Школьникова Вера Михайловна : другие произведения.

"Дети порубежья" Главы 12-20

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы 12-20 одним файлом.

  Тэйрин повезло - они прибыли в Квэ-Эро одновременно с весной. Дорога заняла больше месяца - через Айн и Луэрон в Ойстахэ, а оттуда по Сантре к морю. Она впервые плыла на корабле, с каждым днем все теплело: сначала Тэйрин скинула шерстяной плащ и выходила на палубу в тонкой накидке, потом оставила и ее. Весеннее солнце оказалось обманчиво-ласковым, и два дня девушка отсиживалась в каюте, обмазав обожженное лицо кислым молоком. Зато потом можно было проводить целые дни на залитой солнцем палубе, запрокинув голову смотреть, как матросы лазают по вантам, запоминать названия парусов.
   "Злата" была прекрасным кораблем, пусть и не первой молодости, но даже ничего не понимающая в морском деле Тэйрин восхищалась изящными очертаниями галиота, выгнувшего лебединую шею. Она была благодарна жениху, подарившему ей чудесное путешествие - лорд Корвин мог отправить за невестой корабль попроще, "Злата" мало подходила для неторопливого плаванья по реке, выделяясь среди встречных судов и размером, и оснасткой, и золотистым отливом парусов, вымоченных в настое дубовой коры для прочности. Корабль пах морской солью и водорослями, кавднскими пряностями, не выветрившимися из трюма с прошлого рейса, и чем-то еще, освежающе-горьковатым, словно лимоны, перетертые с медом.
   Капитан Трис рассказывал ей про море с затаенной нежностью, столь неожиданной в старом грубияне, его истории переплетались с воспоминаниями матери, всегда тосковавшей по югу, и Тэйрин, еще не видя, полюбила море всей душой. Когда "Злата" неторопливо и торжественно вошла в портовую гавань, подняв праздничные штандарты на всех мачтах, девушка стояла на палубе, зажмурившись, подставив лицо соленым брызгам. Когда она, наконец, решилась открыть глаза, море не разочаровало будущую герцогиню Квэ-Эро, раз и навсегда завладев ее сердцем.
   Тэйрин смотрела на пронизанные солнечным светом волны, слизывала с губ капельки соленой воды и улыбалась: как бы ни сложилась ее дальнейшая жизнь в Квэ-Эро, одного друга она уже нашла. Этот друг никогда не предаст, не обманет, не потребует больше, чем она готова отдать, и, самое главное, никогда не покинет ее, а она не расстанется с ним. Сердце Тэйрин затопила острая жалость к матери - как жестоко было лишить ее, выросшую под этим солнцем, у этого моря, всего, что она так любила!
   Тэйрин никогда еще не видела столько людей, собравшихся в одном месте: казалось, все население города пришло на пристань, посмотреть на будущую герцогиню. Горожане остались довольны выбором своего лорда - девушку встретили радостными криками и цветочными букетами. Тэйрин сделала всего несколько шагов, а ее руки уже заполнились цветами, яркими, с крупными бутонами, пахнущими так, что голова шла кругом, она таких даже на картинках никогда не видела. Тэйрин шла по лепесткам, а вслед ей неслись одобрительные выкрики. Внезапно люди расступились, и девушка оказалась лицом к лицу перед своим женихом.
   Корвин Пасуаш оказался высоким юношей, загорелым до черноты, с широкой, добродушной улыбкой. В его серых глазах проскакивали лукавые синие искорки, а выгоревшие на солнце волосы отчаянно нуждались в гребне. Он привычным движением откинул со лба упрямую прядь и протянул руку невесте. Тэйрин застыла, не зная, что делать с букетами, но какой-то парень в моряцкой робе подхватил у нее цветы, и она вложила вспотевшие пальцы в ладонь жениха, с ужасом осознав, что не надела перчатки. Этикет запрещает благородным дамам потеть, как бы ни было жарко, но жениха, похоже, мало беспокоили светские приличия - ему и самому бы не помешали перчатки, ладони у наследного лорда Квэ-Эро оказались шершавыми и твердыми, как у крестьянина, натершего мозоли за плугом.
   Праздник продолжался весь день, и Тэйрин ни на минуту не оставалась с Корвином наедине. Они успели обменяться парой ничего не значащих вежливых слов, украдкой рассмотреть друг друга - девушка заметила, что ее жених предпочитает молодое розовое вино и пользуется любовью горожан. Собственно говоря, толпа приветствовала его, как герцога, слуги обращались к нему "ваше сиятельство"... что же за человек Ванр Пасуаш, если его настолько презирают, что при живом отце считают сына своим лордом! Девушка выросла в Виастро, где народ любил и уважал Вэрда Старниса: его по-прежнему считали графом, хоть наместница Энрисса и лишила бунтовщика титула. Она не представляла, что нужно сделать, чтобы заслужить подобное презрение. Следующим утром, переночевав в городском доме, они отправились в герцогский дворец, расположенный на берегу небольшой бухты, недалеко от столицы.
  ***
   Ивенна Пасуаш, урожденная герцогиня Суэрсен, бывшая когда-то Ивенной Эльотоно, встречала сына и его невесту на ступенях террасы, спускающейся к морю. Сына... теперь ей не нужно было делать мысленное усилие, чтобы называть юношу сыном, получалось само собой, естественно, так, словно она действительно произвела его на свет. В то время как свои родные сыновья давно превратились в скрытое тенью воспоминание: два маленьких мальчика, спящих под одним одеялом. Больше она ничего не хотела знать: письма от Вэрда, в которых он исправно сообщал, как растут близнецы, растравляли старую рану; в какой-то момент герцогиня перестала их читать, складывала, не распечатывая, в шкатулку. Когда-то в ней уже хранились запечатанные письма - от Иннуона. Она получила их после смерти брата и сожгла. Если бы только воспоминания горели так же легко, как бумага! Но последнее письмо из Виастро ей пришлось прочитать - на нем полыхала красная тревожная печать.
   Всю ночь после этого она провела в своей спальне, над старыми письмами, вскрывая пожелтевшие конверты, один за другим, по порядку. Она не заплакала - последние слезы были пролиты двадцать лет назад. Сложила листы бумаги в аккуратную стопочку и положила обратно в шкатулку, последнее письмо Вэрда легло сверху. Горло сдавил удушливый смех: проклятье близнецов... не убежать, не спрятаться, не разорвать. Сколько еще жизней пойдет в уплату за ненавистные узы? Все бесполезно, Квейг ничего не изменил - их дети так же обречены, как в свое время были они с Иннуоном. Ее брат-близнец, наверное, сейчас смеется в посмертии над своей наивной сестрой. Скоро они встретятся, и тогда Ивенна снова попадет в старую сеть, так и не разорвавшуюся, лишь ослабевшую на короткое время отпущенной ей жизни. Но пока она здесь - она сделает все возможное, чтобы не увеличить кровавый счет.
   Герцогиня смотрела на свою невестку - молоденькую девушку, еще девочку, золотисто-розовую, как фруктовая пастила в фарфоровой бонбоньерке, и не понимала, чем та смогла так заворожить ее сыновей. Таких девочек десять из дюжины, в каждой дворянской семье, на любом балу в провинции. Красива, но кто, скажите на милость, не красив в четырнадцать лет? Мило улыбается, показывая хорошие зубы - благовоспитанной улыбке благородных девиц обучают с младенчества, так же, как скромному взгляду и стрельбе из-под ресниц. Но эти синие глаза... такие знакомые...
   Ивенна с досадой прикусила губу - она сама хотела, чтобы кровь Эльотоно вернулась в Квэ-Эро, но не думала, что будет так тяжело видеть ее каждый день. Эта девочка могла бы быть ее дочерью, ее и Квейга. И тогда их сыновья... "желали бы свою сестру" - закончил мысль безжалостный внутренний голос, - "тебя ведь трудно этим удивить, не так ли, милочка?" Она достигла немалых успехов в борьбе со своим вторым "я", не знающим пощады, не умеющим молчать, но так и не смогла окончательно изгнать его из своих мыслей. Впрочем, это не было единственным поражением в ее жизни - Ивенна Аэллин много не смогла. Она шагнула по ступеням вниз:
  - Добро пожаловать домой, Тэйрин, - выражение лица герцогини противоречило ласковому приветствию.
   Девушке хотелось стать крошечной, меньше мышки, лишь бы избежать этого холодного задумчивого взгляда, рассеянно, словно нехотя, выворачивающего ее наизнанку. Боги милосердные! И с этой женщиной ей придется жить под одной крышей?! И не просто жить, а высказывать всяческое уважение, положенное свекрови от невестки. Тэйрин стоило большого труда не оглянуться в поисках пути к бегству. Вместо этого она опустилась в глубокий реверанс, приподняв юбку несколько выше обычного, чтобы показать безупречные щиколотки:
  - Я счастлива наконец-то оказаться здесь, ваше сиятельство.
  - Ты можешь называть меня леди Ивенна, - улыбка прорезала лицо герцогини.
   Пьесу разыгрывали по нотам, и, хотя женщины видели друг друга первый раз в жизни, каждая в совершенстве знала свою партию:
   - К сожалению, я не смогу заменить тебе мать, но сделаю все, что возможно, чтобы ты поскорее почувствовала себя среди близких людей.
  - Благодарю вас, леди Ивенна. Я уже чувствую себя как дома, вы так тепло приняли меня!
   Корвин, нахмурившись, слушал этот обмен любезностями: он слишком хорошо знал Ивенну, чтобы не оценить подлинную меру ее искренности, но не понимал, почему она так встречает невестку, которую сама же и сосватала. Молодой человек любил свою мать, глубоко уважал ее, но почувствовав, как дрожит рука Тэйрин в его руке, дал себе слово, что защитит свою жену от любой угрозы, даже от собственной матери. Он еще не мог сказать, полюбит ли эту маленькую девушку, настороженную, словно устрица, захлопнувшая створки раковины, когда познакомится с ней поближе, или просто будет терпеть, как многие в браке, но одно Корвин Пасуаш знал твердо: если мужчина ведет женщину к алтарям, он за нее в ответе. За ее жизнь, за ее безопасность, и за спокойствие ее души. Он шагнул навстречу матери, увлекая за собой невесту:
  - Хватит стоять на пороге. Я хочу показать Тэйрин дом. И, надеюсь, отец присоединится к нам за завтраком.
   Ивенна едва заметно сморщилась, что происходило каждый раз, когда ей напоминали про существование Ванра Пасуаша, нынешнего герцога Квэ-Эро и ее супруга перед богами и людьми и, улыбнувшись сыну, ушла в дом. Она надеялась, что Ванр будет в состоянии встретить невестку... герцогиня брезгливо поморщилась - бывший секретарь Энриссы так и не научился пить без последствий для здоровья.
  XIII
   Жаркие летние дни медленно истекали минутами, почти все время Саломэ проводила в саду, окончательно забросив государственные дела. Раз в неделю она не глядя подписывала бумаги, скопившиеся на ее столе, и возвращалась к своим цветам. Чем больше времени наместница проводила наедине с растениями, тем меньше она любила людей. Цветы нуждались в ее неустанной заботе, но щедро воздавали в ответ: свежим ароматам, нежными красками, приятной прохладой. Если она пропалывала клумбу или подстригала розовый куст, то уже через несколько дней видела плоды своих трудов, в то время как пресловутое "благо империи", ради которого она должна была заниматься государственными делами, скучными, непонятными, зачастую болезненно-тяжелыми для ее нерешительной натуры, оставалось красивым оборотом в речах чиновников. След от укуса на руке Леара стал последней каплей в чаше ее терпения.
   Она все меньше и меньше верила, что король проснется, хотя боялась признаться в этом даже самой себе. Он по-прежнему приходил к ней, но сколько она не спрашивала, так и не ответил, когда же ждать его возвращения. Последнее время он почти не разговаривал со своей верной супругой, только смотрел на нее задумчиво и грустно. Если маленькая Саломэ принимала незримого призрака как должное, то прошедшая обучение белая ведьма понимала, что вера человека с магическими способностями воистину способна творить чудеса. Она могла, сама того не ведая, создать своего короля и пронести веру в него через годы, не понимая, что единственный источник ее видений - собственная магия.
   Став наместницей десять лет назад, Саломэ верила, что сама судьба ведет ее к предназначенному, но теперь сомневалась и в этом - судьба ли? Не слишком ли много совпадений? Магистр Илана позволила согрешившей сестре выйти замуж, а наместница Энрисса разрешила ее отцу развестись с первой женой, чтобы он смог жениться на любовнице и узаконить дочь. Госпожа Илана лично занялась воспитанием и обучением девочки, не проявившей особого рвения и талантов, а наместница приблизила ее к себе, явственно давая понять окружающим, что желает видеть незаконную дочь Ланлосса Айрэ своей преемницей. Не слишком ли часто судьба Саломэ оказывалась в руках этих двух женщин, самых могущественных в империи?
   Слишком много вопросов и ни одного ответа. Саломэ лукавила: она знала, кого следует расспросить, чтобы раскрыть истину, но не была готова расстаться с иллюзиями. Каждая беседа с министром государственного спокойствия убеждала ее в справедливости древнего изречения: "в познании - горечь". Она могла только посочувствовать господину Чангу - он, должно быть, давно уже забыл вкус сладкого. Министр, похоже, в свою очередь щадил наместницу - последнее время он не настаивал на личных встречах, довольствуясь письменными докладами раз в неделю. Доклады можно было не читать.
   Саломэ по-прежнему приходила по вечерам в библиотечную башню, не в силах прекратить эту пытку: смотреть на Леара, разговаривать с ним, смеяться над его шутками, слушать, как он играет на лютне. Порой она жалела, что кинула папку в огонь: прочитав донесение, она бы точно знала, что именно совершил ее единственный друг. Не зная, она раз за разом убивала несчастную девушку в своих мыслях, терзая себя страшными картинами. Саломэ страдала бессонницей, боялась заснуть: все время видела во сне, что Хранитель зашел в ее спальню с ножом. Она проклинала себя за слабость, за безволие, за то, что не могла обойтись без Леара, будь он хоть трижды убийца и негодяй.
   Каждый вечер она говорила себе: этому пора положить конец, ты не пойдешь сегодня в библиотеку - и каждый раз проигрывала битву. А Леар встречал ее на пороге, чуть улыбнувшись, и от этой улыбки становилось так тепло, что на краткий миг она забывала обо всем на свете, растворившись в его спокойной радости. Никто не радовался наместнице так, как Леар, даже король, милостиво позволявший ей радоваться его присутствию. Впрочем, король никогда не приходил к Саломэ, когда та была в библиотечной башне.
   Она садилась в свое любимое кресло у забранного фигурной решеткой камина, брала с низкого столика какую-нибудь безделушку, словно предназначенную, чтобы ее рассеянно вертели в руках во время неторопливой беседы, и слушала. Леар умел рассказывать, не важно, про что: иногда она даже не могла вспомнить, что за историю заворожено слушала весь вечер, но долго еще не могла расстаться с чувством волшебства, посетившего душу.
   К ним часто присоединялся Лерик - он быстро перестал бояться грозного Хранителя и следовал за ним тенью, впитывая каждое слово, каждый жест. Все деньги, что остались от прошлой жизни, Лерик пожертвовал в храм Хейнара, в благодарность богу, но подлинным богом знания стал для него Хранитель. Мальчик быстро учился, осознавая глубину своего невежества и был полон решимости покончить с ним. Леару не требовалось подгонять своего ученика, скорее наоборот, придерживать, чтобы не перегорел раньше срока.
   Но ради вечеров с наместницей Лерик оставлял любую, самую интересную книгу. Ему нравилось смотреть на Саломэ, устроившуюся в кресле, такую домашнюю, мягкую, словно кошка, свернувшаяся клубком после сытного обеда, нравилось слушать чуть глуховатый голос учителя, в кои-то веки свободный от иронии... Единственное, что смущало бывшего воришку, невежественного в науках, но с избытком набравшегося житейской мудрости за годы уличной жизни - когда же эти двое поймут, что любят друг друга?
  ***
   Несмотря на богатый жизненный опыт, Лерик ошибался: Леар Аэллин действительно любил, но не наместницу. Вечер не задался: Хранитель рассеянно перелистывал книгу, не обращая внимания на Саломэ, ветер заунывно гудел в трубе, навевая тоску, наместница кусала губы, украдкой всматриваясь в лицо Леара - сегодня он выглядел как человек, способный на любое злодеяние. Языки пламени, вырывавшиеся из камина, алели в его темных глазах, черными бликами ложились на впалые щеки, беспощадно высвечивали морщины, прорезавшие лоб.
   Молчание затягивалось, наконец, Хранитель отложил книгу, встал, потянулся, расправив плечи и прошелся по комнате:
  - Ваше величество, мне нужно обсудить с вами одно важное обстоятельство.
   Саломэ с удивлением посмотрела на Леара - с чего бы вдруг такое торжественное вступление:
  - Да?
  - Сегодня я получил письмо из Суэрсена. - Леар не стал уточнять, что это письмо было далеко не первым. Управляющий герцогством от его имени троюродный дядюшка забрасывал племянника отчаянными посланиями, требуя, чтобы заблудший Хранитель вспомнил о своем долге перед родом и, наконец, продолжил его. - Мне предлагают жениться.
   Наместница судорожно сглотнула: "благо империи", несомненно, требовало, чтобы герцог Суэрсен оставил законного наследника. Или же нет? До сих пор Саломэ как-то не задумывалась, почему ее предшественница позволила Леару Аэллину стать учеником Хранителя. Она вообще старалась не думать о государственных делах, убедившись в самом начале своего так называемого правления, что ничего в них не понимает. Но невозможно десять лет сидеть на троне, подписывать указы, выслушивать доклады и ничему не научиться.
   Задумавшись, Саломэ осознала, что Энрисса явно не желала сохранить Суэрсен за родом Аэллин. Иначе Леар остался бы в своей вотчине, будь он хоть трижды отмечен Аммертом. Она грустно усмехнулась: вот еще один повод побеседовать с министром Чангом. Ирония судьбы - как только господин министр перестал досаждать наместнице своим присутствием, у нее появилось неодолимое желание поговорить с ним. Но сейчас нужно было ответить Леару:
  - Это... достаточно разумное предложение. Но почему именно сейчас?
  - Потому что у меня закончились отговорки. Но если этого не избежать - я не хочу связываться с графской или герцогской дочкой. Мне не нужно приданое, и давно пора обновить кровь - все знатные семьи между собой в родстве. Не хочу стать мужем троюродной кузины с материнской стороны, которая при этом тетушка с отцовской и племянница бабушки через двоюродного деда.
   Леар снова лукавил: ни один правящий лорд не отдал бы ему свою дочь. Все помнили, что случилось с супругой предыдущего, не говоря уже о несчастной жене Маэркона Темного, отравленной мужем ради прекрасных глаз сестры. Сестры у Леара не было, но дурная слава умирает медленно. Посватавшись к знатной девице он получит отказ, а герцог Суэрсена не может позволить себе испытать подобное унижение:
  - Найдите мне подходящую девушку из своей свиты, я женюсь на ней, быстро продолжу род и отправлю с наследником в Суэрсен.
  - Это несколько неожиданно, я подумаю, что можно сделать.
  Леар грустно улыбнулся и протянул наместнице кубок:
  - Ну что же, выпьем за мои будущие цепи.
   Саломэ медленно пила вино, прислушиваясь к своим чувствам: в свете последних событий Леару и впрямь не стоило жениться на девушке из знатной семьи. В случае несчастья легче будет замять дело. Она ненавидела себя за такие мысли: вместо того, чтобы покарать преступника за первое убийство, она уже заранее думает, как оправдать его после второго. Порой Саломэ чувствовала, что в ее душе не осталось ничего чистого - сплошная грязь, страх и вина. В эти минуты собственное прозвище казалось наместнице утонченным издевательством.
  ***
   Ночь - время откровения. Древние говорили, что сны - зеркало души. Днем люди не слышат негромкий голос истины, заглушают его смехом, суетой, благопристойной глупостью... Ночью все иначе: боги посылают смертным сны в ответ на их молитвы, ночь дает ответ на все вопросы, возрождает надежду. На свою беду, утром мало кто может вспомнить, что видел во сне... и драгоценные крупицы истины просыпаются в пустоту... до следующей ночи.
   Леар страдал от бессонницы - лето выдалось душное, мокрая простынь липла к телу, подушка давно уже нагрелась с обеих сторон. С рассветом в открытые окна заглянул ветерок, и только тогда Хранитель провалился в сон.
   Змея ждала его, он читал недовольство в изгибах толстых огненных колец, недовольство и нетерпение. Он медленно приближался к чудовищу, с каждым шагом становясь все меньше и меньше, и на горячую чешую легла ладошка пятилетнего мальчика. Элло сидел на свернувшемся в улиткой кончике змеиного хвоста и лукаво улыбался:
  - Ты хочешь убежать. Трусишка-леаришка.
  - Неправда! - Леар вскинул руку, защищаясь от обвинения.
  - Хочешь, хочешь, - Элло смеялся, - только некуда. Зачем тебе жена? Посмотри сюда, - перед ними появилось зеркало, но вместо своего отражения Леар видел в нем залитую кровью постель, под промокшей красной простынею угадывались очертания женского тела.
   Леар возмутился:
  - Это ты, а не я!
  - А какая разница? Мы одно. - Близнец улыбнулся.
  - Я не хочу быть с тобой одним!
  - Раньше тебе нравилось, - мальчик не скрывал издевку.
  - Это неправильно, Элло, оставь меня в покое! - Леар кричал: - Оставьте меня в покое! - По чешуе змеи пробежала алая рябь.
  - Как же я оставлю тебя, брат? Ты ведь не дал мне уйти, ты так хотел, чтобы я вернулся! Вытащил из посмертия. Нет уж, теперь мы вместе. Пока ты жив.
  - Пока я жив, - медленно повторил Леар.
  - Так зачем тебе жена, брат? Тебе ведь нужна другая, правда? У нее такие мягкие волосы, как золотой шелк. Им вышивала мама, помнишь? А кожа... ты ведь касаешься ее кожи, невзначай? Правда, она сладко пахнет? - Лицо мальчика исказила сладострастная гримаса, страшная на детском лице.
  - Это тебе нужна другая!
  - Такая малость. Сделай мне подарок, брат. Ты ведь любишь меня.
   Змея скользнула к Леару, выпустив в его сторону гибкий отросток, захватила оцепеневшего мальчика в кольцо и сжала. Он задыхался, а чешуя становилась все горячее, боль огненным шаром заполняла голову, пламя вырывалось из его рта с каждым выдохом, и, когда боль достигла наивысшей точки, он проснулся.
   Хранитель брезгливо скинул на пол насквозь мокрую простынь, подошел к столу, плеснул в кубок теплой воды из кувшина и снова поморщился - в такую духоту бесполезно ложиться спать, утром чувствуешь себя уставшим сильнее, чем вечером. Скорей бы зима.
  XIV
   Эльфийский посол в Суреме не баловал наместницу своим вниманием: ежегодные поздравления в день коронации и белые розы в дни королевского траура, поэтому Саломэ несколько удивилась, когда лорд Эрфин попросил ее об аудиенции. Посол не сказал заранее, о чем пойдет речь, но в глубине души наместница надеялась услышать радостное известие - ведь если король вернется, кто, как не его царственный брат Ирэдил, правитель эльфийского Филеста, первым узнает об этом?
   В народе, правда, верили, что однажды, в дни траура, статуя короля оживет и шагнет с мраморного ложа прямо в объятия горюющей супруги, а верным подданным устроит праздник с фонтанами вина и жареными быками. После чего, как водится, наступят золотые времена. Но наместница была готова довольствоваться и не столь красочным воскрешением.
   К сожалению, послы, требующие срочного приема, редко приносят добрые вести, и Эрфин не был исключением:
  - Ваше величество! Наши леса истекают кровью! - Заявил он прямо с порога.
   Саломэ непонимающе смотрела на посла: с чего бы вдруг Зачарованный Лес начал истекать кровью? Может быть, это какая-то древняя магия, плохой знак, предвещающий беды? Эрфин продолжил:
  - Люди вырубают наш лес, ваше величество! Алмазные ели, чешуйчатые дубы, белые сосны - эти деревья были созданы Творцом в дар своим избранным детям. Обычный лес растет медленно, но на месте срубленного дерева через несколько лет появится новое. Зачарованный Лес не может обновляться. Срубленное дерево навеки остается кровоточащей раной, новое не вырастет никогда. Наш лес исчезает, и виноваты в этом ваши подданные.
  - Но в империи запрещено торговать деревом из эльфийского леса, - слабо запротестовала растерявшаяся от неожиданного обвинения Саломэ. Наместница знала, что люди браконьерствуют в Зачарованном Лесу, но так было испокон веку, а жаловаться эльфы пришли только сейчас.
  - Белые сосны уходят в Кавдн, на мачты для их кораблей. Из алмазной ели делают резные безделушки для богатых дам, чешуйчатый дуб переводят на мебель, - возмущение посла Эрфина не знало границ.
  - Но чем я могу помочь вашей беде? Деревом запрещено торговать, у вас есть право суда над браконьерами в своих границах.
  - Мой государь считает, что этого недостаточно. Вы должны карать преступников, посягнувших на наш лес, если им удалось избежать нашего правосудия.
   Саломэ развела руками - эльфы требовали невозможного. Как, скажите на милость, можно доказать, что именно этот человек побывал в запретном лесу и собственноручно срубил дерево, если только не поймать его на месте преступления?
  - Я была бы рада помочь, но как? Вы же понимаете, что такое преступление можно доказать только по горячим следам. Мы штрафуем перекупщиков, но они ведь далеко не всегда браконьеры.
  - Нас слишком мало, чтобы защищать лес. Деревья рубят на самой границе, порубщики успевают сбежать за пределы Филеста, а на земле империи ничего не можем сделать. В суде наше слово звучит против их слов, и судьи верят преступникам, они ведь люди! - От Эрфина не ускользнуло смятение наместницы, и он нанес последний удар: - Где бы сейчас ни был король Элиан, он плачет о зачарованном лесе и не может утешиться! Он бы защитил наши деревья.
  - Но король ведь и дал вам право суда! Разве этого не достаточно? - Попыталась оправдаться Саломэ. Перед глазами молодой женщины стояло грустное лицо короля... неудивительно, что он перестал разговаривать с ней. Неужели она не защитит то, что ему так дорого? Законы - законами, но разве она не наместница? Высокому Совету придется смириться, она подпишет указ, когда они узнают - будет уже поздно протестовать. Да и с чего бы им возражать? Эльфы имеют право защищать свои святыни. Да, так будет лучше всего, пусть эльфы сами наказывают воров:
  - Я не могу изменить саму основу правосудия империи и приговаривать браконьеров без доказательств. Но я позволю вам наказывать порубщиков за пределами леса. Отныне вы сможете покарать воров по своим законам, даже если они успели убежать за границу. Но наказанию подлежат только те, кто рубили деревья. Перекупщики по-прежнему будут отвечать перед имперским судом.
  - Это весьма справедливое и мудрое решение, ваше величество! Мой государь не мог бы пожелать большего.
  - Я рада помочь брату моего царственного супруга.
  - Король Элиан гордился бы вами, госпожа.
   Посол торопливо откланялся: он и в самом деле не ожидал, что наместница так легко уступит. Саломэ превзошла все его ожидания: позволить наказывать подданных империи за границами Зачарованного Леса! Энрисса Златовласая предпочла бы умереть, чем подписать такой указ. Он усмехнулся - в этом преимущество бессмертия - всегда можно подождать, пока неудобный тебе человек вернется в руки Творца. В случае с предыдущей наместницей ждать пришлось не так уж и долго. А вот Саломэ Светлой он искренне пожелал долгих лет жизни.
  ***
   Старейшие бесшумно занимали каменные кресла в зале совета. Король ждал их, восседая на белом мраморном троне, сверкающем посреди серого гранита. В зале царила тишина - эльфы первого поколения редко говорили вслух, предпочитая обмениваться мыслями:
  "Сверкающий топор огненным лезвием завис над высокой тонкой сосной"
  - Люди продолжают вырубать лес. Указ наместницы остался в тайне.
  "Стрела слетает с тетивы".
  - Тем лучше. Убийцы будут неосторожны. Предупредите стражей - отныне они могут пересекать границу.
  "Рыбацкая сеть натянута между деревьями, вся в прорехах"
  - Наши потери велики. Без деревьев нет силы. Мы слишком расточительно использовали дар Творца.
  "Игла стягивает прорехи"
  - Мы остановим их сейчас. Оставшейся силы достаточно.
  "Кувшин без дна, сквозь него в песок вытекает вода"
  - Слишком поздно. Нужно нечто большее.
   Король положил конец неслышному спору:
  - Сейчас мы сделаем то, что в нашей власти. Что же до будущего - подготовьте все необходимое. Найдите юношу, согласного пожертвовать собой во имя воли Творца, и соберите силу для ритуала. Если Творец будет доволен своими детьми - эта жертва не понадобится, если же нет - мы будем готовы.
   Старейшие молча переглянулись: если маги Дейкар узнают об этих приготовлениях, не избежать войны. Огненные слишком напуганы проклятьем, чтобы позволить эльфам поставить под угрозу само существование ордена. Ну что же... если орден Дейкар разделит судьбу прочих магических орденов, небо не рухнет на земную твердь, и море не выйдет из берегов. Даже самые могущественные маги всего лишь люди, а люди - смертны.
  XV
   После месяца удушливой жары небо расщедрилось на скупой дождик, прибивший пыль к земле, стало легче дышать, привядшие было цветы расправили лепестки, распрямили стебли, и Саломэ, собравшись с духом, вызвала к себе министра государственной безопасности. Разговор предстоял долгий и малоприятный.
  - Господин Чанг, две недели назад Хранитель попросил меня найти ему подходящую невесту из моей свиты.
   Министр кивнул:
  - Этого следовало ожидать, ваше величество. Хранитель может оставаться холостяком, но герцогу Суэрсена нужен наследник. Если Леар не оставит сына, род Аэллин потеряет свои исконные земли.
  - Разве у него нет родственников?
  - Есть, даже больше, чем следовало бы. Вы не найдете в Суэрсене дворянина, не состоящего в родстве с герцогской семьей. Но все эти родичи - побочные линии, многие носят другие фамилии. И что самое главное, узы Аэллин передаются только в старшей ветви, от отца к старшему сыну-близнецу.
  - Какое отношение имеют эти "узы" к наследованию?
   Чанг пожал плечами:
  - Никто не знает, ваше величество, но в глазах жителей Суэрсена настоящий Аэллин только тот, кто связан узами. Видите ли, это очень удобный признак, он сразу отсекает всех прочих родственников, в Суэрсене не может быть междоусобицы. Если же герцог умрет бездетным, все эти многочисленные Аэллины сразу заявят свои права на титул.
  - А выбрать придется только одного. - Задумчиво произнесла наместница.
  - Совершенно верно.
   Саломэ встала из кресла и прошлась по комнате:
  - Скажите, господин Чанг, почему наместница Энрисса не предвидела эту ситуацию? Я вот уже десять лет только и слышу о мудрости своей предшественницы, особенно от вас, и, вместе с тем, она позволила правящему герцогу Суэрсена стать Хранителем. А ведь Хранители обычно не обзаводятся семьями.
  - Нет закона, который мог бы им помешать.
  - Это не ответ.
   Министр вздохнул:
  - Наместница Энрисса считала, что Аэллины слишком долго правят в Суэрсене и для блага империи будет лучше, если Леар станет последним герцогом из этого рода.
  - И ее не беспокоила борьба за власть?
  - При наместнице Энриссе не было бы никакой борьбы за власть, ваше величество, не сочтите за дерзость.
  - Она что, планировала жить вечно?
   По губам Чанга скользнула грустная усмешка:
  - Нет, ваше величество. Она знала, что все мы смертны. Но видите ли, у нее не было особого выбора. Что вы знаете о восстании Квейга Эльотоно?
   Саломэ вернулась в кресло:
  - То же, что и все. Герцог Квэ-Эро пожелал стать королем, сместить наместницу и сесть на трон. Говорят, что он собирался насильно взять ее в жены, чтобы придать своим претензиям видимость законности, - Молодая женщина брезгливо поморщилась - сама мысль о подобном кощунстве была ей омерзительна, - К счастью, бунтовщики проиграли. Ведь если трон Элиана займет самозванец, империя падет. Никогда не понимала, как можно так сильно жаждать власти, чтобы быть готовым погубить все вокруг!
   Господин Чанг снова глубоко вздохнул, сбившись со счета, который раз с начала разговора:
  - Пожалуй, я выпью чашечку карнэ. Это длинная история.
   Саломэ позвонила в колокольчик, и пока служанка накрывала низенький столик, украдкой разглядывала лицо министра: только теперь она вдруг осознала, насколько тот стар. Еще несколько лет, и ему придется уйти в отставку, вон, какие черные круги под глазами, и глаза стали еще светлее, словно выцвели от времени и усталости.
  - Итак, позвольте развеять некоторые устоявшиеся заблуждения. Герцог Квэ-Эро не собирался занимать трон. Насчет женитьбы на наместнице не могу быть столь же уверен, но восстание он поднял по другим причинам. Собственно говоря, подлинный зачинщик мятежа - Иннуон, герцог Суэрсена, отец Леара.
  - Его отца убили.
  - Верно. Убили вскоре после того, как он по сути дела, отделился от империи. Герцог Квэ-Эро был женат на сестре Иннуона, и подобное совпадение показалось ему несколько странным. Особенно если учесть, что за некоторое время до этого печального события погиб старший сын Иннуона, Элло, брат-близнец Леара.
   Саломэ кивнула:
  - Он иногда вспоминает родителей, но никогда не говорит о брате. Словно ему до сих пор больно.
  - Неудивительно. Узы Аэллин. Так вот, возвращаясь на двадцать лет назад - восстание, в некотором роде, результат недоразумения. Герцог Суэрсена считал, что в смерти его сына виновата наместница. Наместница считала, что герцог слишком далеко заходит в своих предположениях и еще дальше в действиях. А герцог Квэ-Эро, на свою беду, решил, что его жена и племянник нуждаются в защите.
  - Нельзя ли обойтись без иносказаний? Наместница Энрисса убила герцога Суэрсена, потому что тот хотел отделиться от империи?
  - Я же говорил, что все это очень сложно, - пробурчал себе под нос министр, - Нет, ваше величество, наместница Энрисса никого не убивала: ни герцога, ни его жену, ни, тем более, его сына. Она попросила у Иннуона в подарок книгу из его библиотеки, а он отказал. После этого погиб мальчик, а дальше случилось то, что случилось.
  - Все произошло из-за книги?! Что же это за книга такая?
  - Увы, ваше величество, этого я не знаю. У наместницы были свои секреты даже от министерства государственного спокойствия. Тем более, что на тот момент и министерства-то не было.
   Господин Чанг лукавил - ему было известно, что было написано в треклятой книге, он прочитал ее, перед тем как спрятать согласно распоряжению наместницы. Но Саломэ Светлой было ни к чему знать тайну, погубившую Энриссу Златовласую.
  - Но при чем здесь Леар? Он не должен отвечать за своего отца.
  - Верно. Но если бы мальчика отдали на воспитание тетке, как настаивал герцог Квэ-Эро, то ему пришлось бы ответить. Герцогиня Ивенна воспитала бы в племяннике жажду мести, и сейчас мы бы имели дело со вторым восстанием. Никому не нравится подписывать смертные приговоры своим вассалам, ваше величество. Энрисса предпочла забрать мальчика под опеку Короны. Позже выяснилось, что он отмечен знаком Аммерта, и наместница позволила Леару поступить в ученичество к Хранителю. Он сменил своего учителя уже после ее смерти. Да, - он опередил очередной вопрос, - наместница предпочла бы, чтобы линия Аэллинов в Суэрсене закончилась на Леаре. Но она рассчитывала, что став Хранителем, он сам откажется от титула и передаст наместнице право выбора следующего герцога.
  - Но Леар не хочет отказываться, он хочет жениться и родить сына. А это невозможно! Ведь, - наместница залилась краской, - отдать ему в полную власть бедную девушку...
  - Лучше бедную, чем богатую и знатную, - цинично заметил министр. - На наше счастье, Хранитель достаточно благоразумен.
  - Это недопустимо! Ни одна женщина не должна подвергаться... такому!
  - Вы сами объясните герцогу, почему ему нельзя вступить в брак, или предпочтете, чтобы это сделал я?
   Саломэ заставила себя успокоиться:
  - Если Леар откажется от титула, кто станет его наследником?
  - Ближайшие по крови родичи - сыновья его тети, но, во-первых, это родство по женской линии, во-вторых, они дети мятежника и лишены титулов, а в-третьих, они только что практически убили сына своего опекуна посредством черной магии и предстанут перед дознавателями Хейнара. Если только их бывший опекун не сумеет договориться со своей щепетильной совестью.
   Саломэ выронила чашку, карнэ расплылся уродливым кровавым пятном на бежевом ковре:
  - Почему я узнаю об этом только сейчас?
  - Потому что магистры предпочли сделать вид, что ничего не случилось. Я подозреваю, что у них свои планы на этих молодых людей. По крайней мере, у Дейкар. В любом случае, сыновья Ивенны Аэллин мало подходят для управления Суэрсеном, а у всех прочих родственников примерно равные права - то есть, никаких. Можно будет выбрать любого, главное, чтобы Хранитель одобрил ваш выбор.
   Наместница беспомощно посмотрела на министра:
  - Я не знаю, что делать, господин Чанг. Помогите мне. Вы единственный знаете о Леаре. Мне больше не с кем посоветоваться.
  - Ваше величество, какое бы решение вы не приняли, пострадает ваша совесть. Если и существует способ править страной и спокойно спать по ночам, мне он неизвестен. Пока за вас управляли магистры, вы могли оставаться Светлой. Увы, пятна есть даже на солнечном лике. Вы готовы отвечать за свой выбор?
  - Я уже выбрала, - тихо ответила Саломэ, - когда сожгла папку. Разве Энрисса поступила бы иначе?
   Министр неторопливо кивнул:
  - Наместница Энрисса тоже бы сожгла папку...
  - Но?
  - Но позаботилась бы, чтобы подобное не повторилось. По иронии судьбы, женить Хранителя не самый плохой выход. Он получит в свою власть женщину, которой придется исполнять все его желания, и будет вынужден обращаться с ней с некоторой бережливостью - смерть жены труднее скрыть, чем гибель никому неизвестной шлюхи.
   У Саломэ предательски дрожал подбородок:
  - Я не смогу... не смогу выбрать. Хоть и решила. Как я потом буду смотреть ей в глаза?
  - Я сделаю выбор за вас, ваше величество. А вы дадите ей приданое, и не будете смотреть в глаза. Люди обычно нервничают под прямым взглядом, - он с усмешкой посмотрел в лицо наместнице. - Да, кстати, Хранитель не говорил о своих планах на будущее после женитьбы? Я слышал, он взял ученика, уличного воришку, и мальчик на удивление быстро учится.
  - Нет, - быстро ответила Саломэ, - нет! Я запрещаю! Даже не думайте об этом!
  - Я всего лишь спросил, но как будет угодно вашему величеству.
  - Найдите девушку как можно быстрее, и покончим с этим. И постарайтесь...
  - ... Найти такую, чтобы не было жалко?
  - Постарайтесь, чтобы она была достаточно чиста душой, чтобы заслужить любовь Леара и вернуть его на правильный путь.
  - Ваше величество, я сильно сомневаюсь, что для того, чтобы заслужить любовь Хранителя, нужна чистота души. Но как вам будет угодно.
   Министр откланялся. Саломэ не стала его задерживать - она так и не спросила, что ему известно про загадочные совпадения, приведшие юную дочь Ланлосса Айрэ на трон империи. Истина - горький плод, ее нельзя откусывать слишком большими кусками. На сегодня Саломэ досталось достаточно горечи, чтобы неделями избывать послевкусие. Она плеснула на ковер воды из кубка, достала носовой платок и опустилась на колени перед пятном. Если не отмыть сразу, так и останется кровавый след.
   В дверь торопливо постучали и, прежде, чем она успела ответить, в кабинет ворвался капитан королевской гвардии:
  - Ваше величество! - Он был настолько встревожен, что не обратил внимания на странную позу наместницы, - вас срочно ждут в библиотечной башне. На Хранителя Леара покушались.
  XVI
   Хранитель Леар ценил одиночество, за несколькими исключениями, он не нуждался в обществе других людей, избегал дворцовых увеселений, появляясь только там, где его присутствие было обязательно. Его раздражало даже птичье пение, что уж говорить о пустопорожнем чирикании придворных дам и похвальбе кавалеров. Несчастный чиновник, осмелившийся в читальном зале прошептать пару слов на ухо своему коллеге, немедленно выставлялся за дверь и мог вернуться не раньше завтрашнего дня. Как некоторые люди не переносят солнечный свет и прячут глаза за темными стеклами, так Леар не выносил громких звуков и оберегал свой слух. С одним единственным исключением: Хранитель любил столичный рынок Сурема, далеко не самое тихое место в обитаемом мире.
   Он приходил туда ранним утром, когда торговки только-только раскладывали на лотках овощи и свежую рыбу, а служаночки из богатых домов, в накрахмаленных белых чепчиках, похожих на паруса, спешили с корзинами наперевес, чтобы успеть закупить продукты для завтрака. Он неторопливо прогуливался по овощным и рыбным рядам, ожидая, когда откроется лавка каллиграфа, а на развале появятся первые книжники, завтракал горячими, обжигающими пальцы и нёбо пирожками с требухой, запивал водой из фонтана и чувствовал себя маленьким мальчиком, удравшим от строгого учителя... хотя в детстве никогда не прогуливал уроки.
   Пока стояла жара, он не выходил из башни, отсиживаясь за толстыми стенами хранилища, сохранявшими прохладу в любую погоду, но как только прошел первый дождь, он в то же утро отправился на рынок, уже ближе к полудню, против обыкновения припоздав. Дождик омыл лотки зеленщиков, и овощи полыхали всеми цветами радуги, не уступая буйством красок клумбам наместницы: вилки красной капусты, пучки оранжевой моркови с кокетливыми зелеными хвостиками, солнечно-желтая репа, нарядный зеленый салат с резными листьями, иссиня-черные глянцевые баклажаны, огромные фиолетовые луковицы, сладкие и сочные... не хватало только голубого цвета. Леар на секунду задумался, бывают ли голубые овощи, и негромко рассмеялся: знал бы кто, чем занята голова Хранителя дворцовой библиотеки, живого символа мудрости. Но решил, что вернувшись, проверит: вдруг где-нибудь в Кавдне или на Островах растет необыкновенно-вкусный, никому не известный голубой корнеплод.
   Солнце начало пригревать, и Леар с сожалением покинул овощной ряд - нужно было зайти в лавку каллиграфа, забрать давно заказанную диковинку - морскую бумагу. В Квэ-Эро не так давно научились делать шелковистую бумагу с добавлением водорослей. Она сохраняла зеленоватый оттенок и пахла морской солью. Леар использовал ее для заметок. Он неторопливым шагом подошел к лавке, остановившись перед вынесенным на улицу прилавком, где хозяин разложил недорогие мелочи для привлечения покупателей: небольшие кусочки использованного пергамента, дешевые глиняные чернильницы, восковые таблички и палочки для письма. Его внимание привлекла подвеска из колокольчиков, танцующая на ветру.
   Краем глаза Леар заметил бедно одетого юношу, остановившегося у прилавка за его спиной, и несколько удивился: лавка почтенного Эрниля была самой дорогой в городе, даже дешевые безделки стоили у него в два раза дороже, чем в любом другом месте. Скорее всего, парень был приезжий, и не знал, что за углом те же самые чернильницы обойдутся ему куда дешевле. Но юноша не интересовался писчими принадлежностями, он обратился к Леару:
  - Простите, уважаемый господин, я не ошибся, вы ведь Хранитель библиотеки?
   Вместо ответа Леар повернулся, и у любопытного молодого человека должны были пропасть любые сомнения: амулет Хранителя поверх белой с серым робы жреца Аммерта ответил на его вопрос:
  - Вам что-то от меня нужно, уважаемый? - Вежливо, но несколько удивленно поинтересовался Леар. Он не привык, чтобы к нему приставали на улицах.
   Юноша криво улыбнулся и подошел поближе:
  - О, да! Я давно вас искал.
   Леар развел руками, мол, вот он, я, полностью в твоем распоряжении, давай быстрее свое дело, и этот жест с легкостью мог стать последним в его жизни. Он не успел заметить, откуда парень выхватил нож, да это и не было важно, солнечный блик на лезвии отразился в глазах Хранителя, и в следующий миг он почувствовал обжигающую боль в животе. Он пошатнулся, прижав руки к животу, и его ладони бессильно скользнули по рукояти. Леар упал вперед, еще глубже вогнав в себя лезвие, не успев спросить: за что? Убийца даже не пытался бежать, он стоял над упавшим Хранителем, бледный, как мел, на лбу выступили капельки пота, улыбка кривила губы. Когда подбежавшие стражники взяли его под локти, он не сопротивлялся.
  ***
   Саломэ ходила туда сюда по комнате, ожидая, когда к ней выйдет храмовый целитель, занятый раненым. Министр Чанг с мрачным видом сидел в кресле, отслеживая взглядом ее перемещения. Наконец, он не выдержал:
  - Ваше величество, сядьте, пожалуйста. У меня уже в глазах рябит.
  - Это ваша вина! - Набросилась Саломэ на так некстати прервавшего молчание министра, - где были ваши вездесущие соглядатаи тогда, когда они действительно нужны?!
  - Моя в том числе, - мягко согласился он, - я не отрицаю. Но главный виновник случившегося несчастья - сам Хранитель. На него покушался жених той самой девушки. После того, как новый судья закрыл дело, я потерял его из виду. К сожалению, юноша не вернулся в свою деревню, а решил восстановить справедливость. Теперь придется его повесить.
  - Вам жаль только убийцу? - Гневно осведомилась Саломэ.
  - Простите, ваше величество, но в сложившейся ситуации мне трудно посочувствовать Хранителю.
  - О, да! Вы предпочли бы, чтобы он умер!
  - Не раньше, чем назовет своего наследника, - министр пожал плечами. - старайтесь во всем находить положительные моменты: если он умрет, вам не придется искать невесту.
   Их спор прервал целитель, вышедший из спальни Хранителя. Он был весь в крови, даже руки не ополоснул. Саломэ жадно подалась вперед:
  - Что с ним?
   Целитель скривился:
  - Рана в живот, ваше величество. Важные органы нож не задел. Если не откроется кровотечение, если рана не воспалится... слишком много если. Все в руках Семерых, я не могу ничего обещать.
  - Он пришел в себя?
  - Да, но я дал ему сонное зелье. Раны в живот необычайно болезненны. Первые дни ему лучше пролежать в забытьи. Потом понадобятся все силы для выздоровления. При нем постоянно будут мои собратья, если понадобится, меня позовут.
   Лекарь ушел, министр только собрался откланяться, (нужно было позаботиться, чтобы незадачливый мститель не сказал лишнего), как из спальни выбежал встревоженный младший целитель:
  - Ваше величество, он хочет вас видеть. Борется с зельем, это очень вредно. Прикажите ему успокоиться.
   Саломэ, не дослушав, вбежала в затемненную комнату. Леар лежал на кровати, от кровопотери его смуглая кожа посерела, глаза провалились в глазницы. У него не было сил даже приподнять голову, но он прошептал:
  - Он жив?
   Саломэ не сразу поняла, о ком речь.
  - Этот парень.
  - Да, да, его будут судить, не волнуйся.
  - Приведи его ко мне.
  - Что? - Наместница переспросила, решив, что не расслышала.
  - Хочу знать, за что.
  - Но, Леар! Это подождет! Ты должен уснуть.
  - Я могу не проснуться, - криво усмехнулся он. - Приведи.
   Саломэ беспомощно посмотрела на господина Чанга, последовавшего за ней без приглашения и ставшего так, чтобы Хранитель не мог его увидеть, не подняв голову. Министр медленно кивнул.
  - Хорошо. Но обещай, что ты сразу после этого уснешь.
  - Да.
  ***
   Парня успели заковать в цепи, да так, что он с трудом передвигался. Его привели мрачные охранники и, повинуясь жесту министра, остались за дверью, поставив преступника на колени перед наместницей, стоявшей у кровати Леара. Юноша поднял голову и с болью простонал:
  - Живой! Да что ж это такое!
   Леар невероятным усилием приоткрыл набрякшие веки и попытался сфокусироваться на лице своего убийцы, но комната плыла перед глазами, и он предпочел сберечь силы для разговора:
  - Что я тебе сделал?
  - Не знаешь, тварь?! - выкрикнул парень. - Еще бы ты знал! Думал, можно убивать, и никто слова не скажет, потому что Хранитель? Мол, кинут шлюху в реку и вся недолга?
   У Леара не было сил переспрашивать, он молча слушал:
  - Ты убил Дэну! Мы должны были пожениться осенью, она была честная девушка, но нам лошадь была нужна, без лошади отец не соглашался, мол, бесприданница. - Юноша плакал, по-детски всхлипывая.
  - Я не знаю, кто такая Дэна. - Леар говорил медленно и невнятно, каждое слово требовало огромного труда, он из последних сил заставлял ворочаться непослушный язык, раздвигал тяжелые пересохшие губы. - Ты, скорее всего, убил меня, зачем мне лгать перед смертью?
  - Такая уж у тебя душонка мелкая! Я тебя сам видел в борделе, когда к Дэне приходил. От тебя уже все девушки шарахались! Ее отправили, потому что новенькая, заступиться некому!
   Министр шагнул вперед, проигнорировав отчаянное выражение на лице наместницы:
  - Очень жаль, Хранитель, что вам изменяет память. Но вы действительно убили девушку. В борделе на Красной улице. Мои люди доложили мне сразу же после происшествия. Этот молодой человек - жених девушки. Он подал жалобу в суд, но дело закрыли.
  - Зато теперь вам придется судить меня, и все узнают! Даже если эта скотина выживет, все будут знать, кто он такой!
   Господин Чанг усмехнулся: суд не входил в его планы, но он не собирался объявлять об этом публично:
  - Вы получили ответ на свой вопрос, герцог. Теперь вам лучше отдохнуть.
   Арестанта увели, министр ушел следом, и Саломэ осталась наедине с Леаром. Она села на край кровати и осторожно взяла его за руку, удивившись, какая та горячая:
  - Ты обещал, что уснешь.
  - Я схожу с ума, - простонал Леар, - но хоть ты не веришь в этот бред? Саломэ, ты не веришь?
   Она хотела бы солгать, больше всего на свете хотела, уже приготовилась произнести ложь, но так и не смогла:
  - Леар... я видела след от укуса у тебя на руке. Эта девушка, она укусила тебя, и ты... Я не знаю подробностей, не захотела знать. Министр Чанг принес папку. Я не поверила сначала.
  - И все это время ты думала, что я убийца.
  - Да. Но мне все равно! Слышишь, все равно!
  - Саломэ, - он сжал ее руку, не понимая, откуда взялись силы, - мне все равно, что думает Чанг, все равно даже, во что верит этот мальчишка, он ответит в посмертии за клевету. Но ты должна мне поверить! Я не знаю, кто такая Дэна! Не знаю, - горячо прошептал он, приподняв голову, и бессильно упал на подушки.
   Саломэ держала его за руку, пока он не уснул, потом осторожно высвободила пальцы и ушла, ее сменил целитель. Леар вздрагивал и стонал в тяжелом забытьи, продолжая доказывать, что не убивал. А из темноты медленно проступал изломанный силуэт девушки, истекающей кровью. Кровь сочилась из каждой поры ее тела, стекала вниз, заполняя комнату, мешая дышать, он кашлял, захлебываясь, выхаркивал кровавые сгустки, но уже знал, что не выплывет. У девушки было лицо его матери.
  XVII
   Алый факел негасимой справедливости на изумрудно-зеленой робе отца-дознавателя притягивал взгляд, не позволяя сосредоточиться на его лице: худом, костистом, с острым вытянутым подбородком. Даже внешне жрец напоминал гончую, ставшую на след, не хватало только гладкого хвоста, поджатого между ног. Вэрд отвечал на вопросы, чувствуя себя напроказившим мальчишкой, пытающимся скрыть правду от строгого, но любящего отца:
  - Я снял стражу перед их комнатой как только поставил засовы.
  - Почему?
  - Я уже объяснял вам - люди были напуганы. Охранять колдунов не самое безопасное задание.
  - Это ваши люди, они должны выполнять ваши приказы. Вы им платите за опасную работу. Они воины, а не вышивальщицы.
  - Верно, они мои люди, а я привык беречь своих людей. У стражников не больше шансов остановить мага, чем у крепкого засова. Я старался избежать ненужного риска.
  - И кто теперь будет платить за вашу осторожность?
  - Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам. Все, что нужно для поисков - люди, деньги, лошади.
  - Теперь вы не боитесь за своих стражников?
  - Теперь вы дадите им магическую защиту.
   Жрец подался вперед, чуть не выпав из кресла, и вцепился в графа взглядом, словно пытаясь пробуравить насквозь:
  - Эти юноши - племянники вашей супруги. В то время как ваш сын ей - всего лишь пасынок.
  - Вы слишком далеко заходите в своих предположениях - моя жена не имеет никакого отношения к бегству близнецов. - Как приятно было для разнообразия сказать правду.
  - Вы удивитесь, узнав, на что порой способны женщины, особенно когда речь заходит о родной крови.
  - О, не сомневайтесь, я очень хорошо знаю, на что способна моя супруга. Особенно когда речь идет о родной крови. - В голосе Вэрда прозвучало нечто, заставившее жреца отступить:
  - Никто не обвиняет вашу жену. Но я хотел бы побеседовать с госпожой Старнис, так же, как и с прочими домочадцами. Очень жаль, что вы не задержали дочь до нашего прибытия. Она незаменимый свидетель.
  - Она четырнадцатилетняя испуганная девочка. Право же, Тэйрин лучше поскорее забыть, что у нее вообще есть кузены.
  - Вы сделали все возможное, чтобы они смогли ей о себе напомнить. Мы отправим отряд дознавателей в Квэ-Эро, но может оказаться, что уже поздно.
  - Я не думаю, что они отправятся в Квэ-Эро. Они должны понимать, что там их будут ждать в первую очередь.
   Жрец не стал отвечать, только хмыкнул, встретившись со столь безграничной верой в логику:
  - Если не в Квэ-Эро, то куда?
  - Виастро приграничная провинция. Я бы на их месте отправился к варварам. Они, хотя и верят в Семерых, всегда примут сильных шаманов.
  - Но вы уверяли, что близнецы не могут использовать магию по желанию.
  - Варварам хватит простых трюков. Их шаманы обычно такие же колдуны, как мы с вами.
   Отец-дознаватель кашлянул, и Вэрд несколько смутился - стоило говорить только за себя:
  - Я усилил охрану границ, но они хорошо знают здешние места и могут обойти патрули.
   Жрецы приехали вчера и сразу же принялись за дело. Похоже, они знали утраченные секреты магов пространства, иначе непонятно, как пять человек ухитрялись мозолить глаза обитателям замка в двадцати разных местах одновременно. Дознаватели расспросили всех: от конюха до графа, от поломойки до графини, обыскали весь замок, спугнув в ходе поисков одну неосторожную парочку на конюшне, уничтожили плод многолетней работы местных пауков, но близнецы исчезли бесследно. Собственно говоря, на то они и колдуны, чтобы проходить сквозь стены, но старший дознаватель не верил в чудеса и упрямо искал виноватых, вместо того, чтобы ловить беглецов.
   Вэрда это вполне устраивало: доказать, что братьям помогли сбежать, жрец все равно не сможет, так пусть лучше растратит пыл в замке, чем рыщет по окрестным лесам. Но, разговаривая с дознавателем, граф никак не мог избавиться от неприятного ощущения, что тот видит его насквозь. Поиски продолжались, но про затерянную в чащобе охотничью избушку знал кроме Вэрда только старший ловчий, а не зная точного места, проще было бы найти седой волос в прическе придворной красавицы.
   Дознаватели быстро убедились, что напрасно тратят время - магический поиск ничего не дал, а прочесывать окрестные леса можно до возвращения короля. Оставалось только одно: расставить ловушки в Квэ-Эро и ждать, пока птички прилетят в силки. Старший жрец не сомневался, что так и будет - он, в отличие от Вэрда, знал, как невыносимо тяжело терять то, что уже считаешь своим. Он не сомневался также, что жена старого графа помогла сбежать своим племянникам, а Старнис ее покрывает. Скорее всего, герцогиня Квэ-Эро тоже в заговоре, но сейчас он ничего не мог сделать. Но после того, как беглецы попадутся в ловушку, справедливость восторжествует. Он еще вернется в Виастро, и на этот раз Вэрду Старнису будет некого просить о помиловании.
  ***
   Из осторожности Вэрд выждал несколько дней после отъезда жрецов, пока не вернулись охранники, сопроводившие их до границы графства. Теперь отцы-дознаватели будут заботой Ивенны, и он с некоторым злорадством представил себе, как коса найдет на камень: ледяное презрение Аэллинов против въедливой настырности старшего жреца. Можно успокоить Риэсту - он скрыл от жены правду, чтобы не заставлять ее лгать.
   Эти дни он провел в раздумьях, но теперь отсрочка закончилась, и нужно было принять окончательное решение: близнецы не могут провести остаток жизни в лесу. Ни казнить, ни помиловать... Вэрд оседлал лошадь: он еще раз поговорит с братьями, если они осознали, что натворили, он переправит их к союзным варварам, под защиту знакомого вождя, или в Кавдн. Быть может при виде моря в юношах проснется отцовская кровь и уравновесит материнское наследие. Если же нет... по крайней мере им не будет больно.
   На место Вэрд добрался уже ночью, и окна избушки встретили его темнотой. Он привязал лошадь внутри частокола - в чащобе пошаливали волки, не хотелось бы возвращаться домой пешком, и только тогда обратил внимание, что лошади близнецов не встретили его коня ржанием. Он рывком распахнул рассохшуюся дверь - пусто, в очаге остывшая зола, на столе - грязные плошки с присохшими остатками месива. Граф медленно опустился на скамью: сбежали. Боги всемогущие, эти глупцы сбежали! Теперь он не в силах что-либо изменить.
   Если близнецы отправились в Квэ-Эро, а в этом Вэрд уже почти не сомневался, они попадут в руки слуг Хейнара, и, если повезет, их всего лишь сожгут. О том, что будет с ним самим, когда жрецы выяснят, что их обманули, Вэрд не хотел и думать. Он негромко рассмеялся: вот уж воистину, кому суждено умереть на плахе, тот умрет. Хорошо, что Риэста так ничего и не узнала.
  XVIII
   Появление Адана в графском замке поначалу лишь раздуло горячие угли женской войны в настоящее пламя... и Глэдис Дарио, неожиданно для себя, потерпела поражение. Первый удар ей нанес старый жрец, с радостью ушедший на покой, как только познакомился с преемником. Вторым ударил Арно, отказавшийся платить столичному храму, чтобы те прислали другого служителя, когда у них уже есть один, устраивающий всех, да к тому же за бесплатно. Но последний, сокрушительный удар, вдовствующей графине нанес единственный обожаемый сын - граф Эльвин заметил как-то за завтраком, что у нового жреца очень приятный голос, и что он с раннего детства не испытывал такой радости от молитвы. Она прекратила сопротивляться, но отказывалась появляться в часовне, когда там служил Адан.
   Сумрачно наблюдая за победительницей, Глэдис не узнавала свою невестку - из Виастро вернулась совершенно иная Клэра. Пропала истерическая резкость, заставлявшая домочадцев держаться подальше от молодой графини, она приветливо разговаривала с мужем, перестала кричать на слуг и исправно посещала часовню. Впрочем, Глэдис не могла не признать (подсмотрев украдкой службу), что новый жрец Эарнира - бесценное приобретение для их замка. Адан не путал слова обрядов и не засыпал во время молитвы, уткнувшись носом в алтарь, не угрожал посмертными муками подвыпившим конюхам и не призывал проклятья на головы ветреных служанок. Но конюх почему-то прекратил пить, а капитан стражи сделал предложение кастелянше, с которой жил в грехе последние пять лет.
   Несмотря на откровенную неприязнь вдовствующей графини, Адан обращался с ней неизменно вежливо, по возможности стараясь не мозолить глаза. Порой она ловила себя на мысли, что сожалеет о своем упрямстве. Ей нравился теплый, дружелюбный голос молодого жреца, его искреннее стремление выслушать, понять и помочь. Иногда Глэдис даже казалось, что если кто и способен помочь ей обрести прощение Семерых, то это Адан, и что Эарнир прислал его в Инванос в ответ на немую просьбу, которую она так и не решилась произнести вслух. Они каждый день виделись за обеденным столом, жрец читал короткую молитву, благословляя земные плоды, и в его внимательном взгляде Глэдис читала: "В любое время, как только вы решитесь".
   Понадобилось два месяца, чтобы смирить уязвленную гордыню, и однажды утром, хмурая Глэдис, как ни в чем ни бывало, заняла свое обычное место в часовне. Жрец стоял лицом к алтарю, спиной к молящимся, но она могла поклясться, что он улыбнулся! Однако, когда обходя верующих, чтобы благословить их зеленой ветвью, Адан поравнялся с графиней, Глэдис не смогла усмотреть на его лице и тени усмешки. Ветвь коснулась ее лба, сладкий запах цветущей липы заставил затрепетать ноздри. Молодой человек негромко произнес:
  - Не могли бы вы задержаться после службы, ваша светлость?
   Обряд закончился, но народ не спешил расходиться - у каждого нашлось дело к жрецу, он выслушивал, давал советы, несколько раз стоявшая в стороне Глэдис услышала его смех. Наконец, часовня опустела, и Адан подошел к графине:
  - Я рад видеть вас в часовне. Все это время по моей вине вы не могли посещать службу.
  - Это не ваша вина, - угрюмо ответила Глэдис.
  - Моя. Ваша невестка всего лишь предложила, а я согласился.
   Глэдис не выдержала:
  - И что вам тут понадобилось? С вашим медоточивым голоском вас в Суреме будут на руках носить!
  - Я не нужен в Суреме.
  - А тут нужны? Кому же это? Моей невестке-пустышке? Заботитесь о ее душе? Так я вам скажу по секрету: никакой души у Клэры нет. Вся ядом изошла.
  - И ей в том числе. - Пассаж про яд Адан пропустил мимо ушей. - Но не только. Порой люди и сами не понимают, что им нужна помощь. А порой, наоборот, слишком хорошо знают, что нуждаются в помощи, но не решаются попросить о ней. - Он смотрел Глэдис прямо в глаза.
   У Глэдис задрожали уголки рта, и она быстро сжала губы-предательницы в тонкую линию. Жрец внимательно посмотрел на нее, кивнул и сменил тему:
  - Скажите, ваша светлость, вы считаете себя хорошей матерью?
  - Что? - От неожиданности Глэдис на минуту забыла об этикете.
  - "Да как вы смеете" можете пока придержать. Я не сомневаюсь, что вы хорошая мать. Я слышал, что вы растили сына сами, даже без няни и кормильцы, не в пример большинству знатных дам.
  - Мать должна растить своего ребенка сама, не перекладывая на слуг. Никто не может заменить детям мать. - В своде правил "хорошей матери" Глэдис Дарио, по объему не уступающем "Книге Семерых", этот пункт занимал первое место.
  - А ваша невестка хорошая мать?
  - Клэра?! - Глэдис задохнулась от возмущения. - Да она вообще не помнит, что у нее есть дети!
  - Детям, должно быть, тяжело расти без матери. - Сочувственно заметил жрец, и Глэдис с размаху захлопнула за собой дверцу ловушки.
  - У них есть бабушка.
   Адан кивнул:
  - Вам не кажется, что вы несколько противоречите самой себе?
   Графиня с шумом выдохнула воздух, сдерживая гнев:
  - Я говорила о матерях, а не о кукушках!
  - Вы не дали Клэре возможности стать матерью. С самого начала. Вспомните, как больно вам было, когда лорд Арно настоял, чтобы воспитанием графа занялись наставники.
  - Это не ваше дело!
  - Я служу Эарниру.
  - Вот и служите дальше!
  - А Эарнир охраняет детей.
  - Я тоже охраняю детей! Я оберегаю своих внуков от такой матери, как Клара! Она думает только о себе, наряды, балы, украшения. Ради этого вышла замуж, а теперь обвиняет всех вокруг, что прогадала. И этой женщине я должна была доверить детей своего сына? Вы просто не знаете Клэру!
   Адан покачал головой и мягко сказал:
  - Я знаю Клэру. Все, что вы сказали - правда. Но что вы сделали, чтобы помочь ей стать лучше? Вы окружили ее стеной презрения, вы отняли у нее детей, быть может, единственное, что могло бы пробудить в ней теплые чувства, вы создали образ врага, и теперь она не может обмануть ваших ожиданий.
  - Почему я должна воспитывать свою невестку? У нее были родители.
  - Если вы ничего ей не должны, то и она ничего не должна вам. И вы обе в тупике.
  - И что вы от меня хотите?
  - Позвольте Клэре стать матерью своим детям. Она и так потеряла слишком много времени.
  - И отправила вас ко мне, наверстывать, - Глэдис успела справиться с первой вспышкой гнева и теперь чувствовала только привычное глухое раздражение.
  - Она не знает, что я решил поговорить с вами о детях, и никогда не просила меня об этом.
  - Тогда с чего вы взяли, что ей это вообще нужно? Она не любит детей. Есть женщины, которые просто не умеют любить! Ни мужчину, ни детей, ни собачку!
  - Есть. Но такие женщины не любят и самих себя. Вы же обвиняете невестку в себялюбии.
   Глэдис устало опустилась на скамейку:
  - Я не собираюсь тревожить детей из-за ваших измышлений.
  - Тогда мне придется обсудить эту тему с графом. У ваших внуков ведь не только матери нет, но и отца. Только бабушка. Сироты при живых родителях. - Оказалось, что мягкий голос жреца может в одно мгновение приобрести ледяную твердость.
   Графиня с ужасом представила, как жрец будет разговаривать с Эльвином, отвлечет его от любимых трудов, заставит принимать решения, выбирать между женой и матерью:
  - Вы новый человек в замке и не знаете, что графа не принято беспокоить. Лорд Арно занимается делами графства, я управляю домом.
  - Почему же? Я обратил внимание, что вы завернули его в бархатную ткань.
  - Он болен!
  - Он всего лишь слеп.
  - Вы слишком много позволяете себе!
  - Я просто говорю правду. Понимаю, - заметил он сочувственно, - к этому трудно привыкнуть, особенно если в совершенстве умеешь лгать себе.
   Глэдис кусала губы - он так говорит с ней, будто знает! Но ведь это невозможно, немыслимо, ни один жрец не стал бы с ней разговаривать, знай он, что она совершила. Разве что слуга Келиана, очищающий душу грешника перед смертью. Чего он хочет? Чтобы она сама приползла к нему на коленях, во всем призналась и умоляла о пощаде? Чушь, глупая чушь, он ничего не знает, просто напускает на себя глубокомысленный вид, чтобы помочь Клэре... как будто этой девице нужны дети! Пора заканчивать этот разговор, еще немного, и она сама во всем признается, лишь бы не терзаться неизвестностью. Глэдис собралась с мыслями:
  - Хорошо. Если Эарниру угодно, чтобы вы тратили свое время на спасение несуществующей души - кто я такая, чтобы противоречить богу? Клэра может заняться вышиванием с девочками.
  - А что же с сыном?
  - А сыну вышивание ни к чему. - Ядовито ответила Глэдис, и так уступившая слишком много. Подпускать Клэру к любимому внуку, так похожему на маленького Эльвина, она не собиралась. Но жрец, судя по всему, и сам понимал, что большой пирог едят маленькими кусочками. Он кивнул:
  - Для начала этого будет вполне достаточно. Благодарю вас, ваша светлость. И... если вы все-таки решите, что хотите поговорить со мной - я буду ждать.
  XIX
   Дэрек медленно сошел по сходням, все еще не веря, что он здесь, вырвался, добрался, свободен! Никто не мешает забыть про эти шестнадцать лет, забыть тростниковую хижину на высоких сваях, белоснежный песок и пламя, пожирающее паруса. А Солла... что Солла? У моряков жены в каждом порту, не он первый, не он последний. Она тоже забудет. Он стоял, прислонившись к облупленной стене таверны, и ждал, пока уймется колотящееся сердце. Никто не мешает ему забыть, кроме совести. Честь - это для благородных, как их капитан, а вот совесть у каждого человечка есть, и что не так - поедом съедает. Боги так решили: за каждым ведь не уследишь, пусть сами управляются.
   Сердце успокоилось, он полной грудью вдохнул родной с детства запах порта: смесь ароматов - мокрая древесина, морская соль, гниющие водоросли, жареная рыба, специи, высыхающий на солнце пот. Дома. Он уже знал, что Энрисса, снарядившая их экспедицию, давно умерла, и решил не тратить время на путешествие в Сурем. Про их корабли давно забыли, новая наместница его и слушать не захочет. Да что наместница, его прошение дальше канцелярии не пустят. Нужно идти к герцогу, глава морского братства говорит за всех, значит, и за Дэрека.
   Ему повезло - купец согласился подбросить поиздержавшегося моряка до дворца в своей повозке, и Дэрек удобно устроился на тюках с тканями, даже вздремнул немного. Нынешнего герцога он никогда не видел, как, впрочем, и предыдущего, но знал, что тот не откажется его выслушать. На совете говорят только капитаны, но каждый, кто платит десятину, имеет право обратится к главе братства за помощью. Он отыскал управляющего, высокого узколицего человека с таким выражением лица, словно ему под носом собачьим дерьмом помазали, смыть - смыли, а запах остался. Вот он теперь ходит и принюхивается, а понять, в чем дело, не может.
  - Со всеми делами сперва ко мне, а я уже решу, куда дальше, - процедил он сквозь зубы.
  - Это секретное дело, только для герцога, - пытался протестовать Дэрек, но его никто не слушал. Управляющий развернулся к нему спиной - мол, не хочешь, как хочешь, и собрался уже подозвать стражу, когда раздался недовольный мужской голос:
  - Что там еще такое? Что за шум?
  - Никакого шума, ваше сиятельство, - с герцогом управляющий разговаривал так же сквозь зубы, как и с Дэреком, и тот против воли почувствовал к грубияну некоторое уважение.
  - Что здесь надо этому моряку? - Ванр спустился вниз. Обычно он ни во что не вмешивался, но день выдался жаркий и скучный, заснуть после обеда не получилось, и его сиятельство искал, на ком бы сорвать раздражение. Управляющий, которого он терпеть не мог, как раз кстати попался под руку.
  - У него дело к герцогу.
  - А с каких это пор вы стали герцогом?
   Узкое лицо управляющего скривилось, словно он зажевал лимон:
  - Я выполняю свою работу.
  - Выполняйте ее от меня подальше. А ты, малый, иди за мной.
   Дэрек послушно последовал за невысоким толстым герцогом, чувствуя себя неудобно, словно семейную ссору случайно подсмотрел. Ванр зашел в кабинет и плюхнулся в кресло:
  - Ну, что там у тебя такое важное?
   Он уже раскаивался, что обругал управляющего - тот наверняка побежит жаловаться Ивенне, Ивенна в очередной раз в двух словах объяснит мужу, почему тот является полным ничтожеством, и вечер пойдет насмарку. Но отступать поздно, придется выслушать этого моряка, а потом уже отправить восвояси. Денег, наверное, пришел просить. Интересно только, почему к нему, а не Корвину? Всем, связанным с морем, занимался его сын, герцогиня управляла землями, а Ванр маялся от безделья. Так и быть, если этот оборванец расскажет интересную историю, денег он ему даст. Хоть как-то развеет скуку.
   История оказалась куда интереснее, чем ему бы хотелось услышать. По мере рассказа спину Ванра начал заливать холодный пот. Бывший секретарь наместницы понимал, во что это все может вылиться. Проклятье, ему ведь даже приказать убрать моряка некому! Вот урок на будущее - надо было обзавестись своими людьми, а он все боялся, ждал, пока Энрисса про него забудет. А потом уже поздно было, Ивенна все в свои руки забрала. Не везет ему с женщинами, как ни крути. Он грозно посмотрел на замолчавшего Дэрека:
  - И ты думаешь, что я поверю в этот бред? Эльфы, значит, всех убить приказали и корабли сожгли! С чего бы вдруг?
  - Я не знаю. Старейшины Лунных тоже не знали, но они не могли ослушаться. У них не осталось сильных магов, а эльфы полукровок за своих не считают, если что - перебьют, как бельков.
  - А как по мне, так ты это все выдумал, друг любезный, чтобы денег из меня вытрясти, а сам и близко к тем кораблям не подходил.
   От обиды у Дэрека на краткий миг перехватило горло: всего он ждал, но чтобы так...
  - Деньги не мне нужны, я для вдовы капитана просил, если она жива еще!
  - А вдова с тобой щедро поделится. Надоело, наверное, вдовствовать, а тут и приданое само в руки плывет. Убирайся, откуда пришел, и если еще раз попытаешься кого-нибудь одурачить, прикажу язык на площади выдрать.
   Дэрек, онемев от обиды, направился к выходу, и в дверях столкнулся с молодым загорелым человеком. Тот развернул его от двери и негромко сказал:
  - Погоди-ка, - а затем обратился к герцогу, - управляющий сказал, что у моряка к вам дело, отец.
  - Мы уже все обсудили. Он уходит.
   Дэрек переводил взгляд с отца на сына, и решил использовать последний шанс:
  - Мне нужно было с главой братства говорить.
  - Так это тебе ко мне, а не к герцогу. Ты очень долго плавал, если не знаешь. Два года назад прошли выборы.
  - Корвин, - вмешался Ванр, - отправь его прочь. Это добром не кончится.
   Но Корвин сдвинул брови, сохраняя на губах вежливую улыбку. Дэрек снова начал свой рассказ:
  - Меня не было здесь шестнадцать лет, ваша милость. Вторая экспедиция. Мы отплыли отсюда, когда вам четыре годика было, я помню, леди Ивенна в порту корабли провожала, а вы у нее на руках.
   Корвин улыбнулся:
  - Я махал вслед, так хотелось с вами... Что произошло?
  - Мы не доплыли. Остановились на Лунных Островах, запастись водой, и на ремонт, одна каравелла течь дала, доски негодные подсунули. Через неделю приплыл эльфийский корабль. Я и не знал, что у них такие есть. Красавец, чисто лебедь, серебряный, на солнце сверкает, а как плывет, непонятно, парус всего один, и тот небольшой, словно для красоты повесили. Ветра и не было, а он надутый. - Дэрек замолчал, словно не желая говорить дальше, но продолжил, - В тот же день нас повязали всех. Местные, приплывших мы и не видели. С каждым говорили, мол, приказано всех убить, а корабли сжечь. Но им нас жалко, потому оставят в живых, но чтобы без штучек. Все согласились, чего уж там. А капитан на корабле остался. Сказал, корабли не должны умирать в одиночестве, а у него присяга. Все сгорело.
   Корвин сцепил пальцы и отвернулся, чтобы Дэрек не видел его лицо. Он помнил тот день, много лет назад, прекрасные гордые корабли, флаги на ветру, паруса, ощущение невероятного праздника. И все это уничтожили в один миг. Он медленно проговорил:
  - Они не корабли сожгли. Мечту. Больше никто и не пытался доплыть до новых земель. Словно их и не было.
  - Мы остались на Островах. Первое время думали бежать, но они только с Кавдном торгуют, а кому охота рабом стать? Денег на проезд ведь не было. А потом, - об этом Дэрек предпочел бы промолчать, но говорить, так уже все, тем более, что в глазах Корвина он не видел презрения, только сочувствие, - они нам девушек дали, каждому нашли. Дети пошли, делами обзавелись. Так никто и не убежал.
  - Кроме тебя.
  - Мне помогли. - Кратко ответил он, закрывая эту тему. Не хотел он рассказывать про Соллу, не нужно это.
  - Но зачем это эльфам? Зачем им сжигать корабли, держать в тайне новые земли? Если они принадлежат им, они могли просто объявить их своей собственностью. Никто бы не стал спорить. С эльфами в империи и так никто не спорит, - с некоторой горечью добавил он. Последнее время участились жалобы от купцов на эльфийских перекупщиков, перехватывающих сделки прямо под носом. Эльфы не платили налоги, и могли предлагать более выгодные цены.
  - Никто не знает. Старейшины слишком испугались. Я потом много раз спрашивал, но они отнекивались - мол, не знаем, и все тут.
  - Все ясно. Я решу, что делать дальше. Ты пока остановишься здесь, я отправлю людей найти вдову вашего капитана, она получит вдовьи деньги. Твоего свидетельства достаточно. - Корвин кликнул слугу, проводить моряка, а сам подошел к окну.
   Ванр окликнул сына:
  - Что ты собираешься делать?
  - Еще не знаю.
  - Лучше не вмешиваться, - торопливо заверил его Ванр, уловив нотку сомнения в голосе юноши.
  - Что значит не вмешиваться? Делать обязательно нужно, только я еще не решил, что именно, - с удивлением возразил ему Корвин. Он знал, что Ванр Пасуаш не отличается особой смелостью, но он ведь все-таки дворянин, должен понимать, что только последний трус позволит безнаказанно сжигать свои корабли. - Нужны свидетели, одного Дэрека недостаточно. Не думаю, что Лунные признаются. Они слишком напуганы. В любом случае надо поставить в известность наместницу.
  - Ни в коем случае! - Вскричал Ванр, - и уже спокойнее добавил, - ни в коем случае. Саломэ Светлая - добрая душа, но блаженная. Она верит, что король вернется со дня на день, и никогда не пойдет против эльфов. - Он по привычке интересовался придворными сплетнями, и, хоть и с некоторым запозданием, оставался в курсе столичных дел. Если бы только Корвин прислушался к голосу разума, но куда там, упрется рогом, он знал это выражение лица. К счастью, в этом случае Ивенна будет на его стороне. Уж она-то знает, что с эльфами лучше не связываться. Ванр простодушно посоветовал:
  - Поговори со своей матерью, может, она посоветует что-нибудь умное. У нее родня в столице.
  ***
   Ванр оказался прав - Ивенна приложила все усилия, чтобы отговорить Корвина вмешиваться, но убедила лишь подождать. "Чтобы обвинять эльфов, нужны не свидетели, а союзники", - сказала герцогиня. Она пообещала написать своему племяннику - Хранителю Леару, попросить помощи и совета. В глубине души Ивенна надеялась, что Леар, близко знакомый с наместницей, преуспеет там, где она потерпела поражение. Она ненавидела эльфов из-за проклятой книги, причинившей столько бед ее семье, но понимала, что победить их невозможно, тем более при Саломэ Светлой, боготворящей короля Элиана. Корвину лучше заниматься своими делами и не повторять чужих ошибок. Сгоревшие корабли все равно не восстанут из пепла.
  XX
   Взрослая жизнь не спешила заключить Тэйрин в колючие объятья, скорее, наоборот, никогда раньше у девушки не было столько свободного времени. Первое время она наслаждалась бездельем - каждое утро, проснувшись, еще до завтрака, спускалась к морю, босиком сбежав по прохладной мраморной лестнице. Она не умела плавать, поэтому не заходила далеко, садилась у самой кромки воды, позволяя волнам щекотать свои босые ноги, и пересыпала в ладонях песок - мелкий, чистый, белый, словно крупинки перемолотого сладкого корня с Островов, здесь его добавляли в карнэ.
   Потом Тэйрин возвращалась в спальню, переодеться к завтраку. Летом в Квэ-Эро любая одежда кажется лишней, волей неволей позавидуешь дикарям, про которых ей рассказывал Корвин - те ходят в одних набедренных повязках. Но девушка приказывала горничной затянуть себя в корсет, путалась в нижних юбках, липнущих к телу, укладывала волосы в затейливую прическу. Невестка леди Ивенны должна была оставаться безупречной в любую погоду.
   Завтрак по времени можно было уже назвать обедом, герцогиня поздно просыпалась, и весь дом подстраивался под нее. Корвин вставал на рассвете, и к позднему завтраку успевал съездить по делам в город, или побывать на верфях, или встретиться с купцами, и поглощал еду со здоровым аппетитом хорошо поработавшего мужчины. Ивенна почти ничего не ела, впрочем, она вообще ела очень мало, только жадно пила чуть подкрашенную вином воду с ледника, бокал за бокалом. Зато ее муж, Ванр Пасуаш, ел и пил за двоих, а то и за троих.
   Если свекровь вызывала в Тэйрин страх, противно ноющий под ложечкой, то от одного вида свекра у нее брезгливо опускались губы. Разменявший шестой десяток герцог еще сохранил следы былой привлекательности, но нужно было сильно приглядываться, чтобы разглядеть ее на обрюзгшем лице: светло-карие глаза казались почти бесцветными, особенно в обрамлении темных бровей, а порыжевшая с возрастом бородка уже не могла скрыть второй дебелый подбородок, кисти рук обтягивала дряблая кожа, покрывшаяся коричневыми пятнами, а вечно расшнурованный колет выставлял на всеобщее обозрение солидный живот.
   Тэйрин могла бы простить свекру непривлекательную внешность - даже в четырнадцать лет она понимала, что со старостью не поспоришь. Но девушка ничего не могла поделать с чувством отвращения, пробиравшим ее каждый раз, когда она ловила во взгляде нового родственника томную маслянистую влажность. Этим взглядом он провожал прислуживающую за столом служанку, и точно так же смотрел на юную невестку, с которой был подчеркнуто ласков, словно в противовес своей каменной супруге. Тэйрин одинаково болезненна была и ласка первого, и холодность второй, но выбирая, она предпочла бы Ивенну. Увы, у нее не было выбора, и каждый день она спускалась в обеденную залу, растеряв по пути аппетит.
  ***
   Только теперь Тэйрин осознала всю мудрость приморского обычая, по которому невеста перед свадьбой год жила в доме жениха. Обычно девушки из знатных семей встречались со своими мужьями уже у алтарей, ложились с незнакомцами на брачное ложе и зачастую так и оставались чужими друг другу на долгие годы. Она же видела своего жениха каждый день, и, узнавая его ближе, постепенно осознала, что влюбилась.
   Да и какая девушка могла бы устоять перед Корвином? Единственным недостатком молодого человека были его родственники. К счастью, лорд Квэ-Эро ничем не походил на своего так называемого отца, чем только подтверждал слухи. Впрочем, на мать он походил столь же мало. В юноше не было намека ни на пошлую развязность Пасуаша, ни на ледяную замкнутость Ивенны, он весь светился, словно утреннее солнце, только что выкатившееся на умытое рассветом небо. Корвин Пасуаш твердо знал, как нужно поступать, что такое хорошо и что такое плохо, и никогда не мучался сомнениями. Эта твердая убежденность в правильном устройстве мира оказалась весьма заразительной - рядом с Корвином Тэйрин чувствовала себя как никогда спокойно и уверенно.
   На первый взгляд будущий герцог не блистал тонким умом и глубокими познаниями, но первое впечатление оказывалось обманчивым - Ивенна дала сыну прекрасное образование, которое тот пополнил, несколько лет проплавав на разных кораблях, пройдя путь от юнги до капитана. Убедившись, что юноша соблюдает старые обычаи, моряки смирились со сменой правящей семьи и на последней сходке в прошлом году вернули молодому капитану исконное право герцогов Квэ-Эро возглавлять береговое братство. В обход Пасуаша, не способного отличить парусник от старого башмака.
   Тэйрин не могла бы пожелать себе лучшего мужа: веселый, добрый, любимый в народе, внимательный к ней и ее капризам... чего же боле? Корвин угадывал ее мысли, так, узнав, что девушка не умеет плавать, он отложил все дела и за несколько дней, играючи, научил ее. Он поцеловал невесту первый раз именно в тот миг, когда она этого захотела, и его мягкие теплые губы прогнали зацепившееся где-то на дне души воспоминание о других губах, прохладных, пахнущих яблоками. Но все равно Тэйрин не решалась признаться будущему мужу, что ее угнетает необходимость каждый день видеть его родителей.
  ***
   Однажды вечером они сидели на каменной террасе, выходящей на море, смотрели на закат и целовались с тем упоением, что доступно только четырнадцатилетним девушкам, неопытным, но жаждущим любви, и двадцатилетним юношам, уже накопившим некоторый опыт, но не успевшим растерять искренний пыл. Корвин с сожалением оторвался от губ девушки, поднялся и протянул ей руку:
  - Поднимайся. Я хочу тебе кое-что показать, - он улыбнулся. Первое время Тэйрин пыталась обращаться к нему на "вы", как и было принято между супругами, но наткнувшись на упорное "ты" с его стороны быстро перестала. Корвин хотел жену-подругу, а не почтительную служанку. Последних ему и на сеновале хватало.
   К счастью Тэйрин с детства привыкла к долгим верховым прогулкам, иначе пришлось бы среди ночи снаряжать паланкин, карета бы не прошла по узкой горной тропинке. Они ехали несколько часов по залитой лунным светом дорожке, в нескольких местах спешивались и вели лошадей на поводу, ступая след в след. Беспощадно трещали цикады, заглушая топот копыт, а ночные бабочки, тяжело взмахивая крыльями, медленно проплывали по серебряному лунному диску. Дорога настолько заворожила Тэйрин, что ей было уже не важно, куда та ведет. Она была готова ехать так целую вечность, забыв про обещанный подарок.
   Тропинка, петляя пошла вниз, и через некоторое время они оказались в небольшой бухточке, с двух сторон окруженной горами, с третьей через равнину шла широкая дорога. А на берегу, чуть поодаль, оставляя свободной полосу каменистого пляжа, стоял дом. Двухэтажная вилла из серого камня в лунном свете казалась молочно-белой, словно выточенной из слоновой кости. К пляжу спускалась широкая лестница, ступени уходили прямо в воду, а в конце левого крыла возвышалась башенка, сквозь узкие окна была видна винтовая лестница, смотровую площадку огораживала кованая решетка, невысокая, примерно по пояс, а из нее словно вырастали дуги-ветви, соединяясь по центру в ажурный купол.
   Они медленно подъезжали, дом окружали заросли шиповника, кто-то подвесил на ветви маленькие серебряные колокольчики и теперь они звенели на ветру, вплетаясь в трели цикад. Тэйрин придержала лошадь и некоторое время молча слушала нежный перезвон, и только потом заговорила, жалея, что не может подобрать правильных слов, чтобы выразить свои чувства:
  - Как красиво!
  - Нравится? - Корвин спрыгнул на землю и протянул руки, чтобы снять ее с седла, - Здесь раньше маяк был, а потом построили большой порт, и торговые корабли перестали приплывать в эту бухту. А маяк остался, его купил дальний родственник тогдашнего герцога и переделал в летнюю виллу. Его жена, говорят, была большая чудачка, он ее из Ландии привез, все по родным краям скучала. Она эти колокольчики и придумала развесить, так дом и назвали - "Поющий шиповник".
  - А потом?
  - А потом они умерли, детей у них не было, дом так и остался стоять пустым. Наследникам он был ни к чему, слишком далеко от города. А совсем уже потом я его купил. Для тебя. - Тэйрин на секунду потеряла дар речи, но он и не ждал ответа: - Я же вижу, что тебе во дворце неймется. А здесь ты будешь сама себе хозяйка.
  - Но так ведь не делают!
   Тэйрин пришла в смятение: больше всего на свете ей хотелось поселиться в этом сказочном доме, но как же можно! Старшие сыновья всегда оставались с родителями, не отделяясь до самой смерти отца, а потом наследовали семейное дело. Без разницы, крестьянский надел или герцогство. А невестка становилась хозяйкой в доме мужа только после смерти свекрови, или если та сама по доброй воле уступала ей ключи.
  - Мало ли как не делают. Я давно уже хотел свой дом, но без жены он мне ни к чему был. Я все время плавал. А тебе тут будет спокойнее, сможешь осмотреться, привыкнуть.
  - Но что скажет герцогиня?
  - Она знает, что я уже большой мальчик. Тэйрин, она не такая плохая, как тебе кажется. Ей тоже тяжело. Будет только лучше, если вы не станете жить под одной крышей.
   Разговаривая, они подошли к боковой двери. Девушка провела ладонью по дереву: бархатному, чуть шершавому, сохранившему солнечное тепло. И пока ее пальцы скользили к дверной ручке, Тэйрин успела осознать, что не в силах отказаться от этого подарка. Пусть думают, что хотят. Она лучше прослывет на всю империю бессовестной особой, не ведающей приличий, но останется здесь, в серебряной сказке.
   Молодые люди прошли по первому этажу, через три больших зала, открывающихся на крытую галерею, и оказались перед входом в башню. Тэйрин пробовала считать ступеньки, но скоро сбилась, Корвин толкнул люк, и они выбрались на площадку. С высоты море казалось сверкающей поверхностью, гладкой, едва подвижной, ночь выдалась тихая, почти без ветра. Девушка подошла к решетке, оперлась о бортик. Корвин обнял ее за плечи:
  - Говорят, если долго смотреть вдаль, увидишь очертания земли за морем. Далекий берег. А если ночь лунная - можно ступить на дорожку и добежать до нее.
  - Зачем? Мне не нужен далекий берег. Нигде не будет лучше, чем здесь.
   Корвин кивнул:
  - Значит, ты остаешься?
  - Остаюсь. Пусть говорят.
  - Молодец. - Он привлек ее к себе поближе, - Скоро рассвет. Летом ночи короткие. Видишь, вон там просветлело.
   Тэйрин не видела, но поверила на слово, у Корвина было острое зрение, к тому же, она почувствовала предрассветный холодок, и поежилась, теснее прижавшись к юноше. Он прошептал ей на ухо:
  - Хочешь встретить рассвет здесь, или пойдем вниз? Я еще не показал тебе второй этаж.
   На втором этаже разместилось множество небольших уютных комнаток, но Тэйрин и Корвин остались в первой попавшейся. Деревянная кровать рассохлась и отчаянно скрипела от каждого движения, вместо простыни, которую поутру следовало бы выставить на обозрение многочисленных родственников, был старый пропахших конским потом плащ, но все это не беспокоило Тэйрин. Она только успела подумать, что, несмотря на все старания матери, из нее так и не получилась настоящая леди. И, право же, в этот миг ее это только радовало.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"