Уже, какой час подряд верчусь перед зеркалом в надежде подобрать нужные вещи, в которых мне нужно будет там появиться. Ничего вульгарного и чересчур вызывающего. Все же это благотворительный вечер, а не ежегодная вечеринка для богатеньких ублюдков в самом лучше борделе Берлина. Все-таки цель этого вечера в том, чтоб собрать средства на расширение детского дома имени Святого Павла, и для создания спортивного зала и других комнат отдыха для детдомовцев. Всю ночь я не мог заснуть, так рука в районе запястья до сих пор горела после его болезненного для меня прикосновения. Так странно, думать в таком свете о человеке твоего пола, и о том, кого ты так искренне ненавидишь. Странно вспоминать прикосновения, которые в принципе должны приносить лишь дискомфорт и некое смущение, а вместо этого ты почему-то желаешь вновь повторить его, ощутив, как учащенно бьется сердце твоего собеседника. Увидеть, как блестят на солнце янтарные глаза твоего противника и врага, которому до тебя нет никакого дела. Когда все это притворное внимание, лишь следствие того, что фрау Шванне попросила, чтоб меня не донимали. Мне не нужна ничья жалость, а в особенности этого кретина. Не хочу, чтоб он жалел меня и помогал мне. Я и сам могу справиться. Жизнь сделала меня мужчиной, который способен побороться за свою жизнь и за свои жизненные позиции, и для этого мне просто не нужно, чтоб он влезал в это. Не хочу, чтоб он заступался, идя против всей своей банды. Не хочу, потому что это не искреннее желание, а всего лишь наставление их директора. Это все не то. От него мне этого совершенно не нужно, неужели они все не понимают. Меня унижает, что они все считают меня слабаком, который не способен отстоять свою честь в борьбе с этим чертовым Энди. Я могу. Меня не раз пытались сломать, унижая. Не раз пытались подложить под богатеньких подонков, но я всегда был победителем в борьбе. И я докажу этому Тому, что я способен на много больше, чем просто вилять своим тощим задом, разгуливая по подиуму. Я не пустышка и не просто смазливенькая модель, которую натягивают богатые папики. Мне не нужно его покровительство. Тоже мне охранник нашелся. Может, мне ему еще и заплатить за такое великодушие и то, что он идет против всех, чтоб защитить меня. Я бы обязательно поблагодарил его, если б не было так тошно от этого притворства и лжи. Единственное, что удивило фрау Шванне так это то, что он все-таки дал свое согласие на то, чтоб выполнить ее просьбу. Ведь даже, зная, ее суровый нрав, он никогда не шел у нее на поводу, показывая свои коготки, и то, что он все равно в любом случае поступает так, как считает нужным, а в данном случае он слишком быстро дал согласие на свою якобы заботу. Видимо, все же хочет в самый неожиданный момент всадить мне нож в спину, чтоб потешить свое самолюбие и показать своей банде, как нужно расправляться с врагами. Я уверен, что у него припрятано много козырей за пазухой, просто он, конечно же, не привык раньше времени раскрывать карты. Да, и зачем это, иначе сюрприз не получится таким упоительным для него. Уверен, что он был бы только рад увидеть мое падение. Кретин. Времени осталось не так уж много, а я занят только тем, что думаю о нем. Забавно, но когда он вступился за меня, мне было приятно. Ведь этого никто для меня никогда еще не делал. Даже однажды, когда отчим ударил меня по лицу, мама встала на его сторону, сказав, что я сам виноват, раз постоянно нарываюсь на драки и скандалы. Я не плакал, я не показал, что мне было по-настоящему больно. Мне было плевать на удар по лицу, мне было больно оттого, что моя родная мать приняла сторону какого-то мужчины, а не сына, которого рожала. Я помню, ушел тогда из дома примерно на неделю, а когда вернулся, не увидел ни единой слезинки на лице моей матери. Она лишь улыбнулась и сказала, что ужин уже готов, и все ждали именно меня, и без меня не садились на стол. Так просто, все что она могла мне сказать на тот момент, так это то, что без меня они не садились за стол и ужин был готов. Это все. Все эмоции моей матери были словно атрофированы. Я постоянно искал причину ее поведения в себе. Я всегда считал себя виноватым, что я плохой сын и просто не оправдал ее ожиданий. Однажды я все-таки решился на разговор с ней, потому что мне было невыносимо продолжать жить в этой лжи. Когда к ней приходили ее подруги: Грета, Гретхен, Марлен, Маргарет и многие другие, она обнимала меня, целовала. Постоянно называла любимым сыном. Проще говоря, она устраивала целое представление, во время которого перед всеми была не та Симоне, которую я вижу каждый день, спускаясь в гостиную, или по направлению на кухню. Я видел другую женщину. Любящую, понимающую, умеющую дарить любовь и тепло, ту, которой мне так сильно не хватало все эти годы, и о существовании которой, я так удачно уже стал забывать, потому что она просто погибала. Она словно в одночасье исчезла, оставив после себя лишь болезненные воспоминания о том, что было когда-то, совсем недавно, когда у нас была целая семья. Тогда, когда у меня был отец и мой Томми. Мой. Тогда, у меня была моя Симоне, а не чужая женщина, под взглядом которой, ты мгновенно ощущаешь свою слабость, становишься ничтожным, подобно песчинке, которую никогда не отличишь от подобной тебе песчинки в пустыне. Она перестала улыбаться. Уголки ее губ всегда принимали вид ухмылки, и не более того. Лишь со своими подружками она становилась той самой мамой, которую я так любил и уважал. Как только двери нашего дома захлопывались, она вновь становилась холодной и надменной. Отчужденность во взгляде, которая прожигала раны на моем сердце. Равнодушие, которое только иногда сменялось на минутную заинтересованность в моей судьбе, ради того, чтоб все поверили в ее прекрасную игру в заботливую мать, которая слишком сильно печется о своем сыне. Как же мне тогда хотелось, чтоб однажды эта умелая игра стала моей реальностью. Хотел тогда вернуть прежнюю маму, которую я знал.
Но это было невозможно, ведь назад дороги нет.
Но это было невозможно, ведь она навсегда изменилась.
***
Сентября 2003 года.
Она никогда не станет прежней, ведь отца и Тома не вернуть. Ты просто говоришь, что я уже не маленький ребенок, и тебе совсем не обязательно так заботиться обо мне, как ты это делала, когда я был малышом. Считаешь, что мне пора становиться самостоятельным человеком, ни от кого не зависящим. Ты замечаешь любые мелочи, кроме того, что сейчас я невероятно одинок, даже будучи рядом с тобой. Тебе как обычно не до меня. У тебя нашлись дела куда более важные, чем общение с родным сыном. Я сижу у тебя на коленях, перебирая твои красивые рыжие, подобные солнечным лучам, прядки волос. Ты листаешь очередной журнал мод, в надежде найти что-нибудь для себя, чтоб пойти по магазинам с подружками. Я тогда сказал тебе, что от твоих волос пахнет детством, ты лишь как-то горько усмехнулась, и сказала, что это не детство, а всего лишь жалкое прошлое к которому, ты бы ни за что, и никогда не хотела возвращаться. Тогда меня очень сильно задели твои слова. Ведь прошлое неразрывно было связано именно с отцом и Томом. Ты лишь перевернула очередную страницу своего модного журнала и сказала, вот именно их я и желаю оставить там далеко, на границе двух времен, чтоб больше об этом не вспоминать. Никогда не возвращаться к тому, что было много лет, и о чем нужно непременно забыть. Все очень просто. От тебя это звучало так, словно ты говоришь о давно умерших рубках, которых я постоянно так некстати вспоминаю. Для меня те слова, были подобны самому настоящему предательству. Удар ножом в спину от родной матери. Когда я просил, а любила ли ты их когда-нибудь. Ты отложила свой журнал в сторону и перевела свой взгляд на меня. Тогда я впервые за долгое время увидел боль на глубине твоего взгляда.
-Билли, ты слишком яркое напоминание об этих двух людях.
-Ты так и не ответила, любила ты их, или нет.
-Однажды, ты сам все поймешь. К чему этот разговор. Уже слишком поздно. Тебе завтра вставать в школу, так что чистить зубы и в кровать.
-А ты не поцелуешь меня на ночь, совсем как это делала, когда был жив Том.
-Нет. - Твой голос вновь стал каменным и слишком холодным, сменив до этого такую теплую и приятную интонацию. Первая возникшая мысль в голове "хорошего понемножку".
-Мама, скажи, а меня ты любишь? - Она отложила свой журнал в сторону, положив его на стол.
-Билл, иди спать, тебе завтра рано вставать, все же идти в школу.
-Ты так и не ответила на мой вопрос. Прошу тебя, скажи мне, правда, нужно знать. Для меня это слишком важно.
-Мне тоже завтра рано вставать, сегодня я слишком устала, прости, но я уже пойду, ты тоже смотри у меня не засиживайся. - Она пересадила меня со своих коленей на мягкую поверхность дивана, а сама направилась на балкон, чтоб подышать свежим воздухом. Она так делала каждую ночь, чтоб быстрее заснуть, и сон был спокойным, как она говорила. А я так и остался сидеть на диване, в надежде, что она сейчас подойдет ко мне. Прижмет как можно сильнее в груди, запустив свои нежные пальцы в волосы, покрытые первыми морщинками. Посмотрит в глаза с такой теплотой, на которую только и способны любящие матери, а затем, проведя по подрагивающим от рыданий плечам, шепнет:
-Билл, я люблю тебя, и всегда любила. Ведь ты мой сын, ты мое все. Давай, попробуем узнать друг друга сначала, наверстаем упущенное нами с тобой время. Ведь еще не поздно, и есть возможность научиться вновь, понимать и чувствовать друг друга. - Но она так и не подошла ко мне. Не подошла, даже когда видела, что по моим щекам текут слезы. Она лишь как-то вымученно улыбнулась, и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Я услышал, как хлопнула дверь в ее спальню. Небольшой скрип пружин, когда она опустилась на кровать. Шорох, сминаемого под тяжестью тела, постельного белья. Веселый смешок Джима, и мирное сопение. Я вышел на задний двор, и всю ночь провел на качелях, которые мы так любили с близнецом. Всю ночь, я почему-то провел на улице в одной тонкой футболочке и спортивных штанах, все еще надеясь на то, что мама просто проверяла меня, и она все еще любит. Любит так, как любила, когда я был малышом. Но она так и не вышла на улицу. А потом мне стало все равно. Она больше никогда не говорила мне о любви, только если того не требовало ее высшее общество. Всю ночь я считал звезды, как мы это делали с Томом. Считал, в надежде найти самую яркую звездочку, которая была бы похожа на него. Но ее не было. Его звезда так и не загорелась. Значит, взрослые люди лгут. Потому что мама нам с Томми сказала, что когда человек уходит навсегда в свое последнее свободное плавание, то его звезда загорается на небе. Ложь. Очередная ложь, коих было слишком много, чтоб я когда-нибудь вновь смог доверять этой женщине, именуемой моей матерью. Она так и не смогла сказать мне этих простых слов. Всего лишь три слова, чтоб я осознал, что все это время я, оказывается, был не одинок, и моя мама всегда была рядом, просто я не замечал этого. Тогда я встал с качелей и направился к будке нашего Скотти, и заглянул внутрь. Достал оттуда небольшую игрушку, которую для него специально сделал собственными руками маленький Томми, ободрав все руки, содрав кожу на ладонях в кровь. Я положил ее на место. Скотти умер несколько лет тому назад, а я до сих пор просыпаюсь посреди ночи, чтоб покормить его, и вывести на улицу. Я до сих пор слышу его лай, ощущая, как его шершавый язычок скользит по моим влажным от слез щекам, когда я во сне вновь видел своего братишку, который бегал за мной по заснеженному асфальту, во дворе дома. Бегал, чтоб повалить в сугроб, и начать заливисто смеяться вместе со мной. Я остался совершенно один в этом доме. Один, потому что для всех остальных я словно умер. Я как тень, которая постоянно бродит по этому, чтоб сохранить память. Я охраняю воспоминания о Томе и об отце, потому что мать давно заперла все воспоминания о них в комоде, при этом, закрыв на ключ, чтоб они больше никогда не нашли выход наружу. Ключ был выброшен, чтоб мне никогда не удалось выпустить память наружу, подобно белым голубям. "Воспоминания должны быть убиты" - В этом убеждала меня мать, а я слабак. Я не смог убить. Не смог победить. Я сдался, и позволил себе продолжать любить их.
***
Сижу перед зеркалом, подводя глаза. А у него такой же разрез глаз, только взгляд не такой пустой. Его глаза так похожие на пузырьки игристого шампанского в бокале. В них плещется жизнь и любовь. Любовь к его Джанин. Он не одинок, у него есть она. А у меня на данный момент нет никого. Его взгляд такой же терпкий, и совсем горчит, но если его распробовать, то ты не можешь остановиться. Интересно, и когда это меня стал так привлекать мужской взгляд. А может, все дело в том, что дл меня это все неважно, мне все равно, какой пол, ведь главное, что внутри у человека. А, как понять, что скрывается на глубине его игристых пузырьков, которые плещутся в его взгляде. Сегодня последний раз, когда я увижу его. Я буду к нему так близко, и в то же самое время далеко, чтоб суметь в очередной раз прикоснуться к его коже. Дотронуться, чтоб возможно убедиться в том, чтоб все, возникнувшие до этого ощущении, всего лишь ошибка, которая ничего на самом деле не значит. Прикосновения, которые не способны доставить ни капельки удовольствия. Будет так далеко, чтоб я смог вновь взглянуть в его глаза, чтоб понять, что они у него ничем не отличаются от тех, что я видел прежде. Ощутить его горячее дыхание на своей шее, чтоб понять, что он не способен зацепить меня. Он будет в зале, что я не смогу рассмотреть его. Так далеко, чтоб мне не могло вновь разорвать сердце в клочья от этой пугающей близости. Провожу карандашом для губ, отчерчивая контур, делая их более выразительными. Наношу немного розоватого блеска, вспоминая форму его губ. У него они более пухлые и симметричные. Они другие, да, и мы в принципе совершенно разные люди. В нас нет ничего общего. Наношу тушь, удлиняя свои ресницы, вспоминая, насколько они у него пушистые, словно птицы, стремящиеся куда-то ввысь. Да, хорошая ассоциация ничего не скажешь. Надеваю свои любимые обтягивающее джинсы и беру чемодан с вещами, которые мне нужно будет там надеть, ну и, конечно же, много вещей будет выдано мне прямо на месте. Последний раз смотрю на себя в зеркало, пытаясь обнаружить во взгляде хоть что-нибудь отдаленно напоминающее живого человека. Делаю глубокий вдох. Я не буду плакать, только не сегодня, когда мне нужно "сиять". Ведь мужчины не плачут, так мамочка. Ведь ты учила меня быть жестким и твердым. Хладнокровным и совершенно равнодушным. И я решил последовать твоему примеру. К чему эти слезы, которые никогда не находили отклика в твоем сердце. К чему мне эта слабость, ведь ты никогда не замечала моих изменений. Зачем, мне это все, когда ты никогда не любила меня. Ведь так, мамочка. Тебе было проще привязаться к этому Джимми, чем открыть свое сердце для своего сына. Выхожу на улицу, и сажусь в машину. Вдавливаю педаль газа в пол. Как просто. Мне еще нет восемнадцати, но ведь я модель, и мне позволили водить самому машину. Еду, чтоб убедиться в том, что мои прежние ощущения были всего лишь фальшивкой, иллюзией, которую подкинуло мне мое воображение. Всего лишь злая игра разума надо мной. Сердце отбивает чечетку, словно в последний раз, перед тем, как остановиться. Почему ты. Как ты смог зацепить меня своей ненавистью и пронзительным взглядом. Как? Трогаюсь с места, ловя себя на мысли, что еду только потому, что хочу вновь увидеть тебя. Просто мне это необходимо. Что будет потом уже неважно. Это последний раз, когда мы пересечемся с тобой, а затем финал, и я рад. Черт побери я рад, ведь я пойму, что ты мне никто и никогда не смог бы стать кем-нибудь значимым. Это просто одиночество. Мне просто нужен друг. Тот человек, который дарил бы мне себя, не требуя ничего взамен и, не ища, от этого никакой личной выгод, не преследующий своих собственных целей. Мне не нужен тот, кому я интересен только из-за моего состояния. Ведь я в первую очередь человек, личность, а уж потом кошелек, набитый деньгами. Но это видят не все, а вернее пока я даже не смог найти такого человека. Подъезжаю к главному входу. Выхожу из машины. Как всегда собралось множество журналистов и папарацци. Становится мерзко оттого, что из данного мероприятия они устроили целую акцию, желающую показать всем, какие богачи у нас добры и заботливые. Хочется врезать им как следует. Почему-то ищу глазами тебя. Хочу взглянуть, чтоб понять, что ты такой же, как и все. Таких как ты миллионы, и совершенно не особенный. Но тебя тут нет. Ну, еще бы. Зачем тебе толпиться среди богатеньких ублюдков. Меня фотографируют со всех сторон, желая запечатлеть дорогую игрушку в самых лучших ракурсах. Они ведь все желают оторвать от меня кусок побольше, чтоб пустота внутри меня разрослась как можно больше. Я всего лишь игрушка для них. Жалкая кукла, которой так приятно причинять боль, оставляя незаживающие раны. Они все - шакалы. А ты. Ты просто очередной человек на моем жизненном пути, который на следующий же день забудется, как я покину Лойтше. Забуду, чтоб больше никогда не возвращаться воспоминаниями в этот день. Ко мне подходит какой-то журналист.
-Здравствуйте, Билл Каулитц. Мы сегодня собрались здесь ради нашего благотворительного вечера, который проходит под неизменным девизом "Ein Herz Fur Kinder". Я бы хотел спросить, как много для вас значит этот вечер?
-Ну, для начала, для меня это возвращение в мои родные края, где я родился и вырос. Здесь я смог вспомнить о своей семье, и о том, что для меня по-настоящему ценно.
-После благотворительного фонда вы куда отправитесь? Останетесь в городке, или поедете обратно в Берлин?
-Вернусь обратно в Берлин.
-Скажите, а ваше сердце свободно. - Секунда. Вторая. Третья.
-Да, я совершенно одинок. - Никто никогда не поймет, какой именно смысл я вкладываю в эти слов. Я одинок всегда, где бы и я ни был. И дело не в том, что у меня нет отношений, у меня просто нет никого. Дело не в отношениях. Все дело в том, что мне просто не хватает того, чтоб кто-нибудь смог почувствовать, что именно гложет меня. Все слишком просто для них. И так запутанно - сложно для меня. Делаю глубокий вдох. Сегодня не должно быть наших слез.
-Скажите, а что на вас сегодня надето?
-Джинсы от Yves Saint Laurent. Рубашка от Gucci. Сапоги от Dolce & Gabbana. Ремень от Prada. Надеюсь, вас удовлетворил мой ответ.
-А что это у вас на шее? Какое-то странное украшение.
-Это не имеет значение.
-Неужели, все же ваша девушка сделала вам подарок.
-Пусть, это останется моим небольшим секретом.
-Хорошо. Больше я не буду вас задерживать, все же вы главная приглашенная модель нашего благотворительного вечера. Но еще один вопрос. Если б вы могли осчастливить одного ребенка из этого приюта, вы бы это сделали?
-Да. Если б я только мог. Я бы, не задумываясь это сделал. - Прохожу внутрь. Ганс несет мои вещи. Захожу в подсобку, которая были обустроена под гримерку. Та самая подсобка. Вдыхаю в себя запах, но тут нет того, что был, когда он прижал меня к стенке. Ко мне подходит фрау Шванне, давая наставления. Гримеры поправляют макияж, но в принципе они довольны тем, что я и сам справился с этой задачей. В зале играет музыка. Люди уже все заняли свои места, в ожидании шоу. В ожидании того, что они смогут достать свои кредитки или чемоданы с деньгами, вкладывая их в фонд имени Святого Павла. Как же они все смешны. Для них это всего лишь повод лишний раз покрасоваться перед камерами, доказав и, показав свое великодушие, и не более того. Для них это не значит ровным счетом ничего. Вокруг бегают разные люди, поторапливающие моделей к скорейшему выходу на подиум. Скоро и мой выход. Сижу на стуле с закрытыми веками.
-Билл.
-Да, фрау Шванне.
-Я сказала Джанин о твоем приглашении пообщаться с ней.
-Она отказалась.
-Откуда ты знаешь?
-Она ведь любит этого чертова Тома.
-Да, именно так она и ответила.
-Это хорошо. Я рад за них. - Горько усмехаюсь. Так хочется взять со стола сигареты и бутылку виски. Но перед дефиле не могу, а после смогу сделать все, что угодно. Нужно немного подождать.
-Больше ты ничего не хочешь передать ей?
-Нет, спасибо. А она опять будет со своим дружком?
-Если ты про Тома. То он тоже будет.
- Как мило. Спасибо, фрау.
Голос в микрофон объявляет мое имя и фамилию. Походка от бедра. Снова на сцену, словно предлагать свое тело, чтоб собрать как можно больше средств для этих детей. Стою за занавесками, готовясь к выходу. Делаю вдох, чтоб собраться с силами, и нормально пройтись по подиуму. Иду на свет софитов, подобно мотыльку, летящему на огонь. Лечу, чтоб сгореть. Лечу, чтоб потерять себя до самого конца. Дохожу почти до конца и застываю, замечая насмешливый взгляд его глаз. Он сканирует меня, а затем начинает смеяться. А мне хочется плакать. Плакать оттого, что меня никто никогда не воспринимал всерьез. Поворачиваю в одну сторону, устремив свой взгляд именно на него. Он уже серьезный, словно размышляет о чем-то. Рядом с ним сидит Джанин, держа его за руку. Прохожу назад, чтоб надеть другой наряд. Захожу в подсобку, чтоб подправить макияж. Смотрю на себя в зеркало. Хорошо, что тушь водостойкая, а иначе все бы увидели, что я вновь не сдержался и дал слабину. Никто не должен видеть слезы на моем кукольном лице. Это моя маска, которая ни в коем случае не должна осыпаться. В помещении никого нет, потому что акция в самом разгаре. Я тут совершенно один. Делаю финальные мазки. И переодеваю другие вещи, эти отбрасывая куда-то в сторону. Слышу скрип двери и оборачиваюсь. В дверях стоит он. Смеется.
-Что такое? У нашей девочки потекла тушь или просто решил сделать макияж менее вульгарным. - Отмечаю про себя, что он немного пьян.
-Иди к черту, кретин.
-А вас богачей не научили хорошим манерам?
-С такими как ты только, так и надо разговаривать.
-Не кипятись ты так. Я ведь о тебе забочусь. А ты даже спасибо сказать мне не хочешь.
-Я тебя даже видеть не хочу, не то, что общаться с тобой. Если ты решил испортить мне настроение, то у тебя это отлично получилось, впрочем, как всегда. - Направляюсь вновь к сцене. - Отвали, идиот. - Отталкиваю его плечом и иду на сцену. Настроение просто хуже некуда, но мне ведь надо улыбаться, потому что все ждут этого от меня. Все ждут, что получат от меня того, чего желают. Вновь делаю проход по подиуму, но его там нет. И сейчас даже с облегчением выдыхаю. Мне это просто ни к чему. Зачем мне вновь видеть этот унижающий взгляд. Спускаюсь с подиума, подходя к людям, которые могут помочь мне с моим продвижением по карьерной лестнице. Опустошаю бокал за бокалом. Все что-то празднуют, а я напиваюсь с горя и оттого, что я на самом деле одинок. Сигарета за сигаретой. Больше не могу здесь находиться. Хватит с меня этих лживых фраз и ничего незначащих слов, восхваляющих меня. Со всеми прощаюсь, принимая поздравления и конверты с новыми возможными контрактами. Выхожу на улицу. Обыскиваю карманы в поисках ключей от машины. Выпадают из рук. Наклоняюсь за ними, но меня опережает чья-то мужская рука, накрывающая мои пальцы.
-Да, ты же пьян.
-А что ты решил меня учить жизни?
-Нет. Но неужели вас не учат, что вождение в пьяном виде опасно для жизни?
-Ты постоянно лезешь не в свое дело. Отдай ключи.
-Где ты живешь?
-В Лойтше. Bahnhofstraße 19
-Садись, я тебя отвезу, а то еще попадешь в аварию.
-Слушай, мне не нужна твоя жалость. Катись к черту.
-Я только от него, и он передавал тебе привет, и просил доставить тебя прямиком к нему.
-Что тут у вас происходит.
-Фрау Шванне, я отвезу его домой, а то он слишком пьян, а все остальные люди заняты. Вы же знаете, что я умею водить.
-Хорошо, Том. Только будь осторожен, я за тобой пошлю такси.
-Конечно, фрау. - Открывает машину, усаживаясь за руль. - Садись, чего стоишь?
-Слушаюсь, Гер.
-Хватит паясничать, мы не в цирке.
-А как же Джанин?
-Она уже отправилась спать. Так что за нее можешь не волноваться.
-Да, мне она не нужна, так что мне плевать. - Сажусь на сидение, захлопывая дверь. Трогается с места, увозя меня от этого ада. Увозя в мой маленький мирок. Закрываю глаза, и все же слезинки скатываются с моих щек. Хорошо, что его взгляд устремлен на дорогу, и он не видит, что я плачу. Доезжаем мы довольно-таки быстро. Он выходит из машины и кидает мне ключи.
-Все, прощай, Билл Каулитц.
-Ага, прощай Том Трампер. - Разворачивается и идет на остановку недалеко от моего дома, куда за ним приедет такси.
-Стой! - Зачем, я это делаю. Точно идиот. И всеми своими поступками доказываю это звание. Делает вид, что не слышит. Подбегаю к нему, хватая за запястье. Удар. Разряд тока. Волна накрывает меня с головой. Задыхаюсь. Мне не хватает кислорода, чтоб сделать полноценный вдох. Нет, то ощущение не было обманом. Не было ложью. Я чувствовал. Именно он заставил меня испытать волнение. Ненавижу его. Вновь ощущаю, как под пальцами бьются паутинки из вен. Вновь влажная от испарины кожа. Солоноватая, должно быть на вкус.
-Ты чего?
-Хм, странно как-то.
-Что странно? - Крепче сжимаю запястье в своей руке, впиваясь ногтями в нежную кожу, выпуская пару капель наружу. Смотрю в его глаза. Я должен отпустить, чтоб на утро понять, что это всего лишь действие алкоголя, и я пожалею о том, что позволяю себе эту близость. Зачем. Останови меня. Продвигаюсь намного ближе. Еще немного, что могу ощущать сбивчивое дыхание на своем лице, с примесью дорого алкоголя и шоколадных сигарет. Стоит, даже не моргая. - Тебе что плохо? - Да, мне плохо, черт возьми. Я одинок. Мне нужно тепло и ласка. Я хочу, чтоб меня любили, а не проявляли чертову жалость. Меня не нужно жалеть, я справлюсь без нее. Она мне совершенно ни к чему. Делаю шаг еще ближе.
-Прости. - Сжимаю еще сильнее, ощущая, как на губах появляется небольшая гримаса боли. Лезу в карман и достаю бумажку. Сую в карман его джинсов и отпускаю его руку. Одновременно выдыхаем. Бегу к дому, осознавая, что я самый настоящий кретин, который только что чуть не совершил ошибку.
-Зачем? - Кричит мне вдогонку. Но я уже не слышу его. Не слышу, потому что за мной захлопнулась дверь. Сползаю вниз по стенке, и утыкаюсь лбом между коленей и начинаю рыдать. Почему все так. Зачем? Я все испортил, нарушив невидимое равновесие между нами. Я был близок к своему падению. О чем я только думал, когда делал это шаг. Просто алкоголь. Да. Я пьян и меня можно этим оправдать. Просто мне одиноко. Просто мне нужен друг. Закрываю глаза, позволяя слезинкам срываться с моих ресниц. Он другой. Он не такой как все. Он... в голове пульсирует лишь его образ, а перед глазами его взгляд. В мыслях лишь ощущение того, что я надломил что-то в себе. Сломал невидимые барьеры, перейдя на другую сторону. Я разрушил целостность.... Я все испортил.