Шматок Дарья Алексеевна : другие произведения.

Сага о Походе на Север

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это продолжение "Саги о Золотой Змее", в котором мы встретимся с уже известными героями и их детьми. "И кто знает, не отзовется ли в будущем эта встреча еще более невероятными приключениями?" (с) "Сага о Золотой Змее".

  Глава 1. Наследники
  Большой драккар с тридцатью парами весел остановился поодаль от темнеющей впереди скалистой гряды. Тут же сильный северо-западный ветер туго натянул широкий парус, синий с белым. Гребцы ритмично заработали веслами, удерживая корабль на месте, не позволяя ветру и волнам сносить его в сторону. Тяжелые сосновые лопасти длиной в рост человека порхали, как крылья бабочки, в сильных руках викингов.
  На высоких бортах драккара были развешаны щиты, в таком порядке, чтобы каждый воин мог в случае надобности легко схватить свой щит. На круто изгибавшемся кверху форштевне возвышалась огромная статуя Тора с железным молотом в руках. Бог грома, защитник Мидгарда, постоянно грозил молотом разбушевавшимся волнам, смиряя их ярость.
  На носу неподвижно замершего драккара стояли несколько викингов, оставив свои весла. Впереди всех был высокий юноша с темно-рыжими, почти совсем красными волосами, разметавшимися от ветра по его плечам и спине, не отводивший глаз от морских глубин. Он выглядел на удивление сильным и крепким, его мощная фигура была вполне развита, как у зрелого мужчины. И только лицо, хоть и с крупными чертами, обветренное и резкое, все же указывало, что молодому викингу не исполнилось еще двадцати зим: на нем едва начинала расти борода, такая же рыжая, как и волосы, так что щеки и подбородок юноши казались опаленными. Но, несмотря на молодость, заметно было, что он пользуется уважением своих спутников, почтительно собравшихся сейчас за его спиной. Хотя одежда на нем была не лучше, чем у других: такие же куртка и штаны из выделанной кожи, да плащ, носивший следы штопки и морской воды, - но в море ничего не значил скромный внешний вид. Словно символ власти и воинской славы, за спиной рыжеволосого юноши угадывался контур огромной двусторонней секиры в кожаном чехле, и, рассмотрев его внимательно, никто бы не усомнился в способности молодого викинга владеть ею.
  Сейчас, когда рыжеволосый юноша глядел, не отрываясь, в море, как будто искал нечто, известное ему одному, в его янтарно-карих глазах сверкали золотые искры, губы беззвучно прошептали что-то, чего не услышал никто... Наконец, молодой викинг обернулся к двоим из своих спутников, стоявшим ближе других. Это были крепкие светловолосые воины, еще молодые, хоть и намного старше своего предводителя. Они только что указали ему точное место, руководствуясь, по-видимому, какими-то известными только им признаками или ощущениями, потому что ничто не отличало внешне эту точку в море от любой другой. Теперь оба всматривались вперед с тем же волнением, чувствуя, как учащенно бьется сердце при одном воспоминании о давно ушедших временах.
  - Так это точно то самое место? Здесь мой отец сражался с Золотой Змеей? - голос рыжеволосого юноши подозрительно дрогнул при этих словах.
  Они мгновенно переглянулись, как могут лишь люди, объединенные общими судьбоносными воспоминаниями, и одновременно кивнули. Затем тот, что был повыше, тихо ответил:
  - Да, Вермунд, это здесь. Теперь сюда может легко подойти корабль, а раньше торчала подводная скала, на которую и налетел с размаху первый "Молот Тора". Ее тоже испепелила молния Метателя Молота, вместе с... со всеми, кто пал в той битве.
  - Здесь, под нашими ногами, покоится пепел тех, кто ценой своей жизни остановил нечисть, не дал Золотой Змее править Срединным Миром, - оживленно добавил второй викинг. - Никто, кроме нас со Свеном, не спасся тогда. Да и мы - только благодаря Стирбьерну.
  Вермунд вновь пристально вгляделся вниз, туда, где под килем второго "Молота Тора" плескались волны, такие привычные и безопасные по сравнению со страшными штормами Зимы йотунов, наполовину обезлюдившей Землю Фьордов. Он неисчислимое множество раз, с самого детства, слушал рассказы о подвигах своего отца, великого Стирбьерна, погибшего в поединке с Золотой Змеей королевой йотунов. В детстве Вермунду было очень жаль, что он не родился раньше, чтобы сопровождать отца во всех его походах, как были с ним в последнем
  бою Свен и Кари, совсем еще мальчишки тогда. Но место гибели своего отца юноша видел впервые. Ему хотелось придти сюда именно так - на собственном корабле, с хирдом викингов, опоясавшись отцовской секирой. Чтобы отец, взглянув на него из Вальхаллы, мог гордиться им - не только сыном по крови, но и наследником его духа. И вот, наконец, Вермунд счел себя достойным такой "встречи".
  Из загона на корме драккара выволокли живого козла. Животное упиралось и блеяло, словно предчувствуя свою судьбу, но викинги без труда притащили его на нос корабля. Вермунд сперва срезал острым ножом пучок шерсти со лба козла и сжег его в пламени факела. Потом сильным точным ударом перерезал животному горло и бросил тушу за борт. Снял со своей шеи необычное украшение, сплетенное из мелких раковин и цветных бус, с переплетенной цветной бахромой, и тоже бросил в море.
  - Прими дар от своего сына Вермунда и от своей жены, королевы Одинисы, великий Стирбьерн, победитель Золотой Змеи, - звучно произнес рыжеволосый юноша, и викинги его хирда повторили за ним отдельные слова. Не было человека в Земле Фьордов, не знавшего, чем все ее жители обязаны Стирбьерну.
  Напоследок Вермунд уколол ножом себя в левую руку и вытянул ее так, что кровь стекала в море. И, пока горячие алые капли обрывались вниз, юноша заговорил торжественным и вместе с тем взволнованным голосом:
  - Я здесь, отец! Узнай свою кровь и благослови меня, чтобы и я мог совершить не меньше, чем ты при жизни, и был так же достоин милости богов! Прошу тебя, вознесенного самим Тором в Вальхаллу на громовой колеснице: пошли мне часть своей силы и удачи! Открывший Землю Закатного Солнца, помоги и мне увидеть не меньше! Победитель сильных врагов, пусть и твой сын докажет, что не зря родился мужчиной. Хоть тебе не суждено было узнать меня, но я надеюсь, что годен быть твоим сыном, и не останусь безвестным в памяти людей.
  Обернувшись затем к своим спутникам, юноша молча перевязал руку куском полотна. Лицо его сделалось суровым.
  Теперь Свен и Кари вышли вперед, за много лет привыкнув все делать вместе, хоть и не были братьями по рождению. Они, не сговариваясь, воочию видели сейчас перед собой великую битву, отбушевавшую на этом самом месте восемнадцать зим назад, на борту другого драккара.
  - Стирбьерн и для нас был отцом, пусть недолго. Он принял нас к себе, еще мальчишек, потерявших дом и семью, он же спас нам жизнь, а сам остался умирать вместе с остальными, - проговорил Свен.
  В этот момент бешеный порыв ветра ударил в лицо викингам, так что они с Кари поспешно отерли глаза.
  Следующим проговорил один из гребцов, с усилием вращая весло, чтобы драккар оставался на месте:
  - Я не знал Стирбьерна так хорошо, но с детства слышал, что во всей Земле Фьордов не было викинга сильнее и храбрее него.
  - Это правда: вот и через Пояс Льдов на севере никто никогда не мог пройти, кроме Стирбьерна, - вмешался еще один викинг.
  - И в свой последний поход за Золотой Змеей Стирбьерн ушел добровольно, хоть покойный конунг и останавливал его. Ничто на свете не могло ему помешать, - добавил третий.
  Еще долго викинги вспоминали о подвигах Стирбьерна, что видели сами, а чаще слышали от родных и знакомых. Долго возрожденный "Молот Тора" оставался на месте гибели первого, по точному образцу которого был построен выросшим сыном Стирбьерна.
  Наконец, Вермунд решительно повернул рулевое весло, взяв курс к северу. Викинги, устав от однообразных движений, с радостью теперь вспенили веслами "землю рыб и островов", как именовалось море на поэтическом языке скальдов. Длинный белесый след еще долго тянулся за кормой драккара.
  - Разве мы идем не в Сванехольм? - поинтересовался Кари, вместе со Свеном сидевший на носу корабля, на передней паре весел.
  Молодой рыжеволосый предводитель, еще погруженный в свои мысли, не сразу спохватился, что забыл сообщить о дальнейшей цели. Даже Свен и Кари, его телохранители и названые братья, ни о чем не знали! Покраснев от стыда в один цвет с волосами, Вермунд обернулся к своей команде:
  - Простите, друзья: здесь слишком много говорилось о прошлом, чтобы легко было сразу вспомнить о будущем! Нет, Сванехольм пока подождет. Сначала мы пойдем к Ледяному Острову, открытому моим отцом. Хочу взглянуть, вправду ли там так хороша утренняя заря, как говорится в саге, сложенной Бьярни, другом отца.
  И, хотя он говорил с нарочитой юношеской самонадеянностью, но названые братья слишком хорошо знали сына Стирбьерна, и догадались, о чем тот мечтает.
  - А что после Ледяного Острова? - вполголоса поинтересовался Свен, приподнимаясь на скамье. - Скажи, Вермунд: ты хотел бы отправиться на запад, за море? Туда, откуда родом твоя мать?
  Юноша встряхнул головой, как норовистый конь, отбрасывая попавшую в лицо прядь волос.
  - От вас ничего не скроешь, да и незачем! Конечно, хотелось бы взглянуть на родину моей матери. Я викинг, и Земля Фьордов - мой дом, но и Земля Закатного Солнца, которую я знаю только по рассказам матери, тоже не чужая для меня. Хотелось бы познакомиться с ее сородичами, узнать, жив ли еще ее отец, мой дед, и трое викингов, оставшихся там. А еще... Иногда я думаю о том, что задумывал отец, и мечтаю пройти из Земли Закатного Солнца дальше, в еще неизведанные моря. Вот было бы настоящее дело для сына Стирбьерна, не так ли? - закончил эту пламенную речь, Вермунд взглянул по очереди в глаза друзей, проверяя, не встретит ли осуждение.
  Ни тот, ни другой не решились ему возразить, хотя от грандиозности замыслов молодого вождя и у них мурашки пробегали по коже: широкое открытое море сразу представлялось во всей бездонности, а палуба "Молота Тора" сразу начинала казаться хрупкой и непрочной.
  Но Вермунд и без их опасений уже принял решение, и теперь сурово покачал головой.
  - Когда-нибудь я обязательно отправлюсь к Земле Закатного Солнца! Но не теперь: прежде я женюсь на моей белоснежной Сольвейг, и хочу хоть несколько лет прожить с ней в радости и мире, пока море не позовет меня сильнее ее объятий.
  Те из викингов, что слышали слова предводителя, понимающе усмехались. Им ли не знать, что для большинства викингов море - вторая возлюбленная, если не первая, и отказываться от дальних странствий им не легче, чем от семьи и дома. Конечно, бывают и исключения - вот Лейв, ярл Лесной Земли, отец Сольвейг, невесты Вермунда, навсегда покинул побережье, ушел со своей семьей и хирдом далеко вглубь страны. Но Вермунд, сын Стирбьерна - иное дело: уж его-то земное счастье не заставит надолго пустить корни. И без того, вряд ли бы он согласился отложить свои замыслы хоть для кого-то, кроме золотоволосой и черноглазой красавицы Сольвейг.
  - Значит, к Ледяному Острову, - подвел итог Свен. - Ну и спешить же нам придется, если ты хочешь вернуться до начала зимних штормов! К тому же, скоро твоя свадьба.
  Вермунд взглянул в серое осеннее небо, по которому ветер беспорядочно гнал рваные клочья туч.
  - Мы справимся, даже если шторма нас застанут. Мой отец никогда не избегал штормов, и я не стану. А что до свадьбы - я пока еще не слышал, чтобы хоть один жених опоздал на собственную свадьбу. Впрочем, Сольвейг меня простит, даже если так случится, - при упоминании невесты лицо рыжеволосого викинга заметно смягчилось.
  Он повернул рулевое весло, обходя поднявшуюся из моря скалу, и улыбнулся, пока никто его не видел, представляя, словно наяву, свою невесту - высокую и стройную, с яркими золотыми волосами, рассыпавшимися по плечам, с необычными для Земли Фьордов темными блестящими глазами. Сын Стирбьерна не помнил точно, когда именно они с Сольвейг поняли, что им не нужен в дальнейшей жизни никто, кроме друг друга; кажется, они знали это всегда, с самого детства.
  Мощные взмахи весел уносили "Молот Тора" все дальше, навстречу северному ветру. За кормой еще долго тянулся светлый пенящийся след.
  
  А тем временем далеко на севере, там, где всегда царила зима, все еще властвовали силы, чуждые человеческой природе. Там заканчивался Мидгард и начинался Йотунхейм, мир ледяных великанов, в котором никто не смог бы жить, кроме них самих. Там поднимались седые горные вершины, будто пытаясь вспороть небеса; там над бескрайними снежными плоскогорьями бесновался ветер; там кое-где росли чахлые, изуродованные деревья с искривленным стволом, усохшие, горбатые, униженно стелющиеся по земле. Там все еще жили необычные животные устрашающего вида, давно исчезнувшие в местах обитания людей. Там стекали с гор бурные водопады и слышался треск льда, неуклонно сползающего в море. Ледник, и снежные вьюги, и вечно бушующее на севере море в бесконечные зимние ночи пели песни того времени, когда мир был молод...
  Неудивительно, что жители Мидгарда всегда боялись севера и того, что могло исходить оттуда. Ведь зимние великаны-йотуны отнюдь не оставались для них в песнях скальдов да сказаниях, которые так хорошо рассказывать вечером у очага. Не так уж давно, даже по человеческим меркам, была Зима йотунов, когда лишь ценой страшных трудов и великих жертв жителям Земли Фьордов удалось отстоять свою жизнь и свободу. И, хоть после гибели ужасной Золотой Змеи и вождей всех Кланов, уцелевшие йотуны не напоминали о себе явно, но люди не сомневались, что у себя на севере те по-прежнему готовят коварные замыслы. Да и как могло быть иначе, если всем известно, что племени Имира придет конец лишь вместе со всеми Девятью Мирами, при Рагнароке, но не раньше. После сокрушительного поражения йотуны уже не имели сил, чтобы влиять на жизнь Мидгарда, и люди заметили, что последние годы выдались теплее обычных: зима была не такой суровой, и шторма на море случались реже, а летом созревал хороший урожай. Но то в Мидгарде; а что там делается в бескрайних ледяных пустынях, лежащих за землей лапландцев - о том и храбрейшие из викингов не могли думать без содрогания. Никто из них никогда не переступал границ Йотунхейма.
  Но если бы хоть один из них мог оказаться в тот день на обширной площади возле Ледяного Дворца, быстро убедился бы, что йотуны не смирились с поражением, случившимся совсем недавно по их меркам. И меньше всех был готов жить спокойно и безвестно Эдгар, молодой вождь Клана Орла, любимец и, по слухам, тайный сын королевы Морны. В решающем бою восемнадцать зим назад Эдгар увел остатки своего племени, своевременно сообразив, что поражения не избежать. С тех пор он воспользовался замешательством своих сородичей и смог заново сплотить обезглавленные остатки Кланов. Многих йотунов воодушевило, что нашелся хоть кто-то, сохранивший надежду на продолжение борьбы там, где сама Золотая Змея потерпела неудачу. Конечно, было бы опрометчиво ослабленным остаткам их племени бросаться на врага в атаку сразу. Эдгар был достаточно умен, чтобы научиться на ошибках своих предшественников. Он готовил мощное средство, чтобы бросить вызов миру людей.
  Сейчас самопровозглашенный вождь йотунов стоял во дворе возле длинной и приземистой постройки из неотесанного камня. Ее ворота были выкованы из темного металла, не похожего ни на один из известных людям. Вправленные прямо в обледенелую каменную толщу, ворота производили впечатление несокрушимой мощи. И, как видно, были поставлены не зря: изнутри слышались сильные беспорядочные удары, от которых сотрясались каменные стены. Довольно усмехнувшись, Эдгар сделал знак йотунам-слугам, и те осторожно отперли ключом тяжелые ворота.
  Оттуда хлынула волна горячего воздуха, потому что каменный дом был построен над подземными источниками, дающими тепло, нужное тем, кто обитал в нем. А в следующий момент из ворот ринулись, отталкивая и сминая друг друга, десятки воинов в полном вооружении. Все как на подбор, рослые и крепкие, они, казалось, хотели вырваться в дверь одновременно, и никто не мог посторониться, пропуская других. Так что во двор, расчищенный от снега, вывалился огромный ком из переплетающихся тел, рук и ног. Вопящее на разные голоса, хохочущее, рыдающее от боли, наносимой друг другу разными его частями, грохочущее железом месиво покатилось по двору, не замечая никого вокруг, кроме своей свалки.
  Хлопотавшие во дворе йотуны тут же подскочили, охаживая этот человеческий клубок плетьми и дубинками. Эдгар в свою очередь сильно хлестнул одного из бойцов, оказавшегося на вершине свалки. Потом ухватил его за плечо, заставляя подняться.
  Выпрямившись, тот оказался почти на полголовы выше вождя йотунов и шире в плечах. На первый взгляд выглядел настоящим воплощением могучего воина: мощный и крепкий, под бледной кожей вздувались железные мускулы, способные свернуть шею быку. Под глазом у воина наливался синяк, черные волосы беспорядочно растрепались. Но, взглянув ему в глаза, каждый растерялся бы. Глаза черноволосого богатыря, большие, широко раскрытые, блуждали, как у младенца, неспособные ни на чем сосредоточиться надолго. Они не выражали ничего, кроме искреннего недоумения, меж тем, как сам воин замер перед Эдгаром, не пытаясь освободиться.
  - Ну что, мой Первый, ты знаешь, кто я? - медленно протянул вождь йотунов.
  Тот, к кому он обращался, шмыгнул носом, как обиженный ребенок, пристыженно опустил голову и пробормотал, запинаясь:
  - Ты - мой отец и учитель, который поит нас вкусным напитком, чтобы мы росли большими и сильными... Отец, а когда мы пойдем в бой? Скоро ли можно будет поиграть с чахлыми людишками из Мидгарда?
  - Скоро, скоро, только потерпи пока, - заверил его Эдгар тоном, каким обычный отец уговаривает сына подождать праздника. - Иди, пей эликсир жизни, а то не окрепнешь.
  К тому времени слуги растащили в разные стороны собратьев Первого и вынесли для них стол, уставленный множеством глиняных чашек. Из большой бутыли, искусно вырезанной из прозрачного, чуть зеленоватого льда, в чаши был разлит напиток яркого-золотого, как цветки купальницы, цвета. В морозном воздухе разлился запах смолы и дыма. Почувствовав его, воины с глазами детей бросились к столу и жадно осушили свои чаши, вылизали их затем досуха, чтобы уж точно не пролилось ни капли. При этом на всех без исключения лицах отразилось выражение неописуемого блаженства. Слугам пришлось опять взяться за плети, чтобы никто не перехватил чужую порцию. Дикое это было зрелище, дикое и нелепое.
  Эдгар наблюдал за ними с удовлетворением. Наконец, хлопнул в ладоши, и вся сотня пар наивно распахнутых глаз обернулась к нему, как обычные дети к своему наставнику.
  - Очень хорошо, мои милые, - проговорил он ласково. - Теперь я хочу посмотреть, как вы умеете сражаться. Хорошо ли ты, Хринг, выучил их?
  Могучий одноглазый йотун из клана Волка усмехнулся, раздавая подопечным деревянные мечи, не заточенные топоры и копья для учебного боя. Было еще рано давать им настоящее оружие: слишком легко они входили в раж и совсем не умели рассчитывать силу.
  Но и с учебным оружием тренировка была внушительным зрелищем. В бою только что казавшиеся недоразвитыми существа не хлопали глазами. Умение владеть оружием они затвердили накрепко, после каждой дозы волшебного эликсира, а в сочетании с природной звериной силой и ловкостью это делало их действительно грозными воинами. Воздух свистел и дрожал от их взмахов, щиты и доспехи коробились даже от ударов не заточенным оружием. Окажись здесь обычный человек, вероятнее всего, не выдержал бы и одного такого выпада.
  Вдоволь насмотревшись на них, Эдгар кивнул Хрингу:
  - Хорошо. Эти почти готовы. А что с младшими группами?
  - Растут, мой вождь! - довольно прорычал одноглазый йотун. - Их пока рано выпускать на площадь, но в подземельях тренируются каждый день. За последнюю луну родилось еще десять младенцев. Их уже отняли от матерей и дали эликсира.
  Эдгар выслушал его доклад благосклонно, однако не успел ничего ответить. Потому что внезапно налетел ветер, бледное зимнее небо потемнело, и сквозь стремительный шквал камнем вниз упала огромная черная птица. Опустившись на землю, она обернулась женщиной в одеждах цвета ночного неба, высокой и стройной. Ее черные волосы развевались на ветру, точно дым, на губах мелькнула ироничная усмешка, которую она постаралась скрыть, подойдя к Эдгару. Тот расплылся в улыбке, протянув ей руку.
  - А-а, сестрица Инга почтила нас своим вниманием! Расскажи нам, что нового в мире! - проговорил он вкрадчиво.
  Угольные брови Инги нахмурились при этих словах.
  - Я просила тебя! - проговорила она сдержанно.
  - Об этом не здесь. Пойдем в мои покои, - сказал он, оглядевшись по сторонам.
  Тем временем воспитанники, заметив, что никто больше не следит за ними, побросали оружие и принялись перебрасываться снежками, слепленными из сброшенной в сторону большой кучи снега. Так как снежки они лепили по своей силе, то в воздухе теперь со свистом проносились целые снежные глыбы, способные снести голову кому послабее. Но развлекающиеся воспитанники йотунов только оглушительно хохотали, когда в кого-то из них врезался очередной великанский снежок.
  Инга брезгливо поджала губы при виде них, и, не оглядываясь больше, направилась во дворец так быстро, что Эдгар едва успевал за ней.
  В просторной комнате горели факелы, освещая развешенные на стенах драпировки из шкур белых медведей. Очага не было: те, кто жил здесь, не нуждались в тепле. Вождь Йотунов усадил гостью в почетное кресло напротив своего и велел принести для них обед и медовый напиток.
  - Так слушай, Инга, - начал он вкрадчиво, глядя ей в глаза. - Чем ты недовольна?
  - Ты знаешь, чем, - ответила она, сосредоточенно нарезая жареное мясо. - Зачем ты навязываешься мне в братья? У могучего Хресвельга не было сыновей.
  - Но для народа лучше, чтобы считали иначе, - выразительно отвечал Эдгар. - Я из Клана Орла, как ты и твой отец, верно? Значит, только один из наших мог быть моим отцом, если матерью была великая королева Морна. Этого достаточно, чтобы йотуны признавали меня вождем. И, значит, ты - моя сестра по отцу.
  - Но это ложь, и ты прекрасно знаешь! - фыркнула Инга. - Никогда королева не отдавала предпочтения моему отцу, как и другим вождям Кланов, как бы они ни желали того. Она не ставила никого из них выше других.
  - О, ты так думаешь? - глумливо усмехнулся Эдгар. - Ну что ж, тогда объяви на тинге, что я не брат тебе, а заодно уж расскажи, что единственным, кого повелительница Морна желала сделать своим мужем и соправителем, был человек, да еще и из проклятого рода Асгейра, потомок Рагнхильд Отступницы, ее будущий убийца! И простись навсегда с надеждой отомстить за отца, потому что после этого йотуны уже никому не смогут верить, и ни за кого не пойдут сражаться.
  Эдгар вложил в эту речь столько силы, что Инга на некоторое время замерла неподвижно, будто потерянная. Наконец, нехотя кивнула.
  - Я не собираюсь порочить погибших. И я говорила не о них, а о тебе. Зачем тебе понадобилось отдавать пленных человеческих женщин на ложе своим воинам, плодить полукровок? Зачем ты тратишь Зелье Жизни, бывшее тайной тайн у племени Имира, ускоренно выращивая их? Не по заветам предков смешивать кровь с людьми. Чем же тогда виновата Рагнхильд Отступница, которую весь Йотунхейм проклинает уже пять сотен зим?
  Но и на это у Эдгара был готов ответ. Он хорошо обдумал, чем убедить сомневающихся. И теперь усмехнулся, играя золотой цепью на шее, знаком главы рода:
  - Тут нечего сравнивать! Рагнхильд ушла к людям, и ее потомки все были людьми. Тем не менее, нам есть чему поучиться и у них. Если Стирбьерн - даже не полукровка, а далекий потомок йотунов, - смог одолеть могущественнейшую из племени Имира, что смогут сделать сотни полукровок, обученные нами? Тысячи, десятки тысяч? Они не понимают страха смерти, не знают сомнений, и сомнут все поселения людей, как мокрую тряпку!
  - Значит, ты решил побить людей их же оружием? - Инга покачала головой. - Но позволь тебе заметить... братец: Стирбьерн куда лучше сознавал свою цель, чем это возможно для твоих созданий. Это же идиоты! Твое зелье превращает младенцев во взрослых воинов, но у них остается ум младенца. И ты думаешь, они смогут победить людей, защищающих свою жизнь и свой дом?!
  - Я пущу их в ход не раньше, чем их будет достаточно для большой войны, - невозмутимо отвечал Эдгар. - Полукровкам не нужен ум. Думать за них будем мы, чистокровные потомки Имира. Все, что от них требуется - звериная сила и боевой задор, а этого у них хватает. Кроме того, они сильнее самых крепких людей. Так что, когда мы заселим Землю Фьордов и продвинемся дальше, людям следовало бы сказать спасибо, что мы улучшаем их чахлую породу... Ты еще о чем-то хотела спросить меня, Инга?
  - Нет, - черноволосая женщина склонила голову, размышляя. - Я знаю, ты не из тех, кто меняет решения, и ни к чему спорить с тобой. Я знаю, что ты жаждешь власти, а не справедливости, о которой говоришь так много. Но ты один не сломался и готов по-прежнему бороться за наше дело...
  Дочь Хресвельга встала, чтобы уйти. Эдгар склонился к ней и почтительно поцеловал обе руки.
  - Я очень рад, что ты это понимаешь, милая сестрица! - сказал он на прощание.
  Инга стремительно вышла из кабинета, не оглядываясь назад. Спустя несколько мгновений она, вновь обернувшись черной птицей, взмыла в небо, взвихрив крыльями целую тучу снега.
  Глава 2. Посол с юга
  Тот же ветер, что раздувал паруса нового "Молота Тора", далеко к северу, в море, прозванном викингами Унылым, подхватил совсем другой корабль и теперь нес по направлению к Ледяному Острову. Корабль ничем не напоминал драккары викингов: он был гораздо шире и глубже сидел в воде, почти как крутобокое торговое судно. Вместо одного широкого паруса было целых три, длинных и узких, белых как крылья чайки; только теперь их остатки свисали с мачты бессильными клочьями, изорванные штормом. Борта вместо смоляной черноты драккара были окрашены в красные и золотые полосы. Но самым главным отличием были гребцы. Здесь тоже пенили воду десятки огромных весел, которые вращали по два человека каждое. Но звон цепей, раздававшийся при каждом их движении, дикий, оборванный вид гребцов, едва прикрытых от холода грубыми куртками; но расхаживающие вдоль рядов надсмотрщики с плетями, - все это указывало, что здесь вращали весла отнюдь не свободные воины. В тех краях, откуда шел корабль, к веслам приковывали провинившихся рабов и преступников, которым такое наказание заменяло смертную казнь. Временами кто-нибудь их этих несчастных, почти потерявших человеческий облик, поднимал обритую голову и, глухо ворча, смотрел в сторону палубы, где на возвышении располагались каюты "господ" - пассажиров галеры, которым одним лишь и было дело, куда она идет. Это были два разных мира, никак не соприкасавшиеся между собой. Лишь время от времени кто-то из каторжников затягивал стонущий, заунывный напев без слов, похожий на волчий вой, и тогда надсмотрщики обрушивались на них с плетьми и руганью, - чтобы не смели беспокоить свободных.
  В настоящее время на палубе, кое-как прикрытый навесом из парусины от воды и холодного ветра, находился лишь один молодой человек лет двадцати пяти. С черными волосами до плеч, лежащими крупными волнами, и такими же черными живыми глазами, стройный и гибкий, быстрый в движениях, он, вероятно, считался примечательным образчиком мужской красоты на своей южной родине - в краях, где любую красоту умели почитать и запечатлевать в веках. Сейчас, однако, заметно было, что ему не слишком уютно среди северной непогоды, а его туника цвета шафрана, длиной до колен, почти не грела. Даже длинный плащ, одолженный у одного из моряков, не очень-то помогал. Молодой южанин зло поглядывал на хмурое, затянутое тучами небо, на свинцовые волны, швыряющие корабль, как щепку. С явным наслаждением протягивал руки к стоящей перед ним жаровне с раскаленными углями. Затем, отогрев пальцы, он торопливо обмакивал писчую палочку-стилос во флакон с чернилами и стремительно строчил что-то в лежащем на коленях свитке, пока его ладони, и без того обветренные, покрасневшие, не коченели снова, и все приходилось начинать сначала.
  "День - а василиск его знает, какой сегодня день, после того, как нас подхватил шторм и утащил еще северней, чем мы собирались! Никто толком не знает, сколько дней нас уже мотает в этой водяной пустыне, куда, похоже, не решаются заплывать даже северные варвары - по крайней мере, мы не встречали здесь ни одного корабля. Во всяком случае, капитан "Весенней Розы", почтенный Захарий Варгас, уверяет, что с начала шторма прошло не менее четырех дней, а благородный посланник Агайского царства, Деметрий Ликарис, убежден, что все шесть. Что до вашего покорного слуги, недостойного отпрыска рода Кейронов, то по моему ощущению, мы не менее десяти дней носимся по бурному морю и терпим лишения даже в самом необходимом. Половину съестных припасов смыло за борт, и приходится питаться той же пищей что и моряки. От холода трескается кожа, и никакая одежда не помогает согреться. В море попадаются обломки льдин, а иногда появляются в отдалении громадные плавники морских зверей, куда больших размеров, чем акулы и дельфины теплых морей. Даже опытные моряки не знают, куда плыть дальше, и в какой стороне лежит ближайшая земля. Гребцы слабеют, у многих появляются кровоточащие язвы на теле. Пятеро уже умерли, и их тела опустили в море. Если в ближайшие дни мы не найдем никакой земли, всех нас ждет та же участь.
  Посланники целыми днями лежат в своих каютах, мерзнут даже под пуховым одеялом и клянут - прости нам, Морской Хозяин! - совет архонтов и самого царя, в своей спеси запретивших нам сопровождать корабли северных варваров, что привозили летом груз мехов и рыбьего зуба. Наши правители убеждены, что цивилизованный человек превосходит варвара во всем, и что мы заслужим у них больше уважения, разведав путь в их землю самостоятельно. Я же теперь думаю поневоле, что лучше знающий дело варвар, чем житель великой страны, ничего не знающий за пределами своего теплого дома, а берущийся судить обо всем... Увы, я уже не помню, когда мне последний раз было тепло! А ведь я переношу плавание лучше других, на меня, по крайней мере, не действует качка. Другие, увы, почти не в состоянии есть...
  О, великие Боги, неужели мы все обречены на гибель за самонадеянность наших правителей?! А лично я - еще и за прелести очаровательной Ефимии, чей старый подлый муж и напел царю в уши послать нас на север, заключать договор с варварами. Увы, вряд ли благородная Ефимия почувствует, когда мое замерзшее тело будут глодать рыбы...
  Заканчиваю писать, так как становится темно. Писано в неизвестно какой день десятого (вроде бы!) месяца, хоть в этих краях он сойдет и за двенадцатый.
  Стефан Кейрон, недоучившийся ритор, а ныне - толмач в посольстве, отправленном на север Великим Царем Агайи, Анхелем Двенадцатым".
  Закончив свою работу, юноша бережно свернул свиток и все писчие принадлежности и уложил в непромокаемую сумку, прежде чем с заметным удовольствием спрятал оцепеневшие руки в меховых рукавицах. Будь что будет, но рукопись, описывающую путешествие агайского посольства в северные моря, он сохранит!
  По своей натуре Стефан всегда надеялся на лучшее и редко унывал. Даже теперь, когда было от чего придти в отчаяние, продолжал думать о спасении, потому и позаботился о своей рукописи. Даже когда он делал последнюю запись, на лице молодого агайца время от времени появлялась то мечтательная улыбка, то злорадная усмешка - в зависимости от посещавших его чувств и воспоминаний.
  Младший сын богатого купца, Стефан получил прекрасное образование в школе, готовившей философов и ученых. Немало государственных деятелей также были ее выпускниками, так что у способного юноши было весьма многообещающее будущее. Но его угораздило все испортить, увлекшись Ефимией, молодой и красивой женой старого советника Никифора Зерваса....
  Вновь вспомнив, кому обязан своими злоключениями, Стефан презрительно усмехнулся, несмотря на бедственное положение, какому подвергался со своими спутниками. Не очень-то много выиграл глупый и жадный старик, сдуру женившийся на молодой! Ну, отправил его, Стефана, на край света, тонуть в ледяном море. Ну, за пару лет до того выслал на отдаленный остров молодого художника, которому слишком охотно позировала госпожа Ефимия. А куда он денет весь город? Стефан не сомневался, что легкомысленная красавица еще не раз даст повод острым на язык агайцам высмеивать советника Зерваса. Так что, некоторым образом, отпрыск Кейронов мог считать себя отомщенным, что бы там ни ждало впереди.
  К ночи ветер сделался еще пронзительнее, но молодой агаец, кутаясь в плащ, оставался на палубе, не желая уходить в каюту. Здесь, в свете факелов, еще можно было что-то разглядеть вокруг, а там оставалось лишь изнывать от тревоги. Вокруг мелькали моряки, даже в почти полной темноте умудрявшиеся делать какую-то работу. То и дело слышались надрывные стоны прикованных гребцов, из последних сил вращающих весла.
  Именно Стефану Кейрону, и никому другому, довелось увидеть огни по левому борту галеры.У молодого агайца бешено забилось сердце, голос не сразу повиновался, когда он закричал, указывая рукой. Но команда "Весенней Розы" поняла его. Тут же поднялась суета. Огни впереди, несомненно, означали землю, какую бы ни было, но землю, где можно было найти отдых, а может быть, и пристанище. Команда связывала кое-как
  обрывки парусов, пытаясь их натянуть, чтобы преодолеть встречный ветер. Даже изможденные каторжники оживились на веслах: и им хотелось выжить, хоть жизнь ничего не обещала им, кроме продолжения мук.
  На палубе появились товарищи Стефана по посольству. В основном это были осанистые, внушительного вида мужчины, уже немолодые - Кейрон был самым юным из них. Изнурительное путешествие заставило всех похудеть и побледнеть, иные еле стояли на ногах от усталости и от качки. Но при виде горящих впереди огней и к ним вернулись силы.
  Вот уже впереди появились черные, будто вырезанные очертания скалистого берега. Вот уже в свете факелов стали видны движущиеся фигуры людей - они зажигали на берегу костры и сами размахивали горящими ветками, указывая мореплавателям путь. При виде них Стефана охватила горячая волна радости. Он торопливо вспоминал все зубодробительные обороты варварского наречия, готовясь приветствовать их. И, как только галера ткнулась носом в галечный берег, молодой агаец первым спрыгнул с борта вниз...
  И получил страшный удар по голове, опрокинувший его на землю. Если бы не успел отчасти прикрыться рукой, дубинка или обух топора разбили бы ему голову. Как в тумане расплылись перед глазами бородатые свирепые лица людей с факелами, уже взбежавших на борт галеры.
  - За что, жители Земли Фьордов?! Мы пришли с миром! - каким-то чудом удар по голове не выбил из головы Стефана местного наречия, и теперь он спешил воспользоваться его знанием, еще надеясь, что произошло недоразумение.
  Но только презрительный хохот нападавших был ему ответом, меж тем как они деловито связали руки за спиной Стефана и еще некоторых из путешественников, выбрав получше одетых. Но команду "Весенней Розы" перебили до единого человека. Лежа на оттаивающих под его телом камнях, Стефан слышал, как убитых с громким плеском швыряют в море.
  Когда нападавшие добрались до прикованных цепями каторжников, те тянули к ним закованные руки и что-то повторяли на своем языке. Возможно, они заметили перемену судьбы и надеялись получить свободу, перейдя на сторону победителей. Но враги не понимали, что им говорят, и вновь заработали ножами и дубинками, пока на борту галеры не осталось ни одного человека, кроме тех, кто захватил ее.
  Лежа связанным вместе с другими пленниками, Стефан видел в тусклом свете факелов, как люди, обманом захватившие "Весеннюю Розу", перетаскивают на берег все их имущество и ценные подарки, предназначенные для главного вождя варваров, их конунга. Слышался хриплый хохот разбойников и их проклятья, похожие на собачий лай. При этом Стефан заметил, что их наречие отличается от знакомому ему от северян, приплывавших торговать в Агайю. Те даже на своем родном языке, весьма неблагозвучном, умудрялись говорить складно и красиво. Эти же, казалось, и друг друга понимали с трудом, проглатывая окончания слов и склеивая их между собой - так, как обычно разговаривают рабы и необразованная деревенщина.
  - Скорей, скорей!.. Эй, не уроните сундук... Тяжелый, змей! Эй, да тут золотишко! И здесь тоже!
  - А в этом что - тряпки, что ли? Ну, эт-то нам без надобности, если Бирге не захочет красивый плащик.
  - Это царский пурпур, - сквозь зубы прошипел Стефан, глядя, как грязные лапы разбойников хватают и мнут драгоценную ткань.
  Один из разбойников, самый высокий и плечистый, заросший как медведь, обратил внимание на пленника, говорящего на правильном северном наречии. Подтащив поближе сундук с драгоценностями, гордо уселся на него и ткнул в Стефана пальцем:
  - Ты! Где ты выучил наш язык? Откуда вы родом? Идут ли за вами еще корабли? Говори, а то обожгу! - главарь угрожающе взмахнул факелом, от которого во все стороны полетели искры.
  У Стефана вертелось на языке множество колкостей, которые так и хотелось запустить под шкуру этому неотесанному кабану. Но, к сожалению, не от него одного зависело, что говорить. Глава агайского посольства, Деметрий Ликарис, принял разговорчивость врага за готовность вести переговоры, и Стефан нехотя перевел его слова:
  - Мы - мирные люди, послы из Великого Царства Агайского, что лежит в южных морях. Наш царь, да пошлют ему Боги долгие дни, послал нас с подарками в Сванехольм к вашему конунгу. Если вы - его воины, вы должны проводить нас к нему, не учиняя насилия.
  Едва он договорил и смолк, предчувствуя неладное, как главарь вскочил с сундука и схватил топор с диким воплем:
  - А-а, к конунгу вас проводить? Не дождетесь! Я здесь конунг, я - Бирге Большой Топор, хозяин тех, у кого нет хозяев! Мне не хватало лишь корабля, чтобы стать хозяином морей, а вы подарили мне его, и впридачу столько золота, что я смогу жить лучше любого ярла! И никто не найдет нас на этом дальнем острове, и не заставит платить вейцлу конунгу в Сванехольме!
  Главарю вторил хохот разбойников, уже внимательно осматривающих "Весенюю Розу".
  - Неуклюжа будет красотка! Весла сделаны не по-людски, форштевень низкий.. Не для наших морей такой корабль, Бирге! - критически переговаривались они.
  - Нам лишь бы выбраться с острова, а там в первом же городе купим столько драккаров, сколько нет и в Сванехольме! - отмахнулся главарь. - А вот этих лучше убрать, раз от них больше ничего не получишь.
  С этими словами он одним ударом топора отрубил голову Ликарису. Стефан в ужасе зажмурился, когда ему на щеку брызнула струя крови. Не глядя, он понимал, что такая же участь постигла и других его бывших товарищей. Он стиснул до боли связанные за спиной руки и застонал, ожидая, что холодное лезвие вот-вот ударит и по его шее, но этого не произошло. Вместо этого Стефан почувствовал пинок под ребра и бессильно вытянулся, уже ничего не желая и даже не реагируя на боль.
  - А ты, болтливый мальчишка, поживешь еще немного! - прорычал голос, в котором Стефан узнал главаря. - До рассвета, чтобы я мог увидеть, как побледнеет твое личико! Надеюсь, ты не подохнешь со страху прежде, чем мы приготовимся отплыть.
  Стефан открыл глаза и увидел камни, залитые кровью на много шагов вокруг, и разбойников, утаскивающих обезглавленные трупы. Потом медленно усмехнулся, увидев над собой массивную фигуру главаря.
  - Ты не викинг! - с ненавистью выплюнул ему в лицо Стефан, наконец, переведя дыхание после удара. - Ты даже корабль не можешь построить сам, только и годишься, чтобы заманить чужой гибельными огнями. Тебе же не покинуть этот остров, вот ты и захватил "Весеннюю Розу", чтобы снова разбойничать на море! Но не радуйся, вас всех рано или поздно бросят за борт, чтобы вами отравились акулы, свиньи вы подлые!
  Стефан не надеялся уже ни на что, но даже перед верной гибелью не мог удержать свой длинный язык на привязи. И теперь почувствовал что-то вроде удовлетворения, когда главарь яростно заревел и махнул рукой своей банде убираться прочь, чтобы те не услышали насмешек пленника.
  - Смотри, смотри, щенок! Вот уже восходит солнце! Что скажешь: видишь ли ты в его лучах свою смерть?
  А рассвет на безымянном северном острове действительно был изумительно хорош. Даже сейчас Стефан, подняв глаза к небу, лишь бы не видеть оскаленную рожу главаря, невольно засмотрелся на небо, куда прежде не очень-то часто поднимал глаза. Утренняя заря занималась не в какой-то одной части неба, а охватывала его целиком, широким кольцом, багряно-розовым, как покрывало невесты. Небо превратилось в исполинский пожар, горело и переливалось всеми оттенками пламени, и море тоже окрасилось розовым, как будто две стихии отражали друг друга, как зеркала. И на этом розовом море Стефан первым разглядел черную точку, вначале маленькую, как игрушечная лодочка, затем все более заметную по мере приближения.
  - Нет, мерзейший вождь подлейших рабов! Я вижу в солнечных лучах твою смерть, если на свете есть справедливость! - молодой агайец рассмеялся в лицо оторопевшему главарю разбойников, хоть смех походил на истерику.
  Тут солнце окончательно поднялось над морем, и то сделалось светлым и прозрачным, как стекло. Теперь уже все увидели большой драккар, спешащий, раздувая широкий парус, прямо к Ледяному Острову. На его носу выстроился отряд воинов в полном вооружении...
  
  Вермунд, сын Стирбьерна, нарочно рассчитал время, чтобы подойти к Ледяному Острову именно на рассвете: от людей, слышавших рассказы отца и его спутников, он знал, что в это время остров особенно красив. Хотя сам Вермунд не бывал здесь раньше, однако мореходное умение викингов было у него в крови, и "Молот Тора" точно пришел в то время, когда горные вершины острова окутались прозрачными розовыми плащами поверх белизны нетающих снегов.
  Но, стоило викингам увидеть колышущиеся на волнах трупы и услышать страшные крики на берегу, как от их благодушия не осталось и следа. В несколько мгновений они приготовились к бою и бросились на берег, едва драккар встал рядом со злополучной "Весенней Розой". Молодому вождю не нужно было спрашивать, что произошло.
  - А, вот как: на острове моего отца завелись разбойники! - рычал он, первым же ударом разрубив секирой главаря от головы до бедер. - Позор Земли Фьордов, воры, оскверняющие землю и море! Идите к Хель, пусть утопит вас в ледяной реке!
  Викинги плотным клином врезались в толпу разбойников, а те, ошеломленные их внезапным появлением и гибелью вожака, редко могли оказать настоящее сопротивление. Были, впрочем, и те, кто решил продать жизнь подороже, они дрались, как загнанные крысы, и не один викинг был ранен в том бою. Но большинство были явно испуганы, и охотно просили бы пощады, если бы был шанс ее получить.
  - Пощади нас, господин! - все-таки взмолился один разбойник, падая на колени перед Вермундом и протягивая к нему руки. - Мы не хотели зла, мы просто бедные люди, у нас ничего нет, даже корабль наш разбило штормом, а построить новый мы не могли... Мы просто хотели жить!..
  - Иди к Хель! - повторил юноша, снося ему голову. - Жить вы не умели, сумейте хоть умереть!..
  Тем временем всеми забытый Стефан горящими глазами наблюдал за битвой. Он вертелся, как уж, жалея, что не может сам принять в ней участие, отомстить за погибших товарищей. Но вот возле него рухнул убитый разбойник, все еще судорожно сжимавший в руках копье. Извиваясь и ползая вокруг, Стефан кое-как сумел перепилить связывающие его ремни о его наконечник и, схватив копье, бросился в бой.
  И вскоре все кончилось. Разбойники с Ледяного Острова были так же мертвы, как и истребленные ими южане. В короткой, но жестокой стычке с ними погибли четыре викинга, и более десятка были ранены. Уцелевшие расхаживали по усеянному трупами берегу, оказывая товарищам необходимую помощь. И только тут заметили, что среди них все это время дрался чужой.
  - Хо, чужеземец! Откуда это ты взялся? Мы думали, что эти свиньи перебили всех, - произнес Вермунд, снимая шлем и утирая пот со лба. Он, не задумываясь, протянул руку черноволосому безбородому незнакомцу, хоть и не очень-то надеялся, что тот поймет.
  Но тот, к его удивлению, ответил довольно чисто на наречии племени фьордов:
  - К сожалению, я один остался из всех, кого послал мой царь для переговоров к конунгу Земли Фьордов! Вон там, в сундуках, лежат сокровища, что мы везли, а на берегу стоит наша галера, что, по-видимому, и была им нужна. Но я бы с удовольствием отдал все это, чтобы мои спутники были живы...
  Говоря так, Стефан не забывал приглядываться к новым знакомым, и открытое смелое лицо рыжеволосого юноши вызвало у него симпатию сразу. Да и вся его команда, хоть и обладала грубоватыми манерами, привычными для моряков, казалась достойной уважения. Это были настоящие воины, ничем не похожие на недавних грабителей, пусть свирепые в бою, но привыкшие полагаться на себя и ни перед кем не сворачивающие с дороги. Поэтому Стефан решил довериться своим спасителям. Впрочем, ему и не оставалось ничего другого.
  Вермунд вдруг рассмеялся и хлопнул агайца по плечу так, что тот даже пошатнулся.
  - Посланец к конунгу, говоришь? Если так, тебе еще раз повезло, ведь я - пасынок Ульва Черного, конунга Земли Фьордов, и отсюда иду прямо в Сванехольм. Так что ты еще сможешь передать свои подарки по назначению. Хоть и жаль, конечно, что мы не успели спасти твоих товарищей...
  Стефан выслушал его, не слишком удивившись: он уже догадывался, что юноша явно моложе него, пришедший на богато отделанном корабле, наверняка сын большого вождя, коль скоро уже имеет собственный корабль и людей. В особенности же Кейрона порадовала возможность все-таки добраться до Сванехольма. Оттуда уже можно будет найти корабль, идущий к Тысяче Островов.
  - Благодарю тебя за все, доблестный вождь, - учтиво произнес он. - Меня зовут Стефан из семейства Кейрон, родом из далекой Агайи.
  - Я - Вермунд, сын Стирбьерна, из рода Асгейра Смертельное Копье, - ответил молодой викинг. - И не благодари меня. Мне было в радость покончить с этими бесчестными тварями. Ледяной Остров открыл мой отец, и не для того, чтобы на нем селились воры и убийцы... Свен, Кари, все ли забрали на "Молот Тора"?
  - Все готово, Вермунд, - отозвался один из викингов, только что приладив на место крышку сундука, почти оторванную разбойниками.
  - А... - начал было Стефан, живо заинтересовавшийся услышанным от нового знакомого перечнем труднопроизносимых имен. Ему хотелось узнать, в каком все-таки тот родстве с конунгом, и что за род Асгейра такой, но на первых порах решил быть сдержаннее и спросил о другом: - А как же "Весенняя Роза"?
  Вермунд взглянул в сторону опустевшей галеры.
  - Сжечь, - после минутного колебания сказал он. - У меня не хватит людей вести два корабля. К тому же, это южный корабль, он не выдержит нашего моря. Нос и корма низкие, весла расположены неправильно. Его не переделаешь в драккар.
  Спустя минуту огонь охватил злополучную "Весеннюю Розу", а с ней и тела погибших викингов. Убитых разбойников же бросили в море. Они не заслуживали погребения.
  Стефан долго смотрел, нахмурившись, как сгорает его последняя связь с Агайей. Наконец, повернувшись к викингам, проговорил с наигранной веселостью:
  - Ну что же, господин Вермунд, возьмешь меня на свою галеру?
  Он не сразу понял, почему среди воинов воцарилось мрачное молчание, и все они, недобро поглядывая на чужеземца, старались отойти прочь, оставив его наедине с вождем. Тот же весь напрягся, словно получил смертельное оскорбление, и сильно покраснел - как будто огненная краска хлынула с его волос в лицо.
  - Галера? - очень тихо переспросил он. Ты назвал "Молот Тора" галерой? Той, где весла вращают рабы, прикованные цепями?
  Эта реакция была столь внезапной, что Стефан вначале не понял, что случилось. Затем решил, что неправильно выразился на чудовищно трудном местном наречии. Варвары обидчивы, как дети, с ними надо все время выбирать выражения...
  - Но разве твой корабль направляется не движением весел? - спросил он с притворным недоумением.
  Вместо ответа Вермунд ухватил его за руку и почти протащил последние несколько десятков шагов, пока они не поднялись по сходням на борт "Молота Тора". Там уже занимали свои места на скамьях викинги. Оружия и доспехов при них больше не было, но сложено так, чтобы легко достать при необходимости, да и щиты, украсившие борта, говорили сами за себя.
  Дав агайцу время разглядеть корабль, рыжеволосый викинг сурово произнес, нависая над ними, так как был выше на целую голову:
  - На таком же драккаре, как этот, носившем то же имя, мой отец Стирбьерн, победитель Золотой Змеи, прошел через Пояс Льдов и открыл большую землю за морем, населенную краснокожими людьми. Когда придем в Сванехольм, спроси об этом мою мать, она сама родом из того края. С ним был хирд свободных викингов, цвет Земли Фьордов почитал за честь вращать весло на драккаре Стирбьерна. Мой отец способен был вращать пару весел сразу, что под силу лишь немногим; даже я пока еще не набрал такой силы. А ты говоришь, что это - дело для прикованного раба! Не будь ты чужеземцем, не знающим наших обычаев, я бросил бы тебя за борт.
  Встряхнув его, молодой вождь ушел прочь, став к рулевому веслу. А Стефан, на которого больше никто из викингов не обращал внимания после полученной отповеди, подумав, отправился на корму, улегся на скамью, поставленную для отдыха и, накрывшись плащом, немедленно заснул. У него болело все тело от усталости и от ударов, и сейчас было не до обидчивых варваров с их своеобразными традициями.
  Глава 3. Среди викингов
  Но Стефан Кейрон был не из тех, кого можно смутить надолго. Уже на следующий день, дождавшись, когда Вермунд, устав, передал рулевое весло другому викингу, а сам прилег на корму отдохнуть, молодой агайец был тут как тут. Отчасти по собственному любопытству, отчасти из-за необходимости провести некоторое время среди викингов, он стремился получше узнать новых знакомых. Прежде всего он извинился за невольное оскорбление со всем красноречием, возможным для выпускника риторической школы.
  - Я же сказал - ты, как чужеземец, не виноват, что не знаешь наших обычаев, - повторил Вермунд, ложась на скамью. - Но будь осторожен, не скажи при моих родичах того, что превратит их в берсерков.
  - А ты расскажи мне о них, чтобы я знал, чего остерегаться! Должен же я знать, кому дарить подарки, - непринужденно предложил Стефан.
  В ответ молодой викинг широко зевнул, явно не испытывая большого желания рассказывать, но, видя, что иначе от настойчивого гостя не избавиться (разве что вправду за борт), лениво проговорил:
  - Конунга Земли Фьордов зовут Ульв Черный, сын Харальда. Он второй муж моей матери, королевы Одинисы. У них есть свой сын, Сигвальд, ему сейчас одиннадцать зим. Кроме них, есть еще вдовствующая королева Ингрид...
  - Подожди, благородный Вермунд! - воскликнул Стефан, торопливо занося в свой свиток эти трудные имена. - Значит, ты - сын королевы, но не конунга? Твоя мать раньше была замужем?
  - Она была женой великого Стирбьерна, самого доблестного воина Земли Фьордов, - с очевидной гордостью ответил юноша. - Я родился после гибели отца, и мне сперва хотели дать его почетное имя. Но бабушка Ингрид сказала: "Не только его отец пал в войне с нечистью, почему же мальчик будет носить имя только одного из многих погибших?" И меня назвали Вермунд - "Выкуп войска", чтобы заменить под солнцем тех, кто поднялся в Вальхаллу.
  "Что за варварские имена!" - хотел было воскликнуть Стефан, но вовремя прикусил язык, отчасти опасаясь вновь разозлить вспыльчивых викингов, отчасти же припомнив, что и в его родном краю, на Тысяче Островов, в древности тоже принято было давать детям значащие имена, и многие герои прошлого носили то имя, что подходило им наилучшим образом.
  Вместо этого он лишь осторожно заметил:
  - Мудрая у тебя бабушка. Только я уже запутался, по какой линии она тебе ею приходится?
  - На самом деле она мне, конечно, не бабушка, - объяснил молодой викинг. - Она - вдова Харальда конунга, дяди моего отца, и трое ее сыновей погибли во время Зимы Йотунов, осталась только дочь, моя тетка Фрейдис. Но она по-прежнему королева, и Ульв конунг почитает ее как родную мать.
  - Угу, - промычал через некоторое время Стефан, совсем сбитый с толку от подробных жизнеописаний потомков Асгейра, их деяний и родственных связей. Удивительно, как сами северяне помнят, кто у них кем приходится! Агайец не был уверен, что все правильно записал в своем свитке, голова начала болеть от трудных имен. Между тем, к их разговору присоединились и викинги с ближайших весел, слышавшие, о чем их вождь беседует с чужеземцем. Они принялись подсказывать наперебой, радуясь неожиданному развлечению во время своей монотонной работы.
  - Так ты говоришь - отец нынешнего конунга привез свою жену из страны франков? И она так хорошо освоилась, что из пленницы стала королевой? - с любопытством переспрашивал Стефан.
  - Нет, нет! - засмеялся один из викингов, сидевших на веслах, по имени Торкель. - С юга он привез пленницу, что родила ему Ульва, нынешнего конунга. Никто, конечно, того не помнит, но старики говорят, что та женщина была мала ростом и черноволоса, и от нее-то Ульв конунг унаследовал черные волосы. А госпожа Ингрид - настоящая уроженка Земли Фьордов.
  Ошибка молодого агайца развеселила и других викингов.
  - Ха-ха! Ты уж смотри, чужеземец, не скажи такого при конунге и его гостях, на свадьбе нашего вождя! Не то, пожалуй, решат, что ты простудил голову на холодных морских ветрах... Поучи как следует свой список рода Асгейра, пока мы вращаем весла!
  И викинги, что слышали, о чем идет речь, долго хохотали, едва не падая со скамей, пока с передних весел на них не закричали, что они сбивают ритм.
  Стефан, нечаянная причина столь бурного веселья, засмеялся вместе со всеми, считая нужным ладить с попутчиками, как подобает хорошо воспитанному человеку. Он присел на корточки возле растянувшегося на скамье Вермунда и весело проговорил:
  - Благодарю тебя и твоих воинов, сын Стирбьерна, за то, что позволили мне узнать больше. Постараюсь не ударить в грязь лицом перед твоей благородной родней. Тем более что я кое-что слышал раньше о твоем отце. Еще до моего рождения викинги устраивали набеги на царства Тысячи Островов, и в тех историях звучит и его имя. Я только сейчас сообразил, о ком идет речь.
  - Это было задолго до его похода к Земле Закатного Солнца, - подтвердил Вермунд, зевая, однако выглядя польщенным. - А сейчас я хочу спать. Сделай одолжение, не трещи пока что, точно стая сорок...
  С этими словами рыжеволосый викинг завернулся в плащ, улегся поудобнее на твердую скамью и сразу заснул.
  А Стефан, вполголоса назвав его на своем родном языке варваром, ушел прочь, к мачте, чтобы в тишине проверить и дополнить свои записи.
  В течение долгих последующих дней ему больше ничего другого и не оставалось делать. "Молот Тора" неуклонно продвигался вперед, но агайец, как гость, не принятый в дружину, не имел права вращать весло. Так что он мог сколько угодно беседовать с викингами, когда те отдыхали по очереди, заносить полученные сведения в свой весьма объемистый свиток, да смотреть на море, весьма бурное в эти дни, хоть и не штормовое. К счастью, судя по видимому вдали гористому берегу, они шли уже вдоль обитаемых земель. Иногда навстречу "Молоту Тора" попадались другие драккары, и даже несколько сразу, но, разглядев, с кем имеют дело, на них поднимали белый щит и уступали дорогу. Их присутствие тоже указывало на скорый конец пути.
  И еще одно обстоятельство, изрядно смущавшее потомка Кейронов, помогало отсчитывать дни пути. Дело в том, что у него изрядно отросла борода, вопреки всем агайским канонам красоты, и не было возможности от нее избавиться. Все бритвы погибли вместе с "Весенней Розой", а спрашивать их у викингов было бессмысленно: вряд ли эти длинноволосые заросшие люди знали, что это такое. Ножом же было проще срезать себе подбородок или кусок щеки, чем черную густую щетину. И вот, разглядывая свое отражение в чашке с водой, Стефан, одетый для тепла в пришедшуюся по росту запасную одежду одного из викингов, печально размышлял: имеет ли он, с бородой и в шкурах, право называться цивилизованным человеком, или сам уже наполовину превратился в варвара?
  Зато викингов, похоже, очень веселила перемена, произошедшая с его лицом. То один, то другой отпускали шуточки по этому поводу. И даже сам Вермунд со смехом заметил в один из первых дней:
  - Вот теперь ты больше похож на настоящего мужчину! А я еще сперва удивился: почему у тебя нет бороды, ты ведь старше меня.
  - У нас в Агайе говорят: чтобы называться мужчиной, желательно иметь в голове побольше, чем на лице! - тут же нашелся Стефан, уверенный, что уж в остроумии-то его не превзойти ни одному варвару, даже самому красноречивому.
  К счастью, викинги все же умели понимать дружеские шутки, не хватаясь за мечи и топоры. Так что их общество вскоре сделалось интересно агайцу, любившему заводить новые знакомства.
  Когда, по словам путешественников, оставался всего один день пути до Сванехольма, столицы Земли Фьордов, внезапно налетела снежная буря. Небо заволокло густой черной пеленой, крупные хлопья снега падали непрерывно, поглощаемые разбушевавшимся морем. Было трудно что-либо разглядеть и на несколько шагов впереди. Стремительный порыв ветра разорвал парус пополам прежде, чем его успели убрать. Волосы и одежда викингов быстро покрывались инеем. Обледеневшие весла двигались с трудом.
  - Вермунд, давай пристанем к берегу, переждем метель! - крикнул молодому вождю Свен, его бывший воспитатель.
  Но Вермунд встряхнул головой, так что мокрые волосы хлестнули по лицу, как сосульки.
  - Нет! Мой отец никогда не уклонялся ни от битвы, ни от непогоды, и я не стану! Да поможет нам великий Тор! Вперед, викинги!
  Он еще кричал своим людям, судя по всему, что-то ободряющее, но почти все слова относил ветер. Вдруг его взгляд упал на Стефана, что примостился у статуи бога, в относительном затишье. У теплолюбивого агайца зуб на зуб не попадал от холода, и он едва понял, когда Вермунд схватил его за плечо:
  - Сможешь грести? Бери весло и вращай, как все! Скорей!
  Оторопевший Стефан скорее догадался, чем почувствовал, как его усадили на место одного из убитых разбойниками викингов и втиснули в руки тяжеленное весло. В другое время он бы энергично воспротивился такому насилию, но сейчас настолько оцепенел от холода, что ему все стало безразлично. А вслед за тем в голову пришла дерзкая мысль: "Ну и что, хоть согреюсь", когда с удивлением заметил, что весло, хоть и весит, как целая дубовая колода, все-таки движется в его руках, а сами руки еще не оторвались.
  Совсем рядом с бортом драккара поднимались зыбкие водяные горы, любая из которых легко могла поглотить его. И все-таки "Молот Тора" успевал каждый раз проскочить за мгновение до того, как на него обрушится ревущее чудовище. Но он двигался не сам по себе, но повинуясь усилиям кормчего и гребцов. И Стефан, спеша успевать за слаженными усилиями викингов, ощущал свою сопричастность их труду. У южанина бешено колотилось сердце, руки отнимались при каждом повороте весла, но он чувствовал себя частью большой силы, смело бросающей вызов жестокому северному морю. Когда-то, маленьким мальчиком, он видел, как царские воины тушили горящий дом - одни смело входили под готовую рухнуть крышу, вынося людей и вещи, другие поливали водой, третьи разрушали постройки вокруг, чтобы огонь не перекинулся на них. Такими сильными, ловкими и бесстрашными показались тогда эти маленькому Стефану эти люди, бестрепетно играющие с опасной стихией, будто с котенком! Здесь была вода вместо огня, и все-таки он вновь переживал то же чувство, но уже по-другому: теперь он сам был одним из этих людей, что в детстве казались похожими на сказочных великанов. Это было совсем особенное чувство, вряд ли понятное цивилизованному человеку, живущему в покое и неге, - так подумалось Стефану. Сейчас он готов был понять, что, по рассказам, северные варвары шли в смертельный бой с песней...
  Утро, непривычно тихое после штормовой ночи, он встретил с содранными до крови ладонями и смертельно усталым, впрочем, как и все. Но зато викинги теперь, к удивлению агайца, стали считать его вполне своим после того, как он вращал весло вместе с ними. За все утро ни один не назвал его чужеземцем, и тон шуток изменился - теперь к нему обращались как к человеку, который безусловно все правильно поймет и, ни в коем случае, не будет оскорблен дружеской подначкой. И сам Вермунд, к его удивлению, взглянув на израненные руки Стефана, вместо ожидаемых насмешек над изнеженным южанином, сочувственно заметил:
  - Мне пришлось дать тебе весло, потому что в такую бурю нужны все силы. Но, может быть, это и к лучшему, хоть наш труд тебе пока непривычен. Теперь ты настоящий викинг, как любой из нас, и, если тебе будет угрожать опасность, мы все охотно поможем тебе.
  Чувствуя на себе взгляды новых товарищей, Стефан сказал, чуть не впервые в жизни чувствуя себя пристыженным:
  - Да будет тебе, сын Стирбьерна! Хоть мне и довелось этой ночкой поработать, как рабу на галере, но мне ничуть не жаль своих рук.
  Вермунд одобрительно хлопнул его по плечу, пока Кари перевязывал молодому агайцу руки, смазав их какой-то едкой мазью. Затем, когда все было сделано, достал из своих вещей две золотые подвески в виде оленей и положил поверх бинтов:
  - Надеюсь, этот подарок поможет вылечить твои руки, викинг. А конунг в Сванехольме, вероятно, захочет одарить тебя еще, узнав твою историю.
  - Быть твоим воином - большая честь для меня, Вермунд, сын Стирбьерна, - на сей раз в словах южанина, вспомнившего свое недавнее дикое и прекрасное ощущение сопричастности к этому войску варваров, не было насмешки.
  
  Сванехольм-фьорд был весь занят кораблями - всюду, куда ни кинь глаз, покачивались на волнах, обсыхали на берегу их длинные тела из сосновых досок, яркими цветами реяли на ветру паруса, красовались невообразимые носовые фигуры. Изрядная часть флота Земли Фьордов собралась здесь.
  Когда "Молот Тора" причалил к одному из немногих свободных мест на скалистом берегу фьорда, его уже заметили. На берегу их встречали много людей, еще больше толпились позади, там, где крутая тропинка вела вдоль берега к усадьбе, окруженной деревянным частоколом. Озирая людей любопытствующим взглядом, Стефан пытался определить, кто есть кто. Так, с длинными волосами, при оружии, хорошо одетые люди - это, конечно, викинги, те, что попроще - бонды, простолюдины, а коротко стриженные, в одеждах из некрашеного полотна - рабы. Но где же главный признак воинов Земли Фьордов, каким его пугали с детства?
  - А как же рога на шлемах? - прошептал агайец, видя среди встречавшихся викингов некоторых, облаченных в доспехи; но и на этих шлемы были гладкие, без всяких рогов.
  Спросил он у Вермунда, но молодой вождь уже перескочил борт драккара и прыгнул на берег, так что ответил за него Кари:
  - И совсем мы не носим рога на шлеме постоянно! Если ты весной соберешься с нами в поход, увидишь, как перед его началом конунг принесет жертвы в Священной Роще; вот тогда его дружина будет молиться Одину об удаче в ритуальном снаряжении. Но таскать рога в бою, если ты не лось и не бык? Нет уж, благодарю!
  Стефан поспешно отвернулся, чувствуя досаду, что все еще очень мало знает о новых знакомых; но, не показывая своих чувств, фыркнул, изображая сожаление:
  - Как жаль! А я собирался, если придется, забодать парочку врагов...
  На самом деле он все еще не был уверен, так ли хочет оставаться среди северных варваров и вести их грубую и жестокую жизнь в краю, где лето холоднее южной зимы. При первой возможности агайец был намерен вернуться на родину. Но от новых уз, по обычаю викингов соединивших его с ними, не спешил отказываться. Их поддержка могла пригодиться чудом уцелевшему послу в чужой стране.
  После ночной бури люди Вермунда все были измучены, иные, спустившись на берег, едва стояли на ногах. Но, когда рабы подали каждому викингу по ковшу подогретого пива, усталые мореплаватели еще смогли осушить их, не пролив ни капли. Постарался и Стефан не отстать от других, хотя протянутый ему деревянный ковш с лошадиной резной головой оказался страшно тяжелым, а непривычно горький вкус ячменного напитка заставил поморщиться. Чувствуя на себе взгляды новых товарищей, агайец подумал, что это еще одна проверка, и постарался их не разочаровать.
  Неожиданно послышался гулкий собачий лай, и на причал выскочил огромный пес, длинноногий и лохматый, весь заросший жесткой шерстью, серой с рыжими подпалинами. Виляя хвостом и хлопая большими ушами, он промчался сквозь расступившуюся толпу и бросился на грудь Вермунду, затанцевал на задних лапах, пытаясь лизнуть в лицо. Вслед за псом по живому коридору промчался мальчик-подросток, черноволосый и смуглый, и тоже бросился навстречу вождю.
  - Вермунд! Наконец-то! Я первым сказал, что это ты! - воскликнул мальчик, вместе со своим псом наскакивая на юношу, так что человека послабее такой двойной напор наверняка сбил бы с ног. Сын Стирбьерна, однако, даже не покачнулся.
  - Сигвальд! И Варди тут как тут! - засмеялся он, одной ладонью ероша смоляные гладкие волосы мальчика, а второй - колючую холку огромного пса. - Ну, пустите же нас домой! Конунг уже, верно, ждет, и мама тоже.
  - И еще половина Земли Фьордов! - добавил мальчик, стараясь не отставать от старшего брата. - Почти все ярлы собрались на твою свадьбу.
  - Я видел у причала корабли.
  - Вчера приехала из Идре-фьорда тетя Фрейдис с Ингваром ярлом и Хельги. Они сейчас с бабушкой. А еще, - Сигвальд понизил голос, оглядываясь на идущих следом викингов. - Сольвейг через две ночи будет здесь. Вчера прискакал гонец с дороги. Мы уже волновались, что ты вернешься позже нее.
  - Я никогда не опоздаю встретить свою невесту! - с гордой улыбкой ответил Вермунд.
  Так вернувшиеся путешественники приблизились к дверям усадьбы. На пороге их встретили богато одетые мужчина и женщина, а за их спиной виднелось полная народа зала. Мужчина, крепкий и коренастый, с уже заметной проседью в не по-северному черных волосах и бороде, был одет в алый праздничный наряд, с золотой крылатой короной на голове. Женщина, рядом с ним, тоже увенчанная короной, маленькая и тонкая, черноволосая, имела необыкновенно смуглую, цвета полированной бронзы, кожу, непохожую ни на кого из виденных прежде. Хорошо, что Вермунд предупредил Стефана прежде, что его мать, королева Одиниса, происходит из неведомого краснокожего народа с Земли Закатного Солнца, не то молодой агайец уставился бы на нее, как на единорога, не скрывая своего крайнего удивления. Теперь же сумел приветствовать конунга с супругой по обычаям новых знакомых.
  Что примечательно, у викингов не обнаружилось никаких церемоний приветствия, что в ходу были у жителей цивилизованных царств на юге. Конунг сам вышел навстречу прибывшим, а те всего лишь кивнули ему головами, скорее в знак внимания, чем истинного почтения. И все принимали это как должное.
  - Привет тебе, Вермунд, - произнес Ульв конунг. - Удачным ли было плавание? Мы не поверили, когда Халльдор увидел тебя с Дозорной Скалы.
  Стоявший за спиной конунга высокий светлобородый воин широко ухмыльнулся.
  - По вам было видно сразу, что вы не укрывались от вчерашней бури. Будь это двадцать зим назад, только Стирбьерн мог бы прийти на драккаре без паруса, с обледеневшими веслами, а теперь это можешь быть лишь ты, родич Вермунд. Верно ли я говорю, госпожа?
  Стоявшая рядом с конунгом женщина кивнула, не отрывая глаз от старшего сына, вокруг которого все так же крутился младший брат со своим псом. Потом осторожно освободила руку из ладони мужа, шагнула к Вермунду и уткнулась лицом ему в грудь.
  - Благодарю Богов, вернувших тебя мне! - проговорила она гортанным, немного хриплым голосом. - Счастье женщины - когда ее семья находится в сборе, у родного очага. Когда женишься на своей Сольвейг - Солнечной Песне, хоть иногда дари ей такое счастье, сын! А мы уже готовим для вас большой пир.
  - Сначала баня, а потом уже пир, - вмешался Ульв конунг. - Я велел затопить баню, и скоро она будет готова. Вам надо согреться после плавания.
  С этими словами Ульв Черный обвел внимательным взглядом продрогших, измученных спутников Вермунда, и тут заметил среди них незнакомца.
  - А это кто - твой гость или пленник? - осведомился он у Вермунда.
  - Ни тот, ни другой! - отозвался молодой вождь. - Стефан из благородного агайского рода Кейрон теперь викинг, как и мы; он вместе с нами вращал весло "Молота Тора" во время бури. Он один уцелел из посольства своей страны; остальных убили разбойники на Ледяном Острове, открытом моим отцом. Стефан привез тебе подарки от царя Агайи, конунг.
  - Об этом позже, сейчас ступайте в баню, - распорядился Ульв, глядя, как рабы вносят в дом сундуки с драгоценными сокровищами юга - бывшим грузом злосчастной "Весенней Розы".
  Баня на севере оказалась невероятно жаркой и душной, в раскаленном воздухе слоями плавали черные клубы выходящего из печи дыма. Стефан огляделся в ужасе, чувствуя себя попавшим в пасть огнедышащего чудовища, а вслед за тем закашлялся, наглотавшись дыма. Только поэтому он не мог немедленно выкрикнуть проклятье варварскому орудию пытки, тщетно разевая рот, чтобы глотнуть воздуха. Точно в бреду, агайец видел, что его новые товарищи, казалось, совсем не страдают здесь; напротив, они смеялись, плескаясь водой из ковшей и хлеща друг друга вениками, будто в какой-то невероятной разновидности сражения! Стефан заподозрил, что они разом сошли с ума от жары. Сам он не в состоянии был сопротивляться, когда его облили сперва горячей, потом обжигающе холодной водой, и принялись чем-то растирать; он лежал на лавке и задыхался, как рыба на берегу.
  - Варвары, свирепые варвары! - еле слышно шептал он по-агайски. - Дайте мне выйти отсюда живым, а я напишу о вас все... так что ни один человек больше не захочет связываться с вами!
  Наконец, пытка кончилась, и спустя какое-то время Стефан понял с изумлением, что и вправду чувствует себя лучше. Как ни трудно было их пережить, но именно дым и кипящая вода, возможно были нужны, чтобы прогнать не только с поверхности кожи, но словно бы из самых костей грязь долгого пути и холод недавней снежной бури.
  - Ну вот, теперь можно и к конунгу на пир! - объявил один из викингов, Гудбруд, с которым Стефан нередко беседовал во время плавания.
  - Не верится, что у вас здесь все делается так просто, - признался Стефан, не без труда натягивая длинную вышитую льняную рубашку, что были приготовлены для прибывших, в комплекте со всей необходимой одеждой. - Не только семья конунга, но и вы, простые воины, свободно пируете за его столом...
  - Это еще что! Посмотришь, что будет на свадьбе Вермунда - тогда весь Сванехольм будет праздновать в усадьбе конунга целую неделю! - усмехнулся викинг. - А что, в Агайе не так?
  - Нет, - признался Стефан, пристегивая подаренных Вермундом золотых оленей к вороту своего нового зеленого плаща. - У нас только в легендах о старых временах говорится о царях, что угощали за своим столом тысячи воинов, а потом сами вели их в бой. Считается, что раньше люди были примитивны и не имели твердой власти. Теперь царь-автократор не обязан заигрывать с народом, как новый сотник среди незнакомых воинов. На царя смотрят, как на солнце - он слишком высоко, чтобы беседовать с ним запросто. Если кто-то из людей хочет о чем-либо просить царя, он делает это не сам, а через чиновников и советников, имеющих право докладывать царю.
  - Вот какие на юге обычаи! - удивленно усмехнулся Гудбруд, вместе со Стефаном догоняя своих. - Ну тогда я думаю, ты не захочешь возвращаться туда, останешься с нами. Наши порядки справедливее!
  Глава 4. Предзнаменования
  В усадьбе конунга угощали гостей, собравшихся почти со всей Земли Фьордов. По общему мнению, Сванехольм вполне вернул былое могущество после Зимы Йотунов, и теперь Ульф конунг угощал за своим столом не меньше людей, чем в свое время его отец, Харальд Победоносный. На драгоценных блюдах высились целые груды мяса и рыбы; шипя, пенились разливаемые в кубки мед и пиво. Целый десяток рабов понадобился, чтобы взгромоздить на стол запеченного целиком кабана с сохранившимся пятачком, ушами и закрученным хвостиком, так что он казался живым, точно Сэхримнир, вечно съедаемый и вечно бессмертный вепрь из Вальхаллы.
  - Это Варди загнал его! - воскликнул Сигвальд, юный сын конунга, устроившись в дальнем краю стола с другими подростками, и под столом незаметно протягивая крупную кость своему псу, не оставившему его и здесь.
  На почетном помосте во главе стола сидел в резном кресле Ульв конунг со своей супругой Одинисой и старой королевой Ингрид. Последняя сильно изменилась за годы, лишившие ее почти всей семьи. Лицо избороздили морщины, придающие сходство с обветренным ликом скалы, волосы под вышитым золотом покрывалом давно полностью поседели, а большие синие глаза сделались тусклыми. Однако ее высокая фигура держалась по-прежнему прямо, а в этот вечер, при встрече со своей дочерью Фрейдис и десятилетним внуком Хельги, старая королева улыбнулась впервые за долгое время.
  - Спасибо тебе, дочка: ты знала, как его назвать! - проговорила она тихо, сдавленным голосом, глядя на красивого белокурого и ясноглазого мальчика. - Пока я жива, привози его в Сванехольм почаще...
  Фрейдис, обнявшись с матерью при встрече, меж тем как ее муж разговаривал с конунгом, пообещала ей, стараясь отвлечь от печальных воспоминаний. Во время пира младший Хельги долго сидел на скамейке у ног бабушки, время от времени гладившей его волосы с нежностью, какой никто не мог предполагать в суровой королеве. Наконец, она вздохнула и отпустила мальчика к его сверстникам. Теперь Хельги о чем-то оживленно шептался с Сигвальдом, гладя растянувшегося под столом огромного пса эйринской породы.
  Меж тем Вермунд, сев за столом рядом со своей матерью, по левую руку от конунга, коротко рассказал о своем плавании к Ледяной Земле и о сражении с разбойниками. Когда он сообщил об агайских послах и о спасении Стефана, взгляды присутствующих скрестились на том, и бывший посол, сидевший среди воинов Вермунда, четвертым от вождя, понял, что ему придется рассказывать варварам о своих приключениях.
  - Я не слишком хорошо говорю на языке Племени Фьордов, - начал он с нарочитой скромностью, тем самым сразу позволяя оценить свое беглое произношение. Ну, а заинтересовать повествованием собеседника Стефану не приходилось учиться. Рассказывая, он порой увлекался и сопровождал свою речь выразительными жестами и выражением лица - слишком мало еще прошло времени, чтобы спокойно вспоминать о тех трагических событиях. Обращался он все время к Ульву, потому что тот был здесь главным и потому что черноволосый конунг, все время остававшийся сдержанным и учтивым, больше напоминал агайцу цивилизованного человека, чем большинство окружающих варваров. Но слышали рассказ Стефана все.
  Закончив, он достал из сундука отрез драгоценной пурпурной ткани, той самой, на которую чуть не наложили лапу разбойники на Ледяном Острове.
  - Наш великий царь посылает тебе, доблестный конунг, в знак дружбы! Такие одеяния может носить только сам царь и члены его семьи.
  Ульв усмехнулся про себя, вежливо поблагодарив за подарок, вспомнив корабли с мехами, китовой амброй и моржовыми клыками, которые прошлым летом отправил к Тысяче Островов под предводительством своих сводных братьев, Халльдора и Карла. Неудивительно, что южане, любившие такие вещи, но не умевшие их добыть самостоятельно, решили заключить с северянами прочный договор...
  - Я простой викинг и не привык к царским нарядам. Пусть королева Ингрид носит платье из пурпура - ее мудростью и силой уже много лет держится Земля Фьордов, - ответил конунг, передавая своей мачехе драгоценную ткань.
  Потом, одну за другой, Стефан передал ему и другие драгоценные предметы: богато украшенное оружие и украшения, флаконы с ароматическими маслами, два больших бочонка с южными винами, и другие редкостные вещи. Среди них была даже искусно сделанная ветвь из чистого золота, с прозрачными, чуть звенящими листьями, и на этой ветви сидели серебряные птицы, поющие, если завести их специальным ключом. Эта диковинная вещь чуть ли не больше всего заинтересовала викингов; они долго разглядывали ее, передавая друг другу вокруг всего стола, пока конунг не велел унести. Та же судьба постигла и многие другие подарки, но изрядную их часть Ульв разделил между присутствующими, и при каждом подарке коротко сообщал о заслугах награжденного в последнее время. Наконец, он дошел и до Вермунда, подняв широкий золотой браслет, украшенный крупными рубинами.
  - Ты, сын Стирбьерна, не просто очистил от разбойников Ледяную Землю, но и спас наши отношения с Агайей. Было бы жаль, если бы их царь обвинил нас в исчезновении своих послов с богатыми дарами, в чем мы не виноваты!
  Вермунд кивнул, польщенный его благодарностью.
  - Меня вел туда голос кого-то из богов, и вел правильно: хоть я и не успел спасти всех пленных, зато нашел там нового товарища для своей команды! Награди и его, конунг: он дрался вместе с нами и вращал весло в бурю, отлично изучил наш язык и обычаи, и, к тому же, он один может свидетельствовать перед агайцами в нашу пользу.
  - О, разумеется! Удачи тебе, викинг - пусть светлые Асы пошлют тебе долгий и славный путь, - с этими словами Ульв конунг протянул Стефану брошь агайской работы: на синей эмали, изображающей морские волны, поднимал паруса золотой корабль.
  Учтисво поблагодарив конунга, Стефан, разморенный теплом очага, обильным ужином и питьем, подумал, что быть викингом совсем неплохо. Возможно, мудрецы на его родине сказали бы, что изменчивое, неверное счастье варвара подобно жизни дикого зверя: ради скоротечного наслаждения приходится терпеть и голод, и холод, и опасность. Но те мудрецы, когда изрекали свои истины, были уже стариками, а для него, Стефана, еще не чуждо ничто человеческое. Он мурлыкал, как сытый кот, ничуть не смущаясь, что приходится брать мясо прямо руками и откусывать, вместо того, чтобы порезать на мелкие кусочки и подцеплять крошечным трезубцем. Пожалуй, после того, что довелось ему повидать на севере, варварский пир - в самый раз.
  Собравшиеся все больше оживлялись. Послышались песни; то один, то другой из пирующих викингов затягивал нараспев хорошо известные истории или же исполнял новые, еще неизвестные прежде. Странные это были песни: дикие и неблагозвучные на первый взгляд, но на самом деле укладывающиеся в определенный ритм, похожий на морской прибой. Но вдруг послышался громкий стук в дверь, та открылась, и факел над входом погас, задутый внезапным порывом ветра.
  Но и оставшегося освещения хватило, чтобы собравшиеся за столом разглядели высокого старика, едва не касавшегося головой притолоки. Он медленно снял с головы широкополую синюю шляпу, и все увидели его седые кудри, рассыпавшиеся по плечам, поверх простого серого плаща.
  При виде него Ульв конунг поспешно поднялся с кресла и почтительно склонил голову.
  - Приветствую тебя, почтенный Гест! Давно ты не появлялся в наших краях. Присядь к огню и отдохни.
  - И я приветствую тебя, конунг Земли Фьордов, Ульв, сын Харальда! У меня было много дел, да и вы в это время не так уж нуждались во мне, - усмехнулся странник, входя в зал. - А вы молодцы: отстроили Сванехольм не хуже прежнего.
  Когда старик проходил мимо дальнего края стола, где сидели подростки и еще ничего не совершившая молодежь, из-под стола выбрался пес. Принюхался, заметив чужака, вздыбил шерсть на загривке... и вдруг припал к земле, поджав хвост, и заскулил жалобно, как щенок. Пришедший старик безбоязненно коснулся длинной морды пса, совсем близко от страшных клыков, подлиннее иных волчьих.
  - Даже самый свирепый пес не лает на Геста, - вполголоса проговорил кто-то из викингов.
  У Стефана, с любопытством взиравшего на неизвестного старика, мурашки пробежали по коже. Известно ведь - в этом сходились предания всех известных агайцу народов, - что собаки не лают на колдунов и... на зачем-нибудь вздумавших прогуляться по земле Богов. Правда, в его родном краю Боги уже сотни лет не спускались на землю, но кто знает, как у них принято здесь?..
  Меж тем Гест, погладив пса, взглянул на настороженно замершего Сигвальда и, как показалось мальчику в потускневшем освещении, подмигнул ему одним глазом.
  - Ты всегда берешь с собой пса, сын конунга? Хороший пес для настоящего хозяина! Когда-нибудь он может тебе пригодиться.
  - Я знаю, почтенный Гест, - заверил его мальчик, у которого отчего-то взволнованно забилось сердце от слов знаменитого странствующего скальда, о котором столько слышал от старших в семье.
  А тот усмехнулся, еще на мгновение задержав взгляд на сидевших за столом мальчиках-подростках.
  - Вот и смена растет воинам Земли Фьордов, пахарям моря, победителям сильных врагов, - так произнес он и прошел вдоль всего стола, остановившись перед Ульвом. - Я вижу, ты не забыл обо мне за эти годы.
  - Что ты, почтенный Гест! Ведь это ты, и никто иной, дал знак, чтобы меня избрали конунгом, - Ульв указал на сидение своего кресла, обитое черной волчьей шкурой.
  - Ты указал моей сестре Астрид с ее избранником Лейвом путь в Лесную Землю, - заметил Ингвар ярл из Идре-фьорда.
  - Ты, Гест, помог родителям моей Сольвейг остаться вместе, - Вермунд, прежде не встречавшийся с таинственным скальдом, говорил веселее старших викингов, так как не убеждался пока в его таинственном влиянии на судьбы людей. - Прошу тебя, задержись в Сванехольме на несколько дней, останься на нашу с Сольвейг свадьбу.
  Старый скальд многозначительно покачал головой и коротко рассмеялся - хотя, возможно, это тихо прозвенела струна на арфе, которую он вынул из футляра.
  - Благодарю за приглашение, сын Стирбьерна! Задержаться у вас не обещаю, но на вашу свадьбу приду обязательно... А ты, я вижу, способен совершить не меньше, чем твой отец! Верно, он в Вальхалле улыбается, глядя на тебя. Ты мечтаешь о подвигах и дальних походах - быть может, Асы уже услышали твою молитву.
  - Я рад этому, - ответил юноша, смело выдержав взгляд старого скальда. - Надеюсь только, всему свое время: сначала свадьба, а уж потом подвиги.
  Гест помрачнел - по крайней мере, так казалось видевшим его, хотя, возможно, все та же игра освещения погрузила его лицо в глубокую тень.
  - А вот об этом, юноша, известно лишь всеведущим Норнам, - проговорил он.
  Потом снова обвел взглядом Ульва, его сводных братьев по отцу и других зрелых викингов, что поднялись из-за стола навстречу почетному гостю.
  - Я вижу здесь, за столом, крепких мужей, которым еще далеко до старости. Они еще способны совершить многое, - одобрительно кивнул скальд.
  - Благодарю тебя, почтенный Гест, но объясни, что ты имеешь в виду, не говори загадками, - попросил его Ульв.
  Но скальд только многозначительно покачал головой.
  - Прежде ты никогда не торопился бездумно, Ульв Молчаливый; лучше бы тебе не меняться в этом и впредь. И женщинам твоей семьи, без которых их мужья и сыновья не были бы теми, кто они есть, - он уважительно поклонился Ингрид, Одинисе и Фрейдис. - А, здесь, я вижу, не все родились в Земле Фьордов? - на сей раз скальд остановил внимание на Стефане.
  Тот, пораженный своим первоначальным подозрением, все это время стоял за столом вместе со своими новыми товарищами. Ему и хотелось, чтобы таинственный пришелец обратился к нему, и было отчего-то не по себе.
  - Да, почтенный Гест, я здесь совсем недавно, и только потому что Вермунд принял меня в викинги. Не думаю, чтобы моя жизнь была здесь кому-то интересна, - попытался пошутить молодой агайец.
  Колдун взглянул на него в упор. Глаза у него были ярко-голубые. Хотя, пожалуй, только один глаз, потому что второй постоянно оставался в тени.
  - Еще недавно ты и представить себе не мог, где окажешься вскоре, не правда ли, викинг с юга? Ты - загадка для всех, даже для самого себя, точно вольный ветер, не знающий преград. Так что с тобой не стоит ничему удивляться и впредь.
  Стефан искал подходящих слов, но почувствовал, что у него их не хватает, чуть ли не впервые в жизни, хотя бы и на чужом языке.
  - Ты меня хвалишь или упрекаешь? - поинтересовался он, наконец.
  - Я? Ни то, ни другое. Просто говорю, каков ты есть. А как будет дальше, решай сам.
  И, будто потеряв всякий интерес к агайцу, старый скальд настроил арфу, успевшую обледенеть даже в футляре за время долгого пути, и стал петь, после того как жена конунга протянула ему полный кубок шипучего меда. Он оставался в усадьбе конунга до самого утра, но у тех, кто услышал его загадочные пророчества, голова была полна, и они думали, что он приходил к ним совсем не ради песен.
  А наутро Гест ушел с первыми лучами солнца, и никто не мог сказать, какую дорогу из Сванехольма он выбрал на сей раз.
  
  Когда Стефан проснулся, солнце поднялось уже высоко, и теперь заглядывало сквозь дымовое отверстие в крыше, так что агайец зажмурился от яркого света и недовольно промычал. Но тут же, вспомнив все, что было накануне, он подскочил, едва не перевернув скамью, покрытую соломенным тюфяком, и огляделся. В Большом Зале конунговой усадьбы ничто не напоминало о вчерашнем пиршестве: составленный из длинных досок стол убрали, и пол начисто подмели. Вокруг же не было никого, кроме служанки, хихикнувшей при виде изумленно оглядывающегося приезжего. Она положила на скамью его вещи, аккуратно сложенные. Только сейчас Стефан обнаружил, что лежит в одной нижней рубашке, но когда успел раздеться и лечь, он не мог вспомнить, в голове еще шумело. Поспешно ухватив одежду, потому что в зале было довольно холодно, он спросил женщину, не сразу подобрал нужные слова:
  - Почему никого нет? Вермунд... где? Найти его!
  Женщина широко раскрыла глаза, пытаясь понять гостя, наконец, показала на выход из дома:
  - Здесь все встают рано! Вермунд? Вермунд там... на выгоне. Найдешь его...
  Не требуя дальнейших объяснений, Стефан стремительно вышел из дома, направляясь в указанную сторону. По дороге зачерпнул ладонями горсть свежевыпавшего снега и приложил ко лбу, чувствуя, как проясняется в голове.
  Вермунда он нашел на пастбище, где по заметенным недавней бурей холмам бродил неприхотливый местный скот, разгребая копытами снег, чтобы добыть последнюю траву. Молодой викинг высмотрел в стаде мохнатого серого годовалого бычка и, подозвав, принялся бороться с ним, обхватив за рога. Оба фыркали и толкались, по очереди напирая друг на друга, и, лишь подойдя поближе, Стефан понял, что здесь, по-видимому, привычная игра, доставляющая удовольствие обоим участникам. Бык еще не достиг полной силы, но был достаточно мощным и тяжелым, чтобы при желании поднять на рога любого человека. Однако он двигался осторожно, даже переходя в наступление, и, сбив Вермунда с ног, останавливался и ждал, пока тот поднимется. И рыжеволосый викинг снова и снова брался за рога, пробуя свою силу. Пораженный зрелищем Стефан насчитал двенадцать таких коротких стычек.
  Наконец, быку словно бы надоела их возня, и он направился прочь, однако же, оглядываясь на юношу искоса лиловым глазом. Вермунд позвал его, замычав, и тут же догнал и обхватил за шею.
  - Как ты можешь не слушаться меня, Серый, когда я зову? - с этими словами молодой викинг втащил быка за шею на вершину холма и остановился, переводя дух. Только здесь он заметил наблюдавшего за их игрой Стефана и махнул рукой, приглашая подойти ближе.
  - В жизни не видел ничего подобного! - покрутил головой агайец. - У нас в семье есть легенда, будто мы происходим от племени воинственных женщин - амазонок; так у них тоже были игры с быками в знак почитания Артемиды. Но чтобы таскать быка за рога - о таком и они вряд ли слышали.
  - Я же не женщина! - гордо усмехнулся Вермунд, потершись щекой о мягкую замшевую морду быка. - И потом, он прекрасно меня знает. Ему хватило бы сил поднять на рога любого человека, но он помнит, что я возился с ним, еще когда он был теленком.
  - Ты не только быка способен приучить повиноваться, ты умеешь подчинять себе и людей, - Стефан не был уверен, что не скажет лишнего, но никогда не умел удержать за хвост собственное любопытство.
  Вермунд пожал плечами.
  - Я викинг, а у нас даже сын конунга останется безвестным, если сам по себе не добьется, чтобы люди за ним шли. К тому же, я сын Стирбьерна... Ты видел секиру, доставшуюся мне от отца? Ею он сразил Золотую Змею.
  Стефан кивнул, вспомнив железное чудовище, которым его собеседник с легкостью крушил черепа разбойникам.
  - Свен и Кари спасли ее для меня, и я, как только немного подрос, не мог дождаться, когда у меня хватит сил владеть ею. Мне было к чему стремиться, согласись.
  Возражений от агайца не ожидалось, и он снова кивнул, подумав, что Вермунд с тем же успехом мог бы беседовать со своим бычком - тот, кстати, следовал за людьми, точно собака, хоть и не
  подходил ближе.
  - Я прежде не был воином, мне трудно вас понять, - наконец, признался Стефан. - Но, кажется, тот старик вчера предрекал тебе великие дела и большие победы, так что можешь быть спокоен.
  - Гест никогда не ошибается - так говорят все в Земле Фьордов. - Но я все-таки рассчитываю распорядиться своей жизнью по-своему: сперва Сольвейг, а уж потом подвиги... - молодой викинг прислонился спиной к стволу выросшего в поле дерева и мечтательно улыбнулся. - Сольвейг, дочь Лейва, золотоволосая и угольноокая! Жаль, что у меня нет дара скальда, чтобы описать ее красоту... Но ты скоро увидишь ее сам, и согласишься, что ради нее и самому отчаянному викингу не зазорно несколько лет задержаться у очага. Попробуй тогда не признать ее самой прекрасной!
  Увидев, что глаза Вермунда вспыхнули в ожидании вызова, агайец постарался свести все к шутке.
  - Подожди немного: я еще не настолько разобрался в северных красавицах, чтобы так сразу решить... И вообще-то, в некотором роде, я могу завидовать тебе: мне из-за женщины пришлось покинуть родной край, а тут ты - счастливый жених, собираешься пришить себя к юбке милой...
  Вермунд понял шутку по-своему.
  - Так в чем дело? Раз ты теперь наш, можешь приглядеться и выбрать любую девушку. Я берусь убедить любых родителей отдать ее за тебя, - он вполсилы хлопнул агайца по плечу.
  Тот обещал подумать, хотя на самом деле не хотел принимать слишком скорых решений. Спору нет, гостеприимные хозяева Сванехольма были ему по душе, но все же, ему, цивилизованному человеку, уроженцу жаркого юга, не слишком заманчивым казалось навсегда прикрепиться к викингам только потому, что довелось однажды вращать весло драккара. Но Вермунд и другие викинги, похоже, считали это решенным, и не следовало отказывать им прямо. Едва не пошатнувшись от дружеской ласки рыжеволосого богатыря, он усмехнулся.
  - Еще раз благодарю тебя за участие! А сейчас пойдем в дом: я так проголодался, что и твоего бычка съел бы вместе с рогами!
  - Я тоже голоден. Но в усадьбе, уж наверное, готов обед, так что Серый вне опасности, - юноша хлопнул по широкому загривку быка, отсылая его прочь от себя.
  Они прибавили шагу, но уже у самых ворот усадьбы, где росли раскидистые темные ели, чудом пережившие разрушения Зимы Йотунов, случилось необыкновенное происшествие, смысл которого стал ясен людям много позднее.
  В кроне высокой ели устроился отдыхать после неудачной ночной охоты огромный филин. Но, видимо, то ли голод не позволил ему заснуть, то ли движение проходивших мимо людей разбудило чуткую птицу. И вот филин, широко раскрыв ослепленные дневным светом глаза, увидел черную кошку на крыльце усадьбы; та чинно сидела, обвив лапы хвостом, точно была здесь истинной хозяйкой. Но филин не разглядывал, кто перед ним. Жутко щелкнув роговым клювом, он расправил крылья, промчался над головами изумленных людей и обрушился камнем на черное, покрытое мехом животное.
  Но кошка была опытной и сильной крысоловкой, совсем не похожей на белок и зайчат, каких привык хватать крылатый разбойник.Уже пронзенная когтями, она со страшным воплем сама вцепилась филину в шею и заработала всеми четырьмя лапами. Филин бил крыльями, пытаясь оторваться от земли, но не мог взлететь вместе с добычей, обвившейся, как змея. Визг, шипение, клекотание и вой услышали, наверное, во всей усадьбе, и на крыльцо тут же сбежался народ.
  Вермунд со Стефаном оказались свидетелями ожесточенной битвы филина с кошкой, но не могли ничего сделать. Ни один человек не решился бы вмешаться, не рискуя руками и лицом. Зверь и птица бешено терзали друг друга, в воздух взлетали клочья черной шерсти и ржаво-бурые перья, на примятый снег текла кровь. И по-прежнему не смолкал жуткий и пронзительный вопль. Казалось, это не кончится никогда. У кошки поистине было девять жизней, да и филин не уступал ей в выносливости.
  Наконец, катающийся по земле жуткий ком из содранного мяса, переломанных костей, шерсти и перьев распался и затих. У кошки был располосован живот, у филина почти оторвано
  крыло и прокушена шея. Оба уже не дышали.
  Теперь стало слышно, как где-то в доме плачет ребенок, впервые встретившийся с жестокостью и смертью. Гулко лаял волкодав Варди, и Сигвальд с трудом удерживал его, а со всех сторон в округе доносился лай других собак, взбудораженных запахом драки и крови. Люди удивленно переговаривались.
  Привлеченная шумом, на крыльцо вышла старая королева Ингрид. Она подошла к окровавленным останкам животных и на некоторое время замерла неподвижно, будто что-то проверяя. Лицо ее и полоса седых волос надо лбом, открытая вдовьим покрывалом, были белы, как снег.
  - Взгляните, жители Земли Фьордов: крылатый разбойник принял нашу кошку за беспомощную мышь, думал, что ему достанется легкая добыча! - насмешливо воскликнула она. - Он просчитался, как и другие прежде него. Больше ночному убийце не искать добычи!
  - Но они оба мертвы! - глухо проговорила Одиниса, "Молодая Королева", как называли ее в Сванехольме в отличие от вдовы Харальда, хотя и в ее черных косах уже зазмеились седые волосы. Теперь она, серая от волнения, стояла с ней рядом. - Госпожа, ты искусна в узнавании замыслов судьбы - так объясни, что значит это знамение, если вправду что-то значит.
  Но Ингрид сурово покачала головой.
  - От знамения до узнавания, что именно оно гласит, далека дорога... Быть может, гибель моей храброй крысоловки и случайность. Но я никогда прежде не слышала, чтобы филин сцепился с кошкой не на жизнь, а на смерть, да еще среди бела дня, у самого жилья... Эй, похороните их обоих! - это уже относилось к слугам.
  Она повернулась и направилась обратно в дом, еще более холодная и суровая, чем обычно. А жена Ульва, задержавшись на крыльце, искала взглядом своих сыновей, и успокоилась, лишь увидев их. Молодая королева крепко обняла за талию Вермунда, пригладила черные блестящие волосы Сигвальда - в нем заметна была ее кровь, происхождение от краснокожих обитателей Земли Закатного Солнца.
  - У нас говорят: в шуме леса и шелесте травы, в журчании ручья и в тени летящей птицы - во всем слышен голос Великого Духа, надо лишь уметь слушать, - произнесла она тихо. - Но я надеюсь, что вы, сыновья мои, проживете лучшую жизнь, чем мы...
  - Не волнуйся, матушка: какие бы филины ни прилетали, я сумею дать им отпор, - заверил ее Вермунд.
  - Мы сумеем, - упрямо поправил его младший брат, гладя по щетинистой холке своего пса.
  Глава 5. Похищение Сольвейг
  Даже самой долгой дороге когда-нибудь приходит конец. Сколько бы ни вилась дорога, протоптанная, прорубленная сквозь черный лес, сколько бы ни взметались из-под саней и копыт радужно сверкающие клубы снежной пыли, - а настал день, когда впереди открылся совершенно ровный тракт, означающий приближение к хорошо обжитым местам. Не кивали больше навстречу большому каравану путников зловещие черные ели, остались позади, покачиваясь на пронизывающем северном ветру. Далеко впереди запахло морем, из еще невидимого впереди города долетел собачий лай...
  Девятнадцать лет назад Лейв Изгнанник похитил свою возлюбленную Астрид и вместе с ней и немногими спутниками бежал в Лесную Землю, во внутреннюю, необитаемую прежде местность, вдали от моря. И вот теперь они возвращались, чтобы выдать свою дочь, золотоволосую и белорукую Сольвейг, замуж за Вермунда, пасынка и возможного наследника самого конунга в Сванехольме! Могли ли об этом мечтать в свое время нищие, преследуемые изгнанники?
  - Смотри, жена, - сказал Лейв ярл, останавливая рыжего коня возле богато украшенных резных саней, где сидела госпожа Астрид с другими женщинами. - Кажется, это было только вчера, а между тем, наша дочь выходит замуж. А за ней, глядишь, и сын найдет себе невесту.
  Астрид, раскрасневшаяся на морозе, и впрямь была хороша, как молодая девушка, когда, завернувшись в зеленый плащ на куньем меху, улыбнулась мужу.
  - Да, выросли дети... Я молюсь Фрейе, Ездящей на Кошках, чтобы Сольвейг была счастлива с Вермундом не меньше, чем я с тобой все эти годы.
  Склонившись с коня, Лейв поцеловал жену в щеку, а в следующий момент пришпорил его, пуская вскачь, и промчался вперед, в голову свадебного поезда.
  - Эй, скорее! Поторапливайтесь: Сванехольм уже близко, скоро отдохнем!
  За прошедшие годы Лейв Изгнанник, ярл Лесной Земли, действительно почти не постарел. Из прежнего юноши он превратился в зрелого мужчину, сильного и уверенного, стройного, как в молодости, и даже по-прежнему красивого; в его золотых волосах не было заметно ни одной седой прядки, и ничуть не потускнели его черные глаза, что унаследовали от него их с Астрид дети-близнецы, Альрик и Сольвейг. Если бы потребовалось, ярл Лесной Земли и сейчас способен был совершить не меньше, чем в молодые годы, когда убил огненного великана из недр земли.
  Вместе с Лейвом ехали верхом и его давние соратники: Рунн, Эрик, Торфинн и многие другие, когда-то делившие с вождем изгнание и вместе с ним открывшие Лесную Землю. Вместе со старшими мужчинами ехали и юноши, их сыновья, что родились и выросли за время, миновавшее со страшной Зимы Йотунов. Вот вперед промчался, далеко опережая других, Альрик, живой портрет Лейва в юности. Он остановил коня на вершине заснеженной скалистой гряды и оттуда воскликну, замахав руками:
  - Идут, идут! Сольвейг, твой жених идет встречать тебя! - и он направил коня вниз, поднимая тучу снега.
  А его сестра, напросившаяся проделать последний отрезок пути верхом, вдруг испуганно ахнула и вся зарделась.
  - Ой, Вермунд! А что он скажет?.. Матушка, довольно ли я хороша?
  Астрид улыбнулась золотоволосой всаднице, правившей изящной белой лошадью не хуже мужчин.
  - Не бойся, дочка! Он примет тебя за спустившуюся из Асгарда валькирию, когда увидит.
  Действительно, кто увидел бы сейчас Сольвейг - разрумянившуюся на холоде, в шубке из серебристых лис, в черной собольей шапочке с пером, из-под которой стекали водопадом ее золотые волосы, с блестящим взглядом черных глаз, - едва ли оспорил бы уверенность Вермунда в том, что его избранница - лучшая в племени фьордов. Сейчас девушка вглядывалась в синевшую впереди даль, чувствуя, как бешено бьется сердце. Скоро, уже совсем скоро Вермунд встретит ее, чтобы никогда не отпускать. Наверное, сразу схватит в объятия и стащит с седла, он ведь такой сильный, сильнее всех мужчин! И поцелует при всех, никого не стыдясь и не замечая вокруг, кроме них двоих... У девушки сладко трепетало сердце от предвкушения встречи, и вместе с тем отчего-то становилось не по себе, как перед прыжком в холодную воду... О, великая Фрейя, ну чего ей бояться? Ведь они с Вермундом знают друг друга с детства, и сказали друг другу о любви в четырнадцать лет, и он не мог измениться по отношению к ней, а она все та же!.. Девушка встряхнула головой и улыбнулась, отгоняя сомнения.
  Приподнявшись на стременах, Сольвейг взглянула вперед. И увидела, как ей навстречу стремительно выбежали из-за поворота несколько человек на лыжах. Разглядела высокую фигуру впереди с взвихрившимся за плечами рыжим облаком волос...
  - Вермунд! - воскликнула она, пуская коня в галоп.
  - Сольвейг! - одновременно выкрикнул рыжеволосый викинг, стремительно преодолевая расстояние, разделяющее их.
  Но, когда они уже готовы были соприкоснуться, взметнулся безумный порыв ветра, пригнувший едва ли не до земли верхушки ближайших деревьев. Он дохнул мертвенной стужей в лицо людям, сбил с ног тех, кто был слабее, поднял страшную метель. Лошади ржали в ужасе, будто их резали, становились на дыбы, стремясь сбросить седоков и умчаться прочь. Сквозь налетевший вой ветра едва слышались голоса мужчин, слезы и молитвы женщин.
  Все продолжалось совсем недолго. Вместе с вихрем с неба упала огромная черная тень, закрыла полнеба и ухватила огромными лапами Сольвейг, стащила ее с лошади, точно пушинку.
  - Сольвейг! Нет!
  Вермунд, еле устоявший на лыжах при бешеном порыве ветра, бросился вперед. Одновременно с ним и Лейв, справившись с понесшим было конем, бросился на выручку дочери. Но первым подоспел Альрик, опередив отца. Он даже успел выхватить меч, замахнуться на чудовищного орла. Однако тот, не выпуская девушку, взмахнул огромным крылом, и Альрика вместе с лошадью отшвырнуло прочь на добрый десяток шагов и вбило в только что наметенный сугроб. Следующим взмахом исполинский орел взмыл высоко в небо, унося отчаянно бьющуюся в его когтях девушку. Скорее всего, она кричала, но бешеный рев ветра заглушал все прочие звуки.
  - Сольвейг! - страшно завопил Вермунд и, схватив лук, выстрелил в уносившего девушку орла. Напрасно - тот был уже слишком высоко, и стрела, не долетев и три четверти расстояния, потеряла силу и упала на землю. Орел же с презрительным клекотом полетел с похищенной Сольвейг прочь, все дальше и дальше, прямо на север. Одно мгновение - и он скрылся из виду, будто никогда и не было ни его, ни прекрасной дочери Лейва...
  В отчаянии и бессильной ярости Вермунд страшно закричал и одним бешеным рывком разодрал на себе меховую куртку вместе с рубашкой, швырнул в снег плащ, не чувствуя холода. Затем в наступившей тишине, точно безумный, выкрикнул в опустевшее небо свой вызов:
  - Вернись и сражайся со мной, отродье йотунов! Ведь ясно, что ты - не простая птица! Верни Сольвейг и попробуй взять мою жизнь, если сумеешь! А я клянусь памятью своего отца до скончания времен отправить тебя к Хель!
  Лейв, стоявший на коленях возле своего лежавшего без чувств сына, один решился обратиться к обезумевшему юноше.
  - Он не отзовется на твой вызов! Он совершил, что хотел, и не вернется обратно. Если ты хочешь отомстить за Сольвейг, - добавил ее отец дрогнувшим голосом, - успокойся и возьми себя в руки! Не одному тебе она была дорога.
  Его слова помогли Вермунду опомниться; он провел ладонью по лбу, увидел в сугробе Альрика, придавленного рухнувшей лошадью - он сильно разбил голову при падении, и по лбу юноши текла кровь. В санях, которые кое-как удалось остановить, лежала навзничь госпожа Астрид, бледная, как смерть. За ней ухаживали плачущие женщины: растирали ей виски и ладони, чертили руны, изгоняющие болезни и нечисть, шептали заклинания. Да и викинги в отряде Лейва, похоже, были близки к отчаянию...
  Вермунд обвел всех мутным взглядом, задержался на своих спутниках. Свен, Кари, Торкель, Гудбруд, Эгиль... Стефан, впервые ставший на лыжи здесь, в Сванехольме, но все же приковылявший со всеми взглянуть на невесту вождя... и ставший свидетелем ее похищения!.. С этими людьми можно совершить многое! Рыжеволосый викинг, по-прежнему не замечая обжигающих укусов мороза, поднял отброшенную в снег секиру и погрозил ею в сторону севера, где скрылся чудовищный орел.
  - Я пройду, если понадобится, до края мира, и найду Сольвейг, если она жива, или отомщу, если она погибла! Клянусь молниями Тора, ясенем Иггдрасилем и этой секирой, которой мой отец победил Золотую Змею! Ею же я изрублю на куски ее похитителя, или я не Вермунд, сын Стирбьерна! - в чистом зимнем воздухе его клятва прозвучала торжественно и скорбно.
  Тем временем Лейв с Рунном кое-как перевязали Альрику голову, и юноша вскоре пришел в себя. Отец осторожно влил ему в рот скира - напитка из перебродившего кислого молока, и помог подняться на ноги.
  - Сольвейг... она... - простонал он сквозь зубы.
  - Пойдем к матери, - прервал его Лейв.
  Астрид к тому времени очнулась, но еще ничего не замечала вокруг себя. Когда муж склонился к ней, она уткнулась ему в плечо и разрыдалась.
  - Боги отвернулись от нас, муж мой! Наша дочь похищена, а сын... он пытался спасти ее...
  - Успокойся, жена! Будет тебе... - Лейв гладил ее по дрожащим плечам, хоть ему и самому трудно было говорить. Он подтолкнул Альрика к матери и соединил их руки. - Вот он, наш сын, он жив, смотри! А Сольвейг... Она была жива, когда он унес ее. Ведь то был не простой орел, а йотун в облике орла, несомненно. Есть надежда, что она нужна ему живой. Она сопротивлялась, когда он тащил ее по воздуху. Нашу дочь еще можно спасти, и мы сделаем это, поверь, Астрид!
  Быть может, ярл Лесной Земли на самом деле и не чувствовал такой непоколебимой уверенности, однако он сделал все возможное, чтобы убедить других, и им теперь хотелось поверить, что Сольвейг жива. Вермунд успокоился первым. Ему стало стыдно за свое недавнее неистовство. Сольвейг в плену, быть может, в смертельной опасности, а он, викинг, ее жених, едва не сошел с ума, как последний трус!
  - Пойдемте со мной, - серьезно произнес он, обращаясь к родным похищенной девушки и их спутникам. - Думаю, в Сванехольме есть что обсудить.
  
  В Большом Зале конунговой усадьбы немедленно собрался совет: весь род Асгейра в полном составе, все ярлы и самые влиятельные бонды, съехавшиеся в Сванехольм на свадьбу Вермунда и Сольвейг. Вместо радостной новости их сегодня собрала страшная, и это было делом чести для всей Земли Фьордов. Невеста наследника конунга похищена перед самой свадьбой, и где - под самым Сванехольмом, на глазах у родителей и жениха! Те, кто пережил Зиму Йотунов, не могли сделать вид, что их не касается случившееся. Неведомый враг бросил вызов им всем.
  Взрыв негодования был первой реакцией большинства людей, когда Вермунд и Лейв поведали о похищении девушки. От криков и проклятий возмущенных викингов дрожали опорные столбы дома, раздавались клятвы мести йотунам и хулительные висы в адрес "крылатой напасти", успевшие сложиться у тех, кто обладал поэтическим даром.
  Однако Ульв конунг молчал,плотно сжав пальцами подлокотники кресла, и ждал, пока люди успокоятся настолько, что будут в состоянии не только кричать, но и хоть кого-то слушать. Тщательно оглядывая собравшихся вождей, высматривал тех, на кого можно больше других положиться в новых испытаниях. Почти все они были выдвинуты им самим после победы над Золотой Змеей, из семей погибших ярлов или из отличившихся воинов, потому что многие семьи были истреблены поголовно. Теперь эти люди вновь собрались вокруг - в большинстве своем еще не старые, крепкие мужчины, в окружении подросших сыновей и лучших воинов. Смотрели напряженно, ожидая, что скажет он, конунг. А ему в этот момент больше всего хотелось быть простым воином, решающим лишь за себя и за свой меч. Снова объявлять войну могущественному нечеловеческому врагу, зная, что в случае поражения гибель грозит Земле Фьордов - это не предлагать по весне набег на фризов или вендов. Не ему бы, Ульву Черному, принимать такое решение. Он - простой викинг, насмешкой судьбы ставший наследником отца. По справедливости, на его месте должен быть Стирбьерн или Хельги, они бы знали, что делать, им было бы легче сделать правильный выбор. Но некому было решать, кроме него... Рядом с ним застыла, как статуя, королева Ингрид, она не произносила ни слова, но на губах мелькнула грустная усмешка, как бы говоря: "Вот о чем предупреждали пророчества!" Ульв поглядел на жену - она вместе с Фрейдис окружили потерявшую дочь Астрид и теперь шептались о чем-то, должно быть, утешали. Но Ульв видел, как при страшном известии вздрогнула Одиниса, и как краска сбежала с ее смуглого лица при взгляде на Вермунда, который все еще метался по залу, как раненый зверь, задевая столбы и стены. Она, мать, уже знала, что сделает ее старший сын, сын Стирбьерна... А он, конунг Земли Фьордов, будет сомневаться?
  Он поднялся с места, еще раз оглядев собравшихся.
  - Недобитый враг вновь поднял голову. Он бросил вызов нам всем, храбрые викинги. Все мы видели таких птиц во время Зимы Йотунов...
  - Это правда, - заметил, нахмурившись, Свен. - Мы с Кари тоже видели таких исполинских орлов, когда погибла наша деревня. Они тогда схватили нескольких женщин живыми и унесли... И никто больше их не видел.
  Рядом послышался яростный полустон-полурык. Вермунд, усевшийся было на скамью меж своих названых братьев, не мог спокойно выдержать намека на возможную судьбу Сольвейг. Он весь потемнел от ярости и, казалось, за один день постарел на десять лет.
  - Их не видели, потому что не искали! А я найду ее, во что бы то ни стало! - произнес он сквозь зубы с такой отчаянной решимостью, что все, кто помнил Стирбьерна, невольно переглянулись. Сын воистину повторял отца!
  Ульв, знавший, что сейчас его пасынку бесполезно прекословить, примирительно поднял руку.
  - Успокойся и выслушай, Вермунд! Не один ты имеешь право мстить: это дело всей Земли Фьордов. Но каким образом мы будем действовать? Вот что нужно решить...
  - Я уже все решил! - Вермунд поднялся со скамьи и бросил себе на плечи синий плащ - знак мести. - Я иду в Йотунхейм, и кто хочет, пусть идет со мной.
  - Неужели мы оставим сына Стирбьерна? - Свен и Кари одновременно встали рядом со своим воспитанником.
  - И я пойду! И я!.. - вскоре в поход вызвалась вся команда "Молота Тора" и немало других викингов. Поднялись со своих мест также Лейв и его сын Альрик, пылающие местью не меньше Вермунда.
  Молодой вождь взглянул на свой отряд со слезами благодарности на глазах.
  - Знаю, вы все - настоящие герои! Племени отважных викингов не пристало беспокоиться об опасности. Тем более когда они собираются пройти через земли вечного холода, в страну йотунов. Даже мой великий отец не бывал так далеко к северу. Но мы сможем дойти! Я поклялся молниями Тора, что найду Сольвейг, где бы она ни была. Но вас прошу подумать, готовы ли вы к такому походу? Оставшихся никто не упрекнет. Я пойду и один, если понадобится.
  Но никто из вызвавшихся добровольцев не отказался, хоть кое-кто побледнел и сжал зубы при упоминании опасностей Йотунхейма. Кто-то первым выкрикнул боевой клич, и другие поддержали его звоном мечей о щиты. У викингов, привыкших слаженно вращать весла драккара, было развито чувство ритма, и дикий грохот железа у них складывался в оглушительную, свирепую, но и чем-то неуловимо притягательную музыку. Не грохот ли морских волн о скалистый берег, не рев ветра над заснеженными горами ли научили северян так приветствовать своих вождей? Железная песнь мечей горячила кровь сильнее чаши хмельного меда, голова становилась легкой и ясной, было одновременно жутко и весело.
  Стефан Кейрон, забытый всеми среди бурных событий, наблюдал за викингами, тоже захваченный общим воодушевлением. Наконец, встряхнул кудрями, отросшими за время путешествия, и шагнул в круг добровольцев.
  - Я с вами! Вы, кажется, приняли меня в викинги? Вот и постараюсь от вас не отстать.
  Вермунд, весь во власти своего нового замысла, сильно хлопнул его по плечу.
  - Да хранят тебя Асы, викинг с юга! - он словно бы не удивился решению Стефана, мысленно уже меряя заснеженные просторы Йотунхейма.
  Но кое-кто из будущих спутников окинул агайца недоверчивым взглядом.
  - Ты мерз, как щенок, и на драккаре, а в Стране Великанов будет куда холоднее, чем здесь! Ты на лыжи стал первый раз в жизни, а там придется идти дни напролет. Нам не хочется хоронить тебя в снегу, где, к тому же, твой труп наверняка откопают волки и сожрут. О живущих там йотунах и неизвестно каких еще чудовищах я не упоминаю, потому что не сомневаюсь в твоей храбрости, - усмехнулся его приятель Гудбруд.
  Когда первый пыл прошел, Стефан и сам осознал, насколько опасно предприятие, затеянное Вермундом, раз даже такие отчаянные странники прежде не забирались так далеко к северу. Но отзвуки песни мечей еще звучали в его ушах, а предостережение придало агайцу храбрости, и он вновь встряхнул черными кудрями.
  - Верно, пока я еще многого не знаю, вот и надеюсь узнать вместе с вами. Викинг я, в самом деле, или собачий хвост? Если уж вы затеяли всеобщее самоубийство, я не упущу случая отправиться к Богам в столь героическом обществе. Второго случая ведь может и не представиться.
  Где-нибудь в городах Тысячи Островов речь Стефана, исполненная специфически варварских доводов, несомненно, кого угодно привела бы в ужас, но викинги ее оценили. Выразив свое одобрение дружескими похлопываниями да тычками, способными свалить с ног медведя, они уже без колебаний приняли Стефана в свой отряд. Тут же принесли огромную чашу, полную пива до краев, и пустили ее по кругу, чтобы каждый сделал по глотку в знак сопричастности.
  Тем временем Ульв конунг внимательно наблюдал за ними и чувствовал себя своим же отцом Харальдом, пытавшимся не отпустить Стирбьерна на поиски Золотой Змеи. Он слишком хорошо знал племянника, чтобы пытаться его удержать. И обратился ни к нему, а к окружающим ярлам.
  - Вермунд выступит сейчас. Но, если мы хотим навсегда разбить йотунов на их земле, нам понадобится больше сил. Нужно ополчение всей Земли Фьордов, чтобы вторгнуться на север.
  - Мы готовы, мой конунг! Неужели ты думаешь, что кто-то откажется сразиться с йотунами? Это священная война, ее завещали нам Боги, сами ведущие ее испокон веков, - первым отозвался Ингвар ярл, зять конунга.
  - Ульв кивнул ему в ответ.
  - Я не сомневаюсь в тебе и в каждом из вас, я помню вас по прошлым временам. Но ваши дружины далеко отсюда, ведь все собирались на свадьбу, а не в поход. В Сванехольме не хватит людей для вторжения. Отправляйтесь немедленно в свои земли, соберите всех, кто может носить оружие, объясните, куда призываете их! Только все викинги и все драккары Земли Фьордов смогут победить!
  Люди с удивлением глядели на своего конунга. Его голос, обычно глуховатый и негромкий, сейчас гремел, как над полем боя, и весь он преобразился, стал суровее, но и крепче.
  - Ты думаешь, в Йотунхейм можно дойти на кораблях? Дальше к северу простирается Пояс Льдов, и не прекращаются свирепые шторма, - напомнил Лейв.
  - В Йотунхейме тоже текут реки, и можно будет пройти по ним. Даже йотуны не поселятся слишком далеко от воды, - возразил Ульв, встретившись взглядом с ярлом Лесной Земли. - А тебя, Лейв, я не могу отпустить сейчас. Ты нужен мне, чтобы готовить войско, - конунг протянул одну руку ему, другую Ингвару. - Вы оба необходимы здесь.
  Лейв взглянул на конунга так, словно не узнавал его.
  - Благодарю за честь, но я бы хотел сам пойти искать свою дочь. Вермунд ради нее свернет горы, но и родным не следует оставлять ее, - у его губ пролегли жесткие складки, которых еще утром не было.
  Альрик, все еще бледный, с перевязанной головой, шагнул вперед.
  - Не беспокойся, отец: Сольвейг не будет брошена родными. Я пойду с Вермундом!
  Лейв обернулся к нему. Со своего места поднялась Астрид, протянула к сыну руки.
  - Сынок, ты ведь ранен! Подожди общего похода.
  Но юноша уже шагнул в круг добровольцев.
  - Нет, матушка! Отец прав: Сольвейг не должна быть забыта родными. Мы с ней близнецы, я скорее других почувствую, где она, - голос юноши звучал слабо, но уверенно, когда он подошел к матери за последним благословением.
  - Пусть будут к вам милостивы светлые Асы! - женщина поцеловала сына в лоб, начертила над его головой руну "Турс", и почти без чувств рухнула в кресло. Одиниса и Фрейдис слышали, как она прошептала: "Счастливы вы, что ваши младшие сыновья останутся дома!" - и обе сочувственно вздохнули.
  Видя, что решение принято помимо его воли, Лейв с сожалением развел руками.
  - Ну что ж делать, раз все решили за меня... Пусть тогда хоть кто-нибудь из Лесной Земли пойдет с вами... Эрик, я доверяю тебе! - обратился он к коренастому светловолосому воину, своему родственнику.
  Тот на мгновение покосился в сторону жены и детей, сидевших здесь же, но тут же сделал вид, что ему все нипочем, и усмехнулся, подмигивая добровольцам.
  - С удовольствием, мой ярл! Слышал, что мой отец Аснар вместе с со Стирбьерном открыл Землю Закатного Солнца, а мне будет в самый раз забраться в Йотунхейм, - за напускной бравадой он без слов обещал ярлу позаботиться в походе об его сыне, как мог бы отец.
  До утра в усадьбе конунга было людно и шумно. Но это был не тот шум, о котором мечтали люди: вместо свадебного веселья - грозный ропот надвигающейся войны. Долго спорили мужчины, обсуждая планы готовящегося вторжения в Йотунхейм. Сбились с ног женщины, которым предстояло за одну ночь приготовить все необходимое для уходивших в поход.
  А на рассвете отряд Вермунда, став на лыжи, покинул Сванехольм и отправился в заснеженные пустынные нагорья - прямо на север.
  Глава 6. На север!
  Королева Одиниса вместе с другими женщинами весь вечер и ночь собирала для сына и его спутников все, необходимое в походе, не упускя из виду никакой мелочи. Лишь проводив викингов, она почувствовала, что ее клонит ко сну. Как была, не раздеваясь, прилегла на скамью и сразу уснула, будто провалилась в черную яму.
  Во сне королеве явился ее первый муж, Стирбьерн. Он уже много лет не снился ей, с тех пор, как она стала женой Ульва, и женщина втайне боялась увидеть его разгневанным. Но нет - он ничуть не изменился с того дня, как она впервые увидела его на борту "Молота Тора". И у нее так же сильно и жарко забилось сердце, как будто она вновь была молодой девушкой из Земли Закатного Солнца, еще не знающей, отчего ее так волнует появление белого рыжеволосого пришельца. Она радостно протянула руки, но не смогла дотянуться до него. Стирбьерн отступил на шаг, грустно покачав головой, и проговорил:
  - Жди их, и они вернутся. Будет трудно, но ты сможешь, я знаю тебя. Ты все еще та же храбрая Уит-Уис, не побоявшаяся пересечь Разделяющие Моря. Всегда верь в из возвращение, и они придут, как бы трудно ни было.
  Одиниса улыбнулась ему, не чувствуя текущих по лицу слез. Как давно никто не называл ее первым именем, на языке ее родного племени... Ей хотелось сказать, что ожидание знакомо ей, с того дня, как он ушел в море за Золотой Змеей и не вернулся. Но все слова застыли на ее губах: ведь он сказал: "Жди их".
  - Кого - их? - у женщины испуганно замерло сердце. - Я буду ждать Вермунда, нашего с тобой сына... Ты видел, каким он вырос, Стирбьерн? Он похож на тебя, как две капли воды, твое живое изображение, он не испугался пойти за своей невестой в Страну Йотунов.
  - Видел, - Стирбьерн горделиво усмехнулся. - Так и должно быть. Неужели ты думаешь, что я бы стал ждать смиренно, когда тебе грозит опасность, и предоставил бы месть войску конунга? Радуйся, Одиниса: ты вырастила хорошего сына. Нет, двух хороших сыновей.
  Королева Земли Фьордов опустила голову перед первым мужем.
  - Простишь ли мне, что стала женой другого? Тебя не было, а Ульв столько сделал для меня и для Вермунда... И это закон: вдова не сможет выжить одна и воспитать детей. Если у нее не осталось ни отца, ни брата, ни взрослого сына, она должна вновь выйти замуж. Ведь ребенок - не детеныш бизона, который на другой день после рождения может пастись и бежать за стадом. Кто вырастит сына, научит его посылать стрелу в цель и метать копье, владеть мечом и веслом драккара, если нет отца?.. Кто убережет его от голода и врагов?
  - Я знаю. Не терзайся сомнениями, ты сделала что могла, - ответил Стирбьерн. - Еще раз скажу тебе: верь в лучшее и будь готова ко всему.
  С этими словами призрак стал таять, и вскоре совсем исчез в туманной дымке, сквозь которую проглядывало красное сияние Радужного Моста.
  Королева Одиниса проснулась взволнованной и тревожной. Краткое свидание со Стирбьерном, хоть и во сне, на мгновение вернуло ей молодость и успокоило, что он в Вальхалле не считает ее изменницей. Но она, до последнего слова помня его предупреждение, не могла понять, к чему оно относится. Конечно, она будет ждать Вермунда со спутниками, будет ждать и Ульва, когда он соберет войско и поведет на Йотунхейм, об этом незачем было ей напоминать!
  Когда она проснулась, был уже вечер. Вокруг было тихо, но дальше, у очага, переговаривались женщины, однако нигде не было мужчин. Среди детей, метавших ножи в деревянный круг над очагом, женщина не заметила младшего сына.
  - Сигвальд! - крикнула она, уже чувствуя неладное: ей вспомнилось, что и во время сборов и проводов младший сын как будто ни разу не попадался ей на глаза. Даже не пришел проводить Вермунда, за которым обычно ходил хвостом... Королева застонала, на лбу выступил холодный пот.
  - Сигвальд! Где ты? Никто не видел его? - она птицей подлетела к играющим мальчишкам, заглянула в глаза одному, другому.
  - Нет... Нет, никто его сегодня не видел, - отвечали один за другим. Только Хельги, юный сын Ингвара ярла, отвел глаза и не сказал ни слова.
  Тогда королева Одиниса, не обращая внимания ни на кого, прошлась по всему Большому Дому, заглядывая в каждое укромное местечко. Разумеется, поиски ее были напрасны, и она не надеялась на их успех. К ней собрались женщины, успокаивая.
  - Конунг вместе со всеми пошел искать... Может, найдут еще, если он заблудился в лесу. Правда, снег метет с самого утра, трудно искать.
  Одиниса, вся помертвевшая, сидела, не слушая никого, шептала серыми губами:
  - Не заблудился, нет... Он вместе с Вермундом исходил лес вдоль и поперек, знает его почти с младенчества. Похитили... Неужели и Сигвальда похитили йотуны? Неужели я должна в один день потерять обоих сыновей?
  Рядом с ней плакала, не стыдясь никого, Астрид, узнавая в несчастье, постигшем жену конунга, свое собственное. И другие, кто видел их, не находили слов - любые утешения звучали бы фальшью. Еще не одной жене, сестре, матери и дочери викингов доведется оплакивать близких, что решились бросить вызов йотунам в их родном краю! Даже дети молчали, глядя на них исподлобья.
  Скрипнула, открываясь, входная дверь, и Одиниса, с надеждой подняла голову. Но это вернулись мужчины, и вернулись ни с чем. Первым, тяжело сгорбившись, вошел Ульв, весь заснеженный до того, что даже его волосы и борода казались заиндевевшими. А может быть, и не казались - когда он, не снимая верхней одежды, сел рядом с женой, та отметила краем сознания, что у него вправду прибавилось седины.
  - Нет следов... Все замело, - глухо проговорил он, точно в молодости, замкнувшись в мрачном молчании.
  Вслед за конунгом в зал вошли Ингвар, Халльдор, Лейв и другие викинги, похожие на вставших на дыбы медведей в своих меховых шубах и шапках. С ними в зал ворвался студеный морозный воздух, запах леса и свежевыпавшего снега.
  - Не нашли мальчишку! - угрюмо, ни на кого не глядя, бросил Халльдор. - Снег все заметает, тут и собакам нечего искать... Кстати, Варди тоже пропал вместе с Сигвальдом.
  Теперь все смолкли. После первого отчаянного дерзкого злодейства йотунов, никто бы не удивился второму. Отчего бы коварному врагу не ранить насмерть ненавистный им род Асгейра, сперва заманив к себе одного наследника, а потом похитив второго?
  Королева Одиниса все теснее прижималась к мужу, не замечая, как веет холодом от его одежды. Напротив, ей сейчас хотелось замерзнуть навсегда. Быть может, когда она окоченеет до самого сердца, ей больше не будет больно...
  Хельги, десятилетний сын Ингвара и Фрейдис, тоже весь вечер бывший отчего-то печальным и молчаливым, вдруг заерзал на скамье, будто его кусали шершни, и тяжело вздохнул.
  - Сколько времени сейчас? - непонятно к чему спросил он.
  - Уже за полночь, - недоумевающе ответил ему отец.
  Тогда мальчик поднялся с места и, ни на кого не глядя, подошел к конунгу с женой. Казалось, какая-то сила пригибает его к земле; но, наконец, он смог поднять голову и взглянуть им в глаза.
  - Сигвальда не похитили. Он сам ушел вслед за Вермундом, когда тот собирал свой хирд. А мне сказал сутки не рассказывать никому, вот я и молчал.
  Родители пропавшего мальчика не сразу поверили своим ушам.
  - Ты правду говоришь, сын Ингвара? Поклянись! - хрипло потребовал Ульв.
  - Клянусь Тором, Фрейей и ясенем Иггдрасилем! - в чистом, звонком голосе мальчика слышалось заметное облегчение от того, что не нужно больше скрывать тайну.
  Смуглое лицо королевы осветилось радостью.
  - Ах, если так... Ведь Вермунд не позволит ему идти с ними, он приведет его домой.
  Но Хельги покачал головой.
  - Сигвальд ничего не сказал Вермунду. Он вместе с Варди проберется окольными тропами до самых гор. Он сказал, что вместе с Вермундом исходил их все. Сигвальд хочет встретиться с ним, когда будет уже далеко от Сванехольма, и тогда Вермунду ничего не останется, как взять его с собой.
  Ингвар ярл, не меньше других пораженный признанием своего сына, подскочил к нему и встряхнул за шиворот.
  - И ты молчал столько времени? Ты что же творишь, щенок?! Дядя с теткой сходят с ума от страха за сына, а ты молчишь, будто воды в рот набрал! Можно подумать, что ты не наш с Фрейдис сын, что тебя подменили тролли!
  Разгневанный хозяин Идре-фьорда хотел уже отвесить затрещину сыну, который глядел на него сухими глазами, не думая оправдываться. Но со своего места вдруг поднялась королева Ингрид, до сих пор наблюдавшая за всем происходившим молча.
  - Не трогай его, Ингвар. Разве тебе не понятно, что он не мог нарушить данную другу клятву? Мой сын, чье имя он носит, поступил бы так же.
  Ярл отпустил сына, и тот у ног Ульва и Одинисы повинился, что заставил их так долго мучиться тревогой и страхом.
  - Ты не знаешь, какой тропой он пошел? - со вспыхнувшей было надеждой спросил конунг. - Быть может, еще не поздно его догнать...
  Но мальчик с сожалением покачал головой.
  - Он не совсем доверял мне, боялся, что я выдам его раньше...
  - Да еще снегопад занес все следы! - сквозь зубы процедил Ульв. - Все одно к одному... Жена, нам остается лишь молиться Богам, чтобы Сигвальд встретился с Вермундом. Там о нем, по крайней мере, позаботятся...
  И снова воцарилось мрачное молчание. Не только конунг с женой, но и все присутствующие воочию представили все опасности зимнего леса: обледеневшие горные склоны, с которых ничего не стоит скатиться, ломая ноги или шею; свирепый мороз и снежные бураны; проголодавшиеся зимой звери. А теперь добавилась еще одна, самая большая угроза: зашевелившаяся под самым Сванехольмом нечисть. Что может подросток, даже храбрый и сильный, вооруженный луком и ножом, да один большой пес против чудовища вроде того, что похитило Сольвейг?
  Королева Одиниса вскинула голову к небу - там, сквозь дымовое отверстие, светила яркая белая звездочка.
  - Вот о чем говорил он мне: "Жди их, и они придут!" Мы будем ждать наших сыновей, муж мой. Ждать и молить Великого Духа, - сейчас краснокожая женщина, давным-давно привыкнув называть Богов именами, принятыми у викингов, непроизвольно перешла на свой родной язык.
  Ульв вздохнул и обнял жену, чувствуя, как тревожно бьется ее сердце под вышитым серебром платьем.
  А тем временем по извилистой лесной тропинке сквозь заснеженный ельник размашисто бежал на лыжах мальчик. Время от времени он касался рукой в пуховой рукавице головы свободно бегущего рядом пса. Мороз, поначалу только щипавший щеки, становился все сильнее; стоило хоть на мгновение остановиться перевести дух, как он пробирался сквозь его теплую кожаную куртку с опушкой из росомахи, сквозь утепленные войлоком сапоги. Дыхание вырывалось белым облачком из его рта и ноздрей, иней покрывал серую морду Варди. Но мальчик не унывал. Что ему мороз, когда он может еще долго идти, не останавливаясь, а во время движения ему тепло, и за плечами у него целый мешок припасов, так что им с Варди не придется голодать и до встречи с Вермундом! Хорошо, что старший брат показал ему все дороги в лесу, так что не страшно и заблудиться. А вдвоем с мохнатым другом ему не страшна ни рысь, ни стая волков.
  Высокая светлая луна, приближавшаяся к полнолунию, заливала лес серебряным светом, отражавшимся от чистых, никем не потревоженных сугробов. В ее свете было видно, как упрямо прокладывают путь к северу мальчик-подросток и бегущий рядом с ним огромный мохнатый пес.
  
  А отряд Вермунда, давно покинув Сванехольм, шел дальше сквозь пустынное нагорье, укрытое снежным покрывалом. Лишь кое-где на обширной местности, продуваемой всеми ветрами, мелькало впереди одинокое дерево с изломанными ветвями и перекрученной верхушкой, похожее на ободранный скелет. Когда такое дерево впервые выросло перед ними в неясной снежной мгле, Стефан даже приостановился, так оно напоминало человека с поднятыми вверх руками. На его ветвях сидели два ворона и глухо каркали, провожая путников.
  Вскоре агайец перестал замечать, что происходит вокруг. Глаза постоянно залепляло мокрыми хлопьями снега, и, сколько не вытирай их рукавицей, он не мог ничего разглядеть в непрестанно колышущейся снежной мути, кроме маячивших впереди широких спин своих спутников, и прилагал все силы, чтобы не отстать от них. Больше ни на что не оставалось ни сил, ни внимания. С каждым новым шагом Стефан все мучительнее ощущал, как его ноги наливаются свинцом, а прикрепленные к ним лыжи давно ощущались бесполезными мертвыми довесками. Викинги скользили на них легко, как некие духи зимы, он же вынужден был учиться всему буквально на ходу и чувствовал, как это трудно. Собственная теплая одежда и мешок с припасами весили едва ли не больше его самого, и по мере усталости становились все тяжелее. Только страх отстать от спутников подгонял Стефана совершать немыслимые в его прежней жизни усилия. Если он выбьется из сил, остановятся ли ради одного человека неумолимые северные варвары или пойдут дальше, увлекаемые великой целью?.. Временами, когда ветер ненадолго отдергивал снежную пелену, Кейрон видел далеко впереди развевающийся синий плащ Вермунда и качал головой: нет, этот не остановится...
  Несколько викингов покрепче переместились в хвост отряда, не давая отстать более слабым спутникам и вьючным лошадям, вязнущим в сугробах. Отставшим волей-неволей пришлось идти быстрее, потому что о привале, судя по всему, речи не шло. Вермунд все так же двигался вперед, не сгибаясь под порывами ветра. Он не оглядывался назад, казалось, не заботясь, следуют ли за ним спутники. Если бы они остались позади, сын Стирбьерна пошел бы дальше один, стремясь как можно скорее достичь Йотунхейма и разыскать Сольвейг и ее похитителя. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме своего неистового стремления, и впрямь не нуждался ни в еде, ни в отдыхе. Вот уже целый день похода остался позади, спустилась долгая зимняя ночь и тоже прошла, еще долго цепляясь клочьями своей черной шкуры за вершины маячивших впереди гор, - а Вермунд продолжал упрямо идти вперед.
  К этому времени уже все викинги, даже самые выносливые, сильно устали и проголодались. Свен, Кари, Эрик и другие старшие среди них переглядывались между собой, без слов решая, что им делать. Названые братья, знавшие своего воспитанника лучше других, мрачно качали головами. Они знали, что охватившее вождя исступление не унять словами, не погасить силой. Оставалось только дать ему рассеять свой бешеный порыв в действии, а до тех пор викинги были вынуждены поддерживать заданный им темп, не оставляя Вермунда одного. Впереди вполне могла таиться новая ловушка; коварным йотунам только и нужно встретить вспыльчивого юношу одного, оторвавшегося от хирда, чтобы устроить засаду. И они продолжали путь, хоть сын Стирбьерна вряд ли замечал следующих за ним. Он по-прежнему ни разу не оглянулся и не проронил ни слова, взгляд его все время был устремлен вперед, словно пытался преодолеть отделяющее его от цели пути расстояние.
  Уже к концу второго дня Стефан, немного отдохнувший, проделав часть пути на спине вьючной лошади, поравнялся с Кари и как бы между прочим спросил, указывая на Вермунда, от которого они изо всех сил старались не отставать:
  - Это когда-нибудь кончится, или он загонит насмерть нас всех, и последним - самого себя?
  Кари усмехнулся, отворачивая голову от хлещущего в лицо северного ветра.
  - Вермунд меряет людей по себе и не сомневается, что каждому по силам подвиг. Потому-то он и не удивился твоему желанию идти. Таким же был и Стирбьерн. Но зато, если не справишься, пеняй на себя.
  Стефан печально кивнул, сознавая с отчаянием, как уютно было у очага в сванехольмской усадьбе, в котором горели дубовые бревна. Там можно было сесть к огню и согреться, вытянув усталые ноги. Там был сытный ужин и теплая постель для знатного гостя, а весной можно было сесть на корабль, идущий на юг, и вернуться домой. Должно быть, он совсем сошел с ума, или местные злые духи помрачили его рассудок, если променял все это на безостановочный поход сквозь снежную пустыню, да еще на голодный желудок! Все это было настолько глупо, что Стефану хотелось смеяться над собственным решением идти с викингами. И он беззвучно хохотал и ругался по-агайски, не слыша себя, так как новый порыв ветра бил в грудь, точно огромным кулаком, вынуждая согнуться пополам, чтобы вдохнуть немного воздуха. Выпрямившись, Стефан вновь скорее угадывал в бесконечном снежном мелькании впереди высокую фигуру в синем плаще, с выбившимися из-под капюшона прядями мокрых волос, и вновь торопился. Только бы не отстать...
  Уже под вечер второго дня путешествия, когда заснеженное нагорье осталось позади, и перед викингами черной стеной встал лес, Вермунд, за все время не проронивший ни слова, вдруг остановился и медленно пошатнулся, уткнувшись лбом в обледеневший корявый ствол первой сосны.
  - Сейчас... Отдохнем чуть-чуть и пойдем дальше! - упрямо проговорил он сквозь зубы, сразу выпрямившись.
  Но Свен с Кари тут же нажали ему на плечи, укладывая на снег, меж тем как другие викинги уже принялись собирать хворост для костра и еловый лапник для постелей.
  - Ты выспишься и отдохнешь, и позволишь нам отдохнуть эту ночь, даже если нам придется сесть на тебя!
  Сын Стирбьерна повернул к ним лицо, искаженное отчаянием и гневом; плотно сжатые челюсти его, казалось, окаменели, а по щекам стекал растаявший на волосах снег.
  - Моя Сольвейг в руках йотунов, быть может, подвергается унижениям, а я буду спокойно спать, точно ничего не случилось!
  Кари, более чуткий из названых братьев, украдкой погладил воспитанника по голове, и тот не отстранился, хоть и с детства не терпел "девчоночьих нежностей".
  - Мы же не можем дойти до Йотунхейма в один день, ничего не поделать. В любом случае, ты ничем не поможешь Сольвейг, если измучишь без толку нас и себя. Надо есть и отдыхать, чтобы люди сохраняли силы, и тебе - не меньше, чем другим. Наберись терпения, Вермунд.
  Юноша тяжело вздохнул, но не возразил ему, не столько из согласия, сколько от усталости, догнавшей теперь против воли и его, так как он и вправду не ел и не спал уже трое суток, с самого страшного вечера похищения Сольвейг.
  Те из викингов, что еще могли держаться на ногах, установили шатер, очистив от снега площадку на опушке леса, развели костер и кое-как подогрели нехитрый походный паек. Даже для Стефана, привыкшего к изысканным южным яствам, жесткие волокна копченого мяса, что приходилось отрывать зубами, да две увядших репки показались лакомством после долгого пути.
  Над лесом долго горел закат, не спеша уступить место ночи. Огненное зарево охватило полнеба, предвещая ветер и войну.
  А наутро викинги, как ни в чем не бывало, продолжили путь с первыми рассветными лучами. Короткого отдыха им хватило, чтобы восстановить силы и быть готовыми двигаться дальше.
  - На север! - сказал Вермунд, тоже выглядевший приободрившимся после ночного отдыха.
  По лесу идти было легче, чем по горам. Здесь высокий частокол из деревьев не давал наметать слишком больших сугробов, так что даже Стефан мог идти на лыжах, не проваливаясь и не застревая в снежных заносах. А может, он просто начал к ним привыкать?
  Уже клонился к закату третий день путешествия, и растопыренные пальцы еловых лап-ветвей, черневшие днем на белесом фоне неба, если взглянуть вверх, уже слились с самим потемневшим небом. И тут впереди и немного сбоку донесся гулкий и резкий, точно металлический, собачий лай. Викинги остановились, недоумевая. Сомнений не было: лай повторился снова!
  - Такие голоса только у наших собак эйринской породы! - удивленно воскликнул Альрик, сын Лейва.
  Но Вермунд, снова прислушавшись, покачал головой.
  - Это голос Варди, пса моего брата, он и вправду от ваших собак. Но он никогда не оставлял Сигвальда! - последние слова юноша договорил уже на бегу, и все бросились за ним.
  Там впереди, Вермунд знал, сходятся две лесных тропы - он сам с детства изучил их, бывая в дальних лесах со взрослыми охотниками, а затем уже сам показал всю лесную премудрость младшему брату...
  Он нашел его не на самом перекрестке, а немного дальше, под густыми ветвями большой ели, надежно прикрывающими от снега. Мальчик сидел у костра и жарил кусок мяса какого-то животного. Поблизости лежал огромный пес, обгладывая кость и стуча по снегу мохнатым хвостом. Услышав скрип приближающихся лыж, он навострил уши и поднялся, но тут же, почуяв своих, успокоенно заурчал. И его хозяин успокоился, убрал за спину лук, увидев приближающегося брата.
  - Вермунд! Я догадался, что вы здесь пойдете, вот и вышел с Варди короткой тропой, встретить вас.
  - Сигвальд! - первым делом, убедившись, что младший брат цел и невредим, рыжеволосый юноша сперва крепко обнял его, но тут же не грубо, но твердо ухватил за ухо: - Родители, конечно, сходят с ума, думая, что потеряли тебя? Ну? Или будешь врать, что тебя отпустили?
  - Не буду! - Сигвальд шмыгнул носом, чувствуя, что иначе не освободиться из железных пальцев брата. - Я им все объясню после похода. Мы с Варди сможем тебе пригодиться, поверь! Хельги им расскажет, что я не потерялся. Я пойду с тобой, Вермунд! Во мне тоже течет кровь Асгейра Смертельное Копье, и я имею право совершить не меньше, чем ты. В двенадцать лет сыновей викингов уже берут в поход!
  У Вермунда опустились руки. Ему, вообще-то, нравился смелый порыв младшего брата, но он понимал, что должен быть с ним суровым, ради его же безопасности.
  - Тебе еще нет двенадцати, Сигвальд. Да и поход этот необычный. Мы идем в Йотунхейм, чтобы сразиться с его обитателями, можешь ты понять? Неизвестно какие опасности ждут нас в пути, так что мы не сможем присматривать за тобой.
  - И не надо за мной присматривать! - мальчик сжал кулаки, кивнул в сторону костра, где жарилось мясо, а над огнем сушилась снятая по всем правилам шкура косули. - Как видишь, я и сам могу о себе позаботиться. Варди выгнал косулю на меня, и я ее подстрелил. Варди очень пригодится нам в походе: он может поймать любого зверя, найти следы или что-то спрятанное, сможет и загрызть любого йотуна... А без меня он не пойдет с вами, - при этих словах пес выразительно заскулил, будто подтверждая слова хозяина. - И я тоже владею ножом и коротким мечом, хорошо стреляю - ты же сам меня всему учил, - подросток отдернул полу плаща, под которым и вправду скрывался меч, как раз ему по росту.
  - С моим уходом ты остался единственным наследником. По древнему закону, два брата не должны плыть на одном корабле. А мы сейчас все равно что в плавании, - заметил Вермунд.
  Но вопросы наследования меньше всего волновали мальчика.
  - Кроме меня, у них есть Хельги, есть дяди и их сыновья; роду Асгейра не грозит прерваться. А я чувствую, что пригожусь тебе в этом походе. Послушай, Вермунд: может быть, это воля богов - чтобы я пошел с вами? Вспомни Геста: он ведь благословил меня и Варди. А его слова уже начали сбываться, - Сигвальд встряхнул головой, так что его черные гладкие волосы рассыпались по плечам.
  Старший брат вздохнул и положил руки ему на плечи.
  - Я понимаю тебя, Сигвальд, и сам бы на твоем месте вел себя так же. Но это опасно, и я не имею права взять тебя с собой. Ты, конечно, молодец, но домой тебе придется вернуться под надежной охраной. Чтобы не вздумал снова сбежать, и чтобы благополучно добрался до Сванехольма. Клянусь молотом Тора, ты и так молодец, проделав трехдневный путь один через лес, зимой! Хватит с тебя и этого подвига.
  Но тон его звучал совсем не так уверенно, как слова, и Сигвальд, хорошо зная старшего брата, сам перешел в наступление.
  - Ага, значит, проводить меня в Сванехольм за ручку, как маленького! Ну выбери из своего хирда, кому не жаль будет вернуться домой, после того, как их, избранных для похода на Йотунхейм, чествовали все лучшие люди Земли Фьордов! Ведь тому, кто меня проводит, придется остаться дома, он уже не сможет вас догнать. Ну, кто из вас хочет вернуться домой, на смех всех девушек и порицание стариков?
  Среди викингов, внимательно слушавших перепалку братьев, послышался негромкий ропот. Сигвальд был прав: даже те, кому путешествие уже сейчас показалось тяжелым, вернуться домой по своей воле не согласились бы.
  Вермунд усмехнулся, заметив их недовольство. Наконец, тихо хлопнув брата по затылку, беззлобно проворчал:
  - Ладно, твоя взяла! И кто только тебя научил говорить не хуже иного скальда? Я могу на пиру вместе с угощением съесть половину речи, что собирался произнести, и мой отец, говорят, был таким же; Ульва конунга недаром зовут Молчаливым, - а вот ты мертвого уговоришь... Не ради твоих будущих подвигов, но только потому, что мне жаль из-за тебя отпускать хорошего воина, придется взять тебя с собой. Но только с условием слушаться старших!.. А теперь не пустишь ли нас к своему костру, хозяин?
  - Конечно! Здесь хорошее место для ночлега, теплое и сухое, как ты меня учил, - просиял от радости младший брат, усаживая старшего рядом и угощая поджарившимся на углях мясом косули, как полноправный участник похода.
  Глава 7. Сольвейг в Йотунхейме
  Когда огромные орлиные когти ухватили Сольвейг, отрывая ее от лошади, девушка закричала, чувствуя, как исполинская, непреодолимая сила уносит ее все выше, прочь от родителей, брата, жениха. Но и сама не услышала своего крика. Широкие крылья орла вновь рассекли воздух, поднялся бешеный порыв ветра, и девушка захлебнулась ледяным воздухом, как будто в горло набились острые обломки льда. Она с ужасом ожидала, что толстые загнутые когти огромной птицы, обхватившие ее за талию, вот-вот вонзятся глубже, а чудовищный клюв проломит ей голову. Но этого не произошло. Исполинский орел легко взмыл еще выше, не замечая сопротивления девушки и помчался прочь над заснеженным лесом, сея бурю и разрушения. Казалось, что живая добыча ничуть не отягощает его.
  Устав кричать и биться, девушка открыла глаза, и едва не умерла от ужаса. Внизу, на непредставимо огромной высоте, мотались на ветру тоненькие, покрытые зеленым мехом палочки, но она поняла, что это - стволы вековых деревьев, мимо которых они с семьей проезжали недавно, удивляясь их мощи; иные из них было не обхватить втроем! Далеко внизу поднимались к небу заснеженные горные пики, такие маленькие и незначительные с огромной высоты! Под крыльями орла проплывали белые влажные стаи облаков. Еще дальше в стороне блеснула полоска воды, волнистая еле заметной рябью, и Сольвейг догадалась, что это море, и что на нем бушует сильный ветер, а может, и настоящий шторм.
  Вся Земля Фьордов открылась ей сверху, как видят лишь Асы, валькирии и потомки Имира, один из которых - дочь Лейва уже не сомневалась, - теперь уносил ее. Человеку не предназначено смотреть на мир с высоты, тот слишком широк для глаз человека! Увидев, как стремительно проносится земля Мидгарда под крыльями чудовищного орла, Сольвейг потеряла сознание.
  Очнувшись, она не сразу поняла, что бешеный полет прекратился. Страшно было открыть глаза, чтобы увидеть вновь исполинские орлиные крылья и стремительно проносящуюся внизу землю. Сперва она нащупала под собой что-то мягкое и убедилась, что лежит на шкурах и никуда не движется. Прислушавшись, девушка не уловила никакого движения, даже неистовый свист ветра, наконец, стих. И все же прошло некоторое время, прежде чем она решилась открыть глаза.
  И увидела себя в большой комнате, лежащей на постели, устланной шкурой горного барана. Комната была пустой, в ней не находилось никаких вещей, принадлежащих ее возможному хозяину. Похоже, здесь никто не жил, хотя кругом было чисто. Потолок был низкий, и его поддерживали вместо обычных деревянных столбов угловатые каменные колонны. И все же это было похоже на обычную комнату в какой-нибудь усадьба, и на одно мгновение Сольвейг обрадовалась: неужели ее отбили, и сейчас она лежит в доме своего жениха в Сванехольме? Или хотя бы в каком-то другом человеческом жилище Земли Фьордов? Но тут же горько покачала головой: будь она у своих, ее семья была бы сейчас возле нее, или уж хоть кто-нибудь, из людей, способных объяснить, где она оказалась. Значит, она по-прежнему в плену.
  Девушка расслышала где-то далеко, как будто за несколькими такими комнатами, тихое потрескивание, слабый, но неумолчный лепет. Прислушавшись, она разобрала, что это больше похоже на шум протекающей вдалеке воды.
  Потом раздался новый звук, от которого Сольвейг вся похолодела: стук открывшейся поблизости двери и стук шагов. Уверенная, четкая поступь становилась все ближе. Затем женский голос проговорил робко, запинаясь:
  - Она... наверное, проснулась, господин.
  - Хорошо, - ответил равнодушный голос, от которого у Сольвейг мурашки пробежали по коже.
  Она вновь упала на постель и вся сжалась в комочек, совершенно безотчетно, не надеясь, что это поможет. И вдруг почувствовала в складках платья спрятанный кинжал. Когда она достала его из ножен, девушке сразу стало спокойнее. Теперь будь что будет, но она еще в состоянии сама распоряжаться своей судьбой!
  В Лесной Земле, недавно заселенной и отнюдь не всегда безопасной, все женщины носили с собой оружие для самозащиты. Две зимы назад она с матерью и тетушкой Оддни в отсутствие мужчин расправились с двумя напавшими на них в лесу нидингами, убив одного и захватив в плен второго. Как после этого гордился ими отец, когда провозгласил в главном зале на пиру, что похищать женщин его рода позволено ему одному...
  Слезы брызнули из глаз девушки, но, тем не менее, когда на пороге комнаты появился ее похититель, она недрогнувшей рукой приставила себе кинжал к горлу.
  - Не подходи! - произнесла она, с ненавистью глядя на высокую фигуру в развевающейся черно-синей мантии. - Еще один шаг - и я убью себя!
  Она не сомневалась, что перед ней тот, кто похитил ее в облике орла. О йотунах-Орлах, Волках, Змеях ходили легенды с самых древних времен, и все знали, что добра от них ждать не приходится.
  В холодных глазах Эдгара мелькнула искорка любопытства. Он остановился, скрестив руки на груди и пристально наблюдая за девушкой. Она была бледнее утреннего тумана, и руки, державшие кинжал, дрожали, но в лице, в глазах читалась непреклонная решимость. Йотун пожалел, что не обыскал ее, пока лежала без сознания.
  - Успокойся, девочка, я тебя не трону, - заверил он ее как можно более мягким голосом. - Я хочу только поговорить. Не бойся меня.
  - Я тебя и не боюсь! - дрогнувший голос Сольвейг указывал на обратное, но стальное лезвие кинжала вдавилось в нежную кожу, уже выступила первая капля крови. - Благодаря Асам, оставившим мне путь к спасению, я тебя не боюсь.
  - И ты совсем не дорожишь жизнью? - вкрадчиво усмехнулся Эдгар. - Неужто тебе так опротивели твои родные, так ненавистен твой жених, что смерть кажется меньшим злом?
  При этом упоминании будто тяжеленная каменная глыба рухнула на плечи девушки, она покачнулась, будто теряя сознание, однако не выпустила нож. Слезы затуманили ее глаза, фигура врага на пороге комнаты кривилась и двоилась. Родители сейчас, верно, сходят с ума, не зная, жива она или мертва! И Альрик, которого, как она успела увидеть, отшвырнуло прочь взмахом орлиных крыльев, жив ли он? Неужели Боги допустят ее родителям потерять разом сына и дочь? А Вермунд? Ее Вермунд, любящий и вспыльчивый, с детства стремящийся к подвигам - разве он смирится с ее похищением? Нет, он сделает все, чтобы ее вернуть - в этом Сольвейг была уверена. Да и ее родные не смирятся, пока остается надежда найти ее живой.
  Надежда и страх разом обожгли сердце похищенной девушки, вырвавшись из ее уст полубезумным смехом:
  - Лучше тебе, отродье Имира, сохранить меня живой и невредимой! Тогда ты еще сможешь договориться с теми, кто придет за мной; но если я погибну, они разрушат здесь все до основания!
  Эдгар стоял неподвижно, видя, что девушка готова исполнить свое намерение, и он не успеет забрать у нее нож. Поэтому он лишь презрительно усмехнулся.
  - Я не боюсь никого! Знаешь, где мы? В самом сердце Страны Без Человека. Здесь владения Других Народов, люди бывают здесь лишь в качестве пленников. Пусть приходят твои родные - им не пересечь и четверти моих владений.
  - Лжешь, отродье Имира! Мой Вермунд сможет сделать то, чего не могли другие! - исступленно крикнула девушка. - Сыну Стирбьерна под силу любой подвиг. Ведь вы помните Стирбьерна, победителя Золотой Змеи? Теперь его секирой владеет Вермунд, и ею он разрубит тебя пополам!
  Эдгар скрипнул зубами при упоминании ненавистного имени. Он отчетливо видел, что девушка дрожит от ужаса. Но почему-то страх не делал ее покорной, как многих, многих до нее. Казалось, она больше всего боится унижения, и готова избежать его даже ценой своей жизни. Ее решимость и твердость, с какой она бросала ему в лицо насмешливые слова, блестящий взгляд черных глаз девушки, удивительно сочетающихся с яркими золотистыми волосами, - все это привлекало вождя йотунов. И он не привык в подобных случаях скрывать своих намерений.
  - Не надейся на свой кинжал и своих друзей! Рано или поздно я смогу тебя обезоружить, и, когда их склюют вороны, ты будешь принадлежать мне, как другие женщины прежде. Я ни с кем не поделюсь тобой, буду владеть один. Воображаю, каких прекрасных полукровок ты родишь мне...
  Он открыл дверь, и глазам девушки предстал высокий воин с могучими плечами, но с мальчишеским безбородым лицом, нерешительно переминавшийся на пороге, точно не знал, что делать дальше.
  - Мой Первый, - кивнул в его сторону вождь йотунов. - Не правда ли, ты подаришь мне лучших?.. Первый, закрой дверь!
  - Слушаю! - в глубоком басистом голосе молодого богатыря дико и нелепо звучали интонации обиженного ребенка. - Отец, а когда мы пойдем? Мне скучно. Хочу к остальным, поиграть с мечами.
  - Закрой дверь, болван! - Эдгар сам хлопнул дверью, оставшись один на один с девушкой. - Так вот, Сольвейг, дочь Лейва: ты в моих руках, и у тебя нет выхода. Можешь сколько угодно нянчить свой кинжал, но рано или поздно удастся его выкрасть у тебя. Я знаю, сейчас ты готова на все, даже убить себя. Но я не подойду ближе. Оставайся и подумай, как быть дальше. Ты ведь еще надеешься, что тебя спасут, что не все потеряно. Не думаю, что ты выберешь самоубийство...
  - Нет: клянусь золотым ожерельем Фрейи: я доживу до того, как как твой труп бросят воронам! - воскликнула Сольвейг, в которой вскипела кровь воинственных викингов. - И я ни за что на свете не соглашусь жить с тобой и рожать тебе детей. Мне никто не нужен, кроме моего Вермунда. И уж точно не ты, отродье Имира!
  - Я сказал: у тебя будет время подумать о своей судьбе, - многозначительно повторил Эдгар. И, напоследок обернувшись, добавил как бы между прочим: - Между прочим, твой хваленый жених - тоже "отродье Имира", как ты выражаешься. Ведь род Асгейра происходит от Рагнхильд Отступницы. Моей же матерью была Морна Золотая Змея, а отцом - Хресвельг, Штормовой Бог. Теперь ты понимаешь, почему я хочу отомстить сыну Стирбьерна.
  - Ого! И для этого ты и похитил меня, чтобы заманить Вермунда в Йотунхейм? - сквозь нервный смех выговорила Сольвейг. - Что же ты, если прав в своей мести, не вызвал Вермунда на поединок? Не осмелился, или все врешь насчет своих родителей? Но он все равно придет и отправит тебя вслед за матерью, я верю в это, как будто сами светлые норны сказали мне!
  В голосе и лице, во всей осанке девушки, стоявшей перед ним с кинжалом у окровавленного горла, виделась такая чистота, как будто она уже говорила из высшего, лучшего мира. Йотун заскрежетал зубами, глядя на нее. Потом, не говоря ни слова, вышел прочь так стремительно, что вокруг него струились потоки ледяного ветра, хоть он и был в человеческом облике. Первый, испуганный и ничего не понимающий, едва поспевал за ним.
  А Сольвейг, оставшись одна, дрожащими руками вложила кинжал в ножны и укрепила его на груди, для верности туго привязав полосой ткани, оторванной от нижней сорочки. Теперь его можно было достать в любое время, раньше, чем кто-нибудь иной протянет к ней руки. Выполнив эту работу, с молитвами и слезами, с просьбами к Богам помочь ее близким, Сольвейг уткнулась лицом в ладони, медленно опустилась на постель и зарыдала горькими, отчаянными слезами.
  Девушку привел в себя стук вновь открывшейся двери. Она вздрогнула и вся напряглась, но не подняла голову, не зная, что еще нужно от нее похитителю. Но раздавшиеся затем шаги были совсем другими - мягкими, тихими и торопливыми, а рука, осторожно прикоснувшаяся к волосам девушки - явно женской.
  - Бедная девочка... - прошелестел тусклый голос.
  Обернувшись, Сольвейг увидела невысокую женщину, одетую в темное: та присела на край постели и сочувственно вздохнула. Женщина выглядела пожилой, почти старухой; волосы полностью скрывались под глухим серым покрывалом, но бледное острое лицо было изрыто морщинами, тусклые глаза казались щелками в обрамлении воспаленных век. Она не похожа была на обитательницу Йотунхейма, как их представляла себе Сольвейг, и она решила, что перед ней такая же несчастная пленница.
  - Как тебя зовут, почтенная? - спросила она, повинуясь мгновенно возникшему чувству сострадания.
  Старуха тяжело вздохнула.
  - Звали меня когда-то Астой, дочерью Хротгара, из Китовой Челюсти. И я была молода, и выглядела, говорят, не хуже тебя, когда меня схватили лапы, обагренные кровью моего мужа и маленького сына...
  Она умолкла, будто ей стиснуло горло невидимой рукой. Сольвейг схватила ее за руку, потрясенная ее рассказом:
  - Так ты из Китовой Челюсти, почтенная Аста? У моего жениха есть два воина, что детьми спаслись, когда это селение разорили йотуны! Это было Зимой Йотунов. Но... прости, я думала, ты здесь давным-давно... - у нее не укладывалось в голове, что эта старуха была на самом деле чуть старше ее матери, красивой и статной госпожи Астрид, что рядом со своей дочерью сходила за ее старшую сестру!
  А та горько усмехнулась только одним уголком рта.
  - Большинство здешних пленниц выглядят не лучше меня. Ты скоро узнаешь, как это бывает, девочка... Когда все, кого ты когда-то любила, мертвы или навеки потеряны для тебя, и само время, когда ты жила среди людей, вспоминается, как сон, от которого страшно проснуться вновь... Вместо желанного супруга и господина тобой станут владеть другие, но от детей, что у тебя родятся, не жди утешения. Их сразу отнимут у тебя, вскормят вместо молока колдовским зельем, и они вырастут до срока, воинами телом и детьми умом, и не узнают в тебе мать, если встретят.
  Слушая ее, Сольвейг дрожала, как на ветру, хотя в комнате совсем не было холодно. Наконец, робко коснулась руки Асты, покрытой истончившейся морщинистой кожей.
  - Он говорил мне что-то о детях... И, по-моему, показывал одного из них. Я скорее соглашусь умереть, чем рожать таких!
  - Ах, девочка, умереть совсем не так легко, как ты думаешь, - Аста печально покачала головой. - Здесь, в подземельях под Ледяным Дворцом, живет много женщин, кроме нас с тобой. И не было еще случая, чтобы хоть одна не покорилась Эдгару или его воинам. Одну сломает страх, другую обещание свободы, третью - простое насилие. И каждая, родив ребенка, будет надеяться, что он-то будет сыном не только своему бессердечному отцу, но и ей... Но они никогда не возвращаются к нам, никогда!
  Старуха закрыла лицо руками, глухо всхлипывая, ее поникшие плечи вздрагивали. Сольвейг осторожно спросила ее:
  - И у тебя были здесь дети?
  - Четверо, - сквозь слезы проговорила Аста, вытирая глаза краем покрывала. - Мои сыновья и дочери, не люди и не йотуны - несчастные орудия в руках жителей Йотунхейма.
  - И дочери тоже? - содрогнулась Сольвейг, пытаясь представить, на что йотунам могут быть нужны женщины-полукровки.
  - Эдгару все равно, мальчик родится или девочка. Его зелье и тех, и других превращает в могучих воинов за несколько лет, задолго до того, как они научатся отличать женщин от мужчин.
  Сольвейг не знала, что ужасает ее сильнее - жуткие вещи, о каких повествовала ее собеседница, или тихий, будничный тон ее рассказа.
  Потом выпрямилась, гордо взглянув на несчастную женщину.
  - Я хочу убежать отсюда! Ты смирилась со своей судьбой, почтенная Аста, а я никогда не смирюсь.
  Старуха снова вздрогнула, как от озноба.
  - Убежать из Йотунхейма? И не думай об этом! Знаешь ли ты, что мы находимся в самом сердце Ледника? Здесь, в подземельях, тепло, а там круглый год свирепствует такая стужа, что лишь потомки Имира могут ее выдержать. Там бушуют снежные бури, способные кого угодно похоронить в сугробах, там стонут свирепые ветра и бродят звери древнейших пород, каких не осталось в Мидгарде. Тебе не выдержать и одной ночи. Ни одна из нас и не пыталась сбежать. Если ты хочешь, я покажу тебе, что лежит за пределами дворца, тогда ты скажешь сама, можно ли убежать.
  Сольвейг кивнула, размышляя обо всем, что узнала от нее и от Эдгара, и молча надела поданную Астой шубу из меха белого медведя, всунула ноги в длинные меховые сапоги. В это время ей вновь послышалось где-то вдалеке еле слышное журчание воды.
  - Что это, почтенная Аста? - не смогла она совладать со своим любопытством.
  - Это горячие источники глубоко под жилыми комнатами. Говорят, Золотая Змея когда-то, при строительстве Дворца, колдовством направила их так, чтобы обогревали здесь все, но не расплавили стены и сам Ледник, что могло стать, если бы они текли свободно. А Эдгар, захватив Дворец, многократно расширил подземелья и поселил здесь нас, своих пленниц, и наших детей, пока не вырастут, какими ему надо. Он заботится, чтобы мы жили, - казалось, она пытается оправдать своего господина.
  - Провались он в Хель со своей заботой! - от души пожелала Сольвейг, следуя за своей провожатой по широким коридорам подземелий Ледяного Дворца.
  Вблизи это помещение с множеством поворотов, дверей и скрещивающихся коридоров совсем не было похоже на людское жилище. Скорее уж на пчелиные соты, поделенные на множество комнат-клеточек. Хотя потолки и каменные стены, освещенные факелами, были высоки, девушка подумала, что их, скорее всего, построили карлики-цверги, мастера по подземным работам. Ей все время казалось, что очередная дверь окажется, наконец, выходом на свежий воздух, но Аста равнодушно проходила мимо. Навстречу им редко кто попадался, хотя за закрытыми дверями слышалось движение. Лишь несколько раз встречались женщины с такими же, как у Асты, печальными лицами, в таких же темных платьях; увидев Сольвейг, они вздыхали и торопливо уходили прочь, ничего не говоря. Провожатая объяснила девушке, что йотуны днем почти не бывают в подземельях, женщины редко выходят из своих комнат без важного дела, а их детей-полукровок надзиратели не выпускают из их помещений без надзора.
  Наконец, женщина толкнула входную дверь, и оттуда хлестнул такой бешеный порыв ветра, что Сольвейг едва не упала.
  - Вот видишь, - заметила ей Аста. - Это лишь начало. А ты говоришь - бежать...
  В дверях стояли два йотуна. Они насторожились было, увидев девушку, но присутствие рядом с ней Асты успокоило их. И все равно, даже отойдя подальше вместе со своей провожатой, Сольвейг чувствовала на себе их жадные взгляды, как будто они могли видеть ее сквозь одежду. Она уже поняла из обмолвки Эдгара, что тот делился пленницами со своими воинами. При одной мысли об этом Сольвейг содрогнулась сильнее, чем от пронизывающего ветра.
  А между тем, ветер и вправду налетел с новой силой, стоило женщинам отойти на несколько шагов от дверей. Холод пробирал насквозь даже сквозь тяжелую медвежью шубу, с каждым мгновением терзал все сильнее. Дышать было едва ли легче, чем во время полета, когда уносил ее исполинский орел; казалось, вместе с воздухом она вдыхает мелкие осколки льда.
  - Вот то-то, - услышала она рядом голос Асты. - Это лишь начало. А что с тобой дальше будет, если сбежишь? Да ты погляди, что там, внизу, пойми, где ты!
  Повинуясь безотчетному любопытству, Сольвейг сделала несколько шагов вперед, преодолевая напор встречного ветра. И отшатнулась, взглянув вниз.
  Там, внизу, сверкала застывшей призрачной зеленью гладь ледника. Слышалось глухое потрескивание, скрежет и чьи-то великанские вздохи, как будто чудовищная ледяная масса стонала под собственной тяжестью. Сольвейг видела кое-где ледовые трещины, сверкающие, как грани драгоценных камней, видела, как по ним стекают ручьи, превращающиеся в горную реку. Далеко внизу поднимались острые скальные пики, вокруг которых курился белый туман, но... это был уже другой мир. Только птицам он был доступен.
  Как завороженная, Сольвейг глядела вперед, и не заметила, как одна нога ее скользнула вниз, не находя опоры. Аста с удивительной в ее иссохшем теле силой оттащила девушку назад.
  - Ну, поняла теперь, куда собралась бежать? - прошипела она рассерженно. - Поклянись, что не попытаешься и впредь сунуться туда, если тебе не надоело жить.
  Но Сольвейг и не нуждалась в понуканиях. После того, как она дважды за последние сутки заглянула в глаза чудовищной высоте, причем второй раз та едва не затянула ее, она не приблизилась бы к Леднику, и твердо решив умереть. Если бы до того дошло, у нее имелась возможность куда лучше. О спрятанном на груди кинжале она Асте не сказала. Она доверяла несчастной женщине, но опасалась, что Эдгар может ее использовать против ее воли. Но все же не могла скрыть от нее надежду на спасение.
  - Клянусь золотым ожерельем Фрейи, что больше не подойду и близко к краю Ледника! Но зато я знаю людей, которые не побоятся придти сюда за мной. Они освободят всех пленниц, и тебя тоже. Ты будешь жить в нашем доме, почитаемая всеми, когда узнают, что ты помогла мне: ведь мой жених - наследник самого конунга.
  Но Аста лишь покачала головой, ничуть не впечатленная.
  - Не ты первая, не ты последняя, Сольвейг! Все поначалу надеются, что за ними придут, да только освободители то ли не посмели, то ли ветер давно их кости замел. И ни о каком конунге здесь не слышали много, много лет. Здесь правит Эдгар.
  - Недолго он будет здесь править! - запальчиво воскликнула девушка, входя со своей провожатой обратно в длинный, запутанный лабиринт пещер-коридоров.
  Внезапно она почувствовала, как помертвела идущая впереди Аста, испуганно обернулась к ней, махая руками. Причину ее замешательства Сольвейг поняла сразу же. Из-за поворота вышла высокая черноволосая женщина в одеянии цвета ночного неба. По ее наряду и горделивой осанке Сольвейг поняла, что перед ней не пленница, но женщина из рода Имира, и, вероятно, не последняя в своем племени. Она резко остановилась напротив Сольвейг, и та с ужасом поняла, что она все слышала. Глаза у неизвестной были пронзительно-синие, холодные и острые, как осколки льда, в которых светятся звезды. Нечеловеческие глаза.
  - Вот ты какая - дочь ярла Лесной Земли, невеста сына Стирбьерна, - произнесла она резким, отрывистым голосом, внимательно разглядывая девушку.
  - Да, это я, - Сольвейг понадобилась вся ее выдержка, чтобы выдержать взгляд незнакомки, запрокинув голову, так как та была на голову выше нее. Но разве этим определяется преимущество? Желая показать, что несчастье не сломило ее, девушка усмехнулась: - Кстати, именно мой отец убил вашего союзника, огненного великана из Муспельхейма. Вам это должно быть известно, госпожа.
  Произнеся это, она сжалась, ожидая немедленной и, быть может, непредсказуемой реакции. Однако черноволосая женщина только скривила губы, причем лицо ее оставалось бледным и суровым, как будто она только что получила подтверждение своих догадок. Затем она произнесла, обращаясь к Асте, и только к ней:
  - Смотри за этой девушкой получше. Она - очень ценная пленница.
  - Да, госпожа Инга, - старуха склонилась едва ли не до земли и повела, почти потащила свою подопечную в ее комнату.
  Глава 8. Последний приют
  Чем дальше уходил отряд Вермунда на север, тем более дикой, необжитой становилась местность. В первые дни еще время от времени попадались по пути дальние хутора и усадьбы бондов. Их обитатели радушно приветствовали наследников конунга, но Вермунд ни разу не согласился задержаться даже на одну ночь. Кое-кому из его товарищей такая суровость казалась чрезмерной, но сын Стирбьерна не мог позволить людям разнеживаться, а ему самому казалась оскорбительной одна мысль о том, чтобы сидеть у очага и пить мед, как дома, в то время как Сольвейг остается в плену у йотунов. И отряд двигался дальше, в то время как иные из викингов втайне вздыхали, и про себя давали обещание завернуть сюда на обратном пути. Если, конечно, доведется вернуться...
  Но чем дальше уходили путники, тем реже им встречались жилища людей. Теперь проходило по нескольку дней, прежде чем случалось им увидеть дым над крышей. Подолгу теперь приходилось пробираться сквозь сплошной лес никогда не знавший топора человека. Все тропы, если здесь вообще находились тропы, были протоптаны ногами зверей, там и здесь громоздились буреломы выше человеческого роста, и их приходилось обходить или преодолевать. Ночами слышались голоса лесных зверей, и пес Варди, слыша их, настороженно поднимал уши, а временами принимался лаять. С колючих веток сосен падали снежные шапки, и казалось - по снегу ступают мягкие, но тяжелые лапы неведомых чудовищ. Ночью, когда от стужи перехватывало дыхание, и даже в шатре у самого костра, если долго сидеть без движения, пробирал холод, слышно было, как трещат от мороза большие деревья.
  Труднее всех приходилось Стефану. Он был не так вынослив, как истинные сыновья северных земель, хуже их переносил холод. Даже закутанный в теплые одежды, он дрожал и кашлял, и почти не спал первые ночи в лесу, даже вымотавшись от усталости. Когда в лесу бушевал ветер, агайцу слышалось в скрипе деревьев, что где-то жалобно плачет ребенок, а в ответ злобно рычат медведи. Но, когда он хотел выйти и взглянуть, викинги удержали его.
  - Это тролли заманивают тебя. Они всегда завлекают проходящих странников, а зима дает им особую силу, - сказал один из сванехольмских викингов, по имени Олаф. - Если пойдешь, заблудишься и замерзнешь в снегу, и им того и надо.
  - Но вдруг там правда кому-то нужна помощь? - Стефан не мог поверить, что совершенно настоящие звуки на самом деле мерещатся.
  - Нет там никого. Нет.
  Потом Эрик, вмешавшись, рассказал, как во время пути в Лесной Земле неведомые твари из Черного Леса пытались запугать их отряд. Но Лейв ярл и его товарищи, увозившие похищенных женщин, не дрогнули, иначе бы вовеки люди не добрались до теплой и плодородной Лесной Земли. И Альрик, сын Лейва, гордо улыбался, слушая рассказ о том, что было до его рождения, и Вермунд тоже - ведь речь шла о семье его Сольвейг!
  А вот Стефану в первые дни было почти не до рассказов. Самое большее, что он мог себе позволить - вечером на привале достать свой свиток и неровным дрожащим почерком нацарапать несколько строчек, не замечая шуток своих спутников, на какие раньше не преминул бы ответить. Обычно же молодой агайец, едва проглотив свою порцию варева их овсянки с копченым мясом из общего котла, засыпал мертвым сном, и просыпался, лишь когда Вермунд с первыми лучами солнца поднимал отряд: "Вставайте! Вперед! На север!" Предводителю отряда каждое утро вторил звонкий голос его младшего брата, и при виде мальчика, похудевшего как ивовая удочка, но всегда готового идти дальше вместе с взрослыми викингами, Стефан сжимал зубы и про себя клялся, что уж не окажется слабее подростка. И двигался вместе со всеми дальше, передвигая отяжелевшие ноги. Настолько измученным агайец себя не чувствовал даже на терпящей бедствие "Весенней Розе". Так как не был уверен, что, открыв рот, сможет удержаться от стонов и жалоб, то избегал говорить вовсе. Увидев как-то в воде не замерзающего даже в сильные морозы родника отражение заросшего косматого дикаря с ввалившимися щеками и лихорадочно блестящими глазами, Стефан усмехнулся и представил, что было бы, встреть его кто-то из его соотечественников. А затем подумал, что добраться до них не легче, чем до луны - луна-то хоть с неба светит каждую ночь. За время их похода луна успела пойти на убыль, состариться и исчезнуть, а потом появилась вновь, острая, как серп, и вновь выросла почти до полного совершенства, а они все шли, и вокруг становилось все суровее и холоднее. Но, как видно, человек в силах приспособиться и к таким условиям, каких раньше не мог представить и в кошмарах. Во всяком случае, бывший агайский посланник однажды с удивлением отметил, что у него уже не так сильно болит все тело, как в начале похода, не расходуется все дыхание на отчаянные попытки не отстать от спутников. Отметив это, Стефан сделался веселее. Впрочем, за месяц пути и бывалые викинги стали выглядеть не лучше него - такие же истощенные, заросшие и красноглазые.
  Однажды вечером, перевалив через очередную по счету скалистую гряду, викинги спустились в обширную долину, спускавшуюся к морю. Местность, как и все вокруг, была дикой и лесистой, однако люди здесь все же жили - путники увидели еще издалека дым над усадьбой, а, спустившись вниз, услышали лай собак, на который сразу отозвался Варди. Оказалось, от леса к морю тянулась целая деревня, с домами, до половины занесенными снегом, и деревянным частоколом вокруг каждого двора. Почувствовав запах дыма и свежего снега, викинги вдыхали его с удовольствием: многим он напомнил дом. Несколько человек даже украдкой отерли глаза.
  - Клянусь копьем Одина! Тут, должно быть, и баня топится, а мне бы хотелось вступить в Йотунхейм чистым, - многозначительно проговорил Свен.
  - Чтобы там уж основательно вымазаться хуже любой свиньи в первом же болоте! - подхватил Кари, хлопнув по плечу неразлучного приятеля. - А в общем, ты прав. Это одно из последних поселений Земли Фьордов. Дальше к горам живут лишь лапландцы, а потом и вовсе никого из людей.
  Вермунд тоже задержал взгляд на той стороне, где в затянувшей небо молочной пелене синели дальние пики гор, куда выше тех, что довелось им преодолеть.
  - Не помешает поговорить с местными жителями. Может быть, они что-нибудь знают о местах, куда мы идем, - согласился он.
  Над воротами ближайшего дома висели выбеленные временем черепа медведя и волка, нацеленная к лесу стрела - свидетельство, что здесь живет охотник. Сам хозяин, светловолосый худощавый мужчина средних лет, здесь же, во дворе, колол дрова, и выпрямился, перехватив топор, едва заметил у ворот пришедших. Двое молодых парней, очень похожих на него, что-то чинили на крыше дома, но по знаку отца сразу спустились вниз и встали с ним рядом, подхватив подручные инструменты. Несколько мальчишек и девчонок помладше немедленно скрылись, как мыши, в хлеву. Оттуда выглянула с ведром молока хозяйка - крепкая, румяная, еще красивая женщина, а за ней, не слишком уверенно держа вилы - молодая девушка.
  - Гисли, беги в деревню, собери народ. Потом в усадьбу ярла, скажи, что нечисть пришла.
  - Стой, любезный хозяин! Хорошие у вас порядки: принимать гостей за нечисть, - усмехнулся Вермунд, хоть и понимал, что внезапно явившийся хирд викингов кого угодно введет в заблуждение. - Я - Вермунд, сын Стирбьерна, и собрал спутников для похода на Йотунхейм. Назови и нам свое имя, и не бойся. Припасов у нас пока еще хватит, незачем обирать честных людей.
  Имя Стирбьерна было известно и тем, кто не знал лично знаменитого вождя, оказывало свое действие и до сих пор. Хозяин дома и его домочадцы, только что приготовившись защищаться, заметно расслабились, женщины и дети, подстрекаемые любопытством, вновь подошли ближе. Только молодая девушка, во все глаза разглядывая пришедших, так, не задумываясь, и потащила за собой вилы, забыв воткнуть их в землю. Гудбруд, проскользнув в ворота, ловко перехватил вилы, и те упали со звоном. Девушка и викинг рассмеялись разом.
  Это как будто сломило последние остатки напряжения. Хозяин дома протянул Вермунду руку, и тот отметил крепость его пожатия и твердость ладони, натертой не только топорищем, но и тетивой лука, пусть даже ей вряд ли когда-нибудь приходилось браться за меч или за весло драккара.
  - Я - Уле, сын Бьорна, из Медвежьей Долины. Это моя жена, госпожа Хильда, и наши дети. Если вы идете в Йотунхейм, нам надо поговорить.
  Спустя некоторое время гости, основательно потеснившись, собрались в зале усадьбы, построенной "на вырост" - чтобы и детям нынешних хозяев, когда у тех будут свои семьи, не стало в ней тесно. Хозяин дома действительно оказался охотником, и отличным охотником, в этом гости убедились, лакомясь мясом убитого накануне лося, хоть и сами по возможности делились своими дорожными припасами. Угощение было вкусным, а тепло настоящего очага и баня впервые после Сванехольма разнеживали, но Вермунд не позволял себе слишком расслабляться. Тем более что хозяевам дома, куда они пришли, как выяснилось, тоже было кое-что поведать о кознях йотунов. Когда госпожа Хильда, сияя тайным торжеством, поведала, как в жестокую Зиму Йотунов ее будущий муж спас ее от когтей йотуна-орла и убил его стрелой, после чего недолго прекратились терзавшие Медвежью Долину шторма, Вермунд, в свою очередь, рассказал без утайки, как точно такой же исполинский орел похитил его невесту. И расспросил хозяев, знают ли они что-нибудь о своих соседях, йотунах.
  - Мы не спрашиваем их, как дела, а они, если уж напомнят о себе, то не с добрыми намерениями, - усмехнулся Уле. - Десять лет назад такой же огромный орел растерзал моего младшего брата и улетел раньше, чем можно было его застрелить. Мы уже боялись, что снова началось; однако, больше такие птицы не прилетали, и мы остались жить здесь. Было бы жаль покинуть Медвежью Долину. Но из нас никто не бывал на их земле, и мы не лучше вашего знаем их обычаи. Йотунхейм отделяет от наших земель река, которую мы зовем Мист, потому что над ней часто клубятся туманы, а как ее имя у йотунов, никто не знает. Это широкая и быстрая река, и плохо замерзает даже зимой, так что будет трудно через нее перебраться.
  - Однако же придется это сделать, - негромко, но твердо ответил Вермунд. - Я поклялся вернуть Сольвейг во что бы то ни стало и отомстить ее похитителю. Я думаю, и ты, зная йотунов, поймешь, что я не могу иначе. Если они снова захотят прибрать к рукам Мидгард, тебе с семьей все-таки придется покинуть Медвежью Долину, но я не уверен, что на новом месте вас оставят в покое. Надо закончить дело, начатое вами: очистить от них Землю Фьордов навсегда!
  Сын Стирбьерна говорил, как всегда, уверенно и внушительно, а собственное несчастье, ощущаемое, как еще не отболевшая рана, сделало его речь еще более страстной и вдохновенной. Так что не только пришедшие с ним викинги сейчас, как в начале похода, готовы были со всем желанием обрушиться на йотунов, но и сыновья Уле, хотя из них разве что двое старших годились по возрасту в такой поход.
  Сам же хозяин дома обвел свою семью странно блеснувшими зелеными глазами, усмехнулся из-за стола.
  - Ты прав, Вермунд, сын Стирбьерна. Мне тоже давно хотелось расквитаться с ними за брата, но у меня семья, и здешние жители привыкли пускать стрелы лишь в лесного зверя, а не в человека или нечисть. Но с вами и я пойду, если примете.
  Молодой вождь успел проникнуться уважением к местному охотнику, и не сомневался, что тот в походе будет не хуже любого из испытанных викингов.
  - С тобой мы, наверное, дойдем до этой реки Мист втрое быстрее, к тому же, месть святое дело, - ответил он, протягивая руку хозяину дома.
  Двое старших сыновей хозяина дома - высокие гибкие русоволосые юноши-погодки, - переглянулись и заговорили разом:
  - Отец, возьми и нас с собой!
  Уле внимательно оглядел по очереди их обоих.
  - Сразу обоих я взять не могу. Кто-то должен остаться, охранять мать с младшими детьми. Гисли, ты останешься дома. Дагмер пойдет со мной.
  Услышь такой ответ юноша, воспитанный викингами, непременно заспорил бы, доказывая, что может пригодиться в походе не меньше брата. Но сыновья охотника из Медвежьей Долины, как видно, приучены были не оспаривать приказов старших. Избранный в поход первенец молча поклонился в пояс отцу, а затем Вермунду, и замер, не находя слов, хоть его глаза торжествующе блестели. Второй тяжело вздохнул и уселся на скамью, опустив на колени мускулистые руки, наверняка уже бравшие на копье и волка, и медведя.
  - Я мог бы справиться не хуже вас, - произнес он угрюмо.
  - Я знаю, - заверил Уле второго сына. - Но дому нужен хозяин. Если мы с Дагмером не вернемся, береги мать и младших. На тебя вся надежда.
  Видя, что прощание затягивается и становится тяжелым, Вермунд разрядил обстановку, легонько подтолкнув в бок младшего брата.
  - Вот, тебе бы поучиться у этого парня слушаться старших!
  Но Сигвальд, усердно обгладывая лосиную лопатку и бросая кости улегшемуся в ногах Варди, только усмехнулся обветренными губами. Обмороженное лицо его, как и у других путешественников, было смазано гусиным жиром из запасов госпожи Хильды.
  - Спроси Геста, когда встретишь, зачем он обращался ко мне! Не от вас ли я слышал, что он никогда не ошибается? И ты, Вермунд, сам говорил, что на моем месте поступил бы так же.
  Хозяева и гости понимающе усмехались, слушая об этом и о других приключениях, пережитых отрядом Вермунда в пути. Кто не может себе представить, что значит возможность после долгого пути вновь оказаться в жилище людей, у гостеприимного очага, где можно посмеяться над пережитыми трудностями, что кажутся такими незначительными, когда останутся позади, - тот не знает, что такое путешествовать!
  Все заметили, что старшая дочь хозяев дома, вместе с матерью подававшая на стол, каждую свободную минуту проводила рядом с Гудбрудом. Тот явно приглянулся ей больше других гостей, и девушка подавала ему мясо и наливала полные кубки, то краснея, то бледнея, стоило викингу задержать на ней взгляд. Да и самому Гудбруду она, похоже, понравилась, и он нет-нет да ловил ее за руку, когда она подходила ближе, а однажды, когда девушка поскользнулась на расстеленной по полу соломе, молодой викинг подхватил ее за талию и усадил себе на колени.
  Кое-кто из гостей захохотал, приветствуя ловкость своего товарища. Девушка зарделась, под стать своему алому платью, хотя видно было, что такая ласка ей вовсе не неприятна; но ведь за ними наблюдали родители...
  Гудбруд поспешно встретился взглядом с хозяином дома.
  - Завтра утром мы уходим далеко и надолго. Но, если мне доведется вернуться, я дам тебе любой выкуп за твою Сигрид.
  - Ты еще успеешь это сделать, когда мы вернемся, - после недолгого раздумья ответил Уле, переглянувшись с женой. Та, не менее встревоженная, чем ее дочь, заметно успокоилась: раз договариваются о свадебном выкупе, значит, ее дочь не собираются оскорбить. А им с мужем, немало пережившим в свое время, не надо объяснять, когда в сердцах молодых успевает разгореться любовь. Когда над миром людей нависла опасность, и первая же встреча грозит оказаться последней, и одного взгляда бывает достаточно, чтобы найти друг друга.
  Никто уже не удивился, когда после ужина Сигрид первой выскользнула из-за накрытых досок, и Гудбруд последовал за ней. Никому не пришло в голову удерживать их, ведь у них была всего одна ночь.
  Едва над заснеженными пиками высящихся впереди гор заалела утренняя заря, как сладко выспавшиеся викинги уже стали на лыжи, готовые идти дальше. Одними из первых приготовились Уле с Дагмером, оба одинаково молчаливые, сосредоточенные. Их вышла проводить до ворот вся семья, но никаких слезных прощаний и просьб беречь себя люди Вермунда не услышали - вероятно, все это было за закрытыми дверями, не для посторонних ушей. Только Сигрид выбежала за ворота и еще долго махала вслед уходящим, и, оглянувшись, можно было разглядеть ее тонкую фигурку в белой заячьей шубке.
  - На север! - сурово провозгласил свой клич Вермунд, и его отряд, как обычно каждым утром, двинулся вперед.
  Северный ветер сразу ударил путникам в размягченное после отдыха лицо, взметнул целый снежный вихрь и хлестнул навстречу колючими, как иголки, крупинками снега. Вермунд зажмурился, едва видя узкую полоску снега, которую приминали его лыжи. И двинулся вперед, преодолевая порывы ветра. Что самый сильный ветер может значить для сына Стирбьерна, когда его цель лежит еще дальше на север, в Земле Йотунов? Он не мог ни на минуту забыть, что Сольвейг, находясь в их руках, вполне вероятно, терпит куда худшие испытания, телесные и нравственные, чем все, что может ждать его со спутниками впереди. Краем глаза Вермунд замечал идущего за ним и немного сбоку брата, слышал скрип позади, и смело прокладывал дорогу своему отряду, не беспокоясь о будущем.
  А ветер тем временем завывал, будто глотка какого-то неведомого чудовища. Сквозь его бешеный рев Гудбруд, догнав вождя, прокричал, едва слыша собственный голос:
  - Если я не вернусь, прошу тебя, позаботься о Сигрид. Если она согласится, найди ей хорошего мужа, что не станет попрекать ее мной.
  Вермунд обернулся к своему спутнику, словно не узнавал его.
  - Что это на тебя нашло, почему ты думаешь о гибели? Ты видел своего двойника? Или умудрился в эту ночь увидеть несчастливый сон?
  Лицо викинга покраснело до самой бороды.
  - Да нет, ничего такого я не видел, тем более вчера, кроме Сигрид... Просто до сих пор я думал только о себе: ты ведь знаешь, мои родители и все родные погибли в Зиму Йотунов. А теперь я думаю о Сигрид, и меня тянет назад. Я все равно пойду дальше, это ничего не меняет. Но, если я не вернусь, ее жизнь не должна быть сломана. И, если у нас родится сын или дочь, ее родные могут не принять ребенка. Уле небогат, и он сам может погибнуть, как и Дагмер, а нужен ли его семье ребенок, не имеющий отца?
  Вермунд встретился с ним взглядом и пообещал:
  - Клянусь молотом Тора, о Сигрид не забудет тот, кому доведется вернуться.
  А Стефан, тоже слышавший разговор, подхватил, хлопнув Гудбруда по плечу:
  - Не думай слишком много о будущем, и все будет хорошо, и ты сам придешь за своей Сигрид в долину, где мы не застали ни единого медведя! Моя матушка говорила, что люди сами притягивают несчастья, когда думают слишком много о том, что может случиться... Правда, не знаю, что бы она сказала, узнав, что меня занесло на край земли, к северным варварам. Клянусь всеми Богами, уж такой судьбы я себе точно не ждал, и не готовился к ней!
  Те, кто слышал их разговор, усмехались в ответ на деланное недоумение агайца, умевшего подбодрить спутников в любых обстоятельствах. Приободрился и Гудбруд, хоть и долго еще оглядывался назад, когда Медвежья Долина осталась позади.
  Даже один день отдыха помог усталым странникам восстановить силы, а жители Медвежьей Долины так хорошо знали свои родные леса и горы, что в следующие несколько дней удавалось продвигаться вперед гораздо быстрее, чем до сих пор. Выбирая, казалось, самые запутанные окольные тропы, лесные чащобы и горные распадки, ведущие едва ли не в тупики, Уле с Дагмером всякий раз безошибочно находили кратчайший путь. И не просто кратчайший, но и самый безопасный, по заверениям старшего проводника: тот говорил, что люди почти не бывают в этом краю, а значит, и йотуны вряд ли станут искать их здесь. Хотя, конечно, когда речь шла о потомках Имира, ни один человек не мог утверждать наверняка...
  Во всяком случае, людей в этих пустынных северных местах действительно было трудно найти, что правда то правда. За все время пути викинги лишь дважды пересекались с кочующими стойбищами лапландцев, и те, по-видимому, ничуть не интересовались делами белых бородатых пришельцев, носящих железные мечи. Во второй раз удалось благодаря посредничеству Уле купить у них полсотни ручных оленей в обмен на несколько лисьих шкур, большой ком соли да десяток железных топоров и прочих инструментов, - северные кочевники ценили железо, но не умели сами его добывать. После встречи с лапландцами Стефан записал в своем свитке: "Я так и не смог поговорить с народом, зовущим себя "оленьими людьми": редко кто из них владеет наречием племени фьордов, и в основном только хрюкают и кудахчут, точно куропатки. Мои доблестные спутники, судя по всему, склонны были счесть кочевников некоей разновидностью нечисти за то, что те живут в краю, три четверти года объятом тьмой и холодом, и убедились, что перед ними люди, лишь когда те приняли железо в обмен на оленей. По их преданиям, нечисть, не может коснуться железа. Воистину, любой варвар найдет еще большего, чем он сам..."
  Теперь олени следовали за новыми хозяевами на север, как живой запас провианта. Они печально косились лиловыми глазами, на привалах деловито разгребали снег до самой земли, объедая вокруг траву и мох, и грозно качали рогатыми головами в сторону Варди, который, бывало, обегал стадо, не позволяя животным отставать. Ни один из оленей, однако же, не осмелился всерьез боднуть могучего пса, не уступавшего ростом любому из них, и легко способному загрызть даже самого крупного оленя-быка. Впрочем, Варди не думал нападать на них, и, заставив рогатых животных двигаться быстрее, возвращался на свое место - к Сигвальду, которого никогда не оставлял надолго. И вскоре черноволосый смуглый мальчик и бегущий рядом с ним огромный серый пес стали всеми восприниматься неотъемлемой частью отряда, так что никто из викингов не мог представить хирд Вермунда без них.
  Близость грозной реки Мист путешественники почувствовали на расстоянии одного дневного перехода. Издалека донесся глухой рокот, похожий на гром небесной колесницы Тора. Вермунд с надеждой поднял голову, но небо по-прежнему было затянуто снеговыми тучами, и никакой грозы не было в помине. Тогда Уле негромко сказал вождю таким тоном, словно и его покинула привычная деловитая уверенность:
  - Это ревет на перекатах река Мист, Граница Йотунхейма.
  Чем ближе к ней подходили, тем сильнее слышался рев мчащейся сквозь каменистую теснину реки. Вблизи ее шум сделался совершенно невыносим, и лошадей и оленей пришлось взять под уздцы, да и сами люди шли дальше с заметным волнением. Саму же реку они не сразу смогли увидеть: над ней действительно висела плотная пелена холодного влажного тумана, за что местные охотники и дали реке такое название. Когда подошли ближе, сделалась видна кипящая белой пеной, бурлящая водоворотами вода, из которой кое-где высовывались каменные глыбы, облизанные волнами. Другой берег реки терялся в тумане.
  Глава 9. Через реку Мист
  Вермунд не собирался терять время на берегу Туманной реки. Убедившись, что людям и животным не преодолеть бешеного течения потока, он обернулся к людям, глядевшим с некоторой растерянностью на реку, отделяющую границу мира людей. Конечно, это не Вимур, протекающая между Асгардом и Йотунхеймом - река, что сам Тор некогда перешел с трудом, уцепившись за рябиновое дерево; и не ледяная Слид, полная мечей, через которую переходят неправедные души в царстве Хель, - но и Мист нелегко будет преодолеть обычным смертным.
  - Там, в затишье на склоне горы, вроде бы, лес был, - припомнил сын Стирбьерна. - Будем строить плоты. Скорее! Мы проделали такой долгий путь не затем, чтобы любоваться этой речкой, тем более что здесь и не разглядишь ничего толком.
  С этими словами он, взяв покрытую рунами секиру, направился к оставшейся позади рощице уродливо изогнутых, перекрученных, как кольца змеи, деревьев - последнему отряду побежденного леса. Отсюда и дальше, за реку, лесу не было места, здесь ему, такому могучему на юге, был положен предел. И эта чахлая рощица напоминала остатки разбитого войска, павшего телом и духом, поставленного севером на колени. Жалкие деревья-карлики, с обломанными ветками, с посеченными верхушками! Всех их навсегда согнул безжалостный ветер, и ни одно не могло распрямиться вновь.
  А людям нужно было двигаться дальше. И они взялись за работу, рубя узловатую, скрученную всеми ветрами, твердую, как камень, древесину, точно черепа врагов. Викинги работали, как бобры, превращая лес в бревна и соединяя их ремнями из моржовых шкур, чтобы получились плоты.
  Стефан, не умевший обращаться с топором, вместе с Сигвальдом вязал плоты, но часто отвлекался взглянуть на работу своих товарищей. Те, увлекшись, уже не чувствовали холода. Многие сбросили меховые куртки и рубашки, и теперь орудовали топорами полуобнаженные. По их плечам и рукам стекал пот, длинные волосы были связаны в хвост, чтобы не мешали. Стефан глядел на них и качал головой, усмехаясь.
  - Через эту проклятую реку еще никто из людей не переходил, а мы вот собираемся! Эти жалкие деревяшки годны лишь на дрова, но вы, викинги, словно родились с топорами в руках, и сумеете сделать из них плоты, а может, и корабли. В Йотунхейме не бывал никто из людей, а все-таки, мы идем, и - слава всем Богам, - я, кажется, рад, что иду с вами!
  И вот туго связанные плоты закачались у берега Туманной Реки. На них уложили лошадей и оленей со связанными ногами и с повязками на глазах, чтобы пугливые животные не бушевали и при этом не разрушили хрупких сооружений. Затем и сами викинги, аккуратно сложив в середину изрядно похудевшие вьюки, разместились по плотам и загребли воду импровизированными веслами.
  Поначалу плоты двинулись вперед свободно. Викинги, успевшие соскучиться по вращению весел, мощно вспарывали речную воду, и из-под бревен убегали буруны, закручиваясь в маленькие водовороты. А над рекой по-прежнему весел молочно-белый туман, и сквозь него можно было что-то разглядеть не дальше двух-трех шагов. Нельзя было даже определить, насколько широка Мист, и далеко ли еще до берега Йотунхейма. Мелкие капельки тумана оседали на плоты, на лицо и одежду путников, так что те скоро промокли, словно оказались внутри тучи.
  Вдруг один из плотов, старшим на котором был Эрик, остановился и странно подскочил, а уж затем на нем услышали скрежет и треск разрываемого дерева, на мгновение преодолевший грохот бурной реки. И в тот же миг отхлынувшая волна показала зализанный, как тюленья голова, камень, на который плот налетел с размаху.
  Медлить было нельзя. От удара ремни порвались, и люди оказались в по-зимнему ледяной воде. Они пытались оседлать крутившиеся в воде бревна, но те сносило течение.
  - Держитесь! Идем на помощь!
  Вермунд первым попытался повернуть плот, чтобы спасти товарищей. За ними Уле, Торкель, Олаф и другие старшие викинги. Но тут плоты подхватило на перекате и швырнуло, как котят, затрясло, как телегу на каменистой дороге. Совсем рядом из воды высовывались мокрые горбы новых скал, точно хищные зубы речных троллей, разинувших рот на новую добычу.
  С огромным трудом вождь похода все-таки смог преодолеть течение и подобрать трех человек с разбитого плота, из последних сил барахтавшихся в воде. Мало кто даже из самых крепких людей мог долго выдержать единоборство с бешеным ледяным Туманным потоком. Мимо промчался на бревне, как на необъезженной лошади, Эрик. Он что-то кричал, и Вермунд смог разобрать, что именно, когда бросил ему ремень:
  - Смелее, парни! В море и пострашнее бывает! Шторм поопаснее этой троллиной речки!
  Но, когда викинга втащили на плот, и у него, как у других спасенных, лицо было серым, а глаза - пустыми. Четверо людей с разбившегося плота повалились в изнеможении, не в силах двигаться сразу. Сквозь туман и водяную пыль Вермунд никак не мог разглядеть другие плоты, и не знал, продолжают ли они путь дальше, или свирепое течение реки уже уносит прочь изуродованные тела его спутников. Где-то там, в неизвестности, оставался и Сигвальд. Сейчас, как никогда, судьба младшего брата тяжким грузом ложилась на плечи Вермунду.
  Когда его плот второй раз преодолевал пороги, невидимый со стороны камень все-таки ударил вскользь под дно плота, выбив из связки крайнее бревно, на котором сидел Альрик, сын Лейва. Юноша, не успев закричать, ушел под воду.
  Вермунд бросил весло и кинулся к нему. Плот опасно накренился, но он не заметил этого, когда, наполовину свесившись в реку, увидел промокшие светлые волосы Альрика: тот пытался выплыть против течения, но оно утаскивало его все дальше. Не задумываясь, Вермунд вцепился обеими руками в эти волосы, развевающиеся в воде, как водоросли, и потянул к себе. Увидев под водой бледное до зелени лицо, расширенные черные глаза, он яростно зарычал и рванул его к себе еще сильнее. На мгновение ему привиделось, что на его глазах тонет, снова погружается в недоступную даль, не брат-близнец Сольвейг, а она сама, и Вермунд не мог вновь потерять ее.
  Он втащил на плот едва не захлебнувшегося Альрика, как рыбину, и не замечал ничего другого, пока не убедился, что тот жив. Некоторое время Альрик лежал на животе, откашливаясь и отплевываясь. Наконец, приподнялся и проговорил слабым хриплым голосом:
  - Что принесет нам переправа через реку? Одним - подвиги и славу на том берегу, и почести по возвращении. Другим - навеки сомкнуть глаза в темной воде, и никто не узнает, как им довелось сгинуть...
  - Ого! А тебя, похоже, воды Мист сделали скальдом? - усмехнулся Вермунд и, от радости, что его друг жив, хлопнул его по плечу. - Смотрите-ка: эта река действует не хуже меда Суттунга, и кто хочет открыть поэтический дар, может нырнуть в нее!
  Альрик, окончательно придя в себя, шутливо отпихнул Вермунда от себя.
  - Полегче, медведь ты рыжий! Мало того, что выдрал мне чуть не все волосы, так еще и колотишь. Иди-ка лучше править плотом!
  Действительно, к тому времени поврежденный плот стало сносить течение, вопреки всем усилиям гребцов. Теперь уже все, даже недавно спасенные, взялись за весла. Их усилия упорно противодействовали силе реки. Грохот бегущей по камням воды срывался на злобный визг, когда весла резали ее струи, вокруг плота кипела пена, но он двигался вперед, сквозь туманную завесу. Река, отделяющая Мидгард от Йотунхейма, была очень широка, таких рек не знали южнее. Несколько раз викинги замечали влекомые водой обломки, и их сердца сжимались: неизвестно, кому из их товарищей не удалось преодолеть реку. Иногда солнце пронизывало покров тумана, и над водой выгибался Радужный Мост, по которому духи умерших поднимаются в Асгард. Но пока не для них. Не для отряда Вермунда. Они еще не сделали все, что в их силах.
  Еще несколько резких ударов веслами - и вдруг плот ударился о прибрежные камни. Впереди показались очертания низкого берега, покрытого заснеженными кочками и плоскими камнями. А на берегу, не сводя глаз с реки, ждали их спутники. Сигвальд первым увидел плывущих и с радостным воплем бросился на шею старшему брату. Вермунд поднял мальчика одной рукой и почувствовал, что тот весь промок, должно быть, сильно замерз. Варди бегал вокруг них обих, стуча им по ногам мокрым хвостом.
  Вокруг на берегу уже поджидали остальные викинги. Оказалось, что два плота все-таки разбились на порогах, и вместе с ними утонули двадцать человек. Это были первые потери во время похода, и многие сейчас сочувственно вздыхали, вспоминая погибших, особенно те, что были с ними в дружбе. Вермунд тоже мрачно нахмурился, перечислив имена погибших. Но люди, испытав трудности переправы через Мист, признавали, что вряд ли кому-то удалось бы преодолеть ее с меньшими потерями. Теперь все отдыхали и грелись, глотнув по чарке медовухи и разведя костер, разделывали тушу утонувшей при переправе лошади.
  Лежащий впереди берег не казался особенно необычным: низкий и покатый вблизи, похожий на замороженные болота в землях лапландцев, с мелькающими вдали синими горами, вздымающимися ввысь вздыбленным нагромождением скал. Но, тем не менее, это была та самая страна, куда они стремились, и Вермунд вглядывался вдаль с жадным нетерпением покорителя.
  - Мы в Йотунхейме, мои храбрые викинги! - объявил он, не скрывая гордости. - Удача досталась нам дорогой ценой, но уже сейчас мы проникли дальше, чем кто-либо до нас. Если светлые Асы не оставят нас, мы пойдем дальше, до самого логова наших врагов, и разрушили его до основания! Но помните, теперь нам надо двигаться быстро и скрытно. Здесь мы в последний раз отдыхаем открыто, дальше разводить костер и устраивать лагерь только в укромных местах. Никогда не думал, что скажу такое, но, чем дольше мы сможем пройти, не ввязавшись в драку с йотунами, тем лучше!
  Эрик, Уле и другие опытные воины встретили приказ вождя с одобрением, а Свен с Кари понимающе переглянулись, заново узнавая Стирбьерна в смелом и вместе с тем осмотрительном решении его сына. Им, как никому, было видно, что Вермунд так же жаждет битвы, как и в первый день пути, что он готов, не задумываясь, бросить вызов целой стране, лишь бы отомстить за свою невесту. Но он не был бы вождем, если бы не выбирал сам место и время для битвы. Йотунхейм был велик, и нечего было думать достичь цели сегодня или завтра. Но они дойдут.
  Вермунд долго стоял, скрестив руки на груди, и вглядывался в пока еще неведомую снежную даль. В его глазах горело янтарное пламя, челюсти были плотно сжаты, а ноздри широко раздувались, ловя северный ветер. Перед ним лежал Йотунхейм!
  
  Что Йотунхейм, Страна Без Человека, не похож на края, оставшиеся позади, викинги поняли быстро. Прежде всего с неба исчезло солнце. Одно дело - знать, что, чем дальше к северу, тем реже сияющая колесница Соль поднимается на небо, но совсем иное - наяву попасть в места, где она избегает появляться. Не было ничего, что хоть ненадолго могло бы согреть страну вечного холода, если не растопить никогда не тающий здесь снег, то хотя бы провести по нему полосу золотого света, чтобы стало веселее. Здесь установленный Всеотцом Одином мировой порядок терял силу. Одна только луна светила днем и ночью, лишь ненадолго скрываясь за горизонтом. Она струила свой бледный свет на заснеженные пустоши внизу, и казалось - это она излучает стужу, делая мир вокруг пустым и холодным. Сколько мог окинуть глаз, сколько бы ни проходили путники за день, вокруг оставалось все то же - снег да луна. В Йотунхейме с неба светил уже не Месяц Мидгарда - Мани, брат Солнца. Теперь путникам все чаще вспоминалось, что, по верованиям лапландцев, луна - "солнце злых духов", безжалостная захватчица, стремящаяся свергнуть солнце и занять его место. Над суевериями дикарей легко смеяться дома, у очага, где горят дрова, а на стол из досок подан горячий ужин. Здесь же и самым крепким викингам нет-нет да приходило в голову, что в этих страшных сказках, возможно, есть доля истины.
  Уле как-то произнес, обращаясь к своему сыну, но так, что услышать могли и прочие спутники:
  - Не гляди на луну слишком долго. Кто на нее засмотрится, того она ловит невидимым арканом и вливает холод ему в сердце, и человек сходит с ума. Я видел тех, что под взглядом луны садились на снег и выли на нее, как волки, и их уже бесполезно было возвращать домой к людям. Рано или поздно они убегали, и зима забирала их себе.
  Никто не решился возразить ему. Дома, в Сванехольме или в Лесной Земле, многие бы заверили, что им-то ничто подобное не угрожает. Но здесь каждый потихоньку чувствовал, как мороз и лунный свет потихоньку просачивается под кожу, стремится оледенить сердце. То одному, то другому все чаще приходило в голову, что их поход безнадежен, и сын Стирбьерна ведет их на верную гибель, так что, не лежи уже у них за спиной граница мира людей, пожалуй, иные из викингов не отказались бы повернуть назад. Других терзала тревога за оставшихся дома родных, которых они оставили, чтобы вернуть чужую невесту. Но пути назад не было, оставалось лишь сжать зубы и идти дальше. Люди все больше мрачнели с каждым новым переходом. Да и говорить лишний раз не хотелось: все берегли дыхание, так как ветер и холод еще больше усилились на этом берегу Мист. И тем не менее, хоть и не получалось определить время по солнцу, Вермунд выбрал время восхода луны, назвал его "утром", и каждый раз выводил свой отряд, чтобы продолжать путь. Пока мороз и ветер не превышали человеческих сил, викинги шли на лыжах все дальше, прямо на север. Рыжеволосый вождь упорно преодолевал встречный ветер, боролся с ним, как некогда с быком на пастбище Сванехольма, и шел вперед, распаляя себя мыслями о том, что с каждым шагом, сколько бы их еще не оставалось пройти, он становится все ближе к своей Сольвейг.
  А небо, меж тем, показывало все новые чудеса, будто нарочно приготовило их для встречи гостей. Теперь на ночном небе то и дело горели разноцветные огни, переливались подобно невероятной радуге - нет, здесь небесное сияние было гораздо больше, расширившись, занимало все небо, куда мог достичь глаз. Сначала с какой-то одной стороны неба загорались призрачные зеленые огоньки; они множились, мелькали и постоянно перемещались, отчего казалось - на небе высыпали новые звезды. Затем ночную тьму прорезали стремительные белые стрелы с сияющими хвостами, проносились, точно кометы, но не исчезали, а, встречаясь с зелеными огнями, порождали пронзительно-синие волны, и казалось - море хлынуло на небо. А потом все смывала волна густого алого цвета, и можно было решить, что само небо смертельно ранено и истекает кровью. Временами, если прислушаться, можно было услышать, как разноцветные полосы сталкиваются с треском, подобно раскалывающимся льдинам. Впервые увидев это небывалое сияние, викинги не знали, Асы ли создали это чудесное явление или йотуны. Олаф украдкой начертил в воздухе руну "Турс" - не помогло, зарево и не дрогнуло. Оно еще долго мерцало и переливалось, отражаясь от снега, пока ему не вздумалось, наконец, развеяться так же внезапно, как появилось. Но и после этого оно появлялось на небе почти каждую ночь, когда бывало ясно.
  Больше всех необычное явление волновало, конечно, Стефана. Из всех чудес, с какими довелось повстречаться на севере, небесное сияние поразило его сильнее всего, и он, как истый южанин, не скрывал своего удивления. Когда оно появилось впервые, агайец сперва долго клялся всеми богами своей родины, что в его родных краях никто и не слышал ни о чем подобном; под конец своей тирады воскликнул, будто спутники нарочно скрывали от него секрет:
  - Но кто и зачем создал такое чудо? Ваши ли Боги или какая-то иная сила?
  Разумеется, викинги сами знали об этом не больше агайца.
  - Навряд ли наши Боги создали эти огни в небе, - покачал головой Вермунд. - Ни в одной, даже самой древней песне не говорится об этом, да и зачем бы им? Над Йотунхеймом потрудились иные силы, еще более древние. А из смертных людей никто, наверное, даже не видел этих огней, - он умолк и поспешно отвернулся, сообразив, что сказал. Мог ли он верить, что Сольвейг, унесенная в Йотунхейм, тоже видит небесное сияние? И, самое главное - увидят ли когда-нибудь ее глаза снова свет солнца?
  Как обычно, когда напоминание о невесте бередило его память, точно едва начавшую затягиваться рану, вождь похода прибавил шагу и умчался на лыжах вдаль, так что спутникам пришлось догонять его, как на соревнованиях. При этом все разговоры стихли, так как сил и дыхание снова хватало лишь на неистовый забег через снежную бескрайнюю равнину. Однако любопытство потомка рода Кейронов, как видно, разгорелось всерьез, и вот на привале он, собирая для костра ветки стелющегося кустарника и куски мерзлого торфа, из которого здесь состояла почва, проговорил вслух, как бы ни к кому не обращаясь, и тем самым привлекая общее внимание:
  - Не знаю, как ваши северные Боги, а наши Олимпийцы, уж конечно, не творили этих болот! На что бы им пригодилось место, где деревья ползут по земле, как ящерицы, а дрова хоть отжимай, прежде чем положить в костер! - агайец утер глаза, слезящиеся от дыма, ползущего от действительно сырых дров, никак не желающих разгореться.
  Вермунд, к тому времени успокоившийся настолько, что мог снова говорить с людьми, усмехнулся:
  - Нет уж: если твоим Богам ни к чему замерзшее болото, то и наши, поверь, могли бы создать место получше, если бы им здесь что-нибудь понадобилось. Да и вправду ли у вас почитают иных Богов, не наших? У нас говорят, что Асы создали для людей Мидгард, отделив его стенами из век Имира. Для всех людей, а в других странах живут ведь тоже люди. Ты вот выучил наш язык, да и в остальном гораздо больше похож на нас, чем йотун или цверг.
  - Спасибо! Вот уж польстил мне! - фыркнул в ответ Стефан.
  Про себя он в это время размышлял над различными версиями происхождения народов и стран, что сложились у агайцев и их соседей за много веков развития. Иные из концепций просвещенных философов и вовсе отличались от общепринятых, отводя самим Богам не слишком много места в мироздании. Но о подобных изысканиях мудрых людей Стефан не собирался рассказывать викингам. Он догадывался, что суровые северяне еще не дошли до того, чтобы воспринимать своих Богов как риторические фигуры, и неизвестно, дойдут ли когда-нибудь. Пока что, насколько он мог судить, викинги не склонны были сомневаться в своей вере. Никто не подвергал сомнению, что сам Тор приехал в громовой колеснице за павшим в поединке с Золотой Змеей Стирбьерном и забрал с собой в Вальхаллу. Старшие викинги клялись, что сражались с йотунами, и их рассказы не были навеяны медовым напитком за столом. Да и сам Стефан, чем больше видел на севере, тем чаще думал, что, быть может, в этом диком и опасном краю высшие силы более зримо проявляют свою природу, чем в давно устроенных землях на юге, где людям давно позволено было жить самим по себе. Он и сам временами чувствовал, что заражается от местных их суевериями; а тем, кто вздумал бы упрекнуть его за неприличные цивилизованному человеку чувства, Стефан посоветовал бы самим прогуляться в Йотунхейм и полюбоваться, как небесное зарево отражается от бескрайних, как море, снежных равнин.
  Тем временем и другие викинги заинтересовались его спором с Вермундом, радуясь возможности хоть как-то развлечься в свободное время. Свен, только что сосредоточенно рубивший топором кусок замерзшей, как камень, конины, вдруг поднял голову и хмыкнул:
  - А все-таки, как мне доводилось слышать, Боги у всех народов примерно похожи. И свой мир обустраивают схоже: не слышал что-то, чтобы в каком-то краю по заветам Богов ячмень рос вверх корнями, рыбы плавали по земле, а мужчины носили женское платье. Обычаи и истории у Богов, как и у их народов, могут отличаться, но общего все равно больше. Так может, это и есть одни и те же Боги для разных народов, только под разными именами? Люди-то и сами говорят на разных языках, как тут не перепутать...
  В ответ поначалу слышалось лишь недоверчивое фырканье; рассуждать о природе Богов желающих не находилось. В походе и без того хватало риска, чтобы еще опасаться ненароком оскорбить кого-то из Высших. В людях разобраться было проще. Юный Сигвальд первым решился высказаться, смело опережая старших викингов, которые дома ни за что бы не спустили неуважения мальчишке, хотя бы и сыну конунга; но здесь был поход.
  - Наша с Вермундом мать родилась в Земле Закатного Солнца, а пусть кто-нибудь скажет, что из нее не получилась королева! - при этих словах глаза маленького викинга воинственно блестели.
  Его старший брат рассмеялся и положил руку на плечо мальчику.
  - Да и мать Ульва конунга была из южных земель, и чтила чужих Богов, а ее сыну довелось наследовать власть в Земле Фьордов.
  - И тетушка Людмила, подруга моей матери - славянка по крови, - добавил Альрик. - Когда мы с Сольвейг были маленькими, она учила нас своему языку, и своим детям пела славянские песни но, если не знать, не отличишь ее от уроженки Земли Фьордов. Стало быть, не так уж отличаются люди, если дать им время привыкнуть к обычаям друг друга. Вот и я думаю, что разные Боги не могли бы создать людей схожими.
  Стефан тем временем слушал их обмен мнениями, то и дело насмешливо кривил губы, представляя себе образы, о которых уж точно не следовало бы говорить открыто в присутствии вспыльчивых варваров. Однако язык у агайца воистину был без костей, и желание поделиться с кем-то, кроме своего свитка, возымело верх.
  - Я уже представляю, как в Агайе узнают, что наши Боги суть одно. На площадях целый год не стихнут диспуты, кого и с кем отождествлять, жрецы вырвут бороды друг другу в пылу спора! А уж какие статуи воздвигнут ваятели в честь такого объединения... Если ваш Один - это Зевс Вседержитель, то изображать ли его с одним глазом или с двумя? И я бы отдал много, чтобы посмотреть, как они смешают Тора с Аполлоном... Что скажешь, Вермунд? Согласишься ли, чтобы Бога твоего рождения изобразили златокудрым юношей, поражающим скорее женщин своей красотой, нежели йотунов - непобедимым молотом? Только представь - какой-нибудь агайский ваятель захочет, чтобы ты был моделью для такой статуи!
  Уже едва сдерживая смех, Стефан зажал рот ладонью, испытующе глядя на молодого богатыря, с которого и вправду впору было лепить фигуру Бога Грозы, если бы северяне владели благородным искусством ваяния. А тот вдруг фыркнул, как норовистый конь, и встряхнул головой, так что спутанные рыжие космы разметались по плечам.
  - Из меня... Сделать златокудрую красотку? - он сразу подавился смехом, и не сразу мог продолжать? - В Хозяине Колесницы увидеть красоту, а не силу превыше силы? Ну нет, клянусь Его сияющим молотом, такого не случится в Земле Фьордов! Разве что вместе с нами всеми, если мы забудем, что значит быть мужчинами. Счастье, что ты наш друг, иначе бы я наказал тебя за насмешку над нашими Богами...
  И Вермунд, уже не скрываясь, засмеялся, правда, беззвучно, задерживая дыхание, так как и в веселье не забывал о незаметности их укрытия в снежной пещере. Громкий смех мог бы услышать посторонний, тем более что и другие викинги вторили смеху вождя. Очень уж забавно было представить сильнейшего из Асов в виде нежного юноши. Ладно было красавец Бальдр или вечно юный Фрейр - но Тор в глазах викингов всегда оставался Тором, хотя бы в женском платье и ожерелье Брисингамен. Предложение Стефана звучало настолько нелепо, что не могло даже всерьез разозлить викингов - только рассмешить. И теперь они, сдерживая смех, крутили головами, так что волосы и бороды дико мотались. И в чадящем свете наконец-то разгоревшегося костра, по выкопанным ими на скорую руку стенам снежной берлоги внутри огромного сугроба метались причудливо искаженные тени, похожие на пляску неких бесформенных демонов. Недолго продолжалась эта вспышка веселья, но все же она была необходима путникам, чтобы хоть на время снять усталость долгого пути.
  А тем временем северный ветер выл над головами путников, заметая снегом их укрытие. И разноцветные небесные огни равнодушно сияли, как прежде, за много веков до того, как их могли увидеть люди.
  Глава 10. Край Без Человека
  Чем дальше уходили викинги вглубь Страны Без Человека, тем суровее становились морозы, и свирепее завывал ветер, как будто злился, что не может сдуть упрямцев с лица земли. Здесь снег лежал в два человеческих роста, и людям приходилось протаптывать тропу, чтобы провести с собой лошадей. Тех, впрочем, осталось совсем немного: даже северным мохноногим неприхотливым лошадкам, способным зимой прожить в табуне без присмотра человека, трудно было выдерживать такие дальние переходы, питаясь лишь тем, что удавалось раскопать в заветренных местах, где снег был менее глубок. Они слабели быстро, и викинги резали одну за другой, сушили над костром их мясо и складывали во вьюки, что тащили еще живые кони. Оленям с их широкими копытами было легче ходить, не проваливаясь на каждом шагу, но и они заметно отощали, хотя на каждой стоянке обгладывали весь мох, густо растущий под снегом, и ветки стелющихся растений. Только люди упорно двигались вперед, преодолевая усталость. И они замечали, что синевшие вдалеке, как неясный призрак, горные отроги все же становятся лучше видны, все приближаются.
  Как-то, когда пришла очередь Стефана тащить на поводу измученную лошадь по протоптанному его спутниками проходу в снегу, южанин выругался и воскликнул, наполовину жалуясь всерьез, наполовину - пытаясь развлечь себя и спутников:
  - Что за негодное животное! Только викинги могут держать мохноногих уродцев, больше похожих на коров, чем на лошадей! Вот в конюшнях моего отца стояли настоящие лошади. Высокие, с гладкой шерстью и с ногами лани и широкой грудью, стройные и быстроногие, с изящной головой, - такие кони годились бы возить цврскую колесницу, а я учился на них ездить верхом. И вот я дожил до неуклюжих толстоногих черепах...
  Те, кто слышал тираду Стефана, усмехались про себя, уж очень нарочито было выставлено напоказ негодование агайца. Затем Гудбруд ответил ему, насмешливо фыркнув:
  - Твои южные лошади на севере околели бы, не дойдя и до Мист. Может, наши и не так красивы, зато они своими толстыми ногами умеют разгребать снег, чтобы добыть траву, а на своих коровьих спинах везут немало груза, который иначе пришлось бы тащить нам. От твоих южных красавцев здесь было бы мало толку.
  - Всякая тварь хороша для того места, где родилась, - поддержал его и Уле.
  Стефан покраснел, поняв, что эти слова относятся отчасти и к нему самому. Это после того, как он столько прошел вместе с ними, стараясь держаться не хуже настоящих викингов! Он с трудом проглотил резкие слова, что хотелось бы бросить в ответ. Ссориться в походе было опасно и глупо, но к этому времени все настолько устали, что накопившееся напряжение делало людей раздражительными, и до сих пор только привычка действовать в команде удерживала викингов от срывов. Южанину же, не имевшему такой привычки и менее выносливому, и в этом было труднее. Пока он, кусая губы, искал достойный ответ, одновременно вытягивая за повод вновь застрявшую в сугробе лошадь, остальные ушли вперед, и ему пришлось догонять их, преодолевая встречный ветер.
  Тем же вечером викинги, расположились на ночлег в овраге с пологими краями, где ледяное дыхание ветра ощущалось гораздо слабее, хотя над головами он свистел и завывал на все лады. Там они сделались свидетелями еще одного чуда, самого необычного из виденных ими в Йотунхейме.
  Едва на небе появились разноцветные полосы огней, к которым викинги успели почти уже привыкнуть, как под их причудливым, постоянно меняющимся светом показалось вдали стадо огромных оленей. Это были совсем не пугливые дикие сородичи лапландских оленей, которых и раньше путники встречали в заснеженной степи и время от времени добывали нескольких, чтобы пополнить припасы. Появившиеся на горизонте животные не просто были гораздо крупнее, но и имели совершенно иные очертания всего тела. Возникнув поначалу впереди туманными силуэтами, они быстро приближались, причем глубокий снег, похоже, вовсе не был для них преградой.
  - Лоси... - прошептал Дагмер, сын Уле, осторожно выглядывая из оврага.
  Но его отец, тоже следивший за бегущими животными, не отрывая глаз, покачал головой.
  - Нет, это не лоси. Это совсем другие животные, древней породы, о таких и не слышали по нашу сторону Мист.
  Действительно, исполинские олени превосходили ростом лосей, водившихся в лесах Земли Фьордов, и были вдвое выше низкорослых северных лошадей. Строением тела и красновато-бурой окраской они, в общем, напоминали оленей, хоть и были гораздо мощнее их. Но рога, венчавшие головы некоторых из них, очевидно, самцов, поражали воображение! Не тонкие и ветвистые, как у оленей, и не лопатообразные, как у лосей, но похожие на те и на другие сразу, они поднимались, как целые деревья, настолько широкие, что между их крайними отростками могли бы раскинуть руки двое взрослых мужчин. Особенно мощен был последний олень, замыкающий шествие; на его исполинских рогах красовались двадцать отростков.
  Олени бежали, словно спасаясь от кого-то, хотя их преследователя не было видно. Они мчались прямо к оврагу, где притаились викинги, и у тех сразу заволновалась охотничья кровь. Они переглядывались горящими глазами, руки сами тянулись к лукам и копьям. Конечно, жаль, что такую зверюгу не привезти в Сванехольм; из ее рогов и конунгу было бы не стыдно сделать себе новый трон! Но и здесь никто не сможет оспорить, что такой олень вправду был, и его удалось добыть.
  Дагмер из Медвежьей Долины, дрожа, как в лихорадке, умоляюще взглянул на отца, потом на Вермунда. По охотничьему закону, юноша не подавал голос при виде дичи, но ему еще не хватало выдержки, чтобы скрыть волнение. Уле тоже смотрел на огромных оленей жадными глазами, но все же пожал плечами, ожидая ответа вождя похода. Но Вермунд и сам не меньше стремился добыть ценную дичь, тем более что было необходимо пополнить запасы мяса. Он указал на оленя помоложе и поближе старого вожака, и, поднявшись до плеч над краем оврага, первым метнул копье.
  Вслед за ним град стрел и копий пронизал воздух, и выбранный ими олень-великан пошатнулся и упал на колени, потом повалился на бок и, несколько раз дернув ногами, затих. Остальные олени, тревожно хрипя и фыркая, пустились прочь огромными скачками, взметая снег, точно вихрь. Никто из них не повернул назад, словно за ними гналось нечто еще более страшное.
  И викинги скоро увидели его, когда вышли освежевать тушу, не теряя времени, пока та не замерзла на обжигающем холоде. С той же стороны, откуда примчались гонимые ужасом олени, показался грузный приземистый зверь. Шерсть его свисала до земли, могучие плечи поднимались горбом. Викинги узнали в нем медведя, но медведя совсем особой породы, не похожего ни на белого хозяина льдов, ни на бурого лесного, которому полагалось в это время спать в берлоге. Медведь из Йотунхейма был заметно крупнее, серый, как зола погасшего костра, с головой совсем другой формы, лобастой и короткой, похожей на человеческое лицо. Медведь целеустремленно шел по следам оленей, хотя те далеко опередили его; но хищник его породы не так-то просто отказывался от преследования. Почуяв кровь, медведь глухо зарычал и безошибочно направился туда, где только что лежала туша оленя. Теперь викинги, прячась в овраге, могли легко разглядеть его мощную фигуру, огромную голову и тяжелые лапы, каждая вдвое толще человеческого туловища.
  - Стрелять? - предложил Эрик, видя, что медведь приближается к их убежищу.
  Но Вермунд покачал головой.
  - Попробуем сперва отпугнуть факелами. С такой громадиной нелегко будет справиться, и нам не нужны новые потери, а задержаться надолго из-за раненых мы не сможем. Если уж не побоится огня, тогда...
  Он вновь поднялся во весь рост, взмахнул сразу парой факелов перед самой мордой медведя, и другие викинги последовали его примеру, так что в овраге вспыхнула целая огненная река. За спинами хозяев дрожали от ужаса лошади и олени. Варди глухо рычал, и Сигвальд гладил его, обхватив за шею: он боялся, что пес бросится на медведя, который, конечно, прихлопнул бы его одной лапой.
  Неизвестно, что стал бы дальше делать медведь. Но в это время послышался трубный звук такой силы, что от него, казалось, дрогнула вся земля. Медведь сразу съежился, припал к земле и, казалось, стал меньше ростом. Викинги непроизвольно взглянули в ту сторону, откуда донесся этот невероятный звук. И увидели в отблесках небесного огня там, где раньше расстилалось только снежное поле, выросшие, как по волшебству, огромные темные глыбы. Более того - они не стояли на месте, как полагалось уважающим себя холмам или скалам, но двигались по равнине, не спеша, однако довольно быстро, раскапывая снег под ногами.
  - Всеотец Один и все Асы! Ч-что это такое? - сразу со многих уст сорвался испуганный шепот, трудно было определить, кто оказался первым.
  Движущиеся глыбы становились все лучше видны в призрачном небесном сиянии. Теперь уже все могли разглядеть, что это - какие-то исполинские животные, подобных которым не воспевал и самый знающий скальд. Каждое из них ростом было вдвое выше Вермунда, и их длинная косматая шерсть была темно-рыжей, как его волосы. Впереди у каждого зверя извивался, подобно мохнатой змее, невероятно длинный и вытянутый нос, им животные ловко срывали пучки травы, выкопав их из-под снега, и отправляли в пасть. А по обеим сторонам от носа грозно закручивались чудовищной величины клыки, похожие на длинный зуб морского нарвала, но только изогнутые, как кольцо, и в каждое из колец мог бы пройти человек. Мощные колоннообразные ноги несли огромное вытянутое туловище, большие уши ритмично взмахивали при каждом шаге зверей. Они размеренно шагали по равнине, вспахивая снег, точно плугом, время от времени раскапывали сугроб ногами или загнутыми зубами и поедали какую-то зелень. В каждом движении мохнатых исполинов чувствовалось величие и некая тяжеловесная грация; во всяком случае, они не выглядели медлительными и неуклюжими, несмотря на свои размеры. Время от времени кто-нибудь из диковинных зверей поднимал свой длинный нос к небу и вновь испускал тот же трубный рев, поразивший викингов поначалу. Одно, два, три... двенадцать чудовищных зверей, среди которых было и несколько молодых, с еще не отросшими зубами, величиной от крупного быка.
  - Вот это звери! - выдохнул Вермунд. - Клянусь молотом Тора, таких нет и в Земле Закатного Солнца! Должно быть, йотуны их создали для себя, у кого же еще хватит сил охотиться на таких громадин?
  - И никто из агайских ученых отродясь не слышал о них! - подхватил Стефан. - Ну и зверюги! Им впору держать крышу мира...
  - А шерсти на них столько, что такая шкурка, если повесить ее на стену, сохраняла бы дом от холода, - добавил Олаф.
  И снова викинги многозначительно переглянулись, но на сей раз Вермунд решительно покачал головой.
  - Нет. Они слишком большие, и нам нет нужды рисковать ради мяса, которого все равно не унесем с собой. Посмотрим, что будут делать! Глядите, медведь-то не знает, куда бежать.
  Действительно, медведь, растерявшийся при виде мохнатых гигантов, припал к земле и так пополз по разрытому снегу, как видно, стараясь не привлекать к себе внимания. Чудовищные звери тем временем разбрелись по всей долине, раскапывая вдоль протекающей речки заросли карликовой ивы и жадно поглощая их. Некоторое время слышалось только их чавканье и утробное урчание. Великаны, похоже, не отличались острым зрением: ни людей, ни медведя они не заметили, все уйдя в процесс насыщения своих огромных тел. Наверное, им не так-то просто было найти пропитание в царстве вечной зимы. Воспользовавшись этим, медведь стал отползать в сторону, ловко лавируя между переходящими с места на место гигантами. И все же на свою беду оказался слишком близко к одному из мохнатых детенышей. Тот жалобно затрубил, увидев хищника. В то же мгновение один из самых больших зверей оказался рядом и с неистовым ревом обрушился на медведя, ухватил его носом и поднял, как простую мышь. Медведь, оказавшись в страшных тисках, в свою очередь, взревел, и замахал обеими лапами, оставляя глубокие раны на голове травоядного гиганта. Но тот не обращал внимания на боль, пока не задушил хищника, и, когда тот смолк, большой зверь швырнул его на снег и растоптал ногами-столбами, пока от огромного медведя не осталось только кровавое месиво. После этого чудовищный зверь затрубил, подзывая к себе детеныша, и ушел вместе с ним на другой край долины.
  Викинги изумленно глядели на происходящее из своего укрытия. Сегодня все их оружие, весь опыт битв с подобными себе и прочими существами, все их вооружение - лучшее, каким располагала Земля Фьордов, - показалось им незначительным и даже слабым. Здесь был более древний край, где все еще жили существа первых дней творения, бесконечно далекие от мира людей.
  
  Местность все больше повышалась, плоские равнины с кочками, похожие на замерзшее болото, остались далеко позади. Теперь все чаще попадались навстречу путникам высокие обветренные скалы, похожие на окаменевших великанов; черные, обветренные, они стояли в шубах из снега, как безмолвные стражи, и викингам было не по себе проходить мимо них. Казалось, каменные великаны наблюдают за путниками, и никому не хотелось говорить при них, все стремились скорее миновать место, откуда видна огромная каменная фигура. Они попадались теперь почти в каждой долине, и викинги устраивались на ночлег подальше от них, и не иначе как обведя свой лагерь кругом, прочерченном рунной секирой Вермунда - в магическую силу круга, равно как и небесного металла, все верили твердо. Так или иначе, но, если в предгорьях водилась нечисть, то не потревожила их ни разу.
  Долины с каменными исполинами чередовались с горными распадками и ущельями, в которых летом, должно быть, протекала вода, а теперь виднелась лишь замерзшая корка льда. Попадались и каменистые плоскогорья, как в глубине Земли Фьордов. Но все это только предвещало настоящие горы, что по-прежнему высились впереди. Теперь путники ясно видели их крутые заснеженные склоны, острые пики, пронизывающие серые тучи. Далеко впереди среди снежных вершин зажегся и больше не пропадал зеленый отблеск. К нему постоянно притягивались взгляды викингов, и Вермунд грозил ему секирой, угадывая, что именно туда лежит его путь.
  Трудно было представить, что кто-то может жить в этих суровых просторах, где никогда не тает снег, и все-таки древние породы животных умудрялись существовать здесь и находить достаточно пищи. Викинги еще несколько раз встречали стада гигантских оленей и черных мохнатых широкорогих быков, и удачная охота помогала им восполнить припасы, которых становилось все меньше. Но чудовищных носатых зверей им больше не доводилось встречать, хоть кое-кто втайне мечтал увидеть их еще раз. Зато однажды, после целого дня трудного подъема на заснеженное плоскогорье, викинги увидели бродящее по равнине животное совсем особенного вида. Огромное, длиной почти не уступавшее ранее виденным гигантам, хоть и не такое высокое, приземистое, все в длинной темно-бурой шерсти, и с единственным длинным рогом, растущим прямо на лбу зверя! К этому времени способность удивляться различным необычным явлениям Страны Без Человека изрядно притупилась у Вермунда со спутниками, и никому не захотелось спуститься вниз, чтобы попытаться добыть выглядевшее грозным животное.
  Стоянки по-прежнему устраивали скрытно, остерегаясь глаз хозяев Йотунхейма. Хотя никто не мог ручаться, что тем может быть известно в своих собственных владениях. Раз или два над их головами пролетала огромная птица, похожая на орла. В неверном свете луны, отражающемся от облаков, трудно было определить высоту, на какой парила птица. Это мог быть крылатый йотун, похититель Сольвейг или его сородич, но могла быть и обычная птица, приспособившаяся охотиться ночью, как сова.
  Впервые увидев орла, Вермунд стиснул зубы до боли, заново переживая похищение своей невесты. Обернувшись к Уле, указал ему на черную тень, кругами парящую в небе, залитом серебристой зеленью.
  Охотник из Медвежьей Долины понял его и, припав на колено, почти вертикально выпустил стрелу в цель, затем еще и еще одну. Дагмер последовал примеру отца, ни в чем не отставая от него. Однако орел, как видно, держался слишком высоко: из десятка стрел, выпущенных ими за каких-то несколько мгновений, ни одна не достигла цели. Все они потеряли силу и упали наземь, а орел, ничуть не испугавшись, продолжал парить над ними.
  - Следит, проклятый! - прорычал Вермунд, взмахнув своей секирой. - Ладно же, похититель женщин, я буду только рад, если ты спустишься ко мне. Давай, попробуй остановить нас, если сможешь, а если нет - мне плевать на тебя, пугало ты крылатое!
  Юноша выкрикнул свой вызов в открытое небо, не заботясь, услышит ли его крылатый хищник. Свен и Кари подошли к своему воспитаннику и встали рядом.
  - Если хочешь знать мое мнение, это очень похоже на то, как Золотая Змея заманивала к себе Стирбьерна, позволив ему охотиться на себя, - заметил Кари. - Йотуны уверены, что в своих владениях им нечего бояться нас, быть может, им даже интересно, как далеко мы сможем зайти.
  Сын Стирбьерна обернулся к названым братьям и странно усмехнулся.
  - Для моего отца главным было победить Золотую Змею, верно? Он был согласен, что никто не вернется, если такой ценой удастся остановить ее. А мне бы еще хотелось, чтобы моя Сольвейг спаслась из Йотунхейма, и для этого должен выжить хоть кто-то из нас. И все-таки я не стану сомневаться, когда придет час.
  И он действительно не сомневался, все дальше ведя свой отряд вглубь Йотунхейма, все выше в горы. Здесь было еще холоднее, чем на равнине, зато было проще найти укрытие на ночь в каком-нибудь каменистом распадке или самим соорудить его, зарывшись до утра в снег, точно большие горные куропатки, которых ловко научился ловить Варди. По ночам те, кто не мог уснуть, слушали несмолкающий стук камней, скрип снега, пронзительный свист ветра, и другие странные звуки. Казалось, сами горы Йотунхейма тяжело вздыхают, что люди осмелились потревожить их покой впервые за целую вечность их существования. Но, если какие-то существа, во плоти или нет, и обходили по ночам лагерь викингов, то преодолеть защитную силу круга не сумел никто.
  На девятый, а может, на десятый день, как начался подъем в горы - трудно было точно отсчитывать время в краю, где зимой не поднималось солнце, - мерцающее сияние не появилось в небе, сплошь затянутом темными тучами. Они клубились, гонимые ветром, сталкивались, точно стадо овец, росли и пухли, опускаясь все ниже к самым пикам гор.
  - Плохо дело, - нахмурился Эрик, указывая на них. - Похоже, идет буря, да такая, какой мы еще не встречали. По-моему, лучше бы нам подыскать укрытие и переждать ее.
  Буря действительно разразилась очень скоро, да такая, что за короткое время намела сугробы больше, чем до сих пор лежали на этих склонах. Снег шел так густо, что ничего было не разглядеть и в двух шагах. Викинги то и дело вытирали рукавицами залепленные глаза, но колючие иголки снега тут же снова вынуждали их закрыть. На голове и плечах у каждого уже выросло по сугробу, лыжи стали застревать в наметенном снегу. Они еще шли вперед, но за короткое время выбились из сил больше, чем за целый дневной переход. Северный ветер безжалостно хлестал в лицо, в грудь, будто стараясь оторвать от склона горы и сбросить вниз.
  Еще труднее приходилось животным. Лошади, которых к тому времени осталось всего две, рухнули в снег при последнем издыхании, тяжело поводя мокрыми боками, и никак не реагировали на попытки их поднять. Оленей тоже приходилось тащить: они так и норовили лечь и отлежаться, позволив снегу себя занести, как обычно пережидали бураны. Варди прилагал все силы, чтобы не отстать от Сигвальда, но длинные собачьи ноги то и дело проваливались в свежие кучи снега, и пес двигался крупными прыжками, отталкиваясь от одного сугроба и тут же увязая в другом. Конечно, при таком способе передвижения он быстро устал, и скоро упал в снег, высунув горячий розовый язык, на котором таяли снежинки.
  Сигвальд, сам смертельно уставший, рухнул на колени возле своего любимца, гладил и тормошил его, заставляя встать.
  - Вставай, ну вставай же поскорей! Ты же самая сильная и храбрая собака, ты не можешь так быстро устать... Вставай! Если ты не сможешь идти дальше, нам придется оставить тебя, ты понимаешь? - в голосе мальчика послышались слезы, он впервые с начала похода испугался по-настоящему, хоть и не за себя.
  Вдруг Сигвальд почувствовал, как его поднимают на руки вместе с лыжами. Он вздрогнул, но тут же увидел над собой обветренное лицо старшего брата.
  - Все в порядке. Мы нашли большую пещеру, где можно переждать буран, - проговорил Вермунд.
  Младший брат испуганно заворочался, оглядываясь назад, но тут же успокоенно вздохнул, видя, что Свен с Кари подняли на руки его пса: тот, хоть и исхудавший, как и люди, весил не меньше взрослого мужчины, и унести его не под силу одному человеку.
  Пещера, куда их принесли, была, видимо, когда-то промыта подземными водами, и представляла собой широкий каменистый грот, в котором мог разместиться, немного потеснясь, весь отряд. Дальше пещера заметно сужалась, и там скалились сверху и снизу каменные клыки сталактитов, но викингам пока что было не до обследования пещер. Все жестоко устали, замерзли, и больше всего нуждались хоть в каком-то укрытии от продолжавшего бушевать бурана. Первым делом забили обеих лошадей и, собрав жир вместе с сухим мхом, покрывающим каменные стены, развели костер. Поднялся неприятный запах горящего жира, но измученные странники не замечали его, чувствуя лишь поднимающееся тепло, у которого было так приятно отогреться вновь, что все старались сесть ближе к костру и согреть обмороженные руки, ноги, лица.
  Прошло некоторое время, прежде чем путники отдохнули настолько, чтобы осмотреться по сторонам и подумать, где оказались.
  - В такой пещере в самый раз водиться троллям! Если мы застали ее пустой, это еще ничего не значит, - заметил Олаф и, присмотревшись к куче камней на полу, раскопал ее - так и есть, под обычными камнями лежали другие, черные и блестящие. - Это же горючий камень карликов! Как хотите, но нечисть такой удобной пещеры миновать не могла.
  - Очень может быть, что ты прав, - вздохнул Вермунд, бросая несколько камней в разом весело вспыхнувший костер. - Здесь разводили огонь, да и пол неспроста такой гладкий - здесь кто-то жил. Но у нас нет выбора, как занять эту берлогу. Хозяин пещеры нас пока не беспокоит, и может не явиться вовсе, но буран там свирепствует без всякого "может", - рыжеволосый вождь укрыл своим плащом младшего брата, сладко уснувшего в обнимку с Варди. - Будем надеяться, что назавтра он прекратится, и мы сможем уйти, никому не помешав.
  Но ни завтра, ни в следующий день буран не прекратился. Снег валил еще гуще прежнего, ветер и мороз пронизывали насквозь. В такую погоду нечего было и думать идти дальше: стужа быстро прикончила бы путников, а снег замел бы все следы. И викинги коротали время в пещере, отсыпались и отдыхали, сушили мясо лошадей, а заодно и оленей, которых все равно нечем стало кормить, по возможности приводили в порядок поистрепавшееся снаряжение да рассказывали друг другу разные истории - и пережитые лично, и старинные, всем известные легенды. А буран все не собирался кончаться.
  Особенно плохо переносил ожидание Вермунд. Он со дня похищения Сольвейг не желал терять понапрасну и самого короткого времени, и теперь ему трудно было терпеть вынужденную задержку. Днем он целыми днями молчал, избегая всех, ночью почти не спал, слушая доносящийся снаружи бешеный рев и свист бурана.
  Однажды, когда он лежал без сна, Альрик, тоже, как оказалось, не спавший, коснулся его руки.
  - Я знаю, как тебе тяжело, и тоже тоскую по ней, - тихо произнес он. - Наберись терпения, Вермунд, как бы трудно не было. Я чувствую, Сольвейг жива. Ты знаешь, мы с ней близнецы, и всегда чувствуем друг друга. Так было с детства. Я не обманываю тебя, клянусь молотом Тора!
  Вермунд вздохнул и сжал в темноте руку Альрика.
  Глава 11. Замысел Эдгара
  Сольвейг была жива, только она в эту минуту стояла в окружении полуйотунов, весело скалящих зубы при виде объявившейся в их логове жертвы. Они плавно описывали круги, точно акулы вокруг терпящего бедствие корабля. Девушка судорожно сглотнула и почувствовала, как пересохло в горле, будто она три дня не видела воды. Зачем, ну зачем ее занесло в эту часть жилых подземелий, какие тролли дернули ее заглянуть в приоткрытую дверь, за которой послышался шум драки?..
  До сих пор девушка старалась не терять времени даром, и изучала расположение Ледяного Дворца, когда удавалось ускользнуть незаметно из своей комнаты. Аста, приставленная охранять пленницу, была обычно вялой и безучастной, как и большинство женщин, проживших в плену слишком долго. Их дух был сломлен пережитыми несчастьями, как у птиц в клетке, и не им было уследить за девушкой. Эдгар и другие йотуны в последнее время, к счастью, реже заглядывали к своим пленницам, занятые другими делами. А охранники не беспокоились о местонахождении женщин, убежденные в их покорности, а главное - в том, что ни один человек, находясь в своем уме, не решится бежать, находясь в Стране Без Человека.
  В том, что почти невозможно покинуть Ледяной Дворец, Сольвейг и сама убедилась во время своих вылазок на разведку. Но все же еще продолжала надеяться, хоть за все время до нее не долетало ни одной весточки из мира людей. Только однажды она видела во сне брата: Альрик пытался плыть в бурной холодной воде, он глядел на сестру, погружаясь все глубже, и Сольвейг проснулась от того, что трудно стало дышать; в груди жгло, как будто она сама только что тонула. Этот сон был, конечно, ужасен, но девушка, прислушавшись к себе, не смогла поверить, что Альрик мертв. Быть может, с ним что-то случилось, но, если бы он погиб, она почувствовала бы это гораздо сильнее, если бы ее сердце не остановилось сразу вместе с его. Они всегда чувствовали друг друга: когда Сольвейг в детстве сильно обожглась, у Альрика появилось точно такое же пятно, как от ожога, а ей и прежде случалось узнавать, когда он получал раны. Итак, ее брат жив, в этом она почти не сомневалась, а если он, то, верно, и Вермунд, и ее отец, и дяди Эрик и Рунн, и многие, многие другие, что не могли оставить ее в плену. И девушка стремилась облегчить им задачу разыскать ее, если им придется пробиваться с боем сквозь запутанное сплетение рукотворных пещер. Она продолжала надеяться, что где-то есть выход безопаснее Ледника, и продолжала его искать, ускользнув из-под надзора Асты.
  Но увы - до сих пор поиски приносили ей лишь разочарование. Один выход вывел ее к помещению с широкими глиняными трубами, внутри которых что-то плескалось и бурлило. Сольвейг потрогала трубу и отдернула руку: труба была страшно горячей! Змеясь и извиваясь, трубы опускались в зияющий в полу колодец. Не сразу, но девушка догадалась, что это и есть горячие источники, обращенные йотунами себе на службу. Воистину, это было настоящее колдовство! Но Сольвейг оно не могло ничем помочь. Прыгнув в колодец с неизвестной высоты, она только обварилась бы или разбилась, но вряд ли нашла выход на поверхность. В остальных же ходах, что она исследовала, ведущих наверх, чем дальше, становилось холоднее - видимо, там уже не согревали горячие источники, и вскоре становилось так холодно, что девушка вынуждена была повернуть назад. Должно быть, там жили сами йотуны, которым холод был нипочем, и пленнице не стоило появляться в той части дворца.
  И вот, очередная неудача завела ее в комнату, где жили создания Эдгара, ужасные и несчастные дети человеческих женщин, не узнающие своих матерей! Поменьше тех, что следовали за Эдгаром, но достаточно сильные и развитые телом, чтобы сделать, что вздумается, с любым, кто окажется в их руках. Когда Сольвейг заглянула в щелку приоткрытой двери, полукровки дрались и катались по каменному полу, устланному лишь звериными шкурами, за полным отсутствием в этом грубом жилище хоть какой-то мебели. Нельзя было понять, кто начал драку и что послужило поводом, но лупили друг друга кулаками они с яростью берсерков; у многих можно было заметить кровавые ссадины и настоящие раны. Вопль кого-то из пострадавших и привлек внимание девушки, на ее беду. Не успела она опомниться, как чьи-то руки втолкнули ее в комнату, и вот уже вся орава полуйотунов окружила ее плотным кольцом. Лишенные человеческого разума, они зато обладали звериной быстротой и ловкостью, унаследованной от оборотней-йотунов!
  Они подходили все ближе, наслаждаясь смятением своей жертвы. Не зная человеческих чувств, полукровки зато сильнее воспринимали простые эмоции, присущие всему живому, и чувствовали ее страх, как хищник безошибочно чувствует добычу, слабеющую от ужаса. Сольвейг видела на чистых детских лицах, от природы различных, совершенно одинаковое выражение удовольствия от ее беспомощности. Как у кошки, играющей с мышью. Они тянули к ней руки и отдергивали их раньше, чем девушка успевала как-то отреагировать. И скалили зубы, переговариваясь короткими обрывками фраз, которые Сольвейг едва понимала, и от этого становилось еще более жутко.
  - Поиграй с нами! - донеслось до нее сквозь оглушающий звон собственной крови в ушах. - Ты новая игрушка? Тебя прислал отец, да? С тобой будет весело играть!
  Дрожащими, будто тряпичными, руками девушка нащупала на груди нож... Бесполезно, против такой оравы он не защита!
  Она почти обрадовалась, услышав за дверью чьи-то быстрые, твердые шаги, хоть в Ледяном Дворце они могли принадлежать только врагу. И действительно, в помещение вошел сам Эдгар вместе со старшим надзирателем Хрингом, Ингой и еще несколькими йотунами. Но Сольвейг, только что едва не обезумевшая от страха, рада была и таким избавителям. Даже ужасный Эдгар, по крайней мере, был разумным существом, он не скалился на нее, как кошка на мышь!
  Войдя в комнату, вождь йотунов сузил глаза, заметив девушку. Перед ним расступились полукровки. Позади йотун-охранник грубо тащил за локоть рыдающую Асту.
  - Вот как, девушка! - Эдгар усмехнулся, взглянув на нее. - Жаль, что ты так неосторожна! Тебе повезло, что я пришел вовремя, не то мои детишки заиграли бы тебя до смерти, как тряпичную куклу... Ладно, мне сейчас не до тебя. Уведите ее! - приказал он охраннику. - А ты, Аста, сейчас же дашь ей двадцать пять плетей. Да-да, именно ты! Бели, присмотри, чтобы это было выполнено немедленно!
  Пожилая женщина отчаянно взвыла, упала ему в ноги.
  - Пощади, господин! Накажи лучше меня, но не Сольвейг! Она не виновата, это я не доглядела!
  - Потому ты и накажешь ее своими руками, чтобы впредь было неповадно баловать новеньких, - холодно кивнул Эдгар и знаком велел охраннику увести обеих женщин.
  Оставшись со своими помощниками, он одобрительным взором окинул полукровок, сразу притихших и оробевших в присутствии старших йотунов, как дети перед строгими родителями. Многозначительно кивнул.
  - Они быстро выросли и очень окрепли. Думаю, они готовы выполнить мое поручение, а, Хринг?
  На жестком лице йотуна появилась хищная усмешка.
  - Вполне готовы, мой вождь! Выбери любых троих, соедини в Боевую Триаду, и они из шкуры вылезут, а принесут тебе голову сына Стирбьерна.
  - И его топор, что сразил мою мать, Золотую Змею. Это будет символизировать нашу победу над людьми, - добавил Эдгар.
  Он еще раз внимательно оглядел полукровок и прошелся вдоль выстроившегося ряда. Наконец, выбрал подходящих.
  - Девятый, Сорок Седьмая, Сто Шестнадцатый - ко мне! Остальные - отдыхать! - приказал вождь йотунов, видя, что остальные уже готовы затеять новую свару с его избранниками. - Уведи их, Хринг, и дай двойную порцию эликсира. Я позже приду соединить Триаду. А вы готовьтесь их отнести к подножию гор, - это уже относилось к воинам-йотунам из его собственного Клана Орла.
  Те покинули комнату, и Эдгар остался наедине с Ингой. Не считая, само собой, полукровок, но их ничуть не учитывал ни тот, ни другая, не опасались, что те их услышат.
  - Ну, так что ты хотела мне сказать? - спросил вождь йотунов.
  Инга прошлась по комнате, не глядя на него. Наконец, резко вскинула голову.
  - Ты знаешь, что! Клянусь костями Имира, Эдгар, еще никогда ты не падал в моих глазах так низко! Тот, кто стремится вернуть Старшему Народу былую силу, мог бы сам встретиться со своим врагом в честном бою, а не убирать его руками своих слуг-недоумков. Как сражались с великими героями людей и самими Асами наши древние прародители! Как мой отец и та, кого ты зовешь матерью!
  Но Эдгар лишь пожал плечами в ответ на эту горячую речь.
  - Верно, до сих пор все предводители йотунов сражались открыто - и где они теперь? В царстве Хель, и каждая новая смерть все больше ослабляла наше племя. Я один выучился на их ошибках и готов переиграть судьбу. Хотя бы Вермунд вправду был послан остановить меня, как Стирбьерн - Золотую Змею, я все равно постараюсь покончить с ним. Кроме того, своих посланцев создал я, и они живут моим разумом; значит, и их руки будут, по существу, моими руками.
  - Ты как некоторые трусливые человеческие женщины, что не хотят детей, потому что боятся рожать, - воскликнула Инга, изменив своему обычному хладнокровию. - Закон один для всех Девяти Миров: с честью взглянуть в лицо своей судьбе - сокровище, доступное и для Владыки Асгарда, и для последнего нищего. Суждено ли тебе одолеть Вермунда или ему тебя, ты не узнаешь до боя. И не верю, чтобы ты, Эдгар из Клана Орла, мог довольствоваться такой победой! Где твоя гордость?!
  - Увидишь, когда я одержу победу; а победителей не судят, - надменно бросил ей названый брат. - В конце концов, Инга, это мое дело, и только я отвечаю за все. Я же не спрашиваю, как ты собираешься разделаться с убийцей своего отца, когда найдешь его. Кстати, могу тебе сказать: он со своим сыном тоже идет с отрядом Вермунда. Так что на твоем месте я бы трижды подумал, стоит ли защищать этих людей.
  При упоминании убийцы ее отца глаза Инги зажглись гневом и скорбью, она признательно кивнула Эдгару.
  - Вот, значит, как! Ну, тем лучше. Я-то не стану избегать встречи или доверять месть другому. Но ты, Эдгар, подумай: достойно ли вождя йотунов то, что ты собираешься сделать?
  - Я все решил, - твердо ответил он. - А вот тебя я не узнаю сегодня, сестрица. Откуда такое мягкосердечие? Клянусь костями Имира, можно подумать, что тебе жаль этого Вермунда...
  Тяжелый вздох вырвался из груди Инги.
  - Тебя мне жаль, только тебя, Эдгар, и тех, кто следует за тобой! А этого юношу - лишь потому что такой доблестный противник, хоть он и потомок Рагнхильд Отступницы, заслуживает лучшей участи, чем гибель от рук безмозглых полукровок. Но я вижу, ты не послушаешь меня, так что я уйду.
  Когда Инга выходила из логова полукровок, лицо ее было бледно, глаза горели холодно и ясно, как звезды северного неба. Но Эдгар этого не видел, а если бы и заметил, приписал бы жажде мести, которую сам успешно разжигал в ней.
  А тем временем Сольвейг, удерживаемая за руки и за ноги сутулым длинноруким йотуном, корчилась от боли под неумелыми ударами Асты. У женщины дрожали руки, и она не умела владеть плетью, поэтому несколько ударов пришлось мимо обнаженного тела девушки или слишком слабо, оставляя на белой коже лишь розовые припухшие рубцы. Но непреклонный надсмотрщик не засчитывал таких ударов, и называл вслух лишь те, что оставляли все новые красные полосы на спине и плечах девушки. При этом та хрипло стонала, а Аста рыдала с каждым ударом, будто сама получала их. Наконец, когда ее руки уже едва поднимали кожаную плеть, надсмотрщик сказал: "Двадцать пять", и вышел из комнаты.
  В тот же миг Аста упала на пол и распласталась со стоном и плачем, сорвав покрывало и терзая поседевшие волосы.
  - Что я наделала, госпожа! Убей меня, если хочешь, как паршивую собаку, за то, что я подняла на тебя руку!
  Сольвейг лежала, распластанная, как рыба на берегу, не в силах пошевелиться, и чувствуя лишь, как по спине ее пробегают горячие волны, пронизывая до самых костей. Когда становилось совсем невыносимо, с ее искусанных губ срывались стоны. Никогда в жизни ей не было так больно, тем более - никто не стремился причинять ей боль намеренно, даже в детстве родители не наказывали их с Альриком. Невыносимо было для дочери ярла Лесной Земли вынести не только боль - унижение той, кто и помыслить не могла, что ее станут сечь плетью. Но услышав вопли Асты, она с огромным трудом вытянула руку и коснулась ее волос.
  - Встань, добрая Аста... Ты не виновата, и я на тебя не злюсь... Я вижу, что тебе еще тяжелее... Это он, Эдгар, стравливает людей друг с другом... ему еще мало, что мы и так в его власти! Ну, поднимись же! Помоги лучше мне перевязать раны.
  Аста поднялась, такая же бледная, бескровная, как и страдающая от боли Сольвейг, и вдруг снова разрыдалась, не веря, что получит прощение. И из глаз девушки тоже покатились слезы - только слезы от боли и от унижения, текущие, как вода, не останавливаясь.
  
  Тем временем снежный буран, загнавший викингов в горную пещеру, все продолжался. Казалось, ему не будет конца. Люди засыпали и просыпались под завывания вьюги, словно злившейся, что не может прямо сейчас сокрушить дерзких смертных, забившихся в расщелину на теле горы, и похоронить их под снежным саваном. И это время, хоть и помогло усталым путникам восстановить силы, скоро сделалось для них мучительнее всех испытаний в пути. Вынужденное бездействие угнетало всех, люди сделались мрачны и неразговорчивы.
  Вермунд особенно тяжело переживал остановку в пути. И вот, как-то, когда дни и ночи, проведенные в пещере, окончательно слились для викингов воедино, он долго точил наконечник копья и пары дротиков до бритвенной остроты, а потом объявил, что пойдет на охоту.
  Его спутники переглянулись, и по раскрытым от удивления ртам некоторых из них можно было решить, что они думают: их вождь сошел с ума.
  - И куда ты пойдешь в такой буран? Одумайся, Вермунд! Мы ведь еще не умираем с голоду, мяса заготовлено довольно.
  - Но и идти нам еще долго, а в горах, верно, будет не до охоты. В буран как раз легче найти добычу. Для животных это тоже бедствие; они не могут ни идти, ни пастись, и быстро слабеют. Я найду какого-нибудь оленя или мохнатого быка, увидите.
  Свен с Кари, лучше всех знавшие своего воспитанника, поняли, что его не остановить, и шагнули вперед.
  - Возьми и нас с собой на охоту!
  - Нет, я пойду один! Вы мне нужны здесь, я только вам доверю свою Сольвейг, если что случится со мной или с Альриком... И я не собираюсь уходить далеко, лишь немного поднимусь в гору, поищу звериные лежки.
  Услышав, что собирается делать его брат, Сигвальд украдкой подтолкнул своего пса, тот подошел к Вермунду и зубами потянул его за полу куртки.
  - Вермунд, возьми хотя бы Варди с собой, он поможет найти и догнать любую дичь.
  Но рыжеволосый викинг мигом разгадал его хитрость, и отстранил ластившегося к нему волкодава - тот во время пути отморозил уши, и они теперь свисали тряпочками.
  - А вместе с Варди и тебя, братец? Нет уж, вы с ним довольно набегались по горам. Я пойду один, поищу удобный перевал наверх, а вы останетесь здесь. Присмотрите, чтобы за мной никто не ходил, - эти слова Вермунд обратил уже к своим телохранителям и других старшим викингам: Уле, Эрику, Олафу, Вефу и еще нескольким, что были старше большинства хирдманов Вермунда и пользовались у них уважением.
  И вот, Вермунд упорно двигался вперед по заснеженному горному склону, пробиваясь сквозь крутящиеся снежные вихри. Они то и дело пытались сбить его с ног, но сын Стирбьерна сейчас чувствовал себя лучше, напрягая все силы в отчаянной борьбе со стихией, чем в постыдном бездействии, точно узник в горной пещере. Он то и дело вытирал рукавицей залепленное снегом лицо и шел дальше, опираясь на копье.
  И он не сразу заметил впереди приближающиеся темные фигуры. Поначалу они показались просто обманом зрения, утомленного постоянным мельтешением снежных хлопьев, в котором трудно было что-то разглядеть. Но вот они приблизились, уплотнились, и юноша понял, что это настоящие живые существа, и не животные, на встречу с которыми он надеялся. Сквозь снежную бурю ему навстречу двигались три высоких фигуры - три воина в доспехах странной формы, открывающих лица, молодые и безбородые. На их ногах не было лыж, однако все трое двигались легко, как рыси, ничуть не проваливаясь в снег. Это так поразило Вермунда, что он не сразу решился обратиться к ним.
  - Доброй встречи в пути вам, странники, - учтиво пожелал он, хоть встреченные все больше вызывали в нем подозрение. - Кто вы такие? Йотуны?
  Вместо ответа все разом издали жуткий вопль и бросились навстречу Вермунду, выхватив мечи. Они действовали удивительно слаженно, напав на него спереди и с боков, так, чтобы прикрывать друг друга щитами, и при этом не мешать колоть и рубить. У Вермунда же не было щита, да и доспехов он не надел, не ожидая встретить врага в такой буран. Но это ничего не меняло. С быстротой молнии выхватив рунную секиру, сын Стирбьерна приготовился защищать свою жизнь. В Йотунхейме ни к чему было спрашивать, за что его хотят убить.
  Первым же ударом он рассек пополам щит переднего из нападавших и отрубил два пальца на руке, державшей щит. Даже сыпавшийся, как из мешка, снег не мог скрыть волну алой крови, хлынувшей из раны. Но в следующий миг раненый убийца бросился на него, словно не ощущал боли, и двое других вместе перешли в атаку. Они втроем действовали как один человек, и Вермунду приходилось вертеться волчком, избегая ударов со всех сторон разом. Конечно, он и сам не оставался в долгу, однако каждый из противников, как он быстро убедился, не уступал ему силой, а двигались в глубоком снегу легче, чем он на лыжах. Кроме того, эти трое, казалось, не чувствовали ни боли, ни страха; даже рана, полученная одним из них, не заставила никого дрогнуть. Они налетели на него с громким хохотом, словно происходившее было веселой шуткой.
  - Давай, пляши еще! Играй с нами долго-долго! - кричали они по очереди и вместе высокими, пронзительными голосами. - У нас еще не было такой игрушки! Ты не из изнеженного племени боящихся холода...
  Вермунд, с которого слетела шапка, и рыжие волосы слиплись от пота, вновь взмахнул секирой справа налево, очерчивая круг. Увы, он рассек только снежный вихрь - противники снова успели уклониться. Как ни бессмысленно было то, что они кричали, но драться умели, следовало отдать должное. Что-то странное виделось в них Вермунду, хоть и не было времени о том думать в разгар боя. Могучие воины, начисто лишенные бороды, кидались в бой, как дети в самую веселую игру. Это даже не кровавое упоение берсерка, это нечто иное, не присущее, ни людям, ни йотунам... Вермунду почудилось: сумей он разгадать загадку - смог бы и победить их. Но думать, с чем он столкнулся, было некогда, оставалось только рубиться.
  Наконец, он сделал вид, что готовит удар по правому нападавшему, нарочито медленно занес топор. Двое других тут же, не задумываясь, подняли мечи и загородились щитами. При этом ни на миг не смолкал их беззаботный смех, каким бы не мог смеяться ни один воин в своем уме.
  - Эй, детишки! Ну как, нравится вам игра? Не хватит вам еще? Ну, сейчас будет еще веселее! - крикнул рыжеволосый викинг, отвлекая их.
  С этими словами он ударил топором прямо в хохочущий рот перед собой. Смех оборвался хриплым бульканьем, совсем рядом широко раскрылись младенчески-светлые глаза убийцы, который едва ли успел осознать собственную смерть.
  Но двое других тут же обрушились на Вермунда, крича и вереща, как птицы, так что он почти ничего не понял. Он на мгновение попятился под их натиском, и тут одна его лыжа глухо хрустнула, наткнувшись на занесенный снегом камень. Двигаться в плотно наметенных снежных заслонах сразу стало труднее. Вермунд понял, что теперь у него осталось мало шансов.
  - Могучий Тор, во имя моего отца, не дай мне такой жалкой гибели, точно лосю, загнанному охотниками! - взмолился он, поднявшись из сугроба, куда провалился по пояс.
  В это время один из нападавших - тот, что не был ранен, - вонзил меч ему в грудь. Вермунд захлебнулся холодным горным воздухом, почувствовал, как рот наполнился кровью. Преодолев жгучую боль, он не глядя ударил топором, и ранивший его сам распластался у его ног в предсмертных судорогах. Сын Стирбьерна еще вытащил топор из развороченной груди врага - удар был столь силен, что панцирь на нем был разрублен почти пополам, и теперь не выдержал, развалился, оставив мертвеца голым. Молочно-белое тело на белом снегу. Вермунд еще некоторое время постоял перед ним, пытаясь отдышаться, и сквозь плывущие перед глазами черные круги с удивлением понял, что перед ним, пожалуй, девушка. Это было странно, хоть и не больше, чем многое другое в этом бою. Впрочем, теперь уже ничто не имело значения. Боль в груди усиливалась с каждым мгновением, голова кружилась все сильнее. Склон горы над его головой наклонился, повисая, как небо, с него взглянул зеленый глаз Ледника. Юноша покачнулся и упал на колени, заходясь в приступе кашля, рвущего грудь; из горла хлынула кровь. Гаснущим зрением он еще успел заметить, как последний из убийц, тот, которому он отсек два пальца, осторожно приближается к нему. Вермунд еще успел последним усилием спрятать секиру за спину и рухнул в снег, пряча ее под собой. Последняя искра сознания покинула его, и кровь уже замерзала на его лице прозрачной маской.
  Последний из полукровок-убийц некоторое время стоял перед ним, забыв даже хоть как-то перевязать собственную рану. С гибелью двух его напарников Боевая Триада, в которую их объединил Эдгар, перестала действовать, и Сто Шестнадцатый больше не понимал, что за задание было им поручено. Что, собственно, им делать еще с этим человеком? Они и так славно поиграли с ним, и вот он лежит, как сломанная игрушка, а заодно и Девятый с Сорок Седьмой. Что же спрашивать с него? Он сделал, что мог. Большой блестящей острой штуки нет, человек ее спрятал, а руке становится больно. Он, Сто Шестнадцатый, заслуживает, чтобы отец и другие воспитатели его вылечили и дали вкусного эликсира. Скорее, на место, откуда старшие заберут его домой!
  Последний из троих полукровок направился обратно в горы, роняя на снег крупные капли крови из раненой руки.
  А снег все продолжал падать крупными хлопьями, заметая недавнее место битвы, и северный ветер пел заунывные песни о павших.
  Огромная птица, промчавшись сквозь снежный вихрь, разглядела своими зоркими глазами еще не до конца занесенные тела, и, сложив крылья, упала вниз.
  Глава 12. Кровь йотунов
  Вновь обернувшись человеком, Инга склонилась над полузанесенным снегом Вермундом. Вгляделась в его лицо, мертвенно-бледное и окровавленное; тем не менее, даже сейчас его черты выражали силу и отвагу. Женщина прислушалась к его неровному, захлебывающемуся дыханию. Самый опасный противник йотунов. Осталось немного подождать, и с сыном Стирбьерна будет покончено навсегда...
  Инга покачала головой и опустилась на колени рядом с распростертым юношей, бережно счищая с его лица намерзшую корку крови. Раненый лежал, не открывая глаз, но сквозь забытье, должно быть, почувствовал легкое прикосновение женских пальцев.
  - Сольвейг... - прошептал он еле слышно. Но и этого хватило, чтобы приступ кашля вновь разорвал его грудь, и на губах выступила густая темная кровь. Инга, уже не задумываясь, что делает, приподняла его голову, не давая захлебнуться.
  - Здесь нет твоей Сольвейг. А если бы и была, могла бы лишь молить Богов о прекращении твоих страданий, - сурово проговорила она. - Зато я могу тебе помочь, хоть и не знаю, будет ли это справедливо по отношению к моему народу.
  Строгое лицо дочери Хресвельга исказилось внутренней борьбой. Наконец, она, на что-то решившись, вытащила зашитый в пояс хрустальный флакончик, в котором плескалась густая золотистая жидкость.
  - При помощи зелья жизни Эдгар и так уже творит черные дела, и не сделается хуже, если он вернет жизнь этому юноше, - проговорила она вслух. - Ну, теперь твое счастье, сын Стирбьерна, если в жилах сванехольмских конунгов еще не остыла кровь Рагнхильд Отступницы! - она поднесла флакон к губам Вермунда и влила ему в рот несколько глотков. - Это могучее средство, но только для нас, йотунов, и наших потомков. Человека оно сожжет изнутри, стоит сделать хоть один глоток. Посмотрим, кто же ты...
  Вермунд, отпив эликсир, вдруг вскинулся и выгнулся дугой; некоторое время его мускулистое тело корчилось в судорогах, приминая снег вокруг себя. Огромная волна жара палила его, поднимаясь все выше и разгораясь, как костер на ветру, в его пронзенной мечом груди. Сквозь забытье юноша чувствовал, что умирает, и уже не в состоянии был сопротивляться смерти, лишь временами мысль о Сольвейг обжигала его еще острее, и юноша стонал, прощаясь навсегда с возможностью разыскать ее.
  Но вот постепенно сотрясавшие его судороги унялись, стало легче дышать. Рана наполовину затянулась, как будто была нанесена несколько недель назад, и на лице юноши даже появилась слабая улыбка. Наконец, он открыл глаза и уже сознательно встретился взглядом с Ингой. Некоторое время еще напрягал зрение, пытаясь совместить ту, что видел перед собой, хоть с одним образом из прежней жизни. Но тщетно: никому на свете не могло принадлежать это узкое бледное лицо в обрамлении гладких иссиня-черных волос, эти пронзительно синие глаза. А, с удивлением почувствовав, что пребывает еще на этом свете, и более того - боль в раненой груди постепенно стихает, викинг не мог не подумать, что это как-то связано с незнакомкой.
  - Кто ты такая? Это ты спасла меня? - увы, ему хватило дыхания лишь на две этих фразы, затем в груди вновь поднялась боль, и он зашелся в приступе кашля. Инга снова склонилась над ним, держа на четверть опустошенный флакон с эликсиром. Ее черные брови грозно нахмурились.
  - Поговорить можно и после. Сперва выпей еще немного, чтобы скорее зажила твоя рана. Теперь я вижу: в тебе вправду течет кровь йотунов.
  Но юноша с неожиданной для раненого силой отвел ее руку.
  - Погоди. Ты йотун, верно? Зачем тебе спасать меня? Я ваш враг, и останусь им, - каждое слово отзывалось болью в едва начавшей заживать ране, но говорил Вермунд, как всегда, твердо и упорно.
  Инга тяжело вздохнула.
  - Даже враг не заслуживает такой смерти, какую уготовил для тебя Эдгар руками своих полукровок. Не думай, что я старалась ради тебя. Когда ты будешь здоров и полон сил - мне все равно что с тобой станет, хотя бы тебя спустили с Ледника вниз головой, когда ты придешь за своей невестой...
  - Сольвейг! - вскинулся молодой викинг, устыдившись, что не сразу вспомнил о той, чей образ являлся ему в бреду. - Ты ее видела? Что с ней?
  - Она здорова. Она ждет тебя, - Инга непонятно вздохнула и вновь поднесла зелье к губам Вермунда. Но он выбил флакон из рук женщины, и тот, сверкнув хрустальными гранями, улетел далеко за сугроб, расплескав все содержимое.
  - Это зелье йотунов, верно? Я не приду к своей Сольвейг, превратившись в одного из них!
  Инга отпрянула от него, как ошпаренная кошка. Стремительно поднялась на ноги, завернулась в плащ, как в крылья. Но, пересилив себя, осталась на месте.
  - Глупец! Ты, конечно, вовсе никуда не дойдешь, хоть, надо отдать должное, успел продвинуться далеко. Но ты мог бы исцелиться сразу, а теперь потребуется время. Каково там придется Сольвейг одной среди йотунов?
  На бледном лице Вермунда отразилась борьба. Затем он решительно качнул головой, и его спутанные рыжие волосы разметались по снегу, как мокрые водоросли.
  - Пусть... Она простит, что я не мог придти к ней сразу. Но, если я превращусь в йотуна, уже не буду любить ее, как и она меня. Не хочу спасения такой ценой!
  Из груди Инги вырвался еще один глубокий вздох.
  - Я-то думала, что наши рассказы преувеличивают твердолобость потомков Рагнхильд, а они еще преуменьшали, клянусь костями Имира! Чтобы полностью стать йотуном, нужно выпить зелья жизни гораздо больше, чем было у меня. Именно с его помощью Золотая Змея хотела подарить Стирбьерну бессмертие. Я бы не стала тебе предлагать ничего подобного.
  - И правильно! Я знаю, что и мой отец мог ответить ей лишь отказом, - ответил Вермунд, тяжело дыша и подавляя новый приступ кашля; на губах опять выступила кровь.
  Дочь Хресвельга некоторое время смотрела на него со странной смесью сочувствия и злости.
  - Ты мог бы исцелиться сразу. Нравится тебе харкать кровью - твое дело, а я сделала, что могла, - невозмутимо заметила она.
  Юноша поднял на нее затуманенные болью глаза.
  - Ты меня спасла, хоть не была обязана, и я тебе благодарен. За все остальное я отвечаю сам.
  - Ты отвечаешь! - Инга саркастически усмехнулась. - Поскольку вылечиться сразу тебе не захотелось, добраться сейчас до вашего лагеря ты не сможешь. А оставить тебя в такой буран здесь после того, как сама же спасла, я не могу. Придется сказать твоим товарищам, где тебя искать...
  Вермунд только сейчас понял, что звуки, которые он принимал за шум в ушах, на самом деле издает все та же снежная вьюга, проносящаяся над снежной берлогой, в которой он лежал. Но тут же забыл об этом, услышав предложение Инги.
  - Я не выдам тебе их убежище, лучше останусь здесь, - твердо заявил он, вспомнив былые подозрения.
  Женщина в ответ накрыла его своим зимним плащом, ничуть не смущаясь, что осталась на морозе в одном лишь легком платье. Подоткнув плащ, потрогала лоб раненого.
  - Лихорадка начинается. Не следует тебе долго лежать тут, - заметила она. - А где вы остановились, я знаю и так. Не забывай, с высоты видно больше, чем с земли.
  Вермунд тяжело вздохнул и утомленно закрыл глаза.
  - Я сейчас плохо соображаю, добрая женщина. Скажи свое имя, по крайней мере, я буду знать, кому обязан жизнью.
  - Пусть будет по-твоему. Я - Инга, дочь Хресвельга, из Клана Орла, - она внимательно следила, не мелькнет ли на его лице ужас, а то и отвращение при имени одного из злейших врагов людского племени.
  Но юноша только слабо кивнул в ответ.
  - Пусть так. Будь ты даже воскресшая Золотая Змея, я все равно остался бы благодарен тебе за спасение.
  Инга усмехнулась с сомнением.
  - Я не Золотая Змея. Но на свете есть тот, кто зовет себя ее наследником, а сам действует вовсе не так, как подобает вождю. Сегодня я спасла не только тебя, но и его от позора... Но мне пора.
  - Подожди, - Вермунд вытащил одну руку из-под плаща и ухватил за край одежды. - А ты... Ты можешь передать Сольвейг, что я скоро приду? Пусть готовится и ждет: я приду за ней!
  Женщина сбросила его руку и отпрянула прочь.
  - Я не собираюсь служить посланцем у смертных! И уж точно ничего не скажу твоей девчонке; она и без того умудрилась наделать немало глупостей. По правде говоря, вы с ней друг друга стоите, но что с вами будет - не мое дело.
  Она говорила хладнокровно и невозмутимо, и Вермунду стало казаться, что недавняя едва ли не материнская забота лишь померещилась; весь беспощадный холод Йотунхейма был в глазах, в интонации дочери Хресвельга.
  - Может быть, я не имел права тебя о таком просить. Но я люблю ее, и беспокоюсь, - проговорил он.
  - Не беспокойся за нее: Сольвейг приходится в Ледяном Дворце отнюдь не хуже, чем остальным.
  И снова в ответе Инги Вермунду послышалась недомолвка, в которой мог скрываться какой угодно смысл. Но он был еще слишком слаб, чтобы ее расспрашивать, и неловко спросил совсем о другом:
  - А... Тебе ничего не будет от своих за то, что спасла меня?
  Ее тонкие губы еле заметно дрогнули, словно желая улыбнуться, но так и не раскрылись в улыбку.
  - Спасибо, что подумал об этом, сын Стирбьерна! На самом деле, я не стремлюсь рассказывать всем и каждому, что сделала. И имя моего отца пока еще почитается йотунами, чтобы они вздумали допрашивать меня, как преступницу. Я позабочусь о себе сама. А ты подожди, пока за тобой придут. Постарайся уснуть.
  Она осторожно завалила снежную берлогу снегом, оставив лишь дырочки для дыхания, и скоро никто не смог бы угадать, что под все растущим слоем снега спрятан живой человек. Затем Инга раскрыла руки, как крылья, и, став огромной черной птицей, полетела сквозь снежный буран к горам, туда, где нашли приют викинги.
  
  Тем временем викинги, оставшиеся в горной пещере, начали беспокоиться о Вермунде. Его не было уже давно, а ведь он обещал не уходить далеко, пока над горой бушует буран. Искать его - но где, в какой стороне? Все следы давно занесло снегом, и даже собака не могла ничего найти. Предлагали разделиться на группы и отправиться искать в разные стороны, но Уле удержал их. По его мнению, это было бы бесполезно и даже опасно: если сын Стирбьерна не смог справиться с тем, что встретилось ему, то остальные, разделившись, рисковали еще больше.
  - Конечно, тебе-то что: не ты клялся перед памятью Стирбьерна заботиться об его сыне, как мы с Кари! - угрюмо процедил Свен, прислушиваясь к завыванию бури - не послышится ли человеческий голос.
  Юный Сигвальд с тоской вглядывался в клубящиеся снежные вихри, надеясь, что вот-вот из них соткется знакомая до боли могучая фигура старшего брата. Рядом с ним тихонько подвывал Варди в тон буре, и от этого мальчику еще сильнее становилось не по себе. Понемногу и остальным передавалось то же чувство.
  Альрик попытался как-то развлечь остальных.
  - А все-таки я подожду немного и схожу прогуляться. Потом лучше буду спать ночью, а то на этих камнях мне прошлой ночью приснилось, что меня хлещут плетьми, - шутка получилась не слишком веселой, и сын Лейва подумал: хорошо, что он не рассказал свой сон Вермунду. Потому что камни, покрытые оленьей шкурой, тут, вероятнее всего, были ни при чем, а напоминать о Сольвейг сейчас было бы слишком жестоко.
  Сидевший у костра, накинув плащ из шкуры дикого быка, Стефан закашлялся, но тут же поднялся на ноги. Южанин, переносивший холода хуже других, простудился еще во время блужданий по горам, однако охотно отозвался на предложение Альрика.
  - Принимай и меня с собой! Мы разыщем Вермунда вместе.
  Но викинги не успели еще ничего сделать: у входа в пещеру появилась высокая фигура, отстранив Сигвальда со свирепо залаявшей собакой. В первое мгновение мальчик радостно вскрикнул, но возглас тут же замер на его губах. Потому что вместо Вермунда перед ними стояла женщина, с волосами как у жителей Земли Закатного Солнца, но при этом бледная, как снег, и одетая как те, что не боятся холодов Йотунхейма.
  - Подождите, храбрые викинги! - воскликнула она, увидев стрелы и копья, нацеленные разом в ее сторону. - Я одна знаю, где найти вашего вождя, Вермунда, сына Стирбьерна. Он ранен, но уже вне опасности.
  - И ты приходишь сообщить нам об этом, йотун?! Что вы сделали с Вермундом? - воскликнул пылкий Гудбруд, готовясь метнуть в женщину копье, стоило ей шевельнуться.
  Она саркастично усмехнулась, обвела взглядом всех по очереди, особенно долгий пристальный взгляд задержала на Уле.
  - Если вы убьете меня, люди, вам ни за что не найти своего вождя. Ну что, кто из вас осмелится пойти со мной, чтобы забрать Вермунда?
  Свен с Кари шагнули вперед первыми, и их лишь на мгновение опередил Сигвальд. Остальным викингам не так просто было преодолеть недоверчивость по отношению ко всему, что исходило от йотунов, но бросить вождя на произвол судьбы не мог никто.
  Их странная проводница остановилась на совершенно ровном месте, занесенном снегом, как и весь горный склон; казалось, здесь еще никогда не ступала нога человека. Но для потомков Имира заблудиться даже в буран было так же немыслимо, как для опытного охотника - перепутать в лесу север с югом. Когда викинги принялись раскапывать снег, Инга проговорила, указав на известные только ей приметы в снегу:
  - Здесь лежат двое несчастных, с которыми успел справиться Вермунд. Третьего убила я сама. Теперь Эдгар не сразу узнает, что его поручение было выполнено не до конца, он будет думать, что Вермунд убит, но и сам уничтожил всех трех посланцев.
  В это время Варди, тоже раскапывающий снег, точно бешеная землеройка, так что снежная пыль разлеталась во все четыре стороны, гулко залаял, учуяв знакомый запах. И из снежной берлоги выглянуло лицо Вермунда - бледное, болезненно осунувшееся. Тем не менее, он открыл глаза и улыбнулся склонившимся над ним людям. Увидел в окружении снежных вихрей брата - тот упал перед ним на колени, плача и смеясь, и отталкивая своего пса, норовившего лизнуть раненого. Над ним стояли Гудбруд и Стефан, Альрик - при виде него у Вермунда перехватило дыхание: до чего все-таки сын Лейва похож на свою сестру! - неразлучные Свен с Кари, и многие другие. И, отдельно от викингов - Инга, замершая неподвижно, скрестив руки на груди, с таким видом, словно происходившее ее не касалось. Однако Вермунд обратился именно к ней, как только товарищи подняли его из снежной норы.
  - Благодарю тебя еще раз, госпожа Инга! - произнес он и добавил, обращаясь к викингам: - Какими бы ни были другие йотуны, но мы должны по справедливости помнить не только их, но и благородную Ингу, спасшую мне жизнь! Поклянитесь, что, если нам доведется сражаться, ни один из нас не поднимет на нее руку! - еле договорив свою речь, раненый вновь закашлялся, и викинги уложили его на носилки из копий, тревожно переглянувшись: опытные воины сразу заметили опасность такой раны.
  Они осторожно двинулись по направлению к пещере, стараясь, чтобы раненому было покойно. Инга последовала за ними, сказав себе, что обязана позаботиться о судьбе Вермунда, пока тот не окажется в безопасности. Была, впрочем, и еще одна причина для такого интереса, и женщина из рода Имира то и дело останавливала тяжелый, неподвижный взгляд на спине Уле, идущего впереди.
  Охотник из Медвежьей Долины чувствовал на себе этот взгляд, сам не уступая чуткостью лесным зверям. Он пропустил сына вперед, мысленно каясь, что вообще взял его в Йотунхейм. Если у кого-то из здешних обитателей и есть к нему счеты, лучше бы за них расплатиться ему одному, а не юноше, которого не было еще на свете, в то время как у него мог появиться долг перед этой женщиной или кем бы то ни было еще из йотунов.
  Когда в пещере викинги уложили раненого возле костра, Инга понаблюдала за ним некоторое время, пока Свен с Кари перевязывали рану. Всех изумило, что она наполовину затянулась. Широкое лезвие меча глубоко рассекло юноше грудь, оставив косую багровую полосу.
  - Если бы не мое зелье, он был бы уже мертв, - подтвердила она в ответ на невысказанные вопросы викингов.
  - Ты очень добра, госпожа Инга, - первым решился обратиться к ней Стефан, не чувствующий привычного для его товарищей ужаса и отвращения перед йотунами.
  Она усмехнулась.
  - Мне нетрудно быть доброй с теми, с кем нет личной вражды. Но одному из вас я все-таки должна отомстить! - голос Инги стал холоднее северного ветра, она вся потемнела и, казалось, выросла, стремительно шагнув к Уле. - Я - Инга, дочь Хресвельга, и ты убил моего отца.
  Охотник, побледнев, как смерть, вышел вперед, отстранив своего сына. Вот так: спасая свою невесту от крылатого чудовища, не думаешь, что за него тоже могут явиться мстители...
  - Я убил йотуна-орла, что хотел похитить мою невесту. Каждый мужчина имеет право защищать свой дом и семью. Такова была судьба; сами Норны направили мою стрелу. Но как ты меня узнала?
  Бледное лицо Инги исказилось, стало свирепым и диким.
  - Мне нетрудно было узнать тебя: ты здесь один из немногих, кто по возрасту мог быть там, большинство слишком молоды. И ты так дрожишь за своего сына, словно боишься, не начну ли я свою месть с него. Верно?
  Дагмер, перехватив поудобнее крепкое сосновое копье, решительно шагнул к отцу, но тот снова отстранил его назад.
  - Возьми мою жизнь, если сумеешь, - проговорил Уле, тоже взявшись за копье. - Но, если одолеешь, не трогай Дагмера, коли и вправду не желаешь зла остальным. Я убил твоего отца, мне и отвечать, а в победе над зеленым мальчишкой тебе не много будет чести.
  Инга ждала его, давно достав меч из ножен. Это был узкий и очень светлый клинок, казавшийся выкованным не из металла, а из очень крепкого, чуть синеватого льда. Меч против копье - ненадежная защита, однако в готовности дочери Хресвельга к сражению почему-то никто не усомнился.
  - Так и быть, отомстить тебе для меня важнее. Хотя твой сын может попробовать взять мою жизнь, если я выиграю, - решила она.
  - Будь спокойна, именно так я и сделаю! - воскликнул Дагмер, дрожа от ярости.
  - Выйдем из пещеры, чтобы никого не задеть? - предложил Уле.
  Дочь Хресвельга кивнула и собиралась уже выйти навстречу пронзительно завывающему ветру вместе со своим противником. Но в это время их обоих остановил повелительный голос:
  - Остановитесь, друзья! Я не хочу, чтобы вы убивали друг друга, да еще во время похода!
  Все стремительно обернулись. Вермунд, бледный как некрашеное полотно, поднялся на ноги и стоял, вцепившись пальцами в выступ скалы. Он тяжело дышал, и в недавно пронзенной мечом груди что-то хрипело и клокотало с каждым вздохом. Тем не менее, он не сводил горящих глаз с охотника и своей спасительницы.
  Та с досадой обернулась к нему.
  - Не мешай мне отомстить! Это касается нас двоих, и никак не тебя!
  - Меня все касается, - твердо ответил Вермунд, которому только что подставили плечи Свен с Кари, помогая удержаться на ногах. - Уле сейчас - мой спутник, а ты, доблестная Инга, спасла мне жизнь, и я все равно считаю тебя союзницей, даже если ты тут же вернешься к своему народу. Вы оба дороги мне, что бы ни было в прошлом. В подобных случаях мой отчим, Ульв конунг, позволяет поссорившимся викингам отложить поединок до конца похода; тогда, если оба противника останутся живы и не передумают, им позволяется встретиться с оружием в руках. Все говорят, что это мудрый обычай, и вы последуете ему, если дорожите моей дружбой, - чем дальше говорил Вермунд, тем сильнее становилось жжение в груди, и вот он снова зашелся удушающим кашлем, и на губах его выступила кровь.
  Телохранители снова уложили раненого на постель из шкур и растерянно склонились над ним, не зная, что делать. Прочие викинги тоже обернулись к Вермунду, враз забыв о поединке, что должен был произойти. Инга, все еще мрачная, обернулась тоже.
  - Ну, что мне остается теперь? Все-таки позволить упрямому мальчишке замучить себя до смерти? - вздохнула она про себя. Подойдя к Вермунду, крикнула, не зная точно, слышит ли он ее: - Да! Я согласна отложить поединок до конца похода, если только и он согласится, - она скользнула недоверчивым взглядом по Уле.
  Вермунд открыл глаза и протянул руку, нащупывая ладонь женщины, вторую же подал охотнику.
  - Поклянитесь, что до конца похода не будете сражаться и постараетесь хотя бы терпеть друг друга, - велел он.
  - Клянусь молотом Тора, - охотно, как показалось присутствующим, согласился Уле.
  - Клянусь костями Имира, - дочь Хресвельга, в свою очередь, произнесла самую главную клятву своего племени. - Но ты, Вермунд, должен лежать спокойно, если хочешь выжить и хоть когда-нибудь найти свою Сольвейг. Ты понял меня? Еще один такой прыжок, и рана откроется вновь, а тогда тебя уже ничто не спасет. Мое зелье спасло тебя, и оно продолжает действовать, но не так быстро, как могло бы при большей дозе. Лежи спокойно. И прощай!
  - Мы еще встретимся? - слабым голосом спросил ее Вермунд.
  - А ты хочешь встретить меня вновь? - усмехнулась Инга. - Я ничего не могу обещать тебе, сын Стирбьерна, даже если признаю, что ты вправе вернуть свою невесту. Если я когда-нибудь смогу помочь тебе, не предавая своих сородичей, я найду тебя. Прощай!
  Она вышла из пещеры и, превратившись в огромную птицу, взмыла в небо, заполненное клубящимися снежными тучами. Люди, еще недавно провожавшие ее полет с тайным страхом, теперь следили за ней с благодарностью, пока она не скрылась из виду.
  Глава 13. Сражение с горным троллем
  Из-за раны своего вождя викингам пришлось задержаться в горной пещере еще на некоторое время после того, как прекратился снежный буран. Вермунд проклинал свою неосторожность, что лишь благодаря неожиданной помощи Инги не стоила ему жизни. Но ничего уже было не исправить, оставалось только ждать. Его рана еще сильно напоминала о себе, особенно по ночам: в груди все болело и ныло, становилось трудно дышать, кашель раздирал легкие. Викинги смотрели на раненого с сочувствием, и это тоже злило сына Стирбьерна. Еще мучительнее боли он переживал свою беспомощность. Нечего сказать, нашел время валяться на шкурах, когда Сольвейг находится в руках врагов! Что там происходит с ней, о чем умолчала Инга? "Ей приходится не хуже, чем другим..." Его невеста зовет его, ждет от него спасения, а он подставился под меч странной твари, и теперь должен лежать здесь, как последнее ничтожество...
  От таких мыслей становилось еще хуже, но изгнать их из головы никак не удавалось. Вермунд послушно пил горькие отвары трав, что варили для него старшие викинги, разбиравшиеся в лечении ран, и, хоть в первые дни совсем не хотелось есть, заставлял себя пить бульон с мелко порубленными кусочками мяса, чтобы скорее восстановить силы. И все же, каждый потерянный день угнетал его все сильнее. Ночью, когда все спали, юноша пытался рассчитать предстоящие дни похода и представлял, как высоко они успели бы подняться в горы, если бы не его рана. Тогда, замечая, что он не спит, Сигвальд или Альрик обычно ложились рядом с раненым, и тот, согретый их живым теплом, понемногу успокаивался и засыпал.
  Нет худа без добра - за время вынужденной задержки викинги несколько раз ходили на охоту, где добывали крупных горных баранов с огромными закрученными рогами. Теперь их мясо, нарезанное на тонкие ломти и провяленное над огнем, приятно отяжелило пустые дорожные сумы путников. Это было как нельзя кстати, так как никто не знал, водится ли дичь выше в горах, да и до охоты ли им будет по приближении к Леднику. Теперь, во всяком случае, отдохнувшие путники готовы были идти вперед. Ждали лишь, пока заживет рана Вермунда.
  В ту ночь раненый вождь едва успел забыться сном, продолжая чувствовать боль в груди, как перед ним явилась Инга. Она протягивала ему флакон со сверкающим, как золото, зельем, смеялась и говорила: "Это зелье жизни, и ты можешь пить его, потому что в тебе наша кровь! Выпей, и сразу станешь здоровым и сильным, сможешь спустить нас с Ледника!" Но рядом с дочерью Хресвельга появилась Сольвейг; она стояла рядом на склоне горы - золотоволосая, яркая, сияющая, как дочь самого Солнца, словно готова была растопить мир стужи и тьмы. В ее блестящих глазах стояли слезы, но она покачала головой, увидев Вермунда: "Неужели ты не выдержишь без колдовских средств йотунов? Ведь ты - сын Стирбьерна, сильнейший из викингов! Ты останешься человеком и придешь ко мне. Я буду тебя ждать!" Она стала таять, словно растворяясь во мгле, и Вермунд поспешно выкрикнул, надеясь, что она еще услышит: "Да! Я приду к тебе! Как только смогу!" В следующее мгновение он проснулся от раздирающей грудь боли. Перекатился на бок и затаил дыхание, стараясь сдержать кашель. И увидел в свете костра, как у входа в пещеру выросла, занимая его целиком, огромная черная фигура, похожая на оживший обломок скалы...
  Возле костра сидели двое часовых, охраняя сон товарищей. Олаф, один из старших викингов, до похода служивший в дружине конунга, вместе с силачом Аке взяли самую трудную смену, предутреннюю, когда особенно сильно хочется спать. Они щипали себя, чтобы не задремать, но все же начали клевать носом. Но вот у входа в пещеру послышался стук перекатывающихся камней, и кружок падающего лунного света скрыла огромная фигура. И тут же оба викинга проснулись.
  - Тролль! - завопили оба разом, вместе с Вермундом, будя своих спящих товарищей.
  Чтобы войти в пещеру, горному троллю пришлось пригнуть свою огромную, как пивной котел, голову, потому что он был вдвое выше самого высокого человека и гораздо массивнее и тяжелее. Голова сидела на могучих плечах выродившегося потомка йотунов почти без шеи и сильно наклонена вперед, лоб был покат, а челюсти выдавались вперед, как у медведя. Да и в сложении его было нечто медвежье: необыкновенно длинные и цепкие руки свисали до колен, а ноги, напротив, казались несоразмерно короткими. Серая кожа густо заросла волосами, почти одинаковой длины, как звериный мех. Единственной одеждой троллю служило подобие плаща из бычьей шкуры да такой же лоскут шкуры на бедрах, а оружием - огромная изогнутая дубина, какой, несомненно, можно было свалить дикого быка с одного удара.
  Вернувшись в свою пещеру, тролль, видно, никак не ожидал застать там посторонних, и остановился, пытаясь сообразить, кто это такие и что с ними делать. Но крик часовых разозлил его, и тролль взмахнул дубиной, превратив голову Олафа в кровавое месиво. Аке успел подхватить копье, но чудовище легко ухватило его волосатой лапой и ударило о стену пещеры. Аке упал, неестественно согнувшись, и остался лежать, не шевелясь.
  Но уже другие викинги занимали место в строю, схватив оружие. Доспехов ни на ком из разбуженных среди ночи людей не было, но стена дубовых щитов, из-за которой блестело железо, устрашила бы кого другого, кроме горного тролля, решившего вернуть свою пещеру у непрошеных захватчиков.
  - Копья! Копья и секиры с длинной рукоятью! Бейте издалека: в ближнем бою с ним никому не справиться! - кричал Уле, принявший командование.
  Град стрел и копий обрушился на ревущее чудовище. Но тролль двигался удивительно проворно для своих огромных размеров, и трудно было попасть ему в глаза или другие уязвимые места, а прочих ран тот просто не замечал. Несколько копий так и осталось торчать в его толстой шкуре, не сумев проткнуть ее. Зато сам тролль перехватил одно из копий и пустил обратно с такой силой, что оно, вонзившись в горло викингу по имени Веф, оторвало ему голову напрочь. Обезглавленное тело еще некоторое время стояло на ногах, потом покачнулось и, струя потоки горячей алой крови, завалилось вбок, прямо на Стефана.
  Тот, не задумываясь, оттолкнул труп и отскочил в сторону сам. Вот когда южанину стало по-настоящему страшно и мерзко, едва не до тошноты! А ведь он видел истребление своих соотечественников, убитых разбойниками, и сам сражался против них вместе с викингами! Но там убийцы были все же людьми, и способ убийства не превосходил человеческие возможности. А сейчас перед ними бесновалось чудовище, один из древних гигантов, загнанных Богами в Тартар в его родном краю, но здесь, на севере, могучих и необузданных, как в дни сотворения мира. Нечего было и думать справиться с ним. Но викинги продолжали бороться, и Стефан, преодолев себя, вернулся в строй, перехватив копье покрепче.
  - Эй, где вы там, северные Боги? Поленились очистить землю от чудовищ, так хоть нам помогите это сделать! - крикнул он, целясь копьем и стараясь держаться беззаботно, даже весело.
  Тролль метался по пещере и страшно рычал, разъяренный человеческим вторжением и полученными ранами. Викингам приходилось все время перемещаться, чтобы не попасть ему в лапы, и при этом сохранять строй. Еще несколько человек, ненароком сбитые им, но еще живые, стонали на полу. Их отодвинули назад, к стене, вместе с раненым вождем и его младшим братом. Сыновья Одинисы с горящими глазами наблюдали за битвой, в которой не могли принять участие.
  Тролль был уже весь утыкан стрелами, словно еж; его плечо рассек метким ударом топора Гудбруд, и чудовище то и дело поворачивало голову, слизывая струи черной крови. Эрик выбрал момент, когда тролль наклонится, и метнул копье точно ему в глаз. Правда, в следующий миг бесстрашного викинга смело будто вихрем - это полу-ослепленный тролль ударил кулаком в его щит. Видя, что чудовище тяжело ранено, викинги гордо взревели, приветствуя успех своих героев и смущая противника.
  Однако в пещере у тролля было преимущество: для его огромного тела здесь было достаточно места, а строй викингов не мог развернуться по-настоящему, они теснились и задевали друг друга. Хуже того: тролль постепенно теснил их ко входу во второй, узкий грот, а там, все понимали, им будет уже не выстоять. Чудовище загонит их в угол и переловит по одному, как мышей, своими длинными ручищами. Только осознание, что после них, еще способных драться воинов, жертвами тролля сделаются раненые и единственный в отряде ребенок, еще подстегивало в них боевой дух.
  И тут, хрипя и кашляя, поднялся на ноги Вермунд. Он не мог глядеть со стороны, как сражаются и гибнут его соратники. Собрав все силы, раненый вождь встал, кусая губы, и взял в руки свою секиру. Сначала он покачнулся под ее весом, но тут же выпрямился и поднял ее над головой. В груди тут же поднялось жжение, но Вермунд больше не думал о нем. Потому что чувствовал, как прикосновение к небесному металлу вливает новую силу в его жилы. Силу священных рун, начертанных в железе, силу его отца Стирбьерна, победителя Золотой Змеи, что через Свена с Кари завещал свою секиру ему, своему сыну... Забыв о ране, Вермунд с яростным возгласом ринулся в бой.
  Тролль, преследующий отступавших викингов, удивленно взревел и повернулся к новому противнику, чтобы рассмотреть его уцелевшим глазом. Вермунд только теперь оценил вполне, до чего огромен их противник! Лесные и морские тролли, с которыми доводилось сталкиваться прежде, были заморышами рядом с древним чудовищем Йотунхейма. А ведь и те стоили в бою десятка человек. Против горного тролля он успеет нанести хорошо если один удар - сын Стирбьерна понял это сразу.
  Его секира, помимо двух полукруглых, как рога луны, лезвий, была снабжена также железным наконечником - боевым молотом, похожим на вороний клюв. Им-то Вермунд и ударил с размаху, занеся секиру обеими руками, в брюхо чудовищу, так высоко, как мог достать. Клинок из небесного железа долго шел сквозь толстую шкуру врага, да еще ли не в самом крепком месте, но все же на целую ладонь вонзился во внутренности чудовища. Рев тролля оборвался болезненным воем, он покачнулся, точно каменная глыба, сдвинутая лавиной, и рухнул, размахивая огромными руками и ногами.
  Вермунд едва успел отскочить, чтобы не быть раздавленным корчащимся в предсмертных судорогах чудовищем. И замер, переводя дух и опираясь обеими руками на рукоять секиры, пока перед глазами не перестали разбегаться красные круги.
  Прошло еще немало времени, прежде чем тролль перестал корчиться и затих. Невероятно живучим было это порождение Йотунхейма! Викингам не раз уже казалось, что все кончено, но чудовище вновь начинало биться и реветь. Тролль катался по полу, попадая в почти погасший костер, и его шерсть начала тлеть, потянуло паленым. Тем не менее, когда один из викингов, Горм, приблизился к издыхающему чудовищу, то взмахнуло лапой, и только быстрота реакции спасла викинга: он подпрыгнул, уцепившись за выступ каменной стены, и, оттолкнувшись ногами, пролетел над троллем. При этом острый скальный обломок отломился и воткнулся в голову чудовищу. Вслед за тем и другие викинги принялись вновь метать в тролля копья и камни, спеша скорее покончить с ним. И вот, наконец, последние содрогания огромной туши прекратились, и, когда Варди, принимавший в битве с чудовищем самое активное участие, вцепился в него, как в поверженного медведя, и стал трепать, - тролль уже ничего не почувствовал.
  Однако итог битвы был тяжел для викингов: пятеро их товарищей лежали мертвыми. Когда отдышавшийся Вермунд называл всех по именам, все почувствовали, насколько неполон стал их отряд. А шестого, Аке, они обнаружили у стены, неестественно скорчившегося. Он открыл глаза и моргнул, когда товарищи склонились над ним, но не смог пошевелиться и даже заговорить.
  - У него сломана спина, - хмуро сообщил Эрик, сам еще недавно оглушенный, осмотрев раненого.
  Викинги мрачно переглянулись. Никто из них не пожелал бы доживать век обездвиженным, стать обузой для всех. Тем более, в походе, когда не было времени ни ухаживать за больным, ни нести его с собой. Решение могло быть только одно. Но все же Вермунд взял холодную руку раненого и громко обратился к нему:
  - Аке! Аке, что ты выберешь? Хочешь ли уйти сразу, без лишних мучений?
  Искалеченный викинг только моргнул - Стефан, тоже опустившийся рядом на колени, увидел слезы в его широко раскрытых глазах. Это потрясло агайца едва ли не сильнее, чем недавнее кровавое побоище. Он едва не схватил Вермунда за руку, но замер, не решаясь ни на что.
  А вождь похода, тяжело вздохнув, достал нож и занес над самым сердцем раненого.
  - Прощай, Аке! Валькирии на белых конях еще не далеко умчались сейчас, и вернутся забрать тебя. Подними первый рог меда в Вальхалле за успех нашего похода! - произнес он и опустил нож.
  Стефан глядел на происходящее с дрожью в душе. Прежде он как-то не задумывался, как викинги поступают с тяжело ранеными спутниками, которых нельзя спасти или нет времени о них заботиться. Теперь же у него мурашки бежали по коже при виде судьбы Аке.
  - А если со мной что-то случится, вы и меня добьете, как загнанную лошадь, чтобы не мешал идти дальше? - не удержался он от вопроса.
  Вермунд смерил его хмурым взглядом из-под густых бровей. Он тяжело дышал, недавняя рана вновь напомнила о себе жгучей болью.
  - Любой викинг предпочтет быструю смерть полужизни, тем более во время похода. И я бы на месте Аке велел добить меня и идти дальше. Если бы не Инга, дочь Хресвельга, вам и пришлось бы это сделать. А что, в южных краях не так?
  Агайец разобрал в его суровой отповеди привычное презрение викингов к южанам - для него, принятого в дружину, они делали исключение, как бы забыв об его происхождении. Но, собираясь уже ответить не менее резко, осекся: его соотечественники редко воевали, предпочитая торговать с другими землями или нанимать себе на службу иноплеменников, и он мало знал об их военных обычаях.
  - Не знаю, - ответил он, смутившись. - Я ведь был ученым, не воином. Но, по крайней мере, на словах в Агайе сочли бы добивание раненых ужасным варварством, никто не согласился бы, что у нас такое возможно.
  Сын Стирбьерна невесело усмехнулся.
  - Если твои соотечественники сходны с тобой, может быть, Йотунхейм и их научил бы обычаям воинов...
  Стефан сперва почувствовал себя оскорбленным, и не сразу понял, что вождь викингов на свой лад похвалил его. Когда стали обряжать погибших, южанину довелось увидеть еще один странный северный обычай. Всем погибшим тщательно сточили ногти на руках и ногах. Стефан наблюдал за этим молча, но, когда его спутники принялись и себе спиливать отросшие ногти лезвием ножа, он не выдержал.
  - Что это значит? Знак траура? - спросил он вполголоса у Альрика, который меньше других был склонен смеяться, если при нем попасть впросак.
  Вместо ответа Альрик протянул агайцу нож.
  - Срежь и ты себе ногти! Мы никогда не даем им слишком вырасти, потому что в царстве Хель из ногтей мертвецов сооружают корабль Нагльфари, на котором в день Рагнарока отправится в бой войско мертвых. Этот корабль строится на вершине огромной скалы, но в черный день Рагнарока море поднимется так высоко, что снимет его оттуда. Понятно, что мы стараемся, чтобы Нагльфари строился медленнее, - объяснил юноша, бросая обрезки ногтей в огонь, как и другие викинги.
  Стефана передернуло, когда он представил себе корабль из бледных человеческих ногтей, с командой из оживших мертвецов. Да уж: на севере самые простые действия смертных людей то и дело соприкасаются с миром древних легенд, и никогда не знаешь, где проходит грань между ними...
  Желая хоть как-то реабилитироваться в глазах товарищей, Стефан принялся собирать для погребального костра черный горючий камень. Он выбивал топором из большой ямы в глубине хрупкие куски камня, покрытые изморозью, блестящие на сколах синим и зеленым, и думал. Думал о том, что, в самом деле, сможет написать в своем свитке о приключениях на севере и о знакомых-северянах, с их своеобразными обычаями, так сильно отличающимися от агайцев и других народов юга. И можно ли хоть как-то их объяснить цивилизованным людям, чтобы не отделываться, как другие путешественники, кратким и несправедливым: "Там живут варвары"? С другой стороны, возможно ли показать суровый уклад жизни викингов в отрыве от них самих? Как объяснить, почему северяне так ценят мужество в бою и доблестную смерть, людям, не знающим, что значит рисковать жизнью? Какими словами дать им понять, ради чего Вермунд - потомок конунгов, и сам вероятный наследник престола в Сванехольме, - отправился в опасный поход с кучкой викингов, чтобы вернуть свою невесту? И что заставило его, раненого, отказаться от мгновенного исцеления, лишь бы не принимать его из вражеских рук? А как рассказать о леденящем холоде Йотунхейма тем, кто привык плескаться в теплом море своей родины? Смогут ли те представить, как кровь замерзает прямо в жилах, и колет изнутри крохотными льдинками?
  Стефан и сам прежде не понял бы таких вещей, расскажи о них кто-то другой. Теперь лучезарные земли на юге казались ему дымкой, тающей на горизонте, меж тем, как север не позволял о себе забыть ни на мгновение, надвигаясь со всех сторон в самых сильных и опасных своих проявлениях. Два разных мира, и ни одному не понять, чем живет другой... И он, Стефан Кейрон - единственный мост между ними, самонадеянно пытающийся сломить вечную стену отчуждения между севером и югом, что покрепче ледников Йотунхейма... Поймут ли его в родной Агайе? Или будут продолжать думать, что обычай добивать раненых у викингов водится единственно из их жестокости и кровожадности? А может, лучше вовсе не упоминать таких подробностей, лишь кратко пересказывать события похода, как историки в своих сочинениях? То есть, упомянуть битву с троллем и количество погибших, но не обстоятельства?
  Занятый своей работой, Стефан размышлял о свитке, изрядно выросшем за время обитания в пещере тролля, и вдруг усмехнулся, встряхнув спутанными черными кудрями. Чтобы завершить описание похода и отвезти свиток на юг, нужно сперва остаться в живых, а этого ему не мог обещать никто, даже суровые северные Боги! И о них, обреченных гибели, и все же по-своему не менее полных жизни, чем Боги его родины, которым ничто не мешает радоваться давным-давно одержанным победам, тоже надо будет рассказать, если ему все же доведется вернуться, как ни трудно будет их понять людям на юге. Если, конечно, ему суждено вернуться... Стефан подумал, что, по крайней мере, в некоторых случаях он уже рассуждает, как викинги.
  К нему присоединились еще несколько человек, вырубая целые пласты горючего камня, и вскоре его собрали столько, что хватило для погребального костра шести человек. Тогда убитых перенесли в дальний грот, расчистив место для костра. Их постарались отмыть от крови, насколько это было возможно, растопив снег в котле. Жутких следов увечий было не скрыть, но товарищи уложили их, как живых, и закрыли им глаза. Вместе с мертвыми положили их доспехи и щиты, дали по мечу или топору в руки. Мертвых надлежало хоронить в лучших одеждах, однако за время похода все вещи приобрели потрепанный вид. Зато Вермунд вынул из дорожной сумы несколько колец и золотых цепей, которыми, на правах вождя, имел право одаривать отличившихся воинов, и надел на погибших. Потом произнес несколько строф древней саги, которой, по обычаю, провожали павших воинов в последний путь. Викинги подхватили за ним прощальные слова, и они грозным эхом отдались от сводов пещеры, точно клятва мести. И вскоре языки пламени, лижущие черные камни, скрыли от Вермунда с товарищами их погибших спутников.
  А убитого ими тролля викинги не без труда вытащили из пещеры и сбросили вниз. Огромная туша чудовища покатилась по склону горы, взметая снег, сокрушая на своем пути чахлые деревца, жмущиеся к самой земле, и большие камни. С жутким грохотом летело вниз тело бывшего хозяина пещеры, так что вниз спустилось, должно быть, в сопровождении целой лавины.
  Отвоевав пещеру ценой гибели шестерых своих товарищей, викинги не желали там задерживаться дольше. Когда в малой пещере прогорел погребальный костер, викинги собрали их прах и соорудили над ним небольшой курган из камней и обломков сталактитов. После этого живым можно было подумать и о себе. К счастью, ни у кого больше не оказалось серьезных повреждений после битвы с троллем. Хоть у пары человек были вывихнуты руки, а кое-кто разбил голову во время побоища, но все эти раны быстро заживут. На совете все высказались единогласно: уйти как можно скорее, как только состояние раненых позволит им выдержать дальний путь по горам.
  И они ушли, на третий день после битвы с троллем. К этому времени даже те, под чьей одеждой еще скрывались тугие повязки, мечтали поскорее покинуть ненавистную пещеру, где пролилась кровь их товарищей. И больше всех к этому стремился Вермунд. Битва с трлллем таинственным образом пошла ему на пользу, сверхчеловеческое напряжение выжгло в его груди остатки болезни, довершив то, на что не хватило зелья Инги. Теперь сын Стирбьерна готов был идти вперед с новыми силами.
  Взошедшая над горами луна осветила фигуры викингов, решительно поднимающихся по склону горы, навстречу зеленоватому мерцанию Ледника.
  Глава 14. Ледник
  Медленно-медленно, точно муравьи, ползущие по скалам, двигались маленькие темные фигурки по ледяному склону горы, залитому светом прибывающей луны. Чем дальше вверх, тем труднее было идти. Земля уходила из-под ног, голые камни, на которых не мог расти даже мох, сменялись сплошным ледяным покровом. Под гладким, плотно прибитым снегом коварно таился лед. Вдруг ни с того ни с сего нога соскальзывала на совершенно ровном месте, холодный ветер устремлялся в лицо оступившемуся, и тогда... счастье, если оказавшиеся рядом товарищи успевали удержать падение.
  Викинги придумали обвязаться прочными ремнями из моржовых шкур, продев их сквозь пояс. По пять человек в одной связке, на значительном расстоянии друг от друга, но все равно накрепко соединенные вместе. Теперь, если кто-то оступится, остальные смогут вытащить его за ремень, а объединение сил не давало спасаемому невольно стянуть товарищей за собой. После этого идти стало куда легче.
  Стефан попал в одну пятерку с вождем, его младшим братом и неразлучными Свеном с Кари. Похоже было, что Вермунд решил держать подростка и южанина, как слабейших в отряде, под присмотром, хоть и ничего не говорил об этом, а агайец его не спрашивал. Кроме того, по настоянию Сигвальда, в их связку взяли и собаку, прикрепив один конец ремня к ее ошейнику, а другой продев в пряжку пояса Свена, замыкающего пятерку. Сигвальд хотел вести Варди сам, но старший брат ему не позволил: мальчику было не удержать волкодава, если бы его затупившиеся когти соскользнули на льду.
  Теперь карабкавшиеся вверх по Леднику викинги видели друг друга издалека, когда расползались, как мухи, в разные стороны, выбирая менее опасные пути.
  А проверить пользу ременных связок первым довелось все-таки Стефану. Разумеется, это должно было произойти именно с ним. У себя дома агайец хорошо лазил по горам, но какие это были горы! Просто высокие холмы с немногими скалистыми обрывами, поросшие лаврами и кипарисами. Ни заоблачных пиков, ни нетающих ледников, по которым приходилось двигаться теперь. И потому, когда в неверном свете луны под ногами померещился на снегу синеватый отблеск, Стефан бесстрашно ступил на него, хоть видел, что перед ним Вермунд, Сигвальд и Кари обошли это место стороной, на полную длину ремня. Стефану не хотелось вязнуть в сугробах. Он устал после изнурительного дневного перехода и хотел лишь поскорее добраться куда-нибудь, где можно будет согреться у огня и вытянуть усталые ноги. Шатаясь от усталости, молодой агайец сделал шаг по гладкой голубой снежной поверхности. И тут же его ноги скользнули вниз, подбитые железом подошвы сапог непроизвольно поехали дальше, не находя опоры. Стефан взмахнул руками, ища, за что удержаться, но на ледяном склоне не было ни кустика, ни выступающего камня - ничего. Упав на живот, южанин заскользил дальше, чувствуя, как бешеное трение об лед сдирает с него одежду, как все выступы во льду, все мелкие камешки впиваются ему в ребра, сдирают кожу. Живое воображение агайца успело нарисовать, как его изуродованный труп скатится к подножию скал, откуда они пришли...
  Вдруг прочный моржовый ремень натянулся во всю длину, громко хлопнув, точно кнут, погоняющий лошадей. Стефан по инерции еще проехал несколько локтей, обдираясь в кровь, и остановился. Пряжка пояса, к которой был привязан ремень, выгнулась, но выдержала.
  - Ты что творишь, тролльский подменыш?! В дровах тебя нашли, что ли? - долетел до Стефана разъяренный голос, и тут же агайец почувствовал, как натянулся ремень, втягивая его наверх, будто рыбину, попавшую на крючок.
  Кое-как приподнявшись на локтях и отталкиваясь от льда, Стефан увидел над собой свирепое лицо Кари. Тот, не переставая ругать его, тянул ремень. Тут же натянулась вторая привязь, спускающаяся от пояса Стефана ниже: это поднимался наверх Свен, не видевший, что случилось, из-за большого сугроба. Стефан дернул ремень один раз, условным сигналом передавая, что все в порядке. И пополз вверх, как ящерица, цепляясь ногами и пальцами, потому что не решался встать на ноги на этом обманчивом льду. Теперь веревка, соединяющая южанина с товарищами, казалась ему пуповиной, единственной связью его, точно еще не родившегося младенца, с окружающим миром. Да он и вправду чувствовал себя заново родившимся, когда его, избитого и окровавленного после падения, втягивал наверх Кари, не прекращая ругаться.
  Вермунд, услышав, что происходит позади, спустился, насколько позволяла длина веревки.
  - Помочь? - предложил он.
  Кари только сплюнул, продолжая тянуть Стефана, очевидно, не доверяя его собственным усилиям.
  - Неужто я один не втащу этого южного олуха? - продолжал он честить Стефана. - Ну и подарочек ты нам подсунул, сын Стирбьерна! На что уж мы со Свеном в свое время с тобой повозились, но это троллево сокровище еще похлеще! Он хоть что-нибудь способен сделать, как все люди?
  Стефан, карабкавшийся по льду, услышал о себе, о своем уме и происхождении больше, чем за всю предыдущую жизнь, но вовсе не почувствовал себя оскорбленным, как могло быть при других обстоятельствах. Сейчас он, еще не в силах поверить, что уцелел, и не думал ни в чем упрекать своих спасителей. Едва добравшись до безопасного места, он повалился в снег, хохоча и плача. Он был бледен, как смерть, ободран в кровь и почти обнажен, с расширенными черными глазами, все еще выражавшими бескрайний ужас, что довелось ему испытать.
  - Если бы не вы... я бы сейчас все еще летел вниз, если не умер бы от страха раньше, чем разобьюсь, - прошептал Стефан одними губами.
  Свен, поднявшийся последним из пятерки, многозначительно взглянул вниз. Там, в лунном свете, причудливо искажавшем все предметы курился белый туман меж каменистых отрогов гор, оставшихся позади.
  - Да... спорить не буду, - присвистнул он, оценив расстояние.
  На широком скалистом выступе, похожем на ступень исполинской лестницы, построенной, должно быть, еще во времена Имира, собрались и остальные пятерки викингов. Здесь они могли недолго отдохнуть и перекусить, жадно, как волки, разрывая зубами вяленые скрутки мяса. Долго задерживаться не годилось: Вермунд настаивал, что быстрота передвижения - их главный шанс здесь, на Леднике.
  Сейчас он огляделся по сторонам и с ненавистью взглянул вверх, где в мерцающем свете появившихся сполохов сиял мертвенной зеленью Ледник. Он был уже совсем рядом, они уже карабкались по одному из его языков! Пройдя через всю Землю Фьордов, переправившись через реку Мист, преодолев суровые просторы Йотунхейма, - они были почти у цели! Вермунду вспомнились все испытания тяжелого похода. Гибель товарищей, многих из которых он знал с детства, нашедших себе в Йотунхейме могилу или павших вовсе без погребения. Все, что довелось им пройти, испытать, увидеть там, куда прежде не ступала нога человека. Холод, бесконечный мертвящий холод, стремящийся остановить любое движение, погасить всякое тепло. Свирепый ветер и дикие снежные бури, когда земля не видит неба. Чудеса и чудовища древнего мира, что им довелось встретить. И вот - горы, когда-то видневшиеся далеко на горизонте, на другом краю света, теперь вздыбились прямо перед путниками, закрывают черное небо снежными шапками! Вот он - Великий Ледник, сердце Йотунхейма! Там, на другом его краю, ждет Сольвейг. Ждет и ее похититель. Неизвестно, знает ли он уже, что сын Стирбьерна остался жив, или Инга сумела обмануть его. Но, как бы ни было, им еще доведется встретиться, в этом чем Вермунд готов был поклясться молотом Тора.
  Он поднялся на ноги, глядя вперед горящими глазами. Целая буря чувств кипела в нем сейчас, и первое из них - гордость за себя и за свой отряд, преодолевший такой путь и готовый идти дальше. Не было еще на свете таких викингов, и ни один скальд не воспевал подобного похода! Молодому вождю хотелось найти достаточно торжественные, красивые слова, чтобы выразить восхищение их мужеством, раз уж этого нельзя высказать в песне. Но, увы, теснившие грудь чувства почему-то не хотели облекаться в слова, душили его, оставаясь невысказанными. Только великий певец, вдохновленный Асами, мог бы найти достойные слова для этого дня, или великий конунг, правящий столько же мудростью, сколько силой. Вермунд же, отчаявшись выразить свои мысли, лишь энергично взмахнул над головой отцовской секирой, погрозил ею Леднику.
  - Держитесь, йотуны, мы идем! - произнес он хрипло, в этой короткой фразе выразив все чувства, сжигавшие его с начала похода, а точнее - с момента похищения Сольвейг. Он был из породы завоевателей, и, оставив позади трудный путь, смело готов был бросить вызов еще более опасным препятствиям.
  И вот, после короткого отдыха, викинги, вновь обвязавшись длинными ремнями, двинулись вверх по Леднику - сердцу Йотунхейма. Теперь, вблизи и выше в гору, стало видно, что он совсем не так гладок и однороден, как выглядел издали. Во льду попадались и трещины, временами похожие на целые ледяные пропасти, и выпирающие изо льда, точно горбы, каменные глыбы, принесенные когда-то Ледником, да так и оставшиеся навсегда, вмерзшие в него и ставшие единым целым. И сам Ледник не всюду был одинаков. Сверху, если не приглядываться, его поверхность там, где не лежал густой слой слежавшегося снега, казалась бело-голубоватой, почти прозрачной. Но в глубине, где слой льда был старше и толще, он становился зеленым, как морская вода, а в разломах трещин еще и переливался, точно кошачьи глаза. И освещение тоже каждый раз показывало Ледник с новой стороны. Когда восходила луна, ее серебристый свет смешивался с зеленью Ледника и заливал все вокруг слепящим почти белым сиянием, не уступавшим яркостью оставшимся далеко позади снежным полям. В такие часы викингам приходилось особенно осторожно делать каждый шаг, потому что в этом призрачном свете очень просто было не разглядеть какую-нибудь трещину или оступиться, не найдя надежной опоры. Когда же на небе появлялось разноцветное сияние, его красные, синие, зеленые, белые полосы радугой отражались ото льда, и казалось, что небо и Ледник играют длинными цветными лучами, посылая их друг другу и снова отражая, точно исполинские зеркала. В такие ночи во льду часто слышался треск и громкие стоны, как будто небесные лучи ранили его. Ну а о солнце никто и не вспоминал: по ту сторону Мист оно являлось на небе только летом, а по эту, вероятнее всего, вовсе никогда не заглядывало, боясь свирепых волков из Йотунхейма. И, значит, ничто не мешало Леднику властвовать над этим краем, прирастая каждую бесконечную зиму новыми слоями снега и льда и, медленно, но неуклонно двигаться вперед и вниз.
  
  Дальше в гору становилось идти еще труднее. Воздух сделался разреженным, каким-то жидким и пресным, как разбавленное молоко. Даже самые выносливые викинги, карабкаясь по обледенелым скалам, дышали как рыбы, выброшенные на берег. А стоило открыть рот, чтобы вдохнуть поглубже, как вместе с ледяным горным воздухом вдыхали и мельчайшие кристаллики льда, острые, как иголки, больно обжигавшие легкие. Люди начали кашлять, и сам Вермунд временами задыхался: недавно зажившая рана в груди напоминала о себе. Лица путников почернели, как от удушья, ночами всех мучили страшные сны. Казалось, что сами горы склоняются над дрезкими пришельцами из человеческого мира, готовясь стиснуть их и раздавить в своих каменных объятиях.
  Однажды на привале, когда Вермунд разводил костер в углублении меж камней, к нему подошел Альрик, усталый и исхудавший чуть ли не больше всех. Он прежнего сына Лейва, светлого и улыбчивого, как солнце, осталась лишь тень, даже его яркие глаза провалились. Он невесело усмехнулся и сел рядом с Вермундом.
  - Люди говорят, что выше по Леднику воздух исчезнет совсем, и мы задохнемся. Йотунам что, они, может быть, умеют жить и без воздуха, а мы пропадем.
  Рыжеволосый вождь отложил в сторону связку сухих корней, единственное топливо для костра, что удавалось здесь найти, и то с трудом. Его плечи напряглись неуловимым движением, он хмуро взглянул из-под заиндевевших бровей.
  - Я в это не верю! Если Сольвейг живет у них в плену, значит, там есть чем дышать, и я пойду дальше. До моего отца все думали, что море тоже кончается на севере. Но он доказал, что эти нелепые слухи годятся лишь пугать детишек вечером, у очага!
  - Я успокоил их, как мог. К тебе никто не осмелится идти со своими сомнениями, - Альрик нашел руку Вермунда и крепко сжал. - И знай: до чего бы ни дошло, я все равно найду Сольвейг, вместе с тобой!
  Альрик сказал верно: как бы ни было тяжело, жаловаться викинги не решились. Слишком далеко они уже зашли под предводительством Вермунда, чтобы повернуть, когда цель была уже близко.
  Но Ледник был труднодостижимой целью для тех, кто не имел птичьих крыльев, чтобы стремительно взмыть к его сверкающей вершине. Прежде всего, еще у его подножия кончилась всякая дичь. Даже стремительные горные бараны, легко скачущие по неприступным для человека скалам, не забирались сюда, исчезли и куропатки, прежде срывавшиеся прямо из-под ног у викингов с возмущенным кудахтаньем и свистом. Даже Варди, прежде то и дело принюхивающийся к незаметным для людей следам на камнях, настораживавший отмороженные уши, теперь понуро плелся в связке с хозяевами, и даже не пытался натянуть ремень. Отсутствие добычи, которой прежде был полон Йотунхейм, угнетало викингов. Все невольно думали, хватит ли их запасов до конца пути? И что будет потом, если каким-то чудом дойдет и до обратной дороги? Впрочем, всерьез надеяться на возвращение викинги пока что не смели и мысленно...
  Вермунд с помощью Уле и Эрика разделил остатки провианта на равные порции и следил, чтобы в день расходовалось не больше положенного. Теперь общий котел, где варилась овсяная каша с мясом или вяленой рыбой, сдобренная костной мукой, наполнялся ежедневно не больше чем наполовину. И без того уставшие викинги еще туже затянули пояса. Впрочем, их пока еще не слишком донимали муки голода: усталость, накапливающаяся с каждым днем все больше, заглушала все прочие ощущения, включая и самые простые, естественные для всех, как чувство голода. Теперь каждый из викингов мог бы поклясться, что тащит на спине, помимо своей поклажи, еще и невидимый, но очень тяжелый камень, пригибающий к земле. У некоторых шла кровь из носа. Сигвальд, совсем истощенный, с трудом поспевал за старшими, и Вермунд, несмотря на протесты мальчика, освободил его от поклажи, предоставив идти налегке. Глядя в серое, как ржаная мука, лицо младшего брата, с запавшими щеками и торчавшим, как клюв, носом, он горько раскаивался, что взял подростка с собой. Следовало отправить его домой, встретив в лесу. Если бы он сам тогда лучше представлял себе, что такое Йотунхейм! Но ничего было не изменить, и Вермунд только ускорял шаг, спеша скорее преодолеть Ледник. Он боялся, что Сигвальд не выдержит, если восхождение затянется.
  А между тем, чем выше, тем труднее становилось идти. Трещины во льду стали встречаться чаще, и людям приходилось обходить их или переползать по натянутым ремням. Лед стал теперь повсюду неровным, изломанным, то громоздился целыми торосами, то был сплошь изрытым, как замерзшее снежное крошево. Казалось, что они карабкаются по ледяному боку айсберга, всей разницы - если сорваться, упадешь не в море, а в еще более холодную и суровую ледяную пасть Йотунхейма. Вскоре, чтобы сделать новый шаг наверх, понадобилось вырубать топором ступени во льду или вбивать деревянные колышки, чтобы по ним поднимались идущие следом. Так и пошло: передний в пятерке прокладывал путь, остальные следовали за ним, как лошади в упряжке. Медленным и трудным был такой способ продвижение, что и говорить, но викинги все же шли вперед.
  Однажды, когда весь Ледник был залит зеленым, золотым, багровым, пурпурным огнем с неба, под ногами Гудбруда вдруг зашатался колышек, на который он только что ступил. Никто не понял, как это случилось. Он шел замыкающим в пятерке, возглавляемой Уле, и перед ним все благополучно преодолели опасное место. Может быть, охотник из Медвежьей Долины, торопясь, недостаточно сильно вбил колышек, и тот постепенно расшатался. Так или иначе, Гудбруд почувствовал, как опора предательски уходит у него из-под ног, и трижды дернул за ремень, сообщая о неприятностях. Преодолев внезапное головокружение, естественное для того, кто лишится опоры под ногами над самой бездной, молодой викинг кое-как дотянулся пальцами одной руки до обледенелого выступа камня наверху, и повис, пытаясь ухватиться за него надежнее.
  Условный сигнал передали выше по связке, и скоро к Гудбруду спустился идущий перед ним Горм, приготовившись тянуть ремень. За ним, карабкаясь, как кошка, сполз по каменистой стене и сам Уле.
  - Держись, сейчас поднимем! - крикнул он Гудбруду.
  Тот, все еще не находя опоры для ног, подтянулся на руках и оперся на камень уже сильнее. И вдруг побледнел как смерть: под его тяжестью скальный выступ начал двигаться в своем ледяном гнезде, будто ожил. Потревоженные его движением, вниз со звоном осыпались льдинки и мелкие камешки, увлекая за собой постепенно все больше камней и льда.
  - Назад! - закричал Гудбруд, держась за шатающийся камень из последних сил. - Прочь отсюда! Наверх!
  Не слушая его, викинги потянули ремень. Но шатание первого камня уже сдвинуло с места другие, и они с грохотом и щелканьем проносились мимо распластанного на скале Гудбруда. Хуже того: он видел снизу, что и там, где стояли его товарищи, опасно. Под их ногами стал оседать слой снега и льда, потревоженный катящимися камнями. Гудбруд видел: еще немного - и пытающиеся спасти его будут стянуты вниз сами.
  - Сюда нельзя! Прочь! Все прочь, именем Тора! - прохрипел он, сверкая бешеными, злыми глазами.
  Сверху на гребне горы появилось еще одно до боли знакомое лицо. Дагмер, сын Уле, брат Сигрид, оставшейся ждать в Медвежьей Долине, смотрел на будущего родственника широко распахнутыми глазами. Яростно рванул на себя ремень, не замечая, как его самого, более легкого, стаскивает к краю пропасти.
  - Сейчас, Гудбруд! Держись крепче, ради Сигрид... Вспомни, она ждет тебя! - прокричал молодой охотник.
  В ответ Гудбруд горько усмехнулся. После двух вспышек ужаса, потрясших его вопреки воле рассудка, к викингу пришло спокойствие. Он был готов встретить свою судьбу. Жаль было лишь, что Сигрид его не дождется. Представил себе, как она выбежит встречать отца и брата, и напрасно станет высматривать его среди отряда...
  Горький вздох вырвался из груди викинга. Он встретился взглядом с Уле и Дагмером, опасно балансировавшими на краю пропасти, все еще надеясь выручить его. Преодолевая грохот катившихся вниз камней, крикнул им:
  - Скажите Сигрид: мне жаль, что так вышло... Передайте, что последние мои мысли были о ней. Такой судьбой одарили меня вещие Норны, и я чувствовал, что не вернусь за ней... Напомните Вермунду, что он обещал мне!
  С этими словами Гудбруд медленно оторвал напряженные, сведенные судорогой пальцы одной руки от шатающегося, как молочный зуб ребенка, камня. Достав нож, он рассек ремень, связывавший его с товарищами. Тот, туго натянутый, лопнул сразу и повис в руках ошеломленных викингов. А Гудбруд разжал вторую руку и, не издав больше ни звука, бросился вниз. Следом за ним обрушился тяжелый камень, увлекая за собой целую волну из льда и камней. Эта волна подхватила тело молодого викинга и увлекла с собой к подножию Ледника, туда, где ей суждено будет остановиться. Скоро все это будет занесено снегом, потом промерзнет насквозь до твердости кристалла и добавит еще один слой к зеленеющей, как колдовское зелье, толще Ледника. И никто из людей вовеки не увидит даже могилы храброго викинга Гудбруда, сына Гунвара.
  Долго Уле с Дагмером, обнявшись, глядели вниз.
  - Пусть будут к тебе милостивы светлые Асы, зять - право, жаль, что ты не успел стать мне зятем, - печально проговорил старший из охотников. - Не знаю еще, как мы скажем об этом Сигрид...
  Когда вечером на привале поведали о гибели Гудбруда, Вермунд, которому напомнили об его обещании, сурово нахмурился. Глубокая тень упала на его лицо, и челюсти каменно сжались под отросшей за время похода уже по-настоящему рыжей косматой бородой.
  - Еще один отдал жизнь, чтобы нам дойти до цели, - глухо прорычал он после долгого молчания. - На это должен быть один ответ: проклятые йотуны умоются кровью за наших павших товарищей! И этот день придет. А пока знайте: Гудбруд погиб не напрасно, как и другие! Смотрите: мы уже у цели!
  И там, куда указывал рукой сын Стирбьерна, действительно поднимался вверх, как мачта на корабле, узкий и острый пик, весь сверкающий в свете небесных огней. Этот блеск вершины Ледника напомнил Свену с Кари глаза Золотой Змеи, которую им довелось встретить дважды в жизни. Но к пику примыкало нечто иное, издали казавшееся всего лишь частью горного склона. Теперь викинги ясно могли разглядеть, что перед ними на самом деле возвышается настоящий замок из белого камня, встроенный прямо в горный склон, на выровненной широкой площадке. Каменные стены покрылись вечным льдом, как и все вокруг, и стали неотъемлемой частью Ледника.
  - Да уж, здесь только йотунам и жить, - скривился Эрик, представив себе, какой холод царит на вершине. - Значит, мы и вправду пришли!
  Да: далекий и опасный путь остался позади, но ни у кого не было сил радоваться достижению их великой цели. Все понимали, что впереди еще встреча с йотунами, которые не отдадут свою пленницу без боя.
  Суровое, тяжелое молчание повисло над стоянкой викингов. В этом молчании все явственно расслышали шум могучей горной реки, невидимой отсюда, но бегущей, должно быть, с другой стороны Ледника.
  Глава 15. Викинги и йотуны
  С другой стороны Ледника дейсвительно бежала горная река, не очень широкая, но стремительная и полноводная, в ущелье из почти отвесных, высоких и горных серых скал. С большой высоты видно было, как внизу кипит, бьется о невидимые подводные камни вода. Хоть и далеко было этой реке до грозной Мист, а все же и самых закаленных охватывала дрожь, когда они карабкались над самым обрывом, слыша внизу рев седого горного потока.
  Викинги двигались вверх по течению, надеясь "замести следы", по выражению Стефана. В ущелье легче было прятаться, и так их не так просто было заметить, как на открытом сверху Леднике. И новая тропа, проходившая по обледенелым скалам, была не легче прежней, но Вермунду с товарищами все же хотелось верить, что здесь йотуны не сразу догадаются их искать.
  Тропинка над обрывом превратилась в узкий каменный карниз, куда можно было ставить ногу лишь одну за другой, потому что для двух стоп места уже не хватало. Вермунд, идущий первым, повернулся спиной к гранитному утесу и шел дальше боком, сосредоточенно глядя перед собой. Таким же образом двигались и прочие викинги. Кари поддерживал за плечо Сигвальда, и подросток не отказывался от помощи, с трудом передвигая ноги по узкой каменистой тропе над обрывом. Из-под ног викингов то и дело срывались вниз камни, и рев бегущей внизу реки заглушал стук их падения.
  Вермунд рассчитывал подняться к Ледяному Дворцу в безлунную ночь и попытаться проникнуть туда на поиски Сольвейг. Йотуны, испокон веков не ожидавшие никакой опасности в сердце собственных владений, кроме грозного молота Тора, даже если ждали их, вряд ли опасались всерьез. Риск, конечно, был огромен, но сын Стирбьерна был готов на все ради спасения своей невесты. И до сих пор судьба как будто шла ему с товарищами навстречу, судя по тому, как далеко удалось продвинуться.
  В ущелье их настиг сокрушительный порыв ветра. Он рассек небо, как кнут, принес с собой снежные тучи, и продолжал кружить на ущельем с диким воем и пронзительным свистом, заглушившим даже шум горной реки. Викингам сразу вспомнилось, что йотуны, по легендам, управляют погодой, особенно в собственных владениях. Снова и снова налетали свирепые белые вихри, обдавая путников мертвенным холодом, стремились сбросить их вниз, откуда разве что горная река донесла бы изуродованные тела храбрых викингов до их родного моря.
  Они прижимались к скалам, втискивались в ниши меж выветренных камней, ища хоть какого-то укрытия. Кому не хватило места, те ложились на землю и накрывались сверху щитами, превращаясь таким образом в больших черепах, и так ждали, пока над ними пронесется буря. Двоих викингов все-таки унесло вниз, в реку.
  Вихрь стих так же быстро, как и налетел. Скоро ночное небо вновь прочертили сияющие зеленые стрелы, отражаясь от зеленоватого мерцания Ледника. И тогда Уле первым разглядел парящую над ними огромную птицу. Молча приготовился стрелять. Дагмер последовал примеру отца.
  - Не стреляйте! Это Инга, - Вермунд сам не понял, что именно помогло ему узнать свою спасительницу, но уверенно остановил своих спутников.
  Заметив викингов, птица камнем упала вниз, и вскоре перед ними действительно стояла Инга, бледная и решительная. По ее лицу можно было прочесть, что она много размышляла и не спала ночь, делая окончательный выбор.
  - Скоро йотуны будут здесь, - быстро проговорила она. - Вы должны, пока не погасли зори, подняться вверх, к Дворцу. Там легче будет защищаться, там ты сможешь найти вход.
  Не успел Вермунд ее поблагодарить, как она вновь стала огромной орлицей и стремительно взмыла вверх, подняв при этом еще один вихрь. Оставшись одни, викинги не стали медлить.
  - Скорей, наверх! - распоряжался рыжеволосый вождь, торопя своих воинов. Он видел наверху, над ущельем, широкую площадку. Там, по крайней мере, хватит места, чтобы принять последний бой, как подобает викингам.
  Взобрались с трудом, впервые за долгое время выпрямились полностью, став ногами на твердую поверхность, не грозящую уйти из-под ног. Не могли надышаться разреженным воздухом гор.
  Вокруг громоздились обрушившиеся со скалы камни, расколотые и почти целые, и крупные скальные обломки. Подхватив один из них, Вермунд принялся перегораживать им тропу. Свен с Кари первыми бросились помогать воспитаннику, остальные присоединились к ним. И скоро все викинги сооружали на каменной площадке укрепления их камней и льда.
  И как раз вовремя - появившиеся на тропе темные фигуры свидетельствовали, что Инга сказала правду. Благодаря ее предостережению викинги оказались готовы к нападению. Град камней, приготовленных для сооружения стен, полетел во врагов. Осажденным было видно, как от их ударов попятились потомки Имира, как несколько их воинов пошатнулись и сорвались вниз. Но другие, более крепкие и ловкие, чем люди, удержались на ногах и двинулись вперед, туда, где засели среди камней викинги.
  Над скальным ограждением встал во весь рост один из йотунов - высокая сумрачная фигура, будто порожденная вечной ночью Йотунхейма, смертельной стужей, обманчивым мерцанием небесных огней. Взглянув на него, Вермунд понял, что это, должно быть, и есть тот, кто в облике орла похитил у него Сольвейг, и его кровь бешено закипела. Усилием воли он все же заставил себя выслушать, что скажет йотун.
  - Вы храбрые и упорные противники! Я не ожидал, что вы сможете зайти настолько далеко в мои владения. Но отсюда вам нет дороги, - проговорил он очень спокойно, казалось, без всякого гнева.
  Зато Вермунд весь горел от ярости. Смуглое, обветренное лицо его вспыхнуло в один цвет с волосами, глаза горели испепеляющим пламенем. Даже викинги, бывшие в это время рядом с вождем, отшатнулись прочь. Им показалось - сыном Стирбьерна сейчас овладеет неистовство берсерка, и он бросится в неравный бой. Но нет - стиснув зубы, молодой вождь усилием воли смог придти в себя. Не сразу, но сумел даже проговорить, точнее - прорычать сквозь зубы:
  - Отдай мне, подлец, мою невесту, Сольвейг, дочь Лейва!
  - И мою сестру! - звонко произнес Альрик, став рядом с Вермундом. Сейчас он был как никогда похож на своего отца, когда тот сразился с огненным великаном из Муспельхейма и победил его.
  Эдгар, глядя на готовых к бою викингов, искренне дивился их мужеству, видя, как они измождены долгой дорогой. Эти люди заслуживали уважения. Но тем хуже для них, потому что люди, сумевшие преодолеть Йотунхейм, должны умереть.
  - Не вам бы ставить мне условия, - заметил он тем же приветливым с виду голосом. - Вы окружены, и вас мало. Рано или поздно мы достанем вас всех. Но мы можем пощадить вас и отпустить живыми, если вы откажетесь от мести. Клянусь костями Имира...
  Эдгар не успел договорить величайшую клятву своего племени - его прервал раскатистый многоголосый хохот викингов, скрывавшихся за наскоро уложенными камнями. Они хохотали долго, не в силах остановиться, и горное эхо повторяло их смех на все лады, словно тоже восхитилось удалью смертных людей. Одни, помоложе, заливисто взвизгивали, словно жеребята, другие словно лаяли или грохотали гулким басом. Некоторые от смеха даже не держались на ногах, и сели на собранные камни. Напряжение, владевшее ими все время трудного похода, обостренное близостью смертельного врага, вырвалось взрывом бурного веселья, от которого оторопели и самые опытные йотуны.
  Отсмеявшись, Вермунд воскликнул:
  - А кто тебе сказал, что мы готовы принять жизнь на таких условиях?! Ты хоть знаешь, похититель женщин, с кем говоришь? Мы - викинги, и с такими, как ты, у нас война не на жизнь, а на смерть!
  Его спутники громкими криками поддержали вождя, но Эдгар снова махнул рукой, желая сказать что-то еще.
  - Я вижу, однако, что вместе с вами находится ребенок. Даже мальчика вы не могли пощадить, подвергли испытаниям наравне со взрослыми! Да и среди вас, как вижу, не все родились в Земле Фьордов, - он внимательно взглянул на Стефана. - Почему за вашу дерзость должны расплачиваться непричастные?
  При первом же намеке Сигвальд, казалось, совершенно измученный долгой дорогой, вдруг взвился и, как белка, взлетев на груду камней, воскликнул, целясь копьем:
  - Это кто здесь ребенок?! Я - Сигвальд, сын Ульва конунга, и пришел сюда сам, своими ногами! И ты мне предлагаешь вернуться домой, бросив брата?
  Тут Вермунд стащил вниз мальчика, так и не успевшего метнуть копье. Но уже карабкался наверх Стефан, широко улыбаясь.
  - А что до меня, то я тоже викинг, хоть мои волосы черны, как у конунга Земли Фьордов и у его сына. Так что должен вас разочаровать, господа йотуны: вам нечего мне предложить.
  Это был первый случай, когда агайец перед всеми признал себя викингом, и он покраснел от собственных слов, окинув выразительным взглядом своих. Потом почтительно раскланялся с Эдгаром и его воинами, и легко спрыгнул вниз, когда под ним зашатался камень.
  Предводитель йотунов глядел на врагов с ледяной яростью.
  - Я думал, вы окажетесь умнее!
  Крики негодования были ему ответом.
  - Жалкой была бы та жизнь, что ты предлагаешь нам, похититель женщин!
  - А нашим товарищам, погибшим в пути, ты тоже предлагал выбор?
  Неразлучные Свен с Кари крикнули в два голоса:
  - Мы еще в Китовой Челюсти видели, на какую милость способны йотуны! Не было ли тебя там, в Зиму Йотунов?
  Потом наверх поднялся Эрик из Лесной Земли, один из старших викингов в отряде. Его фигура, не слишком рослая, но крепкая и мощная, в ладно пригнанной меховой одежде, выглядела воплощением энергии и боевого задора.
  - Слушаю я тут тебя, потомок Имира, и никак не пойму: то ли ты нас считаешь последними дураками, то ли сам умом обижен? - язвительно начал он. - С каждым случится только то, что суждено, а от смерти не уйти никому, даже Богам, то всем известно. И Тор, и Всеотец Один когда-нибудь погибнет, как и весь ваш род. И солнце перестанет светить. С чего же нам бояться смерти больше, чем все живое, чтобы цепляться за жизнь любой ценой? Тьфу, что с тобой говорить! Если бы девочку нам вернул, еще можно бы вести речь, - викинг спрыгнул наземь под одобрительные возгласы своих.
  Вермунд широко улыбнулся и указал рукой.
  - Слышишь, что отвечают тебе мои друзья? Дух викингов не сломать не тебе, и никому из йотунов!
  Эдгар явственно заскрежетал зубами, наконец, показывая свои истинные чувства.
  - Если так, то никто из вас не уйдет отсюда живым! - крикнул он и взмахнул рукой, подавая кому-то знак.
  По знаку Эдгара что-то громко заскрежетало, как будто сдвинулась с места часть самого Ледника. И из открывшихся в скале ворот выплеснулся живой поток воинов, бросившихся навстречу викингам с пронзительным хохотом и визгом, размахивая памятными Вермунду мечами. На мгновение викингам показалось, что это река повернулась и бросилась на них по некоему колдовству йотунов, потому что их рев заглушил даже ее голос. А неведомые противники все проолжали прибывать, и, когда вся площадка была затоплена их живой лавиной в темных доспехах, они стали карабкаться на скалы и на плечи друг другу, стремясь скорее добраться до людей, засевших за каменной оградой.
  Викинги, растерявшиеся было вначале, быстро опомнились и выпустили залп стрел, целясь в лицо полукровкам, где легче было пробить шлем. Те нападали так кучно, что трудно было не попасть, и уже несколько десятков рухнули замертво, но остальные шли дальше, корча рожи викингам и хохоча, как умалишенные.
  - Идите сюда, человеческое отродье! Вылазьте из-за камней, неженки, трусы! Поиграйте с нами! - кричали нападающие с жутким весельем. И карабкались на ограду, ловкие, как кошки, со всех сторон.
  Викинги едва успевали сбрасывать их, орудуя копьями и топорами. Им нельзя было ни на мгновение остановиться и перевести дух, потому что за это время полукровки успевали преодолеть наскоро возведенную ими стену.
  На вершине скалы появился Эдгар. Указав рукой на орду своих созданий, которые почтительно смолкли в его присутствии, он насмешливо обратился к викингам:
  - Ну, как вам мои творения? Они выросли большими и крепкими, мои очаровательные малютки-полукровки, и умеют драться, хотя их матери были обычные человеческие женщины. Скоро и ваша Сольвейг подарит мне милого крошку-полуйотуна, а затем и не одного! Жаль, что вы пришли слишком рано, чтобы познакомиться с ними; и все-таки опоздали...
  Вермунд вздрогнул всем телом, услышав эти глумливые слова, и кровь застыла у него в жилах. В следующий миг он взревел, как дикий зверь, и в два прыжка, как всем показалось, взлетел на скалу, где стоял Эдгар. Тот не ожидал такого неистового натиска, и сын Стирбьерна схватил его за горло. Бешенство удесятерило его силы, и йотун никак не мог вырваться, не мог и достать меч, потому что викинг второй рукой обхватил его поперек туловища, стиснув обе его руки. Сцепившись, они покатились вниз, сметая все на своем пути, и так, не разделившись, упали в толпу полукровок. Те смягчили удар, и оба остались невредимы и продолжали кататься, терзая друг другу. На помощь кричащему Эдгару уже поспешили его охранники - десяток отборных полукровок, самых старших и самых сильных, да и остальные уже протягивали руки к человеку, желая растерзать его на клочки. Но уже другие викинги бросились на помощь Вермунду, проложив себе дорогу сквозь толпу полуйотунов, и утащили с собой, в разрушающееся укрытие из камней. Вермунд, весь избитый и исцарапанный, рычал, не чувствуя боли:
  - Отпустите! Сейчас я задушу этого похитителя женщин, этого лжеца, гнусную тварь!
  Но товарищи с трудом оттащили его, вырвали из кипящей свалки. Уже занесли копья над поверженным Эдгаром, но не успели. Вождь йотунов поднялся над побоищем и, превратившись в орла, взмыл вверх, что-то пронзительно крикнув. Викинги замерли внутри каменного кольца, переводя дух.
  - Четверо наших погибли, - хмуро произнес Альрик, не меньше Вермунда потрясенный тем, какая судьба ждала его сестру в плену у йотунов.
  Вождь, еще не вполне опомнившись, сжимал кулаки и глухо рычал, не замечая, как из его рассеченного лба стекает струйка крови.
  - Четверо! И это только первый штурм. Если бы я успел ему отомстить... Вы слышали: этих полукровок им рожают человеческие женщины! И Сольвейг тоже у них...
  - Слышал, - Свен вытер кровь со лба своему воспитаннику, промокнул рану клочком белого полотна. - Он нарочно врет, как собака, дразнит тебя. А за каждого нашего погибшего, уж наверное, и у них полегло не меньше десятка.
  - Им-то что! Они этих тварей не считают, как овец у хорошего хозяина, - презрительно усмехнулся Вермунд. Поднявшись на ноги, подошел к павшим при штурме викингам.
  Те были не просто убиты, но еще и жутко изранены. Похоже, что бившиеся с ними полуйотуны целили наугад, не зная, где у человека находится источник жизни, и не умели сразу наносить смертельных ран. Вождь закрыл убитым глаза и сложил руки, у кого они еще были. Потом почтительно коснулся отцовской секиры. Был такой мороз, что голая рука едва не примерзла к лезвию небесного железа.
  - Прежде, чем взойдет луна, многие еще отправятся за ними, - сурово произнес он.
  И действительно, недолго продлилось ожидание полукровок, которые с исчезновением своего вождя уселись прямо на камнях напротив укрепления викингов, глазея на них, как собачья свора, только что языки не высовывали. Скоро огромная крылатая тень рассекла пурпурно-золотое небо, за ней еще и еще одна. Отряд йотунов, перекрывший тропу, заметно вырос, но до поры не вмешивался. Но вот сверху ударила черная молния, и тут же один из самых больших камней, который с трудом втащили наверх десять человек, пошатнулся и с грохотом рухнул внутрь, придавив еще нескольких викингов. Тут же отчаянно взревели полукровки, устремляясь в образовавшийся пролом. Начинался новый этап битвы.
  Вермунд, оглядевшись вокруг, сразу заметил, что и другие камни зашатались под атаками йотунов в орлином обличье. А те все продолжали кружить над склоном Ледника, зловеще крича, и их огромные крылья то и дело закрывали от викингов темное небо Йотунхейма.
  Тогда вождь похода поискал взглядом двух охотников из Медвежьей Долины. Те стояли плечом к плечу, оба как никогда сосредоточенные, точные в движениях, оба - и отец, и сын, - отстреливали полуйотунов, вновь штурмующих ненадежное убежище.
  - Есть дичь получше, - сказал им Вермунд. - Устройте засаду и попробуйте подстрелить этих птичек. Да поосторожнее!
  Уле и Дагмер, не спрашивая более ни слова, упали на камни и поползли каждый в свою сторону, укрываясь за камнями, чтобы их не заметили даже зоркие глаза сверху. Держа наготове луки, замерли, ожидая подходящей минуты, когда исполинские птицы решатся приблизиться. Оба лучника лежали совершенно неподвижно, словно мертвые, а между тем, именно теперь в них, как никогда, кипело напряжение жизни.
  Уле ждал, как поджидают чуткого лося в засаде у соляной ямы, целясь прямо в сердце, чтобы не успел ни сбежать, ни броситься на охотника. Вот он послал стрелу навстречу вихрю, устремившемуся из-под черных крыльев. Исполинская птица оглушительно заклекотала, когда стрела до самого оперения вонзилась ей в грудь. Покачнувшись в воздухе, крылатая тень метнулась прочь и, колыхаясь в воздухе, исчезла за обрывом.
  Но Дагмеру повезло меньше. Его стрела вонзилась орлу в шею и, должно быть, причинила нестерпимую боль. В следующий миг огромные крылья забили над головой юноши, который лежал неподвижно, притворившись мертвым. Точно в кошмарном сне, увидел над собой железные когти, впившиеся в груду камней, свирепые золотые глаза хищной птицы, загнутый клюв, раскрытый в душераздирающем вопле. Бешеные порывы ветра хлестали из-под крыльев, градом сыпались длинные темные перья. А вслед за тем стена начала рушиться, и первый камень попал в голову не успевшему отскочить Дагмеру. Уле страшно закричал, увидел гибель сына. А раненый орел, отомстив противнику, взмыл в воздух и, покачиваясь, кругами улетел прочь.
  В образовавшуюся брешь бросился первым огромный седой волк. Свирепо зарычал, готовясь к прыжку, но первым ему навстречу бросился Варди. Сомкнул челюсти на могучей шее волка, хоть тот был вдвое крупнее пса. В следующий миг йотун-оборотень бешено забил лапами, пытаясь освободиться. Но прежде, чем ему это удалось, пущенный Сигвальдом дротик пригвоздил волка к каменистой земле. Еще несколько волков ворвались в полуразрушенное каменное кольцо, и йотуны-змеи скользнули внутрь его. По-видимому, владыки Йотунхейма решили, что викинги достаточно измучены, и можно раздавить их. Но те при виде ненавистных врагов еще раз воспряли духом, и встретили их, не давая оборотням сделать ни шагу внутрь своего убежища. Снова и снова взлетали мечи, топоры и копья, все в крови потомков Имира, в волчьей шерсти и змеиной чешуе. Погибали и викинги; не один и не двое пали, отражая атаку йотунов, куда лучше обученных, чем полукровки. Но все же и второй штурм захлебнулся, разбился об упорную оборону северян, как разбивается на куски камень, ударившись о железо.
  Когда враги погибли или отступили, унося своих, и осаждающие вновь сомкнулись вокруг стен, отдыхая, викинги принялись прежде всего чинить ограду. Полукровки смотрели на их работу, но не вмешивались, по-видимому, не знали, что делать, без приказа от старших. Новая передышка длилась немного дольше предыдущей, так что викинги успели перекусить, не разводя костер, и сосчитать потери.
  В этот раз среди мертвых обнаружилось уже одиннадцать человек. Еще трое были смертельно ранены. Корчился от боли сильный Горм, у которого грудь и живот были исполосованы мечами полукровок. Глухо стонал Эгиль, с плечом, прокушенным йотуном-волком; рука была почти оторвана, и викинг истекал кровью. Умирал от змеиного яда Торгильс, доброволец из Халланд-фьорда, пошедший за сыном Стирбьерна ради приключений и славы, и встретивший смерть. Этих троих викинги могли только добить и сложить их тела вдоль стены, вместе с другими. Мертвецы быстро коченели на йотунхеймском морозе, и становились твердыми, как бревна. Тем самым они оказывали еще живым товарищам последнюю услугу, упрочивая собой стену, хоть та и не могла надолго сдержать натиск врагов. Никто уже не сомневался, что скоро и им, еще живым, придется последовать за павшими.
  Одним из последних подошел Уле, неся на руках тело своего сына с размозженной головой, без лица. Уложил его вместе с другими, начертил на груди Дагмера руну "Тюр" и выпрямился с трудом, как старик.
  - Как же дома-то без нас будут, а, сынок? - спросил он с отчаянной тоской и стремительно отошел прочь, ни на кого не глядя.
  Другие викинги негромко молились, готовясь к следующему бою. Никто не сомневался, что йотуны и их творения будут штурмовать убежище дальше, пока не уничтожат всех. Их и так уже осталось чуть больше половины отряда, когда-то выступившего из Сванехольма. Один из викингов запел было древнюю боевую песнь, ее подхватили другие голоса... Полукровки и даже сами йотуны на мгновение замерли перед непонятной дерзостью обреченных людей, похожих скорее на призраков...
  Глава 16. Битва на Леднике
  Три дня викинги продержались в своем импровизированном укреплении, сделанном из камней и тел погибших. Три самых трудных и страшных дня и ночи они отражали одну атаку войска йотунов за другой. Те не давали им времени отдыхать: шли на штурм ночью, когда измученным людям особенно хотелось спать, не позволяли ни перекусить из остатков запасов, ни перевязать раны. Труднее всего было с водой: в походе викинги привыкли растапливать снег, но здесь снег давно перемешался с грязью и растаял под их ногами, взявшись ледяной коркой. Порой начинался снегопад, и викинги собирали воду в кожаные мешки, но этой воды надолго не хватало. А внизу, едва видимая в ночной мгле, грохотала река - столько драгоценной, недостижимой для них воды!
  К концу третьего дня от их отряда оставался лишь двадцать один человек, и среди тех большинство были ранены. Небо в третий раз озарилось многоцветным сиянием, когда Вермунд тяжело поднялся на ноги и перехватил покрепче отцовскую секиру. Прохрипел пересохшим горлом:
  - Вперед, братья! Примем смерть как положено викингам, не будем ждать их, как мыши под веником. Увы, не судьба нам освободить Сольвейг; но мы сделали что могли.
  Он откатил камень, загораживающий дорогу, и смело шагнул навстречу завопившей своре полукровок. За ним стали подниматься и другие, шатаясь от усталости и ран. Но отчаянная решимость вождя передалась им, и они готовы были продать жизнь подороже.
  Стефан, морщась от боли в перевязанной голове (накануне ему чуть не проломил череп йотун с дубиной, усаженной акульими зубами), взглянул на небо. Сегодня оно переливалось всеми оттенками красного: от светлого, как утренняя заря, до густо-багряного, почти черного. Но больше всего было алого света, горячего и густого, как пролитая кровь. Сквозь шум в голове агайец вспомнил легенду лапландцев, что в небесных огнях живут души умерших. Верно, и их павшие товарищи сейчас в этом алом сиянии, красном от их крови. Может быть, там уже и его, Стефана, кровь... Что ж, это будет славная смерть! Северяне научили его, как должен жить и умирать мужчина, и он их не посрамит. Жаль лишь, что его рукопись о походе на север пропадет зря, и ни один человек не прочитает свиток, что он сберегал с таким трудом. Но тут уж ничего не поделаешь... Преодолев головокружение, Стефан ударил копьем в орущий разинутый рот первого полукровки.
  С трудом поднялся на ноги Альрик, бледный как полотно. В последней стычке его ранили в бок, и хоть юноша устоял на ногах, потеря крови давала себя знать. Он сжал зубы, и все-таки едва не упал, если бы кто-то не поддержал его. Оглянувшись, увидел Эрика: у того была перевязана рука, но все же старший викинг широко ухмыльнулся.
  - Пойдем, Вермунд ждет нас! Жаль, что не выручили Сольвейг, золотое яблочко. Зато покажем им, как умеют умирать викинги...
  Альрик кивнул другу своего отца с благодарностью и пошел вперед, чувствуя, как перед последним боем к нему возвращаются силы.
  Свен с Кари бросились следом за Вермундом, и, когда вокруг него готова была сомкнуться орущая толпа полукровок, названые братья обрушились на них, прикрывая вождю спину. Усталость и раны, к счастью, не слишком опасные, раздвинули перед ними границы реальности, и, видя перед собой высокую фигуру и рыжие волосы, и развевающийся синий плащ мстителя, чувствовали, что вернулось давно миновавшее, и по-прежнему длится последний бой команды Стирбьерна, только в этот раз они разделят общую судьбу до конца.
  Уле, взявшись в этот раз за копье вместо лука, взглянул в багровеющее небо и грустно усмехнулся. "Твоя, видно, победа! Нет зятя, нет сына, а скоро и меня не будет - радуйся, таков наш поединок!" - мысленно обратился он к отсутствующей Инге.
  Никого из еще живых викингов не оставил равнодушным их последний порыв. Даже Сигвальд достал из ножен короткий меч и вместе со взрослыми двинулся вперед, под охраной яростно скалившего зубы Варди. На этот раз викинги не приказывали мальчику остаться позади. Потому что никакого "позади" больше не было, все это понимали, и для Сигвальда лучше было погибнуть сразу, чем живым попасть в руки врагов.
  Заметив среди полукровок йотуна-змея, что стоял на камне, указывая цель все новым накатывающимся толпам, Вермунд бросился ему навстречу. Он тоже несколько раз был ранен за эти дни, и теперь в голове загудело, а горло пересохло как раскаленная печь. Но точность движений не оставила сына Стирбьерна, и он первым же ударом снес голову йотуну. С жутким бульканьем вверх ударила струя крови. Вермунд схватил труп и сделал несколько глотков свежей крови. Та была соленой, как морская вода, но отлично утолила жажду. Рыжеволосый викинг толкнул убитого врага назад, предлагая своим товарищам испить "напитка героев", а сам, обоим руками занеся рунную секиру, выпрямился, готовясь обрушить ее на наступающих полукровок.
  И вдруг оглушительно захохотал, указывая куда-то вниз. Скалы горного ущелья повторили его смех, и тот раскатился, как гром самого Тора. Полукровки и даже йотуны, наблюдавшие за битвой, остановились в замешательстве, и даже викинги испугались было, что их вождь сошел с ума. Но он глядел вниз, туда, где под обрывом текла горная река, и победно, ликующе хохотал. Над белыми гребнями пены вздымались широкие синие паруса, раздуваемые ветром.
  - Это наши! - задыхающимся от радости голосом крикнул Вермунд. - Я вижу "Молот Тора"! Ульв конунг привел войско Земли Фьордов!
  Теперь уже и другие увидели поднимающиеся по горной реке драккары. Они лавировали меж подводных скал, их длинные весла мощно преодолевали течение, местами едва не касаясь сырых скал ущелья, когда река особенно сужалась. Нос переднего корабля был украшен фигурой Бога Грозы, вздымающего над головой молот.
  На кораблях уже увидели битву, кипящую на вершине Ледника. Послышались резкие возгласы, и викинги стремительно сбросили в воду каменные якоря, потому что здесь не было возможности причалить к берегу. Стоявший на носу переднего драккара черноволосый с проседью воин в богатых доспехах трижды протрубил в рог, посылая врагам вызов. Вслед за тем прибывшие викинги принялись карабкаться по скалам, спеша скорее подняться наверх. Будто очнувшись от сна, качнулось им навстречу воинство Страны Без Человека, на этот раз предводительствуемое самими йотунами. Но отряд Вермунда, почти забытый ради куда более сильного противника, ударил вбок врагу и проложил себе дорогу, не давая им перехватить своих спасителей. В душе у чудом уцелевших все пело. Их осталось так мало - горстка от небольшого изначально отряда, - а все-таки они дождались помощи, сделав все, что было в их силах, или еще немного! Когда они, израненные, исхудавшие и оборванные, бросились навстречу своим, все почувствовали - такие моменты происходят раз в десять поколений, и воспеваются потом на протяжении многих веков. Словно набежавшая волна, бросились на врагов прибывшие викинги со свежей, нерастраченной силой. Их и вправду было, как капель воды в волне - все, способные взяться за оружие, из Сванехольма и свободных фьордов, войско северного края, собранное Ульвом Черным и ярлами Ингваром и Лейвом. Теперь они трое стремительно, как молодые, взлетели наверх, и не один враг пал от их мечей в ту багровую ночь.
  И вскоре роли переменились. Йотуны, только что готовые раздавить остатки отряда Вермунда, теперь сами попятились перед этим внезапным натиском. Завизжали, на сей раз испуганно, полукровки, которых наступающие викинги рубили, как мясники стадо быков. Покачнувшись, смешались ряды обитателей Страны Без Человека, отступили к каменным воротам, откуда пришли.
  Вермунд, находившийся еще во власти неистового боевого вдохновения, увидел, как на вершине высокой скалы появился Эдгар. Взмахнул руками, как крыльями, и что-то пронзительно крикнул своим воинам. Сам же он вместе с другими йотунами и самыми сильными полукровками, своими телохранителями, скрылся внутри. Клацнули, смыкаясь, каменные створки ворот, отрезая путь оставшимся снаружи. Вермунд, бросившись к воротам, яростно обрушил секиру на камень, за которым вновь скрылся его враг, и за которым наверняка была спрятана Сольвейг, но безрезультатно.
  Лишь после этого он обернулся, чтобы встретить прибывших. Возле Ледяного Дворца, на площадке, усеянной трупами, встретились Вермунд и Ульв, как подобало мужчинам. Крепко обнялись и замерли на несколько мгновений, молча. Все слова застревали в горле, потому что фальшиво и нелепо было бы благодарить за спасение или поздравлять с одержанной победой.
  Наконец, Ульв всмотрелся в суровое и изможденное, испачканное кровью лицо пасынка.
  - Ну вот, теперь ты еще больше похож на Стирбьерна, - проговорил он.
  Потом пришла очередь родного сына. Сигвальд, во время битвы державшийся рядом со старшим братом, теперь вдруг смутился и юркнул было за спину Вермунду. Но тот отступил, и Ульв ухватил мальчика за плечи своими железными пальцами. Быстро ощупал его, убедился, что тот цел, не считая длинной царапины на щеке и нескольких кровоподтеков.
  - Что же ты натворил, сынок? Мать чуть не сошла с ума из-за тебя, - проговорил он с деланной суровостью, но едва скрывая радость. За те месяцы, что они не виделись, в его волосах и бороде заметно прибавилось седины.
  - Я не мог остаться дома, отец. Гест не зря нагадал мне идти, - произнес мальчик, подняв глаза.
  - Сигвальд - настоящий викинг, он всю дорогу шел с нами наравне и дрался не хуже взрослого, - вмешался Вермунд, гладя по колючей холке ласкавшегося к ним Варди. - Наша мать будет гордиться Сигвальдом, когда узнает.
  Взгляд стальных глаз конунга заметно потеплел, остановившись на сыне. Ведь тот был жив и здоров, и наравне со взрослыми викингами преодолел Йотунхейм! Ульв глубоко вздохнул, чувствуя, как с его плеч падает камень, незримо давивший все это время.
  Начали собираться и прочие викинги. Вновь прибывшие приветствовали спасенных, как если бы те странствовали не по Йотунхейму, а по мрачному царству Хель, откуда не бывает возврата. Ингвар ярл первым заметил, как мало осталось от отряда Вермунда, и произнес:
  - Никто не поверит, как много вы смогли сделать! Но и мы ворон не считали: без нас вам оставалось, самое большее, до того, как погаснут эти огни в небе.
  Никто из спасенных и не думал отрицать, все сознавали, что помощь подоспела в самый последний момент, иначе бы они - последние из отряда, полегли на пороге своей цели.
  - Но как вы узнали, где нас искать? - поинтересовался Вермунд.
  - Ну, в море на севере впадает не так много рек, чтобы в них заблудиться, а дальше вглубь Йотунхейма почти все они сливаются вот с этой, большой, вытекающей с Ледника. Добравшись до нее, мы уже не сомневались, что идем верным путем. На берегах нам иногда встречались тролли, да одичалые великаны забрасывали драккары камнями, но в общем, путешествие было не слишком опасным. Не сравнить с тем, что пережили вы, - Ингвар многозначительно взглянул на маленькую горстку уцелевших спасенных.
  Тем временем Альрик, у которого снова открылась рана, с усилием поднялся на ноги и сделал несколько шагов навстречу отцу. Лейв, сопровождаемый своим давним побратимом Рунном, убрал секиру за спину и шагнул навстречу сыну, широко раскинув руки - не то в знак приветствия, не то поддержать бледного, как смерть, ослабевшего юношу.
  Альрик увидел, как за спиной отца приподнялся, стискивая зубы, окровавленный йотун, лежавший среди убитых. Его единственный глаз сверкнул от ненависти, руки в последний раз занесли меч, целя в спину хоть одному из ненавистных людей.
  - Отец, сзади! - крикнул Альрик в ужасе.
  Но Лейв, полный радости, что видит сына живым после долгой разлуки, не заметил ничего. Только Рунн отреагировал на возглас юноши. В тот самый миг, когда меч йотуна должен был вонзиться в спину Лейву, Рунн прыгнул вперед и закрыл его собой. Удар был нанесен с такой силой, что меч, войдя в грудь викингу, вышел из его спины. Собственный меч Рунна, некогда подаренный побратимом за помощь в сватовстве, со звоном упал на камни.
  С бешеным воплем Лейв подхватил его и отрубил голову йотуну. Потом склонился над Рунном, и сразу увидел, что тому уже не помочь. Его побратим был пронзен насквозь, но все-таки открыл глаза и сжал руку ярла Лесной Земли.
  - Вот и вернулся к тебе Солнечный Блеск... Хорош был подарок... но вождю в решающем бою он нужнее, - слабо улыбнулся он, вспомнив давнюю шутку.
  Рунн замер и ничего больше не говорил. А Лейв, закрыв ему глаза, поднялся и взмахнул мечом - на его рукояти сверкнуло янтарно-золотое солнце среди алых отблесков небесного сияния.
  - Будь прокляты коварные йотуны, даже перед смертью наносящие нам такие жестокие удары! Будь прокляты подлые похитители женщин, бесчестные твари, что отгородились здесь от мира горами, мраком и стужей!
  - Будь прокляты! - эхом долетел другой голос, тоже полный ярости, переходящей в отчаяние.
  В это время сын Стирбьерна, едва схлынула радость от победы и встречи с родными, принялся отыскивать вход внутрь горы, которым исчезли Эдгар с соратниками. Но все было напрасно: обледеневший серый гранит не поддавался его усилиям. Напрасно Вермунд обрушивал на него секиру с такой силой, что обычное железо уже расплющилось бы, как на наковальне. Напрасно ощупывал каждый камешек: со стороны спрятанные ворота было не отличить от стены. Напрасно призывал Асов и чертил руны: их сила не действовала здесь. Сольвейг была там, внутри горы, быть может, совсем близко от него - и все же оставалась столь же недостижима, как в тот день, когда ее похитил Эдгар.
  Наконец, выбившись из сил, Вермунд сел на камень тут же, у стены, и застонал. Для чего он с таким трудом прошел через весь Йотунхейм, положил столько жизней своих спутников и сам был на волосок от смерти? Ледяной Дворец надежно хранил свои тайны. И ему оставалось теперь только разбить голову о стену, которой люди не в силах ни открыть, ни снести.
  Где-то поодаль залаял Варди. Рыжеволосому викингу не было до него дела, пока не подбежал запыхавшийся Сигвальд.
  - Вермунд, гляди! Варди нашел какую-то дыру или колодец, он уходит под скалу!
  Вермунд вскочил, подброшенный еще неясной надеждой, и метнулся туда, где бешено лаял и скреб лапами землю волкодав. Там, меж сдвинутых собакой камней, действительно обнаружился вход в узкую пещеру, куда люди могли пройти лишь по одному. Изнутри пахнуло теплом, почти невероятным среди непрекращающейся стужи Йотунхейма. И послышался плеск воды, уходившей куда-то вглубь. Никто не задумался сразу, что это значит. Только Вермунд от радости сгреб пса в медвежьи объятия и поцеловал в его щетинистую морду.
  - Да здравствует Варди, лучшая из собак, и его собачье чутье! - воскликнул он и первым полез в дыру, откуда все гуще шел пар.
  Викинги последовали за ним. Ульв конунг хотел было удержать хотя бы своих воинов от немедленного риска, после едва закончившегося боя, но промолчал, зная, что сына Стирбьерна не удержишь.
  Поначалу ход был так узок, что Вермунд едва протискивался в него, отталкиваясь от каменных стен и освещая себе дорогу факелом. Затем расширился, и здесь рыжеволосый викинг увидел глиняную трубу, тянувшуюся по полу, точно ползущая змея. Именно из этой трубы доносился плеск воды, и от нее же исходило тепло, так что он со спутниками за считанные мгновения почувствовал себя как в бане.
  - Но... это же водопровод! - донесся сверху удивленный возглас Стефана, спускавшегося вслед за вождем. - Он подает теплую воду во дворец! Невероятно... Ваши йотуны умеют таки строить...
  - Колдовство! - проворчал еще дальше Эрик.
  Как бы там ни было, викинги спускались по лазу с трубой, пока не очутились в комнате, откуда вело единственное отверстие в потолке, в которое уходила труба. Возле лаза стояли на страже пятеро йотунов, но проникшими-таки во Дворец викингами уже владел боевой азарт, и они расправились со стражей довольно быстро. После чего поискали двери - но их не было. Отсюда не найти было ни входа, ни выхода, кроме отверстия в потолке.
  - Тут не очень высоко, - заметил Ингвар. - Я думаю, если Вермунд позволит нам по очереди стать себе на плечи, мы поднимемся наверх.
  Вождь похода нахмурился было.
  - Не нравится мне быть лестницей, когда другие наверху, может быть, уже столкнутся с врагом.
  - А не нужно было вырастать таким высоченным! - усмехнулся Стефан, фамильярно хлопнул сына Стирбьерна по плечу. - Обещаю, Сольвейг без тебя не найдем!
  И Вермунду пришлось ждать, пока по его спине поднимутся другие, а уж потом они втянули на ремнях и его. Новый зал, где заканчивались трубы, уходившие куда-то в стену, оказался, вопреки ожиданиям, пуст. Только парило еще сильнее, так что хотелось скинуть одежду, да на полу блестела лужица воды. Никто тогда не обратил на это внимания. Вермунд задул факел и бросился прочь, держа секиру наготове. Викинги последовали за ним.
  В коридоре им навстречу скользнула темная тень. Вермунд замахнулся было, и опустил секиру: перед ним была Инга. Ее бледное лицо показалось викингу суровым и печальным.
  - Уходи отсюда! Скорее! - закричала она, схватив юношу за руку. - Эдгар разрушил трубу, вода течет! Скоро Ледяной Дворец затопит.
  - Где он сам? И где Сольвейг? - спросил Вермунд, не слушая ее.
  - Не знаю! Он хочет разрушить здесь все, лишь бы не отдавать победы. Дворец рухнет вам на голову, если не поспешить. Я едва нашла тебя. Скорее! - она, почти потеряв самообладание, тянула юношу за собой.
  Но тот вырвался из ее рук и бросился вглубь Ледяного Дворца, увлекая за собой викингов. Инга со стоном последовала за ними.
  Если бы Вермунд знал, что ведет свой отряд по тем самым коридорам, что исследовала Сольвейг в поисках выхода, ему стало бы легче, но ненамного, потому что от нее по-прежнему не долетало ни весточки. Напрасно и он, и Лейв, что пошел на поиски дочери сам, не пустив раненого сына, время от времени звали: "Сольвейг! Сольвейг!" Никто не отозвался. Только в одной из комнат, куда заглядывали, они увидели, наконец, живое существо. Навстречу им поднялась дрожащая старуха. Ее голова была кое-как перетянута окровавленной тряпкой. Она упала в ноги викингам и разрыдалась.
  - Все-таки девочка была права: за ней вправду пришли! Хвала вам, доблестные викинги! Она никогда не теряла надежды, была не такой, как мы, бедные пленницы...
  - Сольвейг! - воскликнул Вермунд, сразу поняв, о ком говорил старуха. - Скажи, матушка, где же она?
  - Ее... он, Эдгар, унес, не знаю, куда. А меня, когда я вступилась, ударил по голове, - старуха застонала, трогая кое-как перевязанную голову. А потом вдруг тихо проговорила, вроде бы без видимой связи: - А вы чьи будете? Меня когда-то звали Астой, и я была родом из Китовой Челюсти...
  При этих словах Свен с Кари, уже давно смутри приглядывающиеся к пленнице, разом издали крик удивления и бросились к ней.
  - Аста! Возможно ли это?.. Мы ведь тоже из Китовой Челюсти, мальчишками спаслись оттуда! - перебивая друг друга, взволнованно говорили названые братья, и не могли поверить, что Аста, первая красавица, которую они помнили невестой, затем - молодой матерью, превратилась в увядншую, разбитую старуху.
  Но времени на взаимные узнавания не было. Инга поторопила всех, и Вермунд, узнав, что Сольвейг снова похищена у него, не задерживался более в Ледяном Дворце. Он повернул обратно, и викинги последовали за ним. А тем временем из других комнат испуганно выглядывали несчастные пленницы. Впервые после долгого времени видя людей, более того - мужчин своей расы, они не верили своим глазам, не смели и обрадоваться. Те, что не так долго прожили в плену, опомнившись, бросались к викингам, целовали их и на коленях молили увезти себя из проклятого Йотунхейма. Другие, как и Аста, состарились в неволе и давно утратили надежду, и так и прятались по углам, будто мыши, пока викинги не брали под руку и их.
  - Скорей, скорей! Никого не оставить! - требовал Вермунд.
  Когда вернулись в комнату с трубами, там уже было по щиколотку горячей воды. Даже сквозь теплые сапоги ощущалась боль от ожога. От пара, заволокшего все вокруг, нечем было дышать. Освобожденные пленницы визжали, боясь ступать в кипяток.
  - Скорей! - снова крикнул Вермунд, прыгая в колодец с Астой на руках и помогая другим женщинам, которых сзади подталкивали его товарищи.
  Пар становился уже не горячим, а раскаленным, горячие источники вырывались из труб и устремлялись течь вольно, как подобает любой воде. Вот лопнула еще одна труба, и из нее с гневным клекотом и свистом взлетели новые горячие струи. Облако пара задело тех, кто еще не успел скрыться в колодце. Послышались стоны обожженных. Ни у кого не было времени разглядеть, кто попал под обжигающий пар, да и не удалось бы разглядеть. Тем более, что колодец тоже стал заполняться водой. Не кипящей, как внутри, видно, здесь ее охлаждало ледяное дыхание Йотунхейма, но тоже достаточно горячей. Сквозь ее свист, шипение и плеск слышался плач перепуганных женщин и отборная брань викингов.
  Хуже того - прежде твердокаменные своды Дворца вдруг заколебались, а выложенные камнем края колодца стали осыпаться под напором воды. Двигаясь в нем, теперь в полной темноте, Вермунд столкнулся с Ингой, которую узнал по голосу. Она проговорила совершенно спокойно:
  - Дворец стоит на Леднике. Горячие источники, вырвавшись, стекают внутрь и подтачивают его. Как только поверхность Ледника подтает, все рухнет.
  Вермунд и сам это понимал, и как мог быстрее полз вниз, то и дело отклоняясь от летящих раскаленных камней и потоков кипящей воды. Наверху уже все рычало и грохотало, и юноша боялся даже подумать, где его спутники с освобожденными пленницами. Живы ли они еще, или он уцелел один вместе с Ингой и судорожно цепляющейся за его руку стонущей Астой?
  Уже не так далеко оставалось до конца туннеля, когда страшный грохот встряхнул, должно быть, всю гору. Вермунд поднял глаза и увидел, как огромный кусок подземного свода отломился и медленно, величественно обрушился в воду. Сверху ударил свет, почему-то показавшийся слепяще-ярким после подземной тьмы. А вслед за ним хлынул новый поток воды, вроде бы, уже не такой горячей, как прежде. Он подхватил пробирающихся по туннелю людей и подбросил вверх, устремляясь на поверхность, как гейзер.
  Конунг со своими людьми, оставшиеся снаружи, тем временем видели, как тщательно обтесанная древними строителями каменная стена вдруг стала содрогаться, точно живая, и с Ледника начали сползать снежные шапки. Потом какая-то неведомая сила разворотила изнутри лаз, найденный Варди, выбросила наружу несколько крупных глыб, точно крышку с кипящего котла. Вслед за камнями снаружи хлынул горячий поток и забил, клокоча и слизывая все больше тающего снега. К самому небу поднялось облако пара. А в недрах горы все продолжали рушиться камни.
  - Все погибли... Никому не выйти живым! - Ульв Черный покачнулся, не отрывая глаз от зрелища катастрофы.
  Но тут из провала хлынула еще одна волна, вместе с обломками камней неся и человеческие тела. Ульв бросился первым и подхватил слабо шевельнувшегося Вермунда. Тот был сильно обожжен и ошпарен, лицо и руки покрыты волдырями, но, к счастью, зимняя одежда защитила от более глубоких повреждений. Вслед за конунгом и другие стали помогать обожженным. Подхватив на руки тех, кто был еще жив, уносили прочь от опасного места.
  - На корабли! Всем на корабли, здесь нельзя оставаться! - кричал Ульв, видя, что скалы все продолжают содрогаться, и камни и горячая вода летят все дальше.
  Подгоняемые разбушевавшейся стихией, викинги спускались вниз по скалам, к реке, где остались их драккары, гораздо быстрее, чем поднялись, неся с собой раненых и обожженных. Скорее, чем можно представить, все поднялись на борт, и самые крепкие из уцелевших викингов взялись за весла, торопясь скорее уйти из края смерти и злых чудес.
  А между тем, наверху лились уже целые ручьи горячей воды, казалось, стремившиеся затопить все основание скалы и влиться в реку. Камни дрожали, как при землетрясении, вся верхняя часть Ледника изумрудно сверкала, омытая горячим потоком. Облако пара жарко дышало вслед уплывающим викингам, и, оглянувшись назад, они увидели позади только огромную тучу, что заволокла полнеба, да среди нее - широко раскинувшуюся радугу. Ледяной Дворец перестал существовать.
  Глава 17. Снова через море
  Прошло немало времени, прежде чем викинги спустились вниз по реке настолько, что зловещий блеск Ледника превратился в далекую, мерцающую позади точку. Лишь тогда идущие полным ходом, точно за ними гнались морские тролли, драккары причалили к берегу, и можно стало заняться ранеными. Те, на удивление, пострадали меньше, чем казалось. Кто-то, конечно, нввсегда был похоронен в недрах Ледника, смертельно обожженный и захлебнувшийся в горячей воде, или погибший под камнепадом. Но среди выживших лишь немногие получили действительно тяжелые ожоги, за остальных можно было не бояться: они будут здоровы.
  Вермунд пришел в себя от жгучей боли, и увидел рядом Ингу. Она сидела рядом на свернутом плаще и осторожно промывала чем-то едким его ожоги, перевязывая затем полосами тонкого полотна, смоченными в вине. Сама дочь Хресвельга была, казалось, невредима, и держалась с таким видом, словно не было ничего удивительного в ее присутствии среди людей.
  - Это ты, - проговорил Вермунд обожженными губами. - А где все?
  - Их лечат. Потерпи пока, - ответила она строго, прикладывая еще одну полосу ткани. - Вы дешево отделались. Женщинам пришлось хуже, но кое-кто все-таки выжил. А Ледяного Дворца больше нет.
  - А Эдгар где? И Сольвейг? - рыжеволосый викинг схватил собеседницу за руку, не обращая внимания на боль от ожогов. - Ты знаешь, куда он унес ее?
  Инга вздохнула. Она уже достаточно успела узнать Вермунда, и понимала, что он не станет терпеть недомолвок.
  - Я думаю, он унес ее за море. В ту землю, что открыл твой отец. Несколько зим назад он задумался, что не помешает и это ваше открытие использовать в своих целях. Там постоянно живет часть йотунов, они похищают местных женщин, чтобы те рожали полукровок. С одними племенами сражаются, других делают союзниками.
  Услышав, что речь идет о родине его матери, о Земле Закатного Солнца, которую он, хоть никогда не видел, любил почти так же, как свою суровую родину, считая тоже своей, по крови и по праву наследования, Вермунд вскочил на ноги с гневным протестующим возгласом.
  - Так это Земля Закатного Солнца? Он унес ее туда, и думает, что я не смогу туда за ним последовать? Ну нет, я давно мечтал побывать в стране, открытой моим отцом, а теперь подавно! - увидев лежащую у его ног секиру, Вермунд поднял ее и коснулся сверкающих лезвий, чувствуя, как небесное железо, ничуть не пострадавшее от горячей воды, приятно холодит его обожженные руки.
  Тут к ним подошел Ульв. Удивившись, что видит пасынка уже на ногах, он на мгновение задержал пристальный взгляд на Инге.
  - Я слышал, что ты и раньше помогала Вермунду в пути, госпожа. Благодарю тебя, хоть это неожиданно...
  - Не столь уж неожиданно, если разобраться в собственной родословной, конунг Земли Фьордов, - усмехнулась Инга. - Или род Асгейра забыл об его жене, что была родом из племени Имира?
  - Госпожа Инга - мой друг и спаситель, она не в первый раз помогает нам, пойдя против своих, - горячо вмешался Вермунд. - По справедливости, все викинги должны почитать ее. Ведь и разрушение Ледяного Дворца погубило бы нас всех, даже тех, кто был снаружи, если бы не ее предупреждение.
  При этих словах Инга нахмурилась: ей не была лестна подобная похвала.
  - Это не моя заслуга. Жажда власти превратила Эдгара в чудовище, и за ним продолжают идти лишь те, кому ненависть к Асам и людям застит разум. Будь он человеком, вы бы не захотели остановить его? Не думайте, что мы не знаем законов. Он должен был остаться и принять бой до конца, а не обрушивать дворец на головы врагов, сбежав сам.
  Конунг Земли Фьордов склонил голову перед неожиданной союзницей.
  - Ты права. Среди людей тоже бывают ничуть не лучше вашего Эдгара... Ну, что же теперь, Вермунд? Вижу, ты уже все решил.
  - Конечно! - Вермунд вновь глядел прямо перед собой, в ту сторону, где опять скрылся похититель со своей жертвой. - Отдай мне "Молот Тора", и я преодолею Разделяющее Море. Жаль, что зимой оно опаснее Йотунхейма, и я не мог подняться в Страну Без Человека по рекам, как вы. Зимние шторма погубили бы всех, а ждать до весны, как вы, я не мог. Но сейчас другое дело, мы пройдем!
  Ульв окинул взглядом остальные драккары, пристающие к берегу.
  - Опять собираешься идти на одном корабле, маленьким отрядом? Нет, Вермунд, ваших сил не хватит на войну с йотунами. Мы пойдем вместе. Войску Земли Фьордов не зазорно побывать за морем. Отправлю домой раненых и женщин, прочим же рано поворачивать назад.
  - Но это моя война! - глаза Вермунда блеснули из-под повязок на лице. - Я-то не собираюсь, как Эдгар, уступать своего врага другому. И Сольвейг - моя невеста, мне и спасать ее. Одного драккара мне вполне хватит. Успокой мать, скажи, что мы с Сигвальдом живы и скоро вернемся, повидав ее родной край. Она только тебе поверит.
  Ульв тяжело вздохнул, в очередной раз отметив, как сильно Вермунд похож на Стирбьерна. Всегда решает сам, что ему делать, и нет смысла ему приказывать.
  - Решим на совете, как лучше быть, - проворчал он и, отвернувшись, стал смотреть, как причаливают к берегу другие драккары. С них выпрыгивали на каменистую землю викинги, вытаскивали корабли на берег реки, собирали топливо и разводили костры, помогали спуститься раненым и освобожденным пленницам йотунов.
  Этих последних уцелело чуть больше половины; многим из них не суждено было покинуть своей тюрьмы, они погибли с ней вместе. Среди оставшихся большинство были уроженками Земли Фьордов; похищенные в разное время и в разных местах, они, как и Аста, тоже чудом уцелевшая, хоть и едва живая, давно потеряли всякую надежду на возвращение к людям. И теперь, больные, обожженные, они не в силах были поверить, что люди примут их. Были среди бывших пленниц и маленькие желтокожие лапландки с раскосыми глазами, и несколько иностранок из южных земель. Все они потеряли в Йотунхейме не только большую часть своей жизни, но и своих детей-полукровок, хоть не помнящих родства, но все равно единственных, какие были им суждены. Те из полуйотунов, что были слишком малы для войны, несомненно, погибли при разрушении Ледяного Дворца.
  Викинги с "Морского Ястреба", где разместили освобожденных пленниц, спустились на берег бледные и мрачные, дрожа от ярости: слушая, что говорят в бреду несчастные, они узнали об их жизни больше, чем хотелось бы самим. Их кормчий, Асвальд, первым высказался на совете, созванном конунгом.
  - Отпусти и меня с Вермундом! Пока эта йотунская мразь ходит по земле, кусок за столом не полезет мне в горло, и мед покажется горьким.
  В том же духе высказались и некоторые другие викинги. Вермунд и остатки его отряда, несмотря на свои ожоги, по-прежнему державшиеся вместе и готовые продолжать путь, попробовали было возразить. Но добровольцев было слишком много, и они не собирались отступать: ведь пример Вермунда им показал, что можно побеждать йотунов даже на их родной земле!
  Долго длился совет, много спорили люди, отстаивая каждый свое право продолжать поход, вспоминали в доказательство доблести былые подвиги, совершенные ими и их предками. В конце концов, решились послать десять кораблей за море. Кроме "Молота Тора" и вызвавшегося первым "Морского Ястреба", остальных выбрали жребием, чтобы никого не оскорбить. Восемь кормчих вытянули из груды щепок отмеченные руной "Рейдо" - знаком долгого пути. Остальным же, добравшись до моря, предстояло повернуть домой. Среди них был и сам конунг, невозмутимо принявший повеление судьбы. Кроме того, он понимал, что в походе не должно быть двух вождей, как в одной берлоге - двух медведей.
  - Не беспокойся, отец: мы справимся и без тебя, а ты передаешь пока что маме, что у нее храбрые сыновья, - произнес Сигвальд.
  Конунг сурово нахмурил черные брови.
  - Ты что, и за море собираешься со взрослыми? Хватит уже с тебя, отдыхай, путешественник!
  Но Вермунд поспешил защитить младшего брата.
  - Сигвальд, как и я, по матери происходит из Земли Закатного Солнца, и похож на ее жителей больше моего, так что имеет право побывать там! Обещаю тебе смотреть за ним, как и прежде, и вернуть живым. Мало кто из викингов завоевывал свою славу так рано, как Сигвальд, сын Ульва!
  Сидевший у костра мальчик густо покраснел и скрыл смущение, уткнувшись лицом в мохнатую шерсть своего пса и шепча что-то ему на ухо - должно быть, рассказывал своему любимцу о Земле Закатного Солнца. А Ульву Черному оставалось лишь вздохнуть, в душе гордясь смелостью своего сына.
  И вот, флотилия Земли Фьордов двинулась дальше вниз по реке. Они спешили, потому что обитатели Страны Без Человека могли узнать о разрушении Ледяного Дворца и напасть на отступающих викингов. Хоть, по словам Инги, многие йотуны разочаровались в обширных замыслах, какими привлекали их сперва Золотая Змея, а затем Эдгар, и теперь рады были остаться сами по себе, рассеявшись по диким просторам Йотунхейма. Викинги охотно оставляли их владеть этим негостеприимным краем. Им было что рассказать о своем путешествии, обо всех чудесах, что довелось повидать, но покидали его они без сожаления.
  Раненые и обожженные постепенно выздоравливали ("Это не сравнится с дыханием огненного великана" - по словам Лейва ярла). Вермунд взялся за весло "Молота Тора", как только достаточно зажили его руки. А когда ветер донес до спускающихся к устью реки путников свежий и соленый запах моря, лежащего впереди, и все другие почувствовали себя лучше.
  Вот, наконец, и настал день, когда им нужно было проститься. Скалистые берега Йотунхейма остались позади, впереди вздымало свои волны широкое свинцово-серое море. Здесь им предстояло разделиться. Вермунду с десятью кораблями - вперед, на север и запад, на поиски вновь потерянной Сольвейг. Ульву с большей частью войска - обратно на юг, в свои родные края. Прощание не стали затягивать. Просто на кораблях конунга поменяли паруса на обычные, яркие, украшенные знаками рода каждого из вождей и личными символами, так что каждый, встретив в море любого из ярлов, издалека узнавал, кто перед ним. А на "Молоте Тора" и других, что следовали дальше, оставили синие паруса мести, не нуждаясь в ином знамени.
  Солнце, невероятно яркое солнце короткого северного лета ударило в глаза путникам, едва они покинули пределы Йотунхейма. И отвыкшие от него за долгие месяцы люди сперва щурились, как совы, затем смеялись и плакали, вытирая слезящиеся глаза. И в ярком солнечном свете сверкнула с кормы уходящего "Молота Тора" крохотной точкой секира в руках Вермунда. Сверкнула - и скрылась за горизонтом.
  
  С самого раннего детства слыша песни о походе Стирбьерна через Разделяющие Моря, до мельчайших подробностей помня и рассказы своей матери об обратном пути, Вермунд испытывал теперь нечто вроде разочарования. Море на севере, хоть бурное и опасное, не так уж и отличалось от омывавшего Землю Фьордов. Действительно со всех сторон вздымались на дыбы огромные седые волны, действительно временами впереди вырастали, зыбко покачиваясь на волнах, ледяные горы. Но здесь не было ничего, что не могли бы преодолеть отважные викинги при самообладании и должной удаче. Должно быть, Разделяющие Моря поубавили свою свирепость со времен Стирбьерна и Золотой Змеи, и его владыки, ледяные великаны, уже не смели замораживать море вместе со всем живым. Недаром море очистилось от льда и вокруг Ледяного Острова, куда первый "Молот Тора" не смог даже подойти, и дальше к северу. Вместо былого Пояса Льдов мореплавателей встретили отдельные айсберги, которые не составляло труда обходить стороной. А морские шторма после всех ужасов Йотунхейма не могли смутить людей, всеми помыслами стремившихся дальше.
  В этом, наверное, была еще одна причина, почему Вермунд не ощущал ожидаемого восхищения, ведя свой драккар по морям, открытым его отцом, о чем мечтал с детства. Доведись ему придти сюда на втором "Молоте Тора" ради одного лишь юношеского любопытства и жажды подвигов, путь в Землю Закатного Солнца был бы важен ему сам по себе, и он смог бы почувствовать себя Стирбьерном, для которого путь через Разделяющие Моря, в неизвестность, был целью сам по себе. Но теперь Вермунд не мог забыть ни на мгновение, что за морем, которое не составляло труда преодолеть на крыльях оборотня-орла, томится в плену его Сольвейг. Если бы он отвлекся на мгновение, с ним рядом были ее отец и брат, они бы ни за что не забыли. Сразиться, наконец, в решающем бою с ненавистным Эдгаром и спасти свою невесту - все стремления молодого викинга были подчинены этой цели, а море было всего лишь преградой, которую следовало преодолеть. Пожалуй, Сигвальд, выполнявший на "Молоте Тора" роль впередсмотрящего, так как весло драккара было еще слишком тяжело для мальчика, больше старшего брата думал о Земле Закатного Солнца как о родине своей матери. По крайней мере, он часто напевал вполголоса строфы, описывающие красоты земли за морем, что когда-то сложил скальд Бьярни, участник похода Стирбьерна.
  Возможно, Вермунду со спутниками приходилось легче еще и благодаря помощи Инги. Она, выросшая среди неистовых бурь северного края, знала их насквозь, и указывала направление кораблям наиболее безопасным путем. Порой дочь Хресвельга превращалась в огромную черную птицу и поднималась в небо, прорезая тучи могучими крыльями. Люди с суеверным опасением поглядывали на деву из рода Имира. Хотя она не раз доказала им, что заслуживает доверия, викинги все же шептались между собой, что она в орлином облике способна рассеять бурю, лишив ее силы, и отклонить в сторону айсберги, почему те и не преграждали им путь. Впрочем, чаще Ингу можно было увидеть рядом с Вермундом у рулевого весла. Высокая и стройная, с развевающимися черными волосами и одеждами, она подолгу стояла неподвижно, как вторая носовая фигура, устремив взор в бескрайнюю даль. Или, любуясь Вермундом, прокладывающим курс сквозь бушующие волны, стояла так, никому не говоря ни слова, в том числе и самому Вермунду. Причем ее молчаливое внимание замечали все, только не сам вождь. Кое-кто из викингов недоверчиво хмыкал, замечая эту странную близость женщины из рода йотунов к их предводителю. Но, занятые на веслах, прилагая все усилия, чтобы как можно скорей преодолеть Разделяющие Моря, они особенно не имели желания ничему удивляться.
  О том, что море освободилось от власти йотунов, говорил и еще один признак - смена дня и ночи. Здесь не было вечной тьмы, как в Йотунхейме, и солнце каждое утро вставало за морем у них позади, а вечером садилось на западе, за Землей Закатного Солнца, как будто указывало путь викингам. Ночью над морем восходили звезды, яркие и острые, как огненные искры, и путешественники замечали, что они складываются в иные рисунки, неизвестные им. Неугомонный Стефан даже зарисовал в свой свиток расположение здешних звезд, просидев ни одну ночь с факелом. Ему во что бы то ни стало хотелось знать, чем северные звезды отличаются от южных. Но что возьмешь с агайца, он ведь и называл созвездия совсем иначе. Колесницу, к примеру, звал Медведицей, да еще рассказывал историю, почему она зовется именно так. Медведица, и все тут! Впрочем, человеку, вместе с ними преодолевшему Йотунхейм, викинги готовы были простить и не такие чудачества.
  А тем временем изменились не только звезды. Сам воздух становился теплее, и навстречу драккарам море, случалось, выносило обломки и целые стволы деревьев, указывающие, что земля недалеко.
  Инга, вернувшись после очередного облета, сообщила всем, что впереди река, впадающая в море - та самая, на которой некогда команда Стирбьерна встретилась со скрелингами-краснокожими. На сей раз, с таким проводником, викинги могли смело идти вперед, не сомневаясь, что впереди лежит земля. Но что они найдут на этой земле, сказать не мог никто, в том числе и Инга. Если уж здесь обосновались йотуны, то произойти могло что угодно, и никто не обещал, что местные жители примут их с миром.
  Потому-то викинги, когда их драккары подошли к берегу Земли Закатного Солнца, надели доспехи и держали под рукой оружие, хоть Вермунд и велел не начинать бой первыми без крайней необходимости. Как-никак, местные краснокожие жители были ему сродни, а кроме того, война была бы на руку лишь йотунам.
  Пока что, однако, навстречу не попадалось никого, как будто они пришли в необитаемую землю. Берега покрывал густой лес, на песчаных отмелях грелись бобры и выдры, в зарослях тростника плескались птицы, поднимавшиеся на крыло при приближении кораблей. Красивый мир, но ведь они преодолели Разделяющие Моря не любоваться видами! Зная, как быстро краснокожие ленапе в прошлый раз узнали о явлении белых чужеземцев и встретили их на реке, Вермунд не мог теперь не удивляться молчанию. В этом молчании было нечто зловещее.
  Там, где песчаный берег выдавался в море широким мысом, викинги увидели у самой кромки прибоя высокий курган, сложенный из крупных, прилаженных друг к другу каменных плит. Вермунд с невольным волнением указал на него рукой:
  - Взгляните! Курган-то устроен совсем по-нашему. Здесь похоронены пятнадцать спутников моего отца, погибшие в войне с Союзом Шести Племен. Мы на верном пути, и это та самая река! Пройдем по ней дальше и узнаем, куда исчезли хозяева этого края, племя ленапе.
  И драккары викингов двинулись вверх по течению. Вскоре река сделалась такой широкой, что они могли двигаться за "Молотом Тора" по три в ряд. Лучше было держаться вместе на случай возможной опасности.
  Каждый поворот, каждый изгиб реки был знаком сыновьям королевы Одинисы не хуже берегов родного Сванехольм-фьорда. Оба они, как и многие другие викинги, с волнением ждали, не появится ли хотя бы дымок из-за деревьев, указывающий на присутствие людей, но все было напрасно. Наконец, впереди показалась обширная вырубка. Здесь лес далеко отставал от речного берега, и на утоптанной земле чернели круги от костров и ямы, кое-где догнивали брошенные обрывки шкур. Поодаль зеленело поле с довольно странными, но, без сомнения, выращенными человеком растениями. Но вокруг них уже летали птицы, разоряя будущий урожай, и никто не отгонял их. Сомнений не было: людей не найти и здесь!
  - О Всеотец Один! - воскликнул Альрик таким тоном, словно нарочно пересек море для встречи с местными жителями, а теперь его постигло жестокое разочарование. - Что здесь произошло? Их всех перебили?
  - Не обязательно, - его отец старался успокоить других и себя. - Они могли и сами уйти. Взгляните, здесь не осталось ни одной нужной вещи. Тогда они могут вернуться, или мы сами найдем их. Если скрелинги скрылись, то явно не сегодня и не от нас.
  - Высаживаемся? - предложил Вермунд, глядя вперед горящими от нетерпения глазами.
  Кое-кто из кормчих и опытных викингов заспорил было, предлагая подняться выше по реке и поискать беглецов там. Но сыну Стирбьерна не хотелось ждать, как и большинству спутников, и они подошли к берегу, собираясь высадиться именно там, где двадцать лет назад причалил первый "Молот Тора". И, хоть никто не встречал их на берегу, Вермунд вскинул белый щит - знак мирных намерений, а потом трижды протрубил в рог. Рев, звонкий и грозный, как мычание зубра, разорвал сгустившуюся над лесом тишину.
  Будто в ответ послышался клич, и из-за деревьев показались, наконец, первые местные обитатели. С десяток мужчин, все обнаженные до пояса, по летнему времени, с луками наизготовку. Большинство были смуглые до красноты, черноволосые - в общем, такие, какими представляли викинги жителей Земли Закатного Солнца. Но двое - высокие, заросшие густыми светлыми волосами и бородой, несмотря на густой загар, все же более бледные, резко отличались от прочих. У каждого в руках было по прямому железному мечу, но они, будто забыв о них, молча глядели на причалившие к берегу драккары викингов. Замерли позади и их краснокожие спутники, несколько мгновений не двигались и пришельцы, не веря своим глазам. Вермунд не сразу понял, что видит перед собой бывших спутников своего отца, что вместе с ним пришли в Землю Закатного Солнца и остались здесь, женившись на местных женщинах. Поглощенный лишь местью и поисками Сольвейг, он совсем забыл об этих людях, а между тем - вот они, последние из команды Стирбьерна! Оба уже пожилые, хоть и выглядели крепкими, один даже настоящий старик, седой и высохший...
  Вермунд первым шагнул навстречу бывшим викингам, но в это время тот, что выглядел помоложе, воскликнул, протянув руки навстречу прибывшим:
  - Стирбьерн?! Тысяча троллей, как это тебе удалось за эти годы лишь помолодеть, когда мы с Аснаром так постарели?! Или ты все-таки исполнил свою мечту - обошел вокруг земли, и ненароком отыскал где-то средство вечной молодости? А что стало с твоей краснокожей красоткой, которую ты взял с собой? И как дела дома? Ты ведь оттуда, раз привел еще драккары!
  Рядом с вождем викингов фыркнул от неожиданности Сигвальд, поняв, что "краснокожей красоткой" назвали их с Вермундом мать - королеву Одинису, которую глубоко почитала вся Земля Фьордов. Вермунду же волнение стиснуло грудь и горло, и он не сразу смог заговорить, видя, как слезы бегут из глаз двух бывших викингов, спустя двадцать лет встретивших своих соотечественников.
  Глава 18. Неожиданные встречи
  Вермунд поспешил развеять их заблуждение.
  - Я - сын великого Стирбьерна и его жены Уит-Уис, ныне королевы Одинисы, что родом из племени ленапе. Сам же Стирбьерн погиб еще до моего рождения в битве с Золотой Змеей, но и сам уничтожил ее. В Земле Фьордов конунг теперь Ульв Черный, сын Харальда, и моя мать стала его женой. Вот их сын, Сигвальд, - он подтолкнул вперед младшего брата, с удивлением глядевшего на добровольных изгнанников. - Назовите и ваши имена, друзья моего отца.
  Бывшие викинги слушали его с изумлением, казалось, они все никак не могут поверить, что все происходит наяву, а не во сне. Но вопрос об именах привел обоих в чувство, и младший из стариков поспешил ответить:
  - Я - Иринг, сын Регина, из Сванехольма. А со мной - Аснар, сын Токе, родом из Халланд-фьорда...
  - Откуда ушел, по собственной вине потеряв семью и все, что было мне дорого, - добавил седой, как лунь, старец с тайной, но неизлечимой окончательно горечью.
  Но тут произошло еще одно, вовсе уж непредвиденное событие. Из рядов собравшихся вокруг викингов выбежал вперед Эрик, давно уже не сводивший глаз со старшего старика, как бы не веря своим глазам. Но когда тот назвал свое имя, последние сомнения викинга рассеялись, он подбежал к старцу, упал на колени и усадил его перед собой на ствол поваленного дерева.
  - Так ты из Халланд-фьорда? Твою жену звали Сигрунн, и она с тремя детьми покинула тебя из-за твоего пристрастия к игре и уехала в Норланд, откуда была родом? А как звали твоего старшего сына, ты помнишь?
  - Помню, конечно! Его звали Эриком, он все рвался ко мне, когда мать его увозила, - лицо старика исказилось, как от боли, он медленно покачал косматой головой. - Тридцать лет... даже более того прошло, как я никого из них не видел! Я остался здесь, потому что нашел тех, кому стал нужен, но все же не было дня, когда бы о них не вспоминал...
  - Но все же Один уготовил нам счастливую встречу, Аснар! Потому что я твой сын, твой Эрик! - с неожиданным волнением воскликнул опытный викинг, сам уже с сединой в волосах. - Переезд в Норланд подарил мне новых друзей и много приключений, но тебя и наш первый дом я никогда не забывал. Через много лет услышал, что ты был в хирде Стирбьерна, но никак не мог подумать, что встречу тебя здесь, за Разделяющими Морями!
  Аснар вздрогнул, словно пронзенный копьем, в свою очередь пристально вгляделся в сидевшего перед ним викинга. Потом побледнел, так что люди на мгновение подумали, что он умирает. Наконец, из его горла вырвался странный надрывный звук, не то стон, не то плач.
  - Эрик, сын мой! Да, конечно, это ты! Я и сам узнал бы тебя, да вот глаза у меня не те, что прежде... Как же хорошо, что Норны судили нам встретиться еще раз, прежде чем мои глаза закроются навеки! Никогда не следует судить замыслы Богов, не узнав их завершения. Если они порой невольно наносят нам раны, то сами же лечат их...
  Встретившиеся спустя много лет отец с сыном крепко обнялись, чувствуя, как бешено стучат сердца друг друга, и надолго замерли, не произнося ни слова. Молчали и свидетели этой необычной сцены, викинги и небольшая группа краснокожих.
  Наконец, Аснар немного отстранился и с надеждой спросил сына:
  - А мать, младшие... Ты знаешь, что с ними?
  - Ничего не знаю, - Эрик сурово покачал головой. - После того, как сбежал из Норланда вместе с Лейвом, сыном Торкеля ярла, я не видел их ни разу. Меня тоже с тех пор побросало по свету, да и Земле Фьордов довелось пережить тяжелые времена, и многие следы затерялись. Зато сам я нашел хорошую жену, она с детьми сейчас в Лесной Земле, которую мы открыли и заселили двадцать зим назад.
  - Говоришь, у тебя есть жена и дети? Спасибо Богам и за это, - по иссеченному морщинами лицу старика скатилась слезинка. Оглянувшись назад, подозвал двух стройных краснокожих воинов. - Познакомься со своими братьями, сын. Я женился на их матери по обычаям ленапе и, отказавшись возвращаться домой, вырастил их как своих. Они по всем законам принадлежат к моей семье, а краснокожие соблюдают свои обычаи побольше нас. Потому-то наши с Ирингом семьи не оставили нас...
  - Подожди, Аснар! Я очень рад за тебя, но надо же принять гостей с честью, - вмешался Иринг с улыбкой, затем обратился к прибывшим: - Прошу следовать за нами! Конечно, это всего лишь скромное убежище изгнанников, а не усадьба конунга в Сванехольме, но постараемся угостить всех, насколько можно...
  - В этом нет необходимости, - ответил Вермунд с той же любезностью. - Нам доводилось обедать и в менее удобных местах, чем ваше убежище, а кроме того, провизии у нас достаточно своей, так что вам не придется голодать, чтобы накормить нас.
  "Убежище изгнанников", где жили Иринг и Аснар со своими семьями, располагалось на небольшой поляне в лесу и было построено на манер племени фьордов - из высушенного торфа, приземистое длинное строение с покатой крышей и дымовой трубой. Но при этом пестрая роспись темных стен и свисавшие с них нитки ярких бус указывали на иное предназначение, равно как оленья шкура, тоже раскрашенная, что загораживала вход. Из дома показались несколько женщин и смуглых ребятишек, что с любопытством уставились на целую толпу белых бородатых незнакомцев, которых привели их отцы. Быть может, они, кроме самых младших, не удивились так сильно, как в свое время краснокожие ленапе, встретив команду Стирбьерна - ежедневное присутствие двух бывших викингов давно всех приучило, что люди могут выглядеть и так, - но вполне понятного любопытства было не скрыть никому.
  Пока женщины готовили угощение, у приезжих было время приглядеться к обитателям дома. Сразу бросилось в глаза, что многие из присутствующих юношей и девушек, и детей помладше, несут в себе кровь белых людей. Они были светлее чистокровных скрелингов, с более крупными чертами лица, с широко расставленными глазами, иногда, к тому же, серыми или голубыми. У нескольких самых старших юношей даже пробивались на лице бородка и усы, как у Вермунда, а двое младших детей Иринга были белокурыми, будто родились по ту сторону Разделяющих Морей.
  Одна девушка, тонкая и гибкая, с блестящими черными волосами, но при этом с яркими голубыми, как вода в роднике, глазами, к которым очень подходил пучок перьев сойки, колышущийся на ее груди, прикрытой туникой из тонкой мягкой кожи, поднесла было Альрику кусок оленины с маисовой кашей. С любопытством разглядывая золотоволосого юношу, едва не промахнулась и не опрокинула берестяную чашку. Альрик, и сам заглядевшись на нее, улыбнулся и поставил чашку себе на колени, потому что есть на дощатом возвышении здесь, очевидно, не привыкли. Улыбнулась, хоть и смущенно, и девушка. Белоснежные при смуглой коже зубы, ямочки на щеках, тонкие черные брови над голубыми глазами - как крылья стрижа...
  - Извини меня, господин, - проговорила она с небольшой запинкой на наречии племени фьордов.
  - О-о! - Альрик и мечтать не мог, что с ней возможно поговорить, и, растерявшись, не успел даже схватить ее за руку. А девушка, вильнув, как рыбка, исчезла, разнося угощение другим гостям. Сын Лейва, проводив ее взглядом, пообещал себе узнать ее имя и встретиться с ней позже, при более благоприятных обстоятельствах.
  За обедом прибывшие рассказали двоим бывшим викингам все, начав с Зимы Йотунов и судьбы команды Стирбьерна. Хоть Аснар с Ирингом и расстались с бывшими сподвижниками двадцать зим назад, их все равно потряс рассказ об их гибели, переданный из первых уст - уцелевшими Свеном и Кари.
  - Значит, Стирбьерн все-таки нашел и победил Золотую Змею, о чем мечтал всю жизнь! - воскликнул Иринг. - Что ж, лучшей смерти для викинга и представить нельзя. Но Земле Фьордов и впрямь многое довелось пережить, что и говорить! Верно, там уже думали, что пришла зима Фимбульветр, и начинается Рагнарок...
  - Это еще не все, - сурово добавил Вермунд и рассказал о событиях последнего времени: о похищении Сольвейг и пути в Йотунхейм, о Леднике и о сражении, и о том, что привело их в Землю Закатного Солнца. Время от времени кто-нибудь из спутников поправлял вождя, добавлял к рассказу новых подробностей.
  Наконец, Аснар, выслушав все, покачал головой.
  - Да, с гибелью Стирбьерна викинги все же не перевелись в Земле Фьордов! Жаль, что не дожил до этого дня наш третий товарищ, Торголл Охотник. Он три зимы назад погиб в схватке с медведем. Его дети, как и те, что родились после ухода "Молота Тора", теперь тоже живут с нами, отдельно от чистокровных ленапе.
  Вермунд пристально оглядел несколько семей, поселившихся здесь, в лесном уединении.
  - В самом деле, почему вы живете здесь, не у реки? И куда подевались ленапе? Их вождем был Виквэя, отец моей матери. Жив ли он еще?
  - К сожалению, благородный вождь Виквэя умер прошлой осенью, - отвечал Иринг. - После этого у нас и пошло все вкривь и вкось. Прежде до нас лишь доходили слухи, будто на севере, в землях Шести Племен, появились злобные великаны с севера, и что все воины и шаманы в тех краях поднялись против них. Нас это не касалось. Даже успокаивало: пока они защищают свои земли, не пойдут в набег сами. Но, когда Виквэя умер, люди забеспокоились, а тут еще в дальних стойбищах стали пропадать девушки. Их уносили исполинские черные птицы с крыльями, поднимающими ветер...
  - Я знаю их! - прорычал сын Стирбьерна, стиснув зубы до хруста.
  - Я так и подумал, когда ты рассказал о похищении своей невесты... На свою беду, мы прежде много рассказывали скрелингам о наших Богах и о йотунах. И вот, после смерти Виквэи никак не могли выбрать нового вождя, а тем временем верховный жрец Аскук получил настоящую власть. Теперь я думаю, что и к смерти вождя приложил руку он же, потому что тот до самых последних дней ничем не болел... Так вот, жрец, собрав своих единомышленников, объявил, что, раз великаны пришли из-за моря, как и мы, то мы и виновны в их появлении. Впрочем, этому поверило не все племя: как-никак, мы долго прожили среди них, и сдалали немало полезного. Казнить нас открыто не удалось. Тогда Аскук, посоветовавшись с прочим шаманами, объявил испытание: если мы, в чьих жилах течет кровь белых людей, со своими семьями три зимы и три лета проживем в лесу одни, полагаясь только на себя, значит, Великий Дух краснокожих не отвергает нас. А сами ленапе немедля переселились прочь, оставив старые стойбища.
  - Между тем, видимо, йотунов с тех пор стало в Земле Закатного Солнца лишь больше? - напряженно спросил Вермунд.
  - Особенно в последнее время, - впервые вмешался в разговор старший из пасынков Аснара, высокий и крепкий краснокожий воин. - Пять дней назад один из них хотел похитить Кимимелу...
  - Кимимела - моя дочь, вот она, - Иринг указал на ту самую голубоглазую девушку, на которую еще раньше обратил внимание Альрик. - По-нашему ее зовут Гудрид.
  Услышав, что девушке, которая успела заинтересовать его, грозила опасность, сын Лейва негодующе вскрикнул. Что же это такое: сначала йотуны похищают его сестру перед самой свадьбой, затем несчастные пленницы в Йотунхейме - и вот, едва преодолев Разделяющие Моря, они узнают, что и здесь потомки Имира готовы утащить е себе каждую красивую девушку! Глаза Альрика вспыхнули гневом, он стремительно вскочил на ноги и воскликнул так, что все собравшиеся обернулись к нему:
  - Мы пришли, чтобы покончить с обнаглевшими йотунами и по эту сторону моря, как по ту! И жителям Земли Закатного Солнца лучше помочь нам для своего же блага. Эти твари - исконный враг Богов и людей, они похищают девушек, чтобы те рожали им отвратительных безмозглых полукровок, которых они натравливают на человеческий род. Мы прошли через полмира, чтобы освободить от них Сольвейг, дочь Лейва, мою сестру и невесту нашего вождя. Знают ли ленапе, какая опасность грозит их женщинам? Если их предупредить, какие соседи поселились рядом, неужели они не поднимутся против них? У нас, за морем, говорили, что скрелинги племени ленапе - мужественный народ.
  Ни отец, ни Вермунд не перебивали пылкого юношу; его страстная речь пробудила и в них жажду мести. Поселенцы со своими семьями также кивали в знак согласия, а Кимимела не сводила с Альрика своих голубых глаз. Однако Аснар недоверчиво вздохнул:
  - Вряд ли так просто их убедить. Мы и сами подозревали, что проклятый колдун в сговоре с йотунами. Кто кого нашел - неизвестно, но сейчас они полезны друг другу, и этот ваш Эдгар вряд ли сразу покажет им истинное лицо. Девушек ленапе он не станет похищать сейчас - ну разве тех, на кого тайком укажет Аскук. А мы - изгнанники, за нас не поднимется племя.
  - И не надо! Мне хватит людей, чтобы справиться и без них, - решительно произнес Вермунд. - Правда, мне бы не хотелось сражаться с родичами моей матери.
  Тогда вмешался уже говоривший ранее воин:
  - Если ты, сын Стирбьерна, придешь к ним, они тоже вряд ли захотят сражаться с тобой. Признаться, не только отец и Иринг, но и я принял тебя за него, когда увидел, хоть и был ребенком в год прихода бледнолицых. Племя удивится не меньше. А ты и этот мальчик, твой брат - еще и внуки Виквэи, которого почитало все племя. Многие люди в племени задумаются, встретив вас. Если хочешь, я - Нэпэйшни, приемный сын Аснара, провожу вас к новому стойбищу ленапе, - по тону, каким говорил воин, хоть и стараясь сдерживаться, видно было, что ему давно надоело вынужденное изгнание.
  Вождь викингов одобрительно взглянул на краснокожего. Он любил смелые замыслы, кроме того, приемный сын одного из викингов был пришельцам из-за моря не чужим. Уже то, что Нэпэйшни, чистокровный скрелинг, последовал в изгнание с приемным отцом, хоть мог бы остаться с племенем, устраняло все сомнения. Взглянув на рослого, хорошо сложенного воина, он подумал, что тот мог бы вращать тяжелое весло драккара, хоть большинство скрелингов были мельче белых людей. Такой союзник был крайне полезен викингам в чужой стране, которой они не знали.
  - С радостью принимаю твою помощь, друг, - Вермунд пожал краснокожему руку, как равному себе. - Но наша главная цель - йотуны. Где их искать? Где они живут и прячут похищенных женщин?
  Увы, этого не знал никто из поселенцев и их родных. Пришельцы из-за моря здесь до поры до времени держались незаметно, и в глухих лесах можно было сколько угодно разыскивать их убежище.
  Тогда среди прибывших викингов шевельнулась мрачная тень - Инга, до сих пор сидевшая молча и недвижимо, завернувшись в свой черно-синий плащ.
  - Я постараюсь их найти, если ты, Вермунд, позволишь мне, - проговорила она приглушенным голосом.
  Он обернулся к ней, недоумевая.
  - Что значит - "позволю"? Я прошу тебя найти логово йотунов, раз уж ты вызвалась сама, я буду благодарен, если ты это сделаешь!
  Она тихо вздохнула и поднялась на ноги.
  - Значит, так судили Норны... Но я хочу прежде поговорить с тобой наедине, Вермунд.
  Удивленно пожав плечами, он вышел из дома изгнанников вместе со своей союзницей. Отойдя подальше, они остановились на берегу ручья, в тени кустов боярышника, в преддверии скорой осени украсившихся крупными красными ягодами.
  - О чем ты хотела спросить? - поинтересовался Вермунд.
  Она тяжело вздохнула и сжала его руки - и викинг с удивлением почувствовал, что ее ладони холодны, как лед.
  - Скажи мне, Вермунд: ты будешь беспокоиться обо мне, когда я отправлюсь к Эдгару? А если мне... не удастся вернуться, ты не усомнишься, что меня нет в живых, не решишь, что я поддалась голосу холодной крови Имира и осталась со своими сородичами?
  Сын Стирбьерна долго глядел на нее, бледную и решительную.
  - Что с тобой, Инга? Тебя терзают дурные предчувствия? Тогда я отменяю свою просьбу! Слышишь, мы найдем их и без тебя!
  Но она упрямо покачала головой.
  - Нет, думаю, что они хорошо скрылись, и людям их так просто не найти. Я сделаю это. Мне только важно... очень важно знать, будешь ли ты думать не только о Сольвейг, но и обо мне, хотя бы немножко?
  - Немножко? О, Инга, моя спасительница, та, что, по меньшей мере, дважды предупредила нас о кознях Эдгара и указала нам путь за море! И эту, может быть, самую трудную услугу, ты готовишься мне оказать, не ожидая ничего взамен. Не сомневайся: после победы ты сможешь отплыть с нами, в Сванехольм, и все племя фьордов будет чтить тебя. И Сольвейг тоже полюбит тебя, как родную сестру, когда узнает лучше...
  На тонких бледных губах Инги появилась ироническая улыбка.
  - Вряд ли твои сородичи примут меня, как некогда приняли Рагнхильд Отступницу: ее-то связала с вашим вождем любовь, а меня - всего лишь благодарность, непрочная основа. Но и я всегда буду тебе благодарна за это предложение, сын Стирбьерна. После мы решим, как быть... Сейчас хочу спросить еще об одном: если Сольвейг вернется к тебе не столь невинной, как была, она по-прежнему будет дорога тебе?
  Она явственно разглядела, как Вермунд стиснул зубы до боли, как сжались его ладони, будто готовясь сомкнуться на чьем-то горле. Но ответил он, хоть и тяжело дыша, почти спокойно:
  - Я точно знаю, что Сольвейг не изменит мне по своей воле. А что до остального - она не виновата, что Боги создали ее слабее мужчины, да еще йотуна. К тому же, Аста рассказала мне, как долго Сольвейг сопротивлялась насилию. Никто не скажет, что она легко смирилась, попав в плен. Я возьму ее в жены в любом случае, это решено.
  Хоть Инга была почти уверена в ответе, все же сурово кивнула и прикрыла глаза, услышав его.
  - Да... так и должно быть, - медленно проговорила она. - Сольвейг - как солнечный луч, которого не в силах поглотить самый густой мрак. Конечно, ее нельзя не любить. Она достойна, чтобы ради нее преодолевали льды и сворачивали горы.
  - По-моему, гору свернул не я, а Эдгар, и не столько ради Сольвейг, сколько желая похоронить нас, - усмехнулся Вермунд, пытаясь разрядить обстановку.
  - Это все равно. Главное - что ты любишь ее, и знаешь, что она достойна твоей любви. Это все, что я хотела узнать на прощание.
  Теперь она взглянула ему в глаза - долгим, пристальным взором. Обычно холодные, как ночь, синие глаза дочери Хресвельга сейчас сделались жаркими, без слов выражая все, что было у нее на душе. И тогда Вермунд понял все - ее бескорыстную помощь, которую она объясняла лишь стремлением остановить Эдгара, и все намеки в сегодняшнем разговоре... Он тяжело вздохнул и взял ее за руку - не сплетая с ней пальцы, как влюбленные, но за запястье, где под бледной кожей учащенно билась голубая жилка.
  - Это не моя вина. Я не давал тебе никакого повода, и ни в чем тебя не обманул, - только и мог он сказать.
  - Я и не виню тебя ни в чем. Ты ничего не подозревал, потому что с детства любишь лишь свою Сольвейг, - печально согласилась Инга. - Но хочу, чтобы и тебе не в чем было обвинять меня. Я не Рагнхильд Отступница, но и Золотой Змеей не хочу быть. Ты обещал доверять мне.
  - Я доверяю! Но не хочу, чтобы ты рисковала из-за меня. Эдгар не простит, что ты помогала нам.
  - Он подумает, что я вернулась, чтобы отомстить тебе, а главное - потому что он побеждает. Впрочем, я не стану спешить на встречу с ним, а сначала выслежу их убежище, не приближаясь близко. До встречи, Вермунд!
  - До встречи! - рыжеволосый викинг смотрел, как она, раскинув руки, точно крылья, превратилась в огромную птицу и взмыла, ловя восходящие потоки бешено работающими крыльями. Над лесом загудел ветер, большие деревья пригнули свои кроны, как сухие колосья в поле. Но вскоре дочь Хресвельга превратилась в едва различимую черную точку в небе, а потом и совсем скрылась за вершинами деревьев.
  В тот же день, не теряя времени, прибывшие викинги выступили на поиски нового становища ленапе, оставив лишь охрану вокруг кораблей. С ними пошли и двое бывших соратников Стирбьерна, счастливые и гордые, что могут еще раз сразиться в строю викингов, и их сыновья, родные и приемные, что по возрасту уже годились в воины. Впереди, скользя в чаще, как лесной зверь, двигался Нэпэйшни, указывая викингам путь по едва приметным лесным тропам. За ним шел Вермунд, чувствуя, как будто все еще продолжается путь, начатый им от Сванехольма в поисках Сольвейг. Вполголоса переговаривались Аснар с Эриком, которым нужно было наговориться за всю прошедшую жизнь. За Вермундом по-прежнему следовали верные Свен и Кари, и младший брат, с особенным волнением ступавший по родной земле своей матери, и Стефан, который, разумеется, не мог остаться в стороне и от этого похода, и Уле, и Лейв с Альриком, Ингвар ярл из Идре-фьорда и викинги с других кораблей. Жаркое солнце Страны за морем золотило их волосы, бросало яркие блики на блестящее железо их оружия и доспехов.
  Глава 19. Цена победы
  Уже второй день викинги шли через лес почти без остановок; их краснокожий проводник умудрялся находить дорогу даже ночью. Спешили как можно скорее дойти до стойбища ленапе рода Черепахи, пока йотуны не нанесли удар первыми. Вот-вот должна была вернуться с разведки Инга.
  И все же они опоздали. Двигаясь вдоль реки, отряд заметил плывущую по реке лодку из березовой коры, маленькую и легкую. На первый взгляд лодка казалась пустой, можно было подумать, что она отвязалась и плывет сама по себе. Лишь внимательный взгляд мог разобрать чуть заметную рябь по правому борту. Между тем лодку постепенно сносило к берегу.
  Тогда Нэпэйшни издал клич, похожий на крик ночной птицы, и из лодки ему ответил такой же, только послабее. Навстречу ему поднялся белокурый мальчик, в котором викинги узнали одного из младших сыновей Иринга. Мальчику полагалось еще оставаться при женщинах в лесном доме изгнанников, и его появление всех насторожило.
  - На нас напали... ночью после вашего ухода. Злые духи из-за моря. Сестру Кимимелу унесли, и еще трех девушек, а наш дом сожгли. Мама и другие теперь на ваших кораблях, они отошли на середину реки, а меня... послали к вам, - мальчик смертельно устал и наверняка был еще больше испуган, но старался рассказывать коротко и четко, в нем уже видно было воспитание викингов и ленапе.
  Его отец и другие изгнанники зато не могли удержаться от негодующих воплей. Альрик, сын Лейва, тоже пришел в ярость, услышав, что йотуны унесли девушку, что успела за одну встречу крепко запасть ему в душу.
  - Как, и ее похитили йотуны?! Они, похоже, хотят лишить нас всех самых красивых женщин, чтобы некому было рожать героев по обе стороны Разделяющих Морей! Они нарочно выбирают наших невест, сестер, дочерей, чтобы больнее ударить нам в самое сердце! - юноша сорвал с головы шлем и швырнул на землю, обернулся к войску, окинул огненным взглядом черных глаз. - Если мы это допустим, то заслуживаем, чтобы на оба наших племени обратили непроизносимые речи, чтобы нас отлучили от Богов и людей, объявили не-мужчинами и не-женщинами! Пусть солнце перестанет нам светить, если мы не спасем их!
  Вермунд поддержал Альрика боевым кличем. Их дружный порыв передался и другим викингам. С шумом огромной приливной волны прокатился по лесу их клич, ударили мечи о щиты. Краснокожие поддержали их диким воплем, от которого стыла кровь в жилах. Теперь уже никто не думал об осторожности; появись перед ними йотуны - с радостью бросились бы на них.
  На этот клич спустилась с неба Инга, приняв в прыжке сквозь зеленые кущи деревьев человеческий облик. Она бесстрашно подошла к викингам, готовым сейчас изрубить мечами любого из ее племени. Но дочь Хресвельга они узнали и приветствовали как королеву.
  - Я нашла их убежище. Оно к северу отсюда, в скалистой гряде, изрытой пещерами. Около сотни йотунов, да втрое больше полукровок. Там и Эдгар со своей гвардией. Он, оказывается, позаботился их спасти, кто бы мог подумать!
  - А пленницы? Ты видела их? Жива ли Сольвейг? И где наши девушки? - со всех сторон на разведчицу посыпался град вопросов.
  - Я видела, как их привели, но не могла с ними поговорить. Эдгар принял меня, однако не спешит мне доверять. Ко мне приставили шпиона, но мне удалось ненадолго скрыться. Но это еще не все! Краснокожие скрелинги тоже с ними. Большой отряд воинов движется на соединение с йотунами.
  Воцарилось мрачное молчание. Кто-то, пораженный вестью, выронил меч, и его звон показался викингам звоном разбивающихся надежд.
  - Успели все-таки! - прорычал сквозь зубы Вермунд. - Ну что ж, я не хотел сражаться с народом моей матери...
  - Они обмануты. Это все Аскук: он давно мечтает сделать ленапе самым могущественным племенем, народом-победителем. Вот и нашел себе союзника, - Нэпэйшни был не меньше викингов поражен известием. - Думаю, такая любовь к своему племени исходит не от добрых духов, и не принесет пользы самим ленапе.
  Теперь на переговоры со скрелингами не приходилось рассчитывать. Повернувшись, викинги направились в ту сторону, что указывала им Инга. Сама же она, обернувшись птицей, снова взмыла в небо, возвращаясь к войску йотунов. Ее огромные крылья прочертили в небе призрачный след, указывающий воинам направление.
  Скалистая гряда, которую йотуны избрали своим убежищем, мало походила на неприступные вершины Йотунхейма. Просто известняковое плато, изрытое, как соты, множеством больших и малых пещер. Расширив и расчистив их, йотуны еще несколько зим назад поселили в пещерах своих пленниц из разных племен скрелингов и рожденных ими детей-полукровок, быстро растущих под действием Зелья Жизни. Это был форпост продвижения вперед, начатого Эдгаром. С северными племенами получалось плохо: те были сильны и многочисленны, и молились своим Богам, отнюдь не находя места для пришельцев из-за моря. Зато ленапе им удалось обратить на свою сторону, а это особенно радовало Эдгара: ведь те были сродни роду Асгейра через королеву Одинису, родичи ненавистного Вермунда! Но в каждом народе можно найти себе послезных союзников, этому научила Эдгара еще Золотая Змея. Он обещал хитрому колдуну власть, которой тот никогда бы не достиг, действуя честно. Растоптав викингов, они и впрямь смогут пойти дальше, на другие краснокожие племена. Эдгару будет полезно хорошо обученное воинство избранного племени. Через несколько поколений они смогут служить не хуже его полукровок. Кстати, о полукровках...
  Чья-то огромная тень метнулась перед Эдгаром, ушедшим в свои мечтания на каменном троне, вырубленном в глубине пещерного зала. Перед ним стоял Первый из его полукровок, самый сильный и свирепый с теми, на кого укажут, но нерассуждающе послушный по отношению к Эдгару. Склонился перед ним, извиняясь, что побеспокоил.
  - Госпожа Инга вернулась, - произнес тонким мальчишеским голосом.
  Инга уже вошла в зал в сопровождении йотуна-орла, которому Эдгар поручил присматривать за ней. Будь у вождя побольше времени, он бы проверил верность названой сестры более надежным способом, но события разворачивались стремительно, и ему оставалось лишь испытать ее в будущем бою.
  - Твои союзники ленапе пришли, - сообщила она холодно и невозмутимо, словно никогда и не проявляла непозволительной склонности к человеческим мужчинам. Эдгару ни разу не удавалось проникнуть в ее мысли. Это внушало ему уважение, но и настораживало...
  Когда викинги пришли к логову йотунов, скалистое плато, постепенно повышающееся, было уже затоплено человеческим морем. Там собрались воины ленапе, не ставя шатров и даже не разводя огня, так как собирались в этот же день выступить навстречу викингам. Теперь краснокожие воины сидели на земле, отдыхая. А из рассели в скалах выбирались, щурясь от яркого солнца, фигуры в темных доспехах - полукровки, объединенные в боевые тройки, в которых действовали как один необыкновенно могучий воин. Вышел навстречу своему войску и сам Эдгар вместе с другими йотунами, готовясь вести их навстречу врагу.
  Но вести не пришлось. Как громовой раскат, гулко прогудел внизу большой рог. Викинги пришли сами. Инга открыла им тайное убежище, и они приблизились с той стороны, которую Эдгар считал надежно скрытой. Теперь, увидев на скальном уступе фигуру своего врага, Вермунд, сын Стирбьерна, стремительно взлетел наверх, а с ним и другие викинги.
  Но самообладание на сей раз еще не покинуло их предводителя. Оказавшись перед войском краснокожих, он вспомнил рассказы матери об ее родном племени и снова осознал, что не хочет сражаться с этими людьми. А между тем, к нему уже обернулись сотни смуглых фигур, раскрашенных яркими красками, чтобы устрашать врагов. Сотни топоров, копий, стрел с наконечниками из гладкого камня взлетели ему навстречу. Позади юноша заметил старика в плаще из вороньих перьев, с нарисованными на щеках змеями, и подумал, что это, должно быть, и есть жрец Аскук, союзник йотунов. Тот что-то пронзительно кричал своим воинам, видимо, посылая их в бой. Но тех, казалось, смутило появление на гребне скалы бледнолицего рыжеволосого незнакомца; они направили на него оружие, но сами не двигались с места.
  Вермунд воспользовался их замешательством и шагнул вперед вместе с младшим братом, безоружный. Остановился в нескольких шагах от передних рядов. На таком расстоянии можно еще разойтись мирно со зверем в лесу; если у того есть пространство для маневра, он может отступить, чувствуя себя свободным.
  - Привет вам, дети Великой Черепахи, от нашей матери, Уит-Уис, дочери вашего вождя Виквэи! - проговорил он слегка насмешливо на чистом языке их племени. - Мать нам рассказывала, что ее соплеменники никогда не бросают своих без помощи, что они храбры и честны, и никогда не покоряются чужой власти.
  - Она верила, что вы встретите нас как друзей, - Сигвальд снял с шеи причудливой формы амулет, украшенный разноцветными бусами и раковинами, складывающимися в изображение черепахи, державшей на спине солнечный диск. - Ну, кто первым поднимет руку на ее детей?
  Один из краснокожих воинов взял амулет поглядеть, к нему склонились и другие, тихо переговаривались, кивали в сторону юноши и мальчика. Всем, даже самым молодым, была известна история о приходе корабля из-за моря, и о том, как Уит-Уис, дочь Виквэи, стала женой предводителя бледнолицых людей и ушла с ним на его родину. Те, кто помнил Стирбьерна, глядели на его сына с не меньшим изумлением, чем Аснар с Ирингом поначалу. Да и амулет в руках младшего мальчика сделал свое дело. Большинство краснокожих воинов опустили оружие.
  - Нам никто не говорил, что придется поднять оружие на внуков Виквэи, - проворчал один из них.
  Вермунд гордо улыбнулся, чувствуя себя победителем.
  - Я очень рад, что не ошибся в вас, воины ленапе. Мы пришли воевать вовсе не против вас. Вон там, за вашими спинами притаились ледяные демоны, наши исконные враги. Это они пытались настроить нас друг против друга, они похитили мою невесту и несколько девушек вашего племени. И мы должны это покорно стерпеть?
  - Один-то из нас уж точно им это позволил, и его стараниями мы готовимся теперь убивать друг друга, - Нэпэйшни, поднявшийся по скалам вместе с отрядом викингов, с ненавистью уставился на окруженного своими воинами жреца. - Что, Аскук, это только мы, по-твоему, предаем племя, общаясь с пришельцами из-за моря; а что же ты сам?
  Жрец в бешенстве завертелся на месте, так что его плащ из перьев развевался вокруг. Он видел, что все идет не по плану. Вокруг него осталось не больше четверти воинов, которых он приблизил к себе и поставил над другими; остальные нерешительно стояли перед строем викингов, опустив оружие.
  - В бой, дети Великой Черепахи! - завизжал жрец. - Мало ли, что они внуки Виквэи! Виквэя - прошлое племени, я же указываю вам путь к великому будущему сейчас! Могучие посланцы неба помогают нам стать сильнее всех других племен!
  - Ого! - расхохотался Вермунд. - Вот кем ты додумался объявить своих союзничков йотунов!
  Услышав этот неистовый хохот, Аскук взмахнул рукой, и его сторонники обрушили град стрел на рыжеволосого викинга. Он успел быстро вскинуть щит, еще два щита выставили Свен с Кари, прикрывая сына Стирбьерна. Оба войска стремительно пришли в движение, одни - в ярости из-за вероломного нападения, другие - надеясь еще отыграть потерянное.
  - Вперед, викинги! Все на врага! - слышался боевой клич северян и рев рогов.
  - Бейте их, дети Великой Черепахи! - завопил и Аскук, обращаясь к тем воинам, что недавно отказались повиноваться.
  Неизвестно, какое решение приняли бы они, но этому помешал Эдгар. Увидев, что краснокожие узнали в викингах родню, и того и гляди склонятся на их сторону, он двинул вперед свой отряд и врезался в бок белым и краснокожим, заставляя тех и других смешать ряды.
  - Вы что, боитесь их, ленапе? - крикнул он. - Вперед! Лишь храбрые воины смогут покорить эту землю, от одного моря до другого!
  Его приказ хлестнул краснокожих воинов, как кнутом. Но произвел на колеблющихся неожиданное действие. Один из них повернулся к Эдгару и вдруг замахнулся каменной секирой.
  - Сын болотной жабы! Это наша земля, что ты лезешь приказывать свободным воинам?! - заревел он, как бык.
  Вождь йотунов, не дожидаясь, пока тот ударит, отступил прочь, будто в танце, и следовавший за ним Первый разрубил своим мечом воина пополам. Но уже новые десятки и сотни скрелингов, отбросив все сомнения, обернулись против йотунов. А с другой стороны навстречу Эдгару ринулись викинги, давно стремившиеся к этой встрече. У каждого был к йотунам свой счет: за похищенную невесту, за погибших Зимой Йотунов родителей, за оставшихся лежать во льдах Йотунхейма друзей, за пленниц и выведение полукровок... За то, что они, викинги, как и краснокожие жители Земли Закатного Солнца, были людьми, а перед ними - дети Имира, войско Рагнарока, и следовало постараться, чтобы уж эти-то, по крайней мере, на Последнюю Битву живыми не явились. Одни, нанося и получая страшные удары, называли имена тех, ради кого шли в бой, другие призывали Асов взглянуть на поле боя, третьи пели и ругались, - и весь этот жуткий хор сопровождался оглушительным грохотом железа, воплями раненых и умирающих.
  Викингов вместе с краснокожими союзниками теперь приходилось по десятку на каждого из армии противника, но это был не повод обольщаться раньше времени. Против них стояли потомки Имира, далеко превосходящие силой и выносливостью смертных людей. Им некуда было отступать, и они всецело вымещали древнюю ненависть к людскому роду. Трещали доспехи викингов под сокрушительными ударами мечей из черной бронзы, текла потоком кровь, и многие из северян последним в своей жизни видели злорадную усмешку и ледяные глаза йотунов. Те могли смеяться, убивая, но глаза их не выражали радости.
  Вот навстречу Вермунду накатил новый вал - несколько десятков полукровок. которые нападали тройками, будто связанные невидимыми цепями, во главе с йотуном из рода Волка. Вермунд скрестил с ним меч и вскоре поверг наземь. Получив небольшую передышку, протрубил в рог, призывая держаться вместе. Долгий отрывистый рев прокатился над скалистой грядой. Перед ним на мгновение присели ошеломленные полукровки...
  Оглядевшись по сторонам, Вермунд увидел, как бьются с наседающими врагами его товарищи. Смело бросился в бой Альрик, одержимый местью за сестру, а теперь еще и за другую похищенную девушку. Его отец, Лейв ярл, отправил в царство Хель не одного врага Солнечным Блеском, вернувшимся к нему ценой жизни самого близкого друга. Чей-то скользящий удар сбил с него шлем, и золотые волосы ярла Лесной Земли виднелись издалека, а самого его теперь защищала от вражеского оружия только собственная быстрота и точность движений. С немалым упорством и мастерством сражался с тройкой полукровок Ингвар ярл из Идре-фьорда. Не глядя вокруг себя, Вермунд чувствовал присутствие рядом Свена и Кари, как чувствует свои правую и левую руки, видел рядом младшего брата, которому перед боем велел держаться поблизости. Плечом к плечу дрались против десятка врагов Аснар с Эриком, как будто всю жизнь сражались вместе, как подобает отцу и сыну. Но вот Аснар покачнулся, получив тяжелую рану, и сын поддержал его, уложил на политую кровью землю и свирепо встал над ним, прикрывая щитом и награждая сунувшихся к нему врагов меткими ударами секиры. Уле, владевший мечом хуже, чем луком, тоже был ранен. Он отступил под натиском противника-йотуна. Но в следующий миг вынырнувший из кровавой круговерти Стефан ударил йотуна копьем в бок, и тот упал. А агайец обернулся навстречу новым врагам с насмешливой улыбкой, с раздувающимися от запаха крови ноздрями...
  Тем временем краснокожие раскололись на два лагеря. Тем, кто ранее поддержал жреца Аскука и йотунов, нечего было терять, они не ждали пощады от своих соплеменников, и теперь дрались как загнанные в угол крысы. И, хоть их было гораздо меньше, не один из воинов ленапе и облаченных в доспехи викингов пал от их рук. Лезвия и наконечники из черного холодного камня были страшным оружием в их привычных руках. И сам жрец, невзирая на старость, метал дротики и, не переставая, вдохновлял своих соратников и сыпал проклятиями в сторону врагов.
  Но вот Нэпэйшни проложил дорогу сквозь строй телохранителей Аскука и, ухватив старика за волосы, вонзил каменный нож ему в горло. Жрец вздрогнул и с ненавистью уставился в лицо победителю, но вместо последнего проклятья только хриплое бульканье сорвалось с его губ.
  С побежденных соплеменников ленапе не снимали скальпов; это была не та победа, которой стоило гордиться. Много, много тел белых и краснокожих людей осталось в тот день лежать на скалистом плато, многих, карабкавшихся по скалам, йотуны сбросили вниз с обрыва. Но викинги были разъярены не меньше, и не собирались отступать. Они преодолели Йотунхейм и Разделяющие Моря, чтобы сегодня, наконец, закончить навсегда распрю, начавшуюся с похищения Сольвейг, и здесь все должно было решиться.
  Но Эдгар не желал смириться с велениями судьбы. Что с того, что она рано или поздно одолеет и Асов, и самых могущественных из его племени, как одолела Золотую Змею руками Стирбьерна! Нынешний вождь йотунов не признавал за Стирбьерновым сыном права себя судить. Вспрыгнув на скалистый выступ и сметая вниз наступающих викингов, он оглядел поле боя и увидел, что его войску уже не победить. Отряды полукровок истреблялись, несмотря на магию, соединявшую их и утроившую их силу и свирепость. Союзники из краснокожих все отвернулись или были перебиты, а еще державшиеся йотуны стремились лишь продать жизнь подороже. Эдгар презрительно оскалился. Нет, он-то не станет искать смерти, хотя бы и самой доблестной! Он сможет начать сначала, что бы там ни судили для него Норны, а заодно постарается отомстить наглому человеческому отродью...
  Повернувшись спиной к полю битвы, где гибли остатки его войска, Эдгар бросился к пешере, и десяток его лучших полукровок-телохранителей последовал за ним.
  - Вермунд, он удирает! - воскликнул Стефан, встретившись на поле боя с вождем.
  - Вижу! - крикнул тот, бросившись вслед за врагом во главе своего хирда.
  В центральной, самой большой пещере, его ждала Инга, взятая под стражу до конца сражения. Она, еще более бледная, чем обычно, поднялась ему навстречу, не обращая внимания на двух охранников, сидевших рядом. Но Эдгар отмахнулся от женщины, слыша позади топот множества ног. Приказал полукровкам, явившимся с ним. Полезные все-таки создания, и еще могут пригодиться...
  - Приведите пленниц! Посмотрим, что сделают наши доблестные викинги, когда к горлу их красоток приставят нож. Сможет ли сын Стирбьерна пожертвовать своей невестой, которую так рвался освободить? А ее отец и брат? Пусть попробуют теперь помешать мне уйти, - он жутко расхохотался.
  Его угрозу и смех, гулко отдававшийся от сводов пещеры, услышали ворвавшиеся в пещеру викинги. В первое мгновение их глаза ослепли из-за резкого перехода от солнечного света к темноте пещеры, едва рассеиваемой единственным факелом, укрепленным на стене. А потом Вермунд увидел, как самый высокий из полукровок толкнул Сольвейг в руки своему вождю, и тот занес нож над ее горлом. Да, это была Сольвейг - ее роскошные золотые волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине, ее черные глаза, в которых отражался свет факела.
  Вермунд замер, как вкопанный, во рту мгновенно пересохло. С ужасом и стыдом глядел он на девушку, по шее которой стекло несколько капель крови под ножом йотуна. Рядом замерли другие викинги. Никто не произносил ни слова. Только пес Варди, дравшийся весь день не хуже воинов, глухо рычал, и Сигвальд сдерживал его, чтобы тот не спровоцировал Эдгара с его подручными. В их руках бились еще несколько женщин, в том числе и голубоглазая Кимимела-Гудрид, дочь Иринга...
  Все происходило так стремительно, что даже Вермунд, пристально следивший за каждым движением врага, не сразу понял. Откуда-то сзади протянулась рука в темном рукаве, и в тусклом свете факела блеснул еще один нож, по рукоять вонзившийся в грудь Эдгару. Тот пошатнулся, выпустил пленницу и обернулся, зажимая рану.
  - Предательница! Я просчитался, надо было тебя казнить еще накануне! - он зашатался и упал во все расширяющуюся под ним лужу крови.
  - Да, ты просчитался, и я успела раньше! - сурово подтвердила Инга, выдернув нож из тела умирающего. - Отправляйся к Хель, бесчестный убийца, осквернитель обычаев нашего племени!
  Она перешагнула через умирающего Эдгара, над которым склонились, растерянные и лишенные воли, его полукровки, и подошла к Вермунду, сжимающему в объятиях свою Сольвейг.
  - Я знаю, ты имел больше прав убить его, - обратилась она к рыжеволосому викингу. - Но Эдгар не заслуживал честной смерти, потому что сам действовал бесчестно. Кроме того, нельзя было дать ему шанс... - дочь Хресвельга улыбнулась с несвойственным ей прежде виноватым видом.
  Но в следующее мгновение за ее спиной поднялась огромная черная тень. Первый из Эдгаровых полукровок подобрал окровавленный нож, и тот в последний раз заговорил в его недоразвитом сознании голосом его отца и создателя. Так, бывает, совсем маленькие дети, еще не умея драться и сопоставлять силы, бросаются на защиту своих родителей, когда тем грозит опасность, с нерассуждающей детской отвагой.
  С диким воплем Первый вонзил нож в спину Инге, так что лезвие вышло из ее груди. Женщина упала лицом вниз, но еще раз подняла голову, взглянула в глаза Вермунду долгим пронзительным взглядом.
  - Прости... что украла твою победу... - договорила Инга, падая на пол.
  Никто из викингов, сжимавших в объятиях спасенных пленниц, не успел ничего сделать, так быстро все произошло. Даже их, только что вышедших из боя, поразили эти смерти, одна за другой. На поле боя смерть безлична, она собирает свою жатву без разбора, и выжившим некогда приглядываться к ней и ужасаться ее могуществу. Эдгар и Инга погибли не среди многих, и при таких обстоятельствах, что вряд ли кто-то сможет стереть из памяти это зрелище среди других кровавых сцен. И над их телами воцарилось мрачное молчание. Только Первый плакал и выл, обнимая труп Эдгара, совершенно по-детски.
  - Отец, проснись! Отец, сделай что-нибудь! Скажи, что мне делать, ну скажи, прошу тебя! - кричал облаченный в броню великан, стуча окровавленными кулаками о каменный пол.
  При этих воплях Варди снова стал рычать и рваться с поводка. Наконец, Сигвальд выпустил его, и пес одним прыжком очутился на плечах полуйотуна и перегрыз ему горло.
  Это вывело из оцепенения викингов: те прикончили и других полукровок, созданий и жертв изобретательности Эдгара. И лишь тогда обернулись к спасенным женщинам.
  Вермунд протянул Сольвейг руки, не стесняясь, что они перепачканы кровью и грязью. И девушка бросилась к нему, как стремилась когда-то в лесу под Сванехольмом, перед самым похищением. Им обоим с того дня довелось пережить столько, что хватило бы на десяток жизней. Но, соприкоснувшись взглядами и руками, они поняли, что в главном их сердца не изменились, вопреки всему.
  - Я всегда знала, что ты придешь за мной, с самого первого дня! - проговорила девушка сквозь слезы.
  - Прости, что не мог придти раньше, - с трудом выговорил Вермунд; ему сжало горло.
  К девушке подошли отец и брат, они обнялись все трое, и волны одинаковых золотых волос закрыли им лица. За Альриком следовала Кимимела-Гудрид.
  - Скорей бы теперь домой, увидеть маму! - воскликнула Сольвейг, улыбаясь сквозь слезы.
  При этих словах ее брат почему-то смущенно покраснел и переглянулся со спасенной девушкой...
  Покинув пещеру, викинги унесли с собой и тело Инги. Ее положили вместе с другими погибшими союзниками на вершине скалистой гряды, где будет насыпан курган на память о решающей битве.
  - Я прощаю тебе отнятую победу; прости и ты меня, - прошептал Вермунд, закрыв глаза своей спасительнице. Затем уже громко произнес: - Лети в Вальхаллу, доблестная Инга! Ты родилась среди наших врагов, но заслужила быть валькирией в небесном войске, - он взглянул на небо, и не увидел там ни единого облачка, что нахмурилось бы в ответ на его дерзкое пожелание.
  - Ее и означала кошка, без сомнения, - заметил Стефан и, встретив недоумевающие взгляды товарищей, напомнил о давнем знамении в Сванехольме. - Так и получилось. Она покончила с хищником, что маскировался в орлиные перья, а по сути был бесчестный ночной разбойник, и сама погибла. Это судьба.
  Уле тоже подошел поклониться мертвой дочери Хресвельга.
  - Хоть и избежал твоей мести, а все же мне жаль, что освободился от нее такой ценой, - произнес он печально и вздохнул, думая, как расскажет домашним о гибели Дагмера, а Сигрид - еще и о судьбе ее жениха Гудбруда.
  Большие жертвы унесла и эта битва. Долго, долго бродили среди скал викинги и ленапе, разыскивая среди убитых своих - кровь и пыль сделали всех мертвецов одинаковыми. В конце концов, убитых оказалось столько, что хватило бы на полные команды четерых драккаров, и еще осталось.
  Заметив воина с непокрытой головой, сидевшего рядом с убитым, Вермунд подошел ближе и узнал Эрика. Тот сидел, ссутулившись, над телом старика, в котором вождь похода узнал Аснара. Ветер трепал седые волосы и бороду убитого, пытался сдернуть плащ с плеч Эрика, но тот ничего не замечал. Лишь услышав, что кто-то идет, поднял голову.
  - Вот... Нашел своего отца через столько лет - и как же мало у нас оказалось времени, - глухо произнес он.
  Вермунд не сказал, что сама их встреча похожа на чудо, и они вполне могли бы прожить жизнь, так и не узнав больше ничего друг о друге. К тому же, сам он, наконец, обретя Сольвейг, чувствовал себя непозволительно счастливым, и втайне стыдился этого чувства среди стольких жертв последней битвы. И сказал только:
  - Пойдем. Надо похоронить мертвых.
  Около будущего кургана их встретил Нэпэйшни с краснокожими воинами. Вермунд отметил, что бывший изгнанник распоряжается уверенно, и ленапе не возражают ему. Что ж, им нелегко пришлось в период безвластия, и скрелинги сделали теперь не худший выбор.
  - Вот все и закончилось, - скрелинг пожал руку предводителю викингов. - Обещаю тебе, что, пока это зависит от меня, дети Великой Черепахи будут считать белых людей друзьями. Конечно, теперь все, кто был изгнан, вернутся в племя... разве что кто-нибудь захочет отправиться с вами, - он многозначительно взглянул на Кимимелу рядом с Альриком. - Надеюсь, и вы не забудете о союзе с нами.
  - Мы с Сигвальдом обязательно побываем еще на родине нашей матери, - пообещал Вермунд. - И во веки веков в Земле Фьордов не забудут, что вы вместе с нами победили йотунов!
  Три дня оба племени оставались на поле боя, пока не был сооружен высокий курган над телами погибших. Потом был пир по прибытии в поселок ленапе, в честь победы над общим врагом. Только теперь викинги могли оценить по достоинству всю щедрость роскошной Земли Закатного Солнца, что и побудила некогда троих из спутников Стирбьерна остаться здесь навсегда. Даже теперь Иринг, последний из них, отказался вернуться на родину. Зато четверо крепких юношей, сыновей некогда гостивших здесь викингов, теперь взялись за весла, пожелав увидеть родину своих отцов. Отплыла с ними и Кимимела-Гудрид, нареченная невеста Альрика, сына Лейва. Всем хотелось верить, что эта разлука не навсегда: ведь, хоть Разделяющие Моря не стали уже или безопаснее, зато много людей знали теперь тайну Земли Закатного Солнца; она все больше значила для викингов, и многие из них мысленно или вслух клялись обязательно вернуться сюда вновь.
  Ненадолго грусть охватила всех, когда за кормой последнего драккара скрылись поросшие лесом берега и лодки скрелингов, вышедших в море проводить своих белых гостей. Но вскоре надежда снова воодушевила викингов: ведь они возвращались домой!
  Глава 20. Навсегда
  После возвращения викингов из Земли Закатного Солнца прошло полтора года. Новая победа над йотунами радовала даже тех, у кого примешивалась скорбь о погибших близких. Богато и роскошно отпраздновали свадьбу Вермунда, сына Стирбьерна, со спасенной им Сольвейг, дочерью ярла Лесной Земли. Одновременно с ними и Альрик взял в жены Гудрид, девушку из Земли Закатного Солнца. На свадьбу собрались гости со всей Страны Фьордов, сколько могла вместить усадьба конунга. Пришел даже таинственный Гест, как некогда обещал Вермунду, хоть и не напоминал ему о своем предсказании, что свадьба состоится не так скоро. Богатое пиршество и свадебные подарки еще долго вспоминали знать и народ. А рассказы о походе Вермунда, тут же переложенные на песни вдохновленными медом поэзии скальдами, с тех пор обошли всю Землю Фьордов и дальше, обрастая поэтическими преувеличениями и прочими невероятными подробностями.
  После возвращения Ульв конунг стал советоваться с Вермундом обо всех делах правления, как с равным себе, все чаще поручал ему решать возникающие затруднения. Фактически сын Стирбьерна становился соправителем своего отчима, и было похоже, что со временем власть снова вернется к старшей ветви рода Асгейра.
  Сигвальд, который за это время сильно вырос, и теперь выглядел почти уже юношей, тонким и гибким, как настоящий краснокожий воин, не возражал против такого решения отца. Он по-прежнему был очень привязан к старшему брату, вместе с которым пережил столько опасных приключений, к тому же унаследовал от отца скромность: ведь и Ульв был убежден всю жизнь, что власть досталась ему лишь из-за гибели более достойных наследников.
  Новых больших походов пока не предпринималось, но Вермунд заботился о стоящем во фьорде "Молоте Тора", как о молодой супруге, и великолепный драккар готов был в любой день выйти в море. Никто не сомневался, что сын Стирбьерна еще не раз отправится на нем нем в поисках приключений и мест, где еще никто не бывал. Верили в своего вождя и викинги, вместе с ним прошедшие Йотунхейм и Разделяющие Моря. Потому что бывших викингов не бывает - это доказал Лейв ярл со своими людьми и те, что остались в Земле Закатного Солнца. Сколько лет прожили в глубине лесов, вдали от моря, а все-таки, стоило подуть ветру из Йотунхейма - и в них проснулась кровь викингов, наполовину состоящая из морской воды!
  Хоть полностью победить племя Имира не по силам людям и даже Асам, но, по крайней мере, они не скоро теперь наберут такую силу, чтобы вновь тревожить границы Мидгарда. Прошедшие весна и лето выдались заметно теплее прошлых лет. А плававший на север Ингвар ярл сообщил, что Ледяная Земля совсем освободилась ото льда. Он также нашел и большой остров, некогда виденный на расстоянии еще Стирбьерном. Теперь к нему можно было подойти свободно, и где раньше трещали льды, на неприступных скалах теперь гнездились птицы, на каменистых лежках выводили детенышей тюлени, а поодаль от берега зеленели пастбища, на которых в прошлые годы не таял снег! Этот край укрепит богатство Земли Фьордов и прокормит многие поколения викингов и бондов!
  Полгода назад вернулся из Агайи Стефан. После похода он отплыл на свою южную родину на первом же корабле, везущем груз мехов, янтаря и амбры. Следовало довести до конца порученное ему, как послу, дело, а заодно поведать о своем необыкновенном путешествии на север и запад. Но южанин недолго отогревался после холода Йотунхейма на пляжах теплого моря. Следующим летом, когда в Сванехольм-фьорде собрались встречать вернувшийся с юга корабль, среди викингов увидели кудрявую черноволосую голову Стефана, и тот со смехом перемахнул через борт, приветствуя друзей.
  - Даже родные так и не поверили, что я жив, а уж в Академии смотрели, как на выходца из царства Аида, - рассказывал он после, уже в главной усадьбе. - Свиток мой, переписав, поставили среди "баснословных сказаний", каких не могло произойти в действительности. Я сперва еще спорил, доказывал им, что написал чистую правду, потом махнул рукой. Надоело. Те самые люди, что были мудры, рассуждая в тени оливковых рощ, показались мне глупее ослов, когда принялись доказывать, что человеку не выжить так далеко на севере, в настолько суровых условиях. А тут еще встретилась Ефимия. Как бы случайно остановила носилки, намекнула, что ее муж нынче в отъезде... А я смотрел и думал: и что мне нравилось в этой разнаряженной обезьяне, кривляющейся, как уличная плясунья?.. Северный ветер вдохнул в меня новую душу, не иначе; недаром, по легенде, мой род происходит от него. Вот и вернулся, хоть родные прощались со мной, как с покойником. Не выгоните? - Стефан, вертя в ладонях кубок с медом, весело подмигнул через стол Вермунду.
  - Не выгоним, - рассмеялся тот, перегнувшись, чтобы хлопнуть южанина по плечу. - Для тебя всегда свободно место в зале главной усадьбы, равно как и весло на "Молоте Тора".
  В ту же осень Стефан привез себе жену. Ею стала Сигрид, дочь Уле из Медвежьей Долины, что была возлюбленной несчастного Гудбруда. Когда Вермунд с друзьями выполнил свое обещание и навестил семью охотника, Сигрид встретила их вместе с маленьким белокурым мальчиком, уже начинавшим бегать. С печалью и тайной гордостью она сообщила, что назвала сына Гудбрудом, по отцу, которого он никогда не увидит. Как Стефан убедил ее поехать с ним в Сванехольм - только им двоим было известно, но только молодая женщина дала согласие, к радости своих родителей, Уле и Хильды, и старшего брата Гисли, заступившего место погибшего Дагмера. Теперь Сигрид заметно оживилась, найдя в Сванехольме теплый прием, особенно со стороны королевы Одинисы. Скоро у Сигрид со Стефаном должен был родиться и свой ребенок. Жизнь продолжалась своим чередом...
  Происходили, увы, и печальные события. За три луны до того, как мы снова находим наших героев в Сванехольме, умерла старая королева Ингрид. Неожиданно для всех, потому что она отродясь не жаловалась на здоровье и не принимала никаких лекарств. Однажды утром, как ни в чем не бывало, пряла шерсть вместе с другими женщинами как вдруг схватилась за сердце и побледнела, как полотно. Ее дочь Фрейдис, гостившая с семьей в Сванехольме, Одиниса и другие женщины сразу поняли, что она умирает, потому что старая королева не встревожила бы их по менее значительному поводу. Когда Ингрид уложили в постель, которую она много лет делила со своим покойным супругом, она открыла глазаи оглядела собравшихся: Ульва Черного с семьей, Халльдора, Карла и Лодина Однорукого - сыновей Харальда конунга; Вермунда, Фрейдис с мужем и сыном, и столпившихся позади обитателей усадьбы. Умирающая положила руку на голову своему любимцу Хельги, единственному кровному внуку. В синих глазах мальчика стояли слезы. До все еще чуткого слуха Ингрид донеслись всхлипывания окружающих.
  - А ну прекратить! - велела она, слабо приподнявшись, и тут же упала обратно, держась за сердце. - Однажды умрут все, даже пресветлые Асы... Что вас удивляет?
  - Матушка! - Фрейдис протянула к ней руки. - Зачем тебе думать о смерти? Ты еще увидишь, как вырастет Хельги, как он придет в Сванехольм на собственном драккаре и привезет тебе подарки из чужих земель!
  - Рада бы, но не могу, - прошептала умирающая, гладя мягкие волосы внука. - Все, что принадлежало лично мне: золото, драгоценности, деньги, - оставляю тебе. Вырасти достойным имени, которое носишь...
  - Да, бабушка, - теперь мальчик все-таки заплакал, не стыдясь никого. Но и взрослые мужчины вокруг не сдерживали слез.
  - Без тебя Земля Фьордов опустеет, - печально склонил полуседую голову Ульв конунг перед приемной матерью.
  - Опустеет... нет. Люди умирали раньше меня и будут умирать после... - заговорила Ингрид в промежутках между приступами боли. - Я уже давно была готова к смерти... А вчера увидела своего двойника - фольгью... Тут все ясно. Меня и так заждались в царстве Хель... Разве вы не видите их? Хельги и Герда, Сигурд и Гутторм ждут меня... А если Владычица Фригг попросит за меня Ездящую на Кошках, она позволит мне встретить и Харальда... Надеюсь, он в Вальхалле еще не забыл меня... - умирающая говорила все с большим трудом, ей было тяжело дышать.
  - Никто не забудет тебя, королева, если видел хоть раз, - проговорила Одиниса, закрывая умершей глаза.
  Во всем Сванехольме и на побережье воцарилась скорбь. Их всех окрестных поселений, кого можно было оповестить вовремя, приезжали люди - морем и посуху, верхом и в повозках, проститься с королевой Ингрид. Для жителей Земли Фьордов она была не просто вдовой Харальда. Старшие помнили ее во время Зимы Йотунов, потерявшую почти всю семью, но непреклонную и не сдающуюся. Это она, Ингрид, не давала пасть духом остаткам своего народа, она вдохновляла мужчин на безнадежный бой и позволяла женщинам опустить руки. Она заманила йотунов в огненную ловушку и сама сразила пернатого змея. Вместе с ней ушла теперь целая эпоха в жизни Земли Фьордов.
  Королеву Ингрид похоронили под высоким курганом в Священной Роще, там, где росли теперь молодые деревья, посаженные по ее приказу взамен срубленных Зимой Йотунов. Усадили в деревянный сруб в резном кресле, надели на покойницу платье из драгоценного пурпура, золотую корону и лучшие драгоценности. Ингрид подобало явиться к Хель во всем величии, как не просто вдове конунга, но правящей королеве. Ульв Черный лично выбил на камне руну Альгиз - "Защита". На могиле посадили невянущие бессмертники, принесенные Вермундом с гор, и те прижились. Похоже было, что могила королевы Ингрид со временем станет новой святыней у племени фьордов. Уже сейчас говорили, будто она не спустилась к Хель, а осталась в Священной Роще как дух-хранитель, и поможет своему народу в будущем, если ему опять придется трудно.
  А пока что племя фьордов отдыхало после всех несчастий, как море после ярости шторма. Под ярким весенним солнышком зеленели поля. Шалея от свежего корма, носились, задрав хвосты, коровы, бодались на пастбище. Лесные чащобы и пещеры в горах скрывали логова зверей, собирающихся вывести потомство. Повсюду звенело пение птиц приветствующих весну. Море, как цветами, украсилось парусами рыбачьих лодок и огромными разноцветными полотнищами на драккарах, расходившихся из Сванехольм-фьорда в разные стороны, на поиски добычи и славы. Тщательно просмоленные корпусы драккаров рассекали струи воды, могучие руки викингов ритмично вращали большие весла, за кораблями тянулся по воде длинный светлый след. С берега их провожали глазами те, кто на сей раз оставался дома.
  И в эту весну остался дома Вермунд, сын Стирбьерна, отложив мечты о дальних краях. Да и не могло быть иначе: ведь теплым весенним утром месяца, посвященного Бальдру, Сольвейг родила ему сына, здорового и крепкого рыжеволосого младенца, сразу оповестившего о себе Мидгард громким воплем.
  Церемонию имянаречения отложили на несколько дней, чтобы на нее успели собраться не только жители Сванехольма, но и из окрестностей, кто мог прибыть вовремя. Про себя счастливые родители, Вермунд и Сольвейг, называли имя своего первенца, но ни разу не произносили вслух. Хотелось, чтобы оно прозвучало впервые в целом скоплении людей, чтобы вся Земля Фьордов веселилась в его честь. Когда ему сообщили, что родился сын, Вермунд выбежал под яростную весеннюю грозу, и под полосующими небо молниями Тора, под струями проливного дождя бегал весь день, как мальчишка. Боролся со своим любимцем, серым быком, выросшим в огромное, мощное животное, но не забывшим хозяина; подбрасывал и ловил рунную секиру, не боясь притянуть молнию. Испытания, пережитые во время путешествия, сделали сына Стирбьерна гораздо старше и суровее, но теперь радость снова сделала его юношей, не знающим, как бы еще выразить, что у него на душе.
  Сольвейг на третий день после родов уже поднялась с постели, и к празднику была уже вполне здорова. Она сама кормила сына, не желая и слышать ни о каких посторонних кормилицах, и сейчас, усталая и побледневшая, казалась видевшим ее еще прекраснее прежнего, она словно светилась нежностью, как негасимый светоч.
  Глядя на них, радовались и Ульв конунг с королевой Одинисой, хоть к их чувствам и примешивалась порой толика светлой грусти. Им верилось: молодое поколение будет счастливее них. Столько пережив в юности, Вермунд и Сольвейг завоевали свое счастье, и, хочется верить, никто в Девяти Мирах больше не сможет помешать им. Вырастет скоро и Сигвальд. Уже сейчас вся Земля Фьордов знает, что Ульв конунг вырастил хорошего сына: мало кому, кроме Сигвальда, доводилось пережить столько опасных приключений в таком юном возрасте. Им, Ульву и Одинисе, норны отмерили счастливую осень: они видят, как взрослеют их дети, и заслуженно гордятся ими.
  В большой зал, где должна пройти церемония, а за ней и пир, они вошли первыми, в лучших нарядах. Рабы уже настилали доски поверх козел, соединяя их в один длинный стол. Возле очага уже поставили большую каменную чашу с ключевой водой, рядом лежала свежая ветка можжевельника. В открытую дверь доносилось дыхание весны, а с ним - дым от горящих во дворе костров, запах жарящегося мяса, от которого хотелось есть и сытым. Его перебивал солоноватый запах рыбы, что жарилась и коптилась рядом. Полуголые слуги катили бочки меда, пива и южных вин. Праздновать рождение сына Вермунда должен был весь Сванехольм, да не один день!
  Постепенно собирались гости. У ворот ржали кони, которых проворные слуги едва успевали уводить в стойла; скрипели повозки, слышались громогласные поздравления новорожденному и семье конунга. Новая крепкая веточка на стволе рода Асгейра - залог, что и впредь упрямое северное племя с честью преодолеет все напасти. На то намекали и подарки, привезенные гостями, что еще не скоро смогут потребоваться ребенку; должно было пройти немало лет, прежде чем он станет обучаться всему, что необходимо уметь будущему викингу. Подарили маленький меч и щит, пару лыж и лук со стрелами с красным оперением - как раз таких размеров, чтобы учиться стрелять ребенку. Среди подарков был и игрушечный драккар - точная миниатюрная копия "Молота Тора", первого и второго. Всем этим вещам предстояло дождаться своего времени.
  Немного запоздав, стремительно вошел в зал Сигвальд, неся в руках нечто, таинственно обернутое тканью. За ним, размахивая мохнатым хвостом, вбежал волкодав Варди, по-прежнему неразлучный спутник молодого викинга. На спине пса ехал, вереща от удовольствия, маленький Гудбруд, цеплявшийся за завитки жесткой шерсти, а за ним поспевали Стефан с Сигрид, тревожные и радостные. По фигуре молодой женщины уже заметно было будущее материнство, а бывший южанин загадочно усмехался, глядя на то, что держал в руках Сигвальд. Увидев появившихся из другой двери Вермунда и Сольвейг, Стефан подхватил пасынка, пересекшего зал на собачьей спине, и подбросил на руках, закружив. Потом, сделавшись серьезным, кивнул своему вождю.
  Вермунд и Сольвейг в этот день сияли счастьем, еще больше, чем в день их свадьбы, это отметили все, кто из видел. Обычно одевавшийся очень просто, Вермунд в этот раз изменил своему обыкновению. Рубашка и штаны были из алого, как рубин, южного шелка, белый плащ, оттеняющий рыжие волосы, вышит золотыми звездами, на ногах красные сафьяновые сапоги, талию перехватывал золотой пояс, и на руках блестели браслеты. Все в этот день являло в нем законного наследника многих поколений конунгов, а не простого викинга, просоленного морем, как рыба.
  Сольвейг изменилась, пожалуй, еще сильнее. На ней было сшитое специально для этого дня нежно-зеленое, как молодая листва по весне, платье, щедро вышитое цветами и колосьями, а вместе с ними - защитными рунами и символами, пожеланиями счастья молодой матери и ребенку. Тонкое шелковое покрывало, зеленое, как дымка над распускающимися деревьями, не скрывало золота ее волос, уложенных в сложную прическу в виде морской раковины. Нечего было и искать пару ярче, величественней и счастливее их, когда они рука об руку вошли в зал, где их уже ждали.
  Позади них Аста, так и оставшаяся в Сванехольме по просьбе Сольвейг, несла спеленутого младенца. Мальчик, которого только что покормила мать, спал, не осознавая, какое торжество устроено в его честь. Уже сейчас можно было сказать, что он вырастет рыжеволосым. Кровь Стирбьерна, кровь Рагнхильд Рыжегривой будет бушевать и в этом своем потомке...
  Сигвальд развернул свой сверток и протянул брату длинный рог зубра, окованный серебром. На всем протяжении его длины виднелась резьба, целая серия рисунков.
  Вермунд протрубил в рог, и тот отозвался ревом могучего лесного быка - даже опорные столбы покачнулись, и люди во дворе испуганно вздрогнули - не идет ли нежданный враг? Оставшись доволен, рыжеволосый викинг поблагодарил брата.
  - Когда-нибудь пригодится ему созвать викингов в свой хирд, бросить вызов врагу. Да и пить из такого рога вкуснее, чем из кубка.
  - Верно, когда-нибудь и до этого дойдет, - улыбнулся Сигвальд. - Но погляди-ка получше, Вермунд. Видишь, здесь мы со Стефаном вырезали всю историю похода в Йотунхейм. Пока твой сын еще будет маленьким, ты сможешь не только рассказать ему все как было, но и показать на рисунках.
  - И вправду, - согласился Вермунд, внимательно разглядев резьбу. - Вот лес... А это скрещение дорог, и ты, Сигвальд, вместе с Варди сидишь на перекрестке. А волны, сквозь которые видны одни головы, как у тюленей - река Мист. И горы за ней...
  - И все, что мы видели в пути, - весело подхватил Стефан. - Когда он подрастет, ты расскажешь ему о битве с троллем и о громадных зверях с длиннющим носом, чтобы он всегда знал, что мир широк, и в чем существует много необычного. Ну а о чем ты промолчишь - мы добавим.
  Вермунд обвел взглядом собравшихся рядом викингов - всю команду "Молота Тора".
  - Так и должно быть! Мы еще сами многое увидим, и покорим не одно море, но и сыновьям останется что делать.
  И снова стены большого дома сотряслись от дружного боевого клича собравшихся викингов.
  Ульв конунг поторопил собравшихся.
  - Гости собрались, и угощение почти готово. Дело за тобой, Вермунд.
  - Сейчас, - рыжеволосый викинг, конечно, не раз видел, как другие мужчины нарекали имя детям, и знал, что делать, но теперь почему-то чувствовал себя неловко. Когда Аста распеленала ребенка, Вермунд взял его одной рукой, другой окунул в воду можжевеловую веточку, пахнущую смолой. Брызнул водой на лицо и грудь ребенку, отчего тот проснулся и пронзительно завопил. Вокруг одобрительно засмеялись.
  - Хороший голосок; вырастет - перекричит любой шторм.
  - Посмотрим, сможет ли петь, зато на поле боя его услышат издалека, - переговаривались викинги.
  Когда они, наконец, смолкли, Вермунд продолжал церемонию.
  - Призываю на этого родившегося благословение могучего Тора, Сокрушителя Йотунов! Пусть не оставит благословением его, родившегося в грозу, под сверкание Мьолльнира. Подари ему мужество, доблесть и удачу в битвах, Метатель Молота! А вы, всевластные норны, сделайте его судьбу долгой и счастливой, если это не противоречит велению судеб!
  Голос Вермунда звучал громко и отчетливо в наступившей тишине. Теперь уже он ничем не показывал волнения, кроме, разве что, особой торжественности, с какой говорил. Весь зал и гости попроще, собравшиеся у открытых настежь дверей, теперь смолкли, ожидая, какое имя будет названо.
  И Вермунд произнес во всеуслышание, еще больше возвышая голос:
  - Нарекаю ему имя - Стирбьерн, в честь величайшего героя Земли Фьордов, победителя Золотой Змеи! Пусть вместе с именем перейдет к потомку сила и доблесть носившего это имя!
  По сияющим взглядам, какими обменялся Вермунд с женой, ясно было, что они оба думали об этом имени, хоть и не могли, по обычаю, называть его вслух до этой минуты.
  Викинги, услышав это имя, вновь отозвались одобрительным ревом. Им вторили бонды - земледельцы, рыбаки, ремесленники, не забывавшие Зиму Йотунов, и даже трэлли, накрывающие стол, глотая голодную слюну от запаха приготовленных яств.
  Королева Одиниса, быстро встретившись взглядом со старшим сыном, опустила взволнованно сверкнувшие глаза.
  - Еще один Стирбьерн, - проговорила она тихо, растроганно. - Так и должно быть, - ответил Ульв конунг с особым значением. - Ведь это душа Земли Фьордов!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"