политическое руководство. Ему было сказано убедиться, что офицер КГБ, выбранный для показа Александров достопримечательностей во время его визита, был элегантно, но сдержанно одет, аккуратно подстрижен и всегда выражался ясно, кратко и точно.74
  
   Избалованная парламентская делегация проложила путь для других, более тайных контактов КГБ с бразильским руководством. В декабре 1980 года Николай Леонов отправился в Бразилию для переговоров с генералом Голбери. Хотя Леонов выдавал себя за ученого, работающего советником советского правительства, опыт работы Голбери в разведке делает маловероятным, что он не смог идентифицировать его как старшего офицера КГБ. В июне 1981 года, с одобрения Фигейредо, Голбери направил члена своего штаба для дальнейших переговоров в Москву, где было решено, что к персоналу посольства в Бразилиа будет добавлен "советник" (фактически офицер КГБ), главной обязанностью которого будет проведение регулярных "неофициальных" встречс президентом.75 Кроме того, публичным свидетельством новой эры в советско-бразильских отношениях стало подписание в 1981 году серии торговых соглашений на общую сумму около 2 миллиардов долларов.76
  
   Главная оппозиция поддержке Голбери демократических реформ внутри страны и улучшению отношений с Советским блоком исходила от военных сторонников жесткой линии во главе с генералом Октавио Агиаром де Медейросом, нынешним главой SNI. Голбери также выступил против программы жесткой экономии министра экономики Антониу Дельфима Нето. В августе 1981 года он подал в отставку в знак протеста против отказа привлечь к ответственности военных экстремистов, причастных к взрывам бомб против политической оппозиции. Голбери сменил на посту главы гражданского штаба Фигейредо Жоау Лейтан де Абреу, юрист, более приемлемый для военных сторонников жесткой линии.77 Поскольку бразильские файлы, отмеченные Митрохиным, заканчиваются в 1981 году, нет никаких указаний на то, состоялись ли встречи, организованные Голбери между Фигейредо и офицером КГБ.
  
   КГБ стремился компенсировать снижение успеха своих операций против приоритетных целей, установленных в 1974 году, пытаясь установить новые "конфиденциальные контакты" среди "прогрессивных", антиамериканских политических лидеров. Среди его целей в середине 1970-х годов был Альфонсо Лопес Майкельсон (кодовое имя МЕНТОР), лидер колумбийского революционно-либерального движения (MRL), который был избран президентом в 1974 году, объявил чрезвычайное экономическое положение и объявил, что Колумбия впредь будет отказываться от экономической помощи США, поскольку "иностранная помощь порождает нездоровую экономическую зависимостьи задерживает или подрывает меры, которые должны быть приняты для развития".78 В марте 1975 года Политбюро одобрило операцию КГБ под кодовым названием "РЕДУТ", направленную на установление "неофициальных отношений" с президентом Лопесом.79 Высокопоставленный офицер КГБ был направлен в Боготу, встретился с Лопесом 29 мая и получил его согласие на будущие встречи. Хотя в записях Митрохина нет имени соответствующего офицера, он почти наверняка был главой Второго латиноамериканского отделения FCD Отдел, Владимир Толстиков, который впоследствии также встречался с Лопесом. Как и во время его предыдущих встреч с Пероном, Толстиков во время визитов в Боготу представился Сергеем Сергеевичем Константиновым, старшим специалистом по Латинской Америке в Министерстве иностранных дел, и утверждал, что может обеспечить прямой конфиденциальный канал связи с советским руководством. На своей первой встрече с Толстиковым, не подозревая о его связях с КГБ, Лопес вручил ему альбом с фотографиями Колумбии, который он попросил передать Брежневу с личным посланием от него самого - незначительный дипломатический жест, которому, несомненно, было придано повышенное значение, когда о нем доложили Брежневу.80
  
   Преувеличенные надежды Центра на установление "неофициальных отношений" с Лопесом проистекали из его недоверия к Соединенным Штатам, которые, как и многие другие латиноамериканцы, он обвинял в экономической эксплуатации Латинской Америки. Сообщалось, что после избрания Джимми Картера президентом США в ноябре 1976 года Лопес отверг его как "провинциального политика с патологическим упрямством и примитивными рассуждениями человека, который производит и продает арахис - случайную фигуру на американском политическом горизонте".81
  
   Действуя под своим дипломатическим псевдонимом, Толстиков установил хорошие личные отношения с Лопесом, который в 1976 году наградил Сергея Сергеевича Константинова орденом Сан-Карлоса "за активное участие в укреплении отношений между СССР и Колумбией".82 Гораздо более существенным достижением резидентуры в Боготе было установление тайных контактов на высшем уровне с колумбийской разведывательной службой, Административным департаментом безопасности (DAS) и, как она утверждала, влияние на ее оценки разведданных.83
  
   Альфонсо Лопес был первым президентом Колумбии, посетившим соседнюю Республику Панама, которая отделилась от Колумбии в 1903 году после восстания, организованного Соединенными Штатами. Новую Республику быстро вынудили принять договор о бессрочной аренде зоны Панамского канала Соединенными Штатами. Лопес публично поддержал кампанию за отмену договора, проводимую президентом Панамы генералом Омаром Торрихосом Эррерой (КГБ называет его РОДОМ), и согласился на просьбу Толстикова организовать ему встречу с Торрихосом.84 В этом случае Центр выбрал для встречи еще более высокопоставленного офицера, действовавшего под дипломатическим прикрытием, Николая Леонова, который более двадцати лет назад был первым контактом Кастро с КГБ и с тех пор стал главой службы Љ 1 FCD (Анализ и отчеты).). 28 Июня 1977 года Торрихос направил свой личный самолет в Боготу, чтобы доставить Леонова на бывшую авиабазу США в Панаме, где они продолжали переговоры в течение четырех дней. Хотя Леонов привез с собой подарки, оцененные Центром в 1200 рублей, поначалу он застал Торрихоса в тяжелом настроении. Несколькими днями ранее Гватемала разорвала дипломатические отношения с Панамой после того, как Торрихос неосторожно сказал американскому журналисту, что он отвергает претензии Гватемалы на суверенитет над Белизом. Он сердито сказал Леонову: "Я не собираюсь больше принимать иностранцев - даже Папу Римского!"
  
   Гнев Торрихоса, однако, быстро переориентировался на Соединенные Штаты. Он сказал Леонову, что полон решимости восстановить суверенитет Панамы над зоной Канала и уничтожить все следы американского присутствия. "Это, - заявил он, - религия моей жизни!" Он дал Леонову фильм под названием "Борьба народа Панамы за канал", который он попросил его передать Брежневу. В ответ Леонов подарил Торрихосу охотничье ружье и набор сувенирных водок, а его жене - эмалированную шкатулку. Торрихос заявил о своей готовности продолжать "неофициальные контакты" с советскими представителями и дал Леонову прямые телефонные номера своего секретаря, через которого можно было организовать будущие встречи. Он также распорядился выдать Леонову визу, позволяющую ему посещать Панаму в любое время в течение следующего года. Леонов дал Торрихосу номер своего домашнего телефона в Москве - несколько необычная процедура, которая, как позже признал Леонов, привела в замешательство как Центр, так и тех членов его семьи, которые отвечали на звонки Торрихоса.85 Вскоре после его возвращения в Москву Торрихос позвонил ему, сказал, что хочет проверить, благополучно ли он вернулся, и обсудил с ним переговоры по советско-панамскому торговому договору.86 Торрихос полагал, что его телефонные разговоры с Леоновым, вероятно, были перехвачены АНБ, американским разведывательным агентством, но, по словам Леонова, рассматривал их как способ оказать давление на администрацию Картера, которая, как он знал, нервничала из-за его контактов с советским Союзом.87
  
   Несмотря на дипломатическое прикрытие, используемое Леоновым, нет сомнений в том, что Торрихос понял, что он был офицером КГБ.88 Проанализировав результаты миссии Леонова, Центр решил организовывать встречи с Торрихосом каждые шесть-восемь месяцев, главным образом в попытке повлиять на его политику (главным образом, без сомнения, в отношении Соединенных Штатов). Ответственность за детальную организацию этих встреч была возложена на офицера КГБ, работавшего под прикрытием в качестве корреспондента советского информационного агентства ТАСС. Чтобы польстить Торрихосу, другого оперативного сотрудника, также под прикрытием ТАСС, послали передать ему личное письмо от Брежнева.89 Чтобы усилить подозрения Торрихоса в отношении администрации Картера, ему также был предоставлен поддельный документ Госдепартамента, подделанный службой А, в котором обсуждались методы затягивания переговоров по Панамскому каналу и отстранения самого Торрихоса от власти.90
  
   7 Сентября 1977 года Торрихос и президент Джимми Картер встретились в Вашингтоне, чтобы подписать два договора: Договор о канале, поэтапно передающий зону Канала под контроль Панамы, который должен быть завершен к 2000 году, и Договор о нейтралитете, предусматривающий совместную американо-панамскую защиту нейтралитета Канала. Однако на другой встрече в Вашингтоне 14 октября Картер сказал Торрихосу, что у администрации было только около пятидесяти пяти из шестидесяти семи голосов в Сенате, необходимых для ратификации договоров.91 В течение следующих нескольких месяцев Торрихосу приходилось проводить большую часть своего времени в качестве радушного хозяина в Панаме для американских сенаторов, которых он в глубине души ненавидел. По словам американского дипломата Джека Вона:
  
   [Торрихос] обладал сверхъестественной способностью, глядя на VIP-персону, знать, был ли он похабным типом, который хотел, чтобы девушки были рядом, или он был чопорным и строгим, или, может быть, он хотел более интеллектуального представления. И куда вы хотите пойти, что я могу вам показать? Он брал их с собой на вертолете для коротких экскурсий, и они выходили, ходили вокруг и встречались с местными жителями. Очень тщательно срежиссированное, потрясающе эффективное шоу ... На политика-гринго это произвело впечатление: "У этого парня реальная власть, он может добиться успеха". Он действительно проделал работу в Сенате.92
  
   Ратификация оставалась под вопросом до последнего момента. В конце 1977 года Торрихос попросил о встрече с Леоновым, чтобы обсудить состояние переговоров с Соединенными Штатами. Вероятно, больше всего его беспокоили обвинения ведущих сенаторов-республиканцев, выступавших против ратификации, в том, что он был вовлечен в незаконный оборот наркотиков. Картер, однако, был убежден, что обвинения были ложными. В середине февраля 1978 года Сенат собрался на секретное заседание, чтобы заслушать доказательства Сенатского комитета по разведке, опровергающие обвинения.93 По иронии судьбы, КГБ поверил обвинениям, которые Картер и Сенатский комитет по разведке отклонили.94
  
   Существует мало сомнений в том, что обвинения были правильными. По словам Флойда Карлтона Касереса, известного контрабандиста наркотиков, а также личного пилота Торрихоса и его начальника разведки Мануэля Норьеги Морены (впоследствии президента), Торрихос вступил в контакт с наркоторговцами почти сразу после прихода к власти. К 1971 году его брат-дипломат Мойсес "Мончи" Торрихос снабжал наркокурьеров официальными панамскими паспортами, чтобы они могли избежать таможенного досмотра.95 В 1992 году Норьега стал первым главой иностранного государства, которому были предъявлены уголовные обвинения в американском суде; он был приговорен к сорока годам тюремного заключения по восьми пунктам обвинения в торговле кокаином, рэкете и отмывании денег.
  
   Если бы обвинения в незаконном обороте наркотиков против Торрихоса застряли в 1978 году, не было бы никакой перспективы ратификации договоров с Соединенными Штатами. Однако 16 марта Закон о нейтралитете был принят Сенатом на один голос больше, чем требовалось большинством в две трети голосов. Позже Картер вспоминал: "Я никогда в жизни не был так напряжен, когда мы слушали каждое голосование, выкрикиваемое по радио".96 Очевидно, неизвестный Картеру и американской разведке, Леонов прибыл в Панама-Сити 22 марта для шестидневных переговоров с Торрихосом, привезя с собой подарки для семьи Торрихос общей стоимостью 3500 рублей. Торрихос частично использовал секретные переговоры с Леоновым, чтобы наедине выразить ненависть к Янки, которую он не осмеливался выразить публично. "Я ненавижу Соединенные Штаты, - сказал он Леонову, - но мое положение вынуждает меня терпеть многое. Как я завидую Фиделю Кастро!"
  
   Самым большим напряжением из всех были отношения с Сенатом США:
  
   С ноября прошлого года по март этого года в Панаме по нашему приглашению побывало 50 сенаторов. Я работал со всеми ними лично, и для меня это был тяжелый крест. Почти все сенаторы грубы, высокомерны и не желают слушать какие-либо аргументы другой стороны ... Это пещерные люди, чьи мыслительные процессы относятся к прошлому столетию.
  
   Торрихос также испытывал личное презрение к Картеру, чью неадекватность на посту президента было "больно видеть".97 Картер, напротив, испытывал несколько наивное восхищение Торрихосом. "Никто, - считал он, - не смог бы справиться с делами Панамы и ее народа более эффективно, чем этот спокойный и мужественный лидер".98
  
   Хотя КГБ умело льстил Торрихосу, они не разделяли безответного уважения Картера к нему. Досье КГБ на Торрихоса содержит описание его Альенде как "развратника".99 Учитывая его собственную распущенность, Альенде, по-видимому, имел в виду, что сексуальные связи Торрихоса были менее достойными, чем его собственные. Нынешняя девушка Торрихоса на момент его внезапной смерти в 1981 году была студенческой подругой одной из его собственных внебрачных дочерей.100 В досье Торрихоса также содержатся донесения кубинской разведки о его причастности, наряду с некоторыми членами его семьи и ближайшего окружения, к торговле наркотиками и другим международным преступным сетям.101 Панама Торрихоса начала соперничать с Кубой Батисты в качестве магнита для отмывания денег мафии, контрабанды оружия и контрабанды.102 КГБ рассматривал многие личные манеры Торрихоса как несколько жалкое подражание Кастро. Как и Кастро, он был одет в военную форму, носил пистолет и курил кубинские сигары (подаренные ему Кастро, каждая со специально напечатанной лентой с надписью его имени). Также, как и Кастро, он держал в секрете свой распорядок дня и маршруты поездок и делал вид, что совершает спонтанные жесты и решения, которые на самом деле были тщательно обдуманы. Торрихос регулярно обращался за советом к Кастро по поводу его переговоров с Соединенными Штатами, хотя этот совет был настолько секретным, что его скрывали даже от панамского посла в Гаване. КГБ сообщил, что Норьега часто летал в Гавану на частном самолете. Однако, как было известно КГБ, Норьега также поддерживал контакты с ЦРУ.103
  
   18 апреля 1978 года Договор о канале, наконец, был принят Сенатом США тем же незначительным большинством, что и Закон о нейтралитете месяцем ранее. Несомненно, после предварительной договоренности с Центром Леонов предложил Торрихосу, что лучшим способом лишить Соединенные Штаты любого предлога для утверждения особых прав на защиту Канала было бы превратить Панаму в "постоянно нейтральное государство по образцу Швейцарии, Швеции и Австрии". Торрихос отнесся к этой идее враждебно - главным образом, как полагал Леонов, потому, что опасался влияния нейтралитета на его собственный авторитет. "Сможет ли [нейтральная] Панама проводить свою собственную внешнюю политику?" он спросил Леонова. "Возможно ли было бы помочь антиимпериалистическому движению? Стал бы я политическим евнухом?"104 Хотя Торрихоса сменил на посту президента в 1978 году министр образования Аристедес Ройо, он сохранил реальную власть в качестве главы Национальной гвардии, сопротивляясь мягкому давлению со стороны Леонова с целью прекращения военного правления. Он назвал три причины нежелания последовать совету Леонова о создании собственной политической партии:
  
   Во-первых, тогда я перестал бы быть лидером всей нации и был бы лидером только политической партии. Во-вторых, после создания одной партии мне пришлось бы разрешить создание других оппозиционных партий. И в-третьих, я не хочу этого делать, потому что это то, чего американцы всегда пытаются от меня добиться.105
  
   Торрихос сказал Леонову, что, тем не менее, он убежден, что к 2000 году большинство латиноамериканских государств примут "социализм в той или иной форме".106 В Панаме промосковская коммунистическая партия Пуэбло (НДП) была единственной политической партией, которой было разрешено действовать; конкурирующая маоистская коммунистическая партия подверглась жестоким преследованиям, а несколько ее лидеров были убиты.
  
   На ранних стадиях коррумпированный, авторитарный режим Торрихоса провел реформы в распределении земли, здравоохранении и образовании. Прогресс в направлении панамского социализма, однако, был в основном риторическим. НДП неубедительно провозгласила режим ла юнта пуэбло-гобьерно - тесным союзом народа и правительства. Коррумпированная и жестокая Национальная гвардия стала el brazo armado del pueblo, вооружением народа.107 Согласно отчетам КГБ, руководство НДП поддерживало "тайные контакты" с двумя министрами в правительстве Торрихоса.108 Влияние НДП было особенно сильным в Министерстве образования. Однако вдохновленные коммунистами образовательные реформы 1979 года потерпели крах из"за забастовок и демонстраций учителей. Экономическая неуклюжесть и коррупция вместе привели к тому, что в Панаме один из самых высоких государственных долгов на душу населения в мире.109
  
   31 июля 1981 года, когда Торрихос со своей девушкой направлялся на уик-энд, его самолет врезался в склон горы, погибли все находившиеся на борту.110 КГБ, всегда склонный к теориям заговора, пришел к выводу, что он стал жертвой заговора ЦРУ с целью убийства.111 Несколькими годами ранее, разрешив великую историческую обиду на Соединенные Штаты, которая восходила к рождению государства, Торрихос дал панамцам новое чувство идентичности и национальной гордости. Однако к моменту его смерти многие были рады его уходу. Празднования в некоторых кантинах, последовавшие за его авиакатастрофой, стали настолько шумными, что были закрыты Национальной гвардией. КГБ мало что осталось показать за те усилия, которые он приложил для культивирования режима Торрихоса.
  
   То же самое относилось к большинству усилий КГБ в 1970-х годах по культивированию антиамериканских и "прогрессивных" режимов в Латинской Америке. Серия краткосрочных успехов, о которых Центр с гордостью сообщил Политбюро, не смогла создать прочную основу для расширения советского влияния в Латинской Америке. Сам КГБ потерял уверенность в стойкости режима Альенде задолго до его свержения. Тайные контакты с "прогрессивной" хунтой в Перу, Торресом в Боливии, Пероном в Аргентине и Торрихосом в Панаме продолжались всего несколько лет, пока эти лидеры не были свергнуты или умерли. Однако в конце десятилетия состояние КГБ внезапно улучшилось. Революция в Центральной Америке, на которую она возлагала такие надежды в начале 1960-х годов и в которую впоследствии потеряла веру, неожиданно стала реальностью в конце 1970-х годов.
  
   6
  
   Революция в Центральной Америке
  
   Для Фиделя Кастро 1979 год был годом как экономического провала, так и международного триумфа. После двух десятилетий пребывания у власти его режим, как никогда, зависел от крупных субсидий, которые больная советская экономика с трудом могла себе позволить. Народное недовольство было более заметным, чем когда-либо прежде. В 1979 году во Флориду на небольших лодках бежало в десять раз больше кубинцев, чем в предыдущем году.1 Кастро, однако, казался более заинтересованным в повышении международного признания его роли на мировой арене, о чем недавно свидетельствовало его избрание председателем Движения неприсоединения. Отделение связи КГБ в Гаване сообщило о растущей обеспокоенности манией величия Кастро:
  
   Личное влияние Ф. Кастро в политике [Кубы] становится все сильнее. Его престиж как "выдающегося стратега и главнокомандующего" в связи с победами в Африке (Ангола, Эфиопия) и как дальновидного политика и государственного деятеля становится преувеличенным. Тщеславие Ф. Кастро становится все более заметным.
  
   Революционные вооруженные силы Кубы превозносятся. Одобрение Кастро требуется по каждому вопросу, даже незначительному, и это приводит к задержкам, волоките и нагромождению бумаг, требующих подписи Кастро. Все видят, что это ненормальная ситуация, но все молчат, опасаясь, что любое замечание может быть истолковано как посягательство на неоспоримый авторитет шефа. Революционный дух Кубы становится все более и более рассеянным, в то время как появляются раболепие, карьеризм и конкуренция между правительственными учреждениями, а также попытки их лидеров показать себя Фиделю в лучшем свете. Существует конкуренция между МВД [Министерством внутренних дел] и РВС [Революционными вооруженными силами] в правительстве, чтобы оспорить подчиненную позицию министра МВД Серхио дель Валье по отношению к Р. Кастро. Их прежние дружеские отношения охладели.
  
   Министр МВД Валле [в обязанности которого входило DGI] в порыве открытого раздражения сказал П. И. Васильеву, представителю КГБ, следующее:
  
   "Вы можете подумать, что я, как министр внутренних дел и член Политбюро, могу решать все, но я не могу - я не могу даже дать квартиру сотруднику Министерства. Для этого тоже необходимо одобрение Верховного главнокомандующего [Фиделя Кастро]. "2
  
   Самомнение Кастро еще больше усилилось из-за давно отложенного распространения революции в Центральной Америке. В марте 1979 года марксистское движение "Новая драгоценность", возглавляемое Морисом Бишопом, захватило контроль над небольшим карибским островом Гренада. Месяц спустя пятьдесят кубинских военных советников прибыли на корабле, привезя с собой большие запасы оружия и боеприпасов для поддержки нового режима. В сентябре 400 кубинских регулярных войск прибыли для обучения новой гренаданской армии. В декабре 300 кубинцев начали строительство большого нового аэропорта с взлетно-посадочной полосой, способной принимать самые большие советские и кубинские военно-транспортные самолеты.3 Некогда секретные документы движения "Новая драгоценность" ясно показывают, что марксизм Бишопа, вдохновленный кубинским примером, также имел много общего с разновидностью, которую французские студенты-революционеры когда-то назвали "тенденцией Граучо". Бишоп, однако, был полон решимости искоренить оппозицию. Как он сказал своим коллегам: "Просто подумайте, товарищи ... как людей задерживают в этой стране. Мы не идем и не призываем не голосовать. Вас задерживают, когда я подписываю приказ после обсуждения его с Комитетом национальной безопасности партии или с вышестоящим партийным органом. Как только я это подпишу - нравится мне это или не нравится - для них это в гору. "
  
   Убедившись, что режим Бишопа прочно утвердился, Москва также начала оказывать массированную военную помощь. Гренадский генерал Хадсон Остин написал Андропову, как председателю КГБ, в начале 1982 года, чтобы поблагодарить его "еще раз за огромную помощь, которую наши вооруженные силы получили от вашей партии и правительства", и попросить КГБ подготовить четырех гренадских офицеров разведки. Остин закончил свое письмо "еще раз выражением нашей величайшей теплоты и объятий вам и вашей партии - Сыновьям и дочерям героического Ленина".4
  
   Гораздо большее значение, чем захват власти Бишопом в Гренаде, имело свержение сандинистами жестокого и коррумпированного режима Сомосы в Никарагуа в июле 1979 года. Менее чем за год до этого Сандинистский фронт национального освобождения (ФСЛН) добился немногочисленных серьезных успехов. Однако 22 августа 1978 года терсеристы (или "Повстанческая тенденция"), доминирующая фракция в ФСЛН, совершили один из самых впечатляющих переворотов в истории партизан. Двадцать четыре терсериста, переодетые в элитное подразделение Национальной гвардии, захватили контроль над Национальным дворцом Манагуа, где Национальный конгресс, в котором доминировал Сомоса, заседал и взял всех своих членов в заложники. Файлы КГБ показывают, что по крайней мере некоторые из партизан были обучены и финансировались Центром, который дал им кодовое название "ИСКРА" ("Искра") - то же самое, что и у сандинистской диверсионно-разведывательной группы, основанной КГБ четырнадцатью годами ранее. Накануне нападения "ИСКРЫ" на Национальный дворец Владимир Крючков, глава FCD, был лично проинформирован о планах операции офицерами отдела 8 ("Специальные операции") Нелегального управления S.5 В обмен на освобождение заложников режим Сомосы был вынужден заплатить большой выкуп и освободить пятьдесят девять заключенных сандинистов. По пути в аэропорт Манагуа, где их ждал самолет, чтобы доставить на Кубу, партизан и освобожденных заключенных приветствовали восторженные толпы. Но, хотя ФСЛН выигрывала битву за сердца и умы, Сомоса все еще сохранял, по-видимому, прочную власть. Городские восстания сандинистов в сентябре были жестоко подавлены Национальной гвардией.6
  
   В Гаване Кастро и другие кубинские лидеры провели серию встреч с тремя наиболее влиятельными сандинистами: лидерами терсеристов Умберто и Даниэлем Ортега Сааведра и единственным оставшимся в живых основателем ФСЛН Томасом Борге, который был освобожден из никарагуанской тюрьмы в результате операции "ИСКРА". Во многом благодаря давлению Кубы на них три фракции ФСЛН официально воссоединились по соглашению, подписанному в Гаване в марте 1979 года.7 Одновременно Департамент Америки Кубы (DA) помог сандинистам создать базу в Коста-Рике для подготовки наступления против режима Сомосы. В конце мая силы ФСЛН пересекли границу Никарагуа. Консультации по вооружению и тактике, предоставленные оперативным центром Окружного прокурора в Сан-Хосе, внесли значительный вклад в быструю победу сандинистов. Бывший президент Коста-Рики Хосе Фигерес позже сказал, что, если бы не поставки оружия с Кубы и поддержка Коста-Рикой операций сандинистов, победа над Сомосой "была бы невозможна". Скорость, с которой рухнуло сопротивление Национальной гвардии Сомосы, застала врасплох и ЦРУ, и КГБ. Когда началось наступление сандинистов, ЦРУ сообщило Белому дому, что у него мало шансов на успех. Однако 19 июля, одетые в оливково-зеленую форму и черные береты, FSLN с триумфом вошли в Манагуа.8
  
   Кубинские советники быстро последовали по стопам сандинистов. Самый влиятельный из них, бывший глава оперативного центра DA в Сан-Хосе Хулиан Лопес Диас, был назначен послом Кубы в Манагуа. Через неделю после захвата власти сандинистская делегация во главе со своим военным командиром Умберто Ортегой вылетела в Гавану, чтобы принять участие в ежегодных 26 июля торжествах по случаю нападения на казармы Монкада, которое положило начало партизанской кампании Кастро против режима Батисты. На фоне того, что Радио Гаваны назвало массовыми "демонстрациями радости", женщина-сандинистка-партизанка в боевой форме подарила лидеру Кубы Maximum винтовку, захваченную в бою против Национальной гвардии Сомосы.9 Кастро отдал эмоциональную дань уважения "этой плеяде героических, храбрых, умных и способных командиров и бойцов Никарагуанского Сандинистского фронта национального освобождения":
  
   Они одержали победу на пути, похожем на наш путь. Они одержали победу единственным способом, которым они, как и мы, могли освободиться от тирании и империалистического господства - взяв в руки оружие [аплодисменты], сражаясь упорно, героически. И мы должны сказать и подчеркнуть, что никарагуанская революция была выдающейся благодаря своему героизму, упорству, стойкости ее участников - потому что это не победа одного дня, это победа после двадцати лет борьбы [аплодисменты], двадцати лет планирования [аплодисменты].10
  
   В начале августа аналитики ЦРУ правильно предсказали, что сандинисты обратятся за кубинской помощью, чтобы "превратить партизанские силы в обычную армию", Народную сандинистскую организацию "Эхерсито" (EPS). Согласно той же оценке разведки, "можно также ожидать, что кубинцы в ближайшие месяцы начнут использовать Никарагуа для поддержки партизан из стран северной части Центральной Америки".11
  
   Апофеоз Кастро как международного государственного деятеля, уже усиленный Никарагуанской революцией, наступил в сентябре 1979 года на Гаванской конференции Движения неприсоединения. Активные меры по использованию материалов конференции в советских интересах были заранее согласованы на встречах Педро Пупо Переса из DGI с Олегом Максимовичем Нечипоренко и А. Н. Ицковым из КГБ.12 В своей вступительной речи в качестве председателя Движения неприсоединения Кастро осудил не только "янькуйских империалистов", но и "их новых союзников - китайское правительство". Затем он воздал должное Советскому Союзу:
  
   Мы благодарны славной Октябрьской революции, потому что она положила начало новой эпохе в истории человечества. Это сделало возможным поражение фашизма и создало в мире условия, которые объединили бескорыстную борьбу народов и привели к краху ненавистной колониальной системы. Игнорировать это - значит игнорировать саму историю. Не только Куба, но и Вьетнам, подвергшиеся нападению арабские страны, народы бывших португальских колоний, революционные процессы во многих странах мира, освободительные движения, которые борются против угнетения, расизма, сионизма и фашизма в Южной Африке, Намибии, Зимбабве, Палестине и в других областях, имеют многобыть благодарным за социалистическую солидарность. Я спрашиваю себя, помогли ли Соединенные Штаты или какая-либо страна в НАТО когда-либо одному освободительному движению в нашем мире.
  
   Согласно официальной стенограмме речи Кастро, за этим отрывком последовали аплодисменты.13 Хотя присутствовали девяносто два других главы государств, Кастро никогда не был в центре внимания. В течение следующих трех лет он оставался председателем Движения неприсоединения.
  
   Первым советским чиновником, прибывшим в Манагуа сразу после захвата власти сандинистами, был старший специалист Центра по Латинской Америке Николай Леонов, глава службы Љ 1 FCD (Анализ и отчеты). "Город, - вспоминает Леонов, - все еще дымился, и у нас не было посольства, но я был там под прикрытием журналиста".14 Как и после Кубинской революции двадцатью годами ранее, КГБ играл гораздо более важную роль, чем советское министерство иностранных дел, в налаживании отношений с новым режимом. Советский посол из другой латиноамериканской страны, прибывший в Манагуа для проведения официальных процедур установления дипломатических отношений, произвел еще худшее впечатление, чем первый советский посол на Кубе Кастро.15 По прибытии в аэропорт посол, пошатываясь, спустился по трапу самолета, от него несло алкоголем, и он рухнул в объятия своих помощников на глазах у возмущенной сандинистской группы встречающих. Было официально объявлено, что он "заболел в результате сложного перелета", и его отвезли в больницу, где были предприняты попытки привести его в чувство к официальной церемонии, которая должна была состояться в тот вечер на сцене театра Манагуа. Посол добрался до театра, но снова потерял сознание и был вынужден уйти в середине выступлений. Едва его помощники сняли с него обувь и уложили в постель, как прибыл разгневанный министр-сандинист и потребовал объяснений. На следующее утро Леонов присутствовал на собрании в доме посла Кубы, где высокопоставленные сандинисты пытались зарегистрировать официальный протест.
  
   Предоставив моим возмущенным хозяевам возможность полностью высказать свое мнение, я как можно спокойнее сказал, что разделяю их оценки и чувства. Однако вряд ли стоило начинать историю наших отношений с протеста и дипломатического конфликта. Посол был человеком со слабостями, болезнями, [немощами] возраста ... Официальная нота протеста (которая лежала передо мной на столе) была излишней, потому что она не отражала реальный климат наших отношений, а, наоборот, могла их испортить. Я дал твердое обещание проинформировать Политбюро о том, что произошло, но предпочел бы сделать это устно. Мне было бы неловко принять записку, поскольку [как офицеру КГБ под прикрытием] У меня не было официального статуса, и посольство еще не было открыто. Я говорил и говорил, чтобы выиграть время, чтобы страсти остыли.
  
   Леонов сообщил об инциденте Андропову телеграммой, помеченной строго "лично", и Андропов проинформировал Громыко, также на личной основе. Однако вскоре Леонову показалось, что половина Министерства иностранных дел знала о позоре посла. Леонов, как и сандинисты, испытал на себе основную тяжесть гнева министерства, которое, как ему сказали, было "оскорблено" его докладом и отказалось встретиться с ним по возвращении в Москву.16
  
   Представив предварительный отчет лично в Центр, Леонов вернулся в Манагуа 12 октября на неделю секретных переговоров с братьями Ортегой и Борхе, тремя доминирующими фигурами в новом режиме, а также с пятью другими ведущими сандинистами.17 Леонов сообщил Центру, что:
  
   Руководство ФСЛН твердо решило осуществить преобразование ФСЛН в марксистско-ленинскую партию, включая в нее другие левые партии и группы на индивидуальной основе. Центристские и буржуазные мини-партии, уже существующие в стране, будут сохранены только потому, что они не представляют опасности и служат удобным фасадом для внешнего мира.
  
   Даниэль Ортега сказал Леонову:
  
   Мы не хотим повторять ошибок Кубы в отношении Соединенных Штатов, в то время как Соединенные Штаты явно избегают повторения ошибок, которые они совершили в отношении Кубы. Наша стратегия заключается в том, чтобы оторвать Никарагуа от капиталистической орбиты и со временем стать членом СЭВ.
  
   По словам Леонова, Ортега "рассматривал СССР как классового и стратегического союзника и рассматривал советский опыт в строительстве партии и государства как модель для изучения и использования для практических действий в Никарагуа". Ортега согласился на "неофициальные контакты" с советскими представителями (эвфемизм для встреч с офицерами КГБ) с целью обмена информацией. Он передал Леонову секретный документ с изложением политических планов ФСЛН для передачи в ЦК КПСС.18 Хотя Митрохин не обратил внимания на его содержание, это был, почти наверняка, так называемый "семидесятидвухчасовой документ", официально озаглавленный "Анализ ситуации и задач сандинистской народной революции", подготовленный сандинистским руководством на двух секретных семидесятидвухчасовых встречах вСентябрь. В нем осуждался "американский империализм" как "яростный враг всех народов, которые борются за свое окончательное освобождение", и провозглашалось намерение превратить ФСЛН в марксистско-ленинскую "авангардную партию", которая в союзе с Кубой и Советским блоком возглавит классовую борьбу не только в Никарагуано за его пределами, в Центральной Америке.19
  
   Первой страной, в которую сандинистское руководство надеялось экспортировать свою революцию, был Сальвадор, самое маленькое и густонаселенное государство Латинской Америки, управляемое репрессивным военным правительством. КГБ сообщил, что на заседании Центрального комитета Коммунистической партии Сальвадора (PCS) в августе 1979 года после обсуждения событий в Никарагуа было принято решение о подготовке революции. Считалось даже вероятным, что после бегства никарагуанского диктатора Анастасио Сомосы сальвадорский президент генерал Хулио Ривера может сдать власть без боя. В сентябре лидер ПК Шафик Хандал посетил Никарагуа, и сандинисты пообещали ему оружие.20 Леонов также встретился с Хандалом, вероятно, вскоре после его собственных переговоров с лидерами сандинистов в октябре, и обсудил с ним планы стран советского блока по поставкам оружия западного производства, чтобы скрыть свою поддержку сальвадорской революции.21 Однако этим планам помешал переворот в Сальвадоре, возглавляемый армейскими офицерами, стремившимися сохранить доминирующее положение вооруженных сил. Политическая ситуация временно стабилизировалась в начале 1980 года, когда Христианско-демократическая партия согласилась сформировать новую хунту с военными и их изгнанным лидером Хосе Наполеоном Дуарте. Но в то время как правительство Дуарте пыталось начать программу социальных реформ, правые "эскадроны смерти" проводили кампанию террора против своих политических оппонентов.
  
   Советское отношение к перспективам революции в Центральной Америке было двойственным. Вторжение в Афганистан в декабре 1979 года заставило Москву опасаться дальнейших военных обязательств и стремиться исправить ущерб, нанесенный ее международной репутации успехами в других странах. Его желание использовать сандинистскую революцию уравновешивалось нервозностью по поводу возможной реакции Соединенных Штатов. Администрация Картера, однако, хотя и выразила обеспокоенность левой политикой сандинистов, тем не менее оказала им экономическую помощь. В попытке уменьшить риски, связанные с вызовом влиянию США в Центральной Америке, Москва была рада оставить наиболее заметную роль Фиделю Кастро.22
  
   В течение года после победы сандинистов Кастро несколько раз тайно летал в Никарагуа, приземляясь на частной взлетно-посадочной полосе в одном из поместий свергнутого диктатора Анастасио Сомосы. В июле 1980 года он совершил свой первый публичный визит в Манагуа, чтобы отпраздновать первую годовщину революции, и в аэропорту его встретили девять сандинистских командантов, каждый в боевой форме, практически идентичной его собственной. "Поскольку вы глубоко революционный народ, - сказал он ликующей толпе, - мы, кубинские гости, чувствуем себя так, словно находимся на своей родине!"23 В первые годы пребывания сандинистов у власти вопросы военной и экономической помощи новому режиму совместно обсуждались трехсторонними советско-кубино-никарагуанскими комитетами. В мае 1980 года Москву посетила сандинистская делегация с просьбой о крупномасштабной военной помощи, необходимой для превращения популярного сандинистского движения "Эхерсито" в самую мощную силу в Центральной Америке. Хотя Советский Союз согласился вооружить и оснастить EPS в течение следующих нескольких лет, он предусмотрительно оставил детали на усмотрение трехстороннего комитета, который должен был собраться в Манагуа только через год.24
  
   Сальвадор тем временем скатывался к гражданской войне. В 1980 году правые "эскадроны смерти" совершили серию широко освещаемых зверств, среди которых убийство архиепископа Оскара Арнульфо Ромеро во время церковной службы, убийство нескольких ведущих христианских демократов, а также изнасилование и убийство трех американских монахинь и церковного работника. В марте ПК решила поддержать "вооруженный путь" к революции.25 Три месяца спустя на секретной встрече в Гаване, на которой присутствовали Кастро и Умберто Ортега, Шафик Хандал и лидеры четырех других марксистских фракций Сальвадора, объединились в Единую революционную организацию (ДРУ). КГБ сообщил, что двумя доминирующими фигурами в DRU были Хандал, лидер PCS, и бывший генеральный секретарь PCS Каэтано Карпио, лидер сепаратистского движения.26 ДРУ получила надежную базу в Никарагуа и, проконсультировавшись с Ортегой, согласилась имитировать стратегию сандинистов против режима Сомосы, стремясь создать военную машину, достаточно мощную, чтобы победить армию государства.27 Тысячи сальвадорских революционеров прошли ускоренную военную подготовку на Кубе; еще несколько сотен прошли подготовку в Никарагуа.28 DRU согласился со своими кубинскими и сандинистскими союзниками в важности нанесения "решающего удара" до конца правления администрации Картера в январе 1981 года, опасаясь, что, если Рональд Рейган будет избран президентом, он окажет более активную военную помощь правительству Дуарте (что он и решил сделать).29
  
   В соответствии со стратегией, которую он согласовал с Леоновым, Хандал совершил поездку по советскому блоку и двум его союзникам в июне и июле 1980 года в поисках оружия и военной техники западного производства для использования в Сальвадоре. По совету советского Союза его первой остановкой был Ханой, где лидер Коммунистической партии Ле Дуань оказал ему восторженный прием и предоставил достаточно американского оружия, захваченного во время войны во Вьетнаме, для оснащения трех батальонов. Следующей остановкой Хандала был Восточный Берлин, где Хонеккер пообещал 3 миллиона марок в качестве оплаты за оборудование, но не смог поставлять западное оружие. В Праге Василь Биляк согласился поставлять чешское оружие тех типов, которые доступны на открытом рынке. Лидер Болгарской коммунистической партии Димитур Станичев передал 300 восстановленных немецких пулеметов времен Второй мировой войны, 200 000 патронов, 10 000 единиц униформы и 2000 аптечек. У Венгрии не было западного оружия, но лидер партии Янош Кадар пообещал 10 000 единиц униформы, а также медикаменты. Конечная остановка Хандала была в Эфиопии, армия которой была полностью перевооружена Советским Союзом за предыдущие несколько лет. Подполковник Менгисту пообещал поставить 700 автоматов Томпсона и другое западное оружие, оставшееся со времен Хайле Селассие.30 Согласно отчету КГБ, Хандал признал, что успех его военной миссии был возможен только благодаря советской поддержке:
  
   Мы четко осознаем тот факт, что, в конечном счете, наши отношения с другими странами социалистического лагеря будут определяться позицией Советского Союза, и что нам понадобятся советы и рекомендации руководства Центрального комитета КПСС. Мы не можем издать боевой клич и повести обученный персонал в бой, не будучи уверенными в полной братской поддержке советских коммунистов.
  
   После возвращения Хандала в Центральную Америку различные партизанские группировки в Сальвадоре объединились в движение национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОФМ). КГБ сообщил, что кубинцы были уверены, что революция в Сальвадоре увенчается успехом к концу года.31 Правительство Сальвадора считалось настолько разобщенным и коррумпированным, а его армия была настолько плохо оснащена и мотивирована, что победа партизан казалась несомненной.32
  
   Однако в январе 1981 года якобы "последнее наступление" ФНОФМ, одобренное кубинцами, провалилось, вынудив партизан укрыться в горах.33 Одновременно новая администрация Рейгана ясно дала понять, что намерена занять гораздо более жесткую позицию в Центральной Америке. Используя поразительно недипломатичный язык, первый госсекретарь Рейгана Александр Хейг прямо предупредил Москву о том, что "их время неограниченных приключений в странах Третьего мира закончилось". "Каждому должностному лицу Госдепартамента при каждом разговоре с советским должностным лицом" было поручено повторять одно и то же сообщение.34 Опасаясь публично провоцировать новую администрацию, Москва стремилась дистанцироваться от кровопролития в Сальвадоре. На Двадцать шестом съезде КПСС в феврале, на котором присутствовали коммунистические лидеры и другие братские делегаты со всего мира, Хандал и ПК бросались в глаза своим отсутствием - без сомнения, по указанию из Москвы.
  
   Однако, несмотря на осторожность в своих публичных заявлениях, советское руководство санкционировало увеличение поставок оружия на Кубу, некоторые из которых тайно предназначались для других стран Центральной Америки. По словам официальных лиц США, за первые восемь месяцев 1981 года на Кубу было отправлено больше советского оружия, чем когда-либо после ракетного кризиса 1962 года.35 В мае 1981 года в Манагуа состоялась встреча никарагуанско-советско-кубинской комиссии для обсуждения вопроса о поставках советского оружия сандинистским сиам. После июньского соглашения первые тяжелые вооружения (танки и артиллерия) начали прибывать в Порт-Блафф в июле.36 Впоследствии Кастро жаловался, что вместо того, чтобы продолжать обсуждать все свои потребности в вооружении с Кубой, сандинисты теперь напрямую обращаются к Советскому Союзу.37 21 ноября Умберто Ортега и маршал Устинов подписали в Москве договор о вооружениях, ратифицирующий соглашение, достигнутое в Манагуа в июне.38 В течение нескольких лет EPS насчитывала более 100 000 человек и стала самой мощной военной силой в истории Центральной Америки.
  
   Кастро несколько истерично сравнил инаугурацию Рональда Рейгана в качестве президента США в январе 1981 года с назначением Адольфа Гитлера канцлером Германии в январе 1933 года. После избрания Рейгана двумя месяцами ранее Кастро призвал кубинский народ объединиться в территориальное ополчение для защиты своего отечества от американского нападения. Чтобы заплатить за оружие, рабочие "добровольно" отказались от дневной зарплаты. Захватчики Янки, заявил Кастро, "столкнутся с муравейником, вооруженным муравейником ... непобедимый и непреклонный, и никогда, никогда не сдающийся!" В дополнение к частным предупреждениям, которые он поручил передать американским дипломатам, Александр Хейг публично осудил Кубу и Советский Союз за то, что они действовали как "наставники и поставщики оружия" центральноамериканским революционерам. Деятельность Кубы, заявил он, "более неприемлема в этом полушарии". Соединенные Штаты "разберутся с этим вопросом у источника". Для Кастро это выглядело как угроза вторжения.39 В частном порядке он был раздражен тем, что Москва публично не заняла более жесткую позицию по отношению к новой администрации Рейгана. Согласно отчету КГБ, он сказал советской военной делегации, посетившей Кубу в феврале, во главе с начальником штаба советских вооруженных сил маршалом Николаем Огарковым, что Советский Союз должен ужесточить свою политику в отношении Соединенных Штатов. В частности, он должен отказаться принять размещение американских крылатых ракет в Европе. Кастро выступил с необычным предложением о том, что, если развертывание продолжится, Москве следует серьезно рассмотреть вопрос о восстановлении ракетно-ядерных баз на Кубе, демонтированных после ракетного кризиса девятнадцатью годами ранее. Он хвастался, что новая кубинская милиция теперь насчитывает 500 000 человек.40
  
   КГБ сообщил, что опасения Кастро по поводу американского нападения усилились из-за кризиса в Польше, где авторитет коммунистического однопартийного государства был подорван волной народной поддержки движения "Солидарность". Хотя у него было не больше (и, вероятно, даже меньше) симпатий к Солидарности, чем к реформаторам Пражской весны 1968 года, Кастро сказал "советскому представителю" (вероятно, офицеру КГБ), что если Красная Армия вмешается в Польшу в 1981 году, как это было в Чехословакии в 1968 году, это может иметь "серьезные последствия для Кубы ввиду ее непосредственной близости к США". Другими словами, Кастро боялся, что советское вторжение в Польшу может спровоцировать американское вторжение на Кубу.41 Когда в октябре генерал Войцех Ярузельский стал лидером польской партии, Кастро настаивал на необходимости принятия им "решительных мер", которые сделали бы ненужным советское вмешательство: "В противном случае с ним будет покончено и как с военным лидером, и как с политической фигурой". Кастро утверждал, что единственным решением для Ярузельского было объявление военного положения, даже если "Солидарность" в ответ объявит всеобщую забастовку: "Не следует бояться забастовок, поскольку сами по себе они неспособны сменить правительство".42 Кастро, похоже, осознавал, что политика Москвы, по сути, была такой же, как и его. Андропов сказал Политбюро, что советское военное вмешательство было слишком рискованным. Завуалированные угрозы интервенции, которые Кастро воспринял всерьез, были направлены на то, чтобы убедить нерешительного Ярузельского объявить военное положение и объявить "Солидарность" вне закона, что он должным образом и сделал в декабре 1981 года.43
  
   Несмотря на безупречную идеологическую ортодоксальность Кастро и осуждение польского ревизионизма, его мания величия как крупного государственного деятеля на мировой арене продолжала вызывать беспокойство в Москве. В 1981 году КГБ сообщил, что кубинское присутствие в Африке приводит к "осложнениям": "Ведущие деятели Анголы и Эфиопии сомневаются в желательности дальнейшего присутствия кубинских войск на территории этих стран. Попытки кубинцев повлиять на внутренние процессы в развивающихся странах оборачиваются вмешательством в их внутренние дела. "
  
   Кубинское вмешательство вызвало тем большее возмущение, что его собственная плохо управляемая экономика не позволяла ему предлагать экономическую помощь. КГБ также сообщил, что Кастро рисковал увлечься перспективами революции в Центральной Америке:
  
   Победа Сандинистского фронта национального освобождения в Никарагуа и прогрессивных сил в Гренаде, растущее число инцидентов в Сальвадоре и мобилизация левых группировок в Гватемале и Гондурасе создают у некоторых кубинских лидеров впечатление, что сейчас наступил исторический момент для тотальной революции в Центральной Латинской Америке,и что это должно быть ускорено путем начала вооруженной борьбы в странах региона.
  
   Рауль Кастро сообщает, что некоторые члены Центрального комитета Коммунистической партии Кубы - [Мануэль] Пинейро, глава американского департамента [Departamento America] и секретарь Центрального комитета, вместе с [Хосе] Абр [ах] Антесом, первым заместителем министра внутренних дел - побуждают Фиделя Кастропредпринимать необдуманные действия и призывать к экспорту революции.44
  
   Первой целью Кастро для "экспорта революции" оставался Сальвадор. В феврале 1981 года он сообщил Огаркову, что созвал в Гаване секретную встречу лидеров ДРУ и ФНОФМ, чтобы выработать согласованную стратегию продолжения революционной борьбы после провала того, что планировалось как "последнее наступление" в январе.45 Хотя в записях Митрохина не указаны результаты той встречи, Шафик Хандал позже сообщил оперативному сотруднику КГБ, что ПК принял политику партизанской войны и диверсионных операций с целью принудить хунту к переговорам с DRU. В октябре DRU провел встречу в Манагуа с представителями сандинистского режима и шести революционных групп из Гондураса. Они совместно договорились подготовиться к партизанскому восстанию в Гондурасе на случай, если это окажется необходимым для предотвращения действий гондурасской армии против партизан ФНОФМ. По данным КГБ сообщается, что на президента Гондураса генерала Поликарпо Пас Гарсиа оказывалось давление с целью не допустить втягивания его войск в гражданскую войну в Сальвадоре. Партизанские силы в Гватемале также, как утверждается, были достаточно сильны, чтобы сдержать интервенцию гватемальской армии. Говорили, что у костариканских коммунистов было 600 хорошо обученных и оснащенных партизан, которые были готовы вмешаться на стороне ФНОФМ. Колумбийские революционеры получили более 1.Сандинисты передали оружие и боеприпасы на сумму 2 миллиона долларов и" как сообщалось, "способны начать боевые действия в Колумбии по команде". Ливийский лидер, полковник Каддафи, выделял большие суммы денег для транспортировки оружия партизанским группам.46
  
   В конце 1981 года ФНОФМ договорился с Кастро о стратегии, направленной на срыв выборов, которые должны были состояться в Сальвадоре в марте 1982 года. Советские поставки оружия, направлявшиеся кубинцами через Гондурас и Белиз, использовались для блокирования дорог, уничтожения общественного транспорта и нападений на избирательные участки и другие общественные здания.47 Огарков, среди прочих, похоже, верил, что стратегия может увенчаться успехом. Согласно гренадскому протоколу его встречи в Москве незадолго до выборов с начальником штаба Народно-революционных вооруженных сил Гренады:
  
   Маршал [Огарков] сказал, что более двух десятилетий назад в Латинской Америке была только Куба, сегодня есть Никарагуа, Гренада, и серьезное сражение идет в Сальвадоре. Затем маршал Советского Союза подчеркнул, что империализм Соединенных Штатов попытается помешать прогрессу, но у империализма нет никаких перспектив повернуть историю вспять.48
  
   Стратегия ФНОФМ, однако, провалилась. Явка на выборах в Сальвадоре, свидетелями которых были сотни иностранных наблюдателей и журналистов, составила более 80 процентов. Отныне DRU и FMLN смирились с затяжной "народной войной" по вьетнамскому образцу, воплощенной в лозунге "Вьетнам победил! Сальвадор победит!"49 Гражданская война продолжалась в Сальвадоре еще десять лет.
  
   Поскольку Москва, похоже, не видела особых перспектив в скорой победе ФНОФМ, главным приоритетом КГБ стало использование гражданской войны в активных мерах, направленных на дискредитацию политики США. В частности, он намеревался сделать военную помощь правительству Сальвадора (увеличенную более чем в пять раз администрацией Рейгана в период с 1981 по 1984 год) настолько непопулярной в Соединенных Штатах, что общественное мнение потребовало бы ее прекращения. Заметки Митрохина об активных мерах КГБ состоят лишь из краткого резюме файла: "Было оказано влияние на общественное мнение США: в Соединенных Штатах было создано около 150 комитетов, которые высказались против вмешательства США в Сальвадоре, и были установлены контакты с американскими сенаторами".50
  
   Как это часто бывало, Центр, похоже, преувеличил свою способность влиять на мнение Запада. Большинство протестующих в США не нуждались в подсказках со стороны КГБ, чтобы выступить против политики администрации Рейгана в Сальвадоре. Однако и КГБ, и Департамент Америки Кубы, несомненно, сыграли значительную и, вероятно, скоординированную роль в расширении масштабов протеста. Поездка по Соединенным Штатам брата Шафика Хандала, Фарида, в начале 1980 года привела к созданию Комитета солидарности с народом Сальвадора (CISPES), зонтичной группы, координирующей работу многих местных комитетов, выступающих против участия США. Наиболее важными контактами Фарида Хандала в Нью-Йорке были Альфредо Гарсия Альмедо, глава североамериканского отдела Окружного прокурора, действовавший под дипломатическим прикрытием в качестве члена Кубинской миссии при ООН, и руководство Коммунистической партии Соединенных Штатов, которая также поддерживала контакты с КГБ.51
  
   Вскоре после своего основания CISPES распространил предполагаемый "Документ Госдепартамента о несогласии с Сальвадором и Центральной Америкой", который якобы отражал озабоченность многих "нынешних и бывших аналитиков и чиновников" в Совете национальной безопасности, Государственном департаменте, Пентагоне и ЦРУ. На самом деле документ был подделкой, почти наверняка изготовленной службой FCD A. Он предупредил, что продолжение военной помощи правительству Сальвадора в конечном итоге вынудит Соединенные Штаты к прямому вмешательству, и высоко оценил политическое крыло ФНОФМ как "законную и представительную политическую силу", пользующуюся широкой поддержкой населения. Среди журналистов, которые цитировали документ, были два обозревателя New York Times. Одна из них, Флора Льюис, позже извинилась перед своими читателями за то, что была введена в заблуждение подделкой. Другой, Энтони Льюис (не родственник), этого не сделал.52
  
   Советская осторожность в отношении "экспорта революции" в Центральную Америку была усилена возросшим риском конфронтации с Соединенными Штатами. 1 декабря 1981 года Рейган санкционировал тайную поддержку оппозиции "Контра", первоначально одобрив расходы в размере 19 миллионов долларов на обучение 500 "бойцов сопротивления". Поддержка Контрас быстро перестала быть секретной и превратилась в пиар-катастрофу, которую КГБ активными мерами пытался использовать по всему миру.53 Как позже признал в своих мемуарах "Великий коммуникатор", "Одним из моих самых больших разочарований ... была моя неспособность донести до американского народа и Конгресса серьезность угрозы, с которой мы столкнулись в Центральной Америке".54 10 марта 1982 года газета "Вашингтон пост" обнародовала программу секретных действий, утвержденную тремя месяцами ранее, и сообщила, что 500 "Контрас" тайно обучались уничтожению никарагуанских электростанций и мостов, а также "нарушению линии поставок никарагуанского оружия в Сальвадор". Шесть месяцев спустя "Контрас" насчитывали почти 3500 человек. 8 ноября главная статья вNewsweek под заголовком "Тайная война Америки: цель - Никарагуа" раскрыл использование "Контрас" в тайной операции ЦРУ, направленной на свержение правительства Никарагуа, и участие посла США в Гондурасе в их подготовке и организации. Администрация Рейгана была вынуждена признать свою тайную поддержку Контрас, но неправдоподобно утверждала, что целью было просто оказать давление на сандинистов, а не свергнуть их.
  
   Конгресс не был убежден. 8 декабря большинством 411 голосов против 0 Палата представителей приняла "Поправку Боланда", запрещающую как Министерству обороны, так и ЦРУ предоставлять военную технику, обучение или консультации с целью свержения сандинистского режима. Опыт поддерживаемой США попытки свержения режима Кастро путем высадки в заливе Свиней в 1961 году должен был ясно показать, что нельзя разумно ожидать, что военизированные операции такого масштаба, которые планировались против сандинистов двадцать лет спустя, в эпоху журналистских расследований, останутся в тайне. "Секретная операция", - пишет Джордж Шульц, сменивший Хейга на посту госсекретаря в 1982 году, - "превращалась в открытыйразговоры на Капитолийском холме и в ежедневных новостях в прессе и на телевидении."К лету 1983 года ЦРУ выступило за публичную поддержку американцами операций "Контрас" и передачу управления ими Министерству обороны. Пентагон, однако, успешно сопротивлялся принятию на себя ответственности за такую противоречивую программу. Таким образом, тайная деятельность Рейгана в Центральной Америке была пронизана противоречиями, которые легко использовались как его политическими противниками, так и советскими активными мерами. Что стало на практике открытой программой поддержка Контрас все еще осуществлялась как тайная операция - в результате, как жаловался Шульц, "администрация не могла открыто защищать ее". Сам Рейган усугубил противоречия, публично провозгласив одну политику, в то время как тайно придерживался другой. Заявленная цель поддержки Контрас заключалась в том, чтобы помешать сандинистам подрывать своих соседей "путем экспорта подрывной деятельности и насилия". "Давайте внесем ясность в отношение Америки к правительству Никарагуа", - заявил президент на совместном заседании Конгресса 27 апреля. "Мы не стремимся к его свержению". Однако КГБ было хорошо известно, что реальной целью Рейгана было именно это - свержение правительства Никарагуа.55
  
   Хотя советские комментаторы продолжали выражать "непоколебимую солидарность" с народом Никарагуа и "решительное осуждение" агрессии США по отношению к ним, они не включили Никарагуа в свой список "социалистически ориентированных государств Третьего мира" - ярлык, который подразумевал бы большую уверенность и приверженность выживаниюсандинистской революции, чем Москва была готова дать. И Советский Союз, и Куба ясно дали понять лидерам сандинистов, что они не будут защищать их от американского нападения. Во время визита Даниэля Ортеги в Москву в марте 1983 года он был вынужден - без сомнения, неохотно - согласиться с заявлением Андропова как советского лидера о том, что "революционное правительство Никарагуа располагает всеми необходимыми ресурсами для защиты родины". Другими словами, он не нуждался в дальнейшей помощи со стороны Советского Союза для "защиты своей свободы и независимости".56
  
   Визит Ортеги совпал с началом самого напряженного периода советско-американских отношений со времен карибского ракетного кризиса. С мая 1981 года КГБ и ГРУ сотрудничали в операции "РАЙАН", глобальной операции, направленной на сбор разведданных о предполагаемых (хотя на самом деле несуществующих) планах администрации Рейгана нанести первый ядерный удар по Советскому Союзу. В течение следующих трех лет Кремль и Центр были одержимы тем, что советский посол в Вашингтоне Анатолий Добрынин назвал "параноидальной интерпретацией" политики Рейгана. Резиденции в Западные столицы, Токио и некоторые государства Третьего мира были обязаны представлять отнимающие много времени двухнедельные отчеты о признаках подготовки США и НАТО к ядерному нападению. Многие офицеры FCD, дислоцированные за границей, были гораздо менее паникерами, чем Центр, и относились к операции "РАЙАН" с некоторым скептицизмом. Однако никто не хотел подвергать свою карьеру риску, оспаривая предположения, лежащие в основе операции. Таким образом, Райан создал порочный круг сбора и оценки разведданных. Резидентуры, по сути, были обязаны сообщать тревожную информацию, даже если они скептически относились к ней. Центр был должным образом встревожен и потребовал большего. Объявление Рейганом программы SDI ("Звездные войны") в марте 1983 года в сочетании с его почти одновременным осуждением Советского Союза как "империи зла" подняло страхи Москвы на новую высоту. Андропов считал, что администрация Рейгана психологически готовит американский народ к ядерной войне. 28 сентября, уже смертельно больной, Андропов выступил со своего больничного одра с апокалиптическим осуждением "возмутительного военного психоза", который, по его словам, охватил Соединенные Штаты: "Администрация Рейгана в своих имперских амбициях заходит так далеко, что начинаешь сомневаться, есть ли у Вашингтона какие-либо тормоза ввсе это мешает ему перейти ту черту, на которой любой трезвомыслящий человек должен остановиться. "57
  
   Свержение марксистского режима в Гренаде несколько недель спустя, как показалось Москве, стало еще одним доказательством "имперских амбиций" Соединенных Штатов. В октябре 1983 года давний конфликт между премьер-министром Морисом Бишопом и его заместителем Бернардом Коардом вылился в насилие, кульминацией которого стало убийство Бишопа, его нынешней любовницы и нескольких его ведущих сторонников перед фреской с изображением Че Гевары. Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер расходились во мнениях в своей интерпретации убийств. Миссис Тэтчер считала, что новый режим, хотя в нем и было больше явных головорезов, был немногочисленным отличается от своего предшественника. Рейган, как и его старший инспектор Билл Кейси, расценил переворот как серьезную эскалацию коммунистической угрозы для Карибского бассейна. Гренада, по его мнению, была "советско-кубинской колонией, которую готовили в качестве главного военного бастиона для экспорта террора и подрыва демократии". Рейган также был обеспокоен угрозой 800 американским студентам-медикам в Гренаде. 25 октября американское вторжение свергло режим и спасло студентов. Операция еще больше усилила советскую паранойю. Вице-президент Василий Кузнецов обвинил администрацию Рейгана в "разработке безумных планов мирового господства", которые "толкали человечество на грань катастрофы". Советская пресса изображала самого Рейгана "сумасшедшим". Сандинисты опасались, что следующей целью американского вторжения может стать Никарагуа. То же самое сделал и КГБ.58
  
   Влияние гренадского вторжения на Москву было усилено тем фактом, что оно непосредственно предшествовало наиболее опасной фазе операции "РАЙАН". Во время командно-штабных учений НАТО Able Archer 83, которые проводились со 2 по 11 ноября для отработки процедур высвобождения ядерного оружия, паранойя в Центре достигла опасного уровня. Какое-то время руководство КГБ преследовал страх, что учения могут быть задуманы как прикрытие для нанесения первого ядерного удара. Некоторые офицеры FCD, дислоцированные на Западе, к настоящему времени были больше обеспокоены паникерством Центра, чем угрозой внезапного нападения Запада. Операция "РАЙАН" была свернута (хотя и не закончилась) в 1984 году, чему способствовала смерть двух ее главных действующих лиц, Андропова и министра обороны Устинова, а также обнадеживающие сигналы из Лондона и Вашингтона, обеспокоенных сообщениями разведки о росте советской паранойи.59
  
   Период острой американо-советской напряженности, который достиг своего пика в конце 1983 года, не оставил у Москвы настроения повышать ставки в Центральной Америке. Советско-никарагуанский договор о вооружениях 1981 года предусматривал поставку эскадрильи МиГ-21 в 1985 году. Однако Москва хорошо понимала, что Соединенные Штаты будут решительно возражать против поставок МиГ-21. В начале 1984 года Кастро начал пытаться убедить сандинистское руководство в том, что они должны принять вместо этого эскадрилью вертолетов. Умберто Ортега отреагировал гневно, заявив на заседании сандинистского национального директората: "Мне совсем не кажется невероятным, что Советы, руководствуясь своими международными интересами, попросили Кастро убедить нас отказаться от МиГ-21. Но мы никогда не должны отказываться от них, и мы не должны позволять Кубе продолжать быть посредником между нами и Советами. " Однако МиГ-21 так и не были поставлены.60 В середине 1980-х годов поддержка экономики Никарагуа советским блоком колебалась в пределах от 150 до 400 миллионов долларов в год, и все это в виде двусторонних торговых кредитов, а не кредитов в твердой валюте - значительная утечка советских ресурсов, но небольшая часть помощи, которую он предоставил Кубе.61
  
   По разным причинам Центральная Америка обернулась крупным политическим провалом как для Соединенных Штатов, так и для Советского Союза. У дезорганизованных Контрас (численность которых, даже по самым оптимистичным оценкам, никогда не превышала одной пятой от численности ЕР) не было никаких шансов победить сандинистов. Их неумелая партизанская кампания служила главным образом для дискредитации их самих и их американских сторонников. 24 мая 1984 года Палата представителей проголосовала за еще одну поправку Боланда, более радикальную, чем первая. Подписанный Рейганом в октябре закон Боланда II (как он стал известен) запрещал военную или военизированную поддержку Контрас со стороны ЦРУ, Министерства обороны "или любого другого агентства или организации, участвующей в разведывательной деятельности" на следующий год. Заместитель директора по разведке (и будущий директор ЦРУ) Роберт Гейтс написал директору ЦРУ Биллу Кейси 14 декабря 1984 года:
  
   Курс, которого мы придерживались (даже до прекращения финансирования), - о чем будут свидетельствовать последние два года, - приведет к дальнейшему укреплению режима и коммунистической Никарагуа, которая в союзе со своими советскими и кубинскими друзьями послужит двигателем дестабилизации Центральной Америки. Даже хорошо финансируемое движение "Контрас" не может предотвратить это; действительно, опора и поддержка "Контрас" в качестве нашего единственного действия может фактически ускорить конечный печальный исход.
  
   Гейтс утверждал, что единственным способом свергнуть сандинистов была открытая военная помощь их противникам в сочетании с "воздушными ударами, чтобы уничтожить значительную часть военного потенциала Никарагуа". Тайные действия не могли выполнить эту работу. Ни Кейси, ни Рейган не были готовы признать эту неприятную правду.62
  
   Попытка обойти вето Конгресса на помощь "Контрас" привела Белый дом к черной комедии "Иран-контрас" - незаконной попытке перевести в пользу "Контрас" прибыль от тайных продаж оружия Ирану, за которой последовала попытка сокрытия. Хотя слово "импичмент", вероятно, никогда не произносилось ни самим президентом, ни его советниками в их беседах с ним во время кризиса "Иран-контрас", оно было у всех на уме после того, как дело стало достоянием общественности на пресс-конференции 25 ноября 1986 года. Репортеры Белого дома, по мнению главы администрации Рейгана, "думали об одной-единственной мысли: еще одно президентство вот-вот самоуничтожится. В тот вечер вице-президент Джордж Буш продиктовал для своего дневника серию отрывистых фраз, которые суммировали уныние в Белом доме: "Администрация в смятении - внешняя политика в смятении - сокрытие - Кто знает, что и когда?" Поддержка США Контрас оказалась безнадежно контрпродуктивной, обеспечив пропагандистскую победу сандинистам и низведя президентство Рейгана до самого низкого уровня.63
  
   Однако, несмотря на то, что советские активные меры охотно использовали провалы политики США в Центральной Америке, Москва начала терять терпение по отношению к сандинистам. В мае 1986 года, несмотря на то, что Никарагуа уже была должна Советскому Союзу 1,1 миллиарда долларов, Политбюро все еще было готово "бесплатно предоставить обмундирование, продовольствие и медикаменты семидесяти тысячам военнослужащих сандинистской армии".64 К 1987 году, когда экономические проблемы в стране нарастали, Горбачев все больше неохотно бросал хорошие деньги после неудач в Центральной Америке. Министр внешнего сотрудничества Никарагуа Генри Руис с сожалением признал, что советская критика хронической экономической бесхозяйственности сандинистов была "законной".65 Экономическое давление, вызванное ослаблением поддержки Советского блока, было усилено одновременным эмбарго США. По словам генерального секретаря сандинистского министерства иностранных дел Алехандро Бенданья, Москва прямо сказала Манагуа, что пришло "время добиться регионального урегулирования проблем безопасности". После трех лет мучительных переговоров, продолжающегося конфликта и срыва сроков мирный план, разработанный главным образом президентом Коста-Рики Оскаром Ариасом Санчесом, наконец увенчался успехом. По словам Бенданья, "Это сделал не интеллектуальный блеск Оскара Ариаса. Мы отчаянно цеплялись за любые рамки, которые там были, пытаясь сократить наши потери. "66 В рамках мирного плана сандинисты согласились на проведение выборов под международным наблюдением в феврале 1990 года и - к своему большому удивлению - проиграли широкой коалиции оппозиционных партий.
  
   С падением сандинистов Куба снова стала единственным марксистско-ленинским государством в Латинской Америке. Однако в конце 1980-х годов произошла любопытная инверсия идеологических позиций Кубы и Советского Союза. Двадцатью годами ранее советские лидеры подозревали Кастро в ереси. В эпоху Горбачева, напротив, Кастро все больше видел себя защитником идеологической ортодоксии против советского ревизионизма. К 1987 году миссия КГБ по связям в Гаване докладывала Центру, что DGI все больше держало его на расстоянии вытянутой руки. Ситуация была признана настолько серьезной, что председатель КГБ Виктор Чебриков вылетел на Кубу в попытке восстановить отношения. Похоже, он не добился большого успеха.67 Вскоре после этого кубинский резидент в Праге Флорентино Аспиллага Ломбард перешел на сторону Соединенных Штатов и публично сообщил, что DGI начал нацеливаться на страны Советского блока. Он также утверждал, вероятно, правильно, что у Кастро был секретный счет в швейцарском банке, "используемый для финансирования освободительных движений, подкупа лидеров и любых личных прихотей Кастро".68 На ежегодном праздновании 26 июля 1988 года начала восстания Кастро тридцать пять лет назад советский посол бросался в глаза своим отсутствием. В своей речи Кастро впервые публично раскритиковал Горбачева. Акцент Горбачева на гласности и перестройке был, по его словам, угрозой фундаментальным социалистическим принципам. Куба должна стоять на страже идеологической чистоты революции. Визит Горбачева на Кубу в апреле 1989 года мало что изменил.
  
   Быстрый распад Советского блока в течение оставшейся части года не только не убедил Кастро в необходимости реформ, но лишь укрепил его убежденность в том, что либерализация поставит под угрозу выживание его режима. Горбачев, как он заявил в мае 1991 года, несет ответственность за "разрушение авторитета [Коммунистической] партии". Новости о бескомпромиссном августовском перевороте были встречены кубинским руководством с эйфорией. Один западный дипломат сообщил, что он никогда не видел помощников Кастро такими счастливыми. Однако эйфория быстро сменилась глубоким разочарованием, когда переворот провалился. Правительства Российской Федерации и других государств, возникших на бывшей территории Советского Союза, быстро разорвали свои связи с Кубой. Быстрое сокращение помощи и торговли Советского блока имело разрушительные последствия для кубинской экономики. Кастро заявил в 1992 году, что распад Советского Союза был "хуже для нас, чем октябрьский [ракетный] кризис".69 Никогда, даже в самых страшных кошмарах, ему не снилось, что Куба станет единственным марксистско-ленинским однопартийным государством за пределами Азии, дожившим до XXI века.
  
  
  
   БЛИЖНИЙ ВОСТОК
  
  
  
  
   7
  
   Ближний Восток: Введение*
  
   На протяжении большей части холодной войны советские политики считали, что у них есть врожденное преимущество в борьбе с Главным противником и его союзниками за власть и влияние на Ближнем Востоке. Если Латинская Америка была "задним двором" Соединенных Штатов, то Ближний Восток принадлежал Советскому Союзу. Особые отношения Израиля с Соединенными Штатами сделали его арабских врагов, по мнению Москвы, естественными союзниками Советского Союза. Громыко и Пономарев совместно осудили Израиль и международный сионизм как "главный инструмент нападения американского империализма на арабские страны".1 Ненависть к Израилю умножила враждебность к Соединенным Штатам на остальной части Ближнего Востока.2 Драматическая потеря уверенности Америки в отношениях с мусульманским миром после падения ее союзника, шаха Ирана, и возвышения аятоллы Хомейни была воплощена в решении администрации Картера не посылать никаких поздравлений мусульманским лидерам по случаю празднования 1400-летия ислама в 1979 году,из опасения, что это каким-то образом вызовет обиду. Советский Союз, напротив, несмотря на свой официальный атеизм, наводнил арабские столицы поздравительными посланиями.3
  
   Наибольший объем советской разведывательной информации по Ближнему Востоку, как и по многим другим странам Третьего мира, поступал от SIGINT, а не от HUMINT. К 1967 году взломщики кодов КГБ смогли расшифровать 152 шифровальные системы, используемые в общей сложности семьюдесятью двумя государствами. Хотя более поздние статистические данные отсутствуют, объем расшифровок, несомненно, продолжал увеличиваться. Каждый день узкому кругу Политбюро, в который в 1980 году входили Брежнев, Андропов, Громыко, Кириленко, Суслов и Устинов, отправлялись копии наиболее важных расшифровок. Руководителям Первого и Второго главных управлений КГБ был направлен более широкий отбор. Хотя ни одна из расшифровок еще не рассекречена, однажды они станут важным источником для историков советской внешней политики.4
  
   Задача взломщиков кодов КГБ и ГРУ была значительно упрощена уязвимостью ближневосточных шифровальных систем, которая также использовалась британской и американской разведками. Во время Суэцкого кризиса 1956 года министр иностранных дел Великобритании Селвин Ллойд написал, чтобы поздравить GCHQ как с "объемом", так и с "превосходством" полученных им ближневосточных дешифровок и сказать, "насколько ценными" они оказались.5 Советские взломщики кодов также воспользовались замечательным успехом КГБ в получении разведданных о системах шифрования путем проникновения в московские посольства. Хотя у Митрохина не было доступа к самим расшифровкам,6 он и другие перебежчики предоставили важную информацию о масштабах этого проникновения. Илья Джирквелов рассказал о своем участии в начале 1950-х годов в успешных взломах посольств Египта, Сирии, Ирана, Турции и других стран Ближнего Востока в Москве, за что он и его коллеги были награждены часами с гравировкой и званием "Заслуженный чекист".7 Файлы, обнаруженные Митрохиным, показывают, что на более поздних этапах холодной войны по меньшей мере тридцать четыре агента КГБ и их конфиденциальные контакты приняли участие в весьма успешной операции по проникновению в московское посольство Сирии, в то время главного ближневосточного союзника Советского Союза. Ближневосточные государства плохо представляли себе, до какой степени из-за уязвимости своих шифровальных систем и безопасности посольств они - насколько это касалось Москвы - вели открытую дипломатию.8
  
   SIGINT предоставил лишь частичное представление о тайной политике региона. Из-за автократической природы ближневосточных режимов расшифрованные телеграммы их дипломатов не всегда раскрывали их истинные намерения. Анвар ас-Садат был одним из многих правителей региона, чья тайная дипломатия иногда расходилась с официальной внешней политикой его страны. КГБ, однако, вполне мог взломать его президентский шифр, а также расшифровать египетские дипломатические сообщения. Остается неясным, узнал ли КГБ о его тайных контактах с администрацией Никсона от SIGINT или HUMINT - или от обоих. Это открытие вызвало серьезную тревогу в Политбюро.9
  
   Проникнуть во внутренние круги наиболее подозрительных правителей Ближнего Востока было сложнее, чем проникнуть в их московские посольства и дипломатические шифры. Тем не менее, КГБ имел тесные связи со спецслужбами Гамаля Абдель Насера, первого крупного союзника Советского Союза на Ближнем Востоке. Его главный советник по разведке Сами Шараф не скупился на выражения благодарности и дружбы "товарищу Брежневу" и утверждал, что убежден в том, что, будучи учеником "великого лидера Гамаля Абдель Насера, он занимает особое положение по отношению к своим советским друзьям". Вероятно, самым продолжительным агентом КГБ в Сирии был дипломат и юрист Тарази Салах ад-Дин (кодовое имя ИЗЗАТ), который был завербован КГБ в 1954 году, стал генеральным директором Министерства иностранных дел в начале 1970-х годов и был членом Международного трибунала в Гааге ввремя его случайной смерти в 1980 году. КГБ также некоторое время утверждал, что может влиять на младшего брата президента Асада Рифата, который командовал элитными "Оборонными компаниями" Асада, лучшими вооруженными и обученными подразделениями сирийской армии, а также ударными отрядами, которые действовали против сирийских диссидентов за рубежом. Несмотря на или, возможно, отчасти из-за увлечения Саддама Хусейна карьерой Иосифа Сталина, он, похоже, сделал Багдад более сложной оперативной средой для КГБ, чем Каир или Дамаск.10
  
   На Ближнем Востоке, в отличие от Латинской Америки, не было реальной перспективы появления крупного марксистско-ленинского режима, который стал бы образцом для подражания для арабского мира и распространил революцию по всему региону. Хотя Народная Демократическая Республика [Южный] Йемен утверждала, что является таким режимом, его почти непрерывная и часто смертоносная внутренняя борьба за власть сделала его, с точки зрения Москвы, скорее обузой, чем преимуществом. Таким образом, Москва стремилась основывать свою стратегию на Ближнем Востоке на союзе с одной из ведущих "прогрессивных" арабских держав, которая, как надеялись, постепенно продвигайтесь к марксизму-ленинизму. Основные надежды с 1955 по 1970 год были возложены на Насера, безусловно, самого харизматичного арабского лидера времен холодной войны, а также правителя крупнейшего ближневосточного государства. В безмятежные годы особых отношений Насера с Москвой он был одним из самых красноречивых защитников советской роли на Ближнем Востоке. "[Русские], - сказал он американскому интервьюеру в 1957 году, - помогли нам выжить. Да, и они помогли нам избежать господства Запада. "11 После внезапной смерти Насера в 1970 году Москва так и не смогла найти арабского союзника, хотя бы отдаленно равного ей по положению. Его преемник Садат изгнал всех российских советников и вместо этого сделал выбор в пользу особых отношений с Соединенными Штатами и мира с Израилем. Хотя Ирак стал в середине 1970-х годов главным получателем советской военной помощи странам Третьего мира, подозрения Саддама Хусейна в отношении советской политики - несмотря на его восхищение Сталиным - привели к тому, что советский плацдарм в Багдаде никогда не был безопасным. Все, что осталось после этого, - это союз с Сирией Асада, все более известной как государство-спонсор терроризма, а также растущее истощение советской экономики. Неудивительно, что даже обычно несентиментальный Громыко в конце своей долгой карьеры с ностальгией вспоминал об особых отношениях с Насером, неубедительно утверждая, что, проживи он всего "на несколько лет дольше", последующая история Ближнего Востока могла бы сложиться совсем по-другому.12
  
   Во время холодной войны КГБ поддерживал тайные связи с большинством, если не со всеми, ближневосточными коммунистическими партиями и направлял им тайные субсидии. Однако ни у одной из этих партий не было популярного харизматичного лидера, который мог бы сравниться с Кастро, Геварой, Альенде или ведущими сандинистами, и все они были принесены в жертву советским стратегическим интересам. В 1965 году, в то время, когда Москва ухаживала за Насером, Египетскую коммунистическую партию убедили самораспуститься и предложить своим членам вступить в правящий Арабский социалистический союз.13 Когда Хрущев сделал Насера Героем Советского Союза, один из членов его Президиума в частном порядке пожаловался, что он чтит лидера, который "загнал коммунистов в концентрационные лагеря".14 В 1972 году Москва оказала давление на несколько сопротивляющуюся иракскую коммунистическую партию, чтобы добиться соглашения с режимом Баас. Однако, когда в конце десятилетия тысячи членов партии были заключены в тюрьмы и многие подверглись пыткам, Москва хранила молчание, опасаясь вызвать антагонизм Багдада в то время, когда он был на переднем крае арабской кампании, направленной на то, чтобы помешать посредничеству Соединенных Штатов в заключении мирного договора между Египтом и Израилем. В Сирии нарастал разрыв между многолетним лидером партии и догматичным неосталинистом Халидом Бакдашем и большинством членов Политбюро партии, которые возмущались как автократическим руководством Бакдаша, так и поддержкой Москвой столь же автократичного Асада.15
  
   Поскольку Советский Союз сам был ближневосточной державой, граничащей с некоторыми другими основными государствами региона, Ближний Восток был большей заботой Громыко и Министерства иностранных дел, чем Латинская Америка. По этой причине роль резидентур КГБ в большинстве крупных ближневосточных государств, хотя и была важной, была менее важной, чем роль советских посольств. Главным исключением был Израиль, с которым - к последующему разочарованию Министерства иностранных дел - Советский Союз разорвал дипломатические отношения в 1967 году. После этого советская политика в отношении Израиля стала был связан с антисионистскими навязчивыми идеями КГБ и часто ими руководствовался. "Сионистская подрывная деятельность" была особой навязчивой идеей Юрия Андропова, который, будучи председателем КГБ, интерпретировал каждый протест еврейских "отказников", которым было отказано в праве эмигрировать в Израиль, как часть международного сионистского заговора против Советского Союза. В потоке докладов Политбюро он настаивал на необходимости решительных действий для "нейтрализации" самых незначительных протестов. Даже Брежнев иногда жаловался на непропорциональность, очевидную в кампании КГБ против отказников. После одной утомительной дискуссии в Политбюро в 1973 году он пожаловался: "Сионизм делает нас глупыми". Громыко умыл руки от большей части антисионистской кампании, сказав своим сотрудникам "не беспокоить его ... такими "абсурдными" вопросами".16 Тем не менее Москва рассматривала свою роль в принятии в 1975 году резолюции ООН 3379, осуждающей сионизм как форму расизма, как крупную дипломатическую победу, продемонстрировавшую "огромную поддержку Советского Союза борьбе арабских народов".17 Сионистская одержимость руководства КГБ вплотную приблизилась к порогу параноидального заблуждения, а иногда, возможно, и переступала его. В 1982 году конференция КГБ пришла к абсурдному выводу, что "практически ни один крупный негативный инцидент [где-либо] в социалистических странах Европы не произошел без участия сионистов". Андропов настаивал на том, что даже отправка мацо (пресного хлеба) с Запада советским евреям на празднование Пасхи представляла собой потенциально серьезный акт идеологического саботажа.18
  
   Неожиданный всплеск международного терроризма в начале 1970-х годов и прецедент, созданный несколькими годами ранее использованием КГБ сандинистских боевиков против целей США в Центральной и Северной Америке19 призвал Центр рассмотреть возможность использования палестинских террористов в качестве доверенных лиц на Ближнем Востоке и в Европе. В 1970 году КГБ начал тайные поставки оружия марксистско-ленинскому народному фронту освобождения Палестины (НФОП).20 Секрет хранился на удивление хорошо. Хотя в западной прессе была серия сообщений о поддержке НФОП со стороны Сирии, Ирака и Ливии, в них не было ничего существенного о его связи с Советским Союзом. Готовность КГБ использовать других доверенных лиц террористов сдерживалась страхом, что доверенные лица не смогут скрыть свою причастность21 - точно так же, как во второй половине холодной войны он не смог реализовать ни один из своих многочисленных и подробных планов убийства перебежчиков из КГБ из-за страха, что его обвинят в их гибели.22 После смерти двух главных советских агентов в НФОП в 1978 году прямая связь КГБ с ним, по-видимому, прекратилась.23 Похоже, что КГБ также не установил связи с какой-либо другой палестинской террористической группой, которая была бы почти такой же тесной, как связь с НФОП на протяжении большей части 1970-х годов. Центр, по-видимому, рассматривал двух наиболее активных лидеров террористов конца 1970-х и 1980-х годов, Илича Рамиреса Санчеса (более известного как "Карлос Шакал") и Сабри аль-Банну (более известного как "Абу Нидаль"), как индивидуалистов, с которыми было благоразумно избегать любых прямых связей. Его решение оказалось правильным в обоих случаях. Карлос был террористом из шампани со страстью к убийствам, роскошной жизни и самодовольной революционной риторике.24 Помимо нападений на европейские и американские цели, все более параноидальный Абу Нидаль стал одержим охотой на в основном воображаемых палестинских предателей, которых он подвергал ужасным пыткам и казнил.25 Однако, отказываясь иметь дело непосредственно с Карлосом или Абу Нидалем, Андропов был доволен тем, что это сделали другие спецслужбы Советского блока. С ведома Андропова (и, несомненно, с его благословения) Восточная Германия стала тем, что ее последний министр внутренних дел Петер-Михаэль Дизель позже назвал "Эльдорадо для террористов".26 Однако к середине 1980-х годов и Карлос, и Абу Нидаль стали таким позором для своих хозяев из Советского блока, что их восточноевропейские базы были закрыты. Оба продолжали получать помощь от главного ближневосточного союзника Советского Союза Хафиза аль-Асада. Позже Карлос заявил, в характерной для него полудоверной риторике, что он "старший офицер сирийской секретной службы".27 Абу Нидаль умер в Багдаде в 2002 году, предположительно от собственной руки, более вероятно, убит по указанию своего бывшего покровителя Саддама Хусейна.28
  
   Отношения КГБ с Ясиром Арафатом и ООП были двойственными. Москва решительно поддержала арабскую инициативу в Генеральной Ассамблее ООН о признании ООП законным представителем палестинских арабов и предоставлении ей статуса наблюдателя в ООН. Палестинская делегация в Москве в 1975 году во главе с Арафатом выразила глубокую благодарность Советскому Союзу "за его неизменную поддержку справедливой борьбы палестинского народа за его национальные устремления, против интриг империализма, сионизма и реакции".29 Но, несмотря на публичную похвалу Москвы ООП и секретную подготовку ее боевиков, проводимую КГБ, Арафат так и не завоевал доверия ни Кремля, ни Центра. Когда силы ООП в Ливане потерпели поражение в результате израильского вторжения в 1982 году, Советский Союз не предложил никакой помощи. Хотя Москва была смущена кровопролитной враждой, вспыхнувшей между Асадом и Арафатом в 1983 году, это не повлияло на близость ее союза с Сирией. В последние годы холодной войны Арафат был почти так же непопулярен в Москве, как и в Вашингтоне.30
  
   8
  
   Подъем и падение советского влияния в Египте
  
   Первым арабским лидером, за которым ухаживал Кремль, был Гамаль Абдель Насер, который в 1954 году, в возрасте всего тридцати шести лет, стал первым коренным египетским правителем независимого Египта с тех пор, как персидские захватчики свергли последнего из фараонов почти 2500 лет назад. Кампания Насера против империализма восходит к его детским протестам против британской оккупации Египта. "Когда я был маленьким ребенком, - вспоминал он, - каждый раз, когда я видел пролетающие над головой самолеты, я кричал:
  
   "О Боже Всемогущий, пусть
  
   Беда постигнет англичан!" "1
  
   Несмотря на его враждебное отношение к британцам, ни Кремль, ни Центр не сразу прониклись теплотой к Насеру. Как позже признал Хрущев: "Мы были склонны думать, что переворот Насера был просто еще одним из тех военных захватов власти, к которым мы так привыкли в Южной Америке. Мы не ожидали, что из этого что-то выйдет. "2 Иван Александрович Серов, который стал председателем КГБ в 1954 году, так мало знал о Египте, что считал египтян чернокожими африканцами, а не арабами. Его специалисты по Ближнему Востоку, похоже, были слишком смущены его невежеством, чтобы указать ему на его ошибку.3
  
   Москва начала уделять серьезное внимание Насеру, когда всего через шесть месяцев после прихода к власти он успешно оказал давление на британцев, чтобы те вывели свои войска из зоны Суэцкого канала. Два месяца спустя, в декабре 1954 года, молодой высокопоставленный сотрудник FCD Вадим Кирпиченко прибыл в Каир в качестве главы политической разведки с главной целью проникнуть в окружение Насера. Он добился раннего успеха, хотя ни мемуары Кирпиченко (что неудивительно), ни файлы, обнаруженные Митрохиным, не раскрывают личность вовлеченного лица. Кирпиченко называет его только "близким другом, [который] предоставил интересную информацию", не уточняя, был ли он агентом или конфиденциальным контактом. Учитывая, что окружение Насера знало, что этот человек иногда контактировал с Кирпиченко, представляется более вероятным, что он был конфиденциальным контактом. В то время, когда советский посол в Каире Даниил Семенович Солод все еще был склонен отвергать Насера как реакционного националиста, контакт Кирпиченко предоставил первое надежное свидетельство того, "куда Насер намеревался повести свою страну" - к особым отношениям с Советским Союзом.4 В сентябре 1955 года Насер обрадовал Москву и шокировал Запад, подписав соглашение о закупке большого количества советского оружия через Чехословакию - соглашение, заключенное в такой тайне, что даже египетский посол в Москве оставался в неведении о переговорах по нему.5
  
   Контакт Кирпиченко также доказал свою ценность во время визита в Каир личного посланника Хрущева (вскоре ставшего его министром иностранных дел) Дмитрия Шепилова с миссией по установлению фактов в мае 1956 года. После того, как Солод несколько дней безуспешно пытался организовать встречу между Шепиловым и Насером, Кирпиченко отправился к дому своего связного в час ночи, не смог его застать, но в конце концов разыскал его около рассвета. В 9.30 утра позвонил контакт и сообщил, что вскоре прибудет президентский кортеж, чтобы проводить Шепилова на встречу с Насером в 10 часов.6 Два советских перебежчика, офицер КГБ Владимир Кузичкин и дипломат Владимир Сахаров (сотрудник КГБ), оба специалисты по Ближнему Востоку, позже идентифицировали конфиденциального связного или агента Кирпиченко как Сами Шарафа, пузатого мужчину с обвисшими усами и лестным кодовым именем АСАД ("Лев"), который вВ 1959 году в качестве директора президентского информационного управления должен был стать главным советником Насера по разведке.7 Кирпиченко настаивает на том, что "Сами Шараф никогда не был нашим агентом, и я даже не знал его".8 Он, однако, признает, что Шараф был "горячим сторонником" египетско-советской дружбы, который после смерти Насера неоднократно несанкционированно обсуждал официальные вопросы в советском посольстве9 - другими словами, такого человека, которого КГБ почти наверняка попытался бы завербовать, по крайней мере, в качестве "конфиденциального контакта". Когда Шараф, наконец, встретился с Брежневым через год после смерти Насера, он рассыпался в выражениях благодарности и дружбы:
  
   Я должен поблагодарить товарища Брежнева за предоставленную мне возможность увидеть его, несмотря на все его заботы. Я уверен... что это особая услуга лично для меня. Я верю, что отношения между нами будут вечными и непрерывными, и что предстоящие дни и позиции, которые мы примем, будут восприняты как искреннее свидетельство дружбы, которая существует между [Египтом] и Советским Союзом, партиями, народами и правительствами ... Я твердо верю, что, поскольку Сами Шараф является сыном великого лидера Гамаля Абдель Насера, он занимает особое положение по отношению к своим советским друзьям.10
  
   В июле 1956 года Насер вызвал международную сенсацию, национализировав Суэцкий канал, который до сих пор был концессией, управляемой базирующейся в Париже компанией "Суэцкий канал", - в глазах арабов это был высший символ западной империалистической эксплуатации. Затем он срочно обратился за советом к советскому союзу о том, как реагировать на западную оппозицию.11 Черная комедия неудачной англо-французской попытки в сговоре с Израилем вернуть контроль над Суэцким каналом силой оружия в ноябре сыграла на руку как Хрущеву, так и Насеру. На Ближнем Востоке баланс сил решительно изменился в пользу консервативных, прозападных режимов в Ираке и Иордании и в пользу радикальных сил во главе с Египтом. Насер стал героем арабского мира. Суэц также приблизил его к Москве и КГБ. Накануне англо-французского вторжения Насер получил разведданные о планах его убийства, по-видимому, разработанных британской секретной разведывательной службой (SIS) по приказу временно неуравновешенного британского премьер-министра сэра Энтони Идена, который был одержим своей решимостью "сбросить Насера с его высоты".12 Кирпиченко получил запрос от своего контакта в окружении Насера о помощи в улучшении его личной безопасности. Два старших офицера Девятого (охранного) управления КГБ вылетели в Каир и вместе с Кирпиченко были приглашены на обед с Насером в то, что Кирпиченко называет "очень теплой домашней обстановкой". Последующее расследование быстро показало, что единственная охрана Насера состояла из группы телохранителей. Ни в одном из зданий, где он жил и работал, не было сигнализации. Его повар купил хлеб в пекарне напротив президентской резиденции, а мясо и овощи - на ближайшем рынке. После устранения этих недостатков в системе безопасности советникам КГБ было предложено обеспечить защиту от радиации и отравляющих газов. Они объяснили, что лучшим методом было держать птицу в клетке во всех помещениях, используемых Насером. Если какая-либо из птиц погибла, соответствующее здание должно быть эвакуировано. Египетская разведка напрасно просила о высокотехнологичных системах обнаружения, которые КГБ неохотно предоставлял.13
  
   В 1958 году Насера встретили как героя по прибытии в Москву для триумфального трехнедельного турне по Советскому Союзу, которое и Кремль, и Центр намеревались укрепить особые отношения с ним. Все советское руководство вышло приветствовать Насера в аэропорту и сделало его почетным гостем на ежегодном Первомайском параде, стоя рядом с сияющим Хрущевым на обзорной платформе над мавзолеем Ленина. Важная роль, которую КГБ взял на себя в советско-египетских отношениях, была продемонстрирована выбором Кирпиченко, а не " в качестве переводчика во время поездки Насера - так же, как Леонова позже выбрали переводчиком для Кастро. Кирпиченко обнаружил, что Насер уже устал, когда прибыл в Москву, и испытывал все большую жалость к нему по мере того, как он пробирался через длинный список официальных мероприятий, подготовленных для его визита. Однако, поскольку все обязательства были одобрены Хрущевым, Кирпиченко чувствовал себя бессильным отказаться от любого из них. Хрущев, в отличие от своего гостя, был в приподнятом настроении на протяжении всего визита. Во время вечера в балете Большого театра, чтобы увидетьДипломат из "Лебединого озеракогда на сцене появился злой черный лебедь, Хрущев воскликнул: "Это Даллес [госсекретарь США]! Но не волнуйтесь, товарищ Насер, не волнуйтесь! В конце акта мы сломаем ему крылья..." - должным образом перевел Кирпиченко.14 Насер, похоже, был впечатлен, а также истощен серией бурных приветствий, которым он подвергся во время своего визита. По возвращении в Каир он сказал огромной ликующей толпе, что Советский Союз был "дружественной страной без скрытых мотивов", которая "очень уважала арабскую нацию".15
  
   Главным преимуществом, полученным КГБ от государственного визита, была связь, установленная между Кирпиченко и главой главной египетской разведывательной службы Салахом Мухаммедом Насром, который сопровождал Насера в его турне. "Салах Наср, - пишет Кирпиченко, - был внимателен ко мне и всячески пытался показать, что придает важное значение нашему контакту". Было решено, что после их возвращения в Каир Кирпиченко возобновит контакт под псевдонимом "Джордж". Однако женщина-администратор, с которой он разговаривал по прибытии в офис Насра, сказала ему: "Мистер Джордж", мы все знаем, кто вы. Вы переводили для нашего президента. Вы были в кинохронике каждый день во всех кинотеатрах!" Несмотря на эти мелкие разногласия, Кирпиченко и Наср поддерживали хорошие личные и рабочие отношения в течение следующих девяти лет, пока Наср не был арестован за заговор против Насера.16
  
   Особые отношения с Насером имели моменты напряженности, в основном из-за его преследования коммунистов в Египте и Сирии (во время объединения двух стран в Объединенную Арабскую Республику с 1958 по 1961 год), а его осуждение коммунистов в Ираке вызвало серьезные трения. Однако к началу 1960-х годов Хрущев и Центр, хотя и не весь Президиум, были убеждены, что на Ближнем Востоке существует новое "соотношение сил", которое необходимо использовать в борьбе с главным противником. Агрессивная глобальная большая стратегия, разработанная председателем КГБ Александром Шелепиным и одобренная Хрущевым летом 1961 года, предусматривала использование национально-освободительных движений в качестве основы передовой политики в странах Третьего мира.17 Победа Кастро на Кубе также поощряла новую политику союза с антиимпериалистическими, но идеологически неортодоксальными националистами Третьего мира, вместо того, чтобы полагаться просто на ортодоксальные коммунистические партии, которые неизменно придерживались линии Москвы. Помимо поддержки Кубы и сандинистов, Шелепин также разработал замечательный план поддержки курдского восстания в северном Ираке и сообщил Насеру по "неофициальным" (вероятно, КГБ) каналам, что в случае успеха восстания Москва "может благосклонно взглянуть на интеграцию некурдской части иракского населения".территория с ОАР [Объединенной Арабской Республикой] при условии поддержки Насером создания независимого Курдистана".18 Каким бы нереалистичным ни был этот план, особенно в последние месяцы существования ОАР, чрезвычайно амбициозный план объединения Египта, Сирии и большей части Ирака с Насеритом, который Шелепин изложил Хрущеву, дает некоторое представление о надеждах Центра на использование его огромного авторитета как самого популярного арабского лидера двадцатого века и его готовность вступить в особые отношения с Советским Союзом.
  
   На протяжении 1960-х годов советский Союз возлагал на Насера больше надежд, чем на любого другого лидера Третьего мира за пределами Латинской Америки. Советские идеологи изобрели термины "некапиталистический путь" и "революционная демократия" для определения прогрессивной, промежуточной стадии между капитализмом и социализмом. Решение Насера национализировать большую часть египетской промышленности в 1961 году стало обнадеживающим свидетельством его собственного прогресса на "некапиталистическом пути".19 Среди советских агентов в средствах массовой информации, восхвалявших его достижения, был бывший офицер СИС Ким Филби, который до своего бегства в Москву в начале 1963 года был бейрутским корреспондентом The Observer и The Economist. В статье, озаглавленной "Гордость и слава Насера", посвященной десятой годовщине Египетской революции летом 1962 года, Филби заявил, что он успешно превратил Египет в "кооперативную социалистическую демократию": "Сейчас так же трудно представить Египет без Насера, как Югославию без Титоили Индия без Неру - а Насер все еще молодой человек. "20 Из всей советской помощи странам Третьего мира в период с 1954 по 1961 год 43 процента пришлось на Египет. В 1964 году Насер был удостоен звания Героя Советского Союза, высшей награды СССР. Год спустя Египетская коммунистическая партия самораспустилась, и ее члены подали заявку на вступление в правящий Арабский социалистический союз.21
  
   К середине 1960-х годов мнение большинства московских экспертов по Ближнему Востоку сводилось к тому, что советская техника и подготовка преобразили египетские вооруженные силы. Они были прискорбно разочарованы унизительным исходом арабо-израильской шестидневной войны 1967 года. Нападение Израиля на Египет в 8.45 утра (по каирскому времени) 5 июня застало врасплох как Центр, так и Насера. Советские средства массовой информации узнали о нападении раньше КГБ, которое обнаружило начало войны только из перехваченных сообщений Associated Press.22 Исход войны был фактически решен в течение первых трех часов, когда израильские воздушные налеты уничтожили 286 из 340 египетских боевых самолетов на земле, оставив египетскую армию без прикрытия с воздуха во время последовавших наземных боев в Синайской пустыне.
  
   28 июня 1967 года, в одном из своих первых выступлений в качестве председателя КГБ, Юрий Андропов обратился к активистам Коммунистической партии КГБ по теме "Политика Советского Союза в отношении агрессии Израиля на Ближнем Востоке". Чтобы избежать подобных провалов разведки в будущем и иметь "своевременную информацию и прогнозы событий", КГБ "должен привлекать к разведывательной работе высококвалифицированных специалистов из различных академических областей".23 Среди советских журналистов и научных экспертов, посланных с миссией углубить понимание Центром Ближнего Востока, был Евгений Примаков под кодовым именем МАКС (впоследствии глава постсоветского управления внешней разведки, СВР, и один из премьер-министров Бориса Ельцина). В конце 1960-х годов Примакову удалось познакомиться как с Хафизом аль-Асадом в Сирии, так и с Саддамом Хусейном в Ираке.24 Анализ разведданных, который до сих пор едва ли существовал в КГБ, боявшемся высказывать мнения, неугодные политическому руководству, в эпоху Андропова добился скромных - хотя всегда политкорректных - успехов.
  
   Публично Кремль поддержал Насера и арабское дело после унижения Шестидневной войны, осудил империалистическую агрессию и (к своему последующему сожалению) разорвал дипломатические отношения с Израилем. Однако в частном порядке прозвучала жестокая критика некомпетентности арабских сил и возмущение количеством советской военной техники, захваченной израильтянами. В Центре неохотно восхищались как военным мастерством израильтян, так и успехом израильской пропаганды, которая стремилась создать впечатление арабской трусости в бою, фотографируя египетских военнопленных в нижнем белье и других негероических позах, стоящих рядом с неповрежденными советскими танками.25 Разгром Шестидневной войны оставил Москве только два варианта: либо сократить свои потери, либо восстановить арабские армии. Он выбрал второе. Президент Подгорный посетил Египет со свитой, в которую входили маршал Матвей Захаров, начальник советского генерального штаба, Кирпиченко, работавший тогда в Центре, и Примаков.26 Захаров остался, чтобы консультировать по вопросам реорганизации и перевооружения египетской армии. Отчаянно желая возродить свою роль героя арабского мира, Насер доказал, что готов пойти на гораздо большие уступки в обмен на советскую помощь, чем до Шестидневной войны. Он сказал Подгорному:
  
   Для нас важно то, что мы теперь признаем, что нашим главным врагом являются Соединенные Штаты и что единственный возможный способ продолжения нашей борьбы - это союз с Советским Союзом ... Перед началом боевых действий мы боялись, что западные СМИ обвинят нас в том, что мы поддерживаем [Советский Союз], но ничего подобного нас больше не касается. Мы готовы предоставить возможности советскому флоту от Порт-Саида до Саллума и от эль-Ариша до Газы.27
  
   Советские советники в Египте в конечном итоге насчитывали более 20 000 человек. В 1970 году по просьбе Насера были созданы советские авиабазы, оснащенные ракетами SAM-3 и боевыми самолетами с российскими экипажами, для усиления египетской противовоздушной обороны.
  
   Наиболее поразительными политическими талантами Насера были его мощная риторика и харизматичное сценическое присутствие, которые позволили ему пережить военное унижение 1967 года, за которое он нес большую ответственность, и вдохновили арабскую улицу соблазнительным, но неосуществимым видением панарабского единства, которое восстановит гордость и честь которого.Империализм ограбил их. Он оставил после себя мало практических достижений. Знаменитая Асуанская плотина и огромный Хелуанский металлургический завод, оба финансируемые Советским Союзом и восхваляемые как образцы социалистического строительства, были построены вопреки местным условиям. Египетский социализм потерпел крах. Как однажды признал Насер, "Люди не могут есть социализм. Если бы они не были египтянами, они бы избили меня своими ботинками [почти предельное арабское унижение]". Основной областью роста за восемнадцать лет правления Насера была государственная служба, которая увеличилась с 325 000 до 1,2 миллиона в основном неэффективных бюрократов. Каир, построенный для размещения 3 миллионов человек, был близок к краху с населением почти в три раза большим. Водопроводные и канализационные системы регулярно разрушались, затопляя отдельные районы города. Политически Насер оставил после себя однопартийное государство с больной экономикой, построенное на двойном фундаменте - фальсифицированных выборах и концентрационных лагерях для устрашения своих противников.28
  
   Огромные советские инвестиции в Египет Насера в 1950-х и 1960-х годах опирались на гораздо более ненадежную основу, чем Москва была готова признать. Приток советских советников только подчеркнул пропасть между советским и египетским обществом. Русские и египтяне редко бывали в гостях друг у друга. Хотя почти половина из 15 000 арабов, которые учились в Соединенных Штатах в конце 1950-х и 1960-х годах, были женаты на американках, браки между советскими советниками и их египетскими хозяевами были практически неизвестны.29 Недовольство отчужденностью советников усугублялось высокомерием советского посла Владимира Михайловича Виноградова. "Советский Союз, - жаловался вице-президент Анвар ас-Садат, - начал чувствовать, что он занимает привилегированное положение в Египте - настолько, что советский посол занял положение, сравнимое с положением британского верховного комиссара в дни британской оккупации Египта".30
  
   С внезапной смертью Насера в сентябре 1970 года и его заменой Садатом внушительное, но хрупкое здание советского влияния в Египте начало рушиться. Почти два десятилетия спустя советский министр иностранных дел Андрей Громыко все еще настаивал на том, что "если бы [Насер] прожил на несколько лет дольше, ситуация в регионе сегодня могла бы быть совсем другой".31 Алексей Косыгин, советский премьер-министр, сказал Садату вскоре после того, как он стал президентом: "У нас никогда не было секретов от [Насера], и у него никогда не было секретов от нас".32 Первая половина заявления, как хорошо знал Косыгин, была бессмыслицей; вторая половина, благодаря Сами Шарафу и другим, возможно, временами была близка к истине. В свой первый день на посту президента у Садата произошла непосредственная конфронтация с Шарафом в его кабинете. По словам Садата:
  
   У него была куча бумаг, которые он должен был мне представить. "Что это?" Я спросил.
  
   "Текст прослушиваемых телефонных разговоров между определенными людьми, за которыми ведется наблюдение. "
  
   "- Извините, - сказал я, - я не люблю читать такую чушь ... И вообще, кто дал вам право прослушивать телефоны этих людей? Уберите эту папку." Я смахнул его со своего стола.33
  
   Были времена, когда Садат проявлял больший интерес к "такой ерунде", чем он хотел признаться Шарафу. Кирпиченко, который вернулся в Каир в качестве резидента в 1970 году, обнаружил, что Садат "подслушивал" разговоры группы просоветски настроенных заговорщиков против него: главные из них вице-президент Али Сабри, министр внутренних дел Шарави Гума, военный министр Мухаммад Фаузи и министр по делам президента Сами Шараф. Группа, которую Садат в частном порядке называл "крокодилами" (выражение, принятое каирской резидентурой), часто встречалась с Виноградовым и, по эвфемистическому выражению Кирпиченко, "делилась с ним своими опасениями относительно линии Садата"34 - другими словами, их планы по его свержению.35 Заговорщики обратились за поддержкой к Виноградову, но, по словам Николая Леонова, посол был "охвачен страхом" и не дал ответа.36
  
   Сообщения из Каира, которые больше всего встревожили Политбюро, были, как утверждает Кирпиченко, "надежными" разведданными о тайных контактах Садата с президентом Никсоном, вызывая подозрение, что он планировал ослабить связи Египта с Советским Союзом и сблизиться с Соединенными Штатами.37 В январе 1971 года Фаузи, в обязанности которого входила охрана Каира, получил сообщение о несанкционированных радиопередачах. Методы триангуляции, использованные для определения местоположения источника передач, показали, что они исходили из дома Садата. Дальнейшее расследование показало, что он обменивался секретными сообщениями с Вашингтоном - несмотря на то, что дипломатические отношения с Соединенными Штатами были разорваны Насером. По словам Фаузи, он столкнулся с Садатом, который сказал ему, что секретные контакты его не касаются. Фаузи якобы возразил, что разведывательные службы должны выявлять такие вещи.18 Кирпиченко вполне мог быть проинформирован о конфронтации между Фаузи и Садатом либо одним из "крокодилов", либо одним из его информаторов в египетской разведке. В равной степени вероятно, что радиосообщения Садата в Вашингтон и из Вашингтона были перехвачены станцией SIGINT (кодовое название ORION)39 в каирской резидентуре. Выдающийся успех КГБ в работе с шифрами стран Третьего мира позволил его взломщикам лучше расшифровать президентский шифр Садата, чем любому египетскому разведывательному агентству.40 Учитывая беспокойство, вызванное в Москве политикой Садата, расшифровка его сообщений, должно быть, имела особенно высокий приоритет. Не менее тревожными с точки зрения Москвы были секретные беседы в Каире в марте и апреле между американским дипломатом Дональдом Бергусом и эмиссарами Садата. Записи разговоров, записанные без ведома Садата отделом египетской разведки, были переданы "крокодилам" и, почти наверняка, переданы ими советскому посольству.41
  
   28 апреля 1971 года, единственный раз в карьере Кирпиченко в качестве офицера внешней разведки, его внезапно вызвали обратно в Москву вместе с Виноградовым и старшим военным советником в Египте генералом Василием Васильевичем Окуневым, чтобы дать свою оценку намерениям Садата непосредственно на заседании Политбюро. Виноградов подвергся критике со стороны Суслова за то, что, по его словам, были противоречия между "довольно оптимистичным" тоном его устной оценки (которая была похожа на оценку Окунева) и некоторыми доказательствами, содержащимися в его дипломатических депешах. Кирпиченко, напротив, прямо заявил, что Садат обманывал Советский Союз. Андропов сказал ему впоследствии: "Все, что вы сказали, было более или менее правильно, но немного резко выражено". Ему также сообщили, что президент Подгорный сказал о своих комментариях о Садате: "Это совсем неуместно ... говорить о президентах в такой манере!"Что также врезалось в память Кирпиченко, так это тот факт, что в то время как на столе, за которым заседало Политбюро, была красная и черная икра и разнообразные рыбные деликатесы, ему и тем, кто сидел у стен, предлагали только бутерброды с колбасой и сыром.42
  
   События следующих нескольких недель полностью оправдали пессимизм Кирпиченко. 11 мая молодой полицейский принес Садату магнитофонную запись, показывающую, по словам Садата, что "крокодилы" "замышляли свергнуть меня и режим".43 (Хотя в мемуарах Садата об этом не упоминается, он, несомненно, получал подобные кассеты и раньше.) На встрече с Виноградовым главные заговорщики просили советскую поддержку для заговора с целью свержения Садата и установления "социализма в Египте". Москва, однако, не осмелилась рисковать, обещая поддержку, и Садат нанес удар первым.44 Время ареста "крокодилов" вечером 13 мая застало каирскую резидентуру врасплох. Кирпиченко провел вечер, как и многие другие советские представители, на приеме в их честь в саду восточногерманского посольства. В разгар вечера, как раз в тот момент, когда на столе появились молочные поросята, поступили новости об арестах, вынудившие Кирпиченко отказаться от ужина и вернуться в свое посольство.45
  
   Садат, однако, все еще делал все возможное, чтобы скрыть свои истинные намерения от русских. Всего две недели спустя он подписал с президентом Подгорным в Каире советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве. Его главным мотивом, как он позже признал, было "развеять опасения советских лидеров", пытаясь убедить их, что он был вовлечен во внутреннюю борьбу за власть, а не в переориентацию египетской внешней политики в сторону от Москвы. Провожая Подгорного в аэропорту, Садат обратился к нему с просьбой сказать Политбюро: "Пожалуйста, доверьтесь нам! Будьте уверены! Уверенность!"46 Его неискренние мольбы не возымели особого эффекта. Доверие Центра к Садату уже почти исчезло. У каирской резидентуры не было особых сомнений в том, что он "стремился сократить советско-египетские отношения и предпримет активные шаги по пресечению деятельности советской разведки в Египте".47 Однако на данный момент Москва не озвучивала своих подозрений, опасаясь, что открытая оппозиция Садату только еще больше подорвет ее оставшееся влияние и огромные инвестиции в Египет.
  
   Раздражение Центра по поводу его ослабевающего влияния в Каире уравновешивалось надеждой на захват власти коммунистами в Хартуме. Лидеры Суданской коммунистической партии считались КГБ самыми лояльными и преданными на Ближнем Востоке.48 В июле 1971 года в результате переворота, совершенного офицерами суданской армии при поддержке коммунистов, на короткое время удалось свергнуть президента Гаафара Мухаммеда аль-Нимейри. Виноградов обратился к Садату с призывом призвать его признать новый режим. Последовал гневный спор, в ходе которого Садат заявил: "Я не могу допустить установления коммунистического режима в стране, граничащей со мной".49 При содействии Садата переворот был жестоко подавлен, и Нимейри вернулся к власти. Среди казненных за участие в перевороте был генеральный секретарь Суданской коммунистической партии Абдель Магуб. Одновременно Центр обнаружил, что советский дипломат на Ближнем Востоке, кооптированный КГБ, Владимир Николаевич Сахаров, работал на ЦРУ. Предупрежденный заранее подготовленным сигналом - букетом, который Агентство положило на заднее сиденье его "Фольксвагена", - Сахаров дезертировал как раз вовремя. Среди секретов, которые он выдал ЦРУ, была связь Шарафа с КГБ.50
  
   По мере того, как советское влияние уменьшалось при правлении Садата, египетские коммунисты все больше сожалели о решении распустить свою партию в 1965 году. В 1971 году советское посольство в Каире, вероятно, через резидентуру КГБ, выплатило относительно скромную сумму в 1000 египетских фунтов лидирующему египетскому коммунисту под кодовым именем СОЮЗНИК ("Союзник"), чтобы поддержать левых кандидатов в Народное собрание.51 Москва, однако, по-прежнему стремилась не провоцировать Садата возрождением несуществующей Египетской коммунистической партии и препятствовала попыткам сделать это. В апреле 1972 года три основные подпольные марксистские группы объединились и начали выпускать критические отчеты о текущем состоянии Египта под именем Ахмад Ураби аль-Мисри.52 СОЮЗНИК и другие лидеры недавно объединенного подпольного движения тайно обратились в советское посольство в Каире с просьбой установить для них контакт с руководством Советской Коммунистической партии. Москва ответила, что время для создания открытой марксистской организации в Египте еще не пришло. СОЮЗНИК ответил, что советские товарищи явно не понимают реального положения дел в Египте, но что новое движение, тем не менее, будет рассчитывать на финансовую помощь братских коммунистических партий.53 Два года спустя КГБ начал направлять деньги СОЮЗНИКУ через Иракскую коммунистическую партию.54
  
   К лету 1972 года Садат тайно решил выслать всех советских военных советников. 8 июля он вызвал к себе советского посла. По словам Виноградова, "Садат внезапно объявил, что наши военные советники могут возвращаться домой, так как они "очень устали"! Я был в ярости. "Устал, господин Президент!" Тогда я бросил вызов [ему]: "Если они тебе больше не нужны, тогда скажи это более прямо!""55 Согласно версии Садата о том же эпизоде, он просто объявил, что "решил отказаться от услуг всех советских военных экспертов", и приказал им уехать в течение недели.56 Москва, однако, все еще не могла заставить себя пожертвовать тем, что осталось от ее с трудом завоеванных позиций в Египте, ради открытого разрыва с Садатом. Советское руководство пришло к выводу, что у него нет иного выбора, кроме как продолжать политическую и военную поддержку Египта из опасения, что в противном случае Садат может связать свою судьбу с Соединенными Штатами. Поэтому он выбрал официальное заявление для сохранения лица, в котором неправдоподобно утверждалось, что "После обмена мнениями [две] стороны решили вернуть военный персонал, который был направлен в Египет на ограниченный период."Отношения с Египтом, - утверждалось в заявлении, - продолжали строиться на прочной основе советско-египетского договора о дружбе и сотрудничестве в совместной борьбе за ликвидацию последствий израильской агрессии". После кратковременного перерыва советские поставки оружия в Египет возобновились. Садат заявил в апреле 1973 года: "Русские сейчас предоставляют нам все, что они могут предоставить. И теперь я вполне удовлетворен. "57
  
   Арест Садатом просоветской фракции в египетском руководстве и высылка советских советников подорвали моральный дух агентурной сети КГБ и осложнили работу каирской резидентуры. Опасаясь разоблачения, ряд египетских агентов начали дистанцироваться от своих кураторов.58 В январе 1973 года в качестве меры безопасности Центр приказал резидентуре прекратить операции против египетских целей "с агентурных позиций".59 Однако его существующие агенты, хотя и были понижены до "конфиденциальных контактов", продолжали в некоторых случаях предоставлять значительную разведывательную информацию о военном планировании Садата.
  
   Как и западные спецслужбы, КГБ был сбит с толку намерениями Садата в отношении Израиля. В двадцати двух случаях в 1972-73 годах египетские войска мобилизовывались на четыре или пять дней, а затем отправлялись домой. Весной 1973 года война казалась неизбежной, и Израиль мобилизовал свои силы. По указанию Андропова FCD подготовил доклад о кризисе на Ближнем Востоке, который был представлен Политбюро 7 мая:
  
   По имеющейся информации, в египетской армии предпринимаются шаги по повышению ее боеготовности. Чтобы поднять боевой дух, Садат и высшее военное руководство собираются посетить войска. Генеральный штаб Вооруженных сил Арабской Республики Египет разработал оперативный план форсирования Суэцкого канала.
  
   Аналогичные меры предпринимаются и в Сирии, руководство которой приняло решение готовиться к агрессивным военным действиям против Израиля совместно с египетской армией.
  
   Военные намерения Египта и Сирии известны не только руководящим кругам других арабских стран, но и на Западе, и в Израиле.
  
   По имеющейся информации, американцы и британцы склонны полагать, что заявления египетского и сирийского лидеров о предстоящей конфронтации с Израилем предназначены для внутреннего потребления, но также имеют целью оказать определенное психологическое воздействие на западные страны и Израиль. В то же время они не исключают возможности того, что Садат проведет конкретные военные операции.
  
   Анализ имеющейся информации указывает на то, что действия Садата при поддержке [полковника] Каддафи [Ливии] и [президента] Асада [Сирии] могут привести к неконтролируемой цепи событий на Ближнем Востоке.
  
   Не исключено, что с целью вовлечения мирового общественного мнения в ближневосточную проблему и оказания давления на СССР и США Садат может предпочесть возобновить ограниченные военные операции накануне предстоящей встречи товарища Леонида Ильича Брежнева и Никсона.60
  
   Было крайне важно, чтобы никакой ближневосточный конфликт не помешал визиту Брежнева в Вашингтон в июне. Для Брежнева, печально известного своей любовью к помпезности и торжественности, его прием на безукоризненно ухоженной южной лужайке Белого дома был, по словам Добрынина, советского посла в Вашингтоне, "моментом его наивысшего триумфа". Что может быть лучше, чем его положение наравне с американским президентом...?"61
  
   "Чтобы повлиять на Садата в нашу пользу и отговорить его от войны с Израилем, КГБ предложил направить высокопоставленного советского представителя для проведения переговоров как с ним, так и с Асадом, а также отложить отправку в Египет ракет, которые согласился поставить Советский Союз. В нем также предлагалось использовать "неофициальные каналы", в частности руководителя резидентуры ЦРУ в Каире, чтобы убедить американцев "в том, что возобновление военных операций на Ближнем Востоке в настоящее время не отвечает интересам ни Советского Союза, ни США" и что они должны оказать давлениечтобы повлиять на Израиль.62
  
   В любом случае, никакой конфликт на Ближнем Востоке не помешал вашингтонскому апофеозу Брежнева как мирового лидера. "Даже яркий солнечный свет, - с ностальгией вспоминал Добрынин, - казалось, подчеркивал важность события": "Торжественная церемония с национальными гимнами обеих стран и почетным караулом, лидер Советской Коммунистической партии, стоящий бок о бок с американским президентом на виду у всего мира". - все это было для советского руководства высшим актом признания международным сообществом их могущества и влияния. "63
  
   Военная паника мая 1973 года, тем не менее, послужила целям Садата. Даже больше, чем предыдущие ложные тревоги, это убедило как американское, так и израильское разведывательное сообщество в том, что его неоднократные мобилизации и угрозы войны были блефом. Одновременное нападение египетских и сирийских войск 6 октября 1973 года, в еврейский священный день Йом Кипур, застало врасплох как Израиль, так и Соединенные Штаты.64 Будущий директор ЦРУ Роберт Гейтс вспоминал тот день как "мое худшее личное затруднение в разведке". Пока он инструктировал высокопоставленного американского переговорщика по вооружениям о невероятности конфликта, по радио передали новость о начале войны. Гейтс "выскользнул из своего кабинета". КГБ действовал намного лучше. Все еще осознавая, что была застигнута врасплох предыдущей арабо-израильской войной шестью годами ранее, она смогла заблаговременно предупредить Политбюро перед Судным днем - вероятно, в результате разведданных как от SIGINT, так и от проникновения египетских вооруженных сил и разведывательного сообщества.65
  
   После унижения, вызванного шестидневным поражением в 1967 году, первые успехи войны Судного дня восстановили арабскую гордость и уверенность в себе. Однако в военном отношении, хотя война началась хорошо для Египта и Сирии, она закончилась плохо, поскольку израильские войска находились в шестидесяти милях от Каира и в двадцати от Дамаска. Садат пришел к выводу, что из-за его влияния на Израиль только Соединенные Штаты могут выступить посредниками в мирном урегулировании. В то время как советское влияние уменьшалось, Генри Киссинджер стал доминирующей фигурой в мирном процессе. До своего визита на Ближний Восток в ноябре 1973 года путешествующий по миру Киссинджер никогда не посещал ни одного арабского государства. В течение следующих двух лет челночной дипломатии он совершил еще одиннадцать визитов и провел четыре крупных раунда переговоров. Центр отчаянно пытался разработать активные меры, чтобы убедить Садата в том, что Киссинджер обманет его. В ходе операции "ИБИС" служба А в FCD подделала депешу от посла Швейцарии в Вашингтоне в его министерство иностранных дел, в которой сообщалось, что специалист по Ближнему Востоку в Государственном департаменте сказал ему, что Соединенные Штаты не будут ущемлять какие-либо интересы Израиля. Подделка была показана Садату в конце 1973 года, но не оказала на него заметного влияния.66
  
   Беспокойство Центра по поводу потери влияния Соединенных Штатов на Ближнем Востоке нашло отражение в инструкциях Андропова FCD от 25 апреля 1974 года о разработке активных мер по предотвращению дальнейшего ухудшения советско-арабских отношений, принуждению антисоветски настроенных арабских политиков к обороне и подрыву влияния Запада иКитай, который в настоящее время увеличивался за счет советского бюджета.67 Центр был особенно возмущен связями Садата с ЦРУ. В октябре 1974 года сообщалось, что директор Центральной разведки Уильям Колби посетил Египет в качестве личного гостя Садата. КГБ намеревался отомстить тридцатилетнему секретарю президента по международным отношениям Ашрафу Марвану (зятю Насера), который, по его мнению, отвечал за общее руководство египетским разведывательным сообществом и отвечал за связь с Агентством.68 Отдел А разработал кампанию активных действий, целью которой было представить Марвана агентом ЦРУ. Центр придавал кампании такое значение, что в мае 1975 года направил главу Первого (североамериканского) Дирекция, Владимир Казаков, для наблюдения за заключительными приготовлениями к его реализации в каирской резидентуре.69 Статьи, разоблачающие предполагаемые связи Марвана с ЦРУ, были размещены в ливанских, сирийских и ливийских газетах.70 В ходе кампании КГБ по дезинформации против него Марвана обвинили в получении взяток и присвоении крупных сумм денег, предоставленных Египту Саудовской Аравией и Кувейтом для закупок оружия. Каирская резидентура также распространяла слухи о том, что у Марвана был роман с женой Садата, Джихан, и сообщила, что эти слухи дошли до самого Садата. Как и следовало ожидать, КГБ присвоил себе заслугу в 1976 году, когда Садат сменил Марвана на посту своего секретаря по международным отношениям.71
  
   Активные меры Службы А против Садата во многом способствовали его раннему увлечению Адольфом Гитлером.72 Сам Садат признавал в своей автобиографии, что, будучи четырнадцатилетним подростком, когда Гитлер стал канцлером Германии, он был вдохновлен тем, как фюрер намеревался "восстановить свою страну": "Я собрал своих друзей и сказал им, что мы должны последовать примеру Гитлера, двинувшись вперед ... кКаир. Они посмеялись и ушли."73 Во время Второй мировой войны Садат также был большим поклонником кампании Роммеля против британцев в Западной пустыне, а позже основал музей в его память в Эль-Аламейне. Еще в 1953 году он публично заявил, что восхищается Гитлером "от всего сердца".74 КГБ присвоил себе заслугу за вдохновляющие публикации с такими названиями, как "Анвар Садат: от фашизма к сионизму", в которых он изображался как бывший нацистский агент, продавшийся ЦРУ.75 Контроль Садата над прессой означал, что в Египте активные меры против него в основном ограничивались распространением слухов и листовок. В других арабских странах КГБ утверждал, что смог вдохновить прессу на статьи, осуждающие Садата как соучастника попыток как Соединенных Штатов, так и Израиля сохранить оккупированные территории под израильским контролем. Среди обвинений, сфабрикованных Службой А, было утверждение о том, что поддержка Садата была приобретена с помощью секретных счетов на его имя в банках, контролируемых евреями.76 Другие спецслужбы Советского блока сотрудничали в кампании активных мер. В ходе операции под кодовым названием "РАМЗЕС" венгерский АВГ подделал депешу в Государственный департамент от посла США в Каире, содержащую психологическую оценку Садата, которая пришла к выводу, что он был наркоманом, который больше не имел сексуальных отношений со своей женой и демонстрировал заметное ухудшение своих умственных способностей.77
  
   Несмотря на приоритет, отдаваемый активным мерам против Садата в арабском мире и за его пределами в годы после войны Судного дня, КГБ оставался крайне осторожным в отношении операций в самом Египте. Его предостережение распространялось и на нелегальную Египетскую коммунистическую партию, которая первого мая 1975 года объявила о своем возрождении в братских посланиях другим коммунистическим партиям по всему миру.78 Андропов поручил Центру навести справки о руководстве и составе Партии, а затем подготовить совместно с Международным отделом ЦК КПСС предложение о предоставлении ему финансовой помощи. "Передача денег непосредственно Египетской коммунистической партии, - добавил он, - опасна для нас из-за возможности утечки". Поэтому было решено продолжать передавать деньги египетским коммунистам через Иракскую партию.79 Введение Садатом ограниченной формы многопартийной демократии в 1976 году несколько облегчило лидирующим членам все еще нелегальной Коммунистической партии проведение публичных кампаний, а также облегчило КГБ поддержание контактов с ними. Трем оппозиционным "платформам" было разрешено участвовать во всеобщих выборах того года - среди них левая Национальная прогрессивная юнионистская партия (НПУП)80 возглавляемый лидером коммунистов Халедом Мохиеддином, которому КГБ дал кодовое имя ЛЮБОМИР. В 1976 году каирская резидентура передала связному коммунисту две суммы в 50 000 долларов (чуть более 18 000 египетских фунтов): одну для Коммунистической партии, другую для избирательной кампании NPUP.81
  
   На встрече с Александром Сергеевичем Куликом, преемником Кирпиченко на посту резидента в Каире, и руководством Восемнадцатого FCD (Арабские государства) Отдел в 1975 году Андропов подтвердил запрет на запуск египетских агентов в самом Египте. Он также дал указания не принимать документы от конфиденциальных контактов - вероятно, из опасения, что сотрудники КГБ могут быть пойманы на месте их получения. Нет никаких сомнений в том, что каирская резидентура была разочарована наложенными на нее ограничениями. В мае 1976 года Владимир Крючков и Н. А. Душин, глава Третьего управления КГБ (военная контрразведка) Управление подписало совместное представление Андропову с просьбой разрешить вербовку старшего офицера египетской военной разведки под кодовым именем ДЖЕРАЛЬД. Андропов ответил: "По приказу высшего руководства [Инстанций] запрещено вести агентурную работу в Арабской Республике Египет". ДЖЕРАЛЬД оставался конфиденциальным контактом.82 Файлы FCD, отмеченные Митрохиным, содержат ряд примеров бывших египетских агентов, пониженных до уровня конфиденциальных контактов, которые порвали контакт с каирской резидентурой - среди них в 1976 году ФЕДОР, полковник египетской армии, завербованный в Одессе в 1972 году,83 и МУРТАРС, сотрудник Президентской канцелярии, завербованный в Москве в 1971 году.84 В отчете Центра за 1977 год был сделан вывод, что у каирской резидентуры не было источников в "большинстве объектов проникновения". Позже в том же году было обнаружено, что ХАСАН, сотрудник Советского культурного центра в Каире, которого резидентура использовала для передачи дезинформации египетской разведке, в действительности действовал под контролем Египта.85
  
   Односторонняя денонсация Садатом советско-египетского договора о дружбе в марте 1976 года вызвала мало удивления, но предсказуемое возмущение в Центре. FCD утверждал, что это возмущение было более широко распространено. В ноябре сообщалось, вероятно, с некоторым преувеличением: "Согласно информации из египетских деловых кругов, сокращение отношений с СССР вызывает недовольство у значительной части египетской буржуазии ...": "Стремясь уменьшить недовольство в стране своей предвзятой политикой по отношению к Западу, египетское руководство предпринимает определенные шаги, которые призваны создать впечатление, что оно заинтересовано в нормализации отношений с Советским Союзом". Однако FCD с одобрением процитировал мнение бывшего премьер-министра Египта Азиза Сидки (кодовое имя НАГИБ, "Барон"): "Готовность Садата искать примирения с СССР - это простой маневр, основанный на целесообразности". Садат, по мнению Центра, стремился сблизиться с Соединенными Штатами.86
  
   Хотя Центр стремился улучшить внешний вид своих ближневосточных отчетов, цитируя конфиденциальные беседы с видными египтянами, доступ к разведданным каирской резидентуры значительно сократился с начала 1970-х годов. Одним из признаков его ограниченности был тот факт, что он был застигнут врасплох массовыми народными протестами в январе 1977 года против сокращения государственных субсидий на основные продукты питания и газ для приготовления пищи.87 За два дня беспорядков 160 человек были убиты и еще сотни ранены, прежде чем армия восстановила порядок. Правительство Садата обвинило в беспорядках "одиозный преступный заговор" "левых заговорщиков". "Многие коммунистические элементы", утверждалось в нем, проникли в NPUP и пытались использовать его для "свержения правительства и установления коммунистического режима". В течение трех месяцев 3000 египтян были арестованы и обвинены в "подрывном заговоре".88 Во время кампании против "левых заговорщиков" советник советского посольства О. В. Ковтунович посетил в его кабинете главного связного с коммунистами. Опасаясь, что его офис прослушивается, контакт сказал мало, но написал на листе бумаги: "Около 35 членов нашей организации были арестованы, а 17 скрываются. Печатный станок организации не пострадал, как и большинство районных лидеров организации. Необходимо оказать помощь семьям тех, кто был арестован или скрывается. Нам нужна срочная материальная помощь в размере 3000 египетских фунтов." Очевидно, боясь даже передать записку в его кабинете, связной подождал, пока Ковтунович уйдет, а затем передал ее ему в коридоре.89 Вероятно, в результате этого и подобных событий трех египетских коммунистов отправили на контрразведывательную подготовку в Советский Союз, чтобы дать им возможность создать партийную службу безопасности.90 Главный контакт каирской резидентуры с коммунистами направил советскому руководству свою благодарность. По его словам, только их поддержка удерживала Партию на плаву в течение 1977 года.91
  
   1 октября 1977 года Советский Союз и Соединенные Штаты подписали совместное заявление о необходимости урегулирования арабо-израильского конфликта. Москва считала, что она восстановила большую часть дипломатических позиций, которые она потеряла на Ближнем Востоке после войны Судного дня, и, наконец, добилась признания США роли СССР в мирных переговорах. Однако почти сразу же, согласно официальной истории советской внешней политики, "под давлением Израиля администрация [США] Картера вероломно нарушила соглашение".92 Всего через семь недель после подписания соглашения Садат отправился в Иерусалим, чтобы начать диалог с израильтянами. Его визит был одним из самых ошеломляющих дипломатических театральных переворотов современности. Когда 20 ноября Садат вышел из самолета в аэропорту Тель-Авива, репортер израильского радио ахнул в эфире: "Президент Садат сейчас инспектирует почетный караул израильских сил обороны. Я вижу это, но я в это не верю!" Бывший премьер-министр Израиля Голда Меир сказала о Садате и нынешнем премьер-министре Израиля Менахеме Бегине в конце визита: "Не обращайте внимания на Нобелевскую премию мира [которую Садат и Бегин должны были получить год спустя]. Дайте им обоим "Оскаров"!"
  
   Со своей обычной склонностью к теории заговора, которая никогда не проявлялась так ярко, как в его отношении к сионизму и еврейскому лобби в Соединенных Штатах, Центр интерпретировал визит Садата не столько как театральную постановку, сколько как глубоко продуманный заговор. Садат, как полагали, организовал поездку с американцами, которые знали, что это неизбежно, даже когда вероломно подписали соглашение с Советским Союзом. "Рамочная программа мира на Ближнем Востоке", подписанная Садатом, Бегином и Картером в Кэмп-Дэвиде в сентябре 1978 года, была немедленно денонсирована"Правда" как "надувательство, совершенное за спиной арабской нации, которое служит интересам Израиля, Америки, империализма и арабских реакционеров". Центр полагал, что Картер и ЦРУ заманили Садата в американо-сионистский заговор, направленный на вытеснение советского влияния с Ближнего Востока. В ответ на это была развернута усиленная кампания активных действий, обвиняющая Садата в том, что он агент ЦРУ, у которого есть вилла в Монтре, ожидающая его под круглосуточной охраной Агентства, когда он, наконец, был вынужден бежать от гнева арабской нации, которую он предал.93
  
   В марте 1979 года Садат вернулся в Соединенные Штаты, чтобы подписать мирный договор с Израилем на церемонии на Южной лужайке Белого дома, на которой присутствовали высокие гости и тележурналисты со всего мира. Как и после Кэмп-Дэвидского соглашения шестью месяцами ранее, Садата приветствовали по возвращении в Каир огромные восторженные толпы, убежденные, что они стали свидетелями рассвета новой эры мира и процветания. Были достоверные сообщения о том, что египетские таксисты предлагали бесплатные поездки израильским посетителям. Первоначально оппозиция руководства NPUP Кэмп-Дэвиду вызвала недовольство даже среди некоторых рядовых членов организации. Однако в большей части арабского мира к Садату относились как к парии, который продался Израилю. Египет был исключен из Лиги арабских государств, которая перенесла свою штаб-квартиру из Каира в Тунис. Возможно, около 2 миллионов египтян, работавших в других арабских странах, были отправлены домой. В Египте, поскольку новая эра процветания не наступила, эйфория уступила место разочарованию.94 Хотя в марте 1979 года был подписан израильско-египетский мирный договор, планы, разработанные в Кэмп-Дэвиде по более широкому урегулированию арабо-израильского конфликта, ни к чему не привели. Противники Садата обвинили его в предательстве палестинского народа и усилении израильского контроля над оккупированными территориями.
  
   Каирская резидентура утверждала, что в 1979 году, благодаря своим связям с коммунистами, ей удавалось вдохновлять статьи в прессе, публичные собрания и вопросы в Народном собрании.95 Судебные процессы 1978-79 годов над обвиняемыми в соучастии в "заговоре" в январе 1977 года предоставили НПУП платформу для нападок на режим Садата, которые в противном случае она не смогла бы озвучить публично. Мохиеддин объявил, что NPUP представляет собой "демократический комитет по защите свобод, включающий адвокатов, которые не являются членами партии, объединяющийся вокруг принципа предоставления всех гарантий юридической защиты лицам, заключенным в тюрьму за их мнения, и поддержки их семей". Улики против большинства арестованных были слишком шаткими даже для того, чтобы их можно было привлечь к суду. В большинстве других дел подсудимые были признаны невиновными или получили мягкие приговоры. Было всего двадцать приговоров к тюремному заключению, ни один из которых не превышал трех лет. Сам Мохиеддин успешно подал в суд на проправительственную прессу, когда его обвинили в непатриотичном поведении из-за его оппозиции мирной политике Садата с Израилем, и ему был присужден ущерб в размере 20 000 египетских фунтов.96
  
   Помимо получения не менее 100 000 долларов в год для Египетской коммунистической партии, главный контакт с коммунистами каирской резидентуры также запросил - и, вероятно, получил - аналогичную ежегодную сумму для NPUP.97 Один из ее лидеров в частном порядке признал в 1978 году, что без 100 000 долларов в год из Москвы NPUP "рискует развалиться. От этих денег зависела судьба левого движения в Египте. "98 У Центра были грандиозные планы по формированию "фронта против Садата" на базе НПУП, который, по его мнению, должен был организовать народную оппозицию его "проимпериалистической" политике.99 Его планы, однако, не достигли ничего существенного. Несмотря на тактические успехи, НПУП не смогла мобилизовать массовую поддержку. На выборах в Народное собрание в 1983 году она набрала всего 4 процента голосов.100
  
   Вероятно, ни один другой лидер Третьего мира не вызывал в Москве такого отвращения, как Садат. Находясь в Центре в конце 1970-х годов, Олег Гордиевский слышал, как несколько возмущенных офицеров КГБ говорили, что его следует убрать. Хотя нет никаких доказательств того, что Центр когда-либо был замешан в подобном заговоре, он знал, что некоторые из его контактов были. В декабре 1977 года была получена информация о том, что на секретной встрече в Дамаске между руководителями сирийской разведки и Народного фронта освобождения Палестины обсуждались планы убийства как Садата, так и Ашрафа Марвана.101 6 октября 1981 года, в годовщину начала войны Судного дня, Садат был убит фанатиками-фундаменталистами во время смотра военного парада. Хотя в файлах, отмеченных Митрохиным, нет никаких указаний на то, что КГБ заранее предупреждал о заговоре с целью убийства, новость о том, что он удался, была встречена ликованием в Центре102 - и, несомненно, в Кремле.
  
   Почти десять лет спустя после смерти Садата Громыко все еще с трудом сдерживал свою ненависть к нему: "Его называют "египетской тьмой" в честь самого большого пылевого облака в истории человечества, которое осело на Египет 3500 лет назад, когда извергся вулканический остров Санторини ... Всю свою жизнь он страдал манией величия, но это приобрело патологические масштабы, когда он стал президентом. "103 В основе крика ярости Громыко лежало его сознание того, что эпоха Садата стала свидетелем полного провала советской политики в Египте и потери крупнейших военных, экономических и политических инвестиций, которые Москва сделала в любой стране Третьего мира, вплоть до беспрецедентного одобрения роспуска Египетской коммунистической партии в 1965 году. Но политическая система, которая позволила Садату осуществить то, что он назвал "корректирующей революцией" начала 1970-х годов и убрать просоветскую группу с позиций власти, была создана Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер. Президентская система, разработанная Насером, была тонко замаскированной структурой личного правления, которая сохранилась практически нетронутой в двадцать первом веке. Главным результатом предположительно демократических реформ, проведенных Садатом и его преемником, бывшим вице-президентом Хосни Мубараком, было усиление клиентелизма, на котором основывалось президентское правление. Даже НПУП, с которым в начале 1980-х годов Москва связывала свои надежды на возвращение к советско-египетскому союзу, в конечном итоге уступил клиентелизму режима Мубарака. Переход НПУП от конфронтации к сотрудничеству был воплощен в 1995 году назначением Мубараком одного из ее лидеров, Рифаата аль-Саида, в Консультативный (Шура) совет. "Было безумием, - заявил Саид, - изолировать себя от системы, частью которой мы являемся".104
  
   9
  
   Иран и Ирак
  
   Во время Второй мировой войны Красная Армия вместе с войсками своих западных союзников оккупировала Иран. Советская разведка использовала оккупацию, чтобы установить свое крупнейшее присутствие далеко за пределами своих границ с почти сорока резидентурами и подразделениями. В главной резидентуре в Тегеране было 115 оперативных сотрудников. Их главной задачей, как и в соседних областях Советского Союза, было выявление, похищение и ликвидация тех, кого Сталин считал "антисоветскими" элементами.1 Только сильное послевоенное давление со стороны Соединенных Штатов и Великобритании убедило Советский Союз прекратить военную оккупацию в 1946 году. В течение почти двух десятилетий после этого Москва надеялась, а Запад боялся, что иранская революция приведет к власти просоветский режим. Мухаммед Реза Пехлеви, ставший шахом в 1941 году незадолго до своего двадцать второго дня рождения, чувствовал себя неуютно на "павлиньем троне". В 1949 году группа членов Туде (коммунистической) партии из иранского офицерского корпуса совершила покушение на его жизнь.2 Хотя шах выжил, его власть была ослаблена два года спустя, когда он уступил общественному давлению и назначил эксцентричного националиста доктора Мухаммеда Моссадека своим премьер-министром. Моссадык быстро национализировал нефтяную промышленность - к возмущению британского правительства, которому принадлежало 50 процентов акций иранской нефтяной компании.
  
   И Великобритания, и, что еще больше, Соединенные Штаты сильно преувеличивали подверженность Моссадыка коммунистическому влиянию. Когда Дуайт Д. Эйзенхауэр стал президентом в январе 1953 года, сэр Энтони Иден, министр иностранных дел в правительстве Уинстона Черчилля, нашел его "одержимым страхом перед коммунистическим Ираном". Шесть месяцев спустя ЦРУ и SIS совместно организовали переворот, который сверг Моссадыка и восстановил власть шаха. По словам Кермита Рузвельта, офицера ЦРУ, ответственного за планирование переворота, эмоциональный Шах сказал ему после этого: "Я обязан своим троном Богу, моему народу, моей армии - и вам!" Затем он полез во внутренний карман и подарил Рузвельту большой золотой портсигар. На обратном пути в Вашингтон Рузвельт заехал в Лондон, чтобы лично проинформировать Черчилля. Он нашел премьер-министра приподнятым в постели, оправляющимся от инсульта, но жаждущим услышать отчет о перевороте из первых рук. "Молодой человек, " сказал Черчилль, когда Рузвельт закончил свой брифинг, " если бы я был на несколько лет моложе, я бы ничего так не любил, как служить под вашим командованием в этом великом предприятии!"Эйзенхауэр был в равной степени полон энтузиазма. Он записал в своем дневнике, что захватывающий доклад Рузвельта "больше похож на роман, чем на исторический факт". Однако краткосрочный успех переворота был в значительной степени перевешен долгосрочным ущербом для американской и британской политики в Иране.3 Активным мерам КГБ было легко поощрять широко распространенное в Иране убеждение в том, что ЦРУ и SIS продолжают участвовать в зловещих тайных заговорах. Даже шах время от времени подозревал Агентство в заговоре против него. Центр изо всех сил старался вызвать у него подозрения.
  
   Тем не менее, в течение четверти века после переворота 1953 года влияние ЦРУ в Тегеране с комфортом превышало влияние КГБ. Запрет партии "Туде" и изгнание ее руководства означали, что Центр не мог рассчитывать в Иране на помощь, которую он получал от братских партийных лидеров в ряде других стран Ближнего Востока. В 1957 году, чтобы контролировать и запугивать внутреннюю оппозицию, шах с помощью ЦРУ и Моссада создал новую организацию государственной безопасности и разведки, более известную под аббревиатурой САВАК, которая быстро приобрела устрашающую репутацию за жестокость. Через два года после своего основания Иран и Израиль подписали секретное соглашение о разведывательном и военном сотрудничестве.4
  
   КГБ ответил серией активных мер, которым, по-видимому, придавал преувеличенное значение. В конце 1957 года глава советского отдела Министерства иностранных дел Ирана был пойман в ловушку агентом КГБ, который якобы незаконно менял деньги во время визита в Москву, и доложил об этом иранскому послу. Согласно отчету КГБ, он был уволен по личному приказу шаха и заменен менее антисоветски настроенным преемником.5 Однако наиболее эффективной тактикой Центра было использовать сохраняющееся у шаха чувство незащищенности и повторяющиеся опасения по поводу двурушничества США. В феврале 1958 года служба А подделала письмо американского госсекретаря Джона Фостера Даллеса своему послу в Тегеране, в котором принижались способности шаха и подразумевалось, что Соединенные Штаты замышляют его свержение. Тегеранская резидентура распространила копии письма среди влиятельных иранских парламентариев и редакторов в уверенном ожидании, что одно из них попадет в поле зрения шаха, что и произошло должным образом. Согласно досье КГБ об операции, Шах был полностью захвачен сфабрикованным письмом Даллеса и лично дал указание отправить копию в посольство США с требованием объяснений. Хотя посольство отвергло это как подделку, резидентура в Тегеране сообщила, что ее опровержениям не поверили. Предположительно пренебрежительные ссылки Даллеса на шаха, как говорили, были частой темой разговоров шепотом среди иранской элиты.6 Влияние этих оскорблений на неуверенную личность шаха было тем сильнее, что придворная культура "затенения" обычно защищала его от любого намека на критику.
  
   Раздражение шаха Соединенными Штатами усилилось из-за того, что они не предоставили столько военной помощи, сколько он хотел. В 1959 году он заигрывал с идеей подписания пакта о ненападении с Советским Союзом, если его требования не будут выполнены Вашингтоном. Даллес в частном порядке жаловался, что шах приближается к "тактике шантажа".7 Трения между Тегераном и Вашингтоном умело усугублялись Центром. В 1960 году служба А сфабриковала секретные инструкции Пентагона, предписывающие миссиям США в Иране и других странах Третьего мира сотрудничать в шпионских операциях против стран, в которых они были аккредитованы, и помогать в операциях по свержению режимов, которые Вашингтон не одобрял. Копии поддельных инструкций были отправлены в ноябре в посольства мусульманских государств в Тегеране предположительно недовольным иранцем, работающим на военную миссию США. И снова, как и предполагал Центр, иранское правительство сочло подделку подлинной и обратило на нее внимание шаха. Посол США был вызван министром иностранных дел Ирана и потребовал объяснений. В результате активных мер, по данным тегеранской резидентуры, в 1961 году шах лично отдал приказ о замене ряда проамерикански настроенных иранских офицеров.8
  
   КГБ также утверждал, что повлиял на выбор шахом его третьей (и последней) жены, двадцатиоднолетней Фарах Диба, которая, как он ошибочно полагал, симпатизировала коммунистам. Центр хвастался, что, когда г-жа Диба изучала архитектуру в Париже, агент КГБ убедил иранского атташе по культуре Джахангира Тафазоли представить ее шаху.9 Хотя она не знала об интересе к ней КГБ, переписка Фараха Диба с ее матерью показывает, что в хвастовстве Центра была доля правды. Ее первая встреча с шахом состоялась на приеме в иранском посольстве во время его визита в Париж весной 1959 года. Тафазоли взял госпожу Дибу за руку и попытался отвести ее на встречу с шахом. Застенчивая госпожа Диба держалась особняком, но когда Шах заговорил с ней позже на приеме, она сказала своей матери, что, - тут же добавила Тафазоли, - мадемуазель очень хорошая ученица. Она первая в своем классе и очень хорошо говорит по-французски."Госпожа Диба добавила, что было "очень мило со стороны [Тафазоли] сказать так много хороших вещей обо мне". Двоюродный брат, который был на приеме, сказал ей, что она явно понравилась шаху, и он смотрел на нее, когда она выходила из комнаты. "Конечно, - написала г-жа Диба, " все это просто разговоры".10 Однако всего несколько месяцев спустя она и шах обручились. Неуместный интерес КГБ к будущей императрице, по-видимому, был вызван тем фактом, что у нее был круг друзей-студентов-коммунистов в парижском обществе кафе "Левый берег", которое она часто посещала. Друг, который убедил ее пойти на демонстрацию в поддержку алжирцев, "борющихся с французским империализмом", позже был заключен в тюрьму в Иране как член партии Туде.11 Центр был также воодушевлен тем фактом, что один из ее родственников, неизвестный Фарахе Дибе, был агентом КГБ под кодовым именем РИОН.12 КГБ, однако, не смог понять, что она осталась такой, какой ее воспитали, убежденной роялисткой.
  
   Хотя Фара Диба пошла на проалгерийскую демонстрацию, чтобы противостоять насмешкам о том, что ей не хватило смелости сделать это, она вспоминает, что мировоззрение ее друзей-коммунистов и попутчиков-путешественников было "мрачным и глубоко удручающим": "Они были так молоды, но уже, казалось, были против всего мира, чрезвычайно кислый и горький. Можно было подумать, что, по их мнению, на этой планете не было ничего, что стоило бы хранить, кроме Советского Союза. "13
  
   Как только Фарах Диба стала императрицей Ирана в декабре 1959 года, стало ясно, что КГБ недооценил ее. Радикализм новой императрицы проявился не в ее политике, а в ее художественных вкусах. Фара Диба шокировала как шиитское духовенство, так и консервативных иранцев своим покровительством авангардному западному искусству. В то время, когда, как выразился один иранский бизнесмен, "мы только начинали слушать Баха", интерес императрицы к Штокхаузену казался шокирующим.14
  
   В течение нескольких лет после его женитьбы на Фарах Диба положение шаха все еще казалось далеко не безопасным. На своей встрече на высшем уровне с Джоном Ф. Кеннеди в Вене в 1961 году Хрущев уверенно предсказал, что Иран попадет в советские руки, как гнилой фрукт. ЦРУ также считало, что на карту поставлена иранская революция. Согласно оценке национальной разведки за 1961 год, "Глубокие политические и социальные изменения в той или иной форме практически неизбежны."Среди тех, кто замышлял заговор против шаха, был жестокий глава САВАК, генерал Теймур Бахтияр, которого шах уволил после получения предупреждения от ЦРУ.15 Шаху также пришлось пережить еще несколько покушений. По словам перебежчика из КГБ Владимира Кузичкина, одно из покушений было организовано КГБ и одобрено лично Хрущевым. В феврале 1962 года Фольксваген-жук, начиненный взрывчаткой нелегала КГБ, был припаркован на маршруте, по которому шах ехал в Меджлис (иранский парламент). Когда кортеж шаха проезжал мимо фольксвагена, нелегал нажал на пульт дистанционного управления, но детонатор не взорвался.16 Больше не было заговора КГБ с целью убийства шаха, в значительной степени из-за резкого сокращения числа убийств за рубежом после разрушительной международной огласки, которую получил суд в Западной Германии в конце года над одним из ведущих убийц Центра, Богданом Сташинским.17
  
   В эпоху Хрущева саботаж заменил убийство как наиболее важную из "специальных акций", за которые отвечал FCD. В основе его планирования диверсий лежало выявление иностранных целей, в основном на Западе, и подготовка к их уничтожению во время войны или других кризисов советскими диверсионно-разведывательными группами (диверсионно-разведывательные группы или ДРГ), действующими совместно с местными коммунистическими или другими партизанами.18 В Иране была проведена большая подготовка к саботажу, чем в любой другой незападной стране. Между 1967 и 1973 годами ряд посадочных площадок, баз и складов оружия для ДРГ в Иранском Курдистане, Иранском Азербайджане и Абадане были отобраны, сфотографированы и детально разведаны, в основном нелегалами КГБ. Азербайджанскому, казахскому и киргизскому КГБ было приказано оказывать содействие в вербовке нелегалов, которые могли бы сойти за членов одной из этнических групп Ирана, и помогать в создании незаконных резидентур на иранской территории.19 После призыва Андропова в 1967 году к новому "наступлению с целью парализовать действия наших врагов", главным приоритетом отдела FCD V стало планирование "специальных акций политического характера" - использование саботажа и других форм насилия в мирное время для продвижения советской политики. Офицерам линии F в резидентурах, которые подчинялись отделу V, было поручено проявлять большую изобретательность в разработке "специальных действий", в которых рука КГБ была бы незаметна.20 Только в Тегеране была проведена тщательная подготовка к бомбардировкам двадцати трех крупных зданий (среди них королевские дворцы, основные министерства, главный железнодорожный вокзал, штаб-квартиры полиции и САВАК, теле- и радиоцентры), а также ключевых пунктов системы электроснабжения и пятнадцати телефонных станций.21 Однако ни одна из этих тщательно продуманных схем не вышла за рамки стадии планирования. В сентябре 1971 года дезертирство офицера линии F лондонской резидентуры, Олега Адольфовича Лялина, поставило под угрозу многие планы отдела V и привело к отзыву большинства других офицеров линии F. Хотя планирование КГБ "специальных акций политического характера" продолжалось, они больше никогда не имели прежнего приоритета.22
  
   В конце 1960-х годов режим шаха, казалось, стабилизировался. Соединенные Штаты, чья военная помощь была в гораздо больших масштабах, чем десятилетием ранее, рассматривали партнерство с Ираном и Саудовской Аравией как ключ к сохранению доступа Запада к нефти Персидского залива. Шах приобрел на Западе образ просвещенного деспота, доблестно проводящего либеральные реформы вопреки фанатичной оппозиции. Вашингтон и другие западные столицы предпочли закрыть глаза, когда шах использовал САВАК для подавления протестов левых боевиков, независимо мыслящих либералов и исламских активистов, главным из которых был аятолла Хомейни.23 В брифинге для президента Линдона Джонсона перед визитом в Вашингтон в 1968 году премьер-министра Ирана Амира Аббаса Ховейды предупреждалось: "Следует избегать вопросов о партийной политике, потому что иранский парламент является однопартийным органом, отобранным шахом в стремлении к "управляемой демократии". Свобода прессы также является щекотливой темой. "24 Хотя Советский Союз поддерживал официальный сердечный тон в своих отношениях с Ираном, он хорошо понимал, что проигрывает Соединенным Штатам борьбу за влияние в Тегеране. Назначение в 1973 году бывшего директора Центральной разведки Ричарда Хелмса послом США в Тегеране, казалось, продемонстрировало, что особые отношения между шахом и ЦРУ пережили разрушение в результате активных мер КГБ. Советский посол Владимир Ерофеев насмешливо сказал Ховейде: "Мы слышали, что американцы посылают в Иран своего шпиона номер один."Американцы - наши друзья", - парировал Ховейда. "По крайней мере, они не посылают к нам своего шпиона номер десять!"25
  
   В начале 1970-х годов самым надежным главным союзником Советского Союза на Ближнем Востоке все чаще становился главный региональный противник Ирана - Ирак. Озабоченность баасистского режима в Багдаде заговорами против него, возможно, даже большей, чем у шаха, была умело использована КГБ, который приписал себе большую заслугу в том, что предупредил президента Ахмада Хасана аль-Бакра и других иракских лидеров о заговоре против них в январе 1970 года. Иракское правительство заявило, что заговорщики действовали в сговоре с " реакционное правительство в Иране", с которым у него был серьезный пограничный спор из-за водного пути Шатт-эль-Араб, и выслал иранского посла. В декабре Иран, в свою очередь, обвинил Ирак в заговоре с целью свержения шаха. Дипломатические отношения между двумя государствами были разорваны в следующем году. Багдадская резидентура с удовлетворением сообщила, что в результате ее активных мер были арестованы и казнены многие "реакционные" армейские офицеры и политики, в том числе бывший военный губернатор Багдада, которого она обвиняла в массовом убийстве иракских коммунистов семью годами ранее.26 В 1972 году другая операция активных действий под кодовым названием "ФЕМИДА" скомпрометировала еще больше иракских "реакционеров", которых обвинили в контактах с САВАК и СИС.27 Одновременно Москва оказала давление на несколько сопротивляющуюся Иракскую коммунистическую партию (ИКП), чтобы добиться соглашения с режимом Баас.28 В апреле 1972 года Советский Союз и Ирак подписали пятнадцатилетний договор о дружбе и сотрудничестве. Месяц спустя в иракский кабинет вошли два коммуниста. В июле 1973 года БААС и ИКП объединились в Прогрессивный национально-патриотический фронт (ННПФ), в котором доминировала БААС.29
  
   Одновременно КГБ поддерживал тайные контакты в северном Ираке с лидером Демократической партии Курдистана (ДПК) муллой Мустафой Барзани (кодовое имя РАИС), который провел более десяти лет в изгнании в Советском Союзе после Второй мировой войны. С 1968 по 1972 год КГБ провел двадцать три операции по передаче средств Барзани.30 В 1973 году, после серии столкновений с иракскими войсками, Барзани публично обвинил багдадское правительство в двуличии и двурушничестве. Вынужденная выбирать между режимом Баас и курдами, Москва выбрала БААС. Преданный Советским Союзом, Барзани вместо этого обратился к Ирану, Соединенным Штатам и Израилю, которые оказывали ему тайную поддержку. В 1974 году между курдами и режимом Баас началась полномасштабная война. На пике своего могущества 45 000 курдских партизан удалось сковать более 80 000 иракских военнослужащих, что составляет 80 процентов от общего числа. Согласно докладу ООН, 300 000 человек были вынуждены покинуть свои дома. Война закончилась победой Багдада в 1975 году, когда Иран и Ирак урегулировали свои разногласия, а шах прекратил поддержку курдов. Барзани был вынужден эмигрировать в Соединенные Штаты, где он умер четыре года спустя. В июле 1975 года Ирак стал первой ближневосточной страной, принятой в СЭВ со статусом наблюдателя.31
  
   С 1969 года британское посольство в Багдаде правильно идентифицировало Саддама Хусейна как "предполагаемого наследника" президента Бакра. Посольство сочло его "презентабельным молодым человеком" с "обаятельной улыбкой", который, несмотря на свою репутацию "партийного экстремиста", мог бы "смягчиться" с дополнительной ответственностью. Выступая "с большой теплотой и, несомненно, казавшейся искренностью", Саддам заверил британского посла, что отношения Ирака с Советским блоком "были навязаны ему центральной проблемой Палестины", и выразил, по-видимому, "искреннюю" надежду на улучшение отношений с Великобританией и Соединенными Штатами. Посол охарактеризовал Саддама как "грозного, целеустремленного и упрямого члена иерархии баасистов, но такого, с которым, если бы только можно было чаще видеть его, можно было бы вести дела".32 Москва, однако, была впечатлена совсем другой стороной коварной личности иракского наследника престола. Увлечение Саддама Хусейна карьерой Иосифа Сталина, казалось, предоставило необычную возможность для укрепления советско-иракских отношений. Приспешникам Саддама часто приходилось выслушивать его нудные описания диктаторских полномочий Сталина. Курдский политик, доктор Махмуд Осман, посетивший его частные апартаменты, был поражен не только ящиками виски Johnnie Walker, но и его книжной полкой с работами о Сталине, переведенными на арабский язык. "Вы, кажется, любите Сталина", - сказал ему Отман. "Да, - ответил Саддам, - мне нравится, как он управлял своей страной". КГБ организовал тайные посещения Саддамом всех вилл, которые были зарезервированы для личного пользования Сталина вдоль побережья Черного моря. Биограф Сталина Саймон Себаг Монтефиоре убедительно доказал, что среди качеств, которыми так восхищался Саддам, было садистское удовольствие Сталина от уничтожения своих врагов. "Мое величайшее наслаждение, - однажды признался Сталин, - пометить своего врага, тщательно отомстить за себя, а затем лечь спать". Саддам разделял схожее мышление.33
  
   Надежды Москвы превратить Ирак в свой главный ближневосточный плацдарм нашли отражение в ее растущих военных инвестициях. С 1974 по 1978 год Ирак был главным получателем советской военной помощи странам Третьего мира. Советский плацдарм в Багдаде, однако, всегда был небезопасен. После того, как курдское сопротивление, по-видимому, было сломлено в 1975 году, жестокий режим Баас после этого меньше нуждался в поддержке коммунистов и приступил к достижению полного подчинения ИКП. Отчаянно пытаясь избежать открытого разрыва с Багдадом, Москва не выразила публичного протеста по поводу открытого преследование иракских коммунистов, начавшееся в 1977 году. Иракским лидером, наиболее подозрительно относившимся к связи между СССР и ИКП, вероятно, был Саддам Хусейн, чье восхищение Сталиным не распространялось на симпатии к иракским коммунистам. Подозрения Саддама в заговоре с целью подготовки коммунистического захвата власти в Ираке подпитывались советской поддержкой переворота в Афганистане в апреле 1978 года, который привел к власти марксистский режим во главе с Нуром Мухаммедом Тараки. Режим БААС в Ираке быстро осудил "раболепие ИКП перед Москвой". Двадцать один член партии был казнен по обвинению в "создании тайных групп внутри иракских вооруженных сил". "Советский Союз, - заявил Саддам Хусейн, - не будет удовлетворен, пока весь мир не станет коммунистическим".34
  
   Когда партия была вынуждена уйти в подполье, член Политбюро ИКП Заки Хайри (кодовое имя СЕДОЙ, "Лысый") попросил резидента КГБ в Багдаде взять партийные архивы на хранение. В ходе тщательно продуманной операции 18 августа 1978 года, одобренной Центром, автомобиль ICP с тремя чемоданами партийных документов проследовал по заранее оговоренному маршруту через Багдад, под наблюдением офицеров КГБ, к секретному месту встречи, где архивы были перенесены в машину резидентуры.35 В ноябре А. А. Барковский, советский посол в Ираке, сообщил в Москву, что трое из семи членов Политбюро, включая генерального секретаря Азиза Мухаммеда (кодовое имя ГЛАВНЫЙ, "Глава"), уехали за границу несколькими месяцами ранее. По словам посла, их отсутствие вызвало большие подозрения у режима БААС, который, несомненно, подозревал, что готовится заговор.36 Его подозрения были бы еще сильнее, если бы он знал, что Мухаммед находится в изгнании в Москве и общается с ICP через резидентуру в Багдаде.37
  
   В начале 1979 года чистка членов ИКП усилилась. В мартовском номере "Уорлд Марксист ревью" иракская коммунистка Назиба Дулайми заявила, что, помимо казней партийных активистов, "более 10 000 человек были арестованы и подвергнуты психическим и физическим пыткам". Она наивно выразила уверенность, что "братские коммунистические и рабочие партии" потребуют "немедленного прекращения репрессий против коммунистов и их друзей в Ираке". Советская коммунистическая партия, однако, хранила молчание. В то время, когда Ирак был на переднем крае арабской кампании, направленной на то, чтобы помешать администрации Картера заключить мирный договор между Египтом и Израилем, Москва трусливо стремилась не настраивать Багдад против себя. Пытки и казни иракских коммунистов имели в глазах советского союза меньшее значение, чем попытки Ирака сорвать ближневосточный мирный процесс.38
  
   Жестокие преследования иракских коммунистов в 1978-79 годах совпали с быстрым упадком и падением власти шаха в Иране. Как и западные спецслужбы, КГБ был застигнут врасплох. В течение двенадцати лет пребывания Ховейды на посту премьер-министра (1965-77) тегеранская резидентура имела ограниченный успех в проникновении в режим. Два его самых важных иранских агента в этот период, генерал Ахмад Могареби, под кодовым именем MAN,39 и родственник Ховейды под кодовым именем ЖАМАН, оба были завербованы, по-видимому, в качестве идеологических агентов, в первые годы холодной войны. Могареби в последние годы правления шаха отвечал за закупки оружия у Соединенных Штатов и других западных государств. По словам Владимира Кузичкина, который позже дезертировал из тегеранской резидентуры, он "считался лучшим агентом резидентуры" и имел "бесчисленные связи в различных сферах иранской жизни, включая двор шаха, правительство и САВАК".40 Могареби становился все более наемным агентом, растущая значимость которого отражалась в его ежемесячной зарплате, увеличенной в 1972 году со 150-200 до 330 конвертируемых рублей в месяц, а в 1976 году - до 500 рублей. В 1976 году он был награжден орденом Красного Знамени. Из-за нехватки высококачественных разведданных из других источников в 1976-77 годах резидентура нарушала обычные процедуры безопасности, связываясь с Могареби каждые две недели.41 Обычным способом связи была радиосвязь из машины резидента, обычно припаркованной в пределах 1500 метров от его дома.42 За встречи со своим куратором Борисом Кабановым (которого Кузичкин вспоминает как "Всеобщего любимца, с чувством юмора, добродушного, спокойного, всегда улыбающегося..."),43 Могареби выходил из своего дома и встречался с ближайшей машиной. Тот факт, что автомобиль резидентуры с дипломатическими номерами можно было видеть вблизи дома Могареби каждые две недели, вполне мог привести к его аресту САВАКОМ в сентябре 1977 года.44
  
   КГБ счел ЖАМАНА гораздо менее надежным, чем Могареби. Когда в 1952 году он был завербован в качестве идеологического агента, он восхвалял Советский Союз как "оплот прогресса в борьбе против империализма и англо-американского господства в Иране". Его досье КГБ, однако, жалуется, что он иногда был "неуправляемым". В 1956 году он шокировал своего контролера, осудив советское подавление Венгерского восстания. К тому времени, когда его родственник Амир Аббас Ховейда стал премьер-министром, идеологическая приверженность ЖАМАНА советскому делу сошла на нет. Хотя в его досье утверждается, что он придерживался более прозападных взглядов по карьеристским соображениям, в нем также признается, что он стал искренне предан шаху, которому был обязан своей карьерой в официальной бюрократии. Тегеранская резидентура сообщила, что из-за его личного богатства у нее не было средств оказать на него финансовое давление. В середине 1970-х годов ЖАМАН, тем не менее, принимал участие в операциях КГБ "активные меры", передавая дезинформацию, подготовленную Службой А, шаху, а также американским, египетским, пакистанским и сомалийским контактам. В 1977 году КГБ подарил ЖАМАНУ пару запонок стоимостью в тысячу долларов за его помощь в продвижении активных мер советского Союза.45
  
   Летом 1977 года экономический кризис и растущее недовольство ростом цен и ежедневными отключениями электроэнергии в Тегеране привели к отставке Ховейды с поста премьер-министра. В течение следующего года вновь прибывший советский посол Владимир Виноградов, ранее работавший в Каире, регулярно навещал Ховейду дома. САВАК, как и следовало ожидать, проявлял пристальный интерес к его передвижениям. Однажды Ховейда сказал Виноградову, что он видел отчет САВАКА шаху, в котором он жаловался на то, что у них были "долгие политические дискуссии".46 Когда беспорядки выплеснулись на улицы Тегерана, лозунги, используемые демонстрантами, были в основном религиозными, а не политическими: Аллах Ахбар!, затем все чаще Аллах Ахбар! Хомейни Рахбар!("Бог велик! Хомейни - наш лидер!"). Моджахеды и федаины, левые группировки, которые организовывали демонстрации и забастовки, выбрали одни и те же лозунги, чтобы завоевать народную поддержку.47 Резидентура КГБ не восприняла всерьез религиозный пыл тегеранских демонстраций и вместо этого возлагала свои надежды на перспективу левой революции, которая свергнет шаха с власти. Центр был гораздо менее оптимистичен в отношении перспектив иранских левых. "Наиболее вероятной альтернативой шаху, если бы он покинул политическую сцену, - полагал он, - были бы военные. Оппозиция режиму в Иране слаба и нескоординирована. В целом оппозиция в Иране не представляет угрозы для нынешнего режима ..."48 Ни КГБ, ни большинству западных спецслужб еще не приходило в голову, что семидесятипятилетний шиитский фундаменталист Аятолла Хомейни, который последние тринадцать лет жил в изгнании, представляет какую-либо серьезную угрозу для шаха.49 Гэри Сик, ответственный за Иран в Совете национальной безопасности США, оглядываясь назад, отметил: "Идея народной революции, ведущей к созданию теократического государства, казалась настолько неправдоподобной, что казалась абсурдной". По этому вопросу и Белый дом, и Кремль были согласны. Посетив Тегеран в начале 1978 года, президент Джимми Картер провозгласил в новогоднем тосте: "Иран - остров стабильности в одной из наиболее неспокойных частей мира". Всего год спустя шах был вынужден отречься от престола.50
  
   Широко разрекламированный арест Могареби в сентябре 1977 года привел к тому, что Кузичкин назвал "разведывательным вакуумом" в тегеранской резидентуре. В качестве меры предосторожности было приказано приостановить операции агентов и подготовить оценку ущерба. Поскольку ЖАМАН находился за границей, у резидентуры в любом случае не было другого агента, способного обеспечить высококачественную разведывательную информацию в этот критический период.51 Проблемы резидентуры усугублялись иранским отказом в выдаче виз ряду сотрудников FCD, которых Центр намеревался разместить в Тегеране. Во время посещения дома Ховейды в феврале 1978 года Виноградов спросил, может ли он обратиться к властям, чтобы помочь получить визы. Ховейда отказался. "Я скажу вам откровенно, что происходит", - ответил он. "Дело в том, что САВАК не хочет пускать КГБ в Иран".52 К этому времени условия работы в Тегеране стали настолько сложными, а наблюдение за советским посольством настолько жестким, что резидентура обратилась в Центр с просьбой принять ответные меры против иранского посольства в Москве. Его предложения о преследовании сотрудников иранского посольства включали слив тормозной жидкости из их автомобилей и проколы шин.53
  
   Хотя оперативные сотрудники под дипломатическим прикрытием в тегеранской резидентуре едва могли работать, нелегалам КГБ удалось в 1977 году спрятать секретный склад оружия из двадцати семи пистолетов "Вальтер" и 2500 патронов в закрытом почтовом ящике (DLB) в пригороде Тегерана.54 В соответствии с обычной практикой КГБ, DLB, вероятно, был оснащен миной-ловушкой "Молния", которая предназначалась для уничтожения содержимого в случае любой попытки вскрыть его сотрудниками, не являющимися сотрудниками КГБ. Поскольку КГБ вряд ли рискнул бы попытаться вернуть оружие позже, тайник все еще может быть там и в опасном состоянии. (Заминированный тайник с коммуникационным оборудованием КГБ в Швейцарии, местонахождение которого было определено Митрохиным, взорвался при обстреле из водомета. По данным Федеральной прокуратуры Швейцарии, "Любой, кто попытался бы переместить контейнер [в тайнике], был бы убит".)55 Хотя назначение тайника с оружием не указано в краткой записке Митрохина о незаконной операции, в результате которой он был создан, оружие, вероятно, предназначалось для использования в случае народного восстания против шахского режима. Весной 1978 года сотрудник отдела по связям с общественностью тегеранской резидентуры под дипломатическим прикрытием Виктор Казаков уверенно сказал американскому контакту, что шах будет свергнут "угнетенными массами, восставшими, чтобы сбросить свои оковы".56 Все еще запрещенная партия Туде (Коммунистическая), действующая через подставные организации, начала проявлять новые признаки жизни, распространяя антишахские листовки и новостной бюллетень, тайно выпускаемый с помощью тегеранской резидентуры и советского информационного агентства ТАСС.57 Однако летом 1978 года большинство экспертов по Ближнему Востоку в Центре все еще считали, что режим шаха слишком силен, чтобы быть свергнутым в обозримом будущем.58 В июле 1978 года на встрече в Москве с резидентом Тегерана Иваном Анисимовичем Фадейкиным Андропов был менее обеспокоен возможными последствиями свержения шаха, чем угрозой, которую представлял для южных границ Советского Союза союз шаха с Соединенными Штатами. Андропов поручил Фадейкину активизировать активные меры, направленные на дестабилизацию шахского режима и нанесение ущерба его отношениям с Соединенными Штатами и их союзниками.59
  
   По мере ухудшения положения шаха он все чаще прибегал к теориям заговора, чтобы объяснить свои неудачи. Активные меры КГБ, вероятно, имели, по крайней мере, некоторый успех в укреплении его подозрений в отношении Соединенных Штатов. "Почему [американцы] придираются ко мне?" - жалобно спросил он своих советников летом 1978 года.60 КГБ скармливал шаху дезинформацию о том, что ЦРУ планирует устроить беспорядки в Тегеране и других городах, чтобы свергнуть его, и что Вашингтон ищет преемника, который мог бы стабилизировать страну после его свержения с помощью армии и САВАК.61 Были моменты, когда шах действительно опасался, что Вашингтон намерен отказаться от него и вместо этого обратиться к исламскому фундаментализму, чтобы построить барьер против советского влияния на Ближнем Востоке. Однако не все теории заговора шаха соответствовали теориям, разработанным Службой А. Временами он опасался, что Соединенные Штаты и Советский Союз совместно сговариваются разделить Иран между собой. У некоторых членов семьи Шаха были еще более странные теории. По словам его сына и наследника Резы, американцы бомбардировали шаха радиацией, которая вызвала злокачественную лимфому, которая в конечном итоге убила его.62
  
   Тегеранская резидентура оставалась решительно враждебной Хомейни. Он, как сообщалось, осудил иранских коммунистов как непатриотичных марионеток Москвы и был возмущен коммунистическим переворотом в Афганистане в апреле, который, по его мнению, прервал его превращение в исламский режим. Хотя в резидентуре отмечали растущую поддержку Хомейни со стороны населения, полагали, что он не планировал становиться на место самого шаха.63 Это было жестокой ошибкой. Хотя Хомейни начал свое восстание против шаха без каких-либо собственных политических амбиций, четырнадцать лет изгнания изменили его мнение. Теперь его целью было руководить превращением Ирана в исламскую республику, управляемую шиитскими религиозными учеными.64 Неспособность КГБ понять намерения Хомейни проистекала не из недостатка секретных разведданных, а из того факта, что КГБ не потрудился изучить его записанные на пленку проповеди, которые вызвали такой эмоциональный отклик в иранских мечетях. ЦРУ допустило ту же ошибку.65 Иранские либералы из среднего класса, которые хотели избавиться от автократии и коррупции шахского режима, были в равной степени удивлены последствиями его свержения.
  
   16 января 1979 года шах уехал из Ирана в Египет, тщетно надеясь, что военные возьмут ситуацию под свой контроль и позволят ему вернуться. Вместо этого 1 февраля Хомейни с триумфом вернулся из парижского изгнания под восторженный прием 3 миллионов сторонников, заполонивших аэропорт и улицы Тегерана. В течение недели сторонники Хомейни взяли под контроль полицию и администрацию в ряде городов по всей стране. 9 февраля среди технического персонала ВВС начался мятеж в поддержку Хомейни, который распространился на другие подразделения вооруженных сил. Тегеранская резидентура смогла проследить за драматической передачей верности новому исламскому режиму, отслеживая радиосети полиции и вооруженных сил. 10 февраля, находясь на дежурстве на станции радиоперехвата IMPULS резидентуры, Кузичкин слушал, как правительственные и контролируемые повстанцами полицейские участки обменивались сексуальными оскорблениями в прямом эфире. На следующий день стало ясно, что повстанцы победили. Правительство ушло в отставку, и кандидат Хомейни Мехди Базарган стал исполняющим обязанности премьер-министра.66 Среди самых известных первых жертв революции Хомейни был Амир Аббас Ховейда, который был приговорен к смертной казни революционным трибуналом во главе с "Висящим аятоллой" Ходжатом аль-Исламом Халхали в мае 1979 года. Халхали сохранил пистолет, из которого казнили Ховейду, в качестве сувенира. На первых страницах тегеранских газет появились ужасные фотографии его окровавленного трупа.67 Сотрудник FCD, который закрыл дело Ховейды в Центре, написал на нем: "Жаль беднягу. Он был безвреден и полезен для нас. "68
  
   Аятолла Хомейни (под кодовым названием "ХАТАБ" в КГБ)69 был еще более склонен, чем шах, к теориям заговора. Он считал, что вся оппозиция исламской революции была результатом заговора, и все иранские заговорщики находились на службе иностранных держав. Он назвал тех мусульман, которые не разделяли его радикальных взглядов, "американскими мусульманами", а многих левых - "русскими шпионами". Поскольку Хомейни утверждал, что устанавливает "Божье правительство", его оппоненты обязательно были врагами Самого Бога: "Восстание против Божьего правительства - это восстание против Бога. Восстание против Бога - это богохульство. "70 По крайней мере, в первые годы новой Исламской Республики КГБ нашел в Иране еще более благодатную почву для активных действий, чем при шахе. Его главными целями были как посольство США в Тегеране, так и члены нового режима, которые, как считалось, имели "антисоветские тенденции".71 Однако операции КГБ против посольства США померкли по сравнению с операциями нового режима. 4 ноября 1979 года несколько тысяч официально утвержденных боевиков, называвших себя "студентами, следующими линии имама [Хомейни]", захватили американское посольство, объявили его "логовом шпионов" и взяли в заложники более пятидесяти американских дипломатов. Персонал. Но если иранские революционеры-фундаменталисты называли Соединенные Штаты "Большим сатаной", то Советский Союз был "Маленьким сатаной". После советского вторжения в Афганистан в конце года Леонид Шебаршин (кодовое имя ШАБРОВ), который стал резидентом Тегерана несколькими месяцами ранее,72 опасался нападения на советское посольство. Первое вторжение в Новогодний день 1980 года нанесло небольшой ущерб и было отбито местной полицией. Ко времени второго нападения, совершенного в первую годовщину вторжения в Афганистан, в посольстве было установлено столько решеток и металлических дверей, что, по мнению Шебаршина, оно напоминало "нечто среднее между зоопарком и тюрьмой". Никаких заложников захвачено не было, и никаких документов изъято не было.73 Внимание всего мира по-прежнему было приковано к американским заложникам, которые были окончательно освобождены в январе 1981 года.
  
   Обнаруженный в посольстве США большой тайник с дипломатическими документами и документами ЦРУ, многие из которых иранцы кропотливо собрали из разрозненных фрагментов, послужил дополнительным стимулом как для многочисленных сторонников теории заговора нового режима, так и для Службы А. Среди жертв сторонников теории заговора был относительно умеренный первый президент Исламской Республики Аболхассан Бани-Садр, один из бывших соратников Хомейни в изгнании. Захваченные телеграммы и отчеты ЦРУ показали, что Агентство дало ему кодовое имя SDLURE-1 и пыталось "культивировать и вербовать" его как в Тегеране, так и в Париже. Хотя не было никаких доказательств того, что Бани-Садр когда-либо имел какие-либо сознательные отношения с ЦРУ, сам факт его интереса к нему проклинал его в глазах многих боевиков.74 Одновременно Бани-Садр был мишенью для операций КГБ "активные меры".75 Хотя в записях Митрохина нет подробностей, целью операций, вероятно, было усилить подозрения в том, что он был агентом США. Бани-Садр был вынужден уйти с поста президента в июне 1981 года.
  
   Не удовлетворившись компрометирующими документами, похищенными иранскими боевиками из посольства США, КГБ провел совместную операцию (под кодовым названием "ТАЙФУН") с болгарской разведывательной службой в 1980 году, используя серию гораздо более сенсационных подделок, якобы исходящих от (фиктивного) подпольного Военного совета спасения, замышляющегосвержение Хомейни и восстановление монархии. Центр утверждал, что режим Хомейни попался на подлоги, и обвинял несуществующий Военный совет в ряде нападений на его сторонников. Дальнейшая дезинформация о заговорах против исламской революции (включая предполагаемую попытку убийства Хомейни) со стороны ЦРУ, SIS, Моссада, французского SDECE и немецкой BND поступала от резидента КГБ в Бейруте под кодовым именем КОЛЧИН,76 лидеру ООП Ясиру Арафату. Согласно отчетам КГБ, Арафат лично передал дезинформацию Хомейни. Служба А сфабриковала отчет для ЦРУ от вымышленного иранского агента, предоставив дополнительные очевидные доказательства спонсируемого Агентством покушения на жизнь Хомейни.77
  
   Среди главных целей активных мер КГБ в рамках режима Хомейни, помимо Бани-Садра, был Садек Кутбзаде, который также входил в ближайшее окружение Хомейни во время его пребывания в изгнании и стал министром иностранных дел вскоре после захвата посольства США. Весной 1980 года Кутбзаде заявил Москве, что, если она не выведет свои войска из Афганистана, Иран окажет военную помощь моджахедам. В июле он приказал советскому посольству в Тегеране сократить свой штат.78 Хотя ни один из этих эпизодов не был упомянут в советской прессе, Москва предприняла тайную месть. Служба А подделала письмо к Кутбзаде от сенатора США Харрисона Уильямса, который познакомился с ним двадцать лет назад, когда Кутбзаде был студентом в Соединенных Штатах. В письме Готбзаде советовалось не освобождать американских заложников в ближайшем будущем, а также содержалась информация, направленная на то, чтобы скомпрометировать лично Готбзаде. В июле 1980 года иранский посол в Париже получил дополнительную дезинформацию, утверждавшую, что Кутбзаде сговорился с американцами с целью свержения Хомейни. Также сообщалось, что Кутбзаде получил взятку в размере 6 миллионов долларов за помощь в контрабанде из Ирана шести американских дипломатов, которые нашли убежище в посольстве Канады в Тегеране.79 Хотя доказательств не хватает, эти активные меры, вероятно, помогли добиться отставки Кутбзаде в августе.
  
   КГБ считал Кутбзаде настолько важной мишенью, что его попытки дискредитировать продолжались даже после того, как он перестал быть министром иностранных дел. Сфабрикованные доказательства того, что он был агентом ЦРУ, вероятно, способствовали его аресту в апреле 1982 года по обвинению в заговоре с целью убийства Хомейни. Служба А продолжала подделывать изобличающие его документы после его ареста. Тегеранская резидентура расценила как "последний гвоздь в крышку его гроба" поддельную телеграмму ЦРУ, подготовленную Службой А с помощью легко взломанного кода и адресованную агенту, которого легко идентифицировать как Кутбзаде.80 Он и около семидесяти армейских офицеров, обвиненных в сговоре с ним, были расстреляны в сентябре. Еще одна цель активных мер КГБ, великий аятолла Казем Шариатмадари,81 высокопоставленный религиовед, которого Хомейни считал соперником, также был обвинен в соучастии в заговоре. Под угрозой казни своего сына Шариатмадари был вынужден унижаться по телевидению и умолять Хомейни о прощении. Впоследствии он стал первым аятоллой, лишенным сана, и провел последние четыре года своей жизни под домашним арестом.82
  
   Однако, несмотря на успех в изобличении ряда высокопоставленных лиц в новой Исламской Республике, КГБ оказал лишь незначительное влияние на кровопролитие в целом. Влияние фальшивых заговоров, разработанных Службой А, было гораздо меньшим, чем влияние реальной попытки свергнуть режим Хомейни в июне 1981 года иранскими моджахедами йи Хальк (Святые воины), которые черпали вдохновение как в исламе, так и в марксизме. Из 2665 политических заключенных, казненных Революционными трибуналами в период с июня по ноябрь 1981 года, 2200 были моджахедами и около 400 членами различных левых группировок - в общей сложности в семь раз больше, чем реальных и предполагаемых монархистов, казненных за предыдущие шестнадцать месяцев. Число погибших моджахедов продолжало расти в течение следующих нескольких лет.83
  
   Сбор разведданных КГБ в первые годы эры Хомейни оказал меньшее влияние, чем его активные меры. Когда Шебаршин стал резидентом Тегерана в 1979 году, он критиковал некоторых из своих оперативных сотрудников за недостаток энергии в попытках наладить контакты между армией и муллами, а также за попытки скрыть отсутствие у них надежных источников. По иронии судьбы, одним из тех, кому он больше всего доверял, был Владимир Кузичкин, который, как он позже обнаружил, установил тайный контакт в Тегеране с SIS. Проблемы Шебаршина усугубились, когда глава отдела по связям с общественностью резидентуры был арестован в 1981 году во время встречи с иностранным бизнесменом, которого он намеревался завербовать; на следующий день он был выслан из Ирана. В ходе последовавшей реорганизации резидентуры Кузичкин получил повышение. После его дезертирства в следующем году Шебаршин пришел к выводу, что глава отдела по связям с общественностью был намеренно скомпрометирован Кузичкиным, чтобы помочь его собственному продвижению.84
  
   У Шебаршина также были проблемы со специальной комиссией по Ирану, созданной Политбюро после падения Шаха, номинально возглавляемой Брежневым, но с Андроповым в качестве ее наиболее влиятельного члена.85 Резидентура в Тегеране прислала то, что Шебаршин счел ценными отчетами от четырех нерусских офицеров FCD, этническое происхождение которых - армянское, азербайджанское, туркменское и узбекское - позволяло им ежедневно незамеченными смешиваться с местным населением. Комиссия Политбюро, однако, не была удовлетворена отсутствием у резидентуры высокопоставленных источников в режиме Хомейни и ее освещением кризиса с заложниками в американском посольстве. 24 апреля 1980 года (день, который президент Джимми Картер назвал "одним из худших в моей жизни") тайная попытка США спасти заложников была сорвана после серии механических поломок и аварий с вертолетами и самолетами, участвовавшими в спасательной операции. В 1 час ночи по Вашингтонскому времени 25-го числа Белый дом объявил о провале попытки спасения. Центр сделал Шебаршину строгий выговор за то, что он не отправил отчет до следующего дня. Он обоснованно полагал, что не следует ожидать, что резидентура будет конкурировать с оперативностью сообщений СМИ, и что лучше подождать двадцать четыре часа, прежде чем давать взвешенную оценку. Несколько раз Шебаршин также - вероятно, невольно - совершал политически некорректную ошибку, отправляя отчет, который противоречил ошибочным взглядам Андропова на Иран. Он правильно сообщил, что известие о смерти шаха в изгнании в июле 1980 года не оказало существенного влияния на все еще горячую народную поддержку Хомейни и что дело монархистов умерло. Андропов ясно дал понять, что не одобряет доклад. По мнению Шебаршина, он, как и ряд других членов Политбюро, встречавшихся с шахом, "сильно переоценил его значение".86
  
   За падением шаха и приходом Хомейни к власти в Иране быстро последовал триумф Саддама Хусейна в Ираке. 16 июля 1979 года, в разгар давно готовившегося переворота, Совет революционного командования Ирака освободил президента Бакра от всех занимаемых им должностей и назначил на его место Саддама, своего бывшего заместителя. Шесть дней спустя Саддам отпраздновал свое завоевание власти, организовав заснятую на видео конференцию высокопоставленных чиновников басистов, которая, возможно, была задумана как дань уважения его образцу для подражания, Иосифу Сталину. Слушания начались с объявления "болезненный и жестокий заговор" и отрепетированное, сфабрикованное признание, напоминающее показательные процессы Сталина, одного из противников Саддама, Мухиаддина Абд аль-Хусейна Машхади, который заявил, что в течение последних четырех лет он был частью сирийского заговора, направленного на устранение Бакра иСаддам. Саддам, однако, принял более непосредственное участие в разбирательстве, чем когда-либо делал Сталин. После того, как Мешхади закончил свое признание, Саддам зачитал имена шестидесяти шести предполагаемых предателей, всех присутствующих на конференции, время от времени делая паузы, чтобы раскурить сигару. Когда те, кого он назвал, были уведены на казнь их товарищами по партии, аудитория разразилась истерическими выкриками в поддержку Саддама и требованиями смерти для предателей.87 Большая часть энергии разведывательных служб Саддама, как и сталинских, должна была быть потрачена на выслеживание "предателей" как внутри страны, так и за рубежом. Однако восхищение Саддама Сталиным как образцом для подражания не уменьшило его подозрительности к нынешней советской политике. Среди жертв его первой чистки были те, кого он подозревал в поддержке тесных связей с Советским Союзом, главным среди них был Муртада Саад Абд аль-Бака, посол Ирака в Москве.88
  
   К тому времени, когда Саддам Хусейн захватил власть, ИКП была загнана в подполье. Хотя Москва по-прежнему стремилась избежать открытого разрыва с Багдадом, Политбюро согласилось на тайную поддержку Партии, чтобы позволить ей организовать оппозицию Саддаму. В апреле 1979 года член Политбюро ИКП под кодовым именем СТОГОВ провел две секретные встречи в Тегеране с заместителем главы восьмого отдела ФКД (Иран и неарабский Ближний Восток) Львом Петровичем Костроминым, чтобы доложить о мерах, принятых Партией для подготовки к "вооруженной борьбе".89 Лагерь для 100 партизан был создан в горах Иракского Курдистана с помощью ориентированного на марксизм Патриотического союза Курдистана (ПСК) во главе с Джалалом Талабани. СТОГОВ утверждал, что в процессе формирования находятся еще три партизанские группы и что с Талабани ведутся переговоры в надежде сформировать единый фронт против иракского режима.90 19 июля Советское Политбюро уполномочило КГБ снабдить ИКП оборудованием для секретной радиостанции на его базе в Иракском Курдистане. Бесплатное обучение для трех иракцев, выбранных для управления станцией, было организовано в Советском Союзе.91 На встрече с заместителем главы Восемнадцатого FCD (Арабские государства) Департамент, Г. П. Капустян, 19 октября лидер ПМС Азиз Мухаммад сообщил, что призывы к сопротивлению Саддаму транслировались двумя курдскими движениями, ПСК и националистической Демократической партией Курдистана (ДПК), возглавляемой Масудом Барзани (сыном основателя ДПК муллы Мустафы Барзани). Мухаммед попросил десять ретрансляционных станций, чтобы расширить диапазон вещания станции.92
  
   Враждебность СССР к Саддаму Хусейну была усилена его немедленным осуждением советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года. В следующем месяце Чехословакия тайно согласилась предоставить базе ICP в Курдистане 1000 противотанковых ракет и несколько тысяч пистолетов-пулеметов "Скорпион" с боеприпасами.93 Последовали дальнейшие военные поставки из Советского Союза и Венгрии.94 Однако, помимо того, что ИКП действовала в качестве канала для поставок оружия в страны советского блока, она мало что добавила к силе курдского сопротивления. Азиз Мухаммад признался связному в КГБ, что партийная организация внутри Ирака в значительной степени распалась. Его плану переместить Политбюро ИКП в Курдистан сопротивлялись "некоторые ведущие товарищи", которые предпочли остаться в изгнании в Советском блоке. Мухаммед признал, что Партии необходимо исправить "низкий уровень своей идеологической работы", разрешить внутренние разногласия, реорганизовать свою систему безопасности и разведки и улучшить центральное руководство.95
  
   Начало ирано-иракской войны в сентябре 1980 года снизило советско-иракские отношения до самой низкой точки с момента установления режима Баас. Вторжение Саддама в Иран, непосредственным поводом для которого послужил затянувшийся пограничный спор из-за водного пути Шатт-эль-Араб, было продиктовано смесью страха и агрессии: опасением, что Хомейни поднимет шиитское большинство Ирака на восстание, в сочетании с желанием воспользоваться неразберихой в иранских вооруженных силах.силы, вызванные исламской революцией. Москва объявила о своем нейтралитете в конфликте и прекратила все военные поставки в Ирак, в том числе по существующим контрактам. Мания величия Саддама сделала его, тем не менее, уверенным в легкой победе. Согласно популярной шутке, население Ирака составляет 28 миллионов человек: 14 миллионов иракцев и 14 миллионов портретов Саддама Хусейна. Доходы от экспорта нефти, которые выросли с 1 миллиарда долларов в 1972 году до 21 миллиарда долларов в 1979 году, подпитывали амбиции Саддама. "Ирак, - хвастался он, - так же велик, как Китай, так же велик, как Советский Союз, и так же велик, как Соединенные Штаты".96 Одним из величайших заблуждений Саддама была его абсурдная вера, несмотря на полное отсутствие у него военного опыта, в свой собственный военный гений.97 Его неумелое командование помогло добиться того, что вместо быстрой победы война с Ираном затянулась на восемь лет и закончилась боями внутри Ирака.
  
   Курды, так же как и иранцы, извлекли выгоду из военной некомпетентности Саддама. В конце 1980 года Азиз Мухаммад направил советскому Политбюро оптимистичное послание через резидента КГБ в Дамаске. Война с Ираном вынудила Саддама сократить свои силы в Курдистане. МКП, по словам Мухаммеда, добивается прогресса в объединении курдских группировок в единую военную кампанию по свержению диктатуры Саддама. Вооруженные партизанские отряды ИКП в Иракском Курдистане, в том числе некоторые члены Центрального комитета, были готовы присоединиться к вооруженной борьбе. Примечательно, однако, что Мухаммед говорил не о тысячах, а только о "сотнях" коммунистических партизан. На самом деле, хотя Мухаммед отказывался это признавать, у подразделений ИКП не было никаких перспектив ни представлять значительную угрозу Саддаму Хусейну, ни обеспечивать руководство гораздо более многочисленными курдскими отрядами. "Вы, дорогие товарищи, - сказал он советскому Политбюро, - остаетесь нашей главной опорой и надеждой". Он попросил 500 000 долларов на поддержку "борьбы наших партизанских отрядов и работы нашей партии в Ираке" в течение следующего года.98
  
   Советская поддержка курдских партизан в Ираке оставалась тайной. Во время Двадцать шестого съезда КПСС весной 1981 года Азиз Мухаммад осудил кампанию "жестоких репрессий", проводимую против ИКП и курдского народа иракским режимом Баас. Но, по крайней мере, в версии его речи, опубликованной в "Правде", ему разрешили не упоминать о партизанской войне с целью свержения Саддама Хусейна. Мухаммеду было разрешено лишь туманно сказать, что ИКП использовала "различные методы борьбы за установление демократического режима и автономии для курдского народа".99 В крайнем случае Москва не захотела оказывать крупномасштабную поддержку курдам, опасаясь помочь Хомейни добиться победы в ирано-иракской войне.
  
   Летом 1981 года, потеряв надежду на быструю победу над Ираном, Саддам отказался от своей оппозиции советскому вторжению в Афганистан. Советский Союз отреагировал незаметным прекращением эмбарго на поставки оружия. Однако советские поставки оружия в течение оставшейся части года были далеки от иракских потребностей. В 1982 году ход войны сместился в пользу Тегерана. В течение весны Иран вернул себе почти всю территорию, потерянную с начала конфликта. В июне Ирак объявил об одностороннем уходе с иранской территории. Иран, однако, не отреагировал на мирные шаги Саддама и перенес войну на иракскую территорию. Стремясь предотвратить победу Ирана, Москва впервые с начала войны возобновила крупномасштабный экспорт оружия в Ирак. В ответ Саддам объявил всеобщую амнистию иракским коммунистам и освободил многих из тюрем.100 Советский Союз больше не питал иллюзий относительно перспектив превращения Ирака в свой главный ближневосточный плацдарм. Однако перспектива победы Ирана над Ираком, за которой последует триумф Хомейни, подстрекающего советских мусульман к восстанию, была совершенно неприемлема. Таким образом, масштабы советских военных поставок в Багдад были тщательно рассчитаны, чтобы предотвратить решающую победу любой из сторон. Знаменитый комментарий Киссинджера: "Как жаль, что они оба не могут проиграть!", Вероятно, вызвал некоторое сочувствие в Москве.
  
   Частичное наведение мостов между Москвой и Багдадом совпало с провалом советской разведки в Тегеране. 5 Июня 1982 года Шебаршин отдыхал в санатории КГБ, перечитывая "Войну и мир", когда получил срочную повестку в Москву, где ему сообщили, что Кузичкин исчез из Тегерана тремя днями ранее. Расследование КГБ в конечном итоге пришло к правильному выводу, что Кузичкин работал на SIS и бежал через турецкую границу, используя британский паспорт. Следующие два месяца, писал позже Шебаршин, были "самым трудным, самым горьким периодом в моей жизни": "Мне больно вспоминать, что когда-то я хорошо ладил с [Кузичкиным] и способствовал его продвижению". Шебаршин был вынужден вернуться в Тегеран, чтобы ликвидировать агентурные сети, которые Кузичкин мог скомпрометировать.
  
   Последним унижением для Шебаршина был приказ из Центра вызвать главу британской дипломатической миссии Николаса Баррингтона (впоследствии посвященного в рыцари), чтобы спросить, как британский паспорт попал в руки Кузичкина: "Абсурдность этого плана была мне ясна, нокто-то в Центре вообразил, что англичанин откроет мне всю правду. Это был один из тех глупых приказов, которые я был вынужден периодически выполнять на протяжении всей моей службы в КГБ. "101
  
   Шебаршин и Баррингтон были в дружеских отношениях с тех пор, как они встретились во время дипломатической службы в Пакистане в середине 1960-х годов, прежде чем Шебаршин поступил на службу в КГБ, хотя широкий круг контактов Баррингтона в Пакистане привел Шебаршина к ошибочному выводу, что он был офицером SIS. Выходя из советского посольства в Тегеране на встречу, назначенную его секретарем Баррингтону летом 1982 года, Шебаршину нужно было только перейти дорогу, чтобы войти в британское посольство. С начала кризиса с заложниками в посольстве США, однако, над посольством развевался флаг Швеции, а не Союза. Чтобы защитить тех своих сотрудников, которые остались в Тегеране, он стал отделом британских интересов шведского посольства. Вместо того, чтобы следовать абсурдным инструкциям Центра спросить Баррингтона о британском паспорте, выданном Кузичкину, чтобы помочь ему бежать через турецкую границу, на вопрос, на который ни один британский дипломат не подумал бы ответить, Шебаршин просто сообщил, что Кузичкин исчез, и спросил, есть ли у Баррингтона какие-либо новости. Затем двое мужчин провели общую дискуссию об опасностях дипломатической жизни в Иране Хомейни.102 "Баррингтон, - вспоминал позже Шебаршин, -был вежлив, даже сочувствовал и обещал проконсультироваться с Лондоном".103
  
   Во время своего допроса в Великобритании Кузичкин предоставил обширную информацию об операциях советской разведки в Иране, которой SIS поделилась с ЦРУ. В начале 1983 года ЦРУ передало большую его часть Тегерану. Режим Хомейни отреагировал быстро, выслав Шебаршина и семнадцать других офицеров советской разведки и арестовав 200 ведущих боевиков Туде, включая весь Центральный комитет, по обвинению в шпионаже в пользу Москвы.104 В День первого мая резидентура КГБ была еще более смущена, увидев, как генеральный секретарь Туде Нуреддин Кианури и его ведущий идеолог Эхсан Табари делают по телевидению унизительные признания в "государственной измене", "подрывной деятельности" и других "ужасных преступлениях", которые позже были повторены еще более подробно на показательных процессах, где они подобострастно благодариливластям за их "гуманное обращение". Хотя обоих пощадили, в основном из-за пропагандистской ценности их регулярных актов публичного раскаяния, многие другие партийные активисты были казнены или заключены в тюрьму. Туде распался как значительная сила в иранской политике. Заголовки тегеранских газет гласили: "Члены Центрального комитета признаются в шпионаже в пользу КГБ", "Туде создан с единственной целью шпионажа" и "Признания, беспрецедентные в мировой истории".105
  
   Таким образом, операции КГБ как в Иране, так и в Ираке закончились стратегическим провалом. Их главным приоритетом в отношении того, что осталось от советской эпохи, было ограничение ущерба. На заключительных этапах ирано-иракской войны Горбачев согласился поставить Ираку ракеты "Скад-Б", использование которых при ракетных обстрелах иранских городов помогло убедить Хомейни в 1988 году, как он выразился, "выпить яд" и согласиться на прекращение огня. Несмотря на потерю, возможно, миллиона жизней, ирано-иракская граница осталась именно там, где она была, когда Саддам начал войну восемь лет назад.
  
   Вторжение Саддама в Кувейт 2 августа 1990 года - первый международный кризис эпохи после окончания холодной войны - вызвало резкое разделение мнений среди советников Горбачева. На следующий день Эдуард Амросиевич Шеварднадзе, советский министр иностранных дел, и Джеймс Бейкер, государственный секретарь США, совместно осудили вторжение и призвали "остальное международное сообщество присоединиться к нам в международном прекращении всех поставок оружия в Ирак". Две недели спустя Горбачев выступил по телевидению в защиту советского сотрудничества с Соединенными Штатами: "Для нас было бы неприемлемо действовать по-другому, поскольку [иракский] акт агрессии был совершен с помощью нашего оружия, которое мы согласились продать Ираку для поддержания егоОбороноспособность - не захватывать чужие территории ..."
  
   25 августа Соединенные Штаты начали морскую блокаду Ирака, подразумеваемое предупреждение о том, что они готовы начать войну, если Саддам не уйдет из Кувейта. Центр, однако, был глубоко обеспокоен тем, что сотрудничество с Соединенными Штатами ослабит советское влияние на Ближнем Востоке. При поддержке председателя КГБ Владимира Крючкова и министра обороны Дмитрия Язова Евгений Примаков, эксперт по Ближнему Востоку в Президентском совете Горбачева, чьи связи с КГБ насчитывали тридцать лет, убедил Горбачева направить его с миссией в Багдад. Джеймс Бейкер был впечатлен "мастерством и хитростью" Примакова, а также его знанием арабской истории, но считал его "апологетом Саддама Хусейна". Заявленной целью Примакова было найти компромисс, который оставил бы Саддаму два спорных острова и нефтяное месторождение в обмен на его уход из остальной части Кувейта и обещание международной конференции по палестинскому вопросу. По мнению Бейкера, предложения Примакова были "скорее капитуляцией, чем компромиссом". "И он способствовал стратегии Саддама по ослаблению арабской коалиции [против него], связав кувейтский кризис с более масштабным арабо-израильским конфликтом".106 Как и Бейкер, ЦРУ с глубоким подозрением относилось к "игре Примакова в лапту" с Саддамом.107 Так же поступил и Шеварднадзе, который в частном порядке поделился своими подозрениями с Бейкером. В октябре Шеварднадзе сказал Примакову в присутствии Горбачева и Крючкова, что его предложения будут иметь катастрофические последствия как для Ближнего Востока, так и для советской внешней политики. Примаков, как он позже признал, вышел из себя, высмеяв знание министром иностранных дел Ирака. "Как ты смеешь, - усмехнулся он, - выпускник заочного отделения педагогического колледжа в Кутаиси, читать мне лекции о Ближнем Востоке, регионе, который я изучал со студенческих лет!" "Евгений, - прервал его Горбачев, - прекрати сейчас же!"108 "Шеварднадзе, - пишет Бейкер, -чувствовал себя преданным Примаковым и униженным Горбачевым, который, позволив Примакову продвигать мирную инициативу, позволил ему узурпировать полномочия Шеварднадзе на посту министра иностранных дел".109 В декабре 1990 года, глубоко подавленный растущей властью московских сторонников жесткой линии, которых он справедливо подозревал в планировании государственного переворота, Шеварднадзе подал в отставку с поста министра иностранных дел, публично заявив о своей поддержке Горбачева, но назвав свою отставку "моим протестом против наступления диктатуры".110
  
   Миссия Примакова в Багдад, однако, мало чего добилась. Саддам настолько проникся недоверием к советским намерениям, что не проявил особого интереса к спасательному кругу, который пытался бросить ему Примаков. Он сказал своим советникам, что предупреждение Примакова о том, что Ирак столкнется с нападением многонациональной коалиции, если не будет достигнуто соглашение путем переговоров, было просто попыткой советского союза запугать его. Саддам до последней минуты отказывался верить, что за воздушной атакой под руководством США последует наземное наступление.111 Его подозрения в отношении советской политики также привели к тому, что он пренебрег разведданными большой важности. Незадолго до начала наземного наступления, операции "БУРЯ в ПУСТЫНЕ", в феврале 1991 года, спутниковые снимки, показанные советскими военными экспертами иракскому руководству, предоставили убедительные доказательства того, что силы коалиции собирались нанести фланговый удар (так называемая стратегия "Аве Мария") вместо того, чтобы, как многие ожидали,десантная операция непосредственно против оккупационной армии в Кувейте. Саддам, однако, интерпретировал эти разведданные как попытку советского обмана, согласованную с Соединенными Штатами, и не предпринял никаких попыток укрепить свои позиции против атаки с фланга.112 Отчасти в результате его войска были разгромлены всего за сто часов наземной войны.
  
   10
  
   Создание Сирийского альянса
  
   Режим БААС в Сирии, управляемый Хафизом аль-Асадом с 1970 года до его смерти тридцать лет спустя, в 1970-х годах превратился в единственного надежного союзника Советского Союза среди крупных государств Ближнего Востока. Сразу после государственного переворота, замаскированного под "революцию", который привел партию Баас к власти в марте 1963 года, Москва смотрела на новый режим с глубоким подозрением - несмотря на его декларируемую приверженность социализму, а также арабскому единству. Новые правители Сирии публично пообещали сокрушить Коммунистическую партию и "других врагов революции". Москва ответила тем же. Советское издание New Times отвергло партию БААС как "синоним жестокости, прикрытой бесстыдной демагогией". Однако к весне 1964 года, воодушевленная национализацией основных сирийских текстильных фабрик и других крупных отраслей промышленности, Москва начала различать "прогрессивные" и правые силы в новом режиме. Его также привлекла бескомпромиссно антизападная риторика БААС. Несмотря на продолжающийся запрет Сирийской коммунистической партии, Советский Союз согласился поставлять Сирии как оружие, так и военных советников.1
  
   КГБ с самого начала имел значительное проникновение в дипломатическую службу и разведывательное сообщество нового режима. Дипломат и юрист Тарази Салах ад-Дин (кодовое имя ИЗЗАТ) был завербован КГБ в 1954 году и впоследствии стал одним из самых продолжительных советских агентов. К началу 1970-х годов он был генеральным директором Министерства иностранных дел.2 Еще один высокопоставленный чиновник Министерства иностранных дел под кодовым именем КАРИАН был завербован в 1967 году. Файлы, отмеченные Митрохиным, также указывают на одно крупное проникновение сирийской разведки: КЕРИМ, который был завербован КГБ в Восточном Берлине в начале 1960-х годов. Резидентура в Дамаске заявила о своей заслуге в том, что помогла ему получить работу в главном сирийском гражданском разведывательном управлении, Бюро национальной безопасности (BNS), после его возвращения в Сирию. В 1964 году КЕРИМ сыграл центральную роль в операции "РУЧЕЙ Y", в ходе которой КГБ успешно прослушивал некоторые офисы BNS.3
  
   Так же, как активные действия КГБ в Иране смогли использовать воспоминания о тайных действиях ЦРУ и СИС во время переворота 1953 года по свержению Моссадыка и восстановлению власти шаха, так и в Сирии они извлекли выгоду из глубоких подозрений, вызванных неудачными попытками ЦРУ / СИС в 1956-57 годах способствовать перевороту в Дамаске, чтобы подорватьрастущее влияние БААС.4 В Дамаске, как и в других ближневосточных столицах, преобладающая культура теории заговора также создала благодатную почву для измышлений Службы А. Первым крупным успехом КГБ в области дезинформации после "революции" БААС была операция "Пуля" ("Пуля"): серия активных мер в 1964-65 годах, направленных на разоблачение предполагаемого заговора ЦРУ в сговоре с западногерманской БНД с целью подрыва режима БААС. Летом 1964 года советский военный атташе в Дамаске посетил генерала Амина аль-Хафиза, главнокомандующего Сирийская армия и все более доминирующая фигура в режиме Баас, чтобы показать ему поддельный разведывательный отчет БНД, который якобы идентифицировал офицеров сирийской армии, контактировавших как с БНД, так и с ЦРУ, а также офицеров ЦРУ, участвовавших в их вербовке. Атташе были даны строгие инструкции не оставлять отчет у Хафиза под предлогом защиты безопасности его источников - на самом деле для того, чтобы предотвратить разоблачение подделки. Однако он позволил Хафизу записать имена сирийских офицеров и сотрудников ЦРУ, упомянутых в нем. Это не похоже, Хафизу пришло в голову оспорить подлинность отчета. Вместо этого он заверил атташе, что сохранит существование документа в тайне и примет "эффективные меры" против тех, кто в нем назван. Вскоре после этого резидентура КГБ направила в Бюро национальной безопасности анонимное письмо, в котором якобы содержалась информация о деятельности дамасской резидентуры ЦРУ. Выдавая себя за американского доброжелателя, оперативный сотрудник резидентуры также сделал анонимный телефонный звонок проамерикански настроенному офицеру сирийской армии, чтобы предупредить его, что его связи с Соединенными Штатами вот-вот будут раскрыты. Потрясенный предупреждением, офицер спросил, должен ли он скрываться или посетить посольство США, чтобы попросить политического убежища. Как и ожидал КГБ, весь телефонный разговор прослушивался BNS. Офицер был исключен из состава сирийской военной делегации, которая собиралась посетить Москву.5 Его дальнейшая судьба, однако, не зафиксирована в записях Митрохина.
  
   КГБ приписал себе заслугу объявления режимом Баас в феврале 1965 года о раскрытии "американской шпионской организации ... чьим заданием был сбор информации о сирийской армии и нескольких видах военной техники". Вскоре после этого, на фоне яростных разоблачений американской политики сирийскими СМИ и гневных демонстраций у посольства США, два сирийца были осуждены и казнены по обвинению в шпионаже в пользу ЦРУ. Протест Госдепартамента был отклонен режимом БААС на том основании, что "американская политика в Сирии основана на шпионаже и создании заговорщических и диверсионных сетей в стране".6 КГБ также считал, что его активные меры убедили режим в 1966 году в том, что посол США готовит государственный переворот, и привели к тому, что в середине сентября было произведено более 200 арестов.7
  
   23 февраля 1967 года в результате военного переворота, который Москва публично назвала делом рук "патриотических сил", к власти пришел левый режим БААС во главе с суровым Салахом Джадидом, который редко появлялся на публике. На первом месте в списке советской помощи, запрошенной новым режимом, стояло финансирование строительства плотины на Евфрате. Москва, похоже, выдвинула три условия, которые Дамаск быстро принял: возвращение в Сирию изгнанного лидера коммунистов Халида Бакдаша; включение коммуниста в кабинет министров; и разрешение Сирийской коммунистической партии издавать ежедневную газету.8 Когда Партия вновь смогла функционировать, хотя и не была официально легализована, резидентура в Дамаске договорилась о регулярных тайных контактах с ней. Выбранный руководством партии коммунист-посредник под кодовым именем РАСУЛ был направлен на обучение в Москву, где его обучили различным формам секретной связи, радиопередаче, фотографированию документов, использованию закрытых почтовых ящиков, тому, как сигнализировать об опасности и организовывать экстренные встречи с резидентурой в Дамаске. Ему дали небольшой передатчик радиосигналов под кодовым названием "ИСКУЛ-2", спрятанный в портфеле, который позволял ему посылать секретные сигналы в резидентуру с расстояния до 500 метров. С 1968 года по крайней мере до начала 1980-х годов оперативный сотрудник резидентуры встречался с РАСУЛОМ один или два раза в месяц.9
  
   Унижение Шестидневной войны в июне 1967 года,10 менее чем через четыре месяца после февральского переворота нанесен сокрушительный удар по престижу режима Джадидов. На фоне последовавших взаимных обвинений министр обороны и будущий сирийский лидер Хафиз аль-Асад сохранил свой портфель только потому, что его поддерживал жестокий и внушающий страх глава BNS Абд аль-Карим аль-Джунди.11 Последовал серьезный раскол между Асадом и Джадидом. Главной заботой Джадида оставалась внутренняя "революция" Баас. Для Асада, напротив, главным приоритетом был конфликт с Израилем и возвращение Голанских высот, потерянных в Шестидневной войне. Сирия вступила в войну с плохо обученными силами, оснащенными устаревшим вооружением, которое постепенно выводилось из состава Красной Армии. У него не было ракет противовоздушной обороны, чтобы защитить его от превосходящих израильских ВВС, и только половина его 500 танков была исправна. Асад хорошо понимал, что для победы над Израилем Сирии требовались не только гораздо более подготовленные войска, но и массовые поставки оружия из Советского Союза.12
  
   Во время столкновения между Джадидом и Асадом КЕРИМ продолжал действовать как агент КГБ внутри BNS. Среди операций, зарегистрированных в файлах КГБ, в которых принимал участие КЕРИМ, было тайное ночное проникновение в западногерманское посольство в Дамаске для извлечения (и, предположительно, фотографирования) секретных документов. Операции, которая началась в 10 часов вечера 20 апреля 1968 года и завершилась в 4 часа утра следующего дня, помогал сирийский агент BNS внутри посольства. 24 апреля посольство Германии было снова ограблено в ходе аналогичной операции, вероятно, также с участием КЕРИМА.13
  
   В ноябре 1970 года при поддержке как армии, так и сил безопасности Асад сверг Салаха Джадида и захватил власть. "Я глава страны, а не правительства", - обычно заявлял Асад. На самом деле страх перед принятием любого решения, которое могло бы вызвать его недовольство, означал, что даже самые тривиальные вопросы часто передавались президенту Асаду для принятия решения. Похоже, КГБ обнаружил, что в его ближайшее окружение трудно проникнуть. В ближайшем окружении своего авторитарного режима Асад делал ставку на личную лояльность. Даже клерки и кофеварки в его президентском штабе менялись редко. Ключевые члены его режима - министры иностранных дел и обороны, начальник генерального штаба и начальник разведки - оставались у власти четверть века или больше.14 В начале 1970-х годов Мухаммад аль-Хули, ранее возглавлявший разведку ВВС, создал то, что по сути стало президентской разведывательной службой, подотчетной только Асаду, который начинал каждый день с брифингов по вопросам безопасности и разведки.15 Тот факт, что Асад, как и большинство его высшего командования и руководителей разведки, происходил из секты алавитов (чьи убеждения сочетали шиитскую доктрину с элементами поклонения природе), вопреки традиции, согласно которой власть принадлежала мусульманам-суннитам, усилил его беспокойство по поводу регулярных разведывательных сообщений о настроениях встрана. (Даже Джадид, алави, как и Асад, выбрал суннита в качестве номинального президента.) В конечном итоге у Асада было пятнадцать различных служб безопасности и разведки, все относительно независимые друг от друга, с общим персоналом более 50 000 человек (один сириец из 240) и еще большим количеством информаторов. Каждое агентство отчитывалось только перед президентом и получало инструкции от глубоко подозрительного Асада следить за тем, что замышляют другие. Несмотря на то, что Асад был жестоким и стоящим выше закона, регулярно злоупотребляя, заключая в тюрьму и подвергая пыткам своих жертв, система безопасности Асада также была громоздкой. Расследование Хьюман Райтс Вотч завершилось:
  
   Случайный посетитель Дамаска не может не заметить неразбериху в иммиграционной службе аэропорта, груды нетронутых официальных бланков и пыльный, неиспользуемый компьютерный терминал. Местные службы безопасности производят такое же беспорядочное впечатление с их пожелтевшими стопками бланков, сложенных на столах, и чиновниками, болтающими по телефону, в то время как просители с нетерпением ждут, когда их услышат. Атмосфера хаоса, смешанного с мелкой коррупцией и использованием бюрократической власти, а не безжалостно эффективного полицейского государства.16
  
   Беспорядочный внешний вид сирийских служб безопасности, однако, несколько вводил в заблуждение. Очень немногие диссиденты избежали их огромной сети слежки. Одержимый своей личной безопасностью, Асад был защищен президентской гвардией из более чем 12 000 человек. Хотя его изображение было повсеместным - на стенах общественных зданий, на грузовиках, поездах и автобусах, в офисах, магазинах и школах, - стиль руководства Асада становился все более отстраненным. К 1980-м годам большинство членов кабинета министров встречались с ним только при приведении к присяге.17 Только несколько ключевых фигур имели право звонить ему напрямую. Главными среди них были начальники его службы безопасности. Будучи послом Великобритании в Дамаске в середине 1980-х годов, сэр Роджер Томкис однажды имел случай позвонить главе одного из сирийских разведывательных агентств, который ответил полчаса спустя, только что поговорив с Асадом.18
  
   В начале 1970-х годов резидентуре КГБ в Дамаске удалось установить, как она утверждала, "полуофициальный контакт" с младшим братом Асада Рифатом под кодовым именем МУНЗИР, который был членом его ближайшего окружения до начала 1980-х годов. Важность Рифата в глазах КГБ, согласно отчету 1974 года, заключалась в том, что он командовал элитными "Бригадами обороны" Асада, лучшими вооруженными и обученными подразделениями сирийской армии, а также, как считалось, играл ведущую роль в разведывательном сообществе.19 В отличие от своего относительно замкнутого и строгого старшего брата, Рифат аль-Асад приобрел вкус к зарубежным путешествиям и западной роскоши, действуя без оглядки на закон и используя свое положение для накопления личного богатства. Под его командованием "Бригады самообороны" еженедельно устраивали в Дамаске рынок для продажи контрабандных товаров с черного рынка, ввозимых из Ливана. Ливанцы иногда называли Рифата "Королем восточных ковров" из-за частых конфискаций этих ценных предметов его личной ливанской милицией, известной в народе как "Розовые пантеры".20 Таким образом, доступ к коррумпированному, обеспеченному Рифату был намного проще, чем к затворнику Асаду. В 1974 году КГБ заявил, что благодаря активным мерам ему удалось использовать Риф'ат "неосознанно", но в краткой заметке Митрохина к докладу не указано, как ему это удалось.21 В другом отчете КГБ от 1974 года также указывается в качестве конфиденциального контакта родственник Асада (под кодовым именем КАРИБ) с коммунистическими симпатиями, который был высокопоставленным чиновником в Совете министров Сирии. Согласно досье КАРИБА, он предоставил "ценные и надежные" разведданные об окружении Асада, а также о его политике.22 В файлах КГБ также утверждается, что САКР, глава отдела военной разведки, завербованный в 1974 году, использовался для передачи дезинформации Асаду и сирийскому верховному командованию.23
  
   Другие контакты КГБ в сирийском правительстве или рядом с ним в первые годы режима Асада продолжали включать давнего агента ИЗЗАТА Тарази Салах ад-Дина, генерального директора министерства иностранных дел Сирии, а затем члена Международного трибунала в Гааге.24 Среди других контактов КГБ были два генерала сирийской армии, ОФИЦЕР и РЕМИЗ;25 САРКИС, генерал военно-воздушных сил;26 ПРЕЙЕР и НИК, оба сирийские министры;27 ПАТРИОТ, советник первого премьер-министра Асада Абд аль-Рахмана Хулайфави (1970-74);28 ШАРЛЕ ("Чарльз"), советник второго премьер-министра Асада Махмуда аль-Айюби (1974-76);29 ВАТАР, который предоставил копии шифротелеграмм, полученных сирийской разведкой из посольства США в Бейруте;30 БРАТ, офицер разведывательных операций;31 ФАРЕС и ГАРГАНЬЮА, владельцы и главные редакторы сирийских газет;32 ВАЛИД, высокопоставленный чиновник в Центральном статистическом управлении;33 и ТАГИР, ведущий чиновник Сирийского арабского социалистического союза.34 Однако нет никаких указаний на то, что кто-либо имел значительный прямой доступ к Асаду. Краткие заметки Митрохина о них также дают очень мало информации о разведданных, которые они предоставляли, и о том, были ли большинство из них агентами или конфиденциальными контактами.35
  
   Наилучшие возможности проникнуть в окружение Асада у КГБ почти наверняка были во время его поездок в Советский Союз, который он посетил шесть раз за первые три года своего пребывания на посту сирийского лидера. "Он мог выглядеть немного неэффективным, - вспоминал позже Андрей Громыко, - но на самом деле он был очень самоконтролен, с внутренним напряжением, подобным пружине".36 Во время пребывания в Москве Асада размещали в роскошных апартаментах в Кремле, которые неизбежно прослушивались - "с целью", согласно докладу Андропову Григория Федоровича Григоренко, главы Второго главного управления КГБ, "получения информации о планах и реакции Хафиза Асада и его окружения".37 Информация, представляющая наибольший интерес для КГБ, вероятно, касалась реакции Асада на оказываемое на него давление с целью заставить подписать Договор о дружбе. Несмотря на то, что Асад стремился к советскому оружию, он хотел избежать видимости того, что становится советским клиентом. Вполне возможно, что благодаря прослушиванию кремлевской квартиры Асада во время его визита в июле 1972 года КГБ обнаружил, что он был настолько раздражен давлением Брежнева в отношении Договора о дружбе, что приказал своей делегации собирать чемоданы. Предупрежденный о своем скором отъезде, Брежнев посетил Асада в его квартире и заверил его, что в ходе их переговоров больше не будет упоминаний о договоре. В последний день визита Асада Брежнев признал, что, несмотря на советско-египетский договор о дружбе, Египет только что выслал всех советских советников: "Я знаю, вы скажете мне, что наш договор с Египтом не спас нас от позора там". Асад сопротивлялся давлению со стороны Садата, чтобы тот также выслал советских советников из Сирии, публично заявив: "Они здесь для нашего же блага".38
  
   Несмотря на нежелание подписывать Договор о дружбе, Асад предоставил все еще нелегальной Сирийской коммунистической партии два поста в своем кабинете. В марте 1972 года Партии было разрешено присоединиться к Национальному прогрессивному фронту, в котором доминировала партия БААС, что фактически придало ему законность, и разрешило издавать двухнедельную газету "Нидаль аль-Шааб" ("Народная борьба").). Членство во Фронте, однако, усилило растущий разрыв между Халидом Бакдашем (под кодовым именем БЕШИР в КГБ), догматичным советским лоялистом, который был лидером партии в течение последних сорока лет, и большинством Политбюро партии, которое возмущалось как автократическим руководством Бакдаша, так и поддержкой Асада Москвой. В апреле 1972 года критики Бакдаша в руководстве партии воспользовались его временным отсутствием в Москве для лечения, чтобы принять резолюции, обвиняющие его в сталинских методах." В июле фракции, выступающие за и против Бакдашавызван в Москву для разрешения разногласий на встрече, организованной высокопоставленными должностными лицами Международного отдела КПСС. Хотя один из критиков Бакдаша жаловался, что он создал культ личности и страдает от "идеологического склероза", из-за которого он "не в состоянии распознать новые явления в нашем арабском сирийском обществе", "Правда, сообщили, что встреча прошла в "теплой атмосфере, дружеская атмосфера" и согласились с важностью "идеологического, политического и организационного единства Сирийской коммунистической партии". Бакдаш перехитрил своих противников, сыграв роль верного сторонника как Советского Союза, так и режима Асада. "Московское соглашение" скрывало трещины внутри партии и восхваляло как советско-арабскую дружбу, так и достижения Сирии под руководством Асада. Однако до конца советской эпохи конфликт между Бакдашем и его партийными критиками продолжал осложнять советскую политику в отношении Сирии.19
  
   Наиболее успешное проникновение КГБ в эпоху Асада, зафиксированное в файлах, отмеченных Митрохиным, было в посольстве Сирии в Москве. Помимо прослушивания офиса посла и нескольких других помещений посольства, КГБ регулярно перехватывал дипломатические пакеты, перевозимые между посольством и Дамаском, и вскрывал, среди прочей официальной корреспонденции, личные письма первого посла Асада в Москве Джамиля Шайи министру иностранных дел Абд аль-Халим Хаддам, с пометкой "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ТОЛЬКО ДЛЯ АДРЕСАТА". Как обычно, специалисты КГБ по вскрытию писем уделили скрупулезное внимание копированию клеев, клейких лент и печатей, использованных на конвертах и пакетах в дипломатической почте. Хотя Шая попросил вернуть ему все его конверты, чтобы он мог лично проверить, нет ли в них признаков подделки, он, похоже, не обнаружил ничего необычного.40
  
   Записи Митрохина из файлов КГБ включают кодовые имена (и несколько настоящих имен) тридцати четырех агентов и конфиденциальные контакты, использованные для проникновения в сирийское посольство. Хотя это общее количество вполне может быть неполным, его достаточно, чтобы указать на значительный масштаб операций КГБ. Большинство использовавшихся агентов были советскими гражданами; только шестерых можно четко идентифицировать как сирийцев. Оперативные методы были аналогичны тем, которые использовались против многих других московских посольств. Как и в случае с другими случаями проникновения в посольство, агентам было поручено сообщать о личности, а также мнения дипломатов. В досье посла Шайи, например, зафиксировано, что он несколько пренебрегал соблюдением ислама, и содержатся такие тривиальные детали, как сообщение агента МАРИИ о том, что он планировал отправить пианино, купленное им в Москве, обратно в Дамаск. Предполагалось, что советские сотрудницы посольства - от переводчиц до горничных - оценят уязвимость сирийских дипломатов перед сексуальным соблазнением. Агент СОКОЛОВА, работавшая в канцелярии, сообщила, что посол проявлял к ней интерес. ВАСИЛЬЕВА была подброшена Шайе на приеме в египетском посольстве в надежде, согласно отчету КГБ, что она "заинтересует посла как женщина". Хотя в файлах, отмеченных Митрохиным, нет никаких свидетельств того, что какой-либо сирийский посол (в отличие от ряда его московских коллег) попался в "медовую ловушку" КГБ, одна "ласточка" КГБ так успешно соблазнила другого сирийского дипломата, что они стали жить вместе. Неофициальный обмен валюты был еще одним распространенным методом компрометации иностранных дипломатов. НАШИТ сообщил, что сотрудник сирийского управления военных закупок в Москве незаконно обменял 300 долларов на Шайю на черном рынке. КГБ разработал планы ареста и высылки чиновника, вероятно, как средство оказания давления на посла.
  
   Один из офицеров КГБ, участвовавших в операциях против сирийского посольства, отвечал за организацию охотничьих экспедиций для посла и других высокопоставленных дипломатов. Гостеприимство КГБ было изысканным. Во время одной экспедиции в Безбородовское государственное охотничье угодье Шая имел возможность стрелять лосей, кабанов и зайцев. Развлекательная программа завершилась посещением дачи и сауны, расположенных во фруктовом саду на берегу Волги. Цель этих экспедиций была двоякой: обе они должны были обеспечить отсутствие посла вне посольства во время "специальных операций", таких как фотографирование секретных документов и поощрение конфиденциальных бесед с его товарищами по охоте. Один офицер КГБ под прикрытием под кодовым именем ОСИПОВ, который сопровождал Шайю в охотничьих экспедициях, сообщил, что 12 сентября 1973 года посол доверительно сообщил ему, что арабские государства не имеют перспектив уничтожить государство Израиль в течение по крайней мере десяти, возможно, пятнадцати лет. Однако в течение следующих нескольких лет они начнут атаку на Израиль с более ограниченной целью - разрушить миф об израильской непобедимости и сдержать как иностранные инвестиции, так и еврейских иммигрантов. Впоследствии КГБ пришел к выводу, что Шайя заранее знал о начале войны Судного Дня менее чем через месяц, 6 октября.41
  
   Асад был глубоко недоволен действиями сирийских МиГ-19 и МиГ-21 во время войны Судного дня и злился на то, что Советский Союз отказался поставлять более совершенные МиГ-23. Он выразил свое недовольство, отказавшись отправить обычные поздравления в Москву с годовщиной Октябрьской революции.42 Визит маршала авиации А. Покрышкина в Сирию в феврале 1974 года для оценки военных потребностей Сирии не смог разрешить трения с Москвой. Официальное коммюнике после визита Асада в Москву в апреле описало атмосферу как атмосферу "откровенности" (кодовое слово для серьезного спора), а также, менее убедительно, "взаимопонимания". Однако желание Москвы урегулировать спор с Асадом значительно усилилось из-за отступничества Садата и его поворота в сторону Соединенных Штатов. Через неделю после апрельского визита Асада маршал Виктор Куликов, начальник штаба советских вооруженных сил, вылетел в Дамаск, чтобы провести новую оценку потребностей Сирии. В течение 1974 года в Сирию было поставлено более 300 советских истребителей, в том числе 45 МиГ-23 с кубинскими и северокорейскими пилотами, более 1000 танков, 30 ракет "Скад" (с дальностью действия до 300 километров), 100 ракет меньшей дальности Frog и другая военная техника. К концу года в Сирию было направлено 3000 советских военных советников, и в Советском Союзе началась подготовка сирийских пилотов МиГ-23.43
  
   В июне 1975 года глава Международного отдела КПСС Борис Пономарев рассказал делегации БААС в Москве, "как высоко советский народ и его Партия ценят существование в Сирии прогрессивного национального фронта с участием Сирийской Коммунистической партии".44 Однако одновременно, без ведома Асада, КГБ использовал бакдашское крыло партийного руководства для вербовки нелегалов. На встрече в Москве с П. Д. Шеиным, старшим офицером Нелегального управления ФКД S 19 марта 1975 года, Бакдаш и его близкий сотрудник (под кодовым именем ФАРИД) договорились начать поиск подходящих кандидатов, как только они вернутся в Дамаск.45 Им были предоставлены следующие критерии для их отбора:
  
   [Кандидаты] должны были быть преданными и надежными членами Коммунистической партии, твердо придерживающимися марксистско-ленинских интернационалистских позиций, с опытом нелегальной партийной работы, не широко известными в стране как принадлежащие к Коммунистической партии, смелые, решительные, находчивые, с организаторскими способностями, высокодисциплинированные и трудолюбивые, в хорошемфизическое здоровье, желательно не состоящая в браке, возраст от 25 до 45 лет. Они должны были хорошо разбираться в международных делах и уметь анализировать и обобщать политическую информацию.
  
   Эти кандидаты предназначались для работы в Саудовской Аравии и Иране. Помимо владения английским или персидским языками (для Ирана), они должны были иметь реальную возможность самостоятельно получить въездную визу в Саудовскую Аравию или Иран с целью работы и долгосрочного поселения; они должны были иметь квалификацию, необходимую в вышеуказанных странах (например в качестве инженера или техника в нефтехимической области, в гражданском строительстве, связанном со строительством дорог или жилья, водоснабжением и газоснабжением, электроникой, гражданской авиацией или сферой услуг).
  
   Было желательно, чтобы у кандидатов были родственники или личные контакты, которые могли бы помочь им въехать в страну и устроиться, найдя работу или открыв собственный торговый или производственный бизнес; или чтобы у них была возможность получить работу в своей стране или в третьей стране в компании или на предприятиикоторый был представлен или имел филиал в Саудовской Аравии или Иране и, таким образом, мог работать там. Только Генеральный секретарь [партии] или его доверенный помощник должны знать о том, как использовались эти люди.
  
   Бакдаш, вероятно, приветствовал запрос КГБ как подтверждение особых отношений с советским руководством, которых не хватало его соперникам в руководстве Сирийской Коммунистической партии.46
  
   В своем программном выступлении на Двадцать пятом съезде КПСС в феврале 1976 года Брежнев выделил Сирию в качестве ближайшего ближневосточного союзника Советского Союза и заявил, что две страны "действуют согласованно во многих международных проблемах, прежде всего на Ближнем Востоке".47 Асад не знал, что "по агентурным каналам" КГБ одновременно подбрасывал ему фальшивые документы службы А, призванные усилить его подозрения в отношении Садата и Соединенных Штатов. Среди них была поддельная депеша Министерства иностранных дел Франции в свои посольства в арабских столицах в 1976 году, в которой сообщалось, что решение Садата о прекращении действия советско-египетского договора о дружбе было принято под давлением США и было частью его стратегии по привлечению американских инвестиций и превращению Египта в канал влияния США в нефтяной-страны-производители Ближнего Востока.48
  
   Публичное празднование советско-сирийской дружбы потерпело серьезный крах в июне 1976 года, когда Сирия вмешалась в гражданскую войну в Ливане в пользу христиан-маронитов против их противников из ООП и левого крыла, с некоторыми из которых КГБ поддерживал тесные контакты. Лидер левого крыла Камаль Джумблат был одним из немногих арабов, удостоенных Ленинской премии мира. Переговоры в Москве в июле между министром иностранных дел Сирии Хаддамом и его советским коллегой Громыко закончились таким хаосом, что совместное коммюнике выпущено не было. "Правда" заявила, что Сирия вонзает "нож в спину" палестинскому движению.49 Асад был бы еще более возмущен, если бы знал, что резидентура КГБ в Дамаске тайно предоставляла средства для поддержки Ливанской коммунистической партии, выступавшей против сирийской интервенции. 26 июля автомобиль "Бьюик-Аполлон" КГБ с дипломатическими номерами выехал из Дамаска к ливанской границе якобы для того, чтобы забрать корреспонденцию и продукты питания, присланные советским посольством в Бейруте. В действительности в нем находилось 50 000 долларов, спрятанных между стенкой шины и внутренней трубкой для передачи Ливанской коммунистической партии.50 Два месяца спустя было передано еще 100 000 долларов.51
  
   Главным практическим результатом советско-сирийской ссоры во второй половине 1976 года стало, по-видимому, резкое сокращение поставок советского оружия. Асад ответил отказом на приглашение посетить Москву и высылкой примерно половины советских военных советников (в то время в Сирии их было больше, чем где-либо еще в мире). В январе 1977 года он дал указание советскому военно-морскому флоту вывести свои подводные лодки и вспомогательные суда из порта Тартус. Однако в течение следующих нескольких месяцев прекращение участия Сирии в гражданской войне в Ливане сделало возможным урегулирование разногласий с Москвой. После убийства Камаля Джумблата в марте 1977 года его сын и преемник Валид обратился к Асаду по окончании сорокадневного траура, несмотря на широко распространенные и, по-видимому, обоснованные подозрения в том, что Асад приказал убить своего отца. В апреле Асад решил наладить отношения с Советским Союзом и вылетел в Москву, где в аэропорту его лично встретил Брежнев. На банкете в Кремле Асад заявил, что советско-сирийские отношения "преодолели все трудности на своем пути": "Мы всегда были убеждены, что отношения между нашими двумя странами основаны на идентичности принципиальных взглядов, а также на дружбе и общих интересах ..." Во время 1977 года советский экспорт оружия в Сириюсоставил 825 миллионов долларов. В следующем году они впервые превысили 1 миллиард долларов.52
  
   Крайняя враждебность Асада как к визиту Садата в Иерусалим в ноябре 1977 года (день национального траура в Сирии), так и к Кэмп-Дэвидскому соглашению от сентября 1978 года53 усилил его желание заручиться поддержкой советского Союза и даже добился кратковременного примирения между Сирией и Ираком. Позже Асад признался, что, когда Садат посетил его в Дамаске незадолго до своего визита в Иерусалим, он на мгновение подумал о том, чтобы посадить его под замок, чтобы помешать его поездке в Израиль.54 Файлы КГБ показывают, что в декабре 1977 года Асад санкционировал тайную встречу в Дамаске между руководителями его разведки и Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), на которой обсуждались планы убийства Садата.55
  
   В конце 1970-х годов Москва снова совершила ошибку, попытавшись форсировать ПАСЕ в укреплении своего союза с Асадом. Очевидно, ссылаясь на обновленные советские предложения по Договору о дружбе и сотрудничестве, Брежнев сказал ему во время московского банкета в его честь в октябре 1978 года, что Советский Союз готов еще больше расширить сотрудничество с Сирией, "особенно в области политики". Месяц спустя, во время визита в Москву начальника сирийского Генерального штаба генерала Хикмата Шихаби, была предпринята попытка оказать на него давление с целью заключения трехстороннего пакта с Советским Союзом и Ираком. Ему также сказали, что, чтобы избежать риска подвергнуть сирийские МиГ-27 израильской внезапной атаке, их лучше разместить в Ираке. Шихаби глубоко обиделся и вернулся домой на два дня раньше срока. Вскоре после этого сирийский посол в Москве был отозван в Дамаск.56
  
   И снова, однако, раскол был устранен, главным образом благодаря общей советской и сирийской оппозиции как Кэмп-Дэвиду, так и израильской поддержке маронитских фалангистов в южном Ливане. Поощряемый активными мерами КГБ57 Асад, сыгравший на его собственной склонности к теории заговора, рассматривал Кэмп-Дэвидские соглашения как часть гигантского американо-израильского заговора. В марте 1980 года Асад публично обвинил ЦРУ в поощрении "саботажа и подрывной деятельности" в Сирии с целью подчинить "весь арабский мир совместному американо-израильскому господству".58 Асад неоднократно заявлял и почти наверняка верил, что центральной частью плана подчинения "всего арабского мира" был тайный сионистский заговор с целью создания великого Израиля при поддержке Америки. Его близкий друг и министр обороны Мустафа Талас позже абсурдно заявил, что "Если бы не Хафиз аль-Асад, Великий Израиль был бы создан от Нила до Евфрата".59
  
   В 1979 году Москва поставила больше МиГ-27 и другого современного вооружения, а также списала 25 процентов военного долга Сирии, оцениваемого в 2 миллиарда долларов. После советского вторжения в Афганистан в декабре Асад был одним из очень немногих лидеров за пределами Советского блока, который не присоединился к всемирному хору осуждения. Его министр иностранных дел Хаддам сказал интервьюеру: "Мы изучили ситуацию и пришли к выводу, что шумиха вокруг Афганистана - бессмысленный спектакль, призванный перетасовать карты в арабском регионе, положить конец изоляции Садата и помочь добиться успеха в Кэмп-Дэвидских соглашениях".
  
   В январе 1980 года, в очередной попытке угодить Москве, Асад включил в состав своего нового правительства двух членов фракции "Бакдаш" Сирийской коммунистической партии. Он также разрешил изгнанному лидеру Иракской коммунистической партии Азизу Мухаммеду,60 чтобы обосноваться в Сирии. В октябре Асад, наконец, согласился подписать двадцатилетний договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом. В 1980 году сирийский импорт оружия из Советского блока превысил 3 миллиарда долларов.61
  
   Укрепляя свой союз с Асадом, Москва тайно укрепляла свои тайные отношения с Бакдашем. В 1978 году Бакдаш заверил одного из своих контактов в КГБ, что, пока он остается лидером партии, "никогда не будет Каррильо или даже Марше" - другими словами, что Партия останется бескомпромиссно лояльной Москве и идеологически ортодоксальной.62 Он сказал на съезде партии в 1980 году: "Я твердо верю, что недостаточно [просто] заявить о дружбе с Советским Союзом. Скорее, мы должны поддерживать каждое действие в советской внешней политике, которая всегда была, есть и всегда будет в гармонии с интересами всех людей. "63
  
   Бакдаш также пользовался поддержкой Асада. Сразу после подписания Договора о дружбе в октябре 1980 года Асад начал кампанию запугивания и террора против отколовшейся коммунистической группировки, возглавляемой противником Бакдаша, Риядом аль-Турком. Большинство сторонников аль-Турка были заключены в тюрьму, вынуждены покинуть партию, загнаны в подполье или отправлены в изгнание. Некоторых пытали. Согласно отчетам Amnesty International и правозащитных групп в 1980-х годах, аль-Турка систематически пытали на протяжении десятилетия, и его по меньшей мере шесть раз доставляли в больницу на грани смерти, чтобы реанимировать для дальнейшего насилия, которое включало переломы костей во всех его конечностях.64
  
   В 1978 году 108 сирийских коммунистов прошли учебные курсы (несомненно, за советский счет) в Советском Союзе. КГБ отметил, что большинство из них были друзьями или родственниками партийных лидеров.65 В 1979 году резидентура КГБ в Дамаске осуществила пять выплат партийному руководству на общую сумму 275 000 долларов.66 Бакдаш сообщил резидентуре, что на создание подпольной типографии было потрачено более 50 000 долларов, и попросил выделить дополнительные средства.67 Выплаты в 1980 году составили не менее 329 000 долларов и, вероятно, были выше.68 Однако гораздо более значительные суммы были выплачены Партии в результате выгодных советских контрактов с торговыми компаниями, контролируемыми Партией. Например, в 1982 году резидентура в Дамаске сообщила, что одна из компаний, созданных на партийные средства, в течение года внесет Партии 1 200 000 сирийских фунтов стерлингов.69 По личной просьбе Бакдаша резидентура в Дамаске также тайно поставляла Партии оружие: в июне 1980 года было передано 150 пистолетов Макарова и патроны. В качестве меры предосторожности на случай, если оружие впоследствии будет обнаружено, оно было завернуто в сирийскую упаковку, приобретенную КГБ на черном рынке.70 Еще одна партия из семидесяти пяти пистолетов Макарова с боеприпасами была передана в марте 1981 года. Бакдаш поблагодарил КГБ за "их братскую помощь и постоянную заботу о нуждах Сирийской коммунистической партии".71 Год спустя на встрече на конспиративной квартире с двумя оперативными сотрудниками резидентуры в Дамаске Бакдаш перечислил одного за другим резидентов, с которыми он наладил тесное и дружеское сотрудничество за четверть века после возвращения из ссылки. В заключение он восхвалял КГБ: "Вы - единственная советская власть, с которой у нас всегда было и остается полное взаимопонимание по самым разным вопросам. Пожалуйста, передайте товарищу Андропову глубокую благодарность нашей Партии. "72
  
   КГБ, однако, был все больше обеспокоен растущими разногласиями внутри Сирийской Коммунистической партии. В конце 1982 года Николай Федорович Ветров из резидентуры в Дамаске провел серию встреч с Бакдашем, которому тогда было семьдесят лет, который был лидером партии в течение полувека. Бакдаш жаловался, что "не все члены партии были полностью преданы делу марксизма-ленинизма", и что из-за его возраста и слабого здоровья ему становилось все труднее сохранять полный контроль над всей партийной деятельностью. Бакдаш также все больше подозревал своего соратника ФАРИДА. Он сказал Ветрову, что, будучи хорошим партийным чиновником, ФАРИД "не смог окончательно порвать с мелкобуржуазной средой, из которой он вышел". Однако настоящим возражением Бакдаша против ФАРИДА было опасение, что тот замышляет против него заговор. Он сказал Ветрову, что, помимо "продвижения людей, которые были лично ему преданы", ФАРИД стал коррумпированным, заняв 50 000 сирийских фунтов (которые он не вернул), чтобы купить дом в Дамаске у бизнесмена, который сколотил состояние на советских контрактах, но перестал поддерживать Партию.73 Однако к середине 1980-х годов Бакдаш вызывал у Центра большее беспокойство, чем ФАРИД. Несмотря на все его прошлые заявления о лояльности советскому союзу, Бакдаш не смог адаптироваться к новой эре гласности и перестройки. Когда Советский Союз распался, Бакдаш защищал Сталина и осуждал Горбачева.74
  
   Вторжение Израиля в Ливан в июне 1982 года в безуспешной попытке уничтожить ООП и укрепить ее союзников-маронитов вызвало новый кризис в сирийско-советских отношениях. С 9 по 11 июня Израиль и Сирия вели одно из крупнейших воздушных сражений двадцатого века над долиной Бика. Израильские ВВС уничтожили все сирийские ракетные установки SAM-6 по обе стороны сирийско-ливанской границы и сбили двадцать три сирийских МиГа, не потеряв ни одного самолета.75 Когда в течение лета были установлены новые ЗРК, израильтяне снесли и их. За кулисами сирийцы обвиняли в своем поражении недостатки советской техники, в то время как Русские обвиняли сирийскую некомпетентность в ее использовании. Однако обе стороны нуждались друг в друге. "Асаду нужно было оружие, - пишет Патрик Сил, - в то время как русским нужно было восстановить репутацию своего высокоэффективного оружия, а также свое общее политическое положение в арабском мире."Визит Асада в Москву на похороны Брежнева в ноябре 1982 года предоставил возможность наладить отношения с новым советским лидером Юрием Андроповым. Несмотря на противодействие как со стороны Громыко, так и со стороны министра обороны Устинова, Андропов согласился предоставить Сирии передовые системы вооружения, которые не поставлялись ни в одну другую страну Третьего мира, причем некоторые из них управлялись советским персоналом.76
  
   Мемуары Вадима Кирпиченко, одного из ведущих экспертов Центра по Ближнему Востоку, содержат любопытно полную дань уважения Асаду. Во время двух встреч и пятичасовых дискуссий по вопросам безопасности и разведки, в ходе которых Асад задавал много подробных вопросов о структуре и функциях КГБ,77 Кирпиченко утверждает, что нашел его "добродушным, мягким, правильным и внимательным человеком. Никакого невроза, никакой спешки, никакого позирования. " Асад сильно напомнил Кирпиченко легендарного офицера КГБ Ивана Ивановича Агаянца, который во время войны был резидентом в Тегеране, а после войны - резидентом в Париже: "Старые сотрудники разведки до сих пор помнят этого добродушного и мудрого человека". (Кирпиченко не упоминает, что Агаянц был специалистом по обману, что также сильно интересовало Асада.)78
  
   Розовые воспоминания Кирпиченко дают некоторое представление о косметически улучшенном взгляде на Сирию Асада, переданном советскому руководству во время заключения Договора о дружбе и сотрудничестве. На самом деле Асад был, по любым стандартам, непривлекательным союзником. Подписание договора совпало с началом самого смертоносного периода правления Асада. В начале 1980-х годов его режим убил по меньшей мере 10 000 собственных граждан и посадил еще тысячи в тюрьмы в обычно ужасных условиях. Большая часть суннитского оплота Хамы, самого красивого города Сирии и центра оппозиции режиму Алави, была разрушена, ее великолепная Большая мечеть превратилась в руины. Многие ливанцы из контролируемых Сирией районов Ливана исчезли в сирийских тюрьмах, чтобы никогда больше не появиться.79 Подобно Саддаму Хусейну и Муаммару Каддафи, Асад также использовал свои спецслужбы для выслеживания своих врагов за рубежом. Его режим не только прославился тем, что предоставлял убежище некоторым из самых безжалостных террористов Ближнего Востока, но и не смог замести следы при проведении собственных террористических операций против диссидентов-эмигрантов и других арабских критиков. В начале 1981 года сирийская ударная группа, действовавшая по приказу брата Асада Рифата, на которого КГБ когда-то утверждал, что может влиять,80 въехал в Иорданию с инструкциями убить премьер-министра Иордании Мудара Бадрана, которого Асад публично осудил за то, что он был в сговоре с американцами, сионистами и сирийскими диссидентами. Вся группа была поймана и сделала унизительное трехчасовое публичное признание по иорданскому телевидению, которое могли видеть многие сирийские зрители. Несмотря на этот конфуз, Рифат публично заявил, что с "врагами", которые бежали за границу, будут разбираться. В марте 1982 года в британской прессе появились сообщения, основанные на брифингах "западных дипломатических источников в Дамаске", что шесть хорошо вооруженных "ударных отрядов" были отправлены в Европу для убийства диссидентов. Один такой отряд из трех человек, арестованный в Штутгарте, Германия, был обнаружен с автоматами и взрывчаткой. Месяц спустя в результате взрыва бомбы в парижском офисе арабской газеты, хорошо известной своей враждебностью к режиму Асада, погибла проходившая мимо беременная женщина и еще шестьдесят три человека получили ранения, двенадцать - серьезные. Французское правительство, которое почти не скрывало своей уверенности в том, что ответственность за это несет режим Асада, незамедлительно выслало двух сирийских "дипломатов" за "неприемлемую деятельность".81 Весьма маловероятно, что последние годы жизни Брежнева были обеспокоены сообщениями о таком постыдном плохом поведении режима, с которым он только что подписал, после долгих лет уговоров, Договор о дружбе.
  
   Какой бы непривлекательной ни стала Сирия в качестве союзника, все другие советские варианты союза с крупной ближневосточной державой исчезли. Попытки Сирии в течение следующих нескольких лет достичь стратегического паритета с Израилем сделали ее более зависимой, чем когда-либо прежде, от передовых советских вооружений, среди которых истребители, ракеты класса "земля-воздух" и "земля-земля", а также электронные боевые системы и системы воздушного контроля. Генерал Дмитрий Волкогонов, в то время служивший в ГРУ, позже вспоминал: "Ни в одной стране никогда не было столько русскоговорящих советников, как в Сирии ... Все жили в состоянии наполовину войны, наполовину мира. Советский Союз и его идеология там никому не были нужны, но его танки, пушки и техника ценились высоко. "82
  
   К концу 1985 года сирийская экономика рушилась под тяжестью военного бюджета, который составлял половину валового национального продукта. Поскольку Горбачев не желал выручать его, Асад в 1986 году неохотно признал, что стратегический паритет с Израилем для Сирии недостижим. Британский посол в Дамаске сэр Роджер Томкис нашел Асада жестоко реалистичным в отношении изменившегося баланса сил на Ближнем Востоке. "Если бы я был премьер-министром Израиля, - сказал ему Асад, - с его нынешним военным превосходством и поддержкой державы номер один в мире, я бы не пошел ни на одну уступку".83
  
   В конце 1980-х годов Москва отклонила большинство сирийских запросов на современное вооружение. Тем не менее Асад рассматривал распад Советского блока и Советского Союза как катастрофу. Несмотря на все его разногласия с Москвой за предыдущие два десятилетия, он пришел к выводу, что советский союз необходим для безопасности Сирии. Высокопоставленный представитель Дамаска скорбно сказал, когда в конце 1991 года власть в Кремле перешла от Горбачева к Ельцину: "Мы сожалеем о распаде Советского Союза больше, чем русские".84
  
   11
  
   Народная Демократическая Республика Йемен
  
   Ближайшим идеологическим союзником Советского Союза в арабском мире была Народная Демократическая Республика [Южный] Йемен (НДРИ), основанная в 1970 году, через три года после обретения независимости от Великобритании. Как и на Кубе, правящий Фронт национального освобождения (НФО) пришел к власти в результате партизанской кампании, а затем объявил себя марксистско-ленинской партией. По мере расширения советского присутствия в Индийском океане в 1970-х годах советский флот также все чаще использовал портовые сооружения в Адене и на острове Сокотра.1 По словам советского посла в PDRY О. Г. Пересыпкина:
  
   Мы исходили из предположения, что научный социализм является универсальной теорией, и мы хотели доказать, что небольшая слаборазвитая арабская страна, бывшая британская колония, семимильными шагами продвинется к светлому будущему, если она будет вооружена лозунгами научного социализма.
  
   Лозунги провалились. Советские советники, прикомандированные к министерствам Йемена, объяснили им громоздкую неэффективность командной экономики, в которой они были обучены. Александр Васильев, один из советских чиновников, посетивших PDRY, позже отмечал: "Когда я посетил Аден перед коллективизацией ... рынок Адена и все набережные были полны рыбы и рыбных продуктов. Когда рыбаков подвергли [коллективизации], рыба немедленно исчезла. " Оглядываясь назад, Пересыпкин был "склонен простить лидеров Южного Йемена, которые завели их страну в тупик. Они просто слепо следовали за своими "старшими братьями", которые "построили социализм" ..."2
  
   Несмотря на свои первые надежды превратить PDRYВ арабский маяк "научного социализма", Москва обнаружила, что Южный Йемен является почти постоянной головной болью. Одной из главных задач резидентуры в Адене было следить за почти непрерывными интригами и борьбой за власть, которые раздирают НФО и ее преемницу (с октября 1978 года), Йеменскую социалистическую партию (YSP). Это мало что могло сделать, чтобы контролировать их. С 1969 по 1978 год шла длительная борьба за власть между "Абд аль-Фаттахом Исмаилом, убежденным просоветским лидером НФО, и Салимом Рубаи"Али, более прокитайски настроенным главой государства. В июне 1978 года при содействии Советского Союза и Кубы Исмаил совершил успешный переворот против Рубаи Али, который был казнен по обвинению в подготовке собственного вооруженного переворота при поддержке Запада и Саудовской Аравии.3
  
   Главными сторонниками PDRYВ Центре в середине 1970-х годов были Николай Леонов и Служба 1 (Анализ разведданных). В 1975 году Леонов представил Андропову доклад, в котором утверждал, что Советский Союз получал плохую отдачу от своих огромных инвестиций на Ближнем Востоке. Египет, Сирия и Ирак не собирались платить свои огромные долги. Египет перестал быть надежным союзником, связи с Ираком были ненадежными, а Сирия не желала подписывать Договор о дружбе. Поэтому служба 1 предложила сконцентрироваться на PDRY, которая не требовала больших объемов помощи. Его режим был "самым марксистско-ленинским", Аден имел важное стратегическое значение, а его нефтеперегонный завод мог удовлетворить потребности как советского военно-морского флота, так и военно-воздушных сил. В докладе приводился пример того, как Британская империя использовала Аден в качестве одного из ключевых пунктов своей глобальной стратегии. PDRY также находилась далеко от основных зон ближневосточных конфликтов. Его единственной - достижимой - стратегической потребностью было заключение мира с Северным Йеменом. Возрождение Службой 1 идеи превращения PDRY в арабский маяк "научного социализма" не нашло одобрения у Андропова. После хранения отчета в течение нескольких дней он вернул его с просьбой сократить. Затем он вернул сокращенную версию с просьбой удалить все предложения, оставив только содержащуюся в ней информацию о текущей позиции в PDRY. По мнению Леонова, все, что представляло интерес в первоначальном документе, теперь было удалено из него. Он не сомневался, что требования Андропова о сокращении вытекали из его личных обсуждений его предложений с членами Политбюро, которым не нравилась идея расширения контактов с режимом, проклятым, по-видимому, неискоренимой междоусобной войной.4
  
   Однако с 1972 года Центр поддерживал тесные связи с разведывательной службой PDRY, которая с гордостью называла своих офицеров "чекистами" в честь своих советских союзников.5 12 мая 1972 года Андропов провел в Москве встречу с министром внутренних дел Йемена Мухаммедом Салихом Мутией, в ходе которой КГБ согласился обеспечить бесплатное обучение офицеров разведки и шифровального персонала PDRY1. Тот факт, что Мутия также принял предложение о бесплатных советских шифрах, предположительно, позволил Шестнадцатому управлению FCD расшифровывать радиопередачи разведки PDRY1.6 С июля 1973 года в Адене находился офицер связи КГБ (в дополнение к незадекларированному персоналу аденской резидентуры). В мае 1974 года КГБ и разведывательное управление pdryподписали секретное соглашение о сотрудничестве в разведывательных операциях против Соединенных Штатов, Соединенного Королевства и Саудовской Аравии. В рамках соглашения PDRY была снабжена "специальным оборудованием", вероятно, для использования в операциях прослушивания и наблюдения. В 1976 году два агентства сотрудничали в операции "ХАМСИН" по прослушиванию посольства Саудовской Аравии в Адене.7
  
   Однако, как Политбюро не любило иметь дело с расколотым йеменским режимом, так и КГБ презирал некоторых своих союзников в разведке PDRY. Ярким примером был высокопоставленный офицер йеменской разведки под кодовым именем АРЕФ,8 в 1978 году ему был предоставлен бесплатный отпуск в санатории "Дубовая Роща" в Железноводске, где у него были диагностированы сердечная недостаточность, диабет, бессонница, нервное и физическое истощение, а также чрезмерное употребление алкоголя. Эти недуги не были главной заботой АРЕФА. Его первоочередными задачами были лечение начинающегося облысения и пластическая хирургия для улучшения своей внешности. Его советский врач пришел к выводу, что многие из его проблем проистекали из навязчивой мастурбации и "пассивных" гомосексуальных отношений с высокопоставленным йеменским министром, которые вызвал нервную и сексуальную слабость. АРЕФ, однако, оказался бисексуалом и приставал к своему переводчику, В. Конавалову, оперативному сотруднику КГБ, чтобы убедить женщину, с которой он познакомился в клинике, вступить с ним в половую связь. Когда Конавалов отказался, сказав, что его обязанности ограничены обеспечением перевода и организацией медицинского лечения, АРЕФ ответил: "Товарищ Александров [Крючков, глава FCD] заплатил за билеты, дал мне бесплатный пропуск в Санаторий, и я убежден, что он не стал бы возражать против моегоиметь женщин."Когда Конавалов все же отказался, АРЕФ обвинил его в расизме. Коновалов также сообщил, что, хотя АРЕФ привез с собой некоторые работы Маркса и Ленина, он не читал их и использовал только для демонстрации.9
  
   По мнению Кирпиченко, "чекисты" из PDRY также становились все более требовательными:
  
   [Они] часто были агрессивны в ведении переговоров, особенно когда им нужно было добиться от нас различного рода материально-технической помощи. "Поскольку мы в одной лодке (любимый аргумент наших арабских союзников), тогда вы должны нам помочь". Мы, конечно, предоставили минимум, в основном оперативные технологии, и бесплатно обучали йеменцев на наших краткосрочных курсах ... Но партнеры из Южного Йемена иногда демонстрировали неумеренные аппетиты. В последние годы они настойчиво просили нас построить для них здание Министерства государственной безопасности в Адене, здания для служб безопасности во всех провинциальных центрах и даже тюрьму.10
  
   Однако главной заботой КГБ была [Северная] Йеменская Арабская Республика (YAR), а не PDRY.11 В июле 1972 года ЯР стал первым членом Лиги арабских Государств, который возобновил дипломатические отношения с Соединенными Штатами, которые были разорваны после Шестидневной войны пятью годами ранее. Беспокойство Москвы усилилось, когда в июне 1974 года к власти пришел военный режим, возглавляемый просаудовски настроенным подполковником Ибрагимом аль-Хамди, который потребовал у Соединенных Штатов оружие, оплаченное богатыми нефтью саудовцами. Аль-Хамди был недоволен американским ответом. Как сообщил Вашингтону военный атташе США в столице Йемена, Сане, Саудовская Аравия хотела, чтобы Северный Йемен был "достаточно сильным, но не слишком сильным". Соединенные Штаты, в свою очередь, стремились не обидеть своего главного союзника в регионе, Саудовскую Аравию, выполняя все просьбы аль-Хамди о военной помощи.12 Таким образом, отношения режима аль-Хамди с Вашингтоном и Эр-Риядом так и не стали настолько тесными, как опасался Центр. Тем не менее КГБ начал длительную кампанию активных действий, направленную на дискредитацию трех человек, которых он считал главными проамериканскими и просаудовскими влиятельными лицами в правительстве ЯРА: "Абд Аллах аль-Аснаджи, министр иностранных дел, М. Хамис, министр внутренних дел и начальникЦентральное управление национальной безопасности и Мухаммад Салим Басиндава, министр культуры и информации. В 1976 году КГБ направил аль-Хамди анонимное письмо, в котором обвинил Хамиса в том, что он агент ЦРУ, и приложил поддельный документ, подтверждающий получение им американских денег. Хамису, однако, удалось убедить аль-Хамди в том, что квитанция была подделкой, хотя, согласно файлам КГБ, он обвинил в подделке саудовцев или мятежных шейхов, а не КГБ.13
  
   12 октября 1977 года аль-Хамди был убит при обстоятельствах, которые до сих пор остаются неясными.14 КГБ предпринимал активные меры, чтобы убедить его преемника Ахмада аль-Гашми в том, что Хамис несет ответственность за убийство аль-Хамди. Советские агенты сообщили аль-Гашми, что Хамис также планировал его свержение и сам участвовал в заговоре с целью захвата власти.15 24 июня 1978 года аль-Гашми был убит, хотя и не Хамисом. Накануне президент ДДРИ Салим Рубаи Али позвонил аль-Гашми, чтобы сообщить ему, что он направляет специального посланника для встречи с ним в Сане на следующий день. Когда посланник прибыл в офис аль-Гашми, он открыл портфель, который взорвался, убив обоих мужчин. Два дня спустя Салим Рубаи Али был казнен в Адене, якобы за организацию убийства аль-Гашми и подготовку государственного переворота в ДДРИ при поддержке Запада и Саудовской Аравии. Сторонники Рубаи Али позже утверждали, что взрывчатку положили в портфель по приказу его просоветского соперника Абд аль-Фаттаха Исмаила, который позже в том же году сменил его на посту президента.16 Москва немедленно начала пропагандистское наступление в поддержку Исмаила, осудив предполагаемую саудовскую и американскую угрозу PDRY и перебросив кубинские войска из Эфиопии для поддержки нового режима, в то время как советские военные корабли патрулировали Аденский залив.17
  
   Преемник Аль-Гашми на посту президента YAR Али Абдалла Салих пережил покушение через несколько дней после прихода к власти.18 Одной из целей советской политики было использовать недовольство президента Салиха тем, что он считал недостаточным уровнем поставок американского оружия в YAR. В ноябре 1978 года и январе 1979 года Салих провел получившие широкую огласку переговоры с советским послом о "путях укрепления отношений", включая поставки советского оружия.19 Советские попытки культивировать Салиха, однако, были осложнены нападением на ЯР в конце февраля 1979 года со стороны НДРИ, которая в течение некоторого времени бросала завистливые взгляды на своего более богатого и густонаселенного соседа. Ведущий коммунист Южного Йемена сказал советскому послу, несомненно, к неудовольствию Москвы: "Да, это мы начали войну. Если мы победим, мы создадим Великий Йемен. Если мы проиграем, вы вмешаетесь и спасете нас. "20 Война, однако, закончилась странным образом 27 марта встречей в Кувейте президентов Салиха и Исмаила, которая завершилась безнадежно оптимистичным соглашением о разработке в течение четырех месяцев проекта конституции для объединения Северного и Южного Йемена.21 (Объединение фактически не происходило до 1990 года.)
  
   Сразу после встречи с Исмаилом Салих объявил об увольнении своего министра иностранных дел аль-Аснаджи и министра культуры и информации Басиндавы. Центр взял на себя ответственность за оба увольнения, против которых, как он сообщил, решительно выступила Саудовская Аравия. С тех пор как Салих стал президентом, КГБ использовал своих агентов и конфиденциальные контакты, чтобы снабжать его дезинформацией о том, что просаудовская группа, возглавляемая аль-Аснаджи и включающая Басиндаву, планировала его свержение при поддержке Саудовской Аравии и АМЕРИКИ и планировала его убийство.22 Победа КГБ, однако, была далека от полной. Несмотря на свое увольнение с поста министра иностранных дел, аль-Аснаджи оставался одним из главных политических советников Салиха. В июне 1979 года аль-Аснаджи посетил Вашингтон, чтобы призвать к "более прямой военной роли США на Аравийском полуострове и в регионе Персидского залива" и к отправке старших военных советников США для обучения вооруженных сил ЯР.23
  
   В апреле 1980 года советская политика в Йемене потерпела очередную неудачу, когда в результате переворота в ДДРИ был свергнут ее верный союзник, президент Исмаил. Одной из причин переворота было недовольство объемом советской помощи - гораздо меньшим, чем помощь другим идеологическим союзникам в странах Третьего мира. Йеменцы обвинили в отключении электроэнергии в Адене советский Союз не смог завершить строительство обещанной электростанции. В отличие от своего непосредственного предшественника, Исмаил пережил свое свержение. Вероятно, благодаря вмешательству советского посла ему было разрешено отправиться в изгнание в Москву вместо того, чтобы быть казненным или заключенным в тюрьму, как предполагали его главные противники. Советский Союз быстро наладил отношения с новым режимом в PDRY, пригласив преемника Исмаила Али Насира Мухаммеда с государственным визитом в Москву всего через месяц после переворота. Результатом визита стало новое соглашение о советской экономической помощи (включая строительство обещанной электростанции) и совместное коммюнике, осуждающее политику США на Ближнем Востоке и поддерживающее просоветский режим в Афганистане.24
  
   В сентябре 1980 года КГБ получил от агентов разведывательных служб ЯРА копию магнитофонной записи конфиденциальной беседы между президентами Салихом и Мухаммедом, которая была сделана без их ведома по указанию Хамиса. Затем кассета была передана Салиху в качестве доказательства предательства Хамиса. Предпринимались также попытки убедить Салиха в том, что Хамис имел связи с ЦРУ. Хамис был уволен в октябре и, согласно документам КГБ, "физически ликвидирован" в январе 1981 года. КГБ также передал Салиху отчеты, в которых утверждалось, что у аль-Аснаджи был роман с женщиной из Корпуса мира США, у него было 30 миллионов долларов на счету в лондонском банке, а также он владел отелем и тремя домами в пригороде Лондона. В марте 1981 года аль-Аснаджи и некоторые из его сторонников были арестованы по обвинению в подготовке государственного переворота. Похоже, на Салиха повлияли активные меры КГБ, предполагающие, что заговорщики вступили в сговор с ЦРУ. 21 марта он заявил своему консультативному совету, что "если подтвердится неподобающая роль американцев в организации заговора, тогда будут подняты вопросы об американском присутствии в Северном Йемене". КГБ также приписал себе заслугу в том, что убедил Салиха отдать приказ о высылке американского военного советника по обвинению в шпионаже.25
  
   Однако тактические успехи КГБ в ЯРЕ имели мало стратегического значения. Начиная с 1982 года открытие нефтяных месторождений в Северном Йемене привело к ряду уступок американским компаниям. В апреле 1986 года президент Салих и вице-президент Джордж Буш приняли участие в торжественном открытии первого нефтеперерабатывающего завода YAR. Сотрудничество в добыче нефти, заявил Буш, означало более тесное "партнерство США с йеменским народом".26 Тем временем в PDRY'е царила суматоха. 13 января 1986 года несколько противников президента Мухаммеда были расстреляны из пулеметов в зале заседаний Политбюро. Похоже, что резидентура в Адене заранее не предупреждала о возобновлении кровопролития. В двухнедельной гражданской войне, последовавшей за этим, были убиты тысячи членов YSP, ополченцев и вооруженных сил. Стоимость ущерба, нанесенного зданиям и экономической инфраструктуре в Адене, оценивалась в 140 миллионов долларов. Мухаммед потерял власть и был вынужден бежать с несколькими тысячами своих сторонников в ЯР.27 Советский главнокомандующий сухопутными войсками генерал Евгений Ивановский, который был направлен в Аден с "миротворческой" миссией, сообщил, что около трети йеменских офицеров, погибших в ходе боевых действий, прошли подготовку в советских военных академиях.28 Несколько недель спустя представители YSP присутствовали на Двадцать седьмом съезде Советской коммунистической партии в Москве. Говорят, что Фидель Кастро задал йеменской делегации вопрос, который во многом суммировал разочарование советской политикой в отношении PDRY за предыдущую четверть века. "Когда, - как сообщается, спросил он, - вы, люди, перестанете убивать друг друга?"29
  
   В мае 1990 года, после длительных переговоров, PDRYИ YAR, наконец, объединились в Республику Йемен, 16 миллионов жителей которой составляли более половины населения Аравийского полуострова. В апреле 1994 года более могущественное руководство Севера начало наступление на Юг, в результате чего вся все еще нестабильная страна оказалась под контролем Севера.
  
   12
  
   Израиль и сионизм
  
   ""Сионистская подрывная деятельность" была одной из самых устойчивых теорий заговора КГБ. Сталинская эпоха завещала КГБ традицию антисемитизма, маскирующегося под антисионизм, который все еще был отчетливо виден даже в середине 1980-х годов. Однако в 1948 году Советский Союз первым признал государство Израиль, рассматривая его создание как удар по британскому империализму на Ближнем Востоке, нанесенный "прогрессивными" евреями русского и польского происхождения. Москва также рассчитывала на благодарность сионистов за ведущую роль Красной Армии в разгроме Гитлера. Оружие, поставляемое сионистам из Чехословакии с благословения Москвы во время первой арабо-израильской войны (известной израильтянам как война за независимость, а арабам как аль-Накба"Катастрофа"), а также советская дипломатическая поддержка имели решающее значение для рождения Израиля. В новом государстве левый Мапам (Объединенные рабочие) Партия описала себя при своем основании в 1948 году как "неотъемлемую часть мирового революционного лагеря во главе с СССР". Доктор Моше Снех, член исполнительного комитета Мапам и глава Израильской лиги дружественных отношений с СССР, сказал в своей приветственной речи по случаю прибытия советской миссии в Тель-Авив:
  
   Наш народ любит Советский Союз и доверяет Советскому Союзу, который поддерживал нас и никогда нас не подводил. Со своей стороны, мы клянемся, что мы никогда не подведем Советский Союз и посвятим все наши силы укреплению дружбы и нерушимого союза с нашим великим другом и защитником человечества - Советским Союзом.1
  
   В конце 1947 года Андрей Михайлович Отрощенко, глава отдела Ближнего и Дальнего Востока Комитета информации (КИ), который тогда руководил внешней разведкой, созвал оперативное совещание, чтобы объявить, что Сталин поставил перед КИ задачу обеспечить превращение Израиля в союзника Советского Союза. Чтобы противостоять попыткам АМЕРИКИ использовать связи Израиля с еврейской общиной в Соединенных Штатах, КИ должен был обеспечить включение большого числа своих агентов в ряды советских евреев, которым было разрешено уехать в Израиль. Глава Управления нелегалов в КИ (а позже и в ФКД) Александр Михайлович "Саша" Коротков, у которого была жена-еврейка, был назначен ответственным за отбор агентов. Его главный помощник Владимир Вертипорох был назначен первым резидентом в Израиле в 1948 году под дипломатическим прикрытием под псевдонимом Рожков. Вертипорох сказал одному из своих коллег, что он беспокоился о своем новом назначении - отчасти потому, что ему не нравились "коварные евреи", отчасти потому, что он сомневался, сможет ли он выполнить миссию, возложенную на КИ Сталиным, по превращению Израиля в союзника СССР: "Работа, которую должна будет выполнить резидентура, настолькосерьезно и важно то, что, попросту говоря, я боюсь не справиться с этим, и вы знаете, что это будет означать. "2
  
   Вероятно, самым успешным из первого поколения советских агентов, внедренных в Израиль, был эпидемиолог Авраам Маркус Клингберг, который в возрасте тридцати лет был завербован первым премьер-министром Израиля в апреле 1948 года для работы над химическим и биологическим оружием. Позднее Клингберг был одним из основателей и заместителем директора Израильского института биологических исследований в Несс-Ционе, к юго-востоку от Тель-Авива. Он продолжал работать на советскую и восточногерманскую разведки в течение замечательного периода в тридцать пять лет.3 Разведывательные службы Советского блока сотрудничали с КИ в агентурном проникновении в новое государство Израиль; например, тридцать шесть евреев, выехавших из Болгарии в Израиль в период 1947-50 годов, были болгарскими агентами. Хотя заметки Митрохина о файлах КГБ дают очень мало подробностей об их деятельности, ясно, что они достигли, по крайней мере, нескольких значительных успехов. ХАИМОВ, например, получил работу в секретариате первого президента Израиля Хаима Вейцмана.4 Контакт с другим болгарским агентом, ПЕРЕЦЕМ, роль которого не зафиксирована, продолжался до 1975 года.5
  
   Однако удовлетворение в Центре по поводу первых успехов агентурного проникновения в Израиль было омрачено тревогой по поводу энтузиазма советских евреев по поводу нового государства и свидетельств растущих связей Израиля с Соединенными Штатами. В течение года после основания Израиля в советской политике произошел поворот. Отныне сионизм был официально осужден как часть империалистического заговора с целью свержения Советского Союза. Большая часть работы Вертипороха в качестве резидента в Тель-Авиве, по-видимому, была связана с преследованием антисионистских теорий заговора, а не с обычным сбором разведданных. В 1949 году он провел три продолжительные встречи с Ицхаком Рабиновичем, бывшим членом Советского комитета Еврейского агентства по связям, чтобы подробно обсудить природу сионизма. Год спустя Рабинович по просьбе Вертипороха подготовил пятидесятистраничное резюме основных моментов, затронутых в их беседах.6
  
   В последние годы правления Сталина антисемитская кампания против мнимых сионистских заговоров в России распространилась по всему советскому блоку. В Чехословакии на судебном процессе в 1952 году над "Руководством Антигосударственного заговорщического центра", возглавляемого бывшим лидером партии Рудольфом Сланским, одиннадцать из четырнадцати обвиняемых, включая самого Сланского, были признаны "еврейского происхождения". Одновременная чистка советской номенклатуры от евреев нигде не проводилась так энергично, как в Центре. К началу 1953 года все они были изъяты из МГБ (предшественника КГБ), за исключением небольшого числа "скрытых евреев": людей частично еврейского происхождения, которые были зарегистрированы как члены других этнических групп. Зимой 1952-53 годов МГБ разгромило несуществующий "заговор еврейских врачей" с целью убийства Сталина и советского руководства, осудив группу невинных врачей как "монстров и убийц", работающих на "коррумпированную еврейскую буржуазно-националистическую организацию" на службе англо-американской разведки. После фабрикации заговора врачей Тель-авивское представительство пожаловалось, что "антисоветская истерия" достигла беспрецедентных высот. Поскольку миссия не могла признать реальность советского антисемитизма, она абсурдно обвинила в "истерии" желание израильского правительства убедить Соединенные Штаты в том, что они могут рассчитывать на поддержку Израиля в своих "агрессивных планах" и "продолжать использовать Израиль как центр шпионажа в странахсоциалистического лагеря", и "чтобы отвлечь внимание израильского населения от экономических трудностей" на родине.7
  
   Хотя уровень антисионистской и антисемитской паранойи в Центре резко снизился после смерти Сталина в марте 1953 года, он не исчез. Ни один из евреев, уволенных из МГБ в разгар антисемитской охоты на ведьм, не был восстановлен. Более сорока лет спустя, в начале эры Горбачева, евреи все еще были исключены (наряду с рядом других меньшинств) из КГБ. Единственным исключением была горстка новобранцев с еврейскими матерями и отцами-неевреями, зарегистрированных как представители других этнических групп. Даже Центральный комитет был менее жестким, чем КГБ, в отношении отказа заявителям еврейского происхождения.
  
   Несмотря на антисемитскую паранойю последних лет правления Сталина, израильская служба безопасности Шин Бет заподозрила, что Мапам передает секретные материалы Советскому Союзу, и установила под столом генерального секретаря партии прослушивающее устройство с радиопередатчиком на батарейках. В январе 1953 года два офицера Шин Бет были пойманы с поличным, когда они ворвались в штаб-квартиру Мапам, чтобы поменять батарейки в рации.8 Подозрения Шин Бет, однако, были полностью оправданы. Файлы советского министерства иностранных дел показывают, что два ведущих политика Мапам в Кнессете предоставляли советскому посольству секретные материалы. Яаков Рифтин, который работал в Комитете Кнессета по иностранным делам и безопасности и которого премьер-министр Давид Бен-Гурион назвал "проповедником из Коминформа", регулярно снабжал посольство документами Комитета, в том числе документами закрытых заседаний. Моше Снех предоставил, вероятно, меньший объем разведданных об израильской внешней политике. Материалы, предоставленные Рифтином и Снехом, усилили подозрения советского союза в особых отношениях Израиля с Соединенными Штатами. Например, в августе 1952 года Тель-авивское представительство сообщило в Москву, что, по словам Снеха, министр иностранных дел Моше Шаретт заявил, что "ситуация в Израиле такова, что он должен следовать за США без каких-либо предварительных условий или оговорок".9
  
   К середине 1950-х годов, если не раньше, у КГБ была агентурная группа внутри Mapam под кодовым названием "ТРЕСТ" (одно из самых престижных кодовых названий в истории КГБ, первоначально использовавшееся в 1920-х годах для весьма успешной операции по обману русских эмигрантов и западных спецслужб10). В 1956 году для поддержания контакта с группой был завербован курьер под кодовым именем БОКЕР. Тот факт, что в последующие годы у него было три сменяющих друг друга контролера, указывает на то, что операция считалась важной.11 Хотя в записях Митрохина не указаны члены агентурной группы, среди них, вероятно, был Аарон Коэн, главный эксперт Mapam по арабским делам. Контакты Коэна с резидентурой в Тель-Авиве были обнаружены после того, как автомобиль с дипломатическими номерами, зарегистрированный на имя известного оперативного сотрудника КГБ Виктора Соколова, был замечен полицейским у главных ворот кибуца Коэна недалеко от Хайфы в апреле 1958 года. Наблюдение Шин Бет за дальнейшими встречами Коэна с офицерами КГБ привело к его аресту. Хотя Коэн утверждал, что его отношения с русскими ограничивались академическими дискуссиями, он был приговорен к пяти годам тюремного заключения за несанкционированные контакты с иностранным агентом; он был освобожден после отбытия семнадцати месяцев. Иссер Харель, глава службы внешней разведки Израиля "Моссад", драматично заявил, что Мапам "родился со злокачественной опухолью в животе - советским Диббуком [злым духом]".12
  
   Однако сам Моссад подвергся серьезному советскому проникновению в середине 1950-х годов. Потенциально самым важным агентом КГБ в течение первого десятилетия существования Израиля был Зеев Авни, урожденный Вольф Гольдштейн, многоязычный экономист и ярый коммунист, который провел Вторую мировую войну в Швейцарии, где в 1943 году он был завербован ГРУ. Авни был убежденным идеологическим агентом. "У меня не было никаких сомнений, - писал он позже, - что я принадлежал не только к авангарду революции, но и к самой ее элите". В 1948 году он эмигрировал в Израиль, вступил в кибуц и связался с советским посольством, чтобы попытаться чтобы возобновить его связи с ГРУ. Он был разочарован теплым, ни к чему не обязывающим приемом - возможно, из-за отсутствия безопасности в кибуце, где он не скрывал своих коммунистических убеждений и сказал высокопоставленному члену Мапам, что был бы рад помочь Партии установить "прямую связь с Москвой". В 1950 году Авни поступил в Министерство иностранных дел Израиля, где вел себя гораздо более осмотрительно. Более позднее расследование службы безопасности "без труда нашло людей, которые знали Авни как воинствующего коммуниста" в его кибуце, но обнаружило "практически всеобщее восхищение" им среди его коллег-дипломатов, которые совершенно не знали, что его настоящая преданность была Советскому Союзу.
  
   В 1952 году Авни получил свое первое зарубежное назначение в качестве израильского коммерческого атташе в Брюсселе, где его также назначили сотрудником службы безопасности и дали ключи от единственного сейфа миссии, в котором хранились секретные документы. Успешно возобновив контакт с ГРУ, он начал фотографировать содержимое сейфа. После своего ареста четыре года спустя он признался своему следователю: "Я отдал им все, что у меня было". Примечательно, что энтузиазм Авни по отношению к Советскому Союзу пережил даже паранойю "заговора еврейских врачей". Позже он сказал своему следователю, что Сталин был "гением", и поначалу отказывался верить, что "Секретная речь" Хрущева 1956 года, осуждающая Сталина, была подлинной.13
  
   Находясь в Брюсселе, Авни также начал работать на Моссад, используя свой беглый немецкий, чтобы выдавать себя за немецкого бизнесмена и вступать в контакт с бывшими нацистами. В конце 1953 года Авни предложили как постоянную должность в Моссаде, так и должность коммерческого атташе в Белграде и Афинах. Было решено, что во время его следующего назначения он будет совмещать шпионаж в пользу Моссада с работой в качестве коммерческого атташе, базирующегося главным образом в Белграде, а затем перейдет на постоянную должность в Моссад. Оказавшись в Белграде, Авни был назначен новым контролером, работающим под дипломатическим прикрытием в качестве первого секретаря советского посольства.14 Хотя он считал, что все еще работает на ГРУ, его - без его ведома - перевели в КГБ под кодовым именем ЧЕХ. В его досье КГБ указано, что он, находясь в Белграде, исполнял обязанности руководителя операций Моссада в Западной Германии и Греции.15 Среди операций, которые он лично проводил для Моссада, используя свое прикрытие в качестве немецкого бизнесмена, было проникновение в ряды бывших офицеров вермахта, нанятых Гамалем Абдель Насером после его переворота 1954 года в качестве военных советников в Египте.16 В 1955-56 годах Авни снабдил резидентуру КГБ в Белграде шифрами, используемыми Моссадом для связи с его белградским и афинским отделениями (вероятно, позволяя их расшифровывать), а также сведениями о персонале Моссада (вероятно, как офицерах, так и агентах) во Франции, Германии, Греции, Италии, Швейцарии и Югославии.17 Как и в Брюсселе, он отдал своему контролеру "все, что у меня было".
  
   Авни был пойман в начале 1956 года и приговорен к четырнадцати годам тюремного заключения. Когда он, наконец, смирился с тем фактом, что "Секретная речь" Хрущева, осуждающая Сталина, не была - как он первоначально полагал - выдумкой, он потерял бескомпромиссную коммунистическую веру, которая вдохновляла его с пятнадцати лет. Его опыт, вспоминает он, очень напоминал тот, который незабываемо описал Артур Кестлер: "Я пришел к коммунизму, как человек идет к источнику пресной воды, и я оставил коммунизм, когда выбираешься из отравленной реки, усеянной обломками затопленных городов и трупами утонувших".18
  
   Вероятно, примерно во время ареста Авни КГБ установил первоначальный контакт с Исраэлем Беером, профессором военной истории Тель-Авивского университета, а также известным военным обозревателем и подполковником запаса Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ), который впоследствии был завербован в качестве советского агента. Беер прибыл в Палестину из Австрии накануне аншлюса в 1938 году, утверждая, что он был членом Шуцбунда, военизированной организации обороны австрийской социал-демократической партии, и принимал участие в Венском восстании 1934 года. Восстание рабочих против пронацистски настроенного канцлера Энгельберта Дольфуса. В 1936 году партия якобы послала его сражаться в составе Интернациональных бригад во время гражданской войны в Испании, где он взял псевдоним Хосе Грегорио и дослужился до звания полковника, а затем продолжил военную подготовку в Москве в Военной академии имени Фрунзе. Беер утверждал, что в начале 1938 года он случайно наткнулся на биографию основателя современного сионизма Теодора Герцля: "Я читал ее всю ночь без остановки, а утром я... решил поехать в Палестину."После его ареста в 1961 году рассказ Беера о начале его карьеры оказался полностью сфальсифицированным. Он никогда не был членом Шуцбунда, не участвовал в гражданской войне в Испании и не поступил в Военную академию имени Фрунзе. На самом деле, до отъезда в Палестину в 1938 году он был всего лишь клерком в Австрийской сионистской федерации.19 Во время допроса Бира Шабак британское посольство в Тель-Авиве сообщило в Лондон, что были "некоторые сомнения относительно того, действительно ли Бир еврей, поскольку он необрезанный, что является редкостью даже в ассимилированных еврейских кругах в Австрии".20
  
   С тех пор ходили слухи, что поддельная автобиография Беера была "легендой", сфабрикованной для него советской разведкой. Однако немыслимо, чтобы КГБ или его предшественники придумали легенду, которую можно было бы так легко опровергнуть. Фантастическая карьера Беера в Шуцбунде и Интернациональных бригадах была его собственным, а не московским изобретением. Тот факт, что претензии Бира оставались неоспоримыми в течение двадцати трех лет между его прибытием в Палестину в 1938 году и его арестом в 1961 году, отражал, как британское посольство сообщило Министерству иностранных дел, "вечную проблему безопасности, с которой Израиль по самой своей природе вынужден сталкиваться": "Это странаиммигрантов, о происхождении и прошлом которых во многих случаях ничего не известно, кроме того, что они сами раскрывают. Было отмечено, что сотни людей на ответственных должностях теоретически представляют такой же риск, как Пиво. "21
  
   По прибытии в Палестину в 1938 году Бееру удалось поступить на службу в полицию еврейских поселений. Вскоре после этого он стал членом Бюро планирования Хаганы (предшественника ЦАХАЛа под британским мандатом), отличившись в первой арабо-израильской войне и став одним из основателей Mapam.22 Британский военный атташе позже сообщил, что Бир стал "довольно близким другом Шимона Переса", амбициозного молодого заместителя министра обороны.23 Среди наиболее важных разведданных, предоставленных Беером в начале его карьеры агента КГБ, была информация о тайных попытках Переса в 1957 году получить военную помощь от Западной Германии и купить отремонтированные немецкие подводные лодки. Когда новость просочилась в прессу, возможно, через Беера, это вызвало такой общественный резонанс, что премьер-министр Давид Бен-Гурион, с которым Беер также установил тесные отношения, пригрозил уйти в отставку. Шин Бет ограбил квартиру Беера в Тель-Авиве, но не смог найти компрометирующих улик.
  
   Было правдоподобно высказано предположение, что Шин Бет не спешила развивать свои подозрения в отношении Пива после 1957 года из-за его связей с премьер-министром. Однако в начале 1961 года группа наблюдения обосновалась напротив квартиры Бира. 30 марта было замечено, как он, по-видимому, передавал портфель Виктору Соколову, ранее опознанному как один из сотрудников отдела Аарона Коэна. К тому времени, когда был получен ордер и рано утром следующего дня Бир был арестован, портфель снова оказался у него. Внутри, несомненно сфотографированные Тель-авивской резидентурой, находились секретный военный отчет и выдержки из дневника Бен-Гуриона. Позже было обнаружено, что дневник премьер-министра за период с января по июль 1956 года пропал. Вероятно, это был один из первых документов, переданных Беером в КГБ.24 Британское посольство проинформировало Министерство иностранных дел о том, что "Бир не только был тесно связан с Министерством обороны, но и был другом многих людей, занимавших высокие посты в правительстве. Полиция уже опросила более ста человек, и многие из них признались, что разговаривали с ним более свободно, чем следовало бы. "25 Бир был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения в 1962 году и умер в тюрьме четыре года спустя.
  
   Ни один из израильских агентов, завербованных в середине 1960-х годов, чьи досье были отмечены Митрохиным, похоже, не сравнится по важности ни с Авни, ни с Беером.26 Лучшим свидетельством отсутствия у КГБ высокопоставленных израильских источников была полная неожиданность начала Шестидневной войны в июне 1967 года. До войны советское посольство с презрением относилось к способности Израиля противостоять своим арабским соседям. В мае один из ведущих информаторов посольства, Моше Снех, в прошлом политик Мапам, а ныне лидер Израильской коммунистической партии, сказал советскому послу Дмитрию Чубахину, что если будет еще одна арабо-израильская война, Израиль победит. Чубахин презрительно ответил: "Кто будет сражаться [за Израиль]? Мальчики-эспрессо и сутенеры на Дизенгоф [главной улице Тель-Авива]?"27 Центр впервые узнал о внезапных нападениях Израиля на египетские, иорданские и сирийские объекты рано утром 5 июня не из резидентуры в Тель-Авиве, а из перехваченных новостных сообщений Associated Press.28 Сразу после ошеломляющей победы Израиля сама резидентура казалась ошеломленной. По словам офицера Шин Бет, ответственного за наблюдение за персоналом резидентуры:
  
   Они были похожи на испуганных мышей. Они не понимали, что происходит, понятия не имели, как эта атака свалилась на них с ясного голубого неба, или кто против кого. Они предприняли несколько попыток покинуть посольство, чтобы встретиться со своими агентами и выяснить, каковы цели Израиля. Они ничего не получили. Это была позиция, пока их не вытащили.29
  
   Решение Москвы (о котором она позже пожалела) разорвать дипломатические отношения с Израилем и, таким образом, закрыть легальную резидентуру миссии привело к дальнейшим сбоям в операциях КГБ. С 1964 года Центр планировал разместить группу оперативных сотрудников в миссии Русской Православной Церкви в Иерусалиме.30 После закрытия советского посольства Шин Бет быстро понял, что резидентура КГБ переехала в миссию.31 Но миссия предлагала гораздо меньшую и менее надежную базу для операций КГБ, чем миссия. Тот факт, что его бюджет составлял лишь малую часть бюджета основных ближневосточных резидентур, свидетельствует о снижении разведывательных операций внутри Израиля после 1967 года.32 КГБ потерял контакт с рядом агентов, которых он завербовал перед Шестидневной войной.33
  
   После Шестидневной войны Маркус Вольф, глава Восточногерманского HVA, обнаружил, что КГБ, несмотря на сокращение его операций внутри Израиля, "зациклился на Израиле как на враге".34 Центр, как и Политбюро, был особенно встревожен последствиями войны для еврейских общин в Советском Союзе. Один русский еврей, Анатолий Декатов, позже написал в статье, которую он осмелился отправить для публикации в Jerusalem Post:
  
   Победа крошечного израильского государства над полчищами арабских врагов вызвала трепет в сердцах евреев в России, как, я полагаю, и у евреев во всем мире. Чувство глубокой тревоги за судьбу Израиля, с которым советское еврейство следило за событиями, сменилось безграничной радостью и всепоглощающей гордостью за наш народ. Многие, и особенно молодежь, впервые осознали свою еврейскую идентичность ... Антиизраильская кампания в советских средствах массовой информации служила лишь дальнейшему распространению сионистских настроений среди евреев.35
  
   Сразу после Шестидневной войны Москва запретила любую эмиграцию в Израиль. Однако год спустя, раздраженные обвинениями Запада в том, что запрет является нарушением прав человека евреев, Андропов и Громыко совместно предложили Политбюро ограниченное возобновление эмиграции, "чтобы сдержать клеветнические утверждения западной пропаганды о дискриминации евреев в Советском Союзе". КГБ, добавили они, продолжит использовать эту эмиграцию "в оперативных целях" - другими словами, для внедрения агентов в Израиль.36 В 1969 году было разрешено эмигрировать рекордному числу евреев - почти 3000 человек. Хотя в 1970 году их число сократилось до немногим более 1000, в 1971 году оно резко возросло до 13 000 - больше, чем за все предыдущее десятилетие. В 1972 и 1973 годах более 30 000 евреев получили разрешение на выезд в Израиль.37
  
   Однако резкое увеличение числа выездных виз не соответствовало спросу. Беспрецедентный всплеск еврейских заявлений на получение разрешений на эмиграцию в Израиль столкнулся с бюрократической обструкцией и официальным преследованием. Все кандидаты технических профессий, даже те, кто работал клерками, были уволены с работы. Студенты, чьи семьи обратились за выездными визами, были отчислены из своих университетов и обязаны были пройти трехлетнюю военную службу, после чего они не могли обращаться за визами еще в течение пяти лет. КГБ рассматривал каждое заявление и обычно отвечал за принятие решения. В случае с лицами, хорошо известными либо в Советском Союзе, либо на Западе, на принятом решении всегда стояла личная подпись Андропова. В августе 1972 года был введен "налог на диплом", обязывающий всех эмигрантов, получивших высшее образование, возместить его стоимость. Фактически все заявители на выездные визы были заклеймены как враги Советского Союза.38
  
   В начале 1970-х годов "отказники", те, кому было отказано в выездных визах, объединились в группы, связались с западными журналистами и организовали серию протестов, начиная от демонстраций и заканчивая голодовками. КГБ направил поток отчетов, часто подписанных лично Андроповым, в Политбюро и Центральный комитет, в которых сообщалось о решительных действиях, предпринятых для "нейтрализации" даже самых незначительных протестов. Каждый протест интерпретировался как часть международного сионистского заговора против Советского Союза:
  
   С ростом агрессивности международного империализма полученные данные свидетельствуют о том, что подрывная деятельность иностранных сионистских центров против социалистических стран существенно возросла. В настоящее время в капиталистических государствах насчитывается более 600 сионистских центров и организаций, обладающих значительными пропагандистскими ресурсами. После агрессии Израиля против арабских стран в июне 1967 года он начал широкомасштабную и открытую провокационную кампанию против Советского Союза и других социалистических стран.
  
   Сионистские круги, пытаясь отвлечь внимание мировой общественности от агрессивных действий США в Индокитае и Израиля на Ближнем Востоке и обратить внимание на несуществующую "проблему" евреев в СССР, развязали против нашей страны широкую кампанию клеветы, и чтобыэтой целью являются организация за границей антисоветских собраний, собраний, конференций, маршей и других враждебных действий.
  
   ... Наряду с культивированием антисоветского мирового мнения сионисты стремятся оказывать идеологическое влияние на еврейское население Советского Союза, чтобы спровоцировать негативные проявления и создать националистическое подполье в нашей стране.
  
   ... Органы КГБ сосредоточились на операциях по пресечению враждебной и специально организованной деятельности еврейских националистов, в частности на методах демонтажа, разделения и разделения групп, компрометации их духовных лидеров и изоляции от них обманутых людей.39
  
   Советская политика колебалась между желанием сдержать еврейскую эмиграцию в Израиль и периодическим беспокойством по поводу воздействия преследования отказников на общественное мнение за рубежом. Брежнев был в особенно нервном настроении в течение нескольких месяцев перед своим визитом в Вашингтон в июне 1973 года. В марте он заявил Политбюро: "В последние несколько месяцев поднялась истерия вокруг так называемого налога на образование для лиц, эмигрирующих за границу. Я много думал о том, что делать ". Необычно, что он критиковал Андропова по имени за невыполнение его указаний о прекращении сбора налога. "Это была моя вина, что мы задержали выполнение ваших указаний на шесть дней", - признался Андропов. "Это была просто громоздкость нашего аппарата". По мере того, как Брежнев продолжал жаловаться, его тон становился все более жалостливым к себе. "В субботу и воскресенье я даже не выходил на улицу, - сказал он Политбюро, - и теперь мне придется посвятить этим вопросам еще больше времени". Он завершил дискуссию странным, бессвязным монологом, который олицетворял более широкую путаницу советской политики:
  
   Почему бы не дать [евреям] какой-нибудь маленький театр на 500 мест для еврейского варьете, которое будет работать под нашей цензурой с репертуаром под нашим контролем? Пусть тетя Соня поет там еврейские свадебные песни. Я не предлагаю этого, я просто говорю ... Я говорю свободно, потому что я до сих пор не поднял руку за то, что я говорю. На данный момент я просто держу руки по швам и обдумываю все, в этом суть ... Сионизм делает нас глупыми, и мы [даже] берем деньги у пожилой дамы, которая получила образование.40
  
   Начало войны Судного дня позволило Андропову частично восстановить свой личный престиж в Политбюро. Одновременное нападение египетских и сирийских войск 6 октября 1973 года застало врасплох Израиль и Соединенные Штаты, но не КГБ. Все еще сознавая, что был застигнут врасплох началом Шестидневной войны шестью годами ранее, КГБ смог заблаговременно предупредить Политбюро перед Судным днем - вероятно, в результате разведывательных данных, полученных в результате проникновения в египетские вооруженные силы и разведывательное сообщество.41
  
   КГБ, по-видимому, не добился аналогичного проникновения в израильские силы обороны и разведывательные агентства, несмотря на включение большого числа агентов среди тех, кому было разрешено эмигрировать в Израиль. По словам Олега Калугина, главы контрразведки FCD:
  
   Многие обещали работать на нас за границей, но почти всегда забывали о своих обещаниях, как только пересекали советскую границу. Некоторые действительно помогали нам, информируя КГБ о планах и деятельности еврейских групп эмигрантов и отказников. Нашей конечной целью было поставить этих еврейских эмигрантов, многие из которых были учеными, на ответственные должности в западном правительстве, науке или военно-промышленном комплексе. Но мы добились небольшого успеха, и к тому времени, когда я ушел с поста главы внешней контрразведки в 1980 году, я не знал ни одного ценного [еврейского эмигранта] "крота" на Западе для КГБ.42
  
   Другие разведывательные службы Советского блока, вероятно, были не более успешными, чем КГБ. Маркус Вольф позже признал, что за тридцать три года, проведенные им на посту главы восточногерманского HVA, "нам ни разу не удалось проникнуть в израильскую разведку".43
  
   КГБ обнаружил, что гораздо легче внедрить агентов в Израиль, чем контролировать их, когда они там. Небольшая резидентура миссии Русской Православной Церкви в Иерусалиме, которая находилась под пристальным наблюдением Шабак, не могла справиться с требованиями, предъявляемыми к ней Центром. В октябре 1970 года Центр утвердил план расширения разведывательных операций в Израиле путем направления ряда нелегалов в краткосрочные командировки, а также подготовки создания постоянной нелегальной резидентуры.44 Среди нелегалов, отправленных в Израиль в 1971-72 годах как для установления контактов с существующими агентами, так и для выращивания потенциальных новых рекрутов, были КАРСКИ, ПАТРИЯ, РАН и ЙОРИС, выдававшие себя соответственно за граждан Канады, Испании, Мексики и Финляндии.45 В 1972 году также начала действовать нелегальная резидентура в Израиле, которой руководил тридцатичетырехлетний Юрий Федорович Линов (кодовое имя КРАВЧЕНКО), выдававший себя за австрийца Карла-Бернда Мотла. Планировалось передать Линову контроль над сетью из пяти агентов:46 ЛЕОН, медицинский исследователь, имеющий контакты с израильской разведкой, который был завербован в 1966 году во время визита в Советский Союз;47 КИМ, фиктивный еврейский беженец, отправленный в Израиль в 1970 году, где он поступил в Еврейский университет в Иерусалиме, чтобы проникнуть в такие организации, как Ассоциация узников Сиона, которая проводила кампанию за освобождение еврейских отказников в Советском Союзе;48 ПЕТРЕСКУ, еще один еврейский агент КГБ, прибывший в Израиль в 1970 году;49 ГЕРДА, сотрудница посольства Германии;50 и РОН, иностранный посол в Израиле.51
  
   Новая нелегальная резидентура Линова, однако, просуществовала всего год. Первым сигналом опасности, значение которого, по-видимому, не было оценено Центром, стало внезапное несанкционированное появление КИМА в Западном Берлине в феврале 1973 года, где он пожаловался КГБ на то, что Шабак проявляет к нему интерес.52 Месяц спустя Линов был арестован в ходе разведывательной операции. Центр пришел к выводу, что он был предан ЛЕОНОМ, который вполне мог быть двойным агентом, контролируемым Шин Бет.53 ПЕТРЕСКУ также подозревали в том, что он был завербован израильской разведкой.54 Хотя контакты с РОНОМ (и, вероятно, ГЕРДОЙ) продолжались, Центр отметил, что РОН был "склонен к вымогательству" в своих финансовых требованиях.55
  
   После ареста Линова Центр отложил планы нелегального проживания и отменил все поездки нелегалов в Израиль.56 Планы венгерской AVH отправить своего незаконного ЯСАЯ в Израиль, выдавая себя за еврея французского происхождения, также были отложены после того, как он отказался от обрезания.57 Два офицера ФКД, В. Н. Охулов и И. Ф. Хохлов, принимали участие в длительных секретных переговорах с офицерами израильской разведки, чтобы добиться освобождения Линова. На протяжении переговоров к нему обращались по его австрийскому псевдониму "Мотл". Израильтяне потребовали взамен освобождения Генриха Шпетера, болгарского еврея, приговоренного к смертной казни по, вероятно, ложному обвинению в шпионаже, и шестнадцати советских евреев, заключенных в тюрьму за предполагаемую попытку угона советского самолета. КГБ сначала настаивал на прямом обмене Линова на Шпетера, утверждая, что оба были признаны виновными по аналогичным обвинениям в шпионаже. В конце концов, однако, Центр также согласился освободить Сильву Залмонсон, одного из предполагаемых угонщиков, и разрешить двум ее спутникам эмигрировать в Израиль по истечении срока их тюремного заключения. В качестве условия обмена израильские переговорщики настаивали на том, чтобы публично не упоминалось об освобождении "Мотла" - вероятно, чтобы избежать впечатления, что Израиль готов обменять захваченных советских шпионов на преследуемых евреев в советском блоке.
  
   Таким образом, прибытие в Израиль Шпетера и Залмонсона в сентябре 1974 года было истолковано некоторыми западными наблюдателями как свидетельство того, что Кремль принял решение о более примирительной политике в отношении еврейской эмиграции. Московский корреспондент журнала Time расценил их освобождение как попытку советского союза повлиять на Конгресс США, сделав гуманитарный жест. Андропов, казалось, был в восторге от результатов переговоров об освобождении Линова и вручил Охулову и Хохлову официальные поздравительные письма.58 Центр был менее доволен Линовым. Сотрудники Управления по борьбе с нелегалами FCD полагали, что он выдал больше, чем должен был сделать на допросе в Израиле.59
  
   В середине 1970-х годов советская политика в отношении еврейской эмиграции вновь ужесточилась. Непосредственной причиной стало принятие Конгрессом в 1974 году поправок Джексона-Вэника и Стивенсона к американо-советскому торговому соглашению 1972 года, ставящих статус наиболее благоприятствуемой нации в зависимость от ослабления ограничений на эмиграцию. Количество выданных выездных виз в середине 1970-х годов сократилось с рекордных цифр - более 30 000 в год в 1972-73 годах до 20 000 в 1974 году и менее 15 000 в год в 1975-76 годах. Андропов продолжал проявлять пристальный, даже навязчивый, личный интерес к слежке за потенциальными еврейскими эмигрантами и всеми контактами между советскими евреями и их иностранными сторонниками.60 Он рассматривал даже отправку мацоса (пресного хлеба) с Запада советским евреям для седера (пасхальной трапезы) как вопрос такой серьезной важности, что его необходимо было довести до сведения Политбюро, написав в марте 1975 года:
  
   Из опыта предыдущих лет ясно, что доставка таких посылок [мацосов] адресатам порождает негативные процессы среди еврейского населения СССР и усиливает националистические и проэмиграционные настроения.
  
   В связи с этим, а также с учетом того факта, что в настоящее время еврейские общины полностью обеспечены мацосом местного производства, Комитет государственной безопасности считает необходимым конфисковать посылки с мацосом, отправленные из-за границы ...61
  
   Утверждение о том, что советские евреи уже были хорошо обеспечены пасхальными мацосами, было дезинформацией, разработанной для предотвращения противодействия предложению Андропова со стороны тех членов Политбюро, которые, как и Брежнев, иногда понимали, что одержимость сионистским заговором "делает нас глупыми". Андропов рассматривал иностранные телефонные звонки как еще большую опасность, чем импортные мацосы, ввиду политически некорректной тенденции советских евреев жаловаться иностранцам на различные формы преследования, которым они подвергались. В июне 1975 года он лично доложил Политбюро об успехе мер КГБ "по предотвращению использования международных каналов связи для передачи за границу тенденциозной и клеветнической информации" советскими евреями. В течение предыдущих двух лет более ста телефонных линий, используемых "еврейскими националистами" для телефонных звонков за границу, были отключены, "тем самым нанеся ощутимый удар по иностранным сионистским организациям". Однако совсем недавно евреи стали пользоваться телефонными будками в телеграфных отделениях, называя сотрудникам нееврейские имена, чтобы не вызывать подозрений, и международными телефонными линиями прямого набора, где не было оператора, который мог бы их отслеживать.62
  
   Сионизм был вторым после Соединенных Штатов ("главного противника") объектом активных мер КГБ. Для некоторых сторонников теории заговора в Центре и в других частях Москвы эти две цели в любом случае были тесно связаны. Аркадий Шевченко, советский заместитель Генерального секретаря Организации Объединенных Наций в середине 1970-х годов, был поражен недоумением в Москве по поводу того, как Соединенные Штаты функционировали с такой технологической эффективностью, несмотря на столь незначительное кажущееся регулирование: "Многие склоняются к фантастическому представлению о том, что где-то вСоединенные Штаты."63 Закулисной властью, по их мнению, был монопольный капитал, который, в свою очередь, в некоторых советских представлениях в значительной степени отождествлялся с еврейским лобби.
  
   Центр посвятил огромную энергию активным антисионистским мерам в Соединенных Штатах, которые, как надеялись, также дискредитируют еврейское лобби. Вероятно, наиболее успешной тактикой Центра было использование деятельности экстремистской Лиги защиты евреев (ЛЗЕ), основанной раввином из Бруклина Меиром Кахане, чья подстрекательская риторика заявляла о необходимости защиты евреев "всеми необходимыми средствами", включая насилие. ЛЗЕ настолько идеально соответствовала жестокому, расистскому образу сионизма, который хотел создать КГБ, что, если бы его не существовало, Служба А вполне могла бы попытаться создать аналогичное экстремистское подпольное движение, базирующееся в США. В сентябре 1969 года шесть арабских миссий при ООН получили угрожающие телеграммы от Лиги, в которых утверждалось, что они являются "законными целями" для нападений из мести за террористические акты, совершенные арабами.64 Год спустя, 4 октября 1970 года, офицеры КГБ в Нью-Йорке отправили главам арабских миссий поддельные письма, содержащие аналогичные угрозы, якобы исходившие от ЛЗЕ и других сионистских экстремистов. Центр рассчитал, что эти письма вызовут протесты со стороны миссий как У Тана, так и Генерального секретаря ООН и правительства США.65
  
   Рано утром 25 ноября 1970 года произошел взрыв бомбы в манхэттенском офисе советской авиакомпании "Аэрофлот", за которым последовал анонимный телефонный звонок в Агентство Ассошиэйтед Пресс от абонента, который взял на себя ответственность за взрыв и использовал лозунг ЛЗЕ: "Никогда больше!" За другим взрывом бомбы 8 января 1971 года, на этот раз возле советского культурного центра в Вашингтоне, последовал аналогичный телефонный звонок и использование того же лозунга. Представитель ЛЗЕ отрицал причастность Лиги к взрыву, но отказался осудить его. В очередной раз Центр решил последовать примеру Лиги. 25 июля глава FCD First (Североамериканский) Отдел Анатолия Тихоновича Киреева поручил нью-йоркской резидентуре осуществить операцию "ПАНДОРА": заложить взрывное устройство замедленного действия в "негритянском районе Нью-Йорка", предпочтительно "в одном из негритянских колледжей". После взрыва резидентуре было приказано совершать анонимные телефонные звонки в черные организации, беря на себя ответственность от имени ЛЗЕ. ПАНДОРА была просто самой драматичной в серии активных мер, направленных на разжигание расовой вражды между чернокожей и еврейской общинами. Одновременно Андропов одобрил распространение фальшивых листовок ЛЗЕ, сфабрикованных Службой А, в которых осуждались преступления, совершенные "черными ублюдками". Шестьдесят писем были отправлены чернокожим студенческим и молодежным группам, в которых содержались зловещие отчеты о вымышленных зверствах ЛЗЕ и требования мести. Другие антисемитские брошюры, распространяемые от имени несуществующей "Партии национального возрождения", призывали белых спасти Америку от евреев.66
  
   Основная база данных, используемая Службой А в ее кампаниях активных действий против сионистских целей с 1973 года, была получена в ходе операции "САЙМОН", проведенной агентом венской резидентуры под кодовым названием "ЧУБ" ("Чуб") против парижской штаб-квартиры Всемирного еврейского конгресса (ВЕК). Предварительная разведка, проведенная Чубом, установила, что помещение не охранялось ночью и не имело охранной сигнализации. Используя дубликат ключа от главного входа, он проник в парижский офис ВЕК в ночь с 12 на 13 февраля 1972 года и удалил всю картотеку имена и адреса 20 000 французских сторонников ВЕК вместе с подробной информацией об их финансовых взносах, адресные таблички с указанием 30 000 адресов в пятидесяти пяти странах, в которые было отправлено франкоязычное периодическое информационное издание ВЕК "Juive", финансовые файлы, относящиеся к деятельности Европейского исполнительного комитета ВЕК, и детали финансированиякнига об антисемитизме в Польше. В 11 часов утра 14 июня ЧУБ доставил все эти материалы, которые заполнили два чемодана и хозяйственную сумку, в советское консульство в Париже, а затем вернулся в Вену по фальшивому паспорту.67
  
   Служба А провела большую часть следующего года, планируя изготовление подделок, основанных на формате украденных документов, которые были разработаны для дискредитации ВЕК и сионизма. 4 января 1973 года Н. А. Косов, глава Службы А, представил масштабный план активных действий, основанный на подделках, который был утвержден Андроповым на следующий день. Многие сфабрикованные документы были разосланы по адресам в Европе и Северной Америке в течение следующих нескольких лет от имени фиктивного "Союза молодых сионистов": среди них письмо от одного лидеров французского отделения ВЕК, содержащих компрометирующую информацию о Всемирной сионистской организации (WZO), которая через свое исполнительное подразделение, Еврейское агентство, отвечала за еврейскую эмиграцию в Израиль; финансовые документы, якобы показывающие, что лидеры ВЕК присвоили крупные суммы денег, которые были собраны дляпредоставить помощь Израилю; доказательства того, что ряд газет были подкуплены для публикации произраильской пропаганды; и материалы, призванные показать, что ВЕК имел связи с еврейскими экстремистами, которые тайно пытались спровоцировать вспышки антисемитизм с целью поощрения эмиграции в Израиль.68 Однако нет никаких доказательств того, что это тщательно продуманное мероприятие по дезинформации имело какое-либо существенное влияние. Ни одна кампания активных мер КГБ не смогла противостоять негативной огласке, вызванной преследованием отказников. Одержимость Центра угрозой сионистской подрывной деятельности также привнесла в кампанию элемент иногда абсурдного преувеличения. Например, он решил использовать убийство в октябре 1973 года родственницы будущего президента Франции Валери Жискар д'Эстен, распространив от имени вымышленной франко-израильской группы поддержки смехотворную выдумку, в которой говорилось, что она была убита сионистами в отместку за участие Жискара в судебном преследованиинесколькими годами ранее группы еврейских финансистов. Центр, далекий от осознания бессмысленности этой мрачной активной меры, необъяснимо гордился ею.69
  
   Хотя оценить влияние активных антисионистских и антиизраильских мер КГБ в Европе неизбежно сложно, они, похоже, достигли не более чем незначительных успехов. Среди этих незначительных успехов был визит в Советский Союз главного раввина Великобритании Эммануила (впоследствии лорда) Якобовица в декабре 1975 года. По возвращении его приветствовал заголовок в "Джерузалем пост": "Якобовиц "обманут" Советами, говорят те, кто там жил". Хотя заголовок был преувеличен, главный раввин проявил определенную степень наивности, когда во время своего визита подвергся ряду тщательно подготовленных активных мер. Даже когда девять лет спустя он писал отчет о своем визите в своих мемуарах, ему, похоже, не приходило в голову, что российские евреи, с которыми он вел длительные беседы во время своего визита, неизбежно включали в себя ряд хорошо обученных агентов КГБ.70 Заметки Митрохина содержат кодовые имена одиннадцати из них; в их задачу входило "передавать искаженную информацию о ситуации в Советском Союзе".71
  
   Хотя Якобовиц во время своего визита встречался как с диссидентами, так и с официальными представителями, он вернулся с неадекватным представлением о количестве желающих эмигрировать, заявив переполненной аудитории в синагоге Сент-Джонс-Вуд: "Даже если двери Советского Союза были свободно открыты для эмиграции, самая оптимистичная оценка заключается в том, чтотолько около полумиллиона евреев воспользовались бы этой возможностью, в то время как некоторые считают, что эта цифра не намного превысит 100 000 человек. "
  
   Тот факт, что Якобовиц даже упомянул крайне неправдоподобную гипотезу о том, что всего лишь 100 000 советских евреев могли пожелать эмигрировать, убедительно свидетельствует о том, что на него оказала влияние "искаженная информация", переданная ему агентами КГБ. Фактически, за двадцать лет после его визита общее число эмигрантов превысило миллион. Убежденный в том, что "большая часть советского еврейства" не желает эмигрировать, главный раввин уделял столько же внимания улучшению условий еврейской жизни в Советском Союзе, сколько и поддержке отказников.72 Но если Якобовиц проявил некоторую наивность, то и КГБ тоже. Агенту ЩЕРБАКОВУ была поставлена невыполнимая задача - наладить контакт с исполнительным директором канцелярии Главного раввина Моше Дэвисом с целью его вербовки КГБ.73
  
   Вероятно, самым большим успехом советской антисионистской кампании была ее роль в содействии принятию Генеральной Ассамблеей ООН шестидесяти семью голосами против пятидесяти пяти (при пятнадцати воздержавшихся) резолюции 3379, осуждающей сионизм как форму расизма, в ноябре 1975 года. По мнению Якобовица, "резолюции ООН, враждебные Израилю, были обычным делом, но ни одна из них не могла сравниться по вирулентности с этой. Его воздействие на евреев повсюду было разрушительным ..."74 Однако антизападное большинство, проголосовавшее за резолюцию 3379, было достигнуто в такой же степени благодаря лоббированию арабских государств, как и Советского блока. Хотя офицеры КГБ, действовавшие под дипломатическим прикрытием в Нью-Йорке и других местах, несомненно, сыграли свою роль в лоббировании, ни в одном из файлов, замеченных Митрохиным, нет никаких указаний на то, что КГБ внес существенный вклад в успех голосования. Советская дипломатия, по-видимому, внесла гораздо больший вклад в принятие резолюции 3379, чем советская разведка.
  
   В 1977 году Советский Союз начал постепенное увеличение числа выездных виз, выдаваемых потенциальным еврейским эмигрантам, в попытке продемонстрировать свое соблюдение положений о правах человека Хельсинкских соглашений 1975 года.75 В 1978 году эмигрировало почти 29 000 евреев, а в 1979 году - рекордные 51 000.76 Однако давление КГБ на отказников было неослабевающим. В марте 1977 года был арестован ведущий отказник Анатолий (Натан) Щаранский. В течение следующего года он сопротивлялся всем попыткам следователей из КГБ запугать и склонить его к сотрудничеству в его собственном показательном процессе, признавшись в работе на ЦРУ. Андропов отказался признать поражение. В июне 1978 года он ложно сообщил Политбюро, что "Щаранский признает свою вину; мы поймали его на шпионской деятельности и можем представить соответствующие материалы."Срок наказания, который получил Щаранский, добавил Андропов, будет "зависеть от того, как он поведет себя в суде".77 Судебный процесс, хотя и почти не публиковавшийся в Советском Союзе, закончился моральной победой Щаранского, который выступил с трогательно вызывающей заключительной речью:
  
   В течение двух тысяч лет еврейский народ, мой народ, был рассеян по всему миру и, по-видимому, лишен всякой надежды на возвращение. И все же каждый год евреи упрямо и, по-видимому, без причины говорили друг другу: "В следующем году в Иерусалиме!" И сегодня, когда я как никогда далек от своей мечты, от своего народа и от моей [жены] Авиталь, и когда впереди меня ждут долгие трудные годы тюрем и лагерей, я говорю своей жене и своему народу: "В следующем году в Иерусалиме!"
  
   А суду, которому осталось только зачитать давно подготовленный приговор, - вам мне нечего сказать.78
  
   Щаранский был приговорен к тринадцати годам тюрьмы и лагерей по сфабрикованным обвинениям в шпионаже и предательстве Родины. Нет никаких сомнений в том, что Андропов лично нес ответственность за его преследование. Несмотря на свои теории заговора о сионизме, некоторые - возможно, большинство - другие члены Политбюро едва ли знали имя ни Щаранского, ни любого другого отказника. В сентябре президент Джимми Картер поднял вопрос о деле Щаранского на встрече с Громыко в Белом доме. Громыко ответил, что никогда не слышал о Щаранском. Добрынин, присутствовавший на встрече, в то время полагал, что Громыко "проявил большое дипломатическое мастерство в обращении с такой деликатной темой, притворившись неосведомленным о ней". Однако после встречи Добрынин, к своему удивлению, обнаружил, что невежество Громыко было искренним: "Он дал указание своим подчиненным в Москве не беспокоить его по поводу того, что он назвал такими "абсурдными" вопросами".79
  
   С разрывом отношений между Востоком и Западом, последовавшим за советским вторжением в Афганистан в декабре 1979 года, произошло резкое сокращение числа выездных виз, выдаваемых еврейским эмигрантам. Число эмигрантов сократилось с 51 000 в 1979 году до 25 000 в 1980 году - многие, вероятно, по визам, выданным до изменения советской политики. В 1981 году их было менее 10 000, в 1982 году - менее 5 000, а в течение каждого из следующих четырех лет - менее 2000.80 В первой половине 1980-х годов отказники, как и остальные диссидентские движения в Советском Союзе, казалось, находились на самом низком уровне с момента своего возникновения в конце 1960-х годов. Те, кто оставался на свободе, находились под постоянным наблюдением КГБ. Андропов и его преемники на посту председателя КГБ, Федорчук и Чебриков, гордились тем, что докладывали Политбюро и Центральному комитету об успехе своих усилий по пресечению "антисоветской" деятельности отказников. В ряде случаев КГБ использовал народный антисемитизм, чтобы запугать отказников. Например, в мае 1981 года Андропов сообщил, что попытка "еврейских националистов" провести митинг в подмосковном лесу в память о Холокосте и в знак протеста против отказа в выдаче выездных виз была предотвращена "при активном участии советской общественности".81
  
   Срок пребывания Андропова на посту советского лидера с 1982 по 1984 год стал самым напряженным периодом в советско-американских отношениях со времен карибского ракетного кризиса 1962 года.82 Теории заговора Центра о сотрудничестве сионистов и американцев с целью подрыва Советского блока придали дополнительный импульс операциям КГБ против сионистских целей. В 1982 году КГБ провел в Ленинграде внутреннюю конференцию высокого уровня, посвященную "Основным тенденциям подрывной деятельности сионистских центров за рубежом и еврейских националистов внутри страны, а также актуальным вопросам, касающимся повышения эффективности органов КГБ в борьбе с этой [деятельностью] в современных условиях.Собравшись вскоре после подавления польского движения Солидарности (меньшинство еврейских лидеров которого привлекло непропорциональный интерес Центра), участники конференции согласились, что "практически ни один крупный негативный инцидент не произошел в социалистических странах Европы без участия сионистов". Ряд выступавших утверждали, что проникновение сионистов в политическое руководство большей части Запада дало им значительное влияние на политику Запада, что усугубляло как напряженность между Востоком и Западом, так и "предательские тенденции" среди советских евреев.83 Летом 1982 года, вероятно, в результате этой конференции, резидентам был направлен подробный четырехлетний "План работы против сионизма в 1982-1986 годах", в котором их предупреждали, что Советскому блоку угрожают "всевозможные подрывные операции", организованные сионистами в союзе с Израилем и "империалистическими разведывательными службами", особенно ЦРУ. Этому пришлось противостоять значительным увеличением сбора разведданных о "планах, формах и методах сионистской подрывной деятельности", а также широким спектром активных мер, направленных на ослабление и раскол сионистского движения.84
  
   В обзоре зарубежных операций в начале 1984 года Владимир Крючков, глава FCD, утверждал, что в течение предыдущих двух лет "подрывная деятельность эмигрантских, националистических и сионистских организаций и объединений за рубежом заметно возросла".85 "План работы" FCD на 1984 год поставил на первое место в своем списке целей контрразведки: "Планы подрывных действий или секретных операций спецслужб противника и центров идеологической диверсии и националистов, особенно сионистов и других антисоветских организаций, против СССР и других странсоциалистическое сообщество."86
  
   В начале эры Горбачева в Центре все еще было много тех, кто считал, что в американском "военно-промышленном комплексе" доминирует еврейское лобби. Среди сторонников еще более экстремальных теорий сионистского заговора был Л. П. Замойский, заместитель главы Управления разведывательной информации FCD. Несмотря на свою репутацию одного из самых способных аналитиков Центра, Замойский утверждал, что за сионизмом стоит не только еврейский финансовый капитал, но и оккультная сила масонства, чьи обряды, как он утверждал, имеют еврейское происхождение. Он настаивал на том, что "фактом" было то, что масоны были неотъемлемой частью еврейского заговора.87
  
   В начале своей карьеры Михаил Горбачев впитал, по крайней мере, некоторые из антисионистских предрассудков, которые были частью мышления КПСС. Эти предубеждения были явно очевидны на заседании Политбюро 29 августа 1985 года, на котором обсуждалось дело ведущего диссидента Андрея Сахарова и его жены-еврейки Елены Боннэр, оба из которых были сосланы в Горький пятью годами ранее. Чебриков, председатель КГБ, заявил (неточно), что Боннер имела "стопроцентное влияние" на своего мужа и диктовала его действия. "Вот что делает с вами сионизм!" - пошутил Горбачев. Это был Горбачев, тем не менее, кто в течение следующих четырех лет играл ведущую роль в решении проблемы отказников. Горбачев понял, что ни демократические реформы, ни нормализация отношений между Востоком и Западом не могут продолжаться до тех пор, пока продолжаются изгнание Сахарова и преследование других диссидентов. Однако из-за противостояния КГБ и старой гвардии внутри Политбюро он был вынужден действовать осторожно. Только в декабре 1986 года, через двадцать один месяц после того, как он стал Генеральным секретарем, он решил, что Политбюро готово принять возвращение Сахарова и Боннер из внутренней ссылки.88 Арьергардная акция против прекращения преследования отказников была даже сильнее, чем в случае с нееврейскими диссидентами. Освобождение Натана Щаранского из ГУЛАГа в 1986 году и его отъезд в Израиль, где его встретили как героя, тем не менее ознаменовали поворотный момент в борьбе за еврейскую эмиграцию.
  
   В августе 1987 года по просьбе руководства КГБ Политбюро согласилось на пропагандистскую кампанию, направленную на сдерживание потенциальных еврейских эмигрантов в Израиль, а также на такие меры, как создание еврейских культурных ассоциаций, которые обеспечили бы положительные стимулы для того, чтобы остаться в Советском Союзе.89 К этому времени собственная политика Горбачева заключалась в устранении препятствий для эмиграции отказников, поощряя как можно больше других советских евреев остаться. Хотя он рассматривал уход еврейских специалистов как "утечку мозгов", которая угрожала замедлить ход перестройки, он отказался от попыток удержать тех, кто был полон решимости уйти. Из 8000 еврейских эмигрантов в 1987 году 77 процентам ранее было отказано в выездных визах.90
  
   Новые еврейские культурные объединения подверглись серии антисемитских нападений. Например, в 1988 году отказница Джудит Лурье, придя на собрание одной из ассоциаций, обнаружила, что дверь зала заседаний заперта на висячий замок и охраняется двумя офицерами КГБ. Объявление, прибитое к двери, гласило: "Почему мы - великие, умные, красивые славяне - считаем нормальным явлением жить среди евреев? Как могут эти грязные вонючие евреи называть себя таким гордым и героическим именем, как "русские"?"91
  
   В 1989 году, когда кампания по сдерживанию еврейской эмиграции находилась в явном замешательстве, шлюзы наконец открылись. В тот год Советский Союз покинули 71 000 евреев, за которыми в течение следующих двух лет последовали еще 400 000.92 Для старой гвардии в КГБ горечь от распада Советского Союза усугублялась тем, что они считали триумфом сионистской подрывной деятельности.
  
   13
  
   Ближневосточный терроризм и палестинцы
  
   Прецедент, созданный использованием КГБ сандинистских партизан против целей США в Центральной и Северной Америке в конце 1960-х годов1 призвал Центр рассмотреть возможность использования палестинских террористов в качестве доверенных лиц на Ближнем Востоке и в Европе. Человеком, главным образом ответственным за экспорт палестинского терроризма в Европу, был доктор Вади Хаддад, заместитель лидера и руководитель зарубежных операций Марксистско-ленинского народного фронта освобождения Палестины (НФОП) под кодовым названием ХУТОР,2 возглавляет доктор Джордж Хабаш. В тот день, когда израильские войска разрушили дом его семьи в Галилее, Хаддад поклялся, что будет преследовать израильтян до конца своей жизни.
  
   Убедившись в бесполезности нападения на израильские военные объекты после унижения Шестидневной войны, Хаддад разработал новую стратегию захвата самолетов и террористических нападений на "сионистские" цели в Европе, которая попала на первые полосы новостей по всему миру и привлекла благосклонное внимание Центра. "Убийство еврея вдали от поля боя, - заявил он, - имеет больший эффект, чем убийство сотен евреев в бою."Первый угон, организованный Хаддадом, произошел в июле 1968 года на борту Boeing 707 авиакомпании El Al, направлявшегося в Тель-Авив, который два угонщика из НФОП переименовали в "007 освобождения Палестины" и вынудили приземлиться в Алжире. Хотя Израиль публично заявил, что никогда не будет вести переговоры с террористами, Хаддад вынудил его сделать именно это. После более чем месячных переговоров израильские пассажиры на борту были обменены на шестнадцать палестинцев, находящихся в израильских тюрьмах.3 Вероятно, после угона самолета КГБ впервые связался с Хаддадом.4 КГБ поддерживал с ним связь во время серии захватов самолетов НФОП и нападений на еврейские объекты в европейских столицах в течение следующих нескольких лет.
  
   В 1970 году Хаддад был завербован КГБ в качестве агента НАЦИОНАЛИСТОВ. Андропов доложил Брежневу в мае:
  
   Характер наших отношений с У. Хаддадом позволяет нам в определенной степени контролировать внешние операции НФОП, оказывать влияние благоприятным для Советского Союза образом, а также осуществлять активные меры в поддержку наших интересов через активы организации при соблюдении необходимой конспиративной секретности.5
  
   Карьера Хаддада в качестве агента КГБ едва не закончилась всего через несколько месяцев после ее начала. Вечером 11 июля у него в бейрутской квартире состоялась встреча с одной из угонщиц НФОП, двадцатичетырехлетней Лайлой Халид, чья фотогеничная внешность привлекла внимание средств массовой информации и помогла сделать ее самой известной женщиной-террористкой в мире. Пока они разговаривали, шесть ракет советского производства "Катюшки", запущенных, почти наверняка Моссадом, из квартиры напротив, попали в его квартиру. Удивительно, но Хаддад и Халид получили лишь незначительные травмы.6
  
   Одной из причин, по которой Хаддад стал агентом КГБ, вероятно, было получение советского оружия для НФОП. С одобрения Брежнева за первоначальной поставкой пяти ручных противотанковых гранатометов РПГ-7 в июле последовала тщательно спланированная операция "Восток" ("Восток"), в ходе которой НФОП в море близ Адена под покровом темноты была передана крупная партия оружия и боеприпасов. Чтобы предотвратить попадание оружия и боеприпасов в КГБ в случае их захвата, партия состояла из пятидесяти западногерманских пистолетов (десять с глушителями) с 5000 патронов; пятьдесят трофейных пулеметов MG-ZI с 10 000 патронов; пять британских автоматов Sterling с глушителями и 36 000 патронов; пятьдесят американских автоматов AR-16 с 30 000 патронов; пятнадцать мин-ловушек, изготовленных из иностранных материалов; и пятьрадиоактивируемые мины "SNOP", также собранные из иностранных материалов. Две разновидности мин были одними из самых современных видов стрелкового оружия в обширном советском арсенале и, как и некоторые глушители, никогда ранее не поставлялись даже другим членам Варшавского договора.7
  
   Первым использованием Хаддада в качестве доверенного лица КГБ была операция "ВИНТ": попытка, лично одобренная Брежневым, похитить заместителя главы резидентуры ЦРУ в Ливане под кодовым именем ВИР и "доставить его в Советский Союз". Андропов заверил Брежнева, что на КГБ не падет никаких подозрений:
  
   Принимая во внимание, что палестинские партизанские организации в последнее время активизировали свою деятельность в Ливане против американской разведки и ее агентов, ливанские власти и американцы будут подозревать палестинских партизан в проведении операции [ВИНТ]. Конечная цель операции была бы известна только НАЦИОНАЛИСТУ [Хаддаду] с иностранной стороны и офицерам КГБ, непосредственно участвовавшим в планировании операции и ее проведении, с советской стороны.
  
   Несмотря на тщательную подготовку, операция "ВИНТ" провалилась. ВИР изменил свой распорядок дня, и боевики Хаддада сочли невозможным похитить его. Более поздний план КГБ по его убийству также провалился.8
  
   Ряд других операций НФОП против целей Моссада и ЦРУ увенчались успехом. В 1970 году человек под кодовым именем СОЛИСТ, которого культивировала резидентура КГБ в Бейруте, попал под подозрение в работе на израильтян после того, как его брат был арестован в Каире по обвинению в том, что он агент Моссада. СОЛИСТ был похищен группой захвата НФОП, возглавляемой Ахмадом Юнисом (также известным как Абу Ахмад), начальником службы безопасности НФОП в Ливане, и доставлен в резидентуру в Бейруте для допроса. Вскоре после этого Юнис стал конфиденциальным контактом КГБ (хотя и не был, в отличие от Хаддада, полностью завербованным агентом) с кодовым именем ТАРШИХА.9
  
   КГБ был замешан в ряде других похищений Юниса. В августе 1970 года его служба безопасности похитила американского ученого, профессора Хани Корду, которого она и, по-видимому, КГБ считали - вполне возможно, ошибочно - глубоко законспирированным офицером ЦРУ, действующим в Ливане против палестинских целей. В его квартире в Бейруте они нашли записную книжку с именами и адресами его контактов в арабских странах. Корда был тайно переправлен через ливанскую границу на базу НФОП в Иордании, но, несмотря на жестокий допрос, отказался признаться и совершил самоубийство.10 В октябре НФОП похитила в Бейруте американскую журналистку армянского происхождения Аредис Дерунян, подозреваемую в связях с ЦРУ. Хотя Дерунян был наиболее известен своими нападками на сторонников фашизма в США, написанными под псевдонимом Джон Рой Карлсон, НФОП сочла его работу просионистской и антиарабской. В его квартире НФОП обнаружила два паспорта и массу документов, которые она передала в КГБ. Деруняну повезло больше, чем Корде. После нескольких дней пребывания в плену в лагере беженцев в Триполи ему удалось бежать и укрыться в посольстве США.11
  
   Сотрудничество КГБ с Хаддадом было даже более тесным, чем с Юнисом. Чтобы скрыть свои контакты с бейрутской резидентурой от своих коллег, Хаддад отправлял своего секретаря на машине на встречу с оперативным сотрудником КГБ, который следовал за ним, также на машине, в выбранное Хаддадом место, которое никогда не менялось от встречи к встрече.12 Главной целью этих встреч для КГБ было побудить Хаддада предпринять "специальные действия", предложенные или одобренные КГБ, и предотвратить операции НФОП, которые противоречили советским интересам.13 Благодаря Хаддаду КГБ почти наверняка был заранее уведомлен обо всех основных террористических атаках НФОП.
  
   Самой драматичной операцией, организованной Хаддадом в 1970 году, был план почти одновременного захвата четырех авиалайнеров, направлявшихся в Нью-Йорк 6 сентября, и их переадресации на удаленную бывшую авиабазу Королевских ВВС в Иордании, известную как Доусон Филд. Самое сложное задание было дано Лайле Халид, которая по-прежнему фотогенична, несмотря на пластическую операцию по изменению внешности после ее предыдущего угона, и американцу никарагуанского происхождения Патрику Аргуэлло. Пара выдавала себя за молодоженов. Их самолет, El Al Boeing 707, вылетевший из Тель-Авива, был единственным из четырех, который, как результат предыдущих угонов самолетов НФОП, перевозил вооруженного маршала авиации. Хотя Халиду и Аргуэльо удалось протащить на борт контрабандой оба пистолета и гранаты, угон самолета провалился. Аргуэлло был застрелен маршалом авиации, а Халид, которой другие пассажиры помешали снять гранаты, спрятанные в ее лифчике, была арестована после того, как самолет совершил вынужденную посадку в Хитроу. Однако угонщики, находившиеся на борту Boeing 707 авиакомпании TWA и DC8 авиакомпании Swissair, успешно перенаправили их на аэродром Доусонс Филд, который они быстро переименовали в взлетно-посадочную полосу Революции. Угнанный самолет Pan Am Boeing 747, который, как выяснилось, был слишком велик, чтобы приземлиться на взлетно-посадочной полосе, вместо этого приземлился в Каире, где пассажиры и экипаж были спешно эвакуированы, а самолет взорван. Пятый самолет, BOAC VC10, был угнан три дня спустя и доставлен на взлетно-посадочную полосу Революции, чтобы предоставить британских заложников для обмена на Халида. Там пассажиров в конечном итоге обменяли на Халида и палестинских террористов, заключенных в тюрьму в Западной Германии и Швейцарии, а самолет был уничтожен угонщиками.14
  
   В материалах Митрохина нет никаких указаний на то, какие советы эксперты "специальных действий" FCD дали Хаддаду по поводу захватов НФОП. Однако доказательством того, что они консультировали его относительно террористических атак, является досье по операции "НАСОС": нападение на израильский танкер Coral Sea, когда он перевозил иранскую сырую нефть под удобным либерийским флагом в Эйлат. КГБ консультировал Хаддада как по методу, так и по месту нападения в Баб-эль-Мандабском проливе недалеко от острова Мандаран. 13 Июня 1971 года два террориста НФОП, получившие в КГБ кодовые имена ЧУК и ГЕК, сели на скоростной катер у побережья Южного Йемена и совершили нападение на танкер, используя три ручных противотанковых гранатомета РПГ-7, поставленные КГБ в предыдущем году. Согласно отчету КГБ после операции, было выпущено от семи до девяти ракет, из которых пять попали в цель. Однако, хотя Коралловое море было подожжено, оно не затонуло. ЧУК и ГЕК совершили побег на побережье Северного Йемена. Глава FCD Федор Мортин был достаточно воодушевлен частичным успехом операции "НАСОС", чтобы впоследствии рекомендовать Андропову, чтобы КГБ "более активно использовал националиста и его боевиков для проведения агрессивных операций, направленных непосредственно против Израиля".15 Отношения с Хаддадом были осложнены беспорядками внутри НФОП. В 1972 году Хабаш, как лидер НФОП, публично отрекся от международного терроризма, спровоцировав ожесточенную ссору с Хаддадом, который открыл новую штаб-квартиру в Багдаде, где основал отколовшуюся от НФОП группу специальных операций.16 Однако поддержка КГБ Хаддада продолжалась.
  
   Москва проявляла гораздо меньший интерес к Организации освобождения Палестины (ООП, кодовое название "КАРУСЕЛЬ"),17 зонтичная организация для всех палестинских движений, которая базировалась в Иордании до 1970 года, чем во фракции Хаддада в НФОП. Замаскированный под египетского техника, председатель ООП Ясир Арафат (первоначально под кодовым именем АРЕФ),18 сопровождал Насера во время визита в Советский Союз в 1968 году и, вероятно, в результате поддержки Насера, получил обещание оружия.19 В течение следующих нескольких лет Арафат без видимого успеха культивировался сотрудником FCD Василием Федоровичем Самойленко.20 Арафат, однако, не знал, что с 1968 года у КГБ был агент под кодовым именем ГИДАР в кабинете его личного начальника разведки и самого доверенного советника Хани аль-Хасана.21
  
   В сентябре 1970 года король Иордании Хусейн, взбешенный недавним захватом НФОП самолетов на иорданский аэродром и появлением ООП в качестве фактически независимого государства в его королевстве, использовал свою армию, чтобы изгнать ее. Тысячи палестинцев были убиты во время так называемого "Черного сентября". Теневая террористическая организация с таким названием была создана в рамках движения ФАТХ Арафата в центре ООП, когда она перегруппировалась в Ливане. Среди зверств, совершенных "Черным сентябрем", ответственность за которые Арафат лицемерно снял с себя, было нападение на израильских спортсменов, участвовавших в Олимпийских играх в Мюнхене в августе 1972 года, в результате которого одиннадцать человек были убиты.
  
   В 1972 году Арафат нанес свой первый официальный визит в Москву во главе делегации ООП, но не смог произвести впечатление на Центр, который не доверял "искаженному" характеру предоставленной им информации и считал, что он стремится поддерживать контакты с "реакционными арабскими режимами", а также с советским блоком.22 Хотя в записях Митрохина об этом ничего не говорится, Центр также, несомненно, хорошо знал, что заявления Арафата о том, что он родился в Иерусалиме, были сфальсифицированы; на самом деле, хотя его родители были палестинцами, и он был глубоко предан палестинскому делу, он родился в Каире и провел первые двадцатьвосемь лет в Египте. Центру также было известно, что во время Суэцкой войны 1956 года, когда Арафат утверждал, что был офицером египетской армии, сражавшимся при защите Порт-Саида, на самом деле он посещал спонсируемую коммунистами студенческую конференцию в Чехословакии.23 Тот факт, что Арафат поддерживал дружеские отношения с извращенным коммунистическим диктатором Румынии Николае Чаушеску, усилил подозрения Москвы в отношении него. Арафат был более откровенен с Чаушеску, чем с Кремлем. По словам главы румынской внешней разведки Иона Пачепы, во время визита в Бухарест в октябре 1972 года Арафат заявил, что сопровождавший его Хани аль-Хасан стоял за нападением "Черного сентября" на Олимпийских играх в Мюнхене.24
  
   Визит Арафата в Бухарест привел к установлению тесной связи между ООП и службой внешней разведки Румынии. Вероятно, в ответ на желание Центра не подвергаться нападкам со стороны румын, постановлением Политбюро от 7 сентября 1973 года КГБ было поручено поддерживать тайную связь с разведывательной службой Арафата через бейрутскую резидентуру.25 Международный авторитет Арафата и, следовательно, интерес Москвы к нему возросли в следующем году после того, как он стал первым главой неправительственной организации, которого пригласили выступить на пленарном заседании Организации Объединенных Наций. "Я пришел с оливковой ветвью в одной руке и пистолетом борца за свободу в другой", - заявил Арафат. "Не дай оливковой ветви выпасть из моей руки". Во время визита Арафата в Москву в 1974 году официальное коммюнике признало ООП "единственным законным представителем арабского народа Палестины". В ходе визита Самойленко, офицер КГБ, который ухаживал за Арафатом с конца 1960-х годов, сфотографировался с ним на церемонии возложения венков.26 Москва официально объявила, что разрешает ООП открыть московский офис, хотя прошло еще два года, прежде чем она разрешила открыть офис. Единственным другим национально-освободительным движением, получившим аналогичный статус в Советском Союзе, был Фронт национального освобождения Вьетнама.27
  
   Центр, однако, сохранял гораздо большее доверие к Хаддаду, чем к Арафату. Советская политика по-прежнему дистанцировалась от терроризма публично, продолжая в частном порядке поощрять террористические нападения Палестинцев. Добиваясь одобрения Политбюро террористических операций Хаддада, Андропов ошибочно назвал их "специальными" или "диверсионными" операциями. "W. Хаддад, - сообщил он, - четко осознает наше принципиальное негативное отношение к терроризму и не поднимает перед нами вопросы, связанные с этим конкретным направлением деятельности НФОП."Однако не было четкой границы между террористическими актами, против которых "в принципе" выступало советское руководство, и "диверсионными операциями", которые оно было готово на практике поддержать. 23 апреля 1974 года Андропов сообщил Брежневу, что Хаддад запросил дополнительные "специальные технические устройства" для своих будущих операций:
  
   В настоящее время [секция Хаддада] НФОП занимается подготовкой ряда специальных операций, включая удары по крупным нефтяным резервуарам в различных частях мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и другие); уничтожение танкеров и супертанкеров; операции против американских и израильскихпредставители в Иране, Греции, Эфиопии и Кении; налет на здание Тель-Авивского алмазного центра, среди других [целей].
  
   Андропов повторил свои прежние заверения в том, что через Хаддада КГБ сохранил способность "в некоторой степени контролировать деятельность отдела иностранных операций НФОП [и] влиять на него способами, благоприятными для Советского Союза". Три дня спустя Брежнев санкционировал поставку Хаддаду "специальных технических устройств".28 В июне 1974 года Андропов утвердил подробные договоренности о тайных поставках оружия Хаддаду и обучении инструкторов Группы специальных операций НФОП использованию мин и диверсионного оборудования. В сентябре Хаддад посетил Россию, остановившись со своей женой, сыном и дочерью на даче КГБ (под кодовым названием "БАРВИХА-I"). Во время обсуждения своих будущих операций он согласился выделить двух или трех своих людей для выслеживания советских перебежчиков. Оружие, поставляемое Хаддаду, включало пистолеты и автоматы иностранного производства, оснащенные глушителями, а также радиоуправляемые мины, изготовленные из иностранных материалов, стоимостью 50 000 долларов, чтобы скрыть их советское производство.29 Дальнейшие поставки оружия КГБ Хаддаду, одобренные Политбюро, включали в себя в мае 1975 года пятьдесят три автоматических пистолета иностранного производства, пятьдесят пистолетов (десять с глушителями) и 34 000 патронов. Брежневу сообщили, что Хаддад был единственным нерусским, который знал источник оружия, которое, как и при первой поставке оружия НФОП пятью годами ранее, было передано в море близ Адена под покровом темноты.30 Среди прочего, помощь, оказанная КГБ Хаддаду в 1975 году, составила 30 000 долларов.31
  
   Через бейрутскую резидентуру КГБ также установил контакт с двумя другими террористическими группировками, которые получили огласку после нападений на израильских гражданских лиц весной 1974 года: Демократическим фронтом освобождения Палестины (ДФОП), возглавляемым Найифом Хаватме (кодовое название ИНЖЕНЕР).,32 греческий православный христианин; и Народный фронт освобождения Палестины - Главное командование (НФОП-ГК), отколовшийся от НФОП, возглавляемый бывшим офицером сирийской армии Ахмадом Джибрилем (кодовое имя МАЙОРОВ).33 Резидентура в Бейруте организовывала встречи с Хаватме два или три раза в месяц (как долго, неясно) и распространяла дезинформацию Service A в журнале DFLP "Хуррия" по цене 700 ливанских фунтов за страницу.34 Заметки Митрохина не содержат подробностей о контактах КГБ с Джибрилем.35
  
   Самой впечатляющей террористической операцией середины 1970-х годов, о которой КГБ почти наверняка было заранее уведомлено Хаддадом, был налет группы специальных операций НФОП на встречу министров нефтяной промышленности ОПЕК в ее штаб-квартире в Вене в декабре 1975 года группой палестинских и немецких боевиков во главе с Иличом Рамиресом Санчесом, бестеромизвестный как "Карлос-Шакал".36 Карлос был избалованным сыном венесуэльского коммуниста-миллионера, который назвал трех своих сыновей Владимиром, Ильичем и Лениным в честь лидера Октябрьской революции. КГБ впервые столкнулся с Карлосом, когда в 1968 году ему дали место вместе с его братом Лениным в Университете Лумумбы в Москве для студентов из стран Третьего мира. По словам лидера венесуэльских коммунистов, Карлос уделял мало внимания учебе: "Над ним не было никакого контроля. Он получал много денег, играл на гитаре и бегал за молодыми женщинами. "37 Можно с уверенностью заключить, что КГБ не рассматривал его как подходящего вербовщика.38 В 1970 году он и его брат были исключены из Университета Лумумбы за "антисоветскую провокацию и недисциплинированность". После своего исключения Карлос улетел в Иорданию и присоединился к НФОП, позже став одним из ее ведущих киллеров в Лондоне и Париже. Хотя он утверждал, что является революционером-марксистом, его страсть к терроризму проистекала главным образом из его собственного тщеславия и бравады в качестве "великого Карлоса". "Революция, - заявил он в характерной для него манере потакания своим слабостям, " это моя высшая эйфория".39
  
   Ранние этапы атаки Карлоса на плохо защищенную венскую штаб-квартиру ОПЕК в декабре 1975 года прошли на удивление гладко. Все министры нефтяной промышленности были взяты в заложники, и австрийское правительство уступило требованиям Карлоса о самолете, чтобы вывезти их из страны. Хаддад поручил Карлосу совершить кругосветное путешествие с заложниками, освободив одного за другим большинство министров нефтяной промышленности в их столицах в обмен на заявления о поддержке палестинского дела, но отдал приказ казнить министров Саудовской Аравии и Ирана как "преступников". Карлос, однако, не смог убить ни одного из них и освободил обоих в обмен на большой выкуп. Возмущенный Хаддад сказал Карлосу, что тот не подчинился приказу, и уволил его из своих "оперативных групп".
  
   В течение следующих двух лет Хаддад потерпел два унизительных поражения. В июле 1976 года террористы из группы специальных операций НФОП угнали аэробус Air France с более чем сотней израильтян на борту в угандийский аэропорт Энтеббе. Однако заложники были спасены, а террористы убиты в ходе дерзкого рейда израильских коммандос. В октябре 1977 года Боинг 737 авиакомпании Lufthansa был угнан в Могадишо, а его восемьдесят шесть пассажиров были взяты в заложники. Хотя капитан был убит психически неуравновешенным лидером угонщиков во время остановки в Южном Йемене, самолет был взят штурмом в Могадишо западногерманскими коммандос, а оставшиеся заложники освобождены.40 Несмотря на эти неудачи, Хаддад оставался в тесном контакте с КГБ. В 1976 году десять его террористов были направлены на трехмесячные курсы в Краснознаменный институт ФКД (позже известный как Институт Андропова), который включал в себя подготовку по разведке, контрразведке, допросам, наблюдению и саботажу. Дальнейшие курсы проводились в 1977-78 годах.41 В марте 1977 года Хаддад посетил Москву для оперативных переговоров с начальником отдела "особых заданий" ФКД Владимиром Григорьевичем Красовским и его заместителем А. Ф. Хлыстовым. Помощь, оказанная Хаддаду, включала 10 000 долларов и десять пистолетов Walther, оснащенных глушителями. По просьбе КГБ Хаддад согласился выступить посредником в установлении контакта с Временным представителем ИРА в Алжире под кодовым именем ИГРОК ("Игрок"), который, как считалось, обладал полезной информацией об операциях британской разведки.42 С 1974 года у КГБ был второй агент в руководстве НФОП, Ахмад Махмуд Самман (кодовое имя ВАСИТ), араб, родившийся в Иерусалиме в 1935 году. В кратких заметках Митрохина к досье Саммана говорится, что он снабжал КГБ информацией об операциях НФОП, но никаких подробностей не приводится.43
  
   В 1978 году Центр потерял обоих своих основных агентов в НФОП. Хаддад умер от кровоизлияния в мозг во время пребывания в Восточной Германии. В его досье КГБ записано, что, несмотря на их предыдущую ссору, лидер НФОП Джордж Хабаш заявил в эмоциональной речи на похоронах Хаддада в Багдаде: "Пусть наши враги знают, что он не умер, а жив; он в наших сердцах, и его имя в наших руках; он органическисвязанный с нашим народом и нашей революцией. "44 Самман, согласно записи Митрохина в его досье, был "ликвидирован НФОП в результате внутренних разногласий [вероятно, после смерти Хаддада] и деятельности сирийских спецслужб".45 Бейрутская резидентура также потеряла, вероятно, своего самого важного конфиденциального контакта в НФОП, Ахмада Юниса, главу службы безопасности НФОП в Ливане. В 1978 году Юнис был признан судом НФОП виновным в убийстве одного из своих коллег и покушении на убийство другого и казнен.46
  
   Последняя запись в досье Хаддада, отмеченная Митрохиным, была решением Центра установить контакт с его преемником.47 Однако Митрохин не нашел никаких доказательств того, что КГБ когда-либо снова устанавливал связи с каким-либо крупным палестинским террористом, столь же тесные, как те, которые он поддерживал с Хаддадом. Карлос, который был исключен Хаддадом из Группы специальных операций НФОП, использовал смерть Хаддада как возможность основать свою собственную террористическую группу "Организация арабской вооруженной борьбы", состоящую из сирийских, ливанских, западногерманских и швейцарских боевиков, и продолжить свое стремление к международной славе в качестве мирового лидера.ведущий революционный практик террора. Он получил дипломатический паспорт от Марксистско-ленинский режим Народной Демократической Республики [Южный] Йемен на имя Ахмада Али Фаваза, в котором указано его место рождения - Аден, и увеличил его авторитет у йеменских властей, ложно утверждая, что он был полностью подготовленным офицером КГБ, выполняющим задания, одобренные Центром. В феврале 1979 года, согласно его досье КГБ, Карлос также начал регулярные контакты с агентством безопасности ООП. В течение оставшейся части года он отправился в необычное турне по Советскому блоку, начавшееся весной в Восточном Берлине, чтобы установить контакт с местными спецслужбы. Хотя Карлосу было разрешено создавать базы в Восточном Берлине и Будапеште, однако КГБ держал его на расстоянии вытянутой руки. Когда Эрих Мильке, министр государственной безопасности Восточной Германии, передал в Москву заявления Карлоса, о которых ему сообщил его южногерманский коллега, о том, что он работал на КГБ, он получил официальное опровержение от Михаила Андреевича Усатова, заместителя главы FCD, и Якова Прокофьевича Медяника,затем возглавлял африканский отдел.48 Карлос в конце концов стал позором для своих хозяев из Советского блока. По словам Маркуса "Миши" Вольфа, главы HVA, подразделения внешней разведки Штази, "Карлос был болтуном, неконтролируемым авантюристом. Он проводил ночи в барах, с пистолетом на поясе, в окружении девушек и пил как рыба. " В конце концов, в 1985 году он был изгнан со своих баз в Восточном Берлине и Будапеште и переехал в сирийский Дамаск, самый стойкий из его арабских союзников.49
  
   Москва также стала осторожно относиться к сотрудничеству с ливийским лидером, полковником Муаммаром Каддафи, вероятно, самым активным государственным спонсором террористических групп, начиная от НФОП и заканчивая Временной ИРА. В 1979 году было подписано секретное советско-ливийское соглашение о разведке и безопасности, за которым последовало назначение офицера связи FCD в посольство в Триполи. КГБ проводил подготовку офицеров ливийской разведки в Москве, давал советы по вопросам безопасности и наблюдения внутри Ливии и предоставлял разведданные о деятельности США в восточном Средиземноморье. Взамен Ливия предоставляла разведданные о Египте, Северной Африке и Израиле, а также помогала КГБ в нападении на западные дипломатические миссии в Триполи. Сотрудничество, однако, неуклонно сокращалось, поскольку Москву все больше беспокоила репутация Каддафи как крестного отца международного терроризма. Первый визит Каддафи в Москву в 1981 году еще больше подорвал его репутацию. В центре его яркая поза и экстравагантная униформа были истолкованы как попытка противопоставить его собственную мужественность видимой дряхлости Брежнева. На закрытом брифинге для советских дипломатов и офицеров КГБ в Лондоне в 1984 году Александр Бовин, главный политический обозреватель газеты "Известия", назвал Каддафи "преступником и фашистом".50
  
   К началу 1980-х годов Центр, похоже, отказался от надежд, которые он возлагал десятилетием ранее на сотрудничество с НФОП и отколовшимися от нее группами. Однако его контакты с ООП (в частности, с доминирующей группой ФАТХ Арафата) несколько улучшились. В июне 1978 года Абу Ияд (кодовое имя КОЧУБЕЙ), член Центрального комитета ФАТХ и глава разведывательной службы Арафата, посетил Москву для переговоров с КГБ и Международным отделом.51 Абу Ияд жаловался на грубое, бестактное поведение Льва Алексеевича Баусина, офицера КГБ под дипломатическим прикрытием в бейрутской резидентуре, который отвечал за контакты с ООП и другими палестинскими группами. Необычно, что Центр продемонстрировал свое стремление к улучшению отношений, отозвав Баусина и заменив его Николаем Афанасьевичем Кузнецовым, который на своей первой встрече с Арафатом представился офицером КГБ.52
  
   Москва приветствовала усиливающиеся попытки Арафата завоевать международную респектабельность. В 1979 году он был приглашен на заседание Социалистического Интернационала в Вене и начал успешное европейское дипломатическое наступление. К 1980 году страны Европейского сообщества, хотя и не Соединенные Штаты, согласились с тем, что ООП должна участвовать в мирных переговорах на Ближнем Востоке. Министр иностранных дел Великобритании лорд Кэррингтон заявил: "ООП как таковая не является террористической организацией."Успех Арафата в том, чтобы вбить клин между Соединенными Штатами и их европейскими союзниками, еще больше усилил интерес Центра к нему.53
  
   Однако курсы военной подготовки, организованные Москвой для ООП, вызвали некоторую неприязнь с обеих сторон. Отчет о курсах в 1981 году для 194 офицеров из десяти различных фракций ООП указывает на серьезные недостатки как в советской подготовке, так и в качестве многих новобранцев ООП. По словам командующего ООП полковника Рашада Ахмада, "участники курсов неправильно понимали политические аспекты отправки военных делегаций за границу. В результате высший эшелон делегации, а именно участники батальонных офицерских курсов, отказались учиться и попросили вернуться, используя всевозможные нелогичные предлоги. " Ахмад сообщил, что он был вынужден исключить тринадцать офицеров из учебного курса за правонарушения, которые включали алкоголизм, передачу фальшивых денег и сексуальные "извращения". Если бы он строго соблюдал кодекс поведения, то, по его словам, был бы вынужден отправить домой более половины офицеров. Ахмад призвал к более высокому уровню призывников для будущих курсов в Советском Союзе.54 Восточная Германия предоставила дополнительную подготовку для ООП по использованию взрывчатых веществ, мин и огнестрельного оружия с глушителями.55
  
   В 1981 году Брежнев, наконец, дал ООП официальное дипломатическое признание. Однако ограниченность советской поддержки была наглядно проиллюстрирована в следующем году, когда Израиль вторгся в Ливан в попытке уничтожить ООП как эффективную силу и установить новый политический порядок во главе со своими христианскими союзниками-маронитами. Москва, пожаловался Абу Ияд, ответила "красивыми словами", но никакой практической помощи.56 На ранних этапах израильского нападения советское посольство и резидентура в Бейруте были практически неспособны функционировать. По словам Маркуса Вольфа:
  
   Когда Бейрут лежал в руинах, был период, в течение которого Москва потеряла связь со своим посольством и офицерами КГБ в ливанской столице. Наши офицеры были единственными, кто мог поддерживать радиосвязь и личный контакт с лидерами ООП, и, действуя в качестве доверенных лиц Москвы, нашим людям было поручено передавать реакцию ООП на события. Они рисковали своими жизнями среди стрельбы и взрывов, чтобы встретиться со своими палестинскими партнерами.57
  
   В войне не было явных победителей. После семидесяти пяти дней ожесточенных боев ООП была вынуждена покинуть Ливан и основать новую базу в Тунисе на периферии арабского мира. Однако Израилю не удалось достичь своей цели установления нового произраильского политического порядка в Ливане. К моменту вывода израильских войск летом 1983 года война ослабила правительство Израиля, разделила его народ и понизила его международный авторитет. Официальная израильская комиссия пришла к выводу, что Израиль несет косвенную ответственность за массовые убийства палестинцев христианской милицией в лагерях ливанских беженцев Сабра и Шатила. Война не отодвинула палестинскую проблему на второй план, как намеревался Израиль, а привлекла международное внимание к необходимости поиска решения.58
  
   Поиск решения, однако, занимал низкое место в советском порядке приоритетов. Трудности Москвы в отношениях с ООП усугублялись кровопролитной враждой, вспыхнувшей в 1983 году между ее главным ближневосточным союзником Асадом и Арафатом. Асад изгнал Арафата из Дамаска, поддержал неудачное вооруженное восстание внутри ФАТХА против его руководства и активно поддерживал кампанию убийств помощников Арафата, проводимую его заклятым палестинским врагом Абу Нидалем, неуравновешенным террористом, который обычно называл Арафата "сыном еврейки".59 Арафат, великий выживший, сохранил свой пост лидера ООП, но не смог вернуть доверие Москвы. Для советских, как и для многих западных дипломатов, доверие к нему было подорвано хитростью, порожденной непрерывным маневрированием между различными группировками внутри ООП.60 В течение оставшейся части советской эпохи Москва лишь косвенно участвовала в поисках палестинского урегулирования. Хотя Арафату в конечном итоге удалось получить приглашение в Москву в 1988 году, Горбачев неохотно принял его. "Так какой смысл в моей встрече с ним?" Горбачев спросил своих помощников. Когда его убедили согласиться на встречу, он прямо сказал Арафату, что арабо-израильский спор больше не связан с советско-американским соперничеством и что вооруженный конфликт нанесет ужасный ущерб палестинскому делу. В коммюнике по итогам встречи не упоминалось об основании палестинского государства. "Переговоры, - писал помощник Горбачева Анатолий Черняев, - на самом деле не дали никаких результатов ... Это просто дало Арафату шанс еще больше напыщиться. "61
  
  
  
   Азия
  
  
  
  
   14
  
   Азия: Введение
  
   Безусловно, наибольшие успехи коммунизма во время холодной войны были достигнуты в Азии, где он завоевал самое густонаселенное государство в мире, Китай, его соседнюю Северную Корею, весь бывший французский Индокитай (северный и южный Вьетнам, Лаос и Камбоджа) и Афганистан. По иронии судьбы, однако, именно центр азиатского коммунизма с начала 1960-х годов стал самой трудной мишенью для операций советской внешней разведки. Мао Цзэдун и Ким Ир Сен превратили свои жестокие страны в общества, одержимые идеей безопасности, где КГБ было так же трудно действовать, как западным спецслужбам в сталинском Советском Союзе.
  
   Даже "болезненно подозрительный" Сталин (как правильно назвал его Хрущев), похоже, никогда не предполагал, что Мао и Ким однажды осмелятся отвергнуть лидерство Москвы в мировом коммунизме.1 Когда Мао посетил Москву в конце 1949 года после провозглашения Китайской Народной Республики (КНР), ему аплодировали стоя за то, что он произнес почтительную хвалебную речь на праздновании семидесятилетия Сталина в Большом театре.2 Ким Ир Сен, хотя ему и не терпелось вторгнуться в Южную Корею, не начал атаку, пока Сталин не дал ему разрешения. Сталин позволил начаться Корейской войне в июне 1950 года в основном потому, что он неправильно оценил политику США. Разведданные из Соединенных Штатов, после их неспособности вмешаться, чтобы предотвратить победу коммунистов в Китае, указали, по его мнению, что "преобладающее настроение - не вмешиваться" в Корее. Этот ошибочный вывод, по-видимому, был основан на его неправильном толковании документа Совета национальной безопасности США (вероятно, предоставленного агентом КГБ Дональдом Маклином), который исключал азиатский материк из американского оборонительного периметра. Таким образом, неверно истолковав политику США, Сталин впервые был готов позволить Киму напасть на Юг.3
  
   Китайско-советский раскол в начале 1960-х годов положил конец уважению со стороны КНР, которое Сталин принимал как должное. Первая публичная атака на Москву была предпринята ветераном службы безопасности Мао Кан Шэном, чьи жестокие чистки во время "Большого скачка вперед" Мао были в значительной степени смоделированы на основе методов, которым он научился в Москве во время Большого террора.4 С советской стороны идеологический спор с Китаем усугублялся личной неприязнью к Мао - "Великому кормчему" - и более общей неприязнью к китайскому населению в целом. Хрущев "неоднократно" говорил румынской делегации незадолго до своего свержения в 1964 году, что "Мао Цзэдун болен, сумасшедший, что его следует поместить в сумасшедший дом и так далее".5 Оценка китайского национального характера, распространенная Центром среди резидентур КГБ двенадцать лет спустя, утверждала, что китайцы "известны своей злобой".6
  
   Что больше всего возмутило и Кремль, и Центр, так это наглость Пекина, превратившего себя в конкурирующую столицу мирового коммунизма, пытаясь совратить другие коммунистические партии с их законной верности Советскому Союзу. Москва обвинила в ужасах режима Пол Пота (на которых она предпочла не останавливаться подробно) захват Коммунистической партии Камбоджи "антинародной, пропекинской кликой".7 Решение крупнейшей в Азии не правящей Коммунистической партии Японии встать на сторону КНР лишило КГБ того, что ранее было важным разведывательным ресурсом, и превратило его во враждебную мишень. Коммунистическая партия Японии жаловалась на то, что ее промосковской фракции меньшинства помогали советские шпионы и информаторы.8 Центр был настолько возмущен количеством портретов Мао, выставленных на всеобщее обозрение в некоторых африканских столицах, что приказал принять контрмеры, такие как расклеивание фотографий Великого Кормчего, испорченных враждебными граффити, на стенах Браззавиля.9
  
   Большинству западных наблюдателей наименее проблематичными из отношений Советского Союза с азиатскими коммунистическими режимами казались отношения с Демократической Республикой [Северный] Вьетнам. А также обеспечение Ханоя большей частью оружия во время войны во Вьетнаме,10 Москва расточала публичные похвалы за "героическое сопротивление" американскому империализму и поддержку партизан Вьетконга на юге: "При решительной военной поддержке Демократической Республики Вьетнам патриоты Южного Вьетнама нанесли удар по сайгонскому режиму генералов, бюрократов и землевладельцев с такой силой, что он не могбыть спасенным глубокой вовлеченностью в войну сильнейшей имперской державы. "
  
   Даже в большей степени, чем попытки АМЕРИКИ свергнуть Фиделя Кастро, война во Вьетнаме объединила большую часть стран Третьего мира, а также тех, кого Москва назвала "прогрессивными во всех странах", включая Соединенные Штаты, в ярой оппозиции американскому империализму.11 Оба президента Кеннеди и Джонсон совершили ошибку, увидев главную причину войны во Вьетнаме не столько в Ханое, сколько в Москве. Теории заговора Джонсона о манипулировании Москвой распространились даже на Сенат США. Он абсурдно утверждал, что сенаторы Уильям Фулбрайт и Уэйн Морс, два ведущих противника его политики во Вьетнаме, "определенно находились под контролем советского посольства" - под этим он, несомненно, подразумевал резидентуру КГБ в Вашингтоне.12
  
   На самом деле ярый националист Хо Ши Мин (чье имя скандировали на антиамериканских демонстрациях по всему миру) и северовьетнамский режим были полны решимости не подчиняться диктату ни Москвы, ни Пекина. Несмотря на то, что на словах они заявляли о братском сотрудничестве со своим советским союзником, разведывательная служба Северного Вьетнама держала КГБ на некотором расстоянии. Будучи председателем КГБ в середине 1960-х годов, Владимир Семичастный никогда не был доволен возможностями, предоставляемыми его офицерам для допроса американских военнопленных. В нескольких случаях допросы были сокращены, поскольку они, казалось, приносили полезные результаты. Семичастный также был разочарован нежеланием Северного Вьетнама предоставлять советским экспертам по вооружениям доступ к захваченной военной технике США. Несколько раз он поднимал "щекотливый вопрос" о доступе к американским заключенным и оружию, когда министр внутренних дел Северного Вьетнама (который отвечал за разведку) приезжал навестить свою дочь, которая училась в Москве. Единственным ответом Ханоя было преподнести ему пару военных сувениров, одним из которых была расческа, сделанная из фрагмента сбитого американского бомбардировщика.13
  
   Кремль остро осознавал отсутствие своего влияния на политику Северного Вьетнама. В 1968 году корреспондент "Известий" в Ханое направил в ЦК КПСС отчет о беседе с вьетнамским журналистом, который насмешливо спросил его: "Знаете ли вы, какова доля Советского Союза в общей помощи, полученной Вьетнамом, и какова доля советского политического влияния там (еслипоследнее можно измерить в процентах)? Цифры составляют, соответственно, 75-80 процентов [для первого] и 4-8 процентов [для второго]. " ВКорреспондент "Известий" подумал, что первая цифра, вероятно, завышена на 15-20 процентов, но оценка советского влияния в Северном Вьетнаме примерно верна.14 Помимо поддержания братских связей, резидентура КГБ в Ханое проводила во многом те же враждебные операции, что и в западной столице. В 1975 году он управлял сетью из двадцати пяти агентов и шестидесяти конфиденциальных контактов, которым было поручено собирать разведданные о вьетнамских военных объектах, внутренней ситуации и границе с Китаем.15 Как и в западных столицах, резидентура содержала радиостанцию IMPULS, которая отслеживала передвижения вьетнамских сотрудников службы безопасности и их системы наблюдения в попытке убедиться, что они не мешают контактам с КГБ или его агентурной сети.16 Хотя Ханой был гораздо менее враждебным, чем Пекин и Пхеньян, тем не менее, он представлял собой не менее сложную операционную среду. Выявленный Митрохиным высокопоставленный вьетнамский источник, ИСАЕВ, старший офицер разведки, вероятно, завербованный во время службы в Москве, предоставил секретную информацию о своих коллегах из разведки в обмен на оплату, но отказался вступать в какие-либо контакты, находясь в Ханое, опасаясь разоблачения.17
  
   Успехи азиатской разведки, которыми Центр гордился больше всего, были достигнуты в Индии, втором по численности населения государстве в мире и крупнейшей демократии. Было глубоко иронично, что КГБ нашел демократическую Индию гораздо более благоприятным окружением, чем коммунистический Китай, Северная Корея и Вьетнам. Олег Калугин, который в 1973 году стал самым молодым генералом в FCD, вспоминает Индию как престижную цель и "модель проникновения КГБ в правительства стран Третьего мира". Открытость индийской демократии в сочетании с коррупцией, которая пронизывала ее средства массовой информации и политическую систему, предоставляла многочисленные возможности для советской разведки. В дополнение к тому, что Калугин назвал "множеством источников во всем индийском правительстве - в разведке, контрразведке, министерствах обороны и иностранных дел, а также в полиции", успешное проникновение в индийские посольства (повторенное в операциях против Японии, Пакистана и других азиатских стран) помогло расшифровать, вероятно, существенные, хотя пока не поддающиеся количественному измерению- объемы индийских дипломатических перевозок.18
  
   Советское руководство рассматривало особые отношения с Индией как основу своей политики в Южной Азии. Растущая озабоченность как в Москве, так и в Нью-Дели угрозой со стороны Китая придала этим отношениям дополнительную значимость. Громыко и Пономарев совместно заявили: "Советский Союз и Индия идут бок о бок в борьбе за разрядку, за мир и мировую безопасность ... Индия всегда полагалась на советскую помощь на международной арене в защите своих прав от колониальных схем. "19
  
   Основной целью активных мер КГБ в Индии было поощрение поддержки особых отношений и усиление подозрительности в отношении Соединенных Штатов. По словам Леонида Шебаршина, который служил в резидентуре в Нью-Дели в середине 1970-х годов, "Руку ЦРУ можно было обнаружить в материалах, опубликованных в некоторых индийских газетах. Мы, конечно, отплатили им той же монетой ... Как и мы, [ЦРУ] старательно и не всегда успешно делали то, что должны были делать. Они были инструментами политики своего правительства; мы проводили политику нашего государства. Обе стороны были правы, поступив так. "20
  
   Хотя КГБ, как правило, преувеличивал успех своих активных мер, они, по-видимому, были более масштабными, чем у ЦРУ. К началу 1980-х годов насчитывалось около 1500 индо-советских обществ дружбы по сравнению только с двумя индо-американскими обществами дружбы.21 Советское руководство, похоже, сделало неправильные выводы из этого внешне впечатляющего, но на самом деле несколько пустого успеха. Американская массовая культура не нуждалась в обществах дружбы, чтобы обеспечить свое господство над советским блоком. Ни один субсидируемый вечер кино в Обществе индо-советской дружбы не может конкурировать с привлекательностью Голливуда или Болливуда. Аналогичным образом, немногие индийские студенты, несмотря на широко распространенное неодобрение внешней политики США, больше стремились получить стипендии в университетах Советского блока, чем в Соединенных Штатах.
  
   В Индии, как и везде в Третьем мире, активные меры КГБ были предназначены отчасти для внутреннего потребления в СССР - чтобы дать советскому народу, и в частности его лидерам, преувеличенное представление о международном уважении, которым пользовался СССР. Резидентура в Нью-Дели пошла на многое, чтобы дать советскому политическому руководству преувеличенное представление о собственной популярности в Индии. Перед официальным визитом Брежнева в 1973 году, вспоминает Шебаршин,
  
   Вместе с Посольством, представителями "Новости" и Союза советских обществ дружбы Резидентура предприняла шаги для создания благоприятной общественной атмосферы в стране непосредственно перед и во время визита, а также для предотвращения возможных враждебных инцидентов со стороны оппозиции и тайных союзников нашей давнейГлавный противник.
  
   У нас были обширные контакты внутри политических партий, среди журналистов и общественных организаций. Все с энтузиазмом включились в игру.22
  
   Приоритет, отдаваемый операциям КГБ в Индии, подтверждается последующим повышением некоторых ведущих офицеров резидентуры в Нью-Дели. Через десять лет после того, как Шебаршин покинул Индию, он стал главой FCD. Вячеслав Трубников, который также служил в Нью-Дели в 1970-х годах,23 затем стал главой постсоветской службы внешней разведки, СВР, с прямым доступом к президенту Ельцину.24 Позже он также стал доверенным лицом президента Путина, последовательно занимая пост заместителя министра иностранных дел, а с августа 2004 года - посла России в Нью-Дели. Российские комментаторы в Прессе объяснили возвращение Трубникова в Индию взаимным желанием России и Индии "улучшить свое стратегическое партнерство".25
  
   В мусульманских районах Азии главным приоритетом КГБ перед Афганской войной был контроль за лояльностью к Москве советских республик с преимущественно мусульманским населением. Начиная со Второй мировой войны краеугольный камень советской политики в отношении своих мусульманских народов, как и в отношении Русской православной церкви,26 это было создание подчиненной религиозной иерархии. Однако, несмотря на широкое проникновение КГБ в официальную иерархию советского ислама и его влияние на нее, большая часть мусульманской жизни оставалась вне контроля Центра. Ислам был менее зависим от официального духовенства, чем христианство и иудаизм. Любой мусульманин, который мог читать Коран и следовать исламским обрядам, мог участвовать в таких церемониях, как свадьба и похороны. Советское правление в мусульманских республиках было политкорректным фасадом, скрывавшим реальность населения, которое гораздо больше смотрело на Мекку, чем на Москва, управляемая коррумпированной политической элитой, чей марксизм-ленинизм часто был лишь поверхностным. Даже местная штаб-квартира КГБ была, в той или иной степени, заражена коррупцией. Война в Афганистане, а также настроившая мировое мусульманское общественное мнение против Советского Союза, также подорвали уверенность Москвы в лояльности своих мусульманских подданных. Центральноазиатская пресса переключилась с пропагандистского восхваления предполагаемой "дружбы" между советскими мусульманами и их российским "Старшим братом" на подчеркивание способности "Старшего брата" устранять "предателей" и поддерживать закон и порядок.27
  
   Решение о вторжении в Афганистан в декабре 1979 года для обеспечения выживания там коммунистического режима было, по сути, принято Комиссией по Афганистану в составе четырех человек - Андропова, Громыко, Пономарева и министра обороны маршала Устинова, - которая получила согласие больного Брежнева на закрытой встрече в его кремлевском кабинете. Однако влияние Громыко на принятие решения явно уступало влиянию Андропова и Устинова. Спецназ КГБ сыграл более важную роль во вторжении, чем в любом предыдущем конфликте, и был обвинен в убийстве предположительно предавшего президента Хафизуллы Амина.28 "Кремлевская фантазия, - вспоминает один высокопоставленный офицер КГБ, - заключалась в том, что великий прорыв [в Афганистане] продемонстрирует [советскую] эффективность, показав миру, что коммунизм был господствующей политической системой".29 Фантазия, однако, возникла у Андропова, а не у Брежнева.
  
   Превращение Андропова в самого влиятельного члена Политбюро было продемонстрировано его избранием на пост лидера партии в 1982 году после смерти Брежнева. Однако к тому времени Афганистан стал, по словам одного генерала КГБ, "нашим Вьетнамом": "Мы увязли в войне, которую не можем выиграть и не можем бросить".30 В конце концов, как признал Горбачев, отказ был единственным решением. Но, в то время как поражение США во Вьетнаме привело лишь к временной потере американцами уверенности в себе в мировых делах, афганская война помогла подорвать основы советской системы. Многие советские граждане стали называть Афганистан "Аф-гавни-стан" ("Аф-дерьмо-стан").31 Какой бы катастрофической ни была война, она еще раз продемонстрировала центральную роль КГБ в советской политике в отношении Третьего мира. Точно так же, как энтузиазм КГБ, проявленный поколением ранее в отношении Фиделя Кастро, помог начать советскую политику продвижения вперед в странах Третьего мира, катастрофическая военная интервенция в Афганистане, за которую руководство КГБ несло большую часть ответственности, остановила ее.
  
   15
  
   Китайская Народная Республика
  
   От "Вечной дружбы" к "Вечной вражде"
  
   Сотрудничество между советской разведкой и Коммунистической партией Китая (КПК) началось в 1920-х годах. Полицейский налет на советское консульство в Пекине в 1927 году выявил массу документов о советском шпионаже в Китае, участии КПК и инструкции ей из Москвы "не брезговать никакими мерами, даже включая грабежи и массовые убийства", когда поощряются столкновения между выходцами с Запада и местным населением.1 Арест в 1931 году представителя Коминтерна в Шанхае Якова Рудника (псевдоним "Илер Ноуленс") привел к захвату еще многих файлов о советских разведывательных операциях и коммунистическом подполье. В отчете британской разведки был сделан вывод, что файлы "предоставили уникальную возможность увидеть изнутри и на основе безупречных документальных свидетельств работу высокоразвитой коммунистической организации незаконного порядка". Среди документов, которые привлекли особое внимание, было большое количество писем от "печально известного коммуниста-аннамита Нгуен Ай Куака", позже более известного как Хо Ши Мин. Но "самым выдающимся" документом, по мнению британской разведки, был отчет КПК об убийстве членов семьи предполагаемого коммунистического предателя Ку Шуньчана, совершенном под руководством будущего премьер-министра Мао Цзэдуна Чжоу Эньлая.2 В 1933 году начальник службы безопасности Мао Кан Шэн прибыл в Москву в качестве заместителя главы китайской делегации в Коминтерне и провел следующие четыре года, учась на примере НКВД в его наиболее параноидальной фазе. Кан оказался способным учеником. Во время Большого террора он основал Управление по ликвидации контрреволюционеров и с образцовым усердием проводил чистку среди эмигрантского китайского коммунистического сообщества за его в основном мнимые преступления. В конце 1937 года он вернулся на советском самолете на базу, созданную Мао Цзэдуном после Долгого похода в Яньань, где продолжил охоту на ведьм, начатую им в Москве, и начал создание китайского гулага лаогай (сокращение от лаодун гайдзао, "реформа через труд"). Для своих подчиненных он стал "Достопочтенным Каном"; для других он был "китайским Берией". Несмотря на то, что Кан был знатоком традиционного китайского искусства и искусным, разносторонним каллиграфом, он превзошел даже Берию в личной развращенности, получая садистское удовольствие, наблюдая за пытками предполагаемых контрреволюционеров.3 Помимо того, что Кан помогал Мао шлифовать его поэзию и прозу, он также внес свой вклад в его личную коллекцию эротики.4
  
   Николай Леонов позже утверждал, что в течение 1930-1940-х годов советская разведка создала "очень обширную и хорошо сформированную информационную сеть на китайской земле".5 Однако летом 1949 года, накануне победы сил Мао над националистическим Гоминьданом, возглавляемым Чан Кайши, высокопоставленная делегация КПК в Москве пожаловалась, вероятно, со значительным преувеличением, что большая часть этой сети была проникнута Чан Кайши и американцами. По крайней мере, отчасти из-за своего пристрастия к теории заговора Сталин серьезно отнесся к жалобе. "Ситуация, - заявил он, - требует от нас объединения усилий наших разведывательных органов, и мы готовы приступить к этому немедленно ... Давайте действовать единым фронтом."6 По указанию Сталина имена всех членов советской разведывательной сети в Китае были переданы руководству КПК.7 Одновременно КПК потребовала, чтобы все китайцы, которые работали на советскую разведку, объявили себя членами партии.8
  
   Юрий Тавроски, ведущий китаевед международного отдела ЦК КПСС, позже описал китайско-советские отношения в течение жизни поколения после основания Китайской Народной Республики (КНР) в октябре 1949 года как распадающиеся на две резко контрастирующие фазы: десятилетие "вечной дружбы" между мировымидва крупнейших социалистических государства, за которыми с начала 1960-х годов последовала эпоха "вечной вражды".9 На протяжении большей части десятилетия "вечной дружбы" советская и китайская разведки тесно сотрудничали. По указанию Хрущева КГБ продолжал предоставлять своим китайским союзникам подробную информацию о своих китайских разведывательных сетях.10 До 1957 года ряду нелегалов КГБ китайского, монгольского, тюркского и корейского этнического происхождения были выданы фальшивые удостоверения личности в КНР, в основном при содействии Министерства общественной безопасности Китая, прежде чем их отправили в их первые зарубежные миссии.11 Однако визит Хрущева в Пекин в 1958 году стал свидетелем заметного охлаждения "вечной дружбы". Хотя Мао в какой-то степени был готов подчиниться Сталину, он не испытывал благоговения перед Хрущевым, чей революционный опыт он считал ниже своего собственного. Как, несомненно, было известно его китайским хозяевам, Хрущев не умел плавать, и его выставили дураком во время "фотосессий" в бассейне Мао. Что еще более важно, предложения Хрущева о совместном российско-китайском флоте под командованием российского адмирала и о российских постах прослушивания на китайской земле были гневно отвергнуты.12 Будущий председатель КГБ Юрий Андропов, в то время отвечавший за связи с зарубежными коммунистическими партиями, позже жаловался китайцам, что они не предупредили Хрущева во время его визита о том, что они решили начать обстрел двух прибрежных островов в Тайваньском проливе, которые все еще удерживал Чан Кайши, почти сразу после его отъездаПекин.13
  
   К концу 1950-х годов Кан Шэн, который в начале десятилетия пережил временное затмение, по-видимому, из-за психического заболевания, вновь появился в качестве близкого советника (и сводника девочек-подростков) Мао. Чистка "правых уклонистов" во время "Большого скачка вперед", начавшаяся в 1958 году, повторила многие ужасы Большого террора, в котором Кан с энтузиазмом участвовал в Москве двумя десятилетиями ранее. По словам врача Мао, "работа Кан Шэна заключалась в том, чтобы свергать и уничтожать своих однопартийцев, а его продолжающиеся "расследования" в начале 1960-х годов заложили основу для будущих атак Культурной революции".14 Между 1958 и 1962 годами, возможно, около 10 миллионов "идеологических реакционеров", реальных и воображаемых, были заключены в тюрьму в лаогае; еще миллионы китайских граждан умерли в результате голода.15
  
   Кан был первым, кто вынес китайско-советскую ссору на открытый уровень. На конференции организации Варшавского договора в феврале 1960 года он выступил с речью, в которой критиковал советскую политику, а затем имел горячую перепалку с Хрущевым. "У вас недостаточно квалификации, чтобы дискутировать со мной", - крикнул Хрущев Кану. "Я генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза ..." "Ваши полномочия гораздо более поверхностны, чем мои!" Кан ответил на неграмотном русском. По словам одного из советских участников, "[Кан] мог заморозить вас своим взглядом. Его все боялись. С советской стороны мы сравнивали его с Берией. С первого взгляда было видно, что он был очень злым и безжалостным человеком. " Хотя речь Кана не была опубликована в Москве, в Пекине она появилась полностью.16 В апреле серия статей в "Китайской народной газете" и "Красном флаге", посвященных девяностой годовщине со дня рождения Ленина, фактически обвинила Москву в "пересмотре, выхолащивании и предательстве" учения Ленина. В июне Хрущев ответил, публично осудив Мао как "ультралевого, ультрадогматичного и левого ревизиониста".17
  
   Месяц спустя все советские эксперты в Китае были отозваны. В течение следующих нескольких лет многие специалисты по Китаю в КГБ и советском министерстве иностранных дел пытались перейти на другую работу, опасаясь, что сохраняющаяся репутация китаеведа испортит их карьеру.18 Москва, однако, все еще надеялась предотвратить превращение ссоры с Пекином в серьезный раскол, который разделил бы коммунистический мир. В начале 1960-х годов СССР и КНР обычно ограничивались нападками друг на друга через посредников. В то время как Москва осудила албанских сторонников жесткой линии, Пекин осудил югославских ревизионистов. Москва предприняла последнюю попытку замазать трещины в китайско-советских отношениях, предложив провести встречу высокопоставленных партийных делегаций в июле 1963 года. Делегация КПК, возглавляемая будущим китайским лидером Дэн Сяопином, не проявила интереса к достижению урегулирования. Самые язвительные нападки на советское руководство вновь исходили от Кан Шэна, который страстно защищал Сталина от "проклятий и ругательств", которыми, по его утверждению, Хрущев опорочил его память:
  
   Неужели КПСС, которая долгое время пользовалась любовью и уважением революционных народов всего мира, несколько десятилетий имела своим великим лидером "бандита"? Из того, что вы сказали, складывается впечатление, что ряды международного коммунистического движения, которые год от года росли и становились сильнее, находились под руководством какого-то "дерьма".
  
   Затем Кан осмелился сказать то, что, возможно, не было произнесено вслух ни на одном собрании высокопоставленных коммунистов в Москве со времен "Секретной речи" Хрущева в 1956 году. Он высмеял Хрущева, процитировав некоторые из его многочисленных прошлых восхвалений Сталина как "великого гения, учителя, великого лидера человечества", и напомнил об активном участии Хрущева (вместе с Каном) в попытке во время Большого террора "стереть всю троцкистско-правую падаль с лица земли".земля".19 Воздействие необычной речи Кана на его потрясенных советских слушателей было усилено тем фактом, что он произнес ее сквозь яростно сжатые зубы.20
  
   За язвительным провалом московских переговоров летом 1963 года последовала самая резкая полемика в истории международного коммунистического движения. В апреле 1964 года высокопоставленный советский чиновник даже обвинил Пекин в расистской попытке противопоставить желтую и черную расы "белым" - политике, которая, по его словам, "ничем не отличается от нацизма". КНР также обвиняли в продаже наркотиков для финансирования "Большого скачка вперед". Злобность советских нападок отражала глубокое возмущение, вызванное в Москве китайско-советским расколом. В течение почти полувека после большевистского Революция Советский Союз мог зависеть от безоговорочной лояльности других коммунистических партий по всему миру. Теперь коммунистические правители самого густонаселенного государства в мире обвинили его в ереси. Тревогу Москвы усилило наступление очарования Пекина в странах Третьего мира. В Азии КНР установила тесные связи с Пакистаном, Бирмой и Индонезией. В течение 1964 года Пекин установил дипломатические отношения с четырнадцатью африканскими государствами, все из которых перестали признавать китайский националистический режим на Тайване, на который претендовала КНР.21 Центр был возмущен сообщениями о том, что в некоторых из этих государств фотографии лидеров советского блока были вытеснены или затенены огромными портретами Мао, и потребовал вести учет того, когда и где появлялся каждый такой портрет. Маркус Вольф, долгое время возглавлявший восточногерманскую HVA, жаловался, что по просьбе КГБ его заставили провести "бессмысленное упражнение" по подсчету количества портретов Великого Кормчего, выставленных на всеобщее обозрение в каждой из африканских стран, где действовала его служба.22 Успешное испытание первой атомной бомбы Китая в октябре 1964 года повысило его международный престиж в странах Третьего мира и резко усилило угрозу, которую Китай представлял для Советского Союза.
  
   Как только "вечная дружба" уступила место "вечной вражде", резидентуры во многих частях мира получили указание рассматривать линию К (К для Китая, русское слово для Китая) в качестве основного оперативного приоритета, уступающего только операциям против "Главного противника" и его ведущих союзников. Однако в самом Китае более раннее решение Сталина раскрыть руководству КПК имена всей советской разведывательной сети нанесло ущерб сбору разведданных КГБ. На протяжении всей оставшейся советской эпохи в Центре оставалось то, что Николай Леонов назвал "непреодолимым пробелом в наших источниках информации о Китае".23 Большинство бывших китайских агентов КГБ, чьи имена были переданы Министерству государственной безопасности, были казнены или оставлены гнить в лаогае.24 Тот факт, что пекинскому министерству общественной безопасности были известны настоящие имена нелегалов, получивших фальшивые китайские удостоверения личности в КНР в 1950-х годах, сделал невозможным их использование против китайских целей. В результате большинство операций линии K проводились за пределами КНР. Однако китайским чиновникам, находящимся за границей, были даны строгие инструкции выходить на улицу только группами по два или более человек. В результате, вспоминает один отставной офицер западной разведки, "Вы никогда не смогли бы встретиться ни с кем из них наедине". Таким образом, линия К потратила большую часть своего времени, пытаясь завербовать некитайских граждан, имеющих доступ к должностным лицам КНР. Среди его ведущих агентов в 1960-х годах был финский бизнесмен Харри Илмари Хартвиг (кодовое имя УНТО), который входил в комитет Общества финско-китайской дружбы и часто встречался с китайским послом и другими дипломатами КНР. Встречи между комитетом Общества дружбы и дипломатами КНР проходили в отделе Хартвига, который без его ведома прослушивался подслушивающим устройством КГБ, спрятанным в его буфете. Выдержки из стенограммы по крайней мере одной встречи, на которой присутствовал посол Китая, на которой обсуждались китайско-советские отношения и политика КНР в Скандинавии и Югославии, были переданы в Политбюро.25 Тот факт, что разведданным, полученным через Хартвига, придавалось такое значение, несмотря на то, что в них, по-видимому, не было секретных документов, является еще одним свидетельством общей слабости сбора разведданных КГБ по КНР.
  
   "Культурная революция" (официально "Полномасштабная революция по созданию культуры рабочего класса"), начатая Мао Цзэдуном в 1966 году, сделала Китай более трудным и опасным местом для деятельности КГБ, чем где-либо еще на земле. В экстраординарной попытке перестроить китайское общество по утопической революционной модели Мао развязал всеобщий террор. Миллионам молодых, фанатичных красногвардейцев было предложено искоренять ревизионистские и буржуазные тенденции везде, где они их находили, - и они находили их почти везде. Ветераны коммунистической власти и интеллигенции были Выставляли напоказ в дурацких шляпах, подвергали насилию, сажали в тюрьму, а в некоторых случаях доводили до самоубийства. Руководство Советского Союза было осуждено как "величайшие предатели и ренегаты в истории". Как и во время сталинского Большого террора тридцатью годами ранее, большинство врагов народа, разоблаченных и преследуемых красногвардейцами, совершили только воображаемые преступления. И, как и в сталинской России, кровопролитие сопровождалось отвратительной формой поклонения Императору. Мао был провозглашен "Великим кормчим", "Самым красным Солнцем в наших Сердцах". Каждый день начинался с "танца верности": "Вы прикладывали руку к голове, а затем к сердцу, и танцевали джигу, чтобы показать, что ваше сердце и разум наполнены безграничной любовью к председателю Мао". Соперничающие группировки превзошли самих себя в терроризировании воображаемых врагов Великого Кормчего,каждый утверждает, что он больше маоист, чем другие.26
  
   Вербовка агентов в Китае во время Культурной революции была, как позже признал председатель КГБ Семичастный, "невыполнимой задачей". В Пекине "каждый из наших людей, от дипломатов до водителей, был заметен, как ворона-альбинос".27 В сентябрьской директиве 1967 года Александра Сахаровского, главы FCD, отмечалось, что пекинская резидентура вынуждена работать в условиях осады.28 Советские контакты с китайскими официальными лицами были минимальными и тщательно контролировались. Шпиономания и ксенофобия хунвейбинов затрудняли дипломатам даже прогулки по Пекину. Владельцев иностранных книг заставляли ползать на коленях по улицам от стыда; тех, кого ловили на прослушивании иностранных передач, отправляли в тюрьму. Как позже признал официальный китайский отчет, "Способность говорить на иностранном языке или прошлый визит в иностранную страну стали "доказательством" того, что он был "секретным агентом" этой страны."Дорога, ведущая к осажденному советскому посольству, была переименована в "Антиревизионистский переулок". Семьи советских дипломатов и офицеров КГБ подверглись жестокому обращению, когда они вылетали из пекинского аэропорта в Москву в 1967 году.
  
   Лучшие репортажи из первых рук, которые поступали в Центр из Пекина во время Культурной революции, поступали от офицеров КГБ монгольского или среднеазиатского происхождения, которые могли выдавать себя за граждан Китая и были тайно вывезены с территории советского посольства после наступления темноты в багажниках дипломатических автомобилей. Выпущенные незамеченными, когда представилась возможность, они смешались с огромными толпами, бродившими по городу, украшенному лозунгами, читали плакаты дня (которые были объявлены закрытыми для иностранцев), посещали политические митинги и покупали "маленькие газеты" с новостями со всего Китая. В конце 1967 года они увидели первые настенные плакаты, осуждающие главу государства Лю Шаоци как "человека номер один во власти, идущего по капиталистическому пути". После того, как в следующем году Лю был заключен в тюрьму, более 22 000 человек были арестованы как его предполагаемые сторонники. Даже ночного сборщика грунта, которого Лю поздравил на конференции образцовых рабочих, провели по улицам с обвинительным плакатом на шее и издевались над ним, пока он не потерял рассудок. Действуя по принципу, что "дети революционеров - герои, а дети реакционеров - вши", хунвейбины убили одного из детей Лю, положив его на пути встречного поезда. Сам Лю, подвергавшийся жестокому обращению и страдавший от пневмонии и диабета, из-за которых ему было отказано в медицинской помощи, умер голым на полу тюрьмы в 1969 году.
  
   Дэн Сяопин, генеральный секретарь партии и "человек номер два во власти, идущий по капиталистическому пути", был уволен и отправлен заниматься физическим трудом, но - вероятно, по личному указанию Мао - ему позволили выжить. Хунвейбины отомстили его старшему сыну, студенту-физику, выбросив его из окна второго этажа Пекинского университета.29 Ни один сокурсник не осмелился прийти ему на помощь, и ни один врач не захотел оперировать его. Он остался парализованным ниже пояса. Получая непрерывную серию сообщений о хаосе и зверствах, Центр интерпретировал Культурную революцию не как потрясение в жизни однопартийного государства, а как своеобразное китайское погружение в восточное варварство. Хотя, возможно, 30 миллионов китайцев подверглись преследованиям во время Культурной революции, однако число убитых (около миллиона) было меньше, чем жертв сталинского Большого террора.30
  
   В плане разведывательных операций FCD в КНР и Гонконге на 1966-67 годы, утвержденном Семичастным в качестве председателя КГБ в апреле 1966 года, не упоминалось о безнадежной задаче вербовки агентов на большей части материкового Китая. Вместо этого он сосредоточился на предложениях по использованию нелегалов и проникновению агентов через северные границы Китая с Советским Союзом и Монгольской Народной Республикой, в которой доминирует Советский Союз. Были разработаны планы создания нелегальной резидентуры в Гонконге и краткосрочных визитов нелегалов в КНР (некоторые из них в сотрудничестве с монгольским разведывательным управлением), но было признано, что планирование нелегальной резидентуры КГБ в КНР не могло выйти за рамки предварительной стадии. Наиболее амбициозная часть плана на 1966-67 гг. касалась подготовки к трансграничным операциям в сотрудничестве с подразделениями КГБ в приграничных районах и службой безопасности Монголии.31
  
   Наиболее уязвимой зоной для проникновения КГБ был отдаленный, малонаселенный Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР) на северо-западе Китая, обширное пространство гор и пустынь на границах Казахской и Кыргызской республик и Монголии, с которыми у него были гораздо более тесные этнические, культурные и религиозные связи, чем состальная часть КНР. Хотя СУАР занимает одну шестую часть территории Китая (площадь размером с Западную Европу), на ее долю по-прежнему приходится лишь 1,4 процента китайского населения (17 миллионов из 1,2 миллиарда). Даже сегодня более половины его население состоит из некитайских мусульманских этнических групп, самой многочисленной из которых являются мусульмане-уйгуры. До образования КНР доля была намного больше. В 1944 году возглавляемое уйгурами движение в северном Синьцзяне создало независимое государство Восточный Туркестан. Хотя его независимость закончилась, когда он был насильственно включен в состав КНР в 1950 году, Пекин оставался обеспокоен угрозой суарского сепаратизма до конца столетия. Иммиграция ханьцев, поощряемая Пекином и вызывавшая глубокое возмущение уйгуров, увеличила их численность с 6 процентов населения в 1949 году до 40 процентов тридцать лет спустя. Ведущие чиновники Коммунистической партии почти на всех уровнях в СУАР были и остаются китайцами.32 Ужасы Культурной революции, возможно, были даже хуже для некитайских меньшинств в СУАР, Внутренней (китайской) Монголии и Тибете, весь образ жизни которых оказался под угрозой, чем для ханьцев, которые составляли 94 процента населения КНР. Заместитель директора по делам религии в Кашгаре, одном из самых набожных мусульманских городов СУАР, позже признался:
  
   Во время Культурной революции я своими глазами видел, как перед Большой мечетью в Кашгаре сжигали груды Кора-нов и других книг. Некоторые люди приказали мусульманам самим сжечь эти копии ... Я также видел людей, пытающихся снести минареты рядом с Большой мечетью. Массы были очень возмущены, но ничего не могли поделать.
  
   Мечети на большей части территории СУАР были закрыты. Некоторые из них использовались как склады для хранения свинины, и уйгурские семьи были вынуждены разводить свиней.33 Страдания тибетских буддистов были даже больше, чем у мусульман в СУАР, но Тибет был слишком удаленным и труднодоступным для проведения значительных операций КГБ (хотя Центр исследовал возможность проникновения в окружение изгнанного Далай-ламы).34 СУАР, напротив, имела 1000-мильную границу с Казахстаном и 600-мильную границу с Монголией.
  
   В 1968 году казахстанскому КГБ было поручено создать нелегальную резидентуру в Урумчи, столице СУАР, и группы агентов в ряде других районов, включая ядерный полигон Лобнор.35 Политбюро также уполномочило КГБ поставлять оружие и обучать в Казахстане подпольное сопротивление китайскому правлению в СУАР, которое на русском языке получило политкорректное название Военно-трудовая народная революционная партия (Военно-трудовая народно-революционная партия) или ВТНРП под кодовым названием "ПАТРИОТЫ". Казахстанскому КГБ было поручено печатать антикитайские газеты на уйгурском, казахском, киргизском, дунганском и других суарских языках для контрабанды через границу.36 "Шерки Тюркестан Эваси" ("Голос Восточного Туркестана"), издаваемый в Алма-Ате, столице Казахстана, призвал уйгуров "объединиться против китайского шовинизма и провозгласить создание "независимого свободного государства", основанного на принципах самоопределения и конституционном праве Организации Объединенных Наций". Передачи Радио Алма-Ата и Радио Ташкент стремились убедить суарских уйгуров в том, что условия жизни советских уйгуров значительно превосходят их собственные.37
  
   В апреле 1968 года Политбюро также одобрило дальнейшее усиление советских войск вдоль 4000-мильной границы с Китаем, самой протяженной вооруженной границы в мире.38 Около трети советской военной мощи в конечном итоге было развернуто против КНР.39 Мао, как опасалась Москва, намеревался вернуть большие участки территории, переданные царской России по "неравноправным договорам" девятнадцатого века.40 В течение 1969 года вдоль границы произошла серия вооруженных столкновений. Первый, на удаленном участке реки Уссури в 250 милях от Владивостока, похоже, не был запланирован ни Пекином, ни Москвой. Неприятности начались, когда солдаты на китайской стороне реки, оскорбленные якобы агрессивным поведением советского лейтенанта на противоположном берегу, повернулись спиной, спустили штаны и "уставились" на советских пограничников. Во время следующего эпизода "лунатизма" советские солдаты подняли фотографии Мао, тем самым непреднамеренно вынудив китайские войска проявить серьезное неуважение к священному образу Великого Кормчего. Эти и другие эпизоды привели 2 марта к тому, что советский патруль попал в китайскую засаду на небольшом спорном острове Даманский на реке Уссури.41 Двадцать три человека из патруля были убиты. И Москва, и Пекин ответили яростным осуждением друг друга. Это был первый случай, когда обе стороны сообщили о вооруженном столкновении вдоль границы. 7 марта, по сообщениям, 100 000 москвичей напали на китайское посольство и разбили его окна. Чтобы не отставать, Пекинское радио заявило, что 400 миллионов китайцев, половина населения страны, приняли участие в демонстрациях протеста.42
  
   В середине апреля 1969 года на казахско-суарской границе в 2500 милях к западу шли бои, за которыми последовали новые спорадические столкновения в том же районе в течение следующих четырех месяцев. Генри Киссинджер, недавно назначенный советником президента Никсона по национальной безопасности, изначально был склонен согласиться с советскими заявлениями о том, что эти столкновения были начаты китайцами. Однако, когда он посмотрел на подробную карту приграничного региона, он изменил свое мнение. Поскольку столкновения произошли вблизи советских железнодорожных станций и в нескольких сотнях миль от любой китайской железной дороги, Киссинджер пришел к выводу, что "китайские лидеры не выбрали бы такое неподходящее место для атаки".43 Его вывод о том, что советские войска были агрессорами, подтверждается доказательствами в файлах КГБ. 4 июня два агента КГБ из ВТНРП под кодовыми именами НАРИМАН и ТАЛАН, оба из Казахстана, тайно проникли в СУАР, чтобы установить контакт с подпольным руководством партии. По возвращении 9 июля они сообщили, вероятно, со значительным преувеличением, что в VTNRP было 70 000 членов и Президиум из сорока одного человека (десять из которых были "кандидатами", членами без права голоса). Но это была не совсем успешная миссия. В течение нескольких дней после прибытия в СУАР агенты" автоматическое оружие и радиотелефоны были украдены родственниками ТАЛАНА. НАРИМАН и ТАЛАН также объяснили, что они не смогли установить почтовый ящик в согласованном месте из-за присутствия кочевых пастухов. Они сообщили, что многие бывшие члены президиума ВТНРП находились в тюрьме. Служба безопасности Монголии пришла к выводу, что VTNRP не готова к "активным операциям", но вместо этого должна сосредоточиться на укреплении своей подпольной организации. Хотя в записях Митрохина не зафиксирована оценка Центра, он, несомненно, должен был прийти к такому же выводу.44
  
   В августе и сентябре Москва начала выяснять у Вашингтона и европейских коммунистических партий их реакцию на возможность советского превентивного удара по китайским ядерным объектам до того, как они смогут угрожать Советскому Союзу. В серии статей в западной прессе журналиста, кооптированного КГБ, Виктора Луи (урожденного Виталия Евгеньевича Луи), упоминалась возможность советского авиаудара по ядерному полигону Лобнор в СУАР. Луис утверждал, что подпольная радиостанция в КНР раскрыла существование антимаоистских сил (вероятно, имеется в виду СУАР), которые могут обратиться к другим социалистическим странам за "братской помощью". Даже офицеры КГБ, распространявшие такие слухи, не были уверены, были ли они задействованы просто в активных мерах, направленных на запугивание китайцев или предупреждение Запада о предложениях, находящихся на серьезном рассмотрении в советском генеральном штабе. Оглядываясь назад, все это мероприятие больше похоже на кампанию активных действий.45 Хотя советский министр обороны маршал Андрей Гречко, по-видимому, предложил план "избавиться от китайской угрозы раз и навсегда", большинство его коллег по Политбюро не были готовы рисковать.46
  
   В результате отсутствия какого-либо высокопоставленного источника советской разведки в Пекине, Москва, похоже, не знала о драматическом секретном ответе Мао на его кампанию запугивания после пограничных столкновений. Мао создал исследовательскую группу из четырех маршалов, которым он поручил провести радикальный пересмотр отношений Китая с Советским Союзом и Соединенными Штатами. Маршалы Чэнь И и Е Цзяньин выступили с беспрецедентным предложением, чтобы КНР ответила на советскую угрозу, разыграв "карту Соединенных Штатов".47 Страх перед упреждающим советским ударом, по-видимому, был главной причиной китайского решения вступить в секретные переговоры с Соединенными Штатами, которые привели к визиту Никсона в Пекин в 1972 году и китайско-американскому сближению, которое всего несколькими годами ранее казалось немыслимым.48 Во время визита Никсона Киссинджер дал маршалу Е Цзяньину разведывательный брифинг о развертывании советских войск на китайской границе, который, по его словам, был настолько строго засекречен, что даже многие высокопоставленные сотрудники разведки США не имели к нему доступа.49
  
   В начале 1970-х годов в Центре продолжалась дискуссия о том, может ли КНР теперь претендовать на звание "Главного противника", которое до сих пор относилось исключительно к Соединенным Штатам. В конце концов, на официальном жаргоне КГБ ему был присвоен статус "Главного противника", а Соединенные Штаты сохранили свой уникальный статус "Главного противника".50 Для Китая, напротив, было ясно, что Советский Союз стал главным противником. Подозрения Мао в отношении Москвы усилились, когда до него стали доходить сообщения о заговоре его предполагаемого наследника Линь Бяо. К лету 1970 года, по словам его врача Ли Чжисуя, "паранойя Мао была в полном расцвете". Ли боялся даже сказать Мао, что у него пневмония, из-за страха быть обвиненным в участии в заговоре Линь Бяо. "Линь Бяо хочет, чтобы мои легкие сгнили", - сказал ему Мао. В августе 1971 года Мао сообщили, что сын Линя создал "секретную шпионскую организацию в военно-воздушных силах" для подготовки государственного переворота. Вечером 12 сентября Мао сообщили, что Линь Бяо сбежал самолетом из аэропорта Шаньхайгуань. Ли отметил, что "лицо Мао вытянулось при этой новости". Самолет Линя взлетел с такой поспешностью, что его не заправили должным образом, и на борту не было штурмана, радиста или второго пилота. Также было ясно, что, поскольку самолет при взлете столкнулся с бензовозом и потерял часть шасси, ему будет трудно приземлиться. Когда китайский радар засек самолет Линя, он сначала полетел на запад через Внутреннюю Монголию, затем резко повернул на север через границу Монгольской Народной Республики в направлении Советского Союза. На следующий день Мао получил известие, что самолет потерпел крушение, не долетев до советской границы, в результате чего погибли все находившиеся на борту.51 Если бы самолет достиг Советского Союза, публичная ссора между Пекином и Москвой, несомненно, достигла бы новых высот истерии. Даже после катастрофы существовали обвинения Китая в советском соучастии в государственной измене Линь Бяо.52 Мао никогда не признавал, что Культурная революция была катастрофической ошибкой. "Но, - по словам Ли, - вероломство Линь Бяо убедило его в том, что ему нужно изменить свою стратегию. Он поставил Чжоу Эньлая ответственным за реабилитацию многих свергнутых лидеров. "53
  
   До конца советской эпохи КГБ пытался, без особого видимого успеха, компенсировать свою неспособность проникнуть в правительство в Пекине двумя другими стратегиями: трансграничной агентурной инфильтрацией, особенно из Казахстана в СУАР, и проникновением групп КНР за пределы Китая. В 1969 году КГБ Казахстана получил дополнительно пятьдесят пять оперативных сотрудников, а в 1970 году - еще восемьдесят одного.54 Чтобы собрать соответствующий гардероб для агентов КГБ, одежда была взята у китайских беженцев, пересекающих границу Казахстана.55 В 1970 году операция "АЛГА", организованная КГБ Казахстана в сотрудничестве с офицерами "специальных действий" из Центра, была направлена на создание диверсионной базы в СУАР с тайниками для сокрытия оружия и взрывчатых веществ. Однако после того, как предварительная трансграничная экспедиция двух агентов столкнулась с трудностями, операция была приостановлена как преждевременная, и планы по проникновению вооруженной группы из семи или восьми беженцев обратно в СУАР были отменены.56
  
   В течение следующих нескольких лет произошел ряд других неудачных проникновений. Среди них был китайский беженец МИТОУ, бывший заведующий кафедрой китайской литературы в техническом институте, который бежал в Советский Союз в 1968 году в разгар Культурной революции, когда высшие учебные заведения были закрыты на несколько лет. После того, как он был завербован в качестве агента КГБ и обучен использованию скрытых почтовых ящиков (DLB), радиосвязи, шифров и фотографии, он был тайно переправлен в СУАР через монгольскую границу в августе 1971 года. Хотя МИТУ собрал деньги и талоны на питание, которые были оставлены для него в DLB, больше о нем ничего не было слышно. В его досье делается вывод, что он, вероятно, был слишком напуган, чтобы продолжать работать агентом.57 ЛИВЕНЦОВ был еще одним китайским агентом, проникшим в СУАР через Монголию. В 1972 году он использовался для операции "СТРЕЛА", целью которой было провести визуальную разведку объектов атомной и оборонной промышленности. Его учили различать различные виды дыма и стоков из фабричных труб, брать пробы почвы и воды и тщательно записывать то, что он наблюдал. Однако, как и в случае с МИТУ, развертывание ЛИВЕНЦОВА закончилось полным провалом.58
  
   Вероятно, из-за высокого уровня неудач среди китайских агентов, проникших через границу, КГБ разработал необычный метод проверки их надежности в оперативных условиях. В ходе операции "ЗЕНИТ" проверяемым агентам сказали, что они сначала пересекут китайскую границу в районе реки Уссури, чтобы найти DLB и заменить неисправную рацию, которая была оставлена в ней, на работающую модель, затем встретиться с агентом, действующим на территории Китая, в заранее оговоренном месте, чтобычтобы передать инструкции. Однако проверяемые агенты не знали, что район, где они проводили эти операции, на самом деле находился на территории Советского Союза и что за ними пристально наблюдали с постов наблюдения, оснащенных приборами ночного видения и магнитофонами. "ЗЕНИТ" был одной из пяти пограничных зон, в которых проходили подобные испытания. В 1974 году было проверено шестьдесят шесть агентов; в 1975 году их число возросло до 107.59 Помимо засылки агентов пешком через отдаленные районы северных границ Китая, КГБ также исследовал два других способа проникновения: морским путем с использованием надувных лодок, которые можно было спрятать после приземления, и, что более изобретательно, путем сокрытия агента в вентиляционной трубе почтовых вагонов поездов, пересекающих китайскую границу. Считалось, что последний метод применим только летом из-за опасности замерзнуть насмерть зимой.60 Файлы, которые видел Митрохин, не проясняют, действительно ли использовался какой-либо из этих методов.
  
   Оперативные условия в КНР были просто слишком сложными для трансграничного проникновения любым путем, чтобы добиться значительного успеха. Как позже напишет Юнг Чанг в "Диких лебедях", "Весь Китай был похож на тюрьму. За каждым домом, за каждой улицей следили сами люди. На этой огромной земле негде было спрятаться. "61 Незнакомые люди и странное поведение быстро вызвали подозрения. Китайский агент, переправленный контрабандой через реку Амур на Советский Дальний Восток после десятилетнего отсутствия в КНР, обнаружил, что сигареты, которые ему дали взять с собой, теперь можно купить только в магазинах с твердой валютой, предназначенных для иностранцев. Он совершил еще одну ошибку, когда у него закончились сигареты, попросив у незнакомцев закурить - привычка, которую он перенял в Советском Союзе, которая сразу же привлекла внимание в КНР. Привыкнув к метрической системе, агент также столкнулся с трудностями с китайскими мерами и весами и запнулся на полуслове, пытаясь произвести необходимые арифметические действия в уме. Даже просьба указать дорогу вызывала проблемы. В России он научился мыслить в терминах "левого" и "правого", вместо того, чтобы ссылаться на стороны света, как это было принято в Китае. Однажды, когда ему сказали, что вход в столовую находится через южную дверь, он спросил, где находится южная дверь, только чтобы получить ответ, что она находится напротив северной двери.62
  
   Вероятно, в конце 1973 года Центр разослал резидентуры по всему миру директиву, озаглавленную "Меры, направленные на улучшение работы против Китая со стороны третьих стран" в период 1974-78 годов. Резиденциям было поручено заниматься гражданами КНР, проживающими за рубежом, а также членами китайской диаспоры, гражданами Тайваня и иностранцами, имеющими контакты в КНР. Им также было приказано проникать в маоистские группы и центры изучения Китая, устанавливать "оперативные устройства" (жучки) на соответствующие цели культивирования, выявлять каналы активных действий и сообщать об агентах, которых можно было бы посылать с миссиями в КНР.63 Резидентура КГБ в Праге сообщила в 1975 году, что она использовала тридцать агентов для воздействия на китайское посольство. Из семидесяти двух граждан Чехословакии, которые присутствовали на приеме в посольстве в октябре 1975 года по случаю годовщины основания КНР, двадцать три были агентами КГБ или чехословацкого StB.64 Ни в одном из файлов, отмеченных Митрохиным, нет доказательств того, что это или любое подобное культивирование достигло каких-либо значительных результатов. Похоже, что большинство китайских посольств оказались такими же трудными целями, как и сама КНР.
  
   Неудивительно, что файлы, которые видел Митрохин, не идентифицируют ни одного агента КГБ в Пекине, имеющего доступ к секретным китайским документам. Однако пекинская резидентура получила некоторые материалы от высокопоставленного недовольного северокорейского дипломата под кодовым именем ФЕНИКС, который в частном порядке критиковал культ Мао (и, без сомнения, еще более нелепый культ Ким ИР Сена в Северной Корее). Сотрудник отдела по связям с общественностью под дипломатическим прикрытием А. А. Жемчугов начал выращивать ФЕНИКСЫ на дипломатических приемах и в ходе других рутинных дипломатических контактов. В нескольких случаях Жемчугов устроил им встречу в своей квартире. Резидентура сообщила, что ФЕНИКС проявил большое мастерство в сокрытии цели своих контактов с Жемчуговым, обеспечивал тщательную охрану и казался уверенным и спокойным во время их встреч, которые постепенно участились. Из-за тесных отношений между пекинским и пхеньянским режимами в середине 1970-х годов посольству Северной Кореи были переданы копии ряда секретных документов Центрального комитета Китая, некоторые из которых были переданы ФЕНИКСОМ. Среди других материалов, которые он предоставил, было письмо из Политбюро член Яо Вэньюань, позже ставший печально известным после смерти Мао как один из опальной "Банды четырех". Хотя документы, предоставленные ФЕНИКСОМ, цитировались в ряде докладов КГБ Политбюро, он ясно дал понять Жемчугову, что желает сохранить свободу действий и не готов стать агентом КГБ. Тем не менее, из-за его готовности предоставлять секретные материалы и с 1976 года поддерживать тайный контакт с сотрудником, занимающимся расследованием, ФЕНИКС с того года был классифицирован как конфиденциальный контакт. С ноября 1976 года он передавал материалы Жемчугову во время контактов кистей в пекинском универмаге.65
  
   Летом 1976 года, когда смерть Мао была правильно оценена как неизбежная, Политбюро создало комиссию высокого уровня для оценки будущего китайско-советских отношений. Возглавляемая главным идеологом партии Михаилом Сусловым (тогда считавшимся наиболее вероятным преемником Брежнева), в комиссию также входили министр иностранных дел Громыко, министр обороны Устинов, председатель КГБ Андропов и Константин Черненко, тогдашний глава Общего отдела ЦК, который, несмотря на свое безобидное название,контролировал секретные архивы партии. После смерти Мао 9 сентября нападки советской прессы на Китай были приостановлены до выяснения политики его преемников. Резидентуры КГБ по всему миру получили указание сообщать о любых признаках изменения отношения к Советскому Союзу со стороны китайских официальных лиц.66 и прислал пространную справку "О некоторых национально-психологических характеристиках китайцев и их оценке в контексте разведывательной работы", которая должна была улучшить мрачный уровень вербовки агентов:
  
   Опыт показал, что успех агентурно-оперативной работы с лицами китайской национальности в значительной степени зависит от владения сотрудниками разведки глубоким знанием их национально-психологических особенностей. Правильное понимание черт китайского национального характера необходимо для изучения потенциально интересных источников информации, для продвижения к удовлетворительной вербовке и для управления агентами.
  
   Несмотря на то, что в брифинге подчеркивалась важность "установления прочных, дружественных отношений с китайцами, основанных на уважении к личности и китайской культуре", в то же время стало ясно, что Центр испытывает отвращение к гражданам КНР. В кратком отчете сообщалось, что они были глубоко проникнуты эгоцентрическим взглядом на мир; становились "неуправляемыми", когда их гордость была задета; "отличались вспыльчивостью, большой возбудимостью и склонностью к внезапным переходам от одной крайности к другой"; обладали врожденной способностью лицемерить, что делало их"нация актеров"; были персонажи в которым в большинстве случаев "присущи такие негативные качества, как вероломство, жестокость и злоба"; были "известны своей злобой"; и были равнодушны к страданиям и несчастьям других людей. Однако из-за одержимости "потерей лица" "использование компрометирующих материалов является сильным рычагом, чтобы заставить китайцев сотрудничать".67 Подобные взгляды, оживленные ругательствами, которыми необычайно богат русский язык, были обычным явлением в разговорах о Китае в Центре. В основе отношения КГБ к КНР лежала плохо замаскированная расовая ненависть, а также идеологическое и стратегическое соперничество.
  
   Менее чем через месяц после смерти Мао его вдова Цзян Цин и ее главные радикальные соратники, так называемая "Банда четырех", были арестованы и осуждены как предатели на службе китайских националистов. Офицеры КГБ, должно быть, в частном порядке вспомнили столь же абсурдное заявление в Москве после ареста и казни Берии о том, что он был британским агентом. В течение следующих нескольких лет, когда Культурная революция была, наконец, доведена до конца, "Банда четырех" стала удобными, хотя и маловероятными козлами отпущения за все ужасы режима Мао, которые могли быть публично признаны. Как отметил корреспондент Би-би-си Филип Шорт:
  
   Каждый китайский чиновник знал, что "Банда четырех" была ближайшими последователями Мао; и каждый китайский чиновник без исключения изображал их как самых злобных врагов Мао ... Каждый официальный разговор начинался со слов: "Из-за вмешательства и саботажа Банды четырех...", За которыми следовало перечисление грехов, которые они якобы совершили.68
  
   Служба А попыталась посеять смятение среди маоистских партий за пределами Китая, сфабриковав последнее завещание Мао Цзян Цин, призывающее ее "продолжить работу, которую я начал". Подделка была распространена от имени сторонников "Банды четырех", призывающих марксистов-ленинцев во всем мире осудить предательство наследия Мао со стороны нынешнего режима.69
  
   Хотя Москва приветствовала позор "Банды четырех", она оставалась пессимистичной в отношении перспектив примирения с преемниками Мао. Список разведывательных требований Центра за 1977 год заключался в том, что "правящий круг в Китае остается, как и прежде, националистическим, гегемонистским и антисоветским". Китай, по его признанию, оставался "загадкой". FCD хотел получить разведданные о борьбе за власть в руководстве партии и Народно-освободительной армии Китая, будущих перспективах Дэн Сяопина (самого высокопоставленного выжившего из тех, кто подвергся чистке во время Культурной революции) и политических изменениях в эпоху после Мао. Хотя он не видел перспективы серьезных улучшений в китайско-советских отношениях, он надеялся на "постепенный пересмотр маоизма и частичное воздержание от его более одиозных аспектов", что приведет к "более трезвому подходу" к отношениям Китая с Советским Союзом.70
  
   В июле 1977 года красный настенный плакат длиной шестьдесят футов с черными буквами высотой два фута, размещенный на официальном здании, объявил, что Центральный комитет восстановил Дэн Сяопина. За трансляцией официального коммюнике, подтверждающего его восстановление в должности, последовали звуки петард по всему Пекину и ликующие демонстрации с размахиванием флагами, ударом в гонг и барабанным боем на площади Тяньаньмэнь. Хотя демонстрации были организованы, ликование было искренним. Для демонстрантов миниатюрная фигура Дэна, самого низкорослого из крупнейших мировых лидеров, олицетворяла надежду на лучшую жизнь после ужасов прошлого.71 Реабилитация Дэна и последующее превращение его в доминирующего китайского лидера вызвали в Центре смешанные чувства. Хотя его считали скорее прагматиком, чем идеологическим фанатиком, его прошлое свидетельствует о том, что он также был сильно антисоветским. FCD пришел к выводу, что у Дэна были две основные иностранные цели: во-первых, добиться уступок от Соединенных Штатов; во-вторых, сделать вид, что улучшаются отношения с Советским Союзом, чтобы обвинить Москву в отсутствии реального прогресса. Его программа экономической модернизации, изначально сильно зависевшая от западных технологий, капитала и опыта, вызвала дальнейшее недоверие в Москве.
  
   В январе 1978 года резиденты КГБ были проинформированы циркуляром из Центра о том, что режим Дэна находится на "пути столкновения с СССР" и что модернизация китайских вооруженных сил с помощью Запада представляет "особую опасность". Однако разведывательным операциям против КНР серьезно мешала "непрерывная интенсификация контрразведывательных мер в Пекине". Поэтому было срочно необходимо компенсировать слабость сбора разведданных внутри КНР путем активизации операций против китайских объектов за рубежом. Хотя некоторые "резидентуры в третьих странах", как говорили, добились "положительных" результатов, "отсутствие необходимого агентурного аппарата" оставалось серьезным препятствием. Жителям сделали замечание за недостаток энергии в работе линии K и приказали удвоить свои усилия.72
  
   Центр уделял особое внимание расширению операций против целей КНР в Гонконге. В апреле 1978 года жителям был разослан подробный список целей:
  
   За последние несколько лет заметно увеличилось число официальных представительств КНР в Гонконге, а также различных местных организаций и предприятий, находящихся под контролем Пекина. Таким образом, КНР контролирует более сорока гонконгских банков, большое количество торговых и промышленных фирм вместе с рядом местных газет. Китайское влияние также сильно в гонконгских профсоюзах.
  
   Дополнительные цели включали иностранные миссии в Гонконге, британские и американские разведывательные посты и научные учреждения, студенты которых рассматривались как потенциальные агенты линии X. Хотя некоторые из потенциальных целей были выбраны с умом, были также некоторые любопытные упущения, которые указывали на значительные пробелы в информации КГБ о Гонконге. Например, в ссылках на гонконгские газеты, "наиболее информированные о китайской сцене", не упоминалось о династии Мин Пао, которую некоторые западные китаеведы считали наиболее информированной из всех.73
  
   Активные меры, а также сбор разведданных оказались более сложными против китайских целей, чем против западных. Например, неспособность КГБ завербовать агентов, способных предоставить подлинные документы из Министерств иностранных дел, обороны и общественной безопасности Китая, сделала невозможным для Службы А создание правдоподобных фабрикаций материалов из этих министерств, сопоставимых с ее подделками документов ЦРУ, Госдепартамента и Пентагона. В январе 1978 года Центр жаловался, что "на будущее повышение уровня и эффективности активных мер в отношении Китая отрицательно влияет отсутствие необходимого агентурного аппарата".74 Партийные документы, предоставленные ФЕНИКСОМ (и, возможно, другими), однако, позволили Службе А имитировать формат выступлений Дэн Сяопина и других китайских лидеров на закрытых партийных собраниях. В рамках операции "АВТО" были отправлены стенограммы речей, предположительно произнесенных Дэном и заместителем министра иностранных дел в Пекине 29 сентября 1977 года перед ведущими сторонниками КНР среди китайской диаспоры, в которых подчеркивалась их роль как "связующего звена мировой революции" в подрыве "реакционных режимов" Юго-Восточной Азиив посольства Индонезии, Таиланда и Малайзии в Сингапуре.75 Чтобы компенсировать нехватку официальных китайских документов, которые можно было бы использовать в качестве шаблонов для подделок, Служба А также часто фабриковала враждебные отчеты о КНР от тех иностранных разведывательных агентств и министерств иностранных дел, образцы документов которых у нее были в архиве. Например, в августе 1978 года послу Таиланда в Куала-Лумпуре был передан поддельный отчет малайзийской разведки, якобы содержащий подробности подрывной деятельности китайских агентов, посланных Пекином в Малайзию и Таиланд.76 Месяц спустя президенту Сирии Асаду была передана дополнительная дезинформация (по-видимому, в форме иранского отчета о переговорах с китайской делегацией), предположительно раскрывающая секретную встречу между министром иностранных дел Китая Хуан Хуа и эмиссаром премьер-министра Израиля Менахема Бегина. Сообщалось, что Асад был полностью обманут. "Я всегда отношусь к китайцам с подозрением, - сказал он своему советскому информатору, - но, несмотря на это, я не ожидал от них такого".77
  
   Центр также использовал активные меры в попытке разрушить отношения Китая с коммунистическими режимами за пределами Советского блока. В 1967 году он разработал операцию по передаче румынскому лидеру Николае Чаушеску фальшивой версии личных комментариев Чжоу Эньлая после его возвращения из визита в Бухарест в прошлом году. Говорили, что Чжоу высоко оценил способности премьер-министра Румынии Иона Георге Маурера, "настоящего лидера партии и правительства", его заместителя Эмиля Боднараша, который "ненавидит Чаушеску", и нескольких других членов румынского президиума. Напротив, он назвал Чаушеску "некультурным выскочкой", который, несмотря на свое пресловутое тщеславие, занимал лишь пятое место по влиянию в Президиуме. Центр не сомневался, что Чаушеску будет настолько возмущен этим личным оскорблением, что произойдет "резкое изменение в отношениях [Румынии] с Китайской Народной Республикой".78
  
   Служба А также пыталась вбить клин между Китаем и Северной Кореей. В 1978 году, во время визита генерала Зия уль-Хака в Пекин, посольству Северной Кореи в Исламабаде был отправлен поддельный пакистанский документ, подготовленный службой А, в котором сообщалось, что ему сообщили, что китайское руководство проинформировало госсекретаря США Сайруса Вэнса о том, что они согласны с необходимостью американских войскостаться в Южной Корее.79 Как и надеялся Центр, китайско-северокорейские отношения резко ухудшились в конце десятилетия. Причины, однако, были гораздо меньше связаны с активными мерами КГБ, чем с недоверием Северной Кореи к китайско-американскому сближению. 1 января 1979 года Соединенные Штаты и КНР установили полноценные дипломатические отношения. В феврале китайские войска вторглись в союзника Советского Союза, Вьетнам, и в течение следующего месяца вели первую в мире войну между "социалистическими" государствами. Советские поставки оружия в Северную Корею, которые были приостановлены в 1973 году, возобновились в 1979 году. В День Красной Армии в феврале 1980 года Пхеньян вновь отпраздновал "боевую дружбу" между советскими и северокорейскими вооруженными силами.
  
   Агентом влияния, который пользовался наибольшим авторитетом в кампании активных мер КГБ на Западе против КНР в конце 1970-х годов, вероятно, был Жан Паскуалини, также известный как Бао Жованг, сын отца-корсиканца и матери-китаянки. Паскуалини был арестован в 1957 году по обвинению в мнимой "контрреволюционнойдеятельность "в качестве "агента империалистов и верного пса американцев", и провел следующие семь лет в лаогае. Впервые он привлек внимание парижской резидентуры в начале 1970-х годов, когда писал в сотрудничестве с американским журналистом мемуары о своем мучительном опыте в трудовом лагере "Узник Мао". "За эти годы, " писал Паскуалини, - полиция Мао довела свои методы допроса до такой степени, что я бы бросил вызов любому человеку, китайцу или нет, чтобы противостоять им". Хотя позже он оправился от промывания мозгов, во время вынесения приговора он чувствовал, что онискренне любил Мао, его полицию и Народные суды". На КГБ, несомненно, произвел впечатление тот факт, что, несмотря на то, что Пасквалини "использовался в качестве раба", он не вышел из лаогаи антикоммунистом. Несмотря на враждебное отношение к режиму Мао, он восхищался "честностью и преданностью большинства коммунистических кадров" и настаивал на том, что его книга не предназначена для оказания помощи и поддержки ЦРУ.80 Впервые опубликованный в Соединенных Штатах в 1973 году, "Узник Мао" был опубликован в Великобритании два года спустя и переведен на китайский, французский, немецкий, испанский и другие языки. Она остается классикой и по-прежнему занимает видное место в списках участников кампании против лаогаи. Парижская резидентура впервые связалась с Паскуалини в 1972 году, а в 1975 году он стал агентом КГБ под кодовым именем ЧАН, которому платили 1500 франков в месяц. Помимо преподавания в Парижской школе восточных языков, в 1978 году его пригласили прочитать серию лекций в Оксфордском университете о нарушении прав человека в КНР. Как и в своих оксфордских лекциях, Паскуалини проявил готовность дополнить свой подлинный опыт работы с лаогай информацией, переданной ему КГБ, которая включала - согласно его досье - ряд фальсификаций службы А. С июня 1977 года по декабрь 1978 года у него было сорок восемь встреч со своим куратором, который был убежден в его "искренности". Однако в 1979 году КГБ обнаружил, что Паскуалини находился под наблюдением DST, французской службы безопасности.81 Нарушение безопасности, которое привело к слежке, вероятно, было ошибкой парижской резидентуры. В июне 1979 года самый важный агент влияния резидентуры, Пьер-Шарль Пате, был арестован во время встречи со своим оперативным сотрудником, за которым следило ДСТ.82 Записи Митрохина о досье Паскуалини заканчиваются в 1979 году, и неясно, возобновились ли его контакты с КГБ позже.83
  
   Для китайского народа наиболее драматичным свидетельством новой эры, последовавшей за победой Дэна в борьбе за престолонаследие после смерти Мао, стала посмертная реабилитация самой знаменитой жертвы Культурной революции Лю Шаоци в феврале 1980 года, за которой в ноябре последовало начало двухмесячного судебного процесса надБанда четырех. Лю был объявлен жертвой "крупнейшей фальсификации в истории нашей партии" и удостоен запоздалых государственных похорон. На суде, чтобы сохранить память о Мао как можно более незапятнанной, Банда четырех была признана ответственной за это и все другие зверства Культурной революции. Вероятно, признаком отсутствия полноценной советской разведки в отношении этих политических потрясений является то, что отчет Министерства иностранных дел Франции о визите президента Жискара д'Эстена в КНР в октябре 1980 года, предоставленный агентом СЕНОМ в Париже, был направлен в Политбюро в качестве документа особой важности.84
  
   В начале 1984 года в отчете об операциях КГБ за предыдущие два года Владимир Крючков, глава FCD, утверждал, что: "Пекин блокирует нормализацию китайско-советских отношений ... Пекин рассчитывает извлечь для себя политические преимущества, лавируя между Западом и социалистическими странами, и пытается шантажировать Запад перспективой улучшения отношений с Советским Союзом. "
  
   В целом, Крючков был недоволен работой Line K:
  
   [FCD] добился некоторых полезных результатов за последние два года в своей работе против Китая, но успехи в целом носили характер отдельных эпизодов. Многие резидентуры все еще медленно справляются с конкретными задачами, поставленными вербовкой [агентов]. Недостаточно внимания уделяется перспективным категориям китайских граждан за рубежом, таким как специалисты, студенты и стажеры. Мало усилий прилагается для отбора агентов на длительные периоды в КНР, Гонконге или Тайване.
  
   Резидентуры должны активизировать свои усилия, чтобы добиться серьезных результатов в наборе граждан Китая. На эту работу должны быть направлены наиболее подготовленные офицеры и опытные агенты. Мы не должны упускать из виду возможности, созданные кадровыми перестановками в китайской государственной администрации, процессом дискредитации маоистской идеологии и чисткой, проведенной в партии.
  
   Нигде больше, чем в работе против Китая, нам не требуются осмотрительность, терпение, выносливость и точное понимание особенностей китайцев.85
  
   План FCD на 1984 год предписывал операции активных действий для "противодействия военному и политическому сближению между КНР и США и другими империалистическими странами на антисоветской основе".86 Среди них были активные меры, направленные на разрушение англо-китайских отношений по поводу будущего Гонконга. В "Совместной декларации", подписанной в декабре 1984 года, Великобритания и КНР договорились, что Гонконг вернется к полному суверенитету Китая после истечения срока британской аренды большей части колонии в 1997 году, но что в течение следующих полувека капиталистическая система будет продолжаться в Гонконге по формуле,"Одна страна, две системы". КГБ пытался, без особого успеха, распространить через средства массовой информации "тезис" о том, что слабовольная Британия подверглась серьезному унижению со стороны китайцев.87
  
   В начале эпохи Горбачева КГБ продолжал считать КНР самой сложной из своих основных целей для проникновения. В апреле 1985 года обзор операций против Китая Директората Т (научно-технический шпионаж), одного из наиболее успешных подразделений FCD, выявил серьезные и постоянные "недостатки". Из научно-технической информации, собранной резидентурами, только 1 процент был связан с Китаем, и его качество было признано "низким". Жители были проинформированы об этих находках в мае в циркуляре, в котором их ругали за "ряд небрежностей", главным из которых было отсутствие контактов с китайцами, что было описано как "источник крайней тревоги".88 Это беспокойство распространялось на все аспекты сбора разведданных против китайских целей. Как признал Николай Леонов после распада Советского Союза, "у нас был непреодолимый пробел в наших источниках информации о Китае".89
  
   Одна загадка, однако, остается. Митрохин не имел доступа к архивам SIGINT Восьмого и Шестнадцатого управлений КГБ, в которых хранятся дипломатические расшифровки.90 Файлы, отмеченные им, содержат мало подсказок о способности КГБ перехватывать и расшифровывать сообщения КНР. Как и в других крупных столицах, резидентура в Пекине содержала станцию SIGINT под кодовым названием KRAB. Его бюджет на 1979 год, составляющий лишь малую часть бюджета резидентур в США и значительно меньший, чем в основных европейских столицах, не предполагает, по стандартам КГБ, высокого уровня активности.91 Вероятно, в начале-середине 1970-х годов операция "АЛЬФА" преуспела в "техническом проникновении в посольство Китайской Народной Республики и другие китайские учреждения в Улан-Баторе", но заметки Митрохина не дают никаких указаний на разведданные, которые это дало.92 Виктор Макаров, бывший офицер КГБ, работавший в Шестнадцатом управлении с 1980 по 1986 год, считает, что значение китайского SIGINT снизилось в начале 1980-х годов. С 1981 года ему было разрешено входить в кабинет, используемый китайскими криптоаналитиками, который до сих пор был закрыт. Макаров сделал вывод, вероятно, правильно, что его нынешний уровень успеха больше не заслуживает необычно высокого уровня безопасности, который ранее предоставлялся офису в директорате.93 Хотя китайские сообщения также перехватывались другими подразделениями обширной агентурной сети КГБ и ГРУ, на основании имеющихся свидетельств представляется маловероятным, что криптоанализ смог адекватно компенсировать относительный провал вербовки агентов.
  
   16
  
   Япония
  
   За исключением Кима Филби, самым знаменитым из всех советских шпионов был немецкий нелегал ГРУ Рихард Зорге, который в 1933 году находился в Токио и в течение следующих восьми лет так успешно выдавал себя за корреспондента нацистской газеты, что японский журналист описал его как "типичного, дерзкого, высокомерного нациста ... быстро-закаленный, пьющий". Он также был, по словам женщины-советского агента Хеде Массинг, "поразительно хорош собой". Зорге не только проник в немецкое посольство в Токио и соблазнил жену посла, но и руководил японской шпионской сетью, возглавляемой молодым идеалистом Марксист из богатой семьи Хоцуми Осаки, член мозгового треста ведущего государственного деятеля принца Коное. Зорге правильно предсказал как японское вторжение в Китай в 1937 году, так и немецкое вторжение в Советский Союз в 1941 году, в обоих случаях убедительно подтвердив, что японцы не намеревались вторгаться в Сибирь. Пока вермахт не начал свое наступление 22 июня 1941 года, Сталин отказывался верить всем предупреждениям разведки о немецком вторжении, отвергая Зорге как лживое "дерьмо, которое устроило себе несколько небольших фабрик и борделей в Японии". Незадолго до его арест в октябре 1941 года, однако, Зорге получил запоздалое благодарственное послание из Москвы. В 1964 году, через двадцать лет после его казни японцами, он был удостоен звания Героя Советского Союза, награжден серией официально утвержденных агиографий и - что весьма необычно для иностранного агента - специальным выпуском почтовых марок. Хотя Зорге работал на конкурирующее ГРУ, Центр считал его идеальным образцом для подражания, способным вдохновить новое поколение нелегалов КГБ. На Двадцать четвертом съезде КПСС в Москве в 1971 году высокопоставленные офицеры КГБ обратились к ряду лидеров западных Коммунистических партий за помощью в вербовке нелегалов из их стран. В каждом случае в качестве указания на то, какого вербовщика они искали, они приводили в пример Рихарда Зорге.1 Однако в тот самый момент ряд агентов в токийском министерстве иностранных дел предоставляли больший объем секретных документов по внешней политике Японии (хотя и в менее критический момент в советско-японских отношениях), чем шпионская сеть Зорге за поколение до этого. Их имена, в отличие от имени Зорге, никогда не были обнародованы.2
  
   За поражением Японии в войне на Тихом океане в августе 1945 года последовала американская военная оккупация, которая навязала ей новую демократическую конституцию. В сентябре 1951 года мирный договор, подписанный в невероятной обстановке Оперного театра Сан-Франциско, предусматривал прекращение оккупации в апреле следующего года. Однако американо-японский договор о безопасности, подписанный в тот же день, одобрил содержание американских военных баз не только для защиты Японии от иностранного нападения и оказания помощи в поддержании мира и безопасности на Дальнем Востоке, но и, по просьбе японского правительства, для "подавления крупномасштабных внутреннихбеспорядки и беспорядки в Японии, вызванные подстрекательством или вмешательством внешней Силы или сил".3 Советский Союз отказался подписать мирный договор в Сан-Франциско и осудил договор о безопасности. Его отказ отказаться от четырех островов в южной цепи Курильских островов к северу от Хоккайдо (известных в Японии как "Северные территории"), которые он оккупировал в конце войны, сделал невозможным заключение мирного договора с Японией до конца столетия. Советское предложение в 1956 году вернуть два самых южных острова (Шикотан и Хабомаис4) в обмен на мирный договор на его собственных условиях не смог выйти из тупика и позже был отозван.
  
   На протяжении всей холодной войны одним из главных приоритетов активных действий токийской резидентуры было вбить клин между Японией и Соединенными Штатами. Первая крупная возможность появилась после переговоров по пересмотренному договору о безопасности в январе 1960 года.5 Кампания против ратификации договора, начатая Японской Социалистической партией (JSP), Коммунистической партией Японии (JCP), Генеральным советом профсоюзов (Sohyo) и Студенческой федерацией (Zengakuren), превратилась в крупнейшее массовое движение в политической истории Японии. В разгар протестов в мае и июне 1960 года несколько миллионов человек в Токио и крупных городах приняли участие в уличных демонстрациях и остановках работы, посещали собрания и подписывали петиции. Были драки в Сейме и беспорядки на улицах, во время которых студентка Токийского университета была затоптана до смерти.6 Как обычно случалось с протестными движениями, которые он одобрял, КГБ приписал этому чрезмерную заслугу.7 Однако токийская резидентура, по крайней мере частично, спровоцировала ряд антиамериканских инцидентов - среди них демонстрация студентов-коммунистов в аэропорту Дзенгакурен против прибытия пресс-секретаря президента Дуайта Д. Эйзенхауэра Джеймса Хагерти. В июне правительство Либерально-демократической партии (ЛДП) Нобусуке Киши испытало унижение, вынужденное отменить предстоящий визит самого Эйзенхауэра на том основании, что его личная безопасность не может быть гарантирована. "Если смотреть под любым углом, - писал позже Эйзенхауэр, - это была победа коммунистов".8 Центр, как и следовало ожидать, заявил о своей "победе".9 Токийской резидентуре также удалось опубликовать фальшивые секретные приложения к договору о безопасности, состряпанные Службой А, которые предполагали продолжение соглашения 1951 года об использовании американских войск для подавления гражданских беспорядков и расширения американо-японского военного сотрудничества на всем Дальнем Востоке от советского Тихого океана до китайского побережья.10
  
   Однако тактические успехи КГБ имели мало стратегического значения. Через несколько дней после отмены визита Эйзенхауэра японско-американский договор о безопасности был ратифицирован японским парламентом. Отставка правительства Киши вскоре после этого привела к разрядке протестного движения. Левым не удалось сделать договор главным вопросом на ноябрьских выборах, на которых правящая ЛДП, доминировавшая в японской политике с 1955 по 1993 год, получила еще одно комфортное большинство. JCP получила менее 3 процентов голосов и получила только три места.11
  
   О степени, в которой Япония рассматривалась Центром как эффективный член НАТО, свидетельствует активная деятельность в 1960-х годах по строке F ("специальные действия") в токийской резидентуре. На случай войны с НАТО Москва планировала масштабную кампанию саботажа и разрушения в тылу врага. Каждый год резидентуры в НАТО и некоторых нейтральных европейских странах должны были составлять подробные планы диверсий на четырех-шести крупных объектах.12 То же самое было и в Японии, где мишенью стали как японские, так и американские объекты. Например, в 1962 году Линия F готовила диверсии на четырех крупных нефтеперерабатывающих заводах в разных районах Японии13 а также американских баз на Окинаве.14 Как и в странах НАТО, линии F в Токио также было поручено провести разведку возможных военных баз в отдаленных районах Японии для советских диверсионно-разведывательных групп (ДРГ). Например, в 1970 году в строке F были указаны четыре возможных места высадки ДРГ на северо-западном побережье острова Хоккайдо.15 Помимо точных ссылок на карты и подробных описаний местности, каждый файл на возможной базе DRG использовал стандартизированный кодированный жаргон. Каждая посадочная площадка ДРГ была известна как ДОРОЖКА ("взлетно-посадочная полоса"); каждая площадка для базы ДРГ называлась УЛЕЙ ("улей").
  
   Токийская резидентура также разрабатывала планы диверсионных актов в мирное время, направленных на нанесение ущерба американо-японским отношениям. На жаргоне линии F каждый акт саботажа назывался "лилией" (lilya), взрывное устройство - "букетом" (buket), детонатор - "цветочком" (tsvetok), взрыв устройства - "всплеском" (zaplyv), а диверсанта - "садовником"(садовник).16 Среди планов саботажа, разработанных Линией F, была операция "ВУЛКАН", нападение на библиотеку Американского культурного центра в Токио, которое планировалось приурочить к демонстрациям против войны во Вьетнаме в октябре 1965 года. Агент-нелегал НОМОТО должен был однажды вечером незадолго до закрытия библиотеки подложить в книжный шкаф книжную бомбу вместе с детонатором, спрятанным в пачке американских сигарет, который должен был сработать ранним утром. Чтобы скрыть участие КГБ в операции, Служба А должна была подготовить листовки, якобы исходящие от японских националистических экстремистов, призывающих к нападениям на собственность США.17 Наиболее драматичной схемой, разработанной Линией F, чтобы вызвать серьезный кризис в американо-японских отношениях, был план 1969 года по разбрасыванию радиоактивных материалов в Токийском заливе в расчете на то, что в этом обвинят американские атомные подводные лодки, использующие военно-морскую базу Йокосука, и вызовут национальный протест. Несмотря на поддержку резидента в Токио, этот план был отклонен Центром из-за трудности получения подходящего радиоактивного материала из Соединенных Штатов и опасности того, что источник советского материала может быть обнаружен.18 Два года спустя планы КГБ в отношении "специальных акций" были резко сокращены после того, как некоторые из них были скомпрометированы дезертирством в Лондоне офицера линии F Олега Лялина.19
  
   Основной проблемой, с которой столкнулась Line PR в 1960-х годах, была потеря того, что до сих пор было ее главным разведывательным активом, - помощи JCP, крупнейшей неправящей коммунистической партии Азии. По мере развития китайско-советского раскола японское коммунистическое руководство больше поддерживало Пекин, чем Москву. В 1964 году Москва, уже вступившая с Пекином в самую язвительную полемику в истории международного коммунизма, обвинила JCP в пресмыкательстве перед Коммунистической партией Китая и объявила войну КПСС. JCP нанесла ответный удар, осудив "наглые и непростительные" попытки КПСС диктовать своим японским товарищам: "Главной причиной разобщенности в международном коммунистическом движении и социалистическом лагере сегодня является именно ваше самомнение и вопиющее вмешательство в дела братских партий и нападения на них, развязанные нагловы в результате этого самомнения."
  
   JCP также жаловалась на "деструктивную деятельность против нашей Партии сотрудников советского посольства и специальных корреспондентов" - несомненно, имея в виду деятельность токийской резидентуры. Он справедливо обвинил Москву в использовании шпионов и информаторов для поддержания контактов и продвижения интересов японских коммунистов, ведущих "антипартийную [промосковскую] деятельность".20 Председатель Центрального комитета JCP Хакамади Сатоми хвастался тем, что сжигал литературу КПСС, чтобы нагреть свою офуро (японскую ванну).21 В течение нескольких лет JCP превратился из важного разведывательного объекта КГБ во враждебную цель.22
  
   Японские операции Центра понесли еще один серьезный удар в 1963 году с потерей того, что, по-видимому, было главной нелегальной резидентурой КГБ в Токио, которой руководил ветеран просоветского китайского коммуниста ДЖИММИ, который при содействии коммунистической китайской разведки преуспел в создании экспортно-импортной компании, базирующейся вГонконг и Токио, а также в приобретении поддельных гонконгских удостоверений личности для других нелегалов КГБ. Когда ДЖИММИ не вернулся из поездки в Китай, чтобы повидаться со своими родственниками после китайско-советского раскола, Центр решил закрыть его резидентуру, вероятно, опасаясь, что она была скомпрометирована.23 Отсутствие у токийской резидентуры крупных источников японской разведки в середине 1960-х годов нашло отражение в том факте, что ее самым продуктивным агентом с 1962 по 1967 год был журналист токийской газеты "Симбун" под кодовым именем КОЧИ, который, по-видимому, имел доступ к сплетням высокого уровня из кабинета министров и Министерства иностранных дел, но, вероятно, нек секретным документам.24
  
   Основной стратегией Line PR после разрыва с JCP было привлечение ведущих членов из левого крыла главной оппозиционной партии, Японской социалистической партии (JSP), которую она назвала KOOPERATIVA,25 и использовать их в качестве агентов влияния. 26 февраля 1970 года Политбюро одобрило выплату КГБ в общей сложности 100 000 конвертируемых рублей (35 714 000 иен) ряду ведущих деятелей СП и субсидирование партийной газеты.26 Похоже, что подобные субсидии выплачивались каждый год.27 Вероятно, к тому времени, когда Политбюро одобрило тайные субсидии СП, пять влиятельных членов партии уже были завербованы в качестве агентов КГБ: Сейити Кацумата (кодовое имя ГАВР), занявший второе место на выборах 1966 года на пост генерального секретаря СП, которому в 1974 году было выделено 4 миллиона иен для укрепления его позиций впартия;28 Тамоцу Сато (прозрачное кодовое имя АТОС), лидер марксистской фракции в СП, который использовался для размещения материалов об активных мерах в четырех партийных периодических изданиях;29 АЛЬФОНС, которому в 1972 году заплатили 2,5 миллиона иен и который размещал статьи в ежедневной газете JSP Shakai Shimpo;30 ДУГ, чиновник JSP, близкий к председателю партии, которому в 1972 году дали 390 000 иен на его избирательную кампанию;31 и ДИК заплатили 200 000 иен в 1972 году за публикацию предвыборных листовок и плакатов.32 Среди других новобранцев в 1970-х годах был ДЖЕК, депутат СП и видный профсоюзный деятель;33 Шигеро Ито (кодовое имя ГРЕЙС), также депутат и член Центрального комитета партии,34 и ДЕНИС, который был близким помощником бывшего председателя JSP Сабуро Эда.35 Среди конфиденциальных контактов КГБ был бывший коммунист под кодовым именем КИНГ, который стал одной из ведущих фигур в СП,36 и КЕРК, член фракции СП Кацуматы в парламенте.37 В записях Митрохина к досье ДЕНИСА и ГРЕЙС говорится, что их мотивация была как идеологической, так и финансовой.38 То же самое, вероятно, относилось и к большинству других агентов КГБ в СП. Операциям влияния КГБ в Сейме также помогал академик ЯМАМОТО, который был описан в его досье как "идеологически близкий" к Москве. После того, как в 1977 году он был завербован в качестве агента, он успешно задавал по крайней мере два парламентских вопроса на каждой сессии Сейма, что, согласно возможно оптимистичной оценке резидентуры, имело значительное влияние.39
  
   Из политиков, завербованных КГБ за пределами JSP, самым важным был Хирохиде Ишида (кодовое имя ГУВЕР), видный депутат парламента от правящей Либерально-демократической партии (ЛДП), бывший министр труда. В феврале 1973 года Исида стал председателем недавно созданной парламентской японо-советской ассоциации дружбы (под кодовым названием ЛОББИ),40 и возглавлял делегацию в Советском Союзе с 27 августа по 6 сентября, незадолго до визита Какуэя Танаки, первого визита премьер-министра Японии за семнадцать лет. Во время этого и последующих визитов в Москву Исиду публично чествовали по просьбе Центра Брежнев, президент Николай Подгорный, премьер-министр Алексей Косыгин и другие известные люди.41 КГБ также приложил немало усилий, чтобы польстить Ишиде и заверить его в высоком уважении, которым он пользовался у советского руководства. Ведущая японская газета "Асахи Симбун", в которой у КГБ был по крайней мере один хорошо поставленный агент, сообщила после визита Ишиды в Москву летом 1973 года: "Советский Союз сегодня заявил, что немедленно освободит всех сорок девять японских рыбаков, задержанных по обвинению в нарушении советских территориальных вод. Заявление было сделано Председателем Президиума Верховного Совета во время его встречи с Хирохидэ Ишидой, главой находящейся с визитом в Японии парламентской делегации. "
  
   По словам Станислава Левченко, который в то время работал в японском отделе FCD, японские рыбаки, освобожденные в честь Ишиды, были среди тех, кого "обычно похищали и удерживали для использования в качестве разменной монеты". Ишида также был вовлечен в сеть глобальной лести, которую КГБ использовал для удовлетворения ненасытного аппетита Брежнева к мировому признанию. Владимир Пронников, глава отдела по связям с общественностью токийской резидентуры, убедил его выразить свою признательность за освобождение рыбаков, подарив Брежневу бордовый лимузин Nissan в дополнение к его обширной коллекции роскошных иномарок. Левченко, который подозревал - вероятно, правильно, - что Nissan был куплен на средства КГБ, был назначен личным опекуном автомобиля, который был доставлен в ящике в штаб-квартиру FCD, чтобы предотвратить кражу деталей до их официального представления Брежневу.42 В 1974 году, уже будучи конфиденциальным сотрудником КГБ, Ишида был завербован Пронниковым в качестве агента, за что был награжден орденом Красного Знамени.43 Ишида стал одним из ведущих агентов влияния токийской резидентуры.
  
   Приоритет, придаваемый Центром операциям в Японии в начале 1970-х годов, отразился в том факте, что бюджет для них в 1973 году был почти таким же большим, как для Индии, и почти в три раза больше, чем для любого из одиннадцати других азиатских государств, которые в то время находились в ведении Седьмого департамента FCD.44 Активные меры КГБ до и во время визита Танаки в Москву в 1973 году были направлены на продвижение мирного договора и соглашения о японо-советских отношениях в соответствии с принципами, согласованными Политбюро 16 августа. Если в ходе переговоров будет достигнут прогресс, Танаке должны были предложить возвращение островов Хабомаи и Шикотан, а также уступки в правах на рыболовство в обмен на аннулирование американо-японского договора о безопасности и закрытие американских военных баз.45 Хотя ожидалось, что Танака не примет эти условия, была надежда увеличить общественную поддержку соглашения по этим направлениям в Японии.46 Визит, однако, мало что дал. Танака настаивал на том, что возвращение всех Северных территорий является предпосылкой для экономического сотрудничества и других форм улучшения отношений с Советским Союзом.47
  
   В течение оставшейся части 1970-х годов Ишида продолжал использоваться в качестве агента влияния как в ЛДП, так и в Парламентской Ассоциации японо-советской дружбы. В 1977 году по запросу КГБ он лично пожаловался премьер-министру ЛДП Такео Фукуде на то, что японский посол в Москве и его жена стали нежеланными гостями из-за своих контактов с диссидентами, и намекнул, что ему пора отозвать его.48 В течение 1970-х годов в ЛДП было по крайней мере еще два набора: ФЕН, доверенное лицо Какуэя Танаки,49 и КАНИ, депутат, карьере которого, как утверждала токийская резидентура, активно содействовала.50 Ключом к проникновению КГБ в консервативную политику была коррупция, характерная для некоторых фракций ЛДП и других слоев японского общества. Танака во многом обязан своим феноменальным успехом в продвижении по служебной лестнице, чтобы стать министром кабинета министров в возрасте всего тридцати девяти лет, несмотря на то, что он так и не закончил среднюю школу, непревзойденному мастерству в политике "свиного бочонка", которое помогло поднять его отдаленную префектуру Ниигата из сельской безвестности до современного достатка.". Ожидалось, что все те, кто выиграл контракты на многочисленные общественные работы в Ниигате, внесут щедрый вклад в политическую военную казну Танаки. В декабре 1974 года он был вынужден уйти в отставку, предположительно по состоянию здоровья, после того, как в прессе появились некоторые подробности его коррупции. В 1976 году появились гораздо более убедительные доказательства того, что американская авиастроительная компания Lockheed заплатила Танаке и другим видным политикам ЛДП крупные взятки, чтобы выиграть контракт на поставку своих самолетов Tri-star для All Nippon Airways. Lockheed продолжила и без того давнюю традицию подкупа иностранных фирм.51 КГБ, хотя и смог использовать эту традицию, никогда не мог конкурировать в финансовом отношении с откатами, предлагаемыми такими крупными игроками, как Lockheed, и, отчасти по этой причине, никогда по-настоящему не проникал на командные высоты японской консервативной политики.
  
   У большинства агентов КГБ в средствах массовой информации, вероятно, также были в основном корыстные мотивы. В файлах, отмеченных Митрохиным, указаны по меньшей мере пять высокопоставленных японских журналистов (кроме тех, кто работает в изданиях JSP), которые были агентами КГБ в 1970-х годах: БЛЮМ в "Асахи Симбун",52 СЕМЕН на Йомиури Симбун,53 КАРЛ (или КАРЛОВ) на Санкей Симбун,54 ФУДЗИ на токийском Симбуне55 и ОДЕКИ, идентифицированный только как старший политический корреспондент крупной японской газеты.56 Журналист РОЙ, который, согласно его досье, рассматривал свою работу на КГБ просто как "коммерческую сделку", был ценен главным образом своими связями в разведке и сыграл важную роль в вербовке КХУНА, старшего офицера японской контрразведки, который предоставлял разведданные о Китае.57 Однако не все платные агенты в японских СМИ были добровольными новобранцами. В кратком изложении Митрохина по досье СЕМЕНА отмечается, что во время визита в Москву в начале 1970-х годов "он был завербован на основе компрометирующих материалов": менял валюту на черном рынке (вероятно, в засаде, подготовленной для него SCD) и "аморальное" поведение (несомненно, одно измножество вариантов "медовой ловушки" КГБ). В течение шести лет работы советским агентом СЕМЕН часто пытался убедить КГБ освободить его. В конце концов, Центр разорвал с ним контакт после того, как его поймали на передаче дезинформации.58
  
   Станислав Левченко позже опознал нескольких других журналистов, использовавшихся для активных мер КГБ,59 из которых наиболее важным, по-видимому, был Такудзи Яманэ (кодовое имя КАНТ), помощник главного редактора и личный советник издателя консервативной ежедневной газеты Sankei Shimbun. По словам Левченко, одного из его контролеров, Яманэ умело скрывал свои просоветские симпатии под маской антисоветского и антикитайского национализма и стал одним из ведущих агентов влияния токийской резидентуры. Среди поддельных документов Службы А, которые он обнародовал, была фальшивая "Последняя воля и завещание" Чжоу Эньлая, состряпанная вскоре после его смерти в 1976 году, в которой содержались многочисленные ссылки на воинственность и ненадежность остального китайского руководства и которая была предназначена для срыва переговоров по китайско-японскому мирному договору. Центр, несомненно, рассчитал, что подделка будет иметь больший эффект, если будет опубликована в консервативной, а не в JSP газете. Он полагал, что даже Пекин, который отчаянно пытался выяснить происхождение документа, сначала не был уверен, является ли документ подлинным.60 Однако после детального расследования японское разведывательное сообщество правильно определило, что завещание Чжоу является подделкой.61 Эта и другие активные меры не смогли предотвратить подписание 12 августа 1978 года китайско-японского мирного договора, который, к ярости Москвы, содержал пункт, обязывающий обе стороны, подписавшие его, противостоять попыткам любой державы достичь гегемонии (фраза, задуманная Пекином как зашифрованная ссылка на советскую политику).62
  
   К осени 1979 года Line PR в токийской резидентуре имел в общей сложности тридцать одного агента и двадцать четыре конфиденциальных контакта.63 Эти статистические данные и примеры дезинформации КГБ, подброшенные в СМИ, несомненно, использовались Центром, чтобы произвести впечатление на советское политическое руководство, тем более что японцы были самыми заядлыми читателями газет в мире.64 Данные опросов общественного мнения показывают, однако, что активные наступательные действия КГБ в Японии против Соединенных Штатов и Китая, хотя и привели к ряду тактических успехов, закончились стратегическим поражением. В 1960-х годах около 4% японцев считали Советский Союз страной, которая им нравилась больше всего. Несмотря на совместные усилия Службы А, Line PR в Токио и обширную сеть агентов влияния как в JSP, так и в средствах массовой информации, популярность советского союза фактически снизилась в 1970-х годах, упав ниже 1 процента после вторжения в Афганистан и никогда не поднимался значительно выше 2 процентов даже в эпоху Горбачева. Напротив, процент людей, называющих Соединенные Штаты своей любимой страной, обычно превышал 40%, за исключением падения в начале 1970-х годов из-за войны во Вьетнаме. После нормализации отношений Токио с Пекином в 1972 году Китай тоже, хотя и не мог соперничать по привлекательности с Соединенными Штатами, был гораздо более популярен, чем Советский Союз.65
  
   Сбор разведданных в Японии имел гораздо больший успех, чем активные меры. Наиболее успешным проникновением токийской резидентуры, вероятно, было проникновение в Министерство иностранных дел. По крайней мере, с конца 1960-х годов до (и, возможно, после) дезертирства Левченко в 1979 году два японских дипломата под кодовыми именами РЭНГО и ЭММА предоставили большое количество секретных материалов как в Токио, так и в своих зарубежных представительствах. В их досье оба названы "ценными агентами". В начале ее карьеры контролер ЭММЫ подарил ей сумочку со скрытой камерой Minox, которую она регулярно брала с собой на работу, чтобы фотографировать дипломатические документы. РЕНГО также выступал в качестве специалиста по выявлению талантов.66 Дипломат ОВОД, который стал жертвой двух медовых ловушек во время командировок в Москву с разницей в шесть лет, был гораздо более неохотным новобранцем. Во второй раз, после того, как он был соблазнен агентом МАРИАНОЙ, которая работала его учительницей языка, и - следуя обычной практике КГБ - вероятно, столкнулся с фотографиями их сексуального контакта, ОВОД мрачно сказал своему куратору: "Теперь я никогда не избавлюсь от КГБ до концамоей дипломатической карьеры."67
  
   Самой успешной дипломатической ловушкой КГБ, связанной с вербовкой японцев, почти наверняка было соблазнение шифровальщика МИШИ "ласточкой" КГБ ЛАНДЫШЕМ, когда он находился в Москве в начале 1970-х годов.68 МИША, вероятно, идентичен шифровальщику, который в конце 1970-х работал в Министерстве иностранных дел в Токио под новым кодовым именем КГБ НАЗАР.69 Разведданные НАЗАРА считались настолько важными, что его кураторы в Токио, сначала Валерий Иванович Уманский, затем Валентин Николаевич Белов, были отстранены от всех других обязанностей. По соображениям безопасности НАЗАР редко встречался с кем-либо из сотрудников, занимающихся расследованиями, оставляя свои материалы в закрытом почтовом ящике или передавая их при непосредственном контакте. Всякий раз, когда он должен был доставить груз, оперативные сотрудники обзванивали пункт DLB или brush-contact, чтобы убедиться, что он не находится под наблюдением, и, при необходимости, действовать как приманка, если какой-либо подозрительный злоумышленник приблизится к этому району. Дипломатические телеграммы, предоставленные НАЗАРОМ, которые включали сообщение между Токио и его посольством в Вашингтоне, иногда были настолько объемными, что резидентуре было трудно перевести их все перед отправкой в Центр. Помощь, оказанная шифровальщикам Центра с помощью шифровальных материалов НАЗАРА, вероятно, была оценена даже более высоко, чем его копии японских дипломатических сообщений.70 Должно быть, были моменты, когда благодаря НАЗАРУ и советским взломщикам японское министерство иностранных дел, само того не зная, практиковало нечто похожее на открытую дипломатию в своих отношениях с Советским Союзом.71
  
   Другим наиболее поразительным успехом токийской резидентуры в 1970-х годах был увеличенный сбор научно-технической информации (S & T) по линии X, которая отчитывалась в Центре перед директоратом Т. В 1960-х годах ежегодный темп роста Японии составлял в среднем более 10 процентов. Стоимость экспорта увеличилась с 4,1 миллиарда долларов в 1960 году до 19,3 миллиарда долларов десятилетие спустя. К 1970 году в Японии была крупнейшая в мире судостроительная, радио- и телевизионная промышленность. Его потребительская промышленность намного опередила Советский Союз. Менее чем за десять лет Япония перешла от эпохи "Трех священных сокровищ" (стиральная машина, холодильник, черно-белый телевизор) к эпохе "Трех С" (автомобиль, холодильник, цветной телевизор).72 В 1971 году Министерство международной торговли и промышленности (MITI) определило новую высокотехнологичную повестку дня для японской экономики, основанную на переходе к "наукоемким" отраслям, таким как полупроводниковые и интегральные схемы.73
  
   В июне 1971 года агент ТОНДА, глава высокотехнологичной компании в районе Токио, передал резидентуре два тома секретных документов о новой микроэлектронной компьютерной системе, предназначенной для ВВС и ракетных войск США.74 Среди наиболее высоко оцененных агентов, предоставивших разведданные о японских и американских полупроводниках и их образцах, был ТАНИ, владелец компании, специализирующейся на разработке полупроводников. ТАНИ сказал своему куратору, что считает себя не работающим на КГБ, а просто занимающимся промышленным шпионажем, который, как он, по-видимому, подразумевал, является фактом современной деловой жизни.75 Некоторые, если не большинство, агенты Line X, вероятно, придерживались такой же циничной точки зрения. Среди других агентов, которые предоставляли разведданные о современном производстве полупроводников, был ЛЕДАЛ, директор по исследованиям полупроводников в японском университете.76 Записи Митрохина о файлах КГБ идентифицируют в общей сложности шестнадцать агентов, занимавших руководящие посты в японской высокотехнологичной промышленности и исследовательских институтах в 1970-х годах.77 Этот список, который не включает конфиденциальные контакты, несомненно, далек от полного. Даже оборудование, используемое резидентурой КГБ для отслеживания сообщений, которыми обменивались группы наблюдения токийской полиции и их штаб-квартиры, было основано на технологии, украденной из Японии.78
  
   По словам Левченко, не было ничего необычного в том, что двухнедельные посылки, отправляемые по линии X в Москву с дипломатическими курьерами, "весили до тонны". Их доставили на рейсы Аэрофлота, вылетающие из аэропорта Токио, в посольском микроавтобусе.79 Статистика сбора научно-технической информации в 1980 году, предоставленная французским агентом в директорате Т, рассказывает менее драматичную историю. Хотя Япония была пятым по значимости источником научно-технического прогресса, она значительно уступала Соединенным Штатам.80 В 1980 году 61,5% научно-технической продукции поступало из американских источников (не все в США), 10,5% - из Западной Германии, 8% - из Франции, 7,5% - из Великобритании и 3% - из Японии. Хотя Япония производила передовые технологии, используемые в военных целях, она не обладала крупными оборонными предприятиями, которые были главной целью Директората Т. Однако даже 3 процента от огромного мирового объема советских научно-технических разработок указывают на то, что японские материалы были использованы примерно в 100 советских научно-исследовательских проектах в 1980 году.81 Эта статистика преуменьшает значение научно-технических операций в Японии. Япония была основным источником как для нас, так и для японской науки и технологий. План работы Директората T на 1978-80 годы инструктировал сотрудников линии X:
  
   - культивировать и вербовать американских граждан в Японии;
  
   - культивировать и вербовать японцев, работающих в американских учреждениях в Японии, и в американских организациях, участвующих в японско-американском сотрудничестве в научной, технической и экономической областях;
  
   - культивировать японцев и лиц других национальностей, занимающихся промышленным шпионажем в США от имени японских монополий;
  
   - обучать агентов-вербовщиков и агентов по выявлению талантов, способных работать с американскими гражданами в Японии и в США;
  
   - проникнуть в японскую колонию в США;
  
   - для получения информации американского происхождения;
  
   - систематически выискивать, культивировать и вербовать японцев с целью их отправки в США, а также действовать в качестве агентов поддержки.82
  
   Линия X также разработала способы обхода эмбарго Координационного комитета по торговле между Востоком и Западом (COCOM), введенного НАТО и Японией на экспорт в Советский Союз технологий военного назначения. Директорат Т расценил как крупный переворот успешные переговоры в 1977 году о крупном контракте с японской судостроительной компанией Ishikawajima-Harima Heavy Industries на строительство плавучего дока грузоподъемностью более 80 000 тонн, предположительно для исключительного использования советским рыболовным флотом. Левченко было трудно "поверить, что японцы были настолько наивно принимать эти заверения за буквальную истину". Возможно, MITI, утвердившее контракт, просто закрыло глаза на военное значение плавучего дока, чтобы не потерять крупный экспортный заказ. Министерство обороны Японии, которое, несомненно, придерживалось бы другой точки зрения, узнало о контракте только после его подписания. В течение нескольких месяцев после его доставки в ноябре 1978 года во Владивосток, главную базу Советского Тихоокеанского флота, сухой док использовался для ремонта атомных подводных лодок и авианосца "Минск".83
  
   Резидент в Токио Олег Александрович Гурьянов в конце 1970-х годов сказал своим сотрудникам: "Доходы от операций, которые эти сотрудники [Линии X] проводят каждый год, покроют расходы всей нашей токийской резидентуры за счет оставшихся денег. Фактически, во всем мире техническая разведка сама по себе покрывает все расходы всей службы внешней разведки КГБ. "84
  
   Динамичный и амбициозный глава директората Т Леонид Сергеевич Зайцев делал аналогичные заявления и безуспешно добивался, чтобы его директорат стал независимым от FCD.85 Хотя наука и техника имели решающее значение для предотвращения серьезного отставания советских военных технологий от западных, тем не менее, они внесли гораздо меньший вклад в советскую экономику в целом. Реальная экономическая выгода от западных и японских научно-технических секретов, хотя и оценивалась Директоратом Т в миллиарды долларов, была серьезно ограничена неизлечимыми структурными недостатками командной экономики. Отсюда и великий экономический парадокс 1970-х и 1980-х годов, заключавшийся в том, что, несмотря на наличие большого числа высококвалифицированных ученых и инженеров и огромного объема научно-технических разработок, советские технологии неуклонно отставали от западных и японских.86
  
   Дезертирство Станислава Левченко осенью 1979 года нанесло серьезный ущерб операциям КГБ в Японии, особенно операциям Line PR. Вскоре после 8 часов вечера 24 октября Левченко подошел к командующему ВМС США в отеле "Санно" рядом с посольством США в Токио и попросил его организовать срочную встречу с офицером ЦРУ. К рассвету следующего дня у Левченко была виза США в паспорте и билет первого класса на рейс Pan Am до Вашингтона. После того, как Левченко отказался встретиться с представителями советского посольства, он и сопровождавшие его сотрудники ЦРУ в окружении японских полицейских прошли по летному полю аэропорта Нарита к ожидавшему их самолету.87 Тем временем Центр приступил к немедленному ограничению ущерба. Контакты с рядом агентов токийской резидентуры были приостановлены88 и началось планирование создания новой линейной PR-сети.89 Вероятно, самым важным из агентов, скомпрометированных дезертирством, был НАЗАР. Он и другие агенты, поставленные резидентурой на лед, должно быть, провели следующие несколько лет, нервно размышляя, будут ли они публично разоблачены. Трудности, с которыми столкнулась токийская резидентура в поиске замен для агентов по связям с общественностью, скомпрометированных Левченко, нашли отражение в директивах, разосланных в 1980 году резидентурам в двенадцати других странах с инструкциями по выращиванию вероятных японских рекрутов.90
  
   Разрушение сети политической разведки совпало с ухудшением советско-японских отношений после увеличения количества советских ракет средней дальности SS-20, размещенных на Дальнем Востоке, строительства новых военных баз на Курилах ("Северных территориях") и начала войны в Афганистане. Премьер-министр Кенко Судзуки заявил в 1980 году: "Если Советский Союз хочет улучшить свои отношения с Японией, он должен выполнить две просьбы Японии о выводе советских войск из Афганистана и возвращении Северных территорий.Позже он добавил третью просьбу о вывозе советских SS-20 с советского Дальнего Востока.91 7 февраля 1981 года правительство Судзуки учредило ежегодный День Северных территорий с целью поощрения общественной поддержки возвращения четырех островов.92
  
   Когда Судзуки и его министр иностранных дел Есио Сакураути посетили Москву, чтобы присутствовать на похоронах Брежнева в ноябре 1982 года, они пригласили Громыко посетить Токио для переговоров, направленных на улучшение отношений, но получили решительный отказ. Курилы, заявил Громыко, были советской территорией, и "время и атмосфера" были неподходящими для посещения.93 Атмосфера была еще более испорчена в декабре первыми публичными разоблачениями Левченко об операциях КГБ в Японии после его дезертирства тремя годами ранее, среди которых сенсационное разоблачение того, что "Среди наиболее эффективных агентов [КГБ] были бывший член японского правительства, несколько ведущих функционеров Социалистической партии Японии, одиниз самых выдающихся китаеведов, имеющих тесные контакты с правительственными чиновниками и несколькими членами японского парламента. "94 Хотя Центр, несомненно, ожидал подобных разоблачений, они, тем не менее, стали катастрофой для связей с общественностью, которая во многом подорвала его наступление активных мер.
  
   Учитывая военные базы США в Японии, было неизбежно, что отношения СССР с Токио в начале 1980-х годов должны были пострадать из-за страха как Центра, так и Кремля, что администрация Рейгана готовит первый ядерный удар. Главным приоритетом токийской резидентуры, как и резидентур на Западе, был сбор разведданных об этих несуществующих приготовлениях в рамках операции "РАЙАН".95 Между тем, даже СПО, который всего несколько лет назад рассматривался Центром как важный инструмент активных действий, встревожился наращиванием советских вооружений на Дальнем Востоке. В 1983 году руководство JSP официально проинформировало КПСС о том, что ракетные базы SS-20 в Советской Азии были "причиной большой озабоченности японского народа и людей в других регионах Азии".96 Согласно опросам общественного мнения, доля японцев, обеспокоенных "военной угрозой, исходящей от Советского Союза", выросла с 55 процентов в 1981 году до 80 процентов в 1983 году.97
  
   "План работы" внешней разведки на 1984 год, разосланный в Токио и другие резидентуры в ноябре 1983 года в разгар операции "РАЙАН", гласил: "Угроза начала ядерной войны достигает чрезвычайно опасного положения. Соединенные Штаты вовлекают своих союзников по НАТО и Японию в осуществление своих агрессивных планов. " Япония была возведена, наряду с Соединенными Штатами, их союзниками по НАТО и Китаем, в статус одной из "главных целей" для проникновения агентов КГБ. Резидентуры получили указание начать наступление с применением активных мер, "обостряющих противоречия между США, Западной Европой и Японией".98
  
   Хотя на заре эры Горбачева опасная напряженность начала 1980-х годов рассеялась, она мало что сделала для приближения давно отложенного мирного договора с Японией. Когда Горбачев приступил к "новому мышлению" во внешней политике, Георгий Арбатов, директор Американо-канадского института, пытался убедить его, что Советский Союз "должен вернуть два или даже все четыре [курильских] острова японцам, иначе мы ничего с ними не добьемся".99 Горбачев не слушал. В апреле 1991 года, за восемь месяцев до распада Советского Союза, он пожаловался во время выступления на советском Дальнем Востоке накануне своего первого визита в Токио: "Все продолжают спрашивать меня ... сколько островов я планирую отдать." Когда голоса в зале закричали: "Не отдавайте ни одного!" Горбачев ответил: "Я чувствую то же, что и вы".100
  
   Несмотря на ущерб, нанесенный агентурной сети Line PR в результате дезертирства Левченко, Line X, похоже, пострадала незначительно и вполне могла расширять свою деятельность по крайней мере до весны 1987 года. В мае того же года стало известно, что дочерняя компания Toshiba объединилась со шведской фирмой, чтобы продать Советскому Союзу сложные станки и компьютеры, которые позволили производить гребные винты подводных лодок, низкий уровень шума которых затруднял их обнаружение. Почти одновременно было обнаружено, что японская шпионская сеть, работавшая на советскую разведку, поставляла секретные документы по технологии АВАКС советской разведке. Японское правительство ответило высылкой офицера из токийской резидентуры. Москва ответила высылкой японского военно-морского атташе и руководителя Mitsubishi.101
  
   Хотя наступление КГБ в Японии принесло много тактических оперативных успехов, оно закончилось стратегическим провалом. Огромное количество научно-технических данных, собранных Линией X с Запада и Японии, не могло спасти советскую систему от экономического краха. Активные меры КГБ также не смогли убедить Токио подписать мирный договор, приемлемый для Москвы. В начале двадцать первого века Россия и Япония были единственными крупными участниками Второй мировой войны, которые еще не "нормализовали" свои отношения.
  
   17
  
   Особые отношения с Индией
  
   Часть 1: Превосходство Индийского национального конгресса
  
   Страной третьего мира, на которой КГБ в конечном итоге сосредоточил большинство оперативных усилий во время холодной войны, была Индия. Однако при Сталине Индия рассматривалась как империалистическая марионетка. Большая советская энциклопедия назвала Мохандаса "Махатму" Ганди, который привел Индию к независимости в 1947 году, "реакционером ... который предал народ и помогал империалистам против них; подражал аскетам; демагогически притворялся сторонником независимости Индии и врагом британцев; и широко использовал религиозные предрассудки".1 Несмотря на свое отвращение к сталинистским нападкам, Джавахарлал Неру, первый премьер-министр независимой Индии, "не сомневался, что советская революция сделала большой скачок в развитии человеческого общества и зажгла яркое пламя, которое невозможно было потушить". Хотя позже советские писатели восхваляли его как "лидера международного масштаба", который вошел в число "лучших умов двадцатого века",2 Неру хорошо знал, что до смерти Сталина в 1953 году его, как и Ганди, считали реакционером. В первые годы независимости Индии секретная переписка из Москвы в Коммунистическую партию Индии (КПИ) часто перехватывалась Разведывательным отделом (ИБ) в Нью-Дели (как это было, когда ИБ работал на британское правительство). По словам главы МБ Б. Н. Маллика, до начала 1950-х годов "в каждом указании, исходившем из Москвы, говорилось о необходимости и важности [для] Индийской коммунистической партии свергнуть "реакционное" правительство Неру".3 В начале 1951 года Маллик передал Неру копию последних обращений из Москвы к КПИ, в которых содержалось предупреждение о том, что они не должны попасть в руки правительства. Неру "громко рассмеялся и заметил, что Москва, по-видимому, не знает, насколько умна наша разведка".4
  
   Однако ни Неру, ни ИБ не осознавали, насколько тщательно КГБ проникал в посольство Индии в Москве, используя свои обычные разновидности медовой ловушки. Индийский дипломат ПРОХОР был завербован, вероятно, в начале 1950-х годов, с помощью женщины-ласточки под кодовым именем НЕВЕРОВА, которая, предположительно, соблазнила его. КГБ был явно доволен материалами, предоставленными ПРОХОРОМ, которые дважды включали кодовую книгу посольства и таблицы приема, поскольку в 1954 году это увеличило его ежемесячные выплаты с 1000 до 4000 рупий.5 Другой индийский дипломат, РАДАР, был завербован в 1956 году, также при содействии ласточки, которая в этом случае заявила (вероятно, ложно), что беременна.6 Третья ласточка КГБ убедила шифровальщика в индийском посольстве АРТУРА залезть в большие долги, чтобы легче было его скомпрометировать. Он был завербован в качестве агента в 1957 году после того, как попал в ловушку (вероятно, при незаконной торговле валютой) офицера КГБ, выдававшего себя за торговца на черном рынке.7 В результате этих и других проникновений в посольство советские шифровальщики, вероятно, смогли расшифровать значительное количество индийских дипломатических сообщений.8
  
   По мере расширения операций КГБ в Индии в 1950-х и 1960-х годах Центр обнаружил (и, возможно, даже преувеличил) масштабы предыдущего проникновения ИБ в ИПЦ. Согласно отчету КГБ, расследование в отношении Промода Дас Гупты, который позже стал секретарем Коммунистической партии Бенгалии, показало, что он был завербован МБ в 1947 году.9 Сообщалось о дальнейшем значительном проникновении ИБ в партии Кералы и Мадраса.10 К 1960-м годам проникновение КГБ в индийское разведывательное сообщество и другие части его официальной бюрократии позволило ему поменяться ролями с ИБ.11 После того, как КГБ стал основным каналом как денежных средств, так и секретных сообщений из Москвы, проникновение ИБ высокого уровня в ИПЦ стало намного сложнее. Как и в других коммунистических партиях, этот секретный канал был известен только узкому внутреннему кругу руководства. В 1959 году генеральный секретарь PCI Аджой Гош договорился с резидентурой в Дели о планах основать импортно-экспортный бизнес для торговли с советским блоком, возглавляемый высокопоставленным членом партии под кодовым именем DED, чья прибыль будет списываться в партийные фонды. Немногим более чем за десятилетие его годовая прибыль выросла до более чем 3 миллионов рупий.12 Советское информационное агентство "Новости" предоставило дополнительные субсидии, регулярно выплачивая издательству CPI на 50 процентов больше его обычных сборов.13
  
   Интерес Москвы к Неру значительно усилился в связи с его появлением (вместе с Насером и Тито) в качестве одного из лидеров Движения неприсоединения, которое начало формироваться на Бандунгской конференции в 1955 году. Обмен официальными визитами Неру и Хрущева в том же году открыл новую эру в индо-советских отношениях. По возвращении из Индии в декабре Хрущев доложил Президиуму, что получил теплый прием, но раскритиковал "примитивное" изображение Индии в советских публикациях и фильмах, демонстрирующее слабое понимание индийской культуры. Однако Хрущев был явно доволен разведданными и личной безопасностью, предоставленными КГБ во время его поездки, и предложил наградить соответствующих офицеров и рассмотреть вопрос о повышении заработной платы.14
  
   Американская зависимость от Пакистана как стратегического противовеса советскому влиянию в Азии побудила Индию обратиться к СССР. В 1956 году Неру заявил, что он никогда не сталкивался с "более грубым случаем неприкрытой агрессии", чем англо-французское вторжение в Египет, но не осудил жестокое советское подавление венгерского восстания в том же году. Индия проголосовала против резолюции ООН, призывающей к проведению свободных выборов в Венгрии и выводу советских войск. Кремль все больше ценил поддержку Индии, поскольку Движение неприсоединения все чаще склонялось к тому, чтобы голосовать в ООН с Советским блоком, а не с Западом. В 1960-х годах Индия и Советский Союз нашли еще одно общее дело против Китая Мао.15
  
   В правительстве Партии Конгресса Неру КГБ начал культивировать своего ведущего левого лидера и ближайшего советника Неру Кришну Менона, который стал министром обороны в 1957 году, проведя большую часть предыдущего десятилетия в качестве Верховного комиссара Индии в Лондоне и представителя в Организации Объединенных Наций. Советскому министру иностранных дел Андрею Громыко: "Было ... ясно, что [Менон] лично дружественен Советскому Союзу. Он горячо говорил мне: "Вы не можете себе представить, какую ненависть испытывал и продолжает испытывать индийский народ к колонизаторам, британцам ... Методы, используемые американским капиталом для эксплуатации отсталых стран, могут быть косвенными, но они столь же жестки ". "16
  
   В мае 1962 года Советский президиум (который при Хрущеве заменил Политбюро) уполномочил резидентуру КГБ в Нью-Дели проводить операции активных действий, направленные на укрепление позиций Менона в Индии и повышение его личной популярности, вероятно, в надежде, что он станет преемником Неру.17 Во время пребывания Менона на посту министра обороны основной источник импорта вооружений в Индию переключился с Запада на Советский Союз. Решение Индии летом 1962 года приобрести МиГ-21 вместо британских Лайтнингов было связано главным образом с Меноном. Британский верховный комиссар в Нью-Дели докладывал в Лондон: "Кришне Менону с самого начала удалось окружить этот вопрос почти конспиративной официальной и министерской секретностью в сочетании с искусным раздуванием историй в пользу Мига и против западных самолетов".18 Однако карьера Менона была прервана китайским вторжением в Индию в октябре 1962 года. Не сумев всерьез отнестись к перспективе вторжения вплоть до кануна нападения, Менон оказался козлом отпущения за неподготовленность Индии. После разгрома индийских войск китайцами Неру неохотно отправил его в отставку 31 октября. Две недели спустя Президиум санкционировал активные действия резидентуры в Дели, включая тайное финансирование газеты, которая поддерживала Менона, в тщетной попытке реанимировать его политическую карьеру.19 Хотя аналогичные активные меры КГБ в пользу Менона перед выборами 1967 года20 также не имело заметного эффекта секретное послание Менону от Центрального комитета КПСС (вероятно, отправленное его Международным отделом), в котором выражалась признательность за его позитивное отношение к Советскому Союзу.21
  
   Поддержка КГБ мало помогла оживить состояние Менона. До того, как он стал министром обороны, большая часть его политической карьеры прошла за пределами Индии, в том числе двадцать восемь лет в Великобритании, где он более десяти лет проработал советником лейбористов в Лондоне. В результате, несмотря на личную поддержку некоторых горячих последователей в партии Конгресса (по крайней мере, один из которых получал значительное финансирование КГБ),22 У Менона не было настоящих поклонников в самой Индии. К тому времени, когда он вернулся в Индию из зарубежного изгнания, единственным языком, на котором он говорил, был английский, он больше не мог терпеть острую индийскую еду и предпочитал твидовый пиджак и фланелевые брюки традиционной индийской одежде. После того, как Конгресс не смог выдвинуть его кандидатуру в своем существующем избирательном округе Бомбей на выборах 1967 года, Менон безуспешно баллотировался как независимый кандидат. Два года спустя, при поддержке коммунистов, он был избран независимым депутатом в Западной Бенгалии. Некоторые из вопросов, по которым он проводил кампанию, предполагают, что на него повлияли активные меры КГБ - как, например, его требование судить американские войска во Вьетнаме за геноцид и его заявление о том, что они вскрывали матки беременных женщин, чтобы обнажить их нерожденных детей.23 Однако задолго до своей смерти в 1974 году Менон перестал быть влиятельным голосом в индийской политике.
  
   После политического затмения Менона предпочтительным кандидатом Москвы на пост преемника Неру после его смерти в мае 1964 года была Гульзарилал Нанда, министр внутренних дел и номер два в кабинете. Резидентуре в Дели было приказано сделать все возможное для продвижения его кандидатуры, но переключить поддержку на Лала Бахадура Шастри, также близкого соратника Неру, если кампания Нанды провалится.24 В файлах, отмеченных Митрохиным, нет никаких указаний на то, что КГБ контактировал либо с Нандой, либо с Шастри. Главная причина их поддержки Москвой была, почти наверняка, скорее негативной, чем позитивной - помешать правому индуистскому традиционалисту Морарджи Десаи, который начинал каждый день с того, что выпивал стакан собственной мочи (практика, восхваляемая в древних индийских медицинских трактатах), стать преемником Неру. В итоге, после того, как Десаи убедили неохотно отказаться от участия в конкурсе, Шастри стал премьер-министром при единодушной поддержке Конгресса. После внезапной смерти Шастри в январе 1966 года клика лидеров Конгресса ("Синдикат") выбрала дочь Неру, Индиру Ганди (кодовое имя ВАНО в КГБ), в качестве его преемницы, ошибочно полагая, что она окажется популярной фигурой, которой они смогут манипулировать по своему усмотрению.25
  
   Первый продолжительный контакт КГБ с Индирой Ганди произошел во время ее первого визита в Советский Союз через несколько месяцев после смерти Сталина в 1953 году. Второе главное управление не только держало ее под постоянным наблюдением, но и окружало красивыми, внимательными поклонниками мужского пола.26 Не подозревая о том, как КГБ организовал ее прием, Индира была ошеломлена оказанным ей вниманием. Хотя она не упоминала о поклонниках-мужчинах в письмах своему отцу, она писала ему: "Все - русские - были так добры ко мне ... Со мной обращаются как со всеобщей единственной дочерью - к тому времени, как я уйду, я буду ужасно избалована. Никто никогда не был так добр ко мне ". Индира написала об организованном для нее отпуске на Черном море: "Я не думаю, что у меня был такой отпуск в течение многих лет". Позже, в Ленинграде, она сказала Неру, что "купается в роскоши".27 Два года спустя Индира сопровождала своего отца в его первом официальном визите в Советский Союз. Как и Неру, она была явно впечатлена очевидными успехами советского планирования и экономической модернизации, продемонстрированными им в тщательно организованных поездках на российские заводы. Во время ее поездки Хрущев подарил ей норковую шубу, которая стала одной из любимых вещей в ее гардеробе, несмотря на то, что несколькими годами ранее она критиковала женщину-посла Индии в Москве за то, что она приняла подобный подарок.28
  
   Советские попытки воспитать Индиру Ганди в 1950-х годах были мотивированы гораздо больше желанием повлиять на ее отца, чем каким-либо осознанием ее собственного политического потенциала. Как и Синдикат Конгресса и КПИ, Москва все еще недооценивала ее, когда она стала премьер-министром. Во время своих первых выступлений в парламенте миссис Ганди казалась косноязычной и неспособной думать на ходу. Оскорбительное прозвище, придуманное депутатом-социалистом, "Тупая кукла", начало прилипать.29 Стратегия Москвы в 1966 году в отношении выборов в Индии в следующем году была основана на поощрении КПИ и отколовшейся Коммунистической партии Индии, марксистской (КПМ), объединиться в левый альянс, чтобы противостоять миссис Ганди и правительству Конгресса.30 Помимо субсидирования КПИ и некоторых других левых групп во время избирательной кампании 1967 года, КГБ также финансировал кампании нескольких агентов и конфиденциальных контактов в Конгрессе. Самым высокопоставленным агентом, идентифицированным в файлах, отмеченных Митрохиным, был министр под кодовым именем АБАД, которого КГБ считал "чрезвычайно влиятельным".31
  
   Во время избирательной кампании КГБ также активно использовал активные меры, многие из которых основывались на поддельных американских документах, подготовленных Службой А. Агент информационного отдела посольства США в Нью-Дели под кодовым именем МИХАИЛ предоставил примеры документов и образцы подписей, чтобы помочь в изготовлении убедительных подделок.32 Среди оперативных сотрудников, которые обнародовали подделки, сделанные для избирательной кампании 1967 года, был Юрий Модин, бывший контролер Кембриджской "Великолепной пятерки". В попытке дискредитировать С. К. Патила, одного из ведущих антикоммунистов в Синдикате Конгресса, Модин распространил поддельное письмо от генерального консула США в Бомбее американскому послу в Нью-Дели, в котором говорилось о "политических интригах Патила с пакистанцами" и о крупных американских субсидиях, якобы предоставленныхему. Хотя Патил был одним из самых высокопоставленных политиков Конгресса, потерпевших поражение на выборах, по-прежнему трудно оценить, насколько его поражение было связано с активными мерами КГБ.33 Модин также обнародовал поддельную телеграмму в Лондон от британского верховного комиссара Джона Фримена, в которой сообщалось, что Соединенные Штаты выделяют огромные суммы правым партиям и политикам. Однако тот факт, что у КГБ, по-видимому, не было такого агента, как МИХАИЛ, в Верховной комиссии, заставил Службу А в этом случае совершить досадную ошибку. В его подделке Верховный комиссар Великобритании ошибочно назван сэром Джоном Фрименом.34
  
   Другие измышления службы А имели гораздо больший успех. Среди них было поддельное письмо, якобы исходящее от Гордона Голдштейна из Управления военно-морских исследований США и раскрывающее существование (в действительности несуществующего) Американское бактериологическое оружие для ведения войны во Вьетнаме и Таиланде. Первоначально опубликованное в журнале "Бомбей фри Пресс", письмо было опубликовано в лондонской "Таймс" 7 марта 1968 года и использовалось Московским радио в передачах, направленных на Азию, как доказательство того, что Соединенные Штаты распространили эпидемии во Вьетнаме. Индийский еженедельникБлиц озаглавил статью, основанную на той же подделке: "США допускают биологическую и ядерную войну". Впоследствии было обнаружено, что подпись и официальный бланк Гольдштейна были скопированы с приглашения на международный научный симпозиум, распространенного им в прошлом году.35
  
   После февральских выборов 1967 года КГБ заявил, без сомнения оптимистично, что он смог повлиять на 30-40 процентов нового парламента.36 Конгресс потерял 21 процент своих мест. Конфликт между Индирой Ганди и ее главным соперником Морарджи Десаи сделал ее большинство в сорок четыре места неустойчивым и вынудил ее принять Десаи в качестве заместителя премьер-министра. К 1968 году Десаи и Камарадж, глава Синдиката, пришли к согласию о необходимости замены миссис Ганди.37 Конгресс неумолимо двигался к расколу.
  
   В 1969 году произошли серьезные изменения в политике как в Москве, так и в Дели. Растущая угроза со стороны Китая убедила Кремль сделать особые отношения с Индией основой своей политики в Южной Азии. Одновременно миссис Ганди решила заручиться поддержкой левых против Синдиката. В июле 1969 года она национализировала четырнадцать коммерческих банков. Десаи был уволен с поста министра финансов и ушел в отставку с поста заместителя премьер-министра. Воодушевленный Москвой, КПИ поддержал госпожу Ганди. Внедрив своих членов и сторонников в левый конгресс "Форум социалистического действия" (КГБ под кодовым названием "СЕКТОР"), КПИ намеревалась завоевать влияние в правящей партии.38 В ноябре Синдикат объявил миссис Ганди виновной в неповиновении руководству Конгресса и исключил ее из партии, которая затем раскололась на две части: Конгресс (O), который следовал линии Синдиката, и Конгресс (R), который поддерживал миссис Ганди. Синдикат намекнул, что госпожа Ганди намеревалась "продать" Индию Советскому Союзу и использовала своего главного личного секретаря Пармешвара Нарайна Хаксара в качестве прямой связи с Москвой и советским посольством.39
  
   С 1967 по 1973 год Хаксар, бывший протеже Кришны Менона, был самым доверенным советником госпожи Ганди. Один из ее биографов, Кэтрин Франк, описывает его как "притягательную фигуру", которая стала "вероятно, самым влиятельным и влиятельным человеком в правительстве", а также "самым важным государственным служащим в стране". Хаксар намеревался превратить государственную службу, которая, по крайней мере в принципе, была политически нейтральной, в идеологически "преданную бюрократию". Его рука направляла миссис Ганди во время ее поворота влево, национализации банков и раскола в партии Конгресса. Именно Хаксар также стоял за передачей контроля над разведывательным сообществом Секретариату премьер-министра.40 Однако его пропаганда левого поворота в политике госпожи Ганди проистекала из его социалистических убеждений, а не из манипуляций со стороны КГБ. Но и он, и госпожа Ганди "были менее щепетильны, чем Неру, в отношении вмешательства в демократическую систему и структуру правительства для достижения своих идеологических целей".41 Журналист Индер Малхотра отметил рост "придворной культуры" в окружении Индиры Ганди: "Центр власти в крупнейшей в мире демократии медленно превращался в дурбар".42
  
   На выборах в феврале 1971 года госпожа Ганди одержала убедительную победу. Имея на семьдесят мест больше, чем получил неразделенный Конгресс в 1967 году, ее Конгресс (R) получил большинство в две трети голосов. Конгресс-форум социалистического действия получил поддержку около 100 депутатов в новом парламенте. Госпожа Ганди выступила с его самым громким представителем, бывшим коммунистом Моханом Кумарамангаламом, министром шахт; одним из его первых действий была национализация угольной промышленности. Кумарамангалам, похоже, претворял в жизнь "тезис", который он впервые выдвинул в 1964 году: поскольку КПИ не может прийти к власти сама по себе, как можно больше ее членов и сторонников должны присоединиться к Конгрессу, объединиться с "прогрессивными" конгрессменами и заставить руководство партии проводить социалистическую политику.43 Еще одна ведущая фигура в Конгрессе "Форум социалистического действия" была завербована в 1971 году в качестве агента РЕРО и получала около 100 000 рупий в год за то, что КГБ считал важной политической разведкой, а также за то, что действовала в качестве вербовщика агентов. Среди его контролеров был будущий глава FCD Леонид Шебаршин (кодовое имя ВЕРНОВ).44
  
   В августе 1971 года госпожа Ганди подписала Договор о мире, дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом. По словам постоянного секретаря Министерства иностранных дел Индии Т. Н. Каула, "Это были одни из немногих тщательно охраняемых секретных переговоров, которые когда-либо вела Индия. С [индийской] стороны едва ли полдюжины человек знали об этом, включая премьер-министра и министра иностранных дел. СМИ об этом не узнали."45 Восхищенный Громыко заявил на церемонии подписания: "Значение Договора невозможно переоценить". Популярность миссис Ганди среди советских людей, как он позже утверждал, была продемонстрирована "большим количеством советских младенцев, которым дали необычное имя Индира".46 Советскому Союзу, казалось, была гарантирована поддержка ведущей державы в Движении неприсоединения. Обе страны немедленно опубликовали совместное коммюнике, призывающее к выводу американских войск из Вьетнама. Индия могла полагаться на советские поставки оружия и дипломатическую поддержку в конфликте против Пакистана, который уже приближался. По словам Леонида Шебаршина, который был направлен в Нью-Дели в качестве главы отдела по связям с общественностью (политической разведки) в то время, когда "советские военные технологии текли в Индию бесконечным потоком", Центр - в отличие от многих в иностранных Министерство - пришло к выводу, что война неизбежна. Шебаршин понял, что началась война, когда 2 декабря во время дипломатического приема в советском посольстве погас свет. Выглянув в окно, Шебаршин увидел, что отключение электроэнергии затронуло всю столицу. Поспешно покинув посольство, он поехал к телефонной будке, расположенной на некотором расстоянии, чтобы позвонить члену агентурной сети резидентуры, который подтвердил, что военные действия начались.47 Другой участник сети организовал встречу между Шебаршиным и высокопоставленным индийским военным командиром:
  
   Было бы преуменьшением сказать, что настроение генерала было оптимистичным. Он точно знал, когда и как закончится война: 16 декабря с капитуляцией Дакки [позже переименованной в Дакку] и капитуляцией пакистанской армии [в Восточном Пакистане] ... Они были не в состоянии сопротивляться и не стали бы защищать Дакку, потому что им не от кого было ждать помощи. "Мы знаем пакистанскую армию", - сказал мой собеседник. "Любой профессиональный военный на их месте вел бы себя точно так же".48
  
   Несмотря на дипломатическую поддержку как со стороны Соединенных Штатов, так и Китая, Пакистан потерпел сокрушительное поражение в четырнадцатидневной войне с Индией. Восточный Пакистан получил независимость как Бангладеш. Западный Пакистан, население которого сократилось до 55 миллионов человек, больше не мог бросать Индии серьезный вызов. Для большинства индийцев это был звездный час миссис Ганди. Советский дипломат в Организации Объединенных Наций ликовал: "Впервые в истории Соединенные Штаты и Китай потерпели совместное поражение!"49
  
   В Центре индо-советские особые отношения также отмечались как триумф КГБ. Резиденция в Нью-Дели была вознаграждена повышением статуса до "основной резиденции". Его руководителю с 1970 по 1975 год Якову Прокофьевичу Медянику было присвоено звание "главного резидента", в то время как руководителям линий PR (политическая разведка), KR (контрразведка) и X (научно-техническая разведка) было присвоено звание резидента, а не, как везде, заместителярезидент. Медяник также осуществлял общее руководство тремя другими резидентурами, расположенными в советских консульствах в Бомбее, Калькутте и Мадрасе. В начале 1970-х годов присутствие КГБ в Индии стало одним из крупнейших в мире за пределами Советского блока. Индира Ганди не ограничивала число советских дипломатов и торговых чиновников, тем самым предоставляя КГБ и ГРУ столько прикрытий, сколько они пожелают. Также, как и многие другие государства, Индия не возражала против приема советских разведчиков, которые были высланы менее гостеприимными режимами.50 Расширение операций КГБ на Индийском субконтиненте (и в первую очередь в Индии) в начале 1970-х годов привело к созданию нового департамента. До сих пор за операции в Индии, как и в остальной некоммунистической Южной и Юго-Восточной Азии, отвечал Седьмой департамент. В 1974 году вновь созданному Семнадцатому отделу было поручено вести дела на Индийском субконтиненте.51
  
   Олег Калугин, который стал главой управления FCD K (контрразведка) в 1973 году, вспоминает Индию как "образец проникновения КГБ в правительства стран Третьего мира": "У нас было множество источников в индийском правительстве - в разведке, контрразведке, министерствах обороны и иностранных дел, а также вполиция."52 В 1978 году Управление К, в обязанности которого входило проникновение в иностранные разведывательные и охранные агентства, через линию КР в индийских резидентурах управляло более чем тридцатью агентами, десять из которых были офицерами индийской разведки.53 Калугин вспоминает один случай, когда Андропов лично отклонил предложение индийского министра предоставить информацию в обмен на 50 000 долларов на том основании, что КГБ уже был хорошо снабжен материалами от индийских министерств иностранных дел и обороны: "Казалось, что вся страна была выставлена на продажу; КГБ - иЦРУ - глубоко проникло в правительство Индии. Через некоторое время ни одна из сторон не доверила индейцам секретную информацию, понимая, что их враг все узнает об этом на следующий день. "
  
   По мнению Калугина, КГБ был более успешным, чем ЦРУ, отчасти из-за его умения использовать коррупцию, которая стала эндемичной при режиме Индиры Ганди.54 Как отметил Индер Малхотра, хотя коррупция не была чем-то новым в Индии:
  
   Люди ожидали, что партия Индиры Ганди, приверженная делу построения социализма в стране, будет честнее и чище, чем старый неделимый Конгресс. Но это оказалось напрасной надеждой. Напротив, по сравнению с накоплением богатства некоторыми из ее близких соратников злодеяния отвергнутых лидеров Синдиката, которых когда-то считали крестными отцами коррумпированных конгрессменов, стали казаться тривиальными.
  
   Говорили, что в дом премьер-министра обычно приносили чемоданы, полные банкнот. Сообщается, что бывший член Синдиката С. К. Патил сказал, что миссис Ганди даже не вернула чемоданы.55
  
   Вряд ли премьер-министр обратил пристальное внимание на сомнительное происхождение некоторых средств, поступивших в казну Конгресса. Это было вопросом, который она оставила в основном своему основному спонсору, Лалиту Нараяну Мишре, который - хотя она, несомненно, не осознавала этого - также принимал советские деньги.56 По крайней мере, в одном случае секретный подарок в размере 2 миллионов рупий от Политбюро Конгрессу (R) был лично доставлен после полуночи главой отдела по связям с общественностью в Нью-Дели Леонидом Шебаршиным. Еще один миллион рупий был передан по тому же случаю газете, которая поддерживала миссис Ганди.57 Невысокий и тучный, с несколькими подбородками, Мишра выглядел как коррумпированный политик, которым он все больше становился. Индира Ганди, несмотря на свой скромный образ жизни, зависела от денег, которые он собирал из разных источников для финансирования Конгресса (R). То же самое сделал ее сын и помазанный наследник Санджай, чьи ошибочные амбиции построить популярный в Индии автомобиль и стать индийским Генри Фордом зависели от благосклонности правительства. Когда Мишра был убит в 1975 году, миссис Ганди обвинила заговор с участием "иностранных элементов", фраза, которую она, несомненно, задумала как эвфемизм для ЦРУ.58 Главная резидентура в Нью-Дели выделила его вдове 70 000 рупий из своего бюджета активных мер.59
  
   Хотя были некоторые жалобы со стороны руководства КПИ на использование советских средств для поддержки г-жи Ганди и Конгресса (R),60 Тайное финансирование ИПЦ, похоже, не пострадало. К 1972 году импортно-экспортный бизнес, основанный КПИ десятилетием ранее для торговли с Советским Союзом, внес в партийные фонды более 10 миллионов рупий. Другие секретные субсидии на общую сумму не менее 1,5 миллионов рупий были предоставлены государственным коммунистическим партиям, частным лицам и средствам массовой информации, связанным с КПИ.61 Средства, которые были отправлены из Москвы в штаб-квартиру партии через КГБ, были еще больше. Только за первые шесть месяцев 1975 года они составили более 2,5 миллионов рупий.62
  
   В середине 1970-х годов советские средства для ИПЦ были переданы оперативными сотрудниками главной резидентуры в Нью-Дели высокопоставленному члену Национального совета партии под кодовым именем БАНКИР в нескольких разных местах. Самые простые переводы средств происходили, когда у офицеров КГБ под дипломатическим прикрытием был предлог посетить офис БАНКИРА, например, на его брифингах для приезжающих делегаций прессы из Советского блока. Другие договоренности, однако, были гораздо более сложными. В одном файле, отмеченном Митрохиным, записана рыболовная экспедиция на озеро недалеко от Дели организовал прикрытие для перевода средств БАНКИРУ. Шебаршин и два оперативных сотрудника из главной резидентуры покинули посольство в 6.30 утра, прибыли около 8 утра и провели два с половиной часа на рыбалке. В 10.30 утра они покинули озеро и направились к условленному месту встречи с БАНКИРОМ, установив визуальный контакт с его машиной в 11.15. Когда машина резидентуры обогнала его на участке дороги, который не был виден ни с одной стороны, пачки банкнот были переданы через открытое окно машины БАНКИРА.63 Раджешвар Рао, генеральный секретарь ИПЦ с 1964 по 1990 год, впоследствии предоставил квитанции на полученные суммы. Дополнительные значительные суммы пошли Всеиндийскому конгрессу профсоюзов под руководством коммунистов, возглавляемому С. А. Данге.64
  
   Индия при Индире Ганди также, вероятно, была ареной более активных мер КГБ, чем где-либо еще в мире, хотя их значение, по-видимому, было значительно преувеличено Центром, который переоценил свою способность манипулировать индийским мнением. Согласно файлам КГБ, к 1973 году на его счету было десять индийских газет (которые не могут быть идентифицированы по юридическим причинам), а также агентство печати, находящееся под его "контролем".65 В течение 1972 года КГБ утверждал, что поместил 3789 статей в индийские газеты - вероятно, больше, чем в любой другой стране некоммунистического мира. Согласно его документам, в 1973 году их число сократилось до 2760, но выросло до 4486 в 1974 году и 5510 в 1975 году.66 В некоторых крупных странах НАТО, несмотря на кампании активных действий, КГБ смог внедрить немногим более 1 процента статей, которые он разместил в индийской прессе.67
  
   Среди ведущих конфиденциальных контактов КГБ в прессе был один из самых влиятельных журналистов Индии под кодовым именем НОК. Завербованный в качестве конфиденциального контакта в 1976 году А. А. Архиповым, НОК впоследствии находился в ведении двух сотрудников отдела по связям с общественностью, действовавших под журналистским прикрытием: сначала А. И. Хачатуряна, официально корреспондента "Труда", затем В. Н. Черепахина из информационного агентства "Новости". В досье НОКА записано, что он публиковал материалы, благоприятные для Советского Союза, и предоставлял информацию об окружении Индиры Ганди. Контакты с ним прекратились в 1980 году в результате ухудшения состояния его здоровья.68 Хотя П. Н. Дхар, по-видимому, не знал об участии КГБ в кампании активных мер, он полагал, что левые "манипулировали прессой ... чтобы сохранить приверженность миссис Ганди своей идеологической линии".69 Индия также была одним из наиболее благоприятных условий для советских подставных организаций. С 1966 по 1986 год главой самого важного из них, Всемирного совета мира (WPC), был индийский коммунист Ромеш Чандра. В своем обзоре 1960-х годов на Всемирном конгрессе мира, организованном WPC в 1971 году, Чандра осудил "НАТО, в котором доминируют США", как "величайшую угрозу миру" во всем мире: "Клыки НАТО можно почувствовать в Азии и Африке, а также [в Европе] ... Силы империализма и эксплуатации, в частности НАТО ... нести ответственность за голод и нищету сотен миллионов людей по всему миру. "70
  
   КГБ также был уверен в своей способности организовать массовые демонстрации в Дели и других крупных городах. Например, в 1969 году Андропов проинформировал Политбюро: "Резидентура КГБ в Индии имеет возможность организовать демонстрацию протеста с участием до 20 000 мусульман перед посольством США в Индии. Стоимость демонстрации составит 5000 рупий и будет покрыта из ... бюджета для специальных задач в Индии. Я прошу рассмотрения." Брежнев написал "Согласен" по просьбе Андропова.71 В апреле 1971 года, через два месяца после убедительной победы Ганди на выборах, Политбюро одобрило создание секретного фонда в 2,5 миллиона конвертируемых рублей (под кодовым названием DEPO) для финансирования операций активных действий в Индии в течение следующих четырех лет.72 В течение этого периода в отчетах КГБ из Нью-Дели утверждалось, на основании скудных доказательств, что они способствовали успеху Конгресса (R) на выборах в собрания штатов.73
  
   Среди наиболее трудоемких активных мероприятий, осуществленных Леонидом Шебаршиным в качестве главы отдела по связям с общественностью, была подготовка к государственному визиту Брежнева в 1973 году. Как обычно, было необходимо убедиться, что Генеральный секретарь был принят с, казалось бы, восторженным энтузиазмом, и состряпать доказательства того, что его банальные речи были восприняты как "крупные политические заявления огромной важности".74 Поскольку Брежнев был, вероятно, самым скучным оратором среди крупнейших государственных деятелей мира, это было нелегкой задачей, особенно когда он выезжал за пределы Советского блока. Советские зрители привыкли с уважением прислушиваться к его многословным высказываниям и разражаться регулярными, необоснованными аплодисментами. Индийским зрителям, однако, не хватало опыта их советских коллег. Брежнев был бы оскорблен любым предложением выступить с короткой речью, поскольку он верил в прямую корреляцию между длиной речи и престижем оратора. Таким образом, его речь под открытым небом на большой площади перед знаменитым Красным фортом Дели, где двадцать шесть лет назад Неру провозгласил независимость Индии, представляла особую проблему. Согласно, возможно, завышенным оценкам КГБ, присутствовало 2 миллиона человек - возможно, самая большая аудитория, перед которой когда-либо выступал Брежнев. Как позже признал Шебаршин, речь была необычайно многословной и тяжелой. Посольство усугубило ситуацию, переведя речь на язык высокого хинди, который был непонятен большинству слушателей. Когда речь продолжалась и наступила ночь, некоторые из слушателей начали расходиться, но, по словам Шебаршина, полиция не пустила их обратно, опасаясь оскорбить советского лидера. Хотя даже Брежнев почувствовал, что не все в порядке, позже его успокоили опытные льстецы из его окружения. Шебаршину удалось убедить и себя, и Центр в том, что визит в целом прошел с большим успехом.75 КГБ приписал себе большую часть заслуг в "создании благоприятных условий" для индийского триумфа Брежнева.76
  
   Предполагаемый успех Леонида Шебаршина в активных действиях на посту главы отдела по связям с общественностью почти наверняка помогает объяснить его продвижение на пост главного резидента в 1975 году и начало его карьеры, которая в 1988 году привела его к руководству FCD. В газетном интервью после ухода из КГБ Шебаршин говорил "с ностальгией о старых временах, о дезинформации - подделке документов, создании сенсаций для прессы". Несомненно, он имел в виду главным образом свои дни в Индии.77 Среди наиболее успешных активных мер КГБ были те, которые якобы разоблачали заговоры ЦРУ на субконтиненте. Центр, вероятно, был прав, когда приписывал себе заслугу в убеждении Индиры Ганди в том, что Агентство замышляло ее свержение.78 В ноябре 1973 года она сказала Фиделю Кастро на банкете в Нью-Дели: "То, что они [ЦРУ] сделали с Альенде, они хотят сделать и со мной. Здесь есть люди, связанные с теми же иностранными силами, которые действовали в Чили, которые хотели бы меня устранить ". Она не подвергла сомнению утверждение Кастро (и КГБ) о том, что Альенде был хладнокровно убит войсками Пиночета, поддерживаемыми США. Вера в то, что Агентство обрекло ее на ту же участь, что и Альенде, стала чем-то вроде навязчивой идеи. Очевидно, ссылаясь на (точные) утверждения американцев о том, что на самом деле Альенде направил оружие на себя во время штурма своего дворца, госпожа Ганди заявила: "Когда меня убьют, скажут, что я сама это устроила".79
  
   Миссис Ганди также легко убедили в том, что ЦРУ, а не ошибки ее собственной администрации, ответственны за растущую оппозицию ее правительству. В начале 1974 года беспорядки в Гуджарате, в результате которых погибло более 100 человек, было арестовано 8000 человек и было распущено Государственное собрание, укрепили ее веру в американский заговор против нее.80 Раздраженный серией выступлений г-жи Ганди, в которых осуждалась постоянная угроза подрывной деятельности ЦРУ, посол США в Нью-Дели Дэниел Патрик Мойнихан приказал провести расследование, которое выявило два случая во время премьерства ее отца, когда ЦРУ тайно предоставляло средства для помощи оппонентам коммунистов на выборах в штате, один разв Керале и один раз в Западной Бенгалии. По словам Мойнихана:
  
   Оба раза деньги были переданы партии Конгресса, которая просила об этом. Однажды его подарили самой миссис Ганди, которая в то время была партийным чиновником.
  
   Тем не менее, поскольку мы больше не давали ей никаких денег, было понятно, что она должна задаваться вопросом, кому мы их даем. Это не та практика, которую следует поощрять.81
  
   Краткий визит Генри Киссинджера в Индию в октябре 1974 года предоставил еще одну возможность для кампании активных мер КГБ. Агентам влияния передавались новые сфабрикованные истории о заговорах ЦРУ для доклада премьер-министру и другим ведущим фигурам в правительстве и парламенте. КГБ утверждал, что опубликовал в индийской прессе более семидесяти статей, осуждающих подрывную деятельность ЦРУ, а также инициировал кампании по написанию писем и размещению плакатов. Главная резидентура в Дели утверждала, что благодаря ее кампании миссис Ганди подняла вопрос об операциях ЦРУ в Индии во время своих переговоров с Киссинджером.82
  
   28 апреля 1975 года Андропов одобрил дальнейшую индийскую операцию активных действий по обнародованию сфабрикованных доказательств подрывной деятельности ЦРУ. Шестнадцать пакетов, содержащих компрометирующие материалы, подготовленные Службой "А" на трех сотрудников ЦРУ, находящихся под дипломатическим прикрытием в посольстве США, были анонимно отправлены резидентурой в Дели в СМИ и послужили поводом для серии статей в индийской прессе. Согласно файлам КГБ, госпожа Ганди отправила личное письмо премьер-министру Шри-Ланки Сиримаво Бандаранаике, приложив к нему некоторые из поддельных документов ЦРУ, переданных КГБ, и серию статей в индийских газетах, которые были ими приняты. В тех же файлах сообщается, что г-жа Бандаранаике пришла к выводу, что подрывная деятельность ЦРУ представляет такую серьезную угрозу для Шри-Ланки, что она создала комитет по расследованию.83
  
   Один из критиков госпожи Ганди, Пилу Муди, высмеял ее одержимость подрывной деятельностью ЦРУ, надев на шею медальон с надписью "Я агент ЦРУ".84 Однако для миссис Ганди Агентство не было поводом для смеха. К лету 1975 года ее подозрения в обширном заговоре ее политических противников при содействии и подстрекательстве со стороны ЦРУ, по мнению ее биографа Кэтрин Франк, выросли до "чего-то близкого к паранойе". 12 июня ее настроение еще больше омрачилось решением Верховного суда Аллахабада, на которое она подала апелляцию, признавшего недействительным ее избрание депутатом на основании нарушений на выборах 1971 года. Две недели спустя она убедила и президента, и кабинет министров согласиться на объявление чрезвычайного положения. В обращении к нации по Индийскому радио 26 июня госпожа Ганди заявила, что "глубокий и широко распространенный заговор" "назревал с тех пор, как я начал внедрять определенные прогрессивные меры на благо простых мужчин и женщин Индии". Лидеры оппозиции были заключены в тюрьму или помещены под домашний арест, а в СМИ была введена цензура. В первый год чрезвычайного положения, по данным Amnesty International, более 110 000 человек были арестованы и задержаны без суда.85
  
   Отчеты главной резидентуры в Нью-Дели, возглавляемой с 1975 по 1977 год Леонидом Шебаршиным, приписывали (вероятно, сильно преувеличенные) заслуги в использовании своих агентов влияния, чтобы убедить госпожу Ганди объявить чрезвычайное положение.86 Центральный исполнительный комитет КПИ выразил свое "твердое мнение о том, что быстрые и суровые меры, принятые премьер-министром и правительством Индии против правореакционных и контрреволюционных сил, были необходимы и оправданы. Любая слабость, проявленная в этот критический момент, была бы фатальной. " Как и следовало ожидать, он обвинил ЦРУ в поддержке контрреволюционного заговора.87 Активные меры КГБ придерживались той же линии.88 Убийство шейха Муджибура Рахмана и большей части его семьи в Бангладеш 14 августа еще больше усилило теории заговора г-жи Ганди. За их убийствами она снова увидела скрытую руку ЦРУ.89
  
   По словам Шебаршина, и Центру, и советскому руководству было трудно понять, что чрезвычайная ситуация не превратила Индиру Ганди в диктатора и что она по-прежнему реагировала на общественное мнение и имела дело с оппозицией: "На месте, с близкого расстояния, посольство и наша [разведывательная] служба увиделивсе это так, но для Москвы Индира стала Индией, а Индия - Индирой. " Репортажи из резидентуры в Нью-Дели, критиковавшие любой аспект ее политики, получили прохладный прием в Центре. Шебаршин считал маловероятным, что какие-либо из них были переданы советским лидерам или Центральному комитету. Хотя госпожа Ганди любила говорить в частном порядке, что у государств нет постоянных друзей и врагов, есть только постоянные интересы, "Временами Москва вела себя так, как будто Индия дала клятву любви и верности своим советским друзьям". Даже малейший сбой в отношениях вызывал ужас.90 В течение 1975 года на активные меры в Индии, направленные на усиление поддержки госпожи Ганди и подрыв ее политических противников, было потрачено в общей сложности 10,6 миллиона рублей.91 Советская поддержка была как публичной, так и скрытой. В июне 1976 года, в то время, когда г-жа Ганди страдала от статуса полу-парии на большинстве стран Запада, ее встретили как героя во время поездки в Советский Союз. Накануне ее приезда была опубликована подборка ее выступлений, статей и интервью в переводе на русский язык.92 Она посещала собрания в свою честь в городах по всему Советскому Союзу.93 Визит закончился, как и начался, в атмосфере взаимного самовосхваления.
  
   Кремль, однако, был обеспокоен сообщениями о пренебрежительном отношении к Советскому Союзу сына и помазанника Индиры, Санджая, поклонника Фердинанда Маркоса, коррумпированного президента Филиппин-антикоммуниста.94 До П. Н. Дхара (и, почти наверняка, до главной резидентуры в Нью-Дели) дошли сообщения о том, что один из приближенных Санджая проводил регулярные встречи с сотрудником посольства США "в очень подозрительной манере". Вскоре после возвращения его матери из ее триумфального турне по Советскому Союзу Санджай дал интервью, в котором восхвалял крупный бизнес, осуждал национализацию и презирал коммунистов. Вероятно, раздраженный жалобами на собственную коррупцию, он сказал об ИПЦ: "Я не думаю, что вы где-нибудь найдете более богатых или более коррумпированных людей.По ее собственному признанию, Индира стала "совершенно безумной", когда его комментарии были обнародованы, сказав Дхару, что ее сын "причинил серьезный вред" ИПЦ и "создал серьезные проблемы со всем советским блоком". Санджая убедили дать "разъяснение", которое было далеко от опровержения.95
  
   Чрезвычайная ситуация закончилась так же внезапно, как и началась. 18 января 1977 года г-жа Ганди объявила, что выборы состоятся в марте. Цензура прессы была приостановлена, а лидеры оппозиции освобождены из-под домашнего ареста. Главная резидентура в Нью-Дели, как и госпожа Ганди, была слишком уверена в результатах выборов. Для обеспечения успеха он организовал крупную операцию под кодовым названием "КАСКАД", в ходе которой было проведено более 120 встреч с агентами во время избирательной кампании. Девять кандидатов в Конгресс (R) на выборах были агентами КГБ.96 В файлах, отмеченных Митрохиным, также указаны имена двадцати одного некоммунистического политика (четверо из них министры), чьи избирательные кампании субсидировались КГБ.97 Советские СМИ призывали к "единству действий всех демократических сил и, в частности, правящего Индийского национального конгресса и Коммунистической партии Индии".98 На руководство КПИ неоднократно оказывалось давление как со стороны главной резидентуры в Нью-Дели, так и со стороны Москвы с целью обеспечения поддержки госпожи Ганди. 12 февраля генеральный секретарь КПИ Раджешвар Рао и секретарь Национального совета партии Н. К. Кришна были вызваны в советское посольство, чтобы получить послание с увещеваниями от Центрального комитета КПСС. Дальнейшие наставления были произнесены лично 15 февраля советской делегацией из трех человек. В документах КГБ сообщается, что Рао и Кришна говорили, что они высоко ценили советы своих советских коллег и были непоколебимы в своей поддержке госпожи Ганди.99 Их оценка также отражала необычно высокий уровень советских субсидий во время избирательной кампании ИПЦ - более 3 миллионов рупий за первые два месяца I977 года.100
  
   Сообщения агентов укрепили уверенность главной резидентуры в Нью-Дели в том, что Индира Ганди одержит еще одну победу на выборах. Сообщения о том, что она столкнулась с возможностью поражения в своем избирательном округе, в основном игнорировались.101 В результате миссис Ганди потерпела сокрушительное поражение. "Джаната", недавно объединенная некоммунистическая оппозиция, получила 40 процентов голосов при 35 процентах голосов Конгресса (R). Один из главных врагов КГБ, Морарджи Десаи, стал премьер-министром. Когда были объявлены результаты выборов, пишет биограф миссис Ганди Кэтрин Франк, "Индия радовалась так, как не радовалась со дня обретения независимости от Великобритании тридцать лет назад". В Дели падение госпожи Ганди отпраздновали танцами на улицах.102
  
   18
  
   Особые отношения с Индией
  
   Часть 2: Упадок и падение Конгресса
  
   Результаты выборов в Индии в марте 1977 года вызвали шок и ужас как в Центре, так и в главной резидентуре в Нью-Дели. Леонида Шебаршина, главного резидента, поспешно отозвали в Москву для консультаций.1 Помимо опасений политических последствий поражения госпожи Ганди, Центр был также смущен тем, как выборы продемонстрировали советскому руководству ограниченность его хваленых кампаний активных действий и его предполагаемую способность манипулировать индийской политикой. Отчет FCD о провале его разведки был в значительной степени упражнением в самооправдании. В нем подчеркивалось, что победа г-жи Ганди на выборах также широко предсказывалась как западными, так и индийскими наблюдателями (включая индийское разведывательное сообщество), многие из которых допустили еще большие ошибки, чем они сами. Далее в отчете объяснялись собственные ошибки FCD, утверждая, что чрезвычайное разнообразие огромного индийского электората и многочисленные разногласия по семейным, кастовым, этническим, религиозным, классовым и партийным признакам сделали точный прогноз поведения избирателей практически невозможным. Это была явно особая просьба. Сложности индийской политики не могут дать убедительного объяснения неспособности КГБ (и других наблюдателей) понять крах поддержки госпожи Ганди во всем хинди-поясе, традиционном оплоте Конгресса, где она получила всего два места, и ее превращение в региональную партию Южной Индии,где он оставался под контролем.
  
   В свою защиту FCD также утверждал, что предыдущая решимость г-жи Ганди удержаться у власти позволяла разумно ожидать, что она откажется от нее в марте 1977 года и будет готова, если необходимо, либо исправить результаты выборов, либо объявить их недействительными (поскольку,он утверждал, что дружки Санджая настаивали). Действительно, FCD утверждал, что 20 марта, когда были объявлены результаты, г-жа Ганди пыталась помешать захвату власти партией Джаната, но была недостаточно решительной и не смогла заручиться поддержкой высшего командования армии.2 В этих заявлениях не было никакого содержания, они, вероятно, возникли на делийской фабрике слухов, работавшей тогда сверхурочно, и были переданы КГБ через его обширную сеть агентов и конфиденциальных контактов. Вопреки сообщениям в Москву из главной резидентуры в Нью-Дели, передача власти после выборов была быстрой и упорядоченной. Рано утром 21 марта госпожа Ганди созвала короткое и формальное заседание кабинета министров, на котором она зачитала свое заявление об отставке, которое было одобрено кабинетом министров лишь с незначительными изменениями. В 4 часа утра ее отвезли в дом исполняющего обязанности президента Б. Д. Джатти и подала заявление об отставке. Джатти был настолько ошеломлен, что до подсказки Дхара забыл попросить госпожу Ганди остаться исполняющим обязанности премьер-министра до формирования следующего правительства.3
  
   Тон советских СМИ изменился сразу после выборов в Индии. В поражении г-жи Ганди, до сих пор практически не подвергавшейся публичной критике, он обвинил "ошибки и перегибы" ее правительства. Комментатор "Известий", пытаясь снять вину с КПИ, заявил: "Показательно, что кандидаты от Партии Конгресса добились наибольшего успеха в тех местах, где между Конгрессом и Коммунистической партией Индии существовала предвыборная договоренность, или где Коммунистическая партия, без официального поощрения, активно поддерживала прогрессивных кандидатов от КПИ".Партия Конгресса."На самом деле выборы были катастрофой как для КПИ, так и для Конгресса. Ослабленный непопулярностью режима Индиры Ганди, он потерял все, кроме семи, из двадцати пяти мест, которые он выиграл в 1971 году, в то время как его соперник, отколовшаяся Коммунистическая партия Индии, Марксистская (КПМ), получила двадцать два. Центр осторожно отреагировал на убедительную победу коалиции, возглавляемой КПМ, на государственных выборах в Западной Бенгалии в июне 1977 года. Хотя Андропов стремился наладить тайную связь с новым правительством штата, он стремился не оскорбить КПИ. Поэтому после обсуждений между Шебаршиным (недавно повышенным до заместителя главы семнадцатого отдела FCD) и высокопоставленным чиновником КПСС было решено, что, хотя офицеры КГБ могут вступать в контакт с лидерами КПМ, они должны утверждать, что делают это на чисто личной основе. Согласно файлам FCD, "важная информация" о политике CPM была получена главной резидентурой в Дели из ее контактов с партийными лидерами.4
  
   Главным приоритетом КГБ в первые месяцы правления правительства Джанаты было ограничение ущерба. В ходе кампании Морарджи Десаи обвинил госпожу Ганди в том, что она делает "все, что делает Советский Союз", и заявил, что при правительстве Джанаты индо-советский договор может "автоматически расторгнуться".5 Центр опасался "усиления реакционных антисоветских сил".6 24 марта Политбюро одобрило директиву FCD "О мерах в связи с результатами парламентских выборов в Индии", основными целями которой были сохранение Договора о дружбе и удержание Джанаты от попыток сближения с Соединенными Штатами и Китаем.7 Хотя правительство Десаи действительно намеревалось улучшить отношения с Соединенными Штатами и Китаем, индо-советский договор сохранился. Совместное коммюнике по итогам визита Громыко в Нью-Дели в апреле обязало обе страны "продолжать укреплять равноправное и взаимовыгодное сотрудничество в духе Индо-советского договора о мире, дружбе и сотрудничестве".8 В августе Политбюро утвердило директиву об активных мерах КГБ, озаглавленную "О мерах воздействия на правящие круги Индии в новых условиях в интересах СССР".9
  
   "Новые условия" правления Джанаты сделали кампании активных действий более сложными, чем раньше. Количество статей, опубликованных КГБ в индийской прессе, резко сократилось с 1980 в 1976 году до 411 в 1977 году.10 Центр, однако, продолжал делать преувеличенные заявления об успехе своих активных мер, направленных на то, чтобы заставить правительство Джанаты с подозрением относиться к американской и китайской политике.11 Главная резидентура в Нью-Дели также заявила в июне 1978 года, что ей удалось дискредитировать министра внутренних дел Чарана Сингха, самого ярого противника Индиры Ганди в правительстве Джанаты, и добиться его отставки.12 На самом деле увольнение Сингха произошло из-за того, что он обвинил Десаи и других министров в том, что они являются "сборищем импотентов" из-за того, что они не смогли привлечь миссис Ганди к суду.13 Позже он вернулся в правительство и ненадолго сменил Десаи на посту премьер-министра в последние месяцы 1979 года.
  
   Директива КГБ от марта 1977 года, одобренная Политбюро, предписывала главной резидентуре в Дели "повлиять на [госпожу] Ганди, чтобы возобновить Индийский национальный конгресс на демократической [левой] основе". Чтобы не обидеть правительство Джанаты, советское посольство остерегалось поддерживать официальные контакты с госпожой Ганди после ее поражения на выборах.14 Вместо этого главная резидентура в Дели восстановила с ней тайный контакт через оперативного сотрудника Виктора Николаевича Черепахина (кодовое имя ВЛАДЛЕН), работавшего под прикрытием корреспондента "Труда", хотя нет никаких доказательств того, что она поняла, что он из КГБ. Резидентура также создала фонд активных действий под кодовым названием DEPO в попытке приобрести влияние в Комитете демократических действий, основанном миссис Ганди и некоторыми ее сторонниками в мае 1977 года. Хотя нет никаких доказательств того, что миссис Ганди знала о его существовании, в июле фонд располагал 275 000 конвертируемых рублей.15 В день Нового 1978 года г-жа Ганди спровоцировала второй раскол в партии Конгресса. Она и ее последователи, большинство партии, воссоздали себя как Конгресс (I) - Я за Индиру. Хотя в конце концов она признала, что ситуация "немного вышла из-под контроля" во время чрезвычайной ситуации, она продолжала настаивать на том, что победа Джанаты на выборах во многом обязана "иностранной помощи". "Движение против нас, - заявила она, - было организовано внешними силами".16 Как обычно, миссис Ганди, несомненно, имела в виду ЦРУ.
  
   Хрупкое единство Джанаты, которое стало возможным во время избирательной кампании 1977 года только благодаря общей враждебности к Индире Ганди, не смогло пережить опыт правления. На всеобщих выборах в январе 1980 года Конгресс (I) получил 351 из 542 мест. "Это Индира до конца", - гласил заголовок в Times of India. Вскоре после своей победы на выборах миссис Ганди попыталась возобновить контакт с Черепахиным, но обнаружила, что его отозвали в Москву.17 Приветствуя возвращение г-жи Ганди к власти, Центр опасался за будущее. Власть Санджая, которому он сильно не доверял, была в зените, его роль как законного наследника казалась неоспоримой, и - несмотря на присутствие, неизвестное Санджаю, агента под кодовым именем ПУРИ в его окружении18 - КГБ, похоже, не обнаружил никаких существенных средств влияния на него. Хотя гибель Санджая в авиакатастрофе в июне 1980 года расстроила миссис Ганди, в Центре это, несомненно, приветствовали.
  
   Отношения госпожи Ганди с Москвой в начале 1980-х годов так и не смогли полностью восстановить теплоту ее предыдущего президентского срока. Ее особенно возмущал тот факт, что она больше не могла рассчитывать на поддержку ИПЦ. Во время государственного визита Брежнева в Индию в декабре 1980 года она многозначительно сказала на приеме в его честь: "Понятно, что мы сталкиваемся с нападками "справа" и, что не так понятно, "слева"".19 Согласно отчетам КГБ, некоторые нападки КПИ носили личный характер. Индийские коммунистические лидеры распространяли слухи о том, что госпожа Ганди брала взятки как от государственных министров, так и от французских поставщиков истребителей "Мираж", которые она решила приобрести для ВВС Индии. Во время визитов в Индию как Брежнева, так и советского министра обороны маршала Устинова она просила оказать давление на Советский Союз, чтобы привести CPI в соответствие.20 Когда давление не возымело действия, миссис Ганди отомстила. В мае 1981 года она учредила новую спонсируемую Конгрессом (I) ассоциацию "Друзья Советского Союза" в качестве конкурента Индо-Советскому культурному обществу, спонсируемому КПИ, заявив, что пришло время освободить индо-советскую дружбу от тех, кто провозгласил себя ее "хранителями". По ее словам, "профессиональные друзья и враги Советского Союза создавали нам проблемы". Она также создала организацию "Мир и солидарность во всем мире", чтобы разрушить монополию Всемирного совета мира, возглавляемую индийским коммунистом и часто используемую в качестве инструмента для активных мер советского Союза.21
  
   Однако неспособность Москвы привести ИПЦ в соответствие продолжала раздражать миссис Ганди. В июне 1983 года она отправила секретное письмо советскому лидеру Юрию Андропову, в котором критиковала КПИ за то, что она "объединилась" против нее с правыми реакционерами. Письмо было поручено Йогендре Шарме, члену Политбюро партии, который не соглашался с оппозицией Раджешвара Рао госпоже Ганди. Однако, оказавшись в Москве, Шарма передумал и "признался во всем" товарищу по партии. Когда история была обнародована в Индии, критики Индиры обвинили ее в "призыве к советскому вмешательству во внутренние дела Индии". Госпожа Ганди отказалась от комментариев.22 Однако, хотя и несколько потускневшие, индо-советские особые отношения сохранились. Когда госпожа Ганди посетила Москву на похороны Брежнева, она была первым некоммунистическим лидером, которого принял Юрий Андропов.23
  
   КГБ продолжал делать большие заявления об успехе своих активных мер. Когда в июле 1981 года индийское правительство отказалось выдать въездную визу американскому дипломату по имени Гриффин, который должен был занять пост политического советника в посольстве США, КГБ заявил, что это решение было принято из-за успеха за предыдущие шесть месяцев в установлении его связей с ЦРУ. Владимир Крючков, глава FCD, отчитался перед Политбюро:
  
   Согласно полученной информации, инициатива в принятии этого решения исходила от самой И.[ндиры] Ганди. Значительную роль сыграли также антиамериканские статьи, которые мы инспирировали в индийской и зарубежной прессе, в которых цитировались различные источники, чтобы разоблачить опасный характер подрывных операций ЦРУ в Индии. Попытки представителей США и американской прессы оправдать методы и сделать вид, что Гриффин стал жертвой советской кампании "дезинформации", были решительно отвергнуты министром иностранных дел Н[арасимха] Рао, который заявил, что "это действие было предпринято независимо и не имело никакого отношения кпуть, подсказанный другой страной".24
  
   Самыми большими успехами советских активных мер в Индии оставалась эксплуатация восприимчивости Индиры Ганди и ее советников к фальшивым заговорам ЦРУ против них. В марте 1980 года министр внутренних дел Заил Сингх обвинил США и Китай в разжигании беспорядков в Ассаме и племенных районах на северо-востоке. Вскоре после этого представители Министерства внутренних дел заявили, что у них есть "определенная информация" о том, что ЦРУ "перекачивало деньги" в регион через христианских миссионеров. Сама госпожа Ганди неоднократно ссылалась на "иностранную руку", стоящую за этой и другими вспышками внутренних беспорядков. Хотя она редко называла "иностранную руку" публично, было ясно, что она имела в виду ЦРУ.25
  
   Одной из главных целей активных мер КГБ в начале 1980-х годов было изготовление доказательств того, что ЦРУ и пакистанская разведка стоят за ростом сикхского сепаратизма в Пенджабе.26 Осенью 1981 года Служба А начала операцию "Контакт" на основе поддельного документа, якобы содержащего подробную информацию об оружии и деньгах, предоставленных пакистанской межведомственной разведкой (ISI) боевикам, стремящимся добиться создания независимого сикхского государства Халистан. В ноябре подделка была передана высокопоставленному индийскому дипломату в Исламабаде. Вскоре после этого исламабадская резидентура сообщила Центру, что, согласно (возможно, оптимистичным) донесениям агентов, уровень беспокойства в индийском посольстве по поводу пакистанской поддержки сикхских сепаратистов указывает на то, что "КОНТАКТ" оказывает паникерский эффект, на который надеялась Служба А.
  
   Весной 1982 года резидентура в Нью-Дели сообщила, что агент "С" (по-видимому, недавно завербованный) имел прямой доступ к миссис Ганди и лично представил ей еще один поддельный документ ISI, сфабрикованный службой А, который якобы демонстрировал участие Пакистана в халистанском заговоре.27 Хотя нет убедительных доказательств того, что Агент "С" или передаваемые через него подделки имели какое-либо значительное влияние на миссис Ганди, Центр поддался одному из своих повторяющихся приступов принятия желаемого за действительное по поводу своей способности манипулировать индийской политикой. 5 мая он поздравил недавно назначенного главного резидента Александра Иосифовича Лысенко (кодовое имя БОГДАН) с предполагаемым успехом агента "С"28 и сообщил ему, что Центр предложил использовать "S" в качестве основного канала для подачи будущей дезинформации миссис Ганди. Перед встречей агента с миссис Ганди Центр отправил следующие подробные инструкции:
  
   (A) во время встреч [с "S"] ознакомьте агента с содержанием [последнего поддельного] документа и проявите интерес к его мнению относительно важности и актуальности содержащейся в нем информации для индийских властей. Также агенту следует объяснить, что документ подлинный, полученный нами по секретным каналам.
  
   (Б) Составьте подробный рассказ о том, как "С" получил документ. (Это потребует организации короткой поездки в Пакистан для агента.)
  
   (C) Сообщить "S", что в соответствии с условиями, изложенными источником [документа], он не должен оставлять документ у ВАНО [миссис Ганди]. Порекомендуйте агенту, чтобы он действовал следующим образом, чтобы не вызывать негативной реакции у ВАНО. Если ВАНО настаивает на том, чтобы документ остался у нее, то "С" должна оставить предварительно подготовленную копию документа без заголовков, которые указывали бы на его происхождение. Поручите "S" понаблюдать за реакцией ВАНО на документ.
  
   (D) Укажите агенту, что важно, чтобы он основывался на своем разговоре с ВАНО, чтобы он мог намекнуть на то, чего она может ожидать от "S" в будущем и какая информация будет представлять для нее особый интерес.
  
   "С" сообщил, что он показал документ госпоже Ганди 13 мая 1982 года. Тот факт, что она не попросила копию, говорит о том, что она не придала этому большого значения. КГБ, однако, предпочел поверить корыстным заявлениям "С" о его предполагаемом влиянии на премьер-министра.29
  
   Вскоре после того, как в ноябре 1982 года Юрий Андропов сменил Брежнева на посту советского лидера, он одобрил предложение Крючкова сфабриковать еще один документ пакистанской разведки, в котором подробно излагались планы ISI по разжиганию религиозных беспорядков в Пенджабе и содействию созданию Халистана как независимого сикхского государства. Центр полагал, что посол Индии в Пакистане, которому была отправлена эта подделка, сочтет ее настолько важной, что он был обязан переслать ее миссис Ганди.30 К настоящему времени КГБ, похоже, был в высшей степени уверен, что может продолжать обманывать ее до бесконечности сфабрикованными сообщениями о заговорах ЦРУ и Пакистана против нее.
  
   Значение г-жи Ганди как одного из самых влиятельных лидеров Третьего мира еще более возросло в глазах Москвы после ее избрания председателем Движения неприсоединения вместо Фиделя Кастро. Индийская пресса опубликовала фотографии сияющего Кастро, обнимающего ее в медвежьих объятиях, когда он передавал ее ей в марте 1983 года на седьмом саммите Движения в Дели. Накануне саммита главной резидентуре в Дели удалось внедрить в индийскую прессу поддельный секретный меморандум на имя представителя США в ООН Джин Киркпатрик, в котором содержались дополнительные фальшивые подробности американских планов по усилению раскола в странах Третьего мира и подрыву индийского влияния.31 Под председательством г-жи Ганди саммит неприсоединившихся стран уделил мало времени войне в Афганистане и вместо этого сосредоточился на вопросах разоружения и экономического развития, что дало широкие возможности для нападок на Соединенные Штаты. В коммюнике по итогам саммита Соединенные Штаты были осуждены пятнадцать раз; Советский Союз, напротив, лишь однажды был заключен в квадратные скобки с Соединенными Штатами как разделяющий ответственность за гонку вооружений. Москва, как и следовало ожидать, была в восторге. "Правда" заявила, что "Движение неприсоединения продемонстрировало приверженность своим основным принципам борьбы против империализма, колониализма, расизма и войны".32
  
   Следующим этапом в советском культивировании династии Ганди стал визит в Москву в июле 1983 года старшего сына Индиры, Раджива, который неохотно пришел в политику по настоянию своей матери после смерти Санджая и которого она готовила для наследования. Встречи на высоком уровне и блестящие приемы, организованные для Раджива, показали, по словам одного индийского наблюдателя, что он был "фактически помазан советскими комиссарами как бесспорный преемник миссис Ганди". Во время своего визита Раджив был явно убежден его хозяевами в том, что ЦРУ занимается серьезной подрывной деятельностью в Пенджабе, где сикхский сепаратизм теперь представляет собой самую серьезную проблему для правительства Конгресса. По возвращении он заявил, что имело место "определенное вмешательство США в ситуацию в Пенджабе".33
  
   В начале июня 1984 года госпожа Ганди ввела войска в Пенджаб, где они штурмовали святая святых сикхов, Золотой храм в Амритсаре. Советский Союз, как и ИПЦ, быстро выразил "полное понимание шагов, предпринятых индийским правительством для обуздания терроризма". И снова миссис Ганди серьезно отнеслась к советским заявлениям о тайной поддержке ЦРУ сикхов.34 Активная мера КГБ также сфабриковала доказательства того, что пакистанская разведка планировала вербовать афганских беженцев для ее убийства.35 Хотя госпожа Ганди, во многом благодаря КГБ, преувеличила угрозу со стороны Соединенных Штатов и Пакистана, она трагически недооценила угрозу со стороны сикхов в лице своих собственных телохранителей, принципиально отменив приказ главы IB о переводе их на другие должности. обязанности. Индия, храбро настаивала она, "была светской". Один из принципов, по которым она жила, вскоре стоил ей жизни. 31 октября она была застрелена двумя охранниками-сикхами в саду своего дома.36 Как и следовало ожидать, некоторые сторонники теории заговора позже утверждали, что охранники работали на ЦРУ.37 Хотя Центр, вероятно, не был инициатором этой теории заговора, попытка обвинить Агентство в убийстве миссис Ганди стала одним из главных приоритетов активных мер КГБ в Индии в течение следующих нескольких лет.38
  
   Первым зарубежным визитом Раджива Ганди после того, как он сменил свою мать на посту премьер-министра, был визит в Советский Союз на похороны Константина Черненко в марте 1985 года. Он и преемник Черненко, Михаил Горбачев, сразу же установили взаимопонимание, которое было укреплено во время первого официального визита Раджива два месяца спустя. Тем временем КГБ проводил операции активных действий, направленные на то, чтобы убедить Раджива в том, что ЦРУ готовит заговор против него. Однако его измышления, которые включали поддельное письмо в 1987 году от директора ЦРУ Уильяма Кейси о планах его свержения,39 похоже, это мало повлияло. Личная дружба между Радживом и Горбачевым не могла скрыть снижение важности особых отношений с Индией для Советского Союза. Частью "нового мышления" Горбачева во внешней политике была попытка вывести Советский Союз из споров Индии с Китаем и Пакистаном. На пресс-конференции во время своего визита в Индию в ноябре 1986 года Горбачев высказался гораздо более двусмысленно, чем его предшественники, о советской поддержке в военном конфликте между Индией и Китаем.40
  
   Окончание холодной войны также значительно снизило полезность Индии как арены для активных мер КГБ. Одной из наиболее успешных активных мер в течение первых двух лет пребывания Горбачева у власти была попытка обвинить в СПИДе американскую биологическую войну. История возникла в День независимости США 1984 года в статье, опубликованной в индийской газете Patriot, в которой утверждалось, что вирус СПИДа был "изготовлен" во время экспериментов по генной инженерии в Форт-Детрике, штат Мэриленд. Только за первые шесть месяцев 1987 года эта история получила широкое освещение в СМИ более чем в сорока странах Третьего мира. Однако, столкнувшись с американскими протестами и осуждением этой истории международным научным сообществом, Горбачев и его советники были явно обеспокоены тем, что разоблачение советской дезинформации может повредить новому имиджу СССР на Западе. В августе 1987 года официальным лицам США в Москве сообщили, что история со СПИДом официально опровергнута. Освещение этой истории в советской прессе почти полностью прекратилось.41 В эпоху гласности Москва также рассматривала подставные организации как быстро приходящий в упадок актив. В 1986 году Ромеш Чандра, индийский коммунист, президент самого важного из них, Всемирного совета мира, почувствовал себя обязанным заняться самокритикой. "Критика работы президента, - признал он, - требует, чтобы к ней прислушались и внесли необходимые исправления". Главным "исправлением", которое последовало, была его собственная замена.42
  
   Раджив Ганди потерял власть в Индии на выборах в конце 1989 года, как раз когда Советский блок начал распадаться. Окончательный распад Советского Союза два года спустя привел Нью-Дели в замешательство. В связи с началом жесткого государственного переворота в Москве в августе 1991 года, в ходе которого была предпринята попытка свергнуть Горбачева, премьер-министр Нарасимха Рао заявил, что это может послужить предупреждением тем, кто пытается слишком быстро измениться. После провала путча несколько дней спустя заявление Рао было направлено против него как Горбачевым, так и Ельциным. Когда Горбачев звонил мировым лидерам после освобождения из-под домашнего ареста в Крыму, он не предпринял никаких попыток связаться с Рао. Посол Индии не присутствовал на брифинге, проведенном Ельциным для высокопоставленных членов московского дипломатического корпуса после провала путча.43 Индо-советским особым отношениям, которым КГБ посвящал столько своей энергии на протяжении большей части холодной войны, пришел конец.
  
   19
  
   Пакистан и Бангладеш
  
   Особые отношения Советского Союза с Индией резко ограничили его влияние в Пакистане. Громыко жаловался на "коварную [западную] сеть, в которую Пакистан попал почти в начале своего существования в качестве независимого государства".1 КГБ также обнаружил, что проникнуть в авторитарные военные режимы, которые управляли Пакистаном на протяжении большей части холодной войны, было труднее, чем в правящую партию Конгресса Индии. Коммунистическая партия Пакистана, официально запрещенная в 1951 году, имела гораздо меньшее значение, чем ее крупная и влиятельная индийская коллега. Согласно файлам КГБ, около двадцати ведущих коммунистов Карачи и Хайдарабада создали небольшую подпольную партию под прикрытием "Провинциальный комитет Синд" (SPC), которая поддерживала тайные контакты с резидентурой КГБ в Карачи.2 SPC поддерживался ежегодной советской субсидией, предоставляемой КГБ, которая к середине 1970-х годов составляла 25-30 000 долларов.3 Другое небольшое коммунистическое подполье в Восточном Пакистане также получало тайное финансирование.4 Кроме того, ряд руководителей SPC получили, по мнению КГБ, солидную прибыль от привилегированных торговых контрактов с Советским Союзом.5 Москва, однако, имела реально низкие ожидания от SPC, которые, по ее мнению, имели тенденцию преувеличивать свою поддержку.6
  
   Несмотря на очевидную неспособность КГБ проникнуть в окружение первого военного правителя Пакистана Аюба хана (1958-69), оно было хорошо информировано о его внешней политике, главным образом благодаря ряду агентов в пакистанском министерстве иностранных дел и дипломатическом корпусе: среди них ГНОМ, КУРИ, ГРЕМ и ГУЛЯМ. В течение семи лет ГНОМ ("Гном") предоставлял как зашифрованные, так и расшифрованные дипломатические телеграммы, которые его учили фотографировать миниатюрной камерой. Он был завербован в 1960 году под "фальшивым флагом" русскоязычным агентом КГБ, говорившим по-английски и выдававшим себя за представителя американской издательской компании, который утверждал, что собирает материалы для книги по международным отношениям. В 1965 году ему, наконец, сказали (хотя, возможно, он понял это гораздо раньше), что он работает на иностранную разведку, и он подписал документ, подтверждающий, что он получал от нее ежемесячную зарплату в течение последних пяти лет. Однако, когда GNOM вернулся в Пакистан в 1967 году после серии зарубежных командировок, он разорвал контакт со своим контролером.7 Как и GNOM, шифровальщик КУРИ был завербован под фальшивым флагом. В 1961 году агент КГБ САЕД, утверждавший, что представляет крупную пакистанскую компанию, убедил КУРИ предоставить документы Министерства иностранных дел под предлогом, что это поможет его коммерческому успеху на зарубежных рынках. Опять же, как и ГНОМ, КУРИ, вероятно, впоследствии понял, что он работал на КГБ, но продолжал предоставлять шифровальные материалы и другие "ценные документы" как из посольств Пакистана (включая Вашингтон), так и из Министерства иностранных дел, по крайней мере, до 1970-х годов. В его досье также отмечается, что он стал "очень требовательным" - предположительно, в отношении оплаты, которую он ожидал за свои материалы.8
  
   Самым высокопоставленным пакистанским дипломатом, указанным в файлах, отмеченных Митрохиным, был ГРЕМ, который был завербован в 1965 году и позже стал послом. Говорят, что он предоставил "ценную информацию". Тот факт, что, когда он стал послом, его контролером был местный резидент КГБ, является еще одним свидетельством его важности.9 Единственным агентом КГБ в Министерстве иностранных дел, личность которого может быть раскрыта, является Абу Саид Хасан (кодовое имя ГУЛЯМ), завербованный в 1966 году. Во время или вскоре после его вербовки он работал в советском отделе Министерства. В 1970-х годах он последовательно работал Третьим секретарем в Верховной комиссии в Бомбее, вторым секретарем в Саудовской Аравии и начальником отдела в Административном департаменте Министерства. В 1979 году, за год до своей смерти, он перешел в Министерство культуры, молодежи и спорта.10
  
   В результате многочисленных проникновений КГБ в пакистанское министерство иностранных дел и посольства за рубежом взломщики кодов Восьмого, а затем и Шестнадцатого управления почти наверняка смогли расшифровать значительные объемы пакистанских дипломатических сообщений.11 Отчасти благодаря вербовке АЛИ, который занимал руководящую должность в центре военной связи в Равалпинди, советские шифровальщики, вероятно, также смогли расшифровать часть трафика пакистанского верховного командования. АЛИ был завербован под фальшивым флагом в 1965 году Г. М. Евсафьевым, оперативным сотрудником КГБ, выдававшим себя за немецкого радиоинженера, работающего на западногерманскую компанию, и предоставил подробную информацию о шифровальных машинах верховного командования. Позже он заметил дипломатические номерные знаки на машине Евсафьева и понял, что тот работал на КГБ. Тот факт, что десять лет спустя АЛИ все еще работал советским агентом, а резидент Карачи С. С. Будник был его контролером, указывает на важность, придаваемую его разведке.12
  
   Основной целью активных мер КГБ в Пакистане как во время, так и после эры Аюб Хана было посеять подозрения в отношении Соединенных Штатов. В начале короткой и разрушительной войны Пакистана с Индией из-за Кашмира в сентябре 1965 года Соединенные Штаты приостановили военную помощь Пакистану. КГБ намеревался использовать горечь, вызванную тем, что американцы бросили Пакистан в трудный час. Главной целью его операций по оказанию влияния был эпатажный министр иностранных дел Аюб Хана Зульфикар Али Бхутто. Четырьмя годами ранее Бхутто, тогдашний министр по Природные ресурсы, пригласил советского посла Михаила Степановича Капицу и его жену посетить его семейное поместье. С Капицами в качестве переводчика отправился молодой дипломат, говорящий на урду, Леонид Шебаршин, которого три года спустя должны были перевести в КГБ. Бхутто ясно дала понять, что видит себя в качестве будущего министра иностранных дел и что его конечной целью (также реализованной) было стать премьер-министром и президентом. Шебаршин счел разговор Бхутто "отчаянно смелым и даже безрассудным". Он, казалось, был одержим идеей положить конец американскому влиянию в Пакистане и хотел, чтобы советская помощь в достижении этой цели.13 Операция "РЕБУС" весной 1966 года была главным образом направлена на усиление враждебности Бхутто к Соединенным Штатам путем передачи правительству Пакистана поддельных документов, подготовленных Службой А, которые якобы показывали, что посол США Уолтер Макконахи замышлял свержение Аюб Хана, Бхутто и других министров.14 Эта операция, по-видимому, оказала некоторое влияние, по крайней мере, на Бхутто, который всю оставшуюся жизнь был убежден, что его отстранение от должности в июне 1966 года было результатом американского давления.15
  
   За операцией "РЕБУС" в июле 1966 года последовала операция "ПАУК", активная мера, призванная убедить Аюб Хана в том, что Соединенные Штаты используют западногерманское агентство Tarantel press для нападения на его правительство и его тесные связи с Китаем. Поддельный отчет агентства, включающий оскорбительную карикатуру против Аюба, подготовленный Службой А на подлинных канцелярских принадлежностях фирмы Tarantel, был размещен резидентурой в Карачи среди газет и деятелей оппозиции. Чтобы убедиться, что это дошло до сведения властей, Служба А также подготовила поддельные письма, предположительно написанные возмущенными Пакистанцы начальникам полиции в Лахоре и Карачи, прилагая копии отчета агентства. В поддельном письме из Лахора утверждалось, что два названных сотрудника Информационной службы США распространяли материалы Tarantel. Сопроводительное письмо, отправленное вместе со службой подделок в резидентуру в Карачи 9 июня главой Отдела Южной Азии В. И. Старцев (необычно полностью скопированный Митрохиным) служит иллюстрацией как удивительно подробных инструкций, разосланных резидентурам, участвующим в активных мероприятиях, даже включающих неоднократные напоминания о правильной оплате почтовых отправлений, так и больших ожиданий Центра относительно того, чего могут достичь такие операции:
  
   Мы надеемся, что два [поддельных] письма от доброжелателей, в которых содержится информация агентства Tarantel Press, послужат еще одним доказательством для пакистанской контрразведки, что американцы используют это агентство для распространения антиправительственных материалов в стране. Для того, чтобы операция "Паук" могла быть завершена, вам предлагается выполнить следующие операции:
  
   1 Пакет Љ 1 содержит конверты с материалами агентства Tarantel press. Они должны быть отправлены по адресам, представляющим для нас интерес [газеты и оппозиционные деятели]. Вы должны наклеить марки правильного номинала и опустить их в различные почтовые ящики в Карачи. Это должно быть сделано 21 или 22 июля этого года. Мы предполагаем, что за некоторыми из этих адресов следит полиция. Мы взяли большинство из них из списка адресов, используемых агентством Tarantel press.
  
   2 Пакет Љ 2 содержит письмо от доброжелателя в полицейское управление в Карачи. Вы должны наклеить марку правильного номинала на конверт и отправить его 23 июля этого года.
  
   3 Пакет Љ 3 содержит письмо от доброжелателя в полицейское управление в Лахоре. Вы также должны наклеить марку нужного номинала на этот конверт и отправить его в Лахор 2 или 3 августа этого года. Мы выбрали эту дату, чтобы у вас было время организовать поездку в Лахор.
  
   Все эти просьбы должны выполняться, конечно, с максимальной осторожностью и секретностью, поскольку в противном случае действие может быть обращено против нас. Я хотел бы, чтобы вы сообщили нам, когда были проведены акции SPIDER. Мы также хотели бы, чтобы вы понаблюдали за реакцией пакистанских властей на это действие и соответствующим образом проинформировали нас. Мы считаем возможным, что правительство Пакистана может заявить протест западногерманскому посольству в связи с распространением антиправительственных материалов агентством Tarantel press или что оно может предпринять какие-либо действия против США. Пакистанцы могут даже выслать американцев, упомянутых в нашем материале. Местные власти могут прибегнуть к организации каких-либо действий против американских институтов, таких как демонстрации, беспорядки, пожары, взрывы и т.д. Для вашей личной информации мы отправляем тексты материалов SPIDER на русском и английском языках в пакете Љ. 4. После прочтения мы просим вас уничтожить их.16
  
   Какое влияние, если таковое имело место, операция "ПАУК" оказала на режим Аюб-хана, остается неизвестным. Однако надежда Центра на то, что пакистанские власти могут бомбить американские здания в отместку за причастность США к распространению "антиправительственных материалов", основывалась не более чем на принятии желаемого за действительное.
  
   В то время как операции "РЕБУС" и "ПАУК" были в самом разгаре, резидентура в Карачи была в смятении в результате назначения в начале года нового и некомпетентного резидента под кодовым именем АНТОН, ветерана южно-азиатского отдела. АНТОН был одним из тех офицеров разведки с серьезными проблемами с алкоголем, которых FCD время от времени направлял в страны Третьего мира. По словам Шебаршина, который имел несчастье служить под его началом, он, похоже, годами не читал ни одной книги, "был неспособен сосредоточиться на идее, оценить информация или грамотное формулирование задания". Он также часто был пьян и постоянно сквернословил. Сотрудники резидентуры пытались избегать его. Единственной искупительной чертой АНТОНА, по мнению Шебаршина, было то, что он редко вмешивался в их работу. В конце концов, после того, как он потерял сознание на приеме в посольстве, советский посол М. В. Дегтярь настоял на его отзыве в Москву. Однако, к ужасу Шебаршина и его коллег, АНТОН продолжал работать в FCD. В условиях часто пьянствующей культуры Центра алкоголизм редко приводил к увольнению.17
  
   В конце 1967 года Зульфикар Али Бхутто выступил с инициативой создания Пакистанской народной партии (ПНП) под популистским лозунгом: "Ислам - наша вера, демократия - наше государственное устройство, социализм - наша экономическая политика; вся власть народу". "Выражаясь одним предложением, - гласил один из учредительных документов ПНП, - целью партии является превращение Пакистана в социалистическое общество".18 Зимой 1968-69 годов НПП под харизматичным руководством Бхутто координировала волну народного протеста, которая в марте 1969 года окончательно убедила Аюб Хана отказаться от власти. Однако он сделал это не спикеру Ассамблеи, как того требовала конституция 1962 года, а главнокомандующему вооруженными силами генералу Яхья Хану, который немедленно отменил конституцию и объявил военное положение.19
  
   Центр немедленно приступил к серии активных мер, направленных на то, чтобы вызвать у Яхья Хана подозрения как к Китаю, так и к Соединенным Штатам. Операция "РАВИ" была основана на двух подделках службы А: "Директиве" от 3 июня 1969 года, предположительно отправленной Центральным комитетом Коммунистической партии Китая временному поверенному в делах Китая в Индии, и документе Министерства иностранных дел Китая, в котором излагались планы по превращению Кашмира в прокитайское независимое государство. 28 июня копии обеих подделок были отправлены пакистанским послам в Дели и Вашингтоне, несомненно, в надежде, что об их содержании будет сообщено Яхья-хану.20 Одновременно другая операция "активные меры" под кодовым названием "ЗУБР" распространила сообщения о том, что американцы потеряли веру в способность Яхья Хана удержаться у власти и боялись, что его заменит левое правительство, которое национализирует банки и конфискует их вклады. Говорили, что посольство Соединенных Штатов сообщило в Вашингтон, что режим Яхья Хана безнадежно коррумпирован и растратит любую предоставленную ему иностранную помощь. Резидентура в Карачи также приписала себе заслугу в организации демонстрации против войны во Вьетнаме.21
  
   После РАВИ и ЗУБРА началась операция "ПАДМА", целью которой было убедить режим Яхья Хана в том, что китайцы подстрекают к восстанию в Восточном Пакистане. Служба А сфабриковала китайское обращение к "бенгальским революционерам", призывая их взяться за оружие против "пенджабских землевладельцев и реакционного режима Яхья Хана". Первоначальное намерение состояло в том, чтобы написать обращение на бенгальском, но, поскольку ни один офицер КГБ не владел языком в достаточной степени свободно, а операция считалась слишком деликатной, чтобы доверить ее бенгальскому агенту, оно было написано на английском. Копия была отправлена индийскому послу в ноябре 1969 года, зная, что она будет открыта пакистанской разведкой до прибытия и, таким образом, станет известна пакистанским властям. Еще одна копия была отправлена послу США в надежде, что он тоже лично доведет ее до сведения пакистанцев. Одновременно агенты КГБ в Кабуле предупредили пакистанских дипломатов о подрывной деятельности Китая в Восточном Пакистане. Сообщалось, что представитель Пакистана в ООН серьезно относится к подобным сообщениям. Вскрытие ПАДМЫ показало, что операция прошла успешно. Говорили, что предполагаемое китайское обращение к бенгальским революционерам стало общеизвестным среди иностранных дипломатов в Пакистане. Центр пришел к выводу, что даже американцы не подозревали, что обращение было сфабриковано КГБ.22
  
   Новичкам в Южноазиатском отделе FCD часто рассказывали, что, когда им показывали карту разделенного пакистанского государства после раздела Индии в 1947 году, Сталин прокомментировал: "Такое государство не может просуществовать долго".23 К концу 1960-х годов Кремль, похоже, пришел к выводу, что разделение западного и восточного крыла Пакистана отвечало бы как советским, так и индийским интересам.24 Поэтому КГБ решил взрастить лидера автономной Народной лиги шейха Муджибура Рахмана ("Муджиба"). Хотя Муджиб не знал о культивировании, КГБ утверждал, что ему удалось убедить его в том, что Соединенные Штаты несут ответственность за его арест в январе 1968 года, когда ему было предъявлено обвинение в руководстве так называемым "заговором Агартала", который был разработан во время встреч с индийскими официальными лицами в пограничном городе Агартала с цельюдобиться отделения Восточного Пакистана с помощью Индии. В сентябре 1969 года Муджибу через посредника сообщили, что имена всех заговорщиков были лично переданы Аюбу послом США. Согласно отчету КГБ, Муджиб был полностью захвачен дезинформацией и пришел к выводу, что, должно быть, произошла утечка информации американцам от кого-то из его окружения.25
  
   В конце 1969 года Яхья Хан объявил, что, хотя военное положение остается в силе, партийной политике будет разрешено возобновить 1 января 1970 года в рамках подготовки к выборам в конце года. Основной стратегией Центра во время избирательной кампании было обеспечить победу ПНП Бхутто на Западе и Народной лиги Муджиба на Востоке.26 В июне 1970 года В. И. Старцев, глава Южноазиатского отдела FCD, совместно с Н. А. Косовым, главой Службы А, разработал тщательно продуманную кампанию активных действий, направленную на дискредитацию всех основных противников PPP и Awami League. Президент Мусульманской лиги Кайюм Абдул Кайюм Хан, который был главным министром с 1947 по 1953 год, должен был быть дискредитирован речами, которые он якобы произнес до 1947 года, выступая против создания независимого Пакистана. Основатель и лидер религиозной партии "Джамаат-и-Ислами" Маулана Сайед Абул Ала Маудиди должен был быть разоблачен как "реакционер и агент ЦРУ". Глава Совета Мусульманской лиги Миан Мумтаз Даултана должен был быть разоблачен как опытный британский агент (предположительно, из-за его прошлого проживания в Лондоне) и соучастник политических убийств. Лидер Мусульманской лиги Конвента Фазаль Илахи Чаудри также должен был быть замешан в прошлых политических убийствах, а также в планах убийства Бхутто. (По иронии судьбы, в 1973 году он стал президентом Пакистана при поддержке Бхутто.) Президент Демократической партии Пакистана Нурул Амин, чтобы дискредитировать его в Западном Пакистане, должен был быть разоблачен как ведущая фигура в "заговоре Агарталы".27
  
   Хотя выборы в декабре 1970 года привели к результату, за который КГБ тайно проводил кампанию, нет никаких свидетельств того, что активные меры оказали какое-либо существенное влияние на результат. Было бы, однако, нехарактерно, если бы Центр не претендовал на значительную заслугу, когда сообщал о выборах в Политбюро. ПНП получила 81 из 138 мест, выделенных Западному Пакистану; занявшая второе место на Западе, Мусульманская лига Кайюм, получила только девять мест. На Востоке Народная лига одержала еще более убедительную победу, получив 160 из 162 мест. Хотя Муджибу не удалось получить ни одного места в Западном Пакистане, он, таким образом, получил абсолютное большинство в Национальной ассамблее и получил право стать премьер-министром. Бхутто вступила в сговор с Аюбом и армией, отказавшись позволить Муджибу прийти к власти. 25 марта 1971 года Яхья Хан приказал арестовать Муджиба и начал жестокие военные репрессии в Восточном Пакистане. Центр сообщил Центральному комитету, что конец пакистанского единства неизбежен.28 В то время как Бхутто наивно - или цинично - заявляла: "Пакистан спасен", Бенгалию захлестнула кровавая баня, сравнимая по своей жестокости с межобщинной резней, последовавшей за обретением Индией независимости в 1947 году. Индия предоставила убежище бенгальским войскам, оказавшим сопротивление пакистанской армии. В ноябре началась гражданская война между Востоком и Западом. Пакистан превратился в индо-пакистанскую войну. 16 декабря Дакка пала под ударами индийских войск, и Восточный Пакистан стал независимым Бангладеш.
  
   Политическая трансформация Индийского субконтинента, вызванная разделением Восточного и Западного Пакистана, отвечала интересам Москвы. Особые индо-советские отношения укрепились, а личный престиж Индиры Ганди поднялся до небывало высокого уровня. Пакистан был значительно ослаблен независимостью Бангладеш. Предпочтительные кандидаты Москвы (учитывая невозможность существования коммунистических режимов) пришли к власти как в Исламабаде, так и в Дакке. После поражения от Индии Яхья Хан подал в отставку и передал президентство Бхутто. 10 января 1972 года Муджиб вернулся из плена в Западном Пакистане, где его встретили как героя в Дакке.
  
   Несмотря на то, что Бхутто национализировала более тридцати крупных фирм в десяти основных отраслях промышленности в январе 1972 года и посетила Москву в марте, у Кремля было гораздо больше сомнений в отношении него (сначала как президента, затем, после выборов 1973 года, как премьер-министра), чем в отношении Муджиба. Самым постоянным элементом неустойчивой внешней политики Бхутто была дружба с Китаем, который он посетил почти сразу после того, как сменил Яхья Хана. По его просьбе Китай наложил вето на прием Бангладеш в Организацию Объединенных Наций до тех пор, пока не будет репатриирован весь пакистанский персонал, захваченный после войны (некоторых из которых он рассматривал возможность предания суду за военные преступления). Китай также помог создать первые в Пакистане заводы тяжелого машиностроения, а также поставлял оружие.
  
   Несколько неуместно, учитывая его преимущественно западный образ жизни, Бхутто стал подражать одежде и кепке Мао Цзэдуна. В 1976 году у него даже была книга его собственных высказываний, опубликованная на разных языках, на которых говорят в Пакистане, во многом на манер Маленькой красной книжки Мао.29 Какими бы абсурдными ни были неомаоистские выпады Бхутто, Москву это не позабавило. Как позже признал один из советников Бхутто, Рафи Раза: "О недостаточном значении, придаваемом Советским Союзом ЗАБУ [хатто], свидетельствует тот факт, что ни один значительный советский сановник не посетил Пакистан за пять с половиной лет его пребывания в правительстве, несмотря на его собственные два визита [в Москву] ..."30
  
   Что касается Москвы, то отношения Муджиба с Китаем, в отличие от отношений Бхутто, были обнадеживающе плохими. Бангладеш и Китай установили дипломатические отношения только после смерти Муджиба. Как и в Индии и Пакистане, КГБ смог использовать коррупцию в недавно получившем независимость Бангладеш. У политиков, чиновников и военных было множество возможностей снять свой процент с иностранной помощи, которая хлынула в страну.31 Муджиб однажды в отчаянии спросил: "Кто берет взятки? Кто занимается контрабандой? Кто становится иностранным агентом? Кто переводит деньги за границу? Кто прибегает к накопительству? Это делаем мы - пять процентов образованных людей. Мы взяточники, коррумпированные элементы..."32
  
   Несмотря на то, что Муджиб был в подавляющем большинстве самым популярным человеком в Бангладеш, он был в некотором смысле странно изолирован. Раздраженный личностными конфликтами в Лиге Авами, он все больше считал себя единственным олицетворением Бангладеш - Бангабандху. Он был, как справедливо заметили, "прекрасным Бангабандху, но плохим премьер-министром".33 Резидентура в Дакке признала в своем ежегодном отчете за 1972 год, после первого года независимости Бангладеш, что ей не удалось завербовать ни одного агента, близкого к Муджибу.34 Однако среди его успехов в течение этого года была вербовка трех агентов в Управление национальной безопасности (под кодовым названием "КОМБИНАТ").35 КГБ также удалось получить контроль над одной ежедневной газетой (которой он заплатил эквивалент 300 000 конвертируемых рублей на покупку новых печатных станков) и одним еженедельником.36 2 февраля 1973 года Политбюро поручило КГБ принять активные меры, чтобы повлиять на исход предстоящих первых парламентских выборов в Бангладеш.37 КГБ помогал финансировать избирательные кампании Народной лиги Муджиба, а также ее союзников, Коммунистической партии и левой Национальной народной партии. Вероятно, без особых оснований, он претендовал на часть заслуг за предсказуемую уверенную победу Awami League.38
  
   В июне 1975 года, несомненно, к удовольствию Москвы, Муджиб превратил Бангладеш в однопартийное государство, новая правящая партия которого, БАКСАЛ, объединила три партии, до сих пор тайно субсидируемые КГБ (Народная лига, Национальная партия авами и Коммунистическая партия) и еще одну левую партию.39 К этому времени резидентура в Дакке завербовала высокопоставленного сотрудника секретариата Муджиба МИТРУ, двух министров САЛТАНА и КАЛИФА и двух старших офицеров разведки МАХИРА и ШЕФА. Все они были использованы против целей США.40
  
   Аналитический отдел FCD, Служба 1, прогнозировал после выборов 1973 года, что Народная лига сохранит власть на полный пятилетний срок и что основная оппозиция ей будет исходить от прокитайски настроенных левых (которые всегда были сторонниками КГБ). Серия подделок сервиса А использовалась в попытке убедить как Муджиб, так и бангладешские СМИ в том, что китайцы вступили в сговор с левой оппозицией.41 Однако реальная угроза Муджибу исходила не от маоистов, а от его противников в вооруженных силах. 15 августа 1975 года группа армейских офицеров убила его и большую часть его семьи. КГБ немедленно начал кампанию активных действий, предсказуемо вдохновив газетные статьи в ряде стран, утверждающие, что переворот был делом рук ЦРУ.42 В течение двадцати четырех часов после убийства Муджиба Зульфикар Али Бхутто стал первым, кто признал новый военный режим, обманув себя, полагая, что Бангладеш, возможно, теперь захочет сформировать федерацию с Пакистаном. Позднее Бхутто пришлось раскаяться в своем раннем энтузиазме, поскольку стало ясно, что связи Бангладеш с Нью-Дели останутся гораздо более тесными, чем с Исламабадом. Его также осенило, что переворот в Бангладеш может подать плохой пример пакистанским военным - что, собственно, и произошло.43
  
   В середине 1970-х годов КГБ значительно усилил свое влияние в пакистанских СМИ. В 1973 году, согласно статистике КГБ, в пакистанской прессе было размещено тридцать три статьи - немногим более 1 процента от общего числа в Индии.44 К 1977 году их число возросло до 440,45 и КГБ получил прямой контроль по крайней мере над одним периодическим изданием.46 Основной целью операций с применением активных мер было, в очередной раз, усилить недоверие Пакистана к Соединенным Штатам. Дезинформация, скармливаемая правительству Бхутто, утверждала, что Соединенные Штаты считают Пакистан слишком ненадежным союзником, чтобы заслуживать существенной военной помощи. Вашингтон, как утверждается, проявлял все большее недоверие к правительству Бхутто и считал шаха Ирана своим главным региональным союзником. Говорили, что шах был полон решимости стать лидером мусульманского мира и рассматривал Бхутто как соперника. Также сообщалось, что он с презрением относился к неспособности Бхутто справиться с беспорядками в Белуджистане и был готов направить иранские войска, если ситуация ухудшится.47
  
   К 1975 году КГБ был уверен, что активные меры оказывают прямое личное влияние на Бхутто.48 16 ноября советский посол сообщил ему, что ввиду "дружественных и добрососедских отношений между нашими двумя странами" ему было поручено предупредить его о том, что советские власти располагают информацией о том, что террористическая группа планирует убить его во время его предстоящего визита в Белуджистан. Бхутто рассыпалась в благодарностях за дезинформацию посла:
  
   Я планировал вылететь в Белуджистан сегодня вечером или завтра утром на несколько дней. Сейчас я отменю визит, чтобы разобраться в этом вопросе, чтобы не подвергать свою жизнь риску. Я особенно осознаю подлинные и дружеские отношения между нашими странами на этом сложном этапе политической жизни Пакистана, который также сложен для меня лично. Я вдвойне благодарен вашей стране и ее лидерам.49
  
   КГБ сообщил, что Бхутто также была успешно введена в заблуждение дезинформацией, утверждающей, что Иран планирует отделить Белуджистан от Пакистана, и заявила как факт предполагаемые иранские планы дестабилизации Пакистана, которые на самом деле были сфабрикованы Службой А.50 Сообщалось, что агент ДВИН имел прямой доступ к Бхутто, чтобы снабжать его дальнейшими измышлениями.51
  
   Однако, несмотря на восприимчивость Бхутто к советской дезинформации, Москва продолжала считать его легкомысленным человеком. Как позже признал один из министров и ближайших советников Бхутто Рафи Раза, "ни одна из сверхдержав не считала его надежным". Среди инициатив Бхутто, которые раздражали Кремль, была его кампания за "новый экономический мировой порядок ... чтобы исправить серьезную несправедливость по отношению к беднейшим странам мира". Бхутто, исключенная из Движения неприсоединения (ДН) тем, что было равносильно индийскому вето, казалось, бросила вызов его авторитету. Накануне саммита Движения неприсоединения в Коломбо в августе 1976 года Бхутто опубликовала статью под названием "Третий мир - новое направление", в которой призвала провести Третий всемирный саммит в Исламабаде весной 1976 года для обсуждения глобальных экономических реформ.52 Центр опасался, что, привлекая нечленов Движения неприсоединения под председательством Бхутто, такой саммит нанесет ущерб престижу Движения Неприсоединения, которое он рассматривал как важный инструмент активных мер КГБ. После резолюции Политбюро, осуждающей предложение Бхутто,53 Центр разработал операцию с активными мерами почти глобального масштаба. Агенты КГБ должны были проинформировать нынешнего председателя Движения Неприсоединения Сиримаво Бандаранаике и других политиков Шри-Ланки о том, что целью Бхутто было подорвать ее личный авторитет, а также расколоть членов Движения неприсоединения и ослабить приверженность движения антиимпериализму. Дезинформация, подготовленная Службой А с целью дискредитации инициативы Бхутто, должна была быть направлена местными резидентурами КГБ правительствам Сомали, Нигерии, Ганы, Кипра, Йемена, Мексики, Венесуэлы, Ирака, Афганистана и Непала. Центр также был уверен, что его активные меры убедят президента Алжира Бумедьена распространить сообщение о том, что конференция в Исламабаде ослабит Движение неприсоединения и уменьшит влияние "прогрессивных" лидеров в движении. Делегатам, присутствующим на конференции по планированию Движения неприсоединения в Дели, должны были быть предоставлены заявления индийских групп, подготовленные под руководством КГБ, осуждающие инициативу Бхутто как угрозу единству Движения неприсоединения.54
  
   В случае, если Исламабадская конференция не состоялась, и 5 июля 1977 года Бхутто была свергнута в результате военного переворота, возглавляемого главнокомандующим армией генералом Зия уль-Хаком. 3 сентября Бхутто было предъявлено обвинение в заговоре с целью убийства отца независимого политика ПНП. К настоящему времени большая часть народного энтузиазма, который привел его к власти семью годами ранее, была рассеяна его автократическими манерами и коррупцией его режима. Как заметил в декабре один из его самых ярых сторонников, "Было больно видеть, что, пока Бхутто предстал перед судом за убийство в Лахоре, жители города проявляли больший интерес к контрольному матчу, который проходил там".55 Бхутто была приговорена к смертной казни 18 марта 1978 года после судебного разбирательства сомнительной законности и казнена 4 апреля 1979 года после того, как приговор был оставлен в силе Верховным судом. Активные действия КГБ предсказуемо обвинили в свержении и казни Бхутто, как и в убийстве Муджиба, в заговоре ЦРУ.56
  
   Ни генерал Зиаур Рахман (более известный как Зия), который к концу 1976 года стал доминирующей фигурой в Бангладеш (первоначально в качестве главного администратора военного положения, а с 1977 года - президента), ни Зия уль-Хак (также, как ни странно, более известный как Зия) не пользовались благосклонным отношением в Кремле. Оба, по мнению Центра, были гораздо лучше расположены к Вашингтону, чем к Москве. Одним из первых действий Зиаура Рахмана было изменение конституции путем замены "социализма" как принципа государственного устройства более расплывчатой приверженностью "экономической справедливости и равенству". Его экономическая политика была основана на поощрении частного сектора и приватизации государственных предприятий. Увеличение иностранной помощи, в которой отчаянно нуждался Бангладеш, по мнению Зии, могло быть получено только путем сближения с Западом (особенно с Соединенными Штатами), мусульманским миром и Китаем. Москва была явно оскорблена. В 1977 году "Известия" жаловались, что правые и маоистские силы в Бангладеш проводят кампанию "провокаций и очернения Советского Союза".57 КГБ приписал себе организацию серии демонстраций протеста в сентябре и октябре 1978 года против соглашения, подписанного режимом Зии с Вашингтоном, разрешающего Корпусу мира США действовать в Бангладеш.58
  
   Согласно статистике КГБ, число активных мероприятий в Бангладеш увеличилось с девяноста в 1978 году до примерно 200 в 1979 году, и в них участвовали двадцать агентов влияния. КГБ утверждал, что в 1979 году он опубликовал 101 статью в прессе, организовал сорок четыре встречи с целью распространения дезинформации и в двадцати шести случаях организовал передачу подделок "Сервис А" властям Бангладеш.59 Доминирующей темой подделок был заговор ЦРУ против режима Зиаура Рахмана. Операция "АРСЕНАЛ" в 1978 году привлекла внимание Управления национальной безопасности к предполагаемому заговору сотрудника ЦРУ (реального или предполагаемого) по имени Янг с оппозиционными группами.60 Служба А черпала вдохновение для своих подделок из реальных заговоров бангладешских противников президента. За пять с половиной лет пребывания Зии у власти ему пришлось иметь дело по меньшей мере с семнадцатью мятежами и попытками переворотов. Например, в августе 1979 года в Дакке была арестована группа офицеров, которых обвинили в заговоре с целью его свержения. Два месяца спустя Андропов одобрил предложение FCD для службы А сфабриковать письмо в поддержку заговорщиков от вице-маршала авиации Мухаммеда Гулама Таваба, которого Зия уволил с поста главы ВВС. Другие материалы, опубликованные в прессе Бангладеш, Индии и Шри-Ланки, якобы разоблачали Таваба как давнего агента ЦРУ.61 Служба А также подделала письмо сотрудника ЦРУ в Дакке бывшему заместителю премьер-министра Мудуду Ахмаду, в котором он заверял его в поддержке США правой оппозиции Зии.62 В 1981 году была проведена еще одна операция по дезинформации, целью которой было показать, что администрация Рейгана замышляла свержение Зии и установила тайный контакт с Хондакаром Мустаке Ахмадом, который ненадолго стал президентом после убийства Муджиба и был заключен Зией в тюрьму с 1976 по 1980 год.63 Нет никаких свидетельств того, что активные меры КГБ имели какой-либо успех в подрыве режима Зии. На всеобщих выборах 1979 года, которые в целом считались честно проведенными, Национальная партия Бангладеш Зии получила 207 из 300 мест. Однако Зии так и не удалось решить проблемы, связанные с беспорядками в вооруженных силах. После нескольких неудачных побегов он был убит во время визита в Читтагонг во время попытки государственного переворота во главе с командующим местной армией 29 мая 1981 года.64
  
   Какие бы успехи ни были достигнуты кампаниями активных действий в Пакистане и Бангладеш в конце 1970-х годов, они были более чем сведены на нет враждебной реакцией в обеих странах на советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года и последовавшую за ним жестокую войну. До сих пор Зия уль-Хака недооценивали как на Западе, так и на Востоке. Летом 1978 года журнал Economist назвал его "благонамеренным, но все более бестактным военным правителем", в то время как The Guardian заявила, что "имя Зии в наши дни звучит как предсмертный хрип. Есть ощущение, что он долго не протянет. " Однако, как только началась война в Афганистане, начальнику штаба армии Зии уль-Хака генералу Халиду Махмуду Арифу показалось, что:
  
   Все взгляды были прикованы к Пакистану. Прогнется ли она под давлением и согласится ли на агрессию сверхдержавы? Западные страны быстро сменили тон. Закоренелые критики автократического военного правителя Пакистана начали ухаживать за ним. Они внезапно обнаружили доселе неизвестные "безупречные качества" Зии и особую важность Пакистана в изменившихся обстоятельствах.65
  
   Зия начал оказывать давление на администрацию Картера с целью предоставления оружия и помощи повстанцам-моджахедам, выступающим против коммунистического режима в Афганистане, еще до советского вторжения. Управление межведомственной разведки Пакистана (ISI) использовало аналогичные подходы к ЦРУ. В феврале 1980 года советник президента Джимми Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский посетил Пакистан, чтобы договориться с Зией о тайной помощи США афганским моджахедам через границу с Пакистаном.66 Встреча между Зией и Бжезинским положила начало тому, что по сути было секретным американо-пакистанским альянсом для тайного вмешательства в Афганистан, который продолжался до конца войны. КГБ почти наверняка вычислил, даже если они не получили подробных разведданных, цель визита Бжезинского. После отъезда Бжезинского из Исламабада Громыко заявил, что Пакистан ставит под угрозу свою собственную безопасность, выступая в качестве "плацдарма для дальнейшей агрессии против Афганистана".67
  
   Андропов одновременно одобрил тщательно продуманную серию активных мер, направленных на то, чтобы удержать Зию от предоставления или разрешения американцам или китайцам оказывать помощь моджахедам. Главу пакистанской разведки в Москве должны были конфиденциально предупредить, что, если Пакистан будет использоваться в качестве базы для "вооруженной борьбы против Афганистана", Институту востоковедения (тогда возглавляемому Евгением Примаковым) будет предложено разработать способы оказания помощи сепаратистским движениям белуджей и пуштунов на северо-западной границе вприказ перекрыть афганскую границу.68 ЦРУ пришло к выводу, что существовала серьезная "возможность крупномасштабной советской помощи белуджам".69 Активные меры КГБ также были направлены на то, чтобы убедить Зию в том, что некоторые из его собственных старших офицеров, которые выступали против его афганской политики, замышляли заговор против него. Служба А подготовила листовки на английском и урду на пакистанской бумаге, якобы исходящие от секретной оппозиционной Зии группы в пакистанской армии. В ночь с 28 февраля на 1 марта 1980 года сотрудники КГБ объезжали Исламабад, Равалпинди и Карачи, распространяя копии листовок с помощью устройства, прикрепленного к их автомобилям. Согласно отчету КГБ, пакистанские службы безопасности серьезно отнеслись к листовкам, которые начали немедленное расследование и ошибочно обвинил заместителя начальника штаба армии генерал-лейтенанта Мухаммеда Икбал Хана (которого британский дипломат, хорошо знавший его, назвал "порядочным и прямым человеком"). КГБ утверждал, что это расследование спровоцировало неудачный государственный переворот Икбала Хана 5 марта, который, в свою очередь, привел к смещению или отставке ряда высокопоставленных офицеров и высылке двух сотрудников консульства США в Лахоре, которые поддерживали с ними контакт. 25 марта Андропову сообщили, что операция "САРДАР" заставила режим Зии поверить, что Соединенные Штаты вступили в сговор с диссидентами в пакистанской армии. Андропов одобрил продолжение операции. В течение следующего года было распространено несколько подобных листовок.70
  
   Письма, сфабрикованные Службой А на имена различных информаторов и подставных заговорщиков, были отправлены американским организациям и другим адресам в Пакистане, чья почта, как полагали, была перехвачена местными службами безопасности, а также послу Пакистана в Вашингтоне, чтобы распространить вымысел о заговоре ЦРУ с целью свержения правительства.Режим Зии. Дезинформация, подброшенная послу Пакистана в Бангкоке, сообщила, что Государственный департамент рассматривает режим как непопулярную, некомпетентную диктатуру, которую следует сменить как можно скорее.71 Другая операция с активными мерами была направлена на то, чтобы убедить пакистанские власти в том, что ЦРУ сговорилось с сепаратистами в Белуджистане, обещая поддержать их кампанию за автономию в обмен на помощь в проведении тайных трансграничных операций против режима Хомейни. Среди наиболее хитроумных измышлений, придуманных Службой А в рамках этой операции, был бумажник с компрометирующим документом, предположительно утерянный сотрудником ЦРУ, действовавшим под дипломатическим прикрытием. Бумажник, предположительно найденный представителем пакистанской общественности, был передан в полицейский участок, чтобы убедиться, что он попал в поле зрения властей.72 Одновременно КГБ организовал крупномасштабную кампанию в пакистанской и иностранной прессе, критикуя участие Пакистана в Афганистане.73 В течение первых восьми месяцев войны КГБ утверждал, что опубликовал 527 статей в пакистанских газетах.74
  
   Центр также пошел на все, чтобы усилить недовольство населения потоком афганских беженцев, пересекающих границу, внедряя в их среду агентов с целью их дискредитации.75 Его активные меры, однако, не оказали никакого влияния на политику Зии. Лагеря афганских беженцев быстро превратились в центры вербовки моджахедов. ISI направила новобранцев в семь групп исламского сопротивления, все с базами в Пакистане, которые руководили операциями через афганскую границу. Хизб-и-Ислами (Исламская партия), возглавляемая Гульбеддином Хекматияром, самой важной из фундаменталистских групп моджахедов, имела особенно тесные связи с режимом Зия уль-Хака. В 1978 году, пытаясь усилить поддержку режима, Зия принял в свое правительство пятерых членов пакистанского крыла "Хизб-и-Ислами". При поддержке Зии ISI заменил Министерство иностранных дел в качестве основного органа, формирующего политику по Афганистану.76
  
   Зия уль-Хак был хорошо осведомлен, даже если он не знал многих деталей, что КГБ проводит против него крупное наступление с применением активных мер. Хотя детали остаются засекреченными, с самого начала войны он получал разведданные от ЦРУ, а также от своих собственных агентств.77 Его реакция на наступление КГБ, похоже, застала Центр врасплох. В августе и сентябре 1980 года Пакистан осуществил крупнейшую высылку советского разведывательного и другого персонала с тех пор, как Великобритания исключила 105 офицеров КГБ и ГРУ в 1971 году.78 Крючков отреагировал на высылку и проблемы, вызванные резким сокращением численности пакистанских резидентур, создав межведомственную рабочую группу в рамках FCD под председательством одного из его заместителей В. А. Чухрова, чтобы попытаться разработать способы взаимодействия с пакистанскими оппозиционными силами для дестабилизации и, в конечном итоге, свержения режима Зии.79
  
   Самым жестоким из противников Зии был Муртаза Бхутто, старший сын Зульфикара Али Бхутто, который основал небольшую террористическую группу, первоначально называвшую себя вооруженным крылом ПНП, чтобы отомстить за смерть своего отца. Находясь в тюрьме, Бхутто-старший, как известно, заметил: "Мои сыновья - не мои сыновья, если они не пьют кровь тех, кто осмелился сегодня пролить мою кровь".80 В мае 1979 года, через месяц после казни своего отца, Муртаза посетил Кабул, чтобы обратиться к правительству Тараки за помощью в создании базы в Афганистане, с которой его боевики могли бы совершать нападения на режим Зии.81 Муртазе было разрешено получить крупную партию оружия от Ясира Арафата и разместить небольшую группу начинающих партизан, его так называемую "революционную армию", в заброшенном здании, которое добровольцы назвали "Домом Дракулы". Его первая попытка переправить часть своего тайника с оружием в Пакистан закончилась катастрофой, когда человек, выбранный для перевозки оружия через границу, оказался пакистанским агентом. Муртаза был вынужден просматривать пакистанские газеты и заявлять своим афганским хозяевам, что несчастные случаи и пожары, о которых сообщалось в них, были делом рук его партизан. Однако после советского вторжения Муртаза установил тесные отношения с Мухаммедом Наджибуллой, главой KHAD, недавно созданной афганской разведывательной службы, который в качестве жеста доброй воли оплатил расходы на свадьбу Муртазы с молодой афганкой. Женщина.82
  
   Муртаза и Наджибулла провели ряд дискуссий о совместных тайных операциях против Пакистана.83 Поскольку KHAD действовал под руководством КГБ, нет сомнений в том, что их обсуждения были полностью одобрены Центром.84 Однако, учитывая риски, связанные с работой с изменчивым Муртазой, Центр предпочел разобраться с ним одним махом через КХАД. Муртаза, возможно, никогда не осознавал, что в своих отношениях с ним КХАД действовал как суррогат КГБ.85 Его первыми успешными операциями внутри Пакистана, согласованными с Наджибуллой, были взрыв бомбы в здании верховного суда Синда и уничтожение самолета DC-10 Пакистанских международных авиалиний (PIA) в аэропорту Карачи в январе 1981 года. Он также планировал сорвать визит Папы Римского Иоанна Павла II в Пакистан в феврале, взорвав бомбу во время выступления понтифика на стадионе в Карачи. Но бомба сработала преждевременно у входа на стадион, убив террориста и полицейского.86
  
   В декабре Муртаза Бхутто и Наджибулла решили провести свою самую впечатляющую совместную операцию, получившую в КГБ кодовое название "АЛАМГИР" ("Меченосец").87 Было решено, что боевики Муртазы захватят авиалайнер PIA над Пакистаном и направят его в Дамаск или Триполи. Однако трое начинающих угонщиков, которые сели в самолет в Карачи 2 марта 1981 года, совершили ошибку, выбрав внутренний рейс, у которого было недостаточно топлива, чтобы добраться до Дамаска или Триполи. Главный угонщик, Саламулла Типу, приказал пилоту вместо этого приземлиться в Кабуле. Когда самолет приземлился, Типу сообщил диспетчерской вышке, что он является членом вооруженного крыла ПНП, которое борется за восстановление демократии в Пакистане, и желает поговорить с "доктором Салахуддином", кодовым именем Муртазы в Кабуле. Муртаза, который воспользовался случаем, чтобы переименовать свою террористическую группировку в "Аль-Зульфикар" ("Меч"), вышел встретить Типу у подножия трапа самолета88 и к нему присоединился Наджибулла, который был переодет в одежду работника аэропорта. И миссия КГБ, и резидентура в Кабуле посоветовали Наджибулле наилучшие методы использования угона самолета для дискредитации режима Зии.89 4 марта Анахита Ратебзад, президент Ассоциации афгано-советской дружбы и министр образования, которая была "конфиденциальным контактом" КГБ,90 прибыл в аэропорт в окружении телекамер, чтобы выразить поддержку "справедливым требованиям" угонщиков и попросить освободить женщин и детей, находившихся в самолете, в честь Международного женского дня. В качестве заранее подготовленного жеста Типу объявил, что он рад удовлетворить просьбу Ратебзада. 5 марта афганский лидер и давний агент КГБ Бабрак Кармаль, который только что вернулся из Москвы, провел прямой телевизионный телефонный разговор с Типу с диспетчерской вышки. Как и Ратебзад, Кармаль решительно поддержал "справедливые требования" угонщиков. Типу эмоционально ответил, что Кармаль был величайшим человеком во всей Азии.91
  
   Среди требований угонщиков было освобождение более пятидесяти "политических заключенных" из пакистанских тюрем. Когда Зия отказался, одного из пассажиров избили, застрелили и бросили на асфальт, где он корчился в агонии, умирая. Жертва, Тарик Рахим, был преданным бывшим АДЦ Зульфикара Али Бхутто, но параноидальные наклонности как Типу, так и Муртазы убедили их, что Рахим действительно был в сговоре с Зией.92 Этот ужасный эпизод вполне мог убедить КГБ, что самолету пора двигаться дальше. Перед тем, как самолет был заправлен для полета в Сирию, в то время ближайшего союзника Советского Союза на Ближнем Востоке, на борт незаметно для телекамер было доставлено еще одно оружие. Трое угонщиков, которые прибыли в Кабул, вооруженные только пистолетами, уехали с автоматами Калашникова, гранатами, взрывчаткой, часовым механизмом и 4500 долларами.93 После того, как самолет приземлился в Дамаске, Зия сначала продолжал отказываться освобождать политических заключенных, но в конце концов Вашингтон убедил его сделать это, чтобы спасти жизни американских заложников на борту. Муртаза приветствовал освобождение пятидесяти четырех членов ПНП из пакистанских тюрем как триумф Аль-Зульфикара. ХАД и КГБ, похоже, пришли к согласию. База Аль-Зульфикара была перенесена из заброшенного "Дома Дракулы" в новую роскошную штаб-квартиру, которая принимала постоянный поток беженцев от режима Зии, стремящихся стать партизанами и бороться за его свержение.94
  
   Помимо поддержки Аль-Зульфикара, ХАД также использовался КГБ для передачи оружия сепаратистским и диссидентским группам в пакистанских провинциях Белуджистан и Синд. В конце 1980 года лидер сепаратистской группировки белуджей, базирующейся в Афганистане, провел секретные переговоры с Наджибуллой, который пообещал предоставить сепаратистам оружие, 400 военных инструкторов и три тренировочных лагеря. После переговоров между другим лидером белуджей и президентом Афганистана Бабраком Кармалем в апреле 1982 года ХАД открыл еще два лагеря для подготовки белуджийских партизан к борьбе с пакистанским и иранским режимами.95
  
   Огромный приток афганских беженцев в Пакистан (в конечном итоге их число, возможно, достигло 3,5 миллионов) предоставлял многочисленные возможности для проникновения агентов. Поскольку агенты, как правило, были афганцами, в большинстве случаев КГБ использовал KHAD в качестве своего суррогата. Согласно статистике в файлах FCD, действующего в качестве суррогата КГБ, в начале 1980-х годов управление внешней разведки KHAD имело 107 агентов и 115 агентов-стажеров, действующих на территории Пакистана, в основном в сообществе афганских беженцев.96 Межведомственная рабочая группа FCD, возглавляемая Чухровым, сделала проникновение моджахедов главным приоритетом.97 Двадцать шесть агентов KHAD, как утверждалось, имели доступ к штаб-квартирам конкурирующих групп моджахедов; пятнадцать были членами пакистанских вооруженных сил, разведывательного сообщества и официальной бюрократии.98 Их главным достижением было усиление существующей напряженности и недоверия между соперничающими группами. Хотя это достижение не изменило ход войны в Афганистане, оно значительно снизило эффективность операций моджахедов.99
  
   Центр также пытался разрушить связи между Зией и группами моджахедов в Пакистане с помощью активных мер, направленных на то, чтобы заклеймить его как предателя ислама. 18 апреля 1981 года Крючков представил Андропову новое предложение по дезинформации, призванное "вызвать ухудшение пакистано-иранских отношений и обострить политическую ситуацию в Пакистане":
  
   1 Используя образцы [Службы А] в Центре, листовки должны быть написаны на урду вымышленной оппозиционной группой, призывающей к свержению режима Зия уль-Хака и исламской революции в Пакистане. Большое количество листовок должно быть напечатано и распространено в Пакистане. Из текста листовки должно быть ясно, что авторы находятся под сильным влиянием Хомейни. В листовке следует процитировать критику Хомейни в адрес Зии уль-Хака и нынешнего режима в Пакистане. Листовка должна быть распространена резидентурами в Исламабаде и Карачи и нашими афганскими друзьями.
  
   2 Резидентуры в Бангладеш и Индии должны заставить прессу этих стран публиковать статьи о мощной оппозиционной организации в Пакистане, созданной иранскими спецслужбами и активно работающей над свержением Зия уль-Хака.
  
   Мы ждем вашего одобрения.
  
   Андропов дал свое одобрение 21 апреля.100 Листовки службы А, в которых Зия обвинялся в предательстве ислама (операция "ЗАХИР"), принимали несколько форм. Некоторые из них, такие как следующий пример (необычно полностью скопированный Митрохиным), должны были казаться работой шиитских групп, вдохновленных примером Хомейни:
  
   Во имя Аллаха, милосердного и доброго! Слава Аллаху, который сделал нас мусульманами и сказал в своей Священной книге: "Есть ли кто-нибудь лучше, чем человек, который призывает Аллаха творить добро и говорит, что он послушен ему?" (С.41, А.33) Благословен пророк, его семья и сподвижники.
  
   Братья по вере!
  
   Наши враги - это не только те, кто открыто выступает против ислама, но и те, кто под прикрытием исламизма творит свои грязные дела. Ибо написано: "Бойтесь не врагов ваших, а того дня, когда вы отвернетесь от ислама и мечетей".
  
   Зия уль-Хак - лицемер, как бывший шах Ирана. Он также молился с мусульманами, совершал паломничество по Святым местам и знал, как говорить о Священном Коране.
  
   Мы призываем армию и народ восстать против деспота Зия уль-Хака, слуги сатаны - Соединенных Штатов Америки - и подготовить его к судьбе шаха. Сатана боится, что исламская революция, начавшаяся в Иране, распространится на Пакистан. Вот почему сатана щедро снабжает Зия уль-Хака оружием, с помощью которого он убивает верующих. Зия уль-Хак наводнил нашу страну различными неверующими американцами и нечистыми китайцами, которые учат его убивать чистых мусульман. Он верит в их советы больше, чем в учения Аллаха. Зия уль-Хак - наемный пес, живущий на доллары сатаны. Он приказал Зия уль-Хаку установить жестокий и кровавый режим и подавить мусульманский народ, который сейчас живет бесправно.
  
   В то же время коррупция и лицемерие разъедают наше общество. Преступность растет. Причина не только в отсутствии истинной веры, но и в растущем разрыве между богатыми и бедными. Как учит нас всемогущий Аллах: "Человек получит только тогда, когда он усерден". Наш пророк Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует, призывал нас, мусульман, честно и усердно трудиться во имя Всевышнего. Это означает, что мусульманин должен получать только то, что он заработал своим трудом. Но Зия уль-Хак и его клика незаконно обогащаются за счет чужого труда. Даже Зекат [обязательная милостыня нуждающимся - один из столпов ислама] стала для них личной выгодой. Пользуясь тем, что их никто не может контролировать, они присваивают большую часть Зеката. Но Всевышний приказал нам это: "Благотворительность предназначена для бедных и нищих, для освобождения рабов, для тех, кто в долгах, для действий во имя ислама и для путешественников, как объявил Аллах. Он знающий и мудрый." И наш пророк Мухаммад, да упокоится Он с миром, учил нас, что все зекаты должны использоваться на нужды бедных, сирот и вдов. Спросите наших бедных людей, много ли они получили благотворительности от Зеката. Собирая Зекат силой, Зия уль-Хак и его клика не только оскорбляют истинных мусульман. Они бесстыдно игнорируют учение ислама. И им удается скрыть свои собственные деньги от Зеката. Все мусульмане должны знать, что Зия уль-Хак недавно украл миллионы. Он хранит свои богатства за границей, как и бывший шах Ирана, зная, что рано или поздно он будет вынужден бежать. Он надеется, что сатана защитит его от гнева народа. Тем временем он верно служит сатане, создавая благоприятные условия для господства неверующих. Он знает, что это приведет к дальнейшему воровству у мусульман.
  
   Клика Зия уль-Хака провела перепись населения и его жилья. Это также было инспирировано сатаной как способ введения новых налогов и условий труда в противоречии с учением Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, ибо он сказал, что любой, кто угнетает мусульманина, не является его последователем.
  
   Зия уль-Хак ведет страну к катастрофе. Он хочет оседлать атомного дьявола и стать деспотом над всеми мусульманами.
  
   Но Аллах велик и справедлив. От врагов ислама остается только пыль, но воинов за истинную веру помнят вечно.
  
   Каждый должен присоединиться к борьбе во имя ислама против кровавого диктатора Зия уль-Хака.
  
   Аллах велик!101
  
   Другие листовки службы А якобы исходили от диссидентствующих исламских офицеров, осуждающих Зию как лицемерного предателя, который, заявляя о дружбе с Ираном, тайно сговаривался с американцами свергнуть Исламскую Республику. Фальсификаторы "Службы А" угрожали Зии убийством. "В следующий раз, - сказали ему, - ты заплатишь за это, как Садат".102
  
   Тем временем Муртаза Бхутто с помощью Наджибуллы, действующего как суррогат КГБ, готовил настоящий заговор с целью убийства Зии. Хотя доказательства получены исключительно из бывших источников Аль-Зульфикара, похоже, что Зия чудом избежал двух покушений в начале 1982 года. Оружием в обоих случаях была советская ракета SAM-7 (класса "земля-воздух"). В первый раз, в январе, два террориста из "Аль-Зульфикар" пронесли ракету ЗРК в багажнике автомобиля на пустынный склон холма, откуда открывается вид на аэропорт Исламабада, и ожидали прибытия самолета Falcon, который доставил Зию домой из поездки в Саудовскую Аравию. Но плохо обученный террорист, выпустивший ЗРК, не стал дожидаться, пока красный сигнал в его видоискателе сменится зеленым, указывая, что ракета нацелилась на цель, и атака провалилась. Несколько недель спустя пакистанская пресса сообщила, что утром 7 февраля Зия прибудет в Лахор на своем личном самолете. Два террориста подъехали к общественному парку под траекторией полета Зии с другим ЗРК в багажнике, дождались появления реактивного самолета Falcon и выпустили ракету. Однако в очередной раз они проигнорировали некоторые инструкции в руководстве по SAM-7. На этот раз террорист, выпустивший ракету, дождался зеленого сигнала, но не последовал совету руководства о том, что за самолетом следует следить через видоискатель, пока он не будет сбит. Ракета не попала в цель, хотя в этот раз пилот Falcon увидел запуск SAM-7 и предпринял то, что оказалось ненужным уклонением. Строгая цензура, введенная режимом Зии, препятствовала появлению каких-либо упоминаний о покушении в пакистанской прессе. Два террориста бежали обратно в Кабул.103 Еще две ракеты SAM-7, контрабандой ввезенные в Пакистан для дальнейшего покушения на жизнь Зии позже в том же году, были изъяты полицией до того, как их можно было использовать. По мере того, как параноидальное состояние Муртазы становилось все более выраженным, он заподозрил совершенно невероятный заговор между афганским режимом и Зией с целью обменять его на лидера моджахедов Гульбеддина Хекматияра и переехал в Нью-Дели.104
  
   Не имея какой-либо надежной стратегии по свержению Зии, Центр мог сделать немногим больше, чем продолжать пропагандировать воображаемые заговоры против него, главным образом со стороны предположительно тайной исламской оппозиции в пакистанских вооруженных силах. Похоже, что некоторые измышления Службы А ввели в заблуждение индийскую прессу. Например, в 1983 году газета Delhi Patriot опубликовала текст, предположительно подготовленный подпольной ячейкой, называющей себя "Братство мусульманской армии" (Фауджи Бирадири), в котором режим Зии осуждался как "презренная банда коррумпированных генералов ... больше заинтересованы в том, чтобы набить собственные карманы, чем в защите нации", которые "предали идеи основателя Пакистана Мохаммеда Али Джинны и вели страну к гибели". Недавняя история Пакистана подводит итог: "За те более чем десять лет, что Зия оставался у руля государственных дел, ничего похожего на "Братьев-мусульман" не материализовалось, и это, по-видимому, было изобретением плодовитых умов в соседнем государстве [Индии]."105
  
   Однако, по всей вероятности, "плодовитые умы" принадлежали не индейцам, а Службе А. Утверждения о коррупции режима Зии также были регулярной темой дезинформации КГБ. Говорили, что у Зии были большие суммы денег на счетах в швейцарских банках, на которые американские производители оружия платили 10-процентную комиссию с их продаж Пакистану. Дезинформация КГБ также утверждала, что у Зии был специальный самолет в постоянной готовности на случай, если ему и его семье придется бежать из страны.106
  
   В Пакистане, как и в Индии, некоторые из наиболее эффективных активных мер были основаны на сфабрикованных доказательствах применения США биологического и химического оружия.107 Операция "Тараканы" ("Тараканы") была основана на заявлении о том, что американские специалисты в этой области создали базу в бактериологической лаборатории США в медицинском центре Лахора, которая тайно проводила эксперименты на гражданах Пакистана. Вспышки заболеваний кишечника в округах Лишин, Сурхаб и Муслим-Баг и соседних районах Афганистана, а также эпидемии и падеж скота в Пенджабе, Харьяне, Джамму, Кашмире и Раджастане в западной Индии предположительно были результатом перемещения через пакистанскую границу людей и крупного рогатого скота, зараженныхАмериканский специалисты по борьбе с микробами. 11 февраля 1982 года газета "Карачи Дейли Ньюс" сообщила, что доктор Неллин, американский руководитель исследовательской группы в медицинском центре Лахора, был выслан пакистанскими властями. Пакистанская газета Dawn сообщила 23 февраля:
  
   После высылки из Пакистана доктора Неллина за опасные эксперименты по распространению инфекционных заболеваний американская делегация врачей совершает срочный визит в Исламабад. Их цель - замять скандал вокруг работы медицинского центра в Лахоре и оказать давление на Пакистан, чтобы он не предавал огласке работу, которая была проведена в центре ... Тот факт, что группа американских врачей совершила столь срочный визит в Пакистан, подтверждает, что Вашингтон боится, что опасные эксперименты с новыми веществами для оружия массового уничтожения могут быть раскрыты. Это подтверждает вывод о том, что Пакистан намерен позволить американцам продолжать проводить опасные эксперименты, вероятно, потому, что это новое оружие может быть использовано против Индии, Ирана и Афганистана.
  
   В мае 1982 года КГБ удалось продвинуть эту историю еще дальше, распространив в индийской прессе сообщения, якобы основанные на источниках в Исламабаде, о том, что Соединенные Штаты накопили химическое и бактериологическое оружие в Пакистане:
  
   Согласно информации, полученной из местных военных источников, недавно в Пакистан были отправлены химические реагенты из американских арсеналов химического оружия на острове Джонстон в Тихом океане и в Японии. Они будут размещены в районах недалеко от Исламабада, Карачи, Лахора, Кветты и Пешавара. Согласно источникам, эти реагенты такие же, как те, которые использовались американцами во время войны во Вьетнаме. Согласно тем же сообщениям, запас американского химического и бактериологического оружия в Пакистане предназначен для возможное использование американскими силами быстрого развертывания по всей Южной и Юго-Западной Азии. Соглашение о размещении химического и бактериологического оружия в Пакистане было достигнуто между Вашингтоном и Исламабадом еще в августе 1980 года, когда было официально продлено соглашение о размещении американской бактериологической службы на территории Пакистана. Пункт 2 статьи 5 настоящего соглашения предоставляет американцам в лице Агентства международного развития США право периодически оценивать работу и вносить предложения по ее улучшению. На практике это означает, что американцы полностью контролируют все аспекты работ в Пакистане над новыми формами химического, бактериологического и биологического оружия. Это позволяет США самостоятельно устанавливать, как химические реагенты должны храниться и использоваться в Пакистане. Подтверждением этого является известная работа в медицинском центре в Лахоре, где американские специалисты изобрели новые формы бактериологического и химического оружия.
  
   В Центре операция "ТАРАКАНЫ" была признана настолько успешной, что Андропов наградил резидента в Пакистане специальной наградой.108
  
   Антиамериканская черная пропаганда, однако, не смогла подорвать растущее сотрудничество между Зией и Вашингтоном. Хотя в 1980 году Зия отверг предложение администрации Картера о выделении пакета экономической и военной помощи в размере 400 миллионов долларов как "пустяки" (насмешливая метафора, несомненно, заимствованная из прошлого Картера как фермера, выращивающего арахис), в 1981 году он принял предложение новой администрации Рейгана о выделении 3,2 миллиарда долларов на шесть лет.годы.109 Во время войны в Афганистане ЦРУ предоставило более 2 миллиардов долларов тайной помощи моджахедам через пакистанскую ISI. Между ЦРУ и ISI существовала тесная связь с серией обменных визитов их руководителей, Билла Кейси и генерала Ахтара Абдула Рахмана.110 Активные меры КГБ не имели заметного эффекта в подрыве поддержки моджахедов ни Зией, ни ИГИ. До гибели Зии в 1988 году в авиакатастрофе, причина которой так и не была убедительно объяснена, его режим был одним из самых стабильных в истории Пакистана.111
  
   Когда дочь Зульфикара Али Бхутто, Беназир, стала премьер-министром после смерти Зии в 1988 году, она не проявляла особого энтузиазма по поводу операций моджахедов на заключительных этапах войны.112 Если бы она стала премьер-министром раньше или Зия был убит в 1982 году, история войны в Афганистане была бы существенно иной. КГБ был прав, определив личную приверженность Зии противодействию советскому вторжению как ключевую для тайной роли Пакистана в Афганистане, но потерпел неудачу в своих попытках оказать на него эффективное давление, чтобы уменьшить или прекратить его.
  
   20
  
   Ислам в Советском Союзе*
  
   Во время холодной войны Советский Союз занимал пятое место по численности мусульманского населения в мире - меньше, чем Индонезия, Пакистан, Индия и Бангладеш, но больше, чем Египет, Турция или Иран.1 Имперская экспансия царской России в мусульманский мир началась четыре столетия назад с завоевания Казани "Воинами Христа" Ивана Грозного. Разноцветные луковичные купола собора Василия Блаженного на Красной площади предположительно представляют собой отрубленные головы в тюрбанах восьми мусульманских лидеров, убитых во время завоевания. Оккупация Россией мусульманской территории продолжалась с перерывами в течение следующих трех с половиной столетий. Однако большевистская революция принесла с собой обещание освобождения мусульманским народам Царской империи. Ленин и Сталин, тогдашний комиссар по делам национальностей, совместно заявили 3 декабря 1917 г.:
  
   Мусульмане России! Татары Поволжья и Крыма! Кыргызы и сарты Сибири и Туркестана! Турки и татары Закавказья! Чеченцы и горские народы Кавказа! И все вы, чьи мечети и места поклонения были разрушены, чьи обычаи были растоптаны царями и угнетателями России! Ваши убеждения, ваши обычаи, ваши национальные и культурные традиции отныне свободны и безопасны. Организуйте свою национальную жизнь свободно и без каких-либо препятствий. У вас есть на это право.
  
   На самом деле, советские преследования в течение поколения, последовавшего за большевистской революцией, были намного хуже, чем все, что пережили мусульманские подданные поздней Царской империи. Ислам был осужден как пережиток феодальной эпохи, которому не было места в обществе "развитого социализма", и поэтому он был "обречен на исчезновение".2
  
   Во время Великой Отечественной войны Сталин рассматривал всех советских мусульман, таких как немцы Поволжья, как фактических или потенциальных предателей. Мусульманские народы, на территорию которых вторглась немецкая армия (карачаевцы, калмыки, балкарцы и крымские татары), а также чеченцы и ингуши, до республики которых вермахт едва добрался, были депортированы НКВД в Сибирь и Среднюю Азию, в основном в 1943-44 годах, в ужасающих условиях. Один из депортированных балкарцев позже вспоминал: "Нам дали всего пятнадцать минут, чтобы собрать кое-какие вещи, а мы даже не знали, что происходит. Только когда нас посадили в вагоны поезда, мы поняли, что уезжаем далеко. " Хотя сотни тысяч умерли от голода и холода во время депортации и в "спецпоселениях", в которые они были брошены, Берия объявил всю операцию полным успехом и продвинул указ Верховного Совета "о наградах и медалях для наиболее выдающихся участников [НКВД]". Не было ни слова официальной критики, пока в "Секретной речи" Хрущева на Двадцатом съезде партии в 1956 году депортации не были осуждены как "грубые нарушения основных ленинских принципов национальной политики Советского государства". В течение следующих нескольких лет большинству выживших депортированных, за исключением крымских татар и поволжских немцев, было разрешено вернуться на родину. Они обнаружили, что их дома заняты, большинство мечетей разрушено, а многие семейные надгробия разорваны для использования в качестве строительных материалов.3
  
   Публичное обсуждение депортаций оставалось официальным табу вплоть до последних лет советской эпохи. Однако, как пришли к выводу даже советские аналитики, опыт депортации и преследований не только не ослабил исламскую веру, но даже укрепил ее. Депортированные, вернувшиеся на Северный Кавказ, были самой религиозной группой в советском обществе.4 До конца 1980-х годов Москва регулярно называла мусульманское население Центральной Азии и Кавказа "отсталыми народами".5 Туркменская женщина, получившая образование в русских школах, позже вспоминала, как ее учили, что ее культура была такой же примитивной, как "культура австралийских аборигенов".6 КГБ, однако, был поражен упорством, с которым сохранялась эта примитивная культура. В 1973 году он пришел к выводу, что в мусульманских республиках "Религия отождествляется с нацией. Борьба с религией рассматривается как атака на национальную идентичность. "7
  
   Начиная со Второй мировой войны краеугольный камень советской политики в отношении своих мусульманских народов, как и в отношении Русской православной церкви,8 это было создание подчиненной религиозной иерархии. Москва сохраняла жесткий контроль над четырьмя исламскими "управлениями" (каждое из которых возглавлял муфтий), созданными или восстановленными в 1943 году, одновременно с возрождением Московского Патриархата Православной Церкви. Наиболее важным было Духовное управление мусульман Центральной Азии (САДУМ) со штаб-квартирой в Ташкенте, которое охватывало пять центральноазиатских республик (Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан и Туркменистан). Поскольку САДУМ отвечал за большинство советских мусульман, его главу часто называли Великим муфтием. И в САДУМ, и в медресе, которыми он управлял в Ташкенте и Бухаре, активно проникали агенты КГБ.9 Поскольку только выпускники этих медресе, общее число учащихся которых составляло около восьмидесяти,10 имея законное право проводить религиозные службы, КГБ, таким образом, имел неофициальное право вето на допуск "нежелательных" мусульманских священнослужителей. Среди лиц, идентифицированных как агенты КГБ в файлах, отмеченных Митрохиным, есть имамы мечетей в таких крупных мусульманских центрах, как Ташкент, Душанбе и Чимкент.11
  
   Избрание восьмидесятидвухлетнего Ишана Бабахана ибн Абдул Меджид хана первым главой САДУМА в 1943 году положило начало семейной династии внешне услужливых Великих муфтиев, которая просуществовала до тех пор, пока советское правление в Центральной Азии не начало рушиться в 1989 году. Сын Бабаханова, Зиаутдин (Великий муфтий, 1957-82), проявил "рабскую преданность советскому режиму". Серия его фетв в конце 1950-х годов, осуждающих паломничества к традиционным мусульманским святыням, находящимся под юрисдикцией САДУМА, несомненно, была вызвана опасением КГБ перед их потенциалом как для распространения ислама, так и для поощрения антисоветских протестов.12 Зиаутдин Бабаханов также использовался как для проведения ряда международных конференций, так и для того, чтобы возглавлять делегации советских мусульман за рубежом, все из которых добросовестно продвигали советское мировоззрение и скрывали свидетельства кампании Москвы по противодействию исламской практике. Образец был задан первой конференцией под председательством Бабаханова в Ташкенте в 1970 году на тему "Единство и сотрудничество мусульманских народов в борьбе за мир", в которой приняли участие делегаты из двадцати четырех мусульманских стран. Несмотря на резкие обвинения в адрес американского, израильского и южноафриканского "империализма", Москву всячески хвалили за ее предполагаемую приверженность благополучию своих мусульманских подданных.13 Формула мало изменилась за оставшуюся часть десятилетия. На международной конференции в Душанбе в сентябре 1979 года, созванной САДУМ по тайному указанию КГБ, на тему "Вклад мусульман Центральной Азии, Кавказа и Поволжья в развитие исламской мысли, мира и социального прогресса",14 Бабаханов повторил свои ставшие уже ритуальными нападки на "империализм США, Израиля и Южной Африки".15 На конференции вместе с мусульманскими делегатами из тридцати стран присутствовали офицеры и агенты Пятого управления КГБ и местных КГБ Азербайджана, Узбекистана, Казахстана, Таджикистана, Туркменистана, Кыргызстана, Башкирии и Татарии.16 САДУМ также использовался для прикрытия агентов КГБ, выезжавших за границу. В период с 1953 по 1970 год (единственный период, за который в записях Митрохина содержатся статистические данные) десять офицеров КГБ и более пятидесяти агентов отправились с оперативными заданиями в Саудовскую Аравию под предлогом либо совершения паломничества (хаджа) в Мекку (привилегия, разрешенная очень немногим советским мусульманам), либо посещения исламских теологических школ.17 В 1970-х годах по крайней мере один агент КГБ под кодовым именем НАСИБ был избран на руководящую должность во Всемирной исламской лиге.18
  
   Однако, несмотря на широкое проникновение КГБ в официальную иерархию советского ислама и его влияние на нее, большая часть мусульманской жизни оставалась вне контроля Центра. После обретения независимости основными мусульманскими регионами Советского Союза стало ясно, что исламская практика в советское время была гораздо более распространенной, чем считалось в то время, даже если большая ее часть происходила дома, а не в небольшом количестве официально утвержденных мечетей. Мужское обрезание, например, оставалось почти повсеместным.19 Как сообщалось в отчетах КГБ, даже члены партии и комсомола (Коммунистической лиги молодежи) не видели противоречия между их публичной исповедью марксизма-ленинизма и их частным участием в мусульманских религиозных ритуалах.20 Было также много сообщений о народном сопротивлении кампаниям по пропаганде "научного атеизма". Когда, например, в школе Љ 2 в чеченском городе Серноводск был организован "атеистический уголок", он был уничтожен самими детьми, которые выбросили наглядные пособия в реку. В 1973 году преподавателя философии Грозненского высшего учебного заведения попросили прочитать лекцию в городе Назрань с нападками на религию. Опасаясь за свою личную безопасность, лектор попросил друзей, которые жили поблизости, попытаться обеспечить его безопасность. Они ответили, что в этом нет необходимости, поскольку никто не будет присутствовать на лекции. Никто этого не сделал.21
  
   Большая часть силы того, что советские официальные лица называли "неофициальным исламом", проистекала, особенно на Северном Кавказе, из подпольных мистических суфийских братств (тарикат), которые еще в двенадцатом веке взяли на себя роль защитников веры, когда исламу угрожало вторжение неверных. Хотя накшбандия, основанная в четырнадцатом веке и существующая во всем мусульманском мире двадцатого века, была крупнейшим суфийским братством в Советском Союзе, кадирийя двенадцатого века были доминирующей группой в Чечено-Ингушской Республике. Кадирийя были более радикальными, более агрессивными и более тайными, чем накшбандийя. Накшбандия были в основном озабочены сохранением исламской практики вне ограничений, налагаемых государством и официальным исламом, но не проявляли особой склонности бросать прямой вызов политическому и социальному доминированию советской системы. Однако кадирийя и, в частности, ее наиболее влиятельные братства, Вис Хаджи, были бескомпромиссно враждебны советскому режиму.22
  
   Заметки Митрохина включают разное количество деталей из досье КГБ об операциях против суфийских братств. В 1962 году КГБ заявил, что опознал лидера "братства Кадирия" как "неофициального" муллу по имени Ауаев из клана Борчашвили, который отказался выполнять работу, ожидаемую от них в их колхозе. КГБ организовал показательный суд над Ауаевым и семью его сообщниками, которые были приговорены к пяти годам лишения свободы. По настоянию КГБ официальный муфтият (Духовное управление мусульман) Северного Кавказа торжественно дал указание всем верующим не иметь ничего общего с несанкционированными "сектами" (суфийскими братствами) и муллами. Хотя Центру, несомненно, удалось представить это дело как значительную победу, у него не могло быть иллюзий, что инструкции муфтията окажут какое-либо ощутимое воздействие.23 Относительно мягкий приговор, вынесенный Ауаеву, вызывает удивление. Другие члены суфийских братств на Кавказе, арестованные в начале 1960-х годов, обычно приговаривались к смертной казни по обвинению в "бандитизме".24 Учитывая известность Ауаева, возможно, власти предпочли оставить его в живых в ужасных условиях и попытаться дискредитировать его.
  
   Дальнейшим успехом, зафиксированным в файлах КГБ, была стрельба, по-видимому, в середине 1960-х годов,25 о другой ведущей фигуре в братстве Кадирия, Хамаде Газиеве, за которым охотился КГБ с тех пор, как возглавил вооруженное восстание на Северном Кавказе в 1950-х годах. Хотя восстание потерпело поражение, а Газиев был вынужден уйти в подполье, КГБ сообщил, что он остался харизматичным лидером, который вдохновлял своих фанатичных последователей верой в то, что он обладает сверхъестественными способностями. КГБ стремился подорвать его репутацию с помощью кампании активных действий в северокавказских СМИ, которые изображали Газиева как преступного авантюриста, не имеющего реальной приверженности исламу, который использовал религию в качестве предлога для вооруженного ограбления и убийства советских граждан. Инспирированная КГБ статья о Газиеве под названием "Окровавленный тюрбан" была опубликована во всех местных газетах, транслировалась по радио и телевидению и зачитывалась вслух на государственных предприятиях и в колхозах.
  
   В конце концов агент КГБ под кодовым именем ГОРСКИЙ проник в сеть Газиева и сообщил, что он скрывается в доме своего "сообщника" Ахмы Амриева в селе Чемульг Сунженского района Ингушетии. Попытка арестовать Газиева привела к перестрелке, в которой были убиты и он, и его телохранитель. Судебный процесс над Амриевым и его женой Хамилой Амриевой в Сунженском доме культуры, тщательно организованный КГБ, был использован для разоблачения "преступлений" кадирийского братства. КГБ организовал встречи в Чемульге и других деревнях, где скрывался Газиев, на которых некоторые из его родственников и "сообщников", а также официальные мусульманские священнослужители, также тщательно отрепетировали, обвинили его в мошенничестве и осудили деятельность Кадирийи. Муфтий Северного Кавказа издал фетвы, содержащие аналогичные обвинения.26 Устранение отдельных суфийских лидеров, однако, мало что сделало для подрыва движения в целом. Их имена были добавлены в длинный список суфийских святых и мучеников.
  
   Среди эпизодов, вызвавших особую озабоченность в Москве, была массовая публичная демонстрация ингушей, начавшаяся в Грозном, столице Чечено-Ингушетии, утром 16 января 1973 года. Это событие стало особым затруднением для КГБ, поскольку продемонстрировало, насколько сильно оно недооценило уровень недовольства на местном уровне. Когда толпы людей вышли на площадь Революции в центре Грозного, не было никаких первоначальных признаков того, что за этим последуют неприятности. Яркие цветные транспаранты несли обычные политкорректные лозунги: среди них "Да здравствует Советская Ингушетия! "Да здравствует Красная Ингушетия - колыбель революции на Северном Кавказе!"Церемонии начались с возложения к статуе Ленина венков, украшенных обычными красными лентами с лояльной надписью "Великому Ленину от ингушского народа". Однако по мере того, как выступления продолжались, власти становились все более обеспокоенными. Среди тех, кого ингушские ораторы выделили для критики, был первый секретарь Регионального отделения партии Апряткин, известный в народе как Тряпкин ("тряпка") или Пряткин"и ("кто-то скрывается") из-за его нежелания появляться на публике. К ужасу местных авторитетов, участники собрания потребовали вернуть земли в Дагестане и Северной Осетии, которые принадлежали ингушам до их изгнания в 1944 году.
  
   В конце дня демонстранты отказались выполнить официальный приказ о разгоне. На площади Революции разожгли костры, зажарили баранов и привезли ящики с водкой. Встреча продолжалась на морозе в течение трех дней и ночей, в то время как оратор за оратором осуждали несправедливость, от которой страдали ингуши при советской власти. Один из бывших депортированных рассказал, что в 1944 году русский офицер выгнал из дома его растерянную мать с ребенком на руках. В изгнании в Казахстане земля была настолько твердой, что было трудно рыть могилы для семей, умерших от холода и голода. "Я рад, - заключил оратор, - что я видел это своими глазами, так что мой гнев никогда не угаснет". Согласно стенограмме заседания КГБ, женщина кричала с трибуны ораторов:
  
   У нас нет мечетей. Мы открыли мечеть в Грозном, но власти закрыли ее. Но это не мешает нам молиться. Мы, ингуши, верим в Аллаха. Он прислушивается к нам и поможет нам. Когда мы были в Казахстане, мы каждый день молились и просили Аллаха наказать виновных в наших несчастьях. Он услышал нас. Один за другим они умерли или ушли со сцены - Сталин, Берия, Маленков, Молотов и Хрущев. Мы будем продолжать тайно молиться каждый день.
  
   Два высокопоставленных партийных деятеля, Михаил Соломенцев, премьер-министр России, и Николай Щелоков, министр внутренних дел СССР, были срочно отправлены в Грозный, чтобы положить конец демонстрации. На собрании партийного актива Соломенцев обругал местное руководство за инертность и трусость. Региональный комитет партии был распущен, а местные начальники КГБ и полиции уволены. Хотя Соломенцев заявил, что Политбюро хотело бы прекратить демонстрацию без насилия, демонстранты продолжали отказываться расходиться. В качестве демонстрации силы площадь была окружена солдатами, а входы заблокированы военными транспортными средствами и грузовиками, но демонстрантов заверили, что, если они разойдутся, против них не будут приняты никакие меры. Около сотни агентов КГБ были посланы, чтобы смешаться с толпой и убедить их уйти. Некоторые ушли, но большинство осталось. Затем пожарные машины облили толпу ледяной водой из своих шлангов, и сочетание солдат, подразделений КГБ и милиции вытеснило большую часть демонстрантов с площади. Около 400 человек поначалу стойко стояли в центре площади, но в конце концов их забили прикладами и дубинками и загнали в автобусы, чтобы отвезти в изолятор КГБ. Другие массовые демонстрации в Чечено-Ингушетии прошли в Назрани, Малгобеке и Сунженске.27
  
   Центр распорядился о немедленном расследовании. Как и при работе с диссидентами в других странах Советского блока, ряд нелегалов FCD, выдававших себя за сторонников извне, были направлены в Грозный и другие районы Чечено-Ингушетии для установления контактов с лидерами демонстраций. АКБАР, СТЕЛЛА, САБИР, АЛИ и СТРЕЛЬЦОВ получили иранские паспорта, МАРК, РАФИЕВ, ДЕРЕВЛЯВ и его жена ДЕРЕВЛЯВА получили советские удостоверения личности, ХАЛЕФ - турецкий паспорт, а БЕРТРАН - французский паспорт.28 Годом ранее БЕРТРАНУ, выдававшему себя за французского археолога, удалось завоевать доверие ведущего российского диссидента Андрея Сахарова, которого Андропов в частном порядке назвал Врагом общества номер один.29 В Грозном и Орджонокидзе БЕРТРАН выдавал себя за преподавателя Университета Монпелье, которого советское министерство высшего образования пригласило для изучения преподавания французского и других иностранных языков в Советском Союзе.30 Позднее ДЕРЕВЛЕВУ было поручено попытаться проникнуть в окружение папы римского Иоанна Павла II.31
  
   Основываясь на разведданных нелегалов и других подразделений КГБ, Андропов в апреле 1973 года представил Политбюро предварительный доклад о причинах январских беспорядков. Он неохотно отдал должное эффективности, с которой были организованы протесты. Дисциплина и секретность, которые заранее соблюдали тысячи демонстрантов, означали, что власти не получили предварительного предупреждения. Андропов откровенно признал, что влияние официального исламского управления Северного Кавказа было "минимальным": "Поскольку официальных мечетей нет, религиозные церемонии проводятся верующими тайно". Реальное влияние оказывают несанкционированные муллы, которые "не мешают верующим вступать в партию или комсомол, пока они остаются верными учению ислама. Это они делают."
  
   КГБ успешно оказывал давление на многих участников демонстрации, чтобы они сделали публичные заявления о покаянии. Но, по признанию Андропова, подавляющее большинство населения было глубоко впечатлено демонстрацией и поддержало ее:
  
   Ситуация такова, что (январская демонстрация] может повториться. Причины не были устранены. Местное население предубеждено против русских, которых они считают ответственными за все свои беды и страдания. Изгнание в 1944 году и доминирующее влияние русских являются основными причинами их враждебности ... Существует также сильное сопротивление русской культуре и чувство среди людей, что они не хотят смешиваться с русскими. Дворцы культуры, клубы, библиотеки, лекционные залы, театры и другие места просвещения буквально пусты.32
  
   КГБ полагал, что дисциплинированные и тайные суфийские братства присутствовали в каждом городе, на каждой улице и в каждом селе Чечено-Ингушетии. Единственной властью, которую люди уважали, была власть религиозных старейшин. Споры разрешались в исламских судах, а советское законодательство игнорировалось.33 На самом деле, хотя Центр отказывался это признавать, большинство офицеров КГБ оставили надежду распространить на Северный Кавказ большую часть системы общественного контроля, которую они осуществляли в России. Как впоследствии признал бывший офицер КГБ в Чечне-Ингушетии, за исключением случаев давления со стороны Центра, местное КГБ обычно принимало традиционную систему правосудия, осуществляемую самими чеченцами, а не настаивало на применении советского закона: "В противном случае, в тех случаях, когда по какой-то причине нам действительно приходилось получатьв результате никто бы с нами даже не заговорил."34
  
   Наиболее заметным признаком силы суфизма в 1970-х годах были продолжающиеся массовые паломничества, несмотря на официальные попытки предотвратить их, к суфийским святым местам, которых было особенно много на Северном Кавказе. Многие паломничества сопровождались религиозными песнями и танцами, часто исполнявшимися с пылом, который власти осуждали как безумие. Советское исследование, завершенное в 1975 году:
  
   Коллективный фанатизм и религиозная экзальтация могут достигать высокого уровня пароксизма, когда паломники, как верующие, так и неверующие, включая студентов, часами поют литании зикра - "Нет богов, кроме Бога". Паломники приезжают отовсюду, из деревень и городов, и когда они возвращаются домой, они поют религиозные песни и ведут себя как активные пропагандисты святых мест.35
  
   КГБ сообщил об одном случае, когда 40 000 паломников собрались у могилы суфийского святого Ай Имама в Азербайджане.36 Даже разрушение религиозных памятников не всегда отпугивало паломников. Когда узбекские власти взорвали священную скалу в Парпиате, верующие мусульмане построили из останков пирамиду, которой они продолжали поклоняться.37
  
   Озабоченность Москвы лояльностью своих мусульманских подданных как на Кавказе, так и в Центральной Азии усилилась в конце 1970-х годов в связи с "исламской революцией" в Иране и началом войны в Афганистане. В феврале 1979 года аятолла Казем Шариатмадари передал из Тегерана: "Победоносная борьба иранского народа представляет собой поворотный момент в истории мировой борьбы и лучший образец для подражания угнетенным мусульманским народам мира". Будучи азербайджанским турком из Тебриза, Шариатмадари, вероятно, имел в виду угнетенных мусульман Азербайджана.38 Кампания активных мер КГБ по дискредитации шариатмадари, вызванная его обращением к советским мусульманам, вероятно, способствовала его позору три года спустя.39 В 1980 году председатель азербайджанского КГБ Юсиф Заде публично осудил "проникновение иностранных агентов через наши границы" (косвенная ссылка на попытки Ирана экспортировать фундаментализм Хомейни в Азербайджан) и "антиобщественную деятельность" "сектантов" и "реакционного мусульманского духовенства" (традиционные советские кодовые слова для суфийских братств и несанкционированных мулл).40 Два года спустя азербайджанский журнал "Коммунист" заявил, что рост несанкционированной "религиозной деятельности" был "прямым следствием политико-религиозного движения, происходящего в Иране".41
  
   Репортажи из Азербайджана и других стран Советского Союза42 обвинение Ирана в росте "антиобщественной" активности мусульман-суннитов, а также мусульман-шиитов нельзя принимать за чистую монету. КГБ неизменно склонялся к тому, чтобы рассматривать иностранный заговор как основное объяснение вспышек "идеологической подрывной деятельности" в Советском Союзе. В Пятом управлении КГБ был создан специальный отдел "для борьбы с идеологической подрывной деятельностью со стороны иностранных мусульман и деятельностью исламского духовенства", а также "для выявления негативных аспектов религиозных обрядов".43 В сентябре 1981 года Политбюро приняло предложенную КГБ резолюцию о "Мерах по противодействию попыткам противника использовать исламский фактор в целях, враждебных Советскому Союзу".44 Директива FCD, утвержденная Андроповым месяц спустя, предписывала иностранным резидентам "разрабатывать и осуществлять наступательные активные меры по искоренению антисоветских действий враждебных исламских сил за рубежом, разоблачать их связи с западными специальными [разведывательными] службами, пресекать их антисоветские действия и разоблачатьпротиворечия и разногласия среди лидеров исламского движения и использовать их в активных мерах". Для решения этих задач было бы необходимо установить "постоянное наблюдение" за ведущими зарубежными мусульманами с "сильными антисоветскими взглядами" и внедрить агентов в исламские организации всех видов. Была создана рабочая группа, состоящая из представителей десяти департаментов внешней разведки, под председательством заместителя главы FCD Якова Прокофьевича Медяника, для составления подробного плана действий на период 1982-85 годов по "противодействию попыткам Запада использовать исламский фактор против СССР".45
  
   Советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года и последовавшая за ним война (обсуждаемая в следующей главе), однако, оказались фундаментальным препятствием для попыток КГБ распространить советское влияние в исламском мире. 14 января 1980 года Генеральная Ассамблея ООН большинством 104 голосов против 18 приняла резолюцию, призывающую к "немедленному, безоговорочному и полному выводу иностранных войск" из Афганистана. Активные меры КГБ оказались бессильными предотвратить дальнейшее враждебное голосование.46 Подобные резолюции ООН принимались подавляющим большинством голосов каждый год, пока Горбачев, наконец, не согласился вывести советские войска в 1988 году.47 Война также усилила сомнения Москвы в лояльности своих мусульманских подданных. В конце февраля 1980 года, после того, как некоторые центральноазиатские войска в Афганистане перешли на сторону моджахедов, Москва начала выводить мусульманские войска и заменять их российскими подразделениями. Центральноазиатская пресса переключилась с пропагандистского восхваления предполагаемой "дружбы" между советскими мусульманами и их российским "Старшим братом" на подчеркивание способности "Старшего брата" устранять "предателей" и поддерживать закон и порядок. Был беспрецедентный поток статей и публикаций, восхваляющих "наших храбрых чекистов" и гордое наследие "Железного Феликса".48 Заместитель главы таджикского КГБ А. Белоусов сообщил, что целью ЦРУ в войне в Афганистане было не просто победить Красную Армию и коммунистический режим, но и "дестабилизировать центральноазиатские республики СССР".49
  
   За рубежом амбициозная программа FCD по расширению советского влияния в исламском мире быстро превратилась в мероприятие по ограничению ущерба, призванное подавить как можно больше мусульманских протестов против войны в Афганистане. Война в Афганистане. Центр сводился к тому, что сообщал об успешных случаях, когда его агентам на международных исламских конференциях удавалось предотвратить внесение критических резолюций о войне.50 Но официальные советские представители также потерпели много неудач. На встрече в Мекке Высшего Всемирного совета мечетей в 1983 году глава советской делегации, Верховный муфтий Шамсутдин Бабаханов, тщетно пытался снять Афганистан с повестки дня. Центр утверждал, что он получил согласие делегатов из Иордании, Ливии, Туниса и Соединенных Штатов, но что королевская семья Саудовской Аравии настаивала на обсуждении роли советских войск в войне.51 Владимир Крючков заявил на конференции глав департаментов FCD в начале 1984 года: "... Антисоветские заявления реакционных мусульманских организаций усилились".52
  
   Несмотря на огромные проблемы, вызванные войной в Афганистане, основные угрозы поддержанию советской власти в мусульманских регионах были внутренними. Исламская религиозная практика упрямо отказывалась уходить, в то время как доля мусульман в советском населении неуклонно росла на протяжении средних и последующих лет холодной войны. До 1950-х годов продолжающаяся славянская иммиграция, казалось, гарантировала сохранение господства Москвы в мусульманских районах. Однако с конца 1950-х годов началась чистая славянская эмиграция из большинства мусульманских республик. Одновременно уровень рождаемости мусульман начал опережать уровень рождаемости славян. В период с 1959 по 1979 год число мусульман увеличилось с менее чем одной восьмой до одной шестой от общей численности населения СССР. К 1988/89 учебному году половина всех младших школьников были мусульманского происхождения.53
  
   Советское правление в мусульманских республиках было политкорректным фасадом, скрывавшим реальность населения, которое гораздо больше ориентировалось на Мекку, чем на Москву, управляемого коррумпированной политической элитой, чей марксизм-ленинизм часто был лишь поверхностным. Даже местные КГБ были в той или иной степени заражены коррупцией. Областью мусульманского Кавказа, в которой контроль КГБ казался наиболее надежным в 1970-е годы, был Азербайджан. В течение предыдущего десятилетия местный партийный лидер Мухаммад Ахунд-Заде превратил коррупцию в инструмент управления, при котором тщательно выверенная система взяточничества могла купить все, от мест в университетах до очередей на квартиры. Однако в 1969 году глава местного КГБ Гейдар Алиев начал "крестовый поход против коррупции", в результате которого Ахунд-Заде был отстранен от должности и его самого назначили партийным боссом. В течение следующего десятилетия Алиев якобы "зачищал" Азербайджан и подавлял мусульманское инакомыслие, поставив республику под то, что казалось прямым управлением КГБ. Баку, столица и один из главных центров советской нефтяной промышленности, стал пропагандистской витриной "развитого социализма" во время нефтяного бума 1970-х годов. В действительности, утверждает лауреат Пулитцеровской премии журналист Дэвид Ремник, "Алиев правил Азербайджаном так же уверенно, как семья Гамбино управляла портом Нью-Йорка. Икорная мафия Каспийского моря, сумгаитская нефтяная мафия, фруктово-овощная мафия, хлопковая мафия, таможенная и транспортная мафии - все они отчитывались перед ним, обогащали его, поклонялись ему. "54
  
   Центру было хорошо известно, что коррупция во многих обличьях существовала в большей части мусульманской Центральной Азии,55 но предпочел закрыть глаза, когда коррупция достигла вершины. В предгорбачевскую эпоху, отметил Митрохин, "ловили только мелкую сошку".56 Будучи первым секретарем партии в середине 1950-х годов в Казахстане, крупнейшей исламской республике, Брежнев пришел к убеждению, что "определенная степень коррупции" присуща национальному характеру народов Центральной Азии и Кавказа. Коррупция, однако, вышла из-под контроля. Закадычный друг Брежнева, Динмухамед Кунаев, первый секретарь партии в Казахстане с 1970 по 1985 год, возглавлял то, что позже было названо "казахской мафией"; Дэвид Ремник нашел его "сплошная бравада и снисходительность ... Он носил темные очки и носил что-то вроде резной трости, которая придавала Мобуту его авторитет."Казахский писатель Абдул-Джамиль Нурбеев видел в Кунаеве традиционного вождя клана, главной целью которого было "поставить своих родственников и друзей на все ключевые посты".57
  
   Коррупция, вероятно, была наихудшей в Узбекистане, самой густонаселенной из мусульманских республик, население которой превышало только Россию и Украину. Точно так же, как "Казахской мафией" руководил Кунаев, "Узбекской мафией" (позже обвиненной в хищении более 5 миллиардов рублей государственных средств) руководил узбекский первый секретарь Шараф Рашидов, обладатель не менее десяти Ленинских премий. В 1977 году Центр столкнулся с изобличающими доказательствами коррупции Рашидова, когда получил сообщения о том, что бывший чиновник узбекского министерства транспорта Транспорт по имени Ибрагим планировал опубликовать разоблачение на Западе. Выяснилось, что Рашидов подкупил заместителя председателя Госплана норковыми шубами и другими стимулами, чтобы тот одобрил строительство аэропорта рядом с его домом вопреки уже утвержденному плану размещения его в другом месте. Сам Ибрагим жаловался, что его заставили дать взятку в размере 20 000 рублей узбекскому чиновнику, чтобы получить визу, необходимую для его поездки на Запад.58 Андропов, несомненно, был проинформирован об этом деле, но, похоже, был больше обеспокоен перспективой разоблачения, чем выявленной коррупцией. В последующем Рашидов уволил главу узбекского КГБ Мелкумова за арест коррумпированных членов Коммунистической партии без получения согласия окружных комитетов партии.59 Как и Кунаев, Рашидов был закадычным другом Брежнева. По словам советских прокуроров, которые позже расследовали узбекский скандал, "Из-за их "особых отношений" Узбекистан был недоступен для любой критики".60 Рашидов купил Брежневу по меньшей мере полдюжины роскошных европейских спортивных автомобилей, а также построил экстравагантные охотничьи домики для случайных набегов Брежнева в Узбекистан. Рашидов также потворствовал слабости к бриллиантам дочери Брежнева, Галины; зять Брежнева, Юрий Чурбанов, позже признался, что получил, среди прочих подарков, чемодан, набитый банкнотами. Алиева было не превзойти. В 1982 году он подарил Брежневу кольцо с огромным драгоценным камнем, представляющим его как Короля-солнце, окруженного пятнадцатью меньшими драгоценными камнями, представляющими Союзные Республики - "как планеты, вращающиеся вокруг Солнца", - пояснил Алиев. Переполненный эмоциями, Брежнев расплакался перед телекамерами.61
  
   Москва потворствовала коррупции в мусульманских республиках. В 1971 году Кунаев был избран действительным членом Политбюро. С избранием Алиева в 1982 году, вскоре после того, как Андропов сменил Брежнева на посту советского лидера, в Политбюро впервые было два полноправных члена мусульманского происхождения, а также Рашидов в качестве кандидата в члены. Хотя Андропов, возможно, ненавидел российскую коррупцию эпохи Брежнева, его продвижение Алиева (которого он сделал первым заместителем председателя Совета Министров), как и его предыдущее нежелание принимать меры в отношении Рашидова, демонстрирует, что у него были другие стандарты для мусульманских регионов. Только в 1983 году Андропов, наконец, предъявил Рашидову доказательства его коррупции. Вскоре после этого Рашидов умер от сердечной недостаточности или, по некоторым данным, покончил с собой.62 Тайное расследование "узбекской мафии" выявило то, что было названо "одним из крупнейших случаев коррупции на государственных должностях в современной истории".63 Увольнение Кунаева было оставлено на усмотрение Горбачева64 и Алиев65 соответственно, в 1986 и 1987 годах, и раскрыть некоторые (но далеко не все) подробности расследования узбекского скандала 1988 года.
  
   Падение советской власти в Центральной Азии началось после замены Кунаева российским первым секретарем. В результате беспорядков, организованных студентами университета в столице Казахстана Алма-Ате, погибло около тридцати человек, и по всему Казахстану прошли акции протеста. В то же время авторитет официальной мусульманской иерархии начал ослабевать. САДУМ выступила с расплывчатыми осуждениями "попыток сбить молодежь с пути истинного", но вызвала раздражение Центра своим нежеланием поддержать репрессии в России, последовавшие за беспорядками. Это вызвало еще большую обиду среди мусульман Центральной Азии своей неспособностью защитить свои права. Листовка Исламиздата (мусульманского самиздата) обвиняла Великого муфтия Шамсутдина Бабаханова в "незнании правильного пути": "Недостаточно выехать за границу и выступить против несправедливости сионистской оккупации земель, принадлежащих арабам-мусульманам, и отрицать право [казахских] мусульман направят здесь на своей родине..." 6 февраля 1989 года Бабаханов был вынужден уйти в отставку после нескольких дней демонстраций в главной мечети Ташкента, обвинявших его в пьянстве и распутстве.66
  
   Старая гвардия в Москве снова прибегла к теории заговора, чтобы объяснить падение советской власти. Автор влиятельной "Литературной газеты" утверждал в 1987 году:
  
   [Советник президента Картера по национальной безопасности, Збигнев] Бжезинский разработал исламский "кригшпиль" против Советского Союза ... Целью было создание "исламской бомбы" в советских республиках Центральной Азии. Идея воплотилась в жизнь, когда в 1979 году был подготовлен официальный отчет. [I] t указал, что специализированные, тайные мусульманские организации должны быть созданы с целью проведения подрывных операций в нашей стране.67
  
   Нет сомнений в том, что эта странная статья отразила некоторые взгляды Центра. Николай Леонов, глава отдела оценки разведданных КГБ, заявил в апреле 1991 года: "Прочитайте статьи и выступления Збигнева Бжезинского ... и вы увидите, что его цель - уничтожить Советский Союз как единое государство". Администрация Буша, настаивал он, тайно следовала той же политике. "Всепроникающей мелодией" финансируемых США передач на Кавказ и в другие части Советского Союза было "разжигание ненависти к русским". В отличие от предыдущих председателей КГБ, Крючков не утверждал, что империалистические заговоры были основной причиной советских бед. "Основные источники наших проблем, по мнению КГБ, - заявил он, - находятся внутри нашей страны". Но он обвинил ЦРУ и другие западные разведывательные службы в содействии "антисоциалистическим", сепаратистским группам в рамках их продолжающейся "тайной войны против советского государства".68
  
   Крючков, однако, сделал больше, чем ЦРУ, для оказания помощи "сепаратистским группам". Возглавив неудавшийся жесткий переворот в августе 1991 года с целью сохранения Советского Союза, он непреднамеренно ускорил его распад. Первыми мусульманами, провозгласившими независимость после распада Советского Союза после неудавшегося переворота, как и следовало ожидать, были чеченцы, наиболее недовольные Москвой исламские подданные. КГБ давно знал о наращивании вооружений в Чечено-Ингушетии, но, казалось, был бессилен предотвратить это. Андропов сказал Политбюро в 1973 году: "Мужчины Чечено-Ингушетии помешаны на винтовках. Они потратят огромные суммы на их приобретение и даже будут нападать на охрану, милицию и военнослужащих с этой целью. " Часть незаконного оружия чеченцев прибыла из Грузии. Рабочие Тбилисского оружейного завода крали компоненты огнестрельного оружия, собирали их дома, а затем продавали в Грозном. Чеченцам также удалось украсть огнестрельное оружие, в том числе пулеметы, со складов Красной Армии.69 Поскольку в 1991 году ускорилось наращивание вооружений, большая часть оружия попала в военизированную Национальную гвардию лидера движения за независимость Чечни Джохара Дудаева, бывшего советского генерала ВВС. Хотя движение за независимость провозгласило: "Чечня - не подданная России, а подданная Аллаха", Дудаеву потребовалось некоторое время, чтобы заново познакомиться со своими исламскими корнями. Он сказал интервьюеру, что мусульмане обязаны молиться три раза в день. Когда ему сказали, что это было пять раз, а не три, он беспечно ответил: "Ну что ж, чем больше, тем веселее".70
  
   6 сентября Национальная гвардия Дудаева штурмовала Верховный Совет в Грозном. Глава российской городской администрации выбросился или был выброшен насмерть из окна третьего этажа. Девять дней спустя, окруженный Национальной гвардией Дудаева, Верховный Совет проголосовал за самороспуск. Кульминацией последовавшей борьбы за власть стал захват по приказу Дудаева штаб-квартиры КГБ в Грозном в начале октября. К моменту штурма здания Национальной гвардией в нем находилось всего три или четыре сотрудника КГБ, из которых максимум один был вооружен. Свидетельства как из чеченских, так и из российских источников убедительно свидетельствуют о том, что Борис Ельцин в частном порядке согласился просто передать штаб-квартиру Дудаеву вместе с современными средствами связи и другим техническим оборудованием, которые до сих пор использовались для контроля операций КГБ на всем Северном Кавказе.71 Таким образом, длительный конфликт между советской разведкой и чеченцами, отмеченный с советской стороны тем, что некоторые правозащитные организации называли преступлениями против человечности, закончился унизительным отступлением КГБ.
  
   Дудаев был избран президентом на хаотичных выборах 27 октября, а 1 ноября издал президентский указ, провозглашающий "государственный суверенитет Чеченской Республики". В декабре на встрече в столице Казахстана Ельцин и лидеры десяти других советских республик подписали Алма-Атинскую декларацию, официально положившую конец существованию СССР. В результате этого соглашения появились пять новых независимых центральноазиатских республик, признанных Россией: Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан. Конфликт между Россией и Чечней, однако, не закончился. В эпоху Брежнева Чечено-Ингушетия была вынуждена вступить в "добровольный союз" с Россией, что на самом деле было равносильно аннексии.72 Правительство Ельцина настаивало на сохранении союза.73 Эта настойчивость привела сначала к холодной войне, затем в 1994 году к российскому вторжению в Чечню и войне, которая продолжается до сих пор.74
  
   21
  
   Афганистан
  
   Часть 1: От "Великой апрельской революции" до советского вторжения
  
   Коммунистическая эра в Афганистане началась 27 апреля 1978 года с кровавого военного переворота, который Афганская коммунистическая партия (НДПА) впоследствии назвала "Великой Саурской [апрельской] революцией".1 Резидентура КГБ в Кабуле была заранее предупреждена о перевороте двумя афганскими военными лидерами, Сайедом Гулябзоем (кодовое имя МАМАД) и Мухаммедом Рафи (НИРУЗОМ), оба из которых были советскими агентами. Центр был встревожен новостями, сообщив резидентуре 26 апреля, что САВАК, разведывательная служба шаха, возможно, обманом заставила сторонников НДПА в вооруженных силах организовать восстание, которое, как он ожидал, будет подавлено. Для пессимистической теории заговора Центра не было никаких оснований. Вместо того, чтобы быть разгромленными, повстанцы одержали удивительно легкую победу. Один танковый батальон, одна авиационная эскадрилья и несколько сотен боевиков НДПА во главе с лидером партии Нуром Мухаммедом Тараки - вот и все, что потребовалось на следующий день, чтобы захватить бывший королевский дворец и убить президента Мухаммеда Дауда вместе с его семьей. На встрече с резидентом КГБ Вилием Осадчим и советским послом Александром Пузановым через два дня после переворота Тараки пожаловался, что, если бы не советское разочарование, НДПА могла бы захватить власть на три года раньше. Осадчий и Пузанов сообщили в Москву, что они отклонили его жалобу.2
  
   КГБ поддерживал контакт с Нуром Мухаммедом Тараки почти тридцать лет. Будучи тридцатичетырехлетним журналистом и писателем-марксистом, он был завербован в качестве советского агента в 1951 году с удивительно прозрачным кодовым именем НУР. В 1965 году Тараки был избран первым секретарем недавно созданной НДПА, тогда подпольного движения, и был приглашен в Москву, где он произвел впечатление на Международный отдел КПСС и других ведущих аппаратчиков как серьезный, идеологически обоснованный и готовый следовать советскому примеру. В соответствии с обычными на практике, став лидером братской партии, он был формально удален из советской агентурной сети, но, как и многие другие партийные лидеры, поддерживал тайные контакты с КГБ и продолжал предоставлять разведданные по Афганистану, выявлял потенциальных агентов и помогал в операциях против посольств США и Китая в Кабуле и других целей. Помимо тайных субсидий для НДПА, Тараки также получил персональное пособие и запасы продовольствия. Хотя кабульская резидентура не сомневалась в лояльности Тараки, однако иметь с ним дело становилось все труднее. Особенно после того, как в Москве ему устроили "красную ковровую дорожку", он стал "болезненно тщеславным", ожидал, что будет в центре внимания, и был склонен воспринимать беззаботную беседу как шутку на свой счет.3
  
   Центр был достаточно обеспокоен поведением Тараки, чтобы в сентябре 1968 года приказать резидентуре тщательно проверить его с помощью "оперативно-технических средств" (почти наверняка прослушивание его дома). Хотя Тараки, похоже, прошел это испытание, КГБ считал его в значительной степени ответственным за растущий раскол внутри НДПА между его собственной, преимущественно сельской, говорящей на языке пуштунов фракцией "Хальк" ("Массы") и преимущественно городской, говорящей на персидском языке группой "Парчам" ("Знамя"), возглавляемой Бабраком Кармалем. Кабульской резидентуре было несколько легче иметь дело с Кармалем, чем с Тараки. Кармаль был лучше образован, от природы общителен и, по мнению КГБ, более гибок. Как и Тараки, он был завербован в качестве агента КГБ, вероятно, в середине 1950-х годов, и получил кодовое имя МАРИД.4 И Тараки, и Кармаль горько жаловались КГБ друг на друга. Тараки утверждал, что обстоятельства освобождения Кармаля из тюрьмы после отбытия трехлетнего срока в 1952 году раньше других политических заключенных указывают на то, что он согласился работать на афганскую контрразведку. Несмотря на свою склонность к теории заговора, Центр отверг это утверждение как дезинформацию, разработанную для дискредитации Кармаля и раскола НДПА. Кармаль, в свою очередь, обвинил Тараки в получении взяток, владении четырьмя автомобилями, наличии крупного частного банковского счета и тайных контактах с американцами. Центр также отверг эти обвинения. Он инструктировал кабульскую резидентуру в 1974 году:
  
   В ходе регулярных встреч и бесед с МАРИДОМ (Кармалем) и НУРОМ (Тараки) вы должны осторожно, в форме дружеского совета и без ссылки на инструкции из Москвы, сказать им, чтобы они не предпринимали никаких шагов без предварительного согласования с нами, которые могли бы быть использованы их врагами в качестве предлога для нанесения удараудар по их группам или компрометация их. МАРИД и НУР также должны быть предупреждены о том, что они должны воздерживаться от нападок друг на друга и обвинений друг друга в антиреспубликанской деятельности, поскольку это играет на руку реакционным силам и приведет к краху демократического [коммунистического] движения в Афганистане.5
  
   30 апреля 1978 года Тараки, отныне самозваный "Великий лидер Апрельской революции", стал одновременно президентом и премьер-министром правительства, в которое вошли два других сильных человека из НДПА, Бабрак Кармаль и Хафизулла Амин (ведущий член фракции Хальк), как, соответственно,Вице-президент и заместитель Премьер-министра. Летом кабульская резидентура сообщила, что вокруг Тараки и Амина развивались "культы личности", причем Амин позволял себе сравнивать Тараки с Лениным. На встрече с делегацией КГБ во главе с главой FCD Владимиром Крючковым, Тараки осмелился сравнить Апрельскую революцию в Афганистане с Октябрьской революцией в России - сравнение, которое, должно быть, поразило Крючкова, как сродни преступлению оскорбления величества. Претензии Тараки, однако, были едва ли более абсурдными, чем претензии все более одряхлевшего Брежнева, чей помолодевший портрет появился рядом с портретом Ленина на сотнях тысяч плакатов с надписью "От Ильича к Ильичу". 5 декабря 1978 года Тараки и Брежнев подписали Договор о дружбе и сотрудничестве. Банальные публичные восхваления, которыми каждая сторона одаривала другую, однако, скрывали значительные личные трения. Когда его попросили освободить агентов КГБ и конфиденциальных контактов, которые были брошены в тюрьму режимом Дауда, Тараки, который лично возглавил афганский аппарат безопасности, проявил нежелание сотрудничать. Он заявил, в плохо завуалированной ссылке на КГБ: "Некоторые советские специалисты, особенно те, которые много лет работали в Афганистане при старом режиме и теперь вернулись, часто имеют устаревший взгляд на страну и не видят в объективном свете того, что происходит в стране."6
  
   Окутанный собственной нелепой риторикой, "Великий лидер Апрельской революции" продемонстрировал слабое понимание проблем установления коммунистического правления в убежденной мусульманской стране. Хотя Тараки посещал пятничную молитву в кабульской мечети и удивил КГБ, начав свои радиопередачи фразой "Во имя Всемогущего",7 он начал наступление на традиционную исламскую власть, тонко замаскированную под попытку "очистить ислам ... от балласта и грязи плохих традиций, суеверий и ошибочных убеждений". 320 000 традиционно настроенных мулл рассматривались как препятствие "прогрессивному движению нашей Родины". Многие религиозные лидеры, которые сопротивлялись процессу "чистки", были подвергнуты пыткам и расстреляны - или похоронены заживо.8 Тараки отдал приказ немедленно "ликвидировать" членов "Братьев-мусульман" и последователей Хомейни, как только они будут обнаружены.9 Ислам стал объединяющим звеном оппозиции НДПА и ее советским сторонникам. Таким образом, афганское сопротивление режиму превратилось в джихад в защиту ислама, значение которого было сильно недооценено КГБ. Ни в одном из сообщений, отмеченных Митрохиным, даже не упоминается угроза афганского джихада. Центр был гораздо больше обеспокоен жестокой борьбой за власть, которая быстро развернулась между фракциями "Хальк" и "Парчам" в НДПА. Если бы только можно было преодолеть эту междоусобную войну, наивно полагал Центр, НДПА могла бы стать "ведущей и направляющей силой афганского общества и силой, стоящей за его организационным и идеологическим возрождением". Тараки, однако, остался глух к призывам советского посольства, кабульской резидентуры и миссии по связям с КГБ о единстве партии, которые прибыли в мае, чтобы помочь реорганизовать афганскую службу безопасности. В июле кабульская резидентура сообщила: "Только руководство КПСС может повлиять на диких [халкских] оппортунистов и заставить их изменить свое отношение к группе Парчама". Однако "дикие оппортунисты" не обратили особого внимания даже на мольбы Москвы. Большое количество сторонников Парчама были брошены в тюрьму. Их лидер Кармаль, который внушал Центру большее доверие, чем Тараки, был отправлен в изгнание послом в Чехословакию (с этой должности он впоследствии был уволен).
  
   Главный урок, который, по мнению Тараки, он извлек из своего изучения последствий большевистской революции, заключалась в необходимости Красного террора. Он подразумевал, что это был урок, который его советские товарищи, похоже, забыли. Когда Пузанов попросил его пощадить жизни двух боевиков "Парчама", приговоренных к смертной казни, Тараки ответил: "Ленин учил нас быть беспощадными к врагам революции, и миллионы людей должны были быть уничтожены, чтобы обеспечить победу Октябрьской революции". Из двадцати семи предполагаемых заговоров попытки свергнуть режим, которые, как утверждал Тараки, были раскрыты в течение четырех месяцев после Апрельской революции, вероятно, основывались не более чем на параноидальных наклонностях Тараки и его подхалимского ближайшего окружения. Среди предполагаемых главарей, арестованных в августе за планирование убийства Тараки и Амина, были министр вооруженных сил генерал-майор Абдул Кадир, опытный агент КГБ под кодовым именем ОСМАН и начальник Генерального штаба генерал-майор Шапур Ахмадзай. Тараки утверждал, что в заговоре, в котором они были замешаны, также участвовали Китай, Соединенные Штаты, Иран, Пакистан, Саудовская Аравия и Федеративная Республика Германия. Даже показательные судебные процессы в разгар сталинского террора породили несколько более абсурдных теорий заговора. Тараки, однако, сообщил Москве, что ряд заговорщиков (несомненно, после длительных пыток) раскрыли детали заговора. Ахмадзай, как он показал, был в глубокой депрессии, постоянно плакал и неоднократно просил, чтобы его немедленно расстреляли. Многие из других предполагаемых заговорщиков, которые были арестованы, были "близки к самоубийству".10
  
   Тараки хорошо знал, что, проведя чистку большинства высокопоставленных чиновников из администрации Дауда, а также других "контрреволюционных, антидемократических элементов", реальных и воображаемых, его режим сильно зависел от советских советников. Однако кабульская резидентура сообщала о регулярных жалобах афганцев на высокомерие и некомпетентность советников. Министр финансов Абдель Карим Мисак сказал главному советнику министерства Н.К. Гречину: "Я прошу вас не использовать ваши бюрократические методы в афганских министерствах! У нас достаточно своих ... И я бы попросил вас не занимать место министров ..."11
  
   Совет, данный советниками КГБ, стал причиной, по крайней мере, одного крайне неприятного дебоша в Кабуле. 14 февраля 1979 года посол США Адольф "Спайк" Дабс был похищен средь бела дня четырьмя маоистскими "партизанами" и под дулом пистолета доставлен в отель "Кабул", где они потребовали освобождения некоторых своих заключенных товарищей из афганских тюрем в обмен на освобождение Дабса. По совету своих советников из КГБ Амин приказал афганской штурмовой группе, вооруженной автоматами Калашникова и одетой в советские бронежилеты, штурмовать отель. В последовавшей перестрелке Дабс и двое его похитителей были убиты, третий был схвачен, а четвертый сбежал. Затем КГБ приступил к немедленному сокрытию, чтобы скрыть свое участие в операции и максимально эффективно скрыть ответственность за смерть Дабса. Сотрудникам американской службы безопасности, прибывшим в отель, не позволили вынести из номера ни одной гильзы от пуль. Хотя партизаны были вооружены всего тремя пистолетами, пистолет неизвестного происхождения, похожий на автомат Калашникова, предположительно принадлежащий маоисты были подброшены в комнату, чтобы создать впечатление, что они использовали его для убийства посла. Чтобы помешать американцам допросить кого-либо из двух выживших партизан, им сказали, что все четверо были убиты во время перестрелки. На самом деле захваченный партизан был застрелен в ночь после похищения, как и заключенный, который, как ложно утверждалось, был партизаном, который сбежал - таким образом, было получено необходимое количество из четырех трупов для показа американцам. Фотографии трех подлинных и одного поддельного маоистов были также опубликованы в афганских газетах. По просьбе Осадчего, резидента в Кабуле, Амин и другие афганские министры сообщили посольству США, выражая свои соболезнования, что они действовали исключительно по собственной инициативе и что никакие советские советники не были задействованы.12
  
   Режим Тараки также критически относился к работе советских военных советников в первые месяцы операций против моджахедов. Согласно официальной афганской жалобе после провала военной операции против повстанцев в ущелье Камдеш в конце 1978 года:
  
   Афганские войска во главе с советником Бряскиным уже давно показали свою неспособность ликвидировать антиправительственные банды. Мы дали вашим советникам широкие полномочия в руководстве афганскими войсками. Мы сурово наказываем [наши] войска за любое невыполнение советов ваших командиров. Это наводит нас на мысль, что не все ваши советники достаточно компетентны. Нам нужны опытные генералы, которых, как мы знаем, много в СССР. Они должны повысить боеспособность афганской армии и научить ее воевать и использовать опыт советской армии во время войны.13
  
   Однако тон Кабула изменился после того, как 15 марта 1979 года в Герате вспыхнуло крупное восстание, к которому присоединилась 17-я дивизия афганской армии. Разъяренные, мстительные толпы охотились за афганскими правительственными чиновниками, советскими советниками и их семьями, а с некоторых заживо сдирали кожу. Части тел советских советников, их жен и детей с триумфом пронесли по улицам. Хотя Амин оставался спокойным, Тараки запаниковал, позвонив премьер-министру Алексею Косыгину, чтобы призвать к отправке советских войск в Афганистан под видом "спасения революции". Тараки вылетел в Москву, чтобы настаивать на своем, но безуспешно. 1 апреля Политбюро пришло к выводу, что "политическая негибкость и неопытность" режима Тараки усугублялись его нежеланием прислушиваться к советским советам: "Использование советских войск для подавления афганской контрреволюции нанесло бы серьезный ущерб международному авторитету СССР ... Кроме того, [это] выявило бы слабость правительства Тараки и расширило бы масштабы контрреволюции как внутри страны, так и за рубежом ..."
  
   Политбюро, однако, приняло одно решение, которое оказалось чрезвычайно важным. Была создана комиссия "для выработки предложений и координации действий" по Афганистану в составе Андропова, Громыко, министра обороны Устинова (все действительные члены Политбюро) и главы международного отдела Центрального комитета Бориса Пономарева (кандидат в члены без права голоса). Именно эта комиссия играла главную роль в выработке политики в отношении Афганистана в течение девяти месяцев, предшествовавших советскому вторжению. Хотя комиссия, как и Политбюро, еще не готовое согласиться на советское военное вмешательство, признало необходимость быстрого увеличения числа военных советников и помощи для укрепления афганского режима против повстанцев. Инспекция афганской армии шестью советскими генералами в апреле подчеркнула ее низкий моральный дух наряду с "низким уровнем политической подготовки, крайней религиозностью и забитым характером масс солдат". В течение следующих двух месяцев ситуация становилась все хуже и хуже из-за эскалации нападений повстанцев в сочетании с мятежами и дезертирством среди правительственных сил. После жестоких демонстраций в центре Кабула 23 июня даже Московское радио, которое обычно стремилось преуменьшить силу оппозиции режиму Тараки, признало, что "афганская революция столкнулась с сильным сопротивлением со стороны своих врагов".14 28 Июня Комиссия по Афганистану доложила Политбюро, что "меры, принятые [афганским] правительством для стабилизации ситуации, оказались не очень эффективными". Помимо рекомендации направить больше военных советников в деморализованные полки афганской армии, комиссия также согласилась с необходимостью направить парашютно-десантный батальон, замаскированный под обслуживающий персонал самолетов, для защиты советских авиаэскадрилий на авиабазе Баграм, и отряд КГБ из 125-150 человек, замаскированный под сотрудников посольства, для защитыСоветское посольство.15
  
   Идеологические шоры, которые носили как Политбюро, так и руководство Центра, мешали им понять реальную природу афганской проблемы - невозможность навязать убежденной мусульманской и отчаянно патриотичной стране правление коммунистического режима с небольшой поддержкой населения и ненадежными вооруженными силами. Вместо того, чтобы заняться реальной проблемой, Москва обвинила в неадекватности правительство Тараки. Комиссия по Афганистану в своем отчете от 28 июня заключила: "В партии и правительстве ... вся власть фактически сосредоточена в руках Н. М. Тараки и Х. Амин, который не так уж редко совершает ошибки и нарушает законность..."16 Ситуация усугублялась все более ожесточенной борьбой между ними. Что еще более тревожно, гораздо более энергичный Амин, казалось, одерживал верх в борьбе за власть. 27 марта, воспользовавшись тем, что Тараки потерял самообладание после ужасного разгрома в Герате, Амину удалось заменить его на посту премьер-министра, хотя Тараки сохранил пост президента. 27 июля Амин также стал министром обороны, получив, таким образом, прямой контроль над афганскими вооруженными силами.17
  
   Хотя Центр считал Тараки тщеславным и некомпетентным, у него были еще большие сомнения в отношении Амина, который, в отличие от Тараки и Кармаля, похоже, никогда не был завербован в качестве агента КГБ.18 В июле кабульская резидентура сообщила, что Амин попросил своего советского финансового советника П. Я. Драгулиса попытаться найти способы, с помощью которых он мог бы получить доступ к 400 миллионам долларов средств афганского правительства на счетах в иностранных банках. Проблема, жаловался Амин, заключалась в том, что для снятия средств с этих счетов обычно требовались три подписи афганских официальных лиц. Он попросил Драгулиса попытаться "устроить это как-нибудь так, чтобы я мог подписать и получить деньги". Драгулис сказал КГБ, что он опасается, что если Амину удастся "получить деньги", он попытается устранить всех тех (включая Драгулиса), у кого есть доказательства его растраты.19
  
   Гораздо больше Центр беспокоили его преувеличенные подозрения в симпатиях Амина к Соединенным Штатам. Хотя он свободно говорил по-английски, он не потрудился выучить русский. Двадцать лет назад, будучи преподавателем в Кабуле, Амин получил американскую стипендию для получения степени магистра в области управления образованием в Колумбийском университете. Как позже писал советский историк, "Тот факт, что Амин в молодости учился в Колумбийском университете в Нью-Йорке, подстегнул нашу звериную шпионскую манию."Даже Ким Филби в интервью за несколько месяцев до своей смерти в 1988 году все еще настаивал на том, что "было больше, чем подозрение, что Амин торговался с американцами".20 Расследование КГБ не обнаружило недостатка в явно зловещих связях, которые, казалось, подтверждали его теории заговора. Среди друзей Амина в Колумбийском университете был Нематтула Пажвак, впоследствии министр образования Афганистана и, согласно его досье КГБ, антикоммунист. Возвращаясь из Нью-Йорка после окончания учебы, Амин остановился у посла Афганистана в Бонне Али Ахмада Попала, которого КГБ странным образом считал агентом Запада. В начале своей политической карьеры в Кабуле Амин получал финансовую поддержку от председателя акционерной компании Spinzer Сарвари Нашера, который, как утверждалось, поддерживал контакты как с изгнанным королем Афганистана, так и с американцами. После апрельской "революции" Амин освободил Нашера из тюрьмы и предоставил ему машину с водителем.21 По словам перебежчика из КГБ Владимира Кузичкина, паникерские расследования КГБ "показали, что он был гладко говорящим фашистом, который был тайно прозападным".22
  
   1 сентября в меморандуме Центра Политбюро (почти наверняка согласованном заранее Андроповым с Громыко и Устиновым) Амин был объявлен лично ответственным за общий провал политики афганского правительства и необоснованные массовые репрессии. Поэтому необходимо было найти способы отстранения Амина от власти и убедить Тараки сформировать правительство на более широкой основе, включающее членов фракции Парчама, а также "патриотически настроенное" духовенство, племенных лидеров и интеллектуалов. Десять дней спустя Тараки посетил Москву на обратном пути в Кабул со встречи в Гаване Движения неприсоединения (членом которого был Афганистан). Во время остановки в пути Брежнев фактически предложил ему организовать отстранение Амина от афганского правительства.23 Тем временем Амин замышлял убийство Тараки, как только тот вернется домой. Согласно донесению агента КГБ, Амин убедил начальника радиолокационного отдела афганских сил противовоздушной обороны организовать сбитие самолета Тараки, когда он вошел в воздушное пространство Афганистана по возвращении из Москвы (предположительно, ошибочно идентифицировав его как вражеский самолет).). Центр присвоил себе заслугу в раскрытии и пресечении этого "террористического акта". Затем Амин попытался поменяться ролями, пожаловавшись в кабульскую резидентуру на то, что Тараки пытался его убить.24
  
   К ужасу Москвы, борьба за власть, последовавшая за благополучным возвращением Тараки в Афганистан, была выиграна Амином. 16 сентября Кабульское радио объявило, что Центральный комитет НДПА удовлетворил (фиктивную) просьбу Тараки "об освобождении его от партийных и правительственных должностей по состоянию здоровья и физической нетрудоспособности, которые делают его неспособным продолжать свою работу", и избрал Амина своим преемником на посту лидера партии. Центральный комитет распространил среди членов партии секретную резолюцию, осуждающую "террористические действия и беспринципное поведение" Тараки и его главных сторонников из НДПА и объявляющую об их исключении из партии.25
  
   17 сентября генерал Борис Иванов, глава представительства КГБ в Кабуле, генерал Лев Горелов, главный советский военный советник, и генерал Иван Павловский, заместитель министра обороны, посетили Амина, чтобы передать неискренние поздравления Москвы с его избранием на пост лидера партии. Амин заявил, что "он будет очень тесно сотрудничать со своими советскими друзьями и что он предпримет шаги для устранения известных недостатков и улучшения стиля и методов своей работы", и с такой же неискренностью утверждал, что делает все возможное, чтобы защитить ненавистного Тараки от требований остальная часть партийного руководства требует, чтобы он был сурово наказан. "Советские друзья", конечно, не поверили ни единому слову Амина. Первоочередной задачей КГБ была эксфильтрация трех ведущих сторонников Тараки и бывших министров, Сайеда Гулабзоя (давнего агента КГБ), Мухаммеда Ватанджара и Асадуллы Сарвари, которые нашли убежище в доме оперативного сотрудника КГБ. Кабульская резидентура сообщила, что все трое объявили Амина американским шпионом. Несмотря на отсутствие документальных подтверждений, их заявления были переданы Андроповым Брежневу и ведущим членам Политбюро. Хотя Амин сильно подозревал, что беглые министры укрывались русскими, это было категорически опровергнуто кабульской резидентурой. Все трое сбрили усы и оделись в форму спецподразделения КГБ "Зенит", которые были размещены в Афганистане для защиты советских объектов. Затем они были тайно перевезены на базу "Зенит" в ожидании эксфильтрации в Советский Союз. Прикрытием для эвакуации, получившей кодовое название операция "Радуга" ("Радуга"), была, по-видимому, обычная ротация персонала "Зенита". 18 сентября десять военнослужащих "Зенита" прибыли на авиабазу Баграм, в шестидесяти километрах от Кабула, якобы для того, чтобы сменить другой персонал, срок службы которого подходил к концу. С ними прибыла оперативная группа из Управления нелегалов S, которое специализировалось на изготовлении поддельных удостоверений личности, и специалист по гриму с париками, краской для волос и другими масками. Гулябзой и Ватанджар получили соответственно подделанные советские паспорта как члены подразделения "Зенит", вылетевшего на российском самолете с авиабазы Баграм в Ташкент 19 сентября. Из-за риска, что Сарвари, который стал хорошо известен как охранник Тараки шеф, которого можно было бы опознать даже в переодетом виде, однако он был тайно пронесен на борт самолета в запечатанном контейнере с шестичасовым запасом кислорода. Те, кто принимал участие в операции "РАДУГА", были награждены и лично поздравлены Андроповым. Однажды в Ташкенте трех бывших министров почти на четыре недели продержали в доме с прослушкой, в то время как их разговоры тщательно прослушивались, чтобы проверить их достоверность. После записи девяноста двух кассет КГБ, похоже, был удовлетворен услышанным и передал их в секретное убежище в Болгарии.26
  
   6 октября министр иностранных дел Афганистана доктор Акбар Шах Вали созвал совещание послов "социалистических государств" (включая Китай и Югославию) и, к ярости Москвы, обвинил советского посла Пузанова (впоследствии отозванного) в потворстве попытке Тараки убить Амина 14 сентября. Одновременно среди партийных активистов и вооруженных сил распространялись брошюры, озаглавленные "Покушение Тараки на Х. Амина и провал этой попытки". 9 октября Пузанов, Павловский, Горелов и Л. П. Богданов из КГБ встретился с Амином, чтобы выразить протест против заявления Вали. Впоследствии Богданов сообщил в Центр:
  
   Во время переговоров Х. Амин был дерзким и провокационным. Иногда он с трудом сдерживал свою ярость. Он прервал советских представителей и не дал им возможности спокойно изложить свою точку зрения. В то же время были моменты, когда он, казалось, собирался с мыслями и создавал впечатление, что не хочет окончательно портить свои отношения [с Советским Союзом].
  
   Богданов также сообщил, что во время бурной двухчасовой встречи Амин ни словом не обмолвился о смерти Тараки, несмотря на то, что афганское информационное агентство уже распространило сообщение о его смерти, действие которого было приостановлено до 8 часов вечера по местному времени.27 На следующий день, 10 октября, газета "Кабул таймс" сообщила, что Тараки "скончался вчера утром от тяжелой болезни, [от] которой он страдал в течение некоторого времени ..."На самом деле он был убит по приказу Амина. Трое сотрудников службы безопасности Амина привязали Тараки к кровати и задушили его подушкой - предположительно, чтобы не оставлять видимых следов насилия на его трупе. Предсмертные муки Тараки, как говорили, продолжались пятнадцать минут. По словам Громыко, Брежнев был "просто вне себя, когда ему сообщили эту новость: "Самым близким он сказал, что получил пощечину, на которую ему пришлось ответить".28 Ответом, который Брежнев имел в виду на данном этапе, однако, было свержение Амина, а не полномасштабное советское вторжение.
  
   Центр был убежден, что нельзя терять времени. Амин, как полагали, планировал "сделать с нами Садата"29 - выслать советских советников, как только почувствует себя достаточно сильным, и обратиться к Соединенным Штатам. Кабульская резидентура сообщила, что брат Амина, Абдулла, сказал своим сторонникам: "Для нас было бы разумно следовать курсом Египта и обращаться с русскими так, как это делал президент Садат".30 В конспиративном воображении Центра рутинные встречи между Амином и американскими дипломатами, которые в действительности американцы находили утомительными и непродуктивными, приобрели глубоко зловещее значение. Даже способный начальник контрразведки FCD Олег Калугин, чье понимание американской политики было гораздо более изощренным, чем у Андропова и Крючкова, "рассматривал Афганистан как страну в сфере наших интересов и думал, что мы должны сделать все возможное, чтобы помешать американцам и ЦРУ установитьтам антисоветский режим".31 Хотя главным страхом Центра был проамериканский Афганистан, осенью 1979 года его также беспокоил второй кошмарный сценарий. Кабульская резидентура сообщила, возможно, неточно, что в конце сентября состоялись секретные встречи между представителями Амина и "крайней мусульманской оппозиции", на которых обсуждалась возможность высылки всех советских чиновников, освобождения всех заключенных мусульманских повстанцев и прекращения гражданской войны.32 Для некоторых офицеров КГБ это вызвало призрак "исламского правительства".33 Казалось, что Афганистан можно удержать в советской сфере влияния только с помощью советского вторжения.
  
   Первым шагом в плане вторжения было формирование надежного просоветского афганского правительства, которое должно было прийти к власти после свержения Амина. 25 октября Центр направил Александра Владимировича Петрова, бывшего сотрудника отдела по связям с общественностью кабульской резидентуры, в Прагу, где в изгнании проживал выбранный Москвой преемник Амина Бабрак Кармаль.34 Пока продолжались переговоры с Кармалем, в департаментах FCD была проведена серия встреч, на которых офицеры были проинформированы об ухудшении ситуации в Афганистане. Ситуация, как им сказали, была невыносимой. Все они должны были быть готовы к решительным действиям, которые потребуются, чтобы все исправить. Митрохину, как, вероятно, и большинству тех, кто присутствовал на брифингах, было ясно, что советское вторжение не за горами. 30 октября, вероятно, по наущению Петрова, Кармаль написал личное письмо Брежневу, в котором осудил Амина как анархиста и заявил: "Ведущие члены [афганской] партии готовы организовать и объединить коммунистов, патриотов и все прогрессивные и демократические силы в Афганистане. Достижению этих целей будут способствовать братская помощь, консультации и советы наших советских друзей. "
  
   В начале ноября КГБ тайно доставил Кармаля, трех бывших министров, высланных из Кабула в сентябре, и трех других видных афганских эмигрантов в Москву, где они обсудили планы по отстранению Амина от власти и созданию нового правительства во главе с Кармалем. Заметки Митрохина к протоколу заседания КГБ свидетельствуют о "решающем влиянии" на обсуждение афганцами взглядов их советских товарищей.35
  
   Внутри Политбюро основное давление на вторжение исходило от Андропова и двух его постоянных союзников, Устинова и Громыко. Хотя Устинов, вероятно, был первым, кто убедился в необходимости советского военного вмешательства, наиболее влиятельным голосом был голос Андропова, который страдал от того, что некоторые из его коллег назвали "венгерским комплексом". Будучи советским послом в Будапеште, он был непосредственным свидетелем Венгерского восстания 1956 года. Его тогдашняя настойчивость в отношении крайней необходимости разгрома контрреволюции помогла убедить первоначально нежелание Хрущева согласиться на советское военное вмешательство. После этого Андропов был одержим необходимостью искоренять "идеологический саботаж" везде, где он поднимал голову в советском блоке. В 1968 году, через год после того, как он стал председателем КГБ, он был одним из главных сторонников вторжения в Чехословакию с целью подавления Пражской весны. На конференции КГБ в марте 1979 года он повторил свое мнение о том, что каждая вспышка идеологической подрывной деятельности представляет опасность, которую нельзя игнорировать:
  
   Мы просто не имеем права допустить здесь даже малейшего просчета, поскольку в политической сфере любая идеологическая диверсия прямо или косвенно направлена на создание оппозиции, враждебной нашей системе ... и, в конечном счете, на создание условий для свержения социализма.36
  
   К осени 1979 года Андропов был убежден, что Афганистану, как и Чехословакии одиннадцатью годами ранее, угрожает "идеологический саботаж" и что только советское военное вмешательство может предотвратить "свержение социализма".
  
   Однако, прежде чем вторжение могло начаться, Андропову и его коллегам по комиссии Политбюро по Афганистану сначала нужно было привлечь на свою сторону больного Брежнева. Чтобы обеспечить поддержку вторжения в Чехословакию в 1968 году, Андропов снабжал Политбюро вводящими в заблуждение разведданными.37 В последние месяцы 1979 года он снова был экономным с правдой. Чтобы не встревожить Брежнева, Андропов намеренно преуменьшил масштабы советского военного вмешательства, которое потребовалось бы, - первоначально создав обманчивое впечатление, что свержение Амина будет осуществлено афганской оппозицией ему, а не советскими войсками, которые просто обеспечат поддержку. Он написал Брежневу после встречи афганских лидеров в изгнании: "Чтобы осуществить свою политическую программу, здоровые силы НДПА намерены прийти к власти путем свержения режима. Создан военный комитет для планирования военно-политической операции по ликвидации Х. [афизуллы] Амина."Все, что будет задействовано, - это "быстрая военная операция в столице". Поэтому в интересах СССР было давать тайные советы и оказывать материальную помощь "здоровым силам", которые готовились прийти к власти.38 В начале декабря Андропов направил Брежневу еще одно письмо, в котором сообщал "тревожную информацию [разведданные] о секретной деятельности Амина, предупреждая о возможном сдвиге на Запад", что приведет как к концу коммунистического правления, так и к катастрофической потере советского влияния. Хотя Андропов по-прежнему не желал упоминать о возможности полномасштабного советского вторжения, он сообщил, что Кармаль и его товарищи "подняли вопрос о возможной [советской] помощи, в случае необходимости, включая военную" в свержении режима Амина. Андропов добавил, что, хотя советских войск, уже находящихся в Кабуле, должно быть "вполне достаточно для успешной операции", "в качестве меры предосторожности на случай непредвиденных осложнений было бы разумно разместить военную группу вблизи [афганской] границы".39
  
   12 декабря, собравшись в кабинете Брежнева перед заседанием Политбюро, члены Комиссии по Афганистану - Андропов, Устинов, Громыко и Пономарев - заручились поддержкой Генерального секретаря советского военного вмешательства. Затем Политбюро уполномочило Андропова, Устинова и Громыко контролировать выполнение этого решения. Все дело рассматривалось с такой чрезвычайной секретностью, что документ, фиксирующий это решение, был написан от руки, чтобы избежать информирования машинисток Политбюро, эвфемистически озаглавлен "Относительно ситуации в "А"" и еще более эвфемистически сформулирован без какого-либо явного упоминания либо Афганистана, либо войск. Затем члены Политбюро поставили свои подписи поперек рукописного документа.40 В то время как маршал Ахромеев и оперативная группа Генерального штаба, отвечающая за вторжение, создали свой штаб недалеко от афганской границы в Узбекистане, руководители управления S FCD (нелегалы) Вадим Кирпиченко и его отдела 8 ("Специальные операции") Владимир Красовский тайно вылетели в Кабул, чтобы контролировать свержение властиАмина (операция "АГАТ"). Повседневный контроль за АГАТОМ был возложен на заместителя Красовского А. И. Лазаренко. Группа из Седьмого управления КГБ (наблюдение) прилетела, чтобы следить за передвижениями Амина. Тем временем, как и перед вторжениями в Венгрию и Чехословакию, предпринимались тщательно продуманные попытки избежать возникновения подозрений в том, что вторжение неизбежно. В попытке успокоить Амина, его последние просьбы о военных поставках были удовлетворены, и для него были построены две радиостанции.41
  
   Еще более секретным, чем подготовка к военному вмешательству, был план убийства Амина, разработанный Отделом 8. Андропов, несомненно, надеялся, что к тому времени, когда советские войска прибудут для стабилизации ситуации в Афганистане, Амин будет мертв, а Кармаль обратится за братской помощью к Красной Армии, чтобы узаконить вторжение. В соответствии с обычной процедурой санкционирования убийства, Брежнев почти наверняка был проинформирован об этом плане. Годом ранее болгарский диссидент Георгий Марков был убит в Лондоне ядовитой пулей, выпущенной из пистолета с глушителем, спрятанного в зонтике. Яд (рицин) был предоставлен лабораторией ядов при Внешнем (Оперативно-техническом) управлении КГБ, которое находилось под личным контролем Андропова.42 План убийства Амина включал в себя ту же лабораторию, хотя яд был другим, и его нужно было вводить по-другому. Отделу 8 удалось внедрить нелегала Муталина Агавердиоглу Талыбова (под кодовым именем САБИР) на кухню президентского дворца Амина, где он работал шеф-поваром. Будучи азербайджанцем, выросшим недалеко от иранской границы, Талыбов свободно говорил на фарси и ранее действовал как в Иране, так и в Чечено-Ингушетии с иранскими документами, удостоверяющими личность, на имя Ихтиара Кешта. В Кабуле он выдавал себя за афганца, говорящего на фарси. Работая шеф-поваром, Талыбову удалось отравить некоторые блюда, приготовленные для Амина и его ближайшего окружения.43
  
   13 декабря Кармаль и пять членов его будущего правительства были тайно доставлены из Москвы на авиабазу Баграм, готовые принять власть, как только Амин будет ликвидирован.44 17-го племянник и зять Амина, Асадулла Амин, который также был главой службы безопасности, серьезно заболел острым пищевым отравлением и, по иронии судьбы, вылетел в Москву для срочного лечения.45 Однако главная цель Талыбова ускользнула. По словам Владимира Кузичкина, в то время сотрудника линии N (незаконная поддержка) в тегеранской резидентуре, "[Хафизулла] Амин был так же осторожен, как и любой из Борджиа. Он постоянно менял еду и питье, как будто ожидал отравления. "46 Вполне возможно, что Асадулла Амин ел блюдо, приготовленное для Хафизуллы. Кармаль и его коллеги были вынуждены лететь обратно с авиабазы Баграм в Советский Союз, чтобы дождаться следующей попытки свергнуть Амина. Поскольку отравление провалилось, единственным вариантом, который оставался, было застрелить Амина в начале советской военной интервенции.
  
   20 декабря Амин перенес свою штаб-квартиру во дворец Даруламан на окраине Кабула, по-видимому, советские советники убедили его, что это обеспечит ему большую безопасность.47 Советники, однако, имели в виду не безопасность Амина, а тот факт, что нападение на дворец Даруламан, удобно расположенный недалеко от советского посольства, позволит избежать необходимости в уличных боях в центре Кабула.48 23 декабря кабульская резидентура сообщила, что подозрения Амина были вызваны как сообщениями Запада о передвижениях советских войск, так и частыми налетами на советскую авиабазу в Баграме. Основное вторжение началось в 3 часа дня по местному времени 25 декабря. Два дня спустя 700 сотрудников спецподразделений КГБ "Альфа" и "Зенит", одетых в афганскую форму и передвигавшихся на военных автомобилях с афганскими опознавательными знаками, взяли штурмом дворец Даруламан.49 Когда звуки стрельбы донеслись с окраин города, перепуганные члены НДПА на Кабульском радио спрятали свои партбилеты за радиаторами отопления или спустили их в унитазы, полагая, что правительство Амина подверглось нападению со стороны антикоммунистических моджахедов. Они были еще более ошеломлены, когда в 8.45 вечера услышали радиопередачу, якобы исходившую от их собственной радиостанции, но на самом деле из штаба Красной Армии в Термезе, в которой сообщалось, что Бабрак Кармаль пришел к власти и попросил братской советской военной помощи. Пятнадцать минут спустя советские десантники прибыли на Кабульское радио и сообщили сбитым с толку сотрудникам, что они прибыли "спасти революцию".50
  
   Удовлетворение Центра успехом операции "АГАТ" нашло отражение в ряде наград и повышений в звании: среди них - начальника управления S FCD Кирпиченко, который в целом руководил операцией, от генерал-майора до генерал-лейтенанта, и Лазаренко, который изо дня в день руководил операцией.- дневной контроль АГАТА от полковника до генерал-майора. Хотя дворец Даруламан был быстро взят, а Амин вместе со своей семьей застрелен, однако его охрана оказала более жесткое сопротивление, чем ожидал Центр. Более 100 спецназовцев КГБ были убиты и ранены. Среди погибших был их командир, полковник Григорий Бояринов, комендант школы подготовки специальных операций 8-го отдела в Балашихе, который был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Портреты офицеров КГБ, погибших во время операций, обычно выставлялись в черных рамках на почетном месте в Центре. Однако, поскольку павших героев операции "АГАТ" было так много, Андропов решил не выставлять их портреты на всеобщее обозрение.51
  
   22
  
   Афганистан
  
   Часть 2: Война и поражение
  
   Доклад, представленный Политбюро "О событиях в Афганистане 27 и 28 декабря 1979 года" Комиссией по Афганистану (Андропов, Устинов, Громыко и Пономарев) 31 декабря, был настолько неискренним, что фактически представлял собой активную меру, направленную на то, чтобы ввести в заблуждение остальную часть советского руководства о суровыхреальность афганской ситуации. Вероятно, составленный главным образом в интересах Брежнева, отчет поддерживал вымысел о том, что убийство Амина было делом рук самих афганцев, а не спецназа КГБ:
  
   На волне патриотических чувств, охвативших довольно широкие слои афганского населения после ввода советских войск, который был осуществлен в строгом соответствии с советско-афганским договором 1978 года, силы, противостоящие Х. Амин совершил вооруженное нападение в ночь с 27 на 28 декабря, которое закончилось свержением режима Х. Амина. Это нападение получило широкую поддержку трудящихся масс, интеллигенции, значительной части афганской армии и государственного аппарата, которые приветствовали создание нового руководства ДРА [Демократической Республики Афганистан] и НДПА.1
  
   Реальность была совершенно иной. Советское вторжение, не получив широкой поддержки как со стороны трудящихся масс, так и интеллигенции, вызвало немедленное противодействие. Демонстрации против присутствия советских войск начались в Кандагаре 31 декабря.2 Комиссия по Афганистану также дала Политбюро чрезвычайно оптимистичную оценку перспектив нового правительства Бабрака Кармаля:
  
   Бабрака теоретически можно назвать одним из наиболее подготовленных лидеров НДПА. Он способен трезво и объективно взглянуть на ситуацию в Афганистане. Он всегда отличался искренней доброжелательностью к Советскому Союзу и пользуется большим уважением в партии и по всей стране. В этом свете можно быть уверенным, что новое руководство ДРА сможет найти эффективный способ полностью стабилизировать ситуацию в стране.3
  
   Если после афганских потрясений предыдущих двадцати месяцев Андропов и его коллеги всерьез полагали, что режим Кармаля способен "полностью стабилизировать ситуацию", то они жили в мире фантазий. Однако именно там предпочитал жить Брежнев. Комиссия по Афганистану, заявил он, "хорошо выполнила свою работу". По его предложению Политбюро согласилось, что Комиссия должна "продолжать свою работу в том же духе, в каком она вела ее до сих пор" и "представить на рассмотрение Политбюро вопросы, требующие решения".4
  
   Уверенность Центра в "искренней доброй воле Кармаля по отношению к Советскому Союзу" проистекала главным образом из его долгой карьеры агента КГБ. Его настроение после прихода к власти выглядело обнадеживающе льстивым. Он попросил старших офицеров КГБ в Кабуле заверить товарища Андропова, что как президент Афганистана он будет неуклонно следовать его советам. Кармаль был полон похвалы героизму, проявленному спецназом КГБ, штурмовавшим дворец Даруламан, и другими советскими войсками: "Как только у нас появятся собственные награды, мы хотели бы наградить ими всех советских военнослужащих и чекистов [офицеров КГБ], которые принимали участие в боевых действиях. Мы надеемся, что правительство СССР наградит орденами этих товарищей."
  
   Бабрак призвал к "самому суровому наказанию" бывших соратников Амина и казни тех, кто несет ответственность за гибель советских военнослужащих. Он также попросил установить прямые телефонные линии, чтобы соединить его не только с Брежневым, но и с четырьмя членами комиссии Политбюро по Афганистану (Андроповым, Устиновым, Громыко и Пономаревым) и Крючковым.5 Пономарев проинформировал Политбюро: "Бабрак Кармаль очень внимательно прислушивается к советам наших товарищей. У руководства [Афганской] партии теперь есть костяк. "6
  
   В начале февраля 1980 года Андропов посетил Кабул для переговоров с Кармалем и основными членами его режима. Из тона его доклада Политбюро по возвращении становится ясно, что Андропов постоянно говорил свысока со своими братскими товарищами по партии: "... Я подчеркивал ... необходимость быстрого исправления всех недостатков и ошибок, которые допускались ранее ... Я особо указал на правильное распределение обязанностей между каждым товарищем". Ободренный подобострастным тоном афганских товарищей, Андропов вернулся в оптимистичном настроении:
  
   Прежде всего, необходимо прямо отметить, что ситуация в Афганистане сейчас стабилизируется. Это видно из всех данных. В беседе, которую я имел с ком [раде] Кармалем, он очень подробно рассказал о том, что было сделано за месяц после отстранения Амина от власти. Хотя ситуация в стране действительно продолжает оставаться сложной и требует самых срочных и неотложных мер, направленных на ее стабилизацию, главное, что сейчас руководство Афганистана понимает свои фундаментальные задачи и делает все возможное, чтобы ситуация действительно стабилизировалась.
  
   Поскольку Андропов не сомневался в том, что он правильно определил меры, необходимые "для ликвидации противоречий, возникших внутри [афганской] партии и в стране", режиму Кармаля оставалось только осуществить эти меры. Андропов был идеологически неспособен понять фундаментальные препятствия, которые стояли на пути установления коммунистического режима с очень небольшой поддержкой в большом, убежденном мусульманском государстве. Комментарии Устинова к докладу Андропова Политбюро были заметно менее оптимистичными. По его словам, потребуется по меньшей мере год, возможно, полтора, чтобы ситуация в Афганистане стабилизировалась.7
  
   Необычайно ошибочная оценка Андроповым темпов "стабилизации" в Афганистане была быстро разоблачена событиями в Кабуле. С 20 по 23 февраля, всего через две недели после доклада Андропова Политбюро, в столице прошли массовые антисоветские демонстрации. Было объявлено военное положение, и для восстановления порядка потребовалось более 2000 советских военнослужащих, более 1000 афганских военнослужащих, 73 танка, 240 бронетранспортеров (в основном вооруженных) и 207 самолето-вылетов советских и афганских самолетов, пролетевших низко над городом и его окрестностями с целью запугивания населения. КГБ сообщил, что было арестовано более 900 демонстрантов.8 Согласно другим сообщениям, сотни демонстрантов были убиты, а тысячи арестованы (и позже казнены).9
  
   Демонстрация в Кабуле и нападения моджахедов в других частях страны окончательно разрушили иллюзию, что советским войскам придется ограничиться гарнизонами в крупных городах и оказывать материально-техническую поддержку, пока афганские правительственные войска зачистят местные очаги сопротивления режиму Кармаля. Большая часть сельской местности, как теперь было признано, находилась в руках повстанцев.10 В марте советский генеральный штаб приказал маршалу Сергею Соколову, который командовал силами вторжения, "начать совместные операции с [афганской армией] с целью ликвидации вооруженных банд оппозиции ..." Советские войска не были оснащены для войны, которая их ожидала. Они были обучены сражаться с современным врагом, который должен был занять оборонительные позиции на североевропейской равнине. Моджахеды, однако, отказались окопаться и ждать атаки советской артиллерии. Советские войска не просто не были подготовлены к проблемам борьбы с афганскими партизанами; генеральный штаб едва изучил даже свой собственный опыт ведения нерегулярных боевых действий во время Второй мировой войны или против послевоенных украинских и прибалтийских партизан, не говоря уже об опыте иностранных сил. Ботинки, подходящие для ведения боевых действий в горах, как и одежда и спальные мешки для зимних боевых действий при температурах до минус 30 ў по Цельсию, были в дефиците. Самым ценным военным трофеем для советского солдата было захватить оружие западного производства. спальный мешок моджахедов, который, в отличие от его собственного, был теплым, водонепроницаемым и легким. Хотя советская военная техника улучшилась в ходе войны, медицинское обслуживание оставалось примитивным. От инфекционных заболеваний умерло в восемь раз больше солдат, чем умерло в госпитале во время лечения от боевых ранений. Более 40 процентов тех, кто служил в Афганистане, заразились вирусным гепатитом.11 Были также многочисленные случаи пристрастия к легкодоступным наркотикам на основе опия.
  
   Неохотное признание в марте 1980 года того, что Советский Союз находится в состоянии войны, стало серьезным личным затруднением для ранее опрометчиво оптимистичной комиссии Политбюро по Афганистану и, в частности, для Андропова, который всего за месяц до этого настаивал на том, что все имеющиеся разведданные свидетельствуют о том, что "ситуация в Афганистане сейчас стабилизируется". В отчете Комиссии от 7 апреля не упоминалось о ее предыдущих ошибках в суждениях. Вместо этого он прибегнул к надуманному самооправданию. События, произошедшие после советского военного вмешательства, имели, Комиссия настаивала, подтвердила "нашу оценку того, что это было своевременное и правильное действие". Режим Бабрака Кармаля "при всесторонней помощи Советского Союза" "в целом правильно обрисовал стоящие перед ним задачи". В результате советских и афганских военных операций "контрреволюционные силы, вероятно, были бы не в состоянии проводить какие-либо крупномасштабные военные действия" и вместо этого занимались бы "террористическими актами и действиями небольших групп", хотя оставалась возможность "массовых восстаний" в некоторых частях страны. Хотя Комиссия явно не опровергла свое предыдущее уверенное утверждение, "что новое руководство ДРА сможет найти эффективный способ полностью стабилизировать ситуацию в стране", она признала, что решения пока не видно:
  
   Ситуация в Афганистане остается сложной и напряженной. Классовая борьба, представленная в вооруженных контрреволюционных восстаниях, поощряемая и активно поддерживаемая из-за рубежа, происходит в условиях, когда подлинное единство НДПА все еще отсутствует, когда государственный и партийный аппарат слаб с точки зрения организации и идеологии, что отражается в практическом отсутствии местныхправительственные органы, где нарастают финансовые и экономические трудности и где боеготовность афганских вооруженных сил и народного ополчения по-прежнему недостаточна.
  
   Комиссия не смогла заставить себя упомянуть о вопиющих личных недостатках Бабрака Кармаля, которого она восхваляла всего три месяца назад.12
  
   Кабульская резидентура сообщила, что Кармаль развил абсурдное чувство собственной важности, утверждая, что он крупный мировой государственный деятель, даже более высокого ранга, чем Фидель Кастро. Тем не менее, в то же время Кармаль страдал от неуверенности в себе, ему было трудно принимать решения, и он начал сильно пить. КГБ также не одобрял тот факт, что Кармаль назначил Анахиту Ратебзад (единственную женщину-члена Политбюро), с которой, как считалось, у него был роман, министром образования. В нем сообщалось, что кумовство и фаворитизм по отношению к друзьям и родственникам были широко распространены среди партийного руководства. Министр внутренних дел Сайед Гулабзой, давно работающий агентом КГБ, выразил кабульской резидентуре удивление тем, что советские советники Кармаля, похоже, не желали критиковать его в лицо ни за алкоголизм, ни за плохую работу на посту партийного лидера. Шли месяцы, Кармаль все меньше и меньше притворялся, что пытается примирить свою фракцию Парчам в НДПА с Хальком. Он жаловался своим советским советникам: "Пока вы держите мои руки связанными и не позволяете мне иметь дело с фракцией Хальк, в НДПА не будет единства, и правительство не сможет стать сильным. Не может быть органического единства, пока в партии есть халкисты. Они пытали и убивали нас. Они все еще ненавидят нас. Они враги единства!"
  
   Находясь в Москве на лечении в декабре 1980 года, Нияз Мухаммад, глава экономического отдела Центрального комитета НДПА, сообщил КГБ, что всем афганским чиновникам было поручено заверить своих советских советников в том, что единство партии достигнуто и что сторонники Хальк были наказаны за разоблачение хронических разногласий. Мухаммед дал убийственный отчет о кумовстве и некомпетентности режима Кармаля: "Правительственные должности отдаются друзьям. Народ вообще не поддерживает Партию. Руководство думает, что СССР решит все экономические и военные проблемы. Все, о чем они могут думать, - это автомобили, должности и развлечения. "13
  
   Главной непосредственной обязанностью КГБ в Афганистане после установления режима Кармаля было создание новой афганской службы безопасности, Хедамат-и-Эталат-и-Давлати (KHAD), чтобы заменить кровожадную тайную полицию Амина. КХАД был обучен, организован и в значительной степени финансировался КГБ.14 В январе 1980 года КГБ выбрал главой KHAD энергичного, жестокого тридцатидвухлетнего Мухаммеда Наджибуллу, человека, способного запугать противников одним своим физическим присутствием. Под кодовым именем ПОТОМОК, он, вероятно, ранее был завербован в качестве агента КГБ.15 Смущенный упоминанием Аллаха в своей фамилии, Наджибулла попросил, чтобы его называли "товарищ Наджиб". Кармаль публично заверил, что ХАД, в отличие от своего предшественника, не будет "душить, давить или пытать людей".:
  
   Напротив, в рамках правительства будет создана разведывательная служба для защиты демократических свобод, национальной независимости и суверенитета, интересов революции, народа и государства, а также для нейтрализации под руководством НДПА [Коммунистической партии] заговоров, вынашиваемых внешними врагами Афганистана.
  
   KHAD, однако, оказался еще более жестоким, чем его предшественник. В жестоких условиях беспроигрышной войны с повстанцами КГБ возродил на афганской земле некоторые из ужасов своего сталинского прошлого.16 Международная амнистия собрала доказательства "широко распространенных и систематических пыток мужчин, женщин и детей". Общей темой в его отчетах было присутствие советских советников, руководивших допросами, во многом так же, как они это делали во время сталинских чисток в Восточной Европе поколением ранее.17 Иногда Наджибулла сам казнил заключенных. По словам выживших в его тюрьмах, его излюбленным методом было повалить своих жертв на землю, а затем забить их до смерти.18
  
   Помимо того, что КГБ взял на себя ответственность за безопасность и разведку Афганистана, он также играл непосредственную роль в войне через свои силы специального назначения - особенно подразделения "КАСКАД" ("Каскад"), каждое из 145 человек, созданные для обнаружения, проникновения и дестабилизации моджахедов.19 Вероятно, их наиболее успешной тактикой было формирование фиктивных групп моджахедов, иногда путем убеждения вражеских командиров перейти на другую сторону, а затем использовать их для нападения из засады на настоящие силы моджахедов. Например, в начале 1981 года подразделение "Каскад" в провинции Герат установило контакт через агентов с Ходжей Шир-Ага Чунгарой, таджикским лидером вражеской группировки численностью 250 человек, которая контролировала сорок восемь деревень и важные линии связи. Офицеры КГБ из подразделения отправились без оружия на встречу с Чунгарой (отныне под кодовым именем АБАЙ) и убедили его поднять оружие против своих бывших соратников. После этого Чунгара "старательно выполнял все инструкции КГБ", приняв участие в двадцати одной крупной совместной операции с подразделениями Каскада и самостоятельно проведя сорок засад и убив тридцать одного командира моджахедов. Силы Чунгары увеличились почти до 900 человек, и за первые два года его сотрудничества с КГБ ему приписывали убийство 20 500 "вражеских" афганцев. В 1982 году подразделениям Каскада удалось обойти четыре другие группы моджахедов, которые действовали аналогично Чунгаре.20 К началу 1983 года в Афганистане действовало восемьдесят шесть так называемых КГБ "ложных банд", выдававших себя за моджахедов и подрывавших деятельность подлинного движения сопротивления.21 Некоторые из столкновений между моджахедами, которые проложили путь к гораздо более серьезной междоусобной войне 1990-х годов, были спровоцированы КГБ.
  
   Затянувшаяся афганская война спасла 8-й отдел (специальные действия) управления S FCD от депрессии, в которой он томился большую часть 1970-х годов. В 1982 году в Школе подготовки специальных операций в Балашихе был создан "Учебный центр для Афганистана", возглавляемый В. И. Кикотем, ранее офицером линии F в Гаване, который был хорошо осведомлен о кубинских методах ведения нерегулярной войны. Отдел 8 также провел подробное исследование методов, используемых палестинскими партизанами и террористами против израильских целей, а также израильтянами против палестинских баз в Ливане.22 Балашиха внесла значительный, хотя и не поддающийся количественному измерению вклад в разработку методов терроризирования афганского гражданского населения - среди них зажигательные бомбы, напалм, отравляющий газ, миниатюрные мины, разбрасываемые с воздуха, и игрушки с минами-ловушками, предназначенные для того, чтобы калечить детей, которые их брали в руки, и тем самым деморализовать их родителей.
  
   Страна, раздираемая в лучшие времена этническим и региональным соперничеством, переживающая столь ужасные условия военного времени, что несколько миллионов ее жителей были вынуждены покинуть свои дома и искать жалкого убежища за границей, была идеальной территорией для хорошо отработанных методов Службы А по разжиганию взаимной подозрительности. В дополнение к использованию каскадных подразделений Центр усугублял разногласия внутри моджахедов с помощью агентов, которые могли, по крайней мере периодически, проникать на их базы в Пакистане.23 В конце 1980 года поддельное письмо от члена "Хизб-и-Ислами" Гульбеддина Хекматияра, оставленное в штаб-квартире конкурирующего лидера моджахедов Мухаммеда Наби Мухаммади агентом либо КГБ, либо его суррогатным представителем ХАД, предупредило Мухаммади, что Хекматияр планирует избавиться от него. Одновременно поддельные брошюры Мухаммади, осуждающие Хекматияра, распространялись в лагерях афганских беженцев в регионе Пешавар. Среди других подделок службы А были копии явно компрометирующего письма Хекматияра, которые были распространены как пакистанским властям, так и другим лидерам моджахедов.24 Хотя ожесточенные разногласия между семью основными группами моджахедов не были его собственным творением, КГБ, несомненно, сделал их более серьезными. Хекматияр, в частности, был настолько склонен нападать на своих соперников, что некоторые аналитики американской разведки задались вопросом, не состоит ли он на советской зарплате.25 Даже Зия уль-Хак, его главный покровитель, однажды приказал ISI предупредить Хекматияра - без видимого эффекта, - "что именно Пакистан сделал его афганским лидером, и именно Пакистан может в равной степени уничтожить его, если он продолжит плохо себя вести".26
  
   Многочисленные тактические успехи КГБ в срыве операций моджахедов, однако, не могли скрыть тот факт, что в целом война шла плохо. Афганские силы, о которых Брежневу говорили перед советским вторжением, понесут основную тяжесть: в короткой и победоносной борьбе за установление власти Бабрака Кармаля, стали обузой. Согласно статистике КГБ, 17 000 афганцев дезертировали в течение четырех месяцев после советского вторжения. В 1981 году было зарегистрировано еще 30 000 случаев дезертирства, и по меньшей мере столько же в 1982 году. Само правительство Кармаля иногда чувствовало себя униженным действиями своих войск. В одном отчете КГБ описывалась возмущенная реакция министра обороны Афганистана Мухаммеда Рафи, когда он инспектировал 11-ю дивизию в феврале 1981 года в сопровождении заместителя главного советского военного советника В. П. Черемных. Во время осмотра казармы Рафи поднял грязное одеяло с одной из кроватей и сказал командиру полка Мухаммеду Надиру, что он лично засунет его себе в глотку, если он не наведет порядок среди своих солдат. По мере продолжения проверки Рафи окончательно вышел из себя, ударил Надира и приказал связать его и запереть в несомненно грязной уборной до 4 часов утра, после чего с позором отправил обратно в Кабул.27
  
   Одним из немногих афганских лидеров, внушавших доверие Москве, был Наджибулла. Мемуары Вадима Кирпиченко не упоминают о его садизме и вместо этого отдают ему неправдоподобную дань уважения как:
  
   хороший организатор, высокообразованный человек, противник ... репрессий в стране, и действительно, его [первоначальная] профессия - врач - предполагала гуманные качества в его характере. Наджибулла искренне желал счастья и процветания своему народу и делал все, что было в его силах, чтобы улучшить ... ситуацию в Афганистане.28
  
   Однако во время визита в Афганистан в 1983 году Леонов, глава Службы 1, осознал - в отличие от Кирпиченко и других, - что Наджибулла был фантазером. Он хвастался, что у ХАДА было 1300 агентов среди моджахедов, 1226 в районах, находящихся в настоящее время под контролем моджахедов, 714 в "подпольных контрреволюционных организациях" и 28 в различных ветвях пакистанского правительства. Леонов начал записывать отчет Наджибуллы о достижениях ХАД, но позже вспоминал, что, поскольку отчет становился все более фантастическим, "я просто отложил ручку и перестал записывать то, что было очевидным вздором".29
  
   Красная Армия так и не развернула достаточных сил, чтобы компенсировать военную слабость своего афганского государства-клиента и победить неуловимого партизанского врага. Во Вьетнаме силы США на пике своего могущества насчитывали более полумиллиона человек. Советский Союз, обремененный проблемами содержания 565 000 военнослужащих в Восточной Европе, 75 000 в Монголии и 25-30 000 в других странах Третьего мира, никогда не чувствовал себя способным разместить более 100 000 военнослужащих в Афганистане, стране, которая в пять раз больше Вьетнама.30 Силы такого размера никогда не могли надеяться оккупировать весь Афганистан. Советские войска также не смогли закрыть границы с Пакистаном (и, что менее важно, с Ираном) и тем самым помешать моджахедам пополнить свои силы. В результате большинство успехов Красной Армии в изгнании моджахедов из сельской местности были лишь временными. Когда советские войска отступили, моджахеды вернулись. Маршал Сергей Ахромеев заявил Политбюро в 1986 году: "В этой стране нет ни одного клочка земли, который не был бы оккупирован советским солдатом. Тем не менее, большая часть территории остается в руках повстанцев. "31
  
   В марте 1983 года, после обсуждения доклада высокопоставленной миссии по расследованию, Комиссия Политбюро по Афганистану была близка к признанию того, что советское военное вмешательство зашло в тупик. Громыко сказал Политбюро: "Количество банд [групп моджахедов] не уменьшается. Враг не складывает оружия." Тем не менее он изо всех сил пытался найти какие-то основания для оптимизма. "Да, - заявил он, " ситуация стабилизируется". Громыко тут же противоречил сам себе: "Но главная проблема в том, что центральные власти еще не добрались до сельской местности: [они] редко взаимодействуют с массами, около трети районов не находятся под контролем центральной власти, и можно почувствовать хрупкость государственного управления."
  
   Будучи самым влиятельным сторонником советского вторжения, Андропов, сменивший Брежнева на посту Генерального секретаря четырьмя месяцами ранее, стремился как оправдать первоначальное решение о вмешательстве, так и напомнить другим членам Политбюро об их коллективной ответственности: "Вы помните, с каким трудом и осторожностью мы решали вопрос о развертываниивойска в Афганистане. Л. И. Брежнев настоял на поименном голосовании членов Политбюро."32 Ни один член Политбюро не осмелился напомнить Андропову, что реальное решение о вмешательстве было принято на закрытой встрече его и других членов Комиссии по Афганистану с Брежневым, а затем скреплено печатью остальными членами Политбюро. Льстивое почтение, которое Политбюро традиционно оказывало своему Генеральному секретарю, также гарантировало, что никто не обратил внимания на поразительное противоречие между его оптимистическими заверениями во время советского вторжения и его оценкой в марте 1983 года. В декабре 1979 года Андропов заверил Брежнева, что советских войск, уже находящихся в Кабуле, должно быть "вполне достаточно для успешной операции". В феврале 1980 года после визита в Кабул он заявил Политбюро, что все имеющиеся разведданные свидетельствуют о том, что "ситуация в Афганистане сейчас стабилизируется".33 В марте 1983 года, напротив, он намекнул, что никогда не было никакой перспективы быстрой победы над моджахедами: "Чудес не бывает ... Давайте вспомним нашу [межвоенную] борьбу с [исламским] басмачеством. Ведь тогда почти вся Красная Армия была сосредоточена в Средней Азии, но борьба с басмачами продолжалась до середины 1930-х годов. "34
  
   Андропов и Центр возложили большую часть вины за тупик в войне на иностранные - особенно американские и пакистанские - поставки оружия и другую помощь моджахедам. В течение первых трех лет правления администрации Рейгана (1981-83) помощь США, в основном направляемая ЦРУ через Пакистан, составляла около 60 миллионов долларов в год, и эта сумма соответствовала Саудовской Аравии. В 1982 году Зия сказал рейгановскому директору Центральной разведки Биллу Кейси, что, по его мнению, существующий уровень поддержки был примерно правильным, хотямоджахедам не хватало оружия класса "земля-воздух", чтобы защититься от советских и афганских воздушных атак. По мнению Зии, целью должно быть "поддерживать кипение котла [в Афганистане], но не [доводить его] до кипения" и спровоцировать советское нападение на Пакистан. Однако к 1984 году и ЦРУ, и Зия поверили в возможность победы моджахедов. Тайная помощь ЦРУ увеличилась в несколько раз, и "Зия открыл шлюзы, рискуя советским возмездием".35
  
   К весне 1983 года Андропов в частном порядке признал необходимость урегулирования, которое было далеко от советской военной победы. Он сказал Генеральному секретарю ООН Хавьеру Пересу де Куэльяру, что война наносит ущерб отношениям Советского Союза с Западом, "социалистическими государствами", исламскими государствами и остальным Третьим миром, а также его внутреннему социальному и экономическому развитию.36 Однако выход из конфликта оставался невозможным, поскольку Андропов рассматривал войну в Афганистане в контексте всемирной борьбы за влияние с Соединенными Штатами. При существующих обстоятельствах вывод войск из Афганистана был бы неприемлемым ударом по советскому престижу. Андропов заявил Политбюро в марте 1983 года: "Мы боремся против американского империализма ... Вот почему мы не можем отступить. "37 Угроза со стороны "американского империализма", по его мнению, была больше, чем когда-либо со времен карибского ракетного кризиса. В последний год своей жизни Андропов был одержим иллюзией, что администрация Рейгана планировала нанести первый ядерный удар по Советскому Союзу, и настаивал на том, чтобы операция "РАЙАН", целью которой был сбор разведданных об этих несуществующих планах, оставалась первоочередной задачей как КГБ, так и ГРУ.38
  
   Никакое решение серьезных проблем, связанных с напряженностью между Востоком и Западом или войной в Афганистане, не было возможным в течение короткого и безрезультатного периода пребывания у власти Константина Черненко, который уже был тяжело болен, когда сменил Андропова на посту советского лидера в феврале 1984 года.39 Весной того же года Леонид Шебаршин, который в прошлом году был назначен ответственным за афганские разведывательные операции в Центре, сопровождал военную миссию во главе с маршалом Соколовым, тогдашним заместителем министра обороны, в инспекционной поездке после того, что командование 40-й армии в Афганистане назвало крупной победой над силы моджахедов Ахмад-шаха Масуда в Панджшерской долине. Миссия обнаружила долину пустынной, с советскими и афганскими танками, разбросанными по полям неубранной пшеницы. " Где враг? " спросил Соколов. "Он прячется в близлежащих ущельях?" "Да, товарищ маршал Советского Союза", - ответил инструктор. "У нас есть заставы, патрули и вертолеты, чтобы следить за его передвижениями". Он утверждал, что 1700 из 3000 "бандитов" Масуда были убиты. Остальные бежали, унося с собой тела своих товарищей.40 Соколов доложил в Москву, что 40-я армия нанесла "серьезное поражение" противнику и оказалась "решающим фактором в стабилизации ситуации в ДРА".41 Однако Шебаршина это не убедило. Когда он спросил докладчика, как 1300 побежденных "бандитов" могли унести 1700 трупов, а также все их оружие, он не получил вразумительного ответа. Позже он узнал от КГБ и разведки KHAD, что Масуд был предупрежден о нападении 40-й армии, вероятно, сторонником в Министерстве обороны Кабула, и вывел большинство своих бойцов и сторонников из Панджшерской долины перед советской зачисткой, укрепив свою репутацию "Льва Панджшера". Шебаршин научился в целом скептически относиться к подсчету 40-й армии.42
  
   Из всех проблем, ожидавших Горбачева в связи с его избранием на пост Генерального секретаря в марте 1985 года, пишет его помощник Анатолий Черняев, "Проблема Афганистана была самой насущной. Как только новый "царь" пришел к власти, Центральный комитет и "Правда" были завалены письмами. Очень немногие из них были анонимными. Почти все были подписаны."43 С приходом к власти Горбачева война в Афганистане впервые перестала быть запретной темой. При Брежневе советские СМИ вели себя так, как будто в Афганистане не было войны, публикуя фотографии и истории улыбающихся солдат, раздающих еду и лекарства благодарному афганскому народу, но почти не упоминающих о борьбе с моджахедами. Некоторые упоминания о боевых действиях были разрешены при Андропове и Черненко, но неизменно утверждалось, что советские войска нанесли сокрушительные удары вероломным бандам грабителей, которые стремились свергнуть народную революцию. Однако на Двадцать седьмом съезде партии в феврале 1986 года Горбачев назвал войну "кровоточащей раной".44
  
   На Политбюро 17 октября 1985 года Горбачев сказал своим коллегам, что пришло время прийти к "решению по Афганистану" - другими словами, время найти способ положить конец войне. К настоящему времени, после смерти Андропова и Устинова в 1984 году, Громыко был единственным выжившим членом тройки, которая почти шесть лет назад получила согласие Брежнева на военное вмешательство, последствия которого он даже не начал осознавать. Изменение настроения Политбюро, отметил Черняев, стало очевидным, как только Громыко заговорил: "Вы должны были видеть ироническое выражение его коллег - взгляд Горбачева был поистине испепеляющим. Эти взгляды сказали все: "Ты, осел, о чем ты болтаешь, давая нам советы? Вы втянули нас в это грязное дело, а теперь притворяетесь, что мы все несем ответственность!""45
  
   Несмотря на то, что Горбачев стремился вывести войска из Афганистана, он позволил своим войскам предпринять последнюю крупную попытку нанести поражение моджахедам. В течение первых восемнадцати месяцев пребывания Горбачева на посту советского лидера, пишет Роберт Гейтс, тогдашний заместитель директора ЦРУ, "мы стали свидетелями новой, более агрессивной советской тактики, распространения войны на восточные провинции, нападений внутри Пакистана и более неизбирательного использования авиации". Эти восемнадцать месяцев были самыми кровопролитными за всю войну. При массированной помощи США моджахеды выстояли, но оперативники ЦРУ сообщили, что их моральный дух постепенно подрывается. Что замоджахедам больше всего не хватало современного зенитного оружия. В апреле 1982 года Зия сказал Кейси: "Патаны [пуштуны] отличные бойцы, но они чертовски боятся, когда дело доходит до авиации". Когда летом 1986 года ЦРУ поставило моджахедам американские ракеты Stinger, запускаемые с плеча, они оказали серьезное, возможно, даже решающее влияние на ход войны.46 25 сентября группа моджахедов Хекматияра, вооруженных "Стингерами", сбила три советских боевых вертолета, когда они приближались к аэропорту Джелалабада. Старший инспектор Кейси лично показал президенту Рейгану впечатляющее видео атаки, снятое моджахедами, в звуковом сопровождении которого звуки взрывов смешивались с криками "Аллах Ахбар!".Шебаршин не сразу понял значение использования моджахедами "Стингеров". В начале октября ГРУ получило две ракеты от агентов моджахедов, и он ожидал, что будут разработаны эффективные контрмеры.47 Как жаловалось советское министерство обороны, "Стингеры" ознаменовали "качественно новый этап вмешательства Вашингтона" в войну. "Хотя советские и афганские военно-воздушные силы скорректировали свою тактику, чтобы уменьшить потери, они фактически потеряли козырную карту в войне - контроль над воздухом".48 К 1987 году резидентура ЦРУ в Исламабаде координировала поставки моджахедам более 60 000 тонн оружия и других предметов снабжения в год по более чем 300 маршрутам проникновения на пяти- и десятитонных грузовиках, небольших пикапах и вьючных мулах. Милт Берден, начальник станции, "обнаружил, что ежегодно нам требуется больше мулов, чем, казалось, был готов разводить мир".49
  
   К весне 1986 года Горбачев принял решение о замене Кармаля на посту афганского лидера гораздо более жестким, но и более гибким главой ХАДА Мухаммедом Наджибуллой, который пользовался сильной поддержкой Центра. В начале мая Горбачев прямо сказал Кармалю, что он должен передать власть Наджибулле и удалиться в Москву со своей семьей. Затем последовало то, что Анатолий Добрынин, единственный другой присутствующий, описал как "болезненную" сцену, в которой Кармаль "подобострастно умолял Горбачева изменить свое решение, обещая выполнять свои обязанности более корректно и активно".50 Горбачев отказался, и Кабульское радио, используя традиционный советский эвфемизм для обозначения увольнения, объявило, что Центральный комитет НДПА удовлетворил просьбу Кармаля уйти в отставку по "состоянию здоровья" и избрал вместо него Наджибуллу. В качестве подачки уязвленному самолюбию Кармаля и его сторонников ему было разрешено сохранить членство в Политбюро НДПА и продолжить занимать пост президента Афганского революционного совета.51 Однако, к ярости Горбачева, Кармалю удалось сохранить часть своей былой власти. В конце концов он был вынужден уйти из Политбюро и с поста председателя Революционного совета в ноябре.52
  
   Исход войны в Афганистане был предрешен на драматическом заседании Политбюро 13 ноября 1986 года. Годом ранее Горбачев дал армии последний шанс победить моджахедов или, по крайней мере, создать иллюзию победы. Теперь он был полон решимости довести войну до конца и выступил с беспрецедентной критикой советского верховного командования:
  
   Мы воюем в Афганистане уже шесть лет. Если мы не изменим наш подход, мы будем продолжать бороться еще 20-30 лет ... Нашим военным следует сказать, что они плохо учатся на этой войне ... Будем ли мы сражаться бесконечно, как свидетельство того, что наши войска не в состоянии справиться с этой ситуацией? Нам нужно завершить этот процесс как можно быстрее.
  
   Горбачев поставил цель в течение двух лет вывести все советские войска, но был озабочен тем, чтобы в результате "американцы не вошли в Афганистан".53 Черняев считал, что советские войска можно было вывести за два месяца. Причина задержки заключалась, по сути, в том, чтобы избежать потери лица после долгой борьбы за влияние с Соединенными Штатами в странах Третьего мира: "Афганская проблема, как и в начале этой авантюры, по-прежнему рассматривалась в первую очередь в терминах "глобальной конфронтации" и лишь во вторую очередь в свете "нового мышления"."54
  
   По предложению Горбачева Политбюро назначило новую Комиссию по Афганистану под председательством Эдуарда Шеварднадзе, преемника Громыко на посту министра иностранных дел.55 Устный доклад Шеварднадзе Политбюро два месяца спустя подразумевал сокрушительное обвинение в искажениях в предыдущих разведданных и других докладах руководству, которые пытались скрыть масштабы провала советской афганской политики:
  
   Мало что осталось от дружеских чувств [в Афганистане] к Советскому Союзу, которые существовали десятилетиями. Погибло очень много людей, и не все из них были бандитами. Ни одна проблема не была решена в пользу крестьянства. Правительственная бюрократия функционирует плохо. Помощь наших советников неэффективна. Наджиб жалуется на узколобую опеку наших советников.
  
   Я не буду сейчас обсуждать, правильно ли мы поступили, войдя туда. Но мы пошли туда, абсолютно не зная психологии людей и реального положения дел в стране. Это факт. И все, что мы делали и делаем в Афганистане, несовместимо с моральным обликом нашей страны.
  
   Премьер-министр Николай Иванович Рыжков похвалил доклад Шеварднадзе как первую "реалистичную картину" ситуации в Афганистане: "Предыдущая информация не была объективной". Даже сторонник жесткой линии Егор Лигачев согласился с тем, что Шеварднадзе предоставил "первую объективную информацию", полученную Политбюро. Чебриков, председатель КГБ, который был членом Комиссии по Афганистану, попытался нерешительно защитить предыдущие отчеты разведки, заявив, что, хотя Политбюро, по-видимому, "получило много новых материалов", эти материалы можно найти в более ранних отчетах. Тем не менее, он согласился с выводами остальных членов Политбюро по афганской ситуации: "Товарищи хорошо проанализировали это".56
  
   Как признал Горбачев, "Они запаниковали в Кабуле, когда узнали, что мы намеревались уйти".57 Выполняя решение о выводе войск, ему также пришлось столкнуться с арьергардными действиями, организованными некоторыми подразделениями Центра и военными. Он отомстил серией публичных разоблачений, которые показали, что решение о советском военном вмешательстве было принято небольшой группировкой в Политбюро, которая оказывала давление на Брежнева.58
  
   В январе 1989 года, за месяц до окончательного вывода последних советских войск, Комиссия Политбюро по Афганистану сообщила, что "афганские товарищи серьезно обеспокоены тем, как будет развиваться ситуация". Однако товарищей воодушевили "сильные разногласия" внутри моджахедов, в частности взаимная враждебность между пуштунскими силами Гульбеддина Хекматияра и таджикскими силами Бурханудина Раббани и Масуда: "Вооруженные столкновения между отрядами этих и других оппозиционных групп не просто продолжаются, но принимают все более широкие масштабытакже."59 Хотя Митрохин ушел в отставку слишком рано, чтобы ознакомиться с досье КГБ на более поздних этапах войны, не может быть никаких сомнений в том, что разжигание разногласий внутри моджахедов и провоцирование дальнейших вооруженных столкновений между ними оставались главным приоритетом операций КГБ и KHAD. Хотя эти разногласия не были результатом активных мер КГБ, они, несомненно, усугублялись ими. Публично заявленная убежденность Хекматияра в том, что, несмотря на поставки ему оружия, ЦРУ готовило его убийство60 налицо все признаки дезинформационной операции КГБ.
  
   Вопреки публичному заявлению Горбачева, 200 военных советников и советников КГБ тайно остались в Кабуле после ухода последних советских войск. Когда в апреле 1992 года режим Наджибуллы начал рушиться, вопреки всем прогнозам пережив Советский Союз, Борис Ельцин, президент Российской Федерации, был удивлен, обнаружив продолжающееся присутствие советников, и немедленно отозвал их.61 За падением режима Наджибуллы быстро последовала гражданская война среди моджахедов. Большая часть хаоса, который предшествовал захвату Кабула в 1996 году экстремистскими фундаменталистами-талибами, была результатом войны, последовавшей за советским вторжением в 1979 году, и, в частности, тайной войны. Война в Афганистане в большей степени, чем любой другой конфликт в истории, была обусловлена тайными операциями иностранных спецслужб. КГБ, ЦРУ, пакистанская разведывательная служба, Главное разведывательное управление Саудовской Аравии и иранские тайные службы - все они обучали, финансировали и стремились манипулировать соперничающими группировками в Афганистане.62 Эти соперничающие группировки, в свою очередь, помогли превратить Афганистан после четырнадцати лет катастрофического коммунистического правления в хаотичное скопище соперничающих полевых командиров.
  
  
  
   Африка
  
  
  
  
   23
  
   Африка: Введение
  
   Из всех африканских стран и Ленина, и Коминтерн больше всего интересовала Южная Африка. В самом первом номере марксистской газеты "Искра", которую Ленин начал редактировать в 1900 году, Южная Африка упоминалась дважды. Как и Ленин, Коминтерн смотрел на Южную Африку, самую промышленно развитую и урбанизированную страну на континенте, как на будущий авангард Африканской революции. В 1922 году Билл Эндрюс, первый председатель Коммунистической партии Южной Африки (КПСА), вступил в Исполнительный комитет Коминтерна. В 1927 году Африканский национальный конгресс (АНК) избрал своим президентом прокоммуниста Джосайю Гумеде, который посетил Москву и стал главой южноафриканской секции недавно созданной организации советского фронта "Лига против империализма".1 В середине 1920-х годов чернокожие афроамериканцы и американцы начали учиться в Московской секретной Международной школе имени Ленина, управляемой Коминтерном (MLSh), и Коммунистическом университете трудящихся Востока (KUTV). Во время пребывания в Москве всем им выдали фальшивые удостоверения личности, и их учебная программа, как и у других студентов, включала обучение подпольной работе, шпионажу и партизанской войне. Руководство Коминтерна, однако, возлагало низкие надежды на всех, кроме южноафриканцев. Как и другие советские лидеры, Григорий Зиновьев, председатель Коминтерна, мало знал о черной Африке. Когда он пришел читать лекции в КУТВ в 1926 году, студент-ашанти с Золотого берега Банкол Аванооре-Реннер спросил его об "отношении Коминтерна к угнетенным народам Африки". В ответ Зиновьев довольно подробно рассказал о проблемах Марокко и Туниса, но Аваноор-Реннер пожаловалась, что он ничего не сказал о "наиболее угнетенном народе" к югу от Сахары. Хотя Зиновьев сослался на недостаток информации, Аванооре-Реннеру показалось, что он уловил запах расизма.
  
   В сентябре 1932 года растущие жалобы чернокожих африканских и американских студентов на расизм в Москве привели к тому, что Исполнительный комитет Коминтерна назначил следственный комитет. В январе 1933 года Дмитрий Мануильский, сменивший Зиновьева на посту главы Коминтерна, пришел в университет, чтобы выслушать их жалобы, в том числе письмо с жалобами на "уничижительное изображение негров в культурных учреждениях Советского Союза" как "настоящих обезьян". Подписи включали имя "Джеймс Джокен", московский псевдоним Джомо Кеньятты, впоследствии первого лидера независимой Кении.2 Для Кеньятты, как и для многих радикально настроенных африканских студентов поколением позже, жизнь в Советском Союзе была разочаровывающим опытом. Перед его отъездом в Москву Специальное отделение в Лондоне считало, что он вступил в Коммунистическую партию Великобритании (КПГБ) и что ведущий британский коммунист Робин Пейдж Арнотт пророчески говорил о нем как о "будущем революционном лидере Кении".3 Лекции Кеньятты в КУТВ в Москве были менее восторженными. Оценивая его как "очень умного и хорошо образованного негра", коллектив преподавателей KUTV сообщил, что "Он противопоставил нашу школу буржуазной школе, заявив, что во всех отношениях буржуазная школа превосходит нашу. В частности, буржуазная школа учит [своих учеников] думать и предоставляет возможность делать это, очевидно, думая, что наша школа не предоставляет такой возможности."Коллектив рекомендовал после окончания учебы Кеньятты в мае 1933 года, чтобы он прошел дополнительное трех-четырехмесячное "фундаментальное" обучение марксистско-ленинской теории у опытного преподавателя, прежде чем вернуться в Кению.4
  
   К началу 1930-х годов безумно оптимистичные надежды Коминтерна на южноафриканскую революцию давно испарились. В 1930 году симпатии Гумеде к коммунистам и автократический стиль руководства привели к его замене на посту президента АНК, который с тех пор дистанцировался от КПСА. Тем временем КПСА была в смятении как из-за диктаторских требований Москвы, так и из-за собственных внутренних разногласий. В 1931 году Коминтерн отлучил от церкви основателей партии Сиднея П. Бантинга и Билла Эндрюса, которых обвинили в троцкизме и "белом шовинизме" (обвинения, отвергнутые Бантингом в письме в секретариат Коминтерна как "ваша дикая вспышка лжи"). За их отстранением быстро последовало изгнание первых чернокожих африканцев, вступивших в КПСА, Т. В. Тибеди и Гана Макабени, обвиненных в преступлении с нелепым названием "бантингизм". В феврале 1935 года бывший секретарь партии Мозес Котане (который позже стал генеральным секретарем с многолетним стажем) в отчаянии написал в Москву, умоляя о помощи: "Мы в состоянии полного замешательства. Партия распадается, и работа практически остановлена."Последовали различные попытки реформ, и на CPGB была возложена "ответственность за оказание постоянной помощи CPSA". Однако в феврале 1939 года в отчете КПГБ был сделан вывод, что "на практике [южноафриканский] Партийный центр не функционировал в течение последнего года" и что число членов партии сократилось примерно до 200. Авангардная партия Африканской революции почти прекратила свое существование, как, впрочем, и ее кураторы из Коминтерна в Москве.5
  
   По иронии судьбы, марксистское прошлое Кеньятты в первые годы холодной войны производило большее впечатление в Найроби и Лондоне, чем в Москве. Нет никаких свидетельств того, что послевоенное советское министерство иностранных дел или КГБ когда-либо обращались к файлам несуществующего довоенного Коминтерна. Британские колониальные власти были встревожены послужным списком Кеньятты как коммуниста или сторонника коммунизма в межвоенном Лондоне и его тайной поездкой на учебу в Москву, но не знали о разочаровании, вызванном его опытом в КУТВ. Британский губернатор Кении сэр Эвелин Бэринг убедил себя, что "С его коммунистическим и антропологическим образованием он знал свой народ и был непосредственно ответственен [за Мау-Мау]. Здесь африканский лидер обрек тьму и смерть. "6
  
   За пределами Коммунистического университета трудящихся Востока, который подвергся такой жестокой чистке, что прекратил функционировать во время Большого террора, африканским делам уделялось мало внимания ни в университетах, ни в разведывательных службах сталинской России. Когда Сталин получил поздравительное письмо, написанное на амхарском языке от императора Эфиопии Хайле Селассие, после того, как гитлеровские войска были остановлены под Москвой в конце 1941 года, он попросил советское министерство иностранных дел перевести его - только для того, чтобы ему сообщили, по сообщениям, что единственный говорящий на амхарском языке в Москве погиб при оборонестолицы. По словам Вадима Кирпиченко (главы африканского отдела FCD с 1967 по 1970 год), этот эпизод тогда "точно отражал состояние африканистики в стране".7 После Второй мировой войны дела обстояли немногим лучше. Когда советские политики смотрели на Африку в начале холодной войны, многие из них увидели то, что один российский ученый назвал "чистым листом бумаги".8
  
   Интерес Хрущева к Африке был гораздо больше, чем у Сталина. Хотя он мало знал о Темном континенте, на него произвела благоприятное впечатление пламенная антиимпериалистическая риторика первого поколения африканских постколониальных лидеров. За несколько дней до того, как Гана стала первой чернокожей африканской колонией, получившей независимость в марте 1957 года, Хрущев с энтузиазмом заявил: "Пробуждение народов Африки началось.Год спустя советский корреспондент на первой конференции независимых государств Африки с не меньшим энтузиазмом сообщил, что "Африка впервые в своей истории заговорила!"9 КГБ, однако, по-прежнему уделял мало внимания. Только летом 1960 года, когда Хрущев решил присутствовать на следующей сессии Организации Объединенных Наций, чтобы приветствовать принятие шестнадцати новых независимых африканских государств, ФКД - по указанию Александра Шелепина, председателя КГБ - учредил отдел, специализирующийся на странах Африки к югу от Сахары.10
  
   Помимо того, что осенью 1960 года Хрущеву понравилась дюжина его собственных пространных речей на Генеральной Ассамблее, он, должно быть, также получил удовольствие от страстных обличений западного империализма со стороны африканских лидеров, таких как Кваме Нкрума, который заявил:
  
   Поток африканского национализма сметает все на своем пути и представляет собой вызов колониальным державам, требующим справедливого возмещения за годы несправедливости и преступлений, совершенных против нашего континента ... Долгие годы Африка была подножием колониализма и империализма, эксплуатации и деградации. С севера на юг, с востока на запад ее сыновья томились в цепях рабства и унижения, а африканские эксплуататоры и самозваные распорядители ее судьбы шагали по нашей земле с невероятной бесчеловечностью, без милосердия, без стыда и без чести.11
  
   Хотя Нкрума называл себя африканским социалистом, а не марксистом-ленинцем, он поддержал ленинский анализ империализма как "высшей стадии капитализма", по-прежнему намереваясь эксплуатировать постколониальную Африку. Он ссылался на авторитет Ленина, утверждая, что "неоколониализм ... может быть более опасным для наших законных стремлений к свободе и экономической независимости, чем прямой политический контроль".:
  
   [Неоколониализм] действует скрытно, манипулируя людьми и правительствами, свободными от клейма позора, присущего политическому правлению. Она создает государства-клиенты, независимые по названию, но на самом деле являющиеся пешками той самой колониальной державы, которая, как предполагается, дала им независимость. Это одна из [того, что Ленин назвал] "разнообразных форм зависимых стран, которые политически формально независимы, но фактически опутаны сетью финансовой и дипломатической зависимости".12
  
   Активные действия КГБ в Африке способствовали тому же аргументу.
  
   Некоторым африканским коммунистам удалось возродить идеализм революционной мечты, который вдохновлял первых большевиков и захватил воображение многих европейских левых в 1930-х годах. Нельсон Мандела, который в 1952 году стал первым заместителем президента АНК, был одним из многих некоммунистических активистов освободительных движений, которые восхищались самоотверженностью и самопожертвованием некоторых своих белых товарищей-коммунистов. В начале своей карьеры вера Манделы в то, что только "неразбавленный африканский национализм" может положить конец расовому угнетению, побудила его и некоторых его друзей разгонять собрания коммунистов, врываясь на сцену, хватая микрофон и срывая партийные знамена. Постепенно он изменил свое мнение. Коммунистом, которым больше всего восхищался Мандела, был африканер Брэм Фишер, внук судьи-президента Буро-оранжевого свободного государства:
  
   Во многих отношениях Брэм Фишер ... принес величайшую жертву из всех. Независимо от того, что я выстрадал в своем стремлении к свободе, я всегда черпал силы в том факте, что сражался вместе со своим народом и за него. Брэм был свободным человеком, который боролся против своего собственного народа, чтобы обеспечить свободу других.
  
   На процессе по делу о государственной измене, который приговорил Манделу к пожизненному заключению в 1964 году, он сказал суду:
  
   На протяжении многих десятилетий коммунисты были единственной политической группой в Южной Африке, которая была готова относиться к африканцам как к людям и равным им; которые были готовы есть с нами; говорить с нами, жить с нами и работать с нами. Из-за этого многие африканцы сегодня склонны отождествлять коммунизм со свободой.13
  
   Слабая реакция большей части Запада на беззакония расистского режима в Претории укрепила иллюзию, что нетерпимое советское однопартийное государство было силой глобального освобождения. Однако в Африке, как и в Европе, ничто так не разрушало коммунистический идеализм, как завоевание власти. Где бы они ни возникали, марксистские режимы, несмотря на их риторику национального освобождения, становились репрессивными однопартийными государствами.
  
   Операции Центра времен холодной войны в Африке делились на две основные фазы. Первая, начавшаяся в начале 1960-х годов, была вызвана деколонизацией Великобритании и Франции; вторая, начавшаяся в середине 1970-х годов, последовала за крахом Португальской империи в Африке и свержением Хайле Селассие в Эфиопии. Бывшие французские и британские колонии не оправдали ожиданий Хрущева. Помимо Нкрумы, единственными представителями первого поколения африканских лидеров, которые вызвали серьезный интерес КГБ, были франкоязычные марксистские диктаторы Гвинеи и Мали Ахмед Секу Туре и Модибо Кейта. Однако во всех трех случаях надежды Центра не оправдались. Нкрума, Туре и Кейта не только создали однопартийные государства, но и разрушили экономику своих стран, заставив Москву задуматься, стоит ли вливать хорошие деньги после плохих, чтобы спасти их. Многочисленные данные, полученные в результате атаки КГБ на уязвимые африканские шифровальные системы, несомненно, позволили Центру с удручающими подробностями проследить за катастрофической бесхозяйственностью режимов Нкрумы, Туре и Кейты.14
  
   После этих разочарований Центр стал все более цинично относиться к марксистской риторике некоторых африканских лидеров, которая, как он полагал, часто была вызвана не какой-либо реальной заинтересованностью в следовании советскому примеру, а главным образом - а иногда и просто - надеждой на получение советской экономической помощи. Леонов отметил в своем дневнике 6 декабря 1974 года:
  
   Произошло последнее чудо из чудес. В далекой, бедной Дагомее, в Котону, ... Президент Кереку провозгласил себя марксистом-ленинцем с 4 декабря этого года, а свою страну идущей по пути построения социализма. Он просит нашей помощи в организации армии, специальных [разведывательных] служб, не говоря уже об экономике. Наш посол, которому он [Кереку] изложил все это, вспотел от страха и был не в состоянии ответить ни да, ни нет ... Эта акция дагомейцев выглядит абсурдно ... 80 процентов 3-миллионного населения неграмотны, власть находится в руках военной клики. Нет ни промышленности, ни партий, ни классов.15
  
   Конец португальского правления и свержение Хайле Селассие в 1974 году, за которым последовало появление явно убежденных марксистских режимов в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, породили новую волну оптимизма в Центре по поводу его перспектив в Африке. Москва вложила гораздо больше надежд и ресурсов в Анголу, Мозамбик и Эфиопию, чем в Гану, Гвинею и Мали десятилетием или более ранее. Он также гораздо шире использовал своих союзников, особенно Кубу и Восточную Германию, для защиты новых марксистских режимов от их противников, чем когда-либо прежде.16 Кастро, в частности, был добровольным и временами восторженным союзником. Некоторые в Центре позже утверждали, что советское вмешательство в Анголу было в значительной степени результатом кубинского давления.17 Однако, даже когда Центр возлагал самые большие надежды, африканские должности были непопулярны среди многих, если не большинства, офицеров КГБ. В африканских резидентурах было несколько позорных случаев алкоголизма.18
  
   Большие надежды середины 1970-х годов рухнули в течение следующего десятилетия. В Анголе и Мозамбике Москве пришлось столкнуться с неразрешимыми проблемами, вызванными сочетанием гражданской войны и неэффективного управления экономикой. "Марксистский" режим Менгисту в Эфиопии пытался оправдать массовые убийства своих противников, реальных и воображаемых, ссылаясь на использование Лениным Красного террора во время гражданской войны в России. Самым прочным наследием Советского блока во многих постколониальных государствах Африки к югу от Сахары была помощь, которую он оказывал в создании жестоких служб безопасности для укрепления их однопартийных режимов.19 Однако справедливо будет добавить, что самозваные марксистские и марксистско-ленинские режимы в Африке не обладали монополией на бесхозяйственность и жестокость в экономике (хотя в последней категории никто не превзошел Менгисту). Прозападные лидеры, такие как Джозеф Дезире Мобуту в Заире, Сэмюэл Доу в Либерии и Гастингс Банда в Малави, осудили грехи своих социалистических соседей, но отличались от них гораздо меньше какой-либо приверженностью демократическим ценностям, чем готовностью, часто ради личной выгоды, позволить западным фирмам работать в своих странах.страны. Легендарный коррумпированный Мобуту, владелец самого печально известного "государства вампиров" в Африке, получил сотни миллионов долларов американской помощи, большая часть которых исчезла на счетах в швейцарских банках, просто на основании его убежденного антикоммунизма. В то время как Мобуту накопил личное состояние, которое иногда считается размером государственного долга Заиры, жители страны с одними из лучших природных ресурсов Африки стали такими же бедными, как граждане Анголы и Мозамбика.20
  
   Единственной африканской страной, которая, возможно, представляла собой что-то вроде истории успеха КГБ, была Южная Африка. Хотя Африканский национальный конгресс (АНК) никогда и ни в коем случае не был коммунистической марионеткой, которой любил притворяться режим апартеида, советская поддержка, направляемая через КГБ, помогла ему выжить в самые мрачные часы.21 На бумаге приход к власти АНК после окончания холодной войны, казалось, оправдал многие из прежних надежд Центра. Джо Слово, Коммунистическая партия Южной Африки22 Лидер (SACP) был самым уважаемым из белых членов АНК и человеком, главным образом ответственным за то, чтобы убедить Нельсона Манделу прекратить вооруженную борьбу. Многие другие активисты АНК также были членами SACP, среди них преемник Манделы Табо Мбеки. Мбеки, однако, быстро понял, что марксизму-ленинизму нечего предложить Южной Африке после апартеида. Сменив Нельсона Манделу, он кооптировал способных левых в правительство, предлагая им выгодные должности, а затем доверил им реформы Тэтчер. Центр никогда не мог себе представить, что в начале двадцать первого века ведущие южноафриканские коммунисты окажутся во главе приватизации государственных предприятий, снижения торговых барьеров и отказа в повышении заработной платы профсоюзам государственного сектора.23
  
   24
  
   Холодная война приходит в Африку
  
   Самой ожесточенной из освободительных войн Африки была Алжирская революция (известная во Франции просто как Алжирская война), которая в период с 1954 по 1962 год унесла жизни миллиона мусульман и привела к изгнанию из своих домов примерно такого же числа европейских поселенцев. Французские власти, которые в течение нескольких лет отказывались признать, что восстание Национального фронта освобождения (НФО) было националистическим восстанием против французского правления, быстро увидели руку Москвы за началом войны. В 1955 году французский военный командующий в странах Магриба генерал Жан Кальес сообщил премьер-министру Эдгару Фору, что начало восстания было частью стратегии холодной войны, "объявленной самим Сталиным".1 Участие в восстании Алжирской коммунистической партии, которая поддерживала тесные связи с решительно просоветской французской коммунистической партией,2 казалось, это еще одно доказательство советского участия. В действительности, однако, Москва оставалась в значительной степени в стороне от конфликта. Члены Коммунистической партии Алжира, которая в значительной степени пользовалась поддержкой рабочих европейского происхождения, никогда не пользовались полным доверием алжирского НФО, и их часто отбирали для "самоубийственных миссий" против французских войск.3 Хотя Китай быстро признал временное правительство, созданное НФО в сентябре 1958 года, прошло более двух лет, прежде чем Советский Союз неохотно последовал его примеру.4 Уже тогда ведущий советский журнал опубликовал статью лидера Алжирской коммунистической партии, в которой утверждалось, что для исправления ошибок первой, по сути буржуазной революции, необходима вторая революция.5 Попытка Вадима Кирпиченко вскоре после обретения Алжиром независимости в 1962 году заключить соглашение о сотрудничестве КГБ с главой алжирской разведки Абдельхафидом Буссуфом закончилась неудачей.6
  
   Единственными значительными оперативными успехами КГБ во время Алжирской революции были активные меры, разработанные Службой А, в основном направленные против Соединенных Штатов. Служба А смогла использовать готовность французского общественного мнения обвинять в неудачах во время войны заговоры англосаксов, их американских и британских союзников.7 В апреле 1961 года КГБ удалось внедрить в просоветскую итальянскую ежедневную газету Paese Sera статью, предполагающую, что ЦРУ участвовало в неудавшемся путче, организованном четырьмя французскими генералами, чтобы сорвать попытки де Голля договориться о мире с НФО, который привел бы к независимости Алжира. Среди других СМИ, захваченных этой историей, была ведущая французская газета Le Monde, которая начала редакционную статью о путче: "Теперь, кажется, установлено, что некоторые американские агенты более или менее поощряли [генерала Мориса] Шалле [одного из лидеров переворота]".8 На протяжении оставшейся части холодной войны фальшивые заговоры ЦРУ в Африке, часто документируемые подделками службы А, были одним из основных активных мер КГБ. Достоверность дезинформации службы А была значительно повышена тем фактом, что по указанию Эйзенхауэра ЦРУ подготовило план отравления Патриса Лумумбы, просоветски настроенного премьер-министра Республики Конго,* позже переименован в Заир. В конце концов, Лумумба был убит в декабре 1960 года не ЦРУ, а его конголезским соперником Джозефом Мобуту, который впоследствии стал одним из самых коррумпированных правителей-клептоманов независимой Африки.9 Прежде чем выслать резидента КГБ в Киншасе Бориса Сергеевича Воронина, Мобуту развлекся тем, что поставил Воронина к стене и лично инсценировал инсценировку казни.10 Советская пропаганда продолжала изображать Лумумбу жертвой американского империализма. Хрущев объявил о создании в его честь Университета дружбы Патриса Лумумбы для предоставления высшего образования в Москве студентам из Африки, Азии и Латинской Америки. Первый проректор университета и ряд его сотрудников были офицерами КГБ, которые использовали студенчество как базу для вербовки агентов из стран Третьего мира.11
  
   Летом 1961 года Хрущев и Центральный комитет КПСС одобрили новую и агрессивную глобальную стратегию КГБ по использованию национально-освободительных движений в странах Третьего мира для обеспечения преимущества в борьбе между Востоком и Западом. Однако эта стратегия была сосредоточена не на Африке, а на Центральной Америке.12 Кубинский энтузиазм по поводу перспектив африканской революции более чем на десятилетие опередил энтузиазм Советского Союза. Ахмед Бен Белла, первый президент нового независимого Алжира, посетил Гавану в разгар ракетного кризиса в октябре 1962 года, чтобы быть встреченным тем, что он нескромно назвал "неописуемыми сценами народного энтузиазма". После того, как кризис закончился и советские ракетные базы были демонтированы, Бен Белла повторил возмущенные жалобы Кастро на то, что у Хрущева "не было яиц"13 и обменялся "очень жесткими словами" с советским послом в Алжире. Когда Алжирской революции пришлось столкнуться с тем, что Бен Белла считал "первой серьезной угрозой" во время конфликта на границе Сахары с Марокко в октябре 1963 года, Кастро, а не Хрущев, пришел ему на помощь, послав батальон из двадцати двух советских танков и несколько сотен кубинских солдат, готовых сразиться с марокканцами, есливойна в пустыне продолжалась, хотя в случае, если они не понадобились. По словам Бена Беллы:
  
   Танки были оснащены инфракрасным оборудованием, которое позволяло использовать их в ночное время. Они были доставлены на Кубу Советским Союзом при условии, что они ни при каких обстоятельствах не должны были предоставляться третьим странам, даже коммунистическим странам, таким как Болгария. Несмотря на эти ограничения со стороны Москвы, кубинцы пренебрегли всеми табу и без колебаний отправили свои танки на помощь находящейся под угрозой алжирской революции.
  
   Убежденный в том, что Африка к югу от Сахары была "самым слабым звеном империализма", Че Гевара начал использовать Алжир в качестве базы для совершения неэффективных революционных набегов на Анголу и Конго (Браззавиль). После каждой из своих вылазок он проводил много часов в беседе с Бен Беллой, рассказывая о своих приключениях и осуждая пассивную позицию промосковских марксистских партий, чьи собственные оценки ближайших перспектив революции были более реалистичными, чем его собственные.14 После "чрезвычайно холодной" встречи с Эдуардо Мондланом, лидером национально-освободительного движения Мозамбика ФРЕЛИМО, Гевара покровительственно заявил, что "Африке [Южнее Сахары] предстоит пройти долгий путь, прежде чем она достигнет настоящей революционной зрелости".15
  
   Пограничный конфликт Алжира с Марокко позволил Москве наладить некоторые отношения с Бен Беллой. До конфликта Соединенные Штаты и Франция поставляли оружие Марокко, но отказали в нем Алжиру. Склонный к заговорам Бен Белла убедился, что Соединенные Штаты спровоцировали то, что он считал марокканской агрессией.16 Москва воспользовалась своей возможностью. Несмотря на несанкционированный заем Кастро советских танков, он начал значительные поставки оружия в Алжир по долгосрочным кредитным соглашениям.17 Тем временем КГБ подпитывал подозрения Бена Беллы в отношении Соединенных Штатов, направляя ему служебные подделки, которые якобы раскрывали американские заговоры с целью свержения его и других африканских социалистических режимов.18 Москва также решила потворствовать растущему культу личности Бена Беллы, пригласив его в Москву в мае 1964 года и оказав ему героический прием в Кремле, где ему были вручены Ленинская премия мира и медаль Героя Советского Союза. Всего год спустя, к ужасу Москвы, он был свергнут в результате военного переворота.19
  
   Самые тесные отношения Советского Союза с лидерами других новых независимых африканских государств также были недолгими. Основные надежды Москвы на расширение своего влияния в странах Африки к югу от Сахары первоначально были сосредоточены на Гане, которая в 1957 году стала первым чернокожим африканским государством, добившимся независимости под харизматичным руководством Кваме Нкрумы, широко известного как прототип нового образованного африканского государственного деятеля, приверженного демократии и социализму. Однако, придя к власти, освободительная риторика Нкрумы быстро столкнулась с его нетерпимостью к инакомыслию. Хотя он утверждал, что создает специфически африканский тип социализма, а не придерживается марксизма-ленинизма, его речи становились все более просоветскими. По мере того, как он и его льстивые сторонники из Конвенционной народной партии (CPP) превращали Гану в коррумпированное однопартийное государство, все больше прибывали советские и восточногерманские военные, советники по безопасности и технические консультанты. Обученная КГБ Служба национальной безопасности контролировала огромную сеть информаторов. Согласно белой книге Ганы, опубликованной после свержения Нкрумы: "Сотрудники службы безопасности Нкрумы, как мужчины, так и женщины, были размещены повсюду - на заводах, в офисах, в питейных заведениях, на политических митингах и даже в церквях, не забывая таксистов, водителей автобусов, продавцов, разносчиков и, по-видимому, безработных, которыевсе они действовали как информаторы."20
  
   Среди многих парадоксов изменчивой личности Нкрумы был тот факт, что, несмотря на его антиамериканскую риторику, он был глубоко огорчен убийством президента Кеннеди и поддерживал теплую личную дружбу с послом Кеннеди Уильямом П. Махони и его семьей.21 Однако, поощряемый активными мерами КГБ, его подозрения в отношении ЦРУ углубились и потемнели. Как и Бен Белла, Нкрума попался на подделки сервиса А.22 После покушения на него в 1962 году Нкрума стал одержим убеждением, что Агентство готовит его свержение, часто раздавая посетителям копии книги, разоблачающей заговоры ЦРУ.23 В феврале 1964 года он был настолько разгневан фальшивым письмом, сфабрикованным Службой А, предположительно написанным разочарованным офицером военной разведки США, которое якобы раскрывало враждебные операции как ЦРУ, так и SIS против его режима, что написал личное письмо протеста президенту Линдону Джонсону, обвинив ЦРУ впосвящая всю свою энергию "тайной и подрывной деятельности среди нашего народа". Чтобы подчеркнуть важность своего протеста, Нкрума поручил послу Ганы в Вашингтоне передать его лично.24
  
   В течение следующих нескольких месяцев в других операциях с активными мерами под кодовыми названиями "ПЕРЕБЕЖЧИК 3" и "ПЕРЕБЕЖЧИК 4" КГБ использовал аналогичную тактику, чтобы обмануть франкоязычных марксистских диктаторов Гвинеи и Мали Ахмеда Секу Туре и Модибо Кейта. Операциям КГБ по оказанию влияния помогали проникновения как гвинейской, так и малийской разведывательных служб.25 Параноидальный характер жестокого и нетерпимого Секу Туре сделал его особенно восприимчивым к слухам о заговорах против него практически из любого источника.26 В мае отчет американской разведки, предположительно просочившийся от другого разочарованного офицера американской разведки, но на самом деле сфабрикованный Службой А, якобы раскрывал заговор с целью свержения Секу Туре, который отреагировал увольнением тех из своих чиновников, которые, по его мнению, были в сговоре с ЦРУ.27 Несколько месяцев спустя Бен Белла передал Кейте аналогичную дезинформацию, подброшенную ему КГБ, опять же на основе поддельного доклада американской разведки о предполагаемом заговоре французской разведки и лидеров малийской оппозиции с целью его убийства. Чтобы побудить Кейту публично осудить заговор, в отчете неточно указано, что он пользуется такой широкой популярностью в Мали, что тайная оппозиция ему боится открыто выступать. Кейта должным образом поступил так, как надеялась Служба А, и в своей речи в Бамако гневно осудил империалистический заговор с целью подорвать построение Мали социалистического общества.28
  
   Активные меры КГБ имели аналогичный успех среди африканских делегаций в Организации Объединенных Наций. Расизм в Соединенных Штатах сделал Службу А легкой мишенью, которую она быстро использовала. В сегрегированных южных штатах в начале 1960-х годов чернокожие и белые все еще не могли сидеть вместе в автобусах, есть вместе в ресторанах или посещать одни и те же школы. Фотографии полиции штата, избивающей мирных демонстрантов, борющихся за гражданские права, дубинками или заливающих их водой из водяных пушек, попали на первые полосы новостей по всему миру. Несмотря на принятие Закона о гражданских правах в 1964 год, объявивший расовую дискриминацию вне закона, и харизматичное руководство Мартином Лютером Кингом ненасильственной кампанией по реализации этих прав, беспорядки в августе 1965 года в Лос-анджелесском негритянском гетто Уоттс, в результате которых погибло тридцать шесть человек и более 1000 получили ранения, положили начало череде долгих жарких летних расовых конфликтов в США.внутренние города. Офицеры КГБ в Нью-Йорке, надев перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на своих поддельных письмах, одновременно бомбардировали африканских дипломатов в ООН оскорбительной на расовой почве корреспонденцией, якобы исходившей от американских сторонников превосходства белой расы. Олег Калугин, работавший в нью-йоркской резидентуре в начале 1960-х годов, вспоминает, что "я не терял сна из-за таких грязных трюков, полагая, что они были просто еще одним оружием в холодной войне".29 "Грязные трюки" продолжались несколько лет. На двадцать пятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1970 году 100 экземпляров оскорбительной листовки, предположительно принадлежавшей американской расистской группе, но на самом деле сфабрикованной Службой А, были разосланы африканским делегатам.30
  
   Несмотря на успех активных мер КГБ по продвижению антиамериканских теорий заговора в Африке, в 1960-х годах Советский Союз был бессилен предотвратить свержение двух африканских режимов, с которыми у него были самые тесные отношения. В 1966 году, главным образом из-за его катастрофического неправильного управления предположительно социалистической экономикой Ганы и катастрофического падения мировых цен на какао, Кваме Нкрума был свергнут в результате военного переворота. Новое правительство выслало более 1000 советских советников и в течение следующих нескольких лет расторгло все соглашения о военной помощи с Москвой.31 С одобрения Политбюро резидентура в Аккре оказывала тайную финансовую поддержку ряду бывших членов и сторонников режима Нкрумы.32 В 1968 году, на фоне бурных ликований в столице Мали Бамако, жестокий, обанкротившийся "социалистический" режим Модибо Кейты, лауреата Ленинской премии мира, также был свергнут в результате военного переворота.33 Находясь в изгнании в Гвинее, вероятно, под влиянием дальнейших активных мер КГБ, Нкрума обвинил в своем свержении не собственное предательство надежд народа Ганы, а заговор ЦРУ, которое при содействии британской и западногерманской разведок искало "квислингов и предателей", чтобы свергнуть его. Афроамериканский посол США в Гане Франклин Уильямс, сменивший Махони, как утверждалось, лично предложил вождю квислингам 13 миллионов долларов и пытался убедить их убить Нкруму в аэропорту Аккры - план, который они, как говорили, отвергли как невыполнимый. Уличные торжества в Аккре, последовавшие за свержением Нкрумы, были, как он неправдоподобно утверждал, навязаны американцами сопротивляющемуся населению: "Баннеры и плакаты, большинство из которых были подготовлены заранее в посольстве США, были сунуты в руки невольных "демонстрантов"".34
  
   Самый важный урок, который Нкрума извлек из своего свержения, заключался в том, что "независимые африканские государства должны проводить политику тотального социализма, если они хотят выжить".35 Однако то, что его хозяин в Гвинее Секу Туре остался у власти, объясняется не "тотальным социализмом", а повсеместным террором, который привел к тому, что даже армия была слишком напугана, чтобы попытаться совершить военный переворот. Заключенных, которых рано утром выводили из их домов для допросов в лагере Бойро и других лагерях для военнопленных, построенных при содействии восточногерманской Штази и чехословацкого StB, пытали до тех пор, пока они не признавались в обычно воображаемых заговорах, которыми был одержим Секу Туре.36 КГБ закрывал глаза на ужасы гвинейского режима, предпочитая вместо этого использовать параноидальные наклонности своего лидера активными мерами, призванными убедить его в том, что ЦРУ замышляет его свержение. По крайней мере, в одном случае (и, вероятно, в других, не отмеченных Митрохиным) Центр усилил драматическое воздействие подделок Службы А, отправив высокопоставленного офицера КГБ в Конакри, столицу Гвинеи, чтобы лично передать их. Когда Секу Туре показали подделки, он, согласно отчету КГБ, стал очень эмоциональным, гневно восклицая: "Грязные империалисты!Он заявил, что офицеры ЦРУ, ответственные за (несуществующий) заговор, будут высланы в течение двадцати четырех часов: "Мы высоко ценим заботу, проявленную нашими советскими товарищами".37 Однако активные меры были бессильны изменить экономические реалии Гвинеи. Советская помощь и импорт, которые хлынули в Гвинею в первые годы независимости, мало чего достигли. Корреспондент Радио Москвы, посетивший Конакри, жаловался: "Мы дали им то, что они хотели, и они не знали, что с этим делать."Но большая часть вины лежит на самой Москве за то, что она приступила к реализации ряда грандиозных престижных проектов, которые потерпели крах в беспорядке: среди них общегородская система громкой связи в Конакри, которая вскоре была отключена и больше никогда не использовалась; гигантская типография, работавшая менее чем на 5 процентов мощности;огромный театр под открытым небом, который был заброшен наполовину; радиостанция мощностью 100 кВт, которая была установлена над жилой железной руды и никогда не функционировала должным образом; и национальная авиакомпания, оснащенная девятью самолетами "Илюшин", которые обычно стояли на земле.38 Самым примечательным из всего было сообщение о том, что в Конакри прибыли советские снегоуборочные машины - сообщение, которому многие не верили, пока британский ученый не обнаружил их ржавеющими в конце взлетно-посадочной полосы аэропорта.39 В 1978 году, после почти двух десятилетий предполагаемого социалистического строительства, Секу Туре был, наконец, вынужден обратиться за помощью к Западу, чтобы спасти свою обанкротившуюся экономику.40
  
   Хотя первоначальными приоритетами активных мер КГБ в Африке были операции в новых независимых "прогрессивных" режимах, направленные на усиление их подозрительности к Соединенным Штатам и доверия к Советскому Союзу, очевидный успех поддельных документов Службы А, якобы раскрывавших заговоры ЦРУ, привел к их использованию почти в каждом (возможно, в каждом) страна на континенте. Например, в ходе операции "АНДРОМЕДА" военному правителю Нигерии генералу Якубу "Джеку" Говону, президенту Организации африканского единства (ОАЕ) в 1973-74 годах, в марте 1973 года было отправлено сфабрикованное письмо, предположительно написанное патриотически настроенным младшим армейским офицером, стремящимся предупредить его о подрывной деятельности Агентства в вооруженных силах.силы:
  
   Сэр! Я призываю вас принять срочные и справедливые меры для защиты нации от опасной деятельности некоторых американских дипломатов в этой стране, которые изо всех сил пытаются обмануть наших солдат и снова погрузить нашу нацию в хаос. Я хорошо знаком с мистером Х. Даффи, сотрудником посольства США, к которому отношусь с большим уважением. С ним всегда приятно проводить время, и я обычно навещал его всякий раз, когда приезжал в Лагос. Некоторое время назад мистер Даффи сообщил мне, что их первый секретарь, мистер Джек Мауэр, хотел проконсультироваться со мной. Он описал г-на Мауэра как влиятельного человека, который мог бы предложить мне помощь в организации поездки для обучения в военном колледже США. Я согласился и был представлен мистеру Мауэру в клубе большого тенниса. Мы договорились встретиться вечером. В назначенное время г-н Мауэр прибыл на место, где я его ждал. Он был с другом из посольства, который, как я понял, был владельцем машины, на которой они приехали (LR 2229) и на которой они отвезли меня домой в дом моего брата. Они начали подробно расспрашивать меня о нескольких молодых офицерах в нашем батальоне и попросили меня сообщить им о тех, кто воровал оружие с нашего склада. Я действительно подозреваю, что по крайней мере трое наших солдат и офицеров прячут много оружия. Я обещал помочь г-ну Мауэру и его другу (я не знаю его имени), но не собираюсь ничего для них делать, поскольку я понял, чего они хотят. Но я подумал, что никто не знает, сколько других могут клюнуть на их приманку.
  
   Во имя мира и порядка в этой стране я призываю вас остановить их, пока они не зашли слишком далеко. Да благословит вас Бог!41
  
   В Марокко два года спустя операция "ЭКСПРЕСС" довела до сведения короля Хасана II поддельный отчет агента ЦРУ о заговоре с целью его свержения. Чтобы придать правдоподобия подделке, в отчете правильно указан глава резидентуры ЦРУ Чарльз "Чак" Коган. Трое американских бизнесменов и известный рабат, которых КГБ хотел дискредитировать, также были - вероятно, ложно - названы работающими на ЦРУ.42
  
   После китайско-советского раскола в начале 1960-х годов КГБ также приступил к осуществлению крупной программы активных мер, направленных на дискредитацию режима Мао. Китайское послание новым независимым африканским государствам, которое встревожило Москву, было кратко изложено в стихотворении гамбийского поэта Ленри Питерса:
  
   Затем вмешались китайцы ...
  
   Мы братья-коммунисты
  
   Чтобы помочь вам построить черный социализм.
  
   Только вы должны выгнать русских.43
  
   Однако после некоторых первых успехов китайцы переиграли. В мае 1965 года кенийские силы безопасности захватили конвой с китайским оружием, направлявшийся через Уганду к повстанческим силам в Конго (Киншаса).44 Во время визита в Танзанию в июне премьер-министр Китая Чжоу Эньлай заявил, что Африка теперь "созрела для революции". Африканские лидеры были настолько возмущены ("Революция против кого?"), что, несмотря на то, что за предыдущие два года его приветствовали в ряде их столиц, Чжоу не нашел больше нигде желающих принять его после того, как он покинул Танзанию. Власти Кении отказались даже разрешить его самолету дозаправиться по пути домой. Китайские обязательства по оказанию помощи Африке сократились со 111 миллионов долларов в 1964 году до 15 миллионов долларов в 1965 году.45 Центр, который назвал китайцев в Африке унизительным кодовым именем "Муравьи" (МУРАВЬИ),46 приписывал себе большую заслугу в высылке представительств КНР из Бурунди, Центральноафриканской Республики, Дагомеи, Туниса и Сенегала в период с 1965 по 1968 год.47 Как это часто случалось, КГБ, вероятно, приписал себе больше заслуг, чем следовало. Решение Бурунди "приостановить" дипломатические отношения с КНР в январе 1965 года, по-видимому, было мотивировано убеждением Мвами (короля) Мвамбуцы в том, что китайцы были замешаны в убийстве премьер-министра Пьера Нгенднадумве.48 Хотя активные меры КГБ вполне могли вызвать подозрения Мвамбуцы, однако некоторые историки приходят к выводу, что убийцы действительно имели связи с КНР.49 В январе 1966 года полковник Жан Бедель (позже самозваный "император") Бокасса, который только что захватил власть в Центральноафриканской Республике, разорвал дипломатические отношения с Китаем после обнаружения документов, которые якобы раскрывали заговор подпольной Народной армии Центральной Африки, контролируемой "китайцами или прокитайцами".50 Хотя доказательств не хватает, появление этих документов имеет все признаки служебной фальсификации. Когда дагомейский режим генерала Кристофа Согло также разорвал отношения с Пекином в январе 1966 года, он не привел никаких причин, и нет никаких доказательств влияния - если таковые имеются - советских активных мер.51 Разрыв дипломатических отношений между Тунисом и КНР в сентябре 1967 года последовал за ожесточенной полемикой между двумя странами, в ходе которой президент Хабиб Бургиба обвинил Китай в стремлении "спровоцировать трудности, обострить существующие противоречия, вооружить и обучить повстанцев против существующих [африканских] режимов".52 КГБ сообщил, что полемика была вызвана поддельным китайским письмом, сфабрикованным Службой А, которое было отправлено сыну Бургибы и содержало личные угрозы в его адрес, а также нападки на режим.53 Хотя активные меры КГБ, возможно, и усилили подозрения президента Бургибы в отношении Китая, однако они вряд ли лежали в их основе.
  
   Хотя Кения не разорвала отношения с КНР, за два года она выслала четырех китайских чиновников, последним из которых был временный поверенный в делах Ли Чье, который был объявлен персоной нон грата в июне 1967 года.54 Хотя об этом и не говорилось публично, основной причиной высылки была поддержка КНР левого вице-президента правящей партии КАНУ Огинги Одинги, который в 1964 году тайно сообщил китайцам, что президент Джомо Кеньятта должен быть свергнут.55 Одинга, за которым также ухаживали русские,56 был заменен на посту заместителя президента в 1966 году и проиграл испытание силы Кеньятте в течение следующего года. В качестве доказательства китайских махинаций кенийские газеты опубликовали выдержки из подстрекательской брошюры, озаглавленной "Новые [китайские] дипломаты принесут в Африку Великую пролетарскую культурную революцию". Хотя брошюра была опубликована от имени Нового Китайского информационного агентства, она, по-видимому, была подделана.57 Наиболее вероятным фальсификатором был Сервис А. Фальсификации, направленные на дискредитацию китайцев в Западной Африке, включали брошюру с нападками на режим президента Леопольда Сенгора в Сенегале, предположительно выпущенную прокитайски настроенными сенегальскими коммунистами, и фальшивую информацию о китайских заговорах, которая была направлена правительству Сенгора. На основе таких активных мер КГБ присвоил себе заслугу в высылке из Сенегала в 1968 году двух корреспондентов New China News Agency.58 В соседнем Мали КГБ также сообщил в 1968 году, что это привело к увольнению министра информации после того, как операция активных действий под кодовым названием "АЛЛИГАТОР" скомпрометировала его как китайского марионеточного агента.59 Возможно, было немного африканских лидеров с многолетним стажем, которым в разное время не скармливали сфабрикованные доказательства заговоров как Китая, так и ЦРУ против них. Однако иногда измышления основывались на фактах - как в случае с доказательствами китайских заговоров, переданных президенту Мобуту.60 После улучшения отношений между КНР и Заиром Мао лично сказал Мобуту во время своего визита в Пекин: "Я потратил много денег и оружия, пытаясь свергнуть вас". "Ну, вы поддержали не того человека", " ответил Мобуту.61 Дело Мобуту иллюстрирует сложность активных мер КГБ в некоторых африканских государствах. Помимо предупреждения о китайских заговорах против него, другие активные меры распространяли слухи о его сотрудничестве с ЦРУ.62
  
   Однако несомненный спад китайского влияния в Африке в середине и конце 1960-х годов был вызван не столько активными советскими мерами, сколько эксцессами Культурной революции. Начиная с 1966 года, опытные послы были отозваны из Африки, часто для того, чтобы их выставляли напоказ в дурацких шляпах и оскорбляли хунвейбины в Пекине, оставляя во главе посольств КНР фанатиков, которые занимались истерическим публичным восхвалением председателя Мао и разоблачением его противников. Огромное количество работ и портретов Мао наводнили некоторые африканские столицы. Например, в Мали было распространено около 4 миллионов экземпляров Маленькой красной книги Мао - по одному экземпляру на душу населения. И все же ни один африканский лидер публично не повторил китайские нападки на советское руководство.63
  
   Как и везде в странах Третьего мира, наибольшие успехи КГБ в сборе разведданных в Африке, вероятно, были достигнуты с помощью SIGINT, а не HUMINT. Между 1960 и 1967 годами число государств, чьи сообщения были расшифрованы Восьмым управлением КГБ, увеличилось с пятидесяти одного до семидесяти двух.64 Этот рост, несомненно, был отчасти обусловлен ростом числа независимых африканских государств. Из-за сравнительной недостаточной сложности их шифровальных систем многие, сами того не осознавая, вели открытую дипломатию в отношении КГБ и других крупнейших разведывательных агентств мира. Например, небольшой отдел SIGINT Центральной разведывательной организации Родезии без особых трудностей взломал коды своих соседей - за исключением Южной Африки, которая, как и Советский Союз, использовала теоретически неразрушимый одноразовый блокнот для своих дипломатических сообщений, а также самую современную технологию шифрования.65 Работа советских шифровальщиков была упрощена благодаря вербовке КГБ шифровальщиков в посольствах африканских стран по всему миру.66
  
   Самой сложной африканской целью для проникновения агентов, а также для SIGINT, вероятно, была Южно-Африканская Республика, где у КГБ не было ни легальной резидентуры, ни какой-либо другой надежной оперативной базы.67 Однако в апреле 1971 года высокопоставленный офицер военной контрразведки, впоследствии получивший кодовое имя МАРИО, связался с резидентурой КГБ в Лусаке и предложил информацию о разведывательном сообществе Южной Африки. Определенным свидетельством важности, придаваемой МАРИО FCD, было то, что оно проинформировало о нем лично Андропова и Брежнева. В течение следующих двух лет сотрудники его отдела КГБ встречались с ним в Замбии, Маврикии, Австрии и Восточной Германии. Его военная разведка также была высоко оценена ГРУ. Однако в 1973 году было обнаружено, что МАРИО ушел из военной контрразведки за некоторое время до того, как обратился в резидентуру в Лусаке. Тот факт, что он успешно обманывал КГБ в течение двух лет, свидетельствует об отсутствии у него других источников, способных предоставить достоверную информацию о разведке Южной Африки.68
  
   До середины 1970-х годов у Москвы были лишь скромные ожидания относительно перспектив национально-освободительных движений в странах Африки к югу от Сахары. Советский Союз поддерживал контакты с [Югом] Африканский национальный конгресс (АНК), в основном через Коммунистическую партию Южной Африки (SACP), с 1920-х годов. В 1961 году влияние SACP в освободительном движении было усилено решением АНК, который был запрещен годом ранее, отказаться от своего прежнего требования проводить исключительно ненасильственную кампанию. АНК и SACP сотрудничали в создании Umkhonto we Sizwe ("Копье нации"), чтобы начать вооруженную борьбу. В отличие от АНК, Умконто, который снабжался советским оружием и проходил военную подготовку, был многорасовым и, следовательно, открытым для членов SACP, многие из которых были неафриканского этнического происхождения. В 1963 году Советский президиум поручил Владимиру Семичастному, председателю КГБ, начать передачу секретных субсидий АНК - первоначально 300 000 долларов в год - в дополнение к традиционным платежам в SACP, которые тогда составляли 56 000 долларов.69
  
   Однако, несмотря на советскую помощь, первые пятнадцать лет операций Умконто не представляли существенной угрозы южноафриканскому режиму апартеида. К середине 1960-х большинство ведущих боевиков АНК и SACP были заключены в тюрьму или отправлены в изгнание. Руководство SACP, базирующееся в основном в Лондоне, потеряло связь с теми членами партии, которые остались в Южной Африке.70 В 1969 году, после долгих и жарких дебатов, АНК согласился принять южноафриканских эмигрантов, выступающих против апартеида, всех этнических групп, тем самым открыв свои двери для притока членов SACP. Москва также приветствовала решение АНК о создании многорасового революционного совета для руководства вооруженной борьбой Умконто, главой которого станет Оливер Тамбо, председатель АНК (в изгнании в Танзании), а его заместителем - Юсуф Даду, председатель SACP (в Лондоне). Когда правительство Танзании начало возражать против растущего военного присутствия АНК на своей территории, Умконто был эвакуирован в Советский Союз и оставался там несколько лет.71
  
   Африканский народный союз Зимбабве (ЗАПУ), основанный в конце 1961 года, и соперничающий Африканский национальный союз Зимбабве (ЗАНУ), отколовшийся от ЗАПУ в 1963 году, за первое десятилетие своего существования добились не большего успеха в борьбе против режима белых поселенцев Яна Смита в Родезии, которыйобъявил себя независимым от Великобритании в 1965 году. Москва выбрала ту фракцию, которая оказалась менее успешной. Роберт Мугабе, марксистский лидер ЗАНУ, который должен был стать первым премьер-министром независимого Зимбабве в 1980 году, совершил непростительный грех называет себя "марксистом-ленинцем маоистской мысли". Поэтому Кремль поддержал ЗАПУ, возглавляемую "буржуазным националистом" Джошуа Нкомо, который был арестован в 1964 году и провел следующее десятилетие в тюрьме, пока его главные помощники препирались между собой. В 1967 году ЗАПУ заключил военный союз с АНК, но понес серьезные потери после вступления в конфликт вертолетоносцев южноафриканской полиции на стороне сил безопасности Родезии. В начале 1970-х операции ЗАПУ представляли небольшую угрозу для сил безопасности Родезии, и ее военный союз с АНК распался.72
  
   Как и Умконто в Южной Африке, ангольское народное движение за освобождение Анголы (МПЛА) начало вооруженную борьбу против португальского колониального правления в 1961 году.73 В 1962 году Центр поручил резидентуре в Леопольдвиле (позже переименованной в Киншасу) установить секретный контакт с членом руководства МПЛА Агостиньо Нето, протеже лидера португальских коммунистов Альваро Куньяла, сторонника жесткой советской позиции, который в 1968 году должен был стать первым западным партийным лидером, поддержавшимразгром Пражской весны.74 Олег Иванович Нажесткин, офицер КГБ, встретивший Нето в Леопольдвиле, где он жил в изгнании, позже писал, что ожидал встретить "лихого, решительного командира", но вместо этого встретил застенчивого, кроткого интеллектуала, который говорил медленно и надолго погружался в свои мысли, прежде чем внезапно выдатьчеткий анализ обсуждаемых вопросов. Несмотря на бескомпромиссную враждебность к Соединенным Штатам и западному империализму, Нето, казалось, не был уверен в политических целях МПЛА. Он сказал Нажесткину:
  
   Наша программа ставит справедливые, гуманные, благородные, но слишком далекие цели. Сейчас не время говорить о создании элементов коммунистического общества в условиях африканской действительности. Главная задача - создать как можно более широкое объединение патриотических сил, в первую очередь внутри Анголы ... А что такое коммунизм [в условиях Африки]? Помогите мне разобраться с этим вопросом. В конце концов, вы коммунист и должны это хорошо понимать. Помогите мне получить необходимую литературу.
  
   Несмотря на то, что Нажесткин был впечатлен честностью и приверженностью Нето делу освобождения Анголы, ему оставалось только гадать, хватит ли у него веры в себя, необходимой для ведения "бескомпромиссной вооруженной борьбы".75 Нето, однако, сохранил сильную поддержку Куньяла, который организовал ему поездку в Советский Союз в 1964 году. После его визита Москва публично объявила о своей поддержке МПЛА. Нето совершил дальнейшие визиты в Советский Союз в 1966 и 1967 годах.76
  
   Фронт освобождения Мохаммада (ФРЕЛИМО), возглавляемый получившим образование в США Эдуардо Мондланом, представлял меньшую угрозу португальскому правлению в Мозамбике, чем МПЛА в Анголе, и не начинал партизанскую войну до 1964 года. Хотя Мондлейн не произвел на Центр впечатления, он больше доверял более молодому члену руководства ФРЕЛИМО под кодовым именем TSOM, до недавнего времени студенту в Париже. ЦОМ прошел военную подготовку в Советском Союзе в 1965 году и после этого поддерживал контакты с Международным отделом Центрального комитета от имени ФРЕЛИМО, а также с КГБ. В 1970 году Международный отдел наложил вето на предложение Центра завербовать его в качестве агента, но он оставался конфиденциальным контактом КГБ, который предоставлял информацию о ФРЕЛИМО и Мозамбике.77
  
   В начале 1967 года межведомственная исследовательская миссия в составе четырех человек - двое из Международного отдела, высокопоставленный дипломат и Вадим Кирпиченко, представляющий КГБ, - отправилась из Москвы для сбора информации в Дар-эс-Саламе, Лусаке и других местах о ходе национально-освободительных движений в португальской Африке. Кирпиченко, как и Нажесткин шестью годами ранее, был заинтригован его беседами с Нето, но ушел со смешанными чувствами:
  
   Нето постоянно переводил разговоры о внутренней ситуации в Анголе - позициях различных партий и перспективах их объединения в единое движение, конкретных военных действиях МПЛА - на внешние аспекты ангольской проблемы, о которых мы уже знали. В то же время Нето не пытался преувеличивать заслуги своей партии и был достаточно сдержан в отношении ожидаемой от нас помощи. Впечатление, оставленное встречами с ним, было приятным, и если бы не цвет его кожи, Нето можно было бы принять скорее за несколько флегматичного европейца, чем за темпераментного африканца.78
  
   В июле 1967 года, после получения отчета миссии по расследованию, Политбюро поручило КГБ обеспечить подготовку "прогрессивных националистических организаций", борющихся за независимость в африканских колониях Португалии: МПЛА, ФРЕЛИМО и небольшой партизанской группы в Гвинее-Бисау, Африканской партии независимости ГвинеиКабо-Верде (ПАИГК).79
  
   Первоначально Центр был встревожен качеством партизан ФРЕЛИМО. В период с 1966 по 1970 год КГБ провел подготовку двадцати одного специалиста-диверсанта ФРЕЛИМО, но обнаружил, что все они идеологически "примитивны" и не знают о Советском Союзе, за исключением источника оружия и денег.80 Серьезные разногласия в рядах ФРЕЛИМО привели в 1968 году к беспорядкам в Дар-эс-Саламе, разграблению его офисов, убийству одного из членов его Центрального комитета и закрытию школы ФРЕЛИМО. В следующем году Мондлейн был убит бомбой в посылке, доставленной диссидентами ФРЕЛИМО. Центр, несомненно, приветствовал его замену на посту главы ФРЕЛИМО Саморой Машелом, целью которого было сделать Мозамбик "первым марксистским государством Африки". Машел утверждал, что его марксистские убеждения возникли "не из того, что он написал в книге. И не от чтения Маркса и Энгельса. Но я видел, как моего отца заставляли выращивать хлопок, и пошел с ним на рынок, где он должен был продать его по низкой цене - намного ниже, чем у португальского производителя. "81
  
   В то время как ФРЕЛИМО был вовлечен во внутреннюю борьбу за власть, МПЛА превратилась в серьезную угрозу португальскому правлению, хотя ее претензии на контроль над одной третью Анголы были сильно преувеличены. После избрания Нето президентом МПЛА в 1969 году МПЛА была расколота внутренними спорами, подобными тем, которые ранее разрушили ФРЕЛИМО. Из предположительно "надежных источников" в Центр поступили сообщения о том, что Нето присваивал советские средства и переводил их на счет в швейцарском банке. Его первый куратор, Олег Нажесткин, пытался защитить Нето от этих обвинений:
  
   "Позвольте мне указать, - сказал я, - что в качестве условия нашей помощи мы потребовали от Нето, чтобы об этом знали не более одного-двух человек в МПЛА, чтобы только он лично решал все вопросы, связанные с нашей помощью. И где он должен хранить средства в твердой валюте, в ящике своего стола или в рюкзаке за спиной во время поездок в освобожденные регионы?"82
  
   В начале 1970-х годов португальская разведка несколько преждевременно сообщила, что МПЛА больше не представляет военной угрозы. Есть некоторые свидетельства того, что к 1973 году Москва перешла на сторону командующего МПЛА на востоке Даниэля Чипендры, который стал претендентом на лидерство Нето. Советская поддержка МПЛА была сведена к минимуму.83 ФРЕЛИМО, напротив, в значительной степени оправился от прежних междоусобиц. В 1973 году это привело к закрытию национального парка Горонгоса, всемирно известного как место охоты на крупную дичь для богатых туристов.84 Одновременно Машел возглавлял делегацию ФРЕЛИМО в Москве.85 Резидентура в Дар-эс-Саламе поддерживала тайные контакты как с Машелом, так и с ЦОМОМ.86
  
   Однако основные надежды Центра на влияние в странах Африки к югу от Сахары в начале 1970-х годов были сосредоточены на Сомали. В октябре 1969 года непопулярное гражданское правительство Сомали было свергнуто в результате военного переворота, в результате которого был создан Высший революционный совет (ВСР), состоящий из офицеров и возглавляемый командующим армией генералом Мухаммедом Сиадом Барре. Резидентура КГБ получила предварительное уведомление о перевороте (под кодовым названием КОНКОРД) от одного из главных заговорщиков под кодовым именем КЕРЛ, который посетил Москву и стал членом SRC.87 Согласно досье КЕРЛА, он продолжал после переворота оказывать влияние на Сиада Барре по линии, одобренной КГБ.88 Хотя в записях Митрохина нет подробностей, КЕРЛ, возможно, имел - или, по крайней мере, сказал КГБ, что имел, - некоторое влияние на раннее решение Сиада Барре пригласить советский флот посетить сомалийские порты и его одновременную высылку всего Американского корпуса мира и половины сотрудников посольства США.
  
   SRC приостановил действие конституции, упразднил Национальную ассамблею, запретил политические партии и переименовал страну в Сомалийскую Демократическую Республику (SDR). Будучи малообразованным и мало знакомым с марксизмом, Сиад Барре в первую годовщину переворота заявил, что новый режим будет основан на "научном социализме". Во время публичных мероприятий улицы были украшены героическими изображениями его самого как "Победоносного лидера", в окружении портретов Маркса и Ленина. Однако концепция "научного социализма" победившего лидера была несколько эксцентричной. Сиад Барре утверждал, что синтезировал Маркса с исламом, и выпустил маленькую бело-голубую книжечку, напоминающую маленькую красную книжечку Мао, в которой содержалась банальная смесь понтификаций и увещеваний. В 1971 году он объявил, что СДР должна быть преобразована в однопартийное государство, и эта цель в конечном итоге была реализована с созданием Сомалийской революционной социалистической партии (SRSP) пять лет спустя.89
  
   Центр гораздо больше доверял КЕРЛУ, чем Сиаду Барре. Его значение в глазах КГБ было настолько велико, что во время визитов в Москву он беседовал с Андроповым, заместителем председателя КГБ Семеном Цвигуном и Брежневым. KERL использовался для целого ряда операций КГБ: среди них встреча с Муаммаром Каддафи в Триполи по просьбе резидентуры в Могадишо в 1969 году в рамках операции по оказанию влияния; высылка пяти американских дипломатов весной 1970 года и отмена визита ВМС США в Могадишо; статьи об активных мерах в сомалийской прессе; и покупка для Москвы американских и других западных технологий, экспорт которых в Советский Союз был запрещен правилами COCOM.90 Мотивы КЕРЛА были как идеологическими, так и корыстными. После получения американской технологии от итальянского источника для дальнейшей передачи в Москву в 1972 году ему было выделено 5000 долларов.91 Коллега КЕРЛА по SRC, подполковник Салах Гавейре Кеди (кодовое имя ОПЕРАТОР), который проходил подготовку в Военной академии имени Фрунзе в Москве, был завербован в качестве агента КГБ. Однако в 1971 году Гавейре Кеди вместе с вице-президентом Мухаммедом Айнанче был обвинен в подготовке убийства Сиада Барре. Оба были признаны виновными в государственной измене и публично казнены.92
  
   Наиболее очевидным влиянием КГБ на недавно созданную Сомалийскую Демократическую Республику была его руководящая роль в создании Службы национальной безопасности (СНБ), возглавляемой зятем Сиада Барре Ахмадом Сулейманом Абдуллой, которая, как позже признал начальник полиции Джама Мухаммад Галиб, обладала "неограниченными полномочиями по поиску, арест, содержание под стражей без суда и следствия и пытки ... Пропаганда лозунгов Сиада Барре и преследование диссидентов, реальных и воображаемых, вскоре стали повседневной рутиной. "93 Центр, несомненно, не смог оценить жестокую иронию ареста агента КГБ Гавейре Кеди сомалийской службой безопасности, которую он обучил. Однако он смог скормить дезинформацию СНБ, предназначенную для усиления его недоверия к Соединенным Штатам. При содействии Службы А резидентура в Могадишо состряпала отчеты о том, что ЦРУ собирало разведданные о сомалийской армии для передачи Эфиопии, с которой Сомали находилась в конфликте из-за сомалийскоязычного эфиопского региона Огаден. КГБ утверждал, что целью визита посла США с сотрудником резидентуры ЦРУ в Могадишо в Аддис-Абебу весной 1972 года была передача этих разведданных.94
  
   Позже, в 1972 году, Андропов совершил личную инспекционную поездку в Сомали - определенное свидетельство того значения, которое он придавал этому как области деятельности КГБ. В 1973 году он пригласил Сулеймана на переговоры в Москву. К 1974 году в Сомали находилось примерно 3600 советских советников, из них около 1600 военнослужащих. 11 июля 1974 года Советский Союз и Сомали подписали Договор о дружбе и сотрудничестве, первый Договор между Москвой и государством черной Африки, который предоставил советскому флоту доступ в стратегический порт Бербера. К 1976 году советская военная помощь превратил маленькое Сомали в четвертое по вооруженности государство Африки к югу от Сахары (после гораздо более крупных Нигерии, Заира и Эфиопии). В речи на Двадцать пятом съезде КПСС в Москве в феврале 1976 года Сиад Барре заявил, что Сомали является "неотъемлемой частью мирового революционного движения". Однако место Сомали в советской орбите было менее безопасным, чем предполагала его риторика. Исторически мусульмане, говорящие на сомалийском языке, считали себя выходцами из арабских стран, и в 1974 году Сомали вступила в Лигу арабских государств, спонсируемую Саудовской Аравией, одним из фаворитов Москвы. Сомалийская "революция" продвинулась немногим дальше уровня революционной риторики. Хотя большая часть сомнений Москвы была высказана в частном порядке, один советский комментатор публично заметил в 1976 году, что, несмотря на некоторые национализации Сомали, "активность частного сектора не уменьшилась".95 Кастро сообщил после визита в Сомали в марте 1977 года, что "сила и влияние правой группировки продолжают расти. Министр внутренних дел [и начальник службы безопасности] Сулейман делает все возможное, чтобы сблизить Сомали с Саудовской Аравией и империалистическими странами. "96 Вскоре после этого Советский Союз фактически отказался от позиции, которую он занял в Сомали, в пользу того, что казалось более многообещающими перспективами в других странах Африканского Рога.
  
   25
  
   От оптимизма к разочарованию
  
   К середине 1970-х годов основные надежды КГБ на африканскую революцию были сосредоточены на бывших португальских колониях Анголе и Мозамбике. В Анголе, самой богатой из португальских колоний, за падением португальского правления последовала гражданская война, в ходе которой марксистскому народному движению за свободу Анголы (МПЛА) противостояли немарксистский Национальный фронт освобождения Анголы (ФНОА) и Национальный союз за полную независимость Анголы (УНИТА), у которого были разные региональные опорные пункты.1 В начале 1970-х годов, за исключением твердого ядра сторонников Нето среди африканистов Центра, Москва в значительной степени утратила доверие к его руководству МПЛА. Как позже признал Нето, потеря большей части советской поддержки поставила МПЛА на грань поражения.2 Однако после "Революции красных гвоздик" в Португалии в апреле 1974 года лидер португальских коммунистов и просоветский лоялист Альваро Куньял, вошедший в коалиционное правительство, возглавляемое социалистами, призвал Москву возобновить поставки оружия МПЛА.3 Невыполнение этого требования может привести к победе ФНОА, которую ранее поддерживали как Соединенные Штаты, так и Китай, и УНИТА, который в прошлом также пользовался поддержкой Китая и вскоре получит поддержку Южной Африки. Резидентуры КГБ в Алжире, Бамако, Браззавиле, Дакаре, Дар-эс-Саламе, Лусаке, Могадишо, Найроби и Рабате получили срочные указания направить агентов и конфиденциальные контакты в Анголу и Мозамбик для получения информации о ситуации из первых рук.4
  
   В декабре 1974 года Политбюро одобрило предложения о поставках МПЛА тяжелого вооружения и боеприпасов через Конго (Браззавиль). Однако советский посол в Браззавиле предостерег от опасности втягивания в гражданскую войну, в которой, по его прогнозу, поддержка США и Китая даст "реакционерам" из ФНОА и УНИТА преимущество. Вместо этого Москва поддержала попытки африканских лидеров убедить три ангольских освободительных движения присоединиться к переговорам с португальцами об упорядоченной передаче власти. Эти переговоры привели к Алворскому соглашению от января 1975 года, по которому Португалия согласилась передать власть 11 ноября коалиционному правительству представителей МПЛА, ФНОА и УНИТА. Однако ни одна из трех групп не восприняла идею коалиционного правительства всерьез, и с начала весны Кастро, сильный личный сторонник Нето, оказывал все большее давление на Москву с целью оказания вооруженной поддержки МПЛА. К началу лета около 250 кубинских офицеров были отправлены в Анголу, где они выполняли роль своего рода генерального штаба Нето в планировании операций, а также обучении сил МПЛА. Кастро рассматривал Анголу как возможность заявить о себе как о великом революционном лидере на мировой арене и возродить угасающий революционный пыл у себя дома. В июле президент Форд и его "Комитет сорока", который курировал тайные операции, санкционировали крупномасштабную тайную поддержку ЦРУ ФНОА и УНИТА через Заир и Замбию, враждебные МПЛА. В начале августа первые южноафриканские войска вошли в южную Анголу. К середине месяца МПЛА перешла к обороне, отступая к столице Луанде.5
  
   Кастро ответил личным обращением к Брежневу с просьбой о широкомасштабной поддержке МПЛА и отправке осенью первых кубинских боевых частей в Луанду. Однако многие в Москве продолжали считать Нето индивидуалистом. Заместитель министра иностранных дел СССР Василий Кузнецов в частном порядке сказал в 1975 году: "Он нужен нам только на определенный период. Мы знаем, что он был болен ... И психологически он не так уж надежен. "6 Политбюро, как и Министерство иностранных дел, не желало рисковать полномасштабным вмешательством в гражданскую войну в Анголе и цеплялось за нереалистичную надежду на то, что Соглашение Алвор можно реанимировать и убедить три освободительных движения урегулировать свои разногласия.7 Задача передать это сообщение Нето была поручена в октябре не дипломату, а его первому куратору Олегу Нажесткину, тогдашнему руководителю ангольского отделения FCD. Перед отъездом Нажесткин был вынужден как Министерством иностранных дел, так и Международным департаментом, чьи взгляды он нашел "узкими и зашоренными", "убедить" Нето в преимуществах объединения с ФНОА и УНИТА - политика, которую сам Нажесткин считал совершенно невыполнимой. К тому времени , когда Нажесткин добрался до Браззавиляоднако по пути в Луанду усиление гражданской войны привело к изменению взглядов в Москве, несмотря на продолжающийся скептицизм в Министерстве иностранных дел.8 В докладе FCD Политбюро, подписанном Виктором Чебриковым, заместителем председателя КГБ, предупреждалось, что без внешней поддержки МПЛА не сможет удержать Луанду. Телеграмма из Центра уполномочила Нажесткина сообщить Нето, что Советский Союз готов 11 ноября установить дипломатические отношения с правительством МПЛА, в состав которого не входят представители ФНОА или УНИТА, и оказать ему военную помощь. Нажесткин вылетел из Браззавиля в Луанду 2 ноября и обнаружил, что город находится в осаде." его отвезли к Отель "Тиволи", где иностранных сторонников МПЛА размещали бесплатно и кормили фасолевым супом один раз в день. Первой проблемой Нажесткина было найти Нето, которого не предупредили о его прибытии и который жил в секретном месте за пределами Луанды, охраняемом кубинскими войсками. По прибытии в "Правдурепортеру, остановившемуся в "Тиволи", однако он знал кое-что о кубинской военной миссии, недавно брал интервью у Нето и отвез Нажесткина в штаб-квартиру Нето. Хотя была уже глубокая ночь, Нето все еще работал в своем кабинете и спросил его, пришел ли он, чтобы предпринять еще одну попытку убедить его "объединиться с врагами ангольской революции". Нажесткин решил, что, если он не будет откровенен, он не вернет доверие Нето. Он признал, что были чиновники в Министерстве иностранных дел и международном департаменте, которые просили его сделать именно это, прежде чем он покинул Москву, но с тех пор возобладали более мудрые советы, и он был уполномочен предложить независимому правительству МПЛА полную поддержку. Нето пролил то, что Нажесткин описывает как несколько "мужественных" слез радости, а затем сказал ему: "Наконец-то, наконец-то нас поняли. Это означает, что мы будем работать вместе, работать вместе и бороться вместе. Кубинцы, дорогие друзья, помогают нам, но без Советского Союза нам было очень, очень трудно. Теперь мы уверены в победе." Двое мужчин продолжали разговаривать до рассвета.9
  
   Массовая переброска советских войск и советского оружия по воздуху на Кубу позволила переломить ход гражданской войны. Не меньшее значение имело прекращение поддержки США противников МПЛА. 13 декабря тайная операция ЦРУ в Анголе внезапно перестала быть тайной. Статья на первой полосе "Нью-Йорк таймс" раскрыла как масштаб операции Агентства по поддержке ФНОА и УНИТА, так и тот факт, что пятью месяцами ранее Натаниэль Дэвис, помощник госсекретаря по делам Африки в Государственном департаменте, подал в отставку в знак протеста против этого. Конгресс отреагировал, проголосовав за прекращение всей тайной помощи США любой фракции в Анголе. Впервые в американской истории президент был вынужден прекратить тайную операцию за границей, которой он был лично предан. На гневном неофициальном брифинге Генри Киссинджер осудил Форда за то, что он позволил Конгрессу жестко влиять на его внешнюю политику.10 Унижение ЦРУ было встречено ликованием в Центре. По словам высокопоставленного советского дипломата (а позже перебежчика) Аркадия Шевченко, Москва пришла к выводу, что "Соединенным Штатам не хватало воли в Африке", точно так же, как они потеряли волю к войне во Вьетнаме: "После унижения во Вьетнаме в 1975 году партийные активисты все чаще изображали Америку какуменьшенный соперник в Третьем мире. Хотя некоторые эксперты заняли более осторожную позицию, советские лидеры рассудили, что в дополнение к "вьетнамскому синдрому" у Соединенных Штатов теперь есть "ангольский синдром". "11 Нето провел ту же аналогию. 27 июля 1976 года он заявил: "Наша борьба должна продолжаться до тех пор, пока ФНЛА не будет побеждена, как американцы во Вьетнаме".12 Успех в Анголе позже вызвал у Москвы гораздо большее желание, чем в противном случае, вмешаться в Эфиопию.
  
   Хотя ФНОА фактически распалась после прекращения поддержки США, УНИТА смог продолжить боевые действия на своей родине племен на юго-востоке Анголы при поддержке Южной Африки, которая была в ужасе от перспективы появления советского сателлита на пороге. Союз УНИТА с режимом апартеида стал огромной пропагандистской победой как для Москвы, так и для МПЛА. На саммите ОАЕ в январе 1976 года государства-члены изначально были глубоко разделены по вопросу о том, чью сторону признать в гражданской войне в Анголе. Однако, когда стало известно, что южноафриканские силы сражаются на стороне УНИТА, его африканские сторонники исчезли. 10 февраля 1976 года ОАЕ официально признала Народную Республику Ангола.13
  
   Огромное количество советской пропаганды, а также оружия было доставлено в Анголу по воздуху, среди них самолет с брошюрами с речью Брежнева на Двадцать пятом (1976) съезде партии и два самолета с антимаоистскими брошюрами. Советское посольство в Луанде неубедительно заявило, что оно использовало этот объемный материал с пользой, но, должно быть, ему было трудно избавиться от комплектов собрания сочинений Ленина, которые по ошибке были отправлены во французском, а не в португальском переводе. К лету 1976 года у посольства закончились портреты Ленина, и оно послушно запросило дополнительные поставки из Москвы.14 Чтобы помочь Нето контролировать инакомыслие, советники из восточногерманской Штази создали жестокую службу безопасности, Управление информации и сегуранта Анголы (DISA), под его личным контролем, которая проводила неоднократные чистки его противников, реальных и воображаемых.15
  
   В октябре 1976 года Нето посетил Москву, чтобы подписать Договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом, обязывающий обе стороны, подписавшие договор, к взаимному военному сотрудничеству и дающий советским войскам право использовать ангольские аэропорты и гавань Луанды. "Советская помощь, - заявил Нето, - была ключевым фактором в нашем историческом развитии, в достижении независимости и в восстановлении страны".16 В то время как Москва публично приветствовала Нето как героя, ему продолжали не доверять как в Министерстве иностранных дел, так и в Международном департаменте. Хотя резидентура в Луанде поддерживала частные контакты с Нето, вероятно, ее самым важным источником для отслеживания воинственных намерений Нето в 1976 году была женщина-политический помощник. Под кодовым именем VOMUS в КГБ она стала конфиденциальным контактом резидентуры в Луанде, которая утверждала, что она оказывала "благоприятное" - несомненно, просоветское - влияние на Нето и других в руководстве МПЛА, вероятно, в противодействии маоистской идеологии. Однако в июне 1977 года она была арестована, вероятно, потому, что сочувствовала почти успешному перевороту министра внутренних дел МПЛА Нито Алвеса, более ортодоксального просоветского марксиста, и главного политического комиссара вооруженных сил Хосе Ван Дунема.17 Реакция Москвы на переворот была нерешительной. Несомненно, к негодованию Нето, он подождал четыре дня, прежде чем осудить заговорщиков. Наиболее вероятным объяснением является то, что он решил посмотреть, кто выйдет победителем, прежде чем выбирать сторону, но, как и ВОМУС, не был бы недоволен, если бы Нето был заменен во главе МПЛА.18
  
   Олег Нажесткин непреклонен в том, что с Нето несправедливо обошлись партийные бюрократы из Международного отдела, "которые хотели превратить Нето в послушный инструмент своей не всегда продуманной политики построения социализма в Африке":
  
   Он не был послушной фигурой в руках наших партийных аппаратчиков. У него всегда было свое мнение, свои взгляды на то, как действовать, как вести борьбу, как действовать в том или ином случае. И эти его мнения далеко не всегда совпадали с нашими, но он умел отстаивать свои позиции. Он не понимал, например, зачем нужно было заниматься пустой антиимпериалистической болтовней, выступать с заявлениями в поддержку советской внешней политики, с некоторыми действиями которой он, кстати, не всегда соглашался, и постоянно подписываться своим именем под различными призывами и обращениями, многиекоторые не имели конкретного, реалистического значения.19
  
   Как и в Москве, советское посольство в Луанде больше доверяло Нито Алвесу,20 а также сожалел, что его переворот провалился. Нето несколько раз жаловался Нажесткину, что Международный отдел рылся в его "грязном белье", пытаясь найти компрометирующие материалы, чтобы использовать их против него.21
  
   В отличие от освободительной войны в Анголе, в которой МПЛА пришлось бороться с соперничающими ФНОА и УНИТА, единственным движением, которое боролось против португальского правления в Мозамбике, был Фронт освобождения Мокамбики (ФРЕЛИМО). В сентябре 1974 года ФРЕЛИМО и португальское революционное правительство в Лиссабоне подписали соглашение, предусматривающее независимость в июне 1975 года. Через два месяца после соглашения, выдавая себя за корреспондента "Известий", офицер КГБ Борис Павлович Фетисов прибыл в Мозамбик с инспекционной поездкой.22 КГБ и Штази оказали доминирующее влияние на формирование в 1975 году жестокой службы безопасности Саморы Машела, Национальной службы сегуранской народной (SNASP), которая начала террор против реальных и воображаемых противников Машела. Столь же жестокое Национальное движение сопротивления (РЕНАМО), первоначально созданное Центральной разведывательной организацией Родезии (ЦРУ) в 1977 году, смогло использовать широкую сельскую оппозицию режиму ФРЕЛИМО в затяжной гражданской войне.23
  
   Распад Португальской империи положил начало тому, что президент Танзании Джулиус Ньерере назвал "второй схваткой" за Африку. Энтузиазм Москвы по поводу этой схватки значительно превысил энтузиазм Вашингтона. За пятилетний период, начинающийся в январе 1976 года, стоимость поставок советского оружия в черную Африку составила почти 4 миллиарда долларов, что в десять раз превышает стоимость поставок оружия США.24 Появление поддерживаемых Советским Союзом марксистских режимов в Анголе и Мозамбике, а также унижение ЦРУ в Анголе убедили Андропова отдать приказ о значительном усилении операций КГБ в Африке. В августе 1976 года FCD проинформировал свои африканские резидентуры:
  
   Одно из основных требований, которое СВИРИДОВ [Андропов] выдвинул к нашей работе в Африке, состоит в том, чтобы направлять резидентуры на решение крупных политических проблем. Это означает более настойчивую работу по подрыву позиций американцев и англичан в Африке и усилению советского влияния на континенте. Необходимо установить прочные позиции и каналы влияния в правящих кругах, правительствах и разведывательных службах, чтобы получать достоверные прогнозы относительно ситуации в стране и регионе в целом, а также о деятельности американцев, британцев и китайцев, и проводить широкомасштабныеразличные меры против них.25
  
   Оптимизм Андропова в отношении перспектив подрыва влияния США и Великобритании в Африке и продвижения Советского Союза проистекал не только из создания марксистско-ленинских однопартийных государств в Анголе и Мозамбике, но и из растущего числа свидетельств того, что Эфиопия следует в том же направлении.26
  
   Прозападный режим в Эфиопии рухнул почти в тот же момент, что и Португальская империя. 12 сентября 1974 года Хайле Селассие, император Эфиопии, избранник Бога и Лев-победитель из колена Иудина, был арестован подполковником Менгисту Хайле Мариамом и группой молодых армейских офицеров и отправлен в тюрьму на заднем сиденье "Фольксвагена". Хайле Селассие позже был помещен под домашний арест в своем дворце, где год спустя он был задушен, вероятно, самим Менгисту, и похоронен под уборной в дворцовом саду.27 Власть перешла к военной хунте, известной как Дерг (на амхарском - комитет). Радио Москвы заявило, что перемены в Эфиопии были "не просто обычным военным переворотом".28 "Правда" высоко оценила революционные последствия национализации земли 1975 года. Но когда позже в том же году Дерг попросил предоставить ему советское оружие, Москва потянула время и намекнула, что присутствие "прозападных" членов Дерг затрудняет принятие такого решения.29 20 апреля 1976 года Дерг объявил подробную политическую программу "Национально-демократическая революция", которая легла в основу рабочего союза с просоветским марксистским МЕЙСОНОМ (амхарская аббревиатура для всеэфиопского социалистического движения), посвященного созданию "народно-демократической республики". Однако, несмотря на эту оптимистичную риторику, сама Эфиопия, казалось, была на грани распада: сепаратистские движения в нескольких пограничных провинциях, серия местных восстаний в других местах и несколько тысяч арестов в Аддис-Абебе за контрреволюционную деятельность. В этот критический момент, когда Эфиопия была близка к гражданской войне, Дерг нашла решающую поддержку в Москве. За визитом высокопоставленной делегации Дерг в Москву в июле 1976 года пять месяцев спустя последовало секретное соглашение о поставках советского оружия.30
  
   Менгисту тем временем укрепил свою власть в Дерге, убивая одного за другим своих соперников, как реальных, так и воображаемых.31 В сентябре 1976 года Дерг объявил о введении суммарной казни для "контрреволюционеров". Параноидальные наклонности Менгисту еще больше усилились после покушения на его жизнь в октябре. Последовавшая за этим кровавая бойня не произвела на Москву никакого впечатления. "Правда" сообщила, что, столкнувшись с неизбежным "обострением классовой борьбы", прогрессивное правительство в Аддис-Абебе успешно "ликвидировало контрреволюционные банды" при поддержке широких масс эфиопского общества.32 В своей речи 17 апреля 1977 года Менгисту начал яростную атаку на "врагов революции" и в экстраординарной постановке параноидального театра разбил три стеклянные бутыли с чем-то похожим на кровь. Разбитые бутылки и пролитая из них кровь символизировали, по его словам, трех врагов, которых революция должна уничтожить: империализм, феодализм и капитализм. Месяц спустя Фонд "Спасем детей" сообщил, что среди предполагаемых контрреволюционных жертв кровавой бани Менгисту были не только взрослые, но и 1000 или более детей, в основном в возрасте от одиннадцати до тринадцати лет, чьи тела были оставлены лежать на улицах Аддис-Абебы. Позже Amnesty International подсчитала, что во время Красного террора 1977 и 1978 годов погибло в общей сложности полмиллиона человек. От семей жертв часто требовали возместить стоимость убивших их пуль.33
  
   Параноидальное состояние Менгисту было легко использовано активными мерами КГБ, направленными на усиление его опасений заговоров ЦРУ против него. Операция "ФАКЕЛ" использовала серию поддельных документов, предположительно исходящих из резидентуры ЦРУ в Найроби (на самом деле почти наверняка состряпанных Службой А), чтобы раскрыть несуществующий империалистический заговор с участием Судана, Саудовской Аравии, Сомали, Египта и Кении, а также Соединенных Штатов с целью свержения режима Менгисту, убийства его лидерови вторгнуться в Эфиопию как из Судана, так и из Кении. Несомненно, к радости Центра, в сентябре 1977 года взволнованный Менгисту лично обратился к советскому послу в Аддис-Абебе за "необходимой политической и военной поддержкой в этот критический момент", чтобы разобраться с заговором. Послу удалось сохранить невозмутимое выражение лица на протяжении всей встречи с Менгисту и передать запрос в Москву.34
  
   Москва надеялась избежать необходимости выбирать между двумя соперничающими самопровозглашенными марксистскими режимами на Африканском Роге, полагая, что, будучи поставщиком оружия как в Эфиопию, так и в Сомали, она сможет выступить посредником в урегулировании между ними. В марте советское предложение о создании марксистско-ленинской конфедерации Эфиопии, Сомали, Южного Йемена и Джибути (которая должна была стать независимой в июне) было одобрено Менгисту, но отвергнуто Сиадом.35 Сомалийцы уже начали поддерживать освободительное движение на юго-востоке Эфиопии. В июне 1977 года, напуганный советскими поставками оружия в Эфиопию и делая ставку на перспективу военной поддержки США, Могадишо начал вторжение, которое продвинулось вглубь эфиопской территории. Вынужденная выбирать между Эфиопией и Сомали, Москва выбрала Эфиопию. Его мотивы были больше связаны с реальной политикой, чем с идеологией. Население Эфиопии в десять раз превышало население Сомали, и она имела еще более важное стратегическое положение, контролируя морские пути для поставок нефти из Персидского залива на Запад.36 В июле 1977 года Советский Союз отозвал из Сомали 1000 своих советников. В ноябре Сомали объявила, что она аннулировала свой Договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом и что она приостановила дипломатические отношения с Кубой.37
  
   Хотя вторжение в Сомали позволило Менгисту мобилизовать поддержку войны практически со стороны всех слоев эфиопского общества, без массированной военной помощи со стороны Советского Союза и его союзников дерг не смог бы выжить.38 В разгар поставок советского оружия в Эфиопию зимой 1977-78 годов, в критический момент ее войны с Сомали, советские военно-транспортные самолеты, по сообщениям, приземлялись каждые двадцать минут в течение трех месяцев. По оценкам, в операции, координируемой с помощью советского военного разведывательного спутника, было задействовано 225 самолетов. Одновременно 17 000 кубинских военнослужащих были переброшены по воздуху из Анголы, чтобы присоединиться к 1000 советских военных советников и 400 восточных немцев, которые обучали подразделения разведки и внутренней безопасности.39 К марту 1978 года сомалийцы потерпели решительное поражение. Среди агентов КГБ, которых, по-видимому, оттолкнула советская поддержка Менгисту, был РАШИД, один из ведущих сомалийских журналистов, чьи контакты включали Сиада Барре. Заметки Митрохина отражают напряженные усилия КГБ по поддержанию его лояльности:
  
   В 1978 году резидентура вбила в РАШИДА элементарные факты о том, что только СССР выступал за международную разрядку и мирное сосуществование и поддерживал арабские интересы. Ему были указаны политические ошибки сомалийского руководства в решении территориальных споров с Эфиопией и Кенией, была изложена истинная позиция в районе Африканского Рога, и ему был показан агрессивный характер политики США, касающейся решения этой проблемы, и роль Саудовской Аравии, какострие борьбы против национально-освободительного движения на африканском континенте.
  
   РАШИДА, похоже, это не убедило, и контакт с ним был прерван.40
  
   Лояльность Менгисту Москве, напротив, казалась полной. Каждое первое мая его войска проходили парадом по Аддис-Абебе под гигантскими портретами Ленина. Даже спустя годы в изгнании после распада Советского Союза Менгисту с ностальгией вспоминал, как Брежнев впервые заключил его в медвежьи объятия: "С того момента Брежнев стал для меня как отец. Мы встречались еще двенадцать раз, всегда в Советском Союзе. Каждый раз, прежде чем рассказать ему о наших проблемах, я говорил: "Товарищ Леонид, я ваш сын, я всем вам обязан". И я действительно чувствовал, что Брежнев был мне как отец. "
  
   12 сентября 1978 года, в четвертую годовщину свержения Хайле Селассие, Менгисту председательствовал на торжествах, восседая в одиночестве на великолепном троне в позолоченном кресле, обитом красным бархатом. В то время как Фидель Кастро, как почетный гость, сидел в кресле справа от него, другие члены Дерг, впервые на официальном мероприятии, были отведены на боковые трибуны. Присутствие Кастро, казалось, освятило диктатуру Менгисту. И Гавана, и Москва закрывали глаза на кровавую бойню, которая была одной из отличительных черт Народно-Демократической Республики Эфиопии под его руководством.41 Однако, по крайней мере, один из самых ценных контактов КГБ в Аддис-Абебе, ДЮК, сообщил резидентуре, что он обвиняет Советский Союз в поддержке жестокой диктатуры Менгисту.42
  
   Внезапный и драматический подъем марксистских режимов в Анголе, Мозамбике, Гвинее-Бисау и Эфиопии придал новый импульс попытке свержения режима белых поселенцев Яна Смита в Родезии. Москва продолжала поддерживать ЗАПУ, возглавляемую Джошуа Нкомо, который был освобожден из тюрьмы в 1974 году, а не ЗАНУ Мугабе. Хотя Нкомо не был марксистом, он принимал видное участие в советских организациях фронта в качестве члена исполнительного органа Организации солидарности народов Африки и Азии (AAPSO), а затем вице-президента Всемирного совета мира.43 Неполные и фрагментарные заметки Митрохина о ЗАПУ указывают на девять агентов КГБ, по крайней мере восемь из которых прошли военную подготовку или учились в России и, по-видимому, были завербованы там. Самым важным агентом ЗАПУ, выявленным Митрохиным, был НЕД, член Военного совета из пяти человек, возглавляемого Нкомо, который принимал все стратегические решения. Хотя Митрохин не приводит подробностей разведданных, предоставленных NED, они были высоко оценены Центром. Предположительно, из-за того, что большая часть разведданных НЕДА была военной, он был передан под контроль ГРУ в 1976 году - но, что наиболее необычно, Центральный комитет также уполномочил КГБ поддерживать с ним связь (определенный признак важности, придаваемой ему Центром).44 Вероятно, были и другие проникновения ГРУ в ЗАПУ. Единственный другой агент ЗАПУ, идентифицированный Митрохиным, АРТУР, который был завербован во время прохождения курса военной подготовки в Симферополе, разорвал контакт с КГБ после своего возвращения в Африку.45 Остальные семь новобранцев ЗАПУ, по-видимому, были классифицированы как конфиденциальные контакты, а не агенты. Тот факт, что, как и АРТУР, трое из них (ПОЛ,46 ШЕРИФ47 и ШИРАК48) прервали контакт, когда вернулись в Африку, предполагает, что они возмущались давлением, оказываемым на них во время военной подготовки, чтобы они сотрудничали с КГБ, но чувствовали, что не могут отказаться, пока не покинут Советский Союз. Наиболее продуктивным из конфиденциальных контактов, которые оставались в контакте с КГБ, по-видимому, был РИК, который, хотя и занимал лишь среднее положение в руководстве ЗАПУ, по сообщениям, был близок к Джошуа Нкомо и его начальнику военного штаба. Согласно заметкам Митрохина в его личном деле, РИК был "конспиративным, честным и добросовестным в своей работе. За предоставленную им информацию ему заплатили не более 5000 мозамбикских эскудо, а также несколько подарков."49
  
   Нкомо провел большую часть переговоров о поставках советского оружия вооруженному крылу ЗАПУ, Народно-революционной армии Зимбабве (ЗИПРА), через советского посла в Лусаке Василия Григорьевича Солодовникова, который, как позже признал Нкомо в своих мемуарах, как правило, считался "связанным с КГБ". Солодовников был одним из ведущих советских экспертов по Африке, но, похоже, был лишь случайным сотрудником КГБ, а не офицером разведки. По словам Нкомо, "Он был очень милым парнем, и мы очень хорошо ладили на личном уровне. Более того, он был полностью профессионалом в своей работе, и если вы обсуждали с ним запрос, вы могли быть уверены, что он скоро попадет в повестку дня комитета правых в Москве, и решение будет принято без особых задержек ". У Нкомо была "обширная переписка" и по крайней мере одна встречас Андроповым, на котором он обсуждал "подготовку сотрудников службы безопасности [ЗАПУ]". Кубинское DGT также предоставило ЗАПУ советников по разведке.50
  
   Однако внутренняя информация и влияние Москвы на ЗАПУ оказались малоэффективными, поскольку она навязала ЗИПРЕ ошибочную стратегию, которая уменьшила ее влияние в пользу ее соперника ЗАНУ, Африканской освободительной армии Зимбабве (ЗАНЛА). По совету советского союза ЗИПРА попыталась превратиться в обычные силы, способные начать трансграничное вторжение, которое установило бы контроль над достаточной территорией Родезии, чтобы дать ей серьезные политические рычаги влияния при определении мирного урегулирования. Однако при этом она создала военные лагеря в Замбии, Танзании и Анголе, которые были гораздо более легкими целями для нападения со стороны сил безопасности Родезии, чем более мобильные и неуловимые партизанские группы. В ходе серии трансграничных рейдов весной и летом 1979 года родезийская армия и военно-воздушные силы уничтожили способность ЗИПРА эффективно действовать на территории Родезии до прекращения огня в конце года.
  
   ЗАНЛА, напротив, добилась гораздо большего успеха благодаря стратегии, основанной на проникновении партизанских групп со своих баз в Мозамбике через границу с Родезией и завоевании поддержки в сельской местности. Несмотря на военное превосходство, силы безопасности Родезии потеряли контроль над сельским населением, а вместе с ним и войну. Как отметил один наблюдатель, "настоящая проблема заключается в том, что родезийские военные неправильно понимают природу войны, которую они ведут. Они не смогли понять, что война, по сути, политическая, а не военная, и что партизанам нет немедленной необходимости быть эффективными в военном отношении. "51
  
   В 1977 году, писал шеф разведки Родезии Кен Флауэр, "Страна прошла точку невозврата в своей борьбе с африканским национализмом - никакого политического урегулирования, никакого ответа на войну". Для правительства белых поселенцев Иэна Смита разведданные Флауэра "были нежелательны, потому что они были неприятны".52 Однако в 1979 году белое меньшинство Родезии наконец смирилось с неизбежным и проголосовало за правление большинства. К разочарованию как Москвы, так и АНК, ЗАНУ Мугабе, а не ЗАПУ Нкомо, одержал безоговорочную победу на выборах 1980 года. Накануне выборов начальник разведки Нкомо Думисо Дабенгва написал Андропову письмо с просьбой продолжать оказывать поддержку ЗАНУ.53 Однако после обретения Зимбабве независимости в апреле 1980 года Центр опасался, что Мугабе затаит обиду за поддержку, которую он оказал его сопернику. Он разослал циркулярные телеграммы в резидентуры в Африке, Лондоне и других местах с призывом предоставить подробные разведданные о его политике в отношении Советского Союза.54
  
   Независимость Зимбабве оставила режим апартеида в Южной Африке и его колонию в Юго-Западной Африке (теоретически мандат Лиги Наций, предоставленный в 1919 году)55 как единственный оставшийся на континенте режим белого меньшинства. После победы МПЛА в 1975 году Народная организация Юго-Западной Африки (СВАПО) смогла создать партизанские базы в Анголе, которые снабжались советским оружием и обучались. В 1976 году лидер СВАПО Сэм Нуйома (впоследствии первый президент независимой Намибии) нанес два визита в Москву.56 Примерно в это же время КГБ удалось завербовать двух основных агентов внутри СВАПО: родственника Нуйомы под кодовым именем КАСТОНО, который позже также действовал как кубинский агент;57 и член Центрального комитета СВАПО под кодовым именем ГРАНТ, который был завербован в Замбии и получал плату за разведданные об освободительных движениях на юге Африки, а также о деятельности Китая и западных стран в регионе.58 В 1977 году Кастро оказал Нуйоме героический прием и обычные революционные медвежьи объятия во время двух визитов на Кубу. СВАПО было разрешено открыть офис в Гаване, и кубинцы проводили военную подготовку как на Кубе, так и в Анголе. В 1981 году Нуйома присутствовал на съезде КПСС в Москве.59
  
   В утверждении Нуйомы о праве СВАПО на власть слышался авторитарный оттенок. В 1978 году он заявил: "Мы не боремся даже за правление большинства. Мы боремся за захват власти в Намибии на благо намибийского народа. Мы революционеры. Мы не контрреволюционеры".60 Начиная с 1976 года периодически происходили чистки в основном невинных членов СВАПО, подозреваемых в предательстве со стороны Нуйомы и других членов руководства. Как говорится в одном авторитетном исследовании, "Все больше и больше самых ярких и критически настроенных умов движения покидали свои посты".61 На военном уровне СВАПО не могло сравниться с Силами обороны Южной Африки. Намибия была обязана своей независимостью не столько партизанской войне, сколько переменам в Южной Африке, которые подорвали волю Претории сохранить контроль над ней.62
  
   В июне 1976 года беспорядки в поселках Соуэто за пределами Йоханнесбурга, жестоко подавленные полицией, стрелявшей боевыми патронами, сделали расовую напряженность в Южной Африке главной новостью во всем мире. Однако восстание в Соуэто было далеко не организовано АНК, а представляло собой спонтанный протест, начатый школьниками, протестующими против распоряжения правительства о том, что половина их уроков должна проводиться на африкаанс. Гнев молодых городских чернокожих, разочарованных третьесортным образованием и мрачными перспективами трудоустройства, на которые их обрек расистский режим в Претории, захлестнул с новой силой. Только Дурбан среди южноафриканских городов избежал беспорядков, которые распространились по всей стране и привели к гибели более 600 человек. Власть государства апартеида так и не восстановила свою прежнюю самоуверенность.
  
   Партизанская война АНК заняла еще четыре года, прежде чем она смогла поколебать доверие южноафриканских сил безопасности. SACP стремилась поддерживать моральный дух партийного подполья, распространяя секретные брошюры, в которых говорилось, что "Секретность помогла нам перехитрить врага":
  
   Враг пытается создать впечатление, что вести незаконную работу невозможно. Правители хвастаются всеми нашими людьми, которых они убили и захватили в плен. Они указывают на борцов за свободу, запертых в тюрьмах. Но многое из этих разговоров - чистый блеф. Конечно, невозможно вести борьбу без потерь. Однако сам факт того, что Коммунистическая партия Южной Африки и Африканский национальный конгресс пережили годы нелегальности, является доказательством того, что режим не может остановить нашу благородную работу. Именно потому, что мы осваивали секретную работу, нам удавалось все больше и больше перехитрить врага.
  
   Основное обучение "секретной работе" проводилось КГБ, на что указывают инструкции по подпольным операциям, распространяемые в Умконто ве Сизве, которые следовали классическим советским разведывательным традициям. Подчеркивалось, что успех в подпольной войне требует, чтобы "каждый [должен] строго следовать организационным и личным правилам поведения", изложенным в инструкциях. Лазутчики должны быть "уничтожены - там, где они представляют серьезную опасность для выживания товарищей, и другого пути нет".63
  
   В июне 1980 года группа специальных операций "Умконто ве Сизве" под командованием Джо Слова, лоялиста Москвы, который шесть лет спустя стал генеральным секретарем SACP,64 совершил четыре одновременных нападения на нефтехранилища и нефтеперерабатывающий завод, вызвав огромные пожары, которые полыхали неделю и были видны на многие мили вокруг. Группой, которая руководила нападением, командовал другой член SACP, Моцо Мокгабуди (более известный под псевдонимом Обади), который прошел обширную военную подготовку в Советском Союзе и руководил тренировочным лагерем АНК для диверсий в Анголе при содействии советских советников.65 Как и в случае с другими освободительными движениями, КГБ (и, несомненно, ГРУ) использовал курсы военной подготовки для АНК в Советском Союзе как возможность попытаться завербовать конфиденциальных контактов и агентов. Давление, которое он оказывал, по крайней мере, на некоторых потенциальных новобранцев, оказалось, как и на учебных курсах ЗАПУ, контрпродуктивным. Митрохин сделал краткие заметки о делах двух членов АНК, завербованных во время обучения в Симферополе, АЛЕКСА66 и ПОЭТ.67 Оба разорвали контакт с КГБ после отъезда из Советского Союза.
  
   Хотя КГБ стремилось вербовать агентов среди некоммунистических членов АНК, в SACP это было запрещено. Отношения с SACP, как и с другими братскими партиями, были главной обязанностью Международного отдела ЦК КПСС. Однако КГБ использовался для передачи средств как АНК, так и SACP. Олег Гордиевский, который был направлен в лондонскую резидентуру летом 1982 года, лично передал Юсуфу Даду, генеральному секретарю SACP, в течение следующих шести месяцев сумму, эквивалентную в долларах США 118 000 фунтов стерлингов для АНК и 54 000 фунтов стерлингов для SACP. Вместо того, чтобы положить деньги в портфель, Даду распихал их по всем карманам своего костюма и пальто. Гордиевский наблюдал, как худощавое тело Даду заполнилось долларовыми купюрами, прежде чем он покинул советское посольство пешком, очевидно, не заботясь о риске быть ограбленным по дороге домой. Как и остальные члены руководства SACP, Даду был убежденным сторонником Москвы, не запятнанным еврокоммунистической ересью, который поддерживал советские вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году, но также был полностью предан освободительной борьбе на юге Африки.68
  
   После смерти Даду в 1983 году лондонская резидентура перестала заниматься передачей средств АНК и SACP. Главной западноевропейской столицей, где КГБ поддерживал контакты со своими агентами АНК и конфиденциальные контакты, был Стокгольм, где АНК имел свой крупнейший офис за пределами Африки и получал как общественную поддержку, так и щедрое финансирование от Шведской социал-демократической партии за ее борьбу против апартеида. По мере того, как Запад постепенно становился менее слабым в своем противостоянии апартеиду, Центр начал опасаться, что АНК может все больше поддаваться искушению повернуть на запад. К началу 1980-х резидентуры КГБ в Стокгольме, Лондоне, Нью-Йорке, Париже, Риме и тех столицах Африки, где находились офисы АНК, регулярно засыпались инструкциями отслеживать контакты Запада с руководством АНК и угрозами влияния SACP. Центр быстро проявлял тревогу при малейшем идеологическом сдвиге. Например, в 1982 году лондонский офис АНК начал оказывать сопротивление нудным статьям, которые ему передавал офицер КГБ, работавший под прикрытием корреспондента информационного агентства "Новости" для публикации в африканских газетах. Не желая признавать, что проблема заключалась в посредственном качестве подготовленных им статей, Центр поручил лондонской резидентуре удвоить свои усилия по выявлению источника усиления западного влияния в АНК.69
  
   В попытке усилить подозрения африканских стран в отношении Запада Центр поддерживал поток активных мер, направленных на демонстрацию того, что Соединенные Штаты и их союзники оказывают помощь и поддержку режиму апартеида. В 1981 году в операции "ЦИКОРИЙ" использовались подделки службы А, призванные продемонстрировать, что эмбарго США на поставки оружия было обманом, и распространить сенсационную выдумку о том, что ЦРУ и западногерманская разведка замышляли поставлять Южной Африке ядерное оружие. Операция "ГОЛЬФ" в 1982 году, которая также сфабриковала доказательства секретного американского оружия материалы, были основаны на поддельном письме послу США в ООН Джин Киркпатрик от советника посольства Южной Африки в Вашингтоне, в котором передавались "наилучшие пожелания и благодарность" от главы военной разведки Южной Африки, якобы сопровождавшем подарок на день рождения, отправленный "в знак признательности от моегоправительство". Использование слова "ранее" [так в оригинале] в письме указывает на то, что, как это иногда случалось с его подделками, Служба А забыла проверить его английское написание. Тем не менее письмо было опубликовано вашингтонским корреспондентом theNew Statesman, Клаудия Райт, которая использовала его в качестве центрального элемента статьи с нападками на Джин Киркпатрик, озаглавленной "Лучший друг девушки".70 Среди измышлений Службы А в 1983 году был поддельный меморандум Специального советника президента Мобуту в Совете национальной безопасности Заира, в котором сообщалось о секретной встрече между посланниками США и Южной Африки для обсуждения путей дестабилизации правительства МПЛА в Анголе при содействии Мобуту. Помимо отправки в АНК и СВАПО, подделка была широко распространена в средствах массовой информации и успешно обманула некоторых западных, а также африканских журналистов, став центральным элементом статьи в Observer, озаглавленной "МЫ и С. Африка в ангольском заговоре". Хотя, сообщая об американских заявлениях о том, что документ был сфабрикован, The Observer придал больший вес предполагаемым доказательствам его подлинности.71 Дальнейшая служба подделки, призванные раскрыть тайное сотрудничество между Вашингтоном и Преторией, продолжались и в эпоху Горбачева, среди них письмо 1989 года от министра иностранных дел Южной Африки Пик Бота, в котором говорится о (несуществующем) секретном соглашении, заключенном с Соединенными Штатами.72 Помимо фабрикации секретных связей между Вашингтоном и режимом апартеида, наиболее успешной советской активной мерой в Африке было возложение ответственности за разрушительную эпидемию СПИДа, охватившую континент, на секретное американское наступление биологического оружия.73
  
   В начале 1980-х годов, несмотря на продолжающийся успех активных мер КГБ, в советской политике в отношении Африки произошла резкая смена настроений. В 1980 году Андропов все еще был вызывающе оптимистичен в отношении перспектив "освобождения" Анголы, Мозамбика и Эфиопии. В течение нескольких лет оптимизм Андропова испарился.74 В конце 1970-х годов гражданская война в Анголе, казалось, подходила к концу, а огромные нефтяные ресурсы Анголы вселяли оптимизм в ее экономические перспективы. Однако в начале 1980-х годов, благодаря поддержке УНИТА Южной Африкой, ожесточенные бои вспыхнули еще раз. Всего за два года (1981-82) ВНП Анголы сократился на 20 процентов. Во время визита в Анголу в 1981 году делегация КГБ во главе с Вадимом Кирпиченко, хотя и размещалась в относительной роскоши правительственного особняка, сталкивалась с регулярными перебоями в электроснабжении и водоснабжении, а также с некоторыми другими ежедневными трудностями, с которыми сталкивались даже более привилегированные слои населения Луанды. Кирпиченко обнаружил DISA, ангольскую версию КГБ, в "примитивном" состоянии, несмотря на подготовку, предоставленную советниками Штази:
  
   Повсюду чувствовалась бедность и дефицит, даже во внешнем облике старших руководителей. Уровень образования лидеров тоже был тогда крайне низким. Когда министр [государственной безопасности] представлял делегацию [КГБ] руководящему составу министерства, мы увидели главу одного департамента в пиджаке, один рукав которого был примерно на десять сантиметров длиннее другого. Мы так и не поняли, почему он не укоротил более длинный рукав, что не потребовало бы слишком больших усилий. Мы были удивлены, обнаружив трех местных португальцев среди руководящих сотрудников министерства. После торжественного представления я начал, по просьбе министра, излагать некоторые из наших оценок текущих проблем международной ситуации. Я едва успел произнести два слова, как руководящий состав министерства начал погружаться в сладкий сон.
  
   Кирпиченко настаивает, что этот невежливый ответ "никоим образом не отражал качество моей речи".75
  
   Хотя Ангола оставалась источником истощения больной советской экономики, она еще больше зависела от экспортных поступлений от нефтяных компаний США. По иронии судьбы, МПЛА была вынуждена использовать кубинские войска для защиты американских нефтяных объектов от нападения УНИТА.76 В Мозамбике, как и в Анголе, Москве пришлось столкнуться с неразрешимыми проблемами, вызванными сочетанием гражданской войны и неэффективного управления экономикой. По словам Маркуса Вольфа, многолетнего главы отдела внешней разведки Штази, "Внутренняя борьба за власть в правительстве [ФРЕЛИМО] усугублялась спорами между советскими военными и КГБ о том, как правильно уладить конфликт, который выходил из-под контроля".77 Дмитрий Волкогонов, первый историк, получивший доступ к документам Андропова в качестве генерального секретаря, приходит к выводу, что он "понятия не имел, что делать с такими "союзниками"". Еще труднее было иметь дело с Эфиопией, где Менгисту продолжал свою оргию насилия против всей оппозиции, большая часть которой была плодом его параноидального воображения. Когда политического комиссара армии Менгисту Асрата Десту спросили во время его визита в Москву в 1984 году, почему продолжается кровавая баня, он ответил: "Мы делаем то, что делал Ленин. Нельзя построить социализм без красного террора."Через две недели после возвращения Десту в Аддис-Абебу он был убит в перестрелке на заседании Революционного совета Менгисту.78
  
   В марте 1984 года, через месяц после смерти Андропова, Центр был застигнут врасплох, когда Самора Машел и президент Южной Африки П. В. Бота подписали соглашение о ненападении в Нкомати (названное так в честь города в Мозамбике, где состоялось подписание). Фотографии высокой фигуры печально известного вспыльчивого Боты по прозвищу die Groot Krokodil ("Большой крокодил"), возвышающейся над гораздо меньшим Машелом, казалось, символизировали триумф запугивающей власти Претории. В обмен на согласие ФРЕЛИМО прекратить предоставление баз для АНК Претория пообещала прекратить поддержку РЕНАМО (хотя на самом деле военная разведка Южной Африки продолжала оказывать ей некоторую скрытую помощь). Встревоженный АНК заявил, что соглашение "удивило прогрессивный мир".79 Вскоре после этого Н. В. Шишлин, консультант по иностранным делам Международного департамента (а позже и Горбачева), сообщил лондонскому посольству и резидентуре КГБ на частном брифинге, что "спасти Мозамбик" Москве не под силу; его экономика практически рухнула, а ФРЕЛИМО раздирало внутреннее соперничество. Шишлин также назвал экономические проблемы Анголы катастрофическими, а ее политическое руководство, как и мозамбикское, разделенным и некомпетентным. Он опасался, что МПЛА, как и ФРЕЛИМО, может быть вынуждена пойти на соглашение с Южной Африкой. Резидентуре КГБ в Лондоне (и, несомненно, в других столицах) было поручено собирать разведданные о том, что, как опасался Центр, представляло собой ряд потенциальных угроз советскому влиянию: среди них планы США подорвать позиции СССР на юге Африки; давление США на своих союзников с целью отказа в экономической помощи Анголе и Мозамбику; опасностьчто Ангола и Мозамбик могут перейти в сферу влияния Запада; готовность СВАПО пойти на компромисс по намибийскому урегулированию; и попытки Запада подорвать АНК или ослабить его марксистскую базу.80
  
   В основе советской политики в отношении южной Африки лежали глубокие противоречия. Несмотря на бескомпромиссное осуждение апартеида, Москва поддерживала сверхсекретные контакты с Преторией по поводу регулирования мирового рынка золота, алмазов, платины и драгоценных минералов, в котором между Советским Союзом и Южной Африкой существовало нечто, приближающееся к дуополии. Из-за чрезвычайной секретности этих контактов и возмущения, которое их публичное раскрытие вызвало бы в черной Африке, КГБ принял видное участие в их организации. В 1984 году, как раз в тот момент, когда экономика Южной Африки была на грани серьезного кризиса, Кремль решил активизировать секретные переговоры с Преторией о регулировании рынка. В предварительном порядке резидентуры КГБ в Соединенных Штатах, Великобритании, Западной Германии, Франции и Швейцарии получили задание собрать разведданные о целом ряде финансовых учреждений и предприятий Южной Африки.81 В середине 1980-х годов корпорация De Beers в Южной Африке платила Советскому Союзу почти миллиард долларов в год за поставки высококачественных алмазов. Выгодные секретные соглашения Москвы с Преторией о поддержании высоких цен на полезные ископаемые не помешали ей атаковать западных деловых партнеров Южной Африки за ведение бизнеса с апартеидом.82
  
   Эпоха Горбачева была отмечена растущим ощущением того, что участие в делах Африки к югу от Сахары представляет собой недопустимую утечку советских ресурсов, углублением пессимизма в отношении революционного потенциала региона и растущей убежденностью в том, что его многочисленные проблемы являются второстепенными для советских интересов.83 Руководству SACP, до сих пор стойким защитникам московской линии, было трудно скрыть свое разочарование. В плохо скрываемой ссоре между Горбачевым и Кастро, который все больше считал себя защитником марксистско-ленинской ортодоксии против советского ревизионизма,84 SACP безошибочно была на стороне Кастро, решив провести Седьмой съезд партии в июле 1989 года не в Москве, а в Гаване. В рамках Советского блока в центральной и Восточной Европе руководство SACP теперь обращалось за вдохновением не к ревизионистскому режиму Горбачева, а к бескомпромиссной Восточной Германии Эриха Хонеккера. На Гаванской конференции он объявил о своих амбициях "построить Восточную Германию в Африке" после окончания апартеида.85 Однако в течение следующих нескольких месяцев падение Берлинской стены и распад Советского блока убедили SACP занять более гибкую позицию.
  
   По счастливой иронии судьбы советское однопартийное государство и южноафриканский режим апартеида начали разваливаться почти в одно и то же время. Нежелание Горбачева тратить время или деньги на борьбу в Южной Африке помогло склонить АНК к переговорам. Окончание холодной войны подтолкнуло Преторию в том же направлении. В начале 1989 года Южная Африка согласилась на сделку - при совместном посредничестве Соединенных Штатов и Советского Союза - о предоставлении независимости Намибии (Юго-Западная Африка) в обмен на вывод кубинских войск из Анголы. В июле заключенный Нельсон Мандела, руководящая фигура (хотя еще и не президент) АНК, провел секретную встречу с президентом П. В. Ботой. Мандела слышал "много рассказов о его свирепом нраве": "Он казался мне образцом старомодного, упрямого, упрямого африканера, который не столько обсуждал с чернокожими лидерами, сколько диктовал им". К удивлению Манделы, он застал Боту в примирительном настроении: "Он протянул руку и широко улыбался, и фактически, с самого первого момента он полностью обезоружил меня."Однако гораздо важнее, чем перемена взглядов Боты, был огромный моральный авторитет и способность объединять южноафриканский народ, которые Мандела, как это ни удивительно, сохранил за более чем двадцать семь лет тюремного заключения. Руководство Манделы сделало больше, чем удивительно неэффективная партизанская война Умконто, чтобы создать новую Южную Африку после апартеида. В декабре 1989 года, через месяц после падения Берлинской стены, Мандела впервые встретился с преемником Боты на посту президента Ф. В. де Клерком. Сразу после встречи Мандела написал изгнанному руководству АНК в Лусаке, повторив слова Маргарет Тэтчер о Горбачеве пятью годами ранее, что де Клерк был человеком, с которым он мог вести дела.86 2 февраля 1990 года де Клерк объявил в парламенте о снятии запрета с АНК и - под громкий вздох присутствующих в зале - также с SACP. 11 февраля Мандела вышел на свободу через тюремные ворота. В августе он объявил, что АНК в одностороннем порядке приостанавливает вооруженную борьбу, начатую почти тридцать лет назад. По иронии судьбы, человеком, который убедил Манделу в том, что пришло время сделать этот исторический шаг, был не кто иной, как бывший просоветский сторонник жесткой линии Джо Слово, лидер SACP. Менее чем через три года АНК победил на первых демократических выборах в Южной Африке.87
  
   Крах советской системы в конечном счете сделал гораздо больше, чем советская политика времен холодной войны, чтобы убедить режим апартеида в том, что его время истекло. Тем не менее, для АНК советская поддержка на ранних этапах вооруженной борьбы, в то время, когда Соединенные Штаты и многие из их союзников держали его на расстоянии вытянутой руки, имела реальное значение для поддержания его в самые трудные годы. "Циники, - сказал Мандела позже, - всегда предполагали, что коммунисты использовали нас. Но кто скажет, что мы их не использовали?"88 В конечном счете, АНК выиграл больше, чем Москва, от некогда тесных отношений между ними.
  
   26
  
   Вывод: КГБ в России и мире
  
   Всего за десять лет до распада Советского Союза руководство Центра все еще сохраняло оптимизм в отношении успеха своей передовой политики в странах Третьего мира. Андропов доверительно сказал министру внутренних дел Вьетнама Фам Хунгу во время его визита в Москву в октябре 1980 года:
  
   Советский Союз не просто говорит о мировой революции, но фактически помогает ей. СССР наращивает мощный военный и экономический потенциал, который является надежной защитой для социалистических стран и других прогрессивных сил в мире ... Почему США и другие западные страны договорились о разрядке в 1970-х годах, а затем изменили свою политику? Потому что империалисты поняли, что снижение международной напряженности работает на благо социалистической системы. В этот период были освобождены Ангола, Мозамбик, Эфиопия и Афганистан.1
  
   В то же время будущий директор по информационным технологиям Роберт Гейтс отметил: "В Вашингтоне ощущалось, что Советы и их заместители "маршируют" по всему миру"2 а также в Москве. Победившие сандинисты в Никарагуа тайно проинформировали Москву о своем намерении превратиться в марксистско-ленинскую "авангардную партию", которая в союзе с Кубой и Советским блоком распространит революцию по всей Центральной Америке.3 Андропов был не в настроении приостанавливать продвижение "мировой революции" в надежде восстановить разрядку в начале 1970-х годов. Его враждебность и подозрительность по отношению к Соединенным Штатам достигли необычайной кульминации после инаугурации Рональда Рейгана в качестве президента в январе 1981 года. Четыре месяца спустя КГБ и ГРУ совместно приступили к операции "РАЙАН", крупнейшей советской разведывательной операции времен холодной войны, направленной на выявление - в действительности несуществующих - планов администрации Рейгана по нанесению первого ядерного удара.4
  
   К тому времени, когда РАЙАН начал, Брежнев делал немногим больше, чем штамповал политику, проводимую другими. Когда Валерий Болдин стал помощником Михаила Горбачева в 1981 году, он был потрясен, наблюдая, как Брежнев на заседаниях Политбюро сидит с отсутствующим взглядом:
  
   Чаще всего он зачитывал записку, подготовленную для него его помощниками, напечатанную очень крупными буквами на специальной пишущей машинке. Он часто так запутывался, что перечитывал одни и те же предложения снова и снова, а затем жалобно оглядывался вокруг, как бы признавая свою беспомощность.5
  
   Когда Брежнев вступил в заключительную, унизительную фазу своего длительного физического и умственного упадка, Андроповым двигала решимость сменить его на посту советского лидера, положить конец "эре застоя" (как ее позже назвали) у себя дома, противостоять предполагаемой ядерной угрозе режима Рейгана и консолидироватьсоветская победа над Главным противником в Третьем мире. Чтобы подготовиться к более динамичной эпохе, которую он намеревался открыть, Андропов принял беспрецедентное решение предпринять то, что по сути было первыми советскими активными мерами, когда-либо применявшимися против советского лидера. Андропов цинично предложил усилить личный авторитет Брежнева путем более частых выступлений по телевидению - с реальным намерением выставить на всеобщее обозрение растущую немощь и растерянность Генерального секретаря и тем самым продемонстрировать необходимость его собственного более энергичного руководства. Дряхлость Брежнева стала доминирующей темой в частных политических анекдотах, которые для большинства советских граждан были единственной доступной формой политического инакомыслия. Среди них была и эта версия распорядка дня Брежнева:
  
   9 утра: реанимация
  
   10 утра: завтрак
  
   11 часов утра: вручение медалей
  
   12 часов дня: подзарядка его батарей
  
   2 часа дня: обед
  
   4 часа дня: вручение медалей
  
   6 часов вечера: подписание важных документов
  
   8 часов вечера: клиническая смерть
  
   9 часов вечера: реанимация
  
   Помимо того, что у западных журналистов и спецслужб было больше возможностей наблюдать за ухудшающимся здоровьем Генерального секретаря, они также получали сенсационные истории, раскрывающие, что КГБ расследовал действия членов семьи и ближайшего окружения Брежнева на предмет коррупции. Например, сообщалось, что у дочери Брежнева Галины был роман с московским плейбоем по прозвищу "Борис Цыган", который, как утверждалось, был частью преступной группировки, занимающейся контрабандой бриллиантов, в которую входили сотрудники Московского государственного цирка. Муж Галины, генерал Юрий Чурбанов, был уволен с поста заместителя министра внутренних дел, и ходили слухи о самоубийствах и даже убийствах среди тех, кто запутался в паутине коррупции.6
  
   Когда Брежнев, наконец, скончался в ноябре 1982 года, Андропов стал первым главой КГБ, избранным Политбюро лидером партии.7 Он начал, как того требовала традиция, с того, что лицемерно отдал дань уважения дорогому покойному Леониду Ильичу, репутацию которого он тайно подрывал: "Мы, его близкие друзья, которые работали с ним в Политбюро, видели, каким огромным обаянием он обладал, какая огромная сила связывала нас в Политбюро,большой авторитет, любовь и уважение, которыми он пользовался среди всех коммунистов, среди советского народа и народов мира. "
  
   Однако собственное здоровье Андропова уже быстро ухудшалось. В течение трех месяцев он испытывал значительный физический дискомфорт, регулярно проходил диализ по поводу почечной недостаточности и был вынужден выполнять большую часть своей работы, сидя в кресле дантиста с кнопкой в подлокотнике, что позволяло ему часто менять позу в попытке облегчить боль. Серьезность его болезни была тщательно охраняемой тайной. "Советские послы, - вспоминает Добрынин, - включая меня, понятия не имели, насколько серьезна его болезнь".8 Четырнадцать месяцев правления Андропова, отнюдь не ознаменовавшие, как он предполагал, кульминацию советского успеха среди развивающихся стран, ознаменовали момент, когда лелеемая Центром вера в то, что холодную войну можно выиграть в странах Третьего мира, начала рушиться. Советские войска увязли в Афганистане в войне, которую они не могли выиграть, а советские союзники из стран Третьего мира, особенно в Африке, были явно неспособны воплотить свою социалистическую риторику в реальность. Настроение самого Андропова резко изменилось с начала десятилетия. В июне 1983 года, в одном из своих последних выступлений перед тем, как плохое состояние здоровья вынудило его полностью исчезнуть из поля зрения общественности, он заявил на Пленуме Центрального комитета:
  
   Одно дело провозглашать социализм своей целью и совсем другое - его строить. Для этого необходим определенный уровень производительных сил, культуры и общественного сознания. Социалистические страны выражают солидарность с этими прогрессивными государствами [в Третьем мире], оказывают им помощь в сфере политики и культуры и способствуют укреплению их обороны. Мы также вносим свой вклад, в меру наших возможностей, в их экономическое развитие. Но в целом их экономическое развитие, как и весь социальный прогресс этих стран, может (конечно) быть только результатом работы их народов и правильной политики их руководства.9
  
   Однако советская передовая политика в странах Третьего мира сдерживалась не только низким уровнем местных "производительных сил, культуры и общественного сознания", но и катастрофическим провалом советской экономики, масштабы которого Андропов не мог заставить себя признать. Широко распространенные в странах Третьего мира в 1950-х и 1960-х годах надежды на то, что советская модель предлагает план модернизации их собственных экономик, практически исчезли.10 Предположительно реформистское руководство Андропова просто продолжало "эпоху застоя" Брежнева. Избрание лидером партии после смерти Андропова в феврале 1984 года бывшего закадычного друга Брежнева, семидесятидвухлетнего, неизлечимо больного Константина Черненко, образцового неисправленного аппаратчика, лишенного интеллектуальных способностей Андропова, стало олицетворением склероза системы. На похоронах Андропова Черненко едва смог, спотыкаясь, произнести короткую надгробную речь, которая была написана для него. Доктор Дэвид Оуэн, присутствовавший на похоронах в качестве лидера Британской социал-демократической партии, правильно поставил диагноз: у него эмфизема.11 Жить Черненко оставалось всего тринадцать месяцев. Физическая дряхлость Политбюро в целом стала, вероятно, доминирующей темой в подпольном советском политическом юморе; например:
  
   Вопрос: У кого четыре ноги и двадцать четыре зуба?
  
   Ответ: Крокодил
  
   Вопрос: У чего двадцать четыре ноги и четыре зуба?
  
   Ответ: Политбюро
  
   Физическая усталость большей части Политбюро, казалось, соответствовала настроению советской политики в отношении стран Третьего мира. При Андропове и Черненко Москва все чаще рассматривала своих друзей и союзников из стран Третьего мира как бремя для своей перегруженной экономики, а не как союзников, марширующих к глобальному триумфу социализма. Николай Леонов, некогда убежденный сторонник советской передовой политики в странах Третьего мира, стал рассматривать советскую помощь развивающимся странам как "раковую опухоль, подтачивающую силы больного организма нашего собственного государства".12
  
   Потребовался приход к власти в марте 1985 года энергичного и относительно молодого реформатора Михаила Горбачева, чтобы это растущее разочарование в Третьем мире нашло отражение в фундаментальном изменении советской политики. Нет более убедительного доказательства "нового мышления" Горбачева во внешней политике в первый год его пребывания на посту Генерального секретаря, чем его разоблачение традиционной предвзятости в отчетах FCD. Тот факт, что в конце 1985 года Центру пришлось издать строгие инструкции "о недопустимости искажения фактического положения дел в сообщениях и информационных отчетах, направленных в Центральный комитет КПСС и другие руководящие органы", является обвинительным актом в подчинении КГБ стандартам политкорректностиожидаемый предыдущими советскими лидерами.13 Отныне отчетам FCD стало легче признавать бесполезность большей части советской помощи своим друзьям и союзникам. Горбачев хорошо понимал, что политика продвижения вперед в странах Третьего мира за предыдущую четверть века создала неприемлемую нагрузку на больную советскую экономику, а также нанесла серьезный ущерб отношениям с Соединенными Штатами.
  
   Даже Горбачев не сразу прервал разорительно дорогостоящий поток вооружений и военной техники в Афганистан, Никарагуа, Вьетнам, Сирию, Южный Йемен, Эфиопию, Анголу, Алжир и другие страны. В мае 1986 года, более чем через год после того, как он стал Генеральным секретарем, Политбюро согласилось "бесплатно предоставить обмундирование, продукты питания и медикаменты 70 000 военнослужащим сандинистской армии" - несмотря на то, что сандинистский режим уже задолжал Советскому Союзу 1,1 миллиарда долларов.14 Однако в программе КПСС 1986 года почти не упоминался Третий мир.15 Принятое Горбачевым в ноябре 1986 года решение вывести все советские войска из Афганистана к 1988 году ознаменовало серьезную переоценку политики стран Третьего мира.16 Одной из главных причин не объявлять о немедленном выходе, сказал он Политбюро в феврале 1987 года, было ограничение степени унижения Советского Союза в глазах его друзей в Третьем мире: "Индия была бы обеспокоена, и они были бы обеспокоены в Африке. Они думают, что это было бы ударом по авторитету Советского Союза в национально-освободительном движении. И они говорят нам, что империализм перейдет в наступление, если вы сбежите из Афганистана. "17 Горбачев все еще надеялся спасти как можно больше престижа Советского Союза в странах Третьего мира, но не знал, как это можно было сделать.
  
   К тому времени, когда последние советские войска покинули Афганистан, руководство Центра почувствовало, что его международная сеть друзей и союзников в разведке начала рушиться. На заключительном совещании разведывательных служб Советского блока (на котором также присутствовали спецслужбы Кубы, Монголии и Вьетнама) в Восточном Берлине в октябре 1988 года в выступлениях прозвучали немыслимые ранее примеры черного юмора. Один из руководителей делегации задал вопрос: "Что такое социализм?" - и дал неполиткорректный ответ: "Самый трудный и извилистый путь продвижения от капитализма к капитализму."Всего десять лет назад о чехословацком министре, который осмелился проявить неуважение к агиографии Брежнева и другой официальной пропаганде, выбросив их в своем номере в московском отеле, было доложено лично Андропову, а также офицеру связи КГБ в Праге, чтобы он мог подать официальную жалобу.18 Хотя конференция по разведке 1988 года состоялась более чем за год до падения Берлинской стены, настроение уже было настолько пессимистичным, что впервые не было назначено ни даты, ни места проведения следующей встречи. В заключительный вечер, когда участников угощали прогулкой на лодке по каналам и озерам вокруг Берлина, они уже мрачно осознавали, что могут больше не встретиться. "Во многих случаях, - вспоминает Кирпиченко, - человек прощался навсегда. Содружество разведывательных служб социалистических стран прекратило свое существование. "19
  
   Вскоре после того, как в начале 1989 года Джеймс А. Бейкер III стал государственным секретарем США, он в частном порядке отметил, что Советский Союз "демонстрирует признаки готовности быть частью решения, а не частью проблемы" в странах Третьего мира. Москва использовала свое влияние, чтобы убедить Вьетнам вывести свои войска из Камбоджи и положить конец длительным и разрушительным гражданским войнам в Намибии и Анголе.20 В апреле 1989 года, во время государственного визита на Кубу, ранее главного союзника советской передовой политики в странах Третьего мира, Горбачев официально объявил, что Москва отказалась от своей традиционной политики экспорта социализма в пользу принципа невмешательства. В своей речи в Гаване он заявил: "Мы решительно выступаем против любых теорий и доктрин, оправдывающих экспорт революции или контрреволюции."Возмущенный Кастро публично ответил шквалом вводящих в заблуждение статистических данных о социалистических достижениях Кубы, а в частном порядке - язвительными комментариями о страхе советских рабочих перед безработицей и странным отсутствием сахара (основного предмета экспорта Кубы) в советских магазинах. Хотя Горбачев и Кастро заключили друг друга в обычные ритуальные объятия в начале визита, два лидера обменялись лишь холодным рукопожатием, когда прощались.21
  
   В октябре 1989 года, всего за несколько недель до падения Берлинской стены, советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе в своей важной программной речи перед Верховным Советом официально признал, что советское вмешательство в Афганистан нарушило общепринятые нормы международных отношений и человеческого поведения. Вывод войск из Афганистана был всего лишь наиболее ярким примером более общего отступления из стран Третьего мира. В последние годы существования Советского Союза сохранение влияния на обедневших бывших идеологических союзников от Анголы до Никарагуа имело меньший приоритет, чем укрепление отношений с более богатыми странами за пределами его сферы влияния, такими как Бразилия, Япония, Южная Африка и Таиланд, которые могли предложить больше в качестве торговых партнеров.22
  
   Сразу после распада Советского блока дезориентированный КГБ продолжал предпринимать порой сюрреалистические действия по поддержанию своих связей с Третьим миром. В 1990 году Вадим Кирпиченко возглавлял делегацию КГБ на торжествах, посвященных пятнадцатой годовщине основания DISA, ангольского КГБ. Он нашел DISA и Министерство государственной безопасности, которое им управляло, лучше организованными, с "большим порядком и дисциплиной", чем во время его предыдущего визита девять лет назад, и смирился с необходимостью переговоров с УНИТА, чтобы положить конец затянувшейся гражданской войне. В соответствии с традиционными ритуалами КГБ в таких случаях Кирпиченко торжественно передал хозяевам картину с изображением Красной площади, как будто в Москве ничего не изменилось. Когда Кирпиченко девять лет назад выступал с речью в Министерстве государственной безопасности Анголы, его раздражало, что большая часть его аудитории быстро заснула. По этому случаю министр государственной безопасности два часа выступал перед аудиторией, сидевшей под палящим тропическим солнцем. Делегация КГБ пыталась оставаться вежливо внимательной, в то время как, по словам Кирпиченко, в частном порядке тосковала по тени и холодному пиву, но впоследствии получила сильный солнечный ожог.23
  
   В октябре и ноябре 1990 года Кирпиченко возглавлял другую делегацию в Эфиопии для обсуждения сотрудничества в разведке. На окраине Аддис-Абебы стоял остов недостроенного учебного центра эфиопского КГБ, спроектированного Штази, строительство которого было прекращено после распада ГДР. Кирпиченко, казалось, не знал о сюрреалистическом характере переговоров между разведслужбами двух обреченных режимов, отметив лишь, что:
  
   Переговоры прошли в деловой атмосфере. Эфиопы всегда с благодарностью принимали нашу скромную помощь, прислушивались к нашим советам, но в то же время, что совершенно естественно, оставляли за собой право на полную независимость и свободу действий ... Никто не может обвинить нас в том, что мы когда-либо ... подталкивали эфиопские службы безопасности к каким-либо действиям ... наносящим ущерб их национальным интересам.
  
   1 ноября Кирпиченко стал последним советским представителем, который встречался с президентом Менгисту, оба сидели в красных кожаных креслах с высокими спинками, украшенных серпом и молотом. "Что происходит в СССР?" - требовательно спросил Менгисту. "Есть ли будущее у советско-эфиопских отношений? Мы больше не рассчитываем на вашу экономическую помощь, но мы бы попросили вас сохранить хотя бы военную помощь. " Без этой помощи, заявил Менгисту, он не смог бы подавить восстание, которое угрожало его режиму. В конце встречи он бросил последний упрек: "Вы сами направили нас на социалистический путь развития, а теперь отворачиваетесь от нас!"24
  
   Ничто в отчете Кирпиченко о встрече не выдавало осознания того, что он имеет дело с безумным массовым убийцей, который в 1977-78 годах убил полмиллиона своих взрослых подданных во имя марксизма-ленинизма, даже когда он заставил многих их детей одеться в форму, смоделированную по образцу советских юных пионеров, идовел многих других до голодной смерти, чтобы оснастить самую мощную армию в Африке советскими самолетами, ракетами и танками на сумму 12 миллиардов долларов. Через шесть месяцев после прощания с Кирпиченко Менгисту был вынужден бежать в изгнание в Зимбабве. Грабители, проникшие в его личный кабинет, обнаружили на каминной полке фотографию Менгисту, позирующего с ухмыляющимся Фиделем Кастро, хлопающим по спине, на столе бюст Ленина вместе с пластинкой Боба Марли, а на книжной полке марксистско-ленинские тексты соседствовали с историями британских королей и королев, которые быликогда-то принадлежал Хайле Селассие. В саду был голодный лев в клетке.25
  
   К тому времени, когда Менгисту отправился в изгнание в мае 1991 года, упрекая своих бывших советских друзей в неспособности поддержать его якобы марксистско-ленинский режим, Советский Союз тоже начал разваливаться. Руководство КГБ, ставшее свидетелем крушения своих надежд как на Советский Союз, так и на его место в мире, было почти так же дезориентировано, как и Менгисту. Хотя все признали, что в советской системе были недостатки, они также обвинили в ее распаде империалистический заговор, организованный Соединенными Штатами. Леонов, глава отдела оценки разведданных КГБ, когда Советский Союз начал разваливаться, предупредил Горбачева и остальных членов советского руководства, что Соединенные Штаты превратились в "стервятника, кружащего над Советским Союзом", замышляющего "разжечь в наших людях ненависть друг к другу" и "подлить масла в огоньнаше внутреннее недовольство". Когда Генеральный секретарь не обратил внимания на его паникерские секретные доклады, Леонов обнародовал свои предупреждения, драматично сравнив отказ Горбачева прислушаться к предостережениям КГБ об угрозе со стороны американского "стервятника" с отказом Сталина прислушаться к разведданным о смертельной опасности со стороны нацистской Германии полвека назад.26 Ряд других высокопоставленных офицеров КГБ также обнародовали ранее засекреченные теории заговора о предполагаемых американских заговорах с целью подрыва Советского Союза и подрыва его глобального влияния. В декабре 1990 года председатель КГБ Владимир Крючков (бывший глава FCD) обвинил в некоторых ужасающих сбоях в хранении советского зерна (несуществующего) Операции ЦРУ по заражению импорта зерна. В феврале 1991 года Виктор Грушко, первый заместитель председателя КГБ (ранее заместитель главы FCD), объяснил финансовые проблемы СССР столь же невероятным заговором западных банков с целью подрыва рубль: теория заговора, быстро подхваченная недавно назначенным премьер-министром Валентином Павловым. Выступая на закрытом заседании Верховного Совета в июне 1991 года, Крючков попытался оправдать веру старой гвардии КГБ в глубоко укоренившийся западный заговор с целью саботажа советской системы, зачитав секретный доклад FCD, переданный Политбюро Андроповым четырнадцатью годами ранее. В отчете утверждалось, что ЦРУ, "не считаясь с затратами", вербовало агентов в советской экономике, администрации и научных исследованиях и обучало их совершать диверсии. Крючков заявил, что некоторые из нынешних проблем Советского Союза проистекают из этого тайного диверсионного наступления.27
  
   Эти и другие фантастические теории заговора отражали состояние дезориентации и отрицания в руководстве Центра, вызванное крахом и глобальным унижением политической системы, частью которой они были. Провал был настолько огромен, что их идеологические шоры не позволили им понять это. Крючков продемонстрировал степень своего непонимания, взяв на себя инициативу в организации неудавшегося жесткого государственного переворота в августе 1991 года, который, хотя и был направлен на укрепление Советского Союза, лишь ускорил его распад. Среди тех, кто своим непониманием поделился Фидель Кастро, самый надежный союзник Советского Союза в Третьем мире по сравнению с предыдущим поколением. В июне, когда Крючков находился на завершающей стадии планирования переворота, он вылетел в Гавану, где его встретили так же тепло, как Горбачева двумя годами ранее - холодно. Кастро, как и Крючков, обвинил Горбачева в "разрушении авторитета [Коммунистической] партии". Известияпозже утверждал, вероятно, правильно, что Крючков и Кастро заключили секретные соглашения о возмещении ущерба советско-кубинскому союзу, нанесенного Горбачевым. В июле сообщник Крючкова, вице-президент Геннадий Янаев, вскоре ставший "исполняющим обязанности президента" во время августовского переворота, направил Кастро секретное письмо, в котором заверил его, что "скоро произойдут перемены к лучшему". Новости о перевороте, на которые намекал в письме Янаев, были встречены кубинским руководством с эйфорией, которая сменилась глубоким разочарованием, когда он рухнул несколько дней спустя.28
  
   Хотя КГБ одержал ряд тактических побед над Западом в Африке, Азии, Латинской Америке и на Ближнем Востоке, его операции времен холодной войны закончились стратегическим поражением задолго до того, как сам Советский Союз распался в результате неудавшегося августовского переворота. К середине 1980-х годов была разработана великая стратегия победоносной борьбы с главным противником в Третьем мире, которая определила бы "судьбу мирового противостояния между Соединенными Штатами и Советским Союзом, между капитализмом и социализмом".29 был в руинах. Большая стратегия КГБ провалилась главным образом потому, что советская система потерпела неудачу. Хотя хорошая разведывательная информация иногда может действовать как "множитель силы", увеличивая дипломатическую и военную мощь тех государств, которые ее эффективно используют, она не может компенсировать слабости такой фундаментально ущербной системы, как система Советского Союза. Попытки перенести элементы неэффективной советской командной экономики и коллективизированного сельского хозяйства на другие континенты были одинаково катастрофическими. Экономист из Гарварда Джеффри Сакс подсчитал, что если бы Африка следовала политике свободного рынка правительств Восточной Азии, средний темп роста на душу населения в период с 1965 по 1990 год достиг бы 4,3 процента, утроив доходы. Фактическая цифра составляла всего 0,8 процента.30
  
   После вторжения в Афганистан риторика советской солидарности с национально-освободительными движениями звучала более пустой, чем когда-либо прежде. К 1980-м годам, когда и однопартийное государство, и командная экономика пришли в необратимый упадок, Советский Союз не мог предложить Третьему миру ничего важного, кроме оружия, которое большинство получателей не могли позволить себе покупать, а Москва больше не могла позволить себе субсидировать (хотя она часто это делала). От Перу до Афганистана огромный советский экспорт оружия дестабилизировал как экономику, так и общества стран-получателей оружия из Третьего мира. Континентом, который пострадал от наиболее серьезных последствий, была Африка, где Советский Союз был главной силой, стоявшей за беспрецедентным бумом вооружений с середины 1970-х до середины 1980-х годов. Стоимость импорта оружия в страны Африки к югу от Сахары выросла со среднегодового показателя около 150 миллионов долларов (в постоянных ценах 1985 года в долларах США) в конце 1960-х годов до 370 миллионов долларов в 1970-73 годах и 820 миллионов долларов в 1974-76 годах, прежде чем достичь пика почти в 2500 миллионов долларов в 1977-78 годах, главным образом в результатерезультат массовых поставок советского оружия в Эфиопию во время ее войны с Сомали. В период 1980-87 годов ежегодный импорт оружия оставался довольно постоянным и составлял около 1575 миллионов долларов, но с окончанием холодной войны резко сократился до 350 миллионов долларов в 1989-93 годах; показатель 1993 года был самым низким с середины 1960-х годов.31 Как утверждал историк Африки профессор Кристофер Клэпхем, конечным результатом этого огромного импорта вооружений было не усиление государств, которые их получали, а ослабление и, в некоторых случаях, в конечном итоге их уничтожение. Основными получателями оружия времен холодной войны в Африке в 1970-х и 1980-х годах стали основные несостоявшиеся и развалившиеся африканские государства 1990-х годов.32
  
   Учитывая, как мало Советский Союз мог предложить Третьему миру, он добился - иногда с помощью своих друзей - поразительных успехов в связях с общественностью. В 1979 году Фидель Кастро, самый надежный и красноречивый сторонник Движения неприсоединения в странах Третьего мира, был избран председателем Движения неприсоединения на следующие три года - несмотря на тот факт, что Куба, пока далекая от неприсоединения, была тесно связана с советским блоком. Кастро не замедлил воспользоваться своим талантом к антиимпериалистической рекламе, отправившись в октябре в Нью-Йорк с внушительным количеством рома и омаров на грандиозный прием в двенадцатиэтажном представительстве Кубы при Организации Объединенных Наций (крупнейшем представительстве ООН, за исключением представительств США и СССР), после чего выступил со страстнымдвухчасовой призыв на Генеральной Ассамблее к "богатым империалистам" (в первую очередь к Соединенным Штатам) предоставить развивающимся странам 300 миллиардов долларов в течение следующего десятилетия.33 По крайней мере, на риторическом уровне, антиамериканизм и антиимпериализм имели большую глобальную привлекательность, чем антикоммунизм, призыв, который был центральным как в советской официальной пропаганде, так и в активных мерах КГБ.
  
   Хотя Соединенные Штаты обладали самой большой в мире концентрацией экспертов по связям с общественностью, им было трудно создать благоприятный - или даже сбалансированный - образ своей политики в странах Третьего мира. И все же, в отличие от Советского Союза, у Соединенных Штатов было многое, чего хотел остальной мир. Американская музыка, фильмы, телевидение, информационные технологии, повседневная одежда, фаст-фуд и безалкогольные напитки были частью самой распространенной массовой культуры в мировой истории. Соединенные Штаты были самым популярным направлением как для экономических мигрантов, так и для университетов студенты из стран Третьего мира, немногие из которых предпочли работать или учиться в Советском блоке. Америка также была одним из ведущих мировых центров по ряду прогрессивных направлений, среди которых права человека, освобождение геев, феминизм и защита окружающей среды, которые преследовались в Советском Союзе. И все же на международных встречах с сильным участием стран Третьего мира обычно именно Соединенные Штаты оказывались в роли главного козла отпущения. Ванкуверская ассамблея Всемирного совета Церквей в 1983 году осудила западный капитализм как основной источник несправедливость в мире, ответственная за такие пороки, как сексизм, расизм, "культурный плен, колониализм и неоколониализм". В отличие от этого, Ассамблея сочувственно посмотрела на затруднительное положение Советского Союза в Афганистане, призвав к выводу советских войск только "в контексте общего политического урегулирования между Афганистаном и СССР" (удобно забыв, что кабульский режим был установлен советскими захватчиками) и "прекращению поставокоружие оппозиционным группам извне" (другими словами, отказ в предоставлении оружия тем, кто сопротивляется советским захватчикам).34
  
   В атмосфере холодной войны одна из самых сильных сторон американской культуры - ее способность критиковать саму себя - стала внешнеполитической слабостью. В то время как Советский Союз изо всех сил старался сохранить свои недостатки в секрете, Соединенные Штаты выставили свои собственные на всеобщее обозрение. К годам войны во Вьетнаме многие из наиболее эффективных критиков политики США в странах Третьего мира были американцами. "Год разведки" в 1975 году также положил начало периоду ожесточенной публичной критики ЦРУ. Ни одна разведывательная служба никогда не подвергалась такому публичному рассмотрению своих недостатков. Во время президентской избирательной кампании 1976 года в США Джимми Картер осудил национальный позор "Уотергейта, Вьетнама и ЦРУ".35 Хотя злоупотребления КГБ были на более высоком уровне беззакония, чем злоупотребления ЦРУ, они также получили гораздо меньшую огласку и привлекли гораздо меньше глобального внимания. Беззакония американской внешней политики и тайных операций были еще более преувеличены сторонниками теории заговора, которые нашли готовый рынок как внутри, так и за пределами Соединенных Штатов. Поскольку большинство американцев верили или подозревали, что ЦРУ причастно к убийству президента Кеннеди, едва ли удивительно, что так много людей в странах Третьего мира думали, что ЦРУ вышло из-под контроля.
  
   Таким образом, кампании активных мер КГБ против Главного противника были направлены против легкой цели. Хотя их успех невозможно оценить количественно, они, вероятно, привели, по крайней мере, к умеренному росту антиамериканизма, особенно в странах Третьего мира, и внесли некоторые новые вариации в антиамериканские теории заговора. Без подделок "Службы А" вряд ли так много лидеров и лидеров общественного мнения Третьего мира поверили бы, что они и их страны стали мишенью ЦРУ. Также маловероятно, что обвинения в американской ответственности за СПИД и торговлю "детскими частями" распространились бы так успешно без помощи КГБ. КГБ также поразительно преуспел в использовании операций ЦРУ, как реальных, так и воображаемых, чтобы отвлечь внимание от своих собственных. Например, тайные операции в Африке во время холодной войны до сих пор часто рассматриваются как монополия Агентства. Обычно беспристрастные и снисходительные мемуары Нельсона Манделы осуждают "многие отвратительные действия ЦРУ в поддержку американского империализма",36 но не критикуйте роль КГБ или любого другого разведывательного агентства Советского блока, например, в обучении жестоких спецслужб марксистских режимов Африки.
  
   Многие бывшие советские разведчики до сих пор гордятся послужным списком КГБ. Леонид Шебаршин, вероятно, самый способный из всех руководителей внешней разведки, настаивает на том, что "советская разведка была лучшей в мире". "Почему, - спрашивает он, - у нас было такое преимущество [перед ЦРУ]? Потому что большинство наших офицеров были увлечены тем, что они делали ... КГБ действительно был связан с энтузиазмом и преданностью делу. "37 Николай Леонов, один из самых успешных офицеров КГБ в странах Третьего мира, продолжает как защищать послужной список советской внешней разведки, так и утверждать, что советское политическое и военное влияние в странах Третьего мира превосходило влияние Соединенных Штатов. Он утверждает, что если бы не внутренний крах советской системы, она добилась бы "окончательной победы" над Западом за рубежом.38
  
   Шебаршин и Леонов, как и другие бывшие высокопоставленные офицеры FCD, до сих пор не могут заставить себя признать, что КГБ, который был далек от того, чтобы быть жертвой провалившейся системы, был в центре ее самых чудовищных злоупотреблений. При Сталине НКВД сделал возможным наблюдение и подавление инакомыслия - как реального, так и мнимого - в масштабах, не имеющих аналогов в истории Европы мирного времени. В менее жестокую послесталинскую эпоху КГБ занимал центральное место в системе общественного контроля, настолько всепроникающей, что даже возможность инакомыслия допускалась лишь героическим, но крошечным меньшинством диссидентов. Из-за своей неспособности примириться с реальными данными советской разведки, многие ее ветераны считают невозможным распознать мотивы тайных диссидентов в своих собственных рядах, таких как Василий Митрохин и Олег Гордиевский, которые признали КГБ таким, каким он был, и намеревались подорвать его авторитет. Западным историкам разведки нетрудно понять тот факт, что во время холодной войны как на Востоке, так и на Западе были идеологические "кроты". Не так обстоит дело с апологетами FCD. Идеализируя мотивы советских идеологических агентов на Западе, они обычно отказываются признать, что в Советском Союзе были какие-либо западные идеологические агенты. Евгений Примаков, один из ведущих интеллектуалов российской внешней разведки, который имел тесные, давние связи с FCD, прежде чем стать первым главой его постсоветского преемника, СВР, все еще цепляется за невероятно романтизированный образ кембриджского "крота" Дональда Маклина, которого он знал лично,как "шотландский лорд" (несмотря на то, что, будучи сыном рыцаря, он не имел титула) который отказался от состояния, достаточно большого, чтобы покрыть все текущие расходы советской внешней разведки (нелепое преувеличение), чтобы работать агентом проникновения "по чисто идеологическим причинам". Примаков, напротив, отрицает, что Гордиевский, несмотря на то, что он неоднократно подвергал свою жизнь риску ради дела, в которое он глубоко верил, был мотивирован идеологическим неприятием советской системы.39 Как и Примаков, Вадим Кирпиченко, ныне главный консультант главы СВР, продолжает настаивать на том, что никакие западные агенты в Советском Союзе никогда не работали по идеологическим мотивам: "Никогда не было никаких чисто идеологических борцов за прекрасную капиталистическую систему". Отсюда настойчивость Кирпиченко в том, что Митрохин, Гордиевский и другие, которые рисковали своими жизнями, чтобы разоблачить пороки КГБ, были не более чем "предателями", мотивированными "различными типами пороков" - "психологической нестабильностью", "семейными разногласиями", ипохондрией, желанием "доставить своему боссу неприятности" или финансовая жадность.40
  
   Такие взгляды являются наследием мышления советского однопартийного государства, которое всегда отказывалось признать, что любой диссидент действовал из принципа. Одержимость КГБ времен холодной войны тем, что он называл "идеологической подрывной деятельностью", не только чудовищна, но и достигла уровня абсурда, сравнимого с медалеманией Брежнева. Даже проявление интереса к абстрактным картинам или прослушивание неправильной музыки считалось потенциально подрывным. Московское управление КГБ и Пятое управление (которое занималось идеологической подрывной деятельностью) с гордостью в 1979 году сообщалось, что их агентам в художественном сообществе удалось "предотвратить семь попыток художников-авангардистов предпринять провокационные попытки показать свои картины". Провинциальные КГБ прилагали огромные усилия, чтобы отслеживать роль западной популярной музыки в поощрении идеологической подрывной деятельности среди молодежи. КГБ в Днепропетровской области, где Брежнев начал свою карьеру в качестве партийного аппаратчика, предупредил, что "даже прослушивание музыкальных программ дало молодым людям искаженное представление о советской действительности и привело к инцидентам предательского характера." Такие сообщения являются напоминание о том, как охота за идеологической подрывной деятельностью разрушила всякое представление об абсурде среди тех, кто привержен священной войне против него. Внутренний журнал центра "Сборник КГБрегулярно отмечаемыми контрразведывательными триумфами, которые, по любым объективным стандартам, имели самое незначительное значение. Одним из таких "триумфов" стала охота на подрывника под кодовым именем "Художник", который в 1971 году начал рассылать анонимные рукописные письма с нападками на марксизм-ленинизм и различных партийных функционеров в комитеты КПСС и комсомола. Несмотря на то, что ни одно из его писем не стало достоянием общественности и он не представлял никакой мыслимой угрозы режиму, ресурсы, задействованные для его розыска, значительно превышали ресурсы, выделяемые на Западе на большинство крупных расследований убийств. Поскольку некоторые письма ХУДОЖНИКА были отправлены военным комсомольцам, была проведена огромная работа по изучению записей людей, уволенных из военных учебных заведений, и досье офицеров запаса. В Москве, Ярославле, Ростове и Гаврилов-Яме, где были отправлены его письма, Служба почтовой цензуры много месяцев искала почерк, похожий на почерк ХУДОЖНИКА. Многочисленным агентам КГБ и кооптированным также были показаны образцы его письма и дан его предполагаемый психологический портрет. Было предпринято еще одно масштабное исследование, чтобы выявить и тщательно изучить официальные формы, которые мог заполнить ХУДОЖНИК. В 1974 году, после почти трехлетней охоты, его почерк был наконец найден на заявлении в Ростовскую городскую жилищную комиссию, и он был разоблачен как председатель ростовского уличного комитета по фамилии Коробов, судим и заключен в тюрьму. Это сюрреалистическое расследование полностью соответствовало политике Центра. Андропов заявил на конференции Пятого управления в 1979 году, что КГБ не может позволить себе игнорировать деятельность одного диссидента, каким бы малоизвестным он ни был.41 Олег Калугин, некогда самый молодой генерал советской внешней разведки, который после разногласий с Крючковым был переведен из FCD на должность заместителя главы ленинградского КГБ в 1980 году, быстро понял, что большая часть его работы была "тщательно срежиссированным фарсом", в котором он отчаянно пытался обнаружить достаточно идеологической подрывной деятельностичтобы оправдать его раздутый размер и ресурсы.42
  
   Апологеты советской внешней разведки часто пытаются дистанцировать ее деятельность от нарушений прав человека со стороны отечественного КГБ. На самом деле, как показал 1-й том Архива Митрохина, борьба с идеологической подрывной деятельностью внутри страны и за рубежом была тщательно скоординирована. Точно так же, как охота на Троцкого и других "врагов народа" за границей стала главным приоритетом операций внешней разведки во время "Большого террора" перед Второй мировой войной,43 таким образом, "агентурные оперативные меры" против некоторых ведущих диссидентов в 1970-х годах были совместно согласованы Крючковым, главой FCD, и начальниками внутренней безопасности. В начале 1977 года в общей сложности тридцать две совместно разработанные операции активных действий, направленные на дискредитацию и дестабилизацию Андрея Сахарова ("Врага общества номер один", как назвал его Андропов), либо уже проводились, либо должны были начаться как дома, так и за рубежом.44 Аналогичное сотрудничество имело место между иностранными и внутренними подразделениями КГБ в их навязчивой кампании против "сионистской подрывной деятельности" и еврейских отказников.45 До последних лет холодной войны FCD намеревался помешать всем советским диссидентам и перебежчикам добиться иностранного признания - даже в областях, полностью оторванных от политики (по крайней мере, в понимании Запада). Огромное время и усилия были потрачены Центром на разработку способов нанести ущерб карьере Рудольфа Нуриева, Натальи Макаровой и других перебежчиков из советского балета. После того, как великий виолончелист Мстислав Ростропович и его жена, певица Галина Вишневская, отправились в изгнание на Запад, Центр обратился ко всем разведывательным службам Советского блока за помощью в проникновении в их окружение и разрушении их репутации. Предотвращение того, чтобы шахматисты-диссиденты выигрывали матчи у идеологически ортодоксальных игроков, было еще одним приоритетом зарубежных операций КГБ. Команда из восемнадцати оперативных сотрудников FCD была отправлена на чемпионат мира по шахматам 1978 года на Филиппины, чтобы попытаться обеспечить поражение перебежчика Виктора Корчного от советского чемпиона мира Анатолия Карпова.46
  
   Как за границей, так и дома, КГБ сыграл центральную роль в худших нарушениях прав человека в советском Союзе времен холодной войны: среди них подавление Венгерского восстания 1956 года,47 подавление Пражской весны в 1968 году,48 вторжение в Афганистан в 1979 году49 и давление на польский коммунистический режим с целью задушить движение демократической солидарности в 1981 году.50 Экспорт советских систем угнетения начался между войнами. Начальник службы безопасности Мао Кан Шэн изучил в сталинской России во время Большого террора некоторые из жестоких методов ликвидации идеологической подрывной деятельности, которые он позже внедрил в Китае.51 После Второй мировой войны коммунистическое правление в недавно созданном советском блоке в Восточной и Центральной Европе зависело от систем наблюдения и репрессий, осуществляемых местными службами безопасности, созданными по образу и подобию КГБ.52 Во время холодной войны элементы этих систем экспортировались многим друзьям и союзникам Советского Союза на других континентах. Одним из самых пагубных аспектов зарубежных операций КГБ и других разведывательных служб Советского блока была помощь, которую они оказывали лидерам однопартийных государств в странах Третьего мира от Афганистана до Эфиопии в сокрушительной оппозиции их правлению.
  
   Поскольку правительства однопартийных государств считают инакомыслие незаконным, все они требуют систем тайного наблюдения и общественного контроля, чтобы отслеживать его развитие и держать его под контролем, хотя допустимые пределы варьируются от штата к штату. Только когда при Горбачеве огромный аппарат советского общественного контроля начал демонтироваться, стала ясна вся важность КГБ для выживания СССР. В манифесте бескомпромиссных лидеров августовского путча 1991 года, главным организатором которого был Крючков, косвенно признавалось, что ослабление кампании против идеологической подрывной деятельности потрясло основы однопартийного государства: "Власть на всех уровнях потеряла доверие населения ... Насаждается злонамеренное издевательство над всеми государственными институтами. Страна фактически стала неуправляемой. " Чего заговорщики не смогли понять, так это того, что было слишком поздно повернуть время вспять. "Еслигосударственный переворот случись это на полтора или два года раньше, - писал впоследствии Горбачев, - это могло бы, предположительно, увенчаться успехом. Но теперь общество полностью изменилось." Решающее значение для изменения настроений имело снижение уважения к устрашающей силе КГБ, которая до сих пор была способна задушить любую московскую демонстрацию при рождении. Самым ярким символом краха августовского путча стало свержение гигантской статуи основателя ЧК Феликса Дзержинского с постамента в центре площади перед штаб-квартирой КГБ. Большая толпа, которая несколько лет назад никогда бы не осмелилась собраться, окружила Лубянку и восторженно приветствовала, когда "Железного Феликса" уносили, болтаясь в петле, подвешенной к огромному крану, предоставленному правительством Москвы.53
  
   Помимо подавления гражданских свобод внутри страны, КГБ ухудшил советскую политику за рубежом. Несмотря на многочисленные успехи FCD в сборе разведданных, его политкорректные оценки главного противника и его союзников скорее усилили, чем исправили недопонимание советского руководства. Даже накануне эпохи Горбачева Политбюро узнало бы больше из чтения ведущих западных газет, чем из сверхсекретных отчетов советской разведки. Оценка Крючковым международной ситуации например, в Плане работы FCD на 1984 год было заявлено, что "империалистические государства проводят свои интриги в отношении Польши и Афганистана", но не упоминалось о массовой оппозиции коммунистическому правлению и советскому господству, которая лежала в основе кризиса в обеих странах. Аналогичным образом, в двухгодичном отчете Крючкова в начале 1984 года об операциях КГБ и международных делах за предыдущие два года был сделан тревожный вывод о том, что "углубляющийся социальный и экономический кризис в капиталистическом мире" достиг такого отчаянного положения, что империалисты всерьез рассматривают термоядерную войну "как выход из трудностей, с которыми они столкнулись".создан". Но там, конечно, не упоминалось о гораздо более трудноразрешимых экономических проблемах советского блока.54 Влияние КГБ на советскую внешнюю политику часто недооценивалось. Даже чудовищно ошибочные сообщения разведки - такие, как в начале 1960-х и начале 1980-х годов, в которых утверждалось, что Соединенные Штаты планируют первый ядерный удар, - были способны оказать важное влияние на политику, если, как это произошло в обоих случаях, политики восприняли их всерьез.55
  
   Как стремился продемонстрировать том 1 Архива Митрохина, научно-техническая разведка (S & T) с Запада, которая гораздо меньше страдала от требований политкорректности, использовалась гораздо эффективнее, чем политическая разведка. Планы создания первой американской атомной бомбы, полученные для Москвы британскими и американскими агентами, были самой важной военной тайной, когда-либо добытой какой-либо разведывательной службой. Как и в случае с ядерным оружием, раннее развитие советских радаров, ракетной техники и реактивных двигателей в значительной степени зависело от тайного приобретения западных технологий. Огромный поток западной (особенно американской) научно-технической информации на протяжении всей холодной войны помогает объяснить один из центральных парадоксов советского государства, которое когда-то славно называли "Верхняя Вольта с ракетами": его способность оставаться военной сверхдержавой, в то время как детская смертность и другие показатели социальной депривации были на уровнеУровни Третьего мира. Тот факт, что разрыв между советскими системами вооружений и западными был намного меньше, чем в любой другой области экономического производства, объяснялся не только их приоритетом в советской системе, но и замечательным успехом научно-технического прогресса коллекция на Западе. На протяжении большей части холодной войны проникнуть в американский бизнес было гораздо легче, чем в федеральное правительство. Задолго до того, как КГБ, наконец, заполучил крупного шпиона в ЦРУ с помощью Олдрича Эймса в 1985 году, он руководил серией других агентов-наемников среди американских оборонных подрядчиков, а также перехватывал многие их факсимильные сообщения. По оценкам Пентагона, в начале 1980-х годов, вероятно, 70 процентов всех существующих систем вооружений Варшавского договора были основаны на западных технологиях. Таким образом, обе стороны в холодной войне - как Варшавский договор, так и НАТО - зависели от американского ноу-хау. Однако за пределами оборонной промышленности неэффективная советская командная экономика не смогла эффективно использовать большую часть огромного количества научно-технических разработок, полученных с Запада.56
  
   Подвергнутое осмеянию и поношению в конце советской эпохи, российское разведывательное сообщество с тех пор добилось поразительных успехов в переосмыслении себя и восстановлении своего политического влияния. Последние три премьер-министра Российской Федерации во время президентства Бориса Ельцина - Евгений Примаков, Сергей Степашин и Владимир Путин - все были бывшими руководителями разведки. Путин, сменивший Ельцина на посту президента в 2000 году, является единственным офицером FCD, когда-либо становившимся российским лидером.57 По словам главы СВР Сергея Николаевича Лебедева, "понимание президентом разведывательной деятельности и возможность говорить с ним на одном языке значительно облегчают нашу работу".58 Ни один предыдущий глава государства в России или, возможно, где-либо еще в мире никогда не окружал себя таким количеством бывших офицеров разведки.59 Путин также имеет более прямой контроль над разведкой, чем любой российский лидер со времен Сталина. По словам Кирпиченко, "мы находимся под контролем президента и его администрации, потому что разведка подчиняется непосредственно президенту и только президенту". Но в то время как руководители разведки Сталина обычно говорили ему просто то, что он хотел услышать, Кирпиченко утверждает, что "теперь мы говорим все как есть".60
  
   Миссия сегодняшних ФСБ и СВР заметно отличается от миссии КГБ. В начале 1980-х Андропов с гордостью заявил, что КГБ играет свою роль в продвижении мировой революции.61 Напротив, нынешняя "Концепция национальной безопасности" Российской Федерации, принятая в начале нового тысячелетия, вместо этого делает акцент на защите традиционных российских ценностей:
  
   Обеспечение национальной безопасности Российской Федерации включает также защиту культурного и духовно-нравственного наследия, исторических традиций и норм общественной жизни, сохранение культурных ценностей всех народов России, формирование государственной политики в области духовно-нравственного воспитания населения ...
  
   Одной из отличительных черт советской разведывательной системы от ЧК до КГБ был ее воинствующий атеизм. Однако в марте 2002 года ФСБ наконец нашла Бога. Восстановленный русский православный храм в центре Москвы был освящен Патриархом Алексием II в качестве приходского храма ФСБ, чтобы удовлетворить ранее пренебрегаемые духовные потребности его сотрудников. Директор ФСБ Николай Патрушев и Патриарх отпраздновали мистический брак Православной Церкви и аппарата государственной безопасности торжественным обменом подарками. Патрушев подарил Патриарху символический золотой ключ от церкви и икону святителя Алексия, митрополита Московского, который в ответ подарил директору ФСБ икону Божией Матери "Умиление" и икону, изображающую святого покровителя Патрушева, святого Николая, обладание которой раньше было быдостаточно серьезное преступление, чтобы стоить любому офицеру КГБ его работы. Хотя ФСБ, конечно, не стала первой в мире разведывательной службой, укомплектованной только или в основном истинно верующими христианами, российскими спецслужбами было несколько обращений в православную Церковь офицеров прошлого и настоящего - среди них Николай Леонов, который полвека назад первым предупредил Центр о революционном потенциале Фиделя Кастро. "Духовность" стала общей темой в материалах ФСБ по связям с общественностью. Будучи главой отдела по связям с общественностью ФСБ в 1999-2001 годах, Василий Ставицкий опубликовал несколько сборников стихов с сильным "духовным" содержанием, среди которых "Тайны души" (1999); книга "духовно-патриотических" стихов для детей под названием "Зажги свечу, мама" (1999); и Созвездие любви: избранные стихи(2000). Многие стихи Ставицкого были положены на музыку и записаны на компакт-дисках, которые, как сообщается, пользуются популярностью на мероприятиях ФСБ.62
  
   Однако, несмотря на их беспрецедентный акцент на "духовной безопасности", ФСБ и СВР являются политизированными спецслужбами, которые отслеживают критиков и противников президента Путина среди растущей русской диаспоры за рубежом,63 как и в самой России. Во время своего первого президентского срока, подтверждая свою приверженность демократии и правам человека, Путину постепенно удалось маргинализировать большую часть оппозиции и получить контроль над телевизионными каналами и основными средствами массовой информации. Активное общественное обсуждение политических вопросов в годы правления Ельцина в значительной степени сошло на нет. Постепенно возникла новая система общественного контроля, в рамках которой те, кто слишком перегибает палку, подвергаются запугиванию со стороны ФСБ и судов. В ежегодном докладе Госдепартамента о правах человека за 2003 год предупреждалось, что серия предполагаемых случаев шпионажа с участием ученых, журналистов и защитников окружающей среды "вызывает постоянную обеспокоенность по поводу отсутствия надлежащей правовой процедуры и влияния ФСБ на судебные дела". По словам Людмилы Алексеевой, нынешнего главы Московской Хельсинкской группы, которая ведет кампанию за права человека в России с 1976 года, "Единственное, в чем виноваты эти ученые, журналисты и защитники окружающей среды, так это в разговорах с иностранцами, что в Советском Союзе было непростительным проступком".64 Хотя все это по-прежнему очень далеко от одержимости КГБ даже самыми тривиальными формами идеологической подрывной деятельности, ФСБ в очередной раз определила для себя роль инструмента общественного контроля.
  
   Российский шпионаж на Западе, похоже, вернулся к уровню холодной войны.65 Однако в постсоветскую эпоху исчезновение за горизонтом угрозы термоядерного конфликта между Россией и Западом, которая была главной заботой спецслужб обеих сторон во время холодной войны, означает, что российский шпионаж больше не несет той угрозы, которую он когда-то представлял. Разведка начала XXI века претерпела изменения в связи с тем, что борьба с терроризмом впервые стала более приоритетной задачей, чем контршпионаж. В 1970-х годах КГБ рассматривал терроризм как оружие, которое при случае можно было использовать против Запада.66 ФСБ и СВР больше не делают. Хотя Россия и Запад все еще шпионят друг за другом, они сотрудничают в борьбе с терроризмом. Учитывая транснациональный характер террористических операций, у них нет другого рационального выбора. Глава СВР С. Н. Лебедев заявил через год после 11 сентября: "Ни одна страна в мире, даже Соединенные Штаты со всей их мощью, сейчас не в состоянии самостоятельно противостоять этим угрозам. Сотрудничество имеет важное значение."67 Сегодняшние ФСБ и СВР поддерживают официальные, хотя и мало афишируемые, связи с западными спецслужбами. В 2004 году на курорте Сочи на Черном море ФСБ провела встречу руководителей разведслужб семидесяти иностранных служб (включая высокопоставленных представителей большинства ведущих западных агентств) для обсуждения международного сотрудничества в борьбе с терроризмом. В ходе конференции делегаты наблюдали за учениями (под кодовым названием "НАБАТ") российского спецназа по освобождению заложников из захваченного самолета в аэропорту Сочи.68
  
   Несмотря на их публичный акцент на "духовной безопасности", и ФСБ, и СВР гораздо меньше оглядываются на далекое дореволюционное прошлое, чем на свои советские корни, проводя ежегодное празднование 20 декабря, даты основания ЧК через шесть недель после революции как "щит и меч".большевистского режима. ФСБ продолжает кампанию за замену статуи основателя ЧК Феликса Дзержинского на постаменте перед штаб-квартирой, с которого она была снята после неудавшегося государственного переворота в августе 1991 года. СВР ведет свою историю с 20 декабря 1920 года, когда был создан иностранный отдел ВЧК. В 1995 году он отметил свою семидесятипятилетнюю годовщину, опубликовав некритическую похвалу "большому количеству славных дел", совершенных советскими разведчиками, "которые внесли выдающийся вклад в обеспечение безопасности нашей Родины".69 Многотомная история, начатая Примаковым в качестве главы СВР и продолжающаяся до сих пор, также призвана показать, что от ЧК до КГБ советская внешняя разведка "честно и бескорыстно выполняла свой патриотический долг перед Родиной и народом".70 Как бы ни эволюционировала российская разведка после распада Советского Союза, ей еще предстоит смириться со своим прошлым.
  
   1. Василий Митрохин, сфотографированный офицером британской разведки во время его первой встречи с SIS в Прибалтике 9 апреля 1992 года. Его потрепанный вид должен был помешать пограничникам открыть его чемодан, в котором находился значительный образец его сверхсекретного архива.
  
   2. Василий и Нина Митрохины в период их ранней супружеской жизни.
  
   3. Митрохин дома в Англии после его высылки из России.
  
   4. Партбилет Митрохина.
  
   5 Сентября 1960 года: Никита Хрущев, самый энергичный мировой лидер своего времени, обнимает Фиделя Кастро, "Главного лидера" Кубинской революции, в зале Генеральной Ассамблеи ООН.
  
   6 Июня 1979 года: Леониду Брежневу, к тому времени самому дряхлому мировому лидеру своего времени, помогают спуститься с трибуны на конференции в Вене офицер КГБ и президент США Джимми Картер.
  
   7. Кастро на территории дачи Хрущева во время его первого визита в Советский Союз в мае 1963 года. За спиной Хрущева стоит Николай Леонов, ведущий эксперт КГБ по Латинской Америке. Справа от Кастро идет его друг Александр Алексеев, офицер КГБ, который стал советским послом на Кубе.
  
   8. Мемуары Вадима Кирпиченко, ведущего эксперта КГБ по Ближнему Востоку и Африке. На обложке Кирпиченко изображен в форме генерала КГБ с впечатляющей коллекцией медалей, которые вошли в моду в эпоху Брежнева.
  
   9. Бланк КГБ, используемый в 1980-х годах для записи платежей агентам и другим контактам (оригинал и перевод)
  
   10. Александр Шелепин, молодой председатель КГБ, который в 1961 году разработал грандиозную стратегию использования национально-освободительных движений в качестве острия передовой политики в странах Третьего мира.
  
   11. Владимир Крючков, единственный глава внешней разведки (1974-88), ставший председателем КГБ, на трибуне в 1990 году на Съезде народных депутатов. За ним стоят Борис Ельцин (слева) и Михаил Горбачев (справа). В августе 1991 года Крючков был лидером жесткого государственного переворота, провал которого ускорил распад Советского Союза.
  
   12. Юрий Андропов, дольше всех занимавший пост председателя КГБ времен холодной войны (1967-82) и единственный, кто стал советским лидером, производит убедительное впечатление наслаждающегося шуткой Брежнева в 1975 году. Министр иностранных дел. Андрея Громыко это не так забавляет.
  
   13. Эпизод в затянувшемся наступлении обаяния на Индиру Ганди. Виктор Черкашин из резиденции в Нью-Дели (второй справа) на презентации портрета госпожи Ганди работы советского художника Ильи Глазунова (рядом с Черкашиным).
  
   14. Леонид Шебаршин, резидент в Нью-Дели (1975-77) и ведущий эксперт КГБ по индийскому субконтиненту. Позже он стал главой внешней разведки (1988-91).
  
   15. Редкая фотография любимого террориста КГБ, Вади Хаддада, главы зарубежных операций Народного фронта освобождения Палестины, который был завербован в 1970 году в качестве агента НАЦИОНАЛИСТА.
  
   16. Лидер ООП Ясир Арафат возлагает венок в Москве в 1974 году. Сразу за ним стоит Василий Самойленко, офицер КГБ, выбранный Центром для его воспитания. Он добился небольшого прогресса. В отличие от Хаддада, КГБ никогда не доверял Арафату.
  
   17. Кампания КГБ против еврейских отказников, стремящихся эмигрировать в Израиль. Офицер в штатском (справа) срывает баннер отказников. "Сионизм, - жаловался Брежнев в 1973 году, - делает нас глупыми".
  
   18. КГБ поддерживал постоянный поток подделок, направленных на дискредитацию политики США в Африке, предоставляя поддельные доказательства секретных американских соглашений с южноафриканским режимом апартеида. Одна из таких подделок стала центральным элементом статьи New Statesman, критикующей политику США в ноябре 1982 года.
  
   19. Еще одна служебная подделка была опубликована в статье Observer за январь 1984 года под заголовком "Заговор США и Южной Африки в Анголе". Хотя, сообщая об американских заявлениях о том, что документ был сфабрикован, The Observer придал больший вес предполагаемым доказательствам его подлинности.
  
   20. Президент Афганистана Хафизулла Амин, убит спецназом КГБ 27 декабря 1979 года в начале советского вторжения и заменен успокаивающе льстивым Бабраком Кармалем, давним агентом КГБ.
  
   21. Жестокий глава KHAD, поддерживаемой КГБ афганской службы разведки и безопасности, доктор Мухаммад Наджибулла, который иногда сам казнил заключенных методами, которые включали забивание их до смерти. В 1986 году, после того, как советский союз вынудил Кармаля уйти в отставку, Наджибулла заменил его на посту президента.
  
   22. Советские войска оккупируют Кабул в декабре 1979 года.
  
   23. В марте 2002 года восстановленная Русская православная церковь Святой Софии в центре Москвы была освящена Патриархом Алексием II как приходская церковь ФСБ, преемницы воинствующего атеистического КГБ.
  
   24. Триптих Святого Георгия ("Истребителя драконов"), подаренный главой ФСБ Николаем Патрушевым Святой Софии. Помимо того, что святой Георгий является покровителем Англии, его теперь иногда называют покровителем офицеров российской разведки.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"