"Вот же бывает - кого-то зовут Рахилью
или Анной там, Василисой  - тоже нехило!
А тут вокруг всё какие-то пуськи бятые!
И что мне от заповеди твоей "жги глаголом",
когда шуруешь по миру как будто голым,
потому что имя тебя везде выдаёт, проклятое!"

Глокая Куздра не спит, удручённо охая:
"Господи, ну за что?! Почему  я глокая?!
Может, из предков кто учудил когда-то?
Только послушайте: ку-у-у-уздра! Тьфу, болезная!
Будто бы по стеклу полоснули лезвием.
Разве что на смех Бокру и его бокрятам".

А когда за окнами то ли светало, то ли варкалось,
вдруг почудилось Куздре, что имя, по сути, малость:
положишь в рот - оно и тает, как сахар в чае!
Вон дерево, что ни возьми, - почти всегда одноного,
а люди  не это видят, а ветки, которых много:
никто же его за это инвалидом не величает!

Бокр под утро укрывает заснувшую Куздру:
опять её в мыслях чёрти где носило!
целует её тихонько
и вдыхает запах - родной,  любимый невыносимо...