Абрамова Ирина Васильевна : другие произведения.

Последняя капля. 2. (трилогия)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение трилогии "Последняя капля" - роман "Отдалённые последствия". В романе закончится одна сюжетная линия для судьбы героини, и начнётся другая, та, что повлечёт за собой такие последствия, которые перевернут всю её жизнь до основания...
  
   ОТДАЛЁННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.
  
   Глава 1.
   Отрез ткани.
  
   В конце восьмого класса, когда чувства Марины подверглись столь жёсткой чистке, словно в пескоструйной камере, её душа стала напоминать деталь, прошедшую такую обработку: чистая, гладкая и обнажённая до основания. Жила в те дни, словно несла на голове воображаемый кувшин с водой, как грузинка от горной речки: не приведи бог оступиться - прольёшь всю воду! Но в её случае это была не вода, а кровь. Вот и ходила по грешной земле, стараясь не качнуться, не споткнуться, не расплескать, страшась, что новое падение окончательно обескровит, и не останется сил бороться за жизнь дальше. Только дороги всё больше попадались неровные да ухабистые, камни из-под ног так и норовили выскользнуть, грозя опрокинуть, уронить, разбить насмерть юную девушку.
   Закончился учебный год, наступила пора выпускных экзаменов, а в голове и душе девочки была полная пустота: ни чувств, ни волнений, ни... знаний. Улетучились, словно не училась восемь лет в школе! Как сдала экзамены? По сей день не знает, вернее, не помнит. Словно вырвали из памяти этот кусок жизни. Остались лишь отрывочные эпизоды до экзамена и после него.
   До экзамена помнится один случай, который привёл к целому ряду событий того лета. Он едва не сломал Марине жизнь.
  
   ...В сельский промтоварный магазин привезли новый товар! Об этом тут же стало всем известно, и местные кумушки побежали занимать очередь к прилавку. Вскоре в магазин набежала целая толпа.
   Идя с работы, разговаривая, шли несколько женщин, торопясь в промтоварный за покупками.
   - А там что-нибудь хорошенькое есть?
   - Посмотрим! Говорят, что много красивой ткани привезли.
   - А какой? Кримплен? Трикотин? А расцветка красивая?
   - Чего гадать? Сейчас увидим...
   - Если хорошее, то возьму по отрезу себе и дочке.
   - Маринке? Для выпускного? Может, лучше в Мерке съездишь? Там выбор больше, да и что-то подороже поискать можно.
   - Какой тебе, 'подороже'!? Когда Ванду собирала, так потратилась и поназанимала, что до сих пор отдаю! Куплю, что будет!
   - Ой, Варя, смотри. Маринка совсем взрослая, тоже хочется быть красивой! А ты, 'что будет'...
   - Нет у меня денег на дорогое! Обойдётся.
   Так, за разговорами, и подбежали к магазину, где уже гудела и толкалась огромная очередь!
   - Ой, смотри, Варь! Вон и Маринка с подружками стоит.
   - Вот и хорошо: сама себе и выберет ткань получше.
  
   Мать подозвала дочь и, расталкивая очередь крепкими локтями, потащила к прилавку, огрызаясь на ругающихся женщин:
   - Да не лезу я без очереди! Мне там заняли место! Вон, Верка Сотничка ждёт.
   Протолкнула девушку к прилавку. Женщины почему-то притихли, затаив дыхание. Разговоры смолкли мгновенно, гробовая тишина повисла в переполненном магазине. Марине это ох, как не понравилось.
   - Вот, доча, - широким жестом Варвара показала на товар, - выбирай себе ткань к выпускному вечеру! - посмотрела поверх головы Марины на притихшую очередь, победно поглядывая, свысока, заносчиво и... глупо. - Нынче выбор богат!
   Едва взглянув, девочка поняла, почему так насторожились сельчанки: ткань была чудовищна! На стеклянном прилавке лежали несколько бобин с различными тканями. Здесь были и ситцевые, и штапельные, и из искусственного шёлка, и вискозные, но ни одна ткань не подходила на роль праздничной: ни по фактуре, ни по качеству, ни по расцветке. Чтобы из такого материала сшить платье на выпускной, и речи не могло идти!
   Ближе к краю лежал искусственный шёлк с неплохим рисунком по полю, с каймовым краем из крупных цветов. Всё бы ничего, если б не одно 'но'. Расцветка столь неудачно подобрана, что убивала рисунок! Аляповато-кричащие тона резали глаз, раздражали, вызывая у Мари недоумение: 'На фабрике что, краска подходящая закончилась? А рабочие, чтобы не останавливать конвейер, залили в красильню те, что оказались под рукой?'
   Продавщица Нюська, видя ошалевшие глаза Варвары, уставившиеся на вульгарную разлапистую ткань, тут же вцепилась мёртвой хваткой истинной торгашки, затараторив громко, визгливо, заискивающе-приторно:
   - Смотри, Варенька, какой хороший шёлк! Прямо для праздника создан! Такой чудесный весенний рисунок! Твоя в таком платье будет, как невеста! Глаз не оторвёшь! - продолжала давить и туманить мозги, разматывая аляпистый хвост ткани, размахивая им перед заворожённой клиенткой. - Где ещё такой весёлый достанешь? Не упусти удачу! Бери обязательно! Красивое для красивой!
   А та, словно под гипнозом, только бормотала:
   - Да-да, красивая... Да-да, весёлая... Да, надо брать...
   Улучив момент, дочь вклинилась в разглагольствования продавщицы, прошипев на ухо матери:
   - Если купишь этот кошмар - носить будешь сама. Даже не вздумай брать эту гадость!
   Она молчала, зачарованная продавцом, а потом опять начала твердить:
   - Ткань-то какая весенняя! Отдадим портнихе, сошьёт... Будешь красивой, доча. Берём!
   Не стала слушать. Повернулась и, проталкиваясь сквозь притихшую, насторожившуюся толпу, ринулась к выходу, слыша за спиной перешёптывания:
   - Молодец, девка! Не поддалася! Таки, отказалась!
   - И ничего не 'молодец'! Ишь, какая гордая выискалась! Фыркнула она! Вся в отца! Гордячка!
   - Варю жалко. Денег-то совсем нету, вот и хотела, что подешевше взять.
   - 'Подешевше'!? Совсем с ума сошла! Да Маринка совсем взрослая! Невеста! Редкая красавица! Думать и о ней надо! Как ей-то в таком ходить будет!?
   - А мне нравится ткань! Такая весёлая, майская!
   - Ну, вот ты её, Верка, и носи, ту 'развесёлую'. А девчонка-то, гляди, вся в слезах побежала!
   - Не говори. Дождётся Варька, что и эта дочка от неё сбежит! Ванда тоже не выдержала...
   Толпа продолжала переговариваться, спорить и обсуждать, возмущаться, сочувствовать.
   А Варя всё стояла у прилавка, не слыша ни слова осуждений. Никак не могла решиться сделать покупку, горестно в уме пересчитывая рубли в тощем стареньком кошельке.
   - Вот, Варенька, смотри! Я уже сама тебе всё отмерила и отрезала, - Анна решила брать быка за рога. - Вот, заворачиваю. Бери, на здоровье! Шей дочке платье! Не слушай никого!
  
   Так и купила ткань, что вызвала столько разговоров и пересудов в селе. Шла из магазина счастливая, прижимая к груди коричневый свёрток с отрезом скользкого, дешёвого, искусственного шёлка. Победно улыбаясь, хвалила себя за удачную и такую выгодную покупку.
   Придя домой, даже не попыталась по-хорошему поговорить с Мариной и объясниться. Решила грубой силой сломить сопротивление непокорной, нелюбимой, нежеланной дочери.
   - Вот, купила! - бросила на кровать, где она сидела с поджатыми ногами, свёрток с отрезом. Тут же развернулся, и скользкая зловонная ткань выползла из коричневой обёрточной бумаги, распластавшись аляпистым крылом по старенькому застиранному пикейному покрывалу. - Сошьём у Александровны. И попробуй только не надень его! Не сметь меня позорить перед людьми!! - сошла на визг. - Ишь, выискалась, подлюга! Истерики на людях устраивает! Я враз успокою! Так харю-то начищу, что и на выпускной не появишься со стыда! Я тебя украшу по-своему! Прынцесса нашлась! Актриса с погорелого театра! Спектакль она устроила...
   Чем больше кричала и оскорбляла, тем спокойнее становилась дочь. Выпрямилась, опустила ноги с кровати, села на край, почти равнодушно размышляя: 'Она права: не пойду на выпускной вечер. Как просто! Плакала битых два часа, мучилась, не находила выхода из создавшегося положения. А мама, даже не подозревая об этом, подсказала выход и ответила на все мои вопросы. Спасибо. Как легко стало сразу на душе! Отпустило'.
   Не стала спорить в ту минуту. Для Мари лишь сейчас проявилось то, что давно было очевидным: 'Чтобы не опозориться на вечере, нельзя туда идти. Раз, - ещё одно больно резануло глаза и душу чёткостью осознания. - Мне больше нет места в родном доме. Два. Надо уезжать, и как можно скорее. Три. Всё. Семья себя исчерпала. Пора начинать собственную жизнь. Вне её. Вне села. Вне Родины. Становлюсь изгоем и сиротой'.
  
   Глава 2.
   Окончательное решение.
  
   Слух о Варвариной покупке и скандале в магазине облетел всё село.
   Вскоре прибежали девчонки, подружки Марины, и попросили её мать показать ткань. Польщённая таким вниманием, счастливая и важная, Варвара стала поспешно и суетливо разворачивать свёрток и, подражая продавщице магазина, широко раскинула по кровати злополучный отрез...
   Марине даже не надо было смотреть на любопытных подруг, чтобы узнать реакцию на покупку - стояла и смотрела в тёмное окно, а в стекле отражалась вся сцена, развернувшаяся за спиной. Не только видела, но слышала всё.
   Если бы ткань была восхитительна, какой бы довольный визг подняли девчонки, сколько бы слов полилось и восклицаний в её адрес! А за спиной стояла подавленная тишина, которую разрушал только заискивающий голос матери, расхваливающий отрез вонючего, 'стреляющегося', 'липнущего' искусственного дешёвого шёлка. С трудом выдавив из себя несколько неискренних слов одобрения, одноклассницы поторопились покинуть их дом. 'И без слов всё понятно - это конец. Через час всё село будет ехидно посмеиваться и над недалёкой ограниченной матерью, и надо мной, - грустно усмехнулась. - А почему им не посмеяться? Яблочко от яблони, как известно... И не отмоешься вовек от клейма дочери глупой матери, хоть кричи на всё село, что это совсем не так, что ты перечитала все библиотеки района, что твои сочинения и доклады сразу исчезали из школьного архива и уходили куда-то на конкурсы, но ни разу до тебя дипломы и похвальные листы не дошли, а лишь осели в сейфе директрисы, потому что выданы не на твоё имя, а на имя школы...'
   Варвара, ещё возбуждённая и осчастливленная похвалами подруг дочери, накинулась на Марину с новой порцией ругани.
   - Вот, видела? Даже твои подружки от восхищения дар речи потеряли! А ты - неблагодарная тварь! Ничего не ценишь! Копия папа! Хамка и дармоедка! Только и заглядываешь в мои руки: всё дай, да купи! Сама и покупай - заработай!
   Чтобы не нагрубить и не ввязаться в бесполезную дискуссию, спешно покинула дом, ещё долго слыша вдогонку ядовитые слова матери. Гадкие, несправедливые, обидные слова звучали и бились в ушах, не хотели отпускать из липких мерзких лап. Она всё ходила и ходила по вечерним улицам села, ничего не видя от слёз.
  
   - ...Ой, Мариш, постой! - окликнули из темноты. Подошли: мама Риты Лебедевой и её соседка, Зорина. - Хорошо, что мы тебя встретили! Только что услышали про магазин...
   Тётя Габи, которую все звали Галей, внимательно всматривалась в девочку, и она поблагодарила темноту за то, что так надёжно скрывала опухшее от слёз лицо. Женщина помолчала, потом оглянулась по сторонам.
   - Послушай меня, девочка! Хельга, как окончила школу, так больше ни разу и не одела своего выпускного платья. И вот, что я подумала...
   Этого девушка не могла вынести! С трудом сдерживаясь, стараясь, чтобы голос не дрожал, перебила:
   - ...Тёть Галь, спасибо! Я не возьму ни вашего платья, ни чьего другого, поймите меня правильно. Всю жизнь хожу в чужих вещах! Хватит. Спасибо большое, честно... Но не надо... Не волнуйтесь, со мной ничего не случится. Я сильная, справлюсь и с этим. До свидания!
   Быстро ушла от неё во тьму, от душевной, но такой невыносимой доброты. Была искренне тронута заботой мамы близкой подруги и одноклассницы, но что-то брать из их гардероба, когда самой Рите предстоял выпускной, было бы нечестно, неправильно, понимала это хорошо. Платье, что предложила тётя Габи, прекрасно помнила. Ещё бы. Хельга дружила с её сестрой Вандой, и ещё свежо было в памяти воспоминание, как наряжались у них дома, вертясь перед трюмо, красясь и укладывая волосы в волшебные причёски. Платье то было такое же волшебное: светлое, из плотного кружева, на атласной подкладке цвета слоновой кости. Наряд принцессы. Как тогда Мари, совсем салага, восхищалась! Вот и захлебнулась горечью и обидой на несправедливую жизнь. Только на жизнь. Никого не винила, просто отчего-то стало невыносимо жить здесь, среди тех, кто видел её лишь нищей и забитой, полуженщиной, получеловеком, жалким существом. Потому и отказалась от щедрого дара. Что рядиться в чужие перья?
   Встряхнулась, оглянулась, села на холодную скамью ночного парка, передёрнулась от сырости тоненьким худеньким тельцем, поёжившись в старом, вылинявшем, заношенном до дыр спортивном костюмчике из хлопка. Вздохнула тяжело, заканчивая невесёлые рассуждения: 'Довольно горьких воспоминаний и нищеты! Больше никогда не надену чужих вещей. Точка. Пора начинать новую, самостоятельную жизнь вне дома, подальше от матери. Её ненависть зашкаливает за здравые границы, а вспышки непонятной агрессии ко мне уже ничем не объясняются: ни плохим настроением, ни неприятностями на работе, ни ссорой с отцом. Разочаровавшись в нём, что не оправдал её надежд и желаний, возненавидела всё, что с ним связано, что схоже по внешности и характеру. То есть меня, дочь, которая выросла точной его копией. Нет смысла мозолить глаза. Отец с ней справиться, помирится, а мне это родство и мир только вредят. Пока сама не стала, как мать, нужно бежать. Лучше создать собственный ад, чем брать чужой. Ещё и с чужими демонами просто не совладать. Пора удалиться в пустыню'.
   Решив всё, придя к неутешительному, трудному, пугающему выводу, вздохнула с облегчением. Дело было за малым: выполнить намеченный план действий.
   Ждала только удобного случая. Наконец, он представился: пришло письмо от подруги Розы, в котором она приглашала девушку на выпускной бал их десятого класса. Он намечался на три дня раньше вечера в школе Марины, и это стало сигналом: 'Пора уезжать, не дожидаясь собственного праздника'.
  
   ...Утром мать ушла на дежурство на проходную на сутки, а отец пришёл с них и, позавтракав, собрался было лечь, поспать пару часов. Марина вошла в его комнату, чего раньше никогда не делала.
   - Папа, мне нужно тебе кое-что сказать... - начала, но продолжить не смогла: слёзы навернулись на глаза.
   Посмотрел и, не спрашивая больше ни о чём, полез в сумку-балетку. Покопавшись, достал маленький кошелёк и протянул.
   - Езжай. Поживи пока у своих любимых казахов, а там видно будет.
   Удивлённо уставилась на него.
   - Мать встретил. Поговорили, - хмуро проворчал, с силой и негодованием пихнул кулаком подушку. - Дура, - тихо прошептал под нос.
   Девочка всё поняла: родительница встретила его на дороге к заводу и, конечно, не преминула пожаловаться на неё, такую неблагодарную дочь. Но просчиталась, совсем не зная и не понимая мужа: никогда не выносил суждения о людях, слушая только одного оппонента. Тем более её.
   Бесконечно благодарная, подпрыгнула от радости! Избегая бурных восторгов, отец пробурчал.
   - На автобус не опоздай. И не пропадай там надолго, - и... повалился спать.
   Приготовив сумку поскромнее, чтобы не бросаться в глаза посторонним в автобусе, девушка поехала в районный центр, вздохнув от радости, что никого по пути из знакомых не встретила. Никто не видел её на остановке из подруг. Там стояли только двое незнакомых мужчин, явно из командировочных. Само провидение тогда не толкнуло ни одну знакомую душу в центр села.
  
   Когда приехала в казахскую семью, Розы уже дома не было - накануне уехала поступать в Томск в институт.
   Это было только на руку. Конечно, хотелось бы погулять на выпускном вечере, всё-таки десятый класс! Одноклассники Розы, привыкнув, относились к Мари отлично, опекали и баловали. Но был среди них парень-турок, давно 'положивший глаз' и серьёзно решивший 'украсть', как только закончит школу.
   Теперь они стали выпускниками десятого класса, и девочка очень надеялась на то, что он тоже уехал поступать куда-нибудь подальше. Или нет? Родители подруги этого не знали наверняка, поэтому попросили некоторое время без сопровождения по селу не гулять.
   Семья Турсуновых была для Марины второй семьёй. Подружившись с самого младенчества, они с Розой иначе и не считали друг друга: сестры. Её семья воспринимала русскую девочку, как приёмную дочь, часто приезжающую в гости и недалеко от них живущую. У старших братьев подруги рождались дети, и ни один малыш не минул её заботливых любящих рук. Как она их обожала! Ухаживала, подтирала, мыла попы, чего так чуралась Розка, развлекала, напевая русские песенки, рассказывая русские народные сказки...
   Так и росли малыши со знанием сразу двух языков. Смешение культур таких разных народов не претило старшим родителям - только поощряли её педагогические потуги, посмеиваясь.
   - Ээээ..., Мыринка! Ты луче нас их учишь русский язык! Карашо! Они скора идут детсад, как там говорить с дети другой будет? Учи их - станет умный!
  
   Глава 3.
   Побег.
  
   В этот раз, когда Мари приехала в семью Турсуновых, они лишь удивлённо вскинули руки.
   - Вайии! Ты опоздал, Мыринка! Роза вчера Томск уехал! Ты пощему не приезжал выпускной!? Деньга не был? Пощему не писал?? Мы бы выслал!
   Обняв с любовью и уважением, успокоила, сказав, что с Розой так и договорились в письме.
   - На выпускной вечер не приехала, чтобы не поднимать лишнего шума. Это праздник Розы, не стоило портить его неприятными происшествиями. Хватило 9-го мая. Малик ещё не уехал?
   - Ойййё! - мама Таня осуждающе качала головой, прикрывая уголок рта худенькой ладошкой. - Этот Малик всё про тебя спрашивай, где мая Мыринка, гаварит, я жду, где она? Розка ему сказал, что ты Москву уехал! Айййяя, - возмущённо цокала языком, покачиваясь в неодобрении, - как он ругаться! Эээ..., савсем дурной стал!
   Сидя на коврике на полу, свернув ноги калачиком, гостья со смехом пила чай с молоком из пиалы. Как же она любила их всех! Папа Розы, Турсун, всё подкладывал ей лакомые кусочки на блюдечко, с любовью заглядывая в сияющие зелёные глаза, а мама Таня, смеясь, шлёпала его по руке, говоря на казахском, что избалует любимицу ещё больше, чем Розу! Виновница маленького разлада делала вид, что не понимает их разговора, а сама благодарила взглядом отца. Скорее всего, они догадывались, что приёмная дочь почти всё понимает, но старательно делали вид, что верят, когда убеждала их в обратном.
   Тихие вечера и долгие беседы за самоваром продлились дней пять.
   Никто ни разу не спросил, почему она здесь и надолго ли? Старики принимали всё, как должное, и не лезли с расспросами. Лишь однажды, когда выложила на полку Розы свои донельзя скудные и скромные вещички, мама, осмотрев смехотворно жалкую кучку, горестно покачала головой и... тихо выматерилась на казахском.
  
   Вечером пятого дня старший сын, Арман, искоса поглядывая в сторону Марины, что-то долго и тревожно говорил родителям, отведя их в сторону. Прислушалась. Что речь идёт о ней, было понятно по имени, часто мелькавшему в тихом шёпоте, но там мелькало и другое - Малик! Не выдержав, подошла к их группке, хоть и не имела права этого делать без разрешения.
   - Простите меня, мама Таня и папа Турсун! Я всё слышала. Малик что, ещё не уехал? Почему? Давно пора ехать поступать!
   Хозяева стояли плотной группкой и так странно на неё смотрели: и с тревогой, и с надеждой, и с жалостью и... с гордостью.
   Потом, взяв с обеих сторон за руки, повели насторожившуюся девочку к стене и усадили на корпе. Коврик этот она сама помогала шить и стегать маме Тане пару лет назад. Только тогда он был таким мягким и пушистым! Так почему же сейчас показался твёрже и жёстче пола? Заёрзав, хотела встать, но слова Армана буквально пригвоздили к нему.
   - Малик не только не уехал. Он заявил родне, что пока не 'украдёт' и не сделает тебя своей женой, никуда не поедет вообще. Сегодня ко мне на работу в военкомат приходили его дяди и отец. Маринка, ты завтра приглашена к их бабушке Зайне на чай. Отказаться мы не можем - таков обычай: пока ты под крышей нашего дома - мы несём за тебя ответственность и решаем, что делать. Я и подумал, что попить чай со старушкой ты будешь не прочь? Так ведь, а, родная?
   Замерев, сидели вокруг Мари и смотрели выжидающе, терпеливо, ничем не подталкивая к ответу, не торопя. Знали: умеет думать и принимать правильные решения. Гордились такой дочерью невероятно!
  
   Обведя всех внимательным зелёным взглядом, глубоко задумалась, переводя глаза в одного лица на другое.
   В глазах мамы Тани был страх, не совсем девушке понятный: 'Не в старые живём времена, чтобы меня, как мешок с бараном, красть. Нынче само понятие носит чисто декоративный, романтический оттенок. Бывали, конечно, случаи, но в глухих аулах. А здесь, в крупном районном центре... Чушь! Так чего так боится? - и тут до Мари дошло, когда вспомнила женский взгляд на жалкую кучку вещичек. - Она не за меня боится, а того, что выдав замуж из их дома, им придётся и приданое за мной давать, а семья Турсуновых и так из нужды не вылезает!'
   Задержалась взглядом на отце.
   В глазах папы Турсуна сквозила такая гордость! Хмыкнула про себя, опустив взгляд долу: 'Чего это он так раздулся, как индюк прямо? Ишь, сидит, грудь колесом, одна рука упирается в колено - Наполеон чистый!' Стало так смешно при взгляде на него. Смотря раскосыми озорными глазами на лукавую рожицу любимицы, величаво поводил лохматой правой чёрной бровью. 'Смотри-ка..., ка-акие мы важные становимся! Сами Бейроевы к тебе на поклон пришли, Мыринка!' - так и было написано на его круглом, смуглом, самодовольном, заносчивом лице. Величаво покачивался, от удовольствия громко крякал, сверкая в сторону девочки умными, карими, раскосыми глазами.
   Спокойно посмотрела прямо и пристально в лицо старшего брата, взрослого парня, уже отца трёх детей. Выдержал её серьёзный, зрелый, изумрудный взгляд с честью советского офицера: спокойно, достойно, не отводя взора. Тайком вздохнула: 'Арман, кажется, единственный, кто не на шутку встревожен ситуацией с Маликом. Только он боится по-настоящему, понимая, что шутки закончились - 'жених' вне себя! Ещё бы не встревожиться! Сам видел, какую сцену закатил на дне рождения Розы, сойдя с ума от ревности! Стоило увидеть, что я нарасхват в танцах. Осатанел просто! Вот названный брат и понял - это не игра, - тяжело выдохнула, сочувствуя человеку. - Бедный..., что он может сделать-то, служащий комиссариата? Бейроевы - могущественный клан. Весь район в их руках! Они есть в любой структуре власти, вплоть до Алма-Аты. А Турсуновым ещё здесь жить как-то надо будет после всего этого!' Жалко стало их всех: и каждого по отдельности, и как семью! Решившись, набрала побольше воздуха, замерла, хитро поглядывая на них.
   - Ну, и чего вы так задумались, родные? А? Чай, так чай! А варенье клубничное там будет?
   Родичи просто покатились по полу от смеха! Смеялись долго, сбрасывая страх и напряжение последних дней, гоготали от души, всхлипывали, хлопали по бёдрам ладонями, что-то приговаривая на казахском неразборчиво... Не всё смогла понять Мари, только немного. Но и того хватило: если появится возможность - не отдадут её Бейроевым. Костьми лягут.
   - Переживали за неё, руки ломали, придумывали, как спасти нашу дочь русскую, а девочку интересует лишь, дадут ли там её любимое клубничное варенье! Вот так сластёна! Вот это пушинка легковесная! Не характер - пёрышко! Нет, он недостоин её... Не ему владеть... Не бывать.
   Утерев слёзы, мама Таня поднялась с корпе, подала руку и повела девочку за собой.
  
   В дальней комнате, служившей женщинам спальней, в тёмном углу стоял огромный кованый сундук работы мастера конца девятнадцатого столетия. Массивный, с серебряными накладками и чеканным узором рода Большой Жуз, он всегда приковывал детские глаза к своим таинственным глубинам. Сколько раз они пробирались и рассматривали в приоткрытую щёлочку сокровища семьи, стараясь не сдвинуть ни одного предмета, не тронуть с места ни одну вещь. А тут, сама Татьяна его открыла и откинула тяжеленную крышку заветного сундука!
   - Вот, смотри, Мыринка. Тебе нада завтра надеть наш платья, а не твой мини. Туда мини нельзя. Там мужчины много! Одень этот платья!
   Вытащила из сундука бережно завёрнутое в кусок тёмной ткани длинное платье из шифона на плотной подкладке. На тёмно-синем фоне расцветали фантастические сказочные цветы, скрытые в изумрудной зелени, а над цветами порхали чудесные бабочки и стрекозы, на ветках пели птицы-лирохвосты. Расцветка была так деликатна, ненавязчива и сдержанна, несмотря на волшебный рисунок, что увидев её хоть раз, забыть было невозможно. Как же оно разнилось с тем вульгарным куском псевдошёлка, что так и остался лежать возле шкафа на стуле дома! У Марины перехватило горло от слёз.
   Таня сделала вид, что не заметила переживаний, тактично отвела глаза.
   - Подарить тебе не могу - подарок моей сестры. Но завтра ты будешь самой красивой турчанкой в 'Карьере', или я не Токтабуби! - закончила задиристо, совсем куда-то... 'потеряв' казахский акцент!
   Понимающе переглянулись, рассмеялись и обнялись крепко. Татьяна, наконец, расслабилась, и в глазах засветилась такая материнская гордость! 'Моя русская дочь станет, возможно, спасительницей нас всех! Если покорится Малику - конец бедности и для неё самой, и для нас, её казахской семьи. Но если Мариша 'встанет на дыбы', то я сделаю всё, чтобы спасти девочку от нежеланной, навязанной нам всем свадьбы и такого опасного родства'.
  
   ...Ночью в окно кухни кто-то постучал. Стучал настойчиво, явно не собираясь уходить. Перепуганные и встревоженные родители соскочили, заговорили и со страхом посмотрели на Марину. Вероятно, подумали, что родня Малика не стала долго ждать, и просто решила здесь и сейчас навсегда разобраться с этим вопросом. Все приготовились к неизбежному.
   Перепуганный Арман пошёл в сени и, не снимая крючка с петли, начал переговоры через дверь.
   Таня выволокла девушку из постели и быстро натянула на голое тело, горячее и сонное, парадное платье, шепча на ухо, чтобы сильно не кричала - не положено.
   Турсун стоял босиком в стареньких трениках и тянутой майке посреди кухни в напряжённой позе борца перед броском и готовился отразить нападение неприятеля, прекрасно понимая, что он будет и моложе, и сильнее, и что, возможно, его просто убьют на месте, чтобы не мешался под ногами.
   Но вот голоса в сенях приняли дружеский тон, послышался смех Армана, и он что-то прокричал на казахском родителям, а те, смеясь и плача, пошли встречать ночных гостей.
   До Мари доносились звуки приветствий и поцелуев, радостные голоса стариков. Вздохнула облегчённо: 'Свои!' Встала с постели, подошла к сундуку, аккуратно сняла драгоценное платье Тани, завернула в отрез ткани и уложила на кучу вещей в сундук. Закрывая кованую крышку, была твёрдо уверена, что завтра оно ей не понадобится. Откуда взялась такая уверенность, не знала. Словно кто-то прошептал на ухо: 'Теперь ты в безопасности!' С улыбкой влезла в пижамку, сунула руки в кармашки: 'Свобода'.
  
   ...Через три часа, в самую глухую ночную пору, когда даже собаки спят крепким сном, из задней калитки дома Турсуновых вышла странная компания.
   Пожилая женщина-казашка в чапане и толстом платке, замотанном по самые глаза, шла, переваливаясь и кряхтя, неся на плечах перемётные сумки.
   Высокий молодой мужчина вёл на поводу тёмную лошадь, крепко держа ей ноздри, чтобы не заржала. На спине животного лежали мешки с зерном, закреплённые с двух боков. Они были тяжелы, и это не нравилось строптивой скотине: нервно подёргивалась и хрипела, мотая головой.
   Так и пошла компания в сторону гор на край села, где с трудом все взгромоздились на бедную лошадку, и она, нехотя, потрусила по каменистой дороге. Протестующе тихо ржала, косилась на свои бока, храпела, возмущённая чем-то до глубины лошадиной души. Мужчина покрикивал, ругал и хлестал нагайкой упрямую животину. Лишь отъехав на приличное расстояние от села, за границу совхозных полей и виноградников, когда в сереющем небе стали гаснуть звёзды, всадник остановил лошадь, помог слезть женщине и потянулся за мешком.
   Почуяв свободу, кобыла закрутилась на месте, придерживаемая под уздцы. Хозяин резко окрикнул и больно хлестнул нагайкой. В тот же момент прямо на руки мужчине верхний мешок упал, и в нём что-то вскрикнуло!
   Быстро подняв упавший свёрток, казахи развязали, и из него... вышла тоненькая девушка.
  
   Глава 4.
   Джайлау.
  
   Так Марина и покинула гостеприимный кров казахской семьи. Как в стародавних романах о байских временах, её вывезли в мешке, завернув в кошму. Чтобы не соскользнула на каменистой дороге со спины лошади, подложили два неполных мешка с зерном, чтобы образовали некое подобие колыбели. Лежала тихо, только виновато улыбаясь и размышляя: 'Бедные Сарыбаевы, родственники Турсуновых! Надеялись отдохнуть на равнине у родни пару дней, помыться в общественной бане, попариться в парилке, простирать в стиральной машинке затёртые руками вещи и вдоволь поговорить у самовара, неспешно расспрашивая о новостях в долине, о родичах в далёких аулах, о новинках и дефиците в магазинчиках кооперативной торговли, а вынуждены были принять участие... в побеге! Вот уж, поистине, друг познаётся в беде: ни звука протеста, ни недовольного лица, ни выражение недоумения - надо, значит надо. Даже имени не спросили! Осмотрели, повертели, задумались, решили, закатали, привязали - вперёд'.
   ...Лишь к вечеру того утра, которое встретили в рассветных сумерках в дороге, их компания с остановками добралась до стоянки чабанов на джайлау.
   Уже за несколько километров до высокогорного плато воздух стал прохладным и упоительно свежим. В эти часы там, в долине, стоит такая духота! А здесь, словно стоишь на берегу моря - только ветер и свежесть. Куда-то подевались крупные и средние мухи-прилипалы, и больше не докучали людям за обедом, а москиты и мелкий гнус вовсе пропали. Зато вокруг летали чудные бабочки и стрекозы разных форм и размеров, кружа над водой небольшой говорливой звонкой речушки. Трава была такая густая, сочная и тёмная, словно это было начало мая, а не конец июня. Она достигала полутора метров, и почти полностью скрывала Марину, стоило девушке лишь немного присесть, отбежав по надобности.
  
   Появление незнакомой гостьи у обитателей пяти юрт вызвало переполох, изумление и восторг! Детишки сразу окружили, осматривали, трогали голые ноги и руки: на Мари была цветная майка и короткие шорты. Женщины посматривали на привёзшего девушку мужчину, и о чём-то хихикали. Старики степенно здоровались со старушкой, матерью всадника, пожимали двумя руками её руки, низко кланялись и обнимали. Поздоровавшись с акпе, подошли к гостье, что скромно стояла в сторонке с молодым казахом, поприветствовали.
   - Мы сказали всем, что ты журналистка из Москвы, - тихо стал инструктировать Ермек, хозяин лошадки. - Приехала, чтобы ознакомиться с бытом чабанов, их семьями и укладом жизни, - уважительно пожимая руки седобородым аксакалам, продолжал вполголоса говорить на чистом русском. - Спрашивай обо всём - ответят, можешь записывать, зарисовывать. Всё покажут и расскажут - уже тебе поверили. Я рядом буду, помогу и переведу. Не бойся.
   Дав девочке поздороваться с людьми, насторожённо осматривал людей вокруг, убеждаясь, что никого из чужаков нет на стоянке. Понаблюдав за 'москвичкой', успокоился: 'Спокойна, держится с достоинством и умеренным любопытством, уважительна, знает, когда помолчать и в какой момент опустить глаза. Молодцы, Турсуновы, хорошую дочь воспитали. И не подумаешь, что приёмная, только незнание языка выдаёт, а русские дети в казахских семьях не редкость - часто берут сирот из детдома Меркенского. Не положено в Азии оставлять детей без семьи'. Дождавшись окончания ознакомительной беседы и первых любопытных вопросов, проводил её вслед за стариками и прошёл за юрту, где им предложили помыть руки. Пока мыли, наставлял вполголоса, тепло улыбаясь и деликатно отводя глаза, когда с удовольствием плескалась в прохладной горной воде, подставляя с наслаждением руки под хрустально-голубую струю, когда поливал из старинного серебряного кувшина, гордости и ценности клана. Вытираясь, внимательно слушала, держа личико бесстрастным, не позволяя бурно удивляться или перебивать.
   - ...Незачем им знать правду. Сейчас мы поужинаем и поедем дальше, - выслушал старика, который что-то говорил на казахском, глядя на Марину с интересом и смущением: 'Такая юная! Красавица редкая!' - Он предлагает тебе погостить в его юрте. Вежливо откажись и скажи, что хочешь сразу на Верхнее пастбище поехать, на ледник и водопад посмотреть.
   Так всё и сделала, как попросил.
  
   Их накормили, засыпав вопросами, на что девушка с радостью и охотой отвечала, молча благодаря бога за свою память. Спрашивали о Москве и москвичах, о магазинах и музеях столицы, об артистах и о сплетнях столичной жизни. Мари было, что отвечать им. Сестра Ванда приезжала недавно домой и на такие же домашние викторины отвечала на 'отлично'! У девочки неплохо работала голова - отвечать любопытным простодушным чабанам было несложно. Даже выдумывать не нужно было ничего.
   Все рады были поболтать со столичной журналисткой. Пожалели даже, что приехала без фотоаппарата. На меткое замечание пришлось сказать, что украли во Фрунзе, когда прилетела. Как они возмущались и негодовали на 'этих неблагодарных киргизов, совсем забывших законы гостеприимства и позволивших недостойным людям обокрасть гостью в своём доме'!
   Держась 'легенды', походила с ними по юртам, где хозяева и хозяйки важно показывали скромные жилища, утварь и устройство юрт, и в каждой приходилось пробовать то свежеиспечённые баурсаки и лепёшки, то кумыс, то курт. Всё и всех хваля, всем и всему искренне удивляясь, выдержала с честью экзамен. Будучи страстной поклонницей Мельпомены, мечтала стать актрисой, и тогда удовлетворила своё стремление и страсть к актёрской игре сполна! В те минуты просто блистала и купалась в роли. Позже вздохнула: 'Что ж, всё получилось. Поверили'.
   Лишь после этого гостей проводили до перевала на Верхнее пастбище и долго махали руками, крича слова благодарности и приглашая 'столичную журналистку' на обратном пути не забыть и заехать к ним с прощальным визитом.
   Зерно Ермек оставил на стоянке, к великому удовольствию стариков: то была рожь, самое вкусное для скотины лакомство! Старушка из своих больших перемётных сумок выложила добрую половину сладостей: конфет Меркенского сахзавода, печенья и пряников, крупнокускового сахара и куанта, к вящей радости ребятни, и всякую хозяйственную мелочёвку, которой были чрезвычайно рады их матери и бабушки.
   Облегчённые, уставшие и довольные, втроём на той самой упрямой лошадке поехали дальше. Ближе к полуночи в ярком свете луны, казавшейся на такой высоте просто громадной, добрались до места назначения - на Верхнее пастбище.
  
   ...В свете лунного сияния из темноты медленно появилась юрта, загон и летняя кухня.
   Услышав их издалека, по тропинке нёсся прямо на лошадь огромный алабай, скорее похожий на медведя, чем на собаку! Оглушая ночную тишину громким, хриплым, басовитым лаем, подпрыгивал вокруг лошади, пытаясь дотянуться до сапог хозяина. Тот, играя и подзадоривая забияку, поднимал ноги всё выше и выше, показывая этим, что пёс мелковат для такой высоты. Собака, оскорбляясь, что недооценивают, высоко подскакивала на пружинистых ногах, выполняя сущие акробатические кульбиты. Марина и Ермек заразительно смеялись, а алабай вошёл во вкус: подскочив, ухитрился куснуть лошадь за хвост, на что та, взбрыкнув, почти лягнула его, злобно скалясь длинными зубами в сторону вечного задиры.
   - Вот всегда они так! - хохотал, придерживая девушку левой рукой перед собой, а правой шутливо поддавая псу нагайкой и поторапливая увлёкшуюся соревнованием лошадку. - Ругаются, кусаются, а потом мирятся. Друзья с детства! - что-то звонко гортанно крикнул в темноту, пронизанную серебристым светом. - Сейчас нас встретят, огонь зажгут. Почти приехали!
   Старушка ехала сзади на крупе кобылы, и похоже, её дремоту ничто не потревожило! Тихо рассмеялись ехидно оба, оглянувшись на бабушку.
   В темноте появился огонь, залаяли собаки, задвигались тени.
   - Не бойся, нас здесь редко бывает много. Все наверху, на пастбищах. Сейчас в юрте только Серик, мой старший брат, и его сын Алибек. Жены у него давно нет: умерла в родах, - продолжал тихо рассказывать, а алабай с лошадью продолжали огрызаться. - Завтра они поедут пасти, а дед Серик и его родственники, Муртаз и Алим, приедут отдыхать. Все родственники. Не выдадут. Таков закон: принял гостя, защищай как родного, умри, но спаси. Закон наших дедов, его и храним.
  
   Подъехав к поляне невдалеке от стойбища, остановил лошадь у большого округлого камня и спешился. Стал снимать пассажиров по очереди: сначала бабушку Зарину. Приняв её, стащил на дорожку - совсем расклеилась старушка. Ворча постоянно, потирая поясницу, охая и проклиная жизнь, поковыляла к юрте, упрямо волоча за собой перемётные сумки!
   - Совсем старая стала, болеет. Говорил, что сам съезжу, всё куплю, так нет, заупрямилась, поехала, - Ермек с любовью смотрел на мать и тревожно следил глазами. Едва поприветствовав мужчин возле юрты, накинулась на них с руганью! - Вот, слышишь? Хахахаа! Уже непорядок нашла! Сейчас и самовар будет - забыли сразу поставить.
   Ловко отвязывал от тороки сумки и свёртки, складывал на камне, потом окликнул подростка, и тот тут же прибежал. Унося, сверкнул в сторону Марины горящими агатовыми глазами.
   - С покупками всё. Теперь и тебя сниму, - протянул руки, готовясь принять. - Повернись прямо на меня и прыгай, не бойся!
   Ей стало так смешно, что обращается, словно никогда не сидела на лошади. Подыграв и постаравшись не разочаровывать, сделала испуганное лицо, изловчившись, соскользнула прямо в расставленные руки высокого, крепкого мужчины лет тридцати пяти.
   Но в тот же момент и алабай решил, что не плохо бы достойно поприветствовать гостью. И когда она 'летела' с лошадки, бросился в мощном броске и радостном порыве, сбив 'траекторию полёта' и выбив миниатюрную девочку из рук Ермека! В результате и она, и Ермек оказались на земле, а обезумевший от радости пёс начал нализывать обоих без разбора, оглушительно лая и визжа в экстазе!
   Они смеялись и отбивались от собачьих ласк! Мужчины возле юрты дико закричали на пса, думая, что он кинулся кусаться на незнакомую гостью, старушка что-то испуганно верещала, собаки из загонов подняли сумасшедший лай!
   - Вот уж называется, приехали тайно под покровом ночи! Да все волки окрестных гор вздрогнули от этого бедлама! Плохие мы конспираторы - 'спалились'!
   Как же все тогда хохотали...! Животы потом болели три дня.
  
   Глава 5.
   На плато.
  
   Последующие дни пролетели быстро и без особых происшествий.
   Марина быстро освоилась в незнакомой обстановке, познакомилась и подружилась со всеми членами семьи. Помогала бабушке в повседневных делах, на что она всегда бурно протестовала, объясняя, что так нельзя - гостья! Отвечала спокойно старушке, что гость не бывает так долго, продолжая упрямо помогать. Вскоре Зарина смирилась с помощью, втайне гордясь девочкой: красива, уважительна, старательна, не белоручка. Нарочито ворча, показывала процесс приготовления стряпни, делилась рецептами, терпеливо отвечала на бесконечные вопросы. Мари в ответ рассказывала о русской, украинской, польской и немецких кухнях, записывала ей новые рецепты в толстую хозяйственную тетрадь, читала стихи, пересказывала книги и фильмы.
   Часто устраивали шутливые кулинарные соревнования. Всем необычайно понравились немецкие штрудли, которые пару раз приготовили женщины, удивив новым блюдом мужчин семьи. Они ели сначала с опаской, а когда распробовали, чуть не проглотили языки, всё съев и даже вымазав хлебом и вылизав казан! Безоговорочная победа была присуждена гостье, чему только радовалась старушка, тайком вытирая слёзы: 'Вот была бы достойная сноха!'
   Вспоминая об их аппетите, Зарина долго подкалывала обжор и по-доброму подсмеивалась.
  
   На выпасе почти никогда не было больше трёх мужчин. Они, меняясь, пасли многочисленную отару ещё выше, почти у ледника, где трава была всегда нежной и сочной. Отдыхающие от вахты помогали бабушке Зарине в заботах о хлебе насущном: привозили сухие дрова, возили чистую воду для питья из родника, таскали тяжёлый казан с кипятком, когда стирала их вещи.
   Девушка старалась не мелькать на стоянке постоянно и чаще всего уходила на высокогорную поляну, которую показал Алибек, внук Зарины. Там было великолепно! Густая сочная и тёмная трава была так высока, что, присев, можно было надёжно спрятаться. Ласковый ветер колыхал её и гнал по поляне волны, словно в море. Над головой были только ледяные шапки гор и бездонное небо. Оно было глубоким, но не пустым: часто кружили огромные грифы и орлы. Застывали в полёте, поймав струю воздуха, и висели так подолгу, поглядывая на Марину жёлтыми глазами, словно вопрошая: 'А ты чего не летишь? Крылья слабы или трусишь?'
   Устроившись с ногами, обычно сидела на плоском голубом камне, который был всегда тёплым. Странный такой камень с крупными гранулами вкраплений, ярко сверкающими на солнце. Он был почти утоплен в земле, обросший по краям густым синим мхом с необычными ворсинками и пятнами. На нём было удобно и сидеть, и лежать из-за необычной формы: как слегка согнутая ладонь человека. Так и проводила время в одиночестве, наедине с природой и мыслями. Ничего неожиданного не было и в тот раз, когда произошло некое событие.
  
   ...Алабай проводил Марину до поляны, обежал её, всё обнюхал, осмотрел пещерку, напившись там воды из крохотного родничка. Убедившись, что гостье ничто не угрожает, потрусил обратно, лизнув ей щиколотки шершавым языком на прощанье. Потрепав псу загривок, пошла на 'свой' камень, к которому он почему-то не приближался и близко! Камень находился в опасной близости от края пропасти, и если лечь на живот и придвинуться к краю, можно было видеть всю расщелину, как на ладони! Тем и занималась - созерцанием. Увлекалась так, что подчас засыпала под тихое шелестение трав и ветерка. Очень часто смотрела прямо в глаза орлам, когда зависали напротив неё. Засмотревшись на них однажды, провалилась в небытие на несколько часов.
   Очнулась от того, что её тряс юный сын Серика, Алибек, и истерически рыдал! Возле него, надрываясь от лая, стоял Арслан-алабай и, смотря на девушку, рычал и ощетинивал загривок, скалясь и ворча, как на опасного чужака! Еле пришла в себя: 'Где я? Кто я? А ты кто?'
   Конечно, все за Марину жутко испугались и старались больше туда не отпускать одну.
   Только после того случая и рассказали легенду этого ущелья.
  
   Пропасть - это удар меча Великана, когда гнался за убежавшей от него Рабыней. А камень тот - дверь в пещеру, за которой укрылась беглянка. Громила ударил по камню кулаком, расплющив его, отчего тот стал синим и горячим. А беглянка так и осталась там, под валуном, запечатанной в пещере, но преследователь так и не нашёл её. Рассвирепевший Великан стал рубить огромным мечом все горы вокруг пещеры, но тщетно. Так и ушёл ни с чем. Горы с той поры имеют вид рубленных, вонзаясь в небо острыми тонкими пиками. А камень тот и по сей день горячий, и кто на нём сидит долго, может провалиться к Рабыне в пещеру. Вот никто и не сидит подолгу, только лечат поясницы и спины пастухи, простывшие на ветреных пастбищах.
   Услышав легенду, ошалела: 'Так куда же я провалилась, тогда? Меня искали, говорят, несколько часов, когда на стоянку с диким лаем прибежал пёс, рыча и скуля! Мужчины прочесали каждый метр на поляне и вокруг неё, обыскали каждый камень - тщетно. Только подростку, юной и непорочной душе, удалось 'увидеть' меня... на голубом камне! Алибек утверждал, что только тогда, когда присел перед камнем на колени и положил на него руки, плача и прося Рабыню вернуть гостью ему, увидел меня, появившуюся... из голубого тумана над камнем!' Поражалась до оторопи! Сколько ни расспрашивала, ответы казахов только ещё больше привносили загадок, удивляя совершенно необъяснимыми проявлениями. Взрослые чабаны с побледневшими от испуга лицами вполне серьёзно утверждали, что не один раз осматривали камень и никого не могли найти! Что на нём Марины не-бы-ло. Сами его руками трогали. Камень был пуст.
   Когда уставшие и недоумевающие вернулись на стоянку, Зарина с плачем кинулась на шею девочке и начала благодарить милостивого Аллаха за то, что Он помог вырвать её из рук соскучившейся по людям Рабыни!
   Для Марины это было за гранью понимания. Легенда легендой, но куда подевалась на несколько часов с маленькой горной полянки, площадью в половину футбольного поля? По сей день нет разумного понимания произошедшему, как и объяснения этому феномену. Ну, не НЛО же её похищало!?
   Пришлось поклясться хозяевам, что в одиночку туда больше никогда не пойдёт. Да только очень скоро невольно пришлось нарушить эту клятву.
   Её полулегальное положение никого не смущало, и когда на горизонте появлялся всадник, а видно его бывало за несколько перевалов, Марину сажали на лошадь и увозили за дальнюю гору к леднику. Только это случилось лишь раз - приезжали старики с Нижней стоянки, напомнить 'москвичке' о данном обещании приехать к ним ещё раз. Но в тот раз...
  
   ...Арслан учуял чужака ещё издали и не только начал лаять, но и злобно рычать, ощетинив шерсть и оскалив клыки! Нюхал воздух и всё больше нервничал!
   Старик, Серик-старший, кряхтя и тихо матерясь на незваного гостя, поехал навстречу, сказав Зарине, что постарается подольше задержать того на тропинке.
   Серик-младший, его сын, быстро потащил Марину... на полянку и, сунув бинокль в руки, сказал:
   - Сиди тут. Смотри бонокль. Гость будет - не ходи. Гость едет - иди юрта.
   Кивнув, что прекрасно поняла, протянула руку в благодарном жесте. Оторопел, залившись краской, не смея взглянуть! Постояв, увидел спокойную улыбку, протянул руку и, едва коснувшись, отпустил. Справившись с волнением, едва слышно попрощался и... стремительно убежал!
   Запоздало сообразила, что давно вдов и соскучился, должно быть, по женскому вниманию. А тут гостья: молодая, с голыми руками и ногами, да ещё и лезет с прикосновениями. Пожалела в тот миг, что так мало слушала маму Таню и не интересовалась их правилами и обычаями. Но стоять столбом и критиковать себя уже не было времени.
   Подошла к камню, присев, потрогала рукой шершавую и горячую поверхность, ощутив ладонью едва уловимые вибрации, и... легла на него обнажённым животом. Навела бинокль на юрту, покрутила колёсиком резкости в окулярах и стала наблюдать.
   Перед юртой Зарина разжигала самовар, что-то крича Алибеку. Не обращая внимания на просьбы бабушки, мальчик смотрел... в сторону Марины. Вдруг вскинул руку и помахал. Автоматически махнула рукой в ответ, тут же посмеялась: 'Как увидит меня с такого расстояния?' Только тогда очнулся и побежал помогать, поглядывая в сторону поляны под облаками. Вскоре к юрте подбежал лёгкими и упругими ногами Серик-младший и кинулся накрывать под навесом дастархан, выносить из жилища корпе и подушки.
   Через непродолжительное время на перевале показались два всадника: дедушка Серик и незнакомец. Старик что-то рассказывал полному грузному казаху, показывал руками то в одну сторону, то в другую, на что гость был вынужден каждый раз останавливаться, следить, куда показывает уважаемый аксакал, кивать в ответ, что-то отвечать. Визитёр явно устал от потока пустых словес и с трудом их терпел! Девушка рассмеялась вслух, не боясь, что кто-то её услышит: 'Ай да Серик! Выполнил обещание, задержал незваного гостя!' Тот уже ёрзал в седле, вытирал линялой кепкой вспотевший лоб и круглое крупное лицо, с надеждой поглядывал на юрту. Наконец, старик сделал вид, что сию минуту заметил нетерпение мужчины и, сказав ещё несколько замечаний, на что тот только покорно бездумно кивал, повёз бедолагу к стоянке.
  
   Пришлось прервать наблюдение: приветствия и долгое чаепитие с извечными вопросами, восклицаниями и обменом любезностями Марину не интересовали. Положила бинокль на камень и встала. Сколько прошло времени, пока гуляла по окрестности, собирая цветы, не помнила, но вдруг что-то насторожило её. Не могла объяснить, что именно, но немедленно бросилась к камню, плюхнулась и стала наводить бинокль на стоянку. Только попала визиром не на неё, а на недалёкий склон горы, что находился невдалеке от её укрытия.
   Крупным планом в знакомой кепке прямо на девушку двигался незнакомец! За ним, лая и рыча, бежал Арслан, не пуская чужака, озлобленно хватая за штаны и сапоги! Деваться Мари было некуда: тропинка одна, и по ней идёт чужой, а за спиной пропасть. Они были ещё на приличном расстоянии, а она уже слышала гулкий лай пса и казахский мат из уст мужчины. Осталось только ждать. От нечего делать опять навела бинокль и посмотрела на тропинку, но то, что там открылось, до сего дня стоит перед глазами!
   Выйдя на расширение тропинки, гостю оставалось пересечь небольшое плато, завернуть за скалу и... подняться на поляну. Откуда ни возьмись, на незнакомца налетели... осы! Огромная стая с низким и жутким гулом окружила беднягу и стала жалить с остервенением! Дико, визгливо, истерически закричав, замахал руками, закружился на месте, стал зажимать лицо кепкой, обнажая абсолютно лысую голову. О том, чтобы продолжать путь дальше, не шло и речи - пришлось спасаться бегством!
   В бинокль ей было хорошо всё видно. Присвистнув, даже искренно посочувствовала невезунчику: 'Бедолага! Как же ему досталось! Откуда они взялись? Ни одну не видела, только маленькие чёрные пчёлки. Загадка'.
   Так и бежал до стоянки, крича и махая руками, подняв и там жуткий переполох: крики, ор, лай собак и их обезумевшие визги от укусов ос! Досталось и прочим обитателям.
   Кое-как отогнав злобных насекомых, окатив несчастного двумя вёдрами холодной воды, хозяева оказали первую помощь, погрузили пострадавшего на его коня и повезли обратно в Нижний аул.
  
   К Марине, радостно лая и играючи хватая за ноги, прибежал пёс. Схватив за манжету рукава рубашки, потащил вниз к юрте, повизгивая и виляя хвостом, заглядывая в глаза с таким вызовом, словно один одолел врага и теперь требовал немедленного вознаграждения. Смеялась и упиралась, хватала за ухо, трепала, в шутку садилась верхом: терпел проделки девочки и упрямо тащил на стоянку. Отпустил рукав, изрядно пострадавший от собачьих клыков и дружеского усердия, только у самого порога юрты.
   На дорожке рядом, сияя свежими укусами, стояли гордые своей удачной выходкой и находчивостью Серик-младший и его сын, и показывали... пустой осинник! Они сбросили его с верхней скалы на излишне любопытного, подозрительного гостя.
   На вопрос растерянной девушки, почему же хозяева так жестоко обошлись с визитёром, опустили глаза и упрямо замолчали. С огромным трудом удалось добиться от них ответа. Все мужчины семьи в этом вопросе оказались страшно несговорчивыми, став серьёзными и поразительно скупыми на слова.
   - Нет, не гость был! Плохой был! Много смотрел, спрашивал. Вещи твой видел на верёвка за юрта, сразу пошёл на гора! Знал, шайтан, про поляна и Синий камень! Плохой он! Шпион!
   Замерла, задохнулась от их прозорливости: 'А вот это может быть правдой! Итак, Малик не успокоился и не смирился с моим побегом - разослал шпиков по пастбищам. Значит, той ночью кто-то увидел поздних гостей Турсуновых и сложил факты. Оставаться здесь нельзя! Раз у одного лазутчика возникло подозрение - приедут и другие'.
  
   Глава 6.
   Снова побег.
  
   Оставаться было рискованно. Но бабушка успокаивала и со смехом утверждала, что раньше чем через две недели незадачливый визитёр не придёт в себя - уж очень здесь ядовиты осы!
   И правда!
   Ермек, вернувшись с вахты на Верхнем пастбище, чтобы передохнуть дома за пиалой с чаем, смеясь, слушал о проделках брата и племянника, забавно хлопал по бокам, лукаво смотря на Марину. Потом, вновь оседлав норовистую лошадку, которая радостно огрызалась с алабаем, соскучившись по другу детства, поехал в Нижний аул. Сказал, что навестит родню, но было ясно - едет справиться о незваном госте. Приехал утром следующего дня усталым, невыспавшимся, но таким весёлым! Сказал, что у лазутчика заплыло всё лицо, шея, отекло горло, и он не может двигаться - местный паралич конечностей.
   Зарина объяснила, когда с девушкой мыли посуду в казане, а Ермек пошёл в юрту немного поспать, что это побочный эффект на укус горной осы, мол, понемногу отёки спадут, паралич отступит, но будет это нескоро и, возможно, паралич ноги или руки останется у бедняги навсегда. Под нос бабушка прошептала: 'Ля иль Алла! Иншалла!' и ещё кое-что добавила в сердцах. Мари усмехнулась в сторону: 'Понятно: 'Аллах велик! На всё воля Аллаха! Так ему и надо...' Сдержав мстительный смех, постаралась, чтобы старушка не заметила, что её слова дословно поняты.
   Это выходка казахских охранников дала ей ещё пару недель передышки.
   Всё успокоилось и вошло в привычную колею.
   То, как стали смотреть Серик-младший и четырнадцатилетний Алибек, не столько не нравилось, сколько грозило разрушить их тихий и мирный уклад жизни. Она не была наивной, прекрасно поняв - оба влюбились отчаянно и сильно: и отец, и сын. 'Только междоусобицы здесь и не хватало, ёлы-палы! - вздыхала в укромном местечке за речкой. Приняла решение, сообразив, что иного выхода нет. - Побег, Машук'.
   Зарина с того дня стала всё задумчивее смотреть, поглядывая в сторону гостьи, когда она что-то делала по хозяйству, кормила злющих собак-полуволков, поила телят и лошадей, купала ягнят. Стала обращаться не иначе, чем 'внучка' или 'дочка', норовила показать старинные серебряные и золотые украшения, достояние их рода, во всём спрашивала советы, хотя и сама прекрасно знала на них ответы.
   Марине становилось с каждым днём понятнее: никто не хочет, чтобы она от них уезжала!
   От Турсуновых пришло письмо, переданное через несколько надёжных рук. Прочитав, молча подала помятый и затёртый на углах листок Ермеку.
   'Да..., дела скверные: Малик контролирует всё! Улицы, автобусы, станции, рынки, частные дома - всё под негласным контролем его семьи и многочисленного клана. О возвращении девочки в совхоз нельзя допускать и мысли! - перечитав сообщение, сжал губы до тонкой полоски. - Думай, батыр. Ты за неё в ответе! Решай и... решайся'. Странно замолчал на несколько часов, что-то обдумывая. Домашние не посмели допрашивать: сам поделится, когда будет готов.
   Апофеозом неразберихи в жизни беглянки стало одно событие, которое и поставило точку на её пребывании в семье Сарыбаевых.
  
   ...С Верхнего пастбища привезли барана, собираясь зарезать вечером, отпраздновав, таким образом, их маленькую семейную победу.
   Марина с Зариной тщательно тёрли казан для будущего плова. Переговариваясь и шутя, бросаясь хлопьями пены, стояли на коленях у речушки, смывая сажу и гарь. Вдруг Зара закричала на казахском, замахала руками куда-то девушке за спину. Оглянулась и успела заметить за скалами голову убегающего от них Алибека, вслед которому и ругалась старушка.
   - Ааа-ййй! Мальчишка! Ииййеэээ! Маленький, а смотри тебе под юбка! - путала казахские слова с русскими, но гостья поняла: поймала внука за подглядыванием.
   Едва удержала покрасневшее лицо бесстрастным, продолжая начатый разговор. Многое в душе всколыхнуло это подсматривание, но кроме стыда, примешивалось ещё чувство неловкости и вины: не появись здесь, не было бы у мальчика повода так сердить бабушку. На него не обижалась, ведь разница в возрасте была всего в полтора года, и все выходки вполне понятны. Но и сказать ему о том, что никогда 'не дотянется' до неё ни в физическом, ни в моральном плане не могла. 'Как объяснить милому казачонку, что в свои неполные шестнадцать чувствую себя двадцатилетней, взрослой? Конечно, видя меня каждый день полуголой, весёлой и игривой, задирающей всех поголовно смешными проделками и розыгрышами, полыхающей огромными малахитовыми глазищами, он сошёл с ума от любви, первой и неистовой. Переживаю сильно. Алибек может не справиться с крушением надежд и несчастной безответной любовью! Он нежен, порывист, наивен и беззащитен, как верблюжонок. Как переживёт первую беду? И помочь ничем не могу. Самой помощь требуется, - вздохнув, закрыла на миг глаза. - Пора принимать твёрдое решение. Сегодня же'.
  
   ...Помогая накрыть на стол, постоянно ловила на себе взгляды мужчин, всех восьмерых. На семейное торжество приехали все близкие и дальние члены семьи, и теперь в загонах блеяли сотни овец, ржали лошади, лаяли десяток собак.
   Поневоле пришлось надеть платье покойной жены Серика и повязать на голову платок, заслонив нижнюю часть лица концом. Не в силу соблюдения приличий и традиций, а чтобы скрыть пылающее лицо от такого множества горящих, огненных, пожирающих, узкоглазых, агатовых мужских глаз.
   Как-то сами по себе, не сговариваясь, решили, что Марина будет следующей женой Серика-младшего и мачехой его сыну Алибеку, ставшего совершенно неуправляемым!
   Зарина дала понять, что сам Аллах привёл Мари в семью и осветил последние недели их жизни радостью и счастьем, что мужчины стали бриться и мыться, ходят в чистой одежде и учат русский язык. Последние слова девочку особенно рассмешили.
   - Бабушка Зарина, а если бы я была немка, то они и немецкий бы стали учить? - только хохотала.
   На что, хитро смотря узкими и такими коварными, юными глазами, хозяйка отвечала, что 'для кароший кыз и немецкий слова ущить можна'!
   Так и прошёл тот замечательный и долгий день.
   Марине предложили на отдельном подносе коронное блюдо почётного гостя: голову барана. Сделав вид, что испугалась, попросила Серика-старшего помочь её разделать. Он это сделал с гордостью, давал со своих рук лакомые кусочки, показывал, как это есть, деликатно подсказывал, кому может преподнести в ответ.
   Тайком вздыхала: 'Как они рады, что в семью вливается новая, иная кровь! Ведь это означает, что дети родятся крепкими и здоровыми, не умрут в младенчестве. Тем больнее будет для них то, что мне вскоре предстоит совершить: побег! И ехать надо срочно. Срочно! Напряжение между мужчинами ощущается физически! Кровь в воздухе - быть беде'.
  
   ...Рано утром, когда только-только посерело небо, а вокруг стоял густой, белый, влажный туман, её плечо тронула Зарина.
   - Иди, - проговорила едва уловимым шёпотом.
   Тихо выскользнув из спальника, переступила через крепко спящих дядьёв и братьев, старика Серика и его старшего сына. Перешагивая на цыпочках, старалась никого не затронуть лёгкой ножкой, но, занеся её над спящим Алибеком, в страхе замерла: весь напрягся, что-то бормоча на казахском, грустно вздохнул, слеза покатилась по юной, упругой, смуглой щеке. Облегчённо вздохнув, тихо переступила-таки и вышла из юрты, оглянувшись на семью: 'Спят. Хвала Аллаху!'
   Выйдя, постояла на дорожке, вдыхая кисловатый, сырой, прохладный воздух высокогорья, омываясь им, словно талой водой водопада у самого края большого ледника, который ей показал Ермек вскоре после приезда на джайлау.
  
   Нежная улыбка осенила лицо: 'Как он тогда волновался! Переживал, чтобы не лезла под леденящую струю, из которой пыталась напиться, подставляя ладони, замирая и пища от хрустальных капель, осыпающих меня с ног до головы'.
   Он тогда не удержался и, подняв Марину на руки, оттащил от смертельно опасного душа.
   - Эээ, нельзя так - лёд, а не вода! Даже пастухи её греют, когда умываются, - ворчал, не спешил спускать на землю. - Только смотри, а попробовать можно из кружки, - нехотя отнёс на солнечную полянку и посадил на горячий белый валун.
   Разгибаясь, посмотрел в смущённые 'лесные' глаза, на пепельные волосы, осыпанные бриллиантами капель, играющих на солнце, на влажную кожу оголённых рук, живота и ног... Вспыхнул румянцем на смуглых, худых, гладко выбритых щеках и поторопился уйти. Вскоре принёс кружку с прозрачной, как слеза ангела, голубоватой водой, в которой девичьи глаза отразились волшебным бирюзовым цветом. Отпив пару глотков, зажмурилась от сильной зубной боли, вызванной ледяной водой. Протянула хозяину, не смотря, что с ней будет делать, прекрасно и без взгляда поняв: 'Лучше этого не видеть. Парень на взводе'.
   Обратно ехали молча. Чтобы скрыть пылающие щёки от горящего взгляда, ей приходилось смотреть в сторону, прижимая к лицу букет алых цветов, принесённых Ермеком перед возвращением. Даже не видя глазами, ощущала его возбуждение по нервной дрожи рук, держащих её с обеих сторон талии. Пытался держать ситуацию под контролем, стараясь хладнокровно управлять на сложной дороге лошадкой, что очень нервничала, идя по тонкой обрывистой тропе высокогорья. Умудрялся реже коситься тёмным непроницаемым взором, не вдыхать одуряющий аромат юного тела и чудесных, светлых, вьющихся волос. Понимала, как ему трудно, сидела тихо, смотря в сторону, нюхая цветы. Они так чудно пахли, что у неё вскоре начала кружиться голова и резко мутиться сознание! Через несколько минут бессильно упала на грудь мужчины, сильно стиснув в руке странный дар.
   ...Очнулась в юрте. Услышала, как Зарина кричит на сына и упоминает какие-то 'капли крови Фатьмы'. 'Это, наверное, опять что-то из легенды...' - подумала и была почти права. Так казахи называли эти странные фантастические цветы, которые одурманивали своим запахом, ввергая в длительный сон-забытье. Вот и бушевала Зара, опасаясь, что сын, держа на руках юную, полуобнажённую, бездыханную девушку, не смог с собой справиться и потерял голову, нарушив обещание неприкосновенности и правил гостеприимства. Но, прислушавшись к строгому голосу Ермека, полному достоинства и гордости, Мари улыбнулась: 'Матери незачем об этом беспокоиться - хорошо воспитала сына. Спасибо!'
  
   ...За юртой в вязком предрассветном тумане стояла взнузданная лошадка Ермека, которую он крепко держал под уздцы. На спине лошади девушка увидела свою сумку: 'Меня увозят!'
   Зарина мягко обняла молоденькую гостью, заплакала, запричитала, потом оттолкнула от себя и благословила на поездку на казахском. В путь!
  
   ...Проехали несколько перевалов в полном молчании, не проронив ни слова. Затем Ермек стал вполголоса напевать какую-то грустную и знакомую мелодию! Долго слушала, пытаясь вспомнить, уловить момент, когда что-то раскроет её память и освободит знание. Всё прислушивалась и прислушивалась к красивому и мягкому голосу возницы, пока искрой не промелькнуло видение.
   ...Юрта, возле юной девушки стоит разгневанный мужчина, потом хватается за длинные косы, обматывает ими её горло и душит! Умерев, она оказывается на небесах, где встречает того, которого любила, и которого тоже уже убили. В тумане приближаются друг к другу, смотрят, но не узнают. 'Мне кажется, я его уже где-то видела... Или нет? Нет, я его не знаю...' 'Она мне знакома? Почему я её, будто знаю? Нет, я ошибся. Я её не знаю...' Они расходятся, растворяясь в туманной дымке, те, которые так любили друг друга на Земле, и так и не узнавшие своей любви там, за гранью бытия...
   Обрадовалась: 'Так вот откуда знаю эту песню! Она звучит на последних кадрах чёрно-белого казахского кино, которое смотрела в далёком детстве!'
   - Ермек, это из старого казахского фильма песня? - обернувшись, нетерпеливо взглянула на задумавшегося хозяина и вывела из раздумий. - Не помню, как он называется. По вашей легенде снята картина. Про двух влюблённых, которым так и не позволили стать счастливыми.
   - Да, - протяжно вздохнул, погрустнел. - В этой песне поётся о неразделённой любви. О том, что не всегда нам удаётся найти своё счастье. И что, когда оно оказывается с рядом, не всегда можем его узнать и теряем, - закончил с безграничной печалью. - Потом мучаемся всю жизнь, не находя пары и судьбы.
   У неё по спине поползли тревожные 'мурашки' предчувствия: 'А не о себе ли говорит? - стало неловко на душе. - Какую же сумятицу я внесла в их семью! Во всём виноват кусок псевдошёлка, лежащий дома. Вот это связь! Вот это звено в цепи событий! - очнувшись, сообразила, что туман-то рассеялся, а местности не узнаёт. - В Нижний аул по времени давно бы приехали. Да и солнце встаёт в другой стороне, - задумалась, окидывая горы взглядом. - Попытаемся сообразить, куда едем, - понаблюдав, поняла, что едут точно на восток. - На востоке Киргизия, а это может означать только одно...'
   - Ермек, ты везёшь меня домой? Как ты догадался, что срочно понадобилось уехать?
   Глубокомысленно хмыкнул, помолчал.
   - Я так подумал, - тихим и хриплым голосом. - Пора, потому что мне очень захотелось оставить тебя своей женой, - тяжело вздохнул, понукая неторопливую лошадь. - Не пойдёшь за меня? Не отвечай, сам знаю. Ты в Москву хочешь, учиться хочешь, город хочешь. Сам всё слышал, - дёрнул заигравшую кобылу за поводья, негромко прикрикнул, осип до шёпота. - И другие захотели. Вчера Алибек с отцом дрался с ножом из-за тебя. Сильно. Опасность. Вот и везу домой. Спасаю. Закон.
   У Мари глаза полезли на лоб от испуга и изумления: 'Вот ведь оказия. Посеяла такую вражду в семье! Давно надо было ехать, сразу после лазутчика, так нет, удержали, захвалили, окружили заботой и вниманием, а я, наивная, и уши развесила. А Ермек-то, какой молодец! Вчера со всеми пил-ел и вида не показал, что задумал. Да и не пахнет от него спиртным. Так он только делал вид, что пьёт? Чтобы упились и спали подольше? Чем отблагодарить человека, который собственными руками сейчас роет себе могилу разлуки и, возможно, одинокой холостяцкой жизни до конца дней? Вот мужественный! Сказать: 'Лети!' и отпустить, не удерживая и не призывая вернуться? Не многие на это способны. Зарина, ты воспитала настоящего, достойного мужчину. Благодарю'.
  
   Пока потерянная и потрясённая девушка думала невесёлые думы, Ермек выехал к последнему перевалу.
   - Почти приехали. Смотри, - подался вперёд, дыхание стало шевелить её волосы на левом виске. Показал камчой на верхушки тополей, виднеющихся вдали, далеко внизу, у подножия гор. - Это Кызыл-Сай. Сейчас спустимся, подъедем, и ты сможешь там переодеться.
   Только тут оглядела себя и увидела, что на ней вчерашняя одежда покойной жены Серика-младшего: длинное светлое хлопковое в мелкий цветочек платье с зелёной бархатной жилеткой! Даже ситцевый платок до сих пор закреплён 'невидимками' на голове! Хмыкнула, скривив губы: 'Вот вжилась в наряд и вошла в роль! Вчера не успела переодеться, повалившись спать! Артистка фигова...' Вдруг похолодела душой и телом, лишь в эту минуту чётко осознав до конца, в какой опасности была все эти дни!
   - Ермек, с вами всё будет в порядке? Это ссора... Да ещё Малик... - тихо спросила притихшего Ермека, бессильно откинувшись на его грудь спиной, положив голову на правую сторону груди. Недоуменно и поражённо покачала, словно не веря до сих пор, что не спит, что всё это происходит с ней наяву. - Не стоило мне приезжать к вам в семью. Я подвергла всех опасности, стала причиной раздора и ненависти... Проклята. Несу лишь горе...
   - Вай! Не говори так!! - такой спокойный до сего момента, возмутился до предела. Тело напряглось, руки, держащие поводья и Марину судорожно сжались, стук сердца стал слышен сквозь рубашку. Не сдержавшись, на минуту выпустил из правой руки повод, обнял тоненькую девушку невесомо и нежно, легко и скромно. Прижавшись щекой к её голове, покрытой светлым платком, положил черноволосую голову на горячую, пахнущую летним солнцем макушку, замер и, отчаянно стуча сердцем, перестал на миг дышать. Пару минут спустя, ослабил руку и, вздохнув украдкой с горечью и тоской, вновь взялся за повод. Тихим, севшим, несчастным голосом продолжил. - Ты принесла не раздор в семью, а свет и радость. Мы давно так много не смеялись, Марина! А мама тебя назвала 'бальзамом на её старое сердце'. Даже отец передумал умирать, а то всё говорил, что устал жить, что пора на покой. Ты стала навсегда частью нашей семьи... - смущенно замолчал на полуслове, не решившись продолжить и сказать то, что уже светилось в умных тёмных глазах цвета крепкого чая. Голос сорвался, боль внезапно и ощутимо скрутила мужское тело и сердце!
   Отстранившись, быстро обернулась и посмотрела в глаза, в упор, распахнув зелень до отказа, раскрыв золотую корону вокруг зрачка - таинство, кое мало кто имел возможность лицезреть! Долго безмолвно смотрел в чудесные малахитовые глаза, на грустное, сочувствующее личико встревоженной девочки с таким широким и щедрым сердцем. Вдруг задохнулся от волны дикого отчаяния, желая одного - умереть где-нибудь в тёмном гроте, чтобы даже волки не нашли костей... Поняв, что Ермеку невыносимо больно от её взгляда, медленно закрыла колдовские глаза, оборвала зелёные нити мучения, повернулась и прижалась к его груди спиной. Положила голову на плечо, прикасаясь лбом к чистому подбородку, всё ещё пахнущему земляничным мылом. Не смогла отказать человеку в такой малости: чувствовать её тепло кожей, душой и... телом. Только это. Понял, судорожно вздохнул несколько раз, поднимая пунцовое лицо к небу, и с трудом сумел взять эмоции под контроль. Двинул лошадь, упорно смотря перед собой. Не косился взглядом, даже не позволил себе ни разу поцеловать Марину в лоб. Лишь иногда сильно стискивал скулы и... скрипел зубами, сдерживая отчаянный крик.
   Всё 'слыша' и понимая, лишь вздыхала: 'Такой славный и такой несчастный... Погубила...'
  
   В обоюдном молчании доехали до Кызыл-Сая.
   Там она переоделась в ветхом щелястом сарае, пока Ермек поил лошадку из арыка. Слышала, как кто-то подъехал, как парень неприветливо, но терпеливо отвечает на любопытные вопросы незнакомца. Насторожилась, присела, чтобы даже тенью не выдать своё присутствие здесь. Повезло - вскоре убрался восвояси, уехал в Новый Кызыл-Сай. Вышла только по сигналу: 'Можно'. Продолжили путь, которого и оставалось-то несколько километров.
   Ссадив возле шоссе с лошади, Ермек не стал спешиваться, а лишь с тоской и нечеловеческой мукой посмотрел из седла, в последний раз окунаясь в зелень распахнутых, поднятых навстречу сочувствующих глаз, которые стали наполняться хрустальными, бирюзовыми, чистыми слезами, как вода с ледника в поднебесье. Вспомнив это, вдруг сильно 'дал шпоры' коню, отчего тот взвился от возмущения и боли, сильно заржав, и погнал в обратный путь, всё хлеща и поддавая плёткой-камчой! Только отъехав на приличное расстояние, осадил кобылу, заставил обернуться и прокричал хриплым, надрывным, страдающим, срывающимся голосом строчку песни из кино.
   Теперь знала, о чём она: 'Где же ты, счастье? Почему, подержав в руках, я отпустил тебя сам?'
  
   Глава 7.
   В Москву!
  
   Расставшись с провожатым, Марина некоторое время стояла в полнейшем душевном опустошении, словно прожила долгие, тяжёлые, полные лишений и бед годы, а не несколько радостных и счастливых недель. Они почему-то вымотали психологически просто невероятно! Привело в чувство лишь трезвое осознание, что не стоит стоять возле шоссейной дороги в такое время, когда вот-вот пойдёт рейсовый автобус. Собрав волю в кулак, быстро пошла в село.
   Домой пришла как раз по времени, будто приехала на автобусе.
   Домашние встретили встревоженными возгласами, вопросами:
   - Что стряслось? Почему не писала? На коммутатор не могла позвонить? Где столько пропадала?
   - Молчите о моём возвращении. Ни гу-гу! - предупредив, отмахнулась и легла спать.
   Вечером состоялся семейный совет, было принято решение срочно вывезти дочь в Москву к сестре Ванде. На следующее утро Варвара поехала в Кара-Балты в авиакассы. Девочке осталось только собрать вещи, документы и... решимость.
   Сидя в дальней тёмной комнате, смотрела на узелок, лежащий среди вещей, которые, наконец, отважилась вытряхнуть из холщовой сумки, что была с ней все эти неспокойные дни. Платок, завязанный в узелок, был ей неизвестен, но, ещё не притронувшись к нему, не смогла сдержать слёз. 'И гадать нечего - Зарина! Нет, только не это! Я просто не в силах увидеть то, что там лежит! - проплакав несколько минут, взяла себя в руки и, тяжело вздохнув, дрожащими руками развязала. Зарыдала навзрыд. - Господи..., ну зачем меня так мучить? Мало тебе моих переживаний за последние три дня!? - едва успокоилась, с трудом справляясь с нервами. На шёлковом платке изумрудного цвета, щедро расшитом золотой нитью, лежали драгоценности рода Сарыбаевых и деньги. Много денег. Наверное, все имеющиеся сбережения семьи, извлечённые из тайников и карманов. Сквозь слёзы, которые опять хлынули из глаз, ничего не видела. Застонала, раскачиваясь, как казашка, из стороны в сторону, прикрывая горестно рот ладошкой. - Для чего это? Зарина, что ты наделала!? Ведь это те самые драгоценности, которые имеет право носить только женщина рода! Зачем так давить на меня? - успокоившись, всё взвесив, поняла. - Не давить, а любить. Поняв, что сыновья, скорее всего, не женятся больше, отдала украшения той, кого посчитала достойной их надевать, представляя древний род. Признала этим поступком не только желанной невесткой, а настоящей казашкой, возлюбленной и единственной дочерью старинной семьи! Гордостью и надеждой. Отрадой. Какая честь! И какая же это невыносимая тяжесть и боль! - смотрела остановившимся взглядом на украшения. - Спасибо, бабушка, но я не смогу их оставить - выше моих сил! Видеть каждый день и чувствовать приятную тяжесть, когда касаются кожи, и вспоминать, как меня в них увидел Ермек! Не смогу...'
  
   ...Он тогда внезапно вошёл в юрту, не потопав по привычке сапогами на каменной дорожке ещё на подходе, не похлопав камчой по голенищам, не позвав их с бабушкой весёлым, добрым, звонким голосом издали! Застал Мари врасплох за чисто девичьим занятием - примериванием украшений из ларца, которые дала Зарина. Попросила почистить, освежить зубным порошком и пеплом из виноградной лозы, подержать в студёной, ледниковой, минерализованной воде каменистой речушки: встряхнуть память, смыть негатив.
   Сидя на пятках, смотрелась в старое, мутноватое, небольшое зеркало, стоящее в уголке, в которое, возможно, смотрелось не одно поколение женщин семьи. Убрав длинные волосы в шиньон, как раз только вдела в дырочки ушей старинные, длинные, тяжёлые серьги из серебряной скани, украшенные бирюзой, яшмой, топазами и изумрудами. Камни были потускневшими, потрескавшимися от времени, но остающимися такими сказочными, как у царевны Шехерезады! Тихо и счастливо смеясь, сложила маленькие изящные кисти под подбородком, зазвенев тяжёлыми серебряными браслетами, унизавшими тонкие запястья. Стала медленно танцевать, изображая арабский танец на коленях, позвякивая многоярусным монисто и бусами на высокой груди, ловя отражение в туманном зеркале, любуясь причудливым узором широкого кожаного пояса, щедро украшенного сканью и монетами, что так мелодично звучали в пустой юрте, лежа на тонкой обнажённой талии на самой критической полоске бёдер. Украшения звенели и пели хрустальную, серебряную и золотую песню молодости и радости, тщеславия и гордости редкостной красотой, переливаясь всеми цветами радуги в гранях благородных камней.
   Очнулась только тогда, когда услышала за спиной полувздох-полустон.
   Резко привстав на колени и порывисто обернувшись, отчего длинные серьги, звякнув, ударились о личико и шею, а волосы хлынули из слабого пучка, заслонив на секунду пепельной чадрой глаза, монеты протестующее зазвенели, а браслеты упали на кисти рук с негодующим звуком, Мари увидела на пороге юрты ошеломлённого, потрясённого и восхищённого мужчину, в глазах которого стояли слёзы, а во взгляде кричала... любовь: неистовая, неудержимая, отчаянная! Застыв в немом крике, смотрел с такой болью и желанием, что она задрожала и трясущимися руками резко выдернула серьги из мочек, поранив их в кровь, положила украшение в ларец и с силой захлопнула тяжёлую крышку, словно ставя жирную точку в произошедшем.
   Приняв резкий звук, как отказ в ответном чувстве, Ермек судорожно то ли всхлипнул, то ли вскрикнул и, развернувшись на пятках мягких сапог-ичиг, ринулся прочь из собственного дома! Бежал, спасаясь бегством, как Орфей от Эвменид...
  
   ...Просматривая прошедшие события, проплывающие перед мысленным взором, снова всё пережив, решила: 'Надо это вернуть. Всё! Хотя, нет..., не всё: серьги оставлю себе, - поняла чётко одну вещь. - Как только они вернутся в семью - станут для Ермека фетишем, способным сломать личную жизнь. Почему поняла именно так? Откуда такие недетские знания во мне? Нет ответа. Видимо, подсказки приходят из подсознания, из опыта жизни многих и многих женщин рода, женщин, обладавших даром видеть и предвидеть будущее. Колдовской дар, который больше губит, чем даёт жизнь, - тяжело вздохнув, опустила понуро светловолосую головку, смотря невидящим взглядом на сокровища. - Нет, не оставлю ему памяти! Пускай поскорее забудет странную русскую девочку с мраморной белой кожей и глазищами-убийцами и женится на своей по вере, цвету кожи и волос, продолжит славный род Сарыбаевых, которые всегда растили таких красивых, достойных, гордых, сдержанных и надёжных, как горные скалы высокогорья, мужчин. Они это заслужили. И он это заслужил. Если не счастья, то хотя бы покой. Семейную идиллию'.
   Приняв решение, успокоилась, твёрдой рукой извлекла из кучки серебряные серьги, отложила в сторону, а остальное, погладив руками и коснувшись губами в поцелуе, решительно связала в изумрудный платок и положила на стол: 'Завтра же сошью мешочек для бандероли и отошлю Турсуновым с благодарностью и просьбой вернуть хозяевам'.
  
   Через два дня, в такую же раннюю пору, как тогда на джайлау, Мари вышла из дома и села в поджидающий автомобиль.
   Не зажигая фар, шелестя шинами по гравию, машина выехала из села и взяла направление в сторону Фрунзе. Лишь на основной трассе, включив фары и скорость, 'Москвич' рванул в Киргизию. Долго ехали в молчании, пока Анатолий, сын соседки Катерины, не прервал тишину.
   - ...Ну вот, теперь вряд ли кто догонит. Даже и не спрашиваю, кто. Ясное дело - не от хорошего человека хоронишься. Уже и не рада, что родилась такой красивой, а, Маринка? - посмотрел в зеркало заднего обзора, засмеялся, но, поймав малахитовый, серьёзный, недетский взгляд, смутился, покраснел и откашлялся. - Турки достали? - коротко поглядывая в зеркало, старался не отвлекаться от трассы - непростой участок пошёл. - Да не удивляйся ты так! Сам видел, как они кружили по селу, всё людей о тебе выспрашивали. Врали, что твои друзья, а у самих взгляд волчий! Наши люди их только посылали, куда подальше...
   Молчала, словно говорить не было сил. Толик тоже затих, возмущенно сопя. История преследования русских девчонок парнями-турками была не нова, но всегда негативна. Всякие нехорошие вещи потом рассказывали о таких 'женихах', и об их жертвах-'невестах'.
   Во Фрунзенском аэропорту 'Манас', не выпуская Марины из машины, пошёл всё разведать и осмотреться. Вернувшись перед самой посадкой на рейс, потащил к стойке регистрации и передал с рук на руки стюардессе московского лайнера. Как разыскал и договорился, не рассказал, упрямо молча, но девочку зарегистрировали в тот момент, когда трап был подан к самолёту. Марина со стюардессой бежали по лётному полю на всех парах, махая платками и крича, чтобы остановили лестницу, уже отходящую от воздушного судна. Поднялись на борт на ходу, в движении, и тут же, едва за ними захлопнули тяжёлую дверь, борт двинулся на взлётную полосу. Через три минуты под крыльями рыжела выжженная земля Киргизии.
  
   Мари со стюардессой переглядывалась и перемигивалась, посмеиваясь. Бортпроводницу звали Мила, и она была едва ли не в первом полёте в этом качестве, чем очень гордилась! Высокая и статная, красивая блондинка - настоящая русская красавица; внимательна и добра, даже годы работы не изменят характера, сохранив способность сочувствовать и сопереживать простым людям, летящим её бортом.
   Красота за иллюминаторами самолёта быстро отвлекла пассажиров от их персон, и они забыли о припозднившихся и едва не опоздавших девушках.
   Потекли обычные часы полёта: напитки, конфеты 'Взлётные' на подносе, обед в упаковках и горячий растворимый кофе в маленькой аэрофлотовской чашечке, на которой был изображён взлетающий в небо самолёт, с упаковкой прессованного рафинированного сахара 'Аэрофлот'. Скучали пассажиры, плакали маленькие дети, сильно пахло ароматическими влажными салфетками, от запаха которых Марину начало мутить. Но полёт подходил к концу, не принеся никаких неприятностей.
   Перед посадкой к ней подошла Мила.
   - Выйдешь с нами, Марина. Я за тебя поручилась, - сказала тихо, улыбнувшись и подмигнув. - Я дам тебе знать.
   Все пассажиры пристегнули ремни, приготовившись к посадке. Нервозность приглушила гул человеческих голосов, заставив замолчать. Реактивные двигатели надсадно засвистели, и стало понятно, что самолёт идёт на посадку. Свист. Давление на виски. Тошнота. Толчок. Вибрация кресел. 'Всё! Сели! - всеобщий выдох. - На земле'.
  
   Стюардесса объявила о завершении полёта, ознакомила пассажиров с правилами выхода из салонов, ещё раз представила членов экипажа лайнера под командованием Андрея Колосова, попрощалась.
   Люди загомонили, стали выглядывать в иллюминаторы, радоваться:
   - Москва! Столица!
   Марина вышла в составе членов экипажа, гордая и счастливая оказанной честью, а пассажиры переговаривались, косясь на них.
   - Ну, вот! Мы же говорили - своя! Там её трап ждал, здесь сопровождают лётчики. Блатная!
   Ребята-пилоты смеялись, заигрывали, пытались познакомиться с очаровательной пассажиркой. Стюардессы спрашивали Милу, почему сестру с мальчиками не знакомит, отвечала, что она ещё маленькая и очень стесняется. Так и дошли до здания прилёта. Там девочку встречала настоящая, родная сестра, Ванда, с подружками.
   Тепло попрощалась с опекуншей в павильоне прилёта, и Мила на прощание шепнула:
   - Твой папа так волновался, когда отправлял, оглядывался, словно тебя кто-то хотел у него отобрать! Хахахаа! Папы всегда так волнуются, когда мы, дочери, уезжаем из родительского дома! Пока! Пиши отцу чаще, 'сестра'! - обняв опешившую девушку, Мила побежала догонять подруг-коллег.
   Мари стояла, туго соображая. 'О ком говорила? - потом поняла. - Она приняла дядю Толика за моего отца! - хихикнула. - А что, вполне можно было так посчитать! Он тоже светловолосый, привлекательный и... зеленоглазый. Не мудрено было обмишуриться'. Посмеявшись, пошла к встречающим её москвичкам.
  
   Глава 8.
   Московские открытия.
  
   Потекла обычная жизнь провинциалки, приехавшей поступать учиться в Москву.
   Начались поиски адресов учебных заведений, изучение положений и правил поступающих, равнодушные лица приёмных комиссий, понимание тщетности попыток достучаться до их сердец.
   Быстро выяснилось, что в преддверии Олимпиады-80 поступление в учебные заведения столицы возможно только на базе 10-ти классов. Ещё одна неприятность - полное отсутствие на этот год обучения общежитий, так же забираемых для нужд предстоящей Олимпиады. У Мари возникла не одна, а сразу две проблемы! Стало понятно, что делать в столице абсолютно нечего, и остаётся одно - погостив, вернуться домой. Не сказать, как её 'обрадовала' такая новость! Путь домой заказан - Малик и Нурка с Гошей, и в Москве всё пусто.
   Оказалась в очередном жизненном тупике.
   Вскоре стало ясно и другое: в её возрасте, имея за плечами только восемь классов образования, и думать нечего о том, чтобы остаться здесь на год, где-нибудь подрабатывая, переждать время до следующего поступления. Попытавшись проработать разные варианты, вплоть до сиделок у старушек или работа курьером на стройках, не получив положительных результатов в поисках, пришлось смириться с мыслью - возвращение домой неминуемо.
   О возможности уехать поступать в другой город, где, наверняка, есть и жильё, и места, даже в голове не мелькало: или Москва, или дом. Из двух зол пришлось выбрать последнее.
  
   Пока было время, решила провести его с наибольшим удовольствием: обзавелась подружкой, которая тоже приехала, чтобы поступить в ВУЗ, и поселилась у тёти в общежитии. Звали её Лиля, была очаровательна, общительна, говорила с мягкими интонациями татарки, такими знакомыми Марине с детства. Лиля была выпускницей десятого класса, имела больше шансов на 'зацепку' в столице, что не вызвало зависти у подруги, а только любопытство: 'Куда поступит? Пройдёт ли?' Поговорив с соискательницей, стало ясно, что 'медалистка' она только на бумаге, и, вероятно, аттестат был куплен богатыми родителями!
   Выяснила это случайно.
  
   Её тётя Розалия жила в одной квартире с сестрой Марины, Вандой, училась в ВУЗе на вечернем отделении, и в данный момент у неё была пора зачётов. Накануне вечером показала девчонкам набросок сочинения с просьбой проверить как на стилистику, так и на наличие орфографических ошибок. Мари отдала пальму первенства 'золотой медалистке' Лильке, чем так хвасталась та буквально накануне, показывая аттестат с одними пятёрками. Посидев добрые полчаса над объёмным сочинением, вспотев, татарка оттолкнула его со словами, что вроде бы всё правильно.
   Настала очередь 'азиатки'. Тут же, на первом листке, обнаружила две описки и одну ошибку! Вскинула на Лилю спокойные глаза.
   - Ты здесь ничего не замечаешь? - показала абзац, - Я плохо вижу, а у Розалии невероятно мелкий почерк.
   Через плечо лишь глянув вскользь на страницу, отмахнулась и проговорила с явной скукой:
   - Да всё я уже проверяла! Всё верно, - отошла к дивану, сладко зевая. - Сосну часок...
   Стало понятно, что это за 'медалистка'. То, что Марине, человеку с интуитивной, врождённой грамотностью сразу резануло глаза, 'отличнице' не хватило и полчаса времени, чтобы увидеть очевидное. Ахнула возмущённо: 'Скорее всего, не читала сочинение вовсе, а лишь полистала для вида!' Пришлось вооружиться карандашом и начать тщательно проверять с самого начала. Скоро с ночной смены должна была прийти Роза, а завтра сдавать работу. Не найдя больше особенно грубых недопустимых ошибок, поставила мысленно оценку '4-'.
   Розалия согласно и молчаливо кивала, выслушивая аргументированные развёрнутые замечания и советы серьёзной, предельно сосредоточенной девочки, что сейчас выглядела куда взрослее и достойнее, чем ветреная и глуповатая родственница! Слушая с возрастающим недоумением, поглядывала искоса на разряженную в пух и прах в импортные дорогущие тряпки племянницу, которая тупо таращилась в окно, выискивая развлечений и зрелищ!
   Почувствовав взгляд, Лиля обернулась и отпросилась в магазин за свежей выпечкой. Дождавшись её ухода, Мари решилась откровенно поговорить с Розой, выложив всю правду о Лильке-медалистке. Понимала, что поступает нечестно и непорядочно, где-то даже подло, но так не хотела проблем для милой женщины! Она очень хорошо приняла её в семейный женский кружок квартирки общежития, помогла, опекала.
   - Вот мне не везёт! - расстроенно проговорила Роза, горестно всплеснув руками. - Согласилась взять её в надежде, что будет помогать в учёбе, а я присмотрю за ней. Но если она не поступит никуда учиться, то ей и здесь делать нечего. Никто не разрешит просто так жить в рабочем общежитии - это не гостиница! И куда её потом дену? Перед сестрой за племяшку поручилась, честное слово дала, что заменю мать!
   В этой беде Мари помочь не могла. Пришлось тайком приглядывать за татарской красавицей, чтобы не натворила поспешных непоправимых глупостей, пытаясь 'зацепиться' в Москве. Так потом и получилось: однажды Лиля из общежития исчезла! Поплыла по волнам приключений в поисках богатого мужа, лёгкой и беззаботной жизни. О дальнейшей судьбе ничего не известно, но Мари не удивилась бы, узнав, что Лилька, в конце концов, оказалась на московской 'панели' - закономерный исход для таких пустоголовых бабочек-нимфеток.
   Бедная Розалия в ужасе металась по столице в поисках пропавшей племянницы, ломая голову, что же теперь скажет сестре? Поездив-побегав вместе с ней, Марина оставила женщину с бедой наедине. Здесь никто не мог помочь, увы. Ни помочь, ни исправить, ни предугадать.
  
   Кроме нелицеприятных случаев, с девушкой случались маленькие, приятные и смешные события, оставившие в душе и памяти флёр юности и романтики.
   Однажды, заблудившись в незнакомых переулках Москвы, оказалась перед каким-то зданием, во дворе которого толпилась кучка молодёжи, возбуждённо что-то обсуждая. Послушав, поняла, что это студенты: ждут руководителя, чтобы пойти на экскурсию в Ленинскую библиотеку. Ей тоже так захотелось туда попасть!
   Неожиданно девушку подхватил под руку высокий парень и... потащил в сторону компании!
   - ...Ну, наконец-то, пришла! Ольга звонила и предупредила, что ты немного опоздаешь, - затащил в центр группы студентов. - Вот, знакомьтесь: это Лена с Историко-архивного, абитуриентка. Она с нами пойдёт. Староста для неё уже оформила пропуск, - обратился опять к замершей в изумлении гостье. - Ты в отдел современной истории?
   Стояла, раскрыв рот, и бездумно кивала, совершенно обалдев от стремительного напора.
   - Налетел на ребёнка, напугал! - со смехом, её обняла блондинка, рослая и красивая. - Ты его не бойся, он только с виду такой серьёзный! - кокетливо улыбалась и стреляла в парня глазами. - Ты только что из дома? Я так и поняла. А мы последний курс уже. Скоро вылетаем!
   Все смеялись, пожимали девочке руки, кто-то сунул большую конфету 'Гулливер'. Не зная, куда деваться от стыда, понимая, что с кем-то перепутали, что произошло дикое недоразумение, ломала голову, как объяснить это? Тем временем прибежал преподаватель, окинул группу взглядом, отметил Мари кивком головы: 'Привет, присоединяйся!' и быстро повёл всех в здание.
   Как не 'раскусили', не спросили паспорт, которого у неё ещё не было, не попросили удостоверения показать? До сего дня ума не может приложить такому везению и чьему-то попустительству, только факт остаётся фактом: пробыла со студентами до вечера! То девушки, то парни брали за руку, показывали что-то, советовали, сажали читать, подсказывали, что и как надо конспектировать, что и делала с огромным удовольствием: так всё было ново и интересно! Заглядывая через плечо в её записи, ребята восхищённо шептались:
   - Вот строчит, и ни ошибочки! А я вечно напишу, а потом и сам не могу вечером разобрать, что начеркал за день... Приходи к нам, Леночка, проверять работы будешь, а мы тебя уж не оставим без кусочка пирожка с повидлом! - шутя и ёрничая, предлагали, соблазняли приятной перспективой, тепло улыбались, гладили по голове скромную и милую красотку с такими чудесными зелёными глазами. - И кто знает, что может случиться за этот год? - парни краснели и смущались, терпели возмущённое сопение своих сокурсниц, но далеко от девочки не отлучались. - Может, ты обретёшь не только знания, но и свою судьбу? - коварные слова вызывали у гостьи бурный румянец на худеньких щёчках, и студентки набрасывались на парней с шутливыми кулаками и шептали в алые ушки 'абитуриентки' компромат на прытких ловеласов группы.
   До сего дня в душе Марины сохранилось тепло от того дня, пусть и тревожного от страха разоблачения, но и счастливого: от приобщения к целеустремлённым и образованным людям, неравнодушным к чужим трудностям и слабостям, от чувства собственной состоятельности и значимости. Печалило лишь сознание, что будь у её семьи хоть небольшие средства, и она бы смогла стать реально одной из них, быть равной и лучшей, сознавала, что есть силы, знания и способности для достижения того, о чём говорил Жорка ещё год назад - теперь поверила в себя. Понимала и другое: не дано, не те средства. Не грустила сильно, а радовалась и впитывала эту радость впрок, любуясь студентами, гордясь коротким знакомством.
   Как они её опекали! Когда всех повели на обед, девочке неудобно было признаться, что почти нет денег, что вытащили в метро урки тощий кошелёк в первые же дни пребывания в столице. Поняли это по смущённому личику и накормили 'от пуза', подкладывая со своих тарелок, говоря со смехом, что их-то точно так в Москве никто не встречал и не поддерживал! Должно быть, вспоминали себя в её возрасте, а, может быть, скучали по сёстрам и братьям, вот и взяли под опеку.
   Вернулась в общежитие поздно, переполошив квартиру долгим отсутствием.
  
   Глава 9.
   Пора домой.
  
   Пережив массу забавных приключений и встреч, понимала, что пора возвращаться домой.
   Девчонки из квартиры так привязались к ней, что сломали головы, пытаясь помочь, всё думая, где найти выход из создавшегося положения? Не только девчонки, оказывается, задумывались об этом! Играя каждый день в волейбол на площадке перед общежитиями, парни и мужчины тоже обсуждали эту проблему и старались что-то предпринять, чтобы помочь юной сестрёнке Ванды.
  
   Однажды в один августовский солнечный день в квартиру пришёл парень с цветами.
   Открыв на звонок гостю дверь, Мари спросила по привычке, к кому: в квартире было десять девчонок, и к ним часто приходили мужчины, приглашая на прогулку или в кино. На её, казалось бы, законный вопрос, гость залился краской и с трудом вымолвил:
   - А я пришёл к Вам, Мариночка!
   Звонко засмеялась, чем вызвала у девчат интерес.
   - Это кто же так рассмешил нашу младшенькую? - спрашивали жилички из глубины квартиры. - Да впусти ты, Мариш, весельчака - такие нам нравятся!
   - А он пришёл не к вам! - смеясь, прокричала через плечико.
   - Вот тебе раз! Не к нам? А к кому же? - начали выходить из комнат, с любопытством разглядывая гостя. - Дверью ошибся? Жаль. Такой симпатичный! - беззастенчиво разглядывали беднягу, не знавшего, куда деться от циничных, насмешливых, оценивающих женских взглядов.
   - Я пришёл к Марине для серьёзного разговора! - отважился, наконец, визитёр. - Где мы можем с ней поговорить?
   - Идите ко мне в комнату! - крикнула Розия из глубин квартиры. - Степан, заходи!
   Девушки, смеясь, расступились, давая возможность пройти вконец зардевшемуся гостю, и проводили к Розе. Девочку туда же втолкнули.
   - Раз к тебе - встречай! А мы пока чайку сообразим, - ехидно поглядывали. - Розик, где ты такого красавца прятала?
   Взрослая подруга отмахнулась и попросила не мешать серьёзному разговору. На замечание не обиделись и, закрыв за собой дверь, закричали.
   - Вам на троих часика хватит? - захохотав, с визгом и гамом бросились на улицу, словно за ними кто-то гонится! Девчонки.
  
   - Зубоскалки! - беззлобно проворчала Розия. - Садись, Марина, поговорить надо, - начала разговор. - Это Степан Кириллов. Он из моего города, русский, один у мамы. Я присматриваю за ним - маме обещала. У меня к вам есть разговор.
   Стёпа протянул Марине узкую ладонь в приветственном жесте, впервые прямо посмотрев в лицо, не смущаясь. Был высок, красив, статен, хоть пока и худ. Спокойное и милое лицо с красивым овалом и нежный румянец щёк говорил о юном возрасте, как и слабые усики над верхней губой. Светло-русые густые волосы доставали до плеч и слегка вились, ложась мягкими волнами на воротник рубашки. Парень был явно похож на маму.
   Рассматривая, опустила взгляд на мужские руки, в которых продолжал оставаться букет цветов. Заметив это, гость покраснел, встрепенулся и протянул с галантным поклоном девушке.
   - Простите, совсем вылетело из головы! Это Вам в знак уважения и знаменательности нашего личного знакомства! Надеюсь, оно станет долгосрочным и плодотворным, - уважительно с достоинством поклонился и, покраснев ещё больше, сел обратно на диванчик.
   - Вот и с цветами разобрались! - засмеялась Роза. - Поставь их в вазу, Мариш! Она на подоконнике слева. Вода рядом в графине.
   Отдавала приказания тихим, грудным, спокойным голосом, нисколько не сомневалась, что тут же выполнит, не задумывалась ни на минуту - привыкла за столько лет проживания с юными девушками, приглядывая за ними и постоянно ненавязчиво контролируя, как мама. Никогда не слышала Мари, чтобы татарка повысила из-за чего-то голос, была сердита или сорвалась на кого-то, будучи не в настроении. Ничего подобного: ровное и спокойное поведение - восточная томность, неспешность и рассудительность. Сейчас, спокойно дождавшись, когда девочка поставит цветы в скромную вазочку, подаренную хозяйке на день рождения подругами, не проронила ни слова, подгоняя или осуждая действия, даже если видела неуклюжесть и неаккуратность. Марине не хотелось ударить в грязь лицом: выполнила всё быстро и чисто, не капнув водой на кружевную салфетку, лежащую на подоконнике, не сломав таких хрупких стеблей абхазских, пышных, рыночных гвоздик. Поставив цветы в вазу, понюхала с наслаждением: пахли сладко и карамельно-шоколадно, совсем как турецкая дома. Вздохнула тайком, вспомнив цветник тётки Мали - гордость и объект зависти женской половины села. Закончив возиться с букетиком роскошных чисто белых и бледно-розовых гвоздик, вернулась на диван, присела рядом с парнем, окинув украдкой непроницаемым взглядом: 'Хорош, как Рафаэль. Картинка'.
   Степан тоже смотрел на неё искоса, деликатно, и почему-то всё больше смущался, отводя красивые серые с золотыми искорками глаза, прикрываясь от всевидящего и всезнающего зелёного всполоха густыми длинными ресницами, выдавая эмоции бурным густым румянцем на опавших и уже утративших юношескую припухлость щеках.
  
   - Ребята, у меня к вам есть одно предложение, - начала переговоры наставница, прерывая 'глазную' безмолвную беседу молодых. Тайком улыбнулась: 'Прекрасная будет пара! Только бы Аллах помог их убедить'. - Вы меня выслушайте, пожалуйста, не перебивая, подумайте, посоветуйтесь, а потом ответите. Договорились? - заинтригованные, одновременно кивнули головами: светло-русой и почти пепельной. - Так вот, - удовлетворённо качнула красивой головой с тёмно-каштановыми почти чёрными волосами, уложенными в аккуратный шиньон. Специально сегодня к подруге в парикмахерскую зашла, сделала причёску посолиднее, хотелось стать старше и серьёзнее для убедительности. 'Тридцать лет только, никак на мать 'не тяну', - криво про себя улыбнулась. Опомнилась, посерьёзнела, выпрямила спину, отвела плечи. - Из твоей квартиры, Стёпа, скоро выселяют соседа-дебошира - я узнавала. И вот что я подумала: а не жениться ли тебе на Марине? Ей надо продержаться в Москве, пока на следующий год не пойдёт поступать куда-нибудь, - посмотрела в окно, что-то припоминая, постукивая пальцами рук по столу, покрытому белоснежной льняной скатертью. - А тебе, ты сам мне об этом сказал, не хотелось бы нового соседа-пьяницу. Так? - Стёпа кивнул, покраснев. - Вот..., если поженитесь, комнату я вам пробью, как молодой семье, обещаю клятвенно. Правда, придётся купить справку, что Марина ждёт от тебя ребёнка, но об этом подумаем позже, что можно сделать и где изыскать средства, но уверена: как только понадобятся, все помогут, по рублю скинутся! Не волнуйтесь, мы здесь никого в беде не оставляем, - посмотрела на пунцовых и смущённых детей, улыбаясь мягко материнской улыбкой. - Ну, молодые, что скажете? Как идея?
   Марина ахнула и похолодела: 'Вот это было предложение! Такая отличная возможность остаться в столице, мало того, ещё и быть не одной, а рядом с настоящим надёжным парнем, который станет опорой и защитником, помощником и, возможно... Боже!' Челюсть отвисла, и... внезапно холодок ушёл, сменившись истерическим приступом непонятного смеха. Старалась сдержаться, чтобы не обидеть Розалию, но не могла справиться с истерикой никак! Стёпа, заметив её потуги, вдруг поддержал и рассмеялся легко и приятно, то ли пытаясь помочь, то ли скрывая собственное смущение и щекочущее нутро предчувствие... Сам не сознавал, чего: то ли счастья, то ли любви, то ли чего-то такого, чему пока не нашлось определения. Роза, смотря на них, не сдержалась, заразившись заливистым, озорным, юным, неудержимым смехом! Отсмеявшись, отёрла чуть раскосые карие глаза и уже деловито оглядела пару: внимательно и понимающе.
   - Вас оставить одних? Поговорите, не стесняясь меня, - почему-то посмотрела Марине глубоко в глаза. - Хочу посоветовать: не сдерживайтесь, сразу озвучьте условия и границы, привычки и особенности. Стёпа, - перевела зрелую яшму на серое облако глаз парня, - прошу, выслушай её, реши, что сможешь принять, с чем не смиришься никогда, - внимательно вновь окунулась в изумруд маленькой волшебницы. - Ванда ничего не знает. Нужно ли ей говорить о чём-либо - решай сама, твоё право, - встав из-за стола, остановила жестом молодых, заставив оставаться на диване, обратилась к обоим. - Я пойду, поставлю чайник и накрою на стол, а вы оставайтесь и разберитесь с вопросами. Не торопитесь. Можно не раз будет здесь встретиться, если вопросов покажется слишком много для одного раза, - тепло улыбнулась, погладив взглядом пунцовые лица ребят. - Позже приходите ко мне на кухню. Я купила торт 'Полено' - устроим первый семейный праздник! - не дожидаясь благодарности, беззвучно вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
  
   - Я знал, что она задумала, - застенчиво заглянул в девичий омут и тут же опустил глаза. - Подслушал нечаянно, когда по телефону от коменданта звонила маме, - оглядев смущённое личико, горделиво улыбнулся пухлыми алыми губами. Помедлив, продолжил. - Я тебя давно заметил. Ты с девчонками часто в волейбол играешь. Только грустишь часто, едва остаёшься одна. Вчера стояла на углу общежития и вдруг, увидев огромного мохнатого пса, так на него посмотрела...! Потом стала кусать губы до крови и убежала вся в слезах... - вопросительно скинул брови, терпеливо ожидая ответ.
   Сказать ей было нечего. Едва Розия заговорила, сразу поняла, что мечте татарки не сбыться никогда. Никто не знал, сколько лет Мари точно. Все были уверены, что окончила среднюю школу, а ей на тот момент было всего 15 с половиной лет! Их ошибка вполне объяснима: выглядела всегда старше своих лет. О возрасте же запретила говорить Ванда, боясь, что малолетняя сестра попадёт в беду: 'Вокруг целый микрорайон общежитий! Взрослые мужчины разных народностей со всех концов Союза! Мало ли кто окажется с девочкой рядом! - молчали о реальном возрасте. - Пусть все думают, что выпускница школы, так безопаснее'.
   Вздохнула потерянно. Стало неимоверно жаль всех: и добрую 'мамочку' Розу с большим и щедрым сердцем; и милого Степана, который сидел и ждал её приговора; и сестру Ванду, отчаянно желавшую, чтобы Мари осталась с ней, потому что сильно скучала по дому; и саму себя, - предстояло потерять больше всех: надежду на свободу от школы, на личное счастье, на самостоятельную независимую жизнь. Уж ей-то меньше всего хотелось возвращаться туда, в село, где ждали лишь слёзы, унижения и новые душевные испытания. И воспоминания. Оказалось, что память - это не только радость, но и источник постоянной грусти, а помнить уже было что и кого!
   Степан, расценив столь долгое молчание, как колебание и сомнение в его душевных и человеческих качествах, принялся с жаром убеждать, трепеща взволнованно телом: 'Хочу стать её мужем! Безумно! Не могу и сам себе объяснить этого сильного желания, но, лишь узнав о такой возможности, потерял покой и сон. Марина стала нужна, как воздух. Пусть фиктивный брак, главное, чтобы быть с нею рядом. Смогу стать для неё настолько незаменимым, что она будет моей женщиной рано или поздно! Будет'. Едва совладал с чувствами и дрожью тела.
   - Марин, ты не переживай! Я не стану приставать к тебе. Клянусь! Ты сама решишь, в каком качестве мы будем жить, и стать ли нашей женитьбе настоящей супружеской жизнью, - трепетно взяв за руку, нежно пожал, оставив в своей ладони. - Я спокойный, аккуратный, учусь и работаю, денег хватает, да и мама помогает! Она у меня врач областной больницы, хирург, зарабатывает неплохо...
   Прервала поток слов, положив руку ему на колено. Вздрогнул от тяжёлого предчувствия, выпустил руку из плена, побледнел, сел ровно, выпрямил спину.
   - Стёпа, спасибо. Всё это просто невозможно, - вздохнула виновато, смотря в окно. - Я малолетка. Мне нет ещё и шестнадцати. Жаль Розию. Она не спрашивала никогда о возрасте. Как-то не пришлось в нашем разговоре об этом упомянуть, а я не распространялась, - пришлось аккуратно убрать руку с колена: почувствовала, как задрожал. - Пойми правильно, пожалуйста. Никого намеренно не вводила в заблуждение, просто так вышло: никто и нигде не спросил о документах. Тебе ещё повезёт, встретишь свою настоящую судьбу и любовь обязательно! Сейчас тебе лучше уйти. С Розой поговорю сама, - тихо договорила, тяжело вздыхая. - Прости за разочарование и боль. Меньше всего этого хотела для тебя, Стёпка. Ты заслуживаешь счастья.
   В полнейшей прострации сидел молча на диване, глядя перед собой в никуда.
   Встав, мягко пожала его плечо и вышла из комнаты на кухню, прикрыв дверь.
   Когда через полчаса с Розией вернулись, в комнате никого уже не было.
  
   Расстроены были обе! Роза даже расплакалась, что случилось с ней впервые за всё время пребывания Марины в столице. Женщина сидела на диванчике на месте Стёпки, раскачивалась из стороны в сторону, горестно причитала на татарском, отчаянно ругая себя за оплошность. Девочка старалась, как могла, успокоить, но какая-то душевная мука терзала и её. Дурное предчувствие, что ли? Словно, выйдя из этой квартиры, парень лишился жизненной защиты. Так и случилось.
   Через три месяца поздним ноябрьским вечером Степан шёл из кино и, отстав от друзей, не заметил вовремя компанию подвыпивших мужчин в тёмном сквере. Что произошло, никто не знал. Стёпу нашла рано утром дворничиха. Удар ножом в сердце.
  
   ...Прожив в столице после того разговора ещё пару недель, Мари с лёгким сердцем вернулась домой, точно зная, что сюда ещё вернётся, 'не пройдёт и полгода'!
  
   Глава 10.
   На те же грабли...
  
   Домой летела ночным рейсом, встретить 'свой' экипаж и стюардессу не надеялась, хоть очень хотелось. Кажется, чудеса у Господа к тому времени закончились и остались лишь неприятности, а что они будут, не сомневалась ни на минуту! Первая из них, не замешкав, предстала пред ней уже на автовокзале города Фрунзе в предутренние часы в рассветных сумерках.
  
   На городском автовокзале в столь ранний час народа было мало.
   Купив билет на проезжающий экспресс 'Алма-Ата-Ташкент', стояла на платформе, зажав большую сумку между ног, в ожидании посадки. В зале ожидания не осталась, а вышла на площадь перед вокзалом, вдыхая прохладный и знакомый горный воздух, по которому успела соскучиться. Глядя на горы, ещё скрытые туманом, мыслями вернулась к джайлау, к одинокой юрте высоко в ущелье, беззлобному алабаю Арслану и... Ермеку.
   Не успела погрузиться в ставшие привычными грустные воспоминания, как рядом остановились два милиционера и, поздоровавшись, попросили открыть сумку. На их удивительную просьбу вскинула недоуменно брови.
   - И вам доброе утро! Попрошу сначала объяснить вашу просьбу, - тоном взрослой москвички изрекла. - Чем вызвано столь пристальное внимание к моему багажу? На каком основании обыск? Причина?
   Услышав столь надменные слова от юной нахалки, молодые милиционеры-киргизы смутились, замялись и покраснели. Стали беспомощно посматривать друг на друга. Гражданка же продолжала гнуть свою линию.
   - Я с удовольствием помогу вам, если вы мне объясните суть дела. Что-то случилось? Я только что прилетела из Москвы, не в курсе последних событий в республике и регионе. ЧП?
   Прервав поток её слов, смутившись ещё больше, младший по званию пробормотал, извиняясь:
   - Положено так: каждый человек с большой сумкой...
   - А..., так вам большая сумка нужна? - бесцеремонно прервав служивого, подняла пальчик, призвав того к минутке молчания, задумалась. - Была такая совсем недавно: большая, объёмная, но явно лёгкая. В аэропорт парень поехал минут десять назад.
   Парни переглянулись и, спросив, в каком автобусе видела означенного пассажира, кинулись к машине, ожидающей на обочине. Из неё тут же вышел человек в штатском и подошёл к Марине.
   - Спасибо за содействие! - сказал учтиво, слегка поклонившись. - Прошу прощения за беспокойство! Служба.
   Собрался уходить, но девушка задержала его очередью вопросов.
   - Да что случилось? Пожалуйста, объясните! Я отсутствовала некоторое время. Кого ловим? - тут только и сообразила: конец лета, сумки, милиция. - Ааа..., так вы ловите 'верблюдов'*? Простите, забыла! Успешно? Есть результаты?
   Незаметно кивнул, озорно и юно улыбнувшись, козырнул по-привычке рукой и попрощался.
   - Секундочку! - остановила вновь. - Возьмите, ребят своих угостите, - быстро расстегнув сумку, достала пакетик московских конфет 'Балет' в красивой упаковке. - Удачной охоты, коллеги!
   Взял пакетик с понимающей улыбкой, заглянув в зелёные глаза с уважительным удивлением.
   - Вы не из нашей системы?
   - Не я, мама. Помощник прокурора города Янгиюль. Бывший.
   - Бывших не бывает, - сказал и уехал, махнув рукой на прощание.
  
   Проводив глазами машину, теперь лишь заметила, что огромный автобус-транзит стоит у платформы, а водитель смотрит и... терпеливо ждёт, пока девушка договорит с милиционером! Проследив глазами за отъезжающей милицейской машиной, подошёл, взял тяжёлую сумку и понёс к машине.
   - Диспетчер предупредила, что молоденькая пассажирка едет. Смотрю, милиция привязалась, дай, думаю, помогу дочке. А ты сама, смотрю, справилась. Молодец! Знакомого встретила? - пожилой мужчина явно украинских корней остановился возле багажного отделения, поставил туда тяжеленную ношу, всё ещё ворча. - Вот ведь привязались к ребёнку! Что, не видно? Домой ребёнок едет! Школа скоро...
   Засмеялась, слушая его воркотню, приобняла полного дядечку в радостном порыве, заглядывая в смешливые карие глаза, вызывая ответный смех и... смущение до пунцового лица. Как она соскучилась по азиатским людям, которые никогда не оставят в беде человека!
   ...Он остановил тяжёлый экспресс прямо на её маленьком неприметном повороте, чего никто никогда не делал! Прощаясь, прокричал, высунувшись в окно огромного автобуса:
   - Удачи, дочка! И жениха побогаче!
   Махала кружевным голубым платочком до тех пор, пока перегруженная машина, свистя надсадно дизельным двигателем, не скрылась за поворотом на Мерке.
  
   Через полчаса подошёл ранний рабочий автобус, подобрал её с перекрёстка и повёз домой. Вышла на повороте у дома Лисянских и, таща тяжеленную сумку, пыхтела, поднимаясь на горку. Вдруг сумка полегчала и... стала идти сама! Обернувшись, увидела отца Лены Паниной, одноклассницы.
   - Иду с ночной смены, смотрю: тащит, аж пищит! - смеялся радостно дядя Серёжа. - С приездом, Маринка! Сто лет тебя не видел! Ты где столько пропадала? Повзрослела! Красивая...
   Хохоча, чмокнула его в небритую щёку, радуясь встрече и столь уместной помощи. Рассказывая новости села, всё говорил, говорил. Так и дошли до поворота в её переулок, где и расстались, обнявшись.
   Домой пришла рано и тихо. Спустившись в сад, умылась из арыка, съела пару подсохших и перезревших абрикосов, пощипала ранний виноград, выпила стакан малинового морса, найденного в кастрюльке в уголке крытой водопроводной колонки. Сидела на качелях, покачиваясь, слушала звуки просыпающегося села, вдыхала такой родной воздух и подумала с тяжёлым вздохом: 'Если сейчас наступаю на одни и те же грабли, надеюсь, они не станут бить меня уж очень сильно? А?'
   Встреча с родными прошла на удивление спокойно.
   Мать сказала, что за то время, пока дочь была в Москве, они уже пережили всю возможную гамму чувств: от лёгкой тревоги до ужаса! Тревожились и страшились, как доедет до Фрунзе и Москвы. Потом, когда не сообщила о приезде телеграммой, испугались. А затем, когда от них с сестрой не было целых два месяца ни строчки - впали в отчаяние! Уже хотели подключать сотрудников из милиции, но решили всё-таки подождать сентября и оказались правы: блудная дочь вернулась домой сама.
   На посыпавшиеся со всех сторон вопросы, девочка ответила коротко и ёмко:
   - Малик.
   Вопросы были мгновенно сняты. Поняли с полуслова: сообщи хоть строчку, Малик бы нашёл, и опять пришлось бы наступить на те же грабли.
  
   *...ловите 'верблюдов', - наркокурьеров, перевозящих марихуану и её производные.
  
   Глава 11.
   Снова в школу!
  
   Через пару часов к Марине стали прибегать подружки и ребята. Шумели, тискали, целовали и откровенно радовались её возвращению!
   После обеда пошли на плотину искупаться и позагорать напоследок перед школой. На их полянку у водопада не согласилась пойти, понимая, что уже выросли с неё, и страшась повторения прошлогоднего безумия с Нуркой. Для новых столь бурных сцен не была готова ни физически, ни психологически.
   Часть ребят откололись от компании и ушли-таки к водопаду. Оставшиеся пошли с Мари на плотину под уютное раскидистое дерево ивняка, стоящего у самого верховья запруды на отмели с удобными пологими камнями для загорания.
   Раскол означал слишком многое. Туда, наверх, ушли те, кто остался учиться в школе - не знала, почему так сложилось. А с ней по стечению обстоятельств остались ребята, которые уже классом не являлись, поступив в училища. Но почему-то было безмятежно на душе от этого: 'Спокойно и безопасно. Там Нурлан и Жорик - мучение душе и телу, здесь Борьки - безобидные, безответно влюблённые. Там - страсть и соперничество, здесь - покой и преклонение. Так лучше'.
  
   ...Домой возвращалась с Борькой Воронским, отослав всех по домам, оправдавшись усталостью с дороги. Шли не по своей Центральной улице, а свернули у магазина и пошли по Клубной, решив посмотреть афишу возле Зимнего клуба. Не доходя до сельской общественной бани, увидела на перекрёстке улиц знакомый силуэт.
   - Боряш, не вижу, кто это там стоит? - спросила, прищурившись близорукими глазами.
   Посмотрел вдаль, изменился в лице.
   - Там Жора стоит, Сироткин, - ответил с болью в голосе. - Стоит, смотрит сюда и... зовёт тебя, Марин, - закончил совсем тихо.
   Уже не слышала его! В голове что-то взорвалось, и стала... различать далёкие слова Жорки!
   - Мари? Ты? Вернулась? Ко мне?
   Он стоял, как вкопанный, на перекрёстке возле клуба и библиотеки, а потом стал медленно, словно через силу, переставлять ноги, идя в её сторону всё быстрее и быстрее.
   С Мариной произошло что-то непонятное, необъяснимое с точки зрения логики и здравого рассудка, то, что претило всем законам физики и метафизики. Сорвалась с места, отбросив вещички, что были в руках, и... полетела! Иначе и не скажешь. 'Летела' в буквальном смысле слова: сбросив босоножки, по острым камням гранита, недавно подсыпанного на дорогу, не касаясь земли, не поранив колючим щебнем подошв босых ног. В голове не было ничего: только радостное до исступления лицо Жорки, озарённое таким счастьем! Налетела, впрыгнула, обвив ногами талию, как в детстве, и обняв, как в последний раз!
   - Приехала... Ты приехала... Вернулась... Мариша...
   Шептал слова в девичьи волосы, прижимая к телу, ощупывая дрожащими пальцами худенькую фигурку, стискивая руки на спинке изо всех сил, сливаясь и прорастая порами навек. Почувствовала, как он дрожит и трепещет, как теряет самообладание, жадно целует шею и ключицы, стонет! Постаралась отстраниться хоть на дюйм, а ослабить объятия была не в силах - Гоша сорвался, и его уже несла на крыльях такая любовь и страсть, что спасти их могло лишь настоящее чудо...
   - ...Вот твои вещи, Марин, - Боря подошёл к ним. - Побросала на дороге, а я всё собрал, - с грустью смотрел на обезумевшую пару, не смея вмешиваться, хоть и кричал в уме от боли и горечи. Взял себя в руки, оглянулся, опомнился. - Ребята..., обернитесь! Тпруу! Стоп! На вас смотрят! Марин!
   Только тогда очнулись. Первой смогла протрезветь девушка. Осмотрелась, ругнулась, покраснев.
   Невдалеке от них, на ступеньках библиотеки, стояла мама Бори Поваляева, собираясь закрыть двери, и с любопытством глядела на происходящее жадным взором: 'Вот это происшествие! Скандал и разврат! Будет, чем потрясти общественность!'
   Посмотрев на хищную улыбку сельчанки, Мари опомнилась и... похолодела душой: 'Я-то всё ещё сижу на талии Жоры! Это конец'. Чтобы выйти из щекотливого положения, пришлось использовать отвлекающий манёвр и... нападать.
  
   - Здравствуйте, Ирина Николаевна! - крикнула сплетнице, как ни в чём не бывало. - Хорошо выглядите, как всегда! А я только что приехала. Давно с Жоркой не виделись, всё лето - обрадовались. Как там Боря? Поступил? Нравится на новом месте? Преподаватели хорошие?
   Пока говорила, Боря надел ей на ноги потерянные босоножки, с трудом застегнув с непривычки. Тогда только спрыгнула с Жорки. Он никак не мог прийти в себя: стоял бледный, трепещущий, с расширенными зрачками глаз, ослепший и оглохший. Судорожно стискивал ей плечи, постоянно искал руками, стоило отодвинуться.
   - А жить где будет: дома или в общежитии? Не решил ещё?
   Продолжала отвлекать внимание Ирины от Жориного лица, льстила, очаровательно смеялась, засыпала вопросами обо всём и обо всех...
   Родительница, наконец, стала отвечать на допрос с пристрастием, поневоле отведя глаза на похорошевшую и повзрослевшую бывшую одноклассницу сына, которую он безответно любил с седьмого класса. 'Польская гордячка! И не смотрела на моего Бореньку! Считает его неровней себе, голь нищая! - разговаривая, не позволила себе ни бровью красивой повести, ни морщинкой не укорить, воображая себя интеллигенцией. - Отыграюсь потом в клубе и бане! Воздам дерзкой девчонке по заслугам. Ещё пожалеет, мерзавка, что отвергла сына!'
   Тем временем Борис, взяв Марину с Жориком под руки, развернул к матери одноклассника, улыбнулся во все зубы.
   - Да улыбайтесь вы, блин! - прошипел тихо. - Она сегодня же разнесёт по селу сплетню! Попались, дурни!
   Вступил и сам в разговор, рассказывая новости училища. Жора с трудом пришёл в себя, за спиной друга осторожно нашёл девичью руку и сжал с такой нежностью, лаская кожу дрожащими пальцами, что у неё навернулись на глаза слёзы, выбив из русла беседы напрочь. Только Боря и спас - тащил на себе беседу.
   Ирина вскоре ушла восвояси важной, величавой походкой псевдоинтеллигентки деревенского разлива, а молодёжь сделала вид, что так была рада её повидать!
   - Дааа..., ребята..., с вами не соскучишься. Что на вас нашло? С ума, что ли, сошли!? В центре села! Днём! Хорошо, что только Ирина видела. Да и её хватит: завтра в магазине с утра все всё будут знать, - Боря начал медленно 'заводиться'. - Жорик! От тебя-то я такого, ну никак не ожидал! Ладно, Маринка - всегда была сумасшедшей..., - продолжал ворчать, а влюблённые стояли молча, не в состоянии разорвать руки, - но ты... Это просто уму непостижимо! Свихнулись от долгой разлуки? Мозги потекли!? Да расцепляйтесь вы уже, блин!! Или до утра тут будем стоять? Групповую устроим? Прям тут разляжемся?
   Пара громко рассмеялась по-дружески, видя, как рассвирепел такой тихий и покорный всегда защитник. Глядя на них, сильно выросший за лето Воронский хмурился, сопел, краснел, потом громко зарычал, стиснув кулаки и... начал хохотать.
   - Нет..., вы бы только видели её..., как она летела по камням!! Ноги-то хоть не поранила, птица? Вещи - швырь в сторону, на Жору - прыг! - зашёлся в захлёбывающемся смехе. - А я, как паж, елки-палки..., собираю за ней тряпки, шляпки, босоножки, веера, перчатки и платочки! В следующий раз точно придётся подбирать панталоны, корсеты и ленты от них... Ох..., ну и насмешили вы меня... В следующий раз, хоть предупреждайте сразу, где вам постелить...
  
   У Бориса началась настоящая нервная истерика. Прекратив ёрничанье и смех, ребята осторожно повели его домой. Ясно было и без слов: друг только что потерял последнюю надежду завоевать Марину, его вечную негасимую любовь и мечту. Ведя одноклассника по поперечному переулку, пронизывающему полсела, Гоша и Мари мягко переглядывались, говоря важные слова только глазами. Боря ещё долго и тихо смеялся невесёлым горьким смехом, что-то бормоча под нос и качая тёмно-каштановой маленькой головой.
   Остановилась на своём повороте и продолжала наблюдать за парнями, идущими дальше наверх к их переулку.
   Жора, ведя соседа и друга детства домой, что-то шептал на ухо, в чём-то убеждал, уговаривал, краснея красивым, страстным и... счастливым лицом, на которое тот пока не мог спокойно смотреть! Понимал, бедняга, что никто в этой ситуации не виноват, что так сложились обстоятельства, что сердцу не прикажешь, ничем не заставишь девушку забыть или поменять мнение, а справиться с отчаянной пропастью одиночества не мог. Гоша это понимал тоже, вот и не оставлял попыток вырвать товарища из ямы, оттаскивал от пропасти, которая могла заставить Борю наложить на себя руки. Жорик не хотел никому причинять страданий и горя, но не мог и отступиться от Мари. Это было выше его сил! Как и сил Борьки. Трудно было обоим: любили одну девчонку, которая уже сделала выбор. Она любила двоих сразу! Но Воронского там не было.
  
   Проследила, пока не скрылись за поворотом и, вздохнув, пошла домой. Эмоциональная вспышка выжгла в душе новую рану! С ужасом подумала, остановившись под шпалерой виноградника, образовавшего над двором зелёный, прохладный, ароматный навес: 'Как же буду учиться целых два года? Рядом с ними! Какая тут учёба? Какой там трезвый ум, чтобы закончить десять классов с честью? Её бы не потерять! Чем отвлечь их? Как самой справиться с душой и телом? Нет, не смогу. Сорвусь. Сбегу! Мне просто не справиться с подобными сценами. А вдруг и Нури сорвётся? Я окажусь в чувственной ловушке! Не сумею их сдержать в рамках! Мы стали совсем взрослыми! И тела парней тоже, блин! И я другая... Боюсь, если зажмут где-то оба, не избежать нам любви на троих...' Застонала, сжав в руке сочную гроздь раннего розового винограда. Сок брызнул на руки и вылинявшее светлое платьице. Ахнув: 'Не отстирается же!', очнулась, загнав нервы и эмоции в железную клетку воли, которую ей было не занимать: так и звали за глаза - 'Полька из стали'. Судорожно вздохнув, сорвала пострадавшую кисть, устало осела на тёплую саманную отмостку дома, побеленную и чистую, стала задумчиво ощипывать и есть сладкие и запашистые ягоды, закрывая от наслаждения зелёные глаза. Глаза, что напоминали цветом молодые листья этого винограда, который сейчас ела. Аромат и чудесный, тонкий вкус кожицы увлекли, восхитили, отвлекли от отчаяния, прояснив и мысли.
   В предрассветные часы пришло окончательное просветление. Проснувшись ни свет, ни заря, взвесив все 'за' и 'против', подвела итоги: 'Как только пойму, что больше не смогу находиться в школе, уйду. Я выбираю одинокое будущее, - стало легко. - Выход найден. Можно пока жить свободно. Скоро снова в школу, нужно встретить этот день во всеоружии и в полной боевой готовности. Спасибо девчонкам из общежития - подкинули деньжат на обновки'.
  
   Купив приличное шерстяное платье с красивым фартуком, приобретя в коем-то веке приличную обувь, успокоилась: 'Учебники мать собрала по знакомым ещё летом на всякий случай. Тетрадей хватит. Портфель-саквояж чешский - ещё на пару лет его хватит. Всё в порядке. Общаться ни с кем не хочется, выходить из дома тоже, - усмехнулась криво. - Наверняка, село уже кипит от новости о нас с Жориком! Бедный. Раиса, наверное, 'ест поедом' с утра, - подтянула ноги, опустила пепельную голову на колени на сложенные руки, грустно смотря на колышущиеся на лёгком ветру ветви сирени в саду соседки Катерины. - Началось. С новым учебным годом, товарищи родители, педагоги, учащиеся и сельчане! С новыми сплетнями вас! С обновлёнными истериками и вкусными скандалами! Сердечно приветствуем вас на просторах нашего родного села! Добро пожаловать в магазины, кафе, баню, библиотеку и клубы, граждане! Только там вы получите самые свежие и потрясающие новости нашего поселения! Да здравствует весёлая и насыщенная жизнь! Ура, товарищи! Уррааа...'
  
   Глава 12.
   Спокойно-беспокойные дни.
  
   Странно было первого сентября глядеть на столь поредевший класс! От того, самого первого сентября, их отделяло восемь лет. Тогда было сорок два! А теперь, на девятый по счёту раз, собрались лишь семнадцать. Столько потерь, отъездов-переездов, смертей, новеньких пережил класс! И вот, только семнадцать. Взрослые парни, красивые и статные девушки. Парней осталось только четверо. Остальные поступили в училища 'на низах' и уже не являлись девятым классом сельской школы.
  
   Поймав на себе два огненных взгляда, Мари очнулась от размышлений и вздрогнула. 'Всё по новой? Опять между двух огней? Между животной страстью и возвышенными мечтами? Как не свихнуться в чувственной круговерти? - осторожно метнула зелёный взгляд на расфуфыренных девчонок, тайком ухмыльнувшись. - Косятся любимые злыдни, одноклассницы-отличницы-активистки. Совсем незнакомыми кажутся, даже чужими. Не ждали, не обрадовались, насторожились, потемнели лицами-картинками. Лишь самые близкие подружки улыбаются. Что ж, отрицательная реакция тоже неплоха. Всё лучше, чем презрительное равнодушие или неприкрытая злобная ненависть, - вздохнула, опуская взгляд долу. - С чего им радоваться-то? От меня одни проблемы. Из-за меня скандалы. Во мне первопричина всех недоразумений в селе и классе. Я - переносчик заразы беспорядка и хаоса. Я - носитель вируса Афродиты, с ума сводящая бедных парней и мужчин, не дающая им думать и соображать трезво, быть самим собой, дурман-наваждение душ и тел. Я - златокудрая зеленоглазая сирена в бурном Внутреннем море, - коварно покосилась на ребят, вновь попав под перекрёстный огонь двух пар заинтересованных глаз: агатового и серого. - Соперники и... друзья. Гоша и Нура. Любовь и судьба. Оба ли? Кто из них? - окинув насмешливым взглядом девчонок, озорно закусила пухлую губу. - Заметили, порскнули, побледнели. Да, не подарок я в фольге и бантиках! Скорее уж бомба с неизвестным взрывным механизмом: не знаешь, от чего и когда рванёт. Только и жди от меня 'бума'. Вечный фейерверк и потенциальная угроза селу и школе. И никому не докажешь, что ничего из этого в голове нет и никогда не было! Просто живу чувствами, с них и спрос'.
   Вот и кривились-косились в сторону Марины одноклассницы, фыркали на скромную одежду, на 'выпускную' причёску с двумя большими капроновыми белыми бантами, которую стала упорно делать каждый день, надменно смотрели свысока и ехидно шептались, когда ловили их с Жоркой и Нурой взгляды, старались 'ущипнуть' вопросами о Москве, уколоть и унизить при удобном случае, опорочить в глазах и своих парней, и ребят из других классов. 'Редко это удаётся им, бедняжкам!' - хихикнула, сделав вид, что заправляет кудрявый локон за ушко. Зыркнула на соседа по улице, десятиклассника Толика Ахметова. Поймал изумрудный всполох, зарделся красивым татарским лицом, откинул роскошные тёмно-русые длинные волосы со лба, гордо поглядывая на её воздыхателей, а те разом напряглись и сжали кулаки. Толик уже пару раз умудрился подойти на линейке и на ушко Марину спросить, не нужна ли помощь, не обижают ли классные зазнайки и гиены, а сам касался девичьей шейки и играл пальцами с кудряшками, упорно не желавшими сидеть под лентой. Дождавшись спокойного ответа: 'Всё отлично, Толька!' и тихой благодарности редкой красотки, окидывал девятый класс опасным предупреждающим светло-карим взглядом слегка раскосых глаз в длинных редких ресницах, не обещающим обидчикам соседки ничего хорошего, и вальяжно удалялся к своим одноклассникам. 'Татарская охранная грамота' срабатывала ненадолго, и вновь Мари выслушивала тонкие шпильки подковырок и двусмысленных намёков. На все коварные выпады о столь скором возвращении обратно в школу, спокойно отвечала, не отводя глаз и не убирая с тонкого, худенького, белого, словно фарфорового личика мягкой 'кошачьей' улыбки:
   - И не думала в Москве поступать. Просто навестила сестру Ванду - соскучилась. Погостила, вот и всё. Кстати, вам от неё привет! На Новый год обещала приехать в отпуск. Тоже скучает и по родным, и по селу.
   Сколько бы ещё девчонки 'цепляли' её, не ведомо, но один случай надолго отвлёк их внимание от скромной персоны Мари.
  
   ...За несколько дней до Дня учителя их классного руководителя Балжан... 'украли'! Эта новость тут же со скоростью пожара облетела село! Любопытные побежали к её дому, чтобы посмотреть, как это 'крадут'?
   Мари посмеивалась: 'Естественно, ничего не увидели. Вот любители новостей расстроились! И чего было бегать-то? Если 'украли' по-хорошему - придёт Бася обратно, никуда не денется. Поженятся, да и вернут девушку, а теперь замужнюю женщину, в школу на прежнее место работы. Если по-плохому, ещё неизвестно, как там всё сложится...?'
   Оказалось, по-плохому. Было так жаль и Балжан, и её сестру Камалку! Село раскололось на два лагеря: одни, приверженцы старых традиций, осуждали непокорившуюся 'невесту', отказавшую 'жениху', а другие, кто не признавали старых законов и традиций, были горой за умницу Басю. Горды были, что не испугалась и выстояла против всех мусульман! Скандал разгорался всё ожесточённее, мать несостоявшейся 'невесты' отказывалась отдавать обратно стороне незадачливого 'жениха' калым, уже потратив большую его часть куда-то, нещадно давила на непокорную неблагодарную дочь, и стало понятно: Балжан в селе не останется, не дадут.
   Класс впал в прострацию: 'Как это, уедет? Куда уедет!? А мы? А как же наш класс без её руководства? Нет, не хотим, не позволим, не допустим, не...'
   Допустили. Позволили. Отпустили. Попрощались. Разрыдались. И... застыли в своём горе и одиночестве. Замкнулись в раковинах, не достучаться. Замерев, остановив свой мысленный бег, стали плохо соображать на уроках. Успеваемость оставляла желать лучшего, а педагоги ничего не могли с учениками поделать. От нового классного руководства девятый класс категорически отказывался, заявляя директору, что отныне будут сами себя контролировать в память о Балжан:
   - Не посрамим, не опозорим даже в её отсутствие! Справимся и станем вновь лучшими!
   На что Танеевская пыталась увещевать, убеждая:
   - Поймите! Никто в РОНО не разрешит оставлять класс без руководства. Ничего не получится. Столько бумажной волокиты там... Только классный руководитель в состоянии с ней справиться!
   - Тогда Вы и будете им!
   Кто это выкрикнул тогда? Марина не помнила. Но почему-то всем стало легче: 'Пусть уж сама директор значится в классных руководителях на бумаге, а мы перейдём всё-таки на самоуправление. Точка'. Так и сделали. Редкие классные собрания, которые вела Лёпа, не смирили их, и ей только оставалось общаться с ребятами, как с хворающими пациентами, уговаривать и убеждать в чём-то. Класс нехотя слушал и так же неохотно уступал. Отношения постепенно налаживались, чем учитель и не преминула воспользоваться - стала нещадно гонять по математике. Не шутка, до выпускного оставалось полтора года всего! Увидев, что новая методика возымела действие, и другие преподаватели накинулись на мятежный класс, аки стервятники. Было трудно, но справились, несмотря на то, что нагрузки по предметам явно были завышены в разы. И наступил момент, когда вдруг всем стало интересно учиться и успешно преодолевать трудности. Переступив психологический барьер, победили. Но, победив, неминуемо сдались обстоятельствам. Жизнь оказалась куда мудрее.
  
   ...Наступила теплая осень. Закружились в воздухе опадающие листья, устилая улицы села. Запахло жухлой листвой и дымом от сжигаемых куч мусора на огородах и в садах, на тропинках аллей и в парке.
   У ребят наметились маленькие развлечения. Решили собраться у кого-нибудь из парней, посидеть компанией, тем более что у троих из них намечались дни рождения. Шестнадцать! Собрались и пошли на Верхнюю улицу. Вся ватага уже ушла вперёд, неся с собой продукты и сладости для общего стола. Вдруг вспомнили, что имениннику не приготовили букета! Марина вызвалась достать, отпустила ребят вперёд, сказав, что догонит с лёгкостью.
   Пошла к соседке по улице и дому Антонине, объяснив, для чего её драгоценные розы нужны. Та, скупая, но добрая в душе, отнекивалась, жадничая.
   - Баба Нина! Ну, представь, что это для меня! Что у меня сегодня день рождения! - хитро заглядывая в серые глаза старушки, ластилась и строила уморительные просящие рожицы. - Неужели не подаришь мне, твоей соседке и вечной няньке твоих внуков, букетик роз, а? Не поверю такому никогда! - приникла к груди бабули, хохоча с нею вместе. - Ты ведь меня любишь, я это точно знаю! А уж как меня любит деда Саша...!
   Женщина рассмеялась звонко и молодо, обозвала Мари хитрющей лисой и величайшей подлизой, но роскошный букет из своего знаменитого розария дала, собственноручно срезав цветы и оформив искусно. Поцеловав и обняв славную соседку, девочка поблагодарила добрую душу и побежала вприпрыжку догонять ребят.
   Едва вышла из калитки в переулок, как от неожиданности вздрогнула, когда из темноты вышел Жора, поймав в объятия! Стоял, крепко вжав в напряжённое, взрослое, мужское тело, дрожа, словно замёрз на теплом ветру поздней азиатской осени. Положив голову на девичьи волосы, убранные в два задорных кудрявых 'хвоста' с красивыми московскими заколками, тёрся щекой о тёплую кожу головы, пахнущую лимонным шампунем, вдыхал запах польских духов 'Быть может', стонал от наслаждения и никак не мог оторваться, заразив чувственным трепетом и её. Подняв личико, встала на цыпочки, стала целовать упрямый раздвоенный подбородок, ласково тереться лбом и щёчками о крепкую шею, доводя парня до исступления горячим дыханием под ушами! Жорка, приподняв провокаторшу в крепком объятии, прижал её бёдра к своим и зарычал, едва справляясь с чувствами. Положила на его пунцовое страстное лицо ладошку, пахнущую розами, провела медленно и ласково вниз от мужского лба до подбородка, словно закрывая малышу глазки, призывая поскорее уснуть. Замер, задохнулся почему-то от радостных слёз и... чуть не задушил ручищами в порыве чудовищного, беспросветного, чёрного отчаяния! Душу буквально разрывала железными крючьями чёткая картинка, неожиданно всплывшая в это мгновенье перед глазами: Маринка, сидящая на краешке детской кроватки и делающая именно этот нежный материнский жест... их сыну! Но чудесную, умильную, волнительную картинку семейного счастья вдруг заслонили жестокие и неумолимые глаза его матери, практически вытеснив силой видение желанного эдема. Вот и обезумел, поняв, что этим хотела сказать девочка: 'Нам не быть вместе - Рая разрушит всё'. Похолодел от правдивости предчувствия, молча разжал объятия, крепко взял её за руку, прижал бочком к своему бедру и, сникнув, нахмурившись, пошёл молча рядом.
   Причина плохого настроения ей была известна - мама. Она его не оставляла в покое с того самого дня, когда они в общем безумии и порыве кинулись в объятия друг другу на перекрёстке у клуба. Раиса пилила ежеминутно, давила на сознательность, на необходимость не отвлекаться от учёбы на лишнее. А 'лишней' была она, Марина Риманс. Бедный Жора, стараясь не расстраивать мать, подстраивался, поддакивал и соглашался до тех пор, пока чувства не восставали против невыносимого диктата! Вот и сегодня, очевидно, восстали.
   Тихо вздохнув, задрожала: 'Чуть не сорвался и не напал! Ещё пару минут, и завалил бы в траву на полянке! Почему увидела это так ясно? Видела, как резко кинул влево на мягкий ковёр из альпийского густого клевера, амории ползучей, и содрал, разрывая, с меня одёжку! Вот и сжала в кулак силу воли и... закрыла эту сцену в уме, не позволив оформиться до конца. Тогда и пришло решение с материнским жестом. Откуда взялась твёрдая уверенность, что такая малость сработает? Нет ответа. Видимо, помог 'дар', не иначе, - вздохнула. - Спасибо, бабушка'.
  
   Крепко держась за руки, шли тихим переулком, пока не вышли на свет фонаря на перекрёстке. Старый фонарь, прикрытый железной шляпой-тарелкой, висел на длинной металлической петле и раскачивался на ветру со скрипом. Световое пятно перемещалось из стороны в сторону в такт раскачиванию и порывам ветра и сопровождалось грустным скрипом заржавевшей петли: 'Ии-ииыыы-ыыккк! Иии-икк...' Туда-сюда, туда-сюда. Так тоскливо было от этого скрипа! Словно поминальный плач по лету и скорбная песнь по уходящей осени. Листья, срываемые тёплым ветром, летели сквозь свет фонаря, вспыхивали на мгновение в ореоле электрического сияния, порхали и пропадали, исчезая в темноте. Словно снежинки, крупные и золотые: падали, кружились, сталкивались, разлетались, встречались...
   - Смотри! - прошептал Жорик. - Как снег...
   Разжав руку, кинулся вперёд в круг света, что-то делая с рубашкой на бегу. Засмеявшись, Мари прибавила шаг, приблизилась, но не стала входить в освещённое место. Сбросив пиджак на землю, расстегнул до конца рубашку, раскинул крестообразно руки и подставил тело навстречу афганскому ветру, отчего та надулась, как парус, и распахнулась, затрепетав в тёплом потоке, словно крылья бабочки. Стоял в подвижном раскачивающемся облаке света с распростёртыми руками, а кругом летели-порхали листья.
   - Я лечу! Видишь, меня нет на земле. Я летаю! Свободен, как птица. Только воздух и небо... - с каким-то благоговением шептал, овеваемый шелковистым, ласковым, ещё не остывшим ветерком южных пустынь, среди шуршащей, осыпающейся, кружащейся листвы.
   Как заворожённая, шагнула в световое облако, ступила на его небо. Неожиданно схватил её за руки и резко прижал к обнажённому, напряжённому, горящему огнём торсу. Едва успела выставить между ними букет роз!
   - Ай! Колются! - вскрикнул, но объятия не ослабил. Серьёзно посмотрел сверху, и во взгляде не увидела ничего детского, юного, невинного: перед ней был трепещущий от страсти молодой, сильный, почти отчаявшийся, возбуждённый мужчина. - Маришка, полетишь со мной, любимая? - спросил хрипло, глядя в лицо с таким выражением лица и глаз, что стало понятно: от её ответа в эту минуту зависит жизнь обоих! Его руки стали жёстче, губы неумолимо приближались...
   Смотрела потрясёнными, распахнутыми, светящимися, изумрудными омутами, прекрасно понимая, что очевидный ответ давно витал в воздухе среди лёгких, ароматных, порхающих листьев этой безумной осени и ложился прямо у ног. В голове стояла странная молчаливая пустота и невесомый воздух, пахнущий увядающей тополиной листвой и поздними осенними розами. Мысли отсутствовали, парализуя волю, а заветное короткое слово готово было сорваться с языка...
  
   ...Катастрофически-опасное положение спас чей-то громкий голос, донёсшийся издалека, из темноты - звал их. Зов повторился, теперь усиленный множеством возмущённых, знакомых, юных голосов. Они привели мгновенно Марину в чувство, как та горсть снега за воротник пальто, брошенная озорным Жоркой-мальчишкой в далёком детстве. Вздрогнула, будто вновь её почувствовала на спинке, передёрнулась тельцем, принуждённо рассмеялась, вывернулась из кольца мощных, цепких, совсем взрослых рук и, состроив дурашливую детскую мордашку, ответила с вызовом:
   - Нет уж, спасибо! Я этим летом на самолётах налеталась до тошноты! Пока нет такого желания! - шутя, кинула в него колючий букет.
   Розы попали на голую грудь, парень автоматически прижал их к себе, не позволяя упасть на землю.
   - Колются же! Опять? За что?? - придя в себя, начал соображать трезво. Странно зыркнув в спокойные, нейтральные глаза, собрал цветы в одну руку, вторую воинственно упёр в бок, расставив ноги на ширине плеч. - Так, значит? Бросаться? - притворно сурово и возмущенно посмотрел на хитрое личико, погрозил сурово цветами. - Розами? Подарком? ...Ой, блин! А ребята-то, наверное, совсем нас заждались! Уже вопят просто...
   Посмеялись над коротким, но опасным приступом безумия легко и светло. Мари забрала многострадальный букет, дав парню возможность привести одежду в порядок.
   Шагнув снова вплотную, сильно сжал девичьи руки в одновременно отчаянном и благодарном жесте, со слезами на глазах тихо поблагодарил за хладнокровие и трезвость ума в такой критический момент! Он-то точно стоял на краю пропасти: потерял разум вообще! Похолодев, покаянно, безмолвно выдохнул: 'Спасла! Стоило ей кивнуть... Уберегла, единственная...'
  
   Глава 13.
   Два Сергея.
  
   Время летело и летело, поглощая часы, дни, недели и месяцы.
   Выпал снег, прикрыв серые и невзрачные горы. Торжественная тишина стала неотъемлемой частью пейзажа, как и хмурое небо. Всё чаще пуржило и метелило, загоняя компанию к кому-нибудь в дом, где можно было послушать пластинки, поиграть в настольные игры, побренчать на гитаре и попеть. Парочки, образовавшиеся недавно, быстро уходили погулять, оставляя ребят в комнате, а те, кому было и на людях неплохо, перемигивались и переговаривались только им понятным языком.
   Жорик опять охладел к Марине. Пыталась развлекаться, как умела, с другими парнями.
  
   Устав метаться между Нурой и Гошей, дала понять первому, чтобы пока оставил её в покое, предоставив возможность самостоятельно разобраться с чувствами и принять окончательное решение, что устроит всех. Спасибо, внял просьбе, отстранился, старался не оставаться наедине, чтобы не 'снесло голову' от близости и чувственного, будоражащего, неповторимого запаха Мари. Боялся себя. Понял это после одного случая, к которому ни он, ни она оказались не готовы!
   ...Нурлан пришёл в школу незадолго до звонка и поспешно вошёл в раздевалку, стягивая с плеч зимнее полупальто, разматывая длинный шерстяной шарф, подаренный бабушкой, стряхивая от растаявшего снега кроличью шапку...
   - Спасибо, Нурка! Правда, я уже умылась водой.
   Услышав знакомый голосок, радостно дёрнулся крупным телом, сердце подпрыгнуло, сильно погнав по сосудам кровь, голова загорелась: 'Маринка!' Только тут увидел её в глубине ряда вешалок: утиралась после его снегового душа платочком и улыбалась мягко, с укоризной. Как была хороша сегодня! Кудрявые хвостики волос украшали два голубых капроновых банта, и они так чудно оттеняли зелёные глаза! Не совсем соображая, что делает, бросил вещи на пол, шагнул ближе, отвёл её руку с носовым платком, провёл холодной с мороза рукой по личику и... приник к губам с поцелуем! Не взрослым, а невинным, едва касаясь губ, но этого хватило: его мир померк.
   Привёл парня в чувство лишь грозный окрик технички Валентины, появившейся вовремя в проходе раздевалки.
   - Звонок даю! А ну, брысь в класс, Сабиев!
   - Иду, тёть Валь, - стоял к ней спиной и... закрывал собой любимую, которую женщина не заметила в глубине полутёмного закутка. - Переобуваюсь в сменку.
   - Минуту даю! Пойду на улицу учеников гляну.
   - Спасибо, - дождавшись, когда уборщица уйдёт, крепко обнял молчащую Мари, поцеловав голову несколько раз. Почувствовав, как задрожала, застонал, медленно выпустил и закрыл глаза, давая ей возможность уйти. Когда протискивалась мимо, поцеловал наугад, попав в горячий лоб. Замерла, мягко отодвинула от себя, проворчав: 'Ну, Нурка...' Нервно дёрнувшись в смехе, нашёл силы не раскрыть глаз. Не справился бы, знал это наверняка. Любил её безумно, до полного затмения разума! Пропустив, прошептал. - Прости.
   В эту же минуту над головами прогремел оглушительный звонок, оборвав трепетную и такую волнующую сцену. На урок прибежали с опозданием. Благо, педагог и сам задержался. Не наказали.
   А вот второй воздыхатель, непостоянный и непредсказуемый, одержимый и уязвимый, повёл себя не лучшим образом. Марине его было до слёз жаль! А Гошу кидало в диком телесном чувстве и необузданной страсти молодого сильного тела, как утлый челнок в океане совсем взрослой мужской жизни. Едва справляясь с непослушным телом и буйным темпераментом, не нашёл лучшего выхода, чем обвинять во всём... любимую. Понимал, что не прав, что сам навязал ей любовь, что не давала повода, пыталась удержать их отношения в невинных братских узах, по-прежнему называя прилюдно молочным братом, а вернуться к спокойному общению не находил сил. Гоша любил Маринку! Любил по-настоящему, по-взрослому! Видел лишь женой и матерью его детей, но осознание, что мать костьми ляжет, а никогда не позволит мечте осуществиться, ранила до крови сердце. Вот и злился на весь мир, кусая ту, кто была и причиной, и поводом. Чувства 'съедали' заживо, ранили в кровь, мутили разум настолько, что срывался всё чаще.
  
   Свидетелем такого эмоционального срыва и стал однажды физик ВасБор, застав ребят в весьма двусмысленном положении. Педагог уж хотел вспылить, но, памятуя о паре Балков-Сабельникова, тихо подошёл к обезумевшим девятиклассникам в полутьме коридора правого крыла школы и попытался разобраться без эмоций. И оказался прав: это было совсем не то, что виделось со стороны!
   Сироткин зажал по-взрослому миниатюрную одноклассницу явно против её воли. Риманс не стала поднимать крика, а поступила, как опытная женщина: смотрела на обезумевшего парня спокойно и презрительно, словно говорила: 'Много ли получишь удовольствия, если сейчас 'возьмёшь' меня силой? Неужели потом смеешь рассчитывать на ответную любовь? Ну-ну..., надейся и жди'. Ослеплённый страстью, рычал, прижимая тоненькую девочку, приваливая крупным напряжённым телом к стене, бил кулаком над её головой так, что осыпалась пластами зелёная масляная краска с панелей! Мари не сводила холодных изумрудных глаз и даже не моргала.
   Учитель подошёл вплотную, положил руку на плечо старшеклассника и спокойно заговорил с девочкой, висящей в стиснутой лапище однокашника, как тряпичная куколка.
   - Не в моих правилах вмешиваться в дела влюблённых, ребята, но в конкретном случае не наблюдаю явной взаимности, поэтому предлагаю девушке помощь, - разжал сведённую судорогой руку воспитанника, выдернул из цепкого немилосердного плена жертву, затолкнул за свою щуплую спину, жёстко смотря в бешеные глаза высокого и мощного парня, на голову выше педагога и в разы сильнее. - Спрашиваю громко и чётко: Марина, нужна ли моя помощь? - спросив, глаз с Гоши не сводил. - Уместна ли она?
   - Да. Спасибо. Очень кстати, - твёрдо и ровно ответила.
   - Инцидент считаю исчерпанным. Происшествие тоже, - отпустил плечо воспитанника из железной хватки взрослой руки. - Останься здесь, Сироткин. Тебе есть, о чём подумать. Не думаю, что подобные выходки способствую сближению и обоюдному уважению между кем бы то ни было. Я бы не простил подобного на месте Марины. Это поступок не мужчины, а незрелого ребёнка. Только он добивается своего силой и криком. Нечто подобное и наблюдал сейчас.
   Взяв за руку, повёл ученицу прочь из коварного углового коридора, который спровоцировал уже столько безумств у парочек, прикрывая их тенью и удалённостью от лишних глаз!
   - Мне стоит с ним поговорить, Мариша? - остановился возле дверей кабинета иностранного языка, взял за худенькие плечики, ласково сжал, посмотрел в распахнутые зелёные глаза, в которых только сейчас проявился страх. Вздохнул сочувственно: 'Бедная, что пережила! Как справилась, Дюймовочка? В Гоше уже под сто кило веса!' - Решать тебе. Я уж найду нужные слова, не сомневайся.
   - Спасибо. Не стоит. Через несколько минут придёт в чувство и будет казниться куда сильнее, чем Вы сможете наказать словами. Я его хорошо знаю. Он и сам себя за это люто ненавидит.
   - Прости за допрос, Мариш, - смутился под тёплым, благодарным, мудрым всполохом чудных глаз, покраснел, отвёл взор, не в силах задать волнующий вопрос. Одёрнул себя, сурово ругнулся молча. - Вы...?
   - Нет. И не будем. Я умею слышать, видеть и чувствовать. Не дано.
   Долго и потрясённо смотрел в глаза миниатюрной девушки. 'Умница! Смогла поставить дикую ситуацию себе на пользу, извлекла нужные уроки, мало того, постаралась понять сорвавшегося парня! И... продолжает любить, несмотря ни на что, - тайком вздохнул, едва заметно покачав седеющей головой. - Вот глупый пацан! Ему невероятно повезло с женщиной, настоящей и искренной, чистой и сильной, а он... Хотя, сказала ведь: не дано. Чёрт бы побрал эту Раису! Перекалечит сыну душу, только и всего. Превратит в обычного маменькиного сынка. А Маринка бы сделала из него личность'. Заметив, что она спокойно наблюдает за размышлениями, ласково пожал ей плечики тёплыми добрыми руками, мягко улыбнулся в весеннюю душу. Дождался ответного сияния цвета майской свежести и травы и повёл под руку по коридору к актовому залу, где продолжался школьный 'Осенний бал', шли викторины и весёлые конкурсы, туда, где никто не заметил исчезновения двух старшеклассников. Только он видел, как Сироткин выловил Риманс, когда вышла из раздевалки, и, сцапав немилосердно, потащил в дальнее крыло к библиотеке. Педагога сразу насторожила эта ситуация, вот и пошёл разобраться, выждав несколько минут.
   Обрадовался: 'Что ж, чутьё не подвело: помощь оказалась необходима. Может, теперь парень опомнится и начнёт соображать, как надо? Дай бог...'
  
   ...В выходные дни приходили в парк или клуб 'училищные' парни, вливаясь в компанию, вовсю флиртовали, выкаблучивались друг перед другом, старались рассказать самый свежий смешной анекдот, доставали дефицитные пластинки и магнитофонные записи модных песен. Благодаря этому, на танцах в клубе ребята всегда знали новинки эстрады, чем вызывали творческую ревность у завклуба Зои. Она сначала дулась, а потом предложила сотрудничество, чему были только рады! Теперь было, где собираться шумной и дружной ватагой, переводить иностранные песни на русский язык, петь, танцевать и помогать организовывать концерты, постановки и конкурсы! Тяга к творчеству у подростков отодвинула тягу к любви, и они с жаром кинулись в эту нишу, отрываясь по полной, блеща талантами и умениями, веселя и радуя сельчан и родителей юношеским задором и пылом!
  
   ...К Новому году стало понятно, что Мари не с кем встречать праздник - Жора открыто увлёкся отличницей-одноклассницей. Не показывая душевной боли, старалась выглядеть современной, независимой особой, коей такие отношения не в новинку, а сама металась и не находила выхода. Собралась, было, в казахскую семью, встретить праздник, навестить близких друзей, оставшихся впервые без сестры и дочери Розы в этот светлый праздник, но неожиданно накануне отъезда прибежали подружки-троечницы - верные люди из класса, и предложили такое!
   - Маринка, как хорошо, что ты ещё не уехала! Ты наша спасительница! У нас есть к тебе одно предложение, - перебивали друг дружку, галдели и шумели. - Ты только не отказывайся сразу, а? Выслушай, - загадочно говорили, таинственно поглядывая. - В общем, нас пригласили встретить Новогоднюю ночь в одном частном доме в 'Капайке'..., - умоляюще смотрели в лицо, всё больше интригуя, - но пригласили с условием, что мы ещё приведём подружку для комплекта! - хохотали. - Не комплект мы, видите ли... Да и боимся идти без тебя, если честно! А с тобой будет не страшно, - хохотушки закрыли, шутя, головы. - Ой, ты только не убивай сразу! Лучше, пойдём с нами. Если не понравится - можешь прикончить, разрешаем!
   - Да уж, успокоили, называется, - рассмеялась над тирадой. - Подумаю насчёт убийства с отсрочкой, - стала выяснять подробности предложения. - Кто приглашает?
   - Трое наших бывших одноклассников: Борьки и Юра.
   - Понятно. В чём подвох?
   - Будут двое их друзей из училища, с 'низов' парни.
   - Заманчиво... В чьём доме вечеринка?
   - Брат Юрика отдал для праздника свой новый дом в 'Капайке'.
   - Знаю такого - взрослый мужчина, недавно женился. Аааа... Едет к родителям жены на Новый год? Понятно. Всё прилично и безопасно выглядит со стороны... Где наша не пропадала? Идём!
   Услышав последнее, разразились довольным визгом и восторгами, оглушив девушку надолго! Едва не затискав до смерти, угомонились, стали решать практические вопросы: продукты на праздничный стол, что-нибудь сладкое на десерт, и концертная программа. С продуктами быстро разобрались, распределив, кто и что принесёт. Сладким пообещала обеспечить мама Марины: принесёт торт из фабричной кулинарии. Над развлечениями решили подумать на месте. Оставался вопрос с нарядами. Тяжело вздохнув, Мари смирилась и согласилась взять кое-что у подруг взаймы - своего просто не было: нищета семью достала до печёно.
  
   Вечером 31-го декабря ребята зашли пораньше. Мари их нагрузила компотами, выпечкой, салатами и тортом. Освободив руки, пошли с подругами в клуб на традиционный концерт, который оказался довольно скучным и пресным. Досидели положенное время, немного потанцевали в зале украшенного к празднику Зимнего клуба.
   Выскользнули незаметно и с провожатым Юрой Кириенко пошли в район, названный 'Капайкой' из-за настоящих копаных землянок, которые нарыли поселенцы в первые годы открытия и начала работы ураново-свинцовой шахты. Улицы там были такие путанные и непредсказуемо прерывистые, что и днём-то не всякий дом можно было сразу найти, а тут ночь. Без проводника точно не справиться: заплутали и встретили бы Новый год, крича: 'Ау! Люди! Вы где? Ну кто так строит!?'
   Погода в новогоднюю ночь стояла просто сказочная! Чистое небо было усеяно яркими голубыми звёздами, сияла огромная полная луна, освещая дорогу не хуже солнца в иной зимний день. Подмёрзший снег весело и громко скрипел под подошвами сапожек и валенок, сверкал тысячами серебряных искорок, вспыхивающими алмазными всполохами на обочине дорожки, поднимая и без того приподнятое настроение. Довольно сильный морозец щипал девчонок за носы и коленки, заставляя двигаться быстрее! И не заметили, как добежали до места назначения.
   Аккуратный, вместительный и просторный дом стоял, весь освещённый множеством лампочек во дворе и над верандой: приготовились в ожидании долгожданных гостей. На крыльце маячили взволнованные парни, ожидая пополнения сугубо мужской компании. Увидев нарядных девушек, разразились троекратным громогласным: 'Ура!', перепугав насмерть собак округи, которые зашлись в истерическом лае и вое!
   Прибывших дам приветствовали, словно зарубежных почётных гостей, с низкими поклонами и церемонным целованием ручек! Гостьи тепло смеялись над потугами гостеприимных кавалеров, отчаянно кокетничали со всеми без разбора! Счастливо рдели морозным румянцем, радостно вздыхали и поглядывали на Марину, как бы говоря: 'Всё в порядке? Не жалеешь?' Нет, не пожалела, что пришла, изменив планы.
   Парней было пятеро: два Бори - Поваляев и Воронский, Юра Кириенко - временный хозяин дома, и двое незнакомых парней. Оба невысоки, худы, полная противоположность друг другу. Первый - яркий красивый брюнет с артистическим выразительным лицом. Второй - невыразительный простоватый на вид блондин с удивительно красивыми серыми глазами, опушёнными тёмными, густыми, длинными ресницами. Оба воспитаны, галантны, инициативны.
   - Девушки, знакомьтесь: два Сергея! - широким жестом принялся знакомить одноклассниц с гостями хозяин. - Оба из нашего училища, и оба - наши хорошие друзья. Прошу любить их и жаловать! Но и нас не забывайте, девчонки, - сбился на притворно жалостливый тон. - Они живут недалеко, будут тут часто - боимся, вы нам станете с ними изменять! - пацаны приняли единодушно скорбный вид, мяли в руках носовые платочки, утирая воображаемые слёзы, и стало понятно - сцена ими хорошо отрепетирована.
   - Ну, не знаем... - подхватила Марина игру. - Посмотрим на ваше поведение, мальчики, - вздохнула, капризно надув губки, закатив малахитовые глазки к потолку, жеманно пожав плечиками. - Не можем ничего заранее обещать. Если только вам удастся их перещеголять...
   Тут уж все стали хохотать, поняв, что мальчишечий спектакль 'раскусили'.
  
   Новенькие девчатам понравились без уговоров скромностью и воспитанностью: сразу же бросились за ними ухаживать, помогая раздеться, ополоснуть руки после танцев в клубе, рассаживать за столом и советоваться, с чего начать праздник. За столом оказался полный комплект - пять парней и пять девушек: Марина Риманс, обе Риты - Лебедева и Маврина, Лана Мирина и Сонюшка Злотникова. Пары были обеспечены кавалерами, но... Пары-то образовались, да только не в пользу местных парней. Девушки отчаянно флиртовали и заигрывали с новичками, танцуя только с ними! Сельские мальчишки стоически терпели невнимание и, щедро отмахиваясь руками, великодушно говорили гостям:
   - Ничего, Серёги, пользуйтесь. Когда вы уедете, девчонки будут наши!
   Подружки хохотали и продолжали завлекать приезжих. Всё съев на праздничном столе, выпив припасы компотов и шампанского, произнеся допустимые тосты, стали развлекаться, выступая с сольными номерами, кто в чём был силён.
   Марине, как всегда, досталось выступать больше всего. Песни, стихи, мелодекламация, танцы и пантомима - пришлось отдуваться за половину девчонок, вдруг застеснявшихся выступать перед новыми зрителями. Фыркнула: 'Лицемерки! Пользуются моими выступлениями, чтобы флиртовать напропалую со всеми!' Отомстила самым простым способом - заставила убрать весь дом и двор, чему очень воспротивился временный хозяин дома, Юрка.
   - Да ты что, Мари? Это же праздник! Потом всё уберу сам!
   - Ты уберёшь не так, как всё было! - скептически оглядела. - У мужчин нет наблюдательности в таких делах - это сугубо женская черта, - показала на красивую вазу. - Например, вот эта ваза. Где она стояла?
   Опешил и с недоумением посмотрел на изящную хрустальную вазочку для конфет, стоящую на столе, и уже вымытую девчонками. Задумчиво потёр голову.
   - Эээ... А разве она не здесь и стояла?
   Хмыкнув снисходительно, вытерла вазу полотенцем, что держал Сергей-блондин, и поставила на среднюю полку серванта среди похожих стаканов. Юрик сокрушённо развёл руками под всеобщий хохот. С шутками, подковырками, смущёнными улыбками и добрыми подшучиваниями, ватага прибралась в доме, прихожей и во дворе, где ребята набросали мусора и окурков. Марина поняла, что хозяин не курит - нигде не заметила и признаков сигарет или пепельниц. Это, кажется, произвело впечатление не столько на ребят, сколько на подруг.
   - Марин..., а мы и не знали, что ты такая аккуратистка, - поразилась Сонюшка. - Хотя, зная дядю Вову... - смущённо замолчала, опустив стыдливо серо-жемчужный взгляд.
   - Зная моего отца, можно было это предположить, - закончила со смехом. - Просто мне нравится наводить порядок... в чужих домах, - расхохоталась. - А в своём дому отец палкой за бардак лупит по горбу!
   Услышав, ребята покатились от смеха, повалившись на стулья и диван. Смеялись долго, повторяя отдельные слова из её шутки.
  
   Прибрав и проверив всё, выключив в доме и во дворе освещение, заперев дом и ворота, отправились в клуб, дабы продолжить праздник, столь удачно начатый в 'Капайке'. Понимали, что каникулы коротки, следующие ох, как не скоро! После них нужно будет лишь усиленно учиться, не отвлекаясь на легкомыслие и веселье - ему придёт ещё время. Пока была такая возможность, отрывались от души, танцуя без передышки, кокетничая и строя глазки всем парням в клубе, смеясь до хрипоты и шутя без меры!
   Забрезжил рассвет, а Марина всё плясала и кружилась с Серёжкой-блондином, который уже был влюблён в неё без памяти. Как тогда танцевала, не повторилось больше никогда в жизни! Не пришлось как-то. Не нашлось повода. Судьба оказалась далеко не весёлой и не лёгкой.
  
   Глава 14.
   Новые волнения.
  
   С того новогоднего вечера и праздничной ночи жизнь в компании забурлила и закипела новостями, приключениями и... страстями.
   Марина всё-таки поехала в гости к казахской семье, чтобы побыть среди близких, оставшихся впервые на праздник без единственной дочери, рассказать подробности пребывания на джайлау и поспешного отъезда оттуда. Но, едва заикнувшись, поняла, что эта тема в семье закрыта! Облегчённо выдохнула, отведя виноватые, потемневшие глаза: 'На руку. Ещё болит душа, не отошла от разлуки с Ермеком, не избавилась от невыносимого чувства горечи и вины. Редкий день не вспоминаю то утро, когда возвращались домой. А песня грусти так и звучит в сердце, шалит, как застарелая рана. Не забыта боль в его глазах, когда увидел меня одалиской. Ощущаю, как собственную, до сих пор. И он не забыл. И не забудет до смерти. Я всё-таки погубила его...'
   Повозившись вдоволь с любимыми малышами, оттаяла душой и примирилась с саднящей памятью, твёрдо решив пока не вспоминать ни пастбища, ни камня, ни песен потерянного, грустного, славного и безответно влюблённого мужчины.
   Погостив и расслабившись в ставшем родным доме, прикоснувшись к чистым и бесхитростным душам близких и дорогих людей, поехала обратно в село, пообещав себе никого и ничего не забывать, но и не позволять прошлому затмить настоящее.
   Сев в автобус, думала только о девчонках: 'Как они там, с новыми ухажёрами, с новыми интересами? Ждут ли меня новости, или ничего в жизни не изменилось?'
   Оказалось, изменилось, да ещё !
  
   ...Не успела приехать и выпить чаю с абрикосовым вареньем, как прибежали подружки с потрясающей новостью: 'Сонюшка влюбилась!'
   Пошли к ней в гости, пока её строгая мама, Мальвина, была на работе. Мари с радостью заметила, что девушка сияет и цветёт! Стало понятно и без слов: сейчас в её душе не холодная январская стужа, а тёплая и ласковая весна, согревающая всех своим теплом и светом. Как они были этому рады!
   Сонечка в счастье раскрылась с неожиданной стороны: стала самой активной участницей викторин и тематических вечеров! Такого интересного докладчика, каким стала, в классе ещё не было. Где ей удавалось достать столько интересных фактов и тем? Как так получалось, что простой и сухой материал в её изложении вдруг становился сенсацией, словно услышанной впервые? Ранее скромная и тихая, зажатая строгой до абсурда матерью, теперь была совсем другой!
   Девчонки все только радовались за подругу.
   Не стоило труда разгадать, кто так повлиял на всеобщую любимицу - Сергей-брюнет. Они идеально подходили друг другу: спокойные, воспитанные, приветливые, темноволосые и сероглазые. Словно совпали и нашлись, наконец, нужные части картинки, которая, сложившись в законченный совершенный рисунок, радовала глаза и души.
   Все старались им помочь, давая и изыскивая возможность подольше и почаще находиться вдвоём, вне тотального деспотичного контроля тёти Мали! Для этого в ход шли всяческие уловки молодости: невинный обман, введение в заблуждение, небольшое искажение фактов, недоговаривание, умалчивание и откровенная ложь. Да простит друзей за эту ложь во спасение её мама!
   Всевозможные развлечения, какие только можно было придумать, скрашивали время разлуки с парнями, пока учились в училище и не могли часто приезжать в село. Тогда и возникла идея о мотоцикле, чтобы быстрее добираться к знакомым и любимым. Пока была зима, разговоры о покупке транспорта отошли на второй план, и временно об этом забыли. Им и так было, чем заняться.
   Особенно яркое воспоминание осталось от прогулки... в горы на самом пороге долгожданной весны, в начале марта.
  
   ...Когда снег стал тяжелеть и уплотняться, парни придумали развлечение: катание с горы на фанерках.
   К Мари пришли как-то Борьки вместе с Юриком и принесли пачку странных фанерных листов с какой-то петлёй с одной стороны. Держа стопки под мышками, с таинственными и загадочными лицами позвали её и девчонок прогуляться немного. В тот момент у Марины в гостях сидели Сонюшка и обе Ритки, прибежавшие погреться с улицы и спокойно пившие чай с малиновым вареньем и 'хворостом'. Удивившись предложению, они переглянулись и... согласно кивнули.
   - Что для прогулки лучше надеть?
   - Штаны! - последовал короткий ответ.
   Сбегав домой, облачившись в подобающую одежду, гурьбой покорно пошли за парнями. Как Иваны Сусанины, они повели одноклассниц в сторону Большой плотины и, перейдя на киргизскую сторону, потащили в... гору!
   Это незабываемое восхождение надо было обязательно видеть! Гора довольно крутая, и, чтобы подняться, пришлось не только идти, карабкаться, толкаться и ползти, но и тащить друг друга на буксире, падая и хохоча во все глотки! Еле-еле поднялись на округлую вершину отрога, складкой уходившего внутрь другой, ещё более крутой и неприступной горы, остановились в изнеможении. Все были мокрыми, как мыши, от снега и пота! Покончив с криками, писками, возмущёнными восклицаниями девушек, когда парни не за ту часть хватали, пытаясь подтолкнуть повыше, прошли немного вглубь хребта, вершина которого была похожа на круглую голову великана: гладкая, без валунов и трещин. Удовлетворённо вздохнули и огляделись.
   Какой вид оттуда открывался! Впервые забравшиеся сюда поражённо смолкли, наслаждаясь открывшейся панорамой родного села, гор, маленьких аулов неподалёку, дороги, ведущей 'на низа', бурлящей реки с шумливыми рукавами и пронзительного голубого неба, распростёршегося над взмокшими юношескими горячими головами! Воздух был мягким и тёплым, как парное молоко, и хотелось черпать и есть его ложкой! Ветерок ласково трепал мокрые чёлки, подсушивая их, гладил раскрасневшиеся щёки и губы воздушными невесомыми руками, суля покой и тишину.
  
   Пока девушки любовались чудесной картиной родного края, парни развязали связки фанерок и, плюхнувшись на тонкие 'саночки' животами, с криками индейцев-чароки: 'Иии-яя-хааа!' бесстрашно ринулись вниз в складку гор! Видя, что с ними всё в порядке и ничего страшного не случилось, Ритуся Лебедева последовала вдогонку, крича не меньше и не хуже первоисточника. И тут прорвало всех. В снегу с головы до ног, кувыркаясь и вываливаясь с узких фанерок, начали кататься. Чего только ни вытворяли мальчишки и не желающие от них отставать девчонки: съезжали поодиночке и паровозиком, вдвоём и кучей-малой, стоя и сидя, лёжа и с задом-наперёд, впрыгивая на проходящую попутно фанерку, зачастую выбивая этим манёвром хозяина, заваливали специально и случайно! Это было не катание, а полный отрыв! Снег попадал всюду: в лицо, за пазуху, за шиворот, под шапки и куртки, в обувь и... штаны!
   Накатавшись, накричавшись, нахохотавшись вдоволь, стали со смехом вытряхивать его из вещей, помогая и мешаясь друг другу, хватая за смешные местечки на теле и конечностях. Окончательно обессилев и устав, сложили фанерки в импровизированный ковёр, накрыв отсыревшие листы куртками и пальто. Только приготовились по команде начать борьбу за удобные места на 'королевском ложе', как Сонюшка отвлекла.
   - Ребята, посмотрите на дорогу..., - сказала взволнованным голосом, - вон там, у окраины села, на подъёме на горку, видите? - во что-то вглядывалась зоркими глазами цвета расплавленного серебра. - Вам не кажется, что это Серёжки?
   Стали напряженно вглядываться в маленькую точку на просохшей асфальтной ленте, ведущей в село. Рассмотрев, поняли, что Соня права.
   - Да, это они! Эгегейй! - хором заголосили, на все лады и голоса. - Ребята! Давайте к нам! Сергей! Сюда! К нам! И-ди-те к нам! Ка-тать-ся! Айда! Серый!
   Эхо металось по верхушкам гор, обрушивалось вниз к речке и плотине, перелетев их, неслось дальше по ложбине старого русла и, наконец, забиралось на противоположную возвышенность, на которой начиналась дорога в село. Перемешавшиеся слова образовали звуковую волну такой мощности, что она достигла-таки далёкой точки на асфальте.
   Не зря надрывали и без того осипшие голоса ребят. Их услышали! Что-то положив на обочину дороги, гости побежали на зов, рассмотрев на белоснежном покрывале склона горы большую тёмную шевелящуюся кочку, исходящую воплями и свистом. Обрадовались: 'Они! Чуть мимо не проехали!'
   Понимая, что путь до горы и вершины неблизкий, ребята с наслаждением завалились на 'ковёр', совершенно измождённые катанием, смехом, криком, бурными эмоциями. Пока Сергеи бежали, поднимались, карабкаясь, они успели отдохнуть, подсохнуть, остыть, успокоиться. Продрогнув на сыром ложе и стылом горном воздухе ранней весны, встали, оделись, отряхнули вещи, из которых всё ещё сыпался снег и сосульки. Постояли в молчании, греясь в лучах тёплого солнца, подставляя бока под ласковый ветерок: ближайшая вершина-трёхтысячник прикрывала им спины. Понимали: если такая погода продержится неделю, покататься ещё раз не удастся - снег растает и стечёт в долину.
  
   ...Запыхавшись, задохнувшись на крутом подъёме, вспотевшие, все в снегу, до них, наконец, доползли обессиленные Серёжки и... рухнули на фанерки! Сельская нахальная ватага откровенно ржала над их весенними пижонскими курточками и тонкими лакированными ботиночками с острыми носами. Неудивительно, что так долго забирались: туфли на осенней кожаной подошве невероятно скользили на снежном сыром склоне! Пришлось им ползти на четвереньках, цепляясь за острые выступающие камни и хилые кустики барбариса. Молодёжь всё хохотала, икая от смеха, а Сергеи и не думали обижаться: держались за животы, содрогаясь от хохота, дрыгая ногами, смеясь над собой: 'Мы-то, пижоны, приехали пофорсить перед подружками, а тут... Выглядим, как ощипанные петухи, промокшие и растрёпанные! Поделом...'
   Отсмеявшись, поняли, что кататься ни у кого нет сил и желания. Дав гостям отдохнуть, двинулись в обратный путь, который оказался ничуть не легче, чем подъём. Чудом не переломали рук-ног, обошлись небольшим уроном в одежде и синяками на попах и коленках.
   На обочине дороги, тем, что положили ребята, оказался... новенький мотоцикл! Они как раз пытались завести заглохший на крутом подъёме транспорт, когда привлекли внимание крики.
   Сергей-брюнет выполнил обещание: купить быстрое средство передвижения. Теперь появилась прекрасная возможность чаще видеться с Сонюшкой. Вот и ехал похвастать покупкой, обрадовать любимую. Не заглохни транспорт, друзья их не заметили бы! Мало ли мотоциклов едет в село днём?
   Соня, смотря на блестящую лаком и краской обновку расширенными, неподвижными, странными глазами, вдруг побледнела, задрожала, застонала сквозь зубы! Одноклассники кинулись, обняли, старались разговорить, растормошить... Долго не могла расцепить сведённых паникой скул. Справившись с психической атакой, сжала кулачки и проговорила потрясённо:
   - Мотоцикл... Нельзя... Скользко... Погибнешь... Смерть...
   Девушка любящим сердцем что-то увидела, почувствовала: предсказывала, предостерегала. Настроение от радостного и счастливого дня вмиг куда-то испарилось. Всем стало просто жутко!
   Воздух внезапно похолодел и словно застыл. Ветер стих. Птицы замолкли. Свет померк.
  
   Глава 15.
   Всему начало, и всему конец.
  
   Весна с того дня больше не отступила ни на шаг! Повсюду зазвенели ручьи, понеслись по улицам села, по склонам гор, сбегая в реку Оспанку. Она бурлила и пенилась мутной полноводной лентой, разливалась по низинам, затопляя луга, пастбища и знаменитые рощи белого и чёрного тутовника, сберегая влагу в расщелинах и балках, овражках и ямах. Обнажающаяся с каждым днём всё сильнее земля чернела проплешинами и проталинами, пахла прелью и зелёной пробивающейся травкой, цветами и мокрой корой. Прилетели скворцы и начали свою извечную и непримиримую борьбу за свои гнёзда, занятые в их отсутствие нахальными воробьями и дроздами. Стоял шум-гам от их драк по всему селу! Выгнав незваных гостей взашей, почистив основательно загаженные скворечники, усаживались возле домиков на жёрдочки и оглушали окрестности чудесным пением, в котором были слышны щёлканье щегла, зяблика, свист свиристели, переливы иволги и стрекот дрозда, протяжные трели лирохвоста и волшебные рулады соловья. Все звуки тех мест, где зимовали: то ли в Индии, то ли в Иране, то ли в Средней Африке.
   Ребятня ринулась в горы, неся в дома букетики подснежников, вдыхая их хрустальный невесомый аромат белоснежных цветов, утапливая в сердцевинах конопатые носы, отчего те становились жёлтыми!
   Марина с подружками тоже, не устояв перед весенним безумием, ходила за цветами, отыскивая самые крупные и красивые, принося домой не только их, но и луковицы, высаживая подснежники на домашнюю клумбу.
   Учебный год неумолимо катился к концу.
  
   ...К концу пришло и её терпение. Устав от приливно-отливных настроений Жорки, от постоянного ощущения качелей в отношениях, всё чаще приходила к выводу: надо уезжать. Хотя у него и случались приступы тихого отчаяния, попытки освободиться от невыносимой материнской опеки, тотального присмотра и контроля, сопротивление больше напоминало жалкие трепыхания воробушка, пойманного в надёжные силки опытным охотником. После таких потуг парень по-настоящему срывался и... вновь зажимал где-нибудь любимую, крича, плача от любви и страсти, вымаливая на коленях прощение за нарочитые 'леваки' и дутые романы. Жалела и любила, но трезвое чувство не затмевало разума. Знала, раскаяние кратковременно и зыбко. Потом будет неизбежное возвращение блудного сына к матери. Так же на коленях. Ему не устоять. Мать сильнее и ближе. Умнее. Сдастся. Мари не нужен был слабак. Ей нужен был особый мужчина.
   В компании весна лишь усилила влюблённости и сердечные порывы! Ритки по очереди влюблялись во всех парней, что приезжали с сельскими училищными ребятами на танцы, бегали на свидания, беря зачастую и Марину, пытаясь развеять неотступную грусть в её чудесных зелёных глазах.
   Серёжка-блондин неприкрыто ухаживал, краснел от её прикосновений, обращённых слов и взглядов, стал постоянным кавалером на школьных вечерах и танцах в клубе, провожал до дома, трепетно держа за локоток. Жора, встречая их вместе, вспыхивал спичкой, сатанел и лез в драку с перекошенным от злобы лицом-полотном. Вставала живым щитом. Отступал. Как всегда. Трус.
   Настала пора апрельских субботников, выгоняя трудовой люд на всеобщую чистку родного села и предприятий. В детсаде и школе, в интернате и больнице, в парке и клубах, на стадионе и личных подворьях - всюду мели, чистили, белили и красили! Запах сырой извести и масляной краски стойко витал над садами, в которых со дня на день собирались лопнуть почки, грозя затопить цветочным благоуханием всё сущее на Земле.
   На школьном субботнике и случилось происшествие, больше похожее на катастрофу.
  
   ...По жребию Сабиеву и Риманс достался участок за школой возле трибуны.
   Они почти всё убрали и вымели, когда девушка, убирая бумажки и фантики из-под гостевой трибуны над школьным стадионом, зацепила убранную в высокий пучок причёску за гвоздь. Рассыпав по лицу и плечам отросшие волосы, вылезла на дорожку, больше похожая на бабку-Ёжку, чем на советскую школьницу-комсомолку! Своим видом вызвала смущённый смех и вспыхнувший восхищённый взгляд огненных, чёрных, раскосых глаз парня. Не дав опомниться, сунула в его руку клипсу для волос, попросив закрепить на причёске, как только попросит. Встала к нему спиной и стала собирать густые длинные пряди цвета тёмной платины в 'хвосты'. Собрав первую, дала подержать, принявшись вторую приводить в порядок. Стоял, замерев, жадно вдыхая лимонный запах девичьих волос, московских духов 'Только ты', жарко дышал в затылок, шевеля тонкие кудрявые шелковистые волоски на шее, гоня по нежной и чувствительной коже Мари волны чувственной дрожи и крупных 'мурашек', разливающихся по щёчкам, шее, ключицам и плечам чаровницы. Увидев это, стал терять самообладание. Сделав шаг навстречу, нежно положил руку на её тоненькую талию, касаясь губами рук, когда пыталась собрать упрямую прядку в 'конский хвост'.
   - Мешаешь, Нурка... Брыкну. Нет, укушу!
   Не опомнился, плывя в горячем облаке счастья, радости, ароматов, влечения, что снедало так давно и сладко...
  
   Откуда ни возьмись, появился Жорка и заметил, что Сабиев держит волосы Мари, стоя сзади очень близко. Настолько близко, что она уже уперлась в его бёдра попой! Мало того, открыто целует ей шею, обнимая за талию рукой, соскользнув на девичий живот внизу! Кровь бросилась в голову, в глазах потемнело. Обезумев, накинулся с кулаками на друга!
   Нурлан первым заметил нападающего, резко затолкнул Мари за широкую спину, приняв на себя удар. Запутавшись в упавших длинных волосах, не сразу сообразила, что происходит. Откинув их с лица, вывернулась из-под руки парня и тут же оказалась... на траектории полёта Жориного кулака! Удар был такой силы, что её отбросило спиной на грудь Нуры! Подхватив, что-то испуганно выкрикнул, быстро опустился на одно колено, посадив обмякшую от удара девушку на другое. Задира пришёл в себя мгновенно. Ошалело смотря на одноклассников, не мог произнести ни слова трясущимися губами; руки, всё ещё сжатые в кулаки, тоже тряслись. Он был похож на обкурившегося наркомана: с расширенными зрачками и безумным взглядом, мертвенно-бледным лицом-маской!
   Они его не видели. Девочка потрясла головой, ничего не слыша от шума в голове и не чувствуя ног, а Нури пальцами левой руки обследовал худенькое личико, с осторожностью врача касаясь места ушиба. Немного успокоившись, вынул из кармана носовой платок и приложил к её ушибленной левой скуле.
   - ...не так страшно. Думал, будет хуже, - стали доходить его тихие слова. - Напрасно ты это сделала, глупая... Не стоило вмешиваться. Говорил уже. Упрямая, - поднял голову, спокойно, с достоинством посмотрел на молчащего Жору. - Подождать не мог? Потом бы поговорили. Посмотри, что ты наделал. Моли бога, чтобы не сотрясение мозга! Слабая. На свои руки посмотри. Убьёшь когда-нибудь, дурак. Сядешь.
   Жора смотрел и не верил своим глазам: 'Это я сделал? А зачем?'
   У девушки на скуле начал наливаться синяк. Чудо, что удар 'поймала' по касательной: прошёл вскользь, лишь немного задев лицо. Та сила, с какой был нанесён, могла запросто ей сломать нос или убить, учитывая их с Жорой весовые категории: восемьдесят пять против сорока пяти. Плюс рост: метр восемьдесят пять против метр шестьдесят.
   Только когда увидел багровый след от своего кулака на худеньком побелевшем личике, тогда и очнулся окончательно.
   - Ты-то чего полезла? Его защищаешь!? Всегда грудью встаёшь! Это наши дела! Мужские!
   В ней вдруг такая буря чувств поднялась из глубин естества, что тоже захотелось подраться кулаками! Едва сдержавшись, опасливо оглянулась, молча поблагодарив Господа Бога, что никто этого безобразия не видит из школьников!
   - Всё сказал? - проговорила сквозь зубы. - А теперь проваливай отсюда! Это наш участок, без тебя управимся! Пошёл вон! Псих! Лечиться надо!
   Незадачливый ревнивец обалдел от напора, совершенно растерялся и... стремительно ушёл.
  
   У Мари же начался смешливый припадок - боль от удара вылилась в нервный смех! Было и смешно, и грустно, и страшно одновременно. Эмоции просто разрывали суть изнутри!
   Нурлан осторожно поднял её с колена, подвел к дереву белой акации, убедился, что ухватилась за ствол, и быстро убежал с платком к колонке во дворе школы, намереваясь намочить в холодной воде. Держась за шершавую кору, всё больше смеялась, стараясь всеми силами преодолеть, остановить приступ бесслёзной истерики, подавить крупную дрожь в теле. Перед глазами стояло бешеное лицо Жорки, в котором не было ничего родного, дружеского, человеческого. Не узнавала его совсем! Разбираться с поведением бывшего поклонника не осталось ни времени, ни желания. Наступила апатия какая-то, отупение. Словно психика поставила мощный заслон отрицательным эмоциям, открыв доступ для положительных и живительных, необходимых сейчас, как воздух!
   Бегом вернулся Нура, осторожно повернул Мари к себе, смотря потрясёнными распахнутыми тёмно-карими глазами в белое личико. Приложил мокрый холодный платок к девичьей скуле. Долго смотрел, потом на губах стала проступать кривая улыбка.
   - А ты, оказывается, ещё большая сумасшедшая, чем я о тебе думал, - тихо, взволнованно.
   С недоверием посматривал, не веря в случившееся, не находя объяснения её отчаянному поступку. Чем больше рассматривал, тем больше волновался, дыша прерывисто и нервно. Над верхней губой выступил пот, губы приоткрылись, стали алыми, сочными и пухлыми, ноздри раздувались и трепетали.
   Сделала движение прочь.
   - Не смотри на меня так, Нурка!
   Оторвалась от дерева, намереваясь разорвать незримую связь и покинуть, пока не стало слишком поздно, пустынный угол школы. Увы, опоздала.
   Крепко взяв за руку, остановил, опустил взгляд на губы, ласкал взглядом, увидев, что им тоже досталось от Жорки. Глаза стали затуманиваться, темнеть, дыхание участилось, прорвался нервный хрип. Сразу поняла, что его так взволновало. Шевельнула губами и облизнула инстинктивно... Нижняя губа тут же треснула и полоснула резкой болью! Ахнула:
   - Чёрт! Разбита!
   Солёный вкус крови только подтвердил это. Через мгновение обо всем забыла.
   Нурлан сделал стремительный шаг навстречу, взял её за плечики и, наклонившись, ласково коснулся разбитых распухших губ. Невесомое касание, словно стрекоза села и щекочет кожу слюдяными крылышками, переливаясь перламутром чешуек, радуя глаз красотой и счастьем.
   Мари тут же вспомнилась полянка у подножия водопада, шум ревущей воды зазвучал в ушах, ноги застыли от ледяной воды Оспанки, запахло раздавленными горько-терпкими ягодами горной облепихи. Ладонь в крови. Нура пьёт её кровь... Похолодела: 'Он вновь это делает! Теперь с губ'.
  
   Происходило что-то вообще непонятное! Едва подхватил в падении после удара, в душе перевернулось с ног на голову всё. Ещё не рассеялся туман от оглушения, а тело начало наливаться патокой, сладкой и вязкой, жаркая волна подхватила и понесла так, что не могла добрые пять минут прийти в себя! Откинувшись на юношескую грудь, сидела на колене и слышала свой внутренний истошный крик: 'Ты мой!' Даже запах его повзрослевшего крепкого тела вызывал содрогание мышц живота, будя что-то тёмное, неистовое, древнее, животное: хотелось рвать зубами живую человеческую плоть и... любить, убивая! Тогда остановила жуткую картинку и чувство грозным окриком: 'Свихнулась? Вспомни, кто ты! Где гордость и спесь?'
   Сейчас пил её кровь, а это нисколько не пугало! Напротив, в девичьей голове билось неистовое, практически безумное: 'Ещё! Ещё! Не останавливайся!'
   Словно почувствовав и услышав, на мгновенье оторвался, коротко посмотрел в огромные глаза-пропасти, передёрнулся и... со стоном прильнул в настоящем поцелуе, вжав любимую в напрягшееся, как тетива, тело. Это был их первый, настоящий, взрослый, сумасшедший поцелуй: с прикусом, с игрой языков, с руками, вцепившимися в волосы, с болью от разбитой губы, с привкусом крови, с ароматом чего-то первобытного и до крика знакомого... Оба это почувствовали. Для них прекраснее минуты и поцелуя не было на свете! В этот миг поняла ясно и чётко: 'Никакого сравнения с лаской Жоры! Это и есть любовь!' Задрожав листиком, задохнулась от счастья, раскрыла сияющие омуты, окунулась в тёмную яшму. Нура терпеливо ждал, когда Мари посмотрит прямо в глаза. Дождался, прочитал всё, что ждал и... едва сдерживал крик и слёзы радости! Отпустив её голову, обнял в настоящем супружеском объятии, прижав всю, трепеща от пьянящего, манящего, юного, гибкого тела и радуя своим, сильным, горячим и возбуждённым, откровенно желающим любимую здесь и сейчас! Немедленно! Закрыл на миг глаза, едва справляясь с оглушающим влечением, горячо понадеявшись на ответное чувство и в телесном чаянии, в чём и убедился, почувствовав, как она дрожит в крупной дрожи, как стала нежной и податливой, вжавшись и ответив нутром: 'Да'. Всё сложилось. Всё. Сразу. Молодые это почувствовали всеми порами тел и душ. И сердцами.
  
   Вдруг положение изменилось. Правила резко поменялись, когда вновь стал целовать. Наклонился и притиснул, дав почувствовать недвусмысленный бугор, что упёрся в её животик. 'Отныне у него нет тормозов! Два года был стражем - устал. С этого мгновенья мне стоять на охране морали и трезвого рассудка', - взволнованно подумала и... сжала чувства в кулак. Ощутила перемену молниеносно, словно прозрев от жадных, истосковавшихся, ненасытных, требовательных, чисто мужских губ. Раньше были в запретной зоне - табу! Сейчас не столько целовал, прикусывая, сколько наказывал за долгое отлучение тела. Не мог больше существовать без единения их чувственных душ, ставшего жизненной необходимостью! Ласково мстил за недостачу её запаха и тепла, желанного тела, за отсутствие полёта и ощущения безграничного счастья. Требовал неоспоримых доказательств, что для неё единственный и неповторимый, сама любовь. И судьба. Карма. Мактуб. Добивался смирения и осознания этого душой и телом. Засомневавшись было, отыгрывался, мстя и награждая поцелуями и теплом, силой, страстью и неистовым стуком мощного сердца, слишком быстро, до срока повзрослевшего организма! Сколько раз, оставаясь с ним наедине, держалась от губ подальше, понимая: едва почувствуют силу поцелуя - близость не заставит себя ждать. Нынче, трепеща от настоящей страсти, будучи вжатой в возбуждённое тело, ощущая на плоском животике явный мужественный признак, ликовала и уже не думала о ней, как неприемлемой и невозможной. Призналась себе честно, распахнув взор навстречу: 'Я сдалась тихо и молча, в одно дыхание, в один настоящий поцелуй'.
   Поняв, 'услышав', громко застонал, с жадностью поцеловал пунцовое худенькое личико, любовно взяв в ладони, сухие и крепкие. Обнял за тонкую талию, сильно прижимая к пылающему телу, а второй рукой нежно, невесомо касался лица, шеи, волос, так и не убранных в причёску, затылка, лаская, перебирая пальцами маленькие волоски сзади, что опускались вниз шелковистой дорожкой к чувствительному месту на спинке. Услышал низкий, утробный, хриплый стон, содрогнулся от чувственного наслаждения и совсем потерял голову. Подхватил, посадил к себе на талию, утопил бурое лицо на девичьей груди, лаская её сквозь тонкую хлопковую преграду водолазки и кружевную ткань лифчика. Зарычал ирбисом, в порыве эмоций впился поцелуем в истерзанные многострадальные губы... Кровь заполнила им рот. Так и замерли, вжавшись горящими телами, и проходили кровавый обряд венчания, смотря неотрывно в глаза, которые тоже стали наливаться багровым безумием...
   Странная пугающе-дерзкая мысль чиркнула в ту минуту по её сознанию: 'Какую кровь выпьет он в следующий раз? С какой части моего тела?' Едва задав вопрос, знала точный ответ. Ужаснувших собственных чувственных мыслей, встряхнулась, мысленно надавала пощёчин по бесстыжим щекам. Взяв себя в руки, улыбнулась лукаво и... спрыгнула с парня. Тут же схватил за плечи вновь, пытаясь притянуть обратно в объятия, в огонь, в плоть. Упёрлась ладонями в торс, держа на расстояние вытянутых рук, но по-прежнему находясь в его цепких пальцах. Посмотрела в ошалевшие раскосые глаза с виноватой улыбкой.
   - Эй, Дракула! Остановись! - встряхнула сильно за рубашку. Немного опомнился, но только крепче сжал девичьи плечики. - В следующий раз укусишь меня за горло? А, Нурик?
   Попыталась отшутиться, не зная, куда деваться от полыхающих глаз и жарких рук, но так и не сумела оторваться. По сантиметру всё сильнее притягивали в объятия, в обожающий взгляд, не отпускающий ни на мгновение, в сводящий с ума запах любви, страсти и соблазна. Почти победил. Мари сдавалась. Едва не потеряли над собой контроль! У парня пылали глаза, на скулах рдел румянец, а в глубине тёмного, дикого, буйного взгляда бушевал, клубился настоящий, всепоглощающий, сметающий на пути все моральные и религиозные препоны пожар! Смотря на его лицо, у неё по спине ползли восторженно-тревожные чувственные 'мурашки', ноги становились ватными, а губы пересыхали, горя и прося прохлады поцелуя... Тут же почувствовала приближение дурноты, нервно задрожала и задышала, время пошло в режиме обратного отсчёта: пять, четыре, три...
  
   ...Из-за угла школы прибежали девчонки, стали наперебой рассказывать что-то новое и потрясающее и... разрушили хрупкую атмосферу близости.
   Сабиев за минуту до их появления сильно встряхнул Машук, схватив за предплечья, вылавливая из мутной реки обморока, подвёл к перилам трибуны, за которые и схватилась. Стремительно убрал руки с её плеч и отступил на пару шагов в сторону к акациям. Первым услышал возбуждённые новостью голоса девочек и принял меры. Этим спас её и... себя: теряя сознание, может быть вслух, а может в мыслях, проговорила: 'Бери меня, Нурка, на руки и скорее неси к себе домой. Я готова стать твоей немедленно...'
   Она и сама не знала этого точно. Просто вдруг увидела себя в его маленькой комнатке в дальнем крыле их дома, Нуру, медленно её раздевающего: расстегнул заколки на волосах, мягко высвобождая из длительного плена, целуя локоны и вдыхая запах; опустил руки на талию и стал поднимать чёрную тонкую хлопковую водолазку от спортивного костюма, лаская дрожащими пальцами горящую кожу животика и спинки; принялся покрывать поцелуями плечи, шею, ключицы... Картинка была так ясна и отчётлива, что даже слышала далёкий гул водопада, проникающий в спальню через распахнутое небольшое окно, а ветки сирени источали, вливали в комнату такой одуряющий аромат, что закружил их и без того сошедшие с ума юные головы! Она стала возлюбленной и женой Нурлана в этот сумасшедший день. Не смогла остановить картинку в уме! Или не захотела? Даже увидела продолжение. Там ничего радостного не было - её отец задушил собственными руками, а Нурлана застрелил из охотничьего ружья. Баба Анна всё же передала ей дар предвидения.
   ...Девчонки вырвали влюблённых из плена наваждения: Нурика из чувственного, Марину из мистического. От жутких мыслей инстинктивно облизнула губы и... вскрикнула от боли. Тёплая струйка крови поползла по подбородку - еле успела подхватить мокрым носовым платком Нуры.
   - ...Ой, Маринка! Да ты губу разбила! Упала, что ли? Господи, да ты бледная, как полотно! - Сонюшка прервала рассказ, заметив только тут, что подруга её не слышит. - Дай, посмотрю. О-го-го! Дааа, вот это треснулась! Синяк небольшой, а вот губу сильно расквасила. О трибуну ударилась, да? - всё вертела Мари, осторожно отводя мокрый платок, сочувственно разглядывала то рану, то потемневшие зелёные глаза. - Больно-то как, небось, а... Бедная моя...
   Окружили плотным кольцом, оттеснив парня, и пристально осматривали, не повредила ли ещё чего-нибудь? Не имея возможности вырваться и просто уйти, на все предположения только согласно кивала.
   - Да я тоже прошлый год здесь убирала, так треснулась о железку под ней, что даже шишка соскочила огромная! И чего, спрашивается, тогда под трибуну полезла? Как же - бумагу там заметила, видите ли, - Соня всё ворчала и ворчала. - Ты тоже? Старательная ты наша!
   Все рассмеялись, заразив и виновницу переполоха, и ей приходилось прижимать платком разбитую и кровоточащую губу, чтобы унять боль.
  
   Нурлан, смотря с высоты роста поверх девичьих голов, продолжал... целовать и ласкать пылающим взглядом лицо любимой. Пальцы рук, прижатые к бёдрам, трепетали и нежно поглаживали их, словно это её губы и плечи, шея и грудь. Словно не прерывали, никого не было вокруг, существовала лишь их пара и первая, сильная любовь: вечная и бессмертная, как само мироздание. Внезапно осознал, задрожав: 'Я готов стать для Машук мужем! Она тоже меня любит! Ведь так? - поднял глаза, спросил безмолвно, уловил ожидаемый ответ и признание в зелёных, таких 'говорящих' глазах любимой! - Она полностью разделяет все мои чувства и мечты. Хвала Аллаху! Это место на углу родной школы принадлежит отныне только нам двоим. И это дерево, от которого я оторвал Мари, не желая делить с ним даже её рук! И этот апрельский день, перевернувший чувства с ног на голову. Мы будем счастливы. Осталось подождать пару лет. Пока так молоды... Иншалла...'
   Маринка не знала, где находится. 'Где она, твёрдая и надёжная земля? На чьей планете находится эта трибуна, что разрушила причёску, затопив лицо дымной волной, затмив и наш с Нурой разум навсегда? - уже не было больно, голова прояснилась и работала в полном режиме, чётко всё понимая и расставляя точки там, где уже давно их нужно было расставить. Стояла, слушала болтовню подружек, а сама усиленно думала.- Сегодняшний день расколол привычный мир навсегда. Здесь, на задворках школы, я избавилась окончательно от влюблённости в Сироткина, словно вышиб её из сердца кулаком! Тут, в школе, на уроке русского языка она проснулась, и здесь же, под школьными окнами, умерла. Здесь всему начало, и здесь же всему конец. Кто бы мог подумать два года назад, что простая картинка из учебника, которую нужно было описать в школьной тетрадке, так перетряхнёт мою жизнь? Нет, наши жизни! Что то сочинение будет иметь такие отдалённые последствия? Что буду стоять с разбитым Жорой лицом и радоваться этому! Что теперь свободна. Свободна от его любви: мучительной и мутной, и раскрыта для новой: чистой и радостной. Я её нашла. Единственную и на всю жизнь. Судьбу'.
  
   Глава 16.
   Несчастливый май.
  
   Весна завладела землёй полностью! Зацвели сады, село покрылось бело-розовым покрывалом цветущих слив, урючин, абрикосов, яблонь, черешен и вишен. Грушевые, персиковые и миндальные деревья источали такой аромат, что даже у животных кружились головы. Люди, и молодые, и старые, ходили лёгкой упругой походкой, улыбались друг другу, говорили комплименты, радовали добрыми делами и поступками. Кровь у всех кипела и бурлила, подобно вздувшейся реке по весне. Вскоре горы покрылись красным нарядным одеялом: маки зацвели! Алея, полыхая багрянцем на ярком солнце, они кричали людям, кивая хрупкими мохнатыми головками:
   - Эй! Просыпайтесь! Полюбуйтесь на нас! Мы быстро отцветаем - не опоздайте!
   Жители целыми семьями выходили за село на дальние поля и пригорки, расстилали на подсохшей земле покрывала, усаживались на них и любовались подолгу красными разливами цветов, вдыхая их неуловимый и слегка перечный аромат, гладя шёлковые лепестки и растирая между ладоней, смеясь, показывали заалевшую кожу детям, пугая тех цветочной 'кровью'.
   За ними и тюльпаны стали манить в горы ценителей красоты и цветов, и те охапками несли букеты алых, оранжевых, малиновых, жёлтых и пёстрых тюльпанов, раздаривая их встречным и знакомым, делясь с ними весенней радостью. Ошалевшие бабочки, шмели и пчёлы тыкались в сорванные цветы, допивали последние капли сладкого нектара, недоумевая: 'Куда идут благоуханные головки цветов? Почему не стоят на месте? Откуда у цветов взялись ноги?'
  
   ...Первомай пришёл, не мешкая, и выгнал жителей на Маёвку в парк! Нарядные, с бумажными цветами, транспарантами, красными флагами в руках, люди толкались и переговаривались, возбуждённые хорошей погодой, расцветшими одуванчиками, дурманом цветущих ароматных яблонь и кипением чувств, вызванных ранней и бурной весной. Пройдя по улицам, маршируя и поя бодрые песни, колонна прошествовала в Летний парк, где и заканчивалось празднование. Пока на трибунах разглагольствовали почётные гости, заслуженные ветераны трудового и политического фронта, в стройных рядах жителей царила своя жизнь: люди тихо приветствовали семьи друг друга, справлялись о самочувствии домочадцев, передавали приветы, договаривались о встречах под сенью домашних навесов в садах и совместных вечерних чаепитиях. Молодёжь хихикала, строила глазки, посылала воздушные поцелуи своим пассиям и назначала свидания.
   Жизнь бурлила и клокотала!
   После официальной части праздника начинались весёлые конкурсы, викторины, концерт самодеятельности и... мороженое. Каждый год в парк на Первомай привозили ящики мороженого! За ним тут же выстраивалась громадная очередь, и продажа превращалась в битву. Его не покупали, а 'доставали'! 'Достав' с боем заветное лакомство, спешили домой, стараясь донести быстро таявшее чудо детям и старикам. Самые нетерпеливые тут же на аллеях и скамейках парка быстро съедали, капая сладкими каплями на праздничную одежду и, обмазавшись-исчпачкавшись, со смехом шли к арыкам ополоснуть липкие руки и замыть следы на одежде. Праздничное настроение витало по улицам села не один день.
   Только для компании Марины эти светлые дни стали сущим кошмаром.
  
   ...Пятого мая после пробежавшего дождя, поскользнувшись на мокрой трассе, разбился на мотоцикле Серёжка-брюнет. Насмерть.
   Сонюшка узнала об этом только через несколько дней - ребята скрывали страшную весть, сколько могли. Но шила в мешке не утаишь. Кто-то в магазинной очереди заговорил о трагедии, а Соня стояла там же, ожидая машину с хлебом. Побледнев, стала спрашивать женщин, не известна ли фамилия парнишки, разбившегося на 'низах', на что ответили, что фамилии не помнят, знают только, что звали того Сергеем. Что случилось потом - не трудно догадаться.
   Боясь за подружку, девушки по очереди караулили ее в школе и дома. Мать Сони, тётя Маля, с ужасом глядя на дочь, даже боялась с ней заговорить, понимая, что та просто накинется на неё с кулаками, обвиняя в том, что так мало давала с Серёжкой видеться и встречаться, даже не дав полюбить вдоволь. Сонечка, неживая, мертвенно-белая, двигалась по инерции, выполняя какие-то привычные дела, действуя на полном 'автомате', подчас не соображая, что сейчас за окном: день или ночь. Перестала есть и спать, смотрела перед собой остановившимся взглядом и... постоянно разговаривала с любимым. Подруги для неё перестали существовать. Марине пришлось пожить в её комнате несколько дней. Маля собралась срочно съездить к Сониному отцу, дяде Степану, с которым была в разводе, и посоветоваться, что делать с дочерью? Он действительно приехал вскоре, и девушка помогала ему, тихо выведя под руки Соню, усадить в машину, уговаривая на поездку к отцу. Удалось.
   - Вы её вернёте? Не насовсем увозите? - спросила у Степана.
   - Я вернусь, Мар, - вдруг ответила сама Сонюшка. - Это наше с ним место...
   Степан что-то сказал Мале, потом обратился к Марине.
   - Дочь поживёт у нас немного, познакомится с родными, сменит обстановку, - оглянувшись на отвлёкшуюся на что-то в стороне Мальвину, шёпотом прибавил. - На могилу к парню заедем. Пусть попрощается по-человечески...
   Долго Мари стояла на дороге, провожая грустными глазами удаляющуюся машину, а Маля подошла и успокоила:
   - Не переживай, погостит и вернётся. В школе мы отпросились на несколько дней. Экзаменов этот год нет, закроют годовые отметки и без неё, - протяжно вздохнула, и только в ту минуту на её глаза навернулись слёзы.
   Девочка замерла, поспешно отведя изумлённые глаза. Тайком вздохнула: 'Надо же: 'железная Маля' тоже умеет плакать! А то мы уж думали, что в её груди нет сердца'.
  
   ...Грусть и ощущение катастрофы накрыло компанию. Сидели на скамейках зелёного, благоухающего, цветущего, радостного парка и молчали часами, слушали любимый погибшим 'Спейс' на кассетном магнитофоне, не в силах разговаривать или заняться чем-то ещё.
   Серёжка-блондин смотрел влюблёнными глазами на Мари, на что-то надеясь, а она, переживая за Соню, ничего не могла дать: ни в моральном, ни в дружеском плане. На душе было пусто. Ушли все чувства, словно сдулась душа, съёжилась, оставив лишь жалкий сморщенный комочек. В голове стучалась и билась птицей одна мысль: 'В Москву!'
   Школьный год подошёл к концу, отгремели выпускные вечера и линейки, девятиклассникам осталось только пройти трудовую практику.
   Кроме обычных ремонтных работ в здании и в классе, предстояла настоящая взрослая работа: перекрыть шифер на крыше родной школы. Работая под руководством взрослых мужчин, мальчишки познали на себе все 'прелести' взрослого труда: ссадины, царапины, ушибы, волдыри на ладонях и... сгоревшие спины.
   Случай с такой спиной и стал завершающим аккордом в симфонии школьной жизни Марины Риманс. Той самой кодой.
  
   Глава 17.
   Кода.
  
   Работы по ремонту крыши школьного здания едва перевалили за половину, а у парней уже были сожжены спины. Зной азиатского солнца, раскалённая крыша и отсутствие ветра делали практику невыносимой! Мальчишки часто прибегали в родной класс, кабинет истории, который девчонки почти отремонтировали, просили чего-нибудь попить и перекусить и, пока перекусывали, блаженно вздыхали в прохладе сквозняков открытых окон, медленно остывая от палящего июньского зноя. Девушки отпаивая их компотами и морсами, сочувственно жалели, тихо матерясь на школьное руководство.
   - Денег они пожалели. Не могли нанять бригаду строителей. А наши парни все спины до мяса сожгли! А конца ещё и не видно. Бедные мальчишки!
   В один из таких дней они свободно бегали по школе - Танеевская уехала куда-то с утра, и не нужно было теперь оглядываться и вздрагивать, ожидая грозного директорского окрика за своё нескромное поведение или непорядок в одежде.
  
   ...Стоя у выхода в холле, Мари смотрела в окно, ожидая Риту из интересного места, куда та убежала пару минут назад. Скользнув нечаянно взглядом по дальней дорожке сквера школы, увидела, что по ней, держа под руку Раю Анисимовну, идёт... 'Лёпа' собственной персоной! Душа похолодела от предчувствия чего-то нехорошего, неотвратимого, сулящего одни неприятности! Словно, она перед ними в чём-то провинилась и не была достойна даже прощения.
   Быстро отойдя от бокового окна, скорым шагом пошла в класс, сказав девчонкам, что директор вернулась, чтоб теперь вели себя потише. Сама, взяв в руки кисть, стала что-то докрашивать в углу.
   Через несколько минут окликнули.
   - Риманс, к директору!
   Положив кисть и сняв с рук перчатки, с замершим сердцем пошла по проходу между расставленных по бокам парт, слыша ехидные перешёптывания примерных интеллигентных отличниц.
   - Зачем это её к директору вызвали?
   - Что теперь вытворила?
   - Ишь, идёт, глазки свои бутылочные потупила - сама невинность... Святая прям...
   - И с кем теперь её застукали: с Гошей, Нурланом или с Толиком Ахметовым?
   - Ой-ой, спинка прямая, животик подобран, попка оттопырена - прынцесса чистая!
   - Ха-ха-хааа... Хи-хи-хиии...
   Закрыв за собой дверь, уже не слышала злыдней и дальнейших высокоинтеллектуальных разговоров. Постояла, вздохнула и пошла по коридору к кабинету 'Учительская', от визита в который ничего хорошего не ждала.
  
   Подойдя к массивной двери, за которой её ожидали, замешкалась, оглядывая себя в поисках беспорядка в одежде, поправляя цветную косыночку, прикрывающую волосы от капель краски, протирая лицо носовым платком. Не успела его положить в кармашек брючек обратно, как дверь распахнулась, и разъярённая Рая налетела на девушку! Оттолкнув с дороги, прошипела обычную гадость в её сторону и, сильно впечатывая каблуки в старый деревянный пол коридора, скорым шагом пошла прочь в сторону выхода. От грузной женской фигуры исходили ощутимые волны ненависти и злобы, раздражение так и сквозило в напряжённых плечах и шее, в сильно размахивающихся руках, в широком шаге и стремительных порывистых движениях.
   'Так-так..., понятно: опять была свара!' - грустно подумала Мари. Вдруг сообразила, что стоит перед распахнутой дверью в учительскую, а директор удивлённо смотрит на ученицу буквально с открытым ртом! Спохватившись, что не поздоровалась с мамой одноклассника, да ещё на глазах 'Лёпы', прокричала вслед удаляющейся фигуры:
   - Здравствуйте, Рая Анисимовна! - не сдержав характер и длинный язык, прибавила. - Рада была повидать Вас! - повернулась к директору, как ни в чём не бывало, спросила смиренным тоном. - Вызывали, Лариса Леонидовна? - едва успев прикусить ершистый язычок на отчестве, и не сказав 'Леопардовна'!
   Та задумчиво продолжала смотреть на Риманс, обдумывая какую-то свою мысль и не находя слов, чтобы начать нелёгкий разговор. Очнувшись, кивнула головой в сторону улицы, по которой уже широко шагала Рая.
   - Что это я видела такое? Не поняла. Что это было?
   Девушку разобрал смех, сообразив, что директриса и не слышала их с Раисой, задумавшись о своём! Изобразила на лице невинную мину.
   - Это у Вас надо спросить, что за разговор был с Раисой? Почему она опять 'писает кипятком'? Ой, простите! - смешалась, матюгнувшись в уме, прикусив несносный язык, поняв, что сказала лишнее. - Вы меня вызывали...
   - Да, заходи и прикрой дверь, пожалуйста, Марина... - задумчиво глядя, медлила и тянула время. - Не знаю, с чего и начать наш разговор...
   - И не надо! - перебила, вдруг по лицу догадавшись, что пытается сказать. - Не волнуйтесь, Лариса Леонидовна. Больше не стану отвлекать драгоценного сыночка Раи Анисимовны от учёбы. Можете ей передать. Он абсолютно свободен! Как птица! - выкрикнула, вылетела из кабинета и крепко захлопнула за собой многострадальную дверь.
   Так и не выслушав, помчалась по коридору, кипя от возмущения: 'Как мне всё надоело! Сколько можно гнобить и унижать? Ходить в школу, 'заводить' на скандал 'Лёпу', позорить сына и меня? Нет, уехать, и немедленно!' Мысли метались и сталкивались, больно били в черепную коробку, разрывали, провоцировали сильную головную боль.
  
   Вбежав в класс, растянула до отказа улыбку.
   - А не пора ли обедать? Есть хочу!
   Пока все недоуменно стояли с раскрытыми ртами, прошла в уголок и принялась докрашивать.
   Ритки и Сонюшка, уже вернувшаяся от отца, быстро сообразили, что Марине срочно требуется 'дымовая завеса', и подхватили идею.
   - А ведь верно, время-то уже обеденное.
   - Да и я хочу есть! Давно пора!
   - А нам там что-нибудь от мальчишек осталось?
   Наперебой заговорили, заметались с партами, составляя их в подобие обеденного стола, стали таскать с подоконников свёртки, бутылки, стаканы. Постепенно в суету включились девчонки-отличницы и отвлеклись от Риманс, дав ей невольно время справиться с лицом и нервами. Кто-то побежал звать к столу проголодавшихся работников с крыши, а к Мари подошла Соня с беззаботной улыбкой на бледных губах. Не переставая улыбаться, смотрела тоскливыми, помертвевшими, пустыми глазами.
   - Мариш, на счёт Жоры 'Лёпа' вызывала? Опять!? - возмущённо покосилась на дверь класса. - Вот привязались! Просто со свету сживают!! - вздохнула печально. - Сказала б, что давно не с Жориком, а с Сергеем. Что у него другая пассия имеется...
   Почти не слышала подругу, ещё кипя негодованием. Взяла с трудом эмоции под контроль. Пошла к столу вместе с Соней, намереваясь за едой забыть неприятный инцидент. 'Заесть'.
   Сели обедать, не дожидаясь парней.
   Они приходили на короткое время, быстро перекусывали, опрокидывали банку прохладного питья и тут же возвращались к работе. Всем хотелось побыстрее закончить проклятую крышу. Под самый конец трапезы пришли Гизар и Жорик. Пообедав, сняли рубашки, обнажившись до пояса, и попросили девушек 'ободрать' сползающую кожу с обгоревших частей спины.
   Убрав остатки пиршества с парт, составили в два 'хирургических' стола, куда и положили парней лицами вниз. Одна группа девчонок занялась операцией за дальним столом, колдуя над Гизаром. На ближний стол от входной двери уложили Жору. Кропотливая работа сгрудила девушек вокруг мужских спин, и на пол класса вскоре стали падать длинные влажные лоскуты тоненькой кожи, осторожно снимаемой с пострадавших участков. Для облегчения работы над трудными частями пришлось залезть на 'столы' и сесть на попы мальчишек под всеобщие смущённые смешки. На выпуклости Гизара села Рита Лебедева, сказав, что вовсе не стесняется соседа и друга. На Жорика с замиранием сердца опустилась его нынешняя пассия Геля и с благоговением влюблённой стала тоненькими пальчиками снимать самые нежные лоскутки, кокетливо сдувая их с музыкальных подушечек пальцев. Остальные опустились на колени вокруг столов и, помогая снимать, дули воздухом на только что освободившиеся участки, остужая и подсушивая. Процедура была настолько приятна для парней, что они мурлыкали от удовольствия, пока... не уснули.
  
   Вдруг дверь класса распахнулась, с силой ударившись о косяк! Стены содрогнулись!
   - Риманс!! Совсем обнаглела!? Стыд потеряла?? Сидит на Жоре верхом при всех, не стесняясь! - Танеевская, находясь вне себя, орала, став такой же пунцовой, как и её знаменитое алое платье из джерси. - Ты ещё любовью с ним займись прямо здесь, в школе!
   Девчонки ошалело смотрели на 'Лёпу', ничего не понимая. Парни, успев уснуть, с трудом продирали глаза, недоуменно оглядываясь на крики. Рита смотрела на директрису, поставив руки в бока и саркастически, презрительно улыбаясь в лицо. Геля, продолжая сидеть на попе Жоры, замерла с кусочком кожи в руках, испуганно смотрела на неистовствующую фурию, в которую превратилась интеллигентная уважаемая женщина.
   Никто ничего не понимал, и только Мари поняла: 'Рая возвращалась и довела-таки Ларису до 'белого каления', - тяжело вздохнула. - Опять война, опять на амбразуру!' Встала из-за парт с колен во весь рост, возвышаясь теперь над всеми: лежащими мальчишками, изумлённо хлопающими глазами, и перепуганными девушками, сидящими на коленях в полном оцепенении.
   - Я здесь, Лариса Леонидовна.
   Сняла платок с головы, резким движением головы разрушила гладкую причёску с высоким пучком, заставив волосы, когда-то ставшие камнем преткновения в их с 'Лёпой' отношениях, рассыпаться по плечам дымной платиновой волной, волнистой и блестящей, прекрасной и редкостной. Гордо вскинув голову: 'Пропадать, так с музыкой!', посмотрела прямо, с отчаянным вызовом, в ошарашенное лицо директрисы.
   Совершенно выбитая из колеи женщина смотрела непонимающими глазами то на Риманс, то на Гелю, продолжающую держать кожу в пальчиках и уже дрожащую от страха, и, вероятно, никак не могла сложить две картинки в мозгу.
   И тут Марине стало до конца понятно, что произошло на самом деле: 'Танеевская намеревалась, прежде чем зайти в класс, поймать меня с Жоркой 'с поличным'. Видимо, не найдя его на крыше среди ребят, решилась, а для этого заглянула в дверную скважину замка нашего класса. На ближнем столе заметила лежащего Жору, а на его попе меня, Риманс, - только сейчас сообразила, покосившись на одноклассницу, что у них с Гелей похожие косынки, да и стати почти одинаковые! - 'Лёпа' приняла Гальскую за меня! Вот, что её 'подорвало на мине'! Так оскандалиться... Конец всему...'
  
   Стремительно обойдя вокруг парт, быстро подошла к Ларисе, властным движением сильной, взрослой, неженской руки вывела в коридор и с треском захлопнула дверь. Директриса всё ещё находилась, будто в трансе от недоумения, подчинилась безоговорочно. Дав ей немного времени прийти в себя, девушка прямо смотрела в пунцовое лицо стареющей, подурневшей, окончательно запутавшейся женщины. 'Желая увидеть что хотела, приняла увиденное за желаемую действительность, - стало жаль её, но прекрасно понимала всю сложность ситуации. - Так не может дальше продолжаться. Пришла пора 'рубить канаты'. Если б не визит Раи, Лара бы не сорвалась. Теперь ничего не исправить: я, Марина Риманс, стала её личным врагом номер один на всю жизнь! 'Лёпа' просто не простит мне такого конфуза и позора! Съест и не подавится...'
   - Лариса Леонидовна, Вы меня хорошо слышите? - посмотрела прямо, в упор в серые глаза, отчего она вздрогнула, дёрнувшись всем телом. - Я, Марина Риманс, здесь. Там, в классе - Гелена Гальская. Она помогает снимать сгоревшую кожу со спины Жоры. Он сам её об этом попросил, - говорила ровно, монотонно и медленно, чтобы до женщины, в конце концов, дошло, что же она всё-таки видела. - Вам уже лучше? - та странно моргнула, словно только что проснулась. - Что, опять Рая нажаловалась на меня? У неё нет повода для подозрений, клянусь.
   Танеевская начала с ужасом понимать, что сейчас, на глазах почти всего девятого класса, оскандалилась самым вульгарным способом - закатила сущую истерику! А виновата в этом Риманс. Как всегда. Только она. Её вечное проклятие и несмываемый позор отныне. Сильно покраснев от ярости, сжала губы в ниточку, пытаясь что-то сказать негодяйке с такими зелёными и вызывающе красивыми глазищами, от которых потерял покой даже её муж, Слава! Многое вертелось на языке, но понимала - за дверью десяток пар ушей учеников!
   - Я Вам в учительской уже сказала: не нужен мне Жорик Сироткин. Даром. Он давно с Гелей, а не со мной. Я тоже несвободна. Чувства взаимны.
   Не поверив ни на гран, Лариса, 'потеряв' лицо и воспитание, 'закусила удила', взбеленилась, ослепнув и оглохнув от ненависти, и теперь нисколько не заботилась, услышит ли её ещё кто-нибудь, кроме гадкой, ненавистной девчонки. Уязвлённое самолюбие сыграло злую шутку с опытным педагогом и психологом, превратив в банальную базарную бабу-торговку с семечками.
   - Лгунья!! Тебе не удастся меня заговорить и заморочить голову! Не на ту нарвалась! - завелась с полуоборота. - Думаешь, самая умная!? Что ты всё предусмотрела? Да я же не слепая! Поумнее и постарше тебя, уж точно! Ты отличный конспиратор и великая лицемерка - мне это давно известно. Да вот только Жорик твой простак! Куда бы ты ни пошла - его глаза идут за тобой! Тебя нет в школе - от него нет толку на уроках: весь в раздрае и в мыслях о тебе! Как только ты появляешься - он весь цветёт, как маков цвет, от счастья! - охрипла от гнева и стала говорить чужим страшным голосом. - Нееет, я костьми лягу, а не дам тебе испортить ему золотую медаль! И не смотри на меня так невинно!! Ты не устоишь перед ним и рано или поздно сдашься на милость победителя. Я не позволю вам опозорить честь школы! - полностью сорвался голос, и уже прошипела, как старая кошка. - И даже не надейся сдать выпускные экзамены! Я 'завалю' тебя! - не владела собой, обезумев совершенно. - Окончишь школу с 'белым билетом'!! Запомни: будешь учиться в десятом классе зря!!
   Резко отвернувшись, пошла по длинному, пустому, полутёмному коридору школы, негодующе стуча высоченными шпильками красных кожаных туфелек импортного производства, которым завидовали все женщины села. Каблуки стучали всё громче и громче, и их стук начал отзываться в бешено стучащем сердце Марины, сбивая ритм, вызывая самую настоящую сердечную боль в левой части грудины, перехватывая дыхание спазмом, мутя сознание.
  
   ...Последним усилием воли и восставшей в душе польской гордости взяла себя в руки. Стала дышать глубоко и ровно. 'Бейся! Бейся, негодное! Не сметь останавливаться! Я ещё хочу пожить и порадоваться этой жизни. Похозяйничать в ней, всем чертям назло! Ха! Ешче Польска не сгинела! Я выживу всему вопреки! Вас всех переживу! - заставила себя дышать, а сердце через силу гнать кровь по слишком тонким нитевидным сосудам, что так часто подводили в критические минуты. Приказывала, крича в уме. - Не сметь падать в обморок! Жить!' Справившись с дурнотой, выпрямилась, расправила плечи, прямо посмотрела вслед удаляющейся фигуре.
   - Что ж, спасибо, что предупредили. По крайней мере, честно поступили и не держали больше камня за пазухой, - шептала, не сводя взгляда с деревянной спины женщины. - Хоть в этом Вы, Лариса 'Леопардовна', лучше Вашей закадычной подруги. Благодарю за сведения! Низкий Вам поклон! - голова горела от избытка мыслей, нахлынувших после 'задушевной' беседы. - Не собиралась оставаться в школе, не волнуйтесь. Без Ваших 'милых' подсказок решила: уеду! Вы лишь поставили жирную точку на решении и дали Ваше Царское позволение на моё удаление.
   Думы становились глуше и глуше - стук директорских каблучков полностью заслонил их своей музыкальной темой: 'Тук-тук-тук-тук, туки-тук-туки-тук...' Звучала не только в голове, а стала отражаться от пола коридора, биться эхом между стен, врывалась в открытые двери классов и металась там до тех пор, пока не вылетала в распахнутые окна, открытые для просушки после окраски. Вылетев, летела дальше, пока не растворялась звуками пения птиц и шелестом листьев на деревьях, посаженных учениками вокруг школы, которая с этой минуты стала для Мари абсолютно чужой.
   Эта стычка стала последней каплей. Она переполнила чашу терпения. Не возвращаясь в класс, девушка пошла из школы, ничего не видя перед собой и ничего не слыша вокруг. Сзади кто-то окликнул, что-то кричал, но её уже не было здесь.
  
   - ...Постой! Да остановись ты!! - Нурлан сильно и больно схватил за плечи, резко развернул, как куклу! - Что там произошло!? Кто так сильно кричал?? На тебя? - видя отсутствующий помертвевший взгляд, отчаявшись, встряхнул любимую, как грушу! - Да очнись же!! - заметив, что смогла кое-как сфокусировать взгляд на его лице, немного ослабил хватку сильных смуглых рук. - Чего хотела 'Лёпа'? - тревожно смотрел в расширенные, огромные, бездонные, чужие глаза, белое-синее лицо, неживые, словно бескровные губы. - Я убью её! - взвился. Когда понял, что и эти слова не возымели действия, в исступлении притянул в объятия, начхав на возможных свидетелей. Обнимал с любовью, овевая каменное, мраморное личико запахом прокалённой на яростном азиатском солнце рубашки, пропитанной мальчишечьим потом, далёким запахом сухого барбариса, из которого девочка сварила вчера морс - узнал от Сони. И ещё горячим телом и чем-то таким, отчего сжался её желудок, сведя мышцы в жёсткий ком, вызвав головокружение и туман перед глазами. Качнулась, невольно схватившись за ткань пальчиками. - Мариш, это из-за меня? Она узнала про нас? - трепетал, держа в руках тонкие плечики, касался дрожащими губами ледяного в такую жару лба. - Машук! Говори! Ответь хоть что-нибудь... Не молчи, моя...
   Резко вскинула на него строгие глаза, не дав договорить. 'Не хочу это слышать! И без слов ясно: влюблён с детства. Теперь на грани. Если сейчас признается в любви, сорвёмся и падём в такую пропасть, что не сможем оттуда выбраться без смертельных обоюдных ран! Не любовь у нас, а безумие! Затмение мозгов, дикое чувственное наваждение! Морок! Поубиваем друг друга! - держа цепко взгляд, парализуя его волю, продолжала думать. - Пора не только уезжать, а отпустить душу и сердце того, кто сию минуту готов убить любого, причиняющего мне боль. Остановиться и остановить. Не хватало ему чужой крови на руках и совести! Предел. Со своей бедой справлюсь. Не стоит мучить ещё одну человеческую душу рядом. Я - бедоносица. Нельзя приносить такое приданое кому бы то ни было. Поняла сейчас. Баста. Судьба - одиночество'. Сжав волю через крик, решилась.
   - ...Что? Прости, у меня так болит голова! - сделала растерянное и удивлённое лицо, глядя в смуглое лицо невинными глазками. Подумала: 'Права 'Лёпа' права - я отменная лицедейка стала! Пора в актрисы - не прогадаю. Моё призвание, блин!' - Соображаю плохо. Надышалась краски, наверное. Ты сказал, что кричали? - потерянно похлопала ресницами. - Не слышала. Отпросилась с практики домой, - состроив усталую и больную мину. - Не волнуйся, я в порядке, - заставила себя улыбнуться немного. - Возвращайся, а то тебя будут ругать. Крыша! - отодвинулась от недоумевающего, ни на йоту не верящего парня, закончила представление. - Спасибо, что переживаешь, но тебе лучше идти. Пока, Нурлан! Я пойду домой. Прилягу. Прощай.
   Вырвавшись из любимых рук, пошла прочь быстрым шагом, волоча по пыли конец косынки. Не видела, не замечала ничего вокруг из-за хлынувших из глаз слёз. 'Прощай, Нурка! Не ругай меня. Так будет лучше для нас всех. Не ищи, родной, умоляю! Не смогу оторваться, если обнимешь, - пройдя длинный путь по широкой, ровной, тенистой аллее Центральной улицы, оглянулась незаметно через плечо: на углу школьного двора всё ещё стоял Нура, обняв рукой толстый ствол осокоря. Прислонив голову к шершавой коре, с грустью смотрел вослед, словно чего-то ожидая. - Не вернусь. Не позову. Бросишь и поедешь со мной на край света. Нет, любимый. Ты старший мужчина в семье - должен быть с женщинами дома. Довольно мучить - лети налегке. Забудь меня быстрее, пожалуйста. Счастья тебе, моя облепиховая любовь! Вторая половинка. Душа... Кровь... Так будет одиноко! И холодно... Больше не коснусь губ! - в голос рыдала, стиснув зубы в отчаянии. Делая последний шаг в свой переулок, махнула на прощанье косынкой и скрылась за деревьями. - Всё. Попрощалась, окончательно. Свободна. Дальше - космос и пустота. Смерти прошу, боженька... Нет, и этого нельзя. Узнает - последует тут же. Придётся жить через нехочу'.
  
   ...Через три дня её нога коснулась бетонной посадочной полосы аэропорта 'Домодедово'. 'Москва, я к тебе вернулась, как и обещала прошлый год! Здравствуй! Ты меня звала - я приехала! - подумала радостно, направляясь к терминалу прибытия, где маячила фигура Ванды. Подняла гордо личико к неяркому солнцу России, продолжая мысленно подводить итог жизни. - Вот и следующая ступень. Неведомый отрезок пути. Новая страница жизни. С чистого листа. Что жизнь напишет на нём? Какими чернилами? Какого цвета будут: чёрного, розового, серого или красного? Сколько листов заполнит, ведя по стезе жизненных испытаний? Всё равно! Какие бы ни были, они будут счастливее и радостнее, чем те, которые пока не в силах даже перечитать. Всему своё время, Машук. В добрый путь'.
  
   КОНЕЦ.
  
   Июнь, 2006 года. И.В.А.
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ.
   (К повести 'Отдалённые последствия').
  
   ЭПИЛОГ.
  
   Долго думала, стоит ли писать примечание к повести, которая, по всей вероятности, никогда не будет иметь продолжения? Но, написав, потеряла покой и сон! Переживая вновь и вновь боль и радость, разочарования и восторги, поняла: 'Нет, ещё ничего не закончено ни для меня, ни для моих героев! Всё только начинается!'
   Так родился роман 'История одной свадьбы', который, в конце концов, раскрывает все тайны, осмысливает последствия тех проблем, с которыми герои столкнулись в первых частях трилогии: 'Последняя капля' и 'Отдалённые последствия'. И для читателя, безусловно, будет интересно понять, что руководило героиней, когда совершала тот или иной поступок, что на это подвигло.
  
   Пройдёмся по судьбам некоторых персонажей, с коими больше не встретится читатель.
  
   * Папа Марины Риманс умер в 86-м и больше не мог её поддерживать и защищать в этой жизни, чего ей по сей день не хватает.
   * Семья Турсуновых ещё не раз встретится на страницах повестей и романов, подтвердит звание второй казахской семьи приёмной 'русской девочки Мыринки'.
   * Семья Сарыбаевых с Верхнего пастбища больше не увидится с читателями. Только в памяти Марины их доброта, достоинство и любовь будут поддерживать в самые тёмные годы, когда судьба будет пытать её и куражиться, забавляясь над тем, как она, стиснув зубы, выползает из расставленных ловушек израненная и окровавленная, но не сломленная и ещё более сильная, чем была ранее!
   Знает только одно:
   Ермек так и не женился, прожив недолго, умер от сердечного приступа, едва дожив до сорока лет;
   Серик-старший вскоре умер во сне;
   через три года ушла в мир иной Зарина;
   почти следом несчастный случай произошёл с Алибеком: пропал, долго искали, нашли случайно в пропасти под Синим камнем - Рабыня-беглянка продолжала собирать скорбный урожай мужскими жизнями и душами;
   Серик-младший трагически погиб: перезаряжал ружьё, случайный выстрел в голову.
   Судьба семейных драгоценностей неизвестна. Неясные слухи донесли весть: половина их исчезла бесследно из шкатулки, оставшуюся часть подарили невесте-родственнице, но счастья ей они не принесли - дети умирали, выжила лишь одна девочка неземной красоты. Старики с ужасом шептались, что Рабыня вселилась в новорожденную, чем подарила жизнь. Прогнать или убить чудное дитя не посмели, боясь мести обитательницы Синего камня.
   * Лазутчик, полный мужчина-казах в льняной кепке, перенеся тяжёлую форму побочного эффекта от укусов горных ос, так и остался на всю жизнь инвалидом, охромев на левую ногу. Последние слова бабы Зарины: 'Так ему и надо!', оказались проклятьем для того, кто, польстившись на большие деньги, превратился в шпиона среди своих же соплеменников.
   * О судьбе московских подруг и наставницы ничего неизвестно: разъехались по новостройкам столицы, получив с таким трудом заработанные метры в московских квартирах.
   * Сироткин Жора все планы мамы выучить сына и обеспечить, тем самым, и её старость достойным окружением и уважением, выполнил на все сто процентов! Окончив школу с золотой медалью, отучившись отлично в институте, состоялся в профессии, став успешным и обеспеченным человеком. Женился на 'выгодной партии' со связями и деньгами, что очень способствовало его продвижению по карьерной лестнице. В семье появились дети, все счастливы. Что ж, Рая Анисимовна могла бы им гордиться и по сей день. И собой. Её уже нет.
   * Сонюшка Злотникова, перенеся трагическую гибель своего первого возлюбленного, так и не оправилась от потрясения. Окончив школу, отучилась в училище, работала по профессии, вышла замуж за красавца-парня с холодными, жестокими глазами. Лишь увидев его впервые, Марина ахнула, сразу 'провидев' всё, что Соню ждёт в жизни! И кто её муж: садист, ревнивец и неуравновешенный урод. Так всё и вышло. Родив детей, живя в страхе и за себя, и за малышей, Сонюшка не смогла справиться ещё и с этой потерей - с крушением так ожидаемого счастья. Её не стало так рано и при таких 'мутных' обстоятельствах, что и догадываться не приходится - муж забил насмерть.
   * Сергей-блондин нашёл своё счастье с достойной, хорошей девушкой. Женат, есть дети и внуки. Счастлив.
   * Борис Воронский ещё встретится с читателями. Он всю жизнь будет любить Марину, при встречах превращаясь в брата, ангела-хранителя и раба по собственной воле. Любовь-одержимость сломает парня, наложив отпечаток на всю его жизнь.
   * 'Лёпа', директор школы Лариса Леонидовна Танеевская, долго и плодотворно преподавала, вывела в люди плеяду выдающихся учеников. Вырастила собственных детей и внуков. Жизнь сложилась трагически. Внучку сбила машина. Женщина, взяв младшего внука, поехала разбираться, когда это не удалось милиции и суду. Преступник с ними просто расправился. Нашли не скоро. Судьба.
  
   Октябрь, 2007 г. И. В.А.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"