Острая жалящая кромка слизывала и слизывала тонкое. Слой за слоем. Ровно и аккуратно. И снова и снова. Слой за слоем и еще и еще слой.
Отточенное жало спокойно смотрело мимо, стараясь не замечать попадающийся на пути временами край живого, но мозолистые пальцы каждый раз сами снижали скорость и очень верно слайдили лезвие чуть в сторону, по касательной, снимая только точно необходимое.
Товарищ, лежавший в ножнах на столе, временами, скучая, оглядывал картинку и позевывал себе: 'Вот, работа - гуляй по линии вперед-назад вдоль пахучего дерева. Одно занудство. Но пахнет ничего так. Живо'.
Он снова зевнул и хотел чуть щелкнуть бритвой стали по заклепке ножн. Просто так. От нечего делать. Но щелкнуть не получилось, только острие слегка лизнуло мягкий металл. Желтая латунная кнопка прочно держала хребет в коже.
Желтые заклепки, желтые кнопки. Латунь. Мягкая. Иногда он щекотал ими себе лезвие, проводя бритвенным булатом по этому мягкому, податливому. Он легко мог бы рассечь их одним коротким движением. И все эти крепежки и, тем более, скрепливаемую ими толстую коричневую кожу, но хитрые чужие пальцы в свое время так сложили всю эту ересь воедино, в такую сложную конструкцию, что высвободиться из нее можно было только напрягшись вдруг, до упора, вложив в это усилие всю свою недюжинную стальную мощь.
Но зачем?
Он поудобнее устроился на боку, в этом комфортном ложе и снова перевел взор вниз. Там, у самого пола сапожный братишка гулял и гулял все теми же недлинными, ровными осмысленными движениями вдоль доски, с каждым движением, раз за разом превращая ее во что-то осмысленное.
Ровный еще сегодня утром, этот длинный деревянный прямоугольник, чуть больше полуметра длинной, постепенно приобретал новую форму, в строгом соответствии с намеченным дл него содержанием. Сапожный знал, что делал. Один конец доски становился все тоньше и изящнее, как будто вытягиваясь в некое подобие огромного пчелиного жала. Любопытно. При взгляде сверху, с кухонного стола получавшееся изделие все больше и больше напоминало нож. Только огромный. И деревянный. Что бы это могло быть? Кто ж делает ножи из дерева, да еще такие большие?
Спец, прохлаждающийся в своих ножнах, когда-то слышал, что такие огромные штуки делали давно. Раньше, когда фанаты фехтования рождались ненамного реже, чем ножи, но сейчас ... Сейчас любой тебе скажет, что современное таких размеров никак не требует и нигде. Куда с таким? Что за бой такой с полметровым шилом? Нож - оружие ближнего боя. Ближнего. В том-то и фишка. Чем ближе, тем профессиональнее, а когда в руках такой "дрын", так с ним же ни в каком узком коридоре, ни в блиндаже тебе ... глупость какая. Неудобно. Очевидно.
Он снова посмотрел вниз, пытаясь угадать в неоконченной заготовке конечный продукт, но ничего разумного не придумывалось. Штука все больше напоминала огромный, непомерно длинно вытянутый треугольник, массивно заканчивавшийся на толстом конце тяжелой на вид короткой загогулиной. Опять, что ли для сёрфа? Доски. Кажется, он что-то такое здесь раньше видел. Он скосил взор в поиске и тут же нашел в углу на полу похожее, но только свеже-сломанное у самого этого толстого корня. Щепки в стороны. Ну, правильно. Он снисходительно хмыкнул. Образец. Такое недавно торчало снизу у плавучей доски. Тоже мне - дело.
Булат ослабил свой продольный нажим отточенного лезвия на ножны и расслабился весь, до самого кончика массивной черной рукоятки. Привычка к статическому напряжению только и помогала постоянно держать себя в форме даже во время простоя ... или пролежки ... лежалки? Качалка, блин, тормоз, все мозги так прос ..., без работы. Он с удовольствием вспомнил то благое время, когда всегда наготове, постоянно к бою и только вперед и неизменно настороже, сосредоточен. "Неизменно" - хорошее слово, звонкое. Чтобы враз вонзить, отбить, срезать и - чтобы кровь, кровь и снова кровь, да с поворотом, да так, чтоб захлебнуться ...
Если вам кто-то скажет, что ножи не любят крови - плюньте ему в глаза. Плюньте спокойно, ровно и уверенно. Просто плюньте. И постарайтесь не промахнуться. Это или блеф или бред. Все они всегда любят кровь и любая коса тоже спит и видит и серп такой же и даже крохотное бритвенное лезвие от станка в любой ванной и то туда же. Хоть раз в жизни, а норовит оно своим крохотным, тонким и жалящее отточенным получить свою дозу. И чем старше оно, чем меньше у него шансов и чем меньше осталось, тем больше оно рвется. Хотя бы напоследок свою дозу красного.
Кровь. Такая жизнь. Такая природа. Каждому - свое.
Сапожный там внизу, у самого пола, все так же плавно и уверенно делал свое мастеровое дело по дереву и получал от этого свое удовольствие. Удовольствие творчества. Конечно, дерево - не мясо. Нет в нем той резиновой упругости, пружинящейся и распластовывающейся под лезвием, дающей то единственное и несказанное ... Но что-то в этом все-таки есть. Тоже. В дереве. Не всем же туши рубить, да мастеру этого не особо-то и хотелось. Такая грубая работа под стать, вон, да хоть топору. Родственник, тускло сверкая тяжелым массивным кованным лезвием, молча привычно стоял в углу, облокотившись на стену своей длинной, массивно-изящной, точеной в свое время им же, сапожным, точно под пальцы заказчика, рукоятью. Клинт Иствуд. Лесоруб из Оклахомы.
Но приятно. Оттого и сапожный время от времени искоса оглядывался на это свое произведение и снова и снова слизывал все новые и новые, тонкие, лезвие-образные длинные стружки, мягко снимая их и бесшумно соскальзывая их одну за одной на гладкий керамо пол. Запах свежего дерева, не испорченный ни химической остротой консервов и полуфабрикатов, ни склизкостью обычной для таких мест жирной, забившейся в щели грязи, наполнял ровное помещение жизнью. Портить это настроение красным ну никак не хотелось и он старался смотреть мимо этой живой, дышащей кожи и метился в сторону от мозолистых черствых пальцев, мертвенно, до побеления у ногтей, державших деревянную заготовку. Работа должна приносить удовольствие. А впиться еще успеется. Всегда. И он спокойно откладывал это природное удовольствие на потом, наслаждаясь сейчас движением. Вдоль острого лезвия. Скользя. Длинно.
Тупо валяться без дела в деревянном ящике как-то совсем не хотелось. Ну, ни грамма. Поэтому - выбирай. Но осторожно. Но выбирай. И он кинул свой мастеровой сосредоточенный от работы взгляд косо вверх, - на роскошные фирменные буйволовой кожи ножны на столе, в которых массивный боец с точеной роговой рукоятью только сонно и ворочался. Не, не жизнь это.
Хрень это, а не жизнь. Война эта. День воюешь - всю жизнь потом "на почете". На лаврах почиваешь. Скорее, в болоте сгинешь. Или в переплавку с грудой бессмысленного, расплющенного вляпаешься. Со скуки заржавеешь. Сдохнуть? Неохота. Эт, дуракам радость. Не, - мы свое потом возьмем. За дело и по делу. А дерево - оно тоже неплохо.
И он скользнул снова вдоль. Бесшумно, уверенно и расчетливо. Пахучая стружка, ровная от начала и до конца, заструилась вниз. Он самодовольно ухмыльнулся, блеснув в летнем луче из окна треугольником отточенного острия. Качество.