Шевченко Андрей Иванович : другие произведения.

Время Лиха

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть о 1990-х, написанная тогда же и отредактированная в 2016-м

   Время Лиха
   (повесть)
  
   Лихо никто не кличет, оно само явится.
   Пословица.
   Мы голодаем, чтобы ели другие.
   Маркес. "Полковнику никто не пишет".
  
   Пролог
   Протокол тайного заседания Ложи властителей от... 198... года.
   Присутствовало: 250 чел.
   Отсутствовало: 57 чел.
   Председатель. Сегодня, товарищи, мы с вами обсудим доклад, который вы получили заблаговременно. Сразу предваряю возможный вопрос о том, почему здесь отсутствуют 57 членов Ложи: в речи докладчика будет дано разъяснение.
   Докладчик. Товарищи, наш уважаемый председатель уже сказал о том, что специальный секретный доклад вы получили для ознакомления некоторое время назад. Поэтому я не буду повторяться и лишь разовью основные принципы переустройства государства, или, если угодно, Эксперимента Љ2, а также отвечу на ваши вопросы.
   Итак, почему нужны срочные перемены? Доклад убедительно показывает языком цифр, что в нынешнем виде нашу экономику ждёт неминуемый крах уже в ближайшие два-три года. Ещё больший кризис назревает в умах и сердцах, так сказать. Вспомним прошлое заседание Ложи летом 1917 года. Чтобы сохранить свою тайную власть, наши деды-прадеды удовлетворили тогда самое заветное чаяние народа: месть. Правда, отдали и землю, но лишь временно. Народ уничтожал тех, кого ненавидел, и прощал властителям всё:
  1
   несвободу, голод и так далее. И сейчас, когда наша власть зашаталась, мы должны дать простым людям нечто невещественное, нематериальное, что ни в коей мере не заденет нашего благополучия.
   Стоит ли бояться капитализма? Некоторые из нас настолько увлеклись идеологической борьбой, что стали забывать: она не является принципиальной и необходима как одно из средств удержания власти. Может, кто-то в этом зале в самом деле хочет гибели капитализма, когда некуда будет ездить на отдых, за красивыми вещами? (Оживление в зале) Я так и думал... Что для нас главное? Власть и деньги. Это сохранится. Что каждый из нас лично получит от капитализма? Приватизация заводов, фабрик, рудников будет проведена так, что всё окажется в наших руках. Это вам не повышенный оклад и спецмагазин. Это огромные деньги, лучшие европейские автомобили, виллы в два-три этажа с бассейнами, свободный выезд в любую страну в любое время, номера "люкс" в лучших гостиницах, пляжи хоть круглый год и многое-многое другое. И всё это, заметьте, совершенно свободно. Народ будет воспринимать нашу райскую жизнь спокойно, даже станет верить, что и сам может добиться такого, если будет много работать. Конечно, кое-кого придётся допустить в элиту, к примеру, некоторых артистов, певцов, художников. А чуть что, мы обратим на них праведный гнев люмпенов. В этом новом деле важно всё время держать кого-нибудь под рукой...для битья...
   Следующий важный вопрос: как сделать так, чтобы народ пошёл за переменами? В докладе всё расписано. Находим уважаемых народом людей, позволяем им протаранить старую идеологию под лозунгом свободы, демократии, рыночной экономики, а там - выборы. И при помощи несложных манипуляций мы снова наверху, а лидеры оттеняются на задний план или, в крайнем случае, ликвидируются... Один такой кандидат во временные лидеры вернулся недавно в Москву. Старый человек, бремени власти он уже не выдержит...
   Назревает такое положение в экономике, когда будут большие трудности даже с основными продуктами питания, включая хлеб. Поэтому нам на руку, чтобы в переходный период пищу заменили митинги, демонстрации, опьянение свободой. Если котлу грозит взрыв, то лучше выпустить пар. Котёл снова будет нормально работать, а пар рассеется.
   После первого временного союзника, интеллигенции, мы, устанавливая
  2
  новый порядок, используем следующего союзника - преступный мир. Они первые начнут свободно зарабатывать большие деньги, ездить за границу и уничтожать недовольных капитализмом. В конечном счёте уркам отводится вся чёрная работа. А пока народ привыкает к новым отношениям, пока радуется, когда мы от случая к случаю пощипываем нашу мафию, мы тем временем берём под контроль основные богатства этой страны: нефть, газ, военное производство, металлы и другое и распределяем между собой самые доходные посты... (Шёпот в зале)
   Естественно, небольшая часть народа сумеет, занявшись, так сказать, бизнесом, подняться до высокого материального уровня. Кого-то "опустим", кого-то - в этом нет ничего опасного - примем в состав Ложи.
   А теперь немного о новой конституции. Во-первых, мы снимем с себя обязанности давать работу, жильё, образование и так далее. Эти блага мы расплывчато провозглашаем, и всё. Кстати, безработица в этой стране просто необходима. На трудоустройство всех уходит много средств. А когда люди будут дорожить своим местом, своей зарплатой, их можно держать в узде. Помимо узды, нам нужно пугало для народа. Им станет та часть Ложи, которая сегодня отсутствует. Это идейные, и они ни за что не согласились бы с капитализмом даже за огромные материальные блага. Зато, показывая на них, мы можем всё время пугать народ возможным возвратом к прошлому.
   Теперь о многопартийности. Это ещё один мыльный пузырь так называемой демократии. Мы с вами просто поделимся на несколько частей. Важнее держать под контролем прессу, когда она станет свободной. Мы отменим разорительные для казны дотации на бумагу, и газетам придётся самим бороться за подписчиков. Тут-то мы с нашими деньгами и выступим покупателями слова, так сказать. А нашим журналистам не привыкать писать то, что приказывают. Мы провозгласим все свободы, сколько их придумали на Западе. Провозгласим...но не гарантируем. К примеру, въезд-выезд из страны. Пускай ездят, если денег хватит... (Смех в зале)
   Из прочих основных конституционных принципов обращаю ваше внимание на то, что внешне власть будет разделена на законодательную, исполнительную и судебную. Выбирайте каждый по душе... Конечно, новый строй будет иметь ряд существенных изъянов. Нам придётся привыкнуть к демонстрациям, забастовкам, к тому, что в газетах будут писать чёрт знает что, и найдутся прощелыги, которые будут бороться с нами за власть.
  3
  Вырастет уровень преступности, появятся сотни тысяч нищих, в республиках создадутся националистические сепаратистские силы. Выход здесь один: наша каста должна сплотиться и создать вокруг себя и своих семей мирок благополучия, огороженный высокими заборами и телохранителями от всех неприятностей. Ну, и, конечно, с издержками нового строя будут бороться соответствующие службы...
   В заключении своего короткого выступления ещё раз обрисую картину будущего, которая станет реальностью уже лет через пять, если вы сегодня соответствующе проголосуете. У каждого будет квартира в Москве в двести квадратных метров, двухэтажная дача с парком в Подмосковье, вилла где-нибудь на берегу Средиземного моря, машина, на каких в Европе ездят министры, возможно, яхта и небольшой самолёт. Работы и ответственности будет намного меньше. А если кого-то из вас не интересует легальная власть, он может просто роскошно жить, получая проценты по акциям, участвуя в совладении крупными предприятиями.
   Председатель. Да, это будет жизнь, которая сейчас нам и присниться не может. Спасибо докладчику. Пожалуйста, задавайте вопросы по докладу. По тому, который вы услышали, и по тому, который у вас на руках... Скоро эти надоевшие всем слова "доклад", "тезисы", "заседание", "пленум" канут в Лету. Совсем другая жизнь будет!
   Товарищ А. Думаю, многие товарищи со мной согласятся: нам трудно всё это понять. Это ещё труднее, чем конспектировать труды основоположников. (Смех в зале) Но я бывал в Америке, в Италии. Поэтому вы мне скажите одно: мы будем жить, как тамошние капиталисты?
   Докладчик. Гораздо лучше. Я говорю так не для того, чтобы убедить вас. На Западе под давлением народа были приняты различные законы, благодаря которым доходы людей контролируются, факты незаконного присвоения государственного имущества попадают в прессу. Нам до этого лет сто.
   Товарищ Б. Как будет проходить приватизация, то есть разгосударствление заводов, фабрик и так далее? Я с этим ваучером ничего не понял. (Оживление в зале)
   Докладчик. Не беспокойтесь: всё будет под нашим контролем. Для вас будут проводиться семинары по рыночной экономике. Передовой опыт по захвату собственности будет распространяться в нашем кругу своевременно.
  4
  На ваучеры вообще не обращайте внимания: мы их используем, так сказать, для отвода глаз.
   Товарищ В. Неужели доллары будут в свободном хождении? И прятать не надо будет?
   Докладчик. Как денежная единица мирового масштаба доллар нам более выгоден, чем рубль.
   Товарищ Г. Уважаемый докладчик сказал такую фразу: "Вырастет уровень преступности". А как же наши дети? Видел я в американских фильмах гангстерские бои на улицах... (Шёпот в зале)
   Докладчик. Вы ошибочно судите о нашей будущей жизни сегодняшними стандартами. Ваши дети, товарищ Г., все наши дети, внуки, если хотите, племянники и дети любовниц (смех в зале) будут жить и учиться за границей. Вы же из охраняемого дома выедете на бронированной машине с телохранителями, приедете на работу, опять же в охраняемое здание, поруководите народом и вернётесь...
   Председатель. В охраняемый дом. (Смех в зале) Конкретнее, товарищи! Все мелкие вопросы мы решим в дальнейшем в рабочем порядке. Новые методы управления будем осваивать по мере необходимости.
   Товарищ Д. Я о выборах. Докладчик говорил о манипуляциях. Этому меня не надо учить: самого избирали сколько раз 99, 9 %. Но если мы планируем вообще ничего народу не давать, забрать себе собственность, которую создавали героические поколения советских людей, никто же просто не будет ходить голосовать.
   Докладчик. В новой конституции - вы, очевидно, не обратили внимания - предусмотрено, что выборы считаются состоявшимися, если проголосует 25% избирателей. Меньше уж некуда. И эта цифра-то нелепая... А четвертушку мы наберём. Голосовать пойдут зомби, прослойка тех, кому мы позволим заработать на квартиру и машину, и, конечно, наши подчинённые, государственные служащие... Да, и если не выбрали нового депутата, то продолжает функционировать старый. (Оживление в зале)
   Товарищ Е. У меня сразу два вопроса к докладчику. Но сначала я процитирую проект конституции: "Гражданам низших каст гарантируется свобода убивать, грабить, насиловать равных себе по положению и добывать
  5
  средства к существованию любыми способами. Гражданам высшей касты гарантируется занятие руководящих должностей, присвоение средств государства, продажа в свою пользу национальных богатств, создание личных вооружённых групп, владение банками, предприятиями, рудниками. Граждане высшей касты за убийство граждан низших каст к ответственности не привлекаются". Вопрос первый. Прежняя идеология с идеей светлого будущего меняется на культ насилия и денег? Вопрос второй. Мне что, позволено будет иметь маленькую армию?
   Докладчик. Не будем кривить душой: народ живёт насущными проблемами и чихал на это светлое будущее. И на идеологию - тоже. Каждый кандидат на выборах может говорить: "Я обуздаю преступность" - и выигрывать. Раз в четыре года народ в это будет верить. Мы с вами всегда при необходимости ослабляли вожжи на уголовном мире, а потом, если надо было, легко их натягивали. А если товарищу Е. угодно, он не только сможет создать себе маленькие вооружённые силы, но и приобрести танк. (Товарищ Е. пытается что-то сказать, его одёргивают)
   Товарищ Ж. У меня вот вопрос. О таком важном и никто не спрашивает... Можно я прочитаю из проекта конституции?.. Так: "Президенту государства разрешается размещение по высшим должностным постам членов семейного клана числом не более двадцати...разрешается владение базами отдыха количеством не более пяти...разрешается проведение внутренней политики, направленной на уничтожение граждан низших каст..." Ну, и так далее. И вот человека с такими огромными возможностями будет открыто выбирать народ? Это опасно.
   Докладчик (после прекращения шума в зале). Вот видите, дорогой товарищ Ж., все остальные поняли, что выборы - фикция. Кого надо - того и выберем. Но вы навели меня на мысль. Пожалуй, в проекте стоит ясно указать, что президентом страны автоматически становится глава Ложи властителей или один из его замов.
   Председатель (выдержав паузу). Есть ещё вопросы к докладчику?.. Нет. Переходим к голосованию. Кто за то, чтобы доклад, который у вас всех на руках, взять за основу переустройства государства?.. Счётная комиссия, приступайте.
   Председатель (спустя 10 минут). Кто против?.. Кто воздержался?..
  6
  Поздравляю вас, товарищи! Простите: господа! Судьба Ложи спасена. Заседание объявляю закрытым.
   Председатель: ...
   Секретарь: ...
  
  
   Глава 1
   - ... Кто ж всё-таки стоит за этим, Витёк?
   - Ты о чём, Петрович?
   - Кто открыл этот металлоломный пункт?
   - Узнаем, не грузись...
   - С нами на контакт не вышел, будто города и нет. Администрация - ни нюхом, ни слухом... Короче, если всё опять будет не по понятиям, заберём КРАЗы, которые трелюют металл...
   - Туда весь район прёт всё, что можно: от крупняка до консервных банок! - прокричал, полуобернувшись, водитель. - А чё?! То страна жила цветными металлами, теперь железом!..
   - Ну, - улыбнулся Витёк. - Вася мне уже четыре года отстёгивает, а я прикидывал, что ему весь цветмет в городе за пару месяцев перетаскают.
   Машина влетела на той же скорости, на какой шла по трассе, на центральную, асфальтированную, улицу села, и Петрович, приоткрыв окно, сосредоточенно и подозрительно втянул ноздрями свежий воздух. На его лице появилось выражение брезгливости.
   - Советская власть зарыла в землю столько же добра, сколько в ней накопила природа... Что это: похороны?.. Обязательно надо кому-то загнуться, когда я еду на Озеро!
   - К счастью, Петрович, - с улыбкой возразил Витёк. - Жмурик всегда к счастью. Повезёт, значит... Но можно и наехать. Чтоб знали, когда помирать.
  7
  Наедем на деревенских, а, Паша?
   - Да можно... - неопределённо изрёк субъект, сидевший впереди, рядом с водителем, и погладил свою обезьянью челюсть.
   Село быстро закончилось, а дорога сузилась и пошла круто вверх. Из-за множества выбоин пришлось сбросить скорость, и пассажиры могли полюбоваться густым лесом, который обрамлял их путь не только справа и слева, но и сверху, где ветки деревьев часто сплетались, образуя арки. Однако все смотрели вперёд, не замечая ни раскидистых лип с круглыми листьями, ни шарообразных кустарников, ни украшенных лилиями полянок.
   - Мда-а... - протянул Петрович через минуту. - Или не стоило нам дёргаться, а то на самих наедут? Человечек-то развернулся не мелкий. Сдаёт за кордон, имеет с тонны тридцать баксов, в день - несколько тысяч... И всё мимо нас, вот что обидно.
   - А в соседних областях железо принимают дороже! - поддержал разговор водитель.
   - Там что, братва добрее к лохам?
   - Не знаю, Витёк! Да у нас народ и этому рад! Нашёл кусок трубы - на три булки хлеба хватит!
   - Кушать все хотят. Хлеба да ещё окорочок.
   - Я лично этой импортной гадости не ем! Лучше у крестьян куплю натурального! Без всяких трасагенов!..
   Витёк и Петрович переглянулись с ухмылками.
   - А давно ли ты, Абхаз, кормил нас шашлыками из окорочков?.. Втирал, что курятина лучше барана...
   - Петрович, а чё ты его Абхазом кличешь? Рожа вроде русская. И выпить не дурак.
   - Из солнечной Абхазии сбежал. Там местная братва мандариновые плантации делила...при помощи танков и миномётов. А русским пришлось сваливать... Так что порешим, Витёк? Если этот беспредельщик работает втёмную, крыши не имеет, то кидает нас обоих...
  8
   - Я ж тебе базарю: не грузись. Через два дня у меня стрелка в области, всё пробью по своим каналам. Борзеть не допустим. А что шороху навели - не бери в голову. По понятиям надо поступать, а не темнить. Надо - я отвечу. Моя проблема...
   - Куда ехать? На пляж? - перебил водитель, притормозив на развилке дорог.
   Прямо перед машиной открылось Озеро, и, чтобы подъехать к воде, нужно было выбрать одну из колей, изрядно подпорченных августовскими дождями. На некоторое время все замолчали, осматриваясь. Берега были пустынны, только двое мальчишек с одной удочкой шлёпали вдали по мелководью, очевидно, выбирая место для рыбалки. Круги от костров, обложенные камнями, колышки, белевшие кое-где пластиковые бутылки говорили о том, что сотни людей минувшим летом приезжали к Озеру отдохнуть душой и телом.
   - Красота! - восхитился Петрович. - Вон туда спустимся: хочу искупаться.
   - В эту яму? Ещё и купаться собираешься?
   - Ты, Витёк, не понимаешь. Ветра там нет. И чище... Лучше места я не вижу. Езжай.
   - Да мне до п... На пару часов расслабимся, и за дела.
   Машина осторожно спустилась на песок, и Абхаз, быстро установив раскладные стол и стулья, занялся приготовлением обеда. Паша присматривался к окрестностям, не зная, что делать в отсутствии врагов.
   Петрович, как и обещал, несмотря на прохладу, бодро разоблачился и оказался в купальных плавках. Согрев резкими движениями рук крепкое и упитанное тело, он решительно двинулся к воде и зашёл по колени.
   - Тёплая, Витёк! Давай окунёмся. За всё лето и не отдохнул по-человечески. Жена раз вытащила за границу, а там одни жлобы вокруг да всякие ограничения не для русского мужика. Здесь, дома, мы лучше гуляем...
   Он сделал несколько шагов и картинно ушёл под воду. Глядя, как Петрович поплыл на спине, Витёк сдёрнул с себя футболку, вызвав густо татуированным телом уважительный взгляд телохранителя.
  9
   - Уговорил! Подожди меня!.. Абхаз, шашлык будет? Я после воды пожрать люблю.
   - Да вот заранее не готовились ехать. Шампуры-то всегда с собой. Даже поленья ещё от дня рождения остались...
   - Тогда возвращайся в Озёрки. Видел, там на выезде бараны бегали? Ляжку у одного отрежешь - побегает на трёх ногах. Ты как, Петрович, не против?
   Его приятель теперь стоял по пояс в воде и, бросая на себя горсти воды, радостно фыркал.
   - Езжай, Абхаз. Один справишься? Паша пока костерок разожжёт... Вот только не вымоченное будет...
   - Зато свежак. Он понежнее барашка выберет... Ну, что?! Наперегонки до того берега?! Пора бы нам уже купить это Озеро в личное пользование и огородить забором... А Пашу - комендантом.
   - Точно. А деревню перенести подальше, чтоб навозным духом не воняло.
   Они поплыли, рассекая серо-зелёную поверхность, и казалось, круги по воде расходятся как-то неестественно медленно, будто люди барахтаются в киселе. Быстро летевшие по небу куски разорванного ветром облака то и дело закрывали солнце, и на Озеро ложились холодные, отливающие свинцом полосы. Донная трава, которая у берега просматривалась хорошо, шевелилась, как скопление каких-то подводных животных.
   Хорошего купания у городских гостей не получилось. Выходя из воды, Петрович сильно порезал ногу, и Паша показал себя довольно толковым и расторопным медбратом, благо, в машине была аптечка. Витёк выбирался из озера с трёхэтажными матами и упрёками, и даже запах жареного мяса не смягчил его гнева.
   - Говорил: подожди! Спортсмен, ё-ка-лэ-мэнэ! Я вообще воды боюсь: в детстве тонул! Вы мне скажите: какое сучье племя поставило сеть на людей?! Поставил - и по херу! А если в сетку запутался - это п..., сам не выберешься!..
   - Да, что-то не радо нам Озеро... - согласился Петрович, подсаживаясь ближе к огню. - А вот тебе, брат, раз сумел выпутаться, - это, значит, предупреждение от судьбы.
  10
   - Какое на ... предупреждение?! Я этого отморозка живьём зажарю! Вон как Абхаз барашка!.. Пацаны, стойте! Вы местные?!. Не знаете, кто здесь рыбацкую сеть поставил?.. Сидорович? Он в Озёрках живёт?.. А, ну ладно, идите... Слыхал, Петрович? Месяц назад повесился. Легко отделался, а то бы я... И прикинь, какой б...ий у нас народ: плавает сетка, и никто не вытащит...
   - А ты посмотри, Витёк, туда, вправо от деревни.
   Все четверо повернули головы в сторону бугра, куда Абхаз ткнул пальцем, и засмеялись: два мужика снимали с фермы, очевидно, брошенной, листы шифера. Они на четвереньках ползли по крыше, махали руками друг другу и кому-то внизу, по-видимому, согласовывая детали технологического процесса. Скрип выдираемых гвоздей доносился даже до Озера.
   - Братаны на жисть зарабатывают, - повеселел Витёк. - Социализм без крыши... Ну, как барашек, Абхаз? Молоденький?.. Убери вон то полено: оно горит, мясо испортишь.
   Витёк оттаял, перестал ругаться и с готовностью принял предложение Петровича выпить и закусить. После второй рюмки, точнее, пластикового стаканчика, согревшись спиртным и теплом, идущим от костра, компаньоны предались воспоминаниям и разным банальным историям, очевидно, избегая обсуждения серьёзных тем. Вскоре подоспел шашлык, и в оживлённый разговор вступил даже угрюмый Паша, который по должности и темпераменту обычно отмалчивался.
   Шумное пиршество на пустом берегу вступающего в осень Озера привлекло одну из любопытных сорок, шныряющих по окрестностям и подымающих шум по всякому поводу и без оного. Она слетела на песок, как бы между прочим прошлась, что-то поклёвывая и, чувствуя возможность поживиться, начала подпрыгивать ближе к существам, распространявшим сладкий запах и ронявшим целые кусочки ароматных вкусностей. Но люди не собирались с кем бы то ни было делиться и делали так много опасных резких движений, что птица, не победив страха, улетела.
   - Оба, а кто это к нам спускается, словно ангел с небес?.. Никак, мусорок местный? - Витёк приложил руку ко лбу козырьком, чтобы лучше видеть. - Вы прикиньте, какой пышный! Прямо витязь в доспехах, только кобура вместо сабли. Ты, Паша, тормозни-ка его на расстоянии. Я с цветным
  11
  гражданином базарить не желаю.
   - Да, - согласился Петрович, - объясни, что здесь за люди отдыхают.
   - Ясно.
   Паша вмиг сменил расслабленное выражение лица на привычное жёсткое и двинулся навстречу пешему милиционеру, а, когда минут через десять вернулся, застал компанию за прежними занятиями: пережёвыванием мяса и весёлыми блатными рассказами.
   - Ах ты, вашу за ногу! Припекает, как в аду, - Петрович расплескал водку прямо на костёр. - Ну, что там?
   - Участковый. Насчёт барана. Он всё понял.
   - Эт правильно. Наш человек. Зачем ему неприятности? Бери свеженький шашлычок.
   ... Через полчаса сытая компания проследовала через село Озёрки в обратном направлении. А ещё через час она лихо обогнала на самом въезде в город чёрную чиновничью "Волгу", которая уверенно проехала по главным улицам в самый центр и остановилась у белой трёхэтажки, отличавшейся от соседних строений большим количеством машин у стен и блестящей вывеской "Администрация района".
   Вышедшие из "Волги" почти на самое крыльцо мужчина и женщина о чём-то беседовали минут пять, потом двинулись было в разные стороны: он - к стоянке, она - к дверям здания, - но остановились и вновь заговорили. Это повторилось дважды, пока, наконец, они не расстались окончательно.
   А в это время вызванная приездом двух важных особ незримая волна обошла пол-этажа и смыла со столов Управления образования чайные приборы, косметику и прочие нетрудовые приборы, уступившие место бесконечным бумагам, от которых зависели знания учащихся школ.
   - САМА вернулась, - сказали в кабинете бухгалтеров.
   - Никак с Викторовичем не наговорится. Наверное, недоделок много, - заключили в методическом кабинете.
   - Может, отпустит пораньше в честь праздника, - высказал предположение
  12
  расчётный отдел.
   Начальник Управления Шигина медленно поднялась по лестнице, прихрамывая на больную левую ногу и выслушивая на ходу просителей. У своего кабинета она приостановилась и, взглянув на озабоченное лицо заместителя Светланы Николаевны Котовой, на котором была написана какая-то новая проблема, сделала жест рукой, одновременно поправляя очки и как бы отмахиваясь от собравшихся в приёмной.
   - Товарищи, я весь день моталась по району. Дайте перевести дух.
   Шигина несколько раз фукнула в доказательство своей усталости и, кивнув заму, шагнула в полумрак своего длинного, пеналообразного кабинета, расположенного с тёмной стороны здания.
   - Ну что ж, учебный год запущен. И детки одеты-обуты... Там по этой истории Отечества, учебникам, доработайте вопрос... В восьми школах успела побывать. Всё нормально. Ну, а у вас что?
   - В Озёрковскую не заезжали?
   - Что там?
   - Директор звонил, потом учителя привезли бумаги. Они начинают с нами трудовой спор. Вот. Подписался весь коллектив.
   Светлана Николаевна протянула начальнице несколько листов, и та, вздохнув и поджав губы, углубилась в чтение. Она молча прочитала всё от и до, и только лицо её становилось жёстче и холоднее. Наконец, снова глубоко вздохнув, Шигина протянула:
   - Та-ак... Ну, теперь эта школа будет всё получать в последнюю очередь. Мы с таким трудом из кожи лезем, чтобы только начать учебный год, последнюю копеечку на ремонт бросаем, а они нам первого сентября такую свинью подсовывают! Бесстыжие! Жалею, что я там не была сегодня. Ничего. Мы ещё поговорим... И директор, значит, подписался?..
   Она снова заглянула в листы с отпечатанным текстом, густо усеянные сине-фиолетовыми подписями.
   - И директор, и завучи, хотя им не положено по закону о трудовых спорах, - поддакнула Котова.
  13
   - Трудовой спор... Накануне переизбрания губернатора... Да Областное управление нас живьём закопает! Получается, я им ножом в спину из-за угла за помощь в ремонте! Они району - целых четыреста килограмм краски на тридцать школ, не говоря уже об извести (больше, чем городу!), а мы им в благодарность - забастовку! Нате, мол, за все ваши старания и заботу о нас!.. И как у этих озёрковцев только рука поднялась говорить про... (она заглянула в бумагу) оснащение кабинетов, бесплатные учебники, когда нет денег на самое необходимое?! Кое-как бензин нашла, чтобы проехать сегодня по школам, увидеть всё своими глазами, а тут подавай им...оснащение кабинетов! Ничего, мы их оснастим! На следующий год вообще ни грамма краски не получат на ремонт, будут сами выкручиваться неблагодарные! Только и делаешь целыми днями, что ищешь стройматериал, уговариваешь энергетиков не отключать школы за долги администрации, зимой - каждую машину угля для школьных котельных с боем добываешь! Все силы, всё время на это тратишь, а они - бастовать!.. И добро бы ещё город! Здесь понятно: ни огородов, ничего! Но - сельские!.. Да меня просто съедят в Областном управлении! Сначала наш глава съест, потом там! Скажут: позор, сельская школа бастует! Не могут уже ничего себе на огородах вырастить!..
   Несколько раз Шигина делала короткие паузы, шумно вздыхая, и Светлана Николаевна, жалея начальницу, согласно кивала головой. Но, едва пауза продлилась чуть дольше, она тут же поспешила успокоить бурю, слушая которую, секретарь за дверью уже отправила посетителей по домам до лучших времён.
   - Это только начальная стадия, Александра Яковлевна. Уверена, что мы остановим процесс в зародышевом, так сказать, состоянии. Сегодня же примем меры.
   - Это само собой... - Шигина, как разрядившийся конденсатор, отдавший энергию, выговорившись, успокоилась. - Это само собой. Ни в коем случае нельзя создавать прецедент. Иначе и остальные школы решат, что можно, и будут бастовать по всякому поводу... Ну, а уж накануне областных выборов это вообще недопустимо. Найдём на них управу...
   Через пять минут начальник Управления, собрав всех руководителей служб и кабинетов и разочаровав затягиванием рабочего дня рядовых служащих, уже энергично проводила совещание, посвящённое началу учебного года,
  14
  наиболее существенным недостаткам в подготовке школ, некоторым финансовым вопросам и передаче на баланс управления образования совхозных детских садов.
   Вопросы были хорошо известны, работа по всем направлениям велась самая активная, поэтому вскоре остался только разбор неожиданно возникшего конфликта с Озёрковской средней школой.
   После того как Светлана Николаевна по просьбе шефа зачитала бумаги, присовокупив краткий юридический комментарий, и больше никто из присутствующих не пожелал высказаться, оценку произошедшего и составление плана ответных действий взяла на себя сама Шигина.
   - Все мы теперь ознакомились с этой писулькой озёрковцев, которую почему-то подписали даже директор и завучи. С ними будет отдельный разговор. Чего же от нас требуют?.. Долги по зарплате за восемь месяцев, долги по детским за два года, долги по методической литературе за три года. Плюс ещё и детьми прикрылись: требуют улучшить ситуацию с детскими завтраками, с оснащением кабинетов вплоть до поставки компьютерного класса. Требуют также довести ремонт школы до конца, хотя - всем известно - то, что край и район нам выделили, мы прямиком отправили в школы. И у озёрковцев один этаж из двух покрашен, о чём мне только сегодня докладывал Сергей Викторович, а извести, я думаю, на коридоры хватило. Им нужны были цемент и шифер... Да, и новый электродвигатель в котельную. Но это уже сверх наших сил. И вот сегодня, в первый учебный день, они наносят нам предательский удар в спину: собираются бастовать. Как мы работаем - не мне вам говорить. Все вы... мы тоже восемь месяцев без зарплаты. И ничего, не плачем. Все сейчас терпят, потому что понимают: в стране трудности с положением, кризис. Руководство наше районное тоже сидит без денег. Губернатор каждую неделю летает в Москву, выбивает трансферты. Так что, я думаю, потерпеть ещё немного можно было. Всё-таки село, у всех домашнее хозяйство. Нельзя думать о себе, когда в руках судьба детей: будут они сидеть за партами или станут ходить по улицам без дела... Короче, уже конец рабочего дня, и нечего тут особо рассусоливать. Завтра, Светлана Николаевна, берите хоть наш "пазик", хоть микроавтобус, хоть мою "Волгу", летите в Озёрки, и чтоб это безобразие было остановлено в самом зародыше... Ещё и в область бумагу направили, бесстыжие. Хотят, чтоб меня там позорили и сказали, что я "подарочек" преподнесла
  15
  губернатору к его перевыборам... С вами поедет Елена Валерьевна Воронцова. Сначала поговорите с директором, выявите зачинщиков. Пенсионеры - а они там есть - чтоб сразу отказались от участия: и зарплату получают, и пенсию. Какая им может быть забастовка?.. Короче, не мне вас учить.
   - Всё сделаем, Александра Яковлевна.
   - Тогда совещание закончено.
   Глава 2
   На рассвете Озеро выглядело нежно и торжественно. От первых лучей солнца вода делалась бледно-голубой, прозрачной, зелень прибрежных деревьев и кустов, наоборот, словно густела и резко оттеняла контуры водоёма, а лес на холмах, разбегавшихся во все стороны, в удалении тоже казался голубым.
   Иван любил бывать с Озером наедине. И сейчас, изредка взглядывая на поплавки удочек, он больше любовался переливами на воде со стороны восхода солнца и искал глазами среди сплошной зелени противоположного берега крапинки желтизны. Осень надвигалась, и это чувствовалось в особом дыхании воздуха, ещё тёплом, нежном, но с какой-то едва уловимой свежестью, которая давала понять, что время купаний-загораний прошло.
   - Отдохнёшь сейчас. А то замучили приезжие за лето... А мне вот рыбы наловить надо. Не выспался, пошёл. Хоть ухи сварим. В честь праздника...
   Иван задумался. Дремали поплавки, дрёма окутывала голову рыбака. "И на что жизнь тратится? - медленно тянулись в его голове мысли, подобные невысоким волнам, окатывавшим берег. - Вот в старину люди о еде да простой одежде заботились и всё... Разве я сильно от них отличаюсь? Что, без телевизора или холодильника не проживу?.. Телевизор смотреть некогда, холодильник всё равно всегда пустой. Да, все проблемы - от желаний. Сейчас жильё, мебель, машина и так далее. Раньше - жильё, экипажи, одежда шикарная... Кто-то выдумывает потребности, и всё человечества бьётся в погоне за ними...вот как бьётся этот карасик..."
   - Какой ты хороший!.. Так, и там заклевало... Ага, бычочек. Сюда его...
   "Что я за проблему решал?.. Да, сколько всего появилось в последнее
  16
  время: евроремонт, джакузи, струйные принтеры... И всем хочется. И дальше выдумывают, выдумывают... Хотя у многих одно желание - кусок хлеба. Хотя бы взять это Озеро. Раньше, сосед говорит, сюда только с удочками ходили. А потом появились заграничные сетки-путанки, и всю крупную рыбу мигом выловили. То каждый мог иногда наловить на уху, и всем хватало, а то двое-трое всё разом выгребли, и сидишь ради двух рыбёшек часами...
   - Ну, давай ещё одну рыбку, и ухожу, - снова обратился Иван к Озеру вслух. - Пора корову выгонять.
   Озеро, очевидно, поверило. Рыбак вытащил второго карасика и смотал удочки.
   От водоёма к деревне у него был свой путь, более короткий, чем дорога, по которой ездили отдыхающие. Тропинка, едва обозначенная, вела прямо к переулку близ Иванова дома и к его огороду.
   "Не роса - пробежался бы, - подумал он, уворачиваясь от мокрых веток. - Хоть и с удочками... И комары б не надоедали... Интересно, инстинкт в них какой-то заложен, что ли, на кровь? Если б я здесь не прошёл, так и сидели бы на траве, потом сдохли. А теперь вот надо допекать мирного человека..."
   Пошёл крутой спуск, и размышлять стало опасно. Тропа метров на двадцать резко падала вниз, и голая кое-где глина была влажной и скользкой.
   Издалека Иван увидел, что жена его уже открыла сарай и бросала зерно курям. То же делала старуха-соседка, по улице брели первые коровы. Прежний совхозный режим жизни села давно сменился на новый. Теперь часов в семь люди выходили во дворы, доили и отправляли коров в стадо, кормили прочую живность, а потом расходились кто куда: мужики ехали по делам, женщины хлопотали по дому или шли в огороды. Улицы замирали до вечера, лишь изредка подставляя спины под какой-нибудь детский транспорт, а на закате с громким мычанием возвращалось стадо, и снова все кормили свиней, кур, уток, гусей - у кого что было.
   Иван вошёл в свой двор.
   - Давай прогноз, Егоровна! - обратился он через невысокий забор между дворами. - Дождь будет?
   - Ты, никак, сосед, уже с рыбалки?.. И не отдыхаешь, бедолага. Ох,
  17
  горе-горе. Всё говорит: не будет дождя. Ты сегодня свёклу копай. Стратилат Тепляк, день-тепляк, ветер-тепляк. Стратилат да свекольница Фёкла...
   - Спасибо за справку.
   - Что?
   - Спасибо, говорю, за информацию. С такой соседкой и гидрометцентр не нужен...
   Иван выгнал на улицу свою Рябину и тут же, во дворе, выбрав дощечку поровнее, принялся чистить рыбу, чтобы не мусорить в доме. Одна чешуйка долетела до лица и прилипла прямо под глазом. Иван морщился, но не вытирался: руки были грязными.
   На крыльце показалась жена. Дарья уже успела одеться "по-праздничному" и держала в руках свою неизменную в течение лет семи-восьми учительскую сумку.
   - Ваня, иди завтракай с мальчишками. Проследишь, чтоб без пятнадцати вышли из дома. Я побегу, расставлю парты там, где вчера докрашивала, да приготовлю кое-что к классному часу... Кстати, спасибо: избавил меня на один день от вечного вопроса, что сварить...
   - Краска осталась?
   - Нет, и так солярку добавляла...
   - Трёхкилограммовая банка, и всё ушло?
   - А ты думаешь. У меня ж большой кабинет, а с учеников денег только на одну банку собрала. Все так, не я одна.
   - А я надеялся: полы в доме покрасим...Вам зарплату не дают, а вы ремонтируете за свой счёт...
   Последнюю фразу Иван произносил сам себе: Дарья уже вышла на улицу. Раздражение настолько овладело им - даже маленький ремонт отменялся, а Иван очень любил чистоту и порядок, - что он вместо рыбы полоснул ножом себе по пальцу. Замотав руку платком и укоряя себя в жадности, он понёс рыбёшек в дом.
   Торопить сыновей в школу не пришлось: они уже одевались, отталкивая
  18
  друг друга от зеркала. Старший, девятиклассник Юра, напустил на себя серьёзный вид и показывал, что осматривается так, "для порядка", но всё лицо его светилось удовольствием. Младший, Паша, с сегодняшнего дня ученик шестого класса, экспериментировал с новой рубашкой и причёской в своей части зеркала и брату не уступал. Иван радостно посмотрел на сыновей: "Ну вот, теперь вижу: правильно сделал, что копал молодую картошку. Перепортил много, зато пацаны в школу идут во всём новом. Вон как воображают. Юрке уже надо перед девчонками хорошо выглядеть. Если от машины останутся деньги, всё пустим им и Даше на зимнюю одежду... Правда, и стройматериал нужен..."
   - Пап, ты уже рыбы наловил? Что так мало? А ты сколько удочек брал?.. Две? Я бы пять взял да как натягал по утряне...
   - Вот завтра и сходишь. Бери портфель, - ткнул Юра младшего в плечо.
   Тот быстро изобразил стойку каратиста и серьёзно пригрозил:
   - Тебе всыпать бобов, лох?
   - Отстань.
   - Ладно, из школы вернёмся, всыплю. Напомнишь.
   Сыновья ушли, а Иван вдруг вспомнил первое сентября, когда он вёл Юру в первый класс, и подумал о том, как быстро и бестолково бежит время. Потом включил радио, которое почему-то ничего не сказало, и сел завтракать. Пойти бы в школу, на линейку, посмотреть, как выглядят, как держат себя его дети среди одноклассников. Как-то так сложилось, что их жизнь всё больше идёт стороной от его, Ивановой жизни, для которой, впрочем, это слово не очень-то и подходит: так, сплошные хозяйственные заботы. В молодости мечтал, что будет с детьми и заниматься спортом, и куда-то ездить, хотя бы купаться, учить их обращаться с инструментом, вместе работать по дому, в саду, даже играть. Но так, как хотелось, никогда не было. Всё эпизодически, урывками. И из всего возможного совместного времяпрепровождения чаще всего они всей семьёй работают в огороде. Куда там играть с мальчишками в футбол или купаться: поговорить некогда. Хлопоты, хлопоты... Ради них, ради детей. И получается, в ущерб их, детей, общению, конечно же, необходимому, с отцом.
   А стоит ли убивать всё время на эти материальные заботы? Сарай, огород,
  19
  сарай, огород... Детей да жену видеть только во время торопливого обеда и перед сном, когда уже слипаются глаза и ни о чём не хочется разговаривать. Может, правильнее потратить день не на обрабатывание какой-нибудь грядки, а на то, чтобы поиграть с сыновьями в шашки, просто поболтать об их школьных делах?.. Расспросить жену об её учениках, уроках?.. А то как бизнесмен какой-то: всё время в делах, а с семьёй только на новогодних праздниках. Трудишься вроде бы ради семьи и в то же время лишаешь семью себя и себя - семьи. Равноценный ли это обмен: общения с родными людьми на деньги?..
   Иван удивился, что от мыслей перестал есть. Но возвращение к еде не остановило размышлений.
   Подумалось, что времени у человека даже за всю жизнь не так уж и много. И тратить его надо на самое важное. Но в чём оно заключается это самое важное, которому и следует посвящать жизнь?.. И есть ли вообще выбор, когда он, например, если не поработает, то в прямом смысле лишит семью куска хлеба?.. Человек по своей сути почти всё время вынужден тратить на обслуживание тела: на пищу, одежду, жильё... У богатого ещё есть варианты: построить новый дом в два этажа или в три, а здесь, в глубинах жизни, всё по минимуму, всё самое необходимое. Хотя где он, этот минимум? Отец вон с его братом ходили в школу по очереди: одни валенки на двоих были, а теперь его пацанам на уроки одна обувь нужна, на физкультуру другая... Да, кабы не семья, отмерял бы себе самую нижнюю планку - и начхать на весь мир, который всегда будет гнаться за чем-то новым...
   До обеда Иван, выкопав сначала свёклу и бросив её сушиться на грядке, занимался картошкой. Работал и радовался: урожай хороший. Во-первых, можно будет набить полный погреб: и себе, и будущих свиней весной-летом кормить, и, может быть, продать весной дороже. Во-вторых, мелкого картофеля да кормовой свёклы, да с тыквой вполне должно хватить, чтоб докормить до морозов и до приличного для убоя веса тех свиней, что похрюкивают в сарае сейчас. И, главное, что в-третьих, тысячи на три, даже по самой низкой цене, скупщикам он этой осенью картошки продаст. Продаст и купит пятьсот долларов. Ещё пятьсот будет в ноябре, когда зарежет и отвезёт на базар кабана, что потолще, и бычка. Или все шестьсот. Тогда можно будет меньше надеяться на третью статью дохода - зарплату
  20
  жены. Если ей к тому времени из восьми месяцев задолженности отдадут хотя бы за два, уже хватит, чтоб насобирать полторы тысячи долларов. И в итоге к Новому году Иван, приобретя добротный грузовичок, становится в этом селе полноценным хозяином. А это открывает огромные перспективы. Дрова, сено и прочее здесь в деревне; овощи, картошку, молочные продукты - в город, на базар, или на север области, где дороже - всё можно возить самому. Главное, он, наконец, вытащит семью из состояния балансирования на грани нищеты, в котором она находится в последние годы... Да, свинья и бычок потянут больше, чем на три тысячи рублей. Остатки - на зимнюю одежду и обувь. Ну, и Даша, конечно же, получит не две зарплаты, а как минимум пять-шесть. Новый премьер-министр в каждой речи обещает. Его ж никто не спрашивает, сам говорит. Мужик вроде серьёзный. Так что семья на зиму будет одета, и вторая свинья вся пойдёт на стол. Хоть пацаны не будут упрекать, что суп пустой и, кроме картошки и овощей, они ничего не видят...
   ... Да, грузовичок - это здорово. На нём всегда можно подзаработать. И стройматериалы на новый дом можно будет искать подешевле. Вон в городской газете часто объявления печатают: то брус, то шифер б/у. А сейчас как поедешь? Вот и летом уйму овощей свиньям выбросили. Не успевали консервировать. А так загрузился - и в область. Там народу полмиллиона живёт, сколько им надо в день продуктов... Пацанов будет куда-нибудь возить, а то живут в этом лесу дикарями, ничего не видят... Юрка по оценкам может в институт поступать. Всего три года осталось. Говорят, сейчас за учёбу по несколько тысяч долларов платят. Это значит, надо разводить скотины в два раза больше. Нет, даже в три. Ничего, с машиной потянет. Младший подрастёт... Хоть улыбаться станут с женой. А то одна проблема изо дня в день, из месяца в месяц: как прожить, где взять деньги на хлеб, на всё самое насущное? Живут в каком-то напряжённом ожидании: когда же будет хоть немного легче? И запросы уже минимальные, и мечты, что были в молодости, так и умерли, не воплотившись. Осталось одно: чтоб дети были одеты-обуты и накормлены... На пять лет совместной жизни подарил Даше золотую цепочку. Обещал подвеску. Сколько уже лет прошло с того обещания?.. Так, с этой грядки получается шесть мешков крупной... Умножаем... Это в вёдрах, а в килограммах?.. Да, вроде получается... Себе, на семена, на весну... Даже где-то на три двести выходит, а это в любом случае пятьсот долларов...
   - Папа! Иди туда...на поляну! - неожиданно позвал младший сын.
  21
   - Зачем?
   - Ну, иди!
   - Пашка, я работаю. Говори.
   - Пап, там дядька нашу овечку убил.
   - Ты сам видел?.. Зарезал?..
   Иван побежал к полянке за огородом соседей, где обычно паслись его овцы.
   - Видел. Он меня шуганул, потом сказал, чтоб позвал хозяина. Забрать остальное мясо. Он на такой машине был крутой, как по телеку показывают... - на бегу сообщал Паша подробности.
   - Ты вот что: домой. Домой, я сказал!
   Зная, что отец не любит повторять, сын отстал, а Иван в две минуты был на месте. В стороне он увидел своих овечек, которые, как обычно, торопливо переходили с наклонёнными головами с места на место. Пять. Какой нет? Баран, овца, молодняк. Нет лучшей овцы, которая сразу же принесла ему двоих ягнят. Иван быстро спустился к дороге и увидел свою любимицу. Она лежала с перерезанным горлом, вся перепачканная в крови, так что издалека и на овцу не походила; одна задняя нога была отрезана.
   В первые секунды у Ивана потемнело в глазах. Пока бежал, надеялся, что сын ошибся: может, украли ягнёнка. Но убили лучшую. Горло перерезано профессионально. Но зачем ему сейчас мясо, куда его девать столько? А эта удачно купленная овечка ещё лет десять приносила бы приплод, может, и по паре, как в этом году.
   Вся семья уже спешила на место трагедии. Иван вышел из оцепенения, заставил Пашу ещё раз пересказать всё случившееся и велел тащить несчастную жертву преступления к распорке.
   - Юра, снимай потихоньку шкуру. Я к участковому. Может, ещё дома, обедает.
   Иван прошёл шагов двадцать, потом махнул рукой и пустился бегом. В голове стучало одно и то же: "Как же это, а? Ах, Господи, Боже мой" да какая-то незлая, скорее, растерянная ругань. Он не любил материться, и
  22
  сейчас будто тяжёлый ком горя разрастался в его груди и не находил выхода в крепких словах.
   К счастью, машина участкового стояла под двором. Сам он как раз выходил с ведром воды: то ли для радиатора, то ли хотел смыть грязь с облезлых боков своего "Жигулёнка".
   - Володя, меня обокрали... Средь бела дня...
   - Иван, отдышись. От меня не уйдут. Небось, опять твой сосед Колька Степанчук?
   - Нет, Шушера тут ни при чём. Полчаса тому назад на Озеро проехала тёмная иномарка... Потом вернулась, и мужик в синей рубашке и шортах...видать, из бесшумного пистолета подстрелил за огородами мою овечку, перерезал горло и отхватил заднюю ногу. Овечку бросил... Пашка его увидел. Так тот послал за кем-нибудь взрослым, чтоб забрали остальное мясо... Уехал опять на Озеро. Назад не выезжали.
   - А откуда ты знаешь, что машина проехала, а потом вернулась? Что одна и та же?
   - Пацаны видели. Уже редко кто ездит: купаться холодно.
   - Так, на Озеро я поеду сам, а то ещё в драку полезешь.
   - Убьют.
   - Не убьют. Во-первых, я вооружён. Во-вторых, сейчас позвоню дежурному в район. Так что будет подкрепление.
   - Я б мужиков собрал.
   - Думаешь, пойдут?.. Барана-то освежевал?
   - Нет ещё. Может, надо было оставить на месте?
   - Зачем же мясо портить?.. Иди, разбирайся, а то жарко. Я к тебе заеду, со свидетелем побеседую.
  
   Всё оставшееся до темноты время Иван работал. На этот раз нервно, суетливо, хотя и молча, как всегда. Дарья, сочувствуя мужу, наоборот,
  23
  старалась говорить как можно больше. Не отходили от отца и мальчишки. Юра, который уже понимал, каким трудом достаётся копейка, сам был сильно расстроен. Паша грозился собрать толпу из сверстников, отправиться на Озеро и "включить счётчик" преступникам.
   Сначала все вместе разобрались с овечкой. Затем Дарья пошла по знакомым искать, у кого найдётся место в холодильниках для мяса, а Иван снова отправился копать картошку. Шкуру, на которой почти не осталось белого, чистого места, занёс подальше в лес и закопал. Жена предлагала остричь шерсть, но Иван с горечью отрезал:
   - Чтоб напоминала?
   Впервые семья работала в огороде без шуток и даже препирательств между детьми, кому что делать. Иван не стал уходить в дом, будто там лежал покойник, даже тогда, когда стемнело и комары начали нападать не в одиночку, а целыми бандами. Дарья загнала бычка, овец, корову, подоила её и вернулась помогать мужу. Юра носил картошку в погреб; Паша, выдумав себе какую-то игру, рвал траву не по порядку, а как-то квадратами.
   Уже в сумерках явился пожелать "Бог в помочь" дед Степан, муж Егоровны. Дед следил за политикой и потому любил сообщать новости даже в неподходящее время людям, которые больше интересовались своими делами, чем, например, последними дебатами в Госдуме. Между тем тяга к чтению газет и обсуждению того, что там написано, сделалась у Степана Игнатьевича на пенсии главным занятием, и, довольствуясь заслуженным пособием и доходами с небольшого хозяйства, он полагал, что созерцательный образ жизни в его возрасте - это и есть счастье. Правда, он по-прежнему держал лошадь. Однако уже не для того непосильного крестьянского труда, который испокон веку разделяет это животное с русским человеком: просто, доживал свой век дед, доживала и его старая верная помощница.
   - Иван, у супруги твоей сегодня праздник, а ты её на огороде мордуешь. Первое сентября! Интеллигенция, не получив ни гроша за прошлый год учёбы, вышла на новый! Вся страна на бабах держится. В образовании кто? Бабы. В медицине кто?.. Почему заводы не работают?.. Там же мужики... Дашка, я тебя утешу.
   - Утешь, дед Степан, утешь. Только от Егоровны, смотри, схлопочешь...
  24
   - Я сурьёзно. Значит, такая информация: в Новосибирске, в каком-то научном заведении, зарплату не дают два года. А в Рязани, на заводе - не помню, что производит - полторась. Где-то ещё - почти два. Иные подают в суд. Но, как сообщили, "никто ещё не осуждён". Вот так. А на одном стеклозаводе, запомнил, три года дают получку по булке хлеба в день, сколько членов семьи. Так что вам ещё грех обижаться.
   - Конечно. У нас всего-то восемь месяцев.
   - Вот я и говорю. Будет День учителя - чего-нибудь поддадут вам... Да... Я вот вчерась телевизор смотрел до упора. Фильм с эротикой. Знаешь, Иван, притворяются больше. Наш колхозник, только голова к подушке - и всё: до новых трудовых подвигов без задних ног. И вообще, я вам скажу, молодые люди. Одни чехвостят ту власть, другие эту, а я вижу, что была она сучья и есть сучья, и с каждым днём всё паскуднее делается. Извиняюсь у дам. Даш, чего Иван воду в рот набрал? Случилось что?
   Дарья кратко рассказала, и дед Степан, заметно растерявшись, вздохнул:
   - Да-а, а мать меня, помню, всё вразумляла: "Кто живёт тихо, тот не увидит лиха..." Когда я молодым дурнеем шатался с гармошкой... Выходит, не так...
   И старик, потеряв своё весело-ироничное настроение, ушёл, очевидно, не умея сочувствовать.
   Прошло около часа. Словно жалея работающих на огородах крестьян, со стороны Озера надвинулся густой сумрак. Убрались куда-то под листья комары, напуганные свежим ветром-полуночником, стихли крики во дворах, уснул лес. Земля, оставляя где-то далеко за спиной вечернюю зарю, быстро переходила из явного мира в ночной.
   Когда совсем стемнело и все ушли в дом, Иван принялся варить свиньям и подметать двор. Прошёл ещё час. Наконец, и делать ничего уже нельзя было: воцарилась кромешная темень без звёзд, без луны. Он присел у печки и, глядя на догоравшие поленья, задумался. В руке был зажат кусок чёрного хлеба, который он взял со стола, зайдя на секунду в дом. Взял незаметно от жены, чтоб не обидеть: ужин стоял в кастрюле, обмотанной для сохранения тепла полотенцем. Ждал его.
   Иван укусил, стал медленно жевать. От голода, до сих пор почти не
  25
  ощущаемого, грубый и несвежий хлеб показался очень вкусным. Подумалось, что вот так, неторопко, ели в войну: откусывая немного, не спешили глотать, ожидая, когда всё само растает во рту... Взвинченные неприятностями мысли вернулись к обыденному: "Даша уже и к урокам приготовилась, значит, поздно. Хватит сидеть здесь, пора идти. Вот немного догорит, чтоб не раздуло..."
   Впервые за день тело получило отдых, и Иван сразу почувствовал, как гудит спина. Спокойного сна теперь не жди. Впрочем, и без спины... И опять болит левый бок. Зарекался не носить слишком тяжёлое, да хотелось поскорее убрать последнюю выкопанную картошку, вот и насыпал в мешки по пять вёдер.
   Иван ещё откусил от своей краюхи, опёрся спиной на столб турника. Вместе с телом обмякла и душа: он почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. "Боже мой. И зачем всё это надо? Целыми днями, как белка в колесе. Работаю, работаю, работаю. Здоровье уходит. До шестидесяти, конечно, не доживу... Хрен мне, а не пенсия... И ради чего убиваю себя, когда хозяйством пользуются не дети, а чужие?.."
   Он дожевал, но продолжал сидеть, с тоской глядя на слабенькое пламя. Наконец, огоньки перестали вспыхивать, и Иван заставил себя встать. "Ладно, хватит скулить. Только Дашу расстраиваю..."
   Он пошёл в дом, тихо умылся и сел за ужин, хотя из-за усталости предпочёл бы сразу лечь спать. Дарья выключила телевизор и тоже присела к столу, налив себе чаю.
   - Что не ложишься?
   - Много мне надо, чтобы выспаться? После отпуска легко работать, силы свежие...
   - Что там показывали?
   - Кинофестиваль. Награждали победителей. Первое место - у комедии.
   - Понятно... Награды за кино, которого нет... Участковый так и не заезжал...
   - Может, был занят?
  26
   - Завтра узнаем... Я этим гадам не прощу. Жили в глуши, никого не трогали. Но раз уж задели нас, мешают спокойной жизни - повоюем.
   - Эх, что мы можем? Высоко Бог, далеко царь. Посмотришь, отпустят их просто так.
   - Не то время. Сейчас можно правды добиться...
   - Это за границей правда и закон, а не в нашем царстве-государстве.
   Супруги посидели молча, думая каждый о своём.
   - ... Это кто храпит, Пашка?
   - Пашка.
   - Мужик... Лето прошло в суете, детей не покрестили, как собирались...
   - Они у нас и так хорошие. К учительским детям отношение особое, но я о своих ни разу плохого слова не слышала.
   - А я даже не поздравил их с началом учёбы... Ну, а у вас в школе как дела?
   - Сегодня все единогласно, включая директора, проголосовали за начало трудового спора. Я вызвалась в забастовочный комитет.
   - Не боитесь, что задавят?... Что эта нечисть, которая овечку съела, что ваши чиновники - одна шатия-братия. Все присосались к народу, как клопы.
   - Надо бастовать. Сейчас в новостях выступал новый министр финансов, сказал, что всем бюджетникам выдали зарплату по апрель и отпускные. Остался май. Но нам-то не давали с декабря, и про это никто не говорит... А по местному каналу губернатор обвинял Москву в задержке трансфертов. Где правда?.. Меня поражает, как смеют высшие должностные лица врать. Да ещё так примитивно, несогласованно, публично. Выдумали: федеральная часть долга, местная. Какое нам дело?.. И врут, врут...
   - На то есть самое высокое лицо - президент. Смотреть за теми, кто его представляет. Его позорят, он молчит.
   - Да нужны мы ему...
   - Ладно, я пойду всё позакрываю и - спать.
  27
   Иван прошёлся по двору, обругав собаку, распутал ей цепь и долго гладил, размышляя о завтрашних делах и не замечая вышедшую на крыльцо Дарью, которая куталась в платок и сочувственно смотрела на мужа.
   Несмотря на то, что был первый час, соседи по стандартно-советскому двухквартирному дому ещё не спали и "гудели": через раскрытое окно (такие и комаров не боялись) слышались пьяные выкрики.
   В свой двор выскочил по нужде глава семейства Колька по прозвищу Шушера и, увидев Ивана, закричал:
   - Эй, мужик, чё не спишь?!. Не боись, сегодня у тебя ничего не украду: заработали!
   - Ты - заработал? - удивился Иван, забыв, что после очередного воровства - сосед подкопал у него восемнадцать кустов картошки - он перестал с Колькой разговаривать.
   - А чё! Шифер продали со старой фермы! Всё равно добро пропадает! Ты ж не покупаешь краденого, а то б тебе продал!.. Я слыхал, у тебя барана зарезали, так вот те крест: не я! У меня алиби!
   - Сосед, почему твой сын не был сегодня в школе? - спросила с крыльца Дарья.
   - Обутки нету! Вот жена поедет в город, прямо в администрацию, вытребует детские, тогда купим!
   Кольку позвали в дом, и он убежал.
   - Ну, сегодня всю ночь будет концерт.
   - А я их не слышу... Пойдём, а то не выспимся. Как с мясом-то?
   - Да прошлась по улице вдов. Короче, в трёх местах всё. И свою морозилку забила. Большая овца оказалась... А ты знаешь, - поспешила Дарья заговорить о другом, - у нас в селе ликвидируют отделение связи.
   - Как ликвидируют?
   - Вообще закрывают с пятнадцатого сентября. И радио отключат. Не знаю, как с почтой будет, а письма, телеграммы - всё теперь в городе.
   - Разруха, - продолжил Иван разговор уже в доме и вполголоса.
  28
   - Сегодня бабу Катю хоронили. Положенных денег на похороны не дали. Ольге сказали: может, через два месяца... Кирилловне отдавала мясо на хранение, так, бедная, из последних сил тянется, чтоб на свою пенсию прокормить внуков. Хозяйство держать не может: ноги еле передвигает. Как раз сын её припёрся. На детей и не смотрит - скорее по кастрюлям. Мало того, что выгнали мать из хорошего дома, поселили в эту развалюху, потом обменяли тот дом на такую же развалюху за гроши...
   - Похмелиться надо было...
   - Вот-вот. Так ещё детей подбросили. Уселся мордоворот, сала требует. Потом прицепился, чтоб Кирилловна им свой телевизор отдала. Тут уж и я не выдержала... - рассказывая, Дарья легла в постель и глубоко вздохнула, словно с одеждой сбросила с себя всё, что наслоилось за день: школьные заботы, переживания из-за овечки, тревогу за супруга...
   Иван выключил свет и замер.
   - Муж, ты чего там затаился?
   - Даш, у нас что, сверчок в доме?
   - Да, заполз через открытую дверь. Я специально запустила.
   - Как громко поёт. Даже Шушеру не слышно, - Иван улыбнулся в темноте и пошёл к кровати.
   Некоторое время лежали молча, без движения, точно зная друг о друге, что не спят. Первой заговорила Дарья.
   - Никифоровы купили машину. Старую, недорого. В учительской обсуждали, так Кротова пошутила: "Есть "грузинский принцип": десять лет в одних дырявых штанах, зато на "Волге". Есть "прибалтийский принцип": все силы, все средства на то, чтобы построить дом, обязательно двухэтажный. И есть "русский принцип": а, всё равно нет в жизни счастья, лучше всё пропить. Вот я и думаю: будет толк с того грузовичка, если мы его купим? Может, не он нас кормить-одевать будет, а мы его? На новый или просто хороший ведь денег всё равно не насобираем...
   - Не знаю, - не сразу ответил Иван и с минуту помолчал.- Деньги с бычка, свиньи, картошки ведь останутся. Даже когда всё к зиме купим... Если на дом отложить - до весны не долежат, разойдутся по мелочам... Лучше
  29
  питаться?.. Голодного и за год не накормишь...
   - С одной стороны, все так делают. Вон Толик под залог квартиры взял кредит, продал родительский дом, гараж. Машину, где попало, ставит. Арендовал магазин. А с другой, крутится-вертится, а богаче за пять лет не стал.
   - Он же ЧП. Налоги платит. А я с государством связываться не собираюсь. Просто: продажа излишков с огорода.
   - Начнёшь больше садить - совсем согнёшься. И так здоровье уже не то... Мальчишек тоже жалко: ничего не видят, кроме работы...
   - Ты ж учитель литературы. Как там? "Эта привычка к труду благородная..."
   - О Некрасове плохо говорить не буду. Он призывал уважать труд народа. А вот в наше время то, что труд облагораживает человека и всё такое, придумали лентяи, те, кто сидит на шее простого человека и сочиняет всякие сказки пропагандистские.
   - Пашка спрашивает: "Пап, ты что больше любишь: окучивать или копать картошку?" А я ему: "Больше всего люблю лежать на диване и читать книгу".
   - Точно. По тебе вижу да и по себе тоже: труд уродует человека. Такой труд, как у нас. Ну, какой я учитель? Придёшь из школы, и начинается: корова, огород, сварить ужин, помыть посуду, перегнать молоко... Какое тут творчество?.. - Дарья вздохнула.
   - Вот именно, - усмехнулся Иван. - Работаешь, работаешь, на пять часов отвлеклась, в школу сходила, и опять: работаешь, работаешь... Говорят же: лучший отдых - перемена занятия.
   - Хороша перемена. У нас в школе у всех только и разговоров, что про дождь, про урожай, про цены на сметану и мясо...
   - Ладно, фермер-учитель, давай спать. Утро вечера мудренее.
   Глава 3
   - Ты уже подоил корову? - удивлённо спрашивала Дарья мужа ранним
  30
  утром третьего сентября.
   - Подоил. Отвыкай от лета. Теперь тебе на работу, так что по утрам сам всё буду делать.
   - Тебе и без коровы хватит работы. Ладно, пошли завтракать, да мальчишек надо будить...
   - Подожди. Чего вчера такая расстроенная была?.. Я и заговорить с тобой боялся...
   В ответ Дарья вдруг побледнела и, опершись на жердь кошары, вздохнула:
   - Вот, муж, из школы меня собираются выгонять. Вчера приезжали из районо, выписали нам по первое число... И, главное, с коллективом не захотели говорить, а вызывали всех по одиночке. Мне сказали, что устроят такие проверки, что можно будет по тридцать третьей увольнять. Так, как вчера, меня ещё никто никогда не унижал. Обе как начали орать, я и слова не могла вставить. Обвинили меня в заговоре против губернатора. Ему, мол, и без того перед выборами достаётся, бедному. То проверка из Москвы по нецелевому использованию бюджетных средств, то сына, отправляющегося за границу, ловят на таможне с двадцатью тысячами долларов...
   - Неужели могут выгнать? А кем заменят?
   - Пошли в дом. Что мы разговариваем возле сараев?.. Могут. Например, доказать служебное несоответствие. Я же оценок липовых не ставлю, поэтому у меня "двоек" в журнале хватает. Они мне вчера прошлогодние журналы на моих страницах в лицо совали, эти две ведьмы... Лучше бы отменили второй год, а то хвастаются заботой о детях, а заканчивать школу с любыми оценками не разрешают, каждый обязан знать все предметы на "три". Выжимай из них, как хочешь...
   - И что, отменили вы забастовку?
   - Нет, никто не сдался. Все едины. Вас, говорят, забастовочный комитет, от увольнения защитим. Вообще, людям открылись глаза на власть после оскорблений этих двух посланниц и после того, как те наотрез отказались от общения с коллективом, хотя мы настоятельно приглашали их в учительскую... А наш шеф сдался.
   - Маринов?
  31
   - Да. Тоже стал уговаривать отступиться... Народ ещё то взбеленило, что нас надули с этим разрекламированным повышением зарплат бюджетникам на пятьдесят процентов. Оказывается, это повышение только для федеральных служащих. Учителей, медиков оно не касается. А региональные власти, значит, могут повысить, если захотят.
   - Как же, захотят...
   - Вот-вот. Короче, расстроилась я вчера так, что всё из рук валилось. Вызывали-то прямо с уроков, а потом нужно было идти к детям с заплаканным лицом. Даже наши мужчины ходили после вызова "на ковёр", как побитые псы.
   - Лучше бы вы в суд подали. Сегодня одного запугали, завтра половина откажется бастовать...
   - Там видно будет. Надо ж когда-то начинать показывать, что мы люди, а не скот. И детям подавать пример. Представляешь, эти...посланницы ещё и стыдили нас за то, что требуем свою зарплату. Мол, в стране и так кризис, а мы его усугубляем. То есть, если требуешь соблюдать закон - значит, предатель родины. Не поймёшь: у нас демократия или фашизм... Ладно, об этом можно долго говорить, пора будить наших школьников. Мы и так вчера в учительской всё пережёвывали, пережёвывали. Никак не могли понять, зачем стране безгласные рабы...
  
   Иван никак не выразил своего отношения к происшедшему в школе. Они позавтракали всей семьёй, он напутствовал сыновей незлобивыми шутками, на которые те ответили, что оставляют всё хозяйство на него и чтоб смотрел в оба. Как и прошлым утром, Иван приказал себе не прозевать в обед участкового, который неизвестно где мотался по делам и вчера днём не заезжал домой. Иван не показал родным той душевной боли, которая вдруг накрыла его после рассказа Дарьи. Он никогда не прощал оскорблений ни в свой адрес, ни в адрес жены. Когда переехали в это село, тут же заткнул рты местным сплетницам, которые набросились на свеженькое и начали было перемывать косточки приезжим. Заткнул так, что его боялись до сих пор. Но сегодня он был бессилен: ехать в районо и скандалить за оскорбления, нанесённые без свидетелей, было, скорее всего, бессмысленно.
  32
   "И на кой она работает на это садистское государство? - раздражённо думал он. - Хотя между школой и государством уже почти никакой связи. Учителя без зарплат да ещё несут в школы всё своё, потому что государство даже на ремонт махнуло рукой. Школа содержится деревней, в первую очередь своими работниками. А государство только делает вид, будто у него есть такая статья расходов: образование. Её, наверное, только на зарплаты чиновников и хватает..."
   С тяжёлым сердцем пошёл Иван копать картошку, надеясь, что работа даст облегчение душе, утомив тело. И действительно, поразмыслив некоторое время о чиновниках, о том, как они в точности выполняют приказы свыше и проводят политику государства, и что подавление забастовок - это, очевидно, сейчас и есть государственная политика, а не отсебятина районных боссов, Иван незаметно перешёл в совершенно другие материи. Ему вспомнилось, как они с женой мечтали накопить денег и проехаться по Золотому Кольцу. Всё время что-то мешало: то рождение детей, то всякие эксперименты в экономике, приведшие к тому, что Иван, строитель с тремя четвёртыми разрядами, остался безработным. Почему-то очень хотелось посмотреть действующие монастыри, узнать, действительно ли есть места, где порядочные люди строят жизнь по-своему, или там те же лицемерие и страсти.
   Мысли расширились до предположений, что неплохо было бы объединить все православные церкви: русскую, зарубежную и старообрядческую в какой-то один союз, который бы отодвинул в сторону формальные споры, до которых Господу, наверное, и дела нет, а занимался конкретными делами. Например, церковь могла бы сильно повлиять на то, чтобы преступники, отсидев в колониях, не возвращались обратно. Церковь должна взяться за самое трудное и неблагодарное, что не по силам властям: за тюрьмы, за молодёжь, инвалидов, бездомных. Тогда и в обществе к ней будет соответствующее отношение, и верующих станет в несколько раз больше. Осмотришься кругом - не видно ни государства, ни церкви, одна мафия. Разве что эпизодические шумные мероприятия для галочки и ради банкета...
   Иванов огород занимал почти гектар земли: к положенным соткам он пригородил ещё изрядный кусок, благо участок на окраине упирался в густой орешник, переходящий в разносортный лес, который окружал Озеро. Здесь и напротив, через улицу, где он намеревался устроить настоящую усадьбу и даже начал строить свой, нормальный, вместо этого двухквартирного,
  33
  бывшего совхозного, дом, Иван садил всё, что можно вырастить на земле, за исключением, наверное, только зерновых, требующих особой техники. Садил себе, скоту на корм, на продажу. Обрабатывал, кроме пахоты, всё вручную, так как тракторов в селе было мало. Оборонял от воров, которые свои огороды не возделывали, предпочитая жить за счёт чужого труда. Таких семей в деревне было немного, пять-шесть, но досаждали они изрядно, и, когда попадались по-крупному и шли в тюрьму, люди облегчённо вздыхали. Об этом и подумал Иван, бросив решать церковные проблемы, когда у самого забора увидел три выкопанные за ночь куста картошки.
   - Да, оскотинел народ, - вздохнул он.
   - И тебе доброго дня!
   Иван вздрогнул и посмотрел в сторону, откуда услышал приветствие. По заогородной тропинке с удочками шёл физик местной школы Николай Андреевич. Иван даже устыдился, как будто неожиданный путник подсмотрел его эмоции.
   - Здравствуй.
   - Да ты уже поздоровался. Картошку копаешь? Вернее, смотрю, докапываешь. Молодец. А у меня методдень сегодня, так решил порыбачить последний раз в сезоне. А то сейчас закрутится-завертится всё, за этой работой будет не до рыбалки.
   - А почему огородами, Андреич?
   - А вот не поверишь, Иван. Скажу тебе, но не для разглашения. Были у меня на лето спортивные тапочки на шнурках, так порвались вконец. Остались только полуботинки для школы, а больше ничего нет. Даже старую обувь всю сносил. Видишь, я ж босиком. По улице идти, сам понимаешь, стыдно: ещё ученики увидят. А отпускных, сволочи, так и не дали...
   Иван опёрся на столб забора, чтоб дать отдохнуть спине, и Николай Андреевич, восприняв это как жест, располагающий к беседе, подошёл ближе.
   - Не холодно?
   - Холодно! Да! - учитель нервно дёрнул головой вбок. - Что ж дома сидеть,
  34
  это мерзкое телевидение смотреть, рекламу, где лучше купить шубу или автомобиль?.. И так жизнь проходит как-то по-собачьи, хоть на Озере отдохнуть душевно... Вообще-то, в детстве я чуть ли не до самой армии босиком бегал. Я ж местный, этого района...
   Николай Андреевич замолчал, но вздохнул так, словно это было продолжением слов. На соседний столб ограды сел воробей, скептически оглядел босого учителя и упорхнул.
   - Я тебе, Иван, выдам свою тайну. Ты мужик хороший, зря трепать языком не станешь. Хочу добиться пенсии, так как это сейчас единственный шанс для неголодной жизни. Зарплат в стране никому не дают, а пенсии, по крайней мере, в нашей области, платят почти в срок.
   - Поделись. Может, перейму опыт.
   - Это вряд ли. Я решил сделать ставку на сердце. Оно у меня и без того слабое. На последнем месте, в школе только, пятнадцать лет проработал, а сколько до этого всего было... И всё нервные профессии. Так вот. Сейчас я придумываю способ, как посадить сердце, но так, чтобы не сыграть в ящик. Получу группу инвалидности. На хлеб мне этих денег хватит. Остальное - огород, пасека и сад. И буду себе жить-поживать. На рыбалку в обуви ходить.
   - Помрёшь раньше времени.
   - Дорогой мой! Эта теперешняя жизнь и так нас убивает. У всех одни мысли: как выклянчить зарплату, где занять до получки. Так что я всего лишь быстро сделаю то, что с нами делают медленно, и с сердца главную нагрузку сниму: заботу о деньгах. В нашей стране подвиг - дожить до старости и хоть несколько месяцев получать пенсион. Дожил, не убили - счастлив. Так вот, я сейчас буду получать пенсию, а вы ещё попробуйте дотянуть до неё... Сам знаешь, "живые" деньги теперь видят только пенсионеры. Это ж не старикам пенсии платят, а всей стране: старики с детьми делятся, с внуками... А на наши зарплаты бывшие марксисты виллы себе строят во Флориде, отдыхают за границей, дорогенные машины покупают. Тьфу!
   Учитель плюнул, но неумело и, достав платок, вытерся.
   - Не стоит, Андреич, - возразил Иван. - Через пять лет, может, улучшится
  35
  жизнь, а ты - калека...
   - Эх, Ваня, ни фига, как говорят мои ученики, ты не понимаешь в обстановке! Ведь конец света уже наступил. И сейчас идёт проверка: кто человек, а кто мразь. Иначе допустила бы высшая сила такую жизнь?.. Потому-то и тяжело так, чтоб каждый проявил себя. Посмотри, как в последнее время опаскудился народ. За рубль убивают. А иным и нищета ничего, только добрее и порядочнее становятся... Тебя вон три раза за лето обворовали, а ты не берёшь в душу зла... Так что через пять лет будет ещё хуже, а я к тому времени хоть поживу, как хочу, здесь, на Земле. Книги, рыбалка, сад - мне больше ничего не надо. Мы и так, как дураки, всё время жили, надеясь на лучшее будущее. А я хочу нормального настоящего. Чтоб денег хватало хотя бы на самое простое, чтоб мёд можно было продавать не дешевле сахара, чтоб пары обуви хватало года на два... Ты, смотрю, тоже не в "Саламандре" ходишь...
   - Моим ботинкам, между прочим... - усмехнулся Иван, - да, десять лет.
   - Фабрика "Скороход" что ли?
   - Не знаю. Года три носил "на выход", и вот семь лет - как рабочие. В городе ещё каблук стирался, а здесь ничего. Вид, конечно, потеряли...
   - Ну, уж получше, чем у меня. Видишь, я ноги глиной измазал, чтоб не белели... Ладно, я пошёл, а то скоро уроки закончатся, так пацанва везде будет лазить и за огородами тоже...
   Николай Андреевич пошлёпал, раскачивая бидончик с рыбой, а Иван вспомнил про участкового и, прихватив вилы (бросишь на грядке - утянут), пошёл с огорода.
   Разговор с учителем напомнил о вчерашнем унижении другого, родного, человека, и Иван стал в подробностях решать, какое жёсткое заявление напишет на тех, кто принёс в жертву своему обжорству его любимую овечку. С тем и дошёл до двора участкового. Тот был дома. Встретил он Ивана любезно, пожал руку, но почему-то провёл его во внутренний дворик, где гараж, столярка и другие постройки вместе с поленницей образовывали закрытую со всех сторон территорию. Там он вежливо посадил гостя на колодку, а сам сходил за сигаретами.
   - Иван, вот что... - начал участковый после того, как закурил и два раза
  36
  затянулся. - Думаю, ты остыл и правильно всё поймёшь. Тебе ещё повезло: взяли только одну лапу, даже побеспокоились, чтоб остальное мясо прибрал...
   - Ты что, Володя? Хочешь сказать, что никакого дела и не начинал?
   - Сейчас ты всё поймёшь. Там отдыхали два человека, которые контролируют весь наш город. Все главные чиновники - их друзья.
   - Кто они?
   - Сергей Петрович Голованов, авторитетный человек, и ответственный от блатных, которого все называют Витёк. Против этих дёргаться бесполезно.
   - И что, прокуратура, администрация боятся с ними связываться?
   - Может, боятся, может...
   - Все знают, что они преступные главари? И ничего не делают?
   - Они ж сами не воруют...
   - Так, Володя, я подаю тебе заявление. Ты отвозишь его, куда надо. Не давать ходу не имеешь права. Плевал я на этих сволочей! Что это такое: нас можно грабить, оскорблять, выбрасывать с работы ни за что, а мы не смей и рта открыть?
   - Как хочешь. Естественно, дам ход. Только зря ты к моему совету не прислушиваешься. Учти: ты очень легко отделался.
   - А на кой тогда, извини, хрен нужна твоя милиция?! То Колька меня обворовывал, и вы ничего не сделали, теперь эта мафия, и вы опять - ничего. Ну, так закройте свои отделения, а кители повесьте на огородах... Хотя, если так будете работать, вас и сороки перестанут бояться.
   - Ты, Вань, не кипятись... - не обиделся участковый. - Упрёки твои принимаю. Только дело-то не в милиции. Мы всё можем. Два месяца дай - всю преступность в стране задавим! Я в своих сёлах всех воров знаю наперечёт: кто где был, что украл. И так по всей стране. Понял?.. - он бросил окурок сигареты под ноги, продолжил спокойнее. - Что для этого нужно? Приказ сверху. У нас в милиции всё от политики зависит. Будет сверху политическая воля - всех пересажаем, ни одного авторитета не будет на свободе. Но воли нету. Видно, наверху не хотят бандитов трогать. То ли
  37
  повязаны с ними, то ли бардак в стране властям выгоден. Слышал по телевизору, на каких недавно людей ордера выписывали, арестовать собирались? Страну на миллиарды кинули. И что? Всё затихло... Знакомый гаишник рассказывал: остановили они за превышение скорости навороченную иномарку, а оттуда дуло автомата и мордовороты на них матом. Мол, мы ваших жён-детей вычислим и порешим, так что не дёргайтесь. Во как! Видал?.. Кому такая обстановка выгодна?.. Кто за это ответит?.. Я?.. Раньше я знал, что в городе лишь пять-шесть человек могут себе всё позволить. А сейчас я в своей форме, как мишень разрисованная. И прав никаких не имею. Только такому, как ты, могу надоедать хоть каждый день. Вон я в область ездил по гражданке на своей развалюхе, так восемь раз посты останавливали и заглядывали в багажник. Знали, что на таком пылесосе крутые ездить не будут... Так что не в милиции дело, Иван. Мы любой приказ выполним и под пули пойдём, если стране надо будет. Упрекай, да только тех, кто повыше, а не меня. У одного нашего милицейского начальника на жене бензоколонка числится, у другого - придорожный сервисный комплекс. Они на своей работе сами себе "крыша". А возьми тех, кто над ними начальники. Им страна нужна?.. Твои овцы?.. Не дёргайся, Иван. Я тебя по-дружески прошу. Мне-то что? А у тебя семья... Ну, ладно, пора ехать. Два дня посадки конопли уничтожаем. Да-а, город ещё что-то зарабатывает, а безработное село живёт снабжением города наркотиками. Масштабы дикие... С одной стороны, смертью торгуют, но, с другой, ведь в городе ни мяса, ни овощей - ничего не продашь, всё импортом забито...
   - А заявление я тебе всё-таки принесу. У нас не Москва. Не верю, чтоб эта шобла даже прокуратуру и районный суд подмяла под себя. Кто-то ж их садит...
   - Садили. Сейчас в зону идут только круглые дураки ... да у кого денег нет... Заявление оставишь в сельсовете, я завтра еду в город... - участковый снова закурил. - А может, такие чудаки, как ты, и заставят всех соблюдать закон?..
  
   Участковый, несмотря на то, что сообщил Ивану много нового и неожиданного, не переубедил его. Зачем, думал Иван, возвращаясь домой, прокурору связываться с такими придурками, которые по деревням воруют
  38
  баранов? Райцентр у них маленький. Иван сам там родился, прожил тридцать с лишним лет и хорошо знал, что и в городе, как здесь, в деревне, все про всех всё знают. Для чего ж прокурору или судьям позориться дружбой или какими-то общими делами с уголовниками?.. Володя - понятно. Он каждый день имеет дело с преступниками, и естественно, что у него такой мрачный взгляд на жизнь... А гаишник тот - просто трус. Полоснул бы очередью из автомата по мордоворотам в целях самообороны, и некому было бы "вычислять жён и детей"... Да, зря он тогда не поехал с Володей на Озеро. Видать, они хорошо его пуганули. На двоих не посмели бы так "наезжать", как говорит Пашка. Можно было ещё пару мужиков взять и устроить этим райцентровским мафиози жаркое... Ничего, повоюем. Хватит прощать воровство. Честно работаешь, никого не трогаешь, так всё равно тебе не дают жить... А заявятся в деревню - можно и ружьишко достать да пса с цепи спустить...
   С такими мыслями и в полной решимости не капитулировать перед какими-то овцекрадами Иван почти дошёл до своего двора, как вдруг его окликнул дед Степан.
   - Соседушка, заходи сюда, - позвал тот с крыльца. - Есть такое дело. Выпить не предлагаю: нету, и ты не употребляешь без поводу... А, может, и есть какой повод? Егоровна, есть какой праздник намедни, а? Вот хотим с Иваном выпить.
   Егоровна, худощавая и высокая, с лицом, словно окаменевшим от времени и забот, легко, впрочем, смягчавшимся, когда приезжали внуки, присела на крыльцо и ответила не обычными проклятиями в адрес мужа, который "грешил пропустить", а вполне спокойно: понимала, что на этот раз дед шутит.
   - Работайте, мужички, какой вам праздник?.. А в старину в этот день бабы убирали лён. Так и говорили: баба Василиса. Ты вот, Иван, грибы, малину собирал, а пошто за боярышником не ходите? Посушить - так цельную зиму чай пить хватит, ничего и покупать не надобно. Потом и другие кустарники украсятся. Запасайте всё. И полезней во сто крат, чем покупное.
   - Можно. Мы ещё листья собирали - малины, земляники. Сушили.
   - И опять ты, Иван, хмурый, как туча, - вмешался старик. - Чего там с ворами-то?
  39
   - Участковый отговаривает заявлять. Неприкасаемые, мол.
   - Да-а, везде бардак. Новости слушал?.. На Сахалине военные лётчики яйца возят на остров, тем и живут. Довольствия им давно не платят.
   - Яйца?
   - Нет, это в газете было. Бабка! Опять твои куры на помидорах!
   - Мои! - Егоровна поспешила спасать урожай. - А не твои, что ли? Кыш! Кыш, бесова сила! Вот горе с ними!
   - Да вот. А в Москве корреспонденты, значит, газеты "Труд" проехали по окраинам, и везде солдатики строят генералам дворцы. И что придумали, кабаны пузатые! Спускают рядовых в ямы для рытья канализации и на весь день. Как время подойдёт - спускают туда ж, в яму, еду-питьё на верёвочке. Что это, Иван, а?
   - Сколько ты выписываешь газет, Игнатьич?
   - Сейчас мало. Дорогие. Но руку на пульсе страны держу и в такую бл...ую армию внуку своему идти запрещаю, хоть и сам воевал. Что это такое: солдатиков теперя кормят два раза в сутки?! Мы что, не служили?! И четыре раза кормили бы - всё мало! Говна им, генералам! Моя семья мордатых да пузатых защищать не будет! А потребуют, так сам за внука пойду! Немцев бил - и нашим генералам задам перцу! Денег у них, видишь ли, нет на армию! Слыхал по телевизору?! Президент полетел в отпуск, назавтра, значит, премьер-министр, то есть глава кабинету, полетел к нему утверждать министров! А сегодня президент прилетает в Москву для встречи с президентом республики Корея! Ему что, только вечером об этом доложили?! Я тебя спрашиваю!..
   - Меня?
   - Тебя! Он на чьи деньги туда-сюда, как Баба-Яга, разлетался?! Я налогов не плачу! Одному премьеру голову срубил, другому! Головы-то отрастут, а сколько денег тратится?! Твоих, Иван, денег! И Дашкиных! Казённая палата от мужика богата! У твоих сынов одёжа на зиму припасена?!
   - Ещё не покупали. С картошки.
   - Вот он их и пролетал, те денежки! Туды пролетел - шум, пыль; назад -
  40
  тоже! Да ещё, сообщают, на трёх самолётах: видно, ср...а не вмещается!
   - Старый, - вмешалась Егоровна, - ты чего разорался на Ивана? Говори, зачем позвал. Ты, сосед, не обижайся. Этот политический с утра на меня орёт за какую-то канализацию. Говорит: российска армия залезла в канализацию и тама сидит. Совсем дурак стал с этим телевизором. Я его побью. Ей-Богу, побью, если не уймётся...
   - Егоровна, - улыбнулся Иван, - деда побьёшь или телевизор?
   - Обоих... Две болячки в дому. Говори, пошто человека отвлёк!
   - Да, Иван, такое дело, - по тону старика почувствовалось, что он и сам раскаивается за свои крики. - Возьми у меня кобылу с телегой, съезди на директорское поле. Себе, значит, соломы наберёшь, и нам. Нам одну только телегу: животине на подстилку. А себе, сколько хошь. И завтра бери, вози. Твои овцы-то за милую душу будут жрать такую солому.
   - А что, разрешает?
   - Ты и не знаешь? - удивилась Егоровна. - Он же продал трактор Орлову, уезжает в город, а дом оставляет дочке, что за энергетиком-то.
   - Да?.. И за сколько продал?
   - Того не знаю, Иван, а солому народ ещё вчерась возил.
   - Вот, а я и не слышал. С огорода не вылезаю.
   - Ещё бы. Ты и так, сосед, таку махину перерыл. А мой дед прилипнет к телевизору...
   - Чего торопишься? Ещё ботва не посохла.
   Подозревая, что дружная супружеская чета снова оказалась на грани перепалки, Иван поспешил в сарай за старой кобылой деда Степана. Пока запрягал, вернулась с работы Дарья. Она подошла к забору, разделявшему соседские дворы, узнала, куда собирается муж, и посоветовала взять на поле Пашку, чтоб хоть сколько-нибудь помог.
   - Ну, что, красавица, зарплату вам так и не обещают? - поинтересовался старик.
   - Тишина, Степан Игнатьич. Министр финансов отчитался, что всё выдали.
  41
  Так что теперь и ждать не стоит.
   - Слушал я этого сопляка. Важничала вошка: запрягала блошку. Я вам, молодые да зелёные, сказку по этому поводу расскажу. Жизненную. С намёком.
   - Давай, - поддержал Иван, прикрепляя дугу. - Наверное, с месяц новых сказок не сочинял. Пора уже.
   - Вот и послушай. Сказка, как говорится, ложь, да в ней намёк... Однажды решили зарубежные державы помочь России устроить жизнь по-ихнему, по-правильному. "Дадим денег, - говорят, - нову жизнь наладить, чтоб зажили вы, русские, припеваючи, как мы живём. Но с условием. Наши деньги, чур, не разворовывать дьякам да воеводам. Пока счастливую жизнь народу строить будете, чтоб этот самый народ, значит, не страдал. Цены на товар, особливо на продовольственный, не загибайте. И, главное, ассигнации лишние не печатайте, а то станет сор, а не деньги". Почесал царь лоб, почесал затылок. Трудные условия, да больно денег много обещают. "Ладно, - думает, - свита у меня большая, и умные есть, что-нибудь придумают". Вернулся домой, собрал двор, всё изложил. Вот главный министр и советует: с сего дня чтоб жалованье на Руси никому не давать. Жалованья давать не бум, тогда и цены замёрзнут, и ассигнаций новых рисовать на монетном дворе не потребуется. А русский народ и без денег проживёт, его бы только утешать изредка. Похвалил царь министра. Теперь, говорит, нам от заграничных держав отказу в помощи не будет. "Батюшка-царь, а помощь европейску куды направим? - интересуется один вельможа. - Али механизмов заграничных понакупим, чтобы народу жилось легко и сытно?" А другой возражает: "Сразу всем счастливыми делаться опасно. Пусть спервоначалу царские детки попробуют. Вроде эксперименту..." Царь согласился. Пусть, мол, на первых порах мои поживут по-заграничному, испытают. А то мало ли что: не повредит ли сытная жизнь здоровью?.. Уговорили его и о племянниках своих позаботиться, и обо всех двоюродных и троюродных, и с кем в детстве вместе голыми пятками по навозу во дворе бегал... Разошёлся царь. "Всему двору нашему хватит! - кричит. - Мешок большой привёз! Становись в очередь! Мало нам будет - ещё съезжу! Скажу: " Кое-где голодные замечены. Добавьте деньжат, коли взялись нас переделывать..."
   - Паша! Я выезжаю! - крикнул Иван. - Эх, дед, в старые времена получил
  42
  бы ты за такие сказочки...
   - В старые времена, Вань, я сочинял частушки. Это сейчас пальцы не те, закинул гармонь. Ну, поезжай... Колёса у меня уже негодные, замены просят...
  
   Так называемое "директорское поле" с весны служило предметом для разговоров и сплетен по всей деревне. Директор совхоза взял себе лучшее поле и засеял его на собственном тракторе пшеницей. Пахала, правда, совхозная техника. Поле это было ровное, удобное, с отличной землёй да ещё и удобренное осенью, потому мужики работали с удовольствием, резво, в считанные минуты проезжая в конец и мигом разворачивая плуги обратно у красивой берёзовой рощицы. Ближе к уборке директор стал прокатываться мимо поля по несколько раз в день: находились желающие скосить вручную краешек, пока зерно молодое да нежное. Говорили, что кое-кто даже попался.
   Многие с завистью смотрели на поле, видя, как хорошо вызревает на нём зерно. Но чтоб себе так же засеять, никто и не думал. "Где нам?.. Не те возможности... Нет ещё у нас своей земли..." - говорили. И вот директор то ли выписал за деньги, то ли даром взял на день единственный совхозный комбайн, что ещё был на ходу, собрал урожай и тут же продал его куда-то, а следом и уволился из совхоза. Сначала говорили, что будет фермерствовать (трактор и машина есть), а теперь вот, оказывается, уезжает...
   - Пап, - Паша словно подслушал мысли отца, - а что, этот директор за счёт совхоза для себя вырастил?.. А тебе так нельзя: урвать что-нибудь и смыться? А то кому-то зерно, а нам только солома...
   - Нормальный человек не будет "урывать" и бегать с места на место. А будет жить, зная, что эта земля и сегодня для него, и через пятьдесят лет.
   - Что-то не похоже, что мы здесь хозяева. Ты ж не берёшь землю.
   - Ну, это вопрос сложный. Говорят, земле хозяин не тот, кто владеет, а тот, кто заботится. У нас на всё село восемь тракторов. Из них пять - совхозных. Не лопатой же её ковырять, если даже отдадут...
   - А что ж нам не поможет никто? Мы бы взамен продавали всё дешевле заграничного.
  43
   - Денег нет у государства.
   - И я тоже буду всю жизнь вкалывать, как ты? - Пашина мысль бежала, не задерживаясь на чём-то одном, а Иван сначала задумывался, по привычке и жизненному опыту не торопясь со словами.
   - Не знаю про тебя, - ответил он через минуту. - Я другое скажу. Смотрел твои новые учебники. Вы в этом году Библию будете изучать по литературе. Так вот Христос говорил: хлеб насущный добывайте в поте лица своего.
   - А ты всегда, пап, делаешь, как он говорил?
   - Стараюсь.
   - А зачем людям Бог? Так нельзя прожить?
   Иван даже растерялся от такого резкого перехода и посмотрел вокруг, словно ожидая подсказки со стороны.
   - Чтоб не зазнавались, Паша... Не думали, что они выше всех и им всё позволено.
   - А, как эти, которые овечку у нас украли? Почему тогда он их не накажет?
   - Может, уже наказал. Откуда мы знаем? Да я ж и заявление на них подам... Хотя наказания бывают разные. Вот ты разобьёшь что-нибудь в доме. Тебе когда хуже: если мама отругает или если самом будет жалко?
   - Лучше пусть отругает. Если что-то такое, что жалко, то будешь думать, думать постоянно... И гулять настроение пропадёт...
   - Может, и ЭТИ со временем поймут, какая мелкая у них жизнь... А наказание будет. Обязательно. Всё, приехали. Бери вилы. Тпруу!
   - ... Пап?
   - Не хватай так много!
   - Пап?! А ты Юрке дашь мешок картошки?
   - На что?
   - Девятый класс с завучем едут на заставу. Девки конкурсы готовят разные, пацаны берут гитару, а то там нет света.
  44
   - Как это?
   - Говорят: нету. Или редко бывает. И угля нету зимой. Мёрзнут. И хлеба нету. Девки будут печь всякую ерунду, а пацаны собирают картошку. Ты ему дашь?
   - Да-а... Пашка! Аккуратнее, а то прогоню. Вилы как держишь? Переверни.
   - Так прикольнее! Сейчас мы как навалим воз - Рыжая фиг утянет!
   Энтузиазм сына быстро пропал: нелегко было поднимать навильник тяжёлой соломы над головой. Впрочем, Иван не собирался грузить много: берёг старую лошадь, к тому же дорога домой шла на подъём. Отсюда, из низины, казалось, что деревня находится на следующей ступеньке, и если б здесь, у речушки, среди окружающих её кустов и жёлтого от скошенных хлебных колосьев пространства какой-нибудь великан поставил свою гигантскую ногу, то следующий шаг ему пришлось бы делать на той почти ровной площадке, где среди зелени огородов щедро, не жалея места, люди разместили свои дома и хозяйственные постройки.
   Но ещё выше, за деревней, стояли невысокие холмы, невидные от речки. Там, где они сгрудились наиболее тесно, с древних времён собиралась вода, в которую, как в зеркало, могли заглянуть и ночная луна, и слепящее дневное солнце, и бегущие куда-нибудь облака, и всё огромное, бесконечное небо.
   "Когда в эти места пришли люди, - рассказывал соседу дед Степан, - они сразу назвали село в честь озера Озёрками. А вот самому озеру название долго придумать не могли. Кто ни назовёт, больше о себе скажет, свои впечатления выразит, а чтоб одним словом обо всём в целом сказать - не получалось. Но называть-то приходилось: купаться, рыбачить ходили... Так постепенно озеро стало Озером, с большой буквы, и против такого названия никто не возражал".
   ... Поле находилось недалеко от деревни, и до вечера Иван успел съездить за соломой дважды. Когда возвращался во второй раз, то увидел у распахнутых дедом Степаном ворот Егоровну и свою Дарью. Женщины рассматривали что-то во дворе Степанчуков и разговаривали. Лошадь привычно потянулась на свой мостик, и Иван остановил её, чтобы взять за узду и отвезти солому к себе.
   - Что интересного, - спросил он жену.
  45
   - Радость наша вернулась - Колька.
   - А он уезжал?
   - Ну, ты даёшь! Я полдня в школе и то знаю. Они ж с утра пили с Башкатовым, и Колька полез к чужой жене. Получил, видать, хорошо: где-то ближе к обеду его увезли в больницу. Сейчас как раз торжественно прибыл домой.
   - Прямо Кощей Бессмертный. А по двору кого гоняют?
   - Привёз из города двух уток на развод. Хвастал, что родственники дали.
   - Спёр...
   - Да может, и украл где-то. Его не поймёшь. Вы ещё поедете?
   - Не успеем до темна. Пора управляться.
   Иван вошёл во двор и потянул уставшую Рыжуху так, чтобы телега вписалась в узкие ворота. У соседей, действительно, громко крякало и кричало, из-за чего даже лошадь косила глаза и ступала неуверенно. Иван остановил её у кошары сарая, начал выгружаться, складывая солому на старые доски, чтоб не подтекло от дождей.
   - Здорово, сосед! Видал: хозяйство буду разводить! - похвастался Колька через забор.
   - Здорово... Ты бы это расколовшееся дерево спилил. Самим ходить неудобно, и нам нависает.
   - Спилим, Иван, спилим! Везде порядок наведём! Чем, думаешь, лучше уток кормить: ячменём или овсом?
   - Зефиром.
  
   За поздним, ещё по летнему режиму ужином Иван пересказал семье свой разговор с участковым. На всякий случай попросил всех остерегаться незнакомых машин и людей, которые в их захолустном селе сразу бросаются в глаза, за исключением летних месяцев, когда на Озеро едут отдыхающие, а также стараться всегда быть у кого-нибудь в поле зрения. Семья поддержала
  46
  своего главу в его решении добиваться справедливости. Дарью возмутили слова участкового о том, что они "ещё легко отделались".
   - Это что ж теперь: мы должны от бандитов откупаться? Спасибо им говорить, что не всё хозяйство перерезали, а только одну овечку?
   Паша, как всегда, расхрабрился сверх меры, и его пришлось урезонивать. Старший неожиданно серьёзно заявил, что прощать преступников - значит, становиться пособниками в их следующих преступлениях. Родители переглянулись, подумав одно и то же: то ли сам повзрослел, то ли в школе на каком-нибудь уроке что-то подобное обсуждали. Дарья подумала на учителя истории, политизированного не меньше деда Степана и часто приносившего в учительскую газетные статьи о бардаке в стране.
   Пока дети готовились спать и толкались возле умывальника, Иван подсел к радио.
   - Подслушать что ли, - устало вздохнул он. - Осталось ему жить меньше двух недель... Совсем одичаем.
   Новости в этот вечер к здоровому и спокойному сну не располагали. Сначала рассказали о землетрясении в Южной Америке и о международных инспекциях в Ираке. Потом пошли внутрироссийские события. "... Сегодня генеральный прокурор России наконец-то прокомментировал трагические события в городе Н., где, как известно, там была расстреляна семья политика Т. Сам Т. скончался на месте от четырёх огнестрельных ран. Как заявил генпрокурор после встречи с президентом, первоначальные версии по этому делу разрабатываться не будут, так как затрагивают известные всей стране имена, что, как выразился глава государства, "отрицательно повлияет на стабильность в обществе..."
   - Тьфу - Иван нервно крутанул ручку радио. - Даша, его с пятнадцатого отключат?
   - Радио? С пятнадцатого сентября.
   - Завтра сам выброшу... Ещё пусть телевизор отключат... Какая-то жизнь не такая пошла...Словно выдуманная...Юра, освобождай умывальник.
   - Пап, почему зубы не белеют? Я все пасты перепробовал, которые рекламируют. Чищу три раза в день, как положено.
  47
   - Это не от пасты зависит, - ответила Дарья, видя, что муж задумался.
   - А от чего, мам?
   - Спросишь завтра учителя биологии.
   - Спрошу. Спокойной ночи.
   Юра и Паша легли в постели, поспорили о чём-то с минуту и затихли: видно, уже почувствовали, что перед уроками лучше высыпаться. Муж и жена остались вдвоём. Наступила тишина, и даже у новых "фермеров" за стеной не слышно было привычных громких разговоров и выкриков.
   - Даша, там баклажаны ещё подросли, - начал Иван обычный вечерний разговор, подводящий итог дню.
   - Хорошо, соберу завтра, законсервирую, - негромко ответила Дарья, так же тихо споласкивая посуду.
   - Банки пустые остались?
   - Трёх- и двухлитровых - ни одной. Видишь же, молоко всё время по бидончикам.
   - Картошки опустим в погреб вёдер двести пятьдесят. Свёклы три мешка, морковки пять. Луку мало.
   - Хватит. И чеснока хватит. В том году, наверное, было меньше, а кончилось только в июле.
   - Меньше... Ещё лоба и редька будут. Капусты сто пятьдесят вилков.
   - Ого.
   - Что можно вырастить - всё есть. Ещё б растительное масло, сахар, мука и крупа росли в огороде. Тогда можно дорогу в город перекопать...
   - Перекопаешь... Мальчишкам одежда и обувь всё более дорогие нужны. Это хорошо, что два пацана: один после другого донашивает. Да и то такая обувь сейчас: и на сезон не хватает.
   - Да, обувь сейчас паршивая. Выглядит броско, а носится... Обуви нам много надо, особенно с твоей - проблема. Дорогая теперь женская? Цены знаешь?
  48
   - Лучше не буду пугать...на ночь. Такие цены и сон отобьют. Главное, сыновей обуть. Смотрю, детвора в школу ходит, в чём попало, один даже в резиновых сапогах, хотя сухо... У нас их двое, а сколько в деревне многодетных семей... Как Глуховы своих одевают-обувают?.. Или Свистуновы?..
   - Двое детей мало.
   - Всё-таки мечтаешь о девочке? - Дарья выпрямилась от своей работы, с улыбкой оглянулась на мужа. - Смотри, я старею быстро. Ещё год-два не решимся - и всё.
   - Я-то что? Могу ещё один огород взять. Если б только одной картошкой прожить можно было... Не хочется, чтоб дети в нищете росли. Ты когда им в последний раз покупала конфеты?
   - А когда в последний раз была в городе? В начале лета. У нас-то шаром покати. Вроде бы частный магазин...
   - Оборотных средств нет...Да ещё полдеревни в долг берёт. Разве это бизнес?.. А чего эта ваша Галина Ивановна на заставу собралась?
   - Так она постоянно ездит. С нею школьники. Всё время какую-нибудь развлекательную программу готовят. Солдаты там, бедные, даже голодают. И огород садят, и корову держат. Галина им, как мать родная: едет, полную машину продуктов везёт - своих, дети собирают, совхоз выделяет. Точнее, выделял. Сейчас, без директора, наверное, всё развалится.
   - Спонсор.
   - Жалко ж мальчишек. Всё-таки нас охраняют. Они её тётей Галей называют. Как она рассказывает о заставе, так у наших женщин слёзы на глазах. Не дай Бог Юре или Паше так служить...
   - Да, если б не Галина Ивановна, Россия осталась бы без границы... Что-то покупателей на картошку долго нет в этом году. Не поднялись бы цены на машины... Почему они растут, если народ не богатеет?.. А вот если ты пойдёшь в декрет, Маринов будет возмущаться?
   - Наверное, будет. Заменить меня трудно... Хочешь дочку - что тебе тот директор?
  49
   - С вами сейчас так обращаются, что лучше уйти в декрет.
   - Это точно. Старые учителя сегодня на перемене вспоминали все реформы и переустройства в области образования. При коммунистах парторганизация надоедала учителям со всякой ерундой, во всё нос совала, но нынешняя власть всех превзошла по цинизму. Звереет и звереет...
   - Ладно, пора спать. О власти перед сном лучше не вспоминать: кошмары приснятся...
   Глава 4
   Утро обещало чудесный день. На деревьях мягко разлеглась тишина, а на востоке небо было исчерчено грандиозными розовыми полосами, которые исходили из одной точки, словно на рассвете беззвучно полыхнул розовый взрыв.
   Иван подивился буйству природы. Всякий раз, подымая глаза вверх, он поражался неповторимости небесных картинок. Сегодня у него был повод восхищаться и радоваться: в отсутствии перекупщиков-чужаков, очевидно, испугавшихся заезжать в Озёрки из-за плохой дороги, скупать картошку подрядился зять директора совхоза, и вчера вечером Иван с ним договорился. Пятимесячные труды, наконец-то, оборачивались кругленькой суммой таких нужных семье денег.
   Картошка - самый дешёвый деревенский продукт - требовала самых больших затрат времени. Неделю Иван, Дарья и дети потратили на прополку двух своих огородов, почти столько же - на окучивание, не говоря уже о посадке, сравнительно быстрой трудовой операции. Дождливый май и сухой июнь сначала дали много сорняков, потом - недостатком влаги - снизили урожай и, соответственно, значительно обесценили труд. Дважды молодую картошку по несколько десятков кустов подкапывали лихие люди из местных пьяниц, или "бомжей", как называли в деревне семьи, подобные соседской Колькиной, которые садили мало или вовсе ничего не садили, надеясь на Господа Бога, на авось и на тёмную ночку.
   Выкапывал Иван свой урожай и вовсе дней двадцать, то прерываясь на другие домашние дела, то вынужденно бездельничая по причине дождя, отправлявшего его в ненужный отгул.
   Здорово выручало Ивана орудие труда, найденное весной в старом сарае.
  50
  Это были вилы с прямыми зубьями, для копки картошки вещь просто незаменимая, потому как легко выворачивала землю и почти не накалывала клубни. Чудо-вилы, у которых даже черенок сохранился крепким, несмотря на многолетнее лежание в земле, у прежних хозяев, очевидно, стояли в углу, да упали, и время засыпало их мусором, перегноем, соломой. Новый хозяин сразу оценил инструмент по достоинству и берёг как ценную вещь.
   ... Стук калитки отвлёк Ивана от мыслей и расчётов. После удачных и неудачных попыток в течение месяца Юра всё же приучил себя вставать пораньше, и теперь он, сделав пробежку по дороге и размявшись в школьном спортивном городке, вернулся во двор и стал помогать отцу выносить мешки с картошкой к воротам.
   - После школы уберёшь мусор, - кивнул Иван на место у сарая, куда в последние недели выносили с огорода для просушки и пересортировки всё, что выкапывалось на грядках.
   - А где он, пап?
   - Кто?
   - Мусор. Да ты, наверное, не знаешь. Мусорами сейчас называют милиционеров.
   - Ты как твой младший брат. Где набрался?
   - Вадик Пешкин хвастался, что его дядька - ответственный за наше село перед блатными. Ну, там спор если какой возникнет - уладит. Или ещё что...
   - Здорово! - удивился Иван. - Мне что ли обратиться?.. Всё правильно: государства в стране нет, оно ушло в кабинеты, вот воры и подобрали брошенную на дорогу власть. Кто палку взял - тот и капрал. А дорогу в город некому отремонтировать, автобусники возмущаются: на Ладоге в сорок первом была лучше...
   Виталий заехал, как и обещал, ровно в восемь. Мешки бросали на весы, потом картофель высыпали прямо в кузов. Дед Степан, который на завтрак всегда выкуривал сигарету, увидев у соседского двора машину, пришёл помогать - контролировать взвешивание. Он без конца задавал Виталию вопросы относительно торговли, но тот торопился и отвечал скупо, записывая каждый вес на бумажку. Когда он расчёлся с Иваном и уехал,
  51
  старик, дабы сделать приятное соседу, спросил, сколько тот выручил, и объявил:
   - Теперь ты хозяин. Ежли своим трудом от земли семью кормишь - крестьянин. Настоящий. Говорят, кто не ленив пахать, тому нужды не знать. Вот ты и заработал огородом...
   По-хозяйски степенно вошёл Иван в дом, где семья уже поела и одевалась в школу, и положил на стол деньги:
   - Вот вам, детвора, на пятьсот баксов.
   Даша посмотрела на мужа как-то странно и не ответила улыбкой на улыбку. Сыновья молча обулись и ушли.
   - Вань, ты садись завтракать... Там, в Москве, что-то непонятное творится. Видать, какую-то игру опять затеяли... Может, ненадолго...
   - Что? - Иван уже привычно считал с лица жены: произошло нечто серьёзное.
   - По радио сказали, что курс доллара вырос до тридцати рублей.
   - Да ну! Не поняла, видать.
   - Я уже третьи новости прослушала... Обменные пункты закрыты, народ в городах скупает крупу, соль, спички...
   - Иван так и осел на стул, стоявший рядом. Жена взглянула на его в миг обмякшее и потемневшее лицо, задёргавшееся в нервном тике веко правого глаза и посчитала нужным подойти и обнять мужа.
   - Не бери в голову. Долго такая дурость продолжаться не может. Не совсем же они идиоты. Наверняка, опустится опять. Ну, пусть не до шести, хотя бы до десяти. Долларов триста, может, четыреста, выручим. Да и зарплаты нам, думаю, вернут, раз пригрозили забастовкой. Всё-таки у губернатора перевыборы. Вот и хватит тебе на машину...
   - На его выборы ваши деньги и уйдут... Эх, говорили, что курс рубля завышен. На какую-то недельку не успел... Мало им уже по пять миллионов людей надувать через "пирамиды". Теперь всю огромную страну обманули... Да-а, кабы знал да кабы ведал...
  52
   - Цены, передавали, сильно подскочат. Стыдно: так зависим от этого доллара...
   - Иди. Опоздаешь.
   - Ты меньше переживай и садись есть. Здоровье дороже. Не обязательно ж нам на машину доллары приобретать. Возможно, теперь технику будут продавать за рубли... Хотя в нашей стране за рубли только, наверное, место на кладбище можно купить...
   Иван перешёл за обеденный стол. Пачка денег попалась ему на глаза, он оттолкнул её.
   - Было пятьсот, теперь сто. Зарплаты твои задержанные тоже в пять раз подешевели. Теперь вам, конечно, их выдадут. Двадцать процентов от того, что было.
   Дарья вздохнула и, тихо собравшись, ушла на работу, а Иван, поругав в мыслях власть, за чаем начал раздумывать о том, что делать с рублями, чтобы уменьшить потери от их обесценивания. Набрать продуктов уже не успеешь: торговцы не дураки, вмиг цены взвинтят. Купить ещё одну корову?.. Так сена на зиму не хватит. Едва накосил. Лето было засушливым, одна травинка от другой на расстоянии метра росла. Даже дед Степан, всегда косивший вручную, в этом году, как и Иван, нанимал трактор.
   Кто-то посигналил у калитки, невнятно тявкнула собака, будто и её лай ослабел вместе с курсом рубля, и тут же на веранде уверенно застучали тяжёлые ботинки.
   - Алё! Есть кто дома?
   - Заходи, Миша.
   - Здорово, Иван! Кофе не предлагай: я уже завтракал, - пошутил он и спросил другим тоном. - Слышал, как нас кинули?
   Иван кивнул.
   - А твердили, что у государства нет денег. На...ли весь народ - вот им и деньги. На "реформы". Я это к тому говорю, чтоб ты потом не упрекал, что был не в курсе. Хочу занять денег, триста рублей, хотя понятно: с ценами сейчас будет дурдом. Могу отдать в долларовом эквиваленте, но постепенно.
  53
  Моя, знаешь же, диабетчица. Сестра утром звонит ей из города: так мол и так, набирай лекарств, потом никаких денег не хватит. Я дома всё до копейки собрал, дай, думаю, добрых людей поищу... Ты только ничего не объясняй. Да или нет. Что я, не понимаю: у тебя своих проблем выше головы...
   - Возьми, - Иван протянул односельчанину три сотенные бумажки.
   - Хорошо подумал?
   - Хоть какая-то польза будет с моей картошки...
   - Ну, спасибо. Как возвращать? Я в ноябре буду скотину сдавать.
   - Отдашь рублями.
   - Спасибо, Иван... Я занимать не люблю, но когда жена или дети болеют - это хуже всего... Даже реформ.
   - Не объясняйся.
   - Да просто накипело уже с такой жизнью. Вроде бы всё есть: техника, знакомства, голова на плечах, а развернуться не могу. За что ни возьмёшься - всё равно остаёшься в прогаре. Кому чай да кофей, а нам - чад да копоть. Пашешь, пашешь, а богаче наших деревенских бомжей не становишься.
   - Не все ж в деревне бедные... - возразил Иван.
   - А чем богаты? Думаешь, честным трудом?.. Это ты такой, наверное, один у нас. Кто совхозом пользуется, кто втихушку коноплю выращивает. Сейчас люди не хотят, как в старые времена, наживать добро поколениями. Хотят за год-два разбогатеть. Но честным трудом так только в сказках бывает. А в жизни если кто-то быстро и много получает, значит, кто-то другой быстро и много теряет... Я тоже не безгрешен, - прибавил Миша, сделав паузу. - Да, ладно, хватит плакаться. Значит, до ноября? Где-то до двадцатых чисел.
  
   - ... Я всё сказала! Смотрю: тут некоторые приготовили возражения. Так вот сразу знайте: слушать ваши дурацкие доводы и оправдания не буду. Повторю: дурацкие. Вы - учителя. Так будьте учителями... Сегодня четвёртое октября? - Шигина повернулась к сидевшей рядом инспектору Котовой. - Так, через несколько дней ваш...наш с вами профессиональный праздник. Глава администрации завтра едет в область. Возможно, что-нибудь
  54
  выделят к празднику. Потерпите, а там и трансферты из Москвы подойдут. Всё, и никакой забастовки! А не одумаетесь, я вам рассказала, что будет. Нянчиться не станем. Кто у вас в этом...забастовочном комитете?.. Так вот, Дарья Александровна, завтра приедете в Управление образования и заберёте ту бумажку, что нам послали. В область я сама позвоню. Чтоб выбросили копию в урну.
   - Скажите, Александра Яковлевна, вы запрещаете забастовку, заботясь о детях?
   - Именно так. О детях.
   - Тогда мы просто обязаны продолжать трудовой спор, - Дарья поднялась и вышла из-за стола. - Они знают, что мы собрались бастовать, потому что более полугода работаем бесплатно, потому что не получаем детских пособий, денег на методические журналы, без которых нельзя нормально работать. Потому что не хотим, чтобы нас унижали и чтобы разваливали российскую школу. И дети это поняли. Но они не поймут, что мы отступили из-за того, что начальство на нас прикрикнуло. Ни уважения, ни тем более любви от детей в этом случае мы ждать не вправе. Как скрупулёзно требуют от нас директор, завуч, районо выполнения профессиональных обязанностей! Придираются к каждой мелочи, к какой-нибудь лишней точечке в журнале или тетради. А как выполняют свои обязанности глава района и глава области? Что они сделали для пополнения бюджетов? Где новые заводы, фабрики и так далее? Сколько заработало ранее остановленных предприятий? Где развитие малого бизнеса? Насколько увеличились суммы местных налогов, с которых мы получаем зарплату? Ничего нет. Наше начальство выполняет только один пункт своих обязанностей: через день летает в Москву и клянчит трансферты.
   - Вы всё сказали, уважаемая? - Шигина подняла руку, чтобы успокоить ропот одобрения, который поднялся среди учителей. - А теперь я вам отвечу. Не хотите учить, хотите бастовать? Я вам предоставлю такую возможность... Светлана Николаевна, дайте-ка мне их педнагрузку... Будете, Дарья Александровна, уволены по сокращению штатов и бастуйте дома сколько угодно. Да! Уволены! И школа от этого ничего не потеряет. Такие учителя детям не нужны! Работать будут те, кто предан своей профессии и не считает, сколько месяцев задерживают зарплату! Понятно вам?! Ага, журналы. Отлично. Это её предмет?!. А это что за "двойки"?! Так, диктант.
  55
  Три "двойки" из семнадцати! Да вы совершенно не пригодны профессионально к работе в качестве учителя!.. Ишь, устроили демократию! Я - ваша демократия! Можете называть это диктатурой! Кому не нравится работать со мной - распрощаемся! А повод я быстро найду! И никакой КЗОТ вам не поможет! Поменьше надо смотреть в эти глупые законы! Посмотрим, где вы найдёте другую работу! Совхоза у вас фактически нет, а в городе и своих безработных хватает!.. Что это с ней?! Мужчины, что сидите: она сейчас упадёт! Есть в этой школе аптечка?!
   Шигина только начала метать громы и молнии, как Дарья почувствовала, что резко упало кровяное давление, в голове затуманилось, а ноги стали ватными. В висках стучало: "Ваня... Где же Ваня?.. Некому защитить меня от этой ведьмы..." Ни про диктант, ни про КЗОТ она уже не слышала. Когда учитель труда Игорь Владимирович Кузнецов подхватил её под руку, Дарья едва не повалилась ему на плечо: стоять на ногах она уже не могла.
   Кузнецов вывел её из кабинета домоводства, где районовское начальство распекало мятежный коллектив, и Дарья попросила отвести её наверх, в учительскую, чтобы посидеть там, принять какую-нибудь таблетку и прийти в себя. Игорь Владимирович всё предлагал вызвать фельдшера, но подчинился просьбе и, осторожно ступая по лестнице, слова сочувствия, по-мужски скупые и однообразные, говорил почти шёпотом, будто опасался встревожить воздух. Тем более по закрытой двери домоводства снова начали лупить выкрики Шигиной.
   - Да ты бледнее меня, - болезненно улыбнулась Дарья. - Не беспокойся, со мной ничего серьёзного.
   - Я тоже побуду в учительской. Не бросать же тебя... - он усадил Дарью и начал копаться в полупустой аптечке.
   - Лучше иди, Игорь. Кто ж будет сопротивляться этой нечистой силе, если все уйдём? Иди, иди... Вон телефоном воспользуюсь, если что.
   - Ну, смотри, Александровна, не падай в обморок. Я вот тебе ампулку нашатыря сломаю...
   ... Дарья просидела в полном одиночестве довольно долго. Слышала, что внизу и после её ухода не прекратились шумные разговоры: значит, ещё кто-то рискнул противоречить начальнику Управления образования. Наконец,
  56
  там стали расходиться, но звуков мотора отъезжавшей чёрной "Волги" слышно не было. И наверх никто не подымался.
   "Сижу тут, как прикованная. Может, все уже по домам разошлись? - подумала Дарья. - Нет, не может быть, чтоб наши женщины так просто ушли. Если и сдались, то хотя бы для обмена впечатлениями придут сюда... Когда же уедет "Волга"? Не хочу больше на эти лица смотреть..."
   Прошло ещё минут пятнадцать, и послышались голоса: кто-то подымался на второй этаж. В учительскую, внося с собой шум спора, вошли сразу трое: учителя начальных классов Проценко и Кретова и математик Светлова.
   - Даша, ну, как ты? А нас только отпустили.
   - Мне лучше, а что там?
   - Сейчас наши верные мужчины перекурят, придут, и будем обсуждать, что делать дальше.
   - Большинство капитулировало. Нас осталось семь человек, включая тебя.
   - Что ты её включаешь, не спросив?
   - А тогда пять. Без Даши и я руки вверх.
   - Почему Шигина не уезжает?
   - Жрать пошла. А нас оставила с завучем, чтоб ещё раз голосовали насчёт забастовки. За - шестеро. Тебя же не было.
   - Какая разница: была я или нет. Бастовать - так всем или никому.
   - Вот именно. Струсил народ...
   - Когда ты ушла, Коля выступил. Он ей закон...
   - Васильев?
   - Да. Он ей закон, она - слюной брызжет. Кричит: "Где вы этот закон о забастовках взяли?! Вы от меня законом не отгородитесь!"
   - Мы уже молчим, что этот закон ты нашла: тебе и без того досталось. Ольга сказала, что в библиотеке в газете прочитали. Я ей шепчу: нам на газеты для библиотеки уже сто лет денег не выделяют, но Шигина
  57
  
  поверила...
   Дарья усмехнулась:
   - Если б мы действовали не так, как там написано, они бы и внимания на нас не стали обращать.
   - А, всё равно. Одни просто струсили, другие начальство увидели и сразу искренне предали, третьи за категории трясутся...
   - Некоторые поверили, что Шигина полшколы уволит, и за место испугались...
   - Боятся свои рабские цепи потерять.
   - Сталинское поколение: кто пенсии получает, сразу предали. Они не понимают, что наши дети на одном подножном корме живут.
   - Сидоровна говорит: ой, Ельцин шесть мешков картошки выкопал сам, всей стране трудно, а мы будем бастовать... Верит же в этот бред...
   - Коля сказал Александре Яковлевне: будете так грубо с нами обращаться, мы устроим голодовку с одним требованием - вашей отставки...
   - Так она заявила, что не уйдёт добровольно, даже если он умрёт от своей голодовки. Мол, "в такой трудной обстановке я нужнее системе образования района".
   - Он так сказал?
   - Да. Ещё и упрекнул её за грубость как женщину. У неё глаза чуть очки не столкнули с носа. Так выкатились...
   - Молодец.
   - Она, видите ли, нужна!.. А без учителей страна обойдётся!
   Пришли с перекура учителя-мужчины и со смехом рассказали, как Шигина была наказана за простую человеческую слабость. Она не хотела уезжать, не пообедав, и директор Маринов, оставив коллектив со своим заместителем, дабы последним голосованием добить забастовку, повёл начальство в столовую, где в преддверии высокого визита с утра колдовали над элитным
  58
  обедом повар и дочь Маринова, учительница начальных классов Татьяна Родионовна, которая во всяких собраниях, касавшихся трудового спора, вообще не участвовала, сохраняя лояльность районному руководству ещё большую, чем её отец. Начальство милостиво позвало на свой обед и личного шофёра, высокого черноусого мужчину лет сорока. А когда все трое, откушав, вышли к машине, четыре колеса "Волги" оказались проткнутыми. Грешить на учителей-оппозиционеров было невозможно: все ещё дискутировали в домоводстве. Пришлось признать, что учащиеся школы, прекрасно знавшие, для чего приехал чёрный ГАЗ-24, решили по-своему, по-деревенски, поддержать бунтовавших наставников.
   Мужчины смеялись: Шигиной хватило бы того, что "съела" учителей, а Дарья и её подруги поспешили к окнам. Действительно, усатый районовский шофёр домкратил передний мост. У машины стояло человек шесть-семь, все что-то бурно обсуждали и жестикулировали.
   - Недаром Витя Якимов сегодня меня спрашивал: "А что, Дарья Александровна, воронок приехал вашу забастовку громить?"
   - Этот товарищ не то что колёса проткнуть, он мог вообще "Волгу" угнать... - согласился Кузнецов.
   - Неужели наши дети защищают нас? Даже не верится. Хотя приятно...
   - Что не верится, Даша? Мы ж целый месяц только про забастовку и говорим. Думаешь, дети ничего не понимают? Не знаю, как другие, но я на своих уроках объяснил старшеклассникам и нашу позицию, и позицию государства. Они имеют право знать, - заявил историк Юрий Алексеевич.- А завтра я передам им то, что про нашего доблестного губернатора сказала мадам Шигина: "Губернатор терпеть не может, когда бюджетники требуют зарплату. Посчитает нужным - даст". Дети передадут родителям, а тем скоро на выборы.
   - Что выборы? - вздохнула Дарья. - Сейчас у всех головы болят из-за рубля. Мой вон картошку сдал, а доллары уже не те... Сколько мечтал хоть старенькую машину купить, чтоб на ноги встать... Сейчас меня ещё с работы выгонят.
   - Не имеют права!
   - По какой статье?
  59
   - Мы тебя не отдадим на растерзание.
   Коллеги на несколько голосов возразили Дарье, и она слабо улыбнулась:
   - А что мы можем?.. Всемером...
   - Но и терпеть больше тоже нельзя. Слышали, к нам с первого ноября не будет ходить автобус?
   - А если в больницу? Пешком что ли идти?
   - Что тебе в больнице делать? Там теперь из лекарств только судна остались. Ими и лечат...
   - Гады, со всех сторон обложили. Как будто войну ведут...
   - Да хватит вам! Давайте конкретно, - повысил голос Юрий Алексеевич. - Я лично решил и бесповоротно: с завтрашнего дня начинаю голодовку. Хозяйство - на дочку с зятем, ночевать буду у себя в кабинете: принесу матрас. Хватит. И сырые дрова загораются.
   - А уроки?
   - Сколько смогу, столько буду вести. По телевизору ж видели, как голодают.
   - Я присоединяюсь, - тихо, но твёрдо сказал Васильев. - Чтоб эта нечисть торжествовала? Хватит. Два требования: всей школе - долги по зарплате и отставка заведующей.
   - Подождите, мужчины. С завтрашнего дня нельзя. Надо ведь объявить повсюду. Может, сдадутся и до нашей голодовки...
   - И почему - "всей школе"? Пусть предатели сидят без денег. Все долги - нам и отставка заведующей, или, как там сейчас, - начальника образования...
   - Управления образования.
   - Всё равно.
   - И губернатора тогда.
   - Да этого ворюгу и так второй раз не выберут.
   - Не смеши: у нас в районе и в области все выборы подтасовывают...
  60
   - Губернатора не надо, - заметил Кузнецов. - Будем действовать по принципу "разделяй и властвуй" по отношению к начальству. Одну, может, и выгонят из-за нас, но, если потребуем целый ряд отставок, - бесполезно. Они ж, как клещи, впились в свои мягкие кресла.
   - Я нужна Родине! Умру на своём посту! - спародировала Шигину Проценко. - Умру вместе с креслом!..
   Все посмеялись, и после паузы Дарья спросила серьёзно:
   - Так что, все решились на голодовку?
   - Я решил, - ответил Васильев.
   - Я тоже, - сказал Савин.
   - И я, - объявили ещё четверо, и все сразу почувствовали, что дело, задуманное ими, необыкновенно трудное и с властью теперь придётся сражаться не кухонными шутками, а по-настоящему, как на фронте.
   - Ну, что ж, - подвела итог Дарья Александровна. - Сегодня все поговорим с родными и, если не передумаем, то завтра составим обращение и обсудим, как и когда начнём...акцию.
  
   Всё в этот день, после того как Дарья сообщила новый курс рубля, валилось у Ивана из рук. Он был подавлен, выведен из состояния равновесия, и привычный ритм домашней работы постоянно сбивался. То он в течение пятнадцати минут безуспешно ковырял палкой в бочке "свинскую пищу", которая примёрзла у краёв к железу и никак не поддавалась. Бочка была обложена с трёх сторон кирпичами, стояла на толстых железных трубах, а пространство под бочкой представляло собой топку. Так Иван варил свиньям. Только когда стали расшатываться кирпичи и глиняная штукатурка дала трещины, он догадался взять штыковую лопату, с горечью отметив, что в другой раз такой глупости не сотворил бы... То, взявшись принести скотине воды, несколько раз ходил в дом, ждал, когда нагреются до комнатной температуры хозяйственные вёдра, и залеплял дырки в них пластилином. Так он проделал трижды, потому что торопился, размазывал пластилин недостаточно старательно, забывая, что уже не лето. Почти все вёдра у него протекали, а на новые всё не хватало денег... Потом пришла из
  61
  школы Даша, рассказала, чем закончилась их попытка бастовать, и спросила, как он отнесётся к её участию в голодовке семерых членов учительского коллектива. Иван почувствовал такой наплыв горечи и злости, что решил: сейчас он или сорвётся на ком-нибудь, или совершит преступление. Сказав жене, что пойдёт искать бычка, который в последнюю неделю взял моду забредать в кусты, спешно пошёл со двора, но не в калитку, а огородом. Шёл, сжимая кулаки и стискивая зубы, и всё же крестьянские привычки вытравить было невозможно: шагая по борозде, он машинально отметил, что последний дождь вымыл кое-где картофелины и можно отправить Пашку с ведром собрать их. Впрочем, лучше после пахоты. Тогда ведра два точно будет.
   Он перебрался через ограду и погнал овец домой. Те настырно клонили головы к редкой уже октябрьской траве, и пришлось бросать камни. Бык пасся здесь же, возле орешника, но Иван, подумав, что до сумерек ещё около часа, решил сходить к Озеру - успокоиться.
   На тропинку выбираться не стал, двинулся прямо через кусты, теперь полуголые, из-за чего лес просматривался метров на сто. Шагал и шагал без разбора, уверенный: Озеро настолько большое, что в любом случае выйдешь к берегу. Шёл задумавшись, поглощённый, как ныряльщик водой, своими мыслями, из-за чего пару раз натыкался лицом на старую паутину и ещё больше раздражался.
   Если б Иван мог в эти минуты видеть то, что окружало его со всех сторон! Как знать, возможно, тягостное настроение, терзавшее его, вмиг рассеялось бы в чистом лесном воздухе, а точившие душу переживания притупились и зарубцевались. Природа, буйствовавшая целое лето, даже из своего умирания устроила праздник. Жёлтый цвет на этом осеннем карнавале преобладал. Но иное деревцо - шаловливый ребёнок - в пику украсившимся в золото соседям одевалось в ярко-красное и, казалось, медленно пританцовывало на месте, вызывая у окружающих шёпот недоумения. Попадались какие-то вьющиеся растения с широкими зубчатыми листьями, которые оставались зелёными и сейчас, в начале октября. Для них не существовало осени, они могли только родиться или умереть, без всякого перехода. Воздух был насыщен тлением и свежестью, и быстрый путник улавливал обонянием тонкие струйки то спелого боярышника, то калины... Бесконечная тишина... Ни звука, словно осень - немое кино. Шум шагов - как в большой пустой комнате...
  62
   Через некоторое время Иван вышел к линии электропередач и понял, что взял далеко вправо и на Озеро засветло уже не попадёт. Он глянул в небо: дня оставалось всего на полчаса. Повернул назад и пошёл ещё быстрее: и бычка искать в темноте было бы нелёгко, и Даша могла переживать. Выбрался прямо на орешник за своим огородом и - удачно: настырное животное не собиралось возвращаться в родной сарай добровольно и трещало сухими ветками где-то здесь, в лабиринте двухметровых кустов.
   - Борька, Борька! - покричал Иван.
   В ответ метрах в двадцати послышалось вопросительное мычание. Иван не спеша, стараясь не спугнуть "зверя", который мог рвануться в ночной лес, приблизился. Бычок немного отошёл и снова мукнул. Как будто спрашивал, чего надо.
   - Борька, дурак! Я тебя кормлю, а ты от меня прячешься! Стой, хуже будет!
   Бык вдруг рявкнул, напуганный каким-то шорохом и выбежал прямо на "охотника". Иван тут же схватил его за короткие рога и накрутил верёвку, которую всегда носил в кармане. Животное поплясало немного на месте, желая оставаться диким, но, получив лозиной по хребту, покорно дало вести себя домой.
   Иван затащил бычка во двор и направил в сарай, куда сам не пошёл: в кошаре жена готовилась доить корову, а обсуждать с ней неизбежный вопрос о голодовке он был ещё не готов. Выручил дед Степан.
   - Сосед, есть полезная информация! - обозначился тот со своего любимого крыльца.
   - Про обвал рубля?
   - С этим всё ясно... Де-номи-бляция! Так по ящику назвали... У меня друго. Сколь бы, ты думал, сохраняется в холодильнике буженина и окорок?.. Не знаешь? И я не знал, не ведал. А теперь пожалуйста: таблица в газете, и все могут пользоваться. Чтоб, значит, не передержать. Вот коли буженина, то будь добр, через семьдесят два часа слопай, и ни часом больше. Полукопчёные колбасы - до десяти суток храни смело. Рыбу горячего копчения - до трёх суток, а холодного - до десяти опять же. Что тут ещё?.. Не вижу... Слепой совсем... "Сыры твёрдые". Егоровна! Сколько там наши
  63
  сыры твёрдые лежат?! Пятнадцать суток есть?!
   - Дурень и есть дурень. Мелешь языком почём зря и другим надоедаешь... - отозвалась старуха через приоткрытую дверь. - Я и холодильник-то давно отключила.
   - Значит, всё в порядке, - миролюбиво заключил дед и даже напел. - Сыры тверды, и танки наши быстры...
   - Доллар опустится, аналитик?.. Говорили что? - Иван подошёл к заборчику между дворами.
   - А вот не понимаешь ты, сосед, зачем всё это наделали господа московские... Я, Иван, севодни кино американское посмотрел. Бабы ихние меня удивили. Каковы, а?
   - А что?
   - Деловые. Русской женщине, коли муж не пьёт и не гуляет - уже счастье. А ежли и семью кормит - так просто ангел рядом. Наши бабы готовы кормить, поить, обстирывать мужа, рожать ему детей, сколь получится, тянуть всё хозяйство, значит, домашнее: скотину, огороды. А с мужика довольно и того, чтоб не пил много, не бил больно и не гулял часто. По пословице: хоть муж не гож, да чужого не трожь.
   - А американки что?
   - Дело не в американских. Россия - она как её женщины. Мы ж не требуем, чтоб власть о нас заботилась, способствовала процветанию, значит, материальному, защищала и прочее. Лишь бы не мешала жить, не трогала...
   Дед закашлялся, но, словно боясь, что слушатель уйдёт, поторопился договорить, несмотря на першение в горле и выступившие на глазах слёзы.
   - Вот полгода над нами...не экспериментировали, а мы уже...и жиреть начали. А она, власть-то, бац...и напомнила о себе. Мол, не расслабляйтесь... Говорите, плохо живётся, не-эт...нет, может быть ещё хуже, и зараз я вам докажу...
   - А народ молчит...
   - Молчит, как та баба, что с дуру поверила мужику, замуж выскочила и теперь побои терпит, плачет себе потихоньку да лицо битое от детей
  64
  скрывает...
   - Получается, наш народ неудачно вышел замуж? - усмехнулся Иван, которого позабавила теория старика. - Может, на развод подадим, а?
   - Дождутся и развода, бл... Некому тогда будет их кормить да обстирывать... Американки-то брачный контракт поначалу расписывают, а опосля уже в ЗАГС... Да-а... А с долларом, Иван, теперь не надейся. Курс нашей национальной валюты был заведомо неправильный, все экономисты предупреждали. Вопрос в другом. Почему: раз тебе - и ку-ку, весь рубль, значит, разом обвалился, не постепенно?.. Не догадываешься?.. А кто-то на сей операции хороший куш отхватил. Особливо кто скупил подешевле этих долларов цельные мешки, а теперь таким, как ты, продаст втридорога.
   - В четыре.
   - А?
   - В четыре раза, дед. Жена получала восемьсот, а теперь двести рублей. Как уборщица.
   - Вот чего. А сколько ж тогда уборщица? Кто там сейчас в школе моет? Валеркина Ольга, да? Моего кума дочка. Получается, полгода даром работала.
   - Больше.
   - А ты, Иван, извини меня, сам виноват. Нельзя этот мусор держать в таких количествах.
   - Какой?
   - Рубли!.. Положим, грех сто пятьдесят миллионов населения объегоривать ради интереса одной морды, но ведь власть знает: никто сбережения в рублях не держит... А таким, как я, на них - тьфу, пусть хоть удавимся. Нам с Егоровной хоть по какой цене доллары не купить.
   - Продукты покупаете? Сейчас всё подорожает. А у меня пацаны на зиму без обуви, без шапок. У Даши сапог нет... Одежду себе штопает...
   - Я тебе, сосед, конечно, сочувствую. Но ты тоже должен мыслить стратегически. Вот в овечках и коровах ты разумеешь, а в государственных проблемах, значит, ни шиша.
  65
   - Так просвети, Игнатьич, дурака... который всё лето впустую горбатился.
   - Лучше, Иван, расскажу я тебе опять сказку. Сказка - она как? Даже ребёнка уму-разуму научит. Это не какое-нибудь внушение...
   - Даша говорит: "Литература - это философия в образах".
   - Чего-чего?.. Философия, говоришь? Вот и послушай мою небылицу, коли так... Небылицу в лицах. Я Егоровне-то своей рассказал, а она окрысилась: сказки, мол, про добрых царевичей, а ты про всякую шушеру сочиняешь. Ишь старая! Царевича ей подавай. Много ты их видала в жизни...
   - Ты замкнула сарай? - спросил Иван жену, которая выходила с подойником. - Я поболтаю немного с соседом.
   - Не сидите долго. Вечерами уже прохладно. И на ужин я сварю молочную кашу, так чтоб не остыла...
   - Хорошо.
   Иван, пользуясь темнотой, по-мальчишески перемахнул через заборчик, тоже сел на крыльцо, а дед Степан, заполучив слушателя, достал сигарету и проговорил, прищуриваясь:
   - Сядем рядком, поговорим ладком?.. Ну, вот. Постарел царь-батюшка, видит, что пора ему готовить царство-государство к передаче наследнику. Нет уж той силы, что прежде, той цепкости и мудрости. Иной раз примет какого-нибудь посла, побеседовать бы, чтоб укрепить добрые отношения с соседским государством, ан нет, как назло, забыл фамилию тамошнего короля. Обидно. А то возьмёт лейку и хочет полить капусту, что в огороде при царской кухне. Придворные посмеиваются, дети упрекают, у жены-царицы слёзы наворачиваются... А хвори! Столько вдруг доктора отыскали их в одряхлевшем царском теле, что не успеваешь и лечить все. Нет, пора на пенсию. Пусть молодой наследник правит, а ему, царю, обеспечит покой и благополучие на последние годочки жизни. Вот осмотрелся их величество: как изменилось всё, пока он спокойно старел да от дел потихоньку отходил! Был он фигурой громадного масштаба, а кругом всё мелкая рыбёшка сновала. А теперь... Воеводы да министры, кому сытные места достались, разбогатели, силу набрали, вокруг каждого из них теперь полчища своей преданной мелюзги суетятся. Так и готовы на другую стаю наброситься да под себя подмять... А купцы - уже и не купцы вовсе. Про зипуны забыли,
  66
  бороды посбривали. У них и рудники, и заводы лучшие, и банки богатые не хуже европейских. У царя-батюшки ажно мурашки по телу пробежали... А господа промышленные и газетёнки себе понакупили, над ним, государем, писаришки купленные шутить себе позволяют, карикатуры разные малюют. И что всего хуже - государственные люди с купчишками разбогатевшими стакнулись. Те им деньги и поддержку всяческую, а чиновная братия до самых-самых советников царёвых включительно своим приятелям то заказ выгодный, то бумагу такую, что хоть пол-России забирай и делай, что хошь. И никто теперь с государем не считается; слабым, больным, а которые и нищим прозывают. Расстроился царь. Этак уйди на пенсион, затюкают его и помереть спокойно не дадут. Зовёт он своего нового первого министра, из молодых, чистенького да гладенького, за границей слов всяких умных нахватавшегося, да не знающего, куда те слова на Руси-матушке пристроить. Так мол и так, нужно мне наследника утвердить да на покой отбыть, а всех, силу через деньгу получивших, ослабить по возможности. Новенький министр пылинку с заграничного своего сюртучка стряхнул, затылок почесал и в момент выдал царю-батюшке совет. "Никакие ЭТИ не богатые, -объясняет. - Настоящий капитал по сту лет копится. А наши кредитов да займов в европах понабрали и жируют. Думают: может, больше разбогатеем или ещё как-нибудь. Опять же русский авось в запасе. А иные и выше смотрят: на эти кредитики всё в царстве-государстве себе сгребём, тогда ещё ширше развернёмся. А вот тут мы их и поймаем. Объяви завтра, что за рубль российский раз в пять меньше валюты иностранной надоть платить. Кредиты заграничные тогда станут не золотыми, а бриллиантовыми. Богачи наши, чтоб покушаться на власть, и забыть забудут, лишь бы без последних штанов не остаться. Воеводы да министры перед вашим величеством на задних лапках вновь заходят. А что товару иностранного не сможем тогда купить - то не беда. Свой брат мануфактурщик хоть что хошь сработает, Европе не уступит". - "Так ведь, - кумекает царь, - всякий немец у нас королём себя будет чувствовать. Там жалование маленькое получит, а у нас, на рубли обменяв, и заводик прикупить сможет". - "Не больно-то они к нам ездят, иностранцы - возражает первый министр. - А покупать у нас, хоть и гнутую подкову, и вовсе опасно: мало, что надуют купцы, так опосля, куш сорвав, по судам затягают". - "Молодец! - говорит царь. - Послушал я, как вы, молодые, легко рассуждаете, про народ и не вспоминаете, так мне поскорее помереть захотелось. Напишешь указ, и от твоего имени завтра на всех площадях прокричат. А казначею скажи, чтоб целковиков у него к вечеру не
  67
  было, пускай по менялам пройдётся да под каким предлогом и спустит всё за валюту". - "Слушаюсь! - щёлкнул каблуком первый министр. - Я и сам про казначея подумал, пока ваше величество изволило слушать мои недостойные царских ушей рекомендации. А что от моего имени наш рублик обдешевится, так не извольте беспокоиться, я и сам хотел предложить вашему величеству, чтоб всё это от меня шло". - "Зачем тебе? - подивился царь-государь, а про себя подумал: "Дурак али хитрец? Я его на всё государство опозорю, а он ещё и рад". - "Для известности, - скромно поясняет новый первый министр. - Весу покудова ещё не имею, а тут, хотя и детей станут мною пугать, а всё ж запомнят..."
   - Не всё понятно, Степан Игнатьич, в твоих ужастиках, - сказал Иван соседу-сказочнику, когда тот замолчал, - но, может, ты и прав насчёт выборов.
   - А то! У нас всё деется из-за власти: кому усилиться, кого ослабить...
  
   Перед сном Иван, обретя-таки к ночи душевное равновесие, хоть и смешанное, как в коктейле, с горечью от больших материальных потерь, высказал, наконец, жене своё мнение, которого она так ждала.
   - Попробуйте... Но если затянется или что-нибудь со здоровьем - я тебя из школы заберу.
   Даша оживилась:
   - Умирать я и сама из-за этой мрази не собираюсь. Мы сначала, так сказать, разрекламируем свою голодовку, чтоб к её началу это решение уже везде прогремело. Завтра обсудим, и, если все согласны, то начнём писать в разные инстанции и в прессу...
   - Теперь, после грабежа, наверное, вам вернут долги по зарплате.
   - Да пусть хоть такие вернут. Если б мы тогда, в марте, трудовой спор начали, то, возможно, отдали бы всё до этого обвала. Но половина побоялась, да и директор нас тогда не поддержал...
   - А сейчас поддерживает?
   - Сейчас опять струсил. Был за забастовку, а сегодня поддержал
  68
  районовский погром. Я так вообще как под обстрелом стояла. Наши говорят: была белая, как мертвец. Да Родион Николаевич уже ничего в нашей школе не значит. Татьяна Родионовна вперёд лезет, и многие стараются иметь с нею хорошие отношения. Наверняка, со следующего года станет завучем, когда Степановна уйдёт на пенсию.
   - А вас не спросят?
   - Да ну... Наше мнение районо не интересует, лишь бы им человек подходил. Высшее образование у неё есть.
   - Демократия...
   Дарья, словно обрадовавшись согласию мужа на её участие в голодовке, уснула спокойно и быстро, но Иван, отравленный ядом горьких мыслей, забылся только в третьем часу, когда уже пару раз откричались свои и соседские петухи.
   Глава 5
   - Никак, сосед, собрался куда? Не в лес ли? - поинтересовалась Егоровна после взаимных пожеланий здравствовать.
   - В город.
   - То-то. В лес севодни не ходи.
   - Почему?
   - Не ходи. Ерофей Лешегон севодни. Леший бесится. Всю ночь безобразничал: зверей гонял, деревья ломал. И днём ещё не угомонится. Последний раз чудит до весны, - серьёзно и озабоченно пояснила старуха.
   - Ладно, в лес не пойду, - улыбнулся Иван, не ожидавший, что любившая приметы соседка ещё и в лешего верит.
   Сегодня он действительно отправлялся в город, в районную прокуратуру, где, как понял со скупых слов участкового, осела его жалоба на съевших овцу бандитов. До самого Покрова Иван не мог управиться с делами, что остались от лета, и лишь в праздник, удовлетворившись, что погреб полон, сарай для скотины хорошо утеплён, а огороды убраны, вспаханы и готовы укрыться снегом, позволил себе расслабиться и немного побездельничать. И
  69
  тогда же, узнав, что райцентр вот-вот оборвёт автобусную связь с Озёрками, решил ехать по своему делу.
   Дорога от деревни круто спускалась вниз, и водитель не торопился, осторожничал. К тому же мост через речушку особой надёжностью не отличался: и ремонтировался в последний раз лет тридцать назад, и ограждение из железных труб любители быстрой езды давно выгнули наружу бамперами автомобилей и передними колёсами мотоциклов, отчего мост сильно напоминал место боевых действий.
   Иван глянул в окно и улыбнулся: герой местных анекдотов Коля Харитонов, выпивоха, в тридцать с лишним лет ни разу не женившийся, баламутил мёртвую воду неподвижной речки, пытаясь подтянуть к берегу бревно, что упало с лесовозов, которые часто шли через деревню и вывозили древесину. "На неделю дров", - оценил Иван чужие труды.
   Пошли поля, ограниченные с одной стороны лесом, а с другой - рекой Осиновкой, которая от моста делала несколько замысловатых изгибов и пропадала среди дальних холмов, частью распаханных. Река эта, хоть и вытекала из Озера, воды от него получала немного и потому ни для купания, ни для рыбалки не подходила. К тому же она промыла себе путь по самым густым и колючим кустарникам и не представляла интереса даже для уток и гусей, несмотря на то, что от деревни до неё было рукой подать.
   Иван вспомнил, как жена отнеслась к его решению съездить в прокуратуру. Не отговаривая, ничего не выражая словами, она всё сказала лицом, которое заметно потемнело и сосредоточилось, и особенно взглядом - тревожным и заботливым. Ивану даже стало неудобно за её переживания. Он всё пытался шутить, но чувствовал, что фальшивит. А когда жена под предлогом того, что он вернётся поздно, а городское есть - только желудку вредить, приготовила оладьи и завернула их в новое посудное полотенце, он засмеялся:
   - Как на фронт провожаешь...
   - Спасибо скажешь, когда проголодаешься, - ответила она, оставаясь серьёзной.
   Даша всегда переживала за него. Озабоченная изо дня в день, из года в год школьными делами, она всегда умела отодвинуть своё в сторону, если мужу
  70
  было плохо. Иван подчас и болезни или лёгкие травмы свои скрывал, зная, что ей от этого будет больнее. Вот уже пятнадцать лет живут вместе, а словно и не было их. Любит его так же, как полюбила сразу: с тихой беззаветностью русской женщины. Когда сказал, что хватит жить в городе на хлебе и воде, что лучше дорогую квартиру поменять на дешёвенький домик в деревне да завести хозяйство, согласилась сразу: и о детях заботилась, и о муже-строителе, не имевшем шансов найти работу в городе, где жизнь словно остановилась и возводить что-то новое перестали вовсе. Полдома в Озёрках купили временно, не особенно даже беспокоясь, что соседи - пьяницы и воры. Но закончилось очередное лето, а к возведённому в первый год фундаменту будущего большого, уже постоянного дома на участке напротив не прибавился ни один ряд кирпичей или брёвен. Даша работала бесплатно, а его крестьянские занятия снова только хлебом-водой семью и обеспечивают. Оказалось, что даже самым насущным - производством продуктов, - заниматься невыгодно. Бычка-двухлетка надо продать, свинью тоже, а рынки завалены импортом. Даже по прошлогодней цене мясо не уйдёт. Хотел завести свиноматку, а теперь в сомнениях: все в деревне говорят, что мясо - дело бесперспективное. Ещё молоко да яйца - куда ни шло...
   "Да, - невесело размышлял Иван, глядя в автобусное окно, - три силы тянут страну в разные стороны, и каждая других винит в развале: мафиози-рвач, чиновник-казнократ и мужик-ворюга... Первого уничтожить бы без всякой пощады. Работу чиновников измерять степенью процветания области или района, чтоб каждый год становилось меньше безработных, больше малых предприятий и фермерских хозяйств. Сравнить года: нет улучшений - прочь, уступи более толковому свою высокую зарплату. А мужику вообще ничего не надо, не мешайте, и всё. Будете мешать - в пропасть свалимся, не будете - медленно поползём вперёд, а помогать станете каким-нибудь крестьянским банком с недорогими кредитами, техникой в рассрочку, удобрениями, соляркой и семенами под урожай - так за два-три года преобразим страну. И продовольственная безопасность будет, и горожанам работа на всяких мелких сельхоззаводах и даже продукты на экспорт - дешёвые и без всякой генной инженерии..."
   Иван увидел вдалеке свой покос и вспомнил главное летнее приключение. Тогда он, удачно скосив сено, договорился сгрести его совхозными тракторными граблями, единственными в деревне. И вдруг сразу
  71
  две напасти: дряхлая техника сломалась, а по радио передали дожди на три дня. Иван рванул на покос. Грёб дедовским способом - деревянными граблями - и тут же ставил большие копны, накрывая верхушки скошенным по краям бурьяном. С раннего утра и до половины одиннадцатого, когда уже полностью стемнело и комары начали набрасываться целыми тучами. Вручную сгрёб и уложил около тонны сена. Из-за спешки не взял из дому никакой еды, только пятилитровую канистрочку воды с мёдом. Этим и поддерживал силы. И ещё - по привычке думать за работой - представлял, как отцы, деды, прадеды всю жизнь, надрываясь, таскали это сено и не так, как Иван - на одну корову с телёнком, а поболее. Представлял и испытывал даже какую-то ненависть к тяжелейшему из трудов - крестьянскому. Разве поймёт, думал он, какой-нибудь горожанин, что нужно минут десять дёргать по стерне граблями, чтобы набрать сена корове только на один завтрак или обед, потом отнести эту кучку в копну, потом приехать с телегой, переложить всё в неё, стянуть, дабы не перевернулось на плохой дороге, отвезти и снова сложить - уже дома... Не поймёт. Скажет: лучше импортное сливочное масло куплю, а вы, деревенские, мне не нужны...
   Иван всё думал и думал, а автобус, который выбрался с просёлка на трассу, набирая скорость, помчался среди голых лесов и полей, и только ухали в окно встречные легковушки и длинные грузовики...
   - И этому голову срубали, - донёсся до Ивана разговор попутчиков, сидевших за спиной.
   - Ничего, уже новая выросла, - ответили хрипловатым голосом, не знавшим работы в помещении.
   Тот, кто сидел слева, закашлялся, и разговор остановился. "Неужели опять новый премьер? - удивился Иван. - Новостей сегодня не включал. Надо прислушаться..." Однако автобус сбавил скорость, начал раздражённо фыркать, и получилось услышать только одну фразу:
   - Выберут в третий раз, вот увидишь. Он же бессмертный...
   Автобус остановился, и водитель заговорил с кем-то снаружи. Иван, любопытствуя, как и другие, наклонился к окну. У обочины стояла машина его односельчанина Орлова, явно сломавшаяся: на мешковине были рассыпаны гаечные ключи и прочие предметы для ремонта, капот, раскрытый пастью морского чудовища, дёргался на ветру.
  72
   Иван прошёл в голову автобуса. Серёга Орлов что-то рассказывал, слышны были только обрывки фраз; водитель ПАЗа сочувственно кивал, но мотор не глушил, ясно показывая, что совет - это предел его помощи, потому как главное - интересы пассажиров.
   - О, Иван! - заметил Орлов знакомого. - В город едешь? Помоги, а? А то одному никак. А я тебя доставлю, куда надо...
   - Добро, - кивнул Иван и попросил открыть дверь.
  
   Вечером того же дня вся семья ужинала вместе.
   - Всё, моя летняя командировка на огороды и покосы закончилась, - пошутил Иван. - Я вернулся в семью. До весны.
   В городе он купил морской рыбы, и Паша объявил, что сегодня праздничный ужин. С газом в районе были перебои, поэтому, несмотря на тёплую осень, уже приходилось топить печь, и смешанный запах дубовых дров, вареной картошки и жареной рыбы способствовал аппетиту и хорошему настроению.
   - Сегодня весь день в учительской на переменах обсуждали вчерашнюю телеигру, - оживлённо рассказывала Дарья, - когда один мужчина выиграл миллион. Хотя мало кто верит, что он случайный человек. Особой зависти, конечно, нет, но многим хотелось бы сразу много получить и - не работать... Эх, да хоть бы и немного, - вздохнула она, сделав паузу. - Сегодня мой Алексеев пришёл в короткой курточке, в которой проходил всю прошлую зиму. И опять проходит...
   - И его младший брат в дырявых китайских кроссовках, - прибавил Юра.
   - Вот-вот. А родители непьющие... Паша, не торопись: гулять всё равно уже не пойдёшь.
   - У нас тоже чуть неприятность не случилась, - продолжил разговор глава семьи. - Утром захожу в сарай, а корова загнала телёнка в кормушку, он там застрял на боку, не мог даже встать. Как не сдох... Вроде бы мелочь: забыл завязать верёвочку на калитке, а едва не лишились телка...
   - Так а что он вышел к корове из своего загончика?
  73
   - Выгнала, а не вышел. Я им даю на ночь тыкву. Она свою сожрала и полезла к нему... Из-за какой-то тыквы едва не убила своего же сына. Озверела животина.
   - Сегодня на уроке историк говорил, - вмешался Юра, - что в политике мелкие ошибки, даже одно слово, приводят к страшным последствиям. Как он называет правительство, "тимуровская команда" проводит политику, которая заставляет людей проявлять всё самое плохое в характерах. Пётр I выдвинул предприимчивых, Столыпин - трудолюбивых, а Ельцин с Гайдаром - авантюристов и воров...
   - А с телёнком-то что? - перебил Паша брата.
   - Ну, если б сдох, я в город не поехал бы. Ожил, когда вытянул его из кормушки. Ноги, правда, всё дрожали...
   - Мы тоже долго будем дрожать после таких времён... - грустно вздохнула Дарья, подымаясь, чтоб убрать со стола к чаю.
   - ...Что ещё интересного говорили на истории? - спросил Иван через пару минут, уже покраснев от горячего чая и расстегнув на груди рубашку.
   - Я сегодня сразу две "пятёрки" на одном уроке получил.
   - Это за что же? - поддержала разговор Дарья.
   - Историк на прошлом уроке дал нам задание найти деньги для настоящих реформ в России, чтоб поднять промышленность, сельское хозяйство, сделать армию контрактной. Трое у нас придумали по одной статье доходов, а я у деда Степана покопался в "Аргументах и фактах" и нашёл сразу две. Ещё пойду к дедуле: историк сказал, чтобы продолжали искать, и за каждое такое предложение он будет ставить по "пятёрке". Мы, говорит, с вами составим стране второй годовой бюджет. Найдём доходы, а расходы сами распределим, как посчитаем нужным.
   - Министром финансов станешь, - усмехнулся Иван. - Какие твои предложения?
   Юра, довольный похвалой отца, редко спрашивавшего об учёбе, сбегал за тетрадкой и начал рассказывать:
   - Во-первых, вернуть государству деньги, которые взяли за границей на
  74
  разработку нового закона о...о потребительской корзине. Чиновники украли миллиард двести миллионов долларов и придумали взамен, что в прожиточный минимум надо добавить стол и холодильник. Такое можно было и без кредита придумать. Учитель сказал: эти деньги - восемьдесят тысяч тракторов "Беларусь". Их бы фермерам да...
   - На фига те трактора! - воскликнул Паша, который до этого слушал старших и цедил сквозь зубы молоко. - Это миллиард двести миллионов килограммов конфет. А если чётких, шоколадных, по два доллара, где-то шестьсот тысяч тонн. На каждую школу по тонне...
   Космические расчёты младшего прервал смех остальной семьи.
   - Вот сколько конфет съели чиновники, - вытирая слёзы, заключила мама юного математика. И, успокоившись, продолжила. - Наш сосед Колька сегодня у Зайцевых среди бела дня украл два алюминиевых бидона. Догнали, побили. Так этот только на нашу маленькую деревню опозорился, а в "Новостях" говорили об одном губернаторе, который украл у своей области два земельных участка в сосновом лесу для себя и сына. Вот это позор на всю страну. Каково жене, детям, внукам, родственникам? Среди людей ведь живут, все их знают...
   - Тоже придумала: "на всю страну"! - Иван даже хохотнул. - Они живут в другой стране. Там нет понятия позор. У них на совести чешуя...
   - Алексеич... Юрий Алексеевич говорил, что раньше больших преступников предавали церковной анафеме...
   - Не выражайся! - съехидничал Паша на слова брата.
   - Помолчи... Почему бы сейчас так не делать? По всей стране, во всех церквях раз в год проклинать, чтоб все знали...
   Дарья хотела что-то ответить, но, услышав вздох мужа, промолчала.
   - Историк говорит, - продолжал Юра, не замечая пессимизма родителей, - что чиновник - это "такая машина (здесь он перешёл на интонацию цитирования, отчего Паша прыснул в кулак), которая работает только в зависимости от внешних условий. Выгодно воровать - ворует, выгодно работать честно - работает честно. Задача государства - создать условия, когда чиновник будет работать для государства".
  75
  
   - Условиями ведают те же чиновники, - возразил Иван сыну. - Ну, а второй твой источник доходов?
   - Вот, - Юра развернул газетную вырезку. - Здесь написано, как начальство на периферии...
   - За базаром следи, - перебил Паша.
   - Так, всё выпил? Вперёд из-за стола. Ещё раз стих повтори назавтра, блатной ты наш.
   - Мам, я знаю.
   - Вперёд!
   - ...Назначает себе зарплату и всякие выплаты. Читай: надбавка за стаж, компенсационные пособия, за работу с секретными документами, за ненормированный рабочий день, беспроцентные ссуды... Какая стране от них выгода? Вон за границей видно, что министерства работают, а у нас... У начальства четыреста тысяч машин по всей стране. Даже если половина в Москве, то на каждый район приходится по сто-сто пятьдесят. Сам видишь, сколько здесь можно сэкономить.
   - Прямо сказочная жизнь... не поверил Иван сыну. - Ну-ка, дай газету.
   Пока он перечитывал статью под названием "Как живут чиновники на местах", Юра внимательно изучал оборотную страницу листа.
   - Тут ещё таблица интересная. Историку покажу...
   - Где? В ...ском военном округе покончил с жизнью двадцатипятилетний капитан-танкист. Причина: семья из четырёх человек последние полгода вела полуголодное существование.
   - Смотри ниже.
   - Ослепнем при таком свете.
   - Третий день, точнее, вечер, слабое напряжение, - заметила Дарья, мывшая посуду.
   - Так выключите телевизор.
  76
   - Сейчас будут итоги кинофестиваля. Мне надо: на МХК с детьми обсуждаем...
   - Опять?
   - Это другой.
   - Так хотя бы звук можно убавить? Это ж концерт по заявкам олигофренов...
   - Что тебе не нравится? Он сейчас самый модный певец. По своим ученикам знаю.
   - А ты прислушайся, что поёт этот предмет для поклонения.
   Дарья перестала греметь умывальником и повернулась к телевизору. Застыл и Юра, собравшийся выполнить просьбу отца. Попали как раз на припев, который повторялся дважды:
   Вау, весело, прикольно,
   Только мне не делай больно.
   Круто нам с тобой вдвоём,
   Мы сейчас ко мне пойдём.
   - Убедилась? - раздражённо спросил Иван жену, когда Юра выключил звук. - Вот что надо с детьми обсуждать на уроках. Чтоб такими же убогими не стали, как наша эстрада... Обратила внимание, что в песнях совсем исчезли социальные темы? Даже в рок-музыке. А ведь мы с тобой на этом выросли. А всё потому, что рокеры тоже бросились в погоню за деньгами. Русский народ на марафоне: кто быстрее побежит и больше хапнет. Ну, а музыканты всегда ж были с народом...
   - "Там, где мой народ , к несчастью, был", - вздохнула Дарья.
   - Так, и что в твоей таблице? - вспомнил Иван, что всё ещё держит в руках Юрину газету.
   - В 1991 году - 524 психбольных на сто тысяч. В 1996 - 694...
   - Дебилизация, - согласилась Дарья. - У нас старые учителя говорят, что раньше справки давали пяти-шести детям на весь район. Теперь - до
  77
  шестидесяти.
   - Боюсь, что в Госдуме этот слой тоже представлен, - хмуро пошутил Иван.
   - Судя по нашей жизни - мощное лобби... Коллеги шутят: скоро будем переучиваться на вспомогательную программу. У Веры в классе пятеро по справкам. Третья часть. Представляешь, какая там учёба?..
   ... Когда сыновья ушли в свою комнату и занялись игрой в шашки, Дарья положила перед мужем местную газету:
   - Почитай лучше нашу статью... Нет, я тебе сама прочитаю. Оценишь мои способности. Наша маленькая группа кандидатов на голодовку доверила написание всех обращений мне. Историк Юрий Алексеевич писать да говорить - мастер, но сказал, что здесь нужны женские эмоции. Вот слушай, что получилось...
   - Хватит оговариваться. Валяй, - Иван перешёл на диван, но не откинулся на спинку, а подался вперёд, чтоб жене не пришлось читать громко и дети её не слышали.
   - "Уважаемая редакция. Коллектив Озёрковской школы обращался в районную и краевую администрации, к депутату Государственной думы Иванову Н.И. с вопросом: "Где наша зарплата, где компенсация за книгоиздательскую продукцию, где детские пособия?" Однако сколько-нибудь вразумительного ответа ни из одной инстанции не получил. Школа даёт детям не только знания. Здесь они получают представления и о моральных принципах: чести и достоинстве, правде и справедливости, связывая эти важнейшие понятия с личностью учителя. Поэтому спокойное принятие лжи, соглашательство, готовность к унижениям для настоящего педагога неприемлемы. Мы не хотим способствовать тому, чтобы в России выросло ещё одно рабское поколение. Наши требования просты: отдайте заработанное за девять месяцев. Даже получая зарплату вовремя, мы вынуждены были бы при её низком размере влачить нищенское существование, без зарплаты же мы обречены на голодную смерть.
   Мы обращаемся в средства массовой информации и во все властные институты области с предупреждением: мы дошли до предела терпения и с 20 октября с.г. объявляем бессрочную голодовку".
   - Сурово, - сказал Иван через минуту. - С другой стороны, если вас не
  78
  устраивают условия труда, увольтесь. Зачем гробить здоровье?
   - Почему я должна уходить из школы? - возмутилась Дарья таким тоном, будто говорила не с мужем, а с каким-нибудь чиновником. - Это моя школа. Это мои дети. Мои, а не тех уродов, которые воруют чужие зарплаты и заискивают перед прокурорами, чтобы не схлопотать за воровство... Я люблю свою работу, я люблю своих детей, поэтому не я должна уходить, а они. Потому что они не любят детей, не любят людей, вообще не любят страну, не любят, я уверена, и своих родных. Наслаждение властью заменяет им все другие наслаждения. А мы, пусть всемером, заставим их уважать детей и учителей... У меня тоже власть. Дети мне верят. Я разговариваю с ними о жизни, наверное, чаще, чем их замотанные материальными проблемами родители. О чём мне ещё говорить с ними на литературе, как не о жизни? И я ответственна за то, какими они станут. Пусть некоторые уйдут из школы не очень-то грамотными, но не рабами. Это хуже. Мне одинаково противно и когда ученики грубят, и когда угодничают.
   - Ты тратишь на школу по пятнадцать часов в сутки. Слепнешь над тетрадями. Терпишь унижения. А твоя годовая зарплата равна цене четырёх свиней, которых вырастить - часа-полтора в сутки хватит...
   - Да, пока что стране свиньи нужнее грамотной молодёжи...
   Дарья подошла к мужу, вздохнула, потом улыбнулась и, вытерев руки полотенцем, обняла его.
   - Я знаю, ты споришь со мной, потому что не хочешь, чтоб я голодала. Может, ещё ничего и не будет. А если будет, то, надеюсь, быстро разрешится. Мы ж это письмо в семь инстанций отправили, даже на областное телевидение.
   - В международный суд в Гааге надо было...
   - Отправим, - с нежностью в голосе согласилась она. - Зато как получу сразу за девять месяцев, так и всю зимнюю одежду-обувь купим, какую хотели, и, может, хватит на этот самый грузовичок, о котором ты мечтаешь.
   - Уже устал мечтать. Так много о нём думал, что, кажется, и купил, и поездил, и даже разбил... Плевать на него. Нам с сыновьями нужна ты, здоровая.
  79
   - Всё будет нормально... - Дарья прижала к себе голову мужа. - Ты лучше скажи, как съездил в город. А то приехал, и всё молчишь, молчишь. Дети в последнее время тебя побаиваться стали: ходишь расстроенный какой-нибудь очередной неприятностью... Я не хотела, чтоб ты туда ехал. Боялась, как бы не сделали с тобой чего-нибудь. Вернулся жив-здоров - и слава Богу. Мне за ту овечку уже ничего не надо. У начальства всё равно справедливости не найдёшь...
   - Да, я виноват... - Иван обнял жену, посадил рядом. - Ждал твоего вопроса, а сам и говорить не хотел... Да ты, наверное, догадалась, что я ничего не выездил. И целое стадо воры б сожрали, прокуратура не почесалась. Она существует, чтоб защищать власть от народа...
   - А я тебе сразу говорила. Тут целым коллективом требуешь да через голодовку - и то мало надеешься чего-то добиться. Прежняя власть хоть притворялась, что заботится о благе народа, а эта... словно черти вылезли из преисподней... Если не хочешь, не рассказывай.
   - Расскажу. Чтоб ты поняла: их и голодовкой не прошибёшь. Только пойду подложу сена корове да замкну сарай.
   Иван вышел во двор, а Дарья вынула всё из своей школьной сумки, разложила тетради для проверки. Сегодня было три пачки. Вдруг во дворе что-то зашумело, вслед за тем отчаянно залаяли собаки, и Юра с Пашей выскочили из детской комнаты.
   - Мам! Там кто-то на отца напал! Мы в окно видели!
   У Дарьи похолодело сердце и обмякли ноги. Она даже не смогла воспрепятствовать детям, которые схватили ножи, кочергу, кухонный топорик и бросились из дому.
   Вмиг оказавшись у сарая, мальчишки заспорили было, куда бежать, потому что отца нигде не было, но дед Семён, который почти что перепрыгнул забор вместе со своей большой дворнягой Барсиком, пустил пса и ткнул рукой в темноту: "Туда! Туда!" Однако выручать уже никого не пришлось: Иван появился со стороны огорода с поленом в руках.
   - Не догнал! - разочарованно объявил он. - Два раза по спине перетянул, а у забора хорошего пинка подсадил! Но так и не разглядел, кто... Юра, иди успокой мать.
  80
   - Охренел народ, прости, Господи! - выругался Степан Игнатьевич. - Я, значит, сразу смекнул, что к тебе в сарай лезут. Псина у нас чуткая. Слышу: не на улицу рванула, а к забору, к твоему углу. Так я за топор - старуха на веранде кладёт - и на помощь. Да этот б...ий выключатель... А в темноте не найду, где дверь, где крючок...
   - А наша сперва молчала, как будто прикормили. Я уже вплотную подошёл, тогда они рванули в огород.
   - Пап, а сколько их было? Может, вкруголя побежим - догоним ещё? - предложил Паша.
   - Бесполезно. В лес рванули. Коли я их на ровном месте не догнал... Дашенька, на тебе лица нет! Ты зачем дрын взяла?
   - Господи, как я испугалась, - Дарья села на колодку, действительно, выделяясь, несмотря на слабый свет с веранды, меловым лицом испуга.
   - Ну, ребята, - оглядел всех дед Степан уже с улыбкой, - да мы гуртом целое вражеское войско отколошматим! Кто с ножом, кто с топором!.. Егоровна, ты чего там пыхтишь под забором?! У тебя, небось, ППШ прибережён на такой случай?!.
   - Мели больше! - ответила из темноты супруга весёлого старика, не видимая никем, кроме него. - Людям нервы, а ты болтаешь всякое!..
   - Ничего, они нам заплатили за встряску, - сказал Иван, вынося от сарая на свет новенький лом, гвоздодёр и два полотняных мешка. - Сами себя наказали.
   - Вот это трофей!.. - начал было дед, но Дарья его перебила.
   - Боже мой! Они ведь могли тебя в темноте этим ломом...
   - Папа ж морпехом служил, фиг бы они его! - возразил Паша.
   - Да и ты своим кухонным ножом всех бы распугал, - прибавил Юра.
   Скинув напряжение, все заговорили разом. Мальчишки беззлобно подшучивали друг над другом и спорили, можно ли будет завтра найти воров по следам. Иван в подробностях пересказывал случившееся и часто замолкал, когда свои замечания вставлял дед Степан, который, как оказалось, едва ли не в засаде сидел, "всем своим радикулитом предчувствуя то ли изменение
  81
  погоды, то ли ещё какую гадость". Дарья слушала мужчин молча, а Егоровна тихо сокрушалась:
   - Одурели люди. Кто миллионы тащит, кто за грош душу продаёт. Раньше такого в деревнях не было...
   - Да-а... - заключил Иван, когда выговорились и вечерний холод напомнил о себе. - А ведь захотят залезть - залезут. И весь скот пустят под нож за ночь. Не будешь же круглосуточно караулить у сарая. Чтоб от таких уберечься, надо днём спать, а ночью заниматься хозяйственными делами и заодно оберегать имущество.
  
   Вместо подготовки к урокам, которую Дарья из-за нервной встряски перенесла на раннее утро, жена потребовала от мужа отчёта о его визите в прокуратуру. Она понимала, что на этот раз их пришли обворовывать не те, кто убил овечку, а свои, деревенские, однако эмоции затеняли логику.
   - Я как подумала, когда мальчишки побежали, что ты ТАМ поругался и тебе пришли мстить, так до сих пор это не идёт из головы, - пояснила она.
   - Ага, прокурор с мешком и гвоздодёром приходил... - усмехнулся Иван.
   - Я догадывалась, что от тебя отмахнулись и рассказывать нечего, но всё равно...
   - Отмахнулись... Во-первых, я приехал в город с большим опозданием. Орлов сломался, я вылез из автобуса помочь. Долго копались. В прокуратуру попал уже после обеда.
   - Ты всем готов помочь. Что-то тебе не очень помогают... Паша, ну-ка утихомирься там! Не выспитесь!
   - Ты тоже не выспишься перед школой. Ещё хочешь, чтоб рассказывал...
   - Ох, хоть бы вообще заснуть сегодня. Буду переживать сейчас за всё...
   - Второй раз не придут... Да и побил я одного из них добре...
   - Ну, и нечего жалеть. За дело получил. Вот так бы мы встали утром, а в сарае пусто: ни коровы с телёнком, ни свиней, ни овец, ни кур. Одни зарплату не дают, другие украли бы всё...
  82
   - Да, пришла беда - отворяй ворота, - согласился Иван уже без иронии, садясь на своё любимое место возле печки. - Не помню уже, когда что-то хорошее случалось. Только плохое.
   Рассказ Ивана о поездке в райцентр
   Прокуратура района размещалась в бывшем общежитии недавно ликвидированного лесотехнического училища. Посетителей в этот день принимал зампрокурора Юдин - высокий, сутуловатый мужчина в серо-зелёном костюме, с широкими ладонями, живой, энергичный и не по должности жизнерадостный человек. Когда Иван изложил ему причины своего визита, зампрокурора выдержал минутную паузу и как будто растерялся. Но затем он вдруг вскочил с места, развёл руками, хлопнул в ладони и заходил по кабинету, небольшому, с двумя шкафами, столом со стульями и старинным сейфом, отчего ему приходилось не столько ходить, сколько поворачиваться.
   - Так! А ведь мы вас не вызывали!
   - Хочу узнать, зарегистрировано ли моё заявление и кто назначен следователем по этому делу. Я имею право?
   - Мм, так!.. - Юдин приземлился на свой стул так же резко, как покинул его. - Всё в порядке. Я помню этот разговор с вашим участковым... Да, было и заявление... Посидите-ка минутку.
   Он вышел из кабинета и вскоре появился с какой-то папкой.
   - Вот, хе-хе! Всё на месте!
   Иван глянул на папку: на ней не было никаких надписей, а, когда Юдин открыл её, внутри оказался только тетрадный лист Иванова заявления.
   - Всё в порядке! У нас ничего не пропадает!.. У нас пропадают. Хе-хе-хе! - он снова хлопнул ладошкой об ладошку и сел на своё место, предварительно убрав папку в стол.
   - Так оно зарегистрировано? Следствие ведётся?
   - Следствие?.. А каков ваш убыток? Одна баранья лапа? Считаете ли вы нужным и возможным для себя решиться на масштабное расследование в данном случае? Ведь, насколько я информирован, баран - это не свинья, и по
  83
  весу и даже по качеству мяса (а мы с вами не мусульмане) гораздо ниже свинины. Ну, сколько может весить бараний окорок?
   - Больше двух килограммов. Значит, больше минимальной зарплаты. До этого - административное дело, свыше этого - уголовное.
   - Грамотный сейчас народ пошёл! - взмахнул руками от удивления зампрокурора. - А ведь можно всё решить просто, по-русски! Пошли бы к этим людям: так, мол, и так, что же вы, братцы? Я тружусь на селе, можно сказать, кормильцем вашим являюсь, а вы... Да они вам, если всё будет по-человечески, нового барана, может, подарят...
   - Я пострадавший. И заискивать перед ворами не намерен.
   Юдин встал, прошёлся по кабинету, внимательно глядя себе под ноги, словно хотел выяснить, сколько выйдет шагов его большущих зимних сапог по диагонали прямоугольного помещения. Иван посмотрел на прокурорские сапоги, задвинул свои старенькие под стул.
   - Вы имеете право, имеете... - заговорил Юдин, теперь холодным тоном.
   Он задержался у окна и не поворачивался. Иван глянул в его сторону и отметил, что солнце опустилось к горизонту, из-за чего в кабинете немного потемнело. Подоконник, край шторы, а также волосы и плечи зампрокурора покрылись кроваво-оранжевыми закатными лучами. Осенний день умирал быстро.
   - Вы имеете право поступать как пострадавший, добиваться возмещения, даже моральной компенсации. Это сейчас модно, в суде обычно проходит. Но с чего вы взяли, что дело примет именно тот оборот, которого хотите вы? А я так, напротив, уверен в обратном. Пока следователь будет разбираться со всеми нюансами ( а это как минимум два месяца), у вас начнутся всякого рода неприятности: сгорит что-нибудь, случится несчастье с кем-то из близких... Понимаете, доказать, что это как-то связано с делом о краже, будет очень трудно. Возможно, вы ещё напишете заявления. Будут новые дела. Потом новые неприятности. И так до бесконечности. Потом вы начнёте жалеть, что вообще всё это затеяли, что баран, которого по большей части съели вы, а не кто-то другой, не стоил таких нервов и усилий. А то, что эти люди не простят вам шумихи, - сто процентов. Поверьте мне, я с ними сталкивался...по службе. Вы из села...дальнего... вам трудно всё это понять.
  84
  А я каждый день общаюсь с таким народцем, что Боже мой... Эти люди пойдут на всё, если затронуть их интересы. Вам лучше держаться от них подальше. Заниматься разведением домашних животных, уроки у детей проверять, дышать чистым деревенским воздухом...
   - А завтра они придут за следующей овцой. Потом за коровой. Сейчас мафия сдирает с нас, если продаёшь мясо, двадцать пять процентов, а будет - пятьдесят.
   - Ой, ради Бога, только не берите на себя роль борца. Мафия, рэкет - это сфера деятельности милиции. Все случаи вымогательств, тем более на колхозных рынках, у нас в области жёстко преследуются органами правосудия. На это нацеливает и областная прокуратура. Уж я-то в курсе. И губернатор, который очень много делает для подъёма сельского хозяйства... Спокойно растите своих баранов, коров и продавайте. Никто вам не будет чинить никаких препятствий. А что касается ваших...оппонентов, то со своей стороны обещаю: с ними будет проведена соответствующая работа. Беседа с прокурором - это тоже наказание. Знаете, какие руководители приходят сюда держать ответ за нарушение законов, за ущемление прав работников?.. И ничего!.. Сначала держат себя, как привыкли там, где работают, а потом пообщаются с нами - и совсем иной разговор. Никто о нарушениях закона и не помышляет. Повторных бесед обычно не проводим: всё решаем полюбовно.
   Иван подумал об украденных руководителями зарплатах жены и о том, что спорить, скорее всего, бесполезно.
   - Короче,- продолжил Юдин. - Вы здравомыслящий, умный человек и должны понять, что на этом деле вы больше потеряете, чем приобретёте. То, что сотворили эти ребята, однозначно правонарушение. Но если бы за каждое мелкое правонарушение садили в тюрьму, у нас сидела бы вся страна. Вы понимаете, что так нельзя делать. Тюрьма, зона, она ведь, между нами говоря, ещё никого не исправила. Изолировать необходимо только тех, кто представляет опасность обществу. К тем, кто ошибся, был по недомыслию втянут в противоправные действия, есть иные меры воздействия... Да, я непременно должен встретиться с этими лицами и провести серьёзнейшую беседу. Подобные действия недопустимы. И раз я слежу за соблюдением законности на территории нашего района, бездействовать не буду. Это я вам говорю со всей ответственностью. Я думаю, у вас нет оснований сомневаться
  85
  в словах работника прокуратуры?
   - А что, они уже признались?.. И это запротоколировано?
   - В чём признались?.. Ах, да... Естественно, ваш участковый указал на лиц... Кстати, то, что они оказались в это время на Озере, ещё не доказывает... Возможно, кражу совершили другие. Вот видите, в этом деле ещё много сложностей, столько нужно доказывать. К тому же прошёл значительный срок времени...
   - Я подал заявление сразу.
   - Да? - Юдин заглянул в стол, в папку. - Заявление... Кстати, заявление... Да-да, вы подали сразу.
   - К тому же сядут они или не сядут - решать не мне, а суду. Я хочу восстановить ущерб. Хоть и одна баранья нога, но для меня это значительная потеря.
   - А вы не боитесь? - Юдин вдруг наклонился грудью над столом, приблизив свою кучерявую голову вплотную к Иванову лицу.
   В этот момент солнце полностью скрылось за горизонтом, в кабинете потемнело ещё сильнее, и Ивану вдруг показалось, что вьющиеся пряди волос у человека напротив зашевелились, будто живые. Он даже моргнул, чтобы наваждение рассеялось. Потом ответил:
   - Я боюсь оставлять страну ТАКОЙ своим детям.
   - Что ж. Вы будете приглашены для допроса в качестве пострадавшего.
   - Когда?
   - Это не от меня зависит. Прокуратура занимается убийствами.
   Глава 6
   Девятнадцатого декабря, на Николу Зимнего, Иван вернулся из областного центра, куда ездил с Орловым торговать мясом. В доме по случаю возвращения главы семейства были шум и гам, заставивший удивиться соседей, что жили через стенку, слушавших обычно только самих себя.
   Мальчишки, получившие кое-какие подарки, громко спорили в своей
  86
  комнате. Иван сидел возле печки и делился впечатлениями с женой, которая, пустив в дело всё, что осталось от свиньи, готовила ужин.
   - Первая чушка, что себе зарезали, уходит на глазах. Кости ещё экономно расходую, а мякоть... Пацаны каждый день просят пельмени или голубцы. И готовить сами согласны...
   - Много ест голодный. Было б мясо постоянно, так бы не нападали... В городе тоже: иной, не торгуясь, два-три килограмма мякоти берёт, а многие рассматривают, рассматривают, прицениваются, прицениваются... И их жалко, и себе в ущерб торговать не будешь...
   - Но вообще ж берут?
   - Берут... Смотря где. Если б нам у входа место досталось, за день бы всё распродали... Интересно, что сало ушло быстрее, чем мясо. Да, знаешь, кто у меня рёбрышки купил?.. Наш бывший директор совхоза. Работает теперь в департаменте сельского хозяйства области.
   - Ну да?.. Здесь наработал, довёл до ручки... Кстати, наш совхоз восстановили. Старый Никотин, бригадир, избран руководителем, бухгалтеры вернулись в контору, механизаторы, видела, снова около тракторов крутятся. Правда, теперь это не совхоз, а кооператив.
   - А люди те же... Открой кружок, а то дымит...
   - И правда... Заговорилась...
   Дарья захлопотала у печки, и разговор на время прервался.
   - Юра! - крикнула она. - Оденься, сынок, принеси несколько поленьев: пирожки дожарить!
   - Да-а, дела-а... - вслух размышлял над новостью Иван. - Всю прошлую зиму воровали семенное зерно. Причём всем коллективом и под руководством сторожей. Потом купили зерно для сева, продав два комбайна. Летом нанимали чужие комбайны, что успеть всё убрать. Платили этим же зерном, одновременно воруя себе. Теперь, изменив вывеску, думают изменить себя?..
   Залаяла собака, и Ивану пришлось выйти во двор. Вернулся не сразу.
   - Что ж ты в одной шапке мёрзнешь? Ничего не накинул, - упрекнула его
  87
  Дарья.
   - Петька Рыбаков приезжал. Отдал ему свою канистру солярки. Дрова надо вывезти с деляны.
   - Кажется, тебе самому солярка была нужна?
   - Отдаст. Ему срочно.
   - Что за срочность такая? Уже стемнело, а они в лес...
   - Говорит: на завтра-послезавтра передали снегопад. "А потом к нашему егевю пвиведут квутые из Мовска, начнут, как чевти, носиться по лесу и палить во все стовоны из кавабинов. И так всю дичь повыбили и нас в лес за двовами не пускают", - Иван усмехнулся своей пародии на картавого односельчанина. - А снег уже идёт. Красиво...
   - Завтра опять будем откапываться... Кстати, у Рыбаковых новые соседи.
   - Эту развалюху Петренок кто-то купил?
   - Купили. Семья - четыре человека. Жили в нашем городе, на окраине, а там начали строить бензоколонку. Полгода их выживали: то мужика побьют, то в огород бульдозер заедет, всё вывернет... Формально власти их поддерживали: хотите - живите, хотите - назначьте компенсацию за свой дом и участок. Но, во-первых, не хотели родительский дом продавать, а во-вторых, хозяева бензоколонки предложили им вообще гроши. Как что случится - вызовут милицию. А те - ни вашим, ни нашим: мол, нет повода возбуждать дело. Среди этих хозяев, вроде, сын мэра... В конце концов среди ночи прямо в дом въехал грузовик. Пробил стену в детскую комнату. И что ты думаешь? Грузовик был угнан со стройки, а угонщик скрылся. Поломали полдома, а отвечать некому.
   - Убить надо было того угонщика на месте.
   - Им не до этого было! Дети испытали такой шок, что попали в психиатрическое отделение. Младшая - девочка - до сих пор лечится... Был у нас бесчеловечный социализм, но демократию сделали ещё более бесчеловечной... Хорошо хоть, что ты перец и соль купил. В нашем ларьке ничего нет. Уксус да чипсы.
   - Значит, теперь у нас в деревне на четыре жителя больше?
  88
   - Девочка у них пока в больнице, а мальчишку мне в класс привели. Поэтому я и знаю подробности. Да у нас вся учительская собралась послушать эту женщину! Возмущались... Хотя нас самих так же растоптали... Да! Харина Ленка родила! Так что, действительно, на четыре жителя прибавление.
   - Молодцы. А ведь бедно живут... Хотя, если не ради детей жить, то ради чего ещё?.. - сказал Иван и прибавил после паузы, когда в соседней комнате Юра ласково обозвал младшего брата.
   - Теперь уже не так бедно. Её муж всё не мог себе места найти: то в моря пытался, то в городе, в ларьке, работал. А теперь занялся хозяйством: развёл свиней.
   - Да, он трудяга...
   Иван устало вздохнул и замолчал: у него уже слипались глаза, но, боясь обидеть жену, он не шёл спать и мужественно дожидался, когда будут готовы пирожки. Наконец, Дарья сняла последнюю партию и присыпала солью масляные пятна на печке, чтоб не дымились.
   - Ну что, Даш, все новости? Будем ужинать? - Иван потянулся, встал. - Эй, мужички! - крикнул он сыновьям.
   - Хорошие все, - ответила жена.
   - Есть плохие?
   - Плохие как всегда на улице вдов.
   - Ну, и название...
   - Точное название... У троих женщин мужья и до пенсии не дотянули, два мужика руки на себя наложили. Ещё две воспитывают детей сами, а отцы неизвестно где.
   - И что за новость?
   - Савельевна вернулась из Чечни.
   - Да ты что? Ну, погиб её сын или нет?
   - Если б погиб... А то и свечку в церкви не поставишь: то ли во здравие, то
  89
  ли за упокой. Четыре месяца искала, такого насмотрелась, что нам в кошмарном сне не привидится. А теперь говорит, что лучше бы и не знала правды... - Дарья глубоко вздохнула. - Оказалось, что её Толю продал в рабство чеченцам его же старший лейтенант. Долго добивалась, и всё-таки по великому секрету ей сказали. А дальше - ничего. Офицер тот давно уже в другое место переведён на повышение, а сами чеченцы только о тех что-то сообщают, за кого ждут выкуп... Видела она и других наших пленных: живут в сараях, в ямах. Им и уши отрезают, и пальцы отрубают. Обращаются хуже, чем со скотом.
   - Ну, а военное начальство?
   - Говорят: мы ничего не можем. Часть эта теперь в Поволжье. А сама она по Чечне больше двух месяцев ездила, так там своя власть. Люди, правда, помогают, хоть и сами боятся. Стариков, женщин там уже никто не уважает. Всё решает автомат.
   - Да, никому мы не нужны... Паша! Мама сказала: сначала суп. Нечего сухомяткой набивать желудок... Сами себя не уважаем, поэтому и чеченцы не считают русских за людей. А если б наша власть постоянно показывала, что за любого гражданина на всё пойдёт, тогда б никто не смел так обращаться с русским солдатом. Вон Америка. Чуть где угроза их посольству, сразу авианосец подгоняют, даже по пустыне. Пусть это рекламный трюк, но американца в любой банановой республике побоятся убивать. А русскому и нос отрежут, и уши... А, что там говорить! Если такое творится, как ты про бензоколонку рассказывала, то можно ждать, что и нам скоро начнут уши отрезать...
   - Кто, пап? - весело поинтересовался Паша, которого по причине возраста ещё не впечатляли подобные истории.
   - Кто, кто... Своё же начальство... Какие-нибудь сынки мэров...
   Иван встал, в сердцах махнул рукой и, взяв кочергу, принялся ворошить в печке, чтобы побыстрее закипел чайник. Дарья, хотя и сама рассказывала с горечью, не ожидала, что так расстроит мужа, выплеснувшего на ужин столько раздражения.
   - Ладно, - сказала она через несколько минут, стараясь придать своему тону весёлость. - Я тебе лучше расскажу, как ко мне приходили свататься! Не
  90
  хотела говорить, а то ещё побьёшь свата. Он тут, поблизости, через стенку.
   - Колька?.. А жених кто?
   - Его собутыльник. Башкатов, кажется. Возле брошенного магазина живёт.
   - Башкатов. Башка...
   - Пришли просить что-нибудь на закуску, - Дарья начала помогать мужу разливать чай. - На две бутылки самогона деньги нашли, а чем закусить - не могут найти... Стали трепаться о всякой ерунде и забыли...о цели визита. Шушера говорит: я сват, а это жених. Хозяйка, мол, ты хорошая... А я как раз тесто ставила на эти вот пирожки... Тут Паша с улицы пришёл и начал их гнать...
   - Пашка?! - Иван глянул на самодовольно ухмылявшегося сына.
   - Да. Кольке говорит: дома, наверное, всё сожрали, теперь по людям ходите. Копайте те две грядки картошки, которые такой толпой не смогли осенью выкопать...
   - Ого!
   - Что ты! Паша-то полушутя, а Башкатов обиделся, давай его за ухо ловить. А этот каратиста из себя изображает, грозится им. Отец, мол, вернётся, накостыляем вам вдвоём. Сосед наш тоже кулаки вытянул: давай, говорит, драться один на один. Тут уж и я не выдержала: прогнала "женихов"...
   - Видишь: я только на два дня, а к тебе уже свататься. Так что, если со мной что-то случится, одна не останешься.
   - Что с тобой случится? Опять болит что-то? - Дарья пристально посмотрела на мужа, в глазах её появилась тревога, а на губах ещё не растаяла улыбка, сопровождавшая весёлый рассказ.
   - Я, Даш, в областную прокуратуру заезжал.
   - Так я и думала!.. - Дарья всплеснула руками, хлопнув себя по ноге посудным полотенцем. - Как начал ты говорить, что в Морске выгоднее продавать, я сразу поняла, что ты всё ещё хочешь добивать своего...
   - И добьюсь. Там не помогут - в Москву поеду. Грязь не должна плавать наверху. Это противоестественно. Её место - на дне...
  91
   - И чем закончилось твоё обращение?
   - Обещали помочь. Всё написал, как сказали. Самого областного прокурора Горина видел. Контора там серьёзная. Подавляет.
   - Все они серьёзные делать вид. Толку-то...
   - Зря ты так. Это не у нас в райцентре: папка с одним моим заявлением. А там обо всех подробностях расспросили, не отмахнулись...
   - А ты фамилии называл?.. Тех, кого подозреваешь в краже?
   - "Подозреваешь"?.. Я знаю, кто украл. И фамилии их написал... Спросили только, не ошибаюсь ли. Обвинение, мол, - вещь серьёзная...
   - Небось, знают их.
   - Думаешь, в областной прокуратуре водят знакомство с уголовниками районного масштаба?
   - Голов у чудища много, а туловище общее... Опять собака лает. Кто-то к нам на свежину... Не одевайся. Слышишь: уже на веранде.
   - Значит, сосед. Они с нашим псом друзья.
   Как джинн из старого глиняного сосуда, в тумане морозного воздуха появился дед Степан.
   - Здравствуйте хозяевам! - громко заговорил он, притянув дверь. - Злыдню вашему что ли зеньки инеем залепило: едва ногу не оттяпал!
   - Здравствуй, Степан Игнатьич! Садись с нами за стол!
   - Вы вот вечеряете - приятного аппетиту, - а я зараз к тебе, Иван, по делу, как к свидетелю события, - старик оперся на плечо, подставленное Юрой, и стянул с себя валенки. - За стол не сяду: уже сыт. Даже пирожков ваших пахнущих на всё село не предлагайте, а вот чаю дайте, чтоб вам неудобств не было на меня смотреть. Юрий! А ну, глянь: катанок целый?!. Не узнала меня дура. Говорю: не рычи на своих... Ну, как съездил, Иван? Можно в области торговать-то? - дед Степан примостился ближе к печи.
   Иван выждал, когда дети уйдут в свою комнату, потом ответил:
   - Можно, конечно. Кабана почти продал. Орлов тоже.
  92
   - Вот, цельного кабана сбыл. Год растил. Сколько кормов ушло, ежели по три ведра в день. Сколько навозу перекидал вонючего. Это ж не корова. А много ли купишь за свой годичный труд?
   - На эти деньги можно купить телевизор. Простенький. Или диван. Подешевле.
   - А тот ячмень да картошку, что хряку скормил, считаешь? Полтелевизора минус.
   - Да и продать непросто. Пока торговать начнёшь - всю голову заморочат. Ветеринары филе и полпечени себе срежут - на анализы...
   - Жрут анализы-то?.. Вроде ж пост.
   - Жрут... Да за место, да за рубку. Сам разделывать не имеешь права, только рубщик...
   - Это что ж получается? Ты вырастил, никто тебе не помогал, а три раза поделись?.. Вот тебе и сапоги из шкурки блохи...
   - Три?.. Не три, Игнатьич, а тридцать три.
   - Как это?
   - А вот считай. Здесь, у нас, - клеймение и ветеринарная справка. Почти сто рублей. Орлову на бензин дал на двести километров. То есть горючка пополам. По дороге четыре раза гаишники останавливали: один взял пятнадцать рублей, двое - по шестьдесят, а возле Дубков вообще наглые попались, целую свинячью ляжку требовали. Еле деньгами отделались...
   - Так за что вас штрафовали? - изумился старик. - Орлов что ли правила не соблюдал дорожные?
   Дарья тоже удивлённо посмотрела на мужа: ей он таких подробностей не поведал.
   - Нарушил он один раз правила, только гаишников тогда рядом не было. А штрафуют они не за что, а почему. Потому что кушать хоца. И желательно, не хлеб и картошку, а что-нибудь повкуснее. Ещё когда выезжали, Орёл сказал: "Вот смотри, Иван, машина в идеальном состоянии, документы в порядке, но менты будут не ментами, если не оштрафуют нас хотя бы раза два. Я их называю пираньями. Это такие хищные рыбы. Водятся в Америке,
  93
  но у нас их тоже много развелось. Если везёшь мясо, значит, всем с тебя надо урвать. Только выедем на трассу, сразу увидишь пираний".
   - Здорово живёшь! - возмутился дед. - Стоят, чтоб аварий не было, и обирают бедных хрестьянов!..
   - Это ещё ерунда, Игнатьич. Настоящие приключения начались в самом городе. Там этой рыбкой просто кишит. На какой базар ни сунемся - нигде нет места. Вернее, места есть, но перекупщики их арендовали и деревенских не пускают. Пожалуйста, продавай им мясо оптом - и свободен. Только знаешь, какая у них цена?.. В два с половиной раза ниже, чем они сами продают. Все базары, сволочи, оккупировали. Прости, Даша.
   - Но вы ж нашли место? Не сдавали им? - спросила жена.
   - Из-за этого торговали два дня. А можно и за пару часов всё спихнуть. На Резовском рынке дали нам место в самом углу, куда мало кто доходит. И это ещё за стольник. По полтиннику складывались... Правда, рэкетиры до нас тоже не дошли. А так весь базар платит четверть с дохода. Но рубщик и ветеринары своё хапнули. Опять же пришлось у родственников ночевать: Орлов к брату поехал с мясом, у того и гараж есть, а мне пришлось о двоюродном дядьке вспомнить. Конечно, шмат мяса, шмат сала. Люди-то почти чужие... Кстати, на обратном пути тоже останавливали. Только к пустым сильно не придирались...
   - Понятно... Куда, говорят, ни кинь, всюду клин. Я тебе советовал: не расти свиней на продажу... Вот в связи с этим у меня к тебе главный вопрос: как там с перекрытием железной дороги? - старика, похоже, сильно не озаботили чужие проблемы, и Иван сразу заметил, что сосед выслушивал его с каким-то нетерпением.
   - Перекрытием? - удивились они с Дарьей резкому переходу.
   - Ты в Морск ездил-то?
   - В Морск, конечно.
   - Ну, вот вчерась работники заводов перекрыли, значит, железную дорогу. Я и пришёл узнать от свидетеля событий. Газеты-то снова врать научились...
   - Впервые слышу. Мы железную дорогу нигде не переезжали. Она в стороне.
  94
   - Вот раз тебе и ку-ку! Тако событие, бунт целый, а вы и не глянули! Ну, даёте!..
   В словах старика был упрёк, и тут только Иван догадался: сосед был выпившим, и значит, разговор неминуемо примет политический характер.
   - Говорю ж: впервые слышу. В городе никаких митингов.
   - Ну, тогда читай. Очевидец, ё-моё!
   Степан Игнатьевич поставил кружку на край печки и сунул Ивану областную газету, на первой странице которой была помещена большая фотография: люди с плакатами "Зарплату - на руки, режим - в отставку и под суд!" пробивали милицейскую цепь; на рельсах лежало какое-то большое чучело.
   - Свет плохой. Может, расскажешь?
   - Я-то расскажу. А вот ты мне объяснишь, что деется. Я до хрена прожил - Дашка, извиняй, - а такого в газетах не видел. Значит, рабочие военного завода и другие перекрыли железные путя в знак протеста, что много месяцев не выдают получку. Чем не гражданская война, а?
   - Да, что-то у нас в учительской говорили сегодня об этом. Некогда было слушать... - подтвердила Дарья.
   - Вот и скажи, Иван, - продолжал старик, неловко подвинувшись на стульчике и едва не упав, - почему народ не восстанет, как раньше? И грабят нас, и в нищету спустили, и для детей всё беспросветно, а не восстаём.
   - Народ не дурак. Понимает: вся эта мразь и гражданскую войну себе на пользу обернёт. Разве не так было в восемнадцатом-девятнадцатом?
   - Не то время, - согласилась с мужем Дарья. - Деньги и жильё у них за границей, дети там же учатся. У всех двойное гражданство. Неуязвимы. Так что начнись, не дай Бог, заваруха, пострадаем только мы с вами, кому некуда уехать. А они в России, как браконьеры: ободрали всё и исчезли.
   - Вот и я думаю, - вздохнул Степан Игнатьич, как всегда быстро успокоившись после всплеска эмоций. - Искушают нас, окаянные, а мы не поддаёмся. Потому как на нас, нашем, значит, труде тяжёлом всё держится. Ты вот чего будешь восставать? Твоё богатство - сыны, хозяйство. Тебе
  95
  война не нужна. Живём бедно, а то ещё хуже будет. Лучше горевать, чем воевать. Вона в девяносто третьем, а зачинщики все живы-здоровы, при портфелях. А рядовых сколько положили... Да... А хочется иной раз представить, как я ЭТИМ шашкой головы рублю за всё. За всё!
   - Рубил бы?
   - Нет, конечно... - ухмыльнулся старик, полминуты помолчав. - Мне и свинью-то жальче резать бывает... Хотя кто из них виноватей... Ишь придумали: двойное гражданство. Полурусские... Даш, ты, раз уж случай представился, расскажи, чем ваша-то война закончилась. Бо мне Егоровна врёт, что вас разгромили, а мне не верится. Хотя что-нибудь, говорю, добились же. В нашем районе такого не было. Они первые...
   - Первые и, наверное, последние.
   - Чего ж так прискорбно?
   - Действительно, ничего мы не добились.
   - А аванс на День учителя? - возразил Иван.
   - Забыла. Да, ко Дню учителя нам дали по пятнадцать рублей. Аванс - это громко сказано. Такого аванса только на пять булок хлеба хватило.
   - И до сего дня ничего не получали? - с недоверием спросил старик.
   - Ни копейки... А если начнут что-нибудь давать, так наша школа последняя получит...как бунтовавшая.
   - Так, может, вы где поддались?
   - Нет. По своей воле нет. Только из-за ухудшения здоровья.
   Сегодня у Дарьи не было ночной работы с тетрадями и планами уроков, и она согласилась рассказать. Тем более что попросил и муж: чтоб переменить тему разговора и потому, что сам до сих пор не знал подробностей. С того дня, как он приехал к ней в больницу и сказал: "Хватит! Лучше брось школу!", между супругами словно установился молчаливый уговор: о голодовке не вспоминать. Слишком много переживаний было связано у каждого из них с теми днями и неделями, когда Озёрковская школа готовилась к акции, проводила её и расхлёбывала последствия. Слишком
  96
  долго поправляла физическое здоровье Дарья, на излечеие душевных ран которой теперь нужны были месяцы, а то и годы, хотя болели за неё - без госпитализации, конечно, но не менее серьёзно - и муж, и Юра, и Паша. Так что малоприятные воспоминания в семье до сих пор не озвучивали.
   Рассказ Дарьи
   Голодовка учителей Озёрковской школы началась без прекращения работы. Семеро её участников принесли матрасы и постельные принадлежности в лаборантскую кабинета истории и ещё раз подтвердили директору школы свои требования о зарплате, детских пособиях и отставке начальника управления образования района, изложенные в письмах в администрации района, области, в газеты, на телевидение. Кроме того, они обратились с воззванием поддержать их к коллективам школ района. Первый учебный день акции прошёл обычно, и только когда школа опустела, а голодающие расположились в "истории" для ночлега, им стало понятно: назад дороги нет. На третий день никто уже не мог работать, и завуч изменила расписание, оставив за протестующими выбранный ими кабинет. В тот же день по собственной инициативе в школу зашла фельдшер села Щербакова, которая осмотрела голодающих и попросила в случае каких-либо обострений немедленно вызывать её. Обострение произошло уже через сутки: учительница начальных классов Проценко потеряла сознание. Когда больную отправили в райцентр, из города приехал глава администрации Чурилин Алексей Дмитриевич в сопровождении милицейского наряда. Он обрушился на бунтовщиков с угрозами и оскорблениями. Вот лишь некоторые фразы из речи брызгавшего слюной и желчью руководителя: "Никому вы не нужны, не хотите работать в школе - идите в рабы к новым хозяевам", "наденем вам смирительные рубашки, всё равно через пару дней станете психически ненормальными", "если вам выдать деньги, то и другим захочется", "не верю, что вам нечего есть: у всех дома свиньи и коровы. Вас подкупили накануне выборов враги нашего губернатора", "не дождётесь отставок: я нужнее району на своём посту во время отопительного сезона. А вас можно заменить, или вообще школу на хрен закрыть", "требование отставки Шигиной - это выпад против меня, против губернатора, против президента. Ваши действия разрушают Россию"... Когда голодавшие потребовали у милиционера запротоколировать оскорбления начальства, сержант ответил, что ничего не слышал, и отступил в коридор. Вечером того же дня село Озёрки посетила ещё одна городская легковушка. Это был
  97
  секретарь райкома КПРФ Лесин Е.П. с двумя товарищами, которые взяли у голодающих копии их обращений и пообещали все бумаги растиражировать на ксероксе, чтобы "привлечь к нуждам педагогов внимание общественности". Также коммунисты составили собственное обращение к трудящимся района, в котором указали на многочисленные факты получения побочных доходов, а также коррупции со стороны руководителей администрации. "Когда Чурилин был у нас завотделом, - доверительно сообщил Лесин голодающим учителям, - мы хотели исключить его из партии за злоупотребления". Следующий, пятый, день голодовки начался с того, что двое - Кретова и Савченко - потеряли сознание, учительница математики Светлова была отправлена в районную больницу с острым сердечным приступом, причём вызванная фельдшером "Скорая помощь" в селе не появилась, и по дороге встречена не была. Нелегко пришлось и оставшимся троим протестующим, к которым, правда, чуть позже присоединились ещё двое - техничка, многодетная мать, и учитель физики. В одиннадцать часов из города прибыла группа в милицейской форме с дубинками, которая попыталась вышвырнуть голодающих прямо на их матрасах из школы. Конфликт едва не перерос в потасовку, однако дружный отпор работников школы, старшеклассников и подоспевших жителей села, включая родственников учителей, заставил налётчиков ретироваться. Шестой день голодовки был отмечен кратким визитом делегации управления образования. Предложение Шигиной о том, что через три дня голодающие получат месячную зарплату, а через неделю ещё одну, а школа - аванс за один месяц, принято не было. Приехавший в составе делегации главврач районной поликлиники прочёл умирающим учителям лекцию о вреде голодания для организма человека и оставил брошюры на ту же тему, изготовленные местной типографией. Седьмой день голодовки оказался последним: продолжать её могли только двое присоединившихся позднее, но они не были в числе инициаторов, и их фамилии отсутствовали во всех документах, связанных с акцией протеста; у остальных же начались повторяющиеся обмороки и обострились различные боли в области сердца, печени... Все трое вынуждены были пройти курс лечения в стационаре. Требования голодающих остались невыполненными, также все они получили строгие выговоры за прогулы (дни голодовки) и отказ в оплате больничных листов.
   Есть и относительно светлая сторона в истории с озёрковской голодовкой. За две недели в школу пришло тридцать четыре письма со словами поддержки, под которыми стояли сотни подписей и не только коллег из
  98
  других школ. Голодающие получили в общей сложности семнадцать ящиков минеральной воды, которую привозили подчас совершенно незнакомые люди. Правда, пили учителя исключительно родниковую воду, которую по три-четыре раза на дню привозили школьники. Именно дети оказали самую большую моральную поддержку своим бунтовавшим наставникам, да и едва ли не каждый взрослый житель села хотя бы раз зашёл в школу, чтобы сказать добрые слова тем, кто отважился пострадать за всех. Дети самостоятельно установили возле кабинета истории пост дежурства, не предусмотренный правилами внутреннего распорядка, и никто не смел пробежать или громко заговорить в этой части школы. Старшеклассники вдруг стали заметно серьёзнее, и учителя, продолжавшие работать, разом отметили, что совсем перестали делать на уроках дисциплинарные замечания. Именно старшеклассники придумали возить голодающим педагогам воду из расположенного у Озера родника: вода эта в деревне издавна считалась целебной. Десятый и одиннадцатый классы взяли шефство над учительскими семьями, которые на время голодовки остались без мужчин. Когда физрук Васильев вернулся из больницы, то со слезами на глазах слушал рассказы своей жены о том, как школьницы каждый день приходили к ней доить корову, носить воду и развлекать их дочку, для которой нашли свои старые игрушки, как одноклассники этих девочек наготовили трёхмесячный запас дров для растопки печи. Дарью Александровку, которую все знали как зачинщицу борьбы за свои права, одиннадцатый класс довёл до слёз, только счастливых. Когда она впервые после больницы пришла к ним на урок, ребята не сели, а, немного помявшись и стесняясь, вдруг зааплодировали.
   - Я ж вам, милые мои, за вашу поддержку, за то, что в больнице навестили, за то, что поняли всё верно, теперь и "двоек" не смогу ставить... - пошутила учительница дрожавшими губами.
   - Ставьте, что заслужим! - дружно отвечали выпускники. - Мы не ради оценок! Это вам за жизненный урок!
   - Слава Богу, вы уже рабами не будете...
  
   - Так ничего и не заплатили? - снова уточнил дед Степан, который слушал очень внимательно и, казалось, под воздействием рассказа совершенно
  99
  протрезвел.
   - Ни копейки, Игнатьич. Говорят, в области нет денег, всё на отопление уходит, а Москва трансфертов не выделяет.
   - Денег нет!.. - обиделся старик. - Я вам расскажу, как у них денег нет. Специально на сей случай сказочку измыслил. Меня, ребятки, не проведёшь. Уж я-то поведал - щи локтем хлебал. Я в курсе всего. Каждый день телевизор показывает: дома в Морске мёрзнут, садики мёрзнут, больницы мёрзнут. А ты говоришь: на отопление. Брешут, как собака на луну... Вот послушайте. Ты уж звеняй, сосед, твоё имя употребляю. Оно ж во всех сказках на первом месте.
   - Валяй, Баянушко, - усмехнулся Иван.
   - Ага... Вот приехал как-то Ваня, крестьянский сын, в стольный город по делам, и вдруг - трубы, фанфары. Бегут глашатаи и возвещают выход к народу царя-батюшки. Ну, на Ваньку, понятно, испуг нашёл: ни коли ж такого не видывал. А царь-то государь выходит на высоко место и в слёзы ударяется:
   - Слушай, народ русский: бяда! Казна опустела, нету денег ни чтоб детей грамоте обучать, ни жалование приказным платить, ни на довольствие войску. Поясочки-то придётся всем подтянуть, животики подобрать...
   И царь-батюшка первым свой пояс в ладонь шириной, шитый жемчугом да дорогими каменьями подтягивает, а за ним следом и верные слуги его. Народ глупый кушаки поснимал, вдвое сложил да на прежнее место и повязал: всё одно у многих кишка к спине липнет. Стоит и любуется на царских слуг, как те тужатся, пуза поджимают. Спорит, у кого из тех пояс подороже да покрасивше. Вот государь народу ручкой горестно помахал да со всем поездом царским в путь и тронулся. Людишки вокруг снова засуетились: кто за торговлю опять, покупателей сзывает, кто по делам через толпу продирается. Один Иван столбом стоит, никак с места тронуться не может: царя ему жалко. Вот хватает он сбитенщика, что мимо шёл, за рукав да и вопрошает:
   - А скажи мне, судырь, как наш батюшка? Небось, теперя по монастырям пошёл, за Расею молиться?
   - Да что ты, паря! Каки монастыри?! Дворец у него за городом, на Протве -
  100
  Протвино. Тамо и отдыхать будут.
   - Врёшь, рыжа борода! - остановился приказной. - Царь сим летом изволяет на Клязьме, в Клязьмино, воздухом дышать!
   - Ты хошь и чиновный человек, - перебил приказного купец с бородой в пол-аршина, - а говоришь, чаво сам не знашь. Куда сия дорога ведёт?.. Прямо на Пахру. Вот в Пахринску заимку царь и отбыли. И хоромы там почище Клязьминских - двухъярусные.
   - Ты на Москве чужак и сам врёшь, - заспорили другие, да Ваня уже не слушал.
   Засела ему мысль в голову: тако великое государство, а казны не имеет. Что ж он за Иван, крестьянский сын, коли не поможет Руси-матушке? Махнул рукой: не возвернусь, мол, домой, пока не сыщу клад, да такой, чтоб всему государству хватило. Прихватил ломоть хлеба аржаного в белу тряпицу да и пошёл.
   Долго ли, коротко ли брёл, а вот уже и тридесятое царство. Тут-то, думает, я быстро клад обнаружу. И то сказать: испокон веку русские витязи из тридесятого царства то невесту, писаную красавицу, привозили, то скатерть-самобранку... Идёт Ванюшка, идёт. Глядь: хоромы стоят. Да не то, что на Руси у бояр. Почище! Засмотрелся русский человек, глаз оторвать не может. А дальше-то ещё дворец, ещё... Всё царство-государство иноземное дворцами позастроено. Прямо райская жизнь, и всё тут! Дай, думает, поспрошаю добрых людей: как такого богатства достигли? Может, и клада не понадобится. Подошёл к одним хоромам, а за стеною речь родная, русская слышится. Что за диво? Иван - к соседнему дворцу. Опять та же история: собаки бегают, а их кто-то по-русски науськивает. Прошёл Ваня версту по сему земному раю: всё то же. Ни по-французски, ни на немецком наречии ни слова не услышал. Вот растворяются железные ворота у одного из дворцов, и выезжают хозяева четвериком. А кони-то, кони! Иван даже ахнул от удивления. На наших-то, что землю пашут, и смотреть жалко. Глянул боярин местный на хожалого через окошко и велел остановиться.
   - Эй, морда русская, чего забрёл сюды? - кричит.
   Слуги хохочут.
   - А как догадались, вашество? - растерялся Ваня.
  101
   - Дура! Здеся в лаптях не ходют!
   Ну, Иван вспомнил, что вся Росея голодная да нищая за ним стоит, на него надеется, собрался с мыслями и ответствует: так, мол, и так, имею цель найти клад али тайну довольству заграничному вызнать. Пожал боярин плечами:
   - Бог их, заграничных, ведат. Я их языка поганого не учил и здеся со своим братом русским предпочитаю говорить. Для дел у меня чиновные людишки есть. А свою тайность скажу. Клады-то самые большущие в земле российской лежат. Никто их не закапывал, земля сама родит. Володею я той землёй в изрядном количестве, беру всё задаром, сюды везу и продаю подороже.
   - А сколько, к примеру, с тебя писаря пошлины берут в казну? - интересуется Ваня.
   - Ничего не берут. Я их с потрохами купил. Там бумага така лежит, что я гнилые кожи за кордон везу. Вот так. А тута у меня заводики да мануфактуры. Немцы на меня работают! А ну, пошёл! - и толкнул кучера.
   Опечалился Иван. Не помнил, как и домой добрёл. А уж осень на дворе. Слышит: колокольчики звенят. То царёвы приказные скачут, подать с крестьян собирают. Выводит он из овина старого козла: вот, говорит, всё моё добро. Порыскали приказные, порыскали: и впрямь нет ничего. Один, что похитрея, пытает Ивана:
   - А скажи-ка, брат, как сам-то зиму будешь зимовать, детей насыщать?
   - А что? - отвечает Ваня. - Прежде мы ничего не ели, а теперь вдвое больше ничего не будем есть...
   Уехали незваные гости, а Иван старшему сыну велит:
   - Иди в лес, на ту поляну, что сам знаешь, веди домой подводы со всем нашим добром.
   Степан Игнатьевич закончил свою сказку, закашлялся и прижал руку к левой части груди, успев выпалить своё обычное: "Вот вам сказка, а мне бубликов связка".
   Рассказывать он был мастер, и несколько его сказочек Дарья даже записала для какого-то использования в школе. Секрет старика заключался в
  102
   интонации - особой, неторопливо-мудрой для общего повествования, отдельной для каждого персонажа, да такой, что можно было не думать над значением слов: из одной только интонации сказителя всё сразу становилось ясным про любого из его героев. А ещё в особых жестах худых и длинных стариковских рук, которыми он словно дирижировал, направляя музыку слов в нужное русло. Но главное - в чувствах, которые владели им в процессе рассказывания. Мало того, что он сам с головы до пят увлекался, жил повествуемым, так любой слушатель, и не только такой вежливый, как, к примеру, сосед Иван, попадал под обаяние этих чувств, заражался ими и, даже предугадывая сюжет, всё же с удовольствием слушал, чтобы пережить всё вместе с героями. Если, конечно, дед не перебивал себя кашлем, следствием длительного курения, от которого то начинало щемить сердце, то колоть где-нибудь в боку.
   - Сердце? - спросила Дарья. - Может, корвалолу?
   - Ой...давай...захолонуло так...
   Старик выпил лекарство, через некоторое время задышал ровнее.
   - Эт тебе, Игнатьич, за твою гневность, - пошутил Иван. - Простил бы уже власть. Самому легче было бы... Ты ведь и похуже времена видел.
   - Гнев - грех, но от моего гнева кому плохо?.. А ты вот своим ворам простил?
   - Прощать надо раскаявшихся... Раскаявшимся я б и корову простил. Совесть, что проснулась, и большего стоит.
   - Вот то-то же. Пойду я, опосля договорим. А то надоел вам своими баснями. Спасибо, хозяйка, за угощеньице!
   - Да не за что.
   Старик ушёл, грохоча своими тяжёлыми валенками. Слышно было, как во дворе он пару минут беседовал о чём-то с псом: наверное, вразумлял не дремать в разгулявшуюся непогоду и зорче охранять хозяйское имущество.
   Иван, собравшийся было провожать гостя, только откинулся на спинку стула, и Дарья заметила, что у мужа закрываются глаза.
   - Устал? - заботливо улыбнулась она. - Ложись спать.
  103
   - Сейчас пойду... Надо выспаться...
   - А ты что мне про гаишников, про перекупщиков и прочие неприятности не рассказывал?
   - Рассказал же... И так проблем хватает. Знаешь, мы с Орловым подсчитали, и вышло, что, продавая в нашем райцентре, выгадали бы те же деньги.
   - Зачем тогда ездить в Морск?
   - Здесь мы бы два дня стояли...
   - Так ведь и там два дня торговали.
   - Кто ж знал? Раньше такого не было, чтоб перекупщики все места в аренду забирали... Что аренда? На базарах теперь с каждого требуют санитарную книжку и сертификат. Вот тоже расходы.
   - А вы как же?
   - Обошлось на этот раз. И то, наверное, потому, что дали взятку за место. Но Орёл сказал, что больше в Морск с мясом не сунется. Невыгодно, и мороки много. Будет возить по учреждениям, предприятиям...
   - Тоже морока...
   - Да, города завалили импортом. Помнишь, что мне сказали милиционеры, когда поймали в лесу за рубкой дров? Плати, говорят, штраф, лес рубить запрещено, у вас на сельсовете висит объявление. Я их спрашиваю: что ж нам, замерзать? Ведь купить-то в районе ни дров, ни угля нельзя. А они: замерзайте. Кому вы, крестьяне, нужны? Продукты все импортные. Деревни скоро закроют, а вас спишут за ненадобностью.
   - Да, ты рассказывал. И нам, сельским учителям, грозятся отменить все льготы. Останется одна зарплата...
   - Ой, не смеши меня со своей зарплатой. Её давно запретили. У нас, деревенских людей, теперь одна льгота - торжественно сдохнуть.
   - Да, только положенных на погребение денег за последний год в деревне никому не дали. Говорят: нету.
   - Тогда вообще никаких льгот... Эй, пацаны, вам пора ложиться спать...
  104
  Ну, а у меня всей прибыли с поездки, что побывал в прокуратуре да повидал дядьку. Впервые за четырнадцать лет.
   - И как они живут? Городские...
   - Как?.. Вообще, это отдельная история. Я так опростоволосился... Но тебе стоит знать, как они живут: Нина ведь, его жена, тоже педагог. Преподаватель в институте.
   Иван перебрался на своё любимое место - у духовки, на тот самый стульчик, с которого едва не опрокинулся полчаса назад дед Степан. Прислонившись к горячим кирпичам, можно было греть спину и смотреть телевизор или читать, если в доме случалась газета: своих семья не выписывала по причине отсутствия средств.
   - Приняли хорошо. Витя сразу на стол бутылку дорогой водки. Ужинаем. Ну, и как ты про город, так они начали расспрашивать про сельскую жизнь. Я им говорю: "У нас теперь три сословия: пьянь неработающая и ворующая (в пример привёл соседа Кольку Шушеру), потом совхозники, работающие и получающие не зарплату, а натуроплату в виде сена или зерна, и частники, как я, живущие скотиной-огородами". - "А молодёжь?" - спрашивают. - "Молодёжи, - рассказываю, - в нашей деревне нет, вся в города уезжает. Только школьники". И не то, чтобы начал хвастаться, а просто Нина скажет, что купила ведро помидоров, чтобы законсервировать, за столько-то, а я удивляюсь, говорю, что весь сентябрь помидорами свиней кормил. То же - про картошку, мясо. Оказывается, перекупщики накручивают цены не на проценты, а в разы, в три-четыре раза. Особенно на картошку. Тут меня и понесло со своим домашним хозяйством: выкопали столько-то, засолили столько-то... Кабы знал, что у них ночевать придётся, всего б привёз, потому что у нас это гроши...
   Прямо богачом себя почувствовал. Но не надолго. Нина вздыхает: мол, целыми днями вы, селяне, заняты, по хозяйству крутитесь, а мой Виктор взял моду проводить вечера в бильярдной, по сто рублей за час платить. Я чуть язык от удивления не откусил. "А сколько ж ты, дядька, зарабатываешь?" - спрашиваю. Он: "Пятнадцать тысяч". - "А задерживают сильно?" - "Бывает, дня на два-три. У нас грузчики, например, получают по семь тысяч". Слыхала, Даш? Твои восемьсот рублей - и его пятнадцать тысяч!.. Да с такой зарплатой можно, не торгуясь, покупать мясо у перекупщиков. Представь:
  105
  два месяца - и грузовик, о котором я уже три года мечтаю... У них в квартире компьютер, проигрыватель на дисках, не говоря уже про всякие видео. Иномарка, которой всего шесть лет.
   - Не все ж так зарабатывают в городах, - возразила Дарья. - А у жены, преподавателя, какая зарплата?..
   - Постеснялся спросить. Хотя она намекнула, что имеет много побочных доходов. Сама знаешь: образование сейчас платное. С такой жизнью мы Юру никогда не сможем отправить учиться дальше. Для деревенских - служба в армии и снова родной совхоз-навоз. А города скоро шлагбаумы поставят, чтобы мы туда не ездили. Только по санитарной книжке...
   - Вечно ты выдумываешь всякие страсти...
   Дарья, переделавшая всю обычную кухонную работу, прикрыла заслонку на трубе и села за стол. Тут только обратив внимание, что дети уже спят, Иван стал говорить тише.
   - Какие страсти? Сама посмотри вокруг. Я всё думаю, но никак не могу понять: почему государство уничтожает народ? Почему нам не то, что не помогают, но даже не дают самим заработать на жизнь?.. Только перепадёт копейка в руки, сразу вокруг пираньи, пираньи... И кто руководит нами? Ведь даже не болтуны, которых мы сами выбираем, а хапатели, которые от тебя отличаются только тем, что ты пошла в пединститут, а они - в нефтяной. Почему они сейчас наверху, а мы внизу? Потому что в девяносто втором они быстрее всех отказались от совести, афернули во время приватизации, обесценили предприятия и купили их даром. И всё. А сейчас умничают: "умелый менеджмент". Это потом менеджмент, а поначалу отказ от совести и парочка преступлений, включая убийство конкурентов. Они мои ровесники, но можно ли сказать, что достигли в жизни большего?.. Чего ты улыбаешься, Дашка?
   - Да с "болтуна"... Ты сказал: "Мы выбираем болтунов". Болтун - яйцо без зародыша под квочкой, которое приходится выбрасывать. Сам же летом закидывал в кусты...
   - Закидывал... Теперь такие бестолковые яйца-болтуны лет пятьдесят будут управлять Россией, вот что обидно. Власть подчинена олигархам, олигархи украли общенародное добро, народ ненавидит и тех, и других и, набив
  106
  оскомину на свободе, возненавидев её, назло пойдёт против союза власти и олигархов и поддержит тех, кто пообещает справедливость и сытость. Нас неминуемо ждёт фашизм.
   - Нашу-то страну? После Великой Отечественной?
   - Тех, кто жил в войну, осталось немного. Исторической мудрости хватает только на одно поколение. А фашистам, чтобы победить, много сторонников и не требуется. Надо только посметь переступить через кровь, как большевики в девятьсот восемнадцатом. Боясь лишиться власти, разогнали Учредительное собрание, где были в меньшинстве, наплевали на глас народа и тем самым спровоцировали гражданскую войну. А в гражданской войне всегда побеждает самый жестокий...
   - И ты всё это обдумываешь? - лицо Дарьи было уставшим, но глаза наполнились удивлением.
   - Кое-что прочитал в Юркином учебнике истории, - растерялся Иван от уважительного тона супруги. - До чего-то сам дошёл, потому что сорок лет наблюдаю самую дурацкую страну.
   - Сорока тебе ещё нет. С материнской утробы если только...
   - Да у нас в России каждый ребёнок ещё в утробе, недополучая питания, узнаёт, что в стране власть объедает беременных женщин.
   Глава 7
   Морозным днём одиннадцатого января Иван, напоив скотину, начал чистить сарай. Прежде эта работа воспринималась как не слишком тяжёлая, монотонная, такая, во время которой можно размышлять о чём-нибудь постороннем. Он мог выгрести навоз и у свиней, и у коровы, и у баранов в любое время: через два дня, через три... Но с недавних пор, когда спина начала болеть почти постоянно, а при тяжёлой работе ещё и бок, Иван принимался за смену подстилок раз в неделю, с неудовольствием и, подбрасывая животным на пол негодное сено, думал о том, что чуть позже ему всё это швырять из сарая и переносить на навозную кучу. "Сейчас гора, целый пик Коммунизма, класть негде, - досадовал он, - а летом перегниёт, и получится такая маленькая кучка, что и пару грядок не удобришь..."
   У ворот остановилась машина, и Иван, увидев, что подъехал Орлов, вышёл
  107
  
  навстречу.
   - День добрый! С праздником!
   - Здравствуй, Серёга. С каким?
   - Святки! Супруга дома?!
   - В школе ещё...
   - Тогда тебе одному сделаю предложение.
   - Какое?
   - Берём весною бывшее директорское поле? Мой трактор, вместе покупаем семенное зерно, сеем, убираем. Арендуем пустую ферму, пока её не разнесли по камешку. Можно свиньями заняться, тогда сеем ячмень. Можно гусями. Я знаю, где продают гусят хоть сотнями. Тогда сеем овёс. Понимаешь, деньги должны делать деньги. По-крупному возьмёмся - по-крупному получим. Жёны, дети будут помогать. Пойми, наши домашние хозяйства - это ерунда. С ними никогда из нищеты не выберешься. И дети твои так же жить будут.
   - Ты хочешь всё это не на один раз?
   - Помирать я ещё не собираюсь, конечно. Но в нашей стране нельзя вперёд загадывать. Президент опять заболел. Что там будет, в этой Москве - никто не знает. Вон в каком-то Ленинск-Кузнецке мужик с судимостями хотел стать мэром. Не слыхал?.. Ещё говорили по телеку: офицеры в Забайкалье разбирали ракеты, чтобы продать драгметаллы. А у нас тут народ машинами выдёргивает из земли кабели с цветными металлами. Каждый рвёт, где может. Но такие доходы не про нас. Опускаться не будем. Вот я к тебе и заехал с деловым предложением. Долларов по триста, думаю, вложиться надо будет...
   - Доходы... Сейчас основные доходы - пенсии. Вся страна на пенсии живёт. Хотя бы мой сосед...
   - Шушера?.. У нас с тобой такого источника нет, надеяться можно только на себя. Но решать надо сейчас. Я в тебе через пару дней заскочу. Скажешь, что надумали.
  108
   - А торговлю забрасываешь?
   - Совсем - нет. Но поджимаюсь. Слыхал, бензин в два раза дорожает? Пять-шесть олигархов всю нефть поделили, цены с потолка берут. А ведь эти ресурсы и мне, и моим детям принадлежат. А кто со мной делится? Я от государства уже четыре года вообще ничего не получаю. Да и твоей жене-бюджетнице от той нефти тоже ни копейки не перепадает. Так что подумайте. В любом случае чем-то занимаемся, труд вкладываем. Надо, чтоб была реальная отдача. Мне лично больше улыбается вариант с гусятами. Овёс вырастить и убрать, в принципе, можно. Конечно, покупка семенного зерна - это деньги, но за уборку расплачиваешься тем же зерном. Пятнадцать-двадцать процентов отдаёшь, остальное твоё. Но главное - сбыт продукции, а тут у меня есть кое-какие подвязки в Морске. На базаре много не продашь и то - под Рождество. Нужна конкретная договорённость, что всё заберут. Если решим, буду договариваться. Вплоть до бумажного договора, чтоб не кинули. А гусей я пару раз выращивал. В смысле, не своих, домашних - эти и сейчас есть, - а покупных. Нормальное дело. Проблема только обдирать их потом, зимой. И - сбыт. Об этом я тебе уже сказал. Ну, всё, заеду. Детали я продумал, за это не переживай. Тут только остаётся пахать и пахать. Да ещё с документами повозиться. Всего хорошего!
   - До свидания!
   Орлов уехал, а Иван заметил, что из переулка на их улицу вышла Дарья. Он подумал, глядя на жену, что её походка с того самого первого дня, когда их познакомили, совсем не изменилась: такая же уверенная, даже стремительная и чуть-чуть подпрыгивающая. И волосы до плеч всё так же своевольно взмётываются на ветру, как в первые свидания. Почувствовав, как соскучился по жене за полдня, Иван пошёл навстречу. "Боже мой, неужели у нас уже дети становятся взрослыми?.. - вдруг подумалось ему. - А что хорошего было за эти годы? Работа и домашние дела. Раз пять отдохнули в воскресенье здесь же, в области, на каких-нибудь речушках и два раза в жизни на выставки картин сходили. А теперь уже седыми становимся..."
   - Что так долго?
   - Директор устроил под самый обед Совет школы.
  
  109
  - О чём советовались?
   - В основном финансовые вопросы. Точнее, как кто-то пошутил, вопрос не о деньгах, а об их отсутствии. Теперь родителям придётся доплачивать за школьные завтраки, платить компенсацию за использование учебников (а на эти деньги будет пополняться библиотечный фонд) и заранее сдавать на ремонт кабинетов.
   - Ты тоже...родитель.
   - А мне и свой кабинет ремонтировать, и нашим мальчишкам найти деньги на ремонт... Вот когда зарплату выдадут, тогда и сдам. Историк наш правильно сказал: "Что ж мы делаем? Правители разворовывают государственные деньги, не выделяют на образование положенных по закону средств, а мы берём финансирование школы на себя. Материальная база не пополняется пять-шесть лет, оплаты труда нет с середины прошлого года, учебников нет, ремонта нет. Что ж остаётся от государственной политики в области образования? Только уголь зимой. За свет, говорят, районо тоже не платит. А уголь какой? Его ж даром возить должны. Дают школам, потому что никакой частник не станет за такую пыль платить..."
   - Проходи, - Иван открыл жене калитку, а она продолжала:
   - "Мы, - говорит Алексеич, - развращаем эту зажравшуюся верхушку. Так они вообще забудут свои обязанности перед народом. Вся страна собирает бюджет по копеечке, а "слуги народа", которых мы наняли обслуживать себя за хорошую, кстати, оплату, тратят этот бюджет на себя и своих родственников. Это нормально? Нам говорят: "Стране трудно". Согласен. Стране трудно. А разворовывающим эту страну хорошо"... Иван, кто это там, в орешнике, лазит?
   - Где?
   - Смотри прямо. Я-то плохо вижу.
   - Нет никого. Может, соседи сушняк ищут...
   - Вот жизнь! Найдут дрова - вытопят печку, не найдут...
   - У нас сопрут.
   - Точно. Сколько в первый год украли, когда поленница под их забором
  110
  была?..Ты не идёшь в дом?
   - Сарай дочищу. Потом расскажу про визит Орлова... А ваш историк прав. На образование денег нет. На больницы нет. На пенсии, пособия нет. На оборону нет. Единственная функция нашего государства - собирать налоги...
   Последние фразы Иван сказал уже самому себе, безрадостно размышляя над новостями жены: он терпеть не мог всякие ни с того ни с сего возникающие дополнительные расходы, которые вмиг разносят в пух и прах и без того жалкий семейный бюджет. Раздражённо подумал и о том, что Дарья-учитель в Совете школы проголосует за всё, что выгодно школе, но невыгодно Дарье-родительнице.
   Уже начало темнеть, когда Иван вошёл в дом. Старший сын растапливал печку, жена чистила картошку, чтобы готовить ужин.
   - Сорванца-то нашего до сих пор нет, - обратилась Дарья к мужу, имея в виду младшего.
   - Ладно. Последние дни каникул... Ты что дома сидишь? Отдыхай. Летом не дам.
   - Как ему отдыхать? - заступилась за Юру его мать. - Такого убогого досуга ещё ни у одного поколения не было. Клуб закрыт. На лавочке или на Озере, как летом, уже не посидишь... Ты вот что делал в пятнадцать лет?
   - У нас хоккейная коробка была. До одиннадцати вечера яблоку негде упасть...
   - Я коньков и клюшек уже сто лет не видела в продаже. Китайцы да турки в хоккей не играют, а свои, наверное, вообще не производят. Ты ему в Морске искал лыжные крепления?
   - Искал. Да времени было мало...
   - Хорошие лыжи, а зря валяются. Хоть резинки бы приделал... Зачем Орлов к тебе заезжал?
   - К нам. С деловым предложением.
   - Авантюра какая-нибудь? Он чем уже только не занимался, а всё разбогатеть не может...
  111
  - Зря ты. Он законы уважает.
   Иван пересказал Дарье предложенный ему несколько часов назад проект, прибавив в заключении свои размышления.
   - Просчитайте всё, - ответила жена, подумав. - Прямо до рубля, со всякими там допущениями. Расходы лучше считать по максимуму, а прибыль - по минимуму. Тогда нагляднее будет видно, стоит ли браться.
   На том и порешили. Прошло часа полтора. Поужинали без Паши, а после ужина Юра, выходивший во двор за дровами, вернулся и сообщил:
   - На горке, куда Паха пошёл кататься, тишина. На улице сильный мороз. Из-за этого, наверное, все разошлись.
   - Он в чужой дом не пойдёт, - встревожилась Дарья. - Сходи-ка, Юра, на горку. Если там, скажи: пора домой.
   Юру ждали долго. Дарья помыла посуду, прибралась в кухне и села за письменный стол, прислушиваясь к звукам на улице. Но слышать приходилось крики за стеной: у Степанчуков начали пить. Глядя на жену, забеспокоился и Иван:
   - А если один катается? Он может...
   - Может...
   Помолчали.
   - Или к другу своему пошёл видик смотреть...
   - Он без спроса не пойдёт. И поздно уже.
   По телевизору начали показывать награждения по итогам какого-то кинофестиваля, но ни Иван, ни Дарья ничего не слышали, хотя и не разговаривали между собой. Крики за стеной всё усиливались, но это тоже не обсуждали.
   Наконец, вернулся Юра и рассказал, что Паша, действительно, последним скатился с горки и обещал догнать своих одноклассников Сергея и Лёшу, но те дошли до деревни, а его больше не видели. Лёша сообщил также, что по поручению отца ходил в лес вырубить несколько жердей и столкнулся там с двумя подозрительными взрослыми лыжниками, которые стояли на высоком
  112
  месте и как будто наблюдали за селом в бинокль. Мальчишка обратил внимание, что те не пробивали одну лыжню, что было бы понятно, а прошли по просеке в два следа, то есть рядом друг с другом. Ему странные охотники-спортсмены, каких в окрестностях Озёрок прежде не встречали, не сказали ни слова, а Лёша похвастался, что на всякий случай продемонстрировал чужакам топор. Юра обошёл всех, кто катался в этот вечер с большой горки, но насчёт Паши никто ничего не прибавил. Обошёл он и кусты вокруг горки.
   Дарья выслушала старшего сына, всё больше бледнея и со слезами на глазах. От предложенных Иваном сердечных капель она отказалась, но вспомнила о людях, которых видела за своим огородом, возвращаясь с работы.
   - Ты тогда сказал, что соседи, а это точно были ОНИ.
   - Кто - ОНИ?
   - Похитители, Ваня. Нам мстят. За то, что ты...добиваешься правды.
   - Да неужели?! Я ж в областной прокуратуре был, а не где-нибудь... Сейчас узнаю у Шушеры, лазили они в орешнике или нет...
   Иван, наскоро одевшись, выскочил из дома, но тут же остановился и изо всей силы ударил кулаком по столбу, поддерживающему козырёк крыльца. Сверху посыпался снег.
   - Мразь! Мразь! Нелюди! Собаки! - вслух, но сдавленно, сквозь зубы начал грозить он. - Не дай Бог!.. Да я вас!.. Уничтожу! Растопчу! Всю жизнь охотиться буду, пока не втопчу вас в землю! Сволочи!
   Однако, излив злость, Иван вдруг почувствовал своё абсолютное бессилие в данную минуту, и слёзы навернулись на глаза сорокалетнего мужчины.
   - Господи, - прошептал он, - не допусти несчастья с невинным мальчишкой. Только бы ничего с ним не случилось. Господи, только бы с ним ничего. Не наказывай за мои грехи ни в чём не повинного ребёнка. Со мной что угодно. Убей меня. Сделай калекой. Пусть заболею какими угодно болезнями. Ничего мне в жизни не надо. Пусть так и буду всегда жить в нищете. Только, Господи, чтобы с ним ничего не случилось... Если это на самом деле похитители, то сделай так, чтоб они потребовали от меня заткнуться,
  113
  отказаться от своих заявлений, но не мстили нашему Пашеньке. Только бы его не трогали. Всё заберу, от всего откажусь, перережу проклятых овец, только чтобы с детьми ничего не случилось. Господи, не допусти... Ты любишь, когда прощают. Я прощу им всё. И этим, что резали, и районному прокурору, и областному, и этим...гадам... Не сразу, но прощу. Только, Господи, не допусти несчастья с нашим сыном. Ты всё можешь, я знаю. Ты всемогущ. Смилуйся над бедным мальчишкой, сделай, Господи, так, чтобы он был жив. Только чтобы он был жив... Что мне сделать для этого? Я могу простоять хоть целую ночь на морозе на коленях и просить тебя о великой милости. Я могу. Я всё могу ради сына, ради спасения сына, только внуши мне, что я должен сделать. Передай как-нибудь. А может, я сам должен догадаться, сам дойти до этой мысли? Тогда я успокоюсь, я подумаю. Надо простить - прощу, надо молить тебя - буду молить и молить... Так, но надо и самому что-то делать. Не только выпрашивать, если и сам что-то можешь... Боже мой, ведь Даша ждёт!
   Иван выбежал со двора и вдоль забора по сугробу добежал до соседнего. Двери на веранду не было совсем, но входная - Иван забыл об обычной своей вежливости и дёрнул её без стука - оказалась запертой изнутри. Он затарабанил без перерыва, пока не услышал звук отбрасываемого крючка.
   - Где тут менты?! Я их!.. - в проёме двери стояла хозяйка, Степанчиха, как называли её женщины села. - О! Те чё надо?!
   - Твоя детвора собирала сегодня дрова за нашими огородами? Около четырёх-пяти часов?
   - Дрова?!. Не брали мы никаких дров! Коля!
   Без всякого стеснения перед детьми выматерив жену за то, что беспокоит, вышел из кухни сам вожак выводка. Иван кое-как втолковал ему, чего хочет. С минуту удивлённый Колька доходил до мысли, что детей можно воровать (своими, он, наверное, и даром бы поделился), потом, объявил, что не посылал никого за дровами, так как набрал под школой мешок угля.
   - Чиво у нас, угля, что ли нет?! Вон цельный мешок! Лазить сушняк собирать! Нехай дома сидят!..
   Иван без лишних слов повернулся и выскочил из веранды. Тем же путём вернулся к себе. Дарья ждала у порога.
  114
   - Соседских там не было.
   - Я сейчас вспомнила и уверена: там стояли двое взрослых мужчин.
   - Убедила себя.
   - Нет. Точно: двое взрослых мужчин. Даже помню, в каком именно месте стояли. А когда я на них рукой показала, чтоб ты глянул, они сразу отошли назад, за кусты.
   - Давай звонить в милицию.
   - Давай. Пошли в школу. Там сторожит Верин отец, он нас пустит.
   Иван дёрнулся было к калитке, но остановился.
   - Даша, звони ты. Я не выдержу и обматерю и всю эту милицию, и продажную прокуратуру.
   - Ладно, ты успокойся. Главное сейчас - быть спокойными. Неизвестно ещё, что от нас потребуется. И дома кому-то надо остаться...
   - Сможешь всё объяснить?
   - Да-да. Они могут нам помочь, поэтому ругаться не надо... Все нам должны помочь. Что, не знаешь, как у нас делается? Ты же, Ваня, разбираешься во всей этой системе. Пожаловался в областную прокуратуру, те позвонили в район: разберитесь с жалобой на вас. На всех не надо наговаривать. Одна такая гадость сидит, на бандитов работает...
   - Даша, это же мои валенки. Твои рядом.
   - А я не пойму...
   - И что ты так пуговицы застегнула?.. Юра, отправляйся с мамой... Я, пожалуй, дам тебе ружьё.
   - Не надо, Вань. Не надо больше оружия...
   - Не "больше". Мы только начинаем. И не возражай, пожалуйста.
   - Ладно, Юра, пойдём.
   - Даша?
  115
   - Что, Ваня?
   - Ты только всё объясни: и как одет был...
   - Я всё хорошо объясню. Лишь бы дозвониться до города. Если не дозвонюсь - придётся участкового беспокоить...
   - Нет его в деревне. Если б был, я б уже...
   Они вышли, и Иван остался один. Какое-то время он беспокоился, сможет ли жена всё внятно изложить по телефону, не ударится ли в слёзы, рыдания, но потом решил, что её профессиональная учительская привычка доходчиво объяснять возобладает даже в этой страшной ситуации. К тому же на Дарью нашло редкое состояние какого-то надрыва, сопровождающегося повышенной словоохотливостью, а также нежностью по отношению к близким и странностями в поведении. Такой он видел её всего лишь второй или третий раз в жизни и теперь опасался за её нервы. Но вдруг возникшая дикая мысль совершенно успокоила его: "Не всё ли равно? Если с Пашей что-нибудь случится, я ведь тоже сойду с ума. Разве хватит сил такое выдержать?"
   Иван попробовал было представить действия милиции и дать себе хотя бы слабую надежду на успешность тех мер, которые могут быть предприняты для поиска его сына. Но зацепиться было не за что. Ночь. В какой-то глухой деревне, до которой и доехать-то трудно, исчез мальчик. Участковый в больнице с обострением язвы. Какие-то лыжники бродят по ещё более глухим окрестностям деревни. Подозрения плачущей женщины, что всё происходящее - месть чиновничье-воровской мафии её мужу-крестьянину... А может, Даша ничего и не скажет про этих овцекрадов? Он даже забыл ей напомнить. Хуже ведь не будет. Пусть эту мразь почаще беспокоит милиция, даже просто с подозрениями.
   Каким быстрым потоком ни неслись мысли в голове, это нисколько не ослабляло острой, ножом режущей боли, которая терзала всю грудь. Иван ходил и ходил по кухне и каждые полминуты бил себя в лоб, вскрикивая:
   - Неужели я ничего не могу сделать?! Что-то же можно! Что?!.
   Прошло какое-то время, и он решил, что жене и сыну пора бы вернуться. Посмотрев на часы, отмерил мысленно тот максимум, который ему
  116
  предстояло ждать. Но время вдруг тоже сделалось врагом: он долго-долго ходил, передумывая много всяких мыслей, обращался с мольбами к высшей, справедливейшей силе, потом взглядывал на циферблат и с тоской видел, что прошла лишь минута-полторы. Тогда хотелось бежать в школу или идти в лес искать с фонариком следы тех незнакомцев, и он с превеликим трудом убеждал себя, что всё это бессмысленно и лучше ему оставаться дома. В какой-то момент его взгляд задел маленький пейзаж в самодельной рамке - любимую картину Паши из всех, нарисованных отцом. Что-то тонко и глубоко, как косой, резануло Ивана по сердцу, вызвало стон и заставило схватиться за грудь и сесть. Он вспомнил всё, что сын говорил об этой картинке, и заплакал. Заплакал по-мужски, неумело, задыхаясь, почти без слёз, болезненно, содроганиями выталкивая из груди рыдания. Никогда прежде Иван не подумал бы, что плакать больно, но сейчас он рад был хоть какому-то страданию, потому что его сын, возможно, испытывал страдания куда большие.
   А за стеной, у Степанчуков, как назло разгорелась очередная война, что и в спокойное-то время вызывало раздражение. Орали все сразу, что-то разбилось об пол, подала голос даже восьмидесятилетняя старуха, мать Степанчихи, давно выжившая из ума, про которую в селе говорили, что она уже умерла, но по привычке ходит, а предсмертное умалишение - наказание ей от Бога за то, что делала людям много зла "при жизни" через всякие гадания и ворожения. На старухину пенсию семья жила, по поблажек кормилице не делала.
   Вдруг резко открылась дверь на веранде, и в дом вбежал Юра.
   - Папа, папа, мы разговаривали с Пашкой! Всё нормально! Он в Агафоновке!
   - В Агафоновке... - только и повторил Иван: вошедшая следом Дарья прижалась к нему и тихо заплакала.
   А Юра торопился ввести отца в курс дела:
   - Мы кое-как дозвонились в милицию, всё рассказали, пошли домой, а тут дядя Толя Семёнов выходит из двора и говорит: "А я к вам". Оказывается, им только что позвонили из Агафоновки какие-то люди, к которым пришёл наш Паха. Мы обратно в школу с этим номером телефона. Тоже долго дозванивались. Успели вперёд в милицию сообщить, что он в Агафоновке. Те
  117
  говорят: "Забирайте. Он у вас, наверное, из дома сбежал". Наконец, дозвонились в эту деревню. Пашке самому дали трубку. Его увезли на машине, а как с горки в машину попал, не знает. Теперь всё нормально. Довезли почти до города и высадили возле Агафоновки. Что-то ему там сказали про тебя. Он кричит по телефону, а толком рассказать не может. Да мы особенно и не расспрашивали: надо ехать забирать. Те люди, Ваденеевы, у которых он сейчас, сказали, что всё в порядке, он будет у них в доме, пока мы не приедем. Их очень легко найти: съедешь с трассы, по центральной улице до клуба - он на перекрёстке, - а дальше второй дом справа, перед домом будка для пасеки и несколько не распиленных брёвен. Пашка не дурак: шёл по деревне и смотрел, к какому дому подходят телефонные провода. Говорит, за нас сильно беспокоился, что будет переживать.
   - Они ничего ему не сделали? Почему не помнит, как попал в машину?
   Ответила Дарья, которая, хотя и вытирала слёзы, но уже улыбалась:
   - Сказал: ничего плохого не сделали, "очень весёлые мужики", в дороге сломались и переругались. А здесь с горки съехал и помнит только, что какую-то тряпку из-за спины сунули в лицо. Наверное, усыпили.
   - Ну, всё. Я еду.
   - Кого пойдёшь просить?
   - Я на мотоцикле.
   - Иван, ты что? Зимой? Да вы околеете.
   - Кто сейчас поедет? Я буду искать машину в течение часа. Потом заводить, разогревать... А мотоцикл факелочком погрею и через пятнадцать минут выеду. За стёклами не замёрзнем. Паша будет сидеть в коляске. Возьму тулуп, старое ватное одеяло. Дашь свои валенки: вдруг у него промоченные. Ничего, дорога расчищена. А мой маленький конь меня ещё никогда не подводил...
   - Но шестьдесят километров...
   - То до города. В Агафоновку меньше. Возьму масло, а на обратном пути заеду на заправку. Юра, достань аккумулятор.
   Иван действительно сумел быстро для зимы завести мотоцикл; укутался
  118
  сам, а Дарья набила полную коляску тёплыми вещами так, что Юра, помогавший отцу, пошутил: мол, и Пашке негде будет поместиться. Взял Иван и ружьё, но мысленно попросил у Бога, чтобы не допустил такого греха: стрелять в людей, какими бы они ни были. Наконец, наказав жене и сыну закрыться на все крючки и никуда не выходить, даже если идиоты соседи начнут резать друг друга, а также не нервничать и скоро его не ждать - мотоцикл всё-таки техника не особенно быстроходная - Иван выехал со двора.
  
   Просидеть взаперти всё время ожидания у Дарьи не получилось. Сколько раз уже за свою непродолжительную деревенскую жизнь она наблюдала бои у беспокойных соседей по двухквартирному дому, однако когда Степанчиха дико завопила во дворе, Дарья не выдержала и вышла посмотреть, что случилось.
   - Мам, ты только не вмешивайся: нам своих проблем хватает сегодня, - попросил Юра.
   Она обещала, понимая, что сын имел в виду. Колькина жена во время пьяных драк могла искать спасения по всей деревне, но быстро мирилась и мужем и потом цинично охаивала своих заступников. Пару раз поймались на этом и Иван с Дарьей.
   - Если только убивать будут друг друга...
   - Не будут, мам. Им лишь бы пошуметь...
   Сцена, слабо освещённая луной, могла показаться занятной, если бы не выглядела страшной. Степанчиха, прижавшись к маленькой летней кухне, огромными глазами смотрела на своего супруга, который, хоть и принял театральную позу разбойника с топором в руках, но угрожал вполне правдоподобно:
   - Убью, зараза!.. На куски порублю!..
   "Беседу" родителей наблюдали с крыльца дети, настолько испуганные, что не решались вмешиваться даже словом. Какой-то собутыльник, которого Дарья не узнала в темноте, занял позицию на расстоянии сабельного удара и вяло уговаривал Кольку пойти с мороза в дом.
  119
   В тот момент, когда Дарья подошла к границе дворов, разбойник начал решительно препираться с миротворцем, и можно было надеяться, что сценарий не предусматривает трагической развязки.
   - Не мешай, братан! Не мешай мне, говорю! Или ты мне больше не корефан! Прирежу эту стерву, как свинью, тогда выпьем!
   "Зарублю", - автоматически поправила логическую ошибку соседа Дарья, а ситуация обострилась.
   Колька бросился на жену, взмахнул топором, та увернулась и бросилась за кухню. Муж выразительно шарахнул орудием по стене и бегом последовал за супругой. Они бодро обежали строение.
   - Беги в дом, беги в дом! - визгливо закричала с крыльца полоумная старуха, которую Дарья сразу и не заметила среди толпившихся на возвышении.
   - Да я ему сама башку разобью! - вдруг осмелела жертва и взяла в руки какую-то железяку.
   - Ну, разбей, - добродушно согласился гость и поднялся на крыльцо.
   С криком "Ах, ты, стерва!" Колька вновь бросился в атаку, и супружница его опять рысью побежала за кухню. На этот раз атакующая сторона попала в сугроб, а преследуемая, совершив круг, едва не уткнулась в спину преследователя. Пришлось подождать, пока тот оббежит.
   - Стой, б...! Всё равно убью! - серьёзно заметил Колька, вновь оказавшись на виду у зрителей.
   Его жена ответила вежливым обещанием:
   - Сейчас милиция приедет! Милиция приедет! Понял?! Они с тобой разберутся!
   - Ах, ты!.. - и третий круг совершился.
   В следующей паузе Степанчиха прокричала целый монолог:
   - Ирод! Убьёшь меня - сам же будешь хоронить! А кто детей кормить-одевать будет?! Ты ж ни хрена не можешь! Только воровать! А воровать-то уже негде!..
  120
   За это время Колька отдышался, и на четвёртом круге опроверг только начальный аргумент жены:
   - Хоронить тебя, тварь!.. Собакам брошу...
   Что было после, Дарья уже не наблюдала: вдали послышался треск мотоцикла, и она поспешила к воротам.
  
   В эту беспокойную ночь с 11 на 12 января Пашу принимали в родном доме куда почётнее, чем, к примеру, нашего президента в Вифлееме. Дарья быстро разогрела ужин, открыла две банки его любимых компотов - грушевого и малинового, в печку, где до сих пор поддерживался огонь, натолкали дубовых поленьев. Паша уплетал пельмени, хотя похвастался, что приютившие его люди ещё и накормили юного путешественника, и, несмотря на просьбы молчать, громко пересказывал свои злоключения.
   - ...Фиг его знает, скатился ли я с горки! Вроде, скатился! Очнулся в машине, а ЭТИ о чём-то разговаривают! Я сразу не понял, что они там болтают!..
   - Сколько их было? - спросил Иван.
   - Двое, пап! Того, что за рулём, я плохо рассмотрел, но спина здоровенная! Он больше молчал! А второй со мной разговаривал, даже загадки загадывал! Не помню сейчас! А, фигня!..
   - Он с тобой сзади сидел?
   - Не, впереди! Рядом с тем шварценеггером, что за рулём! А дверцу я б всё равно не открыл! Они мне сразу сказали! Это там, впереди, на кнопку нажимаешь, и все дверцы это...
   - Заблокированы.
   - Ага!.. Когда я в себя пришёл, мы уже по трассе метелили! Это я по асфальту догадался! Сначала побаивался их, а потом, когда второй начал со мной разговаривать, шутить, я спросил, куда они меня везут! Говорит: на свалку, всё равно ты своему папаше не нужен! Это он так сказал: "папаше"!..
   Заметив, как изменилось лицо мужа, Дарья поспешно спросила:
   121
   - И о чём же он с тобой разговаривал?
   - Да о всякой ерунде!.. Я не хотел отвечать! Так!.. Про школу спрашивал, как учусь!.. Спросит что-нибудь, а потом о себе рассказывает! Трепался, что какую-то академию кончал одиннадцать лет, и оттуда на зону загребли! Так и не окончил!.. Смотрю: мы всё едем и едем! Решил попробовать разжалобить этих козлов, раз про школу спрашивают! Так...писклявым голосом говорю: "Отпустите меня ради Бога. За меня родители будут сильно переживать. И каникулы кончаются, скоро уроки..." А этот весёлый базарит: "Заткнись, а то я вообще передумаю. Вдруг кое-кто нас ещё не поймёт!" И передразнивает меня, гнида! Ой, извини, мам! Это не матершинное слово! Передразнивает: "Отпустите меня ради Бога..."
   Мальчишка так пропищал, что вся семья невольно заулыбалась.
   - Я их не так просил! Хотя старался пожалобнее! Было б у меня наше ружьё, этот баран ещё б не так заблеял! Я б ему!.. Ага, перекривлял меня и говорит: "А мы не верим в Бога! Правда?!" Это он своему напарнику! "У нас свой бог"! И показывает мне пистолет!
   - Настоящий пистолет? - одновременно спросили Дарья и Юра.
   - Ну да...наверное. Да машина тут же скоро и сломалась! Где-то с час стояли на дороге! Они даже переругались! Правда, за мной всё равно следили! Который вёл машину, выходил ремонтировать, а второй сидел, не вылезал! Тот говорит, что переделал что-то в масляной системе, что ли! Фиг их знает! А эта сторожевая собака его обозвал! Не скажу, как! Начали доказывать друг другу что-то про мотор! Ремонтировал, ремонтировал! Уже холодно стало! Потом это... разжёг под машиной костёр...
   - Под машиной костёр? - переспросила Дарья. - А тебя одного не оставляли в этот момент?
   - Нет. Сторож рядом сидел, клацал зубами. Я-то получше их был одет. В смысле, потеплее. С обеда на горке катались, и даже не замёрз... Ну, распалил маленький костёрчик под нами. Что-то там разогревал. Этот тому говорит ещё: "Ты меня не поджарь". Я уже молчал: оба стали злые, как черти. А потом завелись, доехали почти до города. Они мне говорят: "Вылезай". Я что-то растерялся, не понял. Ещё раз говорят: "Вылезай. Ты нам не нужен. Можешь идти домой пешком. Или голосовать на дороге. И
  122
  запомни: если б захотели, мы тебя спокойно пришили бы". Я б им пришил, козлам. Я там в кармане сиденья пустую бутылку нащупал. Впорол бы по башке по очереди, если б не отпустили... Найдём их, пап?.. Юрика не бери: он перешугается...
   - Иди-ка ты, герой, спать. Уже времени...
   Дарья поднялась из-за стола, за нею и остальная семья. Когда воображение у каждого перестало составлять динамичные картины, рисуемые Пашей, все вдруг ощутили, какая полная тишина наступила кругом. Давно угомонились в своём "военном лагере" соседи, ни одна собака не лаяла на улице, и даже в комнатах воцарился покой, будто там был другой мир - навечно заснувших вещей.
   Дарья уложила младшего сына так заботливо, как делала это лет восемь-девять тому назад. Потом вышла к Ивану, который стоял в глубоких раздумьях, облокотившись на холодильник, и нежно сказала, ещё не изменив тона после общения с ребёнком:
   - Ты иди спать. Паша попросил меня почитать ему сказку.
   Иван, встрепенувшись, повторил последнее слово:
   - Сказку?
   - Да. Что ж, почитаю. Ему надо успокоиться. И так удивительно легко перенёс такой ужас.
   - Ещё не понимает всего. Для него это кино.
   - Может быть. Тогда к лучшему.
   - Конечно... Иди, а то заснёт.
   Иван сам подал жене детскую книгу из тех широкоформатных, что давно уже невостребованными лежали на отдельной полке мебельной полустенки.
   - "Конёк-Горбунок"?
   - Да лишь бы спал спокойно...
   Минут через пятнадцать супруги сидели у работающего телевизора и молчали. Заканчивался какой-то иностранный фильм, но муж и жена смотрели на экран, ничего не видя. Многое было пережито за вечер, многое
  123
  переполняло головы и не могло уложиться, однако разговор не начинался. Но не выговорившись, не обсудив всего, они не могли лечь спать.
   Истекло сколько-то времени. По телевизору начал выставляться толстый политик и даже не подозревал, что покажут его в последних новостях, едва ли не посреди ночи, и на всю огромную страну только Иван да Дарья будут устало внимать его эмоционально-разоблачительной речи.
   - Вы посмотрите, какая обстановка складывается в стране! - втолковывал политик молодому журналисту, озабоченному положением микрофона. - Президент болен, и в то же время целый ряд серьёзнейших вопросов требует своего немедленного разрешения. Это касается и внутренней политики, и внешней. Вы понимаете, о чём я говорю... Что это за высшая власть, если она не занимается важнейшими для страны проблемами? И народу приходится содержать эту власть. Я приведу вам всего лишь несколько фактов. Наш налогоплательщик тратит на президента пятьдесят пять миллионов рублей в месяц новыми. У президента две загородные резиденции, две дачи - в Сочи и на Валдае. А вы знаете, сколько человек работает в президентской администрации?.. Две тысячи. И чем они занимаются? Сообщают нам каждый два-три месяца о госпитализации своего шефа. Мы считаем, что в такой обстановке ответственные политики должны проявить заботу о судьбе государства. Только прошу вас воздержаться от провокационных вопросов. Я так скажу: мы не должны допустить безвластия...
   В этот момент тёмная блестящая машина подъехала к группе, и политик нырнул в неё и уехал.
   - "Там царь Кащей над златом чахнет..." - сказала вдруг Дарья.
   - Ты о ком из них? - вздрогнул от неожиданности Иван.
   Он посмотрел на жену и увидел в её лице что-то такое, что позволило ему заговорить решительным тоном.
   - Даша, мы не должны им этого прощать. Я поеду в Москву. Хоть в ООН. Но докажу, что правда есть. Ты только сначала выслушай. Детей я больше не буду подвергать опасности. Сейчас ничего предпринимать не стану. Сделаем вид, что нас испугало их предупреждение. Мол, мы всё поняли: они всесильные, если даже обращение в областную прокуратуру ничего не дало.
  124
  А через некоторое время поеду в Москву. Но здесь будешь говорить что-нибудь другое. Потом придумаем "легенду". Чтоб эта нечистая сила не заподозрила неладного. Даже сыновьям не скажем. В Москве я обращусь прямо к генеральному прокурору и сразу же потребую гарантий безопасности. А перед этим зайду в несколько редакций известных газет, где оставлю письма с подробным изложением всего дела. Прокурора тоже об этом предупрежу, но названий газет ему не буду говорить. Тогда он не станет сбрасывать наше дело на областную прокуратуру, а те - на местную мафию. И он будет знать: если с нами что-нибудь случится, газеты обвинят его в сговоре с преступниками. Но это ещё не всё. Я отыщу в Москве, какие есть правозащитные организации, оставлю у них такие же письма. Может, удастся оставить сведения о себе и у какого-нибудь известного тележурналиста, у которого есть постоянный доступ на экран. Потом мы попросим твою сестру, если с нами что-то случится, известить об этом по всем адресам, где о моём деле будут знать... Ты не бойся: я всех обойду. Пока не буду уверен, что прокуратура страны не посмеет нас предать, рисковать не стану.
   Иван тяжело дышал. И от волнения. И от того, что так долго говорил громким шёпотом, чтобы не беспокоить спящих детей. Дарья внимательно посмотрела ему в лицо и ответила:
   - Не стоит метать бисер перед свиньями... Бог их накажет... Но ты прав: так плохо, а уступит народ - будет ещё хуже. Как-то же надо вернуть правду.
  
   Глава 8
  
   Прошла зима. Однажды чистым, тёплым днём Иван стоял на крыльце своего дома и щурился на апрельское солнышко. Пробуждение природы каждый год вселяло в его душу радость и ожидание чего-то совершенно нового, необычного, словно у ребёнка перед именинами. Теперь же радость была особенной: он вернулся домой после нескольких дней отсутствия.
   Дарья граблями убирала во дворе мусор и со смехом перегоняла с места на место собаку, которая никак не могла понять, что нужно хозяйке возле будки. Вдохновлённые погожим днём куры самозабвенно греблись по всему двору, и петух то и дело особенным клёкотом сзывал стаю по случаю обнаружения
  125
  какого-нибудь прошлогоднего зёрнышка.
   - Отдохни после своих приключений, - сказала Дарья мужу, и он, заражаясь её весёлым настроением, тоже заулыбался и согласился:
   - Отдохну. Тем более голова, как будто вареная. Вот только за водичкой съезжу...
   Иван вытащил бидон, прицепил его к тачке и не торопясь пошёл по улице к колодцу, с удовольствием вдыхая деревенский воздух, который как никогда казался ему таким свежим, густым и ароматным.
   Едва он набрал воды, как рядом затормозил "Жигулёнок" участкового. Володя вышел из машины и, хотя поприветствовал односельчанина с улыбкой, не мог скрыть усталости на лице. После общих фраз о ранней весне и вспашке огородов участковый спросил о новом соседе.
   - Ещё не видел, - ответил Иван. - Но слышал от жены, что у Шушуры полку прибыло...
   - Лучше не общайся с ним. У него с психикой не в порядке. "Влетел" ещё совсем шпанцом, вся молодость - за колючей проволокой, а в такой семье - никакой реабилитации...
   - А за что он сел?.. Валерка, кажется?
   - За что?.. Сесть должен был его батя. Украли с фермы телегу новых досок. Двое Степанчуков и ещё один подельник. Избили сторожа плюс взлом. К утру уже всё продали, но всё равно мы быстро нашли, кто и что. Колька посоветовал сыну взять всё на себя. Ты, мол, несовершеннолетний, тебя простят. Получилось так, что старший Степанчук только помогал продавать, а третий участник правил лошадью и не видел, что в телеге. Во всём виноват пацан. Ему тогда шестнадцать было. Правда, сторожа, действительно, он сбил с ног, потому что эти два мужика были пьяными и до драки неспособными. А насколько я знаю, Колька даже не говорил сыну, что едут на воровство, и сторожа пацан ударил только тогда, когда его бате туго пришлось. Там Харитонов сторожил, а он, сам знаешь, мужик здоровый. К тому же дурак. Мирный-мирный, но только затронь... А Валерка тогда с друзьями занимался спортом. Как раз была мода на разное каратэ. Вот благодаря "хорошему" советчику и попал за решётку. Плюс ещё на зоне за одно дело добавляли к сроку... Сейчас с ним надо аккуратно. Мало того, что
  126
  они вам соседи, так ещё и общая стенка. Хотя, с другой стороны, если что будет назревать, сразу услышите. Так что сигнализируй... Плохо, что в деревнях нет никакой работы. В город он не поедет, а у нас чем заниматься?.. И опять этот папаша втянет его во что-нибудь. Вы там с Сергеем Орловым в ваш коровник...
   - Гусятник.
   - Да?.. Если привезёте что ценное, так хоть охраняйте по очереди. Наши быстро упрут. Не провоцируйте. Из совхозного уже последнее растягивают: дошли до навоза. Раздали бы в своё время всё людям, так был бы толк. А то раньше на двадцать краж в совхозе одна - личного имущества. По дворам всё-таки собаки...
   Иван решил, что предупреждение состоялось, и сделал движение везти бидон домой. Однако Володя вздохнул и сказал совсем другим тоном:
   - Не знаю, обрадую тебя или нет. Господин этот из местной мафии, Сергей Петрович Голованов, убит вчера автоматной очередью возле ресторана "Прозерпина"... Ну, любитель свежей баранины. Помнишь?
   - Я понял. Всё-таки наказан.
   - Да такое каждые полгода происходит. В Морске ещё чаще. Где много денег, там много крови. Всё делят, делят, никак не переделят... У них как? Поднялся человек - для нас он уже недосягаем благодаря своим связям. Он с прокурорами, судьями, местными чиновниками на пикники ездит, друг другу детей крестят, на свадьбах гуляют. А в своём кругу он становится главной мишенью. Вот увидишь, новый пахан через полгода тоже крякнет. С чужой помощью.
   - А вы уже знаете, кто новый?
   - Конечно.
   - Так он и убил скорее всего.
   - Нет, там другая разборка...
   - Раскроют и спустят на тормозах.
   - Всё может быть. У нас сейчас надеются на новую смену в руководстве.
   127
   - В руководство люди ниоткуда не попадают. Кто-то их двигает вверх. И
  они кому-то обязаны. Расплачиваются страной.
   - Посмотрим. У нас в органах тоже много разочарованных. Плохо, если начнут уходить. Тогда останутся одни карьеристы и взяточники. Да такие, как я, кто пенсии ждёт. Ну, всего хорошего. С соседом осторожнее. Тебе по секрету скажу: Валерка - стукач районных оперативников. Так что ворованного не покупай: сдаст.
   - Я и не покупаю...
   - А вообще, мне передали, что он на зоне был опущенным. То есть на самой низкой ступени по их иерархии. Так что должен вести себя тихо. Смотри, Иван, это всё между нами...
   - Понятное дело.
   Когда Иван вернулся с водой, Дарья уже прибрала двор, сидела на дровяной колодке, наблюдая за серой курицей, которая квохтала по-особому и, возможно, планировала стать квочкой.
   - Неужели сядет на яйца? - спросил Иван, подойдя к жене. - У нас обычно июньские квочки...
   - Поглядим. Ранние, конечно, лучше... Да ты садись. Расскажешь мне, как там, в "тридевятом царстве". Вижу: съездил неудачно. Не переживай, главное, вернулся жив-здоров.
   - Разве что жив, - согласился Иван, усаживаясь на дрова.
   - И там отказали?
   - До Генпрокуратуры я даже не добрался...
   - За три дня?
   - Ну, что... Только сошёл с поезда, не успел и сориентироваться - ни паспорта, ни денег...
   - Ты же всё во внутренний карман прятал.
   - Доставал десятку на проезд. А тут все повалили на выход, вот и сунул в
  128
  куртку... Да паспорт-то нашёлся. Бомж какой-то подобрал. И на обратный билет по карманам наскрёб. Только пришлось в милиции переночевать. Пока выясняли личность... Надолго теперь запомню товарища лейтенанта Карнаухова...и День космонавтики.
   - Тебя там не били? А то в Москве сейчас террор из-за тех событий...
   - Кто?
   - Да хоть те, хоть те.
   - Милиция - нет, а в камере...там не КПЗ, а как-то по-другому...эти сидели...поклонники содомского греха. Так их здорово унижали.
   - Вот не хотела я, чтоб ты ехал. Побывал уже в двух прокуратурах, не всё ли равно. Раз "внизу" такое позволяют себе, значит, с "верхов" идёт. Если б не убедил меня, что журналисты помогут, ни за что не отпустила бы...
   - А к журналистам не с чем было обращаться. На следующий день почти добрался до места и попал в какую-то демонстрацию. Запрудили всю улицу так, что даже по тротуару нельзя было пройти. Ну, думаю, толпа вынесет, куда надо, встал с ними... В глазах аж рябило от плакатов и флагов. Прямо как будто живая река течёт по улице. А тут другая демонстрация. Потом омоновцы... Портфель с бумагами потерял, пуговицы - как срезало. Нас, человек пятнадцать, вынесло под какой-то навес над входом в магазин. Два раза ударился о железный столб. А когда разбили витринное стекло, меня чуть внутрь магазина не забросили. Думаю, схватят ребята, как вора, за то, что под шумок полез что-нибудь стянуть. Ну, и упёрся руками... Там уже санитары бегали. Видят, что у меня кровь на ладонях, предложили ехать в больницу. Решил: из этого ада лучше побыстрее выбраться. Согласился.
   Дарья уже схватила мужа за руки и разглядывала их.
   - Да не думай. Царапины.
   - Стеклом порезался - и царапины?
   - Ты ж видишь: уже зажило. Меня ещё и ночевать оставили. Ни на ночлег, ни на еду не пришлось тратиться.
   - Иван. Говори правду. С маленькими порезами на руке не госпитализируют.
  129
   - А чего мне скрывать? Два ушиба да вот руки.
   - У тебя было сотрясение?
   - Не было у меня никакого сотрясения.
   - Не обманывай.
   - Не бы-ло... Нас, раненых, привезли человек двадцать, вот и оставили.
   - Всегда ты свои болезни скрываешь... А в камеру за что посадили? Паспорт же нашёлся...
   - На всякий случай... Это ещё ерунда. Там один мужик сидел, Толик, так он получил пятнадцать суток за то, что был свидетелем.
   - Как это?
   - Видел, как у соседки квартиру обворовывали. Преступников поймали, и для Толика началась "счастливая" жизни. По два раза в неделю, говорит, вызывали - это как минимум. Потом начал ездить на суд. Всё никак не могли приговорить домушников. Работы у него нет, ездил зайцем. Поймался - ссадили. За то, что не прибыл вовремя, дали пятнадцать суток. Судья прямо сказала, что надо жить так, чтоб ничего не замечать... Воров, кстати, отпустили прямо из суда, дав по году условно.
   - Неужто такое возможно? Он не сочинял?
   - Скорее всего, нет. Его историю знала вся камера, а выдумывать такое среди блатных небезопасно.
   - Сколько ж ты, бедный, пережил за эти дни!.. Лучше сидеть дома и никуда не высовываться. Ты сегодня, пожалуйста, ничего не делай. Где у тебя ушибы? Дай, потрогаю...
   Дарья ощупала раненую голову мужа и выразила на лице сожаление: шишки были небольшими. Но она-то знала, что, независимо от их размеров, её Иван, конечно же, сильно пострадал.
   - Ну, вот видишь: ерунда.
   - Да, ерунда!.. Всё равно. Об железо стукнуться - это не шутки. Чтоб сегодня отдыхал. Я буду стирать, а мальчишки мне помогут... Сейчас с каждым днём всё теплее, так дед Степан с утра греет на солнышке свои
  130
  
  косточки. Небось, скоро выйдет. Вот и болтай с ним о политике.
   - Потом не упрекай, что бездельничаю.
   - Когда я упрекала?.. Да и что тебе делать? С хозяйством Юра уже разобрался... И мне будет лучше. А то выйду вешать бельё, а Игнатьич цепляется с разными вопросами. Тут некогда, и не отвечать - невежливо... Да он к тебе всё равно пристанет: ты ж вечером, когда приехал, сам сказал ему, что был в Москве.
   - "А поведай-ка, соседушка, каково поживает наша столица белокаменная?" - спародировал Иван.
   - Вот-вот.
   - Реклама, скажу. Везде реклама. Столько её, что не одну нашу деревню можно купить на эти деньги. Вместе с нами, крепостными...
  
   Иван, действительно, решил отдохнуть в этот день. Но не из-за уговоров жены и не потому, что было воскресенье - работая на себя, он догадывался о выходных только по остающейся дома семье. У него на самом деле болела голова. С этой же сильной головной болью он рано утром ушёл из московской больницы, чтобы до полудня уехать домой. Денег не было, портфеля с бумагами, туалетными принадлежностями и прочими необходимыми вещами не было, а сам он, небритый и помятый, совершенно потерял желание чего-либо добиваться в этом странном городе, совсем не похожем на его деревню, и хотел только одного - вернуться к привычной обстановке и к хорошим людям.
   Он прошёлся по сараям, приводя всё после хозяйничанья Юры на свой лад и, согнав кур со спины жующей сено коровы, постоял рядом, чтоб не дать им вновь занять это тёплое и удобное место, ибо, как объяснял Пашка, "рассядутся у коровы на хребте, как на насесте, а в туалет слазить не хотят".
   Сам младший сын ремонтировал во дворе старый велосипед и, увидев, что отец не занят, прибежал к нему со своими заботами.
   - Пап, а можно заднее крыло вообще снять? А то грязью забивается...
  131
   - А без крыла грязь будет тебе на спину лететь. Подожди, пусть подсохнет на улице.
   - Пап, а как там в Москве? Красиво? Свози нас на каникулах.
   - Лучше съездим на Светловский хребет, - ответил Иван после некоторого раздумья. - Прямо на мотоцикле. Там красота, горные озёра, пещеры...
   Он вспомнил, как демонстрацию, к которой прилепился, облили водой, как он промок с головы до ног, и потом, в больнице, колотился от озноба, пока оказывали помощь тем, кто пострадал серьёзнее.
   - Да, там красота... А что Москва?.. Перед поездом было немного времени. Приехал на Красную площадь. А там даже куранты молчат. Часы на Спасской башне остановили. Ремонт.
   - А когда поедем, пап?
   - Летом. Когда ночи будут безоблачными. Залезем на хребет и посмотрим на звёзды.
   - А ты будешь там рисовать?
   - Обязательно.
   Сын напомнил о заброшенном в последнее время увлечении и о той страшной картине, увиденной на Красной площади, которая навсегда отпечаталась в памяти Ивана. Ему захотелось сходить на Озеро и успокоить душу. "Да, схожу, - сказал он сам себе, - а то скоро начнутся огороды, и до ноября будешь вертеться, как белка в колесе".
   Иван вышел из кошары и поздоровался со Степаном Игнатьевичем, который уже сидел на крыльце с газетой в руках.
   - Ну, что, дед, картошку ещё не садишь?
   - Время не подошло. А ростки добрые. Хоть сейчас в землю. Егоровна предлагает обработать марганцовкой: по науке.
   - Польза есть.
   - А ты уезжал куда, соседушка?
   - В Москву.
  132
   - Шутишь али как?
   - Али как.
   - А я вчерась говорю Егоровне: "Ивана встретил, из Москвы вернулся", а она: "Дурак, он к сестре ездил в соседнюю область". Вот и сама дура. Ну, и как там?
   - Горит Москва, - Иван перелез через невысокий заборчик и, приласкав соседского пса, сел рядом со стариком.
   - Да я не про то. Выиграл своё дело?
   - Нет.
   - Понятно... Я вот тоже с утра: прошу её похмелить, не входит в положение. Помру, говорю, на что хоронить будешь? Пенсию-то задержали. Так эта гадюка отвечает: положу до пенсии в погреб. Тебя, мол, и вскрывать не надо, труха одна. Видал?.. А что горит-то? О пожаре, вроде, не сообщалось...
   Минуту назад Ивану хотелось в подробностях поделиться тем, что он увидел на краю главной площади страны, но, едва сосед задал вопрос, как желание совершенно пропало. "Грех смаковать такие ужасы, - подумалось ему. - Мы все и так очерствели из-за того, что постоянно видим по телевизору смерть и разрушения. А вот воочию..."
   - Не здание. Женщина держала какой-то плакат, а потом облилась бензином и...подожглась... Милиция, правда, быстро вмешалась...
   - Бедолага. А что на плакате-то было написано?
   - Не знаю, дед.
   - Вот... Вот, маленький пожар, а как бы в большой не обратился.
   - Народ разный бывает...
   - Бывает, овца волка съедает.
   Иван вспомнил вокзальных милиционеров. Обратившись к ним, расстроенный и испуганный пропажей, он был уверен, что сейчас будет предпринята какая-нибудь операция по перехвату вора-корманника. Он даже
  133
  вспомнил среди выходивших пассажиров своего поезда одного типа, который вызывал подозрения. Этот невысокий мужичок лет сорока был явно из другого вагона и остановился в толпе, всем своим видом показывая, что вот он такой вежливый и толкаться не собирается. Странным было то, что у неизвестного попутчика в руках не было ни сумки, ни чемодана. Но в отделении сначала пришлось подождать, потом отвечать на долгие и нудные расспросы, а затем возвращаться в поезд, где, оказывается, "он попросту мог обронить свои вещи". "Один пассажир прятал бумажник под подушкой, - рассказали милиционеры недавний случай, - а потом сдал постель и, не заметив, столкнул его на отопительные трубы. Прибежал, спасайте, мол, московские воры лишили всех сбережений, а бумажник ещё и запылиться не успел. Так потом извинялся за беспокойство". Иван уже понял, что вора не найдут, и потому молчал и решал, что делать дальше. Но решение приняли другие, когда в милиции произошла пересменка. Узнав, что он приезжий, что не имеет документов, удостоверяющих личность, новые ребята не стали слушать "басен про ограбление" и предложили ночлег "в одном уютном месте". Карнаухов, Карнаухов... Ивановы возражения нервировали этого мрачного блюстителя порядка. А Ивана бесил Карнаухов. В том числе из-за того, что оказался однофамильцем одного пакостного мальчишки, который в далёком детстве мстил всем сверстникам за то, что не мог прижиться в дворовой компании.
   Случай ли или Господь Бог пришёл на помощь несчастному провинциалу, явившемуся в столицу в поисках правды... Или равнодушная судьба решила повернуться к Ивану лицом за то, что он провёл в тесной и душной камере страшную ночь, когда проклятая лампочка, казалось, светила тем ярче, чем больше уставала голова от постоянного гула голосов, когда бесконечная история жизни бывшего свидетеля Толика, бубнившего над ухом, вдруг начинала представляться сном уже о его, Ивановой, жизни, а тюремные вши, старожилы камеры, вырастали в полусонном воображении до размеров каких-то сказочных змеев горынычей. Как бы то ни было, но всё разрешилось для Ивана относительно благополучно. Ночью милиционеры вытрясли у какого-то бродяги украденный паспорт, по фотографии один из дежурных, обладавший, очевидно, хорошей зрительной памятью, вспомнил владельца. "Видите, как хорошо, что мы вас не отпустили", - обрадовали Ивана утром. Они был так любезны, что рассказали ему, как найти Генеральную прокуратуру, и уверили в том, что он отыщет её очень быстро, так как вход легко различим и расположен в скошенном углу здания, "как бы
  134
  между двух улиц". Иван согласился, наконец, что он совсем не потерял по времени и что ночлег в казённом заведении при его скудных финансах был очень кстати...
   - Ну что, какую новую сказочку сочинил? - спросил Иван, стряхнув с себя тяжёлые воспоминания.
   - Я тебе вот что скажу: тута не сказка, тута жизнь. Почему вся страна не получает зарплаты, знаешь?
   - Вся страна работает на сто-двести семей.
   - Вот. В самую точку попал. Они хотят, чтобы ваши дети выросли на картошке да капусте. И будет это, значит, поколение без витаминов да всяких белков сплошь неполноценное. А ихние дети жрут, как положено, как детей кормить полагается по всяким там книгам. И будут их сынки, когда вырастут, командовать страной. А все остальные уродами получатся, одним словом. Сто пятьдесят миллионов уродов. Вот цель!
   - Вчерась читал, - продолжил дед Степан, не дождавшись мнения Ивана. - Один высокий чин получил от государства огромные деньги, чтобы, значит, выдавать кредиты тем, кто желает построить или купить себе жильё. Ну, вроде вас с Дашкой, чтоб могли дом свой достроить, а не соседствовать со всякими пьяндыжками. Как-то называется это дело... Вроде - симпатичного... Симпотека, что ли. Вот. Деньги он под проценты отдал и наживался постепенно. А тут выдвинули его, значит, в министры. Ага. Стали смотреть: а чего полезного он совершил на своём посту. Тут этот кандидат и выдал кредиты нескольким своим родственникам на жильё. Для отводу глаз, мол, я работал-трудился на благо Отечества, а не сидел сиднем... Вот такой у нас министр будет. Воровством, получается, пост заслужил...
   Иван снова подумал что-нибудь рассказать собеседнику. Например, как он занял в камере, в Москве, чужое место на нижних нарах, пусть и сидячее, но всё равно ценное в той тесноте; как вернулся хозяин, игравший в карты в противоположном углу, и собрался было драться с Иваном, но, выяснив, что тот из деревни и живёт своим хозяйством, вдруг подобрел и согнал кого-то сверху. "Дурак ты, Ваня, что приехал, - сказал урка. - Это у тебя там правда, а тут её давно в канализацию спустили". Но солнце пригревало так нежно, воробьи так беззаботно прыгали по штакетинам забора, что Иван поленился на слова. Быстро мелькнула ленточка воспоминаний, как выходил из камеры
  135
  вверх по лестнице, споткнулся от страха, что высылают за двести первый, как при диктатуре; как убёг рано утром из больницы, где его оставили не столько из-за ушибов, сколько по доброте медсестры Витальевны, которая узнала его историю; как почувствовал себя счастливым, встав на железную ступеньку вагона, который рад был увезти его домой. Всё это быстрым поездом пронеслось в памяти и сразу поблекло, выцвело.
   - Дело о баранах закрыто, - сказал он себе, но оказалось, вслух.
   - А я тебе говорил, - ответил дед Степан. - Чего подвиги совершать? Сейчас кто первее, тот правее. Живи да и живи. Оно и выгодней для здоровья...
   - Да ведь допекли, - объяснил Иван. - И не столько меня, сколько Дашу. В школе ж сокращение будет. Галина Ивановна видела в районо, что составляются списки. Вроде бы по всем школам. По Озёркам - самый большой. Значит, Дарья будет под номером один. Отомстят.
   - Это ещё предположение. А нет, так плюньте. Вон - разводи хозяйство. Я тебе скажу: врут, что мы бедно живём. Многого хотим да на воров высоких смотрим и равняемся. Вот! - старик развернул газету. - Видишь: "Что имеем дома". Телевизоров сто шестнадцать штук на сто семей, холодильников - девяносто пять, легковых автомобилей - двадцать шесть. Да, тут и Япония . У них больше. И всё равно у нас немало. Хоть в сравнении с другими советскими республиками. Делаю вывод. Не так мы и бедны. А если б начальство не мешало жить? Представь! У нас, вишь, многие хотят, чтоб по колени в серебре да по локоть в золоте...
   Иван вспомнил учителя, ходившего на рыбалку босиком.
   - Всё это средние цифры. У кого-то пять машин, а у нас с тобой на две семьи одна старая лошадь да Пашкин велик. Да и не барахло нужно русскому человеку, а справедливость. А этого сейчас по два грамма на сто семей... Ладно, спасибо за политинформацию. Давай, дочитаю.
   - Калитку к нам когда сделаешь?
   - Боюсь! - Иван уже перемахнул через заборчик обратно в свой двор. - Тогда работать не будем. Только в гости ходить друг к другу...
   - Ничего, я Егоровну на цепь посажу, чтоб не отвлекала занятых людей!
  
  136
   До обеда Иван помогал жене: выкручивал бельё. Дарья же, как всегда, стирала и варила одновременно, и к тому времени, когда со стиркой было покончено и Юра вынес последнее ведро грязной воды, на печке уже доходил до готовности борщ, а Паша, бывший с утра ответственным за горячую воду, экспериментировал над каким-то липово-шиповниковым чаем.
   Обедать сели все вместе. Старшие члены семьи позволили себе по рюмочке домашнего вина за возвращение Ивана с мытарств, а вот младшие несколько разочаровались в меню.
   - Борщ и без мяса! - выразил недовольство Паша.
   - Что тебе не нравится? То картошка, то капуста, а теперь всё вместе, - сыронизировал Юра.
   Дарья вынуждена было оправдываться перед детьми, потому что знала: вслух они говорят гораздо меньше, чем думают про себя. Если кто-то живёт по принципу "ни в чём себе не отказывать", то их семья, скорее, следовала такому: "во всём себе отказывать". Мальчишки, конечно, понимали трудности, ничего не требовали и не надоедали с упрёками, но... Но если у детей одного возраста разные возможности, то запросы-то одинаковые. Прежде Иван мог сказать: "Давайте больше работать - будем лучше жить". Но последние сюрпризы от власти, убийственный рост цен и слух о её, Дарьи, сокращении сильно убавили веру в то, что источник достатка - труд.
   - А что вы хотите, что б я варила? Целую свинью за зиму съели, а молока нет: корова в запуске. Одним погребом и живём...
   - Пойдите, тоже километр проводов срежьте. Сдадите на цветмет - хватит на бочку варенья и корзину печенья, - вмешался в разговор Иван, который ел, положив перед собой газету деда Степана.
   - Не надо мне такого печенья, - ответил Паша. - И так деревня вторую неделю без света. Всё время руками стирать да со свечкой сидеть?..
   - Ёлки-палки! - воскликнул Иван и, глянув на жену, - Слушай! - стал читать.- "Лишь через полтора месяца г-н Соломатин объявился в Морске и сразу в прокуратуре Речного района. Объявился вместе со своими охранниками, которые были с ним в ресторане в роковую ночь убийства и которые дружно дали показания, что Иванчук, находясь в состоянии алкогольного опьянения, четырежды падал и ударялся о металлический
  137
  бордюр. Данная версия показалась наиболее правдоподобной работникам прокуратуры, которые тут же прекратили уголовное дело. На вопросы сотрудников Управления по борьбе с организованной преступностью, как быть с показаниями других свидетелей, которые опровергают версию охранников Соломатина, работник областной прокуратуры Барабаш К.А. ответил: "А вы устройте этим свидетелям очную ставку с Соломатиным и посмотрите, что они после этого скажут".
   - Да-а... - покачала Дарья головой. - Газета прямо обвиняет этого прокурорского в связях с преступниками. Интересно, в суд подаст?
   - Не в том дело. Барабаш принимал меня с жалобой. Пашкин "крёстный отец".
   - Да я такого "папашу" за одно место на сосне подвешу! - с детской откровенностью пообещал "крестник" и после Юриной оплеухи пояснил. - За уши, за уши! А ты что подумал, детинушка?!
   - Что-нибудь более весёлое там пишут? - спросила Дарья, уводя семью от неприятных воспоминаний.
   - Конечно, - улыбнулся Иван. - Весёлого очень много. Правительство подарило странам-должникам России пятьдесят три миллиарда долларов... Из десяти миллиардов рублей ущерба, выявленного Счётной палатой, удалось вернуть только четыре... Исчезли два с половиной миллиона рублей трансфертов... Потери бюджета из-за соглашения о разделе собственности - не менее одного миллиарда рублей... На аренде квартир в Москве иностранцам бюджет теряет около трёх миллиардов долларов ежегодно...Что не смеёшься? Что ни статья, то юмореска... Между прочим, твои деньги. Я с государством не соприкасаюсь.
   - Твои тоже, папа, - возразил Юра.
   - Не знаю. Прямо меня никто не обдирает. Налоги не плачу. Только сборы, если мясо или сметану на базаре продаю.
   - Обдирают, пап. Они ввозят из-за границы мясо, которое дешевле нашего, потому что их фермерам государство платит дотации. Следовательно, ты продаёшь дешевле, чем тебе надо, и прибыль у тебя почти нулевая. Мясо должно стоить в пять раз дороже, а зарплата должна быть в двенадцать раз больше. Так говорит наш историк. За границей от прибыли предприятий на
  138
  зарплаты идёт пятьдесят процентов, а в России всего одиннадцать...
   - Ну, ваш историк - голова. Ему б министром работать... А тебе - заместителем...
   "А найду ли я какую-нибудь тысячу долларов в год, чтобы устроить Юру, например, в финансовый институт? - задумался Иван, выпивая чай и убрав неприятную газету в сторону. - Интерес у него есть, и в навозе, как я, не будет ковыряться с такой специальностью... Нет, там же все злоупотребляют. Или не работай, или участвуй в аферах начальника... Я хожу в сарай, потому что надо, а они с Пашкой всем овцам и даже курам клички придумали. Для него по хозяйству управиться, как для Пашки сходить на Озеро искупаться... В городе он затоскует... Не дай Бог ещё по материным стопам пойдёт - в педагогику. Работать на государство - последнее дело. Уж лучше свиней разводить... А в городе его ум да порядочность никому не нужны. Погибнет там. Получит, какое пожелает, образование - и обратно к нам в деревню. Для дела там всё равно не позволят работать..."
   - Так, пацаны, отдыхайте. А я схожу на Озеро, пока тепло, и сам напою скотину.
   Иван натянул кирзовые сапоги на тёплые носки, открыл дверь на веранду и - обомлел: пьянчужка Башкатов, "сватовавшийся" недавно к Дарье, и сам "сват" Степанчук, подхватив стоявшие на полу паяльные лампы - одну Иванову, другую Орлова - уже выходили во двор. Увидев хозяина, они на секунду замешкались и тут же, бросив краденое, рванули в дверной проём. Иван успел только залепить Башкатову хорошего пинка по спине. Оба вора побежали к калитке, в которую в это время входил приятель и одноклассник Юры Валя. Шушера круто развернулся к своему забору, очевидно, сообразив, что из-за мальчишки их бегство не будет достаточно быстрым, а его подельник растерялся. Иван настиг его и ударил в ухо, отбросив прямо на рвавшуюся собаку. Можно было добить поверженного врага, но с окровавленным носом и в куртке, быстро превратившейся в лохмотья, он показался Ивану таким жалким, что оставалось только махнуть рукой и посоветовать убираться.
   Дарья и дети уже выскочили из дома.
   - Огородом прошли, - догадалась жена. - Видать, шли денег занимать, а тут
  139
  добыча подвернулась. Нет, ты погляди! Прямо разбой среди бела дня!.. Ваня, ты только не бей Кольку в его дворе. Будешь неправ.
   - Тварь! Бога ты не боишься! - крикнул Иван отряхивающемуся около родного крыльца Шушере.
   - Да пошёл ты со своим Богом! - был ответ.
   - Ну-ну... - поморщился Иван от головной боли. - Ещё сто раз столкнёмся с глазу на глаз...
  
   Глава 9
   В связи с предстоящими работами на бывшем директорском поле и в старом совхозном сарае Иван посадил картошку очень оперативно. Через два дня после Пасхи у них с Орловым заканчивались бумажные оформления и можно было приступать к налаживанию своего нового фермерского хозяйства. Уже были заключены - пока устно - договоры о покупке семенного зерна и нескольких сотен гусят. Расширялось и домашнее Иваново хозяйство. В Вербное воскресенье отелилась корова, и родившуюся пятнистую тёлочку Рябинку решено было оставить себе. Кроме того Иван по дешёвке купил пятимесячную свинью у односельчан, которым срочно понадобились деньги на адвоката, но купил не на мясо, а чтобы была собственная свиноматка.
   Таким образом, все дела начинались с перспективой на будущее, и настроение у Ивана и Дарьи накануне светлого праздника, несмотря на множество весенне-огородных работ, было прекрасное.
   В этот день до обеда и соответственно до прихода жены из школы Иван приводил в порядок сарай, который остался от прежних хозяев дома и до сих пор не использовался. Ремонта он требовал не слишком большого, но был страшно загажен: видно, скот здесь жил прямо в навозе. Иван три часа выбрасывал отменный перегной, который и в предыдущие два года понемногу использовал для огорода, после чего решил применить технику: протянул шланг и включил насос в погребе, где уже начала скапливаться вода с оттаивавшей почвы. Сначала не поддавалась не только грязь, но даже столетняя паутина. Но последователь Геракла не сдавался и, дабы грязный
  140
  поток имел выход, отбил от стены пару досок. Работа пошла успешнее, навоз вымывался, и Иван с радостью отметил, что материал, из которого сделан сарай, ничуть не хуже, чем на сарае, где содержалась его скотина.
   - Можно расширяться с хозяйством, только гнилые полы поменять, - сказал он сам себе вслух.
   Когда через час работы Иван выключил насос, то услышал, что за спиной, по соседской территории, кто-то прошлёпал в туалет. Забор, разделявший дворы, здесь кончался, и на границе участков было сложено то плохое сено, которое Иванова корова, не съедая, оставляла в кормушке и которое использовалось на подстилку. Иван повернулся: не враг ли его оказался в зоне досягаемости, но вместо Шушеры мелькнула какая-то ярко-синяя куртка, и от стожка донёсся звук падения. Иван пошёл посмотреть.
   Занятная картина открылась ему по ту сторону сенной кучи: раскинув руки, ноги и длинные чёрные волосы, на сене задремала девка лет восемнадцати-девятнадцати. Не застёгнутая куртка открывала - и очень откровенно - её полные груди, едва защищённые кофточкой, на которой отсутствовали за ненадобностью две верхние пуговки. Юбка, и без того короткая, задралась при падении настолько, что оголилось бедро, и было видно, что под нею у спящей красавицы белья нет. Ноги её до колен закрывали шушеринские кирзовые сапоги, которые служили всей семье для торжественных выходов во двор, за сушняком в окрестные заросли и "на дело".
   Иван не рискнул что-либо поправлять в одежде девчонки, хоть и дул прохладный ветерок, и лишь для порядка попытался разбудить её ударами по сапогу: "Эй, вставай, замёрзнешь", хотя сразу понял, что этот крепкий пьяный сон прервётся нескоро.
   Минут через десять, когда он покормил собаку и глянул через забор - не возвращается ли с работы Дарья - у соседей хлопнула дверь. Появившийся на крыльце Колька осторожно спустился по ступенькам: похмельные ноги не хотели подчиняться. "Или тоже на моё сено перебирается ради целебного апрельского загара, - предположил Иван, - или вышел добить кухню".
   Шушеринские кухни походили на грибы. Весной-летом Колька, любитель выпить и закусить на свежем воздухе, из чего-нибудь ворованного в совхозе строил навес над кирпичным очагом посреди двора. Затем появлялись и
  141
  какие-нибудь стены. Зимой недостаток дров (точнее, их отсутствие) приводил к постепенному уничтожению кухни. Гриб срезался, чтобы на следующий год опять вырасти над всё той же печкой.
   Иван вернулся от калитки ко второму, только что вычищенному сараю точно решить, какой сделать ремонт, чтобы в будущем разместить здесь овец. На полы хороших досок пока не было, только тёс, чтобы подремонтировать дверь и заднюю стену. Однако в ближайшие дни они с Орловым собирались ехать за материалом для своего общего фермерского сарая, и можно было купить с полкуба "пятёрки" и для себя.
   - Вано! - донёсся хриплый Колькин голос.
   Тот стоял, держась за угол веранды, и глядел прищурено, словно сквозь туман.
   Я тебе взятку даю!... Откупаюсь!.. А то ж мечтаешь... меня побить!..
   - Сегодня грех драться. Перенесу, - отмахнулся Иван, действительно, ещё не наказавший соседа за паяльные лампы.
   - Вон там!.. Девка валяется...на сене!.. Балдая в сись!.. Делай, что хошь!.. Дарю!
   - Кто она? Твоя побочная дочь, придурок?
   - Мои все при мне!.. Старший привёз!.. Городская!.. А на кой хрен ему такая жена?!. Получше найдём... непьющую!..
   - И где ж твой сын? Что бросил её?
   - Спит, слабак!.. А ты бери!..
   - Пошёл ты...сводник.
   - А вот скажу моему...что застал тебя с ней!.. Сено ж твоё!.. И Дашке скажу!.. - Колька, будучи не в силах больше держать равновесие, сел на сломанную детскую коляску.
   - Ты по всему дошёл до предела, урод, - Иван не стал больше слушать соседа и пошёл в сарай, желая, чтобы жена поскорее пришла с работы. Слушать алкоголика Кольку она, конечно же, не станет, но грязные слова подпортили настроение.
  142
   Первым из школы вернулся Паша, затем Юра и Дарья. Она - с новостью: дали зарплату за ноябрь.
   - Во, апрель на дворе, зима начинается, - усмехнулся Иван. - Получила восемьсот, а фактически двести.
   - Да, - согласилась жена, - деноминация удешевила деньги вчетверо.
   - Выходит, ты получила, как сторож или уборщица. А чего ж тогда стоит их зарплата?..
   - Утешает только то, что обманули всю страну, а не одну меня. Хотя какое это утешение...
   За обедом Юра по просьбы матери рассказывал про вчерашние танцы в школе. К удивлению Ивана, который помнил слова участкового о своём новом соседе, Валерка Степанчук не стал жить тихо, а сколотил небольшую банду и принялся насаждать среди деревенской пацанвы свои законы. На дискотеку он пришёл сильно выпившим, многих оскорблял и даже бил, в том числе девчонок, которые смели отказать ему в танце. Пострадали даже подруги Юриных одноклассников, которых он назвал "трусливыми шестёрками".
   - "Я, - говорит, - пахан в селе. Будем жить по беспределу..."
   - Ну, и как ты себя повёл? - спросил Иван. - Тебя этот паханчик не задевал?
   - У меня проблем не было. Во-первых, соседи. Даже по имени меня знает. Во-вторых, мы корефаны с Вадиком Пешкиным. Помнишь, я говорил тебе о его дядьке, "ответственном" за деревню. Валерка хотел наехать на Вадика, а тот подходит вплотную (я тоже с ним) и говорит: "Лучше заткнись, а то скажу всем, кем ты был на зоне". Видать, дядька его по своим каналам разузнал.
   - Ну, и что? Заткнулся младший Шушера? - спросил Паша, которого родители не пустили на вечер.
   - Пробубнил что-то...
   Иван поймал взгляд Дарьи, которой явно не понравился тон Юриного рассказа, и попытался увести разговор в сторону.
  143
   - Насколько я знаю, блатные не играют на публику, взвешивают каждое слово, не оскорбляя почём зря окружающих. Женщин обычно не бьют. И в тюрьме, и даже в лесу среди диких зверей есть свои законы. Плохие ли, хорошие - другой вопрос. А тех, кто насаждает беспредел, то есть отсутствие всяких законов, надо убивать, как бешеных собак.
   - Да и так, - сказал Юра, - дядя Витя Городков за дочку разбил Валерке морду. Неделю после этого нигде не показывался.
   - А банда?.. Или её тогда ещё не было?
   - Не посмели впрягаться. Городков пригрозил: "Если вмешаетесь - соберу всех мужиков, и мы вас, наркоманов, в речке потопим. Милиция ещё и спасибо скажет".
   - Я б Витьку поддержал, - сказал Иван. - В Москве беспредельщики командуют, ещё в родной деревне этого не хватало.
   - Ты про кого? - поинтересовалась Дарья с улыбкой.
   - Про тех, кто начхал на конституцию, окружает себя "шестёрками", раздавая им заводы, кто обижает женщин, в первую очередь матерей, получающих похоронки из Чечни...
   Пообедав, Иван и Дарья пошли садить и сеять лук, редиску и морковь. Мальчишек усадили за уроки.
   Иван носил навоз и ворчал:
   - Каждый год хочу сыпануть этой редиски пораньше...да накрыть какой-нибудь плёнкой... и не получается.
   - Если б ты только огородом занимался... Ничего, на следующий год точно рано посеем.
   - Почему: точно?
   - Да так... Посеем... Вань, тут одна неприятность случилась в школе. У нас отменяют десятый и одиннадцатый классы из-за малочисленности.
   - А как же Юра?
   - Вот и я думаю... Обещают подвоз в соседнюю школу, а это пятнадцать километров. Весной у нас дорогу размывает, зимой переметает. Полноценной
  144
  учёбы уже не будет...
   - Стоп! А как же ты?.. Без этих классов хватит вам часов?
   - Не хватит. Седьмые на следующий год объединят. У нас только шестые, где Паша, нормальные по количеству... Школа тоже в статусе потеряет, как не дающая полного среднего образования.
   - Это вам за голодовку. Чиновники мстительны. И что же ты? На полставки?.. Учитель года... - последнюю фразу он сказал с усмешкой, вспомнив о прошлогоднем конкурсе, ради победы в котором Дарья потратила немало личных денег.
   - Меня сокращают.
   Иван почувствовал, как у него захолонуло сердце, и сразу понял и растерянное настроение жены после работы, и то, что всем предыдущим разговором она готовила его к самой неприятной новости.
   - Вышвырнули всё-таки, уроды?
   - Вышвырнули. Грозили, грозили, и вот свершилось...
   Она села рядом с мужем на край грядки, и стала нервно пересыпать из руки в руку кусочки земли.
   - И с какого числа?
   - С середины июня, то есть как раз, когда должна пойти в отпуск. Два месяца даётся на поиск новой работы.
   - Всё как бы по закону делают.
   - Да, решение администрации района. Предупредили под роспись. Даже в бюро трудоустройства сами сообщат.
   - Что толку?.. Там людям уже год не платят пособие. И работу тебе могут предложить только с переездом.
   - У нас в Озёрках другой школы нет, - вяло пошутила Дарья.
   - ... Вышвырнули, - снова повторил Иван, помолчав минуту, в течение которой раздавил рукой несколько комков сухой земли.
  145
   - Дождались конца учебного года и объявили сокращение... Да что ты так переживаешь? Сам же сто раз говорил, чтоб я бросила школу. Теперь вот все долги по зарплате обязаны будут выплатить с расчётом... Почти двадцать лет отдала образованию. Хватит, наверное.
   - А ты-то без детей сможешь?
   - Что правда, то правда. Эта работа мне нравится, и сама б я её не бросила, хоть с зарплатой такой бедлам. И в пенсии, конечно, я сильно потеряю. Но здесь к ним не подкопаешься: по всем школам небольшое сокращение. Учительских ставок убирают немного, в основном всякие добавочные должности вроде техники безопасности, инспекции по правам детей, воспитателей групп продлённого дня, мастеров производственного обучения.
   - Чтоб вам отомстить, прошлись по всем школам.
   - Денег же на зарплаты не хватает...
   - Теперь будет хватать. Наэкономили.
   - Да эти всякие добавочные полставки и четверть ставки давно уже не оплачивались, и работали на них добровольно, кого выберем...
   - Какая честь тебе, Дашенька! Для того чтобы изгнать одного бунтовщика, переделали гору работы. Прошлись по штатным расписаниям всех школ, решали, заседали. Отвлекли от дел администрацию. Ну, теперь Шигина будет спать спокойно.
   - Ты преувеличиваешь. Может, давно назрело...
   - Разумеется! В России давно назрело закрытие всех школ! И больниц! И милиции, пожарных, армии, социальных служб! Оставить налоговиков и управленцев! Первые вышибают деньги из тех бизнесменов, которые ещё не научились подкупать налоговиков! Вторые, управленцы, все эти деньги забирают себе на жалование! И управляют, управляют! Передвижением скрепок по столу!
   - Чего ты, Ваня? - Дарья испугалась: так резко муж обычно не вспыхивал.
   - Я - ничего. А ты как?
   - Да я уже смирилась...пока эту бумагу читали.
  146
   - Ну, и тьфу на них.
   Иван поцеловал жену и взялся за вёдра.
   - Подожди, - остановила его Дарья. - Навоза хватит. Помоги мне обрезать лук. Вот так. Видишь?
   - Я знаю. Это всё?
   - И кущёвка.
   - Маловато. Спросишь у Егоровны лишнее. И мы им чего-нибудь...
   - ... Нас осталось в учительской тринадцать человек, - начала Дарья рассказывать подробнее после паузы. - Как назло, несчастливое число. Директор, завучи, те, кого так или иначе затрагивает сокращение, - это понятно. А зачем осталась Татьяна Родионовна, дочка Маринова и наш будущий завуч или даже директор, никто сразу не понял. А она-то всё заранее знала. Впрочем, мне при её командовании уже не работать, слава Богу.
   - Единственный плюс в сокращении?
   - Да. Вообще, я такую свободу сразу почувствовала, словно в небо воспарила. Больше ни от кого не зависишь, никто не может тебя оскорбить, наплевать в душу. С детьми всегда было хорошо. И в городе, и здесь, в Озёрках. Здесь даже лучше, потому что их меньше и все как-то ближе друг к другу. Деревня всё-таки. А вот со взрослыми, точнее, с начальством... Ну, вот. Шеф всё так торжественно обставил, будто смертный приговор собрался зачитывать. Водички испил из графина, кровопийца, потом только начал говорить. И нет, чтоб сразу "обрадовать" да и дело с концом: не от него ж эта мерзкая бумага исходит. Так вздумал ещё председателя собрания избирать, который бы дал ему слово. Завуч упёрлась: вы, мол, здесь главнее, не буду вести. Я не выдержала: "Мне корову доить пора, а вы тут погонами меряетесь, кто больший начальник". Игорь Владимирович, трудовик, первым догадался, что нам большую свинью подкладывают. Шепчет мне: "Что-то против нас, голодовщиков, районо затеяло. Мы друг друга не выдадим". А я и не слушаю. Думаю про себя: "Будь, что будет. Я уже давно к любой гадости внутренне приготовилась. Ещё когда в больнице лежала".
   Иван хотел было упрекнуть жену в излишних подробностях при сём
  147
  "историческом повествовании", но не стал: пусть выговорится. Она улыбается, пытается иронизировать и шутить, а на душе, небось, кошки скребут.
   - Степановна, скорее всего, знала, о чём будет речь, потому и не захотела председательствовать. И Татьяна знала: только шеф начал "доводить вышестоящую бумагу", как она сразу вышла за какой-то надобностью... Короче, часы русского языка и литературы, истории, математики, физики и химии-биологии значительно сокращаются, и мы с Николаем Андреевичем, так как не являемся молодыми специалистами, многодетными мамами и так далее, - под сокращение...
   - У твоих коллег по предмету есть преимущества. И устроилась ты позже. Но при чём ваш физик-шизик? - Иван вспомнил прошлогодний разговор и планы Николая Андреевича на досрочную пенсию.
   - У него не остаётся часов и на полставки. Физику поделят математикам, а черчение директор предложил Игорю Владимировичу. Тот сразу после собрания побежал к шефу уточнять, получается ли у него ставка...
   - И как Андреич отнёсся к сокращению?
   - Очень плохо. Сначала спорил, но быстро сник, когда увидел подписи и печать администрации... У него были слёзы на глазах, - вздохнув, прибавила Дарья.
   - Кому ж понравится стать безработным... Ну, ты что расстроилась? Считаешь себя виноватой?
   - Да разве ж я только за свои права боролась?.. Просто жалко его...
   - Так на кой эта Татьяна сидела там? - спросил Иван, чтобы изменить у Дарьи ход мыслей. - Её ж не сокращают?
   - Нет, конечно... Поднялась я к себе в кабинет, словно в последний раз... Попрощаться с прежней жизнью. А ведь ещё два месяца работать. И экзамены, и... Нет, ремонта делать не буду. И деньги на краску не стану собирать с детей... А кабинет у меня действительно хороший. Да ты и сам знаешь: помогал мне приводить его в порядок... Утром солнце заглядывает так, будто под самыми окнами всходит... Ей кабинет мой нужен, Татьяне Родионовне. Чтоб осталось всё, как есть. Примчалась, едва я вошла. "Ой,
  148
  Дарья Александровна, у вас такой класс. Вы так много в нём сделали..." Льстить ещё мне вздумала. По всем признакам завучем будет, если Степановна уйдёт, сама ж и распорядится моим кабинетом.
   - Степановна каждый год уходит, - усмехнулся Иван. - Держит всех в напряжении... А как же эта хитроз...ая перейдёт в твой кабинет? У вас же младшие классы на первом этаже.
   - Ей надо будет - папочка средние переведёт вниз, а начальные наверх... Не знаю, что она задумала. Я ей сказала: "Подождите делить моё имущество, меня ещё не распяли". Так заохала, даже приобняла, выражая сочувствие. Я думала, ещё поцелует... И этот, достойный папаша достойной дочери. Районо, говорит, боролось с администрацией за каждую ставку, защищая своих работников. Администрации главное - экономия, а для Александры Яковлевны - люди. Сокращение должно было коснуться ещё большего количества людей по всем школам, но многое удалось отстоять. И так далее, и так далее. Хоть бы не лицемерил...
   - Ну, ладно. Значит, гусей будет кому пасти. Те, кто в школе остался, ещё завидовать тебе будут... Давай, я тебя развеселю. Хочешь дочку?.. Там, на сене, лежит.
   - Кто там?
   - Посмотри.
   - Не можешь сказать? - улыбнулась Дарья и тут же с досадой смахнула со щеки слезу, которую не сумела скрыть от мужа.
   Иван тут же отвернулся и сделал вид, что не заметил.
   Когда Дарья вернулась от сеновала, Иван уже проделал бороздки для посадки лука и посыпал их перегноем.
   - Ну, как, удочеряем?
   - Да я ещё вчера вечером её видела. Валерка откуда-то привёз.
   - Наверное, на зоне выдают.
   - По крайней мере, во двор вдвоём заходили. Он ещё сильно в грязь влез. Шушера ж трубу пропил, что у них в канаве лежала. Жена говорила. Теперь к ним во двор, не вымазавшись, не попадёшь... А пьянствовать они ещё
  149
  ночью начали. Ты уже спал, а я с тетрадями сидела, слышала шум да ругань... Жаль девчонку. Куда в её возрасте так пить... Вот валяется, и никто о ней не вспомнит.
   - Остальные у них тоже валяются. Кому вспоминать?..
   ... До вечера Иван переделал обычные дела по хозяйству и вместе с сыновьями перекопал и удобрил небольшой сад из полутора десятков ягодных кустов, малинника, двух яблонь и сливы. Другого пока ничего не садили, надеясь построить новый дом, на участке вокруг которого Иван планировал отвести под сад не менее пяти соток.
   Когда он вошёл в дом, уже в сумерках, Юра сидел у телевизора: весь его класс получил по истории задание прослушать информацию об очередной войне, начатой праведными католиками накануне Светлого Воскресенья. Дарья доила корову, Паша ещё катался на велосипеде с друзьями.
   Новая миловидная дикторша старательно и строго начала новости. Иван умывался и краем уха прислушивался к телевизору: занятый в последнюю неделю огородными делами, он порядком отстал от жизни.
   "... В стране намечаются всероссийские забастовки учителей и шахтёров... Жители острова Кунашир обратились с просьбой передать их остров в аренду Японии, так как Россия бросила их на произвол судьбы... По данным Министерства образования, в России зарегистрированы один миллион беспризорников, два миллиона нигде не учащихся детей, полмиллиона оставшихся без родителей. Четверть миллиона подростков совершили преступления, а триста тысяч девочек до восемнадцати лет сделали аборт... Иван-город остался без воды, за которую три года не платит Нарве. Эстонцы по собственной инициативе начали искать деньги для ивангородцев, чтобы те заплатили им долг... Сегодня в военном суде Дальневосточного военного округа начался судебный процесс над группой граждан, обвиняемых в хищении и нелегальной переправке в Китай запасных частей к боевым истребителям... По данным специалистов, наркомания в России приняла масштабы, угрожающие национальным интересам, но средств на борьбу с ней нет... А теперь международные новости..."
   Когда Дарья вошла в дом с ведром молока, симпатичная дикторша, очевидно, довольная, что всё у неё прошло гладко, с улыбкой пожелала телезрителям всего доброго.
  150
   - Тёлку не поила? - спросил Иван.
   - Сначала отмеряю два литра, а то, боюсь, перекормила утром и в обед. Ну, что там в новостях?
   - Всё, как обычно. Юра, вишь, про новую войну что-то записывает. Не дай Бог, на учителя истории захочет учиться...
   - Может, он политиком станет.
   - Ещё хуже. Учитель с совестью, да без денег. Политик с деньгами, да без совести.
   - Пока он вырастет, всё изменится. В будущем должно быть лучше...
   - Будущее - это завтра. Ты считаешь, что завтра утром в стране наступит хорошо?
   - Ладно, пойду тёлку поить. О будущей второй корове заботиться. А то пора ужином заниматься.
   - Я помогу... Юра, переключи на местную программу. Лучше про нашу область послушаем...
   Сын нажал кнопку и ушёл в свою комнату. Иван поразмышлял пару секунд и начал чистить картошку: кажется, вареную не ели дня два. Телевизор он не слушал, размышлял о закрытии старших классов в школе. Один только раз, уловив краем уха слова мэра, что зарплата медикам областного центра выплачена полностью, отметил про себя, что хоть где-то есть порядок. С Юриным образованием теперь всё наоборот. Многие ли пойдут в десятый класс, когда придётся раньше обычного вставать и ехать в чужую деревню в холодном автобусе? К тому же одноклассники старшего сына, по словам Дарьи, не считают, что им необходим документ даже о девятилетке. Есть ли аттестат, нет ли - всё равно дальнейшей учёбы не предвидится. Окрестные училища дают специальности, с которыми на бирже труда сотни человек. К тому же поборы с родителей студентов такие, что деревенская беднота не может позволить себе даже "фазанку"...
   - Молодцы, не боятся начальства, бастуют... - перебила Ивановы мысли вернувшаяся в дом жена.
   - Ты о ком?
  151
   - По телевизору ж говорят. Бастуют врачи Морска: четыре месяца без зарплаты. Что собрался варить?
   - Деликатесное блюдо: картофелины, прокипячённые в солёной воде.
   ... После ужина Дарья села за проверку тетрадей и подготовку к урокам, но спокойно заниматься не получилось: за стеной снова начиналось представление. К привычным уже бубуканью Кольки, повизгиванию его супруги и отрывистым стонам-крикам бабки сегодня добавилась четвёртая партия - хриплый тенор Валерки.
   - Квартет, - невесело пошутила Дарья, которой нужно было сосредоточиться. - Теперь будут петь до рассвета, пока не охрипнут...
   - И звон бутылок - аккомпанемент, - прибавил её муж.
   Шум за стеной, громкие споры и выкрики усиливались и слабели в течение вечера бессчётное количество раз. Когда на целый час отключили электричество и Юра с Пашей развлекались треньканьем на гитаре, а Дарья и Иван сидели у свечки - она за тетрадями, он за перелистыванием орловской подшивки "Приусадебного хозяйства" за прошлый год - голоса за стеной притихли, как будто их обволокла темнота. Но лишь дали свет и в мирной половине дома собрались ложиться спать, как у Степанчуков все разом начали орать и послышались удары от падения каких-то предметов. Потом хлопнула дверь, и шум резко стих.
   - На сегодня, кажется, всё, - вздохнула Дарья.
   - Я так жить не согласен, - ответил Иван. - Завтра всех предупрежу, когда протрезвеют.
   - Ещё с этими свяжись. Так они тебя и послушались...
   - Не поймут трезвые - побью. Если повторится сегодняшний концерт.
   - Степанчиха днём мне сказала, что теперь они будут жить хорошо. Валерка, мол, все проблемы решит: и дров привезёт, и скотину разведёт, и поесть будет что младшим...
   - Сомневаюсь, - возразил Иван. - Если отец сына предал...
   Разговор прервал злобный лай собаки во дворе, и Ивану пришлось выходить. Вернулся он быстро, но не один, а с фельдшером Щербаковой, и
  152
  стал быстро одеваться, потому что на улицу выскакивал в телогрейке на голое тело.
   - Здравствуй, Даша! Отпусти со мной своего мужа ненадолго! Там у ваших соседей сын папашу побил или вовсе убил, а я одна идти боюсь! За участковым далеко бежать!.. - поздняя гостья, видно, и сама одевалась в спешке, поэтому сейчас пользовалась минутой и поправляла одежду.
   - Кто побил? Тот, который из тюрьмы, Валерка?
   - А кто ж ещё?! Степанчиха ко мне прибежала, вся перепуганная! Я её послала "скорую" вызывать!
   - Он на вас не бросится?
   - Ты меня, Даша, не пугай! И так боюсь! Надо было всё-таки Володю звать!..
   - Успокойтесь... - Иван уже наскоро оделся. - Там человек, может, помирает. А выпили они столько, что, наверное, оба валяются. Пошли.
   Дарья не выдержала и тоже оделась. Правда, сопровождала она мужа только до калитки: он попросил её не выходить из двора и на всякий случай отвязать собаку.
   Щербакова Елена Викторовна (для большинства деревенских просто Лена), несмотря на свои слова, была не менее решительным человеком, чем даже участковый, что при её должности вполне типично. Войдя в дом Степанчуков, она забыла все страхи и занялась исключительно пострадавшим, которому досталось по голове чем-то тяжёлым. Колька лежал на полу без сознания, а Валерка сидел за столом и в ту минуту, когда вошли "гости", хлебнул чего-то из кружки, утёрся рукавом и начал преспокойно закусывать. Дети молча сидели и лежали на одной кровати в комнате напротив входа. Бабка сидела на полу и пьяно бормотала.
   - Очухается, тёть Лен, - тоном гостеприимного хозяина заметил старший сын Шушеры. - Чёрт его не возьмёт... Наезжать вздумал. И подруга моя из-за него ушла...
   - Ваня, - обратилась фельдшер, осмотрев рану, - я тут выстригу волосы, перебинтую, а ты сходи тоже хоть в школу. Срочно нужна "Скорая помощь": череп проломлен. Звоните. Или, может, кто отвезёт...
  153
   - Сначала попробую дозвониться. Не получится - пойду в Володе. Отвезёт.
   - Давай.
   Однако выйти Иван не успел: сначала вошёл участковый, за ним Степанчиха, которая тут же бросилась к мужу и с воплями принялась дёргать его за одежду. Иван, видя, что она мешает перевязке, хотел было вмешаться, но пьяная хозяйка метнулась, задев косяк двери, в комнату детей и фальшиво запричитала.
   Иван встретился с Володей глазами, и тот кивнул:
   - Всех вызвал. Что с ним?
   - Дырка в башке.
   - Ну, ничего. Были б мозги, а так нестрашно. Что, Валерик, недолго ты погулял? Едут и по твою душу...
   - Я понял, дядя Вова! Садитесь, выпьем напоследок!
   - Да я-то остаюсь. Ты вот опять...в санаторий.
   - А теперь, мужики, осторожно перенесите его на какую-нибудь кровать. Пол холодный. Небось, три дня не топлено.
   Фельдшер принялась командовать, а Иван с участковым подняли Кольку, оказавшегося довольно тяжёлым. Степанчиха оставила увещевания детей, от которых они только больше пугались, и, сделав спьяну неверное умозаключение, взвизгнула:
   - А-а! И куда ж тебя, бедненького, понесли?! На кого ж ты нас оставляешь?! Закопают тебя в сыру землю, и останусь я с детками!..
   - Помолчи, шальная! - тряхнула хозяйку Щербакова. - Бога побойся: живого хоронишь!
   Несостоявшаяся вдова, уразумев, что её "бедненький" всего лишь перемещается на старый супружеский диван, очевидно, чтоб выпутаться из неловкого положения, не закрывая рта, прыгнула к старшему сыну и пропела второй куплет:
   - Сыночек мой родненький! Заберут тебя от матери! Увезут тебя далеко-далеко!
  154
   Валерка, который продолжал пить и жрать, от неожиданности выронил кусок хлеба.
   - Отвали! Тоже мне - мать! То в интернат сплавляли, то на зону...
   Участковому, очевидно, надоело представление, и он решил взять всё в свои руки:
   - Так! Всем замолчать! Ты - уложи детей спать, убери отсюда старуху и сама спрячься в какой-нибудь угол! Теперь ты главный свидетель преступления! Ты, дружок, заканчивай свой ужин! Из дому ни на шаг! Буду считать попыткой к побегу! Иван, спасибо, иди отдыхай! Сам разберусь! Викторовна!..
   - Я дождусь "скорую".
   - Хорошо!
  
   Вечером следующего дня Колька Шушера, так и не придя в сознание, умер в больнице. И на этот раз, хотя и без умысла, он "посадил" своего старшего сына. Степанчиха же ещё до похорон запила по-чёрному, так что все дела поминок решали соседи, в первую очередь Дарья и Егоровна.
  
   Глава 10
   Свежее июньское утро входило незаметно: густая пелена вверху ещё с вечера не давала проглянуть луне и звёздам. Абсолютная тишина, охватившая село, подавила все звуки и не поддавалась крикам петухов, редким, хриплым, похожим на предсмертные звуки агонизирующих существ. Если б в воздухе неожиданно пронеслась тёмная бесплотная тень, то, наверняка, на земле уловили бы шелест её полёта. Но Бог весть, какая нечисть является в пространстве, когда всё спит, всё замерло...
   Только в четвёртом часу утра затихло на краю Озёрок, где проживало беспокойное семейство Степанчуков, восполнившее местными пьяницами потерю двух своих боевых единиц. Который день уже вся гоп-компания отмечала Колькино сорокадневное поминовение.
  155
   Затихло, но ненадолго. Сначала Иван, у которого утренний сон был чуток, услышал за стеной одиночную громкую ругань, потом, после паузы, заговорило сразу несколько голосов и донёсся явственный крик Степанчихи: "Пожар!" Иван всегда ожидал от соседей каких угодно пакостей, поэтому сразу разбудил жену:
   - Пойду гляну, что там у них. А ты на всякий случай оденься.
   Он вышел во двор и едва приблизился к заборчику, разделявшему усадьбы, кто-то резко толкнул крайнее окно в чужой половине двухквартирного дома, и оттуда повалил дым.
   - Бараны, закройте! Сильнее разгорится! - крикнул Иван, услышав, что хлопает дверь, значит, эвакуация возможна и обычным путём.
   "Что делать? - ударил в проснувшийся мозг главный вопрос. - Помогать тушить или выносить своё?" Иван перегнулся через забор, глянул в окно. Большого пламени не увидел и побежал обратно. Мальчишки уже проснулись и суетливо одевались.
   - Хватайте все вёдра! Сначала из бочек, потом - на колонку!
   Иван взялся за бидон и, не чувствуя в горячке боли в спине, потащил его из дому.
   У соседей во дворе уже метались и гости, и хозяева. Один мужичок, увидев Ивана с водой, схватил детское ведёрко и побежал навстречу к забору. Ивану некогда было ругать дурака и, перекинув бидон, он побежал за вёдрами. Однако ему всё же пришлось приводить в чувство глупых погорельцев. Когда он перемахнул в чужой двор, всё тот же мужичок и старшая дочь Степанчуков Янка растерянно стояли возле бидона и не знали, то ли зачерпнуть воды, то ли налить, наклонив ёмкость.
   - Тьфу, нечистая сила! Хватайся скорее! - Иван ткнул алкаша в плечо. - А ты не стой, как обгаженная! Принимай у Юры вёдра!
   Подтащив бидон к крыльцу, Иван набрал воды и вбежал в дом. Горело только в кухне и явно по вине печки. Пока лишь пол и стена в одном месте. Но свежий воздух из открытого окна раздул огонь, и гудело, как в хорошей топке в ветреную и морозную погоду.
  
  156
   "Идиоты проклятые. Пропили кирпич со своего очага во дворе, теперь топят летом в доме..." - с этими мыслями Иван захлопнул окно и даже закрыл щеколды. Затем выдернул предохранители из счётчика электроэнергии и только тогда спокойно, насколько позволял дым, разлил воду по краю быстро расширявшейся дыры в полу. Выбежать и отдышаться не получилось: Юлька бухнула перед ним два ведра с водой, те, из которых он поил корову, и скрылась. Не в силах больше вдыхать дым Иван схватил какое-то старое полотенце, намочил его, прижал к лицу плечом и снова экономно разлил воду: бочек у него было только две, Степанчуки вообще жили без воды, а колонка располагалась далековато. Из соседей могли помочь только Петраковы. Дальше по улице никто не жил, хотя стоял ещё один дом - городских "дачников", - а дед Степан, если уже проснулся, в переносе тяжестей, даже вёдер с водой, был слаб.
   На тушение полов ушло около часа. Пламя вроде сбивалось, но дыра становилась всё шире и шире. А когда основная победа была как будто одержана, оказалось, что обвалившаяся в выгоревший проём половина печки закрыла ещё один очаг пожара и начал гореть пол в большой комнате, граничившей с Ивановой половиной дома. Вспыхнули ватный матрас и разные тряпки, и кто-то из помогавших тушить повыбивал, спасаясь от едкого дыма, сразу все стёкла. К тому же горевшая понемногу стена, на которую Иван первоначально не обращал внимания, подожгла доски потолка, и пламя выбилось на чердак. Тут уж Иван махнул рукой на соседей, на помощь к которым к этому времени сбежалось человек двадцать, и побежал спасать своё жильё.
   Дарья, не верившая в благополучный исход, давно уже выносила во двор вещи. В тушении пожара она участвовать не могла, так как была беременна. Словно в пику всем тем злым силам, которые увольняли её с работы и не давали мужу заработать на самое необходимое, они с Иваном решили родить третьего ребёнка. И если прежде Дарья приходила с шумной работы в дом, где её ждали "целых трое мужиков", то теперь, отстранённая от чужих детей, она вдруг увидела, что двоих своих, почти взрослых, мало.
   Иван не стал спорить с женой, попросив только не подымать тяжёлого. Мысль о том, что может сгореть и его половина, он попросту гнал из головы. Это был бы полный жизненный крах.
   Он велел сыновьям, которые вместе со взрослыми носили вёдра от
  157
  колонки, подавать воду ему, а сам, приставив лестницу, полез на чердак. Расчёт был прост: нанести огню упреждающий удар, залив пограничную часть крыши и не допустив распространения огня в свою сторону.
   Две половины чердака не были перегорожены, и лишь год назад Иван разделил их обычной сеткой, коей обычно обтягивают курятники, чтобы соседская детвора не крала у него орехи, семенную кукурузу и прочее, что за неимением других мест, по осени размещалось на чердаке.
   Чтобы оторвать сетку, Иван прихватил с собой щипцы, но, едва он вступил на чердак, как в глазах его потемнело от ужаса: пламя, прогрызшее соседский потолок, лизало своими жадными языками доски и шифер крыши. При том, что Юра и Паша бегали за водой метров двести, тушить здесь было бесполезно. Оставалось хоть как-то преградить огню путь.
   Что-то дьявольски весёлое представилось Ивану в бликах уверенно горевшего пламени, когда он скинул сетку и уже вблизи оценил ситуацию. На какой-то миг ярко-жёлтое существо, играючи пожиравшее сухие доски старого дома, заворожило его, но сзади послышался крик сына, и Иван бросился в работу.
   На крыше он сразу поставил крест: спасти бы жильё. Поэтому всю подаваемую воду лил прямо под ноги. К счастью, подъехал "газик" местного пасечника, пустившего под воду все свои свободные бидоны, и вёдра набирали прямо с кузова. Сыновья трудились без устали, Иван же вообще не чувствовал своего тела: "заклинила" ли спина, обгорели руки, обожглись лёгкие, с глубоким дыханием втягивающие дымный и горячий воздух - ничего этого сейчас он не ощущал и только мысленно отмерял квадратами пространство, уже залитое водой, от того, которое ещё сохранялось сухим и потому могло загореться. Один раз только он сбил этот горячечный ритм тушения - когда Дарья подхватила ведро оступившегося на лестнице Паши.
   - Тебе что дороже?! - со злостью прохрипел он и накричал на сына.
   Когда у Степанчуков запылала крыша и шифер с треском полетел во все стороны, Ивану пришлось слезть с чердака. Он напялил себе и сыновьям на головы мотоциклетные шлемы и продолжил бороться с пламенем снизу, обливая водой коробку крыши.
   - Ваня! - остановил его Степан Игнатьевич, который тоже, сколько хватало
  158
  
  сил, помогал добровольным пожарным. - У меня в погребе немного воды! Ежели свой насос переставишь да шлангу хватит, намочишь края крыши! Стены не загорятся!
   Предложение подоспело как нельзя кстати, хотя оказалось трудновыполнимым. Но бывают моменты в жизни человека, когда самые немыслимые дела он совершает как нечто обыденное. Повозившись всего минут десять, которые, впрочем, показались часом, и соединив куски шлангов в одно целое, Иван включил насос в соседнем погребе. Пламя ровной полосой дошло уже до середины его крыши, но потолок, насколько можно было рассмотреть, не горел. Значит, не зря заливал его водой. Дарья сказала, что даже капает на пол, но это сейчас было не самым худшим. Иван стал поливать слабой, но всё же подымавшейся над головой струёй края своей крыши. Кое-кто с вёдрами взялся помогать ему: ту половину дома в основном уже потушили, и сильно горело только на веранде.
   Юра с Пашей, похожие в касках и спортивных костюмах за заправских спасателей, проявили хладнокровие и сообразительность: они поднесли к веранде стол, поставили на него бочку и по этим "ступеням" подымались выше и довольно расчётливо поливали шифер из вёдер, оставаясь в безопасности. Иван крикнул было, чтобы отогнать их, но пожалел времени на спор, зная, что в такой момент сыновья от своей затеи легко не откажутся. К тому же они, не рискуя обгореть, спасали остатки крыши.
   Вода вдруг перестала идти из шланга, и Иван заметил, что у деда Степана погас на веранде свет. Значит, отключили рубильник в трансформаторной будке. Мера предосторожности вполне понятная, хотя от горевшего дома провода давно откинули и забросили на дерево. Побеспокоился кто-то из своих, деревенских, потому что из города не то что электриков, и пожарных не вызывали: они по хорошей дороге в прежние годы успевали приехать только для того, чтобы посмотреть на головёшки.
   Иван бросил шланг и присоединился к детям. Вскоре большинство людей перешло на его сторону дома: может, потому, что к нему было ближе от колонки, а все уже устали бегать туда-сюда; может, решили, что Степанчукам, сохранится ли веранда, нет ли, жить всё равно теперь негде. Крыша и потолок у соседей сгорели почти полностью; стена, выходившая на
  159
  улицу, - значительно; полы сохранились только по углам; сильно досталось и перегородкам между комнатами. Никто ничего не выносил из той жалкой мебели, что имелась у семьи, жертвовавшей значительную часть своих доходов Бахусу. Только сложили посреди двора кучу какого-то скарба, который Юлька, оказавшаяся среди погорельцев самой хладнокровной, выбросила в окна. Как ни странно, это были в основном не кастрюли-сковородки и не одежда, а школьные принадлежности.
  
   Пожар утихал, наступал рассвет. Но солнце будто стеснялось озарить своими весёлыми лучами прошедшую через испытание огнём землю: небо было пасмурным, упорно сохраняло едва ли не ночную мрачность, а дальние предметы не вырисовывались чётче с каждой минутой, как обычно по утрам, а маячили в густом воздухе, словно дым пожарища не стаял, а растёкся по окрестностям.
   Добив последний огонь и успокаивая себя мыслью, что ещё легко отделался, Иван сел перекурить с дедом Степаном. Курил вообще-то дед. Иван такой привычки не имел, однако ноги больше не держали его измученное тело, и требовалось, прежде чем подводить скорбные итоги и выяснять ущерб, хотя бы просто перевести дух. Подошла и Егоровна.
   - Ты, Ваня, не раскисай теперя, - сказала она. - И так молодец: дом отстоял. А крыша - дело поправимое. Главное - супружницу поддержи, на детей боль да злость не изливай: они у тебя как герои были. Нечего киснуть. Семья дружная, с такими Господь рядом трудится. Восстановитесь. Это рушить противно, а возводить завсегда приятнее. С шуточкой, с улыбкой. А мы с дедом распечатаем заначку, подождём помирать. Сперва вам поможем да порадуемся за хороших людей...
   - Спасибо, соседка. Я не раскисаю... - ответил Иван бодро, но голос выдал его: дрогнул. - Посижу вот немного и за дело. А то словно в аду побывал... Смотрю, рубликов триста на ремонт надо...
   - Севодни, Ваня, день такой злой. Исаакий Змеевик. Змеиный праздник.
   - Да при чём тут Исаакий?.. Люди бывают хуже змей... - Иван поднялся. - Спасибо тебе, Игнатьич. Иной раз вода ценнее золота. Пойду за бидоном. Может, посплю ещё...
  160
   - И ты заснёшь?
   - Шучу, конечно. Но ноги гудят жутко. Просто эта беспросветность уже опостылела. Я скоро отучусь расстраиваться и отупею от несчастий. Странно. Вроде бы живу по совести. Куда совесть направляет, туда и иду. Почему ж мне от жизни гадость за гадостью?.. Ладно. Идите отдохнуть, соседи дорогие. Спасибо вам за помощь.
   Иван прошёл во двор Степанчуков прямо через разбитый в одном месте - так легче было подносить воду - забор. Соседская веранда ещё дымила, но нигде не горело, и потому почти все люди разошлись. Старшие дети погорельцев бродили, что-то отыскивая среди руин, и радостно вскрикивали при каждой находке. Ценности попадались ерундовые, зато перепачкались следопыты настолько, что были похожи на бесенят. "Где она теперь им постирает?" - мимоходом подумал Иван и вспомнил, что младшую девочку из этой семьи Дарья пока приютила у них. "Родные и близкие", ещё вчера охотно поминавшие в этом доме безвременно ушедшего Кольку, расположились теперь на чём попало вокруг хозяйки, и на их сочувственных минах было нарисовано страстное желание похмелиться.
   Иван увидел, что на его бидоне сидит местный пьянчужка, большой поклонник свадеб и похорон, радовавшийся и горевавший всегда больше даже, чем заинтересованные лица. "Теперь эта рвань и пьянь будет ждать, когда Степанчихе кто-нибудь окажет материальную помощь, чтоб "обмыть пожар". И вдруг Иван, вспомнив о собственном ущербе, задался вопросом, а не должен ли он предъявить претензии этой компании за уничтоженную огнём половину крыши. С этой мыслью он забыл о вежливости и без слов потянул свой бидон из-под восседавшего на нём мужика.
   - Ты чиво, фраерок? - деловито пробурчал тот.
   - Подпрыгни: это моё.
   Иван не ушёл сразу, решив посоветоваться с участковым. Тот стоял во дворе и, внимательно глядя в лицо Степанчихе, пытался хоть что-нибудь понять из её болтовни, часто прерывавшейся кашлем.
   - Ты, Станиславич, разберись, - шипела она. - Здесь нечисто. Нас подожгли.
   - Кто вас поджог? Были угрозы?
  161
   - Всё было. Было. Разберись. Твоя обязанность.
   Она закашлялась, а участковый глянул на пожарище, словно хотел убедиться в подозрениях женщины, и вздохнул:
   - Да кому вы к чертям нужны!..
   "Жертва" резко вскинула голову, вытянула шею и разразилась угрозами:
   - Не веришь?! Не веришь?! А я, может, протоколу требую?! Ты расследуй! Вот они все здесь! Допрашивай, как положено! По протоколу! Все здесь были! Ночевали! Кто поджёг?! Вот ты и обязан расследовать! Обязан! Я и выше обращусь, раз ты не хочешь! А поджигателя мы найдём, найдём! Вот все они здесь! Все пили вместе! Кто-то и поджёг! Никого не отпускаем, а утром докопаемся! Я что с детьми, на улице буду жить?! Ты что думаешь?! Нет, они мне всё восстановят! Мне с такой оравой трёхкомнатный дом положен! Вот власть пусть и даёт, раз не может найти поджигателя!..
   Степанчиха ещё несколько раз повторяла одно и то же, а собутыльники сочувственно кивали головами, словно не их обвиняют в преступлении и они абсолютно согласны с требованием искать поджигателя среди лиц, находившихся ночью в уничтоженном огнём доме.
   Иван в душе махнул рукой на свои претензии к соседке, но к участковому подошёл:
   - О каком утре она бормочет?.. "А утром докопаемся"...
   - Для неё всё ещё ночь... Приедут из милиции с пожарником - будет ей расследование. А может, и не приедут. Мне и так всё ясно. Увалились спать, а печь топилась. Дверца, я знаю, у них сломанная. Вот и выпала головёшка... Когда уже они все сгорят? Вчера, слышал, на Озере приключилась история?
   - Да я вчера с Орловым весь день по делам мотался...
   - Людку Шведову увезли.
   - Кто?
   - Ну, кто сейчас увозит? "Новые русские", наверное. По словам подруг, они ещё на пляже к ним приставали. Но там ничего не вышло. Потом девчонки пошли домой, а Шведова что-то отстала: цветы, что ли, рвала... Тут, как они
  162
  рассказывают, чёрная иномарка словно из-под земли выскочила, только они свою подружку и видели. Прямо иностранный боевик. Только похищение это или нет - ещё вопрос. В деревне болтают, что уехала добровольно, давно хотела в город. А что нашим дурам сейчас надо? На тачке, с золотой цепью на шее - вот и жених. Искать, конечно, будем. Мать её с заявлением сразу в райцентр поехала. Прокурору жаловаться. Только, может статься, её дочка сама не захочет назад. Она всё-таки совершеннолетняя... Ну, а ты как? Смотрю, работы будет... Хочешь, судись за ущерб. Только взять с этих вряд ли что получится.
   - Сам отремонтирую.
   - Твоё дело. От беспокойных соседей избавился - и то хорошо. Общая стена сохранилась, а их половину дома осталось только на дрова разобрать...
  
   Часа через два, когда Иванова семья невесело позавтракала, переделала обычные утренние дела по домашнему хозяйству, а сам Иван слазил на чердак и точно определил, сколько досок и шифера ему потребуется для ремонта крыши, между ним и Дарьей состоялся важный разговор. Она к тому времени успела накормить всех соседских детей, поговорить с главной погорелицей и сходить к Трофимовым, у которых сегодня были похороны.
   - Ваня, у меня к тебе предложение.
   - Обычно предложения делают мужчины.
   - Раз можешь шутить, значит, мои слова воспримешь нормально.
   - Шучу, чтоб не свихнуться. Удивляюсь этим русским: столько испытаний, а с ума не сходим. А может, власть хочет заслать нас на Марс? Вот и тренирует. На выживаемость.
   - Что нам Марс? Вокруг себя бы жизнь обустроить. Чтоб не горело, а цвело.
   - Говори предложение. Мне пора на гусятник. Орлов куда-то ехать собирался.
   - Давай, Ваня, оформим себе участок Степанчуков? Может, со временем достроим дом на месте их сгоревшей половины. Фундамент-то целый. Будут не две комнаты, а четыре. С этой стороны у нас сараи, а с той посадим
  163
  фруктовые деревья. Ты же всегда мечтал о собственном саде... Соседка мне точно сказала, что уезжает в другое село к своему брату. Да ты видел его: уже неделю здесь гостит, пьянствует. Я думаю, сельсовет, точнее, администрация, пойдёт нам навстречу...
   - Да-а... - удивлённо протянул Иван. - Думали на чистом месте построить новый дом, а получается - на пепелище... Конечно, в этот участок уже столько труда вложили. Жалко бросать...
   Разговор прервал Пашка, прибежавший из соседского двора с каким-то деревянным предметом в руках:
   - Пап, мам! Смотрите, что я нашёл у Шушеры в сарае! Икона! Только грязная сильно!
   - Ты почему в чужом сарае лазишь?!
   - Так они ж, пап, уехали! Их дядя Витя Петрянин повёз в эту...Каменку! А сарай и обгоревшие брёвна они ему продали! Вернее, поменялись на то, что он их перевезёт! Дядь Витин сын мне ничего не сказал, что я там лазил! Он уже разбирает!..
   Пашка убежал, а Иван тут же забыл про свой гнев:
   - Понятно... Ну, иди, Даш, к руководству деревни. Вообще-то, сегодня праздник. Но хотя бы всё выяснишь...
   - Вот бесстыжие: икону - в сарай, - Дарья взяла Пашкину находку и стала оттирать пыль. - А знаешь, что люди говорят? Будто бы покойник Колька сожительствовал со старшей дочкой. Она якобы поначалу даже из дома убегала из-за этого. Ещё до нашего переезда сюда. И будто бы Степанчиха всё знала, но относилась спокойно... Кто-то к тебе приехал: сигналят.
   - Слышу.
   Приехал Рыбаков, который, выразив Ивану сочувствие по поводу сгоревшей крыши, сообщил, что завтра едет за шифером для своей новой бани.
   - Поехали со мной, я пвямо на завод, там, понимаешь, дешевле, отпускная цена. За доставку ничего с тебя не возьму, но поможешь гвузить. Если надумаешь - завтва с утва с деньгами, я заеду.
  164
   Иван согласился. Рыбаков с одного толчка завёл свой старый "Урал" и, приложив к уху два пальца, словно отдавал честь, тронулся с места так резко, что выбил задним колесом ямку. Иван помахал в ответ рукой и увидел, что по улице кто-то идёт и делает ему знак, чтоб подождал.
   Это был Мишка. Он до сих пор не мог вернуть Ивану деньги, которые занял в день обвала рубля на лекарства, и всё время извинялся и обещал вернуть с процентами.
   - Так, ну, показывай свои убытки! Слышал, слышал, как тебя соседи подпалили!
   - Да они сами погорели...
   - Сами не в счёт! Такие должны были или сгореть, или утонуть! Слава Богу, на одну воровскую семью в деревне стало меньше! Ну, что думаешь делать?!
   - Завтра поеду за шифером. Жена предлагает взять Колькин участок. Если сельсовет позволит...
   - Им-то что?! Шушера ж не приватизировался?!
   - Нет, конечно.
   - Ну, и всё, флаг тебе в руки! Только шифер надо к чему-то прибивать! "Пятёрки" у меня нет, а необрезной на тридцать возьмёшь, сколько требуется! Вот и верну свой долг! На всю крышу хватит, а на циркулярке обрежу тебе досок на фронтон! Закроешь ту сторону!
   - Ты же сам хотел что-то строить?
   - Хотел и буду! Что, не видел, сколько у меня было брёвен?! Всё разогнал на доски! Куба три! Ты меня выручил в трудную минуту, теперь моя очередь отплатить тем же! Кстати, возьмёшь и опилок на крышу, сколько надо! Ну что, по рукам?!
   - Конечно. Мне лучше доски, чем деньги и искать где-то, машину нанимать...
   - Всё обсчитай! Придёшь, выберешь, и я тебе на тракторе перевезу! И не стесняйся! Такому человеку грех не помочь! Моя только услышала про
  165
  пожар, сразу говорит: "Поделись материалом, всё равно и за два года не используешь, а весь двор и пол-огорода захламил!" У меня ж шурин на заготовке леса работает, так что брёвен я всегда себе достану!
   ...Когда Иван, наконец, отправился к восстановленной им с напарником ферме, где теперь подрастало несколько сотен гусят, Орлов уже возвращался со "смены" в деревню. Машина ехала со скоростью не менее пятидесяти километров в час, а ещё месяц назад здесь и трактор проходил с трудом и на пониженной. Пока засевали с Орловым своё поле, с которого осенью всё село возило солому, подремонтировали дорогу к полю; когда привезли гусят, встали перед необходимостью привести в порядок километровый кусок дороги к бывшему совхозному коровнику. Теперь знающие люди проезжали к Озеру именно по этому участку, который местные уже окрестили "фермерской дорогой".
   Иван знал, что товарищ по бизнесу торопится по каким-то семейным делам в город, и потому махнул приветственно рукой: мол, проезжай, смену на следующие сутки принял. Однако Орлов затормозил и выпрыгнул их кабины своего невысокого грузовичка.
   - Ну, как ты?
   Иван вздохнул и коротко рассказал о пожаре.
   - А я, как назло, всю ночь прохрапел, закрывшись внутри. Это правда, что Шушериха сваливает из села?
   - Уже упорхнули.
   - Иван, ты сейчас успокойся. Птичек вон наших с сыном попаси. Твой Юрка уже там. А потом бери и отстраивай сгоревшую половину дома. И будет у вас приличное жильё. У меня дядька в Алексеевке - двадцать пять километров от города в сторону Морска - давно продаёт под снос старый дом. Снизу, конечно, подгнило, но остальное - отличный материал, тебе на шушеринскую половину будет достаточно. Когда гусей продадим, сделаешь водяное отопление, и хватит одной печки. Если купишь, я тебе бесплатно всё перевезу. За то, что покупателя нашёл, дядька мне пару своих племенных овец продаст. Давно выпрашиваю, да жена у него прядёт, вот и жадничает... И не расстраивайся из-за этого пожара. Народ поможет, ты только не стесняйся обращаться. Такому человеку никто не откажет. Я сейчас в город:
  166
  у племянницы родины. Увижу там своего дорогого родственника - уточню, сколько просит за дом. Поторгуюсь. А с меня тебе, как погорельцу, пять килограммов гвоздей. Сегодня же и привезу.
   - Да вроде не я погорелец...
   - А те чудища давно уже сгорели, просто никто не замечал. Я ведь тоже выпить не откажусь, когда делу не мешает, но так жрать самогон, как мой одноклассник Шушера, - это финиш... Да, и поговорю-ка я тут с двумя мужиками, которые помогали мне строить баню и гараж. Люди с совестью. С пострадавшего от пожара много не затребуют. А то одному трудно строить, да и долго.
   - Спасибо тебе, Сергей.
   - Спасибо на новоселье скажешь. Если будет, за что. Там почините в одном месте загородку? Я твоему сыну показал. Видать, коровы лезли...
   - Починим. Дохлых нет?
   - Ты знаешь - ни одного. Подросли всё-таки. Я тебе ружьё оставил, смотри, чтоб коршун не потаскал наших цыпочек.
   - Отобьёмся...от летучих хищников...
   - Да, чуть не забыл. Я в дальнем углу, где навозная куча, обнаружил посадку конопли. А вчера к вечеру пожаловали и сами... "агрономы". Кто б ты думал?.. Романенков и Ждан. Короче, я им дал два дня всё убрать. Или сам выкошу. Сначала возмущались, даже грозили. Тут я над ними даже посмеялся. Говорю: таких дураков, если вы мне что сделаете, милиция через час найдёт. Обещали убрать.
   - Ты их пожалел, а ведь они торгуют смертью...
   - А мы? Везде пишут, что мясо вредно: холестерин. Так что мы с тобой тоже торговцы смертью. А если серьёзно, то я их понимаю. Совхозы государство уничтожило, фермерству не даёт подняться. Вот деревня и мстит такому государству. У нас человек десять выращивают коноплю на продажу и человек пять - для себя. И так в каждом селе. Власть же сама твердит: рыночная экономика, продавайте то, что пользуется спросом. А разве наши картошка, овощи, мясо, молоко пользуются спросом? Сам знаешь: в городе они никому не нужны. Вырастить - проблема, но продать - проблема из
  167
  проблем. А дурь сбывают легко.
   - Государство не может допустить, чтобы разорились фирмы, которые везут из заграницы продовольствие. Я читал, что эти фирмы очень сильно влияют на наше правительство...
   - Вот-вот. А если и наркоту повезут из-за кордона, то милиция наших коноплистов всех пересадит. Чтоб не составляли конкуренции.
   - Да их тоже кто-то из города крышует. Сам же сказал: дураки. Куда им организовать такой сбыт...
   - Конечно, крышуют. И агротехника у них проще, - усмехнулся Орлов. - Так что прибыль, точно, побольше, чем у тебя при продаже свиньи. Ну всё, пока!
   ... В два часа Иван вернулся домой и, пообедав, решил дождаться жену: ему не терпелось обсудить предложение Орлова. Паша отправился на "ферму" сменить брата, а Иван процедил и поставил в холодильник молоко, которое Дарья, очевидно, торопясь на похороны, оставила в подойнике. Разобравшись в доме, вышел во двор и, чтоб не терять времени зря, взялся за прополку грядки с морковью.
   Обедал Иван с включенным телевизором и теперь с тяпкой в руках размышлял об одном из сюжетов в выпуске новостей. "Антон, Антон... Как же его фамилия?.. Не запомнил... Впрочем, таких антонов там, на Кавказе, уже сотни. Прикрыл товарищей. Потом отказался сдаваться бандитам. С разорванной осколком мины рукой продолжал отстреливаться, пока снайпер не поймал его в прицел. И этому сверхчеловеку двадцать один год. Вот про таких в старину и сочиняли сказки да былины... А тот офицер, старлей, кажется, что две недели шёл по снегу босиком к своим да ещё по пути машину с головорезами расстрелял? Разве он не чудо-богатырь?.. И кто-то ещё смеет говорить, что молодое поколение - тунеядцы и наркоманы. Да там, в горах, - цвет нации. Эти девятнадцати-, двадцатилетние мальчишки, грязные и смертельно уставшие, готовые в любую минуту отдать свою жизни за Родину - золотой фонд народа. Когда всё это закончится, президент обязан публично поклониться им в пояс. Мёртвым, раненым, уцелевшим... Не в поколении дело, а в том могучем духе, который разлит по нашей земле и впитывается лучшими из лучших..."
  168
   Залаяла собака во дворе и тут же стихла. Иван выпрямился, но никого не увидел и продолжил рубить траву. Его мысли перестали толкаться, опережая одна другую, потекли ровнее, спокойнее. "Обязательно нужно издать такую книгу, - думал он, - где будет написано о каждом погибшем ТАМ. Подробно написано, а не просто фамилия-имя. И большим тиражом. Чтоб в каждой школе была такая... Дети всегда ищут примеры для подражания. А им подсовывают всяких выдуманных суперменов, которые за два часа, пока идёт фильм-боевик, убивают десяток террористов, попутно гробят полсотни мирных людей, случайных зевак, а потом им вешают на грудь медаль, а на шею вешается красивая девушка. И в этот бред верят потомки Коловрата, Скобелева, Клочкова, Громовой и других наших реальных сверхлюдей..."
   Кто-то окликнул Ивана со двора, и он положил тяпку на край грядки.
   - Сосед! - это был дед Степан. - Каждый день ты в огороде! Вот так работаешь, работаешь, а потом раз тебе - и куку!.. А я выпил! Сегодня ж праздник! С днём независимости тебя! Мы теперь независимы от работы, зарплат и пенсий! Хе-хе-хе!
   - Спасибо.
   - Слыхал, что президент сказанул?! "Дорогие и дешёвые россияне!.."
   Иван не поверил, но посмеялся вместе с дедом. В калитку вошла Дарья.
   - Ты видел? - спросила она мужа. - Бабка, мать Степанчихи, вернулась, под двором возится с грязью... Потеряли они её, что ли, в дороге?..
   Пока Дарья принимала поздравления с "Днём независимости от..." и решала, "дорогая" она россиянка или "дешёвая", Иван выглянул через забор на улицу. Старуха, бывшая соседка, действительно, ходила под разбитым шушеринским забором и палкой ковыряла засохшую на солнце грязь, стараясь выровнять дорожку к калитке.
   - Придётся вам её удочерить! - продолжал ораторствовать Степан Игнатьевич. - Эх, не дай Бог помереть сумасшедшим! Это самое что ни на есть наказание! Иван, когда крышу будем ремонтировать?! Лучше завтри! Сиводни праздник!.. Труба твоя мне не нравится! У тебя должна быть высокая труба! Забирай мой кирпич под сараем! Там штук пятьдесят будет! Ты строитель?! Вот и сложишь!
  169
   - Это вы в честь праздника такой щедрый? - улыбнулась Дарья.
   - Ты думаешь, я пьян, так раздаю?! Да я знаешь, где этот праздник видел?!. Праздник - это когда душой и телом человек отдыхает! Вот как на Пасху! А при нас зачем праздники придумали?! В магазинах ни хрена пожрать не было, так чтоб люди на дачи ездили! Первого мая посадят, седьмого ноября огороды уберут!.. Егоровна!.. Егоровна, выходи на свет Божий!.. Я Ивану вон тот кирпич отдаю! На что он мне?! Пусть трубу переложит!.. Дашка, видала?! Егоровна тверёзая, а не возражает!.. Пойду, друзей поздравлю. Вспомним настоящие праздники...
   - ... Ну что, похоронили своего физика? - спросил Иван, когда старик брякнул калиткой и, затянув песню, пошёл по улице к центру села.
   - Похоронили...
   - И что у него было?
   - Сейчас у всех одно и то же: сердце.
   - Да, не дожил до пенсии.
   - Все и говорили, что он так мечтал о пенсии... И ещё новость узнала: отлеталась наша Баба Яга Александра Яковлевна.
   - Шигина?.. Померла?
   - Ушла на инвалидность. Что-то серьёзное с позвоночником.
   - Может, тебя обратно возьмут?
   - Вряд ли... На её месте заместитель, а она ничем не лучше... По школам бросили клич: собрать заведующей на какой-нибудь подарок "за долгий труд", да народ оказался неблагодарным. Из моих теперь уже бывших коллег никто ничего не пожертвовал. Зарплату задерживают за пять месяцев, отпускных не обещают. Ещё и мне завидуют: "Хоть расчёт получишь..."
   - Кстати, о твоих расчётных. Серёга Орлов предложил купить стройматериал...
  
   Вечером того же дня Иван ходил с тряпкой по маленькой комнатушке,
  170
  расположенной в углу "фермы", и старался прихлопнуть комара, который мешал уснуть. Ночевали они с Орловым здесь по очереди, закрываясь в длинном сарае, в котором гусята не занимали и трети помещения.
   - Нет, брат, ты мне вовсе не брат, - приговаривал Иван вслух, в очередной раз промазав. - На одном пространстве нам не ужиться... Эх, мелкий зверь - опять потерялся из виду.
   Пришлось в третий уже раз обходить вдоль стен и махать наугад: маленькую точечку, комара, в давно не беленой комнате разглядеть было невозможно. Наконец, Иван спугнул врага, и тот перелетел на дверь.
   - Так, торопиться не будем. Задремай немножко. Я тебя не вижу... Я просто так хожу, по своим делам... Прохожу мимо, никого не трогаю... А-ать! Ну, всё, отлетался...
   Иван придвинулся к двери, чтобы убедиться, что теперь может спать спокойно. "Надо же,- подумал он, - столько гудел, надоедал, норовил попить крови, мешал спать существу намного больше себя, а хлопнул я слегка, и всё, нет его. Непонятно, что и осталось от кровососа... А я живу себе спокойно, и завтра про эту чепуху даже не вспомню..."
   Он потушил керосиновую лампу, лёг на спину, вытянул ноги и с наслаждением ощутил, как тело мякнет, расслабляется, голова приятно тяжелеет, погружаясь в подушку. Покой... Вокруг ни звука. Не видно ни потолка, ни стен, как будто весь мир исчез... "Что ни говори, - побежала последняя дневная мысль, - а хорошо спишь тогда, когда хорошо поработаешь..."
   Эпилог
   Иван вышел за село и двинулся своей тропинкой вверх к Озеру. В наступающих сумерках лесной мир потемнел, замер. В эту весну тропа, по которой мало кто ходил, сильно заросла и кое-где была едва заметна, отчего он, боясь сбиться, двигался медленно и старался глубоко не задумываться: расслабишься, уйдёшь в мысли - и свернёшь в сторону. В одном месте мелкое лесное зверьё пробило себе хорошо заметную дорожку, рядом с которой Иванова тропа казалась едва обозначенной. Но стоило только слегка присмотреться, чтобы увидеть, что кустарники над той дорожкой растут свободно: не человек здесь ходит, человеку идти, так согнуться надо в три
  171
  погибели, чтоб не хлестали в лицо колючие ветки.
   Наконец, Иван выбрался на берег Озера и остановился у самой воды. Ему показалось, что всё здесь затихло только сейчас, в тот миг, когда он перестал слышать звуки своих шагов.
   - Что, прислушиваешься? - спросил он. - Лежишь здесь вечно, и ничего тебе не надо. Я бы тоже так хотел, да куда от жизни денешься?..
   Ему никто не ответил. Молчало спокойное Озеро, насыщался темнотой мягкий июньский воздух, тысячу раз перемешанный за день неугомонным ветром, застрявшим к вечеру где-то в высоких липах на том берегу.
   "Господи, почему жизнь так переполнена проблемами?.. - подумал Иван, постояв некоторое время отрешённо, без раздумий. - И как жить дальше? Как примириться со всем происходящим, но не подчиниться ему?.. Господи, дай мне мудрости даже в такой вот трудной жизни видеть счастье, дай мне не предаться отчаянию, заглядывая в своё будущее и будущее детей..."
   Он постоял ещё, а солнце заметно приблизилось к дальним возвышенностям, прикрывавшим Озеро с запада. Ивану захотелось туда, ближе к солнцу, где, наверное, никогда не наступает темнота. "Всё равно душу разбередил. Лучше пока домой не ходить". Он подумал так и пошёл вокруг Озера.
   Сначала вдоль берега вилась дорога, отсыпанная камнем. Дальше можно было идти по тропинкам, пробитым рыбаками, что уединялись с удочками за пляжной зоной. Но большая часть берега оказалась совершенно нехоженой, дикой. Иван то и дело попадал в паутину, натыкался на глубокие, узкие овражки, по которым стекала в Озеро дождевая вода. Деревья и кусты росли так, что приходилось петлять испуганным зайцем. Один раз он вышел на склон пологого холма, где густо росла трава, высокая, почти в человеческий рост, и далеко друг от друга стояли берёзы: иногда парами, в одном месте сразу три. Иван подошёл к ним, залез в треугольник между стволами и поразмышлял о том, как появилась на свет поговорка заблудиться в трёх соснах. Ничего особенного не решив, двинулся дальше.
   На середине противоположного деревне берега стали часто попадаться ручейки, а однажды Иван уткнулся в настоящее болотце. Чтобы обойти его, пришлось потерять из виду Озеро. Не хотелось делать большой крюк, но и
  172
  увязнуть в грязи было мало приятного. Он догадался прыгать с кочки на кочку, и через минуту топь осталась позади.
   Снова ручеёк. Вода чистая, густая. Иван приостановился, сполоснул лицо и руки. Глянув вверх, определил, что солнце почти докатилось до горизонта, а опустив голову, подумал и как будто открытие для себя сделал: из таких вот маленьких источников набирается большущее Озеро.
   Ещё один глубокий, сухой овраг, и Иван неожиданно вышел на какую-то тропу. "Ну, прямо подарок. Как раз начал уже уставать". Он воспрял духом и бодро зашагал, словно нашёл путь к давно желаемой цели. И когда тропинка вдруг исчезла, не расстроился и всё так же быстро двигался вперёд, зная, как теперь ему идти.
   ... Спустя четверть часа Иван стоял на том же пляжном берегу и смотрел на Озеро, на небо, как на что-то новое. Убегающее солнце окрасилось в такой густой цвет, что, казалось, с него вот-вот капнет горячая краска. Иван даже испугался, не задело бы оно верхушек деревьев: вдруг проткнётся, вытечет тогда с него весь сок. Но спелый шар спокойно осел за край земли, а на его место легли у горизонта прямо на холмы пышные облака, взбитые перед сном какой-то невидимой заботливой хозяйкой.
   Озеро, густо-синее на закате, будто вбирало в себя всё, что видело и слышало за день, и теперь спокойно обдумывало, как старый мудрец, который мало говорит, но понимающе вглядывается в жизнь и с каждым днём всё легче и легче проникает в суть событий. Ему иной раз польстят: пророк, мол, а он просто сотни раз видел одно и то же и уже заранее предвидит исход всего, что бы ни произошло.
   Вдруг донёсся какой-то шум, и, глянув вправо, Иван увидел, что со стороны деревни небо потемнело. Наползала грозовая туча. Бежать домой - не успеешь. Где-то рядом был шалаш, построенный мальчишками-фанатами рыбалки и купания, проводившими на Озере целые дни. Иван быстро нашёл его. Ловко построенный между двух рядом стоящих деревьев и раскидистого кустарника, шалаш имел добротную крышу из кусков клеёнки и веток и почти непроницаемые для взгляда стены. Пацаны натаскали внутрь всякого барахла, но не это заинтересовало Ивана. Он встал у входа и внимательным взглядом сосредоточился на уголке леса, который первым из того, что находилось в Ивановом поле зрения, должен был принять удар небесного
  173
  водопада. Захотелось хоть один раз в жизни спокойно, во всех деталях и не из окна дома, а вот так в открытую посмотреть, что же такое эта война неба с землёй, эта природная катастрофа - гроза.
   Верхушки деревьев в страхе замерли. Лишь молодые листики, как беспечные дети, кое-где поигрывали, не чувствуя опасности. Это мертвелое ожидание совершенно не сочеталось с тем всё более нараставшим шумом, который волной цунами бежал с северо-запада. Так прошли две-три минуты.
   Потемнело. Край тучи серой ширмой скрыл розовую часть горизонта, уничтожив память о солнце. Шум стихии всё нарастал, листья встрепенулись, задрожали разом, но дождя ещё не было. Он словно подкрадывался, а не летел вместе с тучей на крыльях холодного ветра. Гром оглушительно треснул совсем рядом.
   И вот началось! Деревья резко застонали, заметались в панике; жестокий шквальный ветер, расчищая дорогу своему приятелю дождю, налетел с такой яростью, что понеслись по воздуху и листья, и мусор, и целые ветки; ударили первые капли - редкие, крупные; тут же зловещая фиолетово-жёлтая молния резанула небо, и ещё раз громыхнуло так, словно гигантская деревянная повозка с дикой силой ухнула с горы и разбилась о камни; сверху упал ливень. Забило, затарабанило, застучало так, что можно было оглохнуть. Никакой другой звук в этом грохоте не был слышен. Всё моментально промокало и сгибалось под ударами воды. Дождь хлестал прямо сверху, наискось, под углом. Казалось, цель его - уничтожить всё, всё сравнять с землёй, оставить после себя пустыню. Где-то треснуло дерево, и большая ветка, умирая, повалилась вниз, а дождь всё бил и бил, равнодушный к боли и страданию. То слегка стихая лукаво, то ускоряясь, он выплясывал по берегу, по озёрной воде какими-то вертикальными волнами, будто воздуха больше не существовало и всё - от земли до неба, до самой тучи и выше неё - заполнила вода.
   Минут через десять бешеная сила грозы начала спадать. Небо лопнуло громом дальше, на той стороне Озера. Но дождь продолжался. Потоки воды всюду неслись в низины, сливались в мутные ручьи и захватывали с собой всё, что не могло вцепиться в землю. Посветлело. Снова показались исчезнувшие было в пелене дождя деревья по дальнему берегу.
   Иван, не обращая внимания на морось, выбрался из шалаша и по мокрому,
  174
  прибитому песку, по растерзанным ветвям и листьям подошёл к Озеру. Оно сильно помутнело, но уже успокоилось: ни грозы, ни ливни, ни многомесячные ледяные оковы зимой не могли нанести ему какой-либо урон и хоть сколько-нибудь изменить.
   "Какое оно доброе и величественное, наше Озеро, - подумал Иван умиротворённо. - Детям даёт радость от купания, взрослым снимает усталость. Сотни людей тянутся к нему и в выходные, и в будни..."
   Ему захотелось в воду. Он разделся, быстро вошёл и долго плавал, лёжа на спине, радостно замечая то там, то здесь вспыхивающие звёзды. Ему никуда не хотелось, и он не боялся теперь думать об обычных своих заботах, словно гроза смыла с них лишнее и они стали мельче. Наконец, мысль о том, что родные могут встревожиться, заставила выбраться на берег. Иван постоял немного, чтобы обсохнуть - комары куда-то исчезли или ещё не появились - и ощутил прилив сил и лёгкость, словно не работал весь день в огороде и на ферме.
   - Что, так и не скажешь мне, правильно ли живу, верно ли поступаю?..
   Он спросил негромко и тут же забыл про свой вопрос, залюбовавшись полосой света, которая упала на Озеро от низкой луны.
   "Ну, ничего, я ещё не старый, впереди много жизни. Вот скоро стану молодым отцом..." И с этой мыслью, вызвавшей улыбку и теплоту в груди, Иван пошёл домой не по тропинке, потерявшейся в ночном лесу, а по дороге и всё представлял себе, какой будет его дочка, как он будет с ней играть...
  
   2004, 2016
  
  
  
  
  
  
  175
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"