Гарвел шёл по непривычно пустым комнатам Кристэ. Все вещи лежали на местах, но стояла странная тишина, даже не тикали часы.
Миновав гостиную, он свернул в детскую. Здесь тоже было тихо и безлюдно, но почему это не слишком удивило. Даже обрадовало: никто не станет мешать.
Ведь он пришёл сюда поговорить с матерью.
Большой живописный портрет в овальной раме ожил. Гордая белокурая всадница кивнула головой - и ласково улыбнулась.
"Мама..."
Глория да Лисена толкнула коня шенкелями и подъехала ближе. Теперь стало видно только её лицо и рука, которой она ухватилась за раму портрета.
"Гарви... Чтобы ни случилось, помни: я с тобой!"
Он порывисто шагнул к столу, над которым висел портрет, и протянул руки, желая коснуться той, которая ушла от него так рано.
Но в этот миг изображение заколебалось и по нему пробежали круги, как по воде...
... И вместо лица матери в раме возникло другое, незнакомое женское лицо.
Гарвел растерянно опустил руки.
Подобной девушки ему никогда не доводилось встречать. Прекрасное, как только распустившийся бутон, лицо сияло свежестью; большие прозрачно-голубые глаза смотрели по-детски наивно и удивлённо. Роскошные волосы цвета золотистой пшеницы окутывали нежную шею и ниспадали на плечи.
Незнакомка очаровательно улыбнулась - и протянула ему белый цветок.
Он нерешительно взял тонкий стебелёк - и узнал полевую маргаритку...
Внезапно из жёлтой сердцевинки цветка хлынул ослепительный свет...
***
... и Гарвел проснулся. Тёплые солнечные лучи гладили по лицу. Как ни отворачивайся и ни жмурься, пришлось-таки открыть веки навстречу новому дню.
Он блаженно потянулся, лёжа на кровати в мастерской отца, под тёплым шерстяным одеялом, и только теперь заметил сидевшую в ногах с вязаньем Леониту.
Мачеха молча улыбнулась, не желая нарушать ему первые мгновения после сна. И невольно вспомнилось, как в детстве он любил здесь ночевать и непременно требовал от Леониты сказку на ночь. А утром просыпался вот так же, как теперь, когда свет беспрепятственно лился в окно, наполняя комнату ликующим золотом.
- Владычица, да уже день на дворе! - Гарвел отбросил одеяло прочь. - Как меня угораздило так заспаться?.. И почему никто не разбудил?
- Мы решили, что незачем, - спокойно ответила Леонита. - Сон - лучший лекарь ото всех огорчений.
"Ничего себе... - вздохнул он пристыженно. - Вчера после обеда уснул, а уже позднее утро... Да ещё и спал, не раздеваясь, словно последний бродяга..."
Он принялся натягивать сапоги, и тут Леонита осторожно прикоснулась к плечу.
- Ты ничего не сказал вчера, но... Я чувствую, у тебя случилась какая-то неприятность.
Гарвел молча покачал головой.
Но мачеха не отставала.
- Гарви, ты можешь врать слугам и даже отцу, но никогда не обманешь меня. У тебя было такое лицо... И столько горя в глазах!
Ну вот зачем она ворошит вчерашнее?!
Солнечный день немедленно затмила боль не прошедшей обиды.
- Я... видел в Замке Элизу, - нехотя выдавил он в ответ.
- Праматерь Гайэна!.. - ахнула Леонита, схватившись за щёку. - Ох, Гарви! Надеюсь, ты не натворил глупостей?
- Нет, - говорить не хотелось, но и обижать Леониту молчанием - тоже. Однако по мере того, как он рассказывал, вчерашняя сцена на лестнице вставала перед глазами - и дыхание снова сбилось, а скулы начало сводить от злости. - Она посмеялась надо мной, и я этого никогда не забуду! И однажды ей припомню!.. Чтоб неповадно в следующий раз вытирать об меня ноги! Я... ей отомщу!
- Гарви, опомнись!.. Элиза знатнее и богаче, у неё связи в свете...
- Пусть! Всё равно! - перебил он с яростью. - Она не имела права меня унижать! И я докажу, что лучше этого Арчимбайта... Элиза ещё пожалеет, что выбрала не меня!
- Хорошо, Гарви, - ласково погладила его по плечу Леонита. - Тебе надо развеяться. Съезди в табор. Теодор как раз просил тебя приехать. Это очень важно.
Теодор?
Он нахмурился, остывая, и попытался сообразить, зачем это он вдруг понадобился деду. Последний раз такое произошло, когда Гарвелу исполнилось пятнадцать лет. В тот день Теодор при всех вручил ему кинжал, как новому парню табора.
А нынче какая срочность? Или не хватает плясунов для Праздника Весны?
Однако сама идея навестить деда ему понравилась.
Тепло простясь с Леонитой, он надел стеганый камзол и быстро сбежал вниз по крутой деревянной лестнице.
Вывел и оседлал Мартина - и, не касаясь ногой стремени, птицей взлетел в седло.
В сердце жила и разрасталась детская, необузданная радость: В табор! В табор!
***
Миновав берёзовую рощу и природный каменный мостик через Серебрянку, Гарвел поехал по серой, местами поросшей травой дороге. Широкая лента её понемногу уходила от реки и поднималась вверх, огибая то один холм, то другой.
И вновь вокруг расстилалась весенняя степь. Но сегодня Гарвел видел всё то, чего не замечал вчера, ослеплённый гневом и отчаянием: первую робкую зелень тут и там, звонко посвистывающих птиц, высокий лазоревый небосвод.
Конь бежал себе вперёд, потряхивая чёрной гривой, копыта то и дело стучали по камням. И этот мерно подбрасывающий конский бег, и молодая, рвущаяся к солнцу зелёными побегами сила земли, сам воздух, напоенный прелым весенним ароматом - всё вызывало в сердце прилив восторга и окрыления!
Как всегда, неожиданно открылся высокий обрыв; и словно на ладони стало видно бурый, похожий на большую шкуру лес, и далёкие, подернутые синеватой дымкой горы. А там, правее, внизу - засверкала широкая лента Сиверлана.
Дорога круто свернула вниз, и Гарвел, спешившись, повёл коня за узду.
Возле реки паслись лошади под присмотром худенького подростка. Тёмные кудри, перехваченные красной лентой, ясно указывали на его принадлежность к племени гайнан.
Подойдя ближе, Гарвел поздоровался с парнишкой по-гайнански:
- Чайя Керу*, Бахти!
- Да горит солнце!.. - отозвался подросток, внимательно глядя чёрными, миндалевидными глазами. - Гарви, ты в табор?.. Скажи Рамо, пускай идёт сюда. Пегая попала ногой в яму, теперь хромает.
- Скажу, - отозвался Гарвел. - Теодор в таборе?
- Ага, с утра тебя ждёт. Только... - Бахти подался вперёд и тихо проговорил, словно опасаясь, что могут подслушать. - Он сейчас Васко чихвостит. Знаешь, опять попался на горячем...
- Да ну?.. Мало ему в прошлый раз досталось? Вот дурень!
- Как бы не выгнал, - с вытянутого лица подростка не сходила озабоченность. - Старейшины уже сказали своё слово. Поторопись, может, тебя послушает...
Вскочив в седло, Гарвел свернул с торной дороги на узкую тропу и поскакал вдоль тёмного от недавнего разлива Сиверлана.
Обогнув крутой холм, тропа привела прямо к пёстрым шатрам, где полукругом стояли люди табора: мужчины и женщины, дети и взрослые. Из-за спин доносился негромкий мужской голос.
Гарвел спрыгнул с коня и стал протискиваться поближе. Люди немного расступились, давая ему место.
В центре полукруга стоял крепкий жилистый Теодор с кнутом в руке; как всегда, с непокрытой головой и в темно-красной рубахе. Длинные волосы, обильно побитые сединой, развевал степной ветер, лицо суровое - не подступись!
Напротив него, понурясь, стоял неугомонный Васко, давний друг Гарвела и большой затейник на всякого рода проказы.
Сколько раз они вместе лазили по глубоким оврагам и карабкались по скалам над Озером Влюблённых!.. Ныряли в холодную воду самого озера, испытывая, кто дольше выдержит под водой... А как-то раз пробовали переплыть Сиверлан...
Но имелась у смелого и преданного Васко одна червоточина. Он крал. Не то, чтобы имел в этом острую необходимость, так уж была устроена его душа: не мог стерпеть и не стянуть при случае. Его и били, и стращали - всё напрасно! Полгода назад Теодор при всех поклялся прогнать Васко из табора, если тот не бросит воровать.
И вот теперь, не дай боги, исполнит клятву...
- ... Скотина ты или человек? - гневно, но негромко вопрошал Теодор. - Даже пёс понимает запреты, но ты!.. Ты!.. Не стыдишься ни своих, ни чужих. Тащишь всё, что видят твои завидущие глаза... Позоришь наш табор перед басмарами. И нет никакого дела, что в Соколане станут говорить: "гайнане - воры"... Хватит. По приговору старейшин тебе отныне не жить в таборе. Уходи вон, земля широкая...
- Теодор! Послушай! - Гарвел бросился к старику, расталкивая людей, но не успел.
Хлестко прозвучало окончательное:
-... Заро!
И Васко вздрогнул, словно его ударили кнутом. И медленно, спотыкаясь, побрел к своему шатру... Вынес пожитки, низко поклонился таборным и пошёл прочь - туда, где паслись лошади.
Люди вокруг непривычно молчали, глядя ему вслед; ни шёпота, ни случайно брошенного слова. Но каждый душою прощался с Васко - неплохим парнем, умевшим и сплясать, и работать наравне со всеми. Какой бэнг тянул его воровать?
Гарвел с болью смотрел, как Васко вскочил на своего Каурого, как на тропе взвилась пыль от копыт коня... Вот уже лишь чёрная точка видна вдали.
Теодор повернулся к Гарвелу.
- Чайя Керу, Гарви!
- Да горит солнце?.. Теодор! Зачем ты прогнал Васко?! Как он теперь будет - без нас?
Дед глянул сурово из-под нависших бровей.
- А вот так. Не будь бабой, Гарви. Васко заслужил свою долю. Мы давали ему время одуматься. И он знал наперёд, чем всё обернётся. Ну, так пусть на своей шкуре узнает, почём продают лихо!
- Да что такое он украл?
- Алмазную подкову из лавки ювелира. Да ещё сдуру приволок в табор. Штучная вещь, за неё всех нас порешить могут. Вот и пусть уходит, чтоб не случилось беды.
- Но ведь Васко мой друг! - Гарвел попытался вложить в эту просьбу всю душу.
Но дед лишь покачал головой.
- Ничья дружба тут не поможет. Так приговорили старейшины. Они не хотят никуда кочевать из хороших мест. Здесь к нам неплохо относятся, и сносно платят. Или хочешь, чтобы из-за твоего Васко весь табор снялся с места?.. А куда идти? Через Сиверлан в Россану?.. Да оттуда свои бегут! Это нас король Ренгир милует, а через него и остальные басмары добрые. А в Россане наш брат гайнанин хуже собаки... За любую провинность - петля, за ворожбу да приворот - костёр. Хочешь и для нас такой жизни?.. Из-за одного дурака?
Гарвел опустил голову, не зная, что сказать.
Люди вокруг начали расходиться, каждый по своим делам.
Только Гарвел продолжал стоять, как вкопанный, чувствуя себя беспомощным. Здесь, в таборе, не действовали никакие законы басмар, и даже его рыцарский сан не имел веса. Если приговорили старейшины... Кто он такой, чтобы сметь перечить? Но и оставить всё как есть, забыть друга - как это можно себе простить?!
"Васко, Васко, дуралей! Неужели ничем не смогу помочь? Но как можно убедить старейшин взять своё решение назад?"
- Полно печалиться, - тронул его за плечо Теодор. - Твой Васко и без тебя не пропадёт. Работы везде много. Коли оставит свою дурь, сможет и на постройку дома заработать. А там, глядишь, женится... Давай лучше о другом поговорим, - по морщинам лица Теодора скользнула улыбка. - Есть одна тайна, но открывать её надобно подальше от чужих ушей. Пойдём-ка со мной...
- Куда?
- В святилище Керу.
- Но я должен сказать Рамо... Пегая захромала.
- Ему передадут. Есть ли у тебя вещь для алтаря?
Гарвел подумал - и кивнул.
- Подкова из орешника подойдёт?
- Вполне. Но я на всякий случай велел Радзе испечь Колесо. Подожди здесь.
Нырнув в шатёр Радзы- Саавдхани, Теодор вскоре вышел, неся в руках небольшой, завернутый в чистую тряпицу круглый предмет. От которого даже сквозь ткань шёл дивный аромат свежеиспечённого хлеба.
Гарвел немедленно вспомнил, что уехал из Кристэ не поев. Но раз предстояло идти в святилище, ни о какой еде не могло быть и речи. Молча сглотнув слюну, он пошёл следом за Теодором.
А тот бережно, стараясь не помять, спрятал свою ношу за пазуху - и зашагал в ту сторону, откуда недавно приехал Гарвел.
Они миновали Бахти с его лошадьми и вышли на дорогу. Путь предстоял длинный...
***
Солнце стояло высоко над головой, собираясь двинуться к закату. Шелестя под сапогами, горьковато пахла пожухлая прошлогодняя трава.
Поднявшись на обрыв, Гарвел и Теодор обогнули пологий холм с другой стороны, а не там, где он проезжал утром.
Вскоре открылся знакомый глубокий овраг; если пройти по нему до конца, можно было достичь Озера Влюблённых; на дне, среди гладких серых валунов журчал прозрачный, студёный родник, чья вода и питала озеро.
Гарвел шёл вслед за Теодором, осторожно ступая по влажным камням; чем дальше по ручью, тем выше становились склоны оврага, закрывая солнце. Часто они превращались в отвесные скалы, на которых рос лишайник и мох, а временами сближались так, что приходилось пролезать между ними. На дне громоздились наклонно большие серые глыбы и надо было то перебираться через них, то прыгать с одной на другую. На очередном повороте оказалось: ручей перегородил огромный обломок скалы, под который с бульканьем и журчанием текла вода. Снизу зияла широкая щель, годная, чтобы проползти взрослому человеку.
Первым под скалой пролез Гарвел, за ним, тяжело дыша, - Теодор.
Отряхнув мокрую одежду от прилипшего песка, они обнаружили дальше сплошные заросли густого боярышника. Попробуй только раздвинь руками - сейчас же одеждой за шипы зацепишься!
"Вот же бэнгов хвост, рукав разорвал!.. - подосадовал он, отцепляя очередную приставучую колючку - и удивился: - Как же Теодор ходит в святилище? Неужели всякий раз - сквозь эти Кайеровы кусты?"
Гибкие, прочные ветки так и цеплялись за камзол и шоссы, рвали волосы, норовили выколоть глаза; тут и не хочешь, да помянешь всех демонов и их филейные части!
Рядом стойко боролся с кустарником Теодор, однако оставался невозмутим. Словно бранных слов и не существовало в мире.
В тысячный раз выдрав ветки из волос, Гарвел не выдержал:
- Что за дорога такая скверная! Вырубить бы эти заросли к бэнгу. Продираться через них - сущее проклятие!
Теодор остановился перевести дух.
- Вам бы, молодым, всё губить да рушить!.. А ведь по осени эти кусты ягоды принесут, птицам корм, ты об этом подумал?.. А весной... Вот скоро зацветут - так сердцу отрада! А ты - рубить... Ума у тебя нет!
- А как тогда к святилищу проходить? - раздражённо поинтересовался Гарвел. - На крыльях летать, что ли?!
Теодор усмехнулся.
- Зачем на крыльях? Поверху пройти можно, коли торопишься.
- Так чего же мы поверху не пошли?
Теодор поднял вверх указательный палец.
- А вот это запомни. Путь в святилище, когда идёшь просить, не должен быть лёгким. Нужно испытание для тела и души. Иначе боги не примут жертвы.
"Хватит уже с меня этих испытаний, - хотел сказать Гарвел, но в этот момент увидел знакомую плоскую плиту, лежащую как мост через овраг, а под ней звенел, падая в круглую яму, маленький водопад.
Если задрать голову вверх, можно было различить узкую каменную площадку, словно прилепленную к скале, и тёмное отверстие рядом - вход в святилище.
- Пойдём, чего стоишь, - проворчал Теодор. С поразительной для старика ловкостью он подтянулся и влез на первый уступ. Гарвел последовал его примеру.
Природная каменная лестница давным-давно сложилась здесь из упавших валунов. Люди лишь закрепили камни и слегка придали им форму ступеней. Однако на самом верху зиял широкий провал: ни перешагнуть, ни перепрыгнуть.
Дойдя до этого места, Теодор вынул из тайника под приметным валуном свёрнутую верёвочную лестницу, перебросил над провалом и закрепил. Подергал, испытывая крепость узлов. И первый шагнул на шаткие качающиеся доски.
Гарвел осторожно ступил следом. Шаг, другой, третий - и вот уже под ногами надёжная опора камня. Облегчённо выдохнув, он нерешительно вошёл в тёмный проём пещеры и остановился у входа.
Деревянный щит, служивший дверью, теперь был отодвинут, и Гарвел видел, как ходит внутри Теодор, зажигая факелы. Красное пламя их колебалось, пугая в углах чёрные тени и освещая плетёные циновки на полу и стены с развешанными на крюках приношениями.
Здесь были цветастые вышивки бисером и гладью, искусно вырезанные из дерева фигурки зверей и птиц, цветы из лоскутов ткани. Чаще всего встречался излюбленный гайнанами мотив колеса. И недаром: ведь что такое солнце, по их мнению, как не огненное колесо, которое вечно катится по небу, не останавливаясь ни днём, ни ночью?
Гарвел никогда не решался войти внутрь святилища; это был дом Керу и остальных гайнанских богов, а с ними, как он чувствовал, лучше не связываться попусту. Из сказок и легенд, которые рассказывала ему Леонита, крепко запомнилось: любая мелочь, нечаянность в обращении к богам может круто изменить судьбу. И добро бы в лучшую сторону...
Вот Теодор - это другое дело. Он - жрец бога Керу, и знает, как правильно говорить с Высшими. А простым смертным в святилище лучше не соваться.
Поэтому он продолжал стоять на пороге, наблюдая за Теодором.
Вот тот подошёл к алтарю Керу у дальней стены -большому плоскому камню, покрытому вышитой скатертью. В таборе болтали, якобы сбоку на алтаре видно солнечное колесо из сиреневых прожилок, а в ночь Праздника сотворения он весь сияет ярким светом.
Да уж. Людям нравится верить в сказки; тогда и жизнь не кажется такой серой.
Теодор поклонился и положил на алтарь испеченное солнечное колесо и, глядя вверх, где желтело лучами большое деревянное колесо-солнце, забормотал вполголоса. До слуха Гарвела донеслись лишь последние слова: "... вразуми и обереги!"
Закончив молиться, старик обернулся и сказал ворчливо:
- Чего стоишь столбом? Заходи.
Гарвел опешил.
- Да разве мне можно?
- Кабы нельзя, я б тебя сюда не повёл! - в голосе Теодора проскользнула досада. - Годами уже не младенец, сам соображать должен. Руки твои покамест чисты, и на душе греха нет. Да и рода ты непростого, самого Мануэла правнук. Кому, как не тебе, входить сюда невозбранно?
Сердце Гарвела тронула почти детская радость.
Любопытно оглядываясь вокруг, он обошёл святилище, стараясь не упустить ни одну мелочь. Когда-то ещё доведётся побывать в святилище Солнца?
В узких нишах стояли глиняные сосуды; он припомнил из рассказов Леониты, что в них на Праздник Солнца ставят живые цветы.
Старик шёл за ним следом, и голос его отозвался шелестом в углах пещеры:
- Оно, конечно, Гарви, никто не ведает, как жизнь повернётся. Но постарайся всё ж не марать руки убийством. Потому как тому, кто отнял жизнь, вход в храм Солнца навсегда заказан!
Гарвел кивнул, рассматривая дары, висевшие на стенах.
Больше всего тут было деревянных лошадок, подков и изображений солнца. А вот ножей - ни одного, даже самого маленького. Понятно, почему: нож, как и любой символ убийства, издревле противен светлому богу. Солнце не любит тьмы и грязи в душах людей.
Алтарь неудержимо притягивал к себе; подойдя ближе, Гарвел заметил, что в центре деревянного колеса-солнца вырезан человеческий лик. Почтенные старческие черты, кудрявая борода и мудрый, таящий добрую улыбку взгляд - таким увидел древнего бога неизвестный резчик. Загнутые солнечные лучи обрамляли лик старца, создавая ощущение сияния и присутствия чуда.
Рука сама потянулась к поясному кармашку - за маленькой подковой из орешника, которую всегда носил при себе.
- Постой, не торопись, - остановил его Теодор. - Успеешь ещё отдать. Сперва я должен открыть тебе твоё имя.
Гарвел на мгновение потерял дар речи.
Привычный мир пошатнулся - в третий раз за эти дни.
- Как это - моё имя? - хрипло выговорил он. - Я что, выходит... не Гарвел?
Теодор добродушно усмехнулся.
- Гарвел-то Гарвел, но кроме басмарского, у тебя есть и наше имя. Да только оно тайное, говорить его никому нельзя. Понял?
- Конечно, - кивнул Гарвел. А про себя облегчённо вздохнул.
Про тайные имена ему доводилось слышать и раньше; обычно они были из прадревнего языка, и давались чаще вождю и его детям, реже - обычным людям. Тайное имя никогда не произносили вслух, не доверяя его ни мужу, ни жене. А иной раз знали только родители.
Имя это считалось неразрывно связанным с душой; колдун, услышав его, мог серьёзно навредить человеку. Потому и запрещалось открывать его никому чужому, чтобы не стать уязвимым для колдовства.
Но слышать - одно, а узнать, что такое имя есть у тебя - совсем другое.
- Когда ты родился, - вновь заговорил Теодор, - мать дала тебе имя Гарвел, что значит "крепкий, железный". Но когда ты осиротел, мы с Леонитой решили тебя защитить и принесли сюда. Я сам выбрал имя и произнёс над алтарём Керу... Семнадцать лет я хранил эту тайну в своём сердце. Нынче, когда Леонита рассказала про твой Зов, я понял, что пришла пора открыться.
Знай, твоё имя - Ишано, что на прадревнем языке означает "защитник". Его носил когда-то славный вождь Ишан Бар. - Тут старик потянул Гарвела к низкой сосновой скамье у стены пещеры. - Сядь-ка и послушай древнюю легенду.
"Ещё и легенды какие-то..."
Чтобы уважить Теодора, Гарвел со вздохом уселся рядом. В животе протестующе урчало, напоминая о времени обеда. Но встать и уйти означало крепко рассердить старика.