Смирнов Дмитрий Сергеевич, Бурланков Николай Дмитриевич : другие произведения.

Золотая Ладья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1-я часть романа "Ладья, плывущая к Солнцу", повествующая о начале эпохи викингов, угасании Аварского Каганата и междоусобицах славянских племен 8 века.


  -- Ладья, плывущая к Солнцу
   Ты неси, ладья златозвонная,
   По лесной реке меня, странника,
   По озерам к тайному берегу,
   Где сияет свет Правды Солнечной...
  
  -- Часть 1. Золотая Ладья.
  -- Глава 1. Чужак.
  
   Помедлив один короткий миг, Рогдай ступил под темные своды Вышебора. Медноствольные сосны встретили его грудью, словно суровые стражи, оберегающие покой леса. В недоступной вышине качнулись колючие шапки ветвей, а шепот древесных великанов тихим посвистом овеял лицо. Рогдай почувствовал, как Вышебор внимательно к нему приглядывается. Умолк старый глухарь в кустах крушины, замерли белки в глубоких прогалах коры, юркнул в нору сурок. Лес смотрел на человека всей россыпью бесчисленных глаз.
   Молодому охотнику было ведомо, что войти во владения Веленды можно только с чистыми помыслами и открытым сердцем, иначе бог природы сурово накажет за осквернение своих чертогов. Рогдай поклонился лесу до самой земли. Он пришел сюда за добычей и должен был соблюдать законы, установленные Хозяином Леса и отцом всех его обитателей. Тогда не случится беды и удача улыбнется ему - Веленда непременно пошлет зверя или птицу для рода.
   Под ногами захрустела хвойная подстилка. Запах стал густой, ядреный. Рогдай уверенно ступал давно известными ему тропами, петлявшими среди широких стволов с твердыми, почти каменными корневищами, и кустами хохлатки и ясменника. Черная почва, пропитанная соками жизни, дарила ему свою силу, но лесные глаза все придирчивее следили за каждым его шагом. Охотник знал - это духи, которых следует почитать и иногда радовать щедрым подношением. Все они подчинялись Веленде и были его помощниками, наводя порядок на лесных просторах. От старожилов и жрецов Рогдай помнил их имена: Хозяин Ветров, Дядька Воды, Человек Травы, Древесные Старухи, Болотные Дети, Сын Дождя, Лиственная Красавица. Всех их охотник приветствовал в сердце своем, как старших братьев.
   Мох начал хлюпать под ногами, земля задрожала - это кочки повылазили тут и там. Некоторые были малы и голы, другие - поросли можжевельником или иглицей. Между ними скапливалась влага и грязь от перегнивших корешков и шишек. Здесь, среди пахучих хвойных кустов и темных елей, Рогдай с братом Сябром ставили силки на рябчиков - целых пять в разных местах. Охотник облазил их все, но тщетно. За два последних дня ни одна птица не угодила в ловушку. Это немного огорчило Рогдая. С каким старанием они мастерили эти петли из конского волоса, укрепляя между стволами деревьев на плотных жердочках, очищенных от веток и скрученных в кольца!
   Однако Рогдай не падал духом. Он спустился в узкий дол между пологих склонов, утыканных вездесущим можжевельником. Проверил другие силки. Увы, тут тоже не повезло. Подвесы лишь облепила мошкара и припорошили длинные опавшие иглы. Пришлось идти к берегам Кривого Ручья, где оставались еще две ловушки. Здесь все было покрыто поваленными соснами - не так давно бушевала буря, поломавшая немало исполинов, а некоторые даже выкорчевавшая с корнем. Лютовал Туру, страшный в своем гневе. Ох, и грозен же Бог-Громовник! Никогда не знаешь, когда и за что рассердится. Если мудрого Веленду еще можно задобрить, то Туру своенравен. Налетает всегда из ниоткуда, мечет громы и молнии, трясет землю. Самое крепкое древо может расколоть сверху донизу, может повалить дом, а порою забирает жизни людей, которые в чем-то перед ним провинились.
   Толкуют, что соседи кривичи умеют ублажать Громовника и знают, как с ним договориться, однако секретов своих не выдают. Они называют огненосного бога Перуном. Заносчивые - сверх всякой меры. По их словам, Перун их родной отец, а они его дети. Этого Рогдай понять никогда не мог.
   Еще кривичи задиристы и неугомонны. Зуберь и Гул из старших мужчин рода имели с ними дело в бою, еще когда был жив его, Рогдая, отец. Говорили, будто Туру и вправду наделяет их воинов огромной силой, совладать с которой невозможно. И мечом бьются лучше, и копьем, и дубиной.
   Но он, Рогдай, иного мнения. Он не верит в сверхъестественную силу Перуновых Детей. Ведь все куда как проще. Кто его соплеменники? Почти каждый - охотник. Есть, конечно, и пахари в роду, есть кузнецы, есть рыбари. Но никогда меряне не держали в своих селах людей, главным занятием которых была война. Когда надвигалась беда - старейшины созывали ополчение. А вот так, чтобы постоянно иметь наготове ратную дружину, да еще и в походы ее водить - такого обычая у них не было.
   Понятное дело: ежели человек весь день напролет учится бряцать оружием, да еще в бесконечных стычках, как на оселке, навыки свои точит - его осилить в честном бою трудно. Зато меряне могут потягаться с кривичами в меткости стрельбы из лука. Тут сельские парни маху не дают - бьют без промаха, с детства приучены ходить с луком на всякого зверя. Не только на оленя, кабана или лисицу, но и на выдру, куницу, соболя. Поражают даже самых мелких - затупленными стрелами, чтобы не попортить мех. Недаром на торжища ни одно племя не возит столько пушнины. В этом ни кривичи, ни словене с Ильменя мерянам не ровня. О том даже заморские гречины наслышаны. Потому и мех стараются больше у них брать, как и мед с воском, приготовлением которых племя тоже славится среди многих земель. Еще раз в год, на празднике светлого Рувита, на Медведь-Горе самые искусные стрелки устраивают состязания, а победителю достается золотая гривна. В прошлое лето Зар, сын Горита, всех одолел, расколов орех с тридцати шагов...
   Мысли Рогдая нарушил треск бурелома. Ломился грузный лось. Охотник остановился. Нет, сохатый прошел мимо него, опустив голову. Даже не посмотрел на человека - степенный и важный. Значит, в округе нет волков. Эти рогатые силачи опасаются только их, стараясь спастись где-нибудь в ручье или реке, которых так много среди мерянских земель. В воде могут плыть много верст, не уставая.
   Рогдай отпустил руку, потянувшуюся было за стрелой в колчан. Нужно было осмотреть оставшиеся силки в Вышеборе, поставленные на зайцев. К большому разочарованию молодого охотника, удача ему так и не улыбнулась. Вздохнув, он зашагал к ополью, что отделяла бор от Рощи Сладкой Росы. В ней у братьев стояли ловушки на тетеревов.
   В роще было светлее. Дрожащие на ветру черенки осин встретили охотника совсем радостно. Кое-где в ветвях даже остались еще не осыпавшиеся пушистые серьги. Кроме лип, наряженных в желтый бисер цветков, деревья уже отцвели, однако листья их по-прежнему привлекали к себе пчел и жуков. Кроны ясеней, перистые и игривые, лучились солнечными бликами. Им предстояло набухнуть плодами-крылатками только осенью. Так же и могучие кряжистые дубы лишь к концу лета должны были порадовать кабанов и медведей своими желудями. Под ногами хрустели только мелкие ольховые шишки.
   Рогдай не удержался и сорвал несколько ягод земляники, с удовольствием ощутив на языке их волнующую сладость. Мимо болотистой протоки, берег которой был сплошь исколот бобровыми норами, он спустился к тенистым ивнякам, под которыми прошлым летом Бел, сын вождя Осмака, убил прыгнувшую ему на закорки большую рысь. Среди малых тропок под ивами у Рогдая и Сябра скрывались самые хитроумные птичьи ловушки. Это были не подвесы. Петли, подвязанные к перекладине, закрепленной между двух деревьев, ставились прямо на земле, слегка присыпанные валежником.
   Охотник, чувствуя поднимающуюся в нем волну нетерпения, обошел сухие кусты кипрея. У одной из высоких старых ив со сквозным дуплом были поломаны нижние сучья, видно, прошел кабан, или медведь чесал спину об дерево. Еще через несколько шагов Рогдай перешагнул гнилую колоду. Он был на месте.
   Ловушка сработала. В туго затянувшейся петле окочурился тетерев-косач. Голова скособочилась, зоб набух. Это явно был самец, которого любой промысловик отличал по чернявому окрасу с зеленоватым отливом. Просиявший Рогдай внимательно осмотрел птицу. Беловатый подхвосток подгрызли крысы, но до брюха, к счастью, добраться не успели.
   Охотник разрезал ножом петлю и переложил тетерева в свою заплечную суму. Он поклонился роще, мысленно поблагодарил Веленду за помощь. Что ни говори, а Лесной Хозяин не оставляет род без пропитания. Жрецы говорят, что бог этот, которого кривичи именуют Велесом, темен и непонятен. Но для Рогдая он просто заботливый благодетель, без которого нельзя выжить в лесу.
   Изучив другие силки, охотник даже рассмеялся от удовольствия: Веленда расщедрился еще на одну птицу. В петлю угодила самка - рыжебокая, с темно-красными бровями. Это тем сильнее порадовало Рогдая, что самки тетерева были крупнее, а мясо их отличалось большей мягкостью. Он уложил в суму и эту добычу. Все, теперь можно было возвращаться в селище.
   Путь, однако, предстоял неблизкий. Починок Воронец мерянского рода Белого Горностая стоял в кольце болот, и пробраться к нему можно было единственной тропою - через гиблые трясины. Такое место было выбрано не случайно. Ни хищный зверь, ни враг не могли приблизиться к жилищам, так как тропа была хитра и ведома только самим селянам. Два поколения назад князь кривичей Дабор пытался навязать роду Белого Горностая свою волю и обязать платить ему дань - по две соболиной шкурки с дыма. Для острастки он послал свою дружину с воеводой Лучаном, который сжег старое селище мерян. Противостоять искусным в бранном деле ратникам, одетым в железо, меряне не могли. Тогда они ушли на десять верст вглубь лесов и болот, возведя починок на большом острове внутри топи. Обнесли крепким бревенчатым тыном, поставили избы. С тех пор кривичи с презрением прозывали их Заболотным Людом.
   Травяные поймы с южной стороны были пригодны для выпаса скотины, мыски с северной - для пахоты. Селище было уязвимо только в зимнюю пору, когда болота сковывал лед и накрывал толстым пологом снег. На волокушах и лыжах подступиться к нему можно было с любого края. Поэтому всю зиму селяне несли службу за палисадом, а дозорные предупреждали о малейшей угрозе.
   Однако болота вокруг Воронца не только защищали починок, но служили важным источником железной руды для рода, залежи которой с их поверхности собирали мастеровые для кузниц. Они плавили ее в печи, а иногда в больших горшках среди нескольких разожженных костров. Из железа ковали столь важные орудия труда, как сошники и серпы. В роду они считались поважнее мечей и пик. Если кривичи и ильменские словене клали в погребальные курганы оружие боя, то меряне - предметы пахоты, обмолота и жнивья. Труженики, призванные к продлению жизни общины, испокон веков ценились у них больше, нежели воины, находящиеся в услужении у смерти.
   За березняками замаячили бурые кочки, покрытые морошкой, дебри осокаря, багульника и пушицы. Кое-где торчали одинокие ольховые деревца и ели. Но деревьев тут было мало, куда больше густых и колючих кустарников, через которые и пролегала заветная гать. Рогдай осторожно двинулся по светло-зеленому мху, ловко переступая опасные участки. Каждый мерянин столь хорошо знал этот путь, что мог одолеть его с закрытыми глазами - ступни ног сами определяли нужное направление. Они чувствовали, куда можно поставить всю стопу и перенести на нее вес тела, а где лучше идти легонько, касаясь почвы только подъемом или пяткой, чтобы не соскользнуть в мочажину - провал между кочками.
   Рогдай замедлил шаг, следуя между камышами и чуть подрагивающей на ветру спутанной кущей. На болоте всегда много звуков: ноет выпь, чавкают лягвы, гудит мошкара. Однако и само болото не молчит. Оно то стонет, то шепчет, то заводит какую-то тягучую песнь. Булькает вода, поднимается ил со дна. В этом мире топей, как знал Рогдай, обретается тьма тьмущая всевозможных духов. Но все они с людьми Воронца живут в ладу. О том заботятся жрецы рода во главе с ветхим Турилой. Никогда не забывают задобрить водных сторожей. Потому бояться молодому охотнику здесь некого и нечего. Пускай чужие боятся. Уж их-то точно загубят, охомутают и утащат на самое темное дно, откуда не вырваться.
   Едва подумал об этом, как уловил чей-то короткий хрип. Ухо охотника чуткое, человека распознает сразу. Не покрик птицы, не гул всплывающего ила, не бессвязное бормотание духов. Человеческий голос ни с чем спутать нельзя. Хрип повторился - совсем рядом, шагах в восьми справа от гати. Видно, кто-то увяз в трясине, которая не хочет выпускать добычу. Теперь стремится заглотить в свое ненасытное нутро целиком.
   Рогдай прищурил глаза. Слишком много темного ворса, густых ветвей. Пока не разглядеть. Он обломил сук подлиннее, на который можно было опираться и прощупывать почву перед собой. С неохотой покинул тропу, двинувшись вершками гиблого кочкарника, гуляющего туда-сюда.
   Рогдай размышлял. Вряд ли кто из сородичей столь нелепо сбился с пути - даже дети Воронца знают каждый изгиб тропы в родной починок. Получается, в топь угодил кто-то незнакомый. Случайно или с умыслом забрел в мерянский край. Уж не лазутчик ли князя кривичей Сбыслава? Нужно непременно вызнать.
   За согнутой в дугу лиственницей охотник увидел его. Вцепился в куст болотной клюквы, по самую грудь в зеленой мшистой жиже. Уже и лицом посерел. Иной бы на его месте голосил во весь голос, на помощь звал, а этот только ловит ртом воздух. Упорный. Не мудрено, что провалился - железный шелом с наносником на голове, кольчужная рубаха, за спиной торчит круглый щит на широком ремне. Ратник в тяжелом снаряжении. Как его сюда занесло?
   - Эй, недотепа! - окликнул воина Рогдай. - Ты кто будешь?
   Человек посмотрел на охотника мутнеющим взглядом. Ясно, что не один час провел в трясине. Что-то пробормотал, но Рогдай его не понял. Плечи широкие, руки сильные. Только его крепкая хватка не позволяла болоту поглотить ратника и увлечь на глубину. Однако пальцы воина, как приметил Рогдай, уже одеревенели и сделались синими.
   Молодой охотник колебался недолго. Кто бы ни был чужак, а его нужно спасти. Спасти, чтобы доставить в починок, где с ним будут толковать вождь и старейшины. Оставлять на погибель даже самого лютого врага, не выяснив его намерений, слишком опасно для рода. Для какой надобности шел к мерянам? Что затевают его соплеменники?
   Рогдай начал осторожно подбираться к неудачнику. Это было непросто. Пузырилась и ныла трясина, хлипкая почва ходила под ногой. Пришлось зайти немного сбоку. Еще и ондатра, выскочившая из-за верескового бугра, застигла врасплох, заставив покачнуться. Однако охотник устоял, опершись о сук. Теперь он был в двух шагах от чужака. Дальше не продвинуться - засосет.
   Глаза ратника смотрели странно. В них не было мольбы о помощи, не было даже тени страха. Только какое-то непонятное разочарование и усталость. Что-то подсказало Рогдаю, что это не кривич.
   - Берись двумя руками! - велел охотник, опускаясь животом на длинную проплешину и протягивая незнакомцу конец сука.
   Ратник не пошевелился. Он понял Рогдая, однако просто не мог разжать омертвевшие пальцы. Дело было худо. Пришлось идти на риск. Молодой охотник тихонько поднялся и переместился на другую, качающуюся кочку слева от чужака. Здесь он мог дотянуться до его рук. Извлек из сумы толстый пут конопляной веревки, размотал конец с петлей. Другим концом примотал пут к ближайшему дереву и, держась за веревку, стал шаг за шагом приближаться к воину.
   Вскоре идти стало невозможно, пришлось лечь на брюхо. Шепча про себя обращение к Веленде, Рогдай подполз к воину и ухватил его за правую кисть. Ножом обрезал стебли под пальцами, за которые тот так судорожно держался, нацепил на запястье и стянул петлю. Потом обмотал веревку вокруг своего пояса в несколько охватов. Все, теперь, если веревка не выдержит, на дно уйдут оба.
   - Ну, держись! - подбодрил Рогдай воина, обрезая стебли под его второй рукой.
   Чужак бултыхнулся было в загудевшую топь, погрузившись в нее по шею, однако молодой охотник уже отползал назад, вытягивая его за собой. Ратник был тяжел. Рогдай даже закряхтел от натуги, словно тягал не человека, а медведя. Веревка не подвела - добрая, тугая. Вершок за вершком дело ладилось. Охотник волочил незнакомца обеими руками и телом, стараясь втащить на небольшой мысок меж двух ольховых деревцев. Еще несколько усилий - и громоздкая туша легла под их кривой тенью. Рогдай перевел дух, поворачиваясь на бок.
   "Вот уж удача подвалила, - подумалось ему. - Пошел за птицей, а тут эдакую рыбину выудил. Если доставлю в починок, все парни обзавидуются, а вождь Осмак, чего доброго, и на награду расщедрится. Добыча-то нешуточная..."
   Рогдай покосился на спасенного инородца. Лежал тихо, даже не стонал. Чудной. Но расслабляться было рано. Охотник привстал и протянул руку к опояске воина, чтобы забрать у него меч. Воин даже беспомощный может быть опасен. Однако чужак свободной рукой перехватил его кисть.
   - Ты чего? - возмутился Рогдай. - Я тебя спас, непутевого, а ты меня хватать вздумал?
   Ратник что-то сказал, но слова его были непонятны.
   - Что буровишь? - Рогдай нахмурился.
   Чужак отпустил его руку и перевернулся на спину.
   - Меч и воин - одно, - сказал вдруг по-словенски, однако говор его оказался грубым, глухим и шероховатым. - Нас нельзя разлучить.
   - Ишь ты, - усмехнулся охотник.
   Он присел на корточки перед ратником, но веревку пока резать не спешил.
   - Пойдешь со мной в селение? - спросил тоже по-словенски.
   - Пойду, - отозвался чужак. - Ты спас меня от смерти в трясине. Я твой должник.
   - Это понятно, - Рогдай снова усмехнулся. - Кому же охота помирать во цвете лет?
   Однако воин покачал головой.
   - Страшна не смерть, а позор. Я уже видел луга Нифльхеля, по которым гуляет ледяной ветер, я смотрел в глаза Черной Госпоже. Для воина нет худшей доли, чем закончить свой путь в ее мрачных чертогах. Это даже хуже соломенной смерти, которой умирают трусы.
   Рогдай смотрел на чужака в недоумении. Его слова казались странными.
   - Путь воина - служение Отцу Богов, - заметив это, пояснил ратник. - Погибнув в бою, мы попадаем в его небесную дружину. На земле нам достается великая слава, а за мостом Хеймдалля - уважение богов. Теперь у меня вновь есть надежда прославить свое имя. В моем роду неудачников не было.
   - И как же звучит твое имя? - с легкой насмешкой полюбопытствовал Рогдай. Все-таки жителю леса непросто понимать кичливых воинов, избалованных походами по чужим землям. Не нужно ни пахать, ни охотиться, ни рыбачить. Что приглянулось глазу - бери силой.
   - Энунд. Из дружины Олава Медвежьей Лапы.
   - Урманин? - припомнилось Рогдаю слово, которым называли воинов, приплывавших с запада по морю на больших лодьях со звериными мордами на носу. Их пока еще редко можно было встретить в словенских и мерянских землях, однако с каждым годом набеги этих свирепых и грозных ратников, не боящихся ни людей, ни богов, случались все чаще. Об отваге и лютости урман говорили с испугом. Пришлые не стремились селиться в тех краях, которые они опустошали. Предпочитали забирать добычу и уходить, не вступая доселе в большие битвы с дружинами более многочисленных варягов. Ходили слухи, что урман невозможно одолеть оружием и от них нельзя откупиться - обирают до последней нитки.
   - Я свеон, - поправил мерянина Энунд. - Из фьорда Каменная Куропатка.
   Рогдаю объяснение чужака не прибавило ясности.
   - Что же ты позабыл у нас? - спросил он.
   - Князь кривичей Сбыслав нанял нас на службу. Теперь наш стан стоит в четверти дня отсюда, у Сорочьего Дола. Мы назвали его Святилище Меча.
   Подобная новость стала неожиданной для молодого охотника.
   - Но у Сбыслава своя дружина есть, - возразил он урманину.
   - Это не наше дело. Князь хорошо платит, а его люди привозят нам и еду, и мед. Мы довольны.
   - Выходит, кривичи не пускают вас в свои села? - Рогдай уже смекнул, что соседский князь, видимо, призвал иноземцев, дабы укрепить свою власть над сородичами и взять в узду несговорчивых старейшин. Похоже, своих единоплеменников он опасался куда больше, чем чужеземных воинов.
   - Если мы захотим, - спокойно ответил Энунд, - мы сами в них войдем. Но пока у нас все есть. Дружине нужен отдых. Только вернулись из похода на бьярмов, а до того - ходили на эстов. Вот залечим раны, залатаем и просмолим драконы - тогда и о новой войне можно будет подумать. А здесь нас воевать не заставляют. Едим и пьем целыми днями, а еще спим и играем в кости. Что еще нужно после ратных трудов?
   Рогдай обдумывал слова чужака. Что-то его беспокоило.
   - Зачем же ты забрел на наши болота? - он пристально посмотрел в глаза Энунда.
   - Ярл послал поискать место, где есть хорошая руда, - урманин отвечал, не отводя взора. Было видно, что говорит искренне, без лукавства. - Наш кузнец Агнар Земляная Борода не может долго сидеть без дела. Если не кует мечи и секиры - впадает в неистовство и дает волю своим кулакам. Они у него с большой кубок каждый, а силища - что у медведя. Бьет, как молотом по наковальне. В юности ходил в походы с Ингимундом Счастливым, вот наш ярл и терпит его скверный нрав в счет старых заслуг. Да и умелец он знатный, клинки и топоры делает изрядные.
   Энунд бросил беглый взгляд на свой меч, к которому так и не дозволил прикоснуться Рогдаю.
   - Кто же вам про болота сказал? - продолжал расспрашивать охотник.
   - Один старик из кривичей. Говорил, лучшая железная руда в округе. Из нее, мол, и меч, и топор, и кольчугу можно справить такие, что долго прослужат.
   - То верно, - согласился Рогдай. - Стало быть, ваш вождь о каждом из своих людей печется?
   В глазах Энунда отразилось удивление.
   - Братство Опоясанных Мечом - одна семья, - проговорил он. - А ярл нам - что отец. Все мы связаны кровной клятвой перед лицом Одина. Друг за друга встанем щитом.
   - Чудные вы люди, - не удержался Рогдай. - Одно слово, инородцы...
   Он медленно встал на ноги. Силы возвращались в тело. Молодой охотник решительно перерезал веревку, которой был привязан к чужаку.
   - Пошли, - сказал ему. - Расскажешь нашим старейшинам, зачем по болотам нашим шастал и как в топь угодил. Порядок у нас такой. Чтобы в роду знали, что нам не грозит от вас опасность.
   - Я обещал, - согласился Энунд, высвобождая запястье из петли. Он растер руки, потом с усилием поднялся. Его шатнуло в сторону.
   - Видать, долго ты в трясине сидел, - Рогдай усмехнулся.
   - С утра, - хмуро подтвердил урманин.
   - Ну, коли с миром шел и дурного умысла до нас не имеешь, старики тебя крепким медком отпоят - всю слабость как рукой снимет, - пообещал молодой охотник. - Дед Воян такую медовую брагу делает - огнем по телу гуляет. Ведь пчелки наши нектар с крушины берут, с малины и с кипрея. Сделал пару глотков такого медку - на языке сладость, а в голове - радость.
   - Веди, - промолвил Энунд. - Мне таить нечего. Про селение ваше узнал от тебя. Кругом одна топь. Как догадаться, что за ней живут люди?
   - Добро, - последние сомнения покинули Рогдая. Он отважился повернуться к урманину спиной. - Ступай за мной. След в след ставь ногу.
   Энунд послушался. Двигаться ему еще было непросто. После долго сидения в болоте начался озноб, тело била дрожь.
   - Не отставай! - Рогдай обернулся с тревогой. - Лучше скорее дойти и обогреться. Не то болотная лихоманка тебя может скрутить. Придется неделю отлеживаться.
   Свеон кивнул головой. Он старался держаться прямо и двигаться за своим провожатым. Болото продолжало хлюпать и негромко ныть, однако чужак шел уверенно, наступая только на те клочки почвы, на которых оставалась отметина от чобота Рогдая. Через версту за густым березником проступили остряки тына. Топь осталась позади.
   Палисад, стоящий на невысокой осыпи и усиленный вбитыми в почву подпорами-укрепами, имел всего две рубленые башни "вежи" - как раз со стороны тропы. Дозоры находились еще в трех местах тына, но они помещались на полатях - смотровых площадках, поднятых над землей опорными деревянными рамами, вкопанными в высокую внутреннюю насыпь из почвы, глины и "хрящей" - мелких каменьев.
   Конечно, Рогдай знал, что крепости кривичей и словен гораздо внушительнее и надежнее. Он пару раз видел городец князя Сбыслава у Лебяжьего Тока и все удивлялся мощи широких четырехгранных башен, называемых по-словенски "кострами". Они громоздились на осыпи высотой в две косых сажени, а между ними шел такой же грозный тын - "развал", нависающий наклонно над землей с просеками-варницами для лучников. Строить такие хитроумные городни меряне не умели. Да и ополчение, которое мог в случае нужды выставить Осмак для защиты Воронца, едва дотянуло бы до полусотни ратников.
   Молодой охотник и плетущийся за ним свеон приблизились к вежам. "Воротники" еще издали признали Рогдая.
   - Уходил один, а возвращаешься с гостем, - окликнул его Злыч, густобровый широкий увалень, которому уже перевалило за три десятка лет. - Что за дела, Рогдай?
   - Да вот, подобрал бедолагу по дороге, - улыбнулся охотник. - Без меня бы окочурился. Хочу свести его к вождю.
   - Что-то не похож он на бедолагу, - "воротники" Злыч и Пренег разглядывали Энунда с подозрением. - Ты бы поостерегся таких знакомцев сюда водить. Вон у него какой меч на боку. Да и сам в железо одет.
   - Пускай вождь и старейшины решают, - Рогдай махнул рукой, вступая в незапертые ворота. - Им видней. Но уж если чужие возле починка объявились - как мимо пройдешь?
   - Твоя правда, - неожиданно согласился Злыч. - Осмак должен его увидеть.
   В починке стояло без малого три десятка домов, серпом размещавшиеся вокруг пустыря, бывшего местом и родовых сборов, и праздничных обрядов. Все - бревенчатые, с дощатыми крышами. Изнутри сплошным опольем шли дровяники и амбары, родовой скотный загон, кузня и прядильня, а также огороды за плетнями, на которых садили репу, морковь, горох и лен.
   Рогдай прямиком направился в избу вождя, увлекая за собой Энунда. Дом Осмака был чуть больше других, с широкими дольниками кровли. Перед ним темнел сизый камень, похожий на лежащую на боку корову. Поклонившись жилищу, молодой охотник переступил порог, оказавшись в сенях, называемых по-славянски "всходом".
   Оконца в домах селения были малыми, закрываемыми на ночь ставнями. В полумраке тонула широкая четырехстенная клеть, в которой угадывались контуры высоких поставцов, печи и стольца.
   - Здрав будь, вождь! - возвысил голос Рогдай, но вдруг осекся. Осмак был не один. По птичьей фигуре на плече человека, сидевшего у печи на скамье, охотник узнал жреца Турилу. Несколько лет назад старый волхователь подобрал в дубраве ястреба, раненого стрелой кривича, и выходил его. С той поры представить Турилу без птицы на плече было невозможно - они накрепко привязались друг к другу.
   - Не видишь? - строго отозвался Осмак, зыркнув из темноты ярко белыми глазами. - О делах толкуем. Позже приходи.
   - Обожди, - возразил жрец. - Рогдай нам гостя привел.
   Вождь чуть привстал с лавки, разглядывая замершего рядом с охотником Энунда.
   - Кто это? - спросил с непониманием. В голосе его проглянуло напряжение.
   - Человек с севера, - промолвил Турила раньше, чем успел ответить Рогдай. - Заморский воин.
   - Верно, - подтвердил молодой охотник. - Утоп бы в болоте, если бы я не вытянул. Говорит, что искал рудные залежи, а про нас ничего не знает.
   Свеон, сняв с головы шлем, твердо стоял перед вождем и жрецом, взгляды которых так и сверлили его. Теперь, когда лицо чужака вернуло себе привычный цвет и живость, Рогдай отметил его прямой нос, пепельные волосы, обрезанные чуть выше плеч, резко и почти упрямо выступающий подбородок с короткой, словно приклеенной прядью, а также блестящие глаза цвета родниковой воды.
   - Правда ли, - Турила прищурился, - что вы совсем не боитесь смерти?
   - Он не понимает тебя, жрец, - сказал Рогдай. - С ним нужно говорить по-словенски.
   Когда охотник объяснил Энунду вопрос Турилы, тот равнодушно пожал плечами.
   - Достойная смерть - стезя избранных, звезда, ведущая воина. Мы сражаемся и умираем на земле, чтобы заслужить право вступить в дружину Отца Богов на небе.
   - Говорят, ваши огромные струги, на которых вы бороздите моря и реки, наделены душой, и вы поклоняетесь им, как кумирам, - продолжал жрец.
   Энунд задумался, прежде чем ответить.
   - Суда, которые мы называем драконами - часть нас. Для нас они живые, души наши и сердца. Так же, как добрый меч и топор. Но славим мы лишь наших богов, которые направляют наш земной путь.
   - Так это ваши боги привели вас в наш край? - сурово спросил Осмак.
   - Все свершается по их воле, - молвил свеон.
   - Вождь, - решил вмешаться Рогдай. - Урмане теперь служат Сбыславу.
   - Тем хуже, - Осмак помрачнел еще больше.
   Воцарилось молчание.
   - Как мне следует поступить? - вождь повернулся к Туриле.
   - Пускай урманин пока останется в починке, - подсказал жрец. - Там будет видно. Если окажется, что он не лазутчик и его вожди ничего не замышляют против нас - мы его отпустим.
   - Пусть так, - Осмак прикрыл глаза. Голос его сделался жестким. - Пока чужак будет в Воронце - ты за него отвечаешь, - кивнул он Рогдаю. - Посели его в своем доме.
   - Хорошо, вождь, - подчинился охотник.
   - Только сначала сведи к Вояну. Пусть поглядит, нет ли ущерба для его жизненной силы. Болото может поразить плоть, а может забрать душу. Но самое страшное - заменить душу человеческую на душу дивью. Тогда плоть станет жилищем беспризорных духов.
   - Он крепкий парень, - заверил Рогдай. - Не видел прежде, чтобы после болотного плена кто-то стоял на ногах без посторонней помощи. А этот - хоть бы что. Только озноб колотит.
   - Отпоите его травами и медом, - распорядился Осмак. - Если понадобится - протопите баню, чтобы прогнать всю хмарь. А я пока созову старейшин и пошлю людей вызнать, не затевают ли чего худого кривичи.
   Вождь был умудрен жизнью и предусмотрителен. Рогдай сразу смекнул, что он просто хочет оставить в починке пленника на случай войны. Так всем было бы спокойнее. Похоже, об этом догадался и сам Энунд, но возражать не стал.
   - Ступай, - заключил жрец. - К вечеру жди, зайду проведать.
   Поклонившись Осмаку и Туриле, Рогдай вышел в сени. Энунд последовал за ним. Молодой охотник только усмехнулся про себя. Чудная штука жизнь! На заре он покинул дом и селение, чтобы раздобыть дичи в лесах. Теперь же судьба его оказалась тесно связана с судьбой воина из далеких заморских краев, а может быть и с судьбой всего рода.
  -- Глава 2. Великий Совет.
   Огромный сад, простершийся до самого подножия темных гор на востоке, окутывала синеватая дымка. Невидимые в рассветный час опоры несли на себе легкую деревянную галерею, и издали казалось, будто она парит в воздухе. Благоуханье цветов и ранних плодов обнимало со всех сторон, точно невидимое покрывало, и насыщало лучше всякой пищи.
   Великий Кован неспешно ступал по ясеневым доскам висячей галереи. Она вела его в здание Совета, примостившегося под самым склоном тяжелой узловатой горы. Много раз проделывал он этот путь, но каждый раз ему казалось, что он идет здесь в последний раз.
   Более двух веков тому назад первый Великий Кован, или Куян, как называли его берендесы, дальний предок нынешнего, начал возводить небывалые постройки. По крупицам собирал он у себя искусных мастеров: знатоков строительного и кузнечного дела из разных земель, дабы воздвигнуть не просто стену - могучее укрепление, за которым можно было сокрыть великую мудрость и создать город, о котором мечтали люди. Позже дело это было продолжено его преемниками, но тогда, в стародавнюю пору, первый Куян только прибыл сюда из великого града на проливах. Соскочив с крутобортой ладьи на берег этого прекрасного края, простертого между высоких гор и зеленых долин, он поведал ожидавшим его людям, как живут на юге. Вскоре он и сам загорелся благородной целью: создать великое княжество, где не будет нищеты и несправедливости, каждый из сородичей станет трудиться на общее благо, а мудрецы, вобравшие знания минувших поколений, будут помогать им в этом, мягко направляя каждый их шаг...
   Однако все оказалось не так просто, ибо природа человеческая неисправима. Сначала пришлось вести борьбу с ближайшими соседями, позарившимися на владения слишком мирных поселенцев. Затем хитрые греки попытались вовлечь в войну со своими врагами, ибо знания и сила войска поселенцев к тому времени ощутимо возросли. Последним же ударом стало восстание тех, кого, как думали мудрые, они облагодетельствовали, одарив знаниями, умениями и навыками. Люди эти предпочли невежество просвещению, а мирный труд на своих пашнях - мечу, с помощью которого можно забирать чужое, не прилагая больших усилий...
   Произошел раскол, и земли, над которыми властвовали люди Совета, ужались до размера немногих долин, хотя еще полвека назад владения эти были вчетверо больше. Только на лесной стороне по-прежнему продолжали внимать истинам мудрецов Совета и учиться у них ремеслам. На юге же кипели непрерывные схватки. И тогда земли, сохранившие верность Совету, было решено оградить непрерывной стеной, дабы за ее надежной защитой в спокойствии постигать смысл жизни и следовать пути предков, не страшась пасть жертвой жадности неугомонных соседей. Тогда и было завершено великое строительство, начатое Куяном.
   За неодолимыми этими укреплениями собрали все богатства, накопленные прежними поколениями, книги мудрости и всех искусников, владеющих редкими умениями. Совет возглавили трое. Первым считался Великий Кован, который был первым мастером во всем: знатоком строительства, кузнечного дела, секрета изготовления непробиваемых доспехов и особых орудий труда, позволяющих даже на неплодородных горных склонах разбивать цветущие сады. Вторым - Великий Тудун, или Знающий на языке берендес, хранитель мудрости, веры и всевозможных познаний. В его ведении находились священные обряды, постижение воли Богов, посвящение в воины и введение во взрослую жизнь, врачевание подданных, украшение храмов - и все прекрасное, что только созидалось на этих землях. И третьим был Великий Гор, Всадник, первый воин и воевода, руководящий обороной всего края. Втроем они управляли владениями варнов уже много лет.
   Но сейчас наступал конец миру и спокойствию, предотвратить который не могла даже неприступная стена. Берендесы, что некогда поддержали разбитых Унных и помогли им вернуться в родные земли, вновь заговорили о своей избранности, заявив, что не желают жить с бывшими побратимами бок о бок. Все чаще стали проникать за стену проповедники Западной Державы, да и греки не сидели на месте, через торговцев, священников, подарки и угрозы пытаясь нащупать слабые места варнов и нанести по ним смертоносный удар.
   Долгое время удавалось удерживать целостность державы, но с каждым годом делать это становилось все труднее. Точно костью в горле стала она для всех соседей, ранее непримиримо враждовавших между собой - а теперь объединяющихся в союз против варнов...
   Тудун и Гор уже ждали Кована в просторном зале без окон, освещаемом рассеянным тонким светом, как будто неуловимо проникающим сквозь стены. Это было удивительное творение Кована - медное зеркало, установленное на крыше. Оно собирало свет восходящего солнца и направляло его внутрь постройки через систему нескольких зеркал и узких проемов. Великий Гор, предводитель всадников, в неизменной кольчуге из тонких колец под алым плащом, чернобородый, широкоплечий стоял рядом с тощим, почти высохшим Тудуном. Глава жрецов и любимец богов был облачен в длинное светлое одеяние, складками ниспадающее до самого пола.
   - Войны не избежать, - объявил Гор с нетерпением во взоре. - Склавины под главенством тех наших соплеменников, что отделились от нас и бежали на север, уже вступили в союз с франками. Болги, подзуживаемые греками, тоже готовы выступить против нас. Если они атакуют разом, у нас просто не хватит сил обороняться на всех направлениях. Предлагаю ударить первыми и разбить врага по частям. Наша латная конница сметет их войска одно за другим!
   Тудун в задумчивости покачал головой.
   - Насколько я знаю настроения наших сородичей, за тобой пойдет лишь ничтожная горстка всадников. Многие слишком привыкли к спокойной жизни, привыкли вкушать блага, ничем не рискуя. Они уже не согласны умирать за то, что имеют благодаря нашей заботе. Мы совершили ошибку очень давно - когда стали строить стену, отгораживаясь от мира. Да, угроза погибнуть в противостоянии с ним была велика. Однако если бы мы тогда не замкнулись в своих пределах и выстояли, сплотившись духом, все было бы сейчас по-другому. Сородичи, сохранившие нам преданность, были бы стойки перед соблазнами, крепки волей и не развращены сомнениями. А что мы видим сейчас? Почти все наши воины подкуплены греками. Почти все наши чиновники погрязли в пороках и воровстве. Крестьяне озлоблены, а торговцы первыми откроют ворота перед чужаками, ибо не выступят против тех, с кем связано их нынешнее богатство. Разве что твои мастера, Кован, поддержат нас; но их слишком мало, и они не приучены носить оружие, а умение махать топором или молотом - этого слишком мало для воина...
   - Что же ты предлагаешь? - возмущенно спросил Гор. - Сразу сдаться?
   - Силы неравны, - отвечал Тудун. - Мы в наших стенах можем долго сопротивляться, но что потом? Разоренная земля, погибшие люди, утраченные знания и вера? Я предлагаю уходить. Собрать тех, кто верен нам, кто верит в наших богов и в нашу мечту - и уводить их на северо-восток, туда, где за дальним краем стены мы сможем сохранить то, что копили наши предки долгих два века.
   - Вы не уйдете далеко, - покачал головой Кован. - Так что Гору и его людям придется погибнуть, прикрывая ваш отход.
   - Мы прорвемся, - пообещал Гор. - Мы задержим врага на кольцах наших стен, а потом пробьемся на север, к морю. Быть может, мы встретимся даже раньше, чем вы думаете!
   - Ступай, - кивнул Кован. - Готовь отряды. Собирай всех, кому еще можешь доверять.
   Гор вышел твердой поступью. Тудун с сомнением посмотрел на Кована.
   - Ты сказал - "вы не уйдете далеко". Ты не пойдешь с нами?
   - Я слишком стар, - вздохнул Кован. - Я умру здесь. Не хочу видеть гибель всех своих трудов. Лучше я останусь с войском Гора и встречу смерть в бою. А умелых мастеров хватит и без меня.
   - Значит, Великий Совет распадается... - с грустью произнес Тудун. - Но ты слишком рано хоронишь себя. Опыт любого человека неоценим, а уж тем более - такого, как ты. Великий Кован мог бы помочь нам возродиться на новой земле...
   - Наши боги не оставят наш народ, - уверенно возразил Кован. - А мне уже давно пришло время покинуть свое место, уступив его преемнику. Увы, у меня нет сына, однако с вами пойдет мой воспитанник. Не сожалей обо мне, я сам выбрал свою участь. Всякая жизнь рано или поздно завершается, и я надеюсь, что успел передать все, что знал, своим ученикам...
   - И все же, я просил бы тебя немного задержаться, - с надеждой посмотрел на него Тудун. - Пока я занимаюсь последними приготовлениями.
   - У тебя сейчас будет много забот, - согласился Кован. - Тебе предстоит повести за собой тысячи соплеменников, и всем им надлежит отыскать пригодное для жизни место в лесах Данабора...
   - Я отправил за Восточную Стену нескольких разведчиков, - отозвался Тудун, - Надеюсь, что они сумеют раздобыть мне сведения о том, чего стоит ждать на чужбине. Кое-что я знаю уже сейчас. В тех краях живут наши родичи, возможно, сохранившие веру в наших общих богов и обычаи наших предков. Есть там и селения родичей берендес, называющих себя Меренс, есть и общины родичей Унных. Вряд ли кто-то из них обрадуется такому нашествию бедных родственников, - Тудун грустно усмехнулся, - Однако мы может отплатить им за гостеприимство своими знаниями.
   - Если только они захотят вас слушать... Но будем надеяться на Ладу и Свентовита, вверив им наши судьбы. Ступай, и да хранят тебя боги...
   Кован остался один. Подойдя к нише в стене, он извлек оттуда хитро устроенное кресло, придуманное им самим: состоящее из деревянных дощечек, скрепленных деревянными шипами, оно могло складываться и раскладываться, когда это было необходимо. Многие считали Кована и его учеников колдунами, ибо им было доступно то, о чем не могли мечтать простые смертные. Однако дело тут было, скорее, в особой наблюдательности к явлениям окружающего мира и понимании их явных и скрытых свойств. Они могли заставить камни гореть или светиться, могли извлечь воду из воздуха или за ночь поднять огромную каменную колонну. Еще они умели избегать болезней и жили дольше других - но все это было только результатом способности созерцать природу вещей и ставить ее на службу человеку. Нередко, бродя по горам, Кован наблюдал и изучал каменные породы. Присматриваясь к погоде, он угадывал предпосылки ее изменений, постигал закономерности в поведении стихий. Наконец, прислушиваясь к токам человеческого тела, Кован заранее распознавал искажения и затемнения, указывающие на близость болезни, и предупреждал ее применением снадобий. В этом не было особой премудрости и магии. Просто в большинстве своем люди не уделяли внимания созерцанию окружающего мира и самих себя, вовлеченные в водоворот забот. Потому они полагали умения, выходящие за пределы привычного им, чудом. Однако никаких чудес тут не было. Был лишь кропотливый труд изучения многообразной Вселенной...
   Разложив кресло, Кован опустился на него и прикрыл глаза.
   Итак, два века великой мечты подходили к концу. Человеческая природа брала свое, и сломить ее оказались не в силах никакие жрецы. Люди всегда будут стремиться к счастью и избегать горя, а потому нелегко заставить их стойко переносить страдания. В редких случаях они могут смириться с последним, повинуясь общим интересам, но большинство неизменно станут искать легкой жизни.
   И все же годы эти были потеряны не напрасно. Тудун успел осознать и донести до своих учеников главную мудрость: невозможно заставить человека изменить свое естество, но можно дать ему цель, к которой он будет идти в соответствии со своей природой.
   Именно так поступают латинские проповедники. Они рассказывают людям о Царстве Божием, о том, как следует жить, чтобы попасть в него, повествуют о величии и могуществе Западной Державы, о богатстве церкви. И слушатели, внимающие их вдохновенным речам, начинают стремиться к этим будоражащим образам. У каждого из них находятся для этого свои причины, однако все они двигаются в одном направлении.
   Самое сложное - выбрать цель, дать внятное понимание добра и зла и объяснить, что следует делать - а чего избегать. Кован, чьи руки привыкли к молоту и клещам, быть может, сознавал это лучше, чем мудрый Тудун. Куешь ли ты латы, клинок или вышивальную иглу - каждый удар молотка должен соотноситься с общим замыслом. Только мастеру известен этот замысел - но каждое мелкое движение ведет в одну сторону...
   Этим долгое время и занимались Тудун и его ученики. Каждому человеку в державе они стремились найти место, соответствующее его призванию и его природе, дабы самый неприметный селянин всей жизнью своей служил общей цели. Они ходили по градам, расспрашивая народ, и приглядывались к каждому жителю, определяя его стезю. А потом направляли людей по пути умельца, воителя, жреца; и часто случалось, что детей, выросших в семьях купцов или воинов, приучали к труду на земле или охотному промыслу.
   Однако никто не защищен от ошибок или личных пристрастий. Не всегда решения Тудуна и его помощников по выбору будущей судьбы человека оказывались справедливыми. Число недовольных год от года множилось. Люди же, обретшие свое призвание благодаря мудрейшим, слишком мало делали для блага своей земли, предпочитая служить лишь собственной корысти. Исподволь, год за годом, внутреннее единство подрывалось, удержать распадающуюся державу становилось уже невозможно. Оставалось только надеяться, что кто-нибудь из потомков сбережет понимание того, что самому Ковану стало ясно лишь под конец жизненного пути... Великое Древо Жизни исходит из единого корня - но оно ветвится, срастается и расходится в разные стороны, образуя величественную крону. Люди, народы, земли, реки и леса - едины в своем начале, но бесконечны в своем многообразии. Каждая травинка и стебелек неповторимы - но вплетены в неделимое мировое начало, нерасторжимы в потоке вечности. Быть может, это единственное, истинно ценное, что успел постигнуть Кован за свою жизнь.
   Немногим нравилось отречение от себя во имя общего дела. Те, кто не желал принимать долг служения - удалялись дальше, на север. Началось это очень давно. Несчетные века минули с тех самых пор, как древние первопредки сколотов пришли на Великую Равнину. Потом пролетели столетия после распада единой державы Атая. Те, кого сколоты называли своими братьями, за золото южных держав вернули с лихвой унижения, испытанные в степях войсками Дария, Александра и Зопириона. Все начинается с утраты связи с Единым... Забыв о родстве, возжаждав блага лишь для себя - они обрекли сколотов на гибель.
   Бывшие хозяева степей бежали в леса, на запад, север и восток, чтобы там, гостеприимно принятые местными племенами, прожить в забвении еще несколько веков до поры, пока сила ромеев не стронула все народы в обратный путь. В муках, в усобицах и предательствах была выкована новая держава - но тоже рухнула, выплеснув свои военные дружины в разные концы света. На севере и на западе воины-изгои нашли себе союзников. Там издавна правили темные боги. Отмщение, жажда золота, умение отвечать ударом на удар, а главное - стремление бить первыми, чтобы предвосхитить любую угрозу, - создали новый народ, совершенных воинов и убийц... Их только осталось направить к цели, убедив в богоизбранности своего пути. Это сделали те, кто хотел разрушить саму память о великой мечте...
   "Самая страшная война - война между братьями", - тяжело подумал Кован и встал. Кресло вновь исчезло в нише. По витой лестнице, опоясывающей башню Совета, Кован начал спускаться во двор.
   Всадники Гора, блистая грушевидными шлемами с бармицами и длинными пластинчатыми панцирями с набедренниками, уже выводили коней, готовые отправиться навстречу наступающим франкам.
   - Где ты собираешься встретить врага? - спросил Кован.
   - У Первой Стены, - отвечал Гор. - Мы измотаем его затяжной обороной, после чего отступим и атакуем, едва он зайдет в ворота.
   - Тебе не хватит людей, - возразил Кован. - Возьми храмовую стражу. Двоерукие помогут тебе при защите стены. А храмам уже нечего опасаться.
   - Но разве Тудун не уводит их с собой?
   - Я постараюсь убедить его оставить их здесь. Если боги будут нам благоволить, все вы еще встретитесь там, на границе мира.
   - Куда отправляется Тудун?
   - На северо-восток. Он отойдет к Восточной Стене, которую мы построили в запальчивости, дабы защититься от наших одичавших сородичей, не зная, что вскоре будем просить у них убежища. Вдоль течения реки, по горной долине, путь его выведет к Данабору, к землям Радимичей. Там, течением Данабора, можно подняться вверх и достичь моря.
   - Тогда не думаю, что мы встретимся, - покачал головой Гор. - Если мы сразимся с врагом у Первых Врат, нас разделят многие сотни верст.
   - Тебе не следует покорно ждать гибели, - возразил Кован. - Мы не будем обороняться, мы атакуем, как ты и предлагал - и прорвемся! Преодолев неприятельские заслоны, перевалим через горы, чтобы спуститься в долину Лабы, а затем рекой доберемся до моря. Там, на побережье, вы и Тудун встретитесь, и народ наш воссоединится...
   - Ты не идешь с Тудуном? - удивился Гор.
   - У меня еще остались здесь незавершенные дела, - проговорил Кован.
   - Что ж, на то твоя воля.
   Гор начал выводить воинов за пределы двора. Кован провожал их задумчивым взглядом. Все они были крепкими, ловкими, выносливыми. Мелькали красные щиты с куполовидными умбонами, черные плюмажи на шлемах, длинные копья с втульчатыми наконечниками, перед которыми прежде дрожали недруги со всех четырех сторон света, сложносоставные луки и знамена. Увы, воинов этих, прозванных когда-то ромеями "великими телом и гордыми умом", было слишком мало.
   Кован грустно покачал головой и повернулся назад к башне. Тудуна он застал за приготовлениями к походу на север.
   - Ты берешь храмовую стражу с собой? - осведомился Кован.
   - Да. Нам нужна защита, - отвечал тот.
   - Оставь их в помощь Гору. Там, куда вы идете, защитой вам будут леса и горы; ему же придется бороться с людьми. Пусть Двоерукие защищают ваши спины.
   - Хорошо, - Тудун согласился. - Я возьму с собой лишь два десятка. Они нужны, чтобы разведать дорогу. Но, кроме того, нам потребуется много повозок.
   - Об этом не беспокойся, - заверил Кован. - Повозок у тебя будет достаточно и для людей, и для вывозимого добра.
   Тудун благодарно наклонил голову, а Кован отправился отдавать необходимые распоряжения, находясь во власти своих нерадостных дум.
   Он понимал, что совсем немногие из мирного населения согласятся последовать за Тудуном. Вера в крепость стен и боевые навыки воинов была еще велика. Пожалуй, только три предводителя Великого Совета отдавали себе отчет, что это давно уже не так. Могучие обоерукие воины, составлявшие основу пехоты, закованные в броню всадники, некогда громившие отряды ромеев и франков, искусные стрелки из дальнобойных луков остались, по большей части, лишь в преданиях. Всего лишь несколько отрядов подобных умельцев сохранил под своей рукой Гор, к которым теперь примкнет и горстка храмовых воинов, не забывших боевое наследие предков. Это все, что может противопоставить когда-то несокрушимая Держава многотысячным армиям соседей. Нужно найти иной способ заставить людей покинуть свои дома...
   Кован окинул взглядом мастерские, дымившие у подножия гор. Он отчаянно пытался нащупать идею, которая могла бы спасти его людей. Если большинство сородичей откажутся бросить нажитое и бежать, без попытки противостоять врагу, надо повести их за собой, предложив новую цель, новый волнующий образ. Только образ этот должен быть зримым, отвечать их представлениям о добре и зле и при этом - увлекать к вершине, которую Кован и Тудун сами открыли для себя лишь недавно. Он должен манить к себе - и в то же время ускользать, звать за собой - и оставаться недоступным...
   Кован вновь разыскал Тудуна, уже отдающего распоряжения своей гвардии - рослым бойцам в отполированных панцирях из фигурных пластин и длиннополых кольчугах..
   - Мне нужно поговорить с тобой о Золотой Ладье, - негромко произнес Кован. - Надеюсь, ты еще не забыл предание, которое мы с тобой слышали в детстве?..
  
  -- Глава 3. В Воронце.
   Отец Энунда Раздвоенной Секиры по имени Торн Белый некогда был хевдингом Смоланда - самой южной области свеонских земель на границе с Гаутландом. Своей славой бесстрашного воителя он мог сравниться с великими хевдингами Сигурдом Одноглазым, Ингви Пятнистой Шкурой, Бьорном Острым Зубом и Харальдом Каменной Спиной. К владениям Торна примыкал мыс Драконий Гребень, на котором стояло святилище однорукого Тюра. Могучий хевдинг считал себя его хранителем и часто приходил к богу воинов, чтобы испросить совета в делах. Правил Торн столь мудро, что тинг для разбора тяжб бондов с его фьорда сзывался крайне редко. Но вот однажды каменная статуя Тюра покрылась черной кровью. В эти дни верховным конунгом Свеаланда стал Хальвдан Сутулый.
   Уже много лет минуло со дня смерти великого воина и правителя Ивара Широкие Объятия, сумевшего объединить весь Свитьод, Данланд, часть Саксоланда и оттеснившего последователей прежних владельцев этих краев - Юнглингов - к самым восточным берегам моря. После гибели грозного конунга в неудачном походе против вождя ругов Радбарда, в Скании вновь разразились большие распри, а владения Ивара рассыпались на множество разрозненных фьордов во главе со своими риг-ярлами и хевдингами. Большинство родов свеев после стычек и скитаний осели в Вермаланде у Олава Лесоруба, сына упсальского конунга Ингьяльда Коварного. Здесь были хорошие плодородные земли и пастбища. Олава признали верховным конунгом и принесли ему присягу. Успешно обживая еще недавно непроходимые леса и расчищая территории под посевы, Олав постепенно набирал силу. Он женился на дочери хевдинга из Солейяра Хальвдана Золотой Зуб по имени Сельвейг, от которой родились сыновья Хальвдан и Ингьяльд.
   Однако вскоре удача отвернулась от конунга. В Месяц Жатвы Хлебов случился страшный неурожай, который поставил свеонов на грань выживания. Тут же было решено, что причиной несчастья стало пренебрежение конунгом своими обязанностями. Занятый вырубкой леса и постройкой новых селений, Олав редко приносил жертвы богам и не слушал наставлений готи. Собравшись на совет, свейские вожди отважились поднять оружие против своего конунга - главного виновника их бед. Они полагали, что раз повелитель не может обеспечить пищей всех своих подданных - он недостоин стоять во главе их и заслуживает смерти.
   Дружина нагрянула к озеру Венир, разметав немногочисленных хирдманнов Олава Лесоруба, окружила его усадьбу и подожгла. Конунг сгорел в огне. Народу было объявлено, что такова жертва Одину, которая обеспечит благоденствие всех свеонов. После этого дружина прошла через лес Эйдаског к Солейяру. Там, в кругу родичей из семьи Сельвейг был найден сын Олава Хальвдан Белая Кость, которого единодушно провозгласили новым конунгом.
   Придя к власти, Хальвдан проявил недюжинные способности к военному делу. За короткое время он подчинил себе весь Солейяр и Раумарики. Потом он породнился с Эстейном Суровым, конунгом Упланда, взяв в жены его дочь Асу. После брачных торжеств конунг посетил знаменитую Упсалу, Двор Богов.
   Место это, с которым столь тесно был некогда связан прославленный род Юнглингов, являлось не только сердцем Свитьод, но и всей Скании. Для того чтобы почтить Асов, в древнейшее святилище съезжались и ярлы данов с юга, и хэрсиры с западного побережья. Там они приносили блоты Одину, Тору и Фрейру, чьи огромные каменные фигуры восседали на высоких тронах, а возле украшенного золотом храма помещалась тисовая роща вечнозеленых деревьев и священный Источник Вечности. Однажды Хальвдану во сне явился сам Отец Богов, повелев сложить воедино все рассеченные части коней, которых обычно приносили в жертву на большом каменном алтаре. После того, как конунг выполнил это желание, из многочисленных мертвых останков образовался один огромный восьминогий конь, который вдруг ожил и стал бить копытами, предлагая себя оседлать. Хальвдан Белая Кость сразу узнал Слейпнира и расценил послание богов, как наказ объединить всю Сканию.
   Начались большие войны и походы. В ту пору конунгом овладела невероятная подозрительность. Он собрал вокруг себя хевдингов из Лолланда, Гаутов, Аттундаланда, Нерики и Судрманналанда, чтобы заручиться их поддержкой. Однако душу его терзали сомнения в верности и надежности своих подданных. С людьми, не оправдавшими его доверия, он расправлялся сурово в назидание остальным.
   Когда перед началом большого похода на Хейдмерк конунг задумал созвать совет с участием всех вождей в усадьбе У Камня, Торн Белый лежал, прикованный к постели. На охоте его ранил вепрь, и хевдинг залечивал тяжелую рану.
   Не дождавшись владетеля Смоланда, Хальвдан впал в неистовство, решив, что один из его сподвижников дерзнул ослушаться его воли. Не желая опускаться до разбирательств, он объявил Торна изменником и поставил его вне закона.
   Энунд и сейчас хорошо помнил родовую усадьбу Гнездовье Каменной Ласточки. Огромный зал с земляным полом, устеленный медвежьими, оленьими и лосиными шкурами, щиты на закопченных стенах, покрытые рунами, самый большой из которых принадлежал его отцу. Там на красном фоне был выведен белый лев, сражающийся со змеем - символ рода. Помнил большой очаг в центре, обложенный камнями, в который неустанно подбрасывал дрова старый брити Хейдрек, мощные опорные столбы, испещренные тонкой резью и отверстие под крышей, затянутое бычьим пузырем. За перегородкой в конце зала - широкое ложе отца, спинка которого была выточена в форме двух свившихся в кольцо драконов. Там Торн Белый любил отдыхать.
   В самом зале всегда было не протолкнуться. Здесь жили и спали на земляных скамьях, покрытых соломенными и перьевыми подстилками хирдманны отца со своими семействами. Мужчины вечно сидели за длинным столом. Когда не было войны или охоты, они проводили время за разговорами и медовухой, которую пили из турьих рогов. Женщины готовили им еду возле больших чанов, чесали и пряли шерсть, хозяйничали в кладовой. А детям оставалось только резвиться и играть.
   Шестилетний Энунд обычно ползал на полу вместе с сыновьями хирдманнов и простых траллов. Торн рано овдовел, однако бдительное око рабыни-наложницы Гунлед неусыпно за ним наблюдало. Гунлед следила, чтобы сын хевдинга не подходил близко к жаркому очагу и не ссорился со сверстниками. Но юному Энунду и так было чем заняться.
   Эрлинг Недотепа весьма ловко вырезал из липы фигурки разных зверей, которыми потешал детвору, обретающуюся под гостеприимным кровом Торна. Тут были и медведи, и туры, и лоси. Были и обитатели холодного моря - тюлени и киты, а также суда с парусами. Этими нехитрыми безделицами Энунд и его товарищи заигрывались сутками, раскладывая их на шкурах и устраивая игрушечные схватки.
   Еще он хорошо помнил сухие, грубоватые голоса взрослых, плоские шутки и незамысловатые беседы. Но все это вмиг стихало, когда дед Греттир заводил сказы о богах и героях. Их слушали все, от мала до велика, несмотря на то, что часто Греттир повторял одно и то же или путал окончания преданий. Энунду больше всего нравились истории про злокозненные проделки Локи, особенно про волосы Сиф и похищение Идун, а также про подвиги Тора и про подземных гномов.
   Как и положено, в усадьбе был свой скальд - чистоголосый мечтатель Риг Воробей с белыми волосами, завитыми в бесчисленные косички. Он выводил звучные драпы о великих конунгах и складывал очень ловкие висы обо всем, что еще видели его подслеповатые глаза. Самому поучаствовать в больших схватках ему почти не довелось, однако вдохновенно передать дух давних сражений удавалось столь безупречно, что поговаривали даже, будто его предка угостил медом поэзии сам гном Фьялар. Рига уважали во всем Смоланде, опасаясь силы его стиха. Ведь всех тех, кому по неосторожности случалось обидеть скальда, он беспощадно бичевал в уничижительных нидах.
   Также Энунд помнил в кругу друзей отца бывалого воина Хомрада Однорукого, вся жизнь которого прошла в бесконечных походах, и корабельщика Свипдага Плосконогого. Первый восхвалял отчаянных рубак из дружины тегна Фроди, младшего брата хевдинга, ходившего в смелый до безумия набег на Рейдготаланд. В том походе пало много достойных хирдманнов, а сам Фроди сложил голову у брода Скьотансвад от вражеской стрелы, попавшей ему прямо в сердце. Второй - удивлял слушателей описанием гигантских китов, тюленей и белых медведей, которых он видел у северных островов.
   Детство Энунда под кровлей усадьбы было безоблачным. Играя с друзьями и собаками Торна, ласково лизавшими его ладони, слушая поучения взрослых и лакомясь изысканно приготовленной треской и скиром, он ощущал себя частью этой огромной и дружной семьи, не подозревая, что однажды всему этому может прийти конец. Когда как-то поутру тяжелые дубовые двери зала с грохотом распахнулись и внутрь ворвались незнакомые люди в кольчугах с обнаженными мечами, он еще ничего не понял. И только когда голова Хейдрека, вставшего у них на пути, пружиня об пол и отплясывая, полетела к большому обеденному столу, а лосиную шкуру перечертила кровавая борозда, весь мир для шестилетнего мальчика перевернулся навеки. Эта сцена до сих пор стоит перед его глазами.
   Хирдманны отца схватились за оружие, выкрикивая ругательства и опрокидывая скамьи. Однако незваные гости, грозно сверкая глазами, объявили, что Торн Белый - изменник, восставший против своего господина, и подлежит смертной каре. Дальше началась страшная резня. Силы были неравны - воинов Хальвдана оказалось слишком много. Они убивали всех - мужчин, женщин и детей, так что по полу зала побежали кровавые ручьи. Над головой Энунда уже занес топор длиннолицый воин, наносник шлема которого походил на раскинувшего крылья орла, как вдруг кто-то выкрикнул, что это сын хевдинга. Тогда мальчика сгребли тяжелые руки и куда-то уволокли. Последним, что он видел, были изрубленные тела родных, разметавшиеся посреди шкур, которые незнакомцы с презрением пинали ногами, поломанные лавки и разбросанная посуда.
   Позже Энунд узнал, что своим спасением обязан сыну Хальвдана Эстейну Грому. Этому человеку еще предстояло прославиться своими великими походами. Должно быть, уже в то время сын конунга предвидел свое высокое будущее. Заступничество за юного Энунда он объяснил Хальвдану Белой Кости так: "В жилах этого парня течет кровь могучего вождя, род которого не следует прерывать. Скоро всем нам понадобятся такие герои".
   Воинственный нрав Эстейна проявился быстро. Поставленный ярлом над Раумарики и Вестфольдом, он сильно тяготился опекой отца и грезил о походах за пределы Скании. Именно этот юноша собрал первый хирд Опоясанных Мечом Братьев или Волков Одина - особых воинов, связанных между собой кровной клятвой верности общему делу, своему предводителю и друг другу. Подобных дружин в самой Скании прежде не знали, так как Братья могли быть выходцами из разных племен -- от свеев и данов до гутов и варинов. Всю добычу от походов Волки Одина делили поровну, а в битвах стояли единой стеной.
   Идею священного хирда Эстейн Гром позаимствовал у варингов, чьи могучие Братства прежде безраздельно господствовали на морях и побережье. Самым сильным среди них было Братство Ругов, Воителей Свентовита, а после него - редариев Радогоста. Теперь подобного рода союз воинов-побратимов появился в Свеаланде. Заручившись поддержкой своего тестя, конунга Эйрика, Эстейн Гром начал совершать успешные набеги на близлежащие земли -- Тавастеланд и Вирланд, пока его грозный отец завоевывал Хагаланд и Тотн.
   Эстейн прослыл первым сэконунгом, морским вождем, сооружавшим боевые суда-драконы, пришедшие на смену грузным торговым кноррам. Все члены команды таких драконов являлись одновременно и воинами, и гребцами независимо от их ранга. Даже после смерти Хальвдана Эстейн продолжал промышлять набегами, пренебрегая управлением страной.
   Когда Энунду стукнуло шестнадцать зим, слухи о новых хозяевах морей из Свеаланда разошлись по всему побережью. В своей дерзости и ратной славе Волки Одина потеснили воителей Гардара. Под присмотром одного из брити конунга по имени Боти Криворотый подросток жил и воспитывался в Фьядрюндаланде, в местечке Лосиная Заводь. Там, у опытных бойцов Грома он постигал ратную науку и радовал успехами скупых на похвалы наставников меча и топора. Благодаря опеке Эстейна сына Торна Белого приняли в братство Волков Одина и заставили принести клятву перед копьем Всеотца Гунгнир, хранившимся в Упсале.
   Так судьба юноши сделала новый виток. Лишившись всего: отца, родовой усадьбы, фьорда и положения, он стал воином Одина, витязем удачи. Оставив позади все, что связывало его с прежней жизнью, он смело вступил в будущее, наполненное приключениями и подвигами.
   Свеаланд между тем постигло внезапное потрясение. Эстейн Гром погиб во время набега на Варну. Произошло это так. Конунг уже несколько раз благополучно опустошил этот соседний край, которым управлял конунг Скьельд, забрав немалую добычу. Однако Скьельд считался могущественным чародеем, способным повелевать силами природы и применять сейд. Когда хирдманны Грома в очередной раз разграбили прибрежные селения, он появился в долине с огромной дружиной. Но Эстейн стоил своей славы -- он был проворен, как ветер. Волки Одина, не вступая в бой, успели покинуть фьорд и отплыть от берега. Шли на двух драконах, увозя пленников, ткани и бочки с пивом - "Морском Коне" и "Льве Прибоя". Тогда Скьельд, провожая вражеские паруса, снял свой огромный плащ и подул на него, вызывая вихрь. Очевидцы рассказывали потом, что конунг стоял у руля "Морского Коня", когда тот огибал остров Ярслей, и рея "Льва Прибоя" неожиданно зацепила его и сбросила в воду. Эстейн утонул, так как был облачен в тяжелую кольчугу-бирни. Конунга выловили и погребли в Борро, насыпав высокий курган у реки Вадлы.
   Власть в стране получил сын Грома Хальвдан, прозванный в народе Хальвданом Щедрым на Золото и Скупым на Еду. В своей воинственности он превзошел своего отца, добираясь на своих драконах до Эстеланда, Семигалии, Бьярмаланда и Самланда - диких восточных земель, ранее подчинявшихся варингам и отпавших от них в пору борьбы Скьелдунгов с Юнглингами. Успешно противостоял сын Грома и судам самих вездесущих варинов, которые не обладали такой несокрушимой мощью. При нем в Сьвитьод было привезено столько золота, сколько свеоны никогда не видели прежде. Однако большинство бондов жили бедно и часто голодали, а пашни стояли заброшенными. Мужчин манили только морские походы, никто не желал тратить время и силы на обработку земли, так как это считалось занятием для рабов и покоренных народов. Даже дети с младых ногтей бредили набегами на дальние земли и битвами с неведомыми племенами.
   Энунд помнил свой первый корабль, на который он нанялся в хирд тегна Ронгвальда Призрака. Это был не дракон, а змея - шнеккар, под названием "Птица Гнева" с пятнадцатью рядами весел. Покрытая позолотой голова устрашающего змея, венчающая штевень судна, переходила в обводы корпуса, резные бортовые доски которого имели вид чешуи, и заканчивалась таким же позолоченным извивом хвоста.
   Помнил он и свой первый набег на мыс Перяной Дом в Самланде, оказавшийся не самым удачным. Братья, запевая во всю глотку гимн Волков Одина, напали на одинокое селение, располагавшееся между двух холмов. Врываясь в плетневые хижины, они убивали всех, кто пытался сопротивляться, резали скот и сгоняли на пустырь обезумевших от страха людей, которых предстояло затем продать в рабство в южных фьордах. Хирдманны так увлеклись грабежом, что позабыли выставить дозор.
   Враг напал внезапно из-за перевала отрядом, втрое превосходящим числом воинов Ронгвальда. Как выяснилось, в Самланде прознали о прибытии "Птицы Гнева" и устроили западню, попытавшись отрезать Братьев от корабля, оставшегося в бухте. Бой был лютый, землю покрыли обезображенные тела и обрубки. Тегн лишился левого глаза, выбитого копьем, кто-то из хирдманнов потерял руку, кто-то нос или ступню ноги. Из той ужасной рубки Волки Одина вышли победителями, сломив упорство неприятеля. Это был настоящий пир мечей и топоров во славу владык Асгарда. Озверевшие воители никого не оставили в живых, так как за победу им пришлось заплатить слишком высокую цену.
   Энунд помнил пропахшее кровью и смертью поле, на котором медленно остывали тела его товарищей, пораженные вражеским оружием. С ним произошло тогда непонятное преображение. Он смотрел на мертвых воинов и видел, как из груди каждого из них в перегретое солнцем сизое небо начинают подниматься струйки тонкого дыма, белесые облачка. Эти облачка воспаряли ввысь, вытягивались клубящимися нитями, потом становились еще белее и на высоте соединялись в одно большое облако, которое потом растаяло в поднебесье, растопленное золотом солнечных лучей. Энунд понял, что Отец Богов забрал души павших в свою небесную рать.
   По возвращении из набега на остров Больм близ Смоланда, который сделался временным становищем хирда Ронгвальда, тегн пригласил знаменитого резчика и знатока рун Гисля Выдру, чтобы изготовить большой гранитный камень, на котором увековечили героев, погибших в битве у мыса Перяной Дом. Обтесав камень, Гисль выбил резцом туловище змея, свитого петлей, и нанес на него имена павших Братьев. Так был положен новый обычай Опоясанных Мечом - устанавливать памятные рунические камни после каждого похода. Его быстро подхватили предводители других морских хирдов.
   С той поры у Энунда было еще много походов -- удачных и не очень. Меч его служил разным вождям, век которых, как правило, был недолог. Домом сына Торна Белого стала палуба ладьи, семьей - товарищи по ратному ремеслу. Братья прозвали его Раздвоенной Секирой за умение быстро убивать врагов в бою. К своим двадцати двум зимам Энунд не нажил никакого богатства, позволившего заиметь хотя бы маленький клочок земли и осесть на одном месте, занимаясь рыбным промыслом или ремеслом. Но к этому его и не тянуло. Любимой песней, ласкающей его душу, сделался плеск морского прибоя и скрип судовых мачт. Оказавшись в дружине одного из самых удачливых свеонских ярлов Олава Медвежья Лапа, Энунд просто следовал нити своей судьбы. Ему не на что было жаловаться - он уже вдоволь повидал разные страны и поучаствовал в сражениях, о которых теперь слагали предания мирные люди фьордов. Об одном мечтал молодой воин - узреть своими глазами дивный Миклегард - самый богатый город мира, о котором ему уже не раз приходилось слышать. Поговаривали, что дома там сложены из золота и драгоценных камней, а жители одеваются в изысканные шелка...
   Энунд прервал цепочку своих воспоминаний и посмотрел на Рогдая и Сябра. Братья-меряне вот уже третий день подряд, затаив дыхание, слушали его рассказы, и глаза их светились словно янтарь. В повествованиях хирдманна из фьорда Каменная Куропатка их удивляло все - беспримерная отвага воинов севера, их дерзостный вызов судьбе, странствия среди бескрайних морей и неисчислимых земель, населенных необычными народами.
   - Ты говоришь, что Волки Одина никогда не отступали в бою даже перед многократно превосходящим врагом, - Рогдай не отводил взгляда от обветренного лица Энунда. - Но как вы умудряетесь оставаться непобедимыми?
   - Это зовется Божественной Неистовостью, - пояснил хирдманн, откинувшись на лавку в тесной мерянской избе. - Наш верховный бог - Повелитель Битв - вкладывает в наши тела свою силу, а в наши сердца - свой дух.
   - И как это выглядит? - полюбопытствовал Сябр, чернявый беспокойный парень, двумя летами младше Рогдая. На шее он носил костяной оберег с трехглавым лосем.
   - Как пламя, которое разгорается изнутри и неудержимо ищет выхода наружу, - ответил Энунд. - Когда сил, чтобы сдержать его больше не остается, мы испускаем боевой клич и кидаемся на врага. Но только врага перед собой мы не видим.
   - Как это? - заморгал Рогдай.
   - Не успеваем понять, кто стоит перед нами. Мы просто делаем то, что хотят наши руки, не замечая преград, а топор и меч сами находят дорогу, разделяя неприятельские тела на части. Как кусок дерева или ткань. Мы рассматриваем своих противников, а точнее - то, что от них остается, уже после боя, когда спокойствие возвращается к нам. Это и есть Божественная Неистовость или Медвежий Жар. Часто после битвы мы удивляемся, как много было врагов. Но мы никогда не помним, как и каким образом их убили.
   - Я слышал, твои родичи одинаково ловко орудуют и мечом, и топором, - вставал Сябр.
   - Меч оружие почетное, - заметил Энунд. - В наших фьордах далеко не каждый может позволить себе заполучить его. Люди у нас, как правило, небогатые, а услуги кузнеца стоят дорого. Еще и мало хорошей руды. Потому часто добычей, привезенной из походов, приходится расплачиваться с оружейниками. Ведь Медвежий Жар пожирает не только тела наших противников, его трудно выдержать даже железу. Вот мы и отдаем кузнецам свое золото или серебро, чтобы они ковали для нас надежные клинки, не рассыпающиеся после нескольких ударов. Порой жертвуем и своими траллами - так мы зовем невольников из других племен, - Энунд скользнул взглядом по затянутому слюдой маленькому оконцу. - Нашему ярлу Олаву очень повезло, что в дружине Братьев есть свой кузнец. Агнар перенял мастерство от Золоторукого Виги.
   - Выходит, главное оружие ваших ратников - топор? - продолжал допытываться Рогдай.
   - Пожалуй, - согласился Энунд. - Топор удобен в схватке. Им разрубишь любой щит и любой доспех, как бы крепки они не были. Еще он годится, чтобы прорубаться через лесные засеки, тесать бревна, чтобы построить ладью. Без топора нашему брату беда.
   - И что же? - в глазах Рогдая появилось сомнение. - Неужто во всем белом свете не сыщешь ратников, что были бы так же отважны и неустрашимы, как вы? Неужто нет никого, кто умел бы делаться одержимым битвой, не чуя боли и страха?
   Энунд слегка насупился.
   - Есть только одно место, где воины могут потягаться с нами силой, - нехотя признал он.
   - Что же это за место? - братья-меряне смотрели на хирдманна восторженными глазами.
   - Город Архона в земле ругов. Там есть свое Братство Волков Одина. Только Отца Богов они зовут Свентовитом. Его святилище похоже на нашу Упсалу, а их жрецы, как и наши готи, ведают прошлое и будущее, а также управляют природными стихиями. В Архону приходят люди с разных концов земли, чтобы услышать предсказания служителей, передающих волю Всеотца. Даны и гуты неустанно шлют туда дары.
   - Ты бывал там? - полюбопытствовал Сябр.
   - Да. Статуя Свентовита огромна и имеет четыре лика, чтобы надзирать за четырьмя сторонами света. Дружина его не уступит лучшим хирдам, которые я встречал в своей жизни, а может быть - превзойдет их все... В нее входят Триста Несгибаемых - витязей, которых, как утверждают, не берет никакое оружие, известное человеку. Они умеют соединить воедино магию и ратное мастерство...
   Дверь избы тихонько скрипнула, и в дом ступил Турила. Энунд уже привык к визитам жреца мерян, который навещал его каждый день. На шее Турилы брякнула тяжелая гривна, изображающая оленя с человеческим лицом, звонко пропели бубенчики, нашитые на алый пояс, качнулся серповидный нож в кожаных ножнах.
   - Ступай за мной, иноземец, - повелительно распорядился жрец. - У меня будет к тебе разговор.
   Хирдманн вынужденно повиновался. Он уже знал, что Турила в Воронце не менее уважаемая фигура, чем сам вождь рода Белого Горностая.
   После первой встречи со жрецом Энунд долго расспрашивал о нем братьев.
   - Почему он так пристально на меня смотрит? - озаботился тогда сын Торна Белого.
   - Кто его знает, - пожал плечами Рогдай. - Его помыслы темны, и мы о них не ведаем. Он странствует между мирами живых и мертвых, легко перелетая Полночный Холм. На его груди родинки составляют рисунок Небесного Ковша - знак избранного. Я видел сам. Часто Турила отправляется в Вороний Лес, где вызывает Ящера Подземных Глубин. Тот открывает ему свои знания...
   - Кажется, я встречал таких в краю эстов, - настороженно промолвил Энунд. - Там есть гора, которая зовется Аскала, Земля Колдунов. Она доставила нам когда-то много хлопот.
   Вот и сейчас сын Торна Белого ступал за жрецом, опасливо поджимая губы. Он не знал, чего стоит ожидать от этого человека. Пребывание в Воронце затянулось, хотя гостю было позволено свободно перемещаться по всему селению. А неизвестность Энунд не любил.
   Жилище Турилы примостилось на самой окраине Воронца. Это оказался приземистый дом с навесом на столбах, щели между бревен которого были плотно промазаны глиной. В пяти шагах от входа в жилище, под раскидистой ивой, высился выпуклый камень, верхушка которого из-за своей плоской поверхности казалась стесанной. Своей высотой он доставал хирдманну до груди. Это удивило Энунда. Он сразу вспомнил про камень перед домом вождя Осмака.
   - Народ меря почитает камни, - Турила словно читал мысли воина. - Они есть вместилище душ наших предков. Во всем помогают и советуют. А этот валун - самый древний. Мы зовем его Сердце Зари. Посмотри на его навершие - там отпечатался след ноги солнечной богини Пейвы, когда она сходила с неба на землю за своим упавшим ожерельем.
   Энунд действительно приметил подобие широкой выбоины на макушке камня, очертания которой были дугообразны. Потом взгляд его остановился на иве, которая окутывала камень густой тенью.
   - Она тоже растет здесь не случайно, - способность Турилы следовать за ходом его помыслов начинала раздражать Энунда, но жрец делал вид, что этого не замечает. - Ты знаешь, что значит именное древо?
   Хирдаманн покачал головой.
   - У каждого из жрецов нашего племени, - доверительно вещал Турила, поглаживая ястреба на плече, - есть свое дерево, с которым он сохраняет тонкую связь. Эта ива - мое дерево. Она питает меня соком своей памяти и прогоняет из тела слабости. После смерти жреца умирает и его именное древо.
   Турила отворил дверь избы и, пригнувшись, вступил в темное помещение, внутри которого плясал какой-то красный огонек. Энунд не отставал. Несмотря на теплый летний день в доме жреца горел очаг в кольце больших сизых каменьев. Попискивали дрова, но дым, поднимающийся от них был каким-то белым, почти молочным. Хирдманн уловил в воздухе кисловатый запах.
   Турила указал на чурбан, который, видимо, заменял лавку, а сам прошел ближе к очагу. Энунд никогда еще не видел такого скудного убранства. В доме не было даже стола. Зато вдоль стен висели набитые войлоком чучела звериных голов: медвежьи, лосиные, кабаньи, а в правом углу, на древесной колоде, стояла непонятная фигурка всадника с головой орла из обожженной глины.
   - Садись, - ободрил жрец. - У меня для тебя хорошая весть.
   Энунд примостился на чурбан и выжидательно воззрился на жреца.
   - Завтра ты сможешь покинуть наш починок, - слова Турилы оказались неожиданными. - Ты не солгал: угрозы для нашего рода от вас нет. Потому - вольно иди своей дорогой.
   Энунд молчал.
   - Наш Рогдай - птицелов проводит тебя до самого вашего стана, - продолжал жрец. - Это чтоб ненароком не вышло какой беды.
   - Благодарю тебя, - ответил хирдманн. - Мои Братья не причинят зла твоему селению.
   - Я это знаю, - прикрыл глаза жрец.
   Убежденность его тона говорила о том, что сведения Турила черпает из какого-то более надежного источника, нежели сообщения лазутчиков.
   Перехватив взгляд Энунда, жрец улыбнулся. Он вновь уловил его мысли.
   - Посмотри на огонь в очаге, - очень тихо предложил он. - Что ты видишь?
   Хирдманн уже хотел сказать, что не видит ничего, кроме огня, однако Турила остановил его.
   - Не спеши. Смотри не на пламя, а вглубь него. Огонь - живородящий светоч мира, главная сила жизни. На нашем языке он зовется "чигас". Он горяч и плотен, но многороден. В нем есть и вода, и воздух, и огонь, и ветер. Именно они рождают рисунок деяний, шепот судьбы. Ты слышишь, как дышит огонь? Каждый вдох его создает новую вязь времени, каждый выдох - разрушает старые нити.
   Энунд лишь напрягся еще больше. Он упорно не слышал и не видел ничего.
   - Ощути протяженность огня, его плоть, обнимающую весь белый свет, - толковал между тем жрец. - В ней отражаются цвета всех событий. Огонь - поводырь знания, вестник богов, связующий нас с их мудростью. Зри лики, что взрастают в его пылающем сердце, читай следы, торящие тропы судеб.
   Воин смотрел в пляшущие языки огня, а голос жреца звучал нараспев, увлекая и завораживая...
   - ...Когда-то давным-давно далеко на юге жил великий народ, и правили им мудрые вожди. Народ процветал, не зная неурожая, болезней и угнетения чужеземцами, ибо удача всегда сопутствовала вождям, умевшим руководить сородичами разумно и дальновидно. Так продолжалось до тех пор, пока великий вождь перед смертью не разделил свои владения на три части между тремя своими сыновьями. Тогда в край их пришла беда. Двум старшим сыновьям показалось, что младший получил самые богатые и многолюдные земли. Началась суровая война - война братоубийственная, в которой младший сын сумел победить в битве, но пал на поле брани. После этого старший брат, не желая оставаться в разоренной стране, ушел на запад, забрав с собой своих подданных. Средний - отправился на север, где основал новое царство. А покинутые земли их отчизны вскоре пришли в запустение, ибо спустя несколько лет ее оставили даже потомки младшего брата. Теперь там - безлюдная степь...
   Жрец прервал свое повествование, однако перед глазами Энунда продолжали мелькать картины давних времен...
   - С тех пор не прекращается война между потомками двух уцелевших братьев. Забыли они о своем родстве, хотя происходят из одного корня. За много лет изменился сам язык их, и уже не понимают они бывших единокровников. Однако война продолжается, и два разлученных народа теперь ненавидят друг друга лютой ненавистью, считая заклятыми врагами. Эта война будет длиться вечно, ибо каждый в ней - прав, и каждый - повинен ...
   На миг Энунду показалось, что он ослеп - столь сильно что-то сдавило глаза. После провала и пустоты он вновь увидел очаг. В ярко-алом бутоне огня, раскрывшем свои лепестки, зазвенели ослепительным златом изгибы изящной ладьи, напоминающей своей формой лебедя. Хирдманн видел ее всего одно мгновение. Потом вновь повалил густой белый дым, заполнив дом кисловатым ароматом, оседающим на гортани.
   Какое-то время в избе стояла тишина. Затем Турила поднял на воина вопрошающий взгляд.
   - Я видел ладью, - прошептал тот. - Корабль, подобных которому никогда не встречал прежде. И он весь был из чистого золота.
   - Так и есть, - признал жрец. - Это - древняя реликвия. С ней будет связан твой предстоящий поход.
   - Ты знаешь, что со мной случится? - с беспокойством осведомился Энунд.
   Турила улыбнулся.
   - Ты и сам только что убедился, что подобное не столь уж трудно. Хотя иногда нужно уметь ждать, прежде чем грядущее обнаружит перед тобой свои лики. Бывает день, два, а то и месяц. Чтобы прознать, какую дорогу выбрали для тебя боги, у меня ушло трое суток.
   - Что же будет со мной? И причем тут эта ладья? - недоумевал хирдманн.
   Жрец негромко закряхтел, присаживаясь на одну из дубовых колод за очагом.
   - Представь себе небольшой родник, тихо журчащий из-под древесного корня. Он сбегает в ложбину, наполняя ее водой, и в этом озере заводится рыба. По берегам, напитанным влагой, вырастает трава, поднимаются деревья, в ветвях их гнездятся птицы, среди корней бродят звери. Мир полон жизни, и мало кто сознает, что он всем обязан этому малому роднику. Что случится, если родник вдруг пересохнет?
   - Не будет воды, - отвечал Энунд удивленно.
   - Да. Засохнет трава, поникнут деревья. Умрет рыба, разлетятся птицы, разбегутся звери. Пройдет немного лет - и на месте зеленого леса начнет перекатывать свои пески пустыня. Так же и народ. Питаясь от незаметного родника связи с богами, с Высшим Миром, он растет и плодится. Князья его вершат суд и водят дружины в походы, селяне сеют и кормят семьи, воители защищают их от лихих людей, жрецы хранят источник в чистоте, блюдя обычаи и обряды. Но стоит иссякнуть этому источнику - и народ хиреет. Одни разбегаются по другим родам, становясь приживальщиками и рабами у соседей. Другие собирают ватагу отчаянных удальцов и идут грабить. Кто-то умрет, охраняя могилы предков, кто-то выживет в чужих краях, однако сам народ, питавший свое естество из источника жизни - погибнет, утратив живительную связь времен.
   Турила замолчал, глядя в огонь. Энунд не сразу осмелился потревожить его молчание.
   - Но причем тут золотая ладья?
   - Иногда оказывается, - продолжил жрец, - что родник просто завалило камнем или подземным обвалом. И достаточно расчистить его, чтобы вернулась былая жизнь. Зная о подобном, жрецы далеких времен создали зримое воплощение источника жизни своего народа. Они придали ему облик золотой ладьи.
   Помешав угли концом посоха, Турила продолжил рассказ.
   - Ее отлили много сотен поколений назад по наказу великого вождя. Он правил могучим народом далеко на юге и создал страну, простиравшуюся от Меотийского Озера до реки Славутич и до Белой Воды или реки Бож. Ныне эта земля не знает покоя, разделенная меж коварнами, волгарами и аварами. Но тогда, в стародавнюю пору там владычествовало совсем другое племя - грозное и неустрашимое. Оно звалось сколотами.
   - Никогда не слышал о нем, - признался Энунд.
   - А между тем, именно из этого степного края происходят предки словенских родов и твоих единокровников.
   - Ты говоришь про Великую Свитьод, родину Одина у Танаквисля? - внезапно осенило Энунда. - Там некогда была Страна Асов, где Всеотец жил со своими братьями Вили и Ве, а к западу от нее - Страна Ванов, с которыми они вели войну.
   - Так и было, - подтвердил Турила. - После того, как боги покинули эту землю, на ней поселились их потомки - сколоты и ясы. После многих лет разделения могучий вождь сколотов объединил разные племена. Его звали Скилур, что значит Победоносный. Он построил Новый Город Сколотов, сделав его сердцем своей страны. На языке гречинов - Неаполь Скифский. Скилур вел успешные войны, народ его процветал. Но вот однажды он созвал лучших жрецов и пожелал узнать будущее своей страны. Все они с прискорбием поведали ему, что в правление его сына земля сколотов будет повергнута врагами, а Новый Город падет.
   Энунд не прерывал Турилу, с напряженным вниманием следя за каждым его словом.
   - Однако вождь был мудр, - продолжал свой рассказ жрец. - Узнав о предначертании богов, он решил самолично предстать пред их очами, дабы изменить уготованную его народу судьбу. С этой целью собрал со всей страны в Новый Город все золото, оставшееся от отцов и добытое в сражениях, пригласил искусных умельцев и повелел им отлить из него струг.
   - Но для чего же нужен золотой корабль? - не понимал Энунд.
   Турила ответил хирдманну снисходительным взглядом.
   - У самых разных племен, - пояснил он, - сохранилось знание об особом магическом путешествии через кромки реальности. Золото - металл богов. Правильно изготовленный из него струг, заговоренный жреческими чарами, может служить проводником между низшим и высшим мирами. Наши пращуры ведали, что на подобном судне можно перенестись в Страну Богов. Потому корабль этот должен был стать тем зримым воплощением источника силы народа, тем чудотворным образом, что связал бы людей с богами.
   Изумление Энунда все возрастало.
   - Стало быть, взойдя на такую ладью, можно прямиком оказаться в Асгарде?
   - Да. Для этого потребны лишь некоторые знания и умения.
   - Что же было с тем конунгом? Попал он в Страну Богов?
   - Увы, Скилур умер до того, как была закончена работа. Умельцы отлили струг, жрецы наложили на него силу священного заговора, но в стране сколотов уже правил молодой вождь Палак, что значит Длинноногий. Ему не было дела до встреч с богами. С первых дней прихода к власти он развязал войну с гречинами, которая стала для него роковой. Палак был разбит и пал в битве, оправдав предначертание судьбы. Страна его оказалась завоевана, а следы чудесной ладьи затерялись.
   - Не мог же большой золотой корабль раствориться в воздухе! - возразил Энунд.
   - Некоторые полагают, что Палак хотел расчленить струг, дабы присвоить золото, но сколотские жрецы схоронили его в тайном урочище. Другие - что он попал в руки алчных митридов, утвердившихся над степным краем.
   - И что же? - хирдманна поразила неожиданная мысль. - Чудотворная сила золотой ладьи действует по сей день?
   - Именно так. Многие вожди и правители искали ее. Толкуют, что вождь, ее заполучивший, сделает свой народ самым могущественным. Переместившись в высший мир и заручившись помощью Творцов, он будет властен изменить само течение времени, создать новую вязь событий и преобразить лик грядущего. Хотя я считаю, что лишь тот, кто будет стремиться к возрождению духа своего народа, а не к власти и могуществу, способен отыскать ладью и пробудить ее силу...
   Энунд размышлял.
   - Выходит, - осторожно предположил он, - совсем скоро золотая ладья конунга из Великой Свитьод вновь явит себя миру?
   - Да. После многих лет небытия. И она окажется на твоем пути. О большем меня не спрашивай.
   - Но для чего ты поведал мне столь важную тайну? - хирдманн уже сообразил, что у мерянского жреца есть какие-то веские причины вести с ним этот разговор. - Чего ты от меня хочешь?
   - Чтобы ты взял с собой человека из нашего починка. Это Рогдай - птицелов.
   Энунд захлопал глазами.
   - Этот парень спас мне жизнь, - мягко заговорил он, - но я никак не могу взять его в нашу дружину без согласия нашего ярла. Ваш охотник не воин и он чужой для нашего Братства.
   - Значит, тебе придется убедить твоего вождя. Я хочу, чтобы Рогдай стал очевидцем всего, что произойдет в вашем нелегком походе, который начнется уже через несколько дней. Если, конечно, боги сохранят его на тропах войн и раздоров. Он и правда не воин, однако найдет себя в вашем отряде. Лучшего следопыта в лесах вам не сыскать. К тому же он изрядно стреляет из лука и в обиду себя не даст.
   Энунд кусал губы.
   - Что ж, - ответил он после долгой паузы. - Я постараюсь уговорить Олава Медвежью Лапу. В последнем набеге на бьярмов мы потеряли Адильса Всадника Волн. В хирде свободно одно место. Только вашему парню придется научиться таскать суда на своем горбу, грести до изнеможения и рубиться топором в ближнем бою.
   - Об этом не беспокойся, - махнул рукой Турила. - Рогдай способный малый. Я знал его отца. Он со всем справится.
   - Пусть будет по-твоему, жрец, - Энунд поднялся с чурбана. - Я в долгу перед вашим родом, а свои долги Волки Одина привыкли отдавать.
   Турила удовлетворенно улыбнулся.
  
  -- Глава 4. Сбыслав, князь кривичей.
   Потомкам князя Кривы, когда-то пришедшим со стороны Сарматских Гор, очень приглянулись плодородные земли в верховьях Дины и Славутича. После каменистых долин, изрезанных бесчисленными ручьями и озерами, они нашли здесь настоящее раздолье нетронутых полей, лесов и приречных равнин, удобных и для пахоты, и для охоты, и для выпаса скота. Быстро поглотив местные племена и роды, кривичи создали свой племенной союз, который с годами набрал немалую силу. И если на юге и юго-востоке преградой его продвижению встали владения могучих дреговичей и вятичей, потеснить которых детям Кривы было пока не по плечу, то на северо-востоке они настойчиво отбирали земли у лесных общин веси.
   Верховному князю кривичей Сбыславу было уже за тридцать. Еще отец его Боривит немало сделал для усиления союза, ограничив власть общинных князей, происходивших из числа родовых старейшин, и влияние общинного вече. Боривит имел крепкую дружину и мечтал возвести могучий городец на берегу реки Полоты, который стал бы центром племенного союза. Осуществить свою мечту старый князь не успел.
   При Сбыславе кривичи начали ходить в большие походы, тревожа западные племена латгалов и селов. Удивительные мечи кривичей, которые племенные кузнецы ковали, наваривая стальные лезвия на железную основу, не имели себе равных среди других народов и часто давали преимущество в бою. Густая пригоршня весей и городцов рассыпалась по всем просторам союза. В них жил многочисленный люд, занимаясь посевом озимой ржи, промыслами и гончарным делом. Но Сбыслав вынашивал далеко идущие планы.
   За глаза князя величали Кривым, вкладывая в это нелестное прозвище все свое отношение к тщеславному и двоедушному человеку, путь которого никогда не был прямым, а руки чистыми. Сбыслав был вторым в роду после старшего сына Боривита Далигора. Именно Далигор по закону племени имел право на княжение. Однако после смерти верховного князя кривичей Сбыслав не пожелал подчиниться брату. В самый разгар погребальной тризны, он тайком бежал в городец Кремень, что находился на самом ополье с голядью, и там принялся собирать вокруг себя оружных людей. Местным князькам Сбыслав обещал вернуть вольности, которые отнял у них Боривит. Так младой княжич взял под свою руку немалую гридню, а со стороны зазвал чудинов и мещеру.
   Тем временем Далигор воссел на княжение, и ближники его в один голос принялись убеждать князя наказать Сбыслава. Дружина Боривита встала за плечом Далигора со всеми боярами, поднаторевшими в походах и сечах. Сбыслав не мог не понимать, что сила не на его стороне. Собранные им вои были явно не чета бывалым кметам отца. Прикинув это, Сбыслав послал к князю бирюча, объявив, что готов повиниться перед братом и распустить своих людей. Чтобы придать веса своим словам, он отправил с бирючом дары: мещерских соболей, подводу с медом и наложницу Ожегу чудинского племени.
   Сбыслав просил князя встретиться с ним в месте Заячий Бугор у истока Полоты - древнем сходище вождей, где некогда сбирались пращуры кривичей, ильменцев и радимичей для решения родовых споров. Там теперь стояло малое село из пяти изб, в котором старый Боривит пару раз останавливался, отправляясь на большие ловы за реку. По условиям Сбыслава каждый из братьев должен был прибыть с десятком воев, чтобы доказать искренность своих намерений.
   Далигор и Сбыслав встретились тепло, полюбовно решили все недоразумения, что встали промеж них стеной. Так думалось Далигору, согласившемуся отметить мировую шумным пиром и весельем. Сбыслав признавал старшего брата князем и обещался служить ему, не щадя живота, за что и получал прощение. В селе гуляли до утра. Потом Далигор отправился почивать со своей новой наложницей Ожегой, которую привез с собой на Заячий Бугор. Поутру он и сам не домыслил, каким образом оказался связанным по рукам и ногам. Чудинская девка, подаренная Сбыславом, исправно сделала свое дело, спеленав мирно спящего князя крепкими хомутами. А хмельных гридней Далигора перебили вои Сбыслава, спрятанные для этой цели в ближней березовой роще.
   Сбыслав не преступил через родную кровь и не лишил брата жизни. Он ослепил его и продал ливам, которые увезли старшего сына Боривита на Обильный Остров у побережья. Там ему было суждено провести остаток дней, промывая рыбу и мельча соль. Старейшины, бояре и кривичская дружина, оставшиеся без князя, склонили головы перед Сбыславом.
   Новый князь навел порядок в весях союза сильной рукой и приступил к воплощению мечты отца - постройке неприступного стольного града, который он решил назвать Полоцком. Со всеми несогласными и строптивыми соплеменниками Сбыслав расправлялся жестко, незамедлительно гася любой очаг смуты. В то же время князь очень зорко наблюдал за своими соседями, не упуская возможности вмешаться в их дела.
   Свои глаза и уши водились у Сбыслава во многих соседских весях. Благодаря им он быстро узнавал о самых важных событиях. Как-то вечером в княжеский терем доставили человека от радимичей, который принес неожиданную весть о князе Званимире, с которым Сбыслав никогда не ладил. Званимир со всей дружиной возвращался из похода на северу, груженый большой добычей. По слухам, его комонники, преследуя отступающих вражеских воев, случайно провалились на берегу реки Сев в глубокую пещеру, полную золота. Богатство неведомого древнего урочища, открывшегося их глазу, было столь велико, что вывозил его Званимир на дюжине крепких подвод, запряженных тягловыми лошадьми. На обратном пути севера попытались отбить добычу, сумев потрепать гридней Званимира и ранить самого князя, однако радимичи благополучно добрались до своих владений.
   Родной край, между тем, встретил своего князя неласково. Воспользовавшись его отсутствием и близостью к коварским землям, старейшины на южной окраине подняли бузу. Так и пришлось Званимиру спешно высылать на ее подавление большую часть дружины во главе с воеводой Молнезаром, которая сразу увязла в кровопролитном противостоянии с коварами и примкнувшими к ним старейшинами. Сам же он, страдая от воспалившейся раны плеча, задержался в слободе Осиная Пустошь. Там, под защитой тына и нескольких гридней, остались и подводы с золотом.
   Сбыслав едва сдержал себя, чтобы не рассмеяться от радости. Это была удивительная возможность разом заполучить огромную добычу, да еще и поквитаться с ненавидимым им Званимиром, которого князь кривичей всегда опасался. Золото непременно нужно было присвоить, а Званимира умертвить, лишив радимичей могучего вождя. Только сделать это следовало чужими руками, чтобы не накликать большой войны. Вспомнив про урманский отряд Олава, Сбыслав горячо возблагодарил богов. Именно таким безрассудным людям была по плечу столь рискованная затея. Урмане были чужаками, о которых в полуденных землях почти ничего не знали.
   Первые слухи о людях с севера - неустрашимых и беспощадных - давно привлекли его внимание. На побережье Варяжского Моря вот уже почти два столетия хозяйничали дружины отчаянных воев из племен ободричей, ретрян и варинов. Эти набежники словенских и балтских родов были умелыми мореходами, а укрепленные городцы их вытянулись от Поморья до озера Нево. Однако с недавних пор их стали теснить новые дружины, приплывавшие с закатных берегов Варяжского Моря. Ильменские словене называли чужаков урманами и рассказывали совершенно невероятные истории об их свирепом нраве и ратной силе.
   Говаривали, будто появились новые дружины после долгой войны на севере, когда бывшие собратья, ходившие в одни походы с варинами, или варягами, взбунтовались против недавних друзей и изгнали с земель, которые ранее вместе захватывали и грабили. До недавнего времени восток не знал урманской угрозы, пока однажды не явилась на крепких ладьях дружина Олава Медвежьей Лапы. Она захватила и сожгла город Старая Ладога на Волхове, возведя на его месте свою крепость и вытеснив оттуда варяжские дружины. Несколько раз словене с Приильменья и Белоозера собирали ополчение, чтобы отразить набеги чужаков, однако терпели от них жестокие поражения.
   Мысль нанять на службу гридню столь ярых кметов показалась Сбыславу очень соблазнительной. В Ладогу он отрядил боярина Торопа - человека сметливого и умеющего вести хитроречивые беседы. Тому удалось сговориться Олавом, дружина которого скучала без дела. Щедрыми обещаниями и посулами Тороп соблазнил урман, заставив их прийти в землю кривичей.
   Ватаге северных воинов было позволено поселиться у Сорочьего Дола - на опольной меже с мерянами, что находилась в десятке верст от городца Угрим, и разбить там свои вежи. Челядины князя доставляли в стан все необходимое. Теперь, имея под рукой столь крепкую силу, князь мог использовать иноземцев для своей выгоды.
   Взяв с собой боярина Торопа и десяток самых надежных воев, Сбыслав тишком выехал со своего подворья. Сам он переоделся в простого ратника, надев шелом с широким наличьем. Он хотел остаться неузнанным для посадских.
   Двигаясь верхами по лесным дорогам и просекам, Сбыслав прикидывал, как поступить с урманами после их возвращения. Заполучив золото, о котором ему поведал доглядник, от них нужно было немедля избавиться. Делиться добычей он не собирался, а свою связь с иноземными воями надлежало скрыть, дабы избежать обвинений радимичей. Получалось все складно. Иноплеменные кметы на свой страх и риск совершили набег, отбив добро князя Званимира. Его дело - сторона. А уж этих оголтелых рубак он найдет способ отправить к праотцам, обрубив все концы. Все урмане любят медовуху и пиво, в которые легко подмешать Марину траву...
   Стан Олава Медвежья Лапа раскинулся на большом холме. Сбыслав невольно удивился. Прочный сосновый тын со смотровыми "кострами", утыканный заостренными кольями откос холма и дозорные с пиками создавали устрашающую картину. Похоже, эти люди свое дело.
   Кривичей без разговоров впустили в ворота. Здесь взору Сбыслава представилось не менее суровое зрелище. В разных концах стана бородатые детины косой сажени в плечах точили на оселках лезвия топоров или натирали салом длинные тяжелые мечи. Лица многих были раскрасневшиеся, в косых ухмылках мелькали желтые зубы.
   С первого взгляда было ясно, что ратники эти прошли огонь и воду. Такого числа шрамов на лицах и телах, говоривших о бесчисленных схватках, Сбыслав ни у кого не видел. У некоторых отсутствовало ухо, глаз, нос или несколько пальцев, что создавало зловещее впечатление. Его еще больше усиливал раскатистый гомон, исторгаемый широкой грудью урман.
   Несмотря на разгар лета, одни кметы кутались в шерстяные плащи, другие сидели у костров, словно изваяния гигантов. Рыжие и русые космы волос были либо рассыпаны по их крепким плечам, либо стянуты в тугие косы. Кольчуги их казались легче и короче, чем у кривичей или словен, некоторые же и вовсе были одеты в стеганные или полотняные куртки. Прямо на земле в ногах воинов лежали разрисованные круглые щиты с умбонами - обитые кожей или железными пластинами, стояли выпуклые шлемы с наличниками или наносниками.
   Олав - огненно-рыжий, густо усыпанный веснушками - уже сам поднимался навстречу Сбыславу. У него были высокие надбровные дуги, сплюснутый нос, рваный шрам от копья на нижней губе и почти заросшая дыра в левой щеке. Говорили, что когда-то он зубами перекусил вражескую стрелу, однако наконечник ее слегка подрезал его язык, так что с той поры Медвежья Лапа шепелявил. Еще он был колченогим, потому как сломанная булавой кость правой ноги срослась неправильно. Словом - настоящий косолапый медведь, нескладный и угловатый.
   - Ну, здравствуй, князь! - проревел он, узнав Сбыслава, которого запомнил после первого посещения вожаком кривичей Святилища Меча.
   Подступив к князю, он довольно бесцеремонно хватанул его по плечу своей лапищей. Сбыслава повело в сторону, но он устоял и поспешил приложить палец к губам.
   - Не шуми, Олав, - предостерег он. - Огласка нам не в подмогу.
   - От кого нам таиться в кругу моих людей? - поморщился ярл, однако с неохотой уступил.
   В стане был беспорядок. Тут и там громоздились большие походные котлы, перетянутые веревками ворсистые мешки, шерстяные одеяла.
   - Сыты ли твои люди? - первым делом осведомился Сбыслав.
   - И еды, и меда вдосталь, - ответил Олав. - Однако скоро мои парни начнут скучать, и мне будет нелегко держать их на привязи. Или они передерутся между собой, или пойдут громить твои селения.
   - Это неплохо, - произнес Сбыслав, загадочно улыбаясь. - У меня есть для них настоящее дело.
   - Вот это другой разговор! - снова взревел было ярл, но тут же примолк под сердитым взглядом князя. Глаза Олава запылали, словно два костра.
   - Это работа для настоящих мужчин, таких, как твои ребята, Медвежья Лапа, - заверил Сбыслав.
   - Присядь, князь! - пригласил Олав, опускаясь на опиленное бревно, покрытое рогожей. - Надеюсь, нас ждет крепкая драка.
   - Уж это точно, - Сбыслав усмехнулся.
   Он сел рядом с вождем урман, а гридни его встали в стороне.
   - Собирай всех своих людей, чтоб не шлялись по округе, - князь говорил тихо, но веско. - Завтра поутру выступите в путь. С вами пойдет Тороп и еще пятеро моих ратников.
   - Не доверяешь? - сверкнул глазами Олав, однако сдержал негодующий порыв.
   - Так лучше для дела, - успокоил его Сбыслав. - Они покажут дорогу. Сперва будете идти вверх по реке, потом волоком перетащите ладьи до Южной Дуны. По ней поплывете в землю радимичей, минуя заставы, которые стоят у них на лесных дорогах. В случае чего, назоветесь заморскими купцами. У слободы Осиная Пустошь надо появиться внезапно и взять ее быстрым налетом. В живых не оставляйте никого. Добычу, которую найдете там, доставьте в Угрим. Половина ее - ваша.
   - Это мне по нутру, - осклабился Олав.
   - Крепко запомни, - Сбыслав совсем понизил голос. - Князь радимичей не должен выжить.
   - Будь спокоен. Хозяйка Мертвых уже дожидается его в своих чертогах. Мои хирдманны привезут тебе его башку в походном мешке.
   Сбыслав еще внимательнее оглядел окружающих его воев, их двуручные топоры, блистающие клинки, широченные плечи и узловатые руки. Он был наслышан, что урманские воины звереют в бою, становясь не чуствительными к боли. Тогда каждый из них стоит десятка простых гридней.
   - Выпей с нами, князь! - к Сбыславу с длинным окованным рогом подошел носатый урманин в островерхом шеломе. - За успешный поход.
   - Добро, - согласился Сбыслав, принимая из рук воина рог с медовухой.
   - Это Торольв Огненый Бык, - представил урманина ярл. - Когда не сжимает в руках меч или топор - славный малый. Но во время сечи даже нам приходится держаться от него подальше. Ревет, как бык, рвет противников в клочья и не слишком заботится о том, чью голову снести или кому выпустить кишки. Чтобы утихомирить его после боя, приходится опутывать корабельными канатами. Но он и без оружия не подарок. В прошлом году зубами оттяпал три пальца Храфту Черному, когда тот не слишком расторопно его вязал.
   Князь кривичей искоса взглянул на воина. Подбородок, как острый выступ, с которого свисает свитая косицей бесцветная борода. Холодный, совсем безликий взгляд, худые скулы, каменные руки. Сделав пару глотков из рога, Сбыслав вернул его хозяину.
   - Пусть боги пошлют нам удачу! - Огненный Бык одним духом осушил рог и вытер усы. На его лице проступило хищное выражение. - Всеотец уже заждался многих из нас, а ворота в Вингольв стоят открытыми.
   - Слова настоящего хирдманна, - одобрительно ухмыльнулся Олав.
   Сбыслав уже поднялся с опилка, однако ярл удержал его.
   - Обожди, князь.
   Легкий холодок вдруг пробежал по шее Сбыслава.
   - Разве мы не обо всем с тобой договорились, Медвежья Лапа? - спросил он с беспокойством.
   - Обо всем, - признал Олав. - Но прежде, чем ты покинешь нас, я хотел бы, чтобы ты вместе со мной глянул на знаки судьбы, которые разложит для нас Даг Угрюмый.
   Сбыслав напрягся еще сильнее.
   - Твои вои занимаются волхованием? - он попытался вложить в свой вопрос как можно больше презрения, однако голос его подвел. Князь кривичей кашлянул, заглушая дрожь.
   - Даг, кормчий с "Волка Бури", самый старый из нас, - поведал ярл. - Он редко говорит, но многое видит. Должно быть, за его молчаливый нрав Один наделил его даром понимать руны. Не раз этот дар вызволял нас из тяжелых передряг. Перед серьезным делом лучше узнать, чего стоит ждать от похода.
   - Что ж, я готов взглянуть на твоего обавника и его умения, - с неохотой подчинился Сбыслав.
   - Эй, кликните сюда старого Дага и Бови Скальда! - велел Олав ратникам.
   Вскоре перед ярлом и князем кривичей предстали двое. Один - сутулый седовласый воин хмурого вида в потертой шерстяной рубахе красно-коричневого цвета, покрытой желтыми заплатками, образующими на груди фигуры двух воронов. Сбыславу было известно, что такие заговоренные заплаты на одежде выполняют у урман роль оберегов. Штаны, мешковато топорщащиеся над засаленными обмотками икр, имели синие полосы. На кожаной перевязи его висел длинный, но бесхитростный меч с деревянной рукоятью. Другой воин был совсем юным и на удивление стройным, с глубокими голубыми глазами. Русые волосы его были собраны в раздвоенную косу на затылке, темя стянуто золотистой повязкой. Плащ с бобровой опушкой, наброшенный поверх кольчуги, крепился на правом плече большой треугольной застежкой, а в нескольких местах его покрывали бронзовые бляшки в форме лошадиных голов и похожие на полумесяц броши.
   - Бови Скальд всегда помогает Дагу, - пояснил Медвежья Лапа. - Он ему как сын. Видит все мысли старого волка.
   Тороп и кривичские гридни тоже с интересом следили за приготовлениями.
   Бови Скальд разложил на земле синее льняное покрывало, на котором шелковыми нитями был вышит дракон, переплетенный со змеей. Вокруг них угадывались изображения деревьев с круглой кроной. Даг Угрюмый отвязал от пояса атласный мешочек, в котором что-то зашуршало.
   - Бурю Мечей пророчит Гусь Крови, что точит свой клюв о Пологи Гор! - почти пропел Бови чистым и звучным голосом. - Пусть Вепри Волн бороздят Долину Тюленей, пусть грызет Древо Сечи Рыба Кольчуг. Ясени Битвы вновь идут за оком твоим, Отец Богов!
   Сбыслав наморщил лоб.
   - Что он болтает? - князь наклонился к Олаву.
   - Это кеннинги, - негромко пояснил ярл, - язык скальдов. "Буря Мечей" - битва, "Гусь Крови" - ворон, "Пологи Гор" - небо, "Вепри Волн" - корабли, "Долина Тюленей" - море, а "Древо Сечи" - тела врагов.
   - А что значит "Рыба Кольчуг" и "Ясени Битвы"? - с невольным интересом осведомился Тороп.
   - Меч и воины. В этом языке сокрыта древняя магия наших богов, он достался нам от мудрого аса Браги, но понимают его немногие.
   - Я вижу, ярл, ты неплохо разбираешься в этой околесице, - тихонько подначил Олава Сбыслав.
   - Я - старший среди моих Братьев, - без тени улыбки ответил Олав. - Я должен понимать каждого из них.
   - Добро, - только и проворчал князь кривичей.
   Бови Скальд между тем еще говорил что-то про Скалы Шлемов и Перину Дракона, но Сбыслав его не слушал. Он смотрел на лица и глаза урман, которые сейчас полыхали огнем. Даже шрамы их как будто сгладились вместе с телесным уродством, пропали все морщины. Он видел перед собой восторженных детей, опьяненных приобщением к чему-то важному и взрослому. Князь только пожал плечами. Этих северных людей ему не уразуметь. Они могут быть дикими, как лесные звери, проливающие реки крови, а потом в один миг превратиться в невинных отроков с небесными очами. Могут быть грубыми и сладкоречивыми. Могут резать глотки всем и вся в захваченных весях, а потом петь благозвучные песни и складывать вирши под гуслярную гудьбу.
   Бови Скальд дошел до обращения к Норнам, испрашивая разрешения узнать их промысел. Тут Сбыславу стало немного яснее. Подобно Макоши с ее веретеном эти урманские судьбопряхи ткали нити доли и недоли для каждого человека и его рода.
   - Даг Угрюмый просит в сердце своем направить его руки и помыслы, ибо нуждается в вашем знании, - говорил Скальд. - Пусть под чашей небес откроются знаки грядущего! Огонь и вода, ветер и воздух, земля и лед пусть составят узор на дороге наших клинков!
   Старый урманин, развязавший свой мешочек и державший его на вытянутой правой ладони, пока Бови говорил эти слова, теперь резко перевернул его, высыпав на расшитую ткань целый ворох маленьких деревянных дощечек. На прямоугольных липовых планках были прорезаны писалом тонкие знаки, которые Даг разложил рисунком вниз. Он принялся перемешивать их круговым движением посолонь. Губы его беззвучно шевелились, глаза были закрыты. Вся фигура человека выдавала глубокое сосредоточение, и в то же время казалась какой-то нереально отстраненной, призрачной.
   Закончив вращать планки, Даг Угрюмый распластал над ними свои пясти и замер, будто окаменев. Сбыславу почудилось, что между дланями старого воя и деревянными планками заклубился легкий пар. Словно остановилось само время. Потом тело Дага сотряс едва уловимый толчок. Он взял правой рукой одну из планок и положил в углу полотна, затем взял вторую и третью. Все их урманин выложил в один ряд.
   - Один благословил нас, откликнувшись на наш зов! - громко произнес Бови Скальд. - Он готов явить нам знаки судьбы.
   Даг перевернул первую руну.
   - Чистая Руна, - с невольным удивлением объявил Бови.
   Урмане и кривичи воззрились на планку, которая была лишена какого-либо знака.
   - Это руна Всеотца, - задумчиво проговорил Олав, - одновременно означающая и начало, и конец, выход за грань познаваемого и силу рока.
   - Как это понимать? - поморщился Сбыслав.
   - Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, - разъяснил Бови Скальд. - Путь наш будет труден, но мы осилим его, если избежим привязанностей. Обычно первая руна из трех проясняет остальные, однако здесь она только запутывает нас еще больше.
   - А что вторая? - поинтересовался Тороп.
   - В ней Один посылает свой совет.
   Даг Угрюмый неторопливо перевернул вторую планку. Увидев выведенный на ней рез, урмане побледнели.
   - Говори! - Сбыслав посмотрел в глаза Бови, стараясь унять дрожь.
   - Это Перт, Посвящение, - промолвил молодой урманин. - Не менее загадочная руна.
   - Каков ее смысл?
   - Смерть и возрождение. Это значит, что наша цель потребует больших усилий, но удача может быть связана с действиями, которые для нас неожиданны. Верную дорогу нужно найти среди множества иллюзорных. Тогда все скрытое от нас прояснится.
   Даг Угрюмый выразительно поднял указательный палец.
   - Еще это обратимая руна, - уловив его жест, разъяснил Бови. - Если ее перевернуть - значение будет другое. Оно может гласить, что прежний путь себя исчерпал.
   Даг перевернул третью планку.
   - Для чего нужна третья руна? - поспешил спросить Сбыслав.
   - Она укажет, что произойдет, если мы последуем совету Всеотца.
   - Эваз, Движение, - отер бороду Олав. Поднявшись с опилка, он навис над покрывалом всем своим тяжелым телом.
   - Ее суть - большие перемены и новая стезя, - заключил Бови. - В перевернутом положении означает дальнюю дорогу.
   - Сколько живу на свете, - засопел ярл, возвращаясь на место, - а никогда прежде не видел столь туманных знаков. Мы отправляемся в трудный поход, не зная толком, что нам делать, чтобы сохранить свои головы.
   - Все это пустое, - заверил Сбыслав, вставая на ноги. - К чему придавать столько значения каким-то резным деревяшкам? Ваша удача - в ваших крепких руках.
   - Пожалуй, ты прав, князь, - Олав Медвежья Лапа только махнул рукой. - Будем готовится к походу и славным делам, которые наверняка запомнят умельцы складывать звучные висы.
   Провожая князя кривичей, он дошел до самых ворот стана. В Святилище Меча вместе с Торопом Сбыслав оставил наиболее ловких и проверенных воев: Щерба, Блажко, Гудилу, Полюда и Родогоя.
   Неожиданно перед ярлом и кривичами выросли две фигуры.
   - Энунд? - изумился Медвежья Лапа, рассматривая статного воина с живыми голубыми глазами и тонкой бородкой, удлинявшей обветренное лицо. - Я думал, тебя утащили кобольды на этих дрянных болотах. Кто это с тобой?
   - Человек из племени меря, - ответил свеон.
   Сбыслав, ведущий коня под уздцы, ощутил, как пальцы его вцепились в поводья.
   - Чем занимаются твои люди? - напустился он на ярла. - Я же предупреждал тебя, чтобы они не водили сюда местных? Не хватало еще, чтобы Осмак что-то вызнал про наши с тобой планы...
   Олав и сам уже побагровел от гнева, часто задышав ртом. Взгляд его сверлил Энунда, брови низко нависли над глазами, словно тучи перед грозой.
   - Ты что себе позволяешь, молокосос? - прогрохотал он на весь стан.
   - Он должен пойти с нами, ярл, - молодой свеон твердо смотрел в глаза Олаву. - Этот парень вытащил меня из топи, в которую я провалился. Я ему обязан...
   - Довольно! - взревел Олав, точно медведь. - Я научу тебя слушаться старших.
   - Обожди, - Сбыслав вдруг оборвал пламенный порыв предводителя урман. - Мы поступим по-другому.
   Князь бросил поводья одному из дружинников и отвел Олава в сторону. Он уже осознал всю угрозу сложившегося положения и надумал, как из него выпутаться.
   - Мерянина нельзя отпускать назад, - шепнул Сбыслав. - Он видел мое лицо. Лучше всего было бы снять с него голову, но тогда Осмак затаит на нас обиду, да и твой воин может неправильно это истолковать. Забирай его с собой в поход и пусть он из него не возвращается. Его родичи узнают, что он сложил кости на чужбине, как настоящий мужчина. Ты меня понял, Медвежья Лапа?
   - Ладно, - просопел Олав. - Сделаю, как ты хочешь. Завтра этого малого здесь уже не будет.
   - Я рассчитываю на тебя, ярл! - сказал на прощание Сбыслав, забираясь в седло. - И возвращайся с удачей.
   Кинув беглый взгляд на загорелого охотника в кожаной куртке с тулом и луком на боку, князь кривичей резко отвернулся. Шестеро комонников выехали за ворота Святилища Меча, погнав скакунов вниз по увозу холма.
  
  -- Глава 5. Речной путь.
   Энунд вел Рогдая через весь стан, заполненный огромными шатрами из парусины и льняного полотнища, натянутыми на березовые колья. Мерянин без перебоя крутил головой по сторонам, разглядывая сидящих у костров хирдманнов, щиты с железными ободами, надетые на вбитые в землю шесты, длинные лавки, заполненные плошками.
   Люди в Святилище Меча были разбиты на множество небольших групп. Некоторые в них варили овсяную кашу на молоке, запах которой гулял между палатками, другие штопали большими иглами одежду, рубили дрова или просто спали на свернутых плащах. Замечая Энунда, Братья приветливо махали ему рукой или подмигивали. Дюжий силач Хумли Скала, раздетый по пояс, наставлял четверых молодцев в борьбе, поочередно швыряя их на землю, словно щенят. Альв Бешеный и Гудред Ледяной Тролль играли в тавлеи костяными фишками. До Энунда долетели обрывки их разговора.
   - Так далеко на юг к гардам нас еще не заносило, - ворчал Гудред, видимо, прикидывая тяготы предстоящего похода, о котором знали теперь все. - Больших рек там меньше, наверняка придется корячиться до седьмого пота, таская драконы волоком.
   - Эх, - Альв вздохнул с досадой. - А вот Скафри и Эйнару повезло больше нас. Угораздило же этих счастливчиков наняться в дружину к Рауду Морской Чайке! Сейчас опустошают берега толстопузых фризов. А поживиться там всегда есть чем.
   - Верно, - кисло подтвердил Гудред. - На Западе люди живут богато. А здесь - глухомань и нищета. Совсем как у нас, в Свеаланде, или в Стране Финов. Только лесов больше.
   - Я слышал, гардский конунг обещал нашему ярлу золото, - неуверенно припомнил Альв.
   - Еще поглядим. Ихнему брату доверять опасно...
   Энунд подвел Рогдая к шатру, возле которого на перевернутой пивной бочке сидел Хегни Острие Копья - мясистый детина с оспинами на лице и оторванной мочкой уха, борода и волосы которого походили на сухую паклю.
   - Здорово, Хегни! - приветствовал его Энунд. - Привел нового парня, который будет кормиться с нами. Так решил Олав.
   Хегни даже не удостоил Рогдая взгляда.
   - Если он хочет, чтобы ему была еда у нашего очага - пусть до блеска начистит котел.
   И он лениво указал на огромный железный котел, стоящий на камнях под длинным вертелом, установленным между двух вкопанных в землю рогатин. Этот котел, весь покрытый копотью и жиром, в последний раз мыл в Альдейгьюборге один тралл из биармов, которого Хумли Скала, будучи во хмелю, убил броском своей пивной чаши за нерасторопность.
   Рогдай с непониманием воззрился на Энунда.
   - Делать нечего, парень, - Раздвоенная Секира лишь развел руками. - Здесь принято подчиняться. Каждый в Братстве имеет свои обязанности. Так что нарви побольше травы и набери песка. Придется потрудиться. С крепышом Хегни лучше не спорить, если желаешь сохранить свои зубы. Он кормчий на "Руке Победы".
   Рогдай подчинился. Охотник снял колчан и лук, а также свою куртку, и закатал рукава рубахи.
   - Не вешай нос, дружище! - напутствовал его Энунд. - В большой семье Опоясанных Мечом уважение нужно заслужить. Настанет день, и тебя тоже начнут принимать всерьез. Пока же для всех этих людей ты значишь не больше, чем бродячая собака.
   Рогдай молча согласился. Он поднял погнутое ржавое ведро для песка, которое швырнул ему вдогонку кто-то из Волков Одина, и направился на окраину стана.
   Мерянин прошел совсем немного и остановился, так как на пути его встали трое ратников. Рогдай сразу смекнул, что это не урмане. В отличие от северных воинов, не обращающих на него никакого внимания, эти изучали его в упор с неподдельным интересом. Кольчуги их были из крупных плотных колец, а у одного грудь сверкала нашитыми на кольчатое полотно прямоугольными пластинами.
   - Ты из Воронца? - воин с нагрудными бляхами говорил по-мерянски.
   Рогдай вздрогнул, удивленный звуком родной речи.
   - Да, - подтвердил он.
   - Как здоровье князя Осмака? Все так же бьет медведя и лося в своих лесах?
   Рогдай кивнул, рассматривая заостренные черты лица воина с прищуренными глазами, в которых плясали хитрые огоньки, нос с горбинкой, пшеничного цвета бороду, подстриженную ровным клином. Было ясно, что это не простой ратник, уж очень ухоженной была его кожа, а черемная рубаха, выглядывающая из-под брони, смотрелась слишком броско на фоне других. Высокий шелом с выкружками для глаз, который незнакомец держал в руке, имел серебряные накладки.
   - Прими совет, - почти шепотом произнес воин. - Если хочешь подольше прожить среди урман, держись поближе к нам.
   - Чего мне опасаться? - не понял его Рогдай.
   - Твоя жизнь здесь не стоит и лесного желудя, - все так же тихо ответил воин. - А за нашей спиной ты в трудный час найдешь заграду.
   - Благодарю тебя, - чуть поклонился мерянин.
   - Потом поблагодаришь, - усмехнулся воин. - Только запомни: если вдруг ненароком услышишь, что урмане замышляют что-то важное - шепни мне. Меня зовут Тороп.
   И ратник с нагрудными бляхами прошел мимо него. За ним последовали и двое других.
   Ближе к вечеру в Святилище Меча начались приготовления к походу. Вновь и вновь Волки Одина начищали свое оружие, натирали салом умбоны и венцы щитов, шеломы и броню, стараясь не оставить ни пяди места для коварной ржавчины.
   Рогдая так и не подпустили к костру, возле которого Волки Одина расселись для трапезы. Он примостился в сторонке, на камне. От круга Хегни Острия Копья ему перепало несколько кусков жареной лосятины, соленая рыба и краюха хлеба.
   - Тебе непременно нужно будет проявить себя в первом же бою, - сказал мерянину по этому поводу Энунд. - Тогда ты заслужишь место в кругу Братьев и на тебя станут смотреть, как на мужчину. Пока же не дадут даже грести на вестах - это тоже почетное право настоящего воина.
   Суда урман Рогдай увидел в тот же день. Три огромных лодьи стояли на пустыре с закатной стороны от тына, прямо под насыпью. Вокруг них тоже вертелись люди, шпаклюя днища и борта. Длинные махины были обшиты ясеневыми досками, стянуты заклепами и укреплены просмоленными шерстяными шнурами. Мерянин видел, как усиленно урмане расклинивали деревянные гвозди и конопатили их мхом, а потом снова забивали. Как оказалось, страшные головы и хвосты причудливых зверей, покрытые позолотой, легко разбирались и ставились только в походах, а то и вовсе при подходе к чужим берегам, чтобы раньше времени не пугать жителей. Паруса из ворсистой шерстяной ткани, нашитой полосами и крашеной в разные цвета, были сейчас разложены на земле и прижаты валунами. Урмане просушивали и проветривали их. На одном поверх алых и белых полос был нашит большой синий змей. По-видимому, он принадлежал ладье самого урманского вождя.
   Всего в стане Рогдай насчитал порядка трехсот оружных мужчин. Были еще невольники, отмеченные клеймами, и женщины-невольницы, с которыми урмане обращались грубее, чем с домашним скотом. Это тоже было непривычно Рогдаю, так как в Воронце никогда не держали рабов из чужих племен.
   Но больше всего удивило мерянина, что среди этих грозных северных людей оказалось несколько словен, являвшихся полноправными членами Братства. Похоже, они попали в дружину Олава давно и уже доказали свою преданность в немалом числе сражений. Вели они себя столь же высокомерно, что и урмане. Рогдай подслушал, что старшего у них зовут Витко и все они родом с Ладоги. Даже шеломы носили, как у Волков Одина - с кожаными нащечниками, обшитыми железными пластинами, и с расширяющимися книзу наносниками.
   - Олав велел взять тебя на "Руку Победы", - чуть позже сообщил мерянину Энунд. - Твои навыки нам тоже пригодятся. По меньшей мере, до тех пор, пока ты не убьешь своего первого врага и не добудешь меч или топор.
   Как вскоре выяснил Рогдай, держали в дружине и лучников, но число их было невелико. Лук слыл оружием презренным, победить с помощью которого считалось недостойным мужчины. Вот почему, хотя в своем арсенале его имел почти каждый, стрелками в дружине были, в основном, фины. Однако из рассказов про схватки с разными племенами, приводимых Энундом, мерянин сделал вывод, что подчас умелый бой стрелами с судов или в поддержку копьеносного строя на суше мог изменить расстановку всего дела.
   К судам поставили многочисленные сходни, по которым поднимали на борта бочки с провизией - в основном, соленья и вяленое мясо - а также мед. Грузили шерстяную одежду, котлы, багры, канаты, ведра и кованые сундуки с каким-то скарбом. Эта работа целиком легла на плечи траллов, финов и некоторых юных дружинников, которых урмане прозывали "гремдирами". Зрелые воины - "хаульдиры", развешивали над бортами круглые щиты, переносили оружие, возились с мачтами и устанавливали паруса. Рогдай, обливаясь потом, трудился вместе с остальными, но не переставал прислушиваться к звукам иноплеменной речи, стараясь запоминать слова.
   А Энунд, между тем, задумчиво поглядывал краем глаза, как Хегни проверяет закрепление гитовых на шкаторине паруса и укладку шпиртов в стойки "Руки Победы". Невольно вспомнился последний поход, бедняга Адильс Всадник Волн, словно еж утыканный стрелами бьярмов, но еще не испустивший дух. Его поднимали на судно, положив на большой щит Хумли Скалы, а он все бормотал что-то в предсмертном бреду о песнях чаек и играх тюленей. Потом Бови Скальд почтил его такими словами:
   "Над Скалами Шлемов поет ветер покоя
   Месяц Корабля уносит в объятья Блаженных.
   Там, за вратами крови, ясень Гласира
   Осыпает на землю небесные звезды".
   - Что приуныл, Сокрушитель Голов? - из задумчивости Энунда вывел резкий оклик Агнара Земляной Бороды. - Стосковался по новым схваткам? А, между тем, мне здесь пришлось поскучать побольше твоего. И все по твоей милости.
   Молодой хирдманн посмотрел на кузнеца виноватым взглядом.
   - Прости, старина. Я обещал тебе найти руду, и я нашел ее.
   - Поздно! - сердито фыркнул Агнар. - Где ты болтался три дня? Пока тебя ждал, сладкий мед и пиво совсем задурили мне голову. Я проиграл в кости свой родовой браслет.
   - Кому? - удивился Энунд, припоминая литое из серебра украшение с головой великана Трюма, которым Земляная Борода всегда дорожил.
   - Сначала подумал, что Тору-Громобою, - почесал затылок Агнар. - Когда тот пришел вечером навестить меня со своей большой секирой.
   Энунд прыснул со смеху.
   - Потом оказалось, что это Хумли Скала, - признался кузнец.
   - Выходит, я твой должник.
   - Это точно, мылыш. Хотел сковать себе большой двуручный меч, вроде того, что был у Лейва Стража Сечи. Помнишь, как он был тяжел? Не всякий воин мог поднять его даже двумя руками...
   - Ты скуешь еще много хороших железных мечей, - обнадежил кузнеца Энунд.
   - Да на что мне теперь железо? - рассмеялся тот, показав кривые зубы. - Скоро у нас будет столько золота, что я смогу отлить себе из него золотые доспехи.
   - Это золото еще нужно взять, - Энунд пожал плечами.
   В последнюю ночь, проведенную в мерянском селении, ему приснился непонятный сон. Он встретил в гардской дубраве Видара Молчаливого - таинственного сына Всеотца, которому было предназначено пережить всех Асов, и его не менее таинственного коня, в седло которого никто никогда не садился. Молодой бог протянул Энунду мешочек с овсом и жестом попросил покормить скакуна, но когда хирдманн приблизился к нему, тот обратился в камень. Туманные предсказания Дага Угрюмого тоже не прибавляли уверенности сыну Торна Белого.
   - Боги играют с нами, - сказал на этот счет Бови Скальд. - Они подсунули нам изрядную приманку, которая ослепляет блеском наш взгляд и не дает увидеть расставленные сети. Клянусь темными водами Вимура, это все новые проделки неугомонного Локи. Шельмец надумал развеселиться, а Один и Фригг потакают ему, желая поглядеть, чем закончится дело...
   Рано утром Олав Медвежья Лапа велел сниматься со стана. Все воинство, рабы и кривичские ратники вышли за стены тына, в котором ярл оставил менее сотни хирдманнов во главе с Иллуги Вороньим Пером. Братья, которым выпал столь безрадостный жребий, провожали товарищей завистливыми взглядами и про себя кляли Олава последними словами.
   - Охраняйте крепость, - невозмутимо сказал им ярл. - Нам еще предстоит сюда вернуться. Кто знает, может, потом мы захотим обосноваться в этих краях?
   Иллуги Воронье Перо не ответил ни слова, хотя и без того длинное лицо его вытянулось еще сильнее, а глаза поблекли. Бывалого хирдманна утешало только одно: в братстве Волков Одина все имели равные права на добычу, независимо от участия в боевых схватках.
   - Повезло же тебе, Иллуги, - не преминул подтрунить над ним Гудред Ледяной Тролль. - Еще переживешь нас всех.
   Воронье Перо посмотрел на него почти ненавидящим взглядом и отвернулся.
   Воинов и траллов ярл разделил на три отряда, приказав тащить драконы к реке. Кривичи оказались на головном судне ярла "Змей Волн". Помимо него в речной путь отправлялись "Рука Победы", где главным был Хегни Острие Копья, и "Волк Бури" во главе с Дагом Угрюмым.
   Рогдаю впервые довелось волочить на своих плечах столь непомерно тяжелую ношу, которая сгибала его в три погибели. Приходилось прикладывать просто неимоверные усилия, чтобы переставлять ноги, а сзади неслись сердитые окрики здоровил-урман. Плечи и спина горели, словно объятые огнем.
   Когда добрались до береговой отмели, Хегни распорядился поставить ладью и спустить ее на воду. У Рогдая появилось возможность на миг распрямить спину и размять кости. Но на него снова закричали, заставляя толкать исполинский струг. Ноги увязли в береговом песке, поясница заныла. Когда нос лодьи взрезал водную синь, все урмане резво забрались в нее по бортам. Мерянин отстал, и если бы не белобрысый парень с озорными зелеными глазами, который протянул ему руку, неминуемо свалился бы с крутых боков морского коня.
   - Тойво, - назвал себя незнакомец, улыбнувшись Рогдаю, переводившему дух на досках судового настила. Мерянин догадался, что это фин.
   Заскрипели снасти, зашевелились ало-белые паруса. Вестовые встали на носу лодий, рулевые - на корме, а большинство хирдманнов сели на весла в середине судов. Плавание началось. Рогдаю случалось всего пару раз бывать на Великой Реке. Он больше слышал о ее могучем течении и тяжелых волнах. Теперь же мерянин мог воочию лицезреть всю красоту этого грозного водного потока, стремящего через бесчисленные земли, покрытые лесами, равнинами и косогорами.
   Суда разрезали тяжелую сизую гладь. Они шли ровно под мерный стук весел, поднимавшихся и опускавшихся одновременно. На "Руке Победы" их было по тридцать с каждой стороны - трехсаженевые, вставленные в узкие уключины, над каждой из которых на твердой планке висел черный, желтый или белый щит. Слаженность гребцов поражала. Рогдай перебрался на корму, где было место для слуг и финских стрелков, и разместился на сосновых половицах возле ковшей и ведер для вычерпывания воды.
   Он видел, как Хегни Острие Копья орудует широченным кормовым веслом, больше похожим на лопату, прикрепленным ремнем к деревянной колоде снаружи ладьи. Могучий урманин сопел, сузив глаза, но ни на миг не прекращал работы. Траллы старались держаться от него подальше.
   А прямо над парусом сновали голодные чайки, рассыпая вокруг себя несносный галдеж. Их становилось все больше и порой они закрывали небо густой россыпью своих белых тел.
   - Эй вы! - рявкнул Хегни финам своим скрипучим голосом. - Непутевые охотники на оленей! Подстрелите-ка парочку этих наглых тварей.
   К удивлению Рогдая, смысл слов рулевого оказался ему понятен. Он увидел, как светлоголовые стрелки, одетые в рубахи из сыромятной кожи, вмиг оживились и начали сбивать птиц тонкими оперенными стрелами. Про себя мерянин похвалил их за точность, потому как каждый выстрел достигал цели. Подняв еще больший гам, чайки стали испуганно разлетаться в сторону. Одна бухнулась прямо в ноги к Рогдаю - стрела пробуравила ее грудку навылет. Урманин в заднем ряду обернулся.
   - Вот тебе и обед, - загоготал он.
   Лодьи шли друг за другом, первой - "Змей Волн", за ним - "Рука Победы", и замыкал строй "Волк Бури". Ветер крепчал, поднимая тяжелые буруны. Воздух похолодел. Уже скоро всех слуг подняли на ноги, велев обносить гребцов питьевой водой. Рогдаю тоже дали ведерко и ковш, которым нужно было зачерпывать столько воды, сколько просили урмане для утоления жажды.
   По обеим берегам реки сгустились темные, непросветные кущи лесов. Они тянулись нескончаемой чередой, заставляя воинов хмурить брови.
   - Даже в Бьярмаланде нет таких дремучих чащоб без конца и края, - заговорил Альв Бешеный, обращаясь к Энунду. - Как здесь живут люди?
   - Кто его знает? - отозвался Раздвоенная Секира. - Ты вот привычен к голым скалам, где гуляет ветер, а редкие деревья растут среди камней. Гарды любят леса и сроднились с ними. Я слышал, они поклоняются своим лесам, как божествам, и те оберегают их от врагов.
   - Как же можно поклоняться лесу? - захлопал глазами Торольв Огненный Бык.
   - Это потому, что леса здесь живые и очень могущественные, - Энунд говорил со знанием дела. - Им ничего не стоит погубить человека или спасти его. Могут обратить даже в медведя или в лося. Верно, Рогдай?
   Молодой хирдманн обернулся к мерянину, который в этот момент поил Агнара Земляную Бороду. Рогдай впервые ощутил на себе такое внимание со стороны Волков Одина и смутился.
   - Так и есть, - ответил он по-словенски, когда понял, о чем его спрашивают. - Боголесье правит судьбами всех людей и зверей. Если его правильно понимать, оно дарует силу и мудрость.
   - Вспомните Страну Финов, - заметил Сельви Трехцветный, воин со сломанным носом, в бороде которого уживались русые, рыжие и седые пряди. - Там все, кто живет в глуби нетронутых чащ - маги и кудесники. Это оттого, что в них вселяются лесные духи.
   - Точно! - прогремел Торольв. - Во времена похода Ванланди-конунга, сына Свейгдира, на финов, все эти лесные дикари применяли сейд. Они создавали мерзких тварей из своей слюны, лишали разума игрой на своих дудках, сжигали взглядом паруса. Ведьма Хульд в конце концов извела конунга, проникнув в его сон и там его удушив.
   Хирдманны дружно запыхтели. Все они слышали об этой давней истории.
   - О финах-колдунах могу сказать одно, - решил нарушить свое молчание Агнар Земляная Борода. - Все они - потомки Вейнемунга, древнего жреца и рунознатца. Фины почитают его, как мы Одина.
   - Это тот, кто проник в страну Мрака и Тумана и пробудил из могилы мертвого великана, чтобы получить от него знания? - уточнил Энунд.
   - Он самый, - подтвердил Агнар. - Вещий старик, которому было подвластно все в земле Озер и Больших Камней.
   Среди хирдманнов установилось молчание. Братья с легким напряжением продолжали разглядывать гардские берега.
   Плыли целый день, однако окружающий пейзаж не изменился. Лишь иногда леса наползали на холмы и косогоры, покрывая их кустарниками и деревьями до самой воды. Все больше становилось хвои, запах которой долетал до драконов. Кое-где перелески стояли, точно городища с башнями и тыном - плотно, грозно, сурово. В иных местах они полоскали в воде раскидистые ветви, а лесные птицы выводили рулады на разные голоса, силясь перекричать друг друга.
   Вестовой со "Змея Волн" Ульв Длинная Шея своим зорким, словно у Ведрфельнира, взором, выглядывал отмель, чтобы прибиться к берегу. Нужно было сделать передышку. Днем хирдманны бегло перекусили солониной, но теперь очень хотели развести костры и наполнить желудок горячей пищей. Перед отбытием из Святилища Меча Олав велел заколоть шестерых кривичских лошадей, на которых прибыли Тороп с дружинниками, разделать их на части и забить в бочки. Лошадьми в набегах Братья не пользовались, предпочитая удовольствию верховой езды вкус хорошо прожаренной конины, надетой на саксы. Еще в трюмах водилась свежая свинина и телятина, доставленная слугами Сбыслава.
   Удобный берег пришлось искать долго. Топорщащиеся на ветру кустарники будто не желали подпускать Волков Одина к себе. Но вот, наконец, вдали обозначилась большая песчаная коса.
   Убедившись, что опасность не угрожает дружине, Медвежья Лапа распорядился разбить стан, не преминув все же поставить со стороны леса прикрытие из финских лучников.
   Вскоре дружина уже сидела у костров, распивая брагу и поглощая дымящееся жаркое.
   - Спроси-ка у этого малого, - вдруг кивнул Альв Энунду в сторону мерянина, - что нужно делать, чтобы сейд леса не губил воина.
   Раздвоенная Секира подозвал Рогдая, направившегося к часовым-финам с куском мяса, и перевел ему вопрос Бешеного.
   - Надо уважать лес, - ответил мерянин. - Напрямик с ним говорить, не скрывая от него своих умыслов, сердце свое перед ним распахнуть. Тогда его сила не причинит ущерба. В каждом его дереве, камне, пне и даже травинке живет свой дух. Все они родичи между собой и стоят друг за друга, как отец и сын, как брат и сестра. А еще в каждом лесу есть рощи - все больше березняки и ельники - в которых нельзя сломить даже ветку. Это особые места, где собираются боги. Их надо чуять сердцем, чтобы избежать беды. Иначе деревья и камни оживают, творя расправу. Есть и Духи Сумеречных Троп или Безголовые Странники - они живут у ручьев и озер. Это неприкаянные души мертвых людей. Они могут утащить в омут или лишить разума.
   Большинство хирдманнов понимали словенскую речь, на которой изъяснялся Рогдай, и слушали его, раскрыв рты.
   - Среди лесных зверей, - продолжал мерянин, - надобно сторониться Звериных Матерей, не поднимая на них копья и лука. Это тоже духи, которых нельзя убить, но которые могут причинить человеку большой вред. Так есть Золотая Дева, мать всех лис, есть Крылатая Старуха, мать птиц, Сосновица, мать медведей. Есть матери лосей, волков, зайцев, выдр и других лесных созданий. Они не имеют плоти, однако очень опасны. Сердить их не следует. Угрозу в лесу несут и бродячие пни - они таят в себе всевозможные болезни. Также есть Поющие Старцы, хранители лесных богатств, которые шепотом, перестуком и прочими звуками заманивают в ловушки, из которых нельзя выбраться.
   Энунд засопел. Вне сомнения, в словах мерянского парня была правда, уж с такими вещами сыну Торна Белого пришлось познакомиться на собственной шкуре. Молодого хирдманна даже передернуло, когда он вспомнил топь. Ведь в трясину его завлекло чье-то чудесное пение, за которым он шел, словно зачарованный.
   - Мои родоплеменники, как и словене, умеют договариваться с богами и духами леса, - вещал тем временем осмелевший Рогдай. - Умеют и распознавать угрозы на лесных дорогах. А главное - почитают самого владыку лесов.
   - Как его имя? - спросил Сельви Трехцветный.
   - Мы зовем его Велендой, а словене - Велесом. Вся природа в его власти. Он может предстать перед человеком в облике медведя, тура или лося. Все духи - его дружина. Не меньше, чем на земле, их водится в водах. Водные духи переворачивают лодки и рвут сети, охраняя свои речные и озерные стада.
   - Ну, на водных духов мы точно найдем управу! - оскалился Агнар. - Сам хозяин вод, великан Эгир на нашей стороне.
   - Каких духов еще стоит опасаться? - осведомился Энунд у Рогдая.
   - Подземных, - промолвил мерянин. - Мы зовем их Земляным Племенем. Они живут во всех холмах, кочках, пустырях и очень страшны своим обликом. В селениях они похищают скот и детей. Мне доводилось слышать о людях, которые попадали в мир Земляного Племени по муравьиным тропам и провели там несколько дней. За это время на поверхности прошли годы.
   - Похоже, у нас появился новый сказитель почище Бови Скальда, - не удержался от смеха Альв Бешеный. - Теперь, когда захочется послушать очередных бредней о диковинных существах - будем звать этого мерянского парня, чтобы он тешил нас своей болтовней.
   - Как ты говоришь, нужно вести себя в лесу, чтобы не стать жертвой его чар? - Сельви, однако, остался серьезен и выглядел более обеспокоенным, нежели остальные. С некоторым страхом оглядывал он темнеющие вокруг дебри.
   - Надо самому стать Тишью, - поведал Рогдай, - чтобы услышать душу леса. Так наш кудесник Турила толкует. Тогда Веленда-Велес низойдет к тебе, чтобы явить знание не только о самых тайных тропах земных, но и о тропах небесных. Еще он толкует, что если с Отцом Природы встретишься оком к оку - поймешь, что все тропы твои ведут в одно место - туда, откуда все вышло, и куда все должно возвратиться. Но этого и я сам до конца пока не разумею...
   - Ступай на свое место! - строго бросил Рогдаю Торольв Огненный Бык. - Довольно забивать нам головы всякой чепухой.
   Мерянин поспешил удалиться, оставшись, впрочем, довольным тем, что Волки Одина начали смотреть на него другими глазами.
   С утра хирдманны с новой силой налегли на весла. Никто из них не любил рек. На них всегда приходилось грести, выкладываясь до последнего и почти не отрываясь от коротких скамеек-румов, тогда как на море ветер сам помогал двигать судно, наполняя паруса. Но делать было нечего. Тренированные руки Братьев вновь и вновь ворочали в уключинах тяжелыми веслами. Волны подчас вздымались высоко, обдавая шпангоуты с бимсами и стрингер холодными брызгами, освежали разгоряченные лица людей и их бороды. Зато здесь не приходилось постоянно вычерпывать трюмную воду, поднимая подвижные половицы, установленные поверх поперечин балок. Не нужно было и тянуть лееры, меняя положение паруса.
   На исходе третьего дня пути, как и ожидалось, свернули в боковую протоку-речку и по ней, идя со всей осторожностью, достигли Бобрового Озера. Теперь, по словам Торопа, Волкам Одина предстоял изнурительный волок. Перед его началом Олав пообещал продолжительный привал, и отдал приказ причаливать к берегу.
   Воины уже хотели издать в ответ радостный крик, однако слова замерли у всех на устах. На фоне вечереющего смурного неба проступила неподвижная фигура с большими изогнутыми рогами на голове.
   - Проклятье Гейрреда! - протрубил Торольв. - Что это еще такое?
   - Клянусь потрохами Тюра, это точно не зверь, - откликнулся Агнар Земляная Борода. - Хоть башка его и увенчана бычьми рогами.
   - Скорее, она похожа на голову дикого тура, - заметил Энунд.
   - Да хоть самого вепря Гуллинбурсти! - докатился яростный рев Хегни Острия Копья. - Надо пригвоздить эту треклятую тварь к этому треклятому берегу. Клянусь золотыми зубами Хеймдалля, я попаду в него своим копьем с двадцати шагов.
   - Ты бы не горячился так, старина, - попытался охладить его пыл Сельви. - Неизвестно еще, какой породы это существо. Вспомни, что говорил нам охотник про силу леса...
   Между тем, хирдманны со всех трех драконов уже отчетливо видели, что на берегу стоит человек, облаченный в черную с белой полосой шкуру тура, выпуклая морда которого возвышается над его бородатым лицом. В руке незнакомец держал сучковатый посох. Он взирал на приближение Волков Одина прищуренными глазами.
   - Не иначе, какой-то местный жрец, - обмолвился Альв Бешеный.
   На других драконах тоже шли оживленные споры и даже перебранка, хотя суда неуклонно катили к песчаной косе. Человек не шевелился. Хирдманнам с "Руки Победы" невольно пришли на память устрашающие рассказы Рогдая-мерянина.
   - Надеюсь, это не лесной бог гардов, не дух и не маг, повелевающий стихиями, - прошептал Энунд, моргая слезящимися от напряжения глазами. - Начинать поход с такой встречи - недобрый знак...
   Похоже, он произнес вслух то, о чем сейчас думали все остальные.
  -- Глава 6. Турье Гульбище.
   Не успели затихнуть слова молодого хирдманна, как громовой призыв Олава Медвежья Лапа сотряс речную гладь.
   - Отгоните его от берега! - велел ярл. - Как знать, сколько таких тварей прячется в этих кущах и что у них на уме...
   Со "Змея Волн" хлынули стрелы, мельтеша черно-красными хвостами. Они глубоко вошли в песок неподалеку от ног человека в звериной шкуре. Незнакомец не спеша отвернулся и зашагал к лесу. Только сейчас все рассмотрели, что он поистине исполинского роста.
   Боевой порыв уже разбередил сердца Братьев, заглушая все мысли об осторожности. Волки Одина всегда жаждали схваток и побед. Нос дракона Олава взбороздил песок, потом вздрогнули борта корабля и широкий киль прорезал береговую косу. Кормчий поднял руль, отвязав его от планшнира и подобрав канат, прикрепленный к его нижней лопасти. Хирдманны разом убрали весла и бросили якорь. Вслед за тем первый десяток воинов соскочил на землю, прикрываясь щитами. Под запевный звук рога они тут же составили сплошную линию, позволяя остальным без помех сойти на берег. Тактика была отработана безупречно. Скоро уже несколько шеренг Волков Одина составили монолитную боевую фигуру, ощетинившуюся длинными копьями.
   Однако никто здесь не принял боя. Незнакомец просто скрылся за стволами кленов. К берегу пристали и другие суда, выгружая людей на песчаную отмель. Напряжение не пропадало. Воины кожей чувствовали, что за ними наблюдают из-за полога густых ветвей.
   К ярлу подошел Хегни.
   - В чем дело, Олав? - недовольно спросил он предводителя хирда. - Что за странные существа бродят в этих краях? Сбыслав нам ничего не говорил про людей-туров. А между тем - это его владения.
   - Похоже, здешние князья слишком плохо знают свои земли и своих подданных, - презрительно скривил губы ярл.
   Он кивнул головой в сторону Торопа и кривичей, которые растерянно топтались на берегу. Вид их красноречиво свидетельствовал о том, что они сами не в силах найти объяснение происходящему.
   С драконов сняли бортовые лодки, соорудив из них заграждение с наиболее уязвимой стороны. Волки Одина явственно ощущали, что лесные кущи движутся, а множество неведомых глаз следят за каждым их шагом.
   - Может, послать отряд прочесать лес? - предложил Хумли Скала, однако ярл зыркнул на него очень сердито.
   - Наша сила - в плотном строю, где мы можем видеть наших врагов и встречать их грудью. А ты предлагаешь забиться в эти непролазные дебри? Только Одину ведомо, сколько зловредных тварей существует во всех девяти мирах. Не удивлюсь, если многие из них нашли себе пристанище именно в этом лесу.
   Хумли виновато опустил глаза.
   Однако, как видно, владыке Асгарда было угодно испытать терпение своих отважных сынов. Когда костры хирдманнов уже пылали по всему берегу, а в походных котлах обжаривалось хрустящее мясо, несколько граненых камней, пущенных с неимоверной силой, прилетело со стороны зарослей. Один даже угодил в шлем Бейниру Бродяге, оглушив его, словно добрый удар топором.
   Команда "к бою!" последовала незамедлительно. Проклиная непутевых финов, прозевавших неприятельскую атаку, Братья резво вскочили на ноги, подхватив копья и мечи. Возле самых деревьев хирдманны рассмотрели с дюжину людей в турьих шкурах, которые раскручивали над головами петли пращей. Следующий град камней воины Олава приняли на щиты. Лучники ярла ответили плотным градом стрел, запищавших, словно рой рассерженных ос. Люди-туры поспешили отступить в лес, унося тела трех убитых товарищей.
   - По крайней мере, теперь мы знаем, что это не боги и не духи, - усмехнулся Агнар Земляная Борода. - Они так же смертны, что и прочий Корм Соколов Крови.
   - Надо догнать их, пока они не ушли далеко, и вырубить под корень, как колючий сорняк, - Гудред Ледяной Тролль так разгорячился, что готов был немедленно ринуться следом.
   Но осторожный ярл покачал головой.
   - Пусть идут Витко и его люди. Они лучше знают лес.
   Олав подозвал предводителя ладожских варягов и указал глазами на шершавые древесные стволы, окутанные тенями. Витко кивнул.
   - Всех не режьте! - крикнул вдогонку ярл. - Прихватите одного живым. Хочу посмотреть вблизи, что это за звери...
   Два десятка варягов, оставив на берегу длинные копья, бесполезные в чаще, побежали в кустистые ивняки, вытащив топоры и мечи. В один миг, точно проворные переярки, доскочили они до пахнущей прелью листвы, за которой стрекотали кузнечики, и скрылись из виду под сенью деревьев. Тихо, без боевого рыка. Кому, как не им, было знать, что лес шума не любит.
   Хирдманны ждали, чем закончится дело. Все так же напряженно вглядывались в темнеющие дебри чужого, непонятного мира гардов. Там, под пологом непроницаемых тяжелых ветвей кончалась власть светлых Асов. В этом дремучем царстве правили совсем иные боги и Волкам Одина не могли помочь ни сам Повелитель Битв, ни мудрая Фрейя, ни ловкая Скади.
   Прошло совсем немного времени, и гулкий звук рога Витко разнесся над округой. Предводитель ладожских варягов звал Олава в лес. Недовольно заворчав, словно медведь, которого заставляли подняться с лежки в теплой берлоге, ярл отправился в заросли с полусотней Братьев.
   Хирдманны шли протоптанной тропой среди кустошей, бурелома и бесчисленных деревьев с кривыми разветвленными сучьями. Присматривались к каждому пню, к каждой коряге. Щиты держали перед собой, прикрываясь ими от подбородка до бедра. Шагов через тридцать впереди, за грудой поваленных берез, открылась небольшая поляна. Варяги стояли на ней кольцом в полном молчании.
   При приближении ярла они расступились, впустив его в центр круга. Олав увидел двух лежащих на траве хирдманнов. Один не шевелился - из двух больших сквозных дыр в его грудной клетке сочилась густая темная кровь. Второй часто дышал ртом и моргал глазами.
   - Что здесь было? - Медвежья Лапа сначала побледнел, потом сделался весь пунцовый.
   - Западня, ярл, - упавшим голосом ответил Витко. - Тут они всюду. Бермяту угораздило влететь в яму с кольями - только вытащили. Жур ногой угодил в петлю, которая подвесила его на ясене. Живой, да малость зашибся, когда снимали.
   - А Туры?
   - Ушли. Я не стал больше рисковать людьми.
   - Вернемся, ярл! - попросил Агнар. - Славы в таких боях не добыть, а шею свернуть просто.
   - Ты что, забыл наше правило? - из глаз Олава посыпались гневные искры. - Мы потеряли воина! Братья никогда не отступают, не отплатив кровью за кровь. Таков закон Одина. Теперь для нас дело чести найти этих лесных крыс и истребить до последней. Это не будет Ливнем Красных Щитов и Бурей Клинков. Это будет травлей дикого зверя. Позорным истреблением вероломных тварей.
   Когда хирдманны во главе с Медвежьей Лапой возвратились на речной берег, неся на щитах погибшего и ушибленного варягов, остальное воинство притихло. Всем все стало понятно уже по хмурым лицам товарищей.
   - Пусть Бермяте готовят погребальный костер! - распорядился Олав, и широкими шагами направился к Торопу.
   Боярин невольно втянул голову в плечи, оседая под тяжестью взора ярла.
   - Кто мне объяснит, что творится во владениях твоего князя? - надвинулся Медвежья Лапа на кривича.
   - Я думаю, ярл, это отметники, - робко предположил Тороп. - Сюда, к Турьему Гульбищу, как зовется это место у старожилов, еще при старом князе бежали те, кому за разные провинности было отказано в крове и угле в родных селах. Видать, они и создали свою общину отщепенцев. Сбыслав быстро положит этому конец.
   - Нет! - рыкнул Олав. - Я раздавлю это поганое сборище собственными ногами. Я скормлю их языки рыбам, а сердца вырежу тупым ножом.
   - Нас ждет поход, - так же робко напомнил боярин. - Нам нельзя тут задерживаться. Званимир может получить подмогу в любой момент. Тогда придется вернуться ни с чем.
   - Только я решаю, что будет делать моя дружина, - грозно изрек Олав. - Никогда не забывай об этом.
   - Воля твоя, ярл, - послушно склонил голову Тороп, уже поняв, что предводителя Волков Одина лучше не злить.
   Неожиданно к Медвежьей Лапе приблизился Энунд, почти силой тащивший за собой Рогдая.
   - Чего тебе? - недовольно пробурчал ярл, косо взглянув на сына Торна Белого. - Зачем ты приволок ко мне этого дурачину?
   - Он может помочь нам, - Энунд дернул охотника за руку. - Рогдай - человек леса и знает о нем все.
   Ярл перевел взгляд на замершего в ожидании мерянина.
   - Ну? Говори! Только клянусь престолом Всеотца в Глядсхейме, если мне не понравятся твои слова, я накажу тебя за дерзость каленым железом.
   - Я могу провести воинов так, чтобы обойти любые ловушки, - произнес Рогдай - В наших селениях нас с младых ногтей учат чуять и понимать лес. Тебе не найти лучшего провожатого, вождь. Я буду идти впереди и предупреждать об угрозе.
   Олав Медвежья Лапа теребил бороду.
   - Это нужно обдумать...
   К ярлу подошел Сельви Трехцветный.
   - Парень толковый, ярл, - заметил он. - Помяни мое слово. Дело предлагает. Я к нему уже пригляделся.
   Но Олав еще размышлял.
   - Хорошо! - решение далось ему непросто. - Я возьму сотню хирдманнов и пойду за этим бродягой. Пусть поможет ему Дикий Охотник сохранить голову на плечах. С остальными останется Хумли Скала.
   Отобранные Медвежьей Лапой Братья клацали зубами от ярости. Им не терпелось отплатить за павшего товарища. Впереди должен был идти отряд стрелков. Знакомый Рогдаю фин Тойво весело подмигнул ему, как бы давая понять, что все закончится хорошо.
   Мерянин не сомневался в этом, хоть и сознавал, что взял на себя немалую ответственность. Но ему непременно нужно было отличиться перед урманами и их строгим вождем.
   Кривичский лес был чужим и, может быть, даже враждебным. В нем наверняка обретались всемногие силы. Однако Рогдай знал, что лесу нужно верить всегда, сколь бы многолик и разнороден он ни был. Ведь за лесом, являвшимся душой Богомирья, всегда стоит Веленда. Дыханием его наполнены и темные чащи, и светлые дубравы, и заболотные кустоши. Глас его слышен среди ветвистых корней, пряных трав, моховых кочек. Всякого, кто открыт сердцу природного мира, Веленда направляет верными путями, помогая найти дорогу в дебрях неисчислимых вещей. Но Вещий Бог, природный владетель, живет не только в тени деревьев, в смехе ручьев и шепоте листвы. Он живет и в самом человеке - в каждом вдохе и выдохе его между Солнцем и Луной. Если не забывать об этом - не случится беды.
   Такие мысли крутились в голове Рогдая, пока он вел по хвойным просекам урман. Воины шли молча, след в след. А вокруг троп прыгали кочки, земля дробилась ложбинами и овражцами. Мерянин слушал. Туроглавые были хитры. Подвесов и ям понаделали столько, что хватило бы на целое волчье стадо. Но матерый охотник легко узнает их по самым мелким приметам. А то, что не узнает - сведает сердцем. Рогдай лишь усмехался в усы. Хитры туроглавые, да не настолько, чтоб провести лесного жителя. В его роду засеки поумнее делают. Хотя для Людей Моря большего и не надобно. Без него уж с десяток удалых доспешников торчало бы на кольях или болталось в петлях-удавках.
   Тишина в лесу. Всех зверей и птиц пошугали местные, отступая в самую глухомать. Посмотрели, видно, на силу пришлых, да и решили не искушать судьбу, не играть с огнем. Куда им против ладных ратников, которые и копьем, и мечом, и топором биться умеют, еще и стрелами точно жалят. Против такой мощи пращей не покрутишь...
   Внезапно Рогдай остановился.
   - Что это? - рассыпались за его спиной удивленные возгласы.
   На округлой поляне, открывшейся за колючим ельником, примостилось чужое урочище. В центре - кряжистое древесное изваяние, резной кумир. Как будто божество с человеческими плечами, но головой зверьей - турьей. Рогоносное пучеглазое чудище взирало на гостей сурово. Вокруг - крепкие колья, на которых желтели людские черепа.
   Фины за спиной мерянина чуть попятились, бормоча какие-то заклинания против дурной силы и вражьего лиха. Рогдай обернулся. Урмане присмирели, однако страха на их лицах не было. Смотрели недоуменно, осмысливая. Наконец Торольв Огненный Бык своей широкой походкой подкатил ближе, коснулся туловища кумира острием секиры, хмыкнул. Потом обошел колья округ.
   - Чудно, - он тряхнул головой, как конь после водопоя. - Не слыхал прежде, чтобы гарды поклонялись звероподобным богам.
   - У них есть один, - желая блеснуть своим познанием, отозвался Агнар Земляная Борода. - Огнепес Симург. Он собирает после сечи тела павших гардов и уносит в их Валгаллу.
   - Семаргл-Переплут, - поправил кузнеца Гудред Ледяной Тролль, который чище других говорил по-словенски. - Но у него две головы: человека и пса. Я сам видел здоровенный чур на берегу Волхова. А этот - совсем другой...
   Изваяние урманам не понравилось.
   - Кем бы они ни были, эти Туры, а их башки я насажу на колья вместо этих старых черепов, - пообещал Олав Медвежья Лапа.
   Ярл сделал знак Рогдаю вести дальше.
   Теперь на пути воинов все больше встречалось быстрых ручьев, гремящих по дну логов, холодный дух исходил из расщелов земли. А холмы и взгорки густо укутались можжевельником. Мерянин шел по заячьим тропам, не переставая вслушиваться в лесное пространство, которое словно затаилось. Только раз неловко вскрикнула выпь где-то над ручьем, да еще булькнула крупная рыба. Смолистый запах теперь перекрыли ароматы копытни и седмичника.
   Невольно что-то привлекло внимание Рогдая. Подняв глаза к широкому, точно вздувшемуся дубу, он увидел прибитую к нему тряпичную куклу с рожками. Видно, пристанище Туроглавых было совсем рядом. Охотник почуял это отчетливо. Вдруг его будто осенило. Жилища Туроглавых должны непременно быть под землей! Рогдай так и не понял, откуда это узнал, должно быть, сам Хозяин Леса ему нашептал. Подойдя к одному из взгорков, укрытых жесткой лещиной, он решительно раздвинул ветви и натолкнулся на вход в землянку.
   - Люди-туры живут в норах, как звери, - сообщил мерянин ярлу.
   Урман эта весть озадачила. Разворошив лещину, Торольв и Агнар внимательно изучили проем, уводящий в самое нутро взгорка. Потолок и стены были скреплены ивовыми ветвями.
   - И что будем делать, ярл? - спросили они Олава. Сама мысль залезть в темные норы, где хирдманнов могла поджидать любая неожиданность, не нравилась никому.
   Медвежья Лапа оценил положение.
   - Надо найти и спалить все гнездовья этой нелюди, - сказал он. - А тех, кто не сгорит в огне - побьем стрелами и порубим мечами. Полагаю, это какое-то нечистое племя, рожденное от самой Ангрбоды.
   Обшарив ближайшие заросли, Волки Одина отыскали еще не меньше десятка глубоких землянок. По приказу ярла все начали собирать сухостой и забивать его в проходы подземных жилищ. У финов были с собой трут и кресало, так что пламя занялось быстро. Среди овражцев и взгорков поползли клубы дыма, огонь жадно жевал прутья и охапки палой древесной коры и листьев. Однако очень скоро треск полыхающих ветвей сменился криками отчаяния, которые доносились их глубины землянок. Хирдманны различили не только мужские, но и женские голоса.
   - Не иначе, в норах прячется весь выводок этих тварей, - пробурчал Сельви Трехцветный.
   Гомон растревоженных звуков заполнил перелесок, занятый Волками Одина. В разных концах его - из под завала древесных корней, из травяных кустошей над ручьями и даже из дуплищ широких дубов - появились всполошенные люди, которые пытались найти спасение от удушливого дыма и беспощадного пламени, несущих им смерть. Здесь были и взрослые мужчины, и пучеглазые подростки, и вопящие во всю мочь женщины, волочащие за собой малых детей. Все они были одеты в черные турьи шкуры с белой продольной полосой.
   Олав Медвежья Лапа всегда слыл дальновидным ярлом. Он предвидел, что земляные норы могут иметь запасные лазы-выходы, а потому распределил лучников по всей округе, так что теперь беглецы натыкались на меткие стрелы, летящие в них с разных сторон и гвоздящие их тела. Куда бы ни старались сунуться ополоумевшие от страха люди-туры, они всюду встречали хирдманнов. Постепенно к ним пришло осознание собственной обреченности. Братья убивали всех без разбора - стрелами, клинками, топорами. Олав велел не щадить никого.
   Видя гибель собратьев и собственных детей, мужчины-туры взвыли от бессильной злобы. Отчаяние и понимание близкого конца заставили их ринуться в бой. У одних в руках были сучковатые дубины, у других - заостренные и обожженные в огне колья или короткие железные ножи. Заслоняя грудью женщин и детей, они устремлялись на хирдманнов с безумным криком.
   Однако противостояли Туроглавым одни из самых подготовленных воителей суши и моря. Каждая схватка длилась всего лишь несколько мгновений. Никто из людей-туров не умел перекрываться от встречных ударов, уходить в сторону и грамотно атаковать. Напор их был оголтелым, беспорядочным, не доставляя Волкам Одина никаких трудностей. Торольв зарубил троих, снося им головы топором, подобно дровосеку, перерубающему тонкие планки. Альв Бешеный не торопился, он играл со своими противниками, уклоняясь от выпадов дубин, а потом одним мощным ударом меча сверху вниз перерубал Туроглавых почти пополам. Гудред придумал еще большую забаву: прежде чем умертвить своих жертв, он острием клинка срезал с них одежду и в несколько взмахов высекал на груди руну Тейваз, Победа.
   Рогдай не вмешивался, в стороне наблюдая за ходом лесного боя. Здесь без него было кому проявить доблесть и воинское умение. Только когда паренек лет четырнадцати стремглав бросился через кустарники, ловко огибая рычащих от боевого азарта урман, он вскинул лук, но тут же опустил его. Бить стрелами тех, кто не сопротивлялся и не нападал на него, мерянин не мог. Беглец почти ушел, финская стрела настигла его у кряжистого обрыва, с которого он собирался спрыгнуть. Вошла под лопатку аж до самого оперенья.
   - Что растерялся? - прозвучал рядом насмешливый голос. - Или в бою никогда не бывал?
   Родгай обернулся и увидел, как Тойво качает головой.
   - В следующий раз - не зевай, - порекомендовал фин.
   Схватка еще продолжалась, однако на ногах оставались всего трое людей-туров, сбившихся в круг. Кровавую землю покрыло множество бездвижных тел. Огонь полыхал, вздымая к небу дрожащие языки пламени.
   - Мертвым отрубите головы, - распорядился ярл. - Пускай торчат на кольях другим в назидание. Пусть все знают, что нельзя безнаказанно пролить кровь Опоясанных Мечом. Расплата настигнет без промедления.
   - Хороший получился погребальный костер в честь Бермяты! - довольно отметил Агнар Земляная Борода. - Парень наверняка сейчас смотрит на нас со свода небес и улыбается во весь рот. Почтили, как положено.
   Другие хирдманны одобрительно загудели.
   - Все равно вы все умрете! - выкрикнул вдруг последний из людей-туров, которого в этот момент добивал Храфн Черный. Отрубив ему обе руки и повергнув на землю, хирдманн высоко вскинул клинок, чтобы довершить дело. Искаженные болью и ненавистью глаза Туроглавого бегали по лицам Волков Одина. - Великий Тур-Отец придет, чтобы отомстить! Страшитесь его гнева!
   Храфн, которому надоело слушать эти угрозы, опустил меч, прибив тело своего противника к земле.
   - Что он там плел про Великого Тура? - поднял брови ярл, обращаясь к Энунду.
   - Похоже, его ум помутился, и он просто бредил, - ответил Раздвоенная Секира. - Тур-Отец, вероятно, и есть тот бог, которому поклонялось это племя.
   - Ну, теперь все ростки вырваны с корнем, - буркнул Олав себе под нос. - Темному семени конец.
   И он велел хирдманнам возвращаться к кораблям. Убедившись в том, что поселение Туроглавых сожжено дотла, Братья собрали в мешки отсеченные головы убитых врагов. Двинулись в обратный путь, покидая место боя, где еще потрескивал огонь.
   По дороге воины обсуждали подробности каждой схватки, хвалились числом убитых противников, вздыхали о пиве и медовухе, которые сейчас утолили бы жажду, бередившую всех.
   Шли шумно, не таясь, и в порыве победного воодушевления позабыв обо всех предосторожностях. Как оказалось, это была ошибка. Когда Волки Одина проходили под длинным косогором, покрытым молодыми липами, над их головами прозвучал столь истошный рев, что даже самые невозмутимые похолодели. Этот звук не был похож на человеческий голос, скорее - на вой большого лесного хищника, впавшего в неистовство и жаждущего крови.
   Пока Братья недоуменно крутили головами, пытаясь разглядеть звериное тело за древесными стволами, с косогора очень проворно сорвалось что-то громадное, темное и подвижное. Оно мгновенно сбило с ног Оска Коротколапого Пса и сломало ему шею. Призыв к бою запоздал. Существо опрокинуло еще двух Братьев, а одному даже разломило щит надвое. Энунд успел рассмотреть, что лесной зверь двигается на двух ногах. Он был похож на человека, хоть ростом своим превосходил даже Хумли Скалу, а силой, как видно, обладал просто неимоверной. Бьярт Скворец попытался вонзить меч в его мохнатую грудь, однако существо выбило оружие из рук хирдманна, сломив клинок пополам. Несмотря на быстроту, с которой все происходило, Братья все же разглядели, что напавший на них зверь - это очень большой человек, одетый в турью шкуру. Лицо его под рогатой мордой выглядело совсем серым, заросшим щетиной до глаз, широкие пальцы оканчивались длинными ногтями.
   Оружия у Туроглавого не было, но он легко обходился без него. Подхватив Бьярта своими ручищами, он грохнул его об землю. В этот миг две стрелы прошили его тело - одна вошла в правое плечо, другая в бок, однако исполин даже не обратил на это внимания. Он вскинул голову к небу и издал еще более дикий, яростный рев.
   - Это оборотень, - сказал Агнар Земляная Борода. - Простым оружием его не убить...
   - Чепуха! - прорычал Торольв Огненный Бык, отвечая Туроглавому не менее свирепым и раскатистым воем.
   Хирдманн, выкатив глаза и скрежеща зубами, устремился на врага. Он орудовал попеременно щитом и секирой, наседая на исполина и пытаясь его запутать. Дважды топор Торольва достигал цели, врубившись в ключицу и бедро Большого Тура. Черными струями брызнула кровь, однако новые раны не замедлили движений лесного великана. Ему было достаточно короткой паузы в натиске хирдманна, чтобы страшным ударом руки наотмашь отбросить его к дереву. Торольв влетел в древесный ствол, здорово ударившись об него спиной. Похоже, его оглушило. Заметив это, товарищи поспешили на выручку, но Огненный Бык остановил их своим оглушительным криком.
   - Нет! Он мой!
   Большой Тур уже катил на воина, растопырив лапищи с длинными ногтями. Тогда Торольв бросил ему в лицо свой щит, чтобы выиграть время, и ушел в сторону. Сделав резкий скачок, хирдманн двумя руками опустил свою тяжеловесную секиру, отрубив своему противнику левую ступню. Казалось, от рева гиганта содрогнулась сама земля, а листья попадали с деревьев. Доковыляв до молодого осинового древа, он впился в него пальцами и, к изумлению Волков Одина, вырвал с корнем. Это оружие исполин поднял теперь над головой, намереваясь раздавить своего обидчика. Торольву снова пришлось совершить большой скачок, чтобы избегнуть опасности. Когда Туроглавый опустил дерево вниз с безумным рыком и грохотом, Огненный Бык находился от него уже с другого бока. Собрав всю свою мощь, хирдманн всадил топор в брюшнину великана. Из тела Большого Тура вывалились внутренности. Заливаясь кровью, он рухнул на колени, роняя древесный ствол. Неловкими движениями он еще пытался собирать свои кишки и заталкивать их обратно. В этот миг секира Торольва совершила еще одно точное движение, отделив его голову от плеч. Фонтан крови хлынул во все стороны, обдав победителя густыми черными брызгами.
   Торольв Огненный Бык задрал лицо к облакам и издал протяжный волчий вой. Наблюдатели этой схватки медленно приходили в себя. Подобного воинам из дружины Олава видеть еще не приходилось.
   - Так кто это был? - задал вопрос кривичу Блажко Альв Бешеный.
   Тот лишь пожал плечами.
   - В наших лесах водится много странных существ. Силища в нем точно была нечеловеческая. Немудрено, что люди-туры считали его своим богом...
   Однако радость победы над невиданным исполином оказалась омрачена потерями. Оск Коротконогий Пес и Бьярт Скворец, вскоре испустивший дух, так как позвоночник его был сломан пополам, отправились по радужному мосту в чертоги Всеотца. Всего за время береговой вылазки дружина лишилась трех братьев - утрата немалая, заставившая ярла хмурить брови и кусать губы.
   - Проклятое отродье Ангрбоды, - только и повторял Олав. - Пусть неутомимый дракон Нидхегг гложет их тела в Обители Мрака.
   - Оск и Бьярт пали как герои, в бою с оборотнем, который не уступит самому Оттару - тихо проговорил Агнар. - Чего еще желать? Девы битв Сванхвит и Рандгрид подняли их в поднебесье на своих щитах. Скоро они своими глазами увидят золотой сад Гласир, а потом воссядут с богами в Прибежище Радости.
   - Ты прав, старина, - вынужден был согласиться ярл. - Мы почтим их по достоинству, а по возвращении из этого похода поставим новый памятный камень и вырежем на нем их имена.
   С утра стали готовиться к волоку. Отсоединили румпели, втянули весла в прорези уключин, убрали паруса, освободив шкоты и реи, опустили все мачты в гнездах, вытащив из них деревянные клинья.
   Кривичи во главе с Торопом и Олав Медвежья Лапа двигались впереди, остальные - пыхтели под тяжестью судов, делая лишь короткие передышки. В самом хвосте плелись траллы, волочившие скарб из судовых трюмов.
   Солнце припекало, и по спинам хирдманнов нескончаемым потоком струил пот. Никто не разговаривал, только монотонно сопели носами, сплевывая на землю соленую слюну. Рогдай уже не так страдал, как в первый раз, хотя обшивка лодьи врезалась ему в спину, натирая кожу до боли. Руки ныли, но мерянин смирился с неизбежными тяготами жизни урман. Он уже наполовину сознавал себя одним из них, перестав быть никчемным отщепенцем для Братства. Конечно же, Волки Одина кричали на него по-прежнему, оскаливая свои большие рты и ворочая кустистыми усищами, однако в их обращении с ним пропало былое раздражение. Они просто примирились с Рогдаем.
   Дороги среди рощ и дубрав Залесья были неровными, щербатыми. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не угодить в канаву или овражину. Часто из леса выскакивали лисицы и зайцы, но тут же прятались за белоснежными стволами берез или в кустах ракитника, испуганные обилием чужих для этого края людей. Рогдай знал, что звери чуют новый для них запах - запах воды и крови, который был самим существом урман, неотъемлемой частью их плоти и духа. Этот запах даже ворон отогнал вглубь леса. Оставались только многочисленные глаза лесных обитателей, провожавшие иноземцев.
   Еще полдня тащились по разнотравным лугам, по перелескам и между холмов, утыканных соснами. Но эти труды в конце концов увенчались успехом. К вечеру драконы один за другим закачались в небольшом притоке Южной Дуны, или, как называли его местные жители, Донебора. Отсюда до земель Радимичей оставались считанные дни пути.
  
  -- Глава 7. Смоляная Вежа.
   Река все полнела и ширилась, расходясь и сливаясь рукавами и протоками, да и само течение ее стало сильнее, напористее. А вдоль берегов тянулись теперь не только лесные массивы, но и желтоватые луга, на которых курчавились дымчатыми пятнами овечьи и бараньи стада. Изредка мелькали пашни и покосы, малые и большие селения, огражденные частоколом.
   - Завтра будем у Смоляной Вежи, - сообщил Братьям Хегни Острие Копья, нерушимой твердыней возвышавшийся на корме. - Олав хочет прибить там суда, посмотреть на большой торг.
   - Что за торг? - оживился Альв Бешеный.
   - Место шумное. Туда купцы едут с разных земель, чтобы продать свой товар или выменять на шкуры, кожу и мед. И арабы бывают, и варны, и огоры. С самого Миклегарда можно увидеть торговцев.
   У хирдманнов, слушавших кормчего, разгорелись глаза.
   - Выходит, будет, чем поживиться? - облизнулся Сельви. - Наверняка охрана у купчин жидкая, не нам чета. За один заход весь товар приберем.
   - Уймись, Трехцветный, - покачал головой Хегни. - Это земля Сбыслава. Трогать нельзя. По слову Торопа купцы кривичей нам сами выкатят и меду, и сластей. Чего попросим. Встанем на постой, людей посмотрим, послушаем, какой ветер с восточных краев дует. Слышал я, страны там богатые. Надо бы все про водные пути разузнать, про города, что на речных берегах стоят, да про суда ихние - чего они в деле стоят. Вдруг пригодится, если доведется когда-нибудь дорожку туда проложить.
   - Ну, ты и замахнулся! - Агнар даже присвистнул. - Ты, часом, не конунгом себя возомнил? Или, может, ярлом? Такие планы строишь.
   - Хегни дело говорит, - поддержал кормчего Торольв Огненный Бык. - Как знать, как там сложится? Не век нам балтов и гардов потрошить, пора уже и на юг положить глаз. Народ там жирно живет, богатством избалован.
   Тут уже многие хирдманны призадумались. Когда достигли пристани Смоляной Вежи, во все глаза принялись изучать суда, стоящие у длинного бревенчатого настила. Гардские набойные и насадные лодьи с козлиными и конскими мордами на носу Волки Одина распознавали сразу. Это были не слишком большие однодеревные суда, на борта которых были набиты доски внакрой и вгладь. Их преимуществом являлись два рулевых весла - на носу и корме, позволявшие идти как передним, так и задним ходом. В лобовом морском бою против драконов такие суда не годились, однако на узких речных путях они были куда как более удобны.
   Но стояли у пристани и другие корабли - крутобокие лодьи с трезубцем и звездами на холщовых парусах. На них по мосткам люди, одетые в красные и черные рубахи с разрезом до середины груди и широкие шаровары, поднимали дубовые бадьи и долбенки, тюки со скорой, перемотанные пенькой. Кожа их казалась на удивление смуглой, словно закопченной. Хирдманны поняли, что это слуги, которыми распоряжались трое бородатых купцов со смолянистыми волосами в суконных безрукавках с вышивкой, надетых поверх кафтанов. Они что-то брюзжали на своем языке и размахивали руками, цепким взглядом отслеживая погрузку. На шеях их искрили литые золотые ожерелья, носы башмаков причудливо выгибались вверх.
   В гавани было тесно от обилия народа, густым разноцветным муравейником вьющегося между сходнями и торговыми рядами. Когда драконы Олава Медвежей Лапы бросили якоря и закрепили швартовые близ дозорной вышки и столба, к которому было прибито медное било, на помост пристани первым ступил Тороп со своими людьми. Его встречала ватага из пяти гардов - как видно, приглядывающие за соблюдением правил торга и ведущие счет иноземным купчинам. Из них трое были кольчужники с длинными прямыми мечами на боку, а двое других - длиннобородые мужи в долгополых рубахах. Признав боярина, они поклонились ему. Тороп отдал какие-то распоряжения, и командам драконов было позволено ступить на берег.
   Смоляная Вежа стояла полуостровом, сильно выдающимся вперед. Хирдманны пристали с восточной ее стороны, где нашлось свободное место для лодий. Как оказалось, все остальные забиты крупными судами, мелкими стругами и челнами почти без промежутков и разрывов. Здесь же, прямо на мостках, столовались гребцы и носильщики, запахами жареного мяса и рыбы пропах прибрежный воздух.
   - Радуйтесь, Братья! - объявил ярл, посовещавшись с Торопом. - Мы остаемся тут до завтрашнего утра. У вас есть время хорошо отдохнуть и подкрепиться.
   Хирдманны отозвались громовым ревом, заставившим снующий у сходней люд перепугано озираться.
   - Только не упивайтесь вусмерть и не задирайте здешний народ, - строго наказал Олав. - Особенно это касается тебя, Скала! Законы гардов защищают всех, кто находится на торге.
   Хумли расхохотался.
   - Будь спокоен, ярл. Я сегодня в добром настроении. Пальцем никого не трону, клянусь тебе в том башмаками Хель.
   Волки Одина всей гурьбой высыпали на берег, заставленный рядами бочек. Вдали можно было разглядеть строения с соломенной крышей, многочисленные повозки, привязанных к коновязи лошадей. А прямо перед Братьями начинались нескончаемые лавки с товаром, вокруг которых народ гудел, как пчелиный рой. Хирдманны отправились бродить по торгу, усмехаясь беспокойным взглядам купцов. Люди, разодетые в кафтаны и халаты, расступались перед ними, втягивая головы в плечи. Ни один из Опоясанных Мечом не походил на мирных торговцев.
   На лавках помимо соли, кожи и мехов были выложены самые настоящие восточные драгоценности: зеленый бисер, золотые ожерелья, бляхи с топазами, изумруды. Много было шелковых тканей и шерстяных ковров.
   - Здесь должны быть оружейники, - заметил Энунду Агнар, почесывая свою жесткую бороду. - Пошли, поищем.
   Раздвоенная Секира согласился с товарищем, и они направились мимо рядов со слюдой, перцем и благовонными маслами, уже порядком оглушенные разноплеменной речью. Продавали здесь и породистых лошадей, и коров, можно было увидеть даже невольников. Но все это Земляная Борода оставлял без внимания, не остановившись даже, чтобы оценить крепленые заморские вина.
   - Чтоб проклятый Хресвельг выклевал мне сердце! - невольно выругался кузнец, сплевывая на землю. - Какая жуткая вонь!
   Это на пути хирдманнов возникли рыбные лавки, источающие запах несвежего осетра. Не менее сильные ароматы встретили их у загонов с баранами и свиньями. Только через полчаса блужданий Братьям наконец повезло отыскать ряды с настоящим мужским товаром. Первым, что бросилось в глаза Энунду и Агнару, были железные шлемы с заостренным навершием и наносниками, склепанные из пластин. Свисающие с них кольчатые бармицы казались такими длинными, что легко доставали до плеч.
   - Шлемы варнов, - осклабился Земляная Борода. - Войско у них, как я слышал, крепкое. Всех южных гардов данью обложило.
   Здесь же Волки Одина разглядели кольчуги из квадратных колец с разрезами на подоле, нарукавники, наплечники и круглые деревянные щиты, обтянутые кожей.
   - Броня хороша, а вот щиты - дрянь, - Агнар поморщился. - Такой расшибешь с одного удара.
   Земляная Борода брезгливо коснулся пальцами легкого выпуклого щита с двумя ременными петлями на внутренней стороне. В середине находился маленький умбон, по краям - окантовка из железных заклепок. Кузнец сразу поймал на себе блестящий взгляд человека в длинном зеленом халате, расшитом желтыми цветами и в высокой матерчатой шапке конусовидной формы.
   - Я, Али-Касар, людей вижу сразу, - заговорил он по-словенски, маслянисто улыбаясь в длинную, аккуратно подстриженную бородку. Глазки его были мелкими, как у хорька, рот слюнявым, а нос - кривым, точно клюв кречета. Хирдманнов коснулся его непривычно резкий запах, в котором улавливались какие-то прогорклые восточные масла. - За это меня и ценят среди трех морей. Ты - отважный воин. На что тебе такой щит? В твоих руках он - все одно, что игрушка. Это щит для всадника-тархана, одетого в доспех из пластин. Но у меня есть и другой товар. Как раз для тебя!
   Торговец положил перед Агнаром секиру с четырехгранным обухом и вытянутым лезвием. И топорище, и поверхности самой секиры имели тонкую вязь орнамента, изображавшую переплетенных зверей и птиц.
   - Смотри! - снова улыбнулся Али-Касар. - Отличный аргун. Рубит самые твердые латы. С таким оружием арабские полки обращали в бегство воинства румийцев, франков, и даже железные армии далекого Цина.
   Земляная Борода примерился к тяжести секиры, повертел ее в кисти.
   - Наши топоры понадежнее будут, - он покачал головой, притронувшись к своему поясу, который оттягивал вес могучей секиры "Хродвальд", Власть Славы. - А этот разлетится после трех добрых ударов.
   - Хорошо, - не растерялся торговец. - Отважный воин знает толк в оружии. Тогда ты должен непременно оценить мои клинки. Некоторые из них кованы из харалужной стали, лучше которой нет в целом свете!
   Агнар и Энунд обратили взор на многочисленные мечи, разложенные в лавке араба. Большинство из них имели ромбическое перекрестье, а в середине и на конце утолщались почти в палец, кто показалось хирдманнам необычным.
   - Клинки гибкие, но прочные, - похвалялся Али-Касар. - Песню поют в руках настоящего воина.
   - А это что такое? - Энунд с недоумением потянулся к мечу в инкрустированных янтарем ножнах, имевшему странный дугообразный изгиб.
   - Сабля, - ответил купец. - Бери смелее. Сама в ладонь ложится.
   - Какой может быть прок от кривого меча? - пожал плечами Энунд.
   - Он много удобнее и быстрее, - заверил Али-Касар. - Им и на земле сечься можно, и с коня. Умелый боец с саблей бесценен в бою.
   Вытащив клинок из ножен, молодой хирдманн сделал им несколько взмахов.
   - Э, - остановил его торговец. - Саблей по-другому надо рубить.
   - А ну, покажи! - насел на него Агнар.
   - Я не воин, - развел руками Али-Касар.
   - Тогда чего зря болтать?
   - Подожди! - торговец заморгал. - Отважные воины, горячая кровь. Я покажу, как надо работать саблей. Эй, Кандих! Подойди сюда! - выкликнул он, повернувшись к ближайшей лавке, возле которой укладывал тюки юноша в коротком стеганом кафтане. К его широкому поясу были подвешены железные бляшки, нож и мешочек для трута.
   Когда юноша приблизился к Братьям, оказалось, что он мало похож на араба. Да и имя, названное купцом, больше подошло бы для выходца из племени варнов или близких к нему родов. Его темные волосы были стянуты в несколько тугих кос, взгляд черных глаз из-под тонких, будто нарисованных бровей казался неуловимым. Лицо имело медный оттенок с выразительными, изящно очерченными линиями носа и губ, разделенными еще мягкими, угольно-черными усами.
   - Покажи нам, как обращаться с саблей, - велел ему Али-Касар.
   Варн принял из рук Энунда клинок и отступил на пару шагов. Сначала он сделал несколько непринужденных движений, словно оценивая вес сабли, а потом, расправив плечи, принялся крутить ею в разные стороны с необычайным проворством. Кривой меч терзал воздух, будто порывистый ветер, издавая пронзительный свист.
   Приглядевшись к технике молодого воина, Агнар и Энунд признали, что прежде подобной не видели. В ней присутствовало много сложных движений, но все они выполнялись с удивительным изяществом. Варн не сжимал рукоять сабли, она гуляла в его руке свободно, позволяя выписывать всевозможные дуги и круги. От движений кистью молодой воин перешел к кружению телом, извиваясь, точно змея. Делая волнообразные повороты и вращения, он беспрерывно кромсал пространство почти невидимыми глазу ударами, облегавшими его фигуру водопадом свистящих выпадов. Это не было привычной хирдманнам рубкой, в которую вкладывались вся сила и вес тела. Варн просто рассекал воздух под разными углами, не прилагая особых усилий. Сабля действительно позволяла делать это легко, превосходя в скорости тяжелый меч или секиру. В плотном каскаде ударов практически не было пауз и остановок, каждое движение незамедлительно перетекало в последующее, создавая вокруг бойца непроницаемую защиту. В то же время опасность нескончаемых атак нельзя было недооценивать.
   - Что скажешь, воин? - выжидательно посмотрел на Агнара Али-Касар. На его губах вновь появилась маслянистая улыбка.
   - Скажу, что это танец, а не боевое умение, - пожал плечами кузнец.
   - Если ты сомневаешься в высоких достоинствах владения саблей, ты сам можешь испытать ее в деле, - осторожно предложил купец.
   Хирдманн хмыкнул.
   - Никто не может упрекнуть Агнара Земляную Бороду в том, что он обижает детей и подростков.
   - Это будет всего лишь учебный бой без крови, - настаивал Али-Касар. - К тому же Кандих - истинный воин. Это сейчас он охранник, носильщик и счетовод на моем суфуне. В Сомбатхее он состоял в полку Лакана. Это личная гвардия югура варнов.
   - Что ж, - неожиданно согласился Агнар. - Ты меня убедил, торговец. Хочу взглянуть, чему учат воинов варнского вождя. Надеюсь, твой парень достаточно верткий, чтобы я его не зашиб.
   Али-Касар подозвал криволицего радимича в широкой синей шапке, велев ему присмотреть за лавкой.
   - Я покажу место, где никто не помешает. Идемте за мной. Но если Кандих докажет, что моя сабля не уступит твоему аргуну - ты заплатишь мне шэляг. Пять серебряников и сабля будет твоя.
   - Обещаю, - ухмыльнулся Агнар.
   Купец привел молодого варнского воина и двух Братьев к небольшому пустырю на углу торговых рядов. Взъерошенные собаки, глодавшие разбросанные по грязной земле хрящи, с громким лаем и ворчанием побежали прочь, освобождая площадку для предстоящей схватки. Почти сразу у пустыря начали собираться зеваки, однако Агнар Земляная Борода вмиг разогнал их своим свирепым взглядом.
   Он не спеша вытащил из-за пояса "Хродвальд", лезвие которого, густо покрытое рунами, сверкнуло, будто лунный серп. Кузнец оскалил зубы, он был совершенно расслаблен. Свои щиты хирдманны оставили на драконах, но это не смущало его. Агнар одинаково хорошо умел биться и правой, и левой рукой, перекладывая оружие из одной в другую по ходу боя.
   Кандих, напротив, выглядел очень сосредоточенным. Али-Касар что-то нашептал ему на своем языке, и молодой воин молча кивнул.
   - Это лишь дружеская схватка, - сказал купец вслух. - Надеюсь, ваше ратное мастерство поможет вам обоим избежать крови и увечий.
   - Будь спокоен, торговец, - Земляная Борода звучно высморкался одной ноздрей. - Слегка порезвимся, только и делов.
   Варн атаковал первым. Клинок его замелькал быстро, точно змеиное жало, нависая над кузнецом. Молодой воин двигался, обтекая противника с разных сторон. Однако Агнар, приняв устойчивое положение тела, просто поворачивался в направлении угрозы, избегая лишних шагов. Двигался он гораздо медленнее варна, но его зоркий взгляд и отработанные в нескончаемых боях навыки позволяли сбивать выпады пронырливой сабли. Земляная Борода, как и все Волки Одина, слыл умудренным хирдманном. Он заранее чувствовал, откуда будет наседать на него Кандих. А варн, как и любой молодой боец, был горяч и порывист, желая показать собственное умение сражаться. После четырех глубоких ударов, перекрытых широкой секирой Агнара, Кандих, похоже, сообразил, что его клинок так долго не выдержит. Высекая огненные искры, сабля ныла и дребезжала, словно сталкиваясь с выступом каменной скалы.
   Варн чуть отступил, присматриваясь к покачивающемуся хирдманну. Голодного блеска в его глазах поубавилось. Кандих уже смекнул, что будет непросто преодолеть столь надежную оборону. Тогда он начал хитрить, делая обманные финты и пассы. Рисунок затейливых ударов усложнился. Теперь в этом кружеве стальных узоров было трудно отличить подлинное от фальшивого. Несколько раз Кандих начинал свою атаку, а потом вдруг обрывал ее или переводил совсем в другую плоскость. Он старался раскрыть противника, поймать его парирующий взмах монолитного "Хродвальда" и обогнуть с уязвимого края. Дважды варну почти удалось застигнуть хирдманна врасплох. Должно быть, только инстинкты и телесное чутье помогли Земляной Бороде уйти от коварного жала сабли.
   Агнар тихо заворчал. Он начинал сердиться. Это было опасно, так как, входя в раж, Волки Одина никогда не останавливались, пока не убивали своих соперников.
   - Не горячись, старина! - посоветовал Энунд, внимательно наблюдавший за поединком.
   - Все в порядке, малыш, - отозвался кузнец. - Я обещал, что не сверну шею этому юнцу. Если бы хотел - давно бы раздавил, как червяка.
   Однако даже не убивая варна, кряжистый хирдманн легко мог его покалечить. Он сам теперь наносил удары, от гудящего посвиста которых Али-Касар заохал. "Хродвальд" проносился, точно смерч, вынуждая Кандиха не просто уклоняться, а далеко отпрыгивать назад или в сторону. Казалось, что одной ветряной волны от таких взмахов достаточно, чтобы сбить его с ног. Должно быть, молодой воин несколько утомился противостоять непробиваемому и страшному противнику. Чтобы добиться решающего успеха, он пошел на риск, сделав двойной пасс клинком, а потом забежал сбоку и попытался достать шею кузнеца в скачке. Но Агнар перехватил его свободной рукой за запястье и так натянул на себя, что Кандих шумно громыхнулся об землю.
   - Это все, что ты умеешь? - осведомился хирдманн.
   Он отодвинулся на шаг и сплюнул, позволяя варну подняться.
   Щеки молодого воина налились краской, как спелая вишня. Кандих резво вскочил на ноги и замахнулся саблей. Агнар был к этому готов. Он слегка уклонился, пропуская клинок над плечом, а потом подцепил ногу соперника обухом своей секиры, вновь распластав его на земле.
   - Лучше лежи, - сказал варну Энунд. - Здоровее будешь.
   Вперед поспешил выступить Али-Касар, встав между противниками.
   - Ты победил, доблестный воин, - заверил он елейным тоном. - Имей милосердие к поверженному. Саблю можешь забрать себе.
   - На что мне она? - Земляная Борода пожал плечами. - Это оружие не для мужчины. Так, безделица, которой можно лишь пугать бродяг да рабов. Но если ты подберешь мне надежную броню, я останусь доволен.
   - Любую, которая приглянется твоим ясным очам, - заверил купец. - А ты, - прикрикнул он на молодого воина, - возвращайся к работе! Только зря ешь мой хлеб.
   Кандих потупил взгляд, однако в глазах его на миг полыхнул огонь. Отдав саблю Али-Касару, он поторопился покинуть пустырь, напоследок бросив на двух хирдманнов внимательный взгляд.
   В лавке Агнар выбрал себе латы, склепанные из гибких ромбовидных пластин. Было видно, что купец расстается с дорогим товаром неохотно.
   - Пусть ваши боги не обделяют вас радостью и удачей, - сделав над собой усилие, сказал он Братьям на прощание.
   Довольные хирдманны возвратились к пристани, где Олав Медвежья Лапа уже собирал разбредшихся по всей Смоляной Веже воинов. Кривичи с торга принесли им мяса, меда, сбитня и блинов. Здесь же, на берегу разместили столы и скамьи для команд драконов.
   Присоединившись к товарищам, Энунд услышал Бови Скальда, который, развалившись на лавке поверх расстеленного шерстяного плаща, в своей обычной нравоучительной манере что-то вещал Хумли Скале. В руке его был длинный бычий рог, из которого воин шумно отхлебывал вино. Высокий и мелодичный голос Скальда уже привлек к себе внимание многих хирдманнов.
   - Я тебя уверяю, Хумли, что Гардар здесь и заканчивается. Дальше начинается совсем другой край, который и есть Ванахейм.
   Скала упрямо качал головой.
   - Я слышал, даны зовут южные земли Хунигардом.
   - Чепуха! Готи Едур мне описывал Ванахейм. Густые леса, полноводные реки, власть фюльгья - это то, что мы можем видеть своими глазами.
   - Не ссорьтесь, - встрял между ними Торольв. - Может, Хунигард и есть Ванахейм? Может же у него быть два имени?
   Такое мнение спорщиков не убедило.
   - Что такое власть фюльгья? - попытался отвлечь упрямого Бови Гудред Ледяной Тролль, ковыряя в зубах деревянной зубочисткой после очередной пережеванной куриной грудки.
   - Символы родовых зверей, довлеющие над людьми и направляющие их поступки. Вспомните Туроглавых. Фюльгья - и первопредок их рода, и дух-хранитель.
   - Так это те духи, которых Тор вместе с етунами и черными альвами прогнал в глухие леса, заставив прятаться в ущельях и земляных норах? - спросил Хегни Острие Копья.
   - Да. Фюльгья повелевают самыми темными силами природы, часто неподвластными даже Асам. Видят их лишь мудрецы. Люди, с которыми мы столкнулись - всего лишь чувствовали фюльгья, принуждавших их служить туру и убивать в его честь. Готи своим вещим глазом распознают фюльгья, как сгустки света, для всех прочих - они магические звери-спутники. Но все фюльгья происходят из Ванахейма и связаны с Фрейром и Фреей, владыками Земли. Мир, в котором мы оказались по воле неутомимых затейниц Норн - весь пронизан силой земли, пропитан дыханием Ванов.
   - Ладно, Скальд, ты меня убедил, - махнул рукой Хумли, обгладывая здоровенную баранью кость, совсем недавно сочившуюся душистым мясом. - Что еще говорил твой Едур про Ванахейм?
   - В нем нет больших городов, но много селений и в каждом - своя священная роща, за которой приглядывают жрецы. Среди бесчисленных лесов Ванахейма есть самый главный - лес Барри, деревья которого достают до неба, а охватить их не могут и два десятка людей. Когда-то, гуляя по этому лесу, бог Фрейр встретил великаншу Герд и они сразу воспылали друг к другу любовью...
   По завершении трапезы Волки Одина начали подниматься на корабли. Они чувствовали себя не слишком уютно среди бурлящей массы разноликих людей. Чтобы хорошо отдохнуть и набраться сил, воину всегда важно знать, что за спиной его нет опасности. Здесь же неугомонный народ сновал повсюду, возникал с каждого боку. Уследить за всеми не было никакой возможности. Потому каждый из хирдманнов Олава стремился поскорее оказаться в привычном ему окружении - в надежном кругу Братьев на палубе драконов.
   Энунд и Агнар, обмениваясь шутками, уже направились к сходням следом за Торольвом Огненным Быком, ковыляющим своей кривой походкой, как вдруг Земляная Борода толкнул товарища локтем в бок.
   - Ты посмотри, за нами притащился!
   Энунд обернулся и увидел у столба с большими проржавевшими весами варнского юношу, с которым Агнару довелось повозиться на пустыре торговой площади. Кандих смотрел на хирдманнов зовущим взглядом.
   - Спроси, чего ему нужно, - проворчал кузнец недовольно. - Неужели недополучил от меня тумаков?
   Энунд подозвал варна пальцем. Тот нерешительно приблизился и, украдкой оглядевшись по сторонам, зашептал порывистым голосом:
   - Возьмите меня с собой!
   - Похоже, я слишком сильно приложил тебя об землю, - хмыкнул Агнар. - Теперь в башке у тебя тьма.
   - Вы не пожалеете, - настаивал юноша. - Али-Касар теперь все равно не даст мне жизни. Я горбачусь на него, как последний раб, а он обращается со мной, как с собакой. Но я воин! Мой род - один из самых древних в Сомбатхее. Мой дед Мадар приехал в Собматхей, приглашенный самим кованом, и занял важное место при дворе, а отец вступил в гвардию тудуна. Он отличился в битве с ромеями. Я сам трижды ходил в походы!
   - Какой же ты воин, если позволяешь торговцу собой помыкать? - Энунд скривил губы в презрительной усмешке.
   - Я обязан Али-Касару, - пояснил Кандих. - Если бы не он - меня разорвали бы лошадьми или посадили на кол. Я бежал из Сомбатхея, спрятавшись на его суфуне. Вся городская стража сбилась с ног, пытаясь меня отыскать. С тех пор - я в неоплатном долгу перед купцом и вынужден служить ему за хлеб и воду.
   - Что же ты натворил такого, что тебе пришлось уносить ноги из варнской столицы, поджав хвост?
   Кандих опустил глаза, хитро поблескивающие из-под век.
   - Соблазнил дочь тудуна.
   Хирдманны рассмеялись.
   - Да ты и впрямь парень отважный, - Агнар одобрительно покачал головой.
   - Возьмите меня на свой корабль, - повторил свою просьбу Кандих. - Я вам пригожусь. В южных землях я уже бывал.
   - У нас все решает ярл, - неопределенно ответил Энунд. - Как он скажет, так и будет.
   Хирдманны еще раз оглядели варна с головы до пят.
   - Ладно, - вдруг тряхнул бородой Агнар. - Видно, малый ты не промах. Подучить тебя слегка, и в бою не дашь недругу спуску. Обожди здесь. Я сам замолвлю за тебя слово перед Олавом. Может тебе и повезет...
   Когда приятели отыскали Медвежью Лапу, тот сидел на своем большом кованном сундуке, положив обе руки на рукоять меча, ножны которого упирались в доски судового настила. Ярл был хмур. Три горизонтальных складки, перечертившие его лоб, говорили о том, что он погружен в какие-то невеселые раздумья. Выслушав Агнара, Олав начал ругаться.
   - Мачты и реи Нагльфара! Вы что же, хотите превратить "Руку Победы" в приют для бездомных бродяг? Мало мне одного попутчика, которого навязал Сбыслав!
   - Рогдай уже принес нам пользу, - напомнил Энунд. - От варна мы тоже можем поиметь толк - он недурно машет клинком.
   Олав, поднявшийся было с сундука, опустился на него снова.
   - Клянусь потрохами Сэхримнира, если мы и дальше будем собирать по пути весь сброд, моя дружина станет настоящим посмешищем, - пробурчал он в усы.
   - Мы никогда так далеко не заходили на юг, - Агнар говорил примирительно. - Люди, которые знают здешние края, вряд ли будут нам лишними. Так я размышляю. Ведь на кривичей надежды нет.
   - Боги смеются надо мной, - Олав только вздохнул. - Будь по-вашему. Но учти, Земляная Борода, если этот варнский парень мне чем-то не угодит - велю сбросить его за борт на корм рыбам. Без всяких разговоров.
   - Справедливо, - согласился кузнец, поторопившись уйти с глаз ярла и утянуть за собой товарища.
   - Иди, скажи варну, - шепнул он Энунду, - что мы отходим завтра утром. Пусть постарается улизнуть из-под носа своего купца и ждать на пристани. Похоже, судьба улыбнулась ему во второй раз.
   - Как знать, - почему-то пожал плечами молодой хирдманн. - Только Отцу Богов известно, что ждет нас в этом странном походе и чем завершится путь каждого из нас...
  
  -- Глава 8. В Урочище Трояна.
   - ... Полон гнева благородный Тор
   Не сыскав спросонья молот верный
   В сети турсов угодил доверчивый герой
   Жертвой Трюма стал хранитель Асов тверди...
   Драконы шли вдоль речных берегов, а распевный голос Бови Скальда, доносившийся с "Волка Бури", словно стелился по водной глади. Хирдманны налегали на весла, вестовые неусыпно взирали вдаль, отслеживая каждый поворот Великой Реки, то дробившейся узкими протоками, то вновь составляющей единое полотно, завораживающее своей необъятной ширью.
   Трюмы были загружены провизией, в порту Смоляной Вежи даже успели подновить облупившуюся краску на корме "Руки Победы". Теперь команда Хегни Острия Секиры увеличилась еще на одного человека, что совсем не радовало бывалого рубаку. И если Рогдая он принял со сдержанной снисходительностью, то Кандиха невзлюбил сразу. Однако с Олавом старина Хегни предпочитал не спорить. Только лишь отослал варна с глаз долой, заставив заниматься заведомо бессмысленным делом - сидеть под "старухой", как назывался скрепляющий шпангоуты чурбан, в который была встроена мачта, и следить за натяжением поддерживающих ее вант.
   Когда в полдень встали на привал, рядом с лагерем обнаружилось небольшое озеро. Внимание воинов привлекли зычные голоса - и мужчин, и женщин. Тянуло дымом кострища.
   - Что это? - услышал Энунд вопрос ярла, обращенный к Торопу.
   - Праздник сегодня большой, - припомнил боярин. - Летнее Сварожье. По всей земле нашей волхвы на капищах уряд вершат, да требы подносят Небесному Ковалю, а народ простой гуляет.
   - Это ваш главный бог? - осведомился Олав.
   - Главный для всех родов словенских - Род-Отец. Сварог, его воплощение в Яви, возжигатель Небесного Огня.
   - Что за Небесный Огонь? - не преминул ввязаться в разговор Бови Скальд, стягивая с плеч мокрую от пота рубаху.
   - Сила, родящая жизнь на земле, - пояснил Тороп. - В зримом виде ее в солнечном свете углядеть можно. А в незримом - в воздухе, что через чело всякого человека дух и ярь божеские в плоть его вливает.
   - И чем же славен ваш бог? - Бови Скальд сузил глаза, готовый вступиться за своих богов. - Наш Один - и мудрец, и воин, и поэт.
   - Сварог-Отец кует мир, устанавливая его законы, - ответил Тороп серьезно. - Он - отец всех светлых богов-Сварожичей, податель хлеба, Хозяин Двенадцати Небесных Чертогов и владыка судеб. Но Сварог также - великий воин. Когда тьма подступает к рубежам явленного мира, он облачается в багряную броню и берет в руки тяжелый меч. Вся наша жизнь связана с Небесным Отцом и от него исходит, все мы несем в себе его светоносную кровь. Так говорят наши волхвы. Когда же мы умираем - небесный огонь Сварожич поднимает наши души в Златой Ирий, где мы получаем отдохновение от земных трудов, чтобы затем вновь вернуться в Явь, обретя новую плоть.
   - Откуда ты все это знаешь? - удивился Олав.
   - У нас в Полоцке-новогороде волхвы живут рядом с княжьим теремом. Часто их речи слушать приходится. Боркун и Радолюб из них особенно речисты.
   - Ты бы показал нам, как твои сородичи своих богов чествуют, - попросил Бови. - Хотелось бы взглянуть и на святилища ваши, и на то, какие блоты вы приносите.
   - Изволь, - согласился Тороп. - Празднуют в Угодьях Волосынь, это всего полверсты отсюда. Но более дюжины людей с собой не возьму, да и оружие придется здесь оставить.
   - Как же вы без оружия в святилище обходитесь? - удивился Олав. - А чем жертвы приносить?
   Тороп рассмеялся.
   - У нас, ярл, богов по-другому чествуют. Хлебом, зерном и медом. Наши боги не требуют крови - ни звериной, ни, тем паче, человеческой. Ведь то, что носит в себе росток жизни - Сварожий Огонь - насильно обрывать негоже, даже во славу Небесного Отца.
   Сказанное боярином смутило всех слышавших его хирдманнов. Только и зашептались о странностях гардских нравов. У многих появились ухмылки на лицах. Однако к святилищу вызвались идти и сам Олав Медвежья Лапа, и Даг Угрюмый, и Бови Скальд, и Гудред Ледяной Тролль, и даже Торольв Огненный Бык. Отправились также Энунд с Агнаром, Тойво, Кандих, и Витко с двумя своими дружинниками. Ладожане, как и поморы, насколько знал Энунд, поклонялись своему богу Родомыслу, но с кривичами их связывало гораздо больше родства, чем с потомками Одина.
   Следуя за Торопом, хирдманны прошли через осиновый перелесок и оказались на луговине, тесно заполненной народом. Здесь начинался палисад, опоясывавший все святилище, из заостренных, доходящих до груди кольев. Языки пламени лизали небо, гарды, которых собралось не менее двух сотен, воздымая руки ввысь, выкрикивали хвалу богам.
   - От земли до неба распери крыла во сто крат зола! - возглашали жрецы под мерный стук барабана. - Распери крыла - на стезе добра! Опали перо - во сто крат добро! Сварги свет сияет - коло вех земных венчает...
   Энунд рассмотрел на небольшом насыпном холме, окруженном каменным кругом, два высоких деревянных изваяния. Одно явно было мужским - суровое бородатое лицо в удлиненном головном уборе с ободом, похожем не то на шлем, не то на шапку, и женское - продолговатый овал с тонкими бровями, обрамленный покрывалом, стянутым на лбу венцом. Перед холмом полыхал огонь, в который гарды подбрасывали поленья.
   Жрецов Энунд насчитал пять. Все они, облаченные в длинные белые одежды с алыми поясами, поочередно сменяли друг друга, заводя речь раскатистым голосом и вращая в воздухе навершиями длинных резных посохов, которые иногда с силой опускали на землю.
   - Что это за женское божество? - вопросил Бови у Торопа, понизив голос и указывая глазами на изваяние.
   - Лада. Она супруга Сварога и мать всех светлых богов, - сказал боярин.
   - Как наша Фригг, - пробормотал Гудред.
   - Сварог и Лада неразлучны. Потому в день Небесного Отца ее тоже восхваляют и приносят ей требы.
   Волки Одина, оставшиеся снаружи от палисада, наблюдали, как женщины в узорчатых платьях обносят народ караваями, завернутыми в матерчатые полотенца. Гарды, произнося славления богам и предкам, прикладывали к караваям обе ладони.
   - Это требный хлеб, он будет сожжен на священном огне, - негромко разъяснил Тороп. - Касаясь его руками, мои сородичи желают блага всем своим предкам, с которыми их скоро свяжет огонь. Огонь на капище - мост между мирами. Он соединяет сердца людей с пращурами и родными богами.
   После того, как караваи были отправлены в пламя, гарды начали подходить к большому чану с зерном и набирать его в ладони. Они огибали кострище по кругу, бросали в него зерна и вновь воздымали руки к небесам.
   - Зерном поминают павших соплеменников, покинувших Явь, - проговорил Тороп.
   - Гой, Свароже, премогутный боже! - восклицали жрецы. - Славу тебе речем по искону отчему, тако же пращуры наши рекли. На зеленом на лужку, под небом ясным, под солнцем красным. За лесами дремучими, за холмами могучими, где ветры-кони играют, где колославы соколами над землей порхают. Коло водим хоровод под Сваргой Синей, хлебом и чарою Батюшку радуем. Свят Свароже! До славящих тебя снизойди, трисветлый лик свой яви. Чтобы ярью потьму превозмочь, чтобы истый удел для рода выковать. Гой еси во славе боже силе праве!
   Потом женщины, помогавшие жрецам, появились вновь с большими резными чашами в руках. Сначала они плеснули несколько капель в огонь, а потом принялись обносить народ. Собравшиеся гарды с поклоном прикладывались к чашам устами, делали большой глоток и выкрикивали хвалу богам и предкам.
   - Это родовые братины, - заметил Тороп. - Питие суряное сердца людей богам отворяет.
   - Смотрите, сородичи! - один из жрецов воздел длань к небу. - Отец Сварог смотрит на нас!
   Весь народ оживился, запрокивывая головы вверх.
   - Разверзлись Хляби Небесья, - продолжал жрец с необычайным воодушевлением, - озаренные Огнем Сварожьей Кузни. Белый Знич, блистая, как тысяча солнц, растопил облака, явив нам исток предвечной Прави!
   Энунд невольно вскинул глаза к небесному пологу. В толще густых облаков и правда зародилось очень сильное сияние. Оно словно раздвигало тяжелые, плотные створки, высвобождая нестерпимый свет. Молодой хирдманн не отводил взора. Разрастающееся сияние стало похоже на кровлю огромного золотого чертога. Слепящие блики будто выстраивали причудливые контуры сводов Асгарда. А на фоне лучащихся светом исполинских строений угадывались тонкие очертания фигуры Отца Богов.
   Энунду показалось, что он видит и пышные сады неведомых деревьев, и серебристые ручьи, и крылатых дев в длинных одеяниях, кружащих над спелыми лугами. Он видел семицветную радугу, вздымающуюся крутым мостом, видел золотую ладью, бороздящую необъятное море небес...
   Из забвения Раздвоенную Секиру вывел крепкий толчок Агнара.
   - Пойдем, - сказал кузнец. - Обряд гардов закончился.
   В самом деле, люди внутри палисада святилища начали расходиться. Кланяясь резным изваяниям богов и своим жрецам, они покидали луг в одиночку или целыми семьями.
   - Пора и нам, - Олав вопросительно посмотрел на Торопа.
   - Полагаю, ярл, ты видел достаточно, - улыбнулся боярин.- Будем возвращаться. После обеда нам нужно продолжить путь.
   Олав кивнул, и воины развернулись к перелеску. Они сделали несколько шагов, как вдруг их остановил звучный, полный внутренней силы голос.
   - Обожди-ка, боярин, - это к Торопу обратился один из жрецов: невысокий, седой, с пышной бородой, достающей до пояса. - Потолковать надобно.
   - Чего тебе, старый? - Тороп не сумел скрыть легкой растерянности.
   - Да так, - отвечал жрец. - Али забыл меня? А я тебя помню. Не раз с князем видал. И в Кремне, и в Полоцке.
   - Не забыл я тебя, Колодвиг, - проговорил боярин. - Ты из вятских жрецов, тебя еще бортником прозвали. Ты у нас в гриднице бывал, медом угощал да советы пытался давать Сбыславу.
   - Советы к разуму хороши, а к пустой голове мудрость не приложишь, - усмехнулся Колодвиг.
   - Дерзишь, старый, - Тороп угрожающе нахмурил брови.
   - Ты на меня зубами не скрипи, - осадил его жрец. - Норов свой крутой будешь перед своими холопами показывать.
   - Прости, Колодвиг, - боярин опустил глаза. - Чего ты от меня хочешь?
   - Пошли пройдемся. И гостей своих с собой возьми. Здесь недалече.
   Тороп нерешительно обвел глазами хирдманнов. Старому волхву отказать нельзя, нужно уважить. Волхвы все знают, все видят. Никто не ведает, сколько уже живет Колодвиг на белом свете. И при Боривите на княжий двор являлся, и еще при отце его князе Дукоре. На вид телом жидок, но не дряхл. Уж Торопу известно, сколько силы в членах старых волхвов ходит - супротив нее ни один зрелый гридень, похваляющийся удалью, не сдюжит. Только сила эта другая, больше на огонь похожая. Недаром не трогают волхвов ни хищные звери, ни лесные лиходеи.
   По извилистой тропе между длинным косогором с еще молодыми тополями и болотистым кочкарником Колодвиг привел своих гостей под темнеющие своды ивняков. Шагая среди высокой травы и пахучих папоротников, Тороп размышлял, что же на уме у старца. Колодвиг не обманул. Скоро он остановился, указав взглядом на строения, проступившие за пышными ветвями. Боярин еще удивился, что в подлеске все ивы были одинаковыми - росли тремя стволами из одного корня.
   - Это Лес Триглава, - ответил на его невысказанный вопрос волхв. - А перед нами - Трояново Урочище.
   Тороп ощутил еще большее удивление. Он никогда не слышал, чтобы поблизости от капища Сварога и Лады в Угодьях Волосынь было и другое святилище.
   - Это место для посвященных, - пояснил Колодвиг. - Здесь мы наблюдаем за ходом небесных светил. Посторонним сей чертог переступать не дозволено, но сегодня случай особый.
   Тороп и хирдманны, слышавшие эти слова, замерли в ожидании. Они уже заметили, что святилище представляет собой круг из высоких вертикальных бревен, испещренных знаками рун. Каждое из бревен отстояло от других на расстоянии трех-четырех шагов и было увенчано лосиными рогами или клыками вепрей. В середине вздымалось оплетенное ивняком округлое сооружение с конусоверхой кровлей, покрытой вереском.
   - Троян воплощает суть Тремирья, - проговорил старый волхв. - Это силы Прави Сварога-Батюшки, Яви Перуна-Ратая и Нави Велеса-Чаровника, соединенные на заре времен, чтобы повергнуть Змея Пучины Разрушения. Через триединство лад вершится на Свете Белом. Свароже - вышний Искон небес, незримый, но постигаемый сердцем. Перуне - живородящее движение всех существ, узнающих себя в потоке созидания. Велесе - порядок изменений, дарующий животокам гибкость и нескончаемость обличий. Из этих трех начал, что по-иному Дидом-Дубом-Снопом зовутся, и плетется бытие наше всеродное.
   Хирдманны Олава засопели от натуги. Доходить пониманием до столь сложных вещей им было трудно. Объяснения гардского жреца сильно смахивали на темные речи готи из Скона, которые некоторым из них доводилось слышать во время больших обрядов в Свеаланде.
   Между тем, Колодвиг поклонился святилищу и вступил в проход столбища, в который вела тропа. Неожиданно для Волков Одина тишину разорвали хриплые птичьи крики и постуки крыльев. Десятки черных воронов возникли словно из ниоткуда, заполнив все верхушки столбов урочища. Тороп и хирдманны вздрогнули. У них появилось необъяснимое волнение. Приблизившись к сокровенному месту, все они, как один, ощутили присутствие невидимых, но явных сил. Воздух в святилище был густым, он будто ходил волнами, закручивал спирали и обдавал лица людей то холодом, то жаром. От этого даже начинали топорщиться плащи хирдманнов, надуваясь, словно ветрила.
   - Прислушайтесь к шепоту древней тайны, - промолвил старый жрец. - Боги окружают вас со всех сторон. Им не нужны слова, чтобы речительствовать. Они отворяют в ваших сердцах позабытые знаки, отверзают в ваших глазах угасшие образы. Так спадают покровы с зарода первозданной правды.
   Волки Одина, оказавшись за древоколием, обнаружили кольцо из двенадцати валунов, выложенных вокруг главного строения, и три ясеня.
   - Сизые камни Трояна оживят вашу память, - продолжал Колодвиг. - Дерви Трояна, съединяя Мать Сыру Землю с Лучистой Сваргой, позовут к Истоку Времен, который наполнен неувядающим знанием. Каждый сумеет зачерпнуть из того истока свою криницу.
   - Растолкуй нам, жрец, для чего ты нас сюда привел, - не выдержал Олав Медвежья Лапа, помрачнев лицом. Ярл не любил неопределенности.
   - Изволь, воин, - согласился Колодвиг.
   Он смерил предводителя хирдманнов долгим взглядом, в котором проступило осуждение.
   - Вы пришли в наш край не гостями и не странниками. Вы пришли с железом, дабы отворить кровь родов словенских, идущих от колен Даждьбоговых.
   Тороп хотел было что-то возразить, но потупился под взором волхва.
   - Вы несете с собой огонь разрушенья всюду, куда бы не ступила ваша нога. Вы влечете ветер раздора, выжигающий почву нив и души людей. Однако же вам невдомек, что вы сами - только оружие в чужих руках. Меж тем, небоземь округ вас, оскверненная гулом войны, суть отчизна ваша. Сыны, что стонут от гнева ваших мечей, не вороги, но единородцы.
   - Похоже, жрец, ты совсем спятил на старости лет, - сказал ярл. - Какие мы тебе единородцы?
   - Неведение - худшее из всех зол, - отвечал Колодвиг. - Оно закрывает духовзор человека, не дозволяя видеть настоящее. Не далее как седьмицу тому назад вы разгромили общину, что поклонялась тем же богам, что и вы!
   Урмане смутились.
   - Ты говоришь о людях Тура? - уточнил ярл.
   - Да. Я расскажу вам, откуда и как они появились. Общины наши веками сидели на этой земле, не ведая горя, покуда не пришел с закатной стороны Моренин пасынок, чаровник, которого прозывали Ртищ. Позже он объявил себя Туровидом. Сородичи прогнали его из веси за черную ворошбу, и он нашел приют в Турьем Гульбище, поставив хижину у ручья Турье Копыто. Первое время отсельник сидел там тише воды - ниже травы, а местные о нем даже не слышали. Но вот однажды Ртищ натолкнулся на лугу на умирающего тура. Зверей этих в давние времена на нашей земле водилось немеряно, да с годами охотники их всех перебили, только шкуры и остались в избах. Ртищ застал последнего - большого старого вожака, который медленно издыхал от стрелы. Дух этого зверя чаровник сумел вобрать в свою плоть, а с ним - всю его мощь и звериную суть.
   Волки Одина с изумлением внимали этому рассказу.
   - Вот тогда, - продолжал Колодвиг, - селяне из весей, окружавших Гульбище, залились горючими слезами, ибо Ртищ, ставший Туровидом, причинил им премного лиходейства. Люд, что в лес отправлялся - назад воротиться не мог. Расправлялся чаровник и с охотниками, и с бортниками, и с рыбарями. Всех, кого встречал - рвал на части. Сила в нем появилась необычайная, но сила темная, необузданная и звериная. То дух вожака стада туров, живший в теле человека, принуждал мстить людям за то, что те истребили его род.
   - Откуда же взялись другие? - спросил Олав. - Те, что в турьих шкурах? Ты и это знаешь?
   Колодвиг горько улыбнулся.
   - Скоро потянулись к Туровиду разные отщепенцы: все больше народ гнилой - от суда единоплеменников бежавший. Стали селиться в лесах Турьего Гульбища. Туровид их всех быстро подмял под себя, принудив себя почитать, как великого бога. Так и сложилась община людей-туров, которая за несколько лет разрослась без всякой меры, наводя страх на всю округу, да еще и отпрысков своих наплодив. По слову лютознатца туроглавые отбирали добро у путников, а селян резали, как скот на капище, построенном в его честь. Требы приносили Туровиду кровавые, и длилось это до той самой поры, покуда вы с ним не покончили. За это от всех родов наших вам поклон. Однако не ведали вы и не помышляли, сражаясь с Туровидом, что и ваша община некогда появилась на свет сходным образом.
   - О чем ты говоришь? - насупился ярл.
   Волхв помолчал всего мгновение.
   - О временах, когда вожди и зачинатели вашего племени впервые пришли в ваш суровый край. Все они происходят из рода Юных, что владычествовал когда-то на бескрайних просторах между двух морей. Свеи такие же отпрыски его, как словене, кривичи, радимичи или волгаре с лужичанами. Однако вокруг этих вождей и их немногих воинов быстро сплотились отщепенцы, что не смогли ужиться на родине в своих племенах и общинах. Они нашли для себя прибежище на севере, среди голых скал, и начали создавать воинские отряды тех, кто поклоняется...
   - Богу Туру! - неожиданно вскричал Кандих, стоявший за спиной урман.
   - Закрой рот! - глаза Олава метнули молнию.
   - Именно так, - прикрыл веки Колодвиг, не обратив внимания на резкий возглас ярла. - Только с течением времени образ этот исказился в душах людских, побуждая служить необузданной воинской силе и во имя ее приносить постоянные жертвы в виде умерщвленных врагов...
   Колодвиг немного помолчал, давая возможность урманам осмыслить услышанное.
   - Ты хочешь сказать, старик, - вопросил Бови Скальд, - что у нас с тобой общий корень, а земли, на которых сейчас живут наши собратья, прежде принадлежали роду Унных?
   - Да, - подтвердил волхв.
   - Ты говоришь про Юнглингов? - вдруг словно осенило ярла.
   - Так их называли в ваших краях, переиначив древнее имя Унных или Юных, пришедших с восхода. Тех, кто возводит свой род к Единому предку всех живущих...
   - Наши великие вожди также ведут свой род от Унных, - проронил Кандих, но быстро осекся под гневным взглядом ярла.
   - Некогда Юные создали обширную державу, вобрав в себя множество разных народов, - продолжал свой рассказ невозмутимый Колодвиг. - Немало нынешних князей относят себя к ним. Кто-то заслуженно, кто-то, чтобы придать весу собственному имени. Но отрок прав. В эпоху расцвета державы, стяг Юных объединял общины Даждьбоговых внуков, роды потомков Асов, племена степняков с Приречья, с Дикого Поля и с Железных Гор, а также всех "залесных людей": берендеев, весинов, водян. Юные совершали успешные походы и против надменных ромеев, и против правителей персиян, укрепляя свои рубежи. В пору великого князя Влиды сила Юных казалась неодолимой, а владения - безмерны...
   - Если этот Влида был столь могуч, то почему я ничего не слышал о нем? - с сомнением в голосе вопросил Олав Медвежья Лапа.
   - Ты знаешь его под именем Атли-Завоевателя, - ответил волхв. - Ромейские сказители всегда были хитроумны. Дрожа перед ним, они сделали все, чтобы очернить его образ; а может, и сами ошиблись. Им было ведомо два величания этого человека. При рождении он получил имя Влида, а после того, как возглавил Унных - взял себе прозвище Атли или От-Тила - Пришедший с Великой реки Тиль. Так оно звучит на нашем языке и так его запомнили соседи. Вначале Ромеи знали Влиду, потом услышали От-Тилу, а имя Влида очень скоро исчезло из всех договоров и иных письмен, дав повод невежественным людям думать, будто Влида погиб. Ну, а как мог погибнуть старший брат? Вот и сочинили историю о двух кровных братьях: старшем Влиде и младшем Атли, в которой младший, побуждаемый жаждой власти, убил старшего.
   - О нем говорится в преданиях о Вельсунгах, - неожиданно нарушил свое молчание Даг Угрюмый, подняв глаза на Бови Скальда. - Атли-конунг одолел дружину братьев Гуннара и Хогни.
   - Отважен и грозен был князь Влида, - вещал Колодвиг почти распевно. - Большинство ворогов не выдерживали даже взгляда этого человека. Своим мечом он сбил спесь и с западных, и с восточных ромеев, заставив просить милости и пощады. Стольный же град свой поставил меж реками Даной и Тисой. Толковали, что клинок великого князя особый, недаром прозывался он Огненным Мечом и на заре времен принадлежал праотцу Яру. Один вещий кудесник преподнес его Влиде на берегу Белой Заводи в Великой Степи. С этим оружием князь был неудержим в сече, постремляясь на супротивников своих, аки Перун Сварожич. Все, видавшие его на бранном поле, приходили в трепет, поражаясь сходству с Небесным Ратаем. Черного скакуна Влиды звали Молния, стяг, под коим бились его дружины, украшал Крес Перунов...
   Внимавшие речи жреца воины неожиданно увидели перед собой обширную равнину, густо усеянную мертвыми телами. Здесь были целые горы покореженного оружия: помятые шлемы с цветастыми гребнями и перьями, расколотые щиты, брошенные знамена, много нарядных плащей, теперь втоптанных в грязь. Коршуны уже радостно били крыльями, предвкушая свой пир, тогда как в стане победителей, разгоряченных битвой, начинался пир человеческий. Звучали торжествующие возгласы, катились монотонные напевы, заглушавшие стоны раненых. И только один человек - невысокий, коренастый, с глубокими темными глазами, безмолвно стоял над остывающими врагами, задумчиво уперев руки в бока. Густые черные волосы его непокрытой головы были замараны кровью. Они прилипли к вискам и щекам, лежали на наплечниках простого кожаного панциря.
   - Однако великий князь был не только могуч, но и справедлив, - вернул хирдманнов к настоящему голос Колодвига. - Даже ромеи и гречины стремились попасть к нему на службу, восхищаясь его благородством. За щитом Влиды они ощущали себя надежнее, нежели в пыльных городах своих продажных правителей. Немало смелых и мудрых мужей ромейского роду-племени состояли при князе. Скоро племенной союз Влиды расширился. С разных концов света продолжали приходить к нему вожди и богатыри, дабы принести присягу непобедимому воителю, хранящему в сердце божественное пламя. Вражеские грады сами открывали пред ним свои врата, гридни ромеев, страшась силы Влиды, переходили на его сторону. Только чудо спасло в те дни стольный Царьград гречинов от гнева великого князя...
   Много громких побед одержал еще Влида, сплотив меж собой племена севера и юга, восхода и заката. Оружие его сурово карало западные роды отпрысков Водана, отступившихся от своих обычаев и продавших веру отцов за ромейское злато. Далеко продвинулись его ратники, не знавшие страха, правители бесчисленных стран спешили выказать ему свою покорность. Казалось, весь белый свет скоро склонит главу пред великим князем, а стяги его взовьются на самом краю земли. Однако в разгар приготовлений к новым походам, Влида неожиданно почил в своем шатре. Дух могучего воина воспарил в Ирий. Перун-Батюшка призвал к себе своего доблестного сына...
   Колодвиг умолк, оглядывая людей Олава. Было ясно, что рассказ его произвел на них впечатление.
   - После смерти великого князя огромная держава Юных распалась на множество частей, поделенная меж сыновьями, - подвел итог волхв. - Под Красным Щитом Даждьбога уже не было вождя и богатыря, равного Влиде. Появились новые предводители, от которых пошли новые роды и племена. Больше других преуспели на обломках владений Влиды волгаре и варны, коих у нас прозывают оварянами или обринами. Оба этих народа сберегли ратную удаль Унных, многие их обычаи и нравы. Они сумели воздвигнуть свои грады и заложить основу крепких родовых союзов. Другие рассеялись на мелкие общины или были поглощены волной степняков с восхода. От былого единства не осталось и следа. Лишь изредка потомки Юных собирались вместе, дабы обуздать зарвавшихся ромеев и гречинов, но чаще - предавались убийственным распрям, проливая братскую кровь.
   Колодвиг теперь не отводил взора от лица Олава.
   - Истомившись от междоусобных ссор и бесплодных ратаний, несколько родов Унных ушли на север, осев по берегам моря, что прозывается ныне Варяжским. Это и есть ваши праотцы, в жилах коих течет и кровь степных наездников ясов, и кровь лесных ратичей, почитающих Громового Воина.
   - Насколько я понял тебя, жрец, ты уверен, что мы - единородцы по нашим давним предкам? - уточнил ярл.
   - Подлинно так, - молвил волхв. - Мы - одного корня, одного истока, одного духа, восходящего к премогутным богам и славным вождям. Не забывай об этом, когда в следующий раз надумаешь пролить словенскую кровь. Много уже сделал ты шагов по жизненной стезе, да еще не нашел звезду своего пути средь маяты мира, не сведал песнь пращуров, звучащую в твоем сердце. Мудрый умеет останавливаться и замолкать, позволяя вещать богам. Научись этому, воин, и тогда избежишь сетей морока, а серп Мары, занесенный над твоей главой до срока, минет тебя, дозволив снискать лучший удел. Ступай! Теперь глаза твои раскрыты, чело ясно. Ты получил знание, а что с ним делать - решай сам. На все воля Рода-Отца!
   Колодвиг глазами сделал знак хирдманнам покинуть урочище. Волки Одина выходили за черту столбища, погруженные в раздумья. Тороп шел последним, не поднимая взора. Лицо боярина стало темным, как туча. Провожая гостей святилища, на тропу бесшумно спустилась вся стая воронов. Ощущая спиной их цепкие взгляды, воины поеживались, ускоряя шаг, чтобы поскорее вернуться к своему стану.
  
  -- Глава 9. Посланник.
   Драконы шли под парусами, поймав долгожданный попутный ветер. Хирдманны были довольны. Чем дальше они отдалялись от Урочища Трояна, тем легче становилось на душе Энунда. Беспокойные и противоречивые мысли, поселенные в Волках Одина встречей с гардским жрецом, выбивались шумом волны и покриками неугомонных чаек.
   Лес немного отступил, освободив травяные склоны берегов. С выкошенных полян доходил запах сена. Синицы заливисто пели в кустах, солнце стояло в зените, слепя глаза. Начиналась земля радимичей.
   Чтобы не возбудить подозрений раньше времени, Олаву и его людям предстояло прикинуться купцами с Гаутланда. Ярл даже стянул с себя броню и примерил парчовый арабский халат с полумесяцами, который хранил в своем сундуке, чем вызвал неудержимое веселье всех Братьев. Нескладный и кособокий ярл с громадными ручищами и словно дубеной кожей менее всего походил на торговца. С носов и кормы драконов сняли звериные головы и хвосты, чтобы не тревожить радимичей, убрали с бортов щиты. До срока пришлось разоружиться и большей части команды, упрятав в трюмы секиры, мечи и копья.
   Несмотря на это, Тороп остался недоволен. Уж больно страшны своим видом оказались пресловутые гаутландские купчины. Большое число крепких плечистых людей, усыпанных шрамами с головы до пят, могло вызвать сомнения. Да и воинскую стать скрыть было непросто. Долгие годы боевых упражнений и битв на каждом из хирдманнов оставили свой неизгладимый след. Что есть жизнь воина Братства? Вечный ратный труд. Когда нет сражений и гребли на веслах, Волки Одина упражняются в работе с оружием, борьбе и поднятии тяжестей, чтобы тело не размякало, сохраняя твердость, а дух не распылялся на удовольствия и забавы. И так всегда, изо дня в день и из года в год. Должно быть, потому суровые северные хирдманны оставались едва ли не самыми грозными воителями среди многочисленных земель и морей Мидгарда.
   Энунд нередко вспоминал мудрость своего воспитателя из Фьядрюндаланда Ботвида Криворотого, когда-то превратившего хрупкого и неуверенного подростка в могучего и бесстрашного воина. Наука Ботвида, человека строгих правил, была суровой. Энунд помнил, как долгими часами упражнялся среди скал фьорда, обливаясь потом и кровью.
   Закаляя кости, мышцы и связки, он подолгу стоял с камнями на вытянутых руках, пока Ботвид не позволял ему переменить положение тела, помещая камни на предплечья и сгибы локтей юноши. Со временем на смену камням пришли небольшие валуны. Отыскав глубокий прощел на вершине горы в Лососьей Заводи, наставник ставил молодого воина над ним в распор. Здесь нужно было не просто держаться, цепляясь за скальные выступы пальцами рук и ног, но и выносить вес тяжелых валунов или бревна, которые Ботвид клал на спину Энунду.
   Самым важным в таких делах было умение правильно дышать. Не резко и прерывисто, теряя силы и покой ума, а ровно и глубоко, чтобы утишить сердце. Тогда стоять удавалось долго, избегая чрезмерного напряжения. Также Ботвид заставлял своего ученика босиком перемещаться по высоким острым камням с бревном, привязанным к спине, приучая сохранять равновесие и нечувствительность к боли. Бросал в него камни, чтобы Энунд мог держать удар. Сначала это были просто осколки щебня, оставлявшие на коже лишь порезы и ссадины, потом - увесистые булыжники, способные сломать кости. Тут тоже главным было ровное дыхание, топившее боль, как светильник масло. Постепенно тело и дух юноши закалились в упражнениях. Руки сделались твердыми, как дерево, кожа загрубела. Бесчисленные часы учебы принесли свои плоды. Энунд даже научился спокойно принимать грудью и животом легкие уколы копьем.
   Потом Ботвид столь же настойчиво заставлял молодого воина уворачиваться от вражеских атак, как на земле, так и на узких возвышенностях, где только верткость и гибкость помогали избегать попаданий оружием. Энунд доводил до совершенства навыки владения мечом и секирой, парирование щитом неприятельских выпадов и метание копий. Особой наукой была борьба. В ней сочетались ловкие увертки, захваты, заломы конечностей, опрокидывания и подцепы ногой. Каждый хирдманн должен был уметь противостоять врагу в схватке, даже лишившись оружия. Освоение борьбы начиналось с неисчислимого количества падений и ударов о твердую поверхность, приучающих тело сохранять плотность одновременно с податливостью, и гибкость, дабы не повреждать кости. Учил Ботвид и быстро вскакивать на ноги, а также опрокидывать противника, лежа на земле.
   Через некоторое время Энунд сделался столь же проворен и могуч, как и его наставник. Он возмужал, стал вынослив, неприхотлив в еде, невозмутим в преодолении трудностей. Вооружившись секирой и щитом, сын Торна Белого упорно тренировался в речных источниках, забираясь в них по шею и делая выпады и развороты, дабы преодолевать толщу воды. Подчиняя себе стихию Воды, он научился подолгу сидеть в холодных ручьях с головой. Чтобы покорить Огонь, Энунд прижигал факелом кожу, ходил по углям и даже, как требовали заветы служителей Тора, стоял в грозу с обнаженным мечом, поднятым над головой. Еще юноша воспитал в себе настоящее хладнокровие, упражняясь на краю высоких обрывов с завязанными глазами.
   Только после этого Ботвид посвятил молодого хирдманна в более тонкие науки. Наставник поведал ему секреты получения особой силы от ношения когтей и клыков диких зверей, от употребления их крови, смешанной с янтарным медом. Использование медвежьей и волчьей крови вызывало состояние Алого Тумана. Раскрывая ум воина, оно изменяло ощущение времени, ускоряя движения в два-три раза. Особыми упражнениями Алый Туман помещали в область сердца, заставляя питать его звериной мощью. Это было начальной ступенью Божественного Вдохновения или Одержимости.
   Среди хирдманнов имелись люди, одержимые медведем, волком, вепрем или диким псом. На следующей ступени священная фюльгья превращалась из спутника воина в его двойника, замещая само человеческое существо. Но для этого важны были не только обряды под руководством готи из числа ульвхединов, но и прирожденные способности. Энунд знал случаи, когда даже многолетний труд не позволял сделать из хирдманна настоящего Одержимого. Тут все определяло его естество, которое распознавалось зорким жреческим оком.
   Свое посвящение в воины-медведи Энунд прошел в семнадцать лет, в Йолльскую ночь зимнего солнцеворота. В темном душном святилище готи Хьяльм со своими помощниками завернули его в медвежью шкуру и положили в маленький склеп, завалив камнями. Там, в полузабытьи юноша провел сутки без пищи и воды. Он пережил смерть человеческого существа и рождение в новой, звериной ипостаси. Первым видением, которое сын Торна Белого усмотрел, придя в чувство, был глаз Альфедра, взирающий на него из подводных глубин. Юноша понял, что это око, которое было принесено в жертву Отцом Богов во имя прозрения и до сих пор покоится на дне источника Мимира.
   После того, как Энунда обогрели и отпоили травяными настоями, ему увиделась дорога, ведущая к берегу моря и удаляющаяся спина человека в иссиня-черном плаще и соломенной шляпе. Энунд хотел догнать его, но человек растворился у края обрыва, оставив лишь шум высоких волн, разбивающихся о камни и далекий шепот, в котором юноша распознал зов Повелителя Битв. Так молодой хирдманн вступил на путь служения Одину. Он приобщился к божественной тайне.
   Принеся клятву на крови и мече, Энунд осознал внутри себя новые силы и знания. Как и всякому Одержимому, ему открылась память о деяниях родных богов и героев. "Сущность служителя Всеотца подобна вихрю, который закручивает в себе потоки крови и дыхания, - сообщил Хьяльм. - Внимай движению этого вихря. Пусть он кружит над землей, вбирая в себя дух ветра, воды, земли и камня. Отныне через тебя будет действовать владетель Асгарда, собирая души поверженных врагов, чтобы провести их через горнило тьмы и очистить в костре Сияющего Света Истины".
   Совершенствуясь в ратном мастерстве, Энунд Раздвоенная Секира стремился стать лучшим из лучших. На это постаревший Ботвид только посмеивался.
   "Путь этот не имеет конца, парень, - говорил он. - Ты можешь стать самым сильным во всем Срединном Мире. Но куда мы денем еще восемь миров? Великие Асы Тор и Тюр умели оставаться равно непобедимыми во всех них. Говорят, что конунги из рода Юнглингов Фьельнир и Ванланди достигали воинского мастерства в двух мирах: Мидгарде и Юсальфхейме - сфере волшебных свеноносных существ. Ивар Широкие Объятия из рода Скьельдунгов, как полагают, сумел обрести силу сразу в трех, включая Свартальвхейм - мир темных созданий. Потому ему везло больше, чем другим людям, а держава его была самой обширной. Тебе же пока явно далеко до всех них".
   "Кто же распределяет мастерство для разных миров?" - спросил тогда Энунд.
   "Тоже Всеотец. В каждом из девяти миров знание имеет свою непохожую форму. Это касается и поэзии, и музыки. Если Один отмечает кого-нибудь из поэтов и скальдов своим вниманием, он позволяет вкусить Меда Вдохновения из Одроэрира. Тогда творения такого счастливчика открывают ему врата в различные чертоги, населенные разными обитателями. Если же Всеотцу угодит тот или иной воин - в его сердце вкладывается искра Божественной Ярости, делающая неуязвимой для человеческих клинков и чар альвов или кобольдов. Высшее воинское достижение - соединить Ратание Срединного Мира с искусством обретения силы в соседних пространствах. Воителей, добившихся чего-то подобного, во все времена было немного. Потому я и говорю тебе, что как бы ты не был опытен и умел в битвах, тебе всегда будет, куда стремиться".
   - О чем задумался? - Альв Бешеный вывел Энунда из воспоминаний.
   - Пустяки, - отозвался юноша.
   Он скользнул взглядом по лучистой глади вод. Чайки кружили над ней низко, пытаясь выхватывать из реки беспечную рыбу. Берега все сильнее сглаживались - потянулись желтые поля, высушенные солнцем.
   В полудне пути от слободы Осиная Пустошь объявили привал, и Волки Одина с радостным гулом стали выгружаться на берег, чтобы размять кости и отдохнуть от бесконечной гребли. Разбили стан, и Олав с Торопом сразу удалились на его окраину, затеяв приглушенный разговор. Только несколько пар глаз наблюдало за ними.
   Как успел заметить Энунд, мерянский охотник близко сошелся с Кандихом, молодым варном, прибившимся к Братьям в Смоляной Веже.
   Это было неудивительно. Рогдай смотрел на урман с почтением и почти обожанием, но от них, как чудилось ему, веяло чем-то потусторонним. Казалось, что они каждый миг готовы принять объятия смерти. Кандих же, веселый, незлобивый, охотно шутивший и не обижавшийся на шутки, просто лучился любовью к жизни. Он легко отвечал на подначивания свеонов, выполнял любые их распоряжения. Сам же он явно тянулся к новичкам в дружине, таким как Тойво и Рогдай. Еще он частенько околачивался где-то возле Торопа. Может быть, это было связано с тем, что с боярином кривичей ему было легче общаться - языки их были куда более схожи друг с другом.
   - Энунд! - Альв указал молодому хирдманну в сторону Кандиха, вновь увязавшегося за боярином, - оттащи куда-нибудь этого проходимца, пока ярл не отправил его на речное дно.
   Бешеный приметил, что назойливый варн помешал серьезной беседе, заставив Торопа замолкнуть на полуслове, а Олава Медвежью Лапу - с сопением раздувать ноздри. Раздвоенная Секира подоспел вовремя, избавив Кандиха от гнева ярла. Он за руку увел его на другую окраину стана и препоручил Рогдаю, разводившему костер.
   Как только боярин убедился, что поблизости больше нет посторонних, он продолжил свою речь, не спуская взгляда с Олава.
   - До Осиной Пустоши меньше дня пути. С князем сейчас не более двух десятков ратников, вся дружина ушла на Полдень. Но слобода хорошо укреплена. Там издавна селились охотники, которым приходилось отбиваться и от лихих соседей, и от матерых волков, так что стрелять селяне умеют. Ворота тоже крепкие. А вам надо как-то попасть внутрь...
   - Ничего, - усмехнулся ярл. - Не впустят - мы их по бревнышку разберем.
   - Нельзя вам ни шум поднимать, ни штурм устраивать, - Тороп покачал головой. - Дружина должна скоро вернуться, если услышат, что князь в осаде - примчится вихрем.
   - Примчится - встретим, - отозвался Медвежья Лапа равнодушно. - Пугать своих слуг будешь. Говори лучше, что дальше делать!
   - А дальше надо взять князя и выпытать, где он хранит золото. Вот что трудно: живым его полонить. Или кого-то из ближников его, - боярин озадаченно почесал за ухом. - Но как угадать, кто еще тайну ведает? Лучше берите князя. Из прочих же уйти не должен ни один: вы против течения быстро не выгребете, а дружина на конях, легко вас догонит. Сам видел, какие узкие берега возле Смоляной Вежи, если там настигнут - просто стрелами побьют, не принимая боя.
   - Не люблю я ваши леса, - скривился ярл. - И ваши реки. Ну да ладно. Сделаем все, как надо. И тебя не забудем.
   Он обнадеживающе хлопнул Торопа по плечу.
   Кандих тем временем разглядывал темно-зеленые с бурым оттенком холмы, от самой береговой луки уходящие вдаль тесной цепью.
   - Скажи, а почему у тебя имя аварское? - спросил он Рогдая неожиданно.
   - Так ведь... - Рогдай удивился. - Отец так назвал.
   - И много у вас похожих имен?
   - Встречаются. А вас почему варнами кличут?
   - О, это долгая история, - Кандих хитро улыбнулся, поудобнее устраиваясь у огня, уже жадно лизавшего березовые сучья. - Говорят, что в ту стародавнюю пору, когда почил великий Влида, а в державе Юных начались распри и борьба за власть, многие вожди со своими племенами откачнулись от детей Влиды. Была страшная борьба. Однако нашлись те, что сохранили верность Ирниху, старшему сыну Влиды от мерянской девушки, вместе с ним пошли в изгнание и бились до конца. Позже их разбросало по всей степи, а иных занесло даже на север, к морю, что ныне зовется Варяжским. Тогда Юные и назвали людей, последовавших за ними - Верными или Варнами. Потом уже варны возвратились в край, из которого были когда-то изгнаны Юные, и попытались возродить былое величие державы...
   Кандих замолчал, задумчиво глядя вдаль. На противоположном берегу рыжели пока еще редкие вкрапления степи в густые лесные дебри, путь через которые казался бесконечностью...
   - Значит, ты хочешь сказать, - спросил Рогдай с настойчивостью, - что мы тоже родичи?
   - Видно, наши народы исходят из общего корня. Кто знает, как перемешивает судьба разные племена? По нашим преданиям, мы сражались бок о бок с Юными еще в те далекие дни, когда они боролись против готов. Наверняка кто-то пошел с Юными, а кто-то так и остался в лесах.
   Рогдай задумался. Когда-то ему представлялось, что за Вышебором мир кончается. Рассказы о великих морях и реках виделись сказками, недостижимой мечтой. И вот он уже отдалился от дома на многие версты пути, и воочию видел большие города и крепости. Видел воителей, не жалеющих ни себя, ни врагов, а теперь еще выяснилось, что в немыслимой дали времен его предки ходили в походы с вовсе незнакомым ему народом...
   После привала Волки Одина с новой силой налегли на весла. Уже скоро серебристая река совершила большой поворот, огибая обрывы с низко свисающими древесными корневищами, и открыла воинам вид на Осиную Пустошь, порадовавшую глаз после темени лесов светлыми, просторными полями.
   Слобода состояла из десятка бревенчатых срубов, выстроившихся полукругом и смотрящих на Полдень, и приземистого, но просторного общинного дома, запирающего этот круг с другой стороны. Все строения были крепкие, с узкими волоковыми окошками, закрываемыми на тесовые задвижки, с сенями и клетями. Их обносил прочный дубовый тын из заостренных бревен, прилегая вплотную и превращая в подобие веж, с крыш которых можно было обстреливать из луков всех тех, кто желал бы нарушить покой слободы. Бревна срубов, лежащие друг на друге, придавали тыну и всему сооружению дополнительную твердость.
   Внутри Осиной Пустоши размещалась площадь, соляной амбар и житница. Со всех сторон слобода была окружена лесами, и только возле самого берега протянулась полоска пахотной земли. Однако близился закат, и труженики начали медленно расходиться по домам.
   Как добрался до этих краев латинский проповедник, ведомо осталось только ему и Богу. Князь Званимир не мог не оценить настойчивости и упорства, с которыми пожилой монах вместе с юным послушником, сопровождавшим его, преодолевали тяготы пути
   через глухие леса. Поэтому он велел пригласить к себе обоих путников, как только узнал, что они немного отдохнули с дороги.
   Князь ждал их в гриднице с широкими окнами, через которые вливался закатный свет. Общинный дом был переделан под княжеские хоромы на скорую руку. Остались поставцы, врубленные в столбы, залавники, настенные спицы-крюки, длинные лавки с резными опушками и печь, стоящая устьем ко входу в дальнем углу. Зато вдоль бревенчатых стен густо развесили медвежьи шкуры, княжеское оружие, червленое златом и каменьями, поставили удобный столец, на случай, если рана опять даст о себе знать. В помещении также была столешница с массивным подстольем, накрытая алым сукном, лубяной короб и скрыны для одежды.
   Старший монах с выстриженными в кружок волосами на макушке, жилистый, в длинном сером балахоне с капюшоном, выступил вперед. Молодой послушник остался чуть позади.
   - Прибыл я, - заверил монах, - лишь движимый желанием спасти твою душу и души твоих подданных, ибо пребываете вы в порочном заблуждении.
   Званимир весело рассмеялся, запрокинув голову. Русовласый, с широким румяным лицом и зелеными лучистыми глазами, он смотрел на гостей гридницы благодушно. Под бязевым кафтаном с золотистой набойкой, лоскутными нашивками и тесьмой угадывалось крепкое, закаленное тело бывалого воина.
   - Что ж! Все люди ошибаются, не без того. Но пускаться в столь тяжкое путешествие ради того, чтобы от моего заблуждения меня спасти, мне кажется странным.
   Монах помолчал.
   - Где довелось тебе побывать за твою жизнь? Откуда, ты полагаешь, явился в эти края твой народ?
   - Всегда мы тут жили, - пожал плечами князь.
   - Все люди от Адама и Евы, - возразил монах, - в крайнем случае, от детей Ноя. Когда-то предки ваши пришли сюда, но когда и откуда - тебе ведомо?
   Званимир неслышно усмехнулся в бороду:
   - Думаю, не раз и не два в леса наши заносила судьба беглецов с южных земель, ищущих спасения от ворогов и лучшей доли для своих чад. Много разного люда сходилось тут, прежде чем был положен зачин моему народу. Но остались среди нас и верви, что сидят на этой земле уже немало веков.
   - Да, есть те, что забрались сюда в неведомой древности и существуют до сих пор охотой и рыболовством. Однако и твой род, и большинство твоих соплеменников явились сюда не слишком давно. Они бежали в эти дремучие лесные чащи от сильного и страшного недруга.
   - Что ж с того? Мы научились жить здесь, мы стали частью леса, так что можно лишь вознести хвалу нашим предкам, одарившим нас счастливой долей.
   - И ты не хотел бы вернуться? Не хотел бы восстановить попранную справедливость?
   - Куда вернуться? - Званимир обвел рукой плотные разливы боров и дубрав, стелющихся за окном от края и до края. - Там, откуда, быть может, пришли наши предки, давно живут иные народы, со своим уставом и обычаем. Они считают занятую ими землю своей родиной. А мы - осознали себя единым и неделимым народом именно здесь, под пологом этих лесов. Тут пребывают наши боги, а духи умерших наших уходят в глухие чащи, дабы слиться с лесными дивиями. Да, у нас есть предания о просторных вольных степях, и мы выкорчевываем деревья под посевы, однако уходить отсюда на юг, чтобы ввязаться в чужие ссоры и свары - мы не станем.
   - Стало быть, весь мир для вас ограничен соседним лесом да другим берегом реки, - произнес монах с грустью. - Но как ты сам мыслишь? Что, по-твоему, творится в иных краях?
   - Да то же, что и везде, - пожал князь плечами. - Везде люди как-то живут. Не могу понять, к чему ты клонишь?
   - И везде царит беззаконие, разбой, брат идет на брата, всюду люди норовят урвать кусок получше, пусть и ценой жизни ближнего своего... На предков ваших напали враги, и вы бежали. Но почему они напали? Почему они сочли, что могут вас убивать, изгонять, грабить? Лишь потому, что вы поклоняетесь иным богам и язык ваш иной? Вот разве ты сам - не вернулся только что из похода на соседей, где разжился знатной добычей?
   Званимир нахмурился.
   - Ты слишком хорошо осведомлен о моих делах. К чему тебе это?
   - К тому, что люди любят видеть в других врагов, не задумываясь, что куда лучше искать среди них друзей. Вот если в твоем княжении два селянина не поделят пашню - что вы будете делать?
   - Как что? Я разберусь и решу, кто прав.
   - А если спорят два князя? Нужно выходить на бой, чтобы решить, кто из них прав?
   - Я понял тебя, проповедник. Ты хочешь сказать, что должен быть единый хозяин, "князь князей", который улаживает споры между князьями. Но как быть, ежели он сам проявит несправедливость? - возразил Званимир. - Сейчас, если я сужу неправедно - недовольные моим судом могут уйти к другому князю и искать у него защиты. А кто защитит от того, выше кого нет никого?
   Монах усмехнулся.
   - Всегда есть Тот, кто выше всех князей. И если князья и народ верят в Него - никакая несправедливость не может быть совершена. Сейчас ты одинок, и тебе неоткуда ждать помощи. Но если бы ты признал власть Князя Князей - ты бы понял, что и у тебя есть неведомые тебе друзья - далеко отсюда, за лесами и горами. Друзья, готовые всегда помочь тебе, правда, при одном небольшом условии.
   - Что ж это за друзья, коли условия ставят? - князь грустно усмехнулся.
   - Дружба всегда взаимообогащает людей, - назидательно заметил монах. - Нельзя только брать, не отдавая. Потому, мы с охотой придем тебе на помощь, если и ты согласишься помочь нам.
   - В чем же вы можете мне помочь?
   - Мы предлагаем тебе объединиться против наших общих врагов.
   - У нас есть общие враги? - удивился Званимир.
   - Да! - с неожиданной горячностью заверил монах. - Это те, кто изгнал ваших предков с исконных мест обитания, заставив искать укрытия в этих лесах. Те, кто установил свои порядки и не желает подчиняться моему повелителю. Против них, источника всякого зла в этом мире, направлены мои слова, ибо они и ваши, и мои враги. Я говорю о варнах, возглавляемых их коаном. Ты сможешь вернуться туда, где некогда в благоденствии жил ваш народ. Единственное, что для этого нужно - признать Высшего Судью, Того, кто не допустит несправедливости, кто сам будет судить и князя, и простолюдина после смерти...
   - Я так и думал! - не удержался князь. - Я знал, что ты ведешь к этому! Ко мне уже приходил один греческий проповедник-черноризец. Не думаю, что ты сумеешь убедительнее растолковать преимущества своей веры, нежели он!
   Монах презрительно усмехнулся.
   - О чем могут говорить греки? Они лукавы, и из-за своего лукавства утратили почти все свои владения, когда-то бывшие необозримыми. Тот же, о ком говорю я, сам справедлив - и готов нести закон и порядок любому, кто верит в то же, что и он.
   Монах замолчал. Званимир удивленно поднял брови, пытаясь понять, о ком идет речь.
   - Посуди сам, - продолжал монах, - ты со своим племенем противостоишь всему миру, а вокруг тебя смыкается кольцо врагов. Разве сможете вы удержать свою землю? Придется уходить дальше в леса, на север, в глухомань, а в краю твоем воцарятся те, кто всегда являлся к вам с разбоем и смертью. Зачем тебе это? Зачем ты обрекаешь на гибель и свой народ, и своих богов - ведь вы все равно не сохраните свои обычаи, и там, в дремучих лесах, забудете и своих богов, и свой язык! Вы рассеетесь по бескрайней глуши, растворитесь в лесных племенах. Кто же в будущем вспомнит о доблестных радимичах?
   - Ты предлагаешь мне отказаться от своих богов уже сейчас? - усмехнулся князь. - Все во Всемирье подвержено гибели и тлению - но следует ли отсюда, что надобно отказываться от жизни с рождения? Мы уйдем - и сохранится хоть кто-то, кто будет помнить нашу речь и наших богов. Мы подчинимся и примем твое предложение - и забудем самих себя.
   - Не решай за всех, - пошел на попятный монах. - Спроси своих людей - а чего хотят они?
   - Я думаю, они хотят спокойной жизни. Растить детей, жать хлеб, строить дома. Но когда появляются те, кто желает лишить их этого - в дело приходится вступать князьям. Я уже понял, от чьего лица ты говоришь, проповедник. Когда-то, в далекой юности, я видел войска вашего правителя. Тогда он вел войну далеко на Западе, у самого моря, сражаясь с саксами. Едва ли он может нам помочь против наших недругов.
   - Ты видел лишь военную мощь империи Карла, - произнес монах с усмешкой. - Но что ты скажешь об огромных владениях, по которым каждый подданный его может ехать из края в край, не боясь, что его примут за чужака и выгонят или ограбят? Где любой подданный может рассчитывать на справедливый суд, и где своим считают любого, почитающего Христа? Ты не видел огромные каменные храмы, возносящиеся к небесам; крепкие замки, охраняющие порядок и спокойствие земель; ты не слышал небесного пения и не видел райских картин, что рисует солнце на стенах соборов. Если бы ты узрел все это, ты осознал бы всю дикость нынешней твоей жизни и всю тщету попыток удержать ее перед лицом такого величия...
   В дверях появился молодой дружинник, несший дозор у воротной стрельницы.
   - Прибыли гаутландские купцы, - сообщил он. - Хотят тебя видеть, княже.
   - Гаутландские? - удивился Званимир, вставая с сиденья и накидывая на плечи свой тяжелый черемной плащ. - Обожди, монах, мы продолжим разговор чуть позже.
   Осиная Пустошь выходила к берегу реки глухим тыном, ворота срединного "костра" - стрельницы смотрели на восток, откуда к берегу спускалась утоптанная тропа. Сейчас там торчали три крутобокие ладьи, с которых выгружались тюки с товарами и сходили на берег новые и новые люди. Среди них было немало ратников в коротких кольчугах и колонтарях - кожаных куртках с железными бляхами.
   Званимир встал в воротах, изучая широкие плечи и густые, свитые на концах бороды нежданных пришельцев.
   - Чудны они для купцов, - князь невольно нахмурился, - А ну, други, затворите-ка пока ворота. Пусть пришлют человека для переговоров.
   Когда тяжелые створки ворот башни начали сдвигаться на глазах приближающихся быстрым шагом Братьев, у многих из них мелькнула мысль броситься между ними очертя голову. Однако Медвежья Лапа не отдал такого приказа, и хирдманны только услышали, как за закрытыми дубовыми створками загудел вдеваемый в петли засов.
   - Кандих! - Олав вдруг вспомнил о новом члене команды. - Тебе доводилось ходить с купцами. Пойдешь со мной, переговорим с князем. Торольв, Хумли Скала, собирайтесь!
   - К чему такие сложности, ярл? - нахмурился Огненный Бык. - Высадим эти ворота, подожжем стену - сами выбегут!
   - Я не знаю, где он спрятал добычу, - возразил Олав. - Так что князь мне сейчас нужен живым. Для начала придется потолковать с ним по душам.
   Отряд из четырех человек остановился под самой стрельницей.
   - Мы гаутландские купцы, прошли трудный путь! - крикнул Медвежья Лапа по-словенски. - Хотим идти в землю варнов, что на юге. Нужна твоя грамота, князь, что дозволяешь следовать по твоим владениям!
   Званимир кивнул ратнику, и тот открыл боковую калитку в воротах. Через нее гости по одному ступили во двор.
   Пристальное внимание, с которым вошедшие осмотрели постройки двора и собравшихся вокруг гридней, не укрылось от князя. Внезапно вперед выступил молодой послушник, сопровождавший монаха, все это время сохранявший молчание.
   - Я тоже с Гаутланда, - сообщил он. - Давно ли вы пустились в путь? Я не получал вестей с родины более десятка зим!
   - Мы ушли оттуда три месяца назад, - важно отвечал Олав. - Если тебя волнует, что там творится, могу заверить, что наша земля по-прежнему богатеет и процветает.
   Послушника за край одежды одернул его наставник, и тот смиренно попросил прощения, скрывшись за спинами старших.
   - Какой товар везете? - полюбопытствовал князь, внимательно разглядывая гостей.
   - Оружие, меха, мед, воск, - перечислял Медвежья Лапа равнодушно. - Есть и живой товар.
   - Что из оружия?
   - Каролингские мечи, - тут же отозвался ярл.
   - Принесите на показ, - загорелся Званимир. - Может, и я сам возьму.
   - Тебе поднесем в подарок, - заверил Олав, - как только дашь грамоту для твоих людей.
   - Нынче уже поздно, - князь размышлял. - Приходите поутру, я выдам вам грамоту.
   Медвежья Лапа чуть поклонился и знаком подозвал своих спутников, направляясь к воротам.
   К уху князя прильнул монах.
   - Не похожи они на купцов, - прошептал он. - Слишком много людей, слишком много оружия, а о товарах говорят так безучастно, точно не их это добро.
   - Кто в наши дни отличит купца от разбойника? - усмехнулся Званимир. - Где есть сила, они торговцы, где силы нет - они сами сила и берут, что захотят.
   - Вот и сейчас у них слишком много силы, - монах поклонился и отступил.
   Князь обдумал эти слова, и брови его сдвинулись.
   - Послушай, друг мой! - позвал он уже почти достигшего ворот мнимого купца. - Приглашаю тебя на ужин к моему столу. Стол не богат, но ты, наверное, устал от скудной дорожной пищи? У меня найдутся яства, которые придутся тебе по душе. Да и размочить твою усталость есть чем.
   Олав Медвежья Лапа быстро переглянулся с Торольвом и Хумли.
   - Благодарю тебя, князь, - ответил ярл, - однако я привык довольствоваться малым. Дороги приучают к скромности. И люди мои не поймут меня, если я променяю их общество на твое, пусть и столь почетное для меня.
   - Тогда мне придется пригласить тебя силой, - Званимир махнул рукой стрелкам на площадке "костра" и стенах. Те незамедлительно навели луки на хирдманнов.
   - Негоже так поступать с гостями, - желваки заходили на лице Олава.
   - Как и притворяться мирным купцом, когда под рукой две сотни ратной дружины, - возразил князь.
   Ярл еще размышлял, но Хумли Скала уже принял решение. Выхватив из-под полы плаща секиру, он метнул ее в ближайшего лучника на стене, и тот грохнулся на двор с разрубленной шеей всего в паре шагов от хирдманнов.
   - Назад! - внезапно для всех в руках Кандиха блеснула сабля, которую он направил на урманина, лишившегося своего оружия.
   - Ах ты, щенок!.. - прорычал Скала.
   К неожиданному союзнику уже подоспели с разных концов двора люди князя, закрывшись щитами и опустив перед собой копья.
   - Уходи, ярл! - крикнул Хумли, бросаясь к топору, торчащему в теле лучника, но Кандих его опередил. Отшвырнув ногой секиру к стене ближайшего дома, он выставил клинок перед лицом урманина. Олав и Торольв Огненный Бык скинули халаты и обнажили мечи, однако их просто окружили сплошной стеной из щитов и копий, не позволив даже размахнуться для удара.
   - Вяжите их, - приказал князь. - После разберемся.
   Несмотря на отчаянное сопротивление, на каждого урманина навалилось по трое ратников, притиснув их к земле, и скрутили им руки за спиной кожаными ремнями.
   Проходя мимо Кандиха, Торольв плюнул в его сторону.
   - Оставь его, - скривил губы Олав Медвежья Лапа. - Мы еще услышим его крики, когда на его спине будут вырезать "красного орла". Предатель всегда получает по заслугам.
   - Предатель? - усмехнулся молодой варн. - Разве то, как ты собирался поступить с князем радимичей - не предательство? Или на войне все средства хороши?
   - И почему мы тебя сразу не скормили рыбам? - Огненный Бык заскрипел зубами.
   - Быть может, вам еще представится такая возможность, - спокойно отозвался Кандих, пряча саблю в ножны. - Но вы взяли меня с собой по своей воле. Правда, если бы этого не случилось, я нашел бы другой способ с вами напроситься.
   Когда гридни увели пленников в подклеть гридницы, Званимир задержался возле молодого варна.
   - Тебе так нужно было меня видеть? - удивленно спросил он.
   - Да, князь, - подтвердил Кандих. - Я происхожу из народа варнов, южного племени, что почитает себя наследником великой державы Атая. До нас дошли слухи, что тебе посчастливилось стать обладателем Золотой Ладьи...
  -- Глава 10. Осада.
   Когда солнце спустилось к окоему, а ярл со своими спутниками так и не вышел из слободы, ставшие лагерем хирдманны забеспокоились.
   - Эй, ты, поди сюда! - подозвал Рогдая Тороп. - Сходи к воротам и скажи, что Олава ждут его люди, без него ужинать не садятся! Словом, поторопи.
   - А если там засада? - обеспокоился Хегни Острие Копья, оставшийся после ярла старшим над Волками Одина.
   - Тем более надо проведать, - возразил Тороп. - А мерянину больше доверия будет. Иди, не бойся. Что узнаешь - расскажешь нам, так что смотри в оба глаза!
   Рогдай подошел к воротной башне и остановился, почувствовав, что с высоты укрепления его пристально изучают.
   - Чего тебе? - осведомился дозорный не слишком приветливо.
   - Я за старшим пришел, - ответил Рогдай, подумав, что не стоит называть имени ярла. - Его в стане ждут!
   Внутри послышался шум, и мерянину открыли калитку. Большие ворота остались на засове.
   - Ну, входи, сам его и позовешь.
   Двое "воротников" сразу затворили калитку за Рогдаем, кивнув в сторону широкого дощатого дома. На миг он растерялся, не зная, куда идти, но сообразил, что в доме скорее подскажут, где искать ярла, и направился к крыльцу.
   В просторной нижней горнице собралось более десятка ратников во главе с князем, несколько слободских и двое странных худощавых людей в длинных серых облачениях, подпоясанных бечевой. Рядом с князем Рогдай увидел Кандиха, однако нигде не приметил никаких следов урман.
   - Кого ты ищешь? - строго спросил Званимир.
   - Этот из наших, - доверительно сообщил князю Кандих. - Проходи, садись, - обратился он к Рогдаю, указывая на лавку возле стола, заполненного ковшами-утицами, блюдами и чарками.
   - Меня ждут, - попытался отговориться мерянин.
   - Ничего, подождут, - возразил князь. - Старший ваш тоже попытался от моего угощения отказаться - теперь в погребе прохлаждается!
   Ратники расхохотались. Не смея больше ослушаться, Рогдай поспешно присел за стол с самого края.
   - Ты ведь, как я погляжу, не из урман? - присмотрелся Званимир. - Каким ветром тебя к ним прибило?
   - Турила послал, - ответил Рогдай бесхитростно.
   - Турила - это кто? - продолжил допрашивать князь строгим голосом.
   - Жрец наш, - мерянин не решился прикоснуться к стоящей на столе еде, только понуро глядел на белую с красной вышивкой скатерть, вжав голову в плечи. В это миг все стремительно промелькнуло перед его глазами - и встреча с Энундом, и лагерь урман, и дорога, и нападение людей Тура, и волок... "Куда же я полез, дурень! - нещадно корил он сам себя. - Разве это по мне?" Дав себе зарок больше не ввязываться в подобные предприятия, он осмелился поднять глаза на князя.
   - Сидишь за моим столом - и прикидываешь, как половчее ко мне подобраться и лишить жизни? - неожиданно прямо осведомился Званимир.
   Рогдай едва не поперхнулся, хотя не ел ничего.
   - А как ты думал? - грозно продолжал князь. - С урманами связаться - о честной жизни забыть. У них свои понятия о чести, им человека прирезать только в почет, а вот ежели их кто тронет - тому они спуску ни в жизнь не дадут. За злато любого умертвят, ограбят, обманут, да еще и за доблесть это посчитают. А обмани их - не простят вовек. И ведь что самое обидное? Наши же сородичи их некогда бранному делу выучили! На свою голову... Верно толкую, Кандих?
   - Я бы сказал, и вас, и их учили сражаться одни учителя, - отвечал тот, весело блеснув глазами.
   - Ну, пусть так, - не стал спорить Званимир. - А только вот как выходит: был ты честным селянином, жил в своем доме, да роду своему служил, а захотелось на мир посмотреть - пришлось разбойником становиться?
   - Они не разбойники! - не выдержал Рогдай.
   - Ну, как их ни нареки, а те, кто чужое добро отбирают, на взгляд князя - всяко разбойники. И по мне, так ничего, кроме петли на шею, они не заслуживают.
   Званимир задумчиво оглядел мерянина.
   - Как же мне с тобой поступить? Может, тоже вздернуть для острастки остальным - на воротах?
   Рогдай вскочил на ноги.
   - Делай со мной, что хочешь, князь, но я никого не грабил и не убивал!
   - Так-то оно может и так, да только потому, что товарищи твои тебе покуда не доверяют. А вот как пошли бы сегодня на приступ - так и тебя бы с собой потянули. Тут и довелось бы досыта крови хлебнуть. Или своей, или нашей... Ежели уцелел бы - взяли в свое братство и стал бы ты у них вольным гребцом, дружинником. Наравне с другими в походы ходил, на ладьях греб, добычу делил. Ясное дело, у них там народу много, а земли мало, вот они и лезут по всему миру. Но у нас-то им чего делить? И для чего ты с такими лихоимцами связался? Ужели только по слову жреца вашего? Или, может, удали молодецкой разгуляться захотелось?
   - А ежели и так? - дерзко блеснул глазами Рогдай.
   - А ежели так - то ступай лучше в мою дружину, - неожиданно предложил Званимир. - Нечего тебе честных людей обирать - будем с такими, как они, на дорогах речных да лесных разбираться. А то дел у меня нынче много. Не успел северу отбить - с Полудня ковары прискакали. На них дружину послал - так вон урмане приплыли. И ведь не уйдут теперь без добычи. Коли меня не достанут - так слободу пожгут!
   Рогдай поразился. Князь рассуждал совершенно невозмутимо, точно это он загнал в болото пришедших на его землю врагов, а не его с двумя десятками ратников обложили две сотни отборных воев Полуночи.
   - Ты ведь посвящения у них еще не проходил? - уточнил Званимир на всякий случай.
   - Чего? - глаза мерянина недоуменно округлились.
   - Стало быть, не проходил, - Званимир переглянулся с десятным. - Иначе бы не спрашивал. У всех лихих людей есть множество обрядов, чтобы, значит, отделить себя от прочих людей. Вроде как они не просто так грабят, а избраны своими богами, дабы у трусов да глупцов забирать то, что те защитить не могут. Еще погодите, ежели со мной у них не сложится, да уйдут они не солоно хлебавши - так они и того, кто их послал, до нитки оберут и не поморщатся!
   Рогдай вздрогнул, вспомнив Сбыслава. Казалось, Званимир знал все.
   - Ну, раз ты клятв никаких не приносил, обрядов не проходил - стало быть, свободно можешь от них уйти да ко мне прийти.
   - Но как же Турила?..
   - А что он тебе наказывал? - спросил князь с любопытством.
   Несколько раз парень бессильно открывал и закрывал рот, пытаясь выдавить хоть слово.
   - Да выходит, что ничего! Сказал, что урмане идут за Золотой Ладьей. А мне велено на нее поглядеть и все ему передать. Что ж получается? Я не за них должен быть?
   - Обожди пока решать, за кого тебе становиться, - Званимир сделал примиряющий знак, предлагая мерянину вернуться на лавку. - Твой жрец, значит, тоже о Золотой Ладье наслышан? Что же он тебе о ней говорил?
   - Да ничего... - Рогдай вновь потупился. - Кто я такой, чтоб меня в такие дела посвящать?
   Вдруг в глазах его вспыхнул огонек.
   - А она и правда существует?
   - А то как же, - Званимир довольно усмехнулся. - Вон, и Кандих ее ищет. Но только я вам покамест ее не покажу. Вот спровадим незванных гостей - тогда и поглядите. Ну, так что решил, парень? Останешься со мной?
   Рогдай с надеждой поднял глаза на князя.
   - Я бы остался, да меня в стане ждут. Я должен сказать, где наш ярл.
   - Пусть для переговоров пришлют кого поважнее, - махнул здоровой рукой Званимир. - А ты садись, подкрепись. Нечего слюни глотать. Угостись вон пряжеными рябчиками да паровыми лещами.
   Новое посольство не заставило себя долго ждать.
   - Клянусь волосами Хель! - прогромыхал за тыном голос Хегни Острия Копья. - Если вы не отпустите Олава, пока еще виден край солнца, мы разберем ваш частокол по бревнышку и развесим вас сушиться на деревьях вниз головами! А потом заставим пить собственную кровь, пока вы в ней не захлебнетесь.
   Князь усмехнулся, выходя к воротам.
   - А если отпустим? - поинтересовался он на всякий случай.
   Хегни, явно не ожидавший такого вопроса, замолк.
   - Мне нужен боярин Тороп, - провозгласил Званимир, воспользовавшись тишиной. - С ним буду толковать, с остальными - не взыщите.
   В группе приблизившихся к воротной башне переговорщиков возникло короткое замешательство. Наконец, Хегни вытолкнул боярина вперед.
   - Послушай меня, Тороп! - крикнул князь. - Я не знаю, зачем ты связался с этими разбойниками, но передай своему хозяину - золота он не получит! Его здесь нет, и вы не сыщете его, сколь бы ни старались! О месте, где оно спрятано, знает мой старый немой дядька, которого я заколю, едва вы попробуете перейти тын!
   - Брешет, - уверенно заявил Тороп, обращаясь к урманам.
   - А если нет?
   - Сам-то он всяко знает! Не прятал же дядька золото в одиночестве! Или спрятал - и всех помощников закопал вместе с ним?
   - А почему нет? - пожал плечами Гудред Ледяной Тролль.
   Торопа слегка передернуло, когда он понял, что для его спутников в таком предположении нет ничего невозможного.
   - Послушай, князь! - начал боярин как мог дружелюбнее, хотя голос его дрожал. - Отдай золото по-хорошему, и можешь идти подобру-поздорову. Твоя жизнь или жизнь твоих родовичей нам без надобности!
   - Ну, нет! - прорычал Хегни. - Это ты загнул.
   Тороп ухватил его за волосатую руку:
   - Не спеши! Пусть сперва Олава отпустят. А то ведь его люди не за всяким пойдут. И выйдет тут у вас поножовщина!
   Острие Копья усмехнулся.
   - Видно, совсем ты нас не знаешь, боярин. Ребята за Олава не то, что этот тын - любую франкскую крепость по камешку разнесут. Если с ним что сделается - пусть лучше радимичи сами вспорют себе брюхо, помирать легче будет. Пока Один не призвал к себе ярла, не время делить людей и думать, что делать дальше. Будем готовиться к бою. Как брать такие преграды, у нас каждый обучен.
   - Пошли в стан, - подвел итог переговоров Гудред. - Пусть Даг Угрюмый бросит руны. Надо вызнать у Всеотца, что сулит нам приступ.
   - Да кого он пугает? - проворчал Хегни. - Тут работы на два ухвата да три удара. Забросаем стрелами с горящей паклей, вынесем ворота, да и положим всех! Мне даже стыдно будет гордиться такой победой. Бови, когда будешь слагать об этом драпу - упомяни, что проклятых гардов билось против нас хотя бы пара тысяч!
   Бови Скальд молча кивнул.
   - Я могу один разбить ворота своим "Хродвальдом", - предложил Агнар Земляная Борода, которому не терпелось отличиться в схватке. - Если меня закроют щитами от стрелков. Тогда всего через полчаса гарды будут плавать в собственных потрохах.
   - Не нужно спешить, - настоял Тороп.
   В становище Волков Одина единства во мнениях тоже не нашлось. Горячие головы во главе с Альвом Бешеным ратовали за немедленный штурм. Даг Угрюмый и Сельви Трехцветный были за ожидание. Но в одном хирдманны проявили единодушие: они начали подготовку к осаде слободы, чтобы вызвать страх и беспокойство радимичей.
   Братья облачились в кольчуги и шлемы, вытащили на берег весь свой оружейный арсенал. Потом срубили несколько сосен и тополей, соорудив заграждение на расстоянии полета стрелы от тына. Распаляя свой боевой дух, некоторые начали петь воинские песни, другие - начищали мечи и секиры. Все эти приготовления не остались незамеченными на стенах.
   Пока Даг Угрюмый готовился к проведению гадания, избрав для него метод одной руны, Бови Скальд сетовал товарищам на незавидное положение, в котором, на его взгляд, все они оказались.
   - Я с самого начала говорил вам, что это Локи играет нитями наших судеб. Неугомонный шутник сбил нас с толку своей приманкой и надеется завлечь в свою западню. Олав, Торольв и Хумли уже увязли в ней с головой.
   - Что ты хочешь этим сказать? - с недовольством справился Хегни.
   - Я хотел напомнить вам, что мы - вольные сыны Одина, Опоясанные Мечом воины удачи, - ответил Бови, покосившись на Торопа, который в этот момент беседовал у судов с Витко, разместившись на одном из походных сундуков. - Мы всегда ходили за славой и добычей по собственной воле. Что же теперь? Наша судьба и наши клинки в руках чужих вождей, которые помыкают нами, как своими слугами, затуманив разум щедрыми посулами.
   - Хватит ныть! - оборвал рассуждения Бови Альв Бешеный. - Окружим слободу, дабы ни один не ушел, и выкурим всех оттуда! Вот тогда вернется и удача, и ярл, и добыча не ускользнет! К бою, братья!
   Тем временем в гридницу к князю вошли несколько селян в долгополых, подпоясанных гашниками, запашных рубахах с черемными ожерелками. Лица у всех были темнее тучи. Впереди ступал Времень, старейшина Осиной Пустоши - сивоусый, костлявый, в пестрядевой рубахе с подоплекой из серпянки.
   - Вы, никак, ратиться надумали? - спросил он, поклонившись Званимиру.
   - Придется, старый, - ответил князь невесело. - Пришлые по добру не уйдут.
   - Послушай, княже, - Времень заговорил очень торопливо, - мы тут не впервой от лихоимцев нужду терпим. На такой случай у нас в подвале этого дома вырыт ход. Он выводит за околицу, в глубокий яр, - старик махнул рукой куда-то на восток. - Так что уходи, князь!
   Несколько мгновений Званимир размышлял, а гридни его с надеждой на него смотрели.
   - Не выйдет у нас, - наконец, произнес князь, покачав головой. - Урмане за мной увяжутся, и коли все пойдем - всех и положат. Так что сделаем по-другому. Ты, Времень, собери народ с пожитками и уходите. А мы гостей наших чуток придержим.
   На лицах двух латинских монахов отразилось уныние. Званимир ободряюще оглядел их.
   - Ты, проповедник, тоже ступай с селянами. Не твое это дело - на рать выходить. Не губи себя понапрасну. Едва ли урмане пощадят тебя ради твоего Бога.
   - Напрасно ты так обо мне судишь, - с легкой обидой возразил монах. - Я вырос в дворянской семье, и с детства готовился воевать. Даже состоял в охране посольства к свеям. Но потом Господь вдохновил меня на мой истинный путь. Так что к мечу и к коню я привычен. Смогу пригодиться здесь, а не быть обузой другим.
   - Что ж, добро, - кивнул Званимир. - А твой младший собрат?
   - Я нашел его на Гаутланде в ту пору, когда был там, охраняя посланников моего повелителя, - отвечал монах. - Еще совсем маленьким мальчиком. Он долго сопровождал меня на воинской стезе, так что думаю, и здесь не оставит своего наставника!
   - Разумеется! - пылко вскричал послушник.
   Князь усмехнулся.
   - Но ведь придется драться, и проливать кровь! Вы готовы к этому?
   - Я уже пытался один раз достучаться до сердец этих северных разбойников, и едва ушел живым, - посетовал монах. - Как сказано в писании, "много званных, но мало избранных". Сколько же можно их звать?
   - Ну, что ж, поглядим. Любомир, выдай им оружие, какое найдешь, - приказал Званимир десятному. - И приготовь коней, всех, какие сыщутся в слободе.
   - Они идут! - вбежал дозорный из второго десятка.
   - На стены! - отозвался князь, выскакивая из-за стола.
   Первым, что услышали радимичи, был долгий звук боевого рога урман, от которого сердца мужиков и женщин Осиной Пустоши похолодели. Этот раскатистый рев точно гласил - "никому не будет пощады!". А потом короткое, полное напряженного ожидания затишье разорвал истошный вой многочисленных глоток. В один миг в потемневшем небе вспыхнули огненные борозды. Это на крыши домов, на двор и на тын обрушились горящие стрелы.
   - Уходите, и побыстрей! - крикнул Званимир Времню, пробираясь через заметавшихся по площади людей. - Все в подвал! Живо!
   Он поспешил подняться по всходу на накат стены рядом со стрельницей. Дружинники и несколько ополченцев били в подходящих урман из тугих луков, беспрерывно накладывая на тетиву новые и новые стрелы. Однако смертоносные выстрелы почти не наносили урона наступающим. В дружине урман сохранялся железный порядок. По звуку рога вои в коротких кольчугах и шеломах с наличьем то растягивались в длинные цепи, то смыкались в плотный строй. Они без особого труда уходили от стрел и брошенных сулиц, ловя их крепкими круглыми щитами. Выстрелы из круторогих луков прошивали деревянные щиты насквозь, но не причиняли вреда их владельцам. В считанные мгновения поверхность их покрылась белыми перяными хвостами, однако урмане просто срубали торчащие стрелы и продолжали идти вперед, скаля зубы.
   Впрочем, трое все же опрокинулись на траву. Еще один осел было на колено, получив стрелу в бедро, но тут же вырвал ее и отбросил в сторону.
   "Матерые, - с тоской подумал князь. - Эх, сюда бы моих комонников! Покосили бы всех, как сорняк".
   Вновь запели урманские стрелы, ложащиеся роем поверх голов наступающих. Их было слишком много, чтобы радимичи смогли удержаться на стенах. Стрелы валили густо, без перебоя. Когда на его глазах упали двое гридней, прошитые навылет, и еще один селянин, которому стрела вонзилась в глаз, Званимир велел не высовываться из-за укреплений.
   - Быстрее, быстрее! - подгонял он сверху слобожан, стекающихся под защиту общинного дома.
   За верхушки бревен тына зацепились острые крючья, и блестящие урманские шеломы показались уже над южной стеной.
   Лошади, приведенные на двор, в испуге попытались разбежаться, но Кандих с несколькими ратниками уверенной рукой собрали их вместе и держали под уздцы, ожидая, пока к ним присоединится князь.
   - Мы должны их задержать! Проповедник, Кандих, Рогдай - на вас кони! - распорядился Званимир. - Остальные - за луки!
   Десяток оставшихся на дворе ратников затеяли перестрел с пытающимися забраться на тын вражескими воями. Двое урман вывалились наружу, один упал в промежуток между домами, еще несколько смогли залезть в занимающийся пожаром дом, куда сразу поспешили двое дружинников. Вскоре оттуда донеслись крики и звон мечей.
   Неуклонно приближалась к воротам стрельницы главная сила наступающих. Князь оценил ее в сотню человек. Поднявшиеся по его знаку гридни залпом выбросили шипящий ворох стрел в плотную толпу, но стена щитов вновь их отразила. Теперь урмане перестраивались в узкую клиновидную фигуру, готовясь к решающему удару. Из-под прикрытия щитов проступило острие кола, которым нападающие собирались вынести створки ворот.
   - По ногам! - распорядился князь, сам натягивая тугой двурогий лук.
   Белые хвосты загудели в воздухе, как сердитые осы. Несколько урман с ругательствами осели вниз, нарушая строй. Радимичам удалось на миг замедлить движение страшного клина. Недругам пришлось вновь перестроиться под звуки рога. Теперь они сложили сплошную стену в два щита высотой, и дожидались подхода своих стрелков.
   - Они прорвались, князь! - неожиданно прозвучал крик Любомира позади, и перед Званимиром встал запыхавшийся десятный. - С закатной стороны тын рухнул!
   - Селяне ушли? - сверкнул глазами князь.
   - Да, - подтвердил Любомир.
   - Что ж, значит пора. Ворог сам показал нам дорогу. Палите дом и на коней!
   К огню урманских стрел, запевших из-за щитов, добавился огонь факелов. Жилища слободы вспыхнули ярким пламенем. Однако как бы ни были проворны вои Званимира, еще двое из них не смогли избежать смертоносных вражеских жал. Они так и остались лежать под широкой дощатой крышей гридницы, исходящей огненным жаром.
   - Нельзя бросать их, князь! - воскликнул Любомир, вслед за остальными взбираясь в седло.
   Званимир досадливо тряхнул головой. Нужно было спешить: разогнавшийся копьеносный ряд урман был уже совсем близко. Всадники развернулись перед самым их носом, во весь опор направляя коней к пролому.
   - Щиты за спину! - велел князь.
   Это было сказано вовремя. Несколько пик, брошенных вдогонку, впились в дощатую основу щитов, перекинутых назад на ремнях. Пущены они были с такой силой, что едва не опрокинули гридней, замыкавших отряд.
   Не имевший навыков верховой езды, Рогдай вцепился в гриву своего скакуна мертвой хваткой и молился, чтобы не вылететь из седла. Попасть сейчас в руки своих недавних товарищей означало для него смерть долгую и мучительную. Потому он мог только прижаться к горячей конской шее и смотреть, как вокруг ревет, стонет и бушует битва.
   У рухнувшего тына на другой окраине слободы тоже метались урмане, издавая яростные крики. Они жаждали крови. Но всадники, набравшие разгон, неслись прямо на них. Тех, кто не ушел с дороги, просто сбили с ног в поднявшуюся пыль, хотя одного из радимичей вынесло из седла брошенным топором.
   - Не останавливаться! - приказал Званимир.
   На счастье, нападающие широко разворотили тын с закатной стороны, и всадники достигли его, почти не замедлившись. Однако, как видно, богам было угодно забрать еще одну жизнь.
   - Стой! - никто так и не понял, откуда выскочил широченный урманин с торчащей клином сухой бородой и налитыми кровью глазами. Рогдай узнал в силаче Агнара Земляную Бороду. Урманин оказался прямо на его пути, сжимая двумя руками огромную секиру.
   - В сторону, парень! - на помощь мерянину двинул скакуна десятник Любомир. Он хотел с налета опрокинуть Агнара, однако хирдманн, крякнув, чуть отклонился в сторону и отвалил коню голову одним ударом. Сотский завертелся в воздухе, падая на землю. Все произошло очень быстро. Почти все воины Званимира уже перемахнули завалы из растащенных бревен, соскользнув на покатый склон осыпи, и просто не могли прийти на помощь.
   Урманин не добил Любомира сразу. Он подождал, пока тот поднимется на ноги, но прежде, чем сотский успел достать меч, урманин повернул плечо и разрубил его сверху вниз, почти до самого пояса.
   Рогдай вздрогнул, встретившись взглядом с обезумевшими глазами силача, лицо которого окатили кровяные брызги, и ринул коня в пролом. Последнее, что он видел, были обезображенные неистовством лица его недавних спутников, рыщущих в горящей слободе. Потом несколько стрел просвистело рядом, и битва осталась позади. Кони уносили беглецов к густой вязи ветвей спасительного леса.
  -- Глава 11. Погоня.
  
   Когда Олава вытащили из подвала, расшвыряв обломки рухнувшего общинного дома, он казался спокойным, только глаза его были темнее обычного. Зато Торольв Огненный Бык и Хумли Скала не скрывали своего бешенства.
   - Клянусь карликом смерти Наином, мы отыщем этого трусливого пса!- бранился Хумли, брызгая слюной. - Даже если нам придется спуститься за ним в Серую Пустошь Нифльхейма.
   - Князь гардов ответит за вероломство вместе со своими прихвостнями, - Торольв угрожающе наклонил голову, словно бык, готовый к броску. - Он не захотел умереть как мужчина с мечом в руке, так умрет позорно и мучительно. Мы сварим его живьем в походном котле, как поступил конунг Гисли Белая Бровь с вождем латгалов, погубившим в западне многих славных парней.
   - Не горячитесь, Братья, - проговорил ярл. - Радимичи далеко не уйдут.
   На самом деле у Олава Медвежьей Лапы были немалые причины для беспокойства. Самым опасным для каждого предводителя хирда была утрата воинами веры в его удачливость. Эта вера вела за собой Волков Одина, точно путеводная звезда, она побуждала их совершать самые безумные подвиги, самые невероятные чудеса храбрости. Но как только появлялось сомнение в том, что ярлу или конунгу благоволят Норны, все могло измениться. Нередко хирдманны покидали вождей, прослывших несчастливыми. Пока Олав исподволь поглядывал на Братьев, мечущихся по разрушенной слободе, к нему приблизился Гудред Ледяной Тролль.
   - Все осмотрели, ярл, - он почесал бороду. - Никого!
   - Ты понимаешь, что это значит? - глаза Медвежьей Лапы вдруг снова взблеснули. - Раз нигде нет ни одного смерда, выходит, они успели уйти. Здесь где-то должен быть потайной лаз.
   - Верно! - Хумли ударил себя ладонью по лбу. - Мы же слышали над головами шорохи и топот ног.
   - Если слобожане улизнули через лаз, - продолжал свою мысль Олав, - то мы можем напасть на их след. Князь радимичей своих смердов не бросит. Найдем их, найдем и его.
   - Клянусь железными рукавицами Тора, знатная выйдет охота! - уже воодушевился Торольв Огненный Бык. - Будем травить зверя, идя за ним по пятам.
   - Ищите лаз! - распорядился ярл.
   Он подозвал к себе Ульва Длинную Шею, велев с несколькими хирдманнами отследить направление конского следа, оставленного всадниками Званимира. Людям Дага Угрюмого было поручено заняться убитыми и раненными. Остальные принялись разбирать завалы и выстукивать стены. Вскоре им повезло. Под руками Энунда большая подгорелая балка просела вместе с земляным слоем, увлекая вниз. Раздвоенная Секира вовремя успел отскочить - куски дерева и земля шумно обвалились, обнажив глубокий провал.
   - Хвала воронам Одина, указавшим нам путь! - радостно выдохнул Альв Бешеный.
   К ним бросились остальные Братья.
   - Ну, теперь не уйдут, - мстительно прищурился Торольв. - Кровавый пес Гарм уже заждался свежей мертвечины в своем темном чертоге.
   Отправляясь преследовать радимичей, ярл взял с собой чуть более сотни хирдманнов. Остальные под главенством Дага Угрюмого оставались охранять драконы на берегу. Медвежья Лапа с тоской взглянул на лужайку за обвалившимся тыном. Сюда были принесены тела четверых Братьев, павших в бою. Укси Рукоять Меча, Мерд Черный Лис, Торгильс Торопыга и Хьерт Тощий были призваны в Вальгринд Повелителем Битв. Каждого из них Олав помнил с первого дня их пребывания в хирде, с каждым делил и последнюю просяную лепешку, и тяжелые раны, и тяготы водных дорог, и славу громких побед. Теперь их больше нет с ним, они пополнят священную дружину Одина и будут дожидаться его за пиршественным столом в Чертоге Радости.
   Даг Угрюмый уже готовил погребальные костры, а Бови Скальд протяжно запел о доблести героев, рожденных, чтобы попирать землю при жизни, удерживая на острие клинка судьбы народов, и наслаждаться вечным покоем в Глядсхейме, сидя за одним столом с богами и предками. Но нужно было спешить. Приняв из рук Гудреда секиру и щит, Олав повернулся к Братьям, ждавшим его приказа с дрожью нетерпения в теле.
   - Пора! - возгласил он. - Начнем нашу Дикую Охоту, Братья, и пусть Всеотец пошлет нам удачу!
  
   ...Уцелевшие дружинники медленно ехали следом за своим князем, направлявшимся к березовой роще, позади которой должны были дожидаться воев бежавшие из слободы селяне.
   - Что ж, проповедник, ты заслужил мое уважение, - князь повернулся к монаху, покачивающемуся в седле буланого жеребца по правую руку от него. - Пора бы нам и познакомиться. Как твое имя?
   - Августин, - ответил тот. - Это имя я получил при пострижении в монахи в честь блаженного основателя нашего монастырского устава. Но в миру меня называли Клодемером.
   - А как зовут твоего спутника?
   - Бьорн, - поспешил назваться послушник.
   - Таким было его языческое имя, - добавил монах, бросив на послушника недовольный взгляд. - Теперь же ему следует привыкать к имени Иоанн.
   - Добро, - Званимир задумчиво покрутил ус, запоминая непривычные для его слуха имена.
   Отряд двигался через обширный луг, ломая копытами коней высокие стебли ковыля.
   - Взгляни вон туда, проповедник! - Званимир указал рукой в сторону кряжистого серого холма, проступившего с левой стороны от густеющего темно-изумрудного пролеска.
   - Что это? - заинтересовался монах. Он уже видел, что холм очень высок, имеет заостренную верхушку и отливает на солнце легким сиреневым оттенком.
   - Гора Сварога, - ответил князь. - Наши волхвы и старожилы утверждают, что она возникла из искры от молота Небесного Коваля, случайно упавшей на землю нашего края в стародавнюю пору.
   - Я уже заметил, что у вас много преданий о ваших богах, - усмехнулся Августин.
   - Если ты странствовал по нашему краю, - спокойно промолвил Званимир, - то наверняка знаешь, что в нем нет каменных гор. Все хребты земляные. Но сейчас пред тобой настоящая каменная твердь, объяснить появление которой среди лугов и лесов непросто.
   Глаза монаха заблестели.
   - Я могу посмотреть на нее поближе?
   - Да. Гора Сварога почитаема среди всех окрестных весей. Еще при моем деде люд приходил сюда, чтобы отколоть от нее хотя бы маленький сколок и повесить на шею, как защитный оберег. Но мой отец князь Владовид запретил тревожить покой горы. Зато с той поры воеводы проводят под ней воинские посвящения для отроков, после которых те получают шейную гривну ратника.
   - Норманны, с которыми мы столкнулись, тоже устраивают воинские посвящения в священных местах, - припомнилось Августину. - Я видел это однажды. У людей севера множество своих ритуалов и обрядов, но все они исходят из культа смерти и приправлены изрядным количеством кровавых жертвоприношений.
   - Ты сравниваешь моих родовичей с разбойниками? - Званимир нахмурил брови.
   - Прости меня, князь, но мне кажется, ты не вполне справедлив к норманнам, называя их разбойниками, - заметил монах. - Военное дело всегда связано со смертью. Невозможно сохранить рассудок, если постоянно ее бояться. И потому темные обряды этого народа необходимы его воинам, дабы смириться с нею, растворив свой страх. Другое дело, что норманны, создавая свой мир, в котором ценность жизни размыта, начинают любить смерть и стремиться к ней. Их главный бог Вотан - бог, Выбирающий Мертвых, так они его зовут, - учит брать у мертвых силу. Даже их символы, которые мы видели недавно на боевых стягах - Волк и Ворон, это существа, питающиеся мертвечиной.
   Званимир нахмурился еще больше, а Августин продолжал:
   - Тот, кто посвятил себя воинскому делу, сам должен быть волком, преследующим добычу, или псом, бросающимся на защиту хозяина и не думающим, как уцелеть самому. Или же пчелой, гибнущей ради своего улья. Как избавиться от страха, если смерть всегда ходит рядом? Только таким образом. Разве не этому посвящены все способы обучения воина? Я бы сравнил норманнов именно со сторожевыми псами, лишившимися своего стада и потому страдающими без должного применения. Этим объясняется их беспримерная жестокость.
   - Ты не все знаешь, проповедник. Тайные воинские обряды и умения, помогающие подняться над смертью, сделав ее истоком жизни, придумали наши северные сородичи, некогда бывшие вождями в своих родах и племенах. Изгнанные со своей земли, они скитались, предлагая свои ратные услуги народам, обитавшим по берегам Варяжского Моря. Они первыми создали воинские общины, которые пополнили люди, бежавшие с заката от твоих соплеменников. Примером сему могут служить саксы, многие из которых до сих пор поклоняются Богу Смерти.
   - Ты говоришь про Кродо! - вдруг воскликнул молодой послушник, дерзко вмешавшись в разговор. - Его каменных изваяний и сейчас много на побережье.
   Теперь помрачнел монах.
   - Культ этого страшного божества до сих пор проникает в земли, принадлежащие Каролингам, - сказал он. - Указом Карла поклонники Кродо в Саксонии подлежат смерти, а изображения и алтари его истребляются. Я никогда раньше не думал, что этот пугающий образ пришел к нам от словенских племен.
   - Имя Повелителя Битв, почитаемого среди закатных людей, происходит от слова "Крада" - погребальный костер воина, павшего смертью героя, - растолковал Званимир. - Мои сородичи посвятили пришлых: саксов, данов и свеев - в некоторые свои обряды и умения, однако они не могли передать им истинное предназначение воина. Поэтому набежники вроде парней, нанятых Сбыславом, выучились только убивать и любить смерть, но не понимать, для чего она нужна. Теперь эти люди скалистых земель полагают, что рождены для того, чтобы помыкать другими народами, обращая их в рабов. Они всем несут свой закон Силы, позабыв, что без своих наставников до сих пор прятались бы от врагов в пещерах и лесах, словно зайцы, преследуемые охотниками. Силы у урман ныне много и ратиться они научились изрядно, мы это видели. Немудрено, что наши единокровники вынуждены бежать с побережья, изгоняемые этими любителями быстрой наживы и смерти. Теперь, боюсь, урмане уже не остановятся ни перед чем. А у наших людей еще осталось что-то святое, через что они не готовы переступить...
   - Куда теперь? - спросил Осколт, второй десятный. - Домой?
   - Сперва найдем селян. Я перед ними виноват, надо бы расплатиться. Потом выдам каждому из добычи по гривне на отстройку слободы. Освободил бы и от податей, да они уже и так свободны о них, - усмехнулся князь.
   - Урмане от нас не отстанут, - покачал головой Кандих. - Им нужна Золотая Ладья, без нее они не вернутся.
   - Тем больше причин ехать к селянам, - заметил Званимир. - Розлега, скачи к Молнезару. По моим прикидкам, его гридни должны быть где-то на подходе.
   Молодой ратник кивнул и поворотил коня на Полдень. Остальные двинулись на Восход.
   Рогдай ехал чуть в стороне от остальных, предаваясь мрачным размышлениям. Он перестал понимать, что он тут делает, зачем покинул родной Воронец, почему бросил тех, с кем не так давно уже решил связать свою дальнейшую жизнь... Теперь наверняка вои Олава считают его презренным предателем навроде Кандиха. Стало быть, путь назад ему заказан...
   Неожиданно на плечо мерянину легла рука. Он вздрогнул и посторонил коня, увидев рядом с собой Кандиха. Молодого варна Рогдай считал главным виновником всех своих нынешних бед.
   - Напрасно ты так, - заговорил тот не с осуждением, а с сочувствием, легко угадав его мысли - Не вини себя, и меня тоже не обвиняй.
   - Но ты же сам захотел идти с урманами! Ты сидел с ними за одним костром, ты ел из одного котла! - вскричал Рогдай так громко, что даже князь обернулся. Мерянин торопливо прикусил язык.
   - Да, - признал Кандих. - Пока они не собрались лишить жизни человека, которого я полагал спасителем своего народа. И что мне было делать? Разве можно купить человека куском мяса? Или за то, что они бросили мне этот кусок - я должен быть им вовек благодарен, как пес? Нет, я согласен с проповедником: они псы бродячие, лишенные хозяина. Псами и умрут. В свое время я побывал в разных племенах, где долг мой заставил меня много всего выглядывать и выпытывать... - варн понизил голос, покосившись на монаха. - Все это началось после того, как франки натравили на нас нескольких вождей склавинов, подобно тому, как ныне пытаются натравить радимичей. Наши правители озаботились настроениями в народе и в соседних племенах. Они стали засылать доглядников в ближние и дальние рода и общины, дабы узнать, чем и как живут разные люди, чего и от кого стоит ждать.
   - Зачем ты мне это рассказываешь? - в глазах Рогдая отразилось недоумение.
   - Я хочу, чтобы ты все правильно понял, ведь парень ты смышленый. Так вот, насколько видели мои сородичи и видел я - в каждом из племен есть свои обряды посвящения отрока во взрослую жизнь племени. Ты, должно быть, тоже их проходил. Каждое дитя, взрослея, достигает возраста, когда ему кажется, что оно уже с лихвой набралось жизненного опыта. Отрок считает себя самым умным, отрицая все, чему его учили - но на деле он еще мал и глуп, и его нельзя допускать во взрослую жизнь, ибо он наворотит там страшных ошибок. Силы у него уже много, а разума и умения держать свои чувства в узде маловато. И вот, чтобы преодолеть испытание этим нелегким взрослением, жрецы разных народов создали обряды посвящения. Все они нередко связаны с болью, с унижением, со страданием. В них ущемляется раздутое самомнение дитяти, отрицается его прежний опыт. Отрока как бы заставляют умереть и возродиться вновь, но уже другим существом, стоящим на страже блага общины и рода. Я даже встречал племена, где таких парубков посылают воровать, чтобы добыть еду. Но потом - они проходят посвящение, принимаются в круг взрослых соплеменников и про "подвиги" их забывают. А вот наши с тобой знакомые мне шибко напоминают парней, что вроде бы начали проходить свое посвящение - да до сих пор не могут его завершить. Так и занимаются тем, что грабят соседей, бахвалятся своей силой и своими подвигами. Прямо как сорванцы за околицей, оставшиеся без пригляда взрослых. Из всех человеческих качеств приобрели только жестокость, мстительность и алчность. И нет над ними волхва, который бы вразумил этих зарвавшихся удальцов, вернув в лоно полезной жизни...
   Услышав эти его слова, Августин повернулся к Кандиху.
   - Не волнуйся, и до них дойдет слово Божие в свое время!
   - Увы, за это я не волнуюсь, - отозвался Кандих с многозначительным вздохом.
   - Так вот, оставаясь с урманами - ты никогда не найдешь своего предназначения, - он вновь обратился к Рогдаю. - Навеки застряв в боевом посвящении, которое никогда не заканчивается. Для многих парней такая жизнь - предел мечтаний, но время идет, и надо двигаться дальше, дабы обрести свою настоящую стезю...
   - Мне кажется, ты несправедлив к урманам, - мнение молодого варна пришлось Рогдаю не по душе. - Они свободны, как ветер, отважны, как волки, верны друг другу, как кровные братья. Побыв среди них, я словно увидел иной мир, в котором для человека не существует пределов. К тому же, я никогда не встречал людей, что так почитали бы своих богов и знали о них все.
   Кандих покачал головой.
   - Урмане забрали себе не только многие наши исконные обряды, но и имена наших богов. Теперь они полагают их своими. Но посуди сам: их верховные боги Один и Тур - не более чем наш древний предок Идан-Турс, победитель гордых южан. Молот Мьольнир - это молнии нашего Перуна! Теперь же они изгоняют нас с наших земель и обирают тех, кто лишился нашей защиты...
   У молодого варна вырвался тяжкий вздох.
   - Когда-то давно, когда Верные только пришли в эти просторные края, вернувшись из изгнания, они обильно расселились среди полей и лесов, рек и лугов, принимая под свою руку всех желающих. Повсюду царил разброд. Племена и роды увязли в кровавых усобицах, и даже малые общины воевали с соседями за клочок земли. Но мои предки установили лад, примирив всех супротивников на многие годы. Зажили единой семьей, единым обычаем. Счастливая то была пора - люди имели мудрые законы и справедливых правителей, злато, серебро и железо в своих домах, торговали с дальними странами и ни в чем не ведали нужды. Недруги и нос боялись показать вблизи земель нашего союза. Но ничто не длится вечно под солнцем. Размолвка среди наших вождей привела к войне родов. Те, кто проиграл в ней - ушли на север, к берегу моря, чтобы создать первые общины воинов. Это и были морские братства бесстрашных удальцов, связанные между собой клятвой. Своими боевыми умениями они снискали себе громкую славу. А потом - случилось то, о чем я и говорил. Воинские общины стали пополняться людьми с северных скал, которые постепенно переняли у нас наших богов и наши обряды, наши навыки и нашу силу. Однако они так и не переняли то, что составляло самый смысл нашей жизни. Поэтому я не считаю, что предал их. Уж тогда, скорее, они предали нас.
   - Всем тяжко признавать себя в чем-то виноватым, - Августин, вмешавшийся в разговор, покачал головой. - Чаще всего тот, кто легко предает другого, возмущается на весь свет, если ему самому случится изведать горечь предательства. Ведь норманны не считали греховным для себя явиться к нам под видом мирных торговцев, воспользоваться гостеприимством хозяев, а потом ограбить их и лишить жизни. Но когда плоды деяний их вернулись к ним сторицей - сочли это страшным злом. Это говорит о неразвитой душе... С Божьей помощью, мы постараемся это исправить.
   Кандих вновь глянул на монаха и промолчал.
   - Откуда ты все это знаешь? - спросил Рогдай молодого варна.
   Тот усмехнулся.
   - У нас принято, чтобы человек благородный умел не только махать мечом, но также знал историю, мог читать и писать, играть на гуслях и даже слагать песни. Конечно, если только и делаешь, что упражняешься в воинских игрищах, удар твой может стать неотразимым, но если знаешь кое-что еще - ты сможешь избежать любого удара, а также всегда найдешь такие слабые места противника, о которых он и сам не подозревает...
   - Выходит, о дочке Тудуна ты соврал?
   Молодой варн самодовольно подкрутил тонкий ус.
   - Ну, почему же? Она была ко мне неравнодушна, и даже сам Тудун намекал мне, что если я вернусь с удачей, то могу рассчитывать... Но только в сердце моем навряд ли отыщутся ответные чувства. И вовсе не ради этого отправился я в путь.
   - А ради чего?
   Кандих уже собрался ответить, как вдруг князь поднял руку, останавливая отряд.
   - Всей толпой не пойдем - напугаем селян. Осколт, возьми двоих воев, шумни там, что мы подъехали. Пусть выходят из своего убежища.
   Трое всадников отделились от остальных.
   - Нам надо уходить отсюда как можно дальше и как можно скорее, - напомнил монах. - Норманны вряд ли откажутся от погони!
   - Верно, - согласился Званимир. - А еще мне надо подумать, как защитить то, что они ищут.
   - Зачем тебе этот золотой истукан? - недоумевал монах. - Разве жизнь человека, а тем более душа его - стоит мешка золота?
   - Многие готовы убить и за меньшее, - грустно усмехнулся Званимир. - Однако это не просто истукан. Помысли сам, Августин, ведь все люди смертны, и важно то, как они проживают свою жизнь - от лона Живы до серпа Морены. Значимость жизни каждого - в свершенных деяниях. След их остается в памяти людской. Кто-то сотворил великое чудо, кто-то одарил род свой и своих детей премногими умениями. Разве не удивительна возможность прикоснуться своими руками к творению наших пращуров, прошедшему через бездну веков? Это уже диво дивное. Даже если ты и не веришь в чудесные свойства ладьи.
   - А у нее есть еще и чудесные свойства? - с сомнением осведомился проповедник.
   - Есть, - неожиданно отозвался Кандих.
   Все взоры обратились к варну. Но ему вновь не дали договорить. На сей раз из осиновой рощи появился Осколт, бешено погоняющий взмыленного коня, а за ним врассыпную бежали слобожане.
   - Идут! - выкрикнул он, подъезжая. - Идут!
   Званимир поднял руку.
   - Копья наперевес! Откуда идут? - спросил Осколта.
   - Из хода полезли. Как раз как мы подъехали, - задыхаясь, выговорил десятный.
   - Загоним их обратно! На сей раз, проповедник, прошу тебя вести селян. Уводи их на полдень, к Сожу! Кандих, Рогдай - вы с ними! Мы вас нагоним.
   Полтора десятка всадников, набирая разгон, пошли на удар, как только из рощи появились первые урмане, сверкающие кольчугами на солнце. При виде ратников Званимира они принялись громко голосить и скалить зубы. Рогдай успел заметить, как один из них встал прямо на пути князя, забросив за спину щит и перехватив секиру двумя руками. Видно, думал достать Званимира хорошим замахом. Князь разгадал его движение, ушел телом вбок и на всем скаку пропорол копьем. У урманина еще хватило силы перерубить торчащую в теле пику, однако конь сбил его на землю. Что было дальше, Рогдай не видел. Больше времени оглядываться у него не было.
   Измученные слобожане бежали с трудом. Женщины несли на руках грудных детей, дети постарше тащили узлы с поклажей. Мужчины вели под руки стариков и старух. Отряд шел медленно, спотыкаясь на каждом бугре, и молодой послушник с тоской оглядывался, ожидая погони. Князь не возвращался, и не было гонца, который принес бы вести о нем.
   - Догоняют, - с досадой произнес Кандих. Вдалеке возникли несколько темных точек, за ними еще и еще. Рогдай подумал было, что это спасшийся князь и его люди, однако точек было слишком много, и число их все росло.
   - Выходит, Званимир погиб, - Кандих обнажил саблю. - А, стало быть, и мне суждено сложить здесь свою голову. Августин, веди остальных!
   Посмотрев на Кандиха, Рогдай тоже снял с плеча лук и взял стрелу на тетиву. Умирать не хотелось, хотелось бежать вслед за селянами - но спокойствие молодого варна неожиданно передалось мерянину, вселив в него уверенность и твердость.
   Возле них выстроился десяток слобожан постарше, с рогатинами и луками.
   - Сметут вас, и не заметят, - покачал головой Кандих.
   - Ничего, поглядим еще, - мрачно отвечал коренастый черноволосый мужик с окладистой бородой, натягивая лук. - Хоть одного я с собой унесу. Будут знать, как за нашим добром ходить.
   Рогдай уже ничего не видел, кроме приближающейся стены щитов урман, искрящихся умбонами и железными скобами, как вдруг край этой стены дрогнул и раскрылся, а в образовавшийся проем вырвались всадники. Их было всего четверо, и впереди несся князь Званимир.
   - Уходите! - кричал князь. - Туда, туда!
   Рогдай оглянулся.
   Там, куда отступили остальные селяне, на вершине холма медленно вырастала рать. Появились копья, потом островерхие кожаные, редко разбавленные железными, шеломы, потом красные щиты. Наконец, над холмом возникли головы лошадей, и вот уже всадники со свистом погнали скакунов навстречу урманам.
   Засвистели стрелы, сшибаясь в воздухе.
   - Не зарываться! - князь командовал, точно только и ждал этого мгновения, с самого начала просчитав, когда появится Молнезар с дружиной.
   Силы сразу качнулись в пользу радимичей. С Молнезаром прибыла вся дружина - более полутысячи копий, - они на ходу доставали луки, забрасывали щиты за спину и вступали в перестрел с остановившимися урманами.
   Не привыкшие отступать без победы и добычи, те сгрудились, выставив щиты, из-за блестящей поверхности которых часто застучали стрелы финов, вырывая из строя отдельных комонников.
   Но у радимичей каждый всадник был стрелок. Подскакивая к неприятелю, они кидали стрелы на сплошную стену врагов - и так же быстро отступали. В рядах урман множились раненые, так что Олав звуком рога велел первой линии встать на колено, прикрывая ноги товарищей. Теперь урманский строй превратился в сплошную скорлупу, выцарапать из которой воинов стало трудной задачей. Но такой боевой порядок не мог двигаться вперед. Осознав всю бесполезность стояния, ярл приказал отступать.
   Медленно и шумно попятилась блестящая стена.
   - Их нельзя упускать! - крикнул Званимир.
   К нему подъехал Молнезар.
   - Не пробьем мы их, - покачал головой воевода. - Много наших поляжет. Если они дойдут до леса - там отобьются, мы их не возьмем.
   - Из леса выкурим, - резко бросил Званимир. - Никто еще, со злом на мою землю приходивший, с добром из нее не уходил! Забыть сюда дорогу должны!
   Он на миг задумался.
   - Отряди людей к реке. Пусть пожгут их ладьи. Еще отряд - вдогон. Всяко урмане наперерез бросятся, ладьи свои спасать. По частям их и будем бить.
   Две стены - конная, ощетинившаяся копьями, и пешая, укрытая щитами, точно вросшая в землю - замерли друг напротив друга.
   - Олав! - доложил ярлу Хегни Острие Копья, которому было поручено следить за тылами. - Два десятка гардских всадников поскакали к реке. Уж не за нашими ли драконами?
   Медвежья Лапа вздрогнул. Второй раз за минувшие сутки он из охотника, выслеживающего добычу, опять превращался в дичь.
   - Даг отбросит гардов, - с надеждой предположил он.
   - А если они издали запалят стрелами? - настаивал Хегни.
   Глаза ярла стали черными, как угли.
   - Живее! - скомандовал он. - Отходить к роще! Держать строй!
   Пешая стена продолжала пятиться, громыхая железом. Не сокращая расстояния, всадники шагом двинулись за ней следом.
   - Без боя все одно не уйдут, - покачал головой Молнезар.
   - Главное, чтобы бой был там, где мы захотим, - заметил князь. Он осмотрел все еще стоявших плечо к плечу селян, Рогдая и Кандиха.
   - Ваша служба кончилась, - объявил он огнищанам. - Простите, что так вышло. Обещаю, коли добычу возьмем - вам разор возмещу.
   - Не гони нас, князь, - возразил старший селянин, тот самый чернобородый мужик. - Возьми лучше в свою дружину. Все одно слободу пожгли. Где нам теперь семьи прятать?
   Званимир переглянулся с Молнезаром.
   - Будь по-вашему, возьму. А как боевую сряду нынче добудем - вся ваша будет. В том тебе мое слово. Молнезар, пора!
   Воевода поднял рог и протрубил, звонко и протяжно. Отзвуки прокатились по окрестным лесам.
   По этому знаку всадники стали собираться для удара в плотный строй.
   Движение отступающих урман ускорилось. Вскоре они уже достигли березовой рощи, к которой выводил тайный лаз слобожан.
   - Ну-ка, огня сюда! - приказал князь.
   Запалили костер, селяне притащили смолы.
   На наконечники стрел ратники принялись наматывать солому и паклю, окунать их в смолу. Вскоре полыхающие стрелы понеслись в березняки, расцвечивая деревья яркими огненными снопами.
   - Мы задохнемся тут! - вскричал Альв Бешеный. Вокруг быстро задымила прошлогодняя листва и сухая трава. - Надо прорываться.
   Гридни уже окружили рощу со всех сторон. Однако урмане внезапным броском разорвали их кольцо, отбросив преследователей с полуночной стороны. Из полыхающих клубов пламени они сумели пробиться поближе к своим судам.
   За перелеском до самой реки вытянулось большое поле. Через пашню идти было неудобно и людям, и коням, так что оба строя нарушились. Опять взвились стрелы: схлестываясь друг с другом, впиваясь в руки и ноги, в тела и шеи лошадей. Теперь лучники Олава старались целить в коней радимичей, что замедлило продвижение комонников. Некоторые из них оказались на земле, а урмане шаг за шагом приближались к кораблям.
   - Спокойно, - сдерживал своих людей Званимир. - Чем дальше пройдут - тем меньше их останется в строю. В дальнем бою мы их посильнее будем, а вот коли дойдет до съемного боя - тут как повернется...
   Урмане отступали угрюмо, тяжело, с ненавистью глядя на недосягаемых для их мечей радимичей. Те легко гарцевали на конях, подскакивая, пуская стрелы - и вновь уносясь прочь.
   - Ну, ничего, - бормотал Олав. - Доберемся до воды - там посмотрим. Все города твои, князь, на реках стоят - вот там будет моя воля...
   В боевом строю осталось не более восьмидесяти человек - два десятка были ранены, в основном - в ноги, так что не могли сами идти. Другие не участвовали в схватке - они несли своих товарищей, укрытые за щитами в сердцевине строя.
   - Чего мы ждем, Олав? - ворчал Хегни. - Как только зайдут в балку - бросимся на них и раздавим, как щенков!
   Возле слободы начинался подъем на холм. Здесь уже стрелы полетели с другой стороны - часть отряда Молнезара зашла урманам в тыл.
   - Вперед! - ярл бросил Братьев в яростную атаку на отряд, перерезавший им путь, но тот, не принимая боя, отошел в развалы слободы, откуда принялся редко огрызаться стрелами.
   - Да они трусы, Олав! - рычал Хумли Скала. - Они не умеют драться, как настоящие мужчины!
   - Однако это мы тащим на себе два десятка раненых, а не они, - возразил Медвежья Лапа. - Но мы еще вернемся сюда, только позже, клянусь тебе в том мечом Тюра. На драконы, Братья!
   Урмане ринулись к берегу почти бегом. Комонники Званимира неслись на них со всех сторон, улюлюкая и метая стрелы на ходу, однако эти выстрелы почти не достигали цели. Одним могучим усилием суда столкнули на воду. Забираясь на высокие борта, урмане сразу хватались за луки и весла.
   Часть всадников, поднимая густые брызги, влетела в реку. А на берегу уже закипела схватка между передовыми радимичами и отставшими урманами. Вода окрасилась кровью, зазвенела сталь. Озверев от своего бессилия, некоторые Братья теперь жадно бросались на врагов, чтобы выместить на них накопившуюся ярость. Торольв Огненный Бык успел зарубить трех воев Званимира, прежде чем товарищи за руки утащили его на корабль перед сгущающимся потоком неприятеля. Ярл звуком рога велел прекратить сражение.
   - Умеют они драться, Хумли, - мрачно произнес Олав.
   С берега на суда грянули горящие стрелы. Подхватив из вспененных вод упирающихся Братьев, некоторых из которых пришлось вязать плащами, чтобы унять порыв неуместного сейчас неистовства, урмане торопливо развешивали вдоль бортов щиты. Кормчие разворачивали драконов, правя к противоположному берегу. Широкая река все больше отделяла их от преследователей, и стрелы летели все реже. До брода дружинникам предстояло сделать немалый крюк, так что воины Олава Медвежьей Лапы получили время на передышку.
  -- Глава 12. Берестяное Мольбище.
   Бусины росы поблескивали на стеблях высокой травы и ягодах клюквы, глядящих на всадников, цепью скачущих по узкой тропе. Второй день князь Званимир и его спутники двигались по землям радимичей: через поля, перелески, малые огнищанские веси, окруженные городьбами, через ловища и погосты. Кандих, Рогдай и латинские проповедники совершенно не знали этих мест, настороженно изучая рощи и чащобы, корявые дерева которых были покрыты трутовиком и кукушкиным льном. Иногда где-то сбоку проступали желтоватые зыбуны, топорщащиеся камышом и доносящие гогот лягв. За косогорьем, утыканным лещиной, вновь начался сумрачный лес с широкими дубами, отороченными сон-травой, и синеватыми растопыренными елями.
   Урмане словно растворились, перейдя на другой берег реки. Молнезар отрядил разведчиков по всем направлениям, чтобы отследить их передвижение, но все было тщетно. Люди Олава как сквозь землю провалились. Они не повернули к Смоляной Веже и не были замечены на окрестных берегах. Воевода не знал, что и думать.
   Пока он занимался поиском урман, Званимир пригласил Кандиха и монахов к себе в гости, вызвав у них недоумение и неподдельный интерес. Намекнул, что едут не на княжий двор в Берестень-граде, а в место сокровенное и особенное. Кандих настоял на том, чтобы взяли с собой и Рогдая, за которого он поручился перед князем. Так отряд в дюжину всадников выступил в путь, пробираясь через дубравы и логи.
   Ехали уже долго среди бесконечного сплетения кустистых ветвей. Неожиданно на одном из деревьев - коренастом дуплистом вязе - всадники увидели пожелтевшие черепа лосей и волков, лыком привязанные к сучьям. Монах что-то забормотал, осеняя себя крестным знамением.
   - А места здесь непростые, - заметил обычно хладнокровный Кандих.
   Однако сильнее других обеспокоенным выглядел Рагдай.
   - Позволь молвить, князь, - не выдержал наконец он, обращаясь к Званимиру.
   - Чего тебе? - тот небрежно обернулся в седле.
   - Уже полверсты чую глаза за нами. Будто доглядник идет по пятам.
   - Ты уверен?
   - Я охотник, князь. Такие вещи сразу распознаю.
   Званимир вдруг звонко рассмеялся. Все посмотрели на него с недоумением.
   - Выходит, не подвело тебя твое чутье, - признался князь.
   - Что это значит? - спросил Августин с тревогой в голосе.
   - А то и значит, что скрын мой совсем рядом. И приглядывают за тем скрыном надежные люди.
   - Кто же это? - не утерпел Кандих.
   - Скоро сами увидите, - хотел отшутиться князь, однако напряженные лица спутников заставили его пояснить. - Ладью сторожит старая ведунья Рысь и две ее дочки: Черноглава и Зоремила. Здесь - от ручья Душница до Берестяного Мольбища - все в их власти.
   - Твои хранительницы - колдуньи? - нахмурил лоб Августин.
   - Вещие девы, - поправил Званимир. - И ратоборки, владеющие древним боевым умением, доступным только женской руке.
   - Разве есть какие-то женские способы боя, отличающиеся от мужских? - Кандих был заинтригован.
   - Есть, - признал князь. - Рысь знает, как направлять в нужное русло женские животоки, чтобы воздымалась особая воинская ярь. Только умение это вовсе не такое, как рубка мечом сплеча. Иное оно, все больше из ловкости и быстроты вытекающее: гибкое и хлесткое, как витень, неуловимое и опасное, как жало змеи. В стену али в клин таких ратоборок не построишь, - Званимир усмехнулся. - Однако за себя постоять, а доведется - и детей со стариками защитить, они могут. Могут и многое такое, что нам, мужикам, даже не снилось.
   Всадники теперь ехали через пустырь, вдоль которого разметались сухие пни, перемежающиеся с можжевеловыми кустовьями. Где-то застонала неясыть. Рогдай, поводя глазами по сторонам, успел заметить мелькнувшую среди ветвей рыжевато-бурую рысью морду. Заметил ее и Августин, внимательно изучавший окрестности.
   - Что это? - вопросил он князя. - Твоя ведунья - оборотень?
   - Рысь владеет окрутой, - невозмутимо отозвался Званимир.
   - Ты хочешь сказать, князь, что в ваших лесах человек может превращаться в дикого зверя? - с волнением осведомился Бьорн.
   - Ведающий может входить в образ зверя, перенимать его дух, - поправил его Званимир. - Но для тех, кто его видит, он будет выглядеть, как зверь. В юности я наблюдал, как молодая ведунья оборачивалась лисицей. На моих глазах облик ее изменился: лицо вытянулось, кожу покрыла густая шерсть, зубы превратились в острые клыки. Я воистину видел перед собой лису, однако дева эта все время оставалась человеком, преобразившись лишь для тех, кто ее окружал.
   - Это похоже на действие колдовских чар, - сказал Августин.
   Званимир лишь пожал плечами.
   - Ты можешь называть это, как угодно, однако в мире есть много удивительного, о чем не пишут в ваших книгах.
   Впереди на пологом холме замелькали стройные стволы осин.
   - Вот Роща Молодых Деревьев, - кивнул головой князь. - За ней недалече - терем Рысьих дочек.
   Рогдай хоть и опасался неведомой хозяйки леса, но все же придержал поводья коня возле осин. От них веяло невыразимым покоем и дремотной тишиной.
   - Почему вы называете ее Рощей Молодых Деревьев? - полюбопытствовал Августин.
   - Старожилы толкуют, что дерева этой рощи никогда не взрослеют. Они всегда были и будут молодыми. Место это почитается и волхвами, и простым людом.
   Августин невольно опустил глаза. Ему сразу вспомнилось, как по указу короля Карла по всем владениям франков вырубались под корень древние священные рощи, некоторые из которых, как говорили в народе, обладали чудотворной силой. Так всесильный монарх стремился окончательно отучить своих подданных поклоняться силам природы и старым богам.
   Пока отряд подъезжал к черте проступающих за деревьями строений, Званимир объяснил своим спутникам, что Берестяное Мольбище представляет собой цепь рассеянных по округе построек, окруженных дворами с крепкими вереями, среди которых есть и княжьи хоромы, и жилище Рыси, и терем дочерей ведуньи, и капищные сооружения.
   Перед всадниками между тем вырос высокий сруб за плетневой оградой. Над ним возвышался навес, украшенный резьбой в виде узорчато переплетенных стрел и солнечных лучей. Когда въехали во двор, Рогдай с изумлением рассмотрел резные поручни, поднимающиеся по бокам ступеней. Терем был сложен из крепких дубовых бревен "брусом" - вытянутым четырехугольником, в котором и прируб, и заклеть, и светлица были покрыты одной тесовой крышей.
   - Батюшка! - раздался сверху звонкий девичий голос.
   Рогдай поднял взгляд - и уже не смог отвести глаз. На крыльце стояла невысокая стройная девушка в расшитой алыми узорами запоне с широкими зарукавьями. Русоволосая, с длинной, спадающей на плечо косой под высоким убрусом, с пронзительным взглядом огромных серых глаз. Не просто красивая - красавиц мерянин и в Воронце встречал, - но какая-то неземная, воздушная, словно сошедшая в Явь из небесных хором...
   - А вот и главная хранительница! - смеясь, князь спрыгнул с коня и обнял девицу, приподняв над землей. - Дочка моя, Любава.
   - У тебя есть дочь? - удивился монах.
   - Как видишь, - все еще улыбаясь, отозвался Званимир. - Ну, Любавушка, встречай гостей.
   Кандих, подкрутив усы, низко поклонился хозяйке. Та тоже ответила поклоном, с любопытством окинув взглядом лицо и фигуру молодого варна. Почему-то взгляд этот Рогдаю совсем не понравился, чем-то горячим царапнув по самому сердцу.
   Гостей препроводили в широкую светлую горницу, возвышавшуюся на подклете, с сосновыми половицами и обшитой крашеным тесом подволокой. Здесь стояла печь-каменка, к которой примыкали полати и дощатый голбец. От полатей до печи протянулась полица, уставленная глиняными плошками и горшками, на залавке разместились деревянные поставцы и братины.
   Оказавшись рядом с Кандихом, мерянин быстро шепнул ему.
   - Ты хоть парень видный, но не вздумай вести себя с Любавой, как с дочкой Тудуна!
   Кандих на миг опешил, потом широко улыбнулся.
   - Я законы гостеприимства знаю. А ты что, сам на дочку князя глаз положил?
   Рогдай неудержимо покраснел и отвернулся.
   Любава и еще две девицы - ее ровесницы - быстро накрывали на стол. Одеты они были попроще княжны - в желтые льняные навершники с вышивкой, обернутые вокруг талии и подпоясанные шнурами. В манерах их сквозила строгость, в выражении глаз - спокойная сдержанность.
   - Так ты хочешь сказать, - продолжал удивляться Августин, - что Рысь - это твоя дочь?
   - Ну, нет! - рассмеялся князь. - Рысь - старая ведунья, она на людях не показывается. А дочку свою я отправил к ней в обучение. Умение за себя постоять всегда пригодится; да и иным искусствам научится. Верно, Любава?
   - Конечно, батюшка! - весело отозвалась девица, голос которой так и ласкал сердце Рогдая.
   Трапеза получилась скромной: на столе преобладали дары леса - ягоды, грибы, коренья, разложенные в ставцы, хотя были и хлеб, и вяленое мясо. Но гости не жаловались. Мерянин сидел, потупив взор и углубившись в свои мысли. Он изо всех сил пытался убедить себя, что нечего заглядываться на княжескую дочь, однако ничего не мог с собой поделать. Жадно ловил каждое ее слово и движение, сознавая в душе, что безвозвратно погиб, став жертвой чар красавицы, на взаимность которой рассчитывать ему не приходилось.
   - Я не просто так привел тебя в это место, - признался князь, обращаясь к Августину. - Мне доводилось слышать, что христианские проповедники величайшим грехом человека полагают гордыню. Но разве сами они не впадают в гордыню, считая все прочие народы, что не верят в их бога - дикими и невежественными? Я хочу, чтобы завтра с утра ты познакомился с некоторыми вещами, что достались нам в наследство от наших предков и сам решил, как следует о нас судить.
   Монах смиренно опустил взор.
   - Я не настолько знаком с вашим народом, чтобы оценивать его...
   - Но ведь ты знаком с нашим языком? Полагаешь ли ты сородичей моих способными составлять на нем былины и предания, увековечивая их в письменных знаках и передавая потомкам?
   - Да, я охотно взглянул бы на то, о чем ты говоришь, - согласился монах с внезапным оживлением.
   - Ну, поутру рано вставать, - Званимир первым поднялся из-за стола. - Любава, голубушка, размести гостей. Проповедник с его учеником на сеннице поспят, а Кандих с товарищем в бане переночуют.
   Поклонившись отцу, княжна кивком головы позвала гостей за собой. Она провела их мимо просторной голубятни и задворни с коровами. Сенница размещалась прямо над амбаром и конюшней.
   - Здесь и располагайтесь, - указала Любава на просторное строение Августину и Бьорну.
   Рогдай про себя невольно порадовался. Его с Кандихом вели дальше, а значит, у него было еще немного времени, чтобы побыть в обществе княжны. Баня находилась вдали от остальных построек, примыкая к задней верее дворовища. Отсюда открывался вид на малое озерцо, подернутое тиной.
   - Ну, вот и ваш ночлег, - извиняющимся голосом сообщила княжна, открывая дверь бани. - Не обессудьте.
   Внутри оказалось двое полатей и всего одно узкое оконце, выходящее на сосновый лес.
   - Мы не в обиде, - поклонился Кандих. - Нам и в худших местах доводилось ночевать. Верно, Рогдай?
   - Что? - мерянин не сразу понял, о чем его спрашивают, так как продолжал украдкой любоваться княжной. - Да, конечно, - поспешил он ответить.
   Когда Любава ушла, Рогдай уныло лег на медвежью шкуру и долго ворочался, слушая уханье совы в лесу, пока не заснул. Среди ночи вдруг открыл глаза от странного чувства - показалось, что скрипнула дверь. Рывком приподнявшись, он сел на лавке - и обнаружил, что молодого варна на соседних полатях нет.
   Ревность, обида, утихшие было подозрения - все разом всколыхнулось в его душе. Торопливо обувшись, он выскользнул из двери - и успел заметить почти растворившуюся тень, крадучись пробирающуюся к лесу. А впереди нее, уже далеко - плавно плывущую фигуру - светлую, девичью.
   Стиснув кулаки, Рогдай поспешил вдогонку. Фигуры тем временем скрылись под пологом ершистых ветвей, однако мерянина это не остановило. Он уверено двинулся следом, приученный с детства находить тореные тропы в ночном лесу.
   Кандиха он догнал быстро - молодой варн ступал осторожно и с оглядкой, пока не встал в нерешительности. На его лицо упала узкая полоска света из окна приземистой, поросшей мхом избушки, почти сливающейся с окружающими ее соснами и елями.
   Как видно, девушка скрылась в ней, и Кандих теперь не знал, что ему делать. После недолгих колебаний, он все же решился идти вперед, но тут на плечо его легла рука Рогдая.
   - Эх, ты! А еще другом назывался! - выплеснул ему в лицо всю накопившуюся горечь мерянин. - Меня-то ты зачем с собой брал? Посмеяться думал?
   - Тихо! - умоляюще прошептал Кандих. - Я не ради княжны сюда пришел.
   - А ради кого? - с недоверием и угрозой спросил Рогдай. - Я видел, как ты ее догонял.
   - Ну, шел-то я за ней, - смутился Кандих. - Да только мне нужна не она. Я здесь из-за Золотой Ладьи...
   Голос варна осекся. Он опасливо оглянулся. Рогдай тоже почувствовал незримую угрозу, убирая руку с плеча Кандиха. Среди темных деревьев он вдруг отчетливо различил присутствие хищных зверей. Еще через мгновение вокруг мерянина и варна шевельнулись три крупные тени рысей. В ночном сумраке заблистали их холодные глаза, тихое, сдержанное рычание заставило Кандиха попятиться.
   - Так вот каких гостей привел нам батюшка! - дверь избушки распахнулась. На пороге стояла Любава. Теперь на ней был мужской наряд - кожаный доспех, обтягивающий стройную фигуру, наручи на предплечьях, короткий кинжал на поясе из железных колец.
   - Нет, Любава, поверь мне! - Кандих умоляюще посмотрел в ее глаза. - Не с дурным умыслом мы пришли сюда. Пусть свидетелем тому будут мои отчие боги.
   Княжна еще раз внимательно оглядела варна и мерянина, а потом перевела вопросительный взгляд на рысей, опустившихся на траву.
   - Что скажешь, матушка? Верить им али нет?
   Самая крупная рысь, в шерсти которой угадывались серебряные волоски, вдруг словно кувыркнулась перед собой и поднялась на ноги. Теперь это была плотная, отмеченная годами женщина, не утратившая однако гибкости и ловкости. Длинные черные волосы, рассыпанные по плечам, были разбавлены белыми прядями, прищуренные глаза смотрели загадочно.
   - Да вроде, правду бают, - она прошла мимо Рогдая и Кандиха, обдав их снисходительным презрением. - У первого на уме только дело. А вот второй за тебя жизнь отдаст.
   Любава взглянула на мерянина с любопытством. Парень зарделся, невольно отодвинувшись за плечо Кандиха.
   - Ступайте за мной, горе-воители, - неожиданно проговорила Рысь. - Я покажу вам то, зачем вы пришли - капище Ярилы, возведенное тут еще на заре времен нашими далекими пращурами.
   В руках спутниц Рыси, обретших облик Черноглавы и Зоремилы, загорелись факелы. Любава тоже принесла из избушки факел и запалила его, после чего все вместе углубились в дебри леса.
   Путь оказался недолгим, хотя Рогдай, несмотря на свои навыки лесной жизни, никогда бы не смог найти тропу самостоятельно. Она словно сама собой возникала под ногами Рыси - трава расступалась, опавшая листва уносилась прочь порывом ветерка. Но едва люди проходили по ней, след сразу стирался, вновь укутываясь зеленью и сухостоем. Вскоре при свете факелов перед Кандихом и Рогдаем предстало древнее святилище.
   Оно состояло из трех кругов высоких столбищ, опоясывающих друг друга. Внешним и самым большим был круг из дубовых бревен, заостренные оконечья которого были выкрашены белой охрой. За ним следовало древоколие из орешника с синими остряками, а самым последним - ясеневое с красными. В середине высилось каменное изваяние Яр-бога, держащего колос в деснице и череп в шуйце.
   - Что означают эти цвета? - спросил Кандих у Рыси, указывая глазами на бревна.
   - Цвета Тремирья, - отвечала ведунья. - Белый - цвет нашей Яви, простора, взлелеянного очами Даждьбога. Белосветная Явь длит себя в круговерти ликов и имен, неустанно утверждает ряд созиданья жизни. Она вскармливает все живое плодами земли и токами неба, направляет семена от корня к верхушке, не давая прерваться вдоху живых существ.
   Синее столбище - Навья городьба. Это цвет всего сокрытого, безликого и невыразимого. Навья стезя - не истребление жизни, но пресуществление ее в вечном колоряде вещей, где все растворяется, изменяется и возрождается, не зная устали. Это путь за гранью личин и именований, съединяющий всемногие стороны мирья в один неделимый поток.
   Красное коло - заграда Прави. Черемной цвет суть отраженье огня духа, истого сердца, раскрывшего в себе суть заветов богов. Но также это и цвет крови всех тех, кто положил свою жизнь, дабы отстоять для блага потомков искон Всеродов.
   Кандих и Рогдай пристально разглядывали капище. Вблизи каменного чура было вбито несколько тонких жердей, на которых висели бараньи и коровьи черепа. Это не обошло внимания Кандиха, который давно уже косился на тяжелое ожерелье Рыси, сложенное из маленьких костяных черепков.
   - Я слышал, что Ярило - светлый бог, - сказал молодой варн. - Воплощение солнца. Почему здесь так много знаков, помятующих о смерти?
   - Подлинная суть божества доступна лишь его служителям, - молвила Рысь, и лицо ее словно окаменело. - Но тебе я скажу о ней. Ярило Велесич, сын Вещего Бога, - бог и Жизни, и Смерти. Как младый бог он отворяет ярь природную и ярь людскую, насыщает немеряной силой. Не зря у ратоборцев наших родов его прозывают Яр-Буян Воем - покровителем воинской ярости и священного неистовства.
   Кандих и Рогдай переглянулись, вспомнив урманского Одина.
   - Однако кроме того, - продолжала ведунья, - Яр-бог - есть покровитель всех существ, владеющих оборотничеством и Волчий Пастырь. В этой сути своей он предстает пред нами в облике старца, одетого в звериные шкуры.
   - Выходит, Ярило несет нам и жито, и меч? - острожно поднял глаза на Рысь Рогдай.
   - Да. Он длит жизнь, но он ее и разрушает.
   - Почему же так происходит, коли ярый бог дарит нам силу? - удивился мерянин.
   - Сила, о коей мыслишь ты - ограничена, - проговорила ведунья. - Как и сила самого искусного ратника - она слишком скоротечна. Ярило Велесич дарит радарю, принимающему его стезю, прозрение силы подлинной. Ведь человеку не может принадлежать ничего ни в одном из миров: ни узбожь, ни имя, ни плоть, ни даже собь. Все - лишь переход и превращение. Но превращенье то роднит нас с самим Всемирьем. Мы так же меняемся, как и оно, легко обновляя портища имен и ликов. За сим - нескончаемость, вековечность. Вот что есть сила Зрящих. Радарь, познавший ее - черпает из кладезя Неискоренимого, сокрытого от иных под пологом пугающего мрака. Он вбирает мудрость корней мирового древа, насыщается Безмолвным и Непреходящим, а посему - впускает в себя и богов, и могутных воев, и вещих кудесников - всю вереницу существ, что были, есть и будут. Он становится неотделим от них и может проявлять их умения, когда то ему потребно.
   Рогдай и Кандих догое время молчали, потупив взоры и пытаясь постичь сказанное, но ведунья сама вернула их к цели посещения Берестяного Мольбища.
   - Здесь, в укрывищах Яр-бога, хранится вся память наших родов - десятки и сотни берестяных плашек, о коих вы слышали от князя. Писалом на них просечены чиры о временах стародавних, о богах трисветлых, о героях славных. Дощи Белого Укрывища повествуют о великих князьях колен Даждьбоговых и их деяниях. Дощи Синего Укрывища - о тайных путях волхования. Дощи Красного Укрывища - о Богах-Пращурах, от которых все мы длим свои верви, законах Свароговых и заветах наших Небесных Родичей. Немало было охочих до сего наследия людей, что пытались заполучить знания, прописанные лишь для посвященных. Движимые желаньем силы и власти, распаленные алчбой, они не гнушались ничем в погоне за древними писаниями. Иные - стремились уничтожить дощечки, дабы стереть всякую память о величии родов словенских в угоду нашим недругам из чужих земель.
   - Кто же оберегает берестяное хранилище? - поинтересовался Кандих.
   - В каждом поколении избирается достойный страж, сочетающий ратные умения и волшбу, - поведала Рысь. - Ныне обязанность эта лежит на моих плечах. Когда-то я приняла ее от старца Могучара. Но окромя меня и моих дочек Берестяное Мольбище боронят премногие дивии леса и мавки окрестных бучил. Они тоже следят, чтобы в руки чужаков не попало это сокровище.
   - А Золотая Ладья?.. - спросил Кандих.
   Рысь нахмурилась. Взгляд ее скользнул по лицу молодого варна, заставив его ощутить холод.
   - Уж не ошиблась ли я в тебе? Ужели и в твоем сердце успела пустить росток гибельная жажда злата? Что такого ведомо тебе о ладье, что ты так упорно к ней стремишься? - ведунья не выпускала его из плена своего пронизывающего взгляда.
   Кандих покачал головой.
   - Я только слышал, что Золотая Ладья... - смущенно начал он.
   - Может соединить Небо и Землю! - опередив его, выпалил Рогдай. - Путник, плывущий на ней, достигает подножия жилища Богов и может сам постичь всю их мудрость, а потом - воплотить ее на Земле.
   - Да, - подтвердила Рысь снисходительно. - Однако большинство людей видит в ней лишь сокровище земное. И потому ее пришлось укрыть от чужих глаз.
   - Мы сможем ее увидеть? - с надеждой спросил Кандих.
   - Там видно будет, - неопределенно ответила ведунья. - Покуда же вам придется изрядно послужить мне, коли желаете, чтобы вам, людям пришлым, было здесь доверие.
   - О какой службе ты говоришь? - решился справиться Рогдай.
   - Вам надлежит каждый день приходить сюда и читать то, что прописано на священных дощечках, вникая в их потаенную суть. Кто знает, чьей рукой просечены были на бересте эти знаки? Быть может, теми могучими радарями, что сумели соединить некогда в одно целое Небо и Землю...
   Черноглава и Зоремила принесли несколько лубяных коробов. В них оказались плашки, уложенные рядками и скрепленные разноцветной тесьмою. Некоторые - тонкие и почти почерневшие от времени куски бересты, другие - липовые оструганные таблички, глубоко прорезанные письменами. Рысь развязала тесьму и достала одну продолговатую плашку, протянув ее Кандиху.
   - Когда дойдете до последней и уразумеете суть древних резов и чиров, а также умысел, с коим они были нанесены - сможете пойти дальше, ибо дух общих пращуров наших раскроет ваши сердца и очи, сделав достойными лицезреть Золотую Ладью.
   Кандих осторожно притронулся к плашке, бросив на письмена пристальный взгляд.
   - Да это же наш язык! - вскричал он, принимая из рук Любавы факел, чтобы лучше рассмотреть. - Тут говорится о том, кто основал наше государство!
   - Да. Про вашего первого князя, Куяна, - отозвалась Рысь.
   По ее знаку все женщины покинули хранилище, оставив Кандиха и Рогдая в окружении деревянных книг.
  
  -- Глава 13. Князь Куян.
   ...Когда пунцовое солнце стало оседать к окоему, утомленные битвой вои начали собираться на большой поляне за дубравой. Комонники в посеченных кольчугах на взмыленных, прихрамывающих жеребцах, мечники в порванных тягиляях, копьеносцы, опирающиеся на свои усеянные зарубками толстые пики. Лица у всех были черными после упорной сечи, но глаза пылали счастливым огнем. Вот она, долгожданная победа! Что может быть слаще и желаннее, чем разметать железную рать ненавистного ворога на его земле?
   - Как мыслишь, княже? - басисто спросил крутогрудый гридень с висящими, как у сома усами, облаченный в броню из тяжелых круглых пластин, на которых запеклась черная кровь. - Пойдет василевс нынче на мировую? Всыпали от души, надолго запомнит...
   - Обождем, Будила. Пускай оклемается чуток. Тогда и уразумеет, что против нашей силы ему дальше идти не резон. Советчики у Тиверия дельные. Понимают, что еще немного, и возьмем за глотку ромеев. Не спасут их ни высокие стены, ни прочные латы.
   Князь снял с головы шелом, отер потные волосы и присел на щит под своим стягом, украшенным длинным пуком конских волос, который дружинники укрепили на взгорке. Положил на траву свою тяжелую булаву. Свершилось то, о чем он так долго мечтал, чего желали все вожди, годами угнетаемые и стравливаемые между собой ромейскими правителями.
   Еще отцы Куяна ходили на земли Восточного Рума Тропою Трояновой, переправляясь через Дуну на легких лодьях-долбенках и совершая успешные набеги на грады и селения. Домой они привозили золото и серебро, полонян и породистых лошадей из царских табунов. Всегда казалось, что решающая победа уже близка, однако коварные ромеи неизменно вносили раздоры в стан Перуновых ратичей, разобщая их силы. Так было и при Юстиниане, и при его преемнике Юстине. А потом лазутчики василевсов и их патрикиев умело сеяли семена разлада в самом краю варнов, вынуждая погружаться в затяжные распри с ближними и дальними побратимами.
   Но Куян решил положить этому конец. Он знал, что сокрушить Царьград можно. Ромейские войска не единожды уже бывали биты, а народ, согбенный тяжестью поборов, не стремился защищать своих правителей, высасывающих из них последние соки.
   Довольно уже было тревожить мелкими налетами злокозненных соседей, полагающих себя хозяевами мира, а всех остальных - дикими варварами. Князь варнов надумал начать большую войну, собрав могучий союз племен. Убеждать Куян умел, пользуясь заслуженным уважением среди всех свободных народов. Слова его обыкновенно находили дорогу к самому сердцу людей.
   Несколько месяцев князь ездил по кочевьям ясов, утригоров, кутригоров и сабиров, по градам волгар, сагудатов, дулебов и тиверцев, по селищам валахов, драгувитов, рухов и угличей, встречался с вождями и старейшинами за братиной, склонял к совместному походу против Тиверия. Наконец, к концу лета союзная дружина была собрана.
   Стремительно, словно большекрылая хищная птица, перелетела она через бурную Дуну, опустившись на ромейские равнины. Так же стремительно овладела градами Сингудун и Анхиал, а в большой долине близ града Тессалоника встретила рать василевса.
   Жаркая вышла сеча. Искрящая снопами солнечных брызг конница ромеев, закованная в латы, катилась на союзников под гудение бесчисленных боевых труб. Взвились красные знамена Тиверия с золотыми орлами. Бронированная лава в центре неприятельского воинства была усилена на крыльях конными лучниками, громко гикавшими на скаку. Но вои Куяна знали свое дело. Притворным отступлением варны отвлекли на себя латников василевса, создав разъем в теле его рати. Туда, словно вода, размывающая плотину, хлынули сабиры и валахи, обрушившись на ромейскую пехоту, никогда не отличавшуюся большой стойкостью. Взлетели топоры и гибкие клинки, жадно вгрызаясь во вражью плоть. На крыльях же закипело буйное ратание конных стрелков Тиверия с утригорами и ясами, чьи стрелы били и злее, и напористее, и точнее. Они очень скоро смешали порядок строя ромеев. Тут уж сомкнула щиты пешная масса словенов, до поры стоявшая в стороне, дабы с раскатистым кличем довершить дело, выставив перед собой пики. А варны, вдоволь измотав скачкой тяжеловесных комонников в шеломах с личинами, развернулись вспять, встречая недруга всей грудью. Твердь на твердь нашла, железо на железо. Удали и упорства гридням Куяна было не занимать. Хоть крепки казались железнобокие вои Тиверия, да только ярости у варнов было поболее. Латы, что не прорубались мечом и копьем, хрустели под пудовыми палицами, точно орехи. Еще и валахи с сабирами, поклевав ромейских пешцев, будто полевых мышей, грянули в спину отборным латникам василевса. Затрещала сила ромейская, застонала, заохала. Стала рассыпаться, как снежный ком. Кто куда норовил улизнуть, лишь бы шкуру свою спасти. Дольше других добивали выпавших из седел железнобоких. Победители семью потами изошли, кромсая их непослушную броню...
   Потом опьяненные торжеством ратичи колотили топорами, палицами и мечами о свои щиты, распевали песни во всю глотку, вызывая содрогание раненых ромеев, дергающихся на поле, как полураздавленные черви. Славили Перуна, Радогоста, Яровита, Подагу и Поренута - родных богов-воителей, ниспославших удачу.
   - Надо бы тризну свершить по погибшим, князь, - воевода Безмер тронул Куяна за локоть. - Пусть огонь унесет в небеса души героев, а кости примет Мать Сыра Земля.
   - Правда твоя, - Куян поднялся со щита, оглядев дальний край неба, застилаемый вечерней пеленой. - Сегодня битв больше не будет. Ромеи за стенами своего града затаились, думу думают. Можно не тревожиться. Однако об осторожности забывать не след.
   Князь подозвал сотников, велел выставить дозоры. Разбили стан, оставляя за спиной рощу, чтобы в случае угрозы суметь уйти под полог деревьев, где ворог воевать не умеет. Плененных ромеев согнали в низину, повязав хомутами. Гридни запалили костры, а походные жрецы принялись готовить обряды.
   Куян же продолжал неотрывно изучать просторы инородной земли, уже размываемой предзакатной дымкой. Здесь все было по-другому. На родине князя, средь густых лесов, раздольных степей и горделивых горных хребтов, через которые прокладывали путь чистейшие реки и ручьи, само небо казалось иным: близким, чутким и теплым даже в холода. Тут небеса взирали на человека отстраненно, от них веяло хладом и бесчувствием. Почва, лишенная сока и чернозема заливных лугов, была желтоватой, сухой и каменистой. Даже в деревах не было силы, что обычно выправляет маковицы в небо, свивает туго узлы ветвей, курчавит листву. Ромейские деревья стояли разрозненно, ветви их безвольно висели, словно поникшие руки. Скалистые кручи в краю Куяна все были подобны формою воинским шеломам, умбонам щитов и наконечьям пик. Здесь - больше походили на согбенные спины рабов, не способных распрямиться и вдохнуть воздух свободы. А ветер? Он не ласкал кожу по-дружески, он царапал ее своим шершавым языком.
   Нет, не чуял Куян мощи в ромейской земле. Не чуял крепи богов, стоящих за ее жителями. В краю варнов каждая крупица воздуха была насыщена их присутствием, в каждом расщеле земли узнавались чудесные знаки, каждый мшистый камень передавал священный дух и послание вышних пращуров. А здесь край слишком походил на живущих в нем людей - был столь же бездушным и пустым. Куяну не хотелось оставаться в нем надолго.
   Поутру князя разбудил звук сигнального рога. К стану союзников приближался конный отряд.
   - Послы василевса прибыли! - доложил тиун Велегой.
   Куян, накинув на плечи отороченный собольим мехом плащ, вышел из шатра, чтобы посмотреть на ромеев.
   Комонников было пятеро, все в нарядной одежде, расшитой вдоль подолов жемчугом, и без оружия. Курчавые, загорелые, с аккуратно подстриженными бородами. Первым спешился низкорослый и чернявый человек с миндалевидными, почти женскими глазами. Его синий плащ, скрепленный брошью, был весь покрыт тонким шитьем, изображавшим звезды, круги и кресты. Белую рубаху украшала позолота - две фигурки детей с крыльями за спиной. Нашивки и вставки на одежде были и у других ромеев, которые слезли с коней не так ловко, как первый. Было ясно, что все они люди не военные. Зашелестев рубахами с широкими, обведенными каймой рукавами, они встали перед Куяном, устремив на него изучающие взгляды.
   - Приветствуем тебя, великий архонт аваров, склавинов и антов! - заговорил на варнском языке человек в синем плаще, делая поклон в сторону князя.
   - Кто вы такие? - спросил Куян.
   - Посланники светлейшего автократора Флавия Тиберия Константина. Мое имя Нифонт, я состою патрикием и логофетом дрома при дворе базилевса. Со мной протасикрит Андроник и его секретари. Мы привезли великому архонту хрисовул, скрепленный печатью благородного Тиберия.
   - Где же сам василевс? - на губах Куяна проступила улыбка.
   - Вынужден был отбыть в Константинополь по неотложному делу.
   "Небось, за подкреплениями подался, - подумал про себя князь. - Ретивый".
   Нифонт между тем протянул Куяну пергамент. Князь кивнул Велегою и тот развернул длинный свиток, пробежав его глазами.
   - Что там? - осведомился Куян.
   - Не разумею, - тиун виновато пожал плечами. - По-ромейски писано.
   - Благородный автократор Тиберий, повелитель Византийской Империи, - пришел ему на помощь Нифонт, - предлагает достопочтенному архонту мир. Он готов оплатить все военные издержки, понесенные твоим воинством, а сверх того - выдать двенадцать тысяч гривен.
   - Это все? - голос князя показался послам холодным, и Нифонт поспешил прибавить:
   - Нет, великий архонт. Базилевс согласен ежегодно посылать тебе богатые дары золотом и серебром, если ты согласишься увести свое войско за Истр.
   - А если я пойду на Царьград и возьму его на щит? - Куян вдруг прищурил глаза.
   Нифонт опустил голову. Он постарался говорить, как можно мягче.
   - Тиберий любезно напоминает тебе, что у него еще много боеспособных тагм. Они могут быть переброшены сюда в самые короткие сроки, и тогда неизвестно, чем закончится для тебя эта война. Стратиоты друнгария Фиофилакта из Никополя будут в Фессалонике уже к полудню.
   Куян нахмурил брови.
   - Мне нужно все обдумать, посол. Я хочу услышать слово всех князей и воевод, которые пришли сюда со мной.
   - На то твоя воля, архонт, - Нифонт поклонился. - Мы останемся за чертой твоего лагеря, чтобы дождаться ответа, который ты соблаговолишь дать базилевсу.
   После ухода ромейских послов князь собрал всех предводителей союзных дружин на сход. На лужайке между шатров он держал перед ними речь, озвучив предложение и условия василевса Тиверия.
   - Что тут думать? - первым подал голос дулебский князь Волебор, раздувая ноздри, словно конь. - Надо брать добычу и возвращаться по домам! Когда еще будет такая удача?
   - Толково говоришь, - поддержал Волебора Ирнек, князь кутригоров. - Если ромеи согласны ежегодно слать нам дань, то к чему впустую мечами махать? Держава у них большая и воев нагнать, в случае нужды, могут не одну тьму. Зачем на рожон лезть?
   - Такой мир сердцу люб, - проговорил старый угличский воевода Милорад. - Малой кровью большую победу добыли. А с Царьградом - одна морока. А ну, как не возьмем? Стены там, говорят, саженей пятнадцати в высоту будут. Только гридней загубим. Нужно идти на мировую с Тиверием.
   - Все ли за мир с ромеями? - Куян обвел взглядом собравшихся.
   - Все! - дружно подтвердили князья и воеводы.
   - Тогда - решено. Именем богов наших заключим договор с Царьградом. А ромеи пускай поклянутся своим богом не сеять впредь вражды промеж Свободных Племен и исправно засылать дань.
   Распустив вождей, Куян велел отроку Ждану кликнуть послов василевса. Они явились настороженные, не зная, чего ожидать от князя варнов.
   - Быть миру, - развеял все сомнения Куян. - Передайте Тиверию, что его условия нам по душе. Впредь будем жить в ладу, коли со стороны вашей не будет обмана.
   Ромеи поклонились князю.
   - Светлейший автократор Тиберий приглашает великого архонта в Константинополь, - сказал Нифонт.
   - Это еще почто? - нахмурился Куян.
   - Чтобы составить договор о дружбе, скрепив его взаимной клятвой и удостоверив по вере и закону обеих сторон, - промолвил Андроник. - Базилевс просит тебя прибыть с небольшим отрядом, обещая безопасность именем Господа Вседержителя.
   - Еще благородный Тиберий желал бы одарить тебя шелками, жемчугом и скакунами из императорской конюшни, показать тебе красоты нашего города и оказать подобающие тебе почести, - прибавил Нифонт.
   Куян на миг задумался, но осторожность взяла верх. Князь слишком хорошо был наслышан о ромейском коварстве.
   - Нет, - ответил он твердо. - Мир заключим здесь, перед лицом моих сородичей и побратимов. Так и передайте василевсу.
   Скрыв свое разочарование, послы вновь поклонились ему.
   - Как пожелает великий архонт.
   Два дня Куян и союзные князья прождали Тиверия под Тессалоникой. На третий день вместо василевса явился иллюстрий Стефаний с пышной свитой и возами, нагруженными обещанными златом и серебром. Он заявил, что ему поручено скрепить договор от имени правителя Империи, спешно отбывшего в Брусу для подавления мятежа. Союзникам ничего не оставалось, как смириться. Куян видел настроения вождей: каждый горел желанием поскорее возвратиться в родные земли. А богатство ромейское, явленное их взорам, сильно их распалило. Так и порешили: ромеи на златом кресте поклялись соблюдать мир и выплачивать дань. Куян и предводители союзных племен - на своих мечах обязались сей мир не нарушать, призвав в свидетели родных богов. Забрав возы, дружина развернулась к Дуне.
   И вот уже лодьи взрезали носами ледяные воды могучей реки, а вои ловили ноздрями и ртом порывистый ветер с родной стороны. Им казалось, что даже чайки, кружащие над их головами, кричат от радости, приветствуя героев. На берегу князь варнов распределил всю добычу между участниками похода. Здесь войско разделилось: племенные дружины расходились по своим владениям.
   Куян с гриднями ехал через березняки, разглядывая блестящую от росы траву, глазки ягод брусники и исходящие сладким соком крапчатые стволы деревьев, вдыхал запах сырой земли. Сердце князя ликовало. Он возвращался с победой. Там, за волгарским краем его дожидались в резном тереме жена и сын-наследник.
   Замечтавшись, Куян не сразу понял, почему двое комонников, скакавших впереди него, вдруг опрокинулись в высокую траву. И только когда со всех сторон запели, заныли и зажужжали стрелы, выцепляя из седел людей, смысл происходящего стал очевиден.
   - Засада, князь! - прокричал Будила, прикрываясь щитом.
   Откуда враги? Куян на миг оторопел, но быстро собрался с духом.
   - Спешиться! - распорядился он.
   Князь уже видел, что путь вперед отрезан - за всеми кустами и стволами дерев угадывались неприятельские лучники, бившие варнов густыми пригоршнями точных стрел. Белохвостые стрелы с колючими жалами сыпались и справа, и слева, немилосердно гвоздя лошадей и всадников. Конные гридни были для них слишком удобной мишенью.
   - Назад тоже ходу нет, князь! - огорошил еще одной тяжкой вестью воевода Безмер. - Обложили, как волков!
   - Поворачивай возы в круг! - принял решение Куян, стремясь уменьшить урон, который с каждым мгновением несла его дружина. - Ратичей - в щитоносный строй!
   Варны сумели избежать паники и беспорядка. Зажатые в кольцо недругов, они сгрудились, закрываясь щитами. Коней и раненных товарищей переместили в середину образовавшегося боевого построения.
   - Это волгаре, князь, - успел шепнуть Куяну Безмер. - Больше некому.
   - Арпад, собака! - князь заскрипел зубами. - Ромеям продался.
   Стала ясна причина, по которой волгаре в последний момент отказались от похода против Тиверия в составе союзного воинства. Как видно, василевс сумел подкупить их князя, устроившего западню на своих бывших побратимов. Время было выбрано удачно. Дальний поход и понесенные в бою с ромеями потери ослабили дружину Куяна. Ворог же был свеж и горяч, превосходя числом варнов не менее, чем в три раза. Да и добыча, привезенная с ромейской земли, явно бередила алчные волгарские сердца.
   Сноровисто своротив возы в подобие круга, гридни Куяна приняли неравный бой. Пространство было недостаточно широко, чтобы составить четкий боевой порядок, тела павших воев и коней затрудняли движение, а стрелы лучников, пущенные в волгар, почти не настигали их, укрытых в зарослях, натыкаясь на древесные стволы.
   Вскоре, однако, плотные цепи ворогов выступили из-под защиты ветвей. На варнов стремила стена овальных щитов с широкими умбонами, ослепительно сверкающие остроконечные шеломы с бармицами и длинные пики, на наконечьях которых трепетали цветные перья.
   - Держитесь, братья! - воззвал к дружинникам Куян. - Родные боги с нами! Они не дадут лечь костьми на пороге отчей земли.
   Разгорелось жестокое побоище. Среди волгар было много доспешников в крепкой броне и наручах, копья которых все чаще доставали варнов, обороняющихся возле возов. Из-за их спин без перебоя продолжали падать стрелы. Вои Куяна отвечали со всей яростью и непримиримостью, сражая недругов пиками, клинками, палицами и топорами. Горячее их дыхание вырывалось изо ртов, будто клубы пламени, глаза сыпали искры. Однако ненависть к предателям-побратимам слишком ослепляла взор, застилала разум, волгаре же бились хладнокровно. На место одного убитого гридня Арпада вставали двое новых. Перевес в силе все более начинал сказываться в этой нелегкой сече. Варнам все сложнее стало сдерживать не ослабевающий вражий натиск.
   Некоторые дружинники Куяна забрались на возы и сверху побивали волгар копьями, пока те не поломались о твердь лат и щитов, не увязли в неприятельской плоти и не были посечены волгарскими мечами. Тогда крепко взялись за мечи и секиры. Никто не замечал ран, прекращая битву, лишь когда разжималась рука и дух отлетал от тела. Железо стучало, как в гигантской кузне.
   Вои извергали боевые кличи и проклятия, но Куян бился молча, сокрушая головы и хребты супротивников своей шипастой булавой. Каждый взмах его тяжелой длани повергал волгар на кровавую траву, сеял вокруг пустоту. Гридни Арпада старались не приближаться к высокому плечистому ратнику с каменным взглядом. Рядом с князем сплотились лучшие его вои: Будила, Драга, Корибут, Олеб. Под их ударами нашли свою смерть многие волгаре. Богатыри высились, точно горный хребет. Однако в других местах варнского круга все больше появилось щелей, в которые вклинивался недруг.
   - Уходи, князь! - с мольбой заглянул в глаза Куяну Будила. - Не выстоим днесь.
   - Негоже князю бросать своих другов в тяжкий миг, - Куян лишь наморщил чело.
   - Худо будет, коли все поляжем, - воззвал к нему Олеб. - Ежели ты сейчас голову сложишь - волгаре над нашей землей воцарятся. Грады наши порушат, семьи наши под корень выведут. Тогда не подняться более нашему роду. Но пока ты жив - будет надежда на возрожденье и победу над треклятыми отступниками. Ради детей наших просим тебя - уходи! Мы поможем тебе проложить проход к лесу.
   Куян еще колебался. Он видел, как падают последние защитники кольца из возов, как слабеют их кисти, как подгибаются ноги. Князь издал долгий стон, воздев глаза к небесам. Страдание исказило его лик. Несколько мгновений он смотрел ввысь, словно дожидаясь ответа от богов, потом с отчаянной решимостью принялся ломать кости ворогов, очищая путь к зарослям. Ближники дружины держались рядом - плечо к плечу. Все свои последние силы вложили они в то, чтобы свершить этот прорыв. Однако с каждым шагом их становилось все меньше и меньше.
   - Благодарю вас, други, - шептал Куян побелевшими губами, преодолевая настойчивое желание врезаться в гущу волгар с рычанием дикого зверя и найти нам достойную смерть.
   Князь и его вои выстелили целый ковер из неприятельских тел. По этому кровавому, дымящемуся полотну предводитель варнов добрался до полога деревьев, разметав перед собой последние преграды. Закрывавшие его спину Будила и Корибут наконец осели в траву, вдоль и поперек посеченные вражьими клинками. И вот уже спасительный лес принял в себя Куяна, растворив среди стволов и ветвей.
   Дальше князь просто шел, точно в беспамятстве, цепляя грудью сучья, задевая ногами коряги. Шум сечи позади него затихал. Березняки перерастали в густой смешанный лес, который все сильнее затягивал Куяна в свое тенистое нутро. Землю покрыли толстые корни, усыпанные хвоей и палой листвой. Потом стало попадаться все больше поваленных сосен и елей, пни с облезлой корой и муравейники. Где-то высоко в ветвях лениво ворчал поползень.
   Куян крутил головой по сторонам. Он не понимал, куда идет. Только сердцем ведал, что отчие боги сами должны направить его на верный путь, раз сохранили до срока его жизнь ценою жизней стольких родовичей. Князь перестал ощущать время. Должно быть, он брел уже очень долго, несколько раз спускаясь в заросшие дроком низины и на дно больших илистых оврагов, где скакали зеленушки, собирая рассыпанные по земле желтые семена. Дважды перед ним появлялись ручьи, которые Куян перепрыгивал. Один раз - дорогу перегородила гора старого бурелома, которую князь обогнул краем.
   Лес потемнел и сгустился. Это была настоящая дремучая чаща, где не стало даже заячьих троп. Двигаться приходилось медленно, проваливаясь в ямки с сухостоем, увязая во влажных мхах. Неожиданно Куян остановился. Ему показалось, что в просвете ветвей мелькнула ивовая крыша какой-то лачуги. Сперва князь подумал, что ему привиделось от устали, даже глаза протер. Нет, лачуга не пропала. Прибавив шагу, Куян поспешил вперед, хрустя валежником. Ему вдруг сильно захотелось узнать, кто живет в такой глуши. Совсем скоро за шероховатыми ветлами и ракитниками открылась землянка. Жердяное перекрытье ее кровли было проложено земляным слоем, поверх которого крепились увязанные лыком ивовые прутья. Сомнений у князя не было: если тут приютилась какая-то волгарская семья, то для него она не представляла угрозы. Но уж скорее, ветхая лачуга походила на жилище отсельника.
   Согнувшись в три погибели, Куян спустился вниз по скрипучим ступеням. Стены, проложенные мхом, явно состояли из дубовых плах - князь ощутил это по запаху. Пол был твердым, глиняным, гулко звеня под ногой. Но через два шага подошвы сапог коснулись мехового ворса. Видно, лежали расстеленные шкуры. Смутно проступили в жилище контуры очага, лежанки и столешницы.
   - Ты кто, отрок? - лежак заскрипел, в углу кто-то приподнялся на локте.
   - Какой я тебе отрок, дед, - ответил Куян, еще не зная, сердиться ему или смеяться. Даже впотьмах он различил, что перед ним старец.
   - Да мне, сынок, все отроки, - молвил хозяин землянки, зажигая лучину и укрепляя ее в ставце. - Окромя, конечно, наших дубков. Они малость постарше меня будут.
   - Сколь же тебе лет, дед? - Куян не сдержал улыбки. Он увидел седого, как лунь человека с почти коричневой морщинистой кожей. Космы волос доставали ему до пояса.
   - Века полтораста точно отмахал, - отозвался старец. - Коли не больше. Считать устал.
   - Ой ли? - усомнился князь. - Ужель Макошь так много людям отмеривает?
   - Отчего ж нет? - пожал плечами старец, выпрямляясь на лавке. - Я ведь в лесу живу, со всеми духами его знаюсь, все секреты его давно выпытал. Вот только немощь с каждым днем все ближе подкрадывается. Стал часто в Страну Забвения уходить, Навь и Явь путать...
   - Ты волгарского роду будешь?
   - Нет, сынок. Из лугов я. Жили тут когда-то такие во времена давние, позабытые. Ты присядь. Угостить мне тебя нечем, разве что былицами попотчевать.
   Князь оглядел скромное убранство лачуги. В ней не было даже посуды.
   - Чем же ты кормишься, дед? - спросил он с недоумением. - Чем силы свои питаешь?
   - Пища моя - свет Солнца, Луны и Звезд, соки дерев. Питие мое - все лесные яды.
   - Чудной ты, старик, - Куян разглядывал отсельника во все глаза. - Сильно чудной.
   - Поживешь с мое - и не таким премудростям научишься, - усмехнулся хозяин землянки. - Жизнь - наш главный наставитель. Надобно только уметь ее слушать. Тогда уразумеешь языки всех птиц и зверей, секреты всех навьев, сердце Нездешнего...
   - Ты из жрецов что ли? - не понял его князь.
   Старик покачал головой.
   - Из воев, из вождей ратных - как и ты.
   Сказанное отсельником еще больше удивило Куяна.
   - Отец мой над лугами главатарем был, - прикрыв веки, заговорил старик. Он вновь откинулся на лежанку. - В походы дальние ходил под началом могутного Радагайса. Я - опосля него над родом встал...
   - Обожди, дед, - насторожился Куян. - Ты про какого Радагайса толкуешь?
   - Про того самого, которого ныне богом бранной удали почитают на севере.
   - Радогоста?
   - Как не назови: Ратигощем ли, Редегастом - а суть не изменится. И память людская о нем. Все племена восхода и полуночи съединил сей князь когда-то. Мой отец под стяг его встал, дабы край родной и веру пращуров отстоять от коварных ромеев и закатных готов, что им продались в ту пору. Лютый страх претерпел Рум, когда дружины Радагайса его землю топтали, а воинства ромейские - разгоняли, словно отары беспомощных ягнят. До самого Вечного Града едва не дошли. Ромеи-крестопоклонники, говорят, в те дни отвернулись от своего Единого Бога и вспомнили отчих богов. Знали они, что супротив детей Сварожичей ни одна сила не выстоит. Вероломством победили. Разобщили дружину князя: и алан на него натравили, и многих из уннов. Так и сложил голову Радагайс в западне вражьей, а с ним изрядно славных воев и мой отец...
   - Ты тоже ходил в походы? - спросил Куян.
   - А то как же, - подтвердил старец. - Только уже под стягом Влиды. Мы, луги в его державе были. Тут уж за отца сквитаться довелось... И на восходные грады ромеев поглядел, и на закатные. Много побед одержали, тьму тьмущую ворогов повергли во прах. Я порой чую себя древним вороном, помнящим запах крови всех бессчетных ратаний. А как отлетела душа Влиды в Небесные Чертоги, так и воротился на родину. Войны шли еще долго. Гепиды с аланами ходили супротив уннов и ругов. Потом пришли с восхода сарагуры, принесшие самую большую напасть... Но я был уже слаб для бранных дел. Земля моя оскудела, села недруг повыжег, сыновья сложили головы в боях. Вот и подался я в лесные чащобы доживать свой жизненный срок. Не ведал тогда, что путь мой только еще начинается. С тех пор тут и живу.
   Куян ощутил неожиданное доверие к словам странного старца.
   - Видать, удивительные вещи еще случаются на свете белом, - сказал он более уважительно. - И что, не тревожат тебя здесь лихие люди и оружные вои?
   - Я ж с лесом этим давно породнился. Он меня всему научил, силу свою дал, чарами, аки одежей облек. Сторонний человек меня сыскать тут не властен.
   - А как же я? - захлопал глазами князь.
   - Ты - другое. Тебе это на роду писано было. Доля твоя - силу мою в свои длани принять. Иначе не помру я, не отпустит меня Батюшка Сварог в светлый Ирий. Много годков уж тебя тут дожидаюсь, ноги едва волочу. Теперь, видать, обрету желанный покой от бренных трудов и земных забот.
   - Обожди, дед, - озаботился Куян. - Ты о чем таком толкуешь?
   Старец прищурил глаза.
   - Да ты не страшись, - молвил, успокаивающе. - Не сегодня еще помру. Скидывай плащ, да омой лицо и руки - за домом жбан с водой стоит. Позже еще потолкуем.
   И он затих, повернувшись к стене.
   Куян прислушался. Тихое, но ровное дыхание вырывалось из груди хозяина землянки. Старец заснул. Что-то необъяснимое не позволило князю варнов покинуть этого чудного человека, имени которого он так и не спросил. Куян решил довериться своей судьбе и остаться с отсельником.
   На другой день князь спозаранку отправился на охоту, смастерив себе нехитрый лук. Когда вернулся в землянку с подстреленным зайцем, старец сидел на лежаке с прямой спиной, однако не шевелился. Куян коснулся его плеча рукой - тело отсельника было твердым, как камень, и совершенно холодным. Он открыл глаза очень нескоро, узнал князя и едва заметно улыбнулся.
   - Уменье замирать недвижимо, точно древесная колода, тоже открыл мне лес, - поведал он. - В тиши плотской очи зрят вещи тонкие, вещи глубинные. Впуская в себя совокупные токи Природы, достигаешь сердцем лона Всебога, из коего исходит все большое и малое. Ты вмещаешь Горный и Дольный Миры, пресуществляющиеся друг в друга, ты видишь все окраины Матери Сырой Земли, освещаемые оком твоим паче небесных светил. Ты воистину прозреваешь Нетленное средь коловерти событий.
   - Стало быть, старче, меня ты тоже видел, когда я рыскал по лесу, пробираясь к твоему жилищу? - сообразил Куян.
   - Видел, - подтвердил старожил. - Зерцало света самосиянного и во мраке каждый вершок высветит. Никакие покровы преходящего его не заморочат.
   - Чудно, - проговорил Куян, задумавшись.
   - Ты разум-то свой тщетными потугами не изнуряй, - посоветовал старик. - Пустое это. Слушай жизнь, что округ тебя сама раскрывает свои врата.
   - Как же слушать? - князь почесал лоб в недоумении.
   - Внимай исконному в шорохе листьев, в скрипе ветвей, в писке мошек и в стрекоте сверчка под лавкой. В царапанье мыши, забившейся в холодную щель, в шепоте паутинки, качающейся над твоим лицом. Чуешь?
   Куян прислушался, и ему вдруг показалось, что где-то в землянке забил ручей, гремя упругими струями и рассыпаясь целым ворохом брызг.
   - Что это? - вопросил он.
   - Родник Жизни. Тот зов Изначалия, что отверзается опосля того, как человек побеждает своих Стражей.
   - О каких стражах ты говоришь?
   - О Стражах нашего сердца, не подпускающих к зеву потаенной Прави. Зовутся они Страхами, Сомнениями, Думами, Ожиданьями и Надеждами. Всем тем, что заглушает источную песнь Богомирья. Когда Стражи уходят - ты можешь зреть вечное, толковать со светлыми богами в лучистой Сварге и с богами темными во Нави Священной...
   Куян не заметил, как пролетели три дня в жилище лесного отсельника. Немало узнал он за это время. Старец поведал ему, как перенимать знание от камней и дервей, как облегчать вес плоти, становясь воздушным, словно тополиный пух, который возносится к небесным кромкам, с высоты различая все уголки леса. Поведал, как составлять чудодейственные взвары из кореньев, насыщать тело мощью от разных потоков ветров.
   Однако с каждым днем старец слабел все больше. Он уже не вставал со своего лежака, уставившись в жерди кровли немигающими глазами. Когда говорил что-то, а когда впадал в забытье, начиная путать имена и события былого. Куяна он уже не видел. На исходе третьего дня подозвал к себе и велел взять за руки, соединив длани.
   - Вот он, час мой пришел, - зашептали сухие губы отсельника. - Полог Сварги раздвинулся, златыми бликами заиграл. Лики и очи богов родных к себе призывают, в обитель Немеркнущего Огня Небесного...
   Он вдруг издал долгий стон. Дряхлое тело зашлось судорогой, хватка на миг ослабла. Но вслед за тем старец вновь выдохнул и заговорил, не выпуская вспотевшие ладони Куяна. Последний остаток своей жизненной мочи он вложил в это рукопожатие, которое с каждым мгновением все больше разогревало кисти князя. Куян даже сжал губы - руки теперь жгло, как огнем. Он чувствовал, что этот огонь поднимается выше, распаляя плоть и разум каким-то ярым, дурманящим жаром.
   - Кладезь силы моей отныне в тебе пребудет, а с ней - сила всех древних воев и князей, что землю сынов Сварожичей век от веку боронили и расширяли по воле их. Помни про то. Знаешь ли, что теперь деять должен?
   - Знаю, - с неожиданной твердостью ответил Куян. - Возродить славу предков наших. Я создам державу, где люди будут жить по искону родов Даждьбоговых, сберегая обычаи и устои наших великих пращуров. Будет новый стольный град, который узнают среди всех морей и земель, будет могучая дружина, крепко стоящая на страже родных рубежей, будет лад в сердцах сородичей...
   Куян еще говорил что-то с большим воодушевлением, пока не заметил, что сжимаемые им длани старца похолодели. Отсельник уже не слышал его. Дыхание его растворилось в предсумеречной дымке, душа - поднималась по сводам Калинового Моста в Вельи Луга.
  
  -- Глава 14. Скрын Золотой Ладьи.
  
   "...Воротился светел князь Куян в землю отчую, в землю родимую, - читала Любава, - дабы лад и ряд в ней возрождать. Примирил он всех старейшин-родичей, всех воевод и вождей, а округ края своего отстроил крепкую стену, что прозывается с той поры Змиевым Валом. Стена огородила народ варнский от коварных соседей-супротивников, тучами нависавшими над его пределами.
   После того, как скрепил светел князь Куян союзы дружеские с ближними родами, а строптивых силою привел под руку свою, пошел он на восход солнца. И увидел у Славутича-реки места тихие, благодатные с богатым жнивьем и сочными выпасами. Тут поставил он коны, а потом на правом высоком речном берегу воздвиг новый стольный град, назвав его Куянью. От всех народов лесных, степных и заречных ходили к князю людины на поклон, дабы заручиться его поддержкою. Правил князь мудро, справедливо решал споры меж племенами, а коварным ромеям и льстивым гречинам не давал спуску до самой своей смерти".
   Любава отложила дощечку и посмотрела в глаза Кандиху, безмолвно внимавшему ее словам.
   - Таково сказание о твоем предке, могучем князе, коего у нас зовут Кием, - проговорила она.
   Третий день Рогдай с Кандихом приходили в Берестяное Мольбище и прилежно разбирали древние письмена.
   Латинский проповедник, которого князь Званимир также намеревался познакомить с берестяными книгами, пока особого рвения к ним не проявлял, предпочитая окольными путями выспрашивать людей, посещающих святилище, о текстах, содержащихся на плашках. Рысь тоже не поддержала замысел князя, предупредив о том, что иноземцу доверять опасно.
   Потому юношей никто не тревожил. Рогдай слушал и запоминал, Кандих же читал ему вслух. Однако сегодня Любава сжалилась над своими поклонниками и сама явилась на капище, дабы завершить длинную - в двадцать плашек - повесть о князе Куяне.
   Рогдай слушал девушку, открыв рот. Ему казалось, что слова ее, смысла которых он порой не понимал, проникают до самого сердца. Но вот волшебство рассеялось, и он с трудом очнулся.
   - Сколько же нам еще читать?
   - Матушка-Рысь сказала, будет с вас, - улыбнулась Любава. - Убедилась она, что чисты вы душою, что заветы Родовы сердцем чтите, а с миром в ладу пребываете. Такие помощники ей нужны, чтобы главное сокровище оберегать. Тем паче, что времени у нас мало, угроза черной змеей ползет...
   - Стало быть, мы заслужили ее доверие? - осведомился Кандих.
   - Стало быть, заслужили, - с улыбкой подтвердила княжна.
   - Я ведь тоже что-то слышал о князе Кие, - сказал Рогдай без особого смысла, желая лишь продлить мгновения возле Любавы. - Только называли его по-другому...
   - Ну, имя - что ветер, - княжна взмахнула рукой. - Запомнит, как услышит, а повторит, как язык вырос. И Кием его называют, и Куяном, и Коаном, и Кованом. Слыхала я, иные даже Коханом кличут - Любимым, то есть. Предание древнее, всяк его на свой лад переиначивает. Но здесь сохранен самый первый, достоверный сказ, писанный со слов кияновых кобзарей, что воочию видели самого Куяна. А есть и более давние сказания. О князе Тривере, что походом ходил на восточные земли ромеев за три века до него, построив лодьи и посадив на них свою дружину. Есть сказы о Буревесте, что бился с ромеями в года совсем седые, ветхие. И даже про Идан-Турса...
   - Где же они? - оживился Кандих.
   Любава рассмеялась.
   - Так ты про Идан-Турса читать желаешь, или на Золотую Ладью пойдем смотреть?
   Кандих смутился, по привычке покрутил ус.
   - Знать правду о предках наших - обязанность всякого достойного мужа, так меня учили. Но я здесь - прежде всего для того, чтобы найти Золотую Ладью... От этого будущее моего народа теперь зависит. Толкуют, что мастера, ее сотворившие, были предками нашего Великого Кована. Из рода в род передавалось это умение - да где-то затерялось. Не могут нынешние искусники повторить творение древних. А потому, мне нужно своими глазами увидеть Ладью, чтобы поведать о ней сородичам, объяснить им, как можно заново ее исполнить. Позволено ли мне будет показать ее нашим родовым мастерам?
   - О том у матушки Рыси надобно спрашивать, - отвечала Любава. - Коли разрешит, тогда покажешь. Времена нынче смутные, тревожные. Ворогов много, а другов мало. Как вызнать, что на сердце у людей, которые за тобой сюда явятся?
   Она замолчала, поникнув головой.
   - Что печалит ясный лик светлой княжны? - с книжной учтивостью обратился к девице Кандих.
   - Отец хочет показать книги наши пришлому проповеднику, - ответила Любава. - А меня сомнения гложут. Мутная у него душа. Как будто все верно речет - а за словами подвох чудится. Боюсь я его.
   - Да, проповедники - они такие, - молодой варн рассмеялся. - С ними всегда надо держать ухо востро. Но коли будет он под присмотром отца, да под вашим взором, разве сможет что худое учинить?
   Любава вздохнула.
   - Не достать взору до дна его сердца, всех дум его не выпытать. А письмена здесь покоятся разные. Не только предания о былых временах. Есть и иные, что силу немалую в руки человека дают.
   - Что же это за книги? - заинтересовался Кандих.
   - Вещие поучения древних волхвов, таинства ведознания. То Мысленник, Воронограй, Колядница, Волховник, Поточник, Звездочтец и Шестокрыл. Открывать их человеку стороннему и ненадежному - нельзя. Они - письмена для Сведающих.
   - Неужто князь Званимир собрался познакомить с ними иноземца? - удивился Кандих.
   - Нет, - промолвила Любава. - Он желает убедить его в величии и древности нашего народа. Зачем ему это, не ведаю. Верно, хочет вразумить людей из Закатных Стран, заставить уважать нас и с нами считаться. Ведь люд на закате и на полудне полагает нас дикими и невежественными. Кичится своими предками и деяниями, не ведая, что корни прадедов наших уходят в Мать Сыру Землю куда глубже, а родичами нашими являются всемощные боги, породившие само Мирозданье. Вот батюшка и замыслил открыть перед проповедником дощи из Кола Яви. Только как уследить за иноземцем? Он текуч, как вода, скользок, как змея.
   - Потолковала бы ты с отцом, - предложил Кандих. - Авось передумает.
   - Батюшка своих решений менять не любит, - махнула рукой княжна. - Говорит, что и ты: мол, под приглядом ничего худого иноземец не учинит. Сведает мудрость древних письмен и восвояси вернется, чтобы соплеменников своих просвещать. Может, затея его и хороша, да уж больно на похвальбу похожа. А хвастаться всегда не к добру...
   - Я так сужу, что князь Званимир не похваляться хочет пред иноземцами, а убедить их, что негоже с нами говорить, как с малыми детьми, не разумеющими правды жизни, - выссказал Кандих. - Желает, чтоб они смотрели на нас, как на равных, знающих и понимающих не меньше, чем они. А то и больше. Ведь испокон веку пращуры наши и ход небесных светил прозревать умели, и здраву ведали, чтобы болести врачевать, и письмо знали, дабы сохранять древние предания. Письмом наши ведуны поделились с северными соседями, а те давно утратили его первозданный смысл. Нынче у урман даже самые мудрые жрецы не умеют толковать чиры, полагая смысл их туманным и запредельным. Для нас же это - всего лишь буковицы, которыми обозначены явления.
   - Боюсь, что иноземцы не желают этого знать, - грустно вздохнула Любава. - Они уже давно все для себя решили. Чтобы мы им не явили - все истолкуют по-своему. И проповедник этот такой же...
   - Ты не совсем к нему справедлива, - возразил молодой варн. - В бою с урманами он не дрогнул духом. Показал себя человеком достойным.
   - Поверь мне, редко я ошибаюсь, - проговорила княжна. - Мне сердце чуять опасность помогает, всегда о дурном предупреждает. Вот и сейчас оно болит. И потому просьба моя: за иноземным проповедником присматривать. Особенно, ежели отец его сюда приведет. Да и потом - не лишне бы поглядеть, куда он отправится и с какими намерениями.
   - Будь спокойна, - поспешил заверить Рогдай. - Из виду его не выпустим.
   - Мы с матушкой и сестрицами со следа его собьем, коли что, - продолжала Любава. - Путь сюда заметем, глаза отведем. Да только, боюсь я, он к этому уже готов.
   Она взяла факел, который зажгла от светцев, и велела Кандиху и Рогдаю сделать то же самое.
   - А теперь - я покажу вам Золотую Ладью. Ступайте за мной.
   Парни безмолвно подчинились.
   Княжна повела их по узкой тропе еще дальше вглубь леса.
   - Вон, за Арысь-Ручьем, в земляных чертогах, скрын батюшки, - сообщила Любава. - Всего шестьдесят шагов от Мольбища.
   Кандих ощутил, что воздух стал очень сырым, очертания берез и лип размыло дымкой. Беловатые пары исходили от ручья, курчавились, оседали на ветках и щекотали хладом ноздри и щеки.
   - Видать, водицу из такого ручья лучше не пить, - сказал молодой варн, пытаясь улыбнуться.
   - То верно, - строго согласилась Любава. - Толкуют, что исток Арысь-Ручья глубоко под землей упрятан, в Черной Нави, и через него наружу исходит дыхание Ящера-Змия.
   - Это того, который владыка подземных глубин? - удивился Рогдай. - Мне о нем толковал Турила. Он умеет Змея этого выкликать.
   - Да, хозяина сокровенных чертогов. Он живет у корней Стар-дуба. На землю выползает редко, но за советом к нему порой обращаются вещие люди.
   - Рысь тоже? - спросил Кандих.
   - Тоже, - прищурилась девушка. - Она умеет с ним говорить.
   - На каком же языке говорят с Ящером? - продолжал допытываться молодой варн.
   - На змеином. Это язык всех посвященных, который простым людям недоступен. В стародавнюю пору жили на Белом Свете люди-змеи - мудрецы, владеющие таинством превращений. А потом ушли под землю, в Навьи Долины, оставив часть своих знаний волхвам из людских колен.
   Кандих продолжал словно завороженный смотреть на сгущающийся пар.
   - Будь осторожен, - предупредила его Любава. - Дыхание Ящера-Змия, истекающее в наш мир, нередко рождает причудливые образы, которые могут быть опасны.
   Варн уже видел, что белесые сгустки, опадая на траву, оставляют на ней бугорки, которые спешат забиться в тень дерев. Они чем-то походили на неуклюжих существ с лягушачьими головами. А над ручьем, в клубящей дымке проступили очертания других созданий, подобных многокрылым собакам с когтистыми лапами, кружащимся в неистовом танце.
   - Ну что, не оробели под землю сойти? - Любава с задором переводила взгляд с варна на Рогдая.
   - Не робким родился, - промолвил Кандих. Рогдай промолчал.
   - Тогда пошли!
   Она спустилась с пригорка вдоль ручья и повела их мимо сросшихся ив, полоскающих склоненные ветви в затуманенных водах. Здесь различить что-либо стало совсем трудно.
   Возле одной из кочек, каких было множество вокруг, княжна остановилась и топнула ножкой.
   Рогдаю показалось, будто земля под ним заколыхалась. Любава вновь притопнула, но уже немного в другом месте - и вдруг часть кочки точно повернулась внутрь себя, обнажив темный провал.
   - Теперь нам вниз, - сообщила девушка.
   Отдав Кандиху факел, она ловко скользнула в лаз, потом протянула руку и приняла огонь обратно. За ней - правда, не столь ловко - спустились и Кандих с Рогдаем.
   - Пригните головы, - велела Любава.
   Мерянин наклонился и через несколько мгновений ощутил, что над головой его сомкнулся плотный свод, укрепленный широкими древесными корневищами. Вдруг он вздрогнул и напрягся всем телом. Почудилось, что впереди заблестела округлая чешуя непомерно большого существа. Видение пропало почти сразу, однако по спине юноши пробежал холодок.
   Еще через несколько шагов темень разогнал свет нескольких огоньков. Это горели в ставцах на земле длинные лучины. На деревянном помосте очертились контуры длинного предмета, накрытого суконной тканью. Видимо, его Рогдай и принял за тело змея. Любава подошла к помосту и сдернула тяжелый полог.
   В глаза ударили солнечные лучи. Приученный к молчанию в тиши лесов Рогдай сумел сдержать свои чувства, однако более порывистый варн от удивления присвистнул. При свете факелов в самом центре пещеры сверкала золотая ладья с изогнутыми носом и кормой, похожими на голову и хвост невиданной птицы.
   Кандих подошел к ней и нежно прикоснулся к тонкому золотому борту.
   - Как же она действует? - он поднял взор на княжну.
   - Никак не действует, - с улыбкой отозвалась Любава.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Вы, мужчины, все время хотите изобрести устройство, которое бы все за вас делало. Чтобы повернуть рычажок - и коса сама бы косила траву, плуг сам пахал землю, а ладья сама бы везла вас, куда пожелаете. Но так не бывает. Без человека ничто не действует. Ткацкий станок без ткачихи - просто деревянная рамка. Так и с Золотой Ладьей. Она способна помочь тому, кто желает спасти свой народ, кто готов говорить с богами и пришел к ней с чистыми помыслами. Однако для всех остальных - это всего лишь большой кусок золота, пусть и искусно выделанный.
   - И как она сюда попала? - удивлялся Кандих, разглядывая удивительное творение.
   Размерами ладья была почти как настоящая, но из чистого, ослепительно блистающего золота. Как доставили сюда такую тяжесть, оставалось загадкой, разгадать которую было по плечу разве что Великому Ковану. Ее не могла перевезти ни одна, даже самая большая подвода. Ее не способны были вытянуть волоком самые выносливые кони, сколько бы их не впрягли в упряжь.
   Любава покачала головой.
   - Этого никто не знает. Отец нашел тайник случайно, вернее, ему поведала о нем Рысь. Но слух как-то вырвался наружу и пошел гулять по Белу Свету, как это обычно бывает. Мы очень надеемся, что укромность этого места сбережет Ладью от лихих глаз и рук... А еще на защиту Ящера-Змия уповаем. Здесь, под землей и земляные, и водные его служители обретаются, иные из них, как я слышала, могут погубить человека взглядом, другие - вызвать подземные ветра, отнимающие разум.
   Когда выбрались на поверхность земли, Рогдай оглянулся и застыл в изумлении: малейшие признаки того, что где-то тут таится скрын с ладьей, бесследно исчезли.
   По возвращении в терем дочерей Рыси мерянин совсем помрачнел. Он понимал, что Кандих, по-видимому, получил то, чего добивался. Выходило, что скоро он отправится в обратный путь, а значит, и ему, Рогдаю, придется уезжать вместе с ним. Это не могло не огорчать мерянина. Улучив подходящий момент, когда после трапезы в горнице он остался наедине с молодым варном, Рогдай заговорил.
   - Скажи мне правду, - попросил он. - Ты заверял меня, что княжна тебе безразлична. Почему же на тебя она обращает внимание, а меня даже взглядом не хочет удостоить?
   Кандих усмехнулся, оглаживая тонкие усы.
   - Видишь ли, друг мой, - изрек он с видом знатока, - девицы любят парней речистых да видных. А ты все стоишь в сторонке и дожидаешься, пока на тебя взглянут. Даже не заговоришь с ней. С чего бы она на тебя смотрела?
   - Так ведь она княжна - как же я сам с ней заговорю?
   - Ну, тут уж тебе решать. Чего ты от меня хочешь? Выжди удобный случай и потолкуй с ней, блесни своими умениями и познаниями.
   Рогдай погрузился в еще большую печаль. Чем он мог блеснуть, чтобы покорить княжескую дочь? Даже читать был не обучен, пока сидели в Хранилище - Кандих его выучил разбирать буковицы... Правда, никто лучше него не знал всех секретов леса. Но для чего это Любаве?
   Так он размышлял, выйдя из терема и бредя мимо сенника. Неожиданно взгляд его упал на Бьорна, молодого послушника с Гаутланда, который жался к углу конюшни и делал ему рукой какие-то знаки.
   Мерянин приблизился неохотно и оглядел Бьорна недружелюбно.
   - Чего тебе?
   Послушник с видом заговорщика пригласил Рогдая зайти за угол, укрывшись тем самым от посторонних глаз.
   - Поговорить хочу, - признался он тихо.
   - Ну, говори, - позволил Рогдай, понимая, что просто так от Бьорна ему не отвязаться.
   - Ты ведь был с урманами?
   - Ну, был.
   - И как тебе у них?
   - Да я пробыл с ними всего только пару седьмиц, - Рогдай пожал плечами, не понимая, к чему клонит собеседник.
   - Они тебе рассказывали про Гаутланд?
   - Нет. Навряд ли они родом оттуда. Насочиняли, небось, чтобы повод был за грамотой к Званимиру обратиться и чтобы ворота перед ними открыли.
   Послушник погрустнел.
   - Я уже немало времени сопровождаю преподобного наставника Августина, - проговорил он задумчиво. - Но чем больше я нахожусь рядом с ним, тем сильнее в моей душе роятся сомнения. Правильно ли я поступил, покинув родину и отказавшись от веры своих отцов? Мы повидали с ним множество народов и обычаев - тебе и не передать. Неужели все они веками жили неправильно, и только один народ в целом свете знал истину? Может ли быть подобное?
   - Так ты что - надумал вернуться на родину? - удивился Рогдай.
   Бьорн потупился.
   - Я не знаю, как мне быть, - лицо его сейчас отражало следы напряженной внутренней борьбы. - И не знаю, куда мне нужно идти.
   Украдкой оглядевшись и убедившись, что за ним никто не следит, он порылся за пазухой.
   - Вот, смотри, - послушник осторожно развернул ворсистую тряпицу, в которую было что-то завернуто.
   Мерянин увидел небольшую, в полтора пальца высотой, фигурку человечка с длинными волосами. Вырезана она была из сучка ясеня, но довольно грубо. Клиныш заостренного носа переходил в треугольную бороду, над щелками глаз обозначились налучья бровей, а рот казался совсем тонким - резец коснулся его вскользь.
   Рогдай осторожно взял фигурку и повертел в руках. На торце ее был выведен незнакомый ему знак.
   - Кто это? - спросил он.
   - Бог Фрейр, - ответил послушник. - Ему поклоняются на моей родине.
   - Ты, стало быть, продолжаешь хранить изображение бога своих предков и после обращения в новую веру?
   Бьорн кивнул и потупил глаза.
   - За это мне порой достается от моего наставника, преподобного Августина. Он считает, что бесы по-прежнему искушают меня. Но я очень любил своего отца, а он относился к Фрейру трепетно...
   - Чем же он так славен, ваш бог? - спросил Рогдай, невольно позабыв о своей грусти.
   Послушник робко улыбнулся.
   - Мы жили на побережье Кленг-фьорда. Отец был бондом в фюльке местного ярла Синдри, который носил титул ховгоди - владельца земли с храмом. Там, среди острых скал, где ревут сердитые ветры, оставляя морскую соль на губах, а небо всегда хмурое и сердитое, стоял хов Фрейра. Отец с детства водил меня в святилище, где высилась большая, в два человеческих роста, статуя бога, расписанная яркими красками. Я помню ее как сейчас: золотые волосы и голубые глаза, белые одежды, подпоясанные черным поясом.
   - И что, все урмане почитают этого бога?
   - Не все. Фрейр больше покровитель земледельцев и меньше - вестфольдингов, хотя боевыми подвигами он тоже известен. Отец мне говорил, что Фрейр пришел в наш край из Ванахейма - земли, на которой мы сейчас с тобой стоим. Он был владыкой воздуха, солнечного света, вод и дождей, плодородия и мира. Однако гордые Асы приняли чужака и оставили у себя в Асгарде. Они даже подарили ему Альвхейм - Волшебную Землю светлых альвов и фей.
   - Твой Фрейр - бог природных сил? - уточнил Рогдай.
   - Да, - подтвердил Бьорн. - Солнечный свет, а также земные стихии в его власти. У нас на севере нет солнечных богов. Асы суровы и сумрачны, они учат слушать подземный мир и постоянно воевать. Но Фрейр - другой. Он светел и несет людям жизнь, наставляет радоваться труду на своей земле и избегать вражды между племенами и родами. Фрейр не требует отнимать жизни, хотя в свое время и прославился битвами с великанами. У него есть чудесный меч, приносящий победу, который сияет золотыми лучами. Ездит он на мудром вепре с золотой щетиной, которого зовут Гуллинбурсти, а еще - на коне Блодугхофи, умеющем скакать по облакам. У него даже есть своя волшебная ладья Скидбландир, сотканная из облаков. Она может быть огромной, чтобы вместить всех богов, а может уменьшаться до размеров платка.
   - Для новобращенного последователя Единого Бога ты слишком восхищаешься верой своих предков, - заметил Рогдай.
   - Понимаешь, - Бьорн понизил голос и заглянул в глаза мерянина доверительно, - со мной творится что-то странное. С того дня, как я оказался в этом краю лесных воинов и землепашцев, я постоянно слышу неясный зов. Он звучит где-то в самой глубине сердца, но заставляет мое тело трепетать! Я чувствую смутное волнение, когда ступаю по этой мягкой траве, когда вдыхаю хвойный воздух чащоб или смотрю на игры лесных птиц. Я повсюду осязаю присутствие бога моего отца - златовласого красавца Фрейра...
   Внезапно он схватил Рогдая за рукав рубахи.
   - Только прошу тебя, не говори об этом никому! Если узнает Августин, он будет бить меня плетью до тех пор, пока не сдерет всю кожу.
   - Будь спокоен, - заверил мерянин.
   - Я начал совсем по-иному видеть мир, - через мгновение продолжил послушник. - Иными глазами. В каждом сочленении дубовых ветвей мне видится руна Жизни, обращенная к небесам, в каждом луче солнца, пробивающемся сквозь лиственную вязь - отсветы золотых локонов Владыки Природных Стихий. Еще я слышу шорох одежд лесных фей, поступь статных оленей и могучих вепрей - зверей Фрейра. Здесь все неразрывно связано с ним. Второе имя Фрейра - Юнгли. В наших сказаниях говорится, что от него в краю фьордов пошла династия Юнглингов, управлявшая свеонами много поколений.
   Рогдай насторожился.
   - Про Юнглингов я слышал, - сказал он. - Нам толковал о них жрец кривичей. Это Юные, род словенских воителей, некогда вышедшие из этих дремучих лесов, создавшие великую державу и расселившиеся по бесчисленным землям других племен и общин, что было подобно восходящему солнцу...
   Бьорн с надеждой посмотрел на мерянина.
   - О Юнглингах говорится в берестяных писаниях, которые ты читаешь?
   - Да. Там есть сказания о непобедимом вожде Велимире, создавшем первые дружины Юных. Есть и о походах отважного вождя Влиды.
   - Я хотел бы видеть эти книги, - в глазах послушника была мольба.
   - Но зачем?
   - Хочу сам разобраться во всем. Понять, откуда что пошло. Где истина, где ложь. Откуда исходят мои корни, мой род. Юнглинги - потомки богов, а это значит, что и я, их далекий отпрыск, тоже несу в себе кровь светоносных творцов Мироздания.
   Рогдай даже тихонько присвистнул. Он уже видел, какая борьба разгорается в душе молодого ученика франкского монаха.
   - Берестяные дощечки принадлежат радимичам. Я не волен ими распоряжаться. А уж допустить тебя до них или нет - то решать хранителям и князю.
   Внезапно перед собеседниками словно из пустоты выросла фигура Августина, заставив их вздрогнуть.
   - О чем ты рассказываешь нашему гостю? - спросил он с искренним участием.
   Бьорн торопливо сунул фигурку в складки одежды.
   - Я говорил с ним об истинной вере и о том, как донести Слово Божье до самых далеких от нас народов!
   Августин внимательно посмотрел на послушника.
   - Ложь - это большой грех. А ложь своему наставнику - грех вдвойне. Чтобы ты хорошо уяснил это, после ужина ты получишь десять плетей, - сказал он будничным тоном. Потом монах обратил взгляд на мерянина. - Не слушай, Рогдай, эти вздорные измышления запутавшейся души. Я давно успел заметить, что у большинства народов, не просвещенных истинной верой, в головах страшная каша из богов и обрядов. Потому они сами толком не ведают, что им делать, а от чего воздерживаться. Иоанн слишком молод и еще не освободился от своего нечестия. Лукавый все так же смущает и соблазняет его ложными образами, но я сумею воспитать в нем твердость, потребную служителю воли Господней.
   - А сам ты всегда знаешь, что следует делать? - спросил проповедника Рогдай с неожиданным вызовом.
   Августин неприятно удивился.
   - Похоже, юноша, тебя не научили разговаривать со старшими и уважать их положение и опыт жизни, - нахмурился он. - Но я отвечу тебе, ибо Господь учит снисходить к невежественным и заблудшим, чтобы открыть перед ними пути к спасению. Я не всегда знаю, что следует делать. В этом случае я взываю к Богу в праведной молитве и дожидаюсь его ответа...
   - А чем это отличается от наших гаданий?
   - Тем, что я обращаюсь к Богу истинному - вседержителю, сотворившему все сущее и всех людей. Вы же получаете ответ от сил неведомой природы, - возразил Августин.
   Он вдруг резко переменил тему разговора.
   - Это хорошо, что я застал тебя здесь. Князь Званимир сообщил мне, что вы с Кандихом изучаете записи преданий своего народа. Еще он сказал, что вы готовы показать мне эти давние писания. Верно ли это?
   Рогдай помедлил с ответом, припоминая слова Любавы, но не рискнул ослушаться слова князя.
   - Да, - подтвердил он нехотя.
   - К большому моему сожалению, священный долг призывает меня покинуть эти края. Князь Званимир пребывает в плену заблуждений и не желает отступать от бесовской веры. Великое откровение Спасителя не открыло его глаза. Потому - мои усилия бесплодны. Но я просил бы тебя, Рогдай, познакомить моего воспитанника Иоанна с письменами радимичей, чтобы он смог впоследствии поведать мне о них. На это князь дал свое соизволение. Его наставница-ведьма также не будет препятствовать вам.
   Августин удалился.
   - Вот видишь, - ободряюще сказал Рогдай. - Все само сложилось, как ты хотел.
   - Да, - кивнул Бьорн. - Иногда это меня пугает. Не придется ли мне расплачиваться за такое везение чем-то, куда более дорогим?
  -- Глава 15. Милость божия.
   С самого начала Сбыслав, князь кривичей, не собирался отпускать урман без своего присмотра. По его замыслу, они не должны были переступить границ его владений по возвращении назад. Князь размышлял просто. Если тела урман найдут на земле Званимира, на князя кривичей не падет подозрений. Потравили их или все полегли в лихом набеге - с кого спрос? Пусть потом люди говорят, что угодно. Но если выйдет, что урмане благополучно вернулись, да вдруг ни с того ни с сего померли в его владениях - тут дело будет худо. Наверняка у каждого сыщется какой-нибудь местник, который пожелает стребовать с князя кривичей, позвавшего дружину Олава, свою плату...
   Нет, это Сбыслава решительно не устраивало. Потому, взяв с собой три сотни гридней Хорола, он выступил урманам в след, отставая от них всего лишь на день пути.
   Однако после битвы в слободе, когда люди Званимира принялись прочесывать окрестья, Сбыславу пришлось отступить вглубь лесов на правом речном берегу, дабы ненароком не попасться радимичам на глаза. Тут-то он след урман и упустил. Как, впрочем, и сам Званимир. Дальше было еще хуже. Радимичский князь тоже, как в воду канул, так что даже доглядник, одетый селянином, не сумел ничего разузнать о нем. Теперь нужно было где-то искать и Званимира, и урман.
   - Не горюй, княже, - увещевал Хорол, наперстник Сбыслава, с которым прошло его детство. Этот сын простого слуги князя Боривита некогда сумел подняться от отрока в княжеской дружине до воеводы. - Урмане не привыкли уходить без добычи. Либо они Званимира порешат - а тогда мимо нас всяко не прошмыгнут, - либо тот их изведет, и тогда тебе вовсе тревожиться не о чем.
   - Меня волнуют не Званимир аль урмане, - покачал головой Сбыслав. - Мне урмане должны кое-что принести. А коли не принесут - не знаю, как тогда буду добывать это у Званимира. Дело для меня темное.
   Поляна в окружении многоствольных елей и осин, была заполнена искрящей массой бронных воев в круглых шеломах. Говорили приглушенно, не разжигали кострищ, только легкий гомон звуков витал под сводами деревьев.
   Неожиданно перед шатром Сбыслава вырос странный человек, облаченный в серое вретище с балахоном. Его сопровождал Взрад, переодетый смердом гридень, отправленный на поиски Званимира.
   - Мир тебе, княже, - проговорил незнакомец, устремляя на Сбыслава цепкий взгляд глубоких глаз. Смиренно сложив руки перед грудью, он поклонился князю кривичей.
   - Ты кто такой? - спросил Сбыслав с подозрением.
   - Меня зовут Августином, - назвался монах. - Я иду от князя Званимира.
   Сбыслав сразу оживился.
   - Тебе ведомо, где он сейчас?
   - Да, князь. Я пользовался его гостеприимством на протяжении нескольких последних дней и следую из его лесного терема.
   - Какие же дела привели тебя, иноземца, к князю радимичей?
   - Вопросы веры и будущего словенских земель. Увы, князь Званимир слишком погряз в своих заблуждениях, не желая заботиться о благе собственного народа. Быть может ты, владелец граничащих с ним владений, проявишь большую дальновидность?
   - О чем ты ведешь речь? - Сбыслав искренне удивился.
   - Наихристианнейший король Карл, правитель всего Запада, защитник истинной веры и непримиримый враг язычников, задумал великий поход против последнего оплота язычества в Европе, откуда эта зараза расползается по окрестным землям. Аварнский коанат, средоточие мерзости и бесчестия, разросся под самым боком христианского мира, и мой повелитель хочет положить этому конец. А потому всех, кто готов ему в том помочь, он призывает встать под его знамена, дабы с разных сторон ударить на этого опасного врага!
   - Далековато мне до варнов, - присвистнул Сбыслав. - Их владения от меня отделены землей радимичей.
   - Оттого Званимир был первым, к кому я обратился со своей благородной миссией. Я искренне надеялся, что он примет свет истинной веры и выступит на стороне моего короля. Но этого не случилось, а, значит - ты можешь оказаться более прозорливым и использовать эту возможность, дабы утвердиться над обоими вашими народами. Что мешает тебе взять под свою руку и землю радимичей, тем самым, приблизившись к нашим общим врагам?
   Сбыслав усмехнулся, чтобы скрыть внезапно охватившую его дрожь. Перед его мысленным взором уже замаячили волнующие дали.
   - Радимичи не захотят видеть меня над собой, - сказал он.
   Августин покачал головой.
   - У Званимира есть дочь, ты же, насколько я знаю, не имеешь жены, - продолжал он, показывая своей осведомленностью, что хорошо подготовился к встрече со Сбыславом. - После смерти Званимира - а все мы смертны! - ты мог бы иметь законное право на часть приданного его дочери, Любавы, если пожелаешь сделать ее своей супругой.
   Сбыслав помрачнел.
   - Ты не знаешь наших порядков, иноземец. У нас так не принято. Княжеское достоинство не передается, как корова или дом, в счет приданного! У нас князя одобряют на вече. Нужно угодить и дружинникам, и торговому люду, и посадским, и самое тяжкое - волхвам... Хотя, конечно, чаще выбирают из родичей прежнего князя, но я не думаю, что муж его дочери может на что-то рассчитывать...
   - Однако ты надеешься на богатую добычу от своих варягов! - возразил Августин, чем снова заставил князя кривичей поежиться. - Почему бы часть ее не пустить на то, чтобы заручиться поддержкой самых знатных родов?
   - Тебе-то что с того, проповедник? - не выдержал, наконец, Сбыслав. - Я могу все это провернуть и без тебя!
   - Это верно. Но от меня зависит, как сложатся твои отношения с соседями после победы Карла - а в его победе я не сомневаюсь, вопрос лишь в цене этой победы! Будешь ли ты жить в мире, или в вечной войне с теми, кого он поставит владетелями земель аварнов. Если же умрет Званимир, в его земле либо воцарится смута, либо появится новый князь, который также может быть обязан своей милостью королю Карлу. Мне говорили о тебе как о человеке разумном. Помысли сам: к чему уступать власть другому, когда можно забрать ее себе?
   Сбыслав задумчиво почесал бровь.
   - Что же я должен сделать, чтобы получить поддержку твоего повелителя?
   - Самую малость, - Августин впервые позволил себе улыбнуться, и сосредоточенное его лицо смягчилось. - Необходимо, чтобы ты отрекся от своих дремучих богов и принял сердцем и душою Бога истинного, чье первое пришествие свершилось восемь веков назад и чье второе пришествие все мы чаем.
   Сбыслав нахмурился.
   - Без этого никак?
   Августин твердо покачал головой.
   - В твоей обширной державе, простершейся на столько дней пути, будет создана новая епархия, откуда свет истинной веры начнет расходиться по городам и весям. И думается мне, что тяжкую обязанность возглавлять эту епархию наш святой глава церкви возложит на мои плечи...
   Теперь, наконец, рассмеялся князь кривичей, и с видимым облегчением.
   - Так вот в чем дело! Сейчас я понимаю и твою корысть. При князе-язычнике тебе своего нового сана не видать...Что ж, проповедник, я подумаю о твоих словах!
   - Долго думать не в наших интересах. Сейчас, когда князь Званимир отрядил дружину ловить твоих варягов, а сам с немногими людьми укрылся в тайном святилище, есть надежда захватить и его, и его дочь, и даже самую лелеемую тобой добычу - Золотую Ладью.
   - Золотую Ладью? - удивился Сбыслав. - Я даже ничего не знаю о ней, как я могу о ней мечтать?
   - Однако тебе известно о добыче, которую князь радимичей взял в последнем походе. Это добыча и есть Золотая Ладья. Золота в ней столько, что хватит на покупку всех ваших земель.
   - Если кто-то согласится их продать, - буркнул Сбыслав, внезапно осознав, от чего именно его подбивают отказаться. - Как я понимаю, ты много дал бы за то, чтобы эта ладья исчезла на веки?
   - Я не люблю идолов и тех, кто им поклоняется, - жестко сказал Августин. - Если ты согласишься отречься от своих заблуждений, я незамедлительно отправлюсь к твоим варягам и укажу им место, где хранится ладья и скрывается князь Званимир.
   - Ты знаешь, где их найти?
   - Догадываюсь, - отозвался монах. - Однако туда я пойду один.
   - Добро, - промолвил Сбыслав. - Утром ты узнаешь мое решение. А пока - ты можешь остаться в моем лагере. Хорол позаботится, чтобы у тебя ни в чем не было недостатка. И еще, проповедник, прими мой совет. Когда отыщешь северных кметов - не называй их варягами. Они этого не любят.
   - Кто же они? - с пренебрежительной усмешкой осведомился монах.
   - Урмане, доблестные вои, похваляющиеся тем, что бьют варягов в их собственном Варяжском Море.
   - По мне все язычники одинаковы, - отмахнулся Августин. - Но как тебе будет угодно. Итак, подумай до завтра. У нас есть лишь несколько дней, чтобы все решить, ибо мой повелитель выступит в поход этой осенью. Все должно быть свершено до его начала, иначе тебе достанутся лишь обглоданные кости и пылающие головешки!
   После долгой ночи раздумий князь кривичей призвал к себе проповедника и сообщил ему, что примет крещение из его рук, как только станет хозяином Золотой Ладьи. Удовлетворенный его ответом Августин отправился на поиски стоянки урман.
   Олав Медвежья Лапа восседал на высоком резном стуле, закутавшись в ворох лисьих шуб, и царапал землю перед собой острием меча. Ярл был мрачен, как туча. Вокруг, на щитах, пнях и корягах разместились его боевые товарищи, напоминающие сейчас нахохлившихся сычей. Все они хмурили брови, укрывая плечи плащами или шкурами. Костров не разводили, чтобы не привлекать внимания вражеских доглядчиков.
   Пристанищем Братьев послужил большой лесистый остров, расположенный чуть ниже по течению реки. Густой ольховник, смешанный с широкими ясенями, покрывал пространство этого естественного природного укрытия, куда хирдманны перетащили свои драконы, чтобы перевести дух и залатать полученные раны. Судами, с которых сняли мачты, огородили становище с трех сторон, четвертую укрепив лодками и сундуками из трюмов. От любопытных взглядов с других берегов реки стан охраняли высокие сосны и густой кустарник.
   Волки Одина оказались в непростом положении, и Медвежья Лапа размышлял, как поступить дальше. Званимир выскользнул из рук, след золота так и не был найден. Хумли Скала, Торольв Огненный Бык, Агнар Земляная Борода и другие Братья не скрывали своей досады. Поход в землю радимичей совсем не оправдал их ожиданий. Не было ни настоящих схваток, о которых потом можно было рассказывать за пиршественным столом, ни достойной добычи. Зато осталась неприятная память о каленых гардских стрелах, после которых хирдманны чувствовали себя так, будто растревожили большой осиный рой.
   Железо фигурных срезней оказалось коварным - глубоко застревало в теле, рвало мясо, не желая выходить. Приходилось делать глубокие надрезы, после которых щиколотки и бедра сильно распухали. Также тяжело было унять вызванное этими стрелами кровотечение. Пока Даг Угрюмый врачевал пострадавших, делая присыпки размельченным тысячелистником и перевязки, Бови Скальд помогал ему, напевая высоким голосом гальдры о пролитой крови - Ручье Волков, что напоила землю, и воронах - Конях Ведьм, которые наконец насытились. Пение гальдров издревле считалось важным заживляющим средством среди людей фьордов. Выводя свои рулады, Бови отбивал такт рукоятью меча по щиту.
   Олав Медвежья Лапа уже оценил преимущество коварного и вездесущего оружия противника. Перелет стрелы радимичей превосходил финскую в полтора раза. На развалинах Пустоши ярл собственными глазами видел луки убитых воинов Званимира и удивился сложности их устройства: помимо нескольких березовых и можжевеловых планок, склеенных между собой, они имели подзоры - роговые полосы, костяные накладки и жильную или сыромятную тетиву. А длинные стрелы в палец толщиной отличались большой прочностью - стержень наконечников глубоко вставлялся в их торец.
   Все это не вызывало бодрости духа у ярла, который всегда отличался умением заранее просчитать возможности неприятеля и свои шансы на успех. Это качество позволяло Олаву Медвежья Лапа вот уже полтора десятка лет уверенно возглавлять хирды береговых Братств. Срок немалый для человека, привыкшего отвечать за жизни своих товарищей в неспокойном и полном опасностей мире Волков Одина, пропитанном болью, потом и кровью.
   И сейчас Олав откровенно сомневался в успехе затеянного предприятия, задумчиво прорисовывая на мягкой и сочной почве линии руны Ахтван. Небесная Звезда Восьми Ветров даровала связь с конем Повелителя Битв - восьминогим Слейпниром, и Мировым Древом девяти миров. Как и большинство свеонских конунгов и ярлов, Медвежья Лапа носил на шее оберег с ее изображением, сделанный из китовой кости.
   - Что думаешь делать, ярл? - Хумли присел на корточки напротив Олава.
   - Пока не знаю, - честно признался Медвежья Лапа. - Не хочу больше губить людей понапрасну.
   - Если мы повернем назад, не умертвив Званимира и не взяв то, за чем нас послал Сбыслав, - понизил голос Скала, - кривский князь может расплатиться с нами не золотом, а острым железом.
   Олав усмехнулся. Он и сам прекрасно понимал, что хирдманны накрепко застряли между двух бед. Впереди - неуловимый князь радимичей с сильной дружиной. Позади - князь кривичей со всей своей боевой силой, который не простит нарушения договора, не говоря уже о том, что такое возвращение покроет имя ярла несмываемым позором. Однако со дня выступления в поход из Святилища Меча хирд лишился уже девятерых Братьев, еще одиннадцать получили тяжелые ранения, не считая десятков царапин и порезов, которые никто не считал за раны. Пополнить же ряды Волков Одина было некем.
   - Я не хотел бы, Хумли, повторить судьбу конунга Дага, сына Дюггви, любившего спорить с Норнами, - сказал ярл. - Он пал презренной смертью, увязнув в лесах Гаутланда и получив вилы в брюхо от руки простого смерда. Или закончить свои дни, как Ерунд, сын Ингви, хирд которого растоптали несметные полчища врагов, а самого его вздернули на осиновом суку.
   Хумли Скала лишь пожал плечами в ответ. Для этого человека вся жизнь была бесконечной игрой с судьбой. Выходец из Седерманланда, он был осужден законами тинга на смерть за убийство своего хевдинга Бродди, но сумел благополучно покинуть фьорды и найти убежище в Альдейгьюборге, где царили совсем иные порядки и обычаи. Свеонские ярлы, осевшие на варяжской земле, не гнушались брать в свои дружины людей, находящихся не в ладах с законом своей родины. Власть тинга ландов Большой Свитьод на них не распространялась.
   - По мне лучше идти вперед до конца, чем отступить, - произнес Хумли. - К тому же, я не привык оставлять жизнь тому, кто сумел выставить меня на посмешище. А князю радимичей это удалось. Справедливо ли, что он до сих пор топчет землю?
   - Быть может, ты прав, - Олав Медвежья Лапа прищурился. - Нужно завершить начатое. Но сначала я хочу, чтобы Всеотец послал мне свой знак. Тогда я пойму, как действовать...
   Минувшим вечером ярл самолично провел обряд в центре становища, велев сложить херг из камней. Облачившись в белоснежную рубаху, он принес в жертву Одину сначала петуха и козу, доставшихся хирдманнам после взятия слободы, а потом земгальского тралла Стурлу. Возведя очи к небесам, Олав перерезав ему горло ритуальным кинжалом, возгласив обращение к Отцу Богов: "Да поможет нам Владыка Валаскьяльва, Большой Дракон и силы Севера!"
   Заклание человека в походах было большой редкостью. К этому средству прибегали, когда хирд оказывался в тяжелом положении, нуждаясь в поддержке богов. Но Олав не видел сейчас иного выхода. После жертвоприношения он вымазал лоб и щеки еще горячей кровью Стурлы, а затем написал на земле знак Эгисхьяльмур, Шлем Ужаса - главную защитную руну, связанную с великим драконом. Ночью пошел дождь, насытив воздух прохладой. Бови Скальд сказал, что Один принял блот, изменив онд деревьев и камней - дыхание пространства хирдманнов.
   И вот теперь Медвежья Лапа с волнением ждал знака от Всеотца.
   К ярлу неслышно подошел Тороп. При виде его Хумли Скала заворчал и подался прочь. Многие Волки Одина уже давно точили на него зуб, предлагая выпустить кишки боярину Сбыслава, которого винили в неудаче при захвате слободы. Тороп и сам теперь не любил лишний раз мозолить глаза Братьям, однако сейчас он был настроен на серьезный разговор с Олавом.
   - Ежели не достанем Званимира - быть войне меж нашими племенами, - сказал он ярлу.
   - Как же его достать? - смиряя недовольство, осведомился Медвежья Лапа. - В настоящем бою пытать свою удачу он не хочет.
   - Стало быть, надо заманить его в ловушку, - настаивал Тороп.
   - У тебя все выходит просто только на словах, - ярл начал раздраженно раздувать ноздри. - Идти облавой на такую дичь хлопотно. Если Званимир пригонит сюда все свое войско - нам с ним бодаться будет не с руки.
   - Не пригонит, - заверил Тороп. - Смута нынче в его владениях, вои нужны для другого. А Сбыслав смутьянов поддержит. Так что руки у тебя развязаны.
   - Что из того?
   - Надо найти проводника из местных, - подал голос Гудред Ледяной Тролль. - Чтобы показал, где у Званимира лежка. Без провожатых соваться в леса - верная погибель.
   - Пытались уже, - махнул рукой ярл.
   Хирдманны не смогли обнаружить в округе ни селян, ни рыболовов, ни охотников. Складывалось ощущение, что все они ушли в чащобы, чтобы быть дальше от реки, которой владели теперь страшные для них оружные люди с севера.
   - Ты ведь бывал здесь? - Медвежья Лапа наклонился к Торопу. - Должен знать, где ближайшие поселки.
   - Я знаю лишь те, что стоят на реке, - ответил боярин. - Ближний - в дне пути отсюда. Но я не удивлюсь, если он тоже опустел.
   - Тогда дело плохо, - улыбка ярла вышла кислой. - Клянусь шерстью волка Скеля, даже Тор не попадал в столь трудное положение, скитаясь по Утгарду... Однако ты складно говоришь на местном наречии, тебе легче затеряться. Ступай на берег и найди хоть кого-нибудь, кто мог бы рассказать нам о князе!
   - Ты хочешь, чтобы я шел один? - испуганно осведомился Тороп.
   Олав посмотрел на боярина. Отпустить всех его людей - значило, вовсе остаться без проводников и без связи со Сбыславом. Но с другой стороны, пользы от них не было никакой, пока они торчали на острове. Еще ярл всерьез опасался ссоры с Братьями, которые только и искали повода задрать кривичей, отсидевшихся за их спинами в недавнем бою. Вернуться же назад по реке Волки Одина могли и сами.
   - Отправляйся со своими ратниками. Потом пришлешь кого-нибудь из них, если выйдете на след.
   К полудню, чтобы взбодрить хирдманнов и помянуть павших товарищей, Олав Медвежья Лапа устроил воинские состязания и танцы Тюра с мечами, где Волки Одина составляли разные фигуры, вставая на колени с поднятыми клинками, а лучшие удальцы перепрыгивали через них. Славя бойца богов, в подчинении которого находились все девы битв, Братья вступали в потешные схватки, метали друг в друга копья и секиры, легко перехватывая их руками, боролись с завязанными глазами. Воинские обряды Тюра, самого искусного из небесных ратоборцев, не только всколыхнули дух хирдманнов, но и вернули пошатнувшееся осознание собственной непобедимости.
   - Мы рубились в сече отважно
   Свистом вихря смеялись мечи
   Словно орлы, упившись крови,
   Крылья расправим над грудой тел...
   Так напевал Бови Скальд. Олав, поглядывая на развеселившихся Братьев, продолжал сосредоточенно размышлять. Внезапно размышления эти были прерваны двумя дозорными, Энундом Раздвоенной Секирой и Рагнаром Кабаньей Шкурой, которые приволокли к костру Медвежьей Лапы тощего человека в длинном темном одеянии, подпоясанном веревкой.
   - Он следил за станом с западного берега! - доложил Рагнар. - Пришлось сплавиться за ним на ту сторону.
   Олав присмотрелся к незванному гостю. Он явно уже где-то встречал этого человека.
   - Да это же жрец, что гостил в слободе у князя радимичей! - воскликнул Хумли Скала.
   - Верно, - признал ярл. - Повесьте-ка его для начала вниз головой. Пускай повисит, пока кровь не пойдет из ушей. Потом я решу, как продлить его земные мучения.
   - Я не соглядатай, - не теряя самообладания, сказал Августин и сбросил с плеча руку Рагнара. - Я - посланник князя Сбыслава. В твоих интересах выслушать меня и не причинять мне вреда.
   - Пусть Эгир утащит меня в морскую пучину, если я своими глазами не видел тебя среди людей Званимира, - к проповеднику приблизился Торольв Огненный Бык, недобро улыбаясь.
   - Это правда, - согласился Августин. - Я был гостем у князя радимичей. Он приютил меня под своим кровом, как путника. Но служу я Сбыславу.
   Хирдманны, уперев руки в бока, продолжали недоверчиво разглядывать монаха.
   - Уж слишком странного посланника нашел себе Сбыслав, - высказал Олав Медвежья Лапа.
   - Князь кривичей уверен, что мои услуги вам понадобятся. Он хочет, чтобы я помог вам в вашем деле.
   Ярл скривил губы.
   - Сбыслав, похоже, позабыл, что мы не привечаем последователей Мертвого Бога.
   - Мертвого бога?! - на миг лицо Августина озарила гневная вспышка, но он тут же взял себя в руки. - Друг мой, насколько я вижу, ты плохо знаком с нашей верой. Или судишь о ней по словам людей, далеких от нее и ей враждебных.
   - Ты прав, с вашим братом дела мне иметь пока не приходилось, - отозвался ярл. - Зато я помню, как Мерд Одноглазый Ястреб, поймав в Борнхольме такого же болтуна с остриженной башкой, привязал его к килю своего дракона оленьими жилами и протащил до самого Смоланда. То-то была потеха.
   Волки Одина разразились дружным хохотом.
   - Невежество порой приводит человека к самой бессмысленной жестокости, - проговорил Августин, немного помрачнев. - Именно поэтому Господь посылает своих пастырей, чтобы просвещать людей, не имеющих света в своей душе. Если мне будет позволено, я поведаю вам о нашей вере, и тогда каждый из вас сам сможет решить, достойна она уважения или нет.
   - Ну, что ж, если рассказ будет занимательным, - Олав обвел рукой хирдманнов, приглашая их в круг, - мы тебя выслушаем. Но не взыщи, если моим парням он не понравится и кто-нибудь из них запустит в тебя пивным кубком. Или чем потяжелее.
   - На все воля Божья, - ответил монах.
   Братья начали собираться возле проповедника. Первым приблизился Бови Скальд, движимый ревнительной завистью к чужому сказителю.
   Августин, между тем, чуть отвернулся в сторону и перекрестился.
   - Господи, прости мне это небольшое святотатство ради благого дела! - прошептал он, после чего откашлялся и возвысил голос.
   - Наш всемогущий и милосердный Господь Иисус Христос был рожден в семье, которой издревле была предуготована королевская власть над людьми и народами. И по отцу, и по матери он происходил из самых знатных родов, однако судьбе было угодно провести его через тяжкие испытания. Когда он родился, Ирод, правивший в то время его страной, узнал, что Господу нашему суждено стать королем вместо него, и повелел перебить всех младенцев. Однако родители Господа нашего сумели бежать и спасти своего ребенка. Он вернулся через тридцать лет и тогда все враги затрепетали перед ним! С ним было всего лишь двенадцать верных дружинников, но это небольшое воинство повергало в страх всех и вся. Люди падали ниц перед Господом нашим, и даже те, кого вы зовете богами, трепетали при одном виде его дружины. Тогда враги, не сумев одолеть его силой, стали строить козни, пытаясь заманить в западню. Однако удача Господа нашего была столь велика, что из всех ловушек он выходил невредимым, а из всех боев - победителем.
   Слушатели заметно оживились. Кто-то принялся обсуждать, что за ловушки строили враги Мертвому Богу, а Бови провел по струнам, прочищая горло.
   - Наконец, правители тех далеких земель пожаловались ромеям и попросили у них помощи. Надеюсь, про ромеев вы слышали? Ромеи прислали огромное войско, но даже оно не отважилось напасть на Господа нашего, а дождалось, пока Он и воины его уснут. Увы, в дружине нашелся предатель, именем Иуда. Он провел ромейские легионы к месту отдыха своих собратьев, позволив внезапно захватить в плен Иисуса и всех его спутников. Только один из дружинников, Святой Петр, проснувшись, сумел отбросить нападавших, державших его, ранил одного из них и скрылся в темноте! Много позже именно он основал Церковь, к которой я имею счастье ныне принадлежать.
   - Но что было дальше с Иисусом? - нетерпеливо спросил Олав.
   - На него сразу надели тяжелые цепи, ибо боялись хоть на миг дать ему свободу, - продолжал рассказывать Августин, сам поражаясь собственному вдохновению. - Страшась, что сторонники могут освободить его, казнили Господа нашего вдали от города, на горе - но так, чтобы все видели, что он умер. Боясь его даже мертвого, они положили его тело в пещеру и закрыли вход в нее тяжелым камнем. Однако на третий день он воскрес из мертвых! Откинул этот камень и явился во всем блеске своего величия. Враги его были повержены, передравшись между собой, а его самого, за все его славные деяния, живым взяли на небо.
   Августин устало вытер пот со лба. Хирдманны были поражены.
   - Да, это достойно саги, - признал Бови. - Я, пожалуй, мог бы сложить на этот мотив новую драпу.
   - И мы с удовольствием ее послушаем, когда она будет готова, - уже совсем дружелюбно рассмеялся Медвежья Лапа. - Только объясни мне, монах, к чему нам еще один бог? Разве у нас нет нашего Одина?
   - Но разве ваш Один может дать вам такую силу, каковой наделяет наш Бог? Судите сами - я пришел к вам один, без охраны, без оружия и без доспехов. Как вы думаете, почему?
   - Неужели ты тоже воскреснешь, если тебя казнить? - усмехнулся ярл.
   - Я готов показать истинные умения последователей нашего Бога любому из твоих воинов, - поклонился Августин, перехватывая посох. - Вот ты! - он указал на Агнара Земляную Бороду, выхватив взглядом знакомое лицо из окружающей массы Волков Одина. - Бери свою секиру, и ты узнаешь, что может простой монах!
   Агнар неуверенно посмотрел на Олава Медвежью Лапу.
   - Это малый не понимает, что говорит, - хирдманн покачал головой. - Я просто прихлопну его, как муху.
   - Что ж, значит, одним проповедником Мертвого Бога будет меньше, - отозвался Олава лениво. - Дайте ему секиру и пусть докажет правоту своих слов делом!
   Однако Августин жестом остановил ярла.
   - Это лишнее, - заявил он. - Я берусь побить твоего воина одним своим дорожным посохом.
   - Твое право, - разрешил Олав Медвежья Лапа. - Попытай свою удачу.
   Братья освободили пространство, достаточное для поединка. В центр круга встали Августин и Агнар. Проповедник снял с головы капюшон и пробормотал молитву одними губами. Сам вид его преобразился: плечи расправились, глаза загорелись ярким огнем, а серое одеяние словно задвигалось от проснувшейся под ним телесной крепи. По знаку ярла он сблизился с Земляной Бородой, который остался на месте, лишь пошире расставив ноги. На лице хирдманна играла беспечная улыбка.
   Некоторое время монах кружил вокруг своего грозного противника, не пытаясь наносить удары. Наконец, он сделал шаг вперед - и тут же рядом просвистело сверкающее лезвие "Хродвальда". Августин едва успел уклониться.
   Однако он не растерялся и в следующий миг был уже с другой стороны от Агнара. Снова блеснула секира Земляной Бороды. Монах отпрянул. Это повторилось несколько раз, пока хирдманн внезапно не замедлился, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Конец посоха Августина ударил его в незащищенный лоб - зрителям даже показалось, будто из него выпорхнула яркая молния. На миг ослепнув, Агнар махнул "Хродвальдом", не понимая, что происходит, но проповедник был уже за его спиной.
   Теперь он нанес удар посохом по загривку силача. Земляную Бороду словно окутало облако тьмы. Он сделал шаг, другой, вслепую размахивая секирой. Хирдманн слегка растерялся, будто боролся не с человеком, а с незримой тягой земли, утяжелявшей его длани, и с взбунтовавшимся против него воздухом, который облекал глаза пеленой. Привыкнув за свой немалый жизненный век к схваткам с всевозможными противниками, Агнар впервые столкнулся с чем-то совсем иным - тем, что выходило за пределы обычного ратного умения и воинской подготовки.
   Но Земляная Борода был упрям. Осознав, что иноземный монах использует против него какую-то неведомую силу, мешающую нанести точный и верный удар, хирдманн решил полагаться не на глаза и уши, а на природное чутье, которое его никогда не подводило. Заревев, как дикий вепрь, он подался вперед. "Хродвальд" взлетел словно смерч - молниеносно и неотвратимо. Должно быть, ничто в этот раз не спасло бы Августина, столь долго искушавшего судьбу, от участи быть рассеченным пополам, если бы не какой-то лесной корень, что внезапно возник под ступней хирдманна, заставив его оступиться и упасть.
   Агнар поднялся быстро. Глаза его стали совсем безумными, рот хищно раскрылся. Он уже хотел вновь устремиться на своего противника и руками разорвать его на части под улюлюканье зрителей, однако Олав Медвежья Лапа поднял ладонь.
   - Довольно, - сказал он Агнару. - Остынь. Похоже, этот человек нам еще пригодится.
   Августин приблизился к ярлу. Волки Одина негромко гудели, выражая одобрение ловкости иноземного монаха.
   - Твои способности поистине необыкновенны, - задумчиво проговорил Олав, покачивая головой. - Ты умеешь заставлять противника делать то, что тебе нужно. Давно такого не видел. Можешь остаться гостем в моем хирде, или, если пожелаешь - примкнуть к Братьям. Я не бессмертен, как твой бог, но пока удача от меня не отворачивалась.
   - Однако мне известно, что последнее ваше предприятие не принесло вам успеха, - заметил на это Августин, отдышавшись. - Именно потому я и прибыл сюда от Сбыслава. Без моей помощи вам не обойтись.
   Ярл не стал спорить.
   - Ты доказал, что проворен, как Алсвидер, и многосведущ, как Альвис. Быть может, по воле Норн ты и впрямь принесешь хирду пользу.
   Среди Волков Одина никто не возразил решению Олава. Успех схватки с Агнаром Земляной Бородой, расколовшим своим "Хродвальдом" не одну сотню самых прочных голов, изменил отношение к чужаку. Теперь к словам монаха прислушивались, а самого его воспринимали всерьез. Августин сразу решил использовать возникшее к нему доверие в полной мере.
   Во время трапезы у костра он уже восседал по правую руку от ярла, разглядывая волчьи морды, служившие коньками деревянных рам, на которые было натянуто палаточное полотно и которые, согласно убеждению свеонов, оберегали от врагов сон воинов. Все они были раскрашены в цвет парусов драконов, как и стул Олава. На нескольких переносных стольцах и расстеленных по земле шкурах Братья разложили деревянные миски, заполнив их сыром, сухарями, сушеной рыбой и соленым маслом. Распотрошили и тушу недавно подстреленного финами оленя, чтобы порадовать желудки горячей пищей.
   - Известно ли вам, какую добычу вы ищете в земле радимичей? - полюбопытствовал Августин, сидя с кубком в одной руке и закопченной оленьей ногой в другой.
   - Говорят, их князь взял много золота, - заметил Олав. - А золотом всегда надо делиться.
   Его замечание вызвало бурную радость среди хирдманнов.
   - Это не просто золото. Это творение древних мастеров, Золотая Ладья, источник власти князя и залог порядка в его землях. Так что вам доведется не просто заполучить добычу, но уничтожить основу самого могущества Званимира!
   - Я бы не отказался уничтожить и самого Званимира, после того, что мне пришлось вытерпеть в подвале по его вине! - проворчал Хумли Скала. - Иногда мне кажется, что мы боремся с древними Владыками Хаоса, побежденными Всеотцом...
   - Многие мудрецы полагают, будто порядок и хаос находятся во взаимной вражде, - принялся разглагольствовать Августин о преданиях своих новых знакомых. - Однако это не так. Хаос - не более чем строительный материал, упорядочиваемый духом, разумом. И вражда между ними невозможна. Зато возможна вражда между двумя равными по силе разумами, вздумавшими упорядочить все сущее, согласно своему усмотрению. При таком подходе один разум просто не желает находить места в своей картине мира другому, отличному от него разуму. Так возникает непримиримая борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Два человека будут бороться за поле для посевов, за любимую женщину, за дом, за друзей. Два племени - а каждое племя есть порождение родового разума старейшин, жрецов и богов - будут вести борьбу за лес, за луга, за землю. Два народа будут сражаться за право быть первыми, за право указывать другим пути развития и устанавливать нормы существования.
   - Кто же, по-твоему, создал разные народы? - спросил Хумли.
   - Те, кого вы зовете богами. Каждый бог когда-то объединил вокруг себя общину или несколько общин людей, по своему почину слепив из них народность или племя. Каждому такому племени была дарована идея собственной избранности, отличности от других племен. Она закладывалась в сердце, она скреплялась родовыми преданиями о великих предках. Однако мы полагаем этих богов бесами, ибо только бесовскому разумению может явиться мысль стравливать между собой народы только потому, что одним из них в мире нашлось место, а другим - нет.
   - Ты слишком много себе позволяешь, проповедник! - грозно прогудел Олав Медвежья Лапа.
   Августин бесстрашно встретил его взгляд.
   - Вспомни, с чего начинаются ваши сказания?
   - С того, что боги восстали против злого великана Имира и, убив его, сотворили из его тела весь окружающий мир!
   - А теперь задумайся. Почему же Имир - злой великан? Кому он причинил зло? Он был Первочеловеком, объединявшим в себе все сущее, созданием, единым с миром. Тело его было землей, голова - небесами, ноги - корнями. А твои боги убили Первочеловека и разъяли его на части. С тех пор и мучаются люди, пытаясь обрести былую целостность. Но вы - вы поклоняетесь тем, кто это содеял. Кто же они тогда, ваши боги, после всего свершенного?
   Олав тяжело вздохнул.
   - Я не собираюсь с тобой спорить, монах. Я знаю, насколько подобные тебе вещуны искусны в плетении тонких речей. Ты показал себя настоящим воином, мы это уважаем. Оставайся у нас гостем, сколько пожелаешь.
   - Мне нужно от вас другое, - отозвался Августин вкрадчиво. - Я готов провести вас туда, где спрятаны сокровища князя Званимира.
   Медвежья Лапа вздрогнул.
   - Сам он и его дочь тоже находятся неподалеку, - продолжал проповедник.
   - Клянусь Драупниром, золотым кольцом Одина, ты принесешь нам удачу, монах, - удовлетворенно произнес ярл. - Говори, куда нужно идти.
   Августин задумчиво оглядел хирдманнов.
   - Хорошо. Но путь будет неблизким.
   - Мы не страшимся тягот пути, - пренебрежительно ответил Олав.
   - На восточном берегу, если переправиться на него с северной оконечности вашего острова, к восходу солнца будет узкая ложбина. По ней в дожди сбегает ручей. Руслом этого ручья надо добраться до небольшой березовой рощи за горой Сварога. У раздвоенной березы в этой роще вы увидите тропу - небольшую, но для опытного глаза приметную. Она уводит в лес. Вот по ней и нужно идти до места, охраняемого конскими черепами.
   - Я проверю твои слова, - ярл поднялся со своего стула и поманил пальцем Энунда Раздвоенную Секиру, сидевшего слева на лошадиной шкуре.
   - У меня будет к тебе серьезное поручение, - тихо сказал ему Медвежья Лапа.
   - Я слушаю тебя, ярл, - с готовностью откликнулся молодой хирдманн.
   - Ты слышал, что говорил иноземец?
   Энунд кивнул.
   - Тебе придется сплавиться на тот берег и, следуя его указаниям, попытаться выйти на след Званимира.
   Сын Торна Белого даже опешил от неожиданности.
   - С собой возьми Инту - он лучший лесовик из финов, Тойво - его стрелы самые цепкие, и двух варягов из отряда Витко. Справишься?
   - Я сделаю все, что смогу, - промолвил Энунд, подавляя легкое замешательство.
   - Задача эта не из легких, но мы не можем вечность сидеть на этом острове. Тяжелую броню и копья оставьте здесь. До берега доберетесь вплавь с секирами и мечами. Только дождитесь ночи, чтобы не быть замеченными вражескими разведчиками. Пусть Отец Богов поможет вам в этом начинании.
   Олав Медвежья Лапа отпустил молодого хирдманна.
   Среди варягов Альдейгьюборга, входящих в хирд ярла, Энунд посчитал самыми смышлеными и опытными Воилу и Радана. Оба юные годы провели в лесах Любши и умели читать знаки чащоб и рощ. Узнав, какое дело им предстоит, варяги нахмурились.
   - Лошадиный след самый справный, - заметил Радан. - Его труднее всего замести или спутать. Положим, мы возьмем его у слободы и пойдем за всадниками князя. Только на пути легко наскочить на лесные дозоры. Званимир на них не поскупился, если не дурак.
   - Слово ярла закон, - сухо проговорил Раздвоенная Секира. - Придется рисковать.
  
  
  -- Глава 16. Тропа Рыси.
   Когда островной стан затих, а над почерневшей полосой лесов всплыла лунная ладья, пятеро воинов подошли к отмели. Между собой изъяснялись знаками, чтобы не издавать лишнего шума. Ступив ногами в неторопливо ползущий поток, тут же поежились: вода стала совсем студеной. Хирдманны глубоко вдохнули и вошли по самую грудь. Несколько уток, покачивающихся на речной глади, беспокойно взмыли в небо. Энунд дождался, пока вновь установится тишина, огляделся по сторонам и решительно оттолкнулся ногами от твердого песчаного дна, загребая руками сонный тяжелый поток. Товарищи поплыли за ним.
   Достигнув берега, все пятеро поспешили скорее преодолеть открытое пространство и укрыться в ближайших кустах молодого ольховника. Инту-следопыт какое-то время нюхал воздух. Мотнув головой, он дал понять, что поблизости нет людей. Теперь маленькому отряду предстояло неглубоко войти в лес и дождаться утра. Передвигаться в сумерках по незнакомой местности было очень опасно. Энунд хорошо помнил, что в гардских лесах много уголков, через которые непросто пробиться и бывалому человеку при свете дня. Потому, забрались в маленькую низинку среди ельников и, подстелив шерстяные плащи, примостились на земле, ожидая рассвета.
   Хирдманнов, задремавших в сухостое, подняла на ноги иволга, бодрой трелью покачнувшая верхушку высокого клена. Сумрак растаял в белесой дымке, проглянула заря. Съев по куску вяленой трески, Братья начали путь к слободе, двигаясь в тени дерев. Первым ступал Инту, за ним - Тойво, не выпускавший лука из рук.
   Как уже давно подметил Энунд, земли гардских племен были столь плотно покрыты борами, дубравами и рощами, что напоминали сплошное лесное море, лишь условно разделенное прожилками рек, полей и оврагов. Часто один густой пролесок отстоял от другого на длину взгорка или небольшой пустоши, вновь и вновь сплетаясь в зеленое кружево ветвей и кустов.
   Под прикрытием деревьев хирдманны приблизились к указанной проповедником роще. Она оказалась совсем неподалеку от разрушенной слободы. Черные головешки сгоревших срубов до сих пор разносили по окрестностям запах гари. Где-то заливалась лаем голодная собака.
   Братья издали посмотрели на место последнего боя с радимичами - измятая и политая кровью трава теперь не скоро поднимется вновь. Округа выглядела совершенно безжизненной. Однако это оказалось не так. Инту, приложив палец к губам, указал на почти плоский холм, отстоящий от хирдманнов на полсотни шагов к югу. Вокруг ольховых деревьев с гладкой и блестящей корой топорщились кустоши черемухи, листья которой местами поникли. Наметанные глаза фина даже усмотрели две сломанных ветви.
   - Там дозор, - прошептал он.
   - Что будем делать? - оба варяга воззрились на Энунда.
   - Не тронем, - решил Раздвоенная Секира. - Нам себя выдавать нельзя. Ни шумом, ни кровью.
   - Как скажешь, - послушно согласился Воила.
   Братья двинулись на восток, не покидая своего лесного укрытия. Только когда дозорный холм Званимира скрылся из глаз за стеной тяжелых вязов, они выбрались на тропу.
   Похоже, совсем недавно по тропе прошли многочисленные всадники. Инту ясно различил конский след, ведущий туда же, куда направлялись теперь хирдманны. По нему шли почти до самого вечера - настороженно и неспешно. Слушали лес, не обращая внимания на вьющихся у лица оводов и комаров. Угроза получить стрелу из кустов была слишком велика. Но, видно, боги пока хранили хирдманнов. Наскоро перекусили запасами из дорожных сум, отхлебнули воды из кожаных фляг. К вечеру остановились на пустыре с зачахшими ромашками.
   - Здесь они разделились, - поведал Инту. - Большая часть повернула левее, - он указал на узкую тропку, окруженную порослями молодого орешника. - А маленький отряд человек в пятнадцать - двинулся в бор.
   Энунд размышлял недолго.
   - Надо идти за вторым отрядом, - проговорил он, взблеснув глазами, словно зверолов, увидевший след норы хищника. - Это наш шанс.
   В бору было темно и сыро. Выстеленный мхами, багульником и россыпями голубики, покров его хрустел и хлюпал под ногами. Фины шли уверенно, однако Энунд запинался за папоротники и постоянно вытирал с лица паутину. Про себя он нещадно клял гардские густолесья, к которым никак не мог привыкнуть. Они прятали небо и превращали просторный и светлый мир в непроглядное царство опасностей. Стволы и сучья поваленных тут и там стволов походили на шипастые гребни вепря Хильдисвини, кривые тени, отбрасываемые елями, заставляли юношу вспоминать ведьму Хейд и колдуна Хейдмара.
   В бору гудели птичьи голоса, далеко разносясь под дремучими сводами, среди корней прыгали сурки. Пройдя еще с сотню шагов, Инту встал в нерешительности.
   - Что случилось? - неприятное предчувствие прокралось в сердце Энунда. - Ты потерял тропу?
   - Она пропала сама собой, - ответил фин. - Будто растворилась.
   - Смотри лучше, - заворчал Радан. Он недоверчиво склонился над землей, провел рукой по мху и корням ситника. Лицо варяга вытянулось. Дальше от места, на котором обрывалась лесная тропа, начинались завалы колючего вереска, гнилые коряги, источенные червем, и непролазные заросли можжевельника.
   - Не могли же кони перелететь по воздуху через такое препятствие, - пробормотал Инту, оглядываясь по сторонам. - Для этого у них должны были вырасти крылья.
   - Боюсь, тут не обошлось без помощи Лесного Хозяина, - суеверно промолвил Тойво.
   Некоторое время хирдманны беспомощно топтались среди ветвей и древесных колод, не понимая, что им делать дальше.
   - Остается только довериться случаю, - заметил Энунд. - Или воле богов.
   Пререканий не последовало. Все пятеро направились в обход завалов, на полуденную сторону, и шли среди лишайников и бесконечного ельника, пока не стемнело. Начали ухать совы.
   - Встанем на привал, - объявил Раздвоенная Секира. - Чтобы путь наш не превратился в Хельвегр, дорогу без возврата.
   Хирдманны выбрали наиболее защищенное место на пригорке, окружив себя несколькими поваленными древесными стволами. Энунд велел нести сменный дозор каждому из Братьев, пока спят остальные. Первым охранять покой товарищей заступил Воила.
   Сумрак укутал бор, растопив очертания деревьев и кустов. Энунд почти сразу различил мерное дыхание заснувших товарищей, утомленных дневным переходом. Однако сам сын Торна Белого заснуть не успел. Едва он смежил веки, как установившуюся тишину разорвал звериный рык. Молодой хирдманн встрепенулся, схватившись за меч. Возле пригорка затрещал вереск.
   - Ты слышал? - окликнул Энунд Воилу.
   - Это рысь, - отозвался варяг. - По голосу - совсем старая.
   - Держи секиру наготове, - посоветовал Энунд. - Она где-то рядом.
   - У нас на Ладоге говорят, что рысь - зверь непростой, - Воила усмехнулся. - Рысью становится волчица, которая пять раз подряд приносит приплод. От такого зверя добра не жди...
   - Чем же опасна рысь?
   - Мудрая, все мысли человека видит. Убить старую рысь непросто.
   Рык повторился, разбудив остальных хирдманнов. Неожиданно на голос старой хищницы откликнулись две другие рыси с разных сторон пригорка.
   - Уж не стая ли? - обеспокоился Энунд, поднимаясь на ноги.
   - Рыси стаями не ходят, - возразил Воила. - Если только это не оборотни, охочие до человечьей крови.
   Остатки сна быстро слетели с Братьев. Удерживая в руках клинки и топоры, настороженно слушали все усиливающийся звериный рык, порою переходящий в надсадный скрежет. Насчитали трех хищников, которые явно рыскали вокруг пригорка, не отходя далеко.
   - Если зажечь огниво, я могу снять стрелой одну из них, - предложил Тойво.
   - Нет, - Энунд покачал головой. - Огнем себя выдадим. Неизвестно, как далеко воины Званимира.
   - Твоя правда, - поддержал Радан. - Дозорные люди во всех словенских родах смышленые. С верхов деревьев службу несут, на несколько верст зрят. А уж у лесных племен они в каждом перелеске.
   Пока хирдманны совещались, звериные звуки как будто притихли. До утра покой Братьев никто больше не потревожил. На рассвете, наскоро перекусив кусками вяленой конины, решили продолжить путь. Спустившись с пригорка, Воила вдруг недоуменно остановился. Он увидел россыпи черных грибов, петлей опоясывавших место ночного пристанища хирдманнов.
   - Вчера здесь этих грибов не было, - проговорил он, хмурясь.
   - Что с того? - равнодушно спросил Энунд.
   - Это Ведьмин Круг, - пояснил Радан.
   - Что это значит?
   - То, что ночные рыси не звери, а люди. Бабы-волхвицы. Это для нас много хуже.
   Тем временем фины разглядывали стволы ближних сосен и елей. Кора на некоторых была содрана, луб глубоко прорезали следы острых когтей.
   - Если они люди, то как могли оставить такие отметины? - недоуменно покачал головой Энунд.
   - Для умеющих волошить, поменять обличье - что для нас одежу, - невесело сказал Воила. - Видать, Старая Рысь эти края держит. Под ней наверняка и анчутки, и шишуги местные - вся лесная нечисть. Тут уж не знаю, от кого для нас угроза больше: от нее с ее лесной силой, или от воев радимичей.
   Когда Братья снова двинулись по тропам бора, в словах варяга пришлось убедиться всем. Теперь хирдманнов сопровождали постоянные шорохи, скрипы, а иногда - протяжный вой, не похожий ни на звериный, ни на человеческий.
   - Все маги и колдуны, что живут в лесах - существа особой породы, - высказал Инту. - Все они не от мира, безумны и непонятны.
   - Почему безумны? - спросил Энунд.
   - За знания, которые дает Лес, приходится платить высокую цену. Лес забирает все человеческое. Вот и скитаются волхвиты меж разных миров, не приживаясь ни в одном. Как беспризорники...
   Сыну Торна Белого по-прежнему было не все понятно.
   - Какие же знания могут дать эти непролазные леса?
   - Самые разные, - ответил Инту. - Вот возьми деревья. Все их корни уходят в нижний мир, где живут подземные племена и народы. Знающий маг через те корни, как через врата, спускается в подземье и странствует в дивном краю, где нет ни старости, ни смерти. Деревья могут многое показать. Учат и лесные ручьи, что в себе память богов держат, и тени.
   - Тени? - переспросил молодой хирдманн.
   - У волхвитов есть Веда Теней, знание, помогающее приручить всех темных духов.
   Энунду не захотелось продолжать этот разговор. Он просто ждал, пока злополучный бор поредеет, открыв взору какое-нибудь затерянное гардское селение. Однако сколько ни шли Братья, конца и края деревьям и кустарникам не было. Хвойные дебри словно не желали отступать. Энунд уже хотел обратиться к Инту с вопросом, но фин вдруг сам повернулся к нему и ткнул рукой в небо.
   - Смотри, солнце стоит на том же самом месте.
   Раздвоенная Секира поднял глаза к залитым лазурью облакам, проглядывающим в просветы ветвей.
   - Теперь посмотри на деревья, - продолжал следопыт. - Мы идем почти пол дня и солнце должно было закрыть их стволы на половину, а оно покрывает лишь треть. Как в тот час, когда мы спустились с треклятого пригорка.
   - Как это понимать? - Энунд вскинул брови.
   - Я бы сказал, что светило перестало двигаться по небосводу. Или время прекратило течь.
   - Так не бывает, - с усмешкой отмахнулся молодой хирдманн.
   В душе его, однако, продолжало расти беспокойство.
   Бор не заканчивался, но он начал меняться. Сосновые стволы теперь торчали во все стороны, точно их погнуло бурей, были скручены друг с другом или прижаты верхушками к земле. Пробираться между ними стало особенно тяжело. Умолкли все птицы и насекомые, в звенящей тишине Братья слышали лишь стук своих сердец. Некоторые можжевеловые кусты вставали теперь высотой в три человеческих роста, заставляя хмуриться и ворчать.
   - Что ты думаешь об этом лесе? - осведомился Воила у Энунда.
   - Думаю, что он похож на чертоги темных альвов, - вымолвил Раздвоенная Секира.
   - У нас немало таких окаянных мест, - поведал варяг. - Одни таковы по своей природе. Другие - потому, что хозяева их отводят глаза чужакам, мороча всякой невидью. Если окажется верным второе, то с лесным владыкой или владычицей этого края нам еще предстоит встретиться.
   - Ты полагаешь, это Старая Рысь?
   - А то кто же! А женская сила будет похуже мужской...
   Впереди стали вновь громоздиться завалы бурелома. Ветви и сучья вязались узлами. Шедший впереди остальных Инту попытался разрубить тесную вязь, закрывшую ему путь, да только выругался. Лезвие топора ободрало, но не рассекло крепкие сучья.
   - Еще вчера натирал его барсучьим салом, - пробурчал фин. - Когда успел затупиться?
   Энунд обнажил меч и сделал уверенный взмах, проверяя остроту своего клинка. Однако и его безупречное оружие лишь сломало, но не срубило сосновый сук. Как вскоре обнаружилось, все мечи и секиры Братьев необъяснимым образом затупились.
   - Это то, о чем я и говорил, - посетовал Воила. - Не во вражью ловушку, так в морочные сети угодили.
   Среди дальних елей внезапно замаячили белые пятна. Это были рыси - бессчетные белошерстные рыси с красными глазами. Их становилось все больше и больше. Тойво хотел уже приладить стрелу к тетиве, но Энунд его остановил.
   - Обожди. Пока они на нас не нападают. Может сами уйдут.
   Молодому хирдманну не хотелось вступать в противоборство с существами неизвестной природы. Как оказалось, сын Торна Белого принял верное решение. Увидев, что люди не спешат начать с ними в схватку и совсем не выглядят напуганными, звери вскоре пропали.
   Молчаливые и сумрачные Братья продолжили продвигаться в глубины недружелюбного бора. Теперь им ничего не оставалось, как целиком вверить себя судьбе. Шли через лишайники и папоротники, перешагивали коряги и вмятины земли, огибали муравейники и сухие пни с дуплищами.
   Где-то после сотни шагов наконец выбрались на светлую опушку. Осмотрелись и опешили. Молодая чернявая девушка в красно-белом платье с узорчатым зарукавьем собирала травы, складывая их в подол.
   - Эй! - окликнул Радан. - Ты кто такая есть?
   - А ты кого хотел увидеть? - с задором отозвалась незнакомка, выпрямляясь. Она ничуть не смутилась при виде пятерых вооруженных мужчин.
   Хирдманны внимательно ее рассмотрели. Черноокая, румяная, с длинной уложенной косой, девушка совсем не походила на лесного духа.
   - Как тебя звать? - спросил Энунд.
   - Черноглавой люди кличут.
   Братья немного помолчали. Энунд размышлял, стоит ли продолжать разговор с незнакомкой, взявшейся неведомо откуда.
   - Далеко ли отсюда до твоего села? - решился он наконец снова задать вопрос.
   - Да тут совсем рядом, - ответила девушка. - Только овраг перейти.
   Хирдманны переглянулись между собой.
   - Проводишь? - Энунд ждал с недоверием.
   - Отчего не проводить? - Черноглава улыбнулась. - Народ у нас завсегда гостям рад.
   Воила чуть наклонился к уху сына Торна Белого.
   - Опасно с ней иди, - шепнул он. - Селяне так просто к себе чужаков не зовут. Надо ждать подвоха.
   - Там поглядим, - Энунд уже все для себя решил. - Одним нам из этого леса точно не выбраться.
   Девушка повернулась к Братьям спиной и бойко зашагала по усыпанной прошлогодней листвой траве. Прошелся ветерок, взъерошив траву. Верхушки сосен скрипнули и покачнулись, заполоскавшись в небе. Хирдманны догоняли Черноглаву, ступая между пригорков и канавок, в которых торчали красные шляпки грибов-крепышей. Она шла уверенно, не оборачиваясь назад и не произнося слов.
   - Уж больно чудная, - зашептал в спину Энунду Радан. - Где это видано, чтобы так запросто пригласить оружных гостей в свой дом? Даже бровью не повела...
   Раздвоенная Секира и сам ощущал легкое беспокойство. Еще и земля под ногами стала совсем холодной. Она будто вздрагивала при каждом его шаге, ворочалась, как живая. Молодому хирдманну даже почудилось, что где-то внутри нее звучат далекие голоса, пытающиеся пробиться на поверхность из темных недр.
   Через гущу папоротников Черноглава прошмыгнула юрко, не примяв ни одного стебля. Хирдманны старались не отстать от нее и не упустить из виду. Они грудью рассекли растопыренные листья и выбрались на просвет. Лес кончился. Прямо перед ними разверзся глубокий овраг, а на другой стороне выстроились сплошной стеной кряжистые холмы. Здесь было как-то совсем неуютно. Холмы стояли грозно, подавляя взор непонятной тяжестью. Казалось, что они смотрят на незванных гостей исподлобья - строго, придирчиво.
   - Что это? - Инту указал на них головой.
   - Жальники пращуров нашего рода, - промолвила Черноглава. - Курганы отчие. Здесь лежат могучие ратники, что сложили головы за эту землю.
   Холод и дрожь под ногами хирдманнов сделались еще ощутимее. Теперь уже все слышали приглушенные голоса.
   - Там, на лугу за оврагом, - продолжала девушка, останавливаясь, - когда-то сеча была лютая. Много добрых мужей полегло. Их кости и сейчас Землю-Матушку крепят, а души - из Ирия светлого на нас смотрят.
   Братья невольно подняли глаза к небесам - непривычно ярким после долгого лесного полумрака. Облака курчавились, растекаясь в лазурно-белую дымку, выводили затейливые разводы на фоне голубеющего свода. Всего на несколько мгновений эти разводы окрасились багрянцем. Хирдманны увидели красноватые овалы щитов и развевающиеся на ветру плащи. Потом засверкали чешуйки кольчуг, навершия шлемов и золотистые, обжигающие пламенем глаза воителей.
   - Черные реки ворогов разбились о твердь детей Перуновых и откатились вспять, став красными от крови, - голос Черноглавы зазвучал отстраненно. - Сами бессмертные боги в тот день поклонились храбрецам, не убоявшимся неисчислимых супротивников. С той поры здесь живут белые соколы, вольным клекотом славя героев. Огонь Сварожий будет вечно гореть над этой землей.
   - Веди нас дальше, - попросил девушку Энунд.
   Черноглава спустилась на дно оврага и быстро пересекла его, начав подъем по склону. Братья поспешили за ней, не поднимая глаз на курганы. Только когда те остались за спиной, все разом перевели дух.
   Сразу за малой тополиной рощицей открылся блистающий светом луг. Хирдманны уже обрадовались было виду деревянных оград на его окраине и соломенных крыш редких построек, как вдруг внимание их привлекла неподвижная фигура у ворот распахнутой ограды. Седовласая женщина в рысьей шкуре с длинным мечом на поясе и тяжелым ожерельем из звериных зубов на шее встретила их холодным пронизывающим взором. В этом взгляде было так мало человеческого, что Энунд невольно вздрогнул.
   - Ну, вот и сама хозяйка леса, - прошептал рядом Воила.
   Следом за Черноглавой Братья пересекли луг и приблизились к длинному и высокому дощатому забору, обносившему просторное дворовище с несколькими строениями. Такие сплошные ограды, называемые гардами "заметом" хирдманны встречали только в крупных селениях кривичей. Рысь зашла в ворота, жестом приглашая Братьев внутрь. На створках были вырезаны Стрелы Перуна и волнистые линии, обозначавшие Хляби Небес.
   Черноглава словно лань проскользнула во двор. Хирдманны вступили в него медленно, настороженно взирая перед собой. Их не покидало беспокойство. Едва ворота остались у них за спиной, как со всех сторон стремительно выросли фигуры воинов в сверкающих доспехах, заблистали наконечники длинных пик.
   - Засада, Братья! - выкрикнул Энунд, подаваясь назад и извлекая меч. - К бою!
   Хирдманны сплотились плечо к плечу, готовые принять неравную схватку. Они уже видели, что гардских ратников во дворе не меньше двух десятков. Неожиданно возникшее напряжение нарушил заливистый смех Черноглавы.
   - Уберите оружие, - голос старой ведуньи прозвучал с такой убежденностью, что Братья послушно вложили мечи в ножны. - Для вас тут угрозы нет.
   - Да вы протрите глаза, - посоветовала Черноглава из-за ее спины. - Поглядите, с кем биться собрались.
   Хирдманны присмотрелись и застыли в полной растерянности. Во дворе Рыси стояли резные изваяния воинов в человеческий рост. Их было двадцать - все в островерхих шлемах и кольчугах, со щитами и копьями. Здесь явно поработал резец хорошего мастера, выточив из древесной тверди совершенные образы ратоборцев с суровыми лицами и прищуренными глазами.
   - Так это что, истуканы? - все еще не мог прийти в себя Тойво.
   - Моя личная дружина, - загадочно ответила Рысь. - Дом мой от лиха сторожит.
   - Так они же не живые? - заметил Воила. - Чурбаны деревянные. Как же они сторожат?
   Старая ведунья усмехнулась.
   - Я гляжу, немало страху нагнали на вас чурбаны.
   Хирдманны могли себе поклясться, что видели живых ратников с пылающими гневом глазами и в искрящейся железной броне.
   - Коли надобно будет - все, как один оживут и ринутся в бой, - сказала Рысь, и стало неясно, шутит она или говорит серьезно.
   Радан покачал головой.
   - Ты всех гостей так встречаешь?
   - Лишь тех, кто для рода чужой и вострилом оружным привык всему миру грозить. От лихого люда землю нашу мы всегда боронили, таков закон. Так Родом положено, Сварогом сковано, Велесом сведано да предками заповедано. Не обессудьте. Но коли с миром идете - и волоска не упадет с ваших голов.
   Энунд заметил, что глаза Рыси были зеленые, глубокие, древние. Однако иногда в них оживали желтые пляшущие огоньки.
   Между тем большой дом с двускатной крышей уже навис над хирдманнами.
   - Избе поклонитесь, прежде чем войти, - проговорила Черноглава.
   - Это еще зачем? - удивился Энунд. - У вас обычай такой?
   - Дом - заграда своего хозяина, - сказала Рысь. - Это и тын воинский, и оберег божеский, и иной мир, вступать за черту коего потребно лишь с чистыми намерениями. А еще - он живое существо. Приглядись получше, и узришь чело его под сводом кровли, очи в оконцах, рот в двери и ноги в опорных столбах.
   Не успела она договорить, как на молодого хирдманна вместо дома глянул дед с черными глазами, окладистой бородой и приоткрытыми губами. Образ этот был таким пугающим, что Энунд мотнул головой, сгоняя наваждение.
   - Довольно уже твоих чар, женщина, - произнес сын Торна Белого. - Позволь нам отдохнуть с дороги.
   - Ладно, - согласилась Рысь. - Входите в избу и откушайте со мной.
   Она перешагнула порог, чуть склонив голову под притолокой, расписанной солнечными лучами. Сделав поклон жилищу ведуньи, Братья ступили за ней в след.
   Уже проходя через сени, гости почувствовали сильный запах каких-то взваров. В самой избе со скрипучими половицами была глиняная печь, стоящая слева от входа на плахах, обмазанных глиной, над ней - дымник, а вдоль окон - лавки с горшками и чугунами и небольшой стол. С потолочин свисали на оцепах черепа оленей, лис, волков и кабанов. На дальней стене красовались три рысьих колпака, надетые на спицы.
   - Садитесь к столу, - пригласила ведунья. - Отведаете моей кутьи и цежи.
   - А не отравишь? - с сомнением спросил Воила.
   - Хотела бы - еще в лесу вас всех прибрала, - Рысь усмехнулась. - И глодали бы волки ваши косточки по кустам и яругам.
   - Так ты, стало быть, с самого начала за нами приглядывала? - осведомился Энунд, размещаясь на лавке.
   - Да, - качнула головой ведунья. - Хотела узнать, каковы вы нутром, гости заморские. Потому и смотрела на вас через землю, слушала через небо, через корни дерев к сердцам вашим обращалась.
   - Вволю помотала ты нас по бору, - качнул головой Радан, присоединяясь к Энунду. - Небось, натешилась вдоволь. Что ж не погубила, коли могла?
   Рысь ответила не сразу.
   - Не во чреве ваших душ пагуба коренится, - ответила задумчиво. - От иных людей, нутро коих напитано до краев ядом алчбы, надо худа ждать нашему краю. Вы же - лишь наперстки на деснице их.
   - Ты о ком это говоришь, женщина? - нахмурился Энунд.
   Глаза Рыси скользнули по нему и его спутникам.
   - Кто не ведает, ради чего по земле ходит - тому всяк в душу худое вложить может. Вот и ныне - продались вы новому хозяину, Сбыславу, князю кривскому.
   - Сбыслав нам не хозяин, - поморщился Энунд. - Мы служим лишь нашему ярлу.
   - Меж тем, княжескую волю исполняете, а она ведет вас к краю, за которым - бесславная смерть и забвение.
   - Брешешь, - Воила отложил в сторону деревянную ложку, которой собирался зачерпнуть кашу, и вперил гневный взор в лицо старой ведуньи.
   - Для этого человека не писаны законы, - спокойно выдержала это взгляд Рысь. - Ни небесные, ни человеческие. Всю жизнь по крови идет, по костям людским. Брата ослепил, людей его погубил. Как только нужда в ваших ратных услугах себя исчерпает - и вас перемелет.
   - Ну, это мы еще поглядим, - сын Торна Белого фыркнул.
   - Многие, что подобно вам, не оценили по достоинству князя кривского, ныне блуждают по Черной Нави бесплотными духами и не могут обрести покой. Сбыслав уже здесь, на нашей земле, со своею дружиною. Явился забрать то, что ему не принадлежит, вместе с вашими жизнями и жизнями ближников князя Званимира. Смерть дышит вам в спину.
   Сказанное старой ведуньей ошеломило хирдманнов. Ложки выпали из их рук.
   - Ты просто хочешь поссорить нас, посеять раздор и вражду, - с усилием выговорил Энунд. - Но подкрепить свои слова тебе нечем.
   - Отправляйтесь к Сорочьему Логу. Там воинство кривское увидите. Всего в дне пути от вашего островного стана.
   Братья переглянулись. Впервые в сердцах их появились сомнения. Если Рысь знала о тайном прибежище Олава Медвежьей Лапы, то могла знать и другое.
   - Поторопитесь сейчас - упредите вождя вашего о большой опасности, - продолжала ведунья. - Иначе - можно и опоздать.
   - Мы пришли за другим, - возразил Энунд. - Возвращаться назад, не выполнив приказа своего ярла, у нас не принято.
   Рысь посмотрела ему прямо в глаза.
   - Так можно и наказ не исполнить, и с жизнью проститься. Подумай об этом.
   Энунд встал из-за стола, прошелся по горнице. Внезапно он замер перед хозяйкой, резко повернувшись к ней.
   - Я понял твой умысел. Если бы ты нас извела - ярл прислал бы новых разведчиков, или явился всей дружиной. Но сейчас ты и нас повернешь назад, и опасаться союзников наших заставишь. Так ты убережешь своего князя, а нас - лишишь добычи.
   - Стало быть, напрасны были мои увещевания, - ведунья покачала головой с грустью. - Не поверил ты словам моим. Токмо нужна ли пища ягненку, которого уготовили к закланию? Нужна ли добыча человеку, над шеей которого занесен острый топор? Али ты думаешь унести ее в мир теней?
   Глаза Рыси стали темными, как ночь. Энунд ощутил подспудную дрожь.
   - Говорю тебе, - продолжала ведунья. - Песнь Морены уже звучит над лесами, призывая вас в ледяные чертоги. Птица смерти реет над вашими лодьями, готовясь проводить в последнюю дорогу могучее воинство. Гибельный знак - перевернутые вилы - проступил на челе каждого из вас. Торопись! Еще не поздно изменить предчертанное. Но ежели промедлишь - мертвые очи Черной Матери встретят вас на лунной тропе, с которой не возвращаются.
   Все пятеро Братьев сжались, словно скованные холодом. Слова ведуньи били в самое сердце, они отнимали уверенность в себе, заставляли ощущать телом и душой тягостную обреченность. Отмахнуться от этой обреченности было совсем непросто.
   - Чем ты можешь подтвердить свои слова? - сомкнув брови у переносицы, спросил Энунд.
   - Многое могла бы я тебе порассказать, коли пожелала, - проворчала Рысь. - И о том, что слышал ты о Золотой Ладье у жреца Турилы, и о подвигах ваших в северных землях. Но тому, кто закрыл свое сердце, неразумно что-то доказывать. Ежели захочешь - увидишь все сам, своими очами. А не захочешь - сгинешь до срока со своими товарищами.
   - Увижу? - переспросил молодой хирдманн в удивлении.
   - Коли, конечно, умеешь смотреть... - уточнила ведунья. - За моей избой течет Жар-Ручей, омут пресветлый. Водица его не токмо ближнее и явное отражает, но и дальнее и сокрытое. Дочка моя, Черноглава, к тому ручью тебя сведет и научит, как у него о доле своей выспросить.
   Энунд задумался.
   - Откуда мне знать, что то, что я там увижу, не есть плод наложенных тобой чар? - осведомился он с недоверием.
   - Сердце подскажет. Кабы каждый его слушал - век бы беды не знал. Доверься мудрости сердца своего вещего и тогда никакой морок над тобой власти не возымеет.
   - Что ж, - решился молодой хирдманн, - поглядим, какая она, твоя правда. Веди меня, - обернулся он к Черноглаве, безмолвно стоявшей возле печи.
   Девушка вышла в сени, и сын Торна Белого последовал за ней, кинув беглый взгляд на своих товарищей. Лица Братьев стали еще тревожнее.
  
  -- Глава 17. Жар-Ручей
   Дворовище дома Рыси на закатной стороне граничило с малой ольховой рощицей, через которую Черноглава вывела Энунда к округлой поляне, колосящейся высокой травой. В просветы стеблей проглядывали блестки ручья, будто звенящие на солнце.
   Девушка шла мягко, неслышно. Ее руки нежно раздвигали траву, что доставала до груди. Было видно, что она относится к ней бережно, стараясь не поломать и не примять ни единого стебелька, не зацепить ненароком ни одного листика. Когда ручей, струящий между тяжелых сизых валунов, зажурчал перед ногами молодого хирдманна, обдав его лицо теплым паром, Черноглава заговорила.
   - Жар-Ручей очень древний. Он никогда не замерзает, а рощелья вокруг него не чахнут и не отцветают круглый год. Погляди на эти розовые лепестки с коричневыми прожилками. Это горицвет, кукушкина трава. Отвары из него очищают кровь, а присыпки заживляют раны. Сколь помню себя, цветки его никогда не теряли своего яркого оттенка и не опадали на землю. А вот журавельник - медоносное растение, острые носики плодов которого так похожи на журавлиные клювы. Его обходят стороной и ветры, и ливни, и морозы. Таковы же цветки воловьего ока, душица и вейник.
   - Как же могут травы пережить зимние холода? - не поверил ей Энунд.
   - Могут, ежели питаются теплом от Жар-Ручья, омута священного, чудородного.
   Энунд присел на корточки и коснулся пальцами поверхности воды. Она действительно оказалась теплой, как подогретое молоко.
   - Все дело в этих сизых валунах, которые ты здесь видишь, - пояснила Черноглава. - Когда-то они были комьями земли, вылетевшими из-под копыт коня Батюшки-Даждьбога. Трисветлый Князь Солнца проехал по нашему краю, озарив его златым сиянием, насытив неувядающим теплом. Комья затвердели и стали камнями, а влага, что вышла из них - создала этот ручей.
   Молодой хирдманн теперь склонился над самой водой, стараясь увидеть свое отражение. Но перед ним блистала лишь непроглядная золотистая гладь, которая ничего не отражала.
   - И правда, странное место, - признал Энунд.
   - Омут непрост, - согласилась девушка, - однако вещим людям он дан в подмогу самими богами. Коли уметь правильно к нему обратиться - ничего не утаит ни о былом, ни о грядущем.
   - Научишь? - искоса посмотрел на нее Энунд.
   - За тем и пришли, - Черноглава впервые улыбнулась. - Каждое прореченное мною слово будешь повторять устами и сердцем. Тогда Жар-Ручей тебя услышит.
   - Я готов, - заверил молодой хирдманн.
   Лицо девушки изменилось. Оно стало совсем бледным, а в глазах загорелся огонь. Энунд невольно вздрогнул, но сохранил самообладание.
   - Хляби небес рассейтесь, глуби земли раздвиньтесь, тайники душ людских отопритесь! - возгласила Черноглава сухим, незнакомым голосом, простирая к омуту длани.
   Сын Торна Белого последовал ее примеру.
   - Отступи темень Незнания, убеги морок Невегласия, - продолжала девушка. - Дай спознать, Жар-Ручей правды чистой, не чаромутной, иде я - плоть от плоти земли, кровь от крови неба и отклик дыхания Творцов, пресуществленный в сгусток жизни. Дозволь раскрыться цветку знанья, что спит в утробе моего сердца. За покровами ветхого мира пусть проявит себя утаенное, дабы не осталось для меня неясного в умыслах людей и промысле богов.
   Когда молодой хирдманн слово в слово повторил обращение Черноглавы, она указала взглядом на ручей.
   - Теперь собери водицы в ладони и омой лицо. Помысли, что се - криница истины, сурьица божеских сил, отмыкающая зерцало совершенного света.
   Энунд послушался. Несмотря на то, что вода омута была теплой, она несла с собой невероятную свежесть. Юноша весь встрепенулся. Ему показалось, что с лица его свалился тяжелый слой глины, делавший его нечувствительным к миру. Теперь все поменялось. Хотелось улыбаться и радоваться яркости солнца, которое было уже не только над ним, но и внутри него. Он слышал разговоры птиц в дальних перелесках, гудение пчел в дуплах деревьев, писк землеройки, прокладывающей тропу в толще почвы.
   Девушка внимательно оглядела хирдманна.
   - Твои шрамы сгладились, морщинка на лбу пропала, - сказала она. - Преобразила тебя священная вода-модрица.
   Молодой хирдманн поднял на нее непонимающий взгляд. Он на миг позабыл, зачем пришел к ручью.
   - Теперь в омут загляни, - велела Черноглава. - Сердце твое очистилось и взор ноне ничто не застит. Куда захочешь, туда и проникнешь оком.
   Энунд вгляделся в блестящую гладь ручья, который тоже стал другим. Он, наконец, сделался прозрачным, отражая стелющиеся в вышине облака. Юноша присмотрелся очень внимательно. В воде замелькали зеленые кроны деревьев, верхушки ворсистых холмов, овраги. Потом - дорога побежала среди кустов и пней. Энунд следовал взглядом вдоль нее, отмечая каждый поворот. Неожиданно глаза ослепило яркое сияние: шлемы, кольчуги, мечи. Запестрели знамена, заалели костры. Молодой хирдманн догадался: это воинский стан. Теперь он видел множество шатров, лошадей, вооруженных ратников. Лица их проносились, не задерживаясь надолго. Были бородатые, были лишь опушенные мягкой порослью усов. Неожиданно движение прекратилось. Взгляд остановился на лице человека с близко посаженными глазами, чуть скошенным носом, выдвинутым вперед подбородком и хищным маленьким ртом. Воин был без шлема, в пунцовом долгополом плаще, застегнутом на правом плече. Он стоял, выжидательно скрестив руки на груди, и взирал вперед себя, прищурясь. Энунд узнал Сбыслава. Князь кривичей внимал говору собеседника: бледного человека с высоким лбом и тонкими губами. Его молодой хирдманн узнал тоже. Это был монах-проповедник, что явился на днях в лагерь Олава.
   В голове Энунда потемнело. Он ощутил легкий толчок, покачнувший его в сторону. Молодому хирдманну уже не нужно было смотреть дальше: пропали все вопросы, оставив удивительную, холодную ясность. Хотя где-то там, за гранью вод, еще вертелись в хороводе пугающие картины: бездвижные лица Братьев с остекленевшими глазами, горящая ладья, уносящая тела героев вниз по течению, вороны Одина, раздвигающие черными крыльями дали небес...
   Черноглава осторожно тронула Энунда за руку. Сын Торна Белого поднял на нее глаза.
   - Выходит, права была твоя мать? - выговорил он, с трудом ворочая языком. Губы его пересохли.
   - Пойдем, - тихо сказала девушка. - Не нужно долго здесь сидеть. Жар-Ручей - источник, отмыкающий врата знания, но само знание - не в ручье. Оно - в сердце твоем. Только сердце человека - тот чудородный чертог, в котором нет тайн меж Сваргой Лучистой и Матерью Сырой Землей. То место, где ты сам можешь говорить с богами и не отделять тебя от их деяний. Око Всеведания, Сила Прави, Огонь Вечности - это то, чем каждый из нас владеет изначально, по праву рождения. Священные омуты, камни и дерева - лишь подспорья наши на пути, не поводыри. Самосиянный Свет - внутри. Сегодня ты прикоснулся к этой истине. Не дозволяй маяте вещей вновь утащить тебя в водоворот хаоса.
   - Я подумаю над твоими словами, - пообещал Энунд. - Но не сейчас. Нужно немедля вернуться в стан и предупредить ярла о коварстве Сбыслава. Веди меня к дому.
   - Пошли, - согласилась Черноглава, поворачиваясь к ольховнику.
   Они быстро миновали поляну и зашагали среди пахучих густолистых деревьев. Неожиданно слуха Энунда коснулся звон железа. За ним последовали приглушенные, ритмичные возгласы и деревянные постуки.
   - Что встал? - девушка потянула молодого хирдманна за рукав. - Нам не след ноне мешкать.
   - Погоди, - Энунд огляделся по сторонам. - Что там за звуки?
   - Сестрицы мои упражняются, - ответила Черноглава. - Ратный Круг тут, у ополья рощи.
   - Могу я на него взглянуть? - казалось, молодой хирдманн уже позабыл обо все на свете. Желание увидеть боевые забавы гардских ратоборок пересилили беспокойство за свою судьбу и будущее Братьев.
   - Экий ты легкомысленный, - покачала головой девушка.
   - Всего одним глазком, - настаивал Энунд.
   - Что ж, только близко не подходи, - нехотя согласилась Черноглава.
   Она провела его неприметными тропками к вытоптанной луговине где-то на самой дальней окраине ольховника. Первым, что узрел сын Торна Белого, был круг из двенадцати вбитых в землю копий. За ним лежали разложенные непонятной фигурой, похожей на восьмиконечный крест, круглые щиты с пупырями. Между этих щитов двигались, вращаясь и прыгая, две проворные девушки, одетые в легкие кожаные доспехи. Одна крутила в руках короткую палку с длинной цепью, к которой был подвешен увесистый шар. Энунд уже слышал об этом необычном гардском оружии, называемом кистенем, но воочию видел его впервые. Обращение с ним требовало изрядной искусности и ловкости, так как любое неверное движение грозило причинить ущерб своему владельцу. Но синеглазая девушка с туго стянутой русой косой - легкая, гибкая, стройная - без всякого усилия выписывала железным шаром на цепи круги и овалы, наседая на поединщицу. Вторая ратоборка - рыжевласая, зеленоглазая - уклонялась от этих выпадов или парировала их легкими двойными секирами.
   Энунд залюбовался увлекательным боевым танцем, в котором было что-то магическое. Девушки двигались столь грациозно и уверенно, что в действиях их нельзя было найти ни одного изъяна. Ноги их перелетали через щиты или перебегали вдоль их краев, не оступаясь и не замедляясь ни на мгновение. Было видно, что ратоборки хорошо чувствуют и свое тело, и оружие, которым владеют.
   Внезапно светловласая девушка, разорвав дистанцию прыжком назад, остановилась и повернула голову в сторону Энунда. Молодой хирдманн стоял недвижимо в десятке шагов от Ратного Круга. Он встретился взглядом с бездонными глазами гардской воительницы - и утонул в них без остатка. Сын Торна Белого никогда еще не встречал девушки столь совершенной красоты. Несмотря на то, что многочисленные походы давно приучили его относиться к женщинам, как к простому средству удовлетворения мужских потребностей, сейчас он был поражен в самое сердце. Перед ним предстало существо из другого мира - валькирия, спустившаяся на землю смертных из золотых чертогов Асгарда.
   - Кто с тобой, Черноглава? - окликнула красавица спутницу Энунда.
   - Ратник из пришлых, - молвила Черноглава. - Гостит у нас со товарищами. Матушка к ручью его велела сводить, назад возвращаемся.
   Светловласая ратоборка с любопытством изучала молодого хирдманна.
   - Как звать тебя, воин? - спросила напрямик.
   - Энунд, сын Торна Белого, - с трудом выговорил тот, ощутив неожиданную робость.
   - Я Любава, - назвалась красавица. - А это - Зоремила.
   - Вы дочки Рыси? - осведомился он.
   Любава звонко рассмеялась.
   - Дочки, - кивнула она.
   Энунду очень хотелось что-то еще сказать, но он не мог выдавить из себя ни звука. Так и стоял, приоткрыв рот, чем вызвал еще большее веселье девушек.
   - Что замер, как столб? - обратилась к нему Зоремила. - Али языка лишился от удивления? Небось, у тебя на родине девицы оружием не бренчат.
   - И то верно, - через силу согласился молодой хирдманн. - Нет у нас такого обычая. Женщине положено за кровом следить и детей рожать. Война - мужское дело.
   - Это отчего же так? - возмутилась Зоремила.
   - Ну... - Энунд потупился. - Жизнь у нас суровая. Зима долгая. Женщина должна припасы делать, чтобы прокормить большую семью, травы сушить и настои варить, чтобы врачевать раны. Пока мужчины в походах - она главная в доме. Бывает, двенадцати зим от роду девушка идет под венец, чтобы стать опорой воину.
   - Это, выходит, чтобы вы могли по чужим землям вволю бродяжничать, да в лихости друг с другом состязаться, женщинам трудиться надо, не покладая рук? - брови Любавы взлетели вверх от негодования.
   - Таковы наши законы, - пробормотал Энунд извиняющимся тоном.
   - Хороши законы! - фыркнула Зоремила. - Хвала нашим премудрым Пращурам за то, что в землях родов словенских иной закон. От Матери Сва, Славуни-Защитницы, обычай край свой боронить приняли и крепко тем обычаем стоим на страже родной стороны. Так наши предки завещали, кои суть - боги отчие. Так и нашим потомкам от нас завещано будет во благо всех колен Сварожьих.
   - Я не хотел вас обидеть, девы-воительницы, - поспешил сказать Энунд.
   - Ишь, чего выдумал! - Любава покачала головой. - Мы себя в обиду никому не дадим.
   - До чего же вы бойкие, - отдал должное молодой хирдманн с восхищением. - Воистину, пламенные Повелительницы Битв.
   Про себя он отметил, что именно так и представлял себе небесных воительниц Одина. И если Зоремила напоминала ему строгую и непреклонную Рандгрид, то Любава - дивноокую и пленительную Сигрдриву.
   - Без бойкости у нас не проживешь, - недружелюбно усмехнувшись, бросила Зоремила. - Когда столько заморских охотников до поживы по земле нашей бродит.
   Энунд сделал вид, что не заметил этого язвительного высказывания.
   - Ну, пора нам, - поторопила юношу Черноглава. - В путь тебе надобно собираться.
   - Идем, - смирился Энунд.
   - Мы с вами, - неожиданно решила Любава. - Довольно на сегодня ратных игрищ. Матушку проведать нужно, да пирогов ее откушать - силы подкрепить.
   - Тогда догоняйте, - Черноглава кивнула, поворачиваясь лицом к тропе.
   Энунд послушно последовал за ней, но все же украдкой бросил еще один взгляд на воительниц. Любава и Зоремила накинули на плечи рысьи шкуры и поклонились Ратному Кругу.
   - Святы Боги!
   То, что деем днесь -
   от утренницы до зари
   Во славу Вам!
   Промолвила Любава.
   - Твердью длани укрепите,
   Яр-Огнем сердца полните!
   Чтобы роду стать опорой,
   А земле отчей - отрадой!
   Вторила ей Зоремила.
   Девушки собрали оружие и уже собирались присоединиться к Черноглаве и Энунду, как вдруг хриплое карканье и стук крыльев заставили их замереть на месте. На одно из вбитых в землю копий опустился очень большой, с металлическим отливом, ворон. Клюв его был похож на железный крюк, глаза мерцали тусклым ледяным светом.
   Сын Торна Белого нахмурился.
   - Что за наваждение? - пробормотал он с тревогой.
   - Не к добру, еже в дорогу вороньим граем провожают, - согласилась Черноглава.
   Однако девушки внутри Ратного Круга остались спокойны.
   - Кто ты, вестник вещий? - обратилась Любава к ворону. - Что за слово принес на своих крылах?
   Ворон посмотрел ей прямо в глаза и шумно вспорхнул, торопясь скрыться в верхушках деревьев.
   Когда ратоборки догнали хирдманна на тропе, они выглядели задумчивыми.
   - Вран черный - Стрибогов вестник, - заметила Зоремила. - Силу ветров в себя вмещает. А нам сулит, когда бурю, когда смерть, а когда - предупреждение о большой угрозе.
   - Матушка толковала, что во земле нашей живет и Князь-Ворон, - припомнила Черноглава. - Уж не он ли то был?
   - Князь-Ворон? - удивился Энунд.
   Черноглава переглянулась с Зоремилой.
   - Тот, что владеет тайнами Жизни и Смерти, боронит ключи с Живой и Мертвой Водой, сокрытые в запретной дубраве, - пояснила она.
   - И далеко та дубрава?
   - Тебе-то ее навряд ли сыскать, - печально произнесла Любава. - Много дубрав на земле, вот когда все обойдешь - и ту отыщешь.
   - Почему именно дубравы? - спросил Энунд.
   - Дубы, дерева священные, - ответила Любава. - Если семена других деревьев на земле вызревают, то дубовые - с самого Ирия Златого падают. Их сам Перун-Батюшка на землю сыплет, чтоб людям помочь силу умножить. Ведь каждый дуб - премногими свойствами наделен. Болезным он здраву дарит. Ратаям - могуту воинскую. Вещим кудесникам - знания заветные. Перун, Князь Небесный, не только воев отважных покровитель. Вместе с Бодрой - телесными радениями, он наследкам своим и Ведагору передал - учение Светлых Богов, Десную Мудрость.
   - Значит, дуб - дерево Перуна? А какое же древо Богини Смерти? - не мог не спросить Энунд.
   Любава странно на него посмотрела.
   - Бузина черная. Она дыхание Пекла таит.
   Когда молодой хирдманн и три девушки подошли к жилищу Рыси, старая ведунья уже ждала их возле ворот.
   - Прости, женщина, что усомнился в твоих словах, - сказал ей Энунд. - Я забираю своих людей, и мы немедля отправляемся в обратный путь.
   Рысь поглядела на него сощуренными глазами.
   - Приоткрыл тебе Жар-Ручей очи, - удостоверила она задумчиво. - Хоть в душе твоей по-прежнему много путанного осталось. Но только ты сам должен ноне сполна во всем разобраться и понять, куда и с кем тебе идти.
   - Благодарю тебя за науку, - молодой хирдманн чуть склонил голову.
   - Черноглава проводит вас через бор короткой тропой, - решила ведунья. - А дальше - все в ваших руках. Пусть боги будут вам в помощь.
  
  -- Глава 18. Потомок Великого Тура.
   Званимир, сидя в Берестяном Мольбище, вовсе не собирался тратить время попусту. Пока Рогдай с Кандихом пропадали в хранилище, он несколько раз выезжал на встречу с гонцами от Молнезара, разыскивавшего урман, и с местными старейшинами.
   Еще по весне у него начались раздоры со старейшинами общин радимичей. Кто-то пустил слух, будто боги отвернулись от князя, и надлежит заменить его иным, к кому они окажутся более благосклонны. Слово старейшин имело влияние на умы людей, и многие рода на южной оконечности земель Званимира, где часто появлялись варнские и коварские дозоры, решили отложиться от князя, уйдя под руку соседей.
   Званимир выбился из сил, пытаясь узнать, откуда дует ветер и кто распространяет столь губительный для него слух, какие приметы и знаки были истолкованы баяльниками не в его пользу. Однако все было тщетно. Народ гудел, как пчелиный рой, охальники порочили имя князя, подбивая горячие головы к мятежу. Это стало еще одной причиной, заставившей Званимира предпочесть тихое укрывище на ополье южных земель сидению в своем стольном граде.
   Через Кандиха князь рассчитывал договориться с варнами, пусть даже ценой утраты Золотой Ладьи. Умы людские нужно было как-то успокоить, ибо сомнение в милости богов могло привести не просто к гибели князя - к смуте и войне одного рода против другого, к запустению всей земли, которая могла стать легкой добычей иноземцев. Страшиться стоило тех же урман, которым сильная княжья власть была препоной, а сломить сопротивление отдельных общин не представляло труда.
   Именно потому Званимир решил использовать всех своих подручников по городцам и весям, чтобы разнести среди народа другой слух: о Золотой Ладье, дарующей князю радимичей связь с отчими богами и их защиту.
   В горнице, залитой мягким рассеянным светом, князь вел беседу с Кандихом и недавно вернувшимся Молнезаром.
   - Вот ты подумай! - говорил он воеводе. - Какие-то пустоплеты и сквернодеи мутят народ против меня, утверждая, будто утратил я милость Сварожью, а остальные спешат эти бредни подхватить. И вот уже родовичи засуетились, начали искать себе новых покровителей... Что же выходит? Может, и впрямь, милость божеская меня покинула? Ведь нет сейчас покоя на земле моей, а народ меня и слушать не желает. Получается, чей-то дрянной язык имеет высшую власть над сердцами людей, нежели княжеское слово.
   - Люди доверчивы, - отозвался Кандих. - А плохому верят охотнее, и куда как чаще. Но дружина твоя, что клялась тебе в верности - пока еще ее хранит!
   - То-то и оно, что пока! - Званимир поднялся с плетеного стольца. - Кто знает, о чем еще им нашептали родовичи? Мне нужно явить доказательство, что не отвернулись от меня родные боги. Нужно разбить урман, выгнать их, истребить, чтобы и дорогу сюда забыли! Вот тогда поверят, что не разучился я держать в руке меч да боронить землю отчую. И разговоры умолкнут.
   Молнезар опустил голову.
   - Прости, княже. Думаю, урмане ушли с наших земель к кривичам, а со Сбыславом нам ссориться не с руки.
   - Так они от Сбыслава и явились! - князь шевельнул желваками. - Он, конечно, ничего не скажет, но попытать можно - отправь гонца к соседу, пусть порасспросит, не ведомо ли ему чего про урман? Гонца найди посмышленее. Чтоб не проговорился, будто знаем мы, кто урман подослал. Пусть предложит Сбыславу вместе от новой напасти отбиваться. А то ведь лихие люди и нам, и ему грозить будут.
   Молнезар поклонился и вышел из горницы.
   Князь повернулся к молодому варну, сидевшему на скамье возле окованного жуковинами большого сундука.
   - Тебя я тоже попрошу о помощи.
   Кандих приложил руку к груди, слегка наклонив голову.
   - Все, что скажешь, князь - исполню.
   Званимир задумчиво помолчал.
   - Варны всегда казались мне народом разумным и сильным. До сих пор Ладья была сокрыта от людей, и тайна спасала ее от дурных помыслов. Но сейчас слухи пошли гулять по земле, и рано или поздно лихоимцы доберутся до нее, сколько тайну ни храни. Знаешь ты, знает Рогдай, знает моя дочь. Да, место неприметно, сыскать его трудно - но кто угадает, на что способны вороги наши, чтобы выпытать, как его сыскать? Ладью надо отсюда увезти, и увезти под надежную защиту. Я бы отдал ее под охрану варнов.
   - Увы, это невозможно, - потупился Кандих. - Я видел ее, она слишком велика. Целиком ее не поднять, не перевезти.
   - Целиком? А можешь ли ты перевезти ее по частям?
   - С этим, думаю, проще. Да только сумеют ли потом наши мастера вновь ее собрать? - Кандих с сомнением покачал головой. - Кто знает, какие тонкие струны способен нарушить резец или молот? Да и потом... Ты ведь слышал, о чем тут толковал латинский монах? Неспроста привели его пути-дорожки в твой край...
   - Ты верно, разумеешь, - заметил Званимир. - Иноземный жрец предлагал мне союз против твоих родян от имени своего господина. Только я отказался.
   Молодой варн вздохнул и посмотрел в глаза князя доверительно.
   - Ты должен знать, что я покинул свою землю в тяжкий час, - признался он. - Недруги обложили нас со всех сторон, как кабанов или волков. Сейчас всем нам грозит гибель, а краю нашему - чужеземный хомут. Мы не ведаем даже, как сохранить свой народ - где уж тут оберегать чужие святыни... Правда, наш Великий Тудун предложил выход - уйти на восточные окраины нашей земли, под защиту крепостей и валов, чтобы попытаться со временем возродить былую славу. Я мог бы привести сюда своих сородичей, и они возвели бы тут храм... Как ты смотришь на то, князь, чтобы жить бок о бок?
   - Отчего нет? - ответил Званимир. - Мы всегда рады помочь собратьям по крови в годину невзгод. Места здесь хватит всем - на раздолье речных лугов и почти нетронутых лесов. Только сумеете ли вы прожить в наших лесах? Ведь вам куда привольнее неоглядные поля, на которых гуляет ветер. Не случайно многие кличут вас полянами.
   - Мы справимся, - заверил князя Кандих. - Наши селяне умеют выкорчевывать лес, расчищать поля, строить дома из самого разного материала... Я думаю, мы не поссоримся.
   Званимир улыбнулся.
   - Мы непременно возведем большой храм, - продолжал мечтать молодой варн, - подобный тем, что стоят в Архоне или Радоре. В него будут приходить все, ведающие словенский язык, дабы поклониться великой святыне наших предков - Золотой Ладье!
   - Главное, чтобы сама святыня до той поры уцелела, - чело князя вновь стало мрачным. - В последнее время снятся мне тяжкие сны. Словно преследует меня в ночи неведомый мне лиходей, от которого ни скрыться, ни убежать. Я поворачиваюсь - и узнаю его, но ничего не могу с ним поделать... Так что об одном тебя сейчас попрошу: отправляйся за помощью, и возвращайся с нею как можно быстрее!
   - А что Рогдай? - спросил Кандих, приподнимаясь с лавки.
   - Насколько я заметил, он стал тебе вроде побратима. Бери его с собой, дорога будет легче и спокойнее с хорошим спутником.
   - Он к дочке твоей, князь, неровно дышит, - признался Кандих с улыбкой.
   Званимир застыл было на миг, задумавшись, потом доброжелательно рассмеялся.
   - Ну, что же... Времена нынче темные, на одном славном роде далеко не уедешь. Коли покажет себя достойным человеком, да заслужит любовь моей дочери - так милости просим. Пусть берет Любаву под венец. Только право это должно заслужить настоящими делами, достойными наших предков. Хоть не воевода он, не ратич знатный, а все одно не буду ему чинить преград, ежели отличится и уважение заслужит. Так ему и передай. Но коли не сдюжит - пусть не взыщет и не распаляет себя впредь пустыми мечтами...
   Мерянина Кандих отыскал в княжьем птичнике. Явно скучая, тот сидел на широком кубле возле деревянных сходней и кормил гусей. Слова молодого варна Рогдай выслушал, как приговор.
   - Ты почто князю все рассказал?! - возмутился он. - Вот, теперь он гонит меня...
   - А ты на что рассчитывал? - удивился Кандих. - Так и будешь вздыхать всю жизнь? Он тебе надежду дал, сказал, что не будет против с тобой породниться - ежели, конечно, покажешь себя. Ну, а нет - так ведь княжна не из простых девиц, не по тебе, стало быть, она. Так что все от тебя зависит...
   - Как же я себя покажу, коли ты меня забираешь?
   - А ты что, в одиночку с урманами ратиться собрался? - Кандих блеснул белоснежными зубами из-под тонких усов. - Тут от нас нынче ничего не зависит. Помощь приведем, урман выгоним - там и подумаешь, как князю послужить да княжне пригодиться. А ты только ходишь за ней хвостом, да вздыхаешь - вряд ли этим ее любовь заслужишь! Так что поехали. Поглядишь на великий Сомбатхей - стольный град варнов, пока еще франки не превратили его в груду развалин.
   Перед отъездом Рогдай очень хотел проститься с княжной, однако нигде не мог ее сыскать. Не иначе как Рысь увела своих учениц куда-то в лес. Махнув рукой, мерянин взобрался в седло крепкого солового жеребца в мрачном состоянии духа.
   Покинув княжий двор, Рогдай и Кандих тронулись в путь на Запад, через липняки и ольховники по лесным тропам. О чем-то вполголоса говорили, поглядывали по сторонам на прыгающих по ветвям пичуг, пока не выехали на огромный луг, простиравшийся до тяжелого косогора, утыканного березами. Кандих натянул поводья. На расстоянии чуть менее сотни шагов двигались люди в кожаных куртках и шлемах. Их было пятеро и шагали они свободно, не таясь.
   - Не иначе как урмане, - пробормотал варн с тревогой. - Взгляни, Рогдай!
   Мерянин присмотрелся. Круглые щиты, разделенные белыми и красными полями, закинутые за плечи ратников, и длинные двуручные топоры на поясных ремнях выдавали воинов из дружины Олава Медвежья Лапа. Отличавшийся с детства зорким оком, Рогдай даже со спины сумел признать в одном из них Энунда Раздвоенную Секиру.
   - Дозор урманский, - вздрогнул мерянин. - Если сейчас за ними пойдем - сможем выйти на остальных!
   - Рисковое это дело, - Кандих с сомнением покачал головой. - Как бы они нас не заметили. Или коней не почуяли. Я одного в толк не возьму: как они мимо всех приглядников Молнезара проскочили?
   - Видать, чародейство им помогает, - уверенно заявил Рогдай. - Рысь бы их сюда не пропустила.
   Кандих мучительно размышлял. Отправиться следом за отрядом значило сделать крюк, а нужно было спешить. К тому же это было очень опасно. Но, не проследив за урманами, молодой варн подверг бы Званимира огромной опасности. Тогда и сам путь его мог бы оказаться бессмысленным...
   - Едем за ними, - решил, наконец, Кандих, преодолев сомнения и колебания.
   Он отбросил мысль разделиться, отрядив за урманами одного Рогдая - по одиночке в дозор не ходят.
   Отряд шел быстро, почти торопливо, словно подгоняемый какой-то угрозой. Не глядя по сторонам и не оборачиваясь, воины направлялись прямиком к берегу реки, который уже проступил через прорехи купины вдалеке.
   - Кажется, мы скоро найдем тех, кого ищет князь Званимир, - Кандих спрыгнул с коня и повел его в поводу к зарослям лещины. Рогдай последовал его примеру. Под прикрытием деревьев и кустошей можно было двигаться к реке, оставаясь незамеченными для урман. Обходя муравейники, пни и толстые корневища, выпирающие из земли, они прошли шагов двадцать, пока человеческий голос не заставил их растерянно замереть на месте.
   - Пособите мне, братцы!
   Голос исходил откуда-то со стороны овражца, укрытого дерезой - основательный, неторопливый.
   Кандих и Рогдай переглянулись. Подступив ближе, заметили за раскидистыми кустами седовласого старца в холщовой лопоти, сидевшего на поваленном стволе, крепко опираясь на изогнутый посох.
   - Что с тобой, дедушка? - уважительно спросил его молодой варн.
   - Пошел поглядеть, где бортевые пчелы медок прячут, да что-то спину свело, - объяснил старец.
   - Ты из слободских, что ли? - осведомился Рогдай, разглядывая незнакомца.
   - Из слободских, - молвил старец. - Огнище у нас рядом. За этим раменьем.
   Он вдруг громко закряхтел, хватаясь рукой за поясницу.
   - А ну, молодые, помогите на ноги встать. Самому не разогнуться.
   - Обожди, дедушка, сейчас поможем, - пообещал Кандих.
   Парни привязали к прочному сучковатому древу своих коней и сделали пару шагов к стонущему слобожанину, но вдруг земля под их ногами непонятным образом дрогнула. Замелькали ветки, корни, травяные стебли. Кандих и Рогдай провалились в волчью яму, прикрытую дерном и листвой. Мерянин судорожно попытался зацепиться за длинные корни, но не сумел удержаться. Сверху посыпались комья земли.
   - Ну, вот и славно, - долетел до парней удовлетворенный голос старца. - Так-то оно лучше будет. Посидите, покамест здесь все дела управятся. Души ваши губить не хочу, а вмешаетесь - дров наломаете.
   Борода старца показалась над краем ямы. Как видно, недуг его прошел сам собой.
   - Ты что ж это творишь? - Кандих удачно подпрыгнул и почти ухватился за округлый выступ, с которого свешивались травяные стебли, однако тот шумно осыпался под его весом. Молодой варн вновь оказался на самом днище злополучной ямы. По счастью, заостренного кола в ней не было.
   - Да кто ты такой? - Кандих устремил вверх негодующий взгляд.
   - Ну, уж не слобожанин, милок, - усмехнулся старец. - Сотоварищи ваши урманские меня бы скорее вас признали. Те, что убили славного Туровида.
   - Туровид мертв! - выкрикнул Рогдай.
   - Да, Туровид мертв, - признал старец нехотя. - Но не один он, слава Туру, исконную веру этих земель сберегал. Остались еще сыны великого Предка, что стоят обычаем старым, нерушимым.
   - О чем ты толкуешь? - не понял старца Кандих.
   - О стезе Туровой, по которой извечно шли те, кто владычествовал над природными силами и сердцами людей, пока не явились в края наши князья Крива и Радим со своими родами и волхвами. Волхвы эти сразу принялись поучать всех уму-разуму, смущая людские души. Мудреными словесами и ловкими кудесами сердца затуманили. Немало добрых кобников и балиев наших за ними подались, обольщенные уменьями пришлых. Да только верные дети Великого Предка и по сей день ему служат. А где сейчас власть волхвов? Где их сила? Вон, новая напасть на наши земли прет - кто защитит народ наш? Не вижу я, чтобы волхвы могли с ней совладать. Только нам, сынам Великого Тура, по плечу спасти этот край.
   - Остановись, кобник! - вскричал Рогдай. - Почто на волхвов беду кличешь? Их и наши жрецы уважают, и чудины, и весь. За ними - мудрость немеряная.
   - Не я - Мать Сыра Земля сама исполнилась бедами, да сбросить власть их мечтает. Слышал я землю. Не желает она более терпеть на себе ни волхвов, ни князя Званимира.
   - Так это ты про князя дурные слухи распускаешь! - внезапно догадался Кандих, пытаясь вновь допрыгнуть до края ямы. - Не иначе как с твоего охального языка вся эта зараза пошла, будто боги от Званимира отвернулись!
   - А разве нет? - старец усмехнулся. - Не понимает князь Званимир, что иные ныне времена приходят. Люди на Западе давно это смекнули. Ширится их царство, никто уже не может им противустать. А Званимир в гордыне своей надеется один воспротивиться велению времени...
   - Что ж ты, и богов своих предал? - вопросил Кандих, неподвижно застыв на дне ямы. - Разве ты не говорил с ними, разве не они оделяли тебя силой своей?..
   - Помолчи, глупый, - чуть повысил голос кобник. - Что бы ты понимал... Не предал я их - а сохраню. Не в имени дело. Да, я позволил пришлому служителю Августину свершить надо мной свой обряд. Он ушел восвояси, довольный, что выполнил свой долг и спас мою душу. А не ведает, что сам он и вся его церковь - будут служить нам. Что вода? Стряхнул ее - и нет воды. А кому будут люди в глухих лесах молиться - какое им дело? Перуном называть бога или Илией - бога не убудет, а наши люди целее будут.
   - Да когда ж предательство благом оборачивалось! - не унимался Кандих.
   - Мало ты сведал древние предания, иначе б знал - предательство зачином было почти каждому большому делу. Вон у ромеев два брата основали ихний Город - и один убил другого. Наши давние предки Тур, Арий и Колос - меж собой воевали, и двое убили третьего. Множество деяний я мог бы тебе назвать, где только смертью, священной жертвой, покупалось величие грядущего... А ныне - суди сам. Званимир борется за одному ему ведомую Правду Богов - и весь свой народ обрекает на противостояние со всеми. И севера с ним в ссоре, и кривичи, и с собственными старейшинами он не в ладах. А придут франки - и что он, один будет с ними бороться? Вовремя уступить силе - не значит предать. Значит, проявить истинную мудрость, которая часто со смирением ходит рука об руку...
   - Смирение? Или трусость? - выкрикнул Кандих.
   - Я прожил долгую жизнь, - словно не слыша его, продолжал кобник. - Я видел всякое - и любовь, и предательство, и трусость, и коварство. Думаю, научился кое-что различать и понимать. Сейчас пришло время Званимиру уйти. Боги не станут нам мешать. Или ты думаешь, что лучше меня понимаешь их волю? Разве не они послали в наш край урман? Все складывается годно для нас. Чужаки убьют вашего князя, на людях наших не будет вины. Нам не придется ни изгонять его, ни умерщвлять. А потом Сбыслав отомстит за его смерть, и законно воссядет на нашем столе. Мы подчинимся тем, кто идет в силе великой - и сохраним народ наш. Иначе и молиться нашим богам будет некому...
   - Когда нападают враги, - тихим, но от того более грозным голосом заговорил Кандих, - мужчины гибнут в бою - однако женщины уводят детей в горы или в леса, и там мальчишки вырастают на преданиях о доблестных защитниках, павших - но не уступивших недругу! О чем будут рассказывать ваши мужи? О том, как они спаслись сами, прикрываясь тем, что спасают своих богов? Какими вырастут их дети? О чем будут им рассказывать матери? Выпусти нас! Там гибнет мой народ и там мое место. По крайней мере, я лягу костьми рядом с ним, не посрамив имени своих предков!
   Ответа не последовало. Наступившая тишина подсказала, что кобник ушел.
   В яме стремительно сгущалась тьма. Оперевшись на плечи Рогдая, Кандих сумел-таки добраться до края и вылезти наружу, ухватившись за толстые корневища. Потом он вытащил мерянина. Кони пропали.
   - Да, - обреченно сплюнул молодой варн. - Влипли мы с тобой. Теперь ни княжеского поручения не выполним, ни ему самому не поможем.
   - Смотри! - Рогдай указал на опушку леса.
   В полной тишине и полумраке, только позвякивая доспехами, по ложбине стремительно двигались урмане, вышагивая ряд за рядом.
  -- Глава 19. По следу черного ворона.
   Олав Медвежья Лапа в последнее время все больше задумывался о судьбе, пытаясь разгадать прихоти Норн. Всю свою жизнь могучий ярл, за плечами которого было немало громких побед и пройденных дорог по водам и землям Мидгарда, уверенно шел к своим целям, твердо зная, что ему нужно и не отступая ни перед какими трудностями. Однако сейчас что-то переменилось. Смутные, но тягостные предчувствия камнем лежали на сердце, нарушая спокойствие ума, подтачивая веру в успех начатого дела.
   Причиной всему была зловредная сущность Хозяек Урда, которых Олав клял всеми известными ему ругательствами. Эти дочери великана Нера, породившего ночь, всегда вели понятную только им игру. Они не подчинялись ни Одину, ни другим Асам, выплетая замысловатую пряжу судеб для вождей и простолюдинов, для повелителей и рабов. Темный промысел Норн не мог постичь даже всеведающий глаз Отца Богов. От предчертанного ими удела не спасало заступничество Тора и Фрейи. Ведь гордые Судьбопряхи ставили себя выше владык Асгарда, никогда не упуская случая показать свое превосходство и преподать им урок. Еще, как доводилось слышать Олаву, Норны считали себя самыми мудрыми существами во всех девяти мирах - самыми избранными и всевластными, рожденными для того, чтобы наставлять и людей, и богов.
   Почему им дана такая сила? Этого Олав Медвежья Лапа никак не мог понять. Упсальские готи, которые сами, как валы, могут зреть тонкое, уверяли, что нити, сплетенные на станке судеб этими каверзными созданиями, имеют разную длину, толщину и цвет. Вурд и Верданди кропотливо ткут их, а Скульд - беспощадно рвет на куски, порой уничтожая почти законченную работу сестер. И так из века в век. Не зря толкуют, что сам Один побаивается Норн, иногда спускаясь к источнику Урд, чтобы с ними советоваться. А еще сестры, облачившись в лебединое оперение, любят появляться у берегов рек и озер, чтобы вдоволь полюбоваться плодами своих трудов, изменить которые никому не под силу.
   Норны служат высшему закону Мироздания - так говорят все жрецы. Оберегают совершенный порядок девяти миров и следят за равновесием сил. Но какой же это порядок, если он даже могучих Асов превращает в беспомощных детей? Все же, хоть и немало пожил Олав на свете, а уразуметь подобное до сих пор не мог.
   Как назло, именно сегодня, когда закончились последние запасы хмельного, а воспоминания о запутанных предсказаниях Дага Угрюмого назойливо, словно мухи, осаждали ярла с самого утра, вернулся Энунд, сын Торна Белого, чтобы убеждать его, предводителя хирда, отказаться от дальнейшего похода. Ему, этому мальцу, не успевшему еще достаточно прославить себя среди людей и снискать уважение богов, оказывается, было видение! Он своими глазами усмотрел в какой-то гардской луже дурные знаки для Братьев.
   Медвежья Лапа в этот миг даже заскрежетал зубами от негодования. Сначала он пошел на поводу у Сбыслава, затем проглотил горечь неудачи в береговом бою, потом смирился с необходимостью терпеть под боком чужого проповедника, а теперь вот его собственный воин явился вразумлять его, что ему следует делать. Поистине, то, что творили с ним Норны, было самым изощренным издевательством.
   - Я все видел своими глазами, ярл, - настаивал Раздвоенная Секира. - Сбыслав хочет нашими руками заполучить золото, а нас всех - предать презренной смерти. Монах-проповедник с ним заодно.
   - Ты просто спятил, юнец, - проскрипел Олав, раздувая ноздри.
   - Клянусь тебе синим плащом Всеотца, что говорю правду.
   Олав Медвежья Лапа от досады кусал губы.
   Самое неприятное во всем этом было то, что молодой хирдманн говорил то, о чем Олав и сам втайне думал. После разговора с волхвом Колодвигом в его душе начали роиться сомнения, еще более подкрепленные дурными предчувствиями. Не годилось ярлу вести в бой людей, не имея уверенности в правоте своего дела, но тут Медвежья Лапа ничего поделать не мог. К тому же отступать было поздно. Братья вновь напали на след князя и его золота, а Один послал проводника и союзника в этом враждебном краю. Казалось, удача вновь улыбнулась хирду.
   Помимо ярла, в походном шатре присутствовали Гудред Ледяной Тролль, Хегни Острие Копья и Бови Скальд. Все они выглядели хмурыми.
   - Ты еще мало чего видел в жизни, Энунд, - более терпеливо заговорил Олав. - Тебя легко ввести в заблуждение. Сдается мне, это чары гардских жрецов затуманили твой разум.
   Сын Торна Белого убежденно покачал головой, рискуя своим упорством навлечь на себя гнев ярла. В поисках поддержки он поднял глаза на своих боевых товарищей.
   - Скажи мне, Бови Скальд, разве уши твои не слышат свист сильного ветра? Кто те двое, что едут на тинг с тремя глазами и десятком ног?
   Хирдманны вздрогнули. Зловещая фраза Энунда намекала на Одина, скачущего на своем восьминогом Слейпнире во главе отряда из бесплотных духов и призрачных псов. Явление Асгардрейи несло смерть всем тем, кто в этот миг находился поблизости от страшной процессии.
   Братья начали суеверно прислушиваться, а лицо Олава залила краска негодования.
   - Тебе мало того, что ты испортил мне настроение своим вздором, - прорычал ярл. - Теперь ты хочешь посеять смятение среди моих воинов?
   - Может, в словах парня есть доля правды, Олав? - осторожно предположил Гудред Ледяной Тролль. - Вспомни схватку западного монаха с Агнаром. Будь я проклят, если этот христосник не применил самый настоящий сейд. Сбыслав тоже не прост. Мы не скрепляли с ним союзной клятвы на оружии, а значит - от него можно ждать любого коварства.
   - Я не отступлюсь от задуманного, - стоял на своем Медвежья Лапа. - А вы все - обязаны подчиняться мне беспрекословно.
   - Я понимаю, ярл, что ты сильно хочешь заполучить эту золотую ладью, - заговорил Бови Скальд. - Но не станет ли она для нас той неподъемной ладьей Хрингхорни, на которой убитому Бальдру было уготовано отправиться в Хельхейм?
   Глаза Олава запылали, как две огненные головешки.
   - Вы что, хотите вернуться в Альдейгьюборг и без добычи, и без славы? - взревел он. - Прослыть нидингами? Что вы будете рассказывать своим товарищам? Что бежали с позором, причем не от вражеской рати, а поддавшись страху перед дурными предзнаменованиями? Какие висы сложат о вашем походе?
   Волки Одина потупили глаза.
   - Сила наша не сломлена и даже не поколеблена, - добавил Медвежья Лапа. - А желанная добыча совсем рядом - только руку протяни. Поквитаемся за все со Званимиром, заберем золото, а уж там решим, что делать с монахом и со Сбыславом.
   Слова ярла показались хирдманнам разумными. Всех их жгло огнем желание поскорее скрестить оружие в радимичами в большом бою и напоить клинки кровью неуловимых врагов. Золотое сияние тоже неуклонно маячило перед мысленным взором Волков Одина.
   Энунду Раздвоенной Секире ничего другого не оставалось, как смириться с волей Олава.
   Выйдя из палатки ярла, юноша почти сразу же натолкнулся на Агнара Земляную Бороду, которому он поспешил посетовать на непонимание предводителя хирда. Кузнец только утешающе похлопал его по плечу.
   - В этом мире, парень, нет ничего долговечного, - сказал Агнар. - Если нас ждет жестокая смерть - выходит, такова наша судьба. Но бегать от опасностей и трудностей - не в обычае у свободных людей фьордов. Надо уметь идти до конца, каким бы этот конец ни был.
   Энунд лишь мрачно усмехнулся.
   - В этом мире нет ничего долговечного... - повторил он задумчиво.
   Перед лицом юноши на миг промелькнули отсветы далеких детских воспоминаний. Однажды, когда брити Хейдрек привел мальчугана к скалистому обрыву над бушующим морем, сын Торна Белого спросил его:
   - Велик ли наш мир?
   Хейдрек подобрал маленький камушек и бросил его в пучину высоких пенных вод.
   - Он так же велик для человека, как море для этого камня. Но даже у такого большого мира есть пределы. И есть жизненный срок.
   - Ты хочешь сказать, что наш мир не вечен? - поразился тогда Энунд.
   - На свете нет ничего вечного и постоянного, мой мальчик. Наш мир создан богами и в свой черед падет в битве сил Тьмы и Света. Ты уже видел две зимы назад большое затмение? Это волки Скель и Хати, ведущие охоту за небесными светилами, сумели заглотить солнце и луну. Светилам удалось вырваться из их глоток, разогнать беспросветную тьму, но однажды эта тьма уничтожит все то, что нам известно.
   - А боги? - Энунд затаил дыхание.
   - Боги тоже падут, - ответил Хейдрек. - Сгинут в черной бездне разрушения. Ведь все они лишь на половину состоят из божественного вещества Бора. Другая часть их природы - Бестла, есть смертное вещество, такое же, как и у людей. Поэтому тебе лучше сразу свыкнуться с мыслью, что на свете нет ничего постоянного. Если ты усвоишь это сейчас - тебе будет проще смириться с болью и разочарованием потерь, которые ты неминуемо встретишь в своей жизни. Когда же придет предел отпущенному тебе сроку - ты будешь готов принять его со спокойным сердцем, не цепляясь за жизнь, подобно безвольным трусам...
   Этот урок Энунд Раздвоенная Секира запомнил навсегда. Вот и сейчас ему оставалось лишь тихо вздохнуть.
   Волки Одина готовились к переправе на берег. В этот момент к Энунду неожиданно приблизился Олав в сопровождении Августина.
   - Ты еще очень юн, - произнес монах с легким сожалением. - Перед тобой вся жизнь. К чему губить ее напрасными спорами? Выполняй приказы своего ярла, и твоя часть добычи не уйдет от тебя!
   Сын Торна Белого хотел было возразить, но язык точно прилип к его гортани.
   - Ты возвращался в стан руслом ручья и теперь знаешь дорогу, - сказал ему Медвежья Лапа. - Поэтому поведешь хирд вместе с монахом.
   Энунд подчинился. Он был совсем не в восторге от подобного спутника, однако ослушаться не посмел, опустив глаза. В нем сейчас боролись самые противоречивые мысли и чувства. Осознание близкой беды для Братства перемешивалось с воспоминаниями о Любаве. Энунд очень хотел еще раз увидеть русоволосую гардскую воительницу. Стереть из памяти ее образ - такой будоражаще яркий и волнующий - было непросто. Он вновь и вновь всплывал перед юношей. Подобной девушки встречать ему еще не приходилось. Любава очаровала его не только своей красотой. Все в ней - ее нрав, ее смелость, ее боевой задор - неудержимо притягивало к себе.
   Другая мысль молодого хирдманна крутилась вокруг проповедника. Энунд никак не мог себе представить, что предпримет Августин, дабы преодолеть защиту Рыси, оберегающей подступы к укрывищу князя Званимира.
   Кормчие подогнали драконы к береговой отмели. После того, как носы их, глубоко прорезав илистое дно, вгрызлись в песок с редкой чахлой травой, а якоря были спущены в воду, Волки Одина начали выгружаться с судов. Тут же был составлен боевой порядок, который по мере продвижения к лесу вытянулся в неразрывную цепь. Середина блистала железными скобами прочных круглых щитов копьеносцев и мечников, в голове и хвосте хирда шли лучники.
   Охранять драконы Олав Медвежья Лапа оставил два десятка братьев во главе с Храфтом Черным. Монах Августин уверенно ступал рядом с Энундом, впереди хирдманнов. На бледном заостренном лице его нельзя было углядеть и тени сомнений. Отстав на полшага, за Энундом шел Агнар Земляная Борода с большим луком. За спиной его постукивал щит, кованый пояс оттягивали по бокам топор и меч.
   - Если христосник заведет нас в западню, - шепнул он, улучив случай, Раздвоенной Секире, - подохнет первым от стрелы в затылок.
   И снова Энунд видел вокруг себя густой гардский лес, стебли которого цеплялись за его ноги, а ветви колотились о щит. Птицы, что еще недавно оголтело перекликались между собой, умолкли и забились в тень, напуганные обилием чужих людей, одетых в железо. Перелесок вскоре спустился в глубокую и длинную ложбину, покрытую дерном, где лиственницы и клены свисали со склонов, образуя округлый свод над тропой. До слуха Волков Одина донеслось журчание водяных струй.
   - Это Крапивный Ручей, - обернулся к хирдманнам Августин. - Вдоль него мы доберемся до рощи, примыкающей к Горе Сварога.
   Ручей, проступивший за порослями молодого ивняка, был совсем мелок, однако холодные воды его, бегущие по щебню и белым камням, звучали громко и раскатисто, создавая переливы, похожие на людскую многоголосицу. Приминая ногами пролеску и сныть, Волки Одина ступали краем потока, присматриваясь по сторонам.
   Энунд ощущал тревогу, скользя по ветвям глазами. Напряжение было написано и на лицах Братьев. Желваки Торольва Огненного Быка ходили, как жернова, Хумли Скала шумно дышал носом. Хирдманны нисколько не опасались вражеской дружины, но колдовские пущи гардского края действовали на них угнетающе.
   - Смотрите! - выкрикнул Бови Скальд, указывая на верхушку одинокого ясеня, тугой струной вытянувшегося на склоне. - Это Хугин, упившийся кровью.
   Волки Одина в холодном молчании воззрились на зловещую птицу, точно сошедшую с их боевого стяга. Энунд сразу узнал крупного ворона, отливающего металлическим блеском, которого он уже видел у Ратного Круга близ Жар-Ручья. Только теперь длинный изогнутый клюв его был густо запачкан кровью.
   Августин, заметив волнение Братьев, поспешил заговорить с ними громким невозмутимым голосом.
   - Отважным воинам не стоит беспокоиться из-за какой-то птицы, - заверил он. - Силой божьего слова я могу разрушить чары словенских магов и лишить их власти. Они не смогут помешать вам.
   - Это тебе нужно беспокоиться, - недобро бросил Олав Медвежья Лапа. - Если не сдержишь своего слова и не приведешь нас к логову князя радимичей. Так что молись своему богу.
   Почва под ногами Волков Одина становилась все более хлипкой. Кусты крапивы теперь были повсюду, а в ветвях деревьев слышались постоянные шорохи. Идти стало труднее, но хирдманны неуклонно продвигались вперед. Неожиданно ручей расширился и загудел еще сильнее, чем вызвал недоумение финов. Вода, потемнев и сгустившись, стала непрозрачной. Она струила плотным потоком, который иногда выбрасывал на берег колючие брызги. Тойво на миг приостановился, пытаясь высмотреть дно, но тут прямо перед его носом из воды выскочило что-то большое и быстрое, почти сразу вновь погрузившись в шумный ручей.
   - Вот так рыбина! - обомлел Инту.
   - Это не рыбина, - возразил Тойво. - Какой-то гардский зверь.
   Хирдманны уже начали спорить между собой, однако ручей вновь взбурлил. На берег вырвалось существо, от вида которого Братья оторопели. Оно было похоже на огромного лохматого пса с шерстью черной, как сажа. На миг хирдманны растерялись от неожиданности, но фины быстро пришли в себя и принялись стрелять в зверя из луков. Ни одна стрела не причинила ему вреда. Пес скрылся в кустарниках.
   - Да эта тварь железнобокая, - заметил Агнар Земляная Борода, бледнея.
   Волки Одина неподвижно застыли, хмуря брови. Олав Медвежья Лапа оглядел их и мгновенно понял причину их беспокойства. Неведомый зверь был воспринят Братьями, как порождение Локи и Ангрбоды, чудовищный пес Хельхейма Гарм, которому было предначертано погубить в день Последней Битвы могучего Тюра.
   - Ярл, - Хегни Острие Копья поднял глаза на Олава с виноватым видом. - Если мы пойдем дальше, он утащит нас в мир мертвых.
   Заметив смятение в рядах хирдманнов, поспешил вмешаться Августин.
   - Доверьтесь мне, - проговорил он. - Я покажу вам, как велика сила Божьего слова.
   И он принялся читать молитву приглушенным голосом: "Именем Господа нашего..."
   Олав Медвежья Лапа внимательно наблюдал за монахом и видел, что тот меняется на глазах. Расправив плечи и растопырив пальцы, он словно врос в землю. Лицо его сильно побледнело, вены выступили на лбу. Через прикрытые веки проглядывало яркое сияние очей.
   "А монах-то и впрямь непрост, - вдруг осенило ярла. - Видно, изрядно поднаторел в магическом искусстве..."
   Олав только теперь осознал, что проводник хирда может представлять для него не меньшую опасность, нежели жрецы радимичей.
   "Неизвестно еще, куда может повернуть эта сила в будущем", - подумал Олав и тут же перехватил устремленный на него взгляд проповедника. Августин явно читал его мысли, каким-то неуловимым образом пролезая в самую душу. Медвежьей Лапе стало неуютно.
   - Не сомневайся, ярл, - произнес монах. - Ты получишь то, зачем отправился в этот поход.
   - Мы можем идти дальше? - спросил Олав, стараясь выглядеть бесстрастным.
   - Да. Преграды колдунов Званимира не остановят вас.
   - Что ж, поглядим, - ярл оглянулся на своих боевых товарищей.
   Те все еще выглядели неуверенно.
   - Агнар, Хумли! - обратился к ним Медвежья Лапа. - Разве не вы говорили не раз, что ваша мечта - встать рядом с Отцом Богов в Последней Битве? Докажите, что достойны этого. Даже если мы встретим в этом проклятом краю детей Локи и служителей Хозяйки Мрака, они не помешают нам добыть великую славу во имя наших богов.
   Волки Одина молча согласились со своим ярлом. Продолжили двигаться вдоль ручья, который скоро почти пересох. Зато земля стала еще более хлипкой, продавливаясь под ногами. Множились, жались вниз тяжелые ветви многочисленных ив. Они громоздили перед хирдманнами настоящие завалы, через которые нужно было подчас пробираться, низко согнувшись. Немилосердно хлюпал ил, затягивая стопы. Братья глухо ворчали под нос, но не останавливались. Только растянули цепь еще сильнее, чтобы не задевать друг друга оружием. Больше всего хлопот доставляли длинные копья.
   С каждым шагом становилось все тяжелее идти. Теперь кустистые ветви вязались между собой тесно и неразрывно. Пришлось пустить в дело топоры, чтобы прорубать себе просеку.
   - Ты не говорил, что дорога будет такой неудобной, - укорил монаха Олав Медвежья Лапа.
   - Она не была такой, - отозвался тот задумчиво. - Боюсь, что край этот имеет свойство меняться...
   Августин прислушивался к чему-то очень напряженно, на лицо его легла тень. Внезапно он остановился и придержал за руку Инту. Фин посмотрел на него сердито.
   - Дальше не пойдем, - огорошил всех проповедник. - Надо перейти на другую сторону ручья.
   - В чем дело, монах? - недовольно пробурчал ярл. - Почему нельзя идти прямо?
   - Мне был голос, - неопределенно ответил Августин. - Голос Господа нашего Иисуса Христа. А он меня никогда не подводит.
   - Что за чушь ты мелешь? - загудел Альв Бешеный. - Какой еще голос?
   - Обожди, Альв, - Олав Медвежья Лапа протиснулся вперед и вперил взгляд в непроглядную стену ветвей. - А ну, дай мне копье.
   Ярл взял у Бешеного тяжелую пику, отвел плечо и метнул копье в тесные заросли. Хирдманны услышали звук падающего оружия, уходящий куда-то глубоко вниз - глухой деревянный постук.
   - Срубите-ка несколько сучьев снаружи, - распорядился Олав. - Только, во имя Фрейи, делайте это без спешки.
   Волки Одина выполнили приказание, расчистив достаточно большой просвет. Перед ними обнажился округлый проем в толще земляного холма.
   - А ты был прав, проповедник, - заметил ярл. - Как я понимаю, холма здесь тоже не было?
   - Видит Бог, нет, - признал Августин.
   - И ты не знаешь, что в его чреве?
   Монах на мгновение задумался.
   - Когда-то мне приходилось слышать, что на юге земель радимичей осталось немало ходов, прокопанных и укрепленных бревнами глубоко под землей племенами, которые жили здесь в древности. Так они спасались от своих врагов. Но этот нежданный холм - явно порождение дьявола или его слуг. Он возник для того, чтобы мы попали в сети лукавого.
   - Ярл! - окликнул Олава Тойво, всматриваясь в глубины провала. - Оттуда исходит свечение и слышны звуки.
   - Клянусь Мегингьердом, поясом неустрашимого Тора, это и есть вход в Нифльхейм, - убежденно проговорил Гудред Ледяной Тролль. - Мир мрака и смерти.
   - Что притихли, храбрецы? - Олав Медвежья Лапа оглядел побледневшие лица хирдманнов с неожиданной улыбкой. - Или перевелись в земле фьордов настоящие герои? Тому, кто отважится спуститься в это логово, я отдам в награду свой топор Сигвальди, Правитель Победы.
   - Не нужно так шутить, ярл, - увещевающе прошептал рядом Августин.
   - Я и не думал шутить, - повел плечами Олав. - Просто хочу посмотреть, чего стоят мои люди перед лицом настоящей угрозы.
   - Лучше не рисковать без надобности своими воинами, - пытался настаивать проповедник, но быстро замолк под тяжелым взглядом Медвежьей Лапы. Олав был непреклонен.
   - Ну, неужели никто не решится бросить вызов старухе Хель и строптивым Норнам?
   - Я могу спуститься туда, - внезапно для всех вызвался Тойво.
   Олав оглядел лучника оценивающим взглядом с головы до пят.
   - Вы слышали, Сокрушители Голов? - спросил ярл Братьев. - Метатель стрел из Страны Финов отважнее всех вас.
   - Не всякому смертному дано еще при жизни заглянуть в Похьелу, - объяснил свой мотив Тойво. - Только великому мудрецу Вяйнямейнену удалось это. Он получил знание от великана Антеро Виппунена, перехитрил саму Хозяйку Мертвых Лоухи и стал самым почитаемым среди всех людей. Может и мне повезет вернуться из Похьелы живым?
   - Если окажется, что боги благоволят тебе и Смерть выпустит тебя из своих объятий, мой Сигвальди станет твоим, - пообещал Олав. - Но ты расскажешь нам обо всем, что там увидишь.
   Тойво кивнул и решительно направился к провалу. Отстранив рукой несколько ветвей, он нагнулся и нырнул в темное жерло холма.
   - Тут деревянные мостки, которые ведут вниз, - было последнее, что услышали от него Волки Одина.
   Ждать пришлось долго. Однако, несмотря на недовольство и нетерпение Августина, Олав Медвежья Лапа не спешил покидать берег ручья. В душе ярла оставалась надежда на возвращение фина. Хотя, может быть, он просто хотел узнать, сопутствует ли удача хирду. Братья тоже ждали развязки с большим любопытством.
   Как видно, стрелок Тойво и правда пребывал в милости у богов. Через какое-то время он вывалился наружу из загадочного провала. Фин был белым, как снег. Жадно заглотнув ртом воздух, он сразу же упал без чувств на руки товарищей.
   - Жив? - осведомился ярл.
   - Жив, - подтвердил Альв Бешеный.
   Когда Тойво пришел в себя, ему стоило немалых трудов припомнить все, что с ним приключилось и внятно об этом поведать.
   - Это большая подземная страна, - промолвил он. - Там живут существа, похожие на людей, но совсем маленького роста. Они одеваются в одежду из древесной коры, а лицом похожи на ящериц. Говорить по-нашему не умеют - шипят, как змеи. Но я их понимал.
   - Что еще ты видел? - обступили фина хирдманны.
   - Стены и башни града, сделанные из дерна, - продолжал Тойво. - Есть и святилища из черных камней, которые охраняют безобразные жабы размером с собак. В тех святилищах стоят трехголовые глиняные изваяния. Я видел пастухов, перегоняющих стада громадных пауков, видел озера, по которым плавают лодки, сплетенные из травы и листьев, видел большой котел, в котором люди-ящерицы варят какое-то зелье, называя его Настоем Истины.
   - Тебе позволили уйти живым? - спросил Олав.
   - Да, ярл. Со мной говорили жрецы и объяснили, что ждали там тебя, чтобы принести в жертву Великому Ящеру, которому они служат. А всех наших Братьев они хотели сделать рабами в многочисленных градах, которые разбросаны вдоль Змиевых Троп, пролегающих под землей.
   Медвежья Лапа ощутил, как по спине его пробежал холодок.
   - Какая же сила может быть у этих уродливых гнуров?
   - Они сильны своими чарами, а не ратным умением, - объяснил Тойво. - Могут заговаривать оружие и лишать воли.
   Волки Одина загудели.
   - Еще они сказали, что ни ты, ни твои воины не избегли бы этой участи, если бы не защита иноземного мага, под которой вы до поры находитесь, - добавил фин, покосившись на проповедника, стоящего в отдалении. - Поэтому они меня и отпустили. Велели сказать тебе, что ты своим мечом прокладываешь себе дорогу к гибели, связавшись с теми, кто гораздо хитрее и сильнее тебя.
   - Ну, это мы еще поглядим, - выдохнул ярл, скрывая гримасу негодования.
   Олав распорядился перебраться через ручей и продолжить путь по его правой стороне.
   - Заткните рты и перестаньте судачить, как бабы, - прикрикнул он на хирдманнов.
   Ярлу хотелось поскорее забыть о том, что он узнал и увидел. Волки Одина неохотно примолкли и снова растянулись цепью. Вскоре овраг закончился, и они смогли подняться на луговину, с которой открывался вид на березняки. Только теперь к Братьям вернулось спокойствие. Здесь, на травяном просторе, продуваемом ветром, все вздохнули с облегчением.
   Однако Олав Медвежья Лапа не позволил хирдманнам расслабиться, заставив сомкнуть ряды.
   - Постоянно помните о вражеской угрозе, - сказал он. - И о цепкости гардских стрел. Сомкнуть щиты!
   Предусмотрительность бывалого воина и предводителя хирда сыграла добрую службу Волкам Одина. С заката до слуха их докатился шум множества ног и топот копыт.
   - Кто это может быть? - повернулся ярл к Августину.
   Монах наморщил лоб.
   - Полагаю, дружина Званимира.
   В словах проповедника не было уверенности, он с усилием вглядывался вдаль. Появление Сбыслава у березовой рощи сейчас могло грозить ему неминуемой смертью от рук хирдманнов.
   Братья составили плотный боевой строй, развернувшись навстречу опасности. Лучники заняли свои позиции.
   Первыми перед Волками Одина возникли всадники. Это явно были радимичи. Алые щиты и колонтари с квадратными нагрудными бляхами хирдманны не забыли со времен боя у Осиной Пустоши. Узрев перед собой литую щитоносную фигуру, ощетинившуюся множеством копий, радимичи оторопели от неожиданности. Как видно, они не ожидали встретить здесь противника.
   Олаву Медвежьей Лапе бросилось в глаза, что дружинники Званимира сильно измождены, а некоторые покрыты кровоточащими ранами. Было похоже, что они совсем недавно вышли из боя. Но с кем они могли биться здесь, на исконной земле радимичей, в то время когда весь хирд преодолевал тяготы дороги вдоль Крапивного Ручья? Мысль эта заставила брови ярла сомкнуться в одну сплошную черту. Неужели мальчишка Энунд оказался прав?
   Однако предаваться размышлениям было некогда. Олав приказал Братьям готовиться к битве. Беглым взглядом окинув пребывающую конную и пешую силу радимичей, ярл оценил ее примерно в сотню всадников и сотню пешцев.
   - Сначала порубим их, а потом будем разбираться, что здесь происходит, - сказал он хирдманнам.
   Волки Одина возликовали. Наконец-то можно было разгуляться в настоящем, правильном бою, который был их родной стихией. Братья наперебой начали славить Одина, Тора и Тюра. Пока не село солнце, нужно было растоптать дерзких гардов, порадовав богов их кровью. Это понимали все. Радимичи, по-видимому, тоже поняли, что уклониться от схватки сейчас не смогут, и смирились с неизбежностью нового боя. Затрубил боевой рог Хегни Острия Копья.
   Однако как ни всматривались в нарастающую линию неприятельских ратников Олав, Хумли и Торольв, они нигде не могли разглядеть ни Званимира, ни воеводу Молнезара. Это наводило на мысли, что либо Братья натолкнулись на отряд, отделившийся от основных сил князя, либо на остатки разбитой дружины. Волки Одина, громыхая щитами, выровняли строй. Они уже видели перед собой серые лица радимичей, в которых сквозила обреченность. Похоже, дружинники еще не успели в полной мере оправиться от потерь и ран, а нужно было снова идти в бой, для которого у них осталось слишком мало сил.
   Но радимичи не отступили. Олав Медвежья Лапа сразу разгадал причину этого. Позади них шел враг, который отрезал пути отхода, полностью отдавая воинов Званимира в его руки. И Олав начинал понимать, что это за враг.
   Перед лицом угрозы копьеносцы и мечники радимичей вытянулись стеной. Конники откатились к крыльям строя - они не стремились вырываться вперед с боевым кличем, кружить возле хирдманнов, метая стрелы. Застыли в каком-то холодном ожидании. Ярл уловил замысел противника - безыскусно простой, но неизменно действенный. Радимичи явно хотели зажать его в клещи, связав пехотой и обойдя с боков конницей, а уж потом расколоть, как орех. Потому Олав сразу перестроил хирдманнов по ходу движения в броненосный клин, похожий на морду морского ежа. Четверо Волков Одина во главе с Хумли Скалой и Торольвом Огненным Быком вышли вперед, спину им подперли шестеро Братьев, далее - восемь, десять, двенадцать. Хирдманны, ступающие с краев, составили щиты немного под углом. Получилось подобие носа морского корабля, способного разрезать перед собой людские волны и, при этом, оставаться надежно защищенным от ударов с крыльев.
   Луг был почти ровным - без глубоких овражин, взгорков и проплешин. Это позволяло Волкам Одина набрать хороший разгон. Распаляя себя выкриками, Братья сближались с радимичами, которые тоже пришли в движение, чтобы встретить катящий на них вал. Воинство Олава Медвежьей Лапы походило в этот миг на тяжелый, но быстроходный дракон, направляемый к цели умелым рулевым и попутным ветром. Впереди страшного клина хирдманнов летела тень, схожая с черной птицей, расправившей крылья - зловещая тень самой Смерти, готовая накрыть собой строй радимичей.
   Дружинники Званимира, должно быть, почувствовали ее. Громыхнули щитами, издали боевой рык, чтобы отогнать наваждение. Сплотились совсем тесно и наставили на врага копья. Потом бухнули луки, выпустив стайку стрел, оперенных белыми с синими хвостами. Волки Одина были к этому готовы. Пригнувшись и закрывшись щитами, они приняли железный рой на защиту. Ответом были стрелы финов - такие же длинные, но с черно-красным оперением - упавшие поверх голов щитоносцев.
   Радимичи сжались было под их гнетом, но быстро выпрямились. Волки Одина видели их теперь совсем близко - горящие гневом глаза взирали на них из-под наличников блистающих шлемов. Крепкие, жилистые руки, окованные наручами, вытолкнули навстречу Братьям длинные пики с широкими наконечниками. Без страха, без сомнений дружинники приняли грудью тяжелый удар разогнавшегося клина.
   Первые ряды разлетелись, кто куда. Было ощущение, что окованный сталью таран с треском вынес городские ворота, разбросав повсеместно обломки и щепки. Или зубило, направляемое молотом, вгрызлось в болванку, выбив сноп искр. Строй Братьев был слажен и выверен до мелочей - он ломил неприятельскую силу, как железный кулак великана. Копья гвоздили тела, топоры крушили щиты, мечи подсекали ноги, а поверх этой непроницаемой стены смерти продолжали шипеть стрелы. Преград на пути Волки Одина не видели или просто старались не замечать. С безумным упоением они грызли твердь боевого порядка радимичей.
   Однако пройдя сквозь строй дружинников несколько уверенных шагов, Братья начали вязнуть. К их удивлению недруг оказался тверд и грудью, и рукой. Привыкшие сходу рассекать шеренги саксов и франков, хирдманны не ожидали натолкнуться на упорное сопротивление. Радимичи не падали духом перед лицом потерь, не отступали и не показывали страха, свирепо огрызаясь ударами. Эти воины тоже хорошо знали, куда и под каким углом лучше всадить копье в прощелы панциря противника, как раскрыть защиту или подрубить незащищенные места над коленом, чтобы осадить в траву наступающих. Умелые выпады дружинников вырывали людей из клина Волков Одина, доходили до их огненно горячей плоти. Однако на место падавшего сразу вставал его товарищ. Упрямство радимичей только усиливало неистовство Братьев, заставляя громко верещать звериными голосами. Но каждый из детей Асов знал: сохранение нерушимого строя превыше всего. Как бы не стремились отличиться отчаянные рубаки Хумли Скала, Агнар Земляная Борода или Хегни Острие Копья, им приходилось делать то, что было необходимо для удержания ратного порядка.
   Отлаженный механизм вершил свое дело. Строй хирдманнов, бьющий, как один человек, с усилием, но расчленил стену воинов Званимира, оставив после себя растоптанные и еще дергающиеся в конвульсиях тела. Теперь Братья начали перестроение, растекаясь в более широкую фигуру, где уставших заменили свежие бойцы. Раскусив твердь радимичей железными зубами, они намеревались теперь перемолоть обе половины вражеского войска, раздавить и расщепить всякие остатки ее боевой силы. Однако, к изумлению и разочарованию хирдманнов дружинники, получив свободный проход к березовой роще, начали отходить к ней, избегая дальнейшего боя. Зато конники, с гиканьем и вездесущими стрелами обрушились на людей Олава, прикрывая отступление своих пехотинцев. Они вновь клевали хирдманнов, зазывая показать свою доблесть. Ярл звуком рога приказал составить полукруглую шеренгу для боя с конницей. Когда отразив несколько ее наездов, Братья перешли в наступление, радимичи снова их обманули. Метнув еще несколько стрел, они развернули коней и умчались к березнякам, подняв густую пыль. Волки Одина проводили их громкими проклятиями.
   На утоптанном лугу остались мертвые и раненные. Олав Медвежья Лапа потерял тридцать два хирдманна. Убитых радимичей насчитали пятьдесят восемь. Ярл негодовал. Враг в очередной раз вырвался из рук, не пожелав биться до конца: до гибели или победы. Хумли Скала сотрясал воздух громогласными ругательствами. Зато Агнару было не до угроз - чернявый широкогрудый ратник, с которым он схватился напоследок, глубоко пропорол ему правое бедро. Пришлось делать перевязку и перетягивать рану жгутом. Больше других не повезло Альву Бешеному. Он получил жестокий удар булавой, промявший шлем и сломавший ему шейные позвонки. Воин испустил дух.
   Олав стоял над телами павших Братьев, стиснув зубы. И дело было даже не в том, что он не одержал убедительной победы. Радимичи оказались куда крепче и сноровистее, нежели он себе это представлял. Хирд понес неоправданно высокие потери. Сейчас можно было лишь вспоминать четкие, уверенные действия ратников Званимира, которые в своей дисциплине и согласованности почти не уступали непобедимым покорителям морей. Можно было вспомнить и силу этих лесных воинов, умеющих лихим ударом снести голову с плеч или расколоть пополам дубовый щит. Доселе ярл, искушенный в битвах, еще не сталкивался с противником, способным биться столь достойно, не рассыпаясь под мощным натиском Волков Одина.
   Олав хмурил брови. Из этого боя он не мог вынести для себя никакой пользы. Радимичи выскользнули из его медвежьей хватки, потери задержат хирд еще на некоторое время для погребения павших и врачевания многочисленных ран. А ведь каждый человек здесь, в сердце этого глухого враждебного мира, стоит для него дороже десятка золотых слитков! Когда запалили костры, а Братья провожали в Вингольв отважных героев, отмеченных Одином, ярл постарался придать своему лицу торжественное выражение, скрывая тревожащие его чувства. Хирдманны, отерев свою и чужую кровь, благодарили Повелителя Битв за то, что он послал им победу, вот только среди них не нашлось ни одного, кто мог сегодня в полной мере этой победе порадоваться.
   Еще не сгустилась ночь, когда остатки рати радимичей достигли Берестяного Мольбища. Усталая редкая стена гридней на замученных конях, покрытых пеной и кровью, выстроилась перед крыльцом терема, на котором появился князь.
   - Где Молнезар? - было первое, что спросил Званимир.
   - Погиб воевода, - отозвался сотник Прелют. - Долго решал, кого по твоему слову к Сбыславу послать, да не нашел никого справного. Сам поехал, с десятком воев. Сбыслав его в засаду заманил на дороге к Сорочьему Логу. Один Воемил спасся, да нам все поведал, - сотник указал на молодого курносого парня без шелома, с сухим кровоподтеком во всю щеку. Кольчуга его была пробита в двух местах.
   Званимир стиснул кулаки.
   - А сами почто сюда явились? Хотите урман за собой привести?
   - Не брани их, княже, - рядом с князем незаметно возникла Рысь. - Урмане сами сюда дорогу ведают. Близок уж топот их ног. А ведет их твой гость недавний, которого ты на погибель всем нам за стол посадил...
   - Кто? - резко обернулся Званимир.
   - Вещун бродячий, Августин. Знатный кобник да чародей оказался... Даже мне не выстоять против его чар, - Рысь сверкнула глазами. - Так что тебе нынче каждый человек дорог. Вели накормить воев, да пошли их отдыхать.
   - Прелют, отправь молодцев в гридницу. После ужина уложи, где место сыщешь: кого в верхнице, кого в закуте. А сам с Воемилом меня отыщи.
   Сотник кивнул, отдав приказ ратникам спешиваться.
   Пока дружине варился в котлах на дворе небогатый ужин, князь выслушал Прелюта, заглянувшего в его горницу.
   - Как только весть от Воемила получили - стремглав полетели на выручку Молнезару, - рассказывал сотник. - Да вот незадача: сами на засаду кривичей нарвались. Отроки мои даже мятель княжий видели - Сбыслава рук дело...
   - Сколько вас тут?
   - Была сотня комонников, да столько же ополченцев взял. От Сбыслава почти два десятка пешцев потеряли. В бою с урманами полегло без малого шесть десятков воев. Еще раненных много - и от кривичских клинков, и от урманских.
   - Как же вас на урман-то вынесло? - удивился Званимир.
   - Сами не понимаем. Наскочили на нас ни с того - ни с сего... - оправдывался Прелют.
   Князь даже скрипнул зубами, но сдержал свой гнев.
   - Ладно. Поутру разбираться будем. Размещай людей, только не взыщи - места тут немного.
   - Да не впервой, - отозвался сотник.
   Едва он скрылся за дверью горницы, поднялась и Рысь, тихо сидевшая у окна.
   - Ступай за мной, - велела она князю таким голосом, что тот даже не подумал возражать.
   Незримой тропой достигли они чащи леса, а потом тропой лесной прошли к капищу Яр-бога, за которым скрывалось хранилище берестяных и деревянных книг. В волоковом окне избушки горел огонь, и князь различил склонившуюся над лучиной фигуру.
   Когда Званимир и Рысь переступили порог, поглощенный чтением человек их даже не заметил. И лишь когда старая ведунья приблизилась к лавке и протянула руку, Бьорн поднял на нее глаза. Послушник покорно отдал ей плашку.
  
  -- Глава 20. Гибель ладьи.
   "... Ярило-Батюшка! Среди лесов, полей и рек ты освещаешь нам путь своим Ярым Оком. На зеленом, цвета спелых трав, скакуне везешь нам жита колос и от Солнца добрую весть. Мы же, дети твои, творим тебе славу за свет и тепло небес, за росу жизни и мудрость, позволяющую отличать Правду от Кривды. В трудный час для земли нашей ты укрепляешь наши длани, сжимающие оружие, и направляешь клинки наши на врага, повергая иноплеменных супротивников. Так было со времен Богумила-князя, отстоявшего светоч Прави, когда сыны твои проливали кровь-суряницу в битвах с лютыми ворогами, хотевшими погрузить мир в темень безумия и страха.
   Восславляем тебя, Ярый Боже, и требы тебе приносим, ибо пламень твой, со Сварожьих Небес струящий, дарит нам здраву и могуту, радость и удаль. Дух твой, который вмещают наши сердца и очи, дает зарод новой жизни для оратая и воя на раздолье полей и дубрав. Яри же нас, Яр-Буй Отче, чтобы вились верви родов наших и не пресекалась в них сила божественной Правды. Чтобы не переводились мед и хмель в наших домах, клети ломились от жита, загоны от скота, а ворог стороной обходил край наш, помня о тверди наших мечей. Ведь твердь эту отцы и деды наши доказали премногими славными деяниями, по которым судят о нас в землях заморских со времен князя Идан-Турса и до последних князей Русколани..."
   Рысь отложила доску с буковицами и посмотрела в глаза Званимира.
   - Предки наши наставляли нас в мудрости богов и завещали не щадить живота во благо родной земли, - проговорила она. - Но еще они вещали, что коловерть времен движется, мешая в себе свет и мрак. Неминуемо наступают дни, когда ясное солнце застилает тьма войны и разора, отвратить которые подчас непосильно для воли человеческой. Не раз уже погибал и возрождался ряд жизни среди колен Сварожьих. Однако мы, дети Яр-бога, сберегали обычаи и искон пращуров, коими стояли всегда: уходили ли на чужбину из-за бед непосильных, жили ли скрытниками в лесах в годину перемен, когда рати инородцев, неисчислимые, как звезды, топтали наши травы и осушали реки. Можно потерять дом, край, жизнь, но веды Прави, таящие мудрость божескую, важно сохранить для блага грядущего и для процветания наших потомков - тех, кто бросит свежие зерна жизни в оскудевшую почву.
   Князь молча согласился со старой ведуньей.
   - А ты, отрок? - повернулась Рысь к неподвижно сидевшему Бьорну. - Готов ли помочь сохранить то, к чему довелось тебе прикоснуться?
   - Да, - просто ответил тот. - Только один я столько не унесу!
   Званимир усмехнулся по-доброму.
   - Будет тебе помощь. Но почему он? - он поднял глаза на Рысь.
   - Сердце его всецело принадлежит трисветлому Даждьбогу. Я наблюдала за ним последние дни и поняла, что северянин пробудился. С его духовного взора спала завеса и он готов посвятить свою оставшуюся жизнь служению ведам Прави. Верно ли молвлю? - спросила ведунья у послушника.
   Тот лишь молча кивнул.
   - Добре, - промолвила Рысь. - Тем паче, что ворог нынче силен. И Сбыслав Кривский, за помощь инородную продавший веру отцов, и урмане-ратоборцы, забывшие узы родства, и темные кобники, искусные в лиходействе. Не выстоять нам горсткой малой супротив такого скопища. И железом вострым со всех сторон опоясанные, и чарами оделенные. Черная туча Сваргу застит, затмение скроет лик Солнца Красного, повергнув родовичей наших в пучину горя. Однако то - лишь один виток Круга Сварога, через недолю воспитующий крепь нашего духа. За ним воспоследует новый рассвет, улыбка Ярилы Весеня, от которой воспрянет наша земля. Так было всегда: за лютой годиной приходит возрождение.
   - Доводилось ли прежним князьям, матушка, переживать столь суровые испытания? - осведомился Званимир.
   - Не единожды, - заверила ведунья. - Вспомни Белояра-князя. Велика была земля его, могуча лепшими воями, да и сам князь волховского был призвания. Однако в час затмения светил вражьи воинства растерзали рать его, а самого князя взяли в полон, предав страшной казни. Сумрак морочный напитал силою черные полчища Амала Венда, обрекая словенский род на долгие невзгоды. Лишь при князьях Словене и Буримире вновь поворотилось Колесо Сварога, растопив темь живительной ярью, а пращуры наши начали строить защитные кольца градов от беспокойных недругов, возрождая лад на нашей земле. Прими судьбу, сплетенную тебе Макошью, без ропота и недовольства, ибо нельзя ноне избежать перемен. Пуще всего страшиться надо, чтобы книги сии не попали в руки Августина-проповедника. Немедля отряди надежных людей с Бьорном в Архону, просить помощи у побратимов наших-ободричей. Дощи пускай сберегут жрецы из святилища Святовида.
   - Сделаю, матушка, - пообещал Званимир. - Я уже приглядел тех, кому это будет по плечу. На них вся надежда.
   Рысь с задумчивым взглядом протянула руку к табличкам и взяла одну из них.
   - "Сварог-Отец научил нас раять родную землю, запасая в амбары жито; превращать руду в железо и ковать из него плуги и серпы, мечи и секиры; защищать род и отчизну с оружием в руках; славить богов наших, кои суть - старшие родичи и наставники на стезе Прави, - зачитала она. - Владыка Сварожьего Круга даровал нам всемудрые законы, помогающие жить в согласии с Небом и Землей. За это мы неустанно чествуем отца нашего колославами, требными зернами, медом и сурьей.
   Перун Сварожич, Ратай Небесный, утвердил порядок для всех, кто живет во Яви и оградил сей порядок от жара Огня Подземного своим щитом. Во славу его, небесного воеводы, научившего нас премудростям ратным, свершали мы великие подвиги, отвращая недругов от земли нашей, и ходили в походы, укрепляя наши рубежи. В тех войнах сплотились Перуновы дети единой семьей, и не было супротивников, способных поколебать нашу силу и твердь нашего духа.
   Непры, рузы, дулебы, борусы и белояры в те дни создали союз, скрепив его клятвой Перуновой, и добирались дружинами до самых дальних закатных земель, заставляя инородцев трепетать перед нашими клинками. О временах тех еще не остыла память людская и многие с почтением произносят имена князей Тривера, Боеслава, Куломира и Сивояра..."
   - Слабость родов словенских ныне - в том, что одиноки они, каждый сам за себя постоять только и может, - промолвила ведунья, отложив буковицы. - Виданное ли дело, чтобы братья проливали кровь друг друга на потребу иноземцам? Канули в прошлое могучие союзы Сварожьих сынов. Закатные страны зарятся на нашу землю, покушаются на веру отцов. На юге - поляне стонут под натиском франкских да греческих воинов. С севера грозят урмане.
   - Долго ли продлится еще Ночь Сварога, матушка? - поинтересовался Званимир.
   - Без малого век. Пока князь ободричей, Орел из рода Сокола, наставляемый жрецами Святовида, не съединит разрозненные роды, положив начало великой державе Перуновых детей.
   Складки на лице Званимира разгладились.
   - Слава богам нашим. Значит, дети и внуки мои увидят светлые времена.
   - Об этом тебе еще предстоит позаботиться, - сказала Рысь. - Отправь Любаву в Архону вместе с посланниками. Здесь ей оставаться нельзя - ворог уже рядом, в лицо дышит.
   - А ты? - после некоторого молчания спросил князь. - Готова ли ты, матушка, сопровождать моих посланцев в Архону или поручишь это своим дочерям?
   - И я, и дочери мои останемся здесь, - ошеломила его своим ответом Рысь. - На этой земле мы родились, здесь мы и умрем. Негоже нам скитаться, точно беспризорным сбегам по дальним краям.
   - Я полагал, что твое призвание - охранять древние письмена наших пращуров, - осторожно промолвил Званимир. - Нужно ли тебе принимать участие в сече, которая, как видно, станет для нас последней?
   - Письмена священные - есть только оттиск вещего сердца, - ответила Рысь. - Пока существуют на земле нашей волхвы - всегда будет, кому научить сородичей наших внимать истоку Рода небесного и следу родов земных. Будет, кому растолковать знаки божеские и прочесть летопись деяний наших славных дедов.
   - Ты хочешь сказать, что дощи эти не столь важны?
   - Суть не в самих буковицах, ибо нетленное отражение их существует и в небе, и на камнях, и в водных омутах. Мы - хранители родовых письмен. Но служим мы не плашкам с резами, а отчей земле.
   - Я понял тебя, матушка, - проговорил Званимир. - И все же, письмена эти важны родовичам нашим - всем, кто ведет род свой от Сварога-Батюшки, всем, в чьих жилах струит кровь Даждьбога и Перуна. Чтоб научиться читать знаки земли и неба, потребно немалое время, чего подчас не достает в суровую нашу годину, полную войн и кровавых распрей. Послания же пращуров, выбитые в резах и чирах буквенных доступны очам каждого. Через приобщение к ним воздымается дух людей словенских, возгорается ярь праведная, помогающая край свой боронить и силу предков могутных в своих дланях ощущать.
   - То верно, князь, - согласилась ведунья. - Потому надобно сберечь наши писания и донести до жрецов-ротарей, под защитой коих им ничто не будет угрожать.
   Князь встрепенулся - за окном раздались быстрые шаги.
   - Скорее! - в избушку вихрем ворвалась Любава. - Урмане рядом! Надо уходить, и уносить с собой все!
   - Мы не сможем унести Золотую Ладью из ее земляного ложа! - возразил Званимир.
   - Надеюсь, ее не найдут, - Любава потупилась. - Никто не знает к ней тропу, а если мы уйдем - урманам и спросить будет некого.
   - Зови Черноглаву, - велела Рысь. - Собирайте книги. А ты, князь, удержи урман, пока не уйдут Бьорн с твоей дочерью.
   - Батюшка! - Любава повисла у князя на шее, тот с трудом оторвал ее и вышел быстрыми шагами.
   Из дальнего перелеска, освещенные слабым блеском факелов, уже появились первые ряды урман. Измученные ратники Званимира с трудом собирались возле ограды хором, готовя луки и копья.
   - Помните - князя или его дочь надо захватить живыми, - предупредил Августин. - Никто, кроме них да старой колдуньи, не знает места укрытия Золотой Ладьи. Колдунья вам все равно ничего не скажет, а вот от князя вы, я думаю, добьетесь ответа, если полоните его дочь.
   - Как бы они не выскользнули из рук в этой проклятой темноте, - проворчал Олав. - Лес стоит со всех сторон.
   - Они не уйдут, - уверенно заявил Августин. - Там хранятся их святыни, за которые радимичи будут драться до конца. Но позволь мне сначала поговорить с ними - быть может, князь сдастся сам?
   - Ну, это вряд ли, монах, - возразил ярл. - Званимир - воин, а настоящий воин никогда не сдается. Я бы, на его месте, уж точно не сдался.
   - И все же, попытаться следует.
   Августин, бормоча молитву, двинулся к высокому частоколу, опоясывающему двускатные деревянные постройки.
   У ног его ударила стрела, и монах остановился.
   - Почто грозишь оружием божьему человеку? - воззвал он в темноту с угрозой в голосе.
   - Божий человек не приводит врагов к святыне хозяев! - ответил князь громким голосом, приближаясь к воротам. - С чем пришел?
   - Дозволь мне войти, - попросил Августин.
   - Ну, уж нет, - усмехнулся Званимир. - Один раз я уже поверил тебе. Второй раз ты на эту уловку меня не поймаешь. Ты, я вижу, нашел себе новых друзей - вот им и рассказывай о милости Божьей.
   - То есть, ты твердо решил умереть и погубить свою дочь? - бесстрастно вопросил монах. - Что же, это твое право. Но знай - куда разумнее подчиниться силе, которой не сможешь противостоять, нежели сопротивляться - и погибнуть в безнадежной борьбе.
   - С чего ты взял, что борьба безнадежна? - возразил князь. Он понимал, что напрасно тратит время на бесполезный спор, однако промолчать не смог. - Еще на памяти моих дедов никто не слыхал о франках. Они занимались мелкими спорами у себя на западе - и вдруг из ничего возникла держава, перед которой я должен преклониться? Почему же ты считаешь, что мы тоже не можем объединиться и явить силу, перед которой склонится и ваша сила?
   - Вы упустили свое время, - усмехнулся Августин. - Да, сто лет назад франки были слабы и разобщены. Но три Карла создали великую державу, собрав народы, с которыми прежде воевали, и объединив их под знаменем истинной веры. Теперь они сильнее любого, кто захочет им противостоять. Ведь всякий здравомыслящий человек понимает, что лучше дружить с сильным - нежели пытаться сплотить слабых. А потому, чем дальше идут победоносные войска Карла - тем сильнее он становится. И тем меньше готовых погибнуть остается у него на пути. Даже если ты сейчас бросишь клич ко всем окрестным племенам - вожди их лишь пожмут плечами и поклонятся Карлу и Истинному Богу, отвергнув своих богов, ибо Бог Истинный явил свою силу, прекратив раздоры в стране франков и даровав им власть над всеми соседними народами. Кто же захочет пойти на смерть - ради призрачной возможности объединить врагов Карла, даже если бы таковые сыскались? Что можешь предложить им ты, чтобы повести за собой?
   Продолжая говорить, Августин подходил все ближе к воротам.
   - Ну, а если ты и готов погибнуть - люди твои не готовы. Спроси дочь свою, желает ли она умереть?
   Князь, отворивший створки ворот, внезапно увидел лицо проповедника прямо перед собой. Они встретились глазами - и на долгий миг замерли, состязаясь взглядом.
   - Разве ты оставил мне выбор? - Званимир усмехнулся, опуская глаза. - Уж коли мне в любом случае уготована погибель - не лучше ли встретить смерть сражаясь, чем пресмыкаясь перед победителем?
   В его руке внезапно блеснул тяжелый меч, выхваченный из ножен.
   Августин отпрянул, упав ничком. Над его головой тут же просвистело несколько стрел. Помня наказ проповедника, лучники-фины не трогали князя, а били в укрывшихся за частоколом дружинников. Те ответили им плотным роем своих стрел, нацеленных в самую гущу хирдманов.
   Однако нападающие, сдвинув щиты, отбили колючий залп. К удивлению радимичей, они не подступили к воротам, а начали слаженно обходить укрепления княжеского терема по правому краю. От своего ярла Волки Одина получили указание двигаться к сосновнику, где, насколько знал Августин, содержались древние словенские книги. Чтобы защитить хранилище, гридням Званимира наверняка пришлось бы оставить укрепленный терем.
   А еще - и об этом Августин не ведал - там торопливо собирали мешки и торбы с книгами княжна Любава и дочери Рыси. И ради их спасения Званимир тоже был готов пойти на все.
   - Пропустите урман, - негромко скомандовал князь, переходя на левое крыло бревенчатого заборала, почти смыкающегося с густым строем вековечных дубов. - Мы встретим их в лесу.
   Августин, которого хирдманны еще недавно видели возле ворот частокола, неожиданно оказался за самой спиной Олава Медвежьей Лапы.
   - Постой, ярл, - предупредил он. - Впереди вас ждет засада. Вели своим людям рассредоточиться, едва они войдут под своды леса.
   Олав бросил на монаха почти ненавидящий взгляд.
   - Уж не думаешь ли ты, что лучше меня разбираешься в военном деле?
   - Нет, почтенный ярл, - Августин смиренно опустил глаза. - Я лишь хочу напомнить тебе, что леса - не самое привычное для вас место боя. Мой скромный опыт может оказаться тебе полезным.
   Медвежья Лапа оглядел монаха с ног до головы, но ничего не сказал.
   - Рассредоточиться! - отдал он приказ.
   Тугая линия щитов распалась, превратившись в железную цепь на подходе к кряжистым соснам и растопыренным можжевеловым кустарникам. В мгновение ока из-за них, будто из-под земли, вынырнули дружинники князя. Завязался бой между деревьями. Финские лучники, стукая тугими жильными тетивами, вновь состязались в искусстве стрельбы с лучниками радимичей. Стрелы падали без перебоя с обеих сторон, буравя древесные стволы, кусая тела, ломаясь о железные скобы щитов. Их черную россыпь разбавило несколько брошенных гриднями сулиц, однако Волки Одина либо уклонились от них, либо срубили на лету топорами.
   Еще не успел разгореться настоящий бой - ярый и злой, - как радимичи начали отступать, теснимые Братьями. Они уходили вглубь леса под верещание хирдманнов, затягивая врага в темное жерло, усеянное разветвленными древесными сучьями и ветвями.
   - Огня туда! - крикнул Августин.
   От факелов в задних рядах финов запалили стрелы-разжиги, и вот уже огненные всполохи рассветили чащу с шипением и треском. Пожар занялся быстро. Огонь жевал сухую кору и вереск, забираясь все выше по сосновым стволам, он расползался кругами, вздымая к небесам острые языки пламени и столбы едкого дыма. В этих мятущихся отсветах стали заметны очертания кровли деревянной лачуги и удаляющие людские тени, согбенные под грузом мешков.
   Хирдманны умножили усилия, сметая сопротивление гридней, чтобы скорее пробиться к четверым беглецам.
   - Там дочь Званимира, - указал ярлу Августин.
   Несколько ратников князя, оказавшихся на пути Братьев, приняли лютый бой, чтобы задержать людей Олава. Они стояли широко, дабы крепче размахнуться мечом и булавой. Волки Одина, напротив, давили плотной массой и садили в радимичей своими твердыми копьями, выдергивая их из тел с громким криком. Достать их было тяжело, сталь радимичей больше грызла обшивку щитов, редкий раз успевая промять или просечь шлем. Под страшным натиском гридни вынуждены были скучиться, отбивая неприятельские выпады. Теперь уже секиры и клинки хирдманнов пошли в дело, лязг и гам заполнили лес. Но радимичи еще держались.
   Внезапно литая стена Волков Одина вздрогнула, словно отпираемая изнутри. В самую толщу ее вклинилось что-то стремительное, напористое и неудержимое. Холодным огнем полыхнула сталь двух мечей, наносящих удары точно и неотвратимо.
   - Двоерукий! - пронесся шелест голосов по рядам Братьев.
   Это Званимир, дождавшись, пока урманский строй обойдет тын и углубится в лес, сам атаковал его со спины, отшвырнув в сторону свой алый щит и подхватив левой рукой чей-то оброненный меч. Появление его застало хирдманнов врасплох. Князь крутился в немыслимом боевом танце, обратившись в сплошное кружево стали, высекающее металлические искры и фонтаны крови. Его удары разносили прочные щиты Братьев в щепки, сбивали шлемы и ломали клинки. На миг даже показалось, что он в одиночку способен противостоять целому хирду, столь умело обращался он со своим оружием. Стрелы финов, пытавшихся достать его из-за деревьев, ломались под лезвиями княжеских мечей, как сухие тростинки. Один из хирдманнов повалился на спину, пораженный в горло, другому Званимир отсек кисть правой руки.
   Бови Скальд протиснулся было к князю, угрожая мечом, но его отодвинул в сторону Хегни Острие Копья.
   - Обожди, парень, твое время отличиться еще придет.
   На лице Хегни появился голодный оскал. Он понимал, как почетно сразить столь умелого воина. Отбросив щит, он взял в левую руку второй топор и начал вращать двумя тяжелыми секирами столь же легко, как Званимир управлялся с мечами.
   - Посмотри в мои глаза, князь! - Острие Копья сделал пару шагов к князю радимичей. - В них ты увидишь улыбку Хель, Черной Госпожи. Она хочет отметить твое чело своим холодным поцелуем.
   - Я готов к смерти, - скупо откликнулся Званимир, рубанув воздух мечом, зажатым в левой руке. - Но не думай, что отправить меня в ее чертоги будет просто.
   Два противника сошлись, не говоря более ни слова. Им никто не мешал. И Волки Одина, и радимичи отодвинулись, опустив луки и копья. Каждый хотел посмотреть на противоборство двух могучих воителей и узнать, кому из них сегодня будут благоволить боги.
   Званимир, чуть прищурив глаза, первым устремился в бой, нанося непрерывные удары парными клинками. Хегни отбивал их сплошной стеной широколезвийных топоров, похожих на крутящиеся мельничные жернова. Он старался гасить самую силу атаки, снося ее в сторону. Но князь не замедлялся. Тело его заворачивалось спиралями, словно вихрь, гудящий металлом. Своим безудержным натиском он лишал хирдманна возможности атаковать самому.
   В том, что ему противостоит многоопытный ратник, Острие Копья убедился быстро. Князь выбирал нужное ему расстояние для выпадов, рассекал воздух под разными углами, а иногда с бешеным скрежетом скрещивал клинки. Когда меч его обжег скулу Хегни, тот отступил на шаг, усмехнувшись. Густая капля крови упала на землю. Хирдманн ясно понимал, что происходит. Противник его совершал легкие и точные выбросы самыми остриями клинков, целя в голову, тогда как Хегни приходилось тратить больше времени для замаха тяжелыми топорами, отводя назад плечи. Бывалому Волку Одина хватило бы всего одной ошибки князя, чтобы оборвать его жизненный путь, вот только Званимир пока был безупречно точен...
   Хегни сделал глубокий вдох, собирая дыхание в животе и направляя в сердце огонь Медвежьего Жара. Сначала черты его лица замерли, а глаза будто остекленели, но уже через мгновение наступившее затишье нарушил раскатистый звериный рык. Ощущая распирающий его тело поток неистовой ярости, Острие Копья ринулся вперед, перестав заботиться о защите. Званимир попятился. Теперь на него наседал обезумевший от жажды крови соперник, глаза и лицо которого стали пунцовыми. Хирдманн попеременно работал обеими секирами, перемалывая воздух. Силы его будто удесятерились. Не выдержав такой бешеной мощи, один из мечей князя, попав в стальную мельницу, разлетелся на части. Званимир почти перестал атаковать, отбиваясь вторым клинком и уклоняясь от вражеских выпадов.
   Увидев это, Хегни громко расхохотался и отбросил в сторону одну из своих секир, то ли проявляя великодушие и желая уравнять шансы, то ли показывая свое презрение к противнику. Волки Одина одобрительно загудели.
   Схватка возобновилась с новой силой. Это было упорное противоборство железа, взглядов, воли. Званимир, смахивая пот с лица, наносил молниеносные удары: сверху, снизу, сбоку, часто на ходу изменяя направление движения. Однако Хегни подхватывал их широким лезвием своего топора и легко откидывал от себя. Хирдманн стремился оттеснить князя, чтобы приложить его крепко и наверняка. Хрип человеческого дыхания изредка прорывался сквозь непрерывный гул и скрежет металла. Острие Копья, вновь заголосив во всю глотку, крушил пространство перед собой, вынуждая князя радимичей увертываться и петлять. Он держал секиру двумя руками и свист, который она издавала, побуждал наблюдающих за боем ратников охать и качать головами. Хегни показалось, что желанный момент настал. Подскочив к Званимиру и оттолкнув его меч, он со всей силы рубанул его сверху в шею. Как сумел выскользнуть из-под этого смертельного удара князь, так никто и не понял. Однако Званимир сделал то, что, вероятно, не сумел бы иной воин. Он не просто отклонился, вывернув тело в бок, но успел своим клинком перерубить шейные позвонки подавшегося вперед хирдманна.
   Хегни охнул - больше от недоумения, чем от боли - а потом опустился на колено и уперся рукой в землю. Жизнь еще теплилась в нем, хотя кровь хлестала черным фонтаном, твердая воля заставляла делать отчаянные попытки встать на ноги. Дернувшись и дико выпучив глаза, он захрипел, силясь что-то сказать, но повалился на бок, чтобы уже никогда не подняться. Только судорога сотрясла его могучее крупное тело, после чего оно окончательно затихло.
   Хирдманы на миг окаменели, потрясенные гибелью Хегни. Это дало возможность Званимиру добраться до своих ратников. Тяжело дыша ртом, он отошел на три шага - под защиту гридней, и тут же бой закипел вновь. Полетели стрелы и сулицы, но ратники заслонили князя щитами.
   Лицом князь был совсем темен. Воемил, заглянув в его глаза, лишенные победного ликования, сначала решил, что виной всему сильная усталость, как вдруг приметил волочащийся за Званимиром темный кровяной след. Весь правый бок кольчуги был глубоко распорот, из-под рваных поддоспешника и рубахи выглядывала зияющая рана. Как видно, урманин все-таки успел зацепить князя своим страшным топором, чего тот в пылу боя не заметил. Гридни подхватили Званимира, когда ноги его подкосились. Положив князя на щит, они поспешили его унести.
   Между тем Волки Одина, только сейчас придя в себя после смерти своего боевого товарища и побратима, с воем устремились вперед. Из ряда их вырвался Хумли Скала, длинным движением перерубив в поясе оказавшегося перед ним радимича.
   Внезапно откуда-то с восхода донеслись тревожные крики.
   - Что там творится? - Олав замер, всматриваясь в непроглядную лесную даль.
   - Мне кажется, к нам идет твой союзник, князь Сбыслав, - отозвался Августин со скрытой усмешкой. - Как видишь, без помощи он тебя не оставил.
   - Клянусь всеми водопадами Нифльхейма! - в ярости вскричал Медвежья Лапа. - Неужели он хочет лишить нас законной добычи?
   - Не беспокойся, ярл, - заверил его монах. - Князь с самого начала обещал тебе половину. Думаю, он рассудил, что будет справедливо, если вторую половину работы он сделает сам.
   В глубине леса разыгралась жестокая схватка. Теперь к избушке-хранилищу отступали остатки воев Званимира, которым отрезали пути отхода появившиеся кривичи. Среди радимичей Волки Одина с удивлением различили женщин. Это были Рысь и три ее воспитанницы. Облаченные в короткие кожаные панцири, они с невиданной яростью бросались на наступающих гридней Сбыслава, переливающихся чешуей юшманов. Воительницы были подобны обезумевшим хищницам, защищающим свое логово от вторгшихся чужаков. Тяжелая броня и желтые щиты кривичей, украшенные рисунком беркутов, трещали под мощью их секир, мечей и рогвиц. Неуловимые для неприятельских клинков, ратоборки вертелись волчками, отскакивали и наседали снова.
   Постепенно Волки Одина, надвигающиеся плотным кованым строем со стороны терема, повергли на землю или оттеснили последних дружинников Званимира. Между ними и нежданными союзниками остались лишь дочери Рыси. Здесь же, близ накренившейся вековой ели с поникшими лапами они увидели и Бьорна. Послушник бездвижно стоял, скрестив на груди руки и приникнув спиной к дереву. Мертвенно бледный, он наблюдал за ходом сражения расширенными глазами, а у ног его лежали связанные бечевой холщовые мешки.
   Старая ведунья оглядела хирдманнов затравленным взглядом. Несколько легких ран уже покрыли ее плечи и руки. Сознавая неотвратимость своего конца, она отступила на три шага и закрыла глаза. Глухой и далекий голос, который исторгла она из груди, заставил Братьев замереть на месте.
   - Владыка Незримого, правитель запретных чертогов! - возгласила Рысь, - Откликнись на зов мой! Вверяю тебе свою судьбу. Огонь станет пеплом, плоть станет прахом, кровь станет водой. И только полунощное дыханье твое пребудет незыблемым вечно. Средь сумрака подземных долин, средь хлада черных вод яви кощную силу, повергающую лютоверть людскую. Засти славу живых, угаси ярь отчаянных! О Всевидный! Яви облик гнева тем, попирает земь над логовом твоего величия!
   Разнесенный многогласым эхом клич этот коснулся верхушек сосен и елей, заставив их сбросить на землю несколько шишек. Ветер, зародившийся в густых ветвях, с шипением пополз вниз по древесным стволам. Вот уже зашлись дрожью извивы корней. Вздыбились кусты, содрогнулась земля, будто что-то непомерно большое зашевелилось под ногами хирдманнов. Братья напряглись, силясь закрыться щитами от неведомой опасности. Но руки их теперь только безвольно тряслись.
   - Что нам делать, монах? - Олав Медвежья Лапа повернулся к Августину. - Эта проклятая баба погубит нас всех!
   Волки Одина уже видели, что над лесом всплывает багряное облако, растекаясь в гигантскую фигуру существа с ощеренной пастью и зубчатым хребтом. Полыхающие разводы становились все больше, свивая и растягивая чешуйчатые кольца.
   - Не тревожься, ярл, - пытаясь сохранить самообладание, ответил проповедник. - Я позабочусь о том, чтобы колдунья не причинила вреда твоим воинам. Это бесовское наваждение развеется от истовой молитвы...
   Он закрыл лицо капюшоном и соединил руки, принявшись бормотать что-то неразборчивое. Фигура Августина стала похожа на каменную статую, но от нее исходили какие-то текучие волны и токи. Потом губы монаха издали звук, подобный клекоту горной птицы, разорвавший ткань пространства. Напряжение, источаемое проповедником, стало таким сильным, что хирдманны уже не могли на него смотреть, отодвинувшись в сторону.
   Дрожь земли утихла, багряное марево над лесом начало медленно таять.
   - Больше власть колдуньи не будет над вами тяготеть, - с усилием вымолвил Августин.
   Когда он снял с головы капюшон, Братья с трепетом увидели, что лицо его посинело, а из уголка рта стекает кровь. Непостижимая для наблюдателей борьба отняла у проповедника все силы. Он просто сполз на землю и застыл бездвижно.
   Это было воспринято воинством Олава как знак к продолжению боя. Воспрянув духом, Волки Одина вновь ринулись вперед, готовясь сполна отплатить своим противницам за мгновенья пережитого страха. Все было кончено довольно быстро, несмотря на упорнейшее сопротивление ратоборок. Энунд Раздвоенная Секира, рубившийся в первых рядах, сумел пробиться к Любаве. На миг он встретился с ней глазами - и вздрогнул: сейчас на него смотрела не прекрасная дева, а дикий зверь, готовый в клочья растерзать любого врага. Отбросив жалость, молодой хирдманн перехватил свою секиру поудобнее и бросился в бой.
   - Дочь князя взять живой! - успел крикнуть Олав Медвежья Лапа.
   Сбив Любаву с ног, Энунд притиснул ее к земле. Девушка еще пыталась дотянуться ногтями до его лица, источая ненависть и ярость, но сын Торна Белого просто связал ей руки кожаным ремнем. Рысь, Черноглава и Зоремила, исколотые и посеченные вражеским оружием, медленно испускали дух. Несмотря на все свое искусство, четыре женщины ничего не смогли сделать там, где отступила сотня мужчин.
   В этот миг победного торжества Волков Одина к ним выехал из-за елей князь Сбыслав на саврасом скакуне. Зерцало, шлем с наушами, наручи и поножи-бутурлыки его звенели алыми бликами. Чуть позади него ехали Хорол и Тороп. Рядом держались гридни в куяках из круглых пластин и шлемах с наличниками.
   - Здрав будь, ярл Олав! - громко приветствовал князь кривичей предводителя хирда. - Боюсь, если бы мои ребята не перегородили все тропы Мольбища, эти веретницы выскользнули бы из твоих рук!
   - Ты предлагаешь нам выяснить, кто более достоин получить добычу? - резко отозвался Медвежья Лапа. - Я всегда готов!
   - Что ты, ярл! - Сбыслав слез с коня, отдав поводья одному из своих воев, и подошел к нему. - Мы еще не нашли добычу, чтобы ее делить. Но я вижу, твои люди полонили княжью дочь. От нее-то мы все и узнаем.
   По знаку князя его наперсник Хорол вытащил поясник и направился к лежащей на земле Любаве. Энунд загородил девушку своим телом.
   - Она моя!
   Хорол неуверенно оглянулся на своего князя. Сбыслав дернул скулами, не зная, как ответит его союзник на возможное своевольство княжеских людей, как вдруг вперед выступил Августин. Двигался он еще с большим трудом и был желтым, как воск.
   - Я думаю, нет необходимости добывать признание у этой девицы, - произнес он очень тихо, но убежденно. - Среди твоих воинов, ярл, найдется человек, который тоже может указать нам место захоронения ладьи.
   - Кто же он? - удивился Олав Медвежья Лапа.
   - Тойво!
   Ярл переглянулся с Агнаром Земляной Бородой. Как видно, не зря фину довелось побывать в подземной стране.
   Когда отыскали лучника, монах вперил в него свой острый немигающий взгляд.
   - Расскажи нам, что поведали тебе духи, когда ты спускался в жерло холма?
   Под тяжестью этого взгляда, проникающего в самое сердце и подавляющего волю, Тойво сник.
   - Ты ведь знаешь, где искать Ладью? - не выпускал его из своей железной хватки Августин.
   - Нужно идти к ручью, - с усилием выговорил фин. - Это здесь рядом. Но нам придется выкопать лаз.
   Сбыслав, жадно ловивший каждое слово стрелка, повернулся к Хоролу и что-то ему нашептал. Воевода с несколькими спешившимися кривичами направились к терему Званимира быстрыми шагами. Увидев это, Любава дернулась, попытавшись подняться, однако Энунд удержал ее за плечо. Девушка вновь смерила его ненавидящим взглядом, но ничего не сказала.
   Бьорн по-прежнему стоял у ели. Августин приблизился к своему ученику с укоризной во взоре.
   - Брось этот хлам и ступай за мной, - монах силой высвободил из его пальцев мешки с плашками. - Ревностному последователю Христову не нужны дьявольские письмена.
   - Я не пойду с тобой, - с неожиданной твердостью промолвил послушник.
   - Что ты говоришь, Иоанн? - изумился Августин.
   - Меня зовут Бьорн, - поправил своего наставника юноша. - Такое имя дал мне мой отец.
   - Ты забываешься, - Августин закусил губу. - Обратной дороги нет! Твои прошлые грехи смыты с тебя крещением, но если ты сейчас попробуешь отступиться - тебя ждет вечная погибель! Запомни это.
   Бьорн не ответил. Он лишь тяжело дышал и неотрывно смотрел на своего наставника.
   - Я вижу, сильно тебя околдовали языческие сказания, - нахмурился тот. - Яд их успел проникнуть в твою душу, затуманить разум. Мы поговорим с тобой позже. А эти злосчастные письмена будут преданы сожжению.
   Лицо Августина стало суровым. Он подозвал одного из финских стрелков, оказавшихся поблизости, и велел сторожить лежащие под елью мешки до его возвращения.
   И кривичи, и хирдманны Олава сейчас были поглощены единственной целью - найти золото князя Званимира.
   Когда вернулись гридни Хорола с лопатами и заступами, Сбыслав распорядился идти к скрыну Золотой Ладьи. Тойво указывал дорогу.
   Скоро лиц людей коснулся кисловатый запах влажных трав и мхов, до слуха докатился гул водного потока, похожего на шепот нескольких голосов. Вспорхнули и поспешили унестись прочь дремавшие на кочках утки. Тойво уверенно ступал по качающейся тропе, за извивами которой блестели мочажины и торчал длинный камыш. Когда добрались до ручья, Дыхание Ящера обволокло воинов белесыми парами. Оно сочилось какими-то незнакомыми, прогорклыми ароматами и студило кожу. Не было ни ветерка, ни птичьего пения. Округа повисла в мертвой тишине. Даже стебли, ломающиеся под ногами хирдманнов, не издавали звуков.
   - Здесь! - проговорил Тойво, останавливаясь между двух выпуклых кочек, которые ходили ходуном.
   Августин - настороженный и взволнованный - огляделся по сторонам, словно в чем-то себя убеждая. Расценив, что опасность не угрожает охотникам за ладьей, он повернулся к ратникам Сбыслава.
   - Копайте! - велел он.
   Полтора десятка человек принялись вгрызаться в холодную и влажную, однако удивительно неподатливую землю. Бурую с зеленоватым отливом породу держали бесчисленные корни и стебли - вязали, крепили, не дозволяя человеку легко добраться до земляного нутра. Духота мешала работе, пот струил в глаза кривичей. Две лопаты, увязшие в клейком грунте, разломились поперек. Но одному из гридней Сбыслава повезло. Заступ его выстучал пустоту.
   - А ну, братцы, налегай! - крикнул он. - Все вместе осилом возьмем.
   Кривичи с увеличившимся рвением взялись копать, и вскоре большой пласт почвы осел вниз. Кто-то с ругательствами полетел в возникший провал. Однако через пару мгновений из темноты донесся его радостный возглас.
   - Огня сюда! - распорядился Августин, охваченный возбуждением, как и все, собравшиеся вокруг.
   По мере того как дыра расширялась, перед глазами людей проступала часть подземного хода, укрепленная бревнами вдоль стен. Переполняющую всех радость резко оборвал возглас кривича, шарившего руками внизу.
   - Что ты видишь? - выкрикнул в провал Сбыслав, принимая факел из рук Хорола.
   - Здесь кто-то есть, - голос воя дрогнул. - Похоже, подземный страж.
   - А ну, - вперед протиснулся Сельви Трехцветный. - Позволь, князь, - обратился он к Сбыславу. - Мой меч не боится ни людей, ни черных альвов, оберегающих подземные сокровища.
   - Дерзай, - кивнул ему Сбыслав.
   Хирдманн, взяв в одну руку факел, а другой вытащив клинок, с легкостью спрыгнул в провал. Кривич отодвинулся, пропуская его вперед. Первое время глаза Сельви ничего не различали. И только как следует присмотревшись, он сумел разглядеть в десятке шагов от себя облаченного в доспехи воина.
   - Клянусь костями Альбериха, это происки злокозненных гнуров, - пробурчал Трехцветный.
   - Будь осторожен! - предупредил хирдманна Олав.
   Но Сельви уже не слышал ярла. Он решительно шагнул к неподвижной фигуре. Глаза внимательно изучали незнакомый выпуклый шлем, похожий на колпак, пластинчатый панцирь и продолговатый щит, который незнакомец удерживал в руке. Воин не стоял, а сидел на высоком валуне. Заглянув в его лицо, хирдманн невольно отшатнулся.
   - Мертвяк, - пробормотал он.
   Из-под обода шлема на него смотрели пустые глазницы желтого черепа. Броня скрывала высохший древний скелет.
   Сплюнув на землю от разочарования, Трехцветный толкнул костяное тело острием меча, и оно шумно рухнуло назад, развалившись на части. Бурая пыль взвилась столбом, оседая на руках и лице хирдманна. Сельви закашлялся и отступил на шаг, но пыль - едкая и вязкая - потянулась следом, забираясь в легкие и обжигая плоть. Сколько он не стряхивал кисти рук, сколько не прочищал горло - все было тщетно.
   У подбежавшего к хирдманну кривича от ужаса расширились глаза. Кожа Сельви Трехцветного кровила и разваливалась, превратившись в одну сплошную рану. Он еще пытался хватать воздух ртом, силясь найти спасение от страшных мук, однако ядовитый воздух словно сжигал его изнутри. Кровь шла теперь из глаз и из ушей. Еще через несколько мгновений хирдманн оцепенело скрючился на полу подземья.
   Когда в лаз спустились Августин, Сбыслав и Олав Медвежья Лапа, монах внимательно осмотрел уже остывшее тело Трехцветного, а также костные останки ветхого стража.
   - Что за зараза убила его? - с опаской осведомился князь кривичей, покосившись на обезображенный труп Волка Одина.
   - Должно быть, сила древнего языческого заклятия, наложенного на этого воина, - он указал на рассыпавшийся скелет. - Судя по облачению, это кто-то из древних скифских воителей. Много столетий тому назад они хозяйничали на этой земле, и, вероятно, строили подземные ходы по приказу своих племенных вождей...
   - Для нас это опасно? - вопросил Олав, к которому только сейчас вернулся дар речи.
   - Уже нет, - успокоил Августин. - Дух стража убил того, кто к нему прикоснулся. Твой человек открыл нам дорогу к ладье, пусть и ценой собственной жизни.
   Посветив факелами вглубь лаза, Сбыслав и ярл разобрали золотистое мерцание, исходящее от широкого помоста.
   - Это и есть Золотая Ладья, - задумчиво промолвил князь кривичей, изучая удивительное творение древних мастеров, долгое время скрывавшееся под землей.
   Он явно был зачарован столь совершенным изделием. Точеные изгибы носа и кормы, округлые борта - все это волновало взор. На золотой основе, испускавшей снопы солнечных лучей по потолку и стенам подземья, красовались затейливые узоры и орнаменты. Медвежья Лапа тоже невольно залюбовался увиденным шедевром. Судно до мелочей походило на настоящее, и это ярл не мог не отметить. На корпусе его можно было рассмотреть даже прорисованные заклепки и нагели. Каждый пояс золотоносной обшивки имел свои украшения и глубоко просеченные знаки.
   - Вот достойная плата за все ваши труды, - суровый голос Августина вернул Олава и Сбыслава к действительности. - Эту ладью нужно разбить на куски и поделить на равные части.
   Ярл и князь посмотрели на проповедника, смахивая овладевшее ими оцепенение.
   - Ты прав, монах, - проговорил Сбыслав. - Мы пришли сюда за золотом, и мы его получили.
   Он повернулся к Олаву Медвежьей Лапе.
   - Твои люди смогут разъять ладью на части?
   - Да, князь, - ответил ярл.
   Вскоре несколько хирдманнов с тяжелыми двуручными секирами уже спрыгнули в лаз. Стук и грохот, высекающий бесчисленные ворохи золотых искр, заполнили древнее укрывище.
  
  -- Глава 21. Бегство.
  
   Ночь давно перевалила за свою половину, а возле княжеского терема все еще шел подсчет захваченной добычи. Кроме осколков Золотой Ладьи, собранных до последнего кусочка, нашли немало украшений в светлице и во взрубке хором, а кое-что сняли с убитых и еще живых - литые золотые браслеты и шейные гривны.
   В душе Олава Медвежьей Лапы боролись торжество от успешного окончания дела - и горечь утраты многих побратимов, с которыми он был неразлучен все последние годы. Ярл вознамерился устроить пышные торжества в честь героев. Даг Угрюмый уже высказал желание соорудить небольшую ладью, на которой павших хирдманнов предстояло отправить в последнее странствие. Однако до реки было далеко, и потому было решено устроить погребальный костер за воротами княжеского терема, а тризну - на просторном дворе Званимира. Хирдманны были слишком утомлены боем и тяготами последних дней, так что даже недоверие к своим недавним союзникам не могло заставить их совершить сейчас длинный обратный переход к драконам.
   Угнетало Олава и другое. Князь радимичей Званимир, доставивший хирду столько тягот, был найден мертвым на опушке леса среди своих бездыханных дружинников. Захватить его живым и сполна поквитаться за унижения не удалось.
   - Званимир всегда был счастливчиком, - усмехнулся Сбыслав, угадав мысли Медвежьей Лапы. - Вот и сейчас он ушел от нашей с тобой расплаты, ярл Олав.
   - Что ж, - смирился ярл. - Он пал как мужчина, с мечом в руке. Как видно, такова воля богов. Но он оставил нам хорошее наследство. Энунд! - окликнул Олав сына Торна Белого. - Приведи сюда дочь Званимира.
   Медвежья Лапа и князь кривичей стояли во дворе перед крыльцом хором, с хозяйским видом уперев руки в бока. Энунд, не расстававшийся со своей добычей, неохотно подвел к ним девушку, которую держал на веревке.
   Сбыслав внимательно оглядел ее потемневшее от горя лицо и поблекшие глаза.
   - Вот что, ярл, - проговорил он неожиданно и с норовитым почтением. - Я предлагаю тебе выгодную сделку. Ты отдашь мне пленницу, а я откажусь от своей доли золота в пользу твоей дружины.
   Олав Медвежья Лапа недоверчиво посмотрел на князя. Такая щедрость показалась ему подозрительной.
   - Здоров ли ты, князь Сбыслав? - спросил он с сомнением. - Я больше сорока зим топчу земли Мидгарда, но никогда еще не видел, чтобы за женщину платили столь высокую цену. Ты согласен обменять ее на всю твою долю?
   - Именно так, - подтвердил Сбыслав, не сводя глаз с лица Любавы. - На что она вам? Для скоротечных утех?
   - Но для чего она нужна тебе, князь? - не понимал своего союзника Медвежья Лапа.
   - Позволю тебе напомнить, ярл Олав, что Любава - дочь князя радимичей. Если я возьму ее в жены, то смогу рассчитывать на все его владения. Так что для меня это более ценная добыча.
   Сбыслав знал, что может позволить себе быть с урманами столь щедрым. Тороп уже подготовил для пира Братьев бочонки с крепленым медом и пивом, в которые было подмешано самое верное зелье.
   Олав размышлял.
   - Эй, Гудред! - окликнул он Ледяного Тролля, точившего на оселке затупившийся в битве топор. - Позови сюда всех ребят. Нужно кое-что решить.
   Хирдманны медленно собирались у крыльца. Многие, орудовавшие в погребицах и клетях, пришли с ворчанием, недовольные тем, что их прервали. Другие, только успев перевязать раны, смотрели на ярла хмуро. Они слишком устали за эту бессонную ночь и жаждали заслуженного отдыха.
   Олав, подняв руку, объявил хирду предложение князя Сбыслава.
   Волки Одина на миг оторопели.
   - Что скажете, Братья? - обратился к ним ярл.
   - Что тут говорить, Олав? - подал голос Торольв Огненный Бык. - Ни одна девка на свете столько не стоит. Надо соглашаться.
   - Может, довольствуемся половиной золота князя, зато одну ночь потешимся с княжной? - расхохотался Хумли Скала, вызвав бурное веселье хирдманнов.
   - Я думаю, Скала, твое предложение не подойдет нашему другу, - улыбнулся Олав, бросив взгляд на побагровевшего Сбыслава.
   Внезапно для всех вперед выступил Энунд Раздвоенная Секира.
   - Вы делите чужую добычу, - заявил он решительно. - Я взял ее в бою по праву сильного, и она принадлежит мне.
   Ярл остолбенел от такой дерзости.
   - Ты забыл наши законы, юнец? - прищурился он. - Вся захваченная в походе добыча сначала поступает в общий котел. Только потом она делится между Братьями. Ты получишь свою долю, когда я тебе разрешу. Я учту твое желание - но не более, чем желание всех остальных!
   Агнар Земляная Борода поспешил увести юношу подальше от гнева Олава.
   - Кто еще хочет сказать свое слово? - вопросил Медвежья Лапа.
   - Меняй, Олав! - выкрикнул Гудред Ледяной Тролль. - За десятую часть этого золота мы купим десять таких девиц!
   - Тогда - решено! - подвел итог торгу ярл и повернулся к Сбыславу. - Она твоя, князь.
   Ульв Длинная Шея бросил Сбыславу конец веревки, которой были связаны руки Любавы.
   Князь кривичей подхватил его и подтянул девушку к себе.
   - Пошли, красавица, - усмехнулся он удовлетворенно.
   За ним в терем ушел и Хорол, подтолкнув княжну в спину. Любава поднялась по ступеням с обреченностью, сил сопротивляться у нее уже не осталось.
   Сбыслав привел пленницу в светлицу, где, наконец, отпустил веревку, но развязывать не спешил. Теперь они остались наедине. Князь встал перед окном, однако краем глаза продолжал наблюдать за Любавой. Дочь Званимира собрала всю свою волю, чтобы держаться гордо и неприступно, хотя в глазах ее стояли слезы.
   - Если бы твой отец был жив, - Сбыслав заговорил медленно, делая ударение на каждой фразе, - он непременно одобрил бы наш брачный союз. Тем самым, он получил бы надежного союзника с Заката. Сын же наш и его внук смог бы объединить наши роды и владения. Посуди сама, княжна - наша свадьба удачна со всех сторон.
   Любава молчала, не поднимая глаз на Сбыслава. Она старалась сдержать рыдания, подбирающиеся к горлу.
   - Но если ты так не считаешь и я тебе неприятен, - в голосе князя кривичей прозвучала угроза, - я легко могу вернуть тебя урманам. Я заплатил за тебя слишком высокую цену. Если расторгну сделку - останусь только в выигрыше. Тебе самой решать свою судьбу.
   Сбыслав сделал несколько шагов по светлице, задумчиво теребя подбородок.
   - Мне нужно, чтобы люди, клявшиеся в верности твоему отцу - все его подручники и нарядники - встали на мою сторону и отныне защищали наш общий род. Мне нужны его старейшины, которых ты хорошо знаешь, и которые будут тебе послушны. Мне нужна казна Званимира и все его схроны с нажитым добром. Без твоей помощи заполучить все это мне будет труднее. Решай, княжна. Сейчас у тебя есть возможность встать в голове двух могущественных народов.
   Любава не отвечала.
   - Ты можешь остаться жить в Мольбище, в этом отцовском тереме. Я даже не стану возражать, если ты найдешь себе какого-нибудь полюбовника, вроде этого молодого урманина. Ради блага большого дела я сумею быть не ревнивым.
   Он вдруг шагнул к ней и повернул к себе лицом. Девушка вздрогнула всем телом.
   - Но если ты откажешься - и место рабыни покажется тебе счастьем.
   Сбыслав вышел из светлицы, оставив Любаву одну.
   С плохо сдерживаемой яростью Энунд мчался по опушке леса. Перед лицом его мелькали кривые ели, стройные березы, раздвоенные липы. Вытащив секиру, молодой хирдманн на ходу срубал стволы мелких деревьев, и каждый взмах отточенной стали, каждый хрип повергаемой древесной породы питали усладой его горящую, словно в огне душу. Иногда юноша издавал рык, исторгая волну кипучего негодования, иногда с усилием вбирал в себя дыхание. Предрассветный лес был холоден, но ему было нестерпимо жарко. Светлеющее небо плясало над головой и словно смеялось над ним. А глубоко в сердце, словно наконечник вражеской стрелы, зудела обида. На ярла, на боевых товарищей, на судьбу, на богов.
   Быть может, если бы Олав один пожелал отобрать у него Любаву, Энунд бросил бы ему вызов на бой, и на этом все закончилось. Не нужно было бы терпеть этой муки испепеляющего огня в груди. Девы битв унесли бы его в мир покоя и радости, где он нашел бы отдохновение в кругу погибших товарищей и любимого отца. Но нет! Ярла поддержали все, и он ничего не мог сделать. Даже побратим Агнар не сказал ни слова в его защиту!
   От досады Энунд завыл, точно волк, - и едва не налетел на выступившую из-за дерева фигуру. Даже в полумраке он узнал Кандиха по точеным чертам лица и черным, почти угольным волосам.
   - О, Всеотец! - воззвал сын Торна Белого. - Воистину, ты милосерден.
   И молодой хирдманн ринулся в схватку.
   Варн отскочил в сторону, поспешно извлекая саблю из ножен.
   - Постой! - крикнул он увещевающе, но Энунд не обратил внимания на его слова.
   Кандих вынужден был уклоняться, отбивая стремительные выпады топора.
   - Выслушай меня! - между широкими взмахами стали варн пытался заглянуть в глаза сыну Торна Белого. - У тебя есть повод желать моей смерти, но я не хочу тебе зла. Ты сам видел, что я оказался прав.
   Вместо ответа Энунд еще ожесточеннее атаковал его, заставляя пятиться назад. Сабля уже сотрясалась и ныла от страшных ударов, которые ей пришлось на себя принять. Долго так продолжаться не могло.
   - Мы здесь для того же, что и ты - пришли спасти Любаву! - выкрикнул в лицо хирдманну свой последний довод Кандих.
   Энунд на мгновение замедлился, не опуская своего оружия, и в это время тяжелый удар по затылку свалил его с ног.
   - Благодарю тебя, Рогдай, ты вовремя, - прошептал варн, осматривая саблю, на лезвии которой осталось несколько зазубрин. - Похоже, люди фьордов не понимают слов разума.
   Рогдай молча положил на землю палицу и принялся вязать бесчувственного урманина. То, что он когда-то спас Энунда из болота, давало мерянину некоторое право распоряжаться его жизнью.
   Когда урманин пришел в себя, Кандих наклонился над ним с самым серьезным видом.
   - С тобой или без тебя, но мы спасем княжну. Решай сам - с нами ты или против нас. Нам не нужна жизнь твоих товарищей. Мы пришли за Любавой и табличками с письменами. Получив это, мы уйдем. Каково твое слово?
   Энунд смерил своих обидчиков свирепым взглядом и попытался разорвать стягивающие его запястья ремни. Но Рогдай умел вязать узлы. Молодому хирдманну оставалось только скрипеть зубами от бессилия. Он все так же не проронил ни звука.
   - На рассвете мы проберемся в стан Олава, - произнес Кандих с суровой решимостью. - Скажи нам, где прячут Любаву?
   Энунд презрительно скривил губы.
   - Значит, ты желаешь ей гибели? - нахмурился молодой варн. - Что ж, управимся без тебя.
   Кандих сделал глазами знак Рогдаю оттащить пленника в ложбинку между двух лип и забросать палыми листьями.
   - Стой, - неожиданно проговорил сын Торна Белого, подавляя свое недовольство. - Любавы нет в стане. Ее держат в тереме князя кривичей.
   - Сбыслав здесь? - поразился варн.
   - Да, и он забрал княжну себе.
   Кандих и Рогдай переглянулись, удивленные этой новостью.
   - Надеюсь, он не притронулся к ней? - спросил мерянин с тревогой.
   Если бы не темнота, стало бы заметно, как он густо залился краской.
   - Знаю только, что Сбыслав хочет сделать ее своей женой, - ответил Энунд.
   Кандих вновь ожидающе посмотрел в глаза молодого хирдманна.
   - Ты пойдешь с нами?
   Энунд несколько мгновений хмуро размышлял.
   - Если вы поклянетесь перед лицом богов, что не причините вреда моим Братьям.
   - Мы не тронем их, если они не тронут нас, - отозвался Кандих. - Свидетелем моих слов пусть будут небо, земля и боги. Но если твои товарищи попытаются лишить нас жизни - мы будем защищаться, и там уж как доведется.
   Молодой варн переглянулся с Рогдаем.
   - Если княжна в тереме, это упрощает дело. Рысь успела показать мне ход к погребице одного из подклетов хором.
   Стояла густая тьма, однако где-то на Востоке уже затеплилась далекая заря. Пробудились и поползли тени деревьев. Утренняя свежесть заживляла раны почвы и травы, а дыхание Стрибога рассеивало запах крови и гари ушедшего дня. Кандих и Рогдай перебросили через плечи тулы со стрелами, прицепили клинки к поясу и взяли с собой несколько сулиц. Им предстояло нелегкое предприятие.
   Оглядев Энунда, которому мерянин развязал руки, молодой варн только вздохнул. Лицо урманина оставалось угрюмым, глаза метали враждебные искры. Непросто изменить человека, которому с молоком матери внушалось, что все, что есть под солнцем и луной, принадлежит сильному, что племя детей одноглазого владыки Асгарда создано, дабы управлять людьми других родов. Воители Одина полагали земли и воды мира своей собственностью, ибо верили в свою избранность, в природное право повелевать и насаждать свои законы соседям, которых даже не считали мужчинами. Люди за пределами фьордов были лишь пищей для их мечей и рабочими руками для исполнения их прихотей. Сейчас, по воле судьбы, урманин стал союзником Кандиха и Рогдая, однако относиться к такому союзнику следовало с осмотрительностью.
   Сыну Торна Белого вернули его секиру и меч, после чего все трое двинулись к княжескому терему заячьими и птичьими тропами, чтобы не натолкнуться на разъезды кривичей. Прошли, должно быть, всего полверсты, как вдруг шум многочисленных ног заставил заскочить в закраину одного из оврагов и затаиться среди кустошей бузины.
   Между рядами чахлой крушины и замшелыми ивами пробирались вои. Это Кандих понял сразу по железным перезвонам кольчуг и кованых поясов. Перешептывались между собой очень тихо, старались не шуметь.
   - Кажется, Званимировы гридни, - склонился к уху варна Рогдай. - Прочим таиться незачем.
   Кандих молча согласился. В просветы ветвей вскоре стали видны ратники. Лишь у немногих на головах были шеломы, а в руках щиты. Остальные - растрепанные, смуглые от копоти пожара и засохшей крови - ступали налегке. Это явно были люди, истомленные боем. Глаза были черны, лица понуры, а спины согбены.
   Победители так не ходят, решил Кандих и посмотрел на мерянина. Тот понял его без слов и издал трель пересмешника - знак, привычный слуху всех радимичских дозорников. Гридни остановились. Пошушукались между собой, потоптались. Ответом был такой же звук.
   - Кто вы? - спросил варн из оврага.
   - Люди князя Званимира, - был ответ. - Я - Прелют. Со мной еще семнадцать гридней.
   Кандих, Рогдай и Энунд вышли на тропу перед воями. Варн и мерянин узнали сотника князя радимичей. Его правое плечо было обмотано набухшей от крови тряпицей, с виска сорван кусок кожи. Радимичи тоже признали гостей Званимира.
   - Почто урманин с вами? - указал на Энунда Прелют.
   - Для дела, - сказал Кандих. - У него свой счет к Сбыславу.
   - Гляди, парень, - сотник покачал головой с сомнением. - По мне, так лучше за десять верст таких доброхотов обходить. После всего того, что они тут начудили...
   - Я его знаю, - заверил молодой варн. - Не тревожься. Пусть уж лучше с нами будет, чем против нас.
   Отряд, числом переваливший за два десятка ратников, решал, как теперь быть. Кандих убедил Прелюта и его воев повернуть назад к Берестяному Мольбищу, чтобы вызволить из полона дочь Званимира. Сотник без лишних споров согласился. Изможденные гридни желали отдыха, но весть о неволе, в которую попала княжна, и ненависть к Сбыславу придала новые силы. В дозор выслали Жердана - смышленого и бывалого ратника. Он повестил, что кривичи и урмане от хранилища ушли, оставив тела радимичей. Воев Сбыслава Жердан видел возле терема князя, а куда делись люди Олава - вызнать не смог.
   Посовещавшись, тишком прошли до опушки сосновника, где был самый жаркий бой. Мертвых радимичей, над которыми уже вились оводы и мухи, снесли на щитах в ложбину среди ягодников, укутав до поры валежником и подготовив к погребальной краде. Разжигать огонь пока было нельзя, чтобы не привлечь недруга.
   Теперь Кандих уверенно раздавал приказания. Гридни слушали его, не прекословя. Даже Прелют, запрятав губы в густые усища и хмуря чело, не перечил молодому варну.
   - Попытайся выкликать лошадей, что разбрелись по округе, - велел Кандих Воемилу. - Они будут нужны, если мы вернемся с княжной. Тебя, Ратмир, прошу запалить костер, когда мы сядем в седла - чтоб души родовичей отправились прямиком в Светлый Ирей. А ты, Прелют, подбери пятерых удальцов покрепче - с нами пойдут. Все остальные - пускай дожидаются в ложбине. Ну, уж если не вернемся - разумейте сами, как дальше быть.
   Потайной лаз, ведущий в княжеские хоромы, находился подле избушки-хранилища, в которой Кандих с Рогдаем изучали древние письмена. Сейчас от строения остались лишь обугленные бревна стен, однако сам ход, укрытый под корнями старого соснового пня, не пострадал от огня и остался нетронутым. Отвалив в сторону сухие ветки и лоскутья мха, варн первым спустился под землю. За ним последовали его спутники.
   Лаз был совсем низким и узким, так что идти пришлось, согнувшись в три погибели. Запах прели ударил в ноздри, затрудняя дыхание, с потолочного покрытия посыпались земля и обрывки травяных стеблей. Однако Кандих решительно пробирался впотьмах. Следом поспевал Рогдай. Путь был невелик, но здесь, под землей, он всем показался бесконечностью. Еще и под ногами с писком разбегались крысы. Когда сапог молодого варна ударился о ступеньки небольшой лесенки, ведущей к погребице, Кандих вздохнул с облегчением. Вскоре пальцы его нащупали доски подъемной крышки, выводящей в подклеть.
   Снаружи, по-видимому, с большого княжеского двора, неслись громкие звуки. В них можно было различить звон оружия и человеческие голоса. Прислушавшись, варн догадался, что урмане провожают в Валгаллу своих павших товарищей. Особенно торжественно и распевно звучал голос Бови Скальда.
   - ...Когда-то Отец Богов и его братья создали Срединную Землю из плоти Имира, сделав ее плоской и круглой, как воинский щит. А из крови его они сотворили Мировое Море - столь необъятное, что помещенная в него земля стала подобна мелкой монете. Но кровь содержит память души. Сохранив природу древнего исполина, Море вовсе не собиралось довольствоваться отмеренным ему пределом. Оно прорезало в теле Срединной Земли бесчисленные жилы своих потоков, которые люди, рожденные дыханием и волей богов, назвали морями, реками и озерами. Бурное и своевольное, Мировое Море год от года и век от века продолжало вторгаться во владения земли, приводя в смятение людей. Так длилось до того времени, пока потомки Всеотца - Ясени Битв - не научились жить с Морем в единстве. Они подчинили могучую стихию, подобно бесстрашному наезднику, оседлавшему дикого скакуна. С тех пор Всадники Одина на своих Жеребцах Волн без преград бороздят просторы мира, и дорога им открыта там, где есть вода. Пока единство с Мировым Морем песней звучит в сердце хирдманна - он не узнает поражений и будет всюду добиваться успеха.
   Воздадим же хвалу, Братья, героям, которых призвал к себе Один. Каждый из них прошел сотни водных дорог, свершая подвиги во славу Отца Богов. Воля, взращенная хором волн и шумом битв, привела их с берегов скалистых утесов, где ветра гудят, словно боевой рог Хеймдалля, в этот далекий край вечных лесов, в котором они обрели предел своему земному пути. Имена их останутся в памяти людской, превозносимые потомками Одина, а глаза будут взирать на наши земные деяния из просторных залов Вингольва. Там каждый из них займет достойное место за столом Всеотца, вкушая пищу богов и предаваясь схваткам с великими воинами. Отныне они - бессмертны, и достигли всего, о чем может мечтать человек. В этот день мы чествуем наших Братьев яствами и добрым медом. Дары, которые приготовлены для их последнего путешествия в Страну Вечного Блаженства, усладят их души и позволят ни в чем не знать нужды...
   Пока Бови Скальд говорил, хирдманны выносили во двор сундуки, котлы, кувшины, черпаки, вертела, чаши, пивные рога и кубки, саксы, секиры, мечи и луки. Все это необходимо было погрузить на ладью, в которой уже возлежали одиннадцать Волков Одина, завернутые в синие плащи. Из ритуальных даров были ведра с яблоками - пищей мертвых, воскресающих для вечной жизни, и козлиные шкуры с завернутыми в них костями этих животных - знак гибели и возрождения, связанный с Тангниостром и Тангрисниром.
   Олав Медвежья Лапа, облаченный в пластинчатый доспех, стоял за воротами дворовища со сверкающей секирой. Он одним ударом отсек голову грациозному буланому жеребцу, которого подвел к ярлу Даг Угрюмый. Лошадиное тело подняли на небольшую деревянную ладью, стоящую на дощатой платформе, вместе с другими дарами. Потом, когда запалили деревянный дракон горящими стрелами, Братья разбрелись по всему двору с кубками, выкрикивая хвалебные слова в честь почивших воителей. Некоторые уже были пьяны и радовались, как дети. Теперь их соратники отправлялись в объятия богов. Они не будут скитаться по земле беспризорными драуграми, а сядут есть сочное мясо вепря Сехримнира и пить сладкий мед козы Хейдрун. Вспоминали силу Хегни Острия Копья, доблесть Сельви Трехцветного и достоинства других побратимов.
   - Эй, Тороп! - Хумли Скала, напевавший себе под нос что-то неразборчивое, вдруг остановился. Он увидел выглянувшего из дверей терема боярина. - Ступай к нам, и выпей с нами! Почти храбрецов, с которыми мы вместе делили тяготы этого пути!
   Тороп очень хотел отказаться, но настойчивый взгляд хирдманна и его громовой оклик заставили его послушно спуститься со ступеней крыльца. Трясущимися руками он взял широкую чашу, которую подал ему Скала. Взгляд боярина был пронизан ужасом. Медленно и осторожно он поднес чашу к губам.
   - Пей, и забудем все дурное, что между нами было! - Олав Медвежья Лапа с большим, окованным серебром рогом в руке, приблизился к Торопу своими тяжелыми шагами. - Мы бились рука об руку, терпели лишения и одолевали препятствия. Вместе спалили гнездо выродков Туровида, вместе сломали хребет вероломному князю радимичей и всему его воинству.
   Пальцы Торопа дрогнули, и он едва не выронил чашу, однако пересилил себя и опорожнил ее одним махом. По бороде побежала густая струя браги. Хумли Скала одобрительно ухмыльнулся, принимая чашу назад. Приобняв ярла за плечи, хирдманн направился к огню, полыхающему уже высокой стеной. Жар от горящей ладьи заполнил весь двор.
   Как только Волки Одина перестали обращать на него внимание, Тороп стремглав кинулся к подклети-мшанику, в которой стояли кадки с водой. Там, зачерпнув ковшом холодную блестящую жидкость, он принялся жадно вливать ее в себя. Брызги летели во все стороны, но боярин пил без передышки. Он несколько раз поперхнулся и, закашлявшись, прижался спиной к бревенчатой стене. Внезапно в самом углу подклети, где лежала конская сбруя и рыбацкие сети, вздрогнул и приподнялся пол. Боярин повалился навзничь, закрывая глаза руками. Неужели подземные духи из Пекельного Мира так скоро пришли за ним? От страха Тороп едва не лишился чувств.
   В себя его привел грубый и бесцеремонный толчок. Чьи-то сильные руки встряхнули его и поставили на ноги.
   - Издашь хоть один звук - перережу горло, - пообещал Энунд. Выглянувший из-за его плеча Кандих только молча кивнул.
   - Где княжна? - к Торопу протиснулся Рогдай.
   Боярин не сразу ответил. Губы его начали шевелиться, пытаясь издать подобие крика, но распухший язык превратился в совершенно безжизненный и тяжелый ком. Изо рта Торопа вырвалось только невнятное хрипение - поднять тревогу и позвать на помощь он не мог.
   - Не балуй! - глаза Энунда полыхнули огнем. Он сгреб боярина за отворот кафтана и почти приподнял над полом. - Где она?
   Тороп указал глазами наверх.
   - В светлице? Веди!
   Боярин, спотыкаясь и пошатываясь, двинулся к лестнице, ведущей на верхний ярус хором. У дверей светелки княжны стояли на страже двое гридней Сбыслава, вытянувшиеся по струнке при виде Торопа. Они даже не успели шевельнуть копьями, как два молниеносных удара палицы погасили их разум. Отодвинув в сторону бесчувственные тела и сняв с дверей засов, Кандих ступил внутрь. Следом зашли Энунд и Рогдай, оставив боярина под приглядом воев Прелюта.
   - Любава! - позвал варн с порога.
   Княжна, сидевшая на лавке у окна, встрепенулась и кинулась навстречу вошедшим.
   - Кандих! - всхлипнув, девушка поспешила спрятать лицо у него на груди.
   - У нас мало времени, - мрачно бросил Энунд, оглядев светлицу. - Нужно отсюда выбираться.
   Кандих лишь кивнул.
   - Боярина заприте здесь, - сказал он, подхватывая Любаву под руку.
   Когда они вышли из дверей, то увидели, что Тороп, не сумев удержаться на ногах, опустился на колени. Энунд нагнулся над ним и заглянул в глаза. По лицу боярина ручьями катился пот.
   - Питье... - прохрипел он. - Питье... Там, в долбенках... Воды!
   - Какое питье? - переспросил хирдманн, бледнея от недоброго предчувствия.
   - Воды, умоляю! - голова боярина ударилась об пол у самых ног Энунда.
   - Да что с тобой? Говори! - сын Торна Белого вздернул его за бороду. Глаза боярина уже закатились. Губы беззвучно шевелились, выпуская лишь воздух.
   - Тащите его обратно, в подклеть, - неожиданно сжалился Кандих.
   Радимичи снесли Торопа с лестницы вниз, к кадкам с водой, стали поливать ему голову из ковша. Веки боярина затрепетали. Выхватив ковш, он принялся пить взахлеб, расплескивая воду. Наконец, встал на четвереньки и отполз в дальний угол, где его стошнило.
   - Питье отравлено, - с усилием выдавил он. - Помираю...
   Энунд замер.
   - Какое питье? - повторил он вопрос, хотя ответ на него уже знал сам.
   Боярин кивнул головой в сторону двора, на котором пировали урмане.
   Сын Торна Белого угрюмо оглядел своих новых товарищей.
   - Уходите без меня, - сказал он. - Я должен вернуться к Братьям.
   Кандих с Рогдаем переглянулись.
   - Что ж, воля твоя, - промолвил варн. - Только не сболтни своим, что мы тут были.
   Энунд презрительно передернул плечами и поспешил отворить дверь подклети. Беглецы, не замеченные никем, кроме едва живого Торопа, вновь спустились в подземный лаз, тогда как молодой хирдманн решительно вышел во двор. Опасаться ему было некого. Здесь он по-прежнему оставался своим и для воинов ярла, и для людей Сбыслава.
   Первым, что заставило его сердце учащенно забиться, была странная тишина. Там, где еще недавно возносились славления богам и героям, звенели чарки, гремел человеческий смех и текли переливы песен - застыло ледяное молчание. Только потом до слуха Энунда докатились приглушенные стоны. Молодой хирдманн оглядел скамьи, установленные вдоль ухожей, на которых Братья восседали во время поминальной тризны, и ужаснулся. Волки Одина лежали вповалку - там, где их застигло смертное оцепенение. Некоторые еще шевелились. Теплящаяся в могучих телах жизнь заставляла бороться до конца, и хирдманны пытались упереться в землю мечами, перевернуться со спины на бок или приподняться на локте. Однако большинство уже не дышали, застыв с приоткрытыми ртами и выпученными глазами. На висках набухли синие вены.
   У сына Торна Белого подкосились колени. Никогда еще в своей жизни он не испытывал столь беспредельного страха и такого же беспредельного отчаяния. Даже мерянская трясина, сковавшая его смертными объятиями, не поколебала его дух и не заставила опустить руки от безысходности. Там гибель грозила ему одному, в походах такое случалось не раз. Здесь же целый хирд, отмеченный великими победами, погибал бесславно и жалко, став жертвой простого человеческого коварства. Почему Владычица Хель решила пресечь жизненный путь столь достойных воителей? Почему боги в трудный час отвернулись от Братьев и не отвели беду? Или в том изначально состоял изощренный промысел Локи, подсунувшего хирдманнам смертоносную приманку?
   Энунд вглядывался в искаженные последней судорогой лица товарищей, и душа его стонала от боли. Уже никогда не воссядут они на весла драконов, не услышат зов моря, и даже в грядущей битве Рагнарёк не встанут рядом с Одином...
   Сын Торна Белого разыскал Олава и опустился возле него на колени. Ярл еще был жив. Узнав Энунда, он улыбнулся.
   - Нас было всего шесть десятков, - заговорил он вдруг незнакомым голосом, столь мало похожим на его обычную речь, - хирдманнов конунга Трюггви Охотника. Мы сцепились с братьями Сигурдом Скалозубом и Бьярки Лютым на берегу озера Больмен в Смоланде из-за давней распри. Парней у них было почти полтораста, и все законченные головорезы из данов и гетов. У нас не было ни одного шанса победить, но мы не отступили и рубились до конца. Даже когда Охотнику раскроили голову, выпустив мозги на песок, никому не пришла мысль сдаться. Тогда я был еще младше тебя и мало чего успел повидать на свете. Но я понимал, что настало время уйти...
   Олав поперхнулся и забился в сухом кашле. Однако ярл сумел пересилить себя и продолжал:
   - Товарищи мои пали один за другим - кто от меча, кто от топора, кто от палицы или копья. Я глазом не успел моргнуть, как вокруг оказалась пустота. Ноги разъезжались на кровавой земле, а передо мной скалили зубы и смеялись в лицо даны. Они кричали мне, чтобы я сдавался. Не знаю, что на меня нашло, но я дрался безумно, как медведь. Или как волк, затравленный псами. Многим выпустил потроха и разломал кости, многих положил к своим ногам. Я был один, их много. Но они боялись меня. Перестали подходить близко и все целили копьями, метали топоры. Тело покрыли раны, только я их не чувствовал. Кидался на них и рубил мечом, бил щитом. Бьярки спрятался за спины своих людей. Все кричал, чтобы я сдался. И те, другие, кого я сек, тоже кричали, чтобы я сдался. Потом мне прокололи плечо до самой кости и я выронил меч - рука повисла, как плеть. Я бросил щит и подобрал топор - рубил левой, пока и ее не сломали дубиной. Они думали, что мне конец, но я продолжал драться. Я бил их головой, кусал зубами. Потом вдруг все закончилось. Хирдманны Сигурда и Бьярки расступились и дали мне уйти. Они не добили меня и не преследовали. Видно, поняли, что меня нельзя сломить...
   Медвежья Лапа посмотрел в глаза Энунда затуманенным взглядом.
   - Я никогда не отступал, парень. Потому, наверно, свободные люди фьордов всегда стремились попасть в мою дружину с того дня, как я стал ярлом. За моими плечами всегда была удача, и я выживал там, где выжить было невозможно для смертного. Но сейчас все пошло не так. Значит, моя звезда себя исчерпала...
   Говорить Олаву становилось все труднее.
   - Когда-нибудь и ты станешь большим ярлом или конунгом. Ты завоюешь настоящую славу среди Свободных. Только помни и никогда не забывай, парень, что ярл в ответе за тех людей, которых он за собой ведет. Затевая рисковое предприятие, всегда думай о том, чем оно может для них обернуться...
   - Я отплачу за тебя и моих Братьев Сбыславу, - пообещал Энунд, сжимая холодеющую ручищу Олава. - Князь кривичей ответит передо мной и богами за свое предательство.
   - Ты так ничего и не понял, - качнул головой ярл. Глаза его почти померкли. - Сбыслав был всего лишь орудием в руках богов. Я совершил ошибку с самого начала, и был наказан за нее небесами.
   - О какой ошибке ты говоришь? - удивился сын Торна Белого.
   - Мы не должны были поднимать меча против словенских родов. У нас общая кровь, и наши боги, пусть и называемые разными именами - суть одно. У нас один дух... Если тебе удастся выбраться отсюда и вернуться на родину - расскажи людям фьордов об этом походе, чтобы память о нем сохранилась для блага наших потомков. Пусть никогда не затевают войны со словенскими племенами, не разоряют их край. Взор наш должен быть обращен на Запад. Именно там лежат земли, которые должны стать добычей отважных сердцем воинов. Именно там живут люди, отказавшиеся от веры своих отцов, на головы которых должен пасть гнев сынов Одина. Несущие яд лживых речей, они сеют ненависть между братьями, развращают сердца сомнениями и превращают вольных людей в бесправных рабов. Грядет время, когда свое коварство им придется искупить кровью, напившись ей досыта...
   Веки Олава Медвежьей Лапы сомкнулись.
   - Пусть люди узнают то, что видели твои глаза, - были его последние слова, после которых тело ярла стало твердым и неподвижным, как кусок гранитного валуна.
   Энунд выпустил руку Олава, утяжелившуюся в несколько раз. Дух неустрашимого воителя покинул тело. Поднявшись на ноги, Раздвоенная Секира начал обходить окоченевших товарищей. Возле Хумли Скалы он остановился. Грудь хирдманна вздымалась от дыхания, словно морской вал, рот с шумом выдыхал воздух.
   - Живой... - с явным облегчением прошептал Энунд.
   Скала тускло ухмыльнулся.
   - Клянусь шерстью Фенрира, нет на земле такой отравы, которой можно было бы меня извести. Помоги мне встать.
   Энунд подхватил Хумли под руки и поднатужился. Хирдманн был так тяжел, что сын Торна Белого даже застонал под его неподъемным весом. Немалого труда стоило поставить на ноги такую махину.
   - Ты сможешь идти? - осведомился Энунд.
   - Смогу, - прогудел Скала. - Только доволоки меня до ельников за оградой. Здесь мы на виду у княжеских людей. Наверняка Сбыслав пошлет своих прихвостней проверить нас и добить тех, кто остался.
   - Все остальные мертвы, - угрюмо сообщил Энунд.
   - Не все, - неожиданно возразил Хумли. - Бови Скальд и Гудред Ледяной Тролль должны быть где-то возле сгоревшей ладьи. Они почти не притронулись к медовухе - проводили обряд.
   Сердце Энунда забилось надеждой. Он с удвоенными усилиями принялся перемещать Хумли Скалу к воротам, выводящим со двора. Хирдманн помогал ему, как мог, силясь переставлять ноги. Пока это выходило у него не слишком умело, но он старался. Отменное здоровье и природная крепость выходца из Седерманланда одолевала затмение ума и оцепенение тела, вызванные действием яда.
   За частоколом Энунд посадил своего товарища спиной к толстому еловому стволу, а сам направился к еще дымящему пепелищу. Погребальная ладья с синим парусом - цветом смерти, прогорела почти вся. Сохранились лишь головешки киля и прилегающего к нему пояса. Среди оплавившихся умбонов щитов, потемневших шлемов и лопнувших глиняных горшков проглянуло несколько костей Волков Одина, которые не поглотил огонь. От остальных осталась лишь серая зола, все еще источающая запах горелого человеческого мяса.
   Энунд тяжело вздохнул. Он сознавал, что захоронить прах Братьев и насыпать погребальный курган вряд ли удастся. Нужно было покинуть Берестяное Мольбище как можно скорее.
   - Знаки судьбы прояснились, - Раздвоенная Секира услышал голос Бови Скальда, донесшийся со стороны ракитника. Молодой хирдманн поспешил к кустам и с явным облегчением нашел за ними Бови и Гудреда Ледяного Тролля, сидевших на земле спиной к спине. Лица их были бледны, но глаза имели осмысленное выражение. - Расщепляющая сила рока Чистой Руны Одина, - продолжал Скальд,- исчерпанность пути перевернутой руны Перт и новая стезя руны Эваз - вот то, что нужно сейчас принять сердцем. Это промысел Норн и это воля богов. Хирда больше нет, но есть мы, чтобы идти дальше...
   - И делать это надо побыстрее, - оборвал его Гудред. - А то начнется переполох, и нас будут искать.
   - Я знаю неподалеку одно место, которое зовется Жар-Ручьем, - припомнил Энунд. - Первым делом, нужно до него добраться, чтобы вода ручья вытянула из вас яд и вернула силы. Дальше видно будет.
   - Ты один? - спросил Бови.
   - Хумли Скала здесь рядом. Мы уйдем все вместе.
   Тем временем Тороп все еще стоял на четвереньках, ощущая рвотные позывы. В отворившейся двери подклети бесшумно возник Августин.
   - Да, чудны дела Твои, Господи, - произнес он насмешливо. - Вот уж воистину, кто роет другому яму - сам в нее упадет. И хотя у меня нет причин сожалеть о гибели закоренелых в своем невежестве язычников, все же это печально. Ведь столько душ можно было бы спасти, не будь они так упорны!.. Впрочем, каждая душа сама выбирает себе посмертный путь. Те, что отвергли слово Истины, вечно будут таиться от Божьего взгляда, возводя на него хулу и мучаясь от сознания своей ошибки. А твои северные друзья, которым ты подсыпал отраву, будут мучиться вдвойне. Они-то думают, что только верность их жестоким богам, только гибель с оружием в руках способны обеспечить достойное посмертие душе. И не ведают о том пути, который воистину ведет к спасению.
   Проповедник склонился к Торопу.
   - А ты? Хочешь ли ты спастись?
   Боярин молча закивал головой.
   - Тогда повторяй за мной, - Августин зачерпнул ковш воды из кадки и перекрестил ее с молитвой. - Credo...
   - Кредо, - неуверенно пробормотал Тороп.
   - In unum Deum Patrem, - продолжал монах читать латинский Символ Веры.
   - Ин унум деум патрем, - повторил Тороп.
   Августин заставил боярина произнести Символ Веры до конца, после чего вылил на него ковш с водой.
   - Прощаются грехи рабу Божьему Михаилу, - объявил проповедник. - Встань и иди!
   Тороп неуверенно поднялся на ноги, держась за стену.
   - Видишь, на что способна истинная вера? Помни теперь, кому ты обязан жизнью.
   Неожиданно в подклети появился Сбыслав, окруженный сонными дружинниками. При виде Августина он попятился, как будто увидел змею.
   - Ты, наверное, ожидал, что я буду сейчас лежать среди твоих северных союзников с выпученными глазами и высунутым языком? - усмехнулся монах. - Нет, князь. Я достаточно долго пожил среди язычников, чтобы знать о всех ваших кознях и не попасться в такую убогую ловушку. Так что избавиться от меня тебе не удастся. Позволю напомнить, что все, тебе обещанное, ты уже получил. Урмане мертвы, золото у тебя, и даже Любава в твоей власти. Скоро ты станешь князем радимичей. Так не пришла ли пора и тебе выполнить свое обещание?
   - Любава... - прохрипел Тороп.
   - Что - Любава? - воспользовавшись возможностью уклониться от ответа, Сбыслав подскочил к боярину.
   - Сбежала, - выдохнул тот.
   Князь бросился наверх по лестнице. Оглушенные гридни медленно приходили в себя, растерянно озираясь по сторонам и силясь вспомнить, что с ними произошло. Дверь в светелку княжны была распахнута настежь. Бегло заглянув в нее, Сбыслав заскрипел зубами.
   - Видишь, проповедник! - с каким-то злорадством крикнул он в подклеть, где остался Августин. - Не все обещанное я получил.
   Князь повернулся к воеводе.
   - Давай, Хорол, седлай лошадей! Мы еще можем ее догнать.
   Во двор Сбыслав вышел в сопровождении воев и монаха. Здесь князя ожидало еще одно нерадостное открытие. Мешки золота, выданные урманам и лежавшие возле пиршественных столов, исчезли.
   - И золота я тоже пока не получил, - бросил он Августину со странным спокойствием. - На коней! Она не могла уйти далеко!
   Жар-Ручей исцелил хирдманнов, сумевших достичь его спасительного омута, погасил силу смертоносного зелья и очистил от него кровь. Теперь Хумли Скала, Бови Скальд и Гудред Ледяной Тролль лежали на травянистом берегу, вдыхая прохладу, доносимую до них ветерком. Энунд оглаживал гриву коня, нагруженного мешками с золотом и доспехами хирдманнов - сами они еще не могли нести оружие. Энунд хотел забрать все золото, какое нашел в стане урман, но его оказалось слишком много, потому он прихватил только два мешка, остальные сбросив в ближайшую ложбину и присыпав ветками в надежде, что Сбыслав не сразу до него доберется.
   - Я предлагаю присоединиться к отряду радимичей, что дожидается в ложбине сосновника, - сказал он Братьям. - С ними нам легче будет выбраться из краев, занятых сейчас Сбыславом и его дружиной. Радимичи знают здесь все тропы.
   - Надо вернуться к реке, - внезапно возразил Гудред Ледяной Тролль. - Или вы забыли, что Храфт Черный ждет нас с отрядом у драконов?
   - По воде мы не пройдем через владения Сбыслава, - высказал Бови Скальд.
   - Однако, бросить товарищей мы тоже не можем, - настаивал Гудред.
   - Идем к реке, - твердо проговорил Энунд, и Братья подчинились его решению.
   Хирдманны развернулись к ольховой роще, где сын Торна Белого когда-то впервые увидел Любаву. Но не прошли они и двух десятков шагов, как натолкнулись на молодого послушника, который вышагнул к ним из-за деревьев. Волки Одина хотели обнажить клинки, однако Бьорн поднял вверх пустые ладони, успокаивая Братьев.
   - Я уже давно прячусь здесь, - сказал он. - Ждал, что увижу кого-нибудь из людей Званимира, а встретил вас.
   - Что тебе нужно? - недружелюбно сдвинул брови Гудред Ледяной Тролль.
   - Я прошу вас взять меня с собой, - неожиданно попросил Бьорн.
   - Ты - прихвостень Августина! - почти прорычал Хумли. - Его цепной щенок. Все, что мы можем для тебя сделать - позволить умереть сразу, без мучений.
   - Подожди, Скала, - произнес Энунд, ощутивший подспудное доверие к словам послушника. - Пусть скажет сначала все, что хотел.
   - Я ушел от Августина, - сообщил Бьорн. - И не желаю иметь с ним больше ничего общего. Возьмите меня - мы единокровники и чтим одних и тех же богов.
   - Давно ли ты перестал быть крестопоклонником? - с сомнением в голосе вопросил Бови Скальд.
   - С того дня, как у меня раскрылись глаза и я увидел, что за личиной моего наставника скрывается лицемерный и вероломный человек, верить которому нельзя. А еще - с той поры, как начал слышать голоса родных богов. Ощущать дыхание простора и золотое сияние Фрейра-Даждьбога, неискоренимую мощь Тора-Перуна, разлитую в природе, понимать темную мудрость и скрытые пути Одина-Велеса... Князь Званимир доверил мне древние письмена наших предков, изучение которых пробудило мое сердце.
   Хирдманны слушали Бьорна в некотором недоумении.
   - Странные дела творятся на свете, - покачал головой Хумли Скала. - Что скажете, Братья? - он посмотрел на товарищей.
   - Похоже, парень искренен, - признал Гудред Ледяной Тролль. - А нам лишние руки не помешают. Тебе приходилось держать что-то, тяжелее книг? - осведомился он у бывшего послушника.
   - Я владею мечом и копьем, - заверил Бьорн.
   - Тогда ступай с нами, - Энунд Раздвоенная Секира вновь принял окончательное решение. - Надеюсь, мы не пожалеем, что поверили тебе. Как твое имя?
   - Бьорн, сын Эйнара.
   - Идем, Бьорн, сын Эйнара. Нам нужно поскорее добраться до реки.
   - Не ходите туда! - Бьорн замотал головой, и на лице его проступило выражение ужаса. - Там - смерть!..
   - Что ты хочешь сказать? - напряглись хирдманны.
   - Сбыслав шел к вам от реки... И прежде, чем встретил вас у Званимира, побывал там. Никого не оставил в живых. Суда ваши тоже сожгли.
   Братья застыли в нерешительности. Однако у них еще были сомнения.
   - От кого ты слышал об этом? - насел на Бьорна Бови Скальд.
   - Ратники Хорола вернулись в Мольбище. Один из них вез с собой голову вашего старшего воина, привязанную к седлу. Чернявого, с широким лицом и поперечным рубцом через всю щеку.
   - Храфт Черный... - пробормотал Энунд.
   - Тем более нам надо спешить! - заметил Гудред.
   Хирдманны двинулись в сторону реки, обходя стороной двор Рыси и другие постройки Берестяного Мольбища. Бьорн, неплохо изучивший все окрестные тропы, вел Волков Одина через перелески, в которых им не грозила встреча с кривичами. Шли остаток ночи, пока не добрались до береговой отмели.
   Медленно занимался рассвет. В его бледных отсветах хирдманны увидели угасающие языки пламени, тянувшиеся к сонным облакам от обугленных остовов драконов.
   - Сбыслав предусмотрителен, - внезапно расхохотался Хумли Скала кашляющим смехом. - Кажется, он не оставил нам выбора.
   Было видно, что на отмели произошел жестокий бой. Песок и редкая трава были еще горячими от пролитой крови. Бездыханные Братья из отряда Храфта Черного распластались в разных позах, утыканные стрелами, порубленные мечами. У некоторых были отсечены головы и кисти правой руки. Похоже, кривичи сделали это для того, чтобы убедить себя в смерти столь упорно сопротивлявшихся противников. Мертвых дружинников Хорола не было - их, видимо, унесли, но на земле остались следы от тел, которые волочили по земле. Перебиты оказались кривичами даже траллы хирда.
   - Им повезло больше, чем Олаву, - Бови Скальд задумчиво наклонился над Рагнаром Кабаньей Шкурой и другими павшими хирдманнами. - Они встретили смерть в настоящем бою.
   Совершать похоронную тризну не было времени. Собрав тела и сложив их на останки драконов, связанных наподобие плота, Братья отправили убитых в последний путь по реке. Проводив взглядом удаляющееся судно мертвых, побрели вдоль берега вниз по течению.
   - Мы еще можем встретить Кандиха и радимичей у брода, - сказал Энунд. - Других мест, чтобы перебраться на тот берег реки, нет, а они наверняка будут пытаться перейти на ту сторону. Я слышал это из их разговоров. Надо поторопиться.
   Волкам Одина повезло. Через некоторое время они выбрели к месту, где густые ивы стелились над самой водой. Большая стая уток, взлетевшая над рекой, лучше всяких слов оповестила Братьев о том, что впереди люди. За деревьями, на истоптанном жидком берегу, покрытом конскими и человеческими следами, готовились к переправе кольчужники Прелюта, Кандих, Рогдай и княжна. Увидев приближение хирдманнов, гридни повернулись к ним грудью, поспешно доставая луки и прилаживая к тетиве стрелы.
   - Мы пришли не сражаться! - еще издали крикнул Энунд. - Мы пришли, как друзья. Пусть кровь, пролитая по нашей вине, не станет неодолимой преградой между нами. Мудрые всегда готовы перешагнуть через былые обиды и протянуть друг другу руку помощи.
   Радимичи смотрели на хирдманнов холодными глазами. Одни с сомнением покачивали головами, другие поудобнее перехватывали оружие. Вид их был неприветливым.
   - Сбыслав извел наших Братьев и нашего ярла, - добавил Гудред Ледяной Тролль, видя нерешительность воев. - Теперь он - наш кровник. Мы на одной стороне и должны держаться вместе.
   - С такими другами водиться - шибко накладно, - проворчал сотник угрюмо. - Шли бы вы лучше своей дорогой.
   - Не время поминать былое, - сказал Кандих. - У нас сейчас общий враг. И мы должны сплотиться всем миром, чтобы противостоять ему и его замыслам, губительным для всех.
   - Тебе, конечно, виднее, - Прелют пожал плечами. - А только мне идти в одной ватаге с ними - не больно по сердцу.
   - Слово Опоясанных Мечом стоит немало, - проговорил Хумли Скала. - Мы клянемся на своем оружии именами Одина и Тора, что будем уважать вас, как побратимов, и вместе бороться с общим врагом.
   - Да будет так, - Кандих сделал рукой приглашающий жест, несмотря на то, что гридни еще хмурили брови. - Отныне мы - один отряд.
   Когда напряжение между радимичами и хирдманнами сгладилось, стали думать, как быть дальше. Энунд краем глаза поглядел на Любаву. Теперь уже ничто не напоминало о порыве слабости, заставившей ее броситься к Кандиху в светлице терема. Княжна вновь обрела свое достоинство и держалась гордо и неприступно.
   Молодой варн собрал немногочисленное воинство на совет.
   - Итак, нам надлежит решить, как быть дальше. Куда мы должны отвезти княжну и что делать самим.
   - Княжна - моя добыча, - напомнил Энунд не очень уверенно. - Я взял ее в бою.
   - В таком случае, осмелюсь напомнить тебе, почтенный Энунд, сын Торна Белого, - витиевато начал Кандих, - что ты являешься нашей добычей, ибо мы с Рогдаем тоже взяли тебя в бою. А может ли пленник владеть пленницей? Очевидно, нет. Так что княжна не является более твоей добычей.
   - Я не пленник! - Раздвоенная Секира сверкнул глазами. - Я с вами по собственной воле. Равно как и мои товарищи.
   - Совершенно верно, - все еще посмеиваясь про себя над молодым хирдманном, продолжал варн. - А посему - вы оба свободные люди. Вольны делать, что пожелаете, и идти, куда пожелаете. Но теперь, коли судьба у нас общая, то и решить нам нужно сообща, как поступить сейчас. Наша первая забота - уйти с земли, где властвует Сбыслав.
   Кандих погрустнел.
   - Увы, спасти древние письмена нам было не суждено. И Золотая Ладья для нас потеряна навеки.
   Его взгляд упал на мешки, притороченные к бокам лошади хирдманнов.
   - Там - то немногое, что от нее осталось, - сообщил Энунд.
   Варн поднялся и приблизился к мешкам. Развязав один из них, он лишь тяжко вздохнул.
   - К чему нам эти обломки?
   Внезапно заговорил Бьорн.
   - Не потеряны ваши сказания. Я прочел их от начала и до конца, и помню каждую букву!
   Кандих в немом вопросе воззрился на бывшего послушника.
   - У меня с детства была отменная память, поэтому отец хотел, чтобы я стал жрецом, а не воином, - объяснил Бьорн.
   Он подошел к развязанному мешку.
   - Из этого золота мы отольем новые доски, на которые нанесем письмена из Берестяного Мольбища, - Бьорн взял в руку один из золотых кусков. - Тогда над ними не будут властны ни время, ни огонь.
   - Ты хочешь сказать, что ничего не потеряно? - с надеждой осведомился Рогдай.
   - Ни одного сказания и поучения, что были просечены писалом на деревянных табличках трех Укрывищ, - заверил Бьорн.
   Среди радимичей пронесся радостный шелест перешептываний.
   - Ты подал хорошую мысль, - одобрил Кандих. - Вот только воплотить подобную затею по плечу лишь нашим мастерам-умельцам. Нам нужно идти в наши земли.
   - Там не будет в безопасности княжна, - возразил Прелют. - Сбыслав прознает о ней и придет туда с большой дружиной. Благо, союзники у него под боком - обложат нас так, что не выскользнешь.
   - Ты прав, - признал молодой варн. - С франками Сбыслав теперь заодно. Августин об этом позаботился.
   Друзья посмотрели друг на друга с обреченностью.
   - Я знаю, куда нам всем нужно отправиться, - объявил Бьорн. - Ведунья Рысь советовала Званимиру отослать Любаву в Архону. А с ней - и письмена.
   - Да, Архона - надежное место, - подумав, согласился Энунд. - Там до княжны никто не дотянется. И там - ни кривичи, ни франки не страшны. Силы у ободритов отбить их достаточно.
   - Но Архона на севере! - возразил Рогдай. - Чтобы пройти в земли ободричей, придется миновать владения Сбыслава...
   - Или спуститься по реке вниз, добравшись до наших земель, - настаивал на своем Кандих. - Потом будет проще подняться к Архоне по Лабе.
   - Как я погляжу, ты упорно хочешь зазвать нас в гости, - усмехнулся Прелют. - Ну, что ж... Выбор наш небогат. Что скажут наши северные союзники? - сотник повернулся к хирдманнам.
   - Надо идти в Архону, - проговорил Гудред Ледяной Тролль. - С ругами можно сговориться. Только идти безопасным путем. Пусть аварн проведет нас через свою страну.
   - Тогда решено, - Кандих поднялся. - Будем переправляться на другой берег.
   Разгоралось утро. Ветер стих, и солнце золотило речную гладь. Небольшой отряд медленно двинулся к броду, оставляя позади землю, политую кровью собратьев, пропитанную скорбью и полоненную недругом. Тяжкие чувства переполняли сердца людей, в последний раз оглядывающих полосу густых лесов, макушки дальних холмов и светлые травяные лужайки. В этом краю каждый из беглецов сполна познал боль утраты, яд предательства и горечь несбывшихся надежд, но не было сейчас среди них никого, кто не желал бы сюда вернуться...
  
  
  -- Примечания
   Урмане (нурманы, норманны) - общее название для северных народов принятое у населения южного берега Балтики. Норманнами франкские и германские хронисты часто называли все народы, жившие за Данией (в том числе, и славян), точно так же как меря, весь и другие восточные народы порой переносили название "варяги" на все народы, жившие к северу и западу от них.
   Варны - варины, вероятные предки варягов, народ, упоминаемый Прокопием Кессарийским еще в 6-м веке. Судя по именам, родственники склавинов. Феофилакт Симокатта, рассказывая об "огорских народах Уар и Хуни", пришедших с Востока, упоминает и "других авар, что давно сидели по Дунаю". Есть основания отождествить варнов/варинов Прокопия и "других авар" Симокатты; судя по всему, известные в истории авары представляли из себя смесь варинов/варнов и "хуни" (гуннов, Оунов) - славянских и венгерских родов. Версия об аварах как кочевниках, собственно, ничем не подтверждается, поселений авар, отличных от славянских, до сих пор не найдено (в условиях европейского климата предположить, что они кочевали круглогодично, невозможно), так что, видимо, огорские (угорские) рода ("берендес" в книге), смешавшись с отступившими на восток славянскими (возможно, на территорию Именьковской культуры, с большой достоверностью славянской), и дали тех авар (варнов), которых мы знаем. Авары создали Аварский каганат (коанат) в конце 6 века, он просуществовал до 792 года, когда был разгромлен франками.
   Нифльхель - царство мертвых в скандинавской мифологии.
   Хеймдалль - в скандинавской мифологии сын Одина из рода Асов. Страж богов и мрового древа.
   Дракон - "драккар", большой военный корабль викингов.
   Гардарика, Гардар - "Страна Городов", скандинавское название славянских земель.
   Городни - деревянно-земляные фортификационные сооружения.
   Свентовид (Святовид) - бог войны, победы и плодородия у балтийских славян. Главный бог бодричей.
   Свеоны, свеи - одно из племен - предков шведов.
   Свитьод - Швеция.
   Отец Богов - Один.
   Кован, Куян (вероятная древняя форма слова Каган, кохан) - один из правителей в аварском каганате (слово скифского происхождения)
   Берендес ("вооруженные") - берендеи, народ, вероятно, угорского происхождения (родственные венграм), входивший в состав аварской державы.
   Данабор - вероятная скифская форма названия Днепра (Борустена)
   Тюр - бог войны у древних скандинавов.
   Хевдинг - вождь, предводитель рода у скандинавов.
   Бонды - свободные землевладельцы Скандинавии, не принадлежавшие к знати.
   Тинг - народное собрание у скандинавов.
   Риг-ярл - предстваитель высшего сословия в средневековом скандинавском обществе.
   Юнглинги (Инглинги) - династия скандинавских конунгов, к которой относят первых исторических правителей Швеции и Норвегии.
   Готи - скандинавские жрецы.
   Хэрсир - древненорвежский вождь.
   Упсала (Уппсала) - главный религиозный и политический центр раннесредневековой Скандинавии.
   Хирд - боевая дружина Скандинавии эпохи викингов, представлявшая подобие семьи. Хирдманны - воины, подчинявшиеся только своему вождю (конунгу, ярлу, хэрсиру.)
   Рузы, раны, руяне - западнославянское племя, населявшее остров Руян (в древности руги).
   Брити - слуга.
   Блот - скандинавский обряд жертвоприношения.
   Фрэйр (Ингви) - бог плодородия и тепла у скандинавов из рода Ванов.
   Траллы - рабы.
   Тегн - военный вождь.
   Слейпнир - восьминогий конь Одина.
   Смоланд - историческая провинция в Южной Швеции.
   Драпа - основная форма хвалебной песни в скандинавской поэзии.
   Ниды - хулительные стихи.
   Висы - славления, заклинания или песни.
   Скир - молочный продукт.
   Сэйд - скандинавская магия.
   Скьелдунги - датская династия конунгов.
   Ивар Широкие Обьятия - легендарный конунг из династии Скьелдунгов, сын Хальвдана Храброго. Согласно "Саге о Хервер", завоевал Центральную Швецию, Данию, Курляндию, Саксонию и Эстонию. Столицей его державы был город Риге на острове Фюн.
   Штевень - прочный брус в носовой и кормовой части судна.
   Шнеккар - длинный (змеиный) боевой корабль викингов.
   Самланд - древняя область Пруссии.
   Миклегард - скандинавское название Константинополя.
   Славутич - Днепр.
   Танаквисль - скандинавское название Дона.
   Бож - Южный Буг.
   Волгаре - болгары.
   Скилур - скифский царь 2 в. до н. э. При нем Скифское Царство простиралось по всей территории Тавриды от Днепра до Южного Буга.
   Дина - Западная Двина.
   Бирюч - вестник.
   Кметы - профессиональные воины.
   Озары, хазары - народ, видимо, сарматского происхождения, в 8 веке начавший создавать государство.
   Вингольв - Обитель Блаженства в Асгарде.
   Обавник - человек, сведующий в волшбе у славян.
   Тул - колчан.
   Браги - бог-скальд из рода Асов, прославившийся мудростью и красноречием.
   Кобольды - вид коварных альвов в скандинавской мифологии.
   Альдейгьюборг - скандинавское название Старой Ладоги.
   Тавлеи - настольная скандинавская игра, известная с 3 века.
   Гласир - чудесная роща у ворот Валгаллы, деревья которой имеют листья из красного золота.
   Трюм - конунг великанов-етунов, укравший у Тора молот Мьелльнир.
   Эгир - морской великан, бог моря.
   Вимур - величайшая из рек, текущая между Мидгардом и Етунхеймом.
   Вейнемунг - Вяйнямейнен, финский мудрец и чародей.
   Ведрфельнир - ястреб на вершине Иггдрасиля, сообщавший обо всем, что видит.
   Гуллинбурсти - вепрь Фрэйра.
   Гейрред - великан, поймавший Локи.
   Фрейя - богиня плодородия и любви из рода Ванов.
   Скади - богиня-охотница, дочь великана Тьяцци.
   Отметники - отщепенцы, изгои.
   Гульбище - место гуляния.
   Глядсхейм - главный Чертог Радости для Асов с престолом для Одина.
   Дикий Охотник - одно из имен Одина.
   Ангрбода - "Сулящая Горе", великанша, породившая Локи от трех чудовищ.
   Нидхегг - дракон, терзающий трупы в Хель.
   Оттар - оборотень, возлюбленный Фрейи.
   Сванхвит - "Лебяжье-белая" валькирия.
   Рандгрид - валькирия.
   Хресвельг - "Пожиратель Трупов". Великан, согласно скандинавской мифологии сидевший у края небес в облике орла.
   Аргун - боевой топор.
   Харалужная сталь - каролингская, особенно ценившаяся у викингов.
   Суфун - торговое судно.
   Югур, огор, Гор - название одного из правителей у авар.
   Шэляг - денежная единица.
   Тудун - правительственная должность в аварском каганате, затем у хазар (скорее всего, родственно венгерскому "тудни" - знать).
   Нагльфар - корабль, который должен был быть построен из ногтей мертвецов перед Рогнареком.
   Сэхримнир - чудесный вепрь в Валгалле, которым лакомятся эйнхерии.
   Турсы - великаны в скандинавской мифологии.
   Атли-Завоеватель - Аттила.
   Ульвхедины - люди-волки.
   Альфедр - одно из имен Одина.
   Столец - стул.
   Мимир - великан и хозяин Источника Мудрости.
   Одроэрир - котел, в котором хранился мед поэзии.
   "Красный орел" - казнь пленников, существовавшая у скандинавов в эпоху викингов. Заключалась в том, что человеку разрезали спину и вынимали легкие, раскладывая на плечах.
   "...Мощь империи Карла" - Карл Великий, король Франции (768-814 гг.), коронован императором в 800 году. Возродил власть Римских пап, как противовес Византийскому патриарху, и создал Империю (впоследствии - Священная Римская Империя Германской нации), как попытку воссоздать Западную Римскую империю. Подчинил своей власти всю Западную Европу и часть Восточной, воевал с аварами; при нем аварский каганат был разгромлен окончательно, а авары признали себя вассалами Карла.
   Нифльхейм - мир мрака.
   Вальгринд - врата Валгаллы.
   Скрын - хранилище, тайник.
   Окрута - оборотничество.
   Запона - женская одежда из прямоугольного отреза, надевавшаяся поверх рубахи.
   Убрус - женский головной убор.
   Голбец - деревянная пристройка к печи.
   Узбожь - вещи.
   Собь - дух.
   Мавки - женские духи водоемов.
   Бучила - омут.
   Тягиляй - стеганый доспех.
   Тиун - княжеский слуга.
   Патрикий - византийский титул служилой знати, дающий право присутствовать на заседаниях синклита.
   Логофет дрома - ответственный за прием и отправку посольств в Византии.
   Автократор - один из титулов византийского императора.
   Протасикрит - первый секретарь императорской канцелярии.
   Хрисовул - вид византийской императорской грамоты.
   Тагма - основная единица деления византийского войска.
   Стратиоты - византийские воины, служившие в ополчении фемы.
   Друнгарий - командир военного подразделения византийской армии.
   Иллюстрий - один из высших чиной служилой знати в Византии.
   Кобзари - певцы.
   Фюльк - земельное владение.
   Хов - храм у скандинавов.
   Вестфольдинги - воины-викинги.
   "...Проповедников Мертвого Бога" - сага, сходная с рассказанной Августином, бытовала среди норвежских фьордов еще в 12 веке.
   Гальдры - заклинательные магические песни.
   Херг - тип ритуальной скандинавской постройки или алтарь из груды камней.
   Валаскьяльв - чертог Одина в Асгарде.
   Скель - волк, преследующий Солнце и Месяц.
   Утгард - страна великанов.
   Алсвидер - "Наибыстрейший", конь Луны.
   Альвис - "Всесведающий", мудрый цверг в скандинавской мифологии.
   Хильдисвини - боевой вепрь Фрейи.
   Анчутки - болотные духи у славян.
   Шишиги - нечистые силы, живущие в лесу.
   Яруги - овраги.
   Кутья - каша.
   Баяльники - толкователи.
   Лопоть - одежда.
   Раменье - лес.
   Кобник - кудесник.
   Балий - колдун, заклинатель.
   Валы - предсказатели у скандинавов.
   Нидинг - трус.
   Асгардрейя - одно из названий Дикой Охоты.
   Хугин - "Мыслящий", один из двух воронов Одина.
   Похьела - страна мрака у финов.
   Мятель - воинский славянский плащ.
   Идан-Турс (Идантирс, Иданфирс) - верховный царь скифов, сын Савлия, возглавивший скифов во время войны с Дарием Первым.
   Белояр - славянский князь Бус-Белояр, живший в 4 веке и казненный готами.
   Сбеги - беженцы.
   Альберих - конунг гномов.
   Юшман - пластинчатый доспех.
   Куяк - панцирь на дощатой основе.
   Рогвица - палица.
   "Три Карла" - Карл Мартелл, мажордом Французского королевства при последнем короле из династии Меровингов; вторым, вообще говоря, Августин должен был бы назвать Пипина - сына Карла Мартелла, но, видимо, он имеет в виду Карломана (старшего брата Карла) и самого Карла Великого.
   Credo - начало Латинского Символа Веры.
   Тангниостр и Тангриснир - умирающие и воскресающие козлы из упряжки Тора.
   Ухожи - дворовые строения.
   Фенрир - дитя Локи, гигантский волк.
   Драугры - неупокоенные мертвецы.
   "Из этого золота мы отольем новые доски..." - золотые таблички с древними (видимо, аварскими) письменами были найдены в начале 20 века на территории Румынии (бывшего аварского каганата). Всего их найдено около 400, около 100 из них доступны для изучения:
   http://kuraev.ru/smf/index.php?topic=250549.0
   http://swarog-fond.ru/article/museum/
   (ссылка работает не всегда)

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"