Абдрахматов Канатбек Ермекович. Каджи-сай

Бумажные конверты лежали ровными рядами в продолговатых деревянных ящиках. В каждом конверте - имя и фамилия военнопленного и номер воинской части, где этот военнопленный когда-то служил. Ящики стояли на чердаке дома номер 16, по улице Пржевальского и были покрыты серой пылью. Конвертов было ровно пять тысяч.

Глава 1.

Миша был обыкновенным парнишкой. Если бы не некая излишняя доля куража, который свойственен всем в таком возрасте, он бы ничем не отличался от других. Как и большинство местных пацанов, он носил брюки непонятно-зеленого цвета и коричневую болоньевую куртку, модную в то время. На его ногах обычно красовались тупоносые ботинки или туфли производства Фрунзенской обувной фабрики имени Первого мая, которые носила почти вся мужская половина Киргизской Советской Социалистической Республики.

Горняцкий поселок Каджи-Сай был на закате своего расцвета. Когда-то здесь добывали уран, а потом запасы его исчерпались. Однако шахту не стали закрывать, а продолжали добывать уголь, в котором собственно и находили уран. Жили в поселке шахтеры и работники Каджисайского электротехнического завода, на котором, по слухам, выпускали какую-то секретную продукцию для космической промышленности. Впрочем, заводчане и сами не знали толком, для чего предназначены эти вентили и краники, которые они шлифовали и покрывали лаком. Большинство населения составляли русские, потому что киргизы в то время как-то не очень любили добывать хлеб свой насущный под землей или у станка.

Многочисленные каджисайские детишки учились в две смены в просторной школе, а по вечерам в эту же школу спешили степенные рабочие, которые повышали свой уровень в машиностроительном техникуме. Когда-то поселок имел статус так называемого "почтового ящика", то есть был закрытого типа. Снабжение рабочих осуществлялось через специальные распределители, но люди верили, что у них "московское обеспечение". Но с исчезновением урана стали исчезать и привилегии. В магазинах пропали гирлянды эксклюзивных конфет и консервов, которые некогда водопадами ниспадали к подножию витрин, а в единственном промтоварном - элегантные костюмы и туфли знаменитой фирмы Цебо постепенно уступили место серым рядам продукции местного производства. Благословенное брежневское время еще набирало силу, но было уже ясно, что мыльный пузырь, под названием "коммунизм" красив только снаружи.

В пятнадцать лет не думаешь о будущем. Оно кажется далеким и бесконечным. В пятнадцать вообще ни о чем не думаешь, а просто живешь. Миша и жил до поры до времени той безмятежной жизнью, в которой нет вопросов, а есть только неудержимый зов молодости. Утром он бежал в школу, которая была, пожалуй, единственным обязательным развлечением в жизни, а после школы, заскочив на несколько минут домой, Миша отправлялся в парк, захватив кусок хлеба. Здесь к вечеру собирались неприкаянные каджисайские пацаны, до которых дома не было дела. Летом эти подростки бесцельно бродили по улочкам когда-то буйно разросшегося парка или играли в "догонялки", лазая по деревьям, словно обезьяны, а зимой сидели у костра где-нибудь в укромном уголке. В огонь шли сухие деревья или же деревянные туалеты, которых некогда было натыкано по периметру парка видимо-невидимо.

Пацаны с Иссыкульской улицы обычно собирались в наиболее глухой части парка, поближе к горам, которые начинались сразу за последним деревом. Играли в карты или просто проводили время в бесцельных разговорах в ожидании вечернего сеанса в клубе. Подростки "с пожарки", т. е. те, которые проживали в районе, где располагался взвод пожарной охраны, в парк приходили нерегулярно, особой организованности не имели, но при случае могли объединиться. Малолетние жители остальной части Каджи-сая жили довольно разрозненно, в парк предпочитали не соваться и приходили сюда только по случаю - в кино или посмотреть на заезжих артистов в местном клубе. Четкого деления на "края" не было, да и особой вражды между представителями разных улиц или частей маленького поселка не замечалось. Все знали друг друга, потому что их родители работали бок о бок в одном забое или одном цехе. Драки между подростками возникали нечасто, заканчивались быстро, потому что в большинстве случаев решающую роль играло умение напугать наличием авторитета, который заступится в случае чего или старшего брата. Да, когда у тебя есть старший брат - это совсем другое дело! Тогда ты король - ты уверен, что за тебя заступятся или, вообще побоятся с тобой связываться. У Миши старшего брата не было и поэтому за него заступиться было некому. Приходилось самому карабкаться вверх в сложной иерархии каджисайской шпаны. О нем сложилось определенное мнение и он имел определенный авторитет в определенных кругах. Вообще-то Мишу звали Канатом, но как-то раз, когда он, будучи еще в первом классе, громко распевал на уроке пения, сидя под партой, его первая учительница, Евдокия Тимофеевна Беляк, обозвала его медведем. Так его и стали обзывать - "Медведь". Канат подрос и превратился в довольно крупного парня, а его кличка постепенно перешла в уменьшительно-ласкательное - Миша.

Пацаны с Иссыкульской представляли собой довольно грозную силу, с которой считались даже взрослые каджисайские бандиты. Мозговым центром этой силы был Миша, а заводилой и вожаком Саня Абрамушин. Наличие трех взрослых братьев и красавицы сестры поддерживало Санин авторитет. Тэра, Конга, Колян-китаец, Толстый, Канат - брат Конги, Чикар и Шерин - Тэрины братья, Кута - брат Кольки-китайца, Васька Васильков и другие составляли костяк этой силы. По мере необходимости к ним примыкала пацанва поменьше. Из взрослых авторитетов на Иссыккульской жил Джим, старший брат Кольки-китайца. Джим славился тем, что прочитал "Капитал" Карла Маркса и еще тем, что однажды пытался ограбить местного инкассатора. Правда, неудачно. При драке с мужем инкассатора, который некстати приехал встречать жену, палец Джима попал в рот мужу. Тот укусил неожиданный во рту предмет и Джим, взвизгнув от боли, сбежал. Вместо того, чтобы отсидеться - он поперся с пальцем в местную поликлинику, где и был задержан. Отсидел, приобрел авторитет. Другой парень, по кличке "Пан" славился своим умением драться и ездить на мотоцикле, но был больно уж бестолков для того, чтобы иметь хоть какой авторитет. Жили на Иссыккульской и три брата Комиссаровых - два умных, а третий дурак. Причем дурак был самым старшим и звали его Мык, что в переводе с кыргызского значит Гвоздь (но, говорили, что с мордовского - ж..па). Несмотря на политическую фамилию, все братья имели "ходки" по уголовным статьям.

На пожарке жили пацаны пожиже. Братья у них тоже были, но так себе, без особого авторитета. Среди пожарских отличался Колька Острецов, у которого имелся старший брат по кличке "Длинный", Колька Черногубов по кличке "Черный", похожий на обезьяну Степа с невнятной дебильной речью, Тенти, младших братьев которого автоматически тоже звали Тенти, хитрые братья Лиски, действительно похожие на лис и Генка Лисов, добродушный и недрачливый парень. На пожарке жил известный в Каджи-Сае бандит Женька, отчаянный и безмозглый мужик, нарочито ходивший с ножом и не упускавший случая показать свою крутость.

Из крутых "блатарей" Каджи-Сая нужно упомянуть Шаха и братьев Полюбиных, один из которых, Тулуй, отличался зверским нравом. Время от времени в поселок наезжали залетные бандиты, но долго не задерживались. Например, бывал здесь Рыбак, доморощенный бандюга довольно высокого полета, но быстро исчезал. То ли прятался, то ли отсиживал очередной срок. На некоторое время появился чеченец-боксер Руслан, подженившийся было на местной красавице, но быстро спекся, потому что был слишком крут для Каджи-Сая. Его быстро сдали ментам свои же, не терпевшие выскочек. Другой кавказец тоже начал вроде крутость показывать, потом остепенился, женился на местной и стал поживать - добра наживать. Правда, братишки этой крашенной лупоглазой девушки с пухлыми губами стали голову поднимать, хотя до этого кавказца жили ниже травы, тише воды. Но если у тебя авторитета нет, то пусть твоя сеструха хоть за Бен Ладена замуж выходит - был ты крохобором так им и останешься. Так и эти, безымянные белобрысые братишки. Жили в Каджи-сае Олег Зюзиков, по кличке "Алихан", его "кент" - татарин Тэр с шепелявым братишкой. Был еще Куня со сворой братишек типа Кыши, Пыши и Чики и старшим братом по кличке "Сундук". Проживал некий Шуры-Муры с братьями, которых звали - Шурмуренок и Шурмурик. На улице Строительной жили три брата Задерных (фамилия такая - Задерный) - семейная династия завсегдатаев тюрьмы - здоровых как бугаи и таких же тупых. Были еще местный воришка по кличке "Уссусь", который потом стал "Аликом", и узкоглазый вор Марат. Был еще Жёма - дурак дураком и некто Захаров, по кличке "Захар", малолетний пьяница. Про других и упоминать не хочется в силу их незначительности и жизненной мелкости. Приятно сказать, что, несмотря на такое засилье уголовного элемента, в Каджи-Сае была спокойная и тихая обстановка.

Конечно, кроме этих представителей люмпен-пролетариата в Каджисае проживали и добропорядочные люди и дети, которые ходили в школу, делали дома уроки и посещали разные кружки. Со временем из этих детей получались инженеры и руководители, но рассказ не про них и здесь они нам неинтересны, потому что жизнь их напоминает несоленый суп - все есть, а вкуса нет!

Глава 2.

Люда Брычкина была красавицей. Про себя она наверняка знала, что она красива, хотя младшая сестра и обзывала ее "уродиной". Ничем особенным Люда, которую местная пацанва звала "Брычка", кроме красоты и точеных ножек, не обладала. Училась она в техникуме и работала на заводе, в керамическом цеху. Ходила на танцы, в кино. На переменках в техникуме старательно курила вместе со всеми, поддерживая компанию, могла и выпить по случаю. Жила она с родителями в одном из четырехэтажных домов, которые выстроились в ряд, образуя так называемый Горный проспект. В этих домах жила каджисайская интеллигенция - инженеры и механики, учителя и водители начальников. Элита поселка - начальники цехов и мастера участков жила в основном по улицам Инженерной и Парковой, в двухэтажных финских домиках с небольшим приусадебным участком. Здесь текла своя жизнь, умеренная и обеспеченная.

Особый шарм Брычке придавали глаза - необыкновенно круглые и блестящие. На ее гладком и смуглом лице они жили как бы отдельно. Когда Брычка улыбалась, то в глазах появлялся свет - как будто кто-то там, в глубине, зажигал черный огонек. Маленький носик уверенно морщился, понимая, что он достаточно тонок и горбонос. Пухлые губки хранили граненую форму, но когда они раздвигались во влажной улыбке - белоснежный ряд зубов кокетливо выглядывал, словно алмазы из пиратского сундука. Но увидеть ее улыбку удавалось не каждому, потому что обычно на лице красавицы держалось легкое недоумение, словно Брычка удивлялась тому, что она живет среди каджисайцев, в основной массе некрасивых и прыщавых. Несомненно, что Брычка не могла дождаться, когда она, наконец, окончит техникум и принц на белых Жигулях увезет ее в светлую и красивую жизнь. Никому из местных парней Брычка предпочтения не отдавала, хотя некоторые из них, наиболее красивые и дерзкие, пробовали завоевать ее холодное сердце.

Редко кому из таких красавиц, живущих в маленьких поселках, удается устроить свою жизнь согласно своим мечтам - большей частью они остаются в своих неухоженных поселках, ежедневная суета старит их преждевременно, и только воспоминания отвергнутых ухажеров напоминает о той молодой поре, когда жизнь казалась нескончаемой, а красота непреходящей. Они превращаются в сварливых немолодых женщин, отравляющих жизнь окружающих, словно мстящих им за свою собственную неудавшуюся жизнь. Только иногда, при мимолетном воспоминании, глаза их освещаются светом молодости и наполняются слезами жалости.

Но пока..., Брычка жила жизнью, наполненной какими-то делами и неспешной суетой. Честно говоря, неизвестно, чем может быть наполнена жизнь такой красавицы. Кажется, что она должна бы целыми днями сидеть у зеркала и шлифовать и так ослепительную красоту. Однако, наверное, Брычка готовила ужины родителям, выполняла домашние задания, воспитывала младшую сестру. Может быть, она сознавала, что обеспеченная жизнь наступит не сразу, и принц тоже существо телесное и питающееся не только нектаром, но и реальными продуктами и нуждающееся в уходе. А может, она ничего не сознавала, а просто жила без особых желаний и несбыточных мечтаний. Во всяком случае, иногда она казалась реальной девушкой.

Глава 2.

Жизнь состоит из отдельных мгновений. Некоторые из этих мгновений так отчетливы, словно были вчера, но другие, из которых состоит почти вся жизнь, подернуты дымкой забвения. Мало найдется людей, кто сможет вспомнить точно такой же день, например 16 апреля, ровно 20 лет назад. И то - он вспомнится, если с ним было связано что-то запомнившееся. Память избирательна. Никто не может объяснить, почему какие-то совсем незначительные эпизоды прошлой жизни помнятся нам так отчетливо, а другие, казалось бы, значимые, начисто вычеркнуты из памяти. И сегодняшний день ты уже не вспомнишь через десяток лет, как ни старайся, если только не отрубишь себе палец для того, чтобы помнить.

У Миши все пальцы были на месте, но тот день он помнил отчетливо всю жизнь.

Глава 3

Миша был "русскоговорящим" киргизом. Правда, тогда такого термина не было и в помине, потому что хорошо говорить по-русски для киргиза в то время было престижным и перспективным. И тогда не было еще принято делить представителей коренной национальности Киргизской Советской Социалистической Республики на кыргызов и киргизов.

Миша вырос среди русских и говорил только по-русски. Да и как вырастешь другим, если в поселке на 90 % русские. Читал русские книги, думал по-русски и, естественно, дружил с русскими пацанами и девчонками.

Однажды жарким летним утром мать послала Мишу за молоком. Молоко продавали в молочном магазине, который размещался в полуподвальном помещении, под продовольственным магазином. В магазине пахло молоком и творогом. Здесь было чисто и опрятно. Продавщицы были в белых чепчиках и ослепительно белых халатах. Молоко привозили рано утром и также рано там собиралась порядочная очередь жаждущих. Молока могло не хватить, хотя привозили целую цистерну. Приходилось вставать рано и занимать бесконечную очередь.

В тот день идти за молоком не хотелось, но у Миши были малолетние братья и сестры и их надо было кормить. Попробуй не пойди - получить можно от отца, хотя мама у Миши была доброй и не всегда жаловалась мужу, зная его крутой характер. Миша побежал к магазину. Увидев длинную очередь, терпеливо ожидающую, когда молоко из "молоковозки" перекачают в емкости в магазине, Миша быстро оценил возможность остаться без молока - понял, что хватит и, сходу спросил какую-то девчонку, которая стояла последней в очереди, ткнувшись с разгону ей в спину:

- Ты крайняя?

- Не ты, а вы! - сказала девушка, удивленно обернувшись. Черный глаз недоуменно взглянул на стриженного под "канадку" Мишу.

- Тоись..., вы! - Миша оробел.

- Что, тоись....? - Глаза были суровы. Глядя на Брычку, Миша видел маленькие алые губы, что-то произносящие и носик, жестко упершийся прямо в лоб Мише. Сладкий запах..., запах молодого девичьего тела и чистоты из-за выреза белой футболки ударил в неискушенный Мишин нос. Оттуда же выглядывал выпуклый кусочек ослепительно белой груди.

- Ето..., за м-молоком! - Миша затрепетал. Липкий холодок вполз под рубашку и скользнул куда-то вниз живота.

- Что..., за молоком!? - Люди, стоящие в очереди с ухмылкой оглядывались и начали посмеиваться.

- Ты крайняя? - Миша потерял голову.

- Не ты, а вы! - сказала сурово Брычка. Ей стало весело. Никто не знает, что ей взбрело. Но может же что-нибудь взбрести молодой девушке, красивой и слегка взбалмошной!

- Вы! - послушно сказал Миша.

- Что я? - сказала Брычка. Ее голос смягчился.

- Вы последняя за молоком? - нашелся наконец Миша.

- Я не последняя! - Снова строго сказала Брычка. Ее верхняя губка шевельнулась, готовясь обнажить зубы.

- Да хватит тебе, Людка, пацана мурыжить! Вишь, бедный, вспотел аж...! - сжалилась стоящая впереди Брычки пожилая женщина.

- Нет, Валентина Ивановна! Пусть научится себя вести вежливо! Что это за тыканье такое! Я ему что..., ровня..., какая? Что он тыкает! - Брычка говорила нарочито громко. Народ в очереди начал веселиться. Очередь длинная, времени много. Молоко все текло из цистерны в какие-то бездонные емкости. Белые капли стекали с холодного железного бока и капали на утренний асфальт.

- Ну что молодой человек? Как будет правильно? - строго спросила Брычка.

- Брычка хренова! - неожиданно сказал Миша и тут же получил по голове пластмассовым бидоном.

- Не ругайтесь, молодой человек! Вы плохо воспитаны! - сказала Брычка. Больно не было. Миша мог стукнуть Брычку в ответ, но черные глаза и точеное лицо завораживали. А потом..., было хорошо и как-то..., стыдно...!

- Кто крайний! - сказала какая-то женщина, незаметно подошедшая к потешающейся очереди.

- Я! - сказал Миша, оглянувшись.

- А ты за кем? - спросила женщина.

- А, вот за этой..., Брычкой! - сказал Миша и успел уклониться от бидона.

- А вы за кем? - обратилась женщина к Брычке.

- Я вот за ними! - сказала Брычка, показав кивком на Валентину Ивановну, которая работала уборщицей в местной школе имени Пушкина. Потом она взглянула на Мишу и сказала глазами: "Ну, погоди!" Мише стало хорошо.

Потом "молоковозка" уехала и очередь зашевелилась. Кто занял очередь и до поры до времени стоял в сторонке, стали втискиваться в свои законные места. Стало тесно. Миша старался не прижиматься к Брычке, но очередь нажимала. С улицы очередь втекала в полуподвал по узкой цементной лестнице, затем терялась в дверях магазина. Миша знал, что там, за деревянной дверью есть небольшое помещение и большой прилавок, где стоит огромный желтый куб сливочного масла, который разрезают куском проволоки. Но ему было не до этого. По мере того, как очередь спускалась по лестнице, Мише стало видно сначала загорелую шею, а потом и вырез. В полуподвальном помещении царила прохлада, но Мише было жарко. Брычка, словно почувствовав взгляд, скосила глаз и нахмурилась. Миша поспешно отвернулся. Но стоять с повернутой головой было глупо, и через несколько мгновений он снова стоял как завороженный, не отрывая взгляда от маленьких завитков, окружающих девичью шею. Миша знал слово "изящный", но первый раз в жизни он понял, где это слово можно применить. Он видел легкий пушок на этой шее, запомнил каждый изгиб и кажется, чувствовал бархатистую нежность упругой кожи в месте перехода шеи в маленькую, теряющуюся в бездонной глубине футболки грудь. Он даже не знал, что такое "бархатистая кожа", но чувствовал это каким-то внутренним, неизвестно откуда появившимся, скорее животным, чем осознанным движением внутри еще мальчишеского тела. Он увидел это только один раз, почти мельком, но это мгновенье осталось в нем навсегда.

Глава 4

Порядки в этом мире были просты. Если у тебя завелись деньги, то пацаны постарше отбирают их у тебя, а ты в свою очередь, отбираешь их у пацанов поменьше или у маменькиных сынков, осмелившихся прийти в кино без сопровождения. Ну, конечно, не просто так отбираешь - отдай и все! Нет, ты пробуешь, прощупываешь: "Эй, дай десь (десять) копеек!". Впрочем, что там прощупывать - и так видно, с кого можно взять. Обычно берут с того, кто уже показал слабину, отдал в прошлый раз. Теперь к нему можно подкатить еще раз. Лучше, конечно, через раз. Там тоже, небось, не богачи живут! "Э! Дай десь копеек! Чо ты сказал? А ну-ка, стой-ка! Чо ты там вякаешь? Есь десь копеек?". Можно взять с тех, кто сам тянется к тебе, кто сам демонстрирует готовность угодить, желая завязать полезное знакомство, попросить защиту. Такие будут приносить "десь копеек" каждый день, за то, чтобы ты сказал другим: "Э, не трогай его!" Но есть такие, с которых денег не возьмешь. Это либо пацаны, у кого есть старшие братья, которые запросто могут по башке дать либо независимые. Были такие в поселке. Ничем не примечательные. Но взять с таких "десь копеек" никогда не удавалось. Они говорили "Нету!" и шли дальше, не оглядываясь. И крикнуть им вслед было неловко как-то: "Чо ты сказал, э? А ну-ка, стой-ка!". И вроде никого за ними. Но с такими лучше не связываться. Кто их знает, с чего они такие..., независимые?

Когда удавалось достать денег, Миша шел в кино. Он очень любил ходить в кино. В местном клубе в будние дни демонстрировалось два сеанса: в семь и девять вечера. В выходные дни - еще в 10 утра плюс дополнительный сеанс для учащихся школы-интерната и иногда в пять вечера. Один и тот же фильм демонстрировался два дня. Но все равно, если фильм был хороший, Миша старался попасть на сеанс и на второй день. Все равно идти было некуда.

Обычно "Шобла" занимала свои любимые места в третьем ряду. Саня садился на девятое место, Миша на десятое, на восьмом обычно сидел Конга, а на одиннадцатом Тэра. На остальных местах третьего ряда сидели рядовые члены "Шоблы". Остальная поселковая пацанва знала об этом и никто никогда не занимал эти места. Взрослые хулиганы предпочитали сидеть в последних рядах, где было удобно курить или выпивать во время сеанса. А смотреть фильм с третьего ряда было довольно неудобно - слишком близко. Но так повелось - третий ряд - Шобле!

По субботам и воскресеньям в молодежном клубе "Эдельвейс" были танцы. Именно танцы, а не дискотека. Молодежный клуб занимал второй этаж двухэтажного здания, на первом этаже которого находилась поселковая библиотека. На танцы Миша не ходил, впрочем, в библиотеку тоже, потому что был должен туда уйму книг. Читать Миша любил до самозабвения, но книжки, которые он брал в библиотеке, непостижимым образом попадали в руки братьев и сестер, которые превращали их в лохмотья или же мама случайно ставила на них казан. Конечно, потом, эти обрывки назад не принесешь. Надо принести взамен какую-нибудь книгу или заплатить. Заплатить нечем. В семье шестеро детей, а отец один работает. На питание иногда не хватает, не то что..., на книжки.

Если в кино попасть не удавалось, Миша обычно шел в парк, что раскинулся за зданием клуба. Там, на одной из когда-то зеленых скамеек, обязательно сидели местные наркоманы - любители анаши. Курили, громко смеялись, обсуждали какую-нибудь мелочь. Нескончаемые тягучие разговоры, прерываемые громким хохотом, казалось, составляли суть их жизни. Не главную, конечно. Главная - наркотик! "Наша", "план", "ручник", "пластилин", "травка", "свежак", "запарка", "соломка" - все это названия одно и того же - иссыкульского гашиша, который, как говорили знатоки, ценится даже в Москве и Ленинграде. Его там прямо "на нюх" узнают. Не сравнить с муюнкумской "нашой", которую парни с Калининского или с Карабалтов курят. Та хуже, не "раскумаривает". У нас "ништяк"! Э, говорят, тюпская тоже ништяк! Не-е, тюпская не канает! У нас лучше! Мы с Юрычем на планы ездили в те края, мура там нашишка! В Барскауне, возле кошар такая конопля растет, с мой рост! Вот-т там наша! На фик в Тюп ехать, когда здесь под боком море плана! В каком краю живем, мля-а-а! Рай, а не край! Участковый старый, мышей не ловит! Ха-ха! Ты, да он и молодой никого не ловил! Ха-ха-ха! Только хулиганов ловит! А мы чо! Мы не хулига-а-аны! Мы простые работяги! Мы тарахтим по-своему, никого не трогаем! Ништяк! Ха-ха-ха! А рабочего не замай! Как нас партия учит? Рабочий класс - становой хребет социалистического строя! О! Поял! Ха-ха-ха! Ништяк, мля-а-а!

Ты, я седня змею видал! Баран пошел искать и во-от такую змею видал! Э! Ета эфа наверное! Прикинь, эфа! Сантиметров писят- шысят! Ф-ф-ф! Ха-ха -ха! Ты, Куня, сам как эфа! Где ты тут эфу видал! Здесь эфы не водятся! Я в одной книжке читал! Ха-ха-ха! Ты, Вовчик, книжку, в последний раз, когда читал? В школе, мля? Ха-ха-ха! Учихалка учила! Ха-ха-ха! Очкариза, мля! Ха-ха-ха! Ты, Вовчик, дурко! Дурко - Василий Иванович! Обложку Уголовного кодекса прочитать не можешь, хоть и две ходки имеешь уже! Ты, харош человека обижать! Ха-ха-ха! И так весь вечер.

Местные наркоманы представляли собой особую касту в хулиганском мире Каджи-сая. Большинство из них заготавливали анашу для собственного употребления. Это потом, ближе к концу брежневского времени, среди каджисайских "блатарей" стали появляться те, кто стал продавать этот наркотик или возил его во Фрунзе. Но в то время продавать эту травку было "западло". В то время носить с собой нож было признаком крутости, но вытащить нож во время драки было тоже "западло". Предпочитали разбираться старым добрым способом - один на один.

Так вот, местные наркоманы были в основной своей массе мирными и веселыми людьми. Вреда от них особого не было - покурят и идут домой кушать. Кушать очень хочется после анаши! Но так как у них всегда можно найти "косячок" и "раскумариться" - а они наркотика никогда не жалели для желающих - то их уважали и ценили. А потом, что с "наркоши" возьмешь - он же, как дурачок деревенский - безобидный и веселый!

Миша анашу не курил. И не курил вообще. Мог выпить, но особой тяги к спиртному не чувствовал. Просто шел к людям - постоять, посмеяться. Мог, правда, затянуться пару раз для компании - но не больше! Стоял, слушал, смеялся, проводил время. Его знали, не прогоняли.

Анашу курили все поселковые "блатари", поэтому по вечерам за клубом иногда собиралась почти вся бандитская "знать" - воры, бандиты, просто "блатные" и "приблатненные", то бишь те, кто в тюрьме не сидел, но воровскую романтику уважал и старался подражать тем, кто уже понюхал запах тюремной параши. Миша хотел быть "приблатненным".

Основное время Миша проводил со своими, с иссыккульской. Они называли себя "Шобла". По вечерам они играли в догонялки, или, насмотревшись исторических фильмов, носились с деревянными копьями и мечами, по кустарникам и деревьям. Особых занятий не было. В футбол играли мало, не тянуло как-то. Да и не поиграешь особо, после курева. Рыбалкой тоже особо не увлекались. Рыбы, чебачка местного, было много. С берега, на удочку, можно было поймать в день штук 100-120. Такую мелочь жарить муторно, поэтому лучше всего повялить, а потом щелкать ее словно семечки целый день. Но рыбалка не увлекала. Не знаю, почему.

Так как поселок был небольшой, то и хулиганов тоже было не много. Так, человек двадцать - сорок. Все их, конечно, знали. Одни боялись и обходили стороной, другие просто не встречались с разными там нехорошими людьми в силу разных жизненных траекторий. В своем поселке хулиганы вели себя тихо и предпочитали вести свои разбойные дела в других городах и селах. Так как вокруг были только кыргызские села, то единственными местами, где можно было покуролесить и оттянуться по настоящему были, пожалуй, Пржевальск и Фрунзе. В селе не очень-то покуролесишь - сразу видно - орус! И ловить легче! А в крупных городах и "блататы" поболе и знакомых, естественно. Там и погулять можно с размахом. А поселке что? Ресторан "Волна" и пивнушка под кодовым названием "Чипок ". А там все знакомые - буфетчица, повара и менты. Все тебя знают и всем ты должен!

Иногда в поселке появлялись "залетные" разного ранга - от крупных воров до мелкоты. С ними обращались уважительно - все равно чьи-нибудь знакомые.

В общем, бандитская жизнь в поселке тоже была не очень насыщенной и интересной. Так себе - пьянки, анаша, слегка разборки и отсидки по разным поводам. Никаких перестрелок, "стрелок", разделов сфер влияния.

Насильно проведя время до одиннадцати - двенадцати вечера Миша обычно шел домой. По телику все равно ничего интересного, да и посмотреть толком не дадут. Спать, чтобы завтра в школу.

Но, в тот вечер, Миши не было ни в кино, ни в компании наркоманов. Миша стоял среди деревьев, напротив двухэтажной школы имени Пушкина, где по вечерам учились студенты машиностроительного техникума. Техникум арендовал первый этаж школы, поэтому, обойдя вокруг здания и вглядываясь в лица за ярко освещенными окнами, Миша быстро нашел Брычку, сидевшую на школьной парте и что-записывающую в общую тетрадь. Знакомая учительница по математике, которая преподавала и в школе и в техникуме, писала на доске какие-то формулы, сдабривая их словами и студенты старательно переписывали всю эту премудрость в свои тетради. Студенты были в основном работниками Каджисайского электротехнического завода, иногда довольно взрослые дяди и тети, вознамерившиеся повысить свой интеллектуальный уровень. Вот и вокруг Брычки сидели какие-то парни и взрослые тети с высокими прическами и как маленькие, писали в тетрадки. Некоторые даже списывали у других. Миша знал о техникуме, но особо не интересовался, поскольку, что может быть интересного в этих "пожилых" уже людях. Да и то! В техникуме учились люди, которые, по меньшей мере, уже восемь классов закончили, а Миша был только в седьмом. Каждый из них был по меньшей мере на три - пять лет старше. И Брычка тоже.

Но Миша стоял, как ушибленный, напротив окна и не отводил взгляда от девушки. Он ничего не думал, ни о чем не мечтал. Просто смотрел и впитывал в себя все, что видел. Зазвенел звонок. Студенты зашевелились, загремели партами, вышли в коридор. Брычка тоже встала, потянулась, поправила черную юбку, обернулась к девушке, сидевшей за соседней партой, что-то спросила. Засмеялась. Взглянула в свое отражение в окне. Поправила локон. Потом вышла в коридор. Вернулась со звонком. Села. Вытащила тетрадь и стала записывать лекцию Пал Макарыча, которого Миша тоже знал. Сын Пал Макарыча учился с Мишей в одном классе.

Когда лекции закончились, студенты стали расходиться по домам. Брычка пошла домой вместе с двумя подругами, которые тоже жили на Горном Проспекте. Миша их тоже знал. Ну..., не то, чтобы по именам. Просто они когда-то учились в школе, потом поступили в техникум. Брычка в школе не училась, а, приехав с родителями, сразу поступила в техникум. Миша проследовал за ними на некотором расстоянии, проследил, в каком доме живет Брычка. Затем рассмотрел в подъездном окне, на каком этаже она живет. Пытался рассмотреть квартиру, но тщетно. Слишком высоко, да и окна давно не мытые. А потом побежал домой. Он был счастлив.

Глава. 5

Господи! Благодарю за то, что сохранил для меня и дал мне эту женщину! Я знаю, что без твоего ведома ничто не происходит в этом мире, Господи! А это значит, что любовь моя к этой женщине благословлена тобой! Потому что ты добр и ты не можешь быть и во Зле и в грехе! А любовь не может быть греховна, потому что это Любовь!

Глава 6

Так как раньше на каджисайском руднике добывали уран, то сам рудник и поселок при руднике были "почтовым ящиком", который имел номер 8. Сам поселок названия не имел и назывался просто "восьмой комбинат" или просто - "восьмой". Уран добывали методом подземной разработки из бурых углей с использованием токсичных материалов. Первоначально рабочий поселок находился почти рядом с шахтой и работали на руднике совсем не рабочие, а военнопленные. Немцы. И японцы. Конечно, кто пойдет уран таскать из шахты, а потом еще работать с токсичными веществами.

Поселок состоял из нескольких бараков, окруженных колючей проволокой. По периметру поселка, который логичнее называть "концентрационным лагерем" стояли вышки с вооруженной охраной. Кроме того, здесь был карцер, вмурованный в склон оврага и большое помещение в отдельном бараке, которое называли клубом. Впрочем, в то время это помещение называлось по-другому, наверное.

После того, как в отложениях закончились запасы урана и стали добывать уголь, в бараках, в которых когда-то жили военнопленные, помещения поделили на отдельные каморки и поселили вольнонаемных шахтеров. На усиление шахты и вновь организованного электротехнического завода из разных районов необъятного Советского союза прислали разных специалистов, но чернорабочих набирали из местных. Среди кыргызов нужно было взращивать свой рабочий класс, которому нечего терять, кроме своих цепей. Рабочий класс стал обживать тюремные бараки, обзаводился семьями. Вот в одной из таких семей, в бараке бывшего концентрационного лагеря и родился Миша. Территория вокруг шахты и завода называлась "промышленная площадка", а вокруг нее ютились несколько домишек, которые назывались просто "Промка".

Сам основной поселок Каджи-сай, который находился в трех километрах от шахты и завода, тоже вначале был окружен колючей проволокой и въезд в этот поселок был воспрещен посторонним. После того, как запасы урана были исчерпаны, военнопленные исчезли неизвестно куда. Разросшийся поселок потерял статус почтового ящика, но "московское обеспечение" еще сохранялось некоторое время, в связи с тем, что здесь появился завод, на котором тоже вроде изготовлялась какая-то секретная продукция.

Архитектура Каджи-сая была типичной для рабочих поселков того времени. В верхней части поселка, в финских домиках с мансардой, по улицам Инженерной, Парковой, жила "элита" поселка - руководящие работники шахты и завода. Некоторые из них имели даже домработниц, официально занесенных в домовые книги. В средней части поселка, по улицам Иссыкульской, Строительной, Садовой в одно-двухкомнатных дощатых домиках с небольшим участком земли жили работяги - проходчики, электрики и другие подсобные люди. Еще ниже, в районе общественной бани и по проспекту Мира в бараках жил самых разномастный народ. Здесь можно было встретить отсидевших и отработавших на руднике свой срок советских заключенных и их потомков, разнорабочих и других представителей низшего каджисайского сословия.

Потом появились улицы Гранитная, Банная, где в хижинах, сколоченных их остатков горной крепи и гранитных булыжников, поселились приезжие, которые появились, после того как открыли поселок. Уже 70-х годах появились улицы Гагарина, где жили в основном преподаватели интерната, Чехова, Московская и несколько других, где какой-то определенной дифференциации не наблюдалось.

Соответственно архитектуре и народ в поселке жил разный - от интеллигентов и начальников в верхней части поселка и бандитов и представителей люмпен-пролетариата - в нижней. В верхней части располагались промтоварный, продовольственный, хлебный и хозяйственный магазины, ресторан, больница и поликлиника, клуб, библиотека, спортзал, Дом пионеров и другие культурные заведения. В средней части поселка - небольшой продовольственный магазин, школа, почта и милиция с небольшим помещением - каталажкой. В нижней части - только общественная баня и резервуары, куда "гавновозки" привозили нечистоты из Горного проспекта.

Впрочем, был еще небольшой поселок, на берегу Иссык-Куля, в трех километрах от основного, который назывался "гараж", но он жил какой-то своей жизнью и были там какие-то свои законы и подразделения, нам неведомые. Отличалась эта часть Каджи-сая тем, что кроме шахтинского гаража, где стояли МАЗы, которые возили уголь из шахты на пристань Тон и другие поселки, еще и наличием стадиона - с раздевалками, ложей для важных лиц и деревянными трибунами для зрителей по обе стороны от ложи. Иногда там играла в футбол и тренировалась местная футбольная команда, в которой Миша был вратарем.

Дети, которые рождались и вырастали в верхней части, были чистенькими, хорошо учились и посещали разные кружки и спортивные секции. Были они воспитаны, начитаны и знали, что впереди их ждет пионерский отряд, Коммунистический союз молодежи имени В.И.Ленина и Коммунистическая партия. Если некоторые из детей не знали сами, то их родители знали наверняка каким путем надо идти их детям, чтобы достичь успеха в социалистическом государстве.

Дети средней части - просты, непосредственны но, в общем, - середняки. Именно из середняков получались и Председатели Верховного Совета и руководители крупных бандформирований, поскольку положение требовало двигаться: или вперед, к вершине или назад, в верхнюю часть дна. Жизненную премудрость и знания они получали либо из книг в школе, либо прямо из жизни. Родителям обычно было некогда - надо было зарабатывать деньги или проживать жизнь в пивнушке под названием "Чипок".

Около бани и в бараках росли хулиганистые, плохомытые дети - будущие шофера и завсегдатаи тюрем. Они плохо учились в школе, потому что к ней их никто не готовил и не помогал им делать домашние задания. Но образование было "обязаловкой" и они ходили туда, стесняясь штопанных носков обтрепанных брюк и от этого стеснения становясь дерзкими. Они редко ходили в кино, никогда не ели мандаринов и их высшей мечтой было потрогать лакированный бок автомашины "Волга", который водил сын начальника торговой конторы Саня.

Впрочем, со временем бараки снесли, в средней и нижней части поселка выросли особняки, и народ перемешался, но дух и "аура" места - остались.

Глава.7

Национального вопроса в Каджи-сае не было. Негде было ставить "национальный вопрос" - смена, пивнушка, сон. Сон, пивнушка, смена. Все равны - все работяги. Опять же партия следила, чтобы никаких трений на этой почве.

Подерутся иногда работяги, обзовут друг друга словами какими..., нехорошими, да и забудут. Работа тяжелая. Сегодня ты его обзовешь, а завтра он тебя. В расчете. В одной стране живем - в Союзе! Гордись, брат! И гордились и жили с надеждой и мечтой!

Миша до поры до времени тоже не знал о существовании национального вопроса. Обзывали его иногда обидно - "тупорылый", "чурка", "зверек" - но до поры до времени это задевало не очень. Было это как-то необидно, привычно, словно приставка или междометие какое - "зверек!". В школе были два направления - кыргызская школа и русская школа. Учились вперемежку, но кыргызская школа, в основном, после обеда. Миша учился в русской школе. Так получилось, родители отдали. Говорил по-русски, думал по-русски. Плохо это, наверное. Кыргыз..., не знает родного языка, сторонится обычаев, барана резать не умеет. Так..., время было такое! Кыргызы гордились знанием русского языка, стремились к русской литературе, к языку, на котором есть произведения Гете и Байрона, Махатмы Ганди и Оливера Твиста. На кыргызском таких произведений нет. Или их мало. Нет..., я не против. Надо знать, конечно. Стыдно..., конечно. Но так было.

И до поры до времени Миша не думал о том, что он кыргыз. Жил между двумя национальностями, пока не настало время выбирать и решать, кто ты.

Глава.8

В центре поселка была площадка-остановка, на которой разворачивались рейсовые междугородние автобусы и автобусы, развозящие шахтеров и рабочих завода. С южной стороны площадки были деревянная будка-павильон для ожидающих и ряд скамеек ядовито зеленого цвета под высокими тополями, вытянувшимися в ряд. За площадкой - гостиница для приезжих типа барака. Площадка была асфальтированной и довольно уютной. Можно было просто посидеть на скамеечке или в будке и поглазеть на проходящих мимо. А мимо проходили люди в сторону Горного проспекта и общежития, в котором жили молодые учительницы и работницы. На другой стороне остановки располагалось какое-то неясное произведение садоводческого искусства: площадка, огороженная кустарником, высаженным в два ряда. Площадка имела вид овала, в ее центре когда-то была клумба, но для чего эта площадка была предназначена, Миша не знал. В этой ограде из двух рядов было удобно играть в догонялки, ночью в прятки. Можно было просто сидеть в тени на камнях и играть в карты. Никто не видит, если не шуметь сильно и спорить, если кто мухлюет. Удобно было в этой оградке справлять разного рода нужду, если сильно приспичило. Лежали там пустые бутылки, результаты нужды, камни, листья и какие-то палки-склянки. Мусор, в общем, всякий. И пацаны там сиживали частенько, среди этого мусора и сами, в общем, сродни этому мусору. Мимо этой оградки проходил асфальтированный тротуар, который шел по краю Иссыкульской улицы и пересекал весь поселок сверху донизу - от бани до пожарки.

Однажды, кто-то из пацанов выдавил стекло в Доме пионеров и утащил моток круглой белой резины, которую использовали в судомодельном кружке. К вечеру вся поселковая шпана уже имела рогатки, в которой красовалась эта резина. Рогатки были и раньше, но там резина была черная, из-под велосипедных камер, не очень убойной силы. А для белой резины пацаны наделали рогатки из стальной проволоки. На вид они легкие и изящные. Не то..., что из деревянных рогатулек. Да и стрелять из таких рогаток одно удовольствие. Вместо камешков в такую рогатку закладывают специально нарезанную из алюминиевой проволоки и согнутую пополам пульку, которая прошивает воробьев насквозь. Даже Миша, который не очень жаловал рогатки, жалея воробьев, сделал себе рогатку, и к вечеру уже сидел в кустарниковой ограде, выслеживая добычу. Но воробьям уже кто-то сообщил о новых рогатках, поступивших на вооружение местных пацанов, и они временно улетели в безопасные места. Опробовать рогатки было необходимо и пацаны стали стрелять по проходящим по тротуару людям. По ногам. Интересно же ведь. Стреляли не по всем ногам. Только по стройным и молодым женским. Мужские ноги могут и по шее дать.

Миша сидел в кустах, когда среди пацанов пробежало оживление. Они стали перемещаться по кустам, выглядывая наружу и примеряясь. Миша тоже насторожился и выглянул. По тротуару шла Брычка. На ней было белое короткое платье колоколом и белые туфли. Изящные загорелые ножки стремительно плыли по воздуху и легкое марево расходилось в стороны от их невообразимой точености. Она шла, держа голову прямо и короткие черные локоны двигались в такт движению и было видно, что они густы и тяжелы и их черная синева отливала на вечернем солнце. Наверное, она шла на занятия, хотя было уже лето и наступили каникулы. Пока Миша рассматривал Брычку, его приятель, по кличке "Тэра" с шумом проскочил мимо, присел у проема между кустов, на ходу вытаскивая изо рта пульку и заряжая ее в резину. Вскинув рогатку, Тэра выстрелил, почти не целясь. Брычка вскрикнула и присев, схватилась за ногу. На икре показалась кровь. Пацаны разбежались. Только Миша, не в силах оторваться от картины, ему открывшейся, остался сидеть среди кустов. Он видел, как подломилась Брычка, как из ноги показалась кровь и ничего не понял в первый момент. Только вид страдания от боли, исказивший красоту ее царственного лица, проник в его пацанячье сердце и он почти физически почувствовал, как судорога стягивает его собственные ноги.

Брычка заплакала, пытаясь вытащить пульку, засевшую в ноге. Стали собираться люди. Миша побежал прочь, почти плача от жалости. Нет, он не был слабаком. Жизнь на улице научила его многим вещам, в том числе тому, что слезы настоящему пацану не к лицу. И он бы не заплакал, даже если бы его побили парни постарше. Привычное дело. Но ..., какая-то несправедливость происшедшего, беззащитность, девичьи слезы..., и жалость, пронзившая его при виде этих слез и готовность броситься на помощь Брычке на глазах у всех..., потрясла его!

Потом, сидя в парке на скамейке и нещадно дымя сигаретой, Тэра громко хвастался тем, что ему удалось попасть Брычке в ногу. Он рассказывал, как он ловко зарядил и выстрелил. Пулька зажужжала от скорости и впилась в эту ногу. Пацаны с завистью смотрели на удачливого Тэру. Да-а, попасть в такую ножку - все равно, что потрогать ее! Миша смотрел на Тэру и молчал. Тэра не виноват! Это мог бы быть любой из них! И даже сам Миша, если бы не..., не очередь за молоком.

- Ей, наверное, больно было! - опрометчиво сказал он, не успев подумать. Пацаны громко рассмеялись.

- Кому? Брычке? - Тэра поперхнулся дымом. - Да бабам ваще не бывает больно! Ну, ты Мишаня даешь! Бо-о-льно! Ты чо? Влюбился, что ли?

- Сам ты..., влюбился! Она же большая! - Миша смутился.

- Ну и чо, што большая! Само ништяк! - Тэра авторитетно швырнул бычок в сторону.

- А-а, Мишка, влюбился! Женишок Брычкин! Жених и невеста! Скоро жениться будешь! - черный как негр, вертлявый Конга толкнул Мишу в плечо и спрыгнул со скамейки. Миша погнался за ним. Через некоторое время пацаны уже бегали по парку, дразня Мишу, а он, потный и злой, пытался догнать хотя бы одного из них.

Глава 9

В тот же день, вечером, Миша опять стоял у школьного окна. Студенты что-то оживленно обсуждали, хотя можно было уже идти домой, поскольку лекции закончились. Оказалось, что сегодня был последний день занятий и наступали экзаменационная сессия. Поскольку студенты народ взрослый, начало сессии требовалось отметить. Где отметить и как отметить - это и было как раз предметом оживленной дискуссии. Брычка была среди студентов. На правой ноге красовалась узкая белая повязка и от этого ножка казалась более загорелой и вообще, привлекала внимание. Парни то и дело подходили к Брычке, якобы обсудить какой-нибудь пустяшный вопрос, притрагивались к ней, спрашивали о причине забинтованости, говорили ей комплименты и Миша, казалось, слышал их, хотя стоял за окном, среди деревьев. Миша видел, что настроение у Брычки хорошее, и значит, рана на ноге не беспокоила ее. Она несколько раз показывала ее подругам, по-видимому, рассказывала, что и как. Поставив ножку на край парты, она поправляла повязку, юбка слегка задиралась и было видно, что загар ровный и красивый не только на лодыжке. Миша невольно напрягался, стремясь разглядеть детали и подаваясь вперед. Наконец, он осмелел настолько, что подошел почти к окну, тем более что никто не обращал на него внимание. Однако одна из студенток увидала его и, рассмеявшись, сказала что-то другим. Те обернулись, посмотрели в окно. Увидев Мишу, тоже рассмеялись. Наверное, у Миши был глупый вид. Брычка тоже повернулась. Увидев Мишу, нахмурилась. Вероятно, она вспомнила пацанов в кустах и подумала, что Миша мог быть одним из них. Может быть, даже подумала, что это он стрелял из рогатки. Но как ей скажешь, что не он! Как ей скажешь, что ему жаль, что так получилось! Что он бы пошел против их всех, его друзей по кустам, лишь бы не было этой белой повязки на Брычкиной ноге! Она не станет его слушать. Для нее он просто пацан-киргизенок, один из многих в поселке. И капли молока на морозном боку цистерны она не видела и для нее они ничего не значат.

Студенты отвернулись и продолжили обсуждать свои проблемы. Наконец, решили, что через день закупят продукты, спиртное и поедут на Иссык-Куль, "обмывать" окончание. Миша всего этого не слышал. Наконец студенты вышли из здания школы, и Брычка, как всегда, в сопровождении подруг, пошла домой. Миша пошел за ними в отдалении. Студентки заметили его, несколько раз оглянулись. Проводив Брычку до дому, Миша побежал к себе.

Глава 10

Потом наступило лето. Каникулы. Миша целыми днями пропадал на озере с приятелями. Рыбачили, купались до одурения, загорали до черноты. Накупавшись, голодные, шли пешком три километра домой. Если в кармане было пять копеек, то штурмовали местный рейсовый автобус, чтобы доехать. Делать было абсолютно нечего. Раньше хоть школа как-то занимала время, а летом...!

Как-то один из пацанов предложил поехать на "Промку", покопаться в отвалах электротехнического завода. Можно, мол, железок полезных накопать. Мише железки не были нужны, но он поехал. А что еще делать? Они доехали до "Промки" на автобусе, который возил рабочих и шахтеров. Потом покатались немного, прицепившись к вагонеткам с углем, которые маленький электровоз возил от шахты до склада. Но машинист погнал их и они, спустившись в сай, пошли вниз к отвалам завода. Завод окружал высокий деревянный забор, который остался еще с военных времен. В одном месте забор был разобран и здесь устроили свалку - целые отвалы какой-то цветной проволоки, лоскутов материи, картонных ящиков и другого мусора громоздились на склоне. Пацаны копались в этом мусоре, выискивая что-нибудь полезное. А что там может быть полезного? Это потом, когда развалился Союз, наступила безработица и бум цветного металла, бывшие работники завода, вспомнив про эту свалку, раскопали ее и вытащили весь металл и продали его скупщикам. За несколько лет функционирования завода там накопилось много разного мусора и металла, так что скупщики заработали много денег, перепродавая металл в Китай. Но пока..., пацаны отбрасывали бесполезную медь и ковырялись в надежде найти что-нибудь интересное.

В одном месте временным потоком склон подмыло и порядочный кусок отвалился, обнажив какие-то очень древние спрессованные слои. Мусор там отличался от современного - какие-то ржавые железки, колючая проволока, очень старые консервные банки, тряпье. В общем, ничего интересного. Ткнув для интереса палкой Миша уже собрался было перейти к более перспективным местам, но вдруг увидел среди мусора человеческий череп. Он испугался и вскрикнул. Через несколько секунд здесь собрались все. Саня осторожно выковырял железной щепкой череп, тот упал на песок и все увидели, что в затылке у черепа имеется круглая дырка.

- Э, это наверно, какого-то мужика грохнули! - сказал Тэра боязливо.

- Видишь дырка? Башку прострелили! - сказал Конга авторитетно.

- Э, а может в милицию сдать? Может, это убийство какое-нибудь было? - Миша вопросительно посмотрел на приятелей.

- На фик в милицию! Потом будут таскать....! - сказал Саня и вытер руки об штаны.

- Это давно было! В поселке вроде никто не пропадал в последнее время! - сказал Колька-китаец. К Китаю Колька никакого отношения не имел. Просто у него были узкие глаза.

- Э, ну на фик! Канаем отсюда! Кого-то завалили, а потом нас будут по ментовкам таскать...! - Саня решительно двинулся в сторону и все пошли за ним. Только Миша оглянулся несколько раз.

- Пошли газводы попьем! - сказал Конга и все прибавили шагу. В шахтоуправлении имелся автомат газированной воды для шахтеров и там можно было напиться бьющей в нос шипучки совершенно бесплатно. Через некоторое время пацаны уже стояли у автомата, напивались водой впрок и хвастались находками. Кто-то нашел противогаз, кто-то набрал полный карман штамповок - круглых, как монеты, железок, а Тэра взял с собой спутанный моток цветной проволоки, на всякий случай. Напившись, друзья поехали домой. По дороге Миша с содроганием вспоминал про череп и он не давал ему покоя. Череп лежал в мусоре давно. Это было видно по пожелтевшим костям. А потом..., там же видно, где мусор от завода, а где древнее! А что там было до завода? Отец рассказывал, что там вроде уран добывали. Может, это в то время было? Надо поспрашивать отца или еще кого...?

Через пару дней Миша вернулся к тому месту, где он нашел череп. Один. Другим ничего не сказал. Расковырял слой мусора, где лежал череп. Ничего интересного - ржавая проволока, какое-то гнилое тряпье. Воняет еще как-то специфично..., то ли йодом, то ли тлеющим углем...! Было ясно видно, что спрессованные слои, где лежал мусор, имеют более древний возраст, чем те, которые лежали над ними. Более современные..., они рыхлые какие-то и тряпки там еще краску не потеряли. А эти..., как солдатская форма..., хаки! Миша бесцельно ковырялся в мусоре и думал о том, что человека убили. Дырка в затылке. Значит, сзади. Кто-то наверное так и не знает, где лежит его сын или отец! А может это женщина? А чем отличается череп женщины от черепа мужчины? А кто его знает! Надо бы в милицию отнести! А что они могут сказать? По башке дадут! Мол, несешь к нам всякий мусор! Учись лучше!

Вдруг среди тряпья он увидел пилотку! Самую настоящую немецкую пилотку! Он видел такие в фильмах о войне - с окантовкой по боку и значком на лбу. Пилотка была грязной и ветхой. Она была свернута в трубочку. Миша осторожно вытащил пилотку из мусора и развернул ее. В середине лежала какая-то рыхлая бумажка и железная бирка. На бирке было выдавлено "Klaus Holgert, ST 0776521,+". Миша осторожно развернул записку. Что-то по-немецки. В школе Миша учил немецкий, но ничего не понял. Да и буквы не разобрать. От старости они расползлись. Миша осторожно сложил записку и положил обратно в пилотку, которую тоже свернул, как было. Потом аккуратно завернул пилотку во фланелевую тряпочку, которую нашел здесь же, в свежем мусоре. Положил сверток в карман. Оглянувшись вокруг, подумал о том, что барак, в котором он когда-то родился, рядом. Решил сходить, посмотреть. Через некоторое время он уже ходил среди едва заметных развалин. Бетонный фундамент бараков еще сохранился. Остались также развалины карцера, который был вырыт прямо в склоне. Здесь же были видны остатки землянок. Их Миша не помнил. Походив среди развалин и чувствуя какую-то щемящую грусть, Миша пошел в поселок пешком, через небольшой перевал, по накатанной дороге. Она выходила в нижнюю часть поселка. Через час он уже был в поселке. Мише надо было наверх, к центру. Пошел по улице Строительной, мимо школы. Около школы было пустынно, никого. На спортивной площадке, где обычно играли в футбол, тоже никого. Жарко слишком. Пошел дальше. Навстречу шел Саня Малыгин. Жил такой на Строительной. Саня был года на три-четыре старше Миши и Миша никаких дел с ним никогда не имел. С блатными Саня тоже не водился. Жил себе - ни там, ни здесь. Работал вроде в жилищно-коммунальной конторе, то ли электриком, то ли сантехником. На всякий случай Миша постарался пройти подальше от Сани. Но тот шел прямо на него. Высокий, маленькие усики под прямым носом. Слегка дебильная челюсть. Какие-то дешевые узкие джинсы и клетчатая рубашка. Саня шел, широко шагая и уставившись прямо в глаза Мише. Когда тот приблизился, Миша посторонился. Но Саня вдруг с размаху ударил Мишу по лицу. Просто так.

- Что я сделал? - ошарашено спросил Миша, закрывая лицо.

- Нич-чо! - сказал Саня и пошел дальше. Миша стоял и смотрел вслед парню. Он точно знал, что ничего не должен этому высокому человеку. Тот ударил его просто так, походя. Ни за что!

Саня, где ты? Я тебя помню!

Глава.11

Дома Миша спрятал сверток с пилоткой у себя в шкафу. Решил, что спросит потом, осенью, у Розы Ивановны, директора школы, что делать с пилоткой. Роза Ивановна хоть и директор, но тетка была справедливая. Много раз Миша от нее получал замечания, даже по шее пару раз схлопотал, но не обижался. Было за что. Кроме Розы Ивановны Миша не знал из взрослых, к кому можно было бы обратиться. У отца спрашивать побоялся. Тот не любил рассказывать про войну, в которой принимал участие. А про немецкую пилотку, конечно же, у него бесполезно спрашивать. Еще порвет, или в печку бросит! А Мише вдруг захотелось узнать, откуда у них в Каджи-сае, в нескольких тысячах километров от фронтов Великой Отечественной войны, немецкая пилотка с какой-то плоской железкой с выдавленными на ней буквами и цифрами. Слышал Миша как-то от тети, что после войны японские военнопленные строили дорогу в Боомском ущелье. Тетя тогда была совсем молодой, ей было жалко японцев и она бегала туда, чтобы бросить кусок хлеба через колючую проволоку. Люди, все-таки. А сами они тоже ездили строить ту дорогу, от колхоза. О том, что в Каджисае были когда-то немецкие военнопленные, Миша тоже слышал от пацанов. Впрочем, он быстро забыл про пилотку и про немцев. Лето.

Обычно Миша и "шобла" купались и загорали на своем любимом месте - возле пирса, сделанного из сцементированных гранитных камней, который отделял территорию местной лесопилки, что стояла прямо у берега, от территории пляжа. Здесь можно было понырять с отломившихся кусков пирса, которые торчали из воды неподалеку от берега, а потом обсыхать, прислонившись спиной к какой-то дощатой будке, которая стояла на краю того же пирса. Здесь же, прямо на краю пляжа, располагался покрашенный в голубой цвет буфет. Так как буфет был летний, то его стенами служила деревянная решетка, а вкусные запахи разносились по всему пляжу. Особенно вкусно пахли котлеты. Миша любил котлеты и колбасу. Дома котлет не готовили и колбасу не покупали. Никогда. Наверное, потому что тогда киргизы не умели готовить котлеты.

Если в кармане были какие-то деньги, то, проголодавшись, можно было пойти и поесть там за двадцать копеек или купить пирожков с картошкой или капустой по три копейки за штуку. Но "Шобла" в буфет ходила редко. Денег не было. И привычки что-нибудь приносить из дому для перекуса тоже не было. Целый день они купались просто так. Голодные.

Однажды Миша увидел Брычку на пляже. Она пришла купаться с сестрой и подругой. На ней был купальник в цветочках, который на ее бронзовой фигуре смотрелся как лишний. Девушки расположились неподалеку от столовой, под грибком. Расстелили покрывало. Искупались, вытерлись полотенцем и легли загорать в ряд. Брычка, ее сестра и худая подружка. Народу на пляже было много. Люди купались, выпивали и отдыхали. Из большого дощатого эллинга местные гребцы- спортсмены вытащили байдарки и каноэ и несколько узких и блестящих от лака суденышек бороздили иссыкульские воды. По берегу с секундомером на шее ходил тренер спортсменов - Боря, лысый молодой мужчина с вечно недовольным выражением лица. Увидев девушек, Боря подтянул живот и стал ходить особой, пританцовывающей походкой. На нем были красные плавки и волосатая грудь с секундомером. У Миши плавок никогда не было, а только лишь трусы, которые он закручивал в трубочку по бокам, придавая им подобие плавок. Успехом у девушек Боря не пользовался и, вероятно, это было причиной его брезгливого лица.

Миша мог перебраться поближе к девушкам, но он не захотел. Что-то сдержало его. Пацаны начнут снова дразнить. Брычка могла увидеть, что его среди пацанов и подумать, что...! Ну, в общем, не захотел! Только следил краем глаз. Потом девушки проголодались и пошли в буфет. В это время "Шобла", искупавшись, лежала на песке прямо у северной стенки столовой, где песок был горячий и чистый. Лежали, трепались. Вдруг из-за угла, спасаясь от палящего солнца, вышла Брычка с подружкой и сели около них на небольшой дощатый бордюр, который опоясывал буфет. Очередь в буфете была большая и они решили подождать в тенечке. Пацаны оторопели. Потом проявили невиданную активность - начали возиться, бороться, толкаться. А девушки сидели и, словно не замечая смятения среди мальчишек, обсуждали какие-то свои, девичьи дела. Но Миша не слышал ничего. Брычка сидела прямо около него. Он мог потрогать ее загорелую ножку, если бы захотел. Но он не смотрел на ножку. Он боялся, что Брычка узнает его и спросит, зачем он стоит у техникумовского окна вечерами. Но Брычка его не узнала и даже не заметила. Пока. На Брычке была юбка и какая-то прозрачная кофточка (в столовую не пускают голых!). Она сидела, закинув ногу на ногу, и беспечно качала ногой. Юбка в такт раскачиванию приподнималась и опускалась.

Потом пацанам надоело. Они гурьбой поднялись и пошли купаться. Когда Миша вставал, Саня Абрамушин толкнул его на Брычку. От неожиданности Миша ткнулся головой прямо в живот девушке. Живот был мягкий и от него шел запах высыхающих трусиков. Девушка от неожиданности вскрикнула и отпихнула мальчишку. Миша стремглав бросился прочь. Брычка успела только сказать "Дурак!"

Миша не стал выяснять отношений с Саней. Это нормально для пацанов - когда они влюблены в кого-то, они дергают предмет влюбленности за косы, толкают на него своих друзей. Кос у Брычки не было. Миша был Саниным другом.

Через некоторое время Брычка с подружкой пошла купаться. Плавали они хорошо и поэтому неспешно поплыли в сторону синеющих на севере гор.

Миша увидел краем глаза, как Брычка и ее подруга вошли в воду. Ему тоже захотелось искупаться, хотя Шобла вылезла из воды несколько минут назад и теперь грелась у стенки. Он не знал, насколько хорошо он плавает, но думал, что хорошо. Правда, заплывать далеко боялся. Мало ли..., вдруг какая змея обовьется вокруг ног..., или водоросли..., страшно! Миша "вразмашку" поплыл вслед за девушками. Не прямо за ними, а так, почти параллельно. Когда, запыхавшись от бешеного темпа, он поднял голову, чтобы оглядеться, он увидел, что девушки повернули обратно. Поворачивать назад прямо у них на глазах было как-то неправильно (подумают, что он побоялся...!) и поэтому Миша проплыл мимо них и поплыл дальше. Когда он, наконец, решился посмотреть назад, то увидел, что заплыл слишком далеко. Люди на берегу казались точками, а величественный хребет Тескей с белыми снежными шапками на вершинах теперь уже не казался таким высоким. У Миши похолодело в груди.

Он повернул обратно и теперь уже старался экономить силы. Он почувствовал, что устал. Стараясь догнать девушек, он выложился и теперь чувствовал, как силы покидают его. Миша лег на спину и постарался отдохнуть. Он чувствовал, как страх..., липкий и скользкий страх проникает в его живот и заставляет его изо всех сил грести к берегу. Но он понимал, что так делать нельзя. Надо беречь силы. Вдруг он вспомнил рассказы о том, что многие хорошие пловцы тонут оттого, что судорога сковывает ноги. А плавать без поддержки ног невозможно. И красавцы парни, опрометчиво решившие показать свою удаль, идут на дно. Миша вдруг почувствовал, что средний палец на правой ступне стал скрючиваться и вся нога стала неметь. Ужас охватил его. Он поспешно перевернулся на живот и, подтянув ногу к животу, стал руками тянуть палец вверх, к себе. Раньше, когда такое случалось с этим пальцем, он старался встать на пол и надавить на пальцы весом тела, выгибая их кверху. Здесь встать было не на что. К счастью, палец отпустил. Стараясь дышать ровнее, Миша поплыл дальше. Теперь он уже не махал руками, изображая "кролль", а плыл медленно, разгребая воду перед собой. Он не знал, как этот стиль называется, но тогда он показался самым экономным. Берег медленно приближался. Но силы покидали незадачливого пацана. Да и сил-то было..., так себе! Откуда силы? Чай, хлеб и суп-лапша один раз в день вечером для семьи из восьми человек с одним кормильцем. Откуда силы?

Миша снова повернулся на спину и попытался отдохнуть и не думать ни о чем. К счастью, в тот день Иссык-Куль был тих и спокоен. Но, в голову лезли разные мысли. Он вдруг вспомнил, что в прошлом году, тоже летом, они лежали на своем любимом месте. Мимо них к берегу прошел "в дупель" пьяный мужик, разделся, снял золотые часы и бросился в воду. Часы они украли, продали и проели деньги. А мужик, оказывается, утонул. И вот теперь он...! Но он не брал часы! Это парнишка по прозвищу "Протас" взял. А они увидели и отобрали у него. А деньги проели..., но..., он, Миша, старался есть поменьше с этих денег! Ему стало страшно. Захотелось закричать..., как там - "Помогите, тону!", что ли? А Брычка услышит и подумает, что Миша хотел показать, какой он сильный, а оказался..., так себе! Теперь вот тонет на глазах у всех! Нет! Лучше утонуть!

Миша поплыл дальше. Берег приближался не так быстро, как хотелось бы, но все же....! Вот уже можно различать людей, отдельные пловцы уже не так далеко, можно позвать..., если что! Он плыл и плыл, хотя уже чувствовал, что силы уже почти покинули его. Нестерпимо не хотелось утонуть. На глазах у всех! Впрочем, кто там смотрит! Никто даже и не увидит! Вообще, глупо утонуть в пяти метрах от берега. Он еле двигал ногами и руками и уже почти кричал, молил спасти его! Но кричать он тоже уже не мог! Сил не было! Миша вдруг почувствовал, что им овладело безразличие. Ему захотелось перестать двигаться и посмотреть, что будет дальше! Он ясно представил себе, что он медленно опускается на дно..., и не надо двигаться, тихо..., покойно..., никого нет..., не надо цепляться за эту жизнь, в которой собственно не так уж и много хороших вещей..., и не предвидится! А что? Кому он нужен..., в уже почти том..., мире? Прыщавый киргизенок, шпаненок, мелкий воришка, случайный человек! Кто его ждал, любил...? Закрыть глаза и перестать двигаться! Он станет погружаться в воду, она захлестнет легкие, он закашляется, вдохнет еще, забарахтается, попытается всплыть, снова глотнет воды...! Легкие заполнятся и мозг взорвется от недостатка воздуха...! И все кончится! Станет легко и покойно. Он опустится на дно и будет лежать там в своих нелепых трусах, которые он пытался замаскировать под плавки. Он никогда еще не носил плавок, даже таких красных, как у Бори-тренера с волосатой грудью. А потом всплывет..., весь опухший от воды и синий!

Миша дернулся от ужаса. Но, вопреки своим мыслям и даже своей воле, которая уже покинула его, он еще двигался. Уже по-собачьи, просто перебирая руками перед грудью. Но двигался.

В пятнадцать лет не страшно умирать. Нечего терять. Ничего еще не нажито, не за кого переживать...! Только немного жаль...! Тебя не будет, а они..., те, кто останется - будут любить Брычку, ездить в "Волгах", кушать колбасу, которую Миша так любит и узнают откуда в Каджи-Сае немецкая пилотка. Вот если бы все разом потонули, тогда легче...! Помирать страшно не потому что больно, а от зависти! Тебя не будет, а все останутся и всё будет продолжаться!

В пятнадцать лет просто живешь, выплескивая из себя заученные фразы, совершая движения и действия, идущие не от мыслей, а от рефлексов! Спишь наяву, если посмотреть и подумать! Все мысли чужие..., кем-то уже думанные и высказанные! Ударь, если тебя ударили или убегай! Привет-привет! Как дела - хорошо! В кино пойдешь - денег нет! Все на автомате. Заранее никогда не думаешь, что ответить! Язык сам отвечает! И через некоторое время и не вспомнишь ничего - ни мыслей, ни ощущений!

В пятнадцать лет не думаешь о Боге, не умеешь молиться и просить Господа о спасении!

Когда он дотронулся руками до берега, он еще продолжал плыть. Он уже ничего не чувствовал и не понимал. Только животное чувство самосохранения двигало его вперед, заставляя его скрести песок на берегу. Какой-то маленький мальчик подошел к нему, посмотрел и побежал обратно с криком: " Мама, там какой-то дядя песок кушает!"

Когда Миша пришел в себя, никого вокруг не было. Все занимались своими делами. Закусывали, играли в волейбол, спали в тени. Он с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел к пирсу. Саня подозрительно взглянул на него и спросил: " Ты где был, Миха?". Миша неопределенно махнул рукой и упал на горячий песок.

Глава. 12

Однажды, в начале осени, в Каджи-сай приехал проездом на гастроли какой-то вокально-инструментальный ансамбль, под названием " Контемпоранул", вроде как из Молдавии. Всего один день. Ради такого события в центре поселка, там, где обычно развешивают рисованные анонсы о фильмах, предварительно вывесили красочные афиши - группа усатых парней с гитарами и красивая девушка в центре. Кстати, эту часть в центре пацаны так и называли - Афиша. Рабочий люд оживленно обсуждал будущие гастроли - не каждый день артисты приезжают. Билеты на концерт начали продавать за несколько дней вперед. Самые дорогие билеты - в первые ряды - стоили один рубль двадцать копеек, целое состояние для Шоблы. Но концерт хотелось посмотреть. Но билеты, конечно, не купишь..., разве что на последние ряды.

О том, что в поселок приезжают артисты, Саня Абрамушин узнал раньше всех - его мама работала в клубе билетершей и уборщицей по совместительству. Вечером он рассказал об этом пацанам. Как всегда, они сидели на спинке скамейки в парке, нещадно куря и ожидая очередного сеанса в кино.

- Э, вот ништяк было бы..., концерт посмотреть! - сказал завистливо Тэра, ковыряясь в зубах травинкой.

- Рубиль двадцть на первый ряд! - сказал Саня, прикуривая бычок.

- А мошт..., найдем бабки? - сказал Миша, спрыгивая со спинки на землю и загораясь. Какая-то идея возникла в его голове.

- Где найдешь? - спросил Конга вяло. Был душный осенний вечер и думать не хотелось. Кроме того, они только что съели два ворованных на базаре арбуза и животы, полные воды, навевали другие мысли.

- До концерта еще две недели! Пошмонаем пацанов! С кого десь копеек, с кого двацыть! Наберем! Зато посмотрим концерт! Видел на афише? У них электрогитары! Блестящие такие! Ништячные! - Миша говорил взволнованно. Все вяло согласились.

В день, когда начали продавать билеты, у кассы было не протолкнуться. Всем хотелось посмотреть концерт. Конечно же, самые лучшие места впереди - рядом с артистами и видно хорошо и слышно. Руководители шахты и завода, конечно, на этот концерт не пошли. Не солидно. Если бы опера или балет какой - другое дело. А здесь, ВИА. Не солидно. Но все же все первые ряды были зарезервированы для представителей каджисайской элиты. И за пятнадцать минут до начала концерта они почти полностью были заняты. Не считая шести мест в третьем ряду.

Люди пришли на концерт нарядные. Все-таки не рядовое событие! Начальство соберется! Костюм можно одеть, платье нарядное, которое надеваешь всего несколько раз в году - а куда еще его наденешь? Мужики сбегали по разу в "Чипок", "зарядились" и были веселы. Женщины были красивы. Народ расселся по местам и стал ждать. Когда до начала концерта оставалось несколько минут, наиболее нетерпеливые начали хлопать.

Нужно отметить, что поселковый клуб был не чета каким-нибудь там колхозным Домам культуры. Уютная сцена, обрамленная тяжелым бархатно-бордовым занавесом и большая оркестровая яма перед сценой были достопримечательностью клуба. В яме перед сеансом играл оркестр. В просторном фойе был буфет, где можно было выпить мутного пива и лимонада. Когда демонстрировались фильмы, сцена закрывалась экраном, на котором можно было демонстрировать даже широкоформатное кино. В зале было два продольных и два поперечных прохода, разделяющих зал на правильные прямоугольники и две двери, ведущих из фойе в эти проходы. Во время демонстрации фильма дверь, ведущая к ближнему к экрану проходу, закрывалась на ключ и опоздавший мог пройти только в заднюю дверь, которая закрывалась специальной ширмой - чтобы свет из фойе не мешал публике, когда опоздавший входил в зал. Впрочем, опоздавших почти не было - перед сеансом звучало три звонка. Вход в зал после третьего звонка запрещался и это правило выполнялось неукоснительно. В фойе висели социалистические лозунги и другая пропагандистская ерунда. Был в фойе стеклянный короб на подставке. В коробе лежала большая книга, в которую вклеивали фотографии лучших шахтеров. Иногда, для поднятия настроения пацаны заглядывали в книгу, где фамилия одного из выдающихся шахтеров была "Шиш"

За несколько минут до начала концерта, когда аплодисменты стали набирать силу, в первом проходе появилась "Шобла", вернее, ее руководящий состав. Они только что бегали у входа в клуб, играя в догонялки, свою любимую игру. Первым шел Саня Абрамушин, за ним Миша, потом другие. Шобла была в своей обычной одежде - кеды, штаны. Они медленно прошли в третий ряд и заняли места с девятого по пятнадцатый. Прямо в центре ряда. Народ опешил. Какой-то начальник с завода, сидевший во втором ряду, недоуменно оглянувшись, сказал: "Покажи билеты!". Конга с достоинством показал. Народ опешил больше. Но потом привык. Концерт прошел хорошо.

На следующий день в школу пришел Ваннов Иван Николаевич, мастер электротехнического завода. Он прошел в кабинет директора школы. Роза Ивановна как раз звонила в районо. Пригласила сесть, жестом показав на кресло. Иван Николаевич с достоинством сел, огляделся, пригладил волосы. Роза Ивановна закончила разговор, положила трубку, села на широкое деревянное кресло и сказала:

- Слушаю вас, Иван Николаевич! - в маленьком поселке все друг друга знают.

- Роза Ивановна! Вы были вчера на концерте? - спросил Иван Николаевич.

- Нет! А что? - ответил вопросом на вопрос директор школы.

- А то! Шестеро ваших учеников сидели в третьем ряду! Среди мастеров и начальников цехов! - взволнованно сказал Иван Николаевич.

- И что? - вновь не поняла Роза Ивановна.

- И то! Откуда у них деньги? В третьем ряду билет стоил рубль двадцать! - не успокаивался Иван Николаевич.

- Ну..., может..., им родители дали! - Роза Ивановна не понимала тревоги, которая звучала в голосе у мастера завода.

- Родители..., там сидела известная местная шпана! И мой сын, Игорь, вчера рассказал мне, что один из этих пацанов несколько дней тому назад отобрал у него пятьдесят копеек, которые мы ему дали на кино! Вот откуда деньги! И в тот момент, когда мы, купив билеты на честно заработанные деньги, не на самый первый ряд, заметьте, ждем и надеемся получить эстетическое удовольствие от представления, появляется эта шпана в лохмотьях и садится на самые первые ряды! Это же оскорбление! Это вызов! - Иван Николаевич вскочил от волнения и покраснел.

- Успокойтесь, товарищ Ваннов! Разберемся! - Роза Ивановна была женщиной решительной. Через некоторое время, в ее кабинете, толкая друг друга, стояли все члены "Шоблы", которые были на концерте. Мастер привез своего сына, которого, пихая в спину, тоже привел к директору.

- Игорек! Ты знаешь кого-нибудь из этих мальчиков? - спросила Роза Ивановна, ласково взглянув на папенькиного сынка.

- Не-а! - неуверенно ответил Игорь, со страхом посмотрев на Тэру.

- Ты не бойся, сынок! Расскажи и покажи, кто отобрал у тебя деньги? - Иван Николаевич успокоительно погладил мальчишку по голове. Тэра глядел в пол, впрочем, как и все остальные.

- Не эти! - вновь неуверенно сказал Игорь, взглянул на отца с мольбой.

- Не бойся, сынок! Они тебя не тронут! Если они тебя тронут, я у них головы поотрываю! - с угрозой сказал мастер, взглянув на потупившихся пацанов.

- Не эти! - уже тверже сказал Игорь.

- Скажи-ка Мишенька, ты, где взял деньги на билет вчера? - Спросила Роза Ивановна у Миши.

- Накопил, Роза Ивановна! - сказал, не моргнув карим глазом, Миша.

- Прям-таки накопил? - переспросила Роза Ивановна.

- Да-а! - подыграл директору Миша.

- А ты, Термечиков? - спросила Роза Ивановна Тэру.

- А мне мамка дала! - уверенно ответил Тэра.

Через некоторое время, не добившись ничего ни от Игоря, ни от "Шоблы", подростков отпустили. Иван Николаевич, попросив сына подождать его в коридоре, остался с директором школы в кабинете.

- Видите, он боится! Надо милицию вызывать! - сказал мастер.

- Что мы им скажем? Что кто-то из этих ребят отобрал у вашего сына деньги? И что, всех колонию для несовершеннолетних? А я уверена, что Мишка Абдрахманов не мог отобрать! Я его хорошо знаю, он хоть и шпаненок, но голова у него на месте! Что, поломаем жизнь всем? - Роза Ивановна сидела в кресле и внимательно смотрела на мастера. Она была в затруднительном положении. Действительно, это можно так раскрутить, что может не поздоровиться ей лично - ее ученики отбирают деньги у слабых, ведут себя нагло..., хотя, что в этом такого..., сидеть в первых рядах на концерте. Концерт, как помнится, начинался в семь часов вечера, ограничений типа "Дети до 16 лет не допускаются!" не было. Ну..., деньги отбирают не только у маленьких, иногда и взрослых грабят! Но для этого нужны доказательства! Твердые, ясные! А этот Игорь..., боится, конечно! Ему же жить среди других мальчишек..., а те стукачей не жалуют! Впрочем, и взрослые тоже! Роза Ивановна встала, взглянула на горы, которые виднелись на горизонте.

- Если ваш Игорь расскажет, что кто-то из них отобрал у него деньги, то сами понимаете, ему не будет неуютно среди других детей. Мальчики не любят доносчиков и слабаков! К сожалению, это так! Ваш сын понимает это! Вы понимаете? Может лучше научить мальчика давать сдачу или не носить с собой такие деньги? А с эти я разберусь сама! Я им покажу! - Роза Ивановна повернулась и мельком взглянула на стену. Со стены на директора одобрительно смотрел Макаренко. Мастер подумал, согласился с директором и ушел, решив, что действительно надо приучить сына давать сдачу. Не деньгами, конечно.

Глава 13

Концерт не прошел для "Шоблы" бесследно. Кроме беседы в кабинете директора, они были взяты на заметку милицией (впрочем, это было сделано гораздо раньше!) и местной бандитней более высокого полета, оценившей демарш подростков. Конечно, Мише одному бы не удалось уговорить пацанов на такой шаг. Некоторые из них собственно и не поняли, что произошло. Потратили такие деньги на какой-то концерт, лучше бы пожрать купили что-нибудь! Но Саня Абрамушин сказал "Давай!". Он же и достал билеты на третий ряд через свою матушку - билетершу.

Брычка пришла на концерт с родителями и сестрой. Девушки были изумительны в платьях с открытыми плечами - Брычка в изумрудно-зеленом, оттеняющем загар и отражающемся в ее черных глазах, а ее сестра - в белом. Отец красавиц работал простым бухгалтером на заводе, но считал себя интеллигентом. Перед началом концерта, оглядываясь мельком и рассматривая тех, кому удалось достать билеты, бухгалтер с удовольствием думал о том, что его семья одета не хуже других и билеты не на последние ряды. Вот Букаловы сидят гораздо выше, хотя Букалов-отец - главный бухгалтер. Нехорошо, конечно, гордиться такой мелочью, но все же! И дочки у него красивее! У тех, старшая, Галка, тоже не уродка, но худа как лисапед! А наши..., красавицы! Скорее бы замуж отдать!

Брычка сидела скромно, слегка потупившись, но видела краем глаз, что некоторые молодые мужчины откровенно любуются ей. Да, она красива! Что есть, то есть, что уж там скромничать! Но надо вести себя прилично! Матушка все уши прожужжала - что люди скажут! А что она делает такого? Ну, выпили немного на берегу..., пришла поздно! Но это же окончание второго курса! И она уже взрослая! Ох, скорее бы замуж, что ли..! А за кого тут выходить....? Пьяницы одни! Есть, правда, красавчики, но женатые! Жаль..!

Она слушала отца, который вполголоса, словно посвященный, говорил о том, что пустые места в третьем ряду оставлены специально для директора шахты и директора завода с женами! Зазвенел второй звонок и в проеме двери первого прохода появился братишка Вальки Абрамушиной, а потом, киргизенок, вроде как знакомый..., и еще какие-то пацаны. Они степенно прошли в третий ряд и сели. Отец онемел с открытым ртом. Брычке стало смешно и весело! Вот дают пацанята! Всем нос утерли! Хулиганы, конечно, но в этом поселке, наверное, все хулиганы! Все вытянули шеи и пытались рассмотреть третий ряд! Кто-то даже свистнул. Начался концерт.

Глава 14

После того концерта показывать пилотку Розе Ивановне не хотелось. Надо подождать, пока уляжется гнев. Надо вести себя потише, а то..., уже пальцем некоторые показывают. Вон смотри, мол, это те самые! От поганцы! От молодцы! Брычка, конечно все видела! А иначе не стоило так светиться! И денег сколько потратили! Ну ничо! Полежит еще пилотка!

Время шло своим чередом. Днем школа, вечером кино или техникум. Миша стал приходить сюда как на занятия, а потом провожать Брычку до дому. Студенты тоже привыкли, хотя пару раз парни пытались его поймать. Но он никому не мешал, просто стоял и смотрел. Что, смотреть нельзя?

Однажды Миша принес большую тыкву, удалил из нее мякоть, вырезал глаза, широкий улыбающийся рот, поставил тыкву на кирпичи прямо на уровне и напротив окон и поставил внутрь горящую свечку. Одна из студенток увидела улыбающуюся тыкву и засмеялась. Засмеялись и другие. И Брычка тоже улыбнулась. Потом все пошли домой, а тыква осталась улыбаться пустым темным окнам.

Сторож школы Мария Степановна Пундыркина имела обыкновение спать на дежурстве. Обычно она заходила в какой-нибудь класс, устраивала лежанку на учительском столе и спала до утра. И в этот раз она устроилась в классе. Постелила матрац, выключила свет. Когда, устроившись на столе, она уже собиралась спать, случайно взглянула в окно и увидела там ехидную тыквенную рожу. Бабке стало плохо. Она с визгом выскочила из класса, а потом и из школы, которую должна была сторожить.

На следующий день, на уроке химии, которую преподавала Елена Михайловна, дверь химического кабинета открылась, вошли Роза Ивановна и трясущаяся сторожиха. Сторожиха указала пальцем на Мишу. Роза Ивановна, ничего не говоря, подошла к Мише, взяла сухими пальцами за ухо и вывела его из кабинета. В классе стояла стерильная тишина.

Через всю школу Миша шел за директором, вернее за ухом, которое горело от боли и немного потрескивало, удлиняясь. Роза Ивановна ввела Мишу к себе в кабинет, потянула ухо вниз. Миша сел на стул. Роза Ивановна села на свое место.Посмотрела на Мишу, который смотрел в пол, потирая красное ухо.

- Зачем ты мешаешь заниматься учащимся в техникуме? - спросила Роза Ивановна.

- Я не мешаю! - сказал Миша.

- Мешаешь! - С силой сказала Роза Ивановна, пытаясь подавить гнев.

- А чо я сделал? - спросил Миша, все еще потирая ухо.

- Зачем ты там поставил тыкву? - спросила Роза Ивановна.

- Им понравилось! - сказал Миша, краснея.

- Марию Степановну чуть кондрашка не хватила! - сказала Роза Ивановна, представляя себе, как испугалась сторожиха, увидев тыквенное страшилище. Поделом ей, надо сидеть на посту, у входа в школу, а не спать на учительском столе! Она невольно улыбнулась про себя.

- Мне жалуется директор техникума! Ты мешаешь заниматься студентам, стоишь там под окнами! - сказала Роза Ивановна.

- Я не мешаю! Я просто стою. Что, стоять нельзя? - спросил Миша, опуская голову.

- Нельзя! Нельзя! - крикнула Роза Ивановна, опять теряя терпение. Потом она успокоилась.

- Этой девушке двадцать лет! Она гуляет с большими русскими парнями! А ты..., ты просто..., мальчик еще...! Тебе учиться надо! Будут еще девушки! Не надо там стоять! - сказала Роза Ивановна, с жалостью посмотрев на поникшего подростка.

- Я просто стою! - сказал Миша и заплакал от унижения.

Глава.15

Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем! (4,16 Послание от Иоанна)

Глава 16

Надо сказать, что члены "Шоблы" не всегда были вместе. У каждого из них были еще и свои дела и развлечения.

Конга, который летом загорал до африканской черноты, учился в кыргызской школе, был в "Шобле" потому, что жил рядом с Саней Абрамушиным. Он любил поиграть в карты и разные пацанские игры на деньги. У него иногда были полные карманы искореженных монет, выигранных им в "чику" - игру, когда монету надо перевернуть с решки на орла, ударяя по ней битком. Конга специально вытачивал битки или выливал их из свинца. Если он играл в альчики, то его биток всегда был тяжелее, чем у других, потому что он просверливал в нем отверстие и заливал в него тот же свинец. Для разных игр у него были разные битки. Иногда он просверливал отверстие в одном боку альчика, заливал туда немного свинца и биток всегда становился на один бок - "тава" или "аляк". Этого делать нельзя, но Конга так искусно заделывал просверленную дырку костью, что даже сам участковый не смог бы найти. В общем, он всегда выигрывал. Но если проигрывал - всегда спорил, "хлюздил". Конга был великим "хлюздуном".

Колька-Китаец старался быть сам по себе. Хоть его братом был знаменитый "Джим - потрошитель кассиров", Китаец этим не кичился. Колька мог нарядиться стариком и ходить по поселку, пугая людей своим странным видом - длинной бородой и посохом. У него было несколько сестер, из которых Миша помнил только одну по имени "Чикалька" и еще младший брат по прозвищу "Кута", который называл машину скорой помощи - Карапомочь!

Тэра, который получил свою кличку от фамилии, был очень удобным пацаном. Особыми талантами он не отличался (разве что в хоккей играл хорошо!), но мог вписаться в любую пацанскую среду - хоть на пожарке, хоть где. Он не любил драться, учиться и делать тяжелую работу. Он всегда был среди других и никому от этого не было неуютно.

Саня Абрамушин был главарем "Шоблы". Его никто не выбирал, он просто стал им. Его знали взрослые бандиты, потому что у него были взрослые братья Мишка и Серега. Серега - тот был так себе, белобрысый увалень, отчего в семье его звали "Тряпа", он любил мучить кошек в сарае, а старшего - Мишку - в поселке уважали. Санина старшая сестра Валя много лет назад провела маленького еще тогда Мишу в кино, спрятав его под подолом пальто и Миша помнил это всегда. Правда не помнил, почему и за что его удостоили такой чести. Валя была очень красивой девушкой. Саня тоже был красивый паренек с голубыми глазами и хулиганскими повадками. Друзья иногда звали его "Мара" за его марафонскую походку, но Саня этого не любил. Драки обычно начинал Саня, он же выбирал объект и причины. Решающий вклад в драку вносил Миша, обладавший сногшибательным ударом, а заканчивали пацаны поменьше, добивая жертву пинками. Иногда Шобла принимала заказы, т.е. кто-то из взрослых просил их проучить кого-нибудь из пацанов и тогда они разрабатывали план, встречали жертву где-нибудь в переулке после фильма и били. Иногда жестоко, так что от туфлей отлетали подошвы. Нехорошо, конечно. Но так было.

Нельзя сказать, что Шобла дралась в любое время. Обычно только на праздники. Намечалась жертва, которую предупреждали: "Ну, погоди, получишь на Восьмое!" Это значит, что на Восьмое марта быть тебе битым! Побитые пытались бить Шоблу поодиночке, но безрезультатно. Иногда удавалось застать кого-нибудь одного и побить, но уже в следующий вечерний сеанс в клубе Шобла налетала и метелила обидчика с удвоенной силой.

Эти четверо плюс Миша были костяком Шоблы, заводилами. Остальные были около и если возникала потребность, то быстро собирались - и на игру и на драку. Среди этих пацанов выделялись Жирный, двоюродный брат Миши, плотный мальчишка, с колючей головой, которого, вообще-то, звали Токтосун, Канат - Конгин братишка - пожалуй, единственный, не имевший прозвища и претендующий на лидерство среди следующего поколения поселковых хулиганов, Чикар (Шекербек), Тэрин братишка, Шерин ( Ширинбек), тоже Тэрин братишка и несколько других малолеток - чьих-то братишек.

Каждый пацан носил широкий солдатский ремень с медной бляхой и выдавленной на ней звездой. Этим ремнем было удобно драться.

Пацаны стриглись под модную тогда "канадку" или "полубокс", но некоторые из них еще по старой привычке - под "чубчик" - произведение парикмахерского искусства. Мальчишки были полуголодны, плохо ухожены и представлены сами себе. Их называли шпаной, но они себя шпаной не считали, просто пацаны. Каждый из них был на учете в милиции и ждал своего часа, когда, подвернувшись под горячую руку участкового милиционера, получат срок и "загремят" в колонию - либо украв какую-нибудь безделицу, либо проломив кому-нибудь голову штакетиной.

Глава 17 ( короткая)

Большинство из пацанов, составлявших Шоблу, умерло, не дожив до 30 лет.

Глава.18

Миша не перестал ходить к школьному окну. Только теперь он стал осторожнее, старался не показываться на глаза студентам. Но они все равно знали, что он там, за окнами. Знали они и то, из-за кого он ходит каждый день, как на работу, к вечерним занятиям. Некоторым студентам это не нравилось.

Миша не понял, откуда они появились. Он стоял в тени деревьев и сзади его надежно защищал забор школьного сада. Видимо, парни неслышно прокрались между забором и деревьями. Миша слишком поздно услышал сдавленное дыхание и торжествующий всхлип: "Ах ты, сука!", недоуменно оглянулся и сразу же нырнул под руку, которая уже тянулась к нему. Парень, который уже протянул руку, чтобы схватить Мишу за ворот куртки, промахнулся. Зато другой, который появился справа, не стал хватать его, а просто сходу пнул пацана по ногам. Миша кубарем покатился по земле, но успел сгруппироваться, привстал и побежал, прихрамывая, прочь. Парни погнались за ним, но бегать Миша умел. Поняв, что им не догнать, парни прокричали вслед "Поймаем, убьем!" и повернули назад. Миша оглянулся. Потом медленно, крадучись снова пошел к школе.

Парни вошли в класс. Преподаватель что-то спросил у них, они что-то утвердительно ответили. Преподаватель взглянул в окно, студенты тоже обернулись. Миша был на месте. Некоторые студенты засмеялись. Парни, которые за ним гнались, показали пудовые кулаки. Брычка хмурилась.

Но Миша был упрямым пацаном. Если вы думаете, что можете запретить мне просто стоять под окнами, я буду делать это, даже если Брычка не будет сидеть там. Я буду стоять только потому, что мне запрещают делать то, что делать можно! Нельзя воровать, нельзя бить интернатских, потому что у них нет родителей и их некому защитить, нельзя вынимать нож без веских причин, ковыряться в носу на глазах у всех и дразнить Саню Абрамушина! Это я знаю! Но запрет на стояние у окон придумали эти люди, они же придумали причины и поводы! Они думают, что я стою тут потому что..., влюбился в эту Брычку! Ну, может, чуть-чуть...! Но я стою здесь из упрямства и буду стоять, даже если все парни из техникума будут меня бить и пинать по ногам! А эта..., пусть она хмурится..., она тут не причем..., вовсе не из-за нее...! Ей не нравится..., а я не из-за нее! Она тоже, небось, думает, что он, стоит здесь потому, что она красивая...! Не фика! Не потому! Я могу запросто уйти домой!

Миша постоял еще минут пять и пошел домой, понурившись.

Глава 19

Пилотка попалась Мише на глаза случайно. Перебирая тысячу раз перечитанные книги на своей полке, он увидел пакет и вспомнил. Осторожно открыл тряпочку, вновь перечитал немецкие слова и решил, что завтра пойдет и отнесет пилотку директору школы. А куда больше? Кому еще довериться? Роза Ивановна, тетка, конечно, жесткая, но надо эту пилотку отдать кому-нибудь! И..., может Роза Ивановна еще что-нибудь скажет..., про то, что нельзя стоять под окнами..., и может можно еще оправдаться, доказать...?

На следующий день Миша пошел к директору. Он приоткрыл дверь учительской, спросил кого-то: "А Роза Ивановна есть?". Получив утвердительный ответ, вошел в учительскую, и прошел к кабинету директора. Постучал. Услышав: "Войдите!", вошел. Роза Ивановна сидела в кресле и что-то писала. Подняла голову и, увидев Мишу, удивилась.

- О! - сказала Роза Ивановна.

- О-о! Кто пришел! Чего тебе? - спросила директор, отложила ручку и откинулась в кресле.

- Вот! - сказал Миша, положил пилотку на стол и отошел.

- Что это? - спросила Роза Ивановна и осторожно, двумя пальцами приподняла пилотку.

- Там еще записка какая-то есть! По-немецки написано!- сказал Миша, и, подойдя к столу, развернул пилотку и достал записку. Директор осторожно посмотрела на пилотку, прочитала записку.

- Где ты это взял? - спросила она.

- На заводе, в отвалах..., там! - Миша отошел от стола.

- Еще кто-нибудь знает об этом? - спросила директор.

- Нет! - соврал Миша.

- Так. Никому об этом ни слова. Я передам это в соответствующие органы. Ты понимаешь? Это секретно. Никто не должен знать об этом. Понял? - Директор встала, давая понять, что аудиенция закончена.

- Понял! - сказал Миша и вышел.

Роза Ивановна задумчиво посмотрела на пилотку. Потом взяла трубку телефона, набрала номер и договорилась о встрече с уполномоченным Комитета государственной безопасности Тонского района.

Через пару дней Розу Ивановну и Мишу вызвали в село Бокомбаевское, где располагался райотдел КГБ Киргизской ССР. Мишу допросили. Тот правдиво рассказал о том, что нашел пилотку в отвалах завода. И про простреленный череп рассказал. Его допрашивали двое. Один, постарше, был мягок и предупредителен. Второй, помладше - резок и зол. Он сразу начал с того, что схватил Мишу за многострадальное ухо. Но больше чем пацан знал, он не смог рассказать. Не он же, в самом деле, прострелил этот череп! С Миши взяли подписку о неразглашении и предупредили, что, если произойдет утечка важной государственной тайны, то его, Мишу, навечно, упрячут в тюрьму. Миша заверил, что никогда никому. Миша не рассказал о том, что, кроме него, о пилотке знала Шобла. Тогда он еще не подумал о том, что если кто-нибудь из них проболтается о пилотке, то эти полканы, подумают, что это он. И тогда в ход пойдет эта расписка. Но тогда он об этом не думал. Просто радовался, что его отпустили.

Розу Ивановну предупредили, что школьники могут еще принести какие-нибудь вещи из того времени. Директор заверила, что все будет под контролем.

Оперативный уполномоченный позвонил директору Каджисайского электротехнического завода и начальнику шахты и конфиденциально предупредил, что если уважаемые начальники не примут меры по противодействию утечке секретной информации, то положат партийные билеты. Директор завода распорядился расширить территорию завода так, чтобы отвалы оказались внутри и завалить их. Начальник шахты, матерясь и ругаясь, приказал шугать пацанов и не позволять им шнырять по путям, пить газводу и вообще...!

Директор школы и Миша ехали домой в рейсовом автобусе. Миша молчал и думал о том, что пальцы того, милиционера..., были сухими и жесткими. Болело ухо. Роза Ивановна думала о том, что тайное когда-нибудь все равно становится явным. О том, на руднике в Каджи-сае работали немецкие и японские военнопленные знали многие. Знали и молчали. А зачем говорить? Работали и работали! Мало ли где по Союзу работали пленные! Что об этом говорить! Так им и надо! А сколько они наших военнопленных в крематориях пожгли? Сколько наших работало на фашистскую Германию? Сколько пропало без вести? Пусть и они поработают! Пусть восстановят то, что порушили, пожгли! Мишка этот еще..., вечно он в историю какую-нибудь попадет! Череп этот...! Ясное дело, прострелен! А, может, он пытался бежать? Интересно, сколько их было на руднике? Однажды на вечеринке, где собиралась каджисайская знать - директора, начальники - один подвыпивший уполномоченный рассказал о том, что пленных привозили сотнями на рудник на баржах. До Рыбачьего в вагонах, а дальше на баржах. Был даже специальный пирс построен в укромной бухте, недалеко от поселка. Каждый месяц - несколько сотен! Помирали они как мухи! Уран, все ж таки! Уполномоченный был пьян и молол что попало. После той вечеринки исчез. Стукнул кто-то! А кто мог стукнуть, как не из той компании, где все вроде свои? Вот тебе и свои! Говорила она мужу - Костя, не буровь по пьяне, что попало..., даже среди своих! Свои-то свои, а как припрет..., продадут!

- Роза Ивановна, а они же тоже люди? - вдруг спросил Миша, подняв голову. Занятая своими мыслями, директор сразу не поняла, в чем дело.

- Что? - переспросила Роза Ивановна

- Военнопленные эти. Они же тоже люди! - утвердительно спросил Миша, глядя в окно.

- Тихо! - сказала директор, невольно оглядываясь. Народу в автобусе было мало. Впереди сидел старик с молодой женщиной в платке. Через сиденье сидел какой-то подвыпивший шахтер, которого так шатало на кочках, что Роза Ивановна всерьез беспокоилась о том, как бы человек не упал и не разбился. Но шахтер каким-то чудом удерживался на краю сиденья, ерзая задом, восстанавливался на середине и снова засыпал. Сзади никого не было.

- Ты про каких пленных говоришь? - тихо спросила директор, наклоняясь к ученику.

- Про тех, которые работали на шахте! - сказал Миша, взглянув Розе Ивановне в глаза. Директор смутилась.

- Ты откуда знаешь про пленных? - спросила Роза Ивановна.

- Ну..., пацаны говорили! - сказал Миша.

- А пацаны откуда знают? - спросила директор.

- Не знаю. А потом, я книгу читал, "Атомная крепость" называется. Там про это написано! - сказал Миша уверенно.

- Ну..., они были фашисты! Немецкие солдаты. Они разрушили половину нашей великой страны, пожгли тысячи деревень, убили и замучили миллионы наших граждан! Ты про Зою Космодемьянскую читал? - спросила директор, думая о том, что надо бы эту "Атомную крепость" перечитать.

- Читал! - ответил Миша, опуская голову.

- Вот, видишь! А раз они пленные, то будет справедливо, если они помогут нашему государству восстановить разрушенное! Правильно? - спросила директор.

- Д-да, наверное! - ответил ученик.

- Но они тоже люди! - снова сказала Миша, искоса взглянув на Розу Ивановну.

- Ну..., люди, конечно. Но плохие люди! - уверенно сказала директор.

- Они же солдаты. Я видел в кино, там говорили, что приказы не обсуждают, их выполняют. Может..., они приказы выполняли? - сказал Миша.

- Ты мне тут демагогию не разводи! Приказы...! Они наших солдат убивали, наших мирных жителей! Их нужно наказывать! - директор начала волноваться. Что-то начало задевать ее в этом разговоре. Она могла прекратить его, но что-то удерживало ее...! Что этот мальчик думает об этом? Что он знает?

- Но наши солдаты тоже убивали немцев! - неуверенно сказал Миша.

- Не наши солдаты напали на Германию! А немцы, фашисты напали на Советский Союз! Ты мне прекрати такие разговоры! Я поговорю с Натальей Семеновной! Чему она там учит вас на уроках истории? - резко сказала директор и почти надменно подняла голову.

- Они тоже люди...! - упрямо сказал Миша и отвернулся к окну. Шахтер наконец не удержался и с грохотом упал в проход.

Глава.20

В местном спортзале поселились фрунзенские спортсмены. Они приехали неожиданно. Когда в один прекрасный день Шобла как обычно пришла в парк, она увидела, что там стройными рядами тренируются высокие и красивые спортсмены в "олимпийках". Такие шерстяные синие спортивные костюмы с двойной полосой по рукаву и штанине были мечтой каждого каджисайского пацана и если у кого-нибудь появлялся такой, то его авторитет поднимался до небес. Естественно, такие костюмы носили только по особым случаям. А у этих спортсменов эти костюмы были тренировочными, то бишь, они тренировались в них. Вечером многие местные пацаны собрались около спортзала и с интересом наблюдали как столичные молодые люди, устроившись в раздевалках, которые они приспособили под спальни, живут обыкновенной спортивной жизнью - спят, играют в карты, ухаживают за девушками, которых кстати, тоже было много среди спортсменов. В спортзал, естественно, местных не пускали. Они стояли около двухэтажного здания и с завистью смотрели на высоких, сильных и красивых городских. Вдоволь насмотревшись, пошли по домам, чтобы прийти на следующий день. Какое-никакое, а зрелище.

Через пару дней у девушек-спортсменок, которые жили на первом этаже, украли игральные карты. Окна были открыты, карты лежали на подоконнике. Заподозрили местных. В милицию заявлять не стали, а просто вечером, одна из самых красивых спортсменок подошла к Сане Абрамушину и, играя глазами, попросила помочь им найти вора. Саня просиял. Вора нашли на следующий день. Им оказался Марат. Его притащили к спортзалу, он отдал карты, а потом, на глазах у спортсменов, ему дали по башке. Больше никто ничего у спортсменов не трогал.

В тот же день, во время вечернего киносеанса к Мише подошел некто Шурик и сказал, гнусавя: "После фильма подойди к скамейке за клубом!". Миша не понял зачем, но, посмотрев фильм, пошел в темноте к скамейке, на которой обычно сидели местные авторитеты. Недалеко от скамейки на высоком столбе горел фонарь и свет от него падал на сидящих людей. Там собрались цвет блатного мира, люди которых Миша побаивался - Шах, красномордый Тулуй, Колян, и еще пара незнакомых Мише парней. Один из этих парней, высокий и длинноволосый, играл на гитаре и пел. Шурик прислуживал - наливал вино в граненый стакан. Запах анаши разносился по всему парку. Парни сидели на спинке скамейки и слушали песню:

- Вот идет кара-а-в-а-н, по сыпучим пескам

- Он везет анашу в свой родной Пакистан!

- Кара-а-в-а-а-н-щик Али забивает косяк

- Плановые кричат, обкурится хотят!

Миша подошел и встал в сторонке, ожидая, когда позовут. "Ништя-ак!" сказали парни, когда песня закончилась. Налили вина, выпили. Потом Шах сказал: "Э, иди сда!" Миша подошел.

- Ты Миша? - спросил Шах.

- Миша! - ответил Миша.

- Нашу куришь? - спросил Шах. Голос был миролюбивым.

- Курю! - сказал Миша.

- Шурик, забей косячок! - сказал Шах. Шурик вытащил папиросы, достал спичечный коробок со "свежаком", быстро нащипал комочков анаши, смешал с табаком из выпотрошенной папиросы, вытащил острыми зубами тонкую папиросную бумагу из бумажного мундштука, так, чтобы получился длинный пустой рулончик, ногтем придавил мундштук, чтобы табак не просыпался и ловко двигая рулончиком по ладошке, наполнил его смесью табака и наркотика. Все со скрытым удовольствием молча наблюдали за процессом. Шурик подкурил получившийся продукт, который назывался "косяк" и протянул его Шаху. То длинно затянулся, вдохнул вдогонку дымок из кончика косяка и протянул его Мише. То почтительно взял. Все одобрительно смотрели на процесс. Гитарист что-то наигрывал, готовясь начать новую песню. Миша затянулся и закашлялся. "Ништя-ак! До жопы достало!" - сказал он. Этого требовал этикет. Все одобрительно заржали, понимая, что пацан прав - анаша действительно хороша. Все также понимали, что Шах не зря позвал этого киргизенка и ради него раскумарил косяк.

- Ты на х..., ударил Марата седня? - внезапно спросил Шах, выдохнув дым.

- Он карты украл! - растерялся Миша.

- Ну и хули? - спросил Шах.

- Так..., это..., эти подумают, что в Каджи-сае одни воры живут! А нам на х..., такие думки! - сказал Миша первое, что пришло ему на ум!

- Ты за других не отвечай! Понял! Ты за себя отвечай! - резко сказал Тулуй, подозрительно взглянув на пацана.

- Я отвечаю! Если они в ментовку пойдут, то полканы шерстить всех начнут - и правых и виноватых! А нам на х..., такое! Пусть лучше Марат по морде получит, чем на нас всех собак вешать начнут! - сказал Миша, робея.

- Ништяк! - сказал Шах и снова протянул Мише косяк. Бумага на папиросе пропиталась маслом и это ощущалось пальцами. Миша снова затянулся, но на этот раз не закашлялся. Передал папиросу Коляну, который сидел слева. Тот благоговейно принял косяк. Шах взглянул на гитариста. Тот запел:

- Из маладо-ва-ва красива-ва юнна-ва!

- Стал я угрюмым больным и седым!

Все молча слушали, изредка затягиваясь и передавая косяк по кругу. Миша ждал, когда ему разрешат уйти. Наконец песня закончилась. Шах сказал:

- Миша! Ты седня Марату фингал поставил. Его теперь любой мент остановит! Вместо него ты поедешь завтра в Пржевальск. Ибрагим тебе пару коробков даст. Привезешь нашим парням наши! Понял? - сказал Шах.

- Понял! - сказал Миша, похолодев.

- Ему отдашь! - Шах повернулся к гитаристу и кивнул на Мишу.

- Ништяк, Шах! Как скажешь! - ответил гитарист, коротко взглянул на Мишу, и сказал:

- Встретимся в восемь, в автобусе! Ты меня не знаешь! - сказал гитарист. Шах кивнул Мише. Миша пошел домой. Ему было страшно. До сих пор он был как бы так, около. Сегодня ему поручили стать посыльным. По дороге его могли поймать с анашой и тогда тюрьмы не миновать. Он слышал, что по дороге, где-то около Тоссора стоит пост и там в автобус входят менты с собакой и она бегает по проходу и нюхает всех подряд. На кого гавкнет, того на выход. Значит, анаша есть! В тюрьму не хотелось, но и отказаться Миша не смог! Как же - ему оказали доверие! Впору было гордиться и Миша немного гордился! Никто из Шоблы никогда не курил анашу вместе с Шахом и никому Шах лично не забивал косяк! А потом, хотелось же по-настоящему стать блатным! Чтобы с самим Шахом "торчать"! Вот и удобный случай! Может, эти возьмут в свою кодлу и Миша будет с ними! Не как Шурик, конечно, на побегушках! Может, в настоящее дело возьмут! И Мишин авторитет поднимется и никто уже не сможет бить его по лицу! Шах заступится! Конечно, если поймают, то все надо брать на себя! Для себя, мол, везу!

В ту ночь Миша долго не мог уснуть. Он думал о том, что если он будет вхож на самый верх хулиганской иерархии, то тогда его станут уважать все каджисайские пацаны! Тогда он бы смог отомстить многим из них, тем, у которых были старшие братья и кто когда-то бил Мишу по лицу. Тогда Миша будет ходить сутулой походкой по поселку и его будут бояться. Но, правда, говорят в тюряге не очень-то и весело...! Никто же из этих..., не хочет по-новой сесть! Тоже боятся! Правда, хвалятся, что, кто на воле авторитетный - тот и на зоне не пропадет! Разговоры всякие про зону ведут - шныри, вертухаи, петухи...! По этим разговорам судить, так там, на зоне, жызинь совсем не такая уж и плохая! Если законы знаешь, то очень даже ништяк можно прожить..., говорят..., даже баб в зону приводят, если деньги есть! Но..., почему обязательно в тюрягу? Надо анашу так спрятать, чтобы собака не унюхала! Привезешь и все! Шах будет уважать! А если сам Шах..., то там всякие Тулуи и Мыки и подавно!

А если все-таки поймают? Тогда все! Лет пять дадут! Все будут на озеро ходить, а ты будешь там париться, в камере. Еще говорят,..., там опидарасить могут! Ну, бабой сделать! И все! Будут всей камерой иметь! Не-е, ну нафик! Может отказаться? А что же ты там не отказался? Шах бы подумал, что ты трус! И все! Тогда каждый день будешь получать в морду! Шах пару слов шепнет и начнут все! Особенно с пожарки..., Степа этот долбанный! Все будут знать, что ты струсил! А это..., плохо, тогда забудь..., на улицу не выйдешь! Блин, что делать? Что-то не хочется ехать!

Миша проспал утренний автобус. Когда он открыл глаза, было уже без пяти девять.

Глава.21

Однажды, когда Миша шел за хлебом, его остановил высокий худой мужчина, отец одной из его одноклассниц. Он работал вроде, каким-то мастером в жилищно-коммунальной конторе.

- Эй, парень! Тебя Миша зовут? - спросил мужчина.

- Миша! - испугался Миша - вроде никого из девчонок в классе он не обижал. Но мужчина был настроен дружелюбно.

- Ты с моей дочкой учишься. Как твои дела, как здоровье? - спросил мужчина.

- Здоровье мое хорошее, дела тоже хорошо! - ответил Миша.

- Хорошо! - внимательно взглянул на Мишу мужчина.

- Ты где взял пилотку? - неожиданно спросил мужчина.

- Какую пилотку? - спросил Миша, помня о визите в Бокомбаево.

- Ту, которую ты нашел в отвале! - сказал мужчина резко.

- Я ничего не находил! - ответил Миша и на всякий случай отодвинулся подальше.

- Так. Слушай сюда! Я сотрудник органов. Ты был в Бокомбаево? Рассказывал там про пилотку? Вот то-то! Мне поручили узнать, где ты ее нашел - надо, чтобы ты показал место, чтобы там больше ничего такого не вылезло! Понял! - спросил мужчина сурово.

- Понял! - сказал Миша и пожалел, что связался с этой пилоткой.

- Так! Жди в центре. Я возьму машину и поедем. Понял?

- Понял! - ответил Миша и подумал, что ни фика! Никуда он не поедет!

- Не вздумай убежать! Из-под земли достану! - сказал с угрозой мужчина и пошел своей дорогой. Миша уныло пошел к центру. Через некоторое время мужчина подъехал на синей "Волге - Газ-21". Миша в жизни не ездил на таких машинах! Он сел на заднее сиденье и восторгом огляделся.

Миша показал место, где они нашли череп и пилотку. Но теперь это место было огорожено и даже следов отвала не было видно. Мужчина вместе с Мишей обошел вокруг завода. Мужчина молчал. Когда они прошли к северной части забора, откуда были видны развалины бараков, мужчина глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. Потом они зачем-то поднялись на небольшую возвышенность, с которой вся Промплощадка была видно как на ладони. Мужчина сел и закурил. Миша тоже сел поодаль. "Иди сюда!" сказал мужчина. Миша подошел. "Садись!" сказал мужчина. Миша сел.

- Ты знаешь, что здесь когда-то работали военнопленные? - спросил мужчина.

- Знаю! - ответил Миша. Глупо отрицать. Все знают.

- А сколько их было, знаешь? - спросил мужчина, затягиваясь и вглядываясь вдаль, туда, где синел Иссык-Куль.

- Не знаю! - честно ответил Миша.

- Их было много! Несколько тысяч! - сказал мужчина. Миша взглянул на него. Что-то странное почудилось ему в дрогнувшем голосе.

- Ты, мальчик, меня не бойся! Я тебе зла не желаю! У меня тоже дети есть! - сказал мужчина, взглянув на Мишу.

- Я не боюсь! - соврал Миша.

- Подписку взяли? - полуутвердительно - полувопросительно сказал мужчина.

- Кто? - прикинулся Миша.

- В комитете! Подписку о неразглашении! - нетерпеливо сказал мужчина.

- Нет! - соврал Миша.

- Слушай, Миша! Я тебе говорил - я тоже из органов. Из Комитета национальной безопасности. Я знаю, что ты дал подписку о неразглашении государственной тайны! Так что - говори мне правду! - мужчина швырнул окурок в сторону.

- Раз знаете, зачем спрашиваете? - сказал Миша.

- Это хорошо, чтобы умеешь держать язык за зубами! Правильно. Никому ничего не говори! - мужчина помолчал. Потом заговорил, глядя вдаль.

- Здесь их было много! Несколько тысяч! И все поумирали! Быстро умирали. Больше года никто не выдерживал! И знаешь, где их хоронили? - спросил мужчина.

- Не знаю! - ответил Миша.

- Трупы кидали в дробилку! Там машина такая была. Чтобы большие куски породы раздробить и добыть уран, надо сначала превратить породу, в которой есть полезное ископаемое, в пыль. Только потом уран можно добыть. Большие куски превращают в куски поменьше, те - дробят на еще меньшие куски и т.д. Трупы умерших и полуживых пленных кидали в дробилку! - мужчина замолчал и, казалось бы, с ужасом вглядывался в недалекое еще прошлое. Миша еще не до конца понимал, о чем рассказывает этот странный мужчина, но уже чувствовал, что волосы на голове начали шевелиться.

- А когда поняли, что урана больше нет, то всех перемололи! Всех в дробилку! Живых. Даже не стреляли! Патронов жалко было! В дробилке дешевле! - мужчина обхватил голову руками и застонал. Миша привстал и оглянулся. Ему показалось, что что-то шевельнулось около. Но никого не было. Стояла пронзительная тишина, только какой-то металлический звук доносился откуда-то издалека, со стороны завода, словно кто-то бил молотком по рельсе. Но странно, этот звук воспринимался как часть тишины. Миша боязливо сел и взглянул на мужчину. Тот сидел, обхватив голову руками и покачиваясь. Потом он поднял голову и Миша увидел, что лицо седого человека залито слезами. Он никогда не видел плачущих мужчин и испугался. Привстал.

- Дробилка была там! - мужчина ткнул пальцем в сторону завода, туда, где виднелся сортировочный узел шахты.

- Урановый концентрат собирали вон в том здании. Там теперь малярный цех. А отходы - вывозили на тачках и сваливали чуть ниже. И теперь весь этот завод построили на этих отходах. Карта номер 16! А там пыль от этих людей! Прах! - мужчина встал. Миша тоже встал.

- Зачем вы мне все это рассказываете? Я не хочу ничего такого знать! - сказал Миша с опаской.

- Миша! Ты не бойся и не подумай, что я сошел с ума! Но я тоже был к этому причастен к этому и мне теперь плохо! Понимаешь? - спросил мужчина.

- Понимаю! - ответил Миша.

- Правда? - взглянул на Мишу мужчина.

- Я не такой тупой, как некоторые думают! - сказал Миша с некоторой долей хвастовства. Зачем так сказал и не понял сам.

- Молодец, парень! - сказал мужчина. Потом сказал, дрогнувшим голосом:

- Плохо мне. Я все это видел! Мне страшно. Тогда не было страшно, а сейчас страшно! Они мне стали сниться! Они грязные, голодные, в рваной одежде! Они ничего не говорят! Только смотрят! Нельзя, чтобы это ушло так..., в прошлое, как пыль...! У меня есть немецкие солдатские конверты. Много. Остались от этих..., пленных. Мне их один немец передал. Он был..., там..., в лагере, навроде старшего! Унгер фамилия! Он потом еще в поселке жил! Ты его не знаешь. Он тоже умер. Эти конверты надо кому-нибудь отдать! Кому-нибудь..., может быть..., в Германию! Ты молодой! Когда-нибудь настанет время, когда можно будет отдать! Сейчас нельзя! Потом! Ты доживешь! Пусть родственники узнают, где их отцы и деды погребены! Я тебе покажу! Никому никогда не говорил об этом, а тебе покажу! У меня одни дочки! Некому передать! Девочки есть девочки! А ты хороший мальчик! В тебе есть что-то! Отдашь? - мужчина лихорадочно взглянул на ошарашенного Мишу и замолчал.

- Кому я отдам? - почти с мольбой спросил Миша. Он чувствовал, что узнал какую-то страшную тайну. Он боялся. Он понимал, что вместе с этим знанием в него входит что-то, что навсегда изменит его жизнь.

- Ты, Миша, не бойся! Если не хочешь, не надо! Пусть лежат! Вырастешь - поймешь! Про этот разговор никому ни слова! Понял? - спросил мужчина, затухая.

- Понял! - сказал Миша и тоже успокоился.

- Молодец! Я тебе верю! - сказал мужчина и протянул руку. Миша робко протянул свою. Мужчины обменялись рукопожатием.

Дома Миша получил взбучку - его посылали за хлебом.

Глава. 22

Пару дней Миша боялся выходить на улицу. Ему казалось, что теперь все его будут искать. Он подвел Шаха - проспал на автобус! Шах, наверное, подумал, что он струсил! И вообще - ослушался! Теперь все!

С улицы раздался свист. Миша выглянул в окно. На улице стоял Саня. Миша вышел на улицу.

- Э, Мишаня! Ты чо не выходишь? В кино пойдешь? - Саня выглядел как обычно.

- А чо за фильм? - спросил Миша

- Золото Макенны! Американский! - сказал Саня.

- Бабок нету! - сказал Миша.

- У меня есть! - сказал Саня.

- Поканали! - сказал Миша и через несколько минут они уже шли в сторону клуба. У кассы была огромная очередь. Работники завода дисциплинированно стояли в длинной шеренге, а шахтеры толклись около окошечка, норовя влезть без очереди. Возникали короткие и беззлобные стычки. У окошечка кассы уже стояли Тэра и Вовчик Комиссаров. Саня быстро сунул им деньги и через минуту они потные вылезли из очереди с билетами. До сеанса оставалось еще полчаса. Вовчик сказал:

- Ну чо, шпана! Пойдем вмажем?

- Денег нету! - сказал Саня

- Э-э, пацанва! Я седня богатый! - сказал Вовчик и вытащил из кармана три рубля. Все пошли в Чипок, который находился в двадцати метрах от кассы. Он был полон. Народ сидел на улице вокруг низких зеленых столиков с такими же зелеными скамейками с двух сторон - пил пиво, заказывал шашлык у Джамала - высокого узбека, который, кажется, всегда торговал шашлыком, наливал полные стаканы вина и готовился посмотреть фильм. Миша даже на некоторое время забыл о своей беде. Пацаны взяли две бутылки портвейна, четыре холодных пирожка с ливером и, выйдя из зеленой ограды, присели на скамейке с обратной стороны клуба.

Вовчик вытащил спички, подсмолил пластмассовую крышку -пробку и, привычно поставив горлышко бутылки на край скамейки, ловко открыл "пузырь". Потом он налил полстакана вина, сказал: "Ну, будем!", залпом выпил вино и откусил пирожок. Потом выпил Саня. Потом Миша. Через некоторое время вино кончилось. Стало тепло и хорошо. Сначала Миша ждал, что кто-нибудь скажет насчет его опоздания, но все шло, как всегда. Похоже, в Шобле об этом ничего не знали.

Фильм был очень интересным. Настоящий американский фильм - со стрельбой, погоней, красивыми женщинами и счастливым концом. После вина фильм казался еще красочней и увлекательней. Миша был еще под влиянием картины, когда после фильма Вовчик неожиданно сказал:

- Миша, пошли! Шах ждет! - Миша похолодел, но пошел. Надо было отвечать. Саня тоже пошел. Несколько местных блатарей сидело на той же скамейке. В этот раз там было больше народу. Кроме Шаха, Тулуя, Коляна, там были и парни, по рангу стоящие выше Миши и других парней из Шоблы. Саня, правда, в такую иерархию не верил, потому что был вхож во все слои хулиганской братии, но Миша знал, что на все есть свой круг.

- Чо не поехал? - спросил Шах, когда Вовчик толкнул Мишу в середину круга так, что он оказался перед блатарями, сидящими, как всегда, на спинке скамейки.

- Проспал! - безнадежно сказал Миша.

- Проспал, бля...! - передразнил Шах. Он кивнул одному из парней, тот схватил Мишу за голову и зажал ее под мышкой. Потом другой парень стянул с Миши штаны. Мык снял с себя солдатский ремень с широкой бляхой. Шах сказал:

- Десять горячих!

Мык размахнулся и ударил пряжкой по обнаженной заднице. Резкая боль пронзила тело. Миша стерпел. Парни заржали. Мык поднял ремень и с наслаждением ударил еще раз. Миша сказал: "Ой, бля...!". После пятого удара Миша прокусил от боли губу. Когда Мык закончил, Миша кое-как надел штаны и пошел домой. Было больно и стыдно. Непонятно, чего больше.

Несколько дней он не мог сидеть. Поэтому в школу он ходил для виду, но на самом деле весь день простаивал у туалета, там, где обычно собираются школьные прогульщики. Туалет располагался в углу просторного школьного пространства, за кочегаркой. Когда было холодно, прогульщики жгли бумагу, дрова, которые собирали тут же, около кочегарки. Время от времени сюда наведывалась директор, которая, не стесняясь, могла войти в мужское отделение, куда пытались спрятаться прогульщики, говоря: "Ничего, я тоже мать!". Но, несмотря на визиты Розы Ивановны, здесь всегда был какой-то народ. Курили, играли в карты. Прогуляв нелюбимый урок, шли на следующий.

В один из таких дней Роза Ивановна поймала Мишу у туалета. Впрочем, он и не прятался. Здесь спрятаться было негде. В туалет директор все равно войдет.

- А-а, знакомые все лица! Что, Абдрахматов, прогуливаем? - сказала Роза Ивановна.

- Прогуливаем! - сказал Миша.

- Какой урок? - спросил директор

- Все! - сказал Миша, глядя в землю.

- Как, все? Ты что, вообще не ходишь на занятия? - директор, наклонив голову, заглянула в лицо ученику.

- Да! - сказал ученик.

- Вот это да! А родители знают? - безнадежно спросила Роза Ивановна.

- Нет! - сказал Миша.

- Ты, что же...! Зачем тогда приходишь в школу? Иди, работай! Отцу хоть поможешь семью кормить! Здоровый лоб..., ходишь тут..., штаны протирать! Голова-то золотая! Можешь же учиться! Ты же умный парень! Но, хорошая голова дураку досталась! Я же тебя из школы выгоню! И куда ты...? Тебе же прямая дорога в колонию! И что из тебя получится после колонии! Шпана! Потом только в тюрьму! Ты это хоть понимаешь? - Роза Ивановна привычно взяла за ухо.

- Понимаю! - покорно сказал Миша.

- Иди на урок! Отработаешь все, что пропустил! - с досадой сказала директор и пошла в сторону столярной мастерской. Миша пошел якобы к парадному крыльцу, но прошел мимо и направился в парк. Ну не мог сидеть на деревянной парте. Вся задняя часть превратилась в сплошной синяк.

Глава.23

К ним в гости приехал отцов дядька, Мусаке, Мишин двоюродный дед. Вообще его звали Муса-Чон-ата, но все звали его просто - Мусаке. Миша любил этого тихого человека с мягкими манерами. Мусаке был верующим. В те времена быть верующим было не модно. Но Мусаке читал Коран пять раз в день и был настоящим правоверным мусульманином. Впрочем, Мише было все равно - правоверный - неправоверный. Мусаке был хорошим человеком. Когда Мусаке приезжал, отец бросал пить и тогда Миша знал - в ближайшее воскресенье можно спать спокойно - скандала в семье не будет. В войну Мусаке был артиллеристом и хотел даже стать военным, но его старший брат, отцов отец и дед Миши, не разрешил. И Мусаке всю жизнь вспоминал это с обидой. С этим человеком можно было поговорить.

На следующий день, когда Мусаке сидел и грелся на осеннем солнце на скамеечке, Миша подошел к нему и присел рядом. Дед положил мягкую руку ему на голову. Помолчали.

- Как дела, сынок? - спросил дед, взглянув на разбитую губу.

- Хорошо, дедушка! - сказал Миша.

- Хорошо учишься? - спросил дед.

- Хорошо! - сказал Миша. Помолчали.

- Дедушка, а Бог есть? - неожиданно для себя спросил Миша.

- Есть, сынок! - совсем не удивившись вопросу, ответил Мусаке и посмотрел на Мишу прищуренными глазами.

- А он справедливый? - спросил Миша.

- Альил-ла-аллах бисмилля иррахим аллах! - ответил дедушка.

- Дедушка, а немцы люди? - спросил Миша. Дед снова посмотрел на Мишу.

- Люди! - ответил он.

- Но они убивали советских солдат и советских людей! Бог их простит? - спросил Миша.

- Если они уверовали и покаялись - простит! - ответил старый человек.

- А наших солдат..., которые убивали немцев! Бог их простит? - спросил Миша.

- Аллах милостив! - ответил дед.

- А как же..., они друг против друга! Тем более, что немцы вообще вероломно напали на Советский Союз...! И бог их простит? И тех и тех? - Миша недоуменно посмотрел на деда.

- Неисповедимы пути господни! - сказал дед.

- А ты простил немцев, дедушка? Они же в тебя стреляли! Товарищей твоих убили! - спросил Миша, посмотрев деду в глаза.

- Их простить трудно, сынок! Но я их простил, потому что, может быть, они не ведали, что творят! - дед вытер рукой краешки глаз.

- Дедушка, а ты знаешь, что здесь, на шахте, работали немецкие военнопленные? - спросил Миша.

- Не знаю! - ответил дед, помолчав.

- Говорят, их всех убили и в шахту сбросили! - сказал Миша.

- Кто говорит? - спросил дед.

- Пацаны! - сказал Миша.

- Пацаны не могут этого знать! - сказал дед.

- Дедушка, а если человек умер, надо Куран читать, да? - спросил Миша.

- Надо! - сказал дед.

- А если не прочитать? - спросил Миша.

- Тогда душа этого человека будет скитаться неуспокоенная и не попадет, туда, куда ей уготовано! - сказал дед.

- А куда ей уготовано? - спросил Миша.

- В рай или ад! - сказал дед покорно.

- А что такое душа? - спросил Миша.

- Это то, что движет нашим телом! Тело - вместилище души! Когда человек умирает - тело остается в земле, а душа отправляется в рай или ад, в зависимости от того, как человек жил на Земле! - ответил дед.

- А души немецких солдат, которые здесь в шахте закопаны, куда попадут? - спросил Миша.

- Когда откроют Книгу жизни - каждый будет судим по делам своим! - сказал дед.

- А когда ее откроют? - спросил Миша.

- Когда настанет судный день и всех предстанут перед Аллахом! - сказал дед.

- А-а, это когда еще...! А пока - они будут тут летать над Каджи-саем? - спросил Миша.

- Не городи ерунды! Какие еще солдаты! Ты про такие дела лучше молчи, а то накличешь беду на свою голову и на голову отца! - потерял терпение дед.

- Бога нет, дедушка! Нам в школе говорили! - сказал Миша и пошел прочь. Дед внимательно посмотрел вслед и тронул седую бородку. "Прости его, Господи!" - сказал Мусаке.

Глава.24

Миша пошел в парк. Сначала решил зайти к Сане Абрамушину. Тот был дома и тоже маялся от безделья. Мишу было стыдно перед Саней, потому что тот видел, как Мишу били ремнем, но Саня был другом. Они постояли немного возле афиши. Посмотрели, как из автобусов выходят заводчане из первой смены. Как назло, из одного из автобусов вышла Брычка и пошла домой, к четырехэтажным домам Горного проспекта. Миша, увидев ее, непроизвольно напрягся и проводил ее глазами, прервав разговор. Саня понимающе замолчал. Потом они пошли в сторону спортзала. Сели на скамейку неподалеку. Покурили, посмотрели на то, как тренируются спортсмены. У спортзала тусовались несколько местных.

- Брычка с Вовкой Саломатиным ходит! - сказал Саня.

- Откуда ты знаешь? - спросил Миша. - Какая Брычка? - сказал он запоздало.

- Мишка говорил. Вовка живет в гараже, с нашим Мишкой в школе учился! Ништяк парень! - сказал Саня. Миша промолчал.

- Зря ты, Миша! Она русская! - сказал Саня. Миша молчал. Потом он сказал:

- А чо ты за меня не заступился?

- Чо думаешь, Шах меня послушается? Сам виноват! - Саня снова закурил.

- У тебя братья есть! Шах их уважает! Может, и послушался бы! - Миша упрямо наклонил голову.

- Ты, дурак! Тебя скоро "на планы" посылать будут как шавку! Чо ты к ним липнешь? В шестерки хочешь...?! - Саня швырнул окурок и посмотрел на пробегающих мимо спортсменок.

- Девушка! У вас трусики видно! - крикнул он, хватая одну из них за руку.

- Дурак! - сказала девушка, пробегая мимо. Саня довольно засмеялся. Потом он повернулся к Мише и сказал:

- Вовка Саломатин сказал, что "если этот тупорылый не перестанет в техникум ходить, я ему башку проломлю"!

- Кто "тупорылый"? Я "тупорылый"? А ты чо сказал ему? - Миша посмотрел на Саню.

- Дык, он не мне говорил! Он брату моему сказал, Михе! - Саня соскочил со скамейки и пошел в сторону спортзала. Миша пошел за ним. Они подошли к кучке местных пацанов, которые стояли тут, поздоровались.

- Ну чо тут, спортсмены олимпийский огонь еще не зажигали? - сказал Саня, поглядывая в сторону освещенных окон.

- На ужин собираются! - сказал один из пацанов. Из дверей спортзала вышла группа молодых людей и пошла в сторону местных. Подойдя к ним, девушка, которая шла впереди, подошла к Сане и ткнула его пальцем в грудь: "Вот этот!"

- Ты зачем наших девушек обижаешь? - один из спортсменов, рослый русый парень, вышел из группы и подошел к Сане. Тот едва доходил тому до плеча.

- А хули...? - спросил Саня бесстрашно.

- Извинись перед ней! - сказал спортсмен.

- А чо я сделал? - сказал Саня.

- Он меня за руку хватал! - сказала девушка. Местные напряглись и подошли ближе. Некоторые отошли в сторону, а потом и вовсе ушли.

- Дык, может я влюбился в тебя! Хотел признаться! - сказал Саня.

- Он мне синяк посадил! Вот! - девушка показала руку. Никакого синяка не было.

- Извинись перед девушкой! - сказал спортсмен.

- Щас! - сказал Саня и коротко ткнул ногой в голень спортсмена. Это был коронный Санин прием. Против такого удара, нанесенного прямо носком ботинка в тонкую голенную кость, никто не мог устоять, даже тренированный городской парень, незнакомый с хитростями уличной драки. Спортсмен охнул и, схватившись за ногу, захромал назад. Следующий удар нанес Миша. Тоже в ногу. Спортсмен упал. Остальные спортсмены ринулись в драку. Местные двинулись навстречу. Через несколько секунд драка шла вовсю. Спортсмены были сильны и натренированы, но местных было больше. Они были мелки и полуголодны, но злы и закалены в уличных драках. Для спортсменов драка была явлением из ряда вон выходящим, а для каджисайцев - необходимым условием выживания. Спортсмены дрались аккуратно, жалея новые спортивные костюмы, которые они надели для похода на ужин в ресторан "Волна". Их сбивали с ног известными хулиганскими приемами, а потом "месили" их ногами, вымещая зависть к откормленным здоровякам с надписью "СССР" на спине. Когда в ход пошли штакетины, из спортзала выскочили тренеры, пытаясь утихомирить своих и увести их в здание. Из центра поселка прибежало еще несколько парней и драка закипела с новой силой.

Через некоторое время Миша и Саня снова сидели на скамейке. У Миши была разбита губа, а Сани под глазом красовался огромный фингал.

- Да-а, напинали нам жо..у, а, Миша! - говорил Саня, выплевывая кровавый сгусток.

- Ну, мне-то ладно, у меня и так было! А вот тебе, Саня, до кучи досталось! Чтобы мне не скучно было! - сказал Миша, еле шевеля губой. Друзья рассмеялись.

- Извинись..., говорит! А ты..., сейчас, мол! Ха-ха! Раскатал губу...! Ха-ха! Как ты ему...! А этот,... рыжий этот..., ха-ха-ха, помнишь! Здоровый такой! Я его, бл...! В торец! Он..., бл..., так и покатился! Вот, блин, погуляли! - Друзья сидели грязные и побитые, но им было хорошо.

- А ты говоришь..., Брычка! Ха -ха! Какая Брычка! Чо нам Брычка! Мы не знаем никаких Брычек! Ха-ха! Пускай Вовка на ней солому возит! Ха-ха! Ему как раз надо брычку! Ха-ха! - Друзья смеялись до слез.

Спортсмены не стали раздувать скандал и заявлять в милицию. Кто его знает..., им еще надо тренироваться, сборы заканчиваются через пару недель, а эти могут испортить весь тренировочный процесс. Бегать приходится через поселок..., мало ли...! А потом, они..., такие большие и откормленные, не смогли разогнать каких-то плохо одетых...!. Лучше мирно.

Глава.25

Через несколько дней Миша после школы снова заглянул к Сане. Свистнул у дома. Саня выглянул в окно. Кивнул головой. Через несколько минут он выскочил, что-то дожевывая на ходу. Они пошли в парк. Сели на скамейку. Саня закурил. Миша молча смотрел, как приятель вдыхает дым и выпускает через нос. Синяк под глазом стал почти черным

- Саня! А чо ты сказал, что она русская! - сказал Миша, слегка шепелявя. Губа мешала.

- Кто? - сказал Саня удивленно.

- Брычка! - сказал Миша.

- Ну и чо? Она же русская! - Саня посмотрел на друга.

- Ну, ты это..., вроде так сказал, что если я киргиз, а она

русская..., то, мол, нечего мол! - Миша посмотрел на Саню.

- Когда я такое говорил? Ты чо, Мишаня? - Саня швырнул бычок

в сторону.

- Помнишь, когда мы со спортсменами подрались. Ты говорил, что этот..., Вовка хочет мне башку проломить, если я буду в техникум ходить. Ты сказал: "Зря ты Миша. Она же русская!" - Миша посмотрел на друга.

- Чо ты докопался? Говорил - не говорил! А ты чо, не киргиз штоли? - Саня рассердился.

- А что, если я киргиз, не могу с русской, что ли? - Миша знал,

что сердить Саню опасно, но упрямо шел к цели.

- Ты, бля, пенек! Брычка большая! Скоро замуж за Саломатина пойдет! Чо ты туда лезешь? Русская - не русская! Долбо..б! Над тобой весь поселок смеется! Получишь от Вовки - так тебе и надо! Чо тебе..., пацанок мало? Ходи с ними! Задолбал, бля! Пошел ты на ...! - Саня соскочил со спинки и пошел прочь.

- Э, ты, Мара! Ты кого послал? - Миша тоже соскочил со скамейки. Саня резко развернулся. Миша увидел побелевшие глаза и бесстрашно пошел навстречу. Саня ударил справа. Миша увернулся, подшагнул под руку и одновременно с шагом, левой ударил в печень. Саня охнул, но тут же ответил слева. Миша не успел увернуться. Удар пришелся в губу. Было больно. Несколько минут они, пыхтя и матерясь, дрались. Потом Миша сказал:

- Ладно Саня, харош!

- Чо харош, чо харош! Ты чо, бля, мне в глаз дал? У меня, бля, и так там синяк! - Саня никак не мог успокоиться и норовил ударить.

- Ты мне тоже по губе заехал! - Миша уклонялся. Наконец Саня устал.

- Ну, ты и пенек! - сказал он, пошел к скамейке, сел на спинку, достал сигареты и закурил. Миша сел рядом. Распухшая губа кровоточила. У Сани тоже была разбита губа. Но у него был носовой платок, которым он аккуратно вытирал кровь. Миша только сплевывал.

- Пойдем, вмажем! - сказал Саня и соскочил со скамейки. Они пошли в "Чипок", взяли бутылку самого дешевого вина " Яблочное" за рубль девять копеек, вернулись на скамейку и выпили ее из горла. Стало легче. Закурили. Посидели и пошли домой.

Саня друг. Он не хотел обидеть и сказал, что думал.

Глава. 26

Когда ты начинаешь понимать, что ты кыргыз или русский? В пять лет, в пятнадцать?

Когда ты живешь в рабочем поселке, где почти все русские, то начинаешь понимать, что ты другой, после того, как тебя твои же сверстники и друзья начинают выделять - обзывают в детский ссоре или дразнят не по злобе, например: "Киргиз балда, по колено борода!". И хотя у тебя нет бороды, понимаешь, что это как-то оскорбительно и обидно. А потом начинаешь понимать, что тебя как-то не совсем принимают за своего. Нет, в драке всегда пойдешь за приятеля, независимо от того - кыргыз - русский! Наших бьют! А наши - они все одинаковы! Но потом, как-то незаметно, исподволь понимаешь - ты как-то второсортен! Но тянешься к ним и даже стараешься слиться с ними, стать такими же, как они. И вместе с ними не любишь кыргызов - ну, может быть "зверьками" их не обзываешь, но все равно..., в глубине души надеешься, что примут и скажут - вот Мишаня - это да, этот почти русский, этой свой, не то, что другие ...!

Миша понял, что он кыргыз, когда увидел, что шансов у него нет и никогда не будет!

Глава.27

Мусаке уезжал утром. Он попил чаю, простился с родителями, поцеловал детей и пошел на остановку. Миша увязался с ним. Автобус на Пржевальск уходил в 11 часов дня. До отбытия оставался еще час. Мусаке присел на скамеечку. Миша сел рядом. Подошел шахтинский автобус, водитель распахнул дверь и стал ждать пассажиров - начиналась вторая смена на шахте. Шахтеры с "тормозками" собирались неохотно, но не опаздывали. Дед сидел тихо, поглядывая на автобус. Миша тоже молчал. Потом дед сказал:

- Где ты говорил..., похоронили тех немцев?

- Говорят, их просто в шахту поскидывали а потом шахту завалили! А я слышал - в дробилку всех! - ответил Миша, словно ждал этого вопроса.

- Ты знаешь, где? - снова спросил дед.

- Знаю! - сказал Миша.

- Поехали! - сказал дед и встал. Водитель как раз собирался закрывать дверь. Дед вошел, заплатил десять копеек за двоих и сел на одно из свободных сидений. Через пятнадцать минут они уже были на конечной остановке, на Промке. Шахтеры вылезли и пошли гурьбой в сторону шахты. Дед посмотрел на Мишу. Миша мотнул головой в сторону завода. Они отошли в сторону.

- Во-он там, где сортировочная..., там их в дробилку бросали, а потом...., отходы сваливали там, под тем зданием! - сказал Миша, показывая рукой в сторону завода.

- А ты откуда знаешь? - опасливо оглядываясь, спросил дед.

- Мне один мужик рассказал. Он тут в охране работал! - сказал Миша.

- Пошли! - дед пошел вниз, к узкоколейке, по которой возили уголь на распределительный узел. Он присел на небольшом бугорке, с которого весь завод был виден как на ладони. Потом вытащил из кармана какой-то белый платок, расстелил его на земле. Встал лицом на юго-запад, погладил белую бородку. Рукой показал Мише место около. Миша присел.

Аузу бил-лахи минаш шайто-они-ир раджим!

Бисмил-ла иррахман иррахи-м!

Много раз Миша слышал эти слова, но никогда не придавал им значения. Да и как к ним относится, если ничего не понимаешь! Миша знал, что положено стоять или сидеть молча во время молитвы, говорить "О-омин!" в конце. А понимать..., да кто из тех, кто эти слова произносит - сам их понимает? Ясно, что когда читаешь суры из Корана, просишь Аллаха о чем-то! О чем просил Муса-ата, читая молитву? О том, чтобы Господь даровал прощение немецким солдатам, чей прах был развеян здесь? О том, чтобы Господь простил тех, кто этот прах развеял? И тех, кто этих солдат в этот прах превратил? Наверное, Муса-ата просил Господа простить немецких солдат, потому что сначала они люди, потом немцы, а в конце - солдаты! Наверное, дед просил Господа простить людей! Или вообще - просил всех нас простить - и правых и виноватых?

Дед монотонно читал молитву- то, вставая на колени и падая ниц, то, вставая во весь рост и поворачиваясь всем телом в стороны. По узкоколейке проехал поезд - маленький электровозик и несколько вагонеток с углем. Чумазый машинист недоуменно посмотрел на старика с пацаном. Подал сигнал. Дед поднял руки к лицу и сказал: "О-омин!". "О-омин, бисмилла рахим!" - сказал Миша и тоже поднял реки к лицу и провел ими сверху вниз, словно закрывая книгу перед лицом. Дед встал, собрал платок, положил его в карман и пошел, не оглядываясь к остановке. Миша пошел за ним. Они молча подошли к дощатому открытому строению, внутри которого вдоль стены была устроена лавка, сели. Молча дождались автобуса. Когда они приехали к центру поселка, автобус на Пржевальск уже стоял наполовину полный и готовился к отправлению. Дед поцеловал Мишу в голову и залез в автобус. Через пару минут он уехал.

Глава.28

Вечером Миша стоял у техникума и смотрел на освещенные окна. Студенты постигали тайны строительной механики. Они привыкли к присутствию Миши за окном и уже не обращали на него никакого внимания. В этот вечер Брычка была особенно красива.

Жизнь, жестокая и невыносимая жизнь, текла вокруг. Боль - физически осязаемая боль от побоев и моральная боль от унижения - стояла комком у горла. А там, в классе, было тепло и светло. Там пахло женскими духами, в воздухе висел легкий запах флирта, от смеха молодых красивых людей расступалась темнота и клубилась надежда.

Миша понимал, что в его поведении есть что-то, что не нравилось даже ему самому. Это выстаивание у окон угнетало его самого, но он думал о том, что он никому не мешает. Просто стоит под окнами. Кто может запретить мальчику стоять под окнами? Он не стучит в окно, не пишет непристойных слов на стеклах, не кривляется и не требует внимания. Просто стоит. Наверное, их, студентов и преподавателей, Розу Ивановну и директора техникума, тревожит не сам факт нахождения человека у окна, а причина, по которой он здесь стоит. Вот именно, причина! Их тревожит то, что киргизский мальчик стоит под окнами, будучи влюбленным в красивую русскую девушку. Она старше его. Он ее не достоин. Но стоит. На что надеется? Неужели не понимает, что шансов на взаимность никаких? Понимает. Он смышленый мальчик. Но раз понимает, что надежды нет, почему стоит? Нельзя стоять? Нельзя надеяться? Почему? Почему нельзя надеяться?

Но..., может он и не надеется? Может красота русской девушки будит в нем какие-то чувства? Не любовь, нет! Просто..., красота..., сама по себе, заставляет его стоять у окна! Может..., в душе этого..., почти уже юноши..., задавленного полуголодной беспросветностью, жестокой полубандитской жизнью, что-то просыпается..., когда он просто смотрит на девичью красоту! Может..., в эти минуты мир открывается ему другой стороной, той, в которой есть светлое, чистое...! Может..., вглядываясь в точеные черты Брычкиного лица, он впервые познает прекрасное, учится видеть его, открывает свою душу навстречу... ! И в этом угрюмом мире..., те несколько минут, проведенные наедине с Красотой..., держат его как спасательный круг, не позволяют ему опуститься на дно, заставляют его верить в то, что есть еще что-то, ради чего стоит жить!

После этого вечера Миша никогда не приходил под эти окна.

Конец

Комментарии: 9, последний от 12/02/2017. © Copyright Абдрахматов Канатбек Ермекович (kanab53@yandex.ru) Размещен: 08/09/2011, изменен: 31/08/2013. 144k. Статистика. Повесть: Проза		Оценка: *7.428** Ваша оценка:
Аннотация: История

Абдрахматов Канатбек Ермекович : другие произведения.

Каджи-сай