Штурман Дора Моисеевна : другие произведения.

"Когда Я Вернусь..."

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очерк о творчестве Александра Аркадиевича Галича (Гинзбурга, 1919- 1977)

  
  
  
  
   Д.Штурман
  
  
   "КОГДА Я ВЕРНУСЬ..."
  
  
   "Не зови меня!
   Не зови меня...
   Не зови -
   Я и так приду!"
  
   А.Галич, Песня об отчем доме.
  
  
   "Не возвращайтесь в Варшаву,
   Я очень прошу вас, пан Корчак,
   Не возвращайтесь..."
  
   А.Галич, Кадиш.
  
  
   Не знаю, в какой мере Александра Галича (Александра Аркадиевича Гинзбурга, 1919-
  1977) можно отнести к числу представителей зарубежной русской культуры. Я
  подчёркиваю определение "зарубежной", а не "русской". С одной стороны, он успел
  написать после изгнания сравнительно немного. С другой стороны, тема исхода и тема
  изгнания присутствуют в его российском творчестве с такой отчётливостью,
  настойчивостью и выразительностью, что трудно ощущать их написанными ещё до
  свершения этих событий в его жизни. Повторяю: Галича трудно отнести к теме "Евреи
  в культуре русского Зарубежья": он слишком недолго вне России прожил. Но в том,
  что он при- надлежит определёному пласту именно русской культуры второй половины
  ХХ века, сомнений не может быть. Причём к очень высокому качественно её пласту, из
  которого его невозможно вырвать. В этом не властны ни те, кто вышвырнул его в
  изгнание, ни нынешние блюстители чистоты расы (заметим, что какой бы то ни было
  расы). И умер он в изгнании, что даёт основание относить его в некоторой мере и к
  зарубежной рус-ской литературе.
   Мне неоднократно приходилось писать (и ни один из оппонентов не убедил меня в
  обратном), что на протяжении одной жизни невозможно освободиться от многообразной
  органики рода, в том числе и психологической. Но последняя не исключает духовной
  и творческой сопричастности не только родовой и даже только не родовой
  культуре. Правда, и в последнем случае ("только не родовой") онтогенгез* не
  перечёркивает задатков филогенетических.** Они сосуществуют в очень тонких и
  сложных взаимодействиях.
   Во второй половине жизни Галич принял христианство. Пожалуй, единственные в
  мире, кто истово верит, что еврей, принявший иную веру, - уже не еврей, а человек
  любой национальности и расы, принявший иудаизм, становится евреем, - это еврейские
  религиозные ортодоксы. В глазах же антисемитов любого вероисповедания и
  национальности, принятие евреем их веры с него клейма чужеродности, злокозненнос-
  ти и непол-ноценности не снимает.
   Однако люди, уважающие свою и чужую свободу, полагают, что национальная,
  культурная и религиозная самоидентификация - личное дело каждого. Иное дело -
  этнические корни. Отречение от них возможно, избавление - так же немыслимо, как
  от индивидуального дактилоскопического рисунка.
   Христианский русский поэт и драматург Александр Галич абсолютно, стерильно
  чужд малейшей примеси ренегатского комплекса отречения от своих корней.
  -------------------------------------------
  ------
  *
   Индивидуальное развитие, потери и накопления, претерпеваемые на протяжении одной жизни
  (индивидуума или особи).
  **
   Наследуемых, органических, организменных свойств особи (личности).
  
  
  
   Может быть, это покажется кому-то натяжкой, но переплетение христианских и
  еврейских мотивов в песнях Галича заставляет вспомнить, что первохристиане были
  евреями. В Галиче нет раздвоения, нет противоречия между верой, культурой и родом.
  Он естественен и гармоничен в их синтезе. В этом смысле - он человек счастливый,
  
  несмотря на трагизм своей личной судьбы, своей страны и своей эпохи.
  
   * * *
  
   Галич-драматург и прозаик начинается для меня с "Матросской тишины", "Гене-
  ральной репетиции" и "Блошиного рынка". Двумя последними он, к сожалению, и об-
  рывается. Есть ещё несколько симпатичных киносценариев с милыми песнями, сыгран-
  ных отличными актёрами, но и только. Непреходящей ценностью российского искусства
  и духовного мира стали неподцензурные песни Галича: тексты, музыка, исполнение.
  Они зазвучали в начале 1960-х годов, расходясь по Союзу в магнитофонных записях.
   Тематика сборника "Евреи в культуре русского Зарубежья" определённым образом
  ограничивает круг его персонажей ("Евреи в..."). А потому естественным для очер-
  киста будет обращение к той части песенно-поэтического наследия Галича, которая
  так или иначе связана с еврейством и его судьбами.*
  
   * * *
  
   Итак, поговорим о Галиче-поэте ("барде" - как принято было говорить в СССР тех лет
  о поющих поэтах), о зрелом Галиче 1960-х - 1970-х (до 1977-го) годов. Не-много времени
  отпустила ему судьба для не стеснённого никакими посторонними сооб-ражениями
  творчества. Речь идёт не о внешних обстоятельствах. Галич внутренне именно в 1960-
  е - 70-е годы обрёл полную мировоззренческую определённость, нашёл свой жанр, свой
  путь, своё неповторимое место в искусстве родины. Но те, кого называют "бардами",
  ещё менее воспроизводимы в иноязычных обстоятельствах, чем просто поэты. Они
  остаются живыми лишь в создавшем их социуме, и то - благодаря чуду звукозаписи.
  Только для соотечественников и современников старинное инозем- ное слово "бард"
  наполнилось в 1960-х годах особым смыслом. Попав или начав вы-езжать заграницу, они
  были услышаны только соотечественниками-эмигрантами. Но и для большинства
  последних стали утрачивать свою чарующую уникальность по мере врастания
  эмигрантов в новую жизнь. Да и на родине в начавшейся ломке всего и вся они стали
  терять власть над душами своих детей и внуков. Но, может быть, их ре-нессанс ещё
  впереди. Настоящее искусство имеет свойство заново покорять потомков. В
  качестве credo зрелого Галича, которое развело его со многими старыми друзьями,
  напомню стихотворение 1968 года, посвящённое Р.Беньяш. Дата не случайна: это год
  вторжения СССР в Чехословакию и бессмертной, ибо первой после огромного перерыва,
  демонстрации семерых на Красной площади 25 августа. Но об этой дате чуть ниже.
  
  
  
  Р.Беньяш
  
   Вот пришли и ко мне седины
   Распевается вороньё!
   "Не судите, да не судимы..." -
   Заклинает меня враньё.
  
   . . .
  
   "Не судите!"
   Смирней, чем Авель,
   Падай в ноги за хлеб и кров...
   Ну, писал там какой-то Бабель,
   И не стало его - делов!
  
  -----------------------------------------------------
  *
   Все цитаты - по сб. "Александр Галич, Генеральная репетиция" (Изд. "Советский писатель, М., 1991).
  О качестве предисловия А.Зверева к этому сборнику можно поговорить особо, в частности - о его
  заключении. Редакционные примечания тоже порой одиозны. Но в данной статье речь идёт о Галиче, а не
  о его советских издателях.
  
  
  
   "Не судите!"
   И нет мерила,
   Всё дозволено, кроме слов...
   Ну, какая-то там Марина
   Захлебнулась в петле - делов!
  
   "Не судите!"
   Малюйте зори,
   Забивайте своих козлов...
   Ну, какой-то там "чайник" в зоне
   Всё о Федре кричал - делов!
  
   . . .
  
   Ах, как быстро несусветимы
   Дни пошли нам виски седить...
   "Не судите, да не судимы..."
   Тїк вот, значит, и не судить?!
  
   Тїк вот, значит, и спать спокойно,
   Опускать пятаки в метро?!
   А судить и рядить - на кой нам?!
   "Нас не трогай, и мы не тро..."
  
   Нет! Презренна по самой сути
   Эта формула бытия!
   Те, кто выбраны, те и судьи?!
   Я не выбран. Но я - судья!
  
   (1968)
  
  
   Перчатка брошена. А 22 августа 1968 года, на второй день после вторжения, был
  написан знаменитый "Петербургский романс, который кончался так:
  
  
   О, доколе, доколе,
   И не здесь, а везде
   Будут Клодтовы кони
   Подчиняться узде?!
  
   И всё так же, не проще
   Век наш пробует нас -
   Можешь выйти на площадь,
   Смеешь выйти на площадь,
   Можешь выйти на площадь,
   Смеешь выйти на площадь
   В тот назначенный час?!
  
   Где стоят по квадрату
   В ожиданье полки -
   От Синода к Сенату,
   Как четыре строки?!
  
  
   Семеро - вышли, через три дня. Первая за долгие годы неприказная свободная
  демонстрация на Красной площади развернула плакаты в защиту Чехословакии.
  Через несколько минут демонстрантов смяли и увезли: Вот их имена: Константин
  Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга,
  Павел Литвинов, Виктор Файнберг. Их затолкали в "воронок" и загнали в тюрьмы и
  ссылки. Но песню нельзя было схватить и упрятать в кутузку, запереть, сослать.
  Галич пошел по всей стране.
  
   * * *
  
   Коснусь мотивов еврейства, отщепенства, изгнания, тяги к мачехе-родине в песнях
  Галича. Впрочем, поди разберись - к мачехе ли, к матери ли: родина была многоликой.
  
  
  
   Мотивы исхода с их трагизмом возникли у Галича прежде изгнания, когда он решал
  для себя вопрос однозначно: не уезжать. Так, у другого поэта, у Лии Владимировой
  (Юлии Дубровкиной, еврейки по отцу и русской по матери), мотив ностальгии возник
  в стихах задолго до осознания необходимости покинуть Россию. Предвкушение своей
  судьбы живёт у поэтов в подсознании, так же, как сопричастность чужим судьбам.
  Трудно представить себе, что автор "Облаков" никогда не сидел, не правда ли? Что
  "Мы похоронены где-то под Нарвой" написал человек, по состоянию своего здоровья
  на фронт не взятый. Высоцкого узнавали и вспоминали его однополчане и солагерники,
  а он в войну был мальчишкой и судимостей не имел. Я думаю, что Галича, Высоцкого,
  Окуджаву и сделала столь небывало прижизненно популярными их поразительная при-
  частность времени. Причём Окуджава и Галич - это всё-таки голоса образованного
  слоя, просвещённого общества. Правда, они представляют разные проекции его на-
  строений, его духовности: Окуджава - всечеловечески примиряющую, даже в скорби;
  Галич - бунтарски непримиримую. Высоцкий же сподобился за свою короткую жизнь
  выразить, воплотить в бесчисленных своих ролях все слои общества, все типажи и
  настроения, никогда не снижаясь до тенденциозности. Но речь сейчас не о том.
  
   * * *
  
   Итак, тема ностальгии возникает в песнях Галича задолго до, казалось бы, её
  уместности (до его изгнания). Провожая друзей, он настолько упрямо не уезжает (в
  песнях) вслед за ними, что даёт повод думать о настойчивом предчувствии своего
  отъ-езда, не дающем ему покоя. Прозаический финал "Воспоминания об Одессе" звучит
  так:
  
   "На углу Садовой какие-то трое остановили меня.
   Они сбили с меня шапку, засмеялись и спросили:
   - Ты ещё не в Израиле, старый хрен?!
   - Ну что вы, что вы?! Я дома. Я - пока - дома. Я
   ещё летаю
   во сне.
   Я ещё расту!.."
  
  (1973-1974).
  
   И это "Я - пока - дома " (уже на пороге: 1973-74 годы), это горестное "пока"
  начинает звучать много раньше. Потому что выталкивать начали раньше. И не одни
  только уличные хулиганы.
   Невозможно переписать всего Галича, но, может быть, читатель целиком перечтёт
  "Песню исхода", посвящённую супругам Некрасовым (20 сентября 1971 года)? Эпи-граф
  к ней взят из Евангелия от Матфея: "Но Идущий за мною сильнее меня..." Я же
  процитирую лишь несколько строф. Не осуждая их, Галич заклинает уезжающих - пом-
  нить, себя - остаться.
  
  
   Галеньке и Виктору - мой прощальный подарок.
  
   Уезжаете?! Уезжайте -
   За таможни и облака.
   От прощальных рукопожатий
   Похудела моя рука!
  
   Я не плакальщик и не стража
   И в литавры не стану бить.
   Уезжаете?! Воля ваша!
   Значит - так по сему и быть!
  
   И плевать, что на сердце кисло,
   Что прощанье - как в горле ком...
   Больше нету ни сил, ни смысла
   Ставить ставку на этот кон!
  
   Разыграешься только-только,
   А ужеиз колоды - прыг! -
   Не семёрка, не туз, не тройка,
   Окаянная дама пик!
  
  
  
   И от этих усатых шатий,
   От анкет и ночных тревог -
   Уезжаете?! Уезжайте,
   Улетайте - и дай вам Бог!
   Улетайте к неверной правде
   От взаправдашних мёрзлых зон.
   Только мёртвых своих оставьте,
   Не тревожьте их мёртвый сон.
  
   Там - в Понарах и в Бабьем Яре,
   Где поныне и следа нет,
   Лишь пронзительный запах гари
   Будет жить ещё сотни лет!
  
   . . .
  
   Я стою... Велика ли странность?!
   Я привычно машу рукой!
   Уезжайте! А я останусь.
   Я на этой земле останусь.
   Кто-то ж должен, презрев усталость,
   Наших мёртвых стеречь покой!
  
   20 декабря 1971 года.
  
  
   Но это всё более частое "а я останусь" - оно-то и говорит о том, что нет в
   этом твёрдой уверенности, что предвкушается неизбежность отъезда. Поставят
  перед выбором: тюрьма или чужбина - и что тогда? Для Солженицына (после достаточно
  долгих колебаний) выбор был внутренне предрешен: тюрьма. Для Галича - нет. За
  Солженицына решила всемогущая власть. Удивительным образом сбылся немыслимый
  финал сатирического "суда" над князем Игорем ("В круге первом"), разыгранного
  заключёнными. Согласно ст. 20-й, п. "а" УК РСФСР, вписанной в его проект Лени-ным и
  не применявшейся со времён высылки Троцкого (1929), Солженицына аресто-вали и -
  сверхнеожиданно - вывезли за пределы СССР. Семье разрешили уехать сле-дом. Галич,
  после мучительных колебаний, решил до ареста дела не доводить. Он дал себя
  вытолкнуть обычной эмигрантской дорогой, но выбрал Францию, а не Израиль. Думаю,
  не потому только, что евреи-христиане по израильским законам, права на репатриацию
  не имеют. Обычно репатриантов никто при въезде об их вероисповедании не
  спрашивает, если они его сами не объявляют. Нужно было лишь промолчать о ве-
  роисповедании (в паспорте у Галича значилось "еврей", и в метрике - тоже). Но Га-лич
  не мог покривить душой. И не только из-за своего вероисповедания. Главное (не
  будь он даже крещёным) для него состояло в том, что он не возвращался на ро-дину
  предков - он уходил в изгнании из России, он покидал единственную свою отчиз-ну.
  Хотя никогда не отрекался от своих корней, от еврейской судьбы, хотя и не ощу-щал
  своего христианства альтернативой еврейству. Повторим: больше похоже на то, что
  в нём воскресла связь первохристианства с еврейством. Но ни одна страна в мире,
   кроме России, уже не могла бы стать ему родной, родиной. Франция от эмигранта
  этого и не ждала. Израиль же, для которого идиш - такая же экзотика, как ладино
  (язык евреев испаноязычных стран), у трапа самолёта встречал не эмигранта, а
  возвратившегося домой соотечественника. Но отечеством для Галича оставалась Рос-
  сия, в которой Галич был и евреем и русским (по своему ощущению). К Израилю же
  Галич относился слишком серьёзно, слишком причастно, чтобы кривить перед ним
  душой. В его стихах встречается идиш, но трудно представить себе Галича изучающим
  облегчённый репат-риантский иврит. Что бы он стал с ним делать? Поэт - это языковая
  стихия. Языком поэзии Галича был русский.
   Вчитайтесь в эти горчайшие строки ("Засыпая и просыпаясь"):
  
  
   ...Вот горит моя свеча субботняя,
   Равнодушна к лести и к хуле...
   Я надену чистое исподнее,
   Семь свечей расставлю на столе.
  
  
  
  
  
   Расшумятся к ночи дурни-лабухи:
   Ветра и поземки чертовня...
   Я усну и мне приснятся запахи
   Мокрой шерсти, снега и огня.
  
   А потом из прошлого бездонного
   Выплывет озябший голосок -
   Это мне Арина Родионовна
   Скажет: "Нит гедайге, спи сынок.
  
   Сгнило в вошебойке платье узника,
   Всем печалям подведён итог,
   А над Бабьим Яром - смех и музыка...
   Так что всё в порядке, спи, сынок."
  
   Спи, но в кулаке зажми оружие -
   Ветхую Давидову пращу!.."
  
   (1966 - 1971).
  
  
   "Нит гедайге" - на языке идиш значит "не огорчайся, не расстраивайся, не за-
  боться" (а не на немецком, как сказано в безответственной редакторской сноске),
   от ивритского "лид'ог" - заботиться, но в идише много ивритских корней.
  
   Перечитайте заключительную строфу "Поэмы о Сталине":
  
  
   А Мадонна шла по Иудее!
   И всё легче, тоньше, всё худее
   С каждым шагом становилось тело...
   А вокруг шумела Иудея
   И о мёртвыхпомнить не хотела.
   Но ложились тени на суглинок,
   И таились тени в каждой пяди,
   Тени всех бутырок и треблинок,
   Всех измен, предательств и распятий...
   Аве Мария!..
  
   (1968-1970).
  
  
   Может быть, с наибольшим трагизмом "тени всех бутырок и треблинок, всех измен,
  предательств и распятий" воссозданы Галичем в его поэме "Кадиш"*, посвящённой
  памяти Януша Корчака.
  
   Вместо эпиграфа сказано:
  
   "Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя,
  врача и педагога, Якова Гольдшмидта (Януша Корчака),
  погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерна-
  та "Дом сирот" в Варшаве, в лагере уничтожения Треблинка".
  
   На той же странице строка из дневника Януша Корчака:
  
   "Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это
  делается".
  
   Януш Корчак. Дневник.
  
  
  ------------------------------------------------------
  ---
  *
   И опять - неполноценность редакционного примечания. Заупокойная молитва Кадиш произносится не
  обязательно сыном. Над свежей могилой её читает "миньян" - десять религиозных евреев. По просьбе
  родных и друзей её произносит в синагоге раввин. "Кодеш" на иврите - святой. "Кадиш" - молитва об
  отпущении умершему его грехов, соответствующая христианскому "Со святыми упокой..."
  
  
  
  
  
   Я не буду пересказывать того, чего в прозе не пересказать. Я только замечу, что
   в поэме о Януше Корчаке неразделимо слиты Корчак, его дети, Галич и Катастрофа.
   Всё тот же А.Зверев во всё том же стандартно-советском (хотя и 1990-й год на дворе)
  предисловии пишет:
  
   їЕго похоронили на русском кладбище неподалеку от
  Парижа. Прошло десять лет; в нью-йоркской газете "Новое
  Русское Слово" довелось мне с горечью и недоумением
  прочесть следующее: "Я очень прошу Вас, Александр Галич!
  Не возвращайтесь - Вы будете чужеземцем в Вашей родной
  России".
   Бог весть, кто он - Геннадий Брейман, автор этого
  потустороннего обращения. Знаю одно: уже не говоря о
  странности такого рода жестов, оно бессмысленно по сути.
  Галича пытались оторвать от России и за-ставили уехать, но
  он с нами оставался все те годы, что жил вдалеке. Галича
  пытаются теперь не впускать обратно, но он с нами, как бы
  это кого-то ни удручало.
   Он вернулся, хотя, если говорить честно, никогда он нас
  и не покидал. И не покинет, потому что он слишком нужен нам
  всем.ї
  
   Я тоже не знаю, кто такой Геннадий Брейман, как не знаю, что пишет сейчас
  А.Зверев и с какого года он начал печатно защищать Галича (заметьте - от эмигрант-
  ских инсинуаций, а не от верховных отечественных гонений). Но боюсь, что Г.Брей-ман
  имел не меньше оснований для своих горьких слов, чем Галич - для следующих (на них
  нехороший Брейман и опирался):
  
  
   А мне-то, а мне что делать?
   И так моё сердце - в клочьях!
   Я в том же трясусь вагоне
   И в том же горю пожаре,
   Но из года семидесятого
   Я вам кричу "Пан Корчак!
   Не возвращайтесь!
   Вам стыдно будет в этой Варшаве!
   Землю отмыли добела,
   Нету ни рвов, ни кочек,
   Гранитные обелиски
   Твердят о бессмертной славе,
   Но слёзы и кровь забыты,
   Поймите это, пан Корчак,
   И не возвращайтесь,
   Вам страшно будет в этой Варшаве!
  
   . . .
  
   И много ль мы видели радости
   На маленьком нашем шаре?!
   Не возвращайтесь в Варшаву,
   Я очень прошу вас, пан Корчак,
   Не возвращайтесь.
   Вам нечего делать в этой Варшаве!
   Паясничают гомункулусы,
   Геройские рожи корчат,
   Рвётся к нечистой власти
   Орава речистой швали...
   Не возвращайтесь в Варшаву,
   Я очень прошу вас, пан Корчак!
   Вы будете чужеземцем
   В вашей родной Варшаве...
  
   (1967-1969)
  
  
   Каково было бы Галичу увидеть безвременную могилу у "того единственного
  дома", куда он хотел вернуться? Узнать, что убийца о. А.Меня так пока и не найден?
  На-ткнуться на развалы нацистской литературы на книжных лотках Москвы? Перелис-
  тать сегодняшние газеты и журналы чёрно-красно-коричневого спектра? И кто знает,
  это ли апогей российского нацизма или худшее - впереди?
  
  
  
   Для меня самые светлые и обнадёживающие строфы "Кадиша" - это реквием по Петру
  Залевскому, рассказ о стороже "Дома сирот", убитом польскими полицаями осенью 1942
  года:
  
   Он убирал наш бедный двор,
   Когда они пришли.
   И странен был их разговор -
   Как на краю земли.
   Как разговор у той черты,
   Где только "нет" и "да".
   Они ему сказали "Ты,
   А ну, иди сюда!"
   Они спросили: "Ты поляк?"
   И он сказал: "Поляк".
   Они спросили: "Как же так?"
   И он сказал: "Вот так".
   "Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
   Зачем же, чёрт возьми,
   Ты в гетто нянчишься как жид
   С жидовскими детьми?!
   К чему, сказали, - трам-там-там,
   К чему такая спесь?!
   Пойми, - сказали, - Польша там!"
   А он ответил: "Здесь!
   И здесь она, и там она,
   Она везде одна -
   Моя несчастная страна,
   Прекрасная страна".
   И вновь спросили: "Ты поляк?"
   И он сказал: "Поляк".
   "Ну что ж, - сказали. - Значит так?"
   И он ответил: "Так".
   "Ну что ж, - сказали, - кончен бал! -
   Скомандовали: - Пли!"
   И прежде чем он сам упал,
   Упали костыли.
   И прежде, чем пришли покой,
   И сон, и тишина,
   Он помахать успел рукой
   Глядевшим из окна...
  
  
   Я хочу верить, что русского христианского поэта, еврея Александра Галича,
  успевшего вернуться в Россию живым, встретил бы там русский Залевский, и не один.
   Но кто окажется там сильнее - Галич и русский Залевский или?..
  
  
  
   /Д.Штурман/
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"