Соболева Ульяна : другие произведения.

Реквием (серия Черные вороны. Книга первая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    АННОТАЦИЯ: Подлые предательства, ложь, грязь, похоть и разврат, низменные инстинкты, кровавые убийства и неприкрытая, звериная жестокость. Мир преступности далеко не так романтичен, как его часто показывают. Роман без цензуры и сантиментов. Все пороки вскрыты, как нарывы, вся изнанка человеческой натуры вывернута наружу. Нет хороших и плохих. Никто не идеален и у каждых свои тайны, цели, амбиции.Но во всех частях серии будет присутствовать любовь: моментами неземная и красивая, моментами больная и извращенная, моментами запретная и шокирующая, но все же любовь. Первая книга рассказывает больше об Андрее Воронове, старшем сыне Савелия, известного криминального авторитета по кличке Черный Ворон. Андрей, возвращается из Нью-Йорка, где провел долгих тринадцать лет, пока его отец строил свою империю на крови и костях. Но это далеко не все чудовищные тайны, которые скрывает Савелий Воронов. Андрей даже не представляет в каком мерзком болоте из лжи и грязи он увязнет, когда ступит на родную землю, где близкое окружение напоминает кодло змей. Любимая женщина, которая бросила его много лет назад, скрывает отвратительную правду. Друзья оказываются волками в овечьей шкуре, враги хранят свои жуткие скелеты в шкафу и готовы напасть, чтобы сожрать,в любую секунду.


   ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ. РЕКВИЕМ. КНИГА ПЕРВАЯ
   Ульяна Соболева и Ульяна Лысак
  
  
   А теперь о романе:
   Подлые предательства, ложь, грязь, похоть и разврат, низменные инстинкты, кровавые убийства и неприкрытая, звериная жестокость. Мир преступности далеко не так романтичен, как его часто показывают. Роман без цензуры и сантиментов. Все пороки вскрыты, как нарывы, вся изнанка человеческой натуры вывернута наружу. Нет хороших и плохих. Никто не идеален и у каждых свои тайны, цели, амбиции.Но во всех частях серии будет присутствовать любовь: моментами неземная и красивая, моментами больная и извращенная, моментами запретная и шокирующая, но все же любовь.
   Первая книга рассказывает больше об Андрее Воронове, старшем сыне Савелия, известного криминального авторитета по кличке Черный Ворон. Андрей, возвращается из Нью-Йорка, где провел долгих тринадцать лет, пока его отец строил свою империю на крови и костях. Но это далеко не все чудовищные тайны, которые скрывает Савелий Воронов. Андрей даже не представляет в каком мерзком болоте из лжи и грязи он увязнет, когда ступит на родную землю, где близкое окружение напоминает кодло змей. Любимая женщина, которая бросила его много лет назад, скрывает отвратительную правду. Друзья оказываются волками в овечьей шкуре, враги хранят свои жуткие скелеты в шкафу и готовы напасть, чтобы сожрать,в любую секунду.
  
  
  
   Глава 1
   "Когда говорит оружие, законы молкнут..."
   (с) Просторы Интернета
  
   - Андрэй, - итальянское происхождение Малены выдавал легкий акцент, - почему ты ушел, мне холодно.... без тебя - голос прозвучал настолько близко, что я резко обернулся, схватив ее за запястье. Мгновенная реакция, дань привычке, когда чувствуешь, что главное место любой жизненной угрозы обычно у тебя за спиной. Она вышла из спальни, окутав себя шелковой простыней, и сейчас, прижавшись ко мне, проводила кончиками пальцев по моей груди.
   Не отрывая взгляда от ее глаз, в которых читались привычные желание и похоть, я ответил, что вернусь через несколько минут. После того, как сделаю несколько телефонных звонков.
   - Не задерживайся... никогда не поверю, что ты заставишь скучать свою... - она замолчала, выдержав паузу, словно раздумывая, и продолжила, - свою гостью...
   Мне всегда нравились умные женщины. Которые понимали, какое место они занимают в мужской системе ценностей. И да, она была моей гостьей - мы даже встречались в одной из моих квартир, а не в особняке, который я на данный момент считал своим домом.
   С ней было легко, приятно и удобно до тех пор, пока она не начинала требовать к себе слишком много внимания. Роскошная, эффектная, образованная и умеющая как поддержать беседу в любой компании, так и сделать великолепный минет на заднем сидении моего автомобиля. Во всем остальном идеальный бизнес-партнер, у которого всегда есть преимущество, когда за стол переговоров садятся одни мужчины. Возьмите в руки секундомер и в качестве эксперимента проверьте, на какой минуте они начнут просить стакан воды после того, как Малена, предварительно расстегнув несколько пуговиц на своей блузке, начнет проводить презентацию. В голове каждого из них - тысяча картинок, одна развратнее другой, где знойная итальянка вовсю демонстрирует прелести своего горячего темперамента.
   Внучка одного из итальянских донов, который в свое время покинул родной остров с намерением вкусить американской мечты. Фамилия Мараньяно фигурировала во всех самых громких делах, связанных с жестокими убийствами и грабежами. Представители данного клана навевали ужас на конкурентов, которых истребляли с особой жестокостью. Свое состояние Мараньяно сколотил во времена "сухого закона".
   Итальянцы смогли с точностью до деталей воспроизвести и развить здесь такую же мафиозную сеть, как у себя на Сицилии. Постепенно, но уверенно, руководствуясь принципами Омерты, с фанатичной преданностью Семье, они стали контролировать самые прибыльные сферы деятельности, которые в очень короткие сроки вчерашнего бедного эмигранта превращали в солидного миллионера.
   Для меня она была выгодной партией, не более того. Не скрою, что мне нравилось раздвигать её стройные ноги и вдалбливаться в золотисто-смуглое тело, смотреть, как она на скачет на мне и ее полная грудь подпрыгивает в такт бешеному темпу, слушать, как она с придыханием кричит мое имя. Хотя иногда меня раздражало и это. Я не любил, когда женщины слишком много и на данный момент мне хотелось, чтоб Малена вылезла с моей постели и исчезла в ночных огнях города, оставив меня одного. Развлекать её до утра не было ни малейшего желания.
   Я стоял на балконе одного из нью-йоркских пент-хаусов, упершись руками о перила, и наблюдал, как вниз летит огненная точка - сигарета так и осталась недокуренной. Луна светила сегодня особенно ярко, создавая идеальную атмосферу для прогулок, свиданий и прочей идиотской романтики, в которую верят молоденькие дурочки до момента своего первого разочарования.
   Я смотрел на огни мегаполиса... Они кричали о том, что в городе вовсю кипит жизнь, и в нем давно нет места одиночеству и грусти. Сделай шаг - и праздник для избранных поглотит тебя в водовороте наркотического веселья и пьяного угара. Только предательский ком в горле, как бы я не пытался его подавить, разрастался еще больше, перехватывал дыхание, сжимал горло, и застывал в глазах стеклянной пеленой несвоевременных воспоминаний.
   Если вам кажется, что вид на звездное небо с шикарной высотки другой, чем с балкона обычной советской хрущовки, значит, вас интересует совсем не небо. То же самое касается страха, тревоги и боли: на какой из краев света бы вы не сбежали, то, что внутри, всегда будет вами управлять.
   Когда на твоем счету миллионы, а руки по локоть в крови - будь готов к тому, что очень часто ночная тишина, которая обволакивает твой дом, будет сгущаться, растягивая каждую секунду и наполнять ее вязкой трясиной бессонницы... до самого рассвета. Потому что спокойная жизнь заканчивается с того момента, когда ты получил больше, чем другие. Любая империя пропитана проклятиями тех, на чьих костях была построена. И одна из них попадет в мои руки уже через несколько лет.
   Дело жизни моего отца - Савелия Воронова. Человек, который сделал себя сам и прошел школу жизни, от которой всегда пытаются уберечь детей их родители. Путь, ступив на который, ты навсегда теряешь себя прежнего. Потому что теперь у тебя другие принципы, новый кодекс чести и другая, пусть и извращенная, мораль.
  
   Когда с детства ты живешь в окружении, серые будни которого состоят из заказных убийств и разговоров о том, какую территорию удалось "отжать" в этот раз, рано или поздно привыкаешь к ощущению, что нельзя ни бояться, ни сомневаться. По крайне мере, если хочешь дышать воздухом и завтра. Вести себя так, словно тебе нечего терять. Можно передвигаться в сопровождении нескольких десятков телохранителей, ездить на бронированных автомобилях, носить в кармане пиджака самое современное оружие, но достаточно одного меткого снайперского выстрела, который за долю секунды просто поставит точку на твоей жизни.
   Что я делаю здесь - вдали от семьи, почему не стою сейчас бок о бок с отцом? Очередное решение "во благо". Правильное, взвешенное, но я чувствовал, что оно "не мое". И опять это навязчивое ощущение, что вся окружающая действительность походит на маскарад, картинки которого подменяют реальную жизнь. Словно смотришь на мир сквозь грязное стекло. Видишь очертания деревьев, рассветы и закаты, ночь, которую всегда сменяет день, но при этом чувствуешь постоянное желание протереть глаза. А ведь дело не в них, а в том самом, покрытом грязными разводами, стекле.
   ***
   Сегодня - очередная годовщина смерти моей матери, и в очередной раз за последние несколько лет я не принес цветы на городское кладбище. В голову вихрем врываются воспоминания и слова отца. Казалось, из каждого из них капля по капле стекал яд, настолько едкий, что впитался мне в мозги, и они продолжали звучать каждый раз, когда я вспоминал о матери:
   - Твоя мать подохла, как дворняга. Шлюхой и наркоманкой. И если бы тогда я не нашел тебя, ты на своей шкуре ощутил бы, что такое детдом и зона. Так что утри сопли и забудь... - с этим словами он отдал мне свидетельство о смерти Ирины Самойловой.
   Не так я представлял себе нашу встречу. Ожидание, длинною в ее жизнь. Последние воспоминания о матери звенели в моих ушах ее оглушительным криком и разрывающими горло просьбами не отнимать у нее сына.
   В этот день и была разыграна первая карта в партии Савелия Воронова. Партия, в которой для каждого, кто его окружал, было отведено свое место. И мой путь начался со слез... С самых искренних слёз ребенка, которого просто пришли и забрали. Чужие люди носками тяжелых ботинок отталкивали мать, пока она валялась у них в ногах и цеплялась за их одежду.
   Вы видели когда-нибудь, как выглядит равнодушие? Оно страшнее смерти в своем безразличии. Оно как пустота, которой абсолютно все равно, что поглощать. Плач, слезы, просьбы или проклятия - не важно, если душа того, на кого они направлены, пуста...
   Расстояние между мной и матерью увеличивалось в размеры "никогда"... она так и осталась лежать на земле, содрогаясь в рыданиях, сжимая в кулаках землю и растирая слезы по щекам, от которых на бледном лице оставались потеки грязи...
   ***
   Сотовый зазвонил у меня в руках, и я увидел на экране номер отца. Ответил не сразу, несколько секунд всматриваясь в цифры, словно повторяя про себя. Каждый раз в этот самый день я тихо его ненавидел. Примерно той же ненавистью, как и много лет назад, когда, даже будучи ребенком, понял, что это последний раз, когда я видел свою мать и в этом виноват высокий мужчина с темными волосами, который стоял у шикарной машины и равнодушно смотрел на то, как ее пинают ногами.
   Когда я наконец-то сказал "алло", то вместо Ворона со мной поздоровался его помощник. Я бы сказал "шестерка", но годы в Нью-Йорке почти искоренили тот блатной жаргон, который все еще бытовал в кругах отца. Я криво усмехнулся - можно было и не сомневаться, что Ворон вряд ли позвонит мне лично.
   - Граф, Ворон поручил мне сообщить, что вчера был убит Царь. Вылетай первым же рейсом.
   Я отключил звонок и снова посмотрел вниз на город. Кажется, настал тот день, когда меня соизволили позвать домой.
   - Малена, я уезжаю...
   Она резко встала на постели, втянув воздух полной грудью с торчащими темными сосками, бессовестно демонстрируя наготу до пояса и намереваясь задать вопрос. Но после того, как встретилась со мной взглядом, остановилась. Поняла, что сейчас не время и произошло что-то важное.
   Бросив в чемодан самые необходимые вещи и на ходу натягивая на себя отутюженную рубашку, я направлялся к выходу. Смерть Царева значила одно - там начинаются серьезные движения. Они могли задеть и отца. Тревожное предчувствие с каждой секундой окутывало все больше, вызывая гнев от того, что я не могу оказаться там в эту же секунду. Аэропорт, перелет - все займет не один час. За это время может произойти что угодно. Едкое ощущение беспомощности и зависимости от ситуации.
   Вышел из лифта и, направляясь в сторону двери, услышал, как меня окликнул консьерж.
   - Мистер Воронов, Вам оставили конверт и записку.
   Я сразу понял, что внутри совсем не приглашение на очередное официальное мероприятие. Способ, которым был доставлен конверт, говорит о том, что внутри - информация, за которую придется заплатить. Вопрос в цене. Я был недалек от истины, но ошибся в том, что в этот раз я вряд ли смогу откупиться подписью в чековой книжке. Самые дорогостоящие вещи на свете - те, за которые мы рассчитываемся не валютой, а частицами своей души.
   Я вскрыл конверт прямо в машине и вытащил содержимое. Фото... десятки фото... Рассортированные по годам. Старательно, словно подчеркивая каждую деталь. Как будто указывая, сколько я упустил. Я пересматривал их и еле справлялся со слабостью, от которой ноги становились ватными, а сердце билось, отстукивая бешенный ритм, отдавая где-то в горле. Меня словно накрыли невидимым колпаком, сквозь который не проникают ни звуки, ни цвета, ни запахи. Окружающий мир становился размытым, как зернистое фото. Дрожащей рукой раскрыл записку...
   "Ну, каково оно, Воронов, НЕ ВИДЕТЬ, как растет твоя дочь?"
  
   2 глава
  
   Меня разбудил звонок. Вначале я думала, что это будильник, но потом поняла, что звонит мой сотовый. Протянула руку и, нащупав на тумбочке аппарат, поднесла к уху.
   - Да. Алло.
   В трубке молчали. Я слышала какой-то звук, напоминающий шум двигателя, и больше ничего. Как и вчера вечером. Приподнялась и протерла глаза:
   - Алло! Кто это?
   На том конце провода отключились. Я посмотрела на дисплей, но номер звонившего не определился. Медленно положила аппарат на тумбочку и села на постели. Сон как рукой сняло. Бросила взгляд на часы - шесть утра. Через полчаса итак вставать, будить Карину в школу и собираться на работу. Снова перевела взгляд на свой сотовый. Вдоль позвоночника пробежал табун мурашек.
   Пока не страшно засыпать по ночам - человек счастлив. Не важно, что он об этом не знает и зациклен на других проблемах, потому что когда появляется страх, то уже ничего не может радовать, кусок хлеба в горло не полезет, даже если это батон с красной икрой, а за окном улицы Парижа или пляжи в Дубае. Мне не светило ни то, ни другое, но я не бедствовала. Я была, можно сказать, и счастлива. Ну без мужика под боком, без семейства и родни, но все равно счастлива. Именно потому что начала жить без страха. У меня любимая работа и обожаемая дочь, а мужики - приходящее и уходящее. Мне хватило одного...Хватило поверить в то, чего и в помине не было.
   Я не чувствовала страха уже очень давно. Я даже решила, что все осталось в прошлом, настолько далеко и покрыто пылью, что мне можно не вспоминать об этом. Я никому не нужна, про меня забыли, и все эти годы я молилась, чтоб забыли. Но призраки прошлого всегда возвращаются, каждый момент жизни не остается просто в забвении, он обязательно напомнит о себе так или иначе. Прошлого не существует, как и будущего. Все связано. И вот сейчас, когда по спине пробежал холодок после звонка, я понимала, что ничего не забыто. Страх живет внутри и будет жить всегда. Не важно, что, скорее всего, просто ошиблись номером, не важно, что прошло столько лет, и за это время меня никто не искал и не трогал.
   Можно, конечно, попросить Игоря пробить, кто мне звонит и молчит, но я не хотела лишний раз к нему обращаться. Опять начнутся приглашения на кофе и чай, он припрется, будет сидеть на кухне за столом и смотреть на меня, как побитая, голодная дворняга. А мне с ним в постель даже из жалости не хочется. Когда-то пожалела, а потом мне себя жалко было. Нет ничего хуже, чем влюбленный мужчина, который тебя просто раздражает.
   Тем более Верка, моя лучшая подруга, по нему уже лет десять сохнет.
   Я натянула халат, сунула ноги в тапочки и вышла из спальни, по пути на кухню заглянула к дочери. Спит, как всегда повиснув на краю кровати, спихнув одеяло на пол. Светло русые волосы в косички заплела на ночь, чтоб накрутились. Вот и смысл жизни. Ничего другого не надо и ничто больше не важно. Она счастлива и мне хорошо. Она единственное хорошее, что принесло мне мое прошлое. Я прикрыла дверь.
   Пока умывалась, смотрела на свое отражение и там, в глубине собственных глаз, все еще видела след испуга. У каждого свои демоны, которые мучают его по ночам, свои страхи.
   Я расчесалась, укладывая волосы в узел на затылке, прислушиваясь к чайнику. Пока что шумит, значит, не закипел.
   Хотелось черный кофе и сигарету, немного успокоиться. Может, наведаться к Верке? Она выпишет каких-нибудь антидепрессантов, чтоб не дергаться и спать спокойно.
   Правда, подруга, как всегда, начнет свою песню про какого-нибудь хорошего мужика, с которым уже давно можно было устроить свою жизнь, хотя сама упорно скрывает свою любовь к Игорю и ставит эксперименты с внешностью и вереницей разнокалиберных любовников. Впрочем, сама она никогда не просыпается.
   "Градова, тебе тридцатник. Бабы сходят с ума от одиночества, когда их никто не трахает". Это то, что сказала Верка в последнюю нашу встречу.
   Я нанесла на веки увлажняющий крем и разглядела пару морщинок в уголках глаз.
   А моя жизнь итак устроена и без "хороших" мужиков. Были у меня пару за эти годы, но Карина моя никого не воспринимала ...Мне не горело. Никто не нравился настолько, чтоб просыпаться с ним по утрам в одной постели. Денег хватает, дочь одета-обута. Квартира, машина имеются. Зачем мне в доме чужой мужик?
   Я вышла на балкон, кутаясь в теплую кофту и потягивая кофе. Осень. Еще не холодно, но уже чувствуется в воздухе свежесть и небо кажется ниже опустилось. Мне почему-то всегда осенью и зимой небо казалось ниже. Словно можно к нему руку протянуть. Посмотрела вниз с балкона, все дорожки замело сухими листьями.
   Внимание привлек черный джип у соседнего подъезда, я и вчера его там видела. Обычно здесь такие "крутые" машины не оставляли, отгоняли на стоянку неподалеку. Район не благополучный, на окраине. Мы сюда переехали пять лет назад, но мне нравилось. Мне нравилось, что здесь меня никто не будет искать.
   В кармане кофты опять зазвонил сотовый. Я посмотрела на дисплей и выдохнула. Знакомый номер.
   - Градова, доброе утро. Там Петров снимки прислал к статье о Цареве, с кладбища. Как приедешь в офис сразу, зайди на свою электронку. Мне этот выпуск нужен к десяти часам. Статья готова?
   - Готова, Людмила Сергеевна.
   - Вот и ладненько. Что голос такой? Только встала?
   - Нет, я уже одной ногой за дверью.
   - Молодец. У нас эти пару дней завал будет.
   Я сделала еще один глоток кофе, обожгла язык и, поставив чашку в раковину, пошла будить дочь.
  
   ***
  
   Смотрела на дисплей ноутбука и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Мне прислали фотографии для статьи об убийстве олигарха А.Н. Царева, которого похоронили вчера днем. Пролистав несколько из них, я замерла, когда открыла именно этот снимок и теперь, кажется, просидела перед ним уже около часа, вглядываясь в черты до боли знакомого лица, такие отчетливые даже на снимке.
   Воронов Андрей Савельевич. Все тело покрылось мурашками. Словно и не прошло почти тринадцать лет с нашей последней встречи.
   Он совсем не изменился за эти годы. Возмужал, стал старше, но не изменился. Такой же мужественно-красивый, с этим неотразимым налетом аристократизма, и глазами...темно-карими, глубокими и пронзительными.
   Внутри екнуло болезненно и ощутимо. Как и тогда, когда встретила его впервые. Для провинциалки, которая только приехала в столицу и еле сводила концы с концами, он казался недосягаемым, как солнце...Он бы и был для меня недосягаем, если бы....
  
   - Лена!
   Я вздрогнула и обернулась.
   - С тобой все в порядке?
   Людмила Сергеевна внимательно смотрела на меня, сжимая тонкими пальцами ушко фарфоровой чашечки, в которой дымился кофе. Ее глаза под узкими овальными очками напоминали яркие камушки голубого цвета. Она всегда была похожа мне на кошку, сиамскую кошку. Не молодую, а, скорее, уже стареющую, но еще не ленивую и по-прежнему опасную, готовую выпустить когти в самый неожиданный момент.
   Я кивнула и снова перевела взгляд на экран ноутбука.
   - Ты призрака там увидела? Нам через час номер выпускать надо.
   Главный редактор склонилась ко мне и посмотрела на снимок.
   - Ты так смотришь, словно о смерти Царева только что узнала. Мы же выпуск со вчера готовили.
   - Я фото рассматривала.
   - Петров молодчинка, пробрался туда. Золото, а не парень, просочится в любую щель. Видела - пособирались? Как вороны столпились. Кого только не понаехало. Узнаешь всех наших "шишек"? Верхушку?
   - Узнаю, конечно, - пробормотала я, все еще глядя на фото Андрея Воронова. Черное длинное пальто, поднятый воротник и волосы назад аккуратно заглажены, в длинных пальцах одна желтая роза, а позади него стоит Савелий Воронов, уже сильно поседевший, чуть прищурившись смотрит прямо в объектив камеры. А вот он почти не изменился и седина ему к лицу. Глаза такие же синие, глубокие, холодные, как и всегда. Я вздрогнула от этого взгляда...
   "Ты, Леночка, давай, долго не думай. Времени нет на раздумья. Ты же не хочешь, чтобы я помог тебе сделать выбор? В какой деревне живет твоя тетка? В Лесных прудах? Ты же не хочешь, чтобы однажды утром ее дом нашли сгоревшим, а в нем парочку обугленных трупов? Или, например, ты откроешь глаза однажды утром и поймешь, что прикована к постели потому что у тебе перебиты ноги? Или тебя оттрахает человек десять, во все твои сладкие дырочки, разорвав тебя на части и ты никогда не сможешь рожать? Хочешь я выберу один из этих вариантов вместо тебя? Как тебе такая перспектива, Леночка? Заманчиво? А есть и другая, которую выберешь ты сама - работа в газете, любой, на твой выбор, как ты и мечтала. Ты же журналистка, да, Леночка? Получишь хорошую зарплату, квартиру и машину... " - голос прозвучал в голове и я судорожно сглотнула.
   Как же ошибочно мнение, что выбор есть всегда. Не всегда. Далеко не всегда. Иногда этот выбор делают расставленные приоритеты. Или тот, кто из расставил эти приоритеты за тебя.
   - Ты сама не своя, случилось что-то?
   - А? - перевела взгляд на Людмилу. - Прости, я просто задумалась, Карина последнее время часто болеет, сегодня в школу пошла, а мне с утра показалось, что горячеватая она, - ответила я и отвернулась к окну, разглядывая ветки рябины, стучащие по стеклу от сильных порывов ветра.
   - Так чего дома не оставила? Она уже большая у тебя - сама посидит.
   Я медленно выдохнула. Надо Карину из школы забрать самой, что-то у меня какое-то тревожное чувство внутри. Вспомнила об утреннем телефонном звонке и почувствовала, как леденеют пальцы. А что, если?
   - Да, большая.
   Ответила невпопад и вдруг поняла, что Людмила ушла. Я повернулась к ноутбуку и закрыла его фотографию. То, что вернулся, ничего не значит. Столько лет не нужна была, вряд ли сейчас что-то изменилось. Он же и раньше мог приезжать, просто я об этом не знала.
   Пробежалась по статье уже в сто первый раз и выслала Людмиле Сергеевне на одобрение. Нужно успокоиться. Рано или поздно я бы увидела его, верно?
   Просто пока не увидела, не понимала, что до сих пор помню и до сих пор больно. Как-то странно больно, словно осторожно ножом провести по коже. Не резко, а очень неприятно и глубоко. Потери...особенно те, в которых вы виноваты сами, режут поглубже и посильнее любого лезвия.
   Достала сотовый и посмотрела на главную заставку,
   где неизменно красовалась фотография Карины. В этот раз с распущенными волосами с венком из жёлтых листьев на фоне осеннего неба.
   В светло-карих глазах искры веселья. Они всегда у нее менялись. Иногда светлые, как виски, а иногда темные, почти черные. Похожа на меня немного. Цвет волос, овал лица мои, а вот глаза...Глаза ЕГО. И не только глаза, она все же больше копия отца. Мимика, жесты. Живое и постоянное напоминание. Прошлое во плоти. Каждый раз, как смотрю, так и вздрагиваю.
   Последний раз, когда я слышала об Андрее, он был в Америке. Вроде бизнес там свой, может, и семья уже есть. Скорее всего, есть. Такие долго одни не бывают. Андрей и тогда был окружен женщинами. Толпой шикарных женщин.
   Когда впервые повел меня на прием в своем доме, я ясно ощутила эту пропасть между нами, особенно встречаясь с презрительным, горящим взглядом Савелия Воронова, который смотрел на меня, как на пакостное насекомое, которое непременно нужно раздавить или прихлопнуть, чтоб не летало и не портило общую картину. Впрочем, он так и сделал. Не пара я для Воронова-младшего для его сына совсем не гожусь ни в жены, ни даже в любовницы.
   ***
   Карину я забрала из школы сама. Она даже удивилась, что я приехала. Обычно в это время у меня разгар работы. Мы ехали в машине и пока она копалась в своем новеньком айфоне, я смотрела на нее и почему-то все еще чувствовала ту самую тревогу, которая появилась утром.
   - Мам, ты чего?
   - Ничего, милая. Соскучилась.
   - Да ладно, - она усмехнулась, - а кто вчера мне говорил, чтоб я испарилась и не мешала работать?
   - Ну я же несерьезно, - погладила ее по щеке и свернула на главную дорогу, в зеркале заднего обзора заметила джип, похожий на тот, что стоял у нашего дома утром, - сегодня работать не буду.
   - Мам, ты не заболела?
   Лицо серьезное, а я вижу, что издевается. Да, у меня вечно времени на нее не хватает из-за статей да подработок. Она права. Но сегодня выходной.
   - Давай купим что-то вкусненькое и засядем вечером за наши любимые фильмы.
   Я свернула к супермаркету, бросила взгляд в зеркало и снова увидела джип. Тот или не тот? Да что со мной сегодня? Мало что ли джипов черных в городе?
   - Ты как свой мейл откроешь, про все обещания забудешь, - фыркнула Карина.
   - Вот еще пару слов скажешь, и я передумаю.
   В этот момент джип нас обогнал и скрылся за поворотом. Я облегченно выдохнула.
   - Молчу-молчу. Мне только Лизке позвонить надо, я обещала, что вечером к ней заскочу.
   - Так зови ее к нам. Все вместе посмотрим.
   Я припарковалась на стоянке, и в этот момент в сумочке снова зазвонил сотовый.
   На экране незнакомый номер. Я ответила, пока Карина натягивала куртку и шапку, которые сняла в машине.
   - Да.
   - Лена?
   Пальцы сильнее сжали аппарат и сердце пропустило один удар.
   - Кто это?
   - Это Андрей.
   Я неожиданно для себя отключила звонок и перевела взгляд на Карину, которая уже открыла дверцу. Недалеко от нас припарковался все тот же черный джип.
   - Мам? Что с тобой? Кто это?
   Сотовый снова "запел" у меня в руках, а я смотрела на дочь, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.
   - Садись обратно, мы не поедем в супермаркет. Садись обратно я говорю.
   Она зло села на сидение, а я нажала на газ, сдавая назад и визжа покрышками. Телефон продолжал орать на весь салон.
   - Мама! Кто это? Что случилось?
   "Тот, кому совсем не надо знать о твоем существовании" - подумала я и выехала с парковки, сильнее вдавливая педаль газа.
  
  
   Глава 3
   "Настоящая власть не может быть дана, она может быть взята..."
   Из к/ф "Крестный отец"
   Воспоминания...
   Савелий Воронов... Он из тех, кто делит мир на черное и белое, правых и виноватых, гениев и идиотов, притом к категории первых относит только себя. Каким образом в одном человеке могли сочетаться две настолько разные системы ценностей? Абсолютная бескомпромиссность по отношению к другим и настолько блестяще провернутые сделки со своей совестью? Хотя странно, что такие вопросы задаю себе я - тот, кто и сам не смог до конца понять своих чувств к родному отцу. Коктейль из несовместимых по своей природе компонентов: ненависть с налетом любви, злобность с отпечатком благодарности, укор с послевкусием преданности. Но, как и в любом другом напитке, основной вкус оставался один, и в моем случае это... уважение.
   Не страх, нет... Каким бы жестоким он ни был, я чувствовал, что отец не причинит мне зла. Именно уважение... до неосознанного и вызывающего дрожь желания подражать. Стать таким же... Добиться того самого неприкрытого восхищения в глазах других, ставить на место одним кивком головы и заставлять содрогаться от ужаса даже того, кто направил тебе дуло в лоб. Потому что ему никогда не хватит смелости, глядя тебе в глаза, в которых полыхает угроза и ненависть, нажать на курок... И именно в тот момент подписать самому себе приговор, опуская руки и потупив к носкам твоих сапог свой потухший взгляд...
   Я часто думал над тем, зачем вообще ему нужен? Чтобы было кого воспитывать и учить жизни? Обычные люди в таких случаях заводят собак. Его постоянный контроль, резкость и тон, который не терпит возражений - как петля вокруг шеи, узел которой вплотную приближается к горлу. Когда имеешь дело с тем, кто сильнее тебя, существует лишь два варианта: уступить или уйти. Все зависит от того, насколько ценным является его дальнейшее присутствие в твоей жизни. И я все чаще стал ловить себя на мысли, что мне жутко хочется уехать. Туда, где никто не знает, чей ты сын, где не надо жить так, чтоб оправдать чьи-то ожидания и добиваться поставленных кем-то целей. Родители зачастую пытаются реализовать в своих детях несбывшееся мечты, хотят видеть их там, куда не смогли докарабкаться сами.
   Одно из самых мерзких чувств - непонимание. Когда ощущаешь, что истина, хоть ты и не можешь ее нащупать, где-то рядом. При этом каждый раз она выскальзывает из рук, оставляя после себя горький привкус разочарования, сомнений и неуверенности. Я чувствовал, что отец меня к чему-то готовил...
   С того самого момента, как я попал в дом к Ворону, меня по уши окунули в его кровавый мир. И если, будучи ребенком, все разговоры об убийствах, оружии, поножовщине, кражах людей и прочем беспределе воспринимал, как страшные сказки, то потом, год за годом, начинал понимать намного больше. Кучи замаранной в крови одежды, которую всегда сжигали, внезапные обыски и облавы милиции, после чего наш дом походил на хаос, и шелест купюр... в большинстве случаев все заканчивались услужливо-лицемерным "Извините, товарищ Воронов, за ложную тревогу".
   На особо несговорчивых находилась иная управа. И в этом вся правда жизни: даже если тебя нельзя купить, тебя всегда можно напугать. Инстинкт самосохранения и стремление защитить своих близких - безотказный рычаг, и он действует одинаково по обе стороны добра и зла. Доблестные герои в погонах - всего лишь беспроигрышный прием для создателей сериалов, которые в скором времени так щедро начнут клепать для поднятия престижа профессии и иллюзии справедливости в государстве.
   Но вместе с тем я ощущал, что мне позволяют доходить только до определенного уровня, после чего резко вытаскивают на поверхность. Дают ознакомиться с теорией, и при этом не замараться. Получить опыт, но ценой чужих ошибок. Я приходил в бешенство, делал наперекор, меня выворачивало наизнанку от ощущения, что я сижу на каком-то гребаном невидимом поводке, существование которого не мог доказать.
   Наши ссоры с отцом случались все чаще. Он никогда не выходил из себя, его монотонный, спокойный, холодный голос распалял меня еще больше. Он отмахивался от меня, как от щенка, который норовит испортить ему новые брюки. И чем больше моих эмоций вырывалось наружу - тем отстраненнее он становился, его лицо оставалось каменным - ни одного движения или кивка, только прямой и колючий взгляд.
   - Хватит лепить из меня ботаника и мальчика на побегушках. Я хочу заниматься делом, а не сидеть, как собака на привязи... Мне не десять лет, достало! Я не слабак и не долбанное тепличное растение!
   - Да, ты не растение, ты просто истеричная баба. Если будешь продолжать - уже через полчаса мне придется заказывать для тебя траурный венок.
   - А ты у меня спросил, как я хочу жить? И не тебе решать, когда я подохну...
   - Как ты хочешь жить? Насмотрелся сериалов про мафию, крестных отцов и прочую хрень? Я человека из тебя хочу сделать, а ты, вместо того, чтобы слушать, тявкаешь, как....
   В тот момент я впервые за все те годы, которые помнил отца, увидел, что слова смогли его хоть как-то задеть. Он сжал кулаки, на скулах заиграли желваки, открыл ящик стола, и, достав оттуда пистолет, протянул его мне:
   - Вали отсюда. Вот последнее, что ты от меня получишь.
   - Мне от тебя ничего не надо. Обойдусь!
   Я ушел из дома, ожидая, что мне станет легче дышать, и в тайне надеясь, что меня захотят остановить. Я так долго прокручивал у себя в голове этот момент, переживая каждый раз все новые эмоции - от эйфории до самолюбивого желания доказать, как он на самом деле во мне ошибался. Показать, что он мне не нужен. И самое главное - я искренне в это верил. Заявка на победу. Не ради себя - ради него. Чтобы он гордился, признал свою неправоту, и, в конце концов, начал уважать. Но почему-то на душе было гадко, словно я проглотил горькую пилюлю, которая обожгла горло и парализовала его. Я чувствовал себя так, будто засадил нож в спину тому, кто доверял мне. Верил настолько, чтобы подставить ее. Каждый из нас был эгоистом, который пытался доказать другому свою любовь.
   Куда может отправиться шестнадцатилетней парень, в крови которого бурлит адская смесь из злости, амбиций, обиды и желания покорить мир? Верно - к таким же, как и он. Собрав возле себя пару десятков отморозков, которым хотелось получить все и сразу, мы начали промышлять кражами. Дальше перешли на запугивание мелких коммерсантов, периодически вступая в противостояние с такими же группами вооруженных охотников за чужим добром, которые шли напролом - наглыми, жестокими и кровожадными. Нам везло. Чертовски везло. Мы работали сплоченно, четко, быстро и слаженно. Ни одной загвоздки, не одного прокола или пролета. Это давало уверенность и в то же время приближало к самой главной ошибке - убежденности в том, что удача избрала своих любимчиков раз и навсегда.
   Я поднялся в собственных глазах слишком высоко, и очень скоро мне пришлось за это очень дорого заплатить. Человек - весьма ненасытное существо, особенно когда чувствует, что в его руки начинают плыть деньги и власть. И я готов плюнуть в лицо тому, кто скажет, что сможет вовремя остановиться и довольствоваться тем, чего достиг. Уважения заслуживает не тот, кто смог получить, а тот, кто, отняв, смог сохранить. Я хотел не просто много, я хотел больше, чем другие. Конкуренция - древняя как мир, и чем проще механизм, тем легче его запустить и ждать, когда он принесет желанный результат.
   Я не мог смириться с тем, что мы топчемся на месте, как рыбешки на мелководье, в то время, как настоящие дела крутились на глубине. И спустя несколько месяцев решил: мы доросли до того, чтобы взять под свою крышу сеть столичных гостиниц. На тот момент территория, на которой находилась одна из них, не была ни за кем закреплена, и достанется она тому, кто шустрее, то есть мне.
   Начать "переговоры" с директором оказалось проще простого - уже через полчаса мы сидели в его шикарном, но безвкусно обставленном кабинете, а одна из интердевочек, именуемая секретаршей, принесла нам кофе в буржуйских фарфоровых чашках.
   Я уселся в обитый велюром стул, двое парней Толян и Скворец стояли у меня за спиной, поглядывая на дверь. Корт подошел к окну, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице возле центрального входа. Там, на случай тревоги, нас ждали остальные парни с заведенными тачками. Я, решив не терять время на предисловия, сразу приступил к сути:
   - Дорогие цацки, как для скромного управляющего совдеповским отелем, папаша. Объяснять, откуда бабло, будешь ментам, или хватит мозгов, чтоб делиться с правильными людьми?
   - Ну что вы, это все не мое. У нас, знаете ли, очень щедрые гости, которые в качестве благодарности.... - его маленькие пухлые пальцы, которые украшала массивная золотая печатка, отчего они казались еще более короткими, дрожали, а голос стал неестественно писклявым.
   - Харе заливать... спонсоры, подарки... Двадцать процентов или мы спалим твой гадюшник нахрен. Разговор окончен.
   - Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться..я...здесь через пару минут будут мои люди и вы пожалеете! Я в милицию пойду! Думаете, нет на вас управы, сопляки?
   Директор приоткрыл ящик стола и сунул туда руку. В этот момент Корт - он ближе всех находился к толстому и потному придурку, резко дернулся, и, зажав локтем шею старика, приставил пистолет к его виску. Я подорвался с кресла, и, упершись ладонями в стол, проорал:
   - Ты охренел, Корт? Отойди от него. Мы сейчас обо всем договоримся!
   - Какие, бл***, разговоры? Он нас лохами считает. Может уже своих шестерок вызвал, падла! Вытащи руку из-под стола, тварь! Нехрен вы***ся!- вдавил дуло сильнее.
   - Успокойся, Корт! Не кипишуй! Убери ствол!
   В этот момент директор как-то неловко дернулся и послышался выстрел.
   - Твою мать.... - выдохнул я, глядя, как мозги директора стекают по стене, Корт просто прострелил ему голову.
   - У него там, - пробормотал Корт, - точно ствол был.
   Но в руке у директора, когда он свалился со стула на пол, оказался просто носовой платок.
   Все дальнейшие события мелькали перед глазами, словно кадры из чертовски документального фильма, только я чувствовал себя так, словно наблюдаю за процессом со стороны. Замечая каждое движение, которое отображалось в моей голове как кадр десятикратно замедленной съемки и отпечатывалось там. Улавливая каждый звук, звучащий как искаженная запись на пожеванной магнитофоном ленте.
   Крики секретарши. Заблокированные выходы. Вой сирены... и холодный метал на запястьях.
   Нас привезли в СИЗО. Оставили одних, не подселяя никого чужого, и... просто ушли. Мы оказались в помещении, которое напоминало чулан. Его стены покрылись толстым слоем плесени, выделяя удушливую сырость. Скупые лучи света пробивались сквозь узкое окно, отображаясь на полу решетчатым узором. Проходили дни, а мы продолжали сидеть на грязных лавках, пялясь друг на друга, с каждым часом все глубже погружаясь в молчание. Выпендреж и борзость таяли на глазах, говорить не хотелось, казалось, даже воздух начинает пропитываться озвученным отчаянием. Нас не вызывали на допрос, не выдвигали обвинений, игнорировали любые вопросы. Полное пренебрежение. Изощренная пытка неизвестностью и молчанием.
   В конце концов пришел момент, когда у парней начали сдавать нервы. Именно в таких ситуациях проявляется характер, выносливость и эмоциональная стойкость. Было понятно, что нас не станут держать здесь вечно. Этот прессинг кому-то нужен и сейчас наше главное задание - дождаться, когда будут озвучены условия.
  
  
   4 глава.
   "Только не говори, что ты не виноват! Это оскорбляет мой разум!"
   (с) Крестный отец
  
   У человека всегда есть выбор: взять под контроль свои эмоции, сохранять здравый смысл и держаться с достоинством, даже когда к сердцу подбирается ядовитый плющ страха, или поддаться истерике, выпуская на поверхность испуганного, слезливого ребенка.
   - Граф, может ты наконец-то засунешь в ж**у свою гордость и позвонишь отцу. Одно его слово - и уже вечером мы будем отрываться в кабаке с телками, по две на каждого.
   - Иди нахрен! Никаких звонков!
   Корт подскочил со скамейки и, схватив меня за футболку, разбил мне лбом нос, срываясь на истерический крик:
   - Ты корчил из себя крутого главаря, так давай - вытаскивай нас из этого дерьма, а не веди себя как сопливый мудак.
   Я зарычал от боли, сорвался к чертям собачим, оттолкнув его со всей силы и, схватив за волосы, начал долбить головой об стену, еще и еще, вымещая свою злость... потому, что он прав. Каждое слово как обжигающая кожу пощечина. Они всегда шли за мной, беспрекословно выполняя любое указание, и все, что происходит с нами - моя вина. Я не мог остановиться, понимая, что в этот раз нервы сдают уже у меня - от беспомощности и осознания, насколько больно оказалось падать с придуманной высоты.
   На стене появились свежие брызги крови - они резко контрастировали на фоне старых, засохших потеков грязно-коричневого цвета. Эти стены впитали в себя не одну смерть, заглатывая последние выдохи тех, кто отправился отсюда в свой последний путь. Корт внезапно замолчал и обмяк в моих руках. В этот момент в камеру ворвались охранники. Один из них, оттащив за шкирку от Корта, прижал меня к стене, приблизился вплотную - я рассмотрел даже капли пота, которые выступили на его верхней губе, и, пробирая сверлящим взглядом, сказал:
   - Ну что, ублюдок, доигрался? Наконец-то. А то мы уже начали скучать... - он кивнул в сторону Корта своему напарнику, - этого убери, ночью отвезем в кочегарку...
   - Нету тела - нету дела, - тот поддакнул, откашливая и смачно сплевывая на пол.
   Я не мог понять, что за чушь он несет. Все, что происходило последние несколько дней, попахивало каким-то абсурдом. Они связали меня по рукам и ногам, заклеив рот скотчем и стали наносить удары по лицу. Я слышал хруст, корчился от боли и чувствовал, как захлебываюсь от потока собственной крови - соленой, вязкой, с привкусом металла. Когда я терял сознание, меня обливали ледяной водой, и опять били. Я не мог понять, чего они от меня хотят. Может, это просто больные на голову ублюдки, которые ловят кайф от чужой боли? Меня ведь не заставляли подписывать фальшивые протоколы, сознаваться в чужих преступлениях. Впрочем, на моем счету появилось свое собственное - первое особо тяжкое. А они просто издевались, словно хотели сломать, унизить, наказать и смешать с грязью.
   Но это было только начало... Разминка. Тренировка. Пробная репетиция. Потому что дальше я пережил то, что навсегда перевернуло все мои представления о мире, в котором я жил. Момент, когда в сознании происходит тот самый щелчок, который в одно мгновение порождает в тебе другого человека.
   Вы знаете, как рушатся иллюзии? Об этом знают даже дети. Вспомните, с каким вдохновением и предвкушением, закусив нижнюю губу, вы строили замок из песка на берегу моря, думая о том, как вас похвалит мама с папой, и наполнялись самой настоящей гордостью. И тут внезапно прожорливая пенистая волна в одно мгновение слизала все шпили и ограждения, сравнивая их с поверхностью земли. Все.... нет замка, нет похвалы от мамы с папой, ничего нет, кроме разочарования, обиды и недоумения - но как же так? Ведь всего секунду назад все было по-другому?
   Я не знаю, сколько времени провел в кабинете, сколько часов или недель прошло с момента, как меня вывели с камеры. Я проваливался в сон, выныривал из него, не понимая, какой сегодня день и время суток - все по желанию кукловодов. Они выматывали меня физически и морально, лишая сил и ломая волю. Потому что я четко осознавал, что в их власти, и с ужасом думал, какую пытку они решат попробовать следующей.
   Долго ждать не пришлось... Любая пьеса должна дойти до своей кульминации - видимо, единственные законы, которые действовали в этих стенах - это законы жанра.
   Я шел по узкому коридору, спотыкаясь, еле держась на ногах, и каждый раз, когда хотел опереться об стену, получал удар в спину.
   - Шагай давай, лошара... Твои дружки заждались...
   Открыв засов, он толкнул меня в камеру. Какая ирония - сейчас я был рад в ней оказаться, увидев Толяна и Скворца. Но, судя по их взглядам - тяжелым, свинцовым, исподлобья, - они готовы были разорвать меня на куски.
   - Вот урод... живой. На месте Корта должен был быть ты, тварь.. - каждое слово Толяна, кишащее ненавистью и злобой... - потому что это мы должны были расквасить тебе мозги.
   Всё произошло слишком стремительно. Он поднялся со скамейки и, сжав пальцы в кулаки, направился в мою сторону. Я приготовился к бойне, для начала намереваясь защищаться. Но всё произошло слишком стремительно. Вдруг позади меня оказался один из оперов, схватив за руки, он зажал моими пальцами пистолет и выстрелил в Толяна в упор. Тот упал на колени, прижимая руки к груди, пятно на его футболке разрасталось с каждой секундой и кровь начала просачиваться сквозь пальцы. Он посмотрел мне в глаза - в них застыло недоумение и все та же ненависть. Я дернулся, но мою руку словно сжали в стальные тиски, и, направив дуло на Скворца, ублюдок, за моей спиной выстрелил и в него. Несколько секунд, всего несколько секунд достаточно для того, чтобы отнять жизнь. И если тот, чье сердце остановилось, умер лишь физически, то я, хоть и продолжал дышать, стал мертвым внутри.
   - Что вы наделали, твари?! За что?! Что мы вам сделали?! - я орал так громко, что звук моего голоса оглушал меня самого.
   Они просто отшвырнули меня к стене, и ушли. Я упал на пол, почувствовав на руках что-то липкое - кровь. Целая лужа, которая расползалась под еще теплыми телами. Я начал лихорадочно вытирать ладони о ткань футболки, словно пытался избавиться от вины, которая осела на моих руках, въедаясь в кожу и вызывая неподдельный страх. Чувствовал, как тело начинает бить озноб, а к горлу подкатывает ком, мне казалось, что я не могу дышать, что кто-то зажал рукой мне рот и нос, дожидаясь, когда прекратятся конвульсии, чтобы закончить начатое, хотя рядом никого не было.
   Я резко вскочил на ноги и подбежал к двери, начал молотить в нее кулаками и выть, как животное, которое попало в капкан. Я кричал о том, как ненавижу, грозился убить, обещал отомстить, продолжая ударять руками по железному засову, сбивая в кровь костяшки пальцев, пинал ногами стены, переходя на просьбы, умолял выпустить меня, и через несколько часов этой дикой истерики, окончательно выбившись из сил, сполз вниз на пол.
   Я со всей силы вцепился себе в волосы, сжимая голову, мне хотелось, чтобы та боль, которая разрывала меня изнутри, пульсируя, ударяясь от одной стенки моей пустой оболочки к другой, прекратилась. Закрыл глаза, пытаясь нащупать внутри хоть одну мысль. Тщетно... В ней всплывали только воспоминания, где все были...живы.
   Вот мы садимся в машину, включаем музыку на полную громкость, открыв настежь окна, мчим с бешенной скоростью по дорогам города, не обращая внимания на причитающих пешеходов и сигналящих водителей. Эйфория, восторг и ощущение свободы, которая треплет наши волосы вихрем воздуха. Кажется, я даже смог сделать вдох, почувствовав, как легкие наполняются кислородом. Открыл глаза и получил со всей силы по затылку - именно так бьет наотмашь реальность. Реальность, в которой тела тех, с кем ты только недавно пел песни под гитару, коченеют и становятся синими. Я прикрыл рукой рот, еле сдерживая рвотный позыв, - в нос ударил резкий затхлый запах крови. Казалось, он наполняет всю комнату, смешиваясь с кислой сыростью, испаряясь и обволакивая, как ядовитый газ, не давая возможности не только дышать, но и забыть.
   Я опять закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание, придушив внутреннее ощущение паники. И опять вспышка... Мы в очередной потасовке, вокруг крик, ругань, угрозы, удары - "победитель получит все". Я чувствую резкую боль под ребром - один из отморозков пырнул меня ножом, хватило бы еще несколько ударов, чтобы я подох в этой подворотне от потери крови. И тогда меня спас именно Толян.
   - Да...ОН ТЕБЯ СПАС. А что сделал ТЫ? - очередное возвращение к реальности, которое цепкой рукой окунает под воду, наблюдая, как к поверхности поднимаются пузырьки - последние капли воздуха, покидающие мое тело.
   Мне захотелось подойти к ним ближе. Страх отходил, уступая место желанию попрощаться. Я видел их скрюченные пальцы, окровавленную одежду, глаза, которые уже начали терять свой блеск, становясь тусклыми и белесыми, и чувствовал, как заныло сердце. Эта боль не была острой, наоборот - тупой, ноющей, сдавливающей, с ней можно двигаться, разговаривать, даже есть и пить, но она никогда не уходит.
   Я подошел к телу и присел на корточки. Поднял руку, увидел, как она дрогнула, но, пересиливая самого себя, прикоснулся к лицу, чтоб закрыть ему веки. Кожу обдал холод. Глаз зацепился за очертания пятен, которыми начало покрываться тело и чувствовал, что отголоски паники опять начинают набирать обороты. Еще сутки, и трупы начнут разлагаться. Неужели я подохну здесь как собака, задыхаясь от вони, наблюдая, как гниют те, кого я звал друзьями?
   Какие слова можно сказать тому, кто тебя не слышит? Помолиться? Меня этому никогда не учили. Попросить прощение? Оно ему не нужно. Просто "прощай"... Просто обещаю...что не забуду.
   Я отошел в противоположный угол камеры, пытаясь хоть немного отстраниться от гнилостного запаха, которым пропиталась уже вся моя одежда. Стучать в дверь не было смысла. Я просто сидел на полу, глядя в одну точку на стене, и пытался заглушить в голове монотонный, жужжащий звук - вокруг тел уже начали роиться мухи. Не знаю, как назвать то, что я чувствовал? Смирение? Усталость? Равнодушие? Но внутри, в один момент, будто оборвалась какая-то невидимая струна. Раньше, затронув ее, можно было услышать самые разнообразные звуки, которые облачались в чувства - радость, восхищение, предвкушение, или наоборот - раздражение, ярость или ненависть. Сейчас там образовалась пустота. Если мне суждено здесь умереть, я сделаю это с достоинством, если каким-то чудом выберусь, этот жизненный урок, приправленный чужими проклятиями, кровью и запахом смерти, я запомню навсегда.
   ***
   Я лежал на кровати, в своей комнате, и уже несколько часов не отводил взгляда от картины, которая висела на стене. Словно сквозь туман вспоминал, как отец приехал за мной в то место, которое я всегда буду считать проклятым. У меня не было желания ни задавать вопросов, ни отвечать на них. Просто хотелось глотнуть свежего воздуха - настолько мало нам иногда нужно для того, чтобы жить дальше. Всю дорогу домой мы ехали молча, отец - за рулем, я расположился на заднем сидении. Ни одного взгляда, даже через зеркало дальнего вида, ни одного слова - любое было бы лишним.
   Лишь спустя время мы смогли поговорить. Я не хотел знать, каким образом он узнал, где я - подтверждение моих догадок разрушило бы и так едва тлеющие между нами чувства. Есть грань, которую переступать нельзя, даже если ее цена - самообман.
   - Андрей, ты можешь меня ненавидеть, ты можешь от меня отказаться и навсегда уйти из этого дома. И я приму любой твой выбор. Но сейчас я хочу объяснить тебе одну вещь. Ты совершил ошибку. Изначально. Которая повлекла за собой все остальные, и ты сам видишь, чем все закончилось. Ты сунулся в мир, не зная его законов. Ты взял под свое крыло людей, не умея ими управлять. И именно поэтому все смерти - и твоих друзей, и старика из отеля - они на твоей совести. Их в твоей жизни будет еще немало - но ты научишься воспринимать их как необходимость, а те четыре - они навсегда станут твоим личным грузом. Со временем он станет легче, но ты не забудешь.
   Я слушал то, что он мне говорит и удивлялся. Искренне. Самому себе. Потому что мне не хотелось ничего отрицать, доказывать, перечить. Мне казалось, что именно сейчас, в этот момент, состоялся наш первый искренний разговор, и он был своевременным. Потому что я не понял бы отца даже несколько недель назад. Я посчитал бы все его слова высокомерной нотацией. А сейчас каждое из них играло для меня суровой, но справедливой правдой.
   Да, я взялся за то, что мне не по зубам. При любом другом раскладе, не будь я сыном Савелия Воронова, моим уделом была бы роль пушечного мяса, шестерки на первой разборке. Теперь я понял и цену нашему везению, и поведение ментов, и все это ужасающее в своей циничности "представление".
   Вероятно, другой на моем месте возненавидел бы отца. Но я чувствовал совсем другое, потому что наконец-то начал понимать, чего он от меня ждет.
  
  
  
   5 ГЛАВА
  
  
   Я крутил между пальцами четки. Один шарик, второй. То медленно, то быстро и смотрел на жирного ублюдка, привязанного к балке под потолком гаража, куда мы притащили его еще ночью. Он покрылся потом и вонял, как помойная яма. Ненавижу запах пота. Вообще не переношу вонь. У меня какое-то странно обостренное обоняние. Можно сказать, люди определяют симпатии и антипатии "на глаз", а я "на нюх". Я все еще не спросил у него самого главного, наслаждался моментом. Питался его страхом. Человека далеко не всегда ломают побои. С кем-то это действует, а с кем-то нет. Психологический прессинг работает на девяносто процентов. Неизвестность - вот самое страшное оружие пытки. Впрочем, как и молчание. А мне нужна была та информация, которую он может не дать даже под самыми жестокими побоями. Нет. Я лгу. Этот тюфяк сломался бы от первого удара, просто мне нравилось то, что я делаю.
   Он висел здесь уже несколько часов. За это время рассказал мне где спрятана наличность, сколько бабла у него на банковских счетах и их номера вместе с секретными кодами, он рассказал мне сколько у него было любовниц и когда он трахал последнюю. Он перечислил всех своих врагов и друзей. Я же сидел на стуле напротив и смотрел на него, периодически вставая для того чтобы нанести удар четко в одно и тоже место - в печень. Потом возвращался обратно, под его скулеж и снова крутил в пальцах четки.
   Я знал насколько ему страшно и что через пару минут он начнет рыдать от безысходности и ужаса или помочится под себя. Они все рано или поздно мочились в штаны, когда понимали, что это конец.
   - Зверь! Заканчивай с ним. У нас других дел по горло.
   - Жди меня снаружи, я скоро.
   Я даже не обернулся к Меченому, а просто встал со стула и подошел к толстяку.
   - Антон Павлович..., - мужик дернулся на веревках и замычал, когда я щелкнул "бабочкой" и провел острием выкидухи у него по груди, - вы имеете медицинское образование, как вы думаете, если я суну лезвие вам под ребро я сразу пробью легкое или через слой вашего жира, я не доберусь туда?
   Тот снова дернулся и замычал, ведь ответить он мне не мог, так как его рот я плотно заклеил скотчем.
   - Эта рана будет смертельной? Или если я оставлю вас здесь висеть и уйду, через какое время вы сдохнете и насколько ваша смерть будет мучительной?
   В этот момент я содрал с его рта скотч, и он истерически завопил:
   - Кто вы? Чего вы хотите? Я все вам рассказал! Всё! Чего вы хотите от меняяя? Аааааа.
   Я обернулся чтобы убедиться, что Меченый вышел и приблизился к жертве:
   - Не все.
   Мужчина в ужасе смотрел на меня и над его верхней губой блестели капли пота. Он мелко трясся, как паршивая собачонка перед хозяином, чьи тапки она загадила, и когда я замахнулся, толстяк снова дернулся, он чуть ли не плакал.
   Я провел лезвием под ребром и слегка надавил, пуская кровь.
   - Люблю делать надрезы, маленькие, но глубокие. Чтобы доставляли максимум боли и долго не заживали.
   С этими словами слегка просунул лезвие и тут же вытащил. Его крик был похож на визг свиньи, а я рассмеялся.
   - Это царапина, с такими ранениями живут. С двумя, с тремя. А вот если я изрешечу твое тело - ты умрешь. Медленно. Здесь. Истекая кровью. Несколько дней назад Ворон передал тебе конверт с бабками. За что он заплатил тебе?
   - За услугу, - всхлипнул толстяк, - Он попросил меня кое-что изъять из архивов, поменять имена. Это было давно...Он обещал помогать мне...
   Я усмехнулся. Помогать значит? Или молчать? Но почему не заткнул рот навсегда тогда? Точнее, почему решил заткнуть ему рот именно сейчас?
   - Как давно попросил?
   - Пятнадцать лет назад.
   - О чем попросил тебя пятнадцать лет назад Савелий Антипович Воронов? Что ты изъял из архивов? И какие имена поменял?
   - Имя в свидетельстве о рождении.
   - Дальше, - я играл с ножом у него перед носом, а потом нервировал его, обходя со всех сторон и заставляя извиваться, чтобы попытаться увидеть мои действия. Остановился сзади.
   - Ничего больше, - он закашлялся, - Это пустяковая просьба. Ничего особенного.
   - Ничего особенного, говоришь? - я снова остановился напротив, - Настолько ничего, что он платил тебе каждый год? В чьем свидетельстве ты поменял имя?
   - Имя матери. В свидетельстве его сына. Господи, отпустите меня, это он вас послал? Так я больше не просил денег. Он сам мне платил. Я могу все вернуть. Честно! Только отпустите.
   - Какое имя было в свидетельстве?
   - Я не помню.
   Я усмехнулся и сделал еще один надрез у него под ребром. Подождав пока он закончит орать вытер лезвие о его штаны.
   - Вспомнил?
   Толстяк быстро закивал.
   - Я все скажу. Светлана ее звали. Ильина.
   Еще бы ты не запомнил, иначе ты бы не напоминал о себе Ворону каждый год. Ты не просто запомнил, мразь, ты даже записал или перефотографировал.
   - Год рождения запомнил?
   Он снова быстро закивал.
   - Да. Запомнил. 1954.
   - Старое свидетельство или копия остались?
   - Нет. Я все уничтожил...Я...
   Я посмотрел ему в глаза и потрогал лезвие, нарочно разрезал палец и слизал кровь.
   - Остались...у меня на даче. В чулане в чемодане с архивными папками. Мы можем поехать и найти вместе.
   Я и сам найду, не переживай. Притом найду в ближайшее время.
   - Я не попрошу больше денег. Отпустите. Вы обещали., - заскулил он, начиная понимать, что вот теперь он реально сказал мне всё и соответственно его жизнь не стоит больше ни гроша.
   - Конечно ты больше не попросишь.
   Когда я выходил из гаража, труп толстяка валялся на полу, с выколотыми глазами и стодолларовой купюрой во рту.
   Я вытер лезвие ножа и швырнул его в кусты. Меченый пошел в гараж, потом вышел оттуда и сплюнул.
   - Твою мать, Зверь.
   Он бросил на меня взгляд исподлобья, и отвернулся.
   - Все. Поехали. Тебя домой, а мне еще пару дел провернуть надо. Я уеду из города ненадолго. Ворону скажешь по его делам поехал. У меня там может не быть связи.
   Значит, еще одна девка, Ворон? Скольких же ты перетрахал тогда? И зачем имя сменил? Чтоб твой драгоценный отпрыск не нашел мамашу? А тот, как лох цветочки возит Самойловой на кладбище.
   Я вспомнил, как Ворон позвал меня к себе, когда дал задание убрать Павловича и, прикрыв дверь кабинета, кивнул на кресло. Весь такой холеный, пахнущий дорогим одеколоном, с сигарой в длинных пальцах. Плеснул виски в стакан и щелчком подвинул его мне.
   - У меня к тебе дело, Зверь.
   Конечно, у тебя ко мне дело, и видать грязное, если ты меня позвал. Ты всегда обо мне вспоминаешь, когда нужно запачкаться. Притом запачкаться аккуратно. Так чтоб понятно было кто, а доказать невозможно. Эдакая игра на узнавание, устрашающее тех, кто думает перейти дорогу Ворону.
   Сава подтолкнул мне конверт.
   - Там имя и деньги.
   - Сроки?
   - Вчера.
   Я усмехнулся. Что ж так сильно припекло? Наверняка связано с приездом его сына.
   - Понял.
  
   ***
  
   Я смотрел на окна трехэтажного старого дома и прикидывал насколько незаметно могу проникнуть в квартиру на последнем этаже. Если начать ломиться в окно, то все эти бабушки-старушки любезно растрепавшие мне душещипательную историю алкоголички Светланы Ильиной, сдадут меня ментам с потрохами. Оставалось попробовать войти через дверь. Если судить о том, что мне рассказали, то квартира старая и обветшалая. Сомневаюсь, что там навороченный замок, скорей всего старый совдеповский, легко вскрываемый шпилькой или отмычкой. Так будет намного меньше шума. Я дождался темноты, чтобы понять есть ли кто в доме. Потому что у Ильиной, которую много лет назад увезли в белой горячке в какой-то гадюшник, остался сожитель, наклепавший ей троих детей. Этот сожитель иногда являлся в квартиру отоспаться и дружков приводил, в том случае если не допивался до ручки и мог найти дорогу домой. Детей давно отобрали и распихали по интернатам.
   Я повел печами. Это какой падалью надо быть, чтоб спиться, когда у тебя трое по лавкам. Никогда не понимал почему алкоголиков и наркоманов считают больными людьми и жалеют. Еще б назначали им пособие по болезни, как на западе. У меня они кроме презрения ничего не вызывали. У человека всегда есть выбор кем стать и если он выбирает стать живым мертвецом, то это только его выбор и пусть за него расплачивается. Не хрен таких жалеть. Жалость вообще непотребная эмоция. Их бы стерилизовать в детстве, чтоб не плодили таких, как и они сами...или такого, как я. Беспризорника, сына шлюхи-наркоманки, которую прикончил сутенер за то, что обслужила мало клиентов.
   Свет в окнах так и не зажегся. Могу себе представить, что там за вонище в их квартире. Надеюсь меня не зря несло в эту глушь. Я посмотрел на машину, прикидывая вероятность того, что ее угонят. Вряд ли здесь такую вообще видели.
   Поднялся на третий этаж, усмехнулся, увидев трухлявую дверь с облупившейся краской. Посветил фонариком в замочную скважину. Дело двух секунд.
   Через минуту, я уже прикрыл ее за собой изнутри. Освещая себе дорогу. Твою ж мать. Всё в битых стеклах, разводах и ещё какой-то липкой дряни. Похоже здесь никого не было пару недель. Осторожно ступая я забрел в комнату. Понятия не имею зачем я здесь и что именно ищу, но мне нужны доказательства смены фамилии в свидетельстве о рождении Андрея Воронова, как и материнства Ильиной, а то меня начали терзать смутные сомнения не зря ли я сюда приперся и не наврал ли мне Антон Павлович, земля ему пухом...Ну или грязный пол гаража.
   Я открывал ящики, вываливая содержимое на пол и перебирая бумажки. Чертовски не просто это делать, довольствуясь только освещением от фонарика.
   Какого барахла здесь только не было. В гостиной я так ничего и не нашел, кроме фотографий самой Ильиной в молодости. Красивая она была. Даже очень красивая. Понятно почему Ворон позарился. Было на что. Сунул фотки в карман. Зашел в спальню, здесь меньше воняло сыростью и затхлостью и под подошвами не хрустело стекло. Я посветил на железную кровать, на пол, застеленный каким-то драным, засаленным половиком и подошел к комоду на трех ножках - вместо четвертой лежали пара книг.
   После опустошения двух ящиков я начал злиться. Ни хрена здесь нет, кроме настолько непотребного хлама, что мне просто хотелось вымыть руки от омерзения. Квартира, судя по всему, была пристанищем не только алкоголикам, но и наркоманам. Я находил в ящиках шприцы и матерился, стараясь не уколоться этой дрянью.
   Внезапно позади меня скрипнули половицы, и я резко обернулся, освещая комнату - пусто. Примерно такой же звук издавал я, когда ходил по комнате. Но здесь никого нет, разве что... Я направился к кровати и прищурившись достал из-за пояса нож. Палить из ствола не самая умная затея, а тот, кто сидит под кроватью явно спрятался от меня.
   Через пару секунд я уже держал за шкирку, извивающуюся и царапающуюся, как дикая кошка, девчонку. Тряхнул ее пару раз, чтоб успокоилась. Раздумывая вырубить ли ее сейчас или дождаться, когда заорет.
   - Эй! Угомонись! Угомонись я сказал!
   Я посветил ей в лицо, и она зажмурилась. Малолетка. Совсем ребенок. Лет четырнадцать не больше.
   - Я милицию вызову! - пропищала, как мышь, а я рассмеялся и тряхнул ее снова, пытаясь понять, что "оно" такое и как сюда попало.
   - Ты кто? Зачем в чужом доме прячешься?
   - Это мой дом, - она пыталась смотреть на меня. Но я слепил ее фонариком, - а ты вор.
   Захотелось расхохотаться. Вор. Можно подумать здесь есть что воровать. Я вспомнил лицо Ильиной на фото и снова бросил взгляд на девчонку - это её дочь. Та самая, которая по словам соседки, в интернате неподалеку якобы находится. Сестра Андрея Воронова. О которой тот ни слухом ни духом...Впрочем, я сам еще не уверен, что Ильина была его матерью.
   - Не вор. Родственник.
   - Нет у нас родственников, - снова попыталась вырваться, и я поднял ее повыше и осветил с ног до головы. Темноволосая пигалица. Худющая. Кожа и кости. В каком-то свитере страшном и штанах рваных. Босая.
   - Есть. По линии матери. Я за документами пришел. Не знаешь, где мать все документы хранила?
   - Отпусти меня - скажу.
   - Заорешь - вырублю. Усекла?
   Она кивнула, и я поставил ее на пол, продолжая светить в лицо.
   - Нет у нее документов. Пропили они все. Даже паспорта свои пропили.
   Гадство придется ехать к покойному "тюфяку" на дачу и искать там, а если наврал - то я облажался.
   В этот момент кто-то закопошился в замке, и входная дверь со скрипом отворилась.
   Девчонка хотела улизнуть, но я сцапал ее за шкирку и прижал к себе, чтоб не брыкалась.
   - Тихо ты! Кто там? - шепотом спросил.
   - Отец вернулся, - как-то обреченно прошептала она. Я снова посмотрел на неё и вдруг понял, что пряталась она не от меня, а от того, кто только что вошел в квартиру и заорал прямо у порога.
   - Дашка, сучка, спряталась? Найду патлы выдергаю. Водки принеси. Дааашкааа.
  
  
   6 ГЛАВА
  
   Если бы Красная Шапочка не пошла в лес, то любви бы не случилось...
   (с) Delfik
  
  
   Я забилась в угол, в коридоре, растирая плечи холодными пальцами. Тусклая лампа без плафона освещала грязный кухонный стол с двумя граненными стаканами и бутылкой посередине, а за ним двоих мужчин. Отец беспрестанно наливал себе, Вор (Вором назвала, потому что имя он мне не сообщил) не сделал даже глотка. Я рассматривала парня с любопытством и настороженностью. Раньше таких, как он, у нас здесь не видела. Понятно, что бандит, в квартиру влез профессионально, но он иного поля ягода, чем наша шпана районная, которая тачки взламывает и по хатам шастает. Вор был похож на хищника. Очень опасного хищника. Только пьяный отец этого не замечал и болтал без остановки, а Вор смотрел на него, откинувшись на спинку стула, и крутил стакан то в одну сторону, то в другую. На его пальце поблескивал массивный золотой перстень, и я поняла, как смешно прозвучала моя фраза, когда я назвала его вором. Может он и вор, конечно, но в нашей квартире явно не за этим появился. "Гость" напоминал мне пантеру. Притом пантеру, которая видит добычу, но слишком мелкую и прекрасно знает, что сможет сцапать её в любую минуту.
   Когда вернулся отец, я так испугалась, что думала, мое сердце остановится в горле. Выцепив осоловевшим взглядом меня и Вора, тот заорал на всю квартиру, что я, шлюха малолетняя, хахаля привела. Стало обидно, но не за шлюху, он меня так постоянно обзывал, а за то, что была б шлюхой - жилось бы мне намного легче. Да, почти шестнадцать, но это только наивные взрослые верят, что в шестнадцать все беспросветные дети малые и наивные. У нас в интернате такое вытворяли, что некоторые взрослые сдохли бы от смущения, а кто-то от гадливости и ужаса. Отец всегда намекал, что я могу приносить пользу семье не учебой в этом гадюшнике, а...иными и древними, как мир, способами. "Давно могла отца обеспечить, дрянь неблагодарная". Иногда я задумывалась - он точно мой отец? Потому что прочитанные мной книги, где родители неизменно любили своих детей, холили и лелеяли, явно отличались от получаемого жизненного опыта. Только вечно пьяное, вонючее чудовище все же было моим отцом, к сожалению. Иногда, будучи помладше, я мечтала, что в один прекрасный день окажется, что мой настоящий куда-то уехал, а теперь ищет меня изо всех сил и рано или поздно найдет. Мечтать об этом я перестала в десять, когда мать увезла скорая, а обратно её уже не вернули. Меня забрали соцработники, уверяя в том, что в интернате я забуду о плохом обращении, голоде и найду друзей. Ха! Черта с два! Меня там избили почти до полусмерти в первый же день за то, что я, новенькая, свою запеканку съела и не поделилась, как это было у них заведено. Но сбегала я оттуда не поэтому, давать сдачи я научилась очень быстро и очень больно, а по другой причине...
   Отец орал и матерился, но броситься на Вора не торопился. Все же не окончательно мозги пропил, потому что кроме ножа у гостя и ствол имелся, слева, под кожанкой. Думаю и отец об этом догадывался.
   Я пистолет хорошо щекой почувствовала, когда Вор придавил меня к себе, чтоб не вырывалась и не кричала.
   Гость привлек внимание отца деньгами, вот так просто достал из кармана, продолжая меня держать, повертел купюры в пальцах, как дразнят подачкой голодную собаку, и отец, сменив гнев на милость, тут же заткнулся, а потом опасливо приблизился, сцапал и зажал в кулаке. Купить бутылку гость ему не дал, понимал, что отец сразу завеется куда-нибудь, за водкой меня послали.
   Я забежала к тете Дусе в соседний дом и принесла домой самогон. Сдачу Вору отдала. Когда поставила на стол бутылку, отец вдруг замахнулся, но Вор перехватил его запястье.
   - Она самогон притащила!
   - Тебе какая разница? Пей давай. Девку не трогай.
   - Могла и водочки купить на твои-то бабки, - он заржал, показывая гниловатые зубы. - Сучка, нахлебница хренова. Сидела бы в интернате своем, нет - сбегает вечно, а мне корми, пои. Мне б себя прокормить. Что смотришь, дрянь? Спасибо скажи, что обратно не отвез, а ты отцу - самогон, небось, сдачу забрала? Глянь, какой гость важный у нас.
   Конечно важный, для него любой, кто при деньгах, важный. Почему сбегаю? Потому что. Не важно, почему. Если к тебе, чудовище, иду, значит лучше здесь, чем там.
   Я снова на гостя посмотрела. Высокий, худощавый, но сильный, словно из гранита высечен. Когда прижимал к себе, даже больно было. Интересная внешность у него - волосы черные, брови вразлет, кожа смуглая, обветренная, а глаза голубые. Может, и не русский. Родственник? Ага, а я королева Виктория. Он вообще на цыгана смахивает. С него такой наш родственник, как с меня та самая королева.
   Снова потёрла плечи. Сильно сдавил, еще синяки останутся. Ну и черт с ними с синяками, одними больше, одними меньше. Я итак в горошек вся. В огроменный такой, багрово-сине-зеленый горох. Лишь бы отец больше не лютовал. Три дня назад он меня чуть не убил, когда водку свою проклятую не нашел. Называл Светкой-шлюхой и бил пряжкой ремня солдатского, приговаривая, что я его пойло с кем-то выпила. Куда попадал - туда и бил. Я только голову руками прикрывала и скулила, как собачонка.
   Соседи уже давно ментов не вызывали. Привыкли или просто наплевать. Скорее, второе. Здесь всем и на всех наплевать. Отца тогда собутыльник от меня оттянул, а потом три дня их не было. Думаю, что отец выручку пропивал. Он грузчиком подрабатывал, а там наличкой платили. Только бабки получит - сразу пить. Я за это время отлеживалась, к синякам лёд прикладывала и ревела. Не куда мне пойти. Даже в больницу нельзя - в интернат вернут. А туда нельзя. Никак нельзя и кроме этого оборотня у меня нет никого. Братьев найти смогу, только когда школу окончу, а мне еще год учиться. Училась я хорошо, но не потому что умная такая, а потому что я хотела другой жизни. Уже тогда я решила, что, когда вырасту, буду всегда получать то, что хочу. Всегда. Любыми способами.
   Парень отца выспрашивал насчет матери. Я особо не понимала, что именно он хочет, но спрашивал про фотки старые и про ребенка какого-то. Отец сказал, что мать шалавой была, и с кем она там путалась до него, он не знает. Могла б - я б ему глаза выколола той самой вилкой, которой он куски колбасы с тарелки цеплял. Вор ответил, что если не помнит, то тогда ему пора, и бутылку со стола прихватил. У отца сразу амнезия прошла.
   Я и сама слышала историю, как в молодости мать с каким-то богатым крутила и ребенок у нее от него был, потом мужик ее бросил и мать пить начала, а через время он вернулся и сына отобрал. Мать не любила рассказывать об этом, но иногда пьяная, она рыдала и кого-то из моих братьев Андрюшенькой называла и как-то фотографию мне показывала с темноволосым и кареглазым мальчиком. Она её от всех прятала. Мать нас очень любила и никогда меня не била. Просто слабая она оказалась...и жизнь такая у нее. Не повезло.
   Я снова посмотрела на Вора. Внимательно слушает, но, судя по всему, ему этого мало. Отец вроде и отвечал на вопросы, но, когда гость, подавшись вперед, спросил насчет документов, меня позвал.
   - Дашка, сюда иди! Сюда, я сказал!
   Я встала, одёрнула свитер и подошла к столу.
   - Пусть еще бухла принесет, - отец нагло осклабился, - я так лучше вспомню, где документы Светка прятала.
   - Не покупайте ему, он ничего не скажет. Он песни петь будет или драться полезет.
   - Молчи...ик...сучка! Убью! Я так говорить не буду - у меня бутылка пустая.
   Вор дал мне денег.
   - Купи.
   - Давай, Дашка, пойди еще принеси. Иди, а то выдеру!
   Пока я копошилась в коридоре, натягивая прохудившиеся сапоги, Вор вышел ко мне.
   - Даша, ты куда за самогоном бегаешь?
   - К соседке, - угрюмо сказала я, поднимая воротник куртки.
   - Что у нее еще есть, у соседки твоей?
   - Все у нее есть. Она на базаре торгует.
   - На. Купи себе, что захочешь, самогон не покупай, поняла? - он протянул мне деньги.
   - Не надо. Я не голодная.
   С детства не любила ни у кого ничего брать. В этой жизни за все надо платить. За жрачку платить не хотелось. Особенно этому. Мне он и нравился, и не нравился. Чего это вдруг добрым заделался? В этот момент у меня громко заурчало в животе. Он усмехнулся, и я на секунду засмотрелась. Как короткое замыкание. Улыбка очень красивая и глаза светло-синие. Такие разве бывают? Вор мне деньги сунул, пока я пялилась, как дура, хотела руку одернуть и манжет пальто задрался. Теперь он пристально смотрел на моё запястье, покрытое багровыми синяками.
   - Отпусти! Чего уставился?
   Но Вор сжал сильнее, я видела, как на его скулах заиграли желваки, поднял на меня взгляд и прищурился. Потом резко повернул мою голову в сторону, удерживая за подбородок, за ухом красовался такой же багровый след, но там еще и кожа лопнула. Я вырвалась, зло отшвырнула его руку.
   - Отец? - спросил и глаза сверкнули. Нехорошо сверкнули. Даже мороз по коже пошел.
   - Не твое дело! - огрызнулась и снова подняла воротник. Вор сцапал меня за шкирку, насильно сунул деньги в руку.
   - Купи, я сказал, и дольше там побудь, поняла? - вот сейчас его голос звучал иначе, страшно звучал, угрожающе, - Конфет купи. Чтоб сдачи не было. Я проверю. Давай иди, малыш.
  
   ***
  
   Никуда не пошла, в коридоре притаилась. Знала я, что будет. По глазам гостя поняла, по тону голоса. Такие, как этот, не платят, они своё иными способами получают. Послышались сдавленные крики и звуки ударов - Вор отца прессовал и сильно прессовал. Тот все вспомнил. Все отдал. Оказывается, не пропил документы, прятал. Не могу сказать, что мне его жалко было, но и удовольствия я не испытывала. Отец все-таки. Мразь, но отец. Пусть живет. Только понимала, что ментов звать не стану и в квартиру не пойду. Под руку Вору попасть не хотелось. А потом я услышала его голос:
   - И еще, падла, хоть пальцем девчонку тронешь - вернусь и кастрирую. Яйца отрежу и сожрать заставлю. Понял? Понял, я спрашиваю?
   - Таааки Дашка тебя привела, сука малолетттняяя!
   Звук удара:
   - Это ты сука и тварь гнилая! Понял, что я сказал?
   - Понял...Не бей. Все понял. Не трону дрянь. Мамой клянусь.
   Еще один удар.
   - Никогда не клянись самым святым, урод!
   - Не буду клясться, только не бей, ты мне почки отбил....ааааа!
   - Ничего, в больничке поваляешься, харчи казенные нахаляву похлебаешь и протрезвеешь заодно.
   - Оххх ребра сломал.
   - Не скули, тварь! Скажи спасибо, что живой. Урыл бы суку! Пальцы повыдергивал!
   Я судорожно выдохнула. Нельзя мне теперь домой. Отец оклемается и убьет меня. Ни в какую больничку не поедет. Он все на мне выместит. Я медленно спустилась по ступенькам и посчитала деньги. Мало, конечно. Ни на что особо не хватит. Посмотрела на шикарную тачку парня. Мерседес. У нас я таких не видела. Красивый, черный, блестит от капель росы. В этот момент Вор вышел из подъезда, направляясь к машине. Я спряталась, присев сбоку.
   Он подошел к багажнику, открыл и достал оттуда какую-то папку, в этот момент его мобильный затрещал и он, закурил, ответив на звонок, повернувшись к дому и спиной ко мне.
   - Да. Разобрался, нашел. Завтра буду в столице. Все отлично. Давай. Связь тут плохая.
   Когда он обернулся захлопнуть багажник, я уже удобно устроилась там на каком-то одеяле, прикрылась и молилась, чтобы Вор меня не заметил. Он и не заметил, а у меня адреналин шпарил по венам и гудел в ушах. Понимала, что творю нечто сумасшедшее, безумное. Только назад дороги не было, не в интернат, ни к чудовищу я не вернусь. А вот в столицу я хотела попасть.
   Когда машина заревела и сорвалась с места, Вор включил обогрев и стало тепло, а потом на всю врубил музыку.
   Я лежала, спрятав руки под мышки, чтобы согреть замерзшие пальцы. Даже задремала. Про голод совсем забыла.
   Когда выныривала из сна, думала о том, что теперь начну другую жизнь. Пусть и на улице первое время, но зато подальше от этого проклятого места. Может, братьев найду. Они взрослые уже все.
   Ближе к утру машина остановилась, и я затаилась, прислушиваясь. Усмехнулась. Понятно, человеческие потребности никто не отменял. Напрасно я расслабилась, потому что крышка багажника резко открылась и меня за шкирку выволокли наружу, швырнули на обочину, и я проехалась животом по асфальту. Шапка в кусты укатилась.
   - Это что за гребаный сюрприз, а? Совсем охренела, мелкая?
   Вор курил и смотрел на меня исподлобья, пока я вставала, искала шапку. Рассвет топил трассу в сером тумане и срывались мелкие капли дождя. Ветер крутил оранжевые смерчи листьев прямо у меня перед носом.
   - Нельзя мне там оставаться, - сказала я, отряхивая колени, - ты его, а он меня потом.
   - В интернат свой иди, - Вор нахмурился, делая сильные затяжки и выпуская дым с паром вместе.
   - И туда нельзя. Понимаешь?! Нельзя!
   - А мне какая разница? - он пожал плечами, руки в карманы сунул, зажимая сигарету зубами.
   - Никакой. В столицу подбрось.
   Вор усмехнулся. Унизительно осмотрел меня с ног до головы.
   - И что ты там делать будешь? Работу искать? Тебе ж, наверное, и пятнадцати нет. Давай, девочка, вали обратно в Мухосранск свой. Никто тебя в столице не ждет. Не будь идиоткой. Я недалеко отъехал. Деньги на автобус у тебя есть. Ты ж конфеты не купила?
   - Не купила, - буркнула я.
   Он выкинул окурок и направился к машине, а я бросилась следом и вцепилась ему в руку. Если уедет - конец мне. Идти совсем некуда. Меня менты сцапают и в интернат вернут.
   - Пожалуйста, отвези. У меня там братья. Я найду их. В интернат нельзя. Там нас...там...
   Он обернулся и стиснул челюсти, глядя мне в глаза, и я снова подумала, что взгляд у него невыносимый, очень тяжелый.
   - Что у вас там?
   - Что? Продают папикам-педофилам всяким. Это вам по телеку показывают чистеньких деток с несчастными глазами, а там ад. Понимаешь?
   Он усмехнулся ровно на секунду, а потом сгреб меня за капюшон.
   - Врешь!
   - Зачем? Думаешь, мне нравится у отца жить? Но лучше побои. Я в интернат не вернусь.
   - Зачем?! Чтоб на жалость надавить. Я тебя сам сейчас в интернат отвезу. В столицу она хочет. Совсем дура что ли? Кому ты там нужна? Книжек начиталась? Фильмов насмотрелась?
   - Отвезешь - я сбегу. Какая разница. Не буду я там. Не хочу...страшно мне.
   - А я, значит, не страшный по-твоему? Может, я хуже всех этих папиков вместе взятых. Ты не знаешь, кто я!
   - Не страшный. Ты меня не обидишь.
   Засмеялся, но зло и мрачно, склонился к моему лицу.
   - Дура наивная. А на улице, в столице, думаешь не страшно? - прорычал и сдавил пальцами мои скулы. Я быстро заморгала, но взгляд не отвела.
   - Везде страшно, но там страшнее...Там детей продают.
   Он долго мне в глаза смотрел, словно пытался понять, лгу ли я. Потом молча оттащил к машине и затолкал на переднее сидение. Когда не развернулся, а поехал по прямой, я с облегчением выдохнула. Выиграла. Странно, но хищник почему-то мне поверил и пожалел. Хотя он совсем не похож на тех, кто хоть кого-то в своей жизни жалеет.
   Через несколько километров мы остановились на заправке, и Вор таки купил мне конфеты, а еще сэндвич и стакан с какао.
   - Даша значит? - спросил и снова музыку включил.
   Я кивнула с полным ртом.
   - Да-ви-на.
   - Как? - он засмеялся, надкусывая свой сэндвич и выруливая на дорогу.
   Я проглотила последний кусок бутерброда, запила какао и повторила:
   - Дарина. А тебя как звать? Вор тебе не очень подходит.
   - Ты назвала меня Вором? - снова улыбается, а я смотрю и понимаю, что отвести взгляд получается с трудом. Красивый он, Вор этот. Очень красивый. Сейчас, когда совсем светло, я могла даже рассмотреть и щетину на скулах, и ровный прямой нос. А еще у него ресницы длиннющие.
   - Да. Как еще? Ты не представился.
   - Тебе кличку или имя?
   - Ну я же тебе имя сказала.
   - Макс.
   Макс...Ему подходит. Я откинулась на сиденье и с наслаждением сунула шоколадную конфету в рот. Откусила половинку и, завернув в бумажку, хотела спрятать в карман. Внезапно резко повернула голову - Макс внимательно на меня смотрел, периодически бросая взгляды на дорогу.
   - Ешь мелкая, не жалей. Я еще куплю.
   Наверное, именно тогда я и влюбилась в него.
  
  
   7 ГЛАВА
  
   Если не можете избавиться от скелета в шкафу, заставьте его станцевать.
   (с) Джордж Бернард Шоу.
  
  
   Наконец-то самолет приземлился. Казалось, полет длился бесконечно. В голове - рой мыслей, они переплетались между собой, вытесняли друг друга, чтобы, в конце концов, запутаться в какой-то уродливый узор. Слишком много вопросов, которые звучали, как вой сирены, разбивая вдребезги попытки проанализировать информацию.
   Я ступил на первую ступеньку трапа и в лицо ударил пронизывающий ветер. За ворот пальто пробирался дождь, его ледяные капли расползались по позвоночнику трещинами озноба. Привет от родины - отрезвляющий, отдающий холодом, в унисон нарастающей тревоге.
   На парковке меня ждал Александр Владимирович по кличке Афган - один из приближенных людей отца. Я никогда его так не называл, испытывая какое-то особое уважение, да и вырос я на его на глазах. Поздоровавшись и пожав друг другу руки, мы сели в Мерседес. Откинувшись на спинку сиденья, я глубоко вдохнул, рассматривая толпу снующих людей. Шансы встретить ее здесь нулевые. Но, тем не менее, я провожал взглядом любую белокурую женщину, которая проходила мимо. За последние несколько часов я думал о ней так много, что мне казалось помню её черты до мельчайших подробностей.
   - Андрей, ну что, поехали, отец, уже заждался...
   - Мы не поедем к отцу. Я забронировал номер в "Александрии", отвезите меня туда.
   - Но Ворон приказал...
   Он сделал паузу, которую я не собирался затягивать.
   - Я еду в гостиницу. Оттуда приеду на кладбище. Во сколько похороны Царя?
   - В 15.00
   - Я буду вовремя.
   Мы перекинулись еще парой дежурных фраз, но разговор не складывался. Чувствовалась натянутость и каждый из нас не мог дождаться, когда автомобиль наконец-то вырвется из пробок, и мы доберемся до места назначения.
   Я смотрел в окно, на проносящиеся мимо здания, но словно не замечал, насколько изменился город. Настоящий мегаполис. От серых и грязных улиц, которые я в спешке оставил много лет назад, почти ничего не осталось.
  
   - Да куда ты прешь...придурок! Ты бы еще на встречку выехал, дебил, бл***! - Александр Владимирович открыл окно и орал в сторону белого Ниссана. Парень за рулем вжался в сидение и перепугано наблюдал за затором, который образовался всего за несколько минут. Остальные водители начали сигналить, нервно жестикулировать, бить руками по рулю, сопровождая все свои движения отборным русским матом, который можно было с легкостью разобрать по движению губ.
   - Вот теперь я почувствовал, что дома... - слегка ухмыльнулся, люди сами порой не подозревают, насколько нелепо могут выглядеть, особенно когда не видят себя со стороны. Произнесенная фраза немного разрядила обстановку.
   - Сынок, если проблему с дорогами решить удалось, то идиоты - неистребимы!
   Через несколько минут мы подъехали к гостинице и я, взяв в руку чемодан, вышел из машины, поблагодарив Афгана направился к центральному входу.
   Перешагнув порог номера, подошел к журнальному столику, чтобы быстрее включить ноутбук. Сбросил с плеч пальто и швырнул его на кровать. Сейчас на связь выйдет человек, который предоставит мне всю информацию на Лену. Я в который раз пересмотрел содержимое конверта. Свидетельство о рождении Карины Градовой, результаты теста ДНК и фото.
   Мне предстояло выяснить, чьи руки оказались настолько длинными, чтобы заполучить для анализа мои образцы. Без помощи человека с моего окружения не обошлось. Предательства давно перестали меня удивлять, скорее - оседали на душе неприятным осадком, заставляя действовать и принимать твердые решения. Данный вопрос пока отодвинут на второй план как второстепенная деталь, ведь сейчас главное - понять, кому все это нужно? Подлинность теста ДНК не вызывала никаких сомнений - перепроверить данные можно за несколько дней, и тогда основа, на которой тот, кто затеял эту игру, разлетится вдребезги.
   Взгляд опять скользнул на фото. Я взял их в руки, унять легкую дрожь не получалось. На каждом снимке - живое доказательство обмана, в котором я жил последние годы.
   Вы знаете, в чем горечь насмешки судьбы? В ее оглушительном смехе над тем, как рушатся ваши представления о собственной жизни.
   Когда-то я поклялся себе, что мой ребенок никогда не узнает, что такое одиночество. Что я никогда не позволю ему чувствовать себя ненужным. Потому что быть сиротой при живых родителях - хуже, чем оплакивать их смерть. Считайте это личным принципом Андрея Воронова. Без лишнего пафоса или претензией на добродетель. Потому что детям всегда приходится принимать чей-то выбор, их судьба - результат чужого решения.
   И сейчас, вглядываясь в карие глаза на фото, я словно видел свое отражение, а горло сдавливала та самая горечь. Обещания, которые я давал себе, нарушили вместо меня. Дышать становилось все сложнее, а ощущение того, что ложь вытесняет собой даже воздух, с каждой секундой все больше обострялось. Сжал кулаки до хруста, стиснул зубы до скрежета и боли в скулах, пытаясь хоть как-то сдержать тот вихрь эмоций, который разрывал меня изнутри. В голове калейдоскопом проносились картинки и отрывки фраз. Я лихорадочно перебирал свои догадки и не мог нащупать, с какого именно момента все это началось? Теперь неслучайным казалось все: наш с Леной разговор, убийство в том баре и мой вынужденный отъезд. Что за гребанные игры? Вопрос завис... Так бывает, когда уже знаешь ответ, но он настолько горчит, что хочется выждать еще хотя бы пару секунд перед тем, как его озвучить.
   Услышал звуковой сигнал - уведомление. На мейл пришло новое письмо. Все, как мы договаривались. Контактные данные и информация о Елене Градской.
   Нажал на значок и открыл первые фото. Все-таки стала журналисткой.... На весь экран раскрылся скан ее первой статьи, дальше - фото в редакции, сидит за рабочим столом, а вот поднимается по ступенькам, чтоб получить какую-то награду. Улыбается, но голова немного опущена, словно избегает встретиться с кем-то взглядом. Все, как она хотела. Внутри теплыми волнами разлилась радость, даже гордость, но через секунду смешалась с едким разочарованием - ее мечты сбывались не рядом со мной. Тринадцать лет назад я был готов исполнить их все. Не важно что и какой ценой. Я любил её.
   Дьявол! - резко поднялся с кресла и подошел к мини-бару. Плеснул на дно бокала виски и залпом выпил.- Какие к черту мечты?! Моя дочь росла без меня! Кто ее воспитывал? От мысли о том, что она называет кого-то папой, что какой-то чужой мужик делает ей замечание или покупает платье, которое она неделями высматривала за витриной магазина, сердце сжалось от тупой боли и злости. На себя, на ситуацию, на чертов хаос, в который нас погрузили.
   Открываю досье... Не замужем...Почувствовал, как натянутая до предела пружина, которая сдавливала горло и затрудняла дыхание, немного разжалась. Вздох облегчения непроизвольно вызвался из груди. Все-таки не замужем... Но почему? Красивая, умная, сексуальная. Неужели не нашелся тот, с кем захотела прожить жизнь? Хотя чему тут удивляться - я ведь не захотел.
   Из водоворота мыслей меня выдернул телефонный звонок. Звонили с ресепшена - машину, которую я арендовал на первое время, можно было забрать. Через полчаса начнутся похороны Царя.
   ***
   На кладбище съехались самые авторитетные люди области. Если вы думаете - для того, чтобы уважить память Царева-старшего, то глубоко заблуждаетесь. Все присутствующие напоминали стаю стервятников, которые не только слетелись на свежую падаль, но и вертят головами, метая друг в друга острые взгляды, чтобы дать понять: "завтра я так же, без промедления, буду пожирать твою плоть".
   То, что кто-то убрал Царя (а в том, что его убрал кто-то из близкого окружения, никто не сомневался), значило, что начинается процесс передела власти. Это очень весомый и громкий способ заявить об этом - убийство готовилось крайне тщательно. Только сейчас никому вообще не было дела до мертвого Царева и его жены, - прямо на месте, возле их нашпигованных венками могил, уже вовсю разыгрывались закулисные партии.
   Серое небо было затянуто тучами, весь день, не прерываясь, моросил дождь. Пока шел от машины к могиле, затылком ощущал косые взгляды, озлобленность и тяжелое дыхание. Я даже слышал внутренние монологи всех тех, кто здесь собрался. Начиная от авторитетов и заканчивая шавками из охраны. "О, приперся, буржуй холеный", "И не сиделось ему с америкосами долбаными", "Да куда он лезет, сынок папенькин".
   Да, для каждого из них я был не просто чужим, а тем, кто претендует на куш. Весь этот контингент ждал, когда империю Ворона расшатают, чтобы начать очередной распил.
   Я повернул голову в сторону и увидел тяжелый взгляд отца. Наверное, впервые в жизни я не отвел глаз, выдержав длинную паузу. Пальцы непроизвольно сжались, изнутри вихрем поднималась злость. Она была настолько сильной, что в ту же секунду мне хотелось собственными руками стереть с его лица все высокомерие и самодовольство. Вальяжной походкой хозяина жизни он приближался все ближе, не отрывая взгляда, лицо каменное и непроницаемое, только уголки губ, которые дернулись вверх, выдавали его эмоции.
   Казалось, даже шум ветра стал еле слышным, а окружающие нас люди не смели сделать лишнего движения. Зачем ходить в театр, когда самые интересные представления разыгрываются перед нашими глазами. У этих постановок самые лучшие актеры, самые живые эмоции и лучший в мире режиссер по имени Жизнь.
   Нам пришлось прервать эту молчаливую дуэль - подошел священник, чтобы начать церемонию.
   ***
   После окончания похорон все молча разбрелись по своим машинам. Пришли, отметились, жизнь продолжается. Одним "царем" меньше, одним больше - это давно никого не волновало. А вот то, каким образом распределится влияние и в какую сторону направится капитал - это другое дело. Именно этот вопрос стоял для всех на повестке дня. Краем глаза заметил парня. Из всего этого сборища он был единственным, на чьем лице отпечаталось горе. И хотя мы не были знакомы лично, я понял, что это Руслан - Царев-младший. Бешеный. Думаю, очень скоро придет момент, когда наши пути пересекутся. Учитывая давнюю дружбу его отца и Ворона, которые были в одной упряжке и разделяли общие принципы.
   К отцу я так и не подошел, разговаривать не было ни малейшего желания, как и давать другим возможность стать свидетелем наших перепалок. Эмоции захлестывали и я понимал, что не могу сейчас дать им волю. Это мир, в котором твою даже самую ничтожную слабость почувствуют за считанные секунды. Как хищник, который учуял запах крови и уже ничего не собъет его со следа.
   Сел за руль и, пока ехал в отель, снова и снова прокручивал в голове все факты. Мне нужно было решить, куда двигаться дальше, учитывая сложившееся обстоятельства. Я отдавал себе отчет, что являюсь скорее средством, а не целью. Вся эта кампания рассчитана на то, чтоб ударить по отцу, пошатнуть его положение, и начать нужно с того, кто ближе. Исходя из этого, ждать очередного удара в спину долго не придется.
   А еще я твердо решил, что буду рядом со своей дочерью. Понимал, что сделать это не так просто. Врываться в чью-то жизнь спустя столько лет, перевернуть ее с ног на голову только потому, что кто-то в очередной раз принял решение вместо тебя. С распростертыми объятиями меня там никто не ждет, но поздно искать виноватых, я имею право, я ее отец. Поэтому я скоро встречусь с Леной и долго бегать она от меня не сможет. Не позволю. Сейчас мне плевать на её зону комфорта, она принимала участие в этом фарсе и молчала. Мать её. Все эти годы она молчала. Поэтому она мне задолжала как минимум разговор, а максимум - тринадцать лет общения с родной дочерью. А я привык заставлять людей возвращать долги и сам никогда не был должником.
   Приехав в отель, поднялся в номер и, заказав по телефону ужин, стал у окна, сжимая пальцами сотовый. Покрутил его в руках и собрался нажать на кнопку вызова, чтобы наконец-то поговорить с Леной. Но в этот момент услышал шум за спиной - кто-то ворвался в мой номер, бесцеремонно распахнув дверь. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это.
   - Играем в молчанки, Андрей? Вспомним детство? Мальчик обиделся и закрылся в своей комнате?
   Было заметно, что отец в бешенстве. Глаза горят, хотя движения спокойные, а речь неторопливая. Только я давно научился распознавать все его маски. Повернувшись к нему лицом, медленно, размеренно, спокойно ответил:
   - Игры - это по твоей части, Ворон! - намеренно акцентируя последнее слово, не желая называть его отцом. - И я не собираюсь в них больше играть. Все по- честному - я просто не захотел тебя видеть
   - Даже так! Браво! Мы повзрослели и научились показывать характер. Ну ты бы хоть сказал, что тебя так разобидело, сынок?
   Пытается выбить почву из-под ног, намеренно разговаривая как с ребенком. Только мы это уже давно проходили. Несмотря на то, что к горлу в который раз за день подкатывал удушливый ком, я держал себя в руках и продолжил:
   - А ты на старости лет решил поиграть в папочку? Кукловоду стало скучно без любимой марионетки?
   Он на несколько секунд задержал на мне взгляд, выдерживая паузу. Он любил эти спектакли с давлением на собеседника. Когда-то давно это работало, но не сейчас.
   - Мне не до игр. Я тебя не просто так позвал. Царя убили и мне не до твоих истерик и капризов. Давай говори, что там у тебя наболело, я пожалею обиженного мальчика и приступим.
   Его тон изменился, в голосе прозвучала жесткость, разбавленная нотками раздражения. В этот раз поставить меня на месте оказалось не так просто, как раньше, и я чувствовал, что это начинает выводить его из себя.
   - С каких пор Савелию Воронову потребовалась чья-то помощь? Перестал справляться с ролью великого и ужасного? Или привык иметь дело только с теми, кто не может дать отпор - например, женщинами и детьми? Что тебе от меня нужно? Я прилетел сюда не ради тебя, поэтому давай не тратить время.
   Я видел, как на его скулах зашлись желваки. В уме завелся механизм - думает, предполагает, но больше всего - злиться. Он шагнул к столу, облокотился на столешницу, и, чуть прищурившись, отчетливо сказал:
  
   - Я не просил тебя о помощи. Я сказал, что НАШЕ общее дело требует твоего присутствия здесь. А насчет женщин и детей, ты словами не бросайся - их потом тяжело поймать и поотстреливать, не то, что людей. Ты предъявляй, что у тебя есть. Сопляк еще, брать меня на "слабо". Выскажись - и перейдем к делу.
   - То, с кем у меня будут общие дела, я решу сам. А людишки твои, я смотрю, вообще страх потеряли. Я думал, не по понятиям Ворона сливать. Авторитет нынче не в почете, да, Ворон? Времена поменялись? - с этими словами я швырнул на стол стопку фотографий. - Я готов был понять многое, даже то, что ты, к такой-то матери, похерил мою жизнь, но вот этого я тебе не прощу!
   Отец бросил мимолетный взгляд на фотки. Выражение лица сменилось. Но всего лишь на несколько мгновений. Он понимал, что я прав.
   Поднял одну из фотографий и продолжил:
   - И что? Это причина истерики? Какая-то провинциальная дура, которая залетела от тебя? Насчет авторитета - я позже разберусь с этим умельцем, не твоя забота, а ты фотки собери в конвертик и успокойся. Девка ни в чем не нуждалась. Все получила: и бабки, и работу крутую, и дочь ее в шоколаде. Так что ты спасибо скажи, что я тебя от шлюшки избавил. Она легко тебя променяла на все эти блага. Продалась, сынок. Я доходчиво объясняю? Продалась. - он собрал все фото в конверт, его руки слегка дрожали, нервничал, хоть и тщательно пытался это скрыть. - А насчет прощения и жизни твоей похереной в другой раз поговорим.
   Я не выдержал, и подошел к нему ближе. Все слова, которые вырывались сейчас наружу, мне хотелось выплюнуть ему в лицо. Я, опершись одной рукой об стену, вплотную приблизился к его лицу:
   - Шлюхой будешь называть итальянскую подстилку, внучку своего дружка. Или ты думаешь, я настолько наивный и не понял всех ваших раскладов. Сваты гребаные. Так вот, обо всех сделках с итальянцами можешь забыть. Процесс запущен - задний ход я не дам. Мне плевать на все договоренности и то, во что мне выльется. С той крысой, которая затесалась в твоих рядах, скоро все твои деньги будут идти в обход. И ты знаешь, что не сможешь с этим ничего сделать... - отступил назад и схватил конверт, который отец держал в руках. Он зажал его в пальцах и мне пришлось сильно дернуть, чтоб отнять. - И запомни, я никогда не стану таким, как ты. Кобелем, который шастает по миру и плодит никому ненужных детдомовцев. Ты думал, я тебе в ноги упаду? За то, что сынка вспомнил? Неужели, Ворон, некому воды подать? Страшно стало, что смерть в затылок дышит? Так вот - мне не нужен ни такой отец, ни то, что ты считаешь нашим общим делом.
   Я увидел, как он замер и инстинктивно дернул узел галстука.
   - Хорошо, сопляк, хорошо. Это мы тоже уже проходили. Только уроки ты всегда плохо усваивал. Мозги у тебя явно не мои. Генетика. С ней не поспоришь. Не нужен, значит, не нужен. Как-нибудь проживу. Лишь бы ты прожил. Только запомни, я за тобой дерьмо больше подтирать не стану. Палец о палец не ударю. Захлебывайся. Я хочу на это посмотреть.
  
   8 ГЛАВА.
  
  
   Я открыла глаза и потянулась. Тепло, вкусно пахнет и немного затекла шея. Но мне давно не было настолько уютно. Точнее, я вообще не помню, когда спала подряд больше пары часов в сутки. Говорят, звери спят рядом с теми, кому доверяют. Странно, но я чувствовала себя именно таким зверьком - загнанным, испуганным, бездомным и я доверяла мужчине, которого впервые увидела пару часов назад. Мне было не страшно рядом с ним.
   - Выспалась? - я часто в интернате играла сама с собой в игру - по голосу пыталась определить, как может выглядеть его обладатель или обладательница.
   У Макса был низкий голос...и он ему подходил. То есть...красивый голос. Как и он сам. Была ли я наивной дурой? Скорей всего да, но не настолько наивной, чтобы не понимать, что Макс далеко не благородный рыцарь. В моем мире в рыцарей не верят уже с детства. Особенно учитывая, что он пересчитал моему отцу все кости. Я просто интуитивно чувствовала - его можно не бояться. По крайней мере пока. Или по крайней мере мне.
   Посмотрела на парня - сосредоточен на дороге, под тонким черным свитером угадывается мускулистое тело. Нет, не такое, как у "качков", а худое и поджарое, но сильное, когда кажется, что если притронешься, пальцы оттолкнутся как от железа или камня. Самые опасные хищники никогда не бывают массивными. Рукава закатаны, на запястье правой руки поблескивают часы. Я смотрела на жгуты вен под смуглой кожей и длинные пальцы, сжимающие руль. Костяшки сбиты. Наверняка кровили, сейчас затянулись корочкой. И я была права - в кобуре, отливая металлическими бликами на рукоятке, спрятан ствол.
   Куртка Макса оказалась на мне. Просто наброшена сверху. Вот почему так тепло и мягко, а запах....Я принюхалась, подтягивая куртку повыше. Этот запах исходил от нее. Никогда раньше не чувствовала, чтоб от мужчины так пахло. Я привыкла к вони потом, перегаром и немытым телом. От отца и его дружков смердело именно так, а в интернате от всех одинаково - казённым мылом и стиральным порошком. От Макса пахло иначе. От него пахло другой жизнью, стилем, мужчиной. Аромат дорогого парфюма (не спрашивайте откуда я знаю - знаю и всё), сигарет, черного кофе и просто ЕГО запахом. У каждого человека есть свой запах. Я втянула носом воздух и даже не поняла, что задержала дыхание и закрыла глаза от наслаждения. Наверное, чувства все же начинаются не только с первого взгляда, но и с запаха. Потом, спустя много лет я всегда буду вспоминать именно этот момент, а не нашу первую встречу.
   - Я спросил - ты выспалась, мелкая?
   - Выспалась, - укуталась плотнее в его куртку и посмотрела в окно. Еще даже не светает, но скоро утро.
   Я никогда не была ни в одном другом месте, кроме моего собственного Мухосранска, как назвал его Макс. Судя по всему, мы уже въехали в город, я поежилась, думая о том насколько холодно снаружи. Если в первый же день не найду где ночевать - замерзну на улице. Нужно выйти возле метро или на вокзале. Пацаны, которые сбегали с интерната, как-то говорили, что только там можно выжить, переночевать и даже не сдохнуть с голоду. В переходах, на ступенях, стащив еду у лоточников. Все ж не на улице. Я почему-то это хорошо запомнила. Они еще много чего рассказывали, но я не прислушивалась. А зря.
   - И куда тебя везти решила уже? - усмехнулся Макс, делая громче музыку. Кажется, он без нее вообще ездить не умел.
   - Ты меня возле метро высади, - попросила я и протянула ему куртку.
   - Какого к черту метро? - быстрый взгляд на меня и снова на дорогу.
   - Любого, - я так и сидела, вытянув руку с курткой. Он не брал, но и не говорил, чтоб снова укрылась, - а лучше на вокзале.
   - Может тебе сутенера сразу подыскать?
   Мои щеки тут же вспыхнули.
   - Я и не думала...я...да пошел ты.
   - Еще раз ругнешься - дам по губам, - сказал серьезно и я нахмурилась. Этот точно даст. Я даже не сомневалась. - А что ты думала? - он закурил и приоткрыл окно, выпуская дым, - Какие гениальные планы пришли в твою умную голову, когда ты решила ехать в столицу?
   Слово "умную" он нарочно выделил, давая понять, что я полная идиотка.
   - Я братьев искать буду.
   - Каким образом? Придешь в адресный стол? В милицию? Будешь по улицам с плакатами ходить? Как ты собралась их искать? Поделись идеями.
   - Тебе какое дело?
   Посмотрел на меня долго, внимательно, а потом снова на дорогу и пренебрежительно бросил:
   - Никакого. Метро так метро. Или все же вокзал?
   - Мне все равно.
   Макс отвернулся к окну, явно давая понять, что говорить дальше ему со мной не интересно.
   Несколько минут я молчала, размышляя и снова его рассматривая. Обручального кольца нет. Значит не женат. Реально гениальные выводы. Самое главное - логичные дальше не куда. Особенно, учитывая ту идею, которая пришла в мою "умную" голову только что. Пожалуй, не такая и плохая идея. Точно лучше метро и вокзала, только вряд ли у меня выгорит.
   - Макс.
   Да. Мне нравится его имя. Нравится его произносить. Так интересно - на свете куча имен. Вокруг тысячи имен. Они повторяются. Ты их слышишь. Произносишь, читаешь и ни одно из них не имеет для тебя никакого значения и даже кажется самым обыкновенным. Неприметным. И вдруг, ты встречаешь кого-то, и оно начинает звучать иначе. Внезапно. В какую-то долю секунды оно меняется для тебя, и каждая буква становится, как нота невероятно красивой мелодии, которая играет только в твоем сердце. Вначале скрипкой или гитарой, потом, бьет ударными...пока не начнет прошибать током и не загорится, чтобы оставить там ожоги. Но сейчас я слышала всего лишь тихую прелюдию.
   - У тебя жена есть?
   - Нет, - усмехнулся так, словно я его спросила о наличии слона или верблюда.
   - А девушка?
   Макс посмотрел на меня, улыбка исчезла, многозначительно приподнял одну бровь. У меня мгновенно вспыхнули щеки. Бывают такие невыносимые взгляды, от которых по коже идут мурашки и хочется немедленно отвернуться. Не потому что не нравится, а потому что слишком нравится и от этого невыносимо. Я все же взгляд выдержала.
   - Ну тебе может нужна помощь по дому. Уборка, стирка...готовка. Я могу за ночлег и еду работать у тебя.
   Теперь Макс рассмеялся.
   - Нет, мелкая, не нужна. У меня домработницы меняются каждый день и у каждой свои таланты. У тебя такие вряд ли имеются. Остальное мне не интересно.
   - Ты хотел сказать каждую ночь, - презрительно фыркнула я и съела конфету. Верно, на фиг я ему нужна? У него шлюх всяких куча, в очередь наверняка выстраиваются, чтоб полы помыть да жратвы наготовить лишь бы он глазами синими наглыми смотрел вот так...и не прогонял.
   - Догадливая какая. Хотя этим не только ночью занимаются, мелкая.
   - Спасибо, что просветил, - показала ему язык, пока он смотрел на дорогу.
   - Спрячь язык, обезьянка. Не кривляйся.
   Прозвучало обидно. Тут же захотелось взглянуть на себя в зеркало. А хотя, что я там нового увижу - худющую, черноволосую, облезлую мышь с тонкой косой и лохматой, чуть кривой челкой, которая постоянно лезла в глаза? Да, парикмахер из меня хреновый. Я хотела, как на плакате к какой-то рекламе, а вышло как в анекдоте про руки из...
   Может я и не обезьянка, но на беспризорницу похожа в застиранной, полинявшей кофте, джинсах на размер больше и стертых сапогах, которые промокнут, как только я ступлю в первую же лужу. Сунула руку в карман, отыскивая шапку. Надо волосы спрятать не мытые и жидкие.
   Конечно, я уродка по сравнению с его "домработницами". Могу себе представить какие возле него ошиваются. Я снова посмотрела в окно. Начался ливень. Вот черт. Нет, мне нельзя на улицу, никак нельзя. Я там продрогну в своем пальто. По радио передали заморозки и снег. Уже завтра утром. После этого потопа все заледенеет.
   Почему-то вспомнился Хома, которого нашли замёрзшим прошлой зимой на улице. Он с интерната сбежал, после того как пацаны ему "тёмную" устроили, и замёрз на смерть в каком-то парке. Всего ночь просидел и замёрз. Стало страшно что и я так же умру, как бездомная собака. Или менты меня прихватят, а потом отправят к отцу или обратно в интернат.
   Я ведь не умею жить на улице. Как бы не храбрилась, не умею. И воровать не умею и попрошайничать. Я вообще ничерта не умею. Даже уговаривать. Только врать умею.
   - Макс...я правда хорошо убираю и готовлю. Ну возьми меня к себе. Ты не пожалеешь.
   - Конечно не пожалею, потому что не возьму, на кой ты мне сдалась?
   - Я замерзну там. В первую же ночь. Это ты отцу зубы выбил и из-за тебя я домой не смогла пойти, - надавить на жалость или совесть? Может они там имеются? Где-то очень глубоко. Ведь пожрать купил и на дороге не бросил.
   Макс откровенно надо мной смеялся и даже не скрывал этого. Если бы я тогда понимала НАСКОЛЬКО забавно это звучало для него, сама бы истерически хохотала. Но тогда я и понятия не имела кто он такой.
   - Твой отец тварь и кретин... А ты сама за мной увязалась. Оставалась бы дома или в интернате своем.
   - И ты вот так просто выкинешь меня? Жить на улице, побираться? Мы в ответе за тех, кого приручили, - сказала я.
   - Я тебя не приручал и даже не собирался. Не верная цитата, мелкая. Поковыряйся в памяти и найди что-то поинтересней. Ты ж не только Экзюпери читала?
   - Не только. Я вообще очень много читала. Значит вышвырнешь в этот ливень?
   - Почему бы и нет? Ты кто такая вообще? Я похож на благодетеля или волонтёра, подбирающего бездомных животных?
  
   Опять сравнил меня с животным. Сволочь. Повёл раздражённо плечами, а мне стало страшно, что правда высадит возле метро и я там буду дрожать, переминаясь с ноги на ногу до самого утра, а утром будет еще холоднее. Потом я проголодаюсь...Ненавижу голодать. Но ведь как-то можно его уговорить?
   Танька, которая часто приносила с ночных "вылазок" через окно конфеты, шмотки и сигареты, всегда говорила, что мужики думают только одним местом. Конечно меня трудно сравнить с блондинкой Танькой у которой в шестнадцать лет грудь третьего размера и опыта с мужиками она лет с тринадцати набралась, но я могу попробовать. Правда вряд ли получится заставить "работать" у него то самое место.
   - Не похож. Ну я могу иначе платить...Может ты...это...Я смогу, как и они...Домработницы твои. Мне говорили, что я ничего так под одеждой. Могу сейчас показать.
   Быстро расстегнула пуговицы на пальто, сбросила с плеч, впиваясь пальцами в змейку кофты. В ту же секунду Макс оттолкнул меня с такой силой, что я ударилась о дверцу головой, почувствовала, как пересохло в горле и сердце, словно бешеное заколотилось, отдавая пульсацией в виски.
   - Дура малолетняя, совсем охренела? - зарычал мне в лицо, - Пошла к черту отсюда!
   Мне показалось, что он меня сейчас ударит и я быстро заморгала.
   - Не ори. Поняла я. Не надо орать.
   - Тоже мне выискалась Лолита, бля. Давай выметайся нахрен. Приехали.
   Затормозил на обочине возле вокзала, вышел из машины и вытащил меня за шкирку. Сунул деньги в руку.
   - На один день хватит, а то и на парочку. Всем так сразу не предлагай, а то возьмут. Оттрахают идиотку во все дыры и подыхать тут же оставят. Не посмотрят, что ребенок совсем. Как просила. Вокзал. Давай. Удачи.
   - И тебе удачи, - чуть ли не со слезами выкрикнула я.
   Сволочь безжалостная. Посмотрела на деньги. Ого. Не плохо. Мне не на пару дней хватит, а на неделю, если растягивать.
   Как я и думала ноги промокли моментально. Вода затекла везде, где только можно за считанные минуты, пока я добежала до какого-то навеса и, прислонившись к стене, перевела дух. Холод пробрал сразу же, закатился за воротник вместе с ледяными каплями и пролез между пальцами ног, которые мгновенно окоченели в мокрых носках. Я осмотрелась по сторонам. Все вымерло перед рассветом. Только поезда постукивают колесами и пыхтят.
   Заметила бомжа, свернувшегося в клубок на газетке неподалёку и трех красоток в каких-то разноцветных искусственных полушубках, колготках в сеточку и высоких сапогах. У этих работа не кончается, как только задницы не отмерзают? Возможно, не успевают, потому что мимо проехал автомобиль и поморгал фарами. Одна из них отделилась от компании и через минуту укатила в неизвестном направлении.
   Я поискала в кармане пачку с двумя сигаретами, которые спрятала, стащив со стола. Макса сигареты. Я такие никогда не курила, только отцовские без фильтра. Сунула одну в рот и попыталась подкурить отсыревшими спичками.
   - Эй, ты! Вали отсюда. Это наше место.
   Обернулась - красотки смотрели на меня исподлобья. Решила проигнорировать. Наконец-то подкурила и отвернулась, глядя как перед носом с крыши навеса стекает вода.
   - Ты, сучка малолетняя, оглохла? Мы сказали - вали отсюда.
   Чем я им мешаю я так и не поняла. Где они, а где я в своем пальто драном. Тоже мне конкуренция. Но я все же немного отошла в сторону.
   Проехала еще одна машина, тормознула возле них. С тачки вышли два мужика. Один повыше, другой пониже. Оба в черных кожанках. Подошли к девкам. Голоса "бабочек" доносились до меня сквозь шум подъехавшего поезда.
   - Это все что есть к этому часу, Лис. Нет клиентов. Паршивый день.
   - Не трынди, тварь. Ты мне со вчера еще должна. Давай бабки.
  
   Повернулась к ним, наблюдая, как девки выворачивают карманы. Вдруг один из мужиков, тот что пониже, посмотрел на меня, потом поднял воротник и направился ко мне.
   Я вжалась в стену. Еще чего не хватало. Кому я здесь мешаю блин? Стою себе, курю, никого не трогаю. Мне не нужны неприятности.
   Коротышка поравнялся со мной.
   - Кто такая? Что делаешь здесь?
   - Брата жду, - затянулась сигаретой и посмотрела на типа. Чуть ниже меня ростом, а глаза мерзкие. Цинично мерзкие.
   - Жди в другом месте или делись прибылью, - сказал он и осмотрел меня с ног до головы.
   - Какой прибылью? Вы что?
   - Лоха из меня не делай. Здесь моя точка. Так что делись бабками минетчица малолетняя. За место платить надо.
   - Да я брата жду. Вы что, дяденька? Я ж маленькая совсем. За меня срок дают.
   Могло звучать убедительно на девушку я еще не тянула, уж точно не в такой одежде.
   - Врет сучка, - крикнула одна из девок, - ее с мерса высадил мужик и денег дал. Я видела.
   Коротышка резко схватил меня за шкирку и впечатал в стену.
   - Деньги давай, тварь. Условия твоего труда позже обсудим. Первая выручка всегда мне. Сто процентов.
   - Нет у меня денег, - упрямо поджала губы.
   - А если я поищу, - он придавил меня к стене сильнее. Стало страшно, но отдавать деньги я не собиралась, - заодно косточки твои пересчитаю и проверю насколько ты маленькая наощупь.
   Я начинала злиться и в то же время понимала они меня здесь на смерть забьют, и никто не заметит. Деньги отдавать не хотелось. Я не любила отдавать мое. Не важно что, даже пуговицу или булавку. То, что принадлежит мне чужим никогда не станет. Я в интернате за свое до крови дралась и сейчас не отступлю. Нащупала в кармане перочинный ножик.
   - Поищи, попробуй.
   Коротышка заржал.
   - Оборзевшая малолетка.
   Резко ударил в живот, и я согнулась пополам, сильно сжимая деньги в кулаке.
   - Пошел на хер, урод, нет у меня денег.
   Он ударил снова, и я почувствовала, как меня затошнило, а потом, изловчившись, пырнула коротышку в ногу. Не смертельно, но очень ощутимо. Достаточно, чтоб он взвыл, а я дала деру.
   - Сууукааа! Ну сука!
   Я бежала быстро, шапку сорвало ветром, а я, шлёпая по лужам, неслась к входу на вокзал. Там точно есть менты или охрана. Коротышка и его дружок бежали за мной. Пока я не подвернула ногу и не прочесала по мокрому асфальту животом. Что ж я везучая такая? Тут же повернулась на спину, сжимая мокрыми пальцами ножик, намереваясь драться до последнего, но деньги не отдать. Коротышка склонился ко мне и несколько раз ударил по лицу, а Длинный поднял меня за волосы и держал, пока тот не разогнул мои пальцы и не выковырял купюры.
   - Не хило насосала, больше чем наши шалавы за сегодня, - Лис сунул деньги в карман.
   - А она симпатичная. Может пусть на нас поработает? Сосать хорошо умеешь, девочка? За что тебе столько заплатили?
   - Это мои деньги. Отдайте.
   Теперь они ржали вдвоем.
   - Борзая какая. Отмыть можно, приодеть и на другой точке поставить. Любители позеленее будут в восторге.
   - Давай в машину ее. Потом разберемся куда пристроить.
  
   Длинный пытался тащить меня к тачке, не обращая внимание на сопротивление. Еще немного и у меня начнется истерика. Я задыхалась, отчаянно пытаясь вырваться и размахивая ножиком, пока коротышка не выбил его с такой силой, что пальцы на несколько секунд отнялись, а потом взорвались от боли.
   - Я вас загрызу, горло перекушу, не трогайте меня! Ублюдки! - заорала, чувствуя, как Длинный пытается схватить меня, чтоб перекинуть через плечо. Я изловчилась и укусила его за запястье, а он тут же ударил наотмашь по губам и у меня из глаз непроизвольно брызнули слезы.
   - Останешься без зубов и сосать станет удобнее, правда платить меньше будут, - длинный заржал и все же перекинул меня через плечо.
   - Бля, Жора, нихрена себе, глянь кто прикатил?
   Длинный замер, придавив, меня посильнее, чтоб не брыкалась.
   - Какого хрена Зверю здесь надо в такое время?
   Жора поставил меня обратно, удерживая за волосы на вытянутой руке.
   - Мне интересно какого ему вообще здесь надо? Ствол есть?
   - Нет. Дома оставил.
   - Хреново.
   - Не ссы. Может пронесет.
   Я посмотрела на того, кого они назвали Зверем и сердце радостно подпрыгнуло - Макс вернулся. За мной.
   - Здорово, Макс, зачем пожаловал?
   - Девку оставь, Лис. Руки убери и отойди в сторону.
   - Тебе какая разница? Не ты нас крышуешь. Девка наша.
   Треск...очень характерный и вой того, кому только что кажется сломали нос или челюсть. Коротышка стоял на четвереньках и матерился, зажимая лицо руками, сквозь пальцы сочилась кровь. Длинный выпустил мои волосы, но продолжал держать меня за шкирку, пятясь назад.
   - Эй эй эй, потише, Зверь, потише. Это наша шлюха бабки не отдавала. Какого хера? Ты что защитником малолетних сосок заделался? Говори зачем пришел. Все мирно порешаем.
   - Нечего решать. За ней и пришел. Это моя девка.
   Я смотрела на Макса, вытирая разбитые губы тыльной стороной ладони. Коротышка только поднялся с колен, намереваясь набросится на Макса сзади, но тот резко обернулся и уложил его обратно ударом ноги.
   В руке у Длинного блеснуло лезвие.
   - Уходи, Зверь, по-хорошему. Попишу и ее, и тебя.
   Макс склонил голову к одному плечу потом к другому, хрустя шейными позвонками.
   - Отпусти, я сказал. Не люблю повторять дважды.
   Длинный заржал, но очень неубедительно, фальшиво. Его рука, которой он сжимал меня за затылок, дрожала, как и нож в его второй руке.
   - Вали отсюда, это не твоя территория. Не хрен здесь права качать. Мы не под тобой ходим.
   - А трижды не повторяю вообще.
   Я не успела понять, как Макс выбил у Длинного нож. Это было слишком быстро и неожиданно. Потому что в данный момент он просто методично превращал лицо Жоры в месиво, а тот орал и пытался спрятаться, закрывался руками, полз по асфальту, а Макс догонял, переворачивал на спину и снова бил, сначала по рукам, ломая кости, а потом снова в лицо.
   - Я не знал, что девка твоя. Она стояла тут...Я думал шлюха...Я...Зверь, пожалуйста, давай забудем, - он захлёбывался кровью, кашлял, - Забирай сучку и забудем. Прекращай...Зверь ...мать твою, ааааа.
   Коротышка давно удрал, его машина, завизжав покрышками, скрылась из вида еще пару минут назад. Я снова посмотрела на Макса, который склонился над Жорой и опять замахнулся. Точнее над тем, что было Жорой. Лица я там уже не видела. Сплошной синяк и кровавое месиво. Меня передернуло от ужаса.
   Заливаясь слезами и дрожа всем телом я закричала так громко, что уши заложило:
   - Макс, хватит! Ты же убьешь его! Не надо!
   Он повернул ко мне голову, и я увидела его взгляд - очень страшный, холодный, безумный, словно ему нравится то, что он сейчас делает. Взгляд психопата. Меня передернуло, даже мороз по коже прошел. Холодок ужаса вдоль позвоночника.
   - Хватит, - едва шевеля разбитыми губами прошептала я.
   Он отшвырнул Длинного и пнул ногой, тот замычал, пытаясь встать, шатаясь на коленях свернулся пополам и начал блевать на асфальт.
   - Живи, мразь и ей спасибо скажи.
   Макс подошел ко мне вплотную, тряхнул рукой, которой бил Жору. Сжимая и разжимая разбитые пальцы. Несколько секунд смотрел мне в глаза, потом достал платок из кармана и вытер кровь с моего подбородка.
   - Цела? - вручил платок мне.
   Я кивнула и только сейчас заметила, что его куртка порезана в нескольких местах на руке.
   - Вот и ладно. Давай, мелкая. Валим отсюда.
   Макс пошел к мерсу, а я так и стояла на месте, продолжая молча реветь и боясь посмотреть на Жору, которого продолжало выворачивать наизнанку.
   - Тебе нужно особое приглашение? - спросил парень, и я, выдохнув, побежала к машине, забралась на переднее сидение.
  
   Какое-то время мы ехали молча, потом он привычным движением включил радио и посмотрел на меня:
   - Скажи ты всегда умудряешься за сутки вляпаться в столько неприятностей, мелкая? Или это особо счастливый день у тебя?
   - Особо счастливый, - ответила я, все еще промакивая платком свои разбитые губы.
   - Да, ты везучая, я смотрю. Ходячий талисман.
   Макс остановился у обочины и повернулся ко мне, наклонился и приподнял лицо за подбородок.
   - Точно цела? Зубы не выбили?
   Я открыла рот и показала ему зубы в жуткой улыбке на все тридцать шесть.
   - Не скалься. Тебе не идет. Жить у меня будешь какое-то время. Что ты там умеешь? Гладить, стирать, жрать готовить? Вот этим и займешься. И чтоб не слышно тебя было и не видно.
   Я быстро закивала, не веря, что он согласился.
   - Спасибо. Я буду... я.
   - Молчать! Когда я говорю - ты молчишь. Это правило номер один. Поняла? - он снял куртку и бросил на заднее сидение...Я замолчала, рассматривая порезы у него на руке. Ткань, хоть и черная, вокруг них казалась темнее.
   - Поняла, я спрашиваю?
   Подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. Очень светлые. На зимнее небо похожи, только сейчас не холодные и не страшные, как там...когда Длинного бил.
   - Ты оглохла?
   - Ты сказал молчать я и молчу. У тебя в тачке есть аптечка?
   И в этот момент Макс расхохотался, а я вместе с ним, размазывая слезы по грязному лицу.
   Пока мы крутились по городу я снова уснула, даже не заметила, как склонила голову к нему на плечо. Музыку сделали потише.
   Кажется, я выиграла второй раз. Но ведь будет отдача? "Обязательно будет" - пообещал внутренний голос.
  
   9 ГЛАВА
  
   Воспоминания
  
  
   Полчаса назад я закончил тренировку в спортзале и сейчас, закинув сумку на заднее сидение, нажал на педаль газа и плавно двинулся с места. Запиликал сотовый, и я, убавив громкость на магнитоле, ответил.
   - Да, Монгол...
   - Ты еще в качалке?
   - Нет, вышел уже. А что случилось?
   - Заскочи на хату на Королева, есть базар. Не по телефону.
   Я нажал отбой и опять прибавил звук. Эта привычка осталась со мной навсегда. Мне всегда нравились скорость, дорога и музыка. Тогда их сочетание дарило ощущение свободы, а со временем ?- видимого покоя и сосредоточенности, когда нужно прогнать из головы лишние мысли.
   Подъехав к перекрестку, свернул в переулок. На Королева находилась одна из квартир, в которой собиралась наши. Перешагнув порог, кивнул парням, сказав позвать Монгола. Какого черта ему понадобилось, понятия не имел, но задерживаться здесь я не собирался, так как были встречи поважнее. Весь этот фестиваль из сигаретного дыма, шума, блатных разговоров, разборок и драк, которые чаще всего разбавляли женский хохот и море алкоголя сейчас меня не интересовал. Каждый из тех, кто находился здесь, сегодня-завтра закончит свою жизнь в канаве или на помойке с простреленной башкой: пушечное мясо, которое живет иллюзией ширпотребных боевиков. Пусть недолго, но красиво...
   Я же давно осознал ценность холодного расчета и не затуманенного никакой дрянью рассудка. Расслабляться можно только там, где чувствуешь себя в безопасности, а это понятие уже стало относительным. Как и доверие.
   Если бы я прошел вглубь, то так и не услышал бы за соседней дверью низкий смех, который прерывался звуками ударов. Здесь таким мало кого удивишь - чего можно ожидать от сборища молодых пацанов, которым подарили иллюзию, что они решают важные вопросы, выдали оружие и приправили все это травкой или выпивкой. В любой другой момент я бы даже не обратил на это внимания, но в тот раз я почему-то не мог просто развернуться и уйти. И спустя время понял, в чем была причина.... То, что стало тогда зацепкой. Это плач. Не стон, не мат, не крик, и не ругательства, а именно плач - надрывный и надсадный, так воют в отчаянии те, кто теряет последнюю надежду.
   Так не могут вести себя ни отморозки, с которыми я имел дело, ни шлюхи, которые обычно здесь ошивались. Последние или, отрабатывая, имитировали дикие вопли страсти, или же молча терпели. Внутри, где-то очень глубоко, больно кольнуло. Такой плач я слышал много лет назад.
   - Что за херня там происходит, Монгол?
   - Вован и Добер решили отыметь какую-то девку. А ты что, хочешь присоединиться? Вроде не по этим делам. Или Графам тоже хочется грязной любви, а?
   Я схватил его за полы кожаной куртки, и, дернув на себя, проорал в лицо:
   - Следи, бл***, за базаром, придурок. Все мозги уже про***али... - отшвырнул его от себя, впечатав в стену, и выбил ногой дверь.
   В глаза ударил свет, который заставил вначале резко зажмуриться. Через несколько секунд я, окинув взглядом комнату, заметил на полу женскую сумку с разорванным ремешком, из которой рассыпались какие-то безделушки, перевернутую прикроватную тумбочку, пару пустых бутылок и скомканное пальто, которое свисало со спинки железной кровати. На заляпанном матрасе лежала девушка. Очень хрупкая, запястья настолько тонкие, что Добер удерживал их пальцами одной руки. Пряди светлых, мокрых от слез волос прилипли к коже юного, по-детски наивного лица. Совсем девчонка. Не из тех, кто приходят сюда, чтоб отрываться. Мне хватило всего секунды, чтобы понять это. Вместо сотни слов - ее взгляд. В нем читалось то самое недоумение вперемешку с ужасом, когда ты не осознаешь и не веришь, что все это происходит на самом деле. Кажется, что это чья-то злая и жестокая шутка, что сейчас, в одно мгновение, ты просто проснешься, и все окажется ночным кошмаром. Белую кожу ярким контрастом оттеняли синяки и ссадины, из носа струйкой стекала кровь, а глаза... они были настолько опухшими от слез, что, казалось, ей больно даже от того, что она пытается изредка их открывать.
   Вован - бритоголовый низкорослый отморозок, его сломанные уши и шрамы, которые прорезали всю голову и лицо, вызывали отвращения даже среди пацанов - цепко держал ее ноги коленями. Он резко рванул юбку вверх, задирая ее на талию, причмокивая и скалясь в довольной ухмылке:
   - Добер, а Черт нам круто подсуетил, товар уже распакованным доставил, хотя я бы и сам кайфанул и порвал на ней все... - с этими словами он резко раздвинул ей колени и провел пальцами по внутренней стороне бедра, - ну что, сучка, пришило время развлечься....
  
   Она дернулась, выгибая спину, пытаясь свести ноги и, вырвав связанные запястья из руки Добера, инстинктивно прижала их к обнаженной груди. Сотрясаясь от рыданий, проваливаясь в панику и, задыхаясь от слез, начала умолять:
   - Пожалуйста, не надо, я умоляю вас, не надо, только не это...
   - Добер, ты слышишь, как эта сука скулит, - скрипучий голос Вована резанул по ушам, - нам понравится... Детка, мы будем нежными, расслабься и получай удовольствие....
   - Пожалуйста, отпустите меня, я клянусь, что никому ничего не расскажу..
   - Мне надоело это нытье. Вован, заткни ее...
   Почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. Та самая, не поддающаяся контролю, которого я всегда добивался. И именно в такие моменты ты понимаешь, что, дьявол раздери, но тебя можно чем-то пробить, от чего злость становилась еще сильнее.
   - Совсем долбанулись, идиоты? Вы что творите? Отпустите девку, в кабаке за углом сговорчивых дохрена...
   От неожиданности они резко повернулись в мои сторону и на секунду замерли. В глазах - испуг. Именно он в считанные моменты пришел на смену непониманию, что за беспредельщик решил им помешать.
   - Граф, да не кипятись. Она сама пришла. Нефиг строить из себя целку. Хорошие девочки сюда не попадают... - попытка дать слабый отпор прозвучала жалко, но я понимал, что внутри они оба уже кипят.
   - Я, бл***, сказал, оставили девку и умотали отсюда. Или снесу башку нахрен. Монгол - выведи этих идиотов, или будешь драить стены от их мозгов.
   Последующие несколько десятков секунд словно растянулись во времени. За такие короткие мгновения можно увидеть, с какой скоростью сменяют друг друга в немой дуэли человеческие эмоции. Моя ярость - их ненависть, моя злость ?- их гнев, мое раздражение - их возмущение. И, обида, тихая и едкая, что пришлось послушаться, и, поджав хвост, сделать, как я сказал.
   Какими ущербными ублюдками надо быть, чтобы выбивать секс силой. В их случае лучше смерть, чем зона с такой статьей: там, в разговоре "по понятиям" у них не будет ни пушки, ни денег на откуп, только собственный зад как последняя разменная монета.
   Из квартиры ушли все, и сейчас я смотрел на девушку, которая забилась в угол. Она стучала зубами и тряслась в ознобе, руки дрожали, словно ее вышвырнули голышом на мороз. Было в ней что-то такое невесомое, хрупкое, нежное, от чего мне вдруг захотелось рывком прижать её к себе и долго гладить по тонким светлым волосам, успокаивая.
   Она заметила, что я наблюдаю за ней, и готова была вот-вот забиться в истерике. Понятная реакция. Кто знает, кем окажусь я: ее спасителем или еще худшим кошмаром? Она натянула одеяло до самого подбородка, пытаясь, скорее, показать, что ищет защиты, чем прикрыться. Мне и самому было некомфортно, хотелось как можно быстрее со всем этим покончить. Одно дело - говорить с теми, кто понимает язык силы и приказов, а совсем другое - когда от тебя ждут поддержки. В первом случае каждый знает свою роль и даже сценарий, во втором все походит на полную импровизацию.
   - Как тебя зовут?
   - Ллл...Ллена - она еле справлялась с паникой, - пожалуйста....отпустите меня..я ...я обещаю, - по щекам побежали слезы, она размазывала их по лицу, и они смешивались с кровью, которая только начала подсыхать....
   - Лена, успокойся. Тебя никто больше не тронет. Иди, умойся, и я отвезу тебя домой... - я сделал шаг вперед и увидел, как она дернулась, позади была стена, но она пыталась еще сильнее вжаться в нее, чтобы отстраниться.
   - Я буду молчать... я никому не скажу... Боже.... Пожалуйста... Умоляю, отпустите... - она словно не слышала всего того, что я говорил ей, повторяя одно и то же.
   Черт возьми! Вот только этого мне сейчас не хватало! Что с ней делать, ума не приложу. Я понимал, что ее нужно встряхнуть, вывести из ступора, в который она погружалась все глубже. Вышел из комнаты и направился на кухню. На столе куча стаканов и окурков, которые вываливались из жестяной банки с надписью "Кофе". В шкафу стояла бутылка виски - странно, как она до сих пор оказалась нетронутой. Сорвал акцизную марку, размышляя о том, откуда у Монгола элитное пойло, обычно они глушили какую-то паленую дрянь, и налил полбокала. Вернулся в комнату и быстрым, уверенным шагом направился к Лене.
   Тогда она мне казалась испуганным и несчастным ребенком... я даже представить себе не мог, что спустя несколько часов буду смотреть, как она заплетает волосы в косу и думать о том, насколько красивые и огромные ее голубые глаза, точеные скулы и длинные ресницы, а спустя день, в суете привычных проблем и разборок, мне захочется снова её увидеть. Бросить все к чертовой матери и поехать к универу. Забрать. Повезти в ресторан. Смотреть, как ест шоколадное пирожное, как улыбается мне и что-то рассказывает, поправляя светлые пряди за ухо, и понимать, что захочу увидеть её и завтра, и послезавтра.
   Я мог получить любую женщину, любую, без преувеличения, а захотел именно эту девочку. До дрожи, до навязчивого голода и ломоты во всем теле. Такую настоящую, не фальшивую, не тронутую гнилью столичной молодежи. Касался её рук и меня простреливало от навязчивого желания касаться её везде. Целовал в губы и понимал, что готов душу дьяволу продать, чтобы целовать снова и снова. Увидел впервые, как в наслаждении закатываются её глаза, услышал, как она всхлипывает и выдыхает со стоном мое имя, почувствовал её всю губами, пальцами, кожей... и увяз. Влип по самые уши. Я хотел её рядом. Я хотел её во всех смыслах этого слова. Двадцать четыре часа в сутки.
  
   ***
  
   Я понимала, что все мои действия смешны и нелепы, упорно искала стог сена, в котором можно потеряться, но я далеко не иголка и, если будет нужно, то он спалит сено и найдет меня. Сейчас, спустя тринадцать лет, ему это стало нужно. Нам почему-то кажется, что если мы сменим номер телефона, местожительства и даже работу - то мы в безопасности. Пресловутый страус - классика на все времена, нестареющий бренд человеческого идиотизма. Когда-то я поступила именно так. Первое время мне казалось, что это идеальный выход из ситуации. Что никакого другого выхода у меня нет. Да, я сбежала, если это можно так назвать, но я так и не сбежала от самой себя.
   Я даже надеялась в тайне, что ОН найдет меня и вернёт обратно. Я хотела этого так же сильно, как и нашего ребенка. Я еще верила в чудеса. Наивная.
   Ведь мой мужчина такой сильный, могущественный, почти Бог или Дьявол. Только я не учла одного - для того, чтобы искать, нужно желание найти, а у Андрея Воронова гордость стояла превыше этих самых желаний, если оно, это желание, вообще у него было и через время я начала его за это ненавидеть. За то, что живу в шикарной квартире, купленной на деньги его отца, за то, что Карина ходит в частную школу, которая не по карману "простым смертным", а я работаю в престижной редакции и на мой счет каждый месяц "капает" одна и та же сумма на протяжении всех тринадцати лет. Я ненавидела и его, и себя. Меня купили, точнее, мое молчание и обещание не претендовать на кусок империи Вороновых. А я и не собиралась. Я просто его любила. Я так безумно любила, что до сих пор вздрагиваю от этого имени, до сих пор не слушаю музыку, напоминающую о нас, и до сих пор так и не смогла никем его заменить. Я не хотела от них брать ни копейки. Но я взяла. Да, взяла, когда поняла, что никто меня искать не будет, что он уехал, а я, как в дешевом сериале, осталась одна с ребенком на руках. Мне нужно было кормить дочь и думать о ее будущем, а не возвращаться к тетке в деревню с приплодом и позором. Иногда под утро, когда в очередной раз не могла заснуть, несмотря на усталость, я думала о нем...Не проходило и дня, чтоб не думала. Все тринадцать лет. Старалась и не могла его забыть, да и как забыть, когда Карина так на него похожа? Не только внешне, но и характером. Бесконечное напоминание. Да и никто не мог сравниться с ним ни в чем. Очень редко мужчина может сочетать в себе всё, что могла бы пожелать женщина. Даже сейчас я это понимаю. Особенно сейчас - с высоты возраста и опыта. С высоты других отношений, других мужчин и осознания, что не способна я еще кого-то полюбить. Да и не бывает любви. Наивная Леночка Градова в нее верила, а я уже давно - нет.
   Мне не повезло, что свой жизненный опыт я начала с самой вершины. Я словно вырвала из контекста жизни самый интересный и яркий момент и теперь не могла наслаждаться пресной повседневностью. Мне показали сказку, а жить оставили в реальности. Хотя даже сказка стала кошмаром, когда я поняла, с кем связалась, поняла, что во всем огромном городе я умудрилась стать любовницей сына одного из самых страшных криминальных авторитетов и нужно сказать спасибо, что я вообще жива осталась. Возможно, Каринка и была моим спасением. А то нашли бы меня, завернутой в полиэтилен, где-нибудь на берегу речки, а, может, и не нашли бы вообще никогда.
   Наше знакомство...Так не начинаются красивые истории, так обычно начинаются страшные рассказы о том, как не должны вести себя глупые, маленькие девочки, которые оказались в стае волков и долго не замечали их оскал под овечьей шкурой и мишурой а-ля крутые, но милые парни.
   Как и многие провинциальные простушки я, раззявив рот, смотрела на ночные огни столицы и мечтала о том, как она, столица, распахнет мне ласковые объятия. Кто мог подумать, что это просто красиво замаскированное болото разврата, похоти и пороков, которое так и ждет, чтоб сожрать тебя.
   Я влипла в неприятность в первую же неделю своего пребывания здесь. Девчонки потащили меня на вечеринку к своим знакомым. Выпивка, закуска, танцы и мальчики с крутыми тачками и бабками. Мне обещали знакомство с элитной молодежью, а попала я в компанию отморозков, которые возомнили себя хозяевами вселенной. Меня познакомили с неким Чертом. Очень симпатичным, с виду интеллигентным парнем, у которого, как оказалось потом, было две судимости.
   Ближе к полуночи я сказала, что мне пора домой и он предложил отвезти меня. Конечно же, я огласилась. Ведь это Нинкин знакомый и все его знают. Оказалось, его не знал никто, даже сама Нинка. Помню, что вышла с ним, а уже через пару минут сидела со связанными руками в его машине и с собственными трусами во рту. Не знаю, почему он меня не изнасиловал еще там, я хорошо помнила, как его ледяные пальцы трогали мои ноги и рвали на мне трусики, вызывая во мне чувство панического ужаса с омерзением.
   Он привез меня на квартиру к своим дружкам. Как трофей. Ублюдок за этим и поехал на свою вылазку - притащить им игрушку и развлечение на вечер. Он выдернул "кляп" из моего рта, чтобы наслаждаться моими криками. Это атрибутика самого шоу. Я рыдала и умоляла отпустить меня, захлебывалась слезами, но всем было наплевать. Они были под кайфом и под алкоголем, весело улюлюкали, когда Черт тащил меня через гостиную в дальнюю комнату бывшей коммуналки.
   А потом начался ад, меня хлестали по щекам, рвали на мне одежду, лапали до синяков, швыряли от одного ублюдка к другому. Они красочно расписывали, что сделают со мной, как долго и каким способом. Я была девственницей и от ужаса погрузилась в состояние, близкое к шоку, мне хотелось умереть на месте, мне хотелось орать, а я только тихо плакала, всхлипывала и просила отпустить, когда мне давали пощечины. Приказывая открыть рот, пихали в него пальцы, разбивая губы и обещая отыметь меня. По очереди. Мне понравится. Мне нужно быть послушной шлюшкой и тогда, может быть, мне заплатят. Я же знала, что после того, что эти твари со мной сделают, я покончу с собой, знала, что не переживу этого. Не выдержу насилия. Мне до сих пор кажется, что я была способна повеситься прямо там, на батарее под высоким потолком. Потом, спустя годы, я все еще буду с ужасом вспоминать эти моменты, потому что насилие - это страшно. Это хуже убийства. Это изменение психики навсегда. После него ты становишься другим человеком. Мне хватило и тех нескольких жутких минут, чтобы иногда по ночам видеть их рожи в кошмарах.
   Они не успели, просто не успели, потому что ОН не дал. Появился в самый последний момент и запретил меня трогать. Вот так просто. Иногда чужую силу чувствуешь каждой порой тела и при этом человеку не обязательно ее показывать физически.
   Его сила ощущалась в одном взгляде. Он смотрел на них, чуть прищурившись, а они поджимали хвосты, как облезлые шакалы, становились словно меньше ростом. Его боялись. Боялись настолько, что не смогли промычать ни слова. А я тряслась в углу, кутаясь в одеяло, содранное с железной кровати, на которую ублюдки периодически меня швыряли. Я смотрела, сквозь слезы на парня, которого отморозки называли Графом, и который, прикрыв за ними дверь, сделал пару шагов ко мне. Я инстинктивно вжалась в стену, не зная, чего ожидать и от него.
   Поднял руки, разворачивая ладонями ко мне, показывая, что не тронет и ушел на пару минут, а потом вернулся со стаканом виски и заставил меня выпить. Я слышала его голос...сквозь слезы продолжала умолять отпустить меня, а он вытирал платком кровь с моего лица, приложил лед к синяку и дал сигарету. Я никогда раньше не курила и от первой затяжки закашлялась, парень тут же отобрал её, а я смотрела на него и не могла отвести взгляд. Возможно, кто-то решит, что это было влечение к своему спасителю. Девочка встретила рыцаря в блестящих доспехах, но нет...Я подсознательно чувствовала, что этот человек, может, и спас меня от насилия, но способен на более ужасные вещи, чем банальная групповушка. Более того, уже тогда я понимала, что все эти отморозки ему подчиняются.
   Просто у него были ошеломительные глаза. Когда он сидел рядом и заставлял меня опустошить бокал с виски, я смотрела в них и запутывалась ... я словно погружалась в эти зрачки и темно-коричневую радужку. Бархат с золотыми вкраплениями. Какой-то дьявольский омут с оттенком грустной наглости и вежливого, но властного напора. Человек, который получает все, чего пожелает. Тогда я впервые подумала, что если он меня захочет, то я буду готова отдать все.
   Мгновенное осознание вспышкой... Несмотря на то, что все еще куталась в одеяло, а подбородок подрагивал после истерики, мое сердце уже пропускало по удару, пока он осматривал мой синяк и ссадины на руках, что-то говорил, а я слушала голос и успокаивалась.
   Он все время смотрел мне в глаза. Пристальный взгляд, слишком пристальный, который проникает сквозь кожу и заставляет мелко подрагивать от напряжения. Позже я узнаю, какими разными могут быть эти глаза. Светлыми и нежными, яркими и злыми, черными от ярости или страсти. Я влюбилась в них. Именно в его глаза...потом уже во все остальное. Чуть позже.
   Андрей спрашивал у меня, кто я и как оказалась в машине у Черта. Видимо, он считал меня одной из легкодоступных идиоток, которых пачками привозили в это место и имели всем коллективом. Он сильно удивился, когда понял, что я далека от всего этого, я просто, как дурочка, поверила, что незнакомый парень подбросит меня домой. Возможно, именно это тогда и привлекло его во мне. Эта наивность и детская непосредственность. Я верила людям, верила в людей и хотела мира во всем мире. Таких, как я, жизнь обычно топит в первом же болоте и выжигает все иллюзии волдырями самых нелепых и болезненных ошибок. До шрамов. Чтоб запомнила. Навсегда. Жизнь не любит наивных и слабых, она, как и любая жестокая, хищная тварь, чувствует жертву и тут же ставит на колени, тыкает лицом в грязь. И ты либо ломаешься окончательно, либо чему-то учишься.
   Меня выдернул из этого самого болота Андрей. Мы тогда проговорили до утра. Я так и сидела в своем одеяле, а он рядом с пачкой сигарет и бутылкой виски.
   Такой красивый, с гладко выбритым лицом, аккуратно зачесанными назад черными волосами, дорогими часами на запястье и печаткой на среднем пальце правой руки, с цепочкой с крестом на шее и татуировкой ворона на внутренней стороне руки, чуть ниже сгиба локтя. У меня было время рассматривать его в тусклом свете лампы, и чем больше смотрела, тем больше хотелось смотреть.
   Утром Андрей послал кого-то из парней, кстати, тех самых... ко мне в общежитие за вещами. Когда я причесывалась в коридоре и заплетала растрепанные волосы в косу, он облокотился о косяк двери и смотрел на меня через зеркало...а у меня мурашки шли от его взгляда по всему телу и хотелось провалиться сквозь землю, потому что казалась себе ужасно жалкой с этим синяком на скуле, размазанной тушью, которая так и не смылась - "ленинградская" термоядерная, выедающая глаза и оставляющая потеки.
   Он не спросил мой номера телефона в общежитии, не назначил новую встречу. Девчонки уверили меня, что Графу ничего не нужно, у него таких, как я, вагон и маленькая тележка, чтоб я забыла. А я... я уже мечтала о том, как увижу его снова. Думала о нем каждую секунду и перебирала каждое слово, сказанное мной и им, отыскивая малейший намек на то, что между нами возможны отношения.
   Но Андрей Воронов не разговаривает намеками, а просто берет то, что хочет. Он приехал на следующий день к университету и забрал меня после учебы, накормил в ресторане и увез гулять. Кататься по Москве на его автомобиле. Я рассказывала ему, что так и не видела город, потому что не было на это времени, рассказывала, как мечтала приехать в столицу и целыми днями бродить по улицам.
   Мы то много разговаривали, то молчали, глядя друг другу в глаза. Он выбирал с моих волос запутавшиеся обрывки листьев, пропуская пряди через длинные пальцы, поглаживая синяк на скуле, а я снова терялась в его глазах. Смотрела на чувственные губы и думала о том, что бы я почувствовала, если бы он меня поцеловал. Как он целуется вообще...
   На следующий день он опять приехал за мной, и я видела, как девчонки столпились у окна, наблюдая, как я сажусь к нему в машину. Андрей водил меня по набережной, а я ела мороженное и смотрела, как осенние листья падают в воду, кружатся и заворачиваются в смерчи, бросаясь нам под ноги.
   Я осмелела, дурачилась, испачкалась мороженым, а он вдруг притянул меня к себе за затылок и набросился на мой рот. Мороженное полетело к чертям на землю, а мы целовались, как ненормальные. Говорят, что, когда не умеешь целоваться, то чувствуешь себя неопытной дурочкой. Боже! Мне было некогда о чем-то думать, о каком-то опыте, что-то анализировать, я задыхалась, зарываясь в его волосы и притягивая к себе, кусая губы в ответ, ударяясь зубами о его зубы и дрожа всем телом. Это были не поцелуи, а безумие в чистом виде, со стонами и всхлипами, диким, примитивным желанием отдаться ему прямо там...на набережной у стены, под мостом. Никакого стыда и скромности. Он ласкал меня пальцами, проникнув под юбку и трусики, закинув мою ногу к себе на бедро, пока не довел до моего первого в жизни оргазма, глядя, как я закатываю глаза и запрокидываю голову, всхлипывая его имя, но не взял...Взял на несколько дней позже в своей шикарной квартире, прямо на полу в прихожей, на наших, сорванных в бешеном порыве, вещах. Многие описывают свой первый секс как нечто ужасное или слишком банальное и пошло-неприятное, но у меня все было иначе. У меня был фейерверк, дикое сумасшествие. Андрей терзал меня часами до самого утра, пока я не охрипла от стонов и криков и не уснула голая и обессиленная прямо на пушистом ковре в гостиной у камина, прикрытая пледом, уютно устроившись у него на груди.
   Все последующие несколько дней мы занимались сексом, как голодные, взбесившиеся животные где попало: в машине, в туалете кафе, в парке у дерева, на лестнице моего универа, во всех углах его квартиры. А еще через неделю я переехала из общежития к нему. В сказку. В самую настоящую красивую сказку, где я чувствовала себя безумно счастливой.
   Я с ума сходила от страсти. Это было помешательством. Коротким замыканием.
   Моя первая любовь, мой первый мужчина, мое первое разочарование, моя единственная боль, которая никогда не пройдет. Самое красивое, что я могу вспомнить в своей жизни и одновременно с этим - самое ужасное. Я просто не понимала и не знала, кто такой Андрей Воронов и насколько мы далеки друг от друга. Утопичные отношения, утопичная любовь. Невозможная и не нужная ему...и его папе, который хотел для сына иного будущего, нежели тупая деревенская шлюха. Так он назвал меня в нашу первую и последнюю встречу.
   Любовь слепа настолько, что она не видит ничего, кроме собственного счастья. Более того, она не хочет верить в то, что это счастье недолговечно. Нам кажется, что так будет всегда... а потом, когда понимаешь, что ничего вечного не существует, становится больно...но нет ничего больнее прерванной любви. Оторванной с мясом, когда все недосказано, недоплакано, недоделано и не завершено логически.
   Сейчас я смотрела на дисплей своего телефона с сохранившимся номером и вспоминала, как звучит его голос спустя тринадцать лет, понимая, что мое сердце реагирует на его звук, как и раньше, а в животе порхают бешеные бабочки с оборванными крыльями. Что ж вы мечетесь, проклятые, неужели вы так и не засохли от разочарований? Захотелось выпить серной кислоты, чтобы их разъело.
   Стало страшно, что я не готова его увидеть. Совсем не готова, потому что для меня он все тот же первый, единственный и все еще любимый.
   Помимо естественного страха перед Савелием Вороновым, который тринадцать лет назад сказал, что, если я не оставлю в покое его сына, с меня на живую вырежут ребенка, а также расчленят всю мою семью, а мне пришлют их глаза в картонной коробке. И, чтоб я поверила, они подожгли дом моей тети. В пожаре сгорела её собака, нажитое годами барахло и мои надежды с иллюзиями. Конечно, спустя время дом отстроили на деньги Савелия Воронова, а моя тетя возненавидела меня и называла не иначе, как "бандитская подстилка". В деревню я больше никогда не ездила.
   Тогда я и поняла, насколько хожу по краю и чем рискую...Какой человек жил рядом со мной целый год и какое он чудовище. Особенно поняла после того, как Андрей даже не попытался меня найти. Для него оказалось достаточно прощальных слов, написанных в истерике после того, как мне позвонила тетя и рассказала о пожаре. Ему хватило лживых, сухих прощальных слов и наспех придуманной истории о другом мужчине. Неужели достаточно пары строчек, чтобы зачеркнуть год сумасшедшей любви и просто уехать, даже не увидевшись со мной? Потом, спустя время, я поняла, что, скорее всего, Андрей сам таким образом избавился от меня. Все банально и просто. Я ему надоела, и папа помог. Но ведь рано или поздно даже самые отмороженные самцы хотят увидеть свое потомство. Каким-то образом Андрей узнал о Карине и решил ее найти. В том, что он хотел увидеть меня, я сильно сомневалась.
   Но мы увиделись...И я поняла, что ни тринадцать, ни двадцать лет, ни даже столетие не могут вычеркнуть из моей памяти его запах, прикосновения и его взгляд...В голове почему-то зазвучала та самая песня, под которую он так часто любил меня в моей "сказке" и которую я не слышала ни разу за все эти годы. Наша песня. Так он называл её когда-то.
  
  
  
   10 ГЛАВА
  
   Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации -- та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу.
  
   (с) Терри Пратчетт
  
   - Ворон, позже расскажу. Пусть приступ стихнет.
   - Подыхать пока не собираюсь. Давай, не тяни.
   Афган смотрел, как худенькая светловолосая женщина в белом халате закатила рукав рубашки Савелия чуть выше локтя и перетянула жгутом. Фаина, дочь старого друга Ворона. Сирота. Сава вырастил её вместе с Андреем, как родную. Говорит, задолжал Медведю много, а долги надо возвращать. Медведь мертв, значит, вернет его дочери. Фаина считалась членом семьи. Сава купил ей клинику, и та очень часто проводила там операции, которые нельзя было проводить в обычных городских. Операции, которые нигде не фиксировались, лечение, которое тщательно скрывалось. Выезжала по вызову после перестрелок и поножовщин. Талантливая. Умненькая. Ручки золотые. Пожалуй, лучший молодой хирург области, не оценили её по достоинству в своем кругу, но она прекрасно обошлась и без общественного признания. В свои тридцать пять многого добилась без протекций Ворона. Клинику с нуля подняла на Европейский уровень, к ней приезжали даже из-за границы. Ей бы и не нужны были деньги и связи Ворона, но Фаина лечила всех, и тех, у кого этих денег не было. Всегда говорила, что её цель не в этом. Клятва Гиппократа самая священная в мире, который полон жестокости и детской смертности. Поэтому Ворон спонсировал её благотворительность, и она не отказывалась. Хорошая девочка. Несчастная, со своей личной трагедией, одинокая, но хорошая. Афган и сам любил её.
   - Не сейчас с рассказами. Тебе нельзя нервничать, - Фаина набрала в шприц лекарство и, подняв его вверх, пустила несколько капель в воздух. Сава улыбнулся. Мягко, особенно. Он всегда на нее так смотрел, как на солнышко. Говорил, что не было у него дочери, а жизнь иначе распорядилась.
   - Командуешь стариком, девочка?
   - Нет, забочусь о тебе.
   - Давай, дочка, коли быстрее. Никак не привыкну к иголкам этим.
   Храбрится Ворон, старается держаться, а сам синий весь - и губы, и кожа. Проклятая болячка таки начала прогрессировать.
   С сыном, видать, поскандалил. Вырос пацан, вышел из-под контроля и хватка отцовская, волчья. Он сам еще об этом не знает, а Афгану со стороны виднее, он Саву с самых истоков помнит. Если Ворон не смягчится, найдет коса на камень. Пацан в сторону отойдет, такие, как он, под кем-то ходить не станут, а это крах. Андрей сможет достойно продолжить дело Ворона и заставит себя уважать, но кто будет воспринимать всерьез государство, в котором идет гражданская война? Сила в единстве, а не в желании перетащить одеяло. Ворон хоть и умный, но не понимает, что мальчик вырос и щенячьей порции ему мало. Пора допустить к общей кормушке, а то и во главе поставить.
   Ворону плохо еще по дороге стало, с машины вынесли ребята, сам идти не смог, уложили в кабинете на диване, пооткрывали окна. В помещении теперь стоял церковный холод, а тот все равно испариной покрывался. Пахло лекарствами и спиртом. Рассказывать сейчас о разборках с азиатами и про расстрел семьи Толяна не самое удачное время, но Ворон должен знать и отреагировать.
   Игла бесшумно вошла в вену, начальник охраны бросил взгляд на Саву, тот прикрыл глаза. Конечности опять скрутило судорогой, и он стиснул челюсти. Фаина положила пустой шприц на тумбочку и закрутила бутылку со спиртом, поглядывая на Саву, растирая его, сведенные спазмом, пальцы, а Афган покачал головой:
   - Плохи твои дела, Ворон. Долго скрывать хворь не получится. Скоро слухи пойдут.
   - Особо болтливым языки поотрезаю, - глухо простонал Савелий и болезненно поморщился.
   - Дело не в языках, Сава, а в том, что похудел ты, осунулся, одышка и приступы зачастили. На препаратах долго не продержишься, скоро в кресло инвалидное пересядешь. И ты, и я знаем об этом.
   Ворон приоткрыл глаза.
   - Как пересяду, тогда и позлорадствуют, а пока что рассказывай, что там стряслось. Помоги подняться.
   Афган поправил подушку и приподнял друга под руки, устраивая поудобнее на диване. Савелий весь дрожал и истекал потом, Афгану это не нравилось. Судорога не отпускала, он с тревогой посмотрел на Фаину.
   - Полегчает минут через десять, - та ободряюще улыбнулась Афгану и повернулась к Саве. - Тебе бы покой и отдых. Нельзя вот так...
   Фаина смахнула платком пот со лба Ворона, а Сава сжал руку молодой женщины за запястье.
   - Покой нам только снится. Спасибо, моя девочка. Ты когда в гости приедешь, порадуешь?
   - Клиника расширяется, не успеваю я. Ремонт затеяли, достраиваемся. У меня люди все в одном крыле толпятся. Мест нет. Лабораторию переносим.
   - Бюджетников вытолкай и место появится.
   - А куда я их? У них ни копейки, ты же знаешь, в областных и городских помрут они. Все равно платить надо. А у меня детки с черепно-мозговыми, с переломами. Как я их на улицу?
   - Добрая душа. Солнышко наше, - Савелий снова улыбнулся. Видно было, что блажью считает, но не перечит и восхищается.
   - В следующие выходные - ничего даже слышать не хочу.
   - А в следующие обязательно. Детское откроем как раз, и я к тебе на неделю приеду.
   Фаина поправила выбившуюся из узла на затылке прядь русых волос. Ее светло-серые глаза сосредоточено рассматривали пациента, пока тот пытался согнуть и разогнуть пальцы.
   - Обещаешь?
   - Обещаю. Мне пора, - наклонилась, поцеловала Савелия в висок, - я оставила лекарство, но там по предписанию. Сегодня постельный режим. Через два дня ко мне приезжай - анализы нужно сдать. И никакой нервотрепки, и никакого коньяка, - пригрозила пальцем, - я проверю.
   Она попрощалась с Афганом и, снимая на ходу белый халат, пошла к двери.
   - Ей бы мужа хорошего и детишек, а она, чертов фанатик, больницей своей занята.
   - Каждому свое, Сава. Она этим живет. Сам знаешь...она уже пробовала и мужа, и детишек.
   Ворон наконец-то согнул и разогнул пальцы рук. Удовлетворенно закряхтел и сел на диване, нащупал ногами тапки.
   - Плесни-ка мне любимого "армянского" пятизвездочного.
   Афган подошел к бару, достал бутылку конька. Налил в бокалы совсем немного и протянул один Ворону.
   - Тебе б не мешало повременить. Слышал, что Фая сказала?
   - Кто не курит и не пьет - тот здоровеньким помрет, а это, мать вашу, обидно. Сольешь меня ей - уволю.
   - Я сам на пенсию уйду.
   - Я тебе уйду. Так что там? Давай, хватит тянуть
   - Азиаты подтягиваются, Ахмед три дня назад приехал с головорезами своими. Я пробил - там вроде секс-траффик налаживают. Насчет дури пока тихо, но сам знаешь, он дело Камрана продолжит - это их семейный бизнес. Царь им там малину подпортил основательно, но они уже оклемались, видать. Скоро каналы начнут пробивать, если уже не начали.
   - Царя не Ахмед замочил. Это кто-то из своих. Хотя эта тварь хитрая, мстительная, может, и замешан. Душно-то как.
   - Все окна открыты, на улице плюс пять. Хреново тебе, Ворон. Пора с сыном не в строгого воспитателя играть, а серьезно разговаривать.
   Ворон криво усмехнулся:
   - Думаешь, в ящик сыграю и трон не передам наследнику?
   - Думаю, что на трон посадить кого угодно можно, а заставить уважать - это уже другое дело. Заслужить надо. Ты его за бортом держишь в спасательном жилете, а пацан плавать умеет. Соображаешь, Ворон?
   - Не дурак. Соображаю, - Савелий опустил рукав рубашки, - он про дочь узнал. Ощерился. Скалится.
   - Это такая иголка, которую в стоге сена не спрячешь. Рано или поздно узнал бы.
   - Ничего, перебесится.
   - У нас нет времени на "перебесится". Семью Толяна замочили вчера ночью, Ворон. Всех порешили. Жену изнасиловали, голову отрезали и детей обезглавили. Распотрошили, как свиней на бойне.
   Савелий сжал кулаки с такой силой, что хрустнули кости.
   - Твою мать! Кто?
   - Сараевские. Мы недавно их барыг слили. На нашей территории ошивались, наркоту по школам распихивали. Теперь червей кормят на свалке за городом. Видать, Михай решил яйцами тряхнуть и, типа, отомстить.
   - Живодеры хреновы. Оборзел Михай, страх потерял. Будем кастрировать, чтоб не тряс.
   - Ответка сейчас нужна, Ворон. Ребята волнуются.
   - Знаю. Будет им ответка - такая, что все проблюются.
   - Пора Андрея в курс дела вводить и людей с ним знакомить.
   - В разборки братвы вмешивать? - Сава залпом осушил бокал.
   - Стаей волков можно управлять только, если с ними гнилые кости обгладывал и добычу валил. Сам валил и делился со своими. Чистеньких вожаками не выбирают, Ворон. Сам знаешь. Так что решай - или все под твоим контролем, или он с цепи сорвется и в стороне окапываться начнет. Окопы легко могут стать могилами.
   Ворон откинулся на спинку дивана и сжал пустой бокал двумя руками.
   - Да знаю я все.
   Потом повернулся к Афгану.
   - Страшно мне, понимаешь? Нет у меня никого больше. Ничего и никого. В этой гребаной проклятой гонке я всегда был одиночкой. Ради него все. Если сына схороню смысл тогда в чем?
   ***
  
   Савелий Воронов создал свой, личный мир. Четкая иерархия. Жесткая дисциплина. Свод правил, который не обсуждается - только в таком случае ты можешь быть его частью. А второго варианта нет - отсюда не уходят...
   Он выбрал для себя путь криминала. Он шел по нему не один десяток лет, шаг за шагом превращая его в крепкий фундамент. Несмотря на свой почти детский возраст, это было осознанное решение. Его личный выбор. Приправлен горечью, отчаянием и невыплаканными слезами по погибшим родителям, которых расстреляли, как скот, у него на глазах. Он оказался один-на-один с миром, который его ненавидел и поставил на нем позорное клеймо сына врагов народа. Пройдет не так много времени, прежде чем он все реже будет слышать собственное имя, ведь все буду звать его просто Вороном.
   Свою личную боль и озлобленность Савелий Воронов выплескивал в преступлениях. Это был его персональный протест. Против той гнилой и протухшей власти, которая возомнила из себя палача. Которая решила, что имеет право делить людей на избранных и второсортных, истребляя последних как жалкое отребье, упиваясь ощущением своего грязного величия.
   Он начал с мелких краж. Дальше примкнул к шайке таких же "отрицальщиков" и вместе они промышляли грабежами, аферами, мошенничеством, выбивали долги и развязывали языки. Но он никогда не стал бы тем, кем является сейчас, если бы ограничился опытом уличного хулигана.
   Все закончилось, как и тысячи других таких же историй - одна из проделок привела его прямо в следственный изолятор, к оперуполномоченному уголовного розыска. Представителю той самой системы, которую он ненавидел до удушливой дрожи и физической тошноты. И когда в ответ на предложение стать "стукачом" следователь Никифоров получил смачный плевок в лицо, Воронов тут же отправился в карцер, услышав вслед: "Я сгною тебя, тварь.. Отсюда ты на своих ногах не выйдешь...".
   Афган был единственным, кто знал о Вороне всё, потому что его работа на Саву исчислялась не только годами, но и количеством дырок в теле, когда прикрывал его собой еще задолго до того, как Ворон стал тем, кем сейчас.
   Когда Ворон очнулся, то понял, что его окружает темнота. Он неистово тер глаза, до боли напрягшая мышцы и пытаясь увидеть окружающий мир. Но картинка оставалась такой же - черная безграничная темень, окрашена отчаянием и последним выдохом надежды.
   Потеря зрения. Никаких прогнозов и полное равнодушие врачей. Кому интересен малолетний выродок? "Оклемался - а дальше не наши проблемы..."
   Болезнь - это последствия тех самых времен, когда Саву били кирзовыми сапогами по голове. Долго били, но так и не убили.
  
   А потом был суд. Вернее, его жалкая видимость. И приговор, известен еще до начала всего этого фарса. Пять лет колонии для несовершеннолетних. Вот так ломаются жизни - в маленьких комнатах с обшарпанными стенами. Пара фраз, монотонный голос, скучающий вид и равнодушно-усталое "суд признал обвиняемого виновным".
   Савелия волокли по коридору в наручниках, натянув на голову грязный мешок, прямиком в ад. Никому не было дела до того, что заключенный идет, еле держась на ногах, выставляя руки впереди себя, и пытается не потерять равновесия. Он шел молча, не проронив ни слова, все силы направляя на то, чтоб не упасть и не дать ублюдкам еще одной возможности пнуть себя под ребра.
   Уважаемый следователь перед выходом на пенсию, решил совершить свой последний акт вендетты - подлый и низкий, так как понимал, что ответного удара ждать не от кого. Последнее упоение властью перед выходом на покой. Когда последующий день станет похож на предыдущий. И каждый из них будет приближать его к старческому маразму и косых взглядов родственников, которые ждут-не-дождутся его смерти, чтобы начать делить квартиру в спальном районе.
  
   "Зона для малолеток" - это место больных амбиций, юношеского максимализма и особой извращенной жестокости. Потому что лидером становится тот, кто сильнее. Кто-то назовет это законом джунглей, но животные не убивают друг друга для потехи или самоутверждения, они делают это для того, чтобы выжить.
   Здесь же каждое слово, взгляд, жест и даже вздох были направлены на то, чтоб сломать, разрушить, унизить и вывернуть наизнанку. Убить внутри человека то, что все привыкли называть личностью. Из этих стен никто не возвращается прежним.
   Стадный инстинкт... никакого сочувствия, жалости или лишних вопросов. Свои неписанные правила, понятия и обряды, которые каждому дают возможность отомстить за перенесенное унижение. Установленные кем-то законы не нарушались и не будут нарушаться годами, так как позволяют ощущать стабильность - то, что каждый из них потерял навсегда. С того момента, как попал за решетку. Испытание на прочность. Один шанс доказать, что ты не слабак. Без права на ошибку.
   Савелий Воронов хоть и не видел, кто стоит за его спиной, но чувствовал угрозу, ощущая затылком дыхание опасности. До нервного покалывания в кончиках пальцев и напряжения, которое сковывало тело и одновременно заставляло подготовиться к удару. Не прошло и минуты, как он, ловко присев и увернувшись от кулака, который со свистом летел в его сторону, резко развернулся и, вытащив из-под воротника заточенный карандаш, воткнул его в невидимого ему противника. Четко. Резко. Со всей силы. Движения отточены, словно после многолетних тренировок.
   Через несколько минут его опять тащили в карцер под истошные вопли "вожака" по кличке Слон. Тот корчился от боли, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, что причиняло еще большие мучения, и захлебывался в собственной крови вперемешку с пеной и блевотиной. Безуспешно пытался выдернуть из шеи остро заточенный карандаш, чем вызывал неподдельный ужас в глазах тех, кто до теперешнего момента считал его своим авторитетом. Ни один из сокамерников не пытался помочь, не звал охрану, не проявил беспокойства - просто молчаливое наблюдение за тем, как корчится и подыхает тот, кого всегда считали сильнее себя. И можете не сомневаться, в душе каждый из них улыбался, наслаждаясь садистским триумфом.
   Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации -- та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу.*1
   Молва о том, что "новенький", даже будучи слепым, нанес Слону настолько точный удар в нижнюю часть шеи, пробив трехею, разнеслась за считанные минуты. Никто не знал, откуда он появился, но все понимали, что от этого хрупкого на вид, но необычайно хваткого звереныша, лучше держаться подальше.
   Прошло не так много времени, и Ворон со своим врожденным чутьем ситуации, выносливостью и бесстрашием сплотил возле себя других заключенных. Он с первой секунды показал, что пришел диктовать собственные правила, и это не обсуждается.
   А через несколько недель к нему вернулось зрение. Правда, сообщать об этом он не торопился. Когда другие уверены, что ты слеп и не способен за ними наблюдать, ты можешь увидеть намного больше.
   Через пять лет на свободу вышел вышколенный матерый манипулятор, который не только научился блестяще вести людей за собой, но и имел четкий план действий и большие амбиции. Он перешел на следующий уровень, урывая и выгрызая зубами свое место, насаживая и расширяя влияние, устанавливал собственные правила и прогибал под себя других.
   И с каждым поступком, который все больше отдалял его за рамки закона, Ворон испытывал настоящий кайф, покрывая воображаемыми ударами вчерашних убийц, которые сегодня мнили себя борцами за справедливость.
   Сейчас Ворон планировал вывести свое дело на совсем иные масштабы, на Запад и в Европу. Все больше отдавая предпочтение легальному бизнесу. В этом ему могла немало поспособствовать семья Маранцо и брак Андрея с Маленой. На него он сделал немалые ставки ещё когда только отправил сына в Нью-Йорк. Уже тогда Марио Моранцо был деловым партнером Ворона.
   Америка стала пристанищем не только для итальянцев благодаря принятому конгрессом закону о политической иммиграции. Правительство не подозревало, что открыло самый настоящий ящик Пандоры. И если в случае с Коза Нострой, которая действовала согласно установленному порядку, федералы понимали, чего ожидать и как действовать, то с холодным, и вместе с тем нелогичными русскими, которые ставят личные интересы выше интересов организации, разводили руками.
   Члены русской мафии вели себя нагло, бесстрашно, так, словно каждый их вздох может быть последним. И поэтому, пока ты жив, нужно урвать побольше. Они занимались самыми рискованными и грязными делами, расширяли свое влияние и насаживали условия. Наркотики, секс-трафик, оружие, грабеж, торговля ворованными драгоценностями, нелегальная миграция, и, конечно же, аферы - вот источники самых быстрых миллиардов.
   Но времена меняются, каждый период ставит перед обществом свои условия. Тот, кто действует старыми методами, не только выпадает из обоймы, но и оказывается с пулей во лбу, которую выпустят вчерашние соратники. Укрепив свои позиции и "заработав" достаточное количество средств, умные и предприимчивые "коммерсанты" задумались над тем, как не только приумножать свои капиталы, но и защитить их, переведя в ранг "законных". Именно из этого начался процесс отмывания денег.
   Когда вчерашний убийца становится уважаемым бизнесменом, совладельцем корпорации, и привычный спортивный костюм меняет на смокинг и бабочку, обзаводится марионеточными сенаторами и лоббирует личные интересы на уровне правительства.
   Каждый лицемерит на своем месте. Особенно те, кто с пеной у рта, сажая голос, требуют переломить хребет мафиозной структуре, а вечером, получив премию или надбавку к зарплате, спускает ее в нелегальной букмекерской конторе. Не нужно придумывать колесо, достаточно усвоить основной закон рынка: спрос рождает предложение.
   Поэтому связь сына российского авторитета и внучки итальянского дона была весьма перспективной, логичной и взаимовыгодной. Со временем журналисты и папарацци устроили настоящую охоту на пару Малены Маранцо и Андрея Воронова, с дня на день ожидая, когда пара объявит о своей помолвке.
   А тогда картину портила только эта провинциалочка, которую по началу никто не принял всерьез и на которой Андрей вдруг решил жениться вместо поездки в Нью-Йорк. Ворон привык решать проблемы слаженно и быстро. В этом мире купить можно всех и вся, вопрос в цене и у каждого она своя. У кого-то это количество нулей в пачке банкнот в конверте, а у кого-то любимая жена, ребенок, собака, птичка. Главное знать, что именно можно купить. Провинциалочка была до оскомины предсказуема и проста. Савелий быстро избавился от нее и забыл о ней, как о неприятном недоразумении с довеском, которому обеспечил безбедное существование. Кроме того, он был уверен, что довесок не от Андрея, а потому и спокоен. Провинциалочка шашни крутила с ментом одним. А, может, и не только с ним. Ушлые они все. Ради столичной прописки на все готовы. Хотела прописку - получила. Ворон ей все оформил как положено ну и припугнул, разумеется.
   И вот сейчас, спустя тринадцать лет, оказывается, что довесок все же родная внучка Савелия....а, значит, сын все же прав.
  
   *1 - цитата Терри Пратчетт
  
  
  
  ПОЛНЫЙ РОМАН МОЖНО КУПИТЬ В ИНТЕРНЕТ МАГАЗИНЕ ПРИЗРАЧНЫЕ МИРЫ (скидка 30% до 30 июля):
   КУПИТЬ РОМАН ЗДЕСЬ
Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"