Семенов Эдуард Евгеньевич : другие произведения.

"Допельдон" или о чем думает мужчина?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мне приснилось слово... И с этого момента началась Великая цель событий, которые в корне изменили мою жизнь...

  
  
  
  ДОПЕЛЬДОН
  или о чем думает мужчина?
  Книга 1
  
  
  
  
  
  Первый должен полюбить исключительно мужчина
  и зажечь любовь в женщине. Это Божий порядок.
  
  
  Посвящается моей женщине.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  НАЧАЛО
  
  Я проснулся и мысленно произнес: 'Допельдон'. 'Покатал' это слово языком по рту, будто пробуя на вкус. В голове нескончаемо шумело от выпитого вечером вина: 'Изумрудная лоза' из Темрюкского района, белое полусладкое, 11 градусов крепости, за 50 рублей из магазина 'Дикси'. Так приятно радующая вчера влага вдруг превратилась в немыслимую гадость. Что-то среднее между общественным туалетом и помойкой. 'Надо бы встать и пойти почистить зубы...' Перебрался через Марину. Она недовольно заворчала:
  - Куда?
  - В туалет.
  - Посмотри, не приехал ли свекор...
  У Марины сложные отношения с бывшим свекром. Вернее их нет никаких. Она в разводе, но живет в квартире бывшего мужа, у его родителей. Каждый раз, когда мы занимаемся сексом, Марина несколько раз выглядывает в окно, прислушивается ко всем подъезжающим машинам и переживает, не приехал ли свекор. И если он приезжает, то секса нет.
  'Допельдон... Несмотря на то, что во рту погано, на вкус это слово напоминает... апельсин. Или зубную пасту? Я в чужой квартире - и зубной щетки мне здесь не положено. Придется чистить зубы пальцем...' Я постарался вогнать зубную пасту в зубы, втирая ее что есть силы в челюсть.
  'Допельдон... Что это? Откуда?' На память пришло 'Кодак'. Говорят, что два японца придумали это слово просто так, из ничего. Просто провели исследования и выяснили, что такое сочетание звуков и букв лучше всего воспринимается европейцами. Теперь-то мы уже все точно знаем, что 'Кодак' - все, что связано с фотографией. 'Сначала было слово! Тогда что же такое допельдон?'
  В туалете, освобождая желудок, вспомнил, что вчера ели свекольный салат и шашлык, пожаренный на сковородке. Хотели жарить его у Вики в саду, но сразу после того, как Марина купила шашлык, пошел проливной дождь. Даже хотели перенести поедание мяса на воскресенье, но Марина возмутилась. Деньги заплатили, надо есть. Потом она посчитала, сколько ей каждый должен за мясо. Выходило, что не так уж и дорого. Всего по 60 рублей. Но я ей ничего не должен, так как купил вина, которое сам же и выпил. 'Нет, какие же все-таки скоты... мужики! - после этого высказывания я мысленно поставил смайлик, но он мне не понравился. - Сволочь, слишком откровенно и нахально улыбается. Нет, я хотел вложить в эту фразу другой смысл', - решил я и опять же мысленно 'стер' наглеца.
  Поставил чайник. 'Допельдон...' 'Погонял' слово по рту и не понял, что оно мне напомнило. И самое главное, откуда оно? Вспомнил, что утром, меня разбудил какой-то ноющий звук. Как оказалось, ныл телевизор. Выключил. Нытье прекратилось. Но слово 'допельдон' уже было в голове до него. 'Я же проснулся с этим словом в голове, а нытье телевизора услышал позже, когда вернулся из ванной комнаты! Значит, я проснулся с этим словом... Я проснулся с 'допельдоном' в голове... Звучит, как 'кавардак', но на слух приятно'.
  Попытался вспомнить, что было сначала: 'Я услышал звуки, а потом произнес 'допельдон'? Или сначала произнес 'допельдон', а потом услышал звуки на улице? Под окном остановилась машина... Из нее вышли люди, мужчина и женщина, - они громко и незлобно ругались. Нет, слово 'допельдон' все же было чуточку раньше, буквально на мгновение! Не знаю почему, но это меня радует. Наверное, потому что если бы сначала были люди, а потом 'допельдон', то можно было бы предположить, что я услышал это слово от них?! Значит, в мире его знает еще кто-то, кроме меня. Но нет! Слово 'допельдон' родилось у меня в голове. И его никто не знает, кроме меня. Я полновластный хозяин этого слова! Могу похоронить его в своей голове, а могу закричать мужчине и женщине. Крикнуть с высоты четвертого этажа:
  - Люди, я придумал новое слово! И это слово - 'допельдон'.
  Наверное, отвезут в психушку... А там вряд ли оценят мое открытие... Поэтому буду наслаждаться 'допельдоном' в одиночку... Теперь он стал похож на зефир в шоколаде... На холодную 'Шармель', которую я только что достал из холодильника и, вместе с двумя кружками, в одной кофе для меня, в другой чай для Марины, принес в комнату. Марина пьет чай без сахара. Я же всегда кладу его в чашку много. Я сластена... А 'допельдон' - мужского рода. Однозначно. Не женского и не среднего. Мужского'.
  Укусил зефирину. Шоколад на ней такой холодный, что ломается на губах и падает на пол.
  - Не повалявши, не поешь! - заметила Марина.
  Я поднял шоколад с пола и отправил его в рот. Параллельно притворно ругаясь и показывая свою озабоченность тем, что уронил что-то на пол.
  - Пылесос вон там!
  Марина чистюля. Меня это немного достало. И я уже три дня доставал ее тем, что каждый раз, по поводу и без, говорил о том, что надо бы пропылесосить в комнате. Подкалывал. Марина уже разозлилась по этому поводу. И мы даже два раз серьезно из-за этого поругались. Теперь Марина подколола меня. Я вышел из положения, ругаясь по поводу того, что мой шоколад упал в пепел, который она вчера уронила на пол, когда курила перед сном!
  Марина курит как паровоз. Курит тонкие дорогие сигареты - 'Давидофф', 'Вог', но курит как паровоз. Не скажу, что это меня как-то волновало. Я уже не в том возрасте, когда не гуляют с девочками, которые курят. Но все же... я должен делать вид, что меня волнует, что моя принцесса курит. Вывернулся. Разговор о пылесосе закрыли, а беседу на тему 'О вреде курения' мы, в принципе, не затронули.
  'Нет, допельдон... не зефир и не кавардак в голове. Это что-то другое, что-то гораздо более вкусное. Но что? Почему я решил, что это обязательно еда?' Кофе выпито. 'Где мои часы? Без них рука голая...' Перерыл все, но часов нет. 'Немного странно'. Марина чистюля и страшная аккуратистка. Любит, чтобы у нее все было разложено по полочкам и все было на своих местах. Поэтому среди ее аккуратно разложенных вещей мои брошенные часы должны быть как бельмо на глазу. Но их нет. 'Может, я их уронил в коробку с игрушками Марата?'
  Марат - это сын Марины. Он вносит в ее жизнь элемент хаоса. Среди его 'легогошек' мои часы были бы незаметны.
  Посмотрел внимательнее. Их нет. 'Допельдон!' В голове молнией проносится это слово, хотя я уверен, что хотел сказать: 'Полный пиздец! Часы потерял!' 'Нет! Какое все-таки удобное слово! Заменило целую фразу! Допельдон... Что-то мягкое?.. Вспомнил! К Вике пришел ее приятель. Сергей, кажется. Нас познакомили. Третий раз подряд. Почему третий? Это я вспомнить не могу. Все-таки мы уже выпили полтора пакета вина, но то, что один раз нас уже знакомили, это точно. Мы друг друга знали. Сергей пить ничего не захотел и посадил Вику на колени. Намекает! Понятное дело. Зов плоти. 'Ну, потерпите нас полчаса, - говорит Марина, - и мы уходим! Вот только вино допьем!' Но полчаса они не высидели. Мы заспорили, что-то по поводу Борзаковского. И почему по поводу него? Не помню. Серега 'бил себя пяткой в грудь' и уверял всех, что Юрка не бегает, а ходит. Я уверял обратное, что его любимая дистанция - 800 метров, он бегун, и это действительно так, поэтому зачем спорить... Но Серж не унимался и делал такое лицо, что мы все идиоты и не смотрим телевизор. Было решено, что Вика и Сергей пойдут наверх и посмотрят в Интернете. Наверху у Вики рабочий стол, широкая кровать и ребенок. Первый этаж остался в нашем распоряжении. Через минуту Вика вернулась к нам, чтобы сказать, что Борзаковский - все-таки бегун. 400 или 800 метров. Но это так, для проформы. И, самое главное, сообщила, что нас покидает. Это было и так понятно. Мы пожелали Вике удачи, а сами разлили по бокалам последние капли вина. Когда Марина пьяная, она всегда капризничает и говорит, что я ее не люблю и не выношу ее Вовку. И чего она так решила?! Чтобы убедить ее в обратном, нужна постель. На первом этаже у Вики всегда есть комната, где мы можем остаться ночевать. Туда и пошли. Свет не включали, плюхнулись в кровать прямо в одежде. Я только и успел снять часы. Через минуту Марина сказала, что не хочет здесь спать. Спать там было действительно неудобно. Кровать узкая. А у нее дома кровать широкая. Мы были в одежде, поэтому встать и пойти к ней домой было проще простого. А часы остались лежать в комнате у Вики. На первом этаже ее дома в Кратово. Теперь ходи, собирай свои вещи по всему городу!.. Хотя чего ворчать?! Сам виноват... М-да... Кофе допито. Новости посмотрены. 'Евроньюс'. Без комментариев. В Пакистане народ раскупает сувениры с государственной символикой, а в Израиле военные ломают дома в секторе Газа. Какое мне до этого дело? Сейчас меня больше всего интересует, что такое допельдон?'
  Марина закрыла за мной дверь. Я спешил. Мне надо к восьми часам быть в музее. Через два дня начинался Международный авиационно-космический салон - и наш Музей истории покорения неба в нем участвовал. А сегодня мы должны были завести экспонаты музея на территорию салона. Дело это муторное. В позапрошлом году на проходной простояли почти полдня. С семи утра до часу дня, но то было в прошлом году. Тогда на заезд давали только один день. В этом году - три дня: вчера, сегодня, завтра. Поэтому мы и договорились не вставать так рано, а встретиться в восемь утра в музее.
  Словил себя на мысли, что спешу теперь уже не столько для того, что мы договорились, а для того, чтобы записать в компьютере то, что со мной случилось, и, в первую очередь, мое выдуманное слово.
  'Допельдон... Ведь это почти... как рождение ребенка. Почти, потому что слову труднее. Оно, чтобы окончательно явилось миру, должно родиться не менее двух раз'. Первый раз слово стало биться внутри меня, билось, искало выход - и нашло его... на кончиках пальцев. Я создал вордовский файл. Документ.doc. 'Чтобы файл потом можно было легко найти в компьютере, его надо как-то назвать. Дать ему индивидуальное имя. И у меня как раз есть такое имя! Я придумал очень удобное слово! Не надо стирать полностью слово 'документ', достаточно поставить курсор перед 'кумент', стереть эти шесть букв, дописать семь - 'пельдон' - и сохранить. Получился 'Допельдон' с расширением doc. Вот теперь всем точно известно, когда впервые было записано мое новое слово. 14 августа. 8:07:53. О, какая точность! На вид мое слово выглядит неплохо. Не слишком длинное, но и не короткое. В самый раз! Мне нравится. И все же мучают сомнения. А вдруг... Вдруг я тут целый час ношусь с тем, что уже давно известно всему миру?! Со мной уже так было. Ночью приснились слова из песни: 'А когда на море качка, и бушует океан, ты приходи ко мне, морячка, я тебе любовь отдам...' Вернее, это я думал, что приснились. Даже утром чуть свет подскочил и записал слова в тетрадку, чтобы не забыть. И ходил гордый почти неделю. Пока в воскресенье не показали фильм, где Ширвиндт или этот, как его там, другой, эту песню пел раз сто, если не больше. Обидно было до слез. Как узнать, что такое допельдон?'
  Зашел в Яндекс. Вввел слово в поисковик. И хоп! Компьютер выдал: 'Ничего не найдено? Чтобы искать точнее, Яндекс ограничивается документами, в которых слова из запроса близки друг к другу. Поищите с более мягкими условиями'. И еще раз... 'Искомая комбинация слов нигде не встречается'.
  'Вот так! Я придумал 'допельдон'. Не какой-нибудь там 'дабль тон' или 'дубль тон', а именно 'допельдон'. Орфографию прошу запомнить! А то будут потом подделки всякие лепить. Знаю я, как это делается. Назовут 'Адидас' 'Абибасом' - и лепят кроссовки, которые носить не будешь. Из-за этого престиж фирмы страдает. С моим 'допельдоном' такое тоже, в принципе, может случиться. Достаточно изменить одну букву, например, 'допельТон' - и все. Но если такое будет, то мое слово стало знаменитым и под него подделываются. Пока же оно еще никому, кроме меня, не нужно'.
  В том, что я точно помню, когда написал свое новое слово, моей особой заслуги нет. Это делается компьютером автоматически. А вот время, когда я произнес это слово вслух, известно доподлинно. Это было в 9 часов 35 минут. Я шел по коридорчику между фондохранилищем и смотровым залом и вдруг ругнулся: 'Допельдон!' Негромко так ругнулся: 'Допельдон!' Эха не было. Ничего особенного не произошло. Никто не спросил: 'Что ты сказал?' Наверное, просто никто не слышал моего бормотания. Но слово, произнесенное вслух, означало, что я страшно недоволен. Меня оторвали от компьютера. Пока я рыскал в Интернете, уже давно пришли Женька и Гарик, перетаскали все коробки с экспонатами в машину. Осталось отнести туда катапультное кресло. Оно было тяжелое, поэтому без меня ребятам обойтись было невозможно.
  Я подошел и взялся за спинку кресла КС-4, нагнулся и, видимо, на автомате даже смог чуть-чуть оторвать его от земли. И тут заорал Гарик:
  - Да ты что, мы это кресло втроем не сдвинем!
  - Как не сдвинем, когда я его уже оторвал от пола?
  - Давай возьмем другое, К-36 ДМ.
  'Ему все равно, какое брать кресло. Лишь бы полегче. Его престиж музея не волнует. А меня волнует!' - подумал я, а вслух возмущенно сказал:
  - Либо берем КС-4, либо никакое!
  Я пошел к компьютеру, мысленно матюгаясь, подумал: 'Идите вы вообще, куда подальше, со своими креслами'. А вслух произнес 'допельдон'. И даже немного испугался. 'Какое емкое слово! Одно заменило целое предложение! Ой! Я произнес это слово вслух. Можно сказать, родил!' Побежал к компьютеру и посмотрел на часы - 9:35, 14 августа. 'Странно! Сам вложил в него негативный смысл, но он, то есть смысл, к слову как-то не прилип. Не может быть, чтобы 'допельдон' означал что-то негативное. Я это чувствую. Нет, конечно, это не белый и пушистый зайчик, но не пиздец какой-то ушастый. Это-то что-то другое'.
  День закрутился. Приехали на проходную летно-исследовательского института. Гарик побежал оформлять документы. А я стал в спешке, смакуя, набрасывать на клочках бумажки возможные варианты смысла моего слова: 'Это линия одежды... Одеться в 'Допельдоне'! Ничего, звучит. Это марка автомобиля... 'Мицубиси допельдон'! Или 'Рено допельдон'! Наверное, дорогая и престижная машина, обязательно с откидным верхом. Надо будет на досуге придумать, как она выглядит'.
  Машину затрясло, а в соседней сработала сигнализация. В небо взмыл истребитель. Народ повыскакивал из салонов, задрал кверху головы. И чего повылазили? Теперь такое будет продолжаться целую неделю подряд. Женька тоже выскочил. Он фанат авиации, знает названия всех летательных аппаратов. А мне некогда, я записываю смыслы моего слова. Виски сжало похмелье. 'Это лекарство... От головы или от желудка. Да, сейчас бы не помешало принять... Не буду никогда больше покупать дешевого вина... Дайте мне две упаковки 'Допельдона'?.. И по две таблеточки 'Допельдона' в день. После еды... А может, это не таблетки, а дорогое вино? Граф принял бокал 'Допельдона' за ужином! Не сомневаюсь, что у него не будет утром болеть голова, если это французское вино. А может, так называется шато? Крепость, где производят этот виноград. Где-то на юге Франции стоит мой шато Допельдон. Хотя почему на юге, может быть, на севере...'
  В машину ворвался Женька и заорал:
  - Нет, ты видел, что он сделал!? Ты видел!?
  - Что?
  - Он вышел на колокол, а потом кувырнулся назад. Сальто назад. Такого еще никто не делал. Я даже не знаю, как это называется!
  'Ну вот, допрыгался. А я знаю! Оказывается, допельдон - это фигура высшего пилотажа. Сальто назад. В общем-то, неплохо. Все же российские истребители самые лучшие в мире. И все-таки мне хотелось бы для моего слова другой участи. Мне кажется, что это что-то материальное. Хотя пусть будет и фигура пилотажа в том числе. Ведь может же быть у слова несколько значений?! Как у слова 'земля' или у слова 'мир', например'.
  Пока ждал Игоря, придумал 'допельдону' еще несколько значений. 'Это прием в греко-римской борьбе... Он применил допельдон - и положил его на лопатки. Это фамилия летчика времен Первой мировой войны, который сбил Красного барона... Это имя египетского фараона... Это музыкальный инструмент... Это музыка из кинофильма 'Убить Билла'... Она звучит каждый раз, когда Черная Мамба собирается убивать. О-о-о, как болит голова! Наверное, от этого у меня такие черные мысли о моем слове...'
  До обеда провозились на аэродроме. Вытаскивали коробки из машины, расставляли их в своем павильоне, развешивали на стены плакаты, сколачивали из деревянных брусков раму под баннер, где на фоне летчика времен Великой Отечественной войны написано 'Добро пожаловать в Жуковский!'. Ругались с менеджерами салона по поводу этого баннера. Эти сволочи совсем из-за денег нюх потеряли. Требовали с нас денег за рекламу. Мы спросили менеджеров:
  - А что мы рекламируем?
  Они ответили:
  - Город!
  - Вот с него денег и берите, а мы - музей, хотим привлечь внимание к нашему любимому городу.
  Отстали. Правда, на самом деле, денег с нас взять можно было. Ведь мы не просто так этот баннер натянули. Мы поставим его на центральном проходе, вырежем у летчика физиономию и будем предлагать всем желающим сфотографироваться на таком фоне. Естественно, за деньги.
  В обед позвонила Марина и сказала:
  - Я буду готовить щавелевый суп и хочу обедать вместе с тобой.
  Удивительно, но до этого момента я практически даже не вспоминал о слове 'допельдон', а вот как она позвонила, так сразу и вспомнил. С полной уверенностью, что допельдон - это вкусно. 'Да, почему я сразу не подумал об этом?! 'Допельдон' - это еда, сеть ресторанов с вкусной и здоровой пищей. Сегодня я обедаю в 'Допельдоне'! Закажите нам столик на двоих. Естественно, фирменное блюдо тоже называется 'Допельдон'. Двойной 'Допельдон' с кровью, с жареной картошечкой, селедочкой и запотевшей рюмкой водки'.
  Сглотнул слюну и обещал непременно быть. Что удивительно, был. Суп был вкусный, и, если бы не нестерпимые боли в голове, я ни минуту бы не сомневался, что 'Допельдон' - это тот самый щавелевый суп. А так... в голову лезли всякие дурные мысли о конце света. Чтобы не расстраивать принцессу, под благовидным предлогом свалил домой. Хотя, по большому счету, домой мне идти было не обязательно. Жена и сын вот уже месяц как загорали в Крыму.
  Вечером, лежа у себя дома на диване, смотрел телевизор и приходил в ужас от теленовостей. В небе над Грецией полчаса летел 'Боинг' с мертвым экипажем и пассажирами. Произошла разгерметизации салона - и они все погибли. А в Крыму на станицу напала стая бешеных волков. Такое может быть только перед концом света. 'Точно Допельдон - это день перед концом света! И Бог предупреждает меня об этом...'
  С этими мыслями и засыпаю...
  
  ДЕНЬ, ПОСЛЕ КОТОРОГО БУДЕТ ВСЕ ХОРОШО!
  
  Проснулся рано. Снова рано. И, тем не менее, это пробуждение было куда лучше, чем вчера. Голова не болела. Мысли светлые-светлые. Правда, потребовалось время, чтобы вспомнить мое новое слово. Еще бы! Ведь нестерпимо чесалась спина, причем в таком месте, что рукой никак не достать. Пришлось скользить по кровати, как змея. Спугнул Барсика. Он заорал и убежал на кухню. Вернулся. Я хотел погладить его. Эта сволочь вцепилась в мою руку так, что заорал я. Видимо, мой боевой котик подумал, что рука - это змея. Кожу не прокусил, хотя вмятины и царапины оставил заметные.
  'Допельдон!' Это слово всплыло в голове само собой, и я снова начал думать, что это такое? Восемь утра. По телевизору новости снова начинались с трагедии в Греции. Теперь уже дикторы говорили, что кто-то пытался управлять самолетом до последней минуты. 'Значит, была надежда. Значит, вчера был не последний день. Манипуляторы! Если бы вчера был последний день, то какой смысл давать надежду? Значит, это не последний день. Это радует!'
  По ТВ снова говорили про МАКС. Корреспондент сообщил, что многие фигуры высшего пилотажа еще даже не имеют названия. Я улыбнулся и подумал: 'Одна фигура уже точно имеет. Сальто назад на самолете - это допельдон. Правда, об этом еще никто не знает...'
  Поставил чайник. Умылся. Сковырнул болячку на родинке. Марина вчера говорила, что у меня плохо сворачивается кровь. 'Ничего подобного. Хорошо! Я болячку постоянно сдираю. Родинка на подбородке - это моя большая проблема. Постоянно режу ее, как бреюсь. Оп-па! Дали горячую воду! Нет ничего приятнее, чем умываться в горячей воде! Даже мыло по-другому пахнет!'
  Позавтракал. Бутерброд с маслом и чашка кофе. Выпил, правда, не допельдон, но тоже ничего.
  На улице светило солнце. Голову пронзила фантастическая мысль: 'Точно! Допельдон - это день, после которого все будет хорошо! Проверено. Дали горячую воду. Хорошо. Кот покусал - не очень хорошо. Зато после его укусов я проснулся окончательно. Так что это тоже, можно считать, все хорошо. И дальше тоже все будет хорошо. Обязательно!'
  Честно говоря, идти на работу не очень хотелось. И не потому, что всем всегда с утра не хочется идти на работу. Я свою работу как раз очень люблю. Но сегодня я должен был с утра отнести в Управление культуры одну бумажку, на которой от имени липового директора фирмы должно быть написано, что у них бухгалтер в отпуске, поэтому он не может предоставить сейчас документы в полном объеме для участия в конкурсе на муниципальный контракт, но если все будет хорошо, то есть, если их фирма выиграет конкурс, то обязательно предоставит все документы. 'Полный бред и, что самое неприятное, ложь, но таковы правила конкурса. Для того, чтобы конкурс был признан состоявшимся, надо, чтобы в нем участвовало две фирмы. Чтобы две фирмы предоставили полный пакет документов. Ну, там, устав, бухгалтерский баланс. Моя и чужая. Я не против. Но где взять эту другую фирму? Почему я должен искать эту гребанную фирму, фактически себе конкурента, чтобы получить деньги, которые нам нужны для того, чтобы купить оборудование для городского музея? Нет, конечно, я не против на этом заработать, чего греха таить. Но почему нужна вторая фирма? Почему я завишу от нее, как от тени той грешной женщины? Это черт значит что? Это полный допельдон! О! Снова всплыло это слово и снова с негативом. Бумажку уже отнес. Ну вот! Я же говорил, что все будет хорошо. Все будет допельдон! Позитив!'
  Бумажка эта, письмо от несуществующего директора, была заклеена в конверт, и открыть ее никто не мог до оглашения результатов конкурса. Поэтому я просто протянул письмо Людмиле Антоновне, председателю комиссии. Женщина приняла конверт и аккуратно подшила его в папку, где уже были собраны другие запечатанные конверты, и, не глядя на меня, сказала:
  - Ну что ж, в обед состоится заседание комиссии, конверты вскроем - и посмотрим, что там!
  Правда, при этом Людмила Антоновна посмотрела на меня странно-странно. Но ничего не сказала. 'А что она могла сказать? Я просто курьер, который принес конверт. Я к этой фирме никакого отношения не имею. У меня же полный порядок'.
  На улице нестерпимо палило солнце, над городом с шумом проносились боевые истребители, готовясь к завтрашнему шоу, а я шел по раскаленному городу и уговаривал себя, что все хорошо, все будет хорошо. 'Все будет допельдон! Нет. Все же мое слово имеет явно позитивный оттенок. Допельдон - это все будет хорошо!'
  В обед позвонила Людмила Андреевна и, будто из пулемета, сообщила мне, что в конверте документов не оказалось. А то я не знал об этом.
  - И что теперь? - спросил я.
  - А ничего, - отвечает Людмила Андреевна, - представитель казначейства сказала, что если не будет этих документов, то конкурс будет признан несостоявшимся!
  - И что?
  - Что? Что? Если хотите получить свои деньги, то принеси мне завтра все недостающие документы.
  - А у нас-то все нормально?
  - У вас все нормально. Но ты меня понял? В казначействе согласились подождать один день.
  Понял, что тут непонятного.
  За один день, вернее уже за вторую половину жаркого и липкого, как сковородка, летнего дня, я должен был найти документы фирмы, которой не существует. Фактически, я должен создать эту фирму из ничего, должен вытащить ее из небытия.
  'Кто на такое способен? Только волшебник! О, точно! Допельдон - это имя того самого волшебника. И пусть этот волшебник будет добрым. Потому что, если он будет злым, я просто не знаю, что будет. Нам так нужны эти деньги. Просто как воздух. Если бы у меня на заднице была шерсть, я начал бы ее с заклинаниями выдергивать, стараясь походить на старика Хоттабыча. Но, как говорится, чего нет, того нет'.
  Поэтому я сел у окна и тупо стал смотреть в него. В нашем музее очень интересные окна. В них видна дорога и тротуар, а ничто так не приводит в спокойствие, как вид на постоянный поток транспорта и вечно куда-то спешащих пешеходов. Уже понятно, что никаких документов мне не найти. А значит, можно было расслабиться - и получать удовольствие.
  Мое утешение появилось в виде серой 'восьмерки', которая остановилась прямо под окнами музея. Из салона вышла Марина. 'О, в этот момент я так ее люблю!' Марина выслушала мои горькие стенания, тяжело вздохнула и произнесла: 'Ладно, поехали, я купила новый фильм, 'Мама, не горюй' называется...'
  Стоит ли говорить, что мы не досмотрели его до конца и что этой ночью я снова остался у Марины.
  
  УЛЫБКА БОГА!
  День начался в 8:45 со страшного грохота, от которого тряслись стены и стекла. Казалось, что Илья-пророк на своей боевой колеснице завис над самой крыше и принялся колотить своим мечом в щит. Собственно говоря, так оно и было. Грохот стоял такой, что в ушах заложило. 'Допельдон! Это другое имя бога! Это так и есть, он самый!'
  На самом деле начался МАКС, Международный авиакосмической салон. Все-таки начался. И этот грохот - звук авиашоу - теперь будет стоять над головой всю неделю. В душе было ощущение какого-то праздника и чего-то грандиозного. И я, тут же уставившись в потолок, начал придумывать для своего слова новое значение.
  Хотелось, чтобы оно было какое-то значительное и красивое. Такое, как тело моей принцессы, которое чуть-чуть выглядывало из-под одеяла. Я лежал на подушке и, не поднимая головы, мог видеть только краешек ее бедра, крутого, как горы Болгарии. 'Явно, 'Допельдон' - это новый аромат духов, это озеро высоко в горах с необыкновенной минеральной водой. А может быть, это новый сорт французского сыра? Почему сыра? Не знаю. Наверное, вкусно. Как аромат ее сонного тела. Это удивительно, но Марина до сих пор не проснулась. Она обладает удивительным свойством. Когда спит, абсолютно ничего не слышит. Абсолютно. Один раз мы поехали компанией отдыхать на природу. Марина легла спать - и проспала почти сутки. Никто не мог ее разбудить: ни мои поцелуи, ни ее подруга. Никто. Спала, как медвежонок в берлоге, свернувшись калачиком. Вот и сейчас, спит и ничего не слышит. А я так не могу. Если я сплю в чужом месте, то все слышу. Меня даже раздражает звук выключенного телевизора. Не включенного, а выключенного. Такой нудный и тонкий. Тоньше, чем зудение комара'.
  Грохот колесницы уже давно затих, и я начал различать звук зудящего телевизора. Он начал действовать мне на нервы. Я встал. Нажал на кнопку. Зуд прекратился. Но теперь это уже без разницы. Надо идти. Оделся, поцеловал в нос 'сонного медвежонка', вышел - и влился в поток людей, идущих в одном направлении. Сегодня весь город двигался в этом направлении. На МАКС. Вернее, сначала на автобусную остановку, а уж потом на МАКС.
  Автобус заглатывал очередную порцию приближенных. Охранники бегло проверяли соответствие фотографии на бейджике с моей физиономией и теряли ко мне всякий интерес. Теперь уже автобус вливался в поток машин, двигающихся в одном направлении. Еще не жарко, но все окна были уже открыты настежь. 'Через час-полтора здесь будет душегубка, а пока приятный ветерок обдувает лицо и настраивает на благодушный лад...'
  У всех на шеях висели маленькие пластмассовые бейджики с фотографиями владельцев. Это знак особой касты, знак принадлежности к... небожителям. Бейджики висели на шеях, на синих фирменных ленточках, были приколоты к костюмам английскими булавками, прилеплены к нагрудным карманам специальными 'крокодильчиками'.
  Считалось особым шиком прилепить этот бейджик как-то по-особому. Желательно, как можно небрежнее. На пояс или на воротник. У меня бейджик лежал в кармане, и я доставал его только тогда, когда просили. 'Иметь бейджик сегодня - круто! Практически, допельдон! А что? Может быть, действительно так оно и есть? Допельдон - это особая каста людей? Масонская ложа! Нет, не то...'
  Когда автобус привозил нас к проходным авиасалона и выплевывал на огромное асфальтовое поле, по периметру которого стояли солдатики, то все устремлялись к центральным проходным, стараясь как можно быстрее влиться в маленькие ручейки-коридорчики. Каждый такой коридорчик заканчивался металлоискателем, и все обладатели бейджиков вставали в эти коридорчики, вставали добровольно, чтобы пройти через унизительную процедуру просвечивания и проверку на предмет проноса на территории охраняемой зоны запрещенных предметов: ножей, вилок, ножниц или, не приведи господи, другого какого оружия. 'И все они будут стоять в этих узких коридорчиках. Стоять час, а если не повезет, то и два часа. Стоять как бараны. И безропотно выворачивать свои карманы и сумки. Так что... Иметь такой бейджик... явно не допельдон... Не может быть, чтобы моим словом называлось идиотское положение, в которое добровольно ставят себя тысячи людей. Мне что-то не хочется такой участи для своего слова...'
  Я провернул против людского потока.
  - Куда прешь? Не видишь, куда все идут!?
  Дошел до края огороженной площадки, отодвинул в сторону турникет и подмигнул солдатику, стоящему рядом, мол, извини, братан, мне некогда, я пройду через вторую проходную.
  Солдатик подмигнул в ответ, мол, не вопрос, иди. И через десять минут ходьбы прогулочным шагом я подошел к точно такой же проходной, которая оснащена точно такими же металлоискателями, где меня точно также обыскивают с ног до головы, но... там не было очереди. Совершенно ни одного человека. Охранники зевали и были вежливы до неприличия. 'Еще бы... хоть какое-то развлечение! Вот это допельдон! Нет, это не он, это так, мелкое использование знания рельефа местности. Просто я не первый раз уже участвую в этом авиасалоне, поэтому знаю, что вторая проходная для тех, кто приезжает на автомобилях, но пускают через нее всех. Да и какой это может быть допельдон, если карманы все равно приходиться выворачивать?! На следующий день во всех новостях будут говорить о трудностях и невообразимых очередях на авиасалон, о том, что некоторым не удавалось попасть на летное поле до самого вечера, а эта вторая проходная все время работы авиасалона будет практически пустой. И всего-то надо было пройти пешком в сторону десять минут'.
  Странно, но, как только я пересек границу авиасалона, о своем любимом слове я до обеда практически даже не вспоминал. Некогда было. Не успели мы выставить перед центральным входом в наш шале баннер (тот самый, с 'Добро пожаловать в Жуковский!') и вырезать физиономии у летчиков, как к нему сразу потянулась толпа праздно шатающегося народу.
  Все просто балдели от возможности вставить свою физиономию в это окошко и сфотографироваться. На память. И сумма в десятку никого особенно не смущала. Все-таки, как-никак, 'сбор средств на нужды музея'. 'Благотворительность, блин'. Как говорится, дело пошло.
  Продохнуть смогли только где-то к обеду. Решил выпить пиво с Гариком, директором нашего музея, моим напарником и компаньоном. Оставили баннер на Галину Моисеевну и Лену, наших сотрудниц, и свалили.
  Самая большая проблема во время авиасалона - взять пива и поесть. Цены ломовые, очереди бесконечные. С трудом, но нашли ларек, который был не на осадном положении. Взяли пару сарделек и две кружки пива. 'Пиво, конечно, дрянь. Одна пена. И за что только 40 рублей отдали? Ну да ладно. Холодное же'.
  Сели. Отхлебнули. Вдруг рядом что-то загудело. 'Самолет?!' Такое впечатление, что тебе в ухо влетел большой стратегический бомбардировщик Ту-160. 'Нет. Не похоже. Шмель'. Здоровенный такой шмелище. Полосатый, черно-оранжевый. Красивый. Гудел, гудел вокруг моего стакана и... упал в пиво. 'Бултых!'
  Тут-то я и вспомнил о своем слове. 'Ну чем не допельдон?! Представляете, сколько времени у меня ушло на то, чтобы объяснить, как долго и сложно мы добывали себе кусок хлеба и стакан воды, практически... как неандертальцы, а тут какой-то шмель, почуяв запах хмеля, спикировал прямо в мое пиво и лишил меня моей законной добычи. А тут достаточно сказать одно единственное слово 'допельдон' - и все поймут, о чем идет речь. Ведь если бы кто-то посчитал, сколько раз шмель или какое другое насекомое обламывало желающего выпить пива человека, то уверен, получилось бы достаточно внушительное число. А это уже статистика! И для этого вполне можно использовать одно слово вместо целого абзаца. А что? Без всякого пафоса говоришь 'у меня сегодня был допельдон' - и все понимают, что сегодня тебе в стакан с пивом упал шмель'. Пока я об этом думал, шмель отчаянно боролся за свою жизнь. Наконец, мне его стало жалко, и я... вылил пиво на землю.
  Представляете, как на меня посмотрели окружающие, особенно те, кто стоял в этот момент в конце очереди.
  Самое обидное, что шмель успел принять смертельную дозу алкоголя и... умер. 'Жаль, конечно, беднягу. Но кто меня пожалеет?' И тут я понял, что для подобного состояния, когда пива нет, а стоять в очереди - подвиг, уже придумали слово - и это слово 'облом'. Меня спас Гарик! Он перелил половину янтарного напитка из своего стакана в мой и сказал:
  - Ладно, не горюй, давай лучше выпьем за меня!
  'Вот это тост! Не, ладно, там за нас, или за наше безуспешное дело, или за упокой души шмеля. А тут... 'за меня', м-да...' Я недоуменно посмотрел Гарику в глаза. В ответ услышал:
  - Знаешь, я скоро стану отцом!
  Причем Гарик, который сидел напротив меня, не говорил мне эту фразу, а в буквальном смысле орал мне ее в лицо, потому что в этот момент над нашими головами как раз крутились на реактивных самолетах французские асы из команды 'Фречи Триколоре' и пронзали стрелой нарисованное сердце.
  И снова в моей голове родился 'допельдон'. 'Вот! Вот отличное слово! Ведь, вместо целого предложения 'я скоро стану отцом', можно сказать коротко: 'Я - допельдон'. Здорово! И нагрузка на ухо гораздо меньше'. Говорить что-то в ответ просто не было смысла. Все равно Гарик не услышал бы. Поэтому я без слов поднял вверх большой палец, мы стукнули пластмассовые стаканы друг о друга. Надо бы, конечно, порадоваться за друга, но грохот стоял такой, что просто ничего не было слышно. Прочитал по губам, что жена на восьмом месяце беременности, а УЗИ показало, что будет девочка.
  Тут я вспомнил про своего сына, про то, что не видел его уже почти две недели и что он еще не разу не был на этом грандиозном авиашоу. Достал мобильник, набрал номер сына, но, вместо привычно канючного 'Ну что тебе, пап?', услышал: 'Вызываемый Вами аппарат находится вне зоны досягаемости. Перезвоните позже'. Фак. Даже мелодичный женский голос не мог скрасить той тоски, которая появилась в моей груди от этих слов. 'Вне зоны досягаемости'.
  В голове родилась мысль, чтобы подарить свое слово сотовому оператору. 'Пусть дамочка в телефоне говорит всего лишь одно мое слово. 'Допельдон!' Чего тянуть резину-то? И так понятно, что с сыном мне сейчас не поговорить. И не зачем слушать эту фразу, длиннющую, как забор летно-исследовательского института, и лишенную всякого положительного смысла'.
  
  ***
  
  Ближе к вечеру телефон, до этого мертвым грузом лежащий на дне кармана моей джинсовой куртки, ожил. Сначала зашевелился, приятно щекоча пузо, а потом запищал, как маленький серый мышонок.
  'Марина! Солнце мое!' Ей не терпелось рассказать мне самую главную новость дня. 'Вот уж действительно сегодня какой-то особенный день!'
  Я был уверен, что ничего значительнее, чем новость о прибавлении в семействе друга, быть не может. Оказалось, что я ошибался! Причем существенно! То, что сказала мне Марина, вполне могло бы потянуть на то, чтобы я мог подарить этому событию свое новое слово. Безвозмездно. То есть даром. Помните Вику? 'Фею'? Ту самую, у которой мы пили 'Изумрудную лозу'? Так вот, эта фея совершенно недавно собралась выйти на работу после короткого шестимесячного декретного отпуска. Уже само это в наше время звучит героически. Не то, что решила выйти, а то, что шесть месяцев назад она решила родить ребенка. Одна, без мужа. Отец ребенка растворился в небытие сразу после того, как узнал о том, что 'фея' беременна. Обычное дело в наше время. Но она все равно решила рожать и родила. Отличного парня - Кирюху. В тот вечер, когда мы пили вино, он был у бабушки.
  Так вот 'фея' работала на крупном предприятии руководителем отдела кадров, и, как девушка ответственная, она была абсолютным патриотом своей фирмы. Абсолютным, ну просто до неприличия. Настоящим ударником капиталистического труда.
  Предприятие было очень крупное, с иностранным капиталом. И должность Вики была не последняя. Если не сказать больше. Фактически Вика была вторым человеком на этом заводе. На ней висели все трудовые взаимоотношения с коллективом. Попала она на эту должность не по протекции, а выдержав большой конкурс. И немало сделала на этом месте до того, как решилась на декрет (немало - это не то слово). Когда она пришла на свое, тогда еще новое место работы, отдела кадров как такового не существовало, и вся документация была в совсем запущенном состоянии. Вика почти год все восстанавливала и приводила в порядок. Собственно, когда 'случился' Кирюха, процесс оформления договоров, отпусков, больничных и прочих документов был полностью налажен и работал как часы. Девушки-помощницы вполне справлялись с текучкой, и отсутствие Вики на рабочем месте в течение полугода не могли ничего изменить. Полгода... Это она сама определила себе такой срок, когда на работе ничего сверхъестественного произойти не могло.
  Генеральный директор предприятия со слезами на глазах провожал Вику в роддом и клятвенно обещал, что ее здесь все ждут. Как оказалось, генеральный директор сразу, как только Вика ушла, взял на работу свою любовницу. Под его чутким руководством она сделала стремительную карьеру, и к моменту выхода Виктории из декрета оказалась на ее, Викторином, месте.
  'Мы в ваших услугах больше не нуждаемся!' - сказал в первый же день 'фее' новый начальник отдела, сидя в кожаном кресле за широченным столом и рассматривая свои накладные ногти. Сидела эта дамочка в только что отремонтированном кабинете. Причем средства на ремонт кабинета в бюджете запланированы не были, а рабочим уже на полмесяца задерживали зарплату. Вот когда мы втроем пили то самое вино, мы занимались как раз тем, что, как могли, отвлекали Вику от нехороших мыслей о несправедливости судьбы, и прочее бла-бла-бла.
  Нет, кончать жизнь самоубийством как мать-одиночка, она, конечно, не собиралась. Вика держалась молодцом и уже договорилась о трех собеседованиях на следующий день. Специалисты ее уровня требовались везде. И это правда. Но специалисты без грудного ребенка. Справедливости ради надо сказать, что на следующий день Вике все отказали под всякими благовидными предлогами, хотя было понятно, что из-за ребенка.
  'Мы в ваших услугах больше не нуждаемся!' - я однажды уже слышал такую фразу в свой адрес. Именно поэтому я дал себе зарок никогда больше не работать на чужого дядю, чтобы никогда больше не слышать таких слов в свой адрес. Поэтому я, как никто другой, понимал, что творится сейчас в душе у Вики. Я хоть не рожал, но у меня тоже в тот момент, когда я услышал эти слова, был маленький сын и еще молодая жена, которая не работала.
  Так вот, когда мне позвонила Марина, то сообщила, что тот самый начальник отдела кадров, который указал Вике на дверь, уволен. Да-да! Представляете! И уволили любовницу вместе с шефом, генеральным директором.
  На предприятие неожиданно приехала комиссия от учредителей компании, аж из самой Бельгии. Как оказалось, этот самый генеральный директор вместе со своей подругой успел такого наворотить на предприятии, что был выдворен за порог до окончания срока контракта. Причем незаконный ремонт кабинета - это был лишь маленький и не самый значительный эпизод, который попадал под статью 'нецелевое использование средств', попросту говоря, 'воровство'. Как известно, стройка и ремонт - самый надежный способ, чтобы умыкнуть бюджетные деньги. Мало того, в составе комиссии был человек, который лично знал нашу Вику, встречался с ней где-то на семинарах, и который объяснил председателю комиссии всю ситуацию. И 'фею' восстановили в должности с повышением оклада.
  Каких-то два дня назад казалось, что у Вики нет никаких шансов. Ну не бывает в нашем мире справедливости! И вдруг такое! 'Вот уж поистине допельдон! Счастливый случай! Улыбка Бога, которая случается так редко'.
  
  ПИЦЦА, ПИВО, СЕКС И DVD
  
  Звонок Марины застал меня у входа в шале. В это время в небе над Жуковским порхал маленький спортивный самолет Як-52, в котором, если верить диктору, сидела женщина, мастер спорта по высшему пилотажу.
  Самолетик крутился в небе, как пчела, и это было последнее выступление сегодняшнего дня. Пока Марина пересказывала мне рассказ своей подруги о том, как ее вызвал председатель комиссии, что говорил и как он при этом выглядел, я, будто радиокомпас, повернулся лицом в том направлении, где в этот момент, по моему мнению, и должна была находиться Марина. И направление это очень сильно совпадало с выходом с территории авиасалона. 'Скорее, скорее с этого пыльного и шумного поля к ней, к моей любимой! Снова через вторую проходную, мимо толпы посетителей, штурмующей автобусы. Пешком. И будто на крыльях. Не замечая расстояния, жары, духоты и песка, скрипящего на зубах!'
  Каких-то двадцать минут - и вот я вошел в кабинет Марины. Она работала здесь же рядом, в небольшом и очень уютном кафе. Бухгалтером. Мой камертон где-то там внутри меня, в самой нижней части живота, начал свои колебательные движения. Я старался приостановить их невидимый бег, и это мне практически удалось. Хотя я знал, что это ненадолго, только до того момента, пока я не прикоснусь к ней.
  - Сейчас-сейчас, пойдем! - сказала мне Марина, перекладывая какие-то бумаги и выбивая пальцами по клавишам калькулятора. - У меня где-то пятьсот рублей потерялись. Найду - и пойдем.
  'О, как в эти моменты она прекрасна. Богиня чисел, королева порядка, неприступная, как крепость, и доступная, как жрица любви!'
  И именно поэтому я намеренно не подошел к ней, а сел за соседний стол и посмотрел на нее. Через какое-то время Марина заметила мой пристальный взгляд и смутилась:
  - Не смотри так на меня!
  - Почему?
  - Ты что давно меня не видел?
  - Да, давно. Целую вечность!
  - Не придумывай!
  Даже не вооруженным глазом было видно, как между нами пробежала искра. Чтобы разрядить обстановку, Марина увела разговор в сторону:
  - Расскажи, что там на аэрошоу?
  - Да все нормально.
  - А что с 'Копресом'?
  Так называется фирма, от имени которой я носил письмена в Управление культуры.
  - А ничего, Игорю удалось продлить срок подачи документов в казначейство до конца авиасалона, но это ведь все равно нереально!
  Мне не хотелось говорить сейчас о делах. Внизу моего живота пульсировал камертон. И стрелка уже вот-вот должна была замереть в верхней точке. Марина улыбалась, отвечая на мои призывные знаки глазами, но от темы не удалялась. 'Нереально! Уж кому как не ей это известно. Ведь нужно представить баланс предприятия с отметкой налоговой инспекции. А подделывать печать этой организации никто не возьмется...'
  - Может быть, можно заменить 'Копрес' на какую-то другую фирму? - спросила Марина.
  - Не знаю, завтра спрошу у Игоря, он сказал, что возьмет все разборки с Управлением культуры на себя.
  Я встал со стула, обошел стол и прижался своими губами к губам Марины. Она, смеясь, отстранилась:
  - Что ты делаешь? А если кто войдет?!
  - Ну и пусть! Пусть все видят, как я тебя люблю!
  И она снова улыбнулась. 'Эта 'улыбка Мадонны' сводит меня с ума!' Я взвыл в потолок и плюхнулся назад на свое место. Я знал, пока эти проклятые пятьсот рублей не будут найдены, Марина не двинется с места.
  Мне ничего не оставалось делать, как перекладывать мелкие предметы на столе и успокаивать свой камертон. Две кнопки, шесть скрепок, одна из них разогнута, одна булавка. Десять копеек. Колпачок от шариковой ручки. Все это вытянулось в одну прямую линию, от одного края стола в сторону другого края. 'Не хватает!' Я поискал глазами, чтобы такое положить, чтобы точно достать край стола. Карандаш. Лег нормально, но стержень чуть-чуть выступал за край. Это меня раздражало, и я сомкнул свою стройную линию. А затем снова начал выкладывать все в прямую линию, хоть и знал, что все равно в конце стержень карандаша будет выглядывать за край. Камертон внутри меня мерно отсчитывал время, которое я считал потерянным и выкинутым из жизни. 'Ну почему так долго? Почему?'
  К столу Марины потянулись повара и официанты. За зарплатой. Она разделалась с ними лихо, не отрываясь от поиска проклятой пятисотки. Зашел водитель. Взял денег на закупку и бензин. Позвонил директор, оставил распоряжения на завтра. А я все сидел и выкладывал свою линию. Наконец, не выдержал и сломал кончик карандаша. И сразу в голове родилось слово 'допельдон'. 'Вот это да?! Почему в этот момент у меня родилось это слово? Аккурат, вместе с хрустом сухого дерева'. Я посмотрел на Марину, она перехватила мой тоскливый взгляд и смутилась:
  - Сейчас-сейчас, еще в одном месте посмотрю - и пойдем!
  - Да не спеши, ищи свои деньги спокойно, - успокоил я ее. - Мы же ведь сегодня никуда не спешим?
  - Если тебе никуда не надо, то я совершенно свободна.
  - А свекор?
  - Его не будет.
  - Свекровь?
  - На даче.
  - Вовка?
  - С ней.
  - Ну вот, видишь, все отлично, я тоже свободен, - улыбнулся я, успокаивая свой живот. - Дай мне точилку.
  - Зачем?
  - Карандаш сломался.
  Марина протянула точилку в виде космической ракеты. Я покрутил ее в руке, а потом начал выкладывать свою линию. Одна скрепка. Еще... Еще... Еще... Еще... Еще... Еще... Еще... Булавка... Десять копеек.... Еще одна скрепка. Та, которая разогнута. Потом схитрил. Разогнул еще одну скрепку. У меня осталось как раз расстояние, чтобы положить ракету. Все сошлось. От края до края. Что называется тютелька в тютельку. И снова в моей голове пронеслось: 'Допельдон!'
  Именно в этот момент Марина закрыла свой гроссбух и произнесла сокровенное:
  - Все, пошли!
  - Нашла?
  - Нашла.
  Дзинь! Струна лопнула, и камертон начал раскачиваться. Мы вышли на улицу, держась за руки. Энергия спокойно переливалась от меня к ней и обратно. Жара уже спала, появился легкий ветерок. 'Приятно!' По дороге обсуждали, что будем есть на ужин. Это уже было похоже на ритуал, потому что после долгих гастрономических споров мы одновременно пришли к выводу, что самым замечательным блюдом для сегодняшнего вечера будет пиво и пицца.
  Пиво 'Жигулевское' в пластиковых бутылках, но чтобы обязательно рязанское. Коричневая пробка. Безо всяких надписей сверху. Это важно, потому что есть еще 'Жигули' Очаковского завода. Черная пробка с фирменной надписью 'Очаково'. Так вот, это совершенно не то. Совершенно. У рязанского пива сохранился настоящий запах хмеля и чуть горьковатый привкус, а очаковское пиво безвкусное. 'От него только в туалет хорошо бегать. Быстрая реакция'.
  'Пицца...' Если Вы когда-нибудь будете в нашем городе, то непременно закажите себе нашу, жуковскую пиццу. Запишите телефончик: 7-53-13. Контора называется 'Пицца приехала'. Здесь пиццу делают золотыми руками. И это не просто слова.
  Тесто действительно катается тут же, на месте. Никаких полуфабрикатов. Затем его запекают на открытом огне, на нормальном растительном масле, и наполняют разными ингредиентами. На выбор. По телефону Вам будут навязывать 'Маргариту' - это густая смесь из мяса и овощей - или 'Максиму', где тоже всего навалено по-максимуму. Но вы откажитесь и закажите 'Ветчинку'. Только обязательно попросите дополнительно добавить в нее сыра. Так и скажите: 'Ветчинка плюс сыр, пожалуйста!' Хотя нет, может быть, к тому времени она будет уже называться 'Допельдон'.
  Честное слово, нет ничего вкуснее этой пиццы. Там нет никакого лишнего вкуса, только хлеб, только ветчина и сыр. Сыра много, и он растекается ровным слоем по всей поверхности пиццы, оставив лишь небольшие розовые островки. Пицца обязательно разрезана на восемь разных кусочков. Есть кусочек поменьше, есть побольше. Каждый найдет себе свой размер. Пицца очень удобная. Если заказываешь на троих, то ее как раз хватает на всех, а если на двоих, то хватает, чтобы наесться и еще чуть-чуть на завтрак. В течение часа по любому адресу в черте нашего города вам привезут этот маленький кусочек горячего солнца диаметром сорок сантиметров. По городу его возят в специальных пенопластовых коробках, которые отлично сохраняют тепло. Так что можете не сомневаться, Вам его привезут в наилучшем виде, что называется 'с пылу, с жару'.
  Вот и мы не сомневались, что нам привезут нашу любимую пиццу точно в срок. С мобильника сделав заказ, мы успели зайти в магазин, взяли пиво и дошли (или скорее добежали) до Марининой квартиры.
  К этому времени камертон раскачался уже до такой степени, что мы вывалились из лифта склеенные поцелуем и были, как сиамские близнецы. Мы поставили рекорд по вскрыванию дверей и ворвались в прихожую. Но упасть на пол было бы преступлением. На нас - слой пыли и пота. Целый день стояла нестерпимая жара. У меня вообще шея обгорела. И спасение от этого - душ. Хороший, освежающий душ.
  С трудом разлепились и посмотрели друг другу в глаза. 'Ну, кто первый?!' Я уступил. Не без тайного умысла. 'Обожаю, когда Марина выходит из ванной комнаты. Словно Венера из пены морской. Вся такая свежая, пахнущая чем-то невообразимо возбуждающим, завернутая в большое махровое полотенце'. Вытирая мокрые волосы, намазывая какой-то крем на лицо, Марина прошла в спальную комнату, упала на постель и сказала:
  - Ох, как я устала!
  А мой камертон, к тому моменту несколько успокоившийся, снова начал раскачиваться.
  - Давай, ставь фильм, посмотрим! - попросила принцесса.
  - Сейчас, только ополоснусь! - ответил я и скрылся в ванной.
  Я вернулся через несколько минут, также завернутый в полотенце. Принцесса лежала в постели, скорее полулежит, опираясь спиной на подушку. В комнате царил полумрак. Свет только от телевизора, на котором застыла картинка с кадрами фильма 'Мама, не горюй'. Как раз на том самом месте, где мы закончили смотреть вчера.
  В приоткрытое окно доносился шум засыпающего города. Далекие гудки паровоза, голоса молодежи на лавочке под окном. К подъезду подъехала машина. Хлопнула дверь.
  В одной руке у Марины сигарета. В другой руке - пульт от телевизора. Марина нажала на кнопку 'пуск' - и картинка телевизора ожила. Звук фильма оглушил. На экране телевизора появилась дорожка, снижающая уровень звука.
  Я сел на край постели и налил в бокалы пиво. Один протянул Марине и спросил:
  - Что? Будем смотреть фильм?
  - Не знаю, - в темноте не видно, как она пожала плечами. - А ты что предлагаешь?
  - Как скажешь, можем и кино посмотреть, - ответил я и наклонился, чтобы поцеловать Марину в мизинчик.
  Это единственная эрогенная зона на теле Марины, до которой я мог дотянуться, не расплескав пива. Она вздрогнула и поджала ногу.
  - Не надо. Мы же решили кино смотреть!
  - Конечно... решили!
  Я поставил бокал на пол и, разворачиваясь, лег на живот так, чтобы было удобно целовать ее ноги. Коснулся губами ее лодыжек. Самых красивых лодыжек в мире, тонких и сильных, как у лани. Именно в этот момент я понял смысл выражения 'дрожащая лань', потому что Марина глубоко вздохнула, и ее ноги начали дрожать. Эта дрожь есть отражение моего камертона, который пульсировал все это время в нижней части моего живота.
  Скользя по тонкой и хрустящей простыни, я покрыл поцелуй за поцелуем все ноги Марины. Мне хотелось покрыть поцелуями каждый сантиметр ее прекрасного тела, и с каждым прикосновением губами я все ближе и ближе подбирался к ее цветку. В темноте не видно, но я ощущал по аромату, что он вот-вот уже должен раскрыться.
  И вот мои губы коснулись лепестков, тонких и нежных, как у розы. Я вдохнул их запах, и у меня начала кружиться голова. Марина тихонько застонала. Я поднял голову и увидел, как плавно качается ее грудь. Марина старалась не дышать, ей было неудобно. В руках пиво и сигарета. Пепел вот-вот должен был упасть на простыню. Я остановился и, отжавшись на руках, выпрямился. Сейчас я был похож на оскалившегося волка, который склонился над своей жертвой. Марина поставила бокал на стол, стряхнула пепел в пепельницу и положила рядом сигарету. Дымок тонкой струйкой поднялся вверх, добавляя к запахам, которые витали в воздухе, тонкий аромат табака (Марина курит дорогие, 'Давидофф').
  Все, теперь ее руки были свободны, она погладила мои волосы, притягивая меня к себе. Я не удержался на руках и упал ей на грудь. Последовала короткая борьба, и вот уже Марина на мне сверху, и я почувствовал, что полностью вошел в нее. Мягко и естественно, как в поднимающееся тесто. Марина откинулась чуть назад и начала плавные волновые движения. В сумраке комнаты были видны только ее очертания, тело принцессы полностью загородило экран телевизора и как будто светилось изнутри. Мешали только голоса фильма. Я помог Марине найти ритм и одновременно искал пульт. Это немного отвлекло. А мне это и надо было, чтобы не достичь вершины раньше нее. Наконец, я нащупал пульт и выключил телевизор. Комната мгновенно окунулась в темноту и тишину, которая прерывалась только нашим ритмичным дыханием. Теперь Марину уже совсем не было видно. И это позволяло ей полностью расслабиться (как и любая красивая женщина, она не любит, когда на нее смотрит партнер, и может полностью раскрыться только в темноте). И вот мы поплыли с ней, плавно перебираясь с волны на волну, с каждым разом взбираясь все выше и выше. Мой камертон уже давно не бился, стрелка застыла и была напряжена до предела в верхней точке. Я почувствовал, что обгоняю свою принцессу в гонке за удовольствием, поэтому старался отвлечься. Я хотел, чтобы она опередила меня. Но Марина необыкновенно чуткая. Она кожей ощутила, что я ухожу от нее, положила мне руку на грудь и начала гладить мои соски. Теперь уже я не выдержал и издал стон. С трудом выдавил из себя: 'Наверное, надо позаботиться о безопасности?' Марина наклонилась вперед и достала из-под подушки заранее приготовленный презерватив. Я зубами разорвал оболочку и достал колечко с запахом апельсина.
  Марина чуть привстала, выпуская меня, и я быстро надел презерватив на себя. Это движение настолько у нас отработано, что мы практически не останавливаемся в нашем беге по волнам. Я снова вошел в нее, на этот раз неистово обхватив руками ее бедра. Принцесса не маленькая девочка, но у меня все равно достаточно сил, чтобы поднять ее над собой и войти как можно глубже. Мы начали плавно раскачиваться, я с каждым разом увеличивал амплитуду.
  Я почувствовал, как ее внутренние мышцы напряглись и обхватили меня в тугое кольцо. 'Значит, Марина уже на вершине, но теперь и меня ничего не держит'. Я отпустил себя и взорвался. Одновременно с ней. Перед глазами замелькали звездочки, а Марина бессильно упала на меня. Какое-то время я еще чувствовал, как ее мышцы пытались выжать из меня последние соки. Но это бесполезно, их и так уже нет. Я отдал себя всего без остатка.
  - Мне так хорошо! - прошептала Марина, а я молчал и только гладил ее по голове, вдыхая запах ее волос, уже высохших и пахнущих сеном.
  'Зачем что-то говорить, если и так все понятно?' И в этот момент раздался звонок домофона. Марина вздрогнула, напряглась и посмотрела на меня. В темноте я с трудом увидел ее глаза. В них застыл немой вопрос: 'Кто это?' Я догадался, что Марина перебирает в голове возможные варианты, но самого простого ответа, того, что лежит на поверхности, не видит. Я улыбнулся, прижал принцессу к груди, перевернул на спину и рассмеялся: 'Пицца приехала!'
  Марина расслабила свои мышцы и выпустила меня на свободу. Я вскочил, в темноте нащупал брюки и с криком 'Сейчас! Сейчас!' выскочил в коридор. Не уверен, правда, что меня кто-то слышал, но я, продолжая кричать, подбежал к домофону и снял трубку.
  - Пиццу заказывали! - услышал я голос разносчика.
  - Да, конечно!
  Пока разносчик поднимался на четвертый этаж, я успел одеться и открыть все двери.
  - Спасибо! - сказал я и вручил деньги.
  Взамен я получил безумно вкусно пахнущий белый квадрат.
  - Приятного аппетита!
  Руки через картон ощутили тепло, по коридору распространился аромат свежего теста, перемешанного с ветчиной и сыром, от которого начало сосать под ложечкой. Только сейчас я вспомнил, что не завтракал и практически не обедал. 'Разве можно назвать обедом одну сардельку с половиной кружки пива?!'
  Я закрыл за собой все двери и вернулся в комнату. В темноте был виден только красный огонек сигареты. Значит, где-то там губы моей принцессы, мягкие и сладкие, как дольки дыни.
  - Неужели уже прошел целый час?! - спросила моя принцесса.
  - Не уже, а всего лишь час! Когда мы заказывали пиццу, было восемь, а сейчас девять!
  Электронный циферблат будильника возле постели как раз только что перескочил с 20:59 на 21:00.
  Марина выпустила кольцо дыма в потолок:
  - О господи, я думала, что прошло уже часа три или четыре!
  - Ну, все правильно, счастливые часов не наблюдают! - ответил я и положил коробку с пиццей на край постели. - Надеюсь, что тебе было хорошо!
  Вместо ответа Марина протянула ко мне руки и сказала:
  - Иди скорее ко мне!
  Я лег с ней рядом. Обнял. Ее кожа такая бархатная и нежная, что я снова ощутил внутри себя некую пульсацию.
  - Так хорошо мне уже было с тобой один раз, - намекнула Марина на то, что мы достигали уже вершины одновременно.
  - Два. Второй раз было в гараже у Вики. Помнишь?!
  - Помню, - Марина прижалась ко мне. - А первый раз помнишь?
  - Помню!
  И мы рассмеялись, потому что первый раз было на мой день рождения.
  Мы сняли тогда номер в одном доме отдыха, и, когда заселялись, я перепутал двери. Вместо своего номера, открыл дверь подсобного помещения, где хранились швабры и прочий инвентарь горничных. 'Ничего, и здесь тоже люди живут', - в этот момент было 'написано' на моем лице. Потом Марина, часто рассказывая это эпизод, говорила, что я хотел запереть свою принцессу в шкаф. На самом деле, я встретил охранника, соседа по дому, который узнал меня, и мне очень хотелось скрыться где-нибудь.
  В общем, ситуация в любом случае была комичная. И мы всегда смеялись, вспоминая ее. Наш смех слился с трелью телефона. В это время всегда звонила Вика. Она только что уложила спать своего Кирюху и хотела поделиться с Мариной последними новостями. Обычно, принцесса говорила Вике, что перезвонит позже, когда уйду я. Но сегодня я никуда не уходил, поэтому Марина извиняющее посмотрела на меня и попросила разрешения поболтать с подругой. 'Разве я могу в чем-то отказать свой принцессе?!'
  - Конечно, болтай! - сказал я. - А я пока пойду, подогрею пиццу для тебя!
  Я знал, что Марина любит, чтобы пицца была горячая, обжигающая, поэтому, как бы быстро не привозили ее, принцесса все равно просила разогреть пиццу в микроволновке. Довольная Марина послала мне воздушный поцелуй и прижала к уху трубку телефона, а я ушел на кухню, где погрузился в мысли о своем новом, еще нигде не использованном слове, и о сегодняшнем дне.
  По поводу слова я пришел к выводу, что 'допельдон' однозначно не имеет никакого отношения к моим взаимоотношениям с Мариной. Он или оно ни разу не появился (появилось) у меня в голове с того момента, как я взял Марину за руку, выходя из кафе. 'Обидно, конечно, но тут уж ничего не попишешь. Как говориться, насильно мил не будешь'.
  Что же касается сегодняшнего дня, то в голову пришла одна где-то вычитанная фраза, которая гласила, что влюбленным дается только один день, когда у них все-все получается. Я стал прикидывать в уме, а все ли у меня сегодня получилось? 'Кажется, все...'
  - Марин, а у тебя сегодня все получалось? - закричал я из кухни.
  Марина попросила Вику обождать и переспросила:
  - Что ты имеешь в виду?
  - Ну, вообще!
  Марина какое-то время молчала, а потом ответила:
  - Я не могу так сразу сказать, мне надо подумать!
  - Ладно, проехали! - улыбнулся я.
  'Могла бы и сказать, что да. Но не в ее характере делать такие заявления'.
  Динь! Микроволновка сообщила, что выбранный Мариной кусок подогрелся до требуемой кондиции. Я вынул его и принес к любимой. Марина быстро попрощалась с подругой и взяла в руки отставленное пиво.
  - А к чему ты это спросил?
  - Да вот вспомнил фразу... Говорят, что влюбленным дан только один день, когда у них все получается.
  Она посмотрела на меня пристально:
  - Ты думаешь, что у нас сегодня как раз этот день?
  Я пожал плечами:
  - Ну, у меня вроде сегодня нет ничего такого, что я не сделал!
  Марина откусила пиццу:
  - Знаешь, а у меня тоже вроде все получалось!
  'Неужели...' И мы посмотрели друг на друга с грустью в глазах. Разрядила обстановку Марина:
  - Знаешь, а я, наверное, одно дело все же не сделала.
  - Какое?
  - Да там по бухгалтерии, по второй фирме, - она задумалась. - Блин, а ведь надо было сделать сегодня!
  Тут я понял, что, если Марину не остановить, она сейчас вскочит и побежит к своему компьютеру... печатать очередные платежки. И я набросился на нее с новой силой. Ближе к полуночи, когда мы смогли еще раз удовлетворить себя, доели пиццу и досмотрели фильм, я тоже вспомнил одно дело, которое сегодня не смог сделать. Я так и не дозвонился до сына.
  И в тот момент, когда я, засыпая, про это подумал, в голове снова прозвучало: 'Допельдон!'
  
  КОМУ ПОДАРИТЬ СЛОВО?
  Меня снова разбудил писк выключенного телевизора. 'Это просто бред какой-то. Почему этот писк меня будит? Или нет, не так, почему я все время от него просыпаюсь?' Я не открыл глаза, чтобы посмотреть на будильник и узнать сколько время. Я не сомневался, еще рано. И уверенность эта была основана на шумах за окнами. К подъезду подъехала мусороуборочная машина, и, как минимум, два дворника стали с грохотом и матюгами загружать в нее продукты жизнедеятельности жителей подъезда. 'К Марининому подъезду дворники подходят в шесть часов. Так что можно еще лежать, как минимум, два или три часа'.
  Я лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, не шевелясь. Где-то рядом было слышно ровное дыхание Марины. Я попытался представить, как она лежит. 'Скорее всего, свернувшись в комок, как медвежонок в берлоге. Это ее любимая поза. И, скорее всего, спиной ко мне'. Конечно, я мог протянуть руку и обнять ее, но я точно знал, что, если это сделаю, снова начну раскачивать свой камертон, а сейчас это бесполезно: медвежонка не разбудить... Поэтому я лежал, не шелохнувшись, и пытался полностью отрешиться от реального мира, который врывался в мое сознание через ушные раковины.
  Попросту говоря, я пытался снова уснуть. Но не тут-то было. В голову лезли утренние мысли. Утренние мысли отличались от вечерних. Они у меня, как правило, всегда светлые и позитивные. Но почему-то не сегодня... Я вспомнил, что сегодня пошел четвертый день с того момента, как я придумал слово 'допельдон'. 'Хотя... что значит придумал? Оно само появилось в моей голове. Само! И что это значит? Только то, что это слово мне туда кто-то подкинул. Кто? И, самое главное, для чего? Ну 'кто' более и менее понятно. Тот, кто свыше. Тогда для чего? Какая муторная мысль! И вроде бы трезвый! Не то, что в первый день. Кстати, почему он был таким запоминающимся? Запоминающимся своими ужасами и гнетущим настроением, когда во всем виделось только плохое'.
  Я вспомнил, как в тот день побрился - и пошла кровь. Она ручьями стекала по белой раковине, и я никак не мог остановить ее. Вспомнил все, что было со мной в тот день, и о чем думал. Вспомнил даже своего соседа, дядю Женю, с которым столкнулся, когда входил в свою квартиру.
  Когда он напивался и не мог идти, то ложился в подъезде, раскинув руки. Через какое-то время сосед засыпал и начинал храпеть. И всем приходилось скакать через дядю Женю по перилам (дело в том, что он такой толстый и тяжелый, что его не могут поднять даже четыре человека). Один раз соседка вызвала милицию, чтобы его забрали в вытрезвитель, но и целый наряд не смог сдвинуть соседа с места и даже разбудить. Но вспомнил я его не по этому поводу. В тот день дядя Женя был трезвый, возвращался со своей собачкой с прогулки. И мы одновременно открыли двери своих квартир. В свое время он ставил металлическую дверь и поставил не как положено, а, можно сказать, задом наперед. В общем, если открывать двери моей и его квартиры одновременно, то они в середине пути встают в ступор и заклинивают. В тот день мы, конечно, посмеялись друг над другом и по очереди вошли в квартиры.
  Но сейчас я подумал: 'Случись что: пожар, теракт, взрыв газа (да что угодно!) - протиснуться в узкие дверные проемы не сможет никто. Ни моя семья, ни его. Мы будем одновременно надавливать на двери, пытаясь их открыть, и от этого двери будут только еще больше клинить, усугубляя ситуацию. Когда счет будет идти на секунды, никто не захочет уступать. Никто!' Стало страшно и тоскливо за свою семью. И я открыл глаза. 'Тьфу ты, черт! Мысли о неприятностях уже затрахали! Надо с этим что-то делать? 'Веселая' вода - не выход. Так и спиться можно. Тем более, что я еще так ничего и не сделал. Ничего особенного. А пора бы уже. Все-таки 36. В связи с этим возникает еще один вопрос. А стоит ли вообще кому-то рассказывать о допельдоне? И как это сделать? Не подойдешь же к кому-то просто так и не спросишь: 'А ты знаешь, что такое допельдон?' Ведь это будет практически третьим рождением слова. Или нет, чем-то другим. Свадьбой, после которой рождения просто не может быть. Человек, который узнает от меня это слово, пусть пользуется им по своему усмотрению. И если это будет хороший человек, то у него это слово будет с хорошим оттенком, а если человечек так себе, не очень, то у него слово будет с плохим оттенком. А с каким оттенком у меня?' Представил лист бумаги и попробовал написать на нем все смыслы и значения, которые придумал своему слову за три дня. Получилось, что всего приблизительно поровну. 'Значит, я ни плохой, ни хороший человек. Я что-то среднее. Как на весах. Баланс. Значит, к выбору человека, которому я подарю свое слово, нужно подойти ответственно. Кстати, действительно, это будет подарок. Настоящий. Взамен ведь вряд ли кто-то подарит мне другое новое слово. Вряд ли. Поэтому к выбору человека, которому будет подарено слово, надо отнестись ответственно. Кому? Марине? Она, конечно, меня поймет. Должна понять. Она всегда меня понимает, но... она сочтет это забавной штукой. Не более. Она не сможет отнестись к этому серьезно. Ольге, моей жене? Она уже давно относится к моим идеям снисходительно, мол, что с него взять. Если так разобраться, то у меня нет тех, с кем можно было бы поделиться таким серьезным делом как новое слово. Пожалуй, только одному человеку я могу доверить его. Моему сыну. Он, конечно, парень современный, и для него слово имеет меньшее значение, чем цифры 0 и 1, основа компьютерного кода, но, тем не менее, мне кажется, что сын сможет меня понять. И потом он еще учится, поэтому ему можно будет объяснить, что это за слово и научить, как им пользоваться'.
  От этой мысли стало светло и радостно. И сразу захотелось поделиться с кем-то своим радостным настроением. Мое тело ожило, и я положил руку на бедро Марины.
  
  КАК РАЗБУДИТЬ МЕДВЕЖОНКА?
  За окном начала орать автомобильная сигнализация. Долго, нудно. Потом: 'Пик-пик!' И снова тишина. 'Блин, наверное, половину дома перебудила, а мой медвежонок даже на другой бок не повернулся. Спит. Вот что значит сова'. Но мое прикосновение к ее телу запустило часовой механизм, и я уже не мог остановиться. Я прижался к Марине грудью и тихонько на уху прошептал:
  - Медвежонок! Просыпайся!
  - Сейчас-сейчас, еще минуточку... - пробормотала спросонья Марина. - Сколько время?
  - Уже десять часов!
  - Что? - Марина вздрогнула и попыталась открыть глаза. - Правда!?
  Но организм не обмануть. Ему нужно спать еще, как минимум, час, поэтому, увидев на часах 8:05, она бессильно упала головой на подушку и недовольно заворчала:
  - Зачем ты обманываешь?
  - Я тебя не обманываю, - прошептал я Марине, нежно касаясь губами мочки уха. - На Сахалине сейчас уже вечер.
  - Так то на Сахалине, - ответила Марина и, повернувшись, попыталась 'зарыться' мне под мышку. - Ну, пожалуйста, пожалуйста, давай еще поспим чуточку?
  - Давай!
  Сейчас я уже мог положить руку ей на грудь и начал поглаживать сосок. Через несколько секунд, когда я почувствовал, что он набух и затвердел, моя рука медленно сползла по бедру, пытаясь проникнуть в ложбину между ног, но они еще крепко сцеплены, и это не совсем удобно, поэтому я возвратился назад. Одновременно с этим движением, принцесса снова развернулась ко мне спиной, но на этот раз ее бедра прижимались ко мне так плотно-плотно, что мой жезл, к тому моменту еще лишь слегка набухший, оказался между двух половинок ее попы. Это было похоже на хот-дог в микроволновке.
  Мысль о том, что я нахожусь практически в ней, а также ее жаркое тело мгновенно разогрели меня до нужной кондиции. 'Это такое блаженство - целовать Марину в шею, гладить грудь и прижиматься сзади!' Грудь у принцессы большая и спелая, как груша, полностью умещалась у меня в руке, и я не мог до конца насладиться той радостью, что держал ее в ладони. Пальцы горели. Какое-то время мы лежали, практически не двигаясь. Потом я начал совершать легкие колебания бедрами, Марина также еле заметно отвечала мне.
  Она, конечно, уже не спала, но еще окончательно не проснулась. Я слышал, как изменился ритм ее дыхания, Марина поймала мою руку и уже сама просила, чтобы я поласкал ее там, внизу, между ложбинок. И на этот раз моя рука проникла в таинственную пещеру без труда. Принцесса впустила меня туда и издала легкий сладкий стон. Моя рука увлажнилась. Я понимал, что Марина готова принять меня по-настоящему. Отстранился, и принцесса откинулась на спину.
  Глаза Марины были закрыты. Она завела руки за голову, а всем телом потянулась навстречу, предлагая его мне. И я не выдержал, набросился на принцессу с неистовством отдохнувшего зверя. 'Утренний забег всегда мой!' Причем этот забег не на марафонскую дистанцию, где надо экономить силы и растягивать удовольствия. Скорее всего, утренний бег похож на спринт. Резкий, взрывной, короткий, как выстрел. Когда нужно успеть выложиться, выплеснуть энергию жизни в максимально короткий срок. Марина это знала, чувствовала и ничего не имела против.
  Я отжался на руках и ворвался в нее как можно сильнее. Потом подогнул колени и, схватив ее за бедра, потянул, потянул на себя, будто хотел разорвать пополам. С высоты моего роста я видел ее мягкое розовое тело и еще больше возбудился. За короткое время безопасное кольцо одето. Она заворчала: 'Не смотри на меня!' - затем, не открывая глаз, схватила меня за плечи и рывком прижала к себе. Я навалился на Марину всем телом так, чтобы между нами не осталось и миллиметра свободного пространства. Она свела ноги и зажала мое естество в узкий, горячий тоннель. Даже через латекс я почувствовал каждую клеточку ее тела, все ее напряженные мышцы и практически мгновенно, через нескольких коротких и глубоких рывков, взорвался. Взорвался в буквальном смысле этого слова, потому что мне сейчас было горячо и внизу в паху, и в голове, где мелькали красные точки.
  Без сил упал Марине на грудь и замер, шепча в подушку:
  - Извини, что думал только о себе!
  Она поцеловала меня в шею и тоже прошептала:
  - Я хотела бы так просыпаться каждое утро!
  Я молчал, потому что невольно, я понимал, что это невольно, в порыве страсти Марина наступила на скользкий лед наших отношений. И от этого льда сразу повеяло холодком.
  Впрочем, этот холодок нам сейчас был нужен. 'Потому что утро, потому что ровно через пятнадцать минут раздастся телефонный звонок и нетерпеливый начальник Марины будет интересоваться, собирается ли сегодня его бухгалтер на работу'. Но это будет через пятнадцать минут, а пока мы лежали как тюлени и не шевелились. Остывали. Приводили температуру своего тела в рабочую норму. Я сполз на подушку рядом, лежал на животе, Марина достала сигарету и курила. Докурив, наклонилась, поцеловала меня в плечо и побежала в ванную.
  У меня было еще минут десять. Марина всегда долго умывалась, приводила себя в порядок. Конечно, можно было бы встать и приготовить для любимой кофе, но наличие на кухне электрического кулера и растворимого кофе сводили этот ритуал благодарности к минимуму. Даже чайника ставить не надо было. Поэтому я лежал и тупо смотрел в черный экран телевизора.
  'Странно! Вместо обычной утренней бодрости, ощущаю усталость - и снова хочется спать. Впрочем, так всегда бывает после утреннего секса с принцессой. Марина, как большая планета, забирает себе всю энергию. Всю без остатка'. Будто в доказательство этому в комнату возвратилась принцесса, она смешно качала бедрами, а затем бросилась на меня. Она вся будто светилась изнутри. Поцеловала меня и попыталась снова завести. Мне уже не хотелось ее, но я знал, что если Марина сделает еще несколько поцелуев, я напрягусь, снова оживу, но после этого буду точно выжатый как лимон. Секса не хотелось, ну ни в какую, и я мучительно соображал, как об этой ей сказать. 'Я ведь не умею отказывать женщине. А отказать любимой вообще не мыслимо!' От мучительных раздумий спас телефон. Начальник как всегда был точен и сегодня необыкновенно вежлив. Позвонил не ровно в девять, а в три минуты десятого. Марина тут же переключилась на разговор с ним, а я встал и пошел наливать кофе. Возвратился с двумя дымящимися чашками ароматного черного кофе. Она сидела на краю постели и курила, прикусывая губу.
  - Что-то случилось?
  - Да нет, ерунда, - ответила Марина, гася бычок в пепельнице. - Можно подумать, без меня там никто ничего не может сделать!
  Я улыбнулся, потому что, если честно, у меня действительно сложилось такое впечатление, что у принцессы на работе все важные решения, да и не важные тоже, без совета с Мариной не принимались.
  Мы пили кофе вперемешку с новостями. По всем каналам снова показывали наш город. Диктор сообщал о высоких гостях, которые уже успели посетить салон, об открытии авиасалона президентом, о многомиллиардных контрактах, которые собирались заключить во время проведения авиасалона. Об этом говорили на центральных каналах. На каналах попроще говорили о том же, но в качестве полноты картины показывали сюжеты с многокилометровыми автомобильными пробками на подступах к городу. О том, что кто-то ехал на МАКС весь день, не успел и для того, чтобы попасть на салон, заночевал в палатке прямо перед центральным входом ЛИИ.
  Мы переглянулись. Нам до этого центрального хода пять минут ходу, а мы ничего такого не видели. 'Вот уж действительно дожили! Не видим ничего дальше собственного носа!'
  - Ладно, пошли быстрее, а то все на свете пропустим.
  Марина начала торопиться, но я знал, что все равно она будет еще минут десять прихорашиваться в прихожей, потом собирать в пакет какие-то важные бумажки из числа тех, которые нужно срочно отнести в налоговую, банк или соцзащиту, и все это время приговаривать:
  - Сейчас-сейчас идем, я быстро!
  Я же уже стоял в коридоре, прислонившись к косяку, ждал Марину и молча улыбался, хотя внутри меня уже все клокотало от нетерпения: 'Ну почему она так медленно собирается?! Давай быстрее! Впрочем, наверное, напрасно злюсь... Мне же ничего особенно не надо собирать. Футболка, джинсы, мокасины на босу ногу, куртка. Мобильник в один карман да бумажник со ста рублями в другой - вот и весь мой скарб'.
  Наконец, мы вышли и мелкими перебежками направились на работу. По пути болтали о всякой ерунде, и практически перед самым поцелуем на дорожку Марина сообщила мне, что будет сегодня вечером занята и не сможет меня увидеть. Неожиданно для себя я почувствовал легкий укол ревности, но постарался не показать вида и нашел в себе силы не спросить: 'А чем ты будешь занята?' Вслух же произнес: 'Хорошо, тогда позвонишь мне, как освободишься!' Мы быстро чмокнулись и разбежались. Марина пошла к пешеходному переходу, и я невольно засмотрелся на ее летящую походку, стоя на подножке автобуса, который снова отвезет меня в королевство железных птиц.
  
  ГЛОТОК ВОЗДУХА
  
  В прошлом году мы ездили на Красное море и целыми днями занимался дайвингом. Ну не только им, конечно. Вообще-то, мы собирались провести две недели, занимаясь только друг другом. Но дайвинг, вернее, банальное ныряние с трубкой и маской в прибрежной зоне, как оказалось, притягивал гораздо больше. Мы еще потом долго рассуждали, почему так получилось...
  Знаете, это было похоже на легкое помешательство. Каждое утро мы, как подорванные, поднимались и неслись к берегу. Надевали ласты и маску и отплывали от берега метров на двадцать-тридцать. Чем дальше мы отплывали от берега, тем тише становились звуки земли и тем призывнее звучало море.
  Как только вода смыкалась надо мной, мир сразу изменялся до неузнаваемости. Окружающие звуки выключались, и оставалось только два органа восприятия - глаза и тело. Глаза не переставали удивляться разнообразию красок окружающей живности. Казалось, что можно было смотреть на эту неземную красоту вечно. Причем я не только смотрел на все это. А ощущал себя частью всего этого. Тело ощущало это. Но воздух в легких очень быстро заканчивался, и, хочешь не хочешь, приходилось снова выныривать, чтобы отдышаться.
  И чем дольше я находился под водой, тем дольше нужно было времени, чтобы прийти в себя.
  Один раз я поплыл за очень красивой рыбкой и опустился так глубоко, что в ушах стало ломить от давления. Я, как меня учили, продулся, зажал пальцами нос, выдохнул через уши и поплыл дальше. Вернее, глубже. С каждым моим гребком я как будто перемещался на новый уровень. Море менялось на глазах, разноцветных рыбок становилось меньше, а цвет воды темнел. Сначала он был голубой, потом синий, а впереди маячил черный цвет. Вот где-то на границе голубого и синего воздух в моих легких закончился. И в этот момент я услышал голос. Красивый, божественный. Он звал меня за собой дальше, туда, к черному цвету, и обещал неземную негу, блаженство и покой.
  Я слышал, что на большой глубине происходят подобные галлюцинации, но никогда не думал, что со мной может произойти такое. Да и что у меня была за глубина? Так, метров десять-пятнадцать, не больше. Голос звал вниз, а сознание наверх. И сознание, слава богу, победило. Я выскочил на поверхность как пробка и чуть ли не по пояс высунулся из воды.
  Я глотал воздух полным ртом и искренне наслаждался пляжными звуками, которые ударили по моим ушным перепонкам вместе с первой порции воздуха. С трудом, буквально на четвереньках, я выбрался на берег. И как только не поранился о кораллы!
  Ноги не держали мое тело и дрожали от перенапряжения. Я сел на песок и долго-долго смотрел по сторонам, собираясь с силами. Мне доставляло удовольствие смотреть на всех этих незнакомых людей, которые меня окружали. Наблюдать за их жизнью, не вмешиваясь в нее. Просто смотреть, может быть, даже не за ними, не на них, а, к примеру, на небо. В Египте оно голубое-голубое. Без единого облачка. И где-то там, на горизонте, сливалось с водой.
  Каждая моя встреча с Мариной была похожа на то самое глубоководное погружение. Стоило мне нырнуть в нее, как в море, я вокруг себя ничего не видел и не слышал. Я любовался ее вниманием, ее телом, как теми красивыми рыбками. Общаясь с ней, я чувствовал себя частью ее, и мне абсолютно ничего было не надо, но в какой-то момент воздух заканчивался, и, чтобы жить, нужен был глоток свежего воздуха. Мне нужно было увидеть небо.
  Сразу, как только Марина скрылась за поворотом, а я ступил на порог автобуса, в мое сознание ворвались звуки окружающего мира точь-в-точь, как в тот день, когда я слишком глубоко нырнул. Мои барабанные перепонки с трудом выдержали этот напор, мне пришлось даже глотнуть слюну, чтобы продуть клапаны, и вот, черт побери, я снова услышал внутри себя слово 'допельдон'. 'Вот, блин, что же это за слово? Что оно означает? Может быть, глоток свободы или свежего воздуха?'
  Автобус качнулся и тронулся. Сразу, как только закрылись двери, в салоне стало нестерпимо жарко. Не спасали даже открытые нараспашку окна. Прохлада врывалась в салон только во время движения. Но двигались мы не постоянно, а короткими и неравномерными рывками. Создавалось впечатление, что водитель автобуса задался целью взболтать наши желудки и превратить их содержимое в коктейль.
  На самом деле сегодня была суббота, самый многолюдный день авиасалона, поэтому все дороги к авиасалону забиты машинами. И это в черте города, куда в дни МАКСа, вообще-то, разрешен проезд только жителям города и машинам со спецпропусками. 'Что же тогда творится за пределами города?'
  По салону носились рассказы о взятых штурмом электричках и брошенных аж за сто километров от города на обочине машинах. Я увидел, как какой-то даме стало плохо. Ей тут же уступили место. Возле нее начал суетиться мужчина, у которого на голове была смешная картонная бейсболка с логотипами МАКСа. Он, балансируя на полусогнутых ногах, пытался достать из заплечной сумки какие-то таблетки. Пот тек по лицу мужчины. Одна капля, скользнув с кончика носа, упала на лицо дамы. Теперь капля ползла по ее лицу, смывая слой тонального крема. Она не замечала этого, продолжая обмахивать себя программой полетов авиасалона, которую кто-то сунул ей в руку. На громадной груди женщины был прилеплен смешной головастик с пропеллером, который колыхался в такт ее движениям.
  Ей предложили выйти, глотнуть свежего воздуха, наполненного ароматом соснового бора. Мы как раз медленным черепашьим шагом проезжали через него, но она упорно держалась за спинку сидения и говорила, что все нормально и сейчас все пройдет.
  Наконец, автобус проехал центральные ворота. Я еле-еле успел осмотреть окрестности, естественно, никакой палатки поблизости не увидел. Решил, что бедолага из новостного блока уже там. На летном поле. 'Что называется, сбылась мечта идиота!'
  За воротами взгляд в очередной раз зацепился за угрожающие формы птеродактиля, штурмовика 'Ил-102', последнего и единственного из славного рода ильюшинских боевых машин. Его как раз накануне салона выкатили из ангара на белый свет и поставили у входа в институт на потеху публики, рядом с такими же раритетными рептилиями, как Як-38, Миг-23 и Су-9.
  Не успел подумать об их незавидной, увы, участи, так как наш автобус набрал крейсерскую скорость - и в салон, наконец, ворвался свежий воздух. Женщина широко открыла рот и словила воздух точь-в-точь, как я ловил жизнь в тот день, выскользнув из объятия моря. 'Допельдон! Я ловил жизнь или глоток воздуха? Блин! А ведь 'море' и 'Марина' почти однокоренные...'
  Наконец, легкие дамы наполнились кислородом, и она на глазах ожила. Щеки ее порозовели. Женщина достала платок, вытерла с лица каплю пота и неожиданно обнаружила в своих руках программу полетов. Удивленно посмотрела на нее, потом посмотрела вокруг. Никто не проявлял к женщине уже никакого интереса. Все во все глаза смотрели по сторонам. Ведь мы только что выехали на самое большое в Европе летное поле, которое все, в буквальном смысле все, от горизонта до горизонта, было заставлено летательными аппаратами. И над всем этим полем огромное, бескрайнее небо. Прямо надо головой медленно плыл дирижабль, а чуть впереди порхали воздушные шары, на ветру колыхались воздушные змеи и флаги всех стран мира. 'Красота. Мир железных птиц!'
  Автобус, скрипнув тормозами и присев на передние колеса, остановился, пропуская перед собой двухвинтовой грузовой самолет фирмы 'Ан'. Он, натужно гудя двигателями, как какой-то розовый слон, величественно проплыл мимо наших окон. Ему не было до нас никакого дела. Ему скоро туда. В небо, к своим собратьям. А вот автобус реально наклонился на один бок, потому что все, кто есть в салоне, прилипли к окнам с той стороны, через которые был виден удаляющийся красавец 'Антонов'.
  И вот нас довезли до проходных авиасалона, и наши пути, мои и остальных пассажиров автобуса, снова разошлись. 'Им прямо, в бесконечные реки-очереди, а мне направо, через автостоянку, ко второй проходной'. С удовольствием отметил, что сегодня не только я такой умный. И впереди меня, и за мной тянулся тоненький людской ручеек, такая муравьиная дорожка.
  Пока шел, было время снова поразмышлять на тему, а что же такого хотели увидеть все эти люди, согласно проданным билетам, более миллиона человек, на летном поле... Почему-то всегда на этом отрезке пути очень хорошо думалось об этом. 'Зачем они, всеми правдами и не правдами, стремятся попасть туда? Почему готовы терпеть унизительные обыски, многокилометровые очереди, жару и пыль, платить бешеные деньги за билеты, за то, чтобы попасть на летное поле, которое заставлено кусками холодного металла?'
  В прошлый раз я попытался условно назвать их какой-то кастой, даже хотел подарить этой касте свое новое слово, но потом отказался от этой идеи. До меня дошло, что, скорее всего, эти люди не каста, а особый человеческий вид или, если хотите, раса, которым есть более точное название, чем мое новое слово.
  'Все они не 'гомо сапиес', а 'гомо флайенс', а если быть совсем точным, то 'гомо сапиес флайенс', то есть 'человеки разумные и летающие'. Самый верный признак отличить этот подвид от обычного человека - спросить у него: 'А сколько времени ты сможет смотреть в небо?' Только у 'гомо сапиес флайенса' глаза устроены таким образом, что он может бесконечно смотреть на небо, наблюдая за полетом облаков, птиц или крылатых машин. Этот признак самый важный. Потому что есть 'гомо сапиес флайенсы', которые могут смотреть на небо часами, причем стоя, высоко задрав голову и прикрыв глаза от солнечного света ладонью. А есть 'гомо сапиес флайенсы', которые лишены таких мощных шейных мышц. Но потребность смотреть в небо у них не меньшая. Если не большая. Таких сразу можно отличить по коврику под мышкой или в рюкзаке, а еще по бомжеватому и отрешенному виду. Они смотрят на небо, лежа на травке. Вот эти 'гомо сапиес флайенсы' могут наблюдать за небом даже не часами, а сутками напролет. Говорят, что именно один из них и был первым конструктором летательного аппарата, а тот, кто в него сел, был из тех, кто смотрит на небо стоя. Интересно, а к какому виду я отнес бы себя? Смотреть в небо, я, конечно, умею и с недавнего времени даже начал любить это занятие, но...'
  Мои глаза неожиданно вместо бескрайнего неба встретили препятствие в виде спины впереди идущего человека. На рубашке с короткими рукавами было здоровенное потное пятно. 'Чего стоим, кого ждем?' Оказалось, что муравьиный ручеек как-то так незаметно превратился в очередь. Не такую гигантскую, как на первой проходной, но все же весьма ощутимую. 'Минут двадцать простоять придется'. Я позвонил Гарику, сообщил, что попал в пробку. Он сказал, что ничего страшного. У него процесс уже начался. То есть баннер Гарик уже развернул и собирался даже в скором времени телепортировать его на центральную аллею, где, как известно, и народу побольше, и улов покрупнее. Я ничего не имел против. Деньги еще никому не мешали. Мы договорились, что при помощи добровольных помощников Гарик сам перебазируется туда, а я, как только проскочу пробку, приду и сменю его.
  Я отключился, снова вернулся к размышлениям, кто я есть на самом деле. Очередь двигалась медленно, поэтому я успел домыслить до конца: 'Очень хочется причислить себя к этим 'гомо сапиес флайенсам', но вот что-то баллов не добираю. Ни до 'сапиенс', ни до 'флайенсов'. 'Гомо' еще куда ни шло, с большой натяжкой. Все-таки хожу не на четвереньках. А остальное?.. Если судить по поговорке 'если ты такой умный, то чего такой бедный', то явно не 'сапиенс'. А если судить по двум высшим образованиям, то может быть. Ладно. Уговорил себя. Я - 'сапиенс'. Теперь самое сложное 'флайенс'. Все свое детство я любил смотреть себе под ноги и шагать так, чтобы не наступить на трещинки в асфальте. Явно не 'флайенс'. А зачем тогда я замутил этот проект с созданием Музея истории покорения неба и вот уже второй год его, несмотря ни на какие трудности и лишения, реализовываю? - я задумался и стал убеждать себя, перешагивая через манию величия, что есть еще третий подвид 'гомо сапиенс флайенсов'. - Они тоже любят, ну, может, не любят, а испытывают потребность смотреть на небо, но не глазами, а внутренним зрением. Они общаются с небом на другом уровне. У меня на макушке растет здоровенная родинка, и я всегда иногда в шутку, а иногда всерьез, называю ее своей антенкой для связи с космосом. И вот, пожалуй, благодаря ей, я, наверное, и могу себя причислить к этой не самой многочисленной когорте 'флайенсов'. С большой натяжкой, конечно, как и ко всему остальному. О господи, слышал бы кто сейчас мои рассуждения! Мгновенно определили бы в дурдом. Та-да-да-да!' Слово 'допельдон' зазвучало в моей голове голосом медной трубы! И под этот трубный глас я без задержек прошел через металлоискатель. Он даже не пикнул!
  
  'ФЕМИНА ФЛАЙЕНСЫ'
  
  'Но все же, какое хорошее слово завелось в моей голове! Стимулирует мыслительный процесс, не дает расслабиться и информирует меня об его окончании. Успешном, между прочим! Нет, это надо! Только что, практически мимоходом, я открыл, что нашу землю населяет совершенно новые существа. Уже не люди, но еще не птицы. Ангелы? А что? 'Гомо сапиес флайенс' - это по-латыни, а по-русски - 'ангелы'. Ну это я, пожалуй, слишком махнул. Аж в затылке зачесалось. Хотя... надо подумать об этом на досуге'.
  И тут я снова услышал в своей башке слово 'допельдон' и мгновенно понял, чем отличается 'гомо сапиес флайенс' от 'ангелов'. Потому что один из тех самых 'ангелов' только что, прямо на моих глазах, аккуратненько так, придерживая голубую пилоточку, чтобы ее не сдул ветер, и коротенькую юбочку такого же небесного цвета, взошел по приставной лестнице на крыло боевого истребителя Су-27, стоящего на стоянке прямо возле второй проходной, и послал мне воздушный поцелуй.
  Открыв от удивления рот, я остановился. К счастью, я был не одинок в своем порыве, иначе бы создался затор. Оказалось, что воздушный поцелуй на свой адрес приняла еще добрая сотня мужчин в радиусе ста метров вокруг меня. 'Хотя, если подумать, что тут такого необычного?! Красивая русская девушка посылает воздушный поцелуй всем мужчинам, стоя на крыле самого мощного в мире боевого истребителя. Пожалуй, такое не каждый день увидишь... Н-да... Это действительно красиво'.
  Попозировав для камер, девушка прошлась по крылу самолета, как по подиуму, а потом, под дружные аплодисменты зрителей, также грациозно спустилась на землю. Уступая место другому 'ангелу'. Он был одет в обтягивающие стройные ноги черные джинсы и белую майку с непонятным логотипом. Этот 'ангел' решил использовать крыло истребителя как танцпол. И это тоже было красиво! В тот момент не менее десятка теле- и видеокамер зафиксировали отрыв 'ангела' от поверхности металла.
  'Так вот, оказывается, в чем дело-то! 'Ангелы' - это 'гомо флайенсы' - 'люди летающие'. Без всякого разумного объяснения. Они летают низко-низко, касаясь земли только формально. И больше всего среди них 'фемина флайенс', то есть 'женщин летающих'. И летают они, как правило, на тонких-тонких каблуках. Поддерживают женщин в этом полете восторженные мужские взгляды. Неважно кто! 'Гомо', 'гомо сапиенсы' или 'гомо сапиес флайенсы'. Главное, чтобы они были! Эти восторженные взгляды. Чем больше их, тем быстрее обыкновенная девушка может превратиться в 'фемина флайенс' и оторваться от земли. Иногда на пять, иногда на десять, а бывает и на пятнадцать сантиметров. Тут все от высоты каблука зависит... - я успел подумать об этом - и сам будто на миллиметр от земли оторвался. - Вот что значит, подвести под свои действия хорошую теоретическую основу. Ведь что получается?! Помогая 'фемина флайенсам' отрываться от земли, мы тем самым помогаем нашей планете с нужной ей скоростью вращаться вокруг своей оси, совершать круговорот в природе. И ни одна, ни одна женщина, я имею в виду обычная женщина, пусть даже и очень любимая, не может воспрепятствовать нашему благородному делу... - размышлял я и тут же вспомнил последнюю причину нашего скандала с моей принцессой. - Эх, какую она мне истерику закатила в тот раз на перекрестке, когда я минут пять не мог перейти дорогу, потому что постоянно крутил головой, провожая взглядами студенток, проходящих мимо. 'Почему ты на них смотришь? Когда ты идешь рядом со мной, должен смотреть только на меня. И только на меня!' Эх, как бы я ей тогда ответил, если бы знал об 'фемина флайенсах'! А так пришлось согласиться, что да, кобель! Но это ведь не так!!! Ведь сегодня, на автобусной остановке, я не удержался и поддержал летящую походку Марины своим взглядом, и таксисты, которые курили, примостившись на капотах своих машин, тоже поддержали этот полет взглядом. И кажется даже свистом. И Марина не пошла, а полетела! А что было бы, если бы мы все отвернулись? Страшно подумать. Земля бы точно остановилась, ну, или, как минимум, затормозила бы свой бег. Реки потекли бы вспять, и времена года поменялись бы местами. Ужас!'
  Рассуждая таким образом и находясь в постоянном напряжении, приходилось поддерживать всех пролетающих мимо 'фемина флайенс', а их сегодня на летном поле было невероятно много, я, наконец-то, добрался до центральной аллеи авиасалона и неожиданно для себя обнаружил, что в самом центре разгула уличной торговли в рамках международного авиасалона мы не присутствуем. И что особенно интересно, все мои попытки дозвониться до Игоря оказались безрезультатными в силу постоянной занятости его телефона.
  Слово 'допельдон', промелькнувшее в этот момент в моей голове, явно имело уже не такие радужные оттенки. 'Какого хрена! Сейчас самое время рубить капусту! А они там... Хотя... Кто они? Чего я завожусь? Надо сначала разобраться, что случилось, а потом уж можно и поругаться...'
  
  ОШИБКА ПРЕЗИДЕНТА
  
  Возле нашего павильона Игорь свет Владимирович, мой друг и приятель, будущий отец прекрасной дочки, носился в полном ауте, если не сказать хуже, 'в мыле', с трубкой возле уха, и, срываясь на сип, пытался кому-то что-то доказать. Увидев меня, только смог махнуть рукой, мол, потом, все потом...
  'Н-да, дела. И нашего баннера замечательного с 'воздушным приветом из Жуковского' что-то не видно... Ясен пень, попали! Где? Когда? И, самое главное, на сколько? - рассуждал я, стоя возле Игоря, переминаясь с ноги на ноги (как будто в туалет хочется) и прислушиваясь. - Ну да, все понятно. Надо заплатить авиасалону шесть тысяч за день - и тогда все будет нормально. Двести баксов! Хм! Нехило! Откуда? Даже при самых крутых раскладах доход от нашей картинки не больше 5000 'деревянных'. Несложный подсчет говорит, что нам легче забыть об этом деле'.
  И, что самое интересное, я тут же словил себя на мысли, что слово 'забыть' в данном конкретном случае мне очень и очень нравится. Ненормальный такой пофигизм и умиротворение внутри меня образовалось. Типа, 'А ну и фиг с ним, с этим баннером!', 'Нет денег и не надо!', 'Не хлебом единым живет человек!' и прочая успокаивающая хрень так и закрутилась в моей голове, как назойливые мухи.
  'Интересно, с чем это связано? Может с сексом? У мужчин ведь всегда наступает период умственной пассивности после этого дела. Наверняка, так оно и есть. Ведь секса у меня было много, и секс был фантастический. Зачем мне теперь деньги? А вот по Гарику этого не скажешь. Ну, насчет секса. Нервный он какой-то. Весь как на шарнирах. И явно злой. Надо будет поинтересоваться у него на эту тему, как завершит общаться по телефону. Хотя странно, говорят, что у беременных в это время всегда есть охота до этого дела...'
  Наконец, Гарик закончил свою болтологию, отдышался и сказал:
  - У меня для тебя две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
  - Насчет плохой, я уже понял. Детали потом расскажешь. Давай хорошую.
  - С хорошей, так с хорошей! С утра звонила Людмила Андреевна, председатель комиссии, и сообщила, что не будет ничего иметь против, если мы в понедельник, вместо документов фирмы 'Копрес', у которой, как известно, все начальство (и бухгалтер, и генеральный директор) в отпуске, принесем документы любой другой фирмы. Главное, чтобы они были в полном порядке.
  'Вау! Вот это новость. Практически допельдон. Хотя нет, почему практически?! Это и есть он самый, допельдон. Подарок судьбы. Решение всех проблем'.
  Если бы в этот момент меня снимала камера, то однозначно зафиксировала бы мой отрыв от земли.
  - Так это без проблем, - закричал я, - сейчас сделаю!
  И тут же, забыв о данном себе обещании, что не буду звонить принцессе до тех пор, пока она сама не позвонит, начал набирать ее номер. Было занято. Я набрал еще - сбросила номер. 'Хм, не понятно. Раньше она всегда находила возможность хотя бы просто сказать, что не может говорить. А тут просто сбрасывает звонок!' Сказать, что я в этот момент ничего не испытал, было бы неправдой. В одно мгновение через меня пронеслась, как табун лошадей, масса негативных эмоций. И самым болезненным из них был маленький булавочный укол в сердце. 'Не может быть?! Я ревную!'
  Мое хорошее настроение сдулось, как воздушный шарик, а вместе с ним меня так же потянуло к земле. Захотелось завалиться где-нибудь в дальнем углу аэродрома на травку и, задрав голову в небо, курить бамбук.
  - Не отвечает, - сказал я Сереге, - видимо, занята. Ладно, с ней я попозже эту тему утрясу. Давай рассказывай, что же произошло...
  Как оказалось, Игорь благополучно перетащил баннер на центральную аллею и даже успел заработать пару сотен рублей. И в этот момент по аллее с ревизией промчался разгневанный директор авиасалона. Недовольство его было вызвано тем, что в субботу в ожидании хороших доходов на центральную аллею попытались выбраться все мелкие коробейники, образовав маленький и весьма непривлекательный (с точки зрения внешнего вида) шанхайчик.
  Директору кто-то, видать сверху, стуканул на эту тему. И ему ничего оставалось делать, как организовать карательный набег. Положение усугублялось еще и тем, что директора, скорее всего, вырвали прямо из-за праздничного стола, за которым руководитель авиасалона отмечал свой день рождения. Представляю, в какой директор был ярости! Вместо того, чтобы сидеть где-то в холодке и выпивать вместе с дорогими гостями за свое здоровье ледяную водочку с икоркой, ему надо было выступать в роли цербера. Я бы точно расстроился.
  Под горячую руку, как говорится, попали все. Причем Игорю еще повезло, он вовремя заметил какое-то движение в начале аллеи и успел свернуться. А когда опасность миновала, решил не рисковать и убрал баннер подальше. Потом дозвонился коммерческому директору авиасалона и попытался 'пробить' на тему об официальном разрешение на торговлю. Вот за этим занятием я его и застал.
  - Стоп, - остановил я обстоятельный рассказ своего приятеля, - так баннер у нас?
  - У нас, конечно! Неужели ты думаешь, я его кому-то отдам?! У меня такое предложение, давай сегодня не будем ничего делать хотя бы до обеда. А потом потихоньку выставимся. Всех денег нам ведь все равно не заработать...
  Как говорится, нет ничего лучше, когда наши желания совпадают с нашими возможностями. Переместиться на полянку, поближе к взлетно-посадочной полосы, было делом одной минуты. Ну, десяти! Пока место выбрали почище, пока газетку разложили. Не на земле же сырой лежать. Пока отдышались, пока позы приняли удобные, к философской беседе располагающие! В общем, на все про все минут десять и ушло. Как раз в этот момент почувствовал, у меня в заднем кармане кто-то зашевелился. Да не кто-то, а телефон мобильный. 'Марина звонит!'
  - Алло! Что хотел?! Я не могла ответить. Занята была!
  'Тюк! Еще один булавочный укольчик в сердце! Кем занята? Что делала?' На языке так и вертелись эти вопросы, но, вместо них, рассказал о возможности замены документов.
  - Все! Не вопрос! Сделаем документы! Ну ладно, позже обсудим. Я побежала. Мне некогда.
  - Пока, - сказал я уже 'мертвому' телефону и захлопнул раскладушку.
  Я посмотрел на телефон и словил себя на том, что всего несколько секунд назад нова будто услышал зов моря. 'Ну да, и в руке у меня не допотопный телефон фирмы LG, а перламутровая ракушка, у которой закрылись створки. Прямо перед глазами у меня голубая вода, в которой отражаются бегущие куда-то облака. И мне нестерпимо хочется туда! Куда-то туда! Это не море - это небо. А море было в ракушке! Так куда же я сейчас хочу? В море и в небо?'
  От мучительных раздумий меня освободил голос Гарика:
  - Нет, наш президент все же будет круглым дураком, если не обратит внимания на авиацию! И если не предпримет все возможное для ее возрождения!
  Я повернулся на бок, подложил под голову ладонь и спросил:
  - Почему ты так решил? Да и что он может сделать?
  Про себя же я решил: 'Нет с сексом у него явно все в порядке. Потому что только удовлетворенный мужчина может, находясь в здравом уме и рассудке, выбрать в качестве темы для философской беседы политику. Причем не просто политику, а обсуждать действия нашего дорого и уважаемого президента. Ну что же, как не поддержать интересный разговор?!'
  - А ему, собственно, и делать-то ничего не надо, - ответил Игорь. - Надо просто взять и в качестве приоритетной задачи развития страны поставить развитие авиации.
  - Не понял, объясни?
  Игорь обвел рукой вокруг себя.
  - А ты посмотри, сколько сейчас народу здесь сидит!
  - Ну, если взять всех вместе, то около двухсот пятидесяти тысяч, наверное, будет!
  - Вот! А ты видел у кого-нибудь из них несчастливое лицо?
  Я попытался вспомнить и был вынужден признать, что нет, не видел.
  - И что это значит? - А то, - ответил Игорь, директор нашего Музея истории покорения неба, - что все эти люди приехали сюда, в наш город, чтобы снова хоть чуть-чуть, хоть краешком глаза прикоснуться и стать сопричастным к главной мечте человечества, к мечте о самостоятельных полетах в небе. Глядя на небо, глядя на парящие в облаках самолеты, люди становятся счастливыми. Как в детстве! Они улыбаются, они радуются. А разве не это главная задача президента? Видеть своих сограждан счастливыми? Вот вспомни, при Сталине был лозунг 'Все на самолеты!' - и все в нашей стране мечтали стать летчиками, инженерами, авиаконструкторам. Да, не все ими становились. Но мечта оставалась и была у всех. И все знали, что они живут в самой замечательной стране в мире. И мы гордились своей страной. Потому что мы были лучшими. А сейчас что?
  Игорь с досадой махнул рукой и засунул себе в рот травинку. 'Вот так живешь, живешь рядом с человеком, работаешь плечом к плечу, трудности преодолеваешь, и вдруг оказывается, что живешь рядом с великим философом, который знает формулу абсолютного счастья'. Но, вместо того, чтобы сказать ему об этом, я задал совершенно идиотский, с точки зрения данной ситуации, вопрос:
  - Скажи, Гарик, а ты сексом сегодня занимался?
  Друг сначала повернул ко мне голову, побагровел, потом покраснел и, наконец, выдавил из себя:
  - А это ты к чему?
  - Да, так, - я вернулся в лежачее положение. - У меня сегодня был суперфантастический секс! Причем не один раз.
  - Дурак!
  Игорь явно обиделся:
  - Я тебе о высоком говорю, а ты!
  Игорь окончил Московский авиационный институт и болезненно воспринимает все, что связано с авиацией. Вернее, с бедственным ее положением в России. Хотя Игорь мог считать себя самым счастливым человеком в мире, потому что, несмотря ни на что, его деятельность пусть не напрямую, но связана с авиацией. Но из его курса он такой один. Остальные работали менеджерами, торговали на рынке, один таксистом калымил.
  - Да нет, ты не понял, - перебиваю я Игоря, - просто сегодня, идя сюда, мне в голову пришла практически такая же мысль, что и тебе.
  И я рассказал ему сначала теорию о 'гомо сапиес флайенсах', а потом в качестве заключения теорию об умиротворенном влиянии секса на мозги мужчины.
  - Вот меня и интересует, у тебя было сегодня? Или не было?
  - А-а-а, ты вот в каком плане? - рассмеялся Игорь. - Тогда понятно... Было!
  
  РАЗГОВОРЫ О СЧАСТЬЕ
  
  - Ну, вот, я так и думал. Было!
  И снова в этот момент в моей голове проскочило слово 'допельдон'. Как будто я только что открыл первый закон мироздания. 'Впрочем, может, так оно и есть!' Видимо, на моем лице в этот момент была такая благостная улыбка, что Игорь не выдержал:
  - Ну, что ты лыбишься, как майская роза!
  - А чего мне не улыбаться? Ведь у нас все хорошо.
  - Все, да не все...
  - Ты имеешь в виду облом с баннером? Так это мелочи. Наверстаем.
  - Да нет, - Гарик задумался на какое-то время и произнес, - устаю я что-то в последнее время сильно.
  - В смысле?
  - Да жена замучила. Беременной ведь отказывать нельзя. А она все хочет и хочет, хочет и хочет. А я ведь не железный!
  Тут уж я не заулыбался, а заржал. Причем так громко, что соседняя компания с неудовольствием оглядела наши недвижимые тела. Действительно, с их точки зрения так громко ржать поводов не было. За последнее несколько минут небо очистилось и стало голубым, как слеза младенца, но до сих пор туда не поднялся ни один самолет. 'Хотя пора бы уже!'
  - Ну, брат, нам мужикам не угодишь. Не дают - плохо, дают - еще хуже.
  Он, было, насупился, но я его остановил:
  - Да, ладно, не переживай. У меня такая же фигня! Пока шел сюда, только и думал, как бы свалить и отоспаться.
  По своей натуре Гарик тугодум, но тут и его на 'хи-хи' быстро пробрало.
  - Вот, блин, мы даем! Думал, ли кто из нас, учась на первом курсе института, что мы от секса устанем? Да скажи нам кто такое, быстро был бы заплеван жеваной морковкой.
  Мы учились в разных институтах. Он, как я уже говорил, в МАИ, а я на журфаке МГУ. 'Не знаю, как обстояло дело у них, но за себя я могу точно ответить, что самое большое удовольствие при посещении 'альма-матер' - поторчать минут десять или даже пятнадцать возле входа, типа жду кого, а на самом деле попровожать взглядом особ противоположного пола, которые, как известно, отличались на журфаке особой статью и породистостью. Даже больше скажу. На третьем курсе МГУ я совершил финт ушами и поступил на сценарный факультет ВГИКа, но проучиться на нем я смог только один год. Бросил. Причин было много. Надо было работать, деньги для семьи зарабатывать, экзамены совпали в МГУ и ВГИКе, не смог разорваться. Но была главная причина, по которой я бросил этот с трудом завоеванный институт, это я могу сказать со стопудовой гарантией. На моем курсе не было ни одной толковой телки, ради которой было бы желание переться через весь ВДНХ, а потом еще на двух троллейбусах до улицы Вильгельма Пика. Не было во ВГИКе на тот момент ни одной 'фемины флайенс', и поддерживать в вечном полете над землей там никого не надо было'.
  - Так что же это получается, - выслушав мой монолог, изрек Игорь, - все в этом мире вертится вокруг них?! Вокруг этих самых 'фемина флаейнс'?!
  Игорь с трудом выговорил это выражение и даже сделал жест, похожий на перекрещивание губ. 'Прости, господи! Допельдон!' Эти слова ни с того, ни с сего мелькнули у меня в голове.
  - Да, при чем здесь они?! Во все свои ВУЗы я поступал в поисках своего места в жизни и при этом подспудно надеялся, что встречу там ту единственную, которая меня поймет, оценит и пойдет рядом, несмотря ни на что. Что найду свою музу!
  - Угу, - Игорь отвернулся от меня и посмотрел в сторону начала взлетной полосы. - Нашел?
  - Пока нет, - честно признался я и подумал о Марине: 'А может быть, и да!'
  Но вслух не стал этого произносить, чтобы не портить имидж бабника. Вслух я сказал, что муз-то у меня было много, а вот ту, единственную, я только что, кажется... Что там у меня с единственной, Игорь явно до конца не расслышал, потому что мой голос заглушил раздавшийся над аэродромом рев реактивных турбин. Практически одновременно с ними заговорили динамики, установленные возле комментаторской кабины.
  - Ну вот, уважаемые зрители, наконец-то мы увидим полет знаменитой французской группы 'Френчи Триколоре'!
   В динамике раздалась французская речь, а затем голос переводчика:
  - Командир французской эскадрильи просит извинить его за небольшую задержку на старте, которая произошла по вполне объективным причинам, но обещает, что полет его пилотов сейчас состоится и все, наконец, смогут насладиться фантастическим, феерическим, воздушным шоу.
  - По объективным причинам, - заворчал Игорь, - доверили, небось, какую-то часть работы нашим авиатехникам, а те и напортачили. У нас все не слава богу!
  'Допельдон!' - снова мелькнуло в моей голове, а вслух я прокричал, потому что говорить было уже не возможно, все звуки перекрывали рев двигателей и музыка, льющаяся из колонок:
  - Как-то нелогично! Получается, то ты хочешь, чтобы президент все бросил и сосредоточился на авиации, а то уверяешь, что в авиации так плохо, что авиатехникам ничего доверить нельзя. Так зачем же президент будет время на раздолбаев тратить?
  Рев двигателей достиг критической массы и потом на какое-то мгновение стих, а затем снова начал нарастать, надвигаясь на нас всей нашей мощью. Вместе с этим ревом мимо нас по бетонной полосе пробежало восемь серебристо-голубых птиц. Публика, проводив их взглядом, охнула, зафиксировав одновременный отрыв стаи от земли, и, будто поддерживая ее взглядами, проводила до того места на небе, где птицы превратились в точки, а затем совсем исчезли. Одновременно на взлетном поле наступила относительная тишина. Даже как-то взгрустнулось.
  - Ты не понимаешь, - вставил в эту тишину свое слово Игорь. У него явно заложило уши, потому что эту фразу он проорал. Потом извинился и, снизив свой голос на несколько децибел, повторил: - Ты не понимаешь! Сейчас эти техники кто? Самые обиженные люди на земле. Вот они и работают спустя рукава.
  - А раньше?
  - А раньше они работали за мечту.
  - Ну... на одной мечте долго не проживешь.
  - Не проживешь. Но при Сталине в авиации всегда были очень высокие зарплаты. Он на это не скупился. И в героях у нас ходили не какие-то певцы и музыканты, а знаменитые летчики и космонавты. Вот скажи, кто может сравниться по своей известности с Чкаловым, например, или Гагариным? - и, не давая мне ответить, сам же закончил фразу: - Можешь не напрягать мозги. Никто!
  В небе снова появились стальные птицы, и они стремительно приближались.
  - Внимание, роспуск! - прокричал голос из комментаторской кабины, и прямо над нашими головами самолеты, идущие ровным ромбом, вдруг распались на восемь самостоятельных стрел, которые снова стремительно умчались за горизонт, оставив вместо себя лишь восемь дымных разноцветных дорожек. Снова наступила небольшое затишье, во время которого мы успели перекинуться еще парой фраз.
  - Согласен, никто!
  - Вот! И все мальчишки мечтали стать такими же, как Чкалов и Гагарин! А сейчас... как Филипп Киркоров и Маша Малиновская! Чувствуешь разницу?!
  'Причем здесь Малиновская!' - только и успел подумать я, потому что на нас снова набежала волна живого реактивного звука. На этот раз легкие французские истребители, промчавшись перед на нами на предельно малой высоте, были похожи на резвящихся в море дельфинов. Самолеты менялись местами, строили различные геометрические фигуры, а один из них, летящий в середине, будто издеваясь над общим строем, крутился вокруг своей оси, поблескивая белым пузом.
  - Что они делают, что делают?! - разрывался динамик. - Нет, вы видели, крутить бочки на такой высоте могут только настоящие асы! - и чуть понизив звук, явно понимая, на что намекает, динамик как будто поддержал Игоря в его речи: - У нас, пожалуй, на такое в свое время мог решиться только легендарный Валерий Чкалов!
  Игорь гордо посмотрел на меня, мол, слышал, что говорит, и сказал:
  - Какие герои, такая и страна! Еще немного, и мы все будет плясать и петь вокруг елки, как туземцы, или думать только об одном...
  - О чем?
  - О сексе. Вот как ты сейчас только об этом и думаешь.
  Я открыл рот, чтобы что-то ответить, но не успел, потому что французские пилоты предприняли заход для выполнения финальной части своей программы.
  В динамике снова раздался французский говор, а потом голос переводчика:
  - Господин капитэн приветствует всех русских красавиц и от всей души дарит им свое большое влюбленное сердце!
  С этими словами два самолета, наконец, сошлись в нижней точке своего вращения, нарисовав в небе белыми дымами сердце, которое пронзила стрела из трех самолетов, дымящих красным, синим и белым цветом. Цветом французского национального флага.
  Публика взорвалась громкими аплодисментами, и я, наконец, смог договорить:
  - Не о сексе, а о любви! Чувствуешь разницу?
  Мы посмотрели еще пару воздушных выступлений, и все это время я размышлял на тему, что какая-то правда в словах Игоря есть. Конечно, я никогда не мечтал стать летчиком. Ну, может быть, только в самом раннем детстве, но я всегда мечтал быть полезным обществу. 'А теперь что? О чем мечтает нынешнее поколение? Даже смешно стало. Явно не о подвигах во имя ближнего своего. Деньги, деньги, деньги. Всем нужно только одно. И в кумирах у них ходят Бреды Питты и Деми Муры. И почему это я вспомнил фамилию именно этих голливудских кинозвезд? Кстати, о деньгах...'
  
  О ДЕНЬГАХ И СЧАСТЬЕ
  
  На часах было 01:23. За окном кромешная тьма. В квартире никого. Горела только настольная лампа, да в углу мерцал мой телефон-ракушка. 'Мерцает, значит живой. Ловит сигнал. Сканирует бесконечное пространство. Молчит уже более десяти часов. Я им не пользовался с самого утра. Несколько раз набирал телефон сына, но постоянно получал ответ, что 'телефон абонента выключен или находится вне зоны'. Еще один день - и начну волноваться. Не для того я покупал телефон сыну, чтобы он был в зоне недоступности. Ну что может случиться? Почему он вне зоны? Может, уронил его в воду? Или батарейка села? Или деньги закончились на телефоне, а он не заметил? Такое уже было один раз. Надо будет завтра с утра обязательно кинуть ему пору сотен. Да, обязательно. На всякий случай'.
  Сна ни в одном глазу. Рука ползала по листу бумаги и стремительно выводила авторучкой какие-то закорючки. Мысли. Все, что произошло со мной за этот день: медвежонок, 'гомо сапиес флайенсы', ошибка президента. Главное, чтобы потом смог в них разобраться.
  
  О деньгах...
  
  Однажды в армии мы сидели в комнате отдыха, тогда она еще называлась 'ленинской', и занимались ничегонеделаньем. Короче, отдыхали после бани. Трепались. Разговор в основном шел о том, кто с кем и как успел на гражданке.
   Сейчас уже не помню, кто сказал:
  - Эх, ребята, ну что мы все о бабах и о бабах. Нам что поговорить разве не о чем? Всю душу истрепали.
  Все сразу как-то оживились:
  - А о чем еще говорить-то?
  - Ну, не знаю, да о чем угодно. О книгах, о политике, о погоде. Что мало тем на свете?
   Делать было нечего, народ в комнате подобрался образованный, в основном, студенты.
  - А что, действительно, давайте попробуем, не говорить о них...
  Минут пять все молчали...
  Потом разговор все же потихоньку начал оживать, кто-то вспомнил, как ходил на ипподром, обсудили лошадей, потом, естественно, коснулись темы рыбалки и футбола, охоты, сбора грибов, автомобилей. Темы перестройки и разоружения затронули в том ключе, что она нас непосредственно касалась, то есть, 'а будь она неладна'.
  Я служил на засекреченном радиоузле, который находился в самой глуши белорусского леса, того самого, где партизаны немцам в 42-м году шороху давали. И вот из-за того, что в нашей части в этот момент как раз находилась группа наблюдателей из НАТО, нам приходилось соблюдать режим радиомолчания. То есть все радиопередатчики нашей точки были выключены. И поскольку они были выключены, нам негде было сушить белье после бани. Улавливаете связь? Это сложно. На самом деле все просто. Когда передатчик работал, он нагревался, причем до такой степени, что положенное на него белье высыхало в течение одной минуты. Оп! - и готово. На нашей точке было около 20 таких радиопередатчиков, поэтому все мы могли привести себя в порядок за считанные минуты.
  Но сегодня передатчики были выключены, поэтому после бани, постирав солдатское бельишко, мы были вынуждены сушить его на улице и теперь сидели в одном исподнем. И неизвестно было, когда же белье высохнет. А это означало, что у кое-кого срывалась ночная самоволка в соседнюю деревню на дискотеку. К бабам.
  Вот так круг и замкнулся. Первый, кто сказал это слово, упал на пол и отжался двадцать раз, а мы, посмеявшись, перекинулись на разговор о дембеле. Естественно в том ключе, что вот уволюсь из рядов вооруженных сил и всех на своей улице, в своем районе, городе, институте пере...бу...
  Просто удивительно, но в том солдатском интеллектуальном марафоне никто ни разу даже не заикнулся о деньгах. Ну ни единым словом! Впрочем, сейчас с высоты времени это понятно. Все были молодые и глупые - это раз. Во-вторых, все мы жили на всем готовом, и тех солдатских зарплат нам вполне хватало на удовлетворение наших потребностей. Не поверите, но на свою сержантскую зарплату я во время увольнительной мог позволить себе сходить в хороший ресторан.
  Тогда, сидя в одних трусах и майках, да еще в кирзовых сапогах на босу ногу, в глухом-глухом белорусском лесу, нам всем казалось, что мы все уже давно поймали кота за яйца, что мир у наших ног. А деньги? Да разве в них счастье?
  Сказка, по крайней мере, у меня, закончилась сразу, как только я сошел с поезда на перрон Белорусского вокзала. Как оказалось, что денег, которые были скоплены мной за два года службы плюс гонорары из окружной военной газеты, мне едва-едва могло хватить, если бы я решил доехать до дома на такси. С шиком, как мечтал.
  Поэтому от этой идеи пришлось отказаться. Воспользовался услугами метро и электрички. Потом мне приходилось отказываться от многих идей своей молодости, но эта почему-то запомнилась лучше всех. Обидно было до слез.
  Процесс под странным названием 'перестройка' в конечном итоге превратился для всех нас в одну большую гонку за деньгами. Сейчас все привыкли описывать то время как благословенное время, когда можно было в одночасье стать миллионером. Сейчас уже фильмы и книги начинают опоэтизировать то время и превращать в героев тех, кто смог пройти через мясорубку той бойни и появиться в нашем времени в виде владельцев своих банков, магазинов, бутиков. В виде хозяев жизни. В виде 'гомо сапиенсов' - людей разумных.
  
  Мысли разбегались, как белки по деревьям. Но спать все равно не хотелось. Рука, выводящая каракули на листе, качнула маятник воспоминаний.
  
  Кем бы я был, если бы... Если бы что? Был немного поумнее?
  
  Где-то на втором курсе института я за одно лето написал целый сборник детективных рассказов. И не только написал, но и смог их издать небольшим тиражом. Влез в книжный бизнес. Сам стал торговать своими книжками. Наконец, удалось пристроить практически всю партию в сеть киосков при вокзалах. По большому блату, но пристроил. На реализацию. То есть деньги не сразу, а только после продажи. То есть, никаких шансов, что получу что-то, не было, но радовало то, что удалось книги пристроить.
  И вдруг... не поверите, буквально через неделю позвонил мне директор этого магазина и предложил приехать в бухгалтерию для получения денег.
  Приехал. Получил. Директор был ласковый, как кот.
  - Мы пока еще не весь ваш тираж. Но вот решили сразу отдать Вам деньги, так как ваша книга очень интересная, и мы уверены, что она вся продастся!
  Представляете, как я зарделся от таких слов. Как майская роза. Деньги получил. Как сейчас помню, 35 тысяч рублей, а вложил я в это дело 25 штук.
  - Ну, раз такое дело, то с меня коньяк! - сказал я.
  Директор отказался и сказал:
  - Да что Вы, не надо...
  Все равно! Я побежал на улицу до ближайшего магазина - и глазам не поверил... На всех ценниках по два нуля пририсовано. То есть то, что стоило 150 рублей, теперь 15000 'тугриков'. Вынь и положь. Инфляция. Етит твою мать. Мне бы дураку сообразить что к чему. Но нет, я же гордый. Раз обещал, значит обещал. И довольный (мою книгу оценили! Взял две бутылки. Одну отдал директору, а вторую домой повез.
  
  Не поверите, только много позже, уже учась по 'президентской программе' на уроке экономике, до меня дошло, как лихо меня провел директор магазина. Он весь мой тираж купил за две бутылки коньяка.
  
  Или вот еще... Был урок жизни на третьем курсе института.
  
  Я и еще три приятеля, создали фирмочку и взяли в аренду сельский клуб. Организовали дискотеку. 'Диапазон' называлась, или по-местному 'сарай', потому что помещение, где устраивались танцульки, никаким другим словом назвать нельзя было. 'Сарай, он и в Африке сарай'. Эх, времечко было. Драки каждый день, разборки с бандитами. Крутизна. От всех отбились, а погорели на друзьях и знакомых, которых набрали в штат. Воровали все: и бармен, и диск-жокей, и билетер, и три моих соучредителя. По-черному. Мне потом брательник мой младший сам признался. Он как раз за стойкой бара стоял. А я один как директор всей этой шарашкиной конторы за всех отдувался. Ни копейки не заработал, так, на текущие расходы.
  Потом был классический развод. Предложил один из учредителей, лепший кореш почти, по-крупному работать. Свел с серьезными людьми. Те предложили использовать наш клуб под склад. Только склад какой-то странный был. Подгонялась фура, из нее товар выгружался, а через несколько дней приезжала другая фура. Товар грузили и куда-то увозили. А расплачивались с нами этим же самым товаром. Десятую или даже пятую часть мы себе оставляли. Ох, и дурак же я был! Без накладных, без ничего.
  Как тогда не погорели? Не знаю. Наверное, ангел спас. Он же меня, наверное, и от другой глупости отвел. Где-то через месяц это случилось после того, как в наш клуб товар возить стали. Подъехали ко мне как-то эти самые серьезные люди на шикарных авто и говорят, что пора и мне на такую пересаживаться. А я что?
  - Пора, да как?
  - Ну, - ответили серьезные люди, - мы тебя сейчас научим!
  - Езжай, на птицефабрику и получай по этим вот документам фуру куриной тушенки, - и дали мне чужой паспорт, - дело, верное, привезешь фуру, тачка твоя!
  Уж не знаю, как я от такого предложения отбрехался. Не знаю. А вот корешка моего, того самого, что свел с ребятишками, бес попутал. Поехал. И фуру он привез. И машину получил. Только ездил на ней недолго. Меньше месяца. Однажды кореш просто исчез, и корешки его исчезли, а машины их шикарные года два потом ржавели под окнами их квартир.
  Только через несколько лет я узнал, что нашли всех с выколотыми глазами в люберецкой канализационной системе. Как оказалось, у птицефабрики была солидная крыша. 'Люберецкая бригада'. Они быстро вычислили всех, кто брал у них мясо фурами на реализацию и не возвращал потом деньги. Вычислили и наказали.
  Было такое. Было. И иконами торговал, и наградами. За это, наверное, вообще никогда перед Богом не расплачусь. Он, кстати, наказал меня за это сразу и жестоко. Деньги, вырученные от продажи одной иконы, я решил по-быстрому прокрутить, сыграв на разнице валют. Тогда на этом многие зарабатывали. Но для того, чтобы получить крупную сумму денег, нужно было еще добавить. И я добавил, да не свои, а чужие. И, естественно, мне во время обмена подсунули куклу.
  Как я тогда долги отдавал? Как крутился? Не знаю. Не помню. Но выкрутился. Все вернул и даже чуть-чуть заработал...
  Вот уж что-что, а крутиться и выкручиваться и зарабатывать мы за последние десять лет все научились. И я - журналист-мечтатель, и Игорь - авиаконструктор-практик, и ближайшая к нам компания, которая расположилась на земле с комфортом, разложила шезлонги, воткнула в землю зонтики и обставила вокруг территорию ящиками-холодильниками. Кто-то побольше, кто-то поменьше. Но научились считать, планировать перспективы и прикидывать риски.
  
  За спиной на кресле зашевелился кот. Сладко выгнул свою лоснящуюся спину, зевнул и удивленно посмотрел на меня зелеными глазами-блюдцами: 'Чего не спится, хозяин?' Не дожидаясь ответа, перевернулся на другой бок и снова уснул.
  От неожиданности я вздрогнул и посмотрел в окно. Небо, до этого иссиня-черное, чуть порозовело. Верный признак того, что скоро должно было наступить утро. 'Надо же! Просидел почти всю ночью и практически ничего не написал. Нет, написал много, но вот только что дошел до самого главного'.
  
  Просто поразительно, там, сидя на теплой земле аэродрома и смотря в голубое-голубое небо, мы свели свой разговор к бабкам. Не к бабам, а к бабкам, к деньгам! Как кроты из сказки про Дюймовочку, мы сидели и считали свои предполагаемые доходы и расходы и обсуждали эту тему с таким упоением, что можно было подумать, это была самая интересная тема. Это как называется? Заматерели? Повзрослели? Может быть, и так, но самое неприятное было при этом то, что мы чувствовали себя почти счастливыми? Но так ли выглядит оно, мужское счастье? Не женское счастье. Оно вполне понятно. Был бы милый рядом. А настоящее мужское счастье...
  
  Вечером, возвращаясь с авиасалона, на выходе мы столкнулись нос к носу со старым нашим знакомым, заслуженным летчиком-испытателем, Героем России. Он стоял возле своего шикарного БМВ и грузил в багажник ящик с этикеткой французского вина. Его лицо светилось как начищенная медная монета. Он был слегка пьян и весело подмигивал всем проходящим мимо красоткам, а в кабине рядом с водителем сидела такая обалденная блондинка, что просто нет слов. Увидев нас, летчик махнул рукой, раскупорил ящик, достал оттуда бутылку и протянул нам:
  - Вот, ребята, спрячьте там у себя, в музее. На память!
  - А что это?
  - А вы сегодня шоу французов видели?
  - Конечно.
  - Так вот я поспорил с их командиром, что смогу безо всякой подготовки выполнить вместе с их хвалеными асами всю программу, да еще при этом сделаю то, на что ни один француз не решиться.
  - И что сделали?
  - Ну, ребята, а говорили, что всю программу видели! Бочку на низкой высоте видели?
  - Так это были Вы? А что же тогда диктор кричал, что этот трюк могут только французы выполнять?
  - Вот и отлично, пусть так все и думают. И вы никому не говорите, а то еще отстранят от полетов.
  
  'Допельдон!' В моей голове снова всплыло это слово как высшая форма восхищения. А еще я почувствовал некоторый укол зависти.
  
  Да, я завидовал этому человеку, но чему?! На лице у летчика было такое выражение.... такое выражение... Тогда я так и не смог подобрать нужного слова. Ну... как будто... кот колбасу стащил с кухни...
  
  ...Я встал, размял затекшую спину. Пошел на кухню. Поставил чайник. Барсик мелкими шажками семенил за мной. Я отвалил ему полбанки. 'Знает скотинка, раз я иду на кухню, значит можно рассчитывать на порцию 'Китикета'. Многовато, наверное, но, ладно, пусть лопает. А вот это, наверное, кошачье счастье? А что еще им, кастрированным, надо? Нет, наверное, на лице нашего знакомого было написано что-то другое? Что?'
  Кот ел и урчал. Я вернулся, снова сел за стол. 'Однако надо ложиться спать. Сейчас... Еще только пару слов напишу. Допельдон! Сегодня это слово выскакивало у меня в голове несколько раз, причем каждый раз при этом я слышал или думал о чем-то таком необычном, когда хотелось, но не следовало, позвать на помощь или призвать в свидетели кого-то более могущественного, чем человек. А что? Может быть, действительно, Допельдон - это имя бога, вернее его эквивалент, чтобы люди не звали его понапрасну. Не зря ведь написано: '...не упоминай всуе имя Господа своего'. А может быть, допельдон - это заменитель имени черта или сатаны, дьявола, или, как там его еще, Веельзевула? Действительно, что-то в последнее время чертыхаться стал много, да и не только я один. Не знаю... не знаю... И кто дал мне это слово? Бог или дьявол? Зачем? Не знаю. Пусть сын решит. Не забыть бы завтра кинуть ему денег на телефон. Обязательно'.
  Чайник закипел. Я пошел на кухню. Выпил чашечку кофе. Попытался читать. Перед глазами поплыли красные круги. 'Значит, все, можно идти спать'. Ложусь и сразу проваливаюсь в сон. Последняя мысль, которую уловило мое сознание: 'Марина. Счастье мое! Где же ты? Что же ты так и не позвонила мне сегодня?'
  
  СЕКСУАЛЬНАЯ ЭНЕРГИЯ
  
  ...И снова я окунулся в океан. Я лежал на спине и балдел. Мое тело мягко качалось на волнах и по всему телу переливалось блаженство. Кажется, что такое могло продолжаться вечно.
  Но вот мое лицо закрыла от солнца чья-то тень. В лицо брызнули несколько капель воды. Я прошептал: 'Марина, не надо, мокро!' Услышал ее смех, и снова на лицо упали капелки воды.
  Я вздрогнул и открыл глаза. 'Тьфу ты, Барсик! Противный котище!' Он стоял у меня на груди, мяукал и тщательно вылизывал мои брови. 'Наверное, они соленые!' Я аккуратно отодвинул кота в сторону, но он не отстал и продолжал тянуться мордой к моему лицу. 'Все ясно! Хочет жрать. И сейчас где-то шесть часов утра. Получается, что, в общей сложности, я проспал около трех часов. Естественно, не выспался, поэтому воспринимаю все в полудреме. Надо встать и дать Барсику поесть, иначе не отстанет. Приучили, блин, на свою голову'.
  Вообще-то, приучил отец, который всегда вставал рано на работу и кормил его. Сейчас отец и мать жили на даче, кота с собой не взяли, там жил Граф, мой старый-старый пес, немецкая овчарка, который жутко ненавидел котов. В общем, кот у меня на попечении, и он ни при каких обстоятельствах не желал менять свой режим питания.
  Я накормил Барсика. Вернулся в комнату. Краем глаза посмотрел на телефон. Он работал. Я посмотрел на экран скорее просто так, по привычке, и вдруг увидел в углу экрана знакомый конвертик, значок 'СМС'. Открыл письмо и прочитал: 'Поцелуйчик! Я тебя люблю'.
  'Марина. Принцесса'. Я посмотрел на время. Письмо пришло в 03:30. 'Почему она не спала в это время? Почему я не слышал сигнала?' Я хотел тут же набрать ее номер телефона, но вовремя спохватился. Она сейчас, наверняка, спала и однозначно была бы недовольна моим звонком. Я набрал и отправил СМС: 'Я тоже тебя люблю, медвежонок!' 'Сигнала Марина все равно не услышит, зато, когда проснется, то первым, что прочитает, будет мое СМС'.
  Снова повалился в постель. 'Хочется снова поскорее нырнуть в океан, покачаться на волнах. Может быть, там я увижу свою принцессу?' Я завернулся в одеяло. Обнял подушку. Попытался улечься поудобнее - и снова провалился в сон. Но ненадолго. 'Просто удивительно, что может сделать с мужчиной одно маленькое электронное сообщение. Каких-то три слова. Но они, как детонатор, запустили цепную реакцию моего организма...'
  И вот я уже переворачивался с одного бока на другой, потому что в голову лезли сцены, одна эротичнее другой. 'Вообще-то, это ужасно. Потому что в такие моменты тело отказывается подчиняться тебе. Одновременно хочется всех женщин мира. Хочется трахаться до скрежета зубов. Неважно как, неважно с кем. Лишь бы потрахаться. Допельдон! Наверное, именно в такие моменты сценаристы порнофильмов пишут свои сценарии. Что это? Почему это происходит? Ответ понятен. Гормоны. Они еще гуляют по моему телу. Нет, конечно, всегда есть способ выпустить пар. Религия, правда, запрещает прибегать к этому способу под страхом отлучения от исповеди, а народная молва гарантирует после этого волосы на ладонях. Но если нельзя, но очень хочется, то можно. Да и факт появления растительности на руке пока не зафиксирован наукой. Рука так и тянется вниз к животу! - подумал я, но в какой-то момент остановил себя: - Уже не мальчик! Чтобы прибегать к таким первобытным способам!'
  Я справился с собой. Радость от того, что смог преодолеть это животное стремление к самоудовлетворению, помогла мне встать и отправиться в ванную. Я залез под холодный душ. Вода тонкими обжигающими иголками пробежала по всему телу, взбодрила и успокоила. Постепенно я пришел в себя. Где-то там, на уровне внутренних процессов, сексуальная энергия трансформировалась во что-то иное, более позитивное. 'Надо бы сесть за стол и записать мысли по этому поводу. А может быть, написать 'Войну и мир', например? Эх, незадача, ее уже написали!' Поэтому я пошел на кухню, поставил чайник, залез в холодильник, достал масло и начал готовить себе бутерброд. Запустил кусок белого хлеба в тостер.
  Возле ног постоянно крутился Барсик. Снова просил есть. 'Вот ненасытное животное! Хотя, впрочем, что ему еще остается желать? У него нет таких проблем, как у меня!'
  Я представил себя в его шкуре под ножом у хирурга. Мороз пробежал по коже только от одной мысли о такой операции. 'Б-р-р! Аж скулы свело! Нет, лучше каждое утро холодный душ, чем такое!'
  Сегодня телевизор не включал. Моим информатором было окно. 'Просто поразительно, сколько интересного о мире можно узнать, выглядывая в окно...'
  'Цок-цок!' Соседка стучала каблуками по асфальту. Пошла на работу. Я выглянул, поддержал полет соседки. Сосед из дома напротив играл со своей собакой. Я начал понимать бабушек-старушек, которые проводят за таким занятием целыми днями.
  Где-то там, на задворках сознания, продолжали крутиться мысли о сексуальной энергии: 'Насколько она важна для меня? Кстати! Сегодня ключевым словом для появления моего нового слова было слово 'трахаться'. Может быть, где-то здесь и зарыта собака? - задумался я и тут снова вспомнил о сыне. - По идее, скоро должен наступить тот момент, если уже не наступил, когда и он начнет просыпаться с такими мыслями. Только ему будет гораздо хуже, он не будет сначала знать, что с ним происходит. И надо будет ему объяснить процессы, которые запустит мать-природа в его организме. Помню себя в этот момент. Я всегда любил читать, и как-то мой отец принес домой и поставил на полку, на самое доступное место, большую медицинскую энциклопедию. Сейчас даже подозреваю, что специально для меня. Помню, как быстро я разобрался в ней и буквально взахлеб прочитал статью о половом созревании подростка, а потом о поллюции и менструации, половом акте, беременности и рождении ребенка. Это было самое увлекательное чтиво в моей жизни. Однако, когда я решил поделиться своими знаниями с друзьями, оказалось, что они не очень-то захотели слушать меня. Мало того, друзья не захотели читать книгу, когда я предложил им сделать это у меня дома. Мы были одни, родители на работе, и ничто не мешало бы нам поизучать цветные картинки из энциклопедии, но ребята наотрез отказались. Еще большее удивление у меня вызвало то, как они восприняли мое предложение, когда я, посчитав, что им просто неудобно читать про это при мне, предложил взять энциклопедию домой. Один из моих приятелей покрутил у виска и сказал: 'Отец выгонит меня из дома, если увидит такую книгу в моих руках'. Я не хочу, чтобы мой сын думал обо мне так же. Конечно, сейчас есть Интернет, где ему все объяснят подробно и доходчиво. Но все равно первым про женщину должен буду рассказать ему я, а потом, потом я расскажу сыну про свое новое слово, и когда у моего мальчика случится это в первый раз, сын просто шепнет мне на ухо: 'Допельдон!' - и я все сразу пойму. И порадуюсь за него...'
  Снова на улице произошло какое-то шевеление. Уехал сосед. Я услышал, как удалялся звук мотора его машины, потом хлопнула дверь в подъезде - и снова по асфальту застучали чьи-то каблуки. Я выглянул и никого не увидел. Улица была пуста. 'Просто поразительно, как быстро умею летать эти 'фемина флайенсы'! Да, обязательно надо объяснить сыну про сексуальную энергию и про то, что с женщиной можно трахаться, можно заниматься сексом, а можно любовью. Интересно, а я-то знаю сам, в чем здесь отличие? И смогу ли я подобрать правильные слова? Хотелось бы верить, что я в этом разбираюсь. Разобрался?!'
  Неожиданно словил себя на мысли, что, кроме меня и Барсика, в квартире есть кто-то еще. На эту мысль меня навел непонятный звук. Какое-то дребезжание. Жук не жук, муха не муха?! Где-то рядом, но где, я не понимал. 'Трубку возьми, возьми трубку. Мать звонит!' - извещает мне мой телефон голосом попугая из спальни. 'Просто удивительно, как долго я не слышал звука своего мобильного. Наверное, часов десять. А этот сигнал я не слышал уже, наверное, неделю. Больше того, как это не стыдно произносить, я вообще даже забыл, что у меня есть мать'.
  Я пошел к телефону, по пути прикинул, с какой это стати она решила мне позвонить в такую рань. А часы показывали всего лишь двадцать три минуты девятого. Но никакого логичного объяснения, кроме 'что-то случилось', не нашел.
  - Да, мам! - произнес я, приложив трубку к уху, и услышал на другом конце тонкие всхлипы. - Что случилось?
  - Графчик умер.
  'Допельдон! - пронеслось в моей голове. - Вот где собака зарыта! Блин, накаркал! Ведь, честно, не хотел. Даже мыслей таких не было!' Но это я сказал про себя, вслух же я произнес совсем другое. Единственное, нормальное слово, которое я смог выдавить из себя, было:
  - Когда?
  - Да не знаю, - хлюпала мать. - Я ему Граф, Граф, а он из будки не выходит. Лежит, и глаза стеклянные.
  
  О СМЕРТИ
  
  И мне вдруг стало стыдно! Стыдно за то, что в тот момент, когда он умирал, один в своей конуре, я лежал дома и, скорее всего, думал о том, как удовлетворить свою разбушевавшуюся плоть.
  'Хотя, может быть, это произошло раньше, ведь если глаза уже остекленели, значит, он лежит так давно. Может быть, это произошло в тот момент, когда Марина прислала мне СМС. Вполне может быть. Какая разница?! Я должен был быть в этот момент рядом с ним! Я должен был поддержать друга! Стоп, блин, о ком это я? О старом псе, которому на роду было написано прожить не больше двенадцати лет! И который благополучно прожил весь отпущенный себе срок, не дожив до своего двенадцатилетия каких-то две недели. Граф родился на месяц раньше сына. Сын - 1 октября, а Граф - 1 сентября. Они вошли в дом практически в один день. Сначала я забрал моего мальчика из роддома, а потом через несколько дней у подруги жены ощенилась сука, и одного щеночка как раз предложили нам взять. В подарок. Он был такой маленький, что легко умещался у меня на руке...'
  
  Я очнулся по дороге на дачу. От быстрой ходьбы сначала заныли голени и лодыжки, а потом закололо в боку. Пришлось остановиться, чтобы унять боль, а заодно и скинуть с себя груз нахлынувших воспоминаний: 'За тридцать пять лет своей никчемной, в общем-то, жизни я на самом деле видел не так уж мало смертей. Друзья, родственники, сослуживцы. Один раз утопленника доставал из воды. И из них только, пожалуй, две оказали на меня какое-то влияние. Нет, не две. Три. Смерть моего деда, моей бабушки и вот сейчас смерть моего старого пса. Странно, да? Ежедневно, ежесекундно в мире умирает миллионы чьих-то близких и родственников. Очень часто не по своей воле. Про домашних животных вообще говорить не приходится. А тебя трогает только три чьих-то смерти? Трогает! Именно трогает. Касается рукой. Холодной и чужой. И от этого сердце сразу сжимается в комочек. Наверное, поэтому о смерти никто старается не думать. Это очень неприятно, когда твое живое и горячее сердце вдруг замирает оттого, что к нему кто-то прикоснулся, и превращается в маленький, еле дергающийся комочек, висящий на тоненьком тонюсеньком волоске жизни.
  
  ...Первый раз я был еще совсем маленький. Мы приехали в деревню, в наш родовой дом, где в это время умирал мой дед. Но все родственники знали, что он умирал. Я же тогда был еще слишком мал для того, чтобы понимать, что такое смерть. Дед сидел на завалинке и ел огурец. Он вышел погреться на солнце. Вернее, деда вывели, погреться. В последний раз, наверное. Дед увидел меня, с хрустом откусил огурец и протянул кусок, который в руке, мне.
  - На, ешь, если не брезгуешь?
  Больше всего меня поразила именно последняя фраза: 'Если не брезгуешь?' Огурец был вполне нормальный. Правда, со следами дедовых зубов, но почему я должен был брезговать? Ведь это был мой любимый дедушка. И я съел тот кусок огурца. Весь, без остатка. Я сказал:
  - Спасибо, деда, очень вкусно! - и побежал играть.
  Больше в тот день я к деду не подходил, а на утро его не стало. И, если я когда-то вспоминаю про деда, в первую очередь вспоминаю тот огурец, и смерть у меня всегда ассоциируется именно со свежим, хрустящим огурцом.
  Второй раз смерть коснулась меня уже в сознательном возрасте. Только-только родился сын, а Граф маленьким щенком бегал по нашей ставшей совсем маленькой квартире. Занятый какими-то своими проблемами, я почти даже не заметил, как тихо умерла в своей комнате бабушка. Помню только, как ко мне зашел отец и сказал:
  - Все, она умерла!
  И я даже сначала не понял, о ком идет речь, и переспросил:
  - Кто?
  И я хорошо помню, как этот вопрос обидел отца. Ведь умерла его мать, а его сын переспросил, кто умер. По идее, мы должны были обняться, сказать друг другу: 'Крепись! Все там будем!' Или что-то еще, что положено говорить в таком случае. Но ничего такого не было. Не помню, что было конкретно в тот момент. Наверное, мы прошли в комнату, где лежало тело. Но, как оно выглядело, я, честно говоря, не помню. Я не смотрел на него. Мне было, нет, не страшно, неприятно смотреть на него, и именно поэтому я постоянно смотрел по углам комнаты, потому что где-то успел вычитать, что после смерти душа не отлетает далеко от тела, а находится здесь рядом в комнате и наблюдает за происходящим. И вот я, как дурак, смотрел по всем углам комнаты, пытаясь увидеть что-то, что дало бы знак о том, что она, бабушка, здесь. Знака не было.
  Но ночью я проснулся оттого, что почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я открыл глаза. А может, и не открыл. Вполне возможно, я посмотрел на мир сквозь прикрытые веки. Потому что того, кто стоял возле моей кровати, я не видел. Был только неясный силуэт. И в этом силуэте, каким-то шестым чувством, я узнал ее, свою бабушку. Она стояла и смотрела на меня. Я хотел пошевелить руками, хотел разбудить спящую рядом жену, но не смог. Меня сковал такой ужас, что руки и ноги отказывались мне подчиняться. Только мозг лихорадочно вспоминал, что нужно делать в таких случаях. И, наконец, вспомнил, что недавно говорили на поминках. Если во сне является покойник, то нужно было сказать фразу 'К добру или к худу?!' и послушать, что он тебе скажет. Если 'К добру!', то в будущем ждет тебя удача или успех, а если 'К худу!', то...
  Но надо обязательно сказать эту фразу, иначе покойник заберет тебя с собой. И я стал говорить эти слова, даже не говорить, орать, но про себя, потому что мои челюсти тоже не могли шевелиться. Силуэт наклонился ко мне как можно ближе, так, что мой лоб похолодел, и, наконец, я услышал ответ: 'Ничего не бойся!'
  Потом я услышал, как хлопнула дверь в спальне, и, наконец, проснулся. Мышцы дрожали и были ватными, но уже подчинялись мне, я смог пошевелить рукой и растолкать жену.
  С того момента я точно знал, то, что находится там, под могильным камнем на кладбище, это не моя бабушка. Моя бабушка была где-то в другом месте. Возможно, буквально рядом, за спиной, стоит только резко повернуть голову назад. Об этом я тоже вычитал в какой-то эзотерической литературе. И, скажу честно, какое-то время, неделю или две, с периодичностью раз в час, а может, и чаще, как идиот, дергал головой назад, пытаясь увидеть бабушку. И, конечно же, ничего не видел. Только нервный тик заработал...
  Представление о смерти для современного человека складывается из многогранной пестрой мозаики, которая поступает в его мозг через многочисленные газетные статьи, телевизионные передачи, эзотерическую и православную литературу, через суеверия старших, и в результате человек никогда не бывает готов к смерти. Она всегда приходит внезапно и неожиданно. И не важно, чья это смерть: твоей собаки, близкого родственника или любимой канарейки жены...'
  
  Вот и я сейчас стоял на перекрестке, смотрел на проплывающие над головой облака, на яркое, уже начинающее припекать солнце и думал, что я должен буду делать, когда приду на дачу и увижу неживое тело своего пса. 'Есть ли у него душа? Смотрит ли она на меня? И если да, то из какого угла? Ждать ли мне сегодня ночью ее появления? И что надо будет говорить в таких случаях?'
  Все сомнения развеяла моя матушка, женщина глубоко религиозная, а потому практически никогда не сомневающаяся. Когда я пришел на дачу, меня ждала уже приготовленная лопата и двухколесная тачка. Не дав мне опомниться, мать помогла мне сломать будку. Тело пса уже задеревенело, и его невозможно было вытащить через выход. Сделав это, я действительно увидел стеклянные глаза Графа, но и это не вызвало во мне никаких эмоций. Бабка, моя мать, иногда так ее называем, потому что она действительно уже бабушка для моего сына, принялась быстро-быстро творить какую-то молитву и окроплять собаку святой водой. Я удивленно посмотрел на мать и не смог удержаться от ехидного вопроса:
  - А как же представления православной религии о том, что душа есть только у человека?
  - Да иди ты! - махнула мать своей щеточкой, намочив мое лицо. - Не болтать, давай подгоняй тачку поближе. Пес тяжелый, я его одна не подниму.
  На самом деле тело пса было нетяжелым, в последнее время Граф уже много болел, поэтому ел мало. Оно было 'неудобным'. Одному человеку действительно несподручно было грузить тело собаки на тачку, а вдвоем мы справились с этим легко. Мать взяла за передние лапы, я - за задние. Раз - и готово. 'И снова никаких эмоций. Как будто какой-то кусок баранины. Вот именно, мясо. И больше ничего'.
  Мы отвезли Графа к дороге, в лесочек. Я выкопал яму. Неглубокую. Достаточно широкую. Мать застелила ее дно мешковиной. Потом мы опустили на нее нашего старого пса. Затем мать накрыла его дерюгой. Пока я засыпал яму землей, мать, не переставая, читала молитву. И как только я закончил, еще раз окропила место последнего пристанища нашего пса водой, произнесла 'Аминь!' и мгновенно переключилась на другую тему:
  - Ты брата давно не видел?
  'Брата? Ах да, у меня еще ведь есть брат! Младший!'
  - Давно. А что?
  - Он должен был тебе позвонить?
  - Зачем?
  - Да отец снова играть начал?
  
  О РОДИТЕЛЯХ
  
  Честно говоря, для меня было весьма неожиданным. Не то, что отец опять начал играть. Он этим занимается с переменным успехом уже лет десять. Для меня неожиданностью было то, как быстро моя мать переключилась с одного на другое. Еще минуту назад слезу горькую роняла над могилой, а тут уже вроде и забыла об этом. Я, положа руку на сердце, не умею так, поэтому никак не мог уловить смысла слов. Да еще пока махал лопатой, успел содрать себе мозоли на ладонях. Они нещадно саднили и мешали сосредоточиться.
  - Играть? Во что?
  - Как во что? Да в этих! Одноруких бандитов! Будь они неладны!
  Мать всплеснула руками и запричитала: 'О господи, и за что мне такое наказание!'
  Я посмотрел на мать, на ее руки, потом на свои руки, и тут же в моей голове пронеслось мое любимое слово 'допельдон'. Причем не в том смысле, что 'не упоминаю, всуе...', а в том, что я вспомнил, что, наверное, забыл выключить дома тостер. В голове очень четко отложился момент, как я опускал хлеб в этот аппарат, но то, как он выскакивал, совершенно не помнил. И это начало меня нервировать. 'Или не это? По крайней мере, могу порадоваться за то, что мое слово никак не связано со смертью. Оно ведь не разу даже не пыталось прорваться через мое сознание, пока я думал о Графе'.
  Пока мы шли назад на дачу, пока я убирал лопату в сарай и ставил на место тачку, мать успела рассказать мне о том, что отец уже два раза не ночевал дома и один раз не приносил домой получку. Мать так и сказала: 'Получку!'
  - И как он это объясняет?
  - Говорит, что подменял кого-то на работе?
  - А деньги?
  - Сказал, что в милицию забрали.
  Я глубокомысленно покачал головой. 'Нет, тостер определенно не дает мне покоя...'
  - И с чего ты решила, что он играет?
  - Да вот... недавно штаны стирала и нашла в заднем кармане.
  Мать достала из кармана передника небольшой желтый кругляшек с надписью 'BONIK'. Жетон игрового клуба. 'Да уж. Отец так и не научился прятать улики!'
  - А домой трезвый приходит? - переспросил я, разглядывая жетон.
  - Трезвый и злой, как собака! - мать снова перешла на слезный тон и стала орать.
  'Вообще-то, крик - это нормальная для родителей форма общения. Я вообще не помню, чтобы они когда-то говорили друг с другом спокойными голосами. Даже странно, как они могли прожить столько лет вместе. Но прожили же, вот что удивительно. И меня с братом на ноги поставили'. Поэтому я пропустил причитания матери мимо ушей и на всякий случай переспросил:
  - А может, это он того, налево бегает?
  - Да, что ты, что ты, это не по его части, а по твоей, - мать пристально посмотрела на меня.
  Я выдержал ее взгляд, не моргнув, и тут же понял, что на самом деле меня больше беспокоил не тостер, а то, что раз уж мы с ней вместе, можно сказать 'один на один', то она обязательно должна была задать этот вопрос. Что, собственно, и произошло. 'А тостер - это так предлог, чтобы...'
  Я увел разговор в сторону:
  - А брат-то зачем мне должен звонить?
  - Попросить тебя с отцом поговорить.
  - Да? А сама что не могла?
  - Да тебе не дозвониться.
  Я удивился, потому что телефон у меня всегда включен, но спорить на эту тему бесполезно, потому что знал, мать скорее позвонит брату, своему младшему сыну, чем мне. 'Почему? Это сложный вопрос'. Поэтому не я углублялся и спросил:
  - С какой стати отец должен меня послушать?
  - Было ведь. Слушал...
  Мать намекала на то, что однажды, по молодости, я так сильно накостылял отцу за его непрекращающиеся пьянки, что он действительно на какое-то время бросил пить. 'Что было, то было!' Но тогда я был молодой, глупый и ничего не понимал. Сейчас моя точка зрения по поводу применения грубой физической силы несколько изменилась, но, чтобы не расстраивать матушку, сказал ей:
  - Хорошо, поговорю с отцом, как увижу его. Но ничего не обещаю.
  Мать, добившись своего, успокоилась и начала уговаривать меня позавтракать. Я отказался, потому что на самом деле времени было уже в обрез. 'Да еще этот тостер! Надо все же забежать и проверить'. Но мать уже не настаивала. Она знала, что я все равно не буду завтракать. Провела меня до забора дачи и уже на пороге снова задала несколько каверзных вопросов:
  - Ольга давно не звонила?
  - Давно.
  - Соскучился, небось?
  - Некогда мне скучать, мать. Некогда.
  Она снова пристально, а также немного с грустью посмотрела на меня.
  - Ну, да. Конечно. Вечно ты занятой. Все работаешь, работаешь. Только денег почему-то у тебя никогда нет. Ладно, беги!
  Мать торопливо перекрестила меня и закрыла калитку. 'Потому что знала, сейчас начнется... Вот к бабке можно было бы не ходить, чтобы догадаться, что разговор кончится именно денежным вопросом. Вернее, постоянной нехваткой денег. Собственно, это и есть одна из причин, по которой мать не звонит мне, а я под любым предлогом избегаю встреч с нею'. Но у меня сегодня не было настроения, чтобы спорить с матерью о том, что на самом деле не в деньгах счастье, поэтому я просто через сетку в заборе сказал ей:
  - Я тоже люблю тебя, ма!
  И бодрым шагом я направился по направлению к... тостеру, а мой затылок еще долго ощущал на себе тоскливый и добрый взгляд матери.
  
  ОБ ОПЫТЕ
  
  'Когда это началось? Когда меня стали тяготить встречи с родителями? Сложно сказать, но, наверное, в тот момент, когда родительский совет стал расходиться с моими желаниями. Как известно, родители всегда желают своим детям только добра. И мои предки в этом не исключение. Однако родительское представление о добре и зле всегда очень сильно отличается от детского...
  Родительское представление основано на суровом опыте жизни, а детское на легкомысленном желании познать себя и мир. Родители знают, а дети хотят знать.
  Как и всякий послушный мальчик, я всегда делился своими мыслями с родителями. Но один раз, уже будучи в юношеском возрасте, я поделился с матерью мыслью о своем будущем, но вместо того, чтобы восхититься моим смелым и грандиозным планам, мать только покачала головой и сказала что-то из разряда 'лучше бы ты подумал о... нормальной работе, деньгах, женитьбе'. В общем, сказала что-то приземлено-бытовое. Не помню. Человек всегда забывает неприятные вещи, вот и я забыл детали того разговора. Помню, только что у меня в тот момент... словно крылья обрезали. Стало обидно-обидно. И я впервые посмотрел на свою мать, как на стороннего человека. Она не поддержала моих планов! Как так? И с тех пор я больше не делился с родителями своими планами. Мало того, я даже стал загадывать, если удержусь и не расскажу родным о своим планах, то они сбудутся, а проболтаюсь, то лучше и не начинать. Я стал избегать разговоров с родителями о своих делах, а на все расспросы отвечал уклончиво: 'Все нормально!' А еще, наверное, меня всегда раздражал грустный и тоскливый взгляд матери, который будто говорил мне: 'Только не залетай высоко в своих мечтах, падать будет больно'. Да, это раздражало меня всегда больше всего.
  Когда же появился сын, я обещал себе, что всегда буду поддерживать его во всех его грандиозных планах, пусть они и будут казаться мне опасными и несбыточными. Эх, знал бы я, как это тяжело, никогда не давал бы таких поспешных обещаний, потому что мои благие желания разошлись с действиями еще в период безобидных катаний с горки...
  Никогда я не забуду, как сын пришел домой и стал уговаривать меня сходить вместе с ним на горку, посмотреть, как он катается. Сын так весело рассказывал о том, как их компания весь день строила большой трамплин и заливала его водой, что я не удержался и согласился пойти.
   Вечером на горке всегда много народу. Смех, визг. Музыка. Мальчишки, разогнавшись по ледяному желобу, на животах, на санках, на каких-то фанерках, а то и просто на попе летели вниз, потом подлетали на трамплине и ловко приземлялись на ноги или пятую точку.
  Сын подбежал к ребятам, они поздоровались как-то по особому, как в каком-то голливудском фильме, хлопнув друг другу по ладоням, а потом сын крикнул:
  - Пап, смотри! - и, плюхнувшись на свое мягкое место, полетел вниз.
  Все было хорошо до того момента, пока задница моего мальчика не оторвалась ото льда. Сын летел, как пушечное ядро, вытянув ноги вперед, и смеялся, стараясь показать мне свою удаль, а я видел только одно: сейчас произойдет соприкосновение копчика с землей - и тогда все. Конец! В голове пронеслись картины, одна ужаснее другой. Обездвиженное тело сына. Немое лицо жены. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого. И открыл их только тогда, когда мой мальчик стал дергать меня за край куртки:
  - Пап, ты что? Не видел, как я летел? Сейчас я еще раз!
  Нет, второй раз мне на это смотреть абсолютно не хотелось, я вообще не хотел, чтобы сын хотя бы еще раз съехал с этой страшной горы и... сказал ему об этом. Даже не сказал, а намекнул: 'Может, не надо? Это ведь так опасно!'
  Как он орал на меня! И когда только успел узнать столько нецензурных выражений? 'Пошел в жопу, придурок! Я больше никогда тебе ничего не покажу!' - было самым мягким из них. Все вокруг стояли и смотрели на меня, ожидая, что сейчас что-то будет. Но я ничего не сделал сыну за это в тот день, потому что решил: пусть кричит, но на горку он больше не пойдет.
  Я в тот день чуть-чуть не подрезал крылья своему мальчику. Видит бог, я этого не хотел! Но уверен, что он чувствовал себя примерно так же, как я ощущал себя во время того первого моего разговора с матерью и думал: 'Почему? Почему? Отец не хочет смотреть, как у меня ловко получается!' И, наверное, в тот раз я впервые смотрел на него так же, как моя мать. С грустью и тоской.
  А виной всему был опыт! Та неосязаемая и страшная вещь, которая была у матери и не была у меня, а потом опыт был у меня, но его совершенно не было у сына. И самое обидное во всем этом было то, что я очень хотел передать ему свой опыт, уберечь от ошибок, которые совершил сам, а сыну этого абсолютно было не нужно. Он все хотел получить сам. Вот и получалось, что опыт - самая глупая и бесполезная вещь. Он есть, а передать его некому. И никому опыт не нужен. Почти то же самое, что и... допельдон! А что? Может быть, так оно и есть?..'
  
  От философских раздумий меня в очередной раз оторвал телефон. Звонил Гарик, чтобы узнать о моих планах. И в его голосе явно было заметно недовольство. В общем-то, справедливое, ведь я снова опаздывал. Я рассказал ему про пса и почувствовал, что Гарик приостыл.
  - Ладно, - сказал он, - подъезжай, как сможешь. Мы уже развернулись. Работаем. У нас все нормально, - и отключился.
  'Просто удивительно, как мыслительный процесс иногда сокращает дорогу. Особенно, если путь пролегает по уже сотни раз хоженым тропам. Тело само выбирает оптимальный режим движения и входит в своеобразный транс. И в результате туловище перемещается отдельно, а мысли - отдельно. Но параллельно!'
  Как оказалось, за это время пока тело двигалось параллельно мыслям, я успел зайти в дом, проверить тостер (кстати, зря волновался!) и дойти до моего самого любимого места на этой планете. Оно находилось в пяти минутах ходьбы от моего дома, на краю нашего села. Это была вершина холма, внизу которого протекала старица реки Москва.
  'Что в нем особенного? Представьте себе, вы идете по узкой улице села, слева и справа невысокие заборы, увитые кустами сирени, за ними высокие стены добротных деревенских изб. На окнах резные наличники. Над головой - небо. Уже красиво! Но это такая уютная компактная красота, которая настраивает на спокойный лад и умиротворенность. И вдруг вы выходите на небольшую площадку, буквально пятачок, с которой открывается вид на почти необъятное взглядом пространство, напоминающее гигантский ковш, до краев наполненное... небом. Иногда, как сегодня, оно голубое, иногда с облаками, которые напоминают взбитые сливки, а если идти ночью, то черное, как черничное варенье, и, как жемчужным ожерельем, украшено огнями фонарей, которые светят где-то там на горизонте. Утром небо розовое, а в дождь серое. Но оно, небо, вот здесь, рядом, и создается впечатление, что до него можно запросто дотронуться рукой. Только протяни ладонь. В общем, вид обалденный, а если добавить, что именно здесь начинается зона уверенного приема мобильных операторов, то вполне понятно, почему в этом месте приходится останавливаться и подолгу стоять, общаясь с целым миром'.
  Вот и сейчас не успел убрать в карман телефон, как услышал сигнал СМС: 'Позвони мне!'
  'О-о! Не может быть, моя принцесса проснулась...'
  И вместе с этим я, как обезьяна, которая скачет с ветки на ветку, не касаясь земли, перескочил на новую ветку своих мыслей. Вроде бы и о том же думал, но уже и совсем о другом.
  
  О ПЕРЕМЕЩЕНИЯХ В ПРОСТРАНСТВЕ
  
  '...Наверное, все мы, когда рождаемся, бываем 'гомо сапиенс флайенсами' или еще проще 'детьми неба'. И все мы, когда рождаемся, умеем летать...'
  Именно это было первым, что зафиксировало мое сознание, когда я прочитал СМС. Потом я увидел летящий в небе самолет. Он летел высоко-высоко в небе, можно сказать, его даже не было видно, только две белых полоски реверсионного следа говорили о том, что самолет на самом деле есть. Он летел с севера на юг. Хотя слово 'летел' очень плохо подходило к данному моменту. Самолет был так высоко, что мне казалось, он просто стоит на месте. И было очень интересно думать, глядя на эту точку в небе, и представлять людей, сидящих в этом самолете, и себя, летящего в пространстве, стоя на горбе земли.
  'А потом у 'гомо сапиенс флайенсов' появляется опыт, который говорит, что падать неприятно. И они становятся 'гомо сапиенсами', людьми разумными. Они стараются не вспоминать, что умели в детстве летать, и начинают учиться красиво жить, но время от времени продолжают смотреть на небо. Ну, например, чтобы увидеть пролетающий самолет. Потому что полеты на самолетах почему-то всегда ассоциируются с этой самой красивой жизнью...'
  Я поискал глазами второй самолет, но вместо этого мои уши уловили странный жужжащий звук. И этот звук приближался ко мне...
  'Это очень здорово, когда над головой пролетает два или три самолета. Тогда можно загадывать желание. Если же их реверсионные пути пересекутся и образуют крест, то это желание обязательно сбудется. Скорее всего, именно желание увидеть в небе сразу два или три самолета толкает тысячи людей в наш город, потому что здесь, на авиашоу, это условие легче всего выполнить. Когда же оно, шоу, заканчивается, то все снова разъезжаются по своим домам и на небо уже не смотрят, потому что в городах небо закрыто высокими домами, и вообще там опасно смотреть на небо. Можно попасть под машину. Да и в метро неба не видно. А потом наступает старость! У каждого это происходит в разном возрасте. Шейные позвонки заклинивает, и тогда люди уже вообще не смотрят на небо. Они предпочитают смотреть на грядки и становятся просто 'гомо'. Вот такая вот деградация...'
  Жужжащий звук начал меня уже раздражать. Казалось, что он доносился со всех сторон и вроде бы ниоткуда. Я посмотрел на телефон. 'Нет, это не он'. На дорогу. Она была пуста. И снова в небо.
  Именно в этот момент из-за деревьев показался он. Мотодельтаплан. Он летел низко-низко. Почти над землей. Поэтому я его и не увидел сразу. Мотодельтаплан был двухместным. За рулем сидел парень в старинных летных очках и мотоциклетном шлеме. Он крепко держался за перекладину управления и не отрывал своего взгляда от приборов. 'Хотя какие там приборы?' За его спиной сидела красивая девушка. По крайней мере, мне так показалось. Ее белые волосы выбивались из-под старого авиационного кожаного шлема, она что-то кричала в ухо парню и показывала своей тонкой рукой одновременно во все стороны. Он внимательно ее слушал, даже, кажется, кивал головой, отвечая. Девушка увидела меня и помахала рукой. Я помахал в ответ, а потом они снова скрылись над деревьями.
  'Но некоторым удается сохранить свое умение летать на протяжении всей своей жизни. Да, они знают, что падать это больно, что смотреть на землю безопаснее, но все равно, всеми правдами и неправдами, стремятся туда, в небо, и совершенствуют свое знание. И эти люди самые счастливые люди на нашей планете, потому что они были 'гомо сапиенс флайенс' в детстве и остаются ими в зрелом возрасте и в старости. Они есть эти 'гомо сапиенс флайенсы'. Они реально существует, и двух из них я только что реально видел! Просто фантастика! Об этом надо непременно рассказать моей принцессе. Непременно...'
  Я набрал ее телефон, физически ощутил, как сквозь эфирное пространство и какие-то ретрансляторы прорывался мой сигнал, и, наконец, услышал ее голос.
  - Да...
  - Доброе утро, мое солнце, - закричал я в трубку. - Представляешь, только что надо мной пролетел мотодельтаплан.
  - А я вот только проснулась. И мне снился сон, как мы занимались с тобой любовью.
  Вместе с ее голосом, грудным, мягким и зовущим, произошло что-то такое, чему точно нет разумного объяснения. Перед моими глазами пробежала еле заметная тень. И я вдруг вместо неба увидел море. Оно ласково шуршало камешками возле моих ног и еле-еле касалось моих пальцев. Самолет в небе так и остался висеть практически в одной точке, но это был уже не сам самолет, а его отражение. Шум удаляющегося дельтаплана превратился в звук удаляющейся моторной лодки. Ветер, который только что перебирал ветки лип и осин, явственно донес до меня запах йода и водорослей.
  - Правда, - сказал я ей. - И тебе было хорошо?
  - Фантастически. Но мне было бы еще лучше, если бы ты оказался сейчас рядом со мной.
  Я с тоской посмотрел в сторону улетевшего дельтаплана. В этот момент он как раз обогнул колокольню нашей сельской церкви и, спланировав, полетел вдоль старицы. Вот было бы здорово, зацепиться сейчас за его крыло - и через каких-нибудь пять-шесть минут я бы точно мог оказаться возле дома Марины.
  'Но такое по силам только 'гомо флаейнсов', да и то не здесь и сейчас. Здесь и сейчас нас разделяет несколько километров асфальтовых джунглей, сквозь которые можно было бы пробиться за пять минут, имея в своем арсенале лишь лимузин с 'мигалкой' и целый ворох спецпропусков. Впрочем! Существует еще один способ. Им я пользуюсь всегда, когда хочу оказаться вдруг в одно мгновение где-то далеко-далеко. Например, в Баварии на празднике 'Октоберфест' или на карнавале в Бразилии. Специально для этого у меня на макушке существует маленькая антенка, замаскированная под родинку'.
  - Сейчас буду, - сказал я своей принцессе. - Закрой скорее глаза. Приготовься.
  Мне было достаточно небольшого усилия воли, чтобы раздвинуть тонкую нить нашего разговора до состояния хорошо освещенного тоннеля. Я отступил на шаг назад для толчка и прыгнул в него вперед руками, как в воду, ласточкой.
  В следующее мгновение я стоял возле ее постели. Я отчетливо видел, как Марина лежала, завернувшись в легкое одеяло, и курила, прикрыв глаза от удовольствия. Из-под одеяла выглядывал кончик ее ступни.
  - Я наклоняюсь и целую тебя в мизинчик, - прошептал я в трубку. - Чувствуешь, как мои губы мелкими шагами поднимаются вверх по твоей лодыжки? Вот они касаются твоего колена. Такого мягкого, розового.
  Я физически ощутил, как по телу Марины пробежала истома. У принцессы изменилось дыхание.
  - Т-с-с! Не надо!
  - Тебе не нравиться?
  - Не надо! Не хочу так! - повторила Марина.
  Я представил, как она мягко убрала свою ножку под одеяло. 'Ну, все правильно, принцесса - обыкновенная земная женщина. Лучшая представительница 'гомо сапиенс'. И летать она не умеет'.
  Я вернулся назад. Море все еще плескалось у моих ног, но оно несколько отступило назад.
  - Тогда тебе придется подождать до вечера, моя любимая! - рассмеялся я. - Предлагаю освободиться сегодня пораньше и поужинать.
  - Давай. Ты зайдешь за мной в...
  - Нет! Ты заедешь за мной ровно в шесть часов. Я буду ждать тебя у проходной ЛИИ. Иначе, я тебя знаю, ты никогда не выберешься из своего кабинета.
  Она некоторое время думала. Я слышал дыхание Марины, как она затягивалась сигаретой, и мне снова показалось, что я услышал шум моря.
  - Хорошо, - наконец, произнесла принцесса. - Только ты предварительно позвони мне. А куда мы пойдем?
  Я снова рассмеялся. 'В этом вся моя принцесса. Она должна все точно знать заранее и планировать. Экспромтов Марина не любит'.
  - Не знаю, - ответил я ей, потому что действительно понятия не имел, как будет проходить наш вечер. Но понимал, что такой ответ ее не устроит, поэтому предложил альтернативный вариант. - Давай, покушаем в нашей 'шашлычке' и потом решим, а?
  Снова услышал в трубке дыхание Марины, а потом, как она тушила бычок сигареты в пепельнице.
  - Договорились, в шесть часов я буду ждать тебя у проходной. Или нет, на бензоколонке, рядом. А то милиция может не дать мне там встать.
  - Не вопрос. Ты меня любишь?
  - Нет, - теперь уже смеялась Марина. - Ты меня бросил.
  - Я тебя бросил? - я даже чуть не задохнулся от такой постановки вопроса. - Вот это новость!
  - Да, бросил, - продолжала настаивать моя принцесса.
  Я представил, как она притворно надула губки. Марина же продолжала:
  - Мне было вечером одной страшно, грустно и одиноко.
  - Но ты же сама сказал, что будешь вечером занята. И просила, чтобы я не беспокоил тебя?
  - Что буду занята, да, говорила. А вот насчет 'беспокоил', нет, такого не было. Мне было бы приятно, если бы ты позвонил вечером и поинтересовался, как прошли мои переговоры.
  - Какие переговоры? - не подумав, переспросил я.
  И тут же сообразил: 'Марина же мне неоднократно говорила, что у нее вот-вот должны были состояться переговоры с ее бывшем мужем насчет уплаты алиментов и раздела квартиры!' Мне надо было бы промолчать, но вместо этого я произнес еще большую глупость:
  - Ах да, вспомнил!
  - Ну вот, я так и думала, тебя абсолютно не интересуют мои проблемы!
  - Ну, Марин, ну прости меня, пожалуйста! Прости. Честное слово, интересуют, очень интересуют. Вот встретимся сегодня вечером, и ты мне все подробно расскажешь. Ок?
  - Расскажу, ладно, - неожиданно быстро сменила гнев на милость моя принцесса, - мне на самом деле уже пора идти. Со всех сторон звонят.
  - Понимаю, я тоже уже кругом опаздываю.
  - Тогда до вечера?
  - Да.
  
  О ПЕРЕМЕЩЕНИЯХ ВО ВРЕМЕНИ
  
  Благодаря своей антенке, я отлично умею перемещаться в пространстве. Если захочу, то в одно мгновение могу попасть, куда мне угодно. Хоть на балет в Большой театр, хоть на Елисейские поля, но, к сожалению, до сих пор мне ни разу и не удалось таким образом попасть на работу...
  Поговорив с Мариной, у меня обнаружился такой заряд энергии, что мне просто необходимо было его куда-то выплеснуть. Поэтому я не просто тронулся с места, я побежал. Сначала легкой трусцой, потом все ускоряя и ускоряя шаг. Я подставлял свою голову под потоки воздуха, который хоть как-то остужал мои мозги и выветривал из нее все мысли, кроме одной: 'Хочу, чтобы вечер наступил как можно быстрее! Мне это нужно!'
  Вообще-то, благодаря антенке, я мог перемещаться не только в пространстве, но и во времени. Но раньше я это делал только для себя самого. Всего несколько минут назад, я продемонстрировал способность перемещаться в пространстве, когда это нужно не только мне. И я решил попробовать... ускорить время! 'Вдруг у меня получится и это?'
  Наконец, я заметил, что в буквальном смысле несся по пыльной дороге. Я летел над землей, толкал ее от себя назад и реально ощущал, что так заставляю крутиться нашу планету быстрее. Я бежал, обгоняя людей, идущих в том же направлении, что и я, и мысленно говорил им 'спасибо!', потому что они своим движением тоже помогали вращать землю в нужную мне сторону. 'Мне это очень надо! Ведь, чем быстрее я вращаю землю, тем быстрее закончится день'.
  По дороге я забежал в 'Связной' и кинул на счет сына денег. Я положил ему практически все свои деньги, оставляя себе в кошельке рублей сто, не больше. Мне казалось, это очень хорошо, это тоже поможет ускорить процесс. Узнал у менеджера насчет проходимости платежей и получил заверения, что сейчас средства поступают на счет очень быстро. Через пятнадцать, максимум, через тридцать минут. Ключевое слово 'быстро'.
  Мне казалось, это тоже поможет ускорить процесс. Хотя я знал, что сын сейчас уже на пляже и, наверняка, не взял с собой бесполезный телефон, поэтому через полчаса мне не позвонит. 'Не позвонит сын, скорее всего, и в обед. Маловероятно, что будет заходить себе в палату или номер. Не знаю уж, где сын там живет! Так что только вечером!' И это была еще одна причина, по которой я торопил землю сделать свой оборот вокруг своей оси как можно быстрее, потому что если вечером сын мне не позвонит, то тогда я сам это сделаю. И тогда уже, наверняка, дозвонюсь. 'Допельдон! Так чего же я хочу больше? Услышать сына или увидеть Марину?'
  Я вскочил на подножку уходящего автобуса в самый последний момент, буквально за секунду до того, как закрылись двери.
  - Аккуратно, мужчина! Куда Вы так торопитесь? Автобус все равно быстрее не поедет.
  'А вот и неправда! Я закрываю глаза и усилием воли раскручиваю колеса. Я убираю по пути следования все возможные пробки, зажигаю везде зеленые огни светофора и отворачиваю от нашего автобуса взгляды всех милиционеров. И вот результат. Автобус пролетает через весь город за считанные минуты...'
  Еще одно усилие мысли, и специально для меня на второй проходной вышел усиленный наряд охраны и включил вторую раму металлоискателя. Очередь начала двигаться в два раза быстрее, ускоряя движение земли.
  
  Я предстал перед светлыми очами Игоря, моего друга и начальника, без двух минут одиннадцать, поставив тем самым своеобразный рекорд скорости по перемещению в закрытом наглухо городе и усиленно охраняемой территории, коей являлся авиасалон.
  - Чуть свет - и я у ваших ног, - попытался шутить я, протягивая ладонь для приветствия Игорю.
  Но он шутки моей не оценил, потому что руки не увидел.
  - Девятьсот шестьдесят, девятьсот семьдесят, девятьсот восемьдесят, девятьсот девяносто, тысяча, - бубнил Игорь, пересчитывая зеленые червонцы, которые уже накидали в коробку для пожертвований благодарные посетители авиасалона. И только закончив с этим грязным делом, наконец, ответил на мое приветствие: - Здарофф!
  Хлопнул меня по ладони и протянул фотоаппарат.
  - Держи! Как говориться пост сдал, пост принял!
  Игорь убрал деньги себе в карман и надел мне на голову кепку. Я пытался еще как-то пошутить, а также намекнуть, что неплохо бы сегодня свалить пораньше, но Игорь остановил меня. Он - сама 'серьезность'.
  - Не перебивай и слушай. Когда у клиента нет своего фотоаппарата, то ты предлагаешь сфотографироваться на наш. Берешь с него 30 рублей и координаты. Только электронную почту. Понял!
  - Понял, а...
  - Подожди.
  Игорь объяснил подошедшему семейству принцип действия нашего аттракциона. И снова возвратился ко мне.
  - Не забудь объяснять клиентам, что фотография будет присылаться только в электронном виде. Понял?
  - Понял, чего не понять, - пытался я перестроиться на коммерческий лад и хотел спросить у Игоря еще что-то, правда, сам не знал что.
  Но он явно не был настроен на дружеское общение со мной, потому что был сух, как дерево саксаул.
  - Ну, а раз понял, то я пойду, посижу на стенде, а то я тут чуть не спекся, как картошка. Я тебе пришлю сейчас кого-нибудь на подмогу.
  - Давай, - обречено ответил я и опустился пятой точкой на стул.
  Однако долго сидеть я не хотел. Я видел, что земля разогналась уже до достаточной скорости и неслась по своему пути, плавно шелестя на поворотах, с хорошим таким ускорением, и теперь главное - не тормозить. 'Только не тормозить! Но, сидя на пятой точке и ничего не делая, я сам же и останавливаю ее. Ножки стула - как якоря. Надо что-то делать!' Я набрал в грудь воздуха и начал орать:
  - Подходи сюда, народ! Фотографируемся на память! Сегодня же последний день МАКСа!
  
  Впрочем, это было лишним. Посетителей вдруг как прорвало. Они пошли друг за другом волнами. Прямо как на картине Айвазовского. Причем каждый раз все круче и круче. Девятый вал пришелся где-то на обед. Мне приходилось постоянно что-то говорить, помогать, поддерживать, фотографировать.
  
  'Здравствуйте! Не хотите сфотографироваться на память! Десять рублей! Спасибо! Конечно, помогу! Улыбочку! Пожалуйста! Возьмите буклетик нашего музея! Можете посмотреть его экспозицию в павильоне! До свидания! Здравствуйте! ... Всего хорошего! Приходите еще! ... Здравствуйте!..'
  
  Солнце уже в зените. Пальцы выбили СМС-сообщение: 'Я тебя хочу!' Ответ: 'И я'.
  
  'Здравствуйте! Подходите, не стесняйтесь! Десять рублей! Это недорого, это даром! Улыбочку! Пожалуйста! Возьмите буклетик, узнаете много нового о нашем городе! До свидания! Здравствуйте! ... Всего хорошего! Приходите еще! ... Здравствуйте! До свидания! Всего хорошего!'
  
  Три часа дня. Повеяло прохладой. Видимо, земля разогналась уже до скорости курьерского поезда. И кто-то открыл окна в салоне вагона. Однозначно.
  
   СМС: 'Ты помнишь? В шесть!' Ответ: 'Да'.
  
   Гарик не обманул, подмогу прислал. Сначала пришла Лена, наш дизайнер, потом я вызвал еще и Галину Моисеевну, главного хранителя, и мы вот так втроем и прыгали около нашего баннера, как вокруг елки, до самого обеда. Была бы такая возможность, Гарик и сам подошел бы, но нельзя было оставлять без присмотра наш главный музейный стенд, который располагался внутри павильона.
  Нам было весело и шумно. Кто-то из добрых клиентов оставил пару бутылок пива, и стало совсем хорошо. А после обеда наплыв начал постепенно спадать. Нет, народ еще продолжал подходить, но с каждым разом все меньше и меньше. Последняя пара подошла где-то часам к четырем, к полпятому.
  Они долго мялись, не решаясь подойти. Вернее, мужчина никак не мог уговорить свою даму на этот решительный поступок. Пока, наконец, Галина Моисеевна не смилостивилась и не взяла инициативу в свои руки:
  - Да не стесняйтесь вы, подходите. Сфотографируйтесь на память.
  - Да, - обрадовался мужчина. - А Вы нам поможете? Сфотографируете нас вместе?
  - Конечно, давайте Ваш фотоаппарат.
  Галина Моисеевна взяла его мыльницу, мужчина и его спутница пристроили свои физиономии в окошки. Мужчина был невысокого роста, поэтому ему пришлось подставить стульчик, чтобы попасть лицом в окошко, а вот дама была как раз выше среднего роста, и ей, чтобы поместить лицо в окно, пришлось сильно-сильно нагнуться. Потом Галина Моисеевна попросила их посмотреть друг на друга. Их позы стали вообще неестественными.
  - Внимание! Улыбаемся! Сейчас вылетит птичка! Оп!
  Мы нажали фотоаппараты почти одновременно. Галина Моисеевна с одной стороны, а я с другой. Не скрою, в этот момент я испытывал нечто похожее на азарт охотника, сидящего в засаде, потому что у меня получился шикарный кадр для фотоколлекции под названием 'Пятая точка МАКСа'.
   'Честно признаюсь, первый кадр с изнанки нашего баннера сделал не я. Когда у меня в голове возникла такая идея, в памяти фотоаппарата уже было пять или шесть таких снимков. Скорее всего, первым был все же Игорь, потому что, когда я показал их Лене, она просто засмеялась. Ну, а Моисеевне просто не пришла бы в голову такая бредовая идея. Так что, да, Гарик был первым! Но мне такая идея пришла в голову самостоятельно. Клянусь! И если вы думаете, что фотографировать чужие попы - это самое дебильное занятие в мире, то уверяю, вы глубоко заблуждаетесь. В любом деле нужно проявлять максимум старания и умения, а в фотографировании чужых поп этого старания и умения нужно в два раза больше. И только тогда у вас появятся кадры чужих поп, которые будет не стыдно показать другим! Но лучше всего, конечно, их никому не показывать, потому что одна половина людей поймет Вас неадекватно, а другая половина обязательно усмотри в этом гомосексуальные наклонности. Допельдон! Что я несу? Полный бред. Но, наверное, только таким способом можно хоть как-то отразить то состояние отупения, которое наступает у человека от монотонной и однообразной деятельности под палящим летним солнцем'.
  А последний день Международного авиакосмического салона 2005 года был именно таким. Жарким, липким и пыльным. За весь день в небе не появилось ни одной тучки, ни облачка. Только солнце, ревущие самолеты и толпы одуревших посетителей и участников авиасалона. Все понимали, что сегодня последний день и потому старались оторваться по полной программе. 'Пьяных больше, чем трезвых. Тормозов никаких!'
  
  Впрочем, я был доволен. Эта круговерть не позволяла в голове появляться никаким мыслям, кроме одной: 'Скоро вечер!' Нет, конечно, в голове появлялось много других мыслей, но надолго они не задерживаться. И, можно сказать, что для моих мозгов это был царский подарок. Я не хотел думать ни о чем, кроме как о сегодняшнем вечере.
  
  'Здравствуйте! ... До свидания!' Все! Конец!
  
  Я не удержался! Набрал телефон сына. В трубке уже не было слышно противного женского голоса, сообщающего, что набираемый мной номер находится в зоне недоступности. Поэтому я держал трубку у уха долго, в надежде, что мне все же ответят. Но телефон посылал в эфир один гудок за другим без ответа. Отключился. Чтобы не расстраиваться, убедил себя в том, что сын еще не вернулся с моря. 'Ничего, позвоню попозже!'
  
  СМС: 'Ты уже готов? Я освобождаюсь через полчаса!' Ответ: 'Да, мое солнце, лечу к тебе!'
  
  'Просто удивительно! День прошел. Мгновенно. Практически, не успев начаться. Оказывается, для того, чтобы разогнать землю до скорости волчка, нужно не так уж и много. Сначала пробежаться для разгона, а потом заняться приятным, монотонным и ничем не обременяющим трудом. А еще! Еще надо очень хотеть, чтобы вечер наступил как можно быстрее. Ну, приблизительно, как этого хочу я! Считаем выручку. Сегодня получилось неплохо. Так сказать побочный эффект разгона земного шара. Вот если бы каждый день так'.
  Я отложил себе на карман столько, чтобы хватило на вечер, и навострил лыжи к выходу. Игорь, как ни странно, не возражал.
  'Еще бы ему возражать, ведь, если честно, за сегодня мы подняли денег больше, чем за все остальные дни. И все это благодаря нашей чрезмерной активности. Так что я вполне могу позволить себе уйти, не помогая складывать наш инвентарь. У нас есть, кому этим заняться сегодня. Ха! Земля разогналась уже так, что против ее движения не так-то просто идти. Она буквально гудит под ногами, а колени подкашиваются. Вот это скорость! Но это ничего, это пройдет! Я знаю, пройдет сразу, как только увижу ее, мою принцессу, поэтому надо идти как можно быстрее! - размышлял я, направляясь к выходу, и с тоской вспомнил о мотодельтапланеристе. - Вот бы сейчас мне его аппарат. Впрочем, не уверен, смог бы я удержать в руках управление. Ведь гудят не только ноги, но и руки. Все тело будто ватное. Я практически не ощущаю, что у меня в руках по-прежнему лежит фотоаппарат. Зачем он мне? Может, вернуться и оставить Игорю. Нет. Возвращаться - значит отсрочивать нашу встречу. На это я пойти не могу!' Поэтому я продолжал крепко держать фотоаппарат в руках и на полусогнутых ногах двигался в сторону, противоположную вращению земли.
  
  Телефон ойкнул новой СМС-кой: 'Извини. Задерживаюсь на тридцать минут. Подождешь?'
  
  'Хм! Можно было бы предположить, что так все и будет, но тут уж ничего не поделаешь. Такая она, моя принцесса!' Поэтому я набрал 'Конечно' и отправил сообщение. Телефон улыбнулся мне идиотской улыбкой, а я обнаружил себя стоящим в потоке людей. 'Такое впечатление, будто я налетел на стену. Впрочем, стена мягкая, и бьюсь я об нее небольно. Бац!'
  Я потер лоб. Посмотрел на часы. 'Даже при самых плохих раскладах сейчас мне идти до места нашего свидания не больше пяти минут. И я знаю точно, ничто уже не может мне помешать оказаться в нужном месте и нужное время. Но куда девать неожиданно образовавшиеся двадцать пять минут времени? Да, видимо, я сегодня слишком сильно разогнал нашу планету...'
  
  
  О ЦВЕТАХ И ПОДАРКАХ
  
  Серую 'восьмерку' я заметил почти сразу. Она стояла на обочине дороги, попыхивая выхлопной трубой. Мне оставалось только пройти несколько метров и перебежать дорогу.
  'Хочется сделать что-то такое неожиданное. Например, надеть маску клоуна и заглянуть в лобовое стекло! Но маски я сегодня не захватил, да и не известно еще, как такое может понравиться моей принцессе...'
  Я увидел, как поползло вниз боковое стекло. Окно приоткрылось совсем на немного. Только чтобы высунуть пальцы с сигаретой и стряхнуть пепел. Окна в машине у Марины были полностью тонированные, поэтому я не мог видеть ее. Успел разглядеть только тонкие пальцы и прядь белокурых волос. Окно снова закрылось. Я подождал, когда можно было перебежать шоссе. 'Она, наверняка, меня уже заметила в зеркале заднего вида. Так что никаких клоунов. Но ничего, у меня есть сегодня для нее подарок...'
  Наконец, в бесконечном потоке машин образовался небольшой просвет, и я нырнул в него. Под громкие сигналы клаксонов пробежал перед самым носом 'шестисотого мерина'. Я поблагодарил его, что нажал на тормоз, а не на газ, прижав ладонь к сердцу. Еще десять шагов - и я открыл правую дверцу серой 'восьмерки'. В салоне орала музыка. Конечно же, 'Ленинград'. Шнур надрывался про распиздяя.
  Марина сидела, склонившись над какой-то бумагой, внимательно ее изучая. Принцесса, конечно, услышала, как открывается дверь, но головы не повернула, сделала вид, что жутко занята, и дала мне возможность сесть рядом.
  Я захлопнул за собой дверь и вместе с ней закрыл за собой дверь в мир людей. Я снова в море. Правда, сейчас оно больше напоминало небольшой самодвижущий аквариум.
  - Здравствуй, солнце!
  Я потянулся к щеке Марины. Она подставила мне ее, но глаза по-прежнему бегали по странице.
  - Здравствуй! Сейчас дочитаю!
  Я взялся за краешек листа и потянул его на себя.
  - Ты что не видишь. К тебе твой принц пришел?
  - Принц? - рассмеялась Марина и посмотрела на меня лукавыми зелеными глазами. - Не вижу здесь никаких принцев.
  Наконец, мне удалось вытянуть лист бумаги из ее пальцев. Я положил его на заднее сидение и придвинулся поближе к принцессе. Мое бедро касалось ее бедра. На ней - ее любимый тонкий зеленый сарафан с большими цветами. Я даже через джинсовую ткань ощущал тепло ее тела. Я стал искать губами ее губы и прошептал:
  - Если не принц, то вполне претендующий на это звание. Мне сегодня удалось совершить по-настоящему геройский поступок. Нет, даже два!
  - Два? - принцесса рассмеялась и отстранила голову. - Это каких?
  Она осмотрела мое лицо, не дожидаясь ответа, достала влажные салфетки из бардачка и одной из них начала протирать мне лицо.
  - Что-то мой принц запылились сегодня. И цвет лица у него, как у крестьянина, который весь день проработал в поле.
  - Так оно и есть, - улыбнулся я, - я весь день проработал в поле.
  - Загорел. Везет! - теперь уже Марина наклонилась вперед и постаралась достать губами мою шею. Прямо над футболкой. - М-м-м! Соленый!
  Принцесса еще несколько секунд придирчиво осмотрела меня с ног до головы. Она нашла мой вид вполне удовлетворительным и произнесла:
  - Ну, куда едем?
  - Сначала поедем, покушаем, - улыбнулся я. - А потом, наверное, надо искупаться.
  Это предложение родилось у меня спонтанно.
  - Искупаться? - удивленно взметнула в вверх свои брови принцесса.
  - Ну да, лето все-таки, а мы с тобой еще ни разу не купались!
  Это, конечно, неправда. Почти две недели в июне мы провели с ней на солнечных берегах Алании, купаясь и загорая в соленых водах Средиземного моря. Правда, было то, что мы ни разу еще не выбирались этим летом на местные водоемы.
  Почему-то, по общему мнению всех местных жителей, водоемы вокруг нашего города не пригодны для купания, что, однако, не мешало толпам дачников и просто приезжим осаждать их берега в течение всего лета. Вот такой парадокс! Но вступать в спор сейчас мне было жутко неохота, поэтому я перевел разговор в другое русло:
  - Давай, пока просто поедем отсюда, а то сейчас нам придется общаться с нашей доблестной милицией!
  В зеркало заднего вида я видел, как на нашу тонированную восьмерку вот уже добрых две минуты пристально смотрел гаишник с перекрестка. 'Еще бы! Сейчас все боятся терактов. И восьмерка с тонированными стеклами, одиноко стоящая на обочине дороги возле особо охраняемого объекта, да еще с женщиной за рулем, да еще в конце международнозначимого мероприятия, вполне может навести доблестных блюстителей порядка на нехорошие мысли. И неважно, что за рулем сидит блондинка! Во-первых, все равно не видно, а во-вторых, так даже интереснее. А вдруг..'
  - Хорошо, поехали!
  Машина тронулась с места и выехала на дорогу. Гаишник отвернулся и резко уменьшился в размерах, превращаясь в маленького смешного гнома. Мелькающие вдоль обочины сосны слились в однородную рыжую массу...
  Марина попросила подержать руль. Прикурила (она не может управлять машиной без сигареты в руке). На какое-то время деревья снова распались на составляющие, а потом слились вновь. Это Марина сначала отпустила, а потом, когда снова взяла управление на себя, выжала газ до отказа. Я снял руку с руля, положил ладонь ей на колено. Она улыбнулась. Я тоже.
  Мы ехали молча, потому что дорога нам была известна до мельчайших подробностей. Ведь ехали ужинать в наше кафе. Небольшое придорожное заведение, которым управляла армянская семья. 'Наше кафе. Это мы его так называем. Вывеска же над входом более прозаичная. 'Шашлычное'. И все. Дальше думай, как хочешь...'
  Мы поедали друг друга глазами, как будто не виделись месяц. По сторонам практически не смотрели, потому что все здесь вокруг изучено неоднократно. 'Да и что здесь изучать? Интерьер минимальный. Столы и стулья из заводской столовой. Над столиками раскрыты зонтики. Строительный вагончик с решетками на окнах. Там касса и склад. Поленица дров. Большой мангал'.
  Выбрали столик поближе к мангалу. В меню не смотрели. Просто заказали три порции шашлыка, две мне, один ей, безалкогольного пива для нее, томатного сока, лавашик побольше, два салата 'Свежесть', нарезанные огурцы и помидоры и бутылку 'Клинского' для меня.
  - Так что же за подвиги ты сегодня совершил? - спросила принцесса, усаживаясь на свой трон.
  Я сел напротив.
  - Сейчас расскажу.
  'Мне надо время, чтобы решиться, с чего начать...' Поэтому я опустил глаза, рассматривая клетчатую клеенку, которой накрыт стол, и переспросил:
  - Может, сначала ты?
  - Нет, о себе я успею рассказать. Сначала ты?
  - Ну, хорошо! Я постараюсь покороче.
  И начал рассказывать Марине о том, как весь день раскручивал землю, чтобы она крутилась быстрее. Я смотрел принцессе в глаза с некоторым сомнением, а вдруг она сейчас скажет мне что-то обидное, типа: 'Лучше бы ты делом занялся!' Но нет. Наоборот, она улыбнулась и подтвердила, что и для нее сегодня день пролетел необычно быстро. И ей даже снова не хватило времени. И мы вместе рассмеялись. Тихим смехом. Так, чтобы не привлекать к себе внимания.
  - А знаешь, - продолжил я, вдохновленный тем, что меня поняли. - Это хорошо, что ты немного задержалась. Иначе я бы не успел совершить свой второй подвиг.
  С этими словами я взял в руки фотоаппарат, который все это время стоял на краю стола и повернул цифровой панелью к ней.
  - Посмотри-ка на это!
  - Что это?
  - Посмотри!
  Мне очень хотелось, чтобы Марина сама догадалась, что же изображено на фотографиях. Она удивленно подняла глаза на меня:
  - Какие-то задницы? Чем ты сегодня занимался?
  - Да нет, не то. Смотри дальше! - рассмеялся я.
  Марина посмотрела на другие фотографии и снова подняла на меня глаза:
  - Какие-то винты?
  - Не винты! А цветы! Как?! Ты не видишь?! Это железные цветы с железного поля. Неужели ты не видишь?! Я их собрал для тебя. Все до одного.
  Она удивилась и опустила глаза, чтобы рассмотреть фотографии получше. Но все равно момент был упущен. Мне стало немного грустно, что Марина не увидела цветов с первого раза. Я постарался успокоить себя, что это ничего, это не страшно, ведь тоже не сразу их заметил, хотя ходил мимо целую неделю. Я их увидел только в тот момент, как налетел на мягкую стену. Двадцать пять минут назад. Хоть удар был и не сильный, но, видимо, он что-то изменил в моем сознании, и я осознал, что стою не в центре авиасалона, а в центре сказочной цветочной поляны. 'Вот что бывает, когда слишком сильно разгонишь земной шар'. Это было небольшое помутнение сознания, но его мне было достаточно, чтобы успеть собрать все цветы в свой фотоаппарат, как в корзину, до того момента, как они снова превратились в хвосты и винты.
  - Действительно, цветы, - произнесла, наконец, принцесса. - Какие красивые! Смотри, кактус зацвел!
  Она повернула ко мне картинку, на которой изображен гигантский ярко-красный вертолет с огромных количеством лопастей.
  - Нет, это не кактус, это астра.
  - Кактус. Астра вот! - Марина перещелкнула на другую фотографию. - А это ромашка!
  - Тебе виднее, ты же моя принцесса.
  И мы снова рассмеялись и посмотрели друг на друга влюбленными глазами. Принесли две пластмассовые тарелки салата, две общепитовские вилки с погнутыми концами, много-много лаваша и пиво. Лаваш свежий, ароматно пахнущий.
  - А шашлык?
  - Сэчас, будет! Уже жарится, - ответил нам хозяин и показал на мангал, возле которого стоял его сын. - Потерпите чуть-чуть! - и, чтобы сгладить свою вину за то, что шашлык еще не готов, добавил: - Сегодня шашлык отменный! Мясо свежее-свежее!
  Получив заверения в том, что все нормально, хозяин вежливо отошел. Я взял Марину за руку и погладил ее пальцы.
  - Тебе, правда, понравился мой подарок?
  Она посмотрела на меня влюбленными глазами, вздрогнув, убрала руку, положив перед собой, как прилежная ученица, и сказала:
  - Не надо. Мурашки бегут по коже. Не могу больше! Хочу тебя!
  - И я. Может, ну его нафиг, этот шашлык! Давай займемся сексом!
  - Где? Прямо здесь? На столе?
  - Ага.
  - Прекрати.
  Чтобы чем-то занять руки, Марина взяла в руки фотоаппарат и навела на меня объектив.
  - Улыбочку!
  Я скорчил рожу. Она сфотографировала. Показала мне.
  - Ну и физиономия! Уголовник...
  Мы рассмеялись. Она перевела объектив чуть в сторону.
  - Замри!
  Хотел повернуть голову. 'Что это она там увидела?!'
  - Не шевелись сейчас! Смотри! Это тебе мой подарок!
  'Огонь! Марина сфотографировала пламя костра. Аленький цветочек'. И теперь уже у меня побежали мурашки по коже. Чтобы как-то остудить себя, я начал хозяйничать на столе. Открыл бутылки, разлил пиво по стаканам.
  - Давай выпьем, а то я действительно прямо сейчас тебя изнасилую.
  Пиво холодное. Оно нас действительно остудило. И это дало нам возможность все же дождаться шашлыка...
  
  О ШАШЛЫКЕ
  
  Я узнал об этом кафе случайно, через Интернет. На одном из городских сайтов кто-то завел на форуме тему 'А где у нас лучшего всего готовят шашлык?' - и на какое-то время эта тема стала одной из самых популярных. Посетители форума в течение нескольких дней назвали более десятка различных точек общепита, где можно было отведать приготовленного на открытом огне мяса. Как оказалось, количество людей, регулярно посещающих местные Интернет-порталы и городские шашлычные, приблизительно одинаково. Постепенно, сравнивая все эти точки по различным показателям цена, качество, сервис, местное Интернет-сообщество выбрало в качестве эталона заведение под символическим названием - кафе 'На кругу'. Наверное, потому что это было самым пафосным местом в округе. Девчонки, музыка. Шумно, весело. И все такое.
   Однако в длинной череде сообщений я однажды заметил один пост, который очень меня заинтересовал. Он был примерно такого содержания: 'Да, 'На кругу' - место, конечно, клеевое, но если Вы хотите попробовать действительно настоящего шашлыка без риска съесть собаку, то лучшее место - кафе 'Шашлычное', что напротив лиевских проходных'. Вот так, коротко и без изысков. Что характерно, в течение двух или трех дней несколько человек подтвердили данное сообщение короткими записями, типа: 'Да, были, подтверждаем. Шашлык отменный!' Как известно, рекомендации Интернета - лучшие рекомендации. Поэтому и я однажды предложил своей принцессе посетить сие заведение. Видели бы вы ее лицо в тот момент! Как бы так сказать помягче... По своему внешнему виду - это не то заведение, куда водят принцесс. Да что там принцесс! Просто девушек туда тоже не часто водят. А если и водят, то только чисто в доску своих. Почему? Ну как сказать? Здесь нет длинного и трудно поддающегося изучению меню. Здесь оно занимает всего один лист. Я даже сейчас могу легко перечислить меню по памяти. Свиной шашлык, шашлык на ребрышках из говядины, салат 'Свежесть' (помидоры и огурцы), корейский салат, соус, лаваш, сок томатный, сок апельсиновый, минеральная вода, пиво - и все. Потому что это заведение, куда не приходят потусоваться. Сюда приходят просто покушать. Простые работяги с аэродрома после работы заходят обсудить свои проблемы, пожарные из соседней части, дальнобойщики, патрульные машины. Иногда заглядывают лихие ребята с толстыми золотыми цепями на бычьих шеях. Но для них всегда накрыт стол внутри вагончика. Они не любят, когда на них смотрят во время приема пищи.
  Обычные же люди приходят сюда запросто: в пыльных одеждах, с немытыми руками, как к себе домой, как на маленькую коммунальную кухню. И именно в этом и есть самый смак этого заведения. Фишка! Как теперь говорят. И, конечно же, шашлык. Он здесь всегда получается таким вкусным. Что просто хочется проглотить вместе с ним свой язык. Ни разу нам не подали здесь обгоревшего мяса, угольков. Ни разу. Не было здесь и такого случая, чтобы мясо здесь было плохим. То есть не свежим, или жирным, или сухим. Шашлык здесь всегда сочный, так что жир капает с шампура, хорошо прожаренный и румяный.
  Потом часто с Мариной обсуждали, почему здесь такой вкусный шашлык, и пришли к такому выводу, что все дело как раз в простой обстановке. Здесь все направленно на то, ради чего, собственно, и ходят люди в кафешки такого уровня. Ради хорошего куска мяса. Здесь все так сбалансировано: постоянные клиенты, небольшой объем, средняя цена, что хозяину не надо спешить, не надо обманывать, не надо изворачиваться. Надо просто делать хороший и вкусный шашлык. И еще опыт! Не скрою, я тоже умею делать шашлык и всегда, когда мы собираемся на какие-то пикники, с охотой берусь за это дело, но поскольку это бывает нечасто, то мне приходиться каждый раз вспоминать всю технологию приготовления заново. А здесь этого нет, здесь хозяева находятся постоянно в тонусе. И поэтому шашлык у них получается отменный... Хотя нет. Есть, наверное, еще одна причина. И, пожалуй, самая важная! Именно она заставляет хозяина заведения лично подходить к нам, своим первым за сегодня клиентам, и извиняться, что шашлык еще не готов, а потом самому подходить к мангалу и проверять жар. И кричать на своего сына, что он положил не те дрова, и со злостью срывать с шампура непонравившиеся ему куски мяса и кидать их собакам. И причина этому - любовь! Любовь к своему делу, любовь к женщине, к жизни. Я это знаю точно, потому что сам встаю к мангалу только тогда, когда хочу приготовить еду для любимой женщины.
  Но с этой стороны мы с принцессой ни разу не обсуждали наше кафе. Почему? Не знаю. Наверное, ход не доходил. А может, потому что знали это и не видели смысла обсуждать очевидные истины.
  
  О ГЛАЗАХ И ГУБАХ
  
  - За тебя! - я поднял свой стакан и аккуратно чокнулся краешком с ее стаканом.
  - Что опять за меня?
  - Конечно, а ты разве не заметила, мы всегда пьем только за тебя?
  Я отщипнул краешек лаваша и прогнал им чувство голода. Но делал это скорее инстинктивно, не осознано, потому что все мое внимание было проковано к губам Марины. Мне интересно в них все до мельчайших деталей.
  Шашлык большой розовой дымящейся горкой уже давно лежал посередине стола на большом блюде, а я все никак не мог оторвать своего взгляда от губ принцессы.
   Она аккуратно взяла один кусок на вилку и положила себе в тарелку. Медленно разрезала его пластмассовым ножичком и отправила себе в рот.
  - Не смотри на меня. Я не могу есть, когда ты на меня смотришь.
  - Ой, извини, - спохватился я и опустил голову.
  'Наверное, мне тоже надо что-то поесть. Ведь еще минуту назад мой желудок издавал звуки, похожие на рев раненого бизона'. И я с неистовством набросился на свою порцию. Мясо мягкое, легко рвалось зубами, и я, кажется, начал даже покряхтывать от удовольствия. Почувствовал на себе ее взгляд.
  - М-м-м, - выдавил из себя фразу, - тебе можно на меня смотреть, а мне нельзя? Так нечестно!
  Мой рот заполнен и поэтому получилось что-то нечленораздельное. Марина улыбнулась и сказала мне одними глазами: 'Мне нравиться смотреть, как ест мой голодный мужчина! Мой мужчина!'
  'Может быть, когда-то она произнесет эти слова вслух? Может быть? Мне очень бы этого хотелось. Ну, я знаю, что сейчас она произносит эту фразу только глазами. Сейчас ее губы плотно сомкнуты и даже под страхом смертной казни она не скажет эти слова вслух'. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как отвести свой взгляд от ее сжатых губ, снова опустить голову и уткнуться глазами в свою тарелку.
  Наконец пришло чувство насыщения, от выпитого пива слегка закружилась голова, а вместе с этим поднялось настроение. Границы мира снова расширились. Я заметил, что мы в кафе уже давно не одни. Соседние столики заняты людьми. Хозяин бегал вокруг них и принимал заказы.
  Столики стояли так, что слышать, о чем за ними говорят, невозможно, можно только видеть, как шевелятся губы людей, и угадывать их разговоры. Для меня это было самым любимым занятием: сидеть где-нибудь в углу кафе и наблюдать о том, как разговаривают люди. Наблюдать и угадывать. 'Это интереснее, чем даже смотреть кино'. И я попытался пристрастить к этому занятию свою принцессу.
  - А ты никогда не думала, на что похожи человеческие губы?
  - Нет. На что?
  - На открытую рану.
  Принцесса подняла брови, краешки ее губ чуть сжались.
  - Почему?
  - Ну, присмотрись внимательнее на человеческое лицо. Такое впечатление, что когда-то давным-давно у человека рта не было совсем. Было просто ровная гладкая кожа. И кто-то очень жестокий полоснул человека лезвием бритвы по коже и нанес ему открытую рану.
  - А зачем он это сделал?
  - Не знаю, наверное, чтобы сделать человека несчастным.
  - Несчастным? - соболиные брови Марины снова взлетают вверх.
  - Ну да! Ведь любое слово, произнесенное вслух, есть ложь.
  Марина обвела глазами кафе.
  - Ты хочешь сказать, что все эти люди, которые сидят за столами, врут друг другу.
  - Да. В той или иной степени. Знаешь, очень интересно наблюдать за людьми со стороны. Сразу видно, кто кому и зачем врет.
  Марина тут же 'взяла быка за рога':
  - И ты мне все время врешь?
  - И я, обязательно. Ну, если не вру, то привираю. Точно, - улыбнулся я.
  Марина надула губы:
  - Я никогда не вру.
  Я тяжело вздохнул и согласился с этим:
  - Да, я еще ни разу не поймал тебя на несоответствии.
  Марина мгновенно взорвалась и чуть не бросилась в меня салфеткой, которой только что вытирала губы от томатного соуса.
  - Что значит 'не поймал', ты не мог меня поймать, потому что я никогда не вру. И теория твоя дурацкая. Врут только одни мужчины. Понял?!
  Реакция Марины меня рассмешила. Я тихо затрясся от смеха, но, чтобы успокоить ее, согласился со всеми доводами:
  - Конечно-конечно, родная! Ты, как всегда, права.
  Словил ее пальцы, притянул к своим губам. Начал целовать подушечки пальцев. Кожа на губах у Марины тонкая, а подушечки пальцев очень чувствительные. Между нами снова пробежал электрический разряд.
  - Но это все равно ничего не меняет. Губы ведь действительно похожи на рану.
  Она кивнула головой.
  - Пусть похожи. Слушай, хватит мне морочить голову. Ты поел?
  - Поел.
  - Тогда, может, поедем отсюда. А то здесь что-то шумно стало.
  Вечер действительно уже вошел в свои права. Хозяин сделал музыку погромче, а посетители кафе стали чаше заказывать пиво, чем шашлык. У кого-то даже на столах появилась водка, хотя я точно помню, что в меню такого продукта не было. 'Да и пить в жару водку. Бр-р-р!'
  - Поехали? А куда?
  - Ты сам хотел купаться...
  - Купаться?
  Я снова посмотрел на ее губы, и тут у меня в голове родилась новая версия моей теории. 'Наверное, все же раньше люди состояли из двух половинок. И соединены они были как раз в районе губ. Половинки умели разговаривать глазами и отлично друг друга чувствовали. Они ведь были единым целым. И тот, злой, разделяя нас, полоснул своим лезвием именно по месту соединения. И мужчины от боли стали врать, а женщины нести всякую чушь. Прямо как сейчас моя принцесса. Я, конечно, ей об этом не говорю. Боже упаси! Но... Тем не менее. Есть только один способ прекратить этот словесный поток. Соединить эти губы. Пусть не навсегда, но хотя бы на время'.
  Все мое существо в настоящий момент хотело только одного: проверить теорию о двух половинках, но мешал стол.
  'Какое купание? Ты что не видишь, что я тебе хочу больше жизни?' - спрашивал я ее глазами, чтобы не врать. - 'Вижу!' - отвечали мне ее глаза, чтобы не нести всякую околесицу. - 'Тогда нам действительно пора?' - спрашивали мои глаза. - 'Нам уже давно пора', - ответила Марина.
  Мы расплатились, поблагодарили за ужин. 'Это обязательно!' Хозяин расплылся в улыбке. Мы вышли из-за стола. Я сдерживался ровно до того момента, как мы сели в машину, и тут же начал осыпать Марину поцелуями. Плечо, шею, мочку уха. От моих прикосновений Марина вздрогнула.
  - Извини, я такой потный и грязный, но я тебя так хочу, что у меня нет сил терпеть! - выдавил я из себя, наконец, вслух.
  - А я уж думала, что ты никогда этого сегодня не скажешь!
  Мои губы нашли ее. Или ее губы мои. Они сладкие и мягкие. Губы Марины чуть-чуть пахли табаком, шашлыком и соусом. Самую малость. Но от этого вкус губ становился только еще приятнее. Хотелось закрыть своими губами все ее пространство. Всю ее алую рану. Кажется, мне это удалось. Я коснулся своим языком ее языка, и они вместе начали вибрировать. 'Сейчас... Еще секунда - и мы должны стать одним существом. Еще мгновение...' Но в это момент у нас закончился воздух. И мы 'разлепились'. Перевели дыхание и снова набросились друг на друга, только на этот раз наши поцелуи не такие плотные, мы ласкали друг друга нежными прикосновениями.
   'Допельдон! - родилось в этот момент в моей голове, на краю сознания, но я успел подумать: - Точно! Может быть, существо, соединенное губами, называлось именно моим словом? Да, что-то в этом слове точно есть от двойного существа. Это как допельхерц - 'двойное сердце'. Есть такое немецкое лекарство...'
  - Ну, так как? Купаться или... - спрашивает вдруг Марина, уворачиваясь от моих губ и прерывая ход моих мыслей на самом интересном месте.
  - Конечно 'или'... - ответил я. - Какие еще могут быть варианты?
  - Тогда поехали.
  Машина заревела и с пробуксовкой стартовала. Меня аж отбросило на спинку кресла, отрывая от принцессы. 'Что такое 'или' не надо никому объяснять. И куда ехать, когда хочется 'или' для нас понятно...' Мы поехали на Москва-реку.
  
  О ГУБАХ И ГЛАЗАХ
  
   Машина плавно вошла в поворот. Шины, разогретые о теплый асфальт, приятно шуршали. И под их шелест у меня в голове успело проскочить еще несколько бредовых идей: 'Наверняка, этот кто-то, кто полоснул ножом по губам, сделал массу всяких способов, чтобы не допустить соединения половинок, чтобы не появился допельдон...'
  Машина притормозила, переезжая железнодорожные пути. 'Во-первых, он всех перепутал'. Нас подбрасывает на рельсах. И мои мысли в голове основательно взболтались, как коктейль. 'Ведь мало соединить половинки, надо чтобы эти половинки были своими'.
  Пред нами перекресток. Еще один пост ГАИ. Постовой проводил нас подозрительным, а может, завистливым, взглядом. 'Да, скорее всего, второе!.. - решил я и продолжал рассуждать: - Во-вторых, он придумал пищу...'
  Машина снова набрала скорость (Марина любит быструю езду).
  'Скорее всего, когда половинки были единым целым, они могли питаться собственной внутренней энергией...'
  Машина притормозила и свернула с шоссе к обрыву.
  'А после разделения ее стало не хватать... И человечество забыло, что такое допельдон...'
  Мы ехали вдоль берега, выбирая место для стоянки.
  'А как же моя теория согласуется с теорией о 'гомо флайенсах'?'
  Мы выбирали место для стоянки в буквальном смысле слова, потому что все полянки на краю обрыва были уже заняты.
  'Получалось, что тоже неплохо, так как четыре крыла все же лучше, чем два. Подъемная сила больше...'
  Наконец, и нам улыбнулась удача. Мы заметили свободную поляну, прикрытую от посторонних взглядов кустами.
   - Сюда? - спросила меня Марина.
  И я ответил ей фразой приснопамятного Владимира Вольфовича:
  - Однозначно!
  'Или не отвечаю?' Наверное, все же это я сам себе ответил, потому что Марина раздраженно переспросила:
  - Сюда?
  'Может, это я сам с собой рассуждаю?' Я лениво пожал плечами.
  - Да какая разница? Давай сюда!
  Марина тяжело вздохнула, покосилась на меня недовольно, загнала машину на поляну. 'Мне понятна причина ее недовольства. Ведь, по идее, я - мужчина и должен принимать решения во всех важных моментах, а так получается, что я отлыниваю от своих прямых обязанностей'.
  Марина выключила двигатель. Мотор еще какое-то время урчал, как уставший зверь, и затих. Мы привыкли к накатившей на нас тишине и развернувшемуся перед нами пейзажу. Розовое небо, красное солнце, заходящее в тучу, и спокойная гладь мощной реки.
  - Не злись, моя принцесса, пожалуйста! - я повернулся к ней лицом и улыбнулся. - Я был не прав!
  - В чем?
  - В том, что отстранился от принятия решения. Извини, я задумался.
  Река дышала, отдавая тепло, накопленное за день, и над ее поверхностью носились ласточки в погоне за мошкарой. Спокойствие реки, видимо, передалось и моей принцессе, потому что она не стала взрываться, а предпочла лечь мне на плечо и прошептала на ухо:
  - Когда ты со мной, ты не можешь думать ни о чем, кроме меня!
  - Конечно, - соврал я. - Я и думал как раз о тебе.
  - Правда, и что ты думал?
  - Да, вот вспоминаю твой рассказ.
  - В смысле?
  - Ну, вот ты вчера встречалась со своим бывшим мужем. Неужели у тебя ничего не екнуло в груди?
  Мне показалось, что лежать на моем плече в машине довольно неудобно, поэтому я хотел подложить Марине под голову свою ладонь. Принцесса поцеловала ее и заметила на ней сорванные мозоли, которые я заработал сегодня, закапывая Графа. Правда, прежде чем спросить, откуда они, ответила на мой вопрос другим вопросом:
  - А что у меня должно екнуть?
  - Я не так выразился. Хотел спросить, если бы муж сегодня вдруг сказал тебе, давай жить вместе. Давай, попробуем все сначала. Ты бы согласилась на это предложение?
  Марина усмехнулась, потому что вчера они обсуждали как раз обратное, пытались решить свой квартирный вопрос и сделать так, чтобы больше никогда не пересекаться на квадратных метрах трехкомнатной квартиры в одном из престижных районов нашего города. Не пересекаться не только друг с другом, но и с родителями и родственниками. Задача в нынешних условиях практически невыполнимая, но, как ни странно, это вчера удалось.
  'Собственно поэтому я и смотрел на ее губы там, в кафе, не отрываясь, потому что не мог поверить в то, что Марина говорила. Вернее, я не мог поверить, что слова, 'слетающие' с ее губ, могли быть и одновременно мягкими и сладкими, как мед, и жесткими и холодными, как лед. Нет, неправильно! Я восхищался этими губами, и это чувство восхищения меня переполняло и пугало. Потому что жестокость женщины - это самая страшная вещь на свете. Ведь там, в кафе, Марина совершенно спокойно рассказывала, как практически раздела своего бывшего мужа, отца ее ребенка, заставив заплатить его за размен квартиры по полной программе. И причиной такой житейской жестокости был он сам. Ее муж'.
  - Нет, - ответила Марина. - Мы как-то после развода разговаривали на эту тему с ним. Ну, когда уже боль прошла, и мы стали встречаться с ним, чтобы обсуждать какие-то проблемы...
  - И?
  - ...муж спросил меня, а как же мы будем заниматься сексом после этого... И я, подумав, сказала, что да, это будет невозможно.
  Марина погладила мои мозоли на другой руке.
  - А это у тебя откуда?
  - Да, ерунда, - я перевернул руку ладонью вниз. Она положила свою руку на нее. - Ты не можешь простить его за то, что он ушел? Бросил тебя?
  Рука Марины перебралась с ладони на пряжку ремня и начала его расстегивать.
  - Что ты делаешь?
  - Не видишь, расстегиваю брюки.
  - Ты не хочешь мне отвечать?
  - Ну что пристал, не любила я его никогда.
  Марина вскинула на меня свои изумрудные глаза и смотрела долго и пристально. Так, что у меня начало колотиться сердце. И снова ее глаза говорили мне больше, чем губы.
  Но губы... губы молчали. Видно, что она только что сильно их прикусывала, и они налились кровью. Я приложил подушечку своего указательного пальца к своим губам, а потом коснулся своей рукой ее губ.
  - Воздушный поцелуйчик! - прошептал я. - Специально для принцессы.
  Она схватила зубами мои ногти, больно укусила их, а потом опустила голову. Я увидел ее затылок. Светлые волосы пахли фантастически. Я был опьянен их ароматом и откинул голову назад, на подголовник кресла
  - Что ты делаешь? - прошептал я. - Я же потный и грязный.
  - Я так хочу, - ответила Марина и резко дернула молнию на моих брюках.
  
  О ЖУКАХ И ВОЛЧЬЕМ ВОЕ
  
  И мы снова улетели на вершину блаженства. Время и земля остановились. Все замерло и затихло. Мы провалились в вакуум, а потом снова поднялись по склонам горы, помогая друг другу всем, чем только можно. Руками, губами, глазами. Когда же, наконец, пришли в себя, то обнаружили себя практически раздетыми. По крайней мере, на мне остались только носки. Принцесса сидела на мне, ее платье у нее было на бедрах, она прижималась к моей груди и дрожала... как будто от холода.
  - Что с тобой? - спросил я и поцеловал Марину в плечо.
  - Никогда не думала, что может быть так хорошо.
  Марина повернула голову, посмотрела на переднюю панель автомобиля, где у нее были прикреплены небольшие часы.
  - Восемь минут.
  - Что восемь минут?
  - Мы занимались с тобой сексом всего восемь минут, но я снова кончила.
  Марина вздрогнула и снова прижалась ко мне. Я чувствовал, как ее мышцы сжимают мое естество. И мы лежали в таком положении еще долго. Дольше, чем длился сам процесс, не шевелясь и отдавая друг другу энергию. В моем положении мне была видна только узкая полоска неба. Сначала розовая, потом фиолетовая и, наконец, черная с редкими бриллиантами звезд. Нам было хорошо, и мы шептали друг другу слова благодарности.
  - Спасибо, родная!
  - Спасибо, мне было хорошо.
  'Действительно. Как мало нужно для счастья? Если это, конечно, счастье! И счастье ли это? Может быть, это состояние и есть настоящий допель...'
  Я не успел проговорить свое новое слово, потому что именно в этот момент внутри машины раздался душераздирающий волчий вой. 'Нет, не так'. Сначала кто-то постучал по стеклу: 'Тук! Тук!' А потом уж раздался волчий вой. Вой был такой страшный, что, казалось, кровь застыла в жилах. Несмотря на то, что в машине было невообразимо душно, я вдруг резко почувствовал холод. У меня даже мурашки побежали по коже. Но самым ужасным было то, что, поскольку в салоне было темно, я четко видел, что постучать пальцами по стеклу было просто некому. Вокруг нас было только небо. Черное летнее небо. И мигающие звезды.
  - О боже! Что это? - прошептала моя принцесса, вжимая, буквально вдавливая меня в сидение.
  Вой повторился, и до меня, наконец, дошло, что это было.
  - Ничего страшного, - прохрипел я, усугубляя положение. - Сын звонит!
  Уж не знаю, когда он настроил сигнал со своего телефона на этот душераздирающий звук. Наверное, это случилось еще тогда, когда я только приобрел свой телефон. Но с тех пор так и повелось, все звонки как звонки, а звонки сына воют. Сколько раз я хотел поменять этот звук, но все как-то руки не доходили. И вот поплатился за это. Вой, ворвавшись в нашу идиллию, мгновенно разрушил ее. 'Самое сложное - найти мои брюки, где в заднем кармане лежал телефон. Включить свет - выставить себя на всеобщее обозрение. Ведь если с природой волчьего воя мы разобрались быстро, то с природой стука было не все понятно. Вполне можно было предположить, что у шутников как раз и был расчет на то, что мы в спешке включим свет и предстанем перед ними в костюмах Адама и Евы...' Предоставлять такого удовольствия не было никакого желания, поэтому мы шарили по закоулкам машины в полной темноте.
  Маленький атомный взрыв внутри салона сделал свое дело. К тому моменту, как мы разобрались со всей одеждой, собрав ее по щелям и углам, вой снова прекратился. Мы перевели дыхание, а я попытался понять, кто же стучал в окно. 'Поймаю, убью!'
  Я кое-как натянул на голое тело брюки. В этот момент вой возобновился. Я достал из кармана телефон. На синем экранчике горело имя сына. Я посмотрел на принцессу. Она уже сидела на своем месте, на кресле водителя. В темноте не было видно ее лица. Но голос явно дрожал. 'Бедная, испугалась! Трусиха'.
  - Что ты смотришь? Ответь!
  - Мне надо выйти из машины, я не могу так разговаривать.
  - Выходи.
  Вместе с открытой дверью в салон машины ворвалась вечерняя прохлада и рой комаров. Я хотел закрыть за собой дверь, но Марина попросила:
  - Оставь, пусть немного проветриться салон.
  - Хорошо.
  Я вышел на улицу в одних брюках, с голым торсом, раскрыл панельку телефона и услышал далекий и резкий голос сына:
  - Па, перезвони мне! - и тут же связь прервалась.
  'Вот они, дети двадцать первого века! Никакого уважения. Ни тебе - здрасьте, ни тебе - до свидания. Одна сплошная - экономия, - подумал я, а в груди, вместо радости общения с сыном, у меня поднялась волна раздражения. - Какая ему разница?! Ведь все равно за разговор плачу я'.
  Пока набирался номер, я осмотрелся, чтобы увидеть тех подонков, которые обломали нам весь кайф. Но если они есть, то спрятались где-то в кустах. Отсюда мне был виден только красный огонек сигареты в салоне машины. Марина закурила, чтобы упокоиться. А вокруг никого не было! 'Хоть ты тресни! Ни одной души!' Только небо, река и ласточки. Летали где-то рядом и надрывно кричали. Гонялись за кем-то на линии берега...
  Наконец, мой телефонный звонок, пройдя сквозь тысячи километров, где-то вдали раскрыл какое-то окно, или даже скорее форточку, и достиг моего сына. Я снова услышал его голос:
  - Привет, пап!
  - Привет, сын! Почему вы мне так долго не звонили?
  'Странно! Сколько раз я представлял себе этот разговор с ним, а тут, вместо того, чтобы сказать о самом главном, о том, как я соскучился по нему, спрашиваю у него такие глупости. И так ведь понятно. Не было денег. Но...'
  - Ну, па! Чё звонить-то! У нас все хорошо! Вот только что вернулись с экскурсии! Ездили в Одессу! На самом деле мне некогда, па! Давай, пока!
  - Подожди, подожди! - заорал я в трубку. - Что значит пока?
  - Ну, хочешь вот... с мамой поговори.
  - Давай.
  Не знаю причину, но я отошел от машины, это произошло инстинктивно. Неосознанно. Просто я сделал несколько шагов, как будто хотел посмотреть, а не спрятался кто-либо за линией обрыва - и в этот момент услышал голос Ольги:
  - Алло! Привет!
  Такой далекий и близкий. Голос моей первой женщины, моей жены и матери моего ребенка.
  - Привет! - выдавил я из себя и почувствовал, как у меня пересохло горло. - Как ты там?
  - Нормально, - зазвенел ее голос из трубки. - Надоело все только до чертиков. Домой охота.
  - Приезжайте скорей, - я снова сказал глупость. - Я так по вам соскучился!
  'Глупость, естественно. Они не могут сейчас вот так прямо приехать. У них билеты взяты на 28 августа. Так что увидеть я их смогу только не раньше 29-го. А это через неделю. И я это, естественно, знаю. А вот насчет того, что я соскучился, это неглупость'. Скука и тоска родились внутри меня вдруг, ниоткуда, вместо возмущения по поводу безобразного поведения сына и... вместе со словом 'допельдон'. Мне даже показалось, что это слово было только что произнесено в трубке.
  Я переспросил:
  - Что? Что ты только что сказала?
  - Ничего, - сказала Ольга чуть приглушенным голосом. - Я тоже по тебе очень соскучилась! Очень! Очень!
  Я почувствовал, как будто кто-то грубо сжал мою грудь. 'Как так можно? Ну как? Почему Ольга говорит мне это, когда находится за тысячи километров от меня, и никогда, когда я бываю с ней рядом'.
  В одно мгновение внутри меня пронеслась целая гамма чувств. И для того, чтобы разобраться в них, мне нужен был ни один тихий вечер. Мне это было понятно как ясный день, поэтому я перевел разговор на более приземленные темы:
  - Я приеду вас встречать! Как обычно!
  Ольга рассмеялась.
  - Только без фанатизма, пожалуйста!
  - Ну, как всегда, - пошутил я. - Цветы, духовой оркестр, клоуны.
  Ольга знала, что я могу такое устроить, поэтому восприняла все очень серьезно. Несложно догадаться, что она обиделась, 'надула' губы. Нижнюю губу. 'Есть у Ольги такая привычка'.
  - Тогда я не приеду!
  - Нет уж, лучше приезжайте! Ограничусь цветами!
  - Хорошо. Тогда пока!
  - Пока! Держите телефон рядом, я вам еще позвоню.
  - Только не сегодня. Ладно. Мы так устали.
  - Хорошо. Пока.
  - Пока.
  Форточка закрылась, обрывая детский смех на заднем фоне. Остались только ласточки и сигаретный огонек внутри машины. 'Где я? Что со мной? Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя. Так по кому я соскучился? По сыну? По жене? Или по ним обоим? А как же Марина? Допельдон? Слышал ли я его в трубке? Может, это кто-то вклинился в наш разговор. И сказал это слово нам обоим? Я знаю, такое бывает...'
  Я сел в машину. В салоне работало радио. 'Значит, Марина не слышала моего разговора. На душе сразу становится легче. Почему так? Не важно. Так проще. Не надо ничего объяснять'.
  Но Марина и не требовала никаких объяснений, просто спросила:
  - Поговорил?
  - Да. Все нормально.
  - А с женой?
  'Блин! Ну почему Марина это спросила? Нет, теперь ясно, что она не слышала разговора, но зачем это спросила?' Я мучительно соображал, что же сказать. 'Правду или соврать?!' Решил соврать:
  - Нет. Ее не было рядом.
   'Хорошо, что сейчас темно и не видно моих глаз!'
  Огонек разгорелся. Марина затянула и выпустила изо рта сигаретный дым.
  - Странно, а что же ты не позвал жену?
  - Не хотел.
  Снова разгорелся огонек - и пепел упал Марине на платье. Она возмутилась и начала отряхаться, а я, пользуясь моментом, увел разговор в сторону.
  - Ты слышала стук по стеклу?
  - Какой стук? - вздрогнула Марина.
  - Перед тем, как зазвонил телефон, кто-то постучал в стекло.
  Марина посмотрела на меня. Я не видел ее выражения лица, только контур.
  - Что за ерунду ты несешь? Какой стук? Я ничего не слышала!
  - Странно. Значит, мне показалось!
  И в этот момент в заднее стекло машины снова забарабанили. 'Тук! Тук! Тук! Бум'! Мы обернулись одновременно и теперь уже вдвоем видели только тонкую черную полоску неба. И звезды. Эта сторона неба была противоположна закату, поэтому цвет неба был иссиня-черный, и звезды на нем были особенно яркими. Но небо и звезды - это было единственным, что смотрело на нас в окно. Марина вздрогнула и протянула руку к ключу зажигания.
  - Поехали отсюда скорее. Мне страшно.
  - Погоди, - остановил я ее. - Надо же понять, что это?
  - Не хочу. Мне это не надо. Мне страшно. Ты понимаешь. Страшно.
  Она сорвалась на крик и завела машину. Вместе с двигателем вспыхнули фары, и мне сразу все стало ясно.
  'Жуки! Майские или июньские! Уж не знаю, какие, если учитывать, что на дворе август!' Именно за ними гонялись ласточки в темноте, и некоторые жуки, уходя от погони, не замечали машины и врезались в ее стекла, а когда включились фары, жуки все буквально ломанулись на свет и просто атаковали наши окна.
  Это было необыкновенное зрелище. Два мощных потока света разрезали темноту - и в эти потоки со всех сторон устремлялись мириады насекомых. Комаров, мошкары.
  Ласточки, почувствовав легкую добычу, кричали еще сильнее. Они, как пикировщики, влетали в световые лучи, выхватывая из него свою законную добычу.
  Машина пятилась назад, увлекая за собой все эту жужжащую свору, затем развернулась и выехала на пустую трассу.
  
  РАЗГОВОР НИ О ЧЕМ
  
  Мы молчали. Наш отъезд напоминал бегство. Как будто мы были застигнуты на месте какого-то преступления, но успели скрыться. И именно поэтому мы молчали. Ехали и молчали.
  Машина летела по пустынной ночной трассе, и Шнур, надрываясь, торопился сообщить нам, что он - распиздяй. Марина курила.
  Перекресток. Марина повернула в сторону моего дома.
  - Ты куда? - разорвал я наше молчание.
  - Отвезу тебя домой!
  - А ты разве не хочешь оставить меня у себя?
  - Не получится. Свекор вернулся.
  Я положил Марине на колено свою руку.
  - Все равно, не могу допустить того, чтобы моя принцесса шла домой одна. Давай поставим машину, я тебя провожу, а потом вызову такси.
  - Хорошо!
  Марина свернула в первый правый поворот - и машина уже неслась по узким городским улочкам. Принцесса продолжала молчать, и мне это начало не нравиться. 'Не люблю ездить вместе с ней молча. Как будто связь между нами разрывается, и Марина тут же становиться далекой-далекой...'
  - О чем ты думаешь?
  - Ни о чем.
  'Стандартный ответ недовольной женщины. Этот ответ может поставить в тупик любого логично мыслящего мужчину...' Я себя к таковым не причислял, но такой ответ и меня поставил в ступор.
  - Еще со времен моего увлечения восточными единоборствами я точно знаю, что человек, в принципе, не может думать 'ни о чем'. Вернее, может, но только в случае глубокой медитации. В состоянии нирваны. И этого состояния можно добиться только многолетними годами усердных тренировок, полных аскетизма и самоотречения. А после выхода из этого состояния у человека обязательно открывается третий глаз, который позволяет ему предвидеть будущее... - именно это все я и выдал в ответ на Маринино 'ни о чем' и в конце добавил: - Ты что хочешь сказать, что только что была в состоянии нирваны?
  И Марина, не моргнув глазом, ответила:
  - Да, можешь считать, что так.
  И мы снова замолчали. Машина проскочила два светофора, на третьем свернула направо, и, наконец, въехала на задний двор кафе, где Марина всегда оставляла машину. Из конуры выглядывал пес Умка. 'Страшный зверь, если верить надписи над его жилищем...' Умка лениво потянулся и завилял хвостом: свои. Повернулся к нам задом и ушел.
  Марина поставила машину на сигнализацию, взяла меня по руку. Я взял сумку Марины с какими-то очередными документами, и мы пошли.
  - Ты что сильно испугалась?
  - Да. И ты меня не защищал.
  Я всегда знал, что защита - это лучшее нападение, и Марина умела пользоваться ей виртуозно.
  - От кого мне тебя защищать, Марин. От жуков?
  - Да от кого угодно.
  'Вот она женская логика'. Я умилился и крепко обнял Марину за плечи:
  - О господи, принцесса моя, ненаглядная!
  Я поцеловал Марину в щеку. 'А что, действительно, принцесса. Жестокая, нежная, беззащитная. НЕПРЕДСКАЗУЕМАЯ'. Нам снова хорошо, и я решился задать ей вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:
  - Скажи, а как же так? Ты его не любила, но вышла за него замуж?
  Все наши отношения - это один большой неоконченный диалог, поэтому если бы я задал вопрос не сейчас, а скажем через неделю или через две, то она все равно бы поняла о ком идет речь, поэтому Марина тут же ответила:
  - Как-как... Да вот решила, что пора выходить. Взяла первого попавшегося и отвела в ЗАГС. Мужчины ведь... как большие телята.
  - Что, прям, первого попавшегося? - я с опаской посмотрел на нее.
  - Нет, конечно. Мы с ним встречались какое-то время. У нас была одна компания. Я и он, Вика и ее молодой человек, потом еще несколько пар. Потом все начали жениться, ну и мы решили, что пора.
  Нам надо было переходить дорогу. Мы всегда делали это на пешеходном переходе, строго по правилам, дождавшись красного сигнала светофора. И при этом Марина всегда брала меня за руку, как маленькая девочка. Потому что, каким она была лихим водителем, таким она была опасливым пешеходом. Марина очень боялась попасть под машину. На время перехода через дорогу наш разговор прекратился, мы внимательно посмотрели по сторонам и, только оказавшись в относительной безопасности, снова возвратились к нашей теме.
  - И знаешь, за что я больше всего ненавижу своего бывшего мужа, - продолжала Марина.
  - За что?
  - За то, что он, когда ушел от меня, увел с собой и всю нашу компанию. Хотя это я его в свое время привела в нее.
  - И как это было? - спросил я вдруг.
  - Что? - не поняла меня Марина. - Как он 'увел от меня нашу компанию'?
  - И это тоже. Но, вообще-то, я хотел спросить, как он ушел от тебя, - я тут же поправился, - если не хочешь, можешь не говорить...
  Марина предложила зайти в супермаркет, чтобы купить 'Шармель' к чаю, который мы собирались пить в ожидании такси. Я ничего не имел против. Пошли в 'Навигатор' (так называется супермаркет) и начали бродить между полок с товарами. Тем временем, Марина продолжала свой рассказ:
  - Мы только вернулись с юга, и муж не пришел ночевать. Один единственный раз. А утром пришел домой и сказал, что больше не будет со мной жить.
  - И все?
  - Да, он ушел. И мы подали на развод.
  - Кто подал? Ты или он?
  - Да какая разница. Он, конечно.
  - И что было потом?
  - Потом мы ждали положенные три месяца, и как-то так незаметно получилось, что все мои друзья вдруг встали на его сторону. И знаешь, как это я выяснила?
  - Как?
  - Когда нас не пригласили на один день рождения к нашему общему приятелю. Меня и Вику.
  - А Вику почему?
  - А от нее муж ушел практически в один день с моим, - Марина рассмеялась. - Видимо, мужикам было так легче. Вот такая вот, блин, мужская солидарность!
  У меня нет способности, чтобы анализировать информацию тут же на месте. Я мог все делать только постепенно. Именно поэтому я сейчас занимался тем, что просто задавал как можно больше вопросов, чтобы потом была возможность не возвращаться к этой теме и у меня сложилась как можно более полная картина события...
  Мне это было интересно, потому что я вдруг словил себя на мысли, что начал проецировать это на себе. 'А смогу ли я вот так прийти и сказать?'
  - А к кому они ушли?
  - Викин к ее близкой подруге, а мой... Не знаю. Никогда не интересовалась.
  Мы нашли наш любимый зефир в шоколаде, взяли ее любимые 'коровки' и возвратились к кассе. Несмотря на то, что время близилось уже к полночи, в кассах все равно были очереди. Народ стоял с полными тележками. Делать нечего, встали в очередь и мы.
  - То есть, как так не интересовалась?
  - А какая мне разница? Я, если честно, никогда соперницу даже не видела.
  Я почувствовал, что от избытка информации моя голова начала закипать. 'Наверное, надо прекратить на время разговор на эту тему. Ее можно будет продолжить в другой раз и в другом месте. Здесь, сейчас, слишком много ушей'.
  - Слушай, а какие у нас планы на завтра?
  - Не знаю. А что?
  - У меня завтра выходной, поэтому могли бы куда-то смотаться.
  - Куда?
  - Не знаю. По магазинам, например. Помнишь, ты же хотела съездить в обувной или 'Мегу'. Тебе же надо на осень что-то покупать.
  Марина посмотрела на меня с опаской.
  - Ты что готов поехать со мной?
  - Ну да.
  - Мужчины ведь не любят таких мероприятий?
  - Не любят. Но ради тебя я готов пойти на такую жертву.
  
  Наконец-то, мы оплатили наши покупки. Копейки, но Марина все равно использовала 'скидочную' карточку. На последнем отрезке пути к дому принцессы мы болтали о всякой ерунде, которая произошла с нами за последнее время. В первую очередь, на работе. Перемывали косточки начальникам Марины, моим сотрудникам. Я почему-то вспомнил нашего соседа по авиасалону. Молоденького мальчика по имени Иван, который придумал смертоубийственную трансконтинентальную ракету. На бумаге, конечно, но, тем не менее, к его стенду в течение всего авиасалона текла очередь из профессоров и академиков. Все почему-то хотели посмотреть на это чудо. Мальчика, я имею в виду. И не только посмотреть, но, кажется, и потрогать.
  В общем, трепались ни о чем.
  'Вот уж никогда не думал, что согласие на поездку в магазин может так поднять настроение у женщины!' И мы уже снова были готовы заниматься любовью. И сделали это по-быстрому, прямо на лестничной клетке перед дверью ее квартиры. И мы снова улыбались. И нам снова было хорошо.
  
  НОЧНОЙ ПОЛЕТ
  
  Такси ночью всегда приезжало быстро. Почти всегда. Иногда по выходным, конечно, приходилось ждать, но не в этот раз. Авиасалон закончился, все посты и ограничения сняты.
  Как всегда Марина вышла меня провожать. Ночной город светился огнями многоэтажек. В воздухе стояла освежающая прохлада и какая-то наэлектризованность. Скорее всего, собиралась гроза.
  Машина с шашечками еще не подъехала к подъезду. 'Так иногда бывает. Диспетчер говорит: 'Выходите!' Выходишь, а машина только-только появляется из-за поворота. Пока развернется, пока подъедет...'
  Мы попрощались и пообещали с утра созвониться, чтобы договориться о том, когда пересечемся и куда поедем. Я стоял, дышал свежим воздухом. В голове был легкий туман. На губах последний Маринин поцелуй. Темно. На небе ярко горели звезды. Я посмотрел наверх. На окна Марининой квартиры.
  Я сел в машину, сразу расплатился и отключился. Не в смысле заснул, а в том смысле, что у меня в голове происходил какой-то щелчок, и я вдруг, пронзив время и пространство (видимо, это очень опасное дело - разгонять планету ради встречи с любимой), оказался в Турции, на водяной горке под названием 'Черная дыра'.
  Я почему-то вспомнил, как мы попытались съехать с нее вместе с Вовкой. Мы стояли на краю аттракциона. За нами очередь. А Вовка упирался, не хотел лезть в эту черную бездну. 'Трусоват он малость, весь в маму'. Наконец, удалось его уговорить. Сели в круг, Вовка обхватил меня сзади своими мягкими руками, и мы полетели вниз.
  Прямо как сейчас, все вокруг слилось в одну черную массу, на которой то и дело мелькали яркие огоньки. То ли звезды, то ли щели-просветы в пластмассовой конструкции. Нас болтало из стороны в сторону. Я закричал 'А-а-а!!!', а Вовка молчал.
  - Ты почему молчишь?
  - Страшно, - ответил он.
  И еще сильнее обхватил меня руками. Впереди забрезжил свет. 'Сейчас должен быть еще один крутой поворот, и мы выскочим в неглубокий бассейн, возле которого нас ждет Марина. Но что это?' Вместо бассейна я вдруг снова оказался возле дверей ее квартиры. Марина стояла рядом. Она была одета не по-летнему. Курила. Я сел на корточках перед ней, стал биться головой о стену и через силу выдавил из себя:
  - Зачем ты это сделала? Зачем?
  - Чтобы заполнить пустоту.
  Я слышал ее голос через вату в ушах и снова заорал уже так, что чуть не лопнули перепонки:
  - Зачем ты это сделала, Марина?!
  Я сорвал с себя какой-то свитер, часы, бросил все это на пол. Там уже лежала желтая роза, книга, еще какие-то предметы. Марина попыталась меня поднять.
  - Не плачь! Встань! Ты сам во всем виноват!
  Она трясла меня за плечо. 'Нет, это не она!' Это волосатая рука водителя возвратила меня в реальность.
  - Командир, приехали!
  Я оглянулся. Машина стояла возле дома. Я вышел. Попытался еще раз расплатиться. Водитель странно посмотрел на меня. Я убрал деньги в карман. Пошел домой.
  В квартире - тишина, только из родительской комнаты доносился богатырский храп отца. 'Значит, матушка его все же достала, и он сбежал от нее домой. Ну что же, тем лучше! Значит, смогу поговорить о недостойном поведении завтра с утра. Как раз будет трезвый. Хотя чего я ему могу сказать? Тем более, что собственное поведение никак не дает мне права, говорить мне ему какие-то упреки. А какое у меня поведение?.. И сон... Из головы не выходит черный тоннель. Вернее, то, куда он меня привел. Почему мне так больно в груди? За что? Может быть, это и есть допельдон? Надо попытаться успеть, хоть что-то написать в блокнот. Хоть несколько слов, чтобы потом была возможность проанализировать свои мысли'.
  Я сел и стал писать. Рука выводила какую-то ерунду. Про молодого конструктора, про какие-то записи, которые надо завтра сделать. 'Не то, не то! Тоннель! Вот что главное! И почему мне было так плохо? Почему я ревел, как трехлетний ребенок? Не ревел, а просто выл'.
  
  Сигнал СМС: 'Спокойной ночи, милый!' Ответ: 'И тебе, Любимая!'
  
  И тут же я вспомнил разговор с женой и ее слова 'я по тебе соскучилась'.
  'Что это? Как мне быть? Как так могло быть, что я, который не мог поверить своему счастью, который готов выполнять любые желания своей принцессы, вдруг тут же, при ней, отвечаю другой женщине: 'И я тоже соскучился! Приезжайте скорее!' Что это?.. Время час ночи. Надо спать...'
  Я лег. Завернулся в простыню. В ногах лег кот. Перед тем, как погрузиться в сон, в голове проскользнула успокоительная мысль: 'Наверное, речь все же идет не о сексе. Я просто соскучился по другому человеку, которого давно не видел. И все. Ольга тоже мне дорога. Она родила мне сына. Она вне конкуренции. И все же не то... Кому я вру? Себе? Марине? Ольге? Всем? Допельдон... Что это за слово? Сколько раз за сегодня в моем мозгу всплывало это слово? А был ли при этом какой-то смысл? Может, был, а я его не заметил?..' Сон, наконец, забрал меня к себе.
  
  ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ. ТРИ СОБЛАЗНА
  
  Один из моих любимых фильмов 'День сурка'. Это гениальное произведение: человек попадал во временной вакуум и не мог из него вырваться, пока не полюбил по-настоящему.
  Каждое утро герой фильма просыпался в одно и то же время, под одну и ту же музыку и пытался прожить день иначе. Но утро! Утро у него было всегда одно и то же: часы выбивали 6:00 и на полуслове включалось радио. 'Мы все 'живем' в Дне сурка, и у нас у всех каждый день похож один на другой, как башни-близнецы в Нью-Йорке...'
  Вот и это утро у меня было таким же, как и предыдущее, и предпредыдущее, и предпредпредыдущее. Зашевелился Барсик, я услышал привычный шум за окном, потом какое-то шевеление на кухне - и окончательно проснулся. Но глаза открыл не сразу. Я любил лежать в постели с закрытыми глазами и слушать мир. Прислушиваться к его утренним звукам и определять их значение. Прочитал, что такое упражнение входило в специальную подготовку смершевцев ('СМЕРШ' - расшифровывается как 'смерть шпионам'). Эта организация занималась во времена Великой Отечественной войны охотой за шпионами. Иначе ее еще называли попросту 'контрразведка'.
  'Смершевцы это делали для обострения своих чувств до уровня животных инстинктов. Им это было нужно, чтобы выжить в самых смертельных схватках. А мне, наверное, это надо, просто для того, чтобы жить. А еще, наверное, потому что я боюсь ослепнуть. Вот просто проснуться однажды утром, открыть глаза и увидеть темноту. Я, наверное, тогда подумаю, что умер, но звуки помогут мне определить, что я еще на этом свете...'
  Поэтому я старательно коллекционировал утренние звуки и пытался представить, кто же их издает. Больше всего мне нравились звуки на улице. За окном. Пение птиц, крики котов, лай собак. Это хорошие звуки. Они давали самую главную информацию, они сообщали о том, что жизнь продолжается. Сейчас я слышал и то, и другое, и третье. 'Просто какофония какая-то...'
  Но орала вся эта живность как-то не очень громко, как бы через силу. И в это оркестр добавилась маленькая однотонная нотка, повторяющаяся c завидной равномерностью: 'Тум! Тум!' Потом через несколько секунд еще раз: 'Тум! Тум!' Все вместе говорило мне о том, что ночью все же прошел дождь. Он закончился вот буквально только что, за несколько минут до моего пробуждения. И лил всю ночь. 'Такой хороший августовский ливень, который приносит прохладу и напоминает об осени'. Но с каждой секундой разрывы между тум-тумами становились длиннее, а крики животных бодрее. 'Значит, небо очистилось, и сегодня все равно будет хороший яркий день'.
  А еще я любил звуки дома. Скрипы пола, переливы воды по трубам, звон чашек и тарелок, голос телевизора на кухне. По ним, если как следует прислушаться, можно было определить, все ли в доме нормально. Если они такие же, как вчера, то все хорошо. То не только у меня День сурка.
  Я услышал, как отец разговаривал с котом. 'Тот, наверное, сейчас крутится возле ног хозяина и требует еды. Значит, у отца хорошее настроение. Впрочем, оно у него с утра всегда такое. А к вечеру портиться. Почему? В детстве читал сказку про 'человека-песочные-часы'. Каждое утро он просыпался в хорошем настроении, но к вечеру всегда становился злым и сердитым. Если он не хотел быть вечером злым и сердитым, то ему обязательно надо было в обед постоять на голове. Но стоять в обед удавалось не всегда, поэтому он чаще всего вечером бывал злым и хмурым. Как оказалось, его заколдовала волшебница. Она сделала человека 'песочными часами' за то, что он когда-то очень сильно обидел самого близкого человека. Может, и отец уже давно того, стал песочными часами?'
  Как только я переставал прислушиваться к окружающим меня звукам, то до моего окончательного пробуждения оставалось совсем немного. Буквально открыть глаза. Но я пока не спешил этого делать. Во-первых, еще было время. Я это определил по звуку заводящегося двигателя. 'Через пять минут заведется еще один, а потом раздастся стук каблуков - вот тогда будет пора. А пока можно полежать и подумать о предстоящем разговоре с отцом. В том смысле надо мне это или нет? Ну что я ему скажу? Прекрати, отец, 'сражаться' с 'одноруким бандитом'! Прекрати напиваться по вечерам! Это нехорошо. Надо нести деньги в дом. По идее - это отец должен мне говорить. Он, а не я. Было бы неплохо. Но жизнь забавная штука, сейчас я должен буду встать и читать нравоучения своему отцу по просьбе матери... Завелся второй двигатель. Остался еще только стук каблуков и... 'Рота, подъем!' А пока... Говорить с отцом или нет?.. Есть одна восточная притча. Когда-то дьявол придумал для мужчины три искушения, которые он должен выбрать для себя. Алкоголь, азартные игры и женщины. И каждый мужчина обязательно выбирает какое-то одно. Так и есть. Отец выбрал алкоголь и азартные игры, а я, видимо, женщин. Ну да. Раз я обманываю жену, то выбрал женщин. И кому какая разница, что наши отношения уже давно переросли из разряда интрижки во что-то большее. Никакой разницы! Грех есть грех! Так, стоп! Про себя подумаю позже. Вернемся к отцу. Итак, его симптомы - по вечерам злой, пьяный, замечен в увлечении к азартным играм. Налицо - песочные часы и, как минимум, два греха из трех. Что же он такого сделал, что вынужден так страдать? Что?.. - задал я вопрос и тут, вместо звука каблуков, услышал звук подъезжающей машины. - О! Это уже интересно. Новое развитие сюжета, кто бы это мог быть? По утрам все машины всегда отъезжают от нашего дома, и только в одном случае бывает по-другому, когда приезжает 'Скорая помощь'. Кому-то плохо? Хотя... нет. Вряд ли. Если плохо кому-то из наших многочисленных старушек, то обычно с ними это случается заполночь. Утром - в очень редких случаях. Или даже никогда. Я, по крайней мере, такого случая не помню...'
  Пока размышлял в этом направлении, мой слух уловил еще один непривычный звук. Поворот ключа, шаги и голос.
  'Ну, все ясно! Брат приехал. Видать, вчера до меня не дозвонился и решил сам поговорить с отцом. Значит, надо вставать. Спасать отца'
  Я вышел из комнаты с прищуренным глазом: не ожидал я, что утро такое яркое.
   Отец сидел на кухне, пил чай и читал книгу. У отца было просто удивительное свойство: отцу абсолютно все равно, что читать. Он мог взять любую книгу с полки, положить перед собой, открыть где-то посередине и читать. Если книгу убрать, то отец брал другую, снова открывал на первом попавшемся месте и начинал читать. И так до бесконечности. 'Интересное, наверное, чтение получается. Забивает мозги и не лечит душу'.
  Брат посмотрел на меня, я на него.
  - Не надо, я сам! - сказал я ему.
  - Хорошо! - ответил брат, перебирая в руках ключи от машины. - Попробуй!
  - Бать, привет.
  - Привет! - ответил отец, не поворачивая головы.
  - Мать сказала, что ты снова начал играть?
  Он усмехнулся и, так и не оторвавшись от книги, сказал:
  - А вы по этому поводу собрались? Не беспокойся. Все будет хорошо!
  Я посмотрел на брата.
  - Вот видишь, все будет хорошо. Можешь так и передать матери!
  Брат помотал головой в знак согласия и, явно довольный тем, что дело закончилось так быстро, ответил:
  - Вот и отлично. Ладно, я поехал тогда на работу?! А то и так опаздываю. А еще пробки!
  - Ну, давай! Матери позвонишь?
  - Да.
  Брат перекинулся с отцом еще несколькими фразами по поводу предстоящей поездки осенью на Волгу, на рыбалку, и ушел. А мы остались одни.
  - Чайник горячий! - сообщил мне отец, прихлебывая из своей кружки.
  - Спасибо! У тебя все нормально?
  - Да не волнуйся. Все будет хорошо.
  - Может, как в прошлый раз? Поставить игру на компьютер? Будешь стучать вечерам дома.
  - Да не волнуйся. Все будет хорошо! - ответил отец, закрыл книгу и встал. - Ладно. Мне пора бежать на дачу.
  - Граф умер. Знаешь?
  - Знаю.
  - Жаль пса.
  - Да.
  Я посмотрел отцу в глаза. Он усмехнулся и отвел глаза в сторону.
  - Да не волнуйся. Все будет хорошо. Все будет хо-ро-шо!
  - Да я в этом не сомневаюсь.
  Я уступил ему дорогу, прижавшись спиной к стенке. В узком кухонном коридоре хрущевки по-другому не разойтись. Отец тыкнул пальцем в мое пузо.
  - Жиртрест! У-у-у! Отъелся. Где твои мышцы?
  - Ушли на нервы! - ответил я отцу в том же тоне.
  Мы рассмеялись.
  Это наша обычная утренняя шутка про мой стремительно растущий вес. Он стал расти сразу, как только я бросил заниматься спортом, закончил, если можно так сказать свою спортивную карьеру на бойцовском ринге. За пару лет вес подошел к центнеру и останавливаться, видимо, не собирался. 'Вчера специально взвешивался у Марины. Двух килограммов не дотягиваю. А ведь весил-то всего семьдесят четыре...'
  Затем отец посмотрел мне в глаза и спросил:
  - Что... девки достали?
  - Можно сказать и так.
  Отец ушел в свою комнату. 'Иногда мы очень друг друга понимаем. Иногда... Интересно... Если сейчас его перевернуть с ног на голову и подержать так какое-то время. Он станет злым и хмурым? Однозначно станет. Значит, отец действительно уже превратился в песочные часы. А я? Я стану хмурым и злым, если перевернусь с ног на голову. Надо попробовать. Вместо утренней зарядки'. Мои пятки с грохотом ударились о стену. Отец выглянул из комнаты.
  - Ты что совсем обалдел?
  - Вместо зарядки, дед. Вместо зарядки!
  - А!! Резвишься! Ну-ну!
  - Ага!
  Мне действительно стало весело. 'Я - не песочные часы! Пока еще! Ну что ж! Для начала новой рабочей недели и это уже неплохо!'
  
  
  КРЫЛЬЯ ПОД КАБЛУКОМ
  
  'Все-таки странное это мое новое слово. Приходит, когда хочет, уходит, когда хочет. Неизвестно, что обозначает. И вообще! Вот и сегодня утром... Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Вспомнил о нем только, когда уже шел на работу по своему привычному маршруту, причем именно вспомнил, и именно сам, путем несложных шевелений мозговыми извилинами: 'Что-то я давно свое слово не вспоминал. Как там его? Ах да! Допельдон! Здрасьте! Наше вам с кисточкой! Как поживаете?' - 'Нормально'. - 'А чего давно не появлялись?' - 'Повода не было'. - 'У ты какое? Повод тебе нужен?! А не я ли тебя выдумал? Вот возьму сейчас и приклею тебя к какому-нибудь идиотскому смыслу - и будет тебе повод'. - 'Не приклеишь?' - 'Почему?' - 'Есть смысл'. - 'Какой? - 'Не скажу!' - 'Почему?' - 'Сам должен догадаться'. - 'Ну ладно. Тогда пока!'
  Вот такое оно, мое новое слово. Своенравное. Пришло-ушло. А ты теперь мучайся. Не буду! Сегодня же решу эту проблему. Найду для слова приличный смысл и объявлю об этом всему миру. Сегодня же! Только сначала позвоню Марине'.
  - Привет! Солнце! Проснулась? Ну как? Едем сегодня по магазинам?
  - Слушай. Надо. Представляешь, у меня опять каблук у туфель сломался. Что за ерунда?! Помнишь, мы ведь с тобой их совсем недавно покупали?!
  Я вспомнил, что это было действительно совсем недавно. Чуть больше месяца.
  - Может, фирма плохая?
  - Да ты что. 'Карнаби'. Я всегда у них покупала.
  'Ну да! 'Карнаби' - фирма серьезная! Да и Марина действительно ерунду не покупает'.
  - Ну не переживай, солнце. Я куплю тебе новые туфли!
  - Да не нужны мне новые. Мне мои нужны, старые. В них удобно! - возмутилась Марина, а потом рассмеялась: - Купит он! Надо же так сказать! Денег в кошельке только-только на маршрутку хватает, а все туда же, туфли покупать. Молчал бы уж!
  'Блин! Кто меня за язык тянул?!' Но я почувствовал, настроение у Марины улучшилось, поэтому продолжил:
  - А я у тебя займу, а потом отдам!
  - Ой, ладно, молчи. Не расстраивай меня еще больше!
  'То, что выгляжу сейчас полным придурком, это не беда. Главное, что Марина уже не так расстроена поломкой туфель. У нее все под контролем. И я, и туфли. А значит, все будет хорошо'.
  - Не буду! Мне к тебе сейчас заехать? Когда поедем?
  Она какое-то время молчала.
  - Знаешь, наверное, с утра не получится. Мне тут с другой работы позвонили. Начальник хочет меня видеть. Надо будет заехать к нему на полчасика. Давай после обеда?
  - Как скажешь, мое сердце!
  - Ты не обидишься? Подождешь?
  Я притворно вздохнул:
  - Подожду.
  Хотя на самом деле воспринял слова Марины с явным облегчением. 'Нет, ну это надо, любое мое общение с Мариной делает из меня полного болвана. В хорошем смысле этого слова. Готов пообещать ей все, что угодно. Лишь бы не расстроить и не обидеть. Вот и вчера, пообещав ей, что готов поехать с ней по магазинам, я просто абсолютно, просто напрочь забыл о том, что на самом деле договорился с Игорем с утра поехать на авиасалон и вывезти с него наше имущество. И о чем я только думал?! Нет, понятно, о чем. О ней! Но Игорь бы не простил мне того, что ему пришлось бы ворочать тяжелые ящики с экспонатами в одиночку. Просто не простил бы. Но сейчас вроде бы все обошлось! По опыту знаю, что полчасика растянется часа на три, не меньше. И что по магазинам мы поедем теперь не раньше четырех. Если поедем! Так что хвала всевышнему! Допельдон! Ну вот, снова здорово! Опять ты здесь?! Хочешь этим сказать, что тебя придумал не я, а он? Может быть! Но смысл! Смысл тебе дам я! И даже не думай сопротивляться. И всему миру тебя озвучу я! Поняло? Что значит 'посмотрим'? Ну, это вообще наглость! Я, вообще-то, уже решил, что тобой будет называть фирма-производитель элитной обуви. Обуви для принцесс. Согласно? Опять 'посмотрим'? И что тебе не нравиться? Тебе не нравятся ножки моей принцессы? Нравятся? Вот видишь? Мне тоже. Теперь ты будешь всегда у нее под пяточкой. На стельке. Сейчас приду на работу и придумаю тебе дизайн. Эй, эй, слово! Ты куда?! Не уходи! Обиделось, ушло... - я вздохнул и продолжил свой путь, придумывая различные формы логотипа обувной фирмы. - Это должно быть что-то изящное, воздушное, неземное. Помогающее женщинам летать! Вау! Точно! С крылышками под каблучком! Слышишь, слово! Ты поможешь всем женщинам стать 'фемина флайенсами'! Ты будешь делать это вместо меня! А то моя принцесса в последнее время уж больно часто стала обижаться на то, что я поддерживаю других в их полете! Неплохая идея! Вот для чего ты появилось на свет! Мое новое слово! Слышишь! Твоя миссия благородна и чиста! Ты должно гордиться. Молчишь? Ну-ну! Привыкай! Ты будешь помогать летать всем женщинам! А я только одной! И все будут довольны! Вот только как быть с... Ольгой?! Блин! Снова испортилось настроение. Как быть с ней?! Мы вместе пятнадцать лет. У нас взрослый сын. Пуд соли вместе съели. Если не пуд, то все равно очень много. Надо что-то делать! Надо! Но что? С этим надо заканчивать. Я буду любить Марину все оставшуюся нам неделю. Буду любить страстно и нежно! Как только смогу. Буду терпеть все ее выходки и выкрутасы! А потом, когда приедет сын, сделаю что-то мерзкое и противное, чтобы она меня возненавидела и, в конце концов, забыла. Я не смогу уйти от жены и сына. Это мой крест, и я должен его нести. Так будет честно. Допельдон! Прости меня, любимая, за такое решение!' - подумал я и набрал СМС Марине: 'Я тебя очень-очень люблю!'
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  ГОД СПУСТЯ
  
   'ЗДРАВСТВУЙ, РЕВНОСТЬ!'
  
  ...и получил ответ: 'Иди ты в жопу со своей честностью!' Я тупо посмотрел на это сообщение и попытался сообразить, что же произошло. Вокруг меня толпились какие-то люди, хлопали меня по плечу, приветствовали. Какие-то корреспонденты совали мне под нос микрофоны, а я снова и снова открывал панельку своего мобильного телефона и пытался вчитаться в сообщение Марины. Наконец, до меня удалось достучаться какому-то корреспонденту, зеленый квадратик на микрофоне намекнул, что это НТВ.
  - Скажите, пожалуйста, как Вам пришла в голову идея проведения такого мероприятия?
  Я собирался с мыслями и возвратился на землю.
  - Понимаете, год назад в этот же день мы стояли на летном поле авиасалона (мы - это я и Игорь Владимирович, директор нашего городского музея) и смотрели вслед разлетающимся во все концы света самолетам. Они были похожи на стаи перелетных птиц, улетающих в теплые края. Просто удивительно как! И мы тогда подумали, как же жалко, что самолеты смогут вернуться к нам только через два года. Два года без родного дома - это все же большой срок, согласитесь? - ответил я, корреспондент НТВ понимающе кивнул головой, а возле моего рта выросло еще несколько 'грибов'-микрофонов. - И именно тогда мы подумали, что же такого может сделать наш маленький муниципальный музей для того, чтобы самолеты вернулись в наш город на следующий год. Подумали и решили, что мы можем организовать фестиваль виртуальных пилотажных групп, а дальше просто дело техники... Честно говоря, мы никогда не думали, что наше мероприятие вдруг вызовет такой большой ажиотаж у представителей федеральной прессы.
  Под окнами нашего музейчика, который занимал всего три комнаты на втором этаже старого здания в центре города, собрались машины всех (ну практически всех) ведущих телекомпаний страны, и мы в буквальном смысле задыхались от такого количества народа. Все окна и двери были раскрыты настежь. Сквозняк носил по комнатам какие-то обрывки бумажек и оберток точь-в-точь, как год назад на летном поле, а народ все прибывал и прибывал. 'И все ради чего? Ради того, чтобы посмотреть на то, как ребята из разных концов страны и мира при помощи сети Интернет, компьютерной программы и специальных приспособлений-джойстиков поднимали в виртуальное небо свои красиво раскрашенные самолеты. Поднимали и совершали на них головокружительные фигуры высшего пилотажа, вызывая аплодисменты и восхищение, которые ничем не уступали восхищению от полетов реальных самолетов, а если и уступали, то не намного...'
   Я просто не мог уехать от всего этого! Просто не мог! Я все это придумал и реализовал, а бросить все это на одного Игоря было бы подло. И поэтому я сказал Марине, что не смогу поехать с ней на три дня с палатками на пикник, как мы это делали всегда в августе. Просто не смогу. Не имею такого права. Это будет нечестно. И получил ответ, соответствующий женской логике. Вот теперь стоял и 'обтекал'.
  'Почему? Почему Марина так написала? В первый раз за все наши отношения внутри меня стала расти злость на принцессу. Как она могла так написать? Как посмела? Я ее мужчина, она должна быть там, где нахожусь я. А не наоборот... Но разве ты не сам построил такие отношения? Сам. И что же тогда теперь? Чем недоволен? Тем, что она поехала на пикник вместе со своими друзьями? Или тем, что не одна? С кем?'
  В груди рядом с грустью и злостью начал рождаться еще кто-то. Маленькая и гнусная. Ревность. Я посмотрел на часы. Пять часов вечера. 'Они уже выехали из города. Значит, ответы на все вопросы я смогу получить не раньше понедельника. Сегодня суббота. Выходит, что мне жить с моей новорожденной одному еще, как минимум, 48 часов. Перспективка не из приятых! Но делать нечего. Не могу же я себе сделать аборт или кесарево сечение, чтобы при помощи скальпеля избавиться от этого малыша. Избавиться не могу, а вот залить анестезией запросто. По самые уши! Через час, в шесть часов вечера, заканчивается летная программа первого дня фестиваля, и ребята из одной виртуальной пилотажной группы организовывают небольшой дружественный банкет. Обещали, что будет много водки и закуски. То, что надо!'
  Я выпил, закусил, снова выпил и снова закусил. Водка не брала. Ну не брала - и все. Не ударяла ни в ноги, ни в голову. Попробовал просто пить, без закуски. Один стакан, другой, третий.
  Новорожденная как была, так осталась, в полном здравии, даже подросла и стала просить еще. И я начал стопками подбрасывать ей пищу для роста. 'Ну а что ты хотел? Ты же сам не смог год назад разорвать с ней отношений. Не смог?' - 'Не смог'. - 'Сколько раз вы за последнее время окончательно расставались? Три, четыре, пять?' - 'Не помню. Раз пять, не меньше'. - 'А в последний раз, тогда после твоего дня рождения, когда она подарила тебе часы, и вы окончательно решили больше не встречаться, потому что так больше не может продолжаться, ты же сам стер все ее телефоны в мобильнике?' - 'Стер. Но она же сама предложила просто встречаться и заниматься сексом раз в месяц'. - 'Мало ли, что она предложила?! Ты же мужчина, принял решение порвать, должен был порвать. Еще тогда. Ровно год назад. А ты не порвал ни тогда, ни на день рождения, ни на Новый год. Ты выбрал быть рядом с ней во что бы то ни стало. И ты обманул ее сейчас, и, мало того, ты начал делать ей больно. А ведь Марина просила тебя не делать ей больно. Просила?' - 'Просила', - ответил я, и меня начало тошнить. - 'Тогда какого же хера ты повез свою жену и ребенка в Турцию, да еще в тот же отель, где вы были с ней? Какого хера?' - 'Не знаю, товарищ командир!' - 'Знаешь. Ты хотел сделать Марине больно, чтобы она послала тебя куда подальше. Чтобы ты потом мог всегда сказать себе, ну я делал... что мог, а она сама. Ты поступил не как мужчина. Ты поступил и поступаешь, как последняя сволочь. Вот теперь получай, что хотел. Ты не смог быть рядом. Она нашла другого. Свободен!'
  Меня вырвало прямо под стол. Хорошо еще, что мы сидели на открытой веранде кафе. Попросту говоря, на поляне, по которой были расставлены столы, а на углу поляны стоял мангал, где жарили шашлык. Кафе находилось на краю городского парка - и это самое тусовочное место этим летом. Непереваренная водка быстренько впиталась в землю - и можно было начинать пить заново, но ребята оттащили меня в сторону на травку.
  - Полежи здесь, проветрись! Чуть попозже мы тебя заберем!
  Я промычал что-то в ответ и перевернулся на бок. Не мог смотреть на звезды. Мне казалось, они надо мной издеваются. Звезды видели меня и Марину, видели того, с кем она сейчас там целовалась, но никогда не сказали бы мне этого. 'Никогда...' Меня снова вывернуло наизнанку, но на этот раз все впустую. Из меня уже все, что можно вышло. Осталась только желчь.
  Я проснулся в своей квартире. 'Как я сюда попал? Не помню...' Я лежал раздетый под одеялом. Голова гудела. Во рту сушняк. Я прошептал себе: 'Все будет хорошо!' Пополз на кухню за холодной водой. Новорожденная ревность пила воду вместе со мной и ехидно благодарила: 'Спасибо, что не отказали! Протянули стакан воды жаждущей!' - 'Чтоб ты сдохла!' - 'Не дождешься!' - 'Ладно, тогда скажи, как там Марина?' - 'Она-то? Нормально!' - 'Одна?' - 'Э-э-э, нет. Не скажу. Мы так не договаривались. Если скажу, ты узнаешь правду - и меня не станет!' - 'Скажи!' - 'Не-а!' - 'Ну ты и сука!' - 'Еще какая!' - 'Ну и хрен с тобой!'
  Я вернулся, лег. Встал. Послал Марине СМС: 'Зачем ты уехала?' Посмотрел на часы. Четыре утра. 'Зачем я это сделал? Придурок! Допельдон! - сказал сам себе я и явственно услышал придуманное слово в своем мозгу, так, что даже вздрогнул. - Год. Ровно год назад оно впервые появилось в моей голове и мучило меня своим рождением целую неделю. Потом слово исчезло. Я о нем ничего не слышал и не вспоминал после того, как только определил ему его смысл. И вот оно снова здесь. Привет, слово!' - 'Привет!'
  Разговаривать со словом было гораздо приятнее, чем со своей ревностью, и я уцепился за эту возможность, как утопающий за соломинку: 'Чего-то давно тебя не было видно?' - 'Да вот не было повода, и не появлялось'. - 'А сейчас что? Появился повод?' - 'Типа того', - 'ответило' слово, и я усмехнулся. - 'Что открываешь новый обувной бутик?' - 'Нет, это было твое желание, тебе его и исполнять'. - 'Тогда какого же рожна ты здесь?' - 'Скоро узнаешь?' - 'Это связано с ней?' - понял я, словно что-то кольнуло у меня в голове. - 'Возможно!' - 'Ну вот, и ты туда же. Ты что заодно с ревностью?!' - 'Да-да, оно со мной заодно!' - 'Заткнись!' - 'Нет, я по другой причине!' - 'Точно?' - 'Точно'. - 'По какой?' - 'Скоро узнаешь'. - 'Тьфу ты, черт! Совсем крыша едет. Сам с собой разговариваю, - подумал я и попытался удобно лечь, в конце концов, принял позу младенца в утробе матери. - Надо уснуть, срочно уснуть...'
  
  СВОБОДЕН?!
  
  'Я один, совершенно один. Может, это и к лучшему? Собственно говоря, я сам этого добивался - и вот теперь могу спокойно наслаждаться. Ревность, правда, лежит где-то на дне живота тяжелым камнем, но молчит, не беспокоит. А что ей говорить? Для того, чтобы расти дальше, ей нужен объект, а пока его нет. И его не будет еще в течение, как минимум, одного дня. И это неплохо. Надо только привыкнуть к этой тяжести. И попробовать сделать что-то такое, что помогло бы забыться. Вот хотя бы, наконец, написать обращение к избирателям. До выборов-то осталось всего две недели, а оно до сих пор не написано. А что? Это неплохая мысль? - подумал я, и меня снова унесло в заоблачные дали. - Вот изберут меня депутатом... Займусь общественной деятельностью. Буду помогать людям. Ну и что, что совет местный, собираемый по 131 закону! Самый низкий уровень. Зато есть возможность заниматься конкретными делами. Отвлекусь. Обо мне будут писать в газетах, показывать по телевизору. Марина когда-нибудь увидит меня и поймет, как же она была не права, что не захотела быть со мной рядом. Вот, блин, идиот! С чего это ты решил, что Марина не хочет быть с тобой рядом? Это ты не хочешь, чтобы она была с тобой рядом? Я не хочу? У меня просто нет такой возможности! У меня жена и ребенок! Я должен, вот поэтому и займусь общественной деятельностью, чтобы забыться, вычеркнуть Марину из жизни! Стоп! С кем это я только что разговаривал? Ревность, ты?' - 'Нет'. - 'Слово, ты?' - 'Нет'. - 'Значит, сам с собой?! Псих...'
  С этими мыслями я встал и сел за письменный стол, положил перед собой лист бумаги и начал ваять воззвание к народу. Компьютер включать было неохота. Про себя решил, что сейчас набросаю только тезисы, а потом на работе наберу по-белому и сразу же отдам в печать.
  Газета-то предвыборная на самом деле уже была давно сверстана и ждала только вот этой самой статьи. 'Так получилось, что в одном месте сошлись и фестиваль, и предвыборная гонка, и пикник. Да еще фильм надо заканчивать. Художественный, который все лето снимал в поте лица. Осталось последние кадры доснять... Может, это даже и хорошо, что Марина уехала, и семьи тоже нет под боком. Никто не будет мне мешать сосредоточиться. Хм, когда это Марина тебе мешала? Вспомни, каким ты был два года, когда тебя вырубили на городских выборах. Кто тебя тогда вытащил из депресняка? Кто ездил с тобой по адвокатам и судам? Да уж. Что было, то было...'
  
  ***
   Два года назад у меня было первое хождение во власть. Оно было изначально обречено на неудачу, потому что я своими глупыми правдолюбскими статьями в газете, да еще и в своей собственной, между прочим, заработал себе врагов во всех эшелонах власти города. Кому был нужен абсолютно независимый человек, да еще имеющий в своих руках такую гранату без чеки, как собственная независимая газета. Пусть маленькая, плохонькая, выходящая раз в месяц, но зато регулярно и приличным тиражом. 10000 экземпляров. Именно поэтому к проверке моих подписных листов отнеслись с особой тщательностью и без труда нашли там кучу ошибок и неточностей.
  - В ваших подписных листах обнаружены неточности, соответствующие статье закона, поэтому мы вынуждены отказать Вам в регистрации Вас как кандидата в депутаты городского совета. Вопросы есть?
  - Вопросов нет. Но я буду обжаловать решение комиссии в суде.
  - Это ваше право.
  До сих пор, как наяву, вижу рыбьи глаза члена избирательной комиссии, заместителя начальника ГУВД города (не помню уж как его фамилия), произносящего эту фразу... Точно такими же глазами он смотрел на меня в своем кабинете, куда пригласил для беседы после моей редакторской статьи, где я рассуждал на тему, почему начальник ГУВД города постоянно получает какие-то награды и 'звания лучшего в области', когда до сих пор не раскрыта куча громких дел, например: убийство мэра или убийство одного участкового, который отказался брать взятки. Заместитель же открытым текстом намекал мне:
  - Может, Вашей газете чего не хватает для того, чтобы писать более объективные статьи? У нас есть фонд помощи погибшим милиционерам, и этот фонд мог бы помогать Вашей газете, если бы Вы стали писать о наших подвигах.
  Я тогда сказал заместителю ГУВД:
  - Нет, спасибо, не надо.
  И вот тут такая встреча! Вот, оказывается, насколько мир тесен!
  'Это ваше право!' - говорили мне его губы, а глаза говорили совсем другое. Они говорили: 'Хотел быть свободным, вот и будь свободен! Как негр в Африке! Д'Артаньян хренов! А сюда даже не рыпайся - и не быть тебе депутатом ни под каким соусом. Понял? Пока я сижу здесь, на этом месте. Меня сюда для этого специально посадили'.
  Меня отговаривали все, абсолютно все, подавать в суд, потому что дело бесполезное, хлопотное, денежное. И только она, Марина, поддержала меня в этой безумной затее. Она была постоянно рядом со мной, она помогала найти адвоката и не возражала, когда я начал пить 'негрустин', чтобы как-то снять депрессию. В конце концов, Марина снова помогла деньгами, и когда я все же проиграл все суды подряд, именно она сказала мне:
  - Ничего страшного не произошло, и это не последние выборы в твоей жизни, а проигрыш надо записать на баланс опыта - и в будущем больше не совершать подобных ошибок.
  Марина успокаивала меня, как могла, и ей это удалось. Мало того, она оказалась права, потому что прошло два года, и я снова приступил к сбору подписей. Только теперь уже в другой совет. В сельский. По месту жительства. И там тоже были проблемы. Мои документы не хотели принимать, потому что я принес подписные листы в самый последний день. Это было воскресенье. Председателя комиссии не было, а секретарь отказывалась брать на себя такую ответственность. Но ничего, нашли всех - и все приняли. Все успели.
  
  ***
  'Теперь я должен написать свою предвыборную программу, желательно наиболее доступным языком: чего, собственно, я хочу от своего похода во власть. И мне очень-очень нужно посоветоваться на эту тему с Мариной. А ее нет! Она уехала! Почему она это сделала?.. - размышлял я, а затем снова схватил телефон, чтобы отправить Марине СМС с этим глупым вопросом, слава богу, вовремя остановился. - Наверное, одного раза ночью все же достаточно. Чего понапрасну нервировать Марину? Приедет. Встретимся, поговорим. И я снова найду слова, которые убедят ее не делать этого, не рвать отношений. Не... Эх! Сижу перед белым листом бумаги полчаса и решительно понимаю, что все мои потуги бесполезны, надо ехать на работу. Может, там мысль сформируется в нужные предложения. Хотя на работе вряд ли. Уж больно суетно сегодня там будет. Ладно, до выборов еще есть время. Статью можно будет написать и позже. Например, в понедельник. Да, понедельник - крайний срок. Кровь из носу напишу. Сейчас есть задача более актуальная. А именно, чем занять сегодняшний вечер? Ох ты, господи, действительно, ты ж свободен. Давай, звони своим многочисленным Интернет-подружкам или старым приятельницам. Назначай свидания, отрывайся на полную катушку. Ведь ты давно этого хотел?!' Данная идея какое-то время меня бодрила. И даже ревности от такого поворота мыслей стало не по себе. Она ворочалась где-то на дне желудка и ворчала. 'А ты что же, голубушка, думаешь, буду сидеть в тоске и лелеять тебя?! Не выйдет. Хватит тебе одного вчерашнего вечера! Вот теперь пусть она посмотрит, кто кому нужнее. Пусть посмотрит. Вау, я - снова д'Артаньян!' И 'полетели голубки' во все концы города: 'Привет! Как дела? Какие планы на вечер?' К обеду трубка раскалилась до красна и съела две трети зарплаты. Из десяти намеченных кандидатур осталось три. Остальные отшились под различными благовидными предлогами. Но три - это тоже еще о-го-го. 'Так, эта тоже не может. Ну и флаг тебе в тачку, как говорит мой сын. Осталось две. Кто? Таня или Аня? Бинго. Татьяна. Н-да. И зачем я ей СМС-то послал?'
  Как только я понял, что сегодняшний вечер буду вынужден провести Татьяной, хорошее настроение улетучилось, как инертный газ. 'Нет, она конечно не уродина. Нет. Здесь другое...'
  
  ПРОСТЫЕ КОВАРНО-ДЕНЕЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
  
  Мы как раз тогда расставались с Мариной в первый раз. Это было сразу после Египта. Божественного двухнедельного отпуска, который мы провели с ней вместе. Еще до вылета мы пообещали друг другу, что, как только вернемся и спустимся с трапа, тут же сделаем вид, что не знаем другу друга. И больше никогда не будем знаться.
  Я обещал Марине это исключительно для того, чтобы поехать с ней и пробыть с ней как можно дольше. А она... Она была, как всегда, была абсолютно искренна в своих словах и, как только мы вышли из самолета в Шереметьево, посмотрела на меня своими большими зелеными глазами и сказала:
  - Все! Прощай!
  В этих глазах была такая тоска и решительность, что я выронил из рук сумку и не знал, что мне делать, что говорить. Наконец-то, я нашелся и сказал:
  - Дай хоть сумку тебе до дома донесу!
  Она вздохнула и ответила:
  - До дома донеси, но мы будем всю дорогу молчать, потому что я Вас не знаю, молодой человек, а я не разговариваю с незнакомыми мужчинами!
  Я уцепился за эту фразу:
  - Так давайте познакомимся!
  - Извините, но я с женатыми не знакомлюсь.
  Я был в отчаянии. И отчаяние мое было весьма странного свойства. Да, я был женат. Уже давно и надолго. Целых пятнадцать лет. И все это время у меня всегда, помимо жены, была какая-нибудь подружка. Наши отношения длились иногда несколько месяцев, иногда несколько дней, иногда год. Но постоянно заканчивались вот так же, как в аэропорту: 'Все! Пока! Прощай! Не ищи больше со мной встречи!'
  Сколько было у меня за все это время таких встреч-расставаний? Десять? Двадцать? Много. И каждый раз мое сердце сжималось до маленького комочка. И я задавал себе один и тот же вопрос: 'Ну почему? Почему так происходит? Ведь, если мы любим друг друга (а каждый раз я всегда бы уверен в том, что вот сейчас-то она и есть та самая настоящая любовь), какая разница, есть ли у меня печать в паспорте?! Ведь для искренних чувств - это не помеха'. И каждый раз, в конечном итоге, я убеждал себя, что это была не настоящая любовь, и нет смысла убиваться по поводу этой дуры, которая так и не оценила моих великих чувств, буду искать другую.
  Примерно точно такие же мысли были у меня к Марине, пока я вез ей ее сумку. Нет, дурой я ее, конечно, не называл. Но я абсолютно не понимал, зачем она подняла разговор о том, что ей нужен, просто необходим муж. Марина молода, состоятельна, разведена. Она уже один раз сыграла в эту игру под названием замужество. Зачем Марине нужно это еще раз? Всю дорогу я пытался убедить Марину не разрывать отношений, приводил какие-то логические доводы, на которые она вроде даже бы соглашалась. И у меня снова и снова рождалась надежда, что все будет хорошо, и мы снова будем вместе. Но когда я довез сумки до дома и попытался обнять Марину в коридоре, она холодно посмотрела на меня и сказала:
  - Пусти! А то закричу!
  Вот где-то в один из последующих дней и появилась Татьяна. Не в том смысле, что мы с ней познакомились, а том, что я обратил на нее внимание как на женщину. А если быть еще более точным, то согласился с ней переспать. Татьяна работала на меня вот уже несколько месяцев. Игорь дал объявление в Интернете о наборе на работу сотрудников. Нам был нужен менеджер по рекламе. На него откликнулось две девушки. Одну звали Светлана, а другую Татьяна. Работа в рекламном бизнесе. А мы как раз в тот момент постигали просторы именно этой части жизнедеятельности человека, всегда предполагает легкий налет интимности и влюбленности между сотрудниками. А если учитывать, что наша конторка состояла из крохотной комнатки, в которой еле-еле умещалось два стола и два компьютера, и пройти через комнату, не прикоснувшись друг к другу, было просто невозможно, то вполне понятно, что очень скоро у девушек появились на нас с Игорем какие-то виды.
  Впрочем, наверное, такое было бы неизбежным, даже если бы мы сидели в огромном офисе, по которому приходилось бы передвигаться на электрокарах. Просто по причине того, что все девушки мечтают выйти замуж, во что бы то ни стало. Все!
  Причем ключевой фигурой в этой комбинации, конечно, стал Игорь. Так как на тот момент он был холостой и ни в кого не влюбленный. Именно Игорю предназначались все вызывающие декольте и мини-юбки, туфли на высоком каблуке, томные взгляды, а также высокие показатели продаж рекламных площадей. Ну а я был так, с боку припека. На всякий случай. Хотя, наверное, нет. Лукавлю. Половина декольте все же предназначалась и мне. Но явно вторая половина. Потому что главным призом все же был он, Игорь. Мне так казалось.
  Чего греха таить. Мы умело пользовались такой ситуацией. Было такое. Было. Не в том смысле, что пользовались девушками по их прямому назначению, а в том смысле, что, умело распаляя и направляя их чувства, мы активно занимали все вражеские территории. Наверное, это был период наивысшего расцвета нашей фирмы как рекламного агентства. Не было ни одной конторы, ни одной структуры, ни одной организации, включая государственные, в городе, которые бы мы не смогли уговорить разместить на наших площадях свою рекламу.
  И вот однажды, где-то в середине лета, в нашем офисе наступило затишье. Мы все пришли на работу и поняли, что нам сегодня больше просто некому звонить. Дело в том, что рекламный бизнес предполагает суету только на начальном этапе, а потом когда все договора заключены и все вопросы решены, то остается только раз в месяц позванивать клиенту, почти другу, справляться о здоровье и забирать деньги. То есть, дальше все идет по накатанному. Напрягаться особо не надо.
  Первыми это заметили наши девушки. Мы просто не могли этого заметить, поскольку приходили на работу только два, а то и один раз в сутки, чтобы забрать деньги, проверить уровень продаж и просто пообщаться. В смысле, провести производственный инструктаж. И поскольку девушки наши были умницами и красавицами, то быстренько сообразили, что в ближайшее время кого-то из них обязательно уволят, так как для поддержания бизнеса на плаву в нынешнем состоянии достаточно одного человека. Естественно, быть уволенной не хотелось, поскольку оставшееся место обещало быть очень теплым и непыльным, и девушки начали действовать. И первым удар как раз нанесла Татьяна. Удар был по-своему коварный и неожиданный. Потому что он был направлен в мою сторону. Я-то по простоте душевной был уверен, что все свои чары девушки направляют исключительно на Игоря. Уверенность моя была основана на том, что все девушки мечтают выйти замуж и не горят желанием становиться любовницами начальников, а, учитывая, что у меня и это место было уже занято, я по всем статьям проходил как бесперспективный. Именно поэтому для меня были словно громом среди ясного неба слова Татьяны:
  - Давай займемся сексом?
  Нас в офисе было только двое, поэтому я сначала подумал, что она разговаривает с кем-то по телефону, и промолчал. Потом я услышал тяжелый вздох и снова голос Татьяны:
  - Ты что не слышишь, я предложила тебе заняться сексом?
  И тут до меня дошло, что это она обращается ко мне, но на всякий случай переспросил:
  - Это ты мне?
  - А кому же еще?
  - Прям сейчас?
  - А ты против?
  - Да нет. Но как-то неожиданно.
  - Ну... я хочу тебя...
  Минуту назад я разговаривал с Мариной. Мы обсуждали с ней нашу поездку, выбирали отель. Я находился еще в другом измерении. И именно в этот момент почему-то в моем мозгу высветилась неизвестно где услышанная или прочитанная история о том, что, якобы в Японии, если женщина просит мужчину о сексе, мужчина не имеет право ей отказать. В противном случае, он должен будет сделать себе харакири. Вспарывать живот себе не хотелось, да и Марина занимала все мои мысли и желания. Но в душе каждый мужчина мнит себя самураем, поэтому я решил отделаться уклончивой фразой:
  - Поговорим об этом позже.
  Но Татьяна не отступала:
  - Когда?
  Мужчины - наивные дети. Это сейчас, по прошествии стольких лет, я могу точно определить, зачем ей это было нужно, но тогда, тогда я был уверен, что меня уже хотят все женщины мира. А еще я подумал: 'А какая разница, если Марина все равно меня оставит, как и все остальные...', но вслух сказал:
  - Позже. После моего отпуска.
  - Смотри, я могу и передумать, - произнесла Татьяна, глядя на меня своими чуть раскосыми глазами, уже изображая ревность.
  А я смотрел на декольте и думал в ответ: 'Наивная, это я могу передумать!' - а вслух добавил:
  - После отпуска, Татьяна. После отпуска!
  И вот это случилось. Марина сказала мне: 'Пусти! А то закричу!' Я же от отчаяния 'побежал' к Татьяне. Наверное, не сразу. Я еще несколько дней промучился перед молчащей трубкой телефона, все еще порывался что-то сказать Марине, но меня постоянно останавливал холод ее слов: 'Пусти! Закричу!.. Пусти! Закричу!.. Закричу! Пусти!..'
  А рядом стояла Татьяна и интересовалась:
  - Ну что? Отпуск закончился! Ты же обещал!
  - Ты что действительно хочешь заняться со мной сексом?
  - Хочу.
  - А зачем? У тебя что мужиков нет?
  - Есть, но я хочу тебя.
  Самураи не могут отказать женщине. И я согласился. Удивительная все же вещь человеческая память. Я с легкостью могу вспомнить любой момент наших встреч с Мариной. Любой, до мельчайших деталей, все четыре года наших отношений я могу воспроизвести в красках, что называется 'от и до', а вот ту встречу с Татьяной помню с большим трудом. Только какие-то невнятные детали. Видимо, действительно, мозг ограждает человека от всех неприятных моментов.
  Помню, было много водки. Какая-то закуска на столе. И семь сумасшедших кошек Татьяны, которые постоянно норовили залезть между нами. Они чувствовали себя хозяева в доме, поэтому делали что хотели. Сначала кошки прыгали к нам на стол, а потом в постель. И поэтому в комнате везде была их шерсть. На губах, на волосах, на руках. Я брезгливо отодвигал кошек от себя, а Татьяна гладила их и пыталась убедить меня, что они такие хорошие и греют ее зимними вечерами. А я начинал медленно их всех ненавидеть, всех скопом: и Татьяну, и кошек - и все больше не понимал, что же я здесь делаю. И я начинал еще больше любить Марину, потому что она также ненавидела кошек. И я любил ее еще больше именно за то, что в ее доме никогда не будет кошачьей шерсти.
  А потом меня изнасиловали. В грубой и циничной форме. Просто использовали по назначению. Как самца. А что я хотел? Любви?! Так ее ведь никто не обещал. 'Хочу, чтобы ты взял меня сзади! Сверху! А теперь я сверху! Хорошо! О боже, как мне хорошо!' Оргазм. Или симуляция оргазма. Немного полежали для проформы, обнявшись. 'Спасибо, все было замечательно!' - 'Ладно, мне пора!' - 'Пока, увидимся на работе'.
  Она улыбалась и смотрела на меня, как на свою собственность. Как на еще одну завоеванную вершину, не самую сложную, между прочим. И напомнила мне о работе. Интересно зачем? Я был слишком уставшим, чтобы начать логически мыслить. И только на следующий день все встало на свои места. Татьяна просидела весь день в офисе, орудуя пилочкой для ногтей и давая ценные указания Светлане. Татьяна не сделала ни одного звонка, ни разу не сняла трубку телефона и только бросала на меня какие-то томные взгляды и постоянно норовила прижаться ко мне своей грудью. Перемена в ее поведении настолько была разительной, что этого невозможно было не заметить. И мне стало еще больше противным. Что за хрень?! Мною пользовались уже во все щели. Вечером Игорь отозвал меня в сторону и спросил:
  - А ты не находишь, что Татьяна ведет себя странно?
  Я практически сразу ответил:
  - Если честно, то нахожу. По-моему, она больше не хочет у нас работать.
  - Давай ее уволим?
  - Знаешь, мне очень нравится твоя мысль. И я сам скажу Татьяне об этом.
  И я ее уволил. Самое удивительное, Татьяна обижалась на меня ровно пять минут, потом собрала все свои вещи и спокойно ушла. Ну не в том смысле, что ничего мне про меня не сказала. Орала и визжала она на меня, будь здоров. Но ушла. И что еще удивительнее, мы с ней сохранили дружеские отношения. Простые товарно-денежные отношения предполагают такое, хотя бы из соображения, что вдруг потом они еще для чего сгодятся.
  А через пару месяцев от нас ушла и Светлана. Как только поняла, что легкого сидения в офисе ей с уходом Татьяны никто, собственно говоря, не гарантировал, а даже наоборот. Она оказалась девушкой еще более практичной и прагматичной. Светлана сначала просто забила на работу под видом учебы и сессии, а потом, собрав деньги с клиентов, отнесла их не к нам, а оплатила ими собственные курсы по английскому языку, поставив нас перед фактом:
  - Вы же хотите, чтобы ваш сотрудник был более образован?
  Хотим-то мы, конечно, хотим, но предпочитаем, чтобы в своей фирме самостоятельно распоряжаться денежными потоками. На какие средства мы будем оплачивать аренду офиса, Интернет, телефон, налоги, выпускать газету и нести прочие расходы, Светлана просто не подумала. Конечно, можно было устраивать наезды и разборки и прочие неприятные вещи, но мы посчитали, что эти деньги пусть будут для нее нашим выходным пособием и свадебным подарком. Как оказалось, Светлана времени даром не теряла и за тот период, пока забивала на работу, успела найти какого-то кавалера и очень быстренько настроила его на женитьбу. Не! Все же жажда девушек к браку неискоренима. И феномен этот не изучен до конца никем. В общем, мы проявили благородство и списали эти деньги, посчитав более правильным поскорее забыть об этой инциденте, хотя по большому счету Светлана нас просто ограбила...
  
  РЕСТОРАН. 'УЛИЦА'. РЕСТОРАН.
  
  Вот та самая Татьяна и была единственной женщиной на свете, которая согласилась со мной встретиться в тот жаркий августовский вечер в предпоследнее воскресенье лета. Встретиться и скрасить вынужденное одиночество. 'Ужель та самая Татьяна?!' - 'Та самая'. - 'Ужель, ужель?!'
  Не подумайте ничего такого. Никакой романтики. Я просто выиграл Татьяну как приз. Предложил ей самый интересный вариант проведения вечера. Не в смысле секса, а в смысле ресторана 'Улица'. В то лето это был самый модный ресторан города. Модный, потому что только что открылся. И там собирались все, как сейчас принято говорить, сливки местного общества-сообщества. На самом деле, забегаловка жуткая, но с претензией на оригинальность.
  И вот как только я договорился встретиться с Татьяной возле этого заведения в десять часов вечера, у меня пропала всякая охота с ней встречаться, и я спросил себя: 'Почему и иногда так бывает, что очень сложно выразить словами причину своего желания или не желания, вообще любые свои чувства. Вот и мне тогда поначалу не понятно, почему же я не хотел встречаться. Я даже попытался приклеить к этому состоянию свое новое слово. А что... очень удобно! Говоришь слово 'допельдон' - и все понимают, что ты не можешь выразить словами свои чувства и желания. Ну, как та собака, которая все понимает, хвостом виляет, а сказать ничего не может. Ведь все было или будет вроде как обычно. Посидим, поговорим, поедим, немного выпьем. Потом Татьяне обязательно позвонит подружка и скажет, что ждет ее где-то у входа на дискотеку. Девушка, начнет собираться и будет говорить, что, если я хочу, могу не идти, но мы все равно поедем. И я оплачу еще и за вход ее подруги, и за все их коктейли, и они там будут прыгать до упаду, а потом, ближе к утру, может быть, если останутся силы, дело дойдет и до короткого перепиха где-нибудь там же, в кустах. Благо, что лето. Но, скорее всего, не дойдет, потому что я плюну на все и скажу, что поехал домой спать. А Татьяна чмокнет меня в щеку и скажет: 'Спасибо за проведенный вечер! - и обязательно добавит: - Звони!' И довольная, что обошлось без траха, ускачет в толпу молодежи. Сколько раз у меня такое уже было? И сколько раз я клял себя за это бесцельно проведенное время? И вот снова попался на удочку собственного характера. Чего я искал от таких встреч? От кого бежал? И самое главное зачем? Ведь у меня уже все есть. Прекрасная жена, замечательный сын. И Марина. Или наоборот. Марина, жена, сын. Или нет. Марина, сын, жена. Или не так. Жена, сын и Марина. Марина и жена с сыном. Допельдон! Классический любовный треугольник. Хм, неплохой смысл. Впрочем, какой еще треугольник. Марины-то уже у меня нет. Она ушла. Я сам сделал это... - размышлял я, а затем, чтобы самому себе напомнить об этом, еще раз заглянул в записи своего мобильного телефона и прочитал: 'Пошел ты в жопу, со своей честностью!', черным по белому. - Теперь я полностью свободен. Могу идти в свою 'Улицу' и наслаждаться товарно-денежными отношениями, а могу пойти домой и завалиться спать, предварительно проглядев глаза в телевизор или в страницы книги. Я свободен! Я в полной заднице! Я... Где я? Почему я такой?..'
  
  ТРИ ПАКЕТИКА ФИСТАШЕК
  
  Владельцы ресторана 'Улица' проложили по середине зала рельсы, а на стене нарисовали их продолжение и уезжающий трамвай. И все бы ничего, если бы 'образ улицы' был закончен в униформе официанток или в меню. Я подумал: 'Было бы прикольно, если бы по залу ходили девушки в форме кондукторов с такими толстыми сумками, требовали бы оплатить проезд и проверяли бы билетики. А меню было бы нарисовано в виде карты-схемы города, только, вместо остановок, были бы названия блюд. Красиво. Стильно. Интересно...'
  Но нет. Здесь ничего этого не было. Только рельсы, упирающиеся в стенку. И именно поэтому мне этот ресторан сразу не понравился. Создавалось такое впечатление, что у владельцев ресторана не хватило денег. И они завершали свое творение в спешке. 'А любая недоделка, недосказанность, незаконченность порождает за собой другую недо... и так до бесконечности. И недоделки эти в итоге проводят к разрушению мира или целостности восприятия...' - рассуждал я.
  Подошедшая официантка, черный низ, белый верх, не проявила никакой радости по поводу нашего появления. 'Еще бы, ведь надо было работать. Причем, почти задаром. Ну что можно было поиметь с клиентов, которые заказали только пива и три пакетика фисташек...'
  - Ты будешь что-нибудь еще?
  - Нет, спасибо, я на диете.
  Официантка смерила презрительным взглядом мою спутницу, явно давая понять, что когда на диете, то лучше всего сидеть дома, а не шляться по приличным, как она думала, заведениям. Затем официантка, показывая всем своим видом свое презрение, повторила заказ и уплыла за перегородку. Татьяна села напротив меня, привычным движением поправила бюстгальтер, так, чтобы ее грудь выглядела достаточно эффектно, поставила локти на стол и произнесла сокровенную фразу:
  - Ну, давай, рассказывай!
  И я понял, каким образом ей удавалось завоевывать клиентов для нашей фирмы, а также то, что ничего у меня Татьяной больше никогда не будет. Никогда. Я просто этого не хотел. Так же, как не хотел ни с одной другой женщиной этой планеты. Потому что мне ничего от них не надо было, если они такие идиотки. 'Потому что это игра в одни ворота, выражаясь футбольным термином, даже учитывая, что я не люблю футбол всеми фибрами своей души', - подумал я. Я не сомневался, что, сколько бы я ей сейчас не рассказывал, чего бы я ей не рассказывал, Татьяна будет смотреть на меня осоловелыми глазками, изредка поглядывая на часы и перебивая мой монолог дежурными междометиями тинейжеровского типа: 'Правда? Здорово! И что?' Не сомневался, потому что я ей уже все, что хотел, рассказал еще тогда, во время нашей первой встречи, в квартире наполненной кошками. 'Допельдон! Какой ужас! Мы ведь не сразу завалились в койку, а, как положено, пробеседовали под водочку часа три или четыре, если можно было назвать беседой мой монолог, - вспомнил я. - Я рассказывал про свою жизнь, про свои мысли, про свои дела, про свои желания. Мне нечего скрывать. Даже учитывая то, что многие, да нет, большинство, считают мои мысли волшебными. Если не сказать хуже... А она молча смотрела на меня и ждала, когда же я, наконец, замолчу и... закончу. И теперь я снова должен рассказывать. Что? Зачем? Рассказать про недавно посмотренный фильм или прочитанную книгу? Так ведь Татьяна не смотрит кино и не читает книг. И мне сначала придется просто пересказать ей книгу, а потом еще донести до нее смысл сюжета и прочее-прочее. И Татьяна получит какую-то полезную информацию, а потом еще залезет в мой кошелек и воспользуется моим телом. А что получу я? С Мариной все было не так. Каждое слово, каждое движение - это было обмен полезными эмоциями, информацией, жизнью. 'А поговорить?' - как выражалась Марина, - я вздохнул и от злости на себя закусил губу. - Забудь! Допельдон! А может, вот это самое использование мужчины по полной программе и есть мое новое слово?..'
  - Ну, что ты молчишь? Давай, рассказывай! - произнесла Татьяна, надув губки.
  'Да уж, наверное, я уже староват для этих игр!' И я снова с тоской подумал о ней. О Марине. Но делать было нечего, надо было спасать безнадежно спускаемый в унитаз вечер. Рассказывать ничего решительно не хотелось. Поэтому мне пришлось напрячь все свои извилины, чтобы из сотен интересных тем, которые можно было бы обсудить за столом, найти тему, которая бы была по силам этой милой двадцатидвухлетней девочке, сидящей напротив меня. И тема нашлась: свадьба Светланы. 'Да! Да! Вот тема, которая позволит мне стать слушателем, а не рассказчиком...' Даже сейчас, по прошествии двух лет с момента события, Татьяна завелась с полуоборота и легко воспроизвела количество автомобилей, которые приехали за невестой, во что был одет жених и как уродски (а как еще, ведь это была не ее свадьба) была одета невеста.
  В тот момент, как Татьяна перешла к рассказу, собственно, о самой свадьбе и о том, что было на Поляне невест (а что там могло еще быть, кроме как небольшой драки с представителями другого свадебного кортежа, который перегородил им выезд?!), к нам подошла официантка. Она поставила перед нами наш заказ и окончательно убила во мне желание посещать данное заведение в будущем. 'Ну да, мы не сделали большой заказ. Не попросили принести самого дорогого вина, которое есть в этом заведении. Не подъехали к входу на шикарном авто. Мы просто зашли в это заведение, чтобы посидеть и поболтать за кружкой пива, хрумкая орешками. Но это не значит, что мы полные идиоты', - разозлился я. Фисташки были насыпаны в блюдце одной кучкой. Причем, учитывая, что я являюсь самым преданным поклонником этих орехов, могу точно сказать, что в данной кучке было вместе ссыпано два пакета, а не три. Прервав рассказ Татьяны на полуслове, я обратился к официантке:
  - Девушка, я просил три пакетика фисташек, а здесь только один.
  Действительно, передо мной возвышалась одна горка орехов. Девушка оказалась опытной официанткой, из нашей советской школы, потому что, не моргнув глазом, ответила, проявив детскую наивность:
  - Здесь три пакетика. Мы их просто в одну тарелочку ссыпали.
  - И как я это определю?
  Девушка приняла гордую осанку и, поджав губы, ответила:
  - Вы что хотите сказать, что я Вас обманываю?
  'Хоп! Вот он, классический переход от защиты в нападение! Дас ис фантастик!' Я не хотел сказать, что она нас обманывает. Я это знал, ведь нужно было получить с паршивой овцы, то есть с меня, хоть шерсти клок. Мне просто стало обидно за владельцев заведения, которые из-за такой ерунды окончательно испортили весь образ своего ресторана. 'Допельдон! Марина сейчас бы просто устроила скандал, и я бы ее охотно поддержал. А так!' В общем, я тяжело вздохнул, все-таки не хотелось из-за такой мелочи портить себе вечер окончательно и, посмотрев в кристально чистые глаза официантки, произнес:
  - Нет, этого я Вам, девушка, не хочу сказать. Принесите мне лучше салат 'Цезарь'.
  Девушка расслабилась и уже более дружелюбно переспросила:
  - С курицей или креветками?
  Вообще-то, классический салат 'Цезарь' бывает только с курицей, но, видимо, этого девушка просто не знала, поэтому мне пришлось добавить:
  - С курицей, если можно.
  И я снова увидел, как изменилось лицо официантки в сторону презрения. 'Ну да, я же забыл, что салат с креветками стоит дороже'. Татьяна застыла на полуслове, и я видел, что если сейчас не дам ей возможность дорассказать, у нее произойдет сбой программы, и она замолчит навеки, поэтому отвернулся от официантки и повернулся к Татьяне.
  - Так они все-таки смогли разъехаться без драки?
  Официантка ушла выполнять заказ, а Татьяна, наконец, смогла спокойно продолжить свою душераздирающую историю о том, как за ней все два дня ухаживал свидетель жениха.
  
  ТЕСТ НА 'ЦЕЗАРЯ'
  
  Салат 'Цезарь' - это еще одна моя палочка-выручалочка в случае, когда с дамой просто не о чем поговорить или не хочется ни о чем говорить, а говорить все же надо.
  Я ведь отлично понимал, что после драки у Татьяны останется еще только один ход: обсудить подарки жениху и невесте и... второй день. 'А, учитывая, что сейчас все предпочитают вручать подарки в конвертах, то фактически остается только второй день. Шашлык. На природе. Н-да, негусто. И грустно. В общем, мне вскоре снова надо будет или что-то говорить, или готовить пути к отступлению...' - поразмышлял я и решил, что сначала попробую здешнего салата 'Цезарь', чтобы получить хоть какую-то пользу от прошедшего вечера, а потом благополучно распрощаюсь.
  
  ***
  Любовь к этому салату появилась у меня вот при каких обстоятельствах. Мы как-то получили заказ на разработку логотипа и проведение рекламной кампании одного странного заведения под названием 'Пилигрим'. Странного, потому что это было что-то среднее между кафе и клубом. И самой главной странностью этого заведения было то, что оно собиралось функционировать в недостроенном здании, то есть фактически нелегально. То есть заказчик хотел, чтобы все узнали о том, что кафе открылось, но никто не узнал, где оно находится. Чувствуете фишку?! Практически, допельдон! Эх, жаль, я в то время не знал своего слова. Мы тогда только начинали работать на рынке рекламы, поэтому хватались за любые заказы. Естественно, нам и этот заказ, казалось, будет по плечу. Блин, это же так круто: разрекламировать заведение, чтобы никто не знал, где оно находится! Но самый прикол был не в этом. Владельцем этого кафе был какой-то крутой товарищ из столицы. Он прикупил дачку под городом, а потом ему по случаю досталось вот это самое помещение, где и создавалось кафе. И этот столичный мен был на сто десять процентов уверен, что создает супер-пупер заведение, которое в буквальном смысле осчастливит всех жителей нашего города, который владелец кафе упорно называл деревней.
  - Так что же такого крутого будет в вашем заведении? - спросил я столичного мена, в буквальном смысле, заглядывая ему в рот. - Ради чего местные жители должны будут вставать в очередь в ваше кафе?
  И владелец полушепотом, наклонившись к самому уху, поведал мне:
  - У нас будет фирменное блюдо. Салат 'Цезарь'!
  А потом посмотрел мне в глаза так многозначительно, как будто только что приобщил к всемирной тайне масонов. Вот с этого момента у меня и появилась маниакальная страсть к салату 'Цезарь'. Не было ни одного заведения в городе, где я бы не попробовал этого чУдного или чуднОго, как хотите, блюда. И, как оказалось, при всей простоте его приготовления, готовить 'Цезарь' все равно можно по-разному. Основные ингредиенты салата: курица, сыр, свежие листики салата, гренки, майонез. Казалось бы, чего проще? Ан нет. В 'Пилигриме', к примеру, к этому набору добавляли еще немного мелко нарезанного лимона с сахаром. Из-за чего после поглощение салата во рту оставалось приятное послевкусие. А в 'Миндале' основным ингредиентом блюда были листья, я бы сказал лопухи салата, все остальное там так аккуратно размазывали по тарелки - с первого взгляда казалось, что вроде бы всего много, и только после поглощения оного продукта во рту оставался пресный вкус зелени, как будто травы наелся. В 'Таверне' салата 'Цезарь' всегда подавали много. Это было самодостаточное блюдо. Им одним можно было наесться до отвала. Майонеза, правда, перекладывали. В 'Фон Мекке' на край тарелки с салатом клали перепелиное яйцо. А в 'Ростиксе', вместо майонеза, предлагали соус 'Тысяча островов'. Естественно, практически везде предлагали 'цезарей' с креветками, с телятиной, с ветчиной. Но это уже не классика, а вольные интерпретации от 'Цезаря'.
  В общем, 'Пилигрим' мы так и не раскрутили. Потому что для того, чтобы понять пикантный вкус салата 'Цезарь' из кафе 'Пилигрим', нужно быть стать таким же фанатом этого блюда, как и я, а таких в нашем городе... только я один и был. Жаль, конечно, но оказалось, что все остальные предпочитали кухню попроще да посытнее. Но это уже так, к слову.
  
  ***
  'Салат 'Цезарь' везде одинаков и везде был абсолютно разный, как целый мир. И сравнить его можно было только с женщиной, сидящей перед тобой. Иногда ты хочешь его для того, чтобы просто удалить голод, а иногда, чтобы насладиться, а иногда не хочешь совсем. Ни при каких обстоятельствах! - размышлял я. - Интересно, а найду ли когда-нибудь снова такой салат, который я буду хотеть есть всегда? Ведь я знал, что такой салат был. Этот тот салат, который я ел, когда рядом сидела Марина. Тогда мне просто наплевать, что есть. Тем более, что она всегда знала, что заказывать, и никогда не устраивала представления из разряда 'Нет, спасибо, я на диете(!)' А ресторан 'Улица' мой тест на 'Цезаря' не прошла. Вместо гренок, в салат положили сухарики из пакета 'Три корочки'. Ну, жлобы! Так испортить блюдо! Для этого нужно было особенно постараться...'
  Я поковырялся вилкой в тарелке и отодвинул ее от себя.
  - Что же ты не ешь? - спросила меня Татьяна. - Заказал, надо есть.
  Она уже откровенно зевала и смотрела на часы.
  - Это не салат 'Цезарь', - ответил я девушке.
  - А что же это такое?
  - Это мелко нарезанная курица, прикрытая пожухлым листом салата, сверху посыпанная сыром вперемешку с сухариками из пакетика 'Три корочки' и вдобавок густо залитая майонезом, чтобы отбить все запахи. Это есть нельзя! И ходить в это заведения тоже нельзя.
  Татьяна недоуменно пожала плечами.
  - А мне здесь нравиться. Сюда все ходят.
  Вот это 'все ходят' окончательно убило во мне всякое желание общаться с Татьяной.
  - Слушай, Тань, а может, пойдем отсюда?
  - Куда?
  - А куда глаза глядят.
  И я увидел, что глаза Татьяны снова смотрят на часы, а в голове у нее крутятся шарики, которые пытаются угадать, повезу я ее сейчас на дискотеку или предложу пойти к ней домой. 'А вот и не угадала!' Выйдя на улицу и вдохнув глоток свежего воздуха, я хлопнул свою спутницу по упругой заднице, сунул в ладошку стольник и, подведя Татьяну к стоящему на приколе такси, сказал:
  - Пока.
  Девушка захлопала накладными ресницами, не понимая, что происходит. Она явно не рассчитывала на такой финал. 'Нет, ну надо же, такая святая наивность и искренняя вера в свои прелестные формы! И как мне растолковывать ей, что мой вечер с ней закончился и что мне очень не хочется два раза наступать на одни и те же грабли?'
  - Староват я для дискотек, Татьяна, староват. Кстати, увидишь Светика, передай ей привет от меня. И скажи, что я очень рад тому, что она смогла отлично справить свою свадьбу на наши с Игорем деньги. Расскажу ему, он тоже обрадуется.
  'Зачем, я это ляпнул? Не знаю. Все равно ведь ничего не поймет. У нее другой понятийный аппарат. Практически, допельдон!..'
  
  РАЗНЫЕ ПОНЯТИЙНЫЕ АППАРАТЫ
  
  И Татьяна действительно ничего не поняла, потому что, уже придерживая рукой дверь такси, посмотрела на меня широко закрытыми глазами и прощебетала:
  - Что, правда, обрадуется? Я ей непременно скажу. Жаль, конечно, что ты со мной не едешь.
  Тут уже у меня глаза открылись широко. Я поспешил захлопнуть дверь.
  - Ладно, пока. Увидимся.
  'Увидимся? Да не хочу я с тобой больше видеться! Нафиг ты мне вообще сдалась?!'
  Но, видимо, у Татьяны было другое мнение на этот счет, и она не только помахала мне пальчиками, но еще и послала воздушный поцелуй, а затем, повернувшись к таксисту, стала объяснять, куда ехать. Я же, постояв еще несколько минут на свежем воздухе, понял, что он уж слишком свеж. Аж мурашки по коже побежали, и волосы на руках стали дыбом. 'Вот они, прелести августовской погоды. Или волосы встали по другой причине?'
  Я поглубже засунул руки в карманы брюк и принял позу сгорбленного гоблина, сократив до минимума жизненное пространство, как в детстве: 'Трик-трак, я в домике!' Но стоять на одном месте все равно было бессмысленно. Поэтому я дождался, когда такси скрылось за поворотом, сориентировался по звездам, благо ночь второй день была безоблачная, и взял курс поближе к дому.
  'Ну почему? Почему Татьяна меня нифига не поняла? Я что на другом языке говорил? Нет, я - не жлоб. И мне этих денег не жалко. Здесь другое. Светлана взяла чужие деньги и оплатила ими свои курсы. Хотя я в это не верю. Ни одни курсы в мире не могут стоить тридцать тысяч рублей. Она должна была собрать их с клиентов, принести мне, мы бы их оприходовали, и я бы ей тут же выдал деньги в качестве зарплаты. Таков был заведенный нами порядок. Ну не все выдал, а большую часть из той суммы. Но Светлана миновала этот короткий промежуток в виде меня и Игоря. Она просто позвонила нам и сказала, что собрала деньги и тут же их потратила, не занося в офис. Я считаю, что это воровство. Причем воровство, возведенное во вторую степень. Но все вокруг считают, и в первую очередь Татьяна и сама Светлана, что это мы хотели обмануть бедную девочку и не выплатить ей зарплату. Да! Мы собирались наказать рублем, так как Светлана месяц не появлялась на работе и не сделала ни одного звонка новым потенциальным клиентам, хотя это было записано в контракте. Это было записано в наших договорных отношениях, но Светлана просто забыла об этом (или предпочла забыть) и поэтому взяла деньги, которые ей не принадлежали. Нет, она бы их получила на руки после того, как принесла бы наличность мне, получила в виде зарплаты, но она должна была, просто обязана была, донести деньги до офиса... Ох, кажется, я начал заходить на второй круг. Стоп, проехали! Иногда создается такое впечатление, что меня вообще никто не понимает. А может, и правда, я разговариваю со всеми на каком-то другом языке?' - размышлял я мысленно, а вслух сказал:
  - Допельдон!
   Продолжение читайте на ЛИТРЕС
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"