Шматок Дарья Алексеевна : другие произведения.

Ничего не исчезает

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После событий "Полета сокола" прошло двадцать пять лет, Приморская земля, вроде бы, благополучна и процветает. Но неужели выросшие дети князя Ростислава и княгини Влады не найдут на свою долю опасных приключений?

  Глава 1. Снова в краю Приморском
  На длинной песчаной косе, врезавшейся далеко в море, возвышался город, окруженный стеной из белого камня. Одним краем он полого спускался к морскому берегу, где у причала стояли корабли и рыбачьи лодки. Другим - поднимался выше вместе с гористыми уступами, и потемневшие деревянные избы вперемешку с глинобитными хижинами бедняков, нависали высоко над морем. Город утопал в зелени садов, пышно распускающихся под жарким полуденным солнцем. А совсем уж вдалеке, за городской стеной, темнел на горных склонах лес. Из леса вытекала Светлица, берущая начало неведомо в каких горных ледниках, и бежала к морю - весной бурная и шумная, как разгулявшаяся толпа на торгу, а нынче, в начале осени - тихая, теплая и ласковая, будто ее разморило еще не остывшим летним зноем.
  Потому что стояла осень, и где-нибудь в краях, не столь щедро одаренных солнечным светом, теперь, в конце вересня, уже хлестали проливные дожди, и ветер сдирал с деревьев желтеющие листья. А здесь, в Приморском княжестве, под высоким ясным небом еще рдели в садах последние яблоки и сливы, наливались соком тугие виноградные гроздья, горячие от пропитавшего их солнца. Уже собран был весь летний урожай, и приморяне готовились справить Осенины, праздник в честь окончания летних работ.
  К этому дню у людей, хорошо знающих весь порядок земного круговорота, было все готово. Уже давно собрано и обмолочено все зерно, и ссыпано в зернохранилища. Только накануне ушли последние агайские ладьи с выгодно проданным приморянами хлебом. Как раз к празднику собирали последние овощи и плоды, брали мед из ульев. И, конечно, не забыли местные жители подготовиться к празднику и сами: каждый постарался, в меру своего достатка, справить себе новую нарядную одежду. Особенно молодые: девушки заблаговременно шили себе новую понёву, украшались яркими бусами и лентами, юноши встречали осенний праздник в новых вышитых рубашках. Ведь осень - еще и время свадеб, теперь-то, когда закончены летние хлопоты, и все закрома полны, самое время женить молодых, что нашли себе пару сами, или по сговору старших. Осенины были еще и всеобщими смотринами, на которых каждый старался выглядеть краше.
  Обычно Осенний праздник отмечали в каждом селении особо, но в Белгород Приморский охотно собирались жители пригородов и окрестных весей, привозили с собой плоды своих трудов, присоединяя их к и без того огромным грудам, горделиво разложенным на главной площади. Местные жители даже хвалились приезжим: мол, кто никогда не бывал в последние годы на городском Осеннем празднике, тот все равно что не знает Приморья.
  Да и почему бы приморянам не праздновать Осенины с размахом, когда вот уже двадцать пять лет Боги оставались исключительно милостивы к их земле! Все эти годы не бывало ни мора, ни большой войны, засуха и саранча не губили посевы, и люди жили благополучно. Только старики порой ворчали, что слишком долгое благоденствие - тоже не к добру, и следует ждать больших напастей, но старики всегда недовольны, и всегда боятся неведомо чего. Большинство же приморян не сомневались, что у них-то всегда найдутся сильные и надежные заступники перед Богами.
  И для такой веры были причины. С того уже давнего дня, как князь приморский, Ростислав Будимирич, раз и навсегда пресек все попытки своих родственников завладеть Приморьем, местные жители уверились, что ему и впрямь помогают высшие силы. Недаром ведь его жена, княгиня Влада - ведунья, умеющая исцелять безнадежных, говорить с лесными зверями, а однажды заколдовала ладью, чтобы та поднялась в небо. В этом приморяне не сомневались, а со временем молва, как водится, приписала княгине-ведунье еще более невероятные способности. Говорили, будто она может в одно мгновение перенестись куда угодно, будто знает наперед жизнь каждого человека, стоит ей только взглянуть, даже еще неродившегося младенца в чреве матери. Рассказывали, будто князь с княгиней в молодости побывали в волшебной подземной стране, и сражались там с чудовищами из огня и камня, снега и льда. И, конечно, пропали бы навсегда в краю, откуда нет возврата, но княгиня призвала на выручку некие неведомые силы, и те помогли им с мужем одолеть жителей преисподней, и вернули их домой, да еще с небывалыми сокровищами. Словом, никто не сомневался, что княгиня Влада ближе к Богам, чем простые смертные, и всегда сумеет добиться их милости.
  Хоть и княжескую чету не обошло стороной время, не щадящее никого, но и его ход, казалось, заметнее всего был в том, как подрастали в их семье дети, а для них самих был с виду не так уж заметен. Три сына и две дочери родились у них за прошедшие годы, и в них все сильнее сбывались все пожелания, что некогда нагадали своему потомству Ростислав с Владой. Многие приморяне запомнили тогда эти прорицания, высказанные открыто, без всякой опаски - слышавшим их было при этом жутковато и весело, как бывает у простых людей, вдруг столкнувшихся с таинственными силами. Потому-то и на молодых княжичей и княжон народ приморский глядел с неким суеверным чувством, хоть и гордились ими, как и славой их родителей.
  Жизнь и воспитание княжеских детей были не совсем обычны. Каждый из них родился и до трех лет рос в лесу, во владениях их матери, да и позднее жили там подолгу, особенно младшие. Отец по этому поводу не возражал, а посторонние могли недоумевать сколько угодно. Мало кто из приморян решался туда проникнуть, но говорили, будто княгиня приказывает диким зверям кормить ее детей, и свирепые волчицы и медведицы служат им няньками. Как бы там ни было, но росли княжата и впрямь здоровее и крепче обычных детей, а что до прочих возможных свойств, те пока, вроде бы, не проявлялись, хотя кто мог поручиться за будущее...
  Несмотря на детство, проведенное в лесу, по возвращении к людям молодые Ростиславичи, к счастью, не чурались их общества. Напротив, были обычно веселы и общительны, особенно трое старших: Звенислав и Остромир, и их сестрица Червень. В детстве часто можно было видеть их с ватагой сверстников, скачущих на стремительных конях, причем княжна в этих поездках ничуть не отставала от братьев. Пока были помладше, они также любили лазать на стоявшую в поле за городской стеной ладью - ту самую, на которой их родителям однажды довелось подняться под облака. Ее так и оставили на память там, где она приземлилась, поодаль от моря, и она стояла, пока не сгнила. Возможно, подрастающие Ростиславичи и их детская свита хотели бы вновь ее заколдовать, чтобы взлететь. Но этого им так и не удалось, а со временем у подросших княжичей появились иные занятия, подобающие возрасту. Братья учились всему, что следовало уметь воинам: владеть мечом и копьем, топором и палицей, стрелять из лука и плавать, уметь обиходить себя и коня в любых условиях, не полагаясь на слуг. Теперь братья целыми седьмицами напролет пропадали где-то в разъездах, обучаемые лучшими воинами Ростислава. Они загорели и огрубели, возвращались в синяках и ссадинах, но видно было, что им такая жизнь нравится. Особенно старший, Звенислав, гордился своими успехами; Остромир держался скромнее.
  Правда, долгое время выросшим княжичам доводилось разве что отбивать мелкие пограничные набеги горцев и степных кочевников. Настоящей войны в Приморье не бывало при их жизни. Но вот, этой весной князь Ростислав основательно рассчитался с наглыми степняками за их набеги. Звенислав с Остромиром тоже участвовали в том походе, и их по возвращении чествовали приморяне наравне с их отцом. Звенислав в опасном поединке поразил великого воина степняков, после чего те дрогнули, разуверившись в победе. А, когда уже оба войска схлестнулись, и неизвестно еще было, кто возьмет верх, именно Остромир вместе с воеводой Улебом выбрал точный момент, чтобы с оставленным в запасе полком ударить на врага и тем переломить ход сражения. Что и говорить, старшие Ростиславичи - достойные витязи! Да и собой красавцы, особенно Звенислав, живое изображение своего отца в молодости.
  Их сестрица, золотоволосая и синеглазая Червень, с детства росла смелой и бойкой, но с возрастом все же остыла к занятиям мужчин. Она и теперь могла еще проскакать галопом на неоседланном коне или натянуть тетиву лука и подстрелить на ловах оленя или даже кабана. Но это было ее развлечением, а не главным делом. Она не такая, как их подруга детства Моряна, единственная дочь могучего витязя Гаррана и хасинской воительницы Куары. Той и впрямь нравилось, в латах из бычьей кожи, сражаться наравне с мужчинами, да объезжать непокорных коней. Червень же, в глубине души, охотно уступила бы опасности и победы своему будущему мужу, лишь бы он был к ним способен, а самой жить, как обычная женщина. Хотя и ее мечты о будущем муже были пока что весьма неопределенны, и с замужеством ее никто не торопил. Князь Ростислав и княгиня Влада не хотели приневоливать никого из своих детей или торопить с браком - сыновей ли, дочерей. И этому приморяне тоже не удивлялись, молчаливо считая, что княжеская семья имеет право и в этом случае поступить на свой лад, непонятный обычным людям.
  Младший княжич, семнадцатилетний Светозар, гораздо больше похож был на свою мать-ведунью. В отличие от старших братьев, его не привлекали ни война, ни боевые состязания, ни ловища. Он, как и мать, не ел мяса, и не хотел убивать животных, которых с детства научился понимать. Никто толком не знал, чт у него на уме, хотя сам Светозар, вроде бы, не скрывал ничего от других, и держался приветливо со всеми. Лишь иногда в его чистых голубых глазах зажигался особый блеск, и их выражение делалось отстраненным, будто он уходил в какую-то далекую страну, куда никто не мог последовать за ним. Его с детства интересовало, что лежит за пределами Приморья, и как живут люди в соседних княжествах и в чужих землях, и юноша собирался, как только повзрослеет окончательно, отправиться странствовать. Порой его любознательность удивляла, и даже пугала. Еще в детстве Светозар разговаривал со жрецами и волхвами о тайнах, какие те предпочитали хранить при себе. Язвительный Остромир тогда дразнил брата: уж не хочет ли тот сделаться волхвом и ходить в медвежьей шубе мехом наружу? Но Светозар не отвечал ни на какие насмешки, а иногда лишь грустно улыбался такому ребячеству старшего брата. Раздразнить его ни разу не удавалось. И родные привыкли, что он таков, как есть, и они не имеют власти над его странным характером и поступками. Мать подолгу беседовала с младшим сыном наедине, но и она не была уверена, что знает его вполне.
  Настоящим ее отдохновением была младшая дочь, Листава, в описываемое время четырнадцатилетняя девочка-подросток, то есть, уже не ребенок, но еще не взрослая девушка, - во всяком случае, она еще не закончила, по древнему обычаю, своими руками шить понёву из сотканной ей же цветной шерстяной ткани. Но Листаву вообще редко видели в княжеском тереме, она гораздо больше времени жила в лесу, где родилась некогда и ее мать, вполне усвоила образ жизни лесной ведуньи, а в Белгород приезжала лишь повидаться с родными. Богатство и даже роскошь отцовских владений ничуть не трогали ее, как нечто совершенно чуждое ее характеру. В лесу у дочери Влады не было врагов, не было и тайн от нее, с младенчества сроднившейся с его жителями, растениями и животными. И никакие жизненные бури пока не волновали ее душу, еще полудетскую, у нее не было иных желаний, кроме как прожить всю жизнь безмятежной лесной хозяйкой.
  Но на этот Осенний праздник даже Листава пришла, чтобы встретить его вместе с семьей и народом. Ее заверили, что на сей раз он будет отмечаться гораздо шире и богаче других подобных праздников, и пропустить его никак нельзя. И потому в это утро Листава, маленькая, белокурая, в летнике из нежно-зеленого заморского шелка, очень идущем к ее глазам, была вместе со всей семьей. Чинно стоя рядом со старшей сестрой, она украдкой разглядывала, как слуги вносят корзины с плодами и другие дары земли. Основная часть праздника должна была начаться вечером, но готовиться к нему начали еще с утра. Вот внесли длинные скамьи и вкопали в землю, чтобы зрителям удобнее было расположиться. Празднику должны были предшествовать игры и состязания. Звенислав с Остромиром к этому дню приготовили, по их словам, нечто особенное, и теперь оживленно перешептывались и подталкивали друг друга, стоя впереди сестер.
  Впереди, на почетном помосте, стояли князь Ростислав с княгиней Владой. Они явились выслушать благословение верховного волхва по случаю праздника урожая, по обычаю.
  Безусловно, прошло уже много лет с тех пор, как Ростислав завоевал Приморское княжество и освободил свою жену из плена у могущественных волшебников. Но только с тех пор никк нельзя было сказать, чтобы он сильно состарился. До сих пор держался прямо, как молодой мужчина, и его высокая фигура, широкие плечи, с которых сейчас ниспадал белый праздничный плащ, могли бы принадлежать и одному из сыновей. Лицо князя сделалось, правда, старше и суровее, в волосах и не особенно длинной, но густой бороде, виднелись седые пряди. Но все же, стариком князя Ростислава никто бы не назвал. Да и в недавнем походе в степь он еще сражался сам, отнюдь не уступив все заслуги выросшим сыновьям. Собирающиеся теперь приморяне понимающе кивали, глядя на княжескую чету: мол, у кого в супругах ведунья, к тому и старость не осмелится подступиться.
  Сама же княгиня Влада, в белом одеянии из тончайшего льна, вышитом солнечными лучами, колосьями, плодами и цветами, и вовсе казалась молодой женщиной. Ни морщинки, ни седого волоска в ее волосах под вышитой жемчугом кикой. Разве что прежнее очарование юности сменилось зрелой женственностью: не нежная Богиня Весны, а могущественная Лада, мать и хозяйка, могла теперь представиться в ее облике.
  Никто, кроме жены, не слышал, как князь Ростислав проговорил тихо, обращаясь к ней одной, когда они только вышли на площадь, мощеную дубовыми плашками:
  - Никто не посмеет испортить нам Осенины. Сегодняшний праздник станет лучшим во все годы, во что бы то ни стало.
  Влада ничего не ответила, лишь украдкой пожала руку мужа.
  Причины сомневаться, не будет ли испорчен праздник, у князя были. Первая из них - присутствие в Белгороде незваного гостя, князя Драгомира Градиславича, двоюродного брата Ростислава. Тот, лишенный своих владений, много лет странствовал в чужих краях, по слухам, был и наемником, и пиратом, а две седьмицы назад вдруг объявился в Приморье. Да не один, а с молодой женой, агайянкой знатного рода, которая бежала с ним из родительского дома. Ростислав гостеприимно встретил своего беспокойного родственника, но его очень интересовало, с какими целями тот приехал. Он не сомневался, что не все так уж просто, зная о событиях последних лет в других частях Земли Сварожьей.
  Как все же меняется жизнь на протяжении даже всего лишь одной человеческой жизни... Ростислав даже усмехнулся, подумав об этом. Двадцать пять лет назад он сам был бесправным изгоем, решившимся на почти безнадежное дело - своевольно отнять Приморье у могущественного и владетельного князя Градислава Всеволодича. И ведь справился, хотя гораздо вероятнее было сложить голову. А теперь вот сын того самого князя Градислава, в свой черед сделавшись изгоем после смерти отца, ищет приют у него, Ростислава. А ведь Драгомир - не то что его старший брат, болезненный и слабовольный Борис, бывший соперник Ростислава. Тот покорно уехал в доставшийся ему маленький, затерянный в лесах Овраж, женился на простой горожанке, и живет с тех пор спокойно, не мечтая о власти и славе. Совсем иное дело - Драгомир, сполна унаследовавший гордость и честолюбие своего отца, чьим любимцем был, хоть и третий сын. Вполне можно было ожидать, что он, вернувшись на родину, попробует собрать войско и отвоевать отцовский Червлянск, который считал своей вотчиной. А в случае успеха, чего доброго, протянет руки и к великокняжескому венцу. Но только Приморское княжество здесь ни при чем - это Ростислав знал твердо.
  Как старший в своем поколении и как потомок старшей ветви Родославичей, он мог бы сам стать великим князем в Дедославле. Там теперь доживал последние дни престарелый Милонег Всеволодич, последний из его дядей, а после него престол должен был перейти старшему из следующего поколения. Но, добившись признания князем Приморским, Ростислав дал клятву за себя и свой род, что никто из них не станет искать себе владений в землях других князей. Тем самым он закрепил Приморское княжество за своим потомством, вывел его из сложной, запутанной системы наследования, непрерывно перемещающей князей из одного края в другой, как фигуры по расчерченной доске. Нелегко было добиться заключения такого договора, и нарушать его первым Ростислав никак не собирался. Так что, если Драгомир приехал, чтобы попытаться втянуть его в новую княжескую междоусобицу - то лучше бы не приезжал вовсе.
  Не оглядываясь, он боковым зрением видел фигуру двоюродного брата - тот, как близкий родственник, вышел на площадь вместе с княжеской семьей. Рослый и крепкий, светловолосый, с обликом настоящего северного витязя. Лицом, открытым и решительным, шальным взглядом синих глаз Драгомир походил на Ростислава, но был моложе его на пятнадцать лет. Теперь, в приличествующем званию наряде, в кафтане, шитом золотом, и алых сафьяновых сапогах, Драгомир и вовсе смотрелся настоящим князем, будто и не было долгих лет скитаний, нищеты и даже рабства. Многие приморяне залюбовались бездомным князем, и тот надменно улыбался, в мечтах, должно быть, уже возносясь на крыльях славы.
  Да что приморяне, - снова печально усмехнулся Ростислав. Его же родные сыновья с удовольствием общались с приезжим дядей, объявившимся как снег на голову. Ездили с ним на ловы и разучивали у него новые приемы владения мечом, а по вечерам слушали рассказы Драгомира о его путешествиях. Им, мечтающим о подвигах, как все юноши, Драгомир казался образцом героя. В своих сыновьях Ростислав был уверен, но за всех приморских воинов поручиться не мог, не привлекут ли их щедрые обещания изгоя.
  Следовало отдать должное: убеждать и очаровывать Драгомир Градиславич умел. Если уж ему хватило ловкости обольстить знатную агайскую девицу, Ираиду Тиану! Теперь она шла рядом с мужем, одетая в тонкий шафрановый хитон покроя своей родины, стыдливо прикрывшись от жары и нескромных взглядов полупрозрачным покрывалом - молодая женщина ждала своего первого ребенка. Несмотря на это выглядела еще юной девушкой, темноволосая и белокожая, с глазами лани. Она осматривалась по сторонам: все в Приморье было таким непонятным ей, так не походило на привычную ей жизнь! Бедная девочка, а ведь знала, что бежит из дома с бесправным авантюристом, лишенным крыши над головой... И в ссылке с ним жила, и вместе с мужем сбежала в шторм на первом попавшемся корабле, который и доставил их в Белгород Приморский, в сопровождении всего двух слуг. Теперь Ираида потихоньку осматривалась, изучала язык и обычаи родины своего мужа. Повезло Драгомиру найти себе жену, разделившую его судьбу совсем не ради княжеского трона, которого пока никто не мог им обещать! Ну что ж, хотя бы ради ее самопожертвования, князь Ростислав готов был и впредь помогать двоюродному брату, даже выделить ему часть своих владений. Но только это была не та помощь, на какую согласится честолюбивый Драгомир. И князь Приморский знал, что договориться им не удастся.
  Подобные мысли навевали на него тоску, и он усиленно старался их преодолеть, чтобы не быть мрачным, когда все веселятся. Влада, без слов понимавшая своего мужа, легко коснулась его руки, и он с благодарностью сжал ее твердую ладонь в своей.
  Вокруг, тем временем, вся площадь стала напоминать оживленные торговые ряды. Кругом сновали разные люди, тащили корзины с плодами земными, расставляли их повсюду, несли также кадушки с медом и кувшины с вином. Каждая семья, каждый хозяин хвалился собранным урожаем. Часть от всего собранного укладывали поверх высокой связки просмоленного хвороста - жертвоприношение Богам, чтобы на следующий год послали приморянам урожай не хуже. Не обошлось при этом без забавных случаев: только что уложенный в жертву огромный кочан капусты вдруг покатился вниз, запрыгал, как живой, упал под ноги младшим волхвам, кинувшимся его ловить; они столкнулись между собой и чуть не упали сами вместе со своей добычей. Столпившиеся приморяне не могли удержаться от смеха. Но вот, наконец, жертвенный костер был снаряжен так, что ветки опустились до земли под тяжестью даров, украшен цветочными венками и вьющимся хмелем, виноградными гроздьями, яблоками, грушами, сливами и другими плодами и овощами. Сверху его покрыли специально оставленными колосьями ржи и пшеницы, потом полили вином и маслом. Получилась груда выше человеческого роста. Последней младшие волхвы притащили отчаянно визжащую белую свинью, дочиста вымытую по такому случаю, и, связав ей ноги, тоже затащили на костер, вокруг которого разложили еще больше хвороста.
  Когда все приготовления были закончены, вперед вышел старик в длинной белой сорочке до колен, вышитой символами плодородия, а также солнцами, месяцами и звездами. Это был старший волхв Даждьбога, Ведомысл, и он собирался благословить сегодняшний Осенний праздник.
  Взяв нож странной формы, с изогнутым лезвием, напоминавшим скорее серп, волхв перерезал свинье горло. Подождал, пока ее кровь стечет вниз, до самой земли, а затем взял кремень и огниво, и высек искру, быстро вспыхнувшую на промасленном хворосте. Жертвенные дары разгорались хуже, и сперва костер окутался густыми клубами дыма, но, наконец, запылал ярче.
  Всю площадь окутали запахи горящего мяса и зерна, сладкий, быстро тающий аромат плодов и густой, насыщенный - испаряющихся вина и масла, и запах угля и дыма. Запахи богатства, изобилия, благополучия, вселяющие уверенность в будущем. Вот налетевший ветер подхватил столб черного дыма и взметнул высоко в небо, прямо к престолам Богов. И, отойдя подальше от разгоревшегося костра, старший волхв начал моление:
  - Восславим пресветлого Даждьбога, пославшего нам достаточно солнечного света и жара, чтобы успели созреть плоды земные! Восславим Перуна Всегрозного, посылающего дождь нашим нивам! Восславим Макошь, Щедрую Родительницу, чтобы и впредь дарила плодовитостью народ приморский, а также скот и землю нашу...
  Голос старого волхва поначалу звучал слабо и хрипло, едва слышимый за ревом пламени на ветру. Но постепенно окреп, набрал силу, зато слова, произносимые им, сделались непонятными. Закончив молитвы и просьбы к Богам, Ведомысл закачался на месте, как пьяный, поднял руки над головой, будто ловя клубы черного дыма.
  - Я возношусь на седьмое небо вместе с жертвенным дымом, - хрипло заговорил он, мотая седой головой. - Я вижу Древо, пронизывающее все три мира: Явь, Навь, Правь. Вместе с дымом я возношусь сквозь его крону. На нем растут ветви всех древесных пород. Я вижу ветку белой березы, а рядом - колючую хвою сосны. Рядом с гибкой веточкой ивы поднимается мощный побег дуба. Вместе с дымом я лечу дальше сквозь крону Великого Древа. Теперь передо мной расстилаются необъятные цветущие луга. Их зелень нежна, как волосы красавиц, воздух прохладен и свеж. Я вижу реки с водой, прозрачной до самого дна. Здесь, никого не боясь, пасутся животные крупнее и прекраснее наших, а птицы поют человеческими голосами. Я вижу далеко впереди отроги гор, могучих, но не знающих снега и льда, а покрытых густым зеленым лесом. А над горами горит фиолетовое пламя!
  Волхв продолжал бормотать все более невероятным голосом, уже не обращая ни на кого внимания, весь поглощенный чудесными видениями. Люди, сперва увлеченные его откровениями, постепенно переставали слушать его, переговаривались между собой, устало зевали, ожидая, когда же закончится жертвоприношение.
  Поглядев на них, княжич Остромир тонко усмехнулся и проговорил вполголоса, так что слышали лишь стоявшие рядом братья и сестры:
  - И вот так всегда! Впрочем, надо отдать должное: Ведомысл каждый раз видит что-нибудь новое. Видимо, Ирий открывается перед ним с разных сторон. О фиолетовом пламени точно не доводилось слышать прежде. А мы тут стой и жди, когда он, наконец, прекратит вещать!
  - Остромир, как тебе не стыдно! - с укоризной взглянула на брата княжна Червень. - Ведомысл - святой человек, ему дано живым видеть Ирий, возноситься к престолам Богов. А ты готов насмехаться и над Ними самими!
  - Вовсе нет. Я чту Богов побольше других, мне только непонятно, какая им польза от бормотаний Ведомысла. Все равно половина народа его не поймет, а другая заснет от скуки. Молитва должна быть проста и понятна всем, а заставлять людей по полдня слушать о фиолетовом пламени - бессмыслица, и нисколько не приближает нас к Богам. Лично я прорицаниями Ведомысла наелся с детства. Мне-то никакое пламя не видно, с чего же я должен о нем слушать...
  - И слава Богам, что хоть ты не мечтаешь видеть будущее, - со смехом вмешался старший брат, Звенислав. - А, кстати, Светозар: что ты думаешь на этот счет? Ты-то не зеваешь от видений Ведомысла...
  Светозар стоял рядом с ними молча и, казалось, даже не прислушивался к разговору. Но, когда старший брат окликнул его, юноша поднял голову, откинул со лба непослушную прядь белокурых волос.
  - Ведомыслу в самом деле дано видеть тайное. Это великий дар, далеко не все посвященные волхвы на такое способны. Но Остромир прав в одном: прочим людям мало пользы от прорицаний, высказанных таким образом. Они не могут ни увидеть, ни осознать того, что говорит Ведомысл, многие даже думают, что он притворяется, будто Видит. К Богам можно приблизиться лишь осознанно, а прорицания Ведомысла входят в уши, но не достигают сердец. Ему был дан великий дар, но он не справился с ним, и теперь не он владеет даром, а тот им, - проговорил младший княжич с жалостью, странной в устах семнадцатилетнего юноши, и стал смотреть на извивающуюся в дыму жертвенного костра фигуру волхва.
  Закончил тот свои прорицания, мягко скажем, не скоро. Уже солнце поднялось высоко на небо и остановилось в зените, и, еще по-летнему мощное, затопило все вокруг слепящим зноем. Наконец, костер совсем прогорел, а его дым развеялся, но Ведомысл все не возвращался с небес. Смысл его речей становился все более невнятным, и к ним уже никто не прислушивался. Наконец, старик замер и пошатнулся, и ученики тут же унесли его прочь, домой.
  - Теперь Ведомысл будет несколько дней лежать больным и разбитым, будто упал с седьмого неба на землю, - подвел итог Остромир. - А для приморян Осенний праздник только начинается.
  И впрямь: уставшие за это время люди могли, наконец, освежиться и подкрепить свои силы праздничным угощением. Они рассаживались на скамейках и прямо на траве, делили между собой принесенные яства, шумно разговаривали и пели, и, конечно, забыли думать о Великом Древе и фиолетовом пламени над небесными горами. Скоро разгорелось самое настоящее пиршество, какое только можно было устроить по случаю богатого урожая. Все отдали ему должное - от княжеской семьи и до самых бедных из поселян, которым теперь, однако же, тоже перепала своя доля благ земных.
  Когда люди немного насытились и отдохнули, а полуденная жара отчасти спала, настало время праздничных игр. Приморяне расположились на скамейках, расставленных на пологом склоне холма таким образом, что перед ними оставался большой свободный участок.
  Глава 2. Осенний праздник
  Гордо и весело пропел боевой рог, точно проревел горный бык-зубр, вызывающий соперника на бой. С этим звуком на площадь въехал отряд одоспешенных конников. Пятьдесят человек на высоких стройных конях, все сверкающие так, что больно было смотреть - так сверкали на солнце их шлемы и кольчуги. Остановившись перед зрительскими рядами, все пятьдесят разом вскинули копья и опустили их, точно один человек. После этого один из всадников выехал чуть вперед и высоко поднял знамя с изображением сокола, остановившись перед князем Ростиславом. Тот, горделиво улыбнувшись, махнул рукой ему в ответ.
  А с другой стороны площади уже мчался новый отряд. Равный числом первому, но видом гораздо невзрачнее их. На низкорослых мохнатых коньках, в основном буланой и мышастой масти, все в темном, закутанные в овчины мехом наружу. Увидев первый отряд, бросились навстречу с жуткими воплями, визгом и свистом. На древках копий передних из них, видимо, начальников, развевались конские хвосты вместо боевых знамен. В толпе кто-то ахнул при этом неожиданном вторжении, где-то испуганно закричала женщина. Однако князь и его ближние сидели спокойно, давая понять своим видом, что так и должно быть. А воевода Ярец, давний соратник Ростислава, с насмешкой обернулся к струсившим:
  - Нечего вам падать в обморок, зайцы трусливые! Поглядим, как наши кмети с ними справятся.
  Оба отряда действительно мастерски разыграли перед зрителями всю историю недавнего похода в степь. Правда, в показном сражении участвовала всего сотня человек, по пятьдесят с обеих сторон. Но зато весь ход битвы был восстановлен в точности. Тем, кто наблюдал теперь со стороны, даже померещился запах только что оттаявшей по весне земли и первой травы, безжалостно растоптанной конскими копытами, свист стрел и лязг железа, стоны и хрипы раненых, потоки крови...
  Но здесь все оружие было нарочно изготовлено для учебных боев, не могло даже случайно причинить вред. Прежде чем оба войска сблизились, они успели на скаку осыпать друг друга стрелами. Но стрелы были тупыми, без наконечников, годными бить одну лишь мелкую дичь, чтобы не попортить шкурку. Человеку такая стрела, даже попав в незащищенное место, могла, самое большее, оставить синяк. Из дерева были вырезаны мечи и топоры у обоих отрядов, и копья их тоже были лишены наконечников.
  Но зато боевой задор с той и с другой стороны был вполне настоящим. Со зрительских скамей видно было, как они сшиблись с оглушительным шумом и треском, и как "степняки" попятились было под сокрушительным напором приморян. Но вскоре опомнились и, подгоняя коней, ринулись вперед, завывая еще громче. Вот один из них, накинувшись шкуру волка таким образом, что голова зверя с ушами и оскаленной пастью нависла над его собственной, бросился с занесенным копьем навстречу вождю приморян. Тот стремительно перебросил знамя в руки оруженосцу и взял у него свое копье. Вздыбил белого коня и ударил копьем в грудь воину с волчьей шкурой. У зрителей, видевших его победу. вырвался ликующий вопль.
  - Молодец, Звенислав! Это не так берет за душу, как было взаправду, но все равно полная победа! - торжествующе произнес князь Ростислав, встретившись с блестящим взглядом своей жены.
  Но радоваться было еще рано. Кочевники, лишь поначалу ошеломленные гибелью своего лучшего воина, перестроились и вновь ринулись в атаку. Князю-победителю приходилось теперь вертеться волчком, уворачиваясь от их мечей и арканов, так как многие стремились захватить его живым. Вокруг него сомкнулся десяток приморян, прикрывая своими телами... И зрители теперь глядели, затаив дыхание, всерьез волнуясь за исход битвы, словно ее изображаемое подобие могло изменить уже совершившиеся события.
  Лишь один человек, сидевший на почетном месте среди близких к князю воевод, глядел равнодушно, сурово хмуря черные брови, и, наконец, произнес, обращаясь к Ростиславу:
  - Скучно смотреть, как бьются другие! Лучше бы ты, Ростислав, позволил и мне выступить в этом лицедействе. Я показал бы нашей молодежи еще пару неплохих ударов.
  - Нет, Гарран! С тобой любая сторона сделается слишком сильна, и представления не получится. Наши молодые воины и так не ударят в грязь лицом, ты же сам их учил немало.
  - Немало учил, а все кажется, стыдно таких пускать в бой. Где сила удара, где вдохновение битвы? Кто там упал с коня, Ратисвет, что ли? Да ведь он мог удержаться, перехватив копье противника, мог бы даже сам сбросить его наземь! Вот сейчас бы толкнуть посильней... Нет, лишь сам свалился, как мешок с соломой!
  - Не все действуют с твоей быстротой, Непобедимый! - вкрадчиво проговорила худощавая женщина, черноволосая и смуглая, сидевшая рядом с разгневанным воином. - Успокойся, Гарран. Против тебя им не придется сражаться, а для других им хватит силы и мастерства. Ты можешь гордиться ими, особенно нашей Моряной. Она проиграла лишь потому, что должна была.
  Прошедшие годы не оставили совершенно без изменений горскую воительницу Куару, которой удалось вернуть к людям могучего Гаррана, Жреца Бога Войны. Она изменилась, не только телом, но и душой. В свои сорок семь лет Куара еще могла сражаться, до сих пор стреляла из лука и объезжала непокорных коней едва ли не лучше всех в Приморье. Однако с годами стала гораздо сдержаннее, не вызывала уже на бой за каждое неосмотрительное слово, как в молодости. Жена неукротимого Гаррана и мать воительницы Моряны, не уступавшей силой мужчинам, сумела воспитать в себе женскую мудрость, без которой мир навсегда остался бы сплошным полем боя.
  Годы изменили и остальных соратников князя Ростислава, тех, что вместе с ним побывали в загадочной подземной стране.Нельзя сказать, чтобы они успели сильно состариться за двадцать пять лет. Закаленные в боях воины не могли совершенно изнежиться и одряхлеть, не позволяя себе лениться и в мирное время. Погоню за подвигами и славой можно было оставить подросшим сыновьям, но владеть оружием они при необходимости были еще способны. Вот, ближайшим из всех воевод, сидел побратим князя Ростислава, вождь хасов Эреджиб Черный Беркут, уже наполовину седой. После возвращения в Приморье он примирился со своими соплеменниками, но возвращаться в родные горы уже не захотел. Из поездки в гости привез себе жену-горянку, которая родила ему сына и дочь. Теперь Наурз, сын Эреджиба, тоже был там, в лицедейном бою, среди младшей дружины, соратников сыновей князя Ростислава. Все еще зоркими и внимательными глазами Черным Беркут следил за происходящим на площади. Что ж, молодежи уже есть чем гордиться. Ну вот, теперь должен решиться исход боя...
  И все решилось, когда из засады ринулась еще одна группа приморских воинов. Они лежали в укрытии из дерна и сухой травы вместо степной балки, выжидая своего часа, так тихо, что даже кони их, занятые торбами с овсом, не пытались встать на ноги. Можно подумать, скрывающиеся там собирались остаться безучастными зрителями, предоставив своим собратьям биться одним. Но так лишь казалось до определенного мгновения. Один из сидевших в засаде вдруг взбоднул коня коленями под ребра. Одним махом соловый хунгарский конь вынес вперед всадника. За ним последовал и весь отряд. Знамя с соколом вновь взметнулось над головами...
  Спустя короткое время бой был закончен. Приход подкрепления изменил его ход в пользу приморян окончательно и бесповоротно. Воины, одетые степными кочевниками, вскоре повернули коней, бросая наземь деревянные сабли, рассыпая стрелы из колчанов, арканы, приготовленные вязать пленных. Со зрительских скамей слышался дружный хохот. Приморянам было приятно видеть посрамление давних противников, пусть и разыгранное перед ними в честь Осеннего праздника, но по точному образцу настоящего сражения.
  Вскоре оба войска повернули обратно, причем "побежденные" теперь ехали рядом с "победителями", дружески с ними беседуя и обсуждая ход представления. И те, кто по ходу его был "ранен" или "убит", сейчас возвращались вполне здоровыми, смеясь над тем, как сыграли свою роль. Многие тут же снимали шлемы, избавлялись от уже ненужного снаряжения. А вокруг гремели поздравления и рукоплескания зрителей.
  Двое всадников, доставивших победу приморскому войску, впереди других подъехали к князю Ростиславу и спешились, сияя от радости.
  - Радуйся, отец: мы снова победили! - воскликнул Звенислав, встряхивая солнечными кудрями.
  - Возвращайтесь всегда с победой! - пожелал им князь воодушевленно.
  - Лишь бы ваши новые противники были посильнее слабой девушки, - усмехнулся их недавний "враг" в шкуре с волчьей головой. Сняв теперь шлем, он оказался высоченной и крепкой девицей, явно способной потягаться силой и ловкостью с любым мужчиной. Ее черные волосы были обрезаны на уровне плеч, движения тоже скорее напоминали мужские; произнеся свою фразу, она ловко ткнула старшего княжича пальцами в бок, за что тот дружески хлопнул ее по плечу. У нее были очень белые зубы, особенно белые на фоне смуглой кожи, прожаренной здешним солнцем. Можно ли было ее считать красавицей? Не один мог бы так счесть, любуясь статной фигурой воительницы, ее длинными ногами, изящной талией и высокой грудью. Но черты лица Моряны, взгляд ее темных глаз из-под сросшихся бровей, способны были насторожить и даже испугать иного ухажера, даже если бы тот не знал, что она - дочь сильнейшего воина в Приморье, непобедимого Гаррана. Ну а в княжеской младшей дружине Моряну считали соратником по оружию, не задумываясь, что она была девушкой.
  - Моряна, ты не права, - с улыбкой ответил Звенислав. - Даже настоящий Ашин-хан доставил мне меньше хлопот, чем ты в его наряде.
  - И никому лучше Моряны этот наряд не мог подойти, - прибавил Остромир, кивая на волчью голову, откинутую за плечи девушки наподобие капюшона.
  Моряна гордо улыбнулась, принимая эти слова как похвалу.
  
  В это время князь Драгомир поинтересовался у своей агайской жены:
  - Ну, как тебе наш Осенний праздник, радость моя? Каково искусство здешних юношей?
  Ираида подняла глаза с чуть подкрашенными веками, по моде ее родины:
  - Это восхитительное зрелище, но и пугающее! Мне показалось, что они сражаются с самым настоящим врагом, и сейчас прольется кровь. Я много раз видела состязания атлетов на стадионах и гонки колесниц на ипподроме, но они не удивляли так. Вы заставляете даже самого мирного человека пережить и ожесточение битвы, и радость победы.
  Агайянка сносно говорила на их языке, которому успела научиться у мужа, и заметно усовершенствовала за две седьмицы, прожитых в Приморье. Хотя пока еще ее речь оставалась ломаной, но Ираида решила, если уж ей суждено сделаться княгиней в "стране Гиперборейской", быть достойной своего мужа, чтобы никто не мог его упрекнуть за брак с иностранкой.
  Тот, услышав ее ответ, гордо усмехнулся и поцеловал ей руку.
  - Подожди, пока я верну свои законные владения! Тогда я устрою в Червлянске состязания, каких здесь еще не видывали, и сам ради тебя приму участие в них, - он перевел взгляд на Ростислава. - Жаль, что здесь так заботятся о покое гостей, что не позволяют им и на коня сесть лишний раз...
  - Пусть мальчишки машут деревянными мечами, а зрелому воину довольно настоящих побед, - возразил князь Приморский. - Даю слово: на ловищах в следующий раз мы найдем тебе самого опасного зверя, чтобы ты смог удивить госпожу Ираиду.
  - Искусство ловчего - гораздо более жестокое искусство, чем то, что показали сегодня наши витязи, - заметила княгиня Влада с грустной улыбкой. Но долго огорчаться ей не дали: сыновья тут же бросились к ней и звонко расцеловали, как будто впрямь вернулись из долгого похода, и пригнули головы, чтобы мать могла погладить их по волосам. Сестры и брат тут же столпились вокруг старших братьев, гордясь их успехом. Червень и Листава что-то старательно прятали за спиной, и в последний момент увенчали братьев венками из дубовых листьев и полевых трав. Старшая сестра при этом заливисто рассмеялась.
  - Червень! Что ты выдумала, девчонка? Разве так награждают храбрых воинов? - весело воскликнул Звенислав, делая вид, что хочет ухватить сестру за косу.
  - Мы же не агайцы, чтобы украшаться лаврами! Нам дуб подходит больше, - дразнясь, воскликнула Червень, и отскочила прочь, как проворная косуля.
  И вдруг замерла, первой заметив вдалеке легко бегущую фигуру какого-то незнакомца, видимо, торопившегося на праздник, уже почти прошедший без него. Так она стояла, глядя вперед, блестящими синими глазами. Солнце, уже склоняющееся к закату, озарило ее волосы огненным ореолом, на губах еще витал недавний смех. Такой ее и увидел новый неожиданный гость.
  Теперь уже и другие увидели стремительно бегущего черноволосого мужчину, одетого в простые кожаные штаны и безрукавку из волчьего меха. Он засмеялся и махнул кому-то рукой, перескакивая через огромную корзину с яблоками. Но, прежде чем насторожившиеся воины взвели луки наизготовку, князь Ростислав вскочил на ноги и крикнул, не веря своим глазам:
  - Ратмир?!
  При этом возгласе давние княжеские соратники - Эреджиб, Ярец, Гарран с Куарой, - вместе с княгиней Владой вскочили с мест и столпились вокруг прибывшего, обмениваясь приветствиями.
  - Просто не верится... Когда виделись-то последний раз? Лет пятнадцать назад ты, вроде бы, забегал в гости? - припомнил Ростислав.
  - Так и есть! Бегал я, бегал по чужим краям, и в Закатные Страны заглядывал, и на жарком Полудне бывал. А все не мог забыть, что лучше вас у меня друзей не бывало. А вы тут, вижу, и не изменились совсем!
  - Да что ты! Мы-то стареем, как и все, вот на тебя время не действует.
  Ратмир усмехнулся, подмигнул голубым глазом.
  - Так ведь я-то - дело особое...
  Но тут Влада приложила палец к губам, указывая ему молчать. Простым приморянам, а тем более - князю Драгомиру с его женой, незачем было слышать лишнее. Только молодые Ростиславичи поняли недомолвку: они-то с детства были из первых рук наслышаны обо всех приключениях своих родителей, и их союзников тоже, конечно, хорошо знали. Для них все нечеловеческие, чудесные существа, о которых в народе сочиняли сказки, преимущественно страшные, были привычны, если не по собственному опыту, то по рассказам старших. В том числе и клан оборотней-волкодлаков, к которому принадлежал Ратмир. Но все равно, теперь и Ростиславичи глядели во все глаза: оборотень оказался не таким, как они представляли. Хоть и слышали, что оборотни живут втрое дольше людей, трудно было поверить, что перед ними в самом деле друг молодости их родителей. За прошедшие годы Ратмир лишь превратился из юноши, легкомысленного и непоседливого, как щенок, в зрелого, хорошо сложенного мужчину, которому нельзя было дать более тридцати лет. Правда, борода так и осталась короткой и редкой, как у всех волкодлаков и других народов Дивия. Но все равно он был хорош, и Червень услышала, как девушки рядом с ней шепчутся и хихикают, украдкой поглядывая на нового гостя. Почему-то она разозлилась: вот, не успел прийти гость, как они уже чуть не на шею вешаются...
  "Знай о нем кое-что эти сороки, пожалуй, завизжали бы от страха", - усмехнулась княжна и шагнула вперед, закрывая обзор хихикающим приморянкам.
  Разглядев ее внимательней, Ратмир широко ухмыльнулся:
  - О, да ведь это княжна Червень! Я-то тебя запомнил совсем крошкой. Помнишь, как ты забиралась мне на колени и требовала рассказать сказку?
  Девушка вспыхнула как маков цвет, но не от смущения, неведомого ей чувства - от стыда, что кто-то говорит с ней, как с ребенком. Вскинув голову еще выше, она гордо поглядела в глаза оборотню - удивительно светлые глаза при черных волосах и смуглой коже:
  - А у нас говорят: постаревший пастух сослепу и овцу за ягненка принимает!
  - Червень! Как ты говоришь с гостем? - укоризненно проговорила княгиня Влада, взяв дочь за руку. Одновременно с тем она наградила и Ратмира таким взглядом, что волкодлак, неискушенный в тонкостях человеческих взаимоотношений, понял, что сказал глупость.
  - Не беспокойся, жена! С ссоры при первой встрече часто завязывается дружба на всю жизнь. Некоторые из нас это подтвердят, - с улыбкой заметил князь Ростислав. - Садись с нами, Ратмир, и будь желанным гостем в Приморье.
  Он хотел уже вернуться на свое место, как вдруг его схватил за руку князь Драгомир, поднявшись со своего почетного места.
  - Мне нужно с тобой поговорить, Ростислав, - потребовал он таким тоном, словно хотел сказать: "Мне по праву победителя нужна от тебя дань".
  Ростислав с удивлением взглянул на двоюродного брата, но отошел с ним на несколько шагов.
  - Говори, что хотел.
  - Нет, не здесь, - Драгомир оглянулся на кипящий рядом праздник. - Это по-настоящему важно, и никто, кроме нас, не должен ничего знать заранее. Для тебя это еще значимее, чем для меня. После праздника мы должны поговорить. Придется тебе отвлечься от неизвестно откуда взявшихся приятелей.
  - Ты что-то имеешь против Ратмира? - вкрадчиво спросил князь Приморский.
  - Я просто хотел сказать, что он выглядит как бродяга. Право, не знаю, что у тебя может быть с ним общего.
  - Ратмир - мой друг, я с ним пережил такие испытания, что тебе и не приснились бы, - Ростислав невольно повысил голос, и, услышав его, Червень едва не захлопала в ладоши на такой превосходный ответ. - С тобой поговорю вечером, когда разойдутся гости.
  - Но никому не будем говорить о том, пока не придет время. Даже нашим женам, - настойчиво потребовал Драгомир.
  - Не беспокойся: я и без совета моей княгини догадываюсь, о чем пойдет речь, - усмехнулся Ростислав, и ему явственно послышалось, как двоюродный брат скрипнул зубами.
  Но в это время нечто иное привлекло его внимание, и он совсем отвлекся от своего родственника. Послышался вопль, пронзительный, как крик ночной птицы. Разом оборвалась веселая песня, стихли рожки и бубны. И в наступившей тишине стали слышны отчаянные задыхающиеся рыдания. Где-то в толпе им уже вторили причитания женщин: "Четвертого в этот год! Вновь праздник омрачен кровью.. Опять никого не найдут... Боги, за что караете нас?!"
  Побелев, как мел, князь Ростислав отстранил собравшихся, чтобы взглянуть, что там. Увидел девочку лет тринадцати, захлебывающуюся рыданиями, валяясь прямо на земле. Она, должно быть, только что прибежала издалека, и ноги не держали ее, а ребра под разорванной сорочкой ходили ходуном. Она непрестанно размазывала по и без того перемазанному лицу слезы вместе с пылью, и выдыхала с трудом, всхлипывая на каждом слове:
  - Мы... Мы с Лютиком пошли за грибами... Дошли до Сухой Речки. Там кусты... мы разделились... Я слышала, как Лютик поет, а сама за кустами... собирала грибы... И тут вдруг... - девочка судорожно глотнула воздух и вцепилась себе в волосы, выдирая целые пряди. - Лютик как закричит! - Я - туда, и увидела, как его тащит Костяная Маска... Костяная Маска! - снова завопила она и лишилась чувств.
  В звенящей тишине князь Ростислав глядел в бледные, растерянные лица приморян, и злился, и ненавидел себя за то, что сам был растерян не меньше. Вот уже четвертый раз пропадает ребенок, которого вскоре находят жестоко умерщвленным. Первый раз на Поворот Года пропала на околице родной веси двенадцатилетняя девочка. Ее обглоданное тело нашли лишь спустя месяц и решили, что несчастную растерзали волки. Однако в день Весеннего Равноденствия в селе поблизости от Белгорода исчез мальчик десяти лет. В тот же вечер сельчане, вроде бы, видели странную фигуру - человеческую, но со вздыбленным мехом, и с голым черепом вместо лица. Однако поиски ничего не дали, хотя труп мальчика, изрезанный и обескровленный, нашли наутро. Княжеские воины тогда чуть не перевернули вверх дном все леса, и какое-то время можно было надеяться, что, хоть преступник не пойман, то, уж наверное, напуган и на новые злодеяния не осмелится. Однако в Купальскую Ночь была похищена и убита восьмилетняя девочка. И вновь - никаких следов, ничего не указывало, где бы можно было искать убийцу! Волхвы, призванные на помощь, говорили, что убийца владеет колдовством, и оттого никто не может его одолеть, пока не придет его срок, и все Боги не ужаснутся его злодеяниям.
  Да что волхвы - сама Влада, осмотрев всех погибших и места, где их нашли, созналась, что ей неподвластна сила, похозяйничавшая здесь.
  - Я могу справиться там, где есть хоть капля жизни: хоть одна живая травинка, или росинка, или дуновение ветерка. А там, где он прошел, полная противоположность жизни: затхлый воздух, холод, слизь. Я не могу воззвать к ним. Ни один зверь или птица не возьмет его след, не сможет даже увидеть его сквозь холод и мрак. Меня будто в могилу затягивало; думала, еще немного, и не смогу вернуться, - рассказывала она мужу о том, что пережила на месте убийств.
  - Но это ведь не... - не те, с кем мы имели дело раньше? - спросил Ростислав, осторожно понизив голос.
  - Нет, конечно! - фыркнула княгиня, все еще дрожащими пальцами заплетая в косы волосы, распущенные было для большего соединения с силами жизни. - У Тех были великие цели, им незачем прятаться по лесам и резать детей. От Них не пахло могилой. Их я смогла бы узнать, а этот мне совершенно чужд, - задумчиво ответила ведунья.
  Так и не удалось найти злодея. В конце концов, князь щедро одарил родственников погибших и разослал с гонцами предупреждения по всему Приморью, в каждое селение: надо остерегаться, а главное - не оставлять детей одних без присмотра, даже поблизости от дома. И вот, все равно не устерегли! Трудно беспечным детям все время опасаться неведомо чего, тем более когда старшие все ушли на праздник.
  Князь Ростислав твердым, ледяным голосом отдавал распоряжения воинам, уже двинувшимся в лес, с собаками на поводу. Но сам чувствовал лишь тоскливую безнадежность. Пропавшего ребенка наверняка найдут мертвым, как и прежних, и никаких следов Костяной Маски, о которой говорила девочка...
  Он взглянул на жену, зная, что не должен сейчас искать у нее поддержки. Она склонилась над девочкой, видевшей, как похитили ее брата. Тут же рядом стояли бледные, испуганные родители девочки, все еще лежавшей навзничь. Наверное, думали, как большинство людей, что несчастья происходят с другими...
  Влада в последний раз провела руками над лицом девочки, встала и вздохнула.
  - Я сделала все, что могла. Теперь ей не угрожает заболеть после такого сильного потрясения, - по ее голосу Ростислав понял, что она - и она тоже! - чувствует себя виноватой. - За остальное пока не могу ручаться. Может быть, ты, Светозар, что-то сделаешь?
  - К сожалению, мне нечего добавить здесь, - печально улыбнулся юноша, хоть и польщенный, что мать считает его более искусным целителем, чем она сама. - Ты сделала, что могла, и она скоро выздоровеет, - он вздохнул и одними губами прибавил: "Если, конечно, сохранит рассудок".
  Он поднял заснувшую девочку на руки. Вокруг, куда ни взгляни, толпились люди, глядевшие так, словно ждали от него немедленных чудес.
  - Нам придется поговорить с ней, когда придет в себя, - сказал младший княжич. - Может быть, она еще припомнит что-то важное. Но сейчас ей необходим покой. В это время наши воины уже ищут мальчика, а может быть, и того, кто его похитил. Наберитесь терпения, добрые приморяне. Нам всем остается лишь ждать.
  Таким трагическим образом завершился Осенний праздник в Приморье.
  Глава 3. Правда и кривда
  Густые ветки бузины и орешника качнулись и тут же выпрямились под чьей-то легкой поступью. Но, как ни тихо она ступала в мягких кожаных башмаках, из кустов все же вылетел огромный черный глухарь, загремел крыльями и тут же исчез в темных кронах деревьев. Рысь только щелкнула зубами и опустила лук, к которому уже прилаживала стрелу. Ее зеленые, чуть раскосые глаза гневно сощурились, как у настоящей лесной хищницы: она не привыкла упускать добычу. Не к добру дичь в Приморских лесах стала такой пугливой...
  Ей еще не очень сильно хотелось есть; прошлой ночью она подстерегла у водопоя косулю, и запекла ее мясо в яме, которую затем тщательно засыпала землей и заровняла дерном. Рысь держалась осторожно во всем. Лесная мудрость, впитанная ей с молоком матери далеко отсюда, в сосновых полуночных борах, учила избегать лишних разрушений. Кто же станет гадить в собственном доме, пусть даже временном? Точно не она, Ярина Странница. На месте ее трапезы самый зоркий глаз не нашел бы ни косточки, ни уголька. А из мягкой косульей шкуры Рысь собиралась сшить себе новую куртку, так как ее старая уже совсем истрепалась. Ничего не поделаешь - человеческое обличье приносит много хлопот, но и о нем нужно заботиться. Хотя, на взгляд Рыси, человек - не самое удачное создание Богов. Врожденной защиты почти нет, двигаются люди неуклюже, а видеть, слышать и чуять вовсе почти не могут. Рысь сомневалась, что, будь она только человеком, смогла бы прожить на свободе, как она привыкла. Зато наглость человеческой природы - их второе счастье. Потому что они и в заповедных лесах хозяйничают, как у себя дома. Рысь не сомневалась, что дичь здесь распугали люди, как и в других краях, где она странствовала. Если и впредь охота будет неудачной, придется ей уходить из Приморья, хотя она рассчитывала провести зиму в здешнем теплом краю.
  Кроме того, в Приморских лесах она уже несколько раз чувствовала присутствие чего-то странного, мерзкого и, несомненно, опасного. Это носилось в воздухе, подобно удушающему запаху падали, стелилось в оврагах липким могильным туманом, сплеталось в клубки паутины, в которой вязли лапы. В первый раз пережив это ощущение, бесстрашная лесная охотница сбежала на четырех лапах, постыдно прижав свой короткий хвост и вздыбив шерсть. А потом узнала от лесных жителей, что на том месте нашли растерзанного человеческого детеныша. Но кто убил, в лесу никому не было ведомо. Даже самых могучих зверей охватывал безотчетный ужас, хотя таинственное нечто, насколько известно, не охотилось на них. Оно обитало в холоде и мраке, и сеяло вокруг лишь смерть и разрушение, отрекшись навсегда от сил жизни. Рысь сама чувствовала это, и звериной сущностью, и человеческой, и мысленно именовала неизвестного врага не иначе как Мерзостью. Еще хорошо, что присутствие Мерзости чувствовалось в лесу не так уж часто, иначе бы, наверное, все его обитатели давно разбежались.
  Но в этот раз Рыси не повезло. Погнавшись было за зайцем, она перебежала по стволу сухого дерева через овраг. И на той стороне сразу почувствовала присутствие Мерзости, такое сильное, что ее едва не стошнило. Уронив голову на лапы, Рысь распласталась в зарослях ежевики, как пушистая рыже-пятнистая шкура, и не сразу смогла пошевелиться. То, что она почувствовала, был даже не запахом в телесном смысле - это было присутствие, ощущаемое, точно пляска земли или лесной пожар. Люди, если когда-то и умели, давно утратили дар предчувствовать опасность, он остался лишь у лесных зверей да у чудесных народов - Дивий.
  Придя в себя, Рысь хотела уже ускользнуть в кусты, чтобы потом пуститься бежать прочь отсюда. Но в это время на полянку, где росли синие незабудки и лиловые колокольчики, выбросили из лесной чащи труп человеческого детеныша, мальчика. Рысь сразу поняла, что он мертв: его голова беспомощно мотнулась, как у задушенной птицы. Вслед за тем на поляну выбрался спиной вперед кто-то, и склонился над ребенком. Рысь снова замерла, едва дыша, чувствуя, как кровь холодеет в жилах. Она по-прежнему видела его лишь со спины - сутулую фигуру в медвежьем полушубке шерстью вверх. Но сразу поняла, что перед ней и есть Мерзость, и что это существо не знает о ней, иначе сумело бы скрыться от ее глаз. Из своей засады Рысь видела, как убийца распорол ножом грудь ребенку, вынул сердце и положил поверх раны, на том месте, где должно быть у живого.
  - О могущественная Госпожа, что сильнее всех Богов, прими эту жертву от своего верного слуги! Яви свою силу людям, молящимся грязной земле и пустому небу! Молю Тебя, дай и им знак, кто в самом деле достоин поклонения, как дала его мне...
  Видя весь жуткий кровавый ритуал, Рысь содрогалась всем телом, но не могла отвести глаз. Она хотела броситься на плечи Мерзости и вцепиться в горло, хотела обернуться и пустить в него меткую стрелу. Но черная леденящая пелена окутывала ее, и мышцы превращались в воду, а сердце становилось робким, как у мыши. Рысь поняла, что это колдовство, но не могла преодолеть его, хотя существ ее породы брали далеко не всякие чары.
  Когда по поляне растеклись ручейки густеющей крови, и незабудки с колокольчиками утонули в ней, Рыси на мгновение поверилось, что Мерзость говорит правду. Должно быть, Та, которой он молится, вправду сильнее Богов Жизни, потому что, если бы было иначе, разве Они допустили бы такому твориться?!
  Но тут Мерзость, закончив кровавый ритуал, впервые повернулся к ней лицом. Нет, не лицом - лица не было видно, его скрывало точное подобие человеческого черепа, голого и очень белого в лесном полумраке. Глазницы Костяной Маски огляделись по сторонам, и Рысь уже решила, что замечена. Однако ее чуткий слух уловил приближающиеся шаги множества людей. Поведя острыми ушами с кисточками, она уловила, как скрежетнул по дереву наконечник копья, как дышат собаки, разинув пасти. Но и Мерзость услышал эти звуки немногим позже лесной обитательницы. На глазах у Рыси ужасная фигура исчезла, словно растворилась во мгле. Ни звука, ни шороха там, где только что стоял убийца. Только истерзанный труп мальчика остался лежать.
  Рысь, пораженная случившимся, не успела скрыться, когда на поляну с громким лаем выскочили псы. За ними спешили и люди, все с луками и копьями. Короткого взгляда было достаточно Рыси понять, что перед ней воины. Ей не хотелось с ними встречаться, и она стремительным прыжком перенеслась на высокое дерево, рассчитывая, подобно лесной белке, уйти по деревьям прочь. Но не тут-то было - собаки уже лаяли и выли, царапая древесный ствол, да и люди не отстали от них. При виде трупа мальчика, изрезанного вдоль и поперек, воины разразились проклятьями, а иные из них бледнели и шатались при этом зрелище. Но другие уже нацелили стрелы и копья, готовясь бросать вверх.
  Дерево тут же окружили, и светловолосый молодой человек, по виду их предводитель, процедил сквозь зубы:
  - Подожжем дерево, и, если эта тварь там, пусть горит заживо или прыгнет к нам в руки. Как бы ее ни казнили, это будет слишком мягкой карой.
  Воины охотно стали таскать хворост и сухую траву и складывать у подножия дерева. Всем хотелось хоть как-то отвести душу, рассчитавшись с проклятым убийцей.
  Рысь поняла, что нельзя медлить и, перекувыркнувшись через ветку, обернулась человеком.
  - Оборотень! - присвистнул один воин, нацелив копье.
  - Погоди! - Рысь, соскользнув на землю, отодвинула копье, уставленное ей в грудь. - Я тут ни при чем. Это не я убила ребенка, как и предыдущих.
  Она терпеть не могла ни перед кем оправдываться и выносить чужих подозрений. В лесу никто и ни на кого не возводил обвинений, а до людских законов Рыси не было дела. Сама мысль, что целая толпа соберется судить ее, была отвратительна. Она - одинокая лесная охотница, а не какой-нибудь волкодлак, привыкший завывать со всей стаей. Но еще сильнее она ненавидела несправедливость. Ей никак не хотелось позволять Мерзости и дальше потрошить человеческих детенышей и возводить хулу на Богов, да еще отвечать самой за его преступления. Быть может, они все-таки способны выслушать, эти люди? И она стояла, гордо подняв голову и скрестив руки на груди, в окружении вооруженных приморян. Те, правда, сами больше уже не спешили нападать на нее, видимо, сообразив, что на их копьях и стрелах не серебряные наконечники, способные поразить оборотня, а ее порода страшна в битве.
  После некоторого молчания предводитель воинов спросил, еще бледный от ярости и ужаса:
  - Кто мог это сделать, если не ты?! Вокруг нет ничьих следов, кроме твоих, оборотень. Даже собаки ничего не нашли. И чем ты докажешь свою невиновность?
  - Я видела настоящего убийцу! Колдуна в медвежьей шкуре и маске из костей. Он... он выпотрошил ребенка, произнося при этом странные молитвы. А потом исчез или стал невидимым, он такое умеет. Может, он и сейчас стоит рядом и смеется над вашей жаждой мести, - проговорила она убежденно, бестрепетно глядя в глаза человеку.
  При этом другой молодой воин, чуть моложе предводителя, огляделся по сторонам, а черноволосая мускулистая девица сказала первому:
  - Звенислав, если ты поверишь ей, нам придется вести оборотницу в город, на суд к твоему отцу. Все Приморье соберется поглядеть. По мне же, она просто заметает следы.
  Рысь готова была вцепиться ей в горло, но старший княжич отстранил девушку.
  - Решать, конечно, должен мой отец. Ты слышишь? - обратился он к Рыси. - Если ты и впрямь невиновна, сумей доказать это князю в Белгороде Приморском! Надеюсь, ты пойдешь сама, или нам придется тащить тебя?
  - Я невиновна, а потому не побегу, клянусь Сварогом и Макошью, Велесом и Ладой, - гордо ответила Рысь. - Ваше счастье, что я не меньше вас хочу выяснить правду. Иначе бы половина из вас легла здесь.
  Княжеские воины расступились и опять сомкнулись вокруг странной пленницы.
  
  После ужасного завершения Осеннего праздника княжич Светозар не мог заснуть всю ночь. Он не отправился в лес вместе с братьями и воинами искать, кто похитил мальчика, потому что остался смотреть за девочкой, принесшей весть. Ее пришлось напоить снотворными средствами, потому что, едва придя в себя, она снова кричала и билась в истерике. Несмотря на все усилия Светозара и его матери, только время могло показать, выздоровеет ли она окончательно после страшного потрясения.
  Рядом с ней Светозар, окунувшись в то море ужаса и отчаяния, каким было сознание несчастной, ставшей свидетельницей злодеяния, измучился, словно всю ночь вращал мельничный жернов. Никогда раньше ему не могло и присниться все, что увидел теперь, посмотрев ее глазами. Трудно было поверить, что жуткие преступления совершает живое существо, созданное Богами, кем бы оно ни было - человек или нечто иное. Как живое сердце, созданное для света и радости, как все под солнцем, извращается настолько, что черпает силу, мучая и убивая других? Великие Боги, если в каждом поступке и в каждом слове есть смысл, то где же он здесь? Если каждый достоин понимания, то как понять этого? И что следует осознать людям, чтобы не было больше злодеев в Костяных Масках, растерзанных детей, обезумевших сестер, безутешных родителей, ощущения беспомощности, обуревающей князя и княгиню Приморских?..
  Долго он терзался такими мыслями, пока мать не отослала его спать, а сама осталась бодрствовать возле больной. Но, и улегшись в постель, Светозар не смыкал глаз, не мог ни на мгновение забыться сном. Наконец, поднялся, чтобы выпить воды. Накинув сорочку, юноша босиком вышел из своих покоев. Осторожно ступая по нагревшимся за день половицам, чтобы никого не разбудить, он собирался пройти за водой на поварню. Но, крадясь мимо главного зала, услышал за закрытыми дверями приглушенные голоса двух мужчин, и остановился. Один голос принадлежал его отцу, во втором он угадал приезжего родственника, князя Драгомира Градиславича.
  Светозар знал, что подслушивать плохо, и не стал бы заниматься шпионством из праздного любопытства. Но здесь почувствовал, что не случайно оказался возле этих дверей; зачем-то нужно, чтобы он услышал разговор. А подобным предчувствиям младший княжич привык верить. И он остался слушать.
  - Твое дело должно быть очень важным, Драгомир, чтобы о нем было уместно говорить, когда случилась беда, - произнес князь Ростислав сдержанно.
  - Это очень важно, - заверил его двоюродный брат и, понизив голос, заговорил с придыханием: - Я пришел к тебе за помощью, это так. Но и ты в союзе со мной получишь не меньше. Тебе достанется престол гораздо выше твоего Приморья!
  - А чем плохо Приморье? - с деланной наивностью удивился Ростислав. - Короткая зима, долгое лето. Поля обильны хлебом, а леса - дичью. Море, опять же, под боком. Пошлина от морской торговли и лучшие товары достаются мне. Да и приморяне ко мне привязались, как и я к ним.
  - Оставишь здесь одного из сыновей, когда мы вернемся в Исконные Земли, - энергично предложил Драгомир. - Подумай лучше вот о чем: если ты поможешь своими войсками мне вернуть Червлянское княжество, мы с тобой станем непобедимы! Огромная власть и богатство сосредоточатся в наших руках. И уж тогда мы сможем вполне восстановить справедливость!
  - Ты уверен, что радеешь за справедливость? - усмехнулся Ростислав.
  - А разве справедливо, что, едва мой отец вознесся в Ирий в погребальном огне, как у нас, его детей, сразу отняли Червлянск? - воскликнул Драгомир громче, не привыкнув долго шептать. - Я в Червлянске родился, с детства знал там каждую тропку, а меня - вон, точно собаку! Слишком важный, мол, стол для младших князей, не по праву! Старый лицемер, князь Милонег, все рассчитал. Он просто боялся нас, Градиславичей! Посадил в Червлянск другого племянника, Любосвета, Келагастова сынка. Этот - ни рыба, ни мясо, ничем великому князю не помешает.
  - Не трогай великого князя: он скоро не тебе - Богам станет давать отчет в своей жизни.
  - И что с того? Не станет Милонега - его старший сын, Бронислав, займет место. О-о, старый лис очень хитер: любит говорить о соблюдении законов, о святости княжеской лествицы, а сам, вот увидишь, престол отдаст не следующему в роду, а собственному сыну. А Бронислав тоже не выпустит власть из рук. Я его хорошо знаю: мы с ним ровесники, и в юности были друзьями. И сражались вместе, и пировали... да, много воды утекло! Он уже теперь со своим отцом решает все, точно наследник. А почему он должен быть надо мной, ведь мой отец был старше, чем его! В любой другой стране мои права были бы выше. Все иноземные государи передают власть строго по старшинству!
  Что-то заскрипело по полу, должно быть, князь Ростислав отодвинул свое кресло от стола, за которым сидел.
  - Полегче, братец! Если уж на то пошло, то я мог бы тебе напомнить, чья ветвь Родославичей на самом деле старше других, - произнес он с ноткой угрозы.
  Но князь Драгомир как будто даже обрадовался.
  - Так я же тебе о том и говорю! Напомни, только не мне, а Милонегу с Брониславом! И тогда, как престол в Дедославле освободится, ты станешь великим князем, а я верну Червлянск.
  - И ты отдашь мне власть? Не захочешь сам стать великим? - с заметным сомнением проговорил Ростислав.
  - Если ты мне поможешь, я охотно буду всю жизнь почитать тебя, как старшего брата! - воскликнул Драгомир горячо и убежденно, бархатным голосом. - Червлянск - второй город после Дедославля, так что я приобрету немало. Да и другие князья на первых порах скорее признают тебя, чем меня. Такой силы, как будет у нас с тобой, не имели даже деды и прадеды...
  - Все предусмотрел! - теперь уже сын не сомневался, что князь Ростислав насмехается над собеседником. - Наверное, уже и пережить меня собрался в своем Червлянске, так? Только вот что: я тебе помогать не стану! Я клялся всеми Богами, небесными и земными, что из Приморья никуда не пойду.
  - Конечно, тебе-то можно быть довольным своим уделом! После тебя Приморье твоим сыновьям достанется, не чужим. А мы?! Старшего моего брата, Бориса, милостью князя Милонега отправили княжить в какой-то медвежий угол, и младшего, Вячеслава - тоже, только в другой, куда подальше. Второй наш брат, Карислав, был убит степняками, подкупленными кем-то. Один я еще готов сражаться за всех Градиславичей, хоть пережил тоже и предательство, и плен, и изгнание. Меня так легко не согнешь! Пока я жив, от своего не отступлюсь, - прохрипел Драгомир, задыхаясь от ярости и, плеснув квасу себе в чашу, стал пить жадно, как большой пес.
  Ростислав некоторое время, вероятно, обдумывал, что сказать двоюродному брату, затем проговорил невозмутимо:
  - Я не дам тебе военной помощи, но могу помочь советом. Одной лишь военной силы мало, чтобы стать князем. Ты должен сперва заручиться поддержкой того города, которым желаешь править, найти союзников в его стенах. Червлянск был прежде вашим - тем лучше для тебя. Там, конечно, много осталось людей, преданных вашей семье, постарайся поднять их. Пошли туда своих слуг, затем сам проберешься для разведки. Если князь Любосвет вправду слабый правитель - тебе, опять же, на руку. Поищи влиятельных людей, оскорбленных им, что были в чести при вас, но отставлены в пользу его любимцев; такие, наверное, есть, и охотно поддержат тебя, чтобы вновь возвыситься. Тогда ты сможешь свергнуть Любосвета почти без крови, и простой народ тоже станет за тебя. И, главное - не забудь выполнить свои обещания, когда придешь к власти. Так я действовал, когда не имел ни золота, ни войск, кроме малой дружины. Надежные друзья добудут тебе и золото, и войска.
  Некоторое время Драгомир слушал молча, в тишине раздавалось лишь его шумное, взволнованное дыхание. Наконец, воскликнул со злобной насмешкой:
  - Спасибо тебе за совет, мой мудрый родич! Теперь буду знать, каким образом ты отнял у нас Приморье! Знаешь ли ты, что мой отец так и не простил тебя, хоть и грамоту о союзе подписал? И на смертном одре скрипел зубами, вспомнив, как ты его провел с летучей ладьей...
  - Я пожертвую быка в дар тени князя Градислава, чтобы он в Ирие не скрипел зубами, - отвечал Ростислав. - Мне жаль, что он так и не смог преодолеть давнее огорчение, тем более что я ему не нанес никакого непоправимого ущерба. Да и ненависть между родственниками хуже всякой другой. Как же ты-то после этого ко мне пришел? Потому что больше некуда?
  - Да нет, не только потому. Мог бы и других союзников найти - среди горских племен или в дикой степи. У меня еще золото есть, а они повоевать любят. Но мне хотелось именно тебя привлечь. Я ведь у тебя учился добывать владения вопреки великокняжеской воле...
  - У меня?!
  - Отец тогда тебя проклинал, а я, еще мальчишка, думал: вот было бы мне лет, как брату Борису, я бы поехал да сразился с тобой, и никакое колдовство мне бы не помешало. Вот был бы подвиг, чтобы все бояны пели спустя сотни лет! Я любил тебя, как доблестного противника. А вырос - и сам оказался на твоем месте. Ты первым показал, что и изгой способен совершить многое...
  - Уж не знаю, гордиться мне или огорчаться, - усмехнулся Ростислав. - Я и не думал, чтобы кто-то подражал мне, просто стремился быть настоящим князем. Большего мне не надо и теперь, так что не проси меня о помощи. Я видел тех, кто научил людей сражаться за власть, кто сталкивает нас лбами, и уж на поводу у них больше не пойду.
  Даже сквозь закрытую дверь Светозар ясно увидел, как дрогнуло и исказилось от ярости лицо Драгомира Градиславича, такое открытое и светлое с виду. Он стремительно вскочил из-за стола.
  - Я вижу, ты просто постарел и стал слишком осторожным! Ну что ж, я обойдусь без тебя. Так даже лучше: зато и победа будет лишь моей. Я-то не служу колдуньям!
  С грохотом рухнуло тяжелое кресло; его отшвырнул князь Ростислав, тоже вскакивая на ноги. Его громкий возглас заглушил шум:
  - И ты сможешь повторить свои слова с мечом в руках?!
  Но распаленный Драгомир уже ничего не замечал:
  - А разве не так?! Кем бы ты был без своей жены, о которой весь свет говорит, что она колдунья, какой еще не бывало? Ты бы давно умер от агайской отравы, если бы она о тебе не позаботилась! Она оберегает тебя, как мать - несмыщленого ребенка. Я же - другое дело! Я всегда сам воевал и одерживал победы. Мне тоже ставили ловушки враги, я бывал и пленником, и гребцом на галере, да всегда выбирался сам! Никакая женщина не спасала меня. Я женился на Ираиде, когда захотел, но не ради пользы от нее или ее соплеменников - напротив, нам пришлось после свадьбы тут же бежать. Но я справился и с этим, как положено мужчине; а уж жена за меня никогда не действовала. А ты без своей жены - ничто!
  Услышь Звенислав, да и Остромир, как порочат их родителей - немедленно ворвались бы в комнату, схватили бы наглеца за горло. Но Светозар, хоть и сжимая кулаки и стискивая зубы, терпел. Он чувствовал, что этот разговор раз и навсегда должен решиться между двоими.
  И он услышал, как отец проговорил холодно и отрывисто:
  - Вы уедете отсюда утром, как приехали. Отправляйтесь куда угодно, хоть к Чернобогу! Я мог бы выставить вас прямо сейчас, в ночь, но жаль твою жену. Считай теперь, что обязан этим ей! - с уже нескрываемой издевкой добавил Ростислав.
  В следующий миг дверь распахнулась, едва не ударив Светозара. Мимо него пробежал князь Драгомир, красный от ярости, даже не заметив племянника. Когда его шаги стихли, юноша подошел к отцу.
  Князь Ростислав, напротив, был еще бледен, кусал усы и губы после пережитого оскорбления. Светозар мягко обнял отца за плечи и помог ему поставить на место опрокинутое кресло. Потом налил ему и себе в чаши квас с заморскими пряностями.
  - Ты слышал? - спросил князь.
  - Боги привели меня услышать ваш разговор. Зачем - не знаю, но думаю, хотели показать, что каждое слово должно быть услышано. И у неразумного человека есть чему поучиться - хотя бы тому, как не надо делать и говорить.
  Несмотря на новое несчастье и недавний спор с родственником, Ростислав тепло улыбнулся младшему сыну. Только Светозар мог так ответить. Он еще в детстве всех удивлял необычными рассуждениями. Кажется, лет восьми от роду притащил родителям кошку и так торжественно заявляет: "Мама, отец! Я видел сегодня во сне, что Беляна умеет говорить!" - "И что же она говорила, Светозар?" - удивленно поинтересовалась мать. - "Ничего не говорила. Просто глядела вот так, холодно и важно, и все-все знали, что она может говорить".
  - Все будет хорошо, сынок. По крайней мере, одной занозой теперь меньше, - сказал князь Приморский, хлопнув младшего сына по плечу.
  - Я знаю, отец, ты не доверял князю Драгомиру, и опасался за братьев, - проницательно заметил Светозар, хотя князь об этом не обмолвился ни единым словом, даже с женой.
  - Завтра его здесь не будет. Кстати, мне тут прислал приглашение в гости еще один двоюродный братец, - он положил на стол свиток с красным конем на печати. - Так что, когда Звенислав вернется из лесных поисков, найдется для него еще одно дело. В гости поедет, послом. Не иначе, как после нашей весенней победы про нас вспомнили. Впрочем, может быть, и кстати...
  Отец с сыном так и проговорили всю ночь, пока княгиня Влада, тоже не спавшая ночь, не застала их, заглянув в зал перед рассветом, раньше самой ключницы.
  Глава 4. Узел завязывается
  И действительно, когда вернулись Звенислав и Остромир с дружиной, приведя пленную Рысь, у князя Приморского было уже готово новое поручение для старшего сына. Позвав в горницу старших сыновей вместе с ближними боярами и воеводами, он вручил Звениславу свиток с печатью.
  - Приглашение мне от князя Червлянского, Любосвета Келагастича. Зовет на свой день рождения; нынче ему исполняется сорок лет.
  - Куда же ты поедешь, отец? Приморье не может сейчас остаться без князя. Надо выяснить, кто убийца. Да и от князя Драгомира неизвестно чего ждать...
  Драгомир Градиславич покинул Белгород Приморский в ту же ночь, вместе с женой и двумя слугами, еще до возвращения дружины.
  - Я знаю, что мне нельзя уезжать. Вместо меня в Червлянск поедешь ты, - Ростислав хлопнул по плечу старшего сына.
  - Я?! - воскликнул старший княжич удивленно, но и обрадованно; столь важных поручений отец ему еще не давал. Он представил, как будет говорить от имени отца и всего княжества Приморского, и, конечно, не сомневался в своем полном успехе. Мысленно он уже мчался на своем Жемчуге по Червлянскому тракту. Глаза его вспыхнули воодушевлением, плечи гордо развернулись, словно за ними готова была подняться пара крыльев. Сейчас Звенислав был, как никогда, похож на отца в молодости, и все, кто его видел, залюбовались.
  - Поедешь к князю Любосвету, заверишь его, что мы ему не только любезные родичи, но и верные друзья и союзники.
  - Ничего себе союзники: за двадцать лет Любосвет о нас вспомнил впервые, - усмехнулся воевода Ярец. - Прослышал, верно, о нашем удачном походе в степь, а то бы и не подумал приглашать.
  - А может, и про Драгомира Градиславича узнал, - вмешался осмотрительный Улеб. - Любосвет-то где княжит? В бывшей вотчине Градиславичей. Ему возвращение Драгомира - что нож вострый. Хочет выяснить, чего ожидать от Приморья, перетянуть к себе.
  - Вот тебе, сын, и придется все это уладить, - сурово сказал князь Ростислав своему наследнику. - Союз с Червлянском нам на руку. Они, как и мы, лежат на границе с Дикой Степью, страдают от набегов кочевников-команов. Так нам лучше объединить силы и сразиться против них вместе! Этой весной мы совершили немало, но это был только набег. У одного Приморья не хватает сил разгромить врага навсегда. Вместо Ашин-хана скоро появится новый степной разбойник. Но если мы выступим все вместе, сможем их одолеть навсегда.
  - Можно ли при этом положиться на князя Любосвета? - усомнился Эреджиб Черный Беркут. - Я слышал, что он слаб и непостоянен, и притом корыстолюбив. Я бы с таким не связывался. Захочет нашими руками загребать жар, а себе забрать добычу, когда некому станет помешать.
  - А мы призовем в наш союз и других князей, чтобы выступили с нами против общего врага! Сам великий князь не останется в стороне, когда мы устроим большой поход против степи. Мне нет дела до распрей моей родни, но объединиться с братьями для доброго дела я очень хотел бы. Приглашение Любосвета тут как раз кстати. Я специально выбрал ему подарки, добытые у степных ханов. Передай ему их, Звенислав, так, чтобы он захотел получить еще больше. И скажи, что войско следует готовить к весне. Как только растают снега, пока кони степняков не отъедятся на свежей траве, мы должны ударить.
  - Я все передам, буду прямо разливаться соловьем, чтобы его убедить, - с улыбкой пообещал Звенислав. Он понял из наставлений отца, что посольство будет нелегким, но не сомневался, что добьется своего.
  Ростислав пристально взглянул на старшего сына. Слишком уж горяч и самонадеян, не обжегся бы... Но делать нечего, на поводу сына всю жизнь не проводишь.
  - Все же поосторожнее там, - посоветовал он. - Любосвет нам не враг, но покамест и не друг. Трижды думай, прежде чем сказать.
  - Осторожность будет преследовать меня всегда, - наигранно-торжественным тоном пообещал Звенислав, только в глазах его прыгали шальные искры.
  - И никогда не поймает! - со смехом договорил на него Остромир, подтолкнув брата в бок. - Отец, может, и я поеду со Звениславом? Вместе мы точно в огне не сгорим и в воде не утонем.
  Но князь Ростислав не согласился.
  - Нет, Остромир. Раз Звенислав уедет, ты мне будешь нужен здесь за двоих. Мы еще не знаем, вправду ли схватили убийцу, если нет - придется искать дальше. Да и в других делах нужна твоя помощь. Придется вам расстаться.
  - Ничего, я в гостях не пропаду, - Звенислав нимало не тревожился по поводу поездке к новому, еще незнакомому дяде. - А когда мне выезжать?
  - Как можно скорее: до праздника осталось всего десять дней, а путь неблизкий. Большой дружины с собой не веди, а то князь Любосвет и в этом заподозрит невесть что. Нескольких кметей хватит, чтобы налегке доскакать быстро.
  - Тогда мы уедем сегодня же, после завтрака, - решил княжич, не любивший надолго откладывать дел.
  Он встал, чтобы уйти, но на пороге обернулся, вспомнив о чем-то:
  - Отец, а что говорить о князе Драгомире? Следует предупреждать князя Любосвета?
  - Ничего пока не говори. Был, уехал, а куда, и что на уме у него - нам неведомо. Предупреждать Любосвета пока подождем, твоя поездка покажет, что он за человек. Если он заслуживает доверия, поможем ему удержать Червлянск, ну а если нет... - князь Приморский загадочно пожал плечами. - Если он откажется от союза против Дикой Степи или попробует нас обмануть, пусть сам справляется с Драгомиром. Тот, по крайней мере, по-своему честен.
  Не успело еще солнце того же дня дойти до зенита, как княжич Звенислав уже собрался ехать. Одетый по-дорожному, хоть и богато, чтобы всякий встречный знал, что перед ним княжеский сын, он гарцевал на красавце Жемчуге, белом, как молоко, из далеких полуденных стран. Ожидая, пока соберутся все, то пускал коня в пляс, слегка натягивая поводья, алые, как и сбруя, то сжимал колени, так что конь взмывал свечой. Сам же Звенислав при этом сидел в седле, как влитой, отпустив обе руки. Ни один конь никогда не сбрасывал детей княгини Влады, которым достался ее дар обращаться с животными.
  Выйдя вместе с женой проводить сына, князь Ростислав увидел спутников, каких тот выбрал себе. Их было всего пятеро, все из младшей дружины, такие же молодые, стремительные и горячие, как сам Звенислав. Понятное дело, кого-нибудь старше он не позовет, чтобы червлянцы не решили, что к приморскому княжичу еще приставлены няньки...
  К красующемуся на коне Звениславу тоже верхом подъехала Моряна.
  - Звенислав, возьми меня с собой, - попросила она.
  Но княжич покачал головой.
  - Нет, Моряна, извини. Я уже выбрал пятерых, а ты нужна здесь.
  Девушка смотрела на него так, словно не верила своим ушам.
  - Но почему, Звенислав? Мы ведь друзья, с детства все делали вместе. А теперь ты едешь без меня?
  Княжич ласково протянул ей руку.
  - Мы друзья, - повторил он. - Но я не могу сейчас взять с собой всех своих друзей. Обещаю, в следующий раз обязательно позову тебя.
  Лицо Моряны вспыхнуло ярче, чем заря над горами. Она отняла у него свою руку и тяжело вздохнула.
  - Хорошо, княжич Звенислав. Тебе решать. Я надеюсь, мне еще найдется место среди твоих друзей, - проговорила она последнее слово с особым значением. Разговор длился так коротко, что никто особенно не обратил на них внимания. Один лишь Остромир проводил отъехавшую прочь Моряну сочувственным взглядом.
  После прощального напутствия от родителей Звенислав в последний раз вздыбил Жемчуга свечой, обернулся в седле, помахал рукой провожающим, и пустил коня вскачь. Во главе своих пятерых кметей он выехал из Белгорода Приморского через Соляные ворота, выходившие на Червлянский тракт. Вскоре осенняя желтеющая степь расстелилась перед ними.
  
  Теперь князь Ростислав имел время заняться пленницей, схваченной накануне. Он велел принести себе скамью во двор своего терема, чтобы прилюдно судить обвиняемую в жестоких детоубийствах. Так как дело касалось всего Приморья, двор быстро заполнился народом, которому было бы не поместиться в тереме. Все были печальны и мрачны, слышались приглушенные проклятия. Возле княжеской скамьи стояли, опустив головы, родители растерзанного мальчика, бледные, постаревшие за эти два дня на много лет. Все эти люди пришли сюда требовать справедливости. Удовлетворятся ли, получив ее?
  По знаку князя, воины вывели обвиняемую из поруба. Она не была связана, так как дала клятву не убегать и не нападать. На всякий случай, правда, воины вооружились серебряными ножами и стрелами с серебряными наконечниками, но держали их скрытно.
  Оборотница-рысь двигалась быстро и вместе с тем крадучись, как настоящая кошка в необычной обстановке. Подошла, не глядя на окруживших ее воинов, и смело встретилась взглядами с князем. Глаза у нее были зеленые, как положено рыси, хоть и с человеческими зрачками. Глядела бестрепетно, это понравилось Ростиславу.
  - Кто ты, и как тебя зовут? - начал он допрос.
  - Ярина Странница. Оборотень, - она хищно ухмыльнулась, глядя, как люди попятились прочь при этом слове. Потом она сморщила нос, почуяв не слишком приятный ее породе волчий запах. Ага, вот он - волкодлак поблизости от князя Приморского! Оно-то здесь, видимо, в чести, а вот дождется ли она, чтобы кто-нибудь ее выслушал?
  - Это ты похитила и жестоко умертвила мальчика возле Сухой Речки и трех других детей ранее? - тем же непреклонным тоном спросил князь.
  - Не я. Клянусь Сварогом и Макошью, щедрым Даждьбогом, Велесом, покровителем жителей леса, и Перуном, защитником людей! - она обвела вокруг головы знак громового колеса. - Я не совершала ни одного из этих преступлений.
  Торжественная тишина сопровождала произнесение клятвы, и в этой тишине Ростислав внимательно вслушивался в ее интонации, ожидая, не дрогнет ли где голос. Однако Рысь ни разу не сбилась и не опустила глаз. Это говорило в ее пользу. И все же, спешить не следовало. Некоторые порождения нечисти были столь хитры и бесстыдны, что могли дать ложную клятву именами Богов. Но Светозар, стоявший за спиной отца, жарко шепнул ему на ухо: "Она говорит правду!"
  Острый слух Рыси разобрал эти слова, и она ощутила благодарность к этому белокурому юноше, почти мальчику. Он один ей сочувствовал по-настоящему. Наивно и легкомысленно, вообще-то, с его стороны, но чего еще ждать от детей человеческих? В этом юноше, впрочем, было нечто особенное, ощутимое сквозь льняные волосы и глаза цвета неба. Может быть, он и впрямь один из тех, кто видит сквозь сердца, вот только пусть подрастет сперва.
  И все же, клятвы было еще мало, чтобы оправдать подсудимую.
  - Тебя схватили на месте последнего преступления, рядом с еще теплым телом мальчика. Может быть, ты видела убийцу? - продолжил расспрашивать князь Приморский.
  - Да, я видела его.
  Шум пронесся над толпой, и та, во главе с родителями мальчика, колыхнулась, как морская волна, устремилась к Ярине, готовая поглотить ее, не потому, конечно, что так уж охотно сразу ей поверила.
  - Да, я видела его, но не знаю, что это за существо, - продолжала Рысь, ощущая, как волосы становятся дыбом. - Знаю только, что это колдун, владеющий противоестественной силой. Я не могла шевельнуться, когда он был рядом, не видя меня. Моя кровь будто замерзла, мне казалось, я заживо погребена. Он выглядит как человек в медвежьей шкуре, похоже, уже старик. Я видела седые волосы и бороду, но лица не было. Оно все скрыто маской из костей черепа!
  Кто-то в толпе воскликнул: "Костяная Маска!", этот возглас повторили и другие. Людское море вновь заколыхалось и, если бы не охранявшие пленницу воины, возможно, приморяне все же выместили бы на ней свой гнев. Они далеко не были убеждены в ее невиновности, среди них уже прошли слухи, будто Костяная Маска может менять облик, и оборотница - один из ее ликов, явившийся морочить им голову.
  Ярина сдерживалась из последних сил, чтобы не выпустить для защиты когти. Ей ненавистен был этот город, все людские законы, человеческая толпа, от запаха и шума которой раскалывалась голова. Но княжич Светозар подошел и взял руку Ярины, готовую превратиться в когтистую лапу.
  - Не беспокойся: все станет на места, - слова он произнес, вроде бы, самые простые, но, странное дело, Рыси, привыкшей сызмальства полагаться лишь на собственную силу, ум и ловкость, захотелось поверить ему.
  Но князь Ростислав ничем не показал, ценит ли он такое заступничество со стороны младшего сына. По-прежнему сурово он обратился к Рыси:
  - Твоя история запутанна и странна, и нечем доказать, что ты говоришь правду. На месте преступления не нашли никаких следов, кроме твоих. Чем ты можешь оправдаться?
  Ярина гордо выпрямилась, откинула левой рукой волосы со лба. Другая рука еще хранила успокаивающее прикосновение княжича.
  - Я все сказала, и больше мне нечего добавить. Я дала клятву, а ты не веришь ей. Будь на моем месте любой человек твоего племени, ты бы доверял ему больше, правда?
  Она отстранилась от Светозара, повернулась спиной и к князю, и к толпе, и замерла так, чутко прислушиваясь к каждому звуку.
  Теперь у князя с его советниками возникло затруднение: каким образом все-таки выяснить, правду ли говорит Рысь? Без окончательной проверки же ни оправдать ее, ни осудить не представлялось возможным.
  - Можно устроить испытание, по древнему обычаю. Например, связать ее и бросить в Светлицу, - предложил Ярец. - Если Водяной вынесет обвиняемую на берег, значит, она невиновна.
  - Или пусть возьмет в руки раскаленное железо, - предложил Эреджиб. - Я слышал о случаях, когда ложно обвиненный оставался невредимым в таком испытании.
  - Вы забываете, что она оборотень, - перебил их князь Ростислав. - Если даже она виновна, не пострадает от воды или огня, как мог бы человек.
  - Тогда испытание поединком! - немедленно предложил Гарран. - Я готов выйти против нее прямо сейчас, будь она хоть сто раз рысью.
  - Нет, лучше я, - тут же загорелся увлекающийся Ратмир. - Оборотень против оборотня - так будет честнее.
  Неизвестно, что бы решили князь со своими ближниками, но княжича Светозара, с тревогой прислушивающегося к разговору, осенила новая мысль.
  - Здесь все говорят, что никто, кроме Ярины, не видел того колдуна в Костяной Маске. Но ведь это не так! О той же маске говорила и сестра убитого ребенка. Она проснулась сегодня утром, и мы можем ее расспросить. Девочка еще не совсем здорова, но все же, может нам помочь прояснить дело.
  Хмуро взглянув на родителей девочки, князь велел им доставить ее сюда. Следовало проверить каждую возможность.
  Девочку принесла на руках сама княгиня Влада, так легко, словно та была младенцем. Родители несчастной следовали за ней по пятам, словно боялись, что и с ней произойдет несчастье, стоит лишь отвернуться. Княгиня бережно уложила свою подопечную на скамью, сама осталась внимательно наблюдать.
  - Спрашивайте ее, но осторожнее. Она не выдержит долгого допроса, - предупредила Влада.
  Ростиславу совсем не хотелось ее допрашивать, а когда он увидел бледное, изможденное лицо девочки с темными провалами вокруг глаз, и вовсе пожалел, что согласился. Но отступать было поздно.
  - Видишь ли ты нас? Знаешь ли, кто ты и как попала сюда? - начал он, стараясь говорить как можно мягче.
  Но девочка все равно испуганно вскрикнула, широко распахнув испуганные глаза. Мать и Влада подхватили ее, не дав упасть.
  - Я вижу... Я - Калина, дочь Валуйка. Мама! Отец! - она протянула к ним руки и заплакала, и они тоже всхлипывали, на некоторое время забыв обо всем.
  Князь позволил им выплакаться, но затем вынужден был продолжать, хоть у него самого на сердце скребли кошки.
  - Калина, у тебя был брат по имени Лютик? - он очень старался говорить ровно.
  Услышав это имя, девочка снова рванулась, как подстреленная птица, схватилась за горло, словно ей было трудно дышать.
  - Лютик... был... - прошептала она пересохшими губами. - Мы пошли в лес за грибами... и там... нет, не помню, не помню! - она замахала руками, будто отгоняя кого-то невидимого, потом уткнулась лицом в ладони и замерла так, вся дрожа.
  Пока родители пытались ее успокоить, Ростислав с Владой обменялись растерянными взглядами.
  - Она действительно не может сейчас ничего рассказать, - объяснила княгиня. - Слишком сильное потрясение вытеснилось из памяти, иначе бы ее рассудок точно не выдержал. Она помнит, что с братом произошло нечто страшное, но что именно - скрыто за глухой дверью. И мне не открыть ее.
  У Приморского князя опустились руки. Вот уже в который раз он ощущал, что ничего не может сделать с неуловимым убийцей, что все его воины, ловкие и отважные в бою, здесь беспомощны, как слепые котята. Следствие ничуть не продвинулось вперед. Как нельзя было безоговорочно доказать невиновность Ярины, так же точно нельзя было подтвердить и ее вину. Даже Светозар теперь молчал, стоя возле подсудимой.
  Зато Остромир, до сих пор не проронивший ни слова, неожиданно обратился к отцу:
  - Позволь мне поговорить с девочкой. Я попробую вернуть ей память.
  - Ты думаешь, что сможешь? - усомнился Ростислав. На его памяти второй сын никогда не интересовался тайнами людских душ.
  Остромир усмехнулся, и в лице его появилось нечто жесткое и холодное.
  - Я знаю, что сказать ей. Но это придется вытерпеть всем. На всякий случай прошу не позволять никому вмешиваться.
  Он склонился над девочкой, оттеснив ее родителей, и пристально вгляделся ей в глаза.
  - Ты слышишь меня, Калина, дочь Валуйка? - сурово произнес княжич.
  - Я слышу, - проговорила девочка бесцветным голосом, будто во сне.
  - Я велю тебе вспомнить, кто утащил твоего брата возле Сухой Речки! Кого ты увидела из кустов?
  - Нет... нет, я уже все сказала, я не могу больше! Я ничего не знаю... не помню! - жалобно вскричала девочка, сжавшись, как мышонок под взглядом ястреба. Родители бросились к ней, но княгиня Влада их удержала.
  - Это что же такое? Сына сгубили, теперь и дочку мучают? - жалобно воскликнула мать, а ее муж проговорил хрипло, сжав кулаки:
  - Ты лучше отойди, княгиня-матушка, для тебя же лучше будет! Дай нам забрать дочку, она у нас одна осталась. Если с ней что случится, ни я, ни жена моя не переживем.
  Но Влада выставила руки ладонями вперед, и они не могли приблизиться. Попыталась успокоить чету поселян:
  - Я обещаю, что вашей дочери не станет хуже! Сейчас ей трудно, но иногда приходится пережить меньшую боль, чтобы не допустить худшей: так, люди прижигают раны, чтобы не допустить заразы. Если Калина вспомнит то, что ее испугало, ей легче будет придти в себя.
  Остромир подхватил слова матери и продолжил непреклонным тоном:
  - Я приказываю тебе, Калина, вспомнить все, что случилось у Сухой Речки! Сломай дверь, отгородившую часть твоего сознания! Открой мне все, что видела тогда! Откроешь - станешь вновь здоровой и целой, твой поврежденный разум заживет, оставив лишь сожаление о погибшем брате. Нет - память всю жизнь станет жечь тебя, возвращаясь во сне, и ты никогда уже не сможешь жить спокойно! Всю свою жизнь ты будешь снова и снова переживать кошмар, который вытеснила за дверь своей памяти, будешь кричать и плакать во сне. Ты можешь освободиться от него сейчас - второй возможности тебе не даст никто!
  Сейчас Остромир был гораздо больше похож на судью, выносящего приговор, чем его отец, и на могущественного ведуна - больше, чем его мать, сама глядевшая на второго сына с изумлением. От жестоких слов и ледяного голоса его, казалось, вокруг похолодало. По крайней мере, немало было среди собравшихся тех, у кого по коже пробежали мурашки. Даже младшая сестрица Листава укоризненно взглянула на брата:
  - Ах, брат Остромир, как же ты жесток!
  Но он не замечал ничего, сосредоточившись на девочке, которой приказал вспомнить все. И она, не в силах сопротивляться его воле, заговорила слабым и хриплым голосом:
  - Я... я видела, выбежав из-за кустов на крик Лютика... По ту сторону кустов стоял... стояло... нет, я не знаю, что это было! Кто-то весь в медвежьей шерсти или в шубе до пят. Он стоял на двух ногах, а одной рукой держал Лютика под мышкой. Я подумала, что Леший, но тут он повернул голову, и я увидела... увидела, у него череп вместо головы! И завизжала...
  - Череп? Это был человеческий череп? - уточнил Остромир.
  - Я видела... видела кости на лице. А из-под них свисали седые волосы и борода. Но я видела только одно мгновение. Кости... кости на лице!
  - Костяная Маска, - повторили на все лады многие из собравшихся.
  Девочка спешила договорить, словно ей и впрямь необходимо было выплеснуть пережитый ужас, как гной из вскрывшегося нарыва:
  - Я увидела Костяную Маску и завизжала от ужаса. И тогда... я увидела, как Лютик барахтается в его лапах. И тот поднял нож и вонзил ему в горло! Тогда я побежала, не помня, как и куда. Мне казалось, Костяная Маска догонит меня и убьет, как Лютика. Но нет...
  Она всхлипнула и крепко обнялась с родителями, которые, наконец, смогли к ней подойти.
  Когда общее волнение немного стихло, князь Ростислав обратился к пострадавшей семье:
  - Благодарю вас за помощь, добрые приморяне! Вы будете награждены за вашу, увы, невозвратную утрату, и за помощь в поисках убийцы.
  - По крайней мере, теперь каждому ясно, что это не Ярина, - обрадовался Светозар. - Уж у нее-то ни в каком обличии нет седых волос и бороды!
  Но князь Ростислав решил проверить еще одно предположение.
  - Если хочешь вполне оправдаться, перекинься сейчас рысью, - сказал он Ярине. - Девочка могла от страха принять звериную голову за череп, а шерсть - за шубу.
  Рысь окинула его холодным недружеским взглядом, однако ради близкой свободы согласилась на последнюю проверку. Светозар залюбовался, глядя, как ее гибкое тело плавно перетекло в фигуру большой лесной кошки, как одежда сменилась мехом, на лапах проросли острые когти, а на ушах - кисточки. По знаку князя она поднялась на задние лапы, чтобы девочка увидела ее в той же позе, что Костяную Маску. При ее превращении кое-кто из приморян испуганно отшатнулся. Но зато девочка, как видно, уже неспособная испугаться чего-то нового после уже пережитого, только моргнула.
  - Нет, - объявила она во всеуслышание. - Это была не рысь, и вообще не зверь. Это точно.
  - Ну что ж, - подвел итог князь Ростислав. - Если так, то Ярина Странница признается невиновной в жестоких убийствах детей. Ты оправдана!
  - Благодарю тебя за справедливый суд, князь Приморский, но ты не ошибся бы, сразу поверив мне на слово, - Рысь в самом деле не ждала от него такого беспристрастного решения, однако же не считала нужным молчать.
  Он усмехнулся в ответ.
  - В древности наши предки безоговорочно верили на слово, но они жили проще нас: сидели в своих лесных уделах, где постороннего человека увидишь раз в полгода. Нам же приходится теперь учиться доверять, но проверять.
  Это-то Рыси было понятно. Если бы ей пришлось жить в таком огромном городе среди деревянных и каменных стен, где людей больше, чем муравьев в муравейнике, но только совсем не таких тихих, - она бы сошла с ума.
  - А тебя я попрошу пока остаться в Белгороде Приморском, - продолжил Ростислав, отчего у нее ноги примерзли к деревянным плашкам.
  - Я не привыкла к городам. Мой дом - лес, - прошипела Рысь недовольно.
  - Это ненадолго. Я надеюсь, что ты, как союзница народа приморского, поможешь нам найти Костяную Маску, чтобы больше никто уже не страдал из-за него. Ты одна, кроме девочки, видела его и сможешь узнать, и хорошо знаешь лес. Я не могу приказывать тебя, но лишь прошу о помощи.
  Может быть, она и не согласилась бы, хотя гордой лесной охотнице приятно было, что князь зовет ее почтительно, как полезную союзницу. Но Светозар, ставший рядом с отцом, улыбнулся ей, радуясь, что удалось ее оправдать.
  - Вот видишь: я же говорил, что правда непременно победит! Соглашайся, Ярина! Ты имеешь право вместе с нами отомстить ему. Я сам позабочусь, чтобы приморяне с честью принимали тебя.
  Он был прав, свести счеты с Мерзостью определенно следовало. К тому же, Рысь не хотела уходить, не поблагодарив как следует младшего княжича, первым поверившего ей. Но говорить об этом прилюдно не следовало, и она лишь коротко улыбнулась ему:
  - Хорошо: если вы приглашаете меня, я немного задержусь.
  Глава 5. Поездка в гости
  Княжич Звенислав со спутниками доскакали до Червлянска к вечеру на девятый день. Поездка была хороша, и молодые витязи наслаждались стремительной скачкой, свистом ветра в ушах, мельканием проносящейся мимо степи. Тут осень была заметнее, чем в Приморье, и степные травы начали желтеть, цветов не было видно, только кое-где мелькали седыми прядями ковыли. На убранных полях возле селений желтой щетиной торчала стерня. Кое-где по пути вырастали среди ровной степи высокие древние курганы, под которыми погребены были неведомо как давно забытые теперь герои минувших лет.
  В еще высоком небе иногда кружили, широко раскинув крылья, орлы, с высоты обозревая всю степь. А однажды Звенислав увидел в небе сокола, и обрадовался встрече с живым пращуром своего рода. Правда, тут же чуть не прибил своего оруженосца Мечеслава, уверявшего, что это был ястреб. Впрочем, никто ни на кого не злился всерьез, а Мечеслав еще с детства любил спорить, так что к таким перепалкам все привыкли давным-давно.
  Из травы, вспугнутые конским топотом, то и дело выбегали тяжелые голенастые дрофы и верткие стрепеты, выскакивали зайцы. Приморяне иногда подстреливали кого-нибудь из них, так что вечером всегда было свежее мясо. Под уже нежарким осенним небом сны виделись слаще, чем дома на печке, а самым приятным было, что комары уже перестали жалить. По ночам сквозь сон слышалось, как высоко в небе перекликались птичьи стаи. Сверху доносились особые протяжные кличи лебедей, журавлей, гусей, уток. Почему-то осенью они всегда кричат грустно. Наверное, прощаются до весны с землей, поднимаясь в Ирий.
  Но вот поездка, наконец, завершилась. Приморяне подъехали к Червлянску с закатной стороны, и издалека увидели прежде всего багряные крыши города, стоявшего на холме. Он все рос по мере их приближения, и вот уже, в какую сторону ни взгляни, и справа, и слева виден был один лишь город, окруженный мощной крепостной стеной. Степь исчезла, как будто город поглотил ее.
  - Эге! Погляди, Ростиславич, какая стена, - присвистнул Глеб, сын воеводы Ярца. - Твой батюшка хорошую стену построил вокруг Белгорода, но до этой ей далеко. На ней десяток конников сможет разъехаться, не толкая друг друга! Никаким тараном ее не возьмешь.
  - Только перед червлянцами не вздумай удивляться, а то задерут нос еще выше, - предупредил Звенислав. - Червлянск - большой город, его не раз осаждали, ему нужна такая стена. Говорят, у Дедославля стены еще мощнее, да еще земляной вал, насыпанный летучим змеем, которого пятьсот лет назад древний волхв Всегнев запряг в плуг, будто коня.
  - А я слышал, будто на краю земли, на восходе, есть страна Сун, - поспешил и Летун поделиться своими знаниями. - А вокруг них кишмя кишела всякая нечисть: мохнатые люди в шерсти, обезьяны, вурдалаки и прочая нелюдь, вроде нашей Костяной Маски. И вот, суны придумали от них отгородиться: выстроили всем миром стену до неба, такую широкую, что на ней поперек может выстроиться целое войско с конями и повозками.
  - Врешь ты все! Не Летун, а Болтун, - немедля возразил неугомонный спорщик Мечеслав. - Не может быть, чтобы на Восходе одна нечисть обитала! Там поднимается из моря колесница Даждьбога, тамошние жители раньше всех видят солнце, какая же нечисть сможет там жить? И о твоей стране Сун все врут!
  - А вот и не врут! - тоже загорячился Летун. - Есть страна Сун, там держат особых гусениц, которые делают шелковые ткани. Хоть в шелк-то ты веришь, медведь приморский?
  - Шелк видел. А что его гусеницы делают - ни в жизнь не поверю, - упорствовал Мечеслав. - Гусеницы только капусту жрать умеют, это всем ведомо.
  - Ростиславич! Ну хоть ты скажи ему! - жалобно воскликнул Летун.
  - Тише, тише, друзья! Приехали, - рассмеялся Звенислав, первым проезжая сквозь открытые медные створы ворот, на которых с обеих сторон были выбиты изображения вздыбленных коней, натертые до блеска. Глеб поднял над головой княжича знамя с соколом, и стража в воротах почтительно склонила головы, пропуская почетных гостей.
  Улицы в Червлянске были длинные и узкие, дома показались приморянам выше, чем принято было у них, некоторые даже нависали над дорогой в два яруса. А вот садов вокруг было заметно меньше, лишь кое-где за забором темнела кроной любимая яблоня или груша. Дороги были мощены не деревянными плашками, как дома, а камнем, и кони ступали осторожно, словно боялись разбить себе копыта. И долог же приморянам показался путь - не передать! Если бы один из стражей у ворот не вызвался поехать впереди, указывая им путь, еще пришлось бы, чего доброго, расспрашивать прохожих, куда ехать. Не так уж мал был Белгород Приморский, но в Червлянске, пожалуй, поместилось бы три таких города, не менее. Теперь только Звенислав понял вполне, что означают слова: "Второй город в Землях Сварожьих". Был, правда, еще и могущественный торговый Влесославль далеко к Полунощи, где когда-то сидел наместником его дед и жил в детстве отец. Но тамошние жители держались наособицу еще больше, чем приморяне, и не соперничали с другими краями в славе и величии - просто свято верили, что превосходят их во всем. Однако сейчас впереди лежал Червлянск. Молодой княжич почувствовал воодушевление, точно в лучшие мгновения битвы: будь что будет, но этот большой и крепкий город ему следует подвести под руку своего отца!
  Гости заметили, что многие дома ближе к середине города были сложены из красных, желтых или белых кирпичей, а стояли реже друг от друга, окруженные прочными заборами. Провожавший их стражник, которого звали Бравлином, пояснил, что здесь расположены городские дома бояр и местных богачей. В каждом из этих домов окна блестели стеклами, прямо-таки напоказ. Никто из приезжих уже не выражал вслух удивления.
  Княжеский терем, крытый черепицей, тоже оказался краснокаменным. Звенислав подумал, что Червлянск и назвали так, чтобы похвастаться подобными постройками перед прочими княжествами. Сам он, родившийся в лесу, подумал, что не смог бы все время жить в каменном доме, где даже не пахнет живым деревом. Должно быть, там все время холодно и сыро, сколько ни топи, и стены давят со всех сторон. Это же все равно что в пещере жить!
  Едва гости подъехали к терему, их уже встретили многочисленные челядинцы, окружили и повели за собой. В дверях, искусно вырезанных из какого-то иноземного дерева, Звенислав со свитой оставили свои мечи, как полагалось гостям. Потом их, наконец, провели в горницу к князю Любосвету Келагастичу.
  Князь Червлянский поднялся с кресла навстречу родственнику, которого никогда раньше не видел. Звенислав поклонился в пояс перед старшим в роду, но Любосвет негромко рассмеялся, обнял его за плечи и расцеловал в обе щеки.
  - Ну полно тебе, племянник, что это за старомодные ужимки, когда встречаются родственники! Вот ты какой уже взрослый, Звенислав Ростиславич! Да, ничего не поделаешь: старые старятся, молодые растут... А как поживают твой отец и матушка? Здоровы ли?
  Червлянский князь был высок и худощав, с узким лицом, которое еще больше удлиняла долгая, но неширокая и редкая борода песочного цвета, как и его волосы. Глаза у него были очень светлые, меняющие цвет в отблесках множества свеч, горящих в хрустальной люстре под потолком: то казались бледно-голубыми, то серыми или зелеными. Одет Любосвет был богаче всех князей, что знал Звенислав: в длинном, до колен, черном аксамитовом кафтане, шитом золотом, со смарагдовыми пуговицами, при золоченых же сапогах. Однако, к радости приморского княжича, богатый и влиятельный родич встретил его запросто, без всякой важности, и он отвечал ему охотно:
  - Отец мой и матушка вполне здоровы, шлют тебе привет, но сами пока не могут приехать, так как накопилось много дел, а твое приглашение всех застало неожиданно. Но мне, их старшему сыну, велено передать тебе наилучшие пожелания, а заодно кое-что еще, не менее важное. Ты, должно быть, слышал, что этой весной мы проникли глубоко в Дикую Степь, разгромили много становищ нечестивых команов, разбили их войско наголову! Не хвастаясь, скажу, что вот эта рука сразила Ашин-хана...
  - Нет-нет! О вашем походе и других важных делах ты расскажешь завтра на пиру, во всеуслышание! - снова негромко засмеялся князь Любосвет и хлопнул Звенислава по плечу. - А сегодня тебе с твоими спутниками нужно вымыться в бане, поесть и отдохнуть, а то из тебя можно выбивать пыль. До завтрашнего дня я не хочу ничего слышать ни о каких важных делах!
  После первого разговора Звенислав так и не понял, понравился ли ему новый дядя. Но он не привык сомневаться, даже если замечал двойственность в чьем-то характере. К тому же, принял их Любосвет Келагастич, во всяком случае, по-княжески. В бане, куда их проводили, оказался даже выложенный мрамором бассейн с чистой прохладной водой, прямо как в домах агайских вельмож, о чем рассказывала Ираида Тиана, жена князя Драгомира. А, когда они вышли из бани, для них уже была приготовлена подаренная князем дорогая одежда. Чего же еще было ожидать от щедрого родственника и гостеприимного хозяина? Звенислав весело встряхнул кудрями, еще больше завившимися после бани. По-видимому, князь Любосвет сам ищет союза с Приморьем, а раз так, договориться с ним не составит труда. С этой мыслью Звенислав заснул, впервые за много дней склонив голову на мягкую уютную подушку вместо походного седла.
  Следующим вечером приморский княжич красовался за столом рядом с хозяином дома, на правах почетного гостя. Князь Любосвет познакомил его со своей женой и сыновьями, еще подростками, и здесь, за столом, всячески проявлял внимание к приезжему племяннику, передавал ему лучшее угощение, своей рукой отрезал для него лучшие куски от приготовленных яств, нет да нет заводил с ним беседу. Вскоре Звениславу наскучило такое внимание, и, пока червлянские бояре один за другим возглашали здравицы князю Любосвету, празднующему день рождения, он стал смотреть по сторонам.
  Скоро его внимание привлекла богато одетая девушка, сидевшая за столом напротив. Взрослая и серьезная на вид, но с одной косой, значит, незамужняя. Волосы цвета степного ковыля, строгие синие глаза под четкими дугами темных бровей, четкий прямой нос. Губы, когда он на нее глядел, были задумчиво сжаты, но девушка встретилась с ним глазами и - возможно ли такое?! - слегка улыбнулась. Всего одно мгновение они глядели друг на друга, но у Звенислава уже закипела кровь, и он больше никого не замечал за столом. Ему было жаль, что она сидит так далеко. Ни спросить, кто она и откуда, ни улыбнуться ей одной, ни коснуться украдкой ее руки под столом - ничего, позволяющего начать знакомство! Даже узнать ее имя не было возможности, а спрашивать у князя Звенислав постыдился. Раньше он и не подозревал, что такую муку терпишь, когда та, с кем не терпится познакомиться, так близко, а кажется - на другом краю земли! И ведь она смотрела на него, он заметил даже, как он приложила к губам палец с серебряным колечком, как бы в знак молчания! Он снова и снова украдкой бросал горящие взгляды в ее сторону, но девушка, похоже, владела собой лучше, и более ничем себя не выдала.
  Вкрадчивый голос Любосвета Келагастича отвлек его от мечтаний. Дружески хлопнув Звенислава по плечу, князь Червлянский протянул ему кубок, полный до краев шипучим пряным медом:
  - Ты что-то невесел сегодня, племянник, ни есть, ни пить не хочешь! Осуши вот этот кубок за сегодняшнюю встречу.
  Звенислав осушил кубок, а потом еще и еще, желая хоть немного отвлечься от мыслей о незнакомке. Но она сидела все на том же месте, и даже показалась княжичу еще красивее, чем при первом взгляде. Он твердо решил, что не уедет из Червлянска, не поговорив с ней. А, если она согласится, то увезет ее с собой, не откладывая надолго, чьей бы дочерью она ни была!
  Постепенно крепкий мед сделал свое дело; хмель закрутил, завертел Звенислава. Ему захотелось сказать нечто такое, что поразило бы всех присутствующих, чтобы все восхищенно ахнули над его речью - все, и эта пока незнакомая девушка в первую очередь! Он поднялся с места, встряхнул кудрями.
  - Я предлагаю выпить за мир и союз между Червлянской Землей и Приморской, и за успех нашего оружия! Мы, приморяне, ходили одни в Дикую Степь, и взяли богатую добычу. Но, если Червлянск поддержит нас, мы сможем совершить гораздо больше! Мы пройдем степь из края в край, покорим диких команов, навсегда отучим их от грабежей! Пусть пасут овец и разводят коней на своих пастбищах. Мы соберем других князей под наши знамена, станем воедино, как пальцы на одной руке!
  Червлянцы, поначалу встретившие его смелый призыв одобрительным мычанием, постепенно умолкали, обменивались подозрительными взглядами. Вот, значит, о чем думают в Приморье - как собрать других князей под свои знамена! Общий поход при удаче принесет и добычу, и славу, но только при этом каждому князю, что приведет войска, придется поступиться частью своей власти, стать под чужую руку. Любосвет Келагастич, поднявший было чашу с вином, грозно нахмурился и поставил ее на стол, не пригубив ни капли. Многие червлянские бояре последовали его примеру. Для них умаление власти их князя означало бы безвозвратное уменьшение и собственной значимости. Даже если бы войну при этом удалось выиграть, они бы точно проиграли.
  Но княжич Звенислав, одурманенный хмелем и близким присутствием загадочной незнакомки, ничего не заметил. К тому же князь Любосвет тут же преодолел недовольство и заговорил с родственником еще ласковей, и тот уже не сомневался в успехе своей поездки.
  Спустя некоторое время Звениславу стало жарко, и он вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Не взяв свечи, ощупью пробирался в темных сенях, как вдруг чей-то голос тихо проговорил рядом:
  - Идем со мной, княжич, я тебя провожу.
  Трепещущий огонек свечи поднялся к лицу Звенислава, и он вскрикнул - это была она, та самая белокурая девушка, которой он любовался весь вечер, ничего не зная о ней! Теперь она была рядом, сама подошла к нему. По телу княжича пробежала радостная дрожь.
  - Как тебя зовут, Белая Дева? Я видел тебя и мечтал познакомиться с тобой!
  Девушка вздохнула и ухватила его под локоть, повела в сад.
  - Я - Снежана, дочь боярина Волчца.
  Звенислав попытался, но не смог вспомнить этого имени, хотя князь Любосвет на пиру представил ему первых червлянских бояр.
  - Снежана! Как тебе идет это имя! Ты белая и чистая, как только что выпавший снег. Но ты ведь не растаешь так же быстро, правда?
  Девушка протяжно вздохнула.
  - Не о том речь, княжич. Уезжать тебе нужно поскорей! Я случайно услышала, что тебя хотят бросить в поруб.
  Он вытаращил глаза, не веря услышанному. Хоть отец и говорил ему, что договориться с Червлянском будет трудно, но уж до такого трудно было додуматься!
  - А ты ничего не путаешь? Кому меня в поруб бросать? И за что?
  - Я-то не путаю. Всю жизнь, как-никак, прожила здесь, в Червлянске, - с достоинством возразила Снежана, искусно обходя второй вопрос: "Кому?" - Команский хан прислал князю Любосвету богатые подарки, чтобы Червлянское княжество не участвовало в новом походе, а лучше - не допустило бы его.
  - Неужели? - все еще не мог поверить Звенислав. - Но ведь князь Любосвет мой родственник, он так хорошо меня принял...
  - Золото ему дороже увиденных впервые родственников, - усмехнулась девушка. - Пойдем со мной, Звенислав! Я тебя спрячу на эту ночь, а поутру предупрежу твоих кметей, и вы уедете.
  Она провела его через сад, и дальше, по извилистым улицам, туда, где начинались простые деревянные избы. Звенислав охотно шел с ней под руку, не столько из-за предупреждений, которые все же казались ему преувеличенными, сколько ради удовольствия прогуляться с ней вдвоем, чтобы никто не мешал. Снежана была высока ростом, стройна, как молодая березка, и ходила быстро, ничуть не отставая от него. Он уже понял, что хозяйкой она будет твердой и властной, но и слушаться ее было приятно.
  - Послушай, Снежана, а почему ты мне помогаешь? - поинтересовался Звенислав решительно. - Я что, тебе приглянулся?
  Она окинула его укоризненным взором и насмешливо фыркнула.
  - Прямо уж так сразу... Мне просто не хотелось, чтобы ты попал в беду. Я бы сделала то же самое для любого человека, которого хотят без вины бросить в поруб.
  Но он все-таки уловил мгновенную заминку в ее голосе, и спросил уже веселее:
  - Но хоть немного-то я приглянулся тебе, а, Снежана?
  - Ну, может, немного, - проговорила она лукаво, впервые опустив глаза.
  - Для начала и этого хватит! - Звенислав радостно рассмеялся и, прямо на ночной червлянской улице поцеловал девушку в губы, ощущая, как они горячи и нежны без всякой помады. Сердце юноши учащенно забилось, в ушах что-то загудело сильнее уже выветрившегося хмеля. - Я и так знаю, что никакая другая невеста для меня не сделает больше, чем ты сейчас. Послушай, Снежана: поедем со мной завтра же! Прямо с утра, никому не сказавшись. Как приедем в Приморье, станешь моей женой...
  - Я? Ой, да что ты, княжич! Разве твои батюшка с матушкой меня примут в снохи? Неужто я ровня тебе? - усмехнулась Снежана.
  - А что такого? Не знаю, как здесь, в Червлянске, принято, а мои родители обрадуются, что ты меня спасла! Матушка сама жила прежде в лесу, а отец ее привел и сделал княгиней.
  - Значит, правда, что твой отец женился на ведунье, которая спасла ему жизнь? У нас об этом говорят, но не всем верится.
  - Конечно, правда! Отца отравили агайцы, он уже умирал, но мама исцелила его, и они поженились. После у них было еще много невероятных приключений, но они все счастливо преодолели. Ты узнаешь обо всем из первых уст...
  - И про летающую ладью тоже правда? - спросила девушка.
  - Конечно! Она так и осталась стоять там, где приземлилась. Теперь она уже сгнила, но в детстве мы часто лазили по ней с Остромиром и с... - тут он прервался, неловко пытаясь скрыть чье-то имя.
  Снежана сразу заметила его обмолвку. Отпустив руку своего спутника, пристально заглянула ему в глаза.
  - Вместе с кем, Звенислав? Договаривай, что хотел сказать?
  - С Моряной... - проговорил он очень тихо.
  - Кто такая Моряна? Почему ты не хочешь о ней говорить?
  - Да нет, собственно. Почему же не хочу? - Звенислав вымученно засмеялся. - Моряна - наша подруга. Ровесница Остромира. Дочь воеводы Гаррана и воительницы Куары, и сама тоже воительница. Мы с ней друзья, с детства и до сих пор. Вот и все. Ты мне веришь?
  А было не совсем "все", и об этом приморский княжич задумался всерьез только сейчас, когда отчаянно испугался, что Снежана сейчас отвернется и исчезнет в ночном городе, покинув его одного. Ему вспомнилось, казалось бы, напрочь забытое - как Моряна просила взять ее с собой. Возможно ли, что с ее стороны была не просто дружба, а он ничего не понял как раз потому, что она была рядом всю жизнь? Но об этом Звенислав раньше никогда не думал, а теперь и вовсе ничто не имело значения, кроме Снежаны.
  Она вздохнула в темноте, затем отворила какую-то калитку, пропуская гостя.
  - Вот здесь отдохнешь до утра, никто тебя не найдет.
  Звенислав огляделся по сторонам, едва она зажгла лучину. Простая бедная изба с единственной горницей, с окошком, затянутым бычьим пузырем. Давно остывшая печка, длинная скамья у стены, застеленная вытертым пестрым покрывалом. Похоже, здесь давно никто не жил.
  - Чья это изба? - весело спросил Звенислав, радуясь новому приключению в обществе Снежаны.
  - Моей бывшей кормилицы. Она умерла, и об этой избе помню я одна. Поспишь здесь спокойно, а поутру уезжай! - строго велела Снежана.
  - Никуда я не поеду без тебя! - запальчиво возразил Звенислав. - Если хочешь меня спасти, придется тебе бежать со мной. Иначе я остаюсь и буду жить в Червлянске, пока не передумаешь.
  Он поймал ее за руку и снова хотел поцеловать, но она вывернулась, как юркая рыбка.
  - Какой скорый! У вас в Приморье все женихи такие?
  - Все - не все, а нам, Ростиславичам, негде было научиться сидеть как мыши! Если даже ты прогонишь меня теперь, я все равно очень скоро вернусь со сватами, которых пришлют мои родители.
  - Вот со сватами и приезжай! А еще лучше - с боевой дружиной, чтобы князь Любосвет видел, что с вами надо считаться. Но не сейчас, когда ты почти один. Мне пора идти. Спокойной ночи тебе, княжич!
  - Погоди! Ты что, даже не посидишь здесь со мной?
  - Вдвоем с парнем, до свадьбы? Нет, Звенислав Ростиславич, и не проси! - строго ответила Снежана и шагнула к дверям. - Спокойной ночи тебе! И... до встречи!
  Она ушла, а Звенислав, не зная, чем еще заняться, лег на скамью и закрыл глаза. Он думал, что не сможет заснуть: мысли метались в голове, как птицы в клетке, сердце билось учащенно, словно ему стало тесно в груди. Однако, стоило закрыть глаза, как сон подхватил его и унес на невидимых крыльях. Княжич спал крепко и, должно быть, видел приятные сны, потому что на губах его не раз появлялась мечтательная улыбка.
  
  Звенислав и представить не мог, что в это самое время, после пира, князь Любосвет Келагастич решал его судьбу с мужчиной неприметного вида с близко посаженными темными глазами - боярином Волчцом, отцом Снежаны. Они говорили с глазу на глаз, потому что подобного доверия князь не мог оказать никому больше среди своих ближников, не решился бы даже заикнуться о таких вещах, заведомо зная, что их примут неодобрительно.
  - Он должен быть взят живым, - произнес князь, отвернувшись к окну. - Я не договаривался проливать кровь своих родных. К тому же, если он погибнет, Приморский князь отомстит за своего сына. Тогда как, если окажется в плену...
  - Тогда ты сможешь ставить князю Ростиславу любые условия! - подхватил боярин, низко поклонившись Любосвету. - Преклоняюсь перед твоим дальновидным решением, княже! В обмен на жизнь его старшего сына у Ростислава можно будет потребовать чего угодно. Часть Приморского княжества, например, что отошла ему по последнему договору. Давно пора сбить с него спесь. Он и князь-то самозваный, силой изгнал Бориса Градиславича, а теперь хочет указывать законным владетелям! Вспомни, княже, речь Звенислава на пиру: "Мы соберем князей под наши знамена!" Такое впору вещать разве что великому князю в Дедославле.
  - Я нарочно старался напоить его, чтобы он выдал, с чем пришел, - проворчал, не оборачиваясь, князь Любосвет.
  - Но дерзкий мальчишка не сам придумал такое! Он повторял то, о чем говорят у него дома, - продолжал Волчец, чувствуя, что его удары попадают в цель, хоть ему и видна была лишь спина князя.
  Теперь спина эта, обтянутая белой праздничной парчой, дрогнула, плечи перекосились.
  - Но сделать нужно так, чтобы не пришлось потом воевать с Ростиславом, - Любосвет Келагастич по-прежнему не оборачивался. - По слухам, он и сам, несмотря на годы, не разучился сражаться, и другие сыновья у него есть, кроме Звенислава. Приморское войско, может, и меньше моего, но подготовлено ничуть не хуже. Рассказывают, что в Приморской дружине есть великий воин, которому никто не может противостоять. Никому не известно, откуда Ростислав раздобыл его, но он сражается без доспехов и все равно всегда побеждает! Нет, Волчец, плохую услугу ты мне оказал! Чем больше я думаю, тем отчетливее понимаю, что воевать с Приморьем - верная гибель.
  - До войны не дойдет, - постарался боярин приободрить непоследовательного князя. - Он не осмелится, пока его сын в твоей власти. А ты его не вернешь, пока не добьешься у Ростислава уступок, скрепленных надежной клятвой. Такой, чтобы нарушить ее не решился никто!
  Боярин заметил, как пальцы князя, сложенные в замок за спиной, нервно хрустнули.
  - Да ведь говорят, будто жена Ростислава - страшная колдунья, - глухо проговорил Любосвет. - Говорят, она умеет воскрешать мертвых, превращать человека в камень, летать по воздуху быстрее ветра. Еще я слышал, что она может читать мысли, и что все дикие звери служат ей, как собаки. И она позволит, чтобы ее сын попал в плен?
  - Ее нет в Червлянске, и она ничем не сможет ни уберечь своего сыночка от плена, ни выручить его против твоей воли. Ну а потом она не решится же ослушаться мужа, когда ты добьешься у него клятвы. Еще только не хватало - опасаться слабой женщины, - бодро возразил боярин. - Кроме того, княже, не забывай: тебе поздно возвращаться назад. Ты ведь не вернешь степнякам их дары?
  - Да, это верно, - тут князь впервые повернулся лицом, и его тайный советник увидел, что Червлянский владетель бледен до желтизны. - Ни мне, ни тебе обратного пути нет. Но я себя чувствую зажатым в кузнечные клещи: с одной стороны команы со своим золотом, с другой - Ростислав и его колдунья.
  - Да нечего тебе бояться колдуньи! - рассмеялся его собеседник. - Уверен, что ее силу изрядно преувеличивают. Женщины любят напускать на себя значительность, чтобы скрыть свою слабость. Неужто эта Влада, или как ее, опаснее всего приморского войска? Нет, княже: если Червлянску и грозит оказаться в клещах, так это между Ростиславом и Драгомиром.
  - Ах да, еще один двоюродный братец! - простонал Любосвет, падая в кресло, будто ноги не держали его. - Мне положительно кажется, что у моего деда было слишком много сыновей, а у тех, в свою очередь, - их собственных сыновей... Так значит, ты уверен, что они в сговоре?
  - Меня при их совещаниях не было, - развел руками боярин Волчец, - но посуди сам, княже: почему бы иначе Драгомир остановился у Ростислава, если бы тот отверг его притязания? И почему Ростислав как раз в это время приглашает тебя на войну? Не получится ли, что, как только ты уйдешь вместе с войском, Драгомир тут же захватит Червлянск? Ну а ты... трудно ли в суматохе боя князю-полководцу получить стрелу в спину или удар мечом?
  Любосвет снова поднялся с кресла, прошелся по горнице неровным, подпрыгивающим шагом. Затем обернулся к собеседнику с лицом, искаженным яростью и страхом.
  - Да! Ты прав! - воскликнул он срывающимся от злости голосом. - Они покушаются на мои владения! Они не могут простить, что я - второй человек после великого князя, а вскоре могу сделаться и первым! - он скрутил кукиш и показал им куда-то, предположительно, в сторону Приморья. - Вот им, а не Червлянское княжество! Посадив в клетку Ростиславова птенца, я тем самым буду держать за горло и самого Ростислава! Действуй, Волчец. Только помни: нужны люди, которых совесть не станет мучить ни сразу, ни после. Пойми: я ведь не могу приказать моим кметям схватить княжеского сына, да еще своего гостя, без явной вины с его стороны...
  "Вот ты уже и колеблешься", - язвительно подумал боярин. - "Дай Чернобог, чтобы тебе самому-то не струсить, когда придет пора. Руки уже сейчас дрожат, и глаза бегают".
  Но вслух высказал совсем иное:
  - Не беспокойся, княже. Среди холопов твоих найдутся молодцы покрепче, не страдающие излишним благородством. Утром, как только он объявится, быть бычку на веревочке. Пригрелся, видно, под боком у какой-нибудь красотки, но уехать он не мог: его воины здесь, да и ворота ночью закрыты.
  Князь Любосвет слабо махнул рукой, словно разговор утомил его.
  - Хорошо, тогда ступай и действуй. А мне нужно хоть немного поспать.
  Боярин Волчец был человеком недалекого ума, однако мнил себя хитрецом и, как все личности такого склада, не стеснялся в выборе средств. Сам он не испытывал угрызений совести, которые с грехом пополам пытался успокоить его князь, уверяя себя, что не совершает, в сущности, никакого зла, собираясь лишь временно лишить Звенислава свободы. Его тайному советнику же вовсе не было дела до судьбы юноши, доверчиво идущего в расставленную ловушку. Главное, что сам он, боярин Волчец, чье прозвище, означающее сорную колючую траву, давно вытеснило данное когда-то более благозвучное имя, становится для князя самым необходимым человеком.
  Вот как складывается судьба! Был он прежде боярином средней руки, ни в бою, ни в совете особенно не блистал, и среди червлянских вельмож почти не бросался в глаза. Но так уж устроила Доля, что именно он, Волчец, посланный однажды к верховному команскому хану, не только сам получил от него щедрую мзду, но и передал князю Любосвету щедрые подарки от степного владыки. А с ними - такую "дружескую просьбу", о какой можно сообщить лишь с глазу на глаз, и то шепотом. Впрочем, князь и боярин быстро договорились на том, что им обоим будет выгодно выполнить ханскую просьбу. С той поры у Любосвета Келагастича появилось множество тайных дел, которых никто, кроме Волчца, не мог уладить. Пойманные на один крючок, они сблизились волей-неволей, потому что прочим людям их тревоги были чужды.
  Другие червлянские бояре злились, не понимая, чем Волчец сумел так обойти князя. Сам же он лишь посмеивался над их недоумением и радовался, богатея все больше от щедрости князя и из иных источников. Теперь уже вовсе завиральные мысли закрадывались в голову новоявленному княжескому советнику: жаль, что у князя Любосвета нет взрослых сыновей, а сам он, вроде бы, не ищет себе вторую жену. А то Снежана, единственная дочь Волчца, вся в покойную мать, и красотой, и умом была бы настоящая княгиня! Потому-то любящий отец и не спешил с ее замужеством, зато старался почаще брать с собой в княжий терем, чтобы его обитатели могли ее разглядеть. Да, жаль, что старший сын Любосвета на целых пять лет моложе Снежаны! Но зато, если уж удастся добиться, чтобы сам князь обратил на нее внимание, то молодая красивая жена наверняка сумеет его прибрать к рукам. И боярин Волчец не терял надежды добиться своего. Он рассчитывал, что после пленения Звенислава князь Любосвет Келагастич окончательно будет в его руках.
  Глава 6. Княжна Червень
  Прошла неделя, затем десять дней. Приморяне по-прежнему каждый день прочесывали лес, будто частым гребнем, однако безуспешно - ничто не указывало им Костяную Маску. Даже острое чутье Ратмира не помогло взять никакого следа у Сухой Речки. И Ярине-Рыси ее зрение и слух, лучшие в лесу, ни разу больше не указывали присутствие Мерзости. Осенний лес спокойно жил своей жизнью, готовый позабыть, что совсем недавно его оскверняло нечто чуждое и непонятное. Можно бы и поверить, что преступник исчез и больше не появится в Приморье, но людям уже не верилось. Снова и снова они осматривали весь лес, держа наготове луки и копья и запасшись оберегами от нечистой силы. Заглядывали в самые глухие места, но ничего не обнаружили, кроме потайных звериных логовищ. Если Костяная Маска не ушел взаправду подальше от Приморья, то, верно, был и впрямь очень сильным колдуном, и тогда непонятно было, как же найти его!
  Так в Приморье пришел страх. Не только взрослые боялись даже среди бела дня отпускать детей за дверь, но и сами, когда вечерело, закрывали двери на все засовы и не высовывали носа за дверь. Каждый мужчина теперь держал под рукой топор и подозрительно оглядывался по сторонам, готовый его применить. Смолкли песни; приморяне сделались печальными и молчаливыми. Тех, кого знали в лицо, еще принимали, но пришлые теперь опасались заходить в селения: ну как решат, что ты и есть злодей? Не только в деревнях, но и в самом Белгороде Приморском все притихли. Наступало время свадеб, но свадеб не играли, хотя никто прямо этого не запрещал: в Приморье был траур. Казалось, чья-то тяжелая рука нависла над Приморским краем, пригибая людей к земле, давя, обессиливая.
  Даже в княжеском тереме теперь, что ни вечер, все разговоры были о Костяной Маске. Чем дольше не могли поймать таинственного злодея, тем больше невероятных слухов носилось о нем, и, пересказывая их, люди еще сильней запугивали сами себя. Обе молодых княжны теперь ночевали лишь в окружении своих подруг, девушек из приближенных к князю семей. В таком обществе было спокойнее и даже веселее: девушки есть девушки, всегда найдут чем себя развлечь. А если кому-нибудь и вспомнится страшное, то в кругу и бояться легче.
  Однажды вечером Червень с Листавой уже улеглись в постель, вместе со всеми своими подругами. Но еще не заснули, слушая с замиранием сердца, как ветки липы стучат по стене. Хоть и знаешь хорошо, что это своя родная липка, знакомая с детства, но теперь и этот привычный звук вызывал тревогу: а только ли ветки стучат, как будто хотят отворить оконный ставень?.. И девушки старались разговором заглушить жутковатый звук и прогнать тревогу.
  Одной из них, Миловиде, пришлось отложить свадьбу, как и всем в Приморье этой осенью. Она плакала весь вечер, а подруги старались успокоить ее.
  - Ну, не плачь, Миловида! Рядом же твой Яромир, живой-здоровый, и не за морем от тебя! - утешала подругу княжна Червень. - Вот увидишь: не пройдет еще осень, как наши кмети изловят Костяную Маску, и траур закончится. А хочешь, я упрошу отца, и он разрешит вам с Яромиром пожениться, а?
  Но Миловида только покачала головой, продолжая всхлипывать.
  - Не надо... Нехорошо это - играть свадьбу, когда у людей горе.
  - У, проклятая Костяная Маска! - еще одна девушка, Краса, погрозила кулачком в окно. - И тут из-за тебя людям беды!
  И кто-то тихо спросил, кажется, маленькая робкая Голубика:
  - А если его так и не поймают, то что же? Ни свадеб, ни праздников, ни осенних торгов не будет больше? И детям не поиграть, и в лес не пойти, как раньше?
  Повисло тревожное молчание. Раньше как-то не задумывались, что поиски злодея могут затянуться надолго, и неизвестно еще, будут ли удачными. А теперь каждой отчетливо представилось, что приморянам так и придется всю жизнь коротать без радости, в одиночестве и вечном страхе. Жутко стало, будто кругом кромешная зима...
  - А я не удивлюсь, если именно этого он от нас и добивается, - проговорила нараспев младшая княжна, Листава.
  А ее старшая сестра, услышав это, сердито хлопнула ладонью по пуховой подушке.
  - Такого, значит, добивается, да? Ну так не дождется! - она вскочила ногами на постель, схватила небольшой бубен и, сильная, гибкая, заплясала, как была, в ночной сорочке, с распущенными волнами золотых волос, отбивая ритм и напевая песню, с какой обычно на Масленицу сжигали чучело Мораны-Зимы.
  Ее сестра и подруги сперва вытаращили глаза, но вскоре и им передалось залихватское веселье, и они тоже вспрыгнули на постель и принялись прыгать под звуки бубна, как молодые козы, а затем и бросаться подушками. Опомнились, лишь когда по горнице полетел пух, точно в птичнике, куда забралась лиса, а сами они, хохоча, как русалки, покатились вповалку.
  В дверь заглянула было разбуженная шумом бывшая нянька княжон, Нига, да так и захлопнула за собой дверь, махнув рукой, чего расшалившиеся девушки даже не заметили.
  - Ой, Червень Ростиславна! Ну ты и учудила! - воскликнула Миловида, когда все, засветив лучину, стали собирать с пола пух. - Хороши же мы были - чисто колдуньи на шабаше! Ой, хорошо, что мой Яромир не видел, а то решил бы, что его невеста совсем шальная... Вам-то хорошо - не надо стыдиться никого!
  - Чего хорошо? Я бы, может, постыдилась, - улыбнулась Червень, скрепляя пряжкой разорвавшийся ворот сорочки, открывший было молочно-белую девичью грудь.
  Подруги засмеялись. Им ли не знать, что, хоть на княжну Червень и засматривались многие, сама она ни в кого не влюблялась настолько, чтобы потерять голову.
  - Уж не просватал ли тебя князь-батюшка, что так заговорила? - лукаво поинтересовалась Краса.
  Но Червень только отмахнулась.
  - Ему теперь не до того! На уме одно - война да договоры с другими князьями. Кого же он мне найдет - моих же дядей и троюродных братьев? Это невозможно, он скорее позволил бы мне скитаться без дома по городам и весям.
  Все засмеялись, представив себе золотоволосую красавицу княжну бездомной бродяжкой. Только Голубика вдруг задумчиво вздохнула и проговорила, запинаясь:
  - Есть... бывают такие мужчины, ради которых женщина взаправду готова идти куда угодно, даже скитаться без дома. Как эта агайянка ушла за твоим дядей Драгомиром.
  - Ого! - задорно воскликнула Червень. - Ну, назови здесь, в Приморье, таких мужчин.
  Она знала, что Голубика обязательно смешается, не сможет назвать ничьего определенного имени, и так и вышло.
  - Нет, ну я не думаю, что все... хочу сказать, все девушки и не должны бегать за одним мужчиной, верно? Но для какой-нибудь одной любой мужчина сможет стать тем, за кем она пойдет на край света... И у нас такие бывают, почему нет? Возьми хоть своих братьев, неужто ради них никакая девушка не сделает подобного? Или вот, скажем, наша Миловида для своего Яромира... И вот еще... Да возьми хоть союзников-иноземцев. Наурз, сын Эреджиба, разве не хорош? Или вот Ратмир... - она совсем сбилась и замолчала, махнув рукой.
  - Кто? Ратмир? - переспросила Червень со смехом. - А ты слышала о нем... ну, хотя бы, что он был другом моих родителей, когда еще никого из нас не было на свете?
  На этот раз ей ответила не Голубика, окончательно смущенная, а более бойкая Краса:
  - Я слышала об этом, но не очень-то верится. На вид-то ему никак не дашь больше тридцати лет. И он вправду хорош собой: черноволосый и смуглый, а глаза голубые, почти как у тебя, Ростиславна...
  - Ну вот, договорилась тоже! - шутливо рассердилась Червень и опять замахнулась на подругу только что зашитой подушкой. - Так и будет Ратмир на вас, трещоток, глядеть!
  Однако в эту ночь, когда девушки, наконец, угомонились и заснули, Червень неожиданно для себя увидела Ратмира во сне. Сперва увидела его волком - он стремительно бежал через заснеженную равнину, и снег взвихрялся вокруг его головы и спины, образуя многоцветную радугу над густой черной шерстью. Потом уже он явился ей человеком: он шел по лесу легким, крадущимся шагом, осматривался внимательней, чем самый искусный ловчий, словно выслеживал кого-то. Червень уверенно поняла, что он ищет Костяную Маску, и вслед за тем отчетливо почувствовала: страшный колдун где-то здесь! "Осторожней, Ратмир!" - крикнула она. Но он услышал и обернулся к ней - стройный и крепкий, черноволосый, смуглый до бронзового оттенка. А глаза у него пронзительно-голубые, а совсем не синие, как у нее, как у отца и Звенислава. Странно, почему она не замечала его глаз, пока ей не сказала Краса?
  О своем сне Червень не рассказала никому, даже младшей сестре Листаве. Смущение было ей неведомо, однако девушка решила, что этот сон касается ее одной.
  И в этот день поиски в лесу ничего не принесли, зато, вместо своего врага, ловчие вспугнули стадо кабанов, и решено было устроить облаву на них. Князь Ростислав согласился, тоже на свой лад пытаясь подбодрить упавших духом приморян. Точно ничего не случилось, ловчие отправились в дубраву, где жировали на опавших желудях кабаны.
  Червень тоже упросила взять ее на ловища, и Ростислав согласился, так как не привык отказывать своей любимице в ее просьбах. В конце концов, она была уже не ребенком, и от любого зверя могла отбиться стрелой из лука. Кроме того, он велел воинам охранять княжну.
  Теперь Червень с удовольствием ехала на своей Золотинке среди остальных ловчих. По такому случаю она была одета по-мужски - в кафтан из мягко выделанной кожи и такие же штаны, - и, если бы не длинная золотистая коса, могла быть принята за юношу. Здесь же был и Остромир, но Светозара не было, потому что он не любил бессмысленное убийство животных. Червень же, хоть и тоже рожденная в лесу, не считала это для себя зазорным. Впрочем, она успевала любоваться и красотой леса; ее внимательный взор замечал стремительное мелькание в ветках рыжей белки, выглянувшую из кустов любопытную косулю, в которую и не подумала стрелять. Где-то высоко, в кронах деревьев, сонно ворковали лесные голуби. С резким криком вылетела из чащи сойка.
  Отправляясь на ловище, Червень заметила Ратмира. Он, как и Ярина, пошел с загонщиками, на своих ногах, поскольку кони не очень-то ладили с оборотнями. Увидев его, княжна вспомнила свой сон и покраснела неведомо почему. А он, почувствовав ее взгляд, обернулся и обнажил в улыбке белые крепкие зубы. И скрылся в лесу, так тихо, что и ветка не дрогнула под его ногами.
  Когда из лесу выбежало стадо кабанов, Золотинка шарахнулась было в сторону, но всадница осадила ее и, зажав в кулаке пучок стрел, едва успевала снова и снова натягивать тетиву, посылая их в стадо. Уже два подросших кабанчика-сеголетка лежали замертво, пораженные ее стрелами. Княжна видела, как ее отец всадил рогатину под лопатку большому вепрю, вожаку стада, а затем, соскочив с коня, добил ножом зверя, еще пытавшегося подняться и грозно хрюкавшего, выставив клыки. Здоровенная свинья с обломком стрелы в плече развернулась к людям и бросилась навстречу. Однако Гарран метнулся к ней еще быстрее и, упав на одно колено, перехватил ее за морду одной рукой, а второй вонзил нож ей в горло. Он тут же отскочил, а туша лесной свиньи свалилась, еще некоторое время хрипя и кашляя кровью.
  - Гаррану следовало бы предупреждать других, чтобы не пытались ему подражать. Чего доброго, кто-нибудь свернет шею, пытаясь такое повторить, - съязвил Остромир, сам только что заколовший уже довольно крупного подсвинка.
  Неожиданно из леса донесся волчий вой. Начавшись на низкой ноте, он затем взмыл, стал резким, пробирающим до костей даже среди бела дня. Золотинка испуганно фыркнула, сделала большой скачок и помчалась прочь по лесной тропе. Червень прилагала все усилия, чтобы справиться с понесшей кобылицей, но не могла удержать ее, и ей оставалось лишь изо всех сил сжимать поводья, чтобы усидеть в седле.
  Ее спутники не могли сразу догнать княжну, потому что и их кони взволновались, услышав вой. А когда удалось их успокоить, всадницы уже и след простыл, и никто не знал, куда унесла ее испуганная кобылица.
  Червень видела вокруг лишь все теснее смыкающиеся стволы деревьев, и припала головой к конской шее, чтобы не быть на всем скаку сшибленной наземь. Она давно потеряла направление и не знала, как долго продолжается ее невольная скачка. Небо в редких просветах между деревьями становилось все темнее, как перед дождем. Вдруг девушке показалось, что навстречу мчащейся кобылице вышла чья-то темная фигура. Но тут Золотинка вздыбилась с хриплым ржанием, и всадница, не удержавшись на сей раз, всем телом грянулась о землю.
  Придя в себя, она почувствовала, что ее голова покоится на чьих-то коленях, а лицо умывают прохладной водой. Осторожно потянувшись, она поняла, что, хотя спина и левое плечо отзывались резкой болью, а голова еще гудела от удара, но ничего, по-видимому, не было сломано. Тогда она, наконец, открыла глаза, и увидела над собой Ратмира. Это на его коленях она лежала сейчас, это он заботился о ней, пока она лежала без чувств! При этой мысли бледные щеки Червени окрасились румянцем.
  - Ратмир! Где это мы? - слабым голосом спросила она, видя вокруг лишь вековые стволы деревьев.
  Он взглянул на нее с явной тревогой, но затем улыбнулся. А глаза у него, светящиеся в полутьме, в самом деле были светло-голубые, как вода на середине Светлицы в ясный день, - именно об этом сейчас подумала Червень.
  - Ты цела, княжна? Слава Велесу! Простишь ли мне этот несчастный случай? Я нечаянно испугал коней...
  Сжав зубы, она села, хотя голову и шею тут же пронзила боль. И тут же с потемневшего неба упали первые капли дождя.
  - Я так и думала, что это ты выл. Обычный волк не осмелился бы завыть днем, да когда рядом люди.
  Он вздохнул и опустил голову.
  - Я... Там второе стадо кабанов побежало прочь, и я хотел их завернуть к вам. Забыл совсем, что кони моего волчьего голоса тоже пугаются. Слава всем Богам, что ты не разбилась, княжна!
  - Да, все благополучно закончилось, и ты не огорчайся, Ратмир! Теперь надо только поскорее найти моего отца и остальных...
  Червень с усилием встала на ноги, опираясь на плечо оборотня. К тому времени дождь припустил еще сильнее. Уже редеющий лиственный шатер там и тут пронизывали тугие ледяные струи. Земля под ногами превращалась в грязь. Княжна зябко повела плечами, кутаясь плотнее в плащ.
  Ратмир тревожно взглянул на нее.
  - Как бы тебе не захворать, княжна! Осенние дожди не скоро прекращаются. Впрочем, здесь неподалеку лесная избушка, там можно переждать дождь. Не побрезгуешь ехать на мне?
  Она только улыбнулась, когда ее спаситель обернулся здоровенным черным волком и подмигнул ей совершенно по-прежнему. Вскарабкавшись ему на спину, девушка с наслаждением стала отогревать ладони в его густой шерсти, потому что успела сильно озябнуть. И волк понес ее сквозь увядающий осенний лес, заливаемый потоками ливня. Его лапы ступали почти бесшумно, так что Червени казалось, будто они снова движутся во сне. На всю жизнь ей запомнилась эта скачка и терпкий запах опадающих листьев и влажной земли.
  Оборотень очень быстро принес ее к маленькой избушке, какие ставят ловчие-лесовики для себя и для всякого, кому случится позже пройти тем же путем. Такие избушки-клети ставятся обычно на лесных тропах и служат ночлегом, а в промысловую пору и хранилищем добытого мяса и шкур. Их принято было ставить на деревянных ножках, расширяющихся кверху, чтобы не забирались мыши. Ну а если прохожий путник-человек остановится на ночь в срубленной другим избушке, чтобы подкрепиться и обогреться, в этом испокон веков не видели ничего предосудительного: разве хозяин, будь он на месте, не поделился бы с гостем? Обычно лесовики даже оставляли на всякий случай в избушке небольшой запас дров, сушеного мяса, сухарей и соли. И не одному страннику в глухих местах спасли жизнь такие вот лесные избушки, особенно зимой. Совсем иное дело - взять из такой избушки чужую добычу, украсть хранящееся мясо, меха или звероловные снасти. Такому татю в лесу уже не было пощады.
  Оборотень с княжной не интересовались чужой добычей, и спокойно спрятались от дождя в лесной избушке, которая была, впрочем, пуста. Под крышей возле маленькой печки-каменки лежали кем-то предусмотрительно оставленные сухие поленья, и они мысленно поблагодарили неизвестного друга. Разведя огонь, гости с наслаждением стали греться, заодно оглядевшись в своем пристанище. Впрочем, кроме печки, там и не на что было глядеть: грубо сколоченный стол да пара таких же лавок, в жилое время, видимо, служивших постелью. Да еще вбитые в стену крючки, на которых, видимо, в другое время подвешивали вяленое мясо и шкуры. Сейчас же было пусто. Промысел начнется зимой.
  Червень, согревшись, некоторое время сидела с закрытыми глазами, слушая, как бесконечный дождь барабанит по крыше их пристанища.
  - Не завидую нашим: они промокнут до костей в такой ливень, - она даже поежилась, представляя, как там должно быть холодно.
  - Они тоже, конечно, найдут какое-нибудь укрытие. Вот пройдет дождь, и я отвезу тебя к Ростиславу. Я натворил бед, мне и исправлять, - пообещал Ратмир.
  - Успокойся, ты ни в чем не виноват. Без тебя бы сегодняшний лов был гораздо скучнее, - заверила его Червень. Стоило только ей обсохнуть и согреться, как пережитая неприятность уже превратилась для нее в увлекательное приключение.
  Оборотень искоса любовался ею, распустившей волосы у огня. Какой красавицей выросла та, кого он когда-то видел маленькой девочкой, кто бы мог подумать! И как стойко держится после падения, а ведь у нее наверняка вся спина - одна сплошная ссадина, повреждения-то у людей не заживают сразу, как у оборотней. Следовало бы, конечно, осмотреть ее ушибы и приложить лечебные травы, а может быть, и перевязку сделать. Но, стоило представить обнаженным ее гладкие белые плечи, гибкую изящную спину, как у Ратмира почему-то подкатывал ком к горлу и становилось трудно дышать. Он незаметно укусил себя за руку, пытаясь отвлечься от чудесного видения. Даже замычал, мысленно продолжая любоваться ею.
  - Что с тобой, Ратмир? - удивленно спросила девушка.
  - Со мной? Нет, ничего, - с усилием ответил он, вынуждая себя улыбнуться, чтобы нечаянно не испугать ее. Но признался, не очень-то умея притворяться, что ему до сих пор и не требовалось: - Просто я любуюсь тобой, княжна Червень. Мне кажется, что ты похожа на лето. На самый разгар первого месяца лета, когда на лугах цветут золотистые купальницы и зреет земляника. Воздух тогда бывает сладкий от жары, но еще не горячий, как в липене. В лесу пахнет смолой-живицей. А небо синее-синее, как твои глаза, - он умолк и поспешно отвернулся, скрывая от девушки горящие страстью глаза.
  Она поняла больше, чем он хотел выдать; как-никак, ей доводилось и раньше замечать на себе восхищенные мужские взгляды. Но ничем не показала своего понимания. Проговорила весело и лукаво, заплетая волосы в косу:
  - Так ведь я и родилась в первый месяц лета, по которому меня назвали. Так уж матушка с батюшкой мне нагадали, когда замыслили нам всем судьбы, а великая Макошь их услышала.
  "Все правильно. Это же дочка князя Ростислава и ведуньи Влады, которые почтили тебя, лесного оборотня, своей дружбой. Тебя в Приморье принимают как князя, а ты уже размечтался о большем? Разве ж пара тебе княжеская дочь?! Что ты можешь ей дать? Лесную нору или избушку вроде этой? Хорошо хоть, никто не узнал еще..."
  Вслух он сказал лишь, взглянув наверх:
  - Кажется, дождь стихает. Скоро можно будет ехать.
  - Вроде бы, да, - согласилась Червень, прислушавшись к редкому стуку дождя по крыше.
  Она заметила охватившую ее спутника грусть, не спрашивая о ее причинах, но с женской самоуверенностью решив, что причиной тому она сама. Желая как-то его развлечь, попросила:
  - Почему ты молчишь, Ратмир? Расскажи мне что-нибудь, пока тянется время. Хотя бы о вашем путешествии по Подземелью..
  - Ты же наверняка все слышала тысячу раз: от своего отца и от других, кто вернулся.
  - То они, а то ты! Я уверена, что ты можешь вспомнить много такого, о чем они не рассказывали. Потом, ты ведь замечал там не только то, что видно людям...
  Волкодлак вздохнул, понимая, что ему не уклониться от настойчивых расспросов княжны. Однако начать свой рассказ он не успел. Отворилась дверь, и на пороге показался княжич Остромир, промокший и хмурый. При виде сестры, целой и невредимой на вид, его лицо прояснилось, однако на Ратмира он вновь взглянул сурово и пристально.
  - Вот ты где, сестра! - воскликнул он с облегчением. - Слава всем Богам! Мы уже боялись худшего, когда пришла твоя Золотинка.
  - Ратмир спас меня, когда я упала, затем спрятал от дождя, - поспешила Червень объяснить, почему оказалась в обществе оборотня.
  Остромир уважительно склонил голову перед волкодлаком, но вслед за тем проговорил решительно и сурово:
  - Благодарю тебя за заботу о моей сестре, но больше в этом нет нужды. Впредь мы постараемся сами лучше смотреть за ней. - И, уже обратившись к Червени: - Поедем скорей. Отец сходит с ума от страха за тебя.
  Возле избушки стоял не только Остромиров Вихрь, но и ее собственная Золотинка, невольная виновница сегодняшнего приключения. Садясь в седло, княжна оглянулась на оставшегося в одиночестве Ратмира, и шепнула на ухо брату:
  - Остромир, только не думай плохо о Ратмире. Будь сегодня вместо него отец, или Звенислав, или ты, вы не могли бы сделать большего.
  Княжич многозначительно пожал плечами.
  - Я никому не скажу лишнего. Но и ты запомни: больше вам видеться наедине нельзя. И не оглядывайся назад. Пусть Ратмир вернется в становище один.
  Червень тяжело вздохнула и поехала вслед за братом.
  
  А в это время совсем в другой части леса, на краю небольшого болота, сидел тот, кого приморяне называли Костяной Маской. Зловещие кости черепа и теперь закрывали его лицо, хотя никто из людей его увидеть сейчас не мог даже случайно. Он это точно знал, и тихонько смеялся над наивностью местных жителей, пытавшихся его выследить, точно какого-нибудь зверя лесного.
  Сейчас он держал в руках палку с развилкой на конце, которой топил в грязной воде рыжую лису. Животное уже не барахталось, только на воде вздувались и лопались пузырьки, оставляя мутные разводы.
  Сегодня он решился принести эту жертву, чтобы получить ответ, как действовать дальше. С помощью капкана поймал лису; эта жертва не хуже всякой другой. Прежние Боги посылали знамения лишь на чистых открытых местах, на вершинах холмов. Теперь же верный ответ мог быть ему дан где угодно. С тех пор, как он осознал свою истинную силу и предназначение, стал замечать и в себе самом значительные изменения. В таком вот болоте он мог прочесть знамения подчас лучше, чем в чистейшей воде родника. Все правильно, ведь Та, к кому он взывает, присутствует повсюду, и ни одно место не свободно от Ее силы, не то что у других Богов. Да и в жертву Ей годится любое существо, лишь бы оно было живым, подвижным, с горячей алой кровью в жилах.
  Только почему же Она не посылает знак, что именно следует совершить, чтобы люди раз и навсегда убедились в Ее силе?
  Костяная Маска, не отрываясь, глядел, как труп лисицы все глубже тонул в бурой воде, и размышлял. Что ж, он и так добился многого здесь, в Приморье, и уже почти совершил полный круг. В других княжествах, более населенных, ему никак этого не удавалось. Стоило пропасть одному-двум детям, как местные жители травили его, точно зверя, пока не выживали прочь. Но здесь, в Приморских лесах, он может таиться сколько угодно. Тем более что сила его все возрастает, и он не хуже Лешего может отвести глаза всякому, кто вздумает его искать. Он делает все возможное, чтобы вселить страх и неуверенность в завтрашнем дне в сердца здешних людей, принося их детей в жертву. Недаром он в последний раз позволил сбежать девчонке, чтобы она подняла тревогу прямо в разгар общего праздника. Пусть каждый из них до конца осознает, как это - сознавать свое бессилие перед смертью, жестоко и внезапно уносящей твоих детей! Пусть и другие родители дрожат от страха, не зная, удастся ли им сохранить своих детей! Пусть праздники в честь самых почитаемых Богов будут омрачены кровью! Тогда эти люди поймут, могут ли их Боги спасти от Неотвратимой!
  Но эти жертвы - только начало, они должны подготовить приморян к осознанию Истинной Власти. Следующая жертва должна быть особенной. Быть может, ее-то и ждет Госпожа, чтобы явить зримым образом свою силу? Уже скоро, когда в грудне состоится праздник Макоши, он принесет своей Повелительнице эту особенную жертву, не похожую на других.
  Над водой поднялся силуэт белокурой девочки с задумчивыми зелеными глазами. Она грустно улыбалась и проговорила без слов: "За что же ты так со мной?" Костяная Маска глядел сквозь глазные прорези, пока ему не показалось, что она движется.
  - Это великая честь для тебя! - воскликнул он чужим, диким голосом. - Когда ты будешь принесена в жертву, в мире воцарится один-единственный порядок, самый правильный и прочный из всех. Я узрел его много лет назад, а скоро узреют все!
  Когда он открыл глаза, девочки над болотом уже не было видно. И никого живого вокруг. Только по-прежнему булькало болото, да далеко впереди зыбко качались кочки, поросшие чахлой осокой.
  Совсем скоро он принесет великую жертву, которая восстановит высшую справедливость!
  Но почему же все-таки Она не посылает ему знак, что его старания угодны Ей?
  Глава 7. В западне
  Под утро княжич Звенислав проснулся от чириканья птиц и от солнечных лучей, косо заглянувших в единственное окошко. Спросонок огляделся, не сразу вспомнив, где находится. Все события вчерашней ночи показались ему теперь причудливым сном, и он на мгновение испугался: а ну как и Снежана, за несколько коротких часов успевшая на него произвести такое сильное впечатление, ему только приснилась?! Но, вспомнив все по порядку, он сладко улыбнулся, предвкушая новую встречу с ней.
  То, о чем предупреждала девушка, мало беспокоило княжича при свете бела дня. Верно, это было какое-нибудь недоразумение: ну кому нужно сговариваться против него в городе, куда он и приехал-то впервые в жизни? И ведь князь Любосвет - как-никак его родственник, у него с отцом подписан мирный договор. Правда, отец наказывал не очень-то доверять Любосвету, но не в таком же разумении, чтобы ему здесь грозил плен! Нет, нет, если князь Любосвет Келагастич и искушался такое совершить, все равно не решится. Это уж последняя подлость - поднять руку на гостя, с которым разделил пищу, и не сделавшего тебе ничего плохого, да к тому же еще и родича. Снежана слишком плохо подумала о червлянском князе. Но и за эту ошибку он благодарен ей: ведь иначе еще неизвестно, смогли бы они познакомиться, да и почувствовали бы сразу друг к другу такую тесную приязнь? Пережитое вместе приключение сближает людей больше, чем целые дни спокойного знакомства, не остающиеся в памяти.
  Вскоре княжича разыскали его спутники-приморяне, оставшиеся вчера на пиру. Их, как и обещала, направила к нему Снежана. Звенислав надеялся увидеть и ее с ними, но, к его разочарованию, девушка не приехала еще раз повидаться с ним.
  - А какая девушка! Повезло тебе, Ростиславич, такую высмотреть! - подмигнул ему Глеб. - И собой красавица, только уж очень бледна, и за тебя переживает, сразу видно.
  - Как нас разбудила ни свет ни заря! И говорит: вы здесь дрыхнете, как медведи, а своего господина, княжича Звенислава, забыли! Если он попадет в беду, вас не будет рядом! - так рассказывал болтливый Летун. - Не девица, а воевода в платье! Живо нас снарядила тебя искать...
  - А мне-то она ничего не просила передать? - спросил Звенислав, радуясь, что Снежана о нем помнит.
  - Просила сказать еще раз, чтобы ты уезжал вместе с нами. Говорит, опасно тебе оставаться в Червлянске.
  Княжич нахмурился; немедленный отъезд никак его не устраивал.
  - Так прямо и уехать, даже не попрощаться с ней? Да ведь и поручение отца я еще не выполнил. Князь Любосвет не дал ответа, готов ли он выставить войска. Да и чего мне бояться? Только дурак бежит, когда за ним никто не гонится.
  - Кстати, и князь Любосвет приглашает тебя позавтракать, - сообщил ему Беловой. - Вот, перстень тебе посылает, и зовет для важного разговора.
  Звенислав полюбовался темно-золотистым алатырем-камнем в оправе червонного золота. Накануне он видел этот перстень на руке у князя Любосвета.
  - Раз зовет, я никак не могу уехать, - окончательно решил он. - Будь что будет, но я съезжу сперва к Любосвету.
  Он не договорил, что собирается заодно разыскать Снежану и, если не забрать с собой сразу, то заверить напоследок, что скоро вернется, чтобы взять ее в жены.
  Но пятеро приморских воинов, похоже, серьезнее его приняли предупреждение об опасности.
  - Не ездить бы тебе туда, Ростиславич! - возразил ему Мечеслав. - Девица, видно, серьезная, просто так языком чесать не станет. Да и не похоже, чтобы князь Любосвет воевать хотел...
  - Как бы ни было, я все узнаю сам! - в голосе Звенислава прозвучали стальные нотки. - Надо же все выяснить раз и навсегда!
  Тут его взгляд упал на коней, оседланных и готовых в дальнюю дорогу. Среди них был и его собственный Жемчуг.
  - Вот что: вы поедете вперед, без меня, а я все улажу здесь и догоню вас после. А может, и задержусь в Червлянске на пару дней, посмотрим еще, как все сложится. Вы обо всем скажете дома, и, если я не вернусь через десять дней после вас, тогда пусть отец решает, как быть.
  - Бросить тебя здесь, а самим сбежать? Не позорь нас, Ростиславич! - вскипел было Мечеслав, но княжич не дал ему договорить:
  - Это не обсуждается! Я все решил, я же и отвечу за все. Вы едете домой, а я еду к Любосвету в гости.
  И пятеро молодых приморян уехали нехотя, опустив головы, понурые, как быки на пашне. Звенислав, напротив, веселый и оживленный, подъехал к княжескому терему. Внимательно разглядывал окна - не мелькнет ли в котором Снежана? - но ее нигде не было видно.
  Как и накануне, он оставил свой меч у входа и вошел безоружным. Один из княжеских слуг проводил его в горницу. Там пока никого не было, но на накрытом столе стоял уже обильный завтрак.
  - Подожди немного, княжич. Князь Любосвет Келагастич сейчас придет, а пока что просил тебя не стесняться.
  Звенислав пожал плечами и, так как ему уже хотелось есть, отрезал себе хороший кус вепрятины, зажаренной с травами и заморскими пряностями. Но успел съесть лишь немного, когда дверь снова открылась, и вошли трое человек, воинов или слуг - трудно было понять.
  - Вас послал князь Любосвет? - приветливо улыбнулся княжич. - Хотите, так садитесь к столу.
  - Да, нас князь послал, чтобы схватить тебя, - насмешливо проговорил один из вошедших. С этими словами все трое двинулись навстречу так, чтобы обойти его, как опасного зверя, с боков.
  - Схватить? Меня? Да, сейчас! - бесстрашно воскликнул Звенислав.
  Он вскочил из-за стола, готовый защищаться. Значит, Снежана все-таки была права! Но трудно поверить такой правде. Ведь Любосвет Келагастич - двоюродный брат отца, кому же тогда верить, если не родной крови?..
  В следующий миг не осталось времени для сомнений: все трое налетели на него, и он боролся с ними, яростно защищая свою жизнь и свободу. Хоть и один против трех, но сын воинственного Ростислава, с детства учившийся биться и с оружием, и без него, не собирался сдаваться. Снова и снова отшвыривал от себя червлянцев, и те, хоть и крепкие на вид, не могли с ним справиться, а браться за оружие, видимо, было им не велено. "Не кмети, а холопы, и драться учились в корчме, а не на поле боя!" - презрительно думал разъяренный княжич, готовясь отразить новый натиск. - "Еще бы: разве хоть один честный воин согласится на такое подлое дело?"
  - Эй, вы! Позовите Любосвета: пусть скажет, за что меня схватить велел? - грозно крикнул он, отшвыривая к стене одного из нападавших так, что тот уже не поднялся на ноги.
  Но в это время в горницу вошли еще четверо наймитов, заметив, что их товарищи не справляются с одним-единственным противником.
  Звенислав защищался еще долго и упорно, не собираясь уступать никакому числу врагов. И по горнице разносились проклятья, звуки ударов, треск ломаемой утвари и посуды; кровь вместе с вином текла по полу.
  В какой-то момент княжич почти вырвался из вражеских рук - высокий и сильный, с растрепавшимися волосами, в растерзанной сорочке. Кровь капала с разбитого носа и губ, но он сгоряча и не заметил мелких повреждений. На мгновение он поднялся над свалкой, как пловец над бушующим морем, и казалось, что он один одолеет всех врагов. Но лишь на миг. Тут же один из поваленных наймитов схватил Звенислава за ноги, и немедленно подоспели остальные, прижимая к полу его руки и ноги, не давая шевельнуться.
  - Кандалы! - крикнул один из них запыхавшимся голосом.
  Но и в нынешнем своем бедственном положении Звенислав еще пытался сопротивляться. Услышав о кандалах, он рванулся всем телом и чуть было не освободился. Но сначала один нападавший, а потом и второй уперлись коленями ему в грудь так, что затрещали ребра. Стало трудно дышать, в глазах потемнело, он увидел, как в темноте пляшут яркие огоньки. Тут же, не теряя времени, княжеские наймиты надели тяжелые двойные кандалы на руки и на ноги Звениславу, заклепали намертво - без ключей не освободиться.
  Пленник лежал молча, не глядя на своих мучителей. Он с трудом переводил дыхание, грудь болела при каждом вдохе. По подбородку текла кровь из разбитой губы, и ему было досадно, что нельзя сейчас вытереть ее.
  - Ну, что молчишь? - насмешливо кивнул ему один из наемников. - Не позовешь на помощь свою мамашу-колдунью? Говорили, будто она может в одну ночь перенестись из Приморья до самого Влесославля, и способна обрушить гору! Выходит, все врут? Я так и знал, и всем буду говорить, чтобы не верили в силу колдуний. Вот, мол, самая великая из них родного сына не смогла вызволить из наших рук!
  Звениславу было еще трудно дышать, и он прохрипел с ненавистью:
  - Где ваш хозяин? Пусть хоть в глаза взглянет, трусливое ничтожество!
  Но, конечно, князь Любосвет Келагастич не явился сам к взятому в плен по его приказанию родственнику. Все распоряжения были уже отданы, и наймиты оттащили Звенислава в какую-то клеть или пристройку, где в полу темнело отверстие.
  - Вот тебе жилище, - издевательски произнес чей-то грубый голос, подталкивая пленника в спину. - Конечно, не то что у вас в Приморье, но тоже, как-никак, в княжеских хоромах.
  С усилием поднявшись на ноги, Звенислав спустился в поруб по лестнице сам, не дожидаясь, пока его столкнут. Кандалы на ногах позволяли делать лишь мелкие шаги. Руки удавалось поднять лишь прямо перед собой, до уровня подбородка. При каждом его движении звенело тяжелое железо.
  Сперва над головой пленника еще светлело пятно входного отверстия. Затем и оно померкло, и над головой, гулко ступая, простучали чьи-то шаги. Значит, тюремщики остались стеречь его. Звенислав горько ухмыльнулся - вернее, попытался это сделать разбитыми губами, - и тяжело сел на топчан, который был здесь единственным сидением и постелью.
  Все дети Ростислава и Влады видели в темноте лучше других людей, а кроме того, поруб был освещен лучиной, стоявшей на грубом столе в железной рогульке. Рядом лежал еще пучок таких же лучин, и корытце с водой, куда падали гаснущие угольки. Почему-то именно эта повседневная предусмотрительность, нужная, чтобы не наделать пожара, потрясла узника сильнее всего. Стало быть, князь Любосвет не собирается скоро освобождать его, если уж позаботился не только о том, чтобы ему в узилище хватало света, но и чтобы поруб не загорелся нечаянно!
  Рядом с лучиной на столе стоял ковш с водой, и это было единственным, за что пленнику впору было благодарить. У него пересохло горло после рукопашной, и он, с трудом подняв ковш скованными руками, выпил с наслаждением больше половины. Остатком воды, как мог, промыл разбитые, уже начавшие пухнуть нос и губы, смыл с лица кровь. Затем со стоном улегся на топчан. Болели помятые ребра, но еще сильнее мучило осознание собственной глупой неосторожности. Ведь предупреждала же его Снежана о намерениях Любосвета Келагастича, а он и не подумал поостеречься! Старший сын и наследник князя Приморского погубил важное поручение, данное отцом, и сам попал в ловушку, как заяц в силок...
  Немного успокоившись, он принялся размышлять уже более ясно. Ни малейших сомнений, что рано или поздно все станет на свои места, у него не было, но когда именно? С новым всплеском злости на себя он вспомнил, что сам же сказал отправленным домой кметям, что задержится в Червлянске. Значит, родители сперва не всполошатся, когда те вернутся без него. Разве что матушка или Светозар вправду узнают из своих источников, что с ним сталось?
  Да и что будет, когда дома узнают, и отец повернет войско против Червлянска вместо Степи? И решится ли он воевать, когда его старший сын в заложниках у Любосвета? Увы, после случившегося от вероломного червлянского князя можно было ждать чего угодно; уж конечно, он не упустит возможности выгодно поторговаться за жизнь пленника.
  Всего тяжелее Звениславу было сознавать свое бессилие и свою вину в собственном несчастье. Ехал сюда веселый, исполненный надежды заручиться поддержкой князя Любосвета, а вместо того лишь обезоружил перед ним Приморье! У него осталось достаточно гордости, чтобы считать себя одного ответственным за свою судьбу. Даже если Любосвет Келагастич заведомо обдумал предательство, все равно можно было и избежать западни. Теперь, если из-за него отцу придется пойти на унизительные уступки, быть может, отдать часть Приморья подлому шакалу...
  При этой мысли княжич глухо стонал, из глаз его текли слезы, руки сами собой напрягались, пока в них не врезались железные браслеты кандалов. Хоть бы отцу и Остромиру достало мужества расквитаться с Любосветом, предоставив его, Звенислава, его судьбе! Если он станет виновником несчастья своих близких, лучше бы ему тогда провалиться сквозь землю. Пусть тогда он пропадет для всех, и никто не узнает, что с ним сталось - ни родители, ни братья с сестрами, ни Снежана...
  Мысль о Снежане была особенно горька попавшему в западню княжичу. Может быть, ей даже не сообщат, что с ним сталось, и она будет думать, что он уехал домой, станет ждать напрасно. А потом решит, что он забыл о ней, едва вернулся, и всего лишь шутил, заигрывая от нечего делать. А он - вот здесь, рукой подать, но не может ни придти к ней, ни передать весточку...
  Над головой снова прогрохотали шаги охранников. Нарочно, что ли, они топают, как будто хотят провалить пол и самим свалиться в поруб? Судя по шагам, их там было, по меньшей мере, двое. Хотя и без того выбраться отсюда непросто.
  При свете лучины он тщательно рассмотрел свои оковы. Нигде ни слабого звена, ни пятнышка ржавчины. Блестят как новенькие, и могли бы удержать медведя. Стоило чуть шевельнуть рукой, как цепь, сковывающая их, шевелилась железной змеей и гремела. Странно: почему в бою, когда сталкиваются одновременно тысячи мечей, копий, железных палиц, они гремят о пластины лат, о щиты и шлемы ведь гораздо громче! Тогда кажется, сам Перун бросает на поле боя свои огнедышащие громы. А нет такого зловещего чувства, как при одиноком звоне цепи. Многие воины даже слышат музыку в звоне боевого оружия. Но в битве человек возрастает над собой, совершает подвиги, небывалые в другое время, даже теряя жизнь, обретает бессмертие. А кандальное железо - это смерть при жизни, причем смерть ужасная и позорная: погребение заживо вместо костра, возносящего душу в Ирий. Такими цепями сковывают трупы казненных преступников перед тем, как зарыть в землю, чтобы не могли выйти их могилы и вредить живым. Неудивительно, что так тяжелы и холодны они для княжича, брошенного в поруб как в могилу.
  Сколько лежал таким образом Звенислав, разбитый и потрясенный обрушившимся на его голову несчастьем, он не мог и вспомнить. Если бы не зажженная лучина, можно было бы вправду решить, что он лежит в могиле. Потом и лучина погасла, но пленник уже не обращал внимания. Мысленно он видел сейчас перед собой совсем другие места. Весенняя степь, покрытая ковром из красных маков... море, бирюзово-зеленое возле берега и насыщенного синего цвета вдали, где ходят большие волны... его родной лес, полный жизни, каждый день немного иной, чем был вчера!.. Трудно было сыну Ростислава и Влады, больше всего на свете любившему свободу, смириться теперь, попав в клетку!..
  Наверху снова что-то загрохотало, потом отворился вход. По лестнице спустился один из тех, кто взял княжича в плен с миской в одной руке, с ковшом и ведром в другой.
  - Эй, ты живой тут? - опасливо спросил вошедший, увидев неподвижного княжича и погасшую лучину.
  Едва он зажег новую, как Звенислав, будто проснувшись, поднялся с топчана. Ему не о чем было разговаривать с Любосветовыми наймитами, и он не сказал ни слова, а лишь пристально взглянул тому в глаза. Верно, страшен сделался его взор, не далее как этим утром светившийся радостью. Потому что княжеский холоп вдруг попятился, вытаращил глаза и дико завопил:
  - Не смотри на меня! Не смотри! - и проворно вскарабкался обратно по лестнице.
  Сразу Звенислав не прикоснулся к принесенной пище. Он не мог смириться с потерей свободы, и был в тот миг способен уморить себя голодом, как делают, попав в неволю, многие дикие животные. Но постепенно любовь к жизни вновь проснулась в его сердце, он подумал, что может еще обрести свободу, хотя пока было непонятно, каким образом. И первым делом съел давно остывшую пшенную кашу, принесенную тюремщиком. Держать ложку скованными руками было неудобно, но он привык поднимать сразу обе руки, чтобы не натягивать цепь.
  На следующий день Звенислав уже не лежал, а ходил по порубу, точно зверь в клетке, не обращая больше внимания на звон кандалов при каждом движении. Это было унизительно - двигаться медленно, но все же позволяло чувствовать себя живым. И он продолжал ходить из угла в угол, пока не утомлялся настолько, что мог заснуть. Во сне ему по-прежнему виделся лес - царство его матери... море, теплое и дышащее, поддерживающее своими волнами, как огромными ладонями... удаль молодецкой сшибки... Снежана, скачущая на белоснежном Жемчуге! Эти видения были настолько ярки, что Звенислав просыпался со слезами на глазах. Душа его рвалась прочь из стылой сырой ямы, однако он был обычным человеком, и всем напряжением своей воли не мог перенестись туда, где хотелось быть.
  По крайней мере, охранники больше не досаждали узнику, лишь дважды в день приносили пищу, не пытаясь уже с ним говорить. Их шаги то и дело раздавались у него над головой, и княжич даже начал рассчитывать время по промежуткам между сменами стражи. По его расчетам выходило, что он томился в порубе всего семь дней. Возможно; но эти дни были для него гораздо длиннее всяких других. А между тем, никто не появлялся, чтобы хоть как-то прояснить его судьбу. За себя Звенислав не боялся, но его мучило: как-то скажется его пленение на его родных?
  Однажды, вроде бы ночью, когда он безуспешно пытался заснуть после того, как весь день мерил поруб шагами, пока не натер кандалами болезненные раны на ногах, сверху что-то скрипнуло. Пленник медленно поднял веки, не понимая, что еще нужно от него тюремщикам. Но послышались чьи-то легкие шаги, и Звенислав увидел горящую свечу, а в круге света - лицо девушки, точно такое же, как он уже видел ее однажды, озаренную светом от свечи.
  - Снежана! - хрипло вскрикнул он, не веря своему счастью. - Ты здесь, ты знаешь все и пришла ко мне! - и пленник закрыл лицо скованными руками.
  Она подошла и мягко провела прохладными пальцами по его руке в тяжелом железном браслете.
  - Я лишь недавно узнала о тебе, о том, что они все-таки решились сотворить злое дело! Дождалась этой ночи, и сюда, к тебе.
  - Снежана! - снова повторил княжич, еще не веря, что это не сон. - Ты была права, а я, дурак, поверил обещаниям льстеца!
  Он вскинул руки перед собой, желая обнять ее, но цепь, соединяющая их, туго натянулась, и браслеты кандалов врезались в кожу.
  Девушка села рядом с ним и сама нежно коснулась одной его руки, затем другой.
  - Как они могли! Сами же продались за золото, и способны без вины заковать человека! Но я устроила кое-что...
  Однако Звенислав, едва поверив, что видит ее наяву, взволнованно перебил девушку, спеша высказаться, будто в лихорадочном бреду:
  - Так ты мне веришь? Ты знаешь, что я невиновен? Клянусь тебе, Снежана, всеми Богами: ни я, ни отец мой ничего не замышляли против Любосвета и Червлянского княжества!
  Она мягко, но властно коснулась пальцем его заживающих губ.
  - Послушай меня! Действовать нужно быстро. Вот ключи от твоих кандалов. Я тебя выпущу!
  С этими словами она достала из-за пояса тяжелую, точно кистень, связку ключей и принялась подбирать нужные, чтобы отворить кандалы. При этом она горячо шептала на ухо ошеломленному княжичу:
  - Меня отец отослал домой, и только третьего дня позволил вернуться. Хорошо еще, ничего не узнал о том, что мы с тобой... ну, что я тебя предупреждала. Когда я узнала... признаться, я чуть не забыла, что это мой отец. Не знаю, каким чудом мне удалось сдержаться и не обвинить их с князем Любосветом перед всем Червлянском! Только мысль о тебе удержала меня... ага, ноги свободны! И я притворилась, что мне все равно, а сама устроила все, чтобы тебе сбежать. Стражей я опоила вином с сон-травой, они не проснутся до утра.
  Прислушавшись, Звенислав вправду услышал наверху мощный храп двух глоток, и весело рассмеялся.
  - Храпят, точно кабаны! Снежана, как тебе это удалось?
  - Один из них прежде служил нам, и я его убедила, что вино передал мой отец... Так, вот и руки свободны!.. Ох, какие же раны от кандалов... Я взяла на всякий случай лечебную мазь... Твой Жемчуг ждет тебя за оградой. Только лишь твоего меча я не смогла достать. Вот тебе плащ, а вот княжеская печать. Ты будешь срочным гонцом, и для тебя ворота откроют ночью.
  Звенислав глядел на девушку, не веря своим глазам, будто на могущественную берегиню или иную тайную силу. Казалось невероятным, что она все это устроила одна, и где - в доме самого князя! Освободившись от кандалов, он первым делом поклонился до пола своей спасительнице, затем поцеловал ей обе руки.
  - Вот так тебя встретит вся семья приморского князя! - воскликнул он страстным шепотом. - Ну, теперь-то ты поедешь со мной, Снежана?! Ты ведь не можешь оставаться здесь, в этом змеином гнезде! Не согласишься вернуться к ним, после того как выручила меня!
  В трепещущем от их дыхания пламени свечи он увидел, как ее губы, обыкновенно плотно сомкнутые, осветились улыбкой.
  - Не позвал бы ты меня, так и не напомнила бы, - молвила она, - но должна признаться, там, в кустах, неподалеку от Жемчуга, и моя Крылатая привязана. Не могу больше здесь жить. Пыталась переубедить отца, но напрасно. Иногда люди заходят так далеко, что напрасно больше пытаться спасать их, и остается лишь спасать от них других людей. Я еду с тобой, Звенислав!
  Он радостно обхватил девушку руками, еще непослушными после тяжелых цепей, и поцеловал, совсем забыв, где они находятся. Но Снежана вновь образумила его.
  - Сейчас не время целоваться! Нам надо за ночь уехать подальше.
  Когда они поднялись наверх, где храпели спящие охранники, Снежана задержалась, чтобы повесить ключи на пояс одному из них.
  - Пусть теперь объяснят, как ты освободился, если ключи на месте!
  Она осторожно, через потайную калитку, вывела княжича в сад. Каким сладким показался Звениславу сырой, промозглый осенний воздух! Кажется, одно удовольствие им дышать дороже всех богатств на свете...
  Что-то большое, белое выступило из темноты, мягко ткнулось в плечо.
  - Жемчуг! Хороший мой, милый старина Жемчуг! - обрадовался Звенислав коню, как лучшему другу. - Ну, теперь постарайся, Жемчуг! Твоя резвость нужна, как никогда.
  Подальше в кустах стояла серая в яблоках кобылица, также снаряженная в дальний путь. Звенислав помог Снежане сесть в седло, но вдруг остановился.
  - А не выйдет, что тебя хватятся раньше, чем меня?
  Девушка хитро изогнула губы.
  - Нет. Я еще вчера, поссорившись с отцом, уехала к тетке в ее поместье. Так что сегодня никто не ждет увидеть меня.
  Звенислав глядел на нее со все возрастающим восхищением.
  - Ты все предусмотрела! Такая же мудрая, как моя мать.
  Она в темноте протянула ему руку.
  - Кто-то ведь должен быть предусмотрительным и за таких, как ты, горячих да бесстрашных! Ну, теперь закутаемся в плащи поплотнее. И помни: у ворот сразу показывай печать. Мы - спешный княжеский гонец со своим оруженосцем.
  Устроенное Снежаной переодевание сработало. Долгая осенняя ночь еще не дошла до половины, как ворота Червлянска отворились, выпуская беглецов.
  Глава 8. Дорога вдвоем
  Они скакали по рыжей осенней степи, уносясь все дальше и дальше от постылых Червлянских стен. Копыта коней стучали в такт сердцам беглецов, исполненным радости и тревоги. Холодная осенняя ночь с редкими падающими каплями дождя окутала их своим темным плащом. Выглянувший из-за туч месяц осветил юношу и девушку, подгонявших и без того быстроногих коней, и мигнул, словно бы улыбнулся им. Налетевший порыв ветра взъерошил кудри Звенислава и растрепавшуюся косу Снежаны, приветливо подтолкнул их, и умчался прочь; ему было недосуг.
  Когда рассвело, всю степь окутал туман, настолько густой, что на расстоянии вытянутой руки было ничего не разглядеть. Кони ступали теперь глухо, будто по болоту. Их очертания тонули в тумане, Жемчуг так и вовсе почти растворялся в молочно-белой мгле. Но Звенислав сказал, что туман им на руку, потому что собьет со следа возможную погоню.
  Ближе к полудню туман рассеялся, и княжич со спутницей свернули с дороги в сторону, и весь день ехали через какие-то перелески, степные балки, которые Снежана ни за что бы не отличила одну от другой. Ее удивляло, как Звенислав умудряется находить в безлюдной степи какие-то приметы, однако он выбирал путь уверенно, стараясь объезжать стороной любые селения. Напоследок он спустился прямо в мелководный ручей, текущий в одном из оврагов, и вместе со спутницей долго ехал прямо по его дну. Копыта коней месили илистое дно ручья, взрывали фонтанчики грязи, но вода тут же смывала все следы.
  Выбравшись, наконец, на твердую землю, Звенислав соскочил с коня и приник ухом к земле, прислушиваясь, не задрожит ли она под копытами мчащейся за ними погони. Однако все было тихо, лишь вдалеке послышался бег стада оленей или сайгаков, но их легкую поступь никто бы не перепутал с тяжелым топотом коней под всадниками.
  Вернувшись к ожидавшей его Снежане, Звенислав весело подмигнул.
  - Все тихо! Если они когда-нибудь и распутают наши следы, мы к тому времени будем уже далеко. Можно остаться ночевать. Ты, должно быть, устала, милая?
  Девушка покраснела, услышав еще непривычное обращение, но не стала возражать. Не привыкнув так долго ехать верхом, она чувствовала, что все ее тело одеревенело, руки и ноги отказывались двигаться. Ей понадобилось огромное усилие воли, чтобы, не жалуясь, доехать сюда. Теперь она не возражала, когда Звенислав снял ее с седла, немного задержавшись, чтобы размять ей ноющие плечи и спину. Девушка едва не застонала, чувствуя, как онемевшие мышцы потихоньку возвращаются к жизни. Он бы охотно продолжил ее разминать и дальше, но тут уж Снежана сама остановила его, когда руки с сильными шероховатыми пальцами скользнули по ее талии к бедрам.
  - Ну а это само пройдет. Спасибо тебе, Звенислав! Теперь можно отдохнуть...
  Княжич устроил ее отдыхать на груде еловых лап, накрытых плащом, что наломал в лесу поблизости. Такой же лапник вместе с другими ветками он сложил вокруг шалашом, в середине которого развел костер. После утомительной скачки было уютно, в шалаше пахло дымом и свежей хвоей. Потом Звенислав позаботился и о конях: расседлал их, стреножил и пустил пастись туда, где еще осталось немного травы, но к воде разгоряченных животных не сразу подпустил.
  Когда он вернулся в еловый шалаш, Снежана уже поднялась и, хоть двигалась с трудом, принесла воды из ручья, поставила вариться кашу из пшена с сушеным мясом, вынула из сумки лепешки, которые сама же запасла Звениславу в путь.
  Вернувшись, приморский княжич вновь восхитился заботами своей "берегини".
  - Обо всем ты позаботилась, что нужно в пути! - воскликнул он. - Можно подумать, бывалая путешественница!
  - Куда там! До сих пор в себя придти не могу от такой скачки, - призналась девушка, мешая ложкой в котле. - А вот ты и вправду меня удивил! Я думала, мы заблудимся, петляя, как зайцы. Кругом одна бескрайняя ширь, никаких дорог, балки и рощицы все одинаковы. А ты не только погоню сбил со следа, но и убежище для нас нашел!
  - Я же родился в лесу, с младенчества учился различать голоса земли и все, что на ней живет, - улыбнулся Звенислав, садясь рядом с девушкой у костра. - Поверь мне, нет на свете двух одинаковых деревьев, ручьев или балок. Как нет двух одинаковых людей. Их всегда можно различить.
  Снежана вздохнула.
  - Наверное, для этого и впрямь нужно родиться в лесу. Без тебя я здесь беспомощна, как слепой котенок. Вот и такого шалаша мне сроду не сложить. Это ты в походах научился такие ставить?
  - Тебе прежде просто ни к чему было такое знать. Кто-то лучше знает людей и их нравы, а кто-то - леса и степи, - усмехнулся Звенислав. - А шалаши из лапника мы строили еще мальчишками, вместе с Остромиром. Смешные были - весь лес перед нами, все в нем слушается нашу мать, а значит, и нас - целое огромное пространство, в котором мы еще детьми были всевластнее, чем великий князь у себя в Дедославле! А нам этого еще мало, хотелось хоть маленького, но только своего пространства, нами сделанного.
  Он улыбнулся чуть насмешливо, но и мягко, вспоминая проделки ребенка, которым сам когда-то был. Снежана тихо спросила:
  - Наверное, тот лес, где вы родились и росли, очень красив?
  - Так ты все увидишь сама, как приедем домой: я тебя с радостью туда приведу! - воодушевленно пообещал ей Звенислав. - Он красив в любое время года. Сейчас, например, он горит всеми красками червонного и золотого, будто огромный костер. Зимой он бывает похож на огромный зал с черными колоннами. Мне в детстве казалось, что зимой наши деревья держат небо. А если выпадет снег, каждая лесная кочка, каждая коряга, заметенная им, становится на себя не похожа. Все меняется на глазах, будто оборотень. А весной... - он махнул рукой. - Нет, мне не рассказать! Я слишком далеко ушел от леса, мне не осознать его красоты и силы. Расспросишь потом мою матушку или младшую сестрицу, Листаву. Она обычно молчалива, но о лесе знает больше всех нас вместе взятых, недаром предпочитает его княжескому терему.
  Он умолк. Только потрескивал костер, пожирая сухие сучья. И Снежана, уже настроенная его рассказом на необычный, таинственный лад, спросила шепотом:
  - Так значит, лес и вправду имеет свою силу?
  - А как же? Конечно! - удивился Звенислав. - Только еще раз говорю: об этом тебе лучше не со мной говорить. Мне-то от леса досталось лишь, сколько нужно для воинской смекалки, а лесной мудрости - ни капли. Мудрая у меня ты, - он исхитрился было поцеловать девушку, но едва не получил поварешкой по лбу.
  - Полегче, княжич! Мы еще не настолько далеко отъехали от Червлянска, чтобы терять голову!
  - Вот видишь, ты, как всегда, права, моя мудрейшая воевода в платье! - со смехом проговорил Звенислав, вспомнив, как о ней отозвался Летун. - На самом деле я даже рад собственному недостатку мудрости: ведь иначе я не встретил бы тебя!
  - И не попал бы в поруб, если бы сам был хоть немного осторожнее, - уточнила девушка.
  - И пусть! Самое главное - что все хорошо закончилось, ты со мной, и мы оба свободны, и скоро вернемся домой! - воскликнул он горячо. - Я уверен, ты полюбишь Приморье, как свой дом, и приморяне тебя - тоже. Конечно, мне бы хотелось стать князем как можно позже, но хорошо и то, что тебя, будущую княгиню, народ узнает уже теперь. Думала ли ты когда-нибудь стать женой княжеского сына?
  - Мне чуть ли не с детства опротивели разговоры о знатных женихах, которых отец мечтал мне подыскать, - лицо Снежаны на миг застыло, стало холодным и суровым, как в их первую встречу. - Другие могли радоваться, но не я, чувствуя себя выставленной на торг телкой. В последнее время отец, по-моему, надеялся, что князь Любосвет влюбится в меня и возьмет второй женой...
  - Отдать тебя подлому шакалу?! Никогда! - поспешно воскликнул Звенислав, словно Снежану хотели у него отнять прямо сейчас. - Клянусь, в Приморье ты будешь вполне свободна. Никто не посмеет навязываться тебе.
  - Я уже свободна. Я рано научилась молчать и скрывать свои мысли, но про себя мечтала, когда придет время, распоряжаться сама своей судьбой. Может, потому, когда о тебе только услышала, меня как будто молнией прошило: нельзя тебя отдать в их власть!
  - А я думаю, это Боги меня привели в Червлянск именно таким образом, чтобы мы с тобой нашли друг друга, - сказал Звенислав.
  В эту ночь они, хоть и утомленные долгой дорогой, спали чутко, то и дело вздрагивая от каждого шороха: все казалось, что червлянские воины догнали их и сейчас потащат обратно в плен. То один, то другая, лежа по разные стороны догорающего костра, поднимали головы, услышав шорох в траве, крик ночной птицы или ржание их собственных коней. Однако ночь прошла, а их никто не побеспокоил.
  Дальше ехали уже веселее, хотя от Червлянского тракта и жилых мест все так же держались поодаль. Теперь Звенислав уже не сомневался, что посланная за ними погоня либо потеряла след, либо далеко отстала. Вряд ли в Червлянске у кого-то найдется конь, резвостью и выносливостью равный Жемчугу, да и для себя Снежана взяла лучшую скаковую кобылицу в отцовской конюшне.
  А, как только беглецы убедились, что опасность осталась позади, молодость взяла свое, и оба держались уже беззаботно, шутили и смеялись, веря, что все невзгоды остались позади. Казалось, и ее напрасные предупреждения, и плен, седьмица в порубе, рискованный побег, - все это было страшно давно, а в настоящем важно было лишь, что они вместе, счастливы и свободны, и родной дом все ближе. Девушке было еще трудно целый день держаться в седле, но она окрепла и привыкла к правильной посадке, и боль уже не мучила ее, как было поначалу. Пищи им обоим тоже хватало: Звенислав подстрелил дрофу, а Снежана с успехом запекла в горячих углях мясо этой крупной птицы.
  На третий вечер расположились отдыхать на берегу небольшого степного озерца. Леса вокруг не было, но близ воды росли корявые дуплистые ивы и пара берез. Под ними собрали достаточно сухих веток, чтобы развести на берегу костер.
  Когда из зажаренного куска птицы остались лишь обглоданные косточки, Звенислав взглянул на берег озера, еще хорошо видный в отблесках огня.
  - Пока не искупаюсь, не очиститься мне от вони поруба! Наконец-то можно ее смыть, - сказал он, стягивая с себя сорочку.
  Девушка искоса залюбовалась его статной фигурой, казавшейся возле костра медно-красной, как будто раскаленной. Кажется стройным и гибким, ни малейшей медвежьей неуклюжести, как бывает у иных тяжеловесных силачей; а между тем, как широки его плечи и грудь, какая сила в мускулистых руках! Неудивительно, что Любосветовым наймитам с трудом удалось одолеть его!
  Не желая, однако, вслух выдавать своих мыслей, она заметила строго:
  - Нашел тоже время купаться! Да ведь вода уже холодная.
  Он усмехнулся, снимая и сапоги:
  - Это разве холодная? Озеро мелкое, в нем вода всегда будет теплей, чем в реке. А воину приходится переплывать и большие реки в ледоход, держась за коня, когда вокруг плавают льдины. Да и в детстве мы купались, пока не замерзнут реки... Ну, теперь отвернись, не смущайся, - скомандовал княжич и, сбросив штаны, прыгнул в воду.
  Снежана действительно отвернулась, больше повинуясь приказу, чем вправду смутившись. Мысленно выругав себя, она взяла сброшенную Звениславом одежду и, отойдя подальше, принялась ее полоскать, натирая мокрым песком.
  Звенислав долго плескался и нырял с явным наслаждением, как большая рыба, смывая с себя всякое воспоминание о порубе. Когда он, наконец, вышел на берег, мокрый, с блестящими на коже каплями воды, Снежана встретила его, уже не отводя глаз, и протянула мокрую одежду.
  - Не замерзнешь до завтра? Ехать приятнее в чистом.
  Брови княжича удивленно дрогнули, когда он увидел свою выстиранную одежду в руках Снежаны, красных от воды и загрубевших после нескольких дней пути, натертых поводьями, сухими ветками, ножом, обожженных костром. Кто бы мог подумать, что дочь червлянского боярина и в походе окажется способна позаботиться о себе и о спутнике! Он ласково взял ее за руки и сказал:
  - Скажешь тоже - замерзну! Что я, городской неженка? Давай сюда, до утра все высохнет.
  Он взял у нее мокрые штаны и сорочку и стал одеваться, остужая разгорающийся жар молодого горячего тела. Озорно подмигнул девушке:
  - А вода, кстати, совсем не холодная. Попробовала бы сама.
  Она рассердилась на него, нарочно пытающегося ее смутить, сперва бесстыдной наготой, теперь - мокрой одеждой, облепившей его тело. Фыркнула и проговорила насмешливо:
  - А что ж, и попробую! Только ты тоже отвернись! Не перед тобой красуюсь, перед озерным Водяным.
  И она, разувшись, шагнула в воду по щиколотку. Тут же едва не взвыла - "не холодная" вода оказалась на поверку просто ледяной, как в проруби! Сцепив зубы, Снежана усилием воли сумела промолчать, а вскоре немного притерпелась, и вода перестала казаться такой уж невыносимой. Даже теплее, чем воздух вокруг. И она шагнула дальше, снова преодолевая первый миг пронизывающего холода. Она не раздевалась сразу, зная, что с берега за ней наблюдает Звенислав, но лишь постепенно подворачивала край платья. Наконец, войдя в воду поглубже, стянула через голову летник и шелковую сорочку. Стыд стыдом, но опрятность Снежана ценила выше, и ее очень мучила невозможность в пути сменить одежду на более свежую. Она принялась энергично полоскать свои вещи, взбивая вокруг целые волны, так сильно, что вскоре согрелась, хоть и стояла по грудь в холодной воде.
  Вдруг она оступилась и попала ногой в какую-то подводную яму, полную донного ила. Нога внезапно провалилась, и девушка с испуганным воплем скрылась под воду с головой.
  Звенислав, внимательно наблюдавший за ней с берега, закричал, кажется, еще страшней, чем она. Бросившись снова в озеро, он подхватил девушку, еще не успевшую наглотаться воды, но мокрую теперь с ног до головы. Вытащил ее на берег, ухватил заодно и ее вещи, еще не уплывшие далеко. Ступив снова на твердую землю, оба расхохотались как безумные.
  - Придется теперь нам обоим сушиться у костра! - воскликнул Звенислав, отжимая промокшую косу Снежаны так, что на землю стекла целая лужица озерной воды.
  Он подбросил веток в костер и, усадив перед ним девушку, принялся изо всех сил растирать ее, чтобы согреть. Все-таки, такое купание в осенней воде - уже не шутки. В отличие от закаленного воина, хрупкая девушка вполне могла жестоко простудиться. Звенислав дал ей выпить вина, потом снова растирал ее руки и ноги, пока она не согрелась окончательно. Наконец, зубы Снежаны перестали стучать от холода, кожа согрелась, и лицо, сколько можно было разглядеть в пламени костра, порозовело. Только тут приморский княжич почувствовал, что его и самого бьет дрожь - то ли от страха за нее, то ли все-таки стал донимать холод после второго купания.
  Он закутал ее, как ребенка, ее плащом, а затем хотел укрыть еще и своим, но Снежана, уже вполне придя в себя, остановила его.
  - А как же ты будешь? Сам сперва согрейся, с тебя вода льет ручьями!
  Звенислав было отмахнулся и лишь придвинулся ближе к огню, но от его промокшей одежды повалил пар. Долго он старался устроиться то так, то эдак, чтобы обсохнуть скорей. Наконец, Снежана негромко проговорила:
  - Ладно уж, снимай их, иди грейся ко мне.
  Он обернулся к ней, затаив дыхание и не веря своим ушам.
  - Ты правду говоришь?
  Она встала, сбросив плащ, обнаженная, ослепительно-белая, даже словно бы светящаяся в подсвеченной огненными отблесками темноте. Проговорила уверенно, даже властно, притопнув ногой:
  - Я тебе еще ни разу не лгала. Ты мне доверился, хоть и не послушал, а ведь я вполне могла быть в заговоре и завести тебя еще в какую-нибудь ловушку. А я тебе доверилась, когда бежала с тобой. Ты обещаешь, что мы сразу поженимся, как приедем в Приморье. Значит, я уже все равно что твоя жена. Мы оба омылись для свадьбы, а жертвы Ладе принесем после.
  Он подхватил невесту в объятия, и они вместе упали на расстеленный плащ, завернувшись другим, и до конца ночи забыли обо всем, кроме друг друга. Но никто не потревожил их, только костер подмигивал алым глазом, пока не прогорел дотла.
  Должно быть, горячо они согревали друг друга, пока не заалела на небе алая фата зари. Потому что ни Звениславу, ни Снежане ночное купание ничем не повредило, никто из них не простудился тогда.
  В другую ночь, когда они остановились на опушке смешанного леса, узким клином выдававшегося в степь, к их ночлегу вышел лось. Приморский княжич с невестой, соорудив снова шалаш с подстилкой из лапника, едва успели поужинать, как увидели в щелку, оставленную среди веток, сперва тяжелую горбоносую голову, увенчанную большими рогами. Лось выглянул из зарослей, насторожил чуткие уши. Но люди сидели тихо, а их огонь был скрыт сложенными еловыми ветками. Стреноженные рядом кони было встрепенулись и заржали при виде зверя, но тот их не испугался. Он чуял запах двуногих, они, несомненно, были поблизости, но от них не исходило такого резкого угрожающего запаха, как обычно. И сами они вели себя не так, как их порода при встрече: не бросали острых палок во все живое, что увидели, не кричали пронзительными голосами, не ломились сквозь заросли с шумом и треском, невероятным для таких некрупных существ. Нет - сидели тихо, приглядываясь и прислушиваясь, точно добропорядочные лесные жители. Сохатый вновь повел ушами и раздул влажные ноздри, принюхиваясь. Странно, неужели новая, более разумная порода двуногих? Пожалуй, можно их не так сильно остерегаться, как других.
  А Звенислав со Снежаной, осторожно расширив щель между веток, действительно притаились тише мышей, разглядывая великолепное животное. Вот лось, прислушавшись в последний раз, наконец, выдвинулся из кустов - огромный, выше и мощнее любого коня, темно-бурый, серебрившийся в лунном свете. Снежана, никогда прежде не видевшая так близко живого лося, дже восхищенно вздохнула, схватив руку жениха:
  - Какой красавец! Правду говорят: лось без леса - не лось, лес без лося - не лес.
  - Тише! - шепнул Звенислав, приложив ей палец к губам. - Смотри дальше: что-то будет!
  Лось, успокоившись совсем, обернулся и коротко мыкнул, как домашний бык. Тотчас из кустов вышла безрогая лосиха, высокая, с длинными ногами, более изящная, чем лось-бык. Встретившись с ним, ласково потерлась мордой о его шею, а лось, повернув голову, лизнул ее в лоб. Затем оба горделиво прошествовали мимо затаившихся в шалаше людей и принялись не спеша обгладывать листья осины вместе с ветками.
  - Видишь, милая? - шепотом произнес Звенислав. - Стоит только присмотреться к животным, когда они могут быть самими собой, и окажется, что они не настолько уж и отличаются от нас, людей.
  - Я заметила, - отвечала Снежана таким же шепотом. - Знаешь, о чем я думаю? Они оказали нам доверие, как и мы с тобой - друг другу. Может быть, даже поняли, что мы тоже любим друг друга, и не сделаем им зла.
  Звенислав беззвучно рассмеялся и обнял ее.
  - Ну что ж, оправдаем их доверие! Пусть пасутся спокойно: я не Любосвет Келагастич, не поступлю вероломно.
  Долго тянулась темная осенняя ночь, и долго на опушке паслись лоси, то пропадая в темноте, то снова выдвигаясь на свет огромными серыми призраками. Под конец они улеглись на землю, совсем как коровы, склонив головы на бок друг другу, и принялись пережевывать жвачку, словно поблизости не было никого, кроме них. А Звенислав со Снежаной наблюдали за ними из своего укрытия, пока их самих не сморил сон.
  Но с утра, когда они проснулись, лосей и след простыл. Только свежие загрызы на осинах да отпечатки больших раздвоенных копыт доказывали, что вчерашняя встреча - не наваждение лесной ночи.
  Когда, наскоро позавтракав, продолжали путь, приморский княжич пообещал своей невесте:
  - Если захочешь, в лесу у моей матери сможешь любоваться лесными жителями сколько угодно. Они привыкнут к тебе через некоторое время и не будут бояться выходить навстречу даже днем. Туда не хотят чужие, и зверь и птица все непуганые. Сможешь поглядеть, как птицы кормят птенцов, а потом учат летать, как олени играют на лугу, как медведица обучает своих медвежат, и еще много чего. Лоси - это еще цветочки, там и зубры живут!
  Девушка увлеченно слушала его рассказ, затем недоумевающе спросила:
  - Как же ты, родившийся в лесу, так хорошо знающий зверей, убиваешь их, если они чуть ли не друзья твои?
  - Я убивал лишь других зверей, не своих знакомых, - возразил Звенислав. - Такова жизнь, а я - только человек. Мне приходилось сражаться и убивать других людей, а животные тоже небеззащитны перед ловчим. Один раз медведь сорвал нож у меня с пояса, в другой - тур метнул рогами вместе с конем. Это честный поединок. Не каждого зверя и не всегда я готов убить. На тех лосей, скажем, рука не поднялась бы и без тебя. Жаль разрушать такую пару! Но только я лишь смутно это сознаю, сам почти как зверь. А вот, будь на моем месте моя мать, Светозар или Листава - им бы и в голову такое не пришло. И звери это чувствуют, даже незнакомые. Если бы они захотели, могли бы ездить верхом на тех лосях, как мы на конях, и те бы не подумали сопротивляться. Я-то почти ничего не унаследовал от мамы...
  - Ты же княжич, причем старший. Тебе не дело быть лесным отшельником, - рассудительно заметила Снежана. - Твое дело - подавать другим пример: смело идти и на врага, и на зверя...
  - И в поруб, - усмехнулся он.
  - Тут вина на том, кто такую западню устроил, а не на том, кто попал, - возразила, ничуть не смутившись, Снежана. - Помолчи, не перебивай. Кому, как же женщине, знать, честь или бесславие заслужил мужчина? Сам же ты говоришь: это Боги нас с тобой вели таким окольным путем. Они редко выбирают прямые дорожки...
  - Но и никогда не ошибаются, присуждая людям лучшую для них судьбу. Ведь лучшая - не самая тихая и благополучная, а та, что больше всех подходит нам, - проговорил с сияющими глазами Звенислав, придержав Жемчуга, чтобы, поравнявшись со своей спутницей, звонко поцеловать ее.
  - Я об этом как-то слышала легенду от одного купца с Восхода, - вспомнила Снежана. - Их верховный Бог однажды отослал на землю двух меньших Богов, провинившихся перед ним, наказав каждому обойти землю вокруг. Один из посланных попросил, чтобы дорога для него была ровной и гладкой, и чтобы он все время видел перед собой цель. "Хорошо, я выполню твое желание", - пообещал верховный Бог и повернулся ко второму посланнику: "А у тебя нет никаких желаний?" "Нет, никаких", - ответил второй, и они отправились в путь. Первый вышел вперед, увидел: перед ним до самого окоема тянется ровная, как стол, долина, а за ней горит небесное пламя. "Нет, такую ширь мне не одолеть", - решил меньший Бог. Лег и заснул. В легенде говорится, он до сих пор спит. А второй бодро вышел в путь: видит - впереди поле, за ним лес, за лесом - гора, а за горой, вроде бы, и небо начинается. "Только-то!" - воскликнул весело. - "Да я там до вечера буду!" И вправду, еще до вечера перешел и поле, и лес, и гору. Но увидел, что небо, его цель, совсем не так близко, на пути к ним выросли новые преграды. Делать нечего - пошел дальше, надеясь, что уж за ними-то точно начинается небо. Не раз блуждал в пути, переплывал реки и моря, ранил ноги в кровь, терял из вида путеводное зарево и снова возвращался. Легенда гласит, он до сих пор странствует...
  - Точно, - рассмеялся внимательно слушавший Звенислав. - Это прямо про нас: мы тоже легких путей не ищем.
  И впрямь, их путь не был ни легким, ни быстрым. Днем пробирались через осеннюю степь, избегая всякого жилья и любых случайных встреч. На ночь устраивали себе укромное гнездышко, согретое силой огня и их любовью, расцветающей с каждым днем все сильнее. Не очень-то устроенным и совсем не роскошным, да еще для княжича и боярской дочери, был их кочевой быт, но им, молодым и крепким, радующимся обретенной свободе, был в радость. Снежана даже думала про себя, что была бы не против, если бы Приморье, край Сварожьих Земель, лежало еще дальше, чтобы ехать вот так, вдвоем со Звениславом.
  Но на шестой день пути, при виде небольшой степной речки, которую назвал Ивицей, княжич сказал, что за ней уже лежит Приморское княжество. Только теперь они свернули на тракт, уже ни от кого не скрываясь более. Здесь многие встречные, узнавая старшего сына князя, тепло приветствовали его, и он тоже разговаривал с каждым очень просто, как с хорошим знакомым, даже когда перед ним были явно бедные смерды. Однако же, спеша скорее вернуться домой, вежливо отклонял любые предложения остановиться отдохнуть в чьей-нибудь избе получше или в поместье какого-нибудь боярина. Им надо спешить, отвечал Звенислав. Зато некоторых встречных приглашал приехать в скором времени в Белгород Приморский, намекая на некое неожиданное торжество. Нетрудно было понять, о чем речь, взглянув при этом на спутницу княжича, стойко выносившую повышенное внимание приморян к своей особе.
  Услышав топот большого отряда всадников задолго до того, как те появились из-за поворота, Звенислав приказал Снежане ждать, а сам выехал им навстречу.
  Глава 9. Семейный совет
  Передний всадник, в аксамитовом зеленом плаще и собольей шапке с павлиньим пером, радостно вскрикнул, увидев Звенислава. Они съехались и крепко обнялись, едва не сталкивая друг друга с седла. Звенислав недоумевающе воскликнул:
  - Остромир! Что, у нас началась война? Куда ты ведешь войско?
  - Как это - куда? - удивленно спросил Остромир, разглядывая брата так, словно не видел его, по меньшей мере, лет десять. - За тобой, конечно. Твои воины прискакали, всполошив всех...
  Старший княжич увидел воинов, сопровождавших его в Червлянск: Глеба, Мечеслава, Летуна, Беловоя и Верникрая.
  - Так, - строго проговорил он. - Все-таки всполошили, значит. А ведь я вам велел передать, что справлюсь сам и скоро вернусь!
  Пятеро его бывших спутников склонили головы. Наконец, Мечеслав, самый упрямый, решился возразить:
  - Нас же предупреждали, что в Червлянске тебя хотят схватить! Вот и решили, что князь об этом должен знать. Ну а дальше - уж не наше дело, - собрались да пошли. Мы для твоей же пользы, Ростиславич!
  - Понятно, - Звенислав взглянул на развевающееся знамя с соколом, летящим над морской волной, и на трубачей с огромными сигнальными рогами на поясе. - А где отец?
  - Отец собирает ополчение, готовится вести войско к червлянской границе, на случай, если нас одних не хватит, - отвечал Остромир.
  Его брат тяжело вздохнул, вновь осознавая, как дорого могло бы обойтись Приморью его легкомысленное своеволие.
  - Поворачивай назад, воевода! Слава Богам, я вернулся, а что делать дальше, мы решим дома, когда я расскажу, как попал в поруб и выбрался из него.
  - Так ты все-таки был в плену? - воскликнул Остромир, побледнев.
  - Об этом я расскажу дома, - повторил Звенислав. - Пока же вот, приветствуйте ту, кому я обязан свободой, а может быть, и все Приморье - сохраненной честью. Вот Снежана, червлянская боярышня, а ныне - моя невеста.
  Он проговорил это так властно и твердо, что все приморяне, кто мог видеть их, не исключая и пятерых кметей, уже знакомых со Снежаной, стали пристально ее разглядывать. Она приосанилась и встретила их гордой улыбкой, хоть и сознавала, что после десяти дней поездки верхом через дикую пустошь похожа на кого угодно, только не на невесту княжича.
  Остромир первым снял перед Снежаной шапку и склонил голову.
  - Ну, если так... Добро пожаловать тебе, будущая родственница, - произнес он с улыбкой, однако девушке показалось, что в его умных серых глазах мелькнула еще какая-то мысль, которую он не хотел выдавать.
  В это же время она заметила среди приморских воинов черноволосую девушку, снаряженную так же, как и прочие кмети; на коне она сидела так уверенно, как Снежана не могла для себя и мечтать, даже проделав со Звениславом столь долгий путь. Услышав, как княжич назвал приезжую своей невестой, черноволосая воительница глухо вскрикнула. Она не побледнела, при ее смуглой коже, - скорее пожелтела, будто вылепленная из воска. Одно мгновение ее темные глаза, неправдоподобно яркие при такой мертвенной желтизне, еще метались со Снежаны на Звенислава, покровительственно державшегося рядом с ней. Затем воительница хрипло пробормотала слова приветствия, и, попятив коня, отъехала назад, скрылась где-то среди воинов. Снежана догадалась, что это и есть Моряна, о которой избегал говорить Звенислав, и ей стало жаль ту. Однако же Звенислав, исполненный радости, лишь скользнул взглядом по подруге детства. Его брат, напротив, проводил ее внимательным взором, но, когда обернулся вновь к старшему брату, его лицо выражало лишь радость встречи.
  - Возвращаемся! - скомандовал он своему войску. - Едем вперед, Звенислав. Дома тебя заждались, да и вести твои будут кстати. Думаю, наш отец все-таки не оставит червлянского дела просто так - или пусть меня сожрет медведь!
  Остромир оказался прав, впрочем, как и всегда. Когда княжеская семья собралась в полном составе, вместе с давними соратниками, которым долгая дружба дала право знать все, семейный совет быстро превратился в военный. Правда, и сам князь с княгиней Владой и присутствующими здесь же младшими Ростиславичами, тепло встретили Звенислава и его невесту, особенно когда узнали историю последней. Однако, когда разговор зашел о вероломстве князя Любосвета, Ростислав пришел в ярость. Его детям еще не приходилось видеть таким своего отца.
  - Какое низкое коварство! - проговорил он охрипшим голосом, быстрым шагом расхаживая по горнице. - Никогда раньше в нашем роду не случалось, чтобы хоть один князь захватил своего родича в плен, как дикого зверя! Изгоняли друг друга, лишали владений - да, как и я сам сел в Приморье, прогнав Бориса Градиславича, но и при этом продолжал в нем почитать брата. Случалось при наших дедах, что и враждовали, и иные князья при этом находили смерть - но в честном бою, открыто. А заманить в ловушку по одному нелепому подозрению, взять в плен родственника без всякой вины - такого доселе не бывало! Какой позор! Ведь Любосвет вместе со всеми князьями подписал со мной договор, и целовал меч в знак нерушимости намерений! С чего же вдруг ему пришло в голову, будто я ищу власти над его княжеством?!
  - Кто сам никому не верит, тот и от другого ждет обмана, - мрачно произнес Эреджиб Черный Беркут.
  - А ведь были времена, когда князей и вождей именовали "Заслуживающими Доверия", - произнес Ростислав, продолжая метаться по горнице. - Да, плохо придется тому, кто вздумает доверять такому вот Любосвету! И ведь не мы ему навязались против его воли - он сам послал мне письмо, по-братски приглашая в гости! Я подозревал, что он не очень-то надежен, может отказаться от общего похода или "опоздать". Но чтобы так! И ведь кому принес бы пользу, если б и добился своего? Одним проклятым степнякам, которым только и надо, чтобы мы грызлись между собой, а они пока под шумок разорят наши села, поведут в плен и приморян, и червлянцев, а может, и еще кого-нибудь...
  Последнее заявление его прозвучало так сильно и вместе с тем печально, что никто не решился возразить, и на некоторое время в княжеских покоях повисла тишина. В этой тишине Ростислав подошел к окну и открыл ставни, вдыхая влажный осенний воздух. Ветер швырнул в окно капли дождя вместе с пригоршней желтых листьев.
  - Что же теперь предлагаешь - простить Любосвета и идти на Степь? - наконец, спросил у князя воевода Ярец. - Да ведь он тогда может ударить на Приморье, от него теперь всего можно ждать.
  - О прощении я не говорил, - мрачно отвечал Ростислав. - Я бы очень хотел рассчитаться с Любосветом. Но отказываться из-за паршивого шакала от большой войны со Степью тоже не хочу. Может быть, это последнее большое дело, что мне осталось, - он поглядел на своих сыновей. - Это вам, молодым, все равно - годом раньше, годом позже. Мне же не следует откладывать своих замыслов.
  - И нам тоже, - подтвердили Эреджиб и Куара, Улеб и Ярец.
  А Остромир, что-то сосредоточенно обдумывавший, вмешался теперь в разговор старших.
  - Насколько я помню, Сварожьи Земли не ограничиваются Приморьем да Червлянском. И взаимоотношения княжеские - не игра в тавлеи, где соревнуются всего две стороны. Здесь может быть пять, десять, чуть ли не сотня сторон, и каждая ведет свою игру, и способна изменить всю расстановку. Если ты меня выслушаешь, отец, я скажу, что нам не следует кидаться наобум, словно мы одни на свете.
  - Конечно, я тебя услышал, Остромир! Я знаю, что ты не станешь советовать зря, - улыбнулся Ростислав своему второму сыну. - Я сегодня же пошлю гонца к великому князю Милонегу и сыну его Брониславу. От них многое зависит в княжеских взаимоотношениях. Если они поддержат нас, а не Любосвета - у нас будет неоценимый союзник. Ну а если Любосвет и к ним втерся в доверие...
  - Пусть тогда поостерегутся и не ездят к нему в гости, - недобро усмехнулся Звенислав. - Не успел шакал себя показать всему белу свету... Впрочем, за себя я почти не злюсь теперь. Я с ним и без того рассчитался, сбежав из поруба и выкрав самую лучшую девушку в Червлянске... хотя, некоторым образом, это она меня выкрала, - он любовно обнял за плечи сидевшую рядом с ним на стуле Снежану.
  Князь Ростислав понимающе поглядел на них, потом встретил глубокий взгляд Влады. Как все-таки причудливо преломляются судьбы родителей в их детях! Он сам обязан Владе жизнью, и их первенец полюбил девушку, которая пожелала спасти его, еще не зная лично, ведомая лишь справедливостью и милосердием. Что ж, если полюбили друг друга, пусть живут так же счастливо, как и он с Владой все эти годы! И еще другое странно: сыну, как и ему самому, довелось добыть невесту в доме опасного врага, с которым, возможно, еще придется скрестить мечи. Да уж, вряд ли кому-нибудь из родных Снежаны доведется погулять на ее со Звениславом свадьбе!
  Только вот он в то время мог себе позволить действовать стремительно и безоглядно, не заботясь, как его поймут. А сейчас, имея дело с собратьями и родственниками, приходилось об этом думать, чтобы не разрушить всего, что удалось добиться в жизни.
  - Если великий князь вместе с Любосветом пойдет против нас - заказывай Ведомыслу погребальную речь, - мрачно пошутил князь.
  - Горите вы все в фиолетовом пла-а-амени-и! - торжественно пропел Остромир, подражая голосу верховного волхва.
  Многие из присутствующих невольно рассмеялись над и впрямь удачным подражанием, хотя разговор шел более чем серьезный. Только Светозар, до сих пор не проронивший ни слова, укоризненно взглянул на брата.
  - Стыдно смеяться над чужой верой, Остромир!
  Но тот многозначительно глянул на младшенького.
  - Здесь пока еще твоих советов не слышали, Светозар Ростиславич! Что дельного подскажешь? Кто виноват в случившемся, и что нам всем делать?
  Светозар стоял возле открытого отцом окна, скрестив руки на груди. Ветер развевал мягкие белокурые волосы юноши. После вопроса брата он на мгновение задумался, и н его подвижном лице мелькнуло такое выражение, словно разжевал горькое волчье лыко.
  - Если ты, брат, и виноват в чем-то, то лишь невольно, - сказал он Звениславу. - Ты оказал им слишком много доверия, перенапряг чьи-то слабые души. Доверие прекрасно, но только для тех, кто готов его принять. Я теперь понимаю: бывают люди, которым проще измыслить тысячу самых невероятных преступлений, нарушить все законы Богов и людей, лишь бы не поверить, что к ним пришли с чистым сердцем.
  И вновь после этих слов повисло молчание, сквозь которое многие из присутствующих услышали эхо событий далекого прошлого...
  Княгиня Влада сияющими глазами смотрела на младшего сына.
  - А почему так получается, Светозар? - спросила она, словно у кого-то гораздо более знающего и мудрого, чем семнадцатилетний юноша.
  - А вот почему - не знаю пока. Еще не выяснил, - он пожал плечами, как бы извиняясь перед собравшимися, что не выяснил. - Может быть, это города так на людей влияют. Чем выше и теснее сдвигаются стены, тем уже взор, тупее глаза. А может, это жадность до золота и власти запутывает людей. Я вижу теперь, что из княжеских междуусобиц не научиться мудрости, лишь дурости и глупости.
  Он умолк, и более до конца разговора не произносил ни слова, стоял тихо и неподвижно, как деревце в лесу. Родители обменялись при этом молчаливыми взглядами. Светозар, хоть и был горячо привязан к родным, однако все дальше уходил от их интересов. Удерживать его они не пытались, да это и бесполезно - взрослый уже. Кроме того, нельзя было не согласиться, что он во многом прав.
  - Так что же мы делаем теперь? - осведомился Звенислав у отца.
  - Продолжаем готовиться к войне, как уже начали. Собираем полки, снаряжаем и обучаем воев. Я уже разослал приказы ко всем владетельным боярам, чтобы раскошелились, не пожалели на войну людей, коней и золота. Оружейники работают втрое больше обычного... Через пару дней проедем с вами, сыны, по Приморью сами, поглядим, все ли готовятся как надо, - Ростислав подмигнул старшему сыну.
  - Это верно: из-за городской стены много не высмотришь, - оживился Звенислав и виновато обернулся к Снежане, мысленно извиняясь, что придется ее покинуть. - Только против кого же мы вооружаемся?
  - Пока что - как и собирались, против Степи. Мы готовим войско заранее, чтобы выступить весной - и я молю Богов, чтобы наша цель осталась прежней!
  Снова собравшиеся ненадолго смолкли, ощущая себя на распутье дорог. Даже Гарран, которому, в общем, было все равно с кем воевать, лишь бы схлестнуться в бою с достойным противником, нахмурился:
  - А что будет, если тебе все же придется воевать со своими родичами?
  - Я надеюсь, до того не дойдет, - вздохнул Ростислав, продолжая ходить по горнице; пустое княжеское кресло стояло в стороне, покинутое. - О князе Брониславе Милонежиче я слышал в основном добрые вести; говорят, он храбрый воин и умный советник, и не любит распрей между родичами. Сам я его плохо знаю, видел еще юношей под рукой его отца, но надеюсь, люди говорят не зря. Напишу ему письмо, расскажу все, что случилось, пусть рассудит нас. Думаю, что он за эти годы свою родню не терял их виду; должен и Любосвета хорошо знать. Опять же, Любосвет ему соперник за великое княжение, я - нет. Верю, он разберется. Ведь правда за нами!
  - Правда за нами! - подхватил Звенислав воодушевленно, желая успокоить своих. - И, в конце концов, самого худшего мы уже избежали. Пока сидел в порубе, я все думал: чего от вас потребует Любосвет в обмен на мою жизнь и свободу? Оставайся я в плену, быть может, вам пришлось бы отказаться от всех военных приготовлений. А может быть, и уступить часть Приморского княжества, передать под руку Любосвету приморские веси вместе с людьми, которые почитали тебя одного, отец, и не желают другого господина. Может быть, он заставил бы тебя еще и унижаться перед ним, умолять вернуть меня...
  - Не говори об этом, сын, - попросила княгиня Влада, бледнея, как и ее муж. - Ведь все обошлось хорошо. Боги послали тебе Снежану...
  - О том и речь! Боги послали Снежану освободить меня, видя нашу невиновность, и теперь у нас развязаны руки! - пояснил Звенислав. - Значит, мы можем надеяться: они не оставят нас милостью и впредь.
  - Это все хорошо, но что делать, если великий князь потребует доказательств? - поинтересовался Остромир. - Тебя в плену у Любосвета уже нет, и чем ты докажешь, что вправду был там? Сам Любосвет откажется от всех обвинений, а в Червлянске он вряд ли объявлял всем и каждому, что обманом захватил в плен приморского княжича.
  Звенислав с силой ударил ладонью по столу.
  - Тогда я предоставлю судить Богам, и перед ними обвиню шакала. Надо будет - суну обе руки в огонь, и да пошлют Боги победу правому!
  На лице Остромира мелькнуло сомнение, зато отец глядел на старшего сына с гордостью, вполне разделяя его веру.
  Тогда хасинка Куара проговорила, покосившись на Снежану:
  - Как это у нас нет доказательств? А что же твоя невеста, княжич? Она-то может подтвердить, что из поруба тебя выпустила. Неужто позволит своему милому проходить жестокие испытания?
  Сидевшая все время тихо и молчаливо Снежана уже несколько раз чувствовала на себе пристальный взгляд этой уже немолодой смуглой женщины с резкими мужскими движениями. Она знала, что Куара - мать Моряны, уже виденной прежде, и понимала, что та предпочла бы видеть невестой княжича свою дочь, а не червлянскую привезенку. Однако ничего не поделаешь: трудно даже невзначай никому не перейти дорогу. Снежана мысленно пообещала себе держаться уважительно с обеими женщинами, чтобы победить их неприязнь. Но сейчас в упреке Куары было нечто такое, что ударило девушке прямо в сердце. В самом деле, разве она сможет остаться в стороне, если Звениславу придется доказывать свою правоту перед великим князем?
  - Благодарю тебя, госпожа, - поклонилась она воительнице-горянке. - Если будет нужно, я тоже напишу великому князю о кознях Любосвета Келагастича. Мне о многом приходилось слышать, что иным бы стоило головы...
  - Ты, Снежана? Нет, тебе лучше в это не вмешиваться, - Звенислав крепко обнял невесту. - Не проси от нее этого, отец, незачем ей впутываться в грязные дела. Мы все решим сами, как подобает мужчинам. Снежана не должна свидетельствовать...
  Он не договорил, что и отец Снежаны участвовал в заговоре. Однако Снежана перебила его сама, бледная, но решительная:
  - Нет, Звенислав, это касается и меня тоже, раз уж мы вместе. Я никому не желаю зла, но и не могу остаться в стороне, если тебе придется доказывать правоту. Я напишу князю Брониславу. Он знает меня: видел в княжьем тереме, приезжая в Червлянск. Я надеюсь, что он образумит князя Любосвета. Тому есть кого опасаться, и помимо приморян. Особенно когда стало известно, что Драгомир Градиславич вернулся.
  - Ах да, еще один родич! - вспомнил Звенислав. - Что скажешь, отец? Может ли теперь Драгомир отнять Червлянск у Любосвета?
  - Я же говорю: эту игру ведут много сторон. Никакой волхв не предскажет, кто выиграет, кто проиграет, - вмешался Остромир.
  - А я еще надеялся, что удастся не вмешиваться в эту игру, - усмехнулся князь Ростислав. - Думал: пусть другие бодаются за власть, точно бараны на мосту, а я, если буду сговариваться со своими родичами, то лишь ради общего блага...
  - Что ж теперь, если у некоторых головы бараньи? - заметил Ярец. - Помоги Даждьбоже, чтобы хоть хваленый Бронислав заслуживал того, что о нем говорят...
  - Как бы ни было, а нам уже поздно отступать, - подвел итог приморский князь. - Для всех мы вооружаемся против Степи. Ничего иного никто и не должен слышать. Никаких сомнений, оговорок, что могут услышать чужие уши! Какие бы беды не обрушились на Приморье, они не сломают нас!
  - Кстати, а того негодяя в костяной маске так и не нашли? - осведомился Звенислав.
  - Нет. Не объявлялся пока, - вздохнул князь. - Ратмир и Ярина перевернули лес вверх дном, но пока без толку. В Исподней Стране он, что ли, прячется, поближе к своим хозяевам?!
  И тут неожиданно подала голос младшая Ростиславна - Листава, до сих пор молча сидевшая в стороне вместе со старшей сестрой. Она, как и вся семья, радостно приветствовала возвращение Звенислава, но и радость оставила ее такой же задумчивой и молчаливой, как обычно. Утащив с отцовского стола перо с чернильницей и еще чистую берестяную грамоту, девочка что-то украдкой набрасывала там, совсем, казалось, и не слушая разговор старших. И под ее рукой вырисовывались густые кроны деревьев, колышущиеся под ветром, - именно колышущиеся! - намеченные штрихами фигуры оленей и птиц. Но никто не ожидал услышать здесь ее голос:
  - Нет, он не из Исподней Страны. Хотя, я думаю, из всех людей он должен быть больше всех похож на ее обитателей. Мне его жаль: ему многое дано, но отнято гораздо больше.
  Скажи такое обычная девочка - все засмеялись бы, и в первую очередь старшие братья и сестры. Но тут никому не пришло в голову смеяться: все сидели тихо, будто обдумывая, что именно означают эти странные слова, произнесенные необыкновенно выразительно. И то сказать: никто не сомневался, что дети ведуньи Влады одарены Богами не меньше ее самой, каждый на свой лад.
  Теперь княгиня подошла и молча прижала к груди белокурую голову дочери, гладя ее по волосам. Листава положила руки матери на плечи, и казалось - им не нужны слова, чтобы понять друг друга.
  - Если до начала войны не изловим Костяную Маску, трудно будет нашим воинам идти в бой. Станут тревожиться: ведь у многих дома семьи, дети, - задумчиво произнес князь Ростислав, повернувшись к присутствующему здесь же, среди других друзей семьи, волкодлаку. - Ратмир, я не могу приказывать тебе, но прошу, как самого близкого союзника: сделай все, что можешь, но избавь нас от него!
  - Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы уничтожить злодея! - воскликнул Ратмир, совсем как в дни беззаботной юности; никто и не заметил в его интонации затаенную грусть. Лишь княжна Червень испуганно вздрогнула, услышав его обещание.
  - Ты, Ратмир, отвечаешь за розыск Костяной Маски. Эреджиб, Гарран, Куара - на вас обучение войск. К весне приморские полки должны быть лучшими в Сварожьих Землях. Ярец, ты распоряжаешься снаряжением. И лучшего на свете витязя можно погубить, пустив в бой на хромой кляче, в плохо пригнанных латах. Такого не должно быть! Ну а мы с вами, сыновья, объедем все Приморье, поглядим своими глазами, все ли готовятся к войне как следует. Напомним: кто не хочет кормить свое войско - кормит вражеское. Понятно, я не о смердах-пахарях, с них-то что взять? А вот бояр да огнищан проверить полезно. Иных и за шиворот взять...
  - Подожди, отец, - даже решился перебить Звенислав. - А наша со Снежаной свадьба когда?
  Повисло тяжелое молчание. Княгиня Влада укоризненно взглянула на старшего сына.
  - Звенислав, этой осенью приморяне не играют свадьбы. Из-за злодея в костяной маске повсюду траур. Вам со Снежаной придется подождать.
  Но разве их с Ростиславом первенец слушался кого-то? Вот и сейчас обнял сникшую было Снежану, встряхнул головой и энергично возразил:
  - Что же теперь, если Костяная Маска, то всем так и жить, как мыши под метлой? Можно лишь плакать и ждать новых напастей, и никакого просвета? Что же с нами сталось?! Раньше бывало, когда умрет человек, родные не прячутся в норку, оплакивая его, а собираются на тризну, созывают весь род, как можно шире стараются проводить умершего в Ирий, вспоминают старые деяния, - показывают, что несчастье их не сломило. А теперь что? Умирать можно, а жениться - нет, и новых детей рожать нельзя?
  - Отлично сказано, брат! Я говорю девчонкам о том же! - воскликнула Червень, захлопав в ладоши.
  Князь Ростислав гордо усмехнулся, любуясь ими. Из их с Владой детей Звенислав и Червень больше всех походили на него и внешностью, и нравом.
  - Я вас вполне понимаю. Но что скажут приморяне? Не будут оскорблены, что мы празднуем, когда народ плачет?
  - Ах, отец, я уверен, приморский народ не вводил нарочно такого обычая, чтобы запрещать радость, и ему же легче будет от него избавиться! - запальчиво отмахнулся Звенислав. - Отпразднуем свадьбу получше, и все останутся довольны! Кроме того, - он понизил голос, - ты ведь понимаешь, что я не могу оскорбить Снежану? Я слишком многим обязан ей. Все Приморье уже прослышало о ней. Если я на ней не женюсь, ее будут считать всего лишь моей наложницей. Хорошо ли это, отец, сам посуди? А если родится ребенок, его будут считать незаконным, сыном наложницы?
  Снежана поспешно отвернулась, потому что на ее лице, обычно бледном, проступила яркая краска смущения.
  - Сколько у вас трудностей из-за меня, - прошептала она.
  Но князь Ростислав уже все решил. Ему понравилось, как упорно боролся за свою любовь его сын, воскрешая в памяти события собственной молодости.
  - Никаких трудностей, - возразил он. - Звенислав прав. Мы отпразднуем свадьбу на исходе этой седьмицы - и пусть себе говорят что угодно. Так и должно быть: сперва свадьба, а уж затем война. Влада, вы с девочками позаботьтесь о невесте! Пусть весь свет узнает, что приморяне никогда не падают духом!..
  По знаку князя, княгиня Влада с дочерьми увели Снежану готовиться к свадьбе. А счастливый жених остался среди мужчин, обсуждающих подготовку к будущей войне.
  Глава 10. Свадьба
  Свадьбу Звенислава и Снежаны действительно сыграли спустя пять дней после их возвращения в Белгород Приморский. Этого времени едва хватило, чтобы подготовить все, как приличествовало свадьбе княжеского сына. Все служившие при тереме люди - ключница, тиуны, биричи и простые холопы, не говоря уж о своих и нанятых поварах, - сбились с ног, чтобы за короткий срок раздобыть все необходимое. В эти дни княжеский терем похож был на разворошенный муравейник. Казалось невероятным, что в такой суматохе хоть кто-то еще знает, что делать. Сам князь Ростислав и его семья, как и все, не знали покоя ни днем, ни ночью. Тем, для кого свадьба - прежде всего веселый праздник, следует приходить к уже накрытому столу.
  Нареченная невеста была чуть ли не единственной, кто не принимал участия в предсвадебных хлопотах. Она все эти дни провела в окружении женщин в самых дальних покоях терема, где для нее шили свадебное платье и фату, пели провожальные песни и давали последние наставления перед свадьбой. Ни одному мужчине в эти дни не разрешалось ее видеть, и менее всех - жениху. Делали вид, что невеста как бы еще не приехала, все еще находится в отчем доме, порог которого должна переступить только в день свадьбы. Так и должно быть, если бы свадьбу играли по всем правилам, а не увозом.
  Снежана в эти дни переживала сложные чувства. Казалось, будто ее разделили пополам, и каждая половина видела и сознавала чувства второй, но все же отдельно от нее. Одна терпеливо ожидала счастливого дня, самого значимого для любой женщины, радовалась заботам матери Звенислава и его сестер, принявших ее как родную, и представляла, как в день свадьбы Звенислав поднимет фату с ее лица, обнимет ее и радостно улыбнется. И сама Снежана мечтательно улыбалась тогда, порой совершенно невпопад. А вторая ничего не могла с собой поделать - вспоминала оставленный дом, покойницу матушку, отца - пусть недоброго и несправедливого человека, что девушка осознала слишком рано, но который все же был ее отцом и по-своему заботился о ней. Несомненно, бегство единственной дочери стало для боярина Волчца глубоким ударом. Мечтая пристроить дочь в княгини, он, уж конечно, и представить не мог, что его желание сбудется таким образом. Снежана понимала, что ни отца, и никого из ее родни нельзя пригласить на свадьбу, и не только потому, что Червлянск лежал слишком далеко. Но ей временами становилось грустно, и тогда она тихо плакала не только потому, что так полагалось невесте по обряду.
  Но вот, наконец, платье было сшито - как полагалось с прадедовских времен, красное с белым, вышитое многочисленными оберегами на счастье молодым. К нему прилагалась и фата, тоже алая с белым, плотная, закрывающая все лицо. Так полагалось по обряду, чтобы ничей дурной глаз не повредил молодой невесте, не помешал благополучно перейти из отеческого рода в род будущего мужа. И, если похищенную невесту нельзя, как положено, забрать из родительского дома в свадебном шествии, то уж эту часть обряда следовало строго исполнить всенепременно.
  Накануне свадьбы женщины тщательно вымыли Снежану ароматными отварами трав, собранных и заговоренных самой Владой. Потом расчесали и заплели ее волосы - в последний раз в одну косу, положенную незамужней. Умастили ее дорогими благовониями, слегка подкрасили губы, подрумянили бледные щеки. Снежана глядела на свое отражение в большом зеркале расширенными глазами, забывая, как дышать.
  - Ой, как у тебя сердце бьется! Словно у зайца, бегущего от погони, - со смехом проговорила Червень, приложив руку к груди Снежаны. - Что, из плена бежать не так страшно было, как замуж идти?
  - Не верится, что все это взаправду, - сумрачно прошептала Снежана. - Кажется - сейчас проснусь, и не будет мне ни Звенислава, ни вас всех, ни Приморья... Ай!
  - Вот, теперь убедишься, что все правда: во сне редко бывает, чтобы тебя кто-то щипал! - смеясь, воскликнула старшая княжна, по-мальчишески ущипнув за руку будущую родственницу так, что та подскочила. Присутствующие тут же приморские девушки, занятые теперь украшением невесты, сразу захихикали.
  Вошедшая с ларцем в руках княгиня Влада бросила на них укоризненный взгляд, и они присмирели.
  - Вот тебе, невеста-славница, свадебный венец, и все будет готово. Их для вас со Звениславом тоже едва успели закончить к сроку: ему с солнцем, тебе - с месяцем.
  Снежана почувствовала, как ей на голову, поверх еще не задернутого покрывала, легло нечто легкое, почти невесомое, и восхитилась, взглянув в зеркало. Легкий ажурный венец состоял из переплетения золотых веток с листьями, представляющих Древо Жизни, а наверху их сплетения покоился месяц рогами вниз.
  - О-о, матушка! Как вы добры! Я и не мечтала никогда о подобной красоте, о такой пышной свадьбе! - воскликнула Снежана, на глазах которой выступили слезы.
  Влада многозначительно улыбнулась.
  - У нас с Ростиславом вовсе не было никакой свадьбы по общепринятым обычаям. Лес нас поженил, а вот эти кольца скрепили союз, - она показала Снежане перстень в виде змеи, переливающейся драгоценными камнями так ярко, что на миг показалось, будто она шевельнулась... - На самом деле, с обрядами или без них - никакой разницы, если вы любите друг друга. Но сейчас - другое дело, и эта свадьба нужна не вам одним, но и всему Приморью...
  Но она не успела договорить: за закрытой дверью послышался топот и смех, веселые мужские голоса.
  - Ой, идут! - воскликнула Червень, о чем-то шепчась со своими подругами. Только одна Снежана, лицо которой сразу накрыли фатой, стояла безучастно, как и полагалось невесте.
  В это время дверь потряс громовой стук.
  - Не откроем, не откроем! - закричала Краса, пока подруги невесты торопливо хватали отрезы ткани, оказавшиеся лишними, когда пошили платье невесте.
  - Не откроете - притащим таран! - крикнул кто-то, смеясь, но изображая суровость.
  Наконец, дверь открыли, и в горницу ворвалась дружина жениха, причем сам он, как и невеста, должен был держаться тихо, словно и не был главным заинтересованным лицом. Всем распоряжался Мечеслав, назначенный дружкой.
  - Едем мы с ловища, ищем куницу убежавшую, - заговорил он вкрадчиво. - Подшиб ее стрелой наш главный ловчий, да не настиг, убежала. Следы ее к вам ведут. Уж не среди вас ли спряталась?
  Но мужским взорам предстали сразу несколько девушек, скрывших лица красной фатой, положенной невесте, а прочие закричали все в голос:
  - Нету у нас вашей добычи, нету! Сами глядите!
  - А коли есть, так попробуй еще узнай, отгадай да по имени назови!
  Дружка втолкнул жениха в круг, где стояли целых три девушки, закутанных в алое с белым. Звенислав подошел к ним, делая вид, будто не может найти своей. А меж тем прочие подружки невесты закружились вокруг, пытаясь сбить с толку, тогда как парни поддерживали жениха. Летун, у которого был хороший голос, запел, пытаясь их улестить:
  - Ах, зачем вас девушки, целых три? Кто же настоящая - разбери!
  Но девушки, кружащиеся в хороводе, отвечали со смехом, мельтеша перед глазами:
  - И совсем не надо нас разбирать: нас тогда получится целых пять!
  Наконец, когда у всех уже рябило в глазах от пестрого мелькания, Звенислав подошел к одной из закутанных фигур и взял за руку:
  - Вот она! Снежана!
  - Это я, Звенислав! - проговорила она глухо из-за фаты, протянув ему ладонь, влажную и дрожащую от волнения. У княжича, который с готовностью переплел с ней пальцы, руки тоже были мокрыми, хоть и не дрожали.
  Во дворе весело ударили бубны, пропели струны на гуслях, им отозвались трубы и пастушьи рожки. Сегодня их музыка созывала не каких-то коров, а весь Белгород Приморский с окрестностями на свадьбу княжича Звенислава, наследника приморского престола.
  Когда молодые вместе со своей свитой спустились во двор, их там уже ждала толпа народа. Хоть и подавленные в последнее время несчастьями, приморяне для такого дня все же взбодрились и немного повеселели. Возвращение старшего княжича из плена с невестой сочли добрым знаком. Кроме того, приморяне настолько почитали князя и его семью, что их чувств не разрушить было в одночасье убийце в костяной маске. "Если празднуют, значит, нашли способ отвадить напасть", - говорили приморяне, оставив на всякий случай детей в каждой семье под присмотром кого-нибудь из взрослых. Кроме того, ведь на свадьбу были приглашены все, кто мог прибыть, и простой народ очень гордился щедростью князя Ростислава.
  У крыльца молодых ждал нарядно убранный возок, запряженный парой белоснежных коней в богатой сбруе с колокольчиками. В их гривах и хвостах были вплетены алые ленты. Под приветственный гул толпы молодые сели в возок, в сопровождении дружки и подруги невесты. Звенислав, одетый в белое, с солнечным венцом на голове, озаренный радостью в день своего величайшего торжества гораздо больше, чем блеском драгоценностей, приветствовал приморян взмахом руки.
  За ними в других повозках и верхом поехали и князь с семьей, и все его домочадцы, и все приглашенные. По улицам рекой текла толпа людей попроще, но также желающих увидеть все.
  Молодых привезли к святилищу, где на высоком холме над Светлицей стоял алтарь и статуи Богов, а внизу, под холмом, жили в домах, обнесенных оградой, их волхвы и жрецы. У алтаря уже поджидал новобрачных старший волхв Ведомысл, возжигавший ароматные травы и заморские смолы. Слышно было, как он поет славословие Сварогу, просит его соединить молодых навеки незримой серебряной цепью.
  
  Гой Свароже, Сварог,
  Наш великий Бог!
  Скуй нам свадебку
  Крепко-накрепко,
  Вечно-навечно.
  До седой головушки,
  До белой бородушки!
  
  Звенислав, сопровождаемый своими родными и друзьями, подошел к святилищу первым. Все еще закутанную Снежану немного позже подвел за руку воевода Ярец. Увы, здесь не было ни отца невесты, ни хотя бы кого-то близкого с ее стороны, чтобы, по закону, передать ее жениху.
  Молодых подвели к изваянию Лады, вырезанному из дерева очень просто, без всяких лишних украшений, но в то же время красивому и даже изящному. Четко прорисованы были высокий лоб со стрельчатыми дугами бровей, широко расставленные глаза, прямой тонкий нос, полные губы, раскрытые в полуулыбке. Богиня была изображена с распущенными волосами, волной ниспадающими на плечи; отчего бы уж, в самом деле, им не обрести цвет спелой ржи и не оттенить молочную белизну высокой обнаженной груди покровительницы любви и материнства? Обнаженная, она держала в одной руке корзину, полную плодов, второй держала на ладони голубя. Ноги Богини до колен были черны от прикосновений рук почитателей и от впитавшихся в дерева масла, вина, крови жертвенных животных. Сверху же статуя сохраняла розово-золотистый древесный оттенок благодаря лучшему лаку, каким ее покрыли, чтобы сохранить от непогоды, впрочем, как и остальные изваяния в святилище: Сварога, Макошь, Перуна, Даждьбога, Велеса и даже Морану, тоже получавшую свою долю почитания.
  Но молодые не глядели ни на светлого подателя жизни, ни на могучего Бога Грозы, ни на высохшую, с изможденным ликом Незваную Гостью, что подводит земной итог каждой жизни. Какое им сейчас до них дело! Сейчас их сердца бились в сладостном предвкушении, смешанном со страхом, и мысленно они готовы были взывать лишь к одной Богине.
  Младшие волхвы подвели к алтарю годовалую белую телку, стреножили ее и ловко уложили. Ведомысл ловким движением заколол животное одним ударом, так что телка не билась перед смертью, лишь успела коротко промычать. Вскоре на алтаре горела положенная в жертву часть животного, а все остальное осталось людям для пира.
  - Во имя Отца-Неба и Матери-Земли, пусть будут эти двое соединены во веки веков перед Богами и людьми! - торжественно изрек Ведомысл, связывая руки Звениславу и Снежане гибкой веточкой ракиты, дерева, посвященного Ладе. Понятно, они не станут вечно ходить связанными, но после свадьбы станут носить кольца или браслеты в знак той же нерасторжимой связи. В древности их и вырезали из ракиты, теперь же даже самые бедные смерды заказывали медные, ну а знать - золотые или серебряные.
  Звенислав горящими глазами поглядел на свою нареченную жену, жалея, что не может сейчас увидеть ее лица.. Как жаль, что из-за пустой предосторожности нельзя поцеловать ее прямо сейчас, нельзя поглядеть, как сияют счастьем глаза новобрачной, как розовеют ее губы... Нет, им еще не скоро удастся остаться наедине!
  Но вместе с досадой на нелепый обычай в сердце юноши поднималась и радость, такая, какой он не ощущал еще никогда, и понятия не имел, как ее скрыть. Они вместе, они дождались своего часа, здесь рядом с ним, под фатой и свадебным венцом - Снежана, его спасительница и его жена! Он судорожно вдохнул, словно ему не хватало воздуха.
  - Пора выпускать голубей, - произнес над ухом голос Мечеслава.
  - Ах да, конечно! - спохватился княжич, будто только что проснувшись.
  Дружка уже протянул молодым клетку с парой белых голубей, посвященных Ладе. Возможно, этот обычай переняли у агайцев, называвших Богиню Любви Афродитой, потому что такого в древности как раз не было принято. Но пара голубей выглядела красиво и символично, а потому вначале приморяне, склонные перенимать чужое, а затем и жители Исконных Земель охотно стали выпускать их на свадьбах.
  Княжич достал крупного голубя с пышным белоснежным оперением. Снежана на ощупь вынула из клетки голубицу, чувствуя, как в ладонь стучит маленькое птичье сердечко. Они выпустили птиц в одно мгновение. Два голубя затрепетали крыльями и белыми флажками растаяли в не по-осеннему ясном небе.
  - Пойдем, - Звенислав взял руку Снежаны, еще более горячую и влажную, чем поутру, и повел вниз, со священного холма. Она опиралась на его руку, и княжич чувствовал, как она дрожит от радостного волнения, совсем как голубка, выпущенная из клетки. Его смелая, мудрая и хладнокровная Снежана теперь дрожит! Ему хотелось хотя бы сказать ей несколько слов, раз уж нельзя поглядеть; однако их уже ждали.
  Князь Ростислав с княгиней Владой подняли над головами молодых тяжелое блюдо с зернами ржи, пшеницы и ячменя, цветами и ветками хмеля. Сперва зачерпнули и развеяли по горсти над головами молодых, а затем и все блюдо перевернули, так что его содержимое посыпалось дождем.
  - Пусть Боги вас одарят не меньше семейным счастьем. и детьми, и верной дружиной, и конями, и скотом, золотом, серебром и мехами, да всем, чего еще душа пожелает! - произнесли родители над головами новобрачных.
  Тут же, под дождем из даров, толпился и простой люд, то ли надеясь, что и на них попадет часть благословения, отчасти же - потому что среди зерна обыкновенно прятали монеты и ценившиеся с ними наравне кусочки меха. Особенно рады были пролезть вперед несколько мальчишек. Когда по земле разлетелись в разные стороны монеты, мальчишки азартно бросились их подбирать. Остромир указал на них отцу.
  - Плохую услугу ты оказал этим юным бездельникам.
  Но Ростислав, радуясь всем сердцем свадьбе старшего сына, лишь благодушно отмахнулся.
  - Подумаешь, пара монет! Пусть в такой день и бедный люд порадуется, сколько может.
  Отвернувшись от них, но слыша гвалт спорящих мальчишек, Остромир усмехнулся:
  - Смотри, как бы от твоей щедрости этот "бедный люд" друг другу носы не расквасил!
  
  Когда молодые, во главе свадебного поезда, возвратились в княжеский терем, все уже было готово к пиршеству. Но, прежде чем все рассядутся за столы, молодым надлежало выполнить еще одну часть обряда. Для них поставили таз с водой и положили рядом богато вышитый рушник.
  - Смойте свою прежнюю жизнь холостую! - скомандовал Мечеслав, подталкивая их в спину.
  Снежана зачерпнула прохладной воды, плеснула в лицо склонившемуся к ней мужу, затем умылась и сама под фатой, вымыла руки. Потом оба утерлись рушником и стали, оба перекинув его через согнутые руки. Свадебный рушник тоже соединит их на всю жизнь. Молодым полагалось сидеть за столом, расстелив его на коленях.
  А пока вокруг уже снова распоряжался неугомонный дружка, поддружья, подружки невесты. Тащили молодым каравай на подносе.
  - Отведайте первого угощения в новом доме! Покажите, кто будет хозяином в молодой семье!
  Собравшиеся уже обступили молодых плотным кольцом, со всех сторон слышались шутки и поощрения. Звенислав дал Снежане откусить первой. Та, ловко приподняв фату, чтобы не показать лица, запустила в каравай молодые крепкие зубы. Все, кто видел это, одобрительно загудели.
  - Ого! Зубастая жена будет! Берегись, Звенислав Ростиславич: такая в обиду себя не даст!
  Княжич смеялся в ответ, доедая свою часть каравая:
  - Пусть и покажет себя! От меня не убудет, если жена даст порой дельный совет! А уж дурного от нее точно не услышишь.
  Но вот с обрядовой частью праздника было, наконец, закончено. Нет, оставалось еще кое-что: молодой жене полагалось снять сапоги мужу, доказывая свою готовность служить. Но это уж потом, когда новобрачные останутся наедине в спальном покое, а сперва им полагалось хотя бы немного посидеть за общим столом.
  Ни тот, ни другая ничего не ели и не пили. Отчасти потому что не хотели: от волнения кусок не лез в горло. Но и по обычаю так было положено: молодым отнюдь не полагалось познавать друг друга в хмельном угаре.
  Ну а для всех других пир только начинался. С шутками и застольными песнями, с плясками, до которых, правда, должно было дойти в свой черед, и, конечно, с богатым угощением. Хоть и не так уж много было времени, чтобы подготовить праздник, но ему не оставалось желать ничего лучшего. На стол ставили жареных гусей и журавлей, только накануне плескавшихся в приморских реках, мясо оленей, медведей, вепрей и быков, поданное в самых разных видах, истекающее соком. Гости одобрительно загудели, когда десяток челядинцев с трудом взгромоздил на стол двухсаженного осетра, запеченного так искусно, что кожа не пострадала, и огромная рыбина казалась живой. Ее длинная узкая морда походила на пику, а спина щетинилась острыми хрящевыми шипами.
  Заодно с жарким на стол подавали и разные супы, и сладкие каши, сдобренные медом, с сушеным виноградом, кусочками яблок и груш, и разнообразные пироги с любой начинкой, какую только можно было пожелать, и сладкие пряники. Многие из них делались фигурными, искусно изображая лебедей, коней, диковинных рыб, так что, любуясь ими, жаль было такую красоту съедать. И, конечно, не пожалели для такого торжества разнообразных вин, своих и заморских, и хмельных медов. И все это угощение досталось не только главному столу, где устроились знатные гости, но и пировавшему в саду простонародью. К ним княжеские посланцы тоже нет да нет отлучались, чтобы проверить, все ли там благополучно, не обделили ли чем и этих гостей.
  Первую чашу подняли за здоровье молодых, и все взоры выжидательно обратились к ним. Мечеслав легонько подтолкнул их, подсказывая, что делать.
  - Ну, теперь поцелуйтесь! Да чтобы поцелуй был крепче самого крепкого вина и долгим, как ваша будущая жизнь!
  Снежана приникла к жениху, и тот приподнял фату, чтобы ему одному видеть лицо жены. И они слились в поцелуе. Мгновение, пять, десять... дольше, чем нужно, чтобы всем собравшимся осушить до дна свои чаши!
  - Хорошо, хорошо! Видно, что быть вашей любви долгой, а семье - крепкой! - послышались крики одобрения.
  И снова молодые сидели молча и неподвижно, предоставив другим вести застольные беседы.
  Сам же князь Ростислав сидел за главным столом с таким гордым видом. словно в этот день была его свадьба, а не выросшего сына. Он, вроде бы, и впрямь помолодел, то шепча что-то на ухо жене, то поздравляя новобрачных и отвечая на высказываемые гостями пожелания.
  - Угощайтесь, дорогие гости, без стеснения, ради счастья молодой четы! Если Приморью и случается переживать тяжелые времена, то мы, слава Богам, пока не оскудели, чтобы приходилось беречь припасы! Пока приморяне умеют праздновать, их не победить! - он повысил голос, чтобы слышал и люд, собравшийся за дверями пиршественного зала.
  Вокруг загремели, сдвигаясь, чаши и кубки, раздались одобрительные возгласы. Уже потом, когда все стихло, один из приморских бояр, Гудим Лиса, спросил у князя, оглядывая многолюдное пиршество:
  - Дивлюсь я тебе, княже! К войне велишь готовиться, и сам же пир горой устраиваешь. А ведь казна-то и у тебя не бездонная! Понятно, свадьбу сыграть старшему сыну нужно, да ведь расходы-то какие! Не лучше было бы тебе поменьше пригласить гостей, да побольше заказать для похода мечей да топоров, седел и уздечек конских, щитов и доспехов приморскому войску?
  Князь Ростислав было нахмурился при упоминании о войне, однако радость этого дня взяла верх, и он лишь хлопнул Лису по плечу.
  - Умен ты, боярин, а не глубоко зришь! Все мои расходы на этот пир мне эти же самые люди вернут с лихвой в эту же весну. Многие из них тогда добровольно пойдут со мной на Степь, гордые собой: а как же - с князем за одним столом пировали, неужто теперь уронят свою честь? И ремесленники наши станут работать лучше, зная, что князь их ценит и уважает. Вот лучшие мастера, за одним столом с нами, а меньшие - за младшим. Им достанется не только сегодняшнее угощение, но и хорошая доля добычи, что возьмем в Степи. Так что я их угощаю не зря! И никаких более разговоров о войне сегодня!
  Видимо, приморские ремесленники вправду ценили княжеское внимание, потому что поднесли молодым прекрасные подарки, а ведь и у них было всего пять дней, чтобы подготовиться. На колени невесте поставили ларец с драгоценностями, от каких восхищенно заблестели бы глаза любой женщины, и Снежана любовалась ими украдкой вместе с приморскими девушками, хоть и не могла сейчас вполне отдать должное, потому что душа ее была поглощена другим. Ну а Звениславу умельцы поднесли меч в богатых сафьяновых ножнах.
  - О, вижу, все уже знают, что свой меч мне пришлось забыть в Червлянске! - усмехнулся княжич, встав из-за стола, чтобы осмотреть подарок. Он проверил, легко ли меч выходит из ножен, полюбовался светло-стальным узором, вьющимся по лезвию. Затем, взявшись за оба конца меча, легко согнул его кольцом и отпустил. Гибкая харалужная сталь выпрямилась со звоном, ничуть не поврежденная. Звенислав ловко разрубил подброшенный шелковый платок.
  - Хорош меч! Ни одного разбойника поможет проучить еще, - многозначительно пообещал он себе.
  - Ну все, хватит, возвращайся теперь к невесте! Хорош же из тебя муж будет, если ты, не доиграв свадьбы, от молодой жены к оружию бежишь,- снова поторопил жениха дружка. - Мы ведь не горцы, чтобы на свадьбе размахивать мечами!
  Когда княжич вернулся на свое место, молодая жена тихо пожала ему руку.
  - Ты доволен подарком? - шепотом спросила она, вновь постелив рушник им на колени.
  - Меч хорош, и непременно пригодится мне. Но, признаться, все-таки жаль того, что я оставил в руках Любосветовых холопов, - так же тихо ответил Звенислав.
  Впрочем, эта минутная вспышка грусти была за свадебным столом единственной, да и никто не заметил ее, кроме самих молодых. А для них этот день был совершенно особым: ведь начало их новой жизни подразумевало, как-никак, окончание прежней, а это уже не располагало к чистому веселью.
  Впрочем, нет, был еще некто, сохранивший внимательность, хоть ему и не было заказано праздничное угощение. Остромир тщательно оглядел всю младшую дружину, собравшуюся за столом, и на мгновение нахмурился, точно не находя кого-то. Но тут же овладел собой и вместе со всеми поднял чашу за здоровье молодой четы.
  Сестрица Червень лукаво подмигнула ему.
  - Видишь, брат, как приятно играть свадьбу? Говорят, что женитьба - как заразное поветрие: стоит начать кому-то одному, как и все вокруг переймут у него.
  Но Остромир ответил таким тоном, что не понять было, в шутку или всерьез:
  - Посмотрим... Пока что мне спешить некуда. Да и вообще, второму сыну жениться не обязательно. Уж лучше мы прежде сосватаем тебя, сестренка!
  Червень густо покраснела и перевела взор на Светозара, более легкую цель:
  - А ты, братец, хотел бы, когда встретишь любимую женщину, для себя такую же пышную свадьбу?
  Но младший Ростиславич, не задумываясь, покачал головой.
  - Ни за что на свете! Чтобы соединить любящих, не обязателен ломящийся от яств стол и реки хмельного. Песня соловья им приятнее гуслей и бубнов. Да молодые и не участвуют в свадебном торжестве, у них половина мыслей не здесь. Это не их праздник, а тех, кто пришел выпить и закусить. Да, я слышал, что говорит отец, но это только одна часть правды, пусть и более близкая ему, как князю, - с этими словами он сел на свое место, о чем-то беседуя со своей гостьей, Яриной-Рысью.
  А меж тем праздник шел своим чередом. Когда были высказаны все самые благоприятные для молодых пожелания, и гостям наскучило есть и пить, в терем явились бояны и скоморохи. Вначале спели славословие в честь Лады, соединившей любовью сердца новобрачных. Затем устроили представление, переложив на новый лад старинную басню о глупом княжиче и об оборотне-волкодлаке, постоянно выручавшем того из неприятностей, которые тот на себя навлекал с завидным постоянством. Оказавшись однажды по случаю обязан княжичу жизнью, благодарный оборотень после этого из из плена недотепу выручал, и невесту ему помог добыть, и даже вместе с ним сражался против царя нежити.
  Представление имело огромный успех! Зрители хлопали в ладоши, топали ногами, оглушительно хохотали, когда скоморохи изображали очередную оплошность глупого княжича, из которой его всякий раз в последний момент успевал выручить многотерпеливый оборотень. Трещали стулья и скамьи, плескалось вино из чаш в руках изнемогающих от смеха зрителей.
  - О, вот это представление!
  - Вот таким дуракам безнадежным и везет: всегда выкрутится там, где с умного спустят шкуру!
  Воспользовавшись тем, что всем было не до того, Ярина тихо прошипела на ухо Ратмиру, которого по-прежнему недолюбливала, хоть и сидела теперь за одним столом:
  - Вот, смотри, серый, каково волкодлакам с людьми связываться! Один раз поможешь, потом уж не избавишься. Пожалеешь сто раз, что раньше не откинул лапы.
  Ратмир пристально взглянул в глаза сварливой соседке - голубые в желтовато-зеленые.
  - Во-первых, я не серый, а черный. А во-вторых, я слышал, вроде, не только моей породе случалось быть обязанной жизнью людям? Кое-кому с кисточками на ушах тоже довелось...
  Этого Ярина вынести уже не могла. Почти неуловимым, даже на взгляд другого оборотня, движением она взмыла из-за стола.
  - На мне-то, по крайней мере, сроду ни один человек не ездил, как на коне! - воскликнула она, занося руку для удара.
  Но Светозар остановил разъяренную Рысь, схватив за руку с непривычной властностью, так что она не могла не повиноваться.
  - Тише, друзья, вы ведь не в лесу! Вы оба - наши друзья и соратники, дорогие гости на свадьбе моего брата. Сядь, Ярина, прошу тебя. Смотри, молодых уже уводят в спальный покой!
  И Ярина села на место, внутренне сознавая, что вряд ли послушалась бы кого-то кроме этого юноши, проявившего такое большое участие к ней в человеческом городе. Она уселась с надменным видом, словно никогда и не видела никакого волкодлака, и принялась смотреть.
  Действительно, после представления настала пора молодым идти к себе, оставив подгулявших гостей. Музыканты запели молодым провожальную песню. Родня жениха поднялась проводить их, как и неугомонный дружка вместе со всей гурьбой парней и девушек. Новобрачную чету окружили и повлекли за собой с легкомысленными советами и шутками, подталкивая в спину. У дверей спального покоя уже стояли с обнаженными мечами Глеб с Наурзом. Они пропустили в покой молодую чету и тут же захлопнули за ними дверь.
  - А вы обратно поворачивайте! Тут ни родительской, ни княжеской власти не надобно, без вас все сладится! - показали сторожа прочим от ворот поворот.
  Князь Ростислав довольно усмехнулся. Хорошо, что на свадьбе его первенца двери всю ночь станут стеречь сыновья его лучших друзей. Лучшего и желать нельзя, когда дружбу отцов наследуют их дети. Значит, за молодых сегодня можно не беспокоиться.
  А за дверью, как только ее закрыли за ними, Звенислав сорвал фату со Снежаны и покрыл поцелуями ее лицо.
  - Наконец-то! Я думал, сойду с ума, не видя тебя! - выдохнул он.
  Снежана на миг замерла в его руках, оглушенная биением собственной крови. Но она все же и теперь не настолько забыла обо всем, как сгорающий от любви юноша. Стоило ему на миг ослабить руки, как Снежана рыбкой скользнула на пол.
  - Погоди же... Надо снять сапоги... по обычаю, - прошептала она.
  - Ладно уж... могла бы забыть про обычай, - ответил Звенислав, садясь на постель, чтобы жене было удобнее разуть его.
  Широкая кровать с резной спинкой, с самыми мягкими перинами и подушками, была застелена покрывалом алого шелка, тоже купленным специально к их свадьбе. Но Звенислав со Снежаной едва ли заметили его, падая на кровать, словно в омут...
  А в княжеском тереме и в саду вокруг него всю ночь пировали хозяева и гости, довольные новобрачными, собой и превосходным угощением. Лишь в одних покоях всю ночь до утра не горели свечи, не слышался громкий смех, и половицы не трещали от веселой пляски. И молодожены оставались предоставлены сами себе и друг другу, пока им не вздумалось вспомнить о белом свете вокруг.
  Глава 11. Младшие братья
  Вскоре после старшего брата исчез со свадебного торжества и княжич Остромир. К тому времени большинство пирующих уже слишком захмелели, чтобы чему-то удивляться, и никто не пытался его остановить. Уже стемнело, но в саду, освещенном факелами, продолжали веселиться гости. Однако княжич целеустремленно прошел мимо них и вышел через калитку в глубине сада.
  Стылый осенний воздух сразу дохнул ему в лицо, освежил голову. В темном небе клубились тяжелые тучи, еще более черные, чем сама ночь. Пахло влажной от дождя землей. Над головой слышался непрекращающийся шорох высохших и опадающих листьев.
  Выйдя на улицу, Остромир ускорил шаг. Он был почти уверен, куда идти. Спустился вниз по узкой городской улице, совсем пустой в этот час. Дорога здесь неуклонно понижалась, ведя к морю. Наконец, впереди послышался сильный гул и плеск, и ветер донес резкий соленый запах.
  Море в эту пору еще не бушевало, настоящие шторма начинались зимой, но было, тем не менее, суровым и неприветливым. Сильный ветер вздымал высокие валы, неустанно разбивающиеся о прибрежные скалы, окружающие берег в этом месте. Своим ночным зрением Остромир разглядел бушующие волны, такие же черные, как и тучи на небе. Однако он пришел не любоваться морем. Найдя среди скал едва заметную тропинку, он принялся спускаться по ней. Там, примерно на полпути к морю, находилась в глубине скалы, он знал, небольшая пещерка, которую нельзя было заметить сверху, даже при свете бела дня. Но они давным-давно нашли ее, еще детьми лазая по скалам, и он надеялся найти свою пропажу именно здесь, в памятном месте.
  Добравшись до пещеры, княжич увидел, что не ошибся.
  Она сидела у входа в пещеру, не зажигая никакого огня, и слушала бурное море. Видимо, буйство стихии сейчас лучше всего соответствовало состоянию ее души. Сидела на каменном полу неподвижно, словно сама вросла в камень, склонив на руку свою голову с крупными завитками черных волос.
  - Моряна! - окликнул ее княжич.
  Она вздрогнула, словно внезапно разбуженная. Тяжело подняла голову.
  - Остромир! Зачем ты здесь? Почему не веселишься со всеми на свадьбе своего брата?
  - Я увидел, что тебя нет, и решил, что тебе лучше не быть сегодня одной.
  - Как мило! - ядовито усмехнулась девушка, гордо вскинув голову. - А я вот ушла, как раз чтобы побыть одной! Благодарю тебя, Остромир: ты настоящий друг, но тебе незачем было так стараться.
  - Моряна...
  - И бросаться в море я не собираюсь, поверь! Так что меня не надо спасать.
  Он подошел ближе и сел напротив нее, глядя в ее бледное лицо и горящие темные глаза.
  - Ну да, конечно, в море не бросишься! А если в ближайшем же бою подставишься под команскую стрелу - так это обычное дело, может случиться с каждым...
  - Ничего не знаю, - сухо ответила девушка. - Сам же говоришь - может случиться с каждым. На войне у всякого свою доля, что же о ней говорить прежде времени?
  - Все-таки выслушай меня, Моряна, не прогоняй, - попытался Остромир убедить ее. - Я знаю, ты любишь Звенислава.
  - Это он тебя прислал? - спросила девушка, став еще мрачнее.
  - Меня никто не посылал. Я говорю с тобой сам, по своему почину. Ведь, кажется, и я всю жизнь, сколько мы себя помним, был твоим другом. Сколько мы всего пережили вместе, ты помнишь, Моряна? И эту пещеру нашли, тайком забравшись в скалы...
  - Помню, - Моряна встрепенулась, ее глаза оживленно блеснули. - Мы были здесь втроем - Звенислав, ты и я. Это Звенислав нас уговорил, а мы еще не хотели лезть. Он вскарабкался сюда первым, а потом втянул меня, последним - тебя. Честно скажу: я тогда ужасно трусила. Скалы были так высоки, а море ревело внизу еще страшней, чем сейчас. Но Звенислав пошел, и мы последовали за ним.
  - Так было всю жизнь. Он находит путь - другие идут за ним, даже не думая отказаться, как бы ни было трудно и опасно, - улыбнулся второй княжич.
  - Да, не правда ли, Остромир? - голос Моряны заметно потеплел; видно было, что ей, даже теперь, приятно говорить о Звениславе. - За ним охотно идешь хоть волку в зубы. Слабовольному он умеет приказать, уставшего - приободрить, скучающего - увлечь жаждой приключений. Вместе с ним люди совершают такое, на что бы никогда не решились сами. Он умеет делать их простых людей героев. Впрочем, кому я говорю, ты это знаешь лучше всех!
  - Немножко знаю, - улыбнулся Остромир. - Но скажи мне, Моряна: приглашал ли хоть раз Звенислав нас или кого-нибудь совершить нечто такое, за что сам не отвечал бы вместе с нами?
  Вместо ответа воительница смолкла, вновь угрюмо потупившись.
  - Ну так что? - снова переспросил у нее княжич.
  Моряна вновь взглянула на него хмуро, почти враждебно.
  - Как ты можешь говорить такое о своем брате? Тебе отлично ведомо, что он всегда был первым и в детских проделках, и в боевых вылазках, и не поручал другим того, что не осмелится сделать сам! Я думала, что ты вправду пришел как друг, а ты, как обычно, решил посмеяться!
  - Успокойся, Моряна! На этот счет я никогда не стал бы смеяться, да еще при тебе, - проговорил Остромир, просительно протянув к ней ладони. - Но скажи еще, как другу детства: обращался ли когда-нибудь Звенислав с тобой иначе? Обещал ли тебе что-нибудь еще до встречи со Снежаной? Он хоть в чем-нибудь обманул, оскорбил тебя?
  Темнота пещеры была не столь уж непроницаемой для сына Влады, и он разглядел, как девушка приложила руку ко лбу, словно в лихорадке, замотала головой так, что ее черные кудри заметались по плечам. Из ее груди вырвался глубокий вздох.
  - Нет... Он ни разу не дал мне понять, что я для него не просто друг... Я долго надеялась... Но, кажется, он так и не заметил, чем я отличаюсь от Глеба, Наурза, Мечеслава и прочих парней из младшей дружины.
  Остромир глядел на нее с сочувствием, но на его лице промелькнуло странное, почти радостное оживление. Усилием воли победив его, он нащупал в полутьме холодную руку Моряны.
  - Тем лучше; значит, ты, по крайней мере, не ненавидишь Звенислава, - произнес он.
  Девушка окинула его таким испепеляющим взором, словно тоже могла видеть в темноте.
  - Я - ненавидеть Звенислава?! Как ты мог подумать! Право, Остромир, ты все-таки смеешься надо мной!
  - Вовсе нет, Моряна! Я просто хотел выяснить... Ну прости меня, если можешь! Мне нужно было точно узнать, остаешься ли ты нашим другом и теперь.
  - Ты боишься теперь, что я не смогу смириться, чего доброго, захочу отомстить Звениславу и его Снежане! - с усмешкой подхватила Моряна. - Нет, клянусь священной горой, где живут Боги моей матери! Я знаю свое место. Если уж Звенислав полюбил Снежану, значит, мне не на что надеяться. Я видела, как он на нее глядит. Он бы не выбрал себе негодную женщину. Такова судьба, и я сумею принять ее. И ведь скоро война...
  - И что с того? - мгновенно насторожился Остромир.
  - Мой лук и моя сабля не будут для вас лишними, - с невольной гордостью пообещала дочь Гаррана Непобедимого и Куары.
  - Я знаю. Но хочу, чтобы ты вернулась с той войны живой и здоровой, - настойчиво повторил княжич.
  Будь Моряна меньше поглощена своими переживаниями, ее бы непременно удивили его интонации, и особенно властное: "Я хочу!" Но сейчас ее ничто не удивило.
  - Хорошо, Остромир. Зря головы не подставлю. Если вернусь, буду считать, что обязана тебе, - устало пообещала она.
  Но такого обещания ему было недостаточно.
  - А чего ты хочешь для себя после войны?
  Она пожала плечами.
  - Останусь дальше служить в княжеской дружине. Мне легче, чем обычной женщине - в войске всегда найдется уйма дел. Кроме того, я всегда смогу видеть его и быть ему полезной.
  - И все?
  Она пожала плечами.
  - А что еще-то? Разве ты сам не готов всю жизнь быть ему опорой и правой рукой? Берегись: женишься - жена к брату ревновать станет!
  - Я - мужчина, и знаю свой долг. А ты...
  - Это неважно! Прекрати меня расспрашивать, Остромир, иначе я уйду и отсюда! - вспылила Моряна.
  Она встала и хотела уйти, но княжич преградил ей путь.
  - Спокойно, Моряна. Я только хотел все выяснить раз и навсегда. Теперь я убедился, что ты навсегда останешься нам верным... другом.
  Она вновь села на пол пещеры, подогнув под себя ноги. И княжич увидел, как на ее лице скользнула печальная мечтательная улыбка.
  - Разве можно не любить Звенислава, даже если он женился на другой? - молвила она.
  И тогда, должно быть, в память их многолетней дружбы, Остромир решился задать ей вопрос, что только и мог быть задан вот так, наедине, в темноте открытой ими пещеры:
  - Раз уж мы с тобой разговорились откровенно, как брат с сестрой, то скажи, Моряна: ты всегда, сколько себя помнишь, любила Звенислава?
  Девушка ответила тихо, признавая его право на откровенность:
  - Как друга и вождя наших детских игр - конечно, всегда. Ну а потом... Мне было почти тринадцать лет, а ему недавно исполнилось четырнадцать, когда мне кто-то ночью, когда я спала, положил на подушку букет цветов.
  - Цветов! - глухо повторил Остромир.
  - Да; такого никогда раньше не бывало, и я сразу убедилась, что это не отец и не мать, и никто посторонний. Чтобы их положить, кто-то должен был тихонько пролезть в окно и вылезти обратно. Тогда я стала приглядываться к мальчишкам, с которыми мы вместе росли и обучались, но все они отводили глаза, стоило мне всмотреться повнимательней. Только один Звенислав глядел смело и улыбался, и я решила, что он...
  - Перуне Всегрозный! - севшим голосом прошептал Остромир. - Цветы... это были степные алые тюльпаны, только-только расцветающие, перевязанные алой тесьмой?
  - Да, правда, - кивнула Моряна. - У меня до сих пор хранится та тесьма... А откуда ты знаешь?
  - Так это же я тогда тебе принес те цветы, а не Звенислав! - юноша засмеялся резким, почти безумным смехом, ударил себя кулаком по лбу.
  - Чешуя Ящера! - воскликнула Моряна, бледнея. - Так это ты...
  - Ну да, я! Мы тогда все ездили в степь, я увидел расцветающие тюльпаны и подумал, что они похожи на тебя: такие же тонкие, еще в бутонах, будто прячутся от чужих глаз, а внутри - яркие и горячие. Понятно, это сейчас я могу так сказать, а тогда только в голове вертелось что-то, чего я не мог выразить. Вот я и подложил их тебе во сне на подушку. Ну а потом увидел, как ты глядишь на Звенислава, и промолчал.
  - Великие Боги! - простонала Моряна, закрыв лицо руками. - И я ничего не подозревала столько лет!
  - Если бы Звенислав, в конце концов, полюбил тебя, я так и не сказал бы никому, - просто ответил второй брат. - Я всегда желал лишь счастья и тебе, и ему. Он, как никто, достоин твоей любви. Ничьей вины нет в том, что так получилось...
  - Да, да! - воскликнула она, еще не открывая лица. - Какое счастье, что ты понимаешь...
  - Даже не будь Звенислав моим братом; мне не кажется, что ты из тех женщин, которым нравится, когда ругают их прежних возлюбленных, - заметил Остромир своим обычным язвительным тоном.
  - Не говори так, - попросила его Моряна. - Я-то ведь вижу, что ты вовсе не презираешь всех на свете, как о тебе говорят.
  - Видишь? Ну вот и хорошо; а до других мне дела нет, - Остромир протянул к воительнице руки, и она не оттолкнула его, хотя и не изменила позы. - Моряна... может быть, нам еще не поздно?
  Она не произнесла ни слова, но подалась вперед, чуть запрокинула голову. Юноша обнял ее, одной рукой обхватив за талию, другой зарывшись на затылке в черные кудри, пахнущие мятой и шалфеем. Дева-витязь, неприступная для всех, собственноручно проучившая не одного ретивого ухажера, теперь лежала в его объятиях, непривычно женственная и покорная. Ее губы были сухи и горячи, когда она поцеловались впервые. Робко, как те дети, о которых только что вспоминали. Но они не были детьми, а юношей и девушкой двадцати двух лет, здоровыми и с горячей кровью... И в какой-то момент каменный пол бросился им навстречу, а рев морских волн захлестнул их, грозя утащить вместе с прибоем...
  Потом Моряна вновь закрыла лицо руками и заплакала, как самая обычная девушка.
  - Сколько лет потеряли даром из-за тех несчастных цветов! Как все могло быть...
  - Нет же, - успокаивал ее Остромир, осторожно повернув к себе. - Все на свете не случайно, и эти годы нам Боги дали, чтобы мы успели немного поумнеть. Кто знает, как сложилось бы, познай мы друг друга полудетьми! Может быть, вскоре показались бы друг другу несносными. А теперь немного узнали жизнь, и себя, и друг друга - настоящих, а не нарисованных увлечением неопытного сердца. Я верю, мы обрели сейчас гораздо больше, чем потеряли! А время... Мы еще достаточно молоды, моя Моряна, чтобы не дрожать над каждым годом! И я теперь знаю, что у меня будет жена, которая не станет ревновать меня к брату, - добавил он, лукаво подмигнув.
  - Я тебе верю, - согласилась она, склонив голову ему на грудь. - Ты говоришь так, что нельзя тебе не верить. Ты знаешь, что ты самый мудрый в вашей семье?
  - Конечно, знаю! - усмехнулся Остромир. - Матушка и Светозар, да и Листава, много мечтают о прекрасном и рассуждают о том, как должно быть. Я же принимаю жизнь такой, как она есть, не жду от нее ничего особенно лучшего, и обычно бываю прав... Ну а теперь пойдем, милая, слышишь!
  И они вместе вышли из пещеры над бушующим морем, навстречу заре, что уже занималась на Восходе алой фатой невесты.
  
  Когда шумная, разгульная праздничная ночь вступила в свои права, из терема выскользнул и младший княжич, Светозар. Вышел в сад, и поглядел на крышу, словно ожидал кого-то увидеть именно наверху. Он очень обрадовался, увидев на коньке крыши пару ярких зеленых глаз и серую фигуру, словно слепленную из вечерних теней. Не теряя времени, вскарабкался наверх и сел рядом с загадочной тенью.
  - А ты хорошо лазаешь. Для человека, понятно, - одобрительно фыркнула Рысь, не меняя ни облика своего, ни позы.
  - Я все-таки вырос в лесу. На деревьях, конечно, есть за что держаться, но и высота гораздо больше. А когтей, как у медведя или у тебя, у меня как раз нет, - сказал Светозар, уже зная, какой тон понравится оборотнице, убежденной в превосходстве своей породы.
  Она преспокойно подняла лапу с пятью великолепными когтями, похожими на кривые ножи и полюбовалась ими, прежде чем ответить. Было странно слышать человеческий голос, исходящий из пасти огромной дикой кошки.
  - Тут, конечно, вашей породе не очень повезло. Да и во многом другом... Не понимаю, как вы можете жить в деревянных пещерах! Вот, погляди, какой простор открывается вокруг даже здесь! Какое огромное небо вокруг! Но кто из людей его увидит?
  - Я увижу, если позволишь, вместе с тобой, - пообещал Светозар, глядя ввысь, где клубились черные тучи, похожие на странных невиданных зверей.
  - Тебе так и не нравится город? - поинтересовался он после некоторого молчания. - Теперь, когда ты узнала его получше, даже побывала на свадьбе...
  - Нет! Людская жизнь не для меня! - без всяких колебаний отвечала Ярина. - Этому празднику еще далеко до конца, а между тем, у меня уже болят уши от шума! Эти люди хуже стада лосей, когда у тех гон, - на кончиках острых ушей Рыси изящно шевельнулись черные пушистые кисточки, которые Светозару всегда хотелось потрогать, хоть он и знал, что нельзя - Ярина бы ни за что такого не позволила.
  В это время из зала прямо под ними долетело нестройное многоголосое пение и топот, и княжич не решился высказаться в защиту людской породы.
  - Спорить не стану, такое меж нами водится... Я в детстве, когда приезжал из леса к отцу на праздник, потом много думал: зачем это люди опьяняют себя хмельной отравой, ведут себя так, что самим же потом бывает стыдно? Без нее что, и радости в жизни им недостает?
  - Ну что надумал, мыслитель? - насмешливо поинтересовалась Ярина.
  - Так думаю, что, если бы вздумал мой отец или хоть сам великий князь запретить людям хмельное веселье - ничего бы из того не вышло. Не только не послушались бы, но и как насилие расценили то. Ты слышал, как отец мой говорил, что щедрость на богатое застолье ему принесет верную поддержку приморян. И, как князь, он прав. Но это только одна сторона. А вторая - то, что ослабленный хмелем человек не годится ни для войны, ни для какой работы.
  - Мне это неведомо, - Рысь повела коротким хвостом. - Оборотни в этом созданы гораздо удачнее людей: ни хмель, ни яды и болезни нас не берут.
  - Это хорошо, - кивнул Светозар. - Так что, я думаю, что приказывать людям тут бесполезно, если бы кто и попытался. Люди должны осознавать сами. Тот, кто по-настоящему поймет, до чего вкусна ключевая вода, только что тонкой струйкой выбежавшая из-под камней, еще пахнущая землей, в которой родилась, - уже не захочет опьянять себя хмельным медом, не станет превращать подарок пчел и сок винограда в напиток, приносящий безумие. Кто услышит пение соловья не только ушами, но и сердцем, не станет сам петь невпопад, пока не убедится, что своим человеческим голосом споет не хуже птицы.
  - Так как же добиться-то ее хочешь в людях, осознанности-то? Или не нашел еще? - съязвила Ярина.
  Он тяжело вздохнул и склонил голову. Трудно было рассказывать лесной оборотнице о своих самых сокровенных желаниях, которых даже родные не всегда понимали.
  - Нет, конечно, не нашел. Я думаю, это самая простая вещь и вместе с тем самая сложная - как доискаться человека в человеке. Иногда мне кажется, разгадка совсем близко, только руку протянуть. Когда я в лесу у своей мамы, мне бывает так спокойно и ясно. В порхании мотылька с цветка на цветок, в плеске пескаря в ручье смысла больше, чем во всей людской возне... И кажется, все на свете легко понять и объяснить.
  Теперь Рысь уже не смеялась. Ее удивил и заинтересовал человеческий юноша, рассуждающий не по годам зрело, ищущий чего-то, чего не было в обычной жизни вокруг. Он не похож был на других людей.
  - Я слышала, что и отец твоей матери поселился в лесу, размышляя так же, как ты теперь.
  - Примерно так, мама говорит. Он тоже думал о том, как поднять человека над ним самим, преодолеть худшее в нашей сути. Но знаешь, Ярина, я думаю, что отгородиться от всех в лесу - тоже не выход. Чтобы что-то дать людям, нужно сперва их узнать, а потом уже идти и говорить, искать подобных тебе. Не может ведь быть, чтобы никто в целом свете не мог понять, если к ним идти с добром! Какой толк от высосанных из пальца размышлений, даже если наедине они кажутся мудрыми, когда их нельзя никому выразить? Вот мой дед помогал многим людям, исцелял больных, а они его боялись, считали чародеем. Так же и мою мать, хотя она к людям ближе. Что уж тут им скажешь... Даже животные бывают искренне благодарны за помощь, а люди - нет. Я не осуждаю своего деда: у него были причины поселиться в глуши. Но я - другое дело. Я очень люблю наш лес, больше, чем княжеский терем. Но я чувствую, что не смогу ни сам ничему научиться, ни другим помочь, скрывшись от мира. Листава пусть остается в лесу; она для него создана, и ее он признает даже больше, чем меня. А мне всегда хотелось узнать мир, поглядеть, как живут люди в других краях. Может быть, тогда я и пойму больше, а сейчас пока лишь смутно ощущаю нечто большее в каждом человеке, чем его собственная жизнь. Будто искорка, вложенная Богами в сосуд из глины. У одних - яркая и светлая, у других - будто присыпанная золой, у третьих - обуглившаяся, лишь с крошечной горящей точкой в середине. А если дать ей разгореться - каждый превратится в пылающий факел, скрытый плотью...
  Рысь глядела на него, прищурив зеленые глаза, и ей казалось, что она уже ощущает исходящий от него свет и жар того самого факела, о котором он говорил так вдохновенно. Ей, правда, чужды были людские заботы с их противоречивостью; ее порода, несмотря на свою двойственность, в главном была себе верна всегда, исключая случаи безумия, все же более редкие среди оборотней, чем среди людей. Но Светозар, в котором лесная правда сочеталась с людской, не по годам знающий и одновременно наивный, удивлял ее все сильнее.
  - И ты решишься оставить Приморье, всех родных, и уйти куда глаза глядят? - поддразнила она.
  Юноша пожал плечами.
  - А что такого? Мои родные вполне могут обойтись и без меня, Приморье же не на мне держится. Звенислав - наследник престола, Остромир ему всегда поможет, а без меня они легко обойдутся. Родители будут, конечно, беспокоиться, но поймут. Я уже взрослый, и сам выбираю себе путь.
  - Княжеский сын - и вдруг мечтает стать бездомным странником, бродягой, - с сомнением фыркнула Ярина.
  Но Светозар пропустил ее насмешку мимо ушей, не желая ссориться с оборотницей.
  - А ты сама откуда родом, Ярина? У тебя где-нибудь ей дом, родные?
  Рысь зафыркала, приподнимая в оскале усатую губу - засмеялась.
  - И ничего ты, княжич, еще не знаешь! У нас так не принято. Мать-Рысь растит детенышей, пока они не подрастут, не освоят превращения и всего, что следует знать оборотню в обоих обликах. Потом расстаются навсегда. Отца своего я вовсе не знаю. Может, он тоже был оборотнем, а может, и простым человеком. Главное, что я-то перекидываться могу. Я - Рысь, а не какой-нибудь волкодлак, которому нужна целая стая, чтобы вместе завывать на луну!
  - И ты с тех пор даже не встречала своей матери?
  - Не доводилось. Нас, Рысей, вообще мало, а земля большая, лесам края нет, - она аккуратно лизнула лапу. - Да мы и не скучаем друг по другу. У моей породы так принято. Человеку, пожалуй, такая жизнь покажется ужасной, но это уж ты думай сам, как тебе лучше...
  Светозар мысленно содрогнулся, представив себя вечным странником, забывшим дом, где родился, мать и всех родных. Хоть и думает он теперь покинуть их, но все равно любит ничуть не меньше, чем в детстве. Душой, он всегда сохранит связь с Приморьем, со своей семьей. Если вдруг несчастливая Доля выпадет так, что кто-то из его родных окажется в опасности, в нужде, он всегда придет им на помощь, как и они к нему. А добровольно обречь себя на одиночество, как Ярина - просто немыслимо! Неужели ей никогда не бывает тоскливо?
  Спросил оборотницу он, однако, о другом, осторожно подбирая слова, чтобы не оскорбить ее ненароком.
  - В каких краях ты бывала, Ярина?
  - О, я обошла столько мест, сколько вряд ли многие люди видели! - гордясь собой, отвечала Рысь. - Родилась я в черных лесах на Полуночи. Там можно идти полгода подряд в любую сторону, а вокруг тебя будут сплошь ель да сосна. Огромные старые деревья: иное свалится от старости, а упасть не может, прислонится к соседнему и стоит. Как поднимется непогода, лес стонет на все голоса. А зимой в нем наметает снега - по пояс человеку, и земля не видит неба. Лишь волки воют, да филины кричат дикими голосами. Такова моя родина. Далеко от теплого моря?
  - Да уж, что далеко то далеко, - Светозар даже поежился, словно воочию увидев величественный и мрачный полуночный край. - И ты, совсем одна, проделала такой долгий путь!
  - Ну, я бывала и во многих других краях, - усмехнулась Ярина. - И, почитай, в каждом из ваших княжеств жила. И на закате, где люди говорят на совсем иных языках, тоже бывала.
  Светозар слушал ее, будто завороженный. С самого детства неуемное любопытство подгоняло его узнать, что за земли лежат дальше Приморья, какие люди в них живут, лучше или хуже приморян? Теперь в облике оборотницы-рыси ему явилась его давняя мечта. Яркими и четкими видениями перед ним проносились страны и города, дворцы и хижины, леса и горы, что повидала на своем веку его собеседница.
  - Ну и... Как люди живут в тех краях, что ты повидала? - спросил он с придыханием.
  Ярина насмешливо фыркнула.
  - Люди как люди, что им? Я среди них была, конечно, в человеческом обличье, но задерживаться нигде не желала. На мой взгляд, они все одинаково утомительны. Другой язык, другая одежда да Боги под разными именами - а нутро у всех то же. Не думаю, чтобы ты смог почерпнуть в чужих краях много мудрости.
  - Если и так, я все равно получу там немало уроков, - с готовностью отозвался юноша.
  - Да уж, получишь! - усмехнулась Ярина. - Ну, в своих краях бы еще ладно. А в чужих, где никто не слышал, что ты княжич? Как бы в тебя мудрость не стали вколачивать палкой, а то и чем похуже. Могут, например, и в рабство обратить...
  - Значит, мне и это послужит уроком, - повторил Светозар, чуть побледнев. - Быть может, чтобы узнать жизнь, нужно и рабом побывать, если жизнь такова. Зная одно лишь счастье, многому не научишься. Впрочем, я не так уж беспомощен. Буду странствовать как лекарь и певец, а тех и других люди обычно хорошо принимают. Знаю языки агайцев, аллеманов, нордлингов, бриттов, не считая степняков. А если понадобится... - он сделал многозначительную паузу. - Я ведь сын ведуньи. Мне не нужен меч, чтобы постоять за себя.
  Рысь это знала. Каждый, хоть сколько-нибудь наделенный лесной мудростью, с первого взгляда отличит друга от врага, поймет здоров или ослаблен встретившийся ему, сыт или голоден, оценит даже его боевой дух. На того, в ком сильна воля к жизни, кто не сдастся без боя, вряд ли нападет даже самый свирепый зверь, разве что умирая с голоду. Он скорее уйдет, чтобы найти такого, у кого от страха подкашиваются ноги и перехватывает дыхание, кто легко согласится уйти, чувствуя свой срок. Так и с людьми, сколько бы они не путали других и сами себя. Уж она-то, Ярина, поймет, что у них на душе. В этом юноше и впрямь было нечто такое, по сравнению с чем меч или копье были жалки, выражали скорее слабость, нежели силу.
  Огромная рысь заворчала низким голосом, перешедшим в неслышимые человеческому уху ноты, затем, к удивлению юноши, легла на мокрую от дождя крышу, царственно возложив голову на лапы. Но Светозар уже достаточно хорошо ее знал, чтобы понять - она смущена и чувствует неловкость.
  - Ну что ж, если так... Я в долгу перед тобой за твою защиту на суде. Когда соберешься уходить, позови уж меня с собой. Я погляжу, что у тебя получится... искатель мудрости.
  Светозар не поверил своим ушам. Ярина сама предлагала такое, о чем он не посмел бы просить, зная, что в этом случае, скорее всего, получил бы отказ! Он уважительно склонил голову перед возлежащей оборотницей, как перед старшей и более мудрой.
  - Ты оказываешь мне огромную честь, Ярина Странница! Я буду счастлив поучиться у тебя лесной мудрости и твоему знанию жизни!
  - Полно, полно, княжич! Здесь не терем твоего отца, мне ни к чему пышные речи, - снова фыркнула-засмеялась Рысь сквозь зубы. - Если ты согласен - я своих решений не беру обратно. Значит, как только покончим с Мерзостью, уходим. Что-то мне думается, не ушел он далеко. Здесь где-нибудь крутится. И свадьба твоего брата наверняка его разозлит, так что можно будет ждать нового удара...
  - А куда ты думаешь идти после Приморья? То есть мы? - поинтересовался Светозар.
  Рысь негромко мурлыкнула:
  - Куда угодно, княжич. Земля велика, и для меня все стороны одинаковы. А для тебя и подавно, потому что ты еще нигде не бывал. Так что все дороги наши!
  Она выпрямилась вновь - серая тень с горящими зелеными глазами, тогда как ее спутника не было видно в темноте. И многие из подгулявших на свадьбе гостей быстро протрезвели в ту ночь, увидев прямо на крыше княжеского терема жуткое привидение - неопределенную серую фигуру, глядевшую на них жутким взглядом зеленых хищных глаз.
  Глава 12. Чародейство
  А между тем, дни шли один за другим. Листопад-месяц уже сменился груднем, хоть и более мягким в Приморье, чем выше к полунощи, где в эту пору уже выпадал снег. Здесь снега не было, только почти каждый день лил пронизывающий ледяной дождь. Облетевшие деревья зловеще чернели, а по утрам их стволы покрывались серебристой корочкой инея. На море начинались шторма, и все корабли и рыбачьи лодьи заранее оттащили от причала прочь, чтобы их не захлестнули высоченные черные ревущие волны. Приближалась зима.
  Но прежде чем она вступит в права, положено еще было, по обычаю, поблагодарить Макошь за дары прошедшего года, чтобы и на будущий она не хуже одарила их богатством. Праздник Макоши, справедливо распределяющей земные блага и сплетающей людские судьбы, как бы подводил итог осенних хлопот и открывал дорогу зиме. В этот день женщины водили двойной хоровод: один круг по движению солнца, второй наоборот. А также полагалось всем миром печь огромный пирог, отдавая Богине ее долю, такой пирог, чтобы за ним целиком скрывался человек. По обычаю, кто-нибудь из волхвов стоял у противня, наблюдая, как растет пирог, и люди переставали добавлять к нему новые слои теста и начинки, когда за пирогом скрывалась и макушка волхва.
  И в этом году, как обычно, приморяне собирались чествовать Макошь. Правда, многие, наученные горьким опытом, опасались и на сей раз происков неведомого злодея в костяной маске. Детей держали при себе, мужчины не откладывали оружия далеко. Впрочем, многим теперь казалось, что опасность миновала. Людям трудно все время жить в тоске и тревоге и они охотно принимали любую передышку за возвращение мира и покоя. Они заверяли себя, что Костяная Маска наверняка убрался подальше из Приморья, где его так ожесточенно преследовали. Жаль, конечно, что не доведется приморянам своими руками проткнуть его, как упыря, осиновым колом, но хоть удалось избавиться, и на том спасибо. Ведь не напоминал же о себе Костяная Маска на свадьбе княжича Звенислава, чего многие опасались. Нет - все прошло благополучно, и оттого люди охотно убеждали себя, что коварный неуловимый убийца покинул их края. Правда, Ратмир и Ярина, порознь друг от друга, все еще продолжали искать по всему Приморью его следы, однако напрасно.
  А между тем, княжество продолжало жить своей жизнью. Готовились ранней весной выступать на войну. Каждый день на площади тренировались княжеские дружинники и воины-ополченцы: соревновались в рубке мечом, в метании копья и стрельбе из лука, во владении топором и булавой. Отличившимся воинам следовали награды, их успели приветствовали рукоплесканиями. Нет да нет в город прибывали пополнения из бывших пахарей, кожевников, гончаров, рыбаков, ловчих, готовых стать воинами. Хоть и трудно семьям отпускать своих кормильцев на войну, но и лестно: значит, велика в них нужда князю Ростиславу, если призывает ополчение, не надеясь победить одной своей дружиной.
  И вот, теперь ополченцы осваивали боевые навыки под руководством опытных воинов, время от времени осыпавших бранью неопытных новичков. На поле клубилась пыль и слышался топот: там объезжали коней для войска. В оружейных мастерских от зари до зари горели горны и стучали молоты: войско нужно было вооружить надлежащим образом. Сколько забот, оказывается, задает война и тем, кто на нее идти не собирается! Хорошо еще, что до весны довольно времени, успеют приморяне подготовиться как следует.
  Князь Ростислав вместе с сыновьями, как и обещал, объехал все свои владения, на месте глядя, как выполняются его распоряжения. Следил, как собирают ополчение. Наказывал бояр, если те с неохотой отпускали людей и припасы для войны. Больше месяца князь с сыновьями не бывали дома, мотаясь по всему Приморью. Отощали, точно весенние медведи, загорели и пропахли дымом походных костров. Особенно Звениславу жаль было расставаться с молодой женой, с которой всего-то три дня после свадьбы и довелось пожить вместе. Порой хотелось отпроситься у отца, пустить Жемчуга галопом и съездить домой хоть на один денечек, повидать мать и сестер, и свою Снежану. Вместо него Остромир разобрался бы во всем нисколько не хуже. Но нельзя; княжич чувствовал, что такой просьбой разочаровал бы и отца, и дружину. Ведь он наследник, ему не пристало пренебрегать своими обязанностями!
  Наконец, к празднику Макоши они собирались уже вернуться в Белгород Приморский. Там как раз готовились печь праздничный пирог, и у княгини Влады тоже было множество домашних дел. Правда, ее, помимо того, тревожило еще нечто иное, о чем приморяне даже не догадывались. Владу издавна называли Лесной Княгиней, но никто по-настоящему не понимал, что ее лес - действительно ее владения, точно так же требующие пригляда, ласковой или твердой материнской руки. В особенности же это важно в переходное, неопределенное время, каковое приближалось теперь. Владу беспокоило, что она не сможет навестить лес этой осенью.
  В ее тревоге ведунью поддерживала лишь младшая дочь, Листава. Она всегда была задумчивой и чуткой, не похожей на других девочек, но с матерью они всегда друг друга отлично понимали. Вот и теперь Листава, придя к матери, говорила о лесе и его жителях, словно о людях:
  - Мама, я чувствую, лес заждался нас! Он вздыхает, думая, что ты забыла его. Деревья тяжко стонут под ветром: "Неужели мы брошены? Летом мы раскидывали для нее наш зеленый чертог, а она выбрала другой, сделанный из наших умерщвленных тел". И звери зовут тебя. Волки, собираясь в стаю, воют жалобнее, чем обычно. Твоя любимая медведица хочет с тобой попрощаться, прежде чем уйти в берлогу. Недавно забрел олень, раненый стрелой. Его мучает рана, и некому помочь ему.
  Девочка застала мать у кладовой, где княгиня собиралась проверить, достаточно ли меда и сушеных яблок для начинки большого пирога. Сейчас она повернулась к дочери, и из ее рук выпала тяжелая связка ключей, обыкновенно носимая на поясе. Влада побледнела, лицо ее было печальным.
  - Зачем ты упрекаешь меня, дочь? Разве это я виновата, что не могу сейчас отлучиться из города? Лес и мне снится по ночам, зовет и плачет. Трудно мне все эти годы разрываться пополам...
  - Я это знаю, мамочка, - проговорила Листава, взяв руки матери в свои. - Знаешь, в детстве я жалела, что отец - князь, и не может оставить город и жить с нами в лесу. За нами-то дело бы не стало. Даже старшие братья могли бы остаться в лесу, хоть и были, наверное, другими, если бы не забивали голову княжеством и войной. А вот отцу с нами быть никак нельзя. Как же я не любила тогда Белгород Приморский! Конечно, это плохо, теперь-то я понимаю...
  - Дочка, - вздохнула Влада, ласково прижав к себе белокурую голову Листавы; та была почти уже с нее ростом. - Теперь-то ты ведь все понимаешь. Так нам судили Боги. И я тоже не могу по своему желанию вернуться в лес. Мне отец поручил править здесь, пока он не вернется. И приморяне не поймут, если я их оставлю ради леса. Я знаю, там я тоже нужна. Кажется, полетела бы туда прямо сейчас, без крыльев. Там дышится легко, там очищаешься телом и душой от всей грязи, что налипает здесь. Но придется подождать.
  Слушая мать, впервые говорившую с ней настолько откровенно, Листава согласно кивала ей. Но при последних словах выпрямилась, ее зеленые глаза ярко блеснули.
  - Если ты не можешь, то я пойду в лес. У меня получится его успокоить. Да и мне самой нужно отдохнуть от города. Может быть, поживу там до весны.
  Влада взглянула на дочь, словно не узнавала ее. Что ж, конечно, взрослеют дети, как и мечтали они с Ростиславом. Недавно только Светозар сообщил родителям что хочет уйти странствовать, "искать мудрость". А теперь вот и всегда кроткая, покорная Листава сама принимает решения, как взрослая. Рано определила свой путь. Другие ее сверстницы еще шьют поневу да о женихах мечтают. Но Листаве, похоже, Боги готовят иную судьбу. Если так, то, конечно, родителям не следует вмешиваться. Вот только отчего вдруг тревожно затрепетало сердце ведуньи Влады, какое неясное предчувствие повеяло холодом?
  - Листава, может быть, подождешь праздника? Увидишься с отцом и братьями...
  - Нет, мама, - девочка решительно мотнула белокурыми косами. - Мне лучше не медлить. Когда приедут, поцелуй их от меня тысячу раз. А зимой приезжайте в лес, я вас встречу. Звенислав обещал Снежане показать наш лес. Вот и побываете, когда выпадет снег. Будем бегать на лыжах, кататься с горки...
  - Я непременно побываю раньше. Тебе еще рано на полгода оставаться одной, - ревниво пообещала Влада, оберегая свой титул Лесной Княгини. - Я сейчас отряжу с тобой десяток воинов.
  - Зачем воинов-то? - удивилась Листава. - Мама, меня совсем не надо водить за руку! Ни люди, ни звери мне не страшны.
  - Ты забываешь о том, что страшнее и человека, и зверя, - вздохнула Влада. - Мне мнится, что не так уж он и далеко... Словом, воины проводят тебя, и не спорь. Можно будет вздохнуть, лишь когда злодей в костяной маске будет пойман.
  - А мне его жаль, - задумчиво проговорила Листава. - Мне кажется, ему всегда грустно и одиноко. Вот он живет в лесу один, кормится чем попало, потому что с ним лес не делится щедро всем, что имеет, как с нами. Прячется и от людей, и от зверей, чужой для всех. Несчастный...
  - У тебя доброе сердце, готовое пожалеть каждого. Может быть, оно поможет тебе, - сказала Влада, крепко обняв дочь. - Но, если уж тебе понадобилось ехать, то я буду спокойна, лишь когда ты будешь в нашем лесу, куда не прийти чужому.
  В тот же вечер княжна Листава выехала из города под охраной десятка воинов. Те зорко оглядывались по сторонам, держали луки наизготовку. Им было велено держаться настороже. Стоит лишь кому-нибудь подозрительному мелькнуть поблизости и не отозваться на зов - тяжелые боевые стрелы-срезни вмиг изрешетят любую цель.
  Только сама Листава, верхом на тонконогой игреневой кобылке, маленькой и резвой, была совершенно спокойна. Она возвращалась домой. Если не пела при этом и не смеялась от радости, то потому что слишком бурные выражения чувств вообще были не в ее характере; но, тем не менее, она всем своим существом чувствовала огромную радость. Все ближе был ее родной лес, ее первый и единственный дом. Ну где же тут беспокоиться о чьих-то злых глазах?!
  А злые глаза, между тем, уже заметили ее. В густом, хоть и облетевшем, подлеске скрывался, завернувшись в мохнатый балахон, усыпанный ветками и опавшей листвой, тот, кого приморяне называли Костяной Маской. Много дней подряд он, наметив себе жертву, высматривал ее изображение в болотной воде, узнавал ее мечты и желания, искал, с какой стороны нанести удар. Таким же образом узнал, какой дорогой она поедет. И скрылся здесь, в засаде, тщательно заметя все следы своего пребывания.
  "Милая девочка, красивая девочка! Но и тебе все равно не уйти от власти Великой Госпожи, как не уйти и никому на свете. Так какая разница, когда именно? Сейчас, по крайней мере, твоя жертва призовет подлинно великие силы. Дочь ведуньи, юная княжна - как раз то, что нужно. День Макоши лучше всего подходит для главной жертвы, после которой люди раз и навсегда поймут, кто на самом деле достоин поклонения".
  Он поднес к губам, скрытым в прорези черепа, скрывавшего его лицо, большую изогнутую морскую раковину, и дунул. Сперва послышался пронзительный вой, похожий на завывание ветра в горном ущелье. Затем звук перестал слышаться простым ухом, зато в воздухе повисло и все сильней продолжало давить невероятное напряжение. Сам колдун, готовясь действовать, залепил себе уши воском, и все равно чувствовал, как некая зловещая сила пронзает голову, будто гнилой орех, сдавливает все тело, буквально подбрасывает на лесной площадке. "Повелительница, дай мне силы это вынести!" - мысленно взмолился он. Колдун испугался, что не выдержит сам своих чар, умрет, не успев принести решающей жертвы.
  Воззвание и предельное усилие воли помогли. Прошла боль и дрожь во всем теле, вызванные звуком чудовищной раковины. Переведя дыхание, Костяная Маска приготовился действовать.
  Кони первыми почувствовали неладное, вдруг захрипев и отказываясь идти дальше. Но вокруг не было ничего подозрительного, и приморяне принялись их взбадривать шпорами. Игреневая кобылка под Листавой пошла легче, но и она, ступив несколько шагов, остановилась как вкопанная, вся в мыле, тяжело дыша.
  Но тут уже и самим людям сделалось не по себе. Храбрые приморские воины сидели в седле, бледные как смерть, не понимая, что происходит. У одного носом хлынула кровь, другой схватился за голову, словно ее пронизывала дикая боль. Стонали сквозь зубы воины, испуганно ржали кони, метаясь кто куда.
  Листава не успела ничего понять - почувствовала, как и ее некая невидимая сила стягивает с седла, одновременно скручивая, как пеньковый жгут. Не успев выставить хоть какую-то защиту, она была уже вышвырнута наземь, а рядом билась в агонии ее кобылица; из ее ушей, ноздрей и глаз текла кровь. В тот же миг из леса показалась большая косматая фигура, ухватила девочку за талию. Оглушенная и разбитая Листава успела лишь крикнуть.
  Кое-кто из приморских воинов, сами еще не оправившись от вражьего колдовства, сумели с трудом повернуть насмерть перепуганных коней, рвущихся удрать подальше. Десятник Вепрь, будто во сне ворочая онемевшими руками, даже сумел выхватить из тула стрелу и натянуть лук. Но движение было неточным, стрела пролетела недалеко и улетела в кусты. А меж тем похититель Листавы, ухватив ее одной рукой, другой вновь достал свою раковину и протрубил в нее. Снова не послышалось ни звука, однако кони, все, какие были еще на ногах, страшно заржали, словно смертельно раненые, и помчались прочь, так что уже никому было не совладать с ними. Не теряя времени, колдун скрылся в лесу, унося сомлевшую Листаву.
  
  В этот же вечер вернулись в город князь Ростислав с сыновьями. Их встречали на крыльце терема соскучившиеся за время отсутствия женщины и вся челядь, празднично одетая по такому случаю. Княгиня Влада сама подала мужу еще горячий каравай, только что из печи, накрытый вышитым рушником. Она весь день, с тех пор, как отправила дочь в лес, не находила себе места: ее мучило предчувствие, что что-то должно случиться. Но, встречая мужа с сыновьями, она постаралась скрыть от них свое состояние.
  Соскочив с коня, Ростислав крепко обнял жену, словно не виделся с ней долгие годы. Рядом с ними Звенислав закружил в объятиях Снежану, презрев торжественность момента, и она смеялась, шутливо отбиваясь от его рук. Червень, выбежав навстречу, бросилась на шею отцу, как в детстве. Он легко подхватил ее, погладил ее роскошную золотистую косу, из которой выбилось несколько прядей.
  - Хочешь сломать шею старому отцу, моя стрекоза? - ласково усмехнулся князь.
  - И совсем ты не старый! И вражеским саблям не сломить тебе шею, а куда уж мне, - со смехом отвечала Червень, ласкаясь, как кошка.
  Рядом стояли рука об руку Остромир с Моряной. Им не приходилось разлучаться, потому что они объезжали Приморье вместе, как собирались вместе по весне идти и на войну. Они ничего не объявляли, но внимательный взгляд мог заметить, что Моряна больше не выглядела несчастной, даже сделалась более женственной и не такой резкой, как раньше. Да и Остромир ничего не сказал насчет "телячьих нежностей" такой бурной встречи, как мог бы прежде.
  Тем не менее, именно его внимательный взор заметил первым нехватку среди женщин, вышедших встретить их.
  - Мама, а где Листава? - удивился он.
  Влада тяжело вздохнула, поправляя сбившийся головной убор, расшитый жемчугом. В последнее время она стала носить гладкий убор, как полагалось женщине, чьи дети выросли, и уже неуместна была рогатая кика, знак защиты материнства.
  - Отпустила я ее в лес, под охраной десятка воинов. Лес позвал ее, и нельзя было отказаться... - нельзя, но отчего же в сердце снова кольнула острая боль?
  Но тут во двор въехали неудачливые охранники Листавы. Но в каком виде! Все до одного - бледные, как мел, понурые, разбитые телом и духом. У некоторых на лице запеклась кровь, иные держались в седле неловко, словно страдая от боли. Подъехав ближе, они неуклюже спустились наземь, шатаясь, словно ноги отказывались их держать. Кони у всех выглядели еще хуже, и, едва освободившись от всадников, укладывались прямо на деревянную мостовую, будто загнанные насмерть, хотя не могли уехать далеко. Кстати, коней было только семь на десяток воинов, тк что трое из разгромленного отряда приехали в седле позади своих спутников.
  В наступившей тяжкой тишине все увидели, как десятник Вепрь, шатаясь, подошел к князю Ростиславу и прохрипел, не поднимая головы:
  - Не уберегли княжну Листаву! Костяная Маска ее утащил и нас околдовал! Казни нас, как тебе угодно, княже! - он рухнул на колени, явно готовый, что князь прямо сейчас обрушит меч на его голову.
  Рядом страшно вскрикнула Влада. Где-то загомонили сразу несколько голосов, но их слова не доходили до Ростислава. Кровь отхлынула от его сердца, и он покачнулся, будто земля уходила из-под ног.
  - Костяная Маска? Похитил мою дочь?! Не может быть!
  Но Вепрь подтверждал каждый его возглас кивком головы: так может, и так и есть.
  - Но вы хотя бы сражались? - совершенно не своим, срывающимся и резким голосом воскликнул Звенислав, заметив жалкий вид воинов. - Вы выглядите так, словно на вас пол-леса повалилось, у многих видна кровь. Не хватает трех коней. Скажите, что вы хотя бы защищали княжну, сколько могли!
  Однако Вепрь замотал головой, по-прежнему стыдясь поднять глаза.
  - Он колдун! Одолел нас мерзким чародейством, не дав даже приготовиться к бою. Такая мука! Кажется, у тебя внутри все разрывается, а в голову вбиваются гвозди. Три наших коня и кобылица княжны пали почти сразу, да и мы, думали уже, поляжем на месте. Я все-таки стрелял в колдуна, но что толку? Он утащил княжну, а нас кони понесли - и не совладать.
  Во время этого рассказа князь Ростислав несколько раз хватался за меч, но так и не смог поднять руку на горевестника. Поглядев на жену, подхватил ее под локоть, крепко обнял, чувствуя, как она дрожит. Пусть и ведунья, она прежде всего была матерью, и в эти первые страшные мгновения весть об исчезновении дочери вытеснила все остальное. Лицо княгини застыло, как у мертвеца, и такое же бледное.
  - Неужели... наша дочь погибла? - прошептала она севшим голосом.
  - Нет, нет, Влада! Я не верю! Вепрь ведь говорит: ее утащили живой, - успокаивал Ростислав жену.
  А самому вспоминалось, в каком виде нашли в лесу тело мальчика, убитого на Осенний праздник, и других детей, пропавших ранее. Теперь мало убийце детей смердов, княжескую дочь утащил! Есть ли еще надежда найти Листаву живой?
  Князь постарался сосредоточиться на надежде, как его учила жена, отгоняя жуткое видение изуродованного тела девочки.
  - Мы найдем ее! - прохрипел он, оглядывая собравшихся вокруг воинов. - Где это случилось, Вепрь?
  - У Кривой Сосны, возле Журавлиных Болот, - отвечал тот, еще не веря, что его, кажется, собираются пощадить.
  - Значит, сперва туда! Потом будет видно... - тут же услужливо вспомнилось, что прежде на месте преступлений Костяной Маски не находили следов.
  Ратмир тут же подскочил, едва не обернувшись волком при всех.
  - Тогда это мое дело! Я успею первым и, будьте спокойны, найду колдуна!
  - Мы тоже поедем! - встрепенулся Звенислав, кивая своим братьям. Они вместе с Червенью собрались вокруг матери, ласкались к ней, как в детстве, пытаясь успокоить. Но теперь старший брат, воспрянув духом, отстранился, поглядел на нее, без слов прося благословения. Влада поцеловала в лоб пригнувшего голову юношу.
  - Ступайте, и да помогут вам Боги! И тебе, Ратмир, - она протянула волкодлаку оберег с когтистой медвежьей лапой.
  - Мама, может быть, я провожу тебя в покои? Заварю тебе кошачьего корня или сон-травы? - заботливо спросила Червень, когда отец с братьями бросились собирать дружину.
  Но Влада покачала головой.
  - Нет. Ступай, Червень... Здесь есть те, кому помощь больше нужна, чем мне.
  Она, еще бледная, как мел, спустилась с крыльца к сгрудившимся, как овцы, воинам, подвергшимся колдовству Костяной Маски. Она переходила от одного к другому, улавливая их ощущения, и направляла на них ладони, заживляя последствия встряски, восстанавливая вновь внутренние повреждения. Влада знала еще от своего отца, что кровь и составом, и вкусом походит на морскую воду. Обычно она спокойна, но и в ней, как в настоящем море, порой происходят шторма, и тогда последствия возможны любые, от простой головной боли до обширных внутренних кровотечений, вызывающих смерть. Такой внутренний шторм и вызвало колдовство Костяной Маски, и теперь ведунья боролась с его последствиями.
  Светозар, увидев, чем занята мать, присоединился и стал помогать ей. Исцеленные воины кланялись им и падали на колени, не веря, что вместо наказания о них еще заботятся.
  - Благодетельница! Матушка всемилостивейшая! - воскликнул один из них, целуя край платья княгини.
  - Ну, полно! Хватит вам ползать, ни к чему то, - говорила Влада, немного ожившая в своих заботах.
  От людей мать с сыном перешли к коням. Те пострадали от чародейства еще сильнее, на что Влада обратила внимание сына.
  - Конь гораздо крепче и сильнее человека телом, но ему не дано такой силы сопротивления, как и большинству животных. Человек, когда случается беда, сознает, что она означает, и пытается ее преодолеть, сколько хватает сил. И порой даже не самый сильный человек может выдержать невероятные лишения. Животное же, если не удается ни победить того, кто причиняет боль, ни спастись от нее, смиряется и умирает.
  В обычное время Светозар не упустил бы случая продолжить такую занимательную беседу. У него и сейчас вертелось на языке, например: относится ли такая человеческая особенность только к телесной жизни, или людской сущности вообще свойственно стремиться выжить в любых обстоятельствах? Но если так, то что же, и любую подлость можно извращенно истолковать, как ту же "силу сопротивления"? Нет, нет: если человеку дано лучше всех понимать свою судьбу, то ему же и дано понимать, какую цену он платит за каждый свой поступок!..
  Но сейчас говорить об этом было не время, и младший княжич лишь тихо коснулся руки матери, без слов выражая свою поддержку.
  А между тем Ратмир уже пересек двор, ища место поукромнее, чтобы перекинуться волком и тогда уже пуститься на поиски Листавы. Но в дальнем углу сада, где росли вишни и малина, его позвал чей-то голос, и навстречу вышла Червень.
  - Ратмир! - тихо позвала она.
  - Червень, у меня мало времени. Дорого каждое мгновение, - произнес он, сам против воли не сводя глаз с девушки, яркую красоту которой горе сделало, пожалуй, еще более одухотворенной.
  - Я знаю, - торопливо ответила она. - Я только хотела тебя проводить и сказать... верни нам нашу Листаву, пожалуйста!
  - Могла бы и не напоминать, - нахмурился волкодлак. - Я же обещал Ростиславу. К тому же, Листава - твоя сестра.
  Это простое обещание было красноречивее любых признаний. Княжна бросилась к Ратмиру, крепко обняла, уже не думая, что тем самым задерживает его. Горячие руки девушки обвивали его шею, как змеи. Он почувствовал на щеке ее обжигающие слезы.
  - Ратмир, Ратмир! - шептала она, глотая слезы. - Верни нам Листаву, и я выйду за тебя замуж, Макошь мне свидетельница!
  Он отшатнулся, не веря своим ушам.
  - Что ты, княжна, - усмехнулся он криво. - Да разве тебя родители отдадут за меня замуж? Одумайся!
  Червень гордо выпрямилась. Слезы ее высохли, синие глаза загорелись воодушевлением и гневом.
  - Если ты спасешь Листаву, они согласятся, я верю! Ну, а если нет... Обойдусь тогда и без их благословения! Станешь тайно моим мужем, куда они денутся? Нельзя будет жить в Приморье - уйдем подальше, где нас никто не знает...
  - Потом, все потом, шальная! - урезонивал ее Ратмир. - Пойми, время дорого!
  - Ой, да, конечно! - спохватилась княжна, отступив на несколько шагов. Взглянула умоляющими глазами: - Ратмир, молю тебя: будь осторожнее! Ты видел, на что способен колдун...
  - Будь спокойна! Оборотня не проймешь так легко колдовскими штучками! - усмехнулся бесстрашный волкодлак и, перекувыркнувшись через голову, встал уже здоровенным черным волком. Подпрыгнул всеми четырьмя лапами, и уже на бегу прокричал: - Не бойся! Я верну тебе Листаву!
  И помчался прочь, не оборачиваясь и не видя, как Червень начертала в воздухе ему вслед знак громового колеса, посвящая покровительству Перуна. Глаза ее при этом были полны слез.
  А борзолапый оборотень спешил все вперед и вперед. Он знал, что далеко опередит приморских воинов, и не хотел терять времени. И мчался через лес, перескакивая ручьи и овраги, прорезая напрямик сквозь чащу, не огибая лесных зарослей. Вот уже рядом была и Кривая Сосна, где все случилось. Рядом лежала туша павшей кобылицы, и по ней уже деловито расхаживали черные вороны, пытаясь проклевать шкуру. Они взлетели при приближении волкодлака и расселись кругом на деревьях, мрачно каркая.
  Тщательно осмотрев и обнюхав все вокруг, волкодлак почувствовал совершенно особенный запах, еле уловимый, похожий на запах болотной тины. Поймав его, он почуял и запаховую дорожку на земле, ведущую в сторону болота. Он прищурил глаза и сделал несколько шагов, руководствуясь одним лишь чутьем. Наконец, убедившись, что не ошибся, он открыл глаза. Теперь перед ним открылись и зримые следы. Размытые, полустертые, словно их отпечатки пытались свести; но уж раз на них наткнувшись, оборотень уже не мог потерять. Большие, немного косолапые следы лаптей, а, судя по их вдавленности, идущий что-то нес.
  "Вот чего мне не хватало все это время в охоте на Костяную Маску!" - думал Ратмир, пускаясь вдоль цепочки следов. - "Прежде-то он тщательно заметал за собой следы, хитрее всякой лисы. Да, но почему же он вдруг начал оставлять следы, чего прежде не было?" - Ратмир задумался, и вдруг его осенило: "Ну конечно, Листава! Это она сняла его защиту, открыла его следы! О-о, убийца в костяной маске, может, и силен, но похитить дочь ведуньи Влады ему - не то что красть детей бедных смердов!"
  Он бросился бежать еще быстрей, и вскоре след вывел его к лесной избушке, стоявшей на берегу болота, похожей на ту, где они с Червенью пережидали дождь, но другой. Эта была маленькой, покосившейся и подмоченной снизу болотной водой. Неудивительно, что ее бросили, и здесь поселился неуловимый убийца, окружив свою берлогу отводящими глаза заклятиями. Остатки их Ратмир чувствовал и теперь, но, раз уж ему все стало ясно, ничто уже не могло его сбить с толку. Не теряя времени, он бросился вперед.
  Глава 13. Костяная Маска
  Очнувшись, Листава почувствовала, как болит и ноет все тело. Она попробовала шевельнуть руками, и поняла, что они связаны, как и ноги. Даже открыть глаза было больно, но тут же ее голову стремительно прострелило воспоминание: вот мечутся на обезумевших конях ее спутники, пораженные колдовством из засады, вот падает наземь ее игреневая кобылка... Вспомнив все, девочка застонала. Стало быть, она в плену, как и прежние жертвы Костяной Маски!
  Открыв, наконец, глаза, она огляделась по сторонам. Маленькая бревенчатая избушка, ветхая на вид, так что полусгнивший пол, на котором она лежала, перекосился. Почерневшие от старости стены покрывали пятна зеленого светящегося мха. Никаких окон не было, помещение освещалось единственной лучиной, горящей прямо на полу. Да еще в одном углу, прямо среди кучи засаленных шкур и тряпок, сложен был маленький каменный очаг. Над ним что-то варилось в котле, и вокруг курился едкий туман. Никаких больше предметов жилого обихода не было видно. Впрочем, и единственная лучина, и огонь в очаге давали так мало света, что и разглядеть здесь что-то было трудно. Ясно, по крайней мере, что внутренность хижины не располагала к тому, чтобы ее хотелось разглядывать. Может быть, ее обитатель видел в темноте не хуже, чем сама Листава и другие дети Влады?
  Удушливые клубы дыма расплылись по всей избушке, дотянулись до Листавы, и она закашлялась. В тот же миг нечто, показавшееся ей грудой шкур возле очага, обернулось к ней. Стремительно выросла фигура в мохнатом полушубке, подпоясанном веревкой. На его свалявшуюся грязную шерсть падала нечесаная седая борода, плеч касались пряди седых волос. Пронзительный взор глаз с красными белками заставил Листаву оцепенеть. Лицо же... его вовсе не было! Его скрывали гладкие белые кости человеческого черепа, и казалось, что под ними нет никакого другого лица. Лишь приглядевшись, Листава разглядела в просветах между костями грубую темную старческую кожу.
  - Костяная Маска! - прошептала девочка, стуча зубами, как в ознобе.
  На одно мгновение страх окутал ее, как мутная вода, сердце забилось часто-часто, на глазах невольно выступили слезы. Она уже готова была разреветься, как самая обыкновенная девочка, попавшая в лапы жестокого убийцы. Ей никогда раньше и в голову не приходило, чтобы кто-то, в лесу или в городе, мог причинить ей вред.
  Но минута слабости быстро прошла. Унаследованный ли от матери дар или горячая кровь предков-князей помогла ей, но Листава одолела страх и постаралась рассуждать здраво. Ее спутники должны поднять тревогу, и сейчас ее наверняка уже ищут. Смогут ли разыскать, куда унес ее колдун? Ведь прежде он не оставлял следов. Если бы отец и братья, и те, кого они пошлют, знали, где искать ее! Листава сосредоточилась, представляя себе следы ее похитителя на мягкой болотной земле. Вот они всплывают вновь, как бы не старался колдун их скрыть!
  Костяная Маска молчал, нависая над девочкой, и думал, конечно, что она насмерть перепугана, как все предыдущие его жертвы. Наконец, обратился к ней. При этом нижняя челюсть черепа, искусно укрепленная, так что двигалась, точно живая, открылась, и под ее крепкими зубами мелькнули в провале рта свои, обломанные и потемневшие.
  - Ты боишься, правда, девочка? Кого бы ты хотела позвать на помощь: отца, мать, или, может, ваших Богов? Только никто из них все равно не откликнется!
  - Ты хочешь убить меня? - дрогнувшим голосом спросила Листава.
  Черный провал стал еще шире, а потом колдун затрясся, как в лихорадке. Пленница решила, что его бьет падучая, а потом поняла, что он просто смеется, даже хохочет во все горло, только совершенно беззвучно.
  - Нет, не просто убить, - голос у него был хриплый и дребезжащий, может быть, из-за прилегающих к лицу костей. - Тебе уготована великая честь! Ты станешь решающей жертвой, что восстановит в мире справедливость. Это случится завтра, когда вы отмечаете праздник Макоши. Прядильщица Судеб! - презрительно усмехнулся колдун. - Да, именно завтра народ узнает, кто в самом деле властен над нашими судьбами!
  У Листавы вновь мурашки побежали по коже. Жутким холодом и смрадом повеяло на нее, точно из могилы нечестивца, чья душа гниет вместе с телом, не умея подняться ввысь.
  - Но я не хочу так умирать! - вырвалось у нее.
  - Не имеет значения, чего ты хочешь, и чего хочу я. Все живое уже с момента рождения идет к одной окончательной цели. Но люди глупы и легкомысленны, они об этом забывают. Барахтаются, как щенки в воде, что-то ищут, борются между собой, чего-то достигают, хоть на малый срок. Пляшут и поют, прославляя Богов, лишь бы те им помогли продержаться на плаву чуть подольше.
  - И ты убивал детей, чтобы доказать это людям? - в ужасе воскликнула Листава.
  - Я приносил их в жертву Всевластной Госпоже, да не просто так, а в дни ваших самых почитаемых праздников, чтобы люди видели, что ваши Боги не могут или не хотят вам помочь! Стало быть, они недостойны поклонения, и вам же лучше, если вы осознаете, как это сделал я, какой силе вправду следует служить!
  Выкрикивая эти слова, колдун не стоял спокойно, а метался по всей избушке с энергией, невероятной для старика, которым он казался под маской. Казалось, что гниющие бревна не выдержат, раскатятся прочь от его стремительных шагов и взмахов рук. Схватив из висящего на груди мешочка пригоршню какой-то травы, колдун бросил ее в свое варево, отчего оно сильно забурлило. Наконец, с последними словами обернулся к Листаве и снова зловеще уставился на нее.
  А той вспомнилось, как она сама сказала матери о Костяной Маске - неужели это было только сегодня или, может быть, вчера? "Он одинокий и несчастный... мне его жаль". Будто предчувствовала, что ей суждено столкнуться с ним. И, как только вспомнила, поглядела сквозь глазницы черепа уже иначе. Перед глазами замелькали образы, вначале неясные, затем все более яркие и определенные.
  ...Тоже лес, и в нем - святилище Богов, но больше, чем в Белгороде Приморском, и богаче украшено. Похоже, возле большого города. Идет праздник, и он - волхв в бурой медвежьей шкуре, тогда молодой и крепкий, приносит требы Велесу: ловким ударом закалывает свинью и мажет ее жиром губы деревянному изваянию, вешает ему на шею золотую гривну. "Будь милостив, Скотий Бог! Пошли нам благополучие, и умножь нам здоровье и силу, и приплод стад наших, и золото в наших домах!"
  ...А потом, после жертвоприношения, спешил домой, и дверь открывала белокурая румяная молодая женщина с младенцем на руках, а двое детей постарше всегда бросались наперегонки - кто первым встретит отца? А на столе уже ждала миска густых наваристых щей, только что сваренных женой. И, не дожидаясь, пока он поест, в окошко уже стучали просители: у одного посмотреть корову, у которой пропало молоко, другому бы найти пропавшую кубышку монет... "Нет тебе покоя ни днем, ни ночью, Зимогорушко", - говорила жена. - "Все уже прослышали, каким благословением новый волхв наделен, только к тебе за помощью идут".
  ...И новая картина, спустя некоторое время, совершенно иная. В деревне вокруг святилища пусто; если и остался кто живой, ни за что не выглянет наружу. Над воротами вьется черное знамя - знак не ездить дальше. Но, не обращая внимания, только что вернувшийся домой всадник снес ворота на скаку, бросился к своей избе... Поздно! Печь остыла, тела женщины и троих детей лежат вповалку. У всех лица обезображены страшными черными язвами. У вошедшего потемнело в глазах, все завертелось перед ним, и пол бросился навстречу...
  Придя в себя, он вышел из избы, закрыл дверь и ставни и поджег свой бывший дом, обратив в общую могилу вместе со всем и всеми, что осталось там. Долго глядел, как пламя пожирает его прежнюю жизнь. А потом обратил взор к небесам, и снова к земле. И закричал страстно и убежденно, как прежде произносил молитвы Богам:
  - Вы, кто якобы царит в Ирие и повелевает нашей жизнью! Если на свете все совершается по вашей воле, то зачем вы допустили такую несправедливость? Зачем погубили молодую цветущую женщину и троих детей, никому не делавших зла? Я вижу теперь, что все, чему нас учили - наглая ложь! Вы либо не благи, либо не всемогущи, иначе бы не допустили зла! Вы - жалкие куклы, придуманные людьми себе в утешение, а единственная настоящая сила - боль и смерть!
  Он бросился на землю, корчился, как раненый зверь, выл и стонал, царапая землю ногтями. А потом пришла мысль, ослепительно-четкая, и он выпрямился, уже молча глядя на остатки своего догорающего дома. Только что извивался в агонии один человек, а поднялся на ноги уже другой.
  - Теперь я понял все, - даже голос бывшего волхва стал иным, чужим и холодным, хотя убежденность звучала в нем сильнее, чем когда-либо. - Единственная непобедимая сила на свете - смерть! Люди боятся ее и хотят отсрочить любой ценой, и смеют подвергать осмеянию на своих глумливых праздниках. Ей, Всемогущей, нужно, чтобы люди почитали ее всегда, всю свою жизнь. Великая Богиня выбрала меня и показала свою силу, чтобы я открыл глаза другим. Благодарю тебя, Могущественная, и клянусь служить Тебе, пока Ты не пожелаешь отозвать меня!
  Хотя никакое ощущение внутри не отозвалось на его решение, как бывало прежде, все же он почувствовал себя удовлетворенным. Бывший волхв сорвал с шеи знак Велеса, с изображением переплетенных ветвей Мирового Древа, и швырнул в огонь. Затем ушел, не оглядываясь назад...
  Долго еще, когда череда видений прошла перед глазами, Листава лежала молча, и из ее глаз струились слезы.
  - Бедный, бедный дедушка Зимогор! - прошептала она и, кажется, хотела протянуть руки к своему похитителю, не будь они связаны.
  Бывший волхв стремительно обернулся к ней. Глаза из прорезей черепа сверкали яростью.
  - Зачем ты вспомнила это имя, глупая девчонка?! Оно давно мертво! Уже много лет, как никто не произносил его!
  - Тебе не посчастливилось в жизни, и ты решил, что Морана сильнее всех Богов, - в ее голосе не было ни упрека, ни осуждения, одно лишь печальное сочувствие, словно в устах человека гораздо старше нее.
  Но Костяная Маска не пожелал и слушать.
  - Ничто не свете не может воспротивиться ее воле: и мошка-однодневка, и тысячелетний дуб склоняются перед ней рано или поздно! Служа Ей, я много раз убеждался в этом. Чтобы я творил Ее волю, Она одарила меня возможностями, каких не было прежде. Ты сама убедилась, и те, что напрасно ищут меня по лесам - тоже!
  И снова Листава грустно улыбнулась, словно и не лежала в путах у колдуна, собирающегося принести ее в жертву.
  - Это вовсе не Она даровала тебе новые возможности! Дар у тебя был всегда, от светлых Богов, как и все на свете. Он лишь переродился, когда изменился ты сам. Никогда Морана не принимала твоей службы! Она тоже часть сущего миропорядка. Без смерти нет жизни, без зимы - лета, без ночи не будет дня! Никогда Она не принимала твоих жертв, и не стремилась превзойти других Богов, все это сказал тебе твой больной разум. Да и Ее власть не беспредельна: после смерти души людей и животных отдыхают в Ирие, а затем рождаются вновь в новых телах. Я пока еще не ясно помню свои прежние жизни, но припоминаю их, одну за другой, и знаю, что это я. А Морану мы тоже почитаем не меньше, чем прекрасную Ладу и справедливую Макошь, но и не больше!
  На мгновение бывший волхв невольно похолодел, слушая ее гневную отповедь. Неужели он ошибался? Ведь и впрямь ни разу не слышал ясного отклика от Той, чье имя - Неизбежность, и только мечтал хоть раз услышать Ее голос в награду за службу, подавлял непрошеные сомнения...
  Но слишком долго он носил костяную маску и слушался только болезненных вывертов собственного сознания. Он грубо встряхнул Листаву за плечи и грозно зарычал:
  - Много болтаешь, девчонка! Завтра на рассвете я вырежу твое сердце и сожгу в дар Неумолимой! Этим зельем, что варится сейчас, будет окроплен алтарь. Тогда Она отзовется на мою молитву и явит всем свою силу, как явила мне. Тогда уже никто не сможет усомниться, и все поймут, кого людям вправду следует почитать!
  Но Листава не была бы собой, если бы не попыталась еще раз образумить своего похитителя. Проговорила тихо и ласково, словно обращаясь к тяжело больному:
  - Если ты одумаешься, дедушка Зимогор, я помогу тебе вернуться к людям. Клянусь Лелей, Богиней Весны, я уговорю своего отца оправдать тебя. Ты творил зло не по своей воле, а по безумию, тебя можно простить. Тебе больше не придется носить этот ужасный череп, ты сможешь отдохнуть, помыться в бане, поесть человеческой пищи и поговорить с людьми! Отпусти меня, и пойдем со мной, дедушка Зимогор!
  На одно мгновение сердце бывшего волхва болезненно сжалось, и слезы выступили на глазах, чего не бывало с того дня, как он похоронил в огненной могиле тела своей семьи и свое человеческое прошлое. Всего лишь на миг он почувствовал ворвавшийся вместе с Листавой запах первой весенней зелени, первых цветов и березового сока, речной заводи, согретой солнцем. Вся красота жизни, участие людей, от которых он отгородился много лет назад, теперь ясно встали перед его глазами. Только на один короткий миг бывшему волхву страстно захотелось вернуться обратно, к человеческой жизни. Но тут же он понял, что нет пути назад. Конечно, там его казнят, как он казнил их детей, похитил княжескую дочь. Она говорит, чтобы выкрутиться, ничего его там не ждет! А здесь он еще увидит торжество Владычицы Мораны, которую наглая девка посмела порочить!
  И он, распаляясь злостью, с силой ударил Листаву в лицо. Переносица хрустнула, по лицу девочки побежали струйки крови.
  - Ты лжешь, проклятая! Завтра, на рассвете, Морана явит свою силу раз и навсегда, как явила ее мне! Завтра я вырву твое сердце и сожгу на Ее алтаре! Завтра взойдет черное солнце, и Светлица потечет кровью! Завтра начнется зима, чтобы не закончиться уже никогда!
  Листава молчала, дыша ртом, потому что сломанный нос не давал дышать. Она не сводила глаз с Костяной Маски и готовилась выдержать все, чему еще мог ее подвергнуть убийца, мстя за попытку пробудить в нем человека. Сначала принесет ее в жертву, а уж потом поймет, что все напрасно, когда Морана не отзовется. В одном дочь ведуньи была полностью уверена - безумным планам не суждено сбыться, даже если она падет его жертвой.
  
  Ратмир стремительно ворвался в хижину, снося в прыжке ее ветхую дверь. Мгновенно увидел на полу связанную, окровавленную Листаву, а над ней - колдуна в медвежьей шубе и костяной маске, точно такого, как его описывали немногочисленные очевидцы. Волкодлак прыгнул молча, не подавая голос.
  Но Костяная Маска уже стремительно обернулся к тому, кто сумел каким-то невероятным образом разыскать его здесь. Глаза его в провалах черепа злобно сузились. С первого взгляда колдун понял, что перед ним оборотень. За много лет своих одиноких скитаний ему доводилось сталкиваться с разными существами, и он держал при себе надежные средства на любой случай, зная, что у всякого есть своя слабость. Выхватив из складок шубы серебряный нож, такой светлый, что он, будто молния, блеснул в темной хижине, метнул его в Ратмира.
  Оборотень отчаянно взвыл. Его порода недаром боялась серебра, причинявшего им страшную боль. Кроме того, оружие из серебра ранило оба их обличья, и эти раны очень плохо заживали, и природная живучесть ничем не могла помочь. В скольких сражениях побывал Ратмир, каким только оружием не владели его противники, но он никогда особенно не берег свою шкуру, зная, что даже самые страшные раны быстро заживут. Но теперь! Словно ледяное пламя прожгло ему плечо, стало разливаться волнами по всему телу.
  - Ратмир! - крикнула Листава в ужасе, увидев, что ее защитник ранен. Ей не доводилось раньше видеть оборотня в другом облике, но по рассказам старших она безошибочно узнала огромного черного волка.
  Ратмир все-таки закончил прыжок, настиг колдуна и повалил наземь. Но раненое плечо подвело: лапа подкосилась, и он не сумел сразу стиснуть зубы на горле колдуна. А потом тот уже не давал ему такой возможности: хоть и придавленный тяжелым телом оборотня, бывший волхв продолжал бешено сопротивляться. Безумие придавало колдуну силу, невероятную для его старческого тела, и Ратмиру никак не удавалось вцепиться в горло. Рык оборотня и самая грубая брань Костяной Маски смешались в ужасный шум. Противники катались по полу, налетая на стены, и вся избушка ходила ходуном. Теперь уже казалось, точно она не выдержит, рухнет, похоронив под обломками их обоих вместе с Листавой. Вот кто-то из дерущихся зацепил кипящий над огнем котел, и зелье вылилось прочь, потушив огонь.
  Точно завороженная, следила Листава за зрелищем битвы, содрогаясь в ужасе, но боясь пропустить хоть миг. Она вся извертелась, пытаясь освободиться от пут, однако пеньковые веревки держали крепко, врезавшись в локи и в колени. И девочке оставалось лишь молить Богов за своего защитника: "Великие, помогите Ратмиру победить! Перун, победитель нечисти, пока ты не ушел на зиму в Ирий, помоги ему осилить колдуна!"
  Казалось, что по полу катаются два зверя, сцепившихся в смертельной схватке. Кругом была кровь и шерсть - черная волчья и бурая, от медвежьей шубы. Наконец, показалось, что борьба подходит к концу. Бешено метавшийся колдун стал слабеть, его движения замедлились, по седой бороде потекла из-под маски слюна, смешанная с кровью...
  Но тут он, наконец, смог достать серебряный нож, застрявший в плече оборотня. Выхватив его, ударил снова, пронзая бок оборотню. Тот страшно закричал, так что Листаве хотелось заткнуть уши. В этом вопле смешались и человеческий стон, и вой гибнущего зверя. Горячая струя алой крови хлестнула из раны. На мгновение оборотень ослабел, и тяжело сполз наземь, отпуская врага.
  - Нет, Ратмир, нет! - простонала Листава, глотая слезы и кровь.
  Ее крик придал сил раненому волкодлаку. Он взглянул на девочку, которой, кроме него, некому было помочь, вспомнил обещание Червени... И прыгнул вперед, собрав последние силы. Серебряный нож вновь полоснул его по животу, но Ратмир этого уже не замечал. С торжествующим рыком он, наконец, плотно прижал колдуна и вцепился ему в горло. Бывший волхв Зимогор, убийца в костяной маске, считавший себя слугой Мораны, наконец, вытянулся и затих.
  Некоторое время в избушке висела звенящая тишина, невероятная после всего случившегося. Наконец, Ратмир зашевелился, отполз подальше от мертвеца и со стоном перекувыркнулся через голову, принимая человеческий облик. Из его ран продолжала течь кровь, на мертвенно-бледном лице выступил холодный пот. Превозмогая дурноту, он взглянул на Листаву.
  - Слава всем Богам, ты победил! - воскликнула девочка, сияя радостью, хотя ей еще трудно было говорить. - Пожалуйста, развяжи меня!
  С трудом поднявшись на ноги, оборотень принялся развязывать стягивающие пленницу веревки. Теперь только девочка с ужасом разглядела, что ее спаситель истекает кровью.
  - Ратмир, ты весь изранен! Позволь, я попробую полечить тебя. Я умею, меня мама учила...
  - Лучше нос свой вылечи, - усмехнулся волкодлак, тяжело дыша и здоровой рукой хватаясь за стену. - Беги скорей! Тебя ищут... Твои отец и братья идут за тобой.
  Но девочка медлила. Вместо того, чтобы скорей покинуть зловещее место, она тревожно взглянула на раненого оборотня.
  - А ты как же? Тебе помощь нужна!
  Ратмир скрипнул зубами от боли и досады. Ну зачем упрямая девчонка заставляет его терять время и силы?!
  - Со мной все будет в порядке. Я же оборотень! - отвечал он, стараясь держаться беззаботно, как всегда. - Ступай, Листава. Это приказ! Передай Червени... Впрочем, нет, ничего не передавай.
  Девочка кивнула, хоть и продолжала чувствовать что-то неладное. Внутренний голос прямо кричал ей, что нельзя оставлять Ратмира одного. Но она привыкла слушать старших, и не осмелилась возражать теперь. И выбежала из покосившейся избушки, на свет и свободу. Унылое осеннее болото с еще торчащими кое-где клочками пожухлой травы теперь показалось ей прекраснейшим местом на свете. Она глубоко вдохнула ртом свежий воздух и бросилась бежать прочь, спеша скорее найти своих родных.
  А Ратмир, оставшись один, вновь перекинулся из человека в волка. Новое превращение далось ему еще труднее прежнего, и он некоторое время пролежал неподвижно, собираясь с силами. По густой черной волчьей шерсти продолжали расплываться кровавые пятна. Но выбора не было - только в волчьем облике он мог успеть уйти достаточно далеко, чтобы никому не попадаться на глаза, да и ему никто бы не попался. И, оглянувшись на труп убитого им колдуна, волкодлак выбрался из хижины и пошел на трех лапах прочь, через болото и дальше, в лесную глушь.
  Он знал, как и любой оборотень, в какого бы зверя не превращался, что раны от серебряного ножа не закроются, и кровотечение не прекратится само собой, как было бы при обычном оружии. Раны были глубоки, и каждое движение отзывалось жгучей болью. Некоторое время присущая оборотням живучесть еще поможет ему продержаться, но не так уж долго. Одно лишь средство еще могло бы помочь, но сейчас не было возможности достать его. Свежая плоть и кровь только что убитой добычи могли подхлестнуть собственную угасающую жизненную силу. Но Ратмир чувствовал, что сейчас ему не поймать и мыши, разве что та сдуру сама сунется под лапу. Плечо наливалось болью, бок словно грызли крысы, а в рану на животе как будто насыпали раскаленных углей. Куда тут кого-то ловить!
  В стае в таких случаях пострадавшим помогали их собратья, принося свежую дичь. Хоть обычно оборотни, чтобы сохранять разум, питались как люди, не уподобляясь в этом животным, в которых превращались, но ради спасения жизни такое позволялось. Тут свежее мясо и кровь были не пищей, но лекарством, сильным и опасным, однако меньшим злом. Но Ратмиру некому было помочь. Его сородичей не было поблизости, а идти к людям он просто боялся. Боялся не их, а себя. Увидев перед собой средство к спасению - живое теплокровное существо, он мог бы не выдержать, броситься на него и растерзать, чтобы поглотить его жизненную силу и исцелиться самому. Даже израненный, полумертвый волк ростом с быка вполне способен разорвать горло человеку... особенно если тот не ожидает от него опасности. Вот почему Ратмир отослал Листаву, вот почему сам спешил теперь уйти подальше, пока не приехали приморяне искать девочку. Он боялся, что не устоит перед искушением, подобное которому для человека возможно разве что перед угрозой голодной смерти. А это означало для него не только предать доверие приморского князя, своего давнего соратника. Для волкодлак сделаться людоедом означало предать самого себя. Среди его породы людоеды считались такими же отщепенцами, как Костяная Маска среди людей. Ими матери пугали детенышей, а вожаки воспитывали подрастающих волчат, объясняя, что бывает с теми, кто не может примирить в себе человека и зверя и превращается в чудовище.
  "Кто попробовал человеческого мяса, даже ради спасения жизни, уже не остановится", - вспомнились ему поучения мудрого вожака Коловула. - "Бывают оборотни, и даже целые стаи, что нарочно нападают на людей, устраивают набеги на их села. Они могут хвастаться, будто, питаясь человечиной, стали сильнее всех других. Но на самом деле они просто безумны, как псоглавцы, и так же опасны".
  Никогда Ратмиру не приходило в голову, что он рискует сам обратиться в такого выродка-людоеда. Страх перед подобной участью гнал его прочь, и он ковылял на трех лапах, пятная землю своей кровью. Все дальше и дальше, в такую глухую крепь, куда никто из людей не заберется даже случайно.
  Добравшись до небольшого оврага, заросшего колючей ежевикой, он понял, что сил идти дальше просто нет. В глазах темнело от огромной потери крови, лапы подламывались. Взвыв, Ратмир упал и скатился вниз по пологому краю оврага. Рухнув вниз, он снова превратился в человека, уже непроизвольно. Заметив среди кустов углубление, заполз туда и свернулся калачиком по-волчьи, так, чтобы раны меньше болели. Закрыл глаза и вздохнул с облегчением. Он победил колдуна и освободил Листаву - дочь своих друзей, сестру Червени... Если его раны смертельны, он сумеет умереть с честью, никого не подвергая опасности. Так даже лучше - пусть никто не узнает о его судьбе: ни сородичи по стае, ни друзья-люди, ни Червень...
  При воспоминании о золотоволосой княжне Ратмир застонал. Ведь она была совсем рядом, обещала выйти за него замуж! Червень, Червень, яркая, как светлое лето, с губами, пахнущими земляникой... Она же просила его поберечься, почему же он так легкомысленно подставился под серебряный нож колдуна? Не ожидал, что у того отыщется оружие против оборотней.... И вот теперь счастье, поманив его рукой, уходило прочь, всего в шаге от исполнения...
  Что будет с Червенью, когда она окончательно поймет, что он не вернется? Наверное, будет плакать, догадавшись о его гибели. Или сперва не захочет верить, что это правда, станет ждать, но, в конце концов, смирится. И лучше бы раньше, чем позже. Она молодая, сумеет еще полюбить. Найдется для нее человек своего круга, иноземный княжич или королевич, который сможет позаботиться о ней и заново пробудить ее сердце. Пусть девичья любовь к лесному оборотню останется лишь печальным воспоминанием молодости.
  Перед глазами раненого оборотня проносились воспоминания, и в каждом из них была золотоволосая княжна. Вот она, празднично наряженная, как была на Осеннем Празднике в их первую встречу - коса в три оборота уложена вокруг головы и удерживается черепаховыми гребнями, на шее жемчужное ожерелье, летник голубого блестящего атласа, сорочка тончайшего льна вышита диковинными птицами. Она встает с места и машет рукой неожиданному гостю. Точно, так и было тогда. А он так растерялся, увидев прекрасную девушку, непонятно когда успевшую вырасти, что сказал ей что-то несуразное, чуть не оскорбил ее.
  А вот она совсем другая - бледная после падения с коня, едва дышащая. Как же он обрадовался тогда, увидев, что она не пострадала, и что не злится на его невольную вину! А потом она ехала на нем верхом, зарыв тонкие пальцы в его шерсть. И они вдвоем грелись в лесной избушке и разговаривали, узнав друг друга, кажется, на всю оставшуюся жизнь...
  И совсем новая Червень, нежная и страстная, которая всего несколько часов назад обнимала за шею его, Ратмира, и обещала: "Верни нам нашу Листаву, и я выйду за тебя замуж, клянусь Макошью!"
  Потом все образы Червени смешались в сознании раненого, повисшем на волоске. Они все соединились в одну, такую близкую и желанную, какой она никогда не была или не успела стать для него наяву. Она танцевала на цветущей поляне, кружась как вихрь и звонко смеясь. Махала рукой, звала к себе и тут же ускользала.
  "Ратмир! Ратмир! Ну-ка догони, поймай меня!"
  В разгорающемся бреду оборотень уже не мог различить, наяву ли слышит ее голос или во сне. Это было неважно, и ему не хотелось приходить в себя, возвращаться к одиночеству и боли. Здесь он, вновь здоровый, полный сил, мог сколько угодно бегать вместе с Червенью по лесам и лугам, искать сладкую от жаркого солнца землянику, целоваться, купаться вдвоем в море, петь... Червень вновь опережала его и, обернувшись, смеялась: "Где же ты, Ратмир, что медлишь? Ну, лови меня, не отставай, я здесь! Я жду тебя, Ратмир! Ратмир!"
  Оборотень постепенно погружался в блаженное забытье, которому уже не сопротивлялся. Слабость окутала его, было даже совсем не больно. Улыбка мелькала на его губах, когда он радостно откликался на голос, снова звавший его: "Где ты, Ратмир? Слышишь меня? Иди сюда, Ратмир!"
  - Ну где же ты, Ратмир?! Отзовись! Слышишь меня, Ратмир? Ратмир!
  Глава 14. Оборотень и княжна
  Листава бежала через лес со всей быстротой, на какую была способна после того, как сперва попала под колдовской удар, а потом долго пролежала в путах. Лес быстро восстанавливал ее силы, и ей становилось лучше, чем дальше она удалялась от места страшного побоища. Вот уже и болото позади, вокруг снова твердая земля, деревья, кусты...
  Она спешила скорее разыскать своих, чтобы рассказать, что колдун в костяной маске убит, и что Ратмир остался в хижине, тяжело раненый. Девочка надеялась, что ее спасителю смогут помочь. Так не должно быть, чтобы он заплатил жизнью за ее спасение, это было бы слишком несправедливо! К тому же, Ратмир сперва хотел что-то передать Червени...
  От не по возрасту внимательных глаз Листавы не укрылась взаимная симпатия между старшей сестрой и Ратмиром. Червень в последнее время жарко краснела при появлении оборотня, а тот, после того, как спас княжну после падения с коня, в ее присутствии опускал глаза и старался держаться незаметно. Хоть бы теперь у них все сладилось, если уж полюбились друг другу! Уж верно, родители согласятся на любую награду тому, кто спас их дочь. Если, конечно, Ратмир выживет... Его бодрый тон при прощании не обманул Листаву.
  Ветви впереди раздвинулись, и вперед выехали двое всадников, за ними сквозь прогал между деревьями виднелись другие, все в полном вооружении. Девочка счастливо вскрикнула, узнав отца, братьев, воинов-приморян.
  - Листава! - вскрикнул князь Ростислав со смесью радости и страха.
  Он первым соскочил с коня, крепко обнял младшую дочь. За ним последовали и сыновья. Они окружили княжну, грязную и окровавленную, в изорванном платье. То обнимали и целовали ее, произносили ласковые слова, а то отстранялись и, будто не веря своим глазам, разглядывали ее заново, не в силах поверить, что она вправду с ними, в самом деле спаслась.
  Звенислав первым пришел в себя. Грозно нахмурился, заметив синяки и сломанный нос сестры.
  - Что с тобой было? Где Костяная Маска?
  Листава постаралась как можно короче рассказать о своем пленении и о том, как Ратмир спас ее и сам был тяжело ранен.
  Узнав, как было дело, князь Ростислав распорядился:
  - Светозар, беги с воинами туда! Поможешь Ратмиру, как умеешь, остальное потом мать сделает. И труп Костяной Маски захватите. Пусть все Приморье убедится, что его больше нет! А избушку сожгите.
  Отряд князя со спасенной Листавой поспешил домой. Не намного от них отстали и посланники, доставившие труп колдуна. Они доложили, что Ратмира, ни живого, ни мертвого, в хижине не было; он ушел неизвестно куда.
  Весь Белгород Приморский со своими пригородами всполошился, узнав, что убийца в костяной маске побежден. Толпы народа сбегались смотреть, а многие хотели сами вбить ему в сердце осиновый кол и заковать труп в железные кандалы, прежде чем бросить в яму, где закапывали павшую скотину. Всем известно - после смерти преступника, да еще колдуна, следует принять меры, чтобы не обратился в упыря и не вставал из могилы.
  У ворот Листаву первой встретила Червень. Беспокойно оглянувшись по сторонам, она оттащила сестру в сторону.
  - Где Ратмир? - прошипела она, бледнея.
  Увы, Листаве нечем было обнадежить сестру.
  - Он ранен. Тяжело. У колдуна был при себе серебряный нож...
  Из груди старшей княжны вырвался подавленный стон. Она оглянулась на всадников, въезжающих в ворота...
  - Ладно, беги к матери! - подтолкнула она сестрицу.
  В царившей вокруг суматохе ей нетрудно было остаться незамеченной. Взяв первого попавшегося коня, Червень пустила его вскачь по дороге к Журавлиным Болотам. Она еще не знала, что станет делать, но не могла сидеть безропотно. На всякий случай сунула за пояс нож, хоть и не очень-то опасалась новых опасных встреч в лесу, но лучше быть готовой ко всему.
  У Кривой Сосны коня пришлось отпустить. Дальше начиналось болото, где можно было пройти, но не проехать верхом. Княжна осторожно прошла по еле заметной тропке, чувствуя, как грязь хлюпает под ее щегольскими сафьяновыми туфельками. По ту сторону догорала бывшая берлога колдуна, отчаянно чадя и дымя, так как отсыревшие бревна занимались с трудом.
  Здесь Червень обнаружила на земле то, чего не заметили княжеские воины, не осматривавшиеся внимательно - крупные капли крови на палой листве. Кровь еще не засохла. Сердце девушки забилось учащенно. Не теряя времени, она пошла дальше в лес по кровавому следу.
  Червень не была хорошим следопытом, но тут ошибиться было затруднительно. То и дело ей попадались следы крови - то на камнях, то на еще не сгнившей подстилке из опавшей листвы или на вечнозеленом кусту можжевельника. А где земля была мягче, отпечатывались и следы огромного волка, так что девушка не сомневалась, что видит кровь Ратмира. Чем больше было кровавых пятен, тем сильнее отчаяние охватывало княжну. Трудно было поверить, что найдет его живым. Крови становилось все больше, и она была свежей, еще не успевала почернеть. И Червень бежала все дальше и дальше, в самую глухую чащобу, с недевичьей силой продиралась сквозь густой подлесок, раздвигала ветки кустов. Колючки ранили ей лицо и руки, голые ветки цеплялись за косу, за пояс и подол. Она разрывала их и мчалась дальше, чувствуя, как сердце колотится в груди. Только бы успеть! Пару раз Червень поскальзывалась в грязи после прошедшего накануне дождя, падала, раз чуть не выронила свой нож, но, поднявшись, спешила дальше по кровавому следу.
  След оборвался возле оврага, и девушка огляделась в растерянности. Никаких признаков Ратмира, словно он провалился сквозь землю! И кровь, и следы обрывались здесь. Сердце княжны упало, она почувствовала, как ее надежда тает. Оглянулась вокруг - но нигде не было ни души.
  - Ратмир! - прокричала она громко и надрывно. - Ратмир, ну где же ты?! Отзовись! Слышишь меня, Ратмир?! Ратмир!
  Будто и впрямь из-под земли, донесся в ответ откуда-то снизу еле слышный стон. Червень прислушалась, затаив дыхание: так и есть, на самом деле он шел из оврага! Не задумываясь, она скатилась вниз, ломая колючие заросли ежевики. Кое-как выпуталась из них, вся исцарапанная, и увидела Ратмира, лежавшего в кровавой луже. Упала рядом на колени.
  - Ратмир, милый! Насилу нашла тебя... Ну, скажи что-нибудь, пожалуйста!
  Придя в себя и осознав, что голос Червени, зовущий его - уже не сон, а явь, Ратмир жалобно застонал. Не столько даже от боли, хотя она мгновенно вновь пронзила его тело, сколько от страха - за нее и за себя. Зачем она пришла сюда, безумная, зачем?! Почему именно она?
  - Червень, уходи! - простонал он, глядя на нее - грязную, исцарапанную, заплаканную, но несравнимо более близкую, и потому - прекрасную, чем прежде. - Тебе нельзя! Я сейчас опасен тебе! Уйди, молю тебя!
  Но девушка, решив, что он бредит, села возле него, положила его голову себе на колени. Заплакала, увидев страшные раны.
  - Как же могло так получиться?! Силен, видно, был ядовитый гад, успел ужалить напоследок... Ну, потерпи, Ратмир! Сейчас перевяжу твои раны. А дома мама поможет. Вмиг тебя поставим на ноги!
  Раненый оборотень повернул голову, почувствовал запах ее волос, вымытых отваром душистых трав... Запах здорового и крепкого молодого тела, исполненного жизненной силы! Судьба сама посылает ему возможность исцелиться. Так больно, что темнеет в глазах... Но на одно точное движение внутренний Зверь еще придаст ему сил. Всего одно, но второго уже не потребуется... Велес, предок оборотней, ну почему же именно Червень оказалась сейчас рядом с ним?!
  Он снова забился и застонал, пытаясь уползти подальше от горячего запаха живой плоти, что сводил с ума, будоражил все органы чувств, едва ли не предлагал делать что угодно с его источником. Но девушка поняла все по-своему: своими сильными руками удержала раненого и поцеловала в лоб.
  - Больно, да? Ну потерпи, умоляю тебя! Сейчас попробуем остановить кровь... - она принялась разрезать рукав своей сорочки, чтобы сделать перевязку. - Слава Богам, ты спас Листаву! Все Приморье станет восхвалять тебя, победитель Костяной Маски!
  - Червень, послушай меня и беги подальше! - снова простонал волкодлак. - Ты не понимаешь... Я сейчас не тот, что был! Серебряный нож почти до дна выпил мои силы. Я могу сейчас восстановиться, лишь пожрав чью-то плоть и кровь. Только что убитую, еще горячую, полную жизненной силы. Догадываешься, кто из таких существ ко мне ближе всего?
  - Ой! - до Червени, наконец-то, дошло, что он говорит всерьез. Но, вопреки ожиданиям Ратмира, она не подскочила, чтобы скорее убежать прочь, как следовало бы. Только взглянула испуганно:
  - Что же теперь, Ратмир? Неужели ничего нельзя сделать?
  - Ну, что? - он перекатился на бок, и теперь тяжело дышал; но телесная боль проясняла рассудок и заглушала рычащего внутри Зверя. - Оленя или дикую свинью ты ведь мне не достанешь. Да у тебя и оружия нет...
  - Да, точно, - проговорила девушка глухо, потому что ее душили слезы. - И своего коня я у болот отпустила домой! Но я приведу тебе из дома любое животное! Ты сможешь подождать?
  Но Ратмир только слабо покачал головой и закрыл глаза. Борьба с собой и с Червенью окончательно исчерпала его силы.
  - Нет, Червень... Все это пустое. Уходи, пока я еще сознаю себя... Прощай, княжна! Желаю счастья тебе! Не плачь слишком долго... Ты заслуживаешь счастья... И настоящей любви!..
  Из горла Червени вырвался страшный вопль - не крик, не всхлип и не вой, а все это вместе. Потом она с силой ударила кулаками по земле.
  - Нет, я не верю! Боги не позволят тебе умереть! Не совершат такой несправедливости!
  И - по совершенному наитию, ибо никто не мог научить ее, что делать, никто и не рассказывал о таких случаях, - она достала из-за пояса нож и рассекла себе левую руку у локтя, там, где под кожей проходила кровеносная жила.
  - Тебе для исцеления нужна кровь? Вот она, возьми! - девушка провела кровоточащей рукой над ранами оборотня, потом дала ей стечь прямо в его полуоткрытые пересохшие губы.
  Ратмир в ужасе распахнул глаза.
  - Ты что творишь, безумная?! Ты не понимаешь, я же могу...
  Но княжна отчаянно встряхнула головой, так что ее коса, уже сильно растрепавшаяся, рассыпалась золотыми волнами по плечам и спине. Нажав на раненую руку, так что кровотечение усилилось, она продолжала кропить раненого кровью.
  - Вот тебе, Ратмир! Нужна тебе жизненная сила - так бери ее сколько хочешь. Я добровольно жертвую ради тебя! Мало тебе крови - возьми и часть плоти моей. Слышишь? Я согласна!
  Ратмир глядел на нее, бледную, истекающую кровью, но улыбающуюся, и не верил своим глазам.
  - Зачем ты, Червень?! Не надо! - запротестовал он.
  Но девушка воскликнула гордо и бесстрашно, снова поглядев в небо:
  - Боги, если вы вправду следите, чтобы на земле была правда и справедливость, не дайте Ратмиру умереть! Он получил раны, доблестно сражаясь против нечестивого колдуна и спас жизнь моей сестре Листаве. А еще раньше он спас в лесу меня саму. Молю вас: спасите его, возьмите мою кровь и плоть, если это необходимо! Вами же установлено: муж и жена - все равно что одна плоть и кровь, а мы готовы соединиться по своей воле, а не чужому наущению! Прошу тебя, светлая Лада, и небесного устроителя Сварога, и справедливую Макошь, и Перуна, защитника людей, и Велеса, покровителя оборотней! Вы все - свидетели нам, и от вас я жду помощи! Не берите Ратмира в Ирий, оставьте со мной на земле!
  А Ратмир в то же время взмолился о другом:
  - Великие Боги, не позвольте княжне Червени губить себя ради меня! Я недостоин ее жертвы. Она достойна жить здоровой, счастливой и любимой. Не слушайте ее, Боги, а лучше помогите ей в будущем! Я согласен умереть, лишь бы она из-за меня не пострадала!
  Ни гром, ни голос с неба не отозвался на их двухголосую молитву. Только серые тучи, медленно и неутомимо ползущие по небу, на миг раздвинулись, будто оконные ставни, и стал виден кусок голубого неба, ясного, как летом. И такой яркий солнечный свет хлынул из него, что Червень с Ратмиром на мгновение прищурились и заморгали. А где-то поблизости радостно запели птицы, и даже голые по осени ветви деревьев радостно потянулись навстречу солнцу.
  Вытерев глаза, княжна вновь обернулась к Ратмиру. И увидела настоящее чудо. Он уже не лежал, а сидел, опираясь на куст. Раны уже не кровоточили, и сколько можно было разглядеть, быстро затягивались, словно нанесены были оборотню не серебряным, а простым ножом. На щеках его появился слабый румянец.
  - Видишь, Ратмир! Боги спасли тебя! - радостно воскликнула Червень.
  Он улыбнулся, больше не чувствуя боли, а главное - радуясь, что больше не представляет опасности для нее.
  - Погляди лучше на свою руку, - посоветовал он.
  Червень взглянула - точно, рана на руке исчезла, даже и не беспокоила больше. Но разве это главное? У нее вновь выступили слезы на глазах, на сей раз от радости.
  - Благодарю вас, справедливые и милосердные Боги, за то, что совершили для нас! - воскликнула она, вместе с Ратмиром благоговейно глядя в светлое окошко в небе.
  
  Чудеса не могут длиться долго. И сияющее окно в небе постепенно померкло, погас яркий свет. На одно мгновение сквозь серые тучи еще показалась радуга, выгнулась упругим многоцветным луком между небом и землей. Ратмир и Червень молча следили за ней, пока она не погасла. Тучи сомкнулись вновь, низко нависли, холодные и равнодушные ко всему. Но в душах этих двоих все еще было праздничное ликование.
  Когда все прошло, княжна обернулась к своему спутнику, и тот подумал, что ее глаза так же сияли в этот миг, как открывшийся им просвет в небе.
  - Как это прекрасно, когда Боги отвечают на твои молитвы! Никогда не думала, что они когда-нибудь отзовутся, чтобы исполнить мои желания. Да у меня и желаний-то прежде не было таких, чтобы стоило Их беспокоить... Ведь это правда, Ратмир? Твои раны совсем зажили, больше не беспокоят тебя?
  Оборотень глубоко вдохнул, потом ощупал себя. Никакой боли больше не ощущалось. Сквозь клочья изодранной волчьей безрукавки просвечивало здоровое смуглое тело, словно отлитое из бронзы.
  - Даже шрамов не осталось, - все еще удивленно протянул он. - Благодарю Богов за их милосердие! Но не меньше я обязан и тебе, Червень: ты - моя настоящая спасительница. Хоть тебе и не следовало так рисковать!
  - Значит, следовало оставить тебя погибать? - лицо девушки вновь стало решительным и упрямым. - На самом деле, если бы Боги не вели меня, я бы тебя не разыскала.
  Он поглядел на нее, промокшую, исцарапанную, в лохмотьях, совсем недавно бывших драгоценной одеждой.
  - Как ты вообще до такого додумалась, безумная? - спросил он, дотронувшись до ее распустившихся волос. - Как ты могла додуматься броситься спасать меня, совсем одна? Да еще калечить себя?!
  - Ну... я не знаю, как это вышло, - рассмеялась Червень. - На меня будто озарение снизошло - я не думала, что делать, просто знала. Мужчины говорят, у них так бывает в сражении. Как же после этого не поверить, что Боги вели меня?!
  - Ты сумасшедшая, - снова проговорил волкодлак.
  - Ага, - просто согласилась девушка и потерлась щекой о его ладонь, точно кошка. - Просто я люблю тебя, Ратмир. Когда увидела тебя раненым, вправду совсем ошалела. Обещаешь больше так не подставляться?
  - Обещаю. Ну, разве что вдруг само получится, - усмехнулся оборотень. - Но ты не беспокойся. Серебряное оружие есть не у каждого, а обычное мне не опасно. Ничего со мной не случиться больше. Лучше скажи: Листава как? Дома?
  - Дома, дома, успокойся, - заверила его Червень. - Теперь все Приморье станет чествовать тебя. Только ты мог одолеть Костяную Маску!
  По лицу Ратмира пробежала болезненная дрожь, порожденная страшным воспоминанием.
  - Если бы приморяне видели, во что чуть не превратился я сам... - тяжело вздохнул он.
  Но Червень мягко положила руку ему на плечо, незаметно придвигаясь ближе.
  - Я видела, как ты одолел и этого Зверя. Не каждый смог бы держаться так достойно, и неважно, человек или оборотень. Большинство людей просто никогда не бывали на твоем месте, а то еще неизвестно, что бы они совершили ради спасения своей жизни.
  - Но добропорядочным приморянам лучше все-таки этого не знать. Они и так оборотней не очень-то любят. У вашей семьи достаточно бед и без странных друзей.
  - Обещаю: никто посторонний не узнает, - заверила его Червень. - Да ведь, кроме нас, никто и не знает, что ты оборотень. Все примут как должное, если мой отец за спасение одной дочери отдаст за тебя другую.
  Ратмир взглянул на нее расширенными глазами, будто не узнавал.
  - Ты что, вправду готова за меня выйти замуж?!
  - Ты думал, я просто так обещала, посмеяться от скуки? Нет, Ратмир, я не из таких! - она придвинулась ближе, обняла его за плечи. - Или, может, ты меня не хочешь?
  Ответный глубокий вздох яснее всяких слов все объяснил ей. Но Ратмир еще попытался образумить ее.
  - Опомнись, княжна! Разве мы пара друг другу? Тебе бы замуж за иноземного принца или могущественного короля, а ты хочешь с оборотнем жизнь связать?
  - Ну и что? - она вызывающе топнула ногой в разорванной и испачканной туфельке. - Если так судить, то мои отец и мать - тоже неравная пара, но живут столько лет в любви и согласии. А твоих принцев и королей я знать не хочу! Если надо будет, сумею прожить с тобой в лесу, и ты не услышишь от меня ни слез, ни жалобы. Я ведь тоже в лесу родилась. Кто знает, может, Боги вправду хотят вернуть меня к тому, от чего ушла моя мать? Ну, решайся же, Ратмир!
  Он глядел на нее, ошеломленный, только теперь узнавая ее настоящую. Прежде он, любуясь издали расцветшей красотой золотоволосой княжны, мысленно проводил невидимую черту между собой и ею. Разве подходит лесному волку господская балованная собачка с ухоженной до блеска шерстью? И вдруг "собачка" показывает острые клыки, а под шелковистой шерстью оказывается сердце самой неукротимой волчицы! Тут есть что переосмыслить... И он больше уже не отодвигался, когда Червени вздумалось поцеловать его, сам ответил на поцелуй решительно и смело, отбросив все сомнения. В объятиях друг друга они не чувствовали холода, хоть и сидели на холодной земле, в разорванных одеждах. А затем и вовсе отвлеклись от Приморья, от Костяной Маски - от всего. Точно на свете были только они двое. И не скоро вернулись к обычной жизни.
  Когда они пришли в себя, успев даже немного поспать на колючей подстилке в овраге - уставшим влюбленным ежевичные кусты показались мягче любой перины, - на небо сквозь облака уже выплывала большая серебряная луна. Она была еще не совсем полной, и ее края рассеивались в собственном сиянии.
  Ратмир спохватился первым.
  - Вот, уже ночь! - с укоризной самому себя проговорил он и помог Червени выбраться из оврага. Затем выпрыгнул и сам, оборачиваясь черным волком. - Ну, прошу снова садиться верхом!
  Княжна было заколебалась.
  - А тебе не будет трудно так сразу и везти меня, только что оправившись от ран?
  Он повернул к ней голову, покосился голубым глазом, весело щелкнул клыками.
  - Мне - трудно? Не позорь меня, Червень! Я вполне здоров. Да и в тебе весу всего ничего, тебя только кошка не увезет.
  Девушка с сомнением оглядела себя - высокую и стройную, с женственными очертаниями бедер и груди. Пушинкой ее вряд ли сочтешь. Но не уличать же возлюбленного в хвастовстве, свойственном порой всем мужчинам. И она села на волкодлака верхом, с новым ощущением обхватывая коленями мохнатые бока. Ее восхитило, как ловко Ратмир всегда превращается вместе с одеждой и всеми вещами, что носил при себе. Когда сказала об этом, оборотень засмеялся.
  - Ну конечно! Нас с малолетства учат превращаться со всем, что на тебе. А ты думала как?
  - Ну, всякое рассказывают... И будто вы перед превращением сбрасываете всю одежду, и будто она разрывается на вас сама...
  - Дураки бают, что ни одного оборотня не видели, - фыркнул Ратмир, устремляясь рысью через лес. - Мы на одежде тоже, как и люди, носим обереги, заклятья вшитые и иные ценные вещи - с чего же от них избавляться? Да и волчьи безрукавки у нас не просто так - по ним Велес узнает свое племя. К тому же, просто нелепо - сверкать среди людей голым телом. Должно быть, такие басни распускают те, кто думает, что нам делать нечего, кроме как девок соблазнять. Нет, поверь: Боги позаботились о нас и все предусмотрели!
  - Меня, во всяком случае, ты соблазнил, как был, в одежде, - засмеялась Червень.
  Стремительно проносился мимо них ночной лес, вот уже и окраина города впереди. Здесь мало кто спал - захватив с собой факелы, люди праздновали избавление от Костяной Маски. Кругом мелькали темные фигуры, поодиночке и целыми толпами, и рыжие огни факелов, словно рой огромных светляков. Кое-кто из приморян удивленно протирал глаза, заметив проносящуюся мимо темную тень: им в свете факелов мерещилс здоровенный черный волк с голубыми человеческими глазами, а у него на спине, вроде бы, девушка. Впрочем, в праздник, да еще в бессонную ночь, мало ли что померещится!
  В княжеском тереме тоже все были на ногах. Никто, судя по всему, не ложился спать. Княгиня Влада, не отпуская от себя свежевымытую и причесанную Листаву (нос девочки, кстати, вполне вылечили), расхаживала по горнице, как зверь в клетке.
  - Ну где же они, Ростислав? - тревожно воскликнула она. - Едва вернулась одна дочь, как пропала вторая! Ты послал людей на поиски?
  Приморский князь, казавшийся не менее растерянным, чем его жена, подошел ближе и взял ее под руку, стараясь успокоить.
  - Сейчас ночь, и трудно что-то найти. Постарайся лучше лечь и заснуть, и тогда ты наутро сможешь сама узнать, где Червень. Я надеюсь, что она встретилась с Ратмиром, и они вернутся вместе.
  - Мы уже здесь! Отец, матушка! - воскликнула княжна, вбегая в горницу вместе с оборотнем.
  Княгиня Влада приглушенно всхлипнула, обернувшись к дочери. Хоть и ведунья, она была прежде всего женщиной и матерью, и события последних дней сильно потрясли ее.
  - Наконец-то ты дома! Все снова дома, живы и здоровы! - воскликнула она, обнимая вернувшуюся дочь, похожую больше на бродягу, месяц скитавшуюся невесть где без крыши над головой, чем на красавицу-княжну.
  Затем, после нее, наступил черед Ратмира. Князь с княгиней обратились к нему с такой благодарностью, что оборотень чуть не провалился от стыда сквозь землю.
  -Ты не знаешь, насколько мы обязаны тебе, Ратмир! Я давно убедился в твоей дружбе, а теперь и все Приморье гордится твоим мужеством! - с чувством проговорил князь Ростислав, даже не удивившись, что видит оборотня здоровым, когда тот был ранен. - Ты спас обеих моих дочерей, избавил Приморье от колдуна в костяной маске.Я понимаю, говорить о награде - слишком низко для тебя, ты и в молодости не давал золоту власти над собой, - Ростислав улыбнулся некоему давнему воспоминанию. - Но, если захочешь, проси чего угодно.
  - Отец, - вмешалась Червень, выходя вперед. - Дело в том, что Ратмир и я... словом, он уже нашел себе награду, но молчит, боясь таким известием разрушить вашу дружбу. Поэтому я прошу дозволения сама.
  - Нет, погоди, - перебил ее Ратмир, закрыв собой от взоров родителей. - Все это правда. Князь Ростислав и княгиня Влада, я прошу руки вашей старшей дочери, княжны Червени. Она этой ночью сохранила мне жизнь и рассудок, и теперь я перед ней в неоплатном долгу.
  - Боги исцелили Ратмира и послали нам благословение, - важно добавила Червень и со всем возможным красноречием рассказала родителям все, что произошло. - Так что с этой ночи мы считаем себя мужем и женой.
  Князь с княгиней молча обменялись изумленными взглядами. Звенислав, тоже вошедший в горницу вместе с братьями, невольно присвистнул. Только Листава светло улыбнулась при этом известии.
  После долгого - очень долгого! - молчания князь Ростислав обратился к дочери. Даже теперь не мог он ее бранить.
  - Ты знаешь, кто мы, Червень? Понимаешь, что мы не можем себе позволять ошибочно распоряжаться своей жизнью?
  - Я все понимаю, отец, - отвечала она столь же твердо. - Но у нас с Ратмиром не ошибка. Мы пережили в последнее время столько, сколько другим не выпадает за целую жизнь. Мы любим друг друга. Нас соединили Боги, как вас с мамой когда-то.
  - Не спросив родительского благословения, самовольно, без свадьбы, - упрекнула Влада.
  - А не ты ли, мама, говорила, что со свадьбой или без - никакой разницы, если мужчина и женщина любят друг друга? - насмешливо возразила Червень. - Перед свадьбой Звенислава и Снежаны говорила. Я запомнила!
  Приморская княгиня смущенно покраснела.
  - Дочка, мы ведь вовсе не враги вам, - она протянула к дочери руки. - Просто желаем, чтобы ты точно сознавала: это не минутное увлечение? В самом деле твоя судьба?
  - Да, мама, - твердо ответила Червень.
  - Ну а ты, Ратмир, что молчишь? - оглянулся на него князь Ростислав.
  - Молчу лишь потому, что неловко в жизнь пока чужой семьи встревать, - усмехнулся волкодлак. - В остальном ты меня знаешь с давних пор, Ростислав. Меня эти годы не так уж изменили, до старости по нашим меркам далеко, тут можно не беспокоиться. Ну а в остальном - вашу дочь обязуюсь всю жизнь любить и почитать, как следует ей, моей спасительнице, - в знак клятвы оборотень поцеловал носимый на шее оберег - бронзовый круг с медвежьей лапой внутри. - Княжеских хором, конечно, ей не обещаю, но позаботиться, чтобы она ни в чем не нуждалась, смогу. Проживем не хуже других.
  - Нет уж, моей дочери и зятю не придется перебиваться кое-как, - решил князь Ростислав. - Даю тебе, Червень, в приданое город Корчевск, а вокруг него - еще села и лесные угодья. Будете там жить и править с Ратмиром. Вам повезло: сейчас такое время, что приморяне позволят Ратмиру что угодно.
  - О, отец! - радостно воскликнула Червень, бросаясь ему на шею. - Какое счастье, что ты понял нас правильно, что позаботился о нас!
  - Ну, тише, озорница! - Ростислав многозначительно переглянулся с женой, взял под руки дочь и Ратмира. - Надо показаться народу и сообщить ему свежие новости...
  Глава 15. Родня по крови
  С того дня пошла на убыль полоса обрушившихся на Приморское княжество черных событий. Труп колдуна в костяной маске провезли по всему Приморью, чтобы в каждом селении убедились в его гибели, а затем с соблюдением всех обрядов, полагающихся преступникам, зарыли в землю. Все сочли такие похороны вполне заслуженными, кроме, может быть, княжны Листавы.
  А после печальных и даже страшных событий, на смену им, наконец, пришли другие, более счастливые. Хотя к весне приморяне собирались на войну, все же прошедшей осенью и зимой отпраздновали немало свадеб. Будто торопились, сознавая, как никогда, что будущее неопределенно, может и не наступить.
  Отметили и в княжеской семье разом две свадьбы. То, что князь Ростислав отдал свою старшую дочь за Ратмира, победителя Костяной Маски, - это могло быть принято неодобрительно в другое время, но не теперь. Натерпевшиеся страху приморяне теперь готовы были превозносить до небес того, благодаря кому можно было вновь не бояться выпускать детей за дверь одних. И пожалованные герою немалые владения, и даже красавица-княжна в жены были, несомненно, заслужены Ратмиром, а значит, и удивляться нечего. Если же кто-то и заикался: мол, странно все же - такую родовитую девицу, и вдруг замуж за человека без рода и племени, - то в ответ обычно намекали с загадочным видом: дескать, это нам Ратмир неизвестен, а князь с княгиней его знают с давних пор, и прошли вместе огонь и воду... возможно даже, что в прямом смысле. После чего обыкновенно собеседники принимали многозначительный вид, как обычно, когда речь заходила о тайных силах, с какими, по слухам, зналась княгиня Влада. Конечно, иметь дело с чародеями на каждом углу простой народ не привык, но нельзя было не признать, что без своей ведуньи судьба Приморья была бы много хуже, чем теперь.
  Ну а Червени с Ратмиром, после свадьбы уехавшим в пожалованный им Корчевск, не было дела до того, что могут сказать. Они узнавали заново друг друга и свои владения, наслаждались завоеванным с таким трудом счастьем.
  Вместе с ними поженились и Остромир с Моряной, причем это важное событие почти всеми было принято как должное, в том числе и Звениславом, искренне радующимся за своего брата и подругу детства. Действительно: почему бы юноше и девушке, знающим друг друга всю жизнь, не переосмыслить свои чувства по-другому, когда вырастут? Никто и не удивился им - ни родственники молодых, ни приморяне.
  Сразу после обеих свадеб княжич Светозар покинул Приморье, ушел куда глаза глядят вместе с Яриной, оборотницей-рысью. Он твердо решил узнать жизнь и поучиться мудрости, и никто не мог помешать ему. Третий сын Ростислава и Влады выбрал свою судьбу, странную и непонятную для других, и никто не знал, о чем с ним на прощание говорили родители, особенно мать. Видели лишь, как он однажды на рассвете пешком вышел из города, как только отворились ворота. Княжич выглядел немного задумчивым, надолго прощаясь с родным домом, однако не мог скрыть радости, что наконец-то исполняет свое давнее - еще с детских лет - стремление. Ну а на надменном лице Ярины читалась неприкрытая радость, что можно наконец-то покинуть постылый человеческий город.
  Еще раньше ушла в свой лес младшая княжна, Листава. Она ни за что не могла оставить без присмотра материнский лес, в котором теперь становилась полновластной хозяйкой! Да и вряд ли что-то, кроме леса, преданного ей всей своей лесной душой, смогло бы лучше всего вполне исцелить пережитое ей потрясение.
  Там девочка и оставалась на всю зиму, совсем не вспоминая об иной, княжеской жизни, совершенно довольная тем, что имеет. Похоже было, что со временем лес, отпустив княгиню Владу, возьмет долг, забрав ее дочь. Сама девочка ничего лучшего и не желала себе, хотя зимой с радостью привечала приехавших к ней родственников - отца и мать, старших братьев с их женами, Червень с Ратмиром. Приезжие не взяли с собой никакого оружия, уважая лес и его хозяйку, но и без того поездка выдалась веселой. Катались на лыжах, пользуясь снегом, выпавшим в Приморье всего на две седьмицы, играли в снежки, устроили катания с ледяной горки, будто дети. Особенно старался Звенислав, выполнивший обещание Снежане показать свой родной лес.
  Однако зимнее веселье не помешало князю Ростиславу и его сыновьям продолжать готовиться к войне и, конечно, живо интересоваться донесениями о происходящем у ближних и дальних соседей. Некоторые вести радовали, другие настораживали, а больше всего было таких, что заставляли крепко задуматься. Некоторым из братьев-князей Ростислав в эту зиму посылал гонцов с богатыми подарками и выражениями братской дружбы, как было принято. Весна должна была показать, сколько будет в том пользы.
  И вдруг, уже в конце короткой приморской зимы, в Приморье приехал почетный гость, да какой - сам великий князь Бронислав Милонежич, все-таки получивший это звание после смерти своего отца. До Приморья доходили слухи, что Бронислав вовсе и не рвался на великокняжеский стол, готов был уступить любому из предшествующих по старшинству двоюродных братьев. Однако все настолько уважали его государственную мудрость и военные заслуги, что выбрали великим князем в обход правил. Приморский князь, отделившийся от своих собратьев, не был на том съезде и не знал точно, правду ли рассказывают. Однако считал для себя избрание Бронислава скорее добрым знаком. Но в гости его в скором времени не ожидал. И вдруг гонцы докладывают, что великий князь со свитой въезжает в Приморское княжество!
  В тереме приморского князя едва успели как следует подготовиться к встрече почетного гостя. Можно было опасаться, что дворец перевернется вверх дном от тщательных усилий челяди навести порядок. Но вот, наконец, все было готово, и князь Ростислав со всей семьей встретил на крыльце великого князя, своего двоюродного брата.
  Князю Брониславу Милонежичу было к тому времени за сорок лет. Он был среднего роста, но коренастый и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Глаза у него были светлые и внимательные; приморянам, встречающимся с ним взглядом, казалось, что он уже видел их прежде, и теперь сверяет свои впечатления. Но можно было представить, и как людям с менее чистой совестью под этим пристальным взором будет весьма не по себе. Одет великий князь был просто, хотя и дорого; лишь шапка из черного бобра, да соболиный воротник на шубе соответствовали высокому званию. Под дорожным платьем, впрочем, оказался на нем княжеский длинный кафтан из синего переливчатого, как павлинье перо, аксамита.
  После бани почетного гостя проводили в горницу, за гостеприимно накрытый стол. Князь Ростислав готов был радушно уступить на этот вечер князю Брониславу свое кресло во главе стола, но тот отказался.
  - Нет-нет: одному тебе, по любви приморян, следует сидеть здесь. Для меня не зазорно сегодня сесть ниже тебя, старшего и родом, и возрастом, - приветливо отвечал великий князь, сам усаживаясь за стол напротив него. - Я давно хотел ближе познакомиться с тобой, отважный Ростислав, и вот теперь исполнил это желание.
  - И для меня большая честь узнать тебя ближе, храбрый и мудрый Бронислав, - охотно отозвался приморский князь. - Надеюсь, что мы с тобой поймем друг друга. Это важно не только для нас, но и для общего дела.
  - В прошлом году меня обрадовало известие о вашей удаче при походе на Степь, - произнес Бронислав как бы между прочим. - Мне и самому не раз приходило в голову, что ранней весной степняки уязвимей всего. Главная их сила - в быстром, как ветер, коне; спешенные, они нашим витязям не соперники. А кони их зимой на подножном корму, к весне тощают и слабеют. Тут-то и надо на них ударить, едва сойдет снег и просохнет земля, пока кони не выгуляются на новых пастбищах! Этой зимой я тоже постарался кое до кого донести эту простейшую мысль, - он заговорил громче, с искренним воодушевлением. Видно было, что замысел воевать весной впрямь был важен великому князю.
  Ростислав взглянул на него с огромной благодарностью.
  - Я вижу, мы думаем одинаково! Прошлой весной мы хорошо рассчитались со степняками за их набеги, да вот на все сил не хватило... Надеялся на тебя и на других братьев-князей: ведь и ваши земли страдают от набегов не меньше, почему бы не рассчитаться с общим врагом? Да и богатой добычи хватит на всех...
  Великий князь одобрительно кивнул ему.
  - Верно мыслишь, брат! Я почти теми же словами убеждал князей перенять твою тактику, - он употребил иноземное, агайское слово. - Кое-чего добился. К весне соберут свои войска одиннадцать князей.
  Ростислав взглянул на сидевшего напротив двоюродного брата так, словно не верил своим ушам.
  - Сколько?!
  - Одиннадцать князей, - повторил Бронислав. - Не считая нас с тобой, понятно. Даже если кто-то откажется, все равно такое войско в последний раз собирал разве что наш с тобой дед.
  - Да... - все еще ошеломленно протянул Ростислав. Затем уважительно склонил голову: - Если так, то тебе одному, собравшему такое войско, его и вести!
  По лицу великого князя нельзя было понять, доволен ли он таким предложением или не особенно рвется быть еще и первым воеводой.
  - Благодарю тебя за поддержку, Ростислав! Но мне кажется, по справедливости вождем похода уместно бы стать тебе, ведь это ты его задумал.
  Но приморский князь выставил ладони вперед, будто защищаясь.
  - Нет-нет, Бронислав, не предлагай! Сражаться во главе своего войска я еще смогу, несмотря на свои годы. Но распоряжаться кучей равных по званию родичей не могу, да и не хочу! Слишком долго я в своем Приморье был сам по себе, вне княжеской суеты, и не мое дело окунаться в нее теперь. Если уж ты уговорил их хоть на время объединиться, то только ты справишься и впредь. О том же и на совете перед всеми князьями скажу! Только тебе под силу заставить действовать заедино птицу, рыбу и рака!
  Князь Бронислав усмехнулся, может быть, припомнив трудные переговоры то с одним гордым и вспыльчивым родичем, то с другим. Обратившая на него внимательный взор Влада с радостью отметила, что великий князь испытывает теперь к ее мужу больше доверия, чем поначалу.
  - Птица, рыба и рак - это хорошо сказано! Взнуздывать некоторых и впрямь приходится на ходу, и каждого особо. Но зато, я вижу, мы с тобой друг друга понимаем по-настоящему, как положено братьям. А это немало!
  - Пусть понимание между нами продолжается вечно! - отозвался Ростислав, сдвигая с гостем чаши, полные меда.
  Выпили мед, закусили жареной вепрятиной. Кроме них, за столом сидели и приморская княгиня с двумя старшими сыновьями и их женами. Оба княжича внимательно слушали, какие вести принес великий князь, да и Моряна, собиравшаяся с Остромиром на войну - тоже. Иное дело - Снежана, которая была беременна, и сейчас шила возле огня что-то из одежды для будущего ребенка. Она в душе очень тревожилась за своего мужа, однако сидела тихо, ничем не выдавая своей тревоги, да еще в присутствии гостя. Молодая женщина слышали все до последнего слова, но казалась вполне ушедшей в работу - она умела владеть собой.
  Оглядев семью приморского князя, почетный гость произнес как бы между прочим:
  - А вам передает привет меньший сын и брат ваш, Светозар Ростиславич. Был он у меня в Дедославле, заходил в гости вместе со странницей неведомого племени, по имени Ярина.
  При этом известии все встрепенулись, а Влада даже чуть склонилась над столом, чтобы не пропустить ни одного слова великого князя.
  - Это правда? Светозар был у тебя? - воскликнула она.
  - Как же, был, и приятно удивил меня и моих ближних своей одаренностью и любовью к мудрости при таком юном возрасте, - улыбнулся Бронислав. - Не в последнюю очередь ему я обязан приездом сюда: захотелось получше узнать семью, вырастившую такого сына.
  Ростислав с Владой переглянулись, мысленно выражая всю возможную благодарность своему отсутствующему сыну.
  - Светозару никогда не было дела до княжеских забот, а все-таки он очень сильно помог нам, - признал его отец.
  - По крайней мере, я вижу, что вы можете гордиться всеми своими детьми, а это самое главное, - заметил великий князь. - Найти род, чистый от гнили - ныне большая удача.
  - Я посоветовал бы для этого прочим двоюродным братьям жениться на лесных ведуньях, но, к несчастью, моя Влада на свете только одна, - усмехнулся Ростислав, обнимая жену за плечи.
  Бронислав поддержал его шутку, отвечая тем же тоном:
  - Разве что каждого князя на время в лес одного сводить. Что-то переосмыслили бы для себя... А многое становилось бы ясно куда быстрее...
  Закончив смеяться, он, наконец, перешел к тому, ради чего гнул эту линию.
  - Кстати, известно ли тебе, что в Червлянске ныне княжит Драгомир, изгнавший Любосвета? - спросил великий князь у приморского собрата.
  Тот кивнул.
  - Слышал о том еще зимой. Драгомир поднял в Червлянске мятеж и со своими союзниками сверг Любосвета почти без сопротивления. Драгомира там многие помнят, а Любосвет, видно, не смог заслужить настоящей любви. Так что ему пришлось бежать с самыми злокозненными боярами, а Драгомир сделался князем. Слышал, что его жена родила сына, и что он хвалится, будто никому не сдастся без боя.
  Ростислав только не сказал, что Драгомир тотчас после победы прислал ему послание. На полоске пергамента было всего шесть слов: "Хороший ученик всегда идет дальше учителя".
  Однако Бронислав, видно, и сам думал о том же. Промолвил задумчиво, как бы сам с собой:
  - Мы в ответе за свое время, но не за то, как наши поступки истолкуют другие. Но, поднимая знамя мятежа, всегда можно ждать, что в свой черед так же поступят и другие. Вот и Драгомир какой пример подаст следующим поколениям, нашим сыновьям, племянникам, а там и будущим внукам? Что стать князем можно, свергнув другого, а победителей не судят?
  Ростислав на это ничего не сказал, вроде бы не соотнося упрека великого князя не только с Драгомиром, н и с собой. Спросил его совсем о другом:
  - Что ты собираешься теперь делать с Драгомиром? Виделся с ним?
  - Виделся, - Бронислав усмехнулся, вспоминая нелегкий разговор с Драгомиром, своим бывшим другом детства, пока княжеские усобицы их не разделили. - Пока что оставлю червлянский стол за ним, а там видно будет. Кстати, он тоже собирается с нами на войну, так что скоро и ты с ним встретишься.
  Ростислав удивленно поднял брови.
  - Драгомиру повезло в твоем доверии.
  - Что делать - приходится ладить с теми, кто есть. Не найти среди нас безупречных, - развел руками великий князь. - Да и на войне Драгомир будет полезен. Еще в молодости был храбрым воином и умным полководцем. А как на твой взгляд: он больше заслуживает доверия, чем Любосвет?
  Ростислав даже отшатнулся от неожиданности. Хотел узнать мнение великого князя, а тот вернул ему же его вопрос! Точно в учебном поединке, когда опытный противник поначалу кружит вокруг да около, узнавая, на что ты способен, и вдруг отточенное острие меча летит тебе в подреберье, и ты понимаешь, что в настоящем бою был бы уже убит...
  - Что я могу думать о Любосвете? - нахмурился он, глядя на насторожившихся Звенислава со Снежаной. - Думаю так: Любосвет - трус, Драгомир - воин. Если захочет, он будет в походе ценным союзником. Ну а потом... ты его лучше знаешь, великий князь.
  Ростиславу совсем не хотелось рассказывать о великих замыслах, какими некогда смущал его Драгомир, однако и промолчать, не предупредив великого князя, было бы стыдно. Лучше бы отродясь не оказываться, как между двух огней, между родичей, соперничающих за власть. И он смолк, тщательно обдумывая, что сказать.
  К счастью, двоюродный брат сам выручил его из затруднения.
  - Я бы с радостью восстановил братские чувства с Драгомиром. Как и с тобой и другими родичами. Но буду внимателен и осторожен. Я знаю, что Драгомир жаждет власти; Червлянска ему может показаться мало. На выборах великого князя он не мог оспаривать мое место, так как и у себя-то князь - без году седьмица. Пусть пока осваивается в Червлянске.
  - Может, наконец-то, успокоится, имея и княжество, и семью, а в скором времени - и славу боевую? - высказал надежду Ростислав.
  - И так бывает, - согласился почетный гость.
  Опять помолчали некоторое время, продолжая ужинать. Наконец, князь Бронислав поинтересовался, хитро прищурившись:
  - А о Любосвете Келагастиче ты что же, ничего и спросить не хочешь?
  Приморский князь сурово нахмурился, взглянул на старшего сына, старательно изображавшего невозмутимость.
  - Скрывать не стану: как узнал о свержении Любосвета, порадовался, что мне не надо на него идти войной, мстить за оскорбление моего сына. И спустить такое нельзя, и тратить время и людские жизни на этого шакала было жаль. А что с ним теперь?
  - После изгнания Любосвет прибежал ко мне, жаловаться на Драгомира и просить послать войска против него. Но до меня к тому времени дошли кое-какие слухи о его подлостях, так что я не спешил ему помогать. Допросив некоторых Любосветовых слуг, выяснил всю правду. И вот, на съезде князей отдали Червлянск Драгомиру.
  - Любосвет не умер на месте от огорчения? - усмехнулся приморский князь.
  - Нет... хотя я сперва подумал, не сошел ли он с ума, - отвечал Бронислав. - То кричал, то просил, то пытался меня разжалобить памятью отца - мол, мой же отец со стрыями отдали ему Червлянск, а княжеское слово нерушимо. Но большинство все же не поддержали его. Как выяснилось, что он захватил в плен сына твоего Звенислава, никто не захотел помогать предателю.
  - Есть еще честные люди на свете! - обрадовался старший княжич.
  - Так где теперь Любосвет? - поинтересовался князь Ростислав.
  - По приговору съезда, дал я ему Дубравну на княжение. Туда его с семьей и отправил под присмотром. Это недалеко от моих владений, если Любосвет что затеет, я узнаю сразу. Лучше бы ему не прыгать выше головы.
  Ростислав покачал головой, оценивая милость великого князя. Дубравнинское княжество было одним из самых малых, туда обычно сажали младших князей, только учившихся править. Ни больших богатств, ни особого влияния. Какой удар для чванливого Любосвета, надо думать!
  - Пожалуй, для него Дубравна не лучше поруба, - сказал Ростислав почти с жалостью. - Хотя он, конечно, сам виноват: имея много, позарился на еще большее, и потерял все.
  - Любосвет, как и Драгомир, имел право вперед меня сделаться великим князем, - задумчив отвечал Бронислав. - Сварог мне свидетель: если бы его сочли более достойным, я бы уступил ему. Подчинился бы, как младший брат старшему. Не я, а он сам себя унизил позорящим деянием!
  Ростислав не возражал, понимая, что великий князь сейчас с ним говорит, как с человеком, способным вполне понять. И еще подумал, что, доведись Брониславу ходить под Любосветом, для последнего такой подчиненный соратник был бы куда обременительнее, чем для Бронислава - слушаться его.
  - Если бы Любосвет до своего предательства успел сделаться великим князем, то, может, и сохранил бы власть, хоть добром бы его все равно никто не вспомнил. А так, Боги нам помогли с ним развязаться раньше.
  - Кстати, чтобы уж все вернулось на свои места, - припомнил Бронислав и, подозвав одного из двух своих воинов, стоявших и здесь за его креслом, шепнул тому что-то на ухо. Воин вышел и скоро вернулся, бережно передав князю нечто прямое и длинное, обернутое тканью.
  - Возвращаю тебе, Звенислав Ростиславич, еще один долг от князя Любосвета, - сказал Бронислав, разворачивая сверток.
  Старший княжич радостно вздрогнул, не сводя горящих глаз с таинственного предмета.
  - Что это? Неужели...
  - Да. Твой меч, беззаконно присвоенный Любосветом. Тот с другими ценными вещами вывез из Червлянска и его, а теперь вот я возвращаю его законному владельцу. Надеюсь, скоро он неплохо послужит в твоих руках, Звенислав!
  Княжич радостно схватил давно потерянный меч и поклонился в пояс великому князю.
  - Благодарю тебя, государь Бронислав Милонежич! Хоть и хороший меч мне подарили на свадьбу, но этот мне все же было жаль. Да и команам он уже ведом по прошлому году, напомню его теперь, - с этими словами Звенислав вернулся на свое место, одной рукой обнимая талию жены, уже начавшую полнеть, второй ощупывая лежащий на коленях меч, заново узнавая на нем каждую насечку, каждый завиток рисунка на клинке.
  Снежана искоса взглянула на этот меч и тихо вздохнула. Помимо войны, на которую собирался ее муж, у молодой женщины были и иные причины для беспокойства, однако их она не выдала никому и теперь.
  Однако великий князь, задержав взгляд на ней, промолвил, не дожидаясь никаких вопросов:
  - А еще я должен сказать, что боярин Волчец, бывший советник князя Любосвета, сейчас сидит у меня в порубе, как вор* и подстрекатель. Из писем, что у него нашли, ясно, что он уже давно служил не только своему князю, но и степным ханам, а вернее всего - собственной корысти.
  Снежана, вскинув было голову при упоминании своего отца, печально вздохнула, подавляя готовый сорваться с губ вопрос.
  - Я давно об этом подозревала, хоть и не говорила никому. Я знаю, мой отец виноват во многом. И перед тобой, великий князь, и перед моей нынешней семьей, и перед Червлянским княжеством. Если бы не он, возможно, князь Любосвет и не решился бы поднять руку на Звенислава. Но все-таки... для меня отец всегда останется отцом. И ведь теперь он уже не может никому повредить, так нужно ли держать его в порубе?
  Сказав так, она сама смутилась своей дерзости. Но, вопреки ожиданиям, великий князь не перебил ее, не возмутился, с каких пор женщина, да еще молодая, влезает в державные дела. Совершенно невозмутимо спросил ее:
  - Ну а что ты предлагаешь, княжна? Любосвет твоего отца к себе не возьмет. Они друг друга выдали мне головой, стараясь выкрутиться, им не ужиться теперь.
  - Он обо мне хоть знает? Что-нибудь передавал? - тихо спросила Снежана.
  - Узнав, что ты стала женой княжича Звенислава, вроде бы, даже обрадовался. Говорит: хорошо, хоть дочка вовремя выбралась из западни...
  Бледное лицо Снежаны еще больше омрачилось.
  - Ничего-то он не понял, и боюсь, уже не поймет, - вздохнула она. - Но я обещаю тебе, княже: если ты пощадишь моего отца, он проживет остаток дней подальше от Дедославля, и Червлянска, и Приморья! У него еще осталось небольшое имение, где можно жить безбедно, но тихо.
  Тут и Звенислав пришел на помощь жене.
  - Я думаю, княже, ты вполне можешь помиловать Волчца. Змея без ядовитых зубов не опасна. Надеюсь, мой голос, как пострадавшего, имеет какое-нибудь значение? Так вот: я ничуть не злюсь на Волчца, и даже благодарен ему за то, что он подарил мне Снежану. Даже дважды - ведь если бы не его с Любосветом козни, мы со Снежаной могли бы не встретиться и никогда не узнать друг друга, - он ласково поцеловал руку жене и обнял ее за плечи, не стесняясь никого.
  Великий князь перевел взгляд на Ростислава, но тот, казалось, не собирался препятствовать просьбе своих детей.
  - Ну что ж, если вы так просите, я могу помиловать Волчца. Ему повезло, что есть кому замолвить за него доброе слово, - отвечал Бронислав.
  Снежана чуть не упала к его ногам, рассыпаясь в благодарностях.
  - Ну полно, княжна, не стоит благодарности! Мне совсем не трудно помиловать твоего отца: я от него не потерпел никакого ущерба, а даже кое-что выиграл, избавившись перед войной от ненадежного союзника.
  После этого остаток разговора был целиком посвящен предстоящей войне. Мужчины долго обсуждали сравнительные достоинства своей и команской конницы; пешее ополчение, которое предполагалось доставить до места по реке; задачу каждого из князей-предводителей на поле боя; обозы со снабжением, и многое другое, что понадобится впредь. Все знали - на войне кажущаяся мелочь может все решить. Но все надеялись одержать победу, раз уж им, а не кому другому, довелось собрать под своей рукой такое большое войско.
  Навеки запомнили все в Сварожьих Землях - союзные войска под командованием великого князя Бронислава по весне нанесли степнякам сокрушительное поражение, надолго обезопасили от них свои границы. Жестоким и кровопролитным был великий бой на реке Стонее, названной так, верно, потому что когда-то, в незапамятные времена, здесь уже кипели битвы. Бой длился от зари до зари, и даже самые опытные воины по его окончании признавались, что никогда не видели подобного. Десять тысяч погибших и умирающих дружинных витязей и простых ратников-ополченцев отправились в тот день в Ирий, как равные - все воины родины, кем бы ни были при жизни. Но зато у их противников ни один воин не смог вырваться, чтобы сообщить в родных кочевьях, что к ним идет война. Кого не убили, взяли в плен, убегавших настигали и рубили на скаку. Правильно рассчитал князь Бронислав: по весне кони врагов еще не окрепли, чтобы использовать их возможности в полную силу.
  После первого успеха ободренные князья решили идти в степь дальше, что и совершили, не теряя времени. Никогда еще войска Сварожьих Земель не одерживали такой большой победы. Многие кочевья степняков были разгромлены, самые знаменитые их ханы погибли тогда или были так потрепаны, что теряли всякое значение. Надолго запомнили, что с северными соседями лучше жить в мире.
  "Не напрасно сложили свои косточки белые наши вои, и проросли тела их седым ковылем в степи", - так пели бояны в своих песнях. - "Своей смертью они, как щитом, заслонили других пахарей и горожан, женщин с детьми и стариков от злой команской стрелы, от черного вражьего аркана".
  Пели, конечно, и другие песни. В них восхваляли вождей похода: храброго и мудрого Бронислава, душу этого несметного воинства; отважного Драгомира Червлянского, сражавшегося бок о бок с двоюродным братом, как в дни молодости; доблестного Ростислава Приморского и его смелых сыновей, питомцев соколиного гнезда, и всех других предводителей.
  Доходя в своем повествовании до семьи приморских князей, певцы обыкновенно принимали многозначительный вид и начинали повествовать, как Влада, княгиня-ведунья, якобы, провожая мужа и сыновей на войну, заговаривает их от ран и дает непобедимую силу их оружию... Слушая эти песни, приморяне лишь улыбались. Им-то было известно, что Влада в дела мужчин никогда не вмешивалась, а все ее волшебство на сей раз ограничивалось данными с собой оберегами. Не такими уж и всемогущими, к слову, ведь Остромир и Моряна, сражавшиеся вместе, были ранены в битве при Стонее, хоть и не особенно тяжело. Но певцы есть певцы. Если уж люди верят в какую-нибудь басню, бороться с ней бесполезно даже тем, кто эту басню породил.
  А в остальном Приморское княжество продолжало свою жизнь, не особенно оглядываясь на прочих. В Исконных Землях время от времени вспыхивали усобицы между князьями, которые не всегда под силу было погасить даже мудрому Брониславу. Но в Приморье князь Ростислав и его сыновья более не вмешивались в чужие распри, соблюдая свою клятву. С последующей сменой поколений Приморское княжество, ставшее наследственным владением Ростиславичей, обособилось еще больше, хотя всегда свято хранило своих Богов и свой язык. И неизвестно, как бы, в конце концов, сложилась судьба приморского племени, если бы история не совершила вновь резкий и неожиданный поворот.
  А о том, что и как случилось тогда, быть может, расскажет в будущем совсем иное повествование.
   * "Вор" в древности означало государственного изменника.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"