Силин Анатолий Савельевич : другие произведения.

Встречи с писателем Юрием Гончаровым

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания о писателе Юрии Гончарове.


От автора

   По долгу службы мне приходилось общаться со многими воронежскими писателями. Чаще всего такие встречи и, соответственно, беседы происходили с Юрием Даниловичем Гончаровым. Уж так сложились обстоятельства.
   Гончаров - личность колоритная, известная не только в Воронежской области: талантливый русский писатель, фронтовик, патриот России. Это не громкие слова. Жаль, что об этом приходится говорить, когда его нет с нами. Но, к счастью, остались замечательные книги писателя, которым он посвятил свою жизнь.
   Юрий гончаров был вдумчивым, разносторонне подготовленным собеседником. Меня, как и многих других, интересовали его мысли и суждения о нашей непростой жизни. Чувствовалось, что жизненные проблемы и неурядицы в России его сильно волновали, и в беседах он весьма откровенно высказывал свое мнение по любому злободневному вопросу. Умел при этом без крика и шума убеждать собеседника в правоте своего мнения. Я пришел к твердому убеждению, что такие как Гончаров были весьма неудобны для любого режима власти, потому, как они приносили правителям много лишних хлопот. А кому это понравится?
   Заметки о наших беседах и послужили появлению коротких, но емких воспоминаний о Юрии Гончарове. Думается, что они будут полезны не только тем, кто с ним был знаком и почитал его, но и тем, кто захочет познакомиться с литературным творчеством писателя. Мои воспоминания о Гончарове могли бы дополнить многие из тех, кому приходилось с ним общаться.
   Характерно, что беседы с ним не оставляли людей равнодушными. В подтверждение сказанного приведу один пример:
   - В момент нашего знакомства я знал одного писателя с такой фамилией - автора знаменитого "Обломова" Ивана Александровича Гончарова. А тут наш, воронежский, писатель Гончаров, о котором я почти ничего не знал. Однако, в скором времени между нами установились вполне доверительные отношения. Прекрасный рассказчик, он меня засыпал разной информацией, - поведал мне сотрудник государственного архива общественно-политической истории Воронежской области Алексей Петрович Разинков.
   Вернувшись после ранения в разрушенный немцами Воронеж, Гончаров поступил в педагогический институт. И, нисколько не откладывая, предпринял первые попытки заняться литературным творчеством.
   Основная тема художественных произведений Юрия Гончарова - показ во всей сложности и проблематичности хода Великой отечественной войны, которая не обошла стороной в юношеский годы самого писателя. Такое не забывается! Важно было правдиво показать ратный подвиг советских людей, не давших себя поработить фашистским захватчикам. Так рождались выстраданные книги о войне, автор которых был в войну рядовым солдатом.
   Ратный подвиг народа нельзя отделить от подвига трудового как в годы войны, так и после ее окончания. Юрий Гончаров талантливо раскрывает и этот подвиг во всем многообразии судеб героев своих произведений.
   Однако, правдивое слово о войне, особенно о начальном ее периоде, не всегда находило у нашей власти поддержку о одобрение. - "В каждую мою рукопись, представленную в издательство, - говорил он, - цензура вгрызалась с особой подозрительностью. Я не знаю в Воронеже больше ни одного литератора, кого бы так старательно "опекали" цензоры".
   Но не таков был Юрий Гончаров, чтобы "сдаться" или сидеть сложа руки. Каждодневный напряженный труд прибавлял ему силы жить и выполнять любимое дело.
   Разинкову запомнились и такие слова писателя: "Если бы меня пересилили в Курск или Тулу, я бы попросту умер. Я и Воронеж - нерасторжимы". Да, Гончаров патриот земли Воронежской и этим гордился.
   Писатель тяжело переживал развал Советского Союза. С болью в сердце говорил, что так быстро и неожиданно, с помощью предательства своих же, развалили крупнейшую державу, которую враги с оружием не смогли сломить. Гончаров не восхищался прошлым советским строем, у властей к нему были всегда, как к недовольному, вопросы. Но ведь при всех недостатках было много и хорошего, что не стеснялись перенимать у нас даже враги!
   - Вы в курсе дела о судьбе книжного издательства? - спросил он как-то меня (А.С.), хотя тут же поправился, - конечно в курсе, как можно быть не в курсе такого дикого решения. Ведь до чего додумались - развалить Центрально-Черноземное книжное издательство, где жили и творили Кольцов, Никитин, Бунин, Платонов, всех не перечесть. Какой позор! Горько и обидно! Еще раз убеждаюсь, что власть всегда не понимала писателей, они для нее всегда были обузой.
   Признавался, что в ходе начатой перестройки, когда в жизни появилось много несправедливого, неясного, перед ним тоже вставал вопрос, как вести себя в той обстановке и что делать? Хотя ответ писателя на поставленный жизнью вопрос был вполне предсказуемым.
   - "Литература - это душа народа, - говорил он. В тюрьму ее не посадишь, под замок не запрешь. Она всегда найдет выход из любых застенков: высказаться, заявить о себе, прокричать свою боль, свой гнев и свои призывы..."
   Этим высоким требованиям как раз и следовал по жизни писатель Юрий Гончаров. Он - наша замечательная история, а такой историей надо гордиться.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Волны памяти

  
   В начале семидесятых годов прошлого века я работал секретарем Центрального райкома партии города Воронежа и ведал вопросами идеологии. А это означало, что курировал высшие и средне-специальные учебные заведения, школы, театры, творческие союзы, а они почти все находились в Центральном районе. Курировал и писательскую организацию, солидную по своему количественному и качественному составу. Тогда своей известностью и популярностью в ней выделялись такие писатели и поэты, как Гавриил Троепольский, Владимир Кораблинов, Николай Задонский, Евгений Люфанов, Михаил Булавин, Ольга Кретова, Юрий Гончаров, Владимир Гордейчев, Иван Сидельников и другие.
   Мне, молодому секретарю районной парторганизации, кстати, склонному к сочинительству, было интересно познакомиться, а в дальнейшем и общаться с писательской средой, слышать, чем писатели живут, что их интересует и что волнует. После моего избрания попросил Федора Волохова, он был тогда в писательской организации секретарем партбюро, чтобы известил меня, когда состоится очередной сбор писателей. Такая возможность мне вскоре была предоставлена. Сейчас уж точно и не помню, чему был посвящен этот сбор. Признаюсь, пришлось поволноваться, да и было за что. Мало ли какой вопрос могли подбросить писатели. Знаю ли я кто из них что написал? Вспомнились студенческие годы. На встречи к нам, студентам историко-филологического факультета ВГУ (был тогда такой факультет) приходили писатели Н. Задонский, М. Булавин, И. Сидельников и другие.
   Их приводил к нам замечательный преподаватель и краевед Дмитрий Данилович Лаппо. Кое-что из тех интересных встреч в памяти осталось.
   Николай Задонский к примеру, с огромным удовлетворением рассказывал нам, будущим историкам, что нашел новые архивные материалы из жизни героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова. Вместе с ним порадовались и мы.
   Михаил Булавин проникновенно рассказывал, как врангелевцы истязали попавшего в плен красноармейца. Нас это впечатлило, потому как писатель сам это пережил в гражданскую войну. Каждый писатель говорил о том, над чем в то время работал. Но всего этого для моей встречи с писателями было так мало. Посмотрел, что имелось в небольшой домашней библиотеке. Тоже негусто: "Воронежская поэма" Владимира Кораблинова, историческая хроника Дениса Давыдова и "Повесть о "Золотом комиссаре" Николая Задонского, роман "Богучарцы" Михаила Булавина, роман Николая Коноплина "В грозном зареве" и небольшой сборник рассказов Николая Алехина "Рассказы Никиты". Вот и все. Пришлось сходить в библиотеку Дома политпросвещения. Там нашел все, что интересовало: изданный еще в 50-е годы в Москве роман Владимира Кораблинова "Жизнь Кольцова", а в журнале "Новый мир" опубликованные "Записки агронома" Гавриила Троепольского, а также его роман "Чернозем", опубликованный в журнале "Подъем". Там же взял почитать роман-газету, где была опубликована повесть Гавриила Троепольского "Белый Бим Черное ухо". Ознакомился с известной статьей Троепольского в газете "Правда" "О реках, почвах и прочем". В общем, пока суть да дело, я мало-мальски к встрече с писателями подготовился. И она состоялась.
   Хорошо запомнил, что перед началом собрания была беседа за кружкой чая. У писателей такое общение называлось по своему: пили "чай с крендельками". Особнячком сидели Троепольский, Кораблинов и Гончаров. Они и в последующие встречи всегда садились рядышком. Юрий Данилович Гончаров впоследствии по этому поводу высказался так: "Троепольский и Кораблинов вышли из семей священнослужителей, а я - беспартийный, вот мы и садились рядком". Добавляя, что при избрании секретаря партбюро всех беспартийных обычно просили удалиться. Это его возмущало.
   До этой встречи я некоторых писателей если и видел, то на фотографиях написанных ими же книг. А тут вот они, что называется - вживую, смотри и запоминай. Кое-что в моей памяти отложилось.
   Владимир Кораблинов - небольшого роста, плотный, в очках, лицо доброе, приветливое. Такое внешнее впечатление у меня о нем отложилось в памяти.
   Гавриил Троепольский - худоват, седой, тоже в очках, одет скромно. Да и все писатели были одеты довольно просто. Рядом с Гончаровым присела Ольга Кретова и они стали о чем-то оживленно между собой беседовать. О Гончарове я совсем мало слышал. Первое знакомство с ним больше выглядело формальным, через обычное рукопожатие, да изучающие друг на друга взгляды. Внешне в те годы он выглядел довольно интеллигентно. Все, кто находился в небольшом зале или о чем-то своем между собой разговаривали, или пили чай. Потом обсуждали запланированный вопрос, а я рассказывал писателям о делах в районе. Были вопросы, на которые пришлось отвечать. На засыпку вопросов не поступило, так что зря беспокоился.
   Это была моя первая, но далеко не последняя встреча с писателями. При последующих встречах я, что вполне естественно, больше узнавал о каждом из них, да и общались уже, в общем-то, как старые знакомые. Так мне, по крайней мере казалось, хотя каждый из них, особенно писатели-ветераны, могли подумать обо мне возможно совсем иное: к примеру, ну чем удивишь нас молодой районный партработник? Что интересного расскажешь? Писатели, как известно люди творческие, дотошные, любопытные, цену себе знают, а вранья, уж точно не потерпят, Но есть среди них и такие, кто явно страдает завистью к более талантливым и опытным собратьям по перу. В 1975 году за повесть "Белый Бим Черное ухо" Гавриил Николаевич Троепольский был, как известно, удостоен Государственной премии СССР. По такому случаю проводилось торжественное собрание, на котором присутствовали руководители области и города, писатели, представители других творческих организаций и общественности. Было торжественно и празднично, очень многие поздравляли юбиляра, от души высказывали ему свои пожелания. Это все надо было видеть и ощутить. Вот тогда-то я и услышал позади себя чей-то недовольный голос, как мне показалось человека немолодого - "Надо же, за собаку и отхватил Государственную премию..." Этой репликой завистник проявил полное неуважение к нелегкому труду писателя. Оборачиваться, чтобы узнать, кто ляпнул оскорбительные слова я не стал, да и чтобы это дало? Зависть у отдельных писателей и посейчас имеет место. Думаю, что не ошибаюсь.
   Знакомство и общение с писателями доставляло мне большое удовольствие. Сожалею, что в повседневной колготе многое из встреч со временем забывается. Теперь-то виню себя, что после уникальных встреч не оставлял хотя бы кратких дневниковых записей. Многое из того, что было, теперь безвозвратно кануло вместе с уходом из жизни наших знаменитостей. Но кое-что память все-таки сохранила.
   Хорошо помню, как Гавриил Николаевич делился опытом своей писательской работы, рассказывал, как писал повесть о Биме! Он настоятельно советовал литераторам, особенно молодым, не стесняться сокращать написанные тексты от всего лишнего, от чего рукопись не только не пострадает, а, наоборот, выиграет. Так и говорил: - "Не жадничайте, что вложили много труда. После таких правок написанное будет более качественным, доходчивым и лучше восприниматься читателями". Такие советы Гавриила Троепольского крепко врезались в мою память.
   Что и говорить, мне приятно было, когда Владимир Кораблинов при очередной встрече одобрительно отозвался о моей небольшой книге "Пульс жизни", в которой я описывал застройку Левобережья на месте таких поселений, как Песчановка, Монастырщина, Придача. Я был несказанно удивлен, что сам Кораблинов почитал, а возможно посмотрел мою книжицу, но отозвался положительно. Описывая в ней, как в кратчайшие сроки в левобережье строились крупные заводы и возводилось жилье, я сослался на поэтические строчки Кораблинова из его "Воронежской поэмы". Привожу их дословно:
   Тут была деревенька
   И как будто вчера еще
   Балалайкою тренькала
   На заре догорающей.
  
  
   Удивленные ищем мы:
   Что ж осталось от старого?
   Левый берег дымищами
   Рассверкался как зарево...
  
   Вспоминаются несколько щекотливых ситуаций с Гавриилом Николаевичем Троепольским. Гараж моего друга Виталия Крутских был по-соседству с гаражом Троепольского - во дворе Центрально-Черноземного книжного издательства, располагавшегося в 60-е -70-е годы по улице Цюрупы. С Крутских мы иногда на его машине выезжали порыбачить, конечно же, встречались с Троепольским. Возвращаемся как-то с неудачной рыбалки, а Гавриил Николаевич выходит с тряпкой в руках из своего гаража. Поинтересовавшись нашим уловом, а он был плохим, посочувствовал.
   "Дед", так его за глаза называли коллеги, всегда до блеска протирал своего "жигуленка". Надо признать, что к машине он относился исключительно старательно и она у него всегда содержалась в чистоте и исправности. К тому же, он и сам был неплохим рыбаком и наблюдать со стороны как со своим верным Бимом Троепольский рыбачил, доставляло истинное удовольствие.
   В завязавшемся в этот раз разговоре Троепольский покуривал и нет-нет да покашливал. А я тогда только что бросил курить, вот об этом и хвастанул, а заодно по простоте душевной посоветовал и ему бросить курить. С ответом Гавриил Николаевич явно не торопился. Помолчав, он в своей медлительной манере разговора, наконец, высказался:
   - Да ведь как сказать насчет пользы, будет она или нет? Годы то мои сам, знаешь какие. Затем добавил. - Кстати, мне врач - профессор с "кремлевки" (так он назвал кремлевскую больницу, где пришлось поправлять свое здоровье) на этот счет пояснил, что уменьшить курево мне безусловно нужно, а вот совсем бросить - это еще хорошо обдумать надо. И я с ним согласен.
   Вот так, Гавриил Николаевич, дал мне понять, что не надо лезть со своими советами, уж он и сам как-нибудь разберется.
   В общем, с "дедом" мне надолго запомнился и еще один весьма оригинальный случай.
   В конце ноября 1976 года Троепольский подарил мне свою повесть "Белый Бим Черное ухо". Повесть была издана московским издательством в детской серии "Золотая библиотека". Приятно и сейчас читать его дарственную надпись: "Дорогому Анатолию Савельевичу с искренним уважением, сердечно от автора".
   Я был конечно рад столь ценному подарку и поблагодарил Гавриила Николаевича за проявленное ко мне внимание. Вот тут-то он и ввернул мне каверзный вопрос, в смысл которого я поначалу не врубился. А вопрос был таким:
   - "Скажи-ка, Анатолий Савельевич, похож ли я на осла белого? Тут вот, Владимир Александрович (он с шутливым прищуром глаз поглядел на Кораблинова) мне говорит, что сейчас я по старости своей больше смахиваю на осла серого? Сказал и примолк.
   Вся троица: Троепольский, Кораблинов, Гончаров сидели на своем обычном месте, были до этого веселы, шутили, а как только Троепольский задал мне вопрос, сразу притихли, да и все остальные притихли, с любопытством ожидая, что же я ему отвечу. А у меня в голове полный сумбур мыслей, да и сам вопрос был задан с каким-то упором на осла, причем белого, так что сразу и не сообразишь. Стою, глажу ладонью подаренную книгу и ломаю голову насчет внешних расцветок ослов: белые, серые, желтые, черные скорее всего не бывают, а может где-то есть и такие, наверно встречаются и пятнистые. Но причем тут Троепольский и осел? Похож ли он на осла белого? - повторил я мысленно вновь заданный мне вопрос. После небольшого обдумывания в голову, наконец-то, пришла спасительная мысль: ослабелый, значит слабый, ослабший. Да нет, никакой он не слабый, а еще ого-го! Крепкий, всего-то семьдесят годков стукнуло. Так я, смеясь, и ответил, на что Троепольский, опять же, повернувшись к Кораблинову, шутливо произнес: "Слышал, что сказал районный секретарь? Какой же я серый, а? Посмеялись. Вот так я чуть не попал впросак насчет "осла белого" Троепольского.
   В общем-то, с Троепольским разговаривать было интересно. Отношения у меня с ним были вполне доверительными. А говорить с ним доставляло удовольствие. Приведу лишь несколько моментов из бесед с ним.
   - Как Ваше здоровье? - спрашиваю Троепольского.
   - Свободного времени так мало, что о здоровье и думать некогда, - отвечал он.
   - Небось молодым-то завидуете? - пытаюсь разговорить.
   - В моем возрасте завидовать некому, - отвечал, качая седой головой.
   Возможно кто-то подумает, что в примере про "осла белого" Троепольского нет ничего сложного. Согласен. Сложного в данном случае ничего нет, надо только мозгами пошурупить, да с ответом не торопиться. Меня впечатляло совсем другое - атмосфера доброжелательности в писательской среде. Ведь Троепольский, Кораблинов, чье имя, кстати, носит сейчас одна из улиц Коминтерновского района города Воронежа и другие, несмотря на свою широкую среди читателей известность и популярность, также как и все мы мечтали, трудились, радовались и переживали. Разница была лишь в том, что творческий полет их мыслей был совсем другой - куда выше простых смертных.
   Я рассказал лишь о некоторых, сохранившихся в памяти примерах из моих давних встреч с писателями-земляками. Этих встреч было немало, но к сожалению, многое из того, что надо было бы сохранить для потомков, не рассчитывая на свою память, теперь безвозвратно ушло в прошлое.
   ... Более подробно хотелось бы рассказать о моих встречах и беседах с Юрием Даниловичем Гончаровым, который, к сожалению, тоже ушел из жизни, так и не дожив несколько месяцев до своего девяностолетия.
   Юрий Данилович - замечательный русский, советский писатель, фронтовик, человек не простой судьбы, житейски исключительно мудрый и в тоже время он был слишком хрупок и раним. С ним впервые я познакомился также в начале 70-х годов прошлого века. Внешне он выглядел тогда молодо, привлекательно и разговаривать с ним было интересно. Мои с ним отношения поначалу складывались чисто формальными, не было той дружеской доверительности и настроя, которую мне хотелось бы иметь. А вскоре я был переведен на другую работу и наши встречи вообще прекратились.
   Но бывают же в нашей жизни счастливые моменты, когда желаемое, вдруг, как по мановению волшебной палочки, воплощается в реальность. В данном случае речь пойдет о продолжении моего знакомства с Юрием Даниловичем Гончаровым. Мне хотелось с ним познакомиться поближе, узнать о нем не из тех разговоров, которые бытуют обычно в писательской или какой-то другой среде, а лично от общения с ним. Однако, он казался мне недоступным. Но ведь я сам многократно видел как улыбчиво и доброжелательно Гончаров разговаривал с писателями Владимиром Кораблиновым, Ольгой Кретовой и другими. Там не видел в общении с ним никакой недоступности. Тогда в чем же дело?
   И вот подвернулся тот самый счастливый случай. Я жил в многоэтажном пятиподъездном доме, который строился и вводился в несколько приемов. Выхожу как-то из подъезда и встречаюсь с Юрием Даниловичем. Обрадовано спрашиваю:
   - Как вы тут, Юрий Данилович, оказались?
   - А вы?
   - Так я в этом доме живу.
   - Я тоже. - В гастроном вот ходил, кивнул он на хозяйственную сумку с продуктами. Оказалось, что Юрий Данилович переселился в дом с семьей с улицы Комиссаржевской совсем недавно, где занимал что-то подобие даже не квартиры, а "угла" и начал только что обживаться на новом месте. О его квартирной проблеме скажу попозже, а пока мы довольные встречей, разговорились как старые знакомые. Настроение у Юрия Даниловича было хорошее и мы стали делиться своими впечатлениями. Если Юрий Данилович никуда не спешил, то поговорить любил. Я подметил, у него и такую черту, что в разговорах с собеседниками он всегда был лидером, да таким, которого представьте себе, хотелось и хотелось слушать. В его мыслях было много житейской мудрости. С такой нестандартностью высказываний собеседник вроде бы уже встречался и все это где-то и когда-то слышал, но просто не обращал внимания. А вот рассуждения Гончарова было не только интересно послушать, они брали за живое. Свои мысли он собеседнику не навязывал, говорил просто, доходчиво, прочувствованно, как сказанное понимал сам и в чем был лично убежден. В этом как раз и был мой интерес общения с Юрием Даниловичем. В общем, доверительно поговорили, пожелали друг другу то, что обычно желают в таких случаях, зная, что теперь будем жить в одном доме, только в разных подъездах. И разошлись. Не знаю как Юрий Данилович, а я был нашей встрече искренне рад.
   ... Встречи с Юрием Даниловичем стали проходить чаще, а разговоры велись о самом разном. Что-то из них сохранилось в моей памяти. Приведу, несколько примеров. Вот один из них:
   "Иду поздно вечером с работы и вижу Юрия Даниловича, достающего поклажи из багажника своей белого цвета "Нивы". Настроение у него неважное, вид уставший. Разговор завел сам.
   - Вот приехали с женой с дачного участка, не мне вам объяснять, чем там занимались, а дома, как всегда, воду отключили: ни тебе помыться, ни побриться. В прошлый раз к самому депутату Госдумы по перебоям с подачей воды обращался. Говорю, сколько же можно людям жить в скотском состоянии? Неужели и на воде надо экономить?
   - Ну и как, помог народный депутат?
   - А-а, - безнадежно махнул рукой Юрий Данилович, - бесполезно. Оторвалась власть от народа, не знает, а скорее всего не хочет людскими бедами заниматься.
   Надо сказать, что Юрий Данилович ценил работу сотрудников органов внутренних дел, неоднократно подчеркивал в наших беседах о ее значимости. Хорошо отзывался о министре внутренних дел страны Николае Анисимовиче Щелокове, сумевшем привлечь для борьбы с преступностью писателей, работников культуры и искусства.
   Гончаров и Кораблинов написали на эту тему совместно несколько крупных произведений. Но об этом попозже. Запомнился с ним вот такой разговор. Поздно вечером Гончаров позвонил мне на квартиру. Сразу же стал пояснять причину своего звонка.
   - Меня побудило позвонить вам то, что сейчас услышал по телевизору в вечерних новостях. Ваша сотрудница из пресс службы сообщила, что несколько дней назад ушла из дома и пропала одна женщина. Жила рядом с пединститутом, не какая-то там бродяжка, а из вполне нормальной семьи. Пошла в гости к своим знакомым, ну и, естественно, принарядилась. Ушла и несколько дней как ее нет. Вздохнув, Гончаров на какое-то время примолк, потом продолжил:
   - Ваши сотрудники уже приступили к ее розыску, но пока безуспешно. Так вот, если эту женщину разыщут, то дайте возможность мне связаться с работниками милиции, которые занимались ее розыском. Хочу об этом написать и вообще придать общественное значение пропажам людей. Такова была суть нашего разговора. Потом переключились на случаи нередко пропадавших взрослых и детей, которые уходят из дома и бесследно исчезают. Кто-то из них позже находится, но далеко не все. - Как же так, - возмущался Юрий Данилович, - живет и трудится человек, а потом куда-то уходит и нет его больше? Я был с ним согласен. Причин пропажи людей, как установлено, было немало и в них надо было разбираться. Что касается розыска пропавшей женщины, то, к сожалению, ее так и не нашли.
   Юрий Данилович переживал, что люди стали меньше читать, что их больше влечет телевизор и компьютер. Говорил, чтение книг никак не сравнить с просмотром телевизионных передач, где многое из нашей жизни преподносится совсем в ином свете. Как-то вечером, позвонив, спросил:
   - В вашей системе кажется есть детская колония? Ответил, что есть такое учреждение и находится в Боброве.
   - Я недавно отобрал из семейной библиотеки около трехсот книг и хочу их передать в любую организацию, пусть люди почитают. Однако, возникли проблемы. Хотел сдать в книжный магазин, что на улице Мира, но там отказались. Им это не нужно, хотя и отдавал бесплатно. Предложил библиотеке в селе Никольском, не взяли, потому как там нет библиотекаря. В Новой Усмани сказали, что надо подумать. Чего думать, ведь это книги, за которыми мы в свое время становились в очередь? Вот и подумал, а что если передать книги в детскую колонию, пускай дети читают, все польза для них будет.
   Но видно в Новой Усмани от книг писателя-фронтовика Гончарова все-таки не отказались, потому как он больше мне по этому вопросу не звонил.
   Продолжались наши короткие встречи, телефонные разговоры и поздравления с днем рождения. Тут у меня случился казус. Поздравляя Юрия Даниловича с днем рождения, тем более в первый раз, решил позвонить в 9 утра. Рассуждал так, что он к этому времени уж точно встал и привел себя в порядок, а тут и я порадую его своим вниманием. Но верно гласит народная, мудрость - не знаешь броду, не суйся в воду. Почему бы раньше-то не узнать о его утреннем и дневном распорядке дня. Короче говоря, с веселым настроем позвонил, трубку долго никто не брал, потом услышал его сонный голос.
   - Спасибо, спасибо. Но на будущее просил бы учесть, что рабочий день у меня сдвинут по-своему. Я ведь на службе как вы не состоял и рано не вставал, да и сейчас не встаю. Тут еще некстати загрипповал, а дочь, Люба, вчера в Москву уехала. Ей надо в столичных библиотеках поработать. Почему бы думаю, утром подольше не поспать? Согласитесь, если человек хорошо выспится, то ему и работается несравненно лучше.
   Вот так просветил меня Юрий Данилович при его поздравлении с днем рождения. Об отношении к своим юбилеям он позже высказался так:
   - Не люблю юбилеи, не для меня это. Бунин тоже, кстати, их не любил. Уж так много в юбилейные дни какой-то слащавости, наигранности и лишней болтовни. Нет, не нравится мне все это.
   Бывало и так, когда на поздравление он отвечал своей "гончаровской" шуткой. Не помню, по какому случаю я его поздравил, но уж точно не ранним утром. Пожелал, что обычно в таких случаях желают, а в ответ услышал: - У вас, как бывшем работнике органов внутренних дел наверно есть какая-то секретная тетрадочка, где все записываете: кто когда родился, кто с кем общается, чем увлекается, что любит, не так ли? - спросил с веселой ноткой в голосе.
   - Есть-есть такая книжица, как же не быть, - ответил ему в тон. - Скажу по секрету, что начал в нее собирать даже отпечатки пальцев. Ваши, кстати, тоже в этой тетрадочке имеются. Так, на всякий случай, вдруг, да пригодятся. В общем, посмеялись.
   Юрий Данилович был часто задумчив и сосредоточен. Не ошибусь, если скажу, что он много думал над тем, о чем писал или собирался писать. Уж такая у писателей вечная головная и душевная боль. Тема войны, в которой ему 20-летнему пареньку, пришлось участвовать, была одной из приоритетных. Думалось безусловно и о смысле человеческой жизни, и о том, как своим писательским словом донести до читателя, то что его больше всего волновало, да так, чтобы читатель не только все это осознал, но и своей душой прочувствовал правду о войне. Осуществить задуманное было далеко не просто. Бывали сбои. Гончаров в своей жизни это не раз испытывал. Пришлось немало пережить, когда опубликовал в журнале "Подъем" свою повесть "Неудача". Имелись и другие тревожные случаи. Но он был упрям и своих позиций, говоря языком военного, не сдавал. А таким упрямцам и непокорным, не привыкшим держать руки по швам, в жизни бывает далеко не просто.
   Я столкнулся вот с таким случаем в его жизни. Однажды, в конце рабочего дня, в кабинете раздался телефонный звонок.
   - Анатолий Савельевич? - услышал я знакомый голос.
   - Да, - ответил я.
   - Это Юрий Данилович, сказал он, как мне показалось встревоженно. - Мне хотелось бы с вами посоветоваться, - послышалось в трубке.
   Оказалось, что Юрий Данилович уже пришел к областному УВД и звонил из приемной. Я быстро спустился к постовому и вскоре мы беседовали. А привело его ко мне вот что.
   - Ведь вы теперь в милиции занимаетесь кадрами? - поинтересовался Гончаров.
   Я согласно кивнул головой.
   - И давно?
   - Где-то с полгода.
   - А до этого, если не секрет, в какой службе были?
   - В разных, но больше в политотделе, - ответил, не понимая, с чего это вдруг Гончарова так заинтересовало, в каких службах я работал. Удивило и то, что Юрий Данилович, оказывается знал, где находится рабочий кабинет начальника УВД. Когда вышли из лифта, он, кивнув вверх головой, сам об этом сказал. Значит раньше здесь уже бывал. Узнав, какую службу возглавляю, Юрий Данилович достал из бокового кармана пиджака водительские права и положил передо мной. Видя, что я озадачен, пододвинул их ко мне поближе.
   - Выходит, что попал куда надо, - сказал и начал свой рассказ. В общем-то, мне нетрудно было и самому догадаться, с чем связан его приход.
   - Еду на машине, - стал пояснять он с волнением в голосе, - на светофоре появился красный свет, а я эту самую черту, что перед светофором, метра на полтора переехал. Так получилось, не рассчитал, хотя никому из пешеходов не помешал. Но стоявший поблизости сержант ГАИ мое нарушение заметил. Подойдя ко мне, представился и потребовал водительские права с талоном. Рассматривая их, нравоучал, что перед таким многолюдным перекрестком каждый водитель обязан сбавлять скорость. А вот я этого не сделал и переехал разделительную линию, из-за чего мог совершить ДТП.
   - Как ни пытался защитить себя словами, что много лет вожу машину и никогда от работников ГАИ ко мне не было замечаний, бесполезно. Говорить, что фронтовик и писатель было как-то неудобно, да гаишник и слушать моих оправданий не захотел. Сделав в талоне прокол, предупредил, чтобы в субботу к девяти утра прибыл без опозданий в расположение батальона ГАИ на левый берег. Там, вместе с другими нарушителями правил дорожного движения, меня будут учить. Кто и как будет учить пояснять не стал. Вот, собственно и вся моя проблема, - невесело развел руками Юрий Данилович. - Ладно уж, что схлопотал прокол в талоне хотя можно б было, учитывая возраст и прочее, ограничиться предупреждением и мне этого хватило на всю жизнь. - Должна же быть человечность у работников милиции? - воскликнул возмущенно. Уж слишком больные струны его души задеваются.
   Помолчал. - Теперь вот надо ехать в субботу на левый берег, где меня будут учить. В голове никак не укладывается. Спросил одного знакомого водителя со стажем, что же это за учеба там по субботам? Сказал, что пока не поздно ищи защиту, а то научат. Мудрый Троепольский посоветовал с вами встретиться. Позвонил домой, жена сказала, что приходите поздно, вот и заявился личной персоной.
   Видно крепко допёк Юрия Даниловича сержант ГАИ, особенно встревожили произнесенные им, как угроза, слова, что "будут учить". Чтобы как-то успокоить, напомнил ему народную мудрость, что нет худа без добра. Еще неизвестно, кто кого будет учить.
   Договорились так, что назавтра я приглашу к себе руководителей батальона ГАИ и того сержанта. Попросил и Юрия Даниловича подойти в назначенное время к УВД. Тут вместе и разберемся.
   ...На другой день Юрий Данилович пришел в УВД раньше назначенного времени и стал высказывать сомнения в правильности вызова гаишного руководства, так как молодой сотрудник неопытен и видимо хотел отличиться. Вот его следует пропесочить, чтобы впредь уважительнее относился к водителям и не видел в каждом из них потенциального нарушителя правил дорожного движения. Чувствовалось, что он обдумывал случившееся и искал удобные выходы из данной ситуации. Но пока мы обменивались мнениями подошли руководители батальона, а с ними и сержант. Все разрешилось довольно быстро. Я представил руководству батальона Гончарова, коротко охарактеризовал его и дал ему слово высказаться. Потом попросил ответить руководителей, как бы каждый из них поступил в данной ситуации. Все единодушно ответили, что в лучшем случае ограничились бы предупреждением, а то и вовсе не придали значения, тем более, когда подробней узнали о водителе. Конечно же и сержант понял, что в данном случае перехватил через край и попросил у Юрия Даниловича прощения, заверив, что подобного впредь никогда не допустит. Гончаров его простил. Он дал согласие встретиться с сотрудниками службы и вручить лучшим из них свои книги.
   Ясно, что и в те годы среди водителей было немало нарушителей правил дорожного движения. Руководителям госавтоинспекции были высказаны пожелания, чтобы своими непродуманными действиями сотрудники не дискредитировали столь нужную и важную профилактику. Данной встречей Юрий Данилович остался доволен. - И в самом деле нет худа без добра, - вспомнил он мои слова, улыбаясь.
   Из УВД вышли вместе. Разговорились. Меня заинтересовало, как и когда Юрий Данилович узнал про рабочий кабинет начальника Управления внутренних дел области.
   - О-о, - воскликнул он улыбаясь. - Это прелюбопытнейшая история. Я вам по дороге о ней расскажу, а не управлюсь, так где-нибудь на скамейку присядем. Хотя можно и в другой раз, - сказал, словно извиняясь.
   - Нет, нет, давайте сегодня, зачем откладывать? Жаркий день сменился приятным, с ветерком, вечером. На небе разбросаны светло-серые, вечно куда-то спешащие облака. Вокруг относительно тихо, без мешающего человеку городского шума, треска и скрежета. Сама обстановка как бы настраивала пообщаться и поделиться своими откровениями.
   - Так вот, - начал свой рассказ спокойным голосом Юрий Данилович, - послушайте откуда я знаю, где располагается кабинет комиссара, а теперь значит начальника УВД области. Но придется вернуться в минувшие годы. Вот вы партийный человек, а пошли работать в органы внутренних дел. Я к этому отношусь с пониманием. Ценю, что сделал для поднятия авторитета милиции, ваш министр Щелоков. Его сейчас охаивают, а зря. Много полезного он проделал в целях укрепления в стране правопорядка. Весьма важно, что привлек к этому важному делу большой отряд творческих работников: писателей, артистов, в общем, сами знаете кого. Дело закрутилось, завертелось и нашло в нашей среде самую активную поддержку. У нас в Воронеже тоже зашевелились. Может, помните таких у нас партийных работников, как Школьников, Усачев? Авторитетные, опытные были секретари обкома партии. Меня тогда тоже направили в Москву на общесоюзное совещание работников милиции, культуры и искусства. С превеликим удовольствием слушал речь Щелокова. Он говорил как мы живем, действуем, призывал подключиться поработать на общее дело. Многое и посейчас помню. Например, он говорил, что в США написаны тысячи книг о шерифах, тех, кто на местах обеспечивает правопорядок. Там шериф в курсе всех дел и знает на своем участке проживающих лично. Государство платит шерифам приличные деньги и они своей работой дорожат. А у нас я своего участкового никогда в жизни не видел, а он, разумеется, меня. Как может он работать, если не знает, кто живет на его участке? Вдобавок - низкая оплата труда работникам милиции, плохие условия проживания и все остальное. Но я отвлекся.
   Подключились и мы с Кораблиновым к этому делу. Связались, обговорили и пошло-поехало. Работали не с каким-то наскоком, а плотно несколько лет выезжали в деревню Писаревка, обитали там долго. Жил тогда в Писаревке дед Харитоныч, а его сын служил рядовым в милиции. Интересен был для нас сам дед. В его голове масса всевозможных историй и мы этими историями были просто напичканы. Схватывали все, зная, что цензуре с ее зубами и когтями нас было теперь не укусить - за нами ЦК партии и МВД.
   Расскажу, как я работал. Вернувшись из Писаревки, решил сходить на прием к комиссару Жукову, был тогда такой в вашем сером доме. А пошел вот почему: опыта оперативно-следственной работы у меня, как сами понимаете, не было. Хотелось пожить в их внутреннем, профессиональном мире. Но ведь в оперативной работе есть свои секреты, просто так к ним никого не допустят. Эту проблему мог разрешить только комиссар. Созвонился, представился и напросился на прием. Он меня принял, выслушал, узнал, где я живу, а в то время я жил на Комиссаржевской, то есть в Центральном районе. Вот он при мне и позвонил начальнику Центрального отдела, кажется, Портнихину. Сказал, чтобы меня приняли как надо без всяких опасений и проволочек. Теперь и вы знаете, как я попал к вашему самому высокому начальнику. А то ведь всякое можно подумать. Жуков между прочим мне понравился. Я ему рассказал, что работаю на пару с Кораблиновым, а что получится, представим, как говорится, на суд Божий.
   После беседы у комиссара я не стал медлить и пошел в Центральный РОВД. Начальник встретил меня любезно, хотя и без меня дел у него хватало. Звонили телефоны, заходили с бумагами на подпись сотрудники. Он извинялся, разводил руками - мол, что поделаешь. Я чувствовал, что обстановкой и жизнью в районе он напичкан до корней волос. Кое-что рассказал из оперативной обстановки, потом вызвал начальников следственного и розыскного отделений и передал меня им с нужным напутствием. Я начал свою познавательную работу с розыска. Начальником там был, если память не изменяет, некто Курлянчик. Он мне сразу заявил, что общаться без мата с подчиненными не может, так что заранее просит извинения. - Крой матом, раз по-другому не получается, - сказал ему. В общем, с огромным интересом стал насыщаться и насыщаться жизнью сотрудников милицейского коллектива, особенно розыскников. При мне проводились планерки, без мата начальника тут и в самом деле не обходилось. При мне сотрудники принимали агентуру, а те выкладывали свою информацию. С ними рассчитывались. На улицах я их потом частенько видел, но делал вид, что не знаю. Меня вскоре признали в отделе как своего.
   Мы сбавили шаг, да и спешить, собственно, некуда было. Юрий Данилович хотел высказаться о своем вживании в работу оперативных служб райотдела, с их планерками и жаркими спорами. Познавал привлечение к оперативно-следственной работе агентуры (как только комиссар Жуков разрешил пойти на это) и многое другое. Споры велись жаркие, особенно когда была плохая раскрываемость преступлений, да сроки поджимали, а сверху давили, требовали.
   Жизненной фактурой Юрий Данилович был напичкан (его любимое слово) до каждой клеточки своего мозга и ему было что рассказать, да если еще учесть его необыкновенно интересную подачу тех или иных событий, фактов, свидетелем которых он стал. Я лично восторгался его подходом к работе над будущей книгой. Надо же, несколько лет мотаться в деревню Писаревку и там насыщаться правдой жизни от деда Харитоныча, его сына и других жителей села, или сидеть в райотделе и слушать как проводятся допросы подозреваемых, потом ехать вместе с опергруппой на обыски, задержание! Какое же надо было иметь терпение и выдержку?
   - Оперативники не косились? - спросил, зная как они не хотят, когда в их дела кто-то вмешивается.
   - Я же сказал, что приняли как своего. Мне надо было больше помалкивать и запоминать, ну и, ясное дело, моделировать в голове будущую книгу или книги, уж как получится. Встречались с Кораблиновым, обговаривали по сюжету романы, он писал свое, я - свое. А сотрудники розыска и других служб, что нам надо было, разъясняли. Особенно помогал Виктор, фамилию называть не буду, есть на то причины! Мы с ним в одной школе учились, он, правда, постарше был. В армию Виктора не взяли из-за слабого зрения, а направили в милицию. Не ошиблись. Работал по раскрытию особо тяжких преступлений и почти все, представьте себе, все преступления раскрывал. Говорил, что по полгода приходилось бывать в командировках. Его посылали туда, где с раскрываемостью было совсем плохо. Помогал, вытягивал и удивлялся - ну почему сами не раскрывали, ведь все не так уж сложно.
   В это время была эпоха романов. Говорю ему, у тебя Виктор, такие сюжеты - пиши романы и станешь миллионером. Смеялся, вроде бы соглашаясь, но, ни слова не написал. Хотя как-то в минуты откровения признался, что мог быть поэтом, прозаиком, но лучше быть критиком. Все будут уважать и бояться. Я этому не придал значения. Мне он о своей оперативной работе рассказывал буквально все. По его просьбе врачи проводили эксгумации трупов и все его задания выполняли четко. Исключительно увлечен был своей тяжкой работой. Его потом перевели на работу в КГБ, там тоже у него получалось. Но стал наш Виктор увлекаться женским полом. Из партии его исключили, из КГБ убрали и оказался опытный оперативник не применимым, попросту - нищим. Он и раньше, для снятия стресса, спирт попивал, а тут вовсе запил. Пить было нельзя, а он пил. Где-то спирт доставал, а может носили те, кому в раскрытии преступлений помогал. Я не раз его предупреждал, чтобы бросил пить, так как к хорошему это не приведет. Но не помогало.
   Юрий Данилович опять увлекся неизвестным нам Виктором, с которым учился в одной школе, человеком с его слов талантливым. Я уже знал, что теперь о нем будет рассказывать до конца. Да и перебивать не хотелось, так как самому было интересно узнать, чем же закончится жизнь опытного оперативника, с которым Гончаров поддерживал связь даже когда его со всех сторон выбросили. Незаметно дошли до дома, присели на скамейку. Откровение Гончарова о судьбе Виктора не остановить, а я слушал, слушал.
   - Собрался я как-то поехать по местам, где воевал. Откуда-то узнал об этом Виктор и попросил взять с собой, так как его сын работал совсем рядом, куда я ехал. Ну как откажешь? Заехал за ним ранним утром на своей машине и выходит он с канистрой спирта. Запах в машине такой, что если гаишник остановит, то сразу права отберет. Видно и ночью пил. Но ведь не высадишь друга, а он по дороге продолжал спирт попивать да водичку в канистру из бутылки доливать. Говорить что-либо бесполезно. Неприятный остался осадок, совсем пропадал человек.
   Какое-то время не встречались, потом узнал, что Виктор устроился на Воронежское телевидение. Все шло хорошо, но и там долго не проработал, ушел сам и стал работать в магазине железнодорожников. Этот магазин был лучшим в Воронеже, а Виктор мог достать все что угодно и к нему в очередь стояли с разными просьбами. И отсюда ушел, не устроила торгашеская канитель. Неожиданно занялся сочинительством стихов: вспомните его слова, что мог бы стать поэтом, прозаиком, но лучше критиком. Сочинял упорно, настойчиво, я кое в чем ему помогал. Подборку его стихов выслали в журнал "Новый мир", где главным редактором был Твардовский. Отправили и ждем; вернут или напечатают? Поместил Твардовский его стихи, причем в самом начале журнала. Они были о Родине, о войне, о Сталине и нашей непростой послевоенной жизни. Вот, к примеру, его слова о Сталине.
   Окно в комнате Сталина светится... Дальше не помню. Стихи Виктора между прочим читали везде, он в Воронеже стал как бы главным поэтом. Дальше периодически встречались, разговаривали и расходились до следующих встреч.
   Жизнь Виктора была разнополосая: то светлая полоса, то черная. Ему хотелось быть величиной, но ведь это не каждому из нас дано. Хотя достиг, я бы сказал, немало. Лично я это ценю. Жизнь Виктора кончилась трагически. Помню, пригласил меня на свой юбилей, но я приболел и не смог пойти. Позже узнал, что домой он возвращался поздно. Шел по улице Карла Маркса. Была весна, кругом лужи, слякотно, кое-где был еще лед. Он поскользнулся, упал, ударившись головой о бордюрный камень. Травма была тяжелой и через несколько месяцев Виктор умер. На его похороны тоже не ходил. Мне неприятно видеть, как хоронят людей.
   Помолчали. Из подъезда вышли жена Юрия Даниловича с дочкой. - Все, пора домой, - засобирался он, закончив свой рассказ о Викторе, который оставил в его памяти заметный след.
   Закончилась еще одна встреча с Юрием Даниловичем, в результате которой я с огромным для себя интересом узнал, как он постигал тайны оперативно-следственной работы в Центральном РОВД г. Воронежа.
   В 1967 году у Юрия Гончарова в соавторстве с Владимиром Кораблиновым в Центрально-Черноземном книжном издательстве 50-ти тысячным тиражом был издан роман "Бардадым - король черной масти", а в 1968 году в том же издательстве и тем же тиражом вышел их другой роман - "Волки". Книги были встречены читателями с большим интересом, так как в них отражалась сама жизнь.
   Наш земляк, замечательный писатель Владимир Александрович Кораблинов хорошо известен широкому кругу читателей страны прежде всего его романами о народных поэтах Алексее Кольцове и Иване Никитине. Эта дилогия принесла ему всенародную славу и любовь. Кроме того, он написал десятки книг о наших знаменитых земляках, о героических незабываемых событиях на земле воронежской, отдавая дань уважения героическому и трудовому подвигу российского народа. В последние годы своей жизни Владимир Александрович стал слепнуть, что крайне негативно в целом повлияло на ухудшение его здоровья. Умер в марте 1989 года. Юрий Данилович сильно переживал смерть Кораблинова, у которого всегда находил взаимопонимание и поддержку.
   - Как же писателю и без зрения? - говорил он взволнованно. Ведь страшнее пытки и придумать невозможно!
   Когда в Северном микрорайоне Воронежа появилась улица, носящая имя Владимира Кораблинова, Юрий Данилович решил туда проехать, обойти ее и увидеть, что она собой представляет. Кораблинова он любил и ценил, его смерть для него была большим ударом. Если бы Юрий Данилович знал, что его тоже, как и Кораблинова, в последние годы жизни ожидает полная слепота.
   ...Несколько месяцев длилась моя служебная командировка, потом была запарка на работе, так что встреч с Юрием Даниловичем все это время не было. Встретились, когда деревья украсила зеленая листва и всех радовало весеннее солнце. Поговорить можно было без обычной спешки и суеты.
   Я рассказал, что вплотную занимаюсь укреплением кадров органов внутренних дел области за счет коммунистов и комсомольцев, которых направляют в милицию трудовые коллективы. Юрий Данилович к работе милиции относился уважительно, считая, что в ней должны работать честные и порядочные люди, настоящие профессионалы, где не должно быть места взяточникам, людям безкультурным, грубым, выбивающим признания в совершении преступлений с помощью кулаков.
   Он тоже поделился мыслями, как идут дела в писательских кругах. Его рассказ не был оптимистичен: писатели много спорят, бытует групповщина, а все потому, что нет должного руководства, так как Секретариат и Правление Союза писателей долгое время не обновляются и работают по старинке. Но продолжать разговор на эту тему больше не стал. Нагнувшись, покопался в своем вместительном портфеле. Найдя, что искал, подал мне.
   - Вот дарю книгу о Константине Паустовском. Советую почитать.
   Взяв книгу, стал рассматривать. Она называлась "Воспоминания о Константине Паустовском". Составитель Л. Левицкий. Издательство "Советский писатель", Москва 1975 год. В книге много известных советских писателей делились своими впечатлениями о выдающемся мастере слова. Был в ней и солидный очерк о Паустовском Юрия Даниловича, которому, как впоследствии узнал, посчастливилось пожить вместе с ним в Эртелевке, бывшей усадьбе писателя Александра Ивановича Эртеля, возле деревушки Лаптевки Верхне-Хавского района. В Эртелевке Константин Паустовский отдыхал и работал два послевоенных горячих лета.
   Нет слов, как я был тронут вниманием ко мне Юрия Даниловича. Прочитав его солидный очерк, понял, что Паустовский был ему дорог как человек и писатель, давший путевку в большую литературу. Достаточно прочитать с каким вниманием и доброжелательностью отнесся Паустовский к первой повести Юрия Даниловича и их последующие общения на проводимых позже литературных семинарах.
   В этот весенний день Юрий Данилович меня все больше удивлял. Неожиданно спросил, не хочу ли я попробовать свои возможности в художественной прозе? То, что я увлекался краеведением, он знал. Сам, откровенно говоря, стеснялся говорить с ним на эту тему. Мало ли что подумает? Ответил, что для занятия художественной прозой нужно много свободного времени, а у меня его нет. Хотя несколько рассказов о послевоенном детстве написал, один из них даже опубликован в "Подъеме". Хотел бы со временем книгу написать, но это пока лишь мечта.
   - А вы дайте мне почитать, что написали, - сказал он, видимо понимая мое внутреннее состояние. - Или это секрет?
   - Какой там секрет! - воскликнул я обрадовано. - Дам, конечно, дам! Принесу!
   Забегая вперед, должен сказать, что Юрий Данилович очень внимательно отнесся к тому, что мной было разрозненно написано и, ознакомившись, высказал полезные советы. Я их на всю жизнь запомнил. Вот лишь несколько из них:
   - В каждой книге обязательно должен быть стержень - главное действующее лицо, вокруг которого развивается и крутится все остальное. У вас стержень - отец, пришедший с фронта раненый и больной. Зачем его так быстро хоронить? Пусть дома полечится, потом полежит в больнице. Потяните время, хуже не станет. Или вора, жулика Титыча сразу посадили в "кутузку". Зачем? Можно повременить, но обыграть по-умному, чтобы у читателей о нем сложилось определенное мнение. Продумайте сюжетную линию книги. И пишите, пишите, хотя бы по полстраничке в день, но регулярно. Время надо находить. Когда вещь будет готова, можно внимательно прочитать, что-то подсократить и переставить. Было бы что переставлять. Запомните, все в ваших руках. Можно писать и на милицейскую тему, вам это ближе. В общем, Юрий Данилович подтолкнул своими советами к более активной работе над книгой. И эта нелегкая, долгая работа началась. Знал, что после ее завершения оценку моему труду будет давать сам Юрий Данилович Гончаров. Это воодушевляло.
   Памятный для меня разговор состоялся в 1989 году, за два дня до Первомая. Юрий Данилович еще говорил, что дочка послезавтра пойдет на демонстрацию и потом расскажет, что там было нового. Забегая вперед скажу, что первую часть своей книги я закончил ровно через год.
   Рукопись передал на суд Юрию Даниловичу и с замиранием сердца стал ждать его ответа. Прочитал он довольно оперативно и вскоре раздался ожидаемый звонок. Пришел ко мне сам, а я ждал у входа в подъезд. В нашем доме тогда только что заменили старые входные двери в подъездах на новые металлические с замком цифровым шрифтом и домофоном. Но жильцы это новшество осваивали по-своему - попросту ломали замки. У нас, однако, дверь еще держалась, на что Юрий Данилович удивленно заметил:
   - А у нас дверь совсем вышибли. - Ну и культура жильцов! - сказал со вздохом.
   Поднялись лифтом на этаж, сели в комнате, чтобы никто не мешал, и я с нетерпением стал ждать результата прочтения моей повести. Юрий Данилович положил рукопись на стол и довольно интригующе поглядел на меня, затем ободряюще улыбнулся.
   - Ваша повесть мне понравилась, - сказал он, наконец. Видя, что я не ожидал таких слов, твердо добавил: - Нет, нет, тут без похвальбы, а за дело. Поработали. У нас ведь иногда так напишут, что читать противно.
   Для издания книги ее надо было еще пропустить через Правление местной писательской организации. Юрий Данилович помог и в этом. Посоветовал, чтобы в Центрально-Черноземном книжном издательстве книгу редактировала Тамара Тимофеевна Давыденко, по его мнению, это одна из лучших и опытных редакторов издательства.
   - Если что-то не будет получаться, сошлитесь на мою рекомендацию, - сказал он. Первая часть повести "Осколок" вышла в издательстве в мае 1991 года.
   Каждый разговор с Юрием Даниловичем мне западал в душу и всегда чем-то запоминался. В беседах с ним он обычно по мелочам не разбрасывался. Тем для бесед у него было предостаточно. Иногда и я заранее прикидывал, какие задать ему вопросы. Задаю первый вопрос, он начинает на него отвечать подробно, с фактами, примерами, но потом как-то незаметно переходил на волнующую его проблему, так что остальные заготовленные мной вопросы оставались до следующего раза. Заметил, поначалу беседа шла с его стороны как бы вяло, нехотя, но потом набирала оборотов и велась уже заинтересованно. После таких встреч и разговоров я иногда оставлял в блокноте или на обычных тетрадочных листах короткие заметки, отмечая также день беседы и ее суть. На более подробные записи времени как всегда не хватало. Так что сохранились лишь небольшие пометки от тех бесед, обычно после каких-то юбилеев или других важных событий. Теперь-то понимаю, что рассчитывать на свою память, которая, к сожалению, далеко не все в подробностях сохраняет, нельзя было. Лучше запомнились наши беседы, когда Юрий Данилович был совсем слаб и окончательно ослеп.
   В последние месяцы жизни он не хотел, чтобы я приходил к нему на квартиру и в чем-то помогал. Ссылался на дочь, Любу, которая со всем этим сама неплохо справляется. Ясно, что она в уходе за больным отцом справлялась. Но мне казалось, он просто стеснялся и не хотел, чтобы его видели в столь болезненном и беспомощном состоянии. Это и понять по-человечески можно. А вот нашим телефонным разговорам он был рад. Но начну по порядку, хотя пока еще были и встречи.
  
   24 декабря 1993 года.
   Созвонился с Юрием Даниловичем Гончаровым и, получив согласие встретиться, зашел на квартиру. Ему 70 лет. Поздравил. Живет с женой и дочкой в квартире на седьмом этаже. Чувствуется, приходу рад. Извиняется, что угостить не может, так как жена в больнице. Ей сделали сложную операцию, но теперь пошла на поправку и это радует. Дочка в университете, у нее - сессия. Поздний ребенок. Расспрашивать про личную жизнь не стал, хотя он и сам сказал, что в жизни было все. Посетовал, что сломался диван, теперь и отремонтировать его не просто, сколько же денег надо. Он осторожно присел на диван, я, напротив, в кресло. В комнате много зеленых цветов, а также сухих, типа колокольчиков и разных сборных веток. Заметив мой интерес к цветам, Юрий Данилович пояснил: - Это все дочка старается, она у меня к цветам неравнодушна. Есть тут бархотки, фиалки и много других. А мои любимые цветы - сирень. Божественным запахом цветущей сирени весной не надышишься... Улыбнувшись, мечтательно добавил: -Сирень, к тому же, является и символом Победы. Вот так-то.
   Огляделся: в квартире не убого, но и не богато. Простенький ковер на полу, неброская накидка на диване, шкаф, стол, стулья. Кругом книги, книги, в них вся жизнь Юрия Даниловича. Под книжным шкафом несколько желтых тыкв. На меня устремлен приветливый, но в тоже время и острый взгляд нашего известного писателя - фронтовика, который как бы спрашивал: - "Вот так и живу. Я то мол в чем виноват?
   Помолчав, спросил именинника: - Как живется и работается?"
   - О-о! - воскликнул он удивленно. - На такой емкий вопрос сходу не ответишь. Но можно ответить и покороче. - Плохо живется и работается. О чем может идти речь. Развалили такую державу, причем все так неожиданно и быстро. Я никогда не восхищался прошлым строем, всегда меня считали в этом плане как бы зацикленным. Но ведь при Советах, при всех недостатках той жизни, много было и хорошего. Одна война что значит. Мы не рассыпались, нас не сломили, А тут раз-два и сотворили при нашем общем молчании, что враги с оружием в руках не могли сделать. В какой-то степени разделяю слова обозревателя, Корякина: "- Россия, ты что - сдурела!" - Все мы сдурели, все. Ко мне раньше у властей всегда были вопросы, как к недовольному. Хотелось писать правду, а ведь это не всем нравилось. Прежде чем издать меня правили Смирновы, Митрошины, Тимофеевы и другие.
   Правили, я спорил с ними, но печатали. Теперь же, пиши что хочешь, но не печатают. В Москве к моему 70-летию подготовили большую книгу, даже вёрстку прислали, но не напечатали. К Свиридову (директор Центрально-Черноземного книжного издательства) не подойдешь. Ему делают погоду всякие Эммануэли, Анжелики и им подобные, а мы не подходим. А ведь писатели многое могут сделать, да это вы и без меня отлично знаете. - Так и живу, пишу и складываю, пишу и складываю, - махнул рукой на дверь в другую комнату. Хорошо, если в газете хоть немного напечатают или в нашем "Подъеме". Какая уж тут жизнь нормального человека. А я фронтовик, все прошел, что надо было пройти, а теперь вот под конец жизни переживать приходится. Я голосовал за коммунистов. Это пока более менее реальная сила против всех нехристей. Ценю, что Зюганов изучил историю христианства и других религий. Но коммунистам будет тяжело. Слишком много их лидеры натворили. Хотя рядовые члены партии в этом мало виноваты. - Не знаю, может и ошибусь, но мне кажется, что режим Ельцина долго не продержится. Люди медленно, но прозревают. Слишком многое отобрали у народа. - Все у нас в России не так как положено. Может от изобилия земли и полезных ископаемых. Всего навалом. Другие таких возможностей, как у нас, не имеют и борются за жизнь.
   Взять к примеру японцев. Ведь очень многое, да почти всё завозят с других стран, а как работают! В Испании нет своего металла, а что они производят из металла, завезенного со стороны. Я узнал, они даже делают чудеснейшее хирургическое оборудование. Примеров тому множество. Или земля? Да ей у нас ни в коем случае нельзя торговать, продавать, покупать. Это приведет к новой гражданской войне.
   Гончаров помолчал и задумчиво поглядел на меня. - Ну вот видите как непросто ответить на ваш вопрос. Да и вряд ли кто на него вот так сходу и верно ответит. Жизнь дальше покажет, как тут быть, а пока сами видим, что для этого нет у большинства людей ни желания чего-то решительно добиваться, ни условий и возможностей.
   Это лишь часть ответа Юрия Даниловича на мой ему вопрос - как живется и работается. Говорил он по данному вопросу еще и еще хотя основные его мысли, что высказал, схвачены. И пусть читатель не подумает, что я гоню отсебятину. Такое в память о Юрии Даниловиче я себе никогда не позволю. В этот день были и другие темы для разговора. Некоторые из них частично запомнились.
   - Помните, я рассказал, как мы с Владимиром Александровичем Кораблиновым писали детектив про "короля черной масти"? Так вот, когда написали, сидим с ним и думаем какое бы придумать роману название? Я предложил взять название из справочника, что лежал у него на столе. Говорю, сейчас открою любую страницу и что будет, то и будет. Справочник был для партхозактива областей Черноземья. Открыл и попался какой-то деятель из Белгородской области. После нам сказали, что и фамилия у него вертлявая, и сам такой же вертлявый да пронырливый пройдоха, от него одни неприятности, а его фамилия как видите, в название уголовного романа подошла - Бардадым. Да, вот что еще подарили роман мы и комиссару Жукову, а через некоторое время от него поступил звонок, что роман или со стола кто-то спер, или сам отдал кому-то почитать да позабыл. Пришлось еще подарить. Но он, молодец, разрешил нам спокойно поработать.
   Потом разговор шел о разном. У меня из головы не выходило, что к 70-летию Юрия Даниловича в Москве была подготовлена к изданию его солидная книга, даже верстку, как он сказал, из Москвы прислали, но так и не напечатали. Не думаю, чтобы он обманывал.
   - А может, говорю, Юрию Даниловичу, надо было найти в Воронеже богатого спонсора из ваших почитателей, чтобы помог издать? Сейчас многие так делают.
   - Нет, нет. Это я не могу! У меня не получится, - запротестовал как само собой разумеющееся. - Вот Ласунский недавно подарил книжку, ему кто-то помог издать. Другие тоже находят спонсоров, а я не могу, - развел беспомощно руками.
   Точно помню, что в этот день он впервые мне пожаловался на болезнь глаз. У него оказывается глаукома, причем прогрессирует. Сняв очки, Юрий Данилович стал их аккуратно протирать тряпочкой.
   - Раньше, при той власти, я был прикреплен к областной глазной больнице. Там меня бесплатно лечили. Если же лечить глаза за деньги, это ж сколько их на лекарство потребуется?
   - Так надо добиться, чтобы лечили как положено и ни в коем случае не открепляли, - посоветовал я, да и что мог сказать другого?
   - Э-э, сейчас все за деньги делается, - не согласился Юрий Данилович. - Откреплять может и не станут, но и лечить, как надо без денег не будут. Сейчас все деньги решают. Он привел пример, как одной молодой женщине нужно было сделать в Москве операцию на сердце. Так вот, врачи ее предупредили, что лечить-то они будут, но нужна операция, а для этого ей надо подготовить два с половиной миллиона рублей. Откуда она такие деньги возьмет? - спросил он глядя на меня. Это как раз то и есть, что мы с прежней властью потеряли. И не только в медицине. Взять к примеру ту же учебу. При поступлении в высшие учебные заведения бюджетные места всегда ограничивают. Выходит, какой бы ты умный, расхороший не был, а без денег грош тебе цена. Примеров множество.
   На этом разговор в юбилейный день закончился, так, как скоро должна была придти дочь Люба.
   ...Длительное время в блокноте не было ни одной, хотя бы коротенькой записи. Встречи с Юрием Даниловичем проходили, но они были обычными и я, видимо посчитал, что в них не было ничего существенного, или уже раньше об этом велись беседы. А месяцы и годы летели. Кто как мог вживался в набиравший силу перестроечный процесс. У писателей свои проблемы. Если раньше издаваться было можно, но мешали Обллит и парторганы, как бы в своих опусах писатели не протащили что-то непозволительное, критиканское, теперь же, пиши что угодно, но и издавай как хочешь. Многие толстые журналы в центре и на местах, где раньше печатались произведения писателей, позакрывались. А вот литературно-художественный журнал "Подъем" при поддержке учредителя - департамента культуры и архивного дела Воронежской области в лихие девяностые годы, все-таки выжил. Юрий Данилович в нем частенько печатался. В "Подъеме" были опубликованы такие его произведения, как "Именем революции", "В ожидании телеграммы", "Невеста", "Поклонимся", "Зек N 603", "Кружево тайн" и другие. Как видим, он не был обделен вниманием редакции журнала. Юрий Данилович был удостоен престижных литературных наград и премий.
   В 1986 году Юрию Даниловичу Гончарову за книгу "Ожидание" была присуждена Государственная премия РСФСР имени Максима Горького, а в 1998 году ему присвоено звание Почетного доктора наук Воронежского государственного университета. В эти непростые годы литератор Гончаров работал упорно, настойчиво и результативно.
   Как-то встретились во дворе. Он шел навстречу с какой-то по-детски бесхитростной улыбкой. Только собрался спросить, что же произошло, так он с ответом опередил:
   - Вы знаете, мне сейчас работается так, как давно не работалось. Представьте себе, пришло чудесное второе дыхание, а с ним вдохновение, и есть результат, - сказал с радостью и восторгом. Куда подевалась с лица обычная хмарь. Выслушал его откровение, хотя над чем трудился и работает секрета открывать не стал.
   - А как с печатанием? - спросил его.
   - Тут по-старому, но спасает "Подъем", - ответил погрустнев. - Все остальное - непробивная, каменная стена
   ...30 июня 1995 года умер Гавриил Николаевич Троепольский. Он не дожил до своего 90-летия всего лишь несколько месяцев. Литературу Воронежского края невозможно представить без творчества Гавриила Николаевича. Патриот земли русской, он искренне переживал за ее прошлое, настоящее и будущее. Знаменит не только как писатель, но и как ученый агроном-селекционер. Работал Гавриил Николаевич продуктивно и качественно. Славу Троепольскому принесли такие его произведения, как "Прохор XVII-й и другие", "Кандидат наук", роман "Чернозем", повесть "В камышах" и другие. Повесть "Белый Бим Черное ухо" в нашей стране и не только является своего рода визитной карточкой для каждого воронежца. В местной писательской организации не стало "деда", одного из патриархов могучего русского слова. Похоронили Троепольского на аллее Славы Коминтерновского кладбища г. Воронежа. Переживают все, кто лично знал или был знаком с его творчеством.
   Вспоминаются встречи с ним. Как забыть 1975 год, когда Г.Н. Троепольский был удостоен Государственной премии СССР. Тогда и я поздравил его во дворце имени Карла Маркса. А вечером в столовой N 34 по этому поводу состоялся праздничный ужин. Поздравлений было не меньше чем во дворце. Гавриил Николаевич слушал их и утомленно улыбался. Ведущий предоставил и мне слово. Пожелания в поздравлениях уже повторялись, звучали надоедно, а уставший их слушать Гавриил Николаевич сидел с рюмкой в руке, не прикоснувшись к трапезе. Вот и пожелал я ему тогда приятного аппетита, что было всеми воспринято под аплодисменты, а именинник, наконец-то принялся за еду.
   Да, физически Гавриила Николаевича нет с нами, но есть и всегда будут с нами его бесценные книги.
   ...Надоедать звонками Юрию Даниловичу не хотелось. Это я хорошо понимал, поэтому звонил или встречался, когда в этом была какая-то необходимость. Сохранилась короткая запись телефонного разговора, датированная 9 мая 1999 года. Я поздравил фронтовика-писателя с Днем Победы. Было уже под вечер. Спросил, как прошел день? Коротко по памяти воспроизвожу его ответ:
   ... Прошлись с семьей по проспекту Революции, потом поехали в парк "Динамо". Народу много и на проспекте и в парке. Дошли до пионерской горки. Показал жене и дочери, где были окопы, напомнил, что вернулся в Воронеж в октябре 1943 года (город был освобожден в январе 1943 г. Прим. автора). В парке видел тогда еще неубранные трупы немцев.
   Обстановка в Воронеже осенью 1943 года пояснил мне, была сложной: нужно было возвращать разрушенный до основания город к жизни. А кому восстанавливать? Основная рабочая сила - женщины. Этой осенью Юрий Данилович обошел места, где шли ожесточенные бои, был и в парке "Динамо". Оборонительные позиции наших войск и войск противника были еще не разрушены. Все это он видел своими глазами.
   Я верил словам Юрия Даниловича и насчет неубранных кое-где трупов немцев, окопов и других оборонительных сооружений. Вспомнил, когда работал над книгой "Последние свидетели", то одна из женщин рассказывала, как их соседку привлекали к вывозу трупов немецких солдат из Кольцовского сквера. Их было там много и они вмерзли в снег и в лед. Женщины отказывались заниматься страшной для них работой, но им давали выпить вина и они с лопатами и ломами освобождали сквер от мерзлых трупов завоевателей. Сквер после фашистской оккупации правобережья города был превращен в кладбище для немецких офицеров. Вместо деревьев - ряды березовых крестов. Но не всех успели похоронить. Однако я отвлекся. Юрий Данилович переключился с военного 1943 года на нынешний - 1999 год. С тех пор прошло 44 года.
   ... Потом пришли домой, - слышу в телефонной трубке его голос, - приготовили праздничный обед, достали и бутылочку. В такие дни мне всегда много звонят и поздравляют. Один звонок был даже из Америки. Знакомый одессит звонил. Пять лет как переехал туда на жительство. Надо же, нашел код Воронежа и дозвонился. С одной стороны приятно, а с другой - ну чего ему в России-то не жилось? Значит не все и не всех наша жизнь устраивает...
   ...Вернувшись в конце мая 2000 года из поездки в села Тишанку и Бирюч (моя малая Родина), позвонил Юрию Даниловичу, чтобы рассказать о своих впечатлениях. Трубку долго никто не брал и я внутренне заволновался, чтобы это могло быть? Наконец услышал совсем никакой его голос. Первое, что подумал - болен. Спросил - вы случайно не приболели? Слышу в ответ: - Нет, у меня огромное горе - 3-го мая похоронил жену. Убралась быстро. Лейкемия. Он изливал свое горе, свою страшную беду медленно, обдумывая каждое слово. Ему лучше было бы выплакаться и на душе стало легче, но он переносил боль в душе. - Мы прожили с ней 32 года и вот ушла из жизни. А ведь она моложе меня на 13 лет и можно было бы еще вместе пожить...
   Молча слушаю Юрия Даниловича с постигшим его несчастьем не перебиваю, пусть выговорится. Когда раньше заходил в их квартиру и встречался с Эльзой Петровной, то мне даже и в голову не приходило, что эта умная, спокойная, жизнерадостная женщина, которая была для Юрия Даниловича верной спутницей в жизни, так рано уйдет из жизни. Потеря для него и дочери Любы и в самом деле огромная. Высказал свое соболезнование, а чтобы как-то взбодрить, напомнил о дочери Любе. Он же ее так любит! В ответ слышу неторопливые, наверно не раз и не два продуманные им слова: - Мы с дочкой любим друг друга. Она была и будет для меня основной опорой. Мне, как отцу хочется, чтобы семейная жизнь у Любы была счастливой. Но поймите, дочь жену не заменит! Вначале, вгорячах я еще не осознал всей свалившейся на меня беды, теперь все больше понимаю невосполнимую потерю.
   Разговор пришлось прервать - кто-то позвонил в квартиру Гончаровых. Сказав, что перезвонит чуть позже, Юрий Данилович пошел открывать дверь. Перезвонил и начал сразу с жалобы. - Опять в квартире нет ни горячей, ни холодной воды. Когда же эта вся вакханалия кончится? К кому не обращался - никому до воды и дела нет. - Сплошная бестолковщина! - возмущался Юрий Данилович. - Крысы вокруг бегают! Тараканы табуном ползут! Примолк. Слышу в трубке недовольное сопение. - По крысам в своем расстройстве, что вокруг бегают он подзагнул, но ведь они есть, не табунами, но и немало тараканов, причем крупных. И по воде, что верно, то верно, - думаю про себя. Ее как пускали, так и пускают по часам, да и то с нарушением. Вот его и зацепило...
   - А где такая улица Кораблинова? - услышал совсем не водяной вопрос. - Интересно бы знать и пройтись по ней, ведь мы с Владимиром Александровичем были большими друзьями.
   - Объяснил, что такая улица пока еще только застраивается в Северном микрорайоне города. Сказал для поднятия настроения, что в Воронеже обязательно будет и улица, носящая фамилию Юрия Гончарова.
   - Что вы, что вы, - сразу засопротивлялся он. Такого быть не может. А вот по улице Кораблинова обязательно пройдусь. Это хорошо, это же живая история. Сколько бы я мог рассказать об этом замечательном человеке и писателе!
   В конце разговора сказал, что старается больше работать на земельном участке. Это хоть на какую-то малость заставляет не думать о смерти жены. Во всем помогает дочь. Но все равно одинок и это одиночество видно останется теперь до конца жизни.
   Вечером Юрий Данилович позвонил мне на квартиру и попросил рассказать, как лучше добраться до улицы Кораблинова. Объяснил два варианта: троллейбусом по Московскому проспекту, потом поворот направо на улицу Беговую и как идти дальше. Его заинтересовал второй маршрут к улице через парк "Динамо". Моим разъяснением остался доволен, от какой-либо помощи отказался, сказал, что без спешки и сам доберется. Ему пройтись пешочком будет даже интересней.
   - Сегодня вы бодрее чувствуете себя, чем в прошлый раз, - сказал я и добавил, что он сильный и мужественный человек, умеет держать себя в руках.
   На что Юрий Данилович ответил далеко не бодрым голосом. - Как раз нет, не такой уж я и мужественный, наоборот, хрупкий как стекло и ломаюсь как солома. Потом с горечью поведал, как после недавних похорон писателя-фронтовика Ивана Сидельникова шел домой вместе с поэтом Александром Голубевым. Разговорились. Оказывается жена Голубева тоже умерла от белокровия (рак крови) и что она лежала в той же больнице и палате, где лежала его жена. Надо же, какое совпадение? - с горечью произнес он. - Но как у нас лечат, как лечат! Ведь меня все время врачи убаюкивали словами, чтобы не волновался, что болезнь отступила и все идет на поправку. Вот тебе и поправка. Оказывается, такая же беда не у одного меня.
   Я слушал и понимал, что после смерти жены Юрий Данилович никак не войдет в нормальную жизненную колею. Семейное горе от смерти жены не прошло, переживания и боль пока лишь приглушены и постоянно напоминают о себе.
  
   24 декабря 2000 года.
   Традиционно поздравил Юрия Даниловича с днем рождения. Ему исполнилось 77 лет. За поздравление поблагодарил, а разговор начал с цен на бензин, которые опять подскочили.
   - Наверно уже знаете? Да что спрашиваю, если машина есть.
   - Слышал, слышал. Люди обсуждают.
   - Значит жди повышения цен на все. На машине тоже лишний раз не прокатишься.
   Знал, что Юрий Данилович хоть и не часто, но летом выезжает на свой загородный участок. Иногда рыбачил, хотя на дальние расстояния поездок давно не совершал. Словно читая мои мысли, слышу откровение: - Раньше, представьте себе, с Кораблиновым выезжали на рыбалку и неплохо проводили время на природе. Это заряжало нас творческой энергией. Именно заряжало. Теперь и поехать не с кем, а один, если откровенно, выезжать боюсь. Ведь убьют, а машину заберут.
   - Зачем же так мрачно настраивать себя? - стараюсь перенастроить его на мажорный лад.
   - А как не быть этой мрачности? Вот на днях в собственном подъезде два молодчика вечером чем-то по голове меня шлепнули и портфель отобрали.
   - В милицию, надеюсь, позвонили? Или хотя бы мне? Но Юрий Данилович словно не слышал о чем говорю и продолжал о своем: - А в портфеле была лишь буханка хлеба, да книга из библиотеки "О заговорах и борьбе с бандитами и грабителями". Не правда ли смешно звучит?
   - Дальше-то что было? Чем все это закончилось? - спросил я Гончарова, который по разбою на себя в собственном подъезде никому ни слова не сказал. А ведь удар-то был по голове?
   - Когда очухался, кто-то из жильцов появился, я и вышел с ним на улицу. Вижу сбоку от порожков валяется мой портфель. Видно, поглядели, что ничего в нем толкового нет и бросили. Думали, что в нем большие деньги? А там хлеб и книга. Вот ведь как бывает. Говорите, что в милицию надо б было позвонить. Может и надо, но не стал. Столько потом будет лишней мороки, а нужна она мне? Вам звонить тоже не стал, потому как давний пенсионер и небось тоже позабыли. Хорошо, что голову не пробили.
   Настроение у Юрия Даниловича грустнее грустного. Без жены ему плохо, а главное не видит он светлой перспективы. Затем вновь коснулся своей работы и повышения цен. Цены его крепко взвинтили.
   - Понемногу пишу, но ведь написанное не издать? Говорят, что и бумага в несколько раз подорожает. Так что пиши и побыстрей издавай свой роман, - посоветовал он.
   ... Замечу, Юрий Данилович далеко не с каждым шел на откровенные товарищеские контакты. Так что мне в этом плане повезло. Наши беседы носили вполне доверительный характер. Сожалею, что отдельные, высказываемые им полезные советы, следовало бы взять на заметку. Такая возможность была, но всегда не хватало времени или что-то мешало. Об этом раньше говорил.
   В 2002 году было несколько встреч, но только по двум из них мной сделаны небольшие пометки о сути проводимых бесед.
   2 августа 2002 года. Воскресный день. Встретил Юрия Даниловича во дворе. Прихрамывая и опираясь на костыль, он шел мне навстречу. На мой вопросительно-удивленный взгляд, взмахнул перед собой свободной рукой: - Представьте себе, - пояснил подходя ко мне, был сильный ушиб ноги. Пояснять, как это произошло, не стал. - Слава Богу, - заверил от души, что не перелом. Юрий Данилович даже перекрестился, хотя считал себя атеистом. Свернули посидеть на скамейку.
   Поодаль среди собравшихся кучкой пожилых женщин и мужчин, поднялся шум, но пошумев, люди стали расходиться. Присели на скамейку. Юрий Данилович оперся подбородком головы на ладони рук, сжимавших ручку костыля.
   - Погулять вышли или куда-то по делу?- поинтересовался я.
   - По делу, по делу, а заодно и пройтись для моей больной ноги это сейчас полезно. А шел домком выбирать. Только смотрю выборы вряд ли состоятся - жильцы не собрались. Пошумели, покричали и при нас разошлись. Народ не проснулся, думает лишь как бы живот набить. Сами видите, плевать им на домком. Вспомните, что у Булгакова в "Собачьем сердце" революционный домком творил? То было другое время. Сейчас люди в домкомы не хотят идти. Может и верно. Власть на эти выборные домкомы, а через них на жильцов, пытается переложить свои прямые функции - квартиры, мол, теперь вами приватизированы, вот и ремонтируйте их и обеспечивайте всем необходимым. Хитро придумано, не правда ли?
   Для меня было неожиданностью, когда Юрий Данилович перевел разговор о своей матери. Может был какой-то ее юбилей, или что другое, но он о ней заговорил.
   - Моя мама, Любовь Дмитриевна, - сказал задумчиво, - работала в библиотеках Воронежа, а после войны в областном краеведческом музее. Так что книгами обеспечивала меня по самой высокой для того времени планке, за что я ей несказанно благодарен. Пушкин, Тургенев, Гоголь, Бунин и другие великие писатели мной читались и перечитывались. Как много значит семейный уклад для творческого развития ребенка и взрослого человека. Не знаю, состоялся бы я как писатель без огромной начитанности с детских лет? Помолчав, спросил: - Ваша мама, помнится по "Осколку" простая без образования женщина. Верно, говорю? Я согласно закивал головой. Мать действительно была безграмотной, в период довоенной ликвидации безграмотности она усвоила всего лишь три буквы, потом ей было не до учебы: дети, война, смерть вернувшегося с фронта отца. Какая уж тут учеба? А что касалось нас, деревенских пареньков, то мы в очередь становились, чтобы прочитать хорошую книгу.
   Когда бы мы с Юрием Даниловичем не встречались, вопрос о том, как работается-пишется стороной не обходили. Да это и понятно. Коснулись данной темы и в этот раз.
   - В работе мое спасение, - сказал он. - Но пишу больше по привычке. Обидно, что не печатают. Во все времена власть не понимала писателей - людей Слова. Я попытался возразить, что при советской власти книги печатали не сотнями экземпляров, как сейчас, а тысячами, даже миллионными тиражами.
   - Это я знаю, не надо убеждать. Зато, прежде чем издаться разные Тимофеевы, да служители Обллита бывало все нервы писателю попортят.
   Я уже знал, что если вопрос касался издания книг писателей в советский период, то Гончаров непременно лягнет тех, кто портит им нервы. Чтобы переключиться на какую-то другую тему, спросил, как Юрий Данилович собирается отметить свое 80-летие? Но и это его волновало, причем крепко. Картина с его слов получалась пока совсем непонятная.
   По изданию книги к своему юбилею он обратился к губернатору Кулакову и председателю областной Думы Наквасину, но ответа так и не получил. Однако, какие-то команды от них, все-таки, кому надо поступили, и, якобы, будет готовиться юбилейное издание аж на 700-х страницах. Для этого нужно изыскать 140 тысяч рублей, а издадут лишь одну тысячу экземпляров. Как распределят эту тысячу книг и куда они пойдут, он и сам пока не введении. Юрий Данилович спросил совета:
   - Может пойти на прием к начальнику областного Управления уголовного розыска Савенкову и попросить его оказать помощь в издании? Ведь помог когда-то ему с Кораблиновым бывший комиссар Жуков в издании двух романов? Я ему рассоветовал обращаться к Савенкову и объяснил почему. Тогда было совсем другое время и другая обстановка, да и комиссар (сейчас начальник УВД) это не руководитель службы УВД. Подумав, Гончаров с моими доводами согласился. Решил дождаться, что все-таки предпримет областная власть.
   Под конец разговор пошел о том, о сем. Я сказал, что вторично перечитываю, причем с большим удовлетворением его воспоминания о Константине Паустовском. Эти встречи описаны трогательно и зримо показывают, каким большим мастером Слова был этот выдающийся Советский писатель.
   Согласен, - сказал Юрий Данилович. - Мне крепко повезло пожить с ним в бывшей усадьбе писателя Александра Эртеля. Много полезного в обучении писательскому труду, а точнее - мастерству, тогда от него я почерпнул. Такое не забывается. Он мой учитель во всей моей дальнейшей творческой жизни. Вот так мне судьба соблаговолила. После небольшого молчания Юрий Данилович заговорщически вспомнил:
   - Да все хочу сказать и забываю, что узнал, наконец, о каком Откосе написана ваша повесть. Точно определил это местечко, оно оказывается совсем рядом с нашим домом. Не ошибаюсь?
   - Догадались, хотя в квартиру вселились, когда откос был уже благоустроен, - улыбнулся я, польщенный уже тем, что Юрий Данилович прочитал мою повесть "Откос". Но что скажет о самой повести, не разнесет ли в пух и прах?
   - Не-ет, не разнес. - Тема, сказал, поднята хорошая, жизненная. - А вот старик ему не понравился, грубый какой-то, всем и вся недовольный.
   - Показал каким был, каким его жизнь сделала, - ответил не согласившись я. - На войне от звонка до звонка, в ложбине жилье для семьи своими руками построил, на паровозоремонтном заводе имени Дзержинского до самой пенсии вкалывал. А каков итог к старости? Жена умерла, сын бросил, любимый внук попал за решетку. Тут не то что грубым станешь, а волком взвоешь.
   - Все-все, согласен, не убеждай. - Не будем старика тормошить. Судьба у него и в самом деле незавидная. Что еще хочу сказать, раз уж коснулись творчества Константина Паустовского. Он мне, кстати, советовал больше трудиться, чтобы настойчиво добивался волшебства Слова. Но ведь это так тяжко и непросто? Вот и вам советую, если и дальше намерены увлекаться писательством, а я уверен, что так оно и будет, пишите ежедневно, хотя бы понемногу, но пишите. И не восхищайтесь тем, что написали. Не довольствуйтесь, побольше недовольства и требовательности к себе. Больше переписывайте, сокращайте ненужное, лишнее и будет, уверяю вас, лучше, ближе к тому самому волшебству и чуду слова Паустовского. Вдруг спросил: - Вы читали его "Золотую розу".
   - Пока не прочитал, - покачал я головой.
   - Обязательно почитайте, много полезного для себя там почерпнете. Юрий Данилович глянул на часы. - Ого-го, - покачал головой. - Однако мы порядком засиделись. Пора домой кондылять, а то Любаша заволнуется. Проводил Юрия Даниловича до подъезда.
  
   24 декабря 2002 года.
   Поздравил Юрия Даниловича с днем рождения. На длинный разговор не рассчитывал. Ему не до этого. Идет третий год, как остался без жены. Помощница во всем - дочка Люба. Как-то предложил принести баночку меда. Отказался. - Мы, - говорит, привыкли жить самостоятельно и в чьей-то помощи не нуждаемся. Вот такой независимый характер. Приглашения посидеть вместе за столом тоже не будет. Он не любитель юбилейной суетливости и не нужных словопрений в свой адрес. Выслушав мое поздравление и, не отвечая на вопрос о своем самочувствии, заговорил о наболевшем:
   - Вы в курсе дела о судьбе книжного издательства? - спросил, хотя тут же поправился. - Конечно в курсе, как можно быть не в курсе такого дикого решения. Ведь до чего нынешняя власть додумалась - разваливает Центрально-Черноземное книжное издательство, где жили и творили Кольцов, Никитин, Бунин, Платонов, Замятин, всех не перечесть. Они могикане русского слова. Говорят, что продают помещения, издательство кому-то подчиняют. Какой позор! Страшно, горько и обидно! Еще раз убеждаюсь, что власть всегда не понимала писателей. Они для нее вечно были обузой. - Скажите хоть что-нибудь, выложите как на духу свое мнение - высказался, наконец, он и стал ждать ответа.
   - Что я мог сказать, когда такие вопросы, как ликвидация крупного издательства решают ни с кем не согласовывая только наверху. Ответил в духе переживаний Гончарова. На этом разговор был окончен. Юбиляру будут звонить и поздравлять. Этот день дня него всегда колготной.
   ...При встрече или в разговоре по телефону никогда не знаешь о чем Юрий Данилович заговорит, что его волнует в данный момент. В моем общении с ним так бывало не раз. Я иногда на всякий случай даже набрасывал некоторые вопросы, чтобы послушать, что меня интересовало. Не всегда срабатывало. Точно не помню по какой причине позвонил Юрию Даниловичу 1-го октября 2003 года, скорее всего поинтересоваться состоянием здоровья, так как он прибаливал и, естественно, узнать как идет подготовка к его 80-летию. Голос бодрый, не то что несколько дней назад, когда болел. Своей юбилейной темы Гончаров коснулся лишь вскользь.
   - Ах, зачем об этом. Я не та фигура. Вот Сергей Михалков, скажем, да, он - авторитет! А я что? Нет у меня таких заслуг.
   Мои настойчивые утверждения, что в этом он не прав, что глубоко ошибается, скромничает, слушать не желал и упорно продолжал гнуть свою линию.
   - Вот мой друг и коллега Владимир Александрович Кораблинов - это фигура! Это значимость в литературе! Я счастлив, что пришлось с ним бок о бок поработать. Кое о чем вам раньше рассказывал. Вспомните, когда нас, писателей и других творческих работников собрал секретарь обкома Школьников, а может Усачев, забывать стал и попросил поработать в нужном направлении? Так вот Кораблинов и я написали романы. Но Кораблинов написал еще замечательный роман о жизни Кольцова. Его издали без проволочек, а в Москве шел спектакль. Я был тогда в столице, и верите, на спектакль о Кольцове, где как раз гастролировал коллектив нашего театра, не прорваться. Многим тогда дали "народных" и "заслуженных", а Кораблинову - орден, хотя и его получил с задержкой. А все почему? Да потому, что он человек скромный, себя не выпячивал и в президиумах никогда не сидел.
   А что у меня? Вот повесть выходит в журнале "Подъем". Журнал как всегда разошлют по библиотекам. Я уже говорил, что сам обращался к губернатору Кулакову и наша писательская организация за меня ходатайствовала, но... Ладно, не будем об этом, - сказал расстроенно, зная, что разговорами тут не поможешь.
   Юрия Даниловича не переубедишь. Видно подготовка к юбилею его не особенно радовала. Надо было сменить тему разговора. Спросил, как идут дела у дочери Любы?
   - Работает в университете, преподает английский язык на факультете международных отношений. Успевает быть и на работе и со мной справляться. Сейчас, как и все работает по контрактной системе. Скажем, заключила контракт на пять лет, вот и старается, доказывая своим трудом, чтобы закрепиться и продлить его потом. Крутится и там, и тут. Как мне без нее? Да это и представить невозможно. Дочь умная, способная.
   - Читал, читал в "Курьере" ее заметки о поездке в Америку. Впечатляют.
   - Поездка и в самом деле ее впечатлила. Столько душевных эмоций, восторгов, я бы сказал от необычности жизни в Америке. У поездки своя история. Хотите, расскажу? - предложил Юрий Данилович. Мне было интересно послушать и он стал вспоминать. Когда-то в школе с ним училась девочка-еврейка, даже сидели с ней за одной партой. После школы она окончила мединститут и стала толковым хирургом. Ее даже известный хирург Русанов среди других выделял. Потом вышла замуж, тоже за еврея. Жизнь в нашей стране их не устраивала, вот и уехали вначале в Польшу, потом в Америку. В Америке бывшая одноклассница пересдала экзамены по своей врачебной специальности, причем на английском языке. Помогла наша выучка. Потом стала работать и хорошо зарабатывать. Купили с мужем квартиру, машину и все остальное, что нужно для семейного счастья. Со мной связь держит, иногда звонит, а Люба была у нее и ей там понравилось.
   - Прямо как в доброй сказке, - вставил я реплику. У нас таких специалистов бесплатно выучат, дадут на работе освоиться, а они потом уезжают за границу. Видите ли, там условия для жизни лучше, чем у нас. Во всем этом руководству страны следовало бы разобраться, а то получается несправедливо. Словно читая мои мысли, Юрий Данилович неторопливо продолжал свой рассказ.
   - Учеба в Европе и в Америке - удовольствие, как известно, дорогое. А у нас при советской власти была в этом плане лафа. Так что переход учебы за плату в вузах будет идти крайне болезненно. И еще неизвестно как дальше будут развиваться события.
   Этим и закончился наш в этот день разговор.
  
   24 декабря 2003 года.
   Поздравил Юрия Даниловича с 80-летием. Юбилей, вообще-то, солидный, а для фронтовика тем более (врачи многим участникам войны определили среднюю продолжительность их жизни в 60-70 лет). Так что Юрий Данилович Гончаров этот жизненный рубеж уже далеко перешагнул. Но этого вопроса касаться не стал, по разному может отреагировать на него юбиляр. Интересно бы знать, что его в этот раз взволнует и о чем поведет свой разговор? Ведь он абсолютно ко всему неравнодушен, а волнует его буквально все. Зрит, как правило, в корень. В этом я твердо убедился за время нашего длительного общения. Поблагодарив за поздравления, он вполне бодрым голосом сказал:
   - Я один! Никого не собираю, юбилейную толкотню, об этом уже не раз говорил, не люблю. Последнее слово произнес по слогам. - Вот придет Люба, накроем с ней стол и посидим.
   Я слушаю, не перебиваю, даю ему выговориться. Юрий Данилович знает, что люблю послушать и это во мне ценит. А пока никто нам не мешал и он начал говорить о заметных изменениях в природе.
   - Зима какая-то неправильная, - сказал с сожалением. Вообще нынешние зимы терпеть не могу: то дождь и слякоть, то мороз с бесснежьем. Вот раньше были зимы так зимы! Я любил ходить на лыжах - себя чувствуешь не просто хорошо, а прекрасно! А как легко дышалось, какой был воздух! Сейчас все мы дышим результатами научно-технического прогресса. Год нынешний - сложный. Фруктов нет, на овощи всякая тварь сходу набрасывается: жуки, бабочки, тля. А что летом творилось в Западной Европе? Жарища во Франции. Погода стала непредсказуемой. Мы сейчас являемся свидетелями климатических изменений на земле-матушке. Надвигается глобальное потепление и человек сам в этом виновен. Нельзя же бездумно вмешиваться в законы природы.
   По природным катаклизмам с ним согласен. Я моложе Юрия Даниловича, но тоже хорошо помню те зимы, о которых он говорил. Все меняется к сожалению на наших глазах. Сколь долго это продлится? Кто остановит надвигающийся процесс потепления? Найдется ли на земле такая людская сила? Мои мысли прервал вопрос Юрия Даниловича:
   - Вы там общаетесь в разных кругах, скажите, что можно ожидать от внедряемого автострахования?
   Сказал, что знал и слышал, но мой ответ его явно неудовлетворил. Вот как он сам понимал это нововведение. - Это будет очередная обдираловка людей. Гаишники и не только они, а все причастные к внедрению данного порядка в жизнь, станут брать взятки, начнутся разные поборы с автовладельцев, у кого транспорт не застрахован. Судьи и прочие, прочие тоже станут искать из этого свою выгоду. Все делается как-то непродуманно и под кого-то. Как можно сравнить мою старую, нашего производства машину и шикарную иномарку? Разные хитрецы додумаются машины подставлять для битья, потом станут деньги брать, судиться...
   На автостраховке наш разговор вскоре был прерван. Видно вернулась дочь Люба. Извинившись, Юрий Данилович пригласил зайти к нему попозже, но без всякого, просто так, вот тогда посидим и поговорим, - предупредил он.
  
   2 ноября 2008 года.
   Позвонил, чтобы справиться о состоянии здоровья Юрия Даниловича и просто послушать его. В промозглые осенне-зимние месяцы он прихварывал, на улицу почти не выходил, а домашние дела об этом сам мне говорил, исполняла дочь Люба. Вполне естественно меня интересовал и вопрос подготовки к его 85-летию. Дата нешуточная.
   Но Юрий Данилович, как мне показалось по разговору, был бодр и даже шутил. Вначале заговорил о подготовке к своему юбилею. Сказал, что власть, наконец-то, расщедрилась издать книгу. Сам уже определился, что должно войти в нее. Но вот тираж книги просто смешной - всего лишь 500 экземпляров. - На большее видно денег не хватило, - горько пошутил он. Сам себе задал вопрос - ну кто его почитает при таком мизерном тираже?
   При Советах тиражи его книг были огромными, да и издавали не только в Союзе, но и в Польше, Венгрии, Чехии и других странах. Обидно. Возраст немалый, не каждый доживает до таких лет и почему бы власти не порадовать его как писателя?
   - Беда в том, что молодежь нас, писателей почти не читает, а власть этого не хочет понять, не придает значимости писательскому труду. Он говорил, говорил, а я слушал, делая некоторые пометки. - Себя нисколько не возвышаю, но взять к примеру такую знаменитость в поэзии, как Егора Исаева. Когда отмечался его юбилей, то представитель районной администрации признался, что о таком совсем недавно узнал, а до этого не слышал. И это о большой знаменитости, Герое!!! Ей-богу обидно.
   Какое-то время Юрий Данилович молчал и я молчал. Потом переключился на свои жилищно-бытовые условия. Я сразу не понял, почему он об этом заговорил. Только после до меня дошло в чем тут загвоздка. Воспроизведу по памяти, что он рассказал:
   - Нынешнее мое жилье вы видели - неплохое, да и место - центр города. А раньше с семьей жил на улице Комиссаржевской, недалеко от Дома офицеров. Место хорошее, а жилье дрянное: первый этаж, комната проходная, внизу подвал, куда постоянно ссыпали уголь, в связи с чем работать, да и просто нормально жить, мешали шум, пыль, крики. Сплошная нервотрепка. Перспективы получить улучшенное жилье я не видел. Вот тогда и решился действовать неординарно. Поделился своими планами с Кораблиновым и его женой, но они, качая головой, говорили: - Ну, зачем, зачем тебе так поступать? Для ясности моей задумки сделаю небольшое отступление. В те годы наша футбольная команда "Факел" прорвалась в первую лигу. Спросите причем здесь "Факел" и жилье? Поясню. Именно тогда в Воронеже начался настоящий футбольный бум: ускоренно велись работы по реконструкции стадиона "Труд", создавались идеальные условия для проживания футболистов. Во всяком случае проблем с жильем, как у меня они не испытывали. Справедливости ради хочу сказать, что команда и в самом деле играла не так как сейчас себя позорит.
   В то время в Москве проходил Пленум ЦК партии по вопросам идеологии. Вот я и дал в Кремль коротко, сжато телеграмму. Ее смысл таков: - "Прошу зачислить меня, фронтовика-писателя, в футболисты "Факела" с целью улучшения моих семейных жилищно-бытовых условий. Несмотря на возраст, доверие, как член футбольной команды, оправдаю".
   Из Москвы в Воронеж немедленно поступили соответствующие указания. Тут тоже завозились. Сразу пришли с горсовета обследовать мои жилищно-бытовые условия. Начали обрабатывать меня, сходу предложив "хрущевку" недалеко от Дома быта. Я отказался, квартира почти такая же, как и моя. В общем, пошел на принцип, полагая, что уж нормальную квартиру-то я всей своей жизнью заслужил. Пришлось малость подождать, но квартиру, все-таки, получил. Вот так-то...
   Я уже отмечал, что наши разговоры по телефону с Юрием Даниловичем, если никто не мешал, длились по часу и больше. В этот раз он поведал мне не только как воевал за получение квартиры, но и кое-что другое. Он, к примеру, сетовал, что ветераны войны платят по семь рублей, чтобы проехать в общественном транспорте. Запомнил его слова: - Если бы я бы губернатором и не решил для ветеранов войны и труда бесплатный проезд, то застрелился. Потом добавил: - Вот напишу о бесплатном проезде для ветеранов Кулакову. Я ему тогда посоветовал, чтобы свое послание губернатору направил вместе с книгой, которая скоро появится. Согласился. До юбилея Юрия Даниловича оставалось чуть меньше двух месяцев.
   Какие бы высокие должности и положения юбиляры не занимали, какого бы возраста они не были, юбилеи, к сожалению, приходят и уходят. Прошел 85-летний юбилей и у Юрия Даниловича. Было много поздравлений, в газетах появились большие статьи, в которых положительно оценивалась вся его многолетняя писательская деятельность. В областной библиотеке имени И.С. Никитина была проведена выставка его произведений. Автор этих строк был на этой выставке, видел с каким интересом молодые люди знакомились с творчеством нашего земляка, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького. Делясь впечатлениями об увиденном с Юрием Даниловичем, я видел, что это доставляло ему большую человеческую радость.
   - Что ж, - сказал он, выслушав меня, - теперь будем брать рубеж своего 90-летия!
   ...Прошло три с половиной года после 85-летнего юбилея Юрия Даниловича. Как и прежде мы встречались, беседовали, делись своими впечатлениями о происходящем в жизни. Такое общение нас устраивало и в чем-то каждому помогало. Юрий Данилович порой был радостен и с восторгом говорил, что пишется так, как давно не писалось. В такие минуты надо было видеть его одухотворенное с мечтательным взглядом лицо. Ох уж этот взгляд, много чего повидавший в своей жизни. Как скоро он должен... нет, даже и говорить, писать об этом не хочется, а придется - впереди Юрия Даниловича ожидает слепота, которая поставит его в положение старческой беспомощности. Всего этого Юрий Данилович пока еще не знал, но он сильно переживал, что зрение катастрофически падает. Как не будешь страдать, если воочию видел страдания из-за слепоты его надежного друга и сподвижника по жизни Владимира Александровича Кораблинова. Это ли не горькая участь для писателя? Юрий Данилович давно жаловался на потерю зрения, его волновало, что врачи никак не определятся, как можно его поправить. Время шло и слепота с каждым днем, неделей, месяцем, своей темной стеной надвигалась, подступая все ближе и ближе. И вот это мрачное время наступило. Разговаривая с Юрием Даниловичем по телефону, я об этом пока не знал, да и не спрашивал, а он не говорил. Разговор шел обо всем понемногу. Кое-что вспомнил.
   - Наверно читали статьи корреспондента "Коммуны" Ягодкина, кажется, Александром зовут? - спросил меня Гончаров. Статьи, в основном критические. Ягодкина я читал, но почему Гончаров завел о нем разговор? Вскоре прояснилась причина вопроса.
   - Я хорошо знал его отца, он вырос в Гремячьем, а работал землеустроителем в Рамони. Умный человек, хороший хозяйственник. В свое время служил в Германии, точно не знаю, сколько и когда там был. Дело не в этом.
   Грамотно, без каких-либо нарушений начал он потихоньку обустраиваться: строить дом, а во дворе коровник, курятник, куда провел свет, чтобы все было по-культурному. И что тут началось... Посыпались на этого хозяйственного, делового мужика во все инстанции жалобы. Писали анонимы и расписывали в своих анонимках бог весть что. Смысл писанины, если сказать в нескольких словах, таков: - Вот, зараза, немецким духом весь
   пропитался! Убрать немедленно его! В общем, задолбали нормального человека. Председатель райисполкома раз, другой побеседовал с ним, мол, подумай? А о чем думать, если ни в чем не виноват? Но убраться с Рамони, все-таки, пришлось. Вот и спрашиваю сам себя - почему у некоторых людей возникает такая злобная зависть к тем, у кого что-то лучше? Почему? Зачем завидовать? Да добивайтесь лучшего сами, кто кому в этом мешает?
   А сколько у нас бескультурья? За кордоном нас, русских, узнают, что пьем стаканами без закуски. Кто может так еще? Или на улице ширинку застегиваем. Это русский, судят они. В деревнях до сих пор туалеты в дефиците. Естественные надобности справляются за углом, на огороде, абы где. А как мы купаемся, моемся? Стыдно, ей-Богу, стыдно и позорно.
   Слушал, слушал известные и мне истины, о которых непонятно с чего вдруг заговорил Юрий Данилович. Решив сменить тему разговора, спросил о здоровье и настроении. Пусть читатель не подумает, что я так назойливо с этим вопросом приставал к Гончарову. Никакой назойливости не было, да и не общались мы в течение нескольких месяцев. А Юрию Даниловичу под девяносто, он стал прибаливать и почему бы не поинтересоваться его самочувствием? Тут перегибов с моей стороны не было.
   Как мне показалось, мой собеседник долго приходил в себя после высказываний о нашем бескультурье и молчал. Наконец, поникшим голосом ошарашил:
   - Я совсем ослеп. Никому кроме дочери теперь не нужен. Доживаю. А как по-другому? - спросил сам себя. Отношение ко мне такое же, как и мы когда-то относились к старикам. Старость - участь для всех одинакова. Юрий Данилович долго молчал. Молчал и я, не зная, что лучше сказать. Потом, как бы подводя итог всему тому, что наговорил, добавил:
   - Если бы не Люба, то трудно и представить, что было со мной!
   Вот таким получился наш разговор 16 июня 2012 года. В мою голову, как заноза, прочно вонзились слова Юрия Даниловича: - "Я совсем ослеп". - Этот ж какое терпение и силу воли надо будет иметь на доживание слепому писателю...
  
   11 июля 2012 года.
   Созваниваться в основном стали, когда Люба уходила на работу. Тогда мы никому не мешали и говорили сколько хотели. Разговор обычно шел о самом разном. Мне казалось, что нашим беседам Юрий Данилович был даже рад, потому как плохо быть одному в его-то состоянии. Старался давать ему выговориться, а сам больше молчал и слушал. Вот о чем шел наш разговор в этот день. На мой вопрос как дела и настроение, он стал отвечать волнительно и по голосу это было сразу заметно.
   - Дела, дела. - Дела такие, что хуже не придумать. Живу в большом беспокойстве. Люба уехала на раскопки древнего города, там она и раньше бывала, а их лагерь вблизи Тамани, недалеко от Крымска. Наверно слышал о наводнении и тех жутких последствиях, что свершились в ночь на 7 июля? - Дико страшно! Сколько погибших! А все от безделья наших чиновников, даже оповестить население время у них не нашлось? Это ж как надо обнаглеть! А все от вседозволенности и безнаказанности! - Природа! С ней не шутят! Ведь знали, что будет беда и... палец о палец не стукнули. Я бы туда сейчас ни за что не поехал. Каждый вечер сижу и жду звонка от дочери. Ой-ой-ой, и все из-за нашего головотяпства. Ведь можно было раньше все поправить? Можно и не было бы столько погибших. Не-ет, денег не нашлось! На Олимпиаду сотни миллиардов вкачивают, а тут денег нет, вот теперь и аукается! И долго еще будет аукаться!
   О свершившейся в Крымске трагедии Юрий Данилович говорил долго и зло. Издевательски вспомнил, что власть дала пострадавшим по десять тысяч рублей на поминки, чтобы горло залить и беду на время позабыть. Но как забыть погибших родных? Рассказал, что вчера ему позвонил приятель-моряк, который служил командиром подводной лодки. 27 лет был под водой, месяцами не всплывали. Так вот ему позвонил его друг, тоже моряк, и плача рассказал, что его старые родители захлебнулись водой в своем доме. Каково получить такую дикую весть? Тут не только заплачешь, а сутками станешь рыдать и до самой смерти не успокоишься.
   Выговорившись по трагедии в Крымске, Юрий Данилович примолк. Его переживания по дочери и недовольство случившимся я поддержал, да и как не поддержать, когда беду можно было избежать. По голосу в трубке понял, что Гончаров несколько успокоился, но разговор и дальше повел о Крымске.
   - Лагерь дочки вблизи Тамани, - повторился он. А в Крымске я бывал, ездил туда за вялеными бычками. Рыба такая есть. Ловят бычков на обычный крючок. Крупные, тяжелые, в них много мяса, а вид - головастика, но вкусны. Их вялят и продают. Сам Крымск городишко не ахти какой, построен вкривь и вкось. Заселяли все кому не лень. Строились в основном для сдачи жилья курортникам. Ездил на местные рынки, где продавали все, что имелось. Крымск не на море, но курортников было много. Чувствовалось, что по Крымску, со всей его июльской трагедией Юрий Данилович, наконец, выговорился. Меня же волновало, а как он живет без дочки? Оказывается, что по питанию и по другим вопросам никаких проблем нет.
   Дальше Гончаров заговорил в вступлении России в ВТО (Всемирная торговая организация). И опять завелся. - Ну зачем нам это ВТО? Мы же не готовы туда вступать, а развивать нас капиталистам невыгодно. Зачем им сильная Россия? Лучше бы те самые миллиарды, что пустили на Сочинскую Олимпиаду и прочие форумы направили на развитие экономики и сельского хозяйства России. Неужели нашим правителям не ясно, что капиталисты считаются и "уважают" только сильных? Нет же, у властителей берет верх популизм, алчность и жадность. На все остальное им наплевать.
   - Я уже как-то говорил, - сказал Юрий Данилович, - что категорически нельзя торговать землей. Это же наше национальное достояние, которому нет цены. А мы торгуем и доторгуемся, что без штанов останемся. Кошмар какой-то! Хватит, однако. Об этой проблеме говорить - не переговорить. Земле надо вернуть ее хозяина, тех, кто ее обрабатывает, живет на ней и будет, если что ее защищать. Вот они были и будут истинными патриотами земли Русской.
   Я вкратце рассказал Юрию Даниловичу о своей книге "Тишанка", о тишанцах и что осталось сейчас от села; сколько земли не обрабатывается, сколько доживают свой век пенсионеров. Тут наши мысли полностью совпадали. Если угроблено такое крупное поселение как Тишанка, то о небольших селах и поселках и говорить нечего. Селу нужна мощная государственная поддержка, без которой оно не выживет.
   ...Прочитав наши телефонные и не телефонные разговоры кто-нибудь из читателей еще подумает, что автор записок сидит и от нечего делать выдумывает все это? Да и как можно столько времени тратить на телефонные разговоры? Говорю откровенно - нисколько не выдумываю. Наши беседы длились порой по несколько часов. Десятками минут они никогда не заканчивались. Юрий Данилович любил и умел поговорить. Кто хорошо его знал и часто общался с ним, тот это непременно подтвердит. В короткой записи беседы в этот день есть, к примеру, несколько слов. Вот они: "О книге Гитлера "Майн Кампф" - в переводе с немецкого "Моя борьба".
   Помню слова Гончарова, касающиеся книги Гитлера. Он говорил, что следовало бы книгу у нас раньше издать. Это явилось бы лучшей агитацией против фашизма. Юрий Данилович хотел поговорить о войне, но я отговорил, зная, что разговор займет много времени, а мы и так уже порядком наговорили. Уж лучше военную тему отложить до следующего разговора. Он согласился. Помолчав, заговорил на больную для себя тему, как ему отказали в приеме в партию.
   Слушая откровения Юрия Даниловича, я думал: - Прошло более шестидесяти лет, а обида об отказе так и не покинула его душу. Она терзает, мучает его. Жизнь прошла, а он все вопрошает - за что повесили такое клеймо? За что? Прислушался, что говорил об этом он сам: - В партию меня не приняли в 47-м году. В общем, от партии отмели, отшвырнули. Все во мне было разбито. Обидно, что порой проходимцев принимали, а меня - нет. На словах эти болтуны, по другому и назвать не могу, горой за партию и ее дела, а по сути, по большому счету - это был мусор, который следовало бы из партии выметать. Были такие громкоговорители и в нашей писательской организации. Война расставила все по своим местам. Нет, я не злорадствую,
  
   но меня волновал и волнует вопрос: "Добивались и добились, что все члены партии стали законопослушными. Нужна была свобода действий, а у нас каждый действовал как ни к чему не причастный. Абсолютное равнодушие. А к чему это привело? Пришло трудное время и почти все послушно сдали или спрятали до лучших времен свои партбилеты. Это же для партии позор! А меня не приняли, потому как поднимал проблемы и не хотел, чтобы они спускались на тормозах. Вот ведь как все обернулось. Хватит об этом. В другой раз договорим.
  
   20 июля 2012 года.
   Звонить Юрию Даниловичу стал чаще. Хотелось скрасить его одиночество хотя бы нашими беседами. От какой-либо другой помощи он, как всегда, отказывался, встречи на квартире его, по понятным причинам не устраивали. Всегда думал с чего начать разговор, так чтобы чем-то заинтересовать Юрия Даниловича. Вот как было в этот раз. Достал книги, которые он подарил мне в разное время. Одна из них - "Шашка командарма", подаренная еще в мае 1984 года. Название книги по небольшому рассказу, хотя в этом сборнике есть и повести: "Инженер Климов. Вы его знали", "День рождения", "Колхозный заказ" и другие. В этой книге помещены и воспоминания Юрия Даниловича о Константине Паустовском - "Сердце, полное света", который был для Гончарова большим авторитетом и сыграл заметную роль в его писательском становлении. Воспоминания написаны с большой человеческой любовью к Паустовскому. С ними я познакомился, когда Юрий Данилович подарил мне солидный сборник воспоминаний о Константине Паустовском, изданный в издательстве "Советский писатель" в 1975 году. Паустовским увлекся и я, перечитав его такие известные советским читателям произведения, как "Колхида", "Кара-Бугаз" и другие. Мне повезло приобрести на книжном рынке его шеститомник, изданный еще в 1958 году. Достав с полки первый том издания, посмотрел запоминающуюся фотографию писателя, потом с интересом прочитал его "Несколько отрывочных мыслей" - своего рода биографию автора вместо предисловия.
   Паустовский родился в мае 1892 года, то есть ему совсем недавно исполнилось 120 лет со дня рождения. Вот и тема для начала разговора, которая для Гончарова думаю что будет приятной. Обширную, интересную биографию прочитал до конца. Запала в душу концовка из биографии писателя... "Мое становление писателя и человека произошло при советском строе. Моя страна, мой народ и создание им нового социалистического общества, вот то высшее, чему и служил, служу и буду служить каждым написанным словом". Вдумайся читатель в сказанное. Это слово большого патриота своей Родины. По-другому никак не скажешь.
   Звоню Юрию Даниловичу. Через некоторое время он снимает трубку и отвечает. Представляюсь, хотя и представляться нечего, по голосу друг друга узнаем. Спрашиваю: - А какой у вас, Юрий Данилович, сейчас распорядок дня?
   - У меня нет никакого распорядка, - слышу в ответ его голос. - Захотел спать - сплю, захотел кушать - кушаю, сам себе хозяин. Иногда бывают небольшие отключения от распорядка. Вот пришли недавно и вручили какую-то медаль. А в целом, все безрадостно движется по старой колее. Часто задумываюсь над тем, чтобы еще чем-нибудь всерьез не заболеть. Лечение у нас - огромная проблема. К нынешней медицине и медикам отношусь с большим сомнением. Старые кадры врачей изучали самого человека и серьезно лечили его. Меня тоже так или не так, но сейчас лечат. Два года как беспокоит высокое кровяное давление. А вот у врачей инструкции, чтобы больные горстями глотали таблетки. Может малость и преувеличиваю насчет "горстей", но ведь таблетки отписывают кому сколько вздумается. Меня в 15-ой поликлинике вообще лечат непонятно как. Иногда присылают врача, а что толку? Что-то нужное или ненужное отпишет, пойди разберись в его рецепте. А в нем - опять таблетки глотать. Вот и глотаю, химию. Молчу и глотаю. А как по-другому, если нет порядка и должной ответственности, нашей медицины за здоровье человека. Везде так, но молчим, упорно молчим. Да что тут говорить, если при нашем общем молчании такое великое государство рухнуло. А ведь его надо было защищать.
   ... Раньше, до потери своего зрения, Юрий Данилович насчет здоровья и лечения так не заводился. Было, как у каждого из нас что-то простудное, а недавно, к примеру, у него был ушиб ноги, но в целом на здоровье он не жаловался. Сейчас об этом стал говорить все чаще и я это замечал. Обычно его слушаю и не перебиваю. Насчет таблеток он прав, глотаем кому сколько врач отпишет. А врачи будто друг с другом соревнуются кому и сколько их отписать, да еще порой советуют в какой аптеке приобрести. Обидно, что серьезная медицинская аппаратура покупается, как известно, за границей, большинство таблеток - так же. Подготовка медицинских кадров желает быть лучшего. Мои раздумья прервал Юрий Данилович.
   - Вы-то как живете? - Как здоровье супруги? Я все говорю и говорю, небось и слушать надоело?
   - О проблемах в моей семье Юрий Данилович знал, да и как не знать, если мы постоянно общались и беседы велись обо всем, в том числе и о семейных делах. Знал он и о гибели моей дочери Галины в ДТП по вине пьяного водителя и об инсульте у жены, Людмилы Григорьевны, с которым она год назад попала в больницу. Хорошо что во-время доставили по скорой в больницу, где ее подлечили, а ведь могло быть и хуже. Но при лечении у нее обнаружили сахарный диабет и Юрий Данилович об этом тоже знал. Поэтому и поинтересовался. Ответил, что пока все терпимо и о плохом думать не хотелось. В таких случаях мы меняли тему разговора. Юрий Данилович в какой раз, заговорил о бывшем министре внутренних дел Щелокове, который сумел привлечь писателей, деятелей культуры и искусства к работе по укреплению в стране общественного правопорядка. Он с какой-то гордостью говорил, что лично слушал министра и как много полезного после совещания в Москве было потом сделано работниками творческих правлений и организаций: появились замечательные фильмы, спектакли, книги. Деятели культуры и искусства со всей душой откликнулись на призыв главного милиционера страны. Они с Кораблиновым тоже были в этой обойме и написали два романа.
   Слушая Юрия Даниловича и, всецело разделяя его мнение, я никак не мог понять, ну почему в нынешнее время средства массовой информации делают все, чтобы в многочисленных передачах и сериалах облить грязью работников органов внутренних дел? Причем, всех подряд. Высшие чины обязательно кого-то крышуют, за что получают огромные "бабки". В своем большинстве они взяточники, жестокие и подлые. Ясно, что таких нельзя защищать. Есть в органах внутренних дел проходимцы, которым там не место. Их увольняют, отдают под суд, а руководители лишаются своих должностей. Но ведь большинство сотрудников всегда честно и добросовестно исполняли и исполняют свой нелегкий служебный долг? Спрашивается, какое может быть отношение у простых людей к сотрудникам органов внутренних дел после просмотра таких передач и сериалов? А где же фильмы, в которых бы внедрялись в нашу жизнь такие общечеловеческие понятия, как любовь к Родине и патриотизм, доброта и взаимная поддержка, честность и порядочность? Почему их нет? Это что, недомыслие тех, кто вершит сегодня дела, или...
   - Алло, алло, - перебил мои мысли Юрий Данилович. Вы меня слушаете?
   - Слушаю, слушаю, - откликнулся я.
   - Думал, что связь прервалась, с телефоном так иногда бывает. И он стал развивать мысль насчет рухнувшего государства. - Когда я был зрячим, слышался его знакомый голос, то иногда заглядывал в работы Ленина и мне особенно запомнились вот такие его мысли. - "Мы сильны и победить нас враг не сможет. Угробят нас наши же ошибки. Надо не отставать от жизни и смотреть наперед". За точность фразы не ручаюсь, но твердо запомнил, что только сами мы можем себя угробить. Нынешняя обстановка в России - яркое тому подтверждение. Дальше шел разговор о том, как при всеобщем народном молчании и пассивности свершился развал Советского Союза, потом растаскивали народную собственность и кто больше всего был в этом повинен. А виновен-то был прежде всего сам народ, который ждал, что ему кто-то манну небесную преподнесет на блюдечке. Эта больная тема нами обсуждалась долго.
   Под конец разговора я напомнил Юрию Даниловичу, что мы совсем позабыли о недавно прошедшей знаменательной дате.
   - Это о какой такой дате я позабыл? - спросил он удивленно.
   - А вот о какой. В мае исполнилось 120 лет со дня рождения Константина Паустовского, - напомнил я.
   - Да, да, да. - Как же это я запамятовал? - произнес расстроенно Юрий Данилович. - Ведь помнил и помню, что 31 мая 1892 года родился мой Учитель. - Надо же, своя болезнь все остальное затмила. Дальше стал вспоминать, как с Паустовским отдыхали в Эртелевке, как вместе рыбачили и о чем с ним беседовали. Уже тогда Паустовского мучило удушье. Вспомнил, что в Эртелевку приезжал и Константин Массалитинов, а вот Кораблинов не смог по каким-то причинам приехать, он тогда жил с семьей в Углянце. Я зачитал Юрию Даниловичу последнюю фразу из биографии известного советского писателя, на что тот ответил, что знал об этом и раньше.
   Вспоминал, как сам Паустовский писал и как советовал молодым литераторам писать. Ему из этих советов запомнилось, что вначале надо быстро зафиксировать первые фразы и мысли, а потом сколько угодно этот черновик можно дорабатывать, переписывая и убирая из него "словесный мусор" и шлифуя фазы. Разговор получился долгим, но Юрий Данилович был в этот раз в неплохом настроении и причиной тому явилась дочь Люба, которая от наводнения в Крымске не пострадала.
  
  
  
   27 июля 2012 года.
   Чувствует ли человек приближение своей смерти? Наверное, да, чувствует или по каким-то признакам ощущает, хотя вопрос этот спорный и его можно преподносить по-разному. О конце человеческой жизни разве что молодые в своем большинстве меньше задумываются, так как у них впереди - уйма времени. Из моего общения с Юрием Даниловичем знал, что он хотел пожить дольше и уж тем более дожить до своего 90-летия, ведь оставалось не так уж много времени. Были у него свои планы, свои надежды, но распространяться о них он не любил. Если бы мне знать, что жить ему остается совсем мало, я звонил бы чаще. Как-то уже отмечал, что Юрий Данилович разговор иногда начинал вяло, тем более, если беседа касалась его здоровья. Он не хотел даже думать о том, что здоровье изменится в лучшую сторону. Убеждать его в обратном было бесполезно. Скажет несколько слов и сам отстанешь. К примеру вот так - вы ведь и сами понимаете, что дело тут дохлое. Зачем же заводить бесполезный разговор? Дохлое дело - это слепота, плюс все остальные болячки и прежде всего кровяное давление, которое крепко подскакивало. Особенно при внутренних переживаниях, когда сложно чем-то себе помочь. Нет ничего страшнее и больнее для писателя-профессионала, как слепота. Как мог всегда пытался разговорить, перенастроить Юрия Даниловича от мрачности к чему-то светлому, радостному, жизненному и мне, все-таки, порой это удавалось. Так было и в этот раз.
   - Живу как придется, - ответил он уныло на мое приветствие. - Периодически меня подлечивают. Поликлиника наша самая заурядная. Иногда кого-то присылают, показывая, что они бдят обо мне. Так и живу. Писать ничего не пишу, об этом и говорить теперь нечего. Произошел какой-то отрыв от жизни и людей. Прошлое ушло, а что нарождается - неизвестно. Ничего, к сожалению, не читаю, потому, как не могу. По этой же причине и не пишу, об этом раньше говорил. Тяжко. Ведь я всю жизнь провел с ручкой и с книгой...
   Помолчал, думая о чем-то своем, а я размышлял об услышанном и со своими вопросами, увещеваниями не приставал. Как мне казалось, мы привыкли понимать друг друга с полуслова или намека. Вопросы он задавал порой самые неожиданные, о таких будешь думать не додумаешься. Вот о чем он спросил в этот раз.
   - Вы что-нибудь читали о Плеханове, Троцком или Бухарине? Надеюсь, знаете, что это за личности?
   - Да, конечно, знаю, - ответил я, думая как бы лучше пояснить, хотя о Бухарине мои познания были поверхностными. О Троцком знал больше, он был известен как один из создателей Красной Армии и флота. Являлся народным комиссаром по военным и морским делам, работал с Лениным, а в конце 20-х годов прошлого века его выслали за пределы Советского Союза. Несколько лет назад купил два тома его автобиографии, озаглавленной "Моя жизнь". Начал читать, но так и не дочитал.
   По Плеханову мне, как историку, было ответить проще: он учился в Воронежской Михайловской военной гимназии, создал народническую организацию "Земля и воля", основал в России первую марксистскую группу "Освобождение труда". Юрий Данилович молча слушал мои познания по истории, но когда я стал говорить, что не случайно одна из центральных улиц города носит имя Плеханова, аккуратно перебил: - Хорошо, хорошо, чувствую, что обстановкой в этом плане владеете. Я сам раньше нет-нет да заглядывал его почитать, а также кого-то из бывших лидеров Советского государства. Кстати, много интересного можно для себя почерпнуть. По Плеханову скажу так - на мой взгляд это был умный и опытный марксист. По ряду вопросов у него с Лениным были серьезные разногласия. Мне запомнилась одна весьма оригинальная его фраза о строительстве социализма в России. Говорю сейчас по памяти: - "Россия еще не смолола той муки, - писал он, - из которой можно испечь пирог социализма". - Как своеобразно сказано, а? - спросил меня.
   - Насчет муки и пирога не слышал и не читал, а то, что Плеханов отвергал победу социализма в России из-за ее отсталости, - это я в курсе. По его мнению, социализм вначале должен был победить в развитых странах, а уж потом в России.
   - Все верно, а насчет пирога нисколько не выдумал, мог бы найти и доказать, но как это сделать в моем-то незрячем положении?
   Разговор велся в основном по Плеханову и Троцкому. - Значит приобрели несколько томов Льва Давыдовича Троцкого, но не дочитали, так? - спросил меня Юрий Данилович.
   - Все некогда и некогда.
   - Ну а что-нибудь из прочитанного запомнилось? Я стал вспоминать и вспомнил, как сам Троцкий оценивал обстановку в стране и в партии после смерти Ленина. По его мнению это звучало приблизительно так: после смерти революционного вождя Ленина, его стали обожествлять как некоего главу церковной иерархии. Такую подмену сотворили его последователи. А над партией верх брал режим диктатуры партийного аппарата. - С тех пор, - считал Троцкий, - партия была обречена на беспрекословное повиновение этому аппарату и молчание.
   Дальше с Юрием Даниловичем переключились на начало перестройки и вдалбливание в наши головы какого-то нового мышления. Под эту болтовню произошел обвал несокрушимого Союза и растаскивание народного добра, которое создавалось не одним поколением десятки лет. Все это происходило опять же при нашем общем молчании. Мы были так покорно воспитаны. Свои по указке запада сделали то, что не могла сделать ни одна вражеская сила...
  
   22 августа 2012 года.
   Решил задать Юрию Даниловичу несколько вопросов. На мой взгляд они для него просты. Это рассказать что-нибудь о рыбалке, желательно удачной и запомнившейся. А еще поведать о своей писательской деятельности, к примеру, какие из написанных им работ он считает наиболее удачными? Были и другие задумки, но посчитал, что и этих пока достаточно. Хотелось, чтобы на какое-то время он переключился на приятные воспоминания. Вот с такими благими намерениями я в удобное время ему и позвонил. Услышав знакомый голос, спросил стандартно: - Как жизнь? Как дела? Ответ как и ожидал, был нерадостным - телевизор не вижу, читать не могу. Слушаю радио, но там из раза в раз передают страшенные цифры гибели наших людей. Нужны крепкие нервы, чтобы все это выслушивать, а их у меня уже нет.
   - Что верно, то верно, - поддержал его. - Как начнут с утра по радио и по всем основным телевизионным каналам передавать происшествия, хоть уши затыкай. Тут я решил взять инициативу в свои руки. - Происшествий столько, говорю, что будто они поступают с фронта боевых событий. Каждый день начинается с новостей, в которых обязательно сообщат, где и сколько человек убили, кто утонул или сгорел, а кто пропал и его всем миром ищут. Самолеты, вертолеты то и дело падают, об этом тоже не молчат. Но сколько же можно на старых-то летать? Наслушаешься с утра всех происшествий, которые никак не воодушевляют, а потом еще и перед сном, да задумаешься - неужели больше и сказать людям нечего? Должна же быть какая-то мера? По мерному дыханию собеседника в трубке слышу, что он слушает. Если не перебивает, значит, наши мысли совпадают. Продолжаю развивать телевизионный беспредел.
   - Ну зачем, к примеру, из раза в раз передавать сколько русских ребятишек погибло в богатой Америке у своих жестоких приемных родителей? Ведь сразу же возникают вопрос, а с какой целью этих ребятишек туда отдали? Почему у себя в России они оказались ненужными? Дети - наше будущее! Как мы, россияне, выглядим после этого перед всем миром? Уверен, что не с лучшей стороны. Может я не прав? - спросил Юрия Даниловича.
   - Почему не прав, все верно. Цифры погибших шокируют. По ребятишкам тоже согласен. Стыдно торговать детьми. Я был молод, когда началась и закончилась война. Война тяжкая, но мы победили. Все в памяти запомнил. Такого отношения к детям, как сейчас, тогда и в помине не было.
   Не знаю о чем хотел дальше говорить Юрий Данилович, но я решил свернуть военную тему. Сколько можно ее перемалывать. Тем более, что для моего собеседника она бесконечна. Начнет опять же волноваться, а зачем это сейчас? Вот и попросил рассказать что-нибудь интересное о рыбалке. Вопрос Юрия Даниловича несколько удивил.
   - О рыбалке? - переспросил он. - Зачем о рыбалке? Да и сказать тут мне нечего. Рыбак я довольно посредственный, похвастаться нечем. Почитайте еще раз мои воспоминания о встрече в Эртелевке с Паустовским и вам станет все ясно. Я понял, что мой вопрос о рыбалке провалился, говорить на эту тему он не захотел. Задавать вопрос о его творческой деятельности тоже посчитал бесполезным. Нужен настрой, соответствующая обстановка, а этого нет. Скорее всего разговор пойдет опять о войне. Недаром же сказал, что в те свои молодые годы он хорошо все запомнил.
   Не ошибся. Начал о войне, причем - масштабно. Теперь буду слушать и запоминать.
   - Немцы, как вам известно, - начал он спокойным, тихим голосом, - подчинили себе всю Европу. В войне с Советским Союзом рассчитывали на блицкриг, то есть, победить нас сходу, за короткое время. Для этого у них было все - мощнейшая техника и вооружение, огромная, обученная армия. Вспомните - Францию завоевали за 40 дней, Польшу почти за месяц, Норвегию и так далее. Немцам помогали Италия, Венгрия, Румыния и другие. Это все известно. Когда началась война, мне шел восемнадцатый год, но я понимал, какой она будет тяжелой. Военное дело меня в молодые годы увлекало, но по зрению я для армии был не годен.
   Патриотические порывы, лозунги в те годы тоже всем хорошо известны: "- Могучим ударом и малой кровью будем бить врага на его территории". Около военкоматов толпы желающих рвались на фронт. У народа была огромная вера в непобедимость нашей армии и в солидарность с международным рабочим классом и, прежде всего, с немецкими рабочими. Однако, сразу же у людей появились разочарования. Наша армия с боями отступала и несла огромные потери. Враг рвался к Москве, Ленинграду, Сталинграду и вполне естественно, к Воронежу. Это была тяжелейшая картина первых лет войны. Я об этом писал в книге "Повесть о ровеснике" и в других своих работах без словесов, честно, нисколько не приукрашивая.
   Теперь о себе. Уж так получилось, я только что окончил в 1941 году 5-ую среднюю школу, как началась война. Из-за слабого зрения в армию не брали. Надо было что-то делать и в этом помог отец, Даниил Степанович. Он был коммунистом с 1919 года, защищал Воронеж от белогвардейских отрядов Шкуро и Мамонтова. О его революционном прошлом писал ученый краевед Воронежского университета Дмитрий Данилович Лаппо. Он и отец белорусы. Отец был почтово-телеграфным работником, ему приходилось доставлять радиостанцию в Барнаул. Так вот он мне сказал: - Иди работать в нашу почтовую службу. Я позвоню и тебя возьмут. Дадут рабочую карточку, а это 800 грамм хлеба. В общем, сагитировал, а хлеб в то время был далеко не лишним. Стал я работать в страховом отделе. В моем распоряжении автомашина, на которой приходилось развозить грузы (мешки, посылки), причем довольно ценные. Для охраны этих грузов, мало ли что могло случиться, мне выдали наган и три патрона. Вот так загрузишься посылками и мешками, сядешь на них и везешь куда надо доставить. А по дороге мысли в голову лезут: вот бы, думаю, проявить себя, если вдруг кто нападет? Ценность грузов была обычно огромной. Но к сожалению, а может и к счастью на мои грузы и, соответственно, на меня никто не нападал и наган с патронами применять не пришлось. А война шла и немецкие войска неудержимо рвались к Воронежу. Если вы историк, то наверно слышали, как в выходной июньский день 1942 года с фашистского самолета были сброшены бомбы на городской Сад пионеров. Я эту страшную трагедию своими глазами лицезрел. Юрий Данилович примолк. Видимо, вспоминая ту жестокую картину гибели детей от бомб фашистского асса, заволновался, - подумал я, ожидая продолжения необычного рассказа его как очевидца.
   - Может в другой раз продолжим и так много наговорили, - услышал я его голос.
   - Нет, зачем же, если можно, то сейчас. Не надо откладывать, - попросил я, понимая, что в другой раз этих воспоминаний может и не быть.
   - Тогда продолжим. Хочу сказать, что этого страшного события я частично коснулся в своей повести "Огненное лето", но не более. Подробно трагедию в Саду пионеров описала в своей книге писательница Ольга Кретова. И еще, о всех подробностях, свидетелем которых я в этот день стал, рассказываю впервые вам. Учтите. И продолжил. - Так получилось, что я стоял в машине и, как всегда, загружался посылками и прочим грузом. Мешков и посылок было много, а тот, кто мне их бросал, постоянно путал цифры. Я из-за его ошибок нервничал, потому как груз надо было каждый раз заново пересчитывать.
   На улице был июнь. Воронеж выглядел удивительно хорошим. Весна задержалась и город утопал в зелени. Хоть и шла война, но в парках, скверах собиралось немало людей, особенно ребятишек. Трудно было в войну с питанием, но родители своих детей как всегда баловали, кто пончиками или мороженым, а кто брал на прокат велосипед. В этот день в пионерском Саду проводился сбор, посвященный окончанию учебного года. Считая мешки и посылки, я увидел, как с левого берега от Придачи в сторону правого берега не слишком высоко летел самолет. Ну летел и летел, их тогда много летало и у меня это не вызвало никаких подозрений. Ведь летел-то с тыла, то есть с нашей стороны. Да и не различить было издали, наш он или не наш. Уже когда самолет стал подлетать ближе и с ревом низко-низко пошел к центру, в душе колыхнулось - нет, не наш. Теперь видно стало по крестам и другим внешним очертаниям, что самолет - немецкий. Почти сразу послышались оглушительные взрывы: один, другой, третий... Обвальный грохот. Все сразу изменилось: крики, сигналы, гудки смешались в один сплошной рев.
   Сбросив бомбы, самолет над Управлением железной дороги вышел из пике и повернул в сторону Задонского шоссе. Это я видел. Наконец загрузился и мы поехали в почтовое отделение. Оно находилось сбоку Обкома партии. Повсюду дым, гарь, пыль, на тротуарах осколки стекол - следы бомбового удара. В общем, в город пришла трагедия, да какая... На проспекте Революции суетился майор милиции, он чуть горбатился и кричал, чтобы все успокоились, показывал кому куда ехать. Остановил и нашу машину, хотя останавливать ее не имел права, так как она была с ценным грузом. Приказал водителю немедленно ехать во двор столовой, что напротив издательства "Коммуна", чтобы забрать там от разрыва бомбы раненых и отвести их в любую больницу. Развернулись и поехали к столовой. Водителем машины была женщина, а с ней маленький, лет двух, ребенок. Он жмется к матери, она волнуется. В общем, с ценными посылками мы заехали во двор столовой. А там следы взрыва: свесившиеся порванные провода, битый кирпич, стекла, разбросанный дорожный булыжник и лежали трупы молодых ребят - ремесленников. Пришли обедать, а их накрыла бомба. Кровь. Недалеко лежит убитый слон зоосада, что был рядом. Он мне вначале показался аэростатом. Оказывается еще одна бомба взорвалась на перекрестке улиц Комиссаржевской и Кольцовской, а еще одна попала на крышу здания, где была редакция "Коммуны". Там на площадке установили зенитку. Все бомбой было снесено. Бомбы, как я потом узнал, были разные: от 25 до 100 и больше килограммов. Кругом кровь, мертвые и надо что-то было делать, а не глазеть. Моя шоферша плачет, ее колотит, ребенок ревет. А куда грузить-то надо? - думаю я. На посылки? Ведь нам за них придется отвечать? Во дворе не развернуться. Но женщина-водитель кое-как развернулась и несмотря, ни на какие угрозы выехала со двора, так и не загрузившись ранеными. Мчимся по проспекту Революции, а там не менее жуткая картина. Несколько мужиков несут погибших детей из Сада пионеров. Некоторые дети были убиты силой взрывной волны. Родители несли их, дули им в лица, просили проснуться. Еще запомнилось. Там, где сейчас на проспекте два дома-близнеца, стоял Михайловский дом. Тут и находился проезд в Сад пионеров. На стене дома кровь, снуют машины скорой помощи, люди бегут, кричат. Глаза схватили - мужчина несет женщину, кругом сумятица, паника. В пионерский Сад мы не поехали, надо было что-то делать с грузом. Доехали до обкома партии. Звоню начальнику страхового отдела Бруданину, чиновнику строгому и твердых правил. Докладываю. А он на меня как набросился:
   - Вы почему с грузом во двор столовой заезжали? Свои обязанности позабыли?
   А что я мог в ответ сказать? - Забыл, говорю... Бруданин приказал немедленно возвращаться на главную почту (ныне Почтамт) и сдать там груз. Это было, как я уже говорил, 13 июня 1942 года. Зашедший с тыла немецкий самолет принес тогда много воронежцам горя, столько было убито и ранено детей и не только, просто ужас. После в городе шел разговор, что самолет все-таки сбили, но это скорее всего болтовня для собственного успокоения. Плохо, что его пропустили наши средства ПВО. Жуткие картины от разрывов бомб посейчас стоят перед глазами. Тогда и после ходили споры насчет того, какой был самолет и кто его вел - летчик или летчица. Да разве в этом дело?
   - Что было дальше? Как жили и работали? - спросил Юрия Даниловича, понимая, что рассказ по налету немецкого бомбардировщика на Воронеж уже закончен. Дальше было то, что и должно быть. Начались ежедневные налеты на город вражеской авиации. Последствия от них ужасные. Как сейчас слышу размеренный голос диктора: - "Сегодня, 28 июня 1942 года немецкие войска перешли в наступление на Воронежском направлении".
   В первых числах июля немцы подошли к Воронежу, били по городу из танков и всех видов артиллерийского оружия. Местная власть перебазировалась в Анну, а горожане в массовом порядке стали покидать город. Станки и всякое другое оборудование с заводов к тому времени было уже демонтировано и железнодорожными составами отправлено в восточные области страны. А народ покидал город. Скажу вам, что эта картина не для слабонервных.
   4 июля, во второй половине дня, отец, мама и я еле прорвались на вокзал. Я нес связку книг и что-то из одежды. Мама держала авоську с продуктами. Больной папа ничего не мог нести. Немецкие самолеты совершали налеты на станцию один за другим. Взрывы, крики, призывы вести себя спокойно. Железнодорожники, как и телеграфисты, вели себя отменно. Несмотря ни на что пассажирские и грузовые составы формировались и отправлялись в основном своевременно. Люди лезли на крыши вагонов, слышались сплошные крики и рев маленьких детей. Наконец, втроем втиснулись в дачный вагон и мы. Он набит до отказа. Выползаем в сторону Отрожки. Останавливаемся перед первым мостом. Со стороны завода Кирова бомбить мосты заходят юнкерсы. Идут низко, ревут все ближе и ближе, вот-вот откроются бомболюки. Но к счастью не открылись, полетели на лысую гору. Там сейчас дом отдыха имени Горького. Застрочили зенитки. А мы переехали железнодорожный мост. Держим путь на станцию Графская. В окошки видим перевернутые вагоны и еще неубранные трупы людей. Это июльские дни были жаркими не только от солнца. Едем, едем, поезд приближался к станции Грязи. Кончилась еда. Начали выменивать за еду кое-что из одежды. До города Уральска добирались через Саратов ровно месяц.
   - Ну вот, видите как все длинно получилось, а ведь хотел рассказать только о случае с немецким бомбардировщиком, который наши зенитчики прозевали и он натворил столько бед. Всему этому я был личным свидетелем.
   Тема войны для Юрия Даниловича была всегда широка и многогранна. И в этот раз он вспоминал что его волновало. Например, об известном воронежском художнике Бучкури, который с сотнями горожан был расстрелян фашистами в Песчаном логу. Напомнил, что жил он в собственном доме в Скорняжном переулке и что около его дома росла огромная береза. Рассказал, как проходил расстрел. Немцы думали, что всех расстреляли, но одна женщина, по фамилии Попова, забралась под одежду мужчины и осталась жива. Потом выбралась и ушла из города. После освобождения Воронежа вернулась в город и помогла, хотя и не сразу, отыскать место гибели воронежцев. Так люди узнали во всех подробностях о массовом расстреле немцами горожан в Песчаном логу.
   Неожиданно заговорил о воронежском писателе Борисе Пескове, который сражался на фронте и погиб в самом конце войны от разорвавшейся мины. Посожалел, что у погибшего писателя остались жена и трое детей.
   Но так мужественно, заявил он, с каким-то раздражением в голосе, вели себя далеко не все писатели. Критиковал Максима Подобедова, который не бросился в военкомат с заявлением отправить его на фронт, а отправился в безопасное место. Это не по-партийному. Ведь в мирное время Подобедов прославлял советский строй и Сталина, заверял, что если грянет война мы ни пяди своей земли врагу не отдадим. Значит все это делалось не искренне и война показала кто есть кто.
   С Юрием Даниловичем мы иногда спорили, так как я не всегда с ним соглашался. Спорили и в этот раз и, как мне показалось, каждый из нас остался при своем мнении. Суть спора была такова:
   4 июля 1942 года немцы подошли к Воронежу и стали обстреливать город. Народ хлынул к вокзалу и Чернавскому мосту, чтобы выбраться из городской сумятицы, хотя объявления, что город надо покинуть еще не было. - Власть сбежала, - так заявил он.
   Вот о сбежавшей власти мы и заспорили. Я был не согласен с подобной формулировкой. Что значит сбежала? Правобережная часть города, - доказывал я, в любой день и час могла быть занята немцами. Так оно через несколько дней и произошло. Но ведь значительная часть территории области была не под немецким сапогом? Кто же будет рулить? Собирать урожай, помогать фронту, издавать газеты и много чем еще заниматься? Вот областная власть и перебазировалась для продолжения всей организационно-политической работы в Анну. Оттуда и руководила, решая военно-хозяйственные проблемы. Кто из нас прав? Споры были и раньше. Иногда они заканчивались соглашением, но так было не всегда.
   Думал, что в этот раз беседа будет покороче и не такой проблемной, волнительной. Ведь хотел-то, чтоб Юрий Данилович вспомнил и рассказал всего лишь о своей удачной рыбалке. Не получилось.
  
   8 сентября 2012 года.
   Перед отъездом с женой на свою малую родину в Тишанку позвонил Юрию Даниловичу.
   -Да, да, поезжайте, - сказал он напутствуя. Отдохните от нашей суеты, подышите свежим воздухом. По вашей книге помню, что вблизи Тишанки много леса и рядом река Битюг. А ведь сентябрь - самая благодатная пора, когда можно и рыбу половить и грибы пособирать. Как раз время для большого белого гриба. У вас в Прибитюжье какие в основном леса?
   - Всякие, хватает хвойных и смешанных.
   - Вот в смешанных и должен быть белый гриб. Можно с удочкой посидеть и на поплавок поглядеть. Это ж такое удовольствие ждать поклевки. Кроме Битюга есть еще какая-то речка?
   - Есть, сухой Тишанкой называется.
   - Ясно. Значит летом она пересыхает и остаются небольшие озерца, соединяющиеся между собой протоками, потому и сухой назвали. Завидую, от души завидую, потому как мне теперь до конца жизни и с удочкой не посидеть и грибы в лесу не пособирать. Этого удовольствия я лишен. Грустно. Помолчал. - Чего теперь об этом? Я ведь все понимаю, есть старость и старческие болезни, от них никуда не денешься. Меня вот судьба наградила слепотой. Глубоко вздохнул. Потом тихо и задумчиво спросил:
   - Вы случайно не задумывались над тем, какой будет наша Россия лет этак через тридцать? Что ожидает нас и наше потомство? Или времени как всегда на такие раздумья не хватает?
   - Почему не хватает, - сказал вроде как с обидой. Хватает и не раз задумывался. Трудно сказать, что всех нас ожидает. На этот вполне резонный вопрос по-моему даже нынешние правители вряд ли смогут ответить. Какую жизнь хотят нам уготовить это они скажут. Но одно дело хотеть, а другое - осуществить. Время сложное и изменчивое. Не всегда получается так, как задумывается. Да и в мире сейчас неспокойно.
   - Пожалуй вы правы. Жаль, конечно, что не доживу и не узнаю какой будет жизнь. А хотелось бы.
   - Расскажите лучше, Юрий Данилович, что-нибудь о себе? - попросил, чтобы он отвлекся от грустных мыслей.
   - Итак ведь сколько о себе порассказывал, мне и дополнить совсем нечего. О многом сами давно все знаете. Помолчал, видно собираясь с мыслями.
   - Вроде и живу немало, а жизнь пролетела так быстро. Я ведь до 30-го года жил с семьей в Курске. С тех пор столько десятилетий проскочило. Был НЭП (новая экономическая политика) и о нем много отец рассказывал. Приезд в Курск Максима Горького помню. Разве забудешь, как ходил с мамой на рынок, держась за корзиночку. Отец был членом партии, я об этом не раз говорил. В те годы в партии проходили массовые чистки. Народу при их проведении собиралось тьма. Ленин резко ставил вопрос о примазавшихся к партии. Говорил, что к коммунистам нужно предъявлять больше требований, иначе из-за ненужного для партии балласта можно потерять доверие народа. Насколько все это злободневно звучит в наши дни. Ваше мнение на этот счет? - спросил меня.
   - Считаю, что позиция Ленина и по НЭПу и по чисткам в партии была абсолютно верна. Из-за допущенных ошибок потерять доверие народа к партии легко, но поправить, восстановить это доверие крайне сложно. А можно и вообще лишиться этого доверия навсегда. Нынешняя обстановка в стране как раз об этом и свидетельствует.
   Разговор в этот день был не длинным и закончился на этих высоких материях.
  
   27 сентября 2012 года.
   Не люблю наперед о чем-то загадывать, потому как не всегда задуманное сбывается. Думал-то ведь как, вот поедем через недельку с женой в Тишанку и там отдохнем от суеты сует, сбросим с себя груз городской напряженности, затем вернемся в Воронеж и, пройдем курс лечения. Дело в том, что жене после инсульта и вскрытого сахарного диабета, да и мне (давление постоянно скачет) надо периодически прокапываться.
   В Тишанке все прошло отлично. Рыбалкой правда не занимался, а вот грибов с женой насобирали всяких, в том числе и белых красавцев. Настроение было отменное. Вернувшись в Воронеж и не откладывая, легли на "прокапывание" (так обычно проходил наш основной курс лечения). А вот тут меня ожидал страшный удар. На третий день лечения с женой случился приступ острой сердечно-сосудистой недостаточности и спасти ее не удалось. Сразу после похорон жены позвонил Юрию Даниловичу. Услышав мой голос, он радостно воскликнул:
   - А-а, рад слышать, рад слышать, счастливчик! Расскажи как время провели с женой в своей Тишанке? Впечатлений, надеюсь, теперь надолго хватит?
   - В Тишанке все было отлично, а в Воронеже - произошла трагедия, - начал я говорить траурным голосом о постигшем меня горе.
   - Постой, постой, о какой трагедии говорите? - с тревогой в голосе спросил Юрий Данилович.
   Душевное состояние мое было сверхпаршивое и понять можно... Ведь только что лишился жены, с которой мечтали и строили планы и вот тебе случилась беда, да какая. Ведь точно также волновался и Юрий Данилович, потеряв спутницу жизни, а уж как переживал, сам видел. К тому же, он еще и слепой? Недавно говорил, боится, чтобы хуже не было.
   А я ему своей болью еще боль принесу. Возникнут скорбные воспоминания, а с ними ненужная сейчас печаль. Зачем она? Но и не сказать нельзя. Хуже будет, если от кого-то узнает. Вот тогда уж точно ожидай неминуемого разноса.
   Пришлось рассказать все как было. Не преминул вспомнить, что если бы в больнице имелась необходимая медицинская аппаратура, то жизнь жены можно было бы спасти. Однако из-за нашей вечной бедности современной аппаратуры нет. Могли бы что-то предпринять экстренное и врачи, с учетом прошедшего год назад у нее инсульта. Но все прошло как-то обыденно, без особого напряга их борьбы за жизнь человека. Хотя теперь-то чего ворошить старое и искать виновников в смерти жены. Видимо уж такая у нее судьба. Слышу голос сочувствия Юрия Даниловича.
   - Я как никто понимаю вас, сам такую беду в свое время перенес. Хотя, как сказать, что перенес, если боль как была в душе, так в ней и осталась, только со временем притупилась и острота спала. Плохо, что при жизни мы порой мало ценим тех, с кем живем. Только после смерти начинаем понимать, кого лишились. Но потерю уже не вернешь. Вам мой совет - взять себя в руки и жить ради детей, внуков, ничего другого тут и не скажешь. Подумайте чем заняться, чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей.
   - Да думал, думал, только в голову ничего путного не лезет. Ведь все свершилось на моих глазах. Такая для семьи и меня потеря.
   - Брешь в жизни огромная, а насчет отвлечься все-таки подумайте.
   - Возможно, что-нибудь писать начну.
   - Может и помочь, хотя мне поначалу это не помогало. Кому как. А насчет врачебного вмешательства вы правы, тут допускается немало ошибок из-за равнодушия медработников. Я, кажется, говорил, что у жены была лейкемия, а лечили ее от гриппа. Потом спрашивал кого надо, как же, говорю у вас так происходит? Ведь это кроме как врачебным невежеством и не назовешь? А мне в ответ: - Ну что вы хотите, бывают и у нас ошибки. Видите ли, и у них бывают ошибки, от которых люди мрут. Гнать таких врачей надо из медицины, если гробят человека? Гнать!
   Когда вот так громко и решительно Юрий Данилович по какому-то поводу высказывался, то обычно интересовался на этот счет и моим мнением. Спросил и в этот раз.
   - Недобросовестным и плохо подготовленным медработникам, каких в народе давно окрестили "коновалами" в органах здравоохранения не должно быть места, - поддержал я его.
  
   20 ноября 2012 года.
   Не звонил почти три недели. Не хотелось докучать своими переживаниями. У Юрия Даниловича своих хоть отбавляй. Ноябрь месяц холодный, ветреный, световой день - никакой. Юрий Данилович, размышлял я, мог запросто простудиться, а тут я со своим звонком - здрасьте! Это я искал для себя оправданий, что долго ему не звонил. И ведь кое в чем угадал, услышав в трубке простуженный хриплый голос. После взаимных приветствий Юрий Данилович извинился, что позавчера подхватил простуду, из-за чего кашель, насморк и все это вдобавок к другим болячкам, что имеются. Сразу же поинтересовался, как переношу смерть жены? Что я мог ему ответить, когда после смерти не прошло и двух месяцев и смерть стоит перед глазами. - Не забыл спросить и насчет писательства - помогает ли ручка с листом бумаги отвлечься от душевных волнений? - Нет, конечно, не помогает, да и писать нет никакого желания. А когда нет желания, да начнешь себя насильно заставлять что-то писать, то появятся другие волнения. Нужны ли они? Юрий Данилович тоже не удержался напомнить о своих постоянных переживаниях: читать и телевизор смотреть не может, только слушает радио да телевизор. Все это его так угнетает, что не передать никакими словами. Чувствовалось, что он одинок. Я и раньше напрашивался зайти к Юрию Даниловичу и хоть в чем-то ему помочь, или просто вместе посидеть и поговорить, но такого желания он не изъявлял. Не понимал и в этот раз. Видно стеснялся своей беспомощности. В разговоре я напомнил, что не за горами и его 90-летие. Он на это отреагировал как-то безрадостно. Больше приставать с расспросами не стал, беседа в этот день явно не клеилась. Помолчали.
   - Все-таки наша жизнь за последние годы сильно переломилась, - произнес он, наконец. Бывало поехать за границу так всегда масса проблем. Сейчас эти проблемы исчезли. Их нет и поезжай куда хочешь. Были бы только деньги. А большие деньги у многих россиян появились. За короткое время стало столько своих миллиардеров, просто уму непостижимо. Все время передают, что за границу ежегодно уплывают огромные деньги. - Как вы думаете почему они туда уплывают? - спросил меня. - Неужели у нас в России им нельзя найти применение.
   - Применение всегда можно найти, было бы желание. Многие, баснословно разбогатевшие новые русские, боятся свои деньги тут использовать. А вдруг да что-то случится, вот и отправляют их в зарубежные банки. А мы молим Бога и ждем не дождемся, когда же зарубежные капиталисты начнут развивать нашу экономику. Парадокс да и только.
   - Значит боятся потерять неправедно нажитое богатство?
   - Выходит так. Этих горе-патриотов больше заботит не Россия и россияне со своими проблемами, а те кто, живет за кордоном. На этот счет имеются многочисленные факты и примеры.
   - Вот ведь как наша жизнь переломилась и в экономике, и во всем. Мои московские знакомые, к примеру, учат своих деток за границей. Наше образование видите ли их теперь не устраивает. И таких много, кого Россия не устраивает. А как повсеместно расцвела коррупция? Только воровать стали миллионами и миллиардами. Чего мелочиться, воровать, так уж воровать. Ладно, не будем углубляться. Эта тема бесконечна и наш разговор вряд ли делу поможет. Одно понять никак не могу, почему при 19-ти миллионной армии коммунистов все так быстро развалилось? Что же это были за коммунисты? Выходит, надо было бы срочно проводить Ленинскую чистку и многих коммунистов взашей гнать из партии? Но о таких чистках даже не вспомнили, а надо было бы использовать для пользы дела.
  
   4 декабря 2012 года.
   У меня даже и в мыслях не было, что Юрий Данилович не доживет до своего 90-летия. Я был твердо уверен, что не только доживет, но и перешагнет этот солидный возраст, причем значительно. Хотя понимал, что его крепко подкосила потеря зрения. Он мучился как человек и как писатель, потерявший возможность видеть, читать, писать.
   Чувствовал ли Юрий Данилович дыхание подступившей смерти? Скорее всего, чувствовал, но об этом не говорил. В разговорах с ним я ощущал волнение его души, и это о многом свидетельствовало. Юрию Даниловичу осталось жить (говорю об этом, когда пишу строки о встречах и беседах с ним) чуть больше двух с половиной месяцев. Всего-то... Но об этом ни он, ни я и никто другой еще не знали.
   Разговор как обычно я начал с вопроса о самочувствии. Ответ - хреново чувствую. Так откровенно он еще никогда мне не говорил. Добавил, что никому кроме дочери не нужен.
   - Может есть какие-то планы? - спросил его.
   - А-а, нет никаких планов, - услышал в ответ. Как было не заметить, что в последнее время он все чаще вспоминал об отказе в приеме в партию. Этот отказ переживал болезненно и зло. Слышу его голос: - Я не был принят в партию. Так ведь это же делало меня отверженным? Неужели непонятно? А люди? Что люди, каждый из них думал по-своему. Кто представлял и задумывался каково было мне - фронтовику, писателю и просто человеку? Молчание было долгим. Потом спросил: - Вы слушаете? Услышав ответ, продолжил, но теперь совсем о другом.
   - В журнале "Подъем" есть отдел прозы. Когда-то этот отдел возглавлял писатель Матюшин. Оценку ему, как писателю и человеку, давать не буду, скажу одно, что при нем журнал стал терять свой престиж. Это было не только мое мнение. Что такое престиж, думаю вам объяснять не надо. Мало публиковалось интересных материалов, как в прозе, так и в стихах, из-за чего падал тираж. Вместо Матюшина отдел культуры обкома партии, который в то время возглавлял Евгений Тимофеев, утвердил мою кандидатуру. Сыграли на моем самолюбии и желании, вот мол тебе вручаем отдел прозы и докажи на что способен.
   Обстановка была непростой. Потерять престиж журналу в общем-то несложно, вот как его вернуть, тут было над чем подумать. Ведь как порой иные люди о периферийных журналах рассуждают: - А-а, провинция, сплошная серость, зачем он мне? Надо было доказать обратное. Вот я и взялся, чтобы спасти, поднять авторитет журнала, показать, что это можно сделать. Моя зарплата была тогда в сумме 85-ти рублей. Скажем прямо - небольшая.
   Собрался я и поехал в Москву. Обошел там ряд редакций и, казалось, все, что можно сделал: встретился с нужными людьми, договорился с ними по нужным журналу материалам. Время шло, а на что рассчитывал, не сработало. Хотя сдвиги были. Тогда решил написать и разослать письма крупным и не только крупным писателям. Представьте себе, ко мне пошли письма, а с ними поступали и желаемые материалы. Значит, меня восприняли и поддержали. Приведу лишь один пример. Константин Симонов вначале сослался на большую занятость и отказался, а потом, все-таки, прислал свои "Записки фронтовых лет". Кстати, сам он от руки писал мало, в основном диктовал машинистке. А какое прислал доброжелательное, исключительно-культурное письмо. Воспроизвожу по памяти: - "Не обижусь, - писал он, - если мои записки не подойдут, или опоздал к какому-то юбилею. Не стесняйтесь, если придется отказать". Никакого отказа конечно и быть не могло. Симонов в своих трудах написал о встречах со Сталиным, когда он вручал премии. Была и другая интересная для нас фактура. В общем, в редакцию журнала пошли нужные материалы. Я бы мог много интересного рассказать о том чудесном времени. Хотя откликнулись далеко не все. Кое-кто видно посчитал так - подумаешь какой-то там "Подъем". Нужен-то больно. Не прислал ответа и Юрий Бондарев, на кого я больше всего рассчитывал, отправляя ему свое послание. Возможно был занят, так как стал секретарем Союза писателей СССР, а может у него были какие-то другие обстоятельства.
   Одним словом журнал становился авторитетным, на него в два раза увеличилось число подписчиков. Даже сейчас вспоминаю обо всем с огромным душевным удовлетворением.
   На этом разговор закончился. Я был несказанно рад, что Юрий Данилович на какое-то время свои грустные размышления поменял на позитивные воспоминания. Даже по голосу в трубке ощущал, как его радовало приятное прошлое, к чему он приложил свое упорство и старание? Кто знал сколько пожить-то ему всего осталось?
  
   24 декабря 2012 года.
   Юрию Даниловичу 89 лет! Солидно! Звоню и поздравляю. Настроения желаю такого, чтобы жить и жить! Пессимизм и хандру - долой! Есть чему гордиться и чему порадоваться! Жизнь прожита не зря!" Это все я ему сходу выпалил.
   - Хорошо выспался, - отвечает. - Простуда на радость отступила, а теперь вот время звонков и поздравлений. Что не говори, а приятно. Вам тоже спасибо, что не забываете. - Да, помните в прошлый раз похвастался, как авторитет журнала поднимал. Думаю, что надо вам кое-что интересного рассказать. В самом деле, тогда у меня появилось столько любопытных связей. Вечером лежал и все думал, думал, а в памяти будто совсем недавно это было, возникали фамилии, судьбы. Ах, видели бы мои глаза!
   - Верю, верю, - поддержал его приподнятое настроение. Сам недавно одного вашего почитателя повстречал.
   - Это кого же? - чувствую по голосу, как Юрий Данилович насторожился.
   - А бывшего редактора "Коммуны" Владимира Яковлевича Евтушенко. Он рассказывал, как вы его поддерживали, пропуская материалы в "Подъем". Интересовался здоровьем, привет передал.
   - Было дело, было. Толковый журналист и литератор, войну прошел, жизнь знает. А это для пишущего человека так много значит. Однако прошу извинить, но наш разговор придется закончить. Сейчас у меня будет встреча, договорим в другой раз. Какая и с кем у Гончарова была в этот день встреча, не сказал.
  
   Январь 2013 года.
   Шел первый месяц нового 2013 года. В том году, 24 декабря, Юрий Данилович собирался отметить свое 90-летие. Вида не показывал, что для него это так важно. Всегда находил какую-то отговорку: к примеру, вот Сергей Михалков - это да-а, фигура, а что я... Переубедить было невозможно.
   В январе 2013 года у меня с Юрием Даниловичем состоялось по телефону три беседы. Было это совсем недавно. Юрий Данилович чувствовал себя неважно, порой этого не скрывал, сожалел, что у нас слабая медицина. Длинно беседовать с ним уже не получалось. Он обычно предупреждал: на сегодня достаточно, договорим, как-нибудь в другой раз. Некоторые проблемы, что его волновали из тех разговоров, запомнил:
   ... Разговор начался с моего вопроса: - Кого бы он выделил в лучшую сторону из местных партработников, ведавших в разное время вопросами идеологии? Почему я задал этот вопрос? А вот почему. Очень часто в наших беседах о творчестве писателей, в том числе и о своем, Юрий Данилович громил Обллит. Он был, что называется притчей во языцех. Гончаров эту партноменклатурную службу чихвостил вдоль и поперек, он ее на дух не выносил.
   - Да как можно учить литератора, что это нужно оставить, а вот это - нельзя, потому как оно идеологически не выдержано? - воскликнул с возмущением.
   - Меня и других писателей учат как надо писать. И кто учит? Те, кто сами в писательском деле ни бум-бум. Главное для них соблюсти о чем нельзя писать и точка.
   Как я и предполагал, он весьма положительно отозвался о секретаре обкома партии Вячеславе Павловиче Усачеве, а также о заместителе заведующего отделом пропаганды обкома Михаиле Алексеевиче Грибанове. (Грибанов впоследствии занимал высокие должности в Министерстве культуры - был заместителем министра культуры РСФСР, затем - СССР). И все. В этот список не попали Сергей Васильевич Митрошин, Евгений Алексеевич Тимофеев и другие. Речь идет о работниках областного масштаба, так как они в основном курировали местную писательскую организацию, а не горком и райком партии.
   - Я беспартийный, - говорил Юрий Данилович, - и когда у меня возникали вопросы, требующие своего разрешения, не раз шел на прием к Вячеславу Павловичу Усачеву. Он меня, несмотря на свою занятость, принимал, назначая день и час. Усачев воронежский, родился в Землянске, был образован и культурен. О музыке и книгах судил профессионально. Уважал и уважаю его не только за то, что принимал меня, тогда еще молодого литератора, а внимательно выслушивал и помогал, что можно было решить в его силах. Наши беседы длились по несколько часов, а иногда он уделял мне целых полдня. Говорю без преувеличения. Разговор шел о многом, в том числе и о цензуре. Нужна ли нам цензура? Ведь была даже толстая, как сейчас вижу, книга по цензуре. При встречах я не молчал, говорил, что наболело. Считаю, что это шло на пользу. Общество должно очищаться от всякой дряни и всякого вранья. Не проходимцы и лизоблюды должны нами верховодить. Перед встречами почитывал Ленина. Он многое предвидел. Плохо, когда люди молчат. Народ не должен молчать.
   Соглашаясь с тем, о чем говорил Юрий Данилович, я сам не раз задумывался над тем, ну почему во все времена и при всех режимах люди боялись и боятся говорить правду, какой она есть, тем, кто правит нами? А тот, кто это делает, тот многим для себя рискует и заведомо попадает начальству в немилость, а то и хуже. Почему одним позволено делать все, так как они властвуют, жируют, а другие еле выживают, да еще при этом скотском состоянии должны терпеть, унижаться и молчать, молчать... Почему? Много в связи с этим возникает - почему? По своему характеру Юрий Данилович просто не мог не говорить правду такой, какой она была на самом деле, если даже она кому-то и не нравилась. Вот за это, я думаю, и цена ему высокая.
   Я рассказал Юрию Даниловичу о том, как оказавшись по работе в весьма затруднительном положении, мне помог Вячеслав Павлович решить эту важную для меня проблему.
   - Вот видите как здорово, когда человек, занимая высокий пост сам человечный и для людей доступный. В дополнение к сказанному приведу еще один пример, свидетельствующий о человечности Вячеслава Павловича. - Я был на съезде писателей, хотя меня на этот съезд не выбирали, так как кого-то не устраивал, а попал на съезд по протекции Сергея Михалкова. В Москве встретил Вячеслава Павловича и он пригласил меня к себе в гости. В беседе со мной интересовался над чем работаю, какова в Воронеже жизнь. К тому времени он уже работал в столице. Словом, побольше бы таких руководителей в нашей непростой жизни.
   Наша беседа на этом закончилась.
  
  
   ... В какой раз меня подвела моя же забывчивость. Созвонившись с Юрием Даниловичем и услышав в общем-то, голос здорового человека, сказал, что приятно слышать его в бодром духе. А он и правда, как мне показалось, был бодрым и по голосу вполне здоровым.
   - Не-ет, - услышал в трубку. Это вам только так кажется. Когда я говорю бодро, то настрой души как раз паршивый. Стал пояснять причины паршивости настроения. Хотя эти мысли я уже не раз слышал и мысленно ругал себя за непродуманность обращения к больному писателю. Не надо быть профессиональным психологом, чтобы не понимать для чего он старается придать бодрость своему голосу. Еще раз мне напомнил, что слепоту зрячему человеку, трудно понять. А для него это сейчас - страшная беда. Но ведь к слепоте надо еще добавить кучу других болезней. К старости все они в разной степени начинают себя еще больше проявлять. Неожиданно спросил:
   - Никогда не задумывались о нынешней моде?
   - С чего это вдруг его заинтересовала мода? - подумал я. Это настолько широкое понятие, что можно говорить и говорить, спорить и спорить до бесконечности. Что он имел ввиду над словом - мода?
   Ответил, что на моду у меня свое понятие, что-то нравится, а что-то душа не воспринимает. Не люблю, к примеру, когда на сценах и в передачах по телевидению сейчас показывают полуголых людей. Демонстрируют прямо-таки животную страсть любви. Зачем вдалбливать всю эту дикость в наши мозги и души? Какие последствия дадут эти передачи? Зачем нам буквально во всем подражать и скакать за Западом? Неужели наши российские уклады в жизни ничего ценного не имеют?
   - Вот-вот, полуголые на сценах скачут, - продолжил он мои мысли. Модой стало, когда поет певец или певица, а сзади полуголые девицы себя демонстрируют. То ли песнь слушать, то ли смотреть на кривляние девиц. Хорошего певца приятно слушать и без сексуальных групп поддержки. А вообще, - затвердил свою мысль Юрий Данилович, - моду не отменишь. Плохое уйдет, а хорошее останется. Если помните было время, когда общество противилось укорачиванию женщинам юбок. И что? Ничего из этого не вышло. Мода есть мода, она всегда шагает впереди.
   - Небось и сами, Юрий Данилович, к моде пристраивались, - ради любопытства спросил, выслушал его мнение о моде.
   - А как же, и я старался соблюсти моду. Когда в 58-ом году учился в Москве в высших литературных курсах, то штаны носил в дудочку. Вот мол, смотрите, какой я модный. Видел, как молодые парни ходили брюки в дудку чуть ли не до колен. Но это уже был явный перебор.
   - А помните, как ходили в брюках клёш?
   - Было и это, ходили и пылили по улицам широким клешем. Словом плохое уходит и забывается, а хорошее остается и глаз радует. Не надо только все время под Запад подстраиваться. Помолчали. Было слышно, как Юрий Данилович глубоко вздохнул, значит собирался с мыслями.
   - В моем нынешнем положении приходится только говорить, слушать, да много-много думать... И о чем только не вспоминаешь? Какие только вопросы вновь не пропустишь через себя? А ведь в жизни бывало всякое: и хорошее, радостное, и плохое, что заставляло переживать, волноваться. Об этом что-то из моей жизни вам уже известно. А вот творческая работа - особый в жизни пласт. За каждым из написанных мной произведений стоит своя конкретная история написания. Все это остается пока внутри меня. Будет время и об этом поговорим. Помню спрашивали, как я работал и ссылались на Пикуля, что для него название книги, ее первая страница были своего рода проблемой. Мысль, в общем-то, понятна - все это должно привлекать читателя. У меня подобных проблем не было, да я кажется об этом уже говорил. По названию книг останавливался на том, что приходило сразу в голову. Точно также и по началу книги, с ее первой страницы, писал, что было обдумано. Это не значит, что писал с кондачка. Нет. Ведь потом, в процессе доработки, можно поправить и изменить. А сидеть и ждать, когда придет хорошая мысль - не дело.
   - У каждого писателя своя методика работы, - решил и я что-то сказать. Вот вы говорите, что надо хорошо выспаться, а потом плодотворно поработать. Все так. Но тот же Валентин Пикуль, к примеру, работал только ночью, заваривая при этом крепкий индийский чай. А утром ложился спать и спал, пока не выспится. Писатель Серафимович сам признавался, что писал очень тяжело, много раз переписывал, отрабатывая текст. А вот Константин Паустовский советовал писать дёрзко. Как вы, Юрий Данилович, это могли бы пояснить?
   - Как работал Валентин Пикуль я тоже в курсе. У каждого писателя есть в работе свои отличительные особенности и приемы. То, что Серафимович писал трудно и много раз переписывал, не такой уж секрет или новшество. Труд настоящего писателя - нелегкий. Вспомните, сколько раз переписывал свои труды с помощью жены, Софьи Андреевны, Лев Толстой. Ну а как писать дерзко, тут одним словом не ответить. Почитайте повнимательнее мои воспоминания о Константине Паустовском "Сердце, наполненное светом". Там я как раз и касаюсь этой писательской проблемы. Она большая, сложная, наспех ее не обсудишь. Да и подустал я порядком. Лучше скажите, что нового слышно о конце света? В последнее время столько об этом всяких разговоров по телевидению, будто вот-вот что-то страшное случится? Немного поговорили о том, как кем-то целенаправленно в средствах массовой информации муссируется тема конца света и кому это сейчас выгодно? После завершения беседы Юрий Данилович просил позванивать.
  
   ...Стеснялся ли я звонить Юрию Даниловичу? Безусловно, стеснялся, думая, что он возможно отдыхает, а я его своими звонками, хотя и не такими уж частыми, беспокою. Но ведь он сам просил меня звонить, чтобы получить какую-то информацию о жизни в Воронеже, а также разнообразить нашими беседами свое незавидное положение.
   Конец января 2013 года. Если бы знать задним числом, что Юрию Даниловичу осталось жить три недели, то возможно я, не стал звонить и беспокоить его. Но кто об этом мог знать?
   Позвонил. Трубку он взял не сразу, и голос был далеко не бодрый, скорее какой-то уставший, болезненный. Но я же помню его слова, что если голос бодрый, то это еще ни о чем не говорит, потому как на душе в это время паршиво. Поприветствовал, рассказал кое-что о жизни в Воронеже. Жду, что сам скажет. Наконец, слышу тихий голос:
   - Вы знаете, я очень сожалею, что так и не нашел время посмотреть на улицу Кораблинова. А теперь я ее вообще никогда не увижу. Печально. Вы тоже могли бы меня потормошить, - сказал с упреком.
   - Но ведь вы говорили, что сами управитесь и этот вопрос решите без посредников, - оправдываюсь я.
   - Говорил, а теперь вот сожалею. Помолчал, потом вспоминал: - Владимир Александрович был для меня и другом и советчиком. Мы всегда находили взаимопонимание. Теперь вот его нет, а есть улица, названная его именем, а я даже не удосужился проехать. Сам себе не прощу.
   - А что, как с Кораблиновым ни с кем больше в жизни из писателей не общались? - спросил я, стараясь увести его от переживаний.
   - Общался-то со многими, но как с Кораблиновым - ни с кем. Мы понимали друг друга с полуслова и не только понимали, но и во всем поддерживали. У меня были неплохие взаимоотношения с Кретовой, Задонским, Троепольским и другими. Помнится вы говорили о встречах писателей за кружкой чая с крендельками. Были такие встречи, проводились. Тогда, как мне кажется, в нашем общении было значительно проще. Я это время хорошо помню. Нужен дух творчества, чтобы им жила вся писательская организация. Есть ли такой дух сейчас? Кто у нас председатель писательской организации? Что он написал? Вы его читали?
   - Читал, читал его сборники по историко-публицистической тематике. Назвал их: "Кто Русью правил" и "И люди твоя". Я так и не понял, почему Юрий Данилович решил проверить, знаю ли я кто возглавляет нашу писательскую организацию, да еще поинтересовался, что он написал.
   - А что написал художественного? - выпытывал он.
   - Не знаю, да это и не важно. У каждого писателя своя дорога в литературу. Кстати, хорошие книги на историческую тему сейчас тоже в большом дефиците.
   - Согласен, что нужны. Я не о том говорю. Хорошо, когда писательскую организацию возглавляет опытный, маститый писатель и чтобы он поднимал дух творчества, о котором только что говорил.
   - Маститый на эту колготную должность никогда не пойдет. Он будет писать новые книги, чтобы стать еще маститей. Помню, как мы секретаря партбюро у вас избирали - это ж была мука! Упрашивали, уламывали, а кому нужны заседания, совещания, составление всяких планов? Помню, как Волохова агитировали, чтобы поработал.
   - Может на секретаря и упрашивали, а я говорю о должности председателя писательской организации. Я же тогда на зло Тимофееву (завотделом культуры обкома партии) согласился пойти на отдел прозы. По сути мне надо было поднять авторитет журнала. Потрудился, но вопрос-то, все-таки, был решен?
   - Никто не возьмется тащить на себе это ярмо, - упорно не соглашался я. - Вы бы тоже не согласились.
   - Как сказать, как сказать, если бы мне эту должность раньше предложили. Но ведь был беспартийный, не в почете и мне бы ее никогда не предложили. Что, не так?
   - Зачем ворошить прошлое и что это кроме лишней нервотрепки даст? - постарался увести Юрия Даниловича от больной для него темы.
   - Вы правы, - согласился он, наконец.
   - Лучше скажите ваше мнение о нашей писательской организации. Какой она была и какой стала теперь?
   - Зачем это вам? Да и мое мнение не всем понравится. Отвечу общей фразой, что наша писательская организация была всегда богата чем угодно, и хорошим и плохим. В процессе наших бесед я вам много рассказывал о самых разных писателях. Это мое личное мнение о каждом из них. Только не хочу, чтобы мои характеристики были использованы, как это сделал один молодой литератор. Он записывал, что я говорил, а потом преподал в газете, как мой текст. Добавил что-то и свое. Для меня это был удар. Посоветовали обратиться в писательскую организацию. Я рассказал обо всем Новичихину, тот пообещал возникшую проблему обсудить. Обсуждай не обсуждай, а дело-то уже сделано. Но я опять отвлекся. Вам я доверяю. Теперь отвечу на вопрос. Думается, что в прошлые годы было больше авторитетных, как я в шутку сказал - маститых писателей. Возьмите к примеру тех же Задонского, Кораблинова, Люфанова, Троепольского... Их почитали, уважали, по ним другие писатели равнялись. Это мое мнение.
   - А какими у вас были отношения с Троепольским?
   - Я уже говорил, что неплохие, уважительные. Хотя опять же, это мое личное мнение, но Гавриил Николаевич с людьми сходился сложно. Как писатель, слов нет, талантлив. Сами об этом не меньше меня знаете. Ведь курировали и всего понаслушались, заметил шутливо. Кстати, к вам он относился по отечески, это я знаю. Может не к месту, но расскажу один забавный случай, что произошел у меня, с Гавриилом Николаевичем. Было это, когда еще издательство размещалось на улице Цюрупы. Как-то я, Попов Виктор, Гридчин, имя из головы выскочило, решили после работы в издательстве заглянуть в гараж к Троепольскому. Он пригласил нас на рюмочку, а гараж располагался сзади издательства. Почему бы не зайти, тем более перед выходным днем. В общем, посидели, немного выпили, пообщались и пора расходиться по домам. Была осень - на улице накрапывал дождик, а я был легко одет и промерз. Вижу на крюке висит теплая куртка из военного материала. Старая, в ней Троепольский машину ремонтировал.- Дай, - говорю, до дома добраться, а утром завезу. В то время я жил на Комиссаржевской. Но у него на выходной были оказывается намечены какие-то свои дела.
   - Не могу, завтра нужна будет, закаляйся, - отвечает улыбаясь.
   - Дай, видишь, как одет, обещаю завести утром. А он опять мне с улыбочкой - закаляйся, тут и ехать-то всего ничего до Дома офицеров. Но кое-как все же упросил и дал он мне куртку с расчетом, чтобы утром пораньше завез.
   Рано утром сплю. Еще и шести нет, а слышу ,раздался звонок. Крикнул кто? Вроде как молчок. Только задремал, опять звонок, но более продолжительный. Вскочил, открываю дверь, а на площадке стоит Троепольский.
   - Чего куртку не несешь? - спрашивает хмуро. - Так ведь рано еще, - оправдываюсь. - Не хотел беспокоить. В общем, отдал куртку, а уснуть не могу, все раздумывал, кто из нас больше с этой курткой виноват? Скорее всего я, надо было поточнее о времени договориться. Жили-то друг от друга не так уж далеко. Не знаю, но с людьми Троепольский сходился, как мне казалось, сложно. Хотя у каждого из нас имеются какие-то свои особенности. Есть они и у меня. Однако разговорились и это для меня хорошо. Звоните, буду рад.
   ...В феврале, роковом месяце для Юрия Даниловича, звонил ему дважды. Первый раз к трубке долго никто не подходил. Наконец, услышал его голос. Как мне показалось, он был чем-то обеспокоен и даже расстроен. Узнав меня, ответил:
   - Извините. Мне сейчас некогда. Созвонимся в другой раз. И положил трубку. Извинился, что не мог поговорить, вот такой он был по жизни - интеллигентный и воспитанный. О плохом я даже и не подумал. Бывало и раньше, когда наши беседы прерывались из-за того, что кто-то заходил его навестить. Во время второго звонка, 20 февраля, трубку взяла незнакомая женщина. Своим печальным голосом меня ошарашила - Юрия Даниловича не стало. Сказала, где и когда состоятся его похороны.
   ... Жил Юрий Данилович, писал замечательные книги, радуя ими всех нас, мечтал, волновался и переживал при неудачах в жизни, как мог, старался принести своим правдивым словом людям больше добра и теперь его не стало. Печально. Трагично. Какая же наша жизнь короткая....
   Вот и закончил писать о своем с ним общении. На столе лежит фотография. Он смотрит с нее удивленным взглядом и мне, ей-Богу, кажется, будто извиняется перед нами за то, что не успел все желаемое и мучившее его нам высказать.
   Его нет, но он с нами со своими книгами о войне и о такой разной людской жизни с его изумительно милой детской непосредственностью, доверчивостью и какой-то незащищенностью. Позже, после прошествии девятилетий, вглядываясь в его постаревшее лицо, в его светлые бороздки от морщин на лбу и вокруг глаз, видя задумчивый, грустный взгляд, он уже запоминался как человек, в своей жизни много повидавший и с далеко не детской непосредственностью. И все равно, у него была для всех нас настежь распахнута душа! Ну, кто еще говорит всю правду жизни так искренне, как не ребенок? Кто?
   Он мне запомнился:
   - Большим мастером художественного слова. Таких надо беречь и ценить как самое дорогое в любом нормальном человеческом обществе. Его ценили всегда с запозданием.
   - Он был скромен и свою скромность никогда напоказ не выпячивал.
   - Он интеллигентен, начитан. По всем жизненным проблемам был ходячей энциклопедией.
   - Своим тихим, размеренным, проникающим в душу голосом, он умел убеждать любого собеседника. Из него получился бы замечательный учитель.
   Краткие заметки, отражающие истинную ценность писателя и просто человека Юрия Даниловича Гончарова, можно писать еще и еще. Уверен, что воронежцы меня поддержат в увековечивании памяти Гончарова названием его именем одной из улиц в городе Воронеже, где он провел почти всю свою сознательную, творческую жизнь. Такую улицу можно подобрать даже неподалеку от улицы, носящей имя его друга и соратника Владимира Александровича Кораблинова. Это вполне возможно - там сейчас как раз ведется плановая застройка. И он, в благодарность к нам, его землякам, что мы его помним и чтим, несомненно возрадуется.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Из биографии

Юрия Даниловича Гончарова

  
   Родился 24 декабря 1923 года в Воронеже. Отец, Даниил Степанович, был почтово-телеграфным работником. В мае 1919 года вступил в партию большевиков, защищал Воронеж от белогвардейских войск генералов Мамонтова и Шкуро.
   Мать, Любовь Дмитриевна, родилась в многодетной семье уездного учителя. В 1915 году закончила в Петербурге высшие женские естественно-научные курсы, всю жизнь проработала в различных библиотеках Воронежа и в Воронежском краеведческом музее.
   В июне 1941 года Юрий Гончаров окончил воронежскую 5-ую среднюю школу. С первых дней войны стал бойцом истребительного батальона, сформированного из комсомольцев городских предприятий и учреждений.
   Находясь в эвакуации в Алтайском крае, работал на военном заводе, выпускавшем артиллерийские снаряды, потом в редакции районной газеты. Поступил учиться в Уральский педагогический институт, но с первого курса, весной 1943 года был призван в армию. Раньше в армию не призывали из-за слабого зрения.
   Участвовал в летных боях 1943 года под Харьковом и Белгородом. Был тяжело ранен и демобилизован по состоянию здоровья. Вернувшись в разрушенный немецкими оккупантами Воронеж, поступил и в 1946 году закончил факультет русского языка и литературы педагогического института.
   С 1945 по 1949 годы - сотрудник областного книгоиздательства. С начала 50-х годов Юрий Гончаров - специальный корреспондент газеты "Молодой коммунар". Еще раньше стал пробовать себя в художественной прозе. Он - один из авторов коллективного сборника очерков "Из пепла пожарищ", выпущенного в 1946 году областным книгоиздательством.
   В 1948 году вышел его первый сборник рассказов. Юрий Гончаров - участник Всесоюзной конференции молодых писателей, проведенной в 1947 году. В 1949 году принят в члены Союза писателей СССР. Большую роль в писательском становлении Юрия Гончарова сыграло знакомство с выдающимся советским писателем К.Г. Паустовским.
   Долгие годы гончаров был бессменным членом редколлегии литературного журнала "Подъем!", а с 1970 по 1973 годы был редактором отдела прозы. В этом журнале были опубликованы многие его произведения. Писательский труд Юрия Гончарова был плодотворным. Им написаны десятки книг. Наиболее известные из них: "Повесть о ровеснике", "Костер над обрывом", "Дезертир", "Нужный человек", "Сердце, полное света", "Целую ваши руки", "В ожидании телеграммы", "Инженер Климов. Вы его знали", "Невеста", "Верность и терпение" и другие.
   Некоторые произведения Юрия Гончарова были изданы в Чехословакии, ГДР, Польше, Испании, Болгарии, Румынии.
   Юрий Гончаров - лауреат Союза писателей РСФСР, лауреат премии имени Платонова, его книга "Ожидания" в 1986 году была удостоена Государственной премии РСФСР имени Максима Горького.
   В 1998 году в дни 80-летия Воронежского Государственного университета Ю.Д. Гончарову присуждено звание Почетного доктора наук университета.
   В 2012 году Юрий Гончаров стал Почетным гражданином города Воронежа.
   Умер Юрий гончаров в феврале 2013 года. Похоронен на Коминтерновском кладбище города Воронежа.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

49

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"