Смоленский Дмитрий Леонидович : другие произведения.

Желанье фейерверка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


1

   Мне хотелось, чтобы этот персонаж непременно курил трубку. Я уже явственно его представлял: среднего роста, но очень широкий в плечах, что называется "квадратный", с выпуклой грудью и руками, способными орудовать секирой как сам я - столовым ножом. Лицо с коротким, приплюснутым носом (а какой еще он может быть у солдата, побывавшего в немалом числе сражений?), неровно постриженные волосы, поскольку с ними приходится справляться самостоятельно, ориентируясь по искривленному стальным нагрудником отображению.
   Очень просилась характерная деталь - курение трубки, как принесенная из дальних заморских походов привычка, обещавшая немало колоритных зрительных, слуховых и даже обонятельных образов. Ну, во-первых, сама трубка: глиняная и короткая, шершавая на ощупь, с потемневшим от копоти ободком, нуждающаяся в периодической чистке мундштука соломинкой и выбивании золы. Герой, после раскуривания ее угольком, начинает трубкой "посапывать", потом "посвистывать" и даже "похлюпывать" после десятка-другого затяжек. Во-вторых, пальцы - толстые, потерявшие природную гибкость, но приобретшие взамен силу, позволявшую скручивать серебряные талеры в трубочку. Поросшие по тылу основных фаланг черными волосками, с заусеницами возле ногтей и табачной желтизной на подушечке большого пальца правой руки. В-третьих, старый кисет из залоснившейся до блеска замши, простой и без всякой вышивки, затягивающийся на горловине нечистым шелковым шнуром.
   На мой взгляд, одаривание главного героя привычкой к курению давало множество возможностей: заполнение пауз разжиганием и выбиванием трубки, облака дыма, лениво расплывающиеся под низкими потолками комнат, скупо освещенных масляными светильниками, запах табака, ощущаемый возлюбленной при первом поцелуе. И вообще, настоящий мужчина "должен быть груб, колюч и вонюч". Так лучше уж пусть от моего героя воняет табаком, а не немытыми ногами, хотя для пущего натурализма и редкое мытье можно в повестюшке обыграть.
   Кстати, насчет натурализма - как бы не влететь с табаком! Насколько помнится, он в Европу попал из Америки. В каких годах?
   Пришлось выходить в Интернет и набивать запрос, благо, что ночной тариф самый дешевый. После трехсекундной обработки получил первую страницу списка сайтов, на которых обнаружена интересующая меня информация. На одном из них заголовок статьи, позволяющий предположить попадание в самое яблочко: "История появления табака в Европе". Тэк-с, заглянем...
   Зарегистрированная в исторических документах дата 15 марта 1496 года меня поначалу не смутила - конец пятнадцатого века, по любому еще средневековье. Вчитался повнимательней. Выходило, что распространение табак получил лишь с середины следующего, XVI века, когда он начал выращиваться в Турции и Европе, а на низшие сословия (у меня ж герой - солдат, не купец и тем более не дворянин), пагубная сия привычка распространилась только к XVII веку, когда стала действительно массовой.
   От трубки отказываться не хотелось, хотя интуиция уже вовсю шептала в левое ухо: "Брось! Боливар не вынесет двоих!" Дело в том, что герой в буйных моих фантазиях обязательно должен быть солдатом, но не пикинером или арбалетчиком, из которых состояла пехота позднего средневековья, а настоящим "панцирным" пехотинцем, бьющимся секирой. Такие имели место быть в Европе до XIII, ну, максимум - XIV века, и то в качестве реликтов. Период их расцвета - так называемые "темные века", в исторической военной литературе называемые "эпохой топора и палицы". Чем легче поступиться - топором или трубкой главного героя? Превратить солдата в лучника? Не вяжется с задуманным образом. Ведь у нас всегда перед глазами лучший лучник всех времен и народов - Робин Гуд. А он ни фига не квадратный, не флегматик, и не ходит - как у меня задумано - чуть подворачивая внутрь кривоватые ноги! Не красавцем я хотел сделать главного героя. И на хитрована он тоже не тянет, должен быть скорее похожим на носорога: ты меня не трогаешь - я тебя не трогаю, ты меня толкаешь - я, пожалуй, отступлю, ты меня ударил - да где ты, черт возьми? И кто тебя по самую маковку в землю-то вбил? Эх, незадача какая вышла! Ну, погоди, сейчас откопаю! Характер непременно должен передаваться в том числе и внешностью, лично я так считаю. А у меня и сюжет под характер героя выстраивается, что ж, теперь и его менять?
   А пикинер? - мелькнула мысль уже в качестве отчаянной, последней надежды. - Нарядить его в куртку с буфами на плечах, чулки и туфли с пряжками? Сразу по ассоциациям: Гаргантюа и Пантагрюэль, Сорбонна, Франсуа Вийон. Поздноват период! Конец Средневековья или Раннее Возрождение, романтизм в полный рост, герой не встраивается в обстановку в силу предполагаемой его простоты и замкнутости. Выходит, придется жертвовать трубкой со всеми ее многоплановыми прелестями. Вот незадача!
   По коридору прошлепали босые ноги. Дверь скрипнула, в щель просунулась взлохмаченная от подушки голова Алены.
  -- Слушай, ты спать ложиться собираешься? Второй час уже! Не знаю, как тебе, а мне завтра на работу!
   Говорила она шепотом, чтобы не разбудить сына в соседней комнате. Насколько я слышал, он сам лег не больше часа назад - стукнул раскладываемым диваном.
  -- Сейчас, Ален! - ответил я, быстро нажимая кнопку сохранения файла и начиная выход из программ. - Иди, ложись, сейчас курну и сам приду!
  -- Давай быстро! - настаивала жена. - Я без тебя заснуть не могу, уже час ворочаюсь!
  -- Все-все! - в качестве подтверждения я начал опускать машину. Дождавшись появления на экране надписи "Сейчас вы можете выключить компьютер", щелкнул клавишей на системном блоке и выполз из-за стола, постаравшись не шумнуть отодвигаемым стулом. - Иди, ложись!
   Жена, явно обидевшись, ушла в спальню. Я выключил настольную лампу и ощупью двинулся по ночной квартире, ориентируясь только по собственной памяти и крошечным розовым лампочкам, предусмотренным на настенных выключателях. В тишине удалось миновать длинный коридор, добраться до кухни и притворить дверь.
   Общий свет зажигать я не стал - время действительно было позднее, не до посиделок с книжкой. Включил подсветку над плитой, встроенной в столешницу и опустил клавишу электрочайника - благо, он был еще теплым и содержал с пол-литра воды. Удавалось обойтись без шумного наполнения его из-под крана и сэкономить минут пять на кипячении.
   Говорят, что привычка - вторая натура. Не знаю, у меня, похоже, вся натура состоит из одних привычек. Привык ложиться поздно, считая, что день заканчивается только с засыпанием. А жалко день отпускать, потому и тянешь его: читаешь, пока глаза слипаться не начинают, щелкаешь по каналам телевизора, пытаясь обнаружить тот единственный и желанный, на котором не транслируют в данный момент рекламу, не крутят музыкальные клипы или бесконечные сериалы про ментов, адвокатов, прокуроров и бандитов. Утром, когда в семь часов голову от подушки оторвать не можешь, проклинаешь бездарно потраченное накануне время, но вечером начинается то же самое.
   Зубы с незапамятных времен чищу левой рукой, несмотря на то что сам - классический правша. Это следствие подросткового еще эксперимента по гармоничному развитию тела. Обоерукость в него входила. Ложкой орудовать за столом так и не приучился, а зубной щеткой - пожалуйста! И отвыкать не хочется. Как-то из принципа пробовал правой рукой поработать, так неудобно показалось. Привычка-с.
   Вот и с курением. Начал поздно, лет в двадцать пять уже, после института. Тогда как раз курево повсюду исчезло, вот я и начал - в самое время. "Прима" с "Полетом" без фильтра по талонам, махорку пробовал. Ничего, понравилась. Только что интересно - когда курю, обязательно дым запивать чем-то нужно. Если кофе или чай под сигаретку - просто супер, но сок, молоко или даже вода из-под крана тоже сойдут. Нет, на улице или в машине тоже можно дернуть, но это так - как "хот-дог" на бегу заглотнуть. Результат есть - удовольствия никакого. А без удовольствия даже в сортир ходить скучно.
   Чайник вскипел, отключился. Я сунул в керамическую кружку пакетик зеленого чая на веревочке, залил кипятком. Пока заваривался, начал обустраиваться: переставил стул из-за стола к вытяжке, вытряхнул неполовину заполненную пепельницу в мусорное ведро, проверил пачку - пустая, хотя аккуратно лежит под зажигалкой. Залез в шкаф, нащупал початый блок, вытащил новую. Года три уже, как перешел на "Кент-единичку". Дорогие, конечно, но доходы пока позволяют. Зато приятно в руку взять - ничего лишнего: белое и чуть синего, а сигаретки и вовсе сплошь белые, глаз отдыхает.
   Побулькал чайным пакетиком в кружке, выжал его двумя пальцами туда же (опять привычка), выкинул в мусорку, кружку поставил на плиту, рядом с пепельницей. Пачка сигарет вскрыта, целлофановый колпачок и фольга отправлены вслед за чайным пакетиком, неопрятно торчащие ушки надорванной акцизной марки оборваны (привычка). Все готово.
   Зеленые угловатые цифры на табло духовки показывали 1:35. Действительно, засиделся. Аленка не преминет высказаться насчет моего эгоизма и полного игнорирования интересов окружающих, когда буду забираться к ней под одеяло. Хорошо, если терпения хватит дождаться, а то с нее станется - может и сюда прийти, пару теплых слов сказать.
   Включил вытяжку на средние обороты - на максимуме уж больно шумит, никакая дверь не поможет. Вытащил из плотной шеренги сестер сигаретку-блондинку, офильтрованный конец - в губы, противоположный - в огонек зажигалки. Пошла предпоследняя. Обратный отсчет.
   Обожаю вот так сидеть: полумрак, от сороковаттной лампочки сквозь матовый пластик свет падает только на пепельницу и кружку с чаем, пар смешивается с тонкой струйкой дыма и они вместе уходят в решетку тихо гудящей вытяжки. Дверь закрыта, мир сузился до восьмиметровой кухни, а население планеты сократилось до одного меня. Под окнами вдоль подъездов еще раскатывают машины, подходят и уходят такси, на лавочке рядом с песочником сидит молодежь, у которой то и дело на разные голоса начинают играть мобильники, но до всего этого мне нет никакого дела. Окна пластиковые, тройной стеклопакет, и плотно закрыты. Пока не начнут рваться снаряды - ничего не услышу. И не надо. Не имею желания.
   Кружка чая опустела на треть, а сигарета выкурена наполовину. Так о чем это я? Мозги со скрипом повернули в сторону остановившей меня проблемы с главным героем. Нужно наметить план действий на завтра, чтоб с утра все уже лежало по полочкам. С трубкой и табаком придется расстаться. Однозначно! - как говорит наш любимый артист, по недоразумению пошедший в политику.
   Мужичка оставляем виртуозом именно боевого топора, то бишь секиры, завтра посмотрим справочники, выпишем всю амуницию, которая использовалась пехотой в темные века. Дальше четырнадцатого века не лезем - там начинаются всякие сложные заморочки, а мне желательно все попроще: простые люди, простой быт, простые отношения. Но! Очень сложное объяснение некоторых простых событий, происшедших с теми самыми простыми людьми. Контраст. Неожиданность. Далеко идущие, но только предполагаемые, лишь многоточием обозначенные последствия. Одно из которых (пока чисто для смеху!) - плавание Христофора Колумба и доставка на его "Эль Ниньо" сушеных табачных листьев.
   Кстати, если в темные века табака не было - чего там не было еще? Хорошо бы пометить, но и так попробуем в памяти своей записать. К утру второстепенности всякие отшелушатся, на подушке останутся, а главные мысли, стратегические, только законченность приобретут. Это точно знаю. Проверено.
   Итак, табак пришел в Европу с Христофором Колумбом. Картофель тоже родом из Америки, так что ни жареной картошечки, ни вареной - в мундирах и без - моему герою не едать. Сахар? Его поначалу только из тростника вырабатывали, так что отпадает тоже. Ничего, пусть медком побалуется. Диким. Бортничество тоже из древнейших занятий рода человеческого. Что еще ели в Южной и Центральной Европе? Капуста, морковь, лук, репа ("Проще пареной репы" - вспомнил?), редька ("Хрен редьки не слаще"). Крупяные каши: пшеничная, гречневая (надо уточнить регионы произрастания!), овсяная. Ржаная? Кукуруза отпадает - заморская культура. Огурцов и томатов тоже не было, поскольку родом из тропиков. Бедновато. С мясом тоже, поди, не роскошествовали: крестьяне на феодалов горбатились, им не до свиноферм и животноводческих комплексов было, а свой скот только к рождеству и резали, чтоб оставшийся легче зимой прокормить было. С этим примерно ясно. Птица была: куры, утки, гуси. Яйца, опять же. Индюков не было, их поначалу так и называли - "индейская курица". Отпадают. А вот кролики были! И рыба.
   Что пили? Вино - однозначно (вот вбилось в башку словечко)! Виноградная лоза еще с Греции по всему миру пошла. Пиво. Квас? По-моему, чисто русское изобретение. Молоко, простоквашу... Да, кстати, к рациону нужно добавить масло, творог и сыр, круглогодично, но дорого. Что еще? Чай? Теоретически возможно: с Китаем и Индией контакты были давно установлены по Великому Шелковому Пути. Но маловероятно, чтобы китайским чаем опивались средневековые европейские горожане и тем более - крестьяне. Кофе? Родина его - провинция Кафа нынешней Эфиопии. Эфиопов еще египтяне знали, следовательно, на мусульманском востоке напиток мог иметь хождение. Опять же - "кофе по-турецки", как образец приготовления и "турка", как название емкости для его приготовления. Впрочем, Османская империя больше воевала с Европой, нежели торговала. Да, вряд ли...
   Сам не заметил, когда закончил предпоследнюю сигарету и начал последнюю - на две затяжки осталось. Или, с учетом реального времени, стоит рассматривать их в качестве первой и второй? Нет, будем соблюдать правило - пока не спишь, день продолжается!
   А вообще, интересно выходит. Табака не знал ни Восток, ни запад. Чай и кофе распространение получили только на Востоке. Кстати, там же развивались и основные события: зарождение мусульманства, распространение его на половину Африки, Ближний и Средний восток, включая Афганистан, половину Индии. Бурное развитие науки и культуры, пока Европа пребывает в Темных Веках и занимается междоусобицами. Изредка Европа выплескивается крестовыми походами в сторону Иерусалима, но почти всегда получает по темечку и откатывается назад, поневоле обогащаясь передовыми приемами тактики и фортификации. А у мусульман расцвет: строятся не только мечети, но и медресе, обсерватории (на государственный счет, блин, строятся!), сами мусульманские государи настолько просвещенные, что профессионально занимаются астрономией - Улугбека одного вспомним. Тамерлан, перед которым дрожал весь европейский юг, в Самарканд - свою столицу - согнал под сто тысяч ремесленников и мастеровых, отстроил его из камня. Основоположник современной медицины (условно, конечно, современной) кто? Авиценна, он же Абу Али ал-Хусейн ибн Сина, феноменальный по своей разносторонности ученый, туркмен по национальности. Раздолбал еще в XI веке астрологию как лженауку, хоть сам был уверен в движении планет по массивным эфирным сферам. Это я понимаю - мужчина! Сейчас по телеку ежедневные астрологические прогнозы передают для граждан, изучавших школьный курс астрономии, но в глубине души искренне уверенных во вращении Солнца вокруг Земли. Тысяча лет с ибн Сины прошло - прогресс, блин!
   Столбик пепла на сигарете дошел до фильтра. Последний глоток остывшего чая, потерявшего и вкус и запах. На табло 1:55. Я сдвинул пустую чашку и пепельницу на край стола, к холодильнику, выключил вытяжку и свет. Пора в койку.

2

   Спальни я достиг, почти бесшумно ступая тапками по линолеуму и ведя левой рукой по стене коридора. Нащупав дверной проем, нырнул в душное тепло и, коленками ощущая габариты нашего сексодрома, появившегося, как и почти все в моей жизни, гораздо позже действительной в нем необходимости, обошел его и в три секунды разделся.
   Естественно, Аленка тут же проснулась, едва я прикоснулся к одеялу.
  -- Ребенка не раздави! - сердито пробормотала она, приподнимаясь.
   Настоящий наш ребенок, отрок восемнадцати лет, спал совершенно в другой комнате, а имела она в виду, конечно же, Бету. Рыжая персиянка держала за правило ночевать именно в нашей постели, сворачиваясь теплым клубком в изножье, и, если приходила уже после того, как все места были заняты, упорно топталась по ногам, пока не добивалась высвобождения ей достаточного пространства. На этот раз она посчитала, что ей повезло, и разлеглась на временно свободной половине. На моей, естественно.
   Настоящее ее имя, внесенное в реестр клуба и значившееся в паспорте, было Беатриче (первую букву нам диктовали какие-то непонятные для нас, любителей, правила, а остальное мы уж сами выдумали). Понятное дело, в обиходе мы звали ее либо Беатой, либо Бетой. И только при воркотне во время купания и расчесывания величали полным именем.
   На светлом пододеяльнике она выделялась более темным по оттенку валиком. Смотря чуть в сторону, чтобы задействовать сумеречные палочки сетчатки, я просунул руки под расслабленное кошачье тельце и одним плавным движением переместил ее на нейтральную территорию, в ложбинку между ногами жены и моими собственными - когда я, наконец, лягу. И скользнул под одеяло.
   Я всегда стараюсь занимать правильную позицию для сна, что в моем представлении заключается в размещении на правом боку, с присогнутыми ногами, с одной рукой под подушкой, а второй - положенной на жену. Существует альтернативный способ - на левом боку, но с рукой жены на мне. Для этого надо соблюдать конгруэнтность и овладеть синхронными поворотами даже во сне. Обычно это получается без проблем. На этот раз осечка вышла.
   В последующие пятнадцать минут я перепробовал все позы, ранее мною неоднократно применяемые и неизменно приводившие к засыпанию. На правом боку мне было очень жарко - слишком прижался к Алене, к тому же замурлыкавшая после перемещения и забывшая выключиться Бета работала настоящей ножной грелкой. На левом боку, носом к приоткрытому окну, было заметно прохладней, но слишком ощущалось глухо бьющееся в груди сердце. На спине, любимой моей в юности позиции, оказалось трудным засунуть руки под подушку, и они неприкаянно лежали поверх одеяла, что раздражало до невозможности. Попробовал даже запрещенный прием - на животе. Выдыхать в наволочку еще можно было, а вот вдыхать сквозь нее - нет.
   К тому же оказалось, что я слишком разогнал мозги размышлениями о средневековье, чтобы они вот так просто выключились или хотя бы притормозили. Мысли в голове вращались по замкнутому кругу: прозябающая в Темных Веках европейская цивилизация, не то что не давшая миру ничего стоящего за первое тысячелетие нашей эры, но и растерявшая наследие Эллады и Рима. С другой стороны, феноменальный взлет за считанные столетия мусульманского Востока и Юга, впитавшего, переварившего и развившего достижения греков, римлян, китайцев и индийцев. Первые жгут на кострах еретиков и ведьм, вторые дискутируют о жидкостном характере планет. Одни вычисляют количество ангелов, способных уместиться на острие иглы, другие уточняют астрономические таблицы, прогнозируют лунные и солнечные затмения, наблюдают противостояния небесных тел. Первые навешивают на всадников все более тяжелые доспехи, доводя вес снаряжения до неспособности рыцарей самостоятельно взобраться на коней и встать после падения с них, вторые отрабатывают приемы глубокого охвата флангов мобильными конными соединениями, совершенствуют практику воинского призыва.
   Да, если покопаться, примеры противоположных устремлений христианского и мусульманского миров в средневековье просто бесконечны. Мусульманский мир явно идет по пути технологического и социального прогресса: создаются и укрепляются крупные государства, устанавливаются новые торговые пути, чеканится полновесная монета, распространяется типичная для мусульман веротерпимость. И внезапно все заканчивается.
   Ба-бах! Европейцы переоткрывают порох, совершавшие до того лишь каботажные плаванья португальцы и испанцы достигают Америки, Джордано Бруно идет на костер, Галилео Галилей отрекается, а Николай Коперник пишет книгу, откладывая публикацию до момента своей смерти. Гуттенберг печатает, Да Винчи изобретает, Микеланджело рисует и ваяет, а там - Рафаэль, Шекспир, Томас Мор, Лютер и Кальвин, буржуазные революции. Да откуда все это повылезало в историческое одночасье?
   Нет, я все понимаю, и в бытность свою нормальным советским студентом изучал как положено научный коммунизм с политэкономией в рамках гуманитарного вуза. Мне насчет конфликтов производительных сил и производственных отношений дополнительно объяснять не нужно, хотя последнее время и внесло некоторые коррективы в учение об общественных формациях. Но меня ж не формации интересуют, а наука и технологии. Кто на вскидку перечислит открытия и изобретения, сделанные между 1000-м годом от Рождества Христова и 1200-м? А в XVI и XVII веках? Горячее? А потом пошли XVIII, XIX, XX века. В первую тысячу лет Европа будто мхом поросла, первую половину второго тысячелетия еле шевелилась, а потом как с горы сорвалась. И, между прочим, в девятнадцатом веке никакие формации не менялись: как был в христианском мире повсеместный капитализм (с православными странами чуть похуже, но и там не смертельно) - так и остался. А научно-техническая революция полыхнула в полный рост. Будто и впрямь кофеином в мозги брызнуло.
   Блин, а это идея! К повести моей не подстегнешь, конечно, - слишком перегружено получится, но на самостоятельный небольшой рассказик вполне может потянуть. Итак, попробуем сформулировать основную гипотезу.
   Две цивилизации, христианская и мусульманская развивались до XV века примерно одинаково (технологический и военный уровни сопоставимы). Ни европейцы не могли выбить верующих в Аллаха с Ближнего и Среднего востока и освободить навсегда Гроб Господень, ни мусульмане не имели сил и ресурсов на окончательное покорение христиан.
   Наконец, европейским мореплавателям, уже отчаявшимся пробиться в Индию и Китай минуя мусульманские флоты, удается прорваться в Америку. В числе прочего в Европу попадает некая сушеная травка - табак. Дело для европейцев непривычное и так бы и заглохшее, да обладает травка некоторыми свойствами, обратившими на себя внимание. А именно: подстегивает мозги, стимулирует работоспособность, приглушает чувство голода, уменьшает чувствительность болевых рецепторов, при нескольких первых попытках использования даже вызывает легкую эйфорию, сходную с опьянением. Не соврал пока? Не должен - я ж врач по образованию, курс клинической фармакологии не совсем забыл. А никотин - основное действующее вещество табака - дал название целой группе фармакологических средств, так называемых Н-холиномиметиков, то есть, веществ, направленно воздействующих на специфические рецепторы нервной системы. И не просто воздействующих, а явно и сильно стимулирующих их.
   Хорошо. Что дальше? А дальше совсем просто: никотин не только подстегивает нервную и сердечно-сосудистую системы, но и встраивается в медиаторный обмен организма, вызывая физическое привыкание, как всякий наркотик. И вы можете устанавливать смертную казнь за курение, как делал это Алексей Михайлович, батюшка Петра Великого - ни черта не добьетесь! И пошел табак гулять по миру, заботливо культивируясь, входя в моду трубками, табакерками, сигарами, папиросами и сигаретами.
   М-да, жидковато получилось в качестве единственной причины научно-технического прогресса. Курят-то не все! А всем не надо, - подсказал мне в тот же миг ехидный чертик, - мозги стимулирует не только никотин. Для детей, женщин и некурящих мужчин европейские мореплаватели обеспечили поступление на родину чая черного и зеленого, кофе и какао (из которого тут же научились делать шоколад), а заодно - сахара и картофеля. Круг еще не замкнулся, но получил нормальную физиологическую базу: мы стимулируем мозги табачком или кофейком (а вместе-то - вообще супер!) и одновременно подпитываем возбужденные мозги глюкозой, поскольку она является единственным продуктом, усваиваемым нервными клетками напрямую. А что такое сахар? А картошка, сухой остаток которой почти на сто процентов состоит из углеводов? И, раскочегарив таким образом интеллект, начинаем писать музыку, стихи и картины, изобретать паровые двигатели и велосипеды. У нас зуд в руках от излишка работоспособности и бессонница от роящихся мыслей, вроде как у меня сейчас!
   Память тут же начала услужливо подсовывать образы: Петр Первый, заставляющий дворян не только брить бороды (да и хрен бы с ними, с бородами), но и из-под палки внедряющей табакокурение, питье кофе и посадки картофеля. Был результат? Был! Никакая Анна Иоанновна не смогла обратно страну развернуть. Генералиссимус Сталин, с неизменной трубочкой похаживающий вдоль стола с расстеленной на нем картой и заканчивающий рабочий день в шесть утра. На противоположном конце Европы - Уинстон Черчилль с сигарой в два пальца толщиной. Американские пионеры, в своих повозках пересекающие материк с востока на запад, жующие табак и смачно сплевывающие на почву прерий. Екатерина Великая, пухлыми пальцами в перстнях достающая из украшенной бриллиантами табакерки щепотку табачку и закладывающая ее в ноздрю. Трое наших солдатиков времен и Первой и Второй мировых войн, скрючившихся на дне окопа и передающие из рук в руки кисет с махоркой. Параллельно: вершина парусного кораблестроения чайный клипер "Катти Сарк" (интересно, зачем строить скоростные суда для перевозки товаров, не являющихся скоропортящимися?); экономический рывок Соединенных Штатов в XIX веке (основные статьи экспорта: табак и хлопок); два главных товара любой российской зоны: табак и чай.
   Голова просто разрывалась, сна не было ни в одном глазу - перед ними продолжали плыть образы, образы, образы. Цивилизация, севшая на иглу психостимуляторов. Интересно, может ли потребность в кофеине или повышенном содержании глюкозы в крови передаваться по наследству? Курение или алкоголизм матери стопроцентно влияют на плод - ребенок рождается с абстинентным синдромом, после рождения в его крови падает привычный уровень этанола или никотина, начинаются психические и физиологические расстройства. Но чай ведь беременным не запрещают пить? И конфеты они тоже есть не перестают, а в них и сахар и какао. Может младенец иметь привычку к психостимуляторам с самого рождения? Да легко! А сладкий чай можно давать ребенку прямо из бутылочки - дешево и сердито!
   Ну, хорошо! - начал я себя притормаживать. - Надо рассмотреть еще два аспекта, чтобы не выглядеть полным идиотом, подтягивающим факты под высосанную из пальца теорию.
   "Аспект первый, - заговорил во мне голос оппонента. - Все эти психостимуляторы, как ни крути, но попали в Европу уже после достижения мореплавателями определенного уровня. Колумб, во всяком случае, отправляясь на восток, рассчитывал достичь Индии. Следовательно, шарообразность Земли была ему известна..."
   "Отвечаю! - с готовностью возразил ему воодушевленный сторонник идеи. - В шарообразности Земли к тому времени не было ничего нового, и арабы это прекрасно знали, да и Птолемеева модель только в Европе почему-то забылась. К тому же, я не утверждаю, что лишь с появлением стимуляторов на севере появилась научная мысль. Нет, процессы шли: за тысячелетие рабовладельческий строй сменился феодальным, окрепли города, воинское искусство выросло, хотя, если честно, даже до римского уровня ему было пахать и пахать - снабжение войск было выстроено из рук вон плохо, методы осады укрепленных городов успеха не гарантировали, феодальная конница дисциплиной не отличалась... Тем не менее, некоторые позитивные процессы наблюдались. Все шло с таким же темпом, что и сопоставимые явления времен Древнего Египта, Греции и Рима. Наверное, такие темпы и являются обычными для технологических изменений, порожденных человеческой цивилизацией..."
   "То есть, ты хочешь сказать, - вмешался критик, что темпы "от бронзы до железа за две тысячи лет", "от греческой триремы до каравеллы за тысячу лет" являются нормой, а "от пищали до танка за шестьсот лет" - патологией? По-моему, это скорости одного порядка!"
   "Ой ли? - парировал фантазер. - Гребные и парусно-гребные суда царствовали на морях не одну тысячу лет. Чисто парусные - четыреста. Но от момента изобретения паровой машины, дохленькой, мощностью всего в одну лошадиную силу, до установки подобных ей на корабли потребовалось чуть больше ста лет, через полвека появились первые броненосцы, а концу того же девятнадцатого века основная мощь флотов заключалась в стальных дредноутах, двигаемых машинами в тысячи лошадиных сил. Более того, за каких-нибудь сто лет поменялась сама энергетика, не даром ведь девятнадцатый век назывался "веком пара", а двадцатый - уже "веком электричества".
   "Пойми, я не отрицаю сам факт ускорения технического прогресса с семнадцатого века, - продолжал гнуть свою линию критик. - Но не будешь же ты, в свою очередь, отрицать, что явление это отнюдь не повсеместное? Рассмотри в качестве альтернативы мусульманский юг и восток. Что, не были на нем распространены твои психостимуляторы? Чай, во всяком случае, зеленый - любимый напиток и в Китае, и в Японии, и на Ближнем и Среднем Востоке. Кофе, ты сам говорил, намного раньше появился в Турции, чем в Европе. Культура курения, представленная тем же кальяном, достигла наивысшего расцвета опять же на Востоке. Однако никаких рывков там не наблюдалось. Более того, с семнадцатого века Восток почти уснул. Чем объяснишь? На одних твои миметики действуют, а на других нет?"
   Да, это был сильный аргумент, в лоб его не опрокинешь. Хотя... Не такой уж и застой был у мусульманских стран. Во всяком случае, Турция до конца девятнадцатого века держалась вполне на уровне. Имела флот, в том числе броненосный, на равных билась с Австро-Венгрией. Последняя русско-турецкая война произошла в конце восьмидесятых годах позапрошлого столетия и для российской империи была совсем не легкой компанией. Но пример с Турцией это скорее исключение из правила, а не иллюстрация системы. Так в чем же дело?
   Если пытаться сохранить основной посыл - ускорение темпа развития технологий обусловлено широким использованием в христианских странах психостимуляторов - то необходимо доказать, что аналогичного не было и не могло быть в странах мусульманских или буддистских. Во-первых, курение табака на Юге и Востоке происходило только посредством кальяна. Любому, представляющему устройство этого приспособления, должно быть ясно наличие в нем устройства очистки дыма от примесей - водяного фильтра. Во-вторых, процесс курения малого количества табака (не большего, чем входит в папиросу и заведомо меньшего емкости обычной трубки) занимает от получаса до двух часов, из-за того что табак курится не сухой, а мазеподобный. Кальян не покуришь на бегу - устройство громоздкое и дорогое. Следовательно, даже у курильщиков мы получаем малую дозу никотина в длительный промежуток времени. А курили-то немногие и к тому же редко. Дополнительное замечание: кальян вообще изобретался не под табак, а под гашиш, так же как в Китае трубка возникла намного раньше появления там табака и использовалась для курения опиума. Похоже, если в Европе и, позже, в Америке курение было средством подстегивания организма, то на Востоке - еще одним способом получения кайфа от лежания и мечтания.
   С остальными стимуляторами ничуть не лучше. Вспомним, как пили чай в средневековой Японии: полчаса поклонов и чашечка жиденькой желтой водички, в которой важен не эффект, а сочетание церемониальной эстетики с утонченностью аромата. Кофе, даже крепкий, после обеда всего лишь помешает отдыху, но уж никак не стимулирует мозговую деятельность. Да и не входил кофе в ежедневный рацион земледельцев и ремесленников мусульманского востока. А вот в Испании и Португалии десять или двадцать чашек этого напитка - вовсе не экстремальная дневная нагрузка.
   Итак, что мы имеем? Имеем наличие, но отнюдь не широкое распространение психостимуляторов на юге и востоке. А это важно, поскольку в Европе и (в последующем) в Америке мы сталкиваемся именно с массовым ростом если не интеллекта, то сообразительности и непоседливости. Именно в подъеме среднего уровня "соображалки" населения следует искать объяснений наступлению эпох Возрождения и Просвещения, бурным социальным процессам в виде раскола единой христианской церкви на множество течений, крестьянским восстаниям и последующим революциям, индивидуализации, вдруг ставшей характерной для европейцев с XVI-XVII веков.
   Пока я не видел сколько-нибудь серьезных брешей в сформулированной концепции НТР последних трех веков. Оставалось не совсем ясным, как из этого можно будет сделать литературную вещичку, но сама идея представлялась стоящей.
   Еще больше меня беспокоила мысль, что я потерял половину ночи, и с утра голова окажется тяжелой. Нормальной продуктивности ожидать от себя в таком состоянии я не мог - что уж кокетничать, мне не восемнадцать лет, а после бессонной ночи я испытываю состояние, сходное с похмельем. Поэтому решил во что бы то ни стало завершить бдение, а значит - выбросить все мысли из головы. Способ для этого у меня существовал единственный, и новый я решил не изобретать.
   Времени было уже половина пятого, когда я в темноте пробрался в кабинет, зажег настольную лампу, и, щурясь от ее резкого холодного света, нашел блокнот.
   Торопливо, но стараясь при этом выражаться связно и избегать излишних сокращений, я по пунктам изложил идею - все уложилось в пять строчек. На всякий случай добавил еще схему со стрелочками - через полтора-два месяца, когда по расчетам должно появиться свободное время поразмыслить над возможностью создать хоть небольшой рассказик, все изрядно позабудется, и мне придется ломать голову, что именно я имел в виду месяц назад, неровно черкая в блокноте.
   В спальню я вернулся почти спокойный.

3

   Продрых я до одиннадцати, при этом даже не слышал сработавших у сына и у жены будильников. Шум воды в ванной, открываемые и закрываемые дверцы шкафов не отпечатались в памяти тоже. Разбудила Бета, начавшая волноваться из-за моей неподвижности. В самом деле, с ее, кошачьей точки зрения, нарушались все установленные правила поведения. Будильники звенели? Звенели. Все встали, оделись и ушли? Нет, один хозяин остался лежать, брошенный остальными. Это кошку обеспокоило, она решила проявить ответственность и пришла уточнять мое самочувствие.
   Обычно она не терпит приближения моего лица к своей морде - наверное, раздражает вечный запах табака - но на этот раз ей пришлось себя пересилить и идти меня обнюхивать. Проснулся я в страхе, почувствовав на губах чужое дыхание и прикосновение волос. Дернул головой в сторону и услышал мягкий прыжок с кровати на пол. "А-а, малышок ко мне пришел!" - даже со сна я понял, что далеко кошка не ушла, будет ожидать продолжения моих действий. Поэтому я открыл глаза и всячески имитируя бодрость и благожелательность, протянул руку вниз. Нет, никакой особой ласки ей от меня не было нужно. Кошка есть кошка - существо независимое и самостоятельное. Мою руку она восприняла как попытку вторжения на ее территорию и отошла от греха подальше.
   Продолжать валяться я посчитал бессмысленным и малоприятным занятием. Летнее солнце поднялось достаточно высоко, постель вся измята и до противности теплая. К тому же первая неделя отпуска подходила к концу, а я с трудом наваял тридцать страниц из ста пятидесяти запланированных, непрерывно отвлекаясь на работу со справочниками и прочими интернетами.
   Встал рывком, натянул шорты и футболку, по пути на кухню завернул в зал и подхватил забытого возле дивана Кинга. Я давно не появлялся в книжном, все не по пути был, поэтому приходилось перечитывать собственную библиотеку. "Зеленая миля" для меня почти новинка, второй раз в работе. Фильм, правда, смотрел, года три назад, на одной из последних кассет, еще до приобретения DVD.
   Есть с утра не хотелось, вообще - чувствовал себя даже не помятым, а изжеванным. Как низ сорочки, пробывший десять часов заправленным в брюки. Или как магазинный чек двухлетней давности, забытый в кармане куртки. Кому какое сравнение нравится, а для меня один черт - типичный похмельный синдром. Однако заставил себя открыть холодильник, оглядеть полки, хотя и знал заранее, что за исключением вареного яйца ничего в себя засунуть не смогу. Поставил его вариться в древней алюминиевой кружке, используемой исключительно для этих целей, включил чайник, сел за стол в угол, открыл книжку. Лучший способ ждать - читать.
   Зазвонил телефон. Даже оба, поскольку беспроводная трубка как всегда оказалась в комнате сына и слышал я ее еле-еле.
  -- Да? - спросил я не очень дружелюбно. В последний месяц слишком часто имеющие иномарки граждане попадали вместо авторазбора на наш номер.
  -- Ты, Петрович? - говорил мною на отделе Ваня Кожин.
  -- Я. Что стряслось? - Ногой я пододвинул крошечный табурет и сел рядом с телефоном. Звонки с работы ушедшему в отпуск начальнику просто так не делают.
  -- Ага, привет! - засмеялся Иван. - Узнал, значит!
  -- Еще б тебя не узнать. Давай, рассказывай, что хотел!
  -- Да тут, слышь, такое дело... Сегодня ж вторник, пятиминутка была с торговым отделом - воют в один голос, что не хватает товаров, из-за этого, мол, от плана отстают!
  -- Болт забей! - отреагировал я. - Мне это нытье еще весной надоело и больше я его слушать не собираюсь. И тебе не советую! Признаки ухудшения снабжения есть?
  -- Да так вроде нет особых... - замялся Иван.
  -- Хабаровск как? - подтолкнул я его. - Тоже план заваливает?
  -- Хабаровск? - удивился Кожин. - Хабаровск на сто двадцать процентов прет, как оглашенный.
  -- Ну и хрена ли еще им надо? - решил я его додавить.
   Сам я считал положение абсолютно ясным, и только хотел научить Ивана всем приемам ежедневной борьбы логистиков с продавцами. Парень он был умный, "звездочка", как зовут таких в нашей конторе, но еще молодой и к политическим играм не приученный. А без этого в торговой компании на руководящей должности не удержаться - дипломы и сертификаты а подковерной борьбе не помогут.
  -- Да как сказать...
  -- Прямо и говори! - прервал я его. - Из-за чего волна поднялась? В мае им товара хватало, на трехнедельных запасах спокойно прошли, а в июне вдруг завопить решили, хотя план ниже, дефектура меньше, а оборачиваемость удлиняется! В чем проблема? Только проще говори и конкретней!
  -- Полунин давит...
  -- И что с того? Пусть филиалы давит - на то он и коммерческий директор! А мы отроду под Генеральным, вот и сиди спокойно!
  -- Так Ларионыч в отпуске!
  -- Во, блин! А кто замещает? Брагин? - известие об уходе в отпуск Михаила Илларионовича меня насторожило, но по обычной нашей практике его обязанности подхватывал финансовый директор - по умолчанию наш союзник.
  -- Брагин в Москве, в командировке, и вернется не раньше конца следующей недели. Ларионыч оставил вместо себя Полунина - приказ есть, все честь по чести.
  -- Окей, теперь понятно!..
   Мысленно я уже перематерился - стечение обстоятельств хуже не придумаешь. Коммерческий исполняет обязанности Генерального, финансовый директор в командировке, начальник отдела логистики (то есть я, собственной персоной) в отпуске. Все нити оперативного управления нечаянно оказались в руках единственного человека, к тому же обладающего авторитетом и танковым напором. Не позавидуешь Ивану.
  -- Хорошо, давай спокойно разберемся в ситуёвине! - тут я кстати вспомнил про оставленную на плите кружку с яйцом. С того места, где я сидел, хорошо был виден столб пара, поднимающийся к вытяжке. Бедное яйцо давно уже прыгало в кружке как шарик от пинг-понга. - Сейчас, погоди секунду, я печку выключу!
   Я оставил трубку висеть на шнуре, метнулся на кухню, выключил плиту и сдвинул кружку на холодную конфорку. Воды в ней осталось хрен да маленько - успела выкипеть. Дуя на обожженные пальцы, вернулся к телефону.
  -- Алё!
  -- Я слушаю, говори! - донесся голос Ивана.
  -- Чего от тебя Полунин требует?
  -- Пока не требует - просит! Нормативы запасов поднять на три-пять дней.
  -- Кому - на три, кому - на пять?
  -- Ближним филиалам меньше, дальним - больше!
  -- Оба норматива, минимальный и максимальный?
  -- Я так его понял!
   Быстро принимать решения я не люблю, а уж в ситуации, когда на ровном месте человек (я не Ивана имел в виду) тебе пытается проблему создать, этого принципиально нельзя делать. Мне-то было очевидно, что задирать на спаде продаж уровень товарных запасов бессмысленно. Разве что предполагалось начать их совсем бесплатную раздачу или с отсрочкой платежа до сентября месяца, что в нашем положении было тем же хреном, только видным сбоку.
  -- Слышь, Вань, ты сегодня ничего не делай! Отрапортуй: Данилову доложено, обещал завтра с утра подъехать, ознакомиться с обстановкой. И все - отползай в сторону!
  -- Так ты появишься, Петрович? - в голосе Ивана явно слышалось облегчение.
  -- Появлюсь. Но только часам к десяти-одиннадцати. Сегодня самочувствие не фонтан, поваляться хочу, похалявить. Имею право - в отпуске!
  -- Ну, ладно, давай!
   Иван повесил трубку. Я тоже.
   Умеют же настроение портить, заразы! - с откровенной злобой подумал я. - У одного засвербило в заднице показать, какой он решительный в борьбе за выполнение плана продаж и доходы владельцев, и все - готов раком поставить все технические службы, повызывать людей из отпусков, поломать ритм нормальной работы. В голове у меня начала выстраиваться цепочка последствий повышения нормативов запасов, но отслеживать дальше двухнедельной перспективы я ее не стал, плюнул.
   Яйцо, слава богу, еще не окончательно остыло, и я сунул кружку под струю холодной воды, пущенной в мойку. Набрал джезву из расчета на хорошую кружку, засыпал в нее четыре ложки кофе, поставил на плитку. Пока нагревалась вода, выполнил подготовительные операции: отрезал кусок хлеба, достал майонез, приготовил чайную ложку, очистил от скорлупы яйцо. Есть не садился - кофе штука коварная и имеет подлую привычку сбегать в тот единственный миг, когда ты тянешься за кружкой, полотенцем или просто решаешь взглянуть в окно. Я застыл рядом с плитой и наблюдал за пенкой в джезве: как по краям начинают появляться ленивые пока пузырьки, как их становится все больше, как гуща начинает, подрагивая от внутреннего напряжения, подниматься вогнутой шапкой наверх. Джезву я давно держал за ручку в готовности оторвать ее от плиты, не допустив превращения напитка в пар, дым и уголь.
   Телефон зазвонил в тот момент, когда я подносил джезву к чашке - рука немного вздрогнула, пролив несколько капель, но сердце пропустило удар, отчего следующее сокращение вышло вдвое сильней. "Блин!"
   Звонит наверняка Кожин, - подумал я, перенося парящую густым кофейным ароматом кружку на обеденный стол. - Поди рвется отрапортовать, что Полунину он все, как и приказано, доложил, и что все "нормалёк" - меня ждут завтра до обеда. Выслушать его можно, но зачем же трубку хватать после первого гудка! Еще подумает, что я так и сидел пнем возле телефона, переживаниями мучался!
  -- Данилов! - сжалился я только после четвертого или пятого звонка, но на том конце провода оказался вовсе не румяный Ванечка.
  -- Привет, Петрович! - раздался в трубке голос Полунина. - Как отдыхается?
  -- Спасибо, Алексей Юрьевич, отдыхать я пока толком и не начинал, - собрался я на удивление быстро. Паузы между вопросом и ответом, которая могла бы выдать замешательство, почти не было.
  -- Ну-ну! - хохотнул Полунин, и я представил, как он откинулся в кресле и разговаривает, глядя на прикрепленную к стене карту России с флажками-филиалами, разбросанными по розовой территории. - Смотри, неделя отпуска уже прошла! Дождешься, испортится погода - так и просидишь дома!
  -- В субботу на дачу хотел отчалить, когда и у жены отпуск начнется...
   Полунин был не из тех, кто зациклен на дипломатическом этикете, но в этот раз издалека решил начать. Во всяком случае, нечто вроде вины в его голосе точно слышалось - никто из нас не любил кайфоломшиков, опускающих с райских отпускных небес на грешную землю рабочей рутины.
  -- Я тебе чего звоню, - перешел к делу Полунин. - Тебе же Ванька Кожин звонил уже? И как ты к этому относишься?
  -- К этому - к чему? - я сделал паузу. - Иван мне действительно звонил, но говорил не совсем внятно. Потому я решил завтра приехать и обсудить все на месте. Он передал мое предложение? - вдруг спохватился я. Если Кожин даже не успел дойти до коммерческого директора - рискует получить по шапке. Хотя, с другой стороны, едва ли больше десяти минут прошло с нашего разговора.
  -- Да, передал, - сказал Полунин вполне доброжелательно. - Но, вишь какое дело - меня твоя первая реакция интересует. А то завтра опять разведем болото с препирательствами, а тут решение требуется быстрое и радикальное!
   К концу фразы Юрьевич так взвинтил темп и повысил голос, что стало понятно: танковая атака началась. Не многим удавалось ее выдержать без потери лица и не поступившись ни единой пядью территории, но на меня ожидание близившейся драчки всегда действовало возбуждающе. Вот и теперь я почувствовал знакомое жжение в солнечном сплетении, как будто махнул стометровку на трех вдохах.
  -- А куда это мы спешим, Алексей Юрьевич? - удивился я. - Что за паника вдруг? "Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает"? - теперь уже я не давал вставить ему слова. - На дворе лето. Июнь - самая жопа для продаж, что и заложено в планах. Ничего экстремального я не вижу. Или, может, недопонимаю чего?
  -- Недопонимаешь! - отрезал Полунин. - У меня отставание от плана наметилось процентов на тринадцать-пятнадцать, а в филиалах запасы снизились: у кого на пятьдесят тысяч, а у крупных даже и на сто. Вы о чем там думали своей башкой?!
   Это все: приближающиеся танки из забавных маленьких машинок превратились в лязгающие траками махины, начавшие бить по моим позициям с хода. Привык, блин, базлать на своих подчиненных, думает, теперь и в чужом огороде можно грядки запахивать!
  -- Ну, о чем мы своими головами думали, в бюджете отражено! - открыл я заградительный огонь. - А размер запасов снизился закономерно, потому что снижен и абсолютный план продаж. Разницу между абсолютными и относительными величинами Вы, Алексей Юрьевич, понимаете? - вставил я шпильку. - Реальное соотношение между продажами и запасами осталось практически на том же уровне, что и показывают коэффициенты оборачиваемости, столь вами, коммерсантами нелюбимые...
   Нет, в уме и грамотности Полунину отказать было никак нельзя. И к разговору он либо готовился специально, либо у него, как у профессионального торговца, мозги настолько быстро срабатывают. Но сейчас он просто отмахнулся.
  -- Меня коэффициентами пугать не надо - я еще тебя могу поучить считать!
  -- Я и не пугаю, я пытаюсь объяснить простые вещи! - попытался вставить я, но он меня не слышал, и поэтому несколько секунд мы говорили каждый в свою трубку одновременно. Потом так же одновременно замолчали.
  -- Какой норматив запасов у Хабаровска? - наконец, спросил Полунин.
  -- Двадцать четыре - двадцать пять в среднем! - ответил я и уже угадывал следующий его ход.
  -- А сейчас какой, можешь сказать?
  -- Вчерашних данных не знаю, но думаю, что дней девятнадцать-двадцать по факту.
  -- Восемнадцать! - рявкнул Полунин, не скрывая восторга, что поймал логистиков во-первых, на худшем владении информацией, и во-вторых, в несоблюдении плановых показателей, за которые они (логистики) головой отвечали перед сбытовыми подразделениями.
  -- Может быть, - согласился я, - и что?
  -- Как что? - возмутился Полунин. - По твоим же расчетам, у них запас ниже нормы на двадцать пять процентов! Считаешь, у них нет проблем?
   Я начал уставать от этого спора по телефону, поскольку Полунин меня переубедить не мог по умолчанию, а я его - в принципе. Во всяком случае, дистанционно и в одиночку.
  -- Есть в Хабаровске проблемы! - признал я голосом провинившегося школьника. И тут же повысил его до командного. - С головой у них проблемы!! И тебе, Юрьич, я не советовал бы использовать этот пример, поскольку он лучше иллюстрирует дурость твоих подчиненных, чем ошибки логистиков. Я внятно изъясняюсь?!
   Крошечная пауза, допущенная Полуниным, показала, что я таки застал его врасплох. Вбил мяч в сетку из самого неудобного положения, влепил бронебойный в подставленный борт.
  -- Ты... Ты чего орешь на меня? - пробормотал он. - Я тебе кто? Пацан? Я - коммерческий директор, напоминаю! - Голос его креп, набирал силу. - У меня без малого тысяча человек в подчинении, и ни один - ни один! - на меня голос не смеет повысить. А ты? Кто ты такой есть? Начальник сраного отдела, который решил мне правила устанавливать! Да если я тебе прикажу, ты не только на три дня - ты вдвое мне запасы увеличишь! Слышишь!?
   Исключительная по своей тупизне ситуация. Изюмительная, я бы сказал. То, что мы с ним на "ты" перескочили после первых двух слов - нормально. Мы с ним ровесники, оба - бывшие хирурги, и к тому же в конторе всегда находились в разных плоскостях-департаментах. На "ты" разговаривали один на один, при этом используя имена-отчества или только отчества: он меня "Петрович" величал, я его - "Юрьич". И некий пиетет соблюден и не чисто формальные отношения, тем более, что до последнего времени всегда удавалось находить если не понимание, то хотя бы компромисс. Но в этот раз, пожалуй, нашла коса на камень.
  -- Слышу, АЛЕКСЕЙ ЮРЬЕВИЧ! - сказал я голосом, готовым сорваться на фальцет. Адреналина во мне было уже столько, что в ушах звенело. - Я ВАС отчетливо слышу. ВЫ решили мне поприказывать? Признаю за ВАМИ такое временное право. Только БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, отдайте мне приказ в письменном виде, чтобы я смог его обжаловать перед вышестоящим руководством. ВЫ поняли? В письменном виде, без всяких расплывчатых формулировок и за личной подписью! Я буду завтра на работе, ПОСТАРАЙТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, чтобы утром он уже был готов. До свиданья!
   Я бросил трубку, не желая его больше слушать. Потом, не вставая с того же табурета, на котором высидел весь разговор, отхаркал из себя слова, булькавшие в горле во время беседы, но так и удержанные внутри. Теперь можно, никто не слышит: "...дь! ...дь! ...дь!" Встревоженная руганью, подошла Бета, поднялась на задние лапы, поставив передние мне на колени: "Мя-я!" Ты, мол, что, хозяин? На кого кричишь, кого ругаешь? Плохо тебе?
   "Привет, малышок-кибальчишок! - я с трудом перешел на "детский" голос, которым всегда разговаривал с Беатриче. На кличку она, кстати, никогда не отзывалась, только на такой ломаный картавый говор. - Поскучилась одна? Иди ко мне на ручки!" Она дала себя поднять и тут же завозилась, устраиваясь на руках в любимой своей позе - с опорой лапами и грудью на правую руку, как примерная ученица за партой.

4

   Я встал и начал обход квартиры. Еще во время ругани с Полуниным жжение в солнечном сплетении распространилось в левую половину груди, и сейчас там и осталось, хотя и не очень сильное. Неприятное чувство - ощущение собственного сердца. Это далеко не занемевшая от неудобной позы рука, пугающая одеревенелостью. Это прямо противоположно - дотоле не замечаемый орган вдруг начинает непрерывно сигнализировать о своем наличии. Вот и сейчас сердце воспринималось мной в виде тяжелого теплого камня, ворочающегося за грудиной.
   Стоя у окна в кабинете и предоставляя Бете возможность понаблюдать за копошащимися возле машин на автостоянке людьми, я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь движениями ребер снять возбуждение с идущих между ними нервных волокон. Кардионевроз и межреберная невралгия часто имитируют боли в сердце, пугающие обычных людей. Меня они не волновали. Во-первых, я знал как их снять нехитрыми приемами, а во-вторых, был абсолютно уверен в полном своем здоровье. Сорок лет, неплохо сохранившееся тело, седина едва проявилась в густой шевелюре - причин для паники у меня не было.
   Бета шевельнулась, давая понять, что вид из этого окна ей уже прискучил и пора отправляться к следующему. Пошли в комнату сына. Вид отсюда был куда хуже: бетонный ряд гаражей, выстроившийся вдоль огибающей дом дороги. Бету заинтересовали прыгающие по залитым гудроном крышам вороны, и она, навострив уши, вцепилась когтями мне в руку. Не больно - пределы допустимого кошка понимала. Простояли несколько минут, пока птицы не снялись враз и не улетели в сторону реки.
   В спальне было душно и неуютно. Постель не заправлена, белье сбуровлено. Сюда мы только заглянули, пошли в зал.
   Едва приблизились к стеклянной двери на лоджию, снова зазвонил телефон. То, что опять с работы - знал уже наверняка, ссадил кошку к цветам на широкий подоконник, отправился за трубкой. Сидеть с коленями выше головы мне надоело.
   На этот раз я потребовался уже самому Генеральному.
  -- Привет, Саша, это Степаненко говорит! - представился он.
  -- Здравствуйте, Михаил Ларионович!
  -- Ага... Меня тут на даче Полунин достал, говорит, ты саботируешь его распоряжения... - Генеральный говорил негромко, да и слышимость была не фонтан. По голосу было ясно, что настроение у него самое добродушное и в конфликт между руководителями подразделений он бы не полез, если бы не нажим Полунина.
  -- А он Вам подробно рассказал наш последний разговор? - спросил я.
  -- В общих чертах - да.
  -- Так вот, Михаил Илларионович, никаких распоряжений лично я от него не получил. Ни в устной форме, ни в письменной. Тем более, что уже неделю как нахожусь в отпуске.
  -- Я знаю, Саш! - далекий голос Ларионыча был по-прежнему отечески мягок. - Я сам на дачу спрятался, с внучкой вот вожусь... Ты расскажи толком, из-за чего вас мир не берет! Вроде ничего особенного он от тебя не просит: на три дня норматив поднять - это разве сложно сделать?
   Пришлось объяснять никогда не лезшему в технические детали Генеральному директору (он же - совладелец компании), что изменить сами нормативы запасов даже на двадцати филиалах и раздельно по трем выделяемым логистами группам товаров - работа на десять минут. Но у такого вмешательства есть разные побочные эффекты, рикошеты, как я их тут же окрестил. Начиная с самых простых и очевидных. Например, если разовая отгрузка в филиал представляет собой товарную партию на четыре или семь календарных дней продаж при отгрузке один или два раза в неделю, то увеличение норматива на три дня увеличит ближайшую партию в полтора-два раза. И это в летний период, когда на центральном складе ослабленные из-за отпусков смены.
   Затем начнется второй этап. Уже вытолкнутые с центрального склада товары нельзя будет оперативно перераспределить между филиалами. Где-то они действительно окажутся востребованными, но в большинстве других мест они окажутся в избыточных количествах. Никто не решится начать обратное перемещение, например, из Владивостока в Екатеринбург, только на том основании, что на Урале товар оказался нужней, чем в Приморье. Лекарства проехали полстраны с запада на восток, потратив деньги и время, и должны будут поехать обратно с теми же затратами. Дешевле пойти на временное неудовлетворение спроса в Екатеринбурге в ожидании нового поступления на центральный склад.
   Третий этап касается работы службы закупок: все их заказы, размещенные в период действия увеличенных нормативов, даже если поставка фактически придет только в августе-сентябре, будут нести нами же внесенную погрешность в сторону увеличения. Закупщики перегрузят центральный склад. А через два месяца начнет трещать статья бюджета на оплату поставщиков: три дня дополнительных запасов -десять процентов месячного оборота, больше миллиона долларов. И основная масса платежей выпадает на август, когда аптеки тянут резину с расчетами. Ну нечем им платить, летний сезон для лекарств провальный!
   Степаненко слушал внимательно, не перебивал, только задавал уточняющие вопросы. Краски я несколько сгустил, но существо проблемы описал верно.
  -- Понятно! - сказал Ларионыч, когда я выдохся и замолчал. - Тебя послушать, так компания рухнет, едва к нормативам притронется!
  -- Естественно, нет! - возразил я. - Но неприятные последствия очевидны, а приятные, в виде выполнении плана - из области фантазий Полунина.
  -- Может быть, может быть... - задумался Степаненко. - А что там за история с Хабаровском?
  -- Это ж еще до отпуска началось! Вы что, не помните, как они месяц начали?
  -- Смутно! - признался Михаил Илларионович. - А как они начали?
   Пришлось напомнить прецедент, над которым наш отдел сначала потешался, а потом схватился за голову.
  -- Первого июня они выполнили продажи в таком объеме, что прогноз в пересчете на полный месяц показал двести пятьдесят процентов плана. Второго числа наторговали чуть меньше, но прогноз остался выше двухсот. Третьего - сто восемьдесят... Вы правда не помните?
  -- Ну, помню! - признал Степаненко. - Хорошо отторговались ребята. А при чем здесь их дурные головы?
   Хотел бы я еще раз выматериться, да нельзя при руководстве. Илларионыч еще старой школы врач, из тех, кто водку пьет, но мат даже в узкой мужской компании не использует.
  -- Не думал я, что Полунин побежит к Вам жалиться, да еще меня начнет цитировать. Вроде взрослый мужик!
  -- Ты тоже взрослый, а срываешься, как первокласник! - отрезал Степаненко. - Поясняй свои слова насчет дурных голов, если у тебя есть что сказать в оправдание!
  -- Оправдываться я не собираюсь. А с их феноменальными продажами в первых числах месяца мне все абсолютно ясно, да и тамошний маркетолог ничего не скрывает.
  -- Ну! - поторопил меня Генеральный.
  -- В мае им план понизили, и выполняли они его достаточно легко. Слишком упираться смысла большого не было: размер премии что за 101 процент, что за 110 - одинаковый, поэтому по примеру Красноярска они договорились со своими лучшими клиентами о поставке товаров, заказанных в последних числах мая, первого и второго июня. Кроме срочных заказов, конечно. Вот и пошли у них в начале месяца двойные да тройные отгрузки. Как хабаровчане мотивируют: "заложили прочный фундамент выполнения плана месяца".
  -- Хитрецы! - одобрил Степаненко. - Я бы назвал это маневром силами и средствами. Правильно сделали!
  -- Может и правильно с Вашей точки зрения. А только поставка к ним идет по железной дороге двенадцать дней. И это от момента отгрузки до получения. А если от начала работы над формированием отгрузки до постановки товара в продажу - все четырнадцать. Поэтому, бабахнули они рекордную отгрузку в начале месяца - и обвалили товарные остатки. Пополняющие партии, которые уже находились в пути, на такие темпы рассчитаны не были и восстановить запас не смогли. Реальную помощь они получат только к концу этой недели, в пятницу или субботу, а до этого будут сидеть на восемнадцати днях вместо двадцати четырех расчетных. Герои, мать их!
  -- Ну, вот видишь! - почему-то остался довольным Степаненко.
  -- А что я должен увидеть? - возмутился я. - В филиалах партизанщина процветает! Каждый выдумывает собственные методики планирования и управления продажами, делает какую-то хрень собачью, а логисты, видите ли, не справляются со снабжением. В войну бы стреляли перед строем таких командиров, а у нас им премии выписывают по итогам месяца!
  -- Во-во! - хохотнул Михаил Илларионович. - Филиалы мне одно говорят, Полунин другое докладывает, а у логистов, оказывается, собственное представление о правильной работе имеется. Лебедь, рак и щука из басни Ивана Андреевича... И план продаж в виде той телеги, что они пытались утащить. Или куда они там впряглись?
  -- Да черт его знает! Не помню уже...
  -- А я внучке как раз недавно басни Крылова читал. Но тоже из головы вылетело. Ну, да ладно, слушай меня внимательно, а то трафик у меня хоть и корпоративный, но все равно денег стоит!
  -- Слушаю!
  -- Завтра съездишь на работу, переговоришь с Полуниным (я тоже ему перезвоню, пригашу маленько). Объяснишь на пальцах все свои резоны и вместе выработаете план мероприятий. Всем филиалам нормативы поднимать не следует, тут я с тобой согласен: если поставка в Якутию будет катиться три недели и придет в начале следующего месяца, так и незачем огород городить! И по товарам группы "C" нормативы дергать незачем, коль их вклад в продажи всего пять процентов. Но по остальным подумайте. Полунина я предупрежу, что если у филиалов с повышенными нормативами на третьей и четвертой неделе дневные темпы отгрузок ощутимо не повысятся - я с него лично шкуру спущу и депремирую к чертовой матери. А за минимизацию негативных последствий отвечать будешь лично ты. Задача понятна?
  -- Понятна, Михаил Илларионович!
  -- Но внутренне ты по-прежнему против?
  -- Против!
  -- Знаешь, как тебя остальные директора за спиной называют? - спросил он.
  -- Нет.
  -- "А Баба Яга - против!"
   Теперь улыбнулся я. Не мог удержаться - больно уж натурально он воспроизвел манеру речи финансового директора.
  -- Буду знать!
  -- Все, исполняй! День отпуска, если надо, я тебе потом компенсирую.
  -- Хорошо. До свиданья, Михаил Илларионович!
  -- Пока!
   Я отключил трубку. Смутное осталось впечатление от разговора с Генеральным. Вроде и удалось высказать свои резоны, и даже не отвергнуты они были с порога, как можно было ожидать с учетом первенства Полунина в освещении событий, но и полностью настоять на своем не удалось. Обычная тактика Степаненко: оказываться выше конфликтов и вмешиваться в них только в качестве арбитра. А, может, это и к лучшему, когда Генеральный избегает лобового навязывания своей воли. Окажись я на его месте - неизвестно, чем бы это закончилось. Фантазий-то и у самого хватает!
   Все-таки гадостный осадок на душе остался. Придется ехать завтра к Полунину, смыкаться перед ним. Вряд ли он рискнет давить по-прежнему, но все равно послаблений от логистики добьется. Уже добился, если вспомнить последние наставления Степаненко.
   Из кухни мяукнула Бета. Чашку ее надо проверить, - подумал я и тут же вспомнил, что сам остался без завтрака. А времени почти двенадцать, скоро и обедать пора!
   Кофе остыл. Налитая кружка не то что не парила - была чуть теплая. Это поправимо - на минуту в микроволновку и можно пить. С очищенным яйцом хуже, холодное оно в горло не полезет, тем более, что и аппетита нет - пропал после телефонной накачки. Ладно, зальем яйцо кипятком из чайника, подогреем.
   Двигался я машинально: одно туда, другое сюда. Кошачья миска оказалась пустой, сама Бета выжидательно сидела у мойки, глядя на верхний угловой шкаф кухонного гарнитура. Там, по ее опыту, люди всегда прятали от нее самое вкусное. Я потянулся, достал большой пакет сухого корма, смотревшийся нарядней подарочной коробки конфет. Правда, и стоил этот корм, вырабатываемый черт знает из чего, как три килограмма шоколадных "Ассорти". Насыпал в весело зазвеневшее блюдце с полстакана "хрустиков", как мы в семье называли похожие на кофейные зерна гранулы, спустил его на пол. Кошка отследила взглядом его траекторию, не торопясь направилась к миске. Даже она пытается соблюдать собственное достоинство. Разве что хвост выдает предвкушаемое удовольствие. Мне бы ее проблемы. И заодно простоту восприятия жизни. "Ты, - говорит, - что можешь делать? Могу землю копать! А еще что можешь? Могу не копать"! Да - нет. Двоичный код.
   Пищу я затолкал в себя с трудом. То ли от жирного майонеза, то ли от необходимости есть через силу, под конец меня стало мутить. К тому же снова дала о себе знать экстрасистолия, заработанная на ночных дежурствах по "Скорой помощи", в институтские еще времена. Скверное ощущение - сердце как будто переворачивается в груди, сокращаясь сильнее обычного из-за пропущенного перед тем удара. Ничего страшного, не в первый и даже не в сотый раз, однако все равно неприятно.
   Глубокое дыхание на этот раз не помогало. Разве что заболела голова. Я же говорю: недосып - то же похмелье. Вот уже и целый букет из тошноты, экстрасистолии и головной боли. Сейчас полдня псу под хвост уйдет, придется пить таблетки и отлеживаться.
   "Цитрамон" я разжевал, благо не противный на вкус, только чуть кисловатый от входящего в состав аспирина, и запил глотком кофе. Прихватив с собой пачку сигарет, кружку и "Зеленую милю", отправился на лоджию, где открыл окно и опустился в старое кресло. Нужно было выждать минут двадцать - тридцать, пока лекарства начнут действовать.
   Попытка вчитаться в книжку не удавалась. Отрицательный заряд утренних телефонных звонков превратился в брюзгливый скепсис. Я не верил ни описанным мучениям главного героя книги, Пола Эджкомба от урологической инфекции, ни беспросветной омерзительности одного из его подчиненных по блоку смертников. Не поверить Кингу! Не часто это со мной бывало.
   Позднее, вспоминая свое поведение в то утро, я не мог не отдавать себе отчет, что делал как будто специально все неправильно. Не выспался, пытался насильно себя взбодрить кофе, перепсиховал. Заболела голова (явно подскочило давление - смотри предыдущие три пункта), жевал аспирин, уж точно не расширяющий сосуды. Неприятное давление в области сердца по-прежнему ассоциировалась с межреберной невралгией - непозволительная глупость для врача "Скорой помощи", пусть и бывшего. Я сидел на лоджии, машинально тер грудь под левым соском пальцами и затягивался сигаретой, которую даже не помнил, когда прикурил.
   Что-то мне совсем становилось хреново. На лоджии как будто стемнело, несмотря на открытое окно, не хватало воздуха. Я вяло раздавил сигарету в пепельнице, долго тыкал бычком в тлеющие угольки, пока последняя струйка дыма не растаяла без следа. Руками приходилось управлять под контролем глаз - настолько притупились ощущения. Надо бы встать, добрести до дивана, - подумал я, - отлежаться. Чего доброго, еще вырублюсь прямо в кресле...
   Попытка исполнить задуманное чуть меня не угробила. Поднявшись, я на несколько мгновений оглох и ослеп, в панике уцепившись за косяк двери, ведущей в зал. Ощущение было близкое к тому, что испытывается человеком, занырнувшим глубже своих возможностей: перед глазами колеблющийся полумрак, звон в ушах, паническое желание вздохнуть и невозможность это сделать.
   Не помню, как мне удалось сделать несколько шагов на подгибающихся ногах и опуститься на колени у дивана - мог вполне грохнуться во весь рост, приложившись головой об пол. Я лишь мягко повалился с колен на бок и попытался удержаться за самый краешек ускользающего сознания, спрятаться в самом пыльном уголке черепной коробки, предоставив отказавшему телу выпутываться самостоятельно.
   Давящая боль в груди все усиливалась, пока не сменилась жжением. Меня бросило в испарину и вскоре я был мокрым от пота настолько, что пришлось зажмуриться - заливало глаза. Ну, все, - подумал я, - вот и кранты тебе настали! Доигрался. Допился, доелся, докурился. Финита ля! Сдох как Бобик у помойки!
   Однако вырубился я ненадолго и очнулся от кошачьего чихания прямо в свои губы - Бета в истерике обнюхивала лицо. Попытался приподняться - получилось. Даже в глазах не темнело. Только слева от грудины был как будто вбит тяжелый шпальный гвоздь - не вздохнуть толком, ни выпрямиться. Так, согнувшись, я и потащился к телефону. Еще помню, что, набирая номер "Скорой", сам себя инструктировал: не забыть отпереть дверь, выложить из портфеля паспорт и продержаться до врачей, не обделавшись. Жене минут десять набирал эсэмэску: "чувствую плохо приезжай очень медленно". И даже смог с домофона отпереть подъезд подъехавшей линейной бригаде.

5

   Санаторий, или "Реабилитационный центр для больных с сердечно-сосудистой патологией", как он официально назывался, выглядел уютно. Это мне с первого взгляда так показалось. Со второго взгляда, когда я, идя в сопровождении врача по выложенной фигурной тротуарной плиткой дорожке, обратил внимание на ухоженные клумбы, купы голубых елей и уютные скамеечки, то определил его "с претензией на Европу". Войдя в полумрак холла с процеженным кондиционерами воздухом, я был потрясен необходимостью ступить на роскошный ковер, и исправил оценку на "высший класс".
   Оформление заняло ровно одну минуту. Поздоровавшись, я поставил сумку с подобранными Аленой вещами возле ног, достал из бокового кармашка паспорт и дешевенькую шариковую ручку, приготовившись заполнять анкету, но сопровождавший меня врач просто выложил на стойку несколько сшитых степлером бумажек. Этого оказалось достаточным. Привлекательная женщина, в безупречно сшитом костюме и с тонко наложенным макияжем, похожая одновременно на всех ведущих телепрограмм типа "Секреты домохозяек", отбила длинную очередь на невидимой мне клавиатуре, вложила листки под зажим тонкой папки и убрала ее в ячейку. Следующим плавным движением она положила на полированное дерево стойки синюю пластиковую карточку с номером "26", посмотрела на меня снизу и улыбнулась уже как своему: "Второй этаж, с лестницы направо, третья дверь! Памятка для проживающих - в зале на столе, доктор подойдет через сорок минут, обед в тринадцать часов".
   Я неловко ей поклонился, взял карточку со стойки, и попрощался с врачом, тоже, видимо, впервые очутившимся в санатории и с интересом осматривавшем обстановку. Потом подхватил сумку и направился к широкой лестнице из серого полированного камня.
   Номер, в который меня поселили, после холла удивить уже не смог. Две комнаты: небольшая спальня с кроватью-полуторкой и полуметровым телевизором на кронштейне под потолком, плюс зал с диваном и двумя вместительными креслами, образующими угол вокруг низкого, но широкого стола. Телевизор был и здесь, по марке не из самых дорогих, но зато толщиной с книжку. Он висел прямо на стене напротив дивана. Был в номере и холодильник, крошечный и почти пустой - лишь три бутылки минеральной воды мерзли на его средней полке.
   Сбросив обувь, я сел в кресло и потянул со стола запаянный в пластик лист бумаги. Это и оказалась "Памятка проживающим", о которой меня предупреждала женщина за стойкой. В общем, ничего особенного: материальная ответственность за сохранность предметов и оборудования номеров, запрет на самодеятельное использование электронагревательных приборов, запрет на курение в помещениях и на всей территории Реабилитационного центра. Ни слова о распитии спиртных напитков, ни слова о самовольном покидании санатория, нет упоминания о необходимости сдавать ключ-карточку при выходе из корпуса. Что ж, и на том спасибо!
   Правда, на обороте "Памятки" обнаружилось весьма подробное расписание дня: в семь утра подъем, в семь-тридцать завтрак, с восьми до десяти - занятия в группе психологической реабилитации (ого, как тут все серьезно!), с десяти-пятнадцати до одиннадцати-тридцати - плавание, затем медицинское обследование и так далее и тому подобное. День был расписан от и до, и включал три приема пищи, две физических тренировки, одно психологическое занятие, один врачебный осмотр и четыре с половиной часа личного времени. Я с тоской похлопал себя по изрядно подтянувшемуся за две недели стационара животу и понял, что скучать здесь не придется - об этом позаботилась администрация Центра. Что ж, заслужил.
   Я едва успел разобрать сумку, развесив на плечики рубашки, и переодеться в наиболее подходящую для ожидаемого темпа жизни одежду - спортивный костюм, как в дверь постучали. "Да-да! Войдите!" - откликнулся я, но вспомнил громкий щелчок закрываемой двери и сообразил, что замок должен был запереться автоматически. Впрочем, искать карточку по карманам развешенной одежды не пришлось: дверь отворилась и вошел мужчина с бэйджем на нагрудном кармане врачебного халата.
  -- Добрый день! - в левой руке он держал тонкую папку, а правую протянул для рукопожатия. - Александр Петрович?
   Я кивнул, пожимая его очень сухую и очень твердую ладонь.
  -- Меня зовут Николай Борисович. Прудкин Николай Борисович, - он коснулся пальцами бэйджа, - я буду вашим наблюдающим врачом. Не возражаете?
   Я улыбнулся.
  -- Какие могут быть возражения! Проходите! Я, правда, толком не успел обосноваться...
   Доктор мне понравился. Не мальчик, судя по легким морщинкам возле глаз и начавшей редеть со лба светло-русой шевелюре - порядком за тридцать.
  -- Ну, у вас еще будет время! - Николай Борисович по-хозяйски обогнул меня, проходя в комнату, и направился к угловому креслу. - Присядьте! - кивнул он на диван справа.
   Пока я усаживался, он раскрыл принесенную с собой папку и пробежал глазами вложенные в нее листки, по всей видимости, те самые, что сопровождавший меня врач передал регистратору.
  -- Так-с... Ишемическая болезнь сердца, стенокардия, гипертоническая болезнь, хронический колит. Давно сердце беспокоит? - взглянул он на меня.
  -- Никогда не беспокоило, - ответил я, - впервые ... - И невольно подумал: "Тут у них, наверное, санаторий для хроников, а Ларионыч перестарался, меня затолкал. Сейчас разберутся и начнется волокита со звонками и разборками. Еще, чего доброго, придется уматывать не солоно хлебавши". От такой перспективы настроение испортилось, и доктор перестал нравиться, и номер начал вызывать раздражение своим неброским комфортом.
  -- Да, это не очень хорошо... - ответил мне Николай Борисович, читая описание электрокардиограммы на обороте выписной больничной справки.
  -- Что нехорошо? Что в первый раз сердце побеспокоило? В тридцать лет инфаркт лучше заработать, чем в сорок?
   Доктор поднял голову от написанного и улыбнулся.
  -- Нет, в тридцать лет получить инфаркт - совсем плохо. Но и в сорок, когда жизнь мужчины достигает пика, получить в довесок к квартире, машине, жене, деньгам и детям такой букет заболеваний - разве хорошо? Когда уже все есть - живи и радуйся - услышать первый звонок с того света! Не обидно?
   Мне пришлось согласиться, что происшедшее застало меня совершенно врасплох, и в планах на лето у меня вовсе не значились две недели в горбольнице (из них три первых дня под капельницами), да еще не известно сколько на больничном.
  -- Вот! - удовлетворенно кивнул Николай Борисович. - И я о том же! У вас машина есть? - и когда я подтвердил, продолжил. - И вы, наверное, ее прогреваете минут десять перед тем как сесть и поехать? И пару раз в год посещаете СТО, где в ней меняют масло, фильтры, доливают антифриз, проверяют состояние подвески, всяких там пыльников, сальников, рычагов, сайлент-блоков? Так ведь? То есть, о машине нам хватает ума позаботиться, а до собственного тела руки не доходят! - И, без паузы перейдя на знакомое по экрану грассирование, хлопнул ладонью по мягкому подлокотнику. - Это а`хинеп`авильно, батенька! Это сове`шенно, я бы сказал, конт`еволюционный подход - так относиться к общена`одной собственности!
   С лицом, видимо, я не совладал после столь ребяческой выходки, поэтому Николай Борисович, убедившись в произведенном эффекте, извинился.
  -- Это я так, вспомнил кавээновскую молодость, прошу прощения! И все-таки я прошу всерьез задуматься над только что сказанным, ибо! - он поднял указательный палец правой руки вверх, - в этом заключается миссия нашего Центра. Облегчить курсантам понимание истинных причин, приведших их на госпитальную койку!
   Термин "миссия" был мне известен, поэтому оставалось только пожать плечами.
  -- Да я готов, пожалуйста!
  -- Отлично. Тогда давайте сразу измерим давление! - он извлек из кармана японский тонометр-автомат и надел мне на запястье. Через минуту, когда пиканье прибора прекратилось, Прудкин взглянул на цифры. - Чуть повышено, но ничего страшного: правильный режим дня, лесной воздух, глубокий сон, легкая физическая нагрузка...
   Наверное, он хотел закончить: "... и все быстро придет в норму!", но я перебил.
  -- "... Хороший дом, красивая жена - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить старость?"
  -- Именно так! Именно так, Александр Петрович! - рассмеялся доктор. - Итак, будем считать, что мы отчасти познакомились и неофициальное кредо Центра я вам изложил. - Он взглянул на наручные часы, судя по количеству циферблатов - дорогой швейцарский хронометр. - Через полчаса обед, поэтому я познакомлю вас с правилами, установленными в нашем заведении, но отсутствующих в "Памятке".
   Он стал совершенно серьезным.
  -- Вы, извините, сами оплачивали пребывание в Центре?
  -- Нет. Платила моя фирма! - насторожился я.
  -- Понятно. Особого значения это не имеет, но если бы вы оплачивали сами, то уже прочитали бы контракт, и это могло сейчас сэкономить немного времени. Но ничего страшного, для этого у нас есть отдельный документ. - Он достал из той же папки стандартный лист, с обеих сторон плотно заполненный текстом, и передал его мне. - Прежде, чем вы его прочитаете и подпишите, я коротенько передам его смысл на словах. - Николай Борисович вздохнул и снова взглянул часы. - Во-первых, я сразу обращаю ваше внимание, Александр Петрович, что у нас не обычное медицинское учреждение, а частное. Это в значительной степени расширяет наши возможности в области, скажем так, выстраивания отношений с проходящими в Центре восстановительный курс. В частности, они не имеют права нарушать установленный распорядок дня без веских на то оснований. Их всего два: объективно установленное ухудшение здоровья и наличие разрешения администрации. Пропуск занятий и процедур без таких причин будет являться основанием для расторжения Контракта по вине пациента...
   Я сразу решил уточнить, вмешавшись в плавную речь доктора.
  -- В расписании есть завтрак, обед и ужин. Я правильно понял, что не имею права от них уклониться, если, скажем, не хочу есть?
  -- Правильно, - кивнул Николай Борисович. - Приемы пищи относятся к процедурам. И хотя у нас не было пока ни одного пациента, страдающего отсутствием аппетита, если такое произойдет именно с вами - приходить к завтраку, обеду или ужину вы обязаны. Можете не есть, если не хотите, но место за столиком вы должны занять!
  -- Тогда это же правило действует и по отношению к послеобеденному отдыху и к отбою в одиннадцать часов: хочешь ты спать или нет, но обязан отправиться в номер и лечь на койку?
   Доктор усмехнулся.
  -- В кровать ложиться не обязательно, можете подремать в кресле или поваляться на диване с книжкой. У нас хорошая библиотека, знаете ли...
  -- Понятно! - ответил я.
  -- Да, - Николай Борисович не отводил от меня взгляда, - у врачебного персонала Центра есть право использовать любые лекарства и инструменты для оказания медицинской помощи. Отказ пациента от таковой приводит к расторжению контракта и переводу больного в профильное лечебное учреждение. - Предупреждая возможные вопросы с моей стороны, доктор счел нужным пояснить. - Грубо говоря, если у пациента запор и врач назначит ему клизму, отказ больного от этой, не скрою, не самой приятной процедуры будет истолкован как нежелание пациента закончить начатый курс лечения. Это понятно?
   Я кивнул. Здесь было не о чем спорить. Сам в свое время намучился с пострадавшими, использовавшими гипсовый сапожок на сломанной ноге в качестве всесезонной обуви.
  -- Еще несколько пунктов в соглашении, - врач кивнул в сторону документа, находившегося в моих руках, - посвящены правилам общения с персоналом. Народу у нас много, - пояснил он, - тренеры, инструкторы, врачи, медицинские сестры, служба безопасности, обслуживающий персонал, а среди курсантов попадаются довольно сложные кадры...
   Доктор вздохнул и отбил пальцами глухую дробь на подлокотнике кресла. Очевидно, ему было что вспомнить, но примеры приводить не хотелось.
  -- Мы, конечно, проводим предварительный отбор, но, сами понимаете, возможности у нас ограничены: анкетные данные, проверка по каналам МВД, фотография, характеристика с места работы. Но дадут ли отрицательную характеристику, скажем, на директора компании?
  -- Вряд ли, - признал я.
  -- Вот и мне сталкиваться не приходилось. Напишут, в крайнем случае: "Не склонен к активному участию в организации корпоративных мероприятий, самолюбив, болезненно воспринимает критику в свой адрес, не пытается уклоняться от конфликтов с коллегами и руководством". Для нас особой ценности такая информация не имеет...
   Доктор мельком взглянул в мою сторону, но взгляд его я не поймал - он был направлен сквозь меня. Я промолчал: только что процитированный отрывок из характеристики подходил и мне самому.
  -- Да. А другой предстает почти что ангелом, весь такой белый и пушистый! И положение занимает достаточно высокое. Только после ста граммов крепкого алкоголя (а пьет он, обратите внимание, в одиночку и за запертой дверью!) открывается у него самая типичная копролалия... Знаком термин? Ну да, вы же врач по первому образованию! И несчастные наши женщины, застигнутые таким ангелом в коридоре, вынуждены выслушивать всю изливаемую им грязь. Приходится терпеть...
  -- Вот именно поэтому, - продолжил доктор, - в соглашении, которое вам необходимо подписать, недвусмысленно сказано: "...оскорбление сотрудников Центра словом или жестом, высказывание непристойных предложений, угроза физического насилия или применение такового, в случаях, когда указанные сотрудники посчитают униженными свои честь и достоинство и заявят о происшедшем Администрации Центра, может повлечь за собой досрочное прекращение действия Договора, если виновная сторона не предпримет необходимых для урегулирования конфликтной ситуации мер". Пассаж длинноват, но, надеюсь, понятен?
   Я несколько секунд ворочал в голове неуклюже сконструированную фразу, из которой можно было выкроить три отдельных предложения, но потом кивнул.
  -- Вполне!
  -- Вот и отлично! Последний важный момент, на который стоит обратить внимание - крайняя нежелательность попыток склонения персонала к нарушению должностных обязанностей, закрепленных в инструкциях и правилах, действующих в Центре. Это чревато одновременно как для самих сотрудников, потому что влечет за собой санкции вплоть до увольнения, так и для курсантов. Не стоит рисковать, поверьте мне. Ладно?
   Доктор с такой искренностью посмотрел мне в глаза, что я тут же согласился.
  -- Нет проблем! Я пока и не догадываюсь, к каким нарушениям нужно склонять ваших сотрудников!
  -- Вот и хорошо! У них своя задача, у вас - своя. И не будем мешать друг другу, только взаимодействовать... - Он с явной неохотой встал. - Что ж, у вас еще есть минут пять-семь переодеться к обеду, и - милостью прошу!
   Я непонимающе оттянул на животе спортивную куртку.
  -- А так нельзя?
   Николай Борисович улыбнулся.
  -- Отвыкайте, батенька! Тапочки только в номере, спортивные штаны и шорты - на тренировке, плавки - в бассейне. К завтраку и к обеду у нас принято выходить в брюках и рубашках, к ужину в костюме. Это дисциплинирует, поверьте на слово!
   Мы попрощались с ним за руку, и я прикрыл дверь. Вот и получил, наконец, объяснение странному перечню вещей, по которому Аленка собирала сумку. А я-то еще удивлялся, на кой черт в санатории, да еще в конце июня, туфли, сорочки, костюм и галстуки! Сразу почувствовал - заскучать мне тут не дадут, одних переодеваний штук пять в течение дня наберется!

6

   Столовую - обстановкой она соответствовала среднему ресторану, но выполняла вполне утилитарные функции пункта питания - я нашел без труда. Давешняя женщина-администратор с улыбкой указала мне на стеклянную двустворчатую дверь направо от лестницы в холле, мимо которой я прошел уже дважды, и мне пришлось извиниться. На бэйджике у нее было обозначено "Фильчикова Анастасия Васильевна", и я решил на всякий случай запомнить ее имя. Не известно, сколько раз придется к ней обратиться в ближайшие дни - ведь я пока был новичком.
   Зал был полупустым, и это меня порадовало. Похоже, несмотря на жесткие правила Центра, опоздания в столовую не считались нарушениями.
   Войдя, я замешкался, определяя принцип здешнего обслуживания, но пока вертел по сторонам головой, ко мне приблизилась невысокая женщина, в таком же, как у Анастасии Васильевны, костюме.
  -- Добрый день! Вы в первый раз?
   Я подтвердил.
  -- У нас все места помечены. Вы в каком номере проживаете?
  -- В двадцать шестом.
  -- Тогда ваш столик у окна. Не возражаете?
   Мне было все равно - у окна, так у окна! Тем более, что окон в привычном понимании не было, а была сплошная стеклянная стена, вдоль которой в массивных горшках зеленели неизвестные мне кустарники и прочие пальмы.
   Женщина провела меня к столику, судя по количеству окружавших его стульев предназначенному для троих, и указала на трехгранную же пирамидку с номерами. Действительно, на одной из граней под стекло была вставлена картонка с моим номером. Выдвинув для меня стул, и усадив на место, женщина наклонилась к самому уху и спросила.
  -- Извините, Вас как по имени-отчеству?
  -- Александр Петрович! - представился я, и тут же спросил. - А Вас как?
  -- Евдокия Степановна. Подождите минутку, Александр Петрович, ваш заказ сейчас принесут!
   Проводив ее взглядом, я увидел, как она подошла к барной стойке и сказала за нее несколько слов. С кем именно она разговаривала, не было видно - над стойкой выступал только затылок.
   От нечего делать, я покрутил на столе пирамидку. Вопреки моим ожиданиям, на двух других гранях были числа 37 и 18, что означало нежелание местной администрации укреплять соседство номерами еще и совместными трапезами.
   Не я успел приступить к рассматриванию людей за другими столиками, как за спиной раздался женский голос.
  -- Здравствуйте! Вы позволите?
   Я оглянулся. Рядом стояла молодая, лет двадцати пяти - двадцати восьми, рыжеватая и довольно высокая женщина.
  -- Да-да, конечно! - я начал привставать, но она, обогнув стол, уже присаживалась.
  -- Вы новенький? - спросила и тут же пояснила. - У вас бэйджика нет, поэтому догадаться несложно.
   Я только неопределенно пожал плечами. Сейчас и мне стало очевидным, что этот кусочек пластика действительно является обязательным атрибутом одежды местных обитателей. Странно, но в каждом монастыре - свои уставы.
  -- Меня Татьяна зовут. А вас?
  -- Александр Петрович, - в который раз за сегодняшний день представился я. И решил проявить инициативу. - А у вас тоже... сердечная патология? - очень уж не вязался ее облик с назначением Центра.
   Заведя беседу, я получил возможность рассмотреть соседку более внимательно. Приятное лицо: гладкий лоб, зеленые глаза, нос с легкой горбинкой и тонкие, но красиво очерченные губы. Нижняя челюсть была тяжеловатой для женщины и чуть выступала вперед, отчего преждевременно проявились носогубные складки. Я не физиогномист, но, предположив сложный характер собеседницы, не сомневался в этом.
  -- Нет, что вы! - рассмеялась Татьяна в ответ на мой вопрос. - Я здесь работаю!
   Демократично, - подумал я. - Впрочем, вполне естественно: элитное заведение, элитный персонал. Почему нельзя использовать одну столовую для питания и сотрудников и пациентов? Тем более, мест вполне хватает...
  -- И кем же вы здесь работаете? Доктором?
  -- Совсем нет! - снова улыбнулась Татьяна. Улыбалась она охотно и хорошо. - На доктора я даже и не пыталась учиться. Работа у меня интересная, но своеобразная...
   Здесь она остановилась, не желая заканчивать, но сидевший внутри меня язвительный чертик заставил продолжить расспросы.
  -- Специально интригуете? И зачем нужно тайну делать из профессии?
  -- Да нет никакой тайны! - она положила руки с переплетенными пальцами на край стола. - Я напарница.
  -- На... кто? - переспросил я.
  -- Напарница, - повторила Татьяна. И, видя мое непонимание, пояснила. - Все приезжающие в Центр - люди возрастные, обеспеченные, часто на высоких должностях. Такие трудно сходятся между собой, а курс продолжается две, максимум - три недели, так что особенного времени на раскачку нет. Плюс, в непривычной обстановке курсанты испытывают дискомфорт, в том числе из-за одиночества...
   Она замолчала, потому что одновременно к нашему столику подошли две официантки и невысокий худощавый мужчина примерно моих лет с тщательно уложенными на косой пробор светло-русыми волосами.
  -- Привет, Татьяна! Сергей! - протянул он руку, второй уже держась за спинку стула в готовности занять свое место.
  -- Александр! - снова представился я, вставая и отвечая на рукопожатие.
  -- Что ж, это хорошо, коль нашего полку прибыло! - констатировал Сергей, по хозяйски усаживаясь, разворачивая накрахмаленную салфетку и аккуратно закрывая ею колени. - Чем сегодня кормят?
   Сегодня кормили по-разному. Перед Татьяной поставили полупорционную тарелку, в которой парил борщ со сметаной, мне же подсунули бульон с веселыми кругляшками моркови и узелками цветной капусты. Половинка сваренного вкрутую яйца выглядела в их компании роскошным отступлением от вегетарианской простоты. Хлеб на стол тоже поставили - три кусочка. На всех хватит, - успокоился я.
   Взглянув на соседку и увидев ее непринужденность, я взялся за ложку. Видимо, я здорово проголодался, потому что, когда к нам присоединился Сергей, я уже пытался вычерпать остатки студенческой похлебки. Впрочем, вскоре Татьяне подставили полупрожаренный стейк, а мне - паровые котлетки без гарнира. Ага! - мелькнула в голове злобно-веселая догадка. - У них все просчитано! Будем, значит, вес сбрасывать! А гу-гу не хо-хо?
   Сохраняя внешнее равнодушие и попивая слабенький чаек с единственным кусочком сахара, я снял с тарелки последний (свой!) оставшийся кусочек хлеба, завернул его в салфетку и сунул в нагрудный карман рубашки. Поймав удивленный взгляд Татьяны, я подмигнул. Потянувшись к ней, вынудил к себе наклониться и прошептал: "На случай острой гипогликемии. У меня бывает!" Вряд ли она с этим термином была знакома, но понимающе кивнула. Я не вру, - успокоил я свою совесть, - я только говорю полуправду!
   Пока Сергей заканчивал вяло добивал картофель фри, я решил продолжить прерванную его появлением беседу с соседкой. Странное ее занятие, хоть и поверхностно объясненное, по-прежнему меня интриговало.
  -- А вот - извините мою темноту - вы не находите, Татьяна, что ваши обязанности здесь несколько смахивают на функции девушек из "эскорта"?
   Терпеть ненавижу пристально смотреть людям в глаза, поэтому держал лицо девушки не в фокусе. Уже поднесенная ею ко рту вилка застыла.
  -- Возможно! Отчасти... - она начала жевать мясо.
   Зато встрепенулся Сергей, до того лишь изредка на нас поглядывавший.
  -- Вы, Александр, если я правильно понял вопрос, пытаетесь уяснить назначение напарниц?
  -- Именно, - подтвердил я.
  -- У вас в голове никак не укладывается, что такая молодая, милая, я бы даже сказал, красивая женщина согласилась - за деньги! - развлекать своим присутствием таких потрепанных жизнью человечков, как вы, я, и большинство из кормящихся вокруг мужчин? - Нисколько не смущаясь, он вилкой провел над столом, предлагая оглянуться в зал.
  -- Где-то так! - кивнул я.
  -- Ничего странного! - и собеседник быстро нацепил на вилку оставшиеся ломтики картофеля. - Все очень просто. Минута на поиск ближайшей аналогии (вы вот вспомнили об эскорте, но это гораздо более скользкий предмет!), и ответ становится ясен. Вы с танцевальными партнершами сталкивались?
   Я пожал плечами.
  -- Лично не приходилось. Но читать - читал!
  -- Тогда вы в теме. В барах их задача - раскрутить посетителя на дорогие напитки, а здесь у напарниц - заставить нас держать хвост пистолетом!
  -- Каким же образом? И что значит - "пистолетом"?
  -- Да вы оглянитесь в зал, не стесняйтесь! Это же просто, как все гениальное!
   Я был вынужден обернуться. На первый взгляд, ничего особенного: сидящие за столиками ели, переговаривались, где оживленно, где ограничиваясь единичными репликами, передавали друг другу перечницу или салфетки. Потом общая картина распалась на столики-фрагменты, сделав понятным принцип подбора. Двое мужчин возрастом за сорок и женщина, явно до тридцати. Две женщины под пятьдесят и интеллигентного вида молодой человек с ними. Что-то еще цепляло внимание, но вычислил я это "что-то", только после третьего или четвертого круга: противоположность напарниц и напарников не только по полу, но и по телосложению. В самом деле, если паре мужчин подходило определение "рослые", то девушка за столиком была почти миниатюрной. Если курсанты с явной полнотой, то напарница - тонкая и звонкая. Я почувствовал легкую обиду, поняв почему с нами за столиком оказалась именно Татьяна.
   Сергей молча ждал моей реакции.
  -- У вас какой рост? - спросил я напарницу.
  -- Сто семьдесят два. А почему вы спросили? - удивилась она.
  -- Мне показалось - больше!
  -- Наверное, это из-за каблуков... - смутилась Татьяна.
   Сергей улыбался вполне откровенно.
  -- Послушайте, - вмешался он, давая мне возможность выйти из неловкого положения, - давайте на этом закончим! Честное слово, времени жалко! Сейчас один начнет язвить, вторая - извиняться неизвестно за что... У нас от обеда сэкономлено двадцать пять минут, погода чудесная, может, погуляем немного? Заодно и поближе познакомимся!
   Грех было не воспользоваться предложением. И мы отправились в окружающий санаторий парк.

7

   На следующий день я с трудом заставил себя встать. Семь утра, и если бы не настойчивый стук в дверь и необходимость крикнуть в ответ: "Да-да! Уже встаю!", я с удовольствием подавил подушку еще часа два.
   Удалявшихся по коридору шагов я не услышал, поэтому предположил, что разбудивший меня остался за дверью номера и сейчас прислушивается в ожидании моего подъема. Чувствуя себя разбитым, я сбросил ноги с постели и сел. Да, похоже, пребывание в санатории не будет похоже на отдых.
   Босиком и в трусах я отправился в ванную, где с неудовольствием рассмотрел в зеркале помятую физиономию. От сна на одном боку, по глубине напоминавшего обморок, прическа превратилась в неряшливый ирокез и даже ухо, по-моему, сплющилось. Под глазами наметились темные круги, можно было подумать, что я черт-те чем ночью занимался...
   За столиком нас снова было трое. Душ меня несколько взбодрил, но я был признателен своим соседям за отсутствие с их стороны попыток втянуть меня в общий разговор. Сергей моей молчаливостью даже остался доволен. Он с увлечением рассказывал напарнице о специфике своего бизнеса. Что-то о винах, контролируемых по происхождению, о технологии изготовления бренди, о повторном использовании коньячных бочек для выдержки в них виски. В другой ситуации тема могла вызвать у меня интерес, но только не сейчас.
   Завтрак подходил скорее первокласснику, нежели сорокалетнему мужчине. Миску овсяных хлопьев, стакан молока, чашку растворимого кофе и булочку размером со спичечный коробок я проглотил за семь минут - специально засекал время. Оставаться дольше за столом смысла не было, и, поинтересовавшись, в какой комнате пройдет психологический тренинг, я с облегчением покинул столовую.
   В номере был заначен вчерашний кусочек хлеба, и я машинально его сжевал, понемногу отщипывая и без интереса глядя на обступивший ограду санатория сосновый лес. Сосны были гораздо выше нашего здания, и я завидовал деревьям, десятилетиями росшим на одном месте. Способные только раскачиваться под свежевшим ветром, роняя хвою и засохшие ветки, они выглядели намного свободнее меня. Впервые после того, как я очнулся в больнице под капельницей, ужасно захотелось курить. День жизни бы отдал за единственную помятую "астру".
   Вопреки опасениям, психологический тренинг меня увлек. Поначалу маленькая, восточной внешности женщина в брючном костюме меня раздражала. Тема "Организация рабочего дня и принятие решений руководителем" тоже не вселила оптимизма. Слишком уж бюрократически это звучало, да и по смыслу походило на элементарный тайм-менеджмент.
   Тренер, однако, не смущалась сдержанностью курсантов. Всех зная по именам, она бросала в группу вопросы до тех пор, пока не стала получать на них столь же быстрые ответы. Теперь я на практике увидел работу напарниц, поначалу принявших на себя напор переполненной адреналином Тамары Иосифовны и заразивших активностью мужскую половину группы.
   Тренер сыпала примерами, выдававшими знание ею закулисной жизни стандартного офиса отнюдь не понаслышке. Когда же она противопоставила руководителю-работоголику слова генерала Патона: "Цель солдата не отдать жизнь за свою Родину, а заставить врага умереть за его Родину", я мысленно зааплодировал.
   Дальше все пошло легче и оставшиеся полтора часа тренинга пролетели почти незаметно. Ролевые игры, в которых я обычно чувствовал себя дылдой, обряженным в детские шортики и усаженным в песочник печь "куличики", я выдержал вполне достойно. В паре со Светланой, высокой, плоской и гибкой как стальная линейка блондинкой, мы разыграли три варианта "обсуждения проблемы с подчиненным и принятия решения", начав с классического "... а что по этому поводу думает товарищ Жуков?" и закончив сценкой из "Бриллиантовой руки": "... Может быть стоит... Не стоит! Тогда, наверное, нужно... Не нужно! А что, если... А вот это попробуйте!" И вызвали хохот в группе.
   Расставаясь, Тамара Иосифовна с чувством пожала мне руку. Положительно - не знаешь, где найдешь, где потеряешь!
   Занятия в бассейне я ждал, как отдыха. Не могли же человека, только что выписанного из больницы, заставлять наматывать бесконечные круги по дорожке!
   От меня и не потребовали. Каждый развлекался в воде как мог и как хотел. Я, например, утомившись от медленного скольжения по дорожке, периодически зависал у бортика и без особого интереса поглядывал по сторонам.
   Через две дорожки Сергей демонстрировал Татьяне баттерфляй. Так я не умел. Вырос у самой реки, но плавать научился поздно и с грехом пополам овладел только брассом. На полузаросшем кустарником пляже моего детства он назывался "по-морскому" и считался приемлемым для мальчишки, хотя и котировался ниже стиля "вразмашку".
   Не один я поддался детским воспоминаниям. Лишь краем глаза я успел отметить мелькнувшее в воздухе светлое пятно, как сразу раздался грохот рухнувшего в воду тела и мощная волна с взметнувшимися брызгами заставили завизжать оказавшихся у нашего края бассейна женщин. Появившаяся через мгновение из воды стриженая ежиком голова принадлежала Степану Степановичу, стодвадцатикилограммовому здоровяку. Вынырнув, он с довольной улыбкой выслушал крики недовольных, помахал им рукой в знак извинения и, посчитав на этом инцидент исчерпанным, саженками направился к противоположному борту.
   Почти коснувшись моих рук, из воды беззвучно возникла еще одна голова. По запомнившемуся фирменному трилистнику на шапочке я опознал нашу тренершу.
  -- Первый день сегодня? - выдохнула она.
  -- Первый, - ответил я.
  -- Не стойте слишком долго, мышцы остывают!
   Не дожидаясь ответа и будучи твердо уверена, что любой здравый совет должен быть немедленно исполнен, она снова глубоко вздохнула, погрузилась и одним длинным плавным толчком скользнула под тремя дорожками.
  -- Девочки, не стойте! - вскоре послышался ее голос со стороны сбившихся в стайку напарниц. - Это только кажется, что вода теплая! Двигайтесь, двигайтесь побольше!
   Отметив, что внимания девушкам уделяется не меньше, чем курсантам, я усмехнулся и оттолкнулся от бортика. На середине бассейна я вспомнил прыжок Степана Степановича и сопоставил его с давешними словами Сергея насчет "хвоста пистолетом". Тут не пистолетом, тут корабельными орудиями пахнет!
   До конца тренировки оставалось еще двадцать пять минут...
   Усадив меня на велотренажер, Николай Борисович вернулся к столу, предоставив медсестре укрепление на моей груди датчиков.
  -- Как чувствуете себя? - спросил он, полистав какие-то бумажки.
  -- Нормально! - привычно соврал я.
  -- Нормально, это когда давление сто двадцать на восемьдесят и пульс - шестьдесят, - возразил доктор. - Чего я пока не наблюдаю! Спали как?
  -- Как убитый! - ответил я. Хотя бы в одном ответе мне не пришлось кривить душой. Да и с чем еще можно сравнить беспамятство между щелчком выключателя и утренним стуком в дверь, если не со смертью?
  -- Сны помните? - продолжал расспросы доктор. Так как моего отрицательного движения головой он увидеть не смог, то вывод сделал по длине паузы. - Это плохо. Отсутствие сновидений - признак неполного восстановления! Перевернув еще листок, спросил неожиданно и даже резко. - Почему таблетки перестали принимать? Их кому назначали? Васе Пупкину?
   В другой ситуации я бы нашелся с ответом, но в этом случае он был прав на все сто. Мне действительно еще в больнице назначили "Панангин" и мягкий гипотензивный препарат, а я после приезда в Центр напрочь про них забыл, так и не достав из сумки. В палате пил буквально по часам, ни одного пропуска, а здесь просто из головы вылетело.
  -- Виноват! - признал я.
   Виноватых бьют! - отрезал доктор. - Так у нас говорили на военной кафедре. Давление сто тридцать! Если сейчас на ЭКГ еще и нарушения ритма будут, мне что, прерывать курс и отправлять вас снова на госпитализацию? Или ждать второго приступа? Вы же врач, в конце концов! Кардиологию когда-то проходили! Трудно понять, что высокое давление - это, в том числе, и повышение нагрузки на сердце?
  -- Виноват, исправлюсь, доктор! - повторил я. - Чувствую себя вполне удовлетворительно, но таблетки обещаю пить регулярно!
   Николая Борисовича мой бодряческий тон не удовлетворил, но он посчитал сделанное замечание достаточным.
  -- Да ладно вам,- пробурчал он, - бьешься с вами, бьешься...
   Встал, подошел к прибору, повернул несколько ручек.
  -- Значит, так! Начинаете крутить педали, увеличивая частоту, пока на нижнем экране не появится десятка. Чуть больше можно, меньше - нет. Поехали.
   Я начал "движение", чувствуя себя космонавтом в Центре подготовки к полетам, настолько киношно выглядела окружающая обстановка.
   Угловатые жидкокристаллические цифры быстро менялись и я загнал их сначала выше двенадцати, сбросил темп, уронил до девяти, и только потом подобрал нужную частоту вращения.
   Загудел прибор перед врачом, выдавая широкую бумажную ленту с несколькими отведениями. Николай Борисович дал ей выползти примерно на полметра, остановил, переключил режим, запустил снова. Я работал ногами, представляя, что снова качусь на своем старом "Урале" по закрытой для автомобилей из-за Первого Мая улице Трактовой, что светит яркое утреннее солнце, что набегающий прохладный ветерок раздувает пузырем рубашку и ни о чем не нужно думать - лишь изредка обруливать группки людей с детьми, держащими флажки и воздушные шарики.
   "Чуть сбавьте скорость, - приказал доктор. - Хорошо! Еще две минуты"!
   Я очнулся. На табло тренажера светилось "11,56". Да, мне уже сорок лет и никогда снова не будет четырнадцать. Даже помечтать о такой возможности не позволят врачи, сослуживцы или жена. Будут тянуть за штаны с небес на землю: делай то, не делай это, не забудь о том, не вспоминай об этом. Как будто действительно можно вернуть молодость, по расписанию глотая таблетки, делая утреннюю зарядку или выполняя ежевечерний трехкилометровый моцион. Ни хрена подобного! Может и удастся отодвинуть наступление старческого маразма с импотенцией, но саму старость отодвинуть еще никому не удавалось. Можно быть крепким стариком, но неизбежно - стариком.
   "Достаточно!"
   Я остановился.
  -- Лучше, чем я ожидал! - признал Николай Борисович. - Признаков ишемии нет, рубцовые изменения миокарда не проявились, ритм синусовый...
   Медсестра, пахнув на меня ароматом сладковатых духов, принялась отлеплять электроды. Пышно взбитые волосы щекотали лицо, и я потер нос, чтобы не чихнуть.
  -- Маш, ты бы колпачок все-таки одевала при пациентах, - заметил мое движение Николай Борисович, - а то не ровен час, у кого из них аллергия на твою шевелюру появится!
   В носу продолжало свербить, я не удержался и чихнул.
  -- Будьте здоровы! - немедленно обернулась отходившая от меня с пучком разноцветных проводов Маша.
  -- Вот и Александр Петрович мои слова подтверждает! - кивнул доктор.
  -- Это так, нечаянно... - пробурчал я, слезая с тренажера. - На женщин у меня никогда аллергии не было!
  -- Вот и отлично! Да вы одевайтесь!
   Прудкин повернулся к столу боком и начал быстро писать в журнале. Очевидно, несмотря на супер-пупер оборудование Центра, от использования обычных шариковых ручек врачей и здесь не освобождали.
   Одевшись, я присел рядом на стул.
  -- Так, - начал тут же врач, не поднимая головы и продолжая записывать, - за прошедшие сутки снижение массы на двести граммов, это в пределах погрешности, но лучше вниз, чем вверх. Какой у вас нормальный вес?
  -- Около восьмидесяти, - ответил я.
  -- Многовато! - бросил доктор. Он быстро перевернул журнал, взглянул на титульный лист. - С учетом роста и возраста, должно быть не более семидесяти!
  -- Я столько в десятом классе весил, - возразил я. - У меня на тогдашних фотографиях шея как у цыпленка!
   Николай Борисович неопределенным движением руки отверг возражения.
  -- Мышечной массы не нарастили, доля воды в организме снизилась, так что ссылка не уместна! Ставлю ориентиром на ближайшие три месяца: минус десять килограммов. Хотите прожить еще лет сорок - придется выполнить. Собственными руками губите себя и еще спорите!
   Мне было что возразить. В отличие от Николая Борисовича, тянущего с первого курса института одну и ту же врачебную лямку, я с двадцати пяти лет раз пятнадцать менял не только место, но и содержание работы. Вдвоем с Аленкой мы из влачившей полунищенское существование студенческой семьи - без курса врач, без двух курсов учительница и младенец в дареной родственниками "бэушной" кроватке - самостоятельно встали на ноги, заработали и на квартиру в хорошем районе и на две машины. А главное, получили возможность дать сыну старт с более высокой, чем была у самих площадки, избавить от необходимости подрабатывать во время учебы и занимать деньги "до стипендии" у соседей. Я не "профукал" здоровье, я вместе с прожитыми годами разменял его на сегодняшний образ жизни. И считаю такой размен честным.
   Но спорить я не стал. Задача врача - заниматься здоровьем пациента, вот Прудкин и гнет свою линию. О том, что пациенты могут иметь собственные представления о долге, доктор думать не обязан.
   Расценив мое молчание, как согласие, Николай Борисович коротко меня проинструктировал.
  -- Значит, так! Таблеточки пить не забываем. В тихий час постарайтесь подремать, послеобеденный сон - незаменимый отдых, и не бойтесь, что, как бабушки говорят: "жирок завяжется". Не с чего ему будет завязаться! Зато полное расслабление скелетной мускулатуры, да и мозгу хорошая разгрузка...
   Доктор сделал паузу, крутанув в длинных пальцах дешевую ручку, и спросил без перехода.
  -- Курить не хочется?
  -- Нет! - ответил я.
   Не к чему ему знать, что мне хочется, а что - нет.
  -- Хорошо. А с аппетитом как?
  -- Аппетит зверский! - признал я.
  -- Нормально, - согласился доктор. - Первые несколько дней, пока организм переходит на другой тип метаболизма, голод может беспокоить. Маша! - позвал он медсестру.
  -- Да, Николай Борисович!
  -- Выдай Александру Петровичу упаковку МКЦ!
  -- Соточку?
  -- Соточку!
   Я принял из Машиных рук коробочку, успел прочитать мелкими буквами: "микрокристаллическая целлюлоза" и еще более мелко "100 таблеток".
  -- Совершенно безвредный препарат, - отрекомендовал Николай Борисович. - Даже не лекарство в полном смысле слова, а так... - он пошевелил в воздухе пальцами, - пищевая добавка. Принимать по пять таблеток перед едой, можно не разжевывать - только водой запейте!
  -- А эффект? - спросил я.
  -- Какой может быть эффект? - удивился доктор. - Нерастворимые растительные волокна. В больших количествах при разбухании могут вызывать ложное чувство насыщения, ну а так, - он пожал плечами, - энтеросорбент в некотором роде.
  -- Ясно! - я сунул упаковку в нагрудный карман рубашки, уперся ладонями в колени. - Можно идти?..

8

   Уже на второй день я был принят в небольшую компанию. В нее, кроме моих соседей по столику в столовой входили Степан Степанович Бурдин, Михаил Иванович Кокорин и Светлана - с которой мне выпало разыгрывать сценки на поведенческом тренинге.
   Бурдин был тем самым, что устроил в бассейне цунами. Ростом под два метра, с пронзительно-голубыми глазами под низким лбом и необъятным животом, туго подхваченным снизу ремнем, он первым протянул руку при знакомстве и прогудел: "Степан!". "Александр!" - представился я в свою очередь, и через секунду понял, что нормального рукопожатия не получится - пальцев не хватало на ширину его ладони. К этому он давно привык, кисть сжал осторожно, избегая членовредительства.
   Они с Михаилом Ивановичем, почти таким же высоким, но рыхлым и сильно лысеющим мужчиной лет пятидесяти, вместе со Светланой сидели от нас довольно далеко, и в компанию при других обстоятельствах мы вряд ли бы сбились. Однако Сергей с Бурдиным оказались ранее шапочно знакомы, и как всяких плохо знакомых людей в окружении совсем незнакомых, их неизбежно прибило друг к другу.
   Вскоре обнаружились и общие интересы, в том числе преферанс. Воистину, "частица чёрта в нас заключена подчас", и медведеподобный Степан Степанович с наслаждением убивал три свободных часа до отбоя, вместе с лощеным Сергеем и стеснительным Кокориным обучая Светлану премудростям этой игры.
   Я к ней был совершенно равнодушен - характер не позволил увлечься ни ею, ни "бурой" с "кашей", из-за которых водители "скоровских" машин, бывало, не могли уйти с работы по трое и более суток - там же ели, там же спали, там же снова и снова играли. Татьяна из карточных игр могла им составить компанию только в банальном "дураке", а Светлане просто нравилось быть в центре мужского внимания. Ну, или почти в центре, если вспомнить саму игру.
   Был у меня соблазн уклониться от посиделок в номере Сергея - чувствовать себя лишним я не привык - но сосед столь многозначительно мне подмигнул, приглашая, что в самом деле заинтриговал. Поколебавшись, я обещал подняться к нему в номер минут через десять.
   Ежедневно ровно в восемь вечера мы созванивались с Аленкой. Правило было заведено еще с третьего дня пребывания в больнице, как только миновала угроза повторения приступа и меня перевели из интенсивной терапии в обычную палату. Обычный телефонный разговор двух людей, проживших вместе больше двух десятков лет: как дела? чем сегодня занимался? А у нас на работе очередные перестановки - разработчиков из моего управления хотят передать Музафарову. Даже не знаю, что делать, может, правда - все бросить к чертям и поискать работу поспокойней в каком-нибудь банке? Вот из Промышленного закидывали удочку во время последней командировки. Ну да, это с переездом. Нет, в Москву я тоже не рвусь - как представишь эти пробки... А давка в метро еще хуже... Как Дениска? Сидит, учит социологию. В августе у него пересдача, опять забыл? Одна я сыном только и занимаюсь! Не знаю, что он днем делает, говорит - учит. Попкорном он одним питается и колбасой копченой! Знаю, что вредно, ты сам ему это объясни! Нет, девок вроде не водит. Да лучше бы водил, чем в компьютер гаситься! Ну ладно, ты там веди себя хорошо, на женщин не заглядывайся. Таблетки пей и докторов слушайся! Да знаю, как ты слушаешься - весь "тихий час", наверное, с книжкой валяешься! Что привезти? Сейчас запишу, подожди! Слушай: "Доспехи и вооружение" Функенов и "История арабов и халифата". Правильно? Где стоят? Ага. Суббота послезавтра, завтра еще пятница. Вечером приеду. Когда лучше? Ну хорошо, к восьми. Пирожков привезу. Нельзя? Да они офонарели там совсем! У тебя с этой диетой кроме сердца еще и язва откроется. Не выступаю я, просто голос командный вырабатываю! Ну ладно, давай выздоравливай! Не скучай. Целую! Пока.
   Короткие гудки в трубке. Я заметил, что символ батарейки на экране телефона замигал, нагнулся, нашарил свалившийся с тумбочки провод к "зарядке" и воткнул его. Даже при одном-двух пятиминутных разговорах аккумулятора хватает всего на несколько дней. Пора, наверное, трубку поменять, а то коситься скоро будут - не модная.
   Я поднялся на третий этаж, не вполне понимая зачем туда иду. Чувствовал, что нечего мне там делать, но пошел-таки. Поперся, как высказалась бы моя покойная бабушка.
   Против ожидания, моему появлению даже обрадовались.
  -- А, последний явился! - воскликнул стоявший у телевизора с пультом в руках хозяин. Попытки подыскать что-то более подходящее для присутствующих, нежели нескончаемые выпуски новостей, рекламы стирального порошка и криминальной хроники его явно утомили, поэтому он вернулся на MTV и с облегчением перекинул пульт в угол дивана. - Давай, проходи!
   Впрочем, радость моему появлению вскоре объяснилась. Пока я выбирал, куда присесть - очутиться в "малине" между двумя девушками или притулиться с краешку - хозяин вернулся из спальни с большой квадратной бутылкой.
  -- Ты как к виски относишься? - поинтересовался он у меня, с треском скручивая колпачок. У остальных он не спрашивал, будучи полностью уверен в ответах.
  -- Положительно, - ответил я. - Если не в подъезде и не из горлышка!
  -- У нас все схвачено! - пробасил Степан, нырнул рукой между креслами и извлек оттуда вскрытую обойму вставленных друг в друга пластиковых стаканчиков. - Прошу занять места согласно купленным билетам!
   Девушки раздвинулись в стороны и я втиснулся между ними. Мне это напомнило погружение аквалангиста - спиной вперед и вытянув перед собою руки, чтоб слабый пол локтями не ушибить. Они невольно качнулись ко мне на прогнувшейся подушке, и я почувствовал тепло их бедер. Приятно, чего уж греха таить. После трех-то недель воздержания!
   Передав вскрытую бутылку Бурдину, приступившему к тонкой процедуре розлива, Сергей снова исчез в спальне и возник с новой бутылкой и двумя высокими бокалами.
  -- Дамам я предлагаю попробовать вино. Такое сейчас в редком магазине встретишь!
   Бутылка была уже початой. "Sandeman" - разобрал я на ее пузатом боку.
   Сергей наполнил бокалы наполовину. Вино было почти черным и густым. Даже до меня дошел его терпкий запах.
  -- Пьем осторожно! - предупредил хозяин. - Это настоящий португальский портвейн, двадцать оборотов! - и тут же срифмовал. - На языке как мед, только в голову бьет!..
  -- Да вы - поэт, Сергей! - хохотнула Светлана.
  -- Только в том, что касается женщин и вина! - скромно склонил голову Сергей. - Во всем остальном я унылый прозаик, а в бизнесе так вообще документалист!
   Тянуться за своим стаканчиком из глубины дивана оказалось неудобно, и сидевшая слева Татьяна передала его мне. Кончики ее пальцев, которых я поневоле коснулся, принимая эфемерный сосуд, показались прохладными и гладкими, будто были сделаны из полированного стекла. Унося это ощущение на коже, я снова спрятался за женские спины.
   Татьяна держала бокал на весу.
  -- Будет тост? - спросила она
  -- Я предлагаю начать с самого подходящего, - Сергей был единственным стоявшим на ногах, и мы смотрели на него снизу вверх. - За тесный круг друзей!
   Это была несомненная лесть, поскольку нас вряд ли можно было посчитать друзьями, но она прошла. Я тоже потянулся коснуться своим стаканчиком с остальными, на мгновение ощутив с ними единство.
   Сделав глоток, я ощутил мягкую крепость напитка и знакомый привкус чернослива. Стаканчик был наполнен наполовину, а виски - не водка, поэтому я решил растянуть его подольше.
   Вскоре я осознал, что, во-первых, по мне прошла линия раздела между завязавшими разговор группами, и во-вторых, что моему мужскому естеству предстоит тяжелое испытание.
   Сидевшая от меня слева с видом примерной ученицы, Татьяна держала бокал двумя руками у колен и выслушивала монолог Бурдина о способах воспитания современной молодежи, практически отработанной им на собственных чадах. Как я понял, речь шла о сыновьях школьного возраста, которые "у него вот где"! В продемонстрированный им кулак действительно могли войти двое детей, и хлопок по плечу печального Кокорина ("Верно я говорю, Иваныч?"), от которого тот чуть не пролил виски, выглядел явно избыточным аргументом.
   Справа - присевший на подлокотник хозяин номера рассказывал Светлане о последней поездке в Париж, где его больше всего поразили увиденные негры в открытом белом "Мерседесе". "...Таких в Москве по пальцам пересчитать можно, а эти трое - рубашки цветные, головы в косичках, на шеях цепи в три ряда, все пальцы в перстнях, - ну вылитые обезьяны из цирка! И девка с ними на заднем сиденье, белая, лет пятнадцать максимум - смеется, дура, коленки задирает! И чего мы хотим после этого? Да они там не только машины будут жечь, они им срать на голову скоро станут, а французам только утираться останется!"
   Светлана наклонилась к рассказчику, опершись на правую руку. Ради неформального вечера оделась она в короткую маечку, из тех что открывают живот и поясницу. Да еще в джинсы с низким поясом, и потому я, лишь чуть повернув к ней голову, смог видеть не только загорелую узкую спину, но и бежевую резинку ниже тазовых косточек, и убегавшую от нее меж ягодиц тесемку. Две белых крепеньких булочки, обычно скрываемые от чужих глаз, оказались обнажены больше чем наполовину, и далеко не сразу я отвел от них глаза, чувствуя одновременно и онемение по внутренней стороне бедер и испарину на пояснице.
  -- Ну что, по второй, мужчины? - вырвал меня из состояния прострации голос Степана Степановича. - Отклонившись массивным корпусом влево, он тоже успел мазнуть взглядом открытым участкам Светланиной кожи, но лицом не изменился, только пристукнул двумя пальцами по краю стола. - Мы будем пить или глазки пучить?
   Даже помня Аленкин наказ не заглядываться на женщин, я бы предпочел еще "попучить глазки", успокаивая себя, что "глядеть - не трогать, а трогать - не иметь". Однако остальные с готовностью поддержали предложение продолжить распитие.
   Бурдин, раззадоренный только что виденной картиной, решил не упускать инициативу и провозгласил гусарское: "За милых дам!" Возражений не было. Сергей тут же пополнил бокалы женщин.
  -- Ничего-ничего, время еще детское! - отмел он их возражения.
  -- Иваныч, ты как? Поддерживаешь? - уточнил Степан Степанович у своего соседа, снова держа бутылку наготове.
  -- По последней, пожалуй! - согласился тот.
  -- Тьфу на тебя! - ругнулся наливающий. - Забудь это слово! Петрович, - перевел он взгляд на меня, - как нужно правильно говорить?
   Я знал.
  -- Крайнюю!
  -- Вот, правильный мужчина, сразу видно - служивший!
   Я не стал его разубеждать. Мне приходилось общаться с военными, весьма щепетильными к разнице значений между понятиями "последний" и "крайний".
  -- Ну, может быть, девушки что-то хотят сказать? - Бурдин явно почувствовал себя хозяином, и не только наливал, но и начинал управлять нашими посиделками.
   Светлана с Татьяной переглянулись, но, оказавшись застигнутыми врасплох, были обоюдно готовы уступить пальму первенства. Первой решилась Татьяна.
  -- Я предлагаю выпить, - она подняла бокал над столом, - за то, что всем нам нужно больше всего в жизни - за удачу!
  -- За то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было! - дополнил ее Степан Степанович.
   И мне снова пришлось привставать, чтобы беззвучно коснуться над столом с чужими стаканчиками. В голове уже слегка туманилось, а ушах становилось тепло.
   Посчитав произвольную программу выполненной, Бурдин решил приступить к обязательной. Из нагрудного кармана он достал то, что мне показалось запрещенной в Центре сигаретной пачкой.
  -- Ну, что, распишем пулечку? - лихо щелкнул он колодой.
   Михаил Иванович торопливо заглотнул остаток виски и не глядя опустил стаканчик рядом с креслом. Очевидно, что преферанс привлекал его гораздо больше, чем выпивка и - тем более - общество молодых женщин.
  -- Сереж! - умоляюще позвал он хозяина номера. - Нам бумажки бы. А карандашик я прихватил! - и он продемонстрировал его, выхватив из нагрудного кармашка.
  -- Я, пожалуй, пересяду, пока суть да дело! - Степан-Степаныч шлепнул колоду в центр стола, рывком поднялся, сразу заполнив весь угол небольшой комнаты, легко подхватил громоздкое кресло и перенес на другой край стола. По пути он чуть не сшиб телевизор, но даже не обратил на такую мелочь внимания. Возможность оказаться рядом со Светланой значила для него гораздо больше.
   Милые люди, - подумал я с пьяным добродушием. - Своеобразные, но милые. Мне-то, однако, что здесь делать? Сейчас Сергей займется, наконец, Татьяной, Степаныч возьмет в оборот Светлану, Михаил Иванович погрузится в расчеты. У каждого в голове свои тараканы, у них - свои, у меня - свои. Только мои не любят шума и больших компаний...
  -- Ну что ж, господа и милые дамы, - потянулся я с места, - спасибо за теплую компанию, но, пожалуй, я пойду! - и начал протискиваться между столом и откинувшейся Светланой, не обращая внимания на не слишком настойчивые протестующие возгласы.
  -- Хозяину отдельное спасибо - виски отличный! - я потряс руку поднявшемуся меня проводить Сергею.
  -- Зря уходишь, - ответил мне он. - Помог бы пузырек осилить!
  -- Да нет, спасибо! На сегодня хватит. Да и в преферансе ничегошеньки не понимаю, а так сидеть - только время терять!
  -- Я, пожалуй, тоже пойду! - раздался за спиной голос Татьяны.
  -- Танюш, ну что за дела! - вскинулся Сергей. - Времени вагон еще, посидела бы с нами!
  -- Нет, Сергей Иванович, спасибо! Оставляю вам Светлану для разбавления компании, но вы за нее лично несете ответственность!
   Продвигаясь мимо подруги, Татьяна похлопала ее по плечу.
  -- Свет, слышишь! Ты тут контролируй мужчин, а то они раздухарятся - завтра целый день с головкой "вава" мучиться будут!
   Я чуть задержался, поджидая ее, и номер мы покинули вместе.

9

  -- Наверное, зря вы ушли! - сказал я, когда мы направились по коридору к лестнице. - Сергей, похоже, расстроился!
  -- Может быть, - согласилась Татьяна, - но мне не очень хочется два часа отбиваться от его предложений выпить на брудершафт.
   Я с любопытством взглянул на нее.
  -- Да! - сказала Татьяна. - Вот такая я стерва!
   У ступенек она придержала меня за рукав.
  -- Вы чем собираетесь сейчас заняться?
   Я пожал плечами.
  -- Да особо ничем. Может, полистаю книжку...
  -- У меня тоже планов нет. Как вы посмотрите, если я предложу погулять по парку? Не слишком нагло с моей стороны?
   Честно говоря, я был уверен, что между Татьяной и Сергеем наклевывается нечто вроде курортного романа.
  -- Да я бы не против, - состорожничал я, - но погода неважная. Ветер поднимался, того и гляди - дождь пойдет!
  -- Да, дождь - нехорошо, - согласилась Татьяна. В лицо она не смотрела, предоставив мне самому возможность разглядывать выступивший на скулах румянец. Интересно, чем он вызван: алкоголем или затеянным разговором? - Дождь я люблю только из окна...
  -- Тогда, может быть, зайдем ко мне? - бухнул я.
  -- А чем будете развлекать? - усмехнулась Татьяна. - Разговорами о неудачной семейной жизни? Я, Александр Петрович, уже столько таких историй за прошедшие годы наслушалась, что интерес к ним напрочь потеряла!
   Чувствовал я себя полным идиотом. Ее послушать, так выходило, что я сам предложил провести время вместе, да еще с вполне очевидной задней мыслью.
  -- В шахматы играете? - спросил я наобум.
  -- Когда-то играла. А у вас есть?
  -- Я ведь в санаторий ехал! - я испытал облегчение, поняв, что теперь пришла моя очередь усмехаться. - Кто-то берет с собой карты, кто-то коньяк, а я таскаю дорожные шахматы с книжками!
  -- Примерно так я и думала, - кивнула Татьяна. - Хорошо, ведите даму обыгрывать в шахматы!
   Расставив фигурки на маленькой складной доске, я еще раз скептически ее оглядел и поменял местами короля с ферзем.
  -- Ну-с, начинайте, сударыня!
   Татьяна выдвинула на середину королевскую пешку. Я начал атаку с первого хода, а со второго стал нести потери. Пришлось преждевременно извлекать ферзя, восстанавливая равновесие, но сразу прятать его от угрозы конем. Почти не задумываясь над ходами, Татьяна разворачивала скандинавскую защиту.
  -- А сейчас самое время признаться, что в шахматах вы кандидат в мастера! - полушутя предложил я противнице.
  -- Нет, - Татьяна вывела в помощь коню еще и чернопольного слона, - это Витковский был КМС. А я ему была так, вместо боксерской груши...
  -- Витковский - это кто?
   Я поднял от доски глаза, и взгляд тут же натолкнулся на круглые, блестящие от падавшего света, колени Татьяны. Сидя напротив меня в переставленном глубоком кресле, она сдвинула голени очень плотно, положив ладони на обтянутые юбкой бедра. Ноги у нее были полные, с тонкой кожей, сквозь которую предательски начинали просвечивать вены.
  -- Муж бывший, - ответила Татьяна. - Или я на старую деву похожа?
  -- Очень даже нет, - признал я, - прошу прощения!
   Партия развивалась своим чередом. Я безнадежно отставал в развертывании легких фигур, допустил рокировку противника, и перешел к обороне. Сделанное Татьяне предложение сыграть в шахматы оказалось слишком опрометчивым.
  -- Ну вот взять, например, вас, - сказала Татьяна, как бы выныривая из внутреннего диалога во внешний, - кажетесь таким уравновешенным, даже замкнутым иногда...
  -- И что? - поинтересовался я.
  -- А на самом деле такой же, как и все остальные, - голос ее звучал ровно, констатируя очевидные факты.
   Я обиделся, но попытался скрыть это шуткой.
  -- Может быть. Я сам периодически утешаюсь, что все женщины устроены принципиально одинаково и различаются только размерами, формой, цветом, запахом и поведением. Особенно такой аутотренинг помогает, когда одна из таких женщин за отказ прогуляться в парке безжалостно разбивает вас на шахматной доске!
  -- Я нечаянно, - возразила Татьяна, - и вовсе не из мести. Хотите ничью?
   Ситуация была тяжелая: вражеские ладьи уже выведены на прямую наводку по последней горизонтали, где застрял мой король, белый ферзь сковал моего коня, центральная пешка провисала без защиты. Однако уязвленная гордость не позволяла соглашаться на преподносимый подарок.
  -- Нет уж! - и я решительно двинул пешку вперед, пытаясь заставить ферзя противника отступить.
  -- Как знаете...
   Через три минуты все было кончено.
  -- Требую реванша! - заявил я, кладя короля на бок в знак сдачи. - Только теперь я белыми!
   Пока мы поворачивали доску и снова расставляли фигуры, я попытался вернуть разговор к затронутой теме.
  -- И все-таки, чем же я вас разочаровал?
  -- Разочаровали? Да нет, - она пожала плечами, - просто я еще раз убедилась, что оторви вас, мужчин, от работы - только три "Б" в голове и останется.
  -- Три "Б"? - переспросил я.
  -- Болтовня-бутылка-бабы, - расшифровала Татьяна. - Ходите!
   Я автоматически сделал е2-е4.
  -- Не зна-а-ю... - протянул я. - Выпили мы совсем слегка, в разговор я не лез, на близость особую с вами не напрашивался. Скорее, тут от вас инициатива исходила, не совсем, кстати, мне понятная...
   Я еще бормотал, а про себя уже злился: какого черта, в самом деле! Чего смыкаюсь? Раскис после ста пятидесяти грамм, на общение потянуло... Дама приглашает кавалера!
  -- В конце концов, я к Сергею просто от скуки пошел, и что он выпивку на стол поставит, не рассчитывал!
  -- Да ладно, расслабьтесь! - Татьяна тряхнула головой. - Светка, конечно, тоже оторва добрая, но вы-то! Чуть с головой к ней в штаны не залезли, всю задницу глазами облизали!
   Меня обдало жаркой волной. Вляпался! Я уже представлял, как две подруги, хохоча надо мной, обсуждают этот инцидент уже после, в своем номере! Вот стыдоба - будто с расстегнутой ширинкой на улице застали! Твою мать!
  -- Кхе... - полукашлянул, полупоперхнулся я.
   Татьяна промолчала, и это позволило мне за несколько минут если не восстановить равновесие, то хотя бы дух перевести. Неужели она специально хотела уединиться, чтобы как следует приложить меня мордой об стол? Посчитала, что пришла пора подсбить с меня спеси? Вот змея!
   Мы сделали еще по нескольку ходов. Я больше не пытался форсировать события, медленно наращивая давление в центре доски. С нее было снято всего по одной пешке, фигур остались целыми, почти каждая из них находилась под несколькими угрозами и потому многократно прикрывалась. Вскоре я начал понимать, что моих нетренированных мозгов не хватает на понимание позиции в целом.
  -- Так мы до утра зависнем, - как бы услышав мои путаные рассуждения, произнесла Татьяна. - Давайте слегка разрядим обстановку!
   Она сняла с доски мою пешку, заменив своей. Я подумал и ответил. Партия, долго и вязко разворачивающаяся, превратилась с блиц. За пешками последовали легкие фигуры, выпад ферзем, защита, обмен ладьями, жертва коня, движение пешки. Я потерял нить игры и только парировал наносимые удары, пытаясь по мере сил наносить адекватный урон атакующему противнику.
  -- Что ж, - вдруг сказала Татьяна. - Это совсем из учебника!
  -- Ну-ну! - буркнул я. - Рановато цыплят считать начинаем...
   Глаз от доски я по-прежнему не поднимал и имел на то веские причины.
  -- Хотите убедиться? - с сочувствием спросила соперница.
  -- Валяйте! - разрешил я, высчитав, что получу слона против ее двух пешек.
   Еще через два хода, попавшись на "вилку" и потеряв ладью, я решил не затягивать агонию.
  -- Сдаюсь! - сказал я во второй раз. - Жестокая вы женщина!
  -- Отнюдь! - возразила Татьяна. - Я справедливая!
   Ни на губах, ни в глазах ее не было и следа улыбки. Друг, враг - не понятно. Женщина, методом проб и ошибок узнавшая себе цену.
  -- Высказать претензию по поводу моих нескромных взглядов - это все, что вам было нужно?
  -- Выгоняете?
  -- Нет. Но играть мне с вами больше не хочется!
  -- Тогда давайте просто поболтаем!
  -- "Болтовня - бутылка - бабы", - процитировал я ее же слова. - Не хочу уподобляться вашим знакомым. Да и в ухажеры набиваться не намерен!
  -- Да и не стоит!
  -- А если мне вдруг очень захочется?
   Я счел себя оскорбленным и нарывался на конфликт, не думая о последствиях. Сразу все смешалось в одну мерзкую кучу: незнакомая обстановка, ощущение себя лишним в компании на третьем этаже, мой похотливый взгляд на Светланины прелести, перехваченный Татьяной, и два сокрушительных поражения в шахматы от нее же. Куча свалилась на голову и раздавила, погребя под собой остатки моей выдержки.
  -- Вы не поняли, Александр Петрович! Набиваться вам в мои ухажеры не нужно - мне и так все абсолютно ясно!
  -- И что же вам может быть ясно на второй день знакомства?
   Я постарался подпустить в реплику столько сарказма, сколько только смог отыскать в душе. Отыскал я немало.
  -- Про вас - ничего! - ответила Татьяна, будто не заметив яда. - Зато сама я с незапамятных времен уже при первом взгляде на мужчину точно знаю: с ним это возможно или нет!
  -- Что это? - глупо спросил я.
  -- Все, что бывает между мужчиной и женщиной.
  -- Да? Интересно! Ну, и что сказал ваш первый взгляд на меня?
  -- Да!
   Она отодвинулась глубоко в кресло и внимательно смотрела на меня, ожидая реакции. Я же тянул время, пытаясь сообразить, что следует говорить дальше.
  -- Спасибо за комплимент! - решился, наконец, я.
   Татьяна помахала ладонью. Я перевел ее жест как: "Не стоит благодарности, носите на здоровье!"
  -- А вы не пробовали проанализировать, чем вызывается подобное чувство? Это же интересно, особенно вам, как будущему психологу!
   Она пожала плечами.
  -- Вы, например, непрерывно привлекаете к себе внимание. Посмотрите на себя со стороны: второй день в Центре, но знакомиться ни с кем не желаете. В бассейне на дорожке - один, на волейбольной площадке как будто отрабатываете барщину - ни азарта, ни отдачи. На вечерние посиделки вроде бы удалось склонить, но при первой же возможности поспешили откланяться. Боитесь в толпе раствориться?
  -- Отчасти! - я не знал как с ней разговаривать. Как вести себя с женщиной, только что признавшейся, что, прояви я желание и некоторую настойчивость - сопротивления с ее стороны не последует? - Если мне не интересно, я не пытаюсь это скрывать. Раздражает? Что ж, постараюсь маскироваться лучше!
  -- Лично меня - не раздражает! - ответила Татьяна после паузы. - Люди показались неинтересными - бывает, хотя у меня совершенно другое от них впечатление. Неприятно, что оторвали от дома и работы? В этом все и дело?
   Я молчал. А что отвечать? А должен я отвечать?
  -- Но ведь к сценкам со Светланой блеснул интерес? Чем это было вызвано? Неравнодушны к худеньким блондинкам? Или всю жизнь мечтали о театральной сцене?
   Я поморщился.
  -- Татьян! Вы меня прямо как под микроскопом рассматриваете! Оставьте в покое Светлану - совсем не в моем вкусе. Да и лицедейство не по мне. Если честно, утренний выпендреж - просто проявление наполеоновского комплекса. Маленьким людям всегда требуется доказывать, что они не хуже больших!
   Она улыбнулась.
  -- Никогда бы не подумала, что вы способны страдать такими комплексами!
  -- Я и не страдаю. Я признаю, что он у меня есть, и иногда даже посмеиваюсь над собой!
  -- Ну, а вообще, есть же у вас какие-то интересы в жизни? Работа, семья, книги, рыбалка... Или это тайна за семью печатями?
   Несколько секунд я взвешивал, потом решился.
  -- Тань, послушайте, до того, чем я на самом деле интересуюсь, вам совсем нет дела. Как и мне нет дела, чем интересуетесь вы в другой, гражданской жизни. Меня вот буквально за день до приступа зацепил вопрос: не вызван ли все ускоряющийся темп прогресса нашей цивилизации широким распространением табака, чая и кофе, являющихся психостимуляторами. Вам это интересно? Нет? А меня действительно это заинтересовало. И я с гораздо большей охотой буду тратить время на сбор данных по этой теме, нежели убью хоть один вечер перед телевизором или за картами. Остальным это кажется скукой смертной, а меня раздражает их собственное растительное существование. Я вас не обидел?
  -- На что я должна обидеться? На растительное существование? А вам самому никогда не хотелось жить так же просто, как растение? Радоваться теплу, солнцу, дождю, наконец?
   Я невольно улыбнулся, мотнул головой в сторону окна, где за темным стеклом короткими очередями стучал по металлическим сливам дождь.
  -- Буквально пару часов назад, стоя у подоконника, я искренне завидовал соснам!
  -- Ну, вот! А вы за глобальностями прячетесь! Может быть, проще нужно быть? Любить, работать, воспитывать детей?
  -- Наверное! - я прихлопнул рукой по подлокотнику и поднялся. - Кстати, полчаса до отбоя. С вами подняться наверх, или со Светланой сами справитесь? Столь же лихо, как со мной?
  -- Пойдемте! - вздохнула Татьяна. - Боюсь, там могут быть трудности...
   Впрочем, трудностей никаких не приключилось. Хотя Степан Степанович и держал Светлану одной рукой за плечи, а второй за коленку, при нашем появлении она сразу была отпущена. "Сандеман" девушке пришлось допивать одной, это можно было определить по ее раскрасневшемуся лицу, пустая бутылка из-под виски тоже благополучно переместилась на пол.
  -- О! А мы уж думали расходиться! - обрадовался Сергей. Понятно, что не столько мне, сколько Татьяне. - У нас минут двадцать в запасе, предлагаю мальчикам по коньячку на посошок, а девочкам - по пятьдесят "Бейлиса"! - и он попробовал снова занырнуть мимо Татьяны в спальню.
  -- Охолони, Сергей Иванович, - ухватила та его за рукав, - хватит на сегодня!
  -- В самом деле, Сергей! - поддержал я напарницу. - У тебя там что, региональный оптовый склад? Так не обязательно же за один вечер все приканчивать. Можно и растянуть!
   Сергей тоже выпил немало. Ранее идеальный косой пробор разъехался, челка свисала на лоб, даже глаза слегка косили. Или же он пытался смотреть на меня, не выпуская из поля зрения Татьяну.
  -- У меня не склад. У меня там Большой - Джентльменский - Набор, - с расстановкой произнес он. - Знаешь, что входит в малый набор?
  -- Догадываюсь! - подтвердил я.
  -- Вот! А у меня большой! Будет кончаться - еще подвезут. Но должно хватить! - рассудительно закончил он, и Татьяна отпустила его рукав.
   Поняв, что праздник духа закончился, Бурдин с Кокориным поднялись.
  -- Ну, Сергей, спасибо, уважил! - Степан Степанович обнял хозяина и гулко похлопал его по спине, как будто пыль выбивал. - Не думай, за мной не пропадет! Я всегда отвечу! Хоть и простой мужик, но завтра милости прошу ко мне - ставлю алаверды!
   Светлане с трудом удалось его оттянуть от Сергея, прогнувшегося под нависшим над ним Бурдиным, и этим воспользовался подошедший прощаться Михаил Иванович. Наконец, мы вырвались из номера.
   Кокорин тут же с нами расстался - его апартаменты оказались через дверь от Сергеевых. Степан Степанович под руку провел Светлану по всему коридору, двум пролетам лестницы, и готов был сопровождать ее до самого номера, но Татьяна вклинилась между ними.
  -- Все, хватит, дальше мы сами, Степан Степанович! - заявила она. - Фильчиковой вовсе не обязательно знать, с кем мы вечер провели! Правильно, Свет, я говорю?
  -- Пр-равильно! - согласилась Светлана, перецепляясь с мужской руки на Татьянину. - Многия знания пр-реумножают скорбь!
   Я хмыкнул, а Бурдин, пораженный интеллектом блондинки, даже головой в сторону повел. Довольная произведенным эффектом, Светлана послала нам один на двоих воздушный поцелуй и очень по-деловому начала спуск на первый этаж. Мы проводили девушек взглядами, и только убедившись, что наша помощь им точно не потребуется, ушли с площадки.
   У своей двери Степан Степанович остановился.
  -- Слышь, Петрович, - оглушительно прошептал он, - а как ты думаешь, - они дают?
   Глаза его, буравящие меня исподлобья, настоятельно требовали ответа, и отделаться простым пожатием плеч или невнятным бормотанием казалось невозможным. Лишь третий раз в жизни испытывал я такой непроизвольный, чисто физический страх перед человеком - вдвое больше меня весившим и втрое больше выпившим. Что ему через мгновенье в голову взбредет - он, наверное, и сам сейчас не знает.
  -- Да хрен его знает! - буркнул я, презирая себя за трусость. - На Татьяну вроде не похоже.
  -- Во-о! - остался он довольным моим ответом. - А Светка точно дает, помяни мое слово!..
   Он повернулся к двери, а я направился к своему номеру.
  -- Спокойной ночи! - пожелал я с безопасного расстояния, но Бурдин только кивнул не оборачиваясь, - все тыкал и никак не мог попасть ключом-карточкой в щель ридера.
   Я уже заходил в номер, когда снова услышал его шепот, толкнувший в спину: "Да-а-ё-о-от!!!"

10

   В субботу вечером, как и обещала, приехала Аленка. Солнце еще не скрылось за верхушками сосен, их золотые теплые стволы стояли неподвижно, и только опушенные хвоей верхушки слабо раскачивались, улавливая порывы ветра над лесом. Из глубины леса доносился стук дятла. Звук долетал неопределенно, многократно отражаясь от сосновых стволов и усиливаясь эхом, как будто возникал не под открытым небом, а в пустой ремонтируемой квартире.
   Маленький голубой французский автомобильчик жены, застывший перед опущенным шлагбаумом, я заметил еще с середины центральной дорожки. Алена о чем-то разговаривала с охранником в штатском. Рядом с ней я с удивлением увидел фигуру сына.
   За несколько десятков шагов я помахал своим рукой, чтобы привлечь внимание. Денис заметил меня первым, тронул мать. Алена оторвалась от охранника, тоже меня заметила, радостно замахала двумя руками, подпрыгивая от нетерпения.
  -- Ну что тут у вас? - чуть запыхавшись, крикнул я.
   Охранник, молодой парень с модной стрижкой "спецназ" и странно выглядевшем в санаторной обстановке строгом черном костюме, дождался, пока я окажусь совсем рядом, и только затем ответил.
  -- Личному транспорту въезд запрещен!
  -- Я знаю. Куда поставить можно?
   Алена вылезла, не дав ему ответить.
  -- Саш, я еще сигналку не успела поставить, зачем мне ее в лесу за забором бросать?
   Я отмахнулся от жены и выжидательно посмотрел на охранника. Тот понял, что на вздорную женщину больше не стоит обращать внимания и разговаривать нужно со мной.
  -- Стоянка десять метров правее въезда, вдоль ограды. Маркированные места - для сотрудников, неподписанные - для посетителей. - И веско добавил, уловив недовольную Аленкину гримасу, - Видеонаблюдение!
  -- Спасибо! - поблагодарил я и распорядился, обращаясь к жене, - Все, не устраивай проблему! Иди, отгони машину и возвращайтесь.
   Алена одарила меня таким взглядом, что явственно послышалось: "Не ожидала от тебя такого предательства!". Однако спорить не стала.
  -- Я ж тебе сразу сказал! - успел буркнуть Денис, плетясь за ней к машине, - Чего права-то качать по любому поводу?
   Я отошел от охранника и встал в стороне, прикидывая, куда увести и чем развлекать посетителей. По случаю хорошей погоды и свободного времени, почти все скамейки вдоль дорожек были заняты. Большинство курсантов переоделись в одежду полегче, а некоторые нацепили темные очки и сейчас расслаблялись, раскинув руки на спинки лавочек и подставив лица заходящему солнцу. Единственное, что мне пришло в голову, это увести Аленку с Денисом подальше от любопытных глаз, к волейбольной площадке. Ободранное на ней днем колено до сих пор саднило.
  -- Ну, привет еще раз! - жена чмокнула меня в щеку.
  -- Привет!
   Духи у нее были старые.
  -- Посвежел, посвежел, нечего сказать! - она ущипнула меня за бок. - Возьми у Дениски пакет, а то он как ишак навьюченный!
   Сын выделил мне один из трех цветных полиэтиленовых пакетов, объемистый, но очень легкий.
  -- Что здесь?
  -- Халат тебе привезла. На следующей неделе - слышал? - похолодание обещают и дожди.
  -- И что? - не понял я.
  -- Ну не в трикушках же тебе в номере ошиваться! Мерзнуть начнешь - набросишь сверху, и тепленько будет. И ночью, если что, укроешься дополнительно!
   Я повел Алену в сторону спортплощадки, держа ее под руку. Денис вышагивал сзади, без особого любопытства глядя по сторонам.
  -- Ну, учудила ты! Хоть бы позвонила, спросила. Кондиционеры в номерах почти круглосуточно молотят, иначе б мы от духоты все померли. А ты с халатом махровым - лучше футболок бы захватила!
  -- Слушай, ну что развыступался, а? Ну не дурней же я паровоза! Три рубашки свежих, три футболки, носков семь пар. На неделю хватит! Ты грязное-то собрал, чтоб я захватила?
  -- Все приготовил.
  -- Вот и ладненько! А это что? Вы здесь играете? - она остановилась, глядя на натянутую сетку.
  -- Каждый день, - подтвердил я, - если дождя нет!
  -- Да... - протянула жена. - Санаторий... Если они сердечников прыгать заставляют, то хондрозники, наверное, штангу тягать должны. Есть тут у вас хондрозники?
   Я доложил, что с остеохондрозом здесь не держат, что Центр - только для страдающих от сердечно-сосудистой патологии и что прыгать никого на самом деле не заставляют - прыгают сами, и если хотят.
  -- Ну-ну, - не одобрила Алена, - пионерлагерь какой-то, а не медучреждение!
  -- Да брось ты! - отмахнулся я. - У них новая методика, "Активная реабилитация для активной жизни" называется.
   Сказал, и сам удивился: соврал-то как гладко, как с горы на санках!
  -- Ты книжки захватила? - спросил я, переключая внимание жены и поворачивая ее к скамейке. - Садимся!
  -- Захватила, - ответила Алена. - Дениска, ты пакеты не ставь на землю - замараются. Вот сюда поставь, на лавочку. И сам садись, поговори хоть с отцом, а то недели две уже не виделись!
   Я посчитал интервалы между выходными и понял: ровно две недели. Он тогда еще в пол непрерывно глядел и наброшенный на плечи казенный халат дергал. И сидел на самом краешке заправленной кровати, потому что стульев в палате свободных не было.
  -- Еле заставила его сегодня поехать, - начала жаловаться жена. - Ломается, как красная девка: "Не хочу, не поеду..."! Совсем совесть потерял!
  -- Ма! Ну чё ты опять начинаешь! - возмутился сын.
   Басок-то у него уже не детский, - отметил я. - Нормальный устоявшийся мужской голос.
  -- Ты маме помогаешь по дому хоть маленько? - спросил я, чтобы прикрыть обиженную жену. - Ты ж один мужик дома остался, а мама на работе целый день - вон и отпуск у нее сорвался!
  -- Да помогает! - вступила Алена. - И пылесосит, как попрошу. Сегодня по магазинам со мной ездил, еле сумки до квартиры допер - весь багажник забили. На неделе картошки с грибами к ужину нажарил, и хлеб покупает...
  -- Это нормально! - подтолкнул я сына плечом. - Я уж думал, ты целый день на диване валяешься!
  -- Да отстаньте вы! - взвился он со скамейки. - Чего привязались! - и метровыми шагами направился прочь от нас.
   Я проводил его взглядом, убедился, что никуда дальше спортплощадки он исчезать не намерен и продолжил разговор.
  -- Все такой же дерганый?
  -- Да нет, это он при тебе выкаблучивается, - ответила Алена. - Дома - так, изредка рявкнет, а в основном тихий: "Мама, мама..."
  -- Силком ехать заставила?
  -- Не без этого. А что? Мне же страшно одной! Дороги не знаю, а здесь по лесу еще километров пять ехать пришлось. Интересно, как тут зимой ездят? Думаешь, чистят?
  -- Думаю, чистят получше, чем Центральный проспект, тем более - нашу Трактовую. Здесь у них все очень круто.
   Мы проговорили еще минут пятнадцать. Посетовали, что срывается дачный сезон, там, поди, одуванчиками заросли все клумбы с газонами, некошеной травы по пояс. Плавно перешли к перспективам моего здоровья и перепланировке отпуска. Ни о какой Турции с Египтом мечтать уже не приходилось, жена категорически отказывалась уезжать дальше пятидесяти километров от больниц, и никакие аргументы не могли изменить ее решений. Я пытался продемонстрировать новую дырку на ремне, сантиметрах в пяти от растянутой предыдущей. Пока туговато, но жирок явно начал сходить. И всего за четыре дня. Аленка поохала, но не очень натурально. По-моему, не поверила.
   Денис все мучился на площадке. Гордость - в том варианте, как ее понимают восемнадцатилетние мальчишки - не позволяла ему вернуться к родителям, а в одиночку, да еще в незнакомом месте, развлечься было нечем. Он попрыгал возле сетки, измеряя, насколько вылетит его поднятая рука над верхним краем, поимитировал блоки, и, когда все это надоело, уселся на скамейку через одну от нас, положил ногу на ногу и принялся болтать стопой в оранжевой найковской кроссовке.
  -- Ты хоть по мне соскучился? - вдруг спросила Аленка.
  -- Уж-жасно! - ответил я, притянул ее к себе, поцеловал за ухом и прошептал. - Так бы и утащил в кусты, повалял как следует...
  -- Эй, - сжалась Аленка, - щекотно! И мне еще нельзя сегодня. И Дениска рядом!
   Моих шуток она никогда не понимала, но готовность радовала.
   Справа по дорожке послышались шаги. Я отпустил жену, чуть отодвинулся и обернулся. Шла Татьяна, в летних туфлях на плоской подошве, которые носила последние два дня, и оттого сильно потерявшая в стройности и красоте походки. По встреченному взгляду я понял, что искала она меня. Впрочем, увидев меня не одного, она даже шаг не замедлила и только чуть заметно кивнула. Хорошо, что дорожка не заканчивалась у площадки, а огибала здание, ведя к служебному входу и трансформаторной. Ей там явно нечего было делать.
  -- Это кто? - настороженно спросила жена. - Тоже сердечница?
   Вот если бы я именно сейчас предложил жене, скажем, подняться в номер, то без сомнений получил бы скандал.
  -- Татьяна? Это сотрудница местная. Типа медсестры, но только по психологической части... - Объяснять роль напарниц мне было совсем не с руки.
   Алена проводила взглядом удалявшуюся женщину и нейтральным голосом выставила оценку.
  -- А так она ничего, симпатичная. И ножки пряменькие, только толстоваты немного. Да и в талии расплылась. Наверное, дети есть?
  -- Понятия не имею! Да и вообще, мне сейчас не до чужих ножек - свои еле таскаю! - отшутился я. - И, закрепляя успех, задрал штанину, показав ссадину. - Вот, искалечился сегодня!
   Аленка поохала над содранной кожей, тут же выдала инструкцию насчет йода с зеленкой, начисто позабыв о моей прежней профессии и взяв с меня обещание непременно обратиться к врачу.
   Разговор непостижимым образом соскочил на Бету. Рыжая красавица, со слов жены, очень по мне скучает, вечером "мякает" и не меньше часу сидит на табурете возле телефона, ожидая моего появления к ужину. Ночью спит на моем месте, чуть ли не на подушке, и задает такого храпака, что мешает спать Аленке. Кота еще не просит, и слава Богу, потому что этого еще Алене не хватало - в дополнение к заморочкам на работе и с моим здоровьем, еще и кошачьими амурами заниматься...
  -- Ма! - подал голос с соседней лавочки подзабытый Денис. - Когда поедем? Есть уже охота!
   Я посмотрел на часы - без четверти девять. Было светло, но солнце уже скрылось за деревьями, и небо в той стороне приобрело лиловый оттенок и особую глубину.
  -- Пожалуй, вам и вправду пора, - я поднялся. - До города тридцать верст пилить, только к полдесятого и доберетесь!
   Аленка засуетилась.
  -- Так, забирай все кульки, а мне тащи грязное, - по-хозяйски схватила меня за воротник, отогнула. - Эту рубашку тоже снимешь, она несвежая. Надо было мне еще порошка купить - на большую стирку набирается.
   На этот раз я нес все три пакета. Денис плелся сзади, своим видом показывая - он не с нами, он сам по себе. Оставив их у пересечения с главной дорожкой, я свернул к зданию Центра.
   Татьяна постучала, когда я заправлял в брюки чистую, но слегка помявшуюся в доставке футболку. Торопливо затянув ремень, открыл дверь.
  -- К вам можно?
  -- Тань, чуть попозже! - попросил я. - Сейчас своих отправлю, и буду полностью в вашем распоряжении!
  -- Да я на минуту только!
   Наверное, что-то срочное, - подумал я. - На территории искала, сейчас в номер пришла...
  -- Что ж, заходите! - я отступил в сторону, впуская девушку. - Случилось что?
  -- Сама не знаю, Александр Петрович, поэтому и решила прийти...
   В первый раз я видел Татьяну такой, не то чтобы растерянной - этого нельзя было сказать, но нерешительной - точно.
  -- А вы смелей, Таня, - подбодрил я, - и с самого главного! А то жена ждет - неловко!
  -- Если с самого главного, - решилась Татьяна, - то Николай Борисович почему-то сильно заинтересовался вашей идеей про табак и кофе.
  -- Какой идеей? - не понял я. Мысли мои были заняты в этот момент совсем другим: вот Аленка стоит у дорожки, рядом мнется Денис; ехать давно пора, а меня все нет и нет; да и сколько можно переодеваться...
  -- Ну, помните, мы с вами разговаривали позавчера? За шахматами. Вы еще сказали, что, возможно, человечество стало бурно развиваться после начала использования табака, чая и кофе!
  -- Ну и? - меня охватывало все большее нетерпение. - Ну, сказал! Мне это и вправду интересно. А что, нельзя над такими вещами задумываться? Есть медицинские противопоказания?
  -- Да нет, я не о том! - совсем потерялась Татьяна. - Просто доктор стал нервничать и переспрашивать: вы при всех это говорили или наедине? И кому еще вы это могли рассказывать? И не видела ли я у вас в номере каких либо записок на эту тему.
  -- Да бред это все! - возмутился я. - Ну что вы меня как пацана последнего разводите? Какое ему дело: с кем я разговариваю и о чем разговариваю? У вас тут что, разведшкола? Вы еще скажите, что обо всей пьяной болтовне обязаны представлять отчет в письменном виде! Тоже, сексотки нашлись!
   Татьяна смотрела на меня с сожалением, а я еще больше бесился.
  -- Тань, вы не обижайтесь, но мне, правда, некогда. И не надо ставить здесь бразильские сериалы, тем более, с моим участием. Я и в молодые-то годы не был их поклонником, а сейчас стал законченным циником. У вас все?
  -- Все. Извините меня!
   Она повернулась к выходу, и я двинулся вслед, чтобы прикрыть дверь. Однако на пороге Татьяна внезапно обернулась, задев меня плечом, и ее глаза оказались буквально в нескольких сантиметрах от моих.
  -- А как вы думаете, что напарницы делают, когда все курсанты после обеда по номерам расходятся? Тоже спят?
   И, посчитав, что сказала достаточно, вышла.
   Невнятный этот разговор, дурацкие намеки, отдающие дешевым детективом, в котором мне, по всей видимости, отводилась чуть не главная роль, испортили настроение. Я, кое-как скомкав, затолкал последнюю грязную рубашку в пакет с бельем, захлопнул дверь и почти бегом направился прочь из санатория. Когда спускался по лестнице, в голове затикало: "Чушь-чушь, полная чушь, чушь-чушь, полная чушь". С тем и вышел. Даже когда обменивался дежурными "чмоками" с женой, жал на прощанье нерешительно протянутую руку сына, провожал взглядом спортивную Аленкину фигуру с круглой попкой и узкой спиной, выглядевшую на восемнадцать, а не на полные сорок, отделаться от застрявшего в мозгу мотива не мог. Помахал вслед отъезжавшей малолитражке и медленно пошел назад к корпусу. Подошвы летних дырчатых туфель продолжали вышаркивать по асфальту: "Чушь-чушь..."

11

   Выходных программа реабилитации не предполагала. Впрочем, я вполне адаптировался к режиму: утром вставал как ванька-встанька, ел как солдат-новобранец, работал на тренингах и тренировках как папа Карло, в кровать падал как подстреленный и засыпал как убитый. Несколько раз начинал читать привезенные Аленкой книги и даже открывал блокнот для выписки наиболее важных фактов, но через несколько минут ловил себя на соскальзывании в сладкую розовую дремоту. Пробовал читать сидя - та же история, только от хлопков выпадавшей из рук книги начиналось сердцебиение и бросало в испарину. К среде едва осилил полсотни страниц "Истории арабов...", но пролистав их заново, убедился, что так и не запомнил, кто кому наследовал: Аль-Мансуру Аль-Махди или наоборот.
   Вполне естественно, что субботний Татьянин лепет я выбросил из головы и к концу следующей недели забыл бы его вовсе, но в четверг, едва я после обеда поднялся в номер и рухнул по диагонали на застеленную кровать, меня навестил Николай Борисович.
  -- Не помешал? - спросил он, делая вид, что не замечает у меня ни полурасстегнутой рубашки, ни взлохмаченных волос.
  -- Проходите! - буркнул я, пытаясь привести себя в нормальный вид. - Чем обязан?
  -- Да вот, - Николай Борисович не торопясь проследовал в гостиную, остановился у стола, - все никак не мог выбрать времени поговорить. - Он наклонился, взял в руки "Доспехи и вооружение", полистал картинки, отложил, ткнул пальцем в "Историю арабов". - Странный у вас подбор литературы... Историей интересуетесь?
  -- Есть немного. Это запрещено?
  -- Совсем нет, - он обернулся. - Сейчас нечасто встретишь человека, способного тратить время после работы на что-либо помимо отдыха.
  -- Считайте, что я так отдыхаю!
   Чувствовал я себя неважно: тело было будто песком набитое - тяжелое и непослушное, голова еле работала. "Чего приперся? - вяло удивлялся я неожиданному визиту доктора. - О способах проведения досуга поболтать? Лучше бы дал подремать минуть сорок!"
   Николай Борисович, наконец, взял книгу про арабов, сел в кресло, наудачу открыл в середине.
  -- Трудновато для дилетанта! - полистал вперед, назад, пробовал вчитаться, со вздохом привстал и вернул зеленый томик на стол. - Никогда меня это не привлекало!
   Мне надоело торчать посреди комнаты, но место на диване я выбрал подальше от надоедливого доктора.
  -- Так чем же я все-таки обязан? Сейчас ведь мне сон полагается!
   Доктор кивнул.
  -- Да, извините! - отбил пальцами короткую дробь на подлокотнике. - Я тут, Александр Петрович, услышал, что вы, помимо общих вопросов истории, интересуетесь и ролью кофеина с никотином в развитии человеческой цивилизации. Это верно?
  -- Допустим! - ответил я, а сам подумал: "Значит, не соврала Татьяна, - что-то ему от меня надо!"
  -- А вы бы не могли мне более подробно изложить свою концепцию? Из первых рук, так сказать!
   Мне не хотелось разговаривать на эту тему. Выкладывать постороннему человеку пусть сырую, отчасти даже сумасшедшую, но все-таки интересную идею, казалось шагом неосторожным. Не то, чтобы я боялся, что ее у меня сопрут, - просто не хотелось зря языком тренькать. Итак ни черта с литературой не получается, так еще и сглазить можно!
  -- Николай Борисович, - начал я, стараясь не смотреть на врача и тщательно подбирая слова, - я вас уважаю как доктора, но интерес к моим... фантазиям, уже выходит за рамки вашей компетенции!
  -- Да я, Александр Петрович, - Прудкин поднял руки, - вовсе не как доктор вас спрашиваю! Хотите, халат сниму или бэйджик, чтоб вас не путать?
   Я промолчал, не реагировав на это предложение, и доктор продолжил.
  -- Да и не из праздного любопытства я прошу изложить ваши... фантазии! Цель у меня вполне практическая, и ни критиковать, ни, тем более, высмеивать ваши гипотезы я абсолютно не намерен!
   Я заколебался. Не хотелось выглядеть смешным в глазах доктора, но и запирательство может быть им истолковано как попытка набить себе цену. Чем я, собственно, рискую? Ну, не украдет же Прудкин и в самом деле идею, не бросится писать рассказ или повесть, торопясь опередить меня, ее автора. Смешно даже и думать!
   И я рассказал все, до чего сумел додуматься в своих прерванных размышлениях.
  -- Интересно! - произнес Николай Борисович, когда я замолчал. - Несколько наивно, на мой взгляд, как всякая гипотеза, призванная объяснить сложные явления одним простым посылом. Знаете, я ведь тоже популярную литературу почитываю. И, в частности, пришлось ознакомиться с теорией, объясняющей появление разума у человека работой гена, отвечающего за ожирение. Тоже внешне логично: наличие жировой прослойки позволяет не проводить все время в поисках и добывании пищи, повышает устойчивость к низким температурам, облегчает длительные переходы во время миграций. Мол, даже несмотря на все усилия модной индустрии, мужчины по-прежнему предпочитают женщин, у которых, как говорится, есть за что подержаться и спереди и сзади. А, следовательно, у носителей работающего гена ожирения есть преимущество в продолжении рода.
   Я рассмеялся, вызвав удивленный взгляд Николая Борисовича.
  -- Знаете, доктор, - поспешил объясниться я, - я вспомнил, как на одной из лекций по гормональным и обменным нарушениям профессор просветил студентов насчет правил определения степеней ожирения у женщин. Первую степень можно смело ставить женщинам, вызывающим восхищение, вторую - удивление, и третью - сожаление.
  -- Да, примерно так! - согласился доктор. - Но вы же не считаете, что изложенная гипотеза полностью объясняет все факты?
  -- Нет, конечно! Но в оригинальности ей не откажешь.
  -- Я и вашей не отказываю... И что же, вы статью хотите об этом опубликовать? В журнале?
  -- Нет, - я отрицательно покачал головой, - не настолько я серьезен! Скорее, меня привлекает возможность литературной обработки. Скажем, о сверхцивилизации, которая таким способом форсирует развитие Человечества до уровня, позволяющего вступить с ним в контакт. Иначе ждать слишком долго, а напрямую вмешиваться нельзя. Понимаете?
   Николай Борисович вздохнул, как мне показалось, с облегчением.
  -- Фантастика? Что ж, для фантастики идея вполне допустима! Сам, кстати, Брэдбери со Стругацкими в детстве почитывал. Но у меня к вам предложение. Вы, конечно, можете его принять, а можете отвергнуть, но только прошу выслушать - по-моему, оно вовсе не лишено смысла. Идет?
  -- Валяйте! - согласился я.
   Почему бы, в самом деле, не послушать доктора? Он меня выслушал, что в наше время дорогого стоит, теперь моя очередь.
  -- Оставим исходную посылку без изменений: некоторая совокупность средств растительного происхождения обладает психостимулирующим действием. Ведь это факт? Факт. Также является фактом, что все или почти все эти средства попали в Европу в исторически короткий промежуток времени - в конце Средневековья. Здесь тоже спорить бесполезно, потому что стоит открыть книжки, похожие на эти, - он махнул рукой на стол, - или даже учебники истории для средней школы, чтобы в этом убедиться.
   Я кивнул, пока не понимая, куда он клонит.
  -- Также оставим без изменений предположение автора, - он чуть кивнул мне, глядя в глаза, и я поневоле почувствовал себя польщенным, - что последовавшие за широким распространением психостимуляторов расцвет искусств, бурные социальные изменения, ускорение темпа технологического прогресса - не просто произошли после, а произошли вследствие.
   Я снова кивнул.
  -- Однако мое предложение заключается в смене угла зрения: явились ли пришедшиеся по вкусу человечеству стимуляторы даром богов (это ваш подход, просто боги заменены на сверхцивилизацию для пущей наукообразности), или же оказались злыми духами, выпущенными из сундука Пандоры и принесшими Человечеству катастрофы и несчастья?
   Он помолчал, ожидая моего осмысления и ответа.
  -- Лично вы как считаете: благо или зло? - подтолкнул он меня.
  -- Благо! - не колебался я. Но тут же добавил, - хотя и ваша точка зрения тоже вполне допустима.
  -- Спасибо, - усмехнулся Николай Борисович. - Тогда я предлагаю не разворачивать дискуссию, а просто заслушать мои аргументы. Вы можете позже о них подумать и самостоятельно принять решение, на какую позицию встать. Идет?
   Я почувствовал интерес. Либо Прудкин весьма тщательно готовился к этой беседе, либо он в совершенстве владеет искусством импровизации. Пока у меня складывалось впечатление, что разговор катится как по чугунным рельсам и управляет им сам Николай Борисович, а я присутствую лишь в качестве пассажира.
  -- Хорошо!
  -- Тогда для краткости изложения я объединю процессы, развернувшиеся в культурном пространстве и в науке с техникой. Может показаться странным, но я искренне считаю, что они очень схожи, и не только по следствиям, но и по причинам. Итак, постулат первый: количество знаковых явлений в культуре и науке радикально не увеличилось, осталось почти на прежнем уровне - два, три в столетие по каждому направлению. Примеры из близкой нам с вами области, медицины. Ключевые открытия XIX века: роль микроорганизмов в патогенезе заболеваний (отсюда - асептика и антисептика), плюс ингаляционный наркоз, вместе превратившие хирургию из ремесла в научную дисциплину. В XX веке: открытие антибиотиков, интубационный наркоз с миорелаксантами, промышленный синтез лекарственных средств. Согласны?
  -- А пересадка органов, эндокринология, психиатрия?
  -- Побойтесь бога, Александр Петрович! Во-первых, я не претендую на высшее знание, просто набрасываю список. Во-вторых, можно ли было выполнить пересадку сердца без асептики или без наркоза? Эти всего лишь следствия, яркое достижение, но и только. А эндокринология с психиатрией своими успехами обязаны синтезу лекарственных средств. Так бы и пытались без галоперидола купировать психозы смирительной рубашкой с холодными ваннами. Что, не так что ли?
   Я пожал плечами. Возможен и такой взгляд на вещи.
  -- Постулат второй: эффект изобилия достижений культуры и науки достигается массовостью прикладных, бытовых изделий, их тиражом и разнообразием, но вовсе не прорывностью каждого из них. Это в равной степени присуще и литературе, и архитектуре, и музыке, техническим новинкам. Их ошеломляюще много, но предназначены либо для удовлетворения текущих потребностей, сегодняшней моды, либо для использования в крайне узкой области, как ключ для вскрытия консервных банок. Произошла подмена качества количеством, как если бы вам вместо одного кирпича подсунули вагон песка: по объему много, по количеству песчинок больше в миллионы раз, но под угол дома не подставишь!
  -- Ну, и наконец, самое главное. Я говорю о прогрессе в области организации и управления человеческим обществом. Ведь в конце концов, и технические новшества и достижения культуры поступают в распоряжение не только индивидуума, но и общества в целом. А оно готово? Готовы государства грамотно распорядиться обоюдоострыми технологиями, обеспечить их безопасность?
   Вопрос был риторическим. Не хуже Прудкина я знал историю прошлого века: две мировых войны, ядерное оружие, техногенные катастрофы, экологические проблемы. Плюс террористические организации, использующие боевые нервнопаралитические газы, биологическое оружие, и только чудом не собравшие атомную бомбу. А, может, уже и собравшие?
  -- Я к чему веду? - продолжил доктор. - Пока научный и технический прогресс развивался со скоростью, скажем, пять открытий в столетие, то и общество успевало к нему адаптироваться. Пересмотреть моральные ценности, реформировать институты власти, поменять жизненный уклад. Даже если в распоряжении крайне честолюбивого и агрессивного правителя оказывалась мощная держава с могучей армией (вспомним Чингисхана или Наполеона Бонапарта), это могло вылиться в большую войну, но никогда не ставило под угрозу существование всего человечества. Сейчас же любая страна имеет возможность шантажировать мир угрозой уничтожения десятков и сотен миллионов человек. Да что говорить про целые страны, если пара толковых, но без тормозов в голове, ребят может парализовать хакерской или вирусной атакой работу банка или министерства обороны! Мировое сообщество еще не создало системы поддержания безопасности, а глобальные риски уже возникли!
  -- Знаете, - улыбнулся Прудкин. - Мне современные правительства напоминают детей, балующихся с порохом. Позавчера они бросали крупинку в костер - ах, замечательно красивая искорка! Вчера подожгли горсть - ух, ты! Чуть волосы не спалили, но зато как пыхнуло! Сегодня в руки попал целый бочонок пороха - а не поджечь ли его? Отойти на всякий случай шага на три-четыре, и подпалить фитиль! Наверное, целый фейерверк будет?
  -- Я правильно понял, что вы говорите о неготовности человечества к управлению прогрессом, о чрезмерности его скорости?
  -- Я не пытаюсь! - Прудкин покачал головой. - Именно это я и говорю! Если применить аналогию, то Человечество похоже на подростка-акселерата: масса тела возросла, а мощность сердца для перекачки крови по всему организма недостаточна; кости вытянулись, но кальция в них еще мало, они деформируются; производство половых гормонов запущено, но как использовать свою сексуальную активность - не известно, жизненного опыта недостаточно. Я боюсь, что из сундука Пандоры мы выпускаем чудеса настолько быстро, что даже не успеваем осознать, добрые они или злые. К тому же, абсолютно добрых чудес не бывает! Вспомните о первых успехах органического синтеза и об отравляющих газах, о двигателе внутреннего сгорания и о танках с самолетами. В конце концов, о мобильном телефоне и об использовании его террористами в качестве дешевого дистанционного взрывателя. Что, расшифровку генома человека нельзя использовать для создания избирательного оружия? А объединив со столь полюбившимися нашему правительству нанотехнологиями? Ведь очень даже запросто может оказаться, что стоим мы сейчас в трех шагах от бочки с порохом и зачарованно смотрим на дотлевающий фитиль в ожидании очередного чуда. Вот о чем я предлагаю вам задуматься, прежде чем вы приметесь писать рассказ о сверхцивилизации, решившей нас облагодетельствовать...
   Николай Петрович отдернул рукав халата, взглянул на часы (ох, и любил же он свой швейцарский хронограф), оттолкнулся от подлокотников и поднялся.
  -- Ну что ж, не знаю - убедил я вас в чем-нибудь или нет, но во всяком случае высказался! Еще раз прошу прощения за нарушенный отдых, но - честное слово! - искренне считал этот разговор необходимым. - Он протянул руку, прощаясь.- Желаю удачи!
   Я проводил его дверей, вернулся в комнату. Минут десять у меня еще оставалось, так что я сбросил тапочки и прилег на диван. Странный он человек, подумалось о Прудкине. Свой час времени убил, и мне отдохнуть не дал. Но подход у него интересный, этого отнять нельзя! Надо подумать...

12

   Низко висящие лампы в абажурах, похожих на вьетнамские шляпы, освещали только поверхность биллиардного стола, оставляя окружающее в полумраке. В конусы падающего света вступали играющие, наклонялись над столом, вытягивали руки, делали резкое движение кием и отступали в темноту. Шары бились с сухим треском, раскатываясь и глухо задевая за борт. В лузы они попадали нечасто.
   Мы с Сергеем сидели у стены в покойных креслах, разделенных узким - едва ли в три ладони шириной - столиком, откидывающимся от стены как подлокотники в самолетах. Из столовой наверху чуть слышно доносилась музыка: хотя ужин закончился, с десяток человек решили задержаться, добавив к своему меню барный алкоголь и танцы при свечах. Со второй недели курса такие вечеринки стали обычными.
  -- Все хотел спросить, - сказал я, сделав глоток и опуская ножку бокала на колено, - ты по какому заболеванию сюда попал?
  -- Я - что, - хохотнул Сергей, - сильно выделяюсь среди остальных?
  -- Нет, кроме шуток! - не отставал я. - Я вот бульончики хлебаю, сегодня на ужин получил ложку риса с рыбными колобками... Съедобно, конечно, но я ж не японец! А у вас с Татьяной стейк в полтарелки, салат с креветками. Завидно, в конце концов!
  -- А, это!.. - в полумраке его лица было почти не видно, но, похоже, он снова улыбался. - Здесь все просто! Жира у меня лишнего нет и не было никогда. А мясо мне дают абсолютно несоленое, так что удовольствия от него - кот наплакал, можешь не облизываться!
   Пресность местных блюд меня тоже достала, но ее приходилось терпеть как профилактику повышения артериального давления. Чтобы не было соблазна исправить кулинарный недостаток, на столы даже не выставлялись солонки.
  -- Гипертония?
  -- Да. Изредка скачет давление...
   Мы помолчали. Я допил вино, показавшееся жидким и абсолютно безвкусным, как та болгарская "Медвежья кровь", что покупалась на первых курсах института для девчонок на Восьмое Марта. Сами мы тогда "Агдам" больше уважали.
  -- Добавлю? - Сергей поднял бутылку.
  -- Да, - я подставил бокал, - только не полный!
  -- Винцо дрянное, конечно, - согласился Сергей с моими мыслями, - но это дело поправимое. Сейчас допьем халявное, схожу, принесу из бара что-нибудь более стоящее!
  -- Сегодня моя очередь! - возразил я.
  -- Твоя, так твоя! - снова согласился Сергей. - Только вместе пойдем: я выбираю, ты - платишь. Ок?
  -- Лады!
   Мы осторожно "дзинькнули" бокалами и хорошо отпили.
  -- Я ведь, Саш, в принципе, здоровый человек, - пустился Сергей в откровенность. - Хотя, как говорят мои друзья, нет совсем здоровых - есть плохо обследованные. Однако бодрости и здоровья мне хватает. Бассейн три раза в неделю с дочкой, каждую субботу - боулинг, пару раз в году по недельке урываю на лыжах с горок погонять. Так что с этой стороны - все у меня тип-топ!
  -- А в чем проблема?
  -- Да нет у меня проблем! - рассмеялся он. - У меня интересы есть. Ты вот из больницы сюда загремел, все честь по чести, а я полгода мосты наводил, чтоб в Центр попасть!
  -- Зачем? - удивился я. - Что здесь, медом намазано?
  -- Не в этом дело! Условия, конечно, неплохие, и девчонки привлекательные водятся, - он показал бокалом в сторону повернувшейся к нам пятой точкой Татьяны, примеривающейся бить по шару где-то в центре стола и оттого почти легшей животом на бортик, - но даже за это я бы свои кровные шестьдесят штук не выложил. Шалишь, брат! За такие деньги можно неделю в Средиземном море купаться и в четырех звездочках жить, с включенными завтраками. И никаких тебе психолОгов (он так и сказал, у ударением на предпоследний слог, чтоб подчеркнуть пренебрежение этим родом занятий) ежедневно, и уж точно - без иголок в разные места...
  -- Тогда зачем тебе Центр?
  -- Для большого дела и потерпеть можно! - ответил Сергей. - Эти Центры, а наш не единственный такой - настоящие кузницы кадров!
  -- Каких кадров? - не понял я. - Гипертоников и сердечников? Или совместно плюхавшихся в бассейне?
  -- А? Не-е... - мотнул головой Сергей. - При чем здесь это? - и после секундной паузы. - Хотя и это тоже сближает. Здесь, Саш, все одновременно и сложней и проще. Мы, люди, от обезьян не просто произошли, мы ж в душе обезьянами так и остались! Мы же не только изо всех сил подражаем вожаку, который нас сильней или умней, мы еще и всех слабее нас под себя перетачиваем. Вот на этом принципе Центр и ставит свою работу!
  -- Поясни!
  -- Да все очевидно! Съездил Петр с Великим Посольством в Европы, посмотрел, как там люди пьют, курят да развратничают, но при этом живут лучше русских в разы, вот и перенял привычки. Да не просто перенял, а весь уклад российский под свой шаблон переделывать начал. Особо лучше жить не стали, но внешне стали походить на европейцев, особенно издалека. Как обезьяны, нацепившие очки со шляпами. А Сталина возьми! Сам во френче с сапогами, и остальные тянутся. Сам по ночам привык работать, и другие на сов переучивались. Да, любого правителя возьми, хоть нашего президента - тоже окружение в своем стиле подбирает, чтоб и спортом занимались, и внешне походили. Горбачев не пил, значит, виноградники рубить под корень. Ельцин пил - водки с пивом в стране море разливанное, спирт в канистрах продают, как антисептическую жидкость для наружного применения. Путин не пьет и не курит - рекламу вредных привычек к ногтю, акцизами придушить. Выдрессировать народ по немецкой мерке: днем у станка, вечером кружку пива принял если успел, и домой, к своей Гретхен в русском исполнении. По выходным, желательно, перед домом асфальт помыть, но это, я думаю, чуть позже начнется...
   Я рассмеялся. Сергей говорил зло, но и с очевидной завистью.
  -- А Центр-то при чем?
  -- Ты легко сюда попал? - вместо ответа спросил Сергей.
  -- Да откуда ж я знаю, - меня шеф устраивал!
  -- А мне дважды отказывали! Видно, по анкете не устраивал: живу сам по себе, в партии не вступаю, почти сорок, а не женат, хоть и дочку имею, могу выпить, могу закурить. Короче, беспорядочный образ жизни. Заработал - вложил, лишние остались - на Багамы съездил! Не правильно это, не по-немецки!
  -- А чего хочется?
  -- Туда мне хочется!
   Сергей неопределенно махнул рукой, но я понял: туда - это не за бугор. За бугор он хоть сейчас может.
  -- Так в партию вступи!
  -- Не все сразу, дружище, не все сразу!..
   Мы замолчали. Сергей не договорил, но несказанное им можно было и самому додумать. Мне ведь тоже показался странным принцип отбора в реабилитационный центр на основании не истории болезни, а анкетных данных, проверок через МВД и характеристик с мест работы. Слишком уж частое сито. С точки зрения Ляпунова, курсанты Центра проходят определенную подготовку. Какую? Ну, не тренинги же по технике конфликтных переговоров или тайм-менеджменту считать подготовкой! И тем более, не бассейн с волейболом. Хотя...
   Если вспомнить его упоминание человеческой привычки подражать высшим и навязывать низшим, то лично меня сейчас перетачивают по некоей схеме, причем за неделю добились вполне очевидных успехов. Есть стал меньше, о курении не вспоминаю, в семь утра подскакиваю как с низкого старта, на занятиях выкладываюсь. Если бы не вчерашний разговор с Прудкиным, о своих планах на лето по "писанине" и не вспомнил бы - вечера убиваю в компании и засыпаю мгновенно. Чего от меня ждут после курса? Что я передам давление вниз. Уговорю Ваньку Кожина бросить курить, подброшу Ларионычу идею повесить в курилке плакат типа чичваркинского: "Вы воруете деньги компании!", инициирую создание волейбольной команды и вызов на турнир конкурентов. Вполне возможно!
   Но что-то меня в придуманном объяснении не устраивало. Дорого мне показалось. Сходной эффективности можно было достичь и без ужинов с вином, двух телевизоров в номерах, которые все равно некогда было смотреть, напарниц, проживающих на протяжении всего курса здесь же, в Центре. "А что мы делаем, когда вы идете спать после обеда?" - вспомнил я слова Татьяны. Что? Выходило, что идут они отчитываться о поведении и разговорах закрепленных за ними курсантов, - иначе не объяснить осведомленность Прудкина о моих увлечениях.
   Желание знать все о населении у государства было всегда. Досье охранного отделения, ГПУ, НКВД, КГБ. Кто рискнет предположить, что с горбачевских времен могло что-то измениться? И почему сбор информации идет через Центры реабилитации - не вопрос. Если меня хотят переформатировать как жесткий диск компьютера, лучше всего это начинать когда я слаб и запуган. Запуган ли я был, очнувшись в больнице? Без сомнений! Из страха за свою жизнь я был готов не только на отказ от курения или борьбу с лишним весом, но и на усекновение пятнадцати пальцев из двадцати имеющихся. И здесь, в Центре, я слаб и наг, как будто помещен на предметное стеклышко и придавлен покровным - смотри на меня в микроскоп с любым увеличением и в любом освещении. Шестнадцать часов в сутки на виду либо у тренеров с врачами, либо у напарниц. Попытка покинуть их компанию закончилась не то выговором, не то рекомендацией никогда не отрываться от коллектива. Попытаться упорствовать? Кто-то и где-то наверху поставит некий крестик в моей персональной карточке с неизвестными для меня последствиями. Может, не смогу получить должность повыше или не пройду по конкурсу при смене работы. Или не получу заграничного паспорта. Или никогда в жизни не смогу напечатать ни строчки. А, может, ничего и не будет - человек я маленький...
  -- А Бурдин здесь как оказался? - спросил я.
  -- Ну-у, - протянул Сергей, - это фигура! Замначальника Фабричного РОВД. Сердчишко прихватило на ночном дежурстве, ну а из больницы он уже сюда. Классный мужик! Не скажу, что планы на него имею - в его районе у меня всего одна "виноградинка" - но в случае необходимости обратиться можно будет легко.
   "Виноградинками" Сергей звал свои винные бутики, объединенные брэндом "ВиноГрадъ", это я знал.
  -- А Михаил Иванович?
  -- Кокорин? Этот попроще, - хозяин софтовой компании из Красноярска, средней руки бизнесмен, вроде меня. Он на "Оптиму" сейчас работает, на конкурентов моих. В командировку приехал, да и завис на месяц. К нему я серьезно думаю подкатиться. Попозже чуток. Есть мыслишка: все свои магазинчики со складом в единую сеточку связать, да полностью автоматизировать снабжение. На пару дармоедов в офисе меньше станет - и то хлеб!
   Мы допили остаток вина, некоторое время молча наблюдали за бильярдистами. Михаил Иванович то ли занервничал, то ли решил показать удаль молодецкую. В рыхлых, белых руках его силы было достаточно, и от последнего удара шар вылетел со стола, стукнув об пол.
  -- Ну что, сходим еще за бутылочкой, пока наверху не разошлись? По-моему, сейчас самое время запас пополнить!
   В столовой горело полное освещение - весь потолок был усеян точечными светильниками - и после подвального полумрака свет резал глаза. Дежурная официантка протирала столы, задвигая под них стулья, чтобы обозначить обработанную территорию, и неотвратимо приближалась к углу, в котором задержалась компания из пяти человек. Официантка оказалась и барменшей (а, может, наоборот) и мы со своей просьбой отвлекли ее от уборки. Сергею захотелось порисоваться, и он перетребовал от уставшей девушки штук восемь бутылок, прежде чем выбрал две. Эстетство товарища обошлось мне почти в полторы тысячи, и я поначалу струхнул из-за денег, но их хватило. Это ж не каждый день! - успокаивал я себя, спускаясь в биллиардную.
   Впрочем, мне даже не пришлось распробовать отобранное Сергеем вино. Нашу компанию, не так недавно оставленную, мы встретили на нижней площадке.
  -- Во! А мы-то думали - куда вы смылись? - обрадовался Степан Степанович. - У нас мыслЯ возникла: а не зарулить ли нам в сауну часика на полтора? Светик говорит, это вполне возможно, а сегодня четверг - самый банный день!
  -- В сауну, так в сауну, - согласился Сергей. - Свет, а это и впрямь для нас доступно?
  -- Почему нет? - пожала плечами Светлана. - Кузьмич каждый вечер ее кочегарит, многие уже не по разу сходили!
   Бурдин приобнял ее за талию.
  -- А вы нам не говорили про эту форму досуга, - пробасил он. - Мы бы с превеликим даже удовольствием...
  -- Сейчас только узнаю, свободно ли! - Светлана выскользнула из-под его руки и простучала мимо нас каблучками босоножек.
  -- Так поднимаемся или здесь подождем? - спросил Сергей.
   Мне перспектива проторчать полтора часа в простыне не показалась заманчивой, пусть даже и с девушками. Снова пить вино, ронять капли с носа в парилке, вести треп обо всем и ни о чем... Не хватит ли на сегодня?
  -- Нет, господа, я пас! - сказал я. - Извините, устал за сегодня, предпочитаю просто поваляться на диване!
  -- Да брось ты, Петрович! Кончай сепаратизм разводить!
   Меня старались удержать, но только вызвали раздражение. Я быстро обменялся прощальными рукопожатиями с мужчинами, кивнул Татьяне, и ушел.
   Честное слово, оказавшись в номере, я вздохнул с облегчением. Скинул надоевшие туфли, зажег во всех комнатах свет, разделся до трусов, включил телевизор. Почти домашняя обстановка. Даже душ принимать не стоит, успел сполоснуться перед ужином. Двух раз в день вполне достаточно.
   Сидя на диване, один за другим переключал каналы, задерживаясь на каждом на несколько секунд. Каналов было штук пятьдесят - на крыше Центра торчала здоровенная тарелка спутникового телевидения. Любому нормальному человеку этого должно было за глаза хватить: новости, бабушки с гармошками, старый американский детектив, реклама йогуртов, мультипликационный фильм с уродливыми разноцветными созданиями неизвестного мне вида и пола, снова новости, снятые другой камерой, хотя о тех же событиях, музыкальный клип с поющей о "стучащей в вену ночи" девушкой с пирсингом на пупке. Пупок был замечательный - глубокий и безупречной формы, поэтому клип мне понравился. Чуть задержался на документальном фильме об истории советской авиации, но когда ведущий начал привычно объяснять ее неудачи предвоенными просчетами Сталина, плюнул и выключил телевизор.
   Попытка прилечь на кровать и вернуться к давно задуманной истории, воскресить в памяти настрой - фантазийный, туманно-медленный - ни к чему не привела. Не возникал внутренний мир старика-звездоточета, одышливо взбирающегося по каменным ступеням башни. О чем он думал, когда с трудом переставлял ноги в войлочных туфлях? О заканчивающемся Рамадане? О том, что как только с заходом солнца он перестанет различать цвета белой и черной нитей, он может поесть и утолить жажду? О молодой жене, боявшейся его так, что всю последнюю близость пролежала неподвижно с закрытыми глазами? Я не мог в него перевоплотиться - не возникало настроение.
   Я провалялся минут пятнадцать, пока в голову снова не пришел недавний разговор с доктором. Ну, хорошо, сдался я наконец. Давай, как ни жаль парадокса о низменных источниках высоких достижений, попробуем встать на точку зрения оппонента. Представим, что с шестнадцатого столетия по сегодняшний день человечество сидит на никотиновой и кофеиновой игле. Это как спортсмен на допинге: скорость выше, прыжок дальше, вес больше. Только век у такого спортсмена короче, потому что через несколько месяцев, максимум - лет, летят к черту печень, почки, рвутся мышцы и сосуды. Фейерверк достижений в одном или двух сезонах, дождь медалей, и инвалидность на всю оставшуюся жизнь.
   Представим, что все именно так. Чего делать-то? Я не мог заставить себя думать серьезно над этой проблемой. Мне не хотелось. Все внутри противилось необходимости рассматривать деятельность Микеланджело, Ньютона, Менделеева, Гете, Эйнштейна и многих сотен и тысяч других как болезненное проявление пагубной привычки. Я не мог считать их больными.
   Пообсасывав возникшую проблему со всех сторон, я обнаружил вполне достойный выход. А давай, - подумал я, - вообще забьем болт на Землю. У нас все хорошо! Перенесем действия на другую планету - это ж фантастика! - да подошлем к ним наших мальчиков. Таких хороших, чистеньких, вроде Руматы из "Трудно быть богом". Мысль побежала быстрее, заструилась, зазвенела веселым ручейком по холодным камешкам.
   Вот прилетает, скажем, такой Антон-Румата (да не один, мы ему подружку сделаем, - с ма-а-аленькой белой попкой, как у Светки) на высокоразвитую планету. Ну по всему у них полна коробочка: и самолетики летают, и машинки бегают, и у самих в голове процессоры подсажены, для ускорения беспроводного доступа к данным. И энергичные такие все - ну просто любо-дорого смотреть, горят буквально на работе. И что характерно, весь прогресс у них так ладно пошел только в последние лет сто-двести. А до того все шло не шатко не валко. И завидно стало Антону: земляне до межзвездных перелетов три века ползли, еле-еле осилили, а эти - если местным газетам верить - уже стапели строят для ядерных крейсеров. А сами до позапрошлой пятилетки на пароходах плавали - вон их сколько в портах стоят, ржавых да притопленных, все руки не доходят на лом пустить.
   Здесь хорошо бы личных конфликтов подпустить, - уже вполне по-деловому подумал я, - для динамики! Скажем, местному воротиле, акуле тамошнего бизнеса, подружка Антона приглянулась, и он натурально ее умыкнул. А что? Мешок на голову, пистолет к виску, в машину на заднее сиденье и прямиком в резиденцию. А доблестный наш Антон (он же чистенький и справедливый, не забываем!), естественно, вынужден ту покраденную подружку по всей стране разыскивать, мафиозам руки ломать и челюсти крушить. В частном порядке, разумеется, - он же разведчик-нелегал, а не чрезвычайный и полномочный посол.
   Дальше все просто, - рассуждал я, - Антон погружается на дно местного человечества, и вскоре обнаруживает изнанку тамошнего прогресса. Оказывается, все поголовно (а он обращал внимание, но не придал значения) жуют нечто вроде смолки, и поэтому могут спать по два часа в сутки, но чувствовать себя превосходно. Расплата наступает позже, через двадцать-тридцать лет, когда начинается расстройство внимания, выпадения памяти, нарастающая сонливость с угасанием жизненных функций. Заботу о "засыпающих" принимают на себя частные лечебницы или монастыри для бедных, обеспечивающие уход в последние месяцы жизни. Также Антон сталкивается с местными традиционалистами - назовем их для пущего колорита "спящими" - которые пытаются противиться пагубной привычке, но оказываются бессильными в борьбе с интересами государства и корпораций. Дальше лихорадочный поиск способов противодействия: от предложения запретить (не приемлемо для государства) и террора против производителей смолки и поставщиков сырья (карается законом), до методов убеждения (результат ничтожен) и судебных исков за причиненный вред (корпорации одерживают верх).
   Я снова достиг точки, с которой начинал. Мне нужно было поставить себя на место моего героя и найти решение. Я начал рассуждать. А если представить себе идущее к катастрофе человеческое общество стадом, в панике стремящемуся к обрыву? Как можно остановить стадо? Поставить стену на пути? Это те же самые запретительные и по сути своей насильственные действия. Это, может, и не претит Антону - он человек, что называется, действия и избыточными комплексами не страдает, но государственных инструментов у него нет. Изменить направление движения внешним воздействием? Я представил себе пастуха-гаучо, врезающегося в ревущее стадо сбоку, стреляющего в воздух из ружья и размахивающего хлыстом. Но применительно к моему сюжету? Угроза вторжения извне? Вселенская катастрофа? Deus ex machina мне никогда не нравился. Есть, правда, еще один способ управлять - встать во главе, исправляя маршрут таким образом, чтобы этого не поняли бегущие следом. Например, начать производить их тонизирующую смолку лучшего качества: с другим запахом, другим вкусом, в другой упаковке. Одним словом, чистый маркетинг и реклама. А зарабатываемые деньги направить на информирование населения о вреде здоровью, на формирование культа здорового образа жизни, на финансирование лобби в правительстве. Это уже не реклама - это пиар и джиар.
   К развязке приводит цепь событий: подружка Антона объясняет похитителю свое инопланетное происхождение и что шуры-муры между ними категорически невозможны; он ее освобождает и (в качестве извинений) выделяет деньги на производство нового стимулятора. Антон покупает заводик; его подружка создает фонд борьбы со смолкой; фонд вчиняет конкуренту и выигрывает иск, резко увеличивая свои финансовые ресурсы выплаченным штрафом. Начинается рекламная война и тэдэ и тэпэ. И счастливый конец.
   Концовку я хорошо себе представлял: сидят, значит, они в офисе, стены все плакатами оклеены, шум-гам, люди непрерывно ходят, звонки телефонные. Совещание предвыборного штаба, одним словом. И тут по телевидению скромное сообщение: "Корпорация "Гархацу-рикю" (название в японском стиле - надо бы и монастыри тамошние стилизовать под восточные) вслед за антоновской компанией приступает к выпуску смолки с пониженным содержанием тонизирующего компонента..." И Антон обнимает этак свою подружку за плечи и говорит: "Все, теперь им никуда не деться! Первый камень покатился и вызовет целую лавину. Будут еще провалы, но будут и победы, появятся мэры и президенты, засыпающие вечером и встающие с рассветом. Все будет! И запах сосен снова будет означать лишь близость деревьев. И ничего больше". Про сосновый запах я тут же придумал - так пахнет тамошняя отрава. Для противопоставления: мол, все выглядит вполне приятно и культурно, да только последствия уж больно плачевные. А повестушку так и назвать: "Способ лавины". Или романтичней: "Запах сосен". Оба не совсем коммерческие, не "Смерть стучать не просят", но вполне достойно и многозначительно.
   Я почувствовал подъем. Теперь бы срочно записать сюжет, а детально его продумать можно и позже. Куда же у меня блокнот завалился?

13

   Завтрак я чуть не проспал. Открыл глаза под ставший привычным стук в дверь, сел в постели, отозвался: "Встал, встал!", просидел как в тумане с минуту, и снова упал набок. Хорошо, отрубился только на десять минут, но бриться пришлось на один раз.
   С едой мне уже давали послабления: сваренное в мешочек яйцо, голубиная кучка слизистого салатного майонеза, ложка зеленого горошка, кофе без кофеина с кубиком рафинада. Никогда излишком утреннего аппетита не страдал, но сейчас все заглатывал с превеликим удовольствием, - жить-то надо. Я и Сергееву рисовую запеканку, в которой он едва покопался вилкой и со вздохом отставил, в три секунды бы подмел, да постеснялся.
  -- Ты как, Петрович? - спросил Сергей, помешивая кофе. - Рано ушел, отоспался, наверное?
   Я глянул на него искоса. Подкалывает, что ли? Не поймешь.
  -- Да, спасибо, вечер прошел замечательно, - ответил. - А вы как? Поди, по семь потов согнали?
   Татьяна хмыкнула. Сергей извлек ложечку из чашки, пристроил ее рядом на блюдце, отпил кофе.
  -- Мы тоже неплохо посидели, вино допили. Степаныч еще упаковку пива прикупил... Безалкогольного, правда!
   Я не нашел ничего лучшего, чем процитировать одного своего знакомого: "Сначала безалкогольное пиво, потом кофе без кофеина и сигареты без никотина, а там, глядишь, и до резиновых женщин дойдет!"
   Сергей скользнул взглядом через меня на Татьяну, снова поднес чашку к губам, усмехнулся в нее.
  -- Не грозит... - потом, не сделав глоток, вдруг вскинул брови, и, глядя поверх наших голов, сказал с интересом, - Смотрите, опять побежал!
   Я оглянулся. Из-за соседнего стола выбирался Степан Степанович. Отодвинув стул, он почти бегом направился к барной стойке, перед ней нырнув направо, к туалетам.
  -- Живот, наверное, прихватило, - предположил я.
  -- Ага. Второй раз за пятнадцать минут, - с сомнением произнес Сергей. - Ты его хорошо рассмотрел?
  -- Со спины!
  -- Он то ли не спал, то ли пил всю ночь! - бросила Татьяна, глядя на пустую кофейную чашку, которую она продолжала держать, уже поставив на блюдце. - А, скорее, все сразу!
  -- А Светлана как? - спросил Сергей. Потом откомментировал мне. - Мы раньше ушли, а у них, видать, масть пошла, - в сауне остались...
  -- Светка, шалава, часа в четыре приперлась! - с не слишком скрываемой ненавистью ответила Татьяна, передернула плечами, почти прошипела. - Ишь, сидит, глазами хлопает, одуванчик божий! Ну что, позавтракали? - это уже нам. - Идите, готовьтесь к занятиям!
   И, когда мы молча и синхронно встали, не поднимая головы добавила.
  -- Да не трепитесь нигде, будьте мужиками!..
   Я наблюдал за отличившейся парочкой и на "психподготовке", и в бассейне, и за обедом. В общем, ничего особенного. Да, Бурдин расстался с бутылкой минералки только сам погрузившись в воду, а то прихлебывал из нее непрерывно. Но я мог списать это на обычное похмелье. Выглядел он не ахти как - с потрескавшимися губами и темными кругами вокруг глаз. Но Светлана держалась вполне прилично, разве что не стала наматывать круги по дорожке бассейна своим излюбленным кролем на спине, а медленно циркулировала вдоль разделительных поплавков. Единственное, что я определил точно - либо между ними офигенно черная кошка пробежала, либо они так шифруются. За полдня ни разу не поговорили, и дорожки в разных концах бассейна выбрали.
   От обеда я сэкономил минут двадцать, и решил провести их на легком ветерке, на лавочке центральной аллеи. Здесь меня и отыскал Бурдин.
  -- Привет, - сказал он, подходя, - не помешаю?
  -- Садись, Степаныч! - я снова прикрыл глаза. - Места всем хватит...
   Он уселся, от чего солидные крашенные доски, миллиметров сорок толщиной, явственно скрипнули, вздохнул и окликнул меня.
  -- Слышь, Петрович!
  -- А? - я открыл один глаз, которым и посмотрел в его сторону.
  -- Ты, я слышал, доктор?
  -- Бывший, - ответил я. - Лет пятнадцать уже как...
  -- Ну, в лекарствах-то разбираешься?
  -- Есть маленько. А что случилось?
  -- Да, вишь какое дело, - Степаныч придвинулся ко мне поближе и попытался понизить голос. - Сегодня утром двинул я на завтрак, а на лестнице с Дубининым столкнулся... Ну, с Колобком рыжим...
   Валерий Павлович был одним из врачей Центра. Не знаю точно, кого он наблюдал персонально, я с ним сталкивался только единожды, когда Прудкин сменился с ночного дежурства, и Дубинин проводил мой осмотр. Мне показался нормальным дядькой. Не зануда, разве что поболтать любит на отвлеченные темы и под Машу клинья бьет.
  -- И что? - спросил я, чтоб разговор поддержать.
  -- Да ничего, поймал меня за рукав и в кабинет утащил. Ты ж понимаешь, зубальники чисть или не чисть - духан-то идет! - ну, он и прикопался. Почему я, мол, режим нарушаю, да почему глаза красные...
   Я подтолкнул замолчавшего Бурдина.
  -- Дальше что? Ты, Степаныч, побойчей рассказывай!
  -- Да чего рассказывать? Кликнул он девчонку свою, приказал мне штаны спустить, да и закатили в правую полужопицу укол какой-то!
  -- А-а... - кивнул я. - Это для прочищения мозгов, наверное! Чтоб не спал на занятиях!
  -- Не, - отмел Степаныч мое предположение, - не канает версия! Я тоже думал, может, витаминов каких всандалили. Я слышал, с похмела иногда аскорбинку с глюкозой делают. Так нет! Я ж после того укола от сортира дальше тридцати метров отойти не могу. Только сбегаешь, отольешь, через десять минут опять пузырь полный. Да так подпирает - аж дышать страшно! И льет из меня, не поверишь - струя в палец толщиной и напор, как у полицейского водомета. Я даже боялся, что эмаль с фаянса отобью - так хлестало!
  -- Понятно, - заржал я. - Это тебе мочегонный препарат какой-то ввели, лазикс, наверное. А мы-то думали-гадали, чего ты в туалет носишься!
   Но моему страдающему товарищу диагноза оказалось мало.
  -- Насчет лекарства я сам уже допетрил, - поскучнел он. - Ты вот скажи, Петрович, на какого фига мне его сделали? По медицине так нужно, или они просто надо мной поиздеваться решили? Я ж, если что, ему головенку-то рыжую набок сверну и скажу, что так всегда и было! Я ж не пацан - штаны на лямках - чтоб надо мной такие шутки шутить!
  -- Не дергайся, Степаныч! - начал я осаживать соседа. - Есть такой способ, форсированный диурез называется. Это чтобы из тебя быстрей алкоголь вышел. Промывка изнутри. Ты воду пьешь, с бутылкой-то, смотрю, не расстаешься, - кивнул я на баллон минералки, - а она из тебя через почки вместе с ядом выходит. Обычное дело при отравлениях!
  -- А-а, - протянул Степаныч, успокаиваясь, - значит, для пользы меня ширнули?
  -- Да уж, не прикалываться! Делать им нечего? Сейчас-то полегче?
  -- Да маленько вроде отлегает...
  -- Ну, еще раза три сбегаешь - все совсем пройдет!
  -- Спасибо, Петрович! - Степан Степанович вдруг заторопился, пожал мне локоть и поднялся со скамейки. - Кстати, напомнил! Пойду, еще солью!
   Я проводил его взглядом и снова прикрыл глаза. Потом улыбнулся: вот, стервецы! И не прикопаешься к ним: все по науке, и проучили как сами хотели. Побегай-ка в сортир на глазах у всех, поотпрашивайся у инструкторов, - проклянешь все на свете!
   В номер я вернулся освеженный прогулкой. Увидел на столе раскрытый блокнот со вчерашними записями, решил перечитать, прихватил с собой в спальню, бросил на кровать. Ну-с, чего я там вчера наваял?
   Внимательно прочитал исписанные страницы. При свете дня ночной задуманный опус показался блеклым и натужно-искусственным. Жила-была сочная цивилизация, жизнь била ключом, работа кипела. Да, наблюдались кое-какие негативные явления и неплохо бы их снивелировать, но что наш славный мальчик Антоша предложил взамен? Перестать потреблять бодрящее зелье, меньше работать и больше спать? Что и говорить - стоящая вещь! Мечта идиотов и бездельников. И по всему выходит - коли проводником идеи выступают Антон с подружкой - мечта всех землян. Это же явное контрпрогрессорство, ведь рост планетки должен замедлиться! Со стимуляторами тамошний человек (как бы их, кстати, назвать? может, хиспанцами? а планету - Хиспа? Тогда уж - хиспанианцами! И в другие названия побольше глухих, свистящих и шипящих - для колориту!), так вот, - со стимуляторами средний хиспанианец срабатывается за сорок-пятьдесят лет, работает на износ, и остаток дней своих доживает калекой и инвалидом. А без стимуляторов может протянуть и восемьдесят и сто, живя в растяжечку, да работая в развалочку.
   И вот строили, значит, бодрые хиспанианцы свои ракетные стапели, хотели лет за десять достроить, да и начать осваивать планетную систему. А доблестный наш Антон-Румата говорит: шалишь, братцы! Это для здоровья вредно! Вон вы всю акваторию портов завалили ржавым хламом. Все торопитесь, заводы химические на скорую руку строите, так взрываются они, вред природе наносят! Вы не спешите, вы посчитайте все как следует! Выспитесь, да обсудите вопросы на свежую голову! Вы, небось, ради ядерных своих кораблей готовы жизненный уровень населения понизить, да здравоохранение обделить? Так ни в коем случае! Вы космическую программу заложите в бюджет, в подпункт "разработки и исследования отдаленной перспективы" пункта "фундаментальные научные исследования" раздела "наука и образования". Да выделите, как мы, на это дело полтора процента (на весь раздел, конечно, не на подпункт). Вот тогда у вас все ладком пойдет, и социальная сфера поднимется, и на культуру со здравоохранением денег хватит, и природоохранные мероприятия будет на что провести, да ржавые дредноуты на канцелярские скрепки переплавить...
   Стоп-стоп-стоп! - одернул я себя. - А с чего вдруг благодать-то? Благодать будет, если они при прежней производительности космос с оборонкой закроют, да ресурсы перераспределят. А ведь не об этом речь, о другом! О том, что вообще темп жизни снизится. Что делать они могут то же самое, но с чувством, с толком, с расстановкой. Начнут не спеша работать, ночью спать да детей строгать, по выходным пиво пить и в храмах своих молиться. Пятнадцатый век, только с дредноутами ржавыми в портах. А все Антоша наш, гуманист хренов!..
   Додумал, значит, я эту длинную мысль до конца, да и безрадостно мне как-то стало. Ведь получится точь-в-точь, как идеальное положение дел по Прудкину: работать с удовольствием, но в меру, активно отдыхать и заниматься спортом (вместо пива), культурно образовываться и развиваться (это вместо посещений храмов, как я понимаю).
   И самое интересное, понял я, что идея насчет Антоновой фирмы по выпуску смолки с ослабленным тонизирующим действием была в голове с самого начала. Ведь давно меня интриговало, почему до середины прошлого века на Земле никто не предпринимал абсолютно никаких шагов для уменьшения опасности курения. Была обычная изобретательская работа по повышению удобства курения: трубку вытесняли соломенные пахитоски, их - папиросы с картонными мундштуками, потом пришли сигареты без фильтра. А потом галопом в другую сторону: бумажный фильтр, вискозный, активированный угольный. Плюс снижение смол и никотина во вдыхаемом дыме. Откуда вообще в это время возникла такая тяга к здоровому образу жизни: к низкокалорийному пиву и кока-коле без сахара, декофеинизированному кофе, обезжиренному молоку, бегу трусцой, йоге, пожиранию витаминов? Кто все это срежиссировал по всему миру? ВОЗ? Не смешите меня! Сами правительства до всего доперли? Как учит исторический опыт, правительства не умеют даже запрещать грамотно: вспомним штатовский "сухой закон" и нашу антиалкогольную компанию. Народ слишком умный стал? Да он и в сороковых был не глупее, чем в пятидесятых. Или впрямь зеленые человечки за нас взялись, на путь здоровья и умеренности наставить пытаются, как наш Антоша хиспанианцев?
   Чего-то не хватало в моих рассуждениях, нескольких каких-то простых кусочков, из-за которых не складывался паззл. Я тер лоб в попытке упорядочить мысли, жмурился, выдавливая их на поверхность коры, потому что чувствовал - там, на уровне мозжечка, уже все склеилось, выстроилось в ослепительно красивую пирамидку.
   Додумать я не успел. За стеной, в коридоре, хлопнула одна дверь, потом другая. Я подтянул руку и посмотрел на часы. Ё-моё, без пяти три! Целый час потерял! Теперь раньше вечера уединиться не удастся. Слава Богу, завтра - суббота, снова приедет Аленка, да и вообще, - терпеть осталось всего ничего!

14

  -- Не дергался бы ты, Степаныч! - посоветовала Татьяна, когда тот закончил изливать свое негодование. - В конце концов, сам во всем виноват!
  -- Точно! - поддакнул Сергей.
   Бурдин, вклинившийся со своим стулом между мной и Татьяной, мог и не отвечать. При одном взгляде на его набыченый лоб было ясно его решение.
  -- Я ж не говорю, что моя хата с краю! - рубил он. - Я за свой базар отвечаю! Но почему эти гниды даже разбираться не стали? Меня почему не допросили?
  -- Окстись, Степаныч! - скривила губы Татьяна. - Ты не в ментовке своей, здесь другие порядки. Какие тебе разбирательства с допросами? Все по инструкциям и правилам. Было нарушение? Было. Персонал замешан? Замешан. Открываем перечень нарушений, применяем меру наказания...
  -- Ты точно на нее не капала? - прервал ее Бурдин, повернув голову.
  -- Слушай, дорогой мой! - Татьяна швырнула на стол салфетку, которую до того раз десять сворачивала и разворачивала. - Не знаю, за кого ты меня держишь, но что я не дура - можешь быть спокоен! Думаешь, мне было весело стоять перед замполеч и объясняться, сколько было выпито вина, и во сколько мы ушли из сауны, и кто там остался, и почему я Светку с собой не увела? Ты вправду думаешь, что если посулил Кузьмичу отстегнуть, - он молчать будет как та обезьянка: ничего не видел, ничего не слышал? А когда Светку трахал, не думал, что ночью вас на полкоридора будет слышно?
   Татьяна старалась говорить тихо, но с таким напором, что я осторожно оглянулся. Никто вроде бы не прислушивался, люди продолжали завтракать, звенели вилками, чашками, весело переговаривались. Михаил Иванович, блестя лысинкой, во всю налаживал контакт с новой напарницей - невысокой плотной девушкой Мариной с тяжелой черной косой и кукольно-правильными чертами лица. Красноярца исчезновение Светланы, по-моему, не задело.
  -- Петрович!
  -- А? - повернулся я к Бурдину.
  -- Ты во сколько лег?
  -- Когда?
  -- Когда, блин... Позавчера!
  -- В начале первого, - ответил я.
  -- И слышал что-нибудь?
  -- Да нет. Я, в общем, не прислушивался, но вроде тихо было!
  -- Степан! - вмешался Сергей. - Кончай пургу гнать! Вместе веселились - спору нет, и никакого смысла Светку засвечивать ни у кого из нас не было. Я думаю - только не обижайся - что ты с больной головы на здоровую валишь. Сам вчера под Колобка залетел, ржал весь день, что никогда ни перед кем не ссал, но после одного укола обоссался, а теперь думаешь-гадаешь, из-за чего Светку турнули. - Сергей сунул сложенные руки меж коленей, наклонился вперед. - Я предлагаю закрыть тему! Ты влетел, Светку выгнали - назад ничего не воротишь. Тебе, естественно, никуда ходить не надо: и ей не поможешь, и себе навредишь! Курс закончится, на волю выйдем, я думаю, - Светку без проблем найдем. Ну, и с работой поможем. Без базару!
   Сергей говорил вполне здраво. Ну, неприятно - кто ж спорит! Но не впадать же в истерику. К тому же, как я подозревал, ничего особо страшного со Светланой не произошло и никто ее за амуры с подопечным увольнять не будет. Приказали собрать вещи, погрузиться на утренний автобус и домой отправляться, не доработав цикл - еще не катастрофа. Татьяне она ничего вразумительного не сказала, поскидала, шмыгая носом, барахлишко в сумку, да и была такова. А намерение Степановича идти к местному начальству "перетереть вопрос по-мужицки" и "девчонку отмазать", взяв вину на себя, было бессмысленным. Наверняка, тут всем досталось: и Кузьмичу, что не выгнал вовремя сладкую парочку из сауны (они, оказывается, уже после отбоя оттуда отбыли, переместившись к Степанычу в номер), и дежурному врачу, что не отследил нарушение режима одним и трудовой дисциплины другой. Уверен - всем по фитилю со скипидаром вставили!
  -- Нет, я все равно схожу! - в который уж раз заявил Бурдин и встал, провизжав стулом по плитке. - Что он, не мужик, что ли? Не понимает?
   Мы тоже поднялись. До конца завтрака оставалось совсем немного.
   На психподготовку Степаныч опоздал ненамного, минут на десять. Вошел, буркнул извинения и занял стул в заднем ряду. До окончания занятий ни у кого из нас не было возможности с ним переговорить, но едва Тамара Иосифовна попрощалась, я протиснулся поближе к Степанычу, и в коридоре уцепил его за рукав.
  -- Ну как?
  -- Да никак, - ответил Бурдин, привычно глядя на меня сверху вниз. Лицо его было непроницаемо спокойно. - На хер меня послали, Петрович, и правильно сделали!
  -- Без шансов?
  -- Шансы всегда есть, - Степаныч говорил ровно, будто мы обсуждали прогноз погоды на завтра. - Например, у меня появился шанс вылететь очком вперед не только отсюда, но и из органов...
  -- Да брось! - не поверил я. - Тебя ж не трогали!
  -- Меня и сейчас не трогают, - уточнил Бурдин. - Просто предупредили, чтоб пасть свою не открывал, и на кого нельзя лаять - не лаял.
  -- Во, бля! - вырвалось у меня. Настолько не сопоставлялись в моем представлении медицинские иерархии с чином Степаныча.
  -- А ты что думаешь, если пятнадцать лет совковой лопатой дерьмо гребешь - чистеньким останешься? Да им достаточно отправить на меня телегу про пьянство с аморалкой, чтоб я не только звездочки лишился, - вообще забыл, как дверь в отдел открывается!
  -- А Светка?
  -- А что Светка? - Бурдин поскучнел. - Ни хрена с ней не сделается. Девчонка молодая, глупая. Да и не первый у них здесь такой случай...
   Хорошо помню, как прошел остальной день: бассейн, обед, в течение которого за столом было произнесено не больше двух десятков слов, липкая дремота, в которую я стал проваливаться, едва свалился на кровать, и продолжал проваливаться до самого конца, так и не сумев толком заснуть. Тридцать минут кушетки с позолоченными иголками в ушах и вдоль позвоночника, занятия на вибротренажере, врачебный осмотр. Вместо привычного волейбола - командные игры в парке под низким пасмурным небом с медленно ползущими в сторону города лилово-серыми тучами, беременными то ли холодным дождем, то ли мокрым снегом. Несмотря на теплые спортивные костюмы и даже джинсы с ветровками, все изрядно замерзли. Раздражала бестолковая беготня, к которой принуждали хлопки тренера: "Не стоим, не стоим, догоняем, меняемся!". В сочетании с рассопливившимися носами, она уже через сорок минут привела к забастовке. Сначала один человек не захотел выйти из неровно начерченного палкой на земле круга, уступив место подбежавшему, потом второй отошел в сторону вместо начала пробежки. Вскоре группа развалилась на несколько горсток людей, медленно расходившихся с площадки и не обращающих внимания на тренера. Мы потянулись к корпусу - занятие фактически закончилось и тренер даже не пытался вернуть нас назад.
   В холле меня перехватил Прудкин.
  -- Александр Петрович! - окликнул он меня, отдавая беспроводную телефонную трубку за стойку регистратора. - Вас можно на секундочку?
   Я развернулся от лестницы. После инцидента с Бурдиным и Светланой вполне можно ждать продолжения разборок. Не секрет, что я вхожу в их компанию.
  -- Да, Николай Борисович!
  -- Вас, я смотрю, сегодня пораньше отпустили? - доктор стоял, иронично улыбаясь и облокотившись на стойку.
  -- Есть такое дело, - буркнул я.
  -- Погода сегодня неважная, - посочувствовал он, отшагнул от стойки и присел, заглядывая в темное небо через застекленную стену. - Того и гляди, либо снегом сыпанет, либо градом! Совсем климат испортился...
  -- Точно, - подтвердил я. - А вы что-то хотели?
  -- Да, Александр Петрович, - повернулся доктор ко мне. - У меня сегодня ночное дежурство по Центру. Как вы посмотрите, если я зайду к вам переговорить после ужина? Часов в девять, скажем?
   Я решил не откладывать разговор. Если он будет неприятным, тогда чем раньше произойдет - тем лучше.
  -- Я и сейчас могу, время есть! - сказал я.
  -- Нет, извините, - доктор развел руками, - сейчас мне неудобно. Нужно еще пробы в столовой снимать, в журналах расписываться. Давайте после ужина! Так как?
   Я пожал плечами и согласился.
  -- Хорошо, в девять буду у себя.
  -- Ну, вот и отлично!
   Мы раскланялись.
   В номере я снял верхнюю одежду и долго отогревал руки горячей водой, разглядывая лицо в зеркало. Следы намечавшегося второго подбородка исчезли, шея, вопреки опасениям, тоньше не стала, но зато явственней проступили морщины на лбу, складки возле рта углубились, глаза запали. Для здоровья, наверное, полезно, но смотреть на себя было жалко.
   К ужину мы собрались почти одновременно. Пока исполняли заказ, я стащил с блюда тоненький кусочек хлеба, положил его на салфетку рядом с приборами и тут же принялся его клевать.
  -- Что Прудкину нужно было? - спросил Сергей, наблюдая за мной.
  -- Не знаю! - ответил я.
   Последний раз такое удовольствие от рассасывания во рту хлеба я получал больше двадцати лет назад, на офицерских сборах. По сравнению с лапшой на маргарине и щами из почерневшей капусты, заправленными комбижиром, хлеб там казался настоящим лакомством. Его нельзя было испортить, только украсть.
  -- На разговор напрашивался. Я согласился. На вечер.
  -- Говорил я Бурдину: не надо туда лезть! - поморщился Сергей. - Только болячку растеребил, сейчас по всем пойдут морали читать!
  -- Да не переживайте вы, Сергей Иванович! - Татьяна внезапно перешла на "вы", я это просто отметил, а Сергей на нее удивленно вскинулся. - Ничего серьезного с вами не будет. Ну, попили пару-тройку раз вина, поиграли в карты, бильярд, в сауне посидели - это не наказуемо...
  -- Я не переживаю, просто неприятно. Даже обидно - на ровном месте ногами в дерьмо попали! - Подражая мне, отщипнул кусочек хлеба, пожевал. - Черт, даже аппетит пропал!
  -- А у меня нормально все, - сообщил я. - Я бы сейчас не просто перекусил, а - скажу прямо - с превеликим бы удовольствием потрескал! Прям, чувствую в себе здоровья на полведра окрошки или таз пельменей!
  -- Вам-то переживать не о чем! - обронила Татьяна.
   Я пропустил шпильку мимо ушей. Отношения с ней у меня увяли сразу после шахмат, не успев расцвести. Не знал, как вести себя с ней, осторожничал, держался дальше, чем это было возможным. Татьяна не поняла причины, несколько дней была внимательна, почти ласкова, даже перешла на обувь с низким каблуком, наверное, посчитав, что я комплексую из-за роста. А я в ответ назвал их сексотками, да потом неуклюже вылез с советом вернуться на шпильки, потому что без них у женщины "не та походка и ноги кажутся не такими стройными". Глупость спорол-с, так что ж теперь делать - не с извинениями же ползти... А мне это надо? - как говаривал один мой друг, убирая занесенную руку от шахматной фигуры и вновь начиная обдумывать ход.
  -- Вон, несут твои пельмени, - буркнул Сергей.
   Конечно, пельменей не было. Был роскошный, запеченный под луком и сыром судак с отварными овощами. Всегда терпеть не мог брюссельскую капусту, но сейчас я был способен есть - как в старом анекдоте - и сырую траву задницей. Пришлось пожалеть о преждевременно израсходованном хлебе, потому что без него тарелка очищалась с трагической быстротой. Выпив в три глотка чашку травяного чаю и положив под язык кубик сахару, я не стал дожидаться полного его исчезновения и попрощался с сотрапезниками. Как-то сразу я стал им чужим и лишним. "Наполеон гипогликемический..." - вроде бы произнес сзади женский голос, но, скорее всего, мне просто послышалось.

15

   Николай Борисович чуть задержался, но я отвлекся от новостного выпуска только услышав стук в дверь. Сбросил ноги со стола, оттянул к поясу рубашку, крикнул "Войдите!"
  -- Вечер добрый! Не помешаю?
  -- Входите, доктор! - я поднялся ему навстречу.
  -- Грешным делом подумал, может вы задремали... - доктор аккуратно прикрыл дверь, прошел в зал. - Куда позволите?
   Я выключил телевизор, махнул на кресла.
  -- Садитесь!
  -- Я, Александр Петрович, - начал Прудкин, едва опустившись, - по поводу недавнего с вами разговора. Помните, пару дней назад?
  -- По поводу баловства моего? Да, вспомнил...
  -- Это хорошо, - одобрил он. - Я вижу, работаете понемногу? - он указал подбородком на забытый на столе блокнот с заложенной внутрь ручкой.
  -- Да, есть чуток. Кое-что набросал...
  -- Серьезно? - обрадовался Прудкин. - И в каком направлении... набрасываете?
   В эту игру можно было играть бесконечно долго: Прудкин будет кругами заходить на цель, я - изображать девочку-скромницу. Надоело все уже хуже горькой редьки...
  -- Николай Борисович, давайте хоть я раз сыграем в открытую: я выдам на-гора все, что успел наработать и объясню ход рассуждений, а вы, наконец, скажете, почему это вас так интересует. Идет ?
  -- Да я совсем и не собирался что-либо скрывать! - ответил доктор.
  -- Может и не собирались, - согласился я, - но так ничем свой интерес и не объяснили! Мне это начинает надоедать...
  -- Да бога ради! - воскликнул Прудкин. - Хотите, я первый начну?
  -- Начинайте! - тут же согласился я. - Итак?
   Доктор кашлянул в кулак, как-то искоса на меня глянул.
  -- Видите ли, я ведь только посредник...
   Я кивнул. Мне и так было ясно, что доктор по собственному желанию вряд ли стал тратить время на долгие со мною разговоры.
  -- ...Поэтому должен удерживаться в пределах строго установленных мне рамок. Если коротко, то меня уполномочили сделать вам определенное предложение: если вы сможете создать произведение на социально важную тему, например, о вреде психостимулирующих средств, то нами будет оказана всемерная помощь в его публикации и продвижении. Вы ведь, я понимаю, не имеете публикаций?
  -- Даже возможности не имел! - криво усмехнулся я.
   Если бы Прудкин знал, как сильно сумел меня задеть своим вопросом! Пробовать писать со школы, бросать недописанным, снова набрасывать в бесчисленных блокнотах и тетрадях сюжеты и планы, подбирать героям имена - и убирать записи подальше в стол. Нужно было учиться, получать профессию, зарабатывать деньги для семьи, на еду, одежду, квартиру, машину. Делу, которым всегда хотелось заниматься больше всего в жизни - парадокс - не хватало времени. Нынешнюю попытку все-таки написать, все-таки послать с надеждой на публикацию я рассматривал как последнюю попытку. Пятый десяток идет - время готовиться к завершению начатого, а не возвращаться к началу...
  -- Это совсем не просто, пробиться в литературу! - воскликнул Николай Борисович. - Там вовсе никто не изнывает в нетерпении, пока, наконец, вы соизволите прислать свою рукопись!
  -- Я знаю это прекрасно! - буркнул я. - Не надо меня агитировать!
   Видно, я сбил Прудкина с заготовленного плана беседы, потому что он сразу замолк.
  -- Одного не могу понять, при чем здесь, собственно, медицинский центр? И какие такие у вас возможности помочь с публикацией?
  -- О, это как раз объяснить легко! - с облегчением вздохнул Прудкин, приняв мой вопрос за проявление истинного интереса. - Наши Центры...
  -- А их много? - прервал я доктора.
  -- Центров? Десятка два наберется по стране. А вы не знали?
  -- Нет! - усмехнулся я. - Я многого не знаю. Продолжайте!
  -- Так вот, наши Центры создавались в результате определенного социального заказа. У каждого из них свои учредители, но все это люди весьма уважаемые и с многочисленными связями в самых разных кругах. К тому же через Центры тоже проходят разные люди, в том числе принадлежащие к издательскому сообществу. Так что обеспечить благоприятный климат прохождению рукописи вполне возможно...
  -- Кто бы сомневался... А скажите, социальный заказ, о котором вы упомянули, это как предложение в "Крестном отце", от которого нельзя отказаться?
  -- Какая разница! - Прудкин пожал плечами. - Меня никогда не интересовали такие вопросы! Если люди могут приобретать за свой счет яйца Фаберже и дарить их музеям, думаете, бизнесмены помельче не смогут вскладчину создать медицинский центр? Особенно, если государство в нем заинтересовано и оказывает поддержку?
  -- Думаю, смогут! - кивнул я. - В частности, если этим бизнесменам обещать некоторое снисхождение в рассмотрении старых дел о приватизации или помочь решить проблему... С землеотводом под строительство, например!
  -- Не будем о печальном! - предложил доктор. - Так как вы смотрите на это предложение?
  -- Давайте сначала я расскажу о своей задумке! - сделал я встречное предложение.
  -- Хорошо! Я весь - внимание!
   Минут за пятнадцать я рассказал то, о чем размышлял больше трех часов. Николай Борисович слушал внимательно, иногда кивал головой и даже пару раз задавал уточняющие вопросы. В пересказе задуманная повесть выглядела если не убого, то во всяком случае сухо и скучно, как если бы я пытался передать внешний вид, запах и вкус украинского борща простым перечислением использованных для его приготовления продуктов.
  -- Ну что ж, - сказал Николай Борисович, когда я закончил изложение, - на первый взгляд неплохо. Схематично несколько, да и экзотики не хватает. А реализовать сумеете?
   Можно было честно признаться, что никакого опыта в написании романов (а здесь речь шла именно о романе, - даже в рамки повести втиснуть все возникшие во время рассказа картины и действия мне не представлялось возможным) у меня нет, следовательно, и нет уверенности. Но вместо этого я сказал то, что чувствовал на самом деле.
  -- Даже браться не буду!
  -- Отчего же? - удивился доктор.
  -- А противно мне! Цель вроде благородна, а средства будто из учебника списаны. Да и последствия... Рай библейский! Есть, спать, ждать, пока яблоки сами упадут на землю, потому - иначе не моги! Меня бесконечная осень патриарха не привлекает! Пусть лучше мои хиспанианцы наделают своих ошибок и сами их расхлебают, без засланных Антонов, от которых за версту Гарвардом несет!
   Доктор выслушал меня молча. Когда я замолчал, он кивнул и спросил с усмешкой.
  -- Борьбы не хватает? Светлых идеалов? Просто жить не достаточно - нужно обязательно "во имя" и "ради"? Правильно я понял?
  -- Примерно так! - признал я.
  -- Как же глубоко въелась в нас эта зараза! Полмира жило прошлый век за ради самих себя, не морочили никому голову счастьем всего человечества... А другая половина людей миллионами в лесах, степях и тундрах закапывала во имя высшей социальной справедливости! И какая же из этих половин другой сейчас завидует? Вы-то, как я понимаю, не от хорошей жизни медицину бросили, на вольные хлеба подались! Так неужели хочется все обратно вернуть? Чтобы каждому поколению снова сверху ставили четкую цель: вы проводите коллективизацию с индустриализацией, вы - поднятие целины, вы - БАМ достраиваете вслед за зеками и Уренгой с Самотлором поднимаете... И каждому поколению обещать светлое будущее, и никогда - человеческое настоящее! Чего на самом-то деле вам хочется?
  -- Не знаю... - признался я, но не успел доктор торжествующе всплеснуть руками, как я продолжил. - Не знаю, чего мне хочется! Зато я очень хорошо знаю, чего мне не хочется абсолютно: становиться муравьем и жить коровой!..
   В ответ на изумленный взгляд Николая Борисовича я пояснил.
  -- Сейчас реально предложено две альтернативы. Первая, когда государство жестко регламентирует и контролирует жизнь человека, рассматривает его исключительно как "трудовой ресурс", предназначенный для использования, практически повсеместно отвергнут. Ну, не хотят люди превращаться в муравьев-солдатов, муравьев-рабочих, муравьев-разведчиков и муравьиных самок. Кроме бесконечного долга перед обществом еще, знаете ли, и личного счастья хочется! Ну, а вторая альтернатива - сегодняшняя. Это ведь не я придумал, люди гораздо умнее меня обозвали капиталистическое общество - обществом потребления. Прямо в корень! Так и представляешь себе холеных коров в теплых стойлах, меланхолично жующих все, что им скармливают: готовые дома, гамбургеры, телепрограммы, автомобили, одежду и книги. Раньше нас призывали идти, глядя на горизонт, отодвигавшийся с каждым шагом, и мы шли, задрав голову и не обращая внимания через что и через кого перешагиваем. Сейчас мы учимся смотреть только под ноги, желать находящееся на расстоянии вытянутой руки; жить в "сегодня", а не в "завтра". Ни то, ни другое мне не подходит...
  -- Послушайте, - продолжил Николай Борисович, - я не знаю, почему продолжаю вас убеждать в вещах для меня очевидных, но знакомо ли вам высказывание: "Главное всегда остается на Земле"?
   Я невесело усмехнулся.
  -- Так и знал, что рано или поздно против меня двинут танки!
  -- Не вижу ничего смешного! - обиделся Николай Борисович. - По-моему, в этой фразе заключается ответ на все ваши вопросы: главная задача общества в целом и каждого индивидуума отдать свои силы решению именно человеческих проблем. Накормить, напоить, обуть, дать кров, воспитать, вылечить, защитить, развлечь, в конце концов!..
  -- Нет, доктор! Это в вашей интерпретации фраза указывает на место приложения сил. Для меня она означает совсем иное!
  -- И что же? - с усмешкой спросил Прудкин.
  -- Она означает, что именно здесь, на Земле, находятся корни всех проблем Человечества. И именно здесь нужно искать способы их решения. Не где-то там, за горизонтом, на седьмом небе, выспрашивать у Бога или пришельцев. Мы должны прежде всего разобраться сами с собой, понять, как и для чего нам жить!
  -- Опять эти вечные поиски смысла жизни! - буркнул доктор. - Всю жизнь проищите, а жить-то когда?..
  -- А это и есть жизнь!
   Николай Борисович молча посидел, задумчиво глядя на меня, потом хлопнул себя по коленям и поднялся.
  -- Что ж, если так, - Николай Борисович поднялся, - тогда не буду больше отнимать у вас время!
   Он протянул над столом руку. Мы попрощались.
  -- Да! Я не люблю необратимых решений... - он запустил пальцы в нагрудный карман и ловко извлек из нее прямоугольную картонку. - Возьмите мою визитку на всякий случай. Жизнь, она ведь по-разному себя ведет!
  -- На случай, если снова попаду в больницу?
  -- Не совсем, хотя при необходимости, - пожалуйста! Просто надеюсь, что вы все-таки передумаете. Не на преступление же вас уговаривают!..

16

   Я встал рано, еще до того, как Аленкин телефон засветился кнопками и начал проигрывать мелодию из "Берегись автомобиля". Жена сонно зашевелилось, зашарила рукой возле подушки и выключила будильник. Бета, сидевшая в ожидании побудки в раскрытых дверях спальни, выгнула спину горбом и пошла навстречу на негнущихся лапах. Я натянул футболку, и без того большую, а теперь и вовсе болтавшуюся на мне как на вешалке, присел на корточки и начал "чухать" подставленную кошкой спину.
   Выполнялся ритуал: рыжий пушистик упирался в пол всеми четырьмя лапами, задрав хвост и выгибая шею, умудряясь видеть меня через спину, а я запустил пальцы в ее шерсть и грубовато массировал ее от крестца и до лопаток. Кошка щурилась и мурлыкала, иногда всхрапывая, а я тихо, чтоб не разбудить Аленку, бормотал сочиненный однажды стишок:
   По балкону ходит Бета,
   В шубку рыжую одета,
   Смотрит вниз, по сторонам:
   Прилетайте, птички, к нам!
   Надоело Бете спать,
   Хочет кошка поиграть!
   "Сань, ну дай еще маленько поваляться!" - сердито проворчала жена, не открывая глаз.
   Я подхватил Бету на руки и опустил ее в изножье кровати, погладив напоследок: "Иди, буди маму! А то проспит на работу - достанется нам на орехи!"
   Бета оглянулась через плечо, понюхала одеяло, и направилась к голове Алены, высоко и осторожно поднимая лапы, как будто шла не по постели, а по воде. Зная, что последует дальше, я тихо вышел из комнаты.
   Прикрыв по пути дверь в Денискину комнату, чтобы кошка, подняв жену, не пошла будить следующего, я обогнул неразобранную вчера сумку с вещами и оказался на кухне. Пока закипал чайник, я стоял у окна, разглядывая двор. Ничего не изменилось: те же лавочки, та же коробка почти пустого песочника, стоявшего посреди белесого пятна растасканного детьми песка, скучно висевшие сиденья качелей. Меня не было больше месяца, прошла лучшая половина лета, и ничерташеньки не было сделано. Это не о дворе, это о себе любимом.
   Шлепая босиком по линолеуму, вошла Алена в розовой пижаме и пушистым боа из Беты, сидевшей у нее на плече на манер пулеметчика в тачанке - задом наперед.
  -- Злодей! Знает ведь как поднять, - высказала Алена, - подсунул кошку под ухо, а сам смылся!
  -- Она сама пошла! - попытался отбиться я.
  -- Знаем мы, как она сама пошла! - возразила жена. - Мы все слышали, мы не спали, мы только подремывали!
   Она сняла кошку с плеча и начала ее теребить, держа под передние лапы.
  -- А ты что сейчас притворяешься сонной мухой? Ишь, глаза жмурит, как будто спросонку! Кто маму усами щекотал за ухом, а? Кто? Кто маме губы нюхал? Что молчишь? Нечего сказать бессовестной кошке? - и тут же, без всякого перехода, увидев, как Бета подслеповато моргает правым глазом. - А что у нас с глазом? Опять шерстюка попала? Ах, она противная шерстюка, Бете прямо в глаз попала и смотреть мешает! - и уже мне. - Саш, подай капельки и ватку из шкафчика, я кошарику глазки промою!
   Я подал все, что просили, воспользовался занятостью жены и отправился в туалет. Чайник за спиной забурлил и выключился.
   За завтраком Аленка почти непрерывно говорила. Немудрено, если сына в каникулы из пушки не разбудишь - даже в выходные просыпается незадолго до обеда, а ей семь дней в неделю в одиночку вставать и в одиночку ложиться.
  -- Я только подпишу заявление, - рассказывала она о своих сегодняшних планах, - проинструктирую ребят, распечатаю им памятки и получу отпускные. Как буду выезжать - позвоню. Дениску подними часов в десять, не позже, - хватит бока отлеживать, пусть завтракает и выносит мусор. Бете больше ничего не давай, я ей вкусных котлеток положила, а она вылизала желе и ушла - хвост трубой! Опять начинает вредничать. Пусть до вечера ждет, поголодает - начнет ценить мамину заботу!
   Я давно доел положенную пиалушку "быстрорастворимой" овсяной каши и теперь растягивал крошечный бутерброд с маслом и сыром. Кофе был почти без сахара и совсем без кофеина, - жена не поленилась, заехала позавчера после работы в супермаркет и купила голубой "Нескафе". Впрочем, я уже привык к его вкусу.
  -- Не могу я на тебя смотреть, - продолжала говорить Алена, ссыпав яичные скорлупки в банку для дачи, и нахлобучивая на очищенное, мягкое, еще теплое яйцо чайную ложку майонеза. - Как ты после такого завтрака до обеда продержишься? Ты ж мужчина, а здесь воробью клевать нечего!
  -- Нормально! - ответил я. - Мне хватает!
  -- Знаешь, - Алена отправила в рот остаток яйца. - Один цыган тоже лошадь отучал есть. Она совсем было отвыкла, да сдохла!
  -- Умеешь ты поднимать настроение! - буркнул я.
  -- Чем богаты! А, может, колбаски все-таки? Я там свеженькой купила, под морозилкой лежит... Точно не хочешь?
  -- Обойдусь. Для красивой талии и пострадать можно!
  -- Для талии страдать не нужно! - Алена отставила чашку, встала и обхватила себя под ребрами ладонями. - Видишь, пальцы почти достают! А трескаю - будь здоров!
  -- Вижу! - хмыкнул я. - В тебе, как в утке, еда долго не держится!
  -- Причем здесь утка? - сделала вид, что обиделась, жена. - Я у тебя, если хочешь знать, настоящий трудовой пчёл! У меня все переходит в энергию! - она прижала локти и сделала ими несколько быстрых движений, имитируя бег. Потом прислушалась к себе. - Ой, да! Надо еще раз сбегать, а то ехать долго!
   Я убрал использованную посуду в мойку, туда же стряхнул салфетки, смел крошки со стола. Вымою потом, - решил я, - еще Дениска завтракать будет!
   Выходя из кухни, споткнулся о забытую в прихожей сумку, расстегнул боковой карман, достал блокнот. Машинально открыл на том месте, где вписал последние строчки. Попробовать? Аленка уедет, Дениска спит без задних ног - будет тихо. Дверь закрою, чтоб клавиатуры не слышно было, Бету к себе заберу. Пусть спит на полу, там сейчас солнышко - она любит на нем подрыхнуть, особенно родителей разбудивши и с утра пожравши...
   Легко мне тогда было отказать Прудкину: гордость взыграла, не захотелось продаваться как уличной девке! А, если разобраться, что здесь такого особенного? Обычный заказ. Другой бы радовался, что ему, дилетанту, предлагают верный шанс на успех, а я рожу кривлю! Меня же не заставляют всю жизнь в позе "зю" стоять. Сделай вещь и получи заработанное! В конце концов, как говорили в моей юности: "Один раз - не водолаз!" Ну, не совсем водолаз, конечно...
   Я медленно пошел в кабинет, пропустив включившую форсаж Аленку. Она не успела сделать и трех шагов за моей спиной, как взвизгнула: "Бета!" Кошка, приняв стремительность ее движений за начало игры, устроила засаду и сейчас вылетела к ее ногам, угрожая порвать чулки.
  -- Забери эту сумасшедшую! - скомандовала мне жена, пятясь к двери.
   Я сделал вид, что пытаюсь поймать кошку, но она рыжим клубком проскочила между рук, в конце коридора заскрежетала когтями по полу, подпрыгнула чуть не на метр и, оттолкнувшись от стены, скрылась в кабинете, открыв дверь собственным лбом.
  -- Все, напарник появился, - пробурчала Аленка. - Теперь можно будет скачки устраивать по все квартире! Ты не беси ее сильно, а то разобьется об стенку или цветы мне с подоконников посбрасывает...
  -- Я то здесь при чем? - удивился я. - Она с тобой играет!
  -- Некогда, опаздываю уже! - не в тему ответила Алена.
   Она пикнула пультом сигнализации, заводя машину, мазнула помадой по губам, всунула ноги в туфли.
  -- Все, давай! - и подставила щеку.
  -- Не спеши на дороге! - привычно пожелал я и чмокнул.
  -- А теперь в эту! - она подставила другую щеку.
  -- Попрошайка!
  -- Месяц ждала, имею право! Закрывайся!
   Она исчезла за дверью, которую я аккуратно закрыл на замок. Полетел трудовой пчёл нектар собирать...
   На протяжении следующих сорока минут я сделал неплохую разминку и даже выкатил из-под кровати пыльные двенадцатикилограммовые гантели. Еще несколько недель назад собственные привычки представлялись мне неизменными, как очертания материков. А оказалось - ничего нет проще, чем их изменить. Стоило лишь попасть в регламентированный мир больницы и Центра реабилитации, и я быстро переучился на иной режим дня и питания, позабыл о сигаретах и бодрствовании далеко за полночь.
   Покрутившись перед зеркалом, я похлопал себя по животу, проявившему первые верхние "кирпичики", и направился в кабинет. Так браться мне за "Способ лавины" или выбросить его из головы к чертовой матери?
   В принципе, можно сделать вполне занимательную вещичку, особенно если экзотики подмешать погуще: в одежде, речи, обычаях. Если удастся довести до ума - вполне может быть продана. Вот только кому это нужно? Мне - только как ключ, способный открыть дверь в литературу, не более того. Ничего принципиально нового в романе не будет, их таких много сейчас - прочитал, закрыл, забыл. Значит, к черту?
   Гораздо больше меня привлекает отгадка, пришедшая на ум во время последнего разговора с Прудкиным. Я ведь уже тогда, едва упомянув муравьев и коров в стойлах, вдруг понял причину развернувшейся с середины прошлого века борьбы за здоровый образ жизни, с каждым днем только набирающую силу. Она предельно проста, лежит на поверхности и исходит, как и большинство социальных явлений, из экономической потребности. Именно тогда, после Второй мировой войны, продемонстрировавшей катастрофичность попыток тотального передела мира, роста государств вовне, в капиталистических странах осознали исключительную важность человеческих ресурсов. Отныне основой роста экономики становились не территория, не природные богатства, в чем бы они не заключались, а собственное население. Оно является и производительной силой и основным потребителем товаров и услуг. Возможно, что как только его совокупное потребление превзошло государственный бюджет, население невольно стало самым важным клиентом действующих в стране фирм и корпораций. Один из промышленных магнатов однажды сказал: "Что хорошо для "Дженерал электрик", то хорошо для Америки". Так вот для "Дженерал электрик", как и для всех без исключения частных фирм, хорошо может быть только тогда, когда у них работают лучшие в мире специалисты, и когда емкость потребительского рынка непрерывно возрастает. Именно здесь коренится забота о благосостоянии населения, о его физическом и психическом здоровье, о его долголетии. Ибо чем более здоров человек, чем дольше он живет - тем лучше может работать и тем больший обеспеченный спрос сможет предъявить. Мы, люди, стали для компаний и государственных институтов вроде орхидей для садоводов-фанатиков, нас нужно холить и лелеять, поливать и удобрять, беречь от фитофторы и паутинного клеща. Если мы болеть да помирать начнем - кто вместо нас покупать будет? Для работы-то можно и мексиканцев импортировать, а вот покупать они смогут как добропорядочные немцы с американцами? Те, которые не привыкли считать лошадиные силы в машинах, квадратные метры в домах и суммы набранных кредитов.
   И именно здесь коренится и главная опасность для человечества. Ведь в массе своей человек слаб и неумен, склонен суживать желания до бытовых потребностей и экономить собственные силы. Зато от уже полученного он не откажется никогда. Он скорее перестанет воспроизводить потомство, чем пойдет на снижение жизненного уровня, в чем бы он не выражался: в красоте, здоровье, общественном статусе или материальном достатке. Скорее удовлетворится бормотанием комментатора с телеэкрана, нежели затратит умственные усилия в попытке понять почему. Лозунг "масло вместо пушек" потерял свою актуальность, превратившись в "масло вместо всего остального", а подтверждением собственной значимости для большинства населения стала возможность отправиться в магазин и купить вещь. Consumo, ergo sum вместо хрестоматийного "Мыслю, следовательно существую".
   Замечательно непротиворечивый, гладкий, прекрасно освещенный путь в тупик, всецело поддерживаемый фирмами-строителями, государством-регулировщиком и самим жующим на ходу населением. Путь в курортный городок, где у всех есть все: еда, парикмахеры, дрожка, Старое метро, бесплатные книжки и слег. Без слега никуда, потому что удовольствие, подкрепляющее исполнение инстинктивного действия, природой выдумано гораздо раньше вида homo sapiens. Просто человек первым изобрел способы получать удовольствие в чистом виде, без лишнего труда.
   Прекрасный тихий городок, сытый и безопасный, но не в нем будет остановка. Остановка произойдет чуть позже, на чистенькой, почти стерильной планете Земля, с которой будут заботливо выметены всякие следы пребывания некогда неугомонного людского племени. Экономичность за отказ от любопытства, бессмертие в обмен на продолжение рода, неподвижность как гарантия отсутствия риска. Не нужно выдумывать Гомеостатического Мироздания, чтобы получить столь благостный и безопасный исход. Всего делов-то - поддержать на уровне государства стремление человека жить в собственном благоустроенном и безопасном мирке, оптимизировать общественные издержки таким образом, чтобы ни в коем случае не нести их на достижение целей непонятных, не нацеленных на возрастание качества жизни, содержащих хоть малую толику опасности для ныне здравствующих поколений. Невидимая рука рынка отрегулирует все сама и в лучшем виде...
   Хрен-то! Она на то и названа "рукой", что мозгов не имеет. Нет, если мы согласны на стойловое содержание, тогда и руки рынка хватит. Но если по-человечески жить хочется, а не по-коровьи, тогда будьте добры глазки от грешной земли отрывать хоть изредка! Ведь если представить моего Степаненко, который спит и видит, как бы еще улучшить условия труда сотрудников, да как бы им еще поднять зарплату, да куда бы их подальше в отпуск запулить - я бы гроша ломаного не дал за свою Контору, и трех лет ей не продержаться, обанкротится. Его работа - вперед смотреть, если надо - стоя на наших головах, лишь бы дальше увидеть. И в задницу пинать, если засыпать начнем! А государство? Каков у правительства горизонт планирования? Был год, пробуем три? Только слезу бедностью из меня не жмите! В почитаемой компании "Тойота" инженеры за три года точно знают, какие штампы будут использоваться в прессах и в каких цехах эти прессы будут стоять. А конструкторы и дизайнеры работают на перспективу до пяти лет, потому что тамошний президент "видит", какой должная быть компания, с какой продукцией и какими оборотами.
   Рынок - не панацея. Рынок переваривает то, что в него вбросили. Вбрасывают компании. Изобретают люди. Иногда сами - головой и энным местом, иногда под давлением и на заказ. Нужна была рынку ядерная энергетика? А зачем? В то время угля хватало. Это потом вдруг оказалось нужным позарез, но гораздо раньше - на десятилетия - нашлись люди, сказавшие: требуется начать работы в таком-то направлении. Вот деньги, вот люди - дерзайте! В этом заключается роль государства: не диктовать рядовому гражданину, курить ему в баре или не курить, не строить заборы на границе для защиты отечественных куроводов и рисоделов, а, блин, заглядывать так далеко, куда не заглянуть ни одной компании, будь она хоть "Газпромом", хоть "Росвооружением". Потому что их проблемы - это их проблемы, вот пусть и решают их сами. Там людей что ли мало? Или идиёты они полные? А мы дорогу начнем планировать к тому месту, откуда страна стартует в следующий век, и вмешаемся в ваши проблемы, только если вы совсем себе лоб разобьете в попытке их решить самостоятельно...
   Я ведь не герой. Боюсь приближающейся старости, начавшихся проблем со здоровьем, лени сына боюсь. Но больше всего боюсь бессмысленности своего существования. Мы же - люди, не какие-нибудь инфузории-туфельки, ограниченные воспроизводством поколений, у нас должны быть другие цели. Пусть не у каждого в отдельности, но - у всех вместе. Цель компании вовсе не является совокупностью целей ее сотрудников, целью государств или - бери выше - Человечества не может быть просто благосостояние граждан и благополучие фирм. Не можете найти достойную цель - ищите тех, кто может. Мало ста шестидесяти миллионов человек России - по импорту ввозите! Америка ввозит, не гнушается! Ищите! Ищите людей, способных запускать фейерверки, потому что из фейерверков рождаются ракеты, из колдовства над магическими эликсирами - химические формулы, а из прыжков с бубном вокруг больного - медицина. Только эти люди могут помешать нам остановиться, заняться самокопанием, набиванием пуза травой и вытаптыванием под собою почвы. Не двигаться дальше, пока не кончилась еда под ногами - что может быть более естественным поступком? Но "наиболее естественные поступки менее всего приличествуют человеку" - есть ведь и такая фраза у авторов, сказавших, что "самое главное всегда остается на Земле".
   А повесть я все-таки напишу! - решил я и встал. Сейчас заварю себе хорошего настоящего кофе, отыщу на полке жестянку с табаком - сигареты мои жена стопудово раздала у себя на работе, но про трубку забыла. Пятнадцать минут пособираюсь с духом, и сразу начну. Первые фразы уже оформились в голове: "Кириллу очень хотелось, чтобы персонаж повести непременно курил трубку. Солдат уже явственно представлялся: среднего роста, но очень широкий в плечах, что называется - квадратный, с выпуклой грудью и руками, способными орудовать секирой как сам Кирилл - столовым ножом..."
   Какао содержит 0,4% теобромина - алкалоида, сходного по действию с кофеином, и 0,1% собственно кофеина. Для сравнения: зерна кофе содержат 1,2-1,9% кофеина.
   Патология - болезненное отклонение от нормального, физиологического хода процесса.
   Миметики - общее название средств, стимулирующих передачу импульса по нервным волокнам. Литики - средства с противоположным эффектом. Часто последние называют также "блокаторы".
   Не очень распространенный слэнговый термин, означающий величину неисполнения (отказа) по заказам покупателей. По всей видимости, произошел как комбинация между привычным термином "дефицит" и французским la rupture - разрыв (между требуемым и возможным). В англоязычной литературе используется термин shortage - короткость, недостаточность.
   В данном случае речь идет не о коэффициенте оборачиваемости (соотношении между средним запасом по периоду и реализации в тот же период), иллюстрирующем частоту обновления запасов в периоде, а о периоде оборота запасов (за сколько дней они будут израсходованы полностью при сохранении темпа реализации).
   Нормирование запасов производится в абсолютных показателях (деньгах, тоннах, кубометрах, единицах хранения) или относительных - днях реализации. Норматив минимальных запасов определяет величину запасов (например, на пять дней средних продаж), ниже которых запасы в норме не должны снижаться. Норматив максимальных запасов, соответственно, указывает предел, выше которого запасы не должны возрастать. Как правило, интервал между минимальным и максимальным нормативами равен длительности нахождения очередной пополняющей партии в пути.
   Классически выделяют три группы товаров в зависимости от вклада в общую сумму продаж. Группа "С", как правило, является самой обширной по числу наименований, но имеет минимальный вклад в продажи - до 5% суммарно.
   Неконтролируемое использование в речи максимально грубых, нецензурных слов и выражений. Часто является симптомом тяжелых психических расстройств, в том числе, алкоголизма.
   Резкое снижение в крови уровня глюкозы. Может приводить к потере сознания.
   Отведениями называют показания электрокардиографа, снимаемые одной из комбинаций укрепленных на теле (бывает, и изнутри тела, например, в пищеводе) датчиков. Предназначены для детального исследования процессов возбуждения мышечных тканей сердца.
   Один из типичных препаратов группы нейролептиков. Используется для снятия острого психомоторного возбуждения.
   Святой для мусульман месяц, время поста.
   Буквально - "Бог из машины", фактор, возникающий без объяснения и снимающий противоречия.
   От PR - public relation (выстраивание отношений с обществом) и GR - government relation (выстраивание отношений с органами власти).
   Всемирная Организация Здравоохранения
   Заместитель главного врача по лечебной части
   Потребляю, следовательно существую
   Подробнее см. "Хищные вещи века" А. и Б. Стругацких
   Подробнее см. "За миллиард лет до конца света" А. и Б. Стругацких
   Обе фразы принадлежат А. и Б. Стругацким
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"