Аннотация: Это не литература. Это для себя. Это ни о чем.
Бабушкины истории.
Мне нравятся бабушкины истории. Я веду тихий образ жизни и на проказы не способна. Было как-то первого апреля. Сообщила знакомой, что подружка двух негритят родила. А та в ответ: "Вот это да! Но от нее можно было ожидать. А как же Юра (муж) отреагировал?" Мне часто верят. От этого становится не по себе. Была у меня сотрудница. Так я ей первого апреля звоню утром и серьезным голосом заявляю, что наш офис сегодня же переезжает из центра, потому что мне нечем за аренду платить. И прошу поскорее записать новый адрес, потому что времени у меня, мол, мало. Так она, тихая, безропотная, идет за ручкой и блокнотом. И повторяет за мной сдавленным голосом: "Да, Проспект просвещения. Да, семь остановок, пересадка. Да, с первым апреля... Что? Ах! Ох! Ну, ты!" Часто верят. Или это спросоня так? Даже не интересно шутить. Я, конечно, как тетя в очередь за двенадцатым томом "Войны и Мира" друзей не отправляю. (Да, и очередей не осталось почти). Кстати, последняя шутка имела успех до перестройки. "Любитель" литературы побежал себе место в очереди занимать. Не важно. Может, еще верят мне, потому что "невероятное" часто со мной случается. И к этому все давно привыкли. Бабушкины же истории привлекают меня, прежде всего тем, как она их рассказывает. В закромах ее памяти хранится несметное количество информации: песни, стихи, биографии великих людей, житейские мудрости, воспоминания о хороших людях, о путешествиях и веселые рассказы.
Вот и сегодня, покачиваясь в своем кресле качалке, она развлекла меня за чаем историей о навязчивом болгарине, которого они с подругой проучили. В то время бабушка работала на Кубе. Наш "герой", желая познакомиться, напросился в гости. Он принес бутылку вина, или чего-то покрепче. Вот, уж не уточняла. Посидели они, значит, пообщались. А болгарин все жаловался, что без женщины плохо живется. Жена у него давно умерла. Работать на Кубе тяжело, жара мучительная, женщин нет.
Надо заметить, что бабушке и ее подруге было уже за пятьдесят лет к тому моменту. Впрочем, глядя на фотографию этого не скажешь. Красавица, да и только. А, уж, сводить с ума мужчин моя бабушка умела в любом возрасте! Без намерения, просто так получалось. Сама не поверила бы, если бы до сих пор (ей за семьдесят лет уже) у мужчин в ее присутствии не загорались глаза. И если наш дачный сосед не приносил бы ей каждое утро миску клубники и прочих "дружеских приношений". Она умеет быть душой компании. Умеет развеселить, умеет выслушать, умеет вдохновить, поддержать.
Что ж. Посидели, да разошлись.
На следующий день болгарин снова вечером является. "Бутылку что ли не допил?" - удивились дамы. Но, ничего. Снова принимают гостя. А тот все заладил, как без женщины плохо. Да, говорит, русские женщины хорошие, веселые. Мол, мне бы такую. Ту уж дамы не выдержали, и решили проучить болгарина, показать каковы русские женщины. Они устроили веселье: пели, плясали перед ним. А после зажали его на диванчике между собой. Болгарин смекнул, что женщины проказничают уже. Напомним, что времена были советские, "КГБшные". "А могут следить за нами?" - спросил опасливый болгарин. "А то, как же?" - смеются женщины. Поясню также, что на Кубе очень жарко. Об этом Вы и без меня догадываетесь наверняка. Так вот, ночью многие советские граждане, проживавшие в том же доме, выходили дышать свежим воздухом. Они сидели на лавочке до самого утра. "Вон, видишь, на скамейке сидят!" - указала Ольга Ивановна на угрожающие, темные силуэты. "Запомнили когда, к кому пришел. Теперь ждут - когда уйдешь. Проследят, узнают - кто. Потом донесут". "Что же делать?" - разволновался болгарин. Ему уже не до женщин было, не до веселья. "А что, Ольга Ивановна, простыни у тебя крепкие? Для хорошего человека - не жалко?" - обратилась бабушка к подруге. "Да, крепкие две простыни. И твоих две. Хватит на веревку. Живем на втором этаже". Связали они веревку из простыней, и спустили навязчивого гостя из окна вниз. Только пятки у него и засверкали, когда по полю бежал. А подружки до утра хохотали.
Мне так живо представляются эти две веселушки. Тем более, что к слову пришлось и фотографии их посмотреть: в цветастых платьицах, или в купальниках на пляже, улыбчивые, с ясными глазами. Молодые! Среди бумаг письма. Кстати, вот. Ольга Ивановна до сих пор стихи сочиняет. Читаю. Господи! Неужели в семьдесят пять лет я смогла бы стихи писать? (И сейчас то не могу!) Если генетика не подведет, то мне суждено прожить долго. Мои предки по собственной воле раньше 85-95 лет из жизни не уходили. Что со мной будет? С моей головой?
Прабабушка как-то собралась умирать в восемьдесят лет. Родственники со всей страны слетелись на предполагаемые похороны. Время было "перестроечное". Алкоголя для поминок купили заранее много, чтобы в выходные по магазинам не искать. Ходят по квартире все грустные, головы понурили. А прабабушка посмотрела на многочисленное потомство, да и развеселилась. Говорит: "Слушайте, что же Вы поминать меня будете. Давайте сейчас за стол сядем. И мне - радость". Устроили застолье, все в сборе, кто смог прилететь. Там и песни с прибаутками. Смотрят, а бабушка со всеми вместе и песни поет, и смеется. Ожила, слава богу. Еще лет пятнадцать после этого прожила. Зарядку делала. В Волге плавала. Мемуары писала. Книги читала. И, главное, думала обо всех. Помнила. Как королева- пчела. За тысячи километров, в другом городе, я чувствовала ее присутствие. И то, как она меня защищала. Я верю, что она стала нашим ангелом. Она хранит меня от беды. Ее любовь была слишком сильной. Такая любовь никуда не девается. Она остается с нами навсегда. Она греет все жизнь. Легче становится, когда уверен, что кто-то молится за тебя каждый день. Именно за тебя.
Чтобы "сохранить" себя надо поменьше думать о себе. Секрет прост. Надо трудиться, как говорит моя бабушка. А сложности. Ну, куда же без них. Читаю стихотворение Ольги Ивановны.
Одиночество.
Ах, одиночество! Мое высочество!
Нет у тебя ни имени, ни отчества.
Я и одна, и не одна:
Со мною рядом ты всегда.
Со мною рядом ты сидишь,
Так грустно на меня глядишь
И все молчишь.
Эта та самая Ольга Ивановна, что хохотала вслед непутевому горе-ухажеру. Господи! Какие у меня по сравнению с ней проблемы? Нас с ней разделяет пропасть. Я еще все могу успеть. А с ней - ее воспоминания. И все-таки находятся силы шутить над собой. Это тоже она написала.
Я прожила совсем немного:
Всего лишь семь плюс пять.
Но сердце, как предатель,
Мне не дает соврать.
Все было в жизни этой:
Цветы и слезы, шипы и розы.
Все идет у нас по кругу
И нам не выйти из него.
Мы возвращаемся в итоге
К исходной точке в новой тоге.
Мы были молоды когда-то,
Любили и грешили.
В чулочках синих не ходили.
А теперь, вот, постарели.
Гусины лапки мордочки покрыли.
Но жили мы не зря.
И вдаль уносит нас листок календаря.
Стареем год от года.
Выходим лишь в безветрену погоду.
Все реже стали наши встречи,
Скупее наши речи о том, о сём,
О прошлом и былом.
А, в общем, больше ни о чем.
Наружу вышли все болячки:
Кто зубы потерял, кто слух,
То ломит спину, то хондроз, то склероз.
Даем советы мы друг другу от недуга:
Куда, на что капусту наложить,
К чему лепешку приложить,
Собачью шерсть под пятки...
Ну, разве это жизнь, ребятки?
Смешно нам молодиться,
Ведь, заново не суждено родиться.
Прощаемся: чаек на посошок.
Быть может, завтра не увидимся, дружок.
Завтра. Непредсказуемое завтра. Старший брат моего прадеда прошел всю войну и дожил до 96 лет. А младший брат погиб в детстве. А есть время, где ЭТО еще не произошло. И все еще живы. И войны не было. И бабушке только десять лет. И она запевала и всеобщая любимица в семье. И она помнит наизусть песню каждого дяди. И они, как древние богатыри еще молоды и живы. Фотографии подтверждают, что так было. И мой прадед среди них: высокий блондин с васильковыми глазами.
Или вот, она еще не ходит в школу. И влюбленный в нее мальчик крадет с новогодней елки для нее куклу: турчанку в красочном наряде. "Такой паж у меня был! Юрочка".
Б: "Мы за подснежниками ходили. Как бархатные! Таких никогда больше не видела! На толстой ножке и колокольчик. Колокол такой. Большие! Фиолетовые".
Я: "А еще каких цветов? Я подснежники никогда не видела".
Б: "Беленькие были, синенькие. На полянке много. Вся цветная. Но больше фиолетовых. Мы с ним в лес пошли. Собака моя с нами - ирландский сеттер. А Юра ко мне подходит. И вся коринка у него цветами заполнена. Он насобирал. Я у деревца стояла. Он так подходит ко мне, ставит мне корзинку на голову. И опрокинул на меня. Так, что я вся в цветах. А потом взял, и поцеловал в щечку. Мой первый поцелуй".
Я: "А ты как отреагировала?"
Б: "Ну... Сделала вид, как будто так и должно быть. Он красивый был мальчик. Нравился мне".
И какая разница, что - правда, что вымысел. Я утопаю в ее рассказах. В магии кубинских открыток, в таинственности дедушкиных дневников. Он плавал под парусами "Крузенштерна". Он умер до моего рождения. Но я чту, как святыню его кортик перед фотографией улыбающегося мужчины. Это он и мне улыбается. Не зная обо мне, он любит меня. Отчего я в этом уверена? Я просто знаю. Он любит меня также, как любил еще не родившуюся маму. Когда, узнав о бабушкиной беременности, он, подхватил жену на руки, и закричал на весь порт: "У нас будет Наташка!" И что Вам до моих рассказов. Это я для себя пишу. Потому что я люблю наши семейные предания. И для меня очень важно, чтобы мне на прощанье обязательно помахали из окна, как бы глупо это не казалось со стороны. И я считаю, что обедать надо всем вместе. И я очень люблю свою бабушку. Но Вы наверняка об этом тоже догадались. Так что, ничего нового Вы не узнали. Просто я хотела поделиться с Вами тем ощущением, какое возникает у меня в гостях у нее. У моей самой молодой и самой лучшей на свете бабушки.