Шульчева-Джарман Ольга Александровна : другие произведения.

Сын весталки главы 12-15

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Так где же вы были?.. - В асклепейоне, бабушка! -... - Ну что, довел мать, василиск?! - голосом старшей Мойры сказала Горгония после того, как они с братом подхватили с двух сторон потерявшую сознание диакониссу.

  ГЛАВА 12. О ЛЕОНТИИ АРХИАТРЕ И АРЕТЕЕ КАППАДОКИЙЦЕ.
  Повозка покачивается, ветер почти не проникает под широкий кожаный полог. Из Никомедии в Константинополь путь неблизкий, два дня на хороших лошадях.
  Внутри сумрак, только свет из щелей падает на лицо спящего Фессала. Юноша свернулся калачиком на сиденье напротив Каллиста, натянув плащ по самый нос. Мерзнет, бедняга.
  Каллисту становится жаль его, и он набрасывает поверх его плаща свою толстую хлену 1. Фессал быстро согревается и начинает ворочаться, растягиваясь во весь рост и высовывая голову из-под некрашеной шерстяной ткани. Лицо его все еще слегка опухшее от слез - наревелся на похоронах.
  Каллист не осуждает его за это - он и сам постоянно чувствует комок в горле. Как все неожиданно. Впрочем, смерть всегда - неожиданна, хоть и все знают о том, что она наступит.
  Какой солнечный день стоял тогда - казалось, что пришла весна.
  +++
  ...Когда Каллист в сопровождении раба, несущего свитки, тщательно отобранные в библиотеке помощником архиатра, переступил порог зала для занятий, весеннее, дерзкое солнце на несколько мгновений ослепило его - словно он вышел из темной пещеры на волю.
  Ученики в светлых хитонах с шумом поднялись со скамеек, приветствуя его. Евстафий, грузный, взрослый юноша, сидевший на подоконнике, нервно тер плохо выбритые щеки, недовольно глядя на всех невыспавшимися глазами-щелочками. Каллист поздоровался, сделал приветливый знак рукой - молодые врачи сели. Фессал за это время уронил поочередно вощеную дощечку, стиль и нож. Посидоний покровительственно помог ему собрать вещи.
  - Если бы я был Диоген, а ты - Александр, - проговорил Каллист, щурясь,- то я бы попросил тебя не загораживать мне солнце, Евстафий. Но у нас, увы, другие имена - поэтому сиди уж там, на подоконнике, пока солнце не уйдет.
  Грузный юноша, поняв сарказм, неуклюже переполз на скамью рядом с Фессалом и Посидонием. Посидоний, кудрявый, светловолосый (кажется, поэты именно таких называли - "златокудрый") тонко сложенный юноша-грек, брезгливо поморщился. Его брат, плечистый Филагрий, бросил на Евстафия презрительный взгляд. Евстафий буркнул Фессалу: "Подвинься!", толкнул его в плечо, и лемноссец снова уронил дощечку и хирургический нож.
  Каллист сел на простой деревянный стул со спинкой, велев рабу прикрыть окна занавесями. Солнечный луч беззаботно плясал среди нежно-голубых прожилок египетского мрамора на огромном столе, вокруг которого расселись ученики.
  - Я хочу начать с того, чтобы напомнить вам - сегодня школу покидают наши Махаон с Подалирием, - сказал Каллист, сделав жест в сторону Филагрия и Посидония. - Мне и грустно, и радостно, друзья мои, - добавил он, улыбаясь.
  - Спасибо вам, Каллист врач! - пробасил Филагрий.
  - Мы провели с вами незабываемое время! - добавил глубоким, звучным голосом Посидоний.
  - Жаль, что операцию Антилла2 сделать не довелось! - вздохнул Филагрий.
  - С Кесарием архиатром сделаете не одну, - засмеялся Каллист. - Ну, что поделаешь - вам тогда не удалось мне ассистировать... Часто жизнь влечет нас туда, куда мы вовсе не собираемся. Как ваш отец? - участливо спросил он.
  Посидоний вздохнул, и брат ответил за него:
  - Пора уже нам привыкать к тому, что мы должны сами ... ну... в-общем....
  - Каллист врач, он уже не узнает нас, - тихо сказал Посидоний.
  Их отец - Филосторгий, эллин, известный врач из Фессалии, уже давно переехал по приглашению городского совета в Халкидон - на родину знаменитого Герофила Александрийского. У него раньше даже была своя частная школа и несколько поместий в Вифинии и Каппадокии. Старший его сын, тоже Филосторгий, стал архитектором и нелепо погиб, упав с верхнего этажа при осмотре строящегося по его проекту летнего дворца какого-то императорского родственника. Мать лишилась рассудка - она стояла внизу, и Филосторгий-младший разбился, упав к ее ногам. Говорят, все камни были забрызганы кровью. Их похоронили вместе - в тот же день она наложила на себя руки. На похоронах с отцом случился удар, его унесли в дом на носилках. Больше он не вставал и мог шевелить только левым мизинцем. Филагрия и Посидония взял в ученики Леонтий - так они встретились с Каллистом. Посидоний похож на мать - Каллист сразу отчего-то подумал так. Можно почти всегда угадать, когда мальчик похож на мать. А Филагрий - совсем другой, в Филосторгия. Филосторгия Каллист встречал несколько раз в Константинополе - это был уверенный в себе, успешный, крепко стоящий на земле человек. "Что с ним стало, Каллист, если бы ты видел!" - качал головой Леонтий архиатр.
  - Доброй удачи вам, ребята, - сказал Каллист. - Пусть Тюхе улыбнется вам в Новом Риме.
  Они тоже эллины, оба. Носят на груди золотые горгонейоны3- маленькие, искусной работы, из самого Пергама.
  - Филагрий, ты ведь дежурил вчера после полудня и сегодня ночью?
  Последнее дежурство - Филагрий уговорил Каллиста его поставить. Он готов день и ночь оперировать. Пока Посидоний собирал их вещи, готовился к отъезду в Новый Рим, его брат проводил время во врачебном кабинете.
  - Да, Каллист врач. Все хорошо прошло - два кровопускания, три клюсмы4, один парацентез.
  - Ты при парацентезе всю жидкость выпустил сразу?
  - Нет, оставил, как Аретей Каппадокиец пишет. На сегодня и завтра - для Фессала.
  Все захохотали, и Фессал тоже.
  - Сегодня - твое дежурство, Гефест,5- сказал, кривясь в усмешке, Евстафий лемноссцу.
  - А вчера было и твое дежурство, Евстафий, - заметил Каллист. - Или ты дежурил один, Филагрий?
  Честный Филагрий замялся. Евстафий тревожно поднял на него свое рыхлое бледное лицо с глубоко залегшими под глазами тенями.
  - Нет, не один, - сказал молодой хирург и после паузы добавил: - Евстафия вызвали в город, он вернулся к утру.
  - Да? - словно вскользь заметил Каллист. - Хорошо, если так. Тогда поговорим об Аретее Каппадокийце. Филагрий удачно, воистину, вспомнил его имя. Вы читали Аретея?
  Все закивали головами.
  - "Читали" - я имел в виду, делали выписки и учили наизусть.
  - Конечно, - деловито ответил Посидоний, перебирая груду своих табличек.
  - Фессал, а ты что скажешь? - обратился к юноше Каллист.
  - Я? - Фессал вскочил, ухитрившись ничего не уронить на этот раз. - Я...читал...
  Солнце прорвалось в щель между занавесями. Каллист встал и отошел от стола, избегая золотого, слепящего луча.
  - Расскажи нам, что пишет Аретей о диабете, Фессал.
  - "Диабет - удивительная болезнь, нечастая среди людей, при которой плоть и члены словно растворяются, становясь мочой. Природа этой болезни, так же как и водянки - холодная и влажная. При этой болезни, очевидно, поражаются почки и мочевой пузырь, ибо больной никогда не прекращает мочиться, при этом мочеиспускание его непрестанное, подобно тому, как льется струя из открытого водопровода", - Фессал говорил все более и более уверенно, а речь его была красиво и правильной, как у истинного грека, а не уроженца малоазийского берега.
  - "Итак, природа этой болезни - хроническая, и требуется длительное время для ее формирования, но, когда болезнь полностью сформировалась, дни пациента сочтены; ибо растворение плоти очень быстрое и смерть скорая. Более того, жизнь отвратительна и мучительна", - он словно читал по книге.
  - "Жажда неутолима; больной пьет неимоверное количество жидкости, которое, однако, не соответствует огромному количеству мочи, ибо мочи выходит больше; и никто не может прекратить жажду больного или его постоянное мочеиспускание. Ибо, стоит им воздержаться от питья, рот их запекается, а тело иссыхает; у них начинается тошнота, беспокойство и жажда, подобная жжению; и вскоре жажда палит их, как огонь".
  - Хорошо, Фессал, - кивнул Каллист, подходя к нему и кладя руку на его плечо - давая понять, что юноша может сесть. - Молодец, - негромко добавил он. Большие серые глаза лемноссца засияли.
  - А как вы будете лечить диабет? - задал Каллист вопрос.
  - Зачем его лечить, - вздернул верхнюю губу насмешливо сосед Филагрия. - Прогноз ясен.
  Каллист обернулся к нему.
  - Ты что-то сказал, Стратоник?
  - Я пошутил, Каллист врач.
  - Если бы ты пошутил так на Косе, завтра ты уже очутился бы на пути в отчий дом.
  - Простите, Каллист врач.
  Его отец - перс, перешедший на службу римскому императору. На самом деле его зовут Согдиан - древнее персидское имя.6
  - Вы - врачи, а не коновалы-гиппиатры! - воскликнул Каллист. - Не забывайте об этом. Вы должны сострадать больному.
  - А как же писал Сенека - "только больные глаза влажнеют, видя слезы в чужих глазах"? - тихо и вкрадчиво спросил Согдиан-Стратоник.
  "Не впрок варварам эллинская мудрость", - раздраженно подумал Каллист. "Все перевернут на свой лад".
  Стратоник продолжал наблюдать за ним исподлобья своими негреческими глазами - загадочными, подернутыми поволокой. Он ждал ответа.
  - Мы все смертны, Стратоник. Долг смертного - помогать смертному. 7 Ты разве не научился сочувствовать другому человеку, потому что он, как и ты - смертный страдалец? -проговорил вдруг Посидоний - глухо и тяжело.
  - Ты верно сказал, Донион,- ответил Каллист. - Как же будем лечить диабет?
  - Как водянку, - уверенно пробасил Филагрий с видом человека, вылечившего не одну водянку. Все неожиданно и облегченно рассмеялись.
  - Ты прав, Аретей, действительно, считает, что это - разновидность водянки. При асците влага собирается в полости брюшины, так как оттуда для нее нет естественного выхода. При диабете же, когда пораженные почки и мочевой пузырь расплавляются, превращаясь в мочу, влаге есть отток. Но при водянке бывают благоприятные исходы, а здесь - никогда.
  Произнеся эти слова, он отчего-то обернулся - за его спиной стоял неслышно вошедший Леонтий архиатр. Леонтий опирался на свой дубовый посох периодевта - странствующего врача. Он получил его по наследству - старый посох из платана, как у Асклепия Сотера - с поперечной перекладиной наверху, отполированный в странствиях десятками рук, что уверенно держали и нож, и иглу.
  - Здравствуйте, Леонтий врач, - смущенно проговорил Каллист, поспешно вставая вместе с учениками и чуть ли не роняя стиль, как Фессал. - Мы говорили о диабете и Аретее...
  - Да-да, дети, Аретей Каппадокиец...- закивал головой Леонтий.
  - Садитесь сюда, Леонтий врач, - Каллист помог старику устроиться в кресле. Он с трудом опустился в него, благодарно пожал ладонь молодого помощника:- Спасибо, Каллист, дитя мое... Вели рабу приоткрыть шторы.
  Фессал, вскочив с места и наступив на ногу ругнувшемуся Евстафию, поспешно раздвинул тяжелые занавеси. Каллист невольно вскинул ладонь к лицу, заслоняя глаза от света.
  - Дети, знаете ли вы такую змею - дипсу? - спросил Леонтий. - Когда она кусает человека, жажда его неутолима - отсюда и название, данное змее. Она вызывает заболевание, внешне схожее с диабетом...И страдания такого больного действительно, велики, переполняя человеческую меру. Утоляя жажду, он пьет до боли в кишках, таких, что само питье приносит сильные страдания, но, если он перестает пить - нутро его сожигается, словно огнем. И в таких страданиях он погибает к вечеру того же дня. А если это не взрослый человек, а ребенок, то смерть его наступает еще скорее... Дипсы раньше водились даже в окрестностях Никомедии!
  - Я видел одну, - раздался срывающийся шепот Стратоника. В его подернутых поволокой глазах на миг появился животный страх смерти. Появился и исчез, оставив прежнее томное равнодушие.
  - Лечить диабет... Вы видели сифоны на акведуках? Из них течет непрерывно струя, выравнивая уровень воды, чтобы акведук действовал. Аретей назвал болезнь по имени этого сифона.8 Все тело страдальца, дети, вся плоть его растворяется, становясь жидкостью, извергаемой непрестанно из тела ... Больной ненасытимо хочет пить, у него неутолимая жажда - надо сделать так, чтобы он мог ее насытить хоть немного. Мы должны быть рядом с больным - как его лучший друг, ближе любого единокровного брата, ближе любящей матери. Сенека писал об этом. Так вы должны, дети, относиться к страдальцам, только так. Иначе вы станете не философами, а ремесленниками из комедий Аристофана и Плавта. Да!
  Он гневно ударил посохом периодевта в пол.
  - Франты в кудрях, с перстеньками, бездельники праздные!9
  Даже Филагрий съежился, не говоря уже о Фессале. Евстафий пробормотал:
  - Это по твоей уже части, Посидоний. Старческий френит.
  Каллист прочел это по его губам. Евстафий скорчился, уткнувшись лицом в свой свиток.
  - Кто знает, какое питье надо предлагать больному? - спросил Каллист. - Ты, Фессал? Расскажи.
  - Отвар фруктов, молоко...- начал Фессал.
  - Да, дитя мое. И еще надо укреплять желудок - источник жажды находится в нем. Для этого хорошо подойдет спелая айва, свежие финики, кашица на молоке из разнообразных зерен, смешанная с соком айвы и крахмалом тоже облегчает страдания. Натирания тоже могут помочь - для них используем сирийский нард, мякоть или сок айвы, розовое масло. Также необходимы катаплазмы10, припарки. Для того, чтобы приготовить смесь для катаплазм, берем мастику, мякоть айвы и финика и разогрев, прикладываем на область желудка... Все это вы читали и знаете...
  Каллист сидел рядом с Леонтием, выпрямив руки до локтей на мраморе стола и медленно вертя в пальцах бронзовый шпатель для накладывания мазей.
  - Аретей11 был великим врачом, дети. В том, как он мог наблюдать, и после - описывать, с ним не сравниться никто...
  - А Гален? - спросил Филагрий. Леонтий вздохнул, коротко взмахнув высохшей ладонью, словно отгоняя муху.
  - Пергамец? Конечно, не сравнится, - усмехнулся он. - Величие врача не в количестве оставленных им трудов, а в ином... Если бы император не приблизил Галена и не снабдил его рабами и пергаменом - как бы он написал столько? А у Каппадокийца не было страстного желания славы - он просто лечил больных и выше этого ничего не ставил.
  - Но ведь быть придворным архиатром почетно, - не успокаивался Филагрий.
  - Почетно, - улыбнулся никомедийский архиатр. - Но еще более славное дело - быть другом страждущих. И когда приходит время выбора, надо выбирать. На двух табуретах не усидеть.
  - Так, выходит, нам надо брать пример с Панталеона? - глумливо засмеялся Евстафий. - Вон какая слава...правда, после казни.
  Каллист нахмурился, но не успел ничего сказать.
  - Дитя мое... - проговорил Леонтий и оперся на посох, словно желая встать. - Дитя мое! Тебе не грозит даже прижизненная слава Пантолеона врача. Не беспокойся и о посмертной.
  Братья-халкидонцы дружно захохотали.
  - А вы знали его? - спросил Фессал.
  - Не знал - видел несколько раз...я был ребенком тогда, - сказал Леонтий. - Он был постарше вас...твоего возраста, Каллист врач... может, чуть старше - как Кесарий Каппадокиец. Он был философ, Пантолеон врач... Ну, хорошо... А что еще описывает Аретей в острых и хронических болезнях? Кто может рассказать про столбняк?
  - Я могу, - ответил Стратоник и встал. Голос его звучал спокойно, даже почти весело - он гордился своей памятью.
  - "Болезнь начинается с поражения челюстей и сложна для лечения, будучи весьма опасной для жизни. Нижняя челюсть упирается в верхнюю так сильно, что не разжать их ни рычагом, ни клином. Все тело неподвижно вытянуто в одну прямую линию, без малейшего изгиба и способности двигать каким-либо членом, ибо руки и ноги также вытянуты прямо. Опистотонус же выгибает всего человека назад, так что откинутая назад голова лежит между плечами, гортань выпячена и торчит, челюсти сильно разведены и зияют, редко стиснуты. Хрипящее дыхание. Живот и грудь выпячены вперед".
  Перс глубоко вздохнул, переводя дыхание, презрительно взглянул на поморщившегося Посидония и продолжил своим спокойно-веселым голосом, от которого Каллисту стало не по себе.
  - "Моча отделяется непроизвольно, подложечная область напряжена и при постукивании издает звук. Руки в состоянии разгибания и откинуты назад, ноги безобразно искривлены и выгнуты в противоположном подколенной впадине направлении. При эмпростотонусе спина сводообразно округлена, а бедра находятся на одной линии со спиной, макушка загнута вперед, голова соприкасается с грудью, подбородок плотно покоится на грудине, руки сжаты в кулак, ноги разогнуты. При всех видах - сильные боли, при всех - жалобные стоны, исходящие из глубины груди".
  Каллист стиснул пальцы. Этот юноша-варвар говорил с интонациями оракула, словно предрекая кому-то из присутствующих несчастье, описанное Аретеем Каппадокийцем.
  - "Когда болезнь поражает грудь и дыхание, наступает смерть", - сказал перс, слегка осклабившись и обнажая ряд безупречно ровных белых зубов.
  - "Если же больной остается в живых, причем дыхание, хотя с трудом, но все же продолжается, то он не только пригибается вперед наподобие дуги, но как бы свертывается в шар, так, что голова покоится на коленях, а спина и ноги перекидываются наперед до того, что кажется, будто коленный состав выпирает сквозь коленную ямку. Весь облик больного теряет тогда всякое человеческое подобие и получает отвратительный вид, крайне тягостный и для зрителя... Пораженный им становится неузнаваем даже для лучших друзей. И присутствующий врач ничего не в силах сделать ни для сохранения жизни, ни для уменьшения болей, ни для улучшения безобразного искривления. Ибо разогнуть члены он мог бы не иначе, как изрезав и изорвав живьем человека".
  Стратоник снова улыбнулся - спокойно и невозмутимо - и сел, небрежно облокотясь на мраморный стол.
  - Юноша, а дальше? - спросил Леонтий, хмурясь.
  - Дальше? - на лице Стратоника появилась тень неуверенности.
  - О чем ты будешь молиться?
  - Молиться? - удивился Стратоник.
  - Не знаешь? Не дочитал? - вскипел Леонтий и стукнул посохом об пол.
  Все притихли, даже Евстафий на этот раз промолчал.
  - "При этом наиболее подобающая молитва, которая обычна не была бы угодна богам, о том, чтобы жизнь жертвы прекратилась, ибо это будет прекращением и избавлением от страданий и плачевного зла в жизни больного", - выпалил Фессал.
  - Не заплачь, Телесфор, - хрипло сказал Евстафий и его голос прозвучал неожиданно громко и грубо. Он закашлялся, пытаясь скрыть неловкость.
  - Страданий и плачевного зла, да, дети, да! - воскликнул Леонтий. - Ничего нельзя сделать, ничего - только скорбеть вместе с больным, только быть вместе с ним до тех пор, пока смерть принесет ему облегчение. И велико, дети мои, велико в этом несчастье врача...
  Он, понижая голос, повторил несколько раз - "Э дэ ту иетру мегалэ сюмфорэ...".12 Потом резко поднялся.
  - Вот и все, что я хотел вам сказать, детки. Устал я... Пора. Зайди ко мне потом, Каллист врач.
  Он положил ладонь на кудрявую голову Каллиста, слегка, словно шутя, потянул его за волосы. Каллист осторожно помог ему выпрямиться и встать, сделал знак рабам - те услужливо подхватили изможденное старческое тело архиатра под руки. Когда шаги и цоканье трости по каменным плитам пола затихли, Каллист отвел взор от двери, ведущей наружу, и негромко спросил:
  - А что это ты там читал, Евстафий?
  -Сорана Эфесского,13 - ответил тот, пряча рыхлое рябое лицо от света. - Женские болезни.
  - Дай мне это! - потребовал Каллист и яростно выхватил пергамен из рук студента.
  - Соран?! - воскликнул он. - Соран?! Читай вслух! Соран, ты говоришь?!
  Он почти ткнул ему в лицо бесстыдно разматывающийся свиток.
  - Читай! - заорал Каллист. - Вслух!
  Евстафий побледнел.
  - Вслух, я сказал! Читай это... вот с этого места! Пусть все услышат!
  - Сучок... - пробормотал Евстафий и смолк, судорожно сглотнув и уронив голову на грудь.
  - Не можешь? Даже тебе стыдно читать вслух те гадости, которые писал С о т а д!14
  Светлокудрый Посидоний громко ахнул и уставился на однокашника так, как будто у того на голове вдруг образовался горгонейон с крупными откормленными змеями.
  - Как ты смеешь! В присутствии Леонтия врача? Да ты знаешь, что он асклепиад из рода Подалирия, как сам Гиппократ и Аристотель? Как ты смел - при нем? Как ты смеешь читать такие вещи на занятии?! Как ты смел передразнивать его? Ты, который ночь провел в лупанарии 15! Лжец! В город его вызвали! Вон из школы! - Каллист чувствовал, как гнев, подобно страшной декабрьской штормовой волне, захлестывает его. Боковым зрением он заметил ужас в расширенных глазах Фессала.
  Он неимоверным усилием заставил себя замолчать. В наступившей тишине журчала вода, переливаясь в чашах водяных часов.
  - Я пошлю твоему отцу в Галлию этот свиток и письмо. Ступай.
  Евстафий заломил пальцы, с обкусанными заусеницами, откинулся назад, словно его ударили наотмашь.
  - Не-ет! - закричал он странным и диким высоким голосом, как лысые от дурманящих паров Кастальского ключа старухи-пифии в Дельфах. - Не-ет!
  Стратоник брезгливо вставил в уши изящные кончики своих длинных пальцев и аккуратно отодвинулся от повалившегося на пол в конвульсиях товарища.
  - Не посылайте! Не посылайте! - кричал Евстафий, в агонии царапая лицо. - Вам всем хорошо... - он захлебывался словами, - у вас отцы...а у меня... мне что - умирать только остается теперь, да? Умирать?
  - Каллист врач, - кинулся Фессал к учителю, - он не делал того, что вы подумали!
  Он метнулся к Евстафию, которого уже крепко держали Посидоний и Филагрий.
  - Каллист врач, он не за этим ходил туда! Я клянусь вам! У него...он...я не могу вам сказать, почему, но он не виноват...
  - Замолчи! - неожиданно завопил Евстафий. - Молчи, ты... ты...христианское отродье!
  Он с бешеной злобой лягнул в живот склонившегося над ним Фессала. Юноша пронзительно закричал и, корчась, упал на каменный пол.
  Каллист схватил Евстафия за шиворот и влепил ему несколько крепких оплеух.
  - Вон, - проговорил он, задыхаясь. - Филагрий и Посидоний, уведите его. Занятие окончено.
  ...Он схватил стонущего Фессала в охапку, как Асклепий - Ипполита, и потащил к себе в кабинет. Уложив его на львиную шкуру, он сел рядом с ним.
  - Ты что, не видел, что он - безумный? Он же тебя изувечить мог. Что ты полез к нему? - с укором сказал он.
  Фессал молча кусал угол подушки. Из глаз его текли слезы, от боли он не мог говорить. Каллист взъерошил его светлые волосы:
  - Сейчас будет легче... Вот, примочка с бараньей травой... Кажется, все обошлось...Эх, Фессал, отчего с тобой всегда что-то случается...ну, что ты полез его защищать, Алкивиада этого?
  Фессал всхлипнул, отпустил подушку и проговорил:
  - Он не виноват... он не за тем ходил в ... ну, туда... но я не могу вам сказать... я ему поклялся...
  - Фессал, опомнись, - покачал головой Каллист. - Ты, воистину, нашел себе друга. Клятвы, тайны... Тоже выискались Гармодий с Аристогитоном! 16
  - Я... я не дружу с ним, - шмыгнул носом Фессал. - Просто... как-то разговорились... у него отец - при Юлиане, двоюродном брате императора...ну, который в Галлии... а мать...
  Он осекся.
  - Ладно, хватит про него. А ты что, из семьи христиан?
  - Нет, - замотал головой Фессал.
  ...Каллист позвал раба-секретаря и занялся отчетом по осмотру городских бань. Фессал тем временем задремал на львиной шкуре. Солнце ушло, и в кабинете стало тихо и прохладно. Покончив с отчетом, он отпустил раба и велел принести обед.
  Они пообедали с Фессалом, который уже почти оправился от полученного удара и продолжал сбивчиво убеждать Каллиста, что Евстрафий не виноват.
  - А Сотада ему тоже подкинули? - саркастически заметил Каллист.
  Фессал смутился и смолк. Они еще не закончили обед, как пришли Филагрий с Посидонием - на них уже были дорожные плащи и сандалии.
  - Ну как, Телесфорушка? - они по очереди дружески обняли незадачливого товарища. - Оклемался?
  - Мы Стафе еще потом врезали во дворе, мало не показалось! - покрутил своими огромными кулаками Филагрий. - Побежал к себе крокодиловы слезы проливать.
  - А вы ничего не слышали, Каллист врач! - весело добавил Посидоний. - Мы вам ничего не рассказывали!
  - Да уж, - сказал Каллист.
  - Спасибо за то, что оформили нам поездку на почтовой карете за казенный счет! - продолжал Посидоний. - Очень нас выручили.
  - Вам в первое время в Новом Риме деньги понадобятся, а у вас их не так уж много.
  - Это верно, - сказал Филагрий. - Но мы уже решили подрабатывать на ипподроме.
  - Возницами?! - открыл рот Фессал.
  - А то! - засмеялся Филагрий, набрасывая на могучие плечи сползающий плащ. - И еще в гладиаторскую школу.
  - Гладиаторами, - добавил Посидоний, улыбаясь. - Филагрия ретиарием, меня...
  - Да ну вас, - обиделся Фессал, поняв, что его разыгрывают. - Хирургами, конечно же?
  - Телесфорушка, какой же ты, все-таки, милый! Каллист врач, вы следите тут за ним, а то он пропадет ни за грош.
  - И скажите ему, чтобы с нашим Алкивиадом не дружил. Он гнилой внутри, ненадежный человек.
  Братья говорили наперебой.
  - Да его ведь отчислят теперь.
  - Поедет к папе в Галлию.
  - Снег убирать.
  - Вы видели снег, Каллист врач?
  - Стратоник говорит, в горах лежит, белый такой, но мельче града, его много, можно на особых досках по нему кататься.
  - Варварская забава.
  - Вот Евстафий и будет кататься. До лупанария местного.
  - А вы же пойдете проверять лупанарий? Возьмите его с собой. Он там - свой человек.
  Халкидонцы захохотали.
  - Ребята, хватит, - остановил их Каллист.
  - Простите, Каллист врач.
  - Мы сейчас были у Леонтия архиатра, прощались с ним.
  - Он велел вас позвать, с Телесфорушкой.
  Они вместе вышли во двор, еще раз простились, обнялись, расцеловались.
  - А вы сильно побили Евстафия? - смущаясь, спросил Фессал.
  - Слегка, - весомо заметил Филагрий.
  - Вполне человеколюбиво, - добавил Посидоний. - Ты что, в самом деле, в христиане перешел? Тоже этой ночью? Он - в лупанарий, а ты - в баптистерий?
  Фессал покраснел.
  - Нашел кого жалеть, - хмыкнул Филагрий. - Ну, бывай, Фессалион!
  - Держись!
  - Приезжай в гости!
  - И вы, Каллист врач!
  - Будьте здоровы!
  - Будьте здоровы! - ответил Каллист и сказал вознице-сирийцу в пестром хитоне: - Ну, трогай!
  Коренастые вифинские лошадки, издавая негромкое ржание, пустились уверенной рысью по никомедийской дороге - в сторону Нового Рима. Филагрий и Посидоний махали Каллисту и стоящему рядом с ним Фессалу до тех пор, пока коляска не скрылась за первым поворотом.
  - В мае поедем с тобой в Новый Рим, Фессал, - положил руку на плечо ученика помощник архиатра. - Увидитесь. Не грусти.
   Фессал улыбнулся сквозь навернувшиеся на глаза слезы.
  - Сегодня будем с тобой дежурить вместе, - добавил Каллист. - А теперь - пора к Леонтию врачу.
  ...Леонтий архиатр лежал на низкой кушетке, укрытый ворохом шерстяных одеял. Его тонкие седые волосы разметались по льняному полотну простыни.
  - Пришел, дитя мое? И ты, Фессал? - он сделал движение, желая приподняться. - Что ж ты так долго... не успеем теперь и поговорить как следует.
  Раб-вифинец заботливо подложил под плечи архиатра подушку и подал кубок.
  - Спасибо, Кандид... Подвинь вторую кушетку - пусть Каллист и Фессал сядут рядом со мной.
  - Вам нездоровится сегодня, Леонтий врач? - встревожено спросил Каллист, касаясь запястья архиатра - оценить пульс.
  - Нездоровится, дитя мое... Послушай, что я тебе скажу... Что ты испугался? Пульс слабый, да... и все слабее и слабее будет...Ты послушай меня. Кандид, принеси ларец - вон тот, кованый... а теперь достань ключи... вот этот от него, да...открывай и отдай все, что там есть, Каллисту врачу...
  - Леонтий архиатр, надо пустить кровь... - начал Каллист.
  - Не надо, дитя мое. Разве ты не понимаешь, что со мной происходит? Вот, это письмо - рекомендации тебе...в Новый Рим...а второе - рекомендации Фессалу...Не перебивай! - строго сказал он, беря Каллиста за руку. - У тебя нет будущего в Никомедии. Это - мрачный, эллинский город, Каллист... Здесь сгубили твоего дядю...Тебе сразу надо ехать в Новый Рим ... к Кесарию. Он поможет. И не оставь Фессала. Я взял его по Клятве врача - он внук моего учителя, Фессала из Гефестии Лемносской...Он еще отрок, ему нужна твоя поддержка. Обещай мне!
  - Клянусь Аполлоном врачом, - проговорил Каллист.
  Кандид внезапно упал на колени и уткнулся лицом в ложе хозяина.
  - Не плач, мой добрый Кандид, - ласково произнес Леонтий, гладя его голову другой рукой. - Вот, здесь и твоя вольная...и еще вольные Нимфее, Соклу, Просдоке и Гимну. Каллист врач позаботится о вас. Каждому полагается по двадцать монет, Каллист.
  - Не умирайте, хозяин, - прошептал Кандид, целуя одеяла, укутывавшие Леонтия. - Лучше быть вашим рабом, чем ничейным свободным!
  - Ну, Кандид, ну же... Женишься на Просдоке... купишь домик, будешь торговать...- улыбнулся Леонтий. - Не плачь.
  - И еще, Каллист - в Новый Рим поедете за счет архиатрии...у меня еще остались неиспользованные поездки, так что не потеряй - вон там пергамен с разрешением. Кажется, все разъяснил вам... А ты, Фессал - вот кому кровь пустить надо! Бледный, как гипсовый Телесфор...
  - Леонтий врач... - выдавил Фессал, опускаясь на колени рядом с Кандидом. Тот незаметно отошел прочь, сел на ковер у ног Леонтия.
  - Дитя мое, мужайся...
  Леонтий привлек к себе Фессала, поцеловал его светлую макушку.
  - Подай-ка мне вон то письмо, Каллист, - попросил он. - Или лучше, сам прочти нам вслух.
  Каллист взял с деревянного столика кусок пергамена.
  - Это пишет мой друг из Рима, Марий Викторин... Он философ, грамматик и поэт... Тоже старик, приехать уже в Никомедию не может...Читай же!
  - Unum primum unum a se ortum unum ante unum
  deus praecedis omne quantum nullis notus terminis
  nihil in te quantum quia neque quantum ex te est
  namque ex te natum unum gignit magis quantum quam tenet
  a hinc immensus pater est mensus atque immensus filius
  unum autem et tu pater es unum quem genuis filius...
  
  Единое, Первоначало, самоизлиянный Источник,
  Боже мой, числом мне ли Тебя описать?
  Нет Тебе меры, под силу ль числу выразить будет Тебя?
  Единый рожден от Тебя, счислению Сам неподвластный,
  Неизмеримый Отец, с Ним же Со-Неизмеримый Сын,
  Един Единого Отче, что Единого Сына являешь.17
  
  - Барин, пресвитеры прибыть изволили, - вбежала в комнату молодая рабыня с красными от слез глазами.
  - Зови их, Просдока, дитя моя, - слегка улыбнулся Леонтий. - А ты, Кандид, принеси тот самый белый хитон, что мы вчера с тобой искали...и зажги свечи. Каллист, как бы я хотел, чтобы ты был со мной в это время! - Леонтий прерывисто вздохнул, опуская устало веки.
  Каллист в молчании смотрел на него, держа почти невесомые ладони старца в своих ладонях.
  - Я буду с вами, Леонтий врач, - прошептал он. - Я никуда не уйду.
  - Дитя мое, ты - эллин, тебя не разрешат...Подождите с Фессалом на веранде...это недолго... потом зайдете...и вот еще что - наклонись, я скажу тебе на ухо... вот так...
  Изо рта Леонтия пахло мятой и сирийским нардом - эти пастилки, что обычно помогали ему при сердечных приступах, готовила толстая, крикливая ключница Нимфея.
  - Ты не пиши ничего отцу Евстафия, слышишь, дитя мое?
  Каллист втянул воздух и промолчал.
  - Я скажу тебе - но это тайна, поклянись, что не скажешь никому...Орибасий хотел его усыновить, но до сих пор не собрался...он сейчас далеко, в Галлии...с Юлианом...не хочет побочного сына возить с собой... Евстафий переживает...
  - В лупанарии? - вскипел Каллист и смолк, проклиная свой норов.
  - Дитя мое, Каллист, - покачал головой Леонтий. - Он мать свою там навещал...
  Леонтий покачал головой, бессильно закрывая глаза. Словно громом пораженный, Каллист безмолвно стоял на коленях у ложа архиатра.
  - Обещай мне, что не напишешь... он приходило сегодня ко мне, умолял...
  - Обещаю, Леонтий архиатр, - ответил Каллист.
  Он уже ясно видел, что старик умирает, что тень смерти все больше и больше закрывает его лицо, что глаза Леонтия уже приобрели тот странный плавающий взгляд, который говорит о близости неотвратимого. Каким далеким и мелким показалось ему то возмущение незаконнорожденным разнузданным сыном Орибасия врача, которое не отпускало его весь день. Благие боги, да пусть он остается, пусть учится в никомедийской врачебной школе, пусть хоть всего Сотада перечитает...
  - Леонтий врач...
  - Дитя мое, вот они идут. Подожди на веранде...и ларец сразу же с собой возьми... и приходи потом...
  
  ...У тяжелой льняной шторы, плотно закрывавшей вход в комнату архиатра, неподвижный, словно статуя, юный чтец в тесном, поношенном хитоне выговаривал растерянному Фессалу:
  - Нет, нельзя. Написано: "не бросайте святыню псам".
  - Но я же не пес, какой же я пес! Леонтий архиатр был мне за отца...
  - Не спорь. Ты же эллин? Вот. Поэтому тебе нельзя присутствовать во время совершения таинства, - молодой человек ковырял носком поношенной сандалии трещину между плитами каменного пола.
  - Но послушай...как тебя зовут?
  - Севастиан.
  - Севастиан, я спрячусь здесь, за занавесью. Я не буду подходить близко! - продолжал горячо упрашивать лемноссец.
  - Нельзя! Как тебя звать?
  - Фессал...
  - Фессал, это нельзя...Пресвитер Гераклеон не позволит...
  - Севастиан, я очень тебя прошу...я тихо... я хорошо к христианам отношусь...и ко Христу...
  Севастиан потер потной ладонью свои прыщавые щеки.
  - Не делай так, - поспешно сказал Фессал. - Еще хуже будет. Надо катаплазму из свежего лука прикладывать на ночь.
  - Это эллинское средство. Я священным маслом каждый вечер мажу и молюсь, - немного неуверенно проговорил Севастиан, ощупывая свое пятнистое лицо.
  - Лук - это хорошее средство! - воскликнул Фессал, хватая его за рукав хитона. - Асклепиад Вифинский про него писал... и Аретей... Ничего в нем эллинского нет - это же просто врачебное искусство. Оно - всечеловеческое. Да ведь кто-то из ваших писателей так и сказал - "все лучшее, когда-либо сказанное или сделанное людьми, принадлежит нам, христианам".
  - Катаплазму из лука? - переспросил Севастиан и поморщился, задев крупный прыщ на лбу.
  - Прекрати тереть лицо! - сурово сказал Фессал. - Еще больше вылезет прыщей этих. И не маслом надо, а водой умываться. С золой и сирийским нардом...- он увидел растерянность на лице собеседника при словах "сирийский нард", и добавил: - или просто с золой, если нарда нет.
  - И как ее делают, катаплазму? - с затаенной надеждой спросил юный чтец.
  - Севастиан, ты с каких это пор стал водиться с язычниками?! - бородатый толстолицый мужчина в длинном хитоне схватил чтеца за локоть. - Я надеюсь, это не твой друг?
  - Нет-нет, - отступая, поспешил заверить Фессал грозного диакона. - Я только спросил...я сейчас ухожу.
  Севастиан, покрасневший и сконфуженный, беспомощно переводил взгляд с одного собеседника на другого.
  - Небось, снадобья свои эллинские предлагал? - пророкотал диакон. - Мы, христиане, у врачей не лечимся. Это у вас, эллинов, так принято, а мы всю свою надежду в Боге полагаем, а после Него - в Его Сыне, сотворенном прежде всех веков. Пошли, Севастиан - отец Гераклеон уже прибыть изволили.
  Диакон расправил плечи, и хозяйским жестом отодвинул занавесь, увлекая чтеца за собой. Севастиан бросил на Фессала умоляющий взгляд, и скрылся в полумраке.
  - Хорошо, что свиньей не назвали и не пожелали с обрыва броситься.
  Фессал, вздрогнув, обернулся к Каллисту.
  - Они никого не пускают на эту мистерию, бесполезно просить, - кусая губы, добавил Каллист. Он стоял до этого в стороне, отвернувшись - не хотел вмешиваться в разговор Фессала со своим знакомым чтецом. Они присели на мраморное основание одной из колонн.
  - А потом...Леонтию врачу уже нельзя будет с нами встречаться? - срывающимся голосом спросил лемноссец.
  - Потом - можно. Это недолго...ну, мистерия эта...- ободрительно проговорил Каллист.
  - Да? - обрадовался его ученик. - А что там делают, вы не знаете, Каллист врач?
  - Чтобы человек прошел христианское посвящение, его в воде крестят, - ответил вифинец. - Ты не знал разве?
  - А почитатели Митры - тоже в воде крестят, да, Каллист врач?
  - Не знаю, Фессал.
  - Они тоже никого не пускают непосвященных. И женщин.
  - Ну, этим-то то они от христиан и отличаются, - заметил Каллист.
  - А правда, что Константин Великий сначала Митру почитал, а потом стал христианином?
  Каллист понимал, что Фессал ведет весь этот разговор, потому что боится молча сидеть с гнетущими его мыслями.
  - Да... говорят... - нехотя ответил он, поддерживая разговор. - Непобедимое Солнце.
  - И он, говорят, крест на солнце увидел?
  - Фессал, я, право, не знаю всех этих историй, - нахмурился Каллист. - Но то, что он чудом взял старый Рим - это точно. Если бы Максенций не вышел к Мильвийскому мосту, а засел за стенами Рима держать оборону, Константин никогда бы не стал императором.
  - Он в Тибре утонул, Максенций?
  - Да. Он странный был человек - его мать была сириянка, Евтропия. Варварская кровь...
  - У Евстафия отец среди варваров живет...Орибасий врач... в Лютеции...Он у начальника западных легионов, Юлиана, архиатр...
  - Юлиан - талантливый полководец, - заметил Каллист.- Навел в Галлии порядок.
  - Он двоюродный брат императора Констанция, Каллист врач?
  - Он...он сын Юлия Констанция, брата Константина Великого. Его отца убили во время мятежа после смерти Константина, когда началась борьба за трон. Ему было шесть лет тогда. А мать умерла, когда он еще был грудным младенцем.
  - Да... казалось бы, племянник Константина Великого, а такая судьба, - вздохнул Фессал.
  - Если бы императрица Евсевия не заступалась бы за него, Констанций бы его казнил, как его брата Галла, - кивнул Каллист. - Кесарий рассказывал, что его брат, Григорий, встречался с Юлианом в Афинской школе. Он был всегда нелюдим и мрачен.
  - Еще бы! - воскликнул Фессал. - Будешь таким, когда всех родных чуть ли не твоих глазах перережут...и потом почти под арестом жить, в чужом краю... его же, кажется, в Каппадокии держали вообще взаперти?
  - Вроде да...Маленьким мальчиком, а потом второй раз, уже юношей... ну, это их дела, императорские, Фессал. Нам-то что... Посмотри-ка, они уже закончили? Выходят?
  
  ...Каллист и Фессал снова вошли в тихую, опустевшую комнату. Просдока молча сидела у ног Леонтия, обнимая их и пытаясь согреть своим дыханием.
  Тонкий луч чертил на александрийском ковре безупречную светлую линию, уходящую в синеющее в просвете занавесей небо.
  Темная фигура шевелилась в углу.
  - Дети, - говорит Леонтий. - Дети... Евстафий...ну же...
  - Фессал...прости меня...- выдавливает Евстафий, слегка заикаясь. - Я не нарочно.
  - Я знаю, знаю, - кивает часто головой лемноссец, крепко пожимая ему руку над постелью архиатра Никомедии.
  - Простите меня, Каллист врач...- бубнит Евстафий.
  Каллист кивает и склоняется к старику в белоснежном хитоне. От Леонтия пахнет уже не пастилками, а легким и терпким запахом - знаменитое вифинское миро из тридцати веществ...
  - adesto lumen verum pater omnipotens deus
  adesto lumen luminis mysterium et virtus dei
  adesto sancte spiritus patris et filii copula
  tu cum quiescis pater es cum procedis filius
  in unum qui cuncta nectis tu es sanctus spiritus, - шепчет Леонтий. - Ах, Каллист, я и не знал, что ты так страдаешь приступами гемикрании...бедное дитя...и ты никогда не жаловался...все терпел...прости меня...
  - Нет, что вы, что вы...- бормочет растерянный Каллист, целуя его прозрачные руки, - зачем вы извиняетесь, Леонтий врач...
  
  "С нами пребудь, Свет Истинный, Боже Всесильный!
  С нами пребудь, Ты, Свет от Света, Тайна и Божия Сила!
  С нами пребудь, Ты, Дух Святой, цепь золотая,
  Ты, с Отцом, от Кого Ты исходишь, и с посылающим Сыном,
  Все во Едино связуешь, будучи Духом Святым.
  Греки зовут Его Логос, Бог, что в недре Отца возлежит.
  Причина всего сотворенного, Виновник создания твари.
  Ничто из созданных не вошло в бытие без Него.
  Христос - этот Логос, и, если сей Логос есть Жизнь,
  То Он рожден от Отца, и Богом зовется Живым.
  По сущности - Бог, и будучи Богом - Он самосущная жизнь.
  Сын, Рожденная Жизнь - есть Логос и Бог существом".
  
  Леонтий слегка улыбается. Каллист и Фессал смотрят друг на друга. Леонтий касается их рук, гладит их пальцы. На груди его сияет золотой знак - соединенные навек буквы "Хи" и "Ро".
  - Ты хотел знать, Каллистион, дитя, был ли у меня экстаз... - Леонтий смотрит на вифинца, глаза его сияют. - О Триада, Троица...тени ее приводят душу в восторг...
  Единое Начало,
  Иной едино с Иным,
  И всегда Иной - с Иным,
  О Троице Благая!
  
  - Почитай еще, Фессал...
  Помилуй, Господи! Христе, помилуй!
  Ты - дух мой, Слове,
  Ты - душа моя, Слове,
  Ты - плоть моя, Слове!
  Помилуй, Господи! Христе, помилуй!
  Ибо жив Бог и присно Он жив,
  И родил Он вечную Жизнь,
  Жизнь же сия есть Сын Божий Христос.
  Помилуй, Господи! Христе, помилуй!
  По подобию Твоему, Боже Отче,
  По образу Сына Твоего создан я,
  Подай же, чтобы жил я в веках сотворенных,
  ибо Сын Твой познал меня.
  Бог - Любовь есть,
  Христос есть Милость,
  Дух же - общение дружбы
  О Троица Благая
  Освободи нас,
  Исцели нас,
  Оправдай нас,
  О Троица Благая.
  
  - О, Каллистион, Фессалион...дети...о как бы я желал...канаты от кнехтов... в путь...развязать...и ...туда...где моя Троица...
  С нами пребудь, Свет Истинный, Боже Всесильный!
  С нами пребудь, Ты, Свет от Света, Тайна и Божия Сила!
  С нами пребудь, Ты, Дух Святой, цепь золотая,
  Ты, с Отцом, от Кого Ты исходишь, и с посылающим Сыном,
  Все во Едино связуешь, будучи Духом Святым.
  
  - Кесарию... Кесарию - привет от меня... пусть не переутомляется, скажи ему... все у него получится с ксенодохием...Кесарий Севастиец, твой друг, скажи ему...
  - Да, да, - говорит Каллист, запинаясь. - Да.
  - И гимны забери... напиши Марию письмо...- голоса Леонтия уже не различить. Каллист прижимает свою голову ко груди старика - ему слышен глухой, словно надтреснутый, звук ударов сердца.
  - Уезжай, уезжай, Каллист, из Никомедии... о, какая это была ошибка Констанция - зачем он послал несчастного Юлиана сюда, ему надо было держать его в Новом Риме... Никомедия - языческий город, здесь он узнал много себе и всем на беду...Каллистион, береги Кесария...Я не брежу, не смотри так... слышишь, что я сказал? Друга своего, севастийца... Фессал, Фессал, дитя, не плачь...
  Помилуй, Господи! Христе, помилуй!
  Саможивущий Отец есть,
  И Сын Рожденный есть Саможизнь,
  Единосущен Отцу Он и присно живет.
  
  - Видите? - Леонтий поднимает вверх пальцы - он уже не в силах оторвать от груди ладонь. - Видите?
  Лицо его сияет несказанным счастьем.
  - Выше... выше...
  Каллист слышит гулкие удары сердца - точно сильная птица бьется о прутья клетки - потом еще и еще, медленней и глуше. Настает тишина.
  +++
  ...Коляску встряхивает, она останавливается
  - Переправа! - кричат снаружи.
  - Вот, Фессал, мы уже почти и в Новом Риме, - говорит Каллист, кладя проснувшемуся ученику руку на плечо.
  
  
  ГЛАВА 13. О ХРИСТИАНАХ, ЭПИКУРЕЙЦАХ И ВРАЧАХ.
  - Уже недалеко, Фессал. Устал? - Каллист похлопал юного спутника по плечу. - Надо было бы тебе остаться в гостинице и отдохнуть.
  - Нет, что вы, Каллист врач, я не устал, - замотал головой Фессал. - Зачем мне оставаться в гостинице? Я никогда не был в Новом Риме, я хочу все посмотреть... Это и есть статуя императора Константина?
  - Да, - кивнул Каллист.
  Они стояли на площади недалеко от какой-то базилики, к которой на полном скаку мчался недвижимый всадник в императорской тоге. Его лицо с огромными глазами и тяжеловесным подбородком было полно отчаянной решимости.
  - А там - христианская церковь? - спросил Фессал - бледный от усталости, с тенями под глазами. - Можно мне посмотреть, Каллист врач? Я вас потом догоню.
  - Можно подумать, ты не видал никогда христианских церквей, Фессал. Давай потом...- начал Каллист, но, увидев, как опечалился его ученик, кивнул:
  - Хорошо, только быстро. Я подожду тебя у фонтана.
  Радостный Фессал бросился к базилике. Каллист сел на мраморный борт фонтана, разулся, опустил ноги в ледяную воду, и потом растер их краем своего пыльного плаща. Вода быстро снимает усталость. Новый Рим! Он построен по плану, улицы здесь прямые, заблудиться сложно - не то что в древней Никомедии, где улицы петляют, словно ходы в лабиринте Минотавра. Он вдруг вспомнил, как случайно увидел, посещая кого-то на правом берегу Никомедии, двух мальчишек из синойкии1, рисовавших углем на стене кузницы клубок путаных линий и чудовище. Пока старший, черноволосый, пыхтя и высунув от усердия язык, изображал получеловека-полубыка (Каллист удивился тому, с каким искусством он это делает!) второй печатными буквами писал на стене: "Лабиринт. Минотавр". "Ксен, бежим!" - завопил вдруг творец Минотавра и мальчишек словно сдуло ветром, прежде чем волосатый кузнец, держа в одной руке мехи для горна, успел схватить их за уши. Подмастерья, почти ровесники Ксена и его брата, тем временем высунулись из кузницы и, зажимая рты руками, чтобы не смеяться в голос, показывали друг другу на изображение на стене. Минотавр был явно списан с кузнеца. Каллист рассмеялся - сходство было уловлено точно. Кузнец неодобрительно посмотрел на прохожего в богатой одежде, потом поскреб темя, погрозил пальцем исчезнувшим сорванцам и вернулся в кузницу, повторяя: "Отец пьет беспробудно, а дети как трава полевая растут!"
  - Каллист врач! - запыхавшийся и раскрасневшийся Фессал подбежал к нему. - Знаете, кто здесь похоронен?
  - Не знаю, - ответил Каллист. - Ромул и Рем? - неудачно пошутил он.
  - Нет! - радость Фессала не омрачилась даже от скепсиса старшего друга. - Врач из Вифинии! Пантолеон! Помните, Леонтий архиатр говорил? Он тоже был последователь божественного Плотина...а потом крестился! Пойдемте, Каллист врач! Это же ваш земляк, он поможет нам в этом городе! Это знак богов!
  - Ох, Фессал, - покачал головой Каллист и улыбнулся. Юноша был охвачен радостью и ликованием, и едва не пускался в пляс.
  - Пойдемте, зажжем на его гробе свечи! Пойдемте, Каллист врач! Я не стал без вас!
  - Знак богов, говоришь? - Каллист поднялся на ноги. - Ну, если хочешь, пойдем.
  В базилике было мало людей - судя по всему, все уже расходились после какого-то христианского собрания. Каллист взял две маленькие восковые свечи, опустил серебряную монету в ящик для пожертвований и протянул одну из свеч Фессалу. Тот, следуя примеру каких-то шедших перед ним ремесленников, приклонил колена у гробницы и, прижавшись лбом к теплому каппадокийскому мрамору с золотистыми прожилками, что-то зашептал. "Какой хороший мальчик, - подумал Каллист, вертя в пальцах тающую свечу. - Кто бы ты ни был, вифинец, христианский герой, подай Фессалу добрую удачу Тюхе в этом городе!" Он поднял глаза, рассматривая мозаику. "Пантолеон врач" - светились в полутьме буквы над кудрявой светло-русой головой молодого человека в белой одежде - то ли тоге, то ли в белом хитоне и белом плаще. Рядом была изображена процессия, несущая ковчег навстречу спешившемуся и простирающему руки вперед императору Константину - его было сложно не узнать, он был точь-в-точь как всадник с площади. Над ковчегом была надпись - "Пантелеимон, свидетель Всемилостивого Спасителя Христа". Мартир. Свидетель. Он - христианский мученик, Панталеон Вифинец, врач.
  Каллист зажег свою свечу и пристроил ее среди других в простенький подсвечник с белым морским песком - как на побережье Пропонтиды, у Никомедии. "Видишь, Вифинец, он же еще совсем отрок, Фессал. И сирота. У него никого нет, кроме меня и Леонтия, но Леонтий умер, а ему еще надо учиться. Пусть Кесарий пристроит его куда-нибудь. А я поеду...ну, куда мне поехать? В Рим? А что, Вифинец, это мысль... Да, в Рим".
  - Ты - эллин? - кто-то тихо спросил его - на чистом греческом, но с гортанным акцентом.
  - Да! - резко обернулся Каллист, готовый дать отпор.
  - Не сердись, - засмеялся в полумраке высокий незнакомец. - Пантолеон Вифинец все исполнит, - неожиданный собеседник Каллиста смолк, закутался в воинский плащ и медленно удалился, теряясь в свете, льющемся из дверного проема. Каллист провожал его взглядом и не заметил, что Фессал уже поднялся с колен и подошел к своему старшему другу.
  - Ну что, Фессал? - спросил Каллист. - Рад?
  Юноша поспешно вытер слезы.
  - Клянусь Гераклом!2 Ты опять ревел...
  - Не сердитесь, Каллист врач! - растерялся Фессал.
  - С Гераклами своими в капища свои поганые идите! - раздался величественный баритон, и какой-то небритый мужчина в длинном хитоне с метелкой в руках подскочил к ним.
  - Ты, кажется, пол подметал? - заметил Каллист, заслоняя испугавшегося Фессала. - Вот и продолжай.
  - Я - чтец при этой базилике и не позволю вам осквернять гроб мученика! - воскликнул небритый служитель.
  - Ты его одним своим видом оскверняешь, - заметил Каллист. - Киник нашелся! В баню сходи, а то рядом с тобой задохнуться можно. Идем, Фессалион!
  Когда они снова оказались у статуи Константина и у фонтана, Фессал проговорил:
  - Я за вас молился, Каллист врач - чтобы господин Кесарий нашел вам хорошее место.
  - Вот как! - Каллист ощутил, как к его горлу подкатил комок, и сглотнул. - Вот как... Чудной ты...Пусть бы он тебя пристроил, а я уж не пропаду.
  - Я тоже не пропаду, Каллист врач. У меня имение небольшое на Лемносе, недалеко от Гефестии. Наследство. А у вас... я знаю, у вас же... отняли все?
  Фессал робко заглянул в глаза Каллисту.
  - Откуда ты знаешь? - грубовато ответил тот, но, прежде чем Фессал успел испугаться, крепко обнял его за плечи. - Неважно. Философ должен уметь жить без имения, без семьи...
  - Каллист врач, знаете, что? - вдруг воскликнул Фессал, и его потухшие было глаза загорелись. - Поедем на Лемнос! У меня маленькое имение, но нам хватит. Десяток рабов, поле небольшое, три-четыре масличных дерева, виноградничек. Проживем! Правда? Поедем! Это герой Пантолеон мне мысль эту послал, я ручаюсь! Мне и в голову не приходило раньше.
  - Послушай, Фессалион, дитя мое,- засмеялся Каллист, - подожди ехать в свою Гефестию, пока ты не попытал счастья в Новом Риме. Гефестия не убежит... Где же дом Кесария? Клянусь Гераклом, надо пройти через рощу - мы как-то с ним гуляли по Новому Риму, он показывал мне короткий путь от площади с базиликой.
  - А как мы найдем потом нашу гостиницу? - встревожился Фессал. - Наши вещи, книги, инструменты...
  - Найдем, не волнуйся. Думаю, что Кесарий позволит нам остановиться у него на первое время. Пошлет в гостиницу рабов, они наши вещи принесут. Да не переживай же ты так, Фессал! - он потряс его за плечо. - Плохо, конечно, что у меня нет рабов - я все деньги тратил на библиотеку, а теперь понимаю, что хоть одного раба завести нужно было. Пригодился бы в дороге.
  - Вы уехать хотите, Каллист врач? - печально спросил Фессал. Они шли по роще, среди деревьев, на влажных ветвях которых уже проклюнулась из набухших почек ранняя нежная зелень. - Не уезжайте...
  "Да разве это от меня зависит, Фессалушка!" - хотел он сказать, но промолчал. Все теперь зависит от Кесария - столичного архиатра и сенатора.
  - Он ведь ваш друг, - неожиданно сказал Фессал, словно прочитав его мысли.
  - Друг? - переспросил Каллист.
  - Конечно, - уверенно продолжил Фессал. - Он должен вам помочь.
  "Люди не должны ничего друг другу, Фессал", - опять мысленно ответил ему Каллист. Юноша, наивный юноша! Ну что ты знаешь о жизни! Ну и что, что Кесарий был приветлив и великодушен с помощником архиатра Никомедии - а нужен ли ему просто Каллист врач в Новом Риме? Он - архиатр, при дворе самого императора, член сената... не запятнает ли его тогу такое сомнительное знакомство с племянником сосланного теурга Феоктиста?
  - Он же... ну, он же - из христиан, - продолжал лепетать Фессал. -Не из таких, как этот, с метлой, - поспешно добавил он, поймав насмешливый взгляд старшего товарища, - а из... из настоящих христиан. А настоящие христиане не оставляют других в беде.
  - Ты что, креститься собрался, Фессал? - удивился Каллист. - Ты уж больно много о христианах знаешь.
  - Я совсем немного знаю, - заспорил молодой врач. - Вот Архедамия - та на самом деле много знает, она креститься собирается...
  Каллист весело расхохотался. Фессал покраснел.
  - Архедамия? Все понятно, Фессал! Вот в чем причина.
  - А вы, Каллист врач, - неожиданно вскинув голову, с вызовом произнес лемноссец, - неужели вы никогда не любили?
  Каллист удивился тону обычно робкого ученика и долго не отвечал. Фессал, умолкнув, шел за ним следом по тропе.
  - Нет, Фессал, - наконец, ответил Каллист. Перед его внутренним взором предстал образ огненно-рыжей девушки из церкви мученика Анфима. Финарета? Да, так ее звали...
  - Нет, - повторил он. - Вот дом Кесария.
  Весенняя роща закончилась. Каллист и Фессал стояли у ворот трехэтажного особняка, увитого вечнозеленым плющом.
  На стук долго никто не выходил.
  - Может быть, Кесарий врач переехал? - растерянно спросил Фессал, рассматривая табличку с длинными латинским именем, заканчивающимся словами "Caesarius medicus" на стене дома. - А табличку еще не успели сменить.
  - Кто вы и откуда? - осторожный глаз раба заморгал через приоткрытую на цепочку калитку.
  - Мы к Кесарию врачу.
  - Его нет дома, - голосом, полным достоинства, ответил раб.
  - Так пропусти нас, мы подождем его внутри! - сказал Каллист, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.
  Молодой раб в длинном хитоне вылез наружу и, придерживая рукой калитку, заявил:
  - Сегодня приема нет!
  - Мы не лечиться пришли, - ответил Каллист.
  - По вопросам денежной помощи тоже нет приема! - деловито продолжил раб, крутя между большим и указательным пальцами новехонький медный крестик на шерстяном шнурке. - Хозяин в отъезде.
  - Ты нас, все-таки, милейший, пропусти в дом, - с угрозой в голосе продолжил Каллист.
  - А кто вы? - спросил раб, придвигаясь ближе к калитке и не отпуская крестик.
  - Мы - знакомые твоего господина из Никомедии! - с трудом сдерживая гнев, проговорил Каллист.
  - Он вас приглашал? - продолжал уточнять раб.
  - Нет, но... - совершенно некстати встрял Фессал. - Он хорошо знает Каллиста врача! Он его друг!
  Раб испытующе окинул взглядом усталых путников в запыленной одежде.
  - Разве вы христиане? - недоверчиво спросил он после осмотра.
  - Нет, конечно! - взревел Каллист не хуже Минотавра. - Пропусти нас в дом, дубина стоеросовая!
  Раб в один прыжок скрылся за калиткой и задвинул все три запора.
  - Мой господин со всякими эллинами не якшается! - презрительно задвигались его пухлые губы в узенькой калиточной щели.
  - Идем в гостиницу, Фессал, - резко повернулся Каллист к своему младшему спутнику.
  - Нет, нет! - Фессал порывисто схватил его за руку. - Каллист врач! Это всего лишь глупый раб, не стоит обращать на него внимания!
  Он силком усадил Каллиста на скамью у калитки под зеленеющим миртовым деревом.
  - Послушайте меня, Каллист врач, - заговорил он, опускаясь перед Каллистом на корточки и хватая его за руки. - Послушайте меня!
  - Ну что, Фессалушка? - тяжело ответил тот, взъерошивая светлые прямые волосы юноши. - Видишь сам, Новый Рим - христианский город. Вернемся в гостиницу, пообедаем, отдохнем, и узнаем, когда корабль на Лемнос. Если ты, конечно, еще не передумал путешествовать вместе со мной... - невесело усмехнувшись, добавил он.
  - Нет, нет, не надо плыть на Лемнос! То есть... - Фессал смутился и покраснел. - То есть я не то имел в виду! - глотая слова, продолжал он. - Не надо уезжать! Гефестия не убежит! Посидите здесь, а я пойду, поищу другой вход - здесь наверняка есть вход в йатрейон, в приемную клиники! Это какая-то ужасная ошибка! Не уходите, Каллист врач!
  - Не уйду, не уйду, - пробормотал Каллист. Фессал убежал.
  Каллист опустил голову на скрещенные руки и закрыл глаза. Как этот мальчишка еще может бегать после такой утомительной дороги? А он, Каллист, так устал - он вдруг понял это. Наверняка, в Новом Риме есть общественные бесплатные бани - надо будет сходить туда непременно. Баня оживляет и тело, и душу. А потом - на Лемнос. Фессал пропадет один, бросать его нельзя. Что за глупыш. Ну, куда он побежал, зачем? "Искать вход в иатрейон"! Одна надежда - может, столкнется с настоящей жизнью, как она есть, и поумнеет, перестанет быть таким наивным ребенком. Как жаль, что у них нет раба! Придется самим разузнавать про бани и про корабль. Рабы... У него в распоряжении был всего лишь один раб - с ним он приехал на Кос. И то, через пару месяцев бедный Демокед объелся зелеными яблоками и умер от диарреи3. Никто не подсказал тогда Каллисту, как ее лечить - теперь-то он бы вылечил тебя, старина Демокед, да уже поздно...
  
  +++
  - Заканчивай ругаться, в самом деле, а то и тебе какую-нибудь операцию сделаем! Геморрой прижжем! - пробасил Филагрий, снимая забрызганный кровью и гноем передник.
  - Кругом, кругом знаков своих волшебных христианских понаприбивали! - возмущался поселянин в поношенном фракийском хитоне. - И над дверьми, и на ножах своих, и на потолке... Тьфу, тьфу, тьфу, сохрани нас, Зевс Ксений!
  - Сейчас доплюешься - заставим весь иатрейон мыть! - заметил спокойно Посидоний.
  - Кровью, вестимо, младенческой все позабрызгивали!- не унимался фракиец, забившийся в угол рядом с креслом для вырывания зубов. - Дух захватывает, в глазах темно от гоэтейи вашей галилеянской! Знаки ваши кругом!
  - Нет, это невозможно! - заорал Филагрий, отбрасывая ветошь, которой он протирал свой нож. - Сейчас точно прижгу тебе что-нибудь!
  - Где ты христиан видишь, скажи на милость? - проговорил приветливо и терпеливо Посидоний. - Нет здесь христиан, дружок. Одни знаки на стенах.
  - Зна-аки ваши!.. - измождено стонал в углу фракиец, брызгая слюной.
  - Они такие же наши, как и твои, - ответил Посидоний, передавая свой и братнин передники Трофиму и выпуская золотистые кудри из-под кожаного ремешка на свободу.
  - Мы не христиане, полоумный ты человек! - добавил Филагрий, с грохотом открывая дверь кованого шкафа с инструментами.
  - Семфей, да полно уж тебе, - слабо застонал старик с ложа.
  Посидоний уже ловко бинтовал его обеими руками, туры бинтов легко и красиво ложились вокруг поясницы старого фракийца. Трофим деловито и умело поддерживал больного.
  - Нам скажут крест и "Хи-Ро" над дверью прибить - пожалуйста, - продолжал невозмутимо Посидоний, закрепляя повязку. - Мы и под "Хи-Ро" прооперируем, если надо. А скажут - Солнце Непобедимое нарисовать, мы и под Солнцем Непобедимым нарывы вскрывать будем.
  - А инструменты это не ихние вовсе, а Кесария врача. Он молодым врачам их дать изволили, пока они свои ножи кузнецу заточить отдали, - певуче заговорил Трофим, бережно придерживая стонущего деда. - Он христианин, вот он и заказал с крестом и "Хи-Ро" инструменты себе. У лучшего мастера! Почему бы и нет? Имеет право. У него с "Хи-Ро", у Филагрия врача со священным асклепиевым ужом, например.
  - Видишь, Семфей, мальчики и не христиане, и богов чтят, а ты себя с ними так себя ведешь! - укоризненно проговорил старый фракиец, после того, как Трофим удобно уложил его на постель. - Доброй вам удачи, сыночки!
  - Да не чтим мы богов никаких, деревенские ваши головы! - вдруг воскликнул замолчавший было Посидоний. - Нет их вовсе, богов ваших!
  - Батюшки мои... - прошептал уже почти пришедший в себя Семфей. - Батюшки...Мать богов, Аполлон врач, не погуби! Еще почище галилейского зловерия! Эпикурейцы вы нечестивые, али как?!
  - Да ты глаза-то свои разуй, - неожиданно жестко проговорил Посидоний, и его красивое лицо вдруг стало взрослым и строгим, словно после тяжелой изнуряющей болезни. - Разуй глаза-то и на мир посмотри. Посмотри, что в нем делается! Какие-такие твои боги, дурачина? Слепая судьба и все. Кому повезло, тому и счастье.
  - Ладно тебе, Донион, - нахмурил брови огромный Филагрий, омывая руки над медным тазом и беря из рук Трофима белоснежное полотенце.
  - А что - скажи, не так? Не так? - подскочил к нему брат, лицо которого мгновенно покрылось пунцовыми пятнами. Напуганный Семфей прижался к своему отцу, который громко шептал гимн Матери богов об отвращении зла.
  - Почему бесполезный дурак живет до семидесяти лет, набивает себе пузо и не знает печали, а молодой и талантливый человек оступается на крыше и...
  Посидоний захлебнулся словами и потряс воздетыми тонкими руками перед знаком "Хи-Ро" у притолоки. Горгонейон на его шее перекрутился на шнурке и свисал теперь на спину.
  - ...и мозги - по всей мостовой?! Почему? Боги, говоришь? Да?! Какие-такие твои боги?! Да на что они? На что они мне? Я не верю в них! Ни в каких! Понял, Фила? Понял? Почему Артемида нашу мать из петли не вынула? Почему Асклепий с Аполлоном смотрят, как наш отец в параличе лежит и под себя ходит?! И ничего нельзя сделать! И почему Зевс не видит, как у Каллиста врача отняли имение, и он - сын патриция, да, Фила! - теперь работает за жалованье помощником архиатра! А если видит, что же он молчит? Послал бы стрелу в...
  Филагрий заткнул рот брату ребром своей огромной ладони.
  - С ума сошел? - прошептал он. - На остров захотел? В ссылку?
  - Ох, мать Кибела-Деметра, - заплакал старик фракиец. - Не покарай! Поправлюсь, жертву тебе принесу, за себя и за мальца этого...Руки у него золотые, сердце доброе... Не попусти погибнуть нам всем в нечестии!
  - Не бойся, не погибнем! - отчаянно и весело сказал Филагрий, усаживая брата в зубное кресло и наливая ему вина. Посидоний жадно отпил и откинулся на пологую спинку.
  - Вот и Телесфор к нам пришел! - вдруг сказал Филагрий без тени удивления, как будто Телефоры давно уже ходили к ним в иатрейон толпами. - У нас свой Телесфор есть, дед, смотри! Поправишься, никуда не денешься! Фессалушка, заходи!
  - Фессал!
  Ученик Каллиста в запыленном плаще растерянно стоял на пороге иатрейона.
  Посидоний вылетел из зубного кресла и заключил Фессала в объятия. Трофим, вскрикнув, выронил медный таз - тот с мелодичным звоном упал на каменный пол, и ручейки воды заструились по сухим плитам.
  - Молодой господин! Фессалион! А Каллист врач с вами прибыть изволили?
  - Каллист врач остался там, у главного входа, - смог вымолвить Фессал после того, как его дружески помяли и Посидоний, и Филагрий.
  - Как так - у входа? Тоже стал бояться галилейских знаков, что ли? Не шути так, Фессалион!
  - Его раб не впустил... - тяжело дыша после перенесенных объятий Филаргия, проговорил Фессал.
  - Раб?! Не впустил?! - хором закричали братья.
  - Асклепий Сотер! Совсем Гликерий с ума сошел! - завопил Трофим. - Бегу! Бегу!
  Но далеко убежать ему не пришлось, потому что в иатрейон вошли две женщины - одна высокая, еще не старая, полная матрона в темно-синей столе, другая, семенившая за ней, - худенькая, пожилая, в черной одежде. Несмотря на такую разницу во внешности, в их лицах проглядывало неуловимое сходство.
  - Трофим, Кесарий еще не вернулся? - спросила первая женщина с сильным гортанным каппадокийским выговором, и Фессал удивился властной интонации ее голоса, сразу напомнившей ему речь константинопольского архиатра.
  - Нет, госпожа Горгония, - покачал Трофим головой.
  - Ах, где же он? - с волнением в голосе проговорила худенькая старушка в черном. - Его ищут! Опять только что был гонец из сената! Где же он? Его могут заподозрить в государственной измене! Такое творится, а его нет... Решат, что он - перебежчик, и отправился к Юлиану в Галлию! Тем более, узнают, что они в детстве вместе играли...
  - Мама! - строго произнесла Горгония. - Никто бы никогда не узнал про это, если бы ты сейчас не вспомнила. Кесарий поехал к больным, вполне возможно, что случай сложный, и он задерживается.
  - Но его требуют в сенат! - беспокойно говорила Нонна. - Горгония, это ведь не шутки! Где же он? Ты знаешь, где он может быть, Трофимушка?
  Верный Трофим молча покачал головой. Братья переглянулись, но промолчали.
  - Так это - сам Кесарий иатрос меня сюда прислал на своей повозке из Потамея? - в крайнем изумлении простонал отец Семфея. - Это его дом? Что за чудный человек, да благословят его боги.... А вы его мать, добрая женщина? У него глаза, как у вас - синие, как у Матери богов в нашем храме...
  - Дедушка, тебе нельзя много говорить, - ласково сказала Горгония. - О тебе позаботятся, поправишься, и поедешь в свой Потамей.
  - Может быть, Гликерий знает, мальчики? - продолжала Нонна, умоляюще глядя на молодых врачей.
  - Гликерий?! Госпожа Нонна, да он же френит перенес, - сказал Посидоний небрежно. - Кесарий врач его из жалости выкупил у хозяина и выходил. Он только и может, что горшки мыть. И порой несуразицы такие плетет, что диву даешься, насколько у него от дискразии разум помутился. Избыток черной желчи, да, Фила?
  - Избыток, это точно, - пробасил Филагрий. - Давай, Трофим, впусти наконец, Каллиста врача. Стыдно даже! Мы все болтаем, а он у закрытых дверей ждет!
  - Каллистион! - радостно всплеснула руками Нонна. - Каллистион приехал, а мы ничего и не знали, Горги! Где же он?
  ... Каллист полудремал от голода и усталости, поэтому, когда калитка настежь распахнулась и выбежавшая старушка стала его обнимать и целовать, он подумал, что ему снится сон.
  - Дитя мое, дитя мое, Каллистион! Голодный, с дороги, усталый! Трофим, баню приготовь немедленно, вели, чтоб на стол накрыли! Вы в гостинице остановились? Сейчас рабов пошлем за вещами... Фессал - это твой братишка? Вы похожи! Кесария нет, уехал по делам, ты не обижайся на него, он всегда у меня такой был, непутевый...
  Нонна повела Каллиста в дом - он, опешивший, растерянный, последовал за ней, как Эвридика за Орфеем из подземного царства. Филагрий и Посидоний бросились к нему на шею, Горгония радостно улыбалась ему из-под покрывала, раздавая приказания прислуге. Филагрий влепил здоровую затрещину крутившемуся здесь же Гликерию, и тот захныкал. Нонна снова всплеснула руками, восклицая: "Ах, зачем же?" "Ничего, это лечение такое по методу книдской школы", - ответил Посидоний за брата. Потом Трофим отвел их в натопленную баню, где был уже накрыт стол с прохладительными напитками и закусками, нубийцы помогли им с Фессалом вымыться, и, наконец, переодетые в чистые хитоны, с пахнущими благовониями волосами, они расположились в триклинии4 на обеденных ложах.
  - Как хорошо! - проговорил Фессал. - Правда, Каллист врач?
  - Да, - улыбнулся тот. - А где же Кесарий?
  - В асклепейоне, - шепотом произнес Фессал. - Но не говорите этого госпоже Нонне ни в коем случае!
  
  
  
  Глава 14 14. О ТОМ, КАКИМ НАСЫЩЕННЫМ МОЖЕТ БЫТЬ ДЕНЬ СЕНАТОРА.
  - Ты ведь никогда еще не возлежал на пирах, Фессал? - засмеялся Каллист. -А тут сразу с дороги - и в триклиний. Видишь, что такое Новый Рим!
  Фессал сладко зевнул. Платонида, молчаливая рабыня Горгонии, раскладывала разогретые куски курятины по тарелкам. Ужин, который накрыли для них, вполне мог сойти для голодных путешественников за пир.
  - Барин, вот и вещи ваши из гостиницы доставили, - чинно сообщил Трофим. - Извольте взглянуть - точно ли ваши, а то гостинщик не больно-то хотел отдавать. Их уж в спальню вашу отнесли.
  - Ну что ж, пойдем, - неохотно сказал Каллист, ставя кубок с вином на белоснежную скатерть. Фессал поднялся вслед за ним.
  - А Кесарий еще не вернулся? - спросил Каллист у Трофима, когда они проходили через садик с бассейном и статуями дриад, играющих в салки.
  - Нет, барин, - ответил Трофим. - Хозяин, вестимо, скоро уж приедут, - он заговорщицки понизил голос и добавил: - В Потамее они, в асклепейоне, с молодой госпожой Аппианой. Но об этом госпоже Нонне - ни-ни! Молчок!
  Каллист кивнул. К ним навстречу по тропинке среди юных миртовых саженцев шла Горгония.
  - Каллист врач, пойдемте, я покажу вам ваши спальни, - приветливо сказала она. - Ваш братишка сейчас стоя уснет!
  - Нет-нет, - проговорил Фессал, с трудом подавляя зевоту.
  Они прошли в перистиль, и Горгония показала им две комнаты, убранные с умеренной роскошью.
  - Я хотела бы спросить, Каллист врач - вы предпочитаете спасть на перине или без? Дело в том, что мой брат упрямо спит без перины даже зимой...
  - Я тоже без перины сплю, - почти перебил ее Каллист. - Всегда.
  - Вы - тоже философ, Каллист врач? - по-матерински вздохнула Горгония.
  - И я тоже - без перины, - быстро сказал Фессал, подавив очередной зевок.
  - Нет, Фессалион, - категорически сказал Каллист. - Ты будешь спать на перине. Зима. Замерзнешь ночью.
  Фессал заметно расстроился, но спорить не стал. Трофим, взяв у Каллиста ключ, уже отмыкал стоявший посреди комнаты дубовый сундук.
  - Ваши вещи, барин? - спросил он. - Один только сундук этот? А у молодого барина ничего нет?
  - У нас все вещи в одном сундуке.
  - Они же братья, Трофим! - сказала с укором Горгония. - А у вас большая разница в годах?
  - Восемь лет, - ответил Каллист.
  - А я старше Кесариона на шесть, - улыбнулась Горгония. - Вас в семье двое детей, или еще есть?
  Каллист замедлил с ответом, извлекая из недр сундука свиток Сорана.
  - Понимаете, госпожа Горгония, - начал он, чувствуя себя предателем. - Понимаете, мы ведь с Фессалом вовсе не братья ...
  Фессал старательно рылся в сундуке. Казалось, если бы он смог, он бы забрался в него с головой.
  - Не может быть! - всплеснула Горгония руками и на миг стала похожа на Нонну.
  - Фессал - мой ученик, - продолжал Каллист, силком вынимая лемноссца из сундука и крепко обнимая его за плечи. - Ученик, спутник и друг. И брат, конечно - по благородному искусству врачевания.
  Фессал густо покраснел и уронил панарион1с инструментами. Трофим вовремя успел убрать свою ногу.
  - Может быть, вы хотите прогуляться по галерее? Там цветут розы. Пойдемте! Эта зима уже так утомила глаза... Фессалион, ты ляжешь отдыхать или хочешь пойти посмотреть на розы?
  - На розы... - выговорил Фессал, борясь с судорогой нижней челюсти. - Я бы хотел Кесария врача подождать...
  - Заклинаю вас святыми мучениками, Каллист врач - не проговоритесь маме про асклепейон! Она уже и так думает, что брат хочет стать эллином. Это Гликерий к ней пробрался спозаранку с умывальником, а я и не углядела... И еще, если можно, - добавила она, в упор глядя своими огромными черными глазами на вифинца. - Не могли бы вы, Каллист врач... - впрочем, Каллист в ее тоне не услышал никакого "бы", - так, вскользь, к слову...знаете ли... при нашей матери... припомнить какой-нибудь случай из жизни Кесария... ну, вы понимаете... подходящий для того, чтобы уверить маму в обратном. От вас, как от эллина, это будет звучать убедительно.
  - Хорошо! - ответил Каллист, смеясь. - Я не знал, что для христиан самое надежное свидетельство - это свидетельство эллинов.
  - Это именно так, - серьезно ответила Горгония. - Ну что, поражены вы нашим каппадокийским коварством?
  - Нет, - пожал плечами Каллист. - Не поражен.
  Они вернулись в дом и стали прохаживаться по галерее среди цветущих в изящных вазонах белых, алых и желтых роз.
  - Что за чудные розы здесь! Как будто весна пришла... - восхищенно произнес Фессал.
  - Это каппадокийские розы, - говорила Горгония, нервно наматывая и разматывая край своей столы на кисть левой руки. - Кесарий любит их, мы в прошлый раз привезли ему - целую повозку пришлось снаряжать! Абсалом еще тогда с нами ездил, это молочный брат Кесария... Он за ними всю дорогу и следил, влажными тряпочками обертывал, а потом здесь их пересаживал. Как они разрослись! Все в цвету... А у нас в Арианзе еще не зацвели. Странно, правда?
  - Да, странно. Я всегда думал, что в Каппадокии климат теплее, чем в Вифинии и Новом Риме, - ответил Каллист, чувствуя, что волнение Горгонии начинает передаваться и ему.
  - У нас лето жарче, чем здесь, на море, а зимы холоднее, - отвечала Горгония, вглядываясь в быстро темнеющее небо... Да, и еще, конечно - у нас розы в саду, а здесь все-таки в доме. Теплее. Боже мой - опять гонец! - в тревоге воскликнула она. - Кесария ждут в сенате! Каллист врач, далеко этот аскле... Потамей?
  - Около часа езды верхом... на повозке - немного дольше.
  - Трофим привез больного фракийца больше трех часов назад, еще вы не пришли, и было совсем светло... Кесарий должен был ехать с Аппианой верхом - так сказал Трофим. Боже мой... Они должны были обогнать повозку!
  - Не волнуйтесь так, госпожа Горгония, - сказал Каллист. - Может быть, они задержались у переправы. Мы, например, сегодня простояли на вифинской переправе долго...
  - Но это ведь не через залив! Они же остались на этой стороне! - воскликнула Горгония, заломив руки. - У них переправа просто через реку. Там мост.
  - Может быть, там тоже полно народа, - некстати вмешался Фессал. - Сейчас такие беспорядки на дорогах... вот мы сегодня ехали из Никомедии...
  - Да, интересно, случилось что-то или это просто совпадение? - философски произнес Каллист.
  - Разве вы ничего не знаете, Каллист врач? - вскинула Горгония безупречные брови. - Племянник императора Констанция Юлиан...
  Она не успела договорить.
  Всадник на вороном коне влетел во двор на полном скаку. Он прижимал к груди что-то большое и нелепое, завернутое в плащ.
  - Аппиана!.. - вырвался из груди Горгонии дикий крик. Каллист и Фессал отшатнулись. Через мгновение сестра Кесария перепрыгнула через ограду вниз, во двор, и, прихрамывая, побежала к всаднику.
  - Говори, говори, говори! - кричала она, колотя его судорожно сжатыми кулаками. - Говори! Она умерла? Говори!..
  Она порывисто выхватила сверток из рук Кесария. Тот не сумел его удержать, и заспанная Аппиана вывалилась на землю из плаща, одетая так же, как Афродита при своем рождении из морской пены.
  - Негодница! - завопила Горгония, увесисто шлепнула дочь пониже спины, замотала ее в плащ и потащила в дом. Кесарий, кинув поводья рабу, бросился ее догонять.
  - Горгония... - донесся до гостей его растерянный голос, - Горгонион, ты понимаешь...
  - Святые мученики! Как хорошо, что ты уехал от нас в Новый Рим! С таким дядей Аппиана была бы опозорена навек! Никто бы замуж не взял!
  - И очень хорошо, я бы всю жизнь с дядей Кесарием прожила, - гордо заявила Аппиана из-под плаща. - Не ругай его, мама!
  - Горгония, девочке надо приготовить горячую ванну... а пока растереть, как следует, кипарисовым маслом...
  - Сама знаю, что делать, разберемся без тебя! Говори, что ты натворил! Пожар? Разбойники? Наводнение?
  - Видишь ли, Горгонион, - Кесарий аккуратно положил на пол мокрый хитон Аппианы. - Девочка любит водяные лилии...
  - И?! - продолжила Горгония.
  - ... она потянулась за листком на воде, он показался ей похожим на цветок, и я не успел ее удержать!
  - Она упала в воду? Зимой? Что же ты молчишь, ее надо в горячую ванну! Трофим!
  - Уже наливается, госпожа.
  - Святые мученики, хоть один вменяемый человек в этом доме...
  - Горгония, позволь мне отнести Аппиану... она тяжелая, тебе нельзя ее таскать.
  - Тяжелая! Так ты ее не удержал, и она с берега - бултых? А ты почему сухой? Кто ее из пруда доставал?
  - Я и доставал... Трофим, кипарисового масла в ванну!
  - Где вы нашли пруд?! Зачем туда полезли?!
  - Внученька! Сынок! Дети мои, что случилось?
  Нонна, заслышав из своей спальни шум, прервала молитву и с удивлением обнаружила, что в бане зажжены светильники.
  - Бабушка, ты только не ругай дядю, - высунулась Аппиана из ванны, упираясь пальцами ног в поперечную перекладину. - Просто мы переправлялись через реку... верхом... на Буцефале дядином... как Юлий Цезарь с Александром Македонским... он очень умный... Я хотела быть, как нимфа, с лилией водяной в волосах...
  - Почти что стала! Как ты только догадался ее вытащить из воды, Кесарий! Удивляюсь! - заметила Горгония.
  - Святые мученики! Александр! Кесарий! Тебе надо спешить в сенат! Где вы были с девочкой?..
  - А потом мы сушились... дядя костер развел... потому что до города далеко...
  - Так где же вы были?..
  - В асклепейоне, бабушка!
  -...
  - Ну что, довел мать, василиск?! - голосом старшей Мойры сказала Горгония после того, как они с братом подхватили с двух сторон потерявшую сознание диакониссу.
  
  +++
  - И вот, значится, госпоже Нонне стало дурно - после того, как, то есть, молодая госпожа про асклепейон проговорилась... Ну, дитя еще, сболтнула лишнего...Госпожа Нонна сейчас в спальне своей, и хозяин, сын ее, то есть, с ней... Добрый вечер, господин легионер! Дома, дома барин! Приехали! Собираются!
  - Мне нужно видеть твоего господина. Его требуют срочно в сенат.
  - Сейчас, сейчас, господин легионер, сейчас я его покличу... день-то какой сегодня суматошный...Эй, Гликерий, накорми господина легионера! А я живо, я - одна нога здесь, другая там...
  
  ...Трофим появился на пороге комнаты Нонны, держа в руках тогу Кесария.
  - Вас в сенат просят, барин, - невозмутимо промолвил он. - Извольте переодеться. А коли матушку боитесь без надзора оставить, так вот и ширма. Зашли за нее - и переодевайтесь.
  Кесарий, стоящий на коленях у постели матери, поднял голову, непонимающе посмотрел на Трофима, на сестру.
  - Миртовое масло... Мама, что же ты...
  Он стал целовать руки старушки, лежавшей в глубоком обмороке. Наконец, она пошевелилась и едва, одними губами, проговорила:
  - Александр... поезжай срочно в сенат... тебя обвинят в измене...тебя сошлют...
  - Видите, барин, и матушка ваша то же самое говорит, - заметил Трофим, раздвигая ширму с бабочками и ирисами.
  - Кесарий, это не удар, это просто обморок, - произнес Каллист. - Собирайся! Скорее! Тебя разыскивают с обеда...
  - Шевелись, братец, - добавила Горгония. - Не хватало нам еще, чтобы тебя сослали!
  - Что вы такое все говорите?! - возмутился Кесарий. - Я никуда не пойду. Я останусь рядом с мамой.
  - Александр, иди скорее, дитя, - простонала Нонна. - Мне уже лучше.
  - Так ты н и ч е г о н е з н а е ш ь?! - страшным шепотом проговорила Горгония. - До сих пор н и ч е г о н е з н а е ш ь ?!
  - И знать не хочу, - заявил Кесарий.
  - Римская империя - в надежных руках, воистину! Отечество в опасности, а мужи в тогах ничего не хотят знать!..
  - Горгонион!..
  - Трофим, помоги хозяину одеться! Платонида, не таращь глаза, а пойди, проследи, в постели госпожа Аппиана или нет. Если она не там, то ты у меня получишь! К твоему сведению, о брат мой, пока ты собирал кувшинки со своей племянницей, Юлиан провозгласил себя кесарем и благородно предложил императору Констанцию разделить с ним царство! Ни больше, ни меньше! Император не согласен, как легко ты можешь догадаться! В стране - гражданская война, а ты ничего не хочешь знать!..
  - Юлиан?.. - выдохнул Кесарий.
  - Юлиан?.. - переспросил Фессал.
  - Не может быть... - пробормотал Каллист.
  - Так что, никто ничего не знал?! - обвела Горгония собравшихся огромными горящими глазами.
  - Александр... - прошептала Нонна во внезапно возникшей тишине.
  - Да, мама!..
  - Почему ты сразу не сказал мне, что хочешь стать эллином...
  - Эллином?!
  - Дитя мое, отец тебя проклянет...
  - Мама, я не собираюсь становиться эллином!
  - Нет? - Нонна села на постели и тут же мягко опустилась на подушки - Каллист и Кесарий ее поддержали.
  - Мама! - с укором проговорила Горгония. - Почему ты так плохо думаешь о своем младшем сыне? Чем он это заслужил?
  - Дитя мое... - Нонна протянула руки к Кесарию, потом к Каллисту и растерянно прошептала: - Каллистион, так это ты ездил в асклепейон?
  Каллист был готов согласиться, но, едва он начал кивать, получил очень чувствительный толчок в ребра, и выдохнул:
  - Нет, госпожа Нонна.
  "Неужели это Горгония его толкнула? Благие боги, что за женщины в Каппадокии...Нет, не может быть. А кто? Кесарий? Как он дотянулся?"
  - Никто не ездил в асклепейон, мама, - сказала Горгония.
  - Так, дети мои, послушайте...- Нонна уверенно села среди подушек, держась за плечо сына. - Объясните мне, откуда вся эта речь об асклепейоне? Откуда Аппиана это взяла?
  - Аппиана? - Кесарий стал на колени, и его лицо оказалось чуть ниже лица Нонны. - Мама, я, конечно, неправ... я обманул Аппиану. Ей так хотелось посмотреть на священных ужей...
  - Святые мученики! Горгония, я же просила тебя прекратить эту дружбу Аппианы с Молпадией! Спасибо, Каллист, дитя мое - этот настой очень бодрит... Откуда она узнала про ужей?
  - Молпадия не при чем, - быстро сказала Горгония. - Аппиана увидела священных ужей...
  - Горги! - в ужасе вскрикнула Нонна. - В доме змеи?!
  - Мама! У Филагрия и Посидония, - при этих словах Горгонии братья, стоящие у ног диакониссы одновременно судорожно вздохнули, - серебряные ужи на инструментах. Вот и всё.
  - Да, именно, - произнес Кесарий, вытирая пот со лба. - И девочка стала просить отвезти ее в асклепейон. Пришлось ее обмануть. А ездили мы в загородное имение Митродора. К сожалению, его не было дома, но я давно обещал посмотреть заболевших рабов в его валетудинарии. И змеи... то есть ужи, у него есть. Ручные. Аппиана осталась довольна.
  - Зачем ты потакаешь Аппиане, Александр? - говорила Нонна, пока сын с помощью Трофима поспешно облачался в тогу.
  - Мама, видишь, все хорошо - не переживай. У Кесария нет своих детей, поэтому он никогда не поймет, как с ними надо обращаться...- сказала Горгония, гладя мать по голове. - И тебе не надо было вовсе слушать всяких рабов, переболевших френитом... Если так переживать, то можно и умереть, а это самоубийство и грех.
  - Да, этот Гликерий твой - странный, Александр. Он, мне кажется, заговаривается. Я сначала не поняла, а теперь вижу... И Каллистиона в дом не пустил... Ты бы дал ему какую работу попроще, а то он совсем ни к чему не пригоден у тебя... Беды бы не вышло...
  Кесарий промолчал, накинул поданный Трофимом плащ.
  - Мама, немедленно ложись спать и не думай ни про каких рабов. Я вернусь на рассвете, не вздумай опять волноваться.
  - Раз ты едешь без Аппианы, никто даже и не подумает волноваться, - заметила Горгония. - Давай же, быстрее! Спасай отечество! Дома полно врачей, присмотрят за твоей матерью!
  - Каллист, - проговорил Кесарий, пожимая другу руку. - Прости... суматоха... я очень рад тебя видеть.
  - Поезжай, поезжай, - заторопил его Каллист. - За госпожу Нонну и Аппиану не волнуйся.
  - Мы тебе будем записки в сенат с Трофимом посылать, - предложила Горгония.
  - Иди, сынок! Не задерживай его, Горги!
  +++
  - Фессалион, дитя мое, так ты не брат Каллиста? А вы так похожи. Откуда же ты? - спросила Нонна приветливо.
  - С Лемноса.
  - Ты, наверное, из эллинской семьи?
  - Да, - ответил Фессал.
  - Ты при асклепейоне учился, наверно?
  - Нет, госпожа Нонна, у нас нет асклепейона - у нас гефестион... и грязи... лечебные... но я там не учился. У нас не было иеревсов в роду. Просто врачи. А в Новом Риме... вот сегодня, когда приехали... мы ходили в базилику с Каллистом врачом. К Пантолеону Вифинцу.
  - Видишь, мама, - поспешно сказала Горгония, одобрительно кивая Фессалу. - Все, кто знает Кесария близко, начинают интересоваться нашей верой.
  - Да, - сказал Каллист. - Я, например, так заинтересовался, что стал посещать огласительные беседы. В Никомедии. Но потом перестал, потому что там катехизатор - арианин. Пресвитер Пистифор. А меня никейское христианство интересует. Ваш старший сын, Григорий, рассказывает гораздо лучше Пистифора.
  - Григорий? - заулыбалась Нонна. - Он, кстати, передает тебе привет. Ждет в гости.
  Горгония сделала незаметный знак оторопевшим Филагрию и Посидонию, и они выскользнули из спальни.
  ...Во дворе один нубиец седлал игреневую кобылу, другой вытирал Буцефала.
  - Запомни на всю жизнь! - говорил тихо и веско Кесарий, держа трясущегося от ужаса Гликерия за шиворот и влепляя ему на каждую фразу по оплеухе, - что, если сюда придет - какой-нибудь эллин - если придет огнепоклонник-перс - если придет иудей - или даже индийский гимнософист, в чем мать родила - или любой христианин - никеец или арианин - омиусианин - омоусианин - омий или аномей - и постучится в эту дверь - то ты ее откроешь - и их впустишь! Если тебя не научили этому - на ваших катехизических беседах - так я тебя научу! А чтоб лучше помнилось - ты получишь сорок розог! Чтобы это, как пропись, записалось на твоей шкуре!
  Он отшвырнул скулящего Гликерия, схватил поводья у нубийца, и умчался во тьму.
  - Хозяин твой не на носилках, что ль, поехал? - спросил удивленный легионер у Трофима.
  - Нет, господин легионер, как видите, сами верхом поскакать изволили! - гордо ответил Трофим.
  
  ГЛАВА 15. О НОЧНОЙ ЖИЗНИ НОВОГО РИМА.
  ... Было уже далеко за полночь, когда нубийцы внесли белеющие в темноте носилки во двор. За ними следом вошел Трофим, ведя в поводу игреневую лошадь. Кесарий легко спрыгнул на плиты двора и подбежал к Каллисту.
  - А ты что, так и не лег спать? - укоризненно, но радостно спросил он. -Пошли, пошли в триклиний. Сейчас мне все расскажешь.
  - У тебя... не было неприятностей? - осторожно спросил Каллист. Кесарий рассмеялся.
  - Не волнуйся, все очень хорошо...Меня назначили одним из армейских архиатров. На этой неделе наш легион выступает в поход, на Тиан. Ну и день выдался! Бывает же такое! Теперь ты расскажи - какими судьбами здесь? По Филагрию с Посидонием соскучился?
  - Нет, Кесарий... - проговорил Каллист. - Мы с Фессалом не стесним тебя - завтра мы переберемся в гостин...
  - Рехнулся?! - воскликнул Кесарий. - Какая гостиница?! Будешь жить у меня - дом большой, как видишь. Он сначала был казенный, а потом император мне его подарил... Я хочу его предложить под ксенодохий - очень удобное расположение. Ну, теперь-то все затянется с ксенодохием из-за войны... Ладно, что это я! Рассказывай, как Никомедия, как Леонтий врач!
  - Кесарий, - проговорил Каллист, - Кесарий... у меня печальные вести...
  - Леонтий слег? - тревожно спросил каппадокиец.
  - Кесарий, Леонтий умер, - стараясь казаться спокойным, сказал Каллист.
  - Леонтий умер? - переспросил Кесарий - словно не поверил. Потом склонил голову - словно стал ниже - и медленно перекрестился, говоря: "Христе, Свет радости, Свет отрады, дай Леонтию долю в Твоем воскресении..."
  - Он крестился, - негромко сказал Каллист.
  - Правда? - лицо Кесария озарилось неожиданной улыбкой.
  - Да.
  Они посидели молча. Потом выпили вина - в память Леонтия. Потом Кесарий сказал:
  - Правильно, что ты сразу же оттуда уехал.
  - Мне Леонтий велел привезти Фессала в Новый Рим. Возьмешь его в ученики? Он неплохой парнишка, ему бы еще хоть год поучиться... а лучше подольше. Он сирота, Фессал. Леонтий его по Клятве взял. Леонтий ведь учился у деда Фессала.
  Каллист говорил сбивчиво. Вино, не пьянившее его весь день, теперь неожиданно ударило в голову.
  - Леонтий врач написал рекомендательные письма...ему и мне. Но я-то хочу в Рим поехать...
  - Ты уже в Риме, - заметил Кесарий.
  - В Старый Рим, - почти обиделся на неуместную шутку Каллист. - Ничего смешного в этом нет.
  - А я и не намерен смеяться. Или ты всерьез принял блажь моего раба Гликерия? И теперь говоришь про какую-то гостиницу, про какой-то Старый Рим? Ты не хочешь остаться в Константинополе? - отрывисто заговорил Кесарий. Он отчего-то очень волновался.
  Каллист молчал - он вдруг почувствовал себя захмелевшим. Ему хотелось плакать и рассказывать Кесарию про все, что произошло за эти дни, но он понимал, как глупо это будет выглядеть.
  - Александр! - раздался тихий голос. Нонна стояла посреди триклиния.
  Кесарий вскочил, чтобы поцеловать ее.
  - Мама! Ты должна спать! Что это такое - не слушаешься врачей, - шутливо погрозил он ей пальцем. - А я то-то думаю - в кого у нас Аппиана.
  - Я хорошо себя чувствую, сынок. Просто не могла уснуть... Дай мне слово, что не будешь больше наказывать этого молодого раба. Ты его и так жестоко избил.
  -Нет, мама. Жестоко бьют вовсе не так. Он свое получит. Довольно я ему спускал с рук!
  - Ты совсем как отец! - вздохнула Нонна и быстро вышла из триклиния.
  Кесарий и Каллист молчали.
  - Трофим, где этот... Гликерий? - спросил, наконец, Кесарий, убирая волосы со лба.
  - Сидит у прачечной, - ответил Трофим.
  - Что он делает?
  - Плачет, барин, - покачал Трофим головой. - Розог боится.
  - Приведи его!
  Трофим вскоре привел поникшего Гликерия, шепча ему на ухо: - Делай, как я сказал.
  Тот упал на колени и подполз к ложу Кесария.
  - Простите, хозяин - зашептал он, целуя ему ноги.
  - Прекрати, - отдернул ноги Кесарий. - Проси прощения у Каллиста врача.
  Гликерий с готовностью уткнулся в ноги Каллиста.
  - Языком проси, а не за ноги хватай! Очень ему приятны твои хватания! - заметил Кесарий.
  Гликерий высунул язык и уже собрался лизнуть пятку Каллисту.
  - Святые мученики, что за идиота мне продали! - заорал Кесарий, хватая Гликерия за шиворот. Тот затрясся от страха.
  - Повторяй - простите меня... - зашептал ему в ухо Трофим.
  Гликерий закрыл лицо руками и разрыдался:
  - Простите... Простите...
  - Кесарий, прости его, - покачал головой Каллист. - Тем более, он френит перенес.
  - Он? Френит?! - уставился в величайшем изумлении на друга Кесарий.
  - Ты разве его не вылечил от френита и у себя не оставил?
  - Кто... - простонал в отчаянии Кесарий, - кто это сказал тебе?
  - Госпожа Нонна, твоя мать.
  - Святые мученики! Да он здоров как бык! Я его купил, чтобы он хоть какую-то секретарскую работу вел... у меня секретаря своего нет, раб-секретарь стоит дорого, общественный секретарь к моим услугам не каждый день, вот я и купил эту бестолочь, думал, раз писать-читать умеет, то секретарской работе обучу понемногу... у-у, болван!
  Он снова встряхнул Гликерия.
  -Я... нет... я ...да... я писать умею... И читать... как изволите... - забормотал Гликерий.
  - Ты видишь, Каллист? Ты видишь? Ты прав - он в утробе матери френит перенес... таким и родился.
  Кесарий вздохнул и уже спокойнее проговорил:
  - Так, способнейший раб, слушай меня... Рожу вытри, нечего тут рыдать... порыдал бы ты так у Филиппа патриция на соседней улице... Не реви, я сказал! Сейчас пойдешь в йатрейон, Трофим тебе свинцовых примочек под глаза поставит... - или он уже поставил? - молодец, Трофим! А потом идите с ним на кухню... Трофим, вот это и это забери - курятину... баранину... вино тоже бери.
  - Благодарствуем, барин! - закивал Трофим.
  - Это вам на двоих... завтра у тебя выходной... послезавтра - тоже... Гликерий поработает за двоих, я надеюсь. И запомни, - обратился он к прижимающему руки к груди Гликерию, - еще раз сотворишь что-то подобное - непременно прикажу выпороть. Иди с глаз моих долой, скройся, сгинь!
  Гликерий, Трофим, блюдо с бараниной, курицей, лепешками и кувшин вина исчезли во мгновение ока.
  - Клянусь, он заслуживал розог, - заметил Кесарий. - Распустился.
  - Твоя мать - очень добрая женщина, - сказал Каллист.
  - Да, святая женщина... Но послушай меня! Конечно, Фессала я возьму учиться. И ко мне, и к старым врачам устрою на обходы - пусть учится, пока есть возможность. Как у него с деньгами? Он согласится вести мою переписку? За плату, разумеется. Он же не пойдет гладиаторов лечить с возницами, как Филагрий и Посидоний.
  - Спасибо, Кесарий, - промолвил Каллист. Отчего же он так запьянел? Так хорошо стало, спокойно... Неужели он так много выпил вина за день?
  - А ты, Каллист, должен остаться в Новом Риме. Сейчас, конечно, не время про это думать, но можно иметь в виду - я говорю про то, чтобы вернуть твое имение.
  - Мое имение? - растерянно проговорил Каллист.
  - Да, я давно уже об этом думаю. Хотел уже тебя приглашать - представить императору, и все такое, - и тут ты сам приезжаешь... Ну, хорошо - про имение говорить рановато, а про работу как раз. Я уже разузнал сегодня, какие есть места для тебя - во-первых...
  - Сегодня?!
  - Ну, поговорил... с нужными людьми. Есть несколько мест. Итак, помощник архиатра городских бань. Скучно, но у Филоксена пять дочерей, и он богат. Вижу-вижу, тебе это неинтересно... А при школе гладиаторов? Ты же любишь хирургию? Там неплохое жалованье. И жилье казенное, если, конечно, хочешь отдельно жить, а не у меня. Впрочем, можешь у меня гостить месяцами, а жилье все равно иметь.
  - Это хорошо... жилье... гладиаторы... - пробормотал Каллист.
  - На ипподроме они жилья не дают, и врачей там слишком много. Пергамец Эвклий перевез сюда всю свою родню. Только и знают, что хвалить свой Пергам с Асклепейоном и Галеном. Раз он такой у них замечательный, спрашивается, что они в столицу тогда приехали?
  - Нет, Пергам я не хочу, - заявил Каллист, отпивая из кубка. - Иасон... асклепейон... ну их.
  - Еще помощником архиатра всех рынков. Денежное место, всегда будет свежее мясо к столу - но тоска, тоска... больных видеть не будешь, как нож хирургический держать, забудешь через год. Зато брюшко отрастет, как у Эрмия архиатра. У него характер скверный, подагра. Зато он эллин. Но я все равно не советую с ним связываться. Мясо и у меня неплохое подают.
  - Эллин? Ну и что, что эллин, - заплетающимся языком рассудительно выговорил Каллист. - Зачем мне эллины... пожалуй, я пойду в гладиаторы...
  - Ты сейчас пойдешь в спальню! - засмеялся Кесарий.
  - Я не хочу спать. Я тебя ждал, Кесарий. Ты - мой друг! - заявил Каллист и обнял константинопольского архиатра.
  Кесарий осторожно высвободился из пьяных объятий вифинца, подсунул ему тарелку с бараниной и оливками.
  - Поешь. Ты только пьешь, а при этом надо что-то есть. Слушай, постарайся меня правильно понять, Каллист, и не обижайся. Вот, опусти-ка голову в таз... вот... теперь слушай... полотенце у тебя за спиной. Рабы все спят. Скоро рассвет. Сам бери полотенце, сам вытирайся... ну, готов меня слушать?
  - Да, Кесарий, - мужественно ответил Каллист.
  - Понимаешь, при моей должности мне положен помощник. Не секретарь, а именно помощник. Например, сейчас я уезжаю в Тиан с армией, кто-то должен заниматься иатрейоном и другими делами... помощь калекам-ветеранам и калекам-возницам с ипподрома, например... ну, я тебя введу в курс дела. Ох! Вот и проговорился. В-общем, я хотел бы тебя видеть на этой должности. Жилья нет, но жить можешь у меня. Весь второй этаж - твой.
  - Кесарий...
  - Так, только не обижайся, - поспешно перебил его Кесарий. - Это не рабская должность. В Новом Риме ты почти не сыщешь рабов, которые этим занимаются. Берут племянников, других родственников... Так что это не стыдно для свободного человека.
  - Кесарий...
  - Конечно, я сын всадника, а ты - патриция...
  - Кесарий! Что за глупости!
  - Глупости? - улыбнулся Кесарий. - Так ты согласен? Ах, Каллист, как я рад!
  - Согласен! - засмеялся Каллист. - Это - как сон. Кесарий, благие боги, не может быть...
  - Все, тогда иди спать. - Кесарий порывисто встал с ложа. - Хорошо, что мы решили этот вопрос сегодня. Завтра я сообщу, что у меня есть заместитель. Я отведу тебя в спальню - ты здорово пьян. А где Фессал? Ты подаешь ему дурной пример.
  - Он под розами на кушетке заснул, - извиняясь, проговорил Каллист. - Устал, не дождался тебя. Трофим ему одеяло принес. Я не стал его будить - он потом не заснет. Он очень впечатлительный, Фессалион...
  
  ...Трофим и Гликерий сидели на кухне. Гликерий прикладывал примочки под глаз.
  - Это мелочи, - говорил Трофим.- Такое у моего прошлого хозяина пару раз за неделю всегда приключалось. А Кесарий врач никого не приказывает бичевать, да и розгами тебя только попугал. А у моего прошлого хозяина запросто могли под бичи отправить.
  Он опустил тунику с плеча и показал уродливые старые шрамы от страшных рваных ран.
  - Как же ты не умер, Трофим? - прошептал потрясенный Гликерий.
  - Тоже скажешь - умер. У нашего хозяина и покруче наказания были... меня, милостью Асклепия Сотера миновали... да что ты плюешься, надоел уже! Я ведь, после того, как к морским разбойникам еще мальчишкой попал, уже в Лидию и не вернулся. В Пергам меня продали. Да... Там храм Сотера - ух, чудо! Дорога мощёная из города с колоннами - храм-то сам как город, только в стадиях от города эдак в десяти. Когда процессия идет - смотришь, дух захватывает. Все в белом, с флейтами, пальмовыми ветвями...Меня Сотер-то к Кесарию врачу и послал... а то конец бы мне был... ох, Гликерий... дурачок ты... не молился ты никогда никому по-настоящему.
  - Я?! - возмутился Гликерий. - Молился...
  - Ну, только если сегодня, когда тебя розгами испугали... А меня пытать хотели, кости ломать... ох, страшно вспомнить... свидетель им нужен был на суде... кто-то чего-то вернул аль не вернул...а я тут был, во время разговора ихнего, значит... в бане полотенце подавал и все такое...хозяину и другу его... и вот они поспорили, перстень, что ль, укатился...ох, Асклепий Пэан! И уже все, в суд волокут, только я взмолился, дайте, говорю, Сотеру помолиться! Как раз статуя его стояла, у бань городских... Припал я к его ноженьке-то и прошу: "Не погуби! Куда я хромой-безрукий годен буду? Цикуту вольют в глотку, как Хлою нашему, и дело с концом!". И тут Кесарий врач выходит - я подумал было, что это сам Пэан аль Махаон. Уж чего он там им сказал, не знаю, а только купил меня, потому что ему нужен очень в то время раб был, такой вот, на все руки мастер, чтоб расторопный, значит, был. И вот я за его здоровье всегда, всегда раз в год петуха Асклепию приношу - отложу копеечку, да и куплю.
  - Надо в церковь ходить, свечи ставить, вот, Пантолеону мученику, например, - заметил назидательно оживившийся Гликерий.
  - Ставлю уж... Тем более, Пантолеон всем помогает... - примирительно сказал Трофим. - Тихо ты! Госпожа Горгония с хозяином разговаривать изволят.
  
  ...Горгония и ее брат стояли в галерее среди цветущих роз.
  - У тебя все хорошо? - спрашивала Горгония, кладя свою красивую овальную ладонь на его тогу. - Самый последний, наверное, явился в сенат отечество спасать?
  - Вовсе нет, Горги, - Кесарий, слегка склоняясь, обнял ее за плечи и они медленно пошли вдвоем по галерее. - Я прибыл одним из первых. Видишь ли, у Митродора был какой-то очередной пир, за городом, в одном из его поместий, и очень многие - почти все - были им приглашены. Он меня, разумеется, тоже звал, но я не поехал, так как еще раньше обещал Пигасию и Фалассию, что буду оперировать в этот день в асклепейоне...
  Он невольно понизил голос и обернулся. Потом дети Нонны рассмеялись.
  - Пигасий? Этот епископ дружит со жрецом Асклепия?
  - Считается, что они ведут беседы, в ходе которых Фалассий должен убедиться в превосходстве христианства над другими религиями... Два жреца неплохо сдружились за это время, должен я тебе сказать... А ты хорошо придумала про асклепейон! И почти правдиво получилось - у Митродора недалеко одно небольшое именьице, и там его не было, естественно - он с сенаторами в том, большом, где кипарисовая роща, пировал.
  - Да уж, придумала... С тобой приходится все время что-нибудь придумывать ... И я знала, что Аппианка проговорится, как пить дать. Как ты ее в речку ухитрился уронить, скажи на милость?
  - Я же пытался уже рассказать - она потянулась за желтым листом - решила, что это лилия водяная. Мы на Буцефале решили переплыть через речку, чтобы приехать побыстрее домой.
  - А, вот оно что! - саркастически заметила Горгония.
  - Она, собственно, не упала в воду - я ее вовремя схватил. Просто промокла и испугалась, конечно... Как она? Нет жара?
  - Спит крепким сном человека с чистой совестью. Как она похожа на своего отца!
  - А ты что не спишь? - улыбнулся в темноте Кесарий.
  - Я сначала с Аппианкой подремала - она любит, когда можно прижаться к маме под бочок. Дитя, дитя совсем! Ну вот, она уснула, а я проснулась среди ночи - слышу, ты приехал. Потом поняла, что вы с Каллистом в триклинии... ты поговори с ним, он так много пьет, Кесарий! Потом слышу - ты все не идешь к себе, вот и решила выйти, прогуляться. Сна все равно нет. Так скажи мне, наконец: у тебя точно не будет неприятностей?
  - Нет, наоборот, - Кесарий сорвал белую розу и воткнул в густые волосы сестры, тронутые редкой сединой.
  - Шутник... Будто мне пятнадцать лет... - вздохнула она, но розу не убрала.
  - То, что я прибыл верхом, а не в носилках, очень понравилось императору Констанцию.
  - Вот как? - уже не так озабоченно спросила Горгония.
  - Он сказал, что прискакать на оседланном боевом коне в такой день - это нечто прекрасное, благородное, достойное великого мужа и ценнее многих пустых слов. Короче говоря, я назначен одним из армейских архиатров, и мы выступаем в сторону Тиана на днях.
  - Кесарий! - радостно воскликнула Горгония, хватая брата за руки.
  - Рада, сестренка?
  - Рада, конечно, рада, но... Впрочем, тогда мы уедем с мамой послезавтра утром. Она ничего не узнает. Гликерий, надеюсь, будет помнить твой урок хотя бы до следующего дня Сатурна.
  - Да уж, будет... Мы так мало поговорили с тобой, сестренка, - в голосе Кесария послышалась печаль.
  - Да, мы с тобой по ночам собираемся, как древние христиане при гонениях, - сказала Горгония. - Днем и поговорить даже некогда. Но я рада, правда, рада, Кесарион, что ты получил эту должность. Конечно, твой ксенодохий на период войны не очень-то будет интересовать Констанция, но ты ведь можешь повернуть дело по-другому. Открой свой ксенодохий как лечебницу для ветеранов - тебе это будет проще сделать, как армейскому архиатру. А там уж добавишь и другие койки.
  - Вот именно, Горги! - воскликнул Кесарий. - Я сразу так и подумал. Как мы, все-таки, с тобой похожи! Ты ведь меня понимаешь лучше всех на свете. И сейчас прочла мои мысли.
  - Таинственное созвучие, армониа, душ, - засмеялась Горгония. - Послушай, ты ведь устроишь Каллиста в Новом Риме? - тревожно спросила она. - Кесарий, ты должен это сделать, прежде чем отправишься воевать...
  - Уже устроил, - рассмеялся Кесарий. - Моим помощником.
  - Кесарий! - нахмурилась Горгония. - Это может его обидеть. Вы же друзья, а тут вдруг - он становится твоим помощником. Он же, хоть и племянник сосланного, но не из рабов ведь! Ты вообще подумал, прежде чем такое делать?
  - Нет, Горги, - слегка растерялся Кесарий. - Он не обиделся. Он был очень рад.
  - Благородный, чистый юноша, - вздохнула Горгония. - Ты бы не смог так поступить на его месте. Не злоупотребляй его благородством - ты все-таки властный человек, брат мой.
  - Постараюсь не злоупотреблять, о Горгония, сестра моя, - торжественно произнес Кесарий, простирая руку вперед. - Клянусь тебе...
  - Не ерничай, вомолох1, - оборвала его сестра строго.
  - Разве я сразу уже и стал тираном в твоих глазах, Горги, из-за того, что, наконец, приструнил Гликерия?
  - При чем тут Гликерий?! - возмутилась каппадокийка. - Его надо было выдрать уже давно! Надеюсь, ты не отменишь своего распоряжения? - с подозрительностью спросила она.
  - Нет, что ты, Горгония, - сурово сказал Кесарий. - Его завтра выдерут как следует.
  Горгония недоверчиво посмотрела на брата и хмыкнула.
  - Вот к рабам ты снисходителен, а к друзьям - нет. Ты и Григу подавлял все время. Он привык к такому отношению, и теперь за Василием бегает, как щенок, с факелом дружбы.
  - Так это я виноват, что Грига привязался в Афинах к Василию?! Я?! Наконец мы нашли с тобой виноватого, о сестра моя!
  - Не кипятись. Как тебе подходит твое имя, Кесарий! Больше, чем тога. Ты всегда должен быть первым, ты всегда должен править.
  - А разве это плохо? - спросил ее брат, слегка улыбаясь.
  - Это прекрасно! Только, пока твоя колесница Феба возносится, других может слегка ободом придавить к обочине.
  - Горгонион! - рассмеялся Кесарий. - Пощади!
  - Ладно, ладно... Ты - сын своего отца, хоть ты терпеть не можешь, когда так говорят. Вот, нахмурился - совсем как он.
  - И ты на него похожа, сестрица, разве нет? - недовольно отозвался брат.
  - Иногда я думаю - до чего вы с Григорием несхожи... - продолжила сестра, не ответив Кесарию.
  - Погоди, если Григу как следует разозлить...
  - Нет, все равно - он другой. Пошел в деда с маминой стороны. Такой же тихий созерцатель, любящий уединение и не замечающий, что делается вокруг. Мама рассказывала, что бабушка ругала деда "философом" и сетовала, что рабы от его поблажек совсем отбились от рук... Когда мама осталась сиротой, их имение оказалось отписано за долги по кесарскому налогу. Но друг семьи ее удачно сосватал за нашего отца.
  - Удачно, да, - саркастически заметил Кесарий.
  - Кесарий, лучше такое замужество, чем нищета, которое может довести девушку до ужасного...
  - Мою мать, - сказал Кесарий с расстановкой, - н а ш у мать ничто не смогло бы довести до падения.
  - Конечно, Кесарий, конечно... Ты прав, как всегда. Вы, мужчины, воистину, странный народ. Рассуждаете о том, что должны женщины, а сами ни на миг не захотели бы оказаться в их шкуре... - Горгония яростно закуталась в столу.
  - Я бы хотел, - честно сказал Кесарий. - Я бы хотел, не злись, сестренка!
  - Ты?! Врун.
  - Знаешь, когда у тебя родился ребенок, я так хотел быть на твоем месте! Я так тебе завидовал, что ты можешь кормить грудью, и вообще, что ты можешь родить ребенка, а я - нет.
  - Врун, - хладнокровно оборвала его сестра. - Когда родилась Аппиана, ты был в Александрии. А когда ты вернулся, я уже не кормила ее грудью. Или ты... - она вдруг вскрикнула, как от боли и стала колотить его в плечо остро сжатыми кулачками, - зачем, зачем ты вспоминаешь?!
  Кесарий, не отворачиваясь от ударов, тихо обнял ее за плечи.
  - Ну, прости меня, - прошептал он. - Прости. Я не подумав, сказал.
  Ее кулаки разжались, и она, сминая тогу брата в своих влажных ладонях, уткнулась ему в плечо и заплакала.
  - Бедная моя Горгонион, моя милая маленькая сестрёнка, - говорил Кесарий. - Ты так устала. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. Пойдем!
  - Пойдем, - сквозь слёзы вымолвила Горгония. - Пойдем, Кесарион.
  - Я принесу тебе хорошую травяную настойку. Она...
  Кесарий не договорил - из-под куста с розами раздался сдавленный крик человека, терзаемого страшными сновидениями.
  - Нет! Нет! Не в воду! Только не в море! Пустите! Отец! Мама! Мама, спаси меня!
  Горгония бросилась к разметавшемуся на кушетке Фессалу, упала на колени и прижала юношу к себе.
  - Да, дитя мое, да, - говорила она, целуя его в глаза и лоб. - Да, мое дитя, не бойся, не бойся... Кесарий, у него жар, он болен, Кесарий!
  Фессал перестал кричать и тяжело, прерывисто дышал, не открывая глаз. Кесарий склонился над учеником архиатра Леонтия, взял его за запястье, ощупал лоб, приложил ухо к груди.
  - Мальчик переутомился, - произнес он. - Ничего страшного. Обычная эфемерная лихорадка.
  Он легко поднял долговязого Фессала на руки вместе с теплым покрывалом и понес в кубикулум.
  - Устал, устал... бедняжечка... такая дорога - и еще ждал тебя, не ложился. Так и заснул сидя. Какие вы жестокие с Каллистом. Он ведь еще ребёнок, - говорила Горгония, растирая не приходящего в сознание юношу смесью имбирного и миртового масел с сирийским нардом.
  Кесарий осторожно разогнул левую руку Фессала и взял тонкий хирургический нож. Теплая влага медленно заструилась по стенкам медного таза.
  - Ну вот, довольно, - сказал негромко Кесарий, перевязывая локоть лемноссца.
  - Дитя мое, - Горгония поднесла к своим губам пальцы юноши. - Дитя моё!
  Фессал вдруг открыл свои огромные серые глаза и, останавливая взор на лицах сестры и брата, склонившихся над ним, прошептал:
  - Мама? Отец? Такие молодые... Я так и думал...
  Его взор скользнул к светильнику, потом - дальше, куда-то за головы Кесария и Горгонии. Он слабо улыбнулся.
  - Вы живы... Как хорошо, - чисто и высоко проговорил он и, смежив глаза, упал на их сплетенные руки.
  - Видишь, он уснул, Горги, - спустя немного времени, сказал Кесарий. - Выспится и проснется здоровым. Мальчик переволновался. Он впечатлительный. Это всего лишь эфемерная лихорадка.
  Горгония долго смотрела на спящего.
  - Сколько ему лет? - спросила она наконец.
  - Шестнадцатый...
  - Как моему Аппианиону было бы...
  Она нежно отвела с влажного лба Фессала прямые пряди светлых волос.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"