Я почувствовал усталость и слабость в руках и не мог читать дальше книгу Эсенбая Чрылдаева. Я лежал и думал об Эсенбае Чрылдаеве, который писал кровью собственного сердца о горе и страданиях своего угнетенного народа. Он обрисовал яркую кровавую картину земного ада, созданного эгоистически настроенными, бездушными и безмозглыми правителями страны, где царят хаос и произвол, где и речи не может быть о свободомыслии, где бездействуют законы и поощряется коррупция, а правители-самозванцы, издеваются над простым народом, обращаясь с ним как со свиньями. Это страна, где людей стреляют как куропаток, когда они выходят на улицу, требуя соблюдения своих человеческих прав, гарантированных Конституцией. Я верил, что скромный писатель и патриот с пламенным сердцем Эсенбай Чрылдаев рано или поздно получит широкое признание у народных масс и в мировой литературе, а его рукописная книга "Тихие туманы" станет бестселлером. Я лежал, думая о литературных образах Эсенбая Чрылдаева, которые были срисованы им с живых людей. Вдруг до меня донеслись с улицы крики людей и грохот сапог.
- Похоже, где-то вспыхнул пожар - подумал я. О, Господи, неужели это наша мечеть горит! Видимо злоумышленники устроили поджог. Я забеспокоился за свою дочь, которая обычно каталась с пригорка или лепила снежную бабу на улице с другими детьми.
Тут в худжру зашел Араббай, широко улыбаясь и тяжело дыша.
- Что случилось, сынок? - спросил я стараясь приподнять голову, отяжелевшую, как чугунная гиря. Араббай обнял меня и закричал:
- Отец, народ восстал против диктатора и против его кровожадной диктатуры! Свершилась полосатая революция! Диктатор со своей семьей сбежал за границу! Свобода, отец! Свобо-oo-да-аа!
- Это правда?! Неужели?
- Ну да.
В глазах моих выступили жгучие слёзы радости. Мы оба ликовали, улыбаясь сквозь слёзы.
. - Араббай, сынок, я хочу увидеть собственными глазами своих соотечественников, которые свергли диктатуру, освободившись от кровожадного тирана!
- Хорошо, отец! Я понесу Вас на плечах своих! - сказал Араббай.
- Нет, сынок, ты меня не неси как ребенка на своих плечах, словно на первомайском празднике семидесятых годов. Это неинтересно. Я всю жизнь был клоуном и хочу умереть им. Давай, прикати сюда коляску из мечети и постели на ней матрас. Я хочу, чтобы ты покатал меня на в коляске по улицам Матарака. Хочу напоследок смешить людей и поднимать настроение детям!
- Ваши слова для меня - закон, отец! - сказал Араббай и вышел во двор. Потом он прикатил тележку, и сноха застелила её матрасом. Сын мой поднял меня с постели одел, обул, нахлобучил на мою голову шапку-ушанку и посадил в тележку. Тут прибежала моя дочка, и её тоже я посадил в тележку. Итак, мы вышли на улицу и увидели веселые лица ликующих людей. Они здоровались со мной, поздравляли меня с народным освобождением. Я ехал лежа. Дети смеялись, видя, как я лежу как пьяница, которого его дети везут домой в тележке. В центре Матарака начали гоготать медные карнаи с длинной трубообразной рукояткой и концом похожим на воронку. Гремела нагара, и веселая толпа танцевала под ритм восточной музыки, затаптывая в снег портрет диктатора. Там я увидел Уста Гариба и своего младшего сына Шраббая, которые, сидя на чорпае, резали морковь для плова. Они помахали нам руками, приветствуя нас издали. Дочка моя обрадовалась, когда ей подарили разноцветные воздушные шарики. Мы продолжали разъезжать в своей тележке. Когда мы начали поворачивать в сторону Увада завода, зазвенел мой мобильный телефон. Я вытащил его из кармана и, нажав на кнопку, услышал голос своего друга Маташа. Он звонил с мусорной свалки.
- Алказим, поздравляю, друг! С народным освобождением... Наконец-то а!.. Он плакал в телефонный аппарат. Я тоже не выдержал и заплакал. Я благодарил Бога за то, что он дал мне возможность увидеть этот день. Араббай возил нас по улицам, и я мысленно прощался навеки с односельчанами, деревьями, домами, улицами Матарака где я родился, вырос и жил, влюбился, женился, растил детей и потерял своих любимых жен. Простился и со старым кленом, где когда-то киномеханики, повесив белый дерматиновый экран, демонстрировали индийский фильм "Сангам". Зрители плакали, когда бедный Сундар улетел на войну, чтобы немного подзаработать, и его самолёт сгорел. Я прощался с Увада-заводом, где мы работали вместе с Каланханом Адалатовом и выпускали газету "Увада" с великим журналистом Бахадиром Бураном. Прощался с полями Хасана Абу Довуда, где мой отец, крепко заснув от усталости, провалился вместе со своим трактором в глубокий овраг и где я катал больших начальников на своей знаменитой тройке, то есть на старой телеге с запряженными в неё свиньями. Я вспомнил, как Каланхан Адалатов получил черепно-мозговую травму, которую нанёс ему Уста Чуран, швырнув в него камень во время дуэли, в которой я был секундантом.
После того как мы вернулись домой, Араббай поднял меня как ребенка и, сняв с меня верхнюю одежду, уложил в постель. - Спасибо тебе, сынок - сказал я.
- Это Вам спасибо, отец - сказал Араббай и стал уговаривать меня поесть что-нибудь. Но мне не хотелась есть.
Когда Араббай вышел из комнаты, забрав с собой Мухаббат, чтобы она не мешала мне, я посмотрел в окно и увидел, как печально сгустились тихие туманы, которые я любил с детства.