Коста Соня : другие произведения.

Время волка.Небесный мандат. Продолжение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Спустя день после побега Юлдуз было найдено тело убитого нукера-кипчака, причем убитый был раздет. Говорили, что недавно несчастный воин отлучался со своего поста с какой-то девушкой, видно, соплеменницей. Боракчин слышала, как муж в своем шатре во весь голос кричал на подчиненных. С появлением болезни ног исчезли и характерные для него выдержка и спокойствие. Она понимала: если Бату кричит и грозит казнями, значит, снова приступ боли. Но болезнь могла его одолеть, когда нужно было показать все величие империи прибывшим посланникам Папы Джованни Дель Плано Карпини и Бенедикту Поляку. Боракчин уговаривала мужа отложить прием, пока боль не утихнет, но чжуван был непреклонен: не должны властители пока еще непокоренных стран и заподозрить покорителя кипчаков и русов в слабости. Латиняне испытали на себе монгольские стрелы и сабли. После поражения в двух битвах - при Шайо и Легнице весь Христианский мир стал гадать, кто тот народ и откуда он взялся. Нечто подобное старушка Европа испытывала на сие только при нашествии Аттилы, тогда гунны пришли оттуда же, откуда и монголы, но ныне степняки более организованны. Искали латиняне ответы в Священном Писании, кто-то увидел в пришельцах потомков Измаила, кто-то - кару божью, кто-то - пришельцев из античного Тартара, кто-то - народами Гога и Магога. Отправил Папа францисканцев, что узнать намерения татар, как называли монголов европейцы и мусульмане, путая с разгромленным Чингисханом народом.
  Тогда тоже, как назло, боль в ногах не хотела отступать, но никто из послов и знати этого не заметил. Нойоны видели на приеме прежнего Бату, спокойного, гордого, каждое слово, каждый жест которого выражало достоинство Золотого рода. Послы увидели одного из правителей огромной империи, что грозила Христианскому миру. Не увидел никто и на лице старшей жены Бату волнения за мужа. Карпини и Бенедикт соблюли все церемонии, как их прежде обучили: трижды преклонили колени перед шатром Бату, встать на оба колена перед изображением Чингисхана. Бату приказал перевести грамоту Папы на монгольский, предоставив сопровождающих и обеспечив продуктами, отправить к Гуюку. Не видели послы, как после приема, как гордый и приветливый господин вставал с трона и выходил из шатра при помощи нескольких слуг.
  - Вы выдержали это, мы выдержали, - тихо сказала тогда Боракчин мужу.
   Они опишут монгольские законы, быт и верования монголов, напишут о том, что было и чело не было, поведают Западному миру о настоящем имени грозных всадников.
  
  Вечером, будучи наедине со старшей женой, он снова кричал:
  - Где это видано, чтобы в Еке Монгол Улус прямо во время праздника кто-то нарушил порядок! Опозорили меня, ублюдки! Казню всех!
  - Я прикажу позвать лекаря, - говорила тихим мягким голосом жена. - Возможно, его убила беглая рабыня, - таким же спокойным тоном говорила Боракчин. - Мне сегодня жена Баяна-нойона сказала, что у нее сбежала служанка.
  Боракчин вспомнила, как во время обеда, организованного ею в своем шатре для знатных жен (связи надо поддерживать и укреплять) она спросила Энхчимэг, жену Баяна:
  - Слышала, вы хотели ко мне обратиться по какому-то вопросу и это касается дел духовных?
  - Да, Боракчин-гуай, - робко и с улыбкой заговорила дама. - Я бы хотела сделать пожертвования буддийским монастырям в земле уйгур, но не знаю, как это сделать, это очень далеко отсюда.
  - Расстояние для нашей страны не проблема. Мы решим этот вопрос, - тоже улыбаясь, отвечала Боракчин.
  - Спасибо огромное, хатун, теперь я вдвойне счастлива!
  - Сколько учим наших подданных не называть нас ханами, а они все продолжают, - изображая сожаление в голосе, молвила Боракчин.
  Протяжная музыка шанза казалась Энхчимэг такой радостной, что не хотелось скрывать свою радость от чужих людей, и пусть у людей Азии плохой тон показывать чувства, она будет веселиться и шутить, и пусть говорят, что хотят!
  - Вы такая веселая, госпожа, я сгораю от любопытства, какая же радостная весть пришла в ваш гэр?
  - Сейчас прибегал слуга и сообщил о побеге одной из моих рабынь?
  - И вы так этому рады? - удивленно спросила Боракчин.
  - Муж хотел ее сделать своей наложницей.
  Дамский хохот стал еще громче.
  Хохот дам в бокках с павлиньими перьями раздался на весь шатер.
  - И не стоило переживать из-за таких мелочей.
  Наши мужья в походах могут владеть сколькими угодно женщинами, но они не будут ждать их возвращения и залечивать им раны.
  
  - Что за чушь несешь, жена? - пытался смеяться мучимый болью Бату. - Как девушка могла повалить такого здорового мужика?
  - Я же могла в молодости.
  - Откуда такой навык у простой рабыни? Нет, это, должно быть, обычный грабитель.
  - Долго он прятаться не сможет, поэтому не стоит так беспокоиться.
  Этого врачевателя пригласила Боракчин из Персии, услышав о его способностях. Сам он был родом из Сирии, веры христианской, того же направления, что и монгольские кереиты, найманы, часть уйгуров, некоторые кипчаки, ошибочно называемого несторианством, ибо архиепископ Несторий, осужденный собором за ересь Эфесским собором в 431 г., как и они, верил в двойственную природу Иисуса Христа, но не был основателем Церкви Востока, берущей начало еще с апостольских времен. Из Персии по Великому Шелковому пути проникали проповедники, неся веру Христову, в Китай, к уйгурам, монгольским народам. После покорения Чингисханом найманов и кереитов немало христиан оказалось в монгольском войске, были христианками даже некоторые хатун, как Сорхохтани-беки, жена Толуя, или ее невестка Докуз, жена Хулагу.
  Бату позвал стоящего рядом слугу.
  - Пусть придет Масуд-Бек!
  - Прямо сейчас? - Удивилась Боракчин.- Почему не в столь поздний час? Ни лучше ли подождать до завтра?
  - Медлить нельзя. Если вовремя не выясним, могут быть проблемы. Он встал на забинтованные ноги, морщась от боли, с помощью слуг вышел из гэра, забрался на коня и в сопровождении нукеров во главе с начальником охраны Цветноглазым направился к своему золотому шатру.
  Масуд-бек, сын Махмуда Ялавача, наместника Мавераннахра. После восстания Табари его отец был понижен в должности и переведен в Северный Китай. При регентстве Дорегене-хатун оттуда он бежал к сыну Угедея Годану, а его сын - в Улус Джучи, к Бату. Бату его принял и назначил даругачи Киевского, Черниговского и Переяславского княжеств, где по приказу Бату и втайне от хатун провел перепись и стал собирать дань шкурами и людьми неженатыми мужчинами и незамужними девушками. Собирал он налоги не так, как принято у монголов, а так, как принято в мусульманских странах. Во время состязаний он явился в ставку по приказу чжувана. Явился, как и полагается, с подарками белыми мехами и самыми красивыми из тех, незамужних. Молодой хорезмийский туркмен с черной бородкой, одетый в чалму и бухарский халат, пройдя между двумя кострами, по монгольскому обряду для очищения визитера от злых намерений и выполнив китайскую церемонию поклонения, Масуд предстал на коленях в шатре Бату. Увидев белые меха, Боракчин приветливо улыбнулась, но, как только услышала о подарках, что ожидают ха шатром, поглядела на стоящего на коленях наместника с укором.
  - Масуд-бек, твой отец был даругачи в Мавераннахре. Кроме того, ты поддерживаешь связь с хорезмийскими торговцами. Тебе должно быть известно имя Сайф ад-Дин Бохарзи.
  - Да, господин, мне известно имя этого человека. Это очень уважаемый шейх.
  - До меня доходят разные слухи: к нему ходят толпы людей, у него множество учеников. Меня интересует, насколько он опасен: может ли этот человек готовить восстание, призывает ли к джихаду?
  - Про это я не слышал.
  - Не вздумай лукавить, покрывая братьев по вере, жизнью поплатишься. Помни, благодаря кому ты тут стоишь.
  - Я не лгу, клянусь! Ваш покорный слуга всегда будет вам признателен за свое спасение! Все, что мне известно, что он был мюридом шейха Наджм ад-дин аль-Кубра.
   Суфии не любят войны и силу, они любят в душу заглядывать, свою и чужую.
  - Того самого, что со своими последователями сражался с монголами в Ургенче?
  - Да, господин.
  - Поэтому ничего не стоит исключать.
  - Вы правы, не стоит... - неуверенно отвечал Масуд.
  - Чингисхан предложил ему как шейху спокойно покинуть город, но тот отверг предложение кагана. Достойный был человек, но его ученики могут быть опасны для нас.
  Бату отпустил Масуда, довольный тем, что удалось выведать хоть что-то.
  На следующий день Бату вызвал в свой шатер Сартака, что дать распоряжение отправляться в выделенные ему владения.
  - Направляйся на западный берег Итиля. Это хорошее место для торговли. Я приказал поселить киликийцев и строить город. Потом будут приезжать другие люди. Это место станет твоей ставкой. Ответственность за строительство возлагаю на тебя. Решил дать имя городу - Хаджи Тархан. Киликийцы - прекрасные ремесленники, народ трудолюбивый, они христиане, уважай их веру, прикажи построить церковь, почести христианскому богу отдавай во время праздников. Но, в тоже время будь строг и насторожен, не будь доверчив, закон обходить не позволяй. Где люди искусны в торговле, там надо настороженность проявлять. Потом придут булгарские и хорезмийские торговцы, а они мусульмане, ты прикажи их всех селить разными кварталами, чтобы все могли жить по своим обычаям, если те не противоречат Ясе, и чтобы не ругались.
  Сартак внимательно слушал отца, вдумчиво глядя на него.
  - Сделаю все, как вы скажете, отец.
  Твои владения на севере заканчиваются там, где строится Укек, на западе рекой ... Улус Джучи станет самым процветающим в стране, прославим имя моего отца и твоего деда Джучи на весь мир! Все распускавшие грязные сплетни закроют свои рты навсегда!
  - О каких сплетнях вы говорите, отец?
  - Тебе уже пора знать. Достаточно созрел для этого. Когда наш предок Чингисхан воевал с меркитами, они пленили его жену, твою прабабку Бортэ-фуджин. Она в то время ждала ребенка. Чингисхан собрал войско и освободил жену, потом родился мой отец, и Чингисхан сказал: 'Это мой сын', но, все равно, люди стали распространять грязные слухи. Однажды Чагатай сказал это моему отцу в лицо в присутствие деда, тогда они вступили в схватку. Из-за этого Чингисхан не назначил старшего сына своим наследником. Во время походов эти слухи забылись, но в конце теперь уже дети и внуки Чагатая с Гуюком продолжили это делать. Сплетни - бабий удел, а не воинов. А теперь ступай к матери. Она ждет тебя.
  - Я же говорила, что тебе еще выпадет шанс показать себя перед отцом! Сынок, не думай о Берке, не завидуй ему, исправно выполняй свой долг, не рвись куда-то сломя голову, отец, знать, воины оценят.
  
  После возвращения из Западного похода Бату завел себе личную гвардию для охраны и выполнения распоряжений, наподобие гвардии кагана, что называлась кешик. Состав набрал, наподобие кешика, из сыновей нойонов. Перед тем, как отправил Берке на курултай, он выделил ему в личную охрану часть гвардии. Среди них Берке заметил юношу лет двадцати по имени Байнал и сделал руководителем охраны. Вызвав его к себе в шатер, где, кроме самого царевича, находился только его воспитатель уйгур Кутлуг, которого он сделал своим секретарем, сказал
  - Я вижу, ты способный человек, у тебя может быть большое будущее, если будешь мне служить исправно.
  - Пусть мне сердце, если я стану плохо служить! - бодрым и радостным голосом молвил юноша, поклонившись.
  - Кутлуг, распорядись, чтобы его родителям отправили подарки.
  - Как вам угодно, Берке-гуай, - улыбнулся уйгур.
  В Каракоруме к Берке прибыл гонец и передал послание от старшего брата.
  
  - Что там, читай, - велел он Кутгугу.
  -Бату-ака приказывает вам возвращаться в ваш улус сразу, но прежде заехать в Бухару и собрать сведения о шейхе Сайф ад-Дине.
  - Дай сюда, - сказал он, взяв сверток. - Брат думает, что этот человек может готовить восстание.
  Я сам хотел съездить в эти города - Бухару и Самарканд.
  Постройки из обожженного кирпича, восстанавливающиеся из развалин после монгольского погрома, после сады, восстановленные трудолюбивыми жителями Мавераннахра, завораживали Берке, каким сладким казался этот жаркий среднеазиатский воздух! Это было то ощущение. Как будто он жил там всегда. И звук азана заставлял трепетать душу, словно он родом оттуда.
  Проезжая на коне, Берке увидел величественный минарет пятничной мечети Калян, построенной во времена Караханидов. Хан-Султан рассказывала ему, что Караханиды были уничтожены хорезмшахом за измену. Бухарец, сопровождавший царевича, говорил:
  - Золотое было время, когда правили Караханиды: такие красивые мечети были построены! Печальная судьба их настигла! Говорят, выжил только зять Усмана, женатый на его сестре. Он взял с собой одну из дочерей хана ханов Усмана и бежал к кара-китаям, благо, та девочка была рождена от дочери гурхана. Что с ними стало потом, никто не знает.
  - Они заслужили свою судьбу, старик, - остановил его Берке. Род изменника Усмана, предавшего своего шаха.
  - Едем на базар, - приказал Берке.
  - Зачем нам там появляться? У нас приказ собрать сведения о шейхе, - удивленно спрашивал Байнал.
  - А где ж еще можно спросить о человеке, кроме, как ни на базаре? - отвечал с задором в голосе Берке.
  - Позвольте, мы сами сходим, вам там появляться не обязательно. Это место для простолюдинов.
  - Бойтесь, что не сможете обеспечить мою безопасность? - засмеялся он. - Так-то ваш долг, где бы я ни был!
  - Мы это понимаем, просто, то место не достойно вас.
  - Не будь таким скучным, я давно хотел побывать на городском базаре!
  Лавки кишели шумными торговцами разных стран, вер и рас, прибывшими по Шелковому пути. Берке, со своими людьми, страшившимися за безопасность знатной особы пробирался сквозь толпу и с любопытством глядел на лавки с искусно вышитыми персидскими и армянскими коврами, китайскими шелковыми тканями и восточными сладостями. Воздух был наполнен смесью различных ароматов: лепешек из тандыра, пирогов, жареной баранины. Здесь все напоминало о матери: персидские ковры, что висели у нее в юрте, даже халва, которую настойчиво предлагал купить местный мальчишка, подбегавший к каждому прохожему. Женщины в длинных платках, они так напоминали мать и няньку, служанку Айше, заботившуюся о нем и братьях, как о родных детях, ту самую Айше, после казни которой ему нельзя было даже проливать слезы.
  Он запомнил, как сильно любила Хан-Султан эту сладость, могла только ее и есть весь день. Все торговцы, приезжавшие в ставку, чтобы распродать свои товары кочевникам, знали, что, помимо своих товаров, следует привезти для третьей жены Джучи.
  - Господин, купите халву! - подошел он к воину Берке.
  - Иди отсюда! - огрызнулся тот на мальчишку.
  - Купи у него, - приказал Берке.
  Тому пришлось подчиниться. Берке тут же хотел взять ее себе, но Байнал крепко сжал в руках.
  - Подождите, сначала я попробую!
  - Глупый, он же не знал, что я сюда приду и кто я такой! - засмеялся Берке. - Ну ладно, ешь.
  Байнал, отломив кусок, с трудом проглотил из-за приторной сладости.
  - Еда для баб, а не воинов! Только ради вас проглотил!
  - Ну что, живой? Дай сюда! - хохотал Берке, пытаясь отобрать у него корзину.
  - Подождите, должно пройти время, по-прежнему, не давал ее царевичу, крепко сжимая в руке корзину. - Ни пора ли заняться тем, зачем пришли?
  Они подошли к лавке таджика, торгующему украшениями.
  Радость хозяина в тюбетейке с густой бородой, увидевшего в покупателе знатного человека по золотому навершию и перу на шапке:
  - Какая честь для меня презренного, что такой господин посетил нашу лавку! Нет таких камней, которые бы превзошли красоту ваших жен.
  - У меня пока только одна жена,- прервал его сладостную речь Берке. - Мы купим что-нибудь у тебя, только ты сначала расскажи о шейхе Сайф ад Дине Бохарзи.
  - О, хазрат Сайф Ад-Дин - это уважаемый здесь человек! Все хотят его совета спросить.
  - Ты говорил с ним когда-нибудь?
  - Я нет, улыбался торговец, поглаживая седую бороду.
  - Кто-нибудь из твоих знакомых говорил?
  - Нет, не припомню.
  Байнал стал доставать саблю из ножен.
  - Тогда я припомню тебе событие двадцатипятилетней давности, сказал он ровным спокойным голосом.
  - Стой! - взял его за руку Берке. - Зачем сразу за саблю?- Он достал из сумки мешочек, вытащил монету, и на лице дрожавшего от страха торговца появилась улыбка.
  - Кажется, что-то припомню. Сын моего соседа был его мюридом.
  - И чему он учит, кроме Корана и Сунны? А чему он еще может учить? Чтению, математике учит, астрономии.
  - Что он говорит о нашей власти, о монголах?
  - Вроде не передавал сосед. Нельзя членам ордена Кубравийа все рассказывать.
  Берке стал снова развязывать мешочек.
  - Хотя, кажется, что-то припоминаю... Он говорил, то, что с нами со всеми случилось - это наказание Аллаха за наши грехи и грехи шаха: за кровь невинных, за пьянство, языческие обычаи, вино, блуд и праздные речи, а еще за войну с правоверными.
  - А что он советует делать, чтобы ваши беды прекратились?
  - Соблюдать шариат, не лицемерить.
  - А про войну что-нибудь говорил?
  - Помилуйте, какая война? Города разрушены, поля затоплены, мужчин много погибло и в плен уведено!
  - Однако восемь лет назад Бухара восстала.
  - То была изголодавшаяся чернь.
  - Хорошо. Ты получишь свое, купец, - протянул он несколько монет.
  - А как же серьги и браслеты жене?
  - Не за этим я мы сюда пришли.
  - Только зря деньги потратили. Ничего нового не сказал, все это мы уже слышали. Надо было просто пригрозить ему.
  Когда они собирались выйти из базара, взгляд Берке остановился на лице девушки, выглядывающей из паланкина, что несли двое слуг. Девушка сильно высунула голову, словно желая из него выпрыгнуть. Он не мог поверить своим глазам: ее лицо точь-в-точь повторяло черты лица покойной матери. Это была минута безумия: взрослый мужчина, словно на миг поверил в чудо, ощутя одновременно и суеверный страх, и радость в душе, он побежал за паланкином. Слуги, державшие паланкин, страшно испугались бегущего в их сторону монгола. Девушка задвинул шторку, но продолжала наблюдать через щель, внимательно разглядывая бегущего мужчину.
  - Стойте! - приказал он носильщикам. Тем ничего не оставалось, кроме как выполнить приказ монгола. Берке резко открыл штору, взглянув черноглазой девушке прямо в лицо. Ее черные, как ночь, волосы были заплетены во множество косичек, голова была одета в маленькую тюбетейку, на которую, увидев мужчину, мигом набросила туркменский халат-накидку курте и прикрыла ее концом пол-лица.
  -Что же он делает? - недоумевал Байнал
  - Все в порядке. Я обознался, - сказал он удивленно глядящей, но, почему-то не испугавшейся его девушке. Собираясь надвинуть штору обратно, он почувствовал, как к шее прикасается что-то железное.
   - Стой, что ты делаешь?! - закричал на тюркИ туркмен, вынув саблю и направляясь к Берке. - Думаешь, напугает твоя монгольская рожа?! Прикончу на месте!
  Берке засмеялся:
  - Надо же, а говорят, я не похож на монгола! Если моя рожа не напугает, то это напугает точно, - приподнял он пайцзу, привязанную к поясу.
  - Ты смотрел на нашу госпожу! - говорил юнец, как будто не понимая, о чем он.
  - Ну, посмотрел, и что!
  - Убери саблю! - испуганно закричал второй, не видишь, у них пайцзы, они посланники хана, нам всем за них башку оторвут!
  Гвардейцы вынули сабли из ножен, трое стали приближаться к тому, что поднял саблю на Берке, остальные скрутили второго.
  - Ты хоть знаешь, на кого поднял меч, идиот?! На члена Золотого рода! Хочешь, чтобы весь твой род высекли под корень?! - кричал Байнал.
  - Брось саблю, сказал! - испуганно кричал второй. - Простите, его наняли недавно, он не знает новых законов!
   Пока они говорили, Берке своими сильными руками оттолкнул руку туркмена, державшего саблю у его шеи, резко вынул свою саблю и скресил ее с саблей туркмена.
  Девушка снова приоткрыла штору и наблюдала за всем этим, как и столпившиеся зеваки, с ужасом на лицах ждавшие, что монгольские нукеры начнут расправу.
  - Стойте! - приказал главный из них - Они посланники хана. Дикари никогда не поймут, что такое честь! Унесите поскорее госпожу отсюда! - приказал он слугам.
  Тут прибежала нянька, ходившая по базару.
  - Госпожа, с вами все в порядке? Они вас не тронули?
  - Все нормально, - ответила девушка, затем шепнула на ухо старухе:
   - Узнай, кто такой тот господин, сейчас же, - и показала взглядом на Берке.
  - Зачем, госпожа?
  - Делай, как говорю.
  Айгозель была дочерью покойного купца туркменского происхождения. Их дед оставил кочевую жизнь, занявшись торговлей. Отец продолжил это дело и нажил немалое состояние, его часто сравнивали с Ялавачем. Когда отец скончался, дело перешло в руки старшего брата, как и опека над сестрой. Айгозель еще в детстве была обручена с сыном другого богатого торговца. Теперь ей шестнадцать, брат сказал, что пора уже вступать в брак.
  - Госпожа, - зашла няня в покои женской части дома. - Я узнала. Это Берке, брат Бату.
  -Ты узнала, где он остановился? - спрашивала хозяйка, разглядывавшая свое отражение в зеркале.
  - Да.
  Айгозель протянула ей маленький свиток.
  - Сходи туда и передай это. Да смотри, чтобы тебя никто из знакомых не заметил.
  - Зачем, госпожа моя? - с ужасом на лице глядела на нее служанка. - Что вы задумали? У вас скоро свадьба!
  - Я не желаю этой свадьбы, и ты это прекрасно знаешь! Только никого, кроме меня это не беспокоит...
  - От судьбы не уйдешь, госпожа. Послушание старшим - наш долг. А если после свадьбы узнают, что вы совершили грех, позор навлечете на весь род! Тогда и вам, и мне несдобровать!
  - А кто сказал, что я собираюсь совершить грех? И кто сказал, что будет свадьба? Я попрошу, чтобы он забрал меня в свой гарем.
  - Вы обезумели! Хотите променять брак с уважаемым человеком на жизнь с дикарем? Эти люди не знают жалости, они готовы разрушить все на своем пути!
  - На войне так делают все. Я слышала, что мать Берке - пленная дочь хорезмшаха, в нем течет и наша кровь.
  - Это не важно. Он так же кровожаден, как и они все!
  - Я скорее, полюблю воина, чем холеного толстого торговца. Взгляд его отважный забыть не могу.
  - Госпожа! - всплеснула руками няня. - А если он вас прогонит?
  - Мы не хозяева нашей жизни. Раньше я жила для брата и отца, если свадьба случится, то буду потом жить для другой семьи, и буду жалеть, что не сделала ничего, чтобы быть с тем, кого люблю. А если не получится, то хотя бы один день будет моим.
  - Никому не сказал, зачем остановил ее, а вам скажу.
  - Я понял. Я тоже успел разглядеть ее лицо. Никто здесь, кроме меня, не помнит Хан-Султан живой. А та женщина очень на нее похожа. Но то, что произошло с вами, это очень опасно. Чувства вас заставили забыть о разуме.
  - Я это хорошо пониманию. Больше такого не повторится.
  
  Во дворце местного чиновника остановился Берке со свитой. Ему передал ... письмо, сказав, что его принесла какая-то старуха. Открыв сверток и прочитав текст, написанный арабской вязью на тюрки, Берке засмеялся.
  - От кого это? - спросил Байнал.
  - От той девушки в паланкине.
  - Стоило ли на нее смотреть? - засмеялся Байнал, а за ним и все остальные.
  - Послушайте: она пишет, что обручена, но этот брак для нее нежелателен и просит спасти от него.
  - Вас? Как?
  - Она хочет встретиться завтра у заброшенного дворца, - громко смеясь, говорил он, свита захохотала еще громче.
  - Бедная девочка будет ждать, пока не кончится терпение! И, главное, не боится!
  - Я пойду, - тихо сказал он, в ответ все нахмурились. - Надо же объяснить наивному ребенку, что ничего не может быть.
  - По нашим законам за блуд полагается убить на месте, по их - забить камнями.
  - Камнями могут побить, только если люди женаты.
  - Но у нее есть жених.
  - Тюрки не применяют такую казнь, мне мать говорила.
  - Все равно, если узнают, думаю, девушке будет очень плохо.
  - Никто не узнает. Молодость - не время строго жить строго по правилам, - улыбнулся он.
  - Если вам нужна женщина, ни лучше ли найти блудниц, а эта девочка, вроде, из приличной семьи.
  - Я не собираюсь ничего делать. Просто поговорю.
  - А если это чья-то ловушка?
  - Я все предусмотрел. Со мной пойдут два человека, ни прочешут округу.
  Когда зашел Берке в свои покои, Байнал сказал другому нукеру, что сидел рядом с ним:
  - И, правда, не похож на монгола. Не будет монгол такой ерундой заниматься.
  - И девушку не жаль, - говорил другой. - Накажут ведь ее, если узнают.
  
  Почему пришла? Совсем не боишься? Будь сейчас война, ты бы бежала от меня, сломя голову. Я не стану читать стихов сартских поэтов, мне смешно воспевание женской красоты. Удаль в бою, победы над врагами - вот, что надо воспевать.
  - Мои предки тоже были воинами. Кони мне милее золотых побрякушек.
  Простолюдинка не может быть женой знатного.
  - Я это знаю. Я слышала, у ваших мужчин, как и у мусульманских, есть наложницы. Я готова стать наложницей или рабыней.
  - Я бы хотел тебя взять в наложницы силой власти, что дана нашему народу, но ты обручена. А если твой жених или брат пожалуется сыну Чагатая, что правят на этой земле, или того хуже, новому кагану, пострадает не только мое доброе имя, но и моего брата.
  - Есть такое выражение у китайцев - 'потерять лицо'. Моя матушка говорила: 'Слова не должны повторять мысли, тогда выживешь и поднимешься среди людей'. Так вот, ни я, ни ты не лицо не потеряем. Мы проживем один день так, как мы хотим, а всю остальную жизнь - как приказало Небо.
  - Что значит 'так, как мы хотим'? О чем вы? - испуганным голосом спросила Айгозель повернулась, собираясь уйти, но, почувствовала, как крепкая мужская рука сжала ее ладонь.
  - Не бойся. Я тебя не трону, знаю, что тебя могут наказать.
  - О чем же вы тогда?
  - Садись, - показал он рукой на коня, привязанного к дереву. - Ты же любишь лошадей. Он прокатит тебя по саду.
  Она забралась на коня с легкостью, как это делают монгольские и половецкие девушки, и сидела расслабленно, держась за седло, расписанное несколькими слоями рисунков лаком в виде драконов и птиц, пока он вел коня за поводья. Драконы на седле, дракон, вышитый на его халате. Он ощущала себя, словно в сказке, ей так хотелось быть похищенной драконом наяву. Сад, заросший сорняками, высохшие плодовые деревья, опустевший большой дом, хозяева которого, только-только сумевшие восстановить его после монгольского нашествия, куда-то пропали после восстания Махмуда Тараби: то ли были убиты восставшей чернью за связь с неверными, то ли бежали и после не вернулись больше.
  - Вы не похожи на монгола. Правду говорят, что ваша мать туркменка?
  - Не похож, говоришь? Слазь! Да-да, слазь с коня, - говорил он, видя вопросительный взгляд Айгозель. Затем он вытащил клинок и подошел к самому дальнему стволу дерева, вырезав на нем мишень. Потом запрыгнул на коня, достал лук и стрелу из своего колчана , натянул тетиву и выстрелил.
  - Иди, погляди, куда попал!
  Айгозель нашла тот ствол и стрелу, воткнутую в мишень.
  - Все еще будешь говорить, что я не похож на монгола? - смеялся Берке.
  - Вы стыдитесь вашего происхождения?
  - Вовсе нет, я храню память о своей матушке. Она была самым дорогим человеком в жизни, но я монгол, как мой отце, я один из тех, кого избрало Небо править миром! У многих воинов нашего улуса матери кипчачки, от этого они не менее свирепые псы, чем в других улусах!
  - Называете ваших воинов собаками? Вы настолько их презираете?
  - Зачем презираю? Уважаю! Поэтому и зову свирепыми псами! Это у вас собака - нечистое животное.
  - Я тоже хочу попробовать! - сказала девушка. В детстве просила отца и брата, а они ругались.
  - Я же сказал, сегодня живем, как нам хочется. Он вложил в ее руки лук и, стреляя, стал натягивать тетиву ее руками.
  Этот мужчина с длинными черными волосами, заплетенными в две косы держал ее ладони в своих сильных руках, глядел на нее своими черными раскосыми глазами, го взгляд казался таким же огненным, как дыхание того дракона, что вышит на его халате.
  Уже поздно, - заговорил долго молчавший Берке. - Скоро будет темно, и стражники станут ходить по улицам, прогоняя людей по домам. Мы пожили это короткое время, как вольные люди. А потом ты выполнишь волю твоей семьи, а я буду исполнять мечту моей матери. Но один день счастья будем вспоминать всю оставшуюся жизнь. Можешь мне оставить какую-нибудь свою вещь? Чтобы я смотрел и вспоминал этот день?
  Она стала снимать сережку с подвеской.
  - Я тебе ничего не буду оставлять, чтобы никто не догадался.
  Айгозель напрягла губы, сдерживая слезы.
  - И не вздумай слезы лить. Тогда не будет монгол о тебе вспоминать, у нас слабых не уважают.
  - Можно спрошу, прежде, чем уйти.
  - Спрашивай.
  - Кая была мечта у вашей матери?
  - Прости. Не могу сказать. Это была ее и наша с братьями тайна.
  Он вернулся в сопровождении двоих воинов. Байнал встретил Берке с веселым лицом.
  - Ну как сартская девка? Они горячие, я слышал, повезло вам! - смеялся он вместе со своими товарищами. Берке, сжав руку в кулак, подошел и ударил кулаком по лицу.
  - Что это с ним? - спросил один из стражников. - Здесь с Берке-гуай творится что-то невероятное...
  Берке, зайдя в свои покои, вытащил саблю, взяв лезвие в ладонь и сжимая все сильнее, пока на ладони не появилась кровь. Кутлуг, видя, Берке в гневе, вошел в покои без спроса и не пожалел, что успел вовремя выхватить саблю и тут же приказал принести воду и ткань.
  - Что вы делаете?
  - Боль телесная помогает боль душевную заглушить.
  - Это я понял. Вы полюбили ту девушку?
  - Просто понравилась. Я же не мальчишка.
  - Видно, 'как просто понравилась'. В этом нет ничего стыдного. Это переживает каждый человек, хоть раз в жизни, будь то благородный, будь то безродный. Но мы не выбираем тех, кто пойдет с нами по жизни, Небо разделило людей на благородных и простолюдинов, на молящихся разным богам. Надо просто пережить это. О Бохарзи все, что могли, выяснили, зря Бату-ака его опасается, - говорил он, перевязывая руку своему воспитаннику.
  - Если я уеду из-за собственных переживаний, покажу себя слабым. Мы еще очень мало выяснили о Бохарзи. Завтра снова отправимся на улицы города.
  Базарная площадь Бухары заполнена людьми как никогда: приехал хорезмийский театр. Запахи местной еды, палящее солнце, шумные торговцы, минареты - все больше и больше и больше кажутся родными. Хочется остаться тут навсегда. И как эти женщины на улице похожи на матушку! Но в глазах тех людей, что глядят на Берке и его воинов, вражда и страх одновременно. Он думал 'С этим надо что-то делать. Вечно подавлять восстания невозможно. Нельзя на это тратить силы. Надо расположить к себе сартаулов и булгар. Но как, если мы для них - неверные, напавшие на мусульман и уничтожившие их страны? Какие милости ни оказывай имамам, для них останешься врагом. Здесь нужно что-то другое. А что?'
  Артисты с куклами, окруженные толпой показывали какой-то спектакль.
  - Теркен-хатун, - послышался голос из труппы.
  Берке, растолкав толпу, устремился к труппе. Воины поспешили за ним, приказывая всем расступиться и гадая, какой фокус на этот раз он выкинет. Толпа расступилась, и перед глазами Берке предстали артист с толстой бородатой куклой, изображающей хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда, куклой, изображающей Теркен-хатун и куклой - юной Хан-Султан. Плачет кукла Хан-Султан, уткнувшись в грудь кукле-хорезмшаху, за что тот приказывает: 'Отрубить голову!', и опускают саблю над куклой-Усманом, приказывает кукла-хорезмшах: 'Рубить самаркандцев!', потом появляется кукла на деревянной лошадке, одетой в нечто, имитирующее монгольский доспех и уводит куклу Хан-Султан на аркане. Стоял, молча глядя на это Берке. Как наяву, предстали перед глазами картины из детства: куклы, хранящиеся у Хан-Султан в сундуке, те куклы изображали ее саму и ее родных, она рассказывала сыновьям, как их отец отнял их у такой же труппы уличных артистов и не казнил их за оскорбление пусть даже врагов, но благородного семейства, лишь, благодаря ее мольбам. Часто видел царевич, как матушка проливала слезы, испытывая горечь монгольского плена и вечной разлуки с семьей, родным домом. Такой и осталась она в его памяти - с большими печальными глазами, полными муки и горечи.
  - Спектакль остановился, толпа умолкла, когда подошел к артистам человек в одежде знатного монгола и своими воинами.
  - Эти куклы, - заговорил он. - У кого вы их купили?
  - Ни у кого, господин, - отвечал один из артистов. - Сами изготовили.
  - Точно? Не лжете?
  - Зачем же нам лгать, господин.
  Байнал подшел к царевичу.
  - Они оскорбляют вашу мать и должны понести наказание.
  - Это не наш улус, а земля дома Чагатая.
  - Надо сообщить Есу-Мункэ и потребовать их наказания.
  - Не стоит беспокоить дядю из-за каких-то бродяг. Пойдем отсюда. Берке и его стражники забрались на коней и уехали с базарной площади.
  - Позвольте спросить, Берке-гуай, почему вас заинтересовали эти вещи уличных артистов?
  - У моей матери были такие же куклы, незадолго до смерти отца ездила в строящийся заново Ургенч и отдала своих кукол уйгурской девочке. Поэтому спросил. Ничего особенного.
  - Простите меня за дерзость, но тот, чья жизнь - война, не умеет льстить.
  - Говори, не бойся.
  - С тех пор, как мы приехали сюда, вы стали слишком много думать о вашей матушке, ее семье, слишком много интересуетесь местными обычаями. Будет лучше, если вы забудете о второй половине вашей крови, вам жить с монголами, ими и править.
  - Верно говоришь. Я это понимаю.
  Берке уже выезжал из города в сопровождении своих воинов, как на дороге перед всадниками встал человек, весь седой, одетый, как нищий.
  - Уйдите с дороги! - скомандовал Байнал. Худощавый мужик палкой продолжал стоять, опустив голову. - Идите отсюда, вы что, не слышите?!
  - Ты совсем глухой, бродяга?! Тебе сказали, уйди с дороги!
  Бродяга, словно не замечал знатного всадника с шапкой с золотым навершием и его воинов в куягах.
  - А ты не только глухой, но и слепой? Не видишь, кто перед тобой?! - говорил раздраженно Берке. - Видимо, он хочет быть растоптанным конями! Тогда езжайте! - скомандовал он. Всадники не торопились двигаться с места. На дорогу выбежал пожилой мужчина, на вид лет пятидесяти, с длинной бородой в чалме, одетый, как духовное лицо, взял за руку бродягу и стал его уводить с дороги.
  - А вам не приходило в голову, что он действительно может быть слепым и глухим! - говорил хазрат, глядя на знатного монгольского всадника с укором. Нищий шел за ним, водя палкой по сторонам.
  - И, правда, калека... - растерялся Берке.
  Хазрат сказал слепому:
  - Варвар, а нос задирает выше, чем перо на его шапке!
  - Хазрат, постойте! - сказал Берке, услышав это. - Если мы проявляем милость к духовным лицам, это не значит, что позволим этим пользоваться!
  - Думаете напугать? Чем? Смертью? Мне смерть не страшна, господин.
  Берке достал монету из поясной кожаной сумки.
  - Лучше отдайте это слепому!
  - Зачем это вам, господин? Хотите подкупить собственную совесть? Обойдется он и без вашей милостыни.
  - Как хотите. Странный какой-то...
  Недалеко, у маленького глиняного дома стоял и наблюдал за этим мальчик лет двенадцати. Когда хазрат ушел, он подбежал к всадникам.
  - Господин! Господин, постойте!
  - Еще один... - сказал Берке недовольным голосом.
  - Подождите, я передам монету слепому!
  - Лови, - он бросил монету на землю, мальчишка тут же подобрал. - Кто тот человек, что говорил с нами?
  - Шейх Сайф ад-Дин Бохарзи.
  - Точно он?
  - Конечно! - улыбался мальчик. - Здесь все его знают.
  - Держи! Это тебе! - Берке бросил еще одну монету. - Только первую передай слепому, не вздумай оставить себе!
  - Не бойтесь, не оставлю!
  Покидая Бухару, Берке вспоминал свой один день счастья, что пережил он в этом городе, глаза той девушки, так похожие на глаза его матери, никогда не уйдут из памяти. Зазвучал азан, призывавший мусульман к молитве. Есть что-то необыкновенное в этом звуке, успокаивающем сердце и заставляющем думать спокойно о том, что было и прошло, о тех, кто ушел из его жизни.
  Разворачиваемся! - неожиданно приказал Берке. Каждый гвардеец смотрел на него вопросительным взглядом, ничего не понимая.
  - Я сказал, разворачиваемся! Мы еще здесь задержимся, у нас остались дела.
  - Как? Берке-гуай, мы же выяснили об этом человеке все, даже увидели его!
  - Этого мало. Теперь мы должны перетянуть его с его братством на нашу сторону.
  - Что? Возможно ли это? Да и зачем он нужен?
  - Как зачем? Ну и вопрос! А я считал тебя неглупым человеком. Духовные лица управляют умами людей.
  - Берке-гуай, - вмешался Кутлуг. - Никогда шейх не станет союзником язычников. Христиан, иудеев - возможно, это люди Писания, верящие в единого Бога, им на землях мусульман разрешено исповедовать свою веру и даже могут находиться под защитой при условии оплаты налога джизья. Но язычники - многобожники.
  - Кто сказал, что ему будет предложен союз с язычниками?
  На лице Берке появилась хитрая улыбка, которая привела в еще большее замешательство гвардейцев. Во взгляде каждого из них угадывался один и тот же вопрос: 'О чем это он?'. Но делать было нечего - приказ есть приказ. Берке развернул заржавшего коня, и гвардейцы последовали за ним.
  - Как же трудно понять Берке-гуай, сказал Байнал, когда царевич ушел в свои покои. - Никогда не знаешь, что ему завтра придет в голову.
  Но он сам не понимал, почему его не злили странности царевича, проявление чувств, не одобряемое в среде воинов, даже тот удар в ответ на шутку о девушке не вызывал обиды.
  Берке приказал позвать Кутлуга.
  -Напиши и отправь брату послание, что шейх Бохарзи не опасен и попроси прислать пайцзу.
  - Ни обманем ли мы Бату-ака, если напишем такое? Помните, как он с вами разговаривал тогда. И не побоялся, видя, что перед ним знатный монгол. Другой бы на вашем месте такое терпеть не стал.
  - Я никому не сказал о моих планах, узнают позже, а тебе скажу сейчас. Я и мои братья росли у тебя на глазах, ты знаешь, что матушка и учителя обучали нас исламу. Отец не был против, он хотел выделить нам владения на востоке улуса. Ты можешь на людях поклоняться любым богам, но твоя истинная вера узнается по тому, к какому богу ты обращаешься, когда тебе больно или в опасности. Когда мне плохо, я прошу о помощи Аллаха, а не Тенгри, не Иисуса, не Будду. Твоя вера - та, чьи молитвы заставляют тебя замолчать и прекратить думать о насущном. Твоя вера - та, мимо чьих храмов ты не можешь проехать без трепета. Я мусульманин и всегда им был. Осталось только самому себе признаться и поведать миру.
  - Поведать миру? Если вы хотите принять ислам, совершите обряд тайно. Так делают мужчины Золотого рода, что принимают сияющую религию 6. Если объявите, что приняли ислам, открыто, то нарушите обычай.
  - Обычаи... Неужели они важнее Всевышнего?
  - Но вы можете вызвать гнев вашего брата. Без его поддержки никогда не сможете осуществить мечта Хан-Султан.
  - Я сумею убедить брата. Нельзя править, постоянно подавляя восстания, тратя на это силы, отправляя на смерть нукеров. Бату будет польза от брата-мусульманина, не сомневайся. Его сейчас интересуют торговые связи, персы и арабы охотнее будут вести дела с единоверцем.
  - Дело вашего слуги - повиноваться приказу, что об этом думаю, уже сказал. Осталось только найти имама, который проведет обряд.
  - Я уже нашел.
  Загадочная улыбка Берке не предрекала ничего обыкновенного, естественного, общепринятого. Теперь вся свита знала: появилась эта улыбка - готовься к неожиданностям.
  - Неужто это... - заговорил изумленный секретарь.
  - Да-да! Сам шейх проведет обряд! Подождем только, когда привезут пайцзу.
  
  Шейх Бохарзи жил в небольшой, неприметном глиняном доме, ничем не выделявшимся среди остальных домов, кроме толп мальчишек и юношей, что приходили к нему на занятия. Деревьев в тех местах мало, из дерева строились только стойки каркаса, прогоны и балки-перекрытия. В недавно отстроенном после разрушения доме шейха, учеников было много, как никогда. Солнечный луч освещал пол маленькой комнаты. Восходит солнце на Востоке, а в те времена, оно и светило с Востока: свет шел и из Китая, где научились делать бумагу, бумажные деньги, печатать книги, шел он и из земли Мавераннахра, где жили и творили математики, астрономы, врачи, бывшие одновременно и поэтам. Бохарзи учил мюридов рисовать зидж.
  - Учитель, - вас у ворот ожидает какой-то посланник. Говорит, хочет вам вручить пайцзу.
  - Пайцзу дают тому, кто служит хану! - радостным голосом сказал второй ученик.
  - А нам она зачем? Мы кагану не служим, - говорил спокойным голосом шейх.
  Шейх велел ученикам подождать и вышел во двор.
  Увидев всадника-монгола спускающегося с лошади, шейх насторожился: ни мстит ли ему тот знатный господин за грубость, допущенную им тогда. Сам себя стал корить: зачем не сдержался, не смог обуздать свою гордость? Если бы можно было вернуть время вспять!
  - Салам алейкум, хазрат, - Байнал вежливым тоном поприветствовал его по-тюркски. Он вынул из поясной сумки металлическую пластину овальной формы и протянул шейху.
  - Сам Бату-ака, правитель Кипчакского улуса по просьбе его брата Берке-гуай прислал вам эту подорожную пайцзу. Это сделает руку шейха всеохватной и защитит каждого, кто будет вместе с ним.
  Шейх взял пайцзу и стал рассматривать непонятную ему надпись на монгольском языке уйгурской вязью и узор в виде солнца в верхней части дощечки. Он был обучен своим наставником арабскому, фарси был родным языком перса, и на тюрки говорил свободно. Но монгольский язык не считал нужным учить даже после завоевания.
  - Что здесь написано? - спросил шейх.
  - Силою Вечного Неба, кто не послушает, да будет убит.
  Шейх протянул пайцзу монголу.
  - Возьмите. Мне это не нужно.
  - Как? Вы не можете ее не принять.
  - Прикрепи её к ослу и отправь его в степь. Если она защитит его от мух, то я приму её; а если она не сможет защитить осла, тогда, возможно, от нее для меня не будет никакого толка.
  - Я передам ваши слова Берке.
  - Передайте.
  
  - Что? Вернул пайцзу?! До чего упрямый старик! Первый раз в жизни слышу, чтобы кто-то возвращал пайцзу! - громко смеялся Берке.
  - Его следует наказать за такую дерзость!
  - Это не понадобится. Он примет пайцзу. Собирайся. Мы идем к нему.
  - Вы сами пойдете? Кто он такой, чтобы удостаиваться такой чести - визита внука Чингисхана?! - с неприкрытым возмущением решением царевича говорил гвардеец. Берке лишь промолчал в ответ, взглядом дав понять, что не желает слушать.
  
  Прошло немного времени, и ученик снова отвлек.
  -Хазрат, вас ожидает сам... - говорил он с широко открытыми глазами.
  - Кто там еще? - раздраженно говорил уставший старик
  - Сказали, что это внук самого Чингисхана, младший брат правителя Кипчаксского улуса.
  Шейх с двумя учениками вышел из дома во внешний сад. Пройдя через айван 8, они вышли к воротам.
  Он был слегка удивлен, увидев перед собой того самого знатного человека, с которым произошла недавняя перепалка.
  - Ступайте, откуда пришли господин. Я не приму милости от неверных, захвативших землю предков и предавших огню и заливших кровь города. Даже если это будет стоить жизни мне и моим ученикам! Мой наставник Наджм ад-дин аль-Кубра так и сделал - отказался покинуть Гургандж и погиб со своими мюридами, защищая город от монголов.
  - Но мы пришли с миром, - говорил Берке спокойным тоном, пытаясь расположить к себе шейха.
  - Уходите! - крикнул Сайф ад-Дин Бохарзи, быстро выйдя с учениками за ворота и приказав закрыть их.
  - Я все равно не уйду, пока не откроете! - кричал Берке.
  - Вечно ждать будете! - кричал в ответ шейх.
  На небе появились розовые оттенки заката, загорелась первая звезда. Ученики стали расходиться по домам. Выйдя со двора, они с удивлением наблюдали все еще стоящего у ворот того господина. Каждый кланялся ему, проходя, что бы показать уважение к благородной крови. Один юнец лет четырнадцати решил вернуться назад, чтобы сообщить наставнику, что тот благородный господин все еще ждет его.
  - Он угрожал тебе и другим? - спросил в ответ шейх.
  - Нет, просто стоит молча.
  - Ну и пусть стоит. Сколько с ним человек?
  - Трое. Тот, что приносил вам пайцзу, и еще двое.
  - Тогда не страшно. Если бы захотел устроить погром, привел бы отряд.
  - Они вас не тронут, если прислали пайцзу. Может, к нему выйдите? Он уже давно стоит.
  - Забыл, как следует вести себя с наставником? Обсуждаешь его решения?
  - Простите, учитель. Как вам угодно.
  - Вот так-то лучше. Иди домой. На монголов не обращай внимания, даже если будут угрожать.
  -Уже темнеет. Пора уходить, - уговаривали Берке.
  - А мне нравится бывать на улице ночью. Небо сегодня чистое, звезд должно быть много. В глазах Байнала читался вопрос: 'Что он опять несет?'
  - Моя мать любила высматривать ночью созвездия, даже помнила, как каждое называется. Она во дворце своего отца начиталась трудов астрономов.
  Байнал резко выдохнул воздух, раздраженно глядя на Берке. А тот лишь похлопал его по плечу:
  - Потерпи до завтра, там снова придут ученики или сам пойдет на службу.
  Ранним утром Сайф ад-Дин собрался идти в мечеть читать азан. Как только вышел за ворота, тут же увидел подбегавших к нему стражников Берке.
  - Вы снова здесь? Только солнце успело взойти...
  - Мы и не уходили, - улыбаясь, развел руками Берке.
  - Зачем надо было стоять всю ночь? Я же сказал, нам с вами говорить не о чем.
  Байнал потерял терпение, все это настолько злило, что он, словно забыл на короткое время, что говорит братом самого Бату.
  - Ни вы ли говорили о китайском выражении 'потерять лицо'? так вот, мы его сегодня потеряли, по вашему же приказу и выставили на посмешище весь род Чингисхана! Почти два дня стоять у двери дома какого-то безродного старика.
  - Знаешь, ради общего дела можно и лицо. Вернее, приобрести новое.
  - Общего дела? Вам вздумало поменять веру, ваше же желание - чтобы свидетелем был именно этот человек, а не кто-то другой. В чем общее дело?
  - Я уже объяснял, зачем это надо. Это не простой имам, а богослов, за ним и дут люди, и богатые, и бедные, и благородные, и чернь. Если такие люди, как он будут поддерживать нас, то за нами пойдут и хорезмийцы, и булгары, которых много в Кипчакском улусе. И еще: если я сказал, что не уйду, тогда должен держать слово.
  - Булгары - воины, а хорезмийцы - торгаши, поддержка воинов пригодится, а зачем нужна поддержка торгашей?
  - У торгашей есть деньги.
  Шейх возвращался, делая вид, что не замечает ожидающих его путников.
  - Хазрат, так мы поговорим? - шел ему навстречу представитель Золотого рода, шейх быстрым шагом направился во двор завии 8, захлопнув дверь. Опять... - раздраженно сказал Байнал.
  - Подождем, когда будут приходить ученики, станут открывать дверь, и мы быстро проникнем.
  Кумыс во флягах заканчивался, Берке послал одного гвардейца, чтобы добыл воду.
  - Знали бы, что придется столько стоять, взяли бы больше воды и еды, - не скрывал своего недовольства Байнал.
  Ближе к вечеру первый ученик и стал стучать в дверь. Как только замок зазвенел с другой стороны, Берке прислонил палец к губам, показывая мальчишке, чтобы тот молчал. Когда дверь стала открываться, Берке подбежал и схватился за нее.
  - Шейх вместе с другим учеником-сиротой, что жил в завии постоянно, вложив все свои силы, успели захлопнуть ее, чуть не прижав благородную руку нежданного гостя. Второй ученик тоже остался снаружи.
  Он нас не пустит, сколько бы ни стояли.
  - Байнал, ты в чем-то был прав. Это было мое решение, я ни с кем не посоветовавшись, его принял. Поэтому ступайте все. Я останусь один.
  - Я приведу других людей. Вас нельзя здесь оставлять одного.
  - Не надо. Если останусь один, перестанут бояться.
  - Мы не можем вас оставить в опасности.
  - Ступай. Это приказ. Если что, я смогу защитить себя, - показал он свою саблю.
  Шейх приоткрыл дверь и увидел столпившихся вокруг незваного гостя учеников. Редко кому доводилось видеть знатных людей, владевших половиной мира, так близко, а если и доводилось, то только стоя на коленях и глядя снизу вверх. Они спрашивали его, правда ли он брат самого Бату и разглядывали тамгу Бату на рукоятке.
  - Быстро на занятия! И не смейте больше подходить к этому господину и говорить с ним!
  - Мы ждали, пока вы откроете, - оправдывались ученики.
  К вечеру мюриды стали расходиться. Шейх был уверен, что Берке давно уехал, но на всякий случай решил заглянуть за стену, и, открыв дверь, увидел, как нежданный гость все еще ходит поблизости.
  - Ну, поговорите с господином! - уговаривали ученики. - Он второй день тут стоит, сильно устал!
  - Они убийцы ваших отцов, не забывайте об этом! Вы не знаете, сколько усилий понадобилось, чтобы восстановить этот дом после того, как в этом городе побывал его дед!
  Карим, мальчик-подросток, что жил у шейха постоянно, был значительно моложе всех остальных учеников. Когда все ушли, шейх заметил в руках мальчика какую-то монету и приказал отдать ее.
  - Где взял? Украл? Лучше сразу признайся!
  - Нет, хазрат, клянусь, ничего не крал!
  -Откуда тогда она у тебя?
  - Помните, когда тот господин, что стоит за стеной, говорил с вами первый раз? Когда слепой не заметил всадников, а господин его ругал, помните?
  - Конечно, помню, совсем недавно было. Не совсем еще стар!
  - Вы тогда отказались передать от него милостыню.
  - Отказался, потому что он хотел загладить свою ошибку, показаться перед людьми милостивым государем, а не от чистого сердца.
  - Когда вы ушли, он отдал мне одну монету для слепого человека, другою - для меня. Ту, что для слепого, я ему передал. А эту себе оставил, не хочу ничего на нее покупать, хочу, чтобы просто у меня была.
  - А зачем она тебе? Ну возьми тогда, - протянул он монету мальчику.
  Уединившись, шейх принялся читать математический трактат, но после слов воспитанника мысли о том человеке не давали сосредоточиться: 'Выйти посмотреть, не ушел ли? Не стоит, не могут люди столько ждать. Почему он тогда, при первой встрече был таким щедрым? Нет, не могут эти люди быть милосердными, он явно хотел себя показать не тем, кем является. Зачем он стоял так долго? Явно, хотят монголы склонить шейха на свою сторону.
  Второй день начался, как обычно. Утром и днем шейх Бохарзи снова пошел в мечеть, Берке спал сидя, прислонившись к стене. Измученный конь на привязи ржал толи от голода и жажды, толи от усталости.
  - Ну, шайтан! - выругался Сайф ад-Дин, разбудив дремавшего царевича.
  - Уходи отсюда, монгол! Хоть вечно здесь сиди, никто тебя не пустит!
  - Забыл, с кем разговариваешь, старик? К нему со всем уважением, а он! Где это видано, обращаться на 'ты' с внуком Чингисхана!
  - Я же сказал, мы смерти не боимся.
  
  На утреннем небе собирались облака, ближе к обеду оно потемнело, загремел гром. Шейх снова пошел в мечеть, что прочитать намаз.
  - Эй, старик, - говорил все еще сидевший у стены незваный гость. - Ты выбрал не лучший способ мстить за Хорезм!
  Шейх молча прошел мимо, словно не замечая незваного гостя. Звук ливня и раскаты внушал уверенность, что царевич ушел, тем более, он слышал, что монголы боятся грозы.
  Берке стоял под дождем, опрокинув голову назад. Струйки ливня бежали по лбу и щекам. Как же хотелось, чтобы вода смыла всю печаль по тем, кто покинул его навсегда и той, с кем не может быть рядом.
  Вечером стали приходить ученики. Шейх остался в доме, велев Кариму впустить их во двор.
  Вчера все занятие мюриды перешептывались о Берке, и снова продолжили отвлекаться, невзирая на правила.
  - Прекратите болтать! Прогоню вас всех за непослушание!
  - Учитель, простите,- заговорил один из юношей. Вы запретили говорить о том господине, но он может заболеть, если продолжит там стоять. Этот господин прибыл из далекой страны, чтобы просить благословения от шейха и поговорить с ним. И нет вреда вреда в том, чтобы дать ему пустить его.
  - Что?! Он еще там?
  - Крепкие, однако, варвары, - покачал головой шейх.
  - Учитель, если огул заболеет, с нас всех головы полетят!
  - Шейх встал и пошел быстрым шагом к воротам. Берке в мокрой одежде и мокрым косами, дрожа от холода, кашляя, сидел у стены, сняв шапку, которая тоже промокла.
  - Глупый человек! - подошел к нему Бохарзи. - Зачем стоял под дождем?!
  Проводите в дом, дайте другую одежду и напоите горячим.
  Сайф ад-Дин уступил ему свою маленькую комнату, Карим нашел в сундуке старую одежду.
  - Это одежда простолюдинов, но другой у вас нет, а вашу надо высушить, а то заболеете, - говорил шейх. Когда Берке переоделся, двое учеников принесли ему чашу с горячим бульоном.
  - А теперь расскажите, кто вы и что вас сюда привело? Почему так сильно хотели со мной встретиться, что аж три дня стояли у ворот?
  - Я Берке, сын Джучи, правителя Кипчакского улуса, старшего сына Чингисхана. Моя мать - старшая дочь хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда. Я пришел сюда, чтобы вы помогли мне принять ислам и прочитать шахаду в вашей мечети.
  - Но почему вам нужны именно мы? Есть много других имамов в вашем улусе. Зачем было ехать сюда?
  Берке не смог сказать, помешал сильный кашель.
  - Вы, наверно, заболели, господин? Чувствуете слабость?
  Он кивнул в ответ, сильно кашляя и хлюпая носом.
  Мои мюриды вас осмотрят, сказал он, даже не спрашивая разрешения.
  - Да вы весь горите! - сказал ученик, прикоснувшись рукой к его лбу.
  - Останьтесь пока здесь, мы умеем лечить, - сказал Бохарзи.
  - Вину чувствуете? Раньше не могли пустить?
  - Кто же вас заставлял стоять так долго, да еще и под дождем?
  Их разговор прервался от криков, которые они услышали за воротами.
  - Господин огул, вас потеряли, - улыбнулся шейх.
  - Пустите их, не бойтесь, без моего приказа ничего они не сделают.
   Явился Байнал, приведя троих еще человек.
  - Берке-гуай, с вами все хорошо?- обрадовался Байнал, увидев царевича сидевшего на лежаке и укрытого одеялом. - Почему вы так одеты?
  - Плохие вы слуги, зачем оставили своего господина? - говорил шейх.
  - Господин, вам надо лежать, у вас жар, - говорил Карим.
  - Как ты смеешь говорить с Берке-гуай и смотреть на него, мальчишка! - взглянул на него презрительно Байнал.
  - Оставь его.
  - Почему вы заболели?
  - Пустяки, простыл.
  Моя вина в этом есть, - вмешался Бохарзи. - Я не сразу понял хороших намерений господина и долго не хотел пускать его.
  Байнал строго посмотрел на шейха.
  - При Чагатае часто приходили его люди и следили за нами, расспрашивали о нас прожих. Один раз увели и допрашивали двоих наших мюридов. Вот и мы подумали, опять...
  - Теперь вы будете под защитой, - сказал Берке. Хоть это и не мой улус, но я брат самого Бату-ака, а он старший в роду, его уважают не меньше кагана.
  - Берке-гуай, нам следует поскорее отсюда уйти, - говорил Байнал.
  - Вы же слышали, - ваш господин болен, ему надо лечиться.
  - Мы останемся тут ненадолго. У меня еще есть здесь дела. Ты тоже останешься, так всем будет спокойнее, а остальные пусть возвращаются.
  - Как скажете, - недоверчивым тоном ответил Байнал.
  - Этих людей не стоит опасаться. Они изучают науки и Коран.
  Вскоре пришел Карим и принес лекарство.
  - Господин, шейх велел выпить это. Байнал выхватил чашку.
  - Что это?
  - Лекарство для господина Берке, - ответил мальчик.
  - Я сначала попробую.
  - Но это для господина, он болеет.
  - Я тоже приболел, сказав он это, глотнув настойку. - Ступай!
  - Брось ты, зачем им нас травить? Мы даже не из этого улуса.
  - Кто знает этих сартов!
  - Какие сарты? Из мюридов только один перс или таджик и еще сам шейх. Все остальные тюрки, посмотри на этого мальчишку.
  - Без разницы, все равно, живут, как сартаулы
  - Тюрки - не сарты, они воины, в них кровь течет кочевников.
  На следующий день в покои вновь зашел Карим.
  - Господин, ваша одежда высохла.
  - Надеюсь, не на солнце ее сушил, а то опять будет гроза, - говорил Берке.
  - Почему будет гроза - не понял мальчик.
  Берке, как будто вспомнив о чем-то, засунул руку в поясную сумку. Не найдя того, чего искал, он постарался скрыть огорчение. Это была серьга Айгозель. Сказать о том, что потерял женскую серьгу, он не мог - засмеяли бы, и так слишком много странных выходок за одну поездку.
  'Наверно, вытащили, - подумал он, - но есть вероятность, что просто выпала'. Берке встал и вышел из покоев, оставив там Байнала. Он глядел в глиняный пол, ища под ногами потерянную вещь. Потом вспомнил, что последний раз держал в руках, когда стоял третий день.
  - Господин, я нашел это во дворе, - сказал Карим, держа в руках ту самую серьгу. - Вряд ли вы могли уронить, это женское.
  - Дай сюда, негодный мальчишка! - сказал Берке, выхватив у него из рук.
  - Простите, не знал, что это было у вас, она женская, - засмеялся Карим.
  - Ну я тебе сейчас покажу, воришка! - схватил он за ухо мальчика.
  - Я не крал, клянусь, она лежала на земле!
  Неожиданно раздался громкий смех в доме. Они оба не заметили, как из своих покоев вышел шейх и наблюдал за ними. Берке отпустил мальчика.
  - Господин, зачем вы носите с собой женские украшения?
  - Я сейчас сам тебя выпорю за такую бестактность! - ругался Бохарзи.
  - Не стоит. Это потеряла знакомая женщина, - спокойно ответил Берке.
  Шейх замолчал, задумавшись. Он подождал, когда Берке уйдет в свои покои и тихо сказал Кариму:
  - Видишь, как огул разволновался из-за этой побрякушки? Даже у них может болеть душа из-за женских чар.
  
  В мечети, где служил шейх Сайф ад-Дин Бохарзи собралось много народу: пришли все его все мюриды, чтобы увидеть, как прочитает шахаду Чингизид.
  'Я свидетельствую, что нет никого, достойного поклонения, кроме Аллаха. И я свидетельствую, что Мухаммад - Его раб и Посланник' - прочитал Берке выученные слова на арабском.
  
  И шейх, и царевич ощущали себя победителями. Берке обещал помочь со строительством ханаки, суфийской обители, как только увеличатся доходы с его владений на Кавказе.
  
  - Случается, когда есть сила непреодолимая, что не победить в бою, не поразить мечом. Мы можем погибнуть, как погиб шейх аль-Кубра с его учениками, потом погибнут другие, так погибнет весь Мавераннахр. Здесь другой путь нужен, - говорил шейх сидящим вокруг него на полу ученикам, сжимая в ладони пайцзу, когда Берке уже выехал из города на пути в свой улус.
  
  В шатер Бату прибыл улаачин 2, доставивший послание, где сообщалось о смерти вассала, которого он отправил на курултай- владимирского и киевского князя Ярослава. Второе донесение было секретным и тоже касалось смерти русского князя.
  - Что там написано? - спросила, как обычно, сидевшая на троне рядом с мужем Боракчин.
  - Смерть Ярослава похожа на смерть от отравления. Незадолго до отъезда его приглашала на обед Дорегене, - ответил Бату после прочтения письма. Не знал князь, что обедать с Дорегене опасно для жизни.
  - А если бы и знал, что бы это изменило? Не мог же он отказаться от угощений хатун, - говорила спокойным голосом Боракчин.
  - Что хотели этим сказать Дорегене и ее сынок? Что не я буду решать, кто станет править вассальными землями? Или хотели меня напугать?
  - Думаю, нам надо быть готовыми ко всему, - говорила жена.
  В этот же день прибыл еще один гонец - на этот раз не из далекого Каракарума, а из близкой ставки Сартака. Эту новость гонец сообщил устно: у Сартака родился наследник.
  - Хотя бы одна радостная новость за последнее время! - сказал Бату, как обычно, старавшийся сильно не выражать свои эмоции, а лишь улыбнулся, услышав о рождении внука.
  
  Ану благодарила Небо за сына. Когда рожала первый раз, огорчилась, узнав, что появилась на свет девочка. Но огорчение это продлилось недолго, уж очень прелестный ребенок родился, и Сартак в дочери души не чаял. Но не может быть девушка наследницей, и Ану хорошей женой, если наследника не родит. А теперь появился Улагчи,и не стыдно ей в глаза мужу и свекрам смотреть. Даже если и возьмет муж других жен или наложниц, не станет она менее уважаемой, чем они. Меньше года длилось счастье в семье Бату-ака 3, пока не пришли вести из ставки Сартака о болезни сына. Шаман, находившиеся там, пытался лечить травами, заклинаниями, но лучше ребенку не становилось. Бату отправил к сыну лекаря-булгара, изучавшего арабскую медицину, но и его лечение не помогло.
  
  Монах встал на оба колена, как этого требовала китайская церемония.
  - Ты должен вылечить моего внука. Сегодня же отправишься в ставку моего сына. Все, что нужно для лечения тебе предоставят. Вылечи Улагчи, и тебя щедро вознаградят.
  - Господин, - сказал монах, подняв голову. - С моей стороны я сделаю все, что могу, но на все воля Божия. Вы можете мне пообедать богатства, если у меня получиться излечить вашего внука, можете пригрозить смертью, если нет, - но воля Господа от этого не изменится.
  - Ты так спокойно говоришь о смерти? Ты ее совсем не боишься, монах?
  - Умирает только тело, а душа бессмертна. Земная жизнь - лишь подготовка к жизни вечной.
  - То есть ты хочешь сказать, что жить надо ради подготовки к смерти? - улыбнулся Бату.
  - Жить надо ради спасения души, чтобы достигла она Царствия Небесного.
  - Ладно, не начинай свои проповеди. Ступай, монах, и отправляйся в путь. Жизнь и так коротка, незачем ее тратить на подготовку к смерти.
  
  Ану всю ночь не сомкнула глаз, опухших от слез, все сидела у изголовья маленького Улагчи. Солнечный луч, проникший в гэр через тоноо, словно хотел ее успокоить. Она хочет оградить от всех опасностей, защитить свое дитя, но она бессильна. Небо не слышит, духи предков отвернулись. Она готова молиться каким угодно богам, только бы спасли ее ребенка!
  Хулан проснулась, позавтракала.
  - Матушка, поиграем в алаг мэлхий 4, - говорила ласковым, словно весенний весерний речек девочка.
  - Возьми шагай 5 и иди на улицу, поиграй с кем-нибудь.
  Своей улыбкой Хулан очень похожа на отца, улыбнется - словно солнце на ясном небе озарит своим светом все вокруг. Но сейчас и улыбка дочери не могла прогнать печаль Ану. Прислонится она губами к маленькому лбу сына, а жар не проходит. Она встала на дрожащие еле двигающиеся ноги, достала мешочек с цветными косточками, надела на дочь овечью шубу и малхай, меховую шапку и отправила гулять на улицу. Дверь гэра открылась, впустив холодный зимний воздух - вошел Сартак.
  - Приехал.
  - Кто? - тихо спросила Ану, не глядя на мужа.
  - Христианский монах, что лечит отца.
  - Знаете, я больше ни на кого не надеюсь. Мне кажется, мы потеряем нашего Улагчи, - говорила она медленным голосом, не в силах даже плакать. Казалось, все слезы вытекли этой ночью.
  - Не смей так говорить! - присел он к жене и поглядел в глаза. - Не смей сдаваться! Мы найдем того, кто вылечит нашего сына! Этот человек хороший лекарь, он учился у арабских и персидских врачей.
  Улагчи посадили, Захария осмотрел Улагчи, дал ему проглотить ложку настойки, приказав слугам поить ребенка регулярно.
  - Я поговорил со священником-кереитом в вашей ставке, наша община будет держать трехдневный пост и молиться за исцеление вашего сына.
  - Если мой сын выздоровеет, я приму вашу веру. Жена и дочь тоже. Ану лишь скептически взглянула на мужа.
  На следующий день жар стал спадать. С каждым днем Улугчи становилось все лучше
  Сартак подошел к покрывшемуся льдом Итилю, посмотрел о в небо, жадно вдыхая зимний воздух с падающими мелкими снежинками и выдыхая пар. Сын будет жить! Этот лед, тонкий слой снега на желтой степной траве, холодный ветер - все необычайно прекрасно! Как же радостно и легко дышать зимним воздухом, глядя на заснеженные степные просторы. Радостно, от того, что постиг истинного Бога! Он обязательно выполнит клятву, данную христианскому Богу за спасение Улагчи.
  - Папа! - услышал он родной голосок. Это Хулан бежала, тянув держащую ее за руку служанку.
  Держа на руках дочь, Сартак вошел в гэр. Слышать голос сына, чувствовать запах варящегося мясного бульона, видеть кроткий взгляд жены - казалось в тот момент, больше ничего не нужно.
  - Жена, доставай шагай, будем играть в алаг мэлхий.
  - Мясо еще долго будет вариться.
  - Позови служанок, чтобы присмотрели.
  - А Улагчи? - поглядела она на ползающего по лежанке мальчика.
  - Неси его сюда, пусть смотрит!
  Сартак сам собрали черепаху, а Хулан, еще не способная собрать сама, лишь наблюдала, а Улагчи, сидевший на коленях матери, державшей его, глядел, ничего не понимая.
  - Хулан, бросай шесть костей, сказал отец. - Смотри, один, два, три, четыре, пять, шесть, - взял он кости за пока не умеющую считать дочь положил ей в маленькую ладошку.
  - Бросай!
  Хулан бросила, смеясь.
  - Теперь смотри, сколько у нас выпало баранов? - показывал он на кости, выпавшие рожками вверх. - Один, два, три, четыре, пять. Значит, ты берешь пять пальцев у черепахи. Где у черепахи пальцы?
  Так, кидая кости, разобрали они всю черепаху.
  - Уже нашел крестных для нас. Тысячник - кереит с женой. Отец говорил, что он прославился в битве при Легнице. Осталось найти крестных для детей, пока на примете три человека: два кереита, один найман. Один из них незнатный, но священник говорит, что человек набожный, как и его жена. Потом дам распоряжение, чтобы строили церковь.
  Ану глядела на него молча, не возражая, христианский бог спас их сына, значит, вера кереитов истинна.
  - Но что скажет ваш отец?
  - Не думаю, что он станет запрещать. Наш прадед завещал уважать все религии.
  Вскоре Бату получил послание от сына, что он твердо намерен принять христианство, креститься с женой и детьми. Он продиктовал писцу:
  - Не вижу ничего дурного в твоем решении, препятствий чинить не стану. Среди членов Золотого рода есть христиане. Ты волен верить во что хочешь, молиться какому угодно богу, только не называй себя при иноземных послах, вассалах и подданных себя христианином. Так повелось, что мужчины-Чингизиды не называют себя последователями каких-либо религий, хоть и почитают каких-то богов, нельзя нарушать традиции. Мы правим не только христианами. Назвавшись христианином, оттолкнешь от себя мусульман, назвавшись мусульманином, оттолкнешь христиан.
  Диакон-кереит возложил на Сартака с женой и детьми, одетых в белые одежды, из белой шёлковой ленты, где на арамейском было написано: 'Он просил у Тебя жизни; Ты дал ему долгоденствие на век и век'6 К коронам были пришиты по три кисточки. Одна, чёрного цвета, свешивается над лбом и символизирует смерть, которая всегда будет перед его глазами. С правой стороны - белая кисточка, символизирующая Крещение. С левой стороны - красная, символизирующая мученичество. Как пояснил диакон, обычай пришивать кисточки берет начало в Ветхом Завете 'Сделай себе кисточки на четырех углах покрывала твоего, которым ты покрываешься'7, 'объяви сынам Израилевым и скажи им, чтоб они делали себе кисти на краях одежд своих в роды их, и в кисти, которые на краях, вставляли нити из голубой шерсти'.
  
  К Бату прибыл гонец и передал послание от Берке, где говорилось, что он прибыл в свои владения, а прежде принял ислам, проведя обряд в Бухаре при помощи шейха Бохарзи. Объяснял он это тем, что шейх и орден, к которому он принадлежит, имеют большое влияние в Мавераннахре, и будет лучше, если они станут союзниками, чем врагами.
  Накладывая мазь, изготовленную Захирией, на ноги мужа, Боракчин говорила тихим спокойным голосом:
  - Почему Берке нарушил традиции и не посоветовался с вами, прежде, чем принять решение? Разве он не должен был спросить у вас?
  - Я всегда знал, что эта ведьма Хан-Султан плохо влияла на моих братьев. Отец позволял ей все: она воспитала сыновей в обычаях своего народа, но сказать ему об этом не решался. Потом отец умер, а я уехал на Курултай, потом воевал в Китае, за ними некому было следить. Тея и мою мать Хан-Султан к детям не подпускала.
  Бату пришлось забыть о своем гневе, когда стали приходить новые вести из Каракорума.
  Незадолго до этого он отправил к Гуюку вассалов на утверждение: сыновей Ярослава Александра и Андрея, грузинских царевичей Улу Давида и его двоюродного брата Давида Нарини, сельджукского султан Изз ад-Дин Кей-Кавуса II и оспаривавшего у него трон его брата Рукн ад-Дина. С ними отправил письма Гуюку, где просил назначить Александра, Изз ад-Дина Кей-Кавуса II, Давида Нарини.
  Сидя на троне и в присутствии стоявших нойонов, Бату выслушал решение кагана: ярлыки на правление вассальных государств получили Андрей Ярославич, Рукн ад-Дин стал султаном под именем Килич-Арслана IV и получил в управление восточные земли султаната - Сивас, Эрзинджан, Эрзурум и другие города, тогда как старшему, Кей-Кавусу II, остались западные владения - Конья, Анкара, Анталья. Царем Грузии был признан незаконнорожденный сын Георгия Лаши Давид VII Улу. Гуюк везде назначил не тех, кого Бату желал видеть на тронах вассальных стран.
  - Одного вассала он отравил, других не утвердил... Он все делает мне назло. - говорил Бату вечером, находясь наедине с Боракчин.
  На следующий день снова пришло послание, на этот раз секретное: Гуюк собирает войска.
  
  Продолжение следует...
  
  
  
  
  1 огул - наследник, представитель правящей династии, не носящий титул хана
  2улаачин - курьер
  3 -ака - старшй в роду Чингизидов
  4монгольская игра 'черепаха'
  5 кость ладыжки барана
  6 Псалом 20 стих 5.
  7 Второзаконие, глава 22 стих 12
  8.За;вия (араб. - угол) - келья, обитель суфия или марабута.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"