Шматок Дарья Алексеевна : другие произведения.

Сага о Золотой Змее

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История по мотивам скандинавских легенд о богах и героях. Что, если бы весь мир суровой мифологии викингов существовал на самом деле?

  Глава 1. Изгнанник
  В теплом воздухе последних погожих дней северного лета расплывался зыбким маревом берег Идре-фьорда. Над морем поднимался туман, окутывая очертания каменистого берега, и можно было подумать, будто все, что поднимается вверх, подвешено в воздухе, не имея земной опоры. Четыре длинных корабля с высокими изогнутыми носами - боевые драккары ярла Ингвара, вытащенные на сушу, где их чинили, очищали днища от наросших морских раковин и водорослей, смолили и конопатили заново, казалось, не стояли, а плыли по белым облакам тумана, точно волшебная ладья Фрейра, Скидбладнир. И фигуры работавших вокруг них людей, выглядевшие издалека маленькими, тоже на каждом шагу утопали по колено в молочной мгле. Словно бы в воздухе держался и обложенный торфом, окруженный каменной оградой дом самого ярла, и можно было подумать - вот подует ветер посильнее, и он улетит следом за перелетными птицами. Туман поднял над землей и все постройки вокруг усадьбы ярла - жилища рабов, конюшни и коровники, мастерские и склады, окутывая их почти до крыши. Туман навис и над стоявшими в отдалении домами свободных жителей - бондов, ремесленников и земледельцев, и их длинные дома, крытые торфом, расплывались в сером мареве, будто таяли. А высокие скалы по обеим сторонам от причала угрожающе нависли в пустоте, и казалось невероятным, почему они еще не рухнули вниз. Земля исчезла, остались лишь море и небо.
  Но некоторым туман, скрадывающий все движения и звуки, был как раз кстати. В роще, выросшей в ложбинке, поодаль от людских жилищ, что-то коротко треснуло, словно переломилась сухая ветка, потом кусты можжевельника и голубики, покрытые уже созревшими сизо-голубыми ягодами, раздвинулись, и к посаженному здесь когда-то первыми поселенцами ясеню вышел высокий мужчина. Он осмотрелся вокруг, видимо, ожидая кого-то, но, убедившись, что поблизости никого нет, прислонился к слегка наклоненному стволу Дерева Жизни, и стал ждать, скрестив руки на груди.
  Если бы не коварный туман, можно было бы разглядеть, что стоявший у ясеня человек довольно молод, хотя по обычаям рано вступавшего в жизни племени фьордов, вероятно, уже зим десять как считался взрослым мужчиной, воином. А что он определенно принадлежал к воинам открытых морей, путешественникам, завоевателям, открывателям новых земель - викингам, было видно с первого взгляда. Ни у согнутых тяжелым трудом земледельцев-бондов, ни тем более у потомков рабов - трэлей не бывает такой гордой осанки, такой легкости и вместе с тем точности движений, без которой не прожить долго ни одному воину, тем паче в море, на драккаре, на полном ходу сцепляющемся с другим таким же Пенителем Морей, посреди бушующей пучины, грозящей поглотить всех. Да и весь облик викинга выдавал старинную благородную северную породу, особенно его волосы, золотые, как солнечный свет, густые и пышные, длиной до плеч, по моде викингов. Короткая, как у большинства молодых мужчин, борода ничуть не скрывала его лица, тонкого и вместе с тем мужественно-красивого. Правда, непривычного человека могли удивить и даже испугать глаза молодого воина - они были не голубыми, зелеными или серыми, как у большинства обитателей фьордов, но черными, глубокими и блестящими, в обрамлении угольно-черных ресниц и с такими же бровями. Необычные глаза, кто увидит их, уже не забудет впредь.
  Одежда и снаряжение молодого воина выдавали, что когда-то он знал лучшие дни, хоть в последнее время ему, очевидно, приходилось несладко. Кожаная куртка, обычно надеваемая под доспехи, в сегодняшнюю теплую погоду была, должно быть, надета как хоть какое-то прикрытие на случай возможного нападения; а между тем, сделана была куртка из отличной оленьей кожи и украшена медными заклепками, часть которых теперь выпала. Но в распахнутом вороте куртки виднелась шерстяная рубашка, какой по своей воле не стал бы носить никто из людей знатного рода, да и штаны, сохранившие следы самой грубой штопки, были из такой же серой некрашеной овечьей шерсти. Сапоги из бычьей кожи, хоть и сильно сношенные, были когда-то красиво сделаны, а алый плащ на плечах воина явно напоминал о лучших временах - такой мог носить только ярл или сын ярла. Плащ был сколот пряжкой из чистого золота, в виде пса, вцепившегося в загнанного оленя. А на простом кожаном поясе, но в прекрасной выделки ножнах, висел меч, и в его рукоять был вделан идеально выточенный крупный золотистый янтарь, от которого расходились в разные стороны тонкие золотые лучи, потому что камень символизировал солнце. И этот меч, вероятно, тоже служил своему хозяину и его предкам в более счастливые времена.
  За спиной у молодого викинга висел и лук с колчаном, полным стрел, но видно было, что он поджидает здесь не дичь. Сюда, так близко к человеческим жилищам, вряд ли осмелился бы подойти среди бела дня какой-нибудь зверь. Да и внимательно вглядывался и вслушивался воин как раз в сторону фьорда и усадьбы, ожидая кого-то именно с той стороны.
  Однако услышал движение он с другой стороны - с той, откуда пришел он сам, словно другой человек шел по его следу. Ожидающий воин встрепенулся, но тут же разочарованно вздохнул: ему навстречу вышел другой мужчина.
  - А, это ты, Рунн! Я надеялся, что она, - сожаление было таким глубоким, что молодому викингу не удалось его скрыть.
  Тот, к кому он обращался, был на вид его ровесником. Худощавый и подвижный, как рыболовный крючок, с копной светло-каштановых волос, длинноногий, как молодой лось, Рунн по облику и одежде вполне мог быть принят за местного поселянина, даже вместо меча у него на боку висел длинный нож, почти незаметный под простым зеленым плащом. Зато с его губ не сходила веселая улыбка. Вот и сейчас он как ни в чем не бывало смело обратился к своему вождю:
  - Не беспокойся, скоро придет! Солнце еще только повернуло на полдень. Наверное, ей не удалось уйти сразу. Потерпи немного, Лейв.
  - Если ей не помешали! Если ее брат или мать не заподозрили ничего, - перебил его Лейв, в волнении пройдясь по крошечной полянке от ясеня до подножия скал, за которыми поднимался уже сосновый лес. - Если только... Послушай, Рунн, а ты все точно передал ей? - он схватил собеседника за руку и повернул к себе.
  Тот не без труда заставил себя сделаться серьезным, понимая, что смеха по такому важному для него поводу Лейв не простит даже своему молочному брату.
  - Клянусь кольцом Фрейи, я передал сестре ярла каждое твое слово в точности, как Властитель Побед называл тайные имена всего сущего йотуну Вафтрудниру!
  И он добился своей цели - Лейв рассмеялся и хлопнул его по плечу, как в детстве.
  - Берегись, Рунн, как бы Асы однажды не заплели твой болтливый язык за то, что поминаешь их так запросто! Ну хорошо: передал так передал. Если мне удастся выполнить задуманное, я за эту услугу отдам тебе свой меч, - он многозначительно коснулся рукояти, украшенной солнечным камнем.
  Вот тут Рунн действительно стал серьезным. Даже не то слово - у него перехватило дыхание, словно он поперхнулся, обычно прищуренные серо-зеленые глаза чуть не вылезли на лоб.
  - Ты отдашь мне Солнечный Блеск? Тот самый меч, на который так мечтали наложить лапу твои братцы? Мне, сыну служанки?!
  - Я отдам его своему молочному брату за то, что он подарил мне куда большую радость, - решительно ответил Лейв. - К тому же, если все удастся, то мне в скором времени не очень-то понадобится меч. Ведь в Лесной Земле мы будем первыми людьми, там не с кем будет сражаться. Против древесных стволов и диких зверей топор, копье и лук со стрелами полезнее меча.
  На подвижном лице Рунна мелькнуло сомнение.
  - Ты все-таки веришь песням этого старого колдуна... - протянул он.
  В черных глазах Лейва вспыхнули недобрые огоньки, ноздри гневно раздулись, как у боевого коня, почуявшего кровь.
  - Да, я верю пророчеству Геста, - произнес он тоном, не терпевшим возражений. - Он не колдун, а скальд, вдохновленный Асами. А может быть... хм, не знаю, кем он может оказаться, но зато я точно знаю, что он открывает для нас единственный выход! Не только для меня и Астрид, хотя Лесная Страна, вероятно, единственное место, где ее брат не найдет ее. Но и для нас, для последних из тех, кто пришел со мной из Норланда! Десяток викингов без дома, без драккара - на что они могут рассчитывать? Скоро лето закончится, а зимы здесь - каждая суровее и дольше предыдущей. Нам залечь в спячку, как медведи, или грабить мирных бондов, как разбойники? Уж лучше попытаться найти обещанную Гестом теплую долину... Но тише, Рунн! Птицы выпорхнули из кустов - кто-то идет. Это она!
  И действительно, по каменистой тропинке, ведущей со стороны фьорда, вышла ему навстречу высокая стройная девушка, ступая так тихо, будто и впрямь шла не по земле, а по укрывшему ее покрывалу тумана. Ее пепельные волосы были заплетены в две толстые косы, закрученные вокруг головы, образуя диадему, и скрепленные золотой заколкой в виде драккара. Маленький корабль викингов, выполненный во всех подробностях, с крошечными фигурками гребцов, вращающих весла, плыл по светлым волнам ее волос. Глаза девушки были зеленовато-голубыми, как вода Идре-фьорда в солнечную погоду. Под цвет глаз было и ее одеяние - из самого тонкого льна, богато вышитое по лифу жемчугом и золотой нитью, с легкими, струящимися юбками. По летнему времени, платье имело короткие рукава, оставляя открытыми выше локтей руки девушки, украшенные жемчужными браслетами, белые, как молоко, как крылья лебедя. И вся она, статная и гордая, могла бы быть валькирией, небесной Девой с лебедиными крыльями, дарующей воинам победу и... смерть. Так уже не раз думалось Лейву, а теперь он был в этом уверен, после недавно полученного предсказания. И он гордо улыбнулся девушке, любуясь ею, как будто открыл ее для себя заново.
  Такой была Астрид Светлая, младшая сестра ярла Ингвара, владельца Идре-фьорда, и возлюбленная Лейва Изгнанника.
  Вскрикнув от радости, Лейв хотел обнять девушку, но та отстранилась и взглянула на него так строго, что у юноши опустились руки. Но все-таки он воскликнул, не теряя надежды:
  - Астрид, любимая! Я знал, что ты непременно придешь, если только этот бездельник Рунн правильно передал тебе мою просьбу, - тем временем сам Рунн, поняв намек, поспешил исчезнуть в кустах, как и сопровождавшая девушку рабыня. Лейв и Астрид остались одни.
  Девушка не сразу ответила; она молчала, опустив голову, теребя пальцами свои браслеты, как будто ей совсем не нравилось то, что она должна была сказать.
  - Я пришла проститься, Лейв, - наконец, тихо проговорила она. - Через четыре дня мы отплываем в Сванехольм, к конунгу Харальду. Брат ни за что не оставит меня дома на всю зиму. Он говорит, что я достаточно красива, чтобы кто-нибудь из сыновей конунга взял меня в жены.
  - Тут он прав! Если бы королевой становилась прекраснейшая из женщин, то в наше время одна лишь ты могла бы ею стать, - с воодушевлением подтвердил Лейв, снова протягивая руки, чтобы обнять девушку. И снова она отстранилась.
  - Не надо, Лейв. Если мне суждено стать женой другого, я не хочу давать своему мужу повод для недоверия. Я буду помнить тебя всегда, что бы со мной не стало.
  Стоило ей заговорить о своем замужестве, как лицо Лейва исказилось: зубы хищно оскалились, в глазах вспыхнуло темное пламя, и бледное, как мел, лицо стало почти страшным. Усилием воли он заставил себя успокоиться, и заговорил с девушкой так, словно его ничуть не беспокоило то, что для нее было уже решенным делом. Только вот губы его еще кривились в судорожной усмешке.
  - Клянусь Одином, Тором и Фрейей, моя Астрид: ты не выйдешь замуж ни за кого, кроме меня! Тебе кажется, что нет возможности предотвратить то, что для нас готовится, я же не вижу здесь преград! Послушай, что мне открыл Гест...
  Услышав это имя, девушка вздрогнула, как от порыва ледяного ветра, хоть и было тепло.
  - Ты говорил с Гестом? С этим бродячим колдуном, о котором никто не знает, какого он рода и откуда взялся?
  - Подожди, Астрид! Не спеши осуждать его, - Лейв стремительно подошел к девушке и взял ее за руки, причем она больше уже не возражала - прикосновение давно затвердевших, натертых веслом драккара и рукоятью меча ладоней оказалось неожиданно приятным. Ободренный ее реакцией, молодой викинг продолжал еще решительнее:
  - Да, я говорил с Гестом. Точнее, он сам заговорил со мной вчера возле реки, а куда и откуда он направлялся - известно ему одному. Он назвал мое имя и имя моего отца - мог ли я не отозваться?
  - Не мог, - Астрид перевела дыхание. - Как же он после этого не колдун? Но скажи до конца: о чем он говорил тебе?
  - Он сказал... Я помню каждое слово в точности: "Что дороже для викинга: его погибший драккар или живущая сейчас любовь? Ты, Лейв Изгнанник, сын Торкеля Норландца, можешь еще обрести счастье с сестрой ярла. Скажи ей, пусть на четвертое утро, начиная с нынешнего, она приедет со своими служанками на Сосновый Остров стирать праздничную одежду и собирать малину, которой там наспело много. И тогда ты со своими воинами похитишь их и увезешь далеко-далеко, прочь от земли фьордов, туда, где не слышен шум моря, одно лишь море зеленой листвы шумит и колышется под ветром. Следуйте на запад - там вас встретят лес и горы. Как только пройдете их, окажетесь в широкой долине, где смелый и трудолюбивый человек сможет прокормиться, выращивая ячмень и разводя скот. Там теплее, чем повсюду в горах, а из земли бьет горячий гейзер. Увидев его, вы не ошибетесь, куда попали. Если бы не ты, еще не скоро люди племени фьордов забрались так далеко, так что вас никто не найдет. Но решишься ли ты, викинг, уйти в неизвестность? Если ты в самом деле любишь ее, должен быть готов на все, даже начать жизнь сначала, - вот так Гест сказал мне.
  Астрид, бледная, сосредоточенная, прислонилась к могучему стволу ясеня, словно у нее задрожали колени. Возможно, так и было - уж очень дерзкие замыслы открывал ей Лейв, да еще с подачи загадочного Геста, которому мало кто доверял по-настоящему.
  - И что ты решил? - поинтересовалась она дрогнувшим голосом. - Неужели ты и впрямь захочешь уйти неизвестно куда, где высятся сплошные леса и горы, и больше никогда не увидишь моря? Я дочь и сестра ярлов, Лейв: я знаю, как вы, мужчины, преданы морю. Мой брат даже ради любви самой Фрейи не покинул бы свои драккары, чтобы на всю жизнь поселиться на твердой земле.
  Он улыбнулся.
  - Но я не Ингвар, и думаю, что для меня не будет такой уж жертвой жить вдали от моря. Если бы пришлось расстаться с тобой, мне было бы куда больнее, даже получи я взамен все драккары конунга Харальда. Тем более, что я с моими соратниками и так уже на берегу, - в этот раз Лейв усмехнулся совсем не весело. - Я в долгу перед теми, кто поддержал меня, покинул со мной родину, столько раз рисковал жизнью ради меня. Их осталось так мало! Я должен и для них тоже найти новый дом. Как видно, Асы и вправду хотят привести нас в Лесную Землю. Решись, Астрид! Если нам обещано счастье, не следует от него отказываться, - он протянул к ней руки ладонями вверх, словно молился перед статуей богини.
  Горячая, смелая речь молодого викинга, которого любовь сделала особенно красноречивым, не могла не произвести впечатления на девушку, и она уже готова была отказаться от своих первоначальных намерений, залюбовавшись им. Солнечный луч, наконец, прорвавший пелену тумана, осветил лицо Лейва, окрасил красным золотом его волосы...
  Все же Астрид еще колебалась:
  - Откуда ты знаешь, можно ли жить в Лесной Земле? Там не бывал никто, кроме немногих охотников, и те рассказывали страшные вещи. Волки и медведи - еще наименьшая из опасностей, что там водятся. Говорят, там живут ведьмы, оборотни, тролли, снежные великаны в два человеческих роста, все в шерсти, белой или рыжей. Когда я была девочкой, один охотник привез голову великана, размером с бычью. Тот охотник один выжил в схватке с тварью, трех других она разорвала голыми руками! Да и он вернулся весь седой, и прожил потом недолго. Вот какие существа водятся в Лесной Земле! Или о них забыл поведать твой Гест?
  Меж черных бровей Лейва пролегла сумрачная складка.
  - Гест не перечислял мне опасности, он лишь спросил, готов ли я ко всему, что доведется встретить. Я готов, Астрид. Одиннадцать вооруженных викингов победят любое чудовище. Поверь мне, Астрид!
  Она покачала головой, подавляя последние сомнения.
  - Я не знаю... Но я люблю тебя, Лейв, и хочу быть с тобой. Когда тебя нет рядом, я могу воображать, что смогу стать женой другого. А стоит мне увидеть тебя, и я точно знаю, что не смогу быть счастливой ни с кем, кроме тебя... Не слушай женского лепета и женских опасений, Лейв, действуй, как велит тебе сердце, мой храбрый викинг! Через три дня я в самом деле поеду со своими служанками на Сосновый Остров стирать одежду и собирать ягоды. Нас доставят на лодке, но при нас вряд ли будет большая стража.
  - Мы справимся с ними! - воодушевленно подхватил Лейв. - Конечно, мне бы не хотелось убивать тех, с кем когда-то дрался бок о бок против общего врага; но пусть не мешают мне увезти тебя.
  - А потом мы поедем на запад, в Лесную Землю, - и Астрид, снова поежившись, как от холода, теперь уже не сопротивлялась юноше, когда тот обнял ее. - Лишь бы тебе не пришлось сражаться против Ингвара! Я не хочу ни твоей, ни его крови, мне дороги и брат, и будущий муж.
  - Мы поедем через лес так быстро, что Ингвар не увидит и пыли под копытами наших коней, и, в конце концов, повернет назад. Я тоже не хочу драться с ним, я предпочел бы вместо этого назвать его братом, - он сжал руку девушки, и их пальцы сами собой соединились, сплелись вместе.
  Астрид подняла на него глаза, мокрые от слез, но попыталась улыбнуться.
  - А все-таки Гест, как видно, и впрямь знает будущее. Иначе откуда бы он мог вчера сказать тебе, что я собираюсь делать только через три дня? Мне и самой мать сказала об этом только сегодня утром.
  Лейв кивнул.
  - Я уверен, он знает и не такое! Его предсказания заслуживают доверия, Астрид.
  - Говорят, что никто не помнит Геста молодым, не знает, когда он родился. Я сама знала стариков, которые в дни своей юности видели его точно таким же, как теперь. Так целую вечность и бродит по всем фьордам Приморской Земли, со своей арфой, в своем сером плаще!
  Понимая, что девушка пересказывает привычные ей с детства суеверия, Лейв не перебивал ее. Наконец, сказал:
  - При всем том, если Гест действительно указал нам путь, я буду всю жизнь благодарен ему. Я верю, что он мудр и знает больше нас. И он вчера, когда я проводил его в нашу пещеру, спел нам песню. Я слышал ее и раньше, но только теперь понял по-настоящему.
  - Что за песня? - заинтересованно спросила Астрид.
  - Я вряд ли смогу ее спеть: я не скальд, да и арфы здесь нет. Перескажу, как умею... Там говорилось о красивом викинге и валькирии, Деве-Лебеди. Она была послана Одином, чтобы оборвать его жизнь своим незримым копье, принести победу его сопернику. Но, когда она увидела, как храбро он бьется против многих врагов, в ее сердце вселилась любовь. И она нарушила приказ Всеотца, убила другого, подарив своему избраннику жизнь и победу. Ради него она покинула Асгард и стала жить со своим возлюбленным на земле, как самая обычная женщина. Они были счастливы, потому что любили друг друга. Но так продолжалось недолго. Боги не терпят неповиновения. Подлый предатель убил возлюбленного валькирии, убил без предупреждения, ударив в спину, потому что никогда не осмелился бы сразиться с ним честно. Валькирия прокляла убийцу при жизни и после смерти, и вскоре сама умерла на могиле своего возлюбленного.
  - Так это же известная песня! Ее знают почти все скальды и часто исполняют ее на пирах, - заметила Астрид, до того внимательно слушавшая, не перебивая.
  - Ну да. Я тоже знал ее с детства, - согласился Лейв. - Вернее, думал, что знаю. Гест сказал мне, что валькирия и ее избранник иногда вновь рождаются на этой земле и ищут друг друга, проживают новые людские жизни, нелегкие, но прекрасные. Говорит, теперь они родились вновь. Истории пора дать счастливый конец.
  Астрид замерла, прикрыв рот ладонью, словно сдерживая готовый вырваться крик.
  - Ты... Ты думаешь, что...
  - Я не думаю. Я только чувствовал это - всегда, с того дня, когда увидел тебя, - ответил Лейв и, сжав девушку в объятиях, жадно поцеловал ее, не спеша отпускать.
  Но Астрид, собрав остатки сил, вырвалась из его рук и встала, такая же прямая и гордая, как прежде, хоть лицо ее горело от стыда, как заря над морем, а сердце бешено стучало от стыда и от впервые испытанного восторга.
  - Не сейчас, Лейв. Только не сейчас, - проговорила она, выставив вперед руки и пятясь от него по устилавшему землю травяному ковру. - Через три дня мы встретимся снова, и больше уже не расстанемся. А сейчас еще рано. До встречи! Я буду молиться за тебя.
  И она скрылась в кустах, так же тихо, как и подошла. Ни разу не оглянулась назад. А Лейв непроизвольно сделал еще несколько шагов следом за ней, потом остановился и застонал, прислонившись пылающим лбом к шершавой коре старого ясеня.
  - Через три дня, - повторил он сквозь зубы. - Один день - это целая вечность, ведь никто не знает, что произойдет в этот день, никто не может ручаться, доживет ли он до вечера. В каждом "сегодня" заключена целая Бездна Гиннунгагап, "Сегодня" заключает в себе всю нашу судьбу, как кольцо Золотой Змеи. Завтрашний день - то же, что "никогда", а три дня - три "никогда". Три бездны, и каждая из них - навсегда. Как мне дождаться, пока они пройдут?
  - Дождешься, и даже скорее, чем ты думаешь, - прозвучал веселый голос, можно было бы даже сказать - насмешливый, но в нем в этот раз слышалось подлинное участие. И чья-то рука легла на плечо Лейву.
  - Рунн! - он порывисто схватил руку друга. - Рунн, ты слышал: она согласилась ехать со мной! Если я переживу эти три дня, то стану самым счастливым человеком на свете.
  - Конечно, станешь, мой вождь, я никогда в этом не сомневался, - легкомысленному Рунну, похоже, и в голову не приходили тревоги, терзавшие Лейва и Астрид. - Только сейчас нам пора вернуться в пещеру. Гунбьёрн, верно, уже заждался нас, да и попадаться на глаза местным жителям сейчас не стоит.
  Лейв молча вздохнул и вместе с ним скрылся в густых зарослях.
  Глава 2. Сестра ярла
  Вечером того же дня в длинном, прямоугольном, поддерживаемом столбами зале своего дома ярл Ингвар вел напряженный разговор со своей матерью, вдовствующей госпожой Бергторой, и своей сестрой, Астрид. Кроме семьи ярла, в зале никого не было; уже спустилась ночь, ужин давно закончился, с длинного дощатого стола убрали последние кости и крошки, и все, кто имел право есть за этим столом, сейчас отдыхали. Им с утра предстояло выполнить множество дел, какие считались у викингов благородным трудом: подготовить все четыре драккара к скорому отплытию, набить еще дичи и заготовить мясо, чтобы обеспечить на всю зиму тех, кто останется дома, привести в наилучшее состояние оружие, щиты и доспехи, хоть они и без того обычно не ржавели попусту, но нельзя же, пусть и в мирное зимнее время, дать кому-то повод для насмешек! Наконец, следовало выбрать в фамильной сокровищнице ярлов Идре-фьорда подарки для конунга и его семьи, для своих союзников-ярлов и будущих новых викингов, чтобы те охотно шли на службу, для скальдов, чтобы именовали Ингвара щедрым ярлом... Все это - дела, требующие немалой сноровки, а главное - времени. Немудрено, что после них бывает нужен отдых. Да и женщины, как обычно, снаряжая своих мужчин в дальний поход, сбились с ног. Никому из свободных не было дела, о чем их ярл говорит со своей семьей. Ну а возможное любопытство рабов, способных подслушивать под дверью, никого не волновало.
  В последние дни ярл Ингвар работал не меньше своих подданных, и устал не меньше их. Даже после горячей бани на его руках темнели намертво въевшиеся капли смолы, а на левой ладони розовел недавно затянувшийся шрам: несколько дней назад, когда ставили новый парус на "Морском змее", оборванный внезапно налетевшим шквалом канат рассек кожу. Но Ингвар не мог сейчас успокоиться и расслабиться, как другие: что-то непонятное тревожило его, лишая сна и покоя, заставляя всех торопиться с отплытием. Кроме того, когда его драккары возьмут курс на Сванехольм, и судьба сестры перестанет висеть на нем, как железная гиря. Для того он и позвал ее вместе с матерью так поздно, чтобы уладить все раз и навсегда. Лейв... Жаль, что так получилось с Лейвом. Лучше него было не найти соратника и друга. Но отдать за него сестру было бы безумием! Особенно сейчас...
  Ярл Ингвар с мрачным видом сидел в огромном резном кресле с высокой спинкой, украшенной изображением крыла лебедя и трезубца морского бога Эгира - родовыми знаками владетелей Идре-фьорда. Он был одет по-домашнему - в тонкую светло-серую льняную рубашку с вышитыми на груди и рукавах золотыми узорами и такие же штаны; сложенный зеленый плащ свисал с подлокотника кресла. Длинные светлые волосы молодого ярла, еще влажные после бани, были подхвачены широким золотым обручем с вделанными в него крупными гранатами. Но очевидное богатство, каковым в его кругу было принято гордиться, как даром богов, сейчас плохо подходило к выражению его лица. Приветствовав вошедших в зал мать и сестру, Ингвар снова нахмурился, сосредоточенно вытаскивая острием кинжала занозы из своих ладоней. Наконец, бросил на них пристальный взор. Глаза у него были такие же бирюзово-зеленые, как у сестры, но сегодня в них горел дикий, беспокойный блеск, точно у рыси.
  - Ну что, Астрид, готова ли ты быть представленной ко двору конунга Харальда? Я надеюсь, мне не придется стыдиться тебя, - холодно произнес ярл.
  Астрид молчала, опустив голову. Этой минуты она ждала весь день, после встречи с Лейвом, зная, что брат обязательно напомнит ей о возложенных обязанностях. Теперь только бы хватило сил выдержать все, не выдать ни одним неосторожным словом себя и Лейва, не вызвать у брата подозрений...
  Она молчала, и вместо нее ответила мать, усевшись в кресле возле очага, потому что часто мерзла в последнее время.
  - У Астрид целый сундук самых нарядных платьев из льна и тонких чужеземных тканей, все украшены вышивкой и драгоценными камнями. Послезавтра она поедет к реке стирать их и прокатывать гладильной доской. Я сама отобрала для нее лучшие драгоценности: серьги и браслеты, ожерелья, броши и головные обручи, кольца и застежки для плаща, - все самой лучшей работы. Быть может, их носили ваши прародительницы, когда еще пресветлые Асы ходили по земле! Вот так-то, дети мои, - госпожа Бергтора с трудом перевела дыхание и сделала глоток лечебного отвара из полупрозрачной, выточенной из цельного куска светлого янтаря, чаши.
  После того, как ярл Эймонд, отец Ингвара и Астрид, погиб в сражении с саксами, его вдова всегда носила темно-серое покрывало, полностью закрывающее волосы, и никаких украшений, кроме обязательного золотого обруча надо лбом, знака старшей женщины рода. Она сильно постарела за это время, некогда стройная фигура расплылась, и ее часто мучили боли в груди. Но при этом госпожа Бергтора по-прежнему свято верила в свое влияние на выросших сына и дочь, и не замечала, что они на самом деле уже давно живут своей жизнью, далеко не во всем советуясь с матерью.
  Вот и сейчас ее ответ лишь наполовину успокоил Ингвара, и он снова с подозрением обратился к сестре:
  - Дочь ярла Эймонда, сестра ярла Ингвара из Идре-фьорда - достаточно знатная невеста, чтобы стать женой даже сына конунга. Если так случится, ты ведь не опозоришь свой род отказом? Я могу положиться на тебя?
  Астрид накинула пушистый плащ из меха северных серебристых лисиц на колени сидящей матери, и сама выпрямилась за ее креслом, гордая и стройная, как молодая береза. Лишь слегка опустила голову под гневным взглядом брата.
  - Если бы так хочешь, я выйду замуж за того, кого назовешь. Я верю, что ты не выберешь мне плохого мужа, кем бы он ни был. Но тебе известно, что другой уже владеет моим сердцем. Ты знаешь, кто. Лейв, спасший тебе жизнь - иначе ты погиб бы вместе с нашим отцом. Лейв, которому пришлось уйти из нашего дома, когда ты не позволил ему стать моим мужем...
  - Замолчи! - Ингвар ударил по столу с такой силой, что тяжелое золотое кольцо выдавило вмятину в прочном дереве. Затем ярл поднялся, будто подброшенный какой-то силой, широким шагом прошелся по залу. Подойдя к сестре, взглянул мутными от ярости глазами:
  - Ты думаешь, я не помню, сколько сделал для тебя Лейв? Будь моя воля, никого другого я не назвал бы братом с такой радостью! Ну а как тебе жить с ним здесь, всю жизнь зависеть от другого, хотя бы и от родного брата, ты подумала? Неужели ты сможешь, став женой простого викинга, слушаться мою будущую жену, как свою госпожу, в своем родном доме? Или я ошибся, и это не оскорбило бы твою гордость?
  - Там, где есть любовь, отступает и гордость, - тихо проговорила девушка. Она знала, что теперь от ее удачной игры зависит все. Ей надо сделать вид, что смирилась, как совсем недавно готова была смириться по-настоящему. Но и отрекаться от Лейва слишком рано тоже нельзя: брат и мать не поверят, если она слишком легко даст согласие на брак с другим. Кроме того, девушка еще втайне надеялась убедить брата вернуть Лейва и позволить им пожениться; тогда и не надо будет никуда убегать. Но сейчас она окончательно убедилась, что Ингвар не даст согласия.
  Уже ни на что не надеясь, Астрид все-таки возразила брату:
  - Лейв - сын ярла, он не менее благородного происхождения, чем мы. Если бы он унаследовал владения своего отца, никто бы не сказал, что не недостоин быть моим мужем.
  - Возможно! - резко бросил Ингвар, снова расхаживая по залу, будто хотел уйти от себя и от мысли, что, как ни крути, приходится поступать несправедливо. - Возможно, если бы он пришел за тобой во главе трех-четырех драккаров, привез богатые свадебные дары и предложил выгодный союз между нашими домами. Но вместо этого все наследство ярла Торкеля прибрали сыновья от первой жены, а Лейву, чтобы его не убили, пришлось бежать из Норланда с кучкой викингов и на самом малом драккаре.
  - Его драккар затонул у берегов земли саксов, когда погиб ваш отец, дети, 0 напомнила госпожа Бергтора, качая головой.
  - Вот именно! - кивнул Ингвар. - Я сам видел, как его пробило огромным заостренным колом с железным наконечником, поднявшимся со дна реки, будто ореховую скорлупку. "Змей" шел за ним, и тоже чуть не напоролся на ловушку. Лейв спасся тогда всего с десятком викингов, больше никто не выплыл. Такое могло произойти с кем угодно, но случилось с ним. Один не послал ему удачи. Теперь у твоего Лейва нет ничего, кроме меча - какой из него муж для тебя, Астрид?
  - Ты прав, - голос ее прозвучал безжизненно, без всякого выражения - так могли бы говорить вырезанные из дерева люди, Аск и Эмбла, пока боги не вложили в них души. - Ну а... Что теперь будет с Лейвом, как ты думаешь? Куда ему идти, раз он не мог больше служить тебе?
  Ингвар с напускной небрежностью пожал плечами.
  - Он сам сделал свой выбор... Откуда мне знать, что будет дальше? Может, он присоединится к команде Морского Короля Стирбьёрна... Тому как раз нужны такие отчаянные, что не побоятся ухватить Золотую Змею за хвост.
  - Стирбьёрн, племянник конунга Харальда? - рестерянно переспросила Астрид. - Но говорят, что он пропал уже больше двух зим назад. Сгинул со своим "Молотом Тора" вместе со всеми, кто рискнул отправиться в никому не известные северные моря. Вряд ли он вернется. И Лейву я бы не пожелала быть с ним, хоть и говорят, что еще не рождалось под солнцем мужа сильнее и храбрее Стирбьёрна.
  - Я вспомнил о Стирбьёрне так, для примера. Если бы он оказался жив и вернулся, Лейв мог бы примкнуть к нему. Но раз ты так о нем тревожишься, он, верно, учтет твое желание, сестра. В любом случае, ты больше не увидишь Лейва... - он властно поднял руку, приказывая сестре не перебивать. - Я не только ради тебя хочу породниться с сильным, могущественным человеком, сестра! Я чувствую: творится что-то странное, а может, и страшное - и самым отважным в стране фьордов не стыдно этого бояться. Не время распускать команду, когда надвигается шторм. Ты слышала, о чем десять дней назад рассказывал Аудун Длиннобородый, проплывавший мимо нс с севера? Я специально пригласил тебя послушать.
  - Конечно, - Астрид вспомнила старого ярла из Лезанг-фьорда, что останавливался у них в прошлую луну по пути в Сванехольм и рассказывал много жутких историй. - Но я думала, то, что он говорил - просто жуткие сказки, что обычно рассказывают приезжие. Каждый викинг рад похвастаться, что видел что-то небывалое. Ну как могло море, где испокон веков ходили драккары, замерзнуть? И что бы стало с жителями Страны Долгого Света, если там теперь царит вечная ночь, а по морю оттуда не выбраться?
  - Это не шутки, - Ингвар сел на одну из пиршественных скамей и заставил сестру присесть с ним рядом. - После рассказа Аудуна я сам ходил в те края на "Морском змее" и "Поцлуе валькирии", под предлогом охоты на кашалотов. Правда, по дороге на нас самих дважды пытались поохотиться какие-то морские чудовища - не то кракены, не то клубок змей, трудно было разобрать, очень уж извивались. Они на обратном пути и сломали на "Змее" мачту.
  - Великие Асы! - шепотом воскликнула Астрид, чтобы не разбудить спящую мать. - Ты прежде не говорил, что там случилось... Ну а что вы все-таки нашли на севере?
  - Мы не смогли пристать к берегу, - Ингвар покачал головой. - Почти сразу за Лезанг-фьордом сделалось сделалось темно. Солнце всходило совсем ненадолго:: не успешь развести огонь, как оно уже скрылось. Так бывает в тех краях зимой, но сейчас-то еще лето! А потом нам преградили путь плавучие льды. Я сам видел, как одна такая глыба откололась от айсберга покрупнее и поплыла, покачиваясь на черных волнах. Сколько можно было разглядеть - впереди был один лед. Ледники в темноте хорошо видны, они как будто светились, - Ингвар сглотнул и отпил из стоявшего на столе серебряного кубка с ячменным пивом. - И холод... Такого пронизывающего холода не помнили даже самые старые воины, что охотились на моржей и белых медведей севернее Лапландии. Тогда можно было привыкнуть к холоду и почти не замечать его. Но там, где мы были, он проникает прямо под кожу, пытается заморозить каждую каплю твоей крови... Такой холод, наверное, терпят тени преступников в подземном царстве Хель! Клянусь Одином и Фригг, этот холод и льды - из ее царства! Должно быть, ледяные йотуны поднялись против людей... Да и здесь, у нас: разве ты не замечала, сестра, что теперь зима наступает на две луны раньше, чем было во времена нашего детства?
  - Мне это казалось странным, с дрожью в голосе согласилась Астрид. - Но пока это происходит незаметно, можно не придавать значения и думать, что не так уж все изменилось. Хоть я слышала, и бонды жалуются на своих собраниях, что урожаи год от года становятся хуже. Но ты говоришь: ледяные великаны? Что же тогда остается делать?
  Ингвар пожал плечами и залпом допил свой кубок.
  - Что делать с теми, кто во много раз сильнее человека и к тому же владеют древней магией? Откуда я знаю? Если они пойдут и дальше, скоро в Приморской Земле станет невозможно жить. Нам придется уходить отсюда - всему народу, с женщинами и детьми, - и либо завоевать себе новую землю, либо погибнуть. Причем в случае успеха все равно гибель, лишь отсроченная: в новом краю мы уже не сможем сохранить свои обычаи, законы, богов. Новые поколения уже будут считать себя местными жителями, и думать забудут о родине предков. Затем, кто же скажет, не распространится ли эта Великанская Зима и дальше, на другие земли и народы? Нет, я думаю: нам она послана, нам и суждено бороться. Не с зимой, с теми, кто ее вызвал. Великие Асы всегда побеждали их, помогут и теперь.
  Астрид глядела на брата, и ей казалось, что еще никогда прежде она не любила и не уважала его так сильно, как теперь, когда собиралась обмануть и, быть может, предать все его замыслы. Но она точно знала, что не сможет отказаться от Лейва. И, слушая о чудовищном, мертвящем холоде, погубившем землю и море на севере, она втайне радовалась, что, если верить предсказаниям Геста, в Лесной Земле, куда они должны отправиться, будет тепло...
  - Ты собираешься кого-то известить о своем открытии? - тихо спросила она у брата.
  - Для того мы и отплываем на зиму в Сванехлольм, к конунгу Харальду. Я думаю, конунг и сам уже знает, что происходит, но я постараюсь еще больше укрепить его и его сыновей, других ярлов и бондов, что надо защищаться. Конунг еще силен, могуществен и богат, у него много сыновей, от законной жены, королевы Ингрид, и от других женщин. Если они послушают меня мы успеем приготовиться к войне.
  - Вот почему ты готов пожертвовать счастьем своей сестры, чтобы надежнее скрепить союз, - слабо улыбнулась Астрид.
  - Ради общего блага! - в бледном свете единственной восковой свечи все же заметно было, как покраснел Ингвар. - Потом, что значит " пожертвовать"? Сыновья конунга - далеко не худшие мужчины в племени фьордов. Правда, старший из них, Хельги, женился в прошлом году; а его заслуженно зовут Прекрасным, как Бальдр, самый светлый из Асов. Но и его младшие братья почти не уступают ему. Ты не пожалеешь, став женой одного из них, Астрид, поверь! - горячо произнес Ингвар. Ему было трудно: всего второй год, как он стал ярлом, а приходится решать проблемы, с какими и более опытные воины никогда не сталкивались. Да еще замужество сестры... Ему не хотелось принуждать ее. Ведь Астрид - его единственная сестра, она когда-то в детстве успокаивала его после гнева отца, она перевязывала его первые раны. А теперь, если она не захочет, ему укрощать ее, как норовистую кобылу? Но выбора не было.
  К счастью, Астрид, вроде бы, не возражала больше. Она лишь заметила вкрадчивым тоном:
  - Но, если уж тебе так необходимо породниться с семьей конунга, есть ведь и другие пути. Если у него красивые сыновья, то есть, как я слышала, и дочь, рыжеволосая Фрейдис, а тебе все равно понадобится молодая хозяйка.
  - Лучше всего, конечно, было бы заключить оба союза, - согласился Ингвар. - Но у Фрейдис много поклонников, а сама она горда и разборчива; еще неизвестно, кому отдаст ее отец, да и сочтет ли нужным помогать зятю. Нет-нет, сестра, никуда не денешься, поедешь со мной!
  - Ты так торопишься с отплытием, потому что ждешь, что и до нас дойдет зима? - догадалась Астрид.
  Ее брат тяжело вздохнул.
  - По всем приметам, осенних штормов в этом году стоит ждать на две луны раньше, чем обычно. Эти кошачьи хвосты на небе, этот туман... А тогда - если мы не успеем доплыть до Сванехольма вовремя, окажемся отрезаны здесь до весны.
  Он помолчал и сурово произнес, играя золотой цепью на шее:
  - Конечно, если весна наступит.
  Воцарилось мрачное, тяжелое молчание. Догорающая на столе свеча в бронзовом подсвечнике плакала восковыми слезами. Потрескивали длинные поленья в очаге за креслом уснувшей госпожи Бергторы. За прочными стенами старого дома завывал ветер.
  Глава 3. Похищение
  Лодка, увозившая Астрид и ее спутниц на Сосновый Остров, не дошла до своей цели. Лейв со своими десятью оставшимися викингами перехватил ее раньше. Как только лодка, которой управляли всего четверо викингов, вошла в один из протоков реки, узкой и мелкой в том месте, им преградило путь огромное поваленное дерево, застрявшее как раз поперек речной отмели. Обойти его не было никакой возможности, и лодка остановилась.
  - Чтобы все волки из Железного Леса вечно гнались за тем, кто это сделал! - выругался Бранд, старший из четырех сопровождающих. - Смотрите: срез-то свежий, значит, дерево не само упало... Госпожа, подожди немного, сейчас мы уберем это бревно.
  Астрид, сидевшая на носу лодки, поднимавшемся в виде изящно выгнутой лебединой шеи, вздрогнула от неожиданности. Она не была в точности посвящена в замысел Лейва, и сегодня провела всю бессонную ночь, ворочаясь и невольно толкая спящих вместе с ней подруг, вся в мечтах и тревогах о новой встрече. И, когда дно лодки ударилось о затопленную часть дерева, сердце девушки сладко заныло: вот, начинается! Но вслух она еще не спешила выдать своих чувств, только выпрямилась во весь рост, обняв белоснежную шею деревянной птицы, погладила голову лебедя с глазами из янтаря. Астрид всегда любила лебедей, и иногда, особенно весной, жалела, что не может превратиться в одного из них, полететь далеко, туда, где летом не заходит солнце, увидеть земли за морем... Но вот теперь она действительно скоро уйдет с Лейвом в ту сторону, куда весной улетают лебеди. Это уже не сон и не мечта. И она напряженно вглядывалась в склонившиеся над водой заросли ив и осин, ожидая его.
  И все-таки он появился неожиданно - как только четверо воинов из Идре-фьорда вышли на берег, собираясь вытащить из воды преграждавшее им путь бревно, навстречу вышел вдвое превышавший их числом отряд, с мечами и топорами наготове. Викинги были в полном вооружении, их доспехи и шлемы сверкали на солнце.
  - Я пришел за своей невестой! - голос их предводителя под шлемом прозвучал глухо, и все-таки Астрид расслышала его с лодки и радостно воскликнула:
  - Лейв!
  Он на мгновение обернулся к ней, и девушка поймала его горящий взгляд из прорезей шлема, почти полностью скрывающего лицо.
  Одновременно по сигналу Лейва, незаметному для посторонних, еще трое викингов прыгнули, казалось, с самого неба, а вероятнее всего - из густых крон прибрежных деревьев, прямо в лодку, стремительно спустившись по веревкам, как паук по своей паутине. В лодке теперь оставались только женщины, и иные из них, испуганные этим непонятные вторжением, с криком заметались, грозя перевернуть лодку, кое-кто готов был прыгнуть за борт...
  - Стойте! - крикнула им Астрид, спеша успокоить тех, кто вместе с ней сделался жертвой похищения. - Не бойтесь ничего! Даю слово, что вам не причинят зла. Эти люди - не разбойники, не бродяги, и пришли за мной, а не за вами. Просто так получилось... Но и отпустить вас вряд ли можно будет. Вы поедете с нами, и все вместе построим новый дом в Лесной Земле.
  Она прошла по лодке, спокойная и уверенная, наводя порядок среди своих подруг и служанок.
  - Успокойся, Оддни, никто тебя не оскорбит. У тебя будет новый дом и, если захочешь, будет муж не хуже, чем могли бы выбрать тебе родители, - говорила она своей родственнице, вместе с ней выросшей в усадьбе ярла. - И ты не бойся, Сигне. Мне не меньше, чем тебе, жаль покинуть свою семью, но такова судьба, - это относилось к другой девушке, плачущей навзрыд. Третью, маленькую белокурую славянку Астрид в последний момент успела оттащить от борта лодки - та готова была броситься в воду. - Ну что ты, Людмила? Ты же еще не знаешь: может быть, тебе будет и не хуже, чем раньше. Я попрошу своего мужа, Лейва, сына Торкеля, чтобы он не позволял своим викингам жестокости к женщинам, свободным или рабыням, - она погладила остриженную голову девушки, и та взглянула на свою госпожу с вновь родившейся надеждой. Такое выражение, разве что не настолько явное, можно было разглядеть и у других пленниц.
  Болтливый Рунн, вместе с двумя другими викингами захвативший лодку, не преминул заметить:
  - А если кто из нас твоим девушкам не понравится, госпожа, так мы его сами утопим, пусть только Лейв прикажет! Но я думаю, такого не случится.
  И, хоть шутка была грубоватой, а два других викинга в лодке, совершенно одинаковые рыжие близнецы, громко расхохотались в ответ, захваченных женщин успокоило их веселье. Пример Астрид показал им, что они, во всяком случае, попали не к совершенно незнакомым или враждебным людям и, следовательно, могут надеяться на некоторую снисходительность. Для рабынь, вроде Людмилы, в их положении все равно мало что менялось, ну а гордым жительницам земли фьордов, дочерям викингов и бондов, оставалось лишь смириться, так как ясно было, что добродушные с виду захватчики все равно их не выпустят и не позволят сбежать.
  Теперь все взгляды обратились на берег, где, среди камышей и узловатых ивовых корней, похитители женщин еще сражались с их защитниками. Правда, бой был недолгим - людей ярла было вдвое меньше, и они, не собираясь всерьез ни с кем сражаться так близко от дома, не надели доспехов, хоть и взяли, как всегда, мечи и топоры. Но Бранд, разъяренный внезапным нападением и узнавший Лейва, не хотел ничего понимать.
  - Так вот куда ты делся, паршивый щенок, отродье Волка Преисподней! - рычал воин, нанеся такой удар своей огромной секирой, что Лейв с трудом закрылся щитом, и тот оказался расколот надвое.
  Юноша понял, что с берсерком бесполезно пытаться договориться, хоть ему и не хотелось убивать никого из людей Ингвара. И все же, если он не хотел погибнуть на самом пороге своего счастья с Астрид, следовало принести эту жертву. И он поднырнул под очередной взмах секиры - такой только рубить столетние дубы, - и вогнал меч в грудь Бранду, прикрытую только кожаной курткой, прямо в сердце. Тот покачнулся и рухнул вниз лицом в воду, ломая хрупкие стебли тростника. По воде прошли круги, как от падения тяжелого камня, потом все стихло.
  Лейв огляделся по сторонам. Как он и надеялся, его спутникам удалось окружить трех оставшихся людей ярла и взять их живыми. Те тоже узнали своих бывших соратников по оружию, да и пример Бранда никого больше не привлекал...
  Лейв, еще держа в руках секиру убитого, подошел к пленникам. Снял шлем, чтобы каждый мог его разглядеть, хоть они и без того знали, кто перед ними.
  - Попутного ветра в ваши паруса, викинги, - приветствовал он их. - Доброго дня вам, Эгиль, Веф, и тебе, Торфинн - это ведь с тобой мы вместе захватили дозорную башню в земле саксов, чтобы оттуда не могли послать сигнал их кораблям. Вы видите, я помню вас всех. Мы четыре года жили под одной крышей, сражались вместе. И мне не хочется вас убивать. Хватит мне и Бранда, который сам вынудил меня. Но и отпустить вас к ярлу Ингвару, чтобы он поднял погоню, я не могу. Что же с вами делать?
  Пленные молчали. Происходящее, должно быть, казалось им странным, затянувшимся сном, да и какое решение тут можно было принять? Зато один из воинов Лейва, уже немолодой богатырь Гунбьёрн, бывший наставник Лейва в воинском мастерстве, проворчал, как бы для вида приставив меч к шее ближайшего пленника:
  - Что с ними разговаривать, Лейв? Были нам когда-то друзьями, ну так и прошлогодний снег тоже был, а попробуй-ка его поищи! Оставить их нельзя, и взять с собой - все равно сбегут к своему ярлу. Придется, видно, все-таки прикончить.
  Пленные, несмотря на свою выдержку, заметно побледнели. Викинги умели смотреть в лицо смерти, но это не значило, что они стремились к ней. Да еще к такой нелепой - оказаться захваченными врагами так близко от дома, и чтобы их, обезоруженных, зарезали, как баранов. О такой смерти не поют скальды, и в Вальхаллу их вряд ли возьмут.
  Торфинн, которому Лейв напомнил о прежних походах, первым шагнул ему навстречу, протянув руки ладонями вверх.
  - Лейв, сын Торкеля! Если мы поклянемся впредь служить тебе, ты примешь нас? Ярл Ингвар все равно нам не простит, что не защитили его сестру. Я клянусь Одином и Фригг, и коровой Аудумлой, вылизавшей изо льда прародителя богов и людей, что последую за тобой и буду впредь верно сражаться за тебя. И, если я нарушу эту клятву, пусть моя душа после смерти вечно стынет в царстве Хель и пьет змеиный яд в доме, сплетенном из змей, как все предатели.
  Это была страшная клятва, какой по своей воле не нарушил бы ни один человек в стране фьордов, хоть немного веривший, что древние силы имеют значение.
  Двое других пленных поспешно повторили ее, а спутники Лейва глядели на них с удивлением - они не ждали, что у недавних противников хватит смелости таким способом отрезать себе пути назад.
  Лейв подал знак своим викингам вернуть оружие новым товарищам. И улыбнулся широко и светло - Астрид, наконец, с ним, и все прошло лучше, чем можно было ожидать. Он поднялся в лодку и поцеловал свою невесту, не стыдясь никого, на несколько мгновений забыв об окружающем их народе.
  - Ты ждала меня, моя лебедь? - спросил он с надеждой и тревогой.
  - Я знала, что ты придешь, - тихим голосом ответила Астрид, склонив голову ему на плечо, еще закрытое сверкающим железом. Теперь она уже не сопротивлялась объятиям, признав Лейва своим мужем.
  - И ты не испугалась, когда мы напали? - спросил Лейв, целуя ее глаза, лоб, губы, шею.
  - Немножко. Но я видела, что другие боятся больше.
  - Ты подумала об этом, когда вокруг дрались? - он удивленно покачал головой. - О, я еще не знал, какая храбрая у меня будет жена! Такой бы по справедливости и королевой быть - еще недостаточно чести...
  - Избавь меня от разговоров о королевствах! - Астрид, смеясь, вскинула руки. - Я не хочу быть королевой ни при одном конунге, кроме тебя!
  - Тогда мне придется стать конунгом Лесной Земли, чтобы ты не оказалась обделенной! - рассмеялся вместе с ней и Лейв.
  Старый Гунбьёрн, наблюдавший за своим воспитанником из-под нахмуренных косматых бровей, поторопил его:
  - Надо спешить, Лейв! А то твое будущее королевство может и не дождаться. Рано или поздно ярл Ингвар хватится пропавших. За это время мы должны уйти подальше.
  Его слова сбросили Лейва с небес на землю, разрушив упоение об близости желанной Астрид, которым он наслаждался, пробуя на вкус ее поцелуи, гладя ее волосы, ее лицо и руки... Но приходилось признать правоту Гунбьёрна. Они еще не свободны настолько, чтобы позволить себе только любить друг друга и ни о чем больше не беспокоиться. Сперва нужно было добраться до Лесной Земли.
  Лейв обернулся к своим воинам, на мгновение задержав руку на плече девушки. Усилием воли заставил только что сияющее счастьем лицо стать серьезным. как подобало ярлу, к тому же ведущему своих людей в легендарные, пока еще никем не исследованные края.
  - Уберите бревно из реки. Лодка нам будет кстати: на ней можно первые дни везти женщин и припасы. Это облегчит груз лошадей и позволит нам выиграть время.
  - Но ведь река течет на запад не так долго, и лодку придется бросить через два или три дня, - возразил вождю осторожный Снорри Охотник, исходивший окрестности Идре-фьорда вдоль и поперек. - Дальше река поворачивает к югу, а ты ведь говоришь, что нам надо на запад? Хоть я и не вижу, чем одна сторона света лучше другой, да и никто этого не поймет...
  - Но Гест обещал, что теплая долина в Лесной Земле, где бьет гейзер горячей воды, лежит именно на западе, - напомнил Лейв. - Пусть лодка поможет нам двигаться быстрее. Ингвару будет труднее догнать нас. Ну вот, проход свободен! Четверо - на весла, остальные - по коням.
  Когда Лейв, рассорившись с ярлом Ингваром, оставил его, уведя своих людей, они забрали беспрепятственно свое оружие, долю боевой добычи и своих лошадей - это было законное имущество каждого викинга, в котором даже конунг не имел права отказать. И вот, пока Лейв и его соратники скрывались в горах, готовясь к будущим подвигам, их кони паслись в удаленной ложбине, куда не заглядывали местные жители. И, хоть гордым воинам и мореплавателям было не слишком лестно превратиться в пастухов, и по этому поводу ценившие острое слово викинги не уставали обмениваться насмешками, но приказ Лейва был точен: лошадей следовало сохранить! Молодой вождь понимал, что, в любом случае, те им еще послужат.
  И вот, небольшой табун лошадей ждал своих хозяев, уже снаряженный к далекому путешествию. Они были не слишком изящными, эти северные лошадки, невысокого роста, казались даже слишком низкими для рослых викингов; коренастые, толстоногие и мохнатые, с крупными головами, длинной гривой и пышным хвостом. Зато они были выносливы и неприхотливы, умели даже зимой добывать себе корм из-под снега, почти не нуждаясь в помощи людей, а по горам лазали не хуже коз. Теперь их помощь была неоценима для маленького отряда. Лейв ласково погладил между ушей своего любимца, золотисто-рыжего Грома.
  Помимо коней, изгнанники также собирались привести в Лесную Землю трех коров и быка да десяток овец, чтобы ни в чем не нуждаться в этом совершенно диком краю, от которого будет много дней пути до ближайшего человеческого жилья. Викинги умели устраиваться надолго, переселяясь на новое место. Этих животных Лейв совсем недавно купил у местных бондов за сбереженные им остатки золота. Товарищи было противились, говоря, что медлительные животные будут задерживать ход, но молодой вождь настоял на своем. Когда он ехидно спросил, собираются ли они вечно питаться одной лишь дичью и носить одежду из шкур, как последние дикари, и на чем будут пахать свои будущие поля, возражения стихли. И, по мере того, как каждый занял свое место в отряде, двое всадников поехали сзади с кнутами, чтобы подгонять животных и не давать им отстать. В этом им помогали собаки - огромные длинноногие поджарые псы, лохматые как медведи или как лесные великаны, якобы водившиеся в земле, куда они держали путь; они с лаем носились позади коров и овец, не позволяя им разбегаться. Эти собаки в лесу легко догоняли любого зверя, и любая из них могла один на один справиться с матерым волком. Их предков когда-то привез с острова Эрин еще отец Лейва, и очень гордился ими; собаки тоже были частью наследства, с великим трудом сохраненного Лейвом.
  Вспомнив о наследства, молодой вождь усмехнулся и, сняв с пояса меч, звавшийся Солнечный Блеск, протянул его Рунну, к удивлению всех, не знающих о данном им обещании.
  - Бери и владей им за помощь в сватовстве. И пусть он всегда хранится в твоей семье, - он чуть заметно покосился в сторону женщин, намекая, что теперь за семьей дело не станет.
  Рунн от растерянности поклонился ему куда ниже, чем полагалось по обычаям викингов.
  - Так и будет, но лишь до тех пор, пока в моей семье будут помнить, что этот меч - подарок Лейва Щедрого, - заверил он. - Но как же ты будешь теперь без меча?
  - У меня есть добытая в бою секира. Я думаю, ей рубить деревья будет удобнее, чем мечом. - отозвался вождь викингов без тени сожаления.
  И вот, бросив еще один пламенный взгляд на Астрид, он выехал вперед и занял место во главе отряда. Всадники и лодка двинулись одновременно, стараясь держаться вровень друг с другом. Лейв и Астрид, стоявшая на носу лодки, опираясь на лебединую шею, часто перебрасывались взглядами. Да и остальные женщины время от времени поднимали глаза на воинов, которым, судя по всему, предстояло стать их мужьями, уже присматривались, какой из них будет лучшим господином.
  Те, что ехали берегом, старались все время не терять из виду лодку, но это было не так просто. Постоянно приходилось то объезжать совсем уж непроходимые заросли, то огибать острые прибрежные скалы, то поджидать, пока пастухи и собаки подгонят скот. Все это, хоть и не слишком значительно, но задерживало путников, а все понимали, как важно сразу же выиграть время. Тем, кто плыл в лодке, определенно, приходилось легче. Правившим ею четверым викингам даже приходилось отдыхать, поджидая, пока их догонят сухопутные товарищи. Хоть и приходилось грести против течения, но разве трудно вести даже большую и тяжелую лодку могучим гребцам, привычным вращать огромные весла драккара! "Викинг" и означает "вращающий весло", они привыкли к труду, достойному мужчины, как сами просмоленные черные драккары - к морским волнам. Да и речная дорога - тишь да гладь, на ней не встретишь преград, как в лесу. Далеко могла бы лодка вырваться вперед, если бы не наказ Лейва!
  В первый день путешествия все очень спешили, желая как можно дальше уйти от владений ярла Ингвара. Все понимали, что рано или поздно он хватится своей сестры, поедет вдоль реки и найдет труп Бранда и поваленное дерево, а, если возьмет с собой собак, они сразу же найдут след. Никто не мог в точности сказать, на каком расстоянии от них враги, но что они идут, знали все. В первый день викинги не снимали доспехов, в любой момент готовые к сражению. Однако спустилась ночь, а их никто так и не догнал.
  Ночевали в огромном шатре из сшитых вместе шкур и парусины, поддерживаемом высокими шестами. Все вместе - мужчины и женщины, с ними и лошади, скот и собаки, поодаль от костра, но под общей крышей. Никому не следовало в такую ночь, в глухом, темном лесу, отбиваться от своих. Жилые земли уже далеко, вокруг лес, в нем высятся сосны в три обхвата, и в этом лесу живут медведи, волки, рыси, росомахи, и - как знать, - кто еще?
  В наскоро сложенном каменном очаге горел огромный костер, в нем жарко пылала длинная лесина, специально горящая целиком, чтобы тепла и света хватало на всех. Никто не мог заснуть в эту первую ночь, даже когда было дочиста съедено мясо подстреленного днем кабана. Слышно было, как перешептываются женщины, припоминая все страшные рассказы о лесе, запугивая друг друга еще больше. Завернувшись в меховые плащи, сбившись в кучу возле костра, они все равно дрожали. Когда в лесу послышался дикий, заунывный вопль, робкая Ильза истошно закричала, вскочила, запутавшись в плаще, и чуть не выкатилась кувырком из шатра, не подхвати ее Гунбьерн. Старый воин легко встряхнул ее, как куклу, и хрипло расхохотался:
  - Эх ты, бельчонок! То ж сова была, птица. И кто таких, как ты, берет в поход?
  Ильза всхлипнула, глядя широко раскрытыми испуганными глазами:
  - П-птица? И все?
  - И все, - Гунбьерн легко поднял ее и усадил к остальным, проворчав что-то вроде: "Только не хватало под старость нянчить глупых девчонок".
  После этого маленького приключения женщины, вроде бы, держались посмелее, хоть глаз так и не сомкнула ни одна. Гудело, иногда потрескивало пламя костра. Грызли кости собаки, иногда топала копытом какая-нибудь из лошадей, но в целом животные вели себя спокойно - верный признак, что угрозы поблизости пока нет. Воины, стоявшие на страже, тоже переговаривались между собой, хоть и более сдержанно, чем женщины.
  Лейв с Астрид лежали поодаль от остальных, накрывшись огромной шкурой белого медведя; но их объятия были горячее меха. На время они отвлеклись от трудного пути в Лесную Землю, от своих спутников, от опасностей ночного леса и от преследующего их Ингвара, - забыли обо всем на свете, кроме своей любви. Прошло, наверное, больше половины ночи, прежде чем они, наконец, вспомнили, что остались не одни на свете. Тогда Лейв тихо спросил, лаская под шкурой ее обнаженные плечи:
  - Ты не жалеешь теперь, что сбежала со мной? Теперь, когда видишь, как нам придется жить? - он обвел рукой помещение внутри шатра.
  Она придвинулась к нему и поцеловала сама, уже без девичьей робости:
  - Что ты, мой белый лебедь, мой единственный конунг? О чем я могу жалеть, тем более теперь? Я буду тебе преданной женой и верной помощницей впереди, в Лесной Земле. И мне не будет трудно, потому что я рядом с тобой. Или это ты уже жалеешь, что взял меня в жены?
  - Нет, поверь, любовь моя! - Лейв испуганно приподнялся, чтобы в отблесках пламени разглядеть ее лицо. - Что ты, Астрид, моя небесная дева с лебедиными крыльями? Я спросил об этом лишь потому, что беспокоюсь за тебя. Обещаю, что там, в Лесной Земле, сделаю все, чтобы ты жила лучше, чем здесь. Мы построим настоящий дом, а со временем - и усадьбу, не хуже, чем у твоего брата. Только потерпи.
  - Я согласна терпеть сколько угодно. Я согласилась на это, сразу же, как только последовала за тобой, - Астрид доверчиво положила голову ему на плечо и закрыла глаза, пригревшись, как кошка. Лейв замер, не шевелясь, чтобы не побеспокоить ее.
  А рано утром, как только над лесом поднялось зарево утренней зари, маленький отряд двинулся дальше на запад, на поиски Лесной Земли.
  Глава 4. За Черным лесом
  Лес становился все темнее и глуше, чем дальше углублялись в него путники. К концу второго дня исчезли растущие по берегам реки высокие сосны, похожие на звонкие медные трубы. Вместо них на много дней вперед стал непроглядной стеной сплошной еловый лес. Высокие, с раскидистыми узорными ветвями, черные ели, даже при свете солнца не становившиеся светлее. Можно было подумать, что эти мрачные деревья стремились дорасти до того, как смогут сплестись, сцепиться между собой колючими пальчатыми "лапами", навсегда затмить белый свет и больше уже не пропускать под свои своды ни лучика солнца. Временами викингам приходилось браться за топоры и прорубать себе дорогу, когда лес впереди становился совсем уж густым, мешая всадникам проезжать. Отрубленные ветки и целые стволы плохо горели, душа людей дымом, будто мстили за себя. И, хоть казалось, что в этом мрачном лесу, кроме них, нет ни души, люди чувствовали кожей: за ними наблюдают.
  Страшнее всего было на третью ночь. Незадолго до того путникам пришлось бросить лодку: река сворачивала к югу, а им надо было продолжать свой путь, указанный Гестом. Сперва лодку хотели сжечь, но старый Гунбьерн указал Лейву, что большой костер вернее укажет Ингвару, если тот продолжал преследовать их, где именно искать. И лодку оставили на берегу. Астрид украдкой положила в ней букетик фиалок, перевязанный синей лентой - прощальный подарок брату.
  Уже темнело, и, переложив весь походный скарб заново, путники не успели отъехать далеко - в черном еловом лесу ночь спускалась сразу и надолго, и ехать в темноте было нельзя. Пришлось остановиться и разбить шатер в неглубоком сухом овраге - похоже, что здесь когда-то протекала река, пока ей не вздумалось повернуть к югу.
  Еще с вечера как-то непривычно беспокоились собаки, суетливее обычного бегали кругом вверенного их попечению скота, совались под самые копыта коней и лаяли не своими голосами. Когда стали на ночную стоянку, их тревога только усилилась. Все повернулись в одну сторону и неистово лаяли - жуткий хор из шести мохнатых, клокочущих яростью звериных глоток. Напрасно Лейв пытался их успокоить.
  - Вы что-то почуяли там, да? - тихо спрашивал он, теребя их щетинистые загривки и подсовывая лакомые кусочки мяса. - Ну, что случилось, Малыш, Дикий? Кого ты почуяла там, Быстрая?
  Но огромная серая с рыжим подпалом сука, самая старшая и умная в своре, заунывно взвыла и поднялась на задние лапы, положив передние на плечи хозяину, так что оказалась с ним одного роста. Она жалобно скулила, как маленький щенок; казалось, ее мучила невозможность что-то объяснить людям.
  - Что с тобой, Быстрая? - снова спросил Лейв, гладя ее. - Ну, не бойся ничего. Никто сюда не придет. Не пугай мою жену!
  Однако собака вновь принялась лаять в темноту, еще злее, чем прежде, однако же не решаясь покинуть шатра. Взглянув на нее, Снорри Охотник, лучше всех знающий собак, покачал головой:
  - Как есть, лает на человека.
  Астрид, в это время расчесывающая волосы костяным гребнем, вскинула голову - в блеске пламени она выглядела увенчанной сияющим ореолом.
  - Значит, люди? Неужели Ингвар пришел?..
  - Нет, нет! - Лейв обнял жену за плечи, любуясь переливающимся водопадом ее прекрасных волос. - Если бы Ингвар догнал нас, то уже напал бы, он не станет медлить. Может, собаки и почуяли след человека. Какой-нибудь охотник или нидинг-преступник, скрывающийся в лесах. Но бояться нечего, мы справимся, кто бы там ни был.
  Он успокоил Астрид, да и другие уже не так сильно боялись леса, как в первую ночь, но все же мужчины постоянно держали под рукой оружие, - на всякий случай, по воинской привычке. Всерьез никто не ждал нападения среди ночи. Даже собаки одна за другой успокаивались и ложились отдыхать, поближе к костру и к людям. Одна только Быстрая продолжала бесноваться у самого входа в шатер.
  Вдруг что-то тяжелое, брошенное с неимоверной силой, пробило прочную стенку шатра и ударило собаку в бок. Та, не взвизгнув, упала замертво. Все викинги немедленно вскочили на ноги, подняли мечи, секиры и копья, но пока не спешили пускать их в ход, не видя врага. С визгом жались к их ногам уцелевшие собаки. Женщины молились всем богам и плакали.
  - Ой, мамочка! Куда нас привели! - всхлипывала Сигне.
  А славянка Людмила кричала на своем языке, от ужаса забыв речь земли фьордов:
  - Леший! Это Леший разозлился, мы пропали!
  В дальнем углу шатра топали стреноженные лошади, тщетно пытаясь вырваться и убежать. Страшно ревел бык, привязанный к опорному шесту за кольцо в носу; а то бы уж он поднял кого-нибудь на рога! Жалко блеяли сбившиеся в кучу овцы.
  Что или кто бы ни ждало снаружи, в ночи, оно, похоже, и само было обескуражено таким гвалтом, потому что снаружи более не доносилось ни звука. Но викинги знали теперь, как опасно доверять обманчивой тишине; ужас собак и тревога, охватившая других животных, показывали, что угроза еще не миновала. И они, вооружившись, окружили изнутри весь шатер, готовые отразить нападение, с какой бы стороны оно не последовало. Ощетинившийся железными остриями, прикрытый щитами еж из четырнадцати закаленных воинов. Ну? Кто сунется?!
  Лейв задумчиво подняв валявшийся рядом с трупом собаки толстый древесный сук, тяжелый и покрытый уродливо торчащими в разные стороны обломками веток. Удивленно покачал головой. Чтобы так бросить, нужны руки в сочетании с силой больше, чем даже у самого могучего воина...
  И, следуя не столько сознательно принятому решению, сколько внезапно вспыхнувшему вдохновению, он, точно зная, что делать, шагнул ко входу в шатер и заговорил, держа наотмашь секиру - на ее лезвии в свете костра вспыхивали и гасли яркие синие искры.
  - Именем великого Одина, отца богов и людей, я заклинаю тебя, кем бы ты ни был, чудище Черного Леса: уйди! Если нас ведет в Лесную Землю предназначение и воля Асов, пусть они дадут нам сил выдержать все испытания в пути. А мужества и воли нам хватит своей. Ну, кто там прячется в темноте и швыряется ветками? Пусть войдет и примет бой - или пусть убирается к Хель, где ему и место! Именем Одина и всех Асов!
  Голос вождя викингов, чистый и звонкий в глухом Черном Лесу, прозвучал как боевая труба; его невозможно было не услышать. И викинги, вместе с ним готовые отразить неведомого врага, уверенно выпрямились и приободрились, а женщины почти успокоились.
  Лейв подождал еще некоторое время, потом опустил топор. Он сразу же, едва произнес пришедшее на ум заклинание, почувствовал, как Неведомый отступает перед ним, пятится, уползает в темные, глухие дали мрачного леса. Но еще подождал - воину не подобает сразу воображать себя в безопасности. Однако, обернувшись к своим, он увидел и на их лицах то же выражение. Напряжение разом отпустило их, как будто ничего не было. Только Рунн по своему обыкновению высказал вслух то, о чем наверняка думали все:
  - Хоть озолоти меня - ни за что сейчас не выйду из шатра.
  Никто его не упрекнул, никто не подшучивал, как бывало обычно между воинами. Они привыкли сражаться с людьми, а не с неизвестно каким чудовищем из леса, и нежелание покидать шатер никому не показалось трусостью.
  Наконец, и Лейв присел к костру возле Астрид. Она успела подобрать волосы, чтобы не попали в огонь, и казалась спокойной, но, сев рядом, ее муж почувствовал, что она еще дрожит. Но не только из-за пережитого только что. У нее был слух, как у рыси, и молодая женщина первой услышала далекое завывание.
  - Волки! - испуганно воскликнула она.
  Лейв бережно поцеловал ее в лоб, прижимая к себе.
  - Да, волки, - подтвердил он, прислушавшись. - Но, я думаю, нам нечего их бояться. У нас тут, конечно, стадо животных, но ведь и людей не меньше, не осмелятся они напасть. Сейчас только начинается осень, стая не могла оголодать. Да и далеко отсюда, вряд ли почуют нас.
  И верно: лошади и скот, взволновавшиеся было, заслышав вой, теперь спокойно улеглись, коровы пережевывали жвачку. Только собаки, лежа у костра, то и дело поводили ушами, иногда глухо взрыкивали, слыша свою родню и одновременно смертельных врагов.
  Но Астрид все равно тревожилась:
  - А Ингвар? Вдруг они нападут на него?
  - Милая, твой брат Ингвар - воин, такой же, как и мы. Если волки вздумают напасть на него и его людей - тем хуже для волков, - успокаивал ее Лейв.
  Так прошел остаток ночи. Когда в дымовом отверстии шатра стал виден бледнеющий кусочек серого неба, все без исключения несказанно обрадовались. Когда вышли из шатра, оказалось, что пожухлую траву под черными елями укрывает первый осенний иней. Но и на нем не отпечаталось ни малейших следов, указывающих на таинственного ночного гостя.
  Собаку Лейв решил похоронить в том самом овраге, где ночью стоял их шатер. Когда это было сделано, и все приготовились двигаться дальше, молодой вождь взглянул на вершину высокой ели. Там сидел огромный черный ворон. Будто догадавшись, что ее заметили, птица снялась с дерева, прокричала трижды и полетела в сторону запада.
  - Это знак! - воскликнул Лейв, следя за полетом ворона. - Прошлой ночью я воззвал к Одину, и он отвел от нас чудовище, а теперь послал своего ворона, чтобы проводить нас в Лесную Землю! Ворон указывает нам путь - значит, боги хотят, чтобы мы пришли туда!
  И, хоть мрачный Черный Лес не внушал никому доверия, все же путники двинулись вперед с окрепшей в сердцах надеждой.
  А в это время позади, примерно в четверти дневного перехода от них, ярл Ингвар скрежетал зубами от ярости, ожидая, пока его викинги переловят разбежавшихся по лесу лошадей. Когда ночью завыли волки, лошадям каким-то образом удалось разорвать стреноживающие их путы и пуститься бежать, кто куда. Как только забрезжил свет, воины принялись их разыскивать, но это оказалось не так-то просто. Но не сама по себе эта задержка, хоть и нелепая, приводила Ингвара в ярость. Сильнее всего его мучило понимание, что, потеряв время, он, скорее всего, уже не сможет догнать проклятого Лейва, наказать похитителя своей сестры и привезти ее домой. Подумать только: ведь он уже приближался к преследуемым, и на следующий день, несомненно, догнал бы их. А теперь они, конечно, уйдут далеко вперед, и снова отыскать их в этом мрачном лесу будет еще труднее.
  Ингвар сидел на своем сером коне, нашедшемся одним из первых, погруженный в тяжелые размышления, и викинги не решались подступаться к нему. Отчаяние почти уже сделало берсерком молодого ярла; окажись сейчас перед ним Лейв, он с великой радостью расправился бы с ним, забыв о былой дружбе. Но выместить ярость было не на ком, и приходилось принимать решение, оценивая окружающую обстановку.
  Вернуть всех лошадей удалось лишь под вечер. Удивительно, что все уцелели, так как некоторые забрались очень далеко. День был потерян зря; оставалось только заночевать на старом месте, на этот раз более тщательно позаботившись о безопасности.
  Может быть, при других обстоятельствах ярл Ингвар и решился бы продолжать погоню, хоть это почти наверняка было теперь бесполезным предприятием. Но надвигалась осень, ему нужно было отплывать в Сванехольм до начала штормов, и нельзя было терять времени.
  Рыча и ругаясь сквозь зубы, он велел поворачивать домой.
  Черный Лес тянулся долго. Более двадцати дней изгнанникам Идре-фьорда пришлось идти через сплошной ельник. Лишь иногда встречались, как напоминание о позабытом прошлом, чахлая вытянутая сосна или бледная, почти выцветшая от недостатка света осина или береза, - они казались пленниками в окружении мрачных черных фигур высоких елей. А так - изо дня в день один и тот же мрачный лес, неизменный на всем протяжении. Если бы не случайное расположение тропинок и родников, которые все-таки на каждой стоянке приходилось отыскивать заново, даже опытные лесные жители могли бы заподозрить, что не продвигаются вперед, а кружат на одном месте. Никто пока не пытался роптать, но все выглядели усталыми, а женщины превратились в тени себя прежних. У всех без исключения глаза были красными недосыпа и от дыма в шатре по ночам, и в глубине души даже самые отчаянные из воинов мечтали, наконец, дойти куда-нибудь, где можно будет вдоволь отъесться, отоспаться и согреться у очага.
  Но Лейв был по-прежнему уверен в своей цели. Явление ворона - вещей птицы Одина, - не оставляло ему сомнений. Астрид разделяла его веру, а остальные шли за ним - это было главным. А больше или меньше времени займет их путь, не имело значения, тем более что в Черном Лесу солнце видно было слишком редко, чтобы можно было следить за его ходом по небу. Правда, викинги все равно спорили по этому поводу, потому что вообще любили спорить и потому что других развлечений трудно было найти. Рыжеволосые близнецы Фрам и Фрост утверждали впоследствии всю жизнь, что поход через Черный Лес занял двадцать один день; Эгиль, один из бывших воинов Ингвара, ставил на двадцать шесть, а неугомонный Рунн 0 на двадцать четыре дня. Они готовы были уже поставить в заклад все остатки былой добычи, вот только потратить выигрыш все равно было негде, и от этой затеи пришлось отказаться.
  В Черном Лесу зима наступала гораздо раньше, чем на побережье - там, должно быть, только пришла осень, а здесь в одну прекрасную ночь начал падать самый настоящий снег, густой и пушистый. За ночь целую снежную горку намело в дымовое отверстие шатра, а, встав наутро, путники увидели Черный Лес занесенным снегом. Он придал мрачным высоким деревьям более мирный и даже почти нарядный вид.
  Впрочем, викингам раннее наступление зимы было как раз на руку. Прочь с лошади, не отягощай ее и без того немалый груз, становись на лыжи, до сих пор ожидавшие своего часа среди прочих вьюков, обернутыми в промасленную оленью шкуру! Пусть женщины едут верхом, а дело настоящих мужчин - скользить по сверкающей россыпи живого серебра на невесомых плоских дощечках, взлетать на них вверх по склону быстрее, чем могла бы лошадь, и головокружительно спускаться под гору, как некие духи зимы, летящие над сугробами, не оставляя следов... В этой бешеной лыжной гонке под сводами Черного Леса была своя поэзия, пусть дикая, как завывание северного ветра в горах, но подлинная, и она пьянила викингов сильнее ячменного пива или хмельного меда.
  Даже некоторым из женщин передавалось это зимнее безумие, и они, желая согреться и отдохнуть от лошадиных спин, тоже становились на лыжи, у кого на сколько хватало сил и желания. Астрид в течение трех дней бежала впереди отряда рядом с Лейвом; как дочь, сестра и жена вождей, она не могла, конечно, не проявить себя лучше других, а муж за это, кажется, стал любить ее и гордиться ею еще сильнее, чем прежде. Но, как следует показав, на что она способна, Астрид, казалось, утратила интерес к лыжам и охотно вернулась к своей белоснежной кобылице Серебрянке.
  А вот Оддни, ее родственница, стройная гибкая красавица с волосами цвета дикого меда, - та никогда не уставала бегать на лыжах. Словно богиня Скади, она мчалась впереди всех, и мало кто из мужчин, бывших сильнее, но и тяжелее ее, мог догнать девушку, если она того не хотела. А она нарочно дразнила их; и вот, у иных из викингов "Поймай Оддни" сделалось еще одним из способов соревнования: каждое утро они мчались вперед с хохотом и свистом среди мрачных елей, никогда не видевших на своем веку ничего подобного. По пути они часто вспугивали ничего не подозревающих лосей, косуль и зайцев, иных из которых тут же подстреливали. Лейв не запрещал этих забав, видя, что они сильно продвигают его отряд вперед... Да и могли ли викинги остановиться, видя, как каждый день дразнит их смеющаяся красавица с волосами цвета меда?
  Наконец, однажды, когда Оддни, позволив почти уже догнать себя, вдруг резко свернула в сторону, один из викингов, Эрик, которого дома звали Забиякой, не очень высокого роста, но весьма беспокойного нрава воин, разгадал эту уловку и бросился за ней. Оддни скатилась вниз, с крутого края оврага, надеясь, что туда уж ни один мужчина не спустится, не рискуя сломать лыжи, а то и ноги. Но разве можно было остановиться, когда перед тобой развеваются по ветру волосы девушки, не скрытые слетевшим на спину капюшоном, а в ушах звучит ее звонкий смех?! Эрик догнал Оддни, когда та искала в овраге более удобное место для подъема. Забежал вперед, усмехнулся:
  - Ну вот ты и добегалась, рысь моя рыжая! Все ждала, кто тебя догонит? Довольна ли теперь?
  Разве что на мгновение смутилась дерзкая Оддни, да и сравнение с рысью рассмешило ее.
  Присев на устланную толстым ковром сухих еловых иголок, она расстелила свой меховой плащ и сладко потянулась:
  - А что же! Думала: раз уж не дали мне боги такой любви, как у Астрид, так лишь бы не последний муж достался, пусть покажет и силу, и ловкость, и упорство. Иначе за что вас любить-то? - она рассмеялась. - Одной мужской силы мало, знавала я сильных мужчин, которым плевать на жену и детей, хоть с голоду умирай. Ты ведь не из таких?
  - Нет! Клянусь тебе, - викинг ударил себя кулаком по мускулистой груди. - Только сама больше уж с другими не бегай, а за себя я ручаюсь. Но если вздумаешь перед другими вертеть лисьим хвостом, берегись!
  Она словно бы и не особенно встревожилась, лишь медленно принялась развязывать завязки на вороте и на рукавах своего платья.
  - Зачем мне теперь другие? Кто же выбирает худшего мужчину, когда тебя уже завоевал лучший?
  Пара пропала из виду надолго. Только когда в лесу прогудел сигнальный рог Лейва, оповещая беглецов, что их ищут, те вернулись к остальным, обнимая друг друга. Увидев их, иные из мужчин, тоже гонявшиеся за Оддни, мрачно потупились, досадуя, что повезло не им. Но вступать в соперничество тоже не решились, так как Лейв еще до начала похода запретил любые раздоры и драки. И то сказать: подруг и служанок Астрид взяла с собой вполне достаточно, на всех хватит, а товарищеские отношения между соратниками по оружию важнее, тем более в новых землях.
  Пример Эрика с Оддни подействовал и на других; мужчины и женщины стали внимательнее приглядываться друг к другу, во время ночных стоянок в шатре то и дело слышался шепот и тихий смех. Жизнь брала свое, несмотря на тяжелые условия многодневного похода. Теперь уже не только Лейв с Астрид, но и половина из спутников спешили в обещанную Лесную Землю, как птицы по весне, летящие домой, чтобы вить новые гнезда.
  Первыми признаками, что их цель близка, стали, наконец, другие деревья, постепенно сменяющие мрачный Черный Лес. Словно они были слепы, а теперь постепенно протирали глаза навстречу солнечному свету - такими ясными, светлыми теперь показались путникам медноцветные стволы сосен, их светло-зеленая хвоя! А когда увидели в заветрии тонкую белоствольную березку, еще одетую золотой осенней листвой, Астрид обняла ее, как лучшую подругу, да и другие были растроганы. Ужасы Черного Леса остались позади.
  Впервые Лесная Земля открылась им с высокого нагорья, которым пришлось двигаться, следуя течению извилистой горной речки, единственного источника воды поблизости. Путники, которым была необходима вода, увидели теперь, что река падает с высокой скалы почти черного цвета, состоящей, по-видимому, из очень прочной породы, такой она выглядела гладкой, а у ее подножия не виднелось никаких обломков, даже самых мелких. Но, к счастью, в стороне от водопада скалы были куда ниже, и по ним легко поднялись не только путники, но и лошади, собаки и скот.
  Стоя на вершине, Лейв и Астрид увидели обещанную им загадочным старым скальдом Лесную Землю. Было время после полудня, и в ясном свете поднявшейся высоко над горами Солнечной Повозки видны были вдалеке такие же поросшие лесом горные склоны, казавшиеся издали темной полоской за раскинувшейся впереди просторной долиной. Но сильнее всего их поразил лес, растущий в этой долине, пышный и до сих пор совершенно зеленый. Там росли деревья, какие мало кто знал в земле фьордов, разве что на самом юге! Высокие стройные буки, широколистые дубы и липы, любящие плодородную почву и много солнечного тепла, и даже каштаны, на которых уже созрели блестящие темные орехи. Но - такое изобилие среди заснеженных гор и мрачных хвойных лесов?!
  Первым общее мнение выразил старый Гунбьерн, когда подошел и удивленно свистнул, глядя вниз:
  - Клянусь всеми норландскими драккарами! Я предпочел бы увидеть с этих гор море - его всегда будет не хватать старому бродяге вроде меня, - но ты, Лейв, можешь быть доволен! Все-таки существует эта земля, а я-то не верил, шел за тобой, потому что оставить не мог... Но пусть меня проглотит кашалот, если это не она, твоя Лесная Земля!
  - Да, - отозвался Лейв дрогнувшим голосом; впервые увидев свою мечту, столь же дорогую его сердцу, как и счастье с Астрид, он не кричал от радости, как некоторые другие, но будто впитывал в себя красоту этой земли, желая навсегда сохранить в своей душе, какой открылась ему Предсказанная Земля с первого взгляда.
  - Вот здесь, - указал он в сторону поляны и ручья, - мы построим дом. Он будет большим, чтобы хватило места на всех, и еще осталось. Думаю, что мы заслуживаем жить не хуже самых богатых ярлов с Побережья, в обширных помещениях. Рядом хватит места и на конюшню, и на коровник с овчарней. Завтра начнем строить.
  - А землю между ручьем и лесом нам придется вспахать весной на лошадях вместо быков, - вторил вождю Торфинн Перебежчик. - Надо думать, здесь сможет вырасти ячмень.
  - А здесь, должно быть, теплее, чем на побережье! Деревья стоят зеленые, и над источником, поглядите, курится пар, - восхищенно переговаривались женщины.
  И, пока путники осматривали, как завороженные, удивительную картину, над источником поднялся высокий столб воды; она кипела и перетекала, будто в невидимом котле, а потом вдруг так же внезапно опала вниз, и источник снова успокоился.
  - Гейзер! - радостно воскликнул Лейв. - Я вижу, здесь все в точности так, как и рассказывал Гест! Сомнений нет, мы пришли в его страну!
  Однако Астрид, взяв мужа за руку, обратила его внимание на нечто странное:
  - Лейв, взгляни! Вот там, за лесом, возле самых скал... Видишь, там земля будто выжжена, на ней не растет ничего. Не только деревьев, и травы нет. Что это значит?
  Он присмотрелся. И в самом деле, черное обугленное пятно у скалистой гряды. Впрочем, что это может значить, когда они, наконец, у цели? Забыты ночи ужаса и тяготы далекого пути, утомившего даже самых крепких людей. По крайней мере, вождь викингов не желал и думать ни о каких недостатках обретенной страны счастья. И он улыбнулся жене, ставшей на лыжи рядом с ним.
  - Не думаю, что об этом стоит беспокоиться, моя сильная духом Астрид! Молния Тора, верно, когда-то попала в росшее там дерево, вот оно все и сгорело... Ну, теперь все вперед! - он махнул рукой, подавая знак своим спутникам спускаться. - Здесь будет наша новая родина!
  - И дом наших детей, - шепнула ему Астрид, прежде чем рука об руку с мужем спуститься вниз по заснеженному склону в долину своей мечты.
  Глава 5. О чем не знали люди
  А в это самое время далеко-далеко на севере, за самыми крайними фьордами, за землей смуглых низкорослых лапландцев, в неприступных северных горах еще оставалось все так, будто и не побеждали в незапамятные времена боги и великие герои великанов и чудовищ из рода йотунов. Неприступные пики снежных гор поднимались к самым облакам, часто разражающимся обильными снегопадами. С гор стекали бурные водопады, на их склонах росли леса, в лесах бродили звери, иных из которых уже давно истребили в местах обитания людей. Странный, суровый и жестокий мир. Мир без человека.
  Но самая высокая из вершин этой чудовищной горной гряды была бесплодной и голой, потому что вся целиком состояла изо льда. Да, основание этой горы составлял сплошной ледник, глубокий, как морская бездна. Год за годом он нарастал новыми слоями, и никакое весеннее солнце не в силах было растопить Ледник. Когда вместо снегопадов над ним проливались столь же обильные дожди, Ледник сверкал в ярких лучах солнца призрачным зеленоватым блеском. А больше ничего солнце и вода не могли ему сделать, лишь крепче скрепляли между собой многолетние напластования снега и льда. И Ледяная Гора возвышалась над всем этим краем, видимая отовсюду, ночью и днем.
  Но кто воздвиг на Ледяной Горе остроконечные прозрачные пики, будто пронзающие небо? Кто придал правильную форму вершине, так что, если смотреть с запада, та напоминала трон, вырезанный в теле горы, - Ледяной Трон, выше которого не найти?
  Хозяйка Страны Без Человека озирала свои владения с непредставимо огромной высоты. Ее зоркие глаза, такие же зеленые, холодные и прозрачные, как Ледник, замечали все вокруг. Порой увиденное заставляло ее хмуриться, а время от времени тонкие губы раздвигались в едва заметной улыбке, но в обоих случаях лицо и особенно глаза женщины оставались невозмутимы. Морна Золотая Змея, самая могущественная волшебница из ныне живущих йотунов, была не из тех, кто выдает свои чувства просто так. Конечно, человеческая оболочка слаба, в том числе, и тем, что у нее, можно сказать, все написано на лице. Но, готовясь взять верх над людьми, надо уметь поставить себя на место противника, а для этого важно все, и опыт жизни в человеческом теле тоже. Конечно, не совсем человеческом: настоящий человек не прожил бы здесь и нескольких мгновений, вмерз бы намертво в Ледяной Трон...
  А все же - этого Морна, как женщина, не могла не заметить, - человеческое обличье ей шло больше любого другого. Изящная, гибкая, как подобает змее, фигура, распущенные по плечам и спине волосы, светлые, как пена в водопаде, украшенные ажурной золотой диадемой. И - платье тоже цвета чистого золота, украшено тонкими чешуйками драгоценного металла. Золото - одна из тех сил, с помощью которых она покорит расплодившийся человеческий род. Мало кто из людей способен устоять перед ним. Ну а против тех, кто способен, найдутся и другие меры...
  Она смотрела вниз - туда, где в глубоких пещерах жили тролли, не выносившие солнечного света. Скоро для них станет на земле просторнее, и тогда они смогут принести много пользы, как уже показали себя на севере Земли Фьордов. А в других пещерах, поменьше, горел огонь и стучали молоты - это карлики-цверги, часть которых тоже приняла ее сторону, ковали оружие для будущего воинства Других Народов. А поодаль на обширной поляне пировали великаны, зажарив в глине стадо быков, как были, со шкурой и шерстью. Морна брезгливо поморщилась, наблюдая за их грубой, неопрятной трапезой. Тоже родичи! Грубые и глупые дикари, выродились и опустились хуже последних из людей. Пока она не взялась за их обучение, потомки древних йотунов не только постоянно дрались и убивали друг друга, истребляя и без того немногочисленное племя, но и поедали убитых, когда не находилось другой дичи. И это - самый древний и могущественный род на свете... Но они не виноваты; слишком долго Другие Народы отступали перед людьми, слишком боялись кары богов, и от страха отступали все дальше, туда, где жить становилось труднее. И вот - лишь немногие из них сохранили способности своих предков. Земля Без Человека хороша, но это земля изгнания.
  - Но скоро мы вернем себе все земли, принадлежавшие нам прежде, - вслух произнесла Морна чистым холодным голосом.
  Только что она была на Ледяном Троне совершенно одна, но внезапно ей ответил мужской голос, тихий и вкрадчивый, слегка шипящий:
  - Неужели моя сестрица успокоится тогда? Поверить не могу! Да нет, она наверняка захочет пойти и дальше, хотя бы за море.
  Морна от неожиданности передернула плечами, но ничуть не отшатнулась, когда по ледяному выступу над ее головой спустился и завис, трепеща бледным раздвоенным языком, змей, толщиной с нее саму. Змей был белым как снег, с продольной полосой перьев на голове и вдоль спины, а глаза...
  Не змеиные глаза-то, хоть и красные, как кровь, а все же больше похожи на человеческие. Йотуны, не забывшие себя, все без исключения владели даром оборотничества, но вот глаз, как ни старались, изменить не могли.
  И сейчас Морна только скривила губы:
  - Удивляй кого-нибудь другого, Нидхегг. Я тебя не ради фокусов звала.
  Змей обиженно отполз назад, закатил глаза и легко превратился в мужчину, такого же беловолосого, белокожего и красноглазого, как в прежнем облике - будто перетек из змеиной шкуры в человеческую. Подобно той, кого именовал сестрицей, он скопировал одежду своего человеческого тела по образцу племени фьордов, вырядившись в зеленое и черное, но в чешуе, будто со странным рисунком.
  - А ради чего же ты позвала меня? - поинтересовался он, выходя к трону.
  Морна надменно вскинула голову, давая понять, что не желает шутить.
  - Ради совета. И не тебя одного, а всех трех глав кланов - Орла, Волка и Змеи. Где хотя бы Фенрир?
  - Отстал, наверное. На четырех лапах трудно карабкаться по льду. Сейчас будет здесь, - успокоил ее змей.
  - Это кто отстал? Рррр... Чтобы глава Клана Волка хоть в чем-то уступил какому-то земляному червяку? - снизу послышалось гневное рычание, и в следующий миг на площадку перед Ледяным Троном выскочил волк ростом с большого зубра, совершенно черного окраса. Сверкнул бледно-желтыми глазами, оскалил клыки: - Не слушай его, госпожа! Он нарочно выбрал путь покороче, а то бы я, на четырех-то лапах, обогнал бы этого безногого!
  - Хватит! - Морна презрительно щелкнула пальцами, обрывая эти препирательства. - Фенрир, превращайся! Облик волка не прибавляет тебе ума.
  Волк покосился на нее, но, как было велено, тоже принял вид мужчины, седого, н крепкого и поджарого, как матерый зверь, в лохматой шкуре поверх одежды из кожи, какую носили охотники. Без всяких церемоний сел напротив трона на лед, подогнув под себя ноги. Нидхегг последовал его примеру - холод отнюдь не беспокоил вождей йотунов, самых могущественных из своего племени.
  - Клан Волка готов охотиться, готов убивать человеческое племя, - первым заговорил Фенрир. - Я уже послал половину молодых волков в горы: пусть погоняют дичь в свое удовольствие, заодно устрашат людские поселения. Лишь настолько, чтобы эти наглые твари даже в своем доме не считали себя в безопасности. Остальные ждут твоих распоряжений, госпожа.
  - Хорошо, - Золотая Змея с тонкой улыбкой приветствовала волка, затем повернулась к Нидхеггу, своему двоюродному брату, хоть в ней самой текла кровь всех трех Кланов, потому-то она и унаследовала магическую силу всех трех. - Ну а что делаешь ты? Могут ли еще люди называть себя хозяевами морей?
  - Мои подданные - морские змеи и драконы, спруты, акулы, утопили уже много их кораблей, - отвечал вкрадчивым шепотом глаза Клана Змеи. - Надо отдать должное этим людям: они упорны. Никак не откажутся от своих деревянных корыт, хоть мы уже утопили четвертую часть их.
  - Да, они такие, - согласилась Морна, нахмурив тонкие брови, словно ей вспомнилось нечто важное. - Знала я когда-то одного из них... Если он вернется вновь, я хочу встретиться с ним сама.
  Никто не поинтересовался, о ком говорит королева йотунов. Да и не успели поинтересоваться: небо вдруг стремительно потемнело, будто кто-то нагнал тяжелые черные тучи, поднялась буря. Внизу качались и трещали деревья, вывернутые с корнем, на озерах и реках поднимались волны, захлестывая на берега. Где-то в горах сорвался и рухнул с гулким ударом огромный камень, обрушенный налетевшим шквалом.
  Даже йотуны, казалось, испугались; двое мужчин покрепче вцепились в выступы Ледяного Трона, чтобы их не сбросило вниз этим чудовищным вихрем.
  - Что это? - спросил Нидхегг.
  - Хресвельг, - совершенно спокойно ответила Морна, чуть прислушавшись. - Узнаем, какие новости у него.
  Тень огромных черных крыльев накрыла всю площадку на вершине Ледяной Горы, настолько велика была она, и еще более мрачна, чем тучи, сопутствующие появлению чудовищного орла. Немного покружив, гигантская птица принялась снижаться, и вот на площадке перед Ледяным Троном уже стоял высокий мужчина в развевающемся синем одеянии. Черными, как смоль, с прядями зимнего серебра, были его кудри, развевающиеся в беспорядке за широкими плечами, глаза горели холодным светом, как звезды морозной ночи, и в то же время были чернее самой черной тьмы.
  - Какие вести ты принес, Хресвельг? - осведомилась Золотая Змея, пока двое ее соратников, перебивая друг друга, шумно выражали свое негодование по поводу столь ошеломительного появления третьего собрата.
  Даже в человеческом облике голос оборотня-орла остался клекочущим и резким, как у хищной птицы, которой он только что был:
  - Шторма на море начались задолго до обычного срока, госпожа. Рыбакам теперь не выйти в море, разве что на верную смерть. Да и из драккаров успели дойти до города на островах лишь те, кто поторопился. И оттуда им уже не выйти, они в западне. Мои бури не оставят и поселянам больших урожаев. Теперь людям из всех промыслов останется лишь охота.
  - А там их встретим мы, Волки! - Фенрир алчно сверкнул глазами, готовый немедленно превратиться и броситься на охоту во главе своей стаи.
  Но Морна все видела, все замечала.
  - Вы сделали много, друзья мои, - при этих словах ее голос чуть-чуть потеплел. - Продолжайте так же, но не торопитесь. Мне не нужно, чтобы вы уморили всех людей...
  - Как, неужели великая Золотая Змея пожалела человеческий род, расплодившийся, как крысы? - пропищал чей-то тонкий голосок.
  Все трое йотунов замерли, не шевелясь. Ни один из них, даже язвительный Нидхегг, не решился бы перебивать свою королеву, а вот нашелся же наглец, совершивший такое! В гладком зеленоватом льду приоткрылась щель, которой только что, казалось, там совсем не было. И оттуда вылез, бесцеремонно вскарабкавшись на подлокотник Ледяного Трона, маленький человечек, ростом с десятилетнего мальчика. Да, и его тонкая, хрупкая фигурка, чистое детское лицо - все это могло принадлежать человеческому ребенку. Только вот темный плащ с глубоким капюшоном, скрывающий лицо, выдавал, что на самом деле это - один из карликов-цвергов, не выносящих солнечного света. Выродок среди своего племени, он не преуспел ни в каком ремесле и стал шутом у королевы Других Народов. И та милостиво сносила от него дерзости, каких не стерпела бы ни от кого другого.
  - А, это ты, Альвис, - усмехнулась она, не сгоняя его с подлокотника своего кресла. - Нет, мне не жаль людей. Но я не желаю смерти им всем. Умирать они и без меня умеют. Жители Земли Фьордов - гордый народ, они особенно почитают тех, кто гибнет в бою и отправляется пировать в Вальхаллу к богам. Что мне пользы, если я отправлю туда еще больше героев? Нет, куда почетнее покорить этот народ, напустив на него множество бед. Чтобы среди тех, кто уцелеет, больше никогда не рождались герои. Сильно ли уже испуганы люди? - она оглядела пронзительным взором Нидхегга, Фенрира и Хресвельга.
  Ответить ей взялся только последний:
  - Я много раз облетал Землю Фьордов, принося бури и разрушения, но и видел многое, - он высокомерно оглядел своих собратьев, ибо каждый Клан йотунов был уверен в своем превосходстве над остальными. - Жители Побережья, которыми правят сильные ярлы, еще надеются на победу, думают, что все вместе окажутся сильнее нас. Ну а те, кем больше некому править, да и сами не привыкшие сражаться: простые пахари, скотоводы, рыбаки, конечно, боятся. Особенно те, кто уцелел на севере. Те уже готовы откупаться жертвами, лишь бы не случилось больше ничего еще худшего.
  Морна обрадованно кивнула.
  - Этого мне и надо! Страх и золото - великая сила. Уже посланы те, кто убедит людей отречься от Асов. Испуганные люди пойдут на все, чтобы сохранить жизнь, им будет уже не до борьбы. Пусть они молятся нам. Чем я хуже распутной Фрейи или Фригг - повелительницы холодных жен? При мне в мире будет порядок, а меня назовут Матерью.
  И такая убежденная сила, такая несокрушимая уверенность в себе звучала в ее словах, что трое йотунов слушали ее, как завороженные. Только Альвис, презирающий всех и вся, злорадно хихикнул, болтая ногами с подлокотника Ледяного Трона:
  - А что великая и всемилостивейшая Матерь нового мира станет делать с теми, кто все-таки не покорится?
  Морна проговорила невозмутимо, не удостаивая карлика взглядом:
  -Для тех я собираю армию, которая скоро будет готова. А чтобы облегчить им задачу, я приготовлю еще несколько сюрпризов.
  Она поднялась с Ледяного Трона, коснулась ладонями стены ледника, которая и не подумала таять, таким холодным было прикосновение королевы йотунов. И произнесла заклятье на древнем языке своего народа, на каком говорили еще во времена Имира. Грохот раскалывающихся льдин и рев пламени на ветру, шипение змеи, яростный клекот орла и вой волка в лунную ночь слышались в отзвуках речи, которую теперь даже среди ее народа немногие поняли бы. Но Нидхегг, Фенрир и Хресвельг понимали, и с надеждой и тайным трепетом подняли головы к небу.
  А там появилось, взамен рассеявшихся мрачных туч, облачко тьмы, похожее на обрывок чьего-то черного плаща. Вначале маленькое, оно, однако, быстро ширилось и разрасталось, закрывая собой полнеба. Вот облако тьмы доползло до солнца, и принялось пожирать его. Солнце отчаянно боролось, посылая во все стороны ослепительные лучи-кинжалы, пытаясь разорвать непроглядно-черную пелену. Но та все же постепенно одолевала, и скоро от солнца остался виден лишь огненный ободок, как бывает при затмениях. Потом исчез и он. И стало совершенно темно.
  Альвис в восторге запрыгал на вершине Ледяной Горы, вопя и поднимая руки к потемневшему небу. Он сдернул капюшон, открывая всем коротко остриженную темноволосую голову и бледное мальчишеское лицо, искаженное совсем не детской злобной радостью.
  - Солнца нет! Оно никого больше не ослепит, не выжжет глаза, не превратит в камень! Спасибо Великой Госпоже Морне, скрывшей солнце! - карлик прыгал на самом краю обрыва, так что, казалось, он вот-вот сорвется вниз.
  Однако, как только его безумная радость надоела колдунье, та ухватила своего шута и засунула его обратно в ту же пещеру во льду, откуда он вылез. Когда возле Ледяного Трона воцарилась тишина, Морна обернулась к вождям Кланов, и тем померещилась мелькнувшая на ее губах улыбка. А видели они хорошо - йотуны хоть и не боялись солнца, как цверги или тролли, но и не нуждались в его свете.
  - Вот, я закрыла покровом ночи Страну Без Человека, скоро и остальные земли ждет та же участь, кроме немногих, которых я пока не хочу трогать. Владения людей тоже окутает мрак, хоть и не так быстро. Но скоро и там скроется солнце. Мрак и холод согнут многих, многих... И под их покровом не один Альвис сможет действовать. Тролли поселятся в домах людей, карлики завладеют их сокровищами, мы, йотуны, заберем их скот и урожай, какой они успеют вырастить. Тогда они поймут, что служить мне выгоднее, чем бороться против. Я уже знаю тех, кого возвеличу, когда придет время. Им дан знак Вечности, знак Золотой Змеи, - Морна прикоснулась к кулону на своей шее - свернувшейся кольцом змейке, кусающей свой хвост.
  - Их же ты собираешься двинуть и дальше, когда покоришь Земли Фьордов? - Нидхегг с сомнением покачал головой. - Нет, я знаю, как сильно наше войско, и как ненавидят людей Другие Народы. Но и тебе известно, что многие из йотунов, не говоря уж о троллях и других, просто большие дети. Они удовлетворят свою месть и залягут в берлогу, как медведи. Кроме того, людей за морем много больше, чем на севере, верно? - змей покосился на Хресвельга.
  - Верно, - проклекотал тот. - Но они не живут одной страной, а постоянно ссорятся между собой, даже воюют.
  - Могут и помириться, если им будет угрожать общий враг, - красные глаза Нидхегга торжествующе сверкнули. - Так что ты приготовишь для них, сестрица?
  - Я не разрешала тебе называть меня сестрицей, - королева йотунов надменно вскинула голову, обрывая слишком хитроумного родственника. - И на будущее я уже наметила нам сильного союзника. Такого, что не устанет сражаться и не насытится никогда.
  - Кто же это?
  - Сурт - величайший из огненных йотунов, Детей Муспелля, - просто ответила Морна. - Он - воплощенное пламя, а разве огонь бывает когда-нибудь сыт? Правда, он еще спит, ждет своего часа, но я сумею поднять его.
  Услышав это имя, ее советники невольно отшатнулись, даже на лице дикого Фенрира на миг отразилось смятение: его звериная природа не любила огня.
  - Госпожа, ты уверена, что разумно звать его на помощь? Сама говоришь, он не остановится, пока не сожжет весь свет, и нас заодно. Может быть, лучше обойтись без Сурта?
  Но Морна не сомневалась в своем решении.
  - Я возьму с него клятву, какую никто из йотунов не сможет нарушить, что он не посягнет на ту часть мира, что выберу я; а мне не нужны все эти жаркие страны, в которых будет плохо моему народу. Только то, что похоже на это, останется жить, - она указала вниз, на горы, леса и бурные реки Страны Без Человека. - Я призову Сурта, а вас ждут другие дела.
  Золотая Змея задержала пристальный взор на каждом из присутствующих.
  - Ты, Фенрир, собирай своих волков и с ними преследуй людей где только сможешь. Пусть твоя стая набирается лютости, пока не призову вас в решающий бой.
  - Слушаюсь, госпожа! - глава Клана Волка радостно облизнулся, показав острые клыки, превратился в волка, припал на брюхо, как верная собака перед хозяином, потом мягким прыжком перенесся вниз по склону Ледяной Горы, и скрылся из виду.
  - Ты, Нидхегг, призови ядовитых змей и насекомых, крыс и мышей, пусть они портят все запасы людей, разносят болезни и отравляют воду в колодцах. Призови тех, кто спит в старых могилах, возбуди в них гнев и зависть к тем, кто еще радуется жизни. Там, где родители от голода и отчаяния станут оставлять детей в лесах, собирай их и посылай мстить. Ты меня понял?
  - Со всей моей охотой, госпожа, - последние слова завершились змеиным шипением, и белый пернатый красноглазый змей скрылся так же внезапно и стремительно, как и появился.
  - Ты, Хресвельг, будешь продолжать сеять бури на суше и на море, а заодно наблюдать за всем, что делают люди. Сделай все, чтобы они запомнили, на что способны мы, йотуны!
  - Охотно помогу тебе унизить их наглый род, моя госпожа! - и огромный орел вновь взвился в небо, вздымая крыльями новую чудовищную бурю. И исчез в затянувшей небо непроглядной тьме.
  Морна Золотая Змея, королева Других Народов, осталась на Ледяном Троне одна.
  
  А в это время где-то очень далеко, в буковом лесу, светлом и чистом, настолько, что, казалось, он растет не в Срединном Мире, а в каком-то другом, высшем и более лучшем, шел, опираясь на посох, высокий седобородый старец в сером одеянии, но в синем плаще и в такой же синей остроконечной шляпе. В левой руке он держал изогнутый дорожный посох, за его спиной в кожаном футляре висела арфа. Старик мягко ступал по ковру из пушистого белого мха, который снова поднимался за его спиной. Если бы здесь оказался Лейв Изгнанник или еще кто-то из Земли Фьордов, они могли бы узнать в нем таинственного скальда без дома и семьи, которого все называли Гестом. Но здесь не могло оказаться никого из них.
  Лес расступился перед странником, выведя его на поляну такого же белого мха, чуть колышущегося на ветру. Вдалеке стоял маленький домик, обмазанный белой глиной. А перед ним из земли бил источник кристально чистой воды, окруженный оградой из белого камня.
  Они уже ждали его - три Вещие Девы, высокие и стройные, одетые в белое. Старуха, зрелая женщина и юная дева, но и старшая из них была не менее благородна и красива, чем две других. Их излюбленный цвет означал истину, которую не может запятнать никакая грязь. Да здесь и неоткуда было взяться грязи.
  - Приветствую вас, Вещие Сестры! - негромко проговорил Гест, подойдя к ним. - Можете ли вы дать мне ответ?
  Ни одна из них не спросила, на какой вопрос он ждет ответа. Лишь молча кивнули, позволив подойти к источнику. Тогда старшая проговорила задумчиво и немного печально:
  - Какого ответа ты ждешь, Странник? Ты уже сделал свой ход, послал своего избранника на бой, который невозможно выиграть.
  - Но враг уже ответил - и тяжел его ответ для жителей Срединной Земли, - продолжила за ней средняя из Вещих Сестер. - Это мир людей - людям и решать его судьбы. Можно помочь их, направить советом, придать сил тому, кто в этом нуждается, но не вмешиваться вместо них. И мы, как ты, можем лишь положиться на их отвагу.
  Она умолкла, и тогда заговорила третья, юная девушка. Ее голос звенел весенним ручейком, и в нем звучала надежда, даже когда она говорила о печальных событиях:
  - Много прольется крови, и никто не останется прежним, когда это пройдет... Огонь будет поглощен водой, и рыжий медведь придет из-за моря, чтобы бросить вызов змее. Черный волк переживет белых, потому что с него стая должна начаться снова. Змееныш, пригретый на груди, сделает свой выбор - даже нам не увидеть, каким он будет! Есть много других - даже наш источник не все образы показывает ясно, но и те, кто пока в тени, сделают не меньше великих.
  - Это ваш окончательный ответ? - переспросил Гест.
  - Пока другого нет, - голоса Вещих Сестер слились вместе, как струи воды в источнике, и трудно было понять, кто именно говорит. - Небо закрыто черной пеленой. Трудно видеть, когда нет солнца. Может быть, позже что-то прояснится. Приходи завтра, Странник, приходи завтра! История пишет сама себя, и ответы приходят, когда для них настает время.
  И, как бы в знак, что им нечего больше сказать, женщины обернули головы белыми покрывалами и остались у своего источника тремя белыми мраморными изваяниями.
  Гест кивнул и направился прочь, усмехаясь про себя. По правде говоря, пророчество Вещих Дев дало ему вовсе не так уж мало. Они, конечно, правы: для каждого ответа свое время, но и то, что он узнал от них сегодня, позволяет понять, какими способами продолжать бороться.
  Глава 6. В Сванехольме
  Столица Земли Фьордов - Сванехольм, Лебединая Высота, стоял на берегу фьорда, далеко врезавшегося в глубь суши. Узкое горло залива было забито множеством больших и малых островов. На одних, более крупных, рос лес или зеленели поля, стояли дома живущих там рыбаков и землепашцев. Другие острова - просто голые, гладко обкатанные морем гранитные шхеры, на которых вряд ли могло что-нибудь расти. На многих островах не смолкал птичий гвалт: там гнездились целые стаи чаек и бакланов, диких гусей и уток, и даже лебеди. В честь последних когда-то и назвали сперва фьорд, а затем уже красивое имя перешло и к построенному здесь городу.
  Никто уже в точности не помнил, как и почему Сванехольм получил свое имя, но одно признавали все: людей здесь теперь обитало ничуть не меньше, чем птиц на прибрежных островах. Особенно зимой, когда в город съезжались все ярлы из своих владений, каждый из которых вел за собой по нескольку десятков, а то и сотен викингов; торговцы, ремесленники и скальды, желающие заработать, и еще много всякого люда, приходящего с самыми разными намерениями. Кто-то искал лишь куска ячменного хлеба да крышу над головой в зимнее ненастье, другие, обычно молодые воины, назначали в Сванехольме встречу, иные разыскивали врага, чтобы привести его на суд к конунгу. Но случалось, что мстили и сами, хоть по древнему обычаю в Сванехольме запрещено было проливать кровь; еще самый первый конунг, поселившись здесь, объявил в пределах своей столицы вечный мир между свободными жителями Земли Фьордов. Тех, кто нарушал закон, приходилось наказывать.
  А в последнее время в Сванехольм сбегалось все больше и вовсе нищих, потерявших все на свете, чем-то ужасно испуганных людей, имеющих лишь то, что оставалось надето на них. Это было так же верно, как и то, что осень в этом году пришла на два месяца раньше обыкновенного, а сейчас, похоже, грозилась смениться такой же ранней зимой. И все это приходилось разрешать конунгу Харальду, верховному правителю Земли Фьордов, и его супруге, королеве Ингрид, твердой и решительной женщине, что могла бы, пожалуй, и сама вести за собой людей не хуже иного мужчины.
  Этим утром, хмурым и серым, как обычно, конунг с супругой еще не выходили из своих покооев в большом доме, отделенных от общего зала резной ореховой дверью. Под был застелен шкурами белых медведей, а еще одна огромная шкура застилала ложе. На стенах были развешаны щиты, оружие и доспехи, и свои, и добытые в боях - свидетельство успешных походов молодости Харальда.
  В настоящее время конунгу Земли Фьордов было уже больше пятидесяти лет, он давно уже не водил своих драккаров в набеги на новые земли, и в последнее время изрядно растолстел, а в его густых светло-русых волосах и ухоженной бороде сделалась заметной седина. Однако было бы несправедливо назвать конунга стариком; это все равно что счесть матерого грузного медведя неуклюжим увальнем - тот, кто позволил бы себе такую ошибку, быстро пожалел бы о ней.
  Конунг уже нарядился в свои лучшие праздничные одежды, готовясь выйти в зал. Но пока не спешил, ожидая в почетном резном кресле последних утренних донесений. Перед ним стояла доска, расчерченная черными и белыми клетками. И по ней полагалось передвигать вырезанные из моржового клыка шашки, тоже черные и белые. Харальд любил игру на доске, и мало кто, кроме жены, способен был играть с ним на равных.
  Но сегодня белые шашки, которыми играл Харальд, оказывались явно в затруднительном положении; черные теснили их со всех сторон. Стоило конунгу взглянуть на доску, чтобы он нахмурился еще сильнее, хотя, вероятно, причиной его угрюмости было нечто иное, куда более важное, что и мешало теперь сосредоточиться на игре.
  Сидевшая напротив него королева выглядела совершенно невозмутимой. Высокая и статная, ростом не уступавшая мужу, она сохранила осанку молодой женщины, хоть и была матерью трех взрослых сыновей и дочери-невесты. Да и лицо ее прошедшие годы мало изменили, лишь придали величия несколько слишком крупным для женщины чертам, с прямым четким носом и выступающим подбородком. Сложная прическа, поддерживаемая золотой крылатой диадемой, делала ее еще выше. Синее платье королевы Ингрид очень шло к ее глазам, а на спинке ее кресла висел малиновый плащ, ожидая своей очереди быть надетым. Люди племени фьордов, большую часть года видевшие вокруг себя лишь белый снег, почерневшие от сырости торфяные стены домов да деревья, и серое штормовое море, любили яркие цвета в одежде.
  Казалось, что Ингрид занята одной лишь игрой и больше ничего не замечает. Однако заговорила первой именно она, спрашивая мужа о делах, далеких от игровой доски:
  - Что ты собираешься делать, когда у тебя попросят помощи новые беглецы из разоренных бедствиями земель? А они придут, как приходили в предыдущие дни, я в этом уверена.
  Конунг пожал широкими плечами, еще отнюдь не обмякшими от старости.
  - То же, что и раньше. Направлю их копать торф и рубить лес, строить новые дома и рыть землянки. Других пошлю на охоту с моими сыновьями и воинами. Слава Уллю, покровителю охоты, в лесах вокруг Сванехольма сейчас полно зверья. Тоже, наверное, спасаются от холода. Если бы не это, уж и не знаю, что пришлось бы делать. Охота даст людям и мясо, и одежду.
  Ингрид покачала головой.
  - Одной охотой не проживешь. Уже сейчас пришлось убавить поголовье лошадей, коров и свиней, забить худших на мясо. Что будет дальше?
  - Я куплю скот у местных бондов. Золота у меня вполне достаточно, - рассердившись на себя за почти уже проигранную партию, Харальд решительно двинул вперед белую шашку, но жена тут же взяла ее своей.
  - Если бедствия будут продолжаться, золото скоро станет значить не больше прибрежной гальки. Не слышала я что-то, чтобы золотом можно было накормить голодных, согреть замерзающих. И отдадут ли даже за золото бонды скот, нужный им самим? А главное - останутся ли после этого довольны тобой?
  - Ты что-то слышала? - встрепенулся Харальд. - Уже появились недовольные?
  Ингрид осторожно сделала неверный ход, позволяя мужу выиграть, как обычно делала, желая успокоить его.
  - Пока еще нет; мои рабы и доверенные люди все замечают. Но народ непоследователен: во всех своих несчастьях он винит вождя. Даже когда всем ясно, что, если кто и мог наслать шторма и холода, то никак не ты... Я допускаю, что они могут от отчаяния взбунтоваться против тебя.
  Конунг перевел взгляд с жены на игровую доску, и вдруг, усмехнувшись, склонился к своей королеве и облапил ее по-медвежьи.
  - Ты проиграла, Ингрид! И все-таки, во всем остальном ты - самая мудрая женщина в Земле Фьордов, я всегда это говорил. Мне очень повезло, что ты - моя жена, а не мой враг. Когда-нибудь наши сыновья будут по праву гордиться не только тем, что оставил им я, - он указал на трофеи на стенах, - но и славой своей матери.
  Это была наивысшая похвала для женщины в Стране Фьордов, будь то королева или жена простого викинга или бонда. Но Харальд произнес эти слова искренне, как ей было хорошо известно. Он в самом деле уважал ее, насколько возможно уважать женщину. Если в более молодые годы Харальд не довольствовался законной супругой, доказывая свою мужественность красивым пленницам, подарившим ему немало побочных детей, то причиной тому был отчасти обычай, отчасти желание упрочить свой дом, подарив ему как можно больше воинов и возможных наследников на случай возможного несчастья с законными сыновьями. Однако дети Ингрид не только по закону, но и по сердцу были ему несравненно ближе остальных, и за это королева тоже была благодарна мужу. Будучи в самом деле мудрой женщиной, она давно преодолела женскую ревность, сумев привлечь внимание своего супруга не только красотой, но, прежде всего, редким для женщины умом и силой воли, так что стала его фактической соправительницей - и уж в этом-то никакая другая женщина не могла с ней соперничать. И Ингрид не жалела, что, отчасти поступившись всего лишь одной из сторон семейной жизни, сумела много выиграть в остальных, по ее мнению, ничуть не менее важных, чем постель. Таким образом, их с Харальдом союз с годами только окреп, а поводов для ревности стало меньше.
  Но сейчас она легко отклонилась, вывернувшись из его объятий:
  - Пока еще не за что меня благодарить; я лишь нашла проблему, но решать ее предстоит тебе. Да и о том, что делают люди, надо спрашивать Рольфа, он знает обо всем лучше меня. Кстати, вот и он!
  Слух еще никогда не подводил Ингрид. В дверь тут же постучали, и в комнату вошел Рольф Седой, начальник телохранителей конунга, его неизменное бдительное око. Впрочем, Седым этого рослого, стройного и крепкого викинга звали лишь за необычно светлые даже по северным меркам, почти белые от природы волосы, на самом деле он едва достиг средних лет, лучшего возраста для мужчины. С ранней юности Рольф, сын мелкого островного ярла, один уцелев от устроенного враждебными соседями побоища, остался служить конунгу Харальду, и с тех пор пользовался полным доверием его и королевы Ингрид.
  Рольф вошел к королевской чете, оставив в зале меч - ему и его подчиненным, одним из немногих, не просто было позволено, а прямо-таки вменялось в обязанность носить оружие в Сванехольме, потому что они должны были следить за порядком. Но все равно видно было, что это - воин, надежный и бдительный страж.
  - Какие новости, Рольф? - осведомился у него Харальд. - Ни один драккар больше не входил во фьорд Сванехольма?
  - Ни один, мой конунг, с третьего дня, когда сквозь шторм добрались драккары из Идре-фьорда и Берген-фьорда. И им удалось дойти с великим трудом, не иначе как особой милостью богов. С тех пор шторма еще усилились. Вряд ли кому-то под силу их преодолеть.
  Харальд ожидал этого, и все же печально покачал головой.
  - Это значит, что более четверти моих ярлов и их людей, более четверти лучших воинов Земли Фьордов, лежит на дне морском! Цвет викингов истреблен коварным врагом, даже не встретившись с ним в бою! Вороны Одина видели это. Когда-нибудь мы отомстим врагу за все.
  Обещание Харальда было равносильно клятве, и он выразительно вскинул над головой меч, сняв его со стены. Но пока надо было думать о настоящем, и конунг, заставив себя успокоиться, спросил:
  - Где мои сыновья? Проснулись ли они уже?
  - Твои сыновья и другие домочадцы ждут тебя в общем зале. Никто из них не стал бы спать после рассвета, - спокойно сообщил Рольф.
  - Это хорощо, - конунг сделал знак жене, поднялся и направился к двери. - Мне бы не хотелось называться отцом лентяев, что прохлаждаются, когда все вокруг летит к Хель. Им придется еще поработать, а может быть, и сразиться с тем, что идет на нас... Ну, ты готова, Ингрид?
  И конунг под руку со своей супругой вошел в большой зал своего дома, украшенный еще богаче, чем его покои. Там собрались его сыновья от Ингрид и от наложниц, и другие члены семьи, ожидая распоряжений своего главы.
  Взволнованные, звонкие и резкие голоса только что споривших молодых людей смолкли, как только с тихим скрипом отворилась дверь. Первым, приветствуя родителей, встал с кресла старший сын и наследник, Хельги.
  - Доброе утро, отец! И тебе, матушка, - он встретил их светлой улыбкой, делавшей еще привлекательнее и без того самого красивого из сыновей Харальда и Ингрид. И тут же отдал распоряжения двум молодым женщинам, присутствующим в зале: - Герда, Фрейдис, позаботьтесь, чтобы нашим родителям подали завтрак.
  Герда, молодая жена Хельги, послушно встала со скамейки, на которой сидела у ног мужа, бережно отложила веретено, скатав клубок шерстяных нитей, и направилась к очагу, где слуги готовили пищу. Но Фрейдис, единственная законная дочь конунга, не смогла сдержать недовольного фырканья, и с глухим стуком сбросила на пол пушистую трехцветную кошку, с которой играла в это время. Опять ее отсылают, как только собираются говорить о чем-то важном! Девушка надменно перебросила за спину свои медно-рыжие косы и вскинула голову, под стать гордой осанке королевы Ингрид, всем своим видом показывая, что вовсе не желает знать никаких тайн.
  - Фрейдис! - тихо окликнул ее Хельги. - Вернуться-то в зал можешь. Не знаю, будет ли тебе интересно, но слушать тебе не запрещали.
  Девушка еще больше нахмурилась, и, скажи это кто другой, вместо ее любимого брата, с ее языка непременно сорвалась бы какая-нибудь колкость. Но на Хельги она никогда не могла злиться, как, впрочем, и никто другой. Старший сын конунга, высокий и стройный, с волосами цвета светлого золота и ясными синими, как у матери, глазами, обладал настоящим даром располагать к себе людей, и, быть может, прежде всего за это был назван Прекрасным.
  При этом Хельги был и отважным воином, хоть и не стремился к подвигам так сильно, как многие другие викинги, включая и его младших братьев. Пять лет назад никто из видевших его в набеге на франкские и саксонские берега, не усомнился, что он достоин быть наследником отца. Но вот уже пять лет, с тех пор, как на севере снова зашевелились ледяные великаны и прочие опасные твари, Харальд сам больше не предпринимал опасных походов и не отпускал свих сыновей: нужно было охранять собственные земли. Правда, не все могли смириться с его решением. Есть люди, которым невозможно запретить сражаться и искать прочих опасных приключений.
  Хельги же охотно согласился с отцовским решением, и был вполне доволен жизнью. Особенно после того, как женился год назад. Хрупкая, нежная Герда была без памяти влюблена в своего мужа, и он отвечал ей не менее сильным чувством. Во всем Сванехольме не найти было пары счастливее них.
  Проводив жену и сестру, Хельги почтительно обратился к родителям:
  - Завтрак сейчас будет готов. А мы уже готовы. Какими будут сегодняшние распоряжения, отец?
  Харальд обвел взглядом своих многочисленных сыновей. За спиной старшего брата - двое младших законных, Сигурд и Гутторм, порывистые, горячие и стремительные, как молодые олени, уже в охотничьей одежде и с луками за спиной. Не решаясь попросить прямо, намекают иначе, какое поручение им будет по сердцу. Им пока не доводилось ходить на драккарах в далекие земли, и юноши изо всех сил старались проявить себя в мирных делах, доказывая всему свету, что достойны называться мужчинами и сыновьями конунга... А он только усмехался про себя, наблюдая за ними! Мальчишки! У Гутторма и борода еще толком не растет, хоть и мажет щеки и подбородок кабаньим салом, по "тайным" рецептам юношей. А шуму и проделок от него всегда было больше, чем от Сигурда. Тот чуть повыше и посерьезнее, и борода, хоть короткая и светлая, уже настоящая.
  Братья всю жизнь вечно спорили, стараясь превзойти друг друга, в детстве иногда и дрались, но все знали, что на самом деле они очень привязаны друг к другу. И все-таки их порой не смущало даже присутствие родителей.
  - А я говорю: это я вчера выгнал того лося из зарослей! - воскликнул Гутторм. - Эти горе-охотнички отстали чуть не на сто шагов. Они и лесов-то наших не знают, где им кого-то загнать! Их счастье, что зверь сейчас такой же пришлый и глупый, как они, а то бы беглецы поумирали с голоду без добычи.
  - И все-таки кормить их надо, - Сигурд вздохнул и без особой надежды поднял глаза на отца. - Но вообще, Гутторм прав. Ты посылаешь людей в лес, а среди них очень мало опытных охотников, большинство пришлых - рыбаки и землепашцы, они и ходить по лесу не умеют, распугивают зверя. Отец, отмени облаву! Ими пусть ее ведет кто-нибудь другой. Кнуд или Хаук, даже Ульв. А мы вдвоем принесем больше дичи.
  - Нет! - в это время рабы как ра расставили яства на настеленных для завтрака поверх козел досках; и вот конунг, подхватив золотой кубок с медом, так ударил им по этому временному "столу", что часть пенящегося напитка выплеснулась наружу. - Охота сейчас не забава, а необходимость, глупые вы мальчишки! "Рыбаки, землепашцы..." Я не могу послать их пахать землю зимой, или, может, вы бы сами осмелились выйти в море, когда каждый день бушует шторм? - на миг все смолкли, и сквозь толстые, сложенные из торфа стены явственно донесся грохот волн, дробящихся о прибрежные скалы, и пронзительный вой ветра.
  Сыновья конунга пристыженно опустили головы. Хельги решил помочь младшим братьям.
  - Это значит, что отец дает вам самое важное поручение! Если вы не набьете дичи, чтобы хватило и пришлым, и нам, чтобы достойно встретить гостей, народ будет голодать. Вы должны спасти от голода Земли Фьордов. Видят Асы, я даже завидую вам! Может, отпустишь меня с ними, отец?
  Но Харальд усмехнулся в бороду, обгладывая копченую кабанью ногу и заедая ее ячменной лепешкой. Ингрид, в этот момент разгрызающая крепкими, как у молодой женщины, зубами кость жареного зайца, тоже слышала, о чем говорят ее дети, но не подала виду.
  - Нет, Хельги, ты нужен мне здесь, - отвечал ему отец. - Поедешь со мной к тем, кто занят на строительстве. Поговорим с людьми, тебе, пожалуй, скорее удастся их успокоить. Вот пусть еще Хаук и Кнуд идут с охотниками. С моими сыновьями посылаю десяток викингов.
  Названные побочные сыновья Харальда охотно согласились. Выросшие в усадьбе конунга хоть и не наравне с сыновьями от королевы Ингрид, но все же по факту рождения считавшиеся выше обычных воинов, они считали честью для себя доверие отца. И они гордились, когда Харальд награждал их не как сыновей, а как отличившихся воинов. А если кто-то из них носил в душе и другие мысли, то пока этого никто не знал.
  А конунг продолжал раздавать поручения своим сыновьям.
  - Эйстейн, Халльдор, отберите худших лошадей и свиней, которых не жаль заколоть. Следите сами, не доверяйте рабам. Лодин, Карл - к строителям. Учтите: если из новых домов ветер выдует все тепло, или дымовое отверстие будет заполнять зал дымом вместо того, чтобы вытягивать его наружу, - я отправлю вас самих жить в тех домах. Сын конунга ни в чем не должен осрамиться! А ты, Ульв Черный, пойдешь с лесорубами. Да, а где Ульв?
  - Я здесь, мой конунг, - от стены отделился воин, высокий и крепко сложенный, очевидно, очень сильный, с непривычно темными для уроженца Земли Фьордов волосами. Он вышел вперед, пройдя между расступившимися перед ним сводными братьями, и остановился перед креслом Харальда, не произнося ни слова. Он один почему-то никогда не называл могущественного конунга отцом.
  Все прочие сыновья Харальда, кем бы ни были их матери, с виду были истинные викинги. А вот Ульв, один из старших сыновей, унаследовал черные волосы от матери, привезенной откуда-то из мест за землей франков. Харальд теперь уже почти не помнил, какой была та женщина, она умерла от простуды через три года после рождения сына, так и не привыкнув к суровым северным зимам. Зато ее сын вырос, кто бы мог подумать, сильнее всех своих братьев, хоть и не мерился ни с кем специально своей силой. Еще с детства Ульв как будто понимал, что и происхождение, и внешность - все отличает его среди сверстников, и рос замкнутым, нелюдимым, почти не играл с другими детьми, предпочитая проводить дни в одиночестве. С возрастом его привычки не изменились. Иной раз по целым дням никто не слышал от Ульва ни слова. Вот и сегодня, пока не прозвучало его имя, он молча стоял возле одного из опорных столбов, как будто собирался еще и собой подпереть крышу Большого Дома для пущей надежности. Не позови его конунг, так и не выдал бы своего присутствия.
  - Ты слышал, Ульв? Тебя я посылаю на заготовку леса, - на всякий случай повторил Харальд.
  Самый чужой и непонятный из его сыновей только кивнул, соглашаясь. На его смуглом обветренном лице серые глаза казались светлее и острее отцовских, но все же были очень похожи - единственная несомненно общая черта.
  - Я все слышал, мой конунг. Сейчас соберу людей рубить лес.
  Ульв, не медля, направился к выходу, но тут неожиданно из-за пестрой драпировки на стене из южной тонкой ткани, украшенной невиданными в Стране Фьордов зверями и птицами, послышался насмешливый голос:
  - А как же Ульв Молчаливый, умытый сажей, будет приказывать лесорубам? Они решат, что он прежде себе язык отрубил!
  Узнав голос, Ульв невозмутимо пожал плечами и вышел прочь. В приотворенную дверь белым клубком вкатился холодный воздух, огонь в очаге испуганно загудел, а пламя свечей затрепетало.
  А тот, кто прятался у стены, теперь небрежной походкой прошелся по залу и подошел к деревянному помосту, на котором стояли кресла конунга и его супруги. К нему теперь обернулись все взгляды, и Йорм, дальний родственник и воспитанник Харальда, был очень доволен таким вниманием.
  Йорм был примерно одних лет с Хельги, рыжеволос, худощав и, пожалуй, красив, только постоянная язвительная усмешка немного портила его бледное лицо, придавая ему что-то лисье. Вообще же, о своей внешности он явно очень заботился: тщательно расчесывал свои огненно-рыжие, светлее, чем у Фрейдис, кудри, наряжался и в праздники, и в будни во все самое яркое, как бы показывая, что живет не хуже сыновей конунга, постоянно носил многочисленные перстни и цепочки. И все-таки мало кто решился бы назвать Йорма воином, викингом. По его мягким, с узкими длинными пальцами ладонями было видно, что он не привык вращать весло драккара, и вряд ли когда-нибудь стремился превзойти других во владении мечом и секирой. Правда, он стрелял из лука лучше конунговых сыновей, но это искусство, полезное на охоте, не слишком ценилось на войне. Вот только Йорма ничуть не заботило неодобрение других. Его любимым занятием было дразнить окружающих, и он не выбирал средств, чтобы привлечь их внимание.
  Вот и сейчас Йорм под звон висевших на груди цепочек и застежек вдруг перекувыркнулся посреди зала, затем встал на руки и так подошел к конунгу и его жене. Этим трюкам он несколько зим назад выучился у заезжих скоморохов. Правда, то обстоятельство, что он и раньше демонстрировал их много раз, помешало зрителям удивиться. Только королева Ингрид сдержанно покачала головой, переглянувшись со старшим сыном, да Фрейдис, не любившая Йорма, невольно хихикнула.
  - А что мудрый и великий конунг прикажет делать мне? - поинтересовался Йорм, стоя вниз головой и болтая длинными ногами.
  Харальд все же невольно фыркнул при виде ужимок воспитанника, но тут же заставил себя смотреть строго.
  - От тебя я прошу лишь одного: посиди сегодня спокойно и не путайся под ногами, Йорм! Ведь не мальчишка уже, давно пора браться за ум. Сиди дома, пока женщины будут прясть и ткать.
  - Как, меня опять оставляют дома! - Йорм, изображая полное отчаяние, поднялся на ноги. - Ну вот, а я собирался совершить столько великих дел! Ах, дядюшка, ты совсем несправедлив ко мне! - на самом деле Йорм состоял в дальнем родстве с конунгом, но с самого детства бесцеремонно записался к нему в племянники, если только не обращался с шутовским почтением.
  Харальд махнул рукой, уже не слушая его, и направился к дверям, захватив с собой старшего сына. Ингрид, оставшись с дочерью и снохой, подозвала свою любимую служанку, круглолицую расторопную девушку из семьи бондов:
  - Элла, собери моих рабынь: нам тоже предстоит много работы. Надо прясть и ткать целыми днями, чтобы обеспечить одеждой всех, кто пришел под защиту нашей семьи. И вы останьтесь, дочери мои. Фрейдис, одолжи мне на на одну ночь своих кошек: крысы сгрызли всю пряжу.
  - Да, мама, - рыжеволосая девушка подхватила на руки свою пушистую любимицу и передала королеве, которая рассеянно погладила ее усатую мордочку, глядя, как рабыни вносят в зал прялки и мотки шерсти.
  - Ну вот, - тихо, но властно сказала она своим подчиненным. - Скрывать не стану: работа будет трудная.
  Глава 7. Возвращение Стирбьерна
  Штормовое море с грохотом билось о скалы Сванехольм-фьорда. Один за другим накатывались издали чудовищные волны, целые водяные горы, несущие белую пену на гребне. Их порождал ветер, сегодня разошедшийся еще сильнее прежнего; он с воем и визгом носился над черным от ярости морем, зачерпывал воду, вздымая волны, и с пронзительным хохотом гнал их вперед, на штурм земной твердыни. И волны, повинуясь его силе, накатывали одна за другой, разбиваясь о скалы или запутываясь, теряя силу среди множества шхер и островов; они падали и растворялись, отползая обратно слабыми ручейками. Но уже новые волны надвигались вперед, будто надеясь продвинуться дальше, чем удалось их сестрам.В этой целеустремленности водяных гор, в ярости шторма было нечто сознательное, как будто они сговорились стереть с лица земли всю сушу.
  Конечно, как ни бушевал ветер, как ни ярились волны, пока еще многое было неподвластно и им. Например, Дозорная Скала, самая высокая точка Сванехольма, с которой просматривался не только весь фьорд, но и открытое море за ним. Туда и смотрел сейчас конунг Харальд, не отводя глаз от одинокого драккара, каким-то чудом до сих пор выдерживающего буйство стихии, приводившей в оторопь и самых опытных викингов.
  Когда Харальду сообщили о замеченном вдалеке драккаре, он не мог поверить своим ушам. Никто не сомневался, что корабли, которым не удалось вовремя дойти до Сванехольма, погибли. Но теперь оказалось, что кому-то все-таки удалось уцелеть! Пусть на одном драккаре не могло быть очень много викингов, все же это означало победу людей над ополчившимися против них темными силами! Конунг Земли Фьордов немедленно поднялся на Дозорную Скалу, чтобы оттуда увидеть, как корабль войдет во фьорд. За спиной конунга стояли его младшие сыновья, Ульв Черный и несколько телохранителей во главе с Рольфом. Именно к нему и обратился Харальд, изо всех сил стараясь перекричать вой ветра, хоть они и стояли рядом:
  - У тебя глаза морского орла, Рольф. Ты можешь узнать, чей это драккар?
  Долго Рольф вглядывался в темную, почти ночную даль, заполненную клубящимися тучами и волнами. Но и он, в конце концов, покачал головой:
  - Еще слишком далеко, мой конунг. Парус у них свернут, но, насколько можно разглядеть, синий с белым. Никаких знаков, конечно, не видно. Большой драккар, на тридцать пар весел. У кого из ярлов есть такой?
  - Клянусь кольцом Фрейи: ну, кто бы там ни был, но таких отчаянных людей больше не найти во всей Земле Фьордов! - Харальд восхищенно хлопнул себя ладонями по бокам, потому что в это мгновение драккар, выждав, пока схлынет очередная волна-гора, не теряя времени, повернул, входя в узкое горло Сванехольм-фьорда. Сильный порыв встречного ветра хлестнул снова, пытаясь переломить мачту со спущенным парусом; та опасно выгнулась, но выдержала. Еще несколько мгновений ветер отчаянно завывал, пытаясь ухватить корабль и утащить назад, в открытое море. Но, видно, так велико было искусство кормчего на неизвестном драккаре, и такова сила его гребцов, что они преодолели штормовой порыв и двинулись вперед, пробираясь меж подводных камней.
  Сыновья конунга взволнованно вскинули руки, наблюдая за исходом этой отчаянной борьбы.
  - Вот настоящие викинги! Сколько мужества нужно, чтобы победить этот проклятый шторм! Смотри, отец... Видел ты когда-нибудь такое?
  Конунг тоже смотрел на море, не отрываясь, для верности держась за растущую на камнях узловатую, перекрученную низкорослую сосну, потому что штормовой ветер был страшен и на суше.
  - Да, настоящий король открытых морей! Но посмотрим, как он сумеет пройти здесь... Правит прямо на Собачью Пасть... Хель меня побери! Прошел!
  Собачьей Пастью называлась группа подводных скал возле устья фьорда. На этих камнях и в лучшую погоду разбился не один корабль, так что большинство мореплавателей предпочитали обходить их стороной. Но таинственный драккар упрямо шел именно на них. Было еще слишком далеко, чтобы узнать его.
  И, когда наблюдатели на Дозорной Скале уже ждали неминуемого столкновения, корабль прошел между левым "клыком" Собачьей Пасти и одним из зубов помельче, так же спокойно, как если бы его кормчий мог видеть их под водой. Он принял в расчет все, даже изменение ветра, толкнувшего драккар вправо. И двинулся дальше, преодолевая сопротивление волн, может быть, не таких высоких, как в открытом море, но все еще опасных и грозных.
  - Клянусь копьем Одина! - прорычал конунг Харальд громче рева бури. - Только мой безумный племянник Стирбьерн мог преодолеть такой шторм! Конечно, ему-то что Собачья Пасть, он еще мальчишкой изучил здесь каждый камень... Но откуда, тысяча троллей, он взялся?! Рольф, теперь ты видишь?
  - Вижу, - отозвался начальник телохранителей совершенно бесстрастно. - Драккар украшен изображением Тора с молотом, окованным железом. Это действительно Стирбьерн!
  - Вот уж не чаял его увидеть на этом свете! - буркнул про себя конунг. И по его голосу трудно было понять, радует ли его возвращение давно исчезнувшего родича или удивляет, отчасти даже пугает.
  Дело в том, что Морской Король Торвальд, чаще именуемый Стирбьерном, был сыном родного брата конунга Харальда. Причем старшего брата, о чем редко вспоминали выросшие в более чем тридцатилетнее правление Харальда. Но сам-то он помнил, как далеко в землях франков, под жарким южным солнцем, пущенный из катапульты камень раздробил голову конунгу Арнульфу вместо со шлемом под стенами какой-то крепости. Помнил и то, как все-таки взял ту крепость и вернулся с победой и богатой добычей. Ни тинг, ни совет ярлов не усомнились, избрав новым конунгом Харальда Победоносного, сильного, воинственного и энергичного вождя. А как же - не провозглашать же наследником ребенка, чтобы за него правили и сражались другие? Нет, это пусть изнеженные южане превращают плащ вождя в пеленку для младенца, а викингам нужен настоящий конунг.
  Что ж, Харальд и был им все эти годы, порой с гордостью отмечая, что справляется наверняка лучше, чем мог бы его старший брат, вечно стремившийся только к битвам и приключениям. Вот и его сын вырос таким же. Очень рано стало понятно, что во всей Земле Фьордов нет викинга сильнее Стирбьерна, храбрее Стирбьерна и... непонятнее Стирбьерна. Во всяком случае, непонятнее для его дяди конунга. Племяннику не было и четырнадцати лет, когда он в своем первом походе спас ему жизнь. Да при каких обстоятельствах!
  Жители Британии тогда успели подготовиться к сражению, и встретили викингов градом стрел со своих кораблей, выйдя навстречу и не давая им подойти. Вокруг Харальда тогда пали один за другим все телохранители, прикрывая его щитами. На другом драккаре, "Свирепом медведе", упал кормчий, сраженный стрелой. Оставшиеся без управления викинги, казалось, не могли решить, что им делать. Только юношеская дерзость молодого Торвальда и спасла тогда всех. Он встал к рулю "Свирепого медведя" и направил драккар вперед, на врага. Харальду рассказывали потом, что на месте подростка, пусть сильного и крепкого, не уступающего иным взрослым, они видели тогда могучего рыжеволосого воина... Так или иначе, но когда окованный железом нос драккара врезался во вражеские корабли, уже англичан охватило смятение, чем и поспешил воспользоваться конунг.
  Ну а его племянника с того дня все Племя Фьордов стало почитать побольше, чем иных опытных воинов. Имя же драккара, на котором он совершил свой первый подвиг, стало его собственным.
  С тех пор прошло много лет. Стирбьерн был давно уже живой легендой Племени Фьордов. Скальды складывали о не меньше песен, чем об иных из древних героев, каждый подрастающий мальчишка мечтал вырасти похожим на Стирбьерна, все викинги мечтали быть принятыми на "Молот Тора" - так, в честь своего божественного покровителя, назвал он новый драккар, самый большой и прочный из всех, что бороздили морские просторы. Однако брал в свою команду Стирбьерн лишь самых отчаянных, готовых посвятить опасным приключениям остаток своей жизни, и кого не ждали на берегу. То и дело в битвах с чудовищами и с вражескими армиями, в штормах на море погибали спутники Стирбьерна. Но такова была слава легендарного предводителя, что никогда не переводились желающие следовать за ним.
  И, надо сказать, сидеть без дела им не приходилось. Если не участвовали вместе с людьми конунга в очередном набеге или не приходилось отражать нападение не менее воинственных соседей, то Стирбьерн уходил на "Молоте Тора" куда глаза глядят, охотиться на морских троллей и чудовищ, желая, как он сам говорил, очистить от них морские дороги. А когда зимние шторма закрывали даже от него море, Стирбьерн со своими людьми уходил на много дней охотиться в горах и лесах. Возвращался обычно оборванным и исхудавшим, с новыми шрамами, зато приносил в Сванехольм то когтистые лапы тролля, то лохматую голову горного великана или целый десяток истребленных им злокозненных карликов, что заманивали проходящих путников в пещеры, в жертву своим богам... За эти подвиги люди почитали Стирбьерна еще больше, но ему самому новые победы, казалось, не приносили удовлетворения. Что-то постоянно гнало его, не давая покоя, посылало искать все новые опасности. Потому-то конунг Харальд и назвал Стирбьерна безумным. Особенно если подумать, чего тот мог бы добиться при желании... Харальд не сомневался, что, пожелай племянник занять его место, очень многие в Земле Фьордов приняли бы его сторону. Всем хочется следовать за сильнейшим. Правда, Стирбьерн до сих пор не давал ему никаких причин для подозрений, был в хороших отношениях и с сыновьями Харальда, своими двоюродными братьями, и все же он оставался для конунга загадкой. И теперь он смотрел на приближающийся к берегу длинный корабль Стирбьерна, размышляя, что сулит его возвращение, такое же внезапное и неожиданное, как все, что предпринимал его беспокойный родич.
  Драккар подходил все ближе. Теперь уже все ясно видели укрепленную на его носу резную фигуру могучего бога, заносящего громовой молот над угрожающе ревущими, будто кипящими в громадном котле волнами. Мастер изобразил Тора в момент яростного напряжения битвы, готовым сражаться до конца даже с самым коварным противником.
  Стоявший на носу драккара воин в полном вооружении выглядел таким же могучим и несокрушимым, как изображение Бога Грозы. Он был огромного роста, на голову выше любого из викингов, собравшихся за его спиной. Шлем оставлял открытым суровое, обветренное лицо с крупными чертами, казавшееся высеченным из камня, да еще кем-то, кто лишь начерно представлял свою работу, и прекратил ее, не успев обтесать и сгладить, облагородить получившееся творение. Дальнейшие штрихи проводила уже сама жизнь, полная опасных приключений: на лбу и на виске у Стирбьерна белели пять продольных полосок - следы когтей рыси, полученные еще в детстве, а щеку рассекал гораздо более поздний шрам от ножа морской ведьмы. Впрочем, эти отметины не уродовали его, они, как священные руны, рассказывали историю его побед яснее самых красноречивых песен скальдов, и без них Стирбьерна было не представить.
  Из-под шлема виднелись длинные, до середины спины, темно-рыжие волосы великого викинга, и такого же цвета борода. Близко посаженные янтарные глаза его обыкновенно смотрели грозно, но сейчас, при виде скал Сванехольма, в них светились золотые огоньки.
  В тяжелом литом панцире его могучая фигура казалась еще крупнее, но и без того в каждом его движении угадывалась невероятная сила. Достаточно было взглянуть на огромную секиру за спиной Стирбьерна - вдвое больше тех, какими обычно владели викинги. Секира, она же и боевой молот - ее рукоять завершалась острым навершием, способным пробить толстую шкуру тролля и проткнуть ему сердце. Вряд ли в Земле Фьордов кто-то, кроме Стирбьерна, смог бы орудовать такой секирой.
  Впрочем, сейчас топор мирно дремал в заспинных ножнах, а ее владелец поднял белый щит, знак мира. Возвращаясь домой, Стирбьерн был готов ко всему, что могло произойти в Сванехольме за более чем два года его отсутствия, особенно после того, что успел увидеть на обратном пути. Но теперь, разглядев собравшихся на берегу людей и вытащенные на берег драккары, убедился, что здесь пока еще все остается по-прежнему. И сообщил всем, что идет с миром.
  На берегу уже собрались люди, оживленно толпились, переговаривались и ругались, стараясь пролезть вперед. Весь Сванехольм был уже оповещен, что знаменитый вождь викингов, которого давно считали погибшим, вернулся. Помимо любопытства, в сердцах людей теперь проснулась и надежда: уж если Стирбьерн вернулся, то он-то сумеет прогнать обратно распоясавшихся чудовищ, чтобы не досаждали людям, он снова сделает землю и море безопасными для людей, а, если они не смогут прокормиться у себя дома, с таким предводителем, как Стирбьерн, они всегда завоюют и славу, и добычу!
  Конунг Харальд со своей свитой спустился с Дозорной Скалы в тот самый миг, когда "Молот Тора" повернул к причалу. И он увидел, как Стирбьерн, не дожидаясь, пока драккар подойдет ближе, перемахнул через борт и приземлился на галечную отмель, у самой воды. Невероятная сила и ловкость были нужны, чтобы настолько точно перенести в прыжке через еще широкую полосу воды тяжелое тело, облаченное в доспехи! Кто-то в толпе восторженно ахнул. А Харальд не мог сдержать досады, видя, что даже его сыновья смотрят на прибывшего, как будто никогда раньше не видели настоящего воина. Усилием воли заставив себя улыбнуться, он шагнул навстречу племяннику, протянул ему руку.
  - Жить тебе долго, Стирбьерн: мы думали, что тебя уже давно валькирии угощают медом повкуснее здешнего! - воскликнул конунг громко, чтобы его слышали все.
  - Валькирии согласились подождать: могучий Тор, верно, сказал им, что я еще нужен здесь, - так же громко ответил Стирбьерн. Голос у него был низкий и звучный, лишь чуть охрипший от необходимости постоянно перекрикивать шторм. - Рад и я увидеть тебя, Харальд, сын Олафа, по-прежнему повелитель Земли Фьордов! Здорова ли королева Ингрид, благополучна ли твоя семья?
  - Слава всем богам: все пока что живы и здоровы, - при этих словах конунг еще подозрительнее взглянул в сторону только что причалившего драккара. - Помнится, я отпустил с тобой двух своих сыновей, Гуннара и Освальда. Вернулись ли они вместе с тобой?
  Лицо Стирбьерна омрачилось, глубокая складка меж бровей сделалась еще заметнее, крепкие скулы напряглись.
  - Их больше нет, - ответил он с явным сожалением. - Вот они сейчас и вправду пируют с Одином, и валькирии угощают их из своих белых рук.
  Конунг печально кивнул. Он уже был готов к такому ответу, считая погибшими всех, кто ушел со Стирбьерном. И ему не следовало сейчас высказывать вслух своих сожалений, хоть и было жаль. Пусть и внебрачные сыновья, но другой отец, менее награжденный богами, гордился бы и законными такими. Однако обычай викингов строго регламентировал даже родительскую скорбь.
  - Ты ручаешься, что они достойны Вальхалллы? - медленно проговорил Харальд.
  Стирбьерн кивнул без колебаний.
  - Гуннар утонул, спасая другого воина, когда мы попали в шторм возле большого острова, окруженного льдами. А Освальд был с нами в Стране Закатного Солнца, и уже на обратном пути погиб в сражении с гигантским кракеном, который чуть нас всех не утянул на дно. Ты можешь ими гордиться.
  Харальд уже пришел в себя и поднял ладонь, приказывая молчать.
  - Подожди, племянник. Сегодня расскажешь всем на пиру, в какие края тебя занесло, и что ты видел... Хм, значит, прогулочка была опасной. Это что же, все, кто уцелел из твоей команды?
  В это время люди Стирбьерна спустились на береги принялись вытаскивать драккар на берег, куда не достать было и самым высоким штормовым валам. Все они выглядели усталыми и изможденными, с красными от бессоницы глазами, но счастливыми долгожданным возвращением домой. Некоторые из них зачерпывали ладонями горсть песка и гальки и медленно просеивали между пальцами, другие не скрывали слез, текущих по обветренным лицам. Под ногами моряков земля покачивалась, как палуба корабля, и они шутили по этому поводу, споря, кто первым избавится от "утиной" походки. Их и вправду осталось мало - чуть больше половины тех, кто когда-то ушел на "Молоте Тора".
  - Да, - сурово подтвердил Стирбьерн. - Когда я расскажу о наших странствиях, ты сам скажешь, можно ли было вернуться скорее и с меньшими потерями, чем удалось мне. На обратном пути из Страны Закатного Солнца едва хватило людей на весла.
  - Когда мы пробирались через ледяные поля, Стирбьерн греб сразу парой весел, - вмешался Бьярни Скальд, один из участников невиданного похода, отважный воин и вдохновленный богами певец.
  - Потому что иначе было не справиться, - пожал могучими плечами Стирбьерн. - Погоди, Бьярни. Ты пойдешь со всеми сегодня на пир, и там расскажешь во всех подробностях об этом плавании, еще и от себя приукрасишь. Знаю я вас, скальдов. А сейчас подождите...
  В это время юный Гутторм, давно присматриваясь к двоюродному брату и его спутникам, наконец, не удержался, потянул Стирбьерна за вышитый странными узорами рукав замшевой куртки, надетой под панцирь.
  - А что это на тебе? И у других тоже? Таких одежд не видел еще никто в Земле Фьордов!
  Стирбьерн усмехнулся и хотел было потрепать юношу по голове, как раньше, но подумал, что тот, пожалуй, теперь не обрадуется такой фамильярности.
  - Это тоже часть того, о чем я расскажу вечером, - загадочно пообещал он.
  Не объясняя больше ничего, Стирбьерн снова вернулся на корабль, правда, лишь на мгновение, чтобы появиться, держа на руках черноволосую женщину в странном наряде.
  При виде нее сыновья конунга и еще кое-кто из собравшихся на берегу не смогли сдержать удивленных возгласов: женщина была краснокожей! Совсем молодая, тонкая и гибкая, как ива, невысокого роста - когда Стирбьерн поставил ее на землю, голова женщины приходилась на уровне его груди. Одета она действительно была во что-то странное: платье и накидку из мягко выделанных шкур, вроде тех, из которых была сшита одежда мужчин, только тоньше. Но это нищенское одеяние было так искусно вышито цветными бусами и ракушкам, яркими камушками, птичьими перьями и пучками шерсти, что получилось прямо-таки роскошно. Но совсем не ее наряд поразил всех. Кожа у женщины имела оттенок красной глины, какого не могло подарить самое яркое солнце! Все без исключения, даже сам конунг, смотрели на нее с удивлением и любопытством. Еще никто из викингов не слышал о людях с красной кожей...
  Женщина прошла по берегу вместе со Стирбьерном. Она осматривалась по сторонам с видимым любопытством и, кажется, с опасением: слишком непривычно было все вокруг. Правда, светлокожие бородатые люди теперь уже стали привычны ей, но она никак не ожидала, что их так много, и что они все примутся разглядывать ее. Если бы Стирбьерн не вел ее, держа осторожно за плечи, она теперь совсем растерялась бы.
  - Кто это? - хмыкнул Харальд, указывая на краснокожую с легким недоверием.
  - Это моя жена, - невозмутимо, но громко, чтобы слышали все, ответил Стирбьерн. - Ее зовут Уит-Уис, она родом из племени делаваров, одного из многих народов Страны Закатного Солнца.
  Конунг кивнул, чувствуя, что неожиданности, которые всегда приносил с собой его племянник, уже начинаются. Вообще-то, конечно, любой викинг имел право привести домой пленницу из чужих земель, даже жениться на ней, если хотел, но эта была совсем уж необычной...
  - И что, там, откуда ты ее привез, все такие? Ни одного человека с нормальной кожей? - поинтересовался он, только чтобы что-то сказать.
  - Мы тоже сперва удивлялись, но это так. Мы назвали жителей страны на западе скрелингами - "красными", а сами они делят себя на множество племен, и у всех свои названия. Верно, это солнце, опускаясь в море, окрасило их кожу последними лучами. Но все же мы смогли с ними понять друг друга. Моя жена даже немного говорит на нашем языке. Уит-Уис, приветствуй Великого Сахема нашей страны!
  Женщина, все это время стоявшая молча, застенчиво разглядывая каменистый берег у себя под ногами, застенчиво улыбнулась, подняла слегка раскосые черные глаза и почтительно кивнула конунгу Земли Фьордов, протянув руки ладонями вперед, как бы что-то передавая, хотя ее ладони были пусты.
  - Добр-рый день тебе, отец викингов! Счастливого плавания... твоим кораблям, - проговорила она с запинкой и тут же вскинула тревожные глаза на мужа.
  Тот многозначительно положил ладонь ей на голову, коснулся волос женщины, заплетенных в четыре косы.
  - Уит-Уис будет жить в Большом Доме, как моя жена. Даже в мое отсутствие с ней должны обращаться достойно, - он не просил, но и не угрожал. Просто сообщил то, что желательно выполнить, и все.
  Харальд согласно кивнул. Не сказать, чтобы требование Стирбьерна было ему особенно приятно, но следовало оставаться хозяином положения. Особенно сейчас, когда его видит столько людей. И он взял племянника под руку, направляясь к главной усадьбе.
  - Ну, что же мы столпились на берегу, как тюлени? Пойдем домой и расскажем всем о твоем возвращении! Вечером будет пир по случаю твоего прибытия. Соберутся все ярлы, что гостят сейчас в Сванехольме. Пусть вся Земля Фьордов узнает, что тебе довелось пережить. С запасами сейчас трудно, но ради такого случая найдутся!.. Эй, слуги! - рявкнул Харальд рабам, тоже приостановившим свои нескончаемые обязанности, чтобы взглянуть на "воскресшего из мертвых" Стирбьерна. - Не зевайте, готовьте сегодня на весь Сванехольм! Тащите побольше мяса, птицы, рыбы - всего что есть. Катите бочки с пивом и вином. Даже если это будет последний пир в Земле Фьордов, он должен стать настоящим!
  А за спиной конунга и его родных уже гудела народная молва, и верно поднимая на ноги всех жителей Сванехольма: у всех на устах было возвращение Стирбьерна, все обсуждали это событие, переиначивая услышанное на свой лад. И за спиной людей дыбилось в ярости штормовое море, ярилось еще сильнее от того, что нашелся человек, сумевший преодолеть его силу.
  Глава 8. Пир
  Конунг Харальд выполнил свое обещание: вечером в главном зале его усадьбы состоялся большой пир. За длинными досками, составленными вместе, собрались все викинги Сванехольма, все гости - собравшиеся по зимнему времени ярлы со своими людьми, наиболее влиятельные бонды и, конечно, Стирбьерн с остатками команды "Молота Тора". В их сторону то и дело поглядывали собравшиеся с вполне понятным любопытством: всем хотелось поскорее узнать о его путешествии к края, где не бывал прежде ни один викинг. Но все знали, что торопить человека с рассказом невежливо и недостойно мужчины, и никому не хотелось быть прилюдно высмеянным за несдержанное любопытство. И поэтому гости и хозяева все одинаково ждали, тем временем насыщаясь всем, что в изобилии приготовили для сегодняшнего пира. Уроженцы Страны Фьордов могло долго терпеть невероятные лишения, но зато и способны были потом съесть сразу много, вознаграждая себя за все.
  А сегодня в доме конунга был настоящий пир, какого трудно было представить при нынешнем оскудении. Охотники под предводительством сыновей Харальда добыли-таки немало дичи, и лучшие куски пошли на этот пир. Тут были зажаренные медвежьи лапы и мясо лосей и диких быков; на исполинском золотом блюде внесли целиком запеченного на вертеле кабана и поставили в середину - даже настил из досок прогнулся под его тяжестью, но выдержал. Всякой мелкой дичи, вроде зайцев и птиц, было и не сосчитать. Рыбаки с прибрежных островов доставили две больших корзины рыбы, выброшенной на берег штормом, и теперь она помогла разнообразить стол. А ячменное пиво, хмельной шипучий мед и заморские вина лились на пиру прямо рекой.
  Первое время пирующие почти не разговаривали; слышался лишь треск разгрызаемых костей и довольное урчание, будто здесь вместо людей насыщалась стая волков. Звенели кубки из золота и серебра, плющились невзначай в мощных руках викингов, с бульканьем лились напитки из их инкрустированных драгоценными камнями краев, из бычьих рогов, которым многие отдавали предпочтение. Зал освещался высокими свечами из воска, дававшими светлое и чистое, почти бездымное пламя, и от них было так светло, словно пиршественный зал находился под открытым небом. Свечи стояли на обеденных досках, а также были укреплены на стенах, чтобы каждый мог в подробностях разглядеть убранство пиршественного зала. Вышитые причудливыми узорами ковры и меха животных, украшения и фигуры из золота, серебра, бронзы и кости были расставлены так, чтобы сразу бросаться в глаза. Все они - и местного происхождения, и взятые в набегах или привезенные торговцами из далеких стран, - свидетельствовали о богатстве и удаче добывшего их конунга, а стало быть, и о благоволении к нему богов. А их покровительство теперь, похоже, как никогда было необходимо для племени Фьордов, да и убедить в нем свой народ было очень кстати.
  Немудрено потому, что, впечатленные таким великолепием гости осушили первые чаши за здоровье и долгое правление Харальда Богатого, взысканного от богов удачей, как никто из смертных.
  - Пусть никогда не затонет твой корабль, не споткнется конь, не затупится меч! - желали ему.
  - Пусть враги встречаются тебе лишь затем, чтобы наполнить твой дом новыми сокровищами и собрать нас еще не раз в этих стенах!
  - Ни к чему спешить в Вальхаллу тому, у кого она дома, в земной жизни!
  Харальд усмехался в бороду, слушая эти славословия, поскольку знал им цену, а королева Ингрид, сидевшая рядом на возвышении, украдкой начертила над головой мужа руну защиты, опасаясь сглаза.
  Естественно, он в ответ обязан был почтить каждого из наиболее значимых гостей заздравной чашей и произнести хоть несколько слов о подвигах каждого из них, перечисляя всех ярлов по старшинству прожитых ими зим. Так что, к тому времени, как закончился этот обмен любезностями, прошла уже добрая часть ночи. Зато люди наконец-то насытились, а хмель развязал им языки, и они смогли отвлечься от пира ради бесед. Все взгляды обратились к Стирбьерну, они прямо-таки мысленно кричали, чтобы он рассказал о своем путешествии... Морской король тяжело вздохнул, взялся за висевший на шее оберег - железный громовой молоточек, и начал свой рассказ.
  - Два с половиной года назад мы вышли из Сванехольма прямо на север, и поначалу Асы были благосклонны к нам. Мы быстро оставили заселенные берега и двинулись вдоль мест, где даже летом лежит снег, а леса и полей нет совсем. Там не понравилось бы никому из племени Фьордов, я думаю, что туда даже лапландцы не пригоняют оленей. Там мы и пережили первое приключение.
  - И оно едва не стало последним, - вмешался Бьярни Скальд.
  - Да, да, - подтвердил Стирбьерн. - Нас вдруг подхватило течением, таким могучим, что бороться с ним едва хватило сил. Оно тащило "Молот Тора", как горная река весной тащит щепку. Ну, я разозлился тогда; мне не нравится, чтобы мной играли, как котенком, да и моей команде тоже. Удалось все-таки выгрести, а то бы затянуло нас в водоворот: мы были уже совсем рядом. Огромная яма среди моря, и туда со страшной силой стекает вода, постоянно кипит там, как бешеная.
  - Как это - стекает вода? - Харальд чуть не захлебнулся пивом, услышав о таких чудесах. - Эта яма что, заглатывает море? Оно кончается за ней?
  - Нет, не кончается: ведь мы прошли гораздо дальше, - гордо усмехнулся Стирбьерн. - Хотя сперва и на "Молоте Тора" так подумали. Но я все-таки решил идти дальше. Нам удалось выбраться из Злого Потока. Только одного викинга затянула проклятая бездна: он слишком долго всматривался в нее, и вдруг выпустил весло и прыгнул, так внезапно, что никто не успел остановить его. Его звали Ларс, сын Фритьофа, и он был первой жертвой нашего похода.
  Могучий вождь викингов помолчал, осушив до дна рог, окованный железом и медью. Как расскажешь о том, как команда "Молота Тора", самая опытная и бесстрашная в Земле Фьордов, готова была повернуть назад перед чудовищным водоворотом, и чего ему стоило заставить их продолжить путь? Все равно иных из тех людей уже нет, а другие с тех пор еще вернее связаны с ним, как пальцы на одной руке, и он не станет стыдить их.
  - После водоворота мы несколько дней шли на север, оставив позади всякую землю, - продолжал Стирбьерн. - На четвертый день увидели впереди играющих дельфинов. Все знают, что это означает близость земли. Мы последовали за ними, и действительно вскоре увидели остров. Подойти к нему ближе не удалось, он был окружен льдами, и я назвал его Ледяной Землей. Остров высокий и гористый, но, кажется, там есть и долины. Но тому, кто вздумает там поселиться, предстоит тяжелый труд. Не завидую тем, кто попытается вырастить там урожай! Придется кормиться от моря, только вот лес там тоже не растет, так что корабли придется покупать на стороне.
  - Невеликий клад, выходит, твоя Ледяная Земля, - фыркнул Харальд, внимательно слушавший каждое слово. - Это все земли, что ты видел? Вроде бы, ты говорил еще о каком-то острове, возле которого вас застиг шторм...
  - Это было позже, когда мы отплыли от Ледяной Земли. Сначала шли дальше, убили двух больших акул, а потом начался шторм. Мы потеряли направление и уже не знали, куда несет нас море и ветер. На небе не разглядеть было звезд, как будто проклятые волны умудрились слизнуть их, как корова языком. В Земле Фьордов такие шторма редкость, разве что в самые суровые зимы, а дальше к северу, как я понимаю, бывают часто. Почти такой же застал нас и на обратном пути, - Стирбьерн помолчал и мрачно добавил, обращаясь скорее к себе, чем к собеседникам: - Но в последнее время, кажется, и здесь шторма сделались ничуть не слабее...
  - Это правда, - заметил, услышав его, ярл Ингвар из Идре-фьорда, прибывший одним из последних и не упустивший случая поделиться тем, что так сильно беспокоило его в последнее время. - Хоть я не был так далеко, как ты, но тоже едва не погиб на севере. Да что на севере - не далее как пять дней назад один из моих драккаров захлестнуло громадной волной и затопило в мгновение ока на пути к Сванехольму.
  - Об этом мы поговорим после, - строгий голос Харальда прервал молодого ярла. - А ты продолжай, Стирбьерн. Куда забросил вас этот шторм?
  - Сперва он никуда не собирался нас забрасывать. Вместо того он пригнал навстречу нам плавучие ледяные поля, и мы едва не оказались затерты ими. Огромное ледяное поле, насколько охватывает глаз, и оно постоянно перемещалось вместе с нами. В какую сторону ни двинешься - навстречу тебе льдина. Иные из них были больше твоего дома, конунг. Что ты сделал бы на моем месте?
  Но конунг не ответил, слушая, как завороженный, бесхитростный рассказ племянника. И не только он - достаточно краткое, без громких слов и красочных сравнений, и именно потому особенно убедительное повествование увлекло всех, кто его слушал. Они-то знали не понаслышке, какие опасности подстерегают странников открытого моря, не раз попадали в шторм, а кое-кому и во льдах доводилось бывать. И каждый из присутствующий викингов мысленно представил себя на месте Стирбьерна, рассказывающего теперь об этом без особых чувств, как о давно минувшем деле.
  - Не будь "Молот Тора" построен специально для таранного боя, нам бы нипочем не выбраться оттуда, - продолжал Стирбьерн. - У нас была единственная возможность: разбить льды перед собой в самом слабом месте. Все равно что идти на медведя или зубра с одним ножом, но оставаться или отступить было невозможно. Пришлось идти вперед, выбирая места, где льдины не успели сомкнуться плотно. "Молот Тора" крошил их, как черепа ледяных великанов, а может, это и были они, высунувшиеся из воды, чтобы погубить нас. Если так, им не удалось своего добиться. Но треск и грохот стоял жуткий. Не помню, сколько дней мы плыли через ледовое поле; дня там все равно было не отличить от ночи. Однажды впереди показались очертания большого острова, гораздо больше, чем виденная нами Ледяная Земля. Мы обрадовались, собираясь повернуть к ней, всем хотелось хоть несколько дней провести на твердой земле, отдохнуть и выспаться. Но тут нас снова догнал шторм, и пришлось бороться с ним. Это тогда погиб твой сын Гуннар, - Стирбьерн почтительно склонил голову перед конунгом, - и с ним еще трое викингов. Мы, уцелевшие, молились богам, ожидая, кто из нас пойдет за ними следующим. Не хотелось умирать так глупо: на полпути, ничего толком не сделав, но что ж... Быть может, у богов свои резоны...
  Сидевшая рядом с мореплавателем краснокожая женщина коснулась его руки, поросшей жестким рыжим волосом, проговорила что-то на своем языке. Стирбьерн кивнул ей и, успокоившись, продолжал свой рассказ:
  - Видно, боги и впрямь услышали нашу молитву, иначе вряд ли "Молот Тора" так долго продержался бы на ходу. Еще во льдах он получил пробоину, которую мы чинили, как могли, но вода все-таки продолжала прибывать. Пришлось поставить двух человек, чтобы вычерпывали ее днем и ночью. Шторм нес нас все вперед. А когда он, наконец, затих, большой остров и льды остались далеко позади.
  - И ты решил идти вперед? - уточнил Хельги, подавшись вперед и внимательно следя за каждым словом своего родственника.
  - Решил, да и выбора особенно не было, не возвращаться же в пояс льдов... А там, впереди, стало заметно теплее, так что мы сняли меховые куртки и плащи с капюшоном, впервые за много дней. Никто не понимал, что это значит, но все обрадовались. Судя по звездам, нас унесло очень далеко: созвездия складывались в совсем иные рисунки, чем у нас в Земле Фьордов. Тогда я выпустил ворона, и он не вернулся. Это значило, что рядом есть земля! У нас будто открылось второе дыхание, все гребли вдвое сильнее прежнего. Да и пора было: пробоина, несмотря на наши старания, снова открылась, течь все усиливалась. Только земля могла нас спасти.
  - Земля Закатного Солнца? Та, где ты встретил ее? - Хельги кивнул в сторону женщины, сидевшей рядом с его двоюродным братом.
  - Тогда мне и в голову бы не пришло, что эта страна сделает мне такой подарок. Больше меня интересовало, удастся ли там починить корабль. Правда, вечером перед тем, как найти землю, мы видели солнце, садящееся за море. Оно было огромным и горячим, и окрасило багрянцем море вокруг, точно кровью. Похоже было, что оно заходит совсем рядом, ведь мы плыли как раз в сторону заката. Ну а на следующее утро Эйнар увидел с мачты землю.
  Молодой, невысокого роста и менее крепкого сложения, чем остальные, викинг скромно опустил голову.
  - Ты послал меня смотреть, вот я и увидел, - произнес он.
  - Во всяком случае, это был Эйнар, - повторил Стирбьерн. - Он первым углядел такое, во что мы и поверить-то не могли после льдов и студеного моря: на берегу рос лес, стояли сосны и ели, точно где-нибудь на юге Земли Фьордов.
  - Я сразу поверил, что в этой земле мы встретим много чудес, - вмешался Бьярни Скальд. - И оказался прав. Там растет даже виноград, какого и на нашей родине не найти. Я бы удивился этому, если бы не знал, что в Земле Закатного Солнца возможно все.
  Стирбьерн только усмехнулся.
  - Ты-то, конечно, вообразишь такое, что другому и после бочки ячменного пива не приснится! А мы, признаться, поверили в эти сосны, только когда они стали видны с борта драккара. А потом стало не до них: в устье большой реки нам навстречу вышли лодки людей с красной кожей, как потом оказалось - скрелингов из племени делаваров, сородичей Уит-Уис.
  Услышав свое имя, молодая женщина подняла голову и улыбнулась, пока еще не настолько хорошо понимая язык белых волосатых людей.
  А слушатели, уже не сдерживая свое любопытство, забросали Стирбьерна вопросами о незнакомом племени, перебивая друг друга:
  - А какие они?
  - Много ли их? Как они живут, каких богов почитают, какое у них оружие?
  - Тихо! - прорычал Стирбьерн, как будто и не слишком громко, но без напряжения преодолевая голоса особо шумных гостей. Те растерянно умолкли, и в воцарившейся тишине он продолжал: - Лодки были чуть побольше рыбачьих, длинные и узкие, и в каждой по десять человек. Я показал им белый щит, хоть и не очень-то надеялся, что они поймут этот знак. Но поняли!
  - Ты показал им белый щит, первым предложил мир? - с досадой воскликнул юный Сигурд, сын Харальда. - Ты даже не пытался победить их?
  В ответ Стирбьерн смерил юношу насмешливым взглядом, под которым тот густо покраснел и опустил голову.
  - Будь на моем месте великий и непобедимый Сигурд - не сомневаюсь, он сумел бы на одном поврежденном драккаре одолеть всех и завоевать Землю Закатного Солнца. Но так как там был всего лишь я, скрелингам повезло. И они тоже это поняли: с передней лодки нам показали шкуру белого волка. Мы тогда удивились, что у них почти такой же знак мира, хотя наши народы никогда прежде не встречались. Как мы узнали потом, скрелинги тоже не собирались непременно нападать, иначе бы выкрасили лица яркой краской. Но, если бы мы напали первыми, не думаю, что справились бы. Скрелинги меньше нас ростом, но их много, и они умеют драться, прекрасно стреляют из лука, бросают копья и дротики. Оружие у них не из железа, а из черного блестящего камня, который, если его обточить, становится острее любого металла. Вот этим топориком один из делаварских вождей, отец Уит-Уис, одним ударом отрубил голову врагу. Он подарил его мне на прощание, - с этими словами Стирбьерн положил перед всеми топор необычной формы, совсем не похожий на массивные секиры викингов, длинный и узкий, напоминающий вороний клюв. Лезвие топора действительно было из гладкого черного камня, и в нем отражались блики от свечей.
  Топор обошел всех гостей; каждый из ярлов, викингов и бондов осмотрел его, проверил пальцем его остроту, кто с удивлением, кто с пренебрежением: больно уж не похоже на привычное им оружие. Когда топор, пройдя по кругу, вернулся к Харальду, тот хмыкнул и отложил его прочь:
  - Занятная игрушка, но нам не пойдет. Железо побеждает железом, а не камнем. Вот и ты не отказался от своей секиры в пользу подарка своего краснокожего тестя... Да, а что, вам пришлось после сражаться за этих... делаваров?
  - То было много позже, когда мы уже обжились среди них. А поначалу кое-как удалось объяснить, что мы не собираемся нападать, что пришли из-за моря и что не сможем уйти, так как наш корабль поврежден. Объяснять пришлось больше жестами, чем словами. Со временем мы научились неплохо понимать друг друга, но поначалу было трудно. Скрелинги пошли на лодках вверх по реке, и мы на "Молоте Тора", поминутно черпающем воду, двинулись за ними. Так они привели нас в свое поселение. Они живут в шатрах из шкур, вроде тех, в каких у нас воины живут во время походов. Только их шатры украшены и вышиты разноцветными узорами, как и одежда, - он указал на необычное платье Уит-Уис. - Их одежды и были на нас, когда мы вернулись. Они не выращивают ни льна, ни овец, да и других животных и растений тоже. Живут в основном охотой. Их вера... Я ей особенно не интересовался, - Стирбьерн махнул рукой. - Вроде бы, они верят в Великого Духа, который все создал, и еще в множество духов поменьше, и в души предков. Все это было нам ни к чему, и я собирался задержаться у них лишь настолько, чтобы починить драккар и дать отдохнуть людям, а заодно запасти провиант на обратный путь. Но, когда уже почти все было готово, у приютивших нас делаваров случилась беда. Их враги - Союз Шести Племен, - объявил им войну. Как я понял, они и раньше постоянно враждовали между собой, все равно что британцы с жителями острова Эйрин. А тут Шесть Племен, узнав о нашем появлении, воспользовались им, обвинив делаваров в дружбе со злыми духами - это они нас приняли за злых духов! Конечно, мы не могли остаться в стороне, когда из-за нас друзьям грозила опасность.
  - И сколько викингов легли в чужую землю, вмешавшись в ненужную им войну, не приносящую ни славы, ни добычи? - проворчал Харальд.
  - Они погибли, не посрамив чести, чтобы в Земле Закатного Солнца знали, что викинги умеют быть благодарными друзьями и надежными союзниками, - надменно возразил Стирбьерн. - Их было пятнадцать. Мы воздвигли им курган на берегу моря. Делавары обещали вечно почитать эту могилу. Мы помогли союзникам одержать самую большую победу, о каких рассказыают их легенды, и не могли просто так их покинуть, это было бы оскорблением. Пришлось задержаться, и даже взять жен, которых нам предложили делавары. Вот перед вами моя жена, она оставила ради меня свое племя!
  - А жены твоих спутников что же, не захотели уплыть с ними? - поинтересовалась Фрейдис, сидящая рядом с братьями.
  - Остальные по обычаям племени стали свободными женщинами и могут снова выйти замуж. Правда, трое моих спутников остались в Земле Закатного Солнца со своими женами. Я не стал их удерживать. Они нашли там настоящий дом. Ну а мы, рассчитав, когда лето хоть немного ослабит Ледяной Пояс, собрались домой.
  - А что там, на западе, за страной скрелингов? Они говорили, есть ли край у западного моря? - с интересом спросил ярл Альрик из Ульвинген-фьорда.
  - Они сами не знают в точности: на их лодках далеко в море не уйдешь, а кораблей они строить не умеют. Но от других племен они слышали, что море якобы тянется вдоль всей Земли Закатного Солнца, а там, где она заканчивается, море снова расстилается бескрайней гладью. Когда я услышал об этом, мне захотелось обойти море кругом, чтобы вернуться обратно в Землю Фьордов. Это было бы дело, достойное настоящих мужчин, - глаза Стирбьерна азартно вспыхнули бешеным янтарным огнем, тем самым, из-за которого конунг Харальд мысленно считал его безумным. Но лишь на мгновение: он тут же сник и покачал головой. - Но, видно, не судьба мне его осуществить. Прежде чем идти в неизведанные моря, я должен был вернуться домой. И как раз вовремя: еще один шторм на обратном пути и нападение кракенов стоили нам больших потерь, чем весь поход до того. Но, как бы там ни было, теперь я здесь, и на этом мой рассказ окончен.
  - Вот так окончен! - рассмеялся Бьярни. - Не верьте, люди, в изложении Стирбьерна наше путешествие многое потеряло! Разве вы услышите от него, как мы встретили белого медведя на льдине, принесенного айсбергом? Он прыгал по льдинам и плавал между них, пока не выбился из сил; а потом одна из льдин перевернулась и накрыла его с головой. А разве расскажет Стирбьерн обо всех чудесах Земли Закатного Солнца? Нет, это мне придется сложить о них сагу, да не одну! Если вспоминать подробно все, что мы видели там, понадобится десять жизней. И о том, как бывший жених Уит-Уис хотел похитить ее и пробрался на драккар перед самым отплытием, но Стирбьерн убил его и бросил за борт... - скальд осекся под предостерегающим взглядом вождя викингов.
  - Не так уж важно, что там творилось еще, - произнес тот. - Главное, что я вернулся вовремя, чтобы узнать, что во всей Стране Фьордов зашевелилась нечисть.
  - Теперь, когда ты с нами, мы еще сможем все исправить, - уверенно сказал Хельги вместо отца, нехотя кивнувшего в ответ.
  Никто из присутствующих не оспорил эти слова. Напротив, все охотно соглашались, надеясь на силу и боевой опыт Стирбьерна в будущей войне против ползущей с севера угрозы. Только один из ярлов, хитрый Ялмар из Хардинг-фьорда, как бы невзначай заметил:
  - Так или иначе, Стирбьерн действительно вернулся, чтобы спасти нас всех! Если ледяные великаны сделают жизнь в Земле Фьордов невыносимой, мы можем сесть на длинные и круглые корабли и отправиться в Землю Закатного Солнца. Если она вправду так велика и хороша, там поместится все наше племя. Стирбьерн, ведь ты покажешь нам дорогу туда?
  - Нет! - решительно отрезал тот, смерив говорившего таким взглядом, что тот разом протрезвел.
  - Но почему? - недоумевающе спросил Ялмар. - Разве тебе жаль? Или ты хочешь один владеть открытой страной?
  - Я хочу, - медленно процедил сквозь зубы Стирбьерн, - не навлекать несчастий на племена Земли Закатного Солнца. А так и будет, если пустить к ним, скажем, тебя, Ялмар. И второе - я не хочу сбежать со своей родины, точно крыса, оставив ее на произвол ледяных великанов. Я еще никогда не бежал, не приняв бой, не отступлю и теперь.
  Те, кто лучше знал Стирбьерна, в том числе и конунг, поняли сразу, что он не изменит своего решения. Но Ялмар, слишком много налегавший на пиво и мед и потому неосторожный, попытался было заспорить:
  - Но почему, Стирбьерн? Ведь боги не случайно привели тебя в Землю Закатного Солнца, это ясно! Быть может, они указывают нам ее как спасение. Как ты собираешься бороться с холодами? Уже этой зимой придется кормить коров одними рыбьими головами, а там, где раньше росла мерка ячменя, теперь горстка... А-ах...
  Говоривший все больше распалялся, чувствуя, что многие из присутствующих, занятые теми же хозяйственными заботами, поддерживают его. Но он смолк, когда Стирбьерн, перегнувшись через стол, схватил его за горло. Одной рукой, не двумя, но и этого было достаточно, чтобы Ялмар задергался, чувствуя, как становится трудно дышать.
  Пристально глядя в его посиневшее лицо, Стирбьерн произнес холодно и сурово:
  - Я никуда не поведу тех, кто готов при первой опасности удрать, как птицы по осени! Кто захочет найти себе теплую и благодатную землю, пусть сам преодолеет море, полное чудовищ, и Пояс Льдов. Наконец, если мы сбежим, ледяные великаны достанут нас и в Стране Закатного Солнца. Широко кольцо Золотой Змеи, и она не успокоится, пока не опояшет весь мир. Но, по мне, змеи не так мерзки, как крысы! - он встряхнул хардингского ярла так, что у того клацнули зубы. Сидевшие рядом воины Ялмара, безоружные, как и все на пиру, не успели решить, имеют ли они право защищать своего господина...
  - Остановись, Стирбьерн! - приказал Харальд, видя, что настало время вмешаться. - Ялмар просто пьян. Никто не собирается бежать с Земли Фьордов, и ты храни спокойно тайну открытой тобой страны. А сейчас сядь на место! Не время для ссор.
  Встряхнув косматой рыжей головой, Стирбьерн разжал руку и опустился в кресло, не глядя ни на кого. Воспользовавшись этим, конунг сделал знак рабу принести шкатулку с заранее выбранными драгоценностями, и протянул племяннику широкий браслет красного золота:
  - Ты и твои спутники совершили много славных дел, и ваши подвиги будут воспеваться в веках. Прими и от меня подарок - если не за открытую землю, то хотя бы за то, что рассказал мне о своем путешествии, как только вернулся. На этом браслете вычеканен корабль, пристающий к берегу, поросшему лесом. Я прикажу своему лучшему мастеру сделать для тебя второй такой же.
  Но, к его удивлению, Стирбьерн побледнел и нахмурился, выставил ладони вперед, точно щитом, отгораживаясь от подарка.
  - Я не могу его принять, мой конунг! Я поклялся никогда не касаться золота, тем более не носить его. Прикажи выковать такие же браслеты из серебра, неподвластного скверне, или из железа, что сродни молниям Тора, и для меня будет честью их носить. Но золото я ненавижу. Напрасно чешуя Золотой Змеи блестит передо мной, завлекая, я не прикоснусь к ней иначе, как секирой.
  - Ты с ума сошел! - воскликнул раздосадованный Харальд. - Золото - дар богов достойным воинам, и Один повелел, чтобы его земных наследников, государей, провожали в Вальхаллу со всеми нажитыми драгоценностями, дабы их приняли подобающе. А ты хочешь отказаться от блеска могущества...
  - Если боги сочтут меня достойным, они и без золота найдут мне место в Вальхалле. А носить то, что принадлежит врагу, я не хочу, - упрямо повторил Стирбьерн. - Награди лучше моих спутников. Они совершили не меньше, и для них золото не запретно.
  Харальд отвернулся от него, в бешенстве кусая усы и губы. Стирбьерн все-таки сумел снова навязать ему свои правила! Всю жизнь сын его брата все делал по-своему, не считаясь с властью конунга и старшего в роду. Вправду не выносит золота или хочет вызвать ссору? Но он, конунг Земли Фьордов, не ответит ему тем же, н сумеет наступить себе на горло и переждать. Сейчас никак нельзя ссориться со Стирбьерном, он может быть полезен. Лишь бы пережить вторжение йотунов, а уж потом выяснять отношения между собой.
  Вручая людям Стирбьерна награды и слушая ответные речи, конунг немного успокоился, хотя его лицо не особенно прояснилось. Он думал о том, что вот эти викинги, хоть и принимают подарки от него, законного конунга, в сущности почитают только Стирбьерна, с которым вернулись с края света и готовы идти туда снова. Или вокруг всех морей, если края нет. А сколько еще среди викингов думают так же, особенно после сегодняшнего рассказа? Что следует ему предпринять, чтобы склонить их на свою сторону?
  И Харальд с силой ударил по доскам резным золотым жезлом с изображениями орла и медведя - древним символом власти его рода. Все взгляды обратились к нему.
  - Я знаю, всех нас собрало здесь одно общее дело, - так начал конунг свою речь. - Уже несколько лет подряд нам становится все труднее жить. Каждая новая зима длится дольше предыдущей, а промежутки между ними все короче. Ледяные великаны замораживают своим дыханием землю, и она становится бесплодной, на ней не растет не только лен или ячмень - даже трава, чтобы прокормить скот. Леса вокруг Сванехольма и других фьордов пока еще полны дичи, но и она скоро вымрет от бескормицы, если не станет теплее. В море теперь днем и ночью бушует шторм и морские чудовища, и нам заказан туда ход. Я знаю: все вы, гордые, сильные викинги, преодолели его, рискуя жизнью, но скольких из ваших собратьев нет среди нас! Много фьордов осталось уже сейчас без хозяев и без защиты. Я скорблю вместе с вами. Пусть боги по справедливости рассудят, что и они пали в бою с вероломными йотунами, и достойны Вальхаллы. Но вы не зря собрались со своими отрядами в Сванехольме, и в этом я вижу надежду! Здесь собралась главная сила Земли Фьордов, а это пока еще чего-то стоит! - Харальд обвел присутствующих гордым взглядом и словно бы вырос, казалось, даже помолодел на добрый десяток лет. - Когда придут холода, мы заготовим побольше пищи и меховых одежд, построим теплые жилища тем, у кого их нет; а когда придут йотуны, мы сразимся с ними, как наши предки, и выдержим! Выдержим!
  Младшие сыновья конунга, Сигурд и Гутторм, встретили речь отца звонким боевым кличем, к которому, один за другим, присоединялись и пирующие гости. И некоторое время спустя под сводами конунговой усадьбы перекатывался многоголосый ликующий рев, который никому на свете не захотелось бы услышать против себя на поле боя... Теперь Харальд улыбался, гордясь своим народом.
  - А все же, сумеем ли мы победить? - недоверчиво спросил Аудун Длиннобородый, старейший из ярлов; это он, живя дольше всех на севере из уцелевших, первым принес весть, что творится неладное. Я уже говорил, что за Лезанг-фьордом не осталось никого живого, только штормовой ветер взметает снег над пепелищами. Вот и ярл Ингвар был там и подтвердил мои слова.
  - Подтверждаю, - отозвался молодой ярл. - Ужасен, верно, был Пояс Льдов, что видел в своих странствиях Стирбьерн, но скоро и Земле Фьордов грозит быть скованной ими, как те пустынные острова.
  - И даже больше, - сумрачно добавил Стирбьерн. - Когда мы возвращались обратно, нас догнала завеса тьмы, надвигающаяся с севера. Накануне она маячила вдалеке, как облачко, а на следующий день нагнала нас и скрыла солнце над головой. И двинулась дальше; хоть "Молот Тора" шел быстрее нее, нам все же понадобилось три дня, чтобы обогнать ее. Не удивлюсь, если она дойдет и сюда - и над Землей Фьордов опустится сплошная ночь. Должно быть, это ее рук дело. Той, кого зовут Золотой Змеей!
  - Но ты так и не нашел ее, обойдя все моря, - Харальд недоверчиво покачал головой. - Золотая Змея - всего лишь легенда. Да и не так уж важно, она или кто другой из йотунов стоит за нашими несчастьями. Главное, чтобы это был враг, которого можно поразить копьем, мечом и секирой.
  - Я тоже прошу Асов только об одном: чтобы она встретилась мне там, где будет возможно сразиться с ней и победить, - отозвался Стирбьерн, будто не слыша никаких возражений.
  Харальд не стал ему отвечать, не желая ссориться с племянником. Все равно его не остановишь. Все великие воины таковы: рождены только для сражений и не признают ничего другого, пока не навлекут, наконец, на себя смерть, которой легко могли избежать.
  - Хорошо бы, твоя Змея сама приползла в Сванехольм, - усмехнулся он. - Если она настолько могущественна, ей не пристало трусить. Позови-ка ее хорошенько, Стирбьерн, может, ради тебя она и откликнется! А мы уж ее здесь встретим.
  Это была насмешка, но Стирбьерн, погруженный в свои мысли, скользнул по конунгу воспаленными глазами и кивнул совершенно серьезно:
  - А если она не явится сама, я найду ее, где бы не пряталась, - казалось, он видит что-то, неизвестное до поры до времени никому другому.
  Быть может, Харальду и хотелось бы большей уверенности, что Стирбьерн, на силу и отвагу которого он так рассчитывал, всегда будет под рукой, но он промолчал, делая знак внести новое угощение. Пир продолжался.
  Глава 9. Йорм делает выбор
  Но шутка, мимоходом брошенная конунгом в адрес Стирбьерна. вдохновила Йорма, до сих пор сидевшего на своем месте среди домочадцев, в кои-то веки - непривычно тихо. Может быть, потому что за его спиной бесстрастным изваянием возвышался Рольф Седой, которому с другими телохранителями было поручено следить за порядком на пиру, самим не принимая участия в питье и веселье. Рольфа, одного из немногих, побаивался неугомонный воспитанник конунга. Но теперь Йорму надоело сидеть тихо, и он, ловко выскользнув из-за стола, подошел к Стирбьерну, продолжая по своему начатое Харальдом:
  - А когда найдешь Золотую Змею, зачем убивать ее? Лучше поцелуй; не иначе, она тут же превратится в прекрасную женщину, и будет вам обоим счастье!
  Но, видно, Йорм забыл, с кем имеет дело, а может, выпив в одиночестве слишком много, окончательно утратил осторожность. И лишь когда Стирбьерн повернулся к нему, ничего не говоря, но грозно сверкнув глазами, Йорм сообразил, что перегнул палку. Так брехливая пустолайка, привыкшая безнаказанно тявкать на чужих собак, однажды, выскочив из-под ворот, нарывается на могучего волкодава, способного перешибить ее одной лапой...
  Сделав испуганное лицо, Йорм выставил вперед руки и отшатнулся назад, чуть не упал и ухватился за первое, что попалось - руку сидевшей рядом Уит-Уис. Рука краснокожей женщины под задравшимся рукавом ее странного наряда оказалась чистой и гладкой, совсем без волос. Это открытие так поразило Йорма, что он прищелкнул языком от удивления. С ранней юности ему нравилось внимание красивых женщин, и редко какая из них могла избежать скоротечных ласк ветреного конунгова воспитанника. Вот и теперь он так удивился, что забыл о своих недавних намерениях и во всеуслышание воскликнул:
  - А в этих краснокожих красотках что-то есть, теперь я понимаю тебя, братец Стирбьерн! Скажи-ка, а у нее везде такая гладкая кожа? Надо было тебе привезти еще несколько, на пробу. Или, может, поделишься?
  На этот раз Стирбьерн обернулся к нему с таким лицом, что отпрянул прочь не только Йорм, но и все, кто сидел рядом. Он вскочил на ноги, едва не касаясь головой потолка, и прорычал, сжимая кулаки:
  - Смолкни, мерзкий червь, сеющий одни раздоры! Скажи спасибо, что ты воспитанник моего дяди, не то я свернул бы тебе шею! Но я еще сделаю это, если ты скажешь хоть слово о моей жене!
  Он грозно замахнулся, и Йорм спасся лишь чудом, нырнув под ноги пирующим и прокатившись клубком, так что выбрался на противоположной стороне, среди внебрачных сыновей конунга. Там, на должном расстоянии от Стирбьерна, Йорм опять принялся за свое любимое дело - доводить окружающих до белого каления. Выбравшись из-под длинных досок, он как бы случайно оперся о плечо одного из них, Хаука, и прошептал ему на ухо:
  - Что ты не весел сегодня, Хаук? И пива в твоей чаше почти не убавилось... Отчего так мало пьешь? А, понимаю: тебе хотелось бы сидеть в той стороне, рядом с твоим отцом, верно? И чтобы белокурая Герда наливала тебе чашу, как теперь наливает ее Хельги, своему мужу? - последние слова он произнес с особым значением.
  По лицу несчастного Хаука пробежала судорога, он опустил голову, как бы пытаясь закрыться от обратившихся к нему взоров, и оттолкнул Йорма локтем:
  - Замолчи! Это не твое дело, ты, болтливая собака с сердцем лиса!
  Но разве Йорма этим заставить замолчать! Любой другой в Земле Фьордов был бы оскорблен, назови его "лисьим сердцем", но воспитаннику конунга Харальда, кажется, было бы все равно, даже обрати против него "непроизносимые речи", страшнейшее проклятье, делающее человека отверженным, не принадлежащим больше к человеческому роду. С той же лукавой усмешкой он оглядел сидевших рядом незаконных братьев, старательно не желающих реагировать на него. В детстве, да и позже, Йорму нередко попадало от них за длинный язык, но это ничему его не научило.
  - А что же вы молчите, когда смеются над вашим братом? А, Халльдор, Лодин, Карл, Эйстейн? Так-то в роду конунга поддерживают друг друга? Или, раз ваши матери были служанки, то и у вас честь трэлей? А ты, Кнуд? Ведь Хаук - твой родной брат, от одной матери!
  - Смолкни, ты, рыжая поганка! - воскликнул Кнуд, замахнувшись в сторону Йорма чашей. И тотчас к нему присоединились другие братья, перебивая друг друга: - Катись туда, где мы тебя не достанем, если хочешь уцелеть! Ты хуже комара и слепня: они кусают только летом, а твой ядовитый язык не знает удержу в любое время! Убирайся прочь - или подойди ближе, мы тебе покажем, что нас не стоит задевать безнаказанно!
  Видя, что они готовы исполнить свою угрозу, Йорм поспешно юркнул за широкую спину Ульва Черного, единственного из братьев, до сих пор не обращавшего на него внимания. Ухмыльнувшись еще хитрее, Йорм вкрадчиво поинтересовался:
  - А почему ты, Молчаливый, не кричишь со всеми? Интересно, что такого ты найдешь мне сказать?
  Ульв медленно поднял голову, тщательно догрыз лосиное ребро, и, наконец, произнес невозмутимо:
  - Братья мои говорят правду, - и снова умолк, никто больше не мог добиться от него ни слова.
  Не молчали зато остальные сыновья конунга. Когда после града проклятий уже готовы были полететь в сторону Йорма кости и кубки, тот проворно обежал собравшихся за длинными досками и забрался на почетный помост, к креслу самого конунга.
  - Вот, дядюшка, никто в твоей семье не любит меня! - Йорм скорчил огорченную мину. - Я всего-то хочу сделать твой пир веселым, а они не понимают, гонят меня! У них чуткости не больше, чем у медведей!
  Харальд усмехнулся; его отчасти забавляла недавняя перепалка, но все-таки он счел нужным укорить воспитанника:
  - Еще никто в Земле Фьордов не отказывался от хорошей шутки на пиру; острое слово, как соль, приправляет и застолье, и беседу. Но не надо всем стоит смеяться, ты же ни с кем не считаешься, не уважаешь.
  - Это не так, дядюшка! - Йорм, казалось, расстроился, даже шмыгнул носом, присаживаясь на покрытый ковром помост у ног Харальда и принимаясь играть своим поясом, так что его золотые кисти мелькали, как подхваченные ветром листья. - Тебя-то, уж конечно, я уважаю! Настолько, что даже согласен помолчать, пока мой конунг с высоты своей власти прогонит йотунов, как собак! Кто же может сравниться с тобой, великий повелитель Земли Фьордов? Прикажи зиме остановиться! Обругай тех, кто несет холода и шторма, прими решение, чтобы они прекратились!
  Начал он было так искренне, что Харальд не сразу понял, что над ним издеваются. А когда понял, произнес еще спокойно, но с разгорающимся гневом:
  - Какое решение я приму - это мое дело, а не болтливого мальчишки, наряженного, как муж женовидный! Ты бы лучше вспомнил, как владеть мечом и копьем, они скоро могут пригодиться, а ты их в руках не удержишь. Теперь прочь с глаз моих! Не будь ты моим воспитанником, я бы не стал тебя защищать от других, - он хотел было пнуть Йорма, но тот уже отскочил в сторону.
  - И когда это ты защищал меня, не припомню! Меня всю жизнь выручали собственный ум и быстрые ноги. А ты... Ты, великий конунг, даже своей жене не можешь приказать, куда тебе вести воинов в бой!
  Самое досадное - что это происходило в присутствии гостей. В кругу семьи к выходкам Йорма давно привыкли, но чтобы он осмелился оскорблять конунга и его родных в присутствии чуть ли не всей знати Страны Фьордов, никто не мог представить. Конунг молча оглядел гостей. Большинство, вроде бы, делают вид, что ничего не замечают, но кто может поручиться, что они не смеются про себя?
  - Моя жена, королева Ингрид - величайшая из жен, она не нуждается в приказах и поучениях, даже моих, - гордо ответил Харальд.
  А сама Ингрид, и прежде едва терпевшая Йорма, еще выше вскинула голову и проговорила низким, почти мужским голосом:
  - Не тебе, выросший из милости в доме моего мужа, чернить тех, кто выше тебя!
  Под ледяным взглядом синих глаз королевы Йорм поежился, но и тут нашелся с ответом:
  - Это кого же мне здесь считать выше себя, тетушка Ингрид? Знаю я вас всех с детства, и вы такие же люди, не Асы с неба и не светлые альвы. Не признаю за вами права судить меня, уж точно не за тобой, королева! Сперва научись хоть под старость быть ласковой женой своему мужу.
  Сигурд с Гуттормом с возмущенными воплями вскинулись защищать мать, но старший брат опередил их. Крепко, но осторожно ухватив Йорма за плечо, Хельги осведомился у него, казалось, совсем не зло, даже слегка улыбаясь:
  - А ты, считающий себя вправе судить семью конунга, так ли уж ни о ком не можешь сказать доброго слова? Ты обо мне пока еще не сказал ничего. Если знаешь, в чем обвинить меня, скажи перед всеми. Если нет, я проучу тебя за оскорбление моих родителей.
  - Не стоит пачкать о него руки, Хельги, - вмешалась Ингрид.
  - Я и не собираюсь. Думаю, что нам нечего бояться, - уверенно ответил ей любимый сын. - Ну так что же, Йорм? Какой порок ты найдешь у меня?
  Йорм несколько мгновений глядел на него с бешенством, потом прошипел:
  - Признаю, про тебя, вроде бы, сказать нечего. Но это-то и плохо! Лучшие, лишенные пороков обычно недолго заживаются на этом свете. Боги так любят их, что раньше срока забирают к себе.
  Сказал - и исчез, не спеша в это раз проверить, как примут люди его дерзость. А там, за его его спиной, тихо вскрикнула белокурая Герда, а мать, королева Ингрид, поспешно начертила над головой сына руну защиты и прошептала молитву, отводя зло. Только сам Хельги беззаботно рассмеялся и сел между обеими женщинами, успокаивая их.
  А сестра Хельги, Фрейдис, крикнула в спину Йорму:
  - Ты бы лучше помолчал, будь у тебя хотя капля благодарности! Ведь у тебя ничего нет, ты всем обязан моему отцу. Ты... ты просто мышь, вот кто! Приемная мышь, ругающая тех, в чьем амбаре грызет зерно!
  - А ты кто? - воскликнул Йорм издалека, на всякий случай больше не приближаясь к людям, но так, что слышали его все. - Тебе-то еще девчонкой обрезали волосы! Все же знают, за что их стригут.
  Девушка застыла с открытым ртом, будто онемела. Действительно, когда ей было двенадцать лет, кто-то остриг ей волосы во сне, и правда так и не выяснилась, хоть конунг и поручал найти преступника. Похоже было, что там не обошлось без колдовства - только искусный маг мог проделать такое, не разбудив девушку, да еще уйти, оставшись незамеченным в вечно полной народу усадьбе. Правда, с тех пор ее волосы благополучно выросли, и о том неприятном событии в семье предпочитали не вспоминать. Но вот Йорм рассказывает об этом во всеуслышание, среди собравшихся на пиру ярлов и их родственников, кто-то из которых вполне может стать ее мужем! Фрейдис уже начала было украдкой присматриваться к тем, кто помоложе, пытаясь решить, кто будет ей лучшей парой. А теперь она опозорена перед ними!
  Дочь конунга на мгновение закрыла глаза руками, из глаз ее брызнули слезы. Но лишь на мгновение: горячая и неукротимая Фрейдис была не из тех, кто терпит оскорбления. Как пущенная в цель стрела, она взвилась со своего места и прыгнула к Йорму.
  - Уж не ты ли сделал то, за что теперь обвиняешь меня?! - вопросила она.
  - А если и я, то что ты сделаешь, девочка? Заплачешь и побежишь к братьям? - смеялся он, обнажив все белые мелкие зубы.
  - Н-нет... - Фрейдис побледнела так, что веснушки на ее щеках загорелись красными пятнами. И, размахнувшись, изо всех сил хлестнула Йорма по щеке. Потом по второй. И снова... Четвертый удар ей помешал нанести Рольф, осторожно перехватив руку девушки.
  - Не пачкай об него рук, госпожа! Он этого не заслуживает, - проговорил начальник телохранителей, перехватив Йорма за шиворот и показав его конунгу, как кот пойманную крысу. - Что с ним делать?
  - Утащи на конюшню, пусть проспится, - распорядился Харальд. - Когда протрезвеет, мы все скажем ему спасибо за развлечение. Сядь на место, Фрейдис. Не будь Йорма, сегодняшний пир вышел бы слишком мрачным. Ну а теперь продолжим его, и пусть эта ночь долго вспоминается по всей Стране Фьордов!
  
  Однако Йорм, когда его отнесли на конюшню и бросили на охапку соломы, не забылся пьяным сном, как можно было ожидать. Он не открывал глаз, угадывал по звукам, как люди конунга вышли из конюшни и со скрежетом подперли дверь ломом. Когда их шаги смолкли, Йорм как ни в чем не бывало открыл глаза и ехидно ухмыльнулся. Теперь вокруг него не было никого, кроме лошадей в своих стойлах; изредка какая-нибудь из них ржала и била копытом, будто жалуясь на скуку.
  Сладко потянувшись, Йорм достал из-под одежды маленькую золотую подвеску, висевшую на цепочке. Идеальный замкнутый круг - изящную змейку, держащую собственный хвост. Этого украшения, в отличие от множества других, воспитанник конунга еще никому не показывал.
  Он поцеловал в голову золотую змейку и негромко проговорил:
  - Явись ко мне, госпожа, королева вечности, могущественная Золотая Змея!
  Едва он успел договорить, как послышался странный звон; теплый, душный воздух конюшни стал холодным и разреженным, как на вершинах гор. И перед вскочившим на ноги Йормом появилась Морна Золотая Змея, еще более блистательная и ужасная здесь, среди обычных предметов. Ее платье, волосы, корона даже светились в полутьме, но это был мертвенный, холодный свет, как от луны зимней ночью. Устланный соломой пол конюшни покрылся инеем под ее ногами. Лошади испуганно захрипели, забились, пытаясь вырваться из стойл, и тоскливо, испуганно ржали, будто начался пожар. Но Морна подняла руку - и они неподвижно застыли, все как одна, будто окаменели в движении. Одна каменная лошадь била копытом, другая замерла, тряся гривастой головой и выкатив глаза в ужасе, третья взвилась свечой, поднявшись на дыбы, да так и осталась. Теперь иней медленно оседал на них, и больше не таял.
  - Ты их убила, госпожа? - с невольным страхом спросил Йорм.
  Королева йотунов улыбнулась с видом превосходства.
  - Нет. Мне, да и тебе, не нужны подозрения раньше времени. Я оживлю лошадей перед уходом. Но зачем ты позвал меня, Йорм?
  - Как это - зачем? Ты же видела все сама. Люди готовы воевать с тобой. Стирбьерн вернулся и мечтает отомстить тебе.
  На бледном лице Морны мелькнуло что-то странное: сожаление и вместе с тем скрытая надежда; затем она загадочно проговорила, скорее самой себе, чем Йорму:
  - Ах да! Стирбьерна я заметила давно, когда он еще не носил этого имени, но уже тогда, услышав страшные морские истории о Золотой Змее, поклялся убить ее. С тех пор он ничуть не изменился: все так же ни перед кем не сворачивает с дороги... А вот тобой я недовольна, Йорм, - последние слова были произнесены уже обычным тоном Морны, от которого у собеседника мурашки побежали по коже.
  - Но почему, госпожа? Я сделал все возможное, чтобы без помех поговорить с тобой. Это совсем не просто, когда вокруг столько народа...
  Но затруднения Йорма, как видно, были безразличны Золотой Змее.
  - Ты не должен был ссориться со Стирбьерном. Постарайся подружиться с ним, завоевать его доверие. Извивайся ужом, лишь бы он тебя принял за друга. Окажи ему какую-нибудь услугу, если сумеешь.
  Йорм побледнел, вспомнив недавний гнев великого викинга. Но разозлить Морну было еще опаснее...
  - Я думаю, это будет непросто, моя госпожа, - решился возразить он. - Стирбьерн никогда не принимал меня всерьез. Он всю жизнь знался только с такими же могучими воинами и мореплавателями, а прочие для него не лучше трэлей. Трудно мне будет ему пригодиться!
  - Трудно. Но ты сумеешь. Или я зря собиралась щедро вознаградить тебя? - она презрительно усмехнулась. - Так или иначе, надо, чтобы Стирбьерн, когда соберется в поход против меня и моего народа, взял тебя с собой. Ты этого добьешься, Йорм. Это не обсуждается.
  Под пристальным взором королевы йотунов Йорм почувствовал себя чахлым молодым деревцем, с которого ледяной ветер обрывает, один за другим, все листья. Он успел испугаться, что останется так навсегда, но тут наваждение прошло.
  - Я выполню, что ты сказала, моя госпожа.
  - Вот и хорошо, если так. Тогда ты станешь конунгом тех, у кого хватит разума вовремя покориться, - она снова усадила Йорма на солому, склонилась над ним и поцеловала, пока у него не перехватило дыхание...
  С ней Йорм всегда чувствовал себя мальчишкой, впервые повстречавшим женщину. Дерзкий и бесцеремонный с другими, будь то рабыни или дочери ярлов, он сознавал, что весь его опыт ничего не стоит в сравнении с нечеловеческим притяжением королевы йотунов. Он даже не знал, хочет ли быть с ней. Но ему ни разу не приходило в голову сказать "нет".
  А потом Морна продолжила разговор, как ни в чем не бывало, на том же месте, где и прервала его:
  - Это еще не все. Ты знаешь, что должно произойти скоро. На следующей охоте. Она состоится послезавтра, когда все отдохнут после пира, верно?
  - Да.
  - Нам понадобится твоя помощь. Ты должен украсть одну из стрел, чтобы никто не заметил, что ее не хватает. Ведь все стрелы меченые?
  - Да. По крайней мере, у знатных людей оперение стрел окрашено у каждого в свой цвет, чтобы все знали, кто убил дичь. У простых охотников - вряд ли...
  - Простые охотники нам с тобой и не нужны, - Золотая Змея сверкнула глазами с выражением жестокой радости.
  На этот раз Йорма не испугала ее радость; она была направлена не против нее. Но одно, только что пришедшее на ум, он не мог оставить при себе, такова уж была его натура, даже перед лицом своей настоящей повелительницы:
  - Но зачем тебе это нужно, Великая? Я хочу сказать - посылать меня, действовать медленно, когда ты в силах победить сразу? Ведь ты могла бы прямо сейчас придти в Большой Дом и разом заморозить там всех, как лошадей! И больше уже не возвращать к жизни.
  - Могла бы, - охотно подтвердила Морна, любившая, когда другие признавали ее могущество.
  - Но почему же тогда...
  Золотая Змея усмехнулась, проговорила свысока, с чувством превосходства:
  - Ты похож на моих родичей и соратников, Йорм. Те тоже спрашивали, почему бы не покончить с людьми одним ударом. Им я ответила. А ты попробуй догадаться сам, если считаешь себя самым умным из людского племени!
  Пояснять своих действий королева йотунов не любила, и Йорм понял, что лучше не спрашивать ее. Так что он предположил беззаботно, как будто на пиру в зале Большого Дома:
  - Наверное, чтобы не делать менее уютным мой будущий дом? Как же я смогу там жить, если в нем станет холодно, как внутри айсберга?
  Морна рассмеялась - смех ее был мелодичным, как звон тонких льдинок во время капели, но веселым его вряд ли можно было назвать, слишком холодной она оставалась, даже смеясь.
  - И еще - чтобы не оставить тебя без невесты. Ты ведь, кажется, хотел жениться на Фрейдис, когда она одна останется от всего рода Харальда. Или передумал теперь?
  Йорм потер щеку, на которой еще горели следы хлестких ударов.
  - Провалилась бы она пропадом, эта дикая рыжая кошка! - проворчал он, забыв о собственных огненно-рыжих волосах. - Смотри, как бы при встрече с ней твои льды не растаяли... Но, видно, придется жениться на ней после войны. Если ты и впрямь поможешь мне стать конунгом Страны Фьордов...
  - Я же обещала: помогу, если заслужишь. Мы не так легко относимся к своим клятвам, как вы, люди, - Морна нахмурила тонкие брови. - Но и ты берегись нарушить клятву, данную мне. Я все знаю о тебе, Йорм, как и обо всех, кто носит мой знак. Мне известно, что тебе порой не нравятся мои поручения. Но берегись предать меня!
  Он кивнул, сам понимая, чем чревато нарушить клятву, данную такой искусной волшебнице, как Морна. И, к тому же, он всю жизнь мечтал стать конунгом, принадлежа к младшей ветви того же рода, что Харальд и Стирбьерн! А кто, кроме Морны, мог в этом помочь? Да и слишком поздно ему отступать, его судьба навсегда связана с королевой йотунов. Не разорвать кольцо Золотой Змеи, не уйти от судьбы...
  - Спасибо и на том, что меня не втягиваешь еще больше в то, что должно случиться, - хрипло произнес он, облизывая пересохшие губы.
  Морна милостиво кивнула.
  - У меня довольно надежных рук, а ты мне нужен живым, здоровым и в доверии у них. На следующей охоте будь все время на виду, чтобы на тебя не пало и тени подозрения. Ну, теперь будь здоров! Если что, я знаю все, что ты делаешь.
  С этими словами Морна повернулась и исчезла, словно ее и не было. И в то же мгновение ожили лошади, похоже, забыв, что их испугало недавно. Они успокаивались одна за другой и лениво двигались в своих стойлах, тянулись к корму.
  А Йорм сладко заснул на своей охапке сена, улыбаясь во сне.
  Глава 10. Серая стрела
  Через день после пира была объявлена большая охота. Едва забрезжил рассвет, как все уже были на ногах и привычно собирались в лес. На этот раз решено было охотникам разделиться на две группы: первую, состоящую в основном из пришлых людей, плохо знающих здешние леса и неумелых в охоте, поведет Хельги со своими братьями, а вторую, которой предстояло встретить поднятую ими дичь - сам Харальд. Да, на сей раз конунг Земли Фьордов никому не уступил чести руководить большой охотой! С ним собирался идти Стирбьерн и большинство знатных гостей. Так конунг распределил роли, и все с ним согласились, кроме разве что младших сыновей. Сигурду, а особенно Гутторму опротивело, что их посылают к загонщикам.
  - Чем отсылать нас пасти этих баранов, которые стрелять толком не умеют, наш отец и государь - да пошлют ему Асы еще много светлых дней, - мог бы отправить своих сыновей к свинопасам или на обучение к Бренну-кузнецу; тогда бы от нас была хоть какая-то польза, - возмущались юноши.
  В конце концов, Харальд сдался и махнул рукой. Лишь взглянул на старшего сына - тот наблюдал за своими братьями с улыбкой, которая у другого могла быть назвала снисходительной, но у Хельги в ней видна была неподдельная братская теплота.
  - Ну а ты что думаешь? - обратился к нему отец. - Ты-то не откажешься вести на облаву простой народ?
  - Нет, отец, - ответил молодой человек очень просто, без всякой похвальбы, поправляя и без того тугую тетиву большого тисового лука. - Я понимаю моих братьев, им хочется самим затравить зверя, но ведь и загонщиков кто-то должен вести. Люди не виноваты, что не привыкли жить в лесах; и и так пришлось трудно, и мы должны им помочь.
  Конунг широко улыбнулся, гордясь своим наследником. "Вот будет настоящий вождь Страны Фьордов! Не жаль и умереть хоть сегодня, зная, что Хельги останется наследником."
  Но мать и жена Хельги были сегодня чем-то встревожены. Когда охотники уже готовы собирались выходить, Герда выбежала из своих покоев, бросилась к мужу, повисла у него на шее, целовала его и плакала:
  - Не ходи сегодня на охоту! Останься дома; мне уже вторую ночь снятся страшные сны... Я видела тебя мертвым, лежащим на земле, со стрелой в груди! На охоте тебя ждет смерть; останься со мной!
  Она разрыдалась; Хельги обнял жену, гладя ее по волосам, по плечам, как ребенка. Проговорил тихо, успокаивая ее и себя:
  - Не бойся ничего, Герда, милая! От своей судьбы никто не уйдет, хоть загородись десятком ворот. А сны - это только сны, бывает, что их нарочно плетут злые ведьмы из туманов Нифльхейма, мороча людей. Я не верю никаким снам, и меня они не коснутся. Правда, мама?
  Однако королева Ингрид, к его удивлению, задумчиво покачала головой.
  - И я тоже видела тревожные сны, грозящие тебе опасностью, Хельги. Однако, я думаю, они посланы в предупреждение нам, и беду еще можно предотвратить. Я всю ночь молилась в священной роще богини Фригг, вышила рунами мира и защиты все, что на тебе надето, и произнесла самые сильные заклятья от любого вражеского оружия. Ты знаешь, я раньше служила богине, и она иногда говорила моими устами; она внемлет моей мольбе. Ни стрела врага, ни копье, ни меч не коснутся тебя, сын мой! Смело ступай на охоту. А ты, Герда, отпусти его; неприлично жене сына конунга голосить, как простая поселянка.
  Кто хорошо знал королеву, мог бы уловить в ее голосе скрытую тревогу вместе с отчаянной надеждой: она, лучше других посвященная в сакральные тайны, не могла просто так отмахнуться от вещих снов, и лишь надеялась вымолить жизнь сына. Но никто из окружающих не счел бы Ингрид обеспокоенной, она держалась холодно и гордо, как всегда. Притянула к себе невестку и обняла ее, как большая птица крылом.
  Уже на пороге Хельги оглянулся и помахал рукой двум самым любимым женщинам.
  - Не беспокойтесь обо мне, я скоро вернусь! - сказал он и вышел прочь.
  И вот теперь Хельги, взяв с собой всех сводных братьев и большой отряд сбежавшихся в Сванехольм невольных переселенцев, скрылся в лесу. Лишь иногда ветер доносил издалека глухой звук рога, лай собак и удары палкой по деревьям, чтобы спугнуть дичь и направить ее на другую группу охотников. Шум для чуткого звериного уха был, должно быть, совершенно невыносим, так что ждать оставалось недолго.
  Охотники все были пешими. В лесу неудобно ехать на коне: не продерется он сквозь частый подлесок, не перепрыгнет через накиданный непрекращающимся штормом бурелом, не преодолеет яму, мчась за стремительным оленем. Да и не так уж нужны кони викингам, умеющим ходить быстро и не уставая, особым, стремительным и размеренным шагом дни напролет. У всех наизготовку были взяты луки и дротики, некоторые вооружились тяжелыми копьями - на лося, вепря или медведя. Каждый охотник превратился в глаза и уши, ожидая, когда, наконец, выскочит из леса долгожданная дичь; каждый хотел опередить остальных, ударить первым. Только Сигурд с Гуттормом весело переговаривались в стороне, споря, кто убьет больше дичи.
  И, как ни чутко вслушивались и вглядывались охотники, совсем не с той стороны, откуда они ждали, послышался треск и мелькнул рыжеватый бок косули...
  - Ага, есть одна! - Харальд, как подобало вождю, первым спустил тетиву, и черно-красная стрела пришпилила бегущее животное к земле.
  Грозно запели стрелы, мелькая разноцветным оперением. укладывая одно животное за другим. За косулями выбежало стадо северных оленей, у которых носили рога не только самцы, но и самки, за ними семья клыкастых кабанов. Большой вепрь-секач, злобно хрюкая, бросился было к людям, но Стирбьерн заступил ему дорогу и пронзил зверя копьем. И скоро паническое бегство животных стихло так же внезапно, как началось. Кто не был убит, скрылся в зарослях. Охотники принялись осматривать место побоища.
  - Никак не могу понять, от кого они бежали, - первым заметил Рольф Седой, как обычно, сопровождавший конунга; он и здесь оставался прежде всего телохранителем, а уж потом охотником. - Загонщики никак не могли успеть пригнать их так быстро...
  И действительно, издалека слабо донесся звук рога, относимый ветром. Такой же далекий звук ответил и с других сторон. Загонщики были еще далеко, постепенно сужая круг, в котором металось лесное зверье.
  Харальд удивленно переглянулся со Стирбьерном.
  - Ничего не понимаю! Кто же тогда?
  Но тут страшный вой разорвал тишину леса. Он походил на голос волчьей стаи во время зимних свадеб, но только гораздо сильнее и громче. И страшнее. Начинаясь с самых низких басовых нот, он взлетал, раскатываясь грозным рычанием, и переходил в пронзительный визг, режущий уши. В следующий миг из леса выскочила целая стая зверей, в которой самый мелкий был вдвое крупнее обычного волка. Шерсть стояла дыбом, зубы оскалены, а глаза, почти человеческие, серые или зеленые, горели от ярости.
  - Вот кто! - проревел Стирбьерн, метнув копье прямо в истекающую пеной пасть первого зверя. - Вервольфы, йотуны-оборотни из клана Волка. Мне доводилось сталкиваться с ними! - с этими словами он выхватил свою секиру и прыгнул навстречу волкам, рыча едва ли не яростнее их.
  Вервольфы, казалось, даже приостановились, попятились на миг, не ожидая, что кто-то решится бросить им вызов. Воспользовавшись этим мгновением, остальные успели выпустить по стреле и тут же схватились за топоры и копья, отбиваясь от наседающих зверей.
  Но все успели заметить, как убитые волки с последним дыханием превращаются в людей, по большей части высоких и грубо сложенных, в одеждах из шкур, сохраняя и после смерти то же жестокое волчье выражение на человеческих лицах. Однако поражаться этому было некогда. Все без исключения: конунг Харальд и его младшие сыновья, телохранители, ярлы Альрик, Ялмар, Аудун, Ингвар и многие другие со своими викингами, - все отчаянно отражали натиск волков, а те все прибывали, будто не видя, сколько их уже убито.
  Но сильнее всего бой кипел там, где, один против многих, дрался Стирбьерн, то рубя своей огромной секирой головы и лапы вервольфам, то пронзая их, налетающих на него, отточенным наконечником молота-пики. Их атаки разбивались о рыжего богатыря, как волны о гранитный утес, но, как волны же, бросались снова и снова. В какой-то момент огромный белый волк изготовился сзади броситься на плечи Стирбьерну, который сосредоточенно сражался с теми, что впереди, не имея возможности оглянуться. Но тут просвистела стрела и сбила волка в прыжке, вонзившись ему в шею по самое оперение, трепещущее на ветру золотистыми сполохами...
  Стирбьерн изумленно вскинул голову и встретился взглядом с Йормом; тот, напросившись с конунгом, при появлении волков проворно вскарабкался на дерево, но оттуда продолжал осыпать противника меткими стрелами. Издевательски ухмыльнувшись, он кивнул Стирбьерну. Но тому некогда было задумываться, кто только что спас ему жизнь; он снова замахнулся секирой, рубя нападающих вервольфов...
  И вдруг сражаться стало не с кем. Из леса снова раздался вой, на сей раз короткий и одиночный, словно сигнал стае. И, видно, они его поняли и не могли ослушаться: только что готовые растерзать все, до чего удастся дотянуться клыками, йотуны-оборотни развернулись и скрылись в лесу так же неожиданно, как и появились.
  Викинги оглядывались, тяжело дыша. Пятеро человек лежали мертвыми, изуродованные зубами и когтями, и еще многие были ранены. Но вервольфов осталось лежать не менее десяти за каждого погибшего; их тела громоздились повсюду окровавленной кучей.
  - Славная победа, правда, отец? - воскликнул юный Сигурд, вытирая наконечник копья от крови пучком травы.
  Но конунг нахмурился; один из волков, уже умирая, успел-таки укусить его за ногу, и теперь он прихрамывал.
  - Победа? Как же, тысяча троллей! Нечисть сама отступила, когда ей вздумалось. Или когда кто-то ей приказал: все слышали под конец новый вой? Но что им было надо - вот вопрос!
  Подошел Стирбьерн, с ног до головы залитый кровью; даже на его рыжих волосах виднелись еще более яркие пятна. Никто не решился спросить, не ранен ли он сам, а он сейчас едва ли заметил раны, если бы они и были.
  - Еще немножко, и они бы со мной справились, - признал он нехотя. - Странное нападение. Как будто наше внимание нарочно привлекали зачем-то...
  Конунг тревожно взглянул на племянника.
  - Ты тоже так думаешь? Но что это может значить?.. Рольф, протруби сигнал! Узнаем, как там загонщики. Может, напали и на них?
  Мощный звук большого сигнального рога раскатился далеко по лесу, как рев дикого быка, хотя его нельзя было спутать с голосом какого бы то ни было животного. И немного погодя послышались ответные звуки, хотя гораздо слабее и менее благозвучны: слева, справа и даже сзади... Все, как один, напряженно вслушивались, ожидая последнего сигнала, от Хельги. Но с той стороны не доносилось ни звука.
  - Там что-то случилось! - Харальд, опираясь на плечо одного из телохранителей, первым направился в ту сторону, слегка пошатываясь, но не убавляя шаг. Все последовали за ним. Говорить никому не хотелось: после только что пережитого нападения вервольфов все сознавали, что может случиться что угодно. Каждый невольно думал: как могло статься, чтобы в самом сердце Страны Фьордов, во владениях конунга, стало так же опасно, как где-нибудь в безлюдных землях на севере, где испокон веков водилась нечисть? Никому не хотелось говорить, даже Йорму, который спустился с дерева и последовал за остальными, стараясь держаться поближе к Стирбьерну - как видно, на случай нового нападения.
  Но больше ничего не произошло, и они благополучно дошли до большой поляны, откуда предполагалось загонщикам разойтись в разные стороны...
  Зоркие глаза Рольфа Седого первыми заметили это, но он сдержался, чуть ли не впервые в жизни отказываясь принимать увиденное таким, как есть. То, что он видел, было настолько чудовищно, что не хотелось в это верить. Пусть это окажется ошибкой, обманом зрения, колдовским наваждением.
  Но и Харальд уже увидел его. Бросился вперед, опережая более молодых и забывая о недавно полученной ране. Упал на колени рядом с лежащим на земле.
  - Хельги, сынок!
  Хельги лежал лицом вверх, его лицо осталось спокойным, будто во сне. Только широко раскрытые синие глаза неподвижно глядели в серое осеннее небо.
  В его груди, в самом сердце, торчала стрела с серым оперением.
  Воцарилось тяжелое молчание. Никто не хотел верить своим глазам, никто не мог вымолвить ни слова. Младшие братья открыто плакали, обнявшись. Им сейчас не было дела до поучений отца о том, что мужчина должен в любой ситуации владеть собой. Да и конунг сейчас не видел их; он неподвижно замер, согнувшись, над телом старшего сына, только его широкие плечи вздрагивали.
  Наконец, он произнес сдавленным голосом, будто каждое слово душило его:
  - Как же это, Хельги, сынок? Вправду ли я вижу тебя со стрелой в груди? Скажи, что это сон, обман, наваждение! Ну, поднимись же с земли, улыбнись, как солнце, встающее над морем, и скажи, что останешься с нами! Но нет, ты лежишь неподвижно... Хельги, Хельги, скажи хотя бы, кто мог... у кого поднялась рука? Тебя все любили в нашей семье и повсюду в Стране Фьордов; откуда же прилетела эта стрела?
  Тем временем на поляну вышли прочие сыновья конунга, придя на зов сигнального рога. Охотники расступились, пропуская их к месту преступления. И они тоже смотрели, потрясенные. Да и как поверить, что лучший из них - Хельги, которого весь народ без зависти звал Прекрасным, Лучезарным, - мог погибнуть не в бою от вражеских рук, а на охоте, от чьей-то стрелы?
  Первым пришел в себя Рольф. Хоть он давно связал свою жизнь с семьей конунга Харальда, так что не мыслил себя вне ее, все же рассудительность не покинула его и теперь. Выяснить правду об этом чудовищном преступлении тоже входило в обязанности начальника телохранителей. И он, подойдя к Харальду, сказал несколько слов ему на ухо. Тот, казалось, не сразу понял, что происходит. Наконец, кивнул и снова склонился над телом сына.
  А Рольф повернулся к внебрачным сыновьям конунга. Кто знает, что они могли сделать, уйдя с загонщиками в лес...
  - Конунг велел мне спросить: у кого из вас стрелы с серым оперением? Хельги был убит именно такой стрелой.
  На самом деле Рольф прекрасно помнил это без всяких вопросов, как и обо всем, что касалось семьи Харальда. Но, задав вопрос, он пристально оглядел всех по очереди, внимательно следя за их реакцией.
  Вперед на два шага вышел Хаук, бледный, как смерть, растерянный не только гибелью брата по отцу, но и вопросом Рольфа.
  - У меня, - не проговорил он, а недоумевающе промямлил. - Но о чем ты говоришь? Как это может быть, чтобы моей стрелой?
  - Взгляни сам!
  Хаук увидел и рухнул на колени рядом с телом брата, застонал, вцепившись пальцами в пожухлую желтую траву.
  - Отец, это не я! - воскликнул он, вскинув глаза на конунга. - Стрела моя, но я не стрелял! Я не знаю, кто это...
  Но уже все взгляды обратились на Хаука. Сперва недоумевающие, растерянные, потом - гневные, обвиняющие.
  - Так это Хаук убил Хельги?! - воскликнул кто-то из братьев, и они разом надвинулись на него. Топор Стирбьерна уже взметнулся над головой обвиняемого...
  Но в этот миг раздался голос Харальда, еще глухой и надрывный, но уже с вновь ожившими властными интонациями:
  - Оставьте его! Все же он мой сын... как и тот, что лежит сейчас мертвым. Нельзя убить его, как собаку, сперва надо разобраться во всем.
  Люди расступились, один только обвиняемый остался стоять на коленях перед конунгом, удерживаемый тяжелой рукой Рольфа.
  Он вскинул голову и благодарно кивнул.
  - Спасибо тебе и на этом, отец!
  - Не радуйся: я не из-за тебя остановил их, - ответил Харольд. - Признавайся, ты ли убил своего брата Хельги?
  Хаук снова поднял голову и взглянул в глаза отцу с отчаянием, но без страха:
  - Я не убивал Хельги, клянусь кольцом Фрейи! Что могло меня заставить убить брата, которого я любил и почитал, как все?
  - Желание завладеть чужой женой, например? - предположил конунг. - Думаешь, кто-то не видел, что ты влюбился в Герду сразу же, как она стала женой Хельги? Ты мог додуматься, что она, овдовев, согласится выйти за тебя...
  - Когда я на пиру сказал ему о Герде, помните, как он подпрыгнул чуть не до потолка? - вмешался Йорм, который не мог дольше существовать, не вставив своего слова.
  Но все были настолько потрясены, что никто даже не велел ему замолчать.
  А Хаук сейчас действительно был похож на изобличенного преступника. Он, не понимаясь с колен, ссутулился, понуро опустил голову, так что прямые волосы цвета соломы закрыли ему лицо, такое же бледное, как у лежащего в двух шагах мертвеца.
  - Я никогда не осмелился бы надеяться на такое, - прошептал он со слезами. - Разве Герда хоть взглянула бы на меня? Что я в сравнении с Хельги? Он один был достоин ее любви...
  - Однако стрела твоя. Ты узнаешь ее?
  - Я не знаю, откуда она взялась, клянусь! Я даже не стрелял сегодня, все мои стрелы в колчане.
  При этих словах Рольф почему-то тщательно осмотрел стрелу с окровавленным наконечником, извлеченную из тела погибшего. Потом холодно поинтересовался у Хаука:
  - Сколько стрел сегодня было в твоем колчане?
  - Десять, как обычно. Я уложил их накануне вечером, и больше к ним не прикасался.
  - Мой конунг, позволь мне осмотреть вещи твоего сына, подозреваемого в убийстве.
  Харальд кивнул, и Рольф сорвал со спины обвиняемого колчан со стрелами, показал всем.
  - Взгляните - серые! Точно такие же, как эта стрела, убившая Хельги. И, кстати, в колчане Хаука их только девять, а он клянется, будто ни разу не стрелял. Как же так?
  - Я не знаю! Еще раз готов поклясться всеми богами: я сложил в колчан десять стрел, и не доставал ни одной! - только что Хаук едва не рыдал но теперь в его голосе послышался праведный гнев убежденного в своей невиновности.
  Харальд кивнул, подводя итог:
  - Таким образом, либо ты лжешь, либо ты - жалкий слепец, позволивший украсть у себя стрелу и даже не заметивший этого!
  - Быть может, но я не убийца, - снова проговорил Хаук. - Я не послушал ее, когда она мне обещала любовь Герды и власть над Землей Фьордов, если захочу! "Только убери со своего пути Хельги, этого отцовского любимчика, что отнял у тебя Герду, и любовь отца, и власть! Все это снова станет твоим!" Она нашептывала мне, но я отказался, отказался!
  - Что это была за она? - недоверчиво спросил Харальд.
  - Откуда я знаю? Ведьма, старуха, которую я встретил на Тюленьем острове, или кто-то, принявший ее облик. Но я не послушал ее, отказался совершать преступление, - твердил Хаук, точно в бреду, поминутно отирая холодный пот со лба и размазывая по лицу грязь.
  - Золотая Змея! И это преступление - ее дело! - в бешенстве прорычал Стирбьерн, сжимая кулаки. Напряженные мышцы его рук судорожно шевелились. Что толку от всей его силы, когда врага не дано даже увидеть в лицо, не то что сойтись с ним в честном бою!
  - И мой сын пал не в бою, как подобает воину! - словно эхом отозвался Харальд, видя, как его сыновья укладывают Хельги на носилки из копий. - Теперь он не попадет в Вальхаллу, не будет пировать за столом Одина, и в последнем бою - Рагнароке, - не сразится за богов и людей. Он до конца времен останется в ледяном царстве Хель...
  Такая скорбь звучала в его голосе, что Хаук, уже не пытаясь доказать свою невиновность, тихо произнес:
  - Если тебе станет легче, отец, убей меня прямо здесь, у тела Хельги. Я сам умру охотнее, чем жить опозоренным.
  Но конунг лишь скользнул по нему невидящим взглядом.
  - Нет, я не могу единолично решать твою судьбу: все же ты мой сын... Тебя отведут в Сванехольм, и там тинг обсудит, виновен ты или нет. Постарайся доказать свою невиновность. А сейчас - Лодин, Халльдор, возьмите его!
  Хаук только невесело усмехнулся в ответ.
  - Доказать на тинге, когда даже родные мне не верят? - он огляделся по сторонам, надеясь заметить хоть один сочувствующий взгляд. Но тщетно - даже Кнуд, родной его брат, упорно отводил глаза.
  Двое сводных братьев схватили Хаука под руки, повели за носилками. Он пошел с ними, не сопротивляясь, казался совершенно покорным судьбе. Но вдруг быстро скользнул вниз, не пытаясь переломить своей силой хватку двух пар крепких рук, а освобождаясь от нее. Прежде, чем братья опомнились, Хаук уже мчался по лесу огромными скачками, прямо к обрыву. Слыша за спиной топот догоняющих ног, он бежал еще быстрее, точно затравленный олень. Бежал от своих родичей, гнавших его, как зверя. Надеялся ли он спастись? Нет! Вот перед ним уже разверзлась длинная каменистая трещина, точно рана, оставленная землетрясением. Не останавливаясь ни на миг, беглец бросился вперед. Взвился серый плащ, точно парус на ветру, и Хаук исчез. Братья, едва успев остановиться на краю пропасти, вцепились друг в друга, помогая удерживаться, и в ужасе уставились вниз.
  - Он... прыгнул вниз, - ошеломленно сказал Лодин своему отцу, появившемуся во главе погребальной процессии спустя некоторое время. - Значит, все-таки он убийца, и не хотел нести наказание.
  Но Харальд, к удивлению своих незаконных потомков, да и многих других, задумчиво покачал головой.
  - Быть может, он и вправду был невиновен, как и клялся нам, и не захотел жить под подозрением. Если бы его судьбу решал тинг, возникли бы споры, может быть, даже вражда между уважаемыми людьми из-за судьбы Хаука, и все это сыграло бы на руку врагу. Возможно, Хаук своей смертью спас нас от еще худших напастей. Хоть крепость Страны Фьордов и так пошатнулась, и в моем доме подрублена главная опора, - он указал назад, где четверо викингов несли тело Хельги.
  Глава 11. Погребальный обряд
  Когда тело Хельги внесли в ворота конунговой усадьбы, мать, королева Ингрид, первой встретила процессию у ворот. Она с первого взгляда поняла, что ее сын мертв. Быстро подошла, безотрывно глядя, как братья укладывают его на ложе, накрытое черным со звездами плащом. Потом бережно поправила его голову, словно Хельги спал и мог проснуться. Наконец, королева закуталась в покрывало и склонилась к смертному ложу сына, замерла так без движения, будто каменная. И все это - молча; ни стона, ни крика, ни всхлипа не донеслось от нее.
  Рядом упала без сознания Герда, и заплаканные служанки ухаживали за ней, уложив в постель в тех самых покоях, где совсем недавно жила она с Хельги. В усадьбу стали собираться люди. Весь Сванехольм был с быстротой молнии оповещен о случившемся, и все, кто мог, явились проводить старшего сына конунга, которого все очень любили. Все были печальны, и многие из суровых викингов не скрывали слез. Родные и домочадцы плакали все, и никто бы не осудил их. Только не в этот день. Это было понятно. Иное дело - Ингрид, на которую люди глядели почти с суеверным опасением. Только краснокожая Уит-Уис, прижимаясь к плечу Стирбьерна, указала на королеву и произнесла на своем языке, так что ее никто не понял, кроме мужа:
  - Вот такая женщина достойна быть подругой самого главного вождя! У нас уважают женщину. которая не может плакать, даже если гибнет ее племя. При маленькой ране кровь течет наружу, но при большой - течет внутри, не видная глазу. Так и слезы, кровь души.
  Стирбьерн вздохнул и молча обнял жену...
  А королева Ингрид сидела так над телом сына до самого вечера, не замечая ни родных, ни гостей, ни слуг, занятых подготовкой к похоронам. Даже когда младшие сыновья сели рядом, обнимая ее за плечи, а Фрейдис положила подбородок на плечо матери, та и не шевельнулась. Пришла в себя она совершенно неожиданно, встала, нашла глазами мужа и произнесла глубоким и низким голосом:
  - Погода вместе с нами оплакивает Хельги... Солнца не жди, оно не вернется наутро. Покрывало ночи скрывает солнце, так будет вечно, если мы сами себе не поможем.В Священной Роще сияет солнце, туда нет ходу врагам - йотунам. Но вы не прячьтесь и не бегите. Только железом купишь свободу, и солнце вернешь Срединному Миру. Пусть у врага золото будет, люди - точите мечи из железа!
  Харальд даже вздрогнул при этих словах, ужасная мысль пришла ему в голову: "Неужели сошла с ума?!" Но Ингрид, как ни в чем не бывало, принялась отдавать распоряжения, сама же со своими служанками обмыла тело сына и нарядила его в лучшие одежды. Холодная, невозмутимая и властная, как всегда.
  А ее (ее ли?) пророчество люди Страны Фьордов поняли на следующее утро, когда утром не взошло солнце. Одна за другой гасли предутренние звезды, давно скрылся месяц, но небо лишь немного посветлело, сделавшись тускло-серым, словно источник света пытался прорваться сквозь темное покрывало, подсвечивая его изнутри, но не мог с ним справиться. Лишь над Священной Рощей, вытянувшейся к востоку от Сванехольма до самого моря, небо посветлело, и даже тусклый осенний свет казался невероятно ярким в сравнении с сгустившейся тьмой. Над местом, где стояли храмы Асов и возносились молитвы к небу, никакое колдовство не было властно. Лишь мелкий, но затяжной дождь лил всю ночь и продолжился утром. Природа и впрясь оплакивала Хельги.
  Несмотря на завесу тьмы, жители и гости Сванехольма продолжали собираться к усадьбе конунга. Кто жил далеко, приезжал на коне или в повозке, рыбаки с прибрежных островов приплывали на лодках, с трудом преодолевая снова разбушевавшийся шторм. Все хотели проводить в последний путь Хельги, который был всегда приветлив к самым бедным бондам и даже рабам. Но, помимо того, жители Страны Фьордов, пробираясь сквозь мокрую морось, находя дорогу в темноте на ощупь и по памяти, то и дело скользя на мокрой земле, шли еще и за поддержкой туда, где имели право получить ее. Люди были испуганы исчезновением солнца. Теперь даже до самого приземленного упрямца, в жизни не поднимавшего глаз от своих сетей или от плуга, дошло, что происходит нечто неладное, и это касается всех без исключения. Одно и то же солнце светит для конунга и для последнего трэля. А теперь вот солнца не стало. На кого же, если не на конунга, поставленного над ними волей Асов, мог опереться народ?
  Но что мог сделать Харальд, выйдя к ним на крыльцо с младшими своими сыновьями? Солнце не вернешь на небо... И он проговорил, стоя перед ними в простой одежде, без украшений, с непокрытой головой, не замечая, как дождь стекает по его мокрым волосам и бороде:
  - Трудное сейчас пришло время, такое трудное, что уж не последние ли это времена, о которых богам поведала древняя вёльва? Мы готовы сейчас похоронить моего сына, убитого бесчестно, на охоте, украденной стрелой. Он должен был наследовать мне, стать новым конунгом, а теперь не вознесется в Вальхаллу, а отправится в мрачное царство Хель. Так же и его брат, убивший себя, чтобы избавиться от подозрения. Вы видите: и мой дом сейчас превосходит ваши богатством и славой, но не счастьем. И небо почернело для меня, как и для вас. Сегодня, после похорон, мы принесем в жертву десять белых быков; быть может, тогда Асы пошлют знак, в чем мы прогневили их и как нам искупить свою вину. Если же это происки злых сил, а не кара богов, то мы справимся, если будем готовы! Или кто-то из вас струсил? - ядовито усмехнулся конунг. - Если среди вас есть боящиеся темноты, как детишки, пусть сейчас бегут к своим мамочкам, не путаются под ногами у мужчин!
  Здесь острое слово помогло; если кому-то и было не по себе, то даже самые отчаянные трусы на время воспряли духом, желая хотя бы в собственных глазах казаться лучше. Лица людей в полутьме казались белыми призраками, их одежды - одинаково серыми. На многих были уже надеты меховые плащи - воздух, не согретый солнечным теплом, оставался таким же холодным, как ночью, и все понимали, что это лишь начало.
  Похороны Хельги были назначены к полудню, хоть его теперь трудно было отличить от полуночи. На всякий случай, звучный рог Рольфа Седого еще раз оповестил всех о несчастье. Но и без того к назначенному сроку на берегу фьорда собрались все, кто мог.
  Конунг не пожалел для погребения любимого сына всего самого лучшего. Любимый драккар покойного, "Серебряную русалку", подготовили, чтобы отправить Хельги в вечность. Он сидел на носу корабля в кресле, которое когда-то сам украсил резьбой, совсем как живой, все еще улыбаясь, облаченный матерью во все алое. На коленях у Хельги лежал меч, добытый им в земле франков, а у его ног лежали заколотый белый конь и любимая собака. Пусть не Один в Вальхалле, так Владычица Царства Мертвых - Хель примет его с почетом, сразу узнав, что перед ней сын конунга, достойный стать первым среди добрых людей, умерших не в сражении.
  Вокруг мертвых тел были разложены просмоленные связки хвороста, занимая все свободное место, от форштевня, где изгибалась, вскинув руки морская дева с лицом Герды, до самой кормы. Был поднят черный парус, как и на всей флотилии Сванехольма. Но над ним трепетал и личный вымпел Хельги - синий, с сияющим солнцем. Будто светлая ласточка, он теперь бился над мачтой "Серебряной русалки".
  А у мачты был привязан разбитый, изувеченный труп Хаука, который братья с трудом вытащили из пропасти. Конунг распорядился и этого своего несчастного сына отправить вместе с Хельги, его рулевым. Был ли он виноват или нет - это им там теперь должно быть виднее. И вокруг Хаука тоже лежали просмоленные связки хвороста; только поджечь их - и все вспыхнет громадным костром.
  На море еще сильнее бушевал шторм. В сгустившейся тьме волны, накатывающиеся на берег с гулким стоном, казались совершенно черными, без блеска, лишь от взятых с собой факелов по воде пробегали яркие блики. Но именно теперь почти невидимое море ощущалось еще более грозным и могучим; это была стихия превыше человеческих сил. Викингам ли не знать, на что способно море! Даже самые опытные из них сегодня с тайным опасением вслушивались, как оно бросается на штурм установленных богами пределов, точно чудовище, запертое в клетку. Шевелились суеверные мысли: если солнце скрылось именно в день смерти Хельги, то почему морю не вырваться из берегов и не затопить весь Срединный Мир именно теперь? Но вслух никто не смел о таком говорить: как раз услышат злобные морские духи! Кроме того, все знали: в море струсивший погибнет первым. А им предстояло сегодня выйти в море; недалеко, всего лишь до границ фьорда, но и это в шторм было опасно. И все-таки, никто не отказался проводить Хельги в последний путь. Не только не отказался - лучшие из них сочли для себя честью отвести "Серебряную русалку" в последний путь.
  Но прежде следовало еще сказать прощальные слова. Конунг с женой поднялись на борт еще стоявшего на берегу драккара. При свете множества факелов, наконец, стало светло почти как днем, и все увидели, как родители склонились над телом сына. Но слов никто не услышал; видно, не предназначены они были для посторонних. Не было среди провожающих Герды; она захворала и теперь лежала в лихорадке под присмотром служанок.
  Зато остальные говорили, стоя вокруг. Стирбьерн, не сводивший глаз со штормового моря, словно надеялся заметить там блестящую чешую Золотой Змеи, первым молвил сурово:
  - Хельги никого не боялся, хоть и не рвался первым драться ни с кем. И за его гибель враг дорого заплатит.
  Сигурд, ставший теперь наследником отца, проговорил за себя и за младшего брата:
  - Пока был жив Хельги, мы с Гуттормом имели право оставаться беззаботными мальчишками. И было бы лучше для всех, если бы так было всегда. Теперь вот я - старший, но я понятия не имею, как им быть. Лучше бы никогда этого не узнавать...
  Даже Йорм сегодня был непривычно грустен. Видно, и он в глубине души сожалел о трагической гибели Хельги, хоть и необходимой ради осуществления его замыслов.
  - Будь все такими, как Хельги, может, и стал бы мне дом конунга родным. Никогда он не ссорился со мной, как другие, не наказывал за мои шутки, - тихо промолвил он.
  А Ульв Черный неожиданно произнес первым из братьев, и остальные подхватили за ним:
  - Прощай, брат! - и взялись за весла, собираясь вывести "Серебряную русалку" в море. Уже конунг с женой спустились на берег, остались только гребцы.
  И вдруг на причале раздался крик, полный боли и отчаяния, как стон раненой чайки. И все увидели бегущую прямо к морю женщину. В длинном белом платье, с разметавшимися по плечам светлыми волосами, она казалась бледным призраком в сгустившейся тьме. Никто не успел ее остановить; она пролетела мимо собравшихся на берегу, взбежала на борт драккара прежде, чем успели убрать сходни. "Точно белая птица!" - ошеломленно подумал Гутторм. А в следующий миг они с братом уже удерживали в руках неистово сопротивляющуюся Герду. Всегда нежная, хрупкая жена Хельги теперь превратилась в яростного берсерка, так что двое юношей с трудом могли удержать ее. Она хрипло стонала и звала мужа, едва ли узнавая тех, кто теперь был перед ней.
  - Она бредит! У нее лихорадка, - сказал Сигурд, коснувшись пылающего лба молодой женщины. - Герда! Герда, очнись же!
  Но ей, казалось, все равно было, какой ценой вырваться из их рук, а юноши не могли применять настоящих захватов, из тех, что при дальнейшем сопротивлении ломают кости противнику. В какой-то момент им пришлось разжать руки, и Герда, освободившись, крикнула: "Хельги, я иду к тебе!" - и полоснула себя по горлу припасенным в рукаве ножом. В красном свете факелов на берегу и на корабле все ясно разглядели, как ее белое шерстяное платье пропитывается кровью. Она медленно склонилась, падая на бок, но братья подхватили ее и бережно усадили рядом с Хельги. На берегу рыдали служанки, которым поручено было смотреть за больной.
  - Вели казнить меня, госпожа, это я не доглядела! - призналась одна из них, обнимая ноги королевы Ингрид. - Остальные все ушли сюда, смотреть, я одна осталась. Отвернулась, чтобы заварить для госпожи лечебное питье - а ее уже нет! И ведь до того лежала спокойно, я думала, она спит... А вышло вот как; и не догнать ее было, не остановить.
  - Значит, это не твоя вина, Элла, - ответила королева еще более холодным, отчужденным голосом. - Судьба Герды - уйти вслед за Хельги. Так для нее лучше. Пусть она вместе с ним уйдет в последнее плавание...
  И вот, наконец, "Серебряная русалка" вздрогнула и медленно отчалила от берега; ее длинные весла в последний раз взрезали бурные волны. За ней последовали еще десять драккаров. Не за богатой добычей вышли они в штормовое море, под погасшим солнцем, но чтобы проводить в последний путь Хельги, сына Харольда.
  Ветер, на их счастье, был южный, тот, что приносит из более теплых земель дожди и туманы, но и попутный для мореплавателей, выходящих из Сванехольм-фьорда. Впрочем, все знали коварство ветра и не полагались на него, особенно теперь. Но, как бы там ни было, он позволил всем благополучно миновать опасное место. Братьям Хельги, еще потрясенным только что произошедшим, этот путь даже показался слишком коротким. А между тем, вот оно - открытое море, жилище чудовищ, скрытое зловещей тьмой, ворочает впереди огромные валы, выше мачт драккаров. А с берега видны были лишь огоньки, маленькие, точно светлячки. И такие же огоньки светили оставшимся на берегу - укрепленные на корме факелы.
  Уже пора было поджечь "Серебряную русалку" и уходить, уже Стирбьерн, развернув "Молот Тора", поставил его бок о бок, готовясь принять на борт всех живых, только никто из них не решался поднести факел к хворосту. Каждый нет-нет суеверно поглядывал на застывшие, восковые лица Хельги, Герды и Хаука, будто те могли ожить. Никто не произносил ни слова, но каждый про себя надеялся, что почти святотатственное дело совершит другой.
  Наконец, Ульв Черный решился первым прекратить это самоистязание. Суровый, с глубокой складкой между бровей, он взял факел и поджег первую связку просмоленного хвороста. Та сразу вспыхнула, за ней другая и третья. Огонь побежал по борту "Серебряной русалки". Ветер обрадованно взвыл, рассыпая снопы искр. Люди, бросив весла, перепрыгивали на "Молот Тора", спасаясь от жара. Только родные братья, Сигурд и Гутторм, на мгновение задержались проститься со старшим.
  - Скорее! Огонь сейчас перекинется! - торопил их Стирбьерн, быстро затаптывая первую искру, брошенную на деревянный настил внезапным порывом ветра.
  Но юноши покинули горящий драккар, лишь когда он был уже весь охвачен пламенем. Их волосы уже начали скручиваться, лица были черны от копоти, когда их, хватающих ртом воздух, втащили на борт "Молота Тора".
  С берега охваченная огнем "Серебряная русалка" казалась огромным костром, поначалу еще сохраняющим стройные очертания драккара, но вскоре осевшим, разрушающимся, постепенно поглощаемым огнем и водой. Огню было все равно, что пожирать - хворост, или доски драккара, или мертвую плоть людей и животных. Это было великолепное зрелище - ужасное, как извержение огненной горы, но и не менее прекрасное.
  Но на других кораблях некогда было любоваться пламенем. Ветер, до сих ор союзник викингов, предал их, обрушившись теперь с северо-востока, будто хлестнул огромными крыльями. Он подхватил горящий драккар и увлек далеко в море, но и живым грозила теперь та же опасность. Кормчие и гребцы на каждом из них прилагали все усилия, чтобы держаться ближе, не дать шторму себя разбросать. Но это было совсем не просто. Волны вздымались и опадали, как брюхо спящего чудовища, и можно было догадаться, что они норовят оттащить корабли как можно дальше в открытое море. Только по кормовым факелам можно было еще определить, что все десять драккаров пока живы и борются. В остальном же царила кромешная тьма.
  Уроженцы Сванехольм-фьорда, по крайней мере, могли идти по памяти, зная даже невидимое направление и все подводные скалы. Но и им приходилось совсем не просто. Гостям же, провожающим в последний путь конунгова сына, было еще труднее вернуться. Один из драккаров подхватило встречным порывом ветра, сломав мачту и смяв парус, как тряпку, а затем швырнуло вперед, прямо на Собачью Пасть. Раздался удар и скрежет, заглушивший на миг даже ревущий шторм, а потом слабый в сравнении с ним человеческий крик. И над подводными скалами встал почти прямо черный силуэт птицеголового драккара, различимый в свете факелов с ближайших кораблей. Появился - и рухнул, переломившись пополам, вздымая волны, будто кит. Кто видел его, узнали "Морской ястреб" ярла Рагнара из Виншён-фьорда, одного из самых влиятельных соратников конунга Харальда. Ту же судьбу едва не разделили и два меньших сванехольмских драккара; в последний момент их гербцы успели свернуть, разглядев, куда их несет.
  Сквозь налетевший шквал на гребне волны пролетел еще один драккар. Догорающий факел высветил резную фигуру великого Аса, заносящего молот, будто грозя разбушевавшимся волнам...
  - Могучий Тор, пошли нам свою молнию осветить путь, чтобы мы не блуждали во тьме! - произнес Стирбьерн, внимательно вглядываясь перед собой, чтобы не пропустить ни одну из мелей-ловушек, которым изобиловал Сванехольм-фьорд. Но с тем же успехом он мог бы завязать себе глаза. Вокруг - только волны и бешеный ветер. А на берегу, и словно бы недалеко, - спасительные огни, вот только добраться до них...
  Но вот наверху пророкотал гром, сначала чуть слышно, затем громче и громче. Сразу стих, будто испуганно притаился, ветер, упали волны. Тор все-таки отозвался на молитву Стирбьерна! Со страшным грохотом ударила молния, распоров завесу тьмы, как нож прорезает ткань. Всего одна молния, длинная и ветвистая, как дерево, осветила весь фьорд холодным сине-белым сиянием. Но этого было достаточно, чтобы разглядеть верный путь. В следующий миг снова стемнело, но теперь уж никто бы не сбил викингов с толку.
  Будто преследуя друг друга, уцелевшие драккары спешили к берегу, и на каждом гребцы предпринимали все возможное, чтобы придти первыми. Природный азарт северных воинов взял свое, и все стремились к победе. Не просто над другими кораблями и их командой. Над штормовым морем, поглотившим только что "Морской ястреб", над йотунами, устрашенными молнией Тора. Над мелькнувшими у каждого хоть ненадолго опасениями, недостойными викингов. В память о всех погибших, чтобы порадовались за живых...
  Воодушевление Стирбьерна, получившего столь зримый ответ от своего божественного покровителя, передалось и всей его команде, так что долгое время "Молот Тора" шел первым. Но он был тяжелее прочих драккаров, к тому же перегружен, приняв на борт дополнительных людей, и вот, уже неподалеку от берега, его обогнал "Морской змей" из Идре-фьорда. Вильнув кормой, опередил соперника всего лишь на две длины корпуса, и первым причалил к берегу, где с надеждой и тревогой их ждал народ. Ярл Ингвар сам не знал, для чего ему так захотелось победить в это мгновение. Быть может, ему представились медно-рыжие кудри Фрейдис, дочери конунга, хоть он пока еще не пытался ни о чем сговариваться ни с ней самой, ни с ее семьей. Не время было об этом думать перед самой войной, которая, еще не начавшись, уже забирала человеческие жизни, причем среди лучших. Но все же, вопреки всему, Ингвару было приятно, если Фрейдис была сейчас на берегу и видела, что он пришел первым...
  Так завершилось погребение Хельги.
  Глава 12. Хозяин Каменного Кургана
  Скрытое завесой тьмы солнце стало лишь началом людских бед. Вслед за кромешной ночью на остывшую землю пришел холод. Вместо ледяного дождя теперь беспрестанно шел снег. От него становилось немного светлее, особенно когда светила луна и на небо высыпали звезды, - но это было единственным его преимуществом. Снег заметал до половины дома и все постройки, так что людям приходилось прокапывать себе дорогу, чтобы выйти наружу для обычных повседневных дел. А землянки рабов и поселенцев заносило снегом полностью, и им не оставалось ничего другого, как ночевать под сугробами, подобно тетеревам и куропаткам. Но несколько землянок уже обрушились, не выдержав тяжести снега; живущие в них погибли.
  На море день и ночь бушевал шторм. Всем рыбакам давно пришлось переселиться на берег, оставив свой привычный дом, лодку и сети в добычу ветру и волнам. Им тоже предстояло устраиваться, и не без труда. Единственным источником пропитания становилась охота, но и она все чаще становилась безрезультатной. От мороза и снега звери страдали еще больше людей. Глубокий снег мешал травоядным откапывать себе корм, в нем вязли обессиленные голодом зубры, олени, лоси. А легкие косули и зайцы проваливались в снег на каждом шагу. Охотникам легко было брать измученную дичь, но вот найти ее становилось все труднее. А с недостатком дичи стали голодать и хищники. Волки сбивались в стаи, кружили вокруг человеческих жилищ, уже без страха заступали дорогу охотникам в лесу. Как лесные демоны, таились хитрые, но и дерзкие рыси. И даже медведи не все залегли в спячку; многие остались бродить по лесам, ища хоть какую-то поживу, отощалые, с впавшими боками, они рычали грозно и печально. А ведь зима только начиналась, и никто не мог сказать, придет ли ей конец!
  Только над Священной Рощей по-прежнему светило солнце; хоть и по-зимнему бледное, оно казалось настоящим чудом отвыкшим от света людям. Оно как будто говорило что боги не отвернулись от племени фьордов, но лишь посылают им испытание, которое предстоит выдержать с честью. Ничего более определенного не могли ответить даже жрецы, заколов десять пожертвованных конунгом белых быков и испив их крови. Иногда этот напиток помогал получить знамения от высших сил, но теперь те молчали. А людям становилось все труднее.
  Однажды ночью (так теперь называлось то время, когда на небе не светила луна) в одном из поселков бондов поодаль от Сванехольм-фьорда на сеновале шептались четверо парней. Не будь так темно, можно было бы увидеть, что они одеты бедно: холщовые рубашки и штаны, куртки из звериных шкур. Лен или шерсть их семьи, как видно, не могли себе позволить. Они уселись в кружок, сблизив головы, и поминутно замолкали, стоило лишь показаться, что кто-то идет.
  - Я что говорю: не хочу больше дома сидеть! Ничего тут не высидишь. Пойду в Сванехольм и попрошу конунга Харальда взять меня на службу. Он, говорят, скоро пойдет на нечисть войной, ну и я с ним, - решительно говорил самый высокий и крепкий из парней.
  Но другой, худощавый, с буйными кудрями, насмешливо прищурился:
  - Ну да! Только тебя там и ждут! Хороший вояка из тебя получится. Нечисть-то вилами подцеплять будешь?
  - Почему вилами? - заморгал высокий.
  - А чем еще? У нас и на четверых никакого оружия не найдется, кроме ржавого ножика. Так что придется тебе, Торд, идти в викинги с вилами. Только домой не возвращайся: твой отец не устанет тебя пилить, если украдешь их.
  Силач смущенно засопел, а третий парень шикнул на друзей:
  - Тише вы! Кто-то идет!
  - Где? Нет, это крыса, - прислушавшись, ответил четвертый. Потом проговорил задумчиво: - Вообще-то, Торд прав. Я тоже готов уйти куда угодно. Сестренки кашляют с утра до вечера, спать нельзя. Боюсь, они умрут, если не станет тепло. Мать плачет по ночам, а отец то и дело злится, будто я бездельник. Так что я тоже пойду служить конунгу. А им пошлю полную телегу всякой снеди и дров, тоже удивятся, как щедро мне платят.
  - Значит, вместе, Хрут? - радостно воскликнул Торд, хлопая приятеля по плечу.
  - Тише ты, медведь! Да! - охнул тот, потирая плечо. - Вот только с оружием у нас и вправду не густо. А без него могут не принять. Вдруг конунг скажет: только мечи на вас переводить! Ах, вы их в руках не держите? Ну и ступайте обратно, к Каменному Кургану.
  Но парень, что поначалу смеялся, советуя Торду взять вилы, сказал теперь неожиданно серьезно:
  - Там теперь есть к кому пойти на службу: все ярлы собрались в Сванехольме, и сам Стирбьерн! Я думаю, меня бы он принял к себе: я сирота, и терять нечего.
  - Как, и ты с нами, Ивар? - изумленно переспросили друзья.
  Юноша самодовольно усмехнулся.
  - Ну да, а почему бы нет, если вы пойдете? Было бы чем драться только. Нам бы хоть по плохонькому копью для начала, мечом-то, конечно, не разживешься...
  При этих словах четвертый парень, маленький, тихий и неприметный, вдруг заерзал на месте и, наконец, прошептал, еще больше понизив голос:
  - А я знаю, где найти оружие! Да такое, что конунгу впору. Если не струсите, конечно...
  - Где?! - Торд подскочил так, что обрушил целый пласт сена и сам едва не скатился вниз.
  Его приятель пригнулся еще ниже и прошептал, дивясь собственной смелости:
  - В Каменном Кургане!
  Вот тут и вправду все замолчали, не сразу вспомнив, как дышать. Откуда взялся огромный курган, возле которого позже построили их родной поселок отселенцы из Сванехольма, о том знали все. Давным-давно, когда здесь еще рос лес, да и Сванехольм-фьорд только заселялся, с моря высадился конунг данов Фритьоф Могучий и хотел захватить город и фьорд. Была большая битва, много пало воинов с обеих сторон, но, наконец, первый конунг Сванехольма, Асгейр Смертельное Копье, вызвал вождя данов на поединок и убил его. А убив, воздал ему честь, как подобает доблестному противнику: похоронил его под высоким курганом, с его мечом и драгоценными доспехами. Но скальды неизменно добавляли в своих песнях: дух Фритьофа так и не смирился, что пришлось упокоиться в чужой земле, и способен жестоко отомстить тем, кто потревожит его. А жители деревни поблизости и сами не раз видели по ночам зеленый свет на вершине кургана, слышали поблизости стук и леденящие душу стоны. Недаром в окрестностях Сванехольма с подозрением косились на живущих по соседству с Каменным Курганом...
  И теперь на предложившего такое испуганно зашипели, замахали руками:
  - Что ты, Грим?! Ты с ума сошел? Беспокоить того, кто спит в кургане? Да еще взять у него меч? Ты слышал истории, как мстят мертвецы, потревоженные в могиле?
  - Слышал, - ответил Грим, которому трусость приятелей помогла осмелеть. - Но это в других курганах было, а про наш - слухи одни. Кто его видел, конунга Фритьофа? Он там лежит уже зим пятьсот. Если когда-то и мог подниматься, то теперь, конечно, от него остались одни кости. Нечего бояться... А, ребята? - обвел он всех умоляющим голосом, надеясь, что те оценят его смелость и скажут, что он прав.
  Ивар первым встряхнул пышными кудрями:
  - А что! Если скальды хоть немного поют правды, то там и вправду должен лежать меч, на который хватит средств вооружиться нам всем. И мы его не возьмем себе, а подарим конунгу и скажем, что нашли на теле воина, заеденного в лесу зверями. Такое вполне могло быть, никто не выяснит правды. А если в кургане найдется еще копье или топор, их можно будет взять. Решайтесь, другого случая не будет!
  - Согласен! - быстро увлекающийся Торд залился беззвучным смехом - То-то мы и вооружимся, и поможем родным! А, Хрут? - обернулся он к последнему.
  Тот кивнул, понимая, что отказаться не получится.
  И тут же, на сеновале у Торда они, вздрагивая от каждого шороха: не услышит ли их кто-нибудь, выйдя во двор? - дали самую страшную клятву: кто не решится проникнуть в Каменный Курган, тот негодяй и трус.
  Идти решили немедленно, сознавая, что, если дать себе время задержаться, у каждого возникнут сомнения, и даже клятва может не преодолеть страх. Осторожно спустившись с сеновала, юноши вооружились лопатами и заступами, предусмотрительный Ивар захватил масляный светильник... Уходили со двора тихо, боясь: не окликнут ли их, не тявкнет ли собака... Нет, все обошлось.
  Шли на лыжах быстро, не разговаривая, только приминаемый снег хрустел на все голоса. Свежий морозный воздух пощипывал разгоряченные лица. Дорога шла под уклон: приближался морской берег, где стоял курган.
  Вдруг почти полную луну закрыла тень темных крыльев, и в ночи послышалось жуткое уханье филина. Все испуганно вздрогнули, а трусоватый Грим даже присел от неожиданности. Правда, немного погодя Ивар засмеялся над ним, но и его смех прозвучал неестественно.
  Каменный Курган они разглядели издалека при свете лампы: он поднимался, весь заснеженный, огромным сугробом. Больше ничего заметить не удалось - ни зеленого свечения, ни звуков вокруг, кроме уже привычного грохота разбивающихся о берег волн.
  - Вот здесь, - Торд обошел вокруг кургана с видом опытного хозяина, примеряющегося, где выкопать колодец или вбить столб. Наконец, размахнулся лопатой, поднимая большой пласт снега. К нему присоединились и другие.
  Под снегом были сложены большие камни, в честь которых курган и получил свое название. Разобрать их было трудно. К счастью, юноши скоро приспособились не оттаскивать их в сторону, а скатывать вниз по склону. Но все равно работа заняла много времени у четырех крепких парней, с малолетства привычных к любой работе. А к тому времени, как удалось разрыть мерзлую землю насыпи, звезды уже начали меркнуть. Шел самый глухой час ночи, когда лесной разбойник, волк, уже уходит в свое логово глодать кости, а друг человека, собака, еще не решается поднять хозяина лаем. Не дело людям в этот час не быть дома. Но четверо юношей зашли слишком далеко, чтобы теперь отступить.
  Когда под слоем камня и земли показались почерневшие, давно сгнившие бревна сруба, Торд одним плечом проломил некогда крепкую стену. Едва влажная, пахнущая землей и затхлостью труха осела, юноши вошли, один за другим, осторожно пригибаясь, в низкую камеру посреди кургана.
  Ивар осторожно поставил лампу на пол. Она осветила деревянные столбы и стропила, тоже черные и обветшавшие. А на полу - скелет высокого мужчины, облаченный в доспехи с золотой насечкой. Его череп скрывал надвинутый шлем, увенчанный золотой короной. Когда-то, должно быть, тело положили на деревянный помост, но тот давно сгнил и постепенно осел, так что кости оказались на полу. Под ними еще виднелись обрывки плаща, когда-то, видимо, алого. А своими сложенными в замок пальцами, сверкающими золотом колец, скелет держал меч в богато украшенных ножнах.
  - О, Всеотец Один и все Асы! - ахнул Хрут, не решаясь протянуть руку.
  Тем временем остальные юноши разглядели в стороне от скелета целую груду разного оружия. Тут были щиты и доспехи разной формы, шлемы из бронзы, гладкие и украшенные разными изображениями, мечи, копья и топоры. К сожалению, часть этих когда-то, несомненно, прекрасных вещей была испорчена многовековой сыростью, да и среди них было больше меди и бронзы, чем железа. Наконец, юноши выбрали себе по двуручной секире - их спасли от ржавчины чехлы из промасленной кожи. И снова молча остановились возле скелета, пожирая глазами драгоценный меч.
  Наконец, Торд решился, протянул руку и с усилием разжал ладони скелета. Именно с усилием - это для него-то, только что легко ворочавшего тяжелые камни!
  - Тяжелые кости, тролль меня забери! - глухо выругался он.
  В свете лампы все трое увидели, что он бледен, как смерть, и глаза его готовы вылезти из орбит. Но меч он продолжал держать в руках.
  - Скорее, пойдем! - не выдержав, закричал Грим, не менее испуганный, впрочем, как и все остальные.
  Но в этот миг что-то стремительно зашуршало по земле, и в свете масляной лампы все, стремительно обернувшись, увидели, как бурая пыль втягивается под доспехи мертвого датского конунга, облекает кости, сгущаясь все больше, принимает определенные очертания, становится все плотнее... Задержись юноши еще несколько мгновений, они увидели бы, как в только что пустых прорезях шлема вспыхнули зеленым пламенем глаза. Но их уже не было там - в ужасе они мчались по сугробам, забыв о лыжах и бросив все, что хотели забрать с собой. Бежали, как молодые олени, спасаясь от волков, но слышали позади себя тяжелый топот, как будто и не быстрый, но неуклонно приближающийся...
  Наутро жители селения возле Каменного Кургана, взбудораженные пропажей четырех юношей, вышли по следам искать их. И нашли, с трудом заставив себя дойти почти до самого кургана. До того места, где лежал труп Торда, чудовищно истерзанный, со сломанной спиной. Ни медведь, ни великан не сумели бы так легко справиться с самым сильным парнем в деревне. На снегу не было никаких следов борьбы. Только страшные следы костяных ног, вдавленные до самой земли.
  Всего через несколько шагов от Торда лежал и Грим. На этом видимых повреждений не было, зато бледное лицо было чудовищно искажено. Скорее всего, он умер от страха, когда чудовищный мститель настиг его.
  Хрут пробежал намного дальше, но и его настиг потревоженный мертвец - драугр, ударил о подвернувшееся дерево, так что голова несчастного превратилась в кровавое месиво. Теперь на стволе дерева застыла обледенелая кровь, а под ним чернели те же глубокие провалы.
  Ивар почти спасся. Всего каких-то шагов тридцать осталось ему до первых домов, у черты которых обрывались черные следы-провалы; дальше хозяин Каменного Кургана не мог последовать. Но, видно, у Ивара, самого ловкого и быстрого из четверых несчастных юношей, не хватило сил добежать. Он рухнул в снег, задыхаясь. А его неумолимый преследователь не мог сбиться со следа, не мог и устать. В груди последнего мертвеца зияла огромная рана; ему вырвали сердце без всякого оружия.
  Так новый ужас пришел к племени фьордов.
  
  К усадьбе конунга прискакал поселянин на измученной лошади, которая рухнула замертво, едва остановилась. Сам человек, гнавший ее без остановки от самого Каменного Кургана, выглядел немногим лучше. Коснеющим, заплетающимся языком он рассказал конунгу и его окружению о восставшем из кургана мертвеце.
  Харальд побледнел, стиснул руками подлокотники кресла так, что те едва не затрещали. "Что за безумцы?! Как они могли додуматься ограбить курган Фритьофа Могучего? И что мне теперь делать? Послать туда лучших воинов, обезлюдив Сванехольм? А если это ловушка, и враг того и ждет? Беда никогда не приходит одна..."
  А вот Стирбьерн не размышлял долго. Стремительно поднялся со скамьи, едва не опрокинув ее, отыскивая взглядом своих викингов, команду "Молота Тора". Те и на суше держались сами по себе, независимо от прочих. Не то чтобы намеренно, просто так выходило - людям, вместе одолевшим Пояс Льдов и открывшим Землю Закатного Солнца, легче было понять друг друга, нежели людей, не испытавших таких же приключений. И сейчас все поднялись со своих мест, как один, повинуясь первому же знаку. Стирбьерн с понятной гордостью кивнул им:
  - Готовьтесь, сейчас выступаем.
  Услышав это, конунг повернулся к племяннику, грозно нахмурившись:
  - А моего разрешения ты не хочешь спросить? Разведчики третий день доносят, что в лесу скапливается нечисть, а ты хочешь уйти! Что важнее - оборонять Сванехольм или спасти одно жалкое селение?
  Но, если Стирбьерн и признал про себя, что конунг может быть прав, то отказаться от своего замысла все равно не мог. Он усмехнулся:
  - Не один ведь я умею воевать. Ты справишься и без меня, а потом я вернусь.
  И стремительно вышел из зала - собираться в поход.
  Когда отряд Стирбьерна уже готов был выйти, у ворот усадьбы им встретился Йорм, тоже тепло одетый и на лыжах, с луком и колчаном за спиной.
  - Я с вами, - сказал он бесцеремонно, не подумав спросить разрешения. - Никогда еще не охотился на настоящего драугра. Надо же повидать в этой жизни все!
  Стирбьерн даже открыл рот от удивления.
  - Это, вообще-то, опасно! Раньше ты не особенно славился отвагой. И тебе незачем рисковать жизнью.
  Но Йорм только ухмыльнулся лукаво и беззаботно:
  - Ты же не отказался от моей помощи, когда я застрелил вервольфа, что едва тебя не загрыз. Мне думалось: уж ты-то после этого будешь во мне видеть настоящего мужчину...
  Стирбьерн смутился. По его мнению, спасти товарищу жизнь в бою - достойно, но никакой особой доблести в этом нет, так должен поступать любой воин. И ему легче было бы выражать благодарность Йорму, если бы тот сам с тех пор не хвастался столько раз этим поступком. Но он плохо знал Йорма, раньше почти не обращая на него внимания, и его не насторожило, что тот в последнее время явно старался подольститься, заодно горячо и многословно извиняясь за оскорбление Уит-Уис во время пира... И Стирбьерн махнул рукой:
  - Ладно, если с тобой спорить, целая вечность пройдет! Ты готов? Вперед!
  Снежная пыль взвихрилась клубами позади отряда викингов, похожих в меховых зимних одеждах на медведей, поднявшихся на задние лапы и ставших на лыжи...
  От Сванехольма до Каменного Кургана дошли за три ночи. Трижды скрывалась и вновь поднималась луна, уменьшаясь и бледнея с каждым разом от страха перед преследующим ее чудовищным волком. Наконец, путники увидели утопленные в снегу жилища - лишь поднимающийся над ними дымок показывал, что люди в них еще живы. Снаружи не было ни души, и никто не вышел встречать гостей. Даже собаки притихли, боясь лаять. И вокруг селения чернел страшный круг вдавленных сквозь снег следов. Именно такие мог бы оставить скелет, разутый и лишенный плоти. Тут и там от широкого круга отделялись цепочки таких же следов, сворачивающие то к одному дому, то к другому. Можно было представить, как восставший из кургана мертвец бродил вокруг них каждую ночь, чувствуя живое тепло, но не мог войти. Зато в нескольких местах лежали изуродованные трупы людей и животных, что все-таки попались ему. Жители селения были настолько испуганы, что не осмелились даже забрать их.
  При виде этой чудовищной картины Стирбьерн грозно нахмурился, его глаза загорелись от ярости. Забежавший было вперед Йорм отпрянул от него подальше.
  - Вот как! - глухо прорычал предводитель викингов, почему-то взглянув на небо, где ущербная, покрытая пятнами луна готовилась зайти, погрузив землю в полную тьму. Потом приказал своим спутникам: - Собирайте хворост, да побольше!
  - Зачем? - удивленно спросил Йорм. Но кто-то из новых соратников уже толкнул его в плечо:
  - Пошли! Раз Стирбьерн сказал, значит, так надо.
  Йорм повиновался, вполголоса шепча проклятия Стирбьерну, что помыкает им, как мальчишкой, еще хуже конунга, и самому себе, что навязался с ним в поход, и - совсем тихо, - Морне, требующей слишком много от своих слуг. Хоть и знал, что его владычица способна услышать даже мысли тех, кто носит ее амулет, но и промолчать не мог - такова уж была его натура, даже во вред себе.
  Когда пришли к самому кургану, луны уже не было видно. Непроглядно-черное небо опрокинутой чашей нависало над снежным покрывалом земли. Освещая себе путь факелами из смолистых еловых веток, викинги окружили курган хворостом и зажгли его, по команде Стирбьерна. Но еще до того он шагнул в образовавшееся кольцо.
  - Что бы ни произошло, не нарушайте круг сами и не выпускайте его! Следите, чтобы огонь не погас. Если даже он справится со мной, вы должны отрубить ему голову и приставить к заду, а после лучше сжечь, чтобы нечему стало возвращаться.
  Лишь один из недавно принятых викингов, Ингольф, осмелился было возразить:
  - Ты уверен, что это правильно? Может быть, лучше уж всем сразу навалиться на него?
  Стирбьерн повернулся к говорившему, но ответил, глядя как будто выше его головы:
  - Когда ты станешь командовать "Молотом Тора", Ингольф, скажи людям заранее, чего от них ждешь... - потом повернулся к разрытому кургану и громко провозгласил: - Во имя Всеотца Одина, и Тора, Истребителя Нечисти, и всех Асов, я вызываю тебя на бой, не упокоившийся в кургане! Я - Стирбьерн, сын Арнольфа, потомок Асгейра Смертельное Копье, того самого, что отправил тебя сюда!
  Он трижды провозгласил свой вызов, нарочно выбирая самые дерзкие слова, что должны были еще больше взбесить древнего конунга, и без того разъяренного долгим заточением и недавним осквернением его могилы. Если, конечно, он понимал что-то. По легендам, у драугров, особенно старых, оставалось разума лишь настолько, чтобы ненавидеть всех, кто, в отличие от них, еще способен жить настоящей жизнью.
  Так или иначе, но, едва голос Стирбьерна смолк в третий раз, на вершине кургана обрисовалась огромная фигура, четко видимая в кольце огня. Один прыжок - и она очутилась на земле, занося над головой огромный меч, тот самый, что хотели украсть четверо несчастных парней. Драугр двигался не слишком быстро, но так плавно, словно под его драгоценными доспехами находилась живая плоть, а не кости, скрепленные тайной магией ради подобия жизни. Глаза в прорезях шлема светились холодным зеленым огнем. Иные из викингов поспешно отвернулись, хоть были и неробкого десятка: таким ужасом, смертным отчаянием веяло от бывшего человека, не нашедшего покоя в могиле.
  И, как только Стирбьерн подумал об этом, он вздрогнул не от страха - от отвращения.
  - Тьфу! Вот худшее дело наших врагов! Случись со мной такое, я заранее поблагодарил бы того, кто меня упокоит, - проворчал он и первым ударил секирой наотмашь, рассекая противнику правое плечо.
  Но разве мог мертвец почувствовать рану, смертельную для живого? Секира Стирбьерна осталась совершенно чистой, и, хоть правая рука драугра упала, отрубленная, в снег, он легко перехватил меч левой и сам ударил. Будто дерево обрушилось на шлем Стирбьерна; он пошатнулся и чуть не упал, чувствуя, как темнеет в глазах. Усилием воли выпрямился, сознавая, что меч из могилы, должно быть, только скользнул по шлему, оглушив его. Именно теперь ему вспомнились многочисленные легенды о драуграх, которые, даже будучи изрубленными на куски, все равно оживали. В древние времена герой, имя которого не дошло до потомков, победил было драугра и уже поднял его голову, чтобы повернуть ее назад, как вдруг голова клацнула зубами и укусила победителя за руку. Укус был совсем слабым, даже кожу не прокусил, - но воин заболел и умер в страшных мучениях...
  Стирбьерн никогда особенно не избегал ран, для него главным было победить врага, но теперь понял, что не имеет права получить ни царапины. А еще стало ясно, что для этого ему придется постоянно двигаться, уворачиваясь от меч, и что таким образом любой воин быстро выдохнется. "Значит, вот почему он не спешит нападать первым! Он знает, что еще успеет это сделать..."
  Еще одним ударом Стирбьерн разрубил шлем, а может, и череп мертвеца, и, освободив секиру, - только он мог это сделать, чтобы она не застряла, - вонзил острое навершие в прорезь шлема. Раздалось глухое шипение, зеленый свет стал меркнуть и скоро наполовину погас. В следующий миг меч со зловещим свистом рассек воздух у самого лица Стирбьерна, так что тот едва успел упасть на снег, чуть было не перекатившись в костер. И вдруг стремительно выдернул облаченной в латную рукавицу рукой горящую ветку и, вскакивая на ноги, швырнул ее в голову драугру.
  - Дух Фритьофа Могучего, доблестный эйнхирий, взгляни из Вальхаллы, освободи свои останки от гнусного колдовства! - прокричал Стирбьерн.
  Запахло паленой костью. Драугр остановился, опустив меч. В его опустевшей глазнице продолжал тлеть красный уголек. Жуткое это было зрелище - красный и зеленый свет сияли рядом, но не смешивались, лишь позволяли отчетливо разглядеть высохшее, как старый пергамент, лицо мертвеца под остатками некогда искусно сделанного шлема. Все успели как следует разглядеть его: он простоял без движения достаточно долго. А потом вдруг задрожал и рухнул, и его доспехи, казавшиеся идеально пригнанными, ни разу не звякнувшие в сражении со Стирбьерном, при падении задребезжали, как пустые бочки. Из черепа неистово вырвался огонь, теперь захвативший его целиком.
  Стирбьерн, глядя на происходящее с не меньшим удивлением, чем остальные, первым опомнился, крикнув: "Огня!"
  Огненное кольцо вокруг могилы быстро забросали снегом, зато остатками хвороста закидали поверженного драугра, будто хотели воздвигнуть над ним еще один курган. Но вместо этого подожгли его. Костер ярко вспыхнул, поднимаясь до самого черного неба.
  Когда он прогорел, среди пепла нашли лишь несколько обгорелых костей, да слитков металла, которых никто не захотел трогать. Теперь-то ужас из Каменного Кургана навсегда перестал существовать. Если племя фьордов переживет это трудное время, от старой могилы у моря останется только легенда, жестокая и мрачная, но последняя, и будущие мальчишки уже не будут верить в нее...
  - Как это ты догадался... поджечь, да еще призвать его? - все еще немного дрожащим голосом поинтересовался Йорм, приноравливаясь к размашистому шагу Стирбьерна, когда они, немного отдохнув в спасенной деревне, возвращались обратно в Сванехольм.
  Стирбьерн снова нахмурился, вспоминая, о чем думал тогда.
  - Я решил, что великому воину, могущественному конунгу, хоть он и был при жизни нашим врагом, не хотелось бы превратиться в ходячего мертвеца-убийцу, меж тем как его дух удостоился Вальхаллы. Как по мне, это - самое гнусное колдовство из всего, чем владеют проклятые йотуны. Мало им убивать живых, они еще не дают покоя и мертвым! Все, что нарушает установленный богами порядок, омерзительно, это же хуже всего.
  Но Йорм, менее щепетильный, пожал плечами, с любопытством глядя на собеседника.
  - Не знаю... Решать, конечно, тебе, но, по-моему, магия - такая же сила, как и любая другая, ей можно пользоваться, как и оружием. Ты же не откажешься победить, если у тебя не будет другого способа, кроме колдовства?
  - Откажусь! - решительно заявил Стирбьерн.
  - Откажешься? - удивленно переспросил Йорм.
  - Да, потому что ничего не стоит та победа, которой достигают подлостью! - воскликнул Стирбьерн так, что следующие за ним викинги даже вздрогнули от неожиданности, услышав его голос. - Потому что достойное дело не потребует недостойных средств, иначе что-то с ним не так. Даже если спасение целого мира требует колдовать, приносить человеческие жертвы, есть мясо людей, сжигать детей на костре, - туда и дорога такому миру. Если ты согласишься его спасти ценой бесчестья, после узнаешь, что лучше было всему погибнуть вовремя.
  Он еще прибавил шагу, не оглядываясь, следуют ли за ним воины, и не желая продолжать неприятный разговор.
  А Йорм многозначительно покачал головой, глядя вслед Стирбьерну.
  
  В это время Морна Золотая Змея, сидя в своих покоях в хрустальном доме, пристально смотрела в зеркало из идеально гладкого прозрачного льда. Оно отражало не ее лицо, но то, что хотела видеть хозяйка. Сейчас она велела показать Стирбьерна - уже не впервые он появлялся в зеркале, так что изрядная часть его жизни становилась известна королеве йотунов. И теперь она стала свидетелем его победы над ожившим мертвецом. С досадой и невольным восхищением скрипнула зубами, услышав и его ответ Йорму.
  Рядом послышался злорадный смешок. К ее креслу мягко скользнул Нидхегг, по праву близкого родственника вошедший в комнату без доклада и предупреждения.
  - Что, моя дорогая сестрица, снова любуешься тем, кто уже доставил нам столько неприятностей, и еще принесет их немало? Я же говорил, надо с ним иначе. Устранить его, хоть с помощью того же Йорма...
  Но Морна окинула его таким взглядом, что глава Клана Змеи сразу смолк.
  - Я сама решаю, и ни у кого не прошу советов по поводу Стирбьерна! Пока его нет в Сванехольме, мы ударим на остальных. С этими можете делать что угодно. Но он должен жить - по крайней мере, пока я не решу иначе. Все, Нидхегг! Тебя ждет войско. Удачи - а я посмотрю, как ты справишься.
  Она приподнялась в кресле, чтобы поцеловать родственника, и тот вышел, гордый оказанным ему знаком милости. Морна же позвала:
  - Альвис!
  Карлик выбрался откуда-то из-под стола.
  - Да, моя госпожа! Что ты хочешь мне поручить?
  - Важное дело. Такого ты еще ни разу не удостаивался. Проникнешь в усадьбу конунга в Сванехольме, когда все заснут, подожжешь дом со всех сторон, чтобы ничего не осталось.
  На бледном, мальчишеском личике Альвиса вдруг проявилось удивительное сходство с Йормом; казалось удивительным, как столько злобной радости может заключаться в хрупком на вид, почти женственном существе.
  - О, уж я-то это сделаю, госпожа! Тогда ты увидишь, на что способен Альвис! Увидишь, что я гораздо умнее твоего брата, и Фенрира, и Хресвельга - всех. Я, и никто другой, принесу тебе победу!
  Морна привычным жестом ткнула его ладонью, заставляя вновь скрыться и прекратить свою похвальбу. Она не сомневалась, что Сванехольм скоро будет в ее руках. Хоть и не так просто, вероятно, удастся этого добиться. Но Золотая Змея была не из тех, кто размышляет над ценой победы.
  Глава 13. Первая битва
  Войско Других Народов напало на Сванехольм в безлунную ночь. Напали со всех сторон разом. Одновременно подверглись нашествию и богатые усадьбы ярлов, и совсем нищенские жилища рабов и переселенцев. Как будто еще одна чудовищная волна надвинулась на город, волна страшнее морских. Кого только там не было: черные, покрытые жесткой кожей тролли разных видов и размеров, и йотуны в зверином облике и в человеческом, и звероподобные мохнатые лесные великаны с красными глазами, наводившие ужас одним своим видом. Но были и люди, по большей части дикие северные племена, низкорослые и смуглые, - те, кто покорился Золотой Змее из страха, когда она сделала их страну непригодной для жизни. Однако среди крови и дыма виднелись то тут, то там и другие люди - высокие, светловолосые, вооруженные как племя фьордов. Эти последние дрались против бывших сородичей свирепее всего, а, если их пытались окликнуть, отвечали не словами, а ударами, всегда точными и смертоносными. У каждого из них под одеждой был знак Золотой Змеи.
  В усадьбу конунга едкий дым проник раньше, чем шум сражения. Харальд недовольно застонал, когда стало совсем трудно дышать. Голова раскалывалась, глаза никак не хотели открываться. Почему-то ему вспомнился, будто сквозь туман, мальчишка-трэль, что вчера вечером усердно разжигал очаг...
  Но Ингрид, первой придя в себя, уже выбежала из покоев, ее звучный голос слышался в Большом Зале. И конунг, наскоро одевшись и схватив меч, выбежал вслед за женой, наконец, вполне проснувшись.
  А там уже тлели ковры и драпировки на стенах, и сквозь окутавшие зал клубы сизого дыма пробивались языки пламени, лижущие деревянные скамьи и кресла, и - хуже всего, - опорные столбы дома.
  - Воды! Снега! - рявкнул Харальд, сам ухватив на поварне ведро, бросился было к выходу. Но его опередил какой-то воин; полуодетый, в одних штанах без рубашки, он распахнул дверь; и только тут конунг узнал в нем своего внебрачного сына Эйстейна. Тот едва шагнул за порог - и рухнул, содрогаясь, со стрелой в груди.
  - А, вот как! Напали, Имирово отродье, - прорычал конунг, оглядывая всех, собравшихся вокруг: свою семью, воинов, рабов, - тех, кто успел проснуться вовремя.
  Рольф Седой трижды протрубил тревожный сигнал, и откуда-то извне, со стороны моря, ответил такой же. В третий раз ответный звук рога оборвался и смолк. Можно было легко представить, как его прервали ударом меча или копья. Но все и так было понятно: три сигнала - общая тревога.
  - Сзади огонь, впереди - враг! - сурово подвел итог Харальд.
  Нет, он ни минуты не сомневался, что делать. Только глупец стал бы цепляться за свое гибнущее богатство - и погиб бы вместе с ним. Рыжие языки пламени все явственнее пробивались сквозь завесу дыма. Конунг называл по имени своих сыновей и других викингов, расставляя их в строй, клином, готовясь прокладывать путь. В огненных сполохах мелькали то повзрослевшие в последнее время лица сыновей Ингрид, то черные волосы и плотно сжатые челюсти Ульва, то расширенные глаза других побочных. Королева Ингрид тоже собирала своих служанок, подбадривала их, приказывая не поддаваться страху. Фрейдис и Уит-Уис держались рядом с ней. Если бы у кого-то было время удивляться, многих бы поразило, что краснокожая женщина держится не менее гордо, чем самые родовитые дочери племени фьордов. Когда рядом заплакала перепуганная рабыня, жена Стирбьерна встряхнула ее за шиворот и пристально взглянула своими агатовыми глазами - и та, успокоившись, послушно последовала за ней.
  Вдруг снаружи послышался грохот, как будто там бушевало что-то огромное, топча все, что ему попадалось. Прежде, чем кто-то успел его остановить, Гутторм выглянул наружу и тут же вкатился назад вместе с волной морозного воздуха.
  - Они привели двух великанов! Настоящих, с высокое дерево! Старые-престарые, но до чего же огромные... Они раздавят дом, как только разглядят его.
  - Древние великаны, - повторил Харальд, побледнев как смерть. Но тут же распорядился: - Сигурд и Гутторм, лезьте на крышу и стреляйте им в глаза. Иначе великана не убить. Да поскорей - мы не можем ждать долго!
  Юношам не надо было повторять дважды - они выскользнули наружу под покровом тьмы так быстро, что враг не успел их заметить, и вскарабкались на крышу, как белки. Оттуда они разглядели двух чудовищных великанов. Они действительно были старыми и седыми, но при этом отнюдь не дряхлыми, эти остатки древней породы. В одеждах из волосатых шкур зубров, оставляющих открытыми огромные массивные руки и ноги, великаны, казалось, пришли сюда прямо из легенд о первых днях мироздания. Не в прошлом ли разыскала их Морна, чтобы вновь натравить на человеческий род?
  Один из великанов замахнулся и ударил здоровенной дубиной, представляющей собой грубо отесанный древесный ствол, без веток, но с корой и торчащими длинными корнями, по стене дома. Та сразу просела, оттуда, вместе с облаком пыли, повалил дым. Великан наклонился, любуясь работой своих рук, но тут стрелы юношей вонзились ему в глаза и дальше, глубоко в огромную, как пивной чан, голову. Раздался оглушительный вопль, точно от целого стада быков - даже сородич великана, услышав его, отпрянул в испуге и затопал прочь.
  Воспользовавшись тем, что древнему гиганту стало не до них, обитатели конунговой усадьбы, наконец, покинули свое обреченное огню жилище. И, как только юноши собирались спрыгнуть с крыши, раненый великан пошатнулся и рухнул прямо на дом, продолжая реветь и катаясь в предсмертных судорогах, расплющивая все, что еще осталось. Гутторм не успел спрыгнуть и разделил ту же судьбу. Сигурд хотел броситься назад, к брату, его с трудом удержали.
  На счастье конунга и его домочадцев, врагов поблизости было не так уж много: как видно, они рассчитывали на пожар и великанов, а может, увлеклись разрушением Сванехольма и забыли о главной цели, - но только на пути попадались лишь отдельные отряды, с которыми удавалось справиться.
  Куда ни взгляни, всюду в городе творилось одно и то же: ужас, пожар, разорение. Правда, не так-то просто было взять врасплох закаленных в боях викингов, хоть и среди ночи; те оказывали достойное сопротивление, и много йотунов, чудовищ и людей-предателей остались лежать мертвыми. А, видя, что их конунг жив, те, кому удавалось отбиться, присоединялись к его отряду. Харальд велел Рольфу трубить призывный сигнал, и его слышали издалека те, кто еще мог слышать. Полураздетые и окровавленные, с безумными лицами берсерков или, наоборот, застывшие, утратившие выражение, - и неизвестно, кто был страшнее, - отчаявшиеся люди прорубали себе дорогу и шли дальше, будто войско призраков. Шли от одних врагов навстречу другим, без надежды на победу, как войско эйнхириев в последние дни мира. Казалось, и впрямь пришел Рагнарок племени фьордов.
  Когда проходили мимо полностью разрушенного дома, оттуда, пригибаясь, выскочила какая-то тень, схватила за талию Фрейдис, оторвав ее от матери - та вскрикнула, успев заметить лишь руку, будто человеческую, но поросшую шерстью и с длинными, как ножи, ногтями. Все произошло так быстро, что никто не успел ничего предпринять. Но откуда-то из темноты вылетела стрела, и существо растянулось на земле. Потом впереди замелькали факелы, навстречу вышел новый отряд викингов, вооруженных наскоро кто чем, но соблюдавших строй. Их предводитель поднял Фрейдис и привел к отцу Тот с радостью узнал в нем ярла Ингвара из Идре-фьорда.
  - Рад тебя видеть, - сказал Харальд, протягивая ему руку. - Значит, держишься еще?
  - Больше половины моих людей погибло, - усталым голосом проговорил молодой ярл, махнув рукой. - Что там, теперь всюду не лучше. Возле Торгового Двора еще дерутся...
  - Сейчас выручим их, - Харальд воодушевился, как всегда бывает с теми, кто получает, хотя бы кратковременно, цель, за которую стоит бороться. Но тут же задумался: - А куда потом? Нечисть кругом...
  Тем временем королева Ингрид пристально вглядывалась вдаль, пытаясь найти хоть пятнышко земли, не оскверненной войной и пожаром. Но тщетно: все вокруг было залито черным и багровым - цвета ночи и отгоревшего пламени, цвета смерти, крови и пламени... Только впереди небо как будто чуть-чуть посветлело - до самого моря протянулась длинная полоса, становясь все более заметной.
  - Священная Роща! - указала она в ту сторону торжественным и слегка насмешливым голосом. - Наши боги еще сильны, и не много возомнившей о себе колдунье взять над ними верх! Скорее, туда! Мы сможем отдохнуть и перевязать раненых.
  Ничего другого и не оставалось делать. Среди уцелевших горожан много было женщин, детей и стариков, а мужчин, прикрывавших отступление, гораздо меньше, и многие были ранены. Нужна была передышка, чтобы подготовиться к новой битве. Все понимали, что, не будь Священной Рощи, никто из жителей Сванехольма не пережил бы эту ночь.
  Снова Рольф затрубил в большой рог, созывая всех, кто мог идти, к Священной Роще. Туда уже стекались разными дорогами много людей. Близость солнечного света придавала сил измученным людям, будто впереди были ворота Асгарда. Странное это было зрелище - будто в черном покрывале зияла дыра, и сквозь нее видны были деревья с опавшей листвой, святилище богов, огражденное деревянным забором, черно-синее море впереди, корабли, вытащенные на берег, и небо, еще сияющее розовым на востоке. И это было все, что осталось племени фьордов от прежней, яркой и свободной жизни.
  
  Вернувшись спустя два бывших дня, теперь именующихся восходами луны, Стирбьерн со спутниками застали на месте Сванехольма пепелище. Еще издалека, со скалистого возвышения, виднелось лишь громадное выжженное пятно; в лунном свете отчетливо различалось, что там совсем не осталось снега. Вместо него чернели груды обгорелых обломков, и тучи пепла носились по воздуху, подхваченные неустанным штормовым ветром.
  - Что это? - Стирбьерн глухо вскрикнул и начал головокружительный спуск с обрыва чуть ли не в самом высоком месте, не дожидаясь, последуют ли за ним спутники. - Сванехольм сожжен... Вот почему им надо было выманить меня! Проклятье! Вечное проклятье Золотой Змее и всем, кто совершил это!
  Ослепленный гневом и скорбью, он не сразу заметил, как что-то похожее на обгоревший пенек, шевельнулось, сбрасывая маскировочный плащ, и обернулось самым настоящим карликом. По пояс Стирбьерну, но в плечах и груди не уступая ему, в полном доспехе, карлик легко вращал в руках массивный топор. Из-под закрывающего лицо шлема доносился хриплый смех, больше похожий на скрежет:
  - Да-да, твой Сванехольм сдох! Его не будет больше, и вы, люди, скоро все подохнете, и тогда все станет, как должно быть! Все эти земли принадлежали нам, Другим Народам, пока боги не позволили людям, своим любимым игрушкам, занять все. Теперь они, похоже, забыли про вас, и мы вернулись. Королева Морна вознаградит нас за все века изгнания! И тебе скоро придет конец...
  Карлик замахнулся топором, целясь в ноги высокому противнику, сосредоточенно, будто рубил дерево, только его длинная борода плясала поверх кованого нагрудника. Уклонившись от удара, Стирбьерн тщательно высмотрел застежки шлема; зная, как прочны доспехи карликов, он не был уверен, что сможет их прорубить, кроме как в соединениях.
  - Раньше нас сдохнешь ты, со своей Морной! - воскликнул он, вложив в этот удар всю свою ярость и наблюдая, как голова карлика отлетела прочь, крутясь в воздухе и рассыпая брызги крови.
  Но навстречу Стирбьерну уже бежали новые враги - видимо, это был пограничный отряд. С десяток карликов, таких же крепких и воинственных, как первый, два крупных тролля, облизывающиеся длинными красными языками, и трое йотунов, по одному из каждого клана. Как и следовало ожидать, все трое вождей требовали для своих подданных равных отличий, не давая другим хоть в чем-то взять верх, а потому и на любое задание приходилось посылать сразу троих. Первый из них, на бегу превращаясь в волка, бросился на грудь Стирбьерну, но тот перехватил его, сам рыча едва ли не громче зверя. Этот йотун, несомненно, был одним из тех, кто совсем недавно разорил и сжег Сванехольм, он, может быть, убил его жену, если только ее не ждала участь похуже... В глазах у Стирбьерна плясали кровавые сполохи, когда он, не помня себя, стиснул оборотня руками, ломая ему ребра. Завопив от боли, волк превратился снова в человека, и Стирбьерн впился зубами ему в горло.
  Задержавшийся на скалистом гребне Йорм протер себе глаза: в лунном свете ему померещилось, что он видит на месте Стирбьерна медведя - самого настоящего матерого медведя медно-рыжего окраса, легко расправляющегося с хищником помельче. А в следующий миг стало некогда размышлять: спутники Стирбьерна лавиной обрушились на врага, и Йорму пришлось не отставать от них. Задержавшись на мгновение, он застрелил взмывшего в воздух оборотня-орла, и тот упал на землю, раскинув руки, как крылья. А вокруг уже кипел бой.
  И ожесточенный бой! Воины Других Народов давно ненавидели людей, а в последнее время Морна настроила их до полного фанатизма. Но и викинги, увидевшие дымящиеся развалины Сванехольма, им не уступали. Хоть и не один из них остался лежать на земле, но с карликами и троллями, наконец, удалось справиться. Последний из йотунов пытался было ускользнуть, превратившись в змею, но Ингольф и Бьярни-скальд поймали его и прижали к дереву.
  - Теперь расскажи, что вы натворили в Сванехольме, и остался ли хоть кто-то в живых, - потребовал непривычно суровым тоном Бьярни, обычно слишком легкомысленный для уроженца севера.
  - Не то мы сдерем с тебя твою чешуйчатую шкуру, а за ней и вторую, если у тебя их вправду две, - добавил второй викинг, многозначительно поигрывая у самого горла пленника длинным ножом.
  Оборотень сглотнул, чувствуя касание холодного железа.
  - Там, где вы приносите жертвы богам, укрылись многие. Нам туда нет хода, но это ничего. Великая Госпожа что-нибудь придумает...
  - Раньше она провалится в Хель, вслед за тобой! - Ингольф вонзил кинжал в горло пленнику и крикнул, подбежав к Стирбьерну: - Люди еще живы, укрылись в Священной Роще! Быть может, там и твои...
  Предводитель викингов вздрогнул, как от удара, повернувшись к говорившему, будто не мог поверить. Потом, не говоря ни слова, бросился вперед, выбирая кратчайший путь к кусочку светлого неба впереди.
  В Священной Роще было не только светло, но и заметно теплее, чем под завесой тьмы. Даже завывание шторма там почти не слышалось, разве что если подойти к морю. И потому разлитая в Роще тишина умиротворяюще действовала на обездоленных, потерявших все людей. Она точно обещала: пока солнце светит хоть над одним уголком Земли Фьордов, еще не все потеряно.
  У колодца, где прежде черпали воду лишь затем, чтобы омыть будущую жертву, теперь собралась толпа с ведрами, да и часть деревьев пришлось срубить. Уже некогда было чтить святость места, оставалось надеяться, что боги простят своему народу невольное святотатство.
  Напротив святилища, обнесенного деревянной оградой, теперь стояло несколько шатров наподобие походных - все, что удалось найти беглецам. Остальные наскоро сделали из палок и шкур жилища наподобие лапландских, а кому и этого не хватило - вырыли землянки, в каких не у каждого хозяина жили и трэли. Теперь гордым викингам пришлось самим привыкать жить не лучше своих рабов.
  Конунг и его семья жили в одном из шатров, найденном на берегу после битвы и кое-как зашитом, с большими цветными заплатами. Сам конунг Харальд встретил Стирбьерна у входа в шатер, будто в большой зал своего прежнего дома. Он сильно постарел за те немногие дни, что они не виделись, и при свете солнца это особенно бросалось в глаза. Сигурд, оставшийся единственным из законных наследников, стоял за спиной отца, безучастно глядя себе под ноги, а ведь раньше он непременно подскочил бы к двоюродному брату, приветствуя его первым! Королева Ингрид сильно исхудала, ее некогда роскошное платье теперь опоясывала простая веревка, но сама она казалась еще выше и прямее, точно направленное в цель копье.
  - Слава всем богам, хотя бы ты жив! - кажется, Харальд впервые по-настоящему обрадовался появлению своего беспокойного родича. - Нам сейчас очень нужны воины! Может быть, с тобой мы сможем отвоевать Сванехольм...
  - Буду рад принять в этом участие, - пообещал Стирбьерн, входя в шатер и отыскивая кого-то взглядом. - А где... - начал он и осекся, потому что одна из женщин, занятых штопкой в тусклом свете сальной свечи, стремительно выбежала ему навстречу. Прижалась, как котенок, не находя слов ни на своем родном языке, ни, тем более, на языке племени фьордов.
  - Ты жива! Все в порядке! Северные белые медведи не бросили Маленькую Пушистую Совушку на растерзание чудовищам, - произнес он вполголоса, на языке ее племени...
  Спустя короткое время состоялся военный совет. Собрались конунг с сыновьями, Стирбьерн, лучшие викинги и четверо ярлов - единственные, пережившие разрушение Сванехольма: Ингвар, Альрик, хитрый и осторожный Скьольд и Торольв, раненый в голову в последнем бою. Все были встревожены и с беспокойством думали о будушем.
  - Нас уцелела жалкая горстка, но еды скоро не останется и нам, - говорили люди. - Женщины и дети дрожат от холода по ночам. Если сидеть здесь, Священная Роща превратится в мышеловку. Мы должны вышвырнуть врага из Сванехольма, больше нам ничего не остается.
  И Стирбьерн, как обычно, готов был действовать решительно.
  - Подождем несколько дней, пока заживут раны - и в бой! Они не ждут, что мы осмелимся выйти, думают, что мы их боимся, - он сказал это с таким видом, что кое-кому вновь привиделась тень медведя. - Мы что же, позволим им так думать и дальше?!
  Нет, умереть трусливо не согласился бы и последний из мужчин племени фьордов. Особенно теперь, когда их кровь еще разжигала горечь поражения - впервые Сванехольм был взят; гордые покорители морей не смогли удержаться на собственной родине! Но у многих закрадывались сомнения: можно ли выиграть новую битву, не слишком ли силен враг? Ни у кого не хватило духу вслух высказать мрачные мысли, но то один, то другой воин поднимал глаза на конунга, ожидая, что он скажет.
  А Харальд не спешил с окончательным решением. Сидел на широком пне, прищурив глаза, будто размышлял. Наконец, достал мешочек из волчьей шкуры с потертым, почти вылезшим от старости мехом. Расстелил перед собой на земле белый платок и высыпал из мешочка тонкие деревянные дощечки.
  - Вот священные руны, хранящиеся в святилище богов! Спросим у них совета, узнаем, суждено ли нам пережить эти трудные времена?
  Он перемешал ладонью одинаковые ясеневые плашки, повернутые вниз написанной на каждой из них руной. Отвернулся и медленно вытянул одну из них. Перевернул, чувствуя, как напряглись обращенные к нему взгляды. Да, вопрошать богов сейчас - совсем не то, что загадывать об успехе будущего военного похода...
  - "Хагль"! - провозгласил конунг, показывая всем руну, напоминающую два столба, соединенных перекладиной.
  Все затаили дыхание. Каждому было известно, что "Хагль", "град" считается несчастливой руной, означающей гнев богов, проявляющийся во всяком внезапном несчастье. Что ж, несчастье, подобного которому трудно представить, они все и вправду пережили только что. Значит ли зловещая руна гибель племени фьордов или всего лишь испытание, которое можно еще пережить?
  - Должны ли мы первыми выступить против врага? - снова спросил конунг, вынимая вторую руну.
  - "Уруз", "дикий бык", - вторая руна напоминала обращенные вверх рога.
  "Уруз", новое начало, сулило изменение к лучшему - конечно, если загадавшему хватит отваги и силы преодолеть все беды.
  - Значит, нам атаковать! - зашептались между собой воины.
  А Фрейдис, не меньше их вглядывавшаяся почему-то в вытянутую отцом руну, вдруг зарделась и поспешно отвернулась, закрыв лицо грязным покрывалом: видно, загадала что-то и для себя.
  Третий вопрос конунг почти выкрикнул, будто на тинге перед целым войском, а не перед кучкой уцелевших:
  - Сулят ли нам светлые Асы освободить Землю Фьордов от нашествия?
  Третья руна была похожа на перевернутый кривой крест.
  - "Науд", нужда! Большая беда пришла к нам, но, если будем сильны и тверды духом, сможем ее преодолеть! А если даже нам не суждено победить - что ж, однажды каждому придется умереть. Даже сами боги не избегнут своей судьбы, и знают об этом. Мы примем бой!
  Викинги грозным боевым кличем отозвались на речь своего конунга.
  Глава 14. Огонь и свет
  А в это время где-то далеко от морского побережья, в Лесной Земле за угрюмыми еловыми лесами, обживались люди, которых привел туда наказ загадочного старого скальда, именовавшегося среди людей Гестом. Там не подозревали, что вокруг творится неладное. Над Лесной Землей продолжало светить солнце, потому что колдовство Морны не затронуло ее. И потому маленький отряд, пришедший с Лейвом и Астрид, устраивался там, не беспокоясь о мире вокруг.
  И то сказать, у изгнанников было множество дел. Прежде всего, следовало к зиме соорудить теплые жилища; а зима, хоть и куда более мягкая в этом краю кленов, буков и каштанов, все же пришла, накрыв белым покрывалом снега все, кроме клочка выжженной земли. Но к этому времени бывшие викинги успели переселиться из походного шатра в сложенный по всем правилам из торфа длинный дом. Главным строительным материалом их обеспечило полузаросшее лесное болото, а стропила и опорные столбы за несколько дней вырубили в ближайшем лесу. Выбор древесных пород здесь был богат, как нигде в Земле Фьордов, и Лейв предпочел для опор своего будущего дома дуб и ясень, чтобы его род в Лесной Земле держался с крепостью дуба и пользовался милостью богов; ведь именно из ясеня они вытесали самого первого человека.
  В память об искусстве своих богов, потомки Аска и Эмблы и сами владели топорами в строительстве не хуже, чем в бою, так что работа кипела, как гейзер, на который люди все еще поглядывали с удивлением. Когда, срубив очередное дерево, викинги быстро ошкуривали, обтесывали его, обрубали ветки, чтобы затем придать ему любую форму, Лейв, загорелый и обветренный, с забранными в хвост волосами, смеясь, кричал своему молочному брату Рунну, сквозь неумолчный стук топора:
  - Ну что, Рунн! Я ведь говорил, что топор в Лесной Земле будет полезнее меча? Попробуй-ка срубить такое деревце мечом!
  И Рунн, еще более смуглый и отощавший, как весенний олень, но все такой же смешливый, отвечал ему:
  - Да уж конечно, ты не прогадал, отдав мне Солнечный Блеск именно теперь! Ну ладно, хоть на стену повесить пригодится, когда построимся. Не топор же вешать для красоты?
  Работали весело, обмениваясь шутками, соревнуясь между собой - кто сделает быстрее и лучше. Всем давно хотелось зажить своим домом, после долгого изгнания. Кроме того, не один Лейв думал о будущем. Еще во время пути многие из его воинов стали приглядываться к похищенным женщинам, а после прибытия в Лесную Землю, такую теплую и ласковую, находили время после окончания дневных работ уделять внимание и женщинам, у которых забот было не меньше. Да и как могло быть иначе, если за время путешествия они привыкли жить в одном шатре - не глаза же отводить друг от друга? Эрик и Оддни стали первой парой, в знак скрепления своих обетов принесшей в жертву лесного голубя на импровизированном алтаре богини любви Фрейи, за ними и Рунн женился на славянке Людмиле. В Земле Фьордов та могла бы стать разве что наложницей кого-то из викингов, но в Лесной Земле жизнь складывалась проще, чем на побережье, быть может, потому что людей было мало, и приходилось ценить каждого из своих спутников больше, чем при обычных обстоятельствах. Так что, если Людмила и называла Одина Сварогом, Тора - Перуном, а Фрейю, соединившую ее с мужем, - Ладой, то богам вряд ли повредили бы эти смешные имена, а людей это подавно не касалось. Главным было, что каждая новая пара упрочивала положение поселенцев в Лесной Земле.
  Лейв особенно радовался, видя своих давних друзей, деливших с ним горечь изгнания, счастливыми; если бы он мог, послал бы каждому не меньше счастья, чем у них с Астрид. Поэтому и строить Большой Дом решил с размахом, чтобы в нем хватило места и будущим поколениям, которые непременно появятся здесь. Астрид уже ждала ребенка - первого ребенка, что родится в Лесной Земле! Беременность еще не была заметна, но молодая женщина вся будто светилась неведомым прежде чувством. Когда она вместе со своими подругами лепила из глины новую посуду или выделывала звериные шкуры, чтобы сшить из них одежды на зиму, даже за этой монотонной и не слишком приятной работой напевала вполголоса песни, иных из которых прежде никто не слышал...
  В то раннее утро, едва краешек солнца позолотил вершины окружавших Лесную Землю гор, Лейв открыл глаза и потянулся на постели, набитой соломой и застеленной шкурой огромной рыси, которую сам застрелил не так давно. Астрид еще спала, и он не хотел беспокоить ее. Во сне она улыбалась, забыв об усталости, а ведь и ей нелегко давалась изматывающая работа, какой дома у нее и трэлям не всегда приходилось заниматься. Но Астрид гордо отвечала, когда ее просили поберечь себя: "Я - жена первого ярла Лесной Земли, значит, должна быть первой во всем, и в работе тоже".
  Лейв невесомо коснулся облака ее пышных волос, разметавшихся по изголовью постели, и тихо поднялся, чтобы не мешать никому. Сегодня он проснулся раньше всех ради особенной цели, и не хотел заранее сообщать о ней никому. Он хотел сделать колыбель для будущего ребенка, и накануне как раз нашел в лесу подходящий для нее ясень. Высокий и стройный - настоящий отросток Мирового Древа, без единого порока, чтобы будущий сын рос таким же здоровым и крепким. А может, первой родится дочь, такая же красивая, как Астрид? Ну, пусть и так, они еще молоды, и у них непременно будут сыновья. А у тех, как они вырастут, появятся свои сыновья - хозяева Лесной Земли, продолжение Лейва и Астрид. И колыбель, что он сделает, будет передаваться в его роду из поколения в поколение; для того-то и стоит постараться, сделать ее как можно лучше. Лейв уже мысленно видел эту колыбель. Он вырежет на ней весь путь в Лесную Землю: морские волны, корабли и чаек над ними, Черный Лес и глаза неведомого чудовища, и заснеженные горы впереди, и другой лес, зеленый и светлый, посланный им богами. А еще украсит колыбель защитными рунами, и, поверх всего, вырежет знаки своего рода: голову ворона и восходящее солнце. И добавит к ним крыло лебедя, в честь Астрид Светлой, спустившейся на землю валькирии, девы с лебедиными крыльями.
  Тихо закрыв за собой дверь, Лейв вышел из дома, вдохнул свежий морозный воздух. Прошел мимо законченного всего несколько дней назад коровника. Они сделали все возможное, чтобы и животные не хуже людей пережили наступившую зиму. В поле немного подальше паслись лошади, раскапывая под снегом траву, а за оградой из кольев хрюкали поросята: не так давно Снорри Охотник устроил облаву на кабанов, при этом детенышей удалось поймать живыми. Поселенцы Лесной Земли обустраивались все лучше, и Лейв с гордостью смотрел на дело своих рук и рук своих товарищей. Подумать только: за каких-то три луны удалось воздвигнуть настоящую усадьбу, не хуже любой из самых богатых в Земле Фьордов! А какие роскошные меха им уже удалось добыть в стране зверей, не боящихся человека! А охота, а весной в горную речку наверняка пойдет лосось... Да, не много найдется краев богаче Лесной Земли, и слава Асам, что привели сюда именно его, Лейва!
  Мечтая о будущем, Лейв прошел через лес, туда, где вчера видел нужный ясень. Это было недалеко от выжженной земли; но, дойдя туда, он остановился, как вкопанный.
  Со вчерашнего дня пятно выжженной земли выросло почти вдвое, теперь оно ограничивалось лишь изгибом реки, а лед на ней заметно подтаял, хоть на противоположном берегу по-прежнему лежал снег. Там, где темнела жуткая опалина, снега не осталось, и даже талая вода испарилась без остатка, а все, что прежде росло на ее месте, высохло; стволы деревьев торчали, как обугленные. Даже сама земля там стала серой и сухой, и при малейшем дуновении ветра взметалась в воздух тучами пыли.
  - Великий Один и все Асы! Что это? - изумленно воскликнул Лейв.
  У него тревожно забилось сердце, хоть он сам еще не вполне понимал, отчего. Но ярлу Лесной Земли было нужно понять, что творится в его владениях, и вот он, выбрав место, где река сужалась, бросил копье и сам прыгнул за ним, на тот берег.
  Серая, обожженная до пепла земля оказалась страшно горячей, будто угли в очаге! На Лейве были кожаные штаны и сапоги из кожи, с толстыми подошвами, и все-таки он едва сдержал крик, будто прыгнул в костер. А, прежде чем он успел что-то предпринять, земля заколебалась прямо перед ним, осыпаясь вниз, все истончающимся слоем. Это было не похоже на землетрясение, скорее напоминало зыбь на мелкой воде, будто земля здесь стала такой же легкой и непрочной.
  Лейв закричал и метнул копье туда, где разверзался провал. Он еще не сознавал, что это значит и чем грозит, но не мог ничего не сделать. Земля раскрылась прямо перед ним, и на долю мгновения молодой викинг увидел всю каменную толщу, а в ней - пещеру, облицованную гладким черным камнем, отражающим блеск пламени. А затем провал заволокла громадная тень. Развернулась - и прянула вверх, вспыхивая испепеляющим пламенем. Сгустившись, тень приняла вид человека огромного роста, с кожей цвета раскаленной меди; длинные черные волосы клубились за его спиной, а одежда на нем была алой. Воздух вокруг него раскалился, стал горячим и плотным, как перед грозой. В плече у огненного великана торчало копье Лейва, но, кажется, не причиняло ему никакого беспокойства. Вокруг раны сгустились багровые отблески, пробежали по древку, и тяжелое боевое копье мигом вспыхнуло и сгорело, как щепка.
  Лейв медленно отступил, бледный, как смерть.
  - Огненный великан! Вход в Муспельхейм... - прошептал он непослушными губами. - О нет! С ним никому не справиться...
  Созданный из пламени шагнул к нему, пронизывая человека глазами - двумя озерами кипящей лавы. В руке его появился меч; было похоже, что он вырастил его, как продолжение руки, как дерево новую ветку. Лейв медленно поднял топор, свое единственное оружие.
  Меч из пламени рассек воздух у самой головы Лейва; тот в последний момент успел увернуться, но почувствовал, как обожгло щеку. Даже будь на нем доспехи, подумалось ему, они ничем не помогли бы против порождения Муспельхейма, с которым в незапамятные времена даже боги избегали сражаться. Он бы только изжарился в них заживо, как краб в своем панцире, брошенный в костер.
  Сам облик огненного великана подавлял любого, кому довелось бы его встретить. Что мог человек противопоставить воплощенному пламени, пожирающему все, чего коснется? Нет, естественным поступком было бежать, спасаться, потому что со стихией никакому человеку не справиться. Но это ничего не меняло. Лейв знал, что, стоит огненному великану перейти реку, как Лесная Земля, приютившая их, превратится в Муспельхейм на земле. И его Астрид сгорит вместе с неродившимся ребенком, и все, кого он привел сюда на верную смерть. "О, боги, этого ли вы хотели? И ты, Гест, чего стоят твои советы?!"
  Он ударил топором в грудь великану - выше трудно было достать. И снова вокруг раны заклубилось пламя, переливаясь багряным и кроваво-алым, на глазах исцеляя ее. Лейв ожидал нового удара, но его враг вдруг заговорил, отведя пылающий меч в сторону. Голос у него был под стать всему облику, похож на рев пламени на ветру, только вот и самый сильный ветер стих бы возле огненного чудовища.
  - Я - Сурт, сильнейший из сынов Муспелля. Долго я спал, но теперь пришло мое время, и я пришел. Как зовут тебя, игрушка Асов?
  - Я - Лейв, сын Торкеля, хозяин Лесной Земли, - ответил он сурово, удобнее перехватывая дубовую рукоять топора. "В глаз буду бить", - решил он, чувствуя на себе неустанный испепеляющий взор огненного йотуна, который был на две головы выше человека.
  Одновременно Лейв, не оглядываясь, почувствовал под ногами речной берег; еще немного - и сорвался бы в хоть и не широкую, но бурную и полноводную горную реку. Значит, пути назад нет.
  Его враг тоже понял это; сполохи огня вокруг его головы из багровых стали оранжевыми, и он прогудел насмешливо:
  - Много о себе мнишь, человек! Вижу, вовремя я вернулся в этот мир, раз подобные тебе считают себя его хозяевами!
  И, когда Лейв прыгнул ему навстречу, Сурт перехватил его за плечи, поднял без всякого труда. Лейв закричал от боли, чувствуя, как в его руки вгрызается огонь. Невыносимая, жгучая боль проникла под кожу, впилась в его мышцы и кости, не позволяя даже разжать пальцы, так что он совершенно неосознанно не выпустил топор из сцепленных рук. Наверное, он кричал, иначе было невозможно, хотя сам не слышал собственного крика - только победный рев всепожирающего пламени да грохот крови в собственной голове, готовой разлететься на куски.
  Потом огромные, обжигающе-горячие руки коснулись груди Лейва, так что его сердце чуть не остановилось от боли. Перехватили за талию, оставляя широкие дымящиеся полосы обгоревшей кожи. Лейв уже не мог кричать; боль была такой, что и потерять сознание не удавалось. Казалось, Сурт играет с ним, как кот с мышью, или изучает, пытаясь понять, что представляет собой человек. Земля под ногами сына Муспелля запеклась сплошной каменной коркой, вода в реке, нагретая близостью его жаркого дыхания, окутывалась паром.
  Где-то выше в долине со свистом и грохотом взмыл вверх гейзер. Но грохот не умолкал; он продолжался, а вслед за ним донеслось неистовое бурление воды. Это колебание земли разрушило гейзер, и теперь горячая вода, больше не сжатая своими границами, прокладывала себе новый путь, таща тяжелые камни - прямо к ближайшей реке. И тогда Лейв, ослепленный и оглушенный болью, решился. Стискивая зубы, чтобы не завопить, он поднял топор обожженными, плохо слушающимися руками, и ударил по руке Сурта. Топор опустился сам, и в лицо Лейву брызнула огненная лава, испокон веков заменявшая кровь детям Муспелля. Уже теряя сознание, викинг понял, что нужно делать, и вскинул свои обгорелые руки на шею чудовищу, прижался всем телом, повисая на нем всей тяжестью.
  Раненый Сурт взвыл, видя, как дымится на земле его отрубленная рука, покачнулся - и сорвался в воду. Он еще успел ухватить Лейва второй рукой и в ярости швырнул его через реку, в снег. Но сам не успел подняться. Налетела горячая волна, кипя и брызжа белой пеной, бросая тяжелые камни. Некоторое время она клокотала вокруг пытавшегося выбраться Сурта; его огонь долго еще пылал сквозь толщу воды. Казалось, что огненный великан сейчас вскипятит и высушит всю реку. Но могучий союзник Морны лишь недавно пробудился от сна и был голоден, еще не успел ничего сжечь на своем пути, да и нанесенная Лейвом рана ослабляла его. Если бы вернуться в Муспельхейм, где вся жизнь состоит из разных форм огня, где все вечно горит, светится, сияет разными цветами. но никогда не гаснет, не сгорает дотла! Или хотя бы вперед, на тот берег - и пусть он сгорит, если не умеет жить в огне! Но вода, наконец, оказалась сильнее: она поглотила Сурта, и он постепенно погас, почернел, как обгорелая головешка; потом новая волна, наконец, залила его с головой и повлекла, швыряя на перекатах, размывая постепенно до мельчайших частиц пепла. А река осталась кипеть, точно хотела перелиться через край...
  
  Тем временем собаки в поселке викингов вдруг начали лаять и волноваться, все как одна, гремя цепями на псарне. А потом вскинули головы и завыли в смертной тоске. Никто не понимал, что происходит с животными, никому не удавалось их успокоить. Только Астрид, услышав вой, бросилась к мужчинам, сооружавшим навес для хранения мехов.
  - Не просто так воют собаки! Они чувствуют: с Лейвом случилось несчастье! Ему нужна помощь! - воскликнула молодая женщина так громко, что они прервали работу.
  Но, хоть и остановились, отнюдь не спешили ей поверить.
  - Да с чего ты взяла, Астрид? - проворчал Торфинн Перебежчик, бывший воин ее брата. - Лейв - викинг, он сам о себе позаботится. А собакам и женщинам верить - последнее дело. Я не про тебя, конечно, госпожа...
  - Мне сейчас не до того, чтобы точить о тебя язык, Торфинн. Я обращаюсь к настоящим мужчинам, - гневно отвечала Астрид, став посреди стройки, так что подол ее зеленого платья, вышитого серебром, подметал стружки. - Не вы ли по вечерам любите рассказывать, сколько чудес таит Лесная Земля, и как мало еще о ней известно? Так кто поручится, что и самому сильному и храброму викингу здесь не понадобится помощь? Спустите собак, и, если вы не хотите, я сама пойду с ними искать моего Лейва!
  Она, не оглядываясь, направилась к псарне. По дороге старый Гунбьерн догнал ее.
  - Погоди, госпожа! Ты, пожалуй, права, да и собачки эти не таковы, чтобы попусту подавать голос.
  - Ты посиди дома, госпожа, а то Лейв нам не простит, если с тобой что-то случится, - вмешался Эрик.
  С большим трудом Астрид удалось оставить дома под присмотром женщин. А мужчины заторопились за собаками, сразу взявшими утренний след Лейва.
  Он привел их к берегу кипящей реки, и там они нашли своего ярла. Но в каком виде! Лицо, руки, грудь Лейва жестоко обгорели, местами до костей, от волос и одежды остались клочья. Лишь прислушавшись, уловили его дыхание - слабое и прерывистое, точно всхлипы; похоже, ему трудно было дышать. Найдя его, викинги упали на колени, расталкивая собак, опять было затянувших похоронный вой.
  - Он жив еще, жив! Но пусть меня заберут тролли, если я знаю, что надо делать... - даже старый Гунбьерн, в силу богатого опыта неплохо разбиравшийся в ранах и болезнях, растерялся. Остальные с ужасом взирали на изуродованного, обожженного Лейва, не решаясь прикоснуться к нему.
  - С кем он сражался? Кто так обжег его? Огнедышащий дракон? - спросил кто-то.
  - Нет! Здесь не дракон, здесь было кое-что похуже, - хмуро ответил Снорри Охотник, успевший побывать на другом берегу реки. Он принес завернутую в плащ дымящуюся черную руку и бесформенный кусок расплавившегося железа - все, что осталось от топора Лейва.
  Все побледнели еще сильнее, осознав, от какой беды спас их молодой ярл. Люди потихоньку заговорили на ухо друг другу:
  - Вход в Муспельхейм! То-то нечисто было, что здесь так тепло, в этой Лесной Земле... Зря Лейв привел нас сюда, как баранов, зря поверил колдуну... Уйти бы отсюда, но куда? Среди зимы? Обратно не вернешься...
  - А ну тихо! - рявкнул на них старый Гунбьерн. - Бараны вы и есть, а не викинги, хоть и сухопутные. Лейву нужна помощь, помогите отнести его домой.
  Пристыженные окриком старого воина, остальные повиновались. Хоть и страшно было поднимать на руки обожженного Лейва, тем более - нести его, но он, вопреки всем опасениям, был еще жив, когда его принесли домой. Там Астрид, вытолкав из дома своих подруг, поднявших плач, как над покойником, сама вместе с Гунбьерном осторожно смазала жуткие ожоги мазью из лечебных трав, вина и меда, хранящейся в маленьком каменном флаконе. Потом забинтовала их полосами самого тонкого полотна, пропитанными маслом. Когда все закончилось, Лейв был весь закутан в белое, и мало что в нем напоминало все еще живого человека. Да и Гунбьерн, взглянув на него, предупредил Астрид, стискивая зубы:
  - Мне жаль, но больше мы ничего не можем для него сделать. Ожоги глубоки, с такими не выживают. Помолись богам, чтобы прибрали его поскорее, без лишних мучений.
  Сказал - и вышел, задернув служившую занавеской волчью шкуру. В Большом Зале слышались голоса, испуганные и тревожные, многие, не исключая и мужчин, плакали. Рунн рвал на себе волосы:
  - Это все моя вина! Если бы я не... не взял его меч, может быть, у него было бы больше шансов... С топором... Против огненного великана из Муспельхейма...
  Ему пытались возразить, успокаивали, что Лейв все равно не взял бы меч, собираясь в лес, но Рунн не хотел ничего слушать. Он уселся на скамью и умолк, до самого вечера больше не произнося ни слова. Постепенно смолкли и остальные викинги. Все размышляли об одном и то же: что им делать после смерти Лейва? Уйти прочь, бросив все, что с таким трудом удалось сохранить, в неизвестность? Или остаться в краю, погубившем их ярла? Ибо в том, что Лейв умирает, никто не сомневался.
  Одна только Астрид, вопреки всему, молилась не о смерти, а о жизни. Напряженно всматриваясь и вслушиваясь, она ловила каждый слабый и хриплый вдох, видела, как с усилием открываются его воспаленные, потрескавшиеся губы, пытаясь втянуть хоть немного воздуха. Не чувствуя текущих по ее лицу слез, молодая женщина просила богов пощадить Лейва. Ведь не для того же они пришли в Лесную Землю, чтобы он погиб здесь! И не для того должен родиться ее ребенок, чтобы его отец умер, не увидев его лица...
  Астрид была твердо намерена бодрствовать у постели мужа, не смыкая глаз, но тревога и отчаяние изнурили ее, и она сама не заметила, как соскользнула в сон, как была, сидя на скамейке, только уткнулась головой в пушистую рысью шкуру на ложе.
  Ей привиделся чудесный сад, а перед ним - источник, огражденный белым камнем. Возле источника стояли три высокие, величественные женщины в белых одеждах - старая, средних лет и молодая. Астрид не решилась бы обратиться к ним, но старшая из норн заговорила первой:
  - Вот и сбылось предначертанное для Лейва, сына Торкеля. Он исполнил то, ради чего пришел в Лесную Землю. Теперь Золотая Змея не досчитается самого могучего своего союзника.
  - Но и победитель обречен на смерть. Быть может, Фрейя заберет его из Вальхаллы в свои чертоги, где встречаются после смерти влюбленные. Пусть он подождет там жену, - добавила средняя.
  Однако младшая лукаво покачала головой в венке из неувядающих горных цветов:
  - Он может еще выжить! Рядом с бедой было спасение, но и сейчас еще не поздно. Река поглотила сына Муспелля и растворила его жизненную силу, больше, чем может вместить Срединный Мир. Теперь река кипит, и так будет еще несколько дней, пока дух Сурта не иссякнет окончательно. Но в эти дни река способна передать жизненную силу даже обреченному, залечить любые раны. Ты меня поняла, Астрид, дочь Эймонда? - в голосе младшей из Норн послышалось участие.
  С этими словами три вещие сестры исчезли. А Астрид, проснувшись, бросила стремительный взгляд на мужа - слава всем Богам, он еще дышал, хоть с трудом, - а потом выбежала в Большой Зал, поднимая всех на ноги.
  - Помогите! Помогите скорей! Я видела сон, мне явились три Норны, они сказали, что Лейва еще можно спасти! Вода из реки исцелит его. Ступайте за ней, скорее!
  Викинги удивленно подняли на нее глаза, не понимая.
  - Послушай, госпожа, тебе надо отдохнуть. Ты должна беречь себя и ребенка от Лейва...
  Но Астрид вывернулась из их рук, топнула ногой, подскочила к Рунну и встряхнула его.
  - Ты зовешь себя его другом, молочным братом! Так сделай для него все возможное! Принеси кипящую воду из реки, скорей! - она сунула ему в руки большой кувшин.
  Рунн вскочил со скамьи, растерянно прижимая кувшин. Он не больше других понимал, о чем кричит Астрид, но, как ни слаба была надежда спасти Лейва, она все же согрела его сердце. Не задавая лишних вопросов, он подхватил копье и выбежал из дома прочь, в ночную тьму.
  Как ни томительно тянулось время, но вот, наконец, Рунн принес воду, которая продолжала кипеть и переливаться даже в сильно нагревшемся кувшине. И вот Астрид, никому не уступившая этой чести, осторожно провела смоченной в живой воде тканью по жуткому потрескавшемуся ожогу на правой щеке Лейва...
  Сначала ничего не происходило, но вскоре обугленная корка посветлела и усохла, как будто ожог наполовину зажил. Да и само обожженное место заметно уменьшилось, затягиваясь на глазах. Скоро лицо раненого стало совершенно чистым, лишь более тонкая и светлая кожа выдавала, где он только что был.
  - Действует! - прошептала Астрид, не слыша, как за ее спиной тот же возглас повторили викинги и женщины.
  С той же осторожностью она повторила лечение и с другими ожогами, еще более глубокими и страшными. Когда в кувшине закончилась вода, Лейв лежал перед ними почти такой же, как раньше, и заметно было, что ему теперь гораздо легче дышать.
  - Теперь мы сможем отнести его к реке и искупать, чтобы он выздоровел скорее, - заметил Рунн, улыбаясь, точно ничего не случилось.
  Но Астрид махнула рукой, выпроваживая его и всех остальных. Ей хотелось остаться с мужем вдвоем, чтобы, если ему суждено вернуться к жизни, он сказал свои первые слова именно ей.
  И вот, когда над вершинами заснеженных гор забрезжил утренний свет, Лейв приоткрыл глаза и слабо улыбнулся:
  - Я... Сделаю колыбель для нашего сына, моя Астрид.
  Глава 15. Шторм над Медвежьей долиной
  Медвежья долина лежала в северной части Земли Фьордов, недалеко от страны кочевников-лапландцев. Одним своим краем долина упиралась в море, обрываясь в неширокий, но длинный, вечно шумящий Боргар-фьорд, другим терялась в бескрайних лесах на севере. Именно леса в первую очередь кормили местных жителей, так как им мало что удавалось вырастить на тощей каменистой почве, да и ту еще нужно было суметь расчистить от того же леса - нет, трудное это было дело, а главное, пользы почти никакой. Поэтому весной землю в Медвежьей долине не вспахивал тяжелый плуг, влекомый шестеркой быков, а осенью бонды не жали золотистые снопы ячменя, разве что немного, сколько нужно было каждой семье. Зато большинство местных мужчин были отличными охотниками, с малолетства узнавая окружающий лес и горы. Никто лучше их не знал повадок зверя, никто не умел точнее стрелять из лука и быстрее бегать на лыжах. И даже теперь, когда тьма и холод собирались, похоже, доконать всех людей, жители Медвежьей долины долго могли прокормиться благодаря лесу.
  Вот и теперь один из местных охотников уверенно прокладывал себе дорогу, огибая широкий завал из деревьев, вывернутых с корнем вчерашним штормом. Жуткий был шторм, да и теперь еще ледяные порывы ветра заставляли то и дело вздрагивать весь лес. Но у охотника не было выбора: если не его, так кого же еще могли послать односельчане за добычей, когда все того и гляди начнут голодать?
  При свете вышедшего из-за туч месяца, хоть как-то рассеивающего постоянную темноту, можно было разглядеть, что охотник довольно молод, хотя по его смуглому, обветренному лицу, по высокой сухощавой фигуре трудно было определить возраст - они могли принадлежать и юноше, и зрелому мужчине, сохранившему юношескую легкость. Одет он был как большинство жителей Медвежьей долины: в куртку и штаны из оленьей кожи, на ногах высокие сапоги, тоже кожаные, да сверху накинут плащ из волчьей шкуры. На голове - шапка из меха росомахи, украшенная пышным хвостом, щегольски ниспадавшим охотнику на плечо. Из-под нее выбивались несколько прядей белокурых волос. Зеленые глаза охотника, постоянно слегка прищуренные, точно прицеливаясь, смотрели зорко и смело. Он быстро шел на лыжах по глубокому снегу, держа в руках лук и копье, а за спиной тащил большой мешок, ничуть не сгибаясь под его очевидной тяжестью. На поясе у него висел большой нож, а с другого бока - длинный и полый бычий рог.
  Звали охотника Уле, и он, несмотря на молодость, был, по общему мнению, лучшим охотником в Медвежьей долине. Да и как могло быть иначе, если он, в десять лет лишившись отца, остался единственным мужчиной в семье, должен был кормить мать и маленького брата? Вот и вырос, зная, что от него одного зависит, будет ли у них наваристый суп и жареное мясо или придется лечь спать голодными. И, надо сказать, выросший Уле не приходил без добычи, и даже в самые жестокие зимы его семье почти не приходилось просить о помощи ярла из Боргар-фьорда или, еще хуже, кого-то из деревенских старейшин, например, жадного богача Хавлока Шкуродера, торгующего мехами.
  Вот и теперь Уле хоть и бродил по испуганно притихшему после бури лесу от одного восхода луны до другого, а все-таки нашел богатую добычу - огромного старого лося, еще по осени сбросившего рога. Тот отдыхал с двумя лосихами в неглубоком овраге, поросшем осинником. Уле отпустил лосих, ожидающих потомства, но лося-быка осыпал стрелами из укрытия, а затем добил копьем. Большую часть мяса спрятал в том же овраге, забросав ветками, а, чтобы не добрался никакой зверь, повесил на ближайшей осине большую красную тряпку, колыхавшуюся от малейшего ветерка. Теперь человеческий запах и машущая красная тряпка не позволят ни одному зверю подойти близко.
  Вот уже две ночи, как во все деревне сидели без мяса; всех животных забили еще в начале зимы - они все равно не протянули бы долго. Все из-за проклятого шторма: целую ночь накануне он бушевал без остановки, ломая вековые деревья и снося крыши с домов. Люди сидели у гаснущих очагов, кое-как поддерживая пламя, которое ветер порывался задуть, и молились всем богам, не зная, ждать ли помощи, или впереди лишь всеобщая гибель...
  Это был далеко не первый шторм, хоть и не все были настолько сильны. Зима настала чуть не на три луны раньше обычного, и свирепые, вполне зимние шторма задули с самой осени. Те, кто жил ближе к морю, видели, как из Боргар-фьорда вышли все четыре драккара ярла Фрейульва - весь фьорд явился проводить их в Сванехольм. И вдруг налетела буря, разметала драккары, закружила, как щепки, и морская пучина поглотила все. Только чудовищные извивающиеся твари, не то змеи, не то кракены носились по волнам, вылавливая и пожирая пытающихся выплыть.
  Так в Медвежью долину пришел страх. Потому что никогда еще, даже в самых ужасных легендах, не бывало такого, чтобы какой-то шторм погубил самого ярла и его семью, и всех викингов - столько сильных мужчин! Поселяне привыкли видеть в них щит от вражеского нашествия, от голода и нужды; уж в Большом Доме-то никогда не голодали. А теперь вот их не стало; что же оставалось делать простым людям, привычным бить зверя, а не человека?
  С тех пор настала нескончаемая ночь, солнце скрылось, и никто не мог сказать, вернется ли оно. Зато шторм возвращался вновь и вновь, с перерывами в два-три дня. Разорив побережье Боргар-фьорда, так что оттуда все разбежались, он упорно кружил над Медвежьей долиной, словно огромная черная птица. И поселок, и лес все меньше походили на себя. Люди сторонились друг друга, смотрели искоса, при встречах больше молчали, будто скрывали что-то друг от друга. Уже много людей погибло во время бурь, застигнутыми не дома, похороненными под снегом или под обломками собственного рухнувшего дома. И это было еще не все. Уле сам видел возле поселка волков крупнее обычных и с человеческими глазами. Один раз выстрелил в такого, но он исчез, будто провалился сквозь землю. А когда в Медвежью долину заехал было торговец из Биркенау, обещавший местным сообщить конунгу в Сванехольме об их бедственном положении, - кто напал на него со спутниками в лесу и растерзал десять вооруженных человек и упряжку лошадей всего в полудне пути от поселка? Уле был среди тех, кто нашел тела, и видел там следы - не звериные, скорее человеческие, но маленькие, точно у младенца, только вместо мягких ножек по снегу ступали одни лишь кости, и их было много. Люди тогда шептались, вспоминая, что брошенные в лесу в голодную зиму дети превращаются якобы в кровожадную нежить, но наяву никто раньше не видел такого...
  Не зная, на что надеяться, поселяне приняли к себе спустившегося с гор колдуна, обещавшего им умолить богов вернуть на землю солнце и прекратить жестокие шторма. Тогда-то и была принесена в жертву на берегу моря большая часть коров и лошадей. Пока что от жертвоприношений не было никакой пользы, но колдун истово клялся найти способ, как отвести беду. Уле догадывался, что и от убитого им лося не менее четверти сгорит в костре на продуваемом всеми ветрами берегу. Но он не собирался вмешиваться, хоть и досадовал мысленно, что столько хорошего мяса пропадет без толку. Попробуй-ка добыть другого лося! Однако, если надо терпеть, он стерпит. Не время сейчас ему ссориться с главными людьми поселка...
  Надо же было родиться красавице Хильде, с солнечными волосами и глазами как вода в роднике, дочерью одного из деревенских старейшин, Олафа Фазана, владельца самой богатой усадьбы в Медвежьей долине! Каждый раз, когда Уле приносил в усадьбу на продажу то оленину, то кабанью ногу или хоть пару зайцев, Хильда была тут как тут, расспрашивала об охоте, о доме, улыбалась, украдкой брала за руку. А в последний раз подарила молодому охотнику платок, который он вшил в свою рубашку, у самого сердца. Только с тех пор отец Хильды не велел Уле и близко подходить к его дому. Грозился затравить собаками, если еще раз увидит рядом с девушкой. Понятно - видимо, хочет для дочери мужа побогаче, чтобы принес хороший выкуп за невесту. И все-таки Уле не терял надежды. Пусть только ему дадут пару лет, а он уж сумеет добыть в лесу много мягкого, пушистого золота - меха соболя, куницы, горностая, рыси, лисы, белки. Лишь бы Хильду не выдали замуж раньше, а уж умилостивить будущего тестя он сможет. Уле никогда не сомневался, что добьется счастья. Если только оно вообще суждено хоть кому-то на свете...
  Свернув на пробитую в снегу тропинку, ведущую к поселку, молодой охотник беззвучно рассмеялся, мысленно представляя Хильду, как она будет сегодня готовить добытое им мясо и тоже мечтать об их будущем совместном доме. Пусть только, наконец, придет весна, и он укрепит стены и крышу своего дома, чтобы не жаль было привести туда жену...
  Но, едва впереди замаячили первые крыши домов, еле заметные среди сугробов, как навстречу Уле выбежал, тоже на лыжах, его младший брат. Лицо подростка раскраснелось, глаза яростно сверкали. Он заговорил быстро и горячо, схватив брата за руку:
  - Там... там твою Хильду повели к морю... хотят отдать... Штормовому Богу! Так колдун велел... чтобы прекратить шторма! Наши, хоть и не хотели, согласились. Иначе, говорит, скоро всех нас в море сдует!
  
  Уле бежал через лес напрямик, бросив все, кроме оружия, спеша по горной тропинке, почти невидимой в толще сугробов, в которой его копье вязло до половины. В своем стремительном разбеге охотник не замечал то и дело хлещущих по лицу веток. Быстрей, еще быстрей! Ему ли не знать другой тропы, хоть и опасной, зато не в пример короче той, по которой поведут Хильду? Еще никогда Уле не мчался так быстро - ни на охоте за уходящим зверем, ни на соревнованиях, где не раз побеждал в стрельбе и в беге на лыжах не только своих односельчан, но и соперников из других краев, чуть ли не со всей Земли Фьордов. Брат давно отстал, не мог успеть за его бешеным бегом-скольжением. Одна только мысль владела молодым охотником: успеть, успеть, успеть!
  Высокий горный склон, поросший ельником, круто обрывался вниз, почти к самому морю, оставляя лишь небольшую площадку, усыпанную камнями, кое-где выступающими из-под снега. Едва поднявшись на вершину, охотник разглядел внизу маленькие темные фигурки. Две из них подвели третью к высокому стоячему камню, очищенному от снега, и привязали. Один из них откинул темный капюшон плаща с ее головы, и Уле узнал Хильду. Вскинул было лук, но тут же опустил его со стоном: на таком расстоянии даже ему не попасть в ее мучителей, да и все усиливающийся ветер с моря отнесет стрелу... И он принялся спускаться. Теперь поневоле приходилось быть осторожным: под снегом да в неверном лунном свете так трудно найти правильный спуск с утеса...
  Тем временем вперед вышел колдун. Остановился перед привязанной к камню девушкой, заговорил, скорее закричал, протягивая руки к морю, вздыбившемуся высокими черными волнами:
  - Владыка бурь, по своему желанию вздымающий морские волны и сокрушающий вековые деревья! Прошу тебя, услышь мою молитву и явись, прими жертву, которую мы приготовили тебе! Вот лучшая дева, чистая, непорочная, подобная молодой лани. Она ждет тебя, Бушующий, там, где встречаются ветер, земля и море. Она достойна быть женой могучего бога. Возьми ее, Сокрушитель Кораблей, и пощади людей, что станут твоими родственниками! Усмири свою силу над Медвежьей долиной, прими знак их почтения...
  За спиной колдуна собрались почти все жители Медвежьей Долины, кроме дряхлых стариков и совсем маленьких детей. Впереди - родители девушки; вырядились богато, точно и впрямь на свадьбу, но низко склонили головы, будто стыдясь самих себя.
  Хильда, увидев их, закричала, и новый порыв ветра донес до спускающегося со скалы Уле ее голос:
  - Отец! Матушка! Кому вы верите, ради чего предаете свою дочь и своих богов? Как сами жить будете, откупившись мной?
  Стоявшая впереди мать девушки взглянула на мужа, пошатнулась и, развернувшись, бросилась прочь, закрыв лицо руками. А Олаф Фазан, прозванный так за привычку к пестрым нарядам, ответил робким, дрожащим голосом:
  - Жаль, что так выходит, дочка, но не гневайся на нас... Ты станешь богиней, женой Штормового Бога, получишь вечную жизнь взамен земной! Потерпи, так надо, чтобы вновь заключить союз...
  Последние слова утонули в сокрушительном порыве ветра, хлестнувшего упругим кнутом. Он бросил в лицо жертвоприносителям порцию ледяных брызг и закружился над побережьем, заставляя людей пригибаться, хвататься за что попало, даже друг за друга. Черная туча закрыла луну, и стало совершенно темно. Казалось, будто вернулись первые дни мироздания: черное небо и черное бушующее море, под ним - посиневшее от собственного холода снежное покрывало, и между ними - лишь неистовый мрачный ветер. Не место человеку в этом хаосе первозданных сил. И люди бежали, отступая, падая, скользя и толкая друг друга. Последним отступил колдун, но и он не осмелился задержаться. На морском берегу осталась лишь привязанная к большому камню Хильда. На ее лице тонкой ледяной коркой застыли слезы вместе с морской водой.
  Первый же порыв ветра сбросил Уле далеко вниз, несколько раз сильно ударив то плечом, то боком, то грудью о скрытые под снегом камни. Треснула и переломилась лыжа, наверху осталось и его копье. Наконец, падение завершилось в большом сугробе, и Уле, поднявшись на ноги, продолжил спуск, почти не замечая боли. На его счастье, он ни разу не упал на спину, так что лук и колчан со стрелами остались целы. Теперь идти приходилось осторожнее, цепляясь за камни при каждом новом штормовом порыве, но он справился. Прыгнул в снег, перемешанный в кашу недавно толпившимися там людьми и подбежал к девушке.
  - Хильда! - только и воскликнул, разрезая ножом прочные кожаные ремни, привязавшие ее к камню.
  - Уле! - девушка подняла голову и слабо улыбнулась. - Скорее! Он сейчас придет за мной...
  И действительно: едва он закончил перерезать ремни, и девушка упала к подножию камня, как новый вихрь взмыл над ними, ледяной и пронзительный. Он взвихрил целую тучу снега, и вот уже ничего нельзя стало разглядеть в беспорядочной снежной круговерти.
  А в следующий миг огромные черные крылья взметнулись над головами охотника и девушки. Неистовый, дикий крик хищной птицы легко перебил завывание вьюги. Исполинский орел камнем падал вниз, вытянув изогнутые железные когти.
  Уле вскрикнул и пустил стрелу, прежде чем упасть вместе с Хильдой, прикрывая ее голову: пусть она хотя бы не увидит...
  Но вместо гибельной хватки орлиных когтей, новый вопль, еще более страшный, вонзился им в уши, едва не оглушая. Страшная боль и смертная тоска слышались в нем; посторонний человек, услышав его, вполне мог умереть или сойти с ума. Вслед за тем еще сильнее захлестала вьюга, взметающая снежные вихри, и ледяной ветер бушевал не переставая. Уле и Хильда перекатились на другую сторону камня и замерли, как мыши, боясь выглянуть. Они дрожали от холода и от страха, ожидая, что вьюга вот-вот заметет их, похоронит заживо.
  Но постепенно - кажется, прошла целая вечность, - снежные вихри стали стихать. Ветер тоже ослабел, и стало, наконец, можно дышать и видеть, что творится вокруг. Уле тихо высунул голову из-за камня, потом поднялся на ноги и вышел из укрытия. Хильда последовала за ним, боясь оставаться одна.
  Там, где упал, промахнувшись, чудовищный орел, теперь лежал высокий человек, одетый в синее, будто из штормовых туч был его наряд. В его груди, прямо в сердце, торчала стрела. Но такова была сила потомка древнего рода йотунов, что даже смертельная рана не сразу победила его. Услышав приближение людей, он открыл глаза. Потом заговорил, хоть на губах пузырилась кровавая пена:
  - Я - Хресвельг, вождь Клана Орла, повелитель бурь. Как зовут человека, сразившего меня? Не бойся, назовись.
  Однако Уле достаточно много слышал старых сказаний и знал, как опасно называть свое имя врагу, хоть и умирающему, особенно если он владеет магией и даже из царства Хель способен отомстить своему убийце. И он насмешливо воскликнул в ответ:
  - Ты сам сказал, я - человек, какого еще ответа ты ждешь? Любой из моего племени с радостью послал бы тебя в Хель; не так уж важно, кто именно это сделал.
  Сказав так, Уле стремительно повернулся, собираясь уйти. Но, как ни проворен был молодой охотник, умирающий йотун все же ухватил его сзади за ременную перевязь, обрывая ее и стягивая вместе с луком. Обезоруженный охотник отскочил в сторону и растерянно увидел, как хрустнул тугой и крепкий тисовый лук в мертвой хватке врага. Но это была уже предсмертная судорога; в следующий миг Хресвельг замер и остался лежать неподвижно, только в его глазах застыл весь лютый холод зимы.
  Но Уле с Хильдой в это время уже спешили прочь оттуда. Усталые и изможденные, они пробирались через новые снежные завалы, проваливаясь на каждом шагу. Думали лишь об одном - как бы уйти подальше от ужасного места. И потому остановились как вкопанные, добравшись до опушки леса: там, в затишье, толпились их односельчане, сбежавшие с места жертвоприношения. Все были понурыми, угрюмыми, похоже, сами не очень-то веря, что им поможет то, что совершили. Точно стадо оленей, толпились вокруг родителей Хильды; а тем, похоже, больше всего хотелось провалиться сквозь землю. Но никто не решался уйти домой, как и вернуться назад и взглянуть, что там случилось. И вот, молодой охотник вместе со спасенной им девушкой, держась за руки, пошли прямо на толпу. Никто не произносил ни слова. В руках Уле держал нож, готовый, если понадобится, прокладывать себе дорогу, и никто не решился обратиться к нему.
  Только когда поравнялись с родителями Хильды, сначала мать, затем и отец решились сделать несколько шагов им навстречу. Девушка хотела было подбежать к ним, но, взглянув на своего спасителя, остановилась неподвижно.
  - Доченька! Хильда! - послышалось вслед.
  Она обернулась и покачала головой. Уле же взглянул на ее родителей с презрением.
  - Вы еще смеете называть себя родителями? - спросил он холодно. - Вы, собиравшиеся отдать ее в жертву ложному богу, теперь даже не пытайтесь вернуть ее домой! Хильда будет моей женой, и останется со мной навсегда. Думаю, что я заплатил свой выкуп, когда спас ей жизнь, но так и быть, я сумею добыть меха для тебя, Олаф.
  Отец Хильды тяжело вздохнул, наконец, поднимая глаза на будущего зятя:
  - Ты спас ее, а я вот не смог настоять на своем, когда по всей деревне заговорили, что Штормовой Бог требует именно Хильду, чтобы оставить нас в покое. Специально тебя отослали на охоту, чтобы ты не пытался помешать. Но как тебе удалось?
  Охотник махнул свободной рукой, спрятав нож в ножны. Он не чувствовал больше ненависти к этим людям, и вообще ничего, кроме усталости. Только теперь почувствовал, как болят ушибы, полученные при падении. Хотелось уйти от них поскорее и увести Хильду. Домой, к матери. Ее не было здесь, значит, отказалась идти на жертвоприношение, и Уле был ей за это благодарен. Его брат, наверное, уже вернулся домой и рассказал матери обо всем. Теперь они оба сходили с ума от страха, и лучше было как можно скорее объяснить им, что все в порядке. А этим - что он может сказать?
  - Сходите на берег - там лежит ваш ложный Штормовой Бог. Мертвый. Я поразил его своей стрелой. Теперь шторма прекратятся. Расспросите-ка лучше колдуна, как это он убедил вас забыть богов и все обычаи?
  Он повернулся и пошел прочь, ведя за собой Хильду. А жители Медвежьей долины, удивленные и растерянные, остались выяснять, что происходит. Кое-кто уже успел сбегать к месту готовящегося жертвоприношения, чтобы убедиться, правду ли говорит Уле. Несколько людей помоложе притащили из леса хворост и подожгли тело йотуна. Вскоре огромный костер запылал над успокоившимся морем. Искали колдуна, но не нашли: едва тот понял, что что-то пошло не по плану, скрылся в лесу, не дожидаясь, пока на него обратят внимание.
  А Уле с Хильдой еще не скоро вспомнили про них. Им теперь никто не мог помешать любить друг друга, и они не сомневались, что теперь Медвежья долина благополучно доживет до весны.
  Глава 16. Замысел Морны
  И снова Морна Золотая Змея металась по своему дворцу, сложенному из льда и хрусталя. Стремительно шагала взад и вперед по обширному залу, обуреваемая ледяной яростью - не той, что могла бы расплавить эти стены, но той, что лишь сильнее укрепляла их, а саму королеву Других Народов подстегивала мыслить еще острее, изобретать еще более изощренные способы мести врагам. Ледяное зеркало, с помощью которого она, не покидая своих владений, наблюдала воочию за всем, что творилось в Стране Фьордов, лежало, забытое, на столе. И отражение королевы постоянно мелькало, переливалось, дробилось в острых гранях прозрачных кристаллов, в голубых и зеленых льдинках, в плитах из бледно-розового хрусталя. Золотые отблески сияли по всему залу, и казалось, будто в Страну Без Человека, наконец, проник солнечный свет. Но нет - небо по-прежнему оставалось черным, а золото сверкало на платье Морны, в ее короне и драгоценностях. Казалось, будто она забрала себе свет солнца и скрыла в своем дворце, хоть тот нисколько не стал от этого теплее.
  Королева йотунов была в зале одна. Никто не осмелился бы побеспокоить ее в такой момент. Тем, кто проявлял подобную неосторожность, порой случалось доживать свой век в облике мышей, пауков и других тихих животных. За высокими дверями из морского льда, с рисунком из волн и брызг пены, слышались негромкие голоса, и Морна усмехнулась, довольная их замешательством.
  Неожиданно для тех, кто ждал снаружи, королева вдруг распахнула обе створки дверей, едва не прижав ими кого-то из любопытствующих подданных. Оглядела их с усмешкой. Несколько женщин - ее фрейлин, да с десяток йотунов-мужчин, по большей части совсем молодых, которых оставили для поручений королевы. Да еще, ковыляя, вошли и уселись в кресла, чтобы сразу заснуть, почетные представители карликов-цвергов и троллей, приближенных Морной в знак дружбы с этими народами. Как-никак, они среди ее подданных третьи по численности после йотунов и людей - но людям в ее владениях не место. И карлики, и тролли исхитрились послать ей глубоких стариков - якобы в знак почтения, а фактически потому что те уже не могли приносить иной пользы, сделались неспособны работать, охотиться или сражаться. Морне от них тоже не было пользы, но она не возражала: как-никак, союзнические обязательства соблюдены.
  Что и говорить, в последнее время Ледяной Дворец, как и вообще Страна Без Человека, изрядно опустели. Но это не тревожило Морну: ей ли опасаться за свои владения! Никакому врагу не преодолеть дремучих лесов, населенных ее естественными союзниками, не выдержать жестоких морозов в бескрайних снежных полях, не подняться на вечные пики ледников. Да и не до того людям: сами сидят в осаде. Хотя королева йотунов и подумать не могла, что они настолько сильны! То, чего им удалось добиться, уже гораздо больше, чем можно было ждать от этого народа, не обладающего ни большой силой, ни особыми способностями к магии - ровно ничем. Именно это и приводило Морну в бешенство.
  Она внимательно пригляделась к йотунам, которых впустила в зал. Среди них было поровну представителей всех трех Кланов. Разумеется, преимущества не должно было остаться ни за одним. Особое внимание королевы привлек высокий стройный юноша из Клана Орла. Он глядел смелее других; весь его облик выражал дерзость и упорство - отличные качества при достижении любой, самой высокой цели. Золотая Змея сразу оценила его. Этот далеко пойдет, особенно если ему немного помочь. Но для начала она обратилась ко всем сразу со скорбным видом, растерянно и отрешенно, никого, вроде бы, не замечая:
  - Вы уже знаете, какие черные вести явило мне мое искусство! Пал наш могучий союзник Сурт, не успев придти на помощь нашим войскам под Сванехольмом. Без его пламени нам придется вдвое труднее. Быть может, десятки йотунов, цвергов, троллей сложат головы там, где пламя Муспельхейма одолело бы легко. Кто мог знать, что люди настолько коварны, что и своевольную горную реку способны использовать в своих целях там, где иначе им ни за что бы не одержать победу?! А теперь и доблестный Хресвельг, вождь Клана Орла, вероломно убит. И его кровь взывает к отмщению! Кто из вас счел бы честной победой трусливый выстрел из укрытия? Их же боги не равняют предательски убитых с павшими в бою, но своим любимцам почему-то прощают любую низость...
  Глубокий голос Морны звучал торжественно и печально, и слушатели качали головами в такт ее словам, точно завороженные. При этом королева следила за ними из-под прикрытых век, и отметила, что воины из Кланов Волка и Змея лишь притворно выражают сочувствие Орлам. На самом деле те и другие втайне злорадствовали, думая, что теперь третий Клан утратит могущество. Ну, этого она не допустит!
  Как и ожидала Морна, юноша из Клана Орла первым шагнул вперед, поклонился ей, теперь невозмутимо сидящей на своем троне.
  - Моя госпожа, ты позволишь мне собрать отряд и отомстить этим жалким тварям с сердцем лисицы?
  Королева Других Народов кивнула ему ласково и одобрительно. Но повелела она иное.
  - Ты прав, Эдгар - ведь так тебя зовут? Мы отомстим, но не там. Те, кто совершил эти преступления - всего лишь одиночки, отщепенцы или нищие в своих племенах. Ими мы займемся, когда победим. Сейчас меня больше заботит Сванехольм. Я уже велела нашим войскам не щадить никого, кто выйдет сражаться. Триста человек должно быть убито за Сурта, триста - за Хресвельга. От ста до пятидесяти за каждого из лучших воинов и не меньше десятка за каждого павшего из нашего войска.
  Кое-кто из подданных Морны удивленно вскрикнул, не ожидая таких суровых мер. А старый тролль, совсем серый от возраста, похожий на бесформенный обломок скалы, поросший зеленовато-серым мхом, вдруг перестал храпеть и во всеуслышание проскрипел: "М-м, так вся Срединная Земля утонет в крови!", - и снова заснул. Услышав его, Морна жутко улыбнулась:
  - Да, именно так! Жителям Сванехольма придется ответить за весь человеческий род. Но для одного из них я готовлю иную судьбу. Для того, кого зовут Стирбьерном. Он должен сам придти ко мне. Не сюда, конечно. Гораздо ближе. Для этого мне и понадобится твоя помощь, Эдгар.
  - Моя госпожа, я буду рад помочь, - произнес молодой йотун со сдержанным достоинством: он не совсем понял, какую роль отводит ему королева, но признаваться в этом не хотел.
  Она оценила это и обратилась уже прямо к нему, замечая краем глаза, как зеленеют от злости Волки и Змеи.
  - Я поручу тебе собрать отряд и разорить какое-нибудь поселение, желательно неподалеку от Сванехольма. Остались же они еще в окрестностях? Истребите всех, кроме двух-трех человек - они должны спастись. Лучше всего детей, им посочувствует каждый. Напоследок я сама покажусь им, чтобы они точно рассказали в Сванехольме, что видели Золотую Змею. Тогда Стирбьерн бросится искать меня.
  - Точно ли он так поступит, госпожа? - позволил себе усомниться Эдгар. - Он может решить, что сейчас его место в Сванехольме, когда люди вот-вот будут разбиты. Если он разумен, так и сделает.
  Морна нахмурилась, и юноша сразу умолк.
  - Я умею видеть противника задолго до битвы, а тем более Стирбьерна. Кто другой мог бы остаться, но не он. Он слишком долго искал меня по всем морям, чтобы отказываться от встречи, когда я появлюсь у него под носом. И конунг его не удержит. Даже если Стирбьерн угадает ловушку, все равно пойдет в нее. Слишком горд, чтобы отступать, и слишком привык полагаться на свою силу. Нет, он придет, лишь бы ловушка удалась! Словом, я рассчитываю на тебя, Эдгар.
  Молодой йотун низко поклонился, но тут же выпрямился, став еще выше, мысленно уже возносясь на крыльях успеха. Он не сомневался, что это лишь первое из поручений королевы, и, если он его хорошо выполнит, она поможет именно ему быть избранным на тинге вождем Клана Орла взамен Хресвельга.
  Золотой Змее и впрямь нетрудно было повлиять на решение Клана. Хотя, разумеется, тинг решает большинством голосов, но мнение королевы никто не посмеет оспорить. Особенно во время войны.
  Королева Других Народов щелкнула украшенными золотом пальцами, отпуская своих придворных.
  - Все, кто способен носить оружие, собирайтесь в поход. Возьмите еще десятка два воинов. Этого хватит, не для боя - вряд ли простые поселяне смогут долго сопротивляться, - но для устрашения. Главное, не забудьте отпустить живых свидетелей, а то знаю я вас... Ладно, теперь все ступайте!
  Замерзшие морские волны снова колыхнулись, закрывшись за покинувшими зал придворными королевы Других Народов. А сама она, оставшись в одиночестве, загадочно улыбнулась, снова глядя в зеркало. Долго она наблюдала за сменяющими друг друга галереями образов, прислушивалась к разговорам своих врагов, не подозревающих ничего. И уж подавно, ни один человек, йотун, карлик, тролль, да и никто из обитателей Мидгарда не взялся бы угадать, о чем она при этом думает, и чем вызвана загадочная улыбка на ее устах. Подданные боялись такой улыбки Морны сильнее, чем ее гнева, и могли лишь надеяться, что она адресована не им. Потому что кому-то она непременно должна была принести несчастье.
  
  Кари, десятилетний сын кузнеца Торрхена из селения Китовая Челюсть, что лежало в семи днях пути от Сванехольма, в это утро проснулся раньше всех в доме. Точнее, не утро - утра по-прежнему не было, но ведь вставать все равно было надо, и мальчик понял, что не ошибся, когда, тихо одевшись, чтобы никого не разбудить, выскользнул на крыльцо и увидел высоко поднявшуюся луну, круглую и неестественно расплющенную, будто пластина железа под кузнечным молотом. Уж Кари-то много раз видел, как, вроде бы самый твердый, неподатливый металл становится в горне мягче воска, и из него можно сделать все что угодно. Волшебство, да и только! Кари мечтал, что когда-нибудь отец откроет ему все тайны своего ремесла, но до этого приходилось ждать еще долго, а пока что тот, хоть и брал его с собой охотно, так же часто отшучивался, когда сын просил его показать что-нибудь: "Мал еще... Подрастешь - узнаешь".
  Но Кари вовсе не хотелось, чтобы его считали маленьким! Да еще когда старшие готовятся к чему-то важному, а вокруг творится такое, о чем даже бабушка не рассказывала внучатам, хоть и помнила историй о богах, героях и великанах не меньше любого скальда. Однако во всех историях небо оставалось светлым, и никогда луна не заступала на место солнца. Мальчик замечал, что отец и другие взрослые гораздо больше обеспокоены этим, чем хотят показать. Они много толковали между собой на деревенских сходках, и пока что решили учить юношей и старших мальчиков владеть оружием. Теперь те целыми днями упражнялись рубиться на секирах, переделанных из обычных топоров, и метать копья. Только Кари и туда не взяли. Снова: "Мал еще..."!
  При одной мысли об этом в уголках глаз закипали злые, непрошенные мальчишеские слезы. Нет, плакать еще годится его младшим брату и сестре, но никак не ему! Он должен доказать, что достоин называться настоящим мужчиной. Возьмет вот сегодня и добудет еду для всей семьи. Он же не слепой, замечает, что народ скоро начнет голодать. Семья кузнеца, правда, жила лучше других, но все же и им не каждый день удавалось поесть мяса. Зато он, Кари, сегодня принесет свежую рыбу, если боги будут к нему благосклонны. Не зря же он ставил в реке вершу, долбил пешней толстую корку льда, не зря сам застрелил, ощипал и обжарил ворону, лучшую приманку для хищных рыб? Он снова взял пешню и, прихватив корзину, решительным шагом направился к реке.
  Вчерашнюю прорубь давно затянуло льдом, и, пока мальчик смог снова его разбить, ему сделалось не просто тепло - жарко посреди трескучего мороза, а плечи и руки ломило от боли. Зато под ледяным покровом мальчика ждала радость - верша, полная окуней и налимов, попался даже небольшой усатый сом! Радостно вскрикнув, Кари переложил скользкую, бьющуюся рыбу в корзину и, захватив ловушку, побежал домой, пробираясь по сугробам, как кошка.
  На полдороге ему встретился Свен - один из старших мальчишек, что с удовольствием учились военному делу. Тот и сейчас бежал на лыжах к занесенному снегом пастбищу, с копьем в руках и секирой за спиной. Но, увидев Кари, приостановился и, насмешливо скривив губы, свистнул:
  - Эй, мелкота! Куда бежишь один? Как это тебя мамочка отпустила?
  Не желая разговаривать с наглецом, Кари будто невзначай поравнялся с ним и сунул под нос корзину с рыбой, собираясь пробежать мимо. Но это было ошибкой. Свен перехватил корзину и, конечно, легко отобрал ее у младшего мальчика. Впрочем, не забрал себе, а проговорил, покачивая корзиной над головой Кари:
  - Кто бы мог подумать, какой улов! Слушай, давай поделимся: ты мне половину рыбы, а я тебя пущу поупражняться с нами, а? Если, конечно, ты поднимешь настоящее оружие... - при этих словах Свен надменно поправил за спиной свою секиру, хоть она вовсе не была так велика, как настоящие боевые топоры.
  Кари даже завертелся при этих словах, как ужаленный. Чего бы он не отдал, чтобы старшие парни приняли его, как равного, чтобы вместе с ними учиться бить врага! Но он видел, что Свен просто издевается, и верить ему было глупо. Он сжал кулаки и шагнул навстречу.
  - Отдай мне рыбу, Свен! - сказал он, набычившись.
  Тот разжал руки - и рыба серебристым потоком выплеснулась в ближайший сугроб.
  - Да забирай, мне-то что! Я буду викингом, пойду в команду морского короля Стирбьерна - он самый могучий и храбрый воин на свете, и я буду таким же. А ты - девчонка, неженка, тебя и в кузнецы не возьмут!
  Голос Свена, полный презрения, грохотал в ушах Кари, как морской прибой, вытесняя все прочие мысли из разума и сознания. Прежде мальчик не решался лезть в драку, понимая, что Свен старше его на четыре года, на голову выше и тяжелее, наверное, раза в два... Но теперь, если бы он стерпел, это значило бы, что Свен прав, что он, Кари, действительно таков, как он говорит, и ни на что не способен. И сын кузнеца бросился вперед, не успев подумать, что сможет сделать.
  Но прежде, чем он успел ударить хоть раз, над деревней прогудел большой сигнальный рог, оповещающий о больших бедствиях. Настолько зловещим послышался этот звук в только что принявшейся за свои дела деревне, что у обоих мальчиков вылетела из головы всякая мысль о драке. Оба изумленно крутили головами, ища, где же пожар. Но вместо того увидели стаю мчащихся по улице больших серых зверей. Они преследовали бегущих людей, из которых многие были полуодеты; очевидно, нашествие застигло их врасплох. Вот, мелькая босыми ногами, пробежала, оставляя кровавые следы, молодая красивая Аса с истошно вопящим ребенком на руках, а ее муж уже лежал с прокушенным горлом в собственном доме, да и женщине не суждено было убежать далеко. Мелькнула в небе огромная черная тень с раскинутыми крыльями, и утащила ее, как обычная птица уносит зайчонка. И тут же другие исполинские птицы закружились над обреченной деревней. Они еще больше усиливали смятение, начатое волками. Птицы держали в лапах горящие факелы и поджигали каждый дом в деревне, все постройки и стога сена. Зловещие взмахи их крыльев раздували огонь, и тот стремительно перекидывался с одной крыши на другую. На тех, кто успевал выбежать из горящих домов, тут же набрасывались волки.
  Свен и Кари, не раздумывая, бросились по улице среди других бегущих и гибнущих людей. Почему-то их никто не тронул, но об этом у мальчиков не было времени подумать. Они только видели, как вокруг убивают их односельчан, которых они знали всю жизнь. Даже если кто-то успевал схватиться за топор или дубину, это ничего не меняло; всех ждал один конец - и храбрых, и трусов. Свен видел, как парни, вместе с которыми он обучался владеть оружием, пытались стать в боевой строй, вооружившись копьями. Но огромные крылья черных птиц сбивали их с ног, хлестали по ребрам, когти впивались в лицо. Несколько крылатых великанов остались лежать, но и из деревенских юношей не уцелел никто. Кровь текла из распахнутых дверей, дымилась, растапливая снег, а потом вместе со всем сгорала в огне...
  Кари двигался, как во сне, устав ужасаться тому, что творилось вокруг. У него не было уже сил бояться или понимать хоть что-то, и он бы, наверное, упал, но Свен вел его, неведомо почему и зачем. А между тем, они дошли до дома Кари - тот тоже горел, и в лицо мальчику ударил жуткий запах паленого мяса. Он вздрогнул, точно просыпаясь, и вдруг увидел своего отца. Тот возвышался в дверях своей кузницы и, размахивая большим молотом, отбивался от наседающих волков. Уже трое или четверо свалились замертво под его ударами, но почему-то ни одной волчьей туши не валялось у кузницы, одни лишь трупы людей. Впрочем, мальчик не успел как следует об этом подумать.
  - Оте-ец! - крикнул он и, задыхаясь, бросился к нему. Кари подумалось, что еще никогда он не любил отца так сильно, как сейчас. Конечно же, он самый сильный и храбрый, и легко перебьет всех врагов!
  - Стой, дурак! - воскликнул Свен, догоняя его, перепрыгивая через лужи крови и тела убитых.
  Но Кари не останавливался. Теперь он видел у кузницы труп гончара Йерана, а рядом - сани, полные горшков, кувшинов и прочей утвари; собирался, должно быть, везти их на продажу, да завернул в кузницу подковать лошадь в дорогу. Теперь вот лошадь била копытами и дергалась, пытаясь освободиться из упряжи. И все это время бешено ржала, как будто с нее уже сдирали шкуру.
  - Отец! - снова крикнул Кари, подбегая ближе.
  Но тут как раз огромный волк подскочил и вцепился кузнецу в руку. Тот застонал и выронил молот, и тут же вся стая накинулась на него.
  - Отец! - Кари завопил не своим голосом и, наверное, тут же был бы разорван вервольфами, но Свен, наконец, догнал его и, ухватив за шиворот, бросил в сани, прямо поверх груза, а сам перехватил лошадь под уздцы, ловко набросил ей на глаза свою куртку и зашептал животному на ухо, успокаивая его. Лошадь еще дрожала всем телом, но присутствие людей возвращало ей покой.
  - Скорей! - крикнул Свен, подстегивая ее. Обернулся и крикнул Кари: - Вот наше спасение!
  Тот помотал головой и ничего не сказал. У него не осталось сил бороться за спасение, да, пожалуй, и желать его. После того, как отец погиб у него на глазах, а мать с младшими детьми сгорели вместе с домом. Да Кари и не верил в возможность спастись, он увидел краем глаза, как пара огромных волков пустилась было за санями. Но неожиданно огромный орел пронесся над их головами и что-то крикнул зверям. Те недовольно рявкнули, но повернули назад. Все это видел мальчик, примостившийся на груде битых черепков, но смотрел равнодушно. Он закрыл глаза, не зная и не спрашивая своего товарища по несчастью, куда тот правит.
  А Свен промчался сперва мимо своего дома, но там все уже пылало, как факел, и мальчик понял, что бесполезно искать уцелевших. Немногие выжившие сейчас бежали к морю, как будто надеялись там найти спасение. Мальчик развернул сани следом за ними.
  Но, когда люди, гонимые ужасом, почти уже добежали до моря, вода в заливе будто вскипела, и в неясном лунном свете над черными волнами сверкнула золотая блестка. Одна, потом другая - и вот уже явственно различима стала в волнах сверкающая золотая лента, прекрасная и ужасающая. Вдруг она поднялась над морем изящной золотой колонной и с громким всплеском перенесла свое длинное гибкое тело на берег. Золотая Змея, ужас мореплавателей!
  Она не спеша двинулась вперед, точно хотела, чтобы люди как следует разглядели ее. Красивое это было зрелище, красивое и страшное - огромная змея, словно выкованная из чистого золота, невозмутимо ползущая сквозь белый снег, сквозь гарь пожарища и лужи крови. Похоже, ни одна стихия не могла оставить следа на ее смертоносном совершенстве.
  Те, кто видел ее на берегу, замирали, точно завороженные, иные простирали руки и, шатаясь, двигались за Золотой Змеей. Но ей они не были нужны, и она равнодушно оставила их тем, кто пришел с ней. Вновь взволновалось море, и другие змеи, поменьше своей королевы и не столь яркие, набросились на людей...
  Два мальчика на санях находились дальше других и, наверное, только благодаря этому уцелели. Да еще лошадь, в отличие от людей, испытавшая при явлении Золотой Змеи вполне однозначное чувство: ужас и желание оказаться как можно дальше, рванула с места с силой целой тройки, так что Свену не пришлось и подгонять ее. Остановилась она, лишь когда луна готова была уже закатиться, зато родной берег, где теперь правили Ужас и Смерть, остался далеко позади.
  Свен выпряг лошадь, понимая, что ей надо найти хоть какую-то пищу, иначе не сможет везти дальше. Сам он нашел в санях сверток с копченым мясом и отрезал по кусочку себе и Кари. Тот взял еду, не задумываясь, и вдруг уткнулся лицом в колени и зашептал, глотая слезы, с трудом, будто каждое слово раздирало горло:
  - Я все видел... Отец дрался, но его убили. Убили волки, которые на самом деле люди. Все вместе, поодиночке бы не смогли. Я все видел! Маму, бабушку и брата с сестрой сожгли заживо в доме, и еще многих, многих... Я видел, как кровь бежала по улицам... А потом пришла она, Золотая Змея! Она была ужаснее всего! Я все видел, все, все...
  Он плакал, не останавливаясь, пока не изнемог, и Свен не утешал его. Не дело успокаивать мужчину, как плаксивую девчонку. И ему тоже было о ком подумать и с кем проститься, но он, как старший, обязан был держаться.
  - Потерпи, Кари. Мертвых не вернешь, но мы еще можем отомстить за них, - слова из старых песен показались ему самому невероятно фальшивыми, но младший мальчик, всхлипнул последний раз, поднял голову.
  - Пусть могучий Тор поразит Мьолльниром проклятую Золотую Змею! Пусть Один начертит самые зловещие руны у нее на пути! Пусть все Асы обратят против нее самые сильные заклятья!
  Свен взглянул на него с усмешкой.
  - Никого не забудь, всем помолись непременно! А по мне, боги к нам с неба не спустятся и за нас ничего не сделают, если мы сами себе не поможем.
  Кари вздрогнул от этих слов, как от ледяного ветра.
  - Ты что, не веришь в богов? А на кого тогда надеяться? На твоего Стирбьерна?
  Имя знаменитого викинга, о котором Свен вспоминал совсем недавно - теперь обоим казалось, что это было тысячу лет назад, - прозвучало в лесной глуши странно и нелепо, будто обломок прежней благополучной жизни. Но старший мальчик кивнул, услышав его.
  - Ну да. А почему бы нет? Мы поедем в Сванехольм и расскажем, что случилось. Может быть, тогда отомстят за наших родных, - он повернулся к лежащему в санях Кари, чтобы укрыть его полушубком.
  Наутро они двинулись дальше - два мальчика, единственных выживших на расстоянии многих дней пути. Они только не знали, что выполняют как раз то, чего хотел от них враг.
  Глава 17. Роковой шаг
  Когда двое чудом спасшихся мальчишек добрались до развалин Сванехольма, все пошло в соответствии с ожиданиями Морны. Правда, рассказать о новых злодеяниях врагов довелось не в богатой усадьбе конунга, как представляли дети, а в потрепанном походном шатре, поставленном в Священной Роще. Да и на бледных, изможденных лицах уцелевших жителей, почти таких же оборванных и исхудавших, как и Свен с Кари, лишь изредка вспыхивало сочувствие. Что для них значили чужие бедствия, когда каждый из них уже сам пережил слишком много и для самого закаленного воина? Третьего дня осажденные предприняли вылазку, и много людей погибло, и теперь среди тех, кто собрался в шатре конунга, немало было раненых. Выпавший накануне снег не мог замести черного пепла от костров, где сжигали погибших. Правда, их гибель оставляла больше провизии для выживших. Каждое утро королева Ингрид лично отмеряла каждому воину, каждой семье порции сушеного мяса и овощей на весь день. Но при этом на долю каждого все равно доставалось прискорбно мало. В землянках то и дело слышался плач вместе с надрывным кашлем. Дети, старики и раненые легко простужались в холодных жилищах, и их погребальные костры тоже загорались каждую ночь. Едкий запах мокрого пепла был первым, на что обращалось внимание в Священной Роще. Стаи черных воронов раскачивались на голых ветвях деревьев и оглушительно каркали, ничуть не боясь людей. Что предвещали птицы Одина - отмщение и победу или же всеобщую гибель Племени Фьордов - кто мог сказать?
  Сам конунг Харальд выслушал мальчиков, сидя на бревне вместо кресла, такой же мрачный, как и большинство его подданных. В недавней битве был ранен отравленной стрелой последний из его законных сыновей, Сигурд, и вот уже три дня горел в лихорадке, не приходя в себя. Похоже было, что весь его род обречен на гибель. Конунг не мог с этим смириться, не попытавшись найти выход, но все, что он мог сделать, оборачивалось еще худшими бедствиями, как эта вылазка. Теперь Харальд был близок к отчаянию. Он сильно постарел и похудел, волосы поседели в последнее время сильнее, чем за всю предыдущую жизнь, глаза провалились. Стоявшие за его спиной Стирбьерн, Ульв Черный и Рольф выглядели рядом с ним могучими и несокрушимыми богатырями.
  Но первым заговорил все-таки Харальд: обратился к мальчикам холодно и сурово:
  - Какой помощи вы ждете от меня? Вы, конечно, можете остаться здесь, на пепелище Сванехольма, чтобы разделить нашу судьбу. Но я не снаряжу свои драккары мстить за ваших родных в Китовой Челюсти. Неразумно дробить силы, когда тот же враг грозит всем нам.
  Мальчики растерянно переглянулись. Они-то думали, что, как только доберутся до Сванехольма, все решится само собой, как в старинных легендах: конунг, могучий и грозный, примет их, сидя на троне в золотых чертогах, разгневается, что кто-то смеет убивать его народ, и пошлет викингов. А теперь вот золотой чертог сгорел, и вместо конунга перед ними обычный старик, усталый и сгорбленный. И, значит, они зря проделали этот путь, напрасно только выжили, одни из всего селения?
  Свен упрямо нахмурился, глядя в утоптанный земляной пол, а Кари, казалось, готов был заплакать.
  - Но ведь там была Золотая Змея! Настоящая, как рассказывают! Это все из-за нее случилось...
  Услышав эти слова, Стирбьерн встрепенулся, поднял голову, едва не касаясь верхних опор шатра. Точно молния пронизала его от головы до пят при имени старого врага, живой легенды Племени Фьордов. Никогда, сколько бы не странствовал по морям, он не мог найти ее. Только однажды говорил с умирающим викингом, чей драккар разбила Золотая Змея - тот успел ее увидеть. С тех пор прошло много лет. И вот, теперь она появилась вновь! Для Стирбьерна это значило, что пришло его время. От воодушевления рыжие волосы и борода его встали дыбом, глаза загорелись в свете факелов.
  - Я пойду на "Молоте Тора" к Китовой Челюсти и отомщу Золотой Змее - или совсем не вернусь! - произнес он громовым голосом и вышел вперед. - Кто пойдет со мной - выйдите сюда. Срок подготовки даю до рассвета.
  Все, кто остался от команды "Молота Тора" и многие другие викинги шагнули вперед. Среди них оказался и Йорм. Но первыми были два мальчика из разоренного селения. Их сердца забились радостно и тревожно, как только они услышали обещание Стирбьерна; он один возвращал им надежду. Дети воинственного народа, они уже хорошо понимали месть.
  - Возьми и нас, господин, и мы не подведем тебя! - просил Свен. - Хоть я и молод, но смогу вращать весло драккара, испытай меня!
  А его младший односельчанин добавил, шмыгнув носом:
  - Мы вместе сможем! Из нас как раз получится один викинг...
  Стирбьерн положил ладони на головы мальчикам, растрепав их белокурые волосы.
  - Хорошо, я возьму вас с собой. Вы имеете право увидеть, как мы отомстим. Заодно будете показывать дорогу, а то в этой вечной темноте и заблудиться недолго. Весла драккара пока подождут.
  Он подтолкнул к выходу гордых собой мальчишек, и сам хотел выйти во главе своего отряда, но его остановил сердитый окрик конунга:
  - Стирбьерн, стой! Я тебя не отпускал!
  Рыжеволосый викинг обернулся к своему дяде, проговорил с холодной важностью:
  - Значит, я уйду без разрешения! Так нужно, чтобы спасти Страну Фьордов.
  Харальд поднялся на ноги, морщась от боли в спине. Он сознавал себя, как никогда, старым и слабым перед племянником, но ярость душила его, и он не мог сдержаться. Зарычал отрывисто и хрипло:
  - Страну Фьордов спасают здесь, в Сванехольме! Ты всегда был безумцем, а становишься еще и дураком, если хочешь раздробить силы! Все вместе должны стоять до последней капли крови; если мы проиграем, никого не останется.
  Многие из собравшихся викингов и уцелевшие ярлы издали дружный клич, поддерживая конунга. Но и тех, кто отошел к Стирбьерну, было не меньше. Он вскинул руку, и крик умолк.
  - Наш главный враг - Золотая Змея, а все это войско, что осаждает нас - просто ее дворовые псы, - презрительно бросил он. - Она не хочет явиться сюда - что ж, я сам ее найду. Я знаю: Асы именно меня выбрали победить ее!
  Голос и вся высокая, величественная фигура Стирбьерна были исполнены такой несокрушимой уверенности, что конунг на мгновение смутился. Но тут же продолжал, правда, мягче, теперь прося, а не требуя.
  - Но, быть может, она нарочно показалась, зная, что ты бросишься ее искать? Что если она заманивает тебя в ловушку? Одумайся, Стирбьерн!
  - Даже если так, - прогремел великий викинг, и его услышали и за пределами шатра. - Даже если так, я все равно выйду в море на поиски своего врага. И, когда мы встретимся, пусть Асы пошлют победу правому!
  С этими словами он было собирался выйти за своими людьми, но Харальд, окончательно сбитый с толку, схватил его за руку:
  - Погоди, Стирбьерн! Давай договоримся, как приличествует родичам... Сам посуди: на кого еще мне рассчитывать, как не на тебя?.. Двое моих сыновей мертвы, третий при смерти... Но, даже если он выживет, я клянусь копьем Одина, что назову своим наследником только тебя, если мы все-таки победим. Тинг, конечно, тебя поддержит. Только останься здесь и защищай Сванехольм вместе со мной! Без тебя не одержать победы.
  Все, кто слышал его, переглядывались, удивляясь таким речам своего конунга, но тому больше не было дела, что о нем думают окружающие. Гибель сыновей и судьба Сванехольма тяжелой раной лежала у него на сердце, и было уже не по силам скрывать ее. Он был готов отдать власть, которой много лет подряд дорожил больше всего на свете... Но Стирбьерн покачал головой, хоть ему и стало жаль родственника:
  - Я не могу остаться... Всю жизнь я шел к одной цели - к встрече с ней. Если я убью Золотую Змею, мы победим, даже если придется для этого всем погибнуть. Но, может, вы здесь еще отстоите Сванехольм. И у тебя еще есть сыновья, не забывай про них! - он взял руку Харальда и вложил в ладонь Ульва, переглянувшись с двоюродным братом.
  Харальд опустил голову, признавая поражение в споре с племянником.
  - Я вижу, тебя не остановишь! Всю жизнь, тролль бы тебя побрал, другим приходится подстраиваться под тебя, а тебе - никогда, - беззлобно проворчал он и усмехнулся: - Ну что ж, желаю тебе удачи! Может, Асы и пошлют тебе победу по твоей вере...
  Он раскрыл племяннику объятия, и тот с готовностью ответил тем же. Со стороны они были похожи на облапивших друг друга медведей.
  - И тебе удачи, - произнес, высвободившись, Стирбьерн. - Желаю, чтобы вам удалось вернуть Сванехольм, и ты еще много лет оставался конунгом. А меня судьба уводит в другую сторону... Позаботься о моей жене, пока меня нет. Я попрощаюсь с ней ночью, перед отплытием. А сейчас я должен идти: "Молот Тора" ждет меня!
  Он покинул шатер и широким шагом направился к берегу моря, где стояли корабли, в добрый час еще до нашествия спасенные на берегу Священной Рощи, где нечисть не могла добраться до них. Но все же было необходимо подготовить драккар к его самому важному, хоть и не самому долгому плаванию. С этой целью воины уже тщательно осматривали борта и дно вытащенного на берег корабля, тщательно заделывали даже самую узкую, не толще волоса, дырочку, и заливали смолой, которую кипятили тут же над костром.
  
  В ту же ночь Стирбьерн прощался со своей женой, Уит-Уис, краснокожей женщиной из Земли Закатного Солнца. Они долго лежали рядом на соломенном тюфяке в пологе шатра, отделенном лишь рваной оленьей шкурой. У изголовья чадила в треснувшем глиняном горшке сальная свеча. Хоть она и давала больше копоти, чем света, никто не думал задуть ее. Обоим хотелось в эту ночь видеть лицо друг друга, чтобы сохранить это мгновение до конца своей жизни.
  Уит-Уис долго молчала, потом тихо, как в первый раз, прикоснулась к жестким завиткам рыжих волос на груди викинга. Когда бледнолицые пришельцы только появились в ее племени, о них распространялись самые нелепые слухи: будто они полулюди-полумедведи, из-за густой шерсти на лице и на теле, якобы их волосы обжигают, как огонь... Уит-Уис поначалу боялась, как и другие девушки зато позже, став женой Стирбьерна, сама смеялась над теми, кто повторял эти нелепые слухи.
  Она положила руку на грудь мужу. В тусклом свете единственной свечи ее рука показалась очень темной. У викинга же только лицо, шея, где ее обычно оставлял открытой вырез рубашки, и руки были покрыты вечным загаром от солнца и морского ветра, но вся кожа, скрытая под одеждой, оставалась удивительно светлой. Уит-Уис до сих пор втайне удивлялась этому. И теперь продолжала гладить его грудь и плечи, пока Стирбьерн не перехватил ее руки одной ладонью и не поцеловал их.
  - Пушистая Совушка боится остаться одна? - спросил он на языке ее родного племени.
  Молодая женщина вздохнула.
  - Она останется не одна. С ней останется ребенок Морского Рыжего Медведя. В нем будет течь кровь народа Закатного Солнца и племени Фьордов. Наверное, и его кожа будет наполовину красной, наполовину белой, не знаю... Но без тебя - кому мы нужны здесь?
  Стирбьерн встрепенулся, приподнялся на их нехитром ложе, едва не опрокидывая его. Взглянул на жену так, словно не верил своим ушам.
  - Ты говоришь, ребенок? - переспросил он громким шепотом, в котором смешивались радость с тревогой. - О, могучий Тор, почему именно теперь? - он со стоном улегся обратно на постель.
  Жена испуганно взглянула ему в глаза.
  - Ты не рад, что станешь отцом? - прошептала она.
  Стирбьерн осторожно прижал ее к себе.
  - Рад, конечно! Мне только жаль, что это происходит именно теперь, когда все готово рухнуть в пропасть. И я не хотел бы оставлять тебя сейчас...
  - Но ты не жалеешь, что встретил меня? - Уит-Уис потерлась щекой об его руку, точно кошка.
  Стирбьерн усмехнулся - в полутьме блеснули его зубы.
  - Жалеть о встрече с тобой? Что ты, Совушка! Единственное, о чем я жалею в своей жизни - что раньше не привел "Молот Тора" в Страну Закатного Солнца и не встретил тебя. Тогда бы у нас было больше времени. Может быть, боги позволили бы мне хотя бы увидеть нашего сына. А теперь... - морской король встряхнул рыжей растрепавшейся гривой волос, - никто из нас не может быть уверен в своем будущем.
  Уит-Уис прижалась к нему, молча, не беспокоя мужа лживыми утешениями и не отвлекая от его мыслей, как могла бы другая. Необыкновенная женщина! Далеко не сразу Стирбьерн повернулся к ней, и все-таки она терпеливо ждала, так что он лишь ощущал кожей ее горячее прикосновение, но не отвлекался. Наконец, он обнял ее, точно ребенка.
  - Что бы ни случилось, Совушка, тебе придется это пережить. Ради нашего ребенка. Пока останется хоть крошечная надежда на победу, вы с ним должны жить. Если я не вернусь, мои родственники не причинят тебе зла, я взял с них клятву. Ты уже достаточно хорошо знаешь речь Племени Фьордов, чтобы жить среди них. Вырасти нашего сына - тут его голос прервался, будто трудно стало говорить.
  Женщина кивнула, хоть в темноте и трудно было увидеть.
  - Я сделаю, я постараюсь сделать все, как ты велишь. Клянусь вашими богами - Одином, Тором, и нашим Великим Духом, - проговорила она на языке Племени Фьордов, кое-где путаясь и глотая окончания слов, но, в общем, уже вполне сносно.
  Стирбьерн поцеловал ее в лоб.
  - Я знаю, что ты справишься. Другой женщине я и вполовину не мог бы доверять.
  Она печально вздохнула:
  - Но может быть, тебе, муж мой, и не нужно оставлять нас? Подумай, ведь есть еще время отказаться... Ты нужен здесь не только мне, лишь на тебя надеются люди...
  Но он покачал головой; тусклого освещения хватало, чтобы разглядеть, как его скулы напряглись, точно каменные; казалось, вот-вот, и переломаются стиснутые зубы. Лицо его, совершенно невозмутимое при споре с конунгом, теперь побагровело и исказилось, как от боли... Но, наконец, Стирбьерн решительно произнес, будто одержав победу:
  - Нет, Совушка! Я поклялся уничтожить Золотую Змею, и ничто не должно удерживать меня: ни жена, ни ребенок. Наоборот, ради вас я еще больше должен это сделать. Пока она жива, никому в Стране Фьордов не жить свободно. Смирись, жена. Мы все в руках богов.
  Он поднялся с постели и принялся одеваться, чтобы уйти. Уит-Уис в последней попытке хоть немного отсрочить разлуку, протянула к нему руки ладонями вверх:
  - Ну если не навсегда, то хоть на день-другой задержись, не прощайся со мной так быстро!
  Но он не мог больше задерживаться ни на мгновение.
  - Нет, я ухожу на рассвете. Завтра как раз день Тора. В этот день я родился, поэтому меня посвятили его покровительству. В такой же день я вышел в море, чтобы найти Землю Закатного Солнца... и тебя. Он принесет мне счастье и теперь, - Стирбьерн в последний раз поцеловал жену и стремительно вышел из шатра.
  Под ногами хрустела морская галька, затянутая тонкой коркой льда. В серой предутренней мгле на берегу чернел длинный силуэт "Молота Тора". Стирбьерн подошел к нему и сел с подветренной стороны, в тени статуи сильнейшего из Асов. Долго сидел так, не разжигая костра, но и не чувствуя холода, поглощенный собственными мыслями. Всю свою предыдущую жизнь он считал своим домом скорее море, чем сушу, и без всякого сожаления покидал Сванехольм, уходил куда глаза глядят, не задумываясь, когда вернется. Теперь вот, впервые в жизни, ему было трудно уйти. Морской король, никогда не сомневавшийся, что ему рано или поздно и упокоиться придется в море, а не в земле, теперь выдирал себя из этой земли долго и мучительно, словно поваленное дерево...
  Наконец, на востоке прояснилась серая полоска будущей зари. В воздухе потянул бриз. С моря донесся резкий крик чайки. Единственной хорошей новостью за последнее время было прекращение штормов на море; это было очень кстати для экспедиции Стирбьерна.
  Великий викинг смотрел с радостью, как в узком клочке неба, что над Священной Рощей, ночная чернота исчезла - ее смыли алые краски рассвета, хлынувшие, будто горячая густая кровь. Он рассмеялся и погрозил кулаками в те стороны, где все по-прежнему было черно и мертво.
  - Не радуйся, проклятая! Не все еще подвластно тебе, и, пока я жив, не будет подвластно!
  Чуть слышно плеснула волна, разбиваясь у ног Стирбьерна. Далеко впереди мелькнул и исчез золотистый отблеск. Нет, это не змеиная чешуя; просто луч восходящего солнца позолотил волны...
  Позади снова послышался хруст гальки. Стирбьерн стремительно поднялся на ноги, выхватил секиру. Воинская привычка продолжала действовать, сколько там ни тверди, что в Священную Рощу нет хода нечисти, и, честно говоря, на себя он полагался больше.
  Но к нему подошел всего-навсего Йорм, против обыкновения в доспехах и с мечом, как обычный викинг. Ухмыльнулся при встрече:
  - Приветствую будущего победителя Золотой Змеи! Не соизволит ли он взять меня с собой?
  Стирбьерн нахмурился; ему, в отличие от других, совсем не нравилось, когда Йорм изображал из себя шута. К тому же - поздравлять с еще не одержанной победой? Ответил, не скрывая раздражения:
  - Зачем бы тебе это понадобилось? Я не на прогулку собираюсь. Здесь у вас больше шансов спастись.
  - О, но ведь я люблю приключения не меньше тебя! - беззаботно рассмеялся Йорм. - И, кажется, ты уже проверил, что я на что-то да гожусь. И даже если нет, боги иногда и с помощью негодного орудия совершают великие дела. Может, и мне суждено помочь тебе одержать победу? И, уж по крайней мере, в Сванехольме без меня проще будет сохранить припасы, - он преспокойно вынул из рукавов два замерзших, подвяленных яблока, и начал есть одно сам, а второе протянул Стирбьерну.
  Тот усмехнулся и хлопнул Йорма по плечу.
  - Так и быть, можешь плыть с нами. Надеюсь, с веслом управишься? Только не мешай мне, даже если помочь не сможешь, и я сделаю из тебя викинга.
  Оглянувшись, он увидел команду "Молота Тора" и вчерашних мальчишек. Все до единого были готовы к походу.
  Утреннее золотое солнце еще успело встретить вышедший в море драккар, прежде чем он миновал Священную Рощу и двинулся дальше во тьме.
  Глава 18. Ульв Черный
  Уже три дня королева Ингрид сидела возле ложа последнего из своих сыновей, Сигурда, раненого отравленной стрелой. Лишь утром и вечером она уходила, оставляя вместо себя Фрейдис, чтобы обойти лагерь в Священной Роще и разделить ежедневные порции еды между уцелевшими людьми. И то, и другое она совершала всегда в одно время и с удивительной точностью, будто выполняла священный обряд. И никто из ее народа не видел ни слезинки на глазах королевы, не слышал ни слова жалобы. Она вся высохла, и Фрейдис каждый день с трудом уговаривала мать съесть хоть что-то. Но по-прежнему была вынослива, и люди, замечая ее за вечерним обходом, порой думали: даже если всем суждено умереть, эта железная женщина, превратившаяся в обтянутый кожей скелет, в висящем мешком платье, но с неизменно тщательно уложенными волосами, останется последней, кто с факелом в руках обойдет опустевшее пепелище...
  Но все-таки Ингрид оставалась женщиной, и, видя, как сгорает в лихорадке ее последний сын, была близка к отчаянию. Она не раз видела смерть и понимала, что Сигурд умирает. За все время после ранения он не приходил в себя, лишь бредил поначалу, а теперь, совсем ослабев, тихо стонал. Кожа его раскалилась, как угли в горящей жаровне, и, хоть мать и сестра то и дело растирали его холодной водой из источника, это не помогало. И вот, в тот же день, когда Стирбьерн ушел в море за Золотой Змеей, Сигурд затих, перестав дышать. Мать медленно сложила ему руки на груди, поцеловала в последний раз и, выпрямившись так, будто ее суставы не сгибались, откинула полог шатра.
  Харальда она нашла возле очага. Он обтесывал ножом толстую палку, вырезая древко копья, и с каким-то мрачным интересом наблюдал, как отколотые им щепки летят в огонь и сгорают одна за другой.
  - Нашего сына больше нет, - голос Ингрид задрожал, когда она произнесла это, остановившись перед мужем, так громко, что ее услышали не только воины, бывшие рядом с конуногом, но и те, кто находился снаружи.
  Печальная новость быстро облетела лагерь изгнанников. Шатер заполнялся людьми, пришедшими выразить конунгу соболезнования. Почти в каждой семье Сванехольма был хотя бы один покойник, иные же были выбиты почти полностью, но люди еще не утратили способность сочувствовать. Теперь для них, пожалуй, стали ближе конунг и его семья, что страдали наравне со своими подданными.
  Сам же конунг, услышав страшное известие, несколько мгновений сидел у костра неподвижно, будто оглушенный. Потом медленно, точно бык под ярмом, поднял голову, встретился с женой взглядом. Объяви это кто другой - можно было бы сказать, что тот лжет или ошибается, но она не могла ни того, ни другого, и от того, что она сообщила, не было защиты.
  - Значит, наш последний сын умер! - эхом повторил Харальд, и его лицо вдруг жутко исказилось, превратившись в маску злобного тролля. Все еще держа в руках нож и палку, он с силой сделал на ней три глубоких надреза, каждый раз откалывая по большой щепке. Подержал их на ладони и громко произнес:
  - Хельги! Сигурд! Гутторм!
  Произнося эти имена, он, одну за другой, швырнул в костер все три щепки. Потом переломил об колено палку и бросил ее туда же. И вдруг, вскочив на ноги, точно сразу помолодел, конунг Земли Фьордов дико закричал:
  - Все погибло для нас! К чему нам притворяться живыми, остатки моего гордого племени? Зачем отсиживаться в Священной Роще, как трусы, пытаясь оттянуть неизбежное? Одно сокровище нам еще осталось, самое драгоценное из всех: доблестная смерть по собственному выбору! Я иду в свой последний бой, и вы ступайте за мной!
  Он принялся надевать доспехи, свирепо оглядывая собравшихся ярлов и викингов, и своих уцелевших сыновей: Кнуда и Халльдора, Лодина, Карла и Ульва Черного. Те переглядывались между собой, не двигаясь с места, думая про себя, что отец и прежде их ни во что не ставил, а теперь с радостью отдал бы их всех, чтобы хоть один из законных сыновей ожил, будь это возможно. Наконец, Ульв решился: схватил конунга за руку, заступая ему дорогу. И вдруг заговорил горячо и убежденно, точно всю жизнь готовился именно к этой речи:
  - Мой конунг, сейчас не время идти в бой! Дай хотя бы несколько дней, чтобы люди залечили раны, отдохнули, восстановили сломанное оружие. А еще - подожди вестей от Стирбьерна! Быть может, он и вправду убьет Золотую Змею, и тогда мы сможем победить. Да мы и так сможем, но не сейчас! Я понимаю, тебе сейчас больно, но не посылай людей на смерть. Не убивай свой народ!
  Все, кто слышал речь Ульва, на мгновение замерли с раскрытыми ртами: уж такого никто не ждал, особенно братья! Но Харальд не удивлялся; он, точно раненый медведь, желал лишь мести врагу, и не признавал никого, кто пытался его удержать. Свободной рукой он замахнулся и ударил Ульва в лицо. Тот пошатнулся, и конунг крикнул ему:
  - Если ты не трус, вооружайся и следуй за мной! И вы все! - он обвел бешеным взглядом собравшихся викингов, и никто больше не осмелился возразить. Даже Рольф Седой, скрипнув зубами, последовал за Харальдом. Не время было теперь отказываться от службы, даже если конунг обезумел. На выходе из шатра начальник телохранителей уловил шепот Фрейдис, прощающейся перед боем с ярлом Ингваром, и теперь был готов встретить свою судьбу...
  Нападение горстки отчаявшихся викингов было столь внезапным, что в лагере Других Народов, расположенном к востоку от Священной Рощи, поначалу даже растерялись. Они, конечно, выставили надежную стражу на случай новой вылазки людей, но отряд Харальда смял ее так быстро, что никто не успел поднять тревогу. К тому же, воины Золотой Змеи, уже считающие себя победителями, отчасти утратили бдительность и никак не ожидали, что совсем недавно разбитый едва не на голову враг так быстро решится вновь напасть. Над лагерем разносились радостные вопли йотунов, опустошивших все запасы на развалинах Сванехольма, еще более громкие песни вперемешку с бранью - со стороны союзных им людей, устроивших пир и деливших добычу, и все это заглушалось громовым храпом троллей, а разбудить их бывает совсем не просто. В результате, первый натиск викингов оказался настолько успешен, как они сами не могли и надеяться.
  С жутким хохотом Харальд разрубил голову йотуну-змею, державшему знамя; оно было багряным, цвета запекшейся крови, и на нем изгибалась кольцом золотая змея, соединив голову и хвост... Конунг выхватил знамя из рук убитого противника и долго с наслаждением топтал его, ворча и задыхаясь от ярости. Потом, увидев приближающийся вражеский отряд, бросился ему навстречу, увлекая своих воинов.
  - Вот тебе, получай, вражье отродье! - кричал Харальд, рубя первого же врага. - Вот вам всем! Вы пришли убить нас? Ну так убейте, только прежде немало ваших пойдет к Хель! Ну, кому из вас победа дороже жизни, ступайте сюда! Получите: за Хельги! За Сигурда! За Гутторма!
  С каждым возгласом конунг укладывал по противнику, не замечая собственных ран, превратившись в берсерка; его силы, казалось, удесятерились. Следующие за ним викинги, почти такие же яростные, прокладывали себе путь сквозь вражеский лагерь. Наконец-то они могли отплатить за гибель близких и собственные лишения!
  Но йотуны уже опомнились после недолгой растерянности. Они сомкнули строй и умело оборонялись, используя преимущество большей силы и выносливости. Раздавался рык троллей и рокотали барабаны карликов, призванные устрашать противника. Во главе своей стаи примчался Фенрир, глава Клана Волка, и завыл, увидев, какой большой урок люди умудрились причинить войску Других Народов.
  - Деритесь, облезлые шавки, зайцы трусливые! - приказывал он своим. - Или вы забыли приказ королевы? Мы должны взять долг крови! Пусть каждый из вас убьет по десять людей, не то я сам вас сожру после боя!
  Обратившись в огромного черного волка, он прыгнул навстречу конунгу Земли Фьордов. Никто из викингов, окруженных превосходящими силами противника, не успел бы отбить его нападение. Никто из людей не устоял бы на ногах после броска зверя, весившего как матерый зубр. Харальд рухнул, и глава Клана Волка прокусил ему горло вместе с железными застежками шлема.
  Это видели викинги, сражавшиеся рядом с погибшим. Все, кто мог, попав в окружение, ожесточенно заработали мечами и секирами, прокладывая себе дорогу. Но ближе всех к чудовищу, терзавшему мертвого конунга, оказался Ульв Черный. Он и в бою не терял рассудка, как многие другие; напротив, сохранял полное самообладание. За то и был прозван Молчаливым, что, если при нем говорили другие, Ульв, поразмыслив, находил большинство разговоров не стоящими продолжения. Сегодня он впервые нашел что сказать конунгу, который был его отцом - и который теперь лежал мертвым. Но в бою принять верное решение было проще, и тут он никогда не медлил.
  Не позволяя Фенриру подняться, Ульв вонзил меч прямо в его разверстую окровавленную пасть. Рык волка-оборотня перешел в хрип, на руки викингу хлестнула густая черная кровь, а в следующий миг он вынужден был отскочить в сторону, потому что огромные когтистые лапы бешено забились, пытаясь достать его. И люди, и войско Других Народов, оставшись без вождей, на время замерли, опустив оружие и не смея поверить своим глазам. На теле убитого им конунга лежал умирающий Фенрир. Наконец, он перестал метаться, и превратился в человека. Тогда Ульв подошел и, наступив ногой ему на лицо, вытащил меч.
  Но воля Морны была свята для Других Народов даже без вождей, и они не для того на протяжении многих сот лет питали ненависть к людям, чтобы теперь отказываться от мести. Приказ королевы - взять с жителей Сванехольма кровавую плату сторицей, - лег на благодатную почву. Их воображение разжигалось рассказами о несметных сокровищах, якобы зарытых перед нашествием, так что даже карликам не удавалось найти на пепелище никаких тайников. Они верили, что люди присвоили себе все земные богатства и с попустительства богов наслаждались ими, пока Другие Народы прозябали в изгнании на далеком севере. Морне не пришлось много стараться, чтобы объединить их в ненависти к людям. И вот теперь они сводили давние счеты.
  Едва успев выхватить меч, весь залитый кровью Фенрира, Ульв оказался в окружении лязгающей клыками, дико завывающей стаи йотунов-вервольфов. Он был вынужден буквально кружиться среди них, не имея возможности хоть на мгновение опустить меч и перевести дыхание. К счастью, в сумятице враги порой мешали друг другу, пытаясь достать Ульва, и все-таки он видел очень близко перед собой их клыкастые пасти, высунутые в жуткой "улыбке" ярко-красные языки. Уже несколько йотунов лежали у его ног мертвыми, став людьми, а искалеченные волки скулили и выли, но остальным их гибель только придавала лютости. И, конечно, если бы Ульв остался против них один, недолго выдержал бы неравный бой. Но к нему поспешили на помощь братья по отцу, а затем и другие викинги, что еще могли сражаться.
  - С победой тебя, брат! - воскликнул Лодин, смеясь и опрокидывая ближайшего волка.
  Но уже второй вервольф вцепился ему в руку выше локтя, не защитил и железный рукав кольчуги. И викинг упал на колени, расширенными неверящими глазами разглядывая обрубок руки, из которого хлестала кровь. Осознание боли пришло не сразу...
  А на помощь йотунам-волкам уже выступил новый отряд. К своему негодованию, викинги узнали выступивших против них... людей.
  Да, самых настоящих людей под багряным знаменем со змеей! В большинстве своем лапландцы в оленьих шкурах, сражающиеся копьями с наконечниками из рыбьей кости. Но было много и рослых, светловолосых, совсем как Племя Фьордов. Это были те, в чьей душе воля Морны нашла дружный отклик, кто рассчитывал при ее власти извлечь для себя больше выгоды, чем было возможно в обычной жизни, хотя бы большинству остальных людей при этом пришлось погибнуть. Они жестокостью превосходили йотунов, и при этом действовали расчетливо и хладнокровно, отнюдь не спеша погибать. Когда под их мечами упал еще живой Кнуд, трое перебежчиков-змееносцев вытащили его из кипевшей вокруг свалки и принялись допрашивать.
  - Скажи нам, где вы закопали золото, и отпустим к своим! - поклялся один из них на совершенно чистом наречии Племени Фьордов, показывая поверх доспехов маленькую золотую змейку. - Скажи! Довольно вы попользовались своими сокровищами, мы тоже хотим!
  Кнуд, лежащий с проломленной головой, так что сбитый набок шлем врезался в края раны, зашипел от боли и ярости, и плюнул в лицо врагам.
  - А, вот как?! - заорал главарь. - Ну ладно же! Пусть твою казнь надолго запомнят!
  Он ногой перевернул Кнуда лицом вниз и, сорвав с него доспехи, вспорол мечом спину викинга, одним круговым движением вырезая ему верхнюю пару ребер вместе с сердцем и легкими. Затем высоко подбросил получившийся кровавый ком и швырнул через головы сражающихся. Брызгая кровью во все стороны, его чудовищный трофей упал к ногам Ульва.
  Тот осознал, что именно видит перед собой, пожалуй, за сотую долю мгновения. Это было точно мороз и вслед за тем огонь по коже. Викинг, его брат, сын конунга Харальда, казнен жестокой и позорной смертью! За это следовала немедленная месть. Убив последнего из окружавших его волков, Ульв раскрутил за лапы его тушу и швырнул в перебежчиков, а затем и сам прыгнул им навстречу, укладывая всех трех.
  Остальные войска перебежчиков в какой-то момент дрогнули и повернули вспять, точно убедившись воочию, какую жестокую месть готовят им люди, сохранившие верность. С одной стороны их теснил сильно поредевший, но все еще полный боевого задора отряд Ульва, а с другой прокладывал себе дорогу ярл Ингвар, ведя объединенные остатки некогда многочисленных войск свободных ярлов.
  Он догнал одного из змееносцев, и тот вынужден был повернуться к нему, чтобы не быть зарубленным со спины. И вдруг Ингвар узнал в убегавшем от него противнике Лейва. Того самого, что был его другом, но, влюбившись в его сестру, сбежал и похитил ее. То же лицо под сводом шлема, те же яркие золотые волосы, разметавшиеся по плечам, те же доспехи. Что это, колдовское наваждение?! Но, едва успев так подумать, Ингвар понял свою ошибку. Не хватало главного - огненного взгляда черных глаз Лейва, блестящих, когда он был весел, и грозных в гневе. У его двойника глаза были бледные, серо-зеленые, как морская вода. Похож на Лейва, и все же не Лейв. Это настолько поразило Ингвара, что он опустил меч, еще не отдавая себе отчета, кого видит перед собой. А в следующий миг их уже разделила вопящая, окровавленная, сверкающая железом круговерть войны, и Ингвар больше не видел своего противника.
  - Догоним их! Скорее! - хрипло воскликнул он, обращаясь к Ульву.
  Но тот протрубил в рог, приказывая остановиться, так решительно, будто всю жизнь только и делал, что командовал. А потом закричал так громко и властно, что его услышали все викинги, кто еще был жив и мог сражаться, а услышав, начали собираться к нему.
  - Отходим назад! Впереди ловушка, враг нас заманивает! Назад, к Священной Роще! Хватит на сегодня смертей: Вальхалла уже полна, и валькирии устали!
  Его решительность, его интонации, в которых очевидно было осознание своей силы, даже совсем не свойственная ему прежде ирония, напомнили старшим из викингов конунга Харальда в его лучшие годы. Нельзя было не повиноваться этим приказам. Ульв же не задумывался, хорошо или плохо ему удается направлять воинов. Вся его заслуга была - не потерять голову, как другие, преследуя отступающих врагов, да заметить в тусклом свете угасающей луны блеск наконечника копья в притаившейся засаде.
  Викинги остановились в нескольких шагах от палаток вражеского войска. Еще немного - и они врезались бы в ожидавшие их свежие силы врагов, рассыпались бы, ломая строй, и погибли бы напрасно. Приказ Ульва остановил их вовремя. Когда прошло боевое исступление, люди сами это осознали. Увидели и то, как мало их осталось - меньше половины тех, кого вывел в свой последний бой конунг Харальд!
  Теперь его тело, раздавленное ногами сражающихся, с почти отделенной головой, несли на носилках из копий, чтобы сжечь в Священной Роще. Подобрали также жутко изувеченный труп Кнуда и еще нескольких знатных викингов. Унести всех убитых не было никакой возможности, даже если бы их не преследовали. Но враги, видя, что тщательно нацеленная ловушка не достигла успеха, пустились в погоню, и людям приходилось спешить. Над Священной Рощей садилось солнце, и его пламенеющие отблески указывали викингам их спасение, точно Полярная Звезда - заблудившимся мореплавателям.
  Наперерез отступающим вышел отряд карликов, закованных в броню с ног до головы. Ульву невольно подумалось, что они похожи на больших железных жуков, почему-то вооружившихся топорами. Но, в любом случае, они были сильным противником, и викингам пришлось немало постараться, чтобы прорубить себе дорогу. У карликов существовала своя тактика против более высокого противника: подрубить топором ноги, точно ствол дерева, а затем добить упавшего викинга. И тем приходилось уворачиваться и прыгать, уходя из-под ударов, которые наносились всегда с неизменной точностью и силой. Исход битвы решило то, что для одних речь шла об истреблении нескольких десятков людей, которым все равно было некуда деваться, а для других - не просто о собственном спасении, но и о надежде для тех, кто ждал их возвращения в Священной Роще. Ее близость придавала сил усталым викингам, и они все-таки прорвались вперед. Раненые тащились за здоровыми, сколько хватало сил, их старались поддерживать, если они могли выжить. Потерявший руку Лодин шел вместе со всеми, перевязав рану пропитавшейся кровью тряпкой; мертвенно-бледный, с остекленевшими глазами - но шел.
  Во время сражения с карликами Ингвар споткнулся и чуть не упал под их топоры, но чья-то рука поддержала его. Выпрямившись, ярл Идре-фьорда узнал в своем спасителе Рольфа Седого, прежде, казалось, всегда глядевшего на него с подозрением. Но времени удивляться не было, и он с чувством пожал руку бывшему начальнику телохранителей:
  - Благодарю тебя!
  Белокурый викинг пожал ему руку, ответил со странной усмешкой:
  - Не за что меня благодарить! Ты заслуживаешь жить.
  И, прежде чем Ингвар мог его о чем-то спросить, Рольф стремительно ушел вперед, во главу отряда, сопровождая мертвого конунга.
  Последним из своего отряда Ульв Черный вошел в Священную Рощу, над которой наступала ночь - темная и холодная, но все-таки временная зимняя ночь. Обернувшись напоследок, он погрозил мечом бегущей следом своре преследователей и крикнул:
  - Мы не признаем себя побежденными!
  И скрылся в тени деревьев, бросавших глубокие черные тени на голубом снегу.
  Глава 19. Власть золота
  Ночью в Священной Роще снова горели костры: сжигали тела павших в бою. До самого неба, казалось, взметнулся столб огня от погребального костра конунга Харальда и его сыновей, законного Сигурда и побочного Кнуда. Чтобы проводить их с должным почтением, пришлось срубить много деревьев из Священной Рощи, прежде неприкосновенной для Племени Фьордов. Теперь от нее оставалось лишь внутреннее кольцо самых больших и могучих деревьев, иные из которых росли еще до основания Сванехольма. Теперь никто не решился бы сказать, кому скорее придет конец: деревьям в Священной Роще или людям, нашедшим там себе убежище...
  Ульв Черный, еще сильнее потемневший от усталости и обжигающего лицо пламени костра, стоял впереди, бережно поддерживая под руку королеву Ингрид, закутанную в черное покрывало. Никто не удивлялся, почему именно к Ульву все обращаются за распоряжениями. Он отомстил за Харальда, он спас от уничтожения хотя бы часть войска викингов, и, значит, ему и надлежало поджечь костер отца и сводных братьев. Все приняли это как должное. Только сам он про себя усмехался превратностям судьбы, но ни с кем не говорил об этом; то были бы лишние слова, их лучше было не произносить. А самое главное - похоже, что именно на него, Ульва, теперь ложилась ответственность за жизнь и смерть Племени Фьордов. Он не собирался сдаваться и по-прежнему надеялся на победу, но понимал, что теперь добиться ее стало еще труднее.
  О том же думала и королева Ингрид. В ночь похорон мужа и сына она не произнесла ни слова, будто онемела, однако на следующее утро пришла на собравшийся в шатре конунга военный совет. Пришли уцелевшие сыновья конунга, лучшие воины, которых он когда-то ценил, последние четверо ярлов. Были и несколько человек, выдвинувшихся недавно, буквально в последние дни ожесточенных сражений с нечистью. Всех волновал один и тот же вопрос: каким образом они могут противостоять врагу?
  - Еще одной битвы нам не выдержать, - хмуро произнес Ульв. - Знаю, здесь мы тоже недолго протянем; холод и голод прикончат кого угодно. Но выйти сражаться теперь - верная смерть. Мы еще не отчаялись и не устали жить!
  Те, кто был накануне в сражении, могли лишь согласиться с ним.
  И тут слово взяла королева Ингрид. Ее участие в военном совете викинги принимали как должное, таким уважением у них пользовалась вдова конунга Харальда, во всех отношениях не похожая на обычных женщин. Ее упорство и сила духа каждый день подавали пример мужчинам Племени Фьордов: если женщина, потерявшая трех сыновей и мужа, еще готова сопротивляться, неужто они окажутся слабее?
  И теперь Ингрид оглядела всех по очереди провалившимися, зловеще блестящими глазами, сухо усмехнулась уголками губ:
  - Если врага не победить в открытом бою, против него будут хороши любые средства. Ты говоришь, Ульв, они мечтают о наших сокровищах? Предложите им сокровища... Чтобы подавились ими!
  Услышав такой совет, Ульв недоумевающе покачал головой, а вместо него возразил Халльдор:
  - Ты предлагаешь заманить врага в ловушку? Стыдись, госпожа! Чем мы станем отличаться от нашего врага? Даже если бы мы победили такой ценой, чего стоит победа, если в итоге два одинаковых змеиных царства будут скалиться друг на друга через ледяную пустыню?
  Королева вскинула руку, обрывая горячую речь викинга.
  - Тебе бы стать скальдом, Халльдор: вон какие страшные образы создает твое воображение! Нам сейчас противостоит бесчестный враг, не склонный уважать нас - почему мы должны считаться с ними? Будь это обычная война против человеческих народов - данов, фризов, саксов или хотя бы всех разом, вы, мужчины, сами выиграли бы ее, без моих советов. Но здесь нам противостоит коварство женщины, и мы вправе ответить на него тем же. Не беспокойтесь, дети: на вас вина не падет, ведь не вы задумали ловушку. Ну а я всего лишь старуха, и, если мне придется в Царстве Хель перейти вброд реку Слид, несущую мечи, я к этому готова. Мне довелось пережить и более сильную боль...
  Сказала она просто, будто подтверждая очевидный всем факт, но настолько гордо, что видевшим ее в этот миг вдовствующая королева показалась величественнее, чем в былые времена, когда в блеске драгоценностей занимала трон в Сванехольме.
  Каждый из викингов хоть на мгновение склонил перед ней голову. Потом Ульв осторожно поинтересовался, так как и ему был не совсем ясен замысел королевы:
  - Что ты задумала, госпожа? Пойдут ли враги в твою ловушку? Не считай их всех дураками. Лисица, и та не всегда попадается охотнику.
  Вместо ответа Ингрид хлопнула в ладоши и негромко позвала:
  - Элла!
  В шатер вошла девушка-служанка, одна из доверенных лиц королевы, благодаря которым та прежде всегда бывала в курсе всех дел, творящихся в Сванехольме. Для нее нашлась служба и теперь. Девушка поклонилась присутствующим почтительно, но без робости.
  - Что, Элла: карлик придет к тебе на свидание в эту ночь? - спросила Ингрид.
  Та кивнула и гневно фыркнула:
  - Придет! Чтобы снова наговорить мне гадостей и выклянчить новых подарков, с клятвенными обещаниями завтра же все вернуть... Ух, как я его ненавижу, госпожа! Видят светлые Асы, когда-нибудь не выдержу, убью эту крысу! - не сдержалась девушка.
  Королева ласково кивнула ей, протянула чудом уцелевший золотой кубок, полный кристально чистой воды из родника.
  - Понимаю, но ты должна выдержать еще одну встречу. Сегодня ты покажешь карлику, где именно лежат сокровища Сванехольма! А мы к тому времени устроим ловушку.
  Девушка вздохнула.
  - Ради тебя, госпожа, я постараюсь. Не знаю только, захочет ли этот Альвис звать других. Очень уж жаден, даже на мои подачки бросается, как пес на кости, забыв, что изображает передо мной мальчишку. Чтобы такой да поделился с кем-то золотом...
  - А мы ему подскажем, что медлить нельзя, а то золото вот-вот уплывет из его загребущих ручек, - с воодушевлением ответила Ингрид, поглядывая на собравшихся воинов. К ее удовлетворению, больше никто не оспаривал ее замысла...
  Ночью в заиндевевших кустах возле Священной Рощи шептались двое: Элла и карлик Альвис, позор племени цвергов, ставший шутом у Морны. В свете маленькой лампы, которую Элла осторожно придерживала под полой плаща, ее собеседника можно было принять за мальчишку-бонда, которому еще не исполнилось четырнадцати; невысокая, хрупкая фигурка и безбородое юношеское лицо позволяли ему сойти за ребенка. Элла, сидевшая на бревне напротив него, выглядела рядом рослой и мощной, хотя на самом деле была среднего роста для женщины Племени Фьордов.
  Первой заговорила она, тревожным, почти умоляющим голосом:
  - Ты вернул вещи? Ты ведь клялся именами богов, что все вернешь сегодня же! Ты же понимаешь, что я отдавала тебе не свое? Я даже украла драгоценности госпожи, чтобы помочь тебе, я превратилась в воровку ради тебя! Где же твоя благодарность, Альвис? Ты хоть понимаешь, чем я рискую ради тебя? Меня выгонят голую на мороз, как предательницу! А так мне и надо, что поверила тебе...
  В голосе девушки звучало такое отчаяние, что растрогало бы кого угодно. Но только не Альвиса. На его бледном остром личике было заметно одно лишь удивление: а что вообще случилось, почему его в чем-то обвиняют? С видом полнейшего простодушия улыбнулся девушке.
  - Да верну я вещи, верну! Вот отец меня найдет, и щедро наградит тебя за помощь. У него много золота, и дорогих мехов, и много чего еще. Тогда я не только все тебе отдам, но и в десять раз больше. Тебе больше не придется служить королеве, у тебя будет свой дом со слугами, лошади, коровы... Дерьмо собачье мне в глотку, если вру!
  От столь оригинальной клятвы девушка лишь поморщилась.
  - Не знаю, кто воспитывал тебя, Альвис, но ты говоришь совсем не как сын богатых родителей. Я же просила тебя хотя бы при мне вести себя приличнее. Ни от кого из викингов я не слышала столько грубости, сколько от тебя. И ты думаешь, я поверю, что ты - сын богатого купца, только похищенный нечистью и сбежавший по дороге? Тогда почему ведешь себя как последний из трэлей?
  Эта гневная отповедь, казалось, удивила, даже немного испугала карлика, выдававшего себя за ребенка. Впервые он задумался, легко ли будет и дальше управлять девушкой. Впрочем, в превосходстве своего ума он никогда не сомневался.
  - Извини, Элла! Я забыл, что ты не любишь грубостей. Если бы меня с детства воспитывал кто-то вроде тебя, я бы помнил это. Никому не было дела, как я говорю... Ну ладно, а ты принесла что-нибудь?
  - Вот тебе одежда, - девушка развернула перед ним детские шерстяные штаны и рубашку, меховую куртку и шапку с красной кисточкой. Затем строго проговорила: - Учти, это вещи мальчика, умершего вчера от лихорадки. Я их взяла только для того, чтобы с тобой не случилось того же. Вот тебе золотой браслет, он принадлежит лично мне, на него ты купишь в каком-нибудь селении лошадь и повозку, чтобы добраться к себе домой. Больше я ничем не могу тебе помочь, Альвис! Оставь меня в покое, прошу тебя.
  В ответ карлик схватил девушку за руку. Хватка его маленьких рук была мягкой и несильной, и девушка могла бы сбросить ее, но заставила себя сдержаться, ожидая, что он скажет.
  - Ну как же так, Элла? Тебе что, не жаль прощаться со мной?
  Девушка, разглядывая его в свете стоявшей на земле лампы, некоторое время размышляла: неужели он говорит серьезно? Он, привыкший пользоваться ее помощью, да еще унижать при этом, притворяется настолько ловко или вправду уверен, что осчастливил ее своим вниманием? А может, он просто глуп, несмотря на всю свою хитрость?
  - Мне очень жаль, что ты ничего не понимаешь, Альвис. Желаю тебе когда-нибудь понять, - вырвалось у нее.
  Ладони карлика на ее запястьях, просунутые под рукава плаща и шерстяного платья сделались влажными, но Альвис не отпускал ее. Глядя снизу вверх, он поинтересовался, придвинувшись ближе:
  - Раз уж мы прощаемся, скажи напоследок: ты девственница?
  - Что?! - Элла рывком освободила руки, дрожа от гнева: - Где ты нахватался таких слов, мальчик? Кто тебе дал право такое спрашивать? Тебе четырнадцать лет, а мне двадцать один, и моя жизнь - не твое дело!
  Альвис спокойно моргал глазами с тем же недоумевающе-невинным видом, больше всего бесившим ее.
  - А что такого? Я просто спросил, берет ли тебя кто-нибудь...
  Но в этот раз поплатился: девушка схватила его за плечи, рывком опрокинула себе на колени, вниз головой, и прорычала, нависая над ним, как кошка над крысенком:
  - Ты спрашиваешь, что такого, гнусная крыса? Да я бы не позволила задавать таких вопросов и тому, за кого соберусь замуж, а уж тем более невоспитанному мальчишке! Тебе бы лучше научиться владеть мечом и вращать весло драккара - вот это дела для мужчины. А на то, в чем видишь мужественность ты, способен и последний раб!
  Она отпустила его, вскочила с бревна и принялась растирать руки снегом. Альвис, испуганный и удивленный, сидел не шевелясь. Он не знал, что Элла настолько сильна, иначе был бы с ней осторожнее. А теперь в нем вскипала ненависть к девушке, которую он до сих пор полагал своим орудием, думал, что она, обманутая и обкраденная, будет во всем помогать ему, в надежде, что он вернет долг. Но вот она отказалась повиноваться; что еще хуже - она, как все молодые женщины, дала понять Альвису, что не ставит его ни во что. Теперь в ней воплотились для него все, кем он не мог обладать, оставшись недоразвитым на всю жизнь. Если бы кто-то мог понять, какая это мука - быть взрослым душой и заключенным в тело человеческого ребенка! "Ну ладно же, красотка! Иной маленький, если у него довольно ума, найдет способ укоротить всех больших. Приползешь еще ко мне за помощью, только будет поздно..."
  - Пойдем, - Элла властно подхватила карлика под руку и повела вдоль Священной Рощи, в сторону от лагеря Других Народов.
  Шли молча, только снег хрустел под ногами. Девушке не хотелось говорить, а карлик воображал, каким унижениям подвергнет ее, когда война закончится.
  Прошли мимо развалин города, где за ночь вырос деревянный частокол. Похоже было, что за ним идет какая-то работа: туда и обратно ходили люди с лопатами и мешками...
  - Что это? - ухмыльнулся Альвис. - Хотите отстроить Сванехольм?
  - Нет, - со сдержанным гневом отвечала Элла. - Это мои хозяева устали от войны, они собираются уплыть на своих драккарах куда-нибудь подальше, пока шторма прекратились. Вот, забирают из тайника золото: с ним-то и за морем можно неплохо устроиться.
  Из ее объяснения Альвис ясно разобрал одно слово: "золото". Его бледные глаза алчно вспыхнули в темноте.
  - Много ли золота? - живо поинтересовался он, облизывая бледные губы.
  - Да целые мешки! - девушка указала на темные фигуры викингов, что в полной темноте таскали тяжелые мешки из ямы к Священной Роще.
  Вдруг один из мешков разорвался, очевидно, не выдержав огромной тяжести. В безлунной ночи сверкнуло золото. В грязный, утоптанный снег полетела, сверкая, золотая чаша. За ней тяжелые, сверкающие драгоценными камнями цепи, короны, браслеты и целый ливень золотых монет. Рассыпавший золото викинг с проклятием наклонился подобрать их, но его опередил Альвис. Вырвавшись из рук Эллы, он метнулся вперед, ловкий и быстрый, видя в темноте лучше, чем при свете, он легко пробежал по сугробам. Девушка не могла догнать его, она была тяжелее в своем зимнем меховом плаще. Выругавшись ему вслед, она повернула домой, к Священной Роще. Но, если бы Альвис видел ее через несколько мгновений, сильно встревожился бы, потому что теперь ее лицо не выражало и следа недавнего отчаяния. Напротив, Элла усмехалась, довольная успехом миссии, порученной ей королевой.
  А Альвис, набрав полные руки драгоценностей, побежал к своему лагерю, предупредить войско Других Народов, чтобы те поспешили перехватить золото Сванехольма. Конечно, делиться добычей не хотелось, но ее должно было хватить на всех, и без чужой помощи ему все равно не справиться. Тот, кто умнее, имеет право использовать прочих в своих целях. Так действовала королева Морна, ее примеру следовал и Альвис.
  За деревянным частоколом на развалинах Сванехольма кипела работа. В разрытой, освобожденной от снега земле зияла огромная яма, вокруг нее викинги спешно сооружали сруб из бревен, будто хотели скрыть от посторонних глаз свою работу. Пока, однако, бревна были уложены лишь с одной стороны, хотя и это немало, учитывая, за какое короткое время они проделали работу.
  А тем временем в лагере Других Народов все поднялись по тревоге, оповещенные Альвисом о найденном, наконец, золоте Сванехольма. При этом хитрый карлик умолчал о знакомстве с Эллой и приписал одному себе обнаружение клада. В его рассказе, он один, ведомый тайным подземным чутьем своего народа, выследил викингов и проник в саму сокровищницу. Слушая его неумеренную похвальбу, остальные карлики презрительно плевались - они-то знали, что Альвису никакого природного чутья не досталось, он был выродком и в этом, - но промолчали, рассчитывая завладеть золотом или хотя бы его изрядной частью.
  После гибели двух других вождей Кланов старшим в этом разношерстном войске остался белый змей Нидхегг, именовавший себя братом королевы Морны. Не забывая демонстрировать окружающим свою скорбь от гибели собратьев, он втайне радовался, оставшись один. Теперь уж никто не посмеет оспаривать у него внимание королевы! Он позаботится, чтобы Клан Змеи меньше других пострадал в битвах против людей, и теперь Волки и Орлы, даже взятые вместе, уступали Змеям. Морна оценит по итогам войны, кого следует наградить, она тоже ценит результат и не жалеет неудачников. А когда он станет не только самым могущественным, но и самым богатым среди йотунов, двоюродной сестре придется задуматься, не разумнее ли разделить с ним трон. Вот Альвис - Альвису лучше будет исчезнуть, чтобы не хвастал впредь своим участием...
  Нидхегг собирался созвать в поход на сокровищами только Клан Змеи, но помимо его желания весть о найденном золоте облетела весь лагерь. И вот, когда йотуны-Змеи готовы были выскользнуть, шурша чешуей по утоптанному снегу, откуда не возьмись им навстречу выступил отряд людей, а чуть поодаль собрались карлики-цверги, кажется, чуть ли не впервые отдавшие должное своему бесполезному родичу.
  - Только вас здесь не хватало! Спасибо, хоть тролли слишком дики и тупы, чтобы им пригодилось золото! - усмехнулся Нидхегг, принимая человеческий облик.
  Навстречу ему шагнул норландский ярл, выбравший сторону Морны в расчете, что Золотая Змея озолотит и своих слуг. Их было двое братьев, особенно отличившихся жестокостью и корыстолюбием; о них говорили, якобы они еще дома, несколько лет назад, собирались убить своего третьего брата, и тот вынужден был бежать, оставив им все, что принадлежало ему. В ночь взятия Сванехольма один из братьев был убит, зато уцелевший, охваченный жаждой золота, теперь выхватил меч, не боясь грозить вождю йотунов. Маленькая золотая змейка билась о его грудь, разжигая неукротимое желание обладать еще большим богатством, чем удалось присвоить до сих пор.
  - Мы пришли одновременно с вами, и назад не повернем, - глухо проворчал бывший викинг. - Что за вопросы между союзниками? Добыча принадлежит тем, кто ее захватил.
  В его глазах плясали золотые отблески, точно предвкушаемые сокровища уже отражались в них. И такие же зловещие огоньки Нидхегг увидел и в глазах остальных людей - почти половины отряда перебежчиков. Они готовы были драться, если потребуется. Глава Клана Змеи пообещал себе разобраться с наглецом, когда представится удобный случай. Но сейчас было не время для раскола в воинстве Золотой Змеи. И он хитро улыбнулся.
  - Ты прав. Сокровищ хватит на всех, лишь бы не дать им уплыть, - согласился он, про себя рассчитывая, как только сванехольмские драккары выйдут в море, напасть на них со всем войском морских чудовищ. Там уж викингам будет не до сопротивления, в море легко удастся положить конец этому упрямому племени.
  Возле огромной ямы работали всего несколько человек, и те сбежали, как только увидели надвигающееся на них вражеское войско. Их не преследовали; кому было дело до нескольких жалких беглецов, когда на кону лежали сокровища Сванехольма! Вот она, яма, полная золота!
  Яма была широкой, с уходящими в стороны боковыми ходами - скорее, целое подземелье. И глубины такой, что для ее преодоления троим рослым мужчинам пришлось бы стать на плечи друг другу. Зоркие глаза йотунов и карликов различили в глубине деревянные опоры, вбитые в землю, чтобы предотвратить оползание. Уж это точно было сделано не за сегодняшнюю ночь! Сомнения рассеялись: тайник действительно выглядел старым. А сильнее всего их убеждал вид высоких бочек, стоявших на дне подземелья. Одна из них осталась приоткрытой, и там, из-под крышки, которую не успели уложить на место законные владельцы, сверкало...
  Золото...
  Золото!
  ЗОЛОТО!!!
  Вот оно - настоящее божество сражавшихся под знаменами Морны: яркое, звонкое, бессмертное и непобедимое, объединяющее людей, йотунов и цвергов. Еще никогда они не были настолько единодушны, как сейчас. Расталкивая друг друга, бросились вниз по деревянной лестнице, не обращая внимания, как трещат под ногами ступени. Что до них, когда вот оно, золото, под ногами, как простые камни! Спеша ухватить свою долю, они ползли, как змеи, и прыгали на плечи друг другу, когда в яме стало не повернуться. Не замечая того, союзники поневоле сбивали с ног тех, кто послабее, и ходили по телам затоптанных. Какой-то карлик первым вскочил на бочку с золотом и с торжествующим воплем разрубил топором ее крышку, но тут же йотун столкнул его на землю и наступил ногой ему на горло, а в следующий миг трое людей, оборванных и окровавленных, безумно оскалившихся, потянули его в разные стороны, разрывая натрое. Вряд ли хоть у кого-то в этой бешеной свалке хоть на мгновение мелькала мысль о чем-то, кроме золота. Ни хитроумный Нидхегг, ни мнящий себя мудрецом Альвис не устояли перед властью золота.
  И никто не заметил, да и как тут заметишь, что прикрытие из бревен наверху, что они приняли за незаконченную ограду, будто ожило и поползло к ним. Не сами, конечно, катились черные, политые смолой бревна - их толкали викинги, незаметно подкравшись к яме. Работали молча, ожесточенно, тяжело дышали, потные, раскрасневшиеся, толкая ломами и собственными плечами тяжелую деревянную черепаху.
  И вот просмоленные бревна посыпались вниз; их грохот потонул в воплях, а затем стонах, донесшихся из ямы. Проникшие туда кладоискатели оказались заживо погребены, чудом уцелевшие вместе с ранеными и умирающими.
  Ульв стиснул зубы, слушая вопли врагов, терзаемых заживо благодаря его стараниям. Хуже нынешних мучений вряд ли достанется им и в царстве Хель. Он видел, что некоторые викинги рядом с ним смотрят хмуро и отворачиваются, словно их не радует такая победа. На краю ямы появилась королева Ингрид в развевающемся темном платье. В руках она держала лук с уже нацеленной стрелой.
  - Вы хорошо поработали, дети. Но этого еще мало для них, - проговорила она низким, как у мужчины, голосом. И с этими словами пустила в цель стрелу, вспыхнувшую в полете.
  Политые смолой бревна вспыхнули мгновенно, и вскоре огонь охватил всю яму. Густые, черные клубы дыма взметнулись к звездному небу, и ярче звезд вспыхивали снопы искр, выстреливая алым, багряным, золотым, оранжевым. Ярче пожаров Сванехольма, выше всех погребальных костров взметнулось пламя. И сквозь его бешеный рев донеслись вопли сгорающих заживо, исполненные ярости и боли.
  - Смола! Будь все проклято! В половине бочек смола! Не золото! - донесся оттуда истошный вопль.
  - Да! - во весь голос ответил Ульв, чувствуя, что сейчас людям будет кстати меткая шутка. - Вы пришли за сокровищами Сванехольма? Вот и получите, нам не жаль!
  Огонь разгорелся еще жарче, это приготовленные внизу бочки со смолой вспыхнули, так что ловушка превратилась во внутренность огнедышащей горы. И оттуда, раздвигая обожженными руками горячие бревна, по пояс в кипящей смоле, стали подниматься воины Золотой Змеи. Людям было не выдержать и нескольких мгновений в огненной ловушке. Иное дело - йотуны и карлики, создания прежних эпох; многие из них погибли, но некоторым удавалось подняться над пылающим озером по трупам своих собратьев, вталкивая их еще глубже. Одним из первых в своем змеином облике выскользнул Нидхегг. Трудно было теперь его узнать: из белоснежного вождь Клана Змеи сделался закопченно-черным, гребень из перьев полностью обгорел. Но, едва он вынырнул из огня, как Ингрид снова спустила тетиву, и плоская голова змея со стрелой в темени упала в огонь.
  А оттуда лезли, упорно пытаясь спастись, все новые враги. Так сильно было стремление выжить у этих существ, что они, даже со смертельными ожогами, ослепшие, с обугленными руками, тянулись к свежему воздуху. Иные из них тут же подали замертво и вновь поглощались огнем, других, пострадавших меньше, добивали викинги.
  Но Альвис все-таки не зря мнил себя хитрецом. Еще в самом начале, когда первые бревна только начали падать, он, как самый легкий и ловкий, взобрался по стене ямы, и теперь собирался ускользнуть, но столкнулся с Эллой, услышавшей шорох в кустах. Она схватила карлика за горло и потащила к яме.
  - Куда же ты? А получить свою долю сокровищ?!
  Альвис, с дико вытаращенными глазами, завопил, размахивая руками:
  - Куда ты меня тащишь? Пощади, я все отдам! Я же... ой, пощади! Я думал, ты добрая, хотел иметь такую сестру, как ты!
  - Сестру?! - Элла презрительно расхохоталась, не сознавая, вызван ли ее смех страшной картиной огненной ловушки, дым от которой еще разносил ветер, или же наглостью карлика. - Значит, ты и свою сестру обманул бы и продал, крыса? Только я тоже не так проста - все это время я выполняла приказ моей госпожи!
  Альвис, услышав это признание, понял, что ему нечего надеяться на милосердие Эллы, зато вдвое энергичнее принялся умолять викингов:
  - Меня хотят убить! Помогите! Она сдурела, она сейчас меня сожжет! Помогите, ну что вы, не люди, что ли! - он кричал и плакал, хватая за руки собравшихся вокруг людей.
  Но Ульв схватил карлика за шкирку и швырнул в огонь, тут же сомкнувшийся над его головой...
  Долго стояли викинги над костром, поглотившим сокровища Сванехольма вместе с позарившимися на них врагами. Наконец, костер догорел, и крупные хлопья снега стали заносить остывающие угли. Над Священной Рощей наступило утро, и ее обитатели поспешили скрыться в своем надежном убежище, не ожидая, когда в лагере врагов обнаружат, что произошло.
  Когда возвращались, Ингвар первым высказал мысли, посещавшие почти всех, указав рукой в сторону лагеря Других Народов.
  - Там все еще засели наши враги. Многие из них погибли, но большинство живы. А у Золотой Змеи найдется кем их заменить. Война еще не закончена.
  Ульв сурово кивнул головой, соглашаясь.
  - Я тоже думал об этом. Война не прекратится, пока она сама жива. Остается лишь надеяться, что Стирбьерн найдет ее.
  Глава 20. Охотники и добыча
  А тем временем "Молот Тора" медленно скользил по черным волнам, ища дорогу в вечной ночи, лишь временами немного рассеиваемой призрачным светом луны. Взятые с собой мальчишки исправно указывали направление со своего наблюдательного пункта на носу драккара, возле резной статуи; но и они даже с помощью масляной лампы могли видеть лишь на несколько шагов перед собой. Волны, зеленоватые под самым дном драккара, чуть дальше становились совершенно черными и сливались с необъятным пространством вокруг. Небо и море, черная мгла... И драккар - островок жизни, крошечный в сравнении с окружающей стихией, но уверенно бросавший вызов ей и колдовству, скрывшему солнце. Вряд ли кому-то, кроме Стирбьерна, удалось бы это совершить.
  Длинные весла драккара сильно и ритмично вспарывали волны. В умелых руках викингов они быстро несли корабль вперед, волнуя море под собой. Соленые брызги высыхали на лице разгоряченных греблей мужчин. Они спешили как можно скорее встретиться с Золотой Змеей, поэтому работали в полную силу. Ели и спали по очереди, не мешая товарищам. Когда даже их могучие мускулы начинали ныть от усталости, и от нескончаемой монотонной работы закрывались глаза, Бьярни-скальд декламировал им очередную сагу, известную всем на протяжении многих поколений или созданную им самим, перекрикивая свист встречного ветра. В его песнях не было места изматывающему, пусть и благородному, достойному лишь свободных, труду. Звенели мечи, пели стрелы, трубили боевые рога, храбрые герои совершали подвиги и погибали, и за ними приходили прекрасные девы с лебедиными крыльями, чтобы забрать в Вальхаллу. В этих песнях была настоящая жизнь, и воины, слушая их, воодушевлялись. А иногда кто-нибудь из опытных викингов, что на этом самом "Молоте Тора" преодолели Ледяную Преграду и открыли Землю Закатного Солнца, принимался рассказывать о былых походах, не прекращая грести, насколько хватало дыхания, и тогда остальная команда вновь обретала веру в себя. В самом деле, им ли, повидавшим все ужасы северных морей и страны, о которых не пелось даже в сагах, теперь бояться темноты, как детям? В море дорог не выбито, каждый корабль прокладывает себе путь сам, а уж команда Стирбьерна никогда не боялась мест, где еще никто не бывал. А теперь они не так уж и далеко вышли в открытое море, лишь настолько, чтобы не налететь в темноте на невидимую скалу. И не беда, что впереди темно, хоть глаз выколи, а собрались они на охоту на самым опасным чудовищем северных морей, могущественной Золотой Змеей...
  Те из викингов, что давно плавали со Стирбьерном, не сомневались в успехе, хорошо зная, что их вождь способен добиться любой цели, чего бы это не стоило ему самому и окружающим. Правда, половина команды вышла на "Молоте Тора" впервые, и тем трудно было скрыть опасения. Втайне они подозрительно косились в сторону Стирбьерна, когда, при свете луны и звезд или в кромешной тьме, видели на носу драккара его высокую фигуру, такую же непреклонную, как изваяние Тора. А время от времени он, оставив рулевое весло на кого-нибудь из опытных викингов, сам присоединялся к гребцам, сообщая им мощный ритм. Морской король почти не отдыхал, будто нечто невидимое подгоняло его, не позволяя отвлечься хотя бы ненадолго. Он мало разговаривал с людьми, лишь иногда задумчиво ерошил белокурые головы мальчиков, когда, взяв их с собой, прокладывал курс корабля - или высматривал, не мелькнет ли впереди золотой блеск змеиных колец.
  Но Золотая Змея все не появлялась, будто и впрямь была всего лишь страшной легендой мореплавателей. Зато в темноте порой мелькали над волнами белесые, будто выцветшие, щупальца гигантских кракенов, проносились стремительные морские змеи, а позади драккара то и дело показывались высокие треугольные плавники китов-косаток, будто провожая людей. Как-то Ингольф с тревогой спросил у Стирбьерна, не нападут ли морские чудовища на драккар. Но тот уверенно покачал косматой рыжей головой.
  - Нет. Не для того я искал ее всю жизнь, чтобы она спряталась за спинами своей шайки. Она выйдет нам навстречу.
  Его собеседник недоверчиво фыркнул в ответ; не очень-то ему верилось, что Золотая Змея сделает то, чего от нее ждут. Но кто знает; быть может, у Стирбьерна и есть причины для такой уверенности. Вождь викингов выглядел как человек, которого властно влечет его судьба, и он принял ее решение и слился с ней, сам став судьбой - своей и команды "Молота Тора", а может, и не только их.
  Только один человек на борту драккара смел открыто осуждать приказы Стирбьерна. Это был Йорм, которому плавание отнюдь не привило дисциплины, необходимой в любом походе. Ему приходилось трудно: единственный из всей команды, он никогда раньше не вращал весло драккара, и в первый же день ему пришлось надеть рукавицы, чтобы не стереть ладони в кровь. Но ничто не могло защитить от перенапряжения его спину и плечи, и руки, готовые вырваться из суставов. Каждый раз, как приходила его очередь отдыхать, Йорм наскоро съедал нехитрую ежедневную порцию и заваливался спать на корме, завернувшись в плащ, будто падал в черную яму. А когда его расталкивали, совершенно непритворно стонал, отнюдь не успевая отдохнуть за короткое время. Йорм с завистью смотрел на викингов, привыкших с ранней юности вращать весло, постепенно заменяемое все более тяжелым. Сам он сроду нисколько не интересовался подобными упражнениями, предпочитая им общество хорошеньких девушек. А теперь изнеженному воспитаннику конунга приходилось расплачиваться непроходящей усталостью и болью во всем теле, когда остальным все было нипочем. Он еще пытался шутить, точнее - насмехаться надо всем вокруг, потому что не мог так просто изменить своих привычек, но самому Йорму при этом было отнюдь не весело.
  И вот однажды над миской похлебки из селедок с овсянкой он, тоскливо вспоминая богатые пиры в доме конунга, унылым тоном спросил у Бьярни-скальда:
  - Для того ли ты пел свои песни легковерным людям, чтобы они пошли за Стирбьерном тролль знает куда? Знает ли он сам, куда плыть? Уверен, что мы не найдем никакой Золотой Змеи. Если она где-то и есть, то, уж конечно, не приходит по зову. А Стирбьерн, похоже, думает только о ней. Бросил Сванехольм во время войны, беременную жену... Если вы не хотите все пойти на корм рыбам, лучше связать его, как обычного безумца, и повернуть домой...
  Он не договорил - жесткие пальцы Бьярни, одинаково ловко владевшие секирой, веслом драккара и арфой, обхватили его за плечи.
  - Это не Стирбьерн, а ты безумен, а твой язык ядовит, как воды потоков Эливагара! Не надейся найти предателей и трусов на "Молоте Тора". Мы идем на поиски самого большого приключения, что когда-нибудь выпадало на долю викингов. А тому, кто мечтает о безопасности, лучше сидеть дома, - усмехнулся скальд, подумав, что остаться на пепелище Сванехольма Йорму вряд ли было бы спокойнее. - А если ты еще с кем-то заведешь такой разговор, сам первым упадешь за борт, прямо в сеть богини Ран, Матери Глубин. Все понял?
  - Понял, - сдавленным голосом ответил Йорм, растирая ноющую шею. - Ну и повадки у вас тут: чуть что - сразу хватать за горло! Пошутил я, шуток не понимаешь, морж ты морской?
  Бьярни что-то проворчал, не вполне доверяя Йорму, но отпустил его.
  - Что здесь за шум? Эй, Бьярни, Йорм, на весла! - прогремел голос Стирбьерна, и тот в такт с остальными гребцами взрыл широким веслом морскую воду, продвигая драккар к цели.
  А Йорм, понуро и устало сгорбившись, прошел к своей скамье и, как все, взялся за весло. Он-то вовсе не мечтал о подвигах и "больших приключениях", и не мог даже радоваться, что викинги признали его равным себе, посадив на весло. Будь его воля, он бы поручил это "благородное дело" закованным в цепи рабам, как, говорят, принято в южных странах. А смутьянов вроде Стирбьерна изгонял бы из Земли Фьордов, чтобы не мнили себя выше конунга и установленных им законов... Ах, будь его воля!.. И Йорм, когда его никто не видел, украдкой касался висевшей на шее золотой змейки - драгоценного талисмана на счастье.
  Драккар двигался в темноте медленнее, чем мог бы, но все же довольно быстро продвигался к своей цели. Уже недалеко было разрушенное селение Китовая Челюсть, где Свен и Кари видели Морну. Дальше лежали Костяные Острова - скопление крупных и мелких шхер, к которым никогда не приставали корабли, потому что там было слишком мелко для них; местные жители, в основном рыбаки, передвигались между островами на лодках. По всему выходило, что, по крайней мере, в этом направлении поиски продлятся недолго. Хотя никто не знал, что сделает Стирбьерн, если не найдет там Золотую Змею, а сам он запретил людям говорить об этом.
  Но вот в одну из ночей - луна давно скрылась, значит, это была ночь, как никогда холодная и мрачная, - "Молот Тора" вошел в полосу липкого тумана. Чернота со всех сторон сделалась неясной, будто размытой, и казалось, что драккар плывет не по воде, а по воздуху. Все звуки притихли, будто под толстым шерстяным одеялом. Сделалось холодно, и капли тумана влажно оседали на волосы, на одежду и кожу людей, на палубу драккара, на деревянную статую Тора и на бессильно поникший парус с изображенным на нем молотом. Внезапно ветер стих, вокруг стала "мертвая зыбь", как называли мореплаватели это напряженное затишье. Одновременно им стало трудно вращать весла, ставшие невероятно тяжелыми. Глаза закрывались сами собой, и бороться с сонливостью становилось все труднее. Драккар двигался вперед через мутную мглу все медленнее, и вот, наконец, остановились.
  Незадолго до того, как спустился туман, Стирбьерн, наконец, лег отдохнуть, накрывшись медвежьим плащом. Он не спал больше двух суток и смертельно устал. Едва его голова коснулась деревянной скамьи, как он перестал сознавать, что творится вокруг.
  ...Она шла по облакам, одетая лишь в полупрозрачную мглу, подсвеченную золотистым, будто скрывавшую в себе источник света. Легко и неслышно приблизилась к нему и улыбнулась обворожительно и томно. Стирбьерн увидел совсем рядом ее глаза - бездонные, как море, загадочные, как у тех, кто застал времена, о которых люди слышали лишь легенды.
  - Ты - Золотая Змея? - он знал ответ раньше, чем получил его.
  - Я - та, кто долго тебя ждала, - проговорила она, приближаясь еще на шаг. Теперь они стояли настолько близко друг от друга, что при желании легко могли бы соприкоснуться. Но, когда Стирбьерн попытался разглядеть хоть что-то вокруг, не увидел земли под ногами или палубы драккара, вообще никакой твердой опоры, так что было непонятно, где они находятся.
  - С какой стати тебе ждать меня? - проворчал он недоверчиво. - Я еще мальчишкой дал клятву найти тебя и убить, а своих клятв я никогда не нарушаю. Вряд ли наше знакомство будет желательно для тебя.
  Она улыбнулась - ласково и немного снисходительно, будто старшая и все понимающая родственница.
  - А может быть, я еще тогда обратила на тебя внимание? Я вовсе не держу на тебя зла, мне нравятся настоящие мужчины, сильные духом и телом, готовые на все. Я умею ценить доблестного противника, Стирбьерн. Если бы рядом со мной был такой мужчина, как ты, я с радостью разделила бы с ним власть над королевством.
  Викинг невозмутимо пожал плечами.
  - Хочешь вызвать у меня жалость? Не получится. Еще скажи, что ты от тоски по мужчине стремишься уничтожить людей...
  - По тебе, Стирбьерн, и только по тебе!
  Она шагнула еще ближе, готовясь обнять его, и он с трудом уклонился от ее рук в тумане, ставшем вязким и плотным. Одновременно вскинул руки, ища свою верную секиру - и похолодел: ее не было с ним! Тогда он произнес насколько мог хладнокровно, почти презрительно:
  - Ты ошиблась, Золотая Змея! Я не продаюсь, а, кроме того, у меня есть жена!
  - Эта краснокожая женщина из Страны Закатного Солнца? Так владей и ею в свое удовольствие, ведь она - доказательство твоей победы над Разделяющими Морями, что ты сумел преодолеть! Знаешь ли, я любовалась тобой, когда ты побеждал там, где любой другой погиб бы или отступил. Ты достоин быть первым среди людей!.. Хоть ты не любишь мое племя, но и мы уважаем тебя.
  - Я вас люблю так же, как вы любите нас, людей, и богов, которых мы чтим, - ответил Стирбьерн, уже не скрывая гнева. - Я только не понимаю: неужели ты вправду веришь, что я соглашусь стать не первым, но последним из людей, твоим рабом, которого ты пощадишь в награду за предательство? Твой трон и постель мне противнее цепей!
  К его удивлению, она ничуть не была оскорблена. Проговорила ласково и терпеливо, будто наставница, объясняющая трудный урок:
  - Подожди обвинять меня, ведь ты еще не знаешь, что я хочу предложить. Ну кто тебе сказал, что я собираюсь истребить людей? Многие из них перешли ко мне и вместе с Древними Народами готовы строить новый порядок. До сих пор погибали лишь те, кто сопротивлялся моей власти. И, если я при этом убийца, то и вы, викинги, тоже. Разве сам ты, сражавшийся в стольких битвах, не убивал тех, кто защищался от тебя? Разве не ты в Стране Закатного Солнца убил краснокожего юношу, который был женихом твоей жены и хотел похитить ее?
  Она говорила так убежденно, что каждый бы хоть на мгновение задумался, нет ли правды в ее словах. А золотистый туман вокруг них со Стирбьерном все больше сгущался, уплотнялся, мешая дышать. Одновременно викинг чувствовал: стоит ему принять то, что говорит Золотая Змея, как сразу станет легче. Но он упорно возразил, с трудом разжимая губы:
  - Не тебе, йотун, наш исконный враг, обвинять людей! Сами разберемся в своей жизни. Что, нечего тебе сказать мне больше?
  Однако Морна рассмеялась серебристым девичьим смехом:
  - Нет, почему же! Мне нравится твое упорство. Но именно я в состоянии наградить тебя так, как никто из твоих богов и не подумает. Они даруют своим избранникам жизнь после смерти, в Вальхалле, а я - я могу подарить тебе вечную жизнь здесь, на земле. Ты станешь равен нам, бессмертным, станешь править людьми - ведь для этого ты был рожден по праву! Сейчас лишь команда твоего драккара готова пойти за тобой в огонь и в воду, но ты сможешь покорить всю Срединную Землю. Ты пройдешь от одного моря до другого, и люди склонятся, узрев истинного повелителя. Вы, викинги, сами говорите: "На юге легче гнутся спины", так согни людей, раз и навсегда. Поверь, я могу помочь тебе обрести власть - вечную власть, как у богов!
  Она не договорила - Стирбьерн расхохотался ей в лицо.
  - Ты ошиблась во времени, Золотая Змея, и поспешила придти! Может, когда-нибудь Срединную Землю и станут населять трусы, с детства и до старости цепляющиеся за лишний год жизни - им будет кстати твое бессмертие. Может, тщеславных глупцов и обрадует могущество, что ты обещаешь. А сейчас ни я, и никто из Племени Фьордов не примет их, да еще их твоих рук, проклятая! Не по твоему ли приказу вырезали поселение в заливе Китовая Челюсть?
  Чем дольше Золотая Змея слушала его гневную отповедь, тем сильнее искажалось ее прекрасное лицо; в нем явно проступали змеиные черты, глаза точно остекленели, сделались холодными и неподвижными, и вот уже недавняя красавица сделалась почти безобразной. Она зашипела, сплетая колдовское заклинание, и Стирбьерн почувствовал, как окутавший его туман превращается в сеть, готовую спеленать его с ног до головы. Он рванулся что было сил, освобождаясь от коварных веревок, и... проснулся от собственного крика, скатившись со скамьи на палубу.
  А там творилось неладное. На борт намертво ставшего, точно вдруг попавшего на сушу, драккара карабкались из моря странные несуразные твари, светящиеся призрачным зеленоватым светом, какой иногда мерцает в открытом море. В остальном твари были совершенно разными: мохнатые, с чьей мокрой шерсти капала вода, и корявые, с длинными руками по двадцать пальцев на каждой, горбатые и сутулые, трехголовые и многоголовые... Стирбьерн узнал морских троллей; эти твари, хоть и доставляли порой неприятности терпящим бедствие мореплавателям, вообще-то были слишком трусливы, чтобы решиться напасть на целый и невредимый драккар, да и в такие большие стаи обычно не собирались. Только более сильная воля могла вызвать их.
  Размышлять было некогда. Тролли, подбадривая себя визгом, прыгали на драккар, кто с борта, кто с кормы; взбирались наверх, один уже карабкался на мачту, желая сорвать парус. Викинги, наглотавшиеся усыпляющего тумана, не сразу пришли в себя, а когда схватились за оружие,, врагов было уже слишком много. Многих им удалось уложить, но все же тролли одолевали. Уже не один защитник "Молота Тора" упал замертво. Зоркому Эйнару, тому, что первым когда-то завидел Землю Закатного Солнца, длиннорукий тролль вырвал сердце своими длинными пальцами, похожими на острые древесные сучки.
  Но вот Стирбьерн, сбросив с себя зачарованный сон, схватил секиру и двумя точными ударами прикончил ближайших врагов, и, зарычав, как медведь, бросился в гущу врагов, разрубая и протыкая чешуйчатые шкуры морских чудовищ. Увидев своего предводителя, и остальные викинги воспряли духом и принялись с новой силой отражать врага. Впрочем, бой был недолгим. Как только тролли поняли, что им уже не победить, их визг сменился еще более пронзительным - точно целому стаду поросят разом прищемили хвосты. И они поспешили скрыться тем же путем, что и пришли, прыгая за борт и скрываясь в черной воде, бурлившей над их головами. И вот, наконец, все стихло.
  Десять викингов лежали мертвыми среди груд тел чудовищ. Их всех следовало сбросить за борт - и своих тоже, потому что иначе похоронить мертвецов не было возможности. Когда это было сделано, Свен с Кари зачерпнули воды, чтобы омыть палубу от пятен крови и слизи морской нечисти. Стирбьерн одобрительно кивнул мальчикам, быстро схватывающим все особенности морской жизни.
  Задул северо-западный ветер, порывистый, почти штормовой. Парус надулся, готовый еще не раз послужить хозяевам. Но что-то важное было еще не сделано, и Стирбьерн нахмурился, пытаясь понять, что именно.
  Наконец, он вспомнил, хоть голова все еще болела после усыпляющего тумана. Как и всякий вождь викингов, он, хоть и презирал колдовство, обязан был иметь о нем представление, чтобы разобраться, если случится столкнуться с ним. Так вот, было общеизвестно, что тролли, как и прочая нечисть, не могут проникнуть на корабль, если сам он цел и не поврежден, и если никто на его борту их не звал. Значит, они явились по чьему-то приглашению. На борту "Молота Тора" находился предатель!
  В первый миг эта мысль настолько ошеломила Стирбьерна, что он, кажется, предпочел бы увидеть пробоину в крепком борту своего драккара. Он привык доверять своей команде, и до сих пор еще ни один викинг не подводил его. И все-таки он объявил громко, на весь корабль, о затаившемся сообщнике нечисти. Он стоял под статуей своего божественного покровителя, мысленно прося у него терпения, когда предатель будет обнаружен. А каждый из викингов радовался про себя, что не он предатель, глядя на грозно возвышавшуюся фигуру Стирбьерна. Он был сейчас действительно страшен Одна рука его тянулась к топору, вторая сама собой сжималась в кулак, челюсти были стиснуты до боли. Длинные рыжие волосы взвихрились от ветра, делая его еще выше.
  Несколько мгновений на борту царило мрачное молчание. Потом люди расступились, и кто-то швырнул через всю палубу упирающегося Йорма. Тот плашмя проехал по еще влажным доскам, так что лишь природная ловкость спасла его от повреждений, и упал к ногам Стирбьерна.
  Глаза предводителя викингов потемнели. Родственник, воспитанник его дяди...
  - Ты-ы?! - взревел Стирбьерн, рывком поднимая Йорма на ноги.
  Тот судорожно сглотнул. Даже в неясном свете масляного светильника видно было, насколько Йорм бледен, и как бегают его глаза. Но заговорил он быстро, торопясь выставить перед собой оправдания, точно щит:
  - Что ты, Стирбьерн? Я уснул, как все. Когда сгустился туман, мне стало не по себе, глаза просто сами закрывались, а я так устал... Мне не хватило сил проснуться вовремя, прости! Неужели ты меня утопишь, я ведь твой родич! Ты принял меня в команду!
  Стирбьерн хмуро взглянул повыше его головы на своих людей, которым нечем было опровергнуть слова Йорма. Ингольф неохотно кивнул:
  - Так и было. Нашли его уже после боя, валялся, держась за горло. Я сперва подумал - убит, но где там, он и не дрался...
  - Да спал я, спал, а во сне драться еще никто не научился! - воскликнул обрадованный такой поддержкой Йорм. - Хотите, покажу, как я спать умею? - он осторожно скользнул вниз и приготовился лечь на бок, положив обе руки под голову, так что левая прикрывала грудь и шею.
  Он хотел отвлечь викингов, рассмешив их, как это не раз удавалось в Сванехольме. Но на сей раз не вышло. Стирбьерн снова подхватил его, одной рукой легко отведя его вскинутые для защиты ладони.
  - А это что?! - прорычал он, обрывая висящую на шее Йорма золотую цепочку. - Я спрашиваю тебя, предатель, это что?!
  На широкой ладони Стирбьерна лежало изящное золотое украшение - змейка, держащая свой хвост.
  - Ах, это? - переспросил Йорм, бледнея, но силясь улыбнуться. - Украшение. Красивая вещица. А почему ты спрашиваешь?
  - Это - знак Золотой Змеи, - пророкотал Стирбьерн печально и гневно. - Ты продался ей и хотел скормить нас своим новым друзьям. Теперь сам ступай к ним, тварь!
  И, размахнувшись, он бросил за борт золотой знак, а затем, схватив Йорма, как щенка, швырнул туда же. Всплеснула большая волна, и все стихло. Как ни прислушивались викинги, никто не уловил ни призыва о помощи, ни движения плывущего человека.
  Стирбьерн долго стоял на месте, точно вбитый в палубу, вглядываясь в темноту, будто видел там что-то, неведомое другим. Никто не решился беспокоить его, хоть все глаза были устремлены в его сторону. Наконец, он хрипло произнес, обращаясь не к людям, а к себе:
  - Теперь мой путь прям. Скоро все решится. Следующая встреча будет последней.
  Не глядя ни на кого, он взялся за рулевое весло, резко поворачивая драккар. Викинги навалились на весла. Кто-то из них осмелился спросить:
  - Куда мы идем теперь?
  Услышав его, Стирбьерн произнес, не оборачиваясь:
  - Теперь уже не важно, если там будет она!
  И снова смолк, вглядываясь в пенящееся впереди море, но думая о своем. Сегодня он устоял перед наваждением Золотой Змеи, но нечаянно коснулся золота, хуже того - символа самой королевы йотунов, и обручился с победой и со смертью. Он знал, что его враг тоже чувствует это. И, значит, следующей встречи осталось ждать недолго.
  Глава 21. Молния Тора
  У огражденного белым камнем колодца стоял высокий старец с длинной седой бородой, безотрывно глядя в воду. В прозрачной - каждый камушек на дне можно разглядеть, - родниковой воде он не видел своего отражения, зато там являлись образы далеких краев и событий, то четкие и яркие, то расплывчатые, неопределенные, как будто эти события только могли произойти, но еще не осуществились.
  Гест взял в руки арфу и тихо коснулся одной из струн. Та тревожно прогудела будто эхо боевого рога, заставляя оглянуться: не случилось ли беды, не встает ли зарево всепожирающего пожара, не рвется ли море на землю... Скальд тихо и грустно усмехнулся в седую бороду. Нет, конечно, в этом месте, самом тихом и светлом под Солнцем, ничего не случится еще очень долго. Но то, что происходит там, где сейчас действительно льется кровь и бушует пламя, разве не имеет своей целью приблизить неизбежное до срока?
  - Еще не решен последний спор между Госпожой Отравленного Золота и Покорителем Разделяющих Морей, Врагом Чудовищ. Следующая их встреча станет последней, - задумчиво промолвил он.
  И тут же негромкий, но суровый женский голос отозвался:
  - Они встретятся снова, и эта встреча решит судьбы обоих; большего даже мы не в силах увидеть.
  - Судьбы этих двоих сплетены давно, и оба они слишком сильны, чтобы кто-то другой вмешивался в них. Предоставь их самим себе, Странник, - посоветовала вторая вещая дева.
  А третья добавила с надеждой:
  - Одно известно точно: Скрывшая Солнце не станет избегать поединка. Она древнего рода, и не хуже нас способна узнать свою судьбу. Кроме того, она разъярена и жаждет мести.
  - Если она победит, станет еще сильнее, а все сомнения исчезнут, - вновь вступила в разговор старшая. - Устоят ли люди или откатятся к Первоначальным Временам, когда Асы должны были всему учить их и охранять?
  Теперь уже три пары ярких голубых глаз сосредоточились на старом скальде. Тот усмехнулся и снова ударил по струне арфы, всего по одной, как и в прошлый раз. На сей раз звук вышел другим: звонким, раскатистым, как рокотание влекомой козлами колесницы Тора в облаках, как грохот волн, дробящихся о скалы, как удар мечом о щит.
  Гест удовлетворенно кивнул.
  - Я думаю, теперь они справятся сами. Они не дети, чтобы вечно вести их на поводу или подгонять. Дух многих из них еще борется. Отважные мужчины, уже многих врагов пустившие на корм воронам. Не менее сильные женщины еще надеются вернуться в свои дома, восстановить все сначала. Я пойду к ним, спою пару песен, пока они готовятся к решающему бою, да покажу кое-что...
  Странник бережно уложил свою арфу в футляр, который сверху накрыл шкурой черного волка. Провел ладонью по густому меху, блестящему на солнце. Повернулся, чтобы уйти, но был остановлен напряженным голосом одной из женщин в белом.
  - Утонувший лис придет, чтобы укусить! Даже морская вода не вымыла из его души прежних желаний, лишь дала новую силу. Пусть люди готовятся к решающему бою: недолго осталось ждать.
  - Благодарю вас, вещие сестры, - Гест лишь кивнул, услышав последнее предсказание. И исчез, будто его и не было, лишь белый мох на поляне перед источником медленно выпрямлялся.
  
  На "Молоте Тора" в это время вряд ли кто-то стал бы задавать вопросы о своей судьбе, если бы им предложили узнать ее. Все они, увлекаемые дальше к северо-западу штормовым ветром и непреклонной волей Стирбьерна, и без того знали: либо погибнут, либо останутся в живых. Им всегда было это известно, а те, кого такой исход пугал, сидели на берегу. У очень немногих из них остались дома родные, кого могла волновать их судьба. Даже Свен и Кари, казалось, не боялись за свое будущее. А может, не понимали до конца?
  Шторм подхватил драккар в первую ночь после нападения морских троллей. Поначалу еще можно было, свернув в сторону, выйти из пока что узкой штормовой полосы, но Стирбьерн упорно вел корабль "попутным" ветром, запретив своей команде и думать о смене курса.
  - Это она послала нам ветер, и боги позволили ей, чтобы мы встретились скорей, - уверенно произнес он, и впервые кое-кому из викингов подумалось, что их предводитель бредит. Однако правил кораблем он, ничуть не утратив привычного искусства, а этого было достаточно, чтобы люди продолжали ему доверять.
  Теперь "Молот Тора" мчался как необъезженный конь, взлетая на гребень волны и снова падая вниз, так что даже привычным викингам становилось не по себе, когда казалось, что вот-вот перевернутся. Так сильно их не тащило даже течение, что принесло к берегам Земли Закатного Солнца. Самый большой драккар из бороздивших когда-либо Лебединую Дорогу, специально построенный для дальних плаваний, с глубокой осадкой и более высокими бортами, чем обычно, несло как щепку. Викинги не смыкали глаз, прикладывая все усилия своей неполной команды, чтобы продолжать движение. В темноте вокруг них ворочались и сердито ревели водяные горы, и любая из них могла обрушиться на палубу, захлестнуть людей, поглотить гордый корабль, как цапля глотает лягушку. Только опыт кормчего, только сила и слаженность движений гребцов вели его вперед.
  Трудно было сказать, как долго продолжалась эта гонка с исполинскими волнами: два или три дня, а может, и больше. По всем расчетам выходило, что Китовую Челюсть они давно миновали, и теперь их несло к Костяным Островам. Стирбьерн лишь недобро усмехался, когда его спрашивали об этом.
  - Почему бы и нет! Это место не хуже любого другого, чтобы все закончить.
  Даже направление по звездам не было возможности определить, потому что и звезды исчезли с совершенно черного неба, как будто и их сдула безжалостная буря. Хоть бы показалась Звезда Постоянства, лучший друг мореплавателей, более надежный, чем солнце! Тогда бы сразу стало понятно, куда их занесло. Но и она не появлялась с самого начала шторма.
  А в небе и вправду творилось что-то неладное. По ставшей уже почти привычной черноте катились еще более черные тучи. Они пухли, клубились, ползли, как тени огромных многоногих чудовищ. Порой сталкивались между собой, и тогда над драккаром густо валил снег. Тяжелые, будто грозовые, тучи закрыли все небо...
  Но вот однажды небо сотряс оглушительный раскат грома. Казалось, будто мир раскололся, и его дымящиеся куски вот-вот обрушатся в море. Даже пронзительный свист ветра испуганно стих, волны опали, желая сделаться незаметными. А потом сверкающая длинная молния разорвала ночную мглу, на миг освещая черно-зеленую, с барашками пены поверхность моря.
  Услышав гром, викинги переглянулись с радостью и надеждой. Но никто так не обрадовался явлению могучего Тора, как Стирбьерн. Он расхохотался, будто вторя громовым раскатам, потом воскликнул так, что его услышали все на драккаре:
  - Вы видите, сыновья Племени Фьордов! Аса-Тор, Хозяин Козлов, Метатель Молота, Сокрушитель Чудовищ, пришел нам на помощь - значит, мы боролись достойно! Благодарю тебя, Великий, что всегда помогал нам, и не оставил теперь! Пусть приходит Золотая Змея - я готов встретить ее!
  Новый раскат грома гулко прогремел в вышине, и вновь холодная, синяя, как закаленное железо, молния разрезала небо пополам, высвечивая резную фигуру Бога Грозы на носу корабля.
  И в следующий миг что-то жутко заскрежетало под днищем драккара, затем он подпрыгнул, будто хотел подняться над водой. Бросок был такой силы, что весла вырвались из рук людей, а многих из них швырнуло на палубу, как котят. Один викинг не успел увернуться и рукоять тяжелого весла обрушилась ему на голову, раздробив череп не хуже боевого топора. Но остальные быстро поднялись, боясь совсем не за себя. Все слышали противный и страшный треск раздираемых пополам досок. В пробоину стала тут же просачиваться вода.
  - Наскочили на скалу! - прокричал Стирбьерн, как всегда, точно оценивая обстановку. - Ну что ж, хорошее место для последней встречи! Иди же, Золотая Змея! Всем за оружие!
  Тут его взгляд упал на обоих мальчиков, стоявших над мачтой, опасно гнущейся под новыми порывами ветра, очевидно, злившегося, что никаким его усилиям уже не сдвинуть "Молот Тора" вперед.
  - А вы берите лодку и плывите скорее, пока вас не заметили! - сурово приказал Стирбьерн.
  Но мальчишки, как по команде, упрямо замотали головами. Кари, по привычке, шмыгнул было носом, порываясь высказаться, но Свен, как старший, опередил его:
  - Мы не можем уйти, мой вождь. Мы - викинги, а ты взял нас в поход.
  В его голосе Стирбьерну послышался упрек. Он перевел взгляд с одного мальчика на другого и ответил им серьезно, как взрослым:
  - Если вы викинги, то должны выполнять приказ. Я велю вам взять спасательную лодку и доплыть до берега. Это, должно быть, Костяные Острова, так что куда-нибудь да причалите. А мы попробуем справиться сами. На вашу долю еще немало придется подвигов.
  На этот раз Свен не решился оспаривать приказ вождя, и послушно вытащил из тайника на корме маленькую лодку, сшитую из кожи моржа, с парой весел-лопастей, сделанную скрелингами, краснокожими жителями Страны Закатного Солнца. Зато младший мальчик, еще не привыкший до такой степени к дисциплине, прижался к Стирбьерну, уткнувшись лицом в полу его меховой куртки:
  - Прошу тебя, мой вождь, ради Тора, Хозяина Громов, и Храброго Тюра, и Вана-Фрейра - разреши мне остаться здесь! Пусть Свен плывет, а мне будет спокойнее с тобой.
  Стирбьерн усмехнулся и топнул ногой по воде, уже по щиколотку затопившей палубу.
  - Спокойнее? Нет, мальчик, сейчас не до тебя. Неужели тебе не страшно оставаться здесь, когда будет бой?
  Очередная молния вспорола небо, и в ее свете Стирбьерн разглядел в глазах мальчика обиду, смешанную с упрямством.
  - Остаться рядом с тобой? Конечно, не страшно. Я знаю, что ты всегда победишь.
  Но морской король встряхнул головой, будто хотел сказать, что думать так - слишком наивно даже для ребенка. Однако ничего не сказал, лишь помог Свену перебросить лодку за борт и, подняв его самого, посадил туда. Хотел отправить за ним и Кари, но не успел.
  Под каменным подножием невидимой скалы, проткнувшей "Молот Тора" как лосося острогой, плеснула широкая волна. И в новой вспышке, осветившей небесную битву, из воды полезли, карабкаясь на борт смертельно раненого драккара, морские чудовища. Их оказалось теперь гораздо больше, чем несколько дней назад. Там были и морские тролли, вроде уже виденных, и йотуны-Змеи, едва скользнув на корабль, принимавшие человеческий облик, и ужасные фигуры с мертвыми лицами утопленников, распространяющие вокруг могильный холод и смрад - морские драугры, из чертогов богини Ран и ее мужа Эгира, Сотрапезника Богов. Они надвигались на команду "Молота Тора" с оглушительным визгом, скрежетом когтей и клыков, лязгом железа, проржавевшего от морской воды, но еще способного наносить смертельные удары. Весь драккар уже кишел ими, а они все продолжали карабкаться, измочаливая в щепки его крепкие борта, так что сквозь них теперь тоже протекала вода. И на палубе закипел бой - последний отчаянный бой горстки викингов, уже не надеющихся спастись, но намеренных забрать с собой как можно больше врагов. По колено во все прибывающей воде, под бичующими небо вспышками молний состоялся последний бой команды Стирбьерна.
  Но сам он, лишь отбивая вражеские удары, но не ввязываясь в общую схватку, стоял на носу корабля, возле уже бесполезного рулевого весла, со щитом в левой руке и секирой в правой. Шлем надевать не стал, и на его лице видно было желание скорее решить давнюю распрю, и вместе с тем - охотничий азарт, отчаянное, почти веселое, пусть и смертельно опасное желание схватиться с крупной и редкой дичью.
  - Эй, Золотая Змея, иди сюда! Я, Стирбьерн, сын Арнульфа, из рода Асгейра Смертельное Копье, вызываю тебя! - выкрикнул он в темноту.
  Новый раскат грома заглушил его голос. Но та, кому адресовался вызов, прекрасно его расслышала. Сильно плеснула волна, и над мачтой драккара изящно поднялось длинное гибкое тело, будто отлитое из чистого золота.
  - Я здесь! - прошипела Морна, ринувшись вперед, рассчитывая первым же ударом сбить Стирбьерна с ног.
  Он принял удар на щит, как ловил копья, но сейчас ему показалось, что вместо копья в него ударил большой кузнечный молот. Руку Стирбьерна чуть не вывихнуло из сустава, щит со звоном и плеском полетел в воду. Тогда рыжеволосый викинг перехватил секиру обеими руками и изо всех сил ударил в покрытую золотой чешуей шею. Золотая Змея зашипела от боли. Но не так-то просто было нанести королеве йотунов смертельную рану. Отдернув голову из-под нового удара, она метнулась вперед и вцепилась в плечо Стирбьерну.
  Будто из вечного, нетающего Ледника были зубы Золотой Змеи, напоенные ядом из потоков Эливагар. Ледяной холод пролился в кровь Стирбьерну, рану обожгло как на морозе. Он сразу понял, что это значит. Перед его глазами встала Уит-Уис, держащая на руках их сына...
  В следующий миг он обрушил на Золотую Змею целую серию ударов. Стирбьерн знал, что ему не выжить, и, уже не защищаясь, стремился сделать все возможное, чтобы и врага отправить до конца времен в царство Хель. Он яростно рубил и колол, уже не сознавая новых ран, весь отдавшись дикому упоению боем. Лишь с радостью замечал, как ядовитая черная кровь течет по гладкой сверкающей чешуе Золотой Змеи, как она тускнеет и блекнет, и ее шкура, покрепче иной брони, все же поддается его секире. Ха, видно, боги все-таки позволят ему одолеть ее!
  Морна же металась и билась, ее хвост хлестал по палубе драккара, сметая за борт все, что можно. Снова и снова она кусала Стирбьерна, уже не помня, сколько ран нанесла ему. Но он каким-то образом был все еще жив, хотя такая доза яда должна была давно уложить самого крепкого тролля, цверга, даже любого из ее сородичей, йотунов. Стирбьерн был жив и сражался. И Золотая Змея бешено извивалась, стремясь добраться до его горла. Но встречала лишь стальное лезвие секиры или наконечник молота-пики.
  Забытый всеми Кари вскарабкался на мачту, спасаясь от врагов и подступающей воды, и оттуда следил за этим небывалым поединком, затаив дыхание. Взметалась секира в руках Стирбьерна - и новая струя черной крови хлестала из ран Золотой Змеи. Теперь уже и не назовешь ее так, на всем ее длинном теле не разглядеть золота. Но двигалась она по-прежнему стремительно, и Стирбьерн тоже был весь изранен, его доспехи проломлены, и по ним стекала кровь вместе с бледно-зелеными струйками змеиного яда. Но ни один из противников не просил и не давал другому передышки, никто не мог отступить. При все учащающихся вспышках молнии Кари всматривался то в ледяные немигающие глаза королевы йотунов, то в горящие яростным пламенем глаза Стирбьерна, и никак не мог решить, какие из них страшнее.
  Вокруг них тоже сражались. Команда "Молота Тора" рубила нечисть, как только могут викинги, к тому же обреченные на верную гибель. Их была горстка по сравнению с полчищем врагов, но они дорого продавали свои жизни. Один из викингов, потеряв меч, застрявший в толстой шкуре тролля, схватил много лет служившее ему весло, и молотил им нечисть, пока его самого не свалили. Другой, уже смертельно раненый, последним усилием ухватил за ноги высокого йотуна со знаком Золотой Змеи на шлеме, и утянул за собой, не давая освободиться, пока оба не захлебнулись в ледяной забортной воде. Пришипиленный к мачте копьем полуобглоданного рыбами мертвеца, остался стоять скальд Бьярни, а у его ног лежали обломки арфы. Не сложить ему песни о последнем походе "Молота Тора", разве что в Вальхалле, глотнув вдохновляющего поэтов меда Суттунга, допоет ее до конца, да только живым его песни уже не услышать. На правом борту два брата-близнеца из Аслакстунги, изгнанные за нечаянное убийство, совершенное одним из них, отразили нападение гигантского кракена, пытавшегося влезть на корабль, и сами сорвались в море. Силач-берсерк Хальфдан, лишь немного уступавший ростом и силой самому Стирбьерну, ухватил за ноги убитого йотуна и молотил им нападавших, пока его самого не растерзали на клочки живые мертвецы. Храброму Ингольфу отрубил голову здоровенный тролль, и викинг рухнул на груду нечисти.
  А неподалеку от гибнущего драккара вертелся в своей лодке Свен, вздрагивая, когда очередная молния выхватывала из темноты новый момент жестокой битвы. Мальчику приходилось прилагать все усилия, чтобы удержать легкую кожаную лодку на плаву, но и уплыть он не мог. Нельзя было бросить Кари, с которым столько пережили вместе. Нельзя оставить своих спутников, хоть он и не мог сейчас ничем помочь им. Если он уйдет, то будет последним трусом, и пусть тогда Хозяин Громов убьет его молнией, как последнюю нечисть!..
  Ни Стирбьерну, ни Морне теперь не было дела до того, что творилось вокруг. Они замерли друг против друга, жестоко израненные, не шевелясь и даже не дыша, боясь расплескать последние силы. Кто не выдержит первым? Над их головами снова прогремел гром.
  Вдруг кольца Золотой Змеи ослабели и распались, тяжело осев в воду. По ее телу прошла судорога, и вот уже на месте змеи лежала прекрасная умирающая женщина, последним усилием опиравшаяся о борт драккара. У нее был рассечен лоб, и кровь заливала лицо. Одна грудь отрезана, в спине и боках зияли раны, правая рука почти отделена от тела. Она открыла глаза и с трудом проговорила:
  - Вот и все... Неужели ты не позволишь мне даже умереть спокойно, Стирбьерн? Ты сможешь убить женщину?
  - Еще как смогу! - хрипло произнес он пересохшим ртом; хотелось пить так, что он готов был глотать соленую морскую воду. Хромая - в ногу под коленом ему тоже вонзился ядовитый клык, и теперь рана пульсировала болью, - он с трудом подошел к лежащей, волоча свою секиру, уже непослушными руками занес ее над головой королевы йотунов...
  Морна оказалась быстрее. Она разглядела на затопленной палубе кинжал, выпавший из рук убитого викинга, и, подняв его, вонзила в живот Стирбьерну, под смятый, погнутый панцирь.
  Стирбьерн страшно закричал и одним ударом отрубил ей голову. Потом оперся о секиру и замер, тяжело дыша. Что-то важное не было еще сделано, хотя он не помнил, что именно. В голове гудело, раны горели, будто змеиные клыки продолжали вгрызаться в него, пока не дойдут до сердца. Кровь из них текла только поначалу, потом яд прижег раны. Зато последняя рана от кинжала кровоточила непрерывно. Стирбьерн отвернулся от мертвого врага и пошел прочь, по пояс в воде. Потому что у него еще оставалось незаконченное дело, потому что он был еще жив и не хотел, чтобы его кровь смешивалась с ядовитой черной кровью Золотой Змеи. Дальше, дальше от нее...
  Проходя по своему драккару, умирающий вождь видел своих воинов мертвыми среди груд тел изрубленной нечисти. Никто из участников этой битвы не остался в живых.
  Слабый стон, скорее вздох вдруг донесся откуда-то сверху. Стирбьерн поднял голову, пытаясь понять, кто издал его, и увидел висящего на мачте мальчишку, вцепившегося как репей. Ага, значит, вот что от него еще ждут боги! Хотя бы мальчишки спасутся. Стиснув зубы от боли, он снял Кари с мачты и хрипло позвал:
  - Свен! Ты здесь?
  В темноте плеснули весла, и скоро второй мальчишеский голос воскликнул с радостью и страхом:
  - Мой вождь! Слава Всем Богам, ты жив!
  Еще одна молния прошила воду совсем рядом, добивая последних уцелевших чудовищ. В ее свете Стирбьерн ясно разглядел лодку и бросил туда Кари, передавая его старшему мальчику. Затем швырнул туда же свою секиру, всю в запекшейся крови Морны - та с мягким стуком ударилась о кожаное дно лодки.
  - Теперь плывите отсюда! Расскажите в Сванехольме, как это было. Пусть секира ждет моего сына, когда он вырастет, - с трудом проговорил он, чувствуя, как кровь льется из раны еще сильнее.
  Мальчики с подступающим ужасом глядели из лодки в его мертвенно-бледное, искаженное болью лицо, усеянное крупными каплями пота. Свен осмелился проговорить дрожащими губами:
  - Может, ты все-таки с нами, мой вождь?
  Стирбьерн усмехнулся, но получилась скорее судорога. Стараясь, чтобы голос не выдал его слабость, произнес:
  - Я никуда не пойду. А вы плывите! Счастья вам и многих побед, викинги! Пусть Асы не оставят вас своей милостью...
  Он ухватился за мачту, чтобы не упасть, и ждал, пока лодка с мальчиками отойдет подальше. А затем прислушался к заоблачному рокотанию небесной колесницы и прошептал пересохшими губами:
  - Благодарю тебя, могучий Тор, Хозяин Громов, Сокрушитель Йотунов, Метатель Мьолльнира, Враг Змея, что подарил мне эту победу! Теперь я умру счастливейшим из викингов, зная, что положил конец власти Золотой Змеи. Прошу тебя, сильнейший из Асов, прими под свое покровительство сына, которого родит мне Уит-Уис, если ты захочешь и если он будет достоин того. А теперь метни свой благодетельный молот и выжги здесь все, освободи это место от скверны, чтобы она уже никогда не могла вредить людям!
  Снова страшный грохот, более сильный, чем все предыдущие, расколол море и небо. И мальчики, обернувшись, точно по команде, увидели, как молния, огромная и ветвистая, как ясень Иггдрасиль, ударила прямо в мачту застрявшего на подводных скалах "Молота Тора". Она пронизала его насквозь, и драккар развалился: корма, полная воды, тяжело пошла ко дну, а передняя часть вспыхнула, как факел, в последний раз вздыбившись над морем. Мальчики смотрели, не отводя глаз, и им еще долго казалось, что они видят в огне Стирбьерна, торжествующего над врагами, сожженными в пепел Богом Грозы.
  - Сам Тор приехал на своей колеснице, чтобы забрать Стирбьерна с собой в Вальхаллу! - наконец, проговорил Кари испуганно и восхищенно, прислушиваясь к стихающему вдали рокотанию грома.
  А Свен лишь кивнул в ответ. У него не было слов, и он, снова оставшись за старшего, боялся не сдержать слез.
  Долго еще они видели за своей спиной зарево пожара. Но, наконец, и его смыл дождь, не оставляя никаких следов разыгравшейся трагедии. А когда тяжелые грозовые тучи, наконец, рассеялись, из-за них впервые после долгих дней показалось солнце. Светлая богиня Соль, наконец, избавившись от колдовской завесы, умытая дождем, смотрела вниз немного удивленно, точно хотела спросить: "Что здесь у вас произошло без меня?"
  Мальчикам пришлось плыть не так уж долго. Солнце еще не успело дойти до зенита, когда они причалили в своей маленькой кожаной лодке к одному из Костяных Островов. Там сохранилось поселение рыбаков, и они ночью видели небывалую грозу и никак не могли поверить, что солнце снова светит над их головами, так что Свен и Кари оказались как раз кстати, чтобы все объяснить им.
  Глава 22. Решающий бой
  А за несколько ночей до того в лагере Других Народов под Сванехольмом вдруг началось непонятное оживление. После устроенной людьми ловушки, погубившей всех вождей и цвет каждого из племен, враги было притихли и, не снимая осаду, почти не беспокоили обитателей Священной Рощи, будто ждали чего-то. И вот, все закипело, забурлило, точно вода, расходящаяся кругами от брошенного в нее камня. С вырубки на бывшей окраине Священной Рощи было видно, как в темноте двигаются еще более темные фигуры. Они перемещались, строясь в боевые порядки. С тяжелым топотом придвинулись тролли, которых можно было принять за ожившие обломки скал и причудливые коряги. Стуча подбитыми гвоздями подошвами сапог, приготовились карлики, угрожающе нагнув закрытыми шлемами головы и выставив вперед топоры.
  Что-то произошло там настолько важное, что даже остатки Кланов йотунов не могли отказаться идти в бой, а вперед послали людей, которых осталось совсем мало. Всю ночь раздавались боевые кличи и приказы на древнем наречии Первоначальных Времен. Никто из людей не мог выучить его, слишком длинным и сложным был этот язык, и неблагозвучным для человеческого уха. Но обитатели Страны Без Человека до сих пор говорили на нем.
  - Уж не сама ли Золотая Змея пришла к нам, чтобы дать решающий бой? Неужели Стирбьерн не добился успеха? - с тревогой спросил Халльдор, когда все снова собрались на совет в бывшем шатре конунга.
  Грубо обтесанное бревно, служившее вместо главного кресла, теперь пустовало, а рядом с ним сидела на пне Ингрид, всем своим видом показывая, что, если понадобится, готова хранить этот порядок до конца своих дней. Однако именно она пожелала, чтобы слева от месте конунга теперь сидел Ульв Черный. К нему и обратились глаза людей, по привычке ожидающие решения от вождя, хоть его уже не было.
  - Нет, - медленно проговорил Ульв, стараясь, чтобы его слова звучали весомо. - Будь здесь Золотая Змея, они бы не мешкали так долго. Это первое. Второе - я верю в Стирбьерна. Он добьется всего, что только пожелает. Змея не уйдет от него. И он был прав - Сванехольм не на первом месте для Змеи.
  Его слова ободрили последних воинов Земли Фьордов, но не особенно сильно. Сражаться-то идти все равно было надо, и все понимали, что эта битва станет последней, каким бы ни был ее исход. Правда, враги благодаря последней битве и ловушке королевы Ингрид изрядно уменьшились в числе, а заодно, наверняка, и усомнились в своей скорой победе. И все же их оставалось гораздо больше, чем викингов. Вместе с конунгом Харальдом погибла половина взрослых мужчин Сванехольма, а из выживших многие были тяжело ранены и еще метались в жару, как Лодин, потерявший руку. Их лечили женщины, по примеру королевы Ингрид, каждый день лично перевязывающей раненых и не гнушавшейся своими руками стирать окровавленные тряпки в ледяной воде из источника. Но все равно было ясно, что не всем суждено выжить.
  - Идти вперед или попытаться отсидеться, как дети, боящиеся темноты? - усмехнулся Ульв. - Нет, я думаю, решение может быть только одно. Боги покровительствуют лишь смелым. Пусть враг готовится к битве, будем готовиться и мы. И... да решится все поскорей!
  - Пусть решится! - разом воскликнули много голосов, не меньше Ульва уставших от томительного ожидания конца, от дыма погребальных костров, от слез женщин и детей, от необходимости скрываться, как преступники, на своей родной земле. Будущее, каким бы оно ни было, не могло уже пугать людей, переживших слишком много.
  Наутро, едва забрезжил рассвет над Священной Рощей, откуда ни возьмись явился седобородый старик с арфой за плечами. Ульв с удивлением узнал в нем Геста, который раньше, бывало, нередко являлся в усадьбу его отца, и обратил внимание, что старик как будто совсем не изменился, хоть его не было видно уже несколько лет. Впрочем, черноволосый викинг всегда чувствовал, что старый скальд совсем не прост, хоть ни с кем не делился своими мыслями.
  За спиной Геста маячили Рольф с Карлом, на всякий случай сопровождавшие пришельца. Но тот лишь указал на них рукой, обращаясь к Ульву.
  - Ты-то, я надеюсь, меня узнаешь, в отличие от этих чрезмерно бдительных молодых людей? Рад тебя видеть, Ульв! Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, помнится, даже говорил это, когда тебе было зим десять или около того.
  - Разве? - Ульв с усилием припомнил одно из давних появлений "колдуна". - Да, кажется...
  - Ну вот, теперь ты вырос и показал себя. Ты сохранил надежду в трудный час, не то что твой отец. Разрешишь мне спеть несколько песен, пока твои викинги готовятся к битве?
  - Не позволяй ему, Ульв. Кто знает, что за песенки на уме у этого колдуна? Вдруг его подослали враги? - хмуро проворчал Карл.
  Но Ульв строго взглянул на сводного брата. Он был уверен, что Гест не из тех, кого может "подослать" кто бы то ни было, но эту мысль оставил при себе, по давней привычке.
  - Вражеский лазутчик не мог бы пройти в Священную Рощу. Кроме того, скальд по обычаю считается неприкосновенным. Ты можешь петь свои песни, Гест.
  - И за это позволение Асы отблагодарят тебя, Ульв, сын Харальда, - Гест снял черную волчью шкуру, покрывавшую его арфу, и небрежно бросил ее на пустое бревно - бывшее место конунга. Шкура распласталась, как живая. А скальд беспрепятственно вышел из шатра, и скоро в Священной Роще послышался звон струн его арфы, а затем и сильный, звучный, несмотря на видимую старость, голос.
  Он пел, разумеется, о войне: древние сказания о битвах Асов с великанами, и более поздние песни о походах викингов, об основании Сванехольма Асгейром Смертельное Копье и о его победе над конунгом данов, о последующих успехах потомков Асгейра; об Арнульфе Храбром, отце Стирбьерна, и его брате Харальде, самом могущественном из вождей Племени Фьордов, о подвигах Стирбьерна и о последних событиях войны с Золотой Змеей, о которых, как оказалось, Гест прекрасно знал, непонятно, как и от кого. В этих песнях усталые, теряющие надежду викинги неожиданно видели себя в облике грозных гигантов, обладающих каждый силой ста человек. Что только не было им под силу! Люди заметно ободрились: Гест возвращал им не только готовность погибнуть с честью, как они понимали свой долг, но и выиграть войну.
  Оставив викингов снаряжаться, Ульв пошел осмотреть лагерь. В шатре, где лежали раненые, он застал королеву с другими женщинами, среди которых не нашел одной лишь своей сестры Фрейдис. Даже краснокожая жена Стирбьерна была здесь, сосредоточенно мешая деревянной ложкой в котле с лечебным отваром, чтобы скорее остыл. Ульв ненадолго задержал взгляд на молодой женщине, уже не первый раз замечая, насколько она исполнена веры в возвращение своего мужа, каждый день глядя в море: не покажется ли парус его драккара? Она что-то тихо напевала на своем языке, откидывая назад длинные гладкие пряди волос. Беременность едва угадывалась в ее стройной фигуре, под свободным красным шерстяным платьем. Поймав себя на мысли, что ему приятно любоваться ею, Ульв устыдился и позвал королеву Ингрид, которая вместе с ним вышла из шатра.
  - Что ты хотел мне сказать? - заговорила она первой.
  От ее рук и одежды резко пахло травами и кровью, и Ульву было жаль взваливать на нее еще один тяжелый груз, но он проговорил сбивчиво:
  - Прошу тебя, госпожа... Что бы ни произошло, присмотри за теми, кто останется здесь.
  Она усмехнулась и показала на кинжал, который носила на поясе еще с ночи сожжения Сванехольма.
  - Не беспокойся: если вы погибнете, я сама заколю тех, кто не решится или не сможет этого сделать, а последней сама себя, - ответила она с жуткой откровенностью.
  Под пристальным взглядом ее синих глаз Ульв опустил голову.
  - Мне очень жаль, госпожа... что тебе приходится действовать как мужчина, когда другие оплакивают потерянных сыновей.
  - Но я-то пока еще не всех сыновей потеряла! - вдруг ответила Ингрид почти весело. И пояснила оторопевшему викингу: - Теперь все вы, в Священной Роще, мои дети. Пока вы живы, мне есть о ком заботиться, кроме себя, слава Великой Фригг, Эйр-Врачевательнице и Вар, Скрепляющей Обеты.
  У викингов не принято было ни перед кем вставать на колени, они считали это унижением, достойным лишь изнеженных южан. Но все же сейчас Ульв готов был стать на колени перед этой высокой женщиной, уже пожилой, с сеткой морщин, безжалостно избороздивших, точно шрамы, еще недавно прекрасное лицо. Но он сдержался, лишь испытующе посмотрел ей в глаза - как и его отец, он был с ней почти одного роста.
  - И меня... ты тоже причисляешь к своим сыновьям, госпожа? - вырвалось у Ульва, он сам не понял как.
  В ответ вдовствующая королева обняла его за широкие плечи и привлекла к себе, уже одетого в броню.
  - А как же иначе? Ведь ты - еще и сын моего мужа, теперь мне дорого все, что осталось от него. Если бы он видел тебя сейчас, признал бы, что ты достоин быть его законным сыном... ничуть не меньше, чем... мои мальчики, - Ингрид поцеловала пасынка в лоб, потом стремительно повернулась и ушла обратно к раненым, не оглядываясь назад.
  А Ульв еще некоторое время смотрел ей вслед, смущенный и взволнованный, ведь он вырос без родительской ласки. Наконец, вздохнул и пошел прочь, желая перед последней битвой обойти всю Священную Рощу.
  Он углублялся все дальше, туда, где росли самые большие и древние деревья, по преданию, росшие там еще до основания Сванехольма - на них даже теперь, в самой жестокой нужде, не поднималась рука у отчаявшихся людей. Могучие оголенные ясени с грубой, потрескавшейся корой возносили к небу узловатые ветки, словно молили богов за свой народ. Здесь всегда было тихо и светло, и Ульв хотел хоть на мгновение обрести покой и веру, что все кончится хорошо.
  Вдруг он услышал негромкие детские голоса. Говорили мальчик и деввочка, которых он пока не мог разглядеть за огромными деревьями, которые могли бы обхватить лишь несколько человек.
  - Я думаю, здесь нас никто не найдет. В любом случае, ну, как тетя сказала, - проговорила девочка.
  - Если они придут и сюда? - переспросил мальчик. - Если бы не ты, я бы им показал! Ну ладно, лезь, и не бойся. Это - самое священное дерево, ему бессильна повредить любая нечисть. Оно будет стоять, пока жив хоть кто-то из Племени Фьордов, вот так! Ну, лезь...
  - Да лезу я! Ты бы болтал еще дольше... Ой, нога скользит... Ай, падаю!
  Ульв поспешил на голоса как раз вовремя, чтобы поднять на ноги двух ребятишек. Мальчик лет девяти и девочка семи лет, оба белокурые, светлоглазые - истинные дети Племени Фьордов. Одеты были бедно, хотя после гибели Сванехольма трудно было понять: даже остатки семьи конунга выглядели как оборванцы.
  Мальчик на всякий случай решительно шагнул вперед, защищая свою маленькую спутницу.
  - Успокойся, маленький воин, "они" еще не пришли, - сказал ему Ульв. - А что это вы тут делаете? Поиграть решили, пока никто не смотрит?
  Девочка, высунувшись из-за спины своего защитника, покачала головой, а мальчик гордо ответил:
  - Нет. Нам тетка сказала, чтобы мы спрятались подальше, на всякий случай. Что бы ни произошло сегодня.
  - Понятно, - Ульв оглядел огромный ясень с зияющим в нем дуплом, начинающимся над головой обоих детей. Не удивительно, что добраться до него не так-то просто. Ему трудно было найти для них нужные слова, да он и не привык говорить с детьми, поэтому не нашел ничего лучше, как спросить у мальчика: - Это сестренка твоя?
  - Нет... Мы с ней поженимся, когда она подрастет, - мальчик крепко взял "невесту" за руку.
  А та, видимо, полностью уверенная, что все в порядке, когда он рядом, снова выглянула и доверительно сообщила Ульву:
  - У меня осталась только одна тетя, а у него - никого: отец погиб, пока великаны разгромили город, а мама умерла давно. Вот, мы теперь все время вместе.
  Мальчик кивнул, просто и буднично. Эти дети в своей короткой жизни успели увидеть столько несчастий, что теперь воспринимали их как должное, не задумываясь, что могло быть иначе. "Боги, хотя бы их вознаградите за все лучшей жизнью!" - про себя произнес Ульв, вглядываясь в медленно колышущиеся на ветру ветви древнего ясеня. А вслух произнес, пытаясь улыбнуться:
  - Ну что ж, давайте я помогу вам спрятаться так, чтобы вас никто-никто не смог найти. И не бойтесь ничего, ведь эта роща - Священная. Боги видят вас и оберегают, они не позволят никому причинить вам вред.
  Он подсадил в дупло сначала девочку, а потом и мальчика, укрыв их обоих своим плащом. И ушел прочь, оставив двух детей в самом сердце Священной Рощи. "Заклинаю вас всех, светлые Асы: пусть хотя бы эти двое уцелеют от Племени Фьордов, если даже всем остальным сегодня суждена гибель!"
  
  Тем временем Фрейдис, воспользовавшись тем, что всем было не до нее, украдкой проскользнула в шатер ярла Ингвара, когда он снаряжался в бой. В руках она держала что-то, завернутое в грубую, потертую ткань. Ярл Идре-фьорда обернулся, услышав шорох, и от неожиданности выронил из рук кольчугу, которую готовился надеть. Тяжелая железная рубаха не упала сразу, а с мягким звоном перетекла на земляном полу, расправляясь, как чешуя крупной рыбы.
  - Фрейдис! - удивленно воскликнул молодой ярл. Его внимание давно уже привлекла яркая, гордая и своевольная дочь покойного конунга, но он думал, что сейчас не время для любви, да и не у кого было просить руки столь высокородной девицы, не рискуя оскорбить ее.
  А вот Фрейдис ни о чем таком не беспокоилась. Торопливо, дрожащими руками развернула свой сверток, вынула пояс, сплетенный из красной и белой шерсти, со свисающей бахромой и перевитый золотыми цепочками. Подойдя к оторопевшему Ингвару, повязала пояс ему на талию и усмехнулась:
  - Вот, пойдешь в бой с моим талисманом! Я сама заговорила его от вражеского оружия, рунами Турс и Альгиз, Суль, Уруз и Тюр. Я молила Фрейю, Ездящую на Кошках, пощадить тебя. Другим богам все равно, жив или мертв, если сможешь еще сражаться в Конце Времен. Но Хозяйка Ожерелья сама потеряла возлюбленного, она поможет нам.
  - Ты что говорить, безумная?! Не оскорбляй богов! - воскликнул Ингвар, ловко зажав девушке рот. Но, сделав это, почувствовал ее мягкие полные губы, ее гладкую кожу под своей ладонью, твердой и шершавой, как у любого викинга, натертой рукоятью меча и топора, тетивой лука и веслом драккара... Из груди его вырвался тяжелый вздох.
  Увидев при горячей в плошке сальной свече, как потемнели его глаза, Фрейдис победно улыбнулась.
  - Когда пойдешь в бой, помни: я тебя жду! - произнесла она с уверенностью той, кому по ее красоте и положению не делают отказов.
  Ингвар поднял с пола свою кольчугу, будто выставляя ее как преграду между собой и девушкой. Конечно, ему было лестно ее внимание, и подарок, и эти слова на прощание. Но он был слишком мужчина, викинг и вождь, чтобы забыть обо всем перед самой последней битвой.
  - Если боги позволят мне вернуться живым и здоровым, я буду просить твоих родных отдать тебя мне в жены, - пообещал он, подумав, что неизвестно, кто теперь должен принимать решение о судьбе Фрейдис, кто станет старшим в роду конунгов в Сванехольме. Если, конечно, вообще кто-то останется...
  А Фрейдис беззаботно усмехнулась:
  - Кого мне бояться? Если даже они откажут тебе, я готова, как твоя сестра, сбежать с тобой, не спросив никого.
  Ингвару это не понравилось, хоть отступничество Астрид теперь вспоминалось чем-то бесконечно далеким, будто в другой жизни, вытесненной кровавым мраком Сванехольма. В последнее время он начал понимать Лейва, которого прежде старательно учился ненавидеть. И все же, было желательно по возможности сохранить мир с правящей семьей, ради себя и Фрейдис, еще более очаровательной в своей готовности ради любви идти наперекор всем обычаям честным людей. К счастью, решает все-таки мужчина.
  - Подожди меня, Фрейдис. И не беспокойся ни о чем: светлые Асы пошлют нам победу, - он тихо провел ладонью по ее огненным косам, в это мгновение веря, что так и будет. - С того дня, как ты ударила этого подлеца Йорма, я мечтаю, чтобы ты была моей женой...
  И тут позади послышались шаги. На этот раз не женские - твердая, уверенная поступь вооруженного викинга. Ингвар стремительно обернулся и встретил укоризненный взгляд Рольфа Седого. Тот, уже во всеоружии, покачал головой, глядя на них.
  - Не дело ярлу опаздывать в бой из-за женской ласки, - голос его был столь же холоден, как и взгляд ледяных голубых глаз в прорезях шлема. - А госпожу Фрейдис ждет ее мать.
  Девушка фыркнула и, гордо вскинув голову, прошла мимо бывшего начальника телохранителей, даже не взглянув. Лишь у входа обернулась к Ингвару, и тот улыбнулся ей, натягивая кольчугу поверх толстой шерстяной рубашки. В другое время он нашел бы что сказать некстати явившемуся Рольфу. Но сейчас он сознавал, что тот прав, да и не время было для споров.
  Затрубили боевые рога - будто страшно взревело целое стадо зубров, готовясь поднять на рога свирепого хищника. Последнее войско викингов вышло навстречу врагу, решительно покинув Священную Рощу.
  Навстречу им, взметая клубы снежной пыли, надвигались враги. Точно тяжелые обледенелые глыбы, лавиной катились тролли. Маршировал отряд карликов с секирами наперерез. Позади угрюмых, закрывших лица людей, от которых осталось всего несколько десятков, двигались йотуны. И впереди всех ярко светилась во тьме сверкающая фигура. Ее видели издалека, но лишь при приближении можно стало разглядеть человека в золотых доспехах, сияющих на бело-голубом снегу под черным безлунным небом. Невероятное было зрелище...
  Он был еще далеко, когда Рольф Седой, самый зоркий из викингов, вздрогнул, узнавая его.
  - Йорм! Проклятый сын лиса! - воскликнул он, не пытаясь отгадать, как и почему бывший воспитанник конунга Харальда ведет в бой их врагов. Рольф всегда принимал события такими, как они есть, не пытаясь подогнать под свои представления; а об их причинах можно будет задуматься и потом.
  Йорм расхохотался. Он был с непокрытой головой, и его рыжие волосы рассыпались по золоту доспехов. Дико звучал его резкий, пронзительный хохот посреди двух сходящихся войск. И все-таки он смеялся, только вот лицо его было таким же белым, как снег, по которому он ступал своими раззолоченными сапогами.
  - Да, это Йорм пришел, чтобы взять свое! Ведь я - тоже потомок Асгейра, первого конунга Сванехольма, так что власть моя по закону. Сегодня я разобью вас, а потом женюсь на Фрейдис, и тогда каждый признает, что я наследник Харальда. Ведь у него не осталось сыновей.
  - Ты лжешь, подлая тварь! Еще остались!
  Ульв Черный, вскинув меч, принялся прорубаться сквозь ряды противника, стремясь добраться до Йорма; Халльдор и Карл, последние два оставшихся невредимыми брата, последовали за ним. С другой стороны навстречу предателю кинулся Ингвар, услышав имя Фрейдис. Но быстрее всех оказался Рольф Седой; убив заступившего дорогу огромного тролля, он принялся прокладывать дорогу к Йорму.
  Тот не стал ждать своих врагов, изображая неподвижную цель, а во главе отряда из троллей и нескольких самых крепких людей обошел войско викингов, ударив сбоку. Это был уже не прежний Йорм, изнеженный женоподобный красавчик. Прежде он никого, кроме себя, не любил и не уважал по-настоящему, но и не желал людям зла сознательно, скорее был безразличен ко всем. Прежний Йорм не любил железную песню мечей, ему не кружила голову кровь врага, именуемая скальдами "вином победы" - для этого он слишком дорожил собственной жизнью. Теперь против бывших соплеменников выступил убийца в золотых доспехах. С несвойственной ему прежде силой Йорм принялся рубить людей, лишь смеясь, если кто-то успевал задеть его мечом или топором. Он смеялся, а лицо его оставалось таким же белым, и брызнувшая из чьей-то смертельной раны кровь так же ярко алела на его щеке, как и на снегу. Он ходил по крови, и золотые сапоги сделались красными, но ни разу за все время в глазах Йорма не промелькнуло никаких чувств. Они были пусты, даже когда он выкрикивал время от времени: "Я вышел из моря, чтобы стать конунгом! Я женюсь на Фрейдис!"
  - Вот тебе Фрейдис! - громко воскликнул Рольф, прорвавшись вслед за Йормом и скрестив с ним меч, так что столкновение двух железных лезвий высекло целый сноп искр.
  Йорм ответил серией бешеных ударов. Прежде он вряд ли отразил бы хоть один взмах меча Рольфа, одного из лучших бойцов Земли Фьордов, обучавшегося у самого конунга Харальда и его лучших викингов. Теперь его силы словно удесятерились, и он не только защищался, но и нападал, а его лицо оставалось по-прежнему холодным, даже когда он дразнил противника:
  - Какое тебе дело до Фрейдис? Ты обязан был спасти ее отца, но не сделал этого, а теперь заботишься о его дочери?
  В словах Йорма, ядовитых, как и прежде, содержалась доля правды. Но Рольф был слишком хладнокровен, чтобы поддасться на провокацию. Он снова ударил, так что Йорм лишь в последний момент уклонился с истинно змеиной ловкостью.
  - Ты прав, не мне бы мстить за Фрейдис, но жизни других дороже ей, так что лучше я избавлю мир от тебя, мертвец. Ведь ты мертвец! - Рольф сразу же понял причину изменений Йорма.
  На бледно-синих губах того застыла глумливая усмешка.
  - Я вышел из моря! Это ты сейчас умрешь. Могила уже разверзается под твоими ногами!
  С этими словами он стремительно выпрямился, сделав вид, что целит противнику в грудь, а сам ударил в голову. Ни один человек не успел бы уклониться. Рольф упал с разрубленной головой, его снежно-белые от рождения волосы обагрились кровью. Но, падая, он успел вскинуть меч, и тот легко пронзил золотые латы Йорма, воскрешенного своей повелительницей к подобию жизни, потому что ей было мало того, что он успел совершить.
  И в тот миг, когда меч дошел до сердца Йорма, тот выпрямился, впервые испуганно вытаращив глаза, точно очнулся от страшного сна. Только не было сном предательство родных, и золотая змейка на груди, и гора трупов, среди которой упал он с мечом Рольфа в груди. И Йорм простонал, ударившись головой о политую кровью землю:
  - Что теперь будет со мной в мрачном царстве Хель?! Быть мне на леднике, в доме из ядовитых змей, среди злодеев... О, боги, если бы все можно было вернуть назад...
  И он затих, будто кукла в мятых золотых доспехах, сломанная и брошенная. А рядом распростерся Рольф Седой. Он еще успел увидеть смерть врага и слабо улыбнулся:
  - Теперь... никто не станет... угрожать Фрейдис...
  Лишь немногие среди викингов видели их гибель, потому что остальные были в это время далеко, а тут еще оба войска как раз пришли в движение, устремились друг на друга и столкнулись, как два бычьих лба, бряцая железом и рыча по-звериному, причем не только Другие Народы.
  Но, прежде чем по-настоящему успела разгореться битва, что стала бы, несомненно, последней для Племени Фьордов, черная завеса мрака вдруг резко отдернулась, как одеяло, откатилась все дальше к северу, и, наконец, исчезла. На землю хлынул солнечный свет, быть может, тусклый и блеклый, как обычно в зимнее время, но каким ослепляюще ярким показался он людям, давно уже видевшим его лишь в Священной Роще! Многие прикрыли ладонями глаза, закрываясь от света.
  Но, если в первые мгновения он ослепил людей, то куда страшнее оказалось его действие на войско Других Народов. Многие из троллей и цвергов просто окаменели, попав под его лучи, остальные, не столь древней породы, забыв и думать о войне, принялись искать укрытия от лучей "Жгучего", бежали в горы, выискивали для себя малейшую норку в земле, а где ее не было - оборачивали свое оружие и нерастраченную боевую ярость против камней, перекладывая себе подземный ход. Старшие великаны и духи леса, тоже явившиеся на эту битву, не так сильно боялись солнца, но ненавидели его, порожденные в вечном мраке, и теперь рычали, как медведи, если кто-то из йотунов пытался отдавать команды. Косматый седой великан было бросился на людей, но его удалось повалить, подрубив сухожилия, а затем добить корчащееся чудовище камнями и стрелами.
  Иное дело - йотуны, подданные Золотой Змеи. Они еще держались, хоть уже осознавали с ужасом, что что-то пошло не так. Колдовство их повелительницы не исчезло бы само собой, значит, вполне вероятно, ее больше не было в живых. Но они не могли предать свой долг, да и слишком велика была их ненависть к людям, чтобы отступить. Ведь победа только что была уже почти в их руках!
  Некуда было отступать и людям, когда-то в недобрый час надевшим на шею знак Золотой Змеи, как великую честь. Они понимали, что их не пощадят, и не просили пощады, точно загнанные волки. Их викинги уничтожали в первую очередь.
  И вскоре все было закончено. Лишь немногие из бывшего Войска Других Народов, поняв, что им не победить, вовремя отступили. Среди них был и Эдгар, новый вождь Клана Орла, не пропустивший момент, когда война ради великого дела превратилась в бессмысленную.
  Остатки войска викингов, все еще щурясь от яркого солнца, оглядывали вокруг себя поле, где когда-то летом пасли лошадей. Теперь оно было завалено трупами людей и других существ, усеяно камнями разных форм и размеров. Их так и оставили на том поле, в память о самой большой победе Племени Фьордов.
  Ульв, на плече и щеке которого зияли свежие раны, оглядел свое племя победителей. Еще более поредевших, израненных и еще не вполне верящих, что война выиграна, и что светлое солнце вернулось на небо. Но уже готовых торжествовать победу.
  - Идемте. Пора принести быка в жертву богам, - коротко произнес Ульв своим викингам.
  Всю ночь в Священной Роще никто не смыкал глаз. Даже дети, даже раненые не хотели пропустить такой праздник, более важный, чем Йоль с Поворотом Года или День Бальдра, символизирующий приход весны, или праздник урожая. Горели костры, жарилось мясо, выкатывались последние бочки с пивом, звенели струны арф, пелись песни, иные особо неугомонные из викингов повторяли в лицах перипетии недавних сражений. Правда, они все еще вынуждены были ютиться в шатрах на пепелище сожженного города, и им предстояло еще пережить суровую северную зиму. Но теперь все были уверены, что дождутся весны.
  А на следующий день рыбаки с Костяных Островов доставили на лодке Свена с Кари, и те рассказали сванехольмцам о гибели Стирбьерна и победе над Золотой Змеей. Долгим и трудным был их рассказ, и самые лучшие саги о том событии были сложены именно теми, кто услышал все тогда же, из первых рук. Но тогда все смолкли, восхищенные и потрясенные услышанным. Только теперь викинги до конца поняли цену победы.
  Первой осмелилась прервать молчание королева Ингрид. Она подняла голову и произнесла медленно и сурово:
  - Мир всем погибшим, и пусть боги будут милостивы к ним! А мы должны избрать нового вождя, достойного по крови и по деяниям, чтобы дальше вести Племя Фьордов.
  Она перевела взгляд на Ульва, снова сидевшего на бревне рядом с волчьей шкурой. Затем и другие глаза, мужские и женские, постепенно обратились к нему. Черноволосый викинг долго сидел, размышляя, и чувствовал себя как под перекрестным обстрелом.
  - Эта война принесла много потерь древнему роду конунгов. Нет больше самого могущественного из них, моего отца. Нет сильнейшего, Стирбьерна. Нет самого чистого и благородного, Хельги. Мне будет трудно справиться не хуже, чем могли бы они. Не по своей воле, но только потому что вы предпочли меня, я должен согласиться.
  Громкий приветственный хор заглушил его слова...
  Через некоторое время после своего избрания конунгом, Ульв вышел из шатра и пошел по берегу моря. Он искал Уит-Уис, загадочно исчезнувшую с общего празднества.
  Он увидел ее по колено в белой пене прибоя, вглядывающуюся вдаль, приставив ладонь ко лбу. Краснокожая женщина вглядываясь вдаль, будто надеялась вопреки всему, что вот-вот увидит парус драккара своего мужа, как однажды встретила в своей родной Земле Закатного Солнца.
  Ульв кинулся к ней, забежал вперед, схватив за руку. Женщина не плакала, презирая слезы, по обычаю своего племени, но лицо ее из смуглого стало пепельным.
  - Мне очень жаль, что так распорядились боги, - теперь Ульву Молчаливому было по-настоящему трудно говорить. - Стирбьерн был лучшим среди викингов, и у него была великая цель. Он умер, как и жил, победив величайшего из врагов. Мы все обязаны ему жизнью. Память о нем будет жить в Земле Фьордов всегда.
  - Я знаю, знаю, - кивала женщина, слушая его. - Но кому теперь нужна я и мой сын, чужие в этой земле?
  - Не говори так! - Ульв перехватил ее теперь за обе руки, держа осторожно, но крепко, потому что ему казалось: стоит отпустить ее - и она пропадет навсегда. - Сына великого Стирбьерна будет чтить все Племя Фьордов. Он совершит не меньше, чем его отец, и я верю, что ему будет сопутствовать счастье и милость богов. А ты, Уит-Уис, - он заглянул в агатовые блестящие глаза женщины, - можешь верить мне: я никогда не видел, чтобы женщина любила и ждала мужчину, как ты - моего родственника Стирбьерна. Он был счастлив, что такая женщина, как ты, любила его. Я обещаю сделать все, чтобы ты жила как королева Земли Фьордов, каковой должна быть по праву. И, может быть, когда-нибудь в твоем сердце проснется хотя бы благодарность? Я не прошу тебя о большем... - он совсем смутился, покраснел так, что почти сравнялся с ней цветом кожи, и умолк.
  Она, кажется, не все поняла из его сбивчивых объяснений, но сердце вернее ушей помогло понять подлинный смысл. Медленно, тщательно подбирая слова на чужом языке, Уит-Уис проговорила:
  - Я знаю, ты смел и благороден, как был он, и заслуживаешь не меньшего. Ты достоин счастья, отец викингов, конунг Земли Фьордов. Я не могу его обещать. По крайней мере, сейчас. Но, быть может, когда-нибудь позже я смогу взглянуть на тебя иначе. Не только с благодарностью. А пока - спасибо тебе от меня и от сына.
  Ульв улыбнулся ей и накрыл своим плащом.
  - Пойдем. Пора возвращаться домой.
  Глава 23. Новая жизнь
  Неожиданные гости явились в Лесную Землю в разгар северного лета, хоть и короткого, но яркого и щедрого на ласку. Здесь солнце оставалось на небе почти круглый день, лишь на короткое время сменяясь недолгими сумерками. Будто хозяйка большого дома, которой за множеством забот некогда присесть, древняя и вечно юная богиня спешила обогреть и осветить мир, который так долго сковывали льды. И в ее свете будто помолодели даже оставшийся позади угрюмый Черный Лес и горы, сбросившие снежный покров и буйно поросшие свежей зеленой травой. Когда путники спускались на своих крепконогих лошадях вниз, им встретилось стадо северных оленей, жадно пасущихся на горном пастбище, и тут же слизывающих соль у подножия скалы, где была разрыта большая яма. В небе неустанно звенела песня жаворонка, тоже забывшего, как и солнце, о сне и отдыхе. Из-под копыт лошадей то и дело выпрыгивали зайцы или взлетали куропатки. В камышах вдоль реки слышался шум крыльев взлетающих или садящихся уток, гусей и цапель.
  - Эта страна полна жизни, - заметил ехавший впереди, еще молодой светловолосый мужчина на сером коне, одетый, как и все, в дорожное платье, очень просто и неярко, но в плаще с золотой застежкой. - Я теперь думаю, что моя сестрица не прогадала, отправившись сюда. Что скажешь, мой конунг?
  Следовавший за ним коренастый черноволосый воин, ехавший во главе двадцати викингов, управлял конем одними лишь привычными движениями, мысленно же был весь в этой новой, лишь недавно открытой викингами стране. Не поворачивая головы по сторонам, он сидел на коне неподвижно и даже сурово, но на самом деле стремился вобрать в себя этот новый мир. Он не сразу отозвался, когда к нему обратились.
  - Что? Ну конечно, Ингвар! Ведь я не зря велел тебе помириться с Лейвом и Астрид, если мы их найдем. Их следует поблагодарить за эту землю. Какие лесные богатства она обещает! А пастбища! Там, где пасутся олени, прокормятся коровы и овцы. Если я расскажу на тинге о Лесной Земле, мои бонды передерутся за право переселиться сюда.
  - А викинги? - насмешливо поинтересовалась рыжеволосая женщина, подъехавшая к ним сзади. - Пожалуй, им теперь ни к чему будет плыть за море, если и здесь есть богатые земли, да еще не заселенные местными жителями.
  Ее муж и брат обернулись к Фрейдис с притворным гневом.
  - Умолкни, женщина! - шутливо воскликнул Ингвар. - Для викинга море и его драккар значат больше объятий жены! И пусть здесь хоть чистое золото растет на ячменных колосьях, настоящий викинг ценит выше подвиги, что еще предстоит совершить, и земли, которые откроет он, а не другие.
  А конунг Ульв прибавил тем же задумчивым тоном:
  - Кроме того, не плавай викинги за море, у Земли Фьордов не было бы теперь королевы. А у меня - наследника.
  Услышав позади быстрый перестук копыт, он оглянулся, и на мгновение на его суровом лице мелькнула улыбка.
  - А вот и сам наследник! Кровь Стирбьерна уже бушует в нем. Когда он вырастет, скальдам будет о чем петь.
  Действительно, к ним во всю прыть мчался. погоняя низкорослую мохнатую лошадку, мальчик. Он весело смеялся и визжал, если его лошадь пыталась сбавить скорость, правил ей весьма умело. Темно-рыжие, отроду не стриженные волосы мальчика развевались огненным ореолом.
  За ним спешили два всадника - совсем юноши на вид, особенно младший, но сильные и крепкие, как все викинги. Они тоже смеялись, догоняя своего подопечного, но более сдержанно.
  - Ну-ка догоните! Свен, Кари, вперед! - подзадоривал их рыжеволосый мальчик, вертясь в седле. Поравнявшись с конунгом, помахал ему рукой: - Лови меня, дядя! Не поймаешь!
  - А вот поймаю! - Ульв ловко перехватил мальчика, снял его с лошади и поставил перед собой, на холку своего коня, придерживая руками. - Вспомни, что ты обещал маме, Вермунд, сын Стирбьерна! Слушаться меня и никуда не убегать. Тебе уже скоро шесть лет, пора уже выполнять свои обещания, как подобает викингу.
  Мальчик беззаботно встряхнул головой. Он рос сильным и крепким, и казался старше своих лет, - настоящая копия Стирбьерна, победителя Золотой Змеи. Лишь слишком смуглая кожа по меркам Племени Фьордов да что-то еле уловимое в чертах лица напоминали о маленькой краснокожей женщине из Страны Закатного Солнца.
  - Я и не убегал далеко, просто играл со Свеном и Кари! Это ведь смешно, когда за тебя боятся! - воскликнул Вермунд.
  Ульв усмехнулся, растрепал рыжую гриву племянника и снова пересадил его на маленькую лошадку, поручив заботам Свена и Кари.
  - Посмотрите, чтобы он не удрал вперед в Лесной Земле. Неизвестно, что там может встретиться, - велел он юношам.
  - Ты можешь нам доверять, конунг, - ответил старший, а второй одобрительно кивнул, и они заняли свое место, вместе с мальчиком.
  Ингвар поглядел им вслед.
  - Ты сделал хороший выбор, - сказал он Ульву. - Они позаботятся о сыне Стирбьерна. Да и таких друзей редко встретишь, прямо братья.
  - Они и есть братья. Ведь, кроме них, никого из их рода не осталось в живых, - ответил конунг, вспоминая прошлое. Может, когда-нибудь война с Золотой Змеей будет вспоминаться как легенда. Для детей, родившихся после, в восстановленном Сванехольме и в других поселениях, это уже сейчас сказка, порой страшная, иногда вдохновляющая, чтобы дети стремились ни в чем не уступать отцам. Но он, как, вероятно, и другие викинги, пережившие все лично, никогда не сможет сказать: "Это было давно".
  От размышлений его отвлекло восклицание Ингвара, взявшего на себя роль проводника, хоть он и не добрался в прошлый раз до Лесной Земли:
  - Я вижу тропу! Смотри, мой конунг, какая широкая, уж конечно, ее не лоси с медведями проложили. А вот и просека - отсюда зимой возили бревна. Ну, не говорил ли я, что они здесь сумеют устроиться, да еще получше нашего! - против воли ярла Идре-фьорда, в его голосе слышалось ликование.
  За поворотом широкой утоптанной тропы действительно открылась обширная вырубка, а за ней зеленели поля, тщательно расчищенные от камней и огражденные деревянным частоколом, чтобы скотина не могла уйти в лес. Два десятка коров и могучий бык тяжело поднимали рогатые головы, провожали всадников удивленными лиловыми глазами.
  Собачий лай долетел до гостей одновременно с запахом дыма из очага. Один из викингов, вдохнув этот дым, рассмеялся:
  - Ну, в Лесной Земле, конечно, не приходится согревать дом сухим навозом, как бывает у нас, приморских жителей!
  Многие из людей, сопровождающих конунга Ульва, разглядывали новый край с азартом охотников. Ведь эту прекрасную долину освоили всего несколько человек за каких-то шесть лет. А если множество людей, упорных и трудолюбивых, примутся за освоение Лесной Земли и других мест, которыми пока владеют лишь медведи, им станет гораздо легче прокормить себя и свои семьи! Кое-кто уже мысленно представлял, когда можно будет привести сюда своих родных, кому плуг милее меча, и кому придется по душе работать целый бесконечный день.
  Вокруг усадьбы, состоящей из обложенного торфом Длинного Дома да нескольких складов и хлевов, росла малина. Наверное, в первую же весну на новой земле сюда пересадили несколько кустов, чтобы не ходить за сладкой ягодой далеко в лес, и с тех пор разрослись целые колючие заросли, на которых в эту пору мог бы прокормиться медведь.
  Но вместо медведя возле кустов были лишь двое детей, увлеченно собирая малину в большой кувшин,а заодно с удовольствием угощались ею сами. Однако же, услышав топот копыт, дети обернулись к приезжим. Мальчик и девочка, одного роста и с одинаковыми золотыми волосами, светящимися на солнце. Одеты были в длинные белые рубашки из некрашеного полотна, только у мальчика из-под нее еще выглядывали штаны. Теперь, впрочем, оба сильно вымазали лица и одежду соком раздавленных ягод.
  При виде этих людей у Ингвара забилось сердце. Он уже различал, что у близнецов черные глаза, столь редкие в Племени Фьордов, да еще при золотых волосах...
  Вдруг дети подпрыгнули от удивления и закричали в два голоса:
  - Матушка! Отец! К нам гости! А ну, кто быстрее скажет им? - и они, точно пущенные в цель стрелы, умчались к дому, забыв даже о малине, где, судя по поднявшемуся крику, прятались еще несколько детей помладше.
  Понадобилось совсем немного времени, прежде чем из дома выбежала белокурая стройная женщина, схватив за руки обоих детей.
  - Кого вы там увидели, Альрик, Сольвейг?! - воскликнула она и смолкла, увидев всадников, почтительно остановившихся поодаль от чужого дома. Узнала впереди Ингвара, и у нее задрожали колени. - Лейв! Лейв, погляди, кто к нам! - воскликнула она задыхающимся голосом.
  Ее муж, услышав голоса, тоже выбежал из дома, вместе с еще несколькими викингами, готовясь, если надо, защищать свою семью. Но, узнав в первом всаднике брата своей жены, замер и медленно проговорил:
  - Здравствуй, Ингвар! Если ты не держишь на нас зла, войди в наш дом со своими спутниками.
  Ингвар спрыгнул на землю быстро и пружинисто, как рысь, протянул Лейву руку.
  - До старых счетов ли теперь? Ты и не знаешь, сколько воды утекло с тех пор, да и крови не меньше. Мне впору даже благодарить тебя, что с тобой Астрид была все эти годы в безопасности, - он внимательно оглядел еще больше расцветшую красавицу-сестру, держащую за руки двух золотоволосых детей-близнецов. - Да, кстати, ты и не знаешь, какие еще гости прибыли к вам! Это - наш конунг, Ульв, сын Харальда, решил своими глазами увидеть Лесную Землю.
  Ульв учтиво приветствовал хозяина и хозяйку, внимательно разглядывая их жилище. Но тут как раз, испортив всю торжественность момента, рыжеволосый сын Стирбьерна, спрыгнув с лошади при помощи Свена, выбежал вперед. Он был еще слишком мал, чтобы задуматься, почему это старшие ведут себя так странно, зато, увидев своих сверстников, хотел познакомиться с ними скорее.
  Немного позади гости и хозяева собрались в просторном зале Большого Дома, под державшими крышу ясеневыми столбами, украшенными знаками рода, пустившего корни в Лесной Земле - медвежья голова, и летящий ворон, и крыло лебедя. Приезжие уже смыли в горячей бане дорожную пыль, и теперь с удовольствием отдали должное незатейливому, но обильному угощению. Едва заметив, сколько гостей собралось в его доме, Лейв послал троих из своих людей в лес, и те скоро вернулись с тушами крупных оленей. Теперь те жарились на вертелах в огромном очаге, распространяя аромат жирного мяса.
  Конечно, обстановка в доме хозяина Лесной Земли была проще, чем в издавна богатых жилищах знатных людей. Вместо ковров и вышитых драпировок стены украшали звериные шкуры, вместо драгоценного оружия и доспехов лишь один меч в богато украшенных ножнах висел за спиной Рунна, который и рассказал со смехом его историю. Но зато огромная обугленная рука огненного великана грозно чернела над резным креслом главы рода. Ульв конунг, которому Лейв радушно уступил свое место, почувствовал все еще исходящий от нее жар...
  - С тех пор, как мы полили выжженную землю живой водой, и она полностью исцелилась от огненного дыхания Сурта, и сам я вполне здоров, благодаря милости богов и моей Астрид. Так что теперь только эта рука докажет детям, что все было в самом деле, - произнес Лейв, когда приехавшие рассказали о войне с Золотой Змеей. - Но как это вы вспомнили о нас и решились навестить, да еще разыскали в такой глуши, ума не приложу! Просто не верится: конунг Лесной Земли гостит в медвежьей берлоге изгнанников...
  - А за это ты поблагодари Геста. Он, пропав после войны неизвестно куда, вдруг явился через пять лет на мою свадьбу, чтобы спеть о благодатной Лесной Земле и о том, что открывшие ее - не преступники, но герои перед Племенем Фьордов. Ингвар с Фрейдис как раз гостили у меня, вот и решили отправиться к вам, как только придет лето.
  Лейв с Астрид обменялись взглядами, полными удивления.
  - Значит, Гест предусмотрел и это, посылая нас сюда! Я ведь говорил тебе, жена: он ничего не делает просто так. И, когда он указал нам дорогу в Лесную Землю, он думал не только о том, что мне суждено победить Сурта, но и об этом дне тоже. Все это время нас вела рука богов!
  Астрид согласно кивнула, но ей, как женщине, интереснее было другое, а знамения и предсказания она готова была предоставить мужчинам. Куда сильнее ее радовало, что брат, с которым они расстались врагами, теперь простил ее, и к тому же молодой женщине было приятно видеть его с красавицей-женой, да еще приходившейся сестрой самому конунгу. И она с любопытством спросила у того - будто пушистым лисьим хвостом провела:
  - Верю, в Сванехольме и впрямь хорошо идут дела, если ты, конунг, не боишься уехать надолго. Но кто же заменяет тебя в это время?
  Ульв пожал плечами, принимая из рук хозяйки рог ячменного пива.
  - Моя приемная мать, королева Ингрид, осталась править Сванехольмом. Ей помогают мои братья и жена, королева Одиниса, которую в ее родном краю звали Уит-Уис. У нее к зиме должен родиться ребенок, поэтому она не смогла сопровождать нас. Зато ее сын здесь, - когда конунг назвал имя той, что лишь недавно стала, наконец, его женой, его смуглое лицо прояснилось, в нем не осталось и следа привычной суровой сдержанности.
  Маленький Вермунд действительно, ничуть не устав после дороги, играл с золотоволосыми близнецами, детьми Лейва и Астрид, на медвежьей шкуре, расстеленной на полу. Иногда к их компании присоединялись и дети помладше, что родились у других пар, соединившихся здесь, в Лесной Земле. Они бегали и ползали на шкуре, как щенята, взволнованные появлением новенького. Рыжеволосый сын Стирбьерна был приучен рассчитывать свою недетскую силу, так что ему не боялись позволять играть с младшими. Лишь иногда какая-нибудь из женщин вскрикивала, если он без труда сбрасывал с себя малыша, попытавшегося сесть ему на плечи, или, зажав под мышкой, щекотал его под общий дружный смех. А уж Альрик и Сольвейг подружились с ним сразу, словно были знакомы всю жизнь.
  Взрослые долго наблюдали за ними, с высоты своих кресел, на которых сидели за длинными досками. Наконец, Ульв конунг обратился к хозяевам дома:
  - Теперь ты не изгнанник, Лейв, и все, кто последовал за тобой, тоже. Вы имеете право вернуться в Землю Фьордов. Твоих владений в Норланде теперь уж никто не станет оспаривать.
  Но Лейв энергично встряхнул головой - он сидел как раз напротив очага, и в отблесках пламени его волосы казались созданными из живого, яркого золота, как у богини Сив.
  - Нет, мой конунг. Благодарю тебя, но я никуда не уйду из Лесной Земли. Этот край принес счастье нам с Астрид, - он, не стесняясь никого, обнял за талию жену, присевшую на подлокотник его кресла. - Лесная Земля спасла нас, хотя, вообще-то, и я спас ее от ярости Сурта. Здесь родились мои дети и дети моих друзей. Я говорил им о море, о сладком южном ветре, надувающем паруса драккара, о криках чаек, реющих над волнами. Быть может, мой сын или другие сыновья, что у нас еще будут, и захотят вернуться в Землю Фьордов. Но мой дом теперь здесь, - Лейв коснулся резного столба, главной опоры своего жилища. - Скорее этот ясень вновь оденется по весне зеленым листом, чем я захочу покинуть Лесную Землю, клянусь копьем Владыки Раздоров. Наверное, я не настоящий викинг...
  - Нет. Я уважаю твой выбор, ярл Лесной Земли, - Ульв протянул ему руку. - Желаю тебе и твоему роду еще много лет хранить ее с честью; никто другой не смог бы этого делать так хорошо. Я только надеюсь, что ты позволишь другим людям селиться здесь или приходить на промысел? После Великой Зимы осталось много людей, лишившихся всего. Мы, в Сванехольме, делаем для них, что можем, но мы не боги... Лесная Земля стала бы спасением для них.
  Лейв кивнул, догадываясь, к чему он клонит.
  - В чем же дело? Лесная Земля велика, и рук здесь еще мало. Пусть селятся здесь, распахивают землю или охотятся. Если только это будут порядочные люди. Разбойники и лентяи мне не нужны.
  Проговорив так, Лейв обернулся к своим друзьям - тем, кто когда-то разделил с ним изгнание. Вместе с ним проделали этот путь, вместе обустраивали Лесную Землю. Но именно поэтому он знал их всех, как пальцы на своих руках.
  - А если кому-то из вас захочется вновь вернуться в Землю Фьордов, увидеть море, вы можете уйти. Скажем, ты, Фрам. Не ты ли проклинал судьбу, выбросившую тебя на берег, как кита? Теперь ты можешь найти себе новый драккар. Пусть Ильза ждет тебя на берегу, а твои сыновья растут настоящими викингами. И тебе, Торфинн Рыболов, надоело плескаться в нашей реке на посудине чуть побольше ореховой скорлупки, я же вижу. А ты, Гуннбьерн Старый, да, ты, учивший меня правильно вращать весло и ставить парус! Не отказывайся от того, что я скажу сейчас. Ты сам говорил, что кровь викинга - та же морская вода, и ей не пристало надолго покидать свой дом. Зеленый лес никогда не заменит тебе бушующих волн. Иди же, и принеси мое кольцо в жертву Ньерду, богу кораблей, - он решительно всунул свой перстень в корявую ладонь старого воина.
  Тот не сразу сумел заговорить; видно было, что он растроган прозорливостью своего воспитанника, так хорошо разгадавшего его самые сокровенные желания; но от стыда Гуннбьерн опустил голову и прохрипел, как простуженный ворон:
  - Там море - а здесь ты, мой ярл, и твои дети; как же я оставлю вас? Не делай из меня предателя!
  И другие названные тоже зашумели, правда, более сдержанно, что не могут уйти. Но Лейв поднял руку, и все смолкли.
  - Плох тот вождь, за которым викинги идут против воли, - усмехнулся он. - Не позорьте меня перед конунгом и моими гостями. Те из вас, кто уйдет, все равно останутся моими друзьями и будут вольны в любое время вернуться в Лесную Землю, - заверил он их. - Ведь теперь, я надеюсь, дорога через Черный Лес станет легче? - уточнил он у Ульва.
  - Обещаю тебе, - кивнул тот, в очередной раз убеждаясь, что совсем не зря предпринял эту поездку. - Мы сумеем проложить прочную дорогу через Черный Лес, а его чудовища после войны научились остерегаться людей. Наши дети уже застанут обе земли едиными, - он усмехнулся, глядя на утомившихся, наконец, и уснувших вповалку на шкуре детей, причем золотоволосая Сольвейг сладко прикорнула на плече Вермунда, а со своим братом перепуталась руками и ногами, точно змееногие дети Имира, сразу не разберешь, кто где.
  Астрид и другие женщины принялись утаскивать детей в спальню. Фрейдис, оставшись за столом, оживленно разговаривала с Оддни, которая больше всех пришлась ей по душе. Мужчины же всю ночь пировали и беседовали, то вспоминая былое, то высказывая смелые замыслы будущего, какие могли придти в голову только викингам, когда ячменное пиво и собственная неуемная энергия побуждали их забыть границы возможного. И, конечно, Лейв обещал Ингвару отдать, хоть и с запозданием, выкуп за Астрид; и, конечно, ярл Идре-фьорда решительно отказывался, заявив, что лучший выкуп для него - найти свою сестру счастливой и двух прекрасных племянников. Но, в конце концов, Лейв все же одержал верх и, позвав с собой Эрика и Рунна, принес со склада огромную кипу отличных мехов, густых и пушистых, добытых в лучшую зимнюю пору.
  - Во сколько ты оценишь это? - лукаво поинтересовался Лейв, протянув брату жены кипу темно-бурых, почти черных соболей. А за ними еще горел огнем лисий мех, снежным блеском сияли горностаи, переливались живописными пятнами крупные шкуры рысей...
  - Пожалуй, я не отдал за Фрейдис и четверти этого, - признал Ингвар с улыбкой.
  В ответ жена перегнулась к нему через стол и шлепнула по руке под общий хохот.
  Долго и весело пировали гости и хозяева Лесной Земли. Вот уже солнце ненадолго скрылось за горами и снова взошло, не оставляя землю надолго. А люди все не расходились, они праздновали встречу после многих лет. Они верили: боги не случайно собрали их здесь. И кто знает, не отзовется ли в будущем эта встреча еще более невероятными приключениями?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"