Аннотация: Двенадцатое место на последнем конкурсе Минипрозы (МП-15).
Мокрый холодный ветер изнемогал в борьбе с прочными стрельчатыми окнами. Внутри, в тепле собора, мрамор скульптур словно ожил в полутьме, и скорбные плакальщицы склонились ниже к гробу Господню, а князь тьмы угрожающе вознёс длань в назидание... Придел Иоанна Милостивого укрыл от непогоды двоих посетителей. Один, похоже, старший по возрасту и положению, сидел на крайнем откидном кресле в апсиде. Другой, более молодой, в длинном дождевике до пят, стоял в тени колонны; лишь изредка отблеск молнии, приглушенный витражами, выхватывал из полутьмы его профиль с орлиным носом и тонкими, нервными губами. Молодой склонил голову, внимая шёпоту собеседника.
- ...знаем, что соломониты активизировались. Осложнения неизбежны. Готов ли ты?
- Так точно, гросс-майор, - горбоносый коротко кивнул. - Все приготовления окончены. Верясов c группой на месте, ждёт вашей команды.
- Четверо уже пойманы, добраться до них не представляется возможным. Вдобавок, их арсенал расширился - помимо фоссилизации, используются гипноз, яды... - Старик сделал паузу. - У нас нет проверенной информации о существовании других.
Он свёл брови, испытующе глядя на собеседника.
- Я хочу верить - ты знаешь, на что идёшь...
- Смерть от слияния маловероятна, Викентий Григорьевич. Я телефонировал Бергу. Вас ознакомят с докладной по возвращению в Париж. Риск, безусловно, есть, особенно в том, кто в итоге будет контролировать... словом, я доверяю источникам графа де Камондо. Обратная трансформация возможна. - Молодой стал говорить тише, глядя собеседнику в глаза. - Доктор Розенталь... его метода, которой я воспользуюсь, внушает доверие. Он - единственный из тех, кого мы смели разыскать... единственный, кто сумел вернуться в облик...
- Тихо! - Вдруг перебил его старик.
Юркие черные тени беззвучно заскользили по кенотафам рыцарей в мраморном полу придела. Реакция посетителей была мгновенной: из-под полы плаща горбоносого тускло блеснул ствол маузера; старик нажал на голову серебряного дракона на набалдашнике трости и ловким движением извлёк из неё короткую шпагу.
- Крысы... - с видимым облегчением сказал молодой. Старик покачал головой:
- Надо уходить...
Громкие команды, топот множества ног, сломавшие чинную тишину собора, подтвердили его слова.
- Торопись... Опасайся соломонитов, они чуют спирмона, как звери. - Старик наскоро перекрестил горбоносого, ткнул руку для поцелуя. - С Богом!
Молодой припал к руке губами:
- Гросс-майор, я не подведу... - Он поднялся и ринулся было к двери в дальнем углу придела, но старик удержал его окриком:
- Не сюда... В клойстер! Направо, третья дверь... ход к морю. Шлюпка... Монитор ждёт. Не трать времени. - Старик гордо вскинул голову, сверкнув в полутьме одержимыми глазами. - Помни - братство важнее крови. Твоя миссия определяет нашу общую судьбу...
Силуэты растворились в темноте.
Жандармы гурьбой вломились в придел. Несколькими минутами позже сержант, отводя глаза, доложил начальнику, стоявшему у порога придела:
- Поздно, господин Бувье... упустили...
- Растяпы! Пошли вон... все! - Старший ожесточённо дёрнул тесный воротник мундира. Спрятав револьвер в кобуру на поясе, он покосился на скульптуры рыцарей, распростёртые на полу, и быстрым шагом вышел вслед за стражей.
Негромко звякнула о мрамор оброненная застёжка воротника. На ней т-образные концы красного креста распирали из центра белый квадрат, обрамлённый золотом...
***
- Все тихо. Вот здесь... - Прокуренный до желтизны ноготь тычет в самопальную схему-карту, намалеванную химическим карандашом на куске бязи. - Здесь два гранатчика, здесь в мансарде - "Максим", здесь, похоже еще гнездо, но не уверен... а здесь и здесь - двое на часах постоянно, и у них хреновины такие... вроде как сидоры заплечные, но от них не то провода, не то шланги тонкие идут, а на конце тех проводов - раструбы. Никогда не видал такого... Круговая охрана, толково расставлено. Всего их с полсотни. Не юнкера, точно. Трудно будет...
Скрипнула кожа черной куртки. Чекист поднялся с табуретки, подошел к оконцу и пристально посмотрел поверх цветастой занавески на особняк напротив.
- Без тебя знаю, что не юнкера... - Он обернулся к разведчику. - Эти хреновины, Лаврентьев, юнкерам не доверяют. Огнеметы это, понял? И морока с ними будет еще та, особливо если эти гады их умеючи пользуют.
Чекист вернулся к столу. Некоторое время он глядел на схему, задумчиво покусывая ус.
- Нам их врасплох надо застать, так, чтобы девку живьем взять... После того, как её споймаем, оставшуюся в живых контру... - Глаза чекиста хищно сузились. - Понял?
- Точно так, тарищ Стеклов, понято... - Лаврентьев готовно закивал головой.
- Иди, покемарь. Кто за особняком приглядывает? Самсонов? Лады...
Лишь только пластун ушел, неслышно ступая мягкими черкесскими чувяками, Стеклов опустился на стул и тяжело задумался.
Чекист сопоставлял факты. Сердце ныло. Что-то не состыковывалось в куцых ориентировках Москвы и сведениях, собранных им по месту операции. А времени у него не было.
Центр послал его на операцию в Одессу потому, что он вырос и получил партийную закалку здесь, у моря. А еще потому, что Василий Стеклов никогда не давал осечки. Но сейчас он сомневался... впервые после десятка отчаянно дерзких операций, проведенных с блеском.
Оборванцы-галичане генерала Сокиры-Яхонтова, грабившие Одессу второй день, долго здесь не задержатся. Остатки Добрармии грузились на суда, роняя скарб с набитых до отказа пароходов в холодную февральскую воду Черного моря. Красные отряды подходили к Одессе. День-другой, и советская власть установится в городе.
Ждать дольше? А можно ли? Разведка видела - белые, похоже, девку пытают.
Почему она важна Москве и Реденсу? Чем она так ценна Май-Маевскому - настолько, что офицерьё вот уже который день торчит с ней в особняке на Преображенке и в порт не торопится?
Захват некоей Марии Головлевой было приказано осуществить с максимальной осторожностью. " Запрещено причинять задерживаемой телесный вред... Запрещено дотрагиваться до открытых участков кожи... При захвате пользоваться прилагаемой к кофру накидкой из спецткани, в которую следует обернуть задерживаемую..." Стеклов крякнул от негодования. Ну да, как же... а следом в предписании говорится о том, что Головлеву нужно "по поимке немедленно" упрятать в кофр и безотлагательно доставить в Москву. Он покосился на огромный, странного вида чемодан с небольшим зарешеченным окошком в крышке, стоявший в углу комнаты. Стенки чемодана были покрыты затейливой вязью на незнакомом языке, более походившей на сплетение гибких веток - не то жимолости, не то ивы.
Стук сапог в подъезде. Злость, вскипевшая в мозгу чекиста - "Ну, суки, я же приказывал: мышью!" - быстро утихомирилась после того, как вошедший в комнату суховатый властный военный в мундире, переделанном из корниловского полевого френча, ткнул Стеклову под нос внушительного вида мандат.
Некоторое время Василий механически отвечал на вопросы военного. Его мозг, приученный функционировать по принципу "Не доверяй никому", в это время напряженно работал, просчитывая варианты.
На смену злости пришла подозрительность, а затем уверенность.
Сомнений у него больше не оставалось.
***
Кап, кап... Раструб старого, с прозеленью, крана сочится водой, как сочится кровью её тело.
Семена руты, настоем которых наполнена ванна, прилипли к белой коже. Рута - единственный проверенный способ... У неё красивая грудь. Восково-круглые половинки большого яблока плавают на поверхности темной воды. Черенки сосков твердеют. Вода остывает.
Он провернул стилет, смоченный экстрактом руты, в её груди, осторожно продвигая его на несколько миллиметров ближе к сердцу. Черная от нечистой крови вода в ванне всколыхнулась, ладное девичье тело выгнулось луком, тихий стон сорвался с наливающихся синевой губ. Легкий оскал открыл невозможно-сахарные клыки, ятаганами уходящие внутрь.
- Ты сможешь, правда? Ты расскажешь... - Он снова дотронулся до рукояти стилета. Густая, словно мазут, кровь обрамляла траурной каймой рану выше соска, вязкой струйкой соединяясь с теменью воды. Он никогда не думал, что спирмоны могут истекать кровью, как люди.
Тонкая трехпалая кисть мраморной белизны, змеиным движением перетекшая за край ванны, неожиданно схватила его за руку. Боль - словно от раскаленного тавра... Ожог тут же сменился ледяным холодом. Рубец появился мгновенно. Он знал, что через несколько дней рубец покроется коростой, которая вскоре превратится в небольшую аккуратную друзу рубинов. Друза будет расти, увеличиваться в размерах до тех пор, пока вся рука не станет ею - а затем и все тело... Крестоносцы называли это рубиновой проказой. Мидасова жадность губила многих. Выросшие на человеческом мясе рубины-лалы отличались такой чистотой и ценились так дорого, что глупцы предпочитали умереть от страшной болезни, постепенно превращаясь в драгоценные камни, чем пожертвовать частью тела. Редкие смельчаки-бессребренники рубили себе руки и вырезали куски кожи, чтобы уцелеть...
Первую тварь подарила Соломону царица Македа. Откуда спирмон появился у неё - никто не знал. Царь держал спирмона в подвале своего дворца, "подкармливая" пленными и рабами. Позже, когда началось паломничество в Иерусалим, тамплиеры нашли тварь в развалинах дворца. По документальным свидетельствам, они вывезли из Палестины ещё несколько спирмонов, но точное их число осталось неизвестным. Протоколы допросов тамплиеров, в которых говорилось о спирмонах, содержались под строжайшим секретом в специальной комнате библиотеки Ватикана. Рыцари поставили дело на широкую ногу, заражая тысячи пленников, собирая затем обильную, страшную жатву.
Легенды о спирмонах бродят по всему свету - их называют василисками, нежитью, ядниками, упырями, оборотнями... Они непостоянны и смертоносны, они олицетворяют собой всё самое противоестественное для человеческого рода.
Теперь он должен совершить то, что до него удалось лишь единицам. Нет записей, заметок, дневников... никто из тех, кто прошёл через это, не оставил свидетельств. Кроме доктора Розенталя... Как бы там ни было, он должен верить Розенталю.
Он не успеет обрасти лалами.
- Ты же умная, правда? У меня нет выбора, понимаешь? Скажи... как тебе удается контролировать... Взгляд? Как ты меняешься? Как ты завораживаешь других? Научи меня...
Жало стилета медленно продвигается к сердцу.
- Сколько вас осталось? Как мне их разыскать? Скажи, и боль уйдет...
Красная диадема на её голове бледнеет.
Голос почти не слышен.
- ...нись...
- Громче, говори громче! - Он попускает стилет.
- Наклонись... Ниже... - Руки охватывают его шею, он инстинктивно выпрямляется, и гибкий, сильный хвост мгновенно обвивает его. Её мокрые волосы опутывают лицо. Не вырваться...
Стилет рассыпается в пыль...
***
Отряд ротмистра Введенского обнаружил слежку еще на переходе из Татарбунар в Беляевку, но ротмистр приказал - в бой не ввязываться, красных заманить с собой в Одессу.
В секретном предписании оперотдела Дунайской группировки говорилось о том, что отряд Введенского негласно переподчиняется штабс-капитану Калинину, уполномоченному оперотдела, который присоединился к отряду в Измаиле. Формально командиром подразделения остается Введенский. Отряду предписывается скрытно совершить марш-бросок в Одессу, сопровождая уполномоченного. Расквартировавшись в Одессе, Калинин передаст ротмистру дальнейшие распоряжения оперотдела касательно отряда Введенского.
Высокий, худощавый, с орлиным носом и пронзительным взглядом черных как уголь глаз, штабс-капитан Калинин во время отдыха между переходами обычно молча сидел у костра, подолгу глядя на огонь, или записывал что-то в планшетке.
Калинин вез с собой необычный груз - длинный, узкий ящик наподобие винтовочного, который суеверные терцы-казаки сразу окрестили гробом... Но ящик был пуст. Вдобавок он оказался разрисованным странными аляповатыми узорами, делавшими его похожим более на цирковой, чем на кладбищенский, атрибут. Неладный ящик не давал покоя казакам, но дисциплина в отряде была образцовой, и бородачи только кряхтели, неодобрительно наблюдая, как пару раз по вечерам Калинин доставал странный предмет из просторного чехла черного бархата и разглядывал рисунки на его боках.
Красные аккуратно шли по пятам отряда Введенского, не предпринимая активных мер. Уверенное и спокойное поведение врага показывало ротмистру, что за ними идут не рязанские лапотники, но опытные бойцы, и это не давало ему покоя. Введенскому с самого начала казалось, что красные начали следить за его отрядом именно из-за появления в нём Калинина, то есть еще от Измаила.
...Промозглым ранним утром отряд тихо вошел в спящую Одессу. Кони едва слышно переступали обмотанными портянками подковами по мостовой Преображенки. Калинин, остановившись, указал ротмистру нагайкой на каменный особняк с высоким крыльцом: "Сюда, Павел Николаевич..."
***
Стеклов расстелил карту-самоделку на столе перед Финкелем, придавив уголок бумаги распечатанной пачкой махры. Он был спокоен. Все выстроилось в его голове, все было увязано как надо.
Согласно мандату, подписанному начальником секретного отдела Одесского ГЧСК тов. Сергеем Восточным, особый уполномоченый отдела тов. Григорий Финкель назначался руководителем операции по захвату агента Добрармии Головлевой. Тов. Стеклову и его отряду предписывалось перейти в полное подчинение тов. Финкелю.
Штука была в том, что Стеклов лично знал Восточного. Знал давно, еще по школе ВЧК в Орехове. Именно там их обучили простому, но надежному трюку: если из тебя вытягивают жилы на катушку, требуя подписать компромат или другие важные бумаги, покорячься для виду, а потом все же сдайся и подпиши... но с характерным дополнительным завитком в конце.
Завиток в подписи Восточного на мандате и дал Стеклову неожиданный резон для того, чтобы успокоиться. Тов. Григорий Финкель, холодно расспрашивающий теперь Стеклова о деталях операции, был врагом.
Василий допетрил, как совместить несовместимое. Он использует "особиста" для отвлекающего манёвра...
- Враг серьёзный, товарищ Финкель. В составе отряда - примерно сорок сабель, кадровые офицеры-кавалеристы, терские казаки... - Стеклов уверенно давал вводную особисту, для убедительности показывая ключевые точки на схеме. - Считаю, что захват надо начать завтра, ранним утром... Ваш взвод предлагаю поставить здесь, со стороны Ипатьевского переулка. Это наиболее уязвимое место обороны белогвардейцев. - Стеклов поднял глаза. Ему нужно во что бы то ни стало выдержать взгляд Финкеля. Момент был ключевым.
Узкие зрачки особиста, казалось, пробрали Стеклова до пят. После нескончаемо долгой паузы Финкель уставился на схему.
Проглотил, облегченно подумал Стеклов.
Бумажная копия лаврентьевского плана, которую он показывал сейчас особисту, не имела пометок об огнеметах, которые легко могли бы накрыть Ипатьевский пререулок в обоих направлениях.
Взвод ходей-китайцев, пришедший с Финкелем, был тем самым легендарным китайским взводом ОГЧСК, который ненавидели все воры и налетчики Одессы... который также сгубил и сотни невинных одесситов. Но Стеклову было наплевать, пусть даже если белые пожгут карателей-китайцев в пепел. Главное - без ходей Финкелю не сдюжить. А там разберемся. Василий на мгновение прикрыл глаза.
- Ваши действия, товарищ Стеклов? - особист оторвался от схемы.
- Мы атакуем гадов отсюда, сквозь проходной двор. Замок с ворот уже снят. Уберем гранатчиков втихую, а потом рванем бомбу с угла, что к сараюшке ближе... в окно вкинем. - Стеклов увидел протестующий жест особиста и быстро пояснил: - Нет, Головлеву они держат в другом крыле, там, где раньше кабинет докторский был. Словом, мы после бомбы врываемся в дом с черного хода и рассекаем особняк пополам. Казачков в подвале зажмем, ясное дело. Вы с вашим взводом начинаете атаку с переулка. - Взгляд Стеклова был честен и открыт. Он продолжил после короткой паузы: - Вот ещё что. В предписании сказано...
- Я осведомлен, товарищ Стеклов, - сухо оборвал его особист. - Захват шпионки Головлевой по-прежнему остается вашей персональной задачей. После того, как она будет нейтрализована, - он сделал ударение на последнем слове, - я лично займусь доставкой шпионки в Москву. У вас ко мне вопросы есть? - Финкель, похоже, закруглялся.
Стеклов замялся.
- Кто она такая, Головлева? Людьми рискуем из-за бабы, значит, ценная она? Зачем осторожности эти - не дотрагиваться, накидка какая-то чудноватая... немедленно в чемодан упрятать...
Финкель откинулся на стуле. Лицо его ушло в тень - света керосинки явно не хватало для того, чтобы Стеклов видел глаза собеседника. Граница тени проходила по краю воротника особиста, и Василий невольно обратил внимание на странную верхнюю пуговицу - на белой эмали квадрата алел красный крест. С врача он френч снял, что ли? Василий едва удержался, чтобы не хмыкнуть.
- Достояние республики зависит от этой "бабы", товарищ Стеклов... - раздельно произнес Финкель. Он полез в карман и выложил на стол небольшой предмет, нечто вроде кожаного кисета. Когда особист вытряхнул его содержимое на стол, перед обомлевшим Василием засверкали строгими гранями кроваво-красные камни.
- Цена этому добру такая, что хватит на арт-батарею, и не одну... - Финкель спрятал груду драгоценных камней. - Мария Головлева сумеет обеспечивать республику рубинами самой высшей пробы, товарищ Стеклов. Обеспечивать бесперебойно... Поэтому мы должны себя не жалеть, а её у белых отбить, и отбить живой...
"Теперь понятно, зачем ты здесь, сволочь офицерская!" - подумал Стеклов. - "Республику приплел, гнида? Ну ладно, поживи пока... до завтрева..."
***
Её обьятие слабеет.
Она распадается, рассыпается на сотни, тысячи частей. Сонмы небольших юрких теней.
Чёрные тени скользят по нему, заползают под одежду, входят внутрь него сквозь уши, нос, глаза... Горло щекочет их настойчивое, властное проникновение. Глаза застилает беспросветная пелена, он последовательно теряет зрение, слух, обоняние... Тени липнут к коже, наслаиваются. Их невероятно много, они похожи друг на друга, как две капли.
Он начинает понимать их предназначение. Пустота выедает мозг. Так лучше. Проще. Удобнее. Умиротворение. Ожидаемое, спланированное умиротворение. Он этого хотел, он этого ждал...
Расплывчатый силуэт посреди полутемной ванной периодически подергивается зыбью, как некачественное изображение, как лицо на полотне модерниста. Бледно-восковая кожа местами вкраплена в сукно одежды... хищно оскаленный женский рот вдруг пробивается на небритой щеке... хвост с гарпуном-наконечником свирепо хлещет по спине, покрытой не то чешуей, не то перьями, уходящими под воротник мундира... сапог на одной ноге конвульсивно подергивается, а другая нога... нет, лапа... царапает кафель огромной петушиной шпорой.
Тени, тени, тени скользят-наезжают-наслаиваются-перебегают по гротескной фигуре. Хриплое дыхание переходит в протяжный вой, скопление теней начинает вращаться в воздухе, всё быстрее и быстрее. Неровные края силуэта скрадываются - он походит теперь на кокон, огромное черное веретено. Еще несколько мгновений - и силуэт исчезает. Сотни, тысячи тонких, как бумага, теней пестрят на полу, разбегаясь.
В комнате пусто.
***
Двухэтажный особняк был внутри куда более просторным, чем казался снаружи. Калинин вел себя так, словно бывал здесь раньше. Он легко ориентировался в громадном нежилом доме и сразу же занял угловую комнату на первом этаже, причем сделал это так, что ни у Введенского, ни у других офицеров не возникло и грана сомнения в его главенстве. Что-то неуловимо изменилось в молодом штабс-капитане. Остальные офицеры разместились в примыкающих комнатах первого этажа, а Введенский расположился в большой библиотеке наверху. Казаки заняли цокольный этаж.
В первую же ночь Калинин неожиданно исчез, словно испарился... Он объявился лишь в сумерках следующего вечера. Введенский злился: в его функции, согласно распоряжения оперотдела, входило лишь сопроводить Калинина до города, но предписание оставляло последнее слово за штабс-капитаном, а его и след простыл. Несшие охрану казаки в темноте едва не придушили самовольца, но вовремя остановились, с содроганием признав "гроб", притороченный к грузовому седлу калининского рысака.
С этого момента в особняке начались странные события.
Калинин прекратил показываться на люди. Дверь его комнаты была постоянно заперта, из-за нее временами раздавались холодящие душу всхлипы, стоны и вой, перемежающиеся приглушенными речитативами, а то и петушиным клёкотом... Комната имела собственную ванную с небольшим окном, и звуки, похоже, доносились оттуда. Ночами из-под двери пробивались яркие сполохи, и мерзко пахло горелыми перьями.
Но даже не это было самым удивительным.
Никого больше не тревожил факт того, что отряд надолго обосновался в доме на Преображенке. Не казалось также странным и то, что из дому незаметно исчезли все зеркала, что смена дня и ночи словно бы остановилась, и сутки теперь отмечались лишь по календарю в столовой, а за окнами постоянно царили унылые серые полусумерки. Еда в столовой теперь всегда была в достатке, равно как и положенное количество вина и водки - и это тоже казалось нормальным...
Когда однажды дверь комнаты Калинина распахнулась и штабс-капитан, еще более похудевший, с неожиданно пробившейся сединой в волосах, вышел к офицерам, которые ужинали в столовой, Введенский не моргнул глазом. Все было логично. Калинин вышел из затворничества? Что ж, прекрасно, пора в путь...
Штабс-капитан обвел разом умолкнувших офицеров диким взглядом угольно-тёмных глаз и сказал:
- Господа офицеры! Персонально выражаю вам благодарность командования за терпение и армейскую выдержку. В силу особой секретности данной операции я не могу сообщить вам всех ее деталей, но скажу лишь, что она является важной частью будущего Добровольческой Армии... определяет годы, если не десятилетия, активной борьбы с большевизмом.
Офицеры переглянулись. Таинственность сказанного возбуждала. По необъяснимым причинам дурман равнодушия и инертности прошел. Проникновенный голос и значительный вид штабс-капитана, казалось, наэлектризовывали пространство вокруг него. Закат за окнами полыхал багрянцем. Никто не удивился тому, что серость вне дома рассеялась.
Калинин продолжил:
- Настал час для ратных дел. Завтра на рассвете нас атакуют...
Введенский пристально смотрел на левую руку Калинина, которой тот оперся о стол.
На ней недоставало двух пальцев.
***
Тишина утреннего часа назойливо звенела в ушах Стеклова. С его позиции Ипатьевский переулок просматривался лучше некуда. Василий нервно передернул плечами - морозный воздух пробрался под кожанку и гимнастерку, зазмеился по позвоночнику. Он покосился на вещмешок с накидкой, в которую нужно было запеленать Головлеву. Из мешка сильно пахло пряностями, как на туркестанском базаре.
Время тянулось резиной. Наконец в особняке громко бухнула бомба, вылетели стекла первого этажа. Сухо затрещали карабинные выстрелы, рванула лимонка... Китайцы Финкеля серыми мышами побежали по переулку. Их было куда больше взвода, по оценке Стеклова.
В тот момент, когда первые ходи почти уже добежали до особняка, раздался легкий хлопок и сразу же вслед за ним - протяжный звук, нечто вроде "ауфффххх". Стеклов знал, как работает огнемет... Вопли горящих китайцев почти заглушили размеренное стрекотание "Максима" из мансарды. Те из ходей, кто еще не успел изжариться в раскаленном желто-красном, с копотью по краю, занавесе огня с крыши особняка, были добиты скупым, но точным пулеметным огнем.
Стеклов не стал дожидаться второй волны атаки - если у Финкеля для неё ещё оставались резервы... - и кошачьими шагами подобрался к окну ванной, в которой держали Головлеву. В два счета обмотавшись вонючей накидкой, предназначенной для поимки шпионки, он легко оттолкнулся от высокого приступа подвала, подпрыгнул и спиной вышиб окно.
Полутьма. Резкий, неприятный запах, парко, словно в бане.
Она стояла в глубине ванной. Неестественно белая кожа будто светилась во мраке, черные распущенные волосы завесили лицо... Одежды на ней не было. Руки прикрывали срам, голова смиренно опущена долу. Стеклов на некоторое время застыл на полу, не пытаясь выпутаться из накидки и завороженно глядя на небывалую красоту.
Треск взламываемой двери вывел Василия из столбняка. Он поднялся на ноги, затем снова упал, запутавшись в длинном куске материи.
Сквозь пролом в двери в ванную лезли китаёзы. "Да сколько же их?!" - машинально подумал Стеклов и тут же увидел за ходями Финкеля - тот, похоже, не купился на его подставу.
И вдруг...
Плавным, царским по красоте движением она повела головой, раздвигая волосы на лице, потом присела на манер циркового борца и раздвинула руки на уровне головы ладонями кверху. Стеклов отстраненно наблюдал, как девка совершала ногами некие циркульные выкрутасы, легко предвигаясь по комнате. "Ведьмачка", подумал чекист. Внезапно из глаз её ударили снопы невероятно яркого зелёного света. Лучи жадно охватывали нападавших - никто из них не смог сделать и шагу дальше. Начиная с ног, их тела постепенно теряли подвижность, замирали... некоторое время туловища, руки и головы еще конвульсивно двигались, но вскоре все ходи застыли камнем. Кисти рук, кожа на лицах посерели, превратились в извёстку, вздулись жуткими пузырями.
Статуи китайцев сгрудились у сломанной двери.
Финкель неожиданно зарычал в ответ ведьме и выскочил вперёд. Как по волшебству, перед ним вдруг появился узкий и высокий белый щит с ярко-красным крестом на нём... Стеклов мог побиться об заклад, что щит вырос из той самой странной пуговицы на воротнике Финкеля. В руке особиста сверкнул короткий кривой клинок, расширяющийся к острию треугольным клином, как сарацинский ятаган. Зелёные ведьмины лучи отскакивали от щита Финкеля, не причиняя ему вреда. Более того, те из отражённых лучей, что попадали на ведьму, выжигали на её коже язвы, которые шипели и дымились, наполняя воздух невыносимым смрадом. Финкель взмахнул саблей - с её острия вдруг потянулся ослепительно белый светящийся шнур, нечто вроде молнии, которая начала медленно приближаться к ведьме, извиваясь и роняя искры. Девке было явно худо. Визжа от ярости, она старалась увернуться от шнура-молнии. Финкель выкрикивал что-то на диковинном языке: слова не то заклинаний, не то молитв срывались с его губ, пока он неуклонно надвигался на ведьму. Когда светящийся шнур почти уже дотронулся до ведьмы, визг её стал настолько невыносимым, что у Стеклова заложило уши. Внезапно она дёрнулась; по телу пробежала рябь, словно по воде...
Ведьма раздвоилась.
Молния дёрнулась сначала к одной девке, потом к другой... Двойники разошлись по обе стороны Финкеля, который оценил угрозу ситуации и начал отступать к двери, но поздно: стоявшая ближе к Василию ведьма выпустила длинную струю тягучей слюны изо рта, попав прямо в ухо сопернику. Он взвыл по-звериному, отбросив щит и схватившись за виски... Труба дело, понял Стеклов, холодея от крика Финкеля. Ведьмы слились воедино; одним гигантским прыжком тварь пересекла отделявшее её от Финкеля расстояние и, вырвав у него из рук саблю, с жутким воплем снесла ему голову... С глухим стуком та покатилась по полу и замерла в метре от парализованного страхом чекиста - оскал на лице Финкеля был настолько пугающ, что волосы у Стеклова встали дыбом.
Тем временем девка свела руки над головой и поднялась на носки, словно сложилась веретеном, и затем начала все быстрее и быстрее кружиться в центре комнаты. Низкий, протяжный вой усиливался, становился громче по мере того, как ускорялось ее вращение. Статуи разваливались на куски, рассыпались в пыль. Бурун, который создала бешено крутящаяся ведьма, стал постепенно втягивать эту пыль, ускоряясь с каждой секундой, превращаясь в вихрь. Он чернел на глазах, сливаясь в клочки, небольшие подвижные тени, и тени эти, как пиявки, извивались в воющем потоке.
Стеклов едва смог оторваться от дикого зрелища; ускользающая мысль о том, зачем он здесь находится, заставила чекиста встряхнуться. Сдирая на ходу накидку, Василий бросился к вихрю.
Широким замахом, будто рыбацкую сеть, он набросил вдруг ставшую огромной ткань на бесноватую девку. Произошло невероятное: вихрь замер как по волшебству, лишь пиявки теней с сухим шуршанием стекали на пол. Стеклов сгреб в охапку запутавшуюся в накидке ведьму, но ткань вдруг треснула, и трехпалая лапа полоснула Стеклова по шее.
Жар... Холод... Озноб... Гадина, зацепила-таки артерию, обреченно подумал Стеклов. Остатками воздуха в слабеющих легких он свистнул.
Краем слабеющего зрения Василий видел, как в ванную ворвались его бойцы, как Лаврентьев оттаскивал от него девку, всё плотнее запеленывая её в накидку. Стеклову стало легко; он хрипел, кровь весело пузырилась на холодеющих губах...
***
Вагон тряхнуло на стрелке.
Стеклов скривился от пульсирующей боли в забинтованной шее и покосился на кофр, в котором была заперта ведьма. Из кофра раздавались невнятные причитания, смахивающие на петушиный клекот... пахло паленым, и по чудноватому рисунку на стенках иногда проскакивали неяркие искорки.
Возня в чемодане стихла. Негромкий стон. В зарешеченном оконце на крышке показался влажный черный глаз, потом исчез. Молочная белизна нежной груди, аккуратная пуговка соска мелькнули в оконце и скрылись.
Алые, сочные губы.
Блестящие черные волосы.
Огромный глаз вновь пристально уставился на чекиста. Василий не мог оторваться от него, глаз пронизывал насквозь, выжигал ему мозг.
Деревянно прошагав ко входу в купе, Стеклов тщательно запер дверь.
Щелкнули замки кофра.
Медленно поднялась крышка.
Змеиным движением из-под неё выскользнул гибкий, сильный хвост...
***
Москву засыпало снегом. Спрыгнувший со ступенек купейного вагона чекист в черной кожанке зябко поёжился, щёлкнул луковицей часов, и, подхватив чемодан, бодро зашагал к зданию железнодорожной чрезвычайки.
Властно переговорив с солдатом за конторкой, чекист крутанул ручку телефона и долго обсуждал что-то с телефонисткой, но полусонный дежурный не прислушивался к разговору. Он встрепенулся лишь, когда чекист перешёл на незнакомый язык - обалдевший солдат удивлённо моргал глазами, слыша чужую речь со множеством раскатистых "р".
...Дворник-татарин уважительно посмотрел на вышедшего из чрезвычайки чекиста. Боевой, сразу видно - вон, пару пальцев словно бритвой срезало на левой руке.