У каждого человека есть в жизни такой iнтереснiй день, когда он впервые себя чувствует вполне взрослым человеком.
В детстве жизнь кажется довольно бесконечной, дни - длинными, а все люди вокруг очень даже добрыми. Но, однажды, детство навсегда уходит от нас в весьма далекое прошлое, оставляя лишь первое разочарование, не касающееся сломанных игрушек, родительских наказаний и прочих, уже обжитых, но, все-таки,- бед. И вот тогда оказiвается, что все в єтом мире, включая нас, -весьма конечно и утешение остается одно - все плохое кончается, впрочем, так же, как и хорошее.
В восьмой класс, по неукоснительному решению моих родителей, видевших в своем единственном чаде, как минимум, гения, мне предстоял переход из обiчной родной 131-й харьковской школы во впоєне харизматическую, но- математическую.
Стояла чудная осень. Быть космонавтом в єтом мире давно уже не хотелось, а быть математиком - хотеться все еще, не начинало, но отец выдвинул строгую логическую теорию (у папы на все случаи жизни имелась строгая логическая теория), согласно которой математическая школа "не помешает", кем бы я ни захотел быть в очень, весьма дакеком последствии, а в случае, если я все же, захочу идти по его стопам( академiка весьма физико-математических наук!), - может и помочь. Отцовская логика, как в науке, так и в быту, была непобедима. Результатом ее были ученые степени и звания, а в быту она дала "результирующее отражение" на мою вынужденность оставить родные стены и устремиться грызть гранит науки. Единственными, чье мнение не было учтено на семейном совете, были я и мой родной дед Николай. Дед высказался в плане того, что я - балбес, и матшкола мне нужна как зайцу стоп сигнал. Следует заметить, что в словарном запасе деда (ветерана и т. д.) слово "балбес" было одним из самых ласковых и даже подразумевало некоторую степень гениальности. Дед меня искренне любил и считал, что раз мы носим одно имя, то он в меня "вселился" и меня ждет блестящая карьера военного (как потом оказалось - был недалек от истины).
Деду бабушкой Женей было указано на то, что коль скоро он в меня вселился, а я - балбес, то - соответственно...! Мое мнение не учли по той же причине.
Добираться до новой школы было довольно сложно: две пересадки сарайчиком на колесах, гордо именуемом старшим поколением "троллейбус", и изрядный кусок пешком через парк. Однако наука, как известно, требует жертв, правда, за первый год, благодаря человеческой натуре, жертвы превращаются в привычку.
Шел девятый час, а точнее, по выражению соседа по парте Сашки Оника, "крепко девятый". Я безнадежно опаздывал и, набрав крейсерскую скорость, пересекал последний участок пути "задорной рысью" (цитирую того же Оника), как вдруг сам цитируемый, изображая улыбку типа "широка страна моя родная", вырулил мне навстречу. Он шел от школы, и, еще не зная причины этого маневра, я почувствовал явное облегчение. Прогуливать или опаздывать вместе -значительно интереснее, чем в одиночку, но все оказалось сложнее.
- Привет, старик, русачка заболела, можешь ползти спокойно или потопали ко мне.
Сашка был счастливцем - он жил рядом со школой, но топать к нему на 25 минут не хотелось, а просидеть эти бесценные минуты в классе - тем более.
Мы распрощались, и, обнажив из портфеля дежурный детектив, я плавно спланировал на ближайшую скамейку. Этот шаг был судьбоносным и привел к тому, что я на всю жизнь запомнил то утро.
Когда вечером выгуливаешь одноклассницу, парк манит уединенными скамейками, но утром, когда душа поет из-за отмены диктанта, хочется рассказать первому попавшемуся человеку о том, что жизнь - отличная штука.
Первым попавшимся был "Интеллигент". Затруднюсь сказать, кто из нас впервые так его окрестил, но Интеллигента (или в просторечии Инта) знали все, кто ходил в школу через парк.
Он являлся таким же атрибутом парка, как статуя Каразина при входе. Каждое утро он сидел, не зависимо от погоды, на одной и той же скамейке, и настолько нам примелькался, что мы здоровались с ним как со старым знакомым. Инт ничего не читал, не играл сам с собой в шахматы, словом - не делал ничего, что обычно для старичков на парковых скамейках. Он просто сидел.
По школе естественно ходили легенды о самых мрачных или наоборот, безумно возвышенных причинах такого времяпрепровождения Инта. Эти байки, как способ выражения нашей творческой фантазии, были настолько интересны, опять же для их авторов, что отбивали всякое желание их рассеивать и узнавать какую-то скучную, серую правду.
Не могу сказать, чтоб меня, в отличие от других, действительно интересовала эта самая правда. Просто в такой день, с таким настроением невозможно было только поздороваться и сразу же уткнуться в книжку. Тем более, это никак не укладывалось в мои представления о примитивной вежливости.
Впоследствии я узнал (частично на собственном опыте), что состояние, когда невозможно удержаться от желания делать глупости, при этом, точно зная, что делаешь глупости, называется энтузиазмом. В тот день я, или в очередной раз проявил энтузиазм, или впервые решился услышать кого-то, кроме себя - любимого.
Воспользовавшись тривиальной фразой о погоде, я ввязался в разговор, готовясь узнать ту самую скучную, серую правду.
"Что тянет...? Почему в этот парк...? Какова история...?" - он выглядел удивленным: "Да нет никакой особой истории". Он просто "чувствовал время"!???
Дальнейшее приведу максимально дословно.
- Понимаете ли, молодой человек, сейчас осень и здесь цветут гладиолусы, а весной, например, - каштаны. Каштан стоит в цвету только неделю, - то есть где-то семь дней. Мне семьдесят лет. Лет пять я надеюсь еще прожить. Даже если мои надежды сбудутся, в год по семь дней - выходит 35. Значит, я всего 35 раз смогу видеть каштановые свечи. Очень не хотелось бы упускать хотя бы одну из этих возможностей. И вообще, видите ли...
Нет. Я ничего не видел, вернее, видел, но не замечал. Не замечал НИЧЕГО до этого разговора. Я был центром собственной вселенной. Каштаны цвели. Вставало солнце. Каждый день происходило чудо, но это было НЕ МОИМ!
Вторым уроком была математика. В классе витали тригонометрические преобразования, а я думал о совершенно других расчетах.
Получалось что-то пугающее. Проверьте сами. Если даже исходить из 80 лет жизни, то на всю жизнь мне отмерено всего 365 дней, умножить на 80. 29200 дней!!! Это всего 29200 рассветов, 29200 закатов... и все.
Попытался вспомнить сколько раз, за прожитые 15 лет, я видел закаты и рассветы. Продолжался урок математики. Было грустно и жалко себя, хотелось плакать.
На следующий день я пришел в парк за час до уроков и прождал на скамейке почти до звонка. Юлий Витальевич не пришел. Не пришел он и на следующий день, и через неделю. Никогда.
Детство кончилось.
ВОТ ТАК
О, студенческие годы! Как много нас, - грешных, понимающе вздохнут, услышав эту фразу.
В Харьковский государственный университет я все-таки поступил. Не берусь сказать, чего больше было в мотивации этого поступления; то ли папиной убежденности, то ли воистину магического сочетания слов "физик - ядерщик", то ли лепты учебы в математической школе, то ли эффекта дня открытых дверей. На последнем придется остановиться поподробнее.
На день открытых дверей я прибыл со смешанным ощущением обреченности, обыденности и потаенного интереса. Обреченность диктовалась тем, что папа всегда прав, а если даже (предположительно) папа не прав, - смотри предыдущее утверждение. Мнение папы было "достоверно однозначным, с учетом возможной инвариантности развития событий" - сын - прирожденный физик. Обыденность была легко объяснима тем, что куда его (в смысле меня) девать, когда у мамы лекции на экономическом факультете, у папы - лекции на родном физико-техническом, бабушка решает международные проблемы общения в качестве заведующей кафедрой иностранных языков, а дед - вообще профессор-патентовед. Результат - университет - вторая детская. Дипломники - кому повезёт или не повезёт - общественные няни. Синхрофазотрон, рентабельность, education, предполагаемый эффект внедрения - слова, выученные значительно раньше, чем "купи мне карамельку".
Потаённый интерес воистину был интересом - "А смогу ли я стать Адаменком, а не сыном Адаменко".
Святая-святых как всегда встретила шумом, несистемным брожением, запахом пирожков, которые уже интересовать перестали, и потрясающими сетчатыми колготками на студентках биофака и филфака, которые только начинали интересовать. Но! Есть цель! Я на дне открытых дверей! Обхожу все факультеты. Возле рекламного столика каждого из факультетов сидит студентка и студент, при виде которых нынешние звёзды Голливуда поняли бы, что они отдыхают. За спинами - стенды с максимально красочными фотографиями студенческих лагерей отдыха, проведения безумных исторических раскопок, отлова и маркировки ценных пород рыб и так далее в зависимости от профиля факультета.
С восхищением обойдя всё это разнообразие, я нашёл свой факультет. За столом спал двоечник (как выяснилось потом) Матейко. Жизнь моя впоследствии на долгое время переплелась с жизнью этого спящего субъекта, поскольку он проиграл своё сидение на дне открытых дверей в преферансы, а будучи двоечником, удерживался на факультете исключительно благодаря тому, что был бас-гитаристом группы "Паровоз", соло и лидер-гитаристом которой мне пришлось стать в ближайшее время.
На столе перед спящим Матейко лежала агитационная бумага со следующей надписью. Цитирую.
"НАШИ ОТЛИЧНИКИ ВИСЯТ НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ. НАШИ ДВОЕЧНИКИ НЕ ОТЧИСЛЯЮТСЯ, ПОКА НЕ СТАНОВЯТСЯ ОТЛИЧНИКАМИ. СТИПЕНДИЯ У НАС 55 РУБЛЕЙ. КОНКУРС НА НАШ ФАКУЛЬТЕТ - ДВА ЧЕЛОВЕКА НА МЕСТО (ПОСЛЕДНИЕ), ПОСКОЛЬКУ НАБИРАЕМ МЫ ОБЫЧНО 65 ЧЕЛОВЕК, ЗАЯВЛЕНИЙ ПОСТУПАЕТ 66-64 ИЗ НИХ ОТ ЗОЛОТЫХ МЕДАЛИСТОВ". Отдельно была сделана приписка "К СОЖАЛЕНИЮ, ДЕВУШЕК К НАМ НЕ БЕРУТ-С! МАДМУАЗЕЛИ-АБИТУРИЕНТКИ С МЕХМАТА, БИОФАКА, ФИЛФАКА И ЛЮБОГО ПРОЧЕГО ФАКА! ПОМНИТЕ - МУЖЧИНЫ ЕСТЬ В УНИВЕРСИТЕТЕ, НО ЖИВУТ В ОБЩЕЖИТИИ В ПЯТИХАТКАХ". Для тех, кто не очень хорошо знаком с районами Харькова - Пятихатки - это край географии.
Видимо, прочтя всё это и из-за робости не разбудив двоечника Матейко, я всё же укрепился в желании стать "ядрёным физиком".
Учится в вузе и не вкусить всех прелестей студенческого общежития - это нонсенс. Правда, ради соблюдения истины стоит отметить, что у нас даже в общежитии вкусить все прелести было невозможно - девочек на факультет не брали. И, тем не менее, сразу после вступления в храм науки я прочно прописался в комнате 323. Не лишним будет сказать, что старшим комнаты был тот самый двоечник Матейко.
Когда бы ни просыпался нормальный студент, - он просыпается поздно. И всё бы не беда, если бы не комендантша общежития. Это достойная дама, выйдя на пенсию с должности профорга, парторга и прочего орга, вознамерилась нести эти свои оргспособности в массы, а конкретно в молодёжь. Посудите сами, когда в момент утренних грёз о студентке Леночке с биофака, на облаке пивных паров ты почти умудряешься воспарить ввысь трубный глас "Триста два три, сколько можно, вы опять проспите!" может довести до инфаркта даже молодого студента с очень крепкой нервной системой.
Совет двоечников комнаты 323 пришёл к выводу, что таки и да - надо что-то решать. С ближайшей стипендии была проведена экспроприация экспроприаторов, результатом которой явилась покупка ночного горшка - одна штука, пива "Жигулёвского" (разливного) - два литра, сосисок "Российских" - две штуки. Компоненты были соединены воедино, и в результате под кроватью двоечника Матейко обрёл своё место заполненный пивом ночной горшок с двумя плавающими сосисками.
Утром весь личный состав триста двадцать третьей убыл на первую пару, предоставив двоечнику Матейке самому поднимать настроение комендантши. Увы, всё остальное мы знаем только по пересказу. Когда ровно в 8.30 наша проф, парт и т. д. группоргша огласила стены нашей родной общаги воплем: "Матейко, вы опять проспали!!!", Матейко потянулся и со словами: "О, Господи" извлёк из-под кровати ночной горшок и, отпив из него изрядное количество содержимого, спустил ноги на пол и начал задумчиво закусывать сосиской, извлечённой из того же горшка.
Справедливости ради нужно сказать, что полы в комнате пришлось мыть всем. На наших полах как в зеркале мира было отражено, чем ужинала и завтракала наша достойная домоправительница. Нас она больше не будила никогда. И на вопросы соседей по общаге: "Как вы её так выдрессировали?" Матейко, разводя руками, отвечал - "Вот так!".
ПРЕСС -ПАПЬЕ
В русском языке есть пословица: "Бедному жениться, так и ночь коротка". Только я со своим "еврейским счастьем" мог подхватить болезнь Боткина прямо перед началом первой сессии. Полтора месяца в инфекционном отделении двадцать второй больницы. Прощай, институт, здравствуй, трудовая карьера.
Забрав документы из деканата и поставив об этом в известность бабушку по телефону, я гордо проследовал в отдел кадров Харьковского завода торгового машиностроения. О, мои собратья по стае человеческой! Кто не был гегемоном, тот в жизни не понял ничего. Каждое утро на заводе начиналось в курилке с портвейна "33", который ласково назывался "Пал Палыч". Под "Пал Палыча" обсуждалось окончание предыдущего рабочего дня, а конкретно, кто, когда, в каком виде и с какими осложнениями попал домой. Утренний перекур обычно продолжался до обеденного перерыва. После обеда все дружно за полчаса "делали план" и снаряжали гонца за благородным продуктом для обмытия окончания трудового дня и создания прецедента для последующих утренних обсуждений.
Для неокрепшего молодого организма такой ритм работы был тяжёл. Я заскучал и начал развлекать себя всеми имеющимися средствами. В результате в одно прекрасное утро вместо обсуждения вчерашнего приползания домой, вся курилка задумчиво изучала висящий над дверями цеха плакат: "Через нашу проходную пронесу и мать родную, на работе ты не гость, унеси хотя бы гвоздь!". Результатом этого творения, не страдая ложной скромностью, гения, был спор с начальником цеха Борисом Степановичем Тюпой. Спорили на три бутылки портвейна. Предмет спора стоял, поблескивая жёлтой упаковочной краской посреди заводской территории. Нужно сказать, что как раз за три дня до описанных событий, братья из социалистической Чехословакии подарили нам новый пневмопресс. Борис Степанович, лупя себя пяткой в тощую волосатую грудь, утверждал, что мать родную через нашу проходную может и можно пронести, (хотя, зачем через проходную - дыр в заборе и так достаточно), а вот пневмопресс в упаковке, подаренный братьями-чехами - накося-выкуси. Было проспорено, привселюдно засвидетельствовано, разбито и одобрено. В результате в понедельник утром я, поглаженный, постриженный и побритый стоял перед профоргом завода Павлом Минаевичем Немировским и выжимал из него слезу следующей тронной речью: "Продукция нашего завода доходит до самых отдалённых уголков нашей великой Родины. И мне, как молодому рабочему, по-комсомольски обидно, что популяризация нашей трудовой деятельности не находит достаточного отклика в прессе!" При слове "популяризация" Павел Минаевич странно лязгнул вставной челюстью и устремил на меня такой взгляд, что я сразу понял - есть такая буква! Из его кабинета я вышел с улыбкой на все тридцать два и подписанной накладной:
"Для написания газетной статьи выдать предъявителю сего:
- ручку чернильную - одна штука;
- бумагу писчую - десять листов;
- пресс-папье - одна штука.
Подпись, печать - всё как положено.
Войдя на родную территорию, я, ничтоже сумняшися, разбудил электрокарщика Юру бодрым возгласом: "Юрик, грузим эту чешскую пресс-папье и везём на вторую территорию". Юра зевнул и спросил: "А на проходной пропустят?" Получив под нос накладную и удостоверившись в подписи Пал Минаевича, с весёлым гиканьем загрузил на штыки электропогрузчика пресс и милостиво разрешив мне сесть на соседнее сидение, с утробным гулом электромотора направил свой агрегат к проходной.
Спор был выигран. Но пресс-то мне зачем? Оказывается, для того, чтобы ввезти его назад, тоже нужно было иметь документ. Подарок братьев-чехов простоял у проходной второй территории Харьковского завода торгового машиностроения две недели. Это могло продолжаться и дольше, если бы директор завода однажды приезжая на работу, не озадачился вопросом: "Какого...!!!" К тому моменту, когда пресс оказался на своём законном месте, три бутылки портвейна, проигранные Борисом Степановичем Тюпой, уже давно были выпиты при всеобщем одобрении цеха.
САГА О ШТЫКОВОМ РАНЕНИИ
Если бы в детстве мне кто-то сказал, что стану кадровым военным, я бы, наверное, долго смеялся. Причём смеялся бы не в одиночестве, а в составе всей семьи. Единственный, кто предвидел реальный ход событий, был дед, который, по его утверждению, в меня вселился.
Итак. Пятнадцатого июня 1983 года я, не подозревающий ничего дурного и тем более судьбоносного, открыл дверь двум мужчинам в форме.
- Николай Игоревич Адаменко?
- Да.
- Разрешите паспорт для уточнения.
- Пожалуйста.
В момент, когда мой паспорт скрывался во внутреннем кармане старшего группы вербовки Харьковского областного военного комиссариата, мне было дано пояснение - "Завтра придёте за военным билетом, и бегом служить Родине".
В этот вечер напился только я, семья была в непонятке.
Армией меня пугали с детства. Видимо, именно это запугивание привело к тому, что, уйдя в армию, я забыл из неё вернуться. Сейчас, будучи подполковником в запасе и ветераном Вооружённых Сил Украины, могу подтвердить со всей ответственностью: "Тот, кто отслужил в армии, в цирке не смеётся". Моя мама до сих пор не может переварить всю мудрость армейского приказа: "Всю ночь кормить, к утру зарезать, чтоб было триста килограмм". Ум кандидата экономических наук не может постичь такого простого увеличения основных фондов "согласно приказа", а я так прожил больше двадцати лет.
Ничего не буду писать о срочной службе. Тема афганской войны уже давно превратилась в фарс. Участвовать в этом не хочу, а своей позиции пока не выработал. Если когда-нибудь я смогу написать об этом, то это будет совершенно другая книга.
Отслужив год и получив погоны сержанта, я понял, что в армии тоже нужны нормальные люди, и в результате, благодаря замполиту роты Александру Евгеньевичу Ковалюху в августе 1984 года я пришивал к своему хэбэ (хлопчатобумажному обмундированию) погоны курсанта Ленинградского Высшего военного инженерно-строительного училища имени генерала армии А. Н. Комаровского. Кстати, мой замполит, узнав, что я поступаю в военное училище, выразил длительно и матом сомнения в моих умственных способностях. Как потом мне рассказывала мама, такие же сомнения выразил отец, правда, в более культурной форме. Единственный, сказавший "Yes!", был подполковник Николай Васильевич Адаменко, - он же мой дед, он же, как уже говорилось выше, тот, который в меня вселился.
Из курсантских лет стоит припомнить хотя бы одну историю.
Наше Ленинградское Высшее военное инженерно-строительное училище имени генерала армии А. Н. Комаровского имело честь периодически штурмовать Зимний дворец. Как только Ленфильм собирался сподобиться снять очередную революционную ленту, курсанты ЛВВИСКУ на один день превращались в революционных солдат и матросов.
Удивительные вещи начинались с самого утра съёмочного дня. Когда по команде помрежа: "Товарищи революционные солдаты и матросы, правую, левую руку вверх поднять! Электронную технику конца двадцатого века с рук снять!", революционные матросы и солдаты с бурчанием снимали с запястий безумно модные часы с калькуляторами "Seiko".
Апофигей процесса проклюнулся к концу третьего курса. При очередном штурме Зимнего, в пылу атаки последние ряды не услышали команду помрежа "Стоп" (тривиально заклинила плёнка), и мой однокурсник Алексей Григорьевич Панаев получил от бегущего сзади Вадима Марковича Баскеловича удар штыком трёхлинейной винтовки Мосина в ягодицу. Впоследствии Алексей Григорьевич на Вадима Марковича зла не держал и говорил, что такое "Ура", какое он слышал при получении ранения, можно услышать только от фанатичного еврея, "делающего революцию".
Крови, естественно, как из кабана. Госпитальная скорая. Девять килограмм объяснительных. Проверка особого отдела. И через две недели явление раненого героя народу.
Герой явился скромно и вызвал своего зам. ком. взвода, то бишь меня, на беседу в курилку. Первые же слова героя повергли меня в глубокое сострадание. На фразу: "Игорич, есть проблема", я упавшим голосом спросил: "Что, и ниже задело?". На что был обрадован, - ниже всё в порядке, все медсёстры остались довольны. Проблема была в документах. В графе военного билета курсанта Панаева "Боевые ранения" чёрным по белому было записано: "Штыковое ранение в ягодицу, полученное при штурме Зимнего дворца". Переварив эту эпохальную запись, чувствуя на себе командирскую ответственность, я успокоил подчинённого фразой: "Лёпа, это не у тебя проблемы, это у всех остальных проблемы, ты теперь ветеранов Великой Отечественной можешь из очереди задней левой ногой выпихивать - ты Зимний штурмовал и был при этом ранен!"
История имела продолжение. На четвёртом курсе мы сдавали экзамен по дисциплине "Научный коммунизм". У нашего однокурсника, одновзводника и прочего товарища по оружию Михты Мухтар Оглы Алышова (чайсовхоз "Кубатлы" - с гор за солью спустился - в армию призвали, по ошибке в военное училище дальше направили) экзамен принимал доцент Маркосян. Разговор был, в общем-то, по делу.
- Алышов, ти национальный кадра, я тыбе тры бал поставит должен, ти мене скажи простой ответ на сообразытельность: "Сикока камсомольцев штурмовало Зимний?"
- Одын.
- Алышов, ти не торопись. Панимаешь, Зымний штурмовали в 1917 году. Камсамол саздавали в 1919. Ти жи математику сдавал? Пасматри, 1917, патом 1918, патом уже 1919. Сипрашиваю ещё раз: "Сикока камсомольцев штурмовало Зимний?"
- Одын.
- Алышов, ти национальный кадр, тры бала я тебе поставлю, но с икзамена виганю. Как может бить такой тупой?
На что гордый сын азербайджанского народа поднялся во весь рост и сверкнув чёрными очами, ответствовал: "Есили хочишь, - виганяй, но одын шитурмовал - Панаев - я военный билет видел".
После того, как курс отсмеялся, я уже было начал подумывать о том, что все армейские сюрпризы, во всяком случае, в училище, вычерпаны сполна. Как же! Не дождётесь! Последний сюрприз родная система подогнала мне буквально за полгода до окончания.
Дело в том, что центральный учебный корпус располагался ни как-ни будь, а на улице Воинова, то есть на пути правительственных эскортов к Смольному монастырю. Соответственно, раз в неделю секция альпинистов училищного турклуба, зависая на страховке, обкалывала с крыши угрожающие сосульки.
В один из прекрасных мартовских дней я умудрился подставить голову (благо дело в каске) под оборвавшуюся, забитую льдом верхушку водосточной трубы.
Если бы каски на мне не было, о, мой уважаемый читатель, то вы бы этого не читали, ибо это просто некому было бы писать. А так, я просто снялся со страховки и печально побежал в медпункт.
Объяснив ситуацию дежурной девочке - доктору, я получил запись в медицинскую книжку о необходимости освобождения от физических работ на три дня. Каково же было моё удивление, когда, прочитав о моих горестях, мой начальник курса скорчился от смеха. Сохраняя скорбную рожу, я попытался узнать причину такого некорректного поведения. Мне была возвращена медкнижка с глупым похрюкиванием и похихикиванием и настоянием прочесть диагноз. Диагноз гласил: "Сержант нуждается в освобождении от физических работ на три дня, так как получил удар по психике водосточной трубой".
Не знаю, как у вас, а у меня комментарии отсутствуют.
СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ
Посвящается Константину Великандо
В начале 2021 года на меня неожиданно вышли "Москвичи" (со времен оных, когда некоторые господа-россияне начали называть украинцев не иначе как хохлами или укропами, соответствующих господ, обычно, зовут москалями). Тут требуется пояснение.
Ну, во-первых этимология слова "москаль" не имеет ничего общего с презрительным или националистическим отношением, являясь скорее жалостливым и вот почему. Исторически, так получилось, что москалями в Украине называли УКРАИНЦЕВ, которых забирали (именно забирали, а не призывали) на 25 лет "...для выполнения государевой воинской повинности". В результате, после четверти века разлуки с Родиной, домой возвращался одинокий, морально потерянный человек. Пункт сбора и дальнейшего распределения рекрутов находился в Москве, и, следовательно, в обиходе закрепилась фраза: "забрали в москали".
Во-вторых, я "воин интернационалист" (в таких случаях принято говорить: "У меня и справка есть") соответственно, любой национализм считаю бескультурьем и признаком узколобости, будь то украинский национализм или российские "Скинхеды". Что касается привычки называть всех живущих в России "Москвичами", то она не имеет под собой никакого злобного подтекста. В о времена "перестройки" бытовала такая шутка: Выдержка из исторического словаря ХХХ века; Россия - обширные окраины города Москва. В нашем кругу шутка прижилась и стала определяющей шуточной "вставкой".
К определённому взрасту у каждого человека возникает некая система ценностей, согласно которой он смотрит на мир, на события и на окружающих людей. К тому моменту, как мы познакомились с Костей (начало 1990-х годов), я уже был достаточно зрелым человеком с такой сформировавшейся системой. Нужно пояснить, что эта система не является неким сводом правил, заповедей и чего-то подобного. Это скорее некий шарик в мозгах, который вращается, видоизменяется и всё время является неким ориентиром, с которым сверяешь свои мысли и поступки.
Я всегда пытался относиться к людям с первой встречи со знаком плюс. Потом в процессе общения это могло обратиться в нуль или даже в минус. Костя навсегда остался плюсом. Причём в закреплении этого плюса по каждому человеку я пытался выделить ту характерную черту, которая мотивировала меня к увеличению этого плюса. В Косте это, скорее всего, было несгибаемо жизнерадостное отношение к жизни. Не взирая на его физическую болезнь, отсутствие семьи, отсутствие работы и т.д., он всегда боролся за жизнь посредством улыбки. Мы общались нечасто. Костя ездил практически на все фестивали, слёты, концерты авторской песни, куда его финансовые возможности могли ему позволить добраться. Я на то время ещё носил погоны, с финансовыми возможностями у меня было вроде неплохо, а с временем плохо и иногда не прогнозируемо плохо. То есть я, например, мог в пятницу узнать, что вечером я не уезжаю на фестиваль, а улетаю в командировку (у службы нет выходных). Однако всегда, когда мы оказывались в одном месте в одно время, мы получали большое взаимное удовольствие от общения и совместно придумываемых хохм.
Приведу один пример. В Крыму километрах в ста от Севастополя был постоянный летний бард-лагерь на маленьком участочке между двумя санаториями. Сейчас даже не вспомню названия. По-моему, что-то типа Сосновое. В качестве места отдыха он меня практически не устраивал по многим причинам, но сейчас не хочу на них останавливаться. "Хозяйка" лагеря всячески работала на его имидж. В лагере было не очень много поющих, но очень много слушающих-кушающих. В результате для поддержки имиджа именно бард-лагеря каждый вечер проводилось нечто наподобие большого пионерского костра, на котором немногие поющие должны были услаждать своими песнями слух слушающих-кушающих, перекрикивая при этом дискотеки, орущие из санаториев с обоих боков. Удовольствие ниже среднего, тем более, если учесть, что поющие платили "взносы" наравне со всеми, участвовали в уборке территории, сборе дров и т.д. Однако, как во всех подобных лагерях, всё это компенсировалось тем, что, приезжая туда хотя бы на неделю, можно было провести время с несколькими людьми, которые пели в разных регионах и в таком количестве собирались только здесь. Одними из таких людей для меня были Костя Великандо и Сергей Каплан. Естественно, мы тут же организовали альтернативную площадку только для поющих (слушатели могли приходить, могли не приходить, но не могли вмешиваться в процесс). Назвали мы эту площадку "Кабачок "Три пескаря", увековечили это название губной помадой преданной бардовской песне девушки на полоски ткани, оторванной от её же простыни. После этого наши организаторские способности подсказали нам, что поскольку три пескаря - это мы должны иметь законные постоянные места трёх пескарей. Сказано-сделано. При нехитрой помощи собратьев было воздвигнуто три трона, состоящих каждый из одного валуна, на котором можно было примостить собственную задницу великого. Чтобы увековечить сие творение, были изготовлены три таблички из ошмётков фанеры, прибитых к колышкам из дерева (материалом послужил случайно найденный посылочный ящик). На табличках было написано: "Почетное место присутствия господина Каплана", "Почётное место присутствия господина Адаменко", "Почётное место присутствия господина Великандо". Естественно, реализация идеи получила свою маленькую долю успеха, а мы свою маленькую долю радости от реализации нашей "не мерянной" креативности. Я уезжал через четыре дня, остальные два "пескаря" оставались ещё на месяц. Естественно, на отъездной пьянке было решено:
- моё место не занимает никто, и около него все время стоит табличка "Почетное место..."
- при отъезде последнего из нас транспарант и таблички отдаются на хранение хозяйке лагеря до следующего сезона
- первый из нас троих, кто приезжает в лагерь в следующем сезоне, забирает таблички (все три) и ставит в качестве анонса возле своей палатки
- транспарант "Три пескаря" вывешивается на месте кабачка (возле камней) с перенесением туда табличек на момент приезда хотя бы ещё одного пескаря (то есть два из трёх - уже большинство).
На следующий год Костя крепко отличился, погоняв полдня половину лагерной молодёжи. Из нас троих он приехал первый. Воткнул три таблички возле своей палатки и пошёл к кому-то в гости разминаться красненьким. Через несколько минут он услышал разговор из маленького лагерька, в котором остановилась молодёжная бардовская компания. Суть разговора сводилась к тому, что надо обязательно уяснить место нахождения ряда бардов и обязательно заставить их попеть на магнитофон для записи. В ряд бардов попал и я. На что Костя ничтоже сумняшеся обернулся со стаканом портвейна в руках и обратился к ближайшей молодой бардессе:
- Сударыня, господина Адаменко не надо отлавливать. Его место прямо возле моей палатки.
Когда Костя потом оправдывался перед нами, он всегда утверждал, что сказал почётное место. Но каждый слышит только то, что хочет слышать. В результате молодое племя чуть не снесло в благородном порыве Костину палатку, но меня не обнаружило. Проведя вече, молодёжь решила, что, видимо я уже приехал, но ещё не стал с палаткой. Соответственно, я могу быть на море, в одной из местных кафешек, в персиковом саду через трассу и т.д. Или, например, у кого-то в гостях. Был мобилизован весь дружественный молодняк, и все понеслись по запланированным маршрутам меня отлавливать. После того, как часовые поиски ничего не дали, уже солидная толпа подбежала к Косте и спросила, точно ли он уверен, что я должен быть на своём месте возле его палатки. Костя ответил, что естественно, всё именно так, как мы договаривались в прошлом сезоне. Моё место, место Каплана и его всё время должны быть рядом. Когда молодёжь с придыханием поняла, что здесь ещё где-то водится Каплан, поиски возобновились с ещё большим энтузиазмом. Продолжалось это где-то около четырёх часов к ряду. Пока не выяснилось, что один молодой очкастый бард умеет не только писать, но и читать, а также делать выводы из прочитанного. Нужно сказать, что эта молодёжная команда, в отличие от всего остального лагеря, над Костиной шуткой не смеялась. Хотя, в общем-то, и не обиделась.
Я никогда не думал, что мне придётся писать своё воспоминание о Кости. Сейчас наши общие знакомые хотят издать его книгу. Я когда-то участвовал в её иллюстрировании. Прознав про это, команда будущих издателей связалась со мной и попросила в числе нескольких других написать какой-нибудь короткий фрагмент воспоминаний. Я не буду превращать короткий фрагмент в долгоиграющую повесть. Поэтому позволю себе несколькими штрихами разукрасить Костин портрет.
Креатив.
Костя решил, что у него есть мечта. Проехать на велосипеде через всю территорию Советского Союза от океана до океана. Идея возникла после первого просмотра "Форреста Гампа". Велосипед был, умение ездить на нем было, не было финансирования. Костя попытался заручиться финансированием от каких-то газет. Но во всех газетах встречал некий скептицизм, ему был готовы оплачивать репортажи, но по совершенно мизерным таксам и в непонятные сроки, что естественно не устраивало его как человека, который постоянно находится в движении от океана до океана и как ни странно, при этом должен что-то кушать иногда (не дай Бог), оплачивать какие-то детали к велосипеду и прочее. Костя впал в задумчивость. И родил идею. Поверьте мне, на тот момент эта идея казалась весёлой и достаточно новой. На всех фестивалях в бард-лагерях и на концертах Костя подходил к своим знакомым (к каждому один раз), рассказывал об этой идеи, и если получал от человека положительные эмоции по поводу её реализации, просил "Дай мне один доллар". Естественно, все давали. Кто "стоял" получше, предлагали дать и десятку, и двадцатку. Но Костя резонно возражал, что брать ни один доллар - это, во-первых, неспортивно и не сможет доказать верность его идеи по матобеспечению, а во-вторых, в конце сбора средств он подсчитает количество долларов и будет знать, сколько у него друзей, до которых он за год смог дотянуться. Доллар я, конечно, дал. Но окончание истории не знаю. Костя так никуда и не поехал, но считаю, что даже без этих долларов, которые он, безусловно, истратил на благое дело, незабываема была та радость, с которой мы давали ему эти доллары на классную минимечту.
Целеустремлённость и обязательность.
После какого-то фестиваля в Харькове, когда за пьянкой в разных гостях даже выпить было некогда, Костя оказался в квартире Валеры Воловельского на правах кормимого временнопроживающего, но совершенно без денег на отъезд домой. Валера на тот момент работал гениальным компьютерным верстальщиком какой-то гениальной газеты (Господи, почему в бардовской песне все были исключительно гениями во всём и навсегда). В то время практически всем не платили зарплату, с деньгами было очень паршиво, но Воловельскому через две недели газета должна была выплатить гонорар. Костя тосковал. Делать ему было совершенно нечего. Валера сидел, уткнувшись в свой компьютер, телевизор не работал. В общем, находимся в заднице с не до конца определённым временем изъятия. В результате, когда каждодневный Костин вопрос "Валер, а ты позвони, может тебе хотя бы какой-то аванс раньше дадут?" перешёл в разряд очень доставучего, Валера решил переключить внимание друга, чтобы иметь возможность хоть как-то от него отбиваться. Тараканы по упомянутой квартире ходили такими стадами, что в броске на кусок колбасы могли запросто затоптать хозяина. В результате Валера вручил Косте трёхлитровую банку и изрёк: "Набьёшь полную банку басурман, пойду займу тебе на билет". Задумка была проста: при следующем Костином вопросе из серии "А может ты позвонишь?" в ответ задавалось бы "Банка готова?". И разговор был бы окончен. Костя поступил не так. У меня до сих пор в связи с некоторыми ассоциациями всплывает перед глазами картина: спина Воловельского, сидящего перед монитором, и Костя, мотающийся по квартире с трёхлитровой банкой в одной руке и скрученной газетой (свёрстано by Воловельский) - убийцей тараканов в другой. Костя набил трёхлитровую банку и с гордым чувством победителя убыл домой за уже заработанные деньги.
Серьёзность в отношении к высказанным словам
При очередном появлении Кости в Харькове на какой-то летний фестиваль выяснилось, что для перемещения на следующий фестиваль ему дешевле пересидеть в Харькове и выехать из Харькова, чем делать это через дом. Жил он опять у Воловельского и очень скучал. Как-то я забежал к Валере, и Костя слёзно взмолился "Заходи завтра, посидим, побухтим, попоём". Я ответил честно, что договорился с начальством на завтра не выходить на службу только для того, чтобы перекрыть яму и погреб в гараже сбитой доской. Доски были все в гвоздях, так как по причине регулярной невыплаты денежного довольствия были спёрты с ближайшей мусорки из остатков разбитой крыши частного сектора. Костя меня выслушал и с серьёзным лицом, что для него было редкостью (он почти всегда улыбался) спросил: "А можно я приду к тебе в гараж? Я тебе помогу". Я тоже сделал серьёзное лицо, представив как Костя с его ногами подносит доски, лазит со мной в яму и т.д. и произнёс: "Ну, если поможешь, тогда приходи, скажем, к 10".
Попадать от Воловельского ко мне было не очень тяжело, но и не очень просто для нехарьковчанина. Для харьковчан поясню. Валера жил возле одного из двух центров города (объяснять долго, но харьковчане меня поймут), а я в районе Новых домов. В результате с пересадкой с одной линии метро на другую до моей станции метро можно было добраться минут за 30-40. Единственное смягчающее обстоятельство, что на первой линии от Университета до пересадки нужно проехать только одну остановку, а всё остальное время нужно ехать по моей линии, которая тогда называлась Свердловско-заводская, а сейчас называется Холодногорско-заводская. Так вот смягчающе обстоятельство заключалось в том, что она всегда была заводская, то есть соединяла центр с заводами-гигантами: Малышева, Тракторным, Турбоатомом и т.д. В час пик, то есть когда народ ехал на работу, Костя бы в метро просто не влез. А в районе 9-10 утра вагоны шли настолько пустыми, что почти всегда удавалось разжиться сидячим местом.
Костя знал, как добираться до моего гаража, а зная его, я не очень удивился, когда в 10 часов его фигурка замаячила в конце коридора линейки, на которой стоял мой гараж.
Дойдя до ворот, за которыми я уже старательно воевал за повышение собственного благосостояния, и оценив размер бедствия, Костя изрек: "Я знаю, чем могу тебе помочь. Я буду выдергивать гвозди". Я вначале не понял, зачем выдёргивать гвозди, которыми я сбиваю несколько хилых дощечек в одну, дабы достигнуть ожидаемой прочности. И только потом понял, что речь идёт о гвоздях, которые во все стороны торчат из имеющегося древоматериала. В результате мы оборудовали рабочее место, состоящее из табуретки, стянутых к ней фрагментов крыши и ведра, которое истребовал Костя. Я бы сам не вспомнил, что не надо бы выдернутые гвозди бросать на землю перед гаражом, тем более в таком количестве, поскольку дедушка у меня на шиномонтаже не работает. Вооружившись плоскогубцами и гвоздодёром, Костя приступил к методичному обезвреживанию пиломатериалов. Нужно сразу сказать, что без Костиной помощи я бы за один день не управился. Но запомнился мне этот случай не только этим, а ещё и внезапным контрапунктом. Для тех, кто знал Костю, не надо объяснять, как он одевался. Это были всегда какие-то экстравагантные шмотки. Джинсовая кепка на голове с длинными черными волосами, джинсовый открытый комбинезон с кучей нашитых эмблем и приколотых значков с разных фестивалей, какие-то совершенно невразумительные рубашки в крупную клетку с диким сочетанием цветов, шейные платки, трость очень интересного вида и т.д. На секунду представьте, что вы проходите мимо гаража и видите вот так одетого кадра, который старательно, методично и достаточно быстро дёргает гвозди из досок и укладывает доски ровными штабелями. Из каждого проёма между гаражами на эту картину, перешептываясь и по возможности прячась за углами, глазели восхищённые согаражники. Это мне потом сообщил Костя. Я этого видеть не мог, так как трудился в яме. Но зато когда мы проходили, уже идя домой, на выход из гаражей, в сторожке слышались уже изрядно громкие по причине повышения градуса, реплики сторожей типа "Ну, наш командир! Если он такого бедного хипака припахал, то как же от него солдатики стонут". Я подмигнул Косте и сказал: "Хипак, завтра будешь учиться ходить строем".
Нужно сказать, что два дня после этого, пока я не уехал в командировку, Костя не скучал. Во-первых, у меня был телевизор, хороший магнитофон с кучей записей, неограниченное количество кофе и чая, а по вечерам после службы ещё и достаточное количество не только горячих, но и горячительных напитков.
Сейчас, когда пришлось вспоминать, я думаю, что смог бы привести ещё достаточное количество эпизодов, связанных со светлой личностью Константина Великандо. Но как показывает опыт, люди из круга бардов, а иные вряд ли возьмутся это читать, скорее писатели, чем читатели. Надеюсь, что у них хватит выдержки хотя бы на вышесказанное.
Этим рассказом я хотя бы немного приоткрыть личность Кости для тех, кто его не знал и напомнить тем, кто его знает. Светлая тебе память! Мы скучаем по тебе, дружище!
ВОРКУТА
Да, увы, что-то я не свыкаюсь
С этим царством каштанов и лип.
Что ни ночь я бреду, спотыкаясь,
на сияние края земли.
А ведь рвался к родимым пенатам
Открестясь от полярных ночей,
Но теперь вот уверен когда-то
Убегу в мир пурги и БИЧей.
Удеру по скользящему трапу
На покрытую льдами страну.
Ветер впутает в волосы лапу
То б по-дружески крепко встряхнуть
И я снова чуть-чуть растеряюсь
в этом царстве зимы и снегов.
Возвращаюсь сюда, возвращаюсь
ускользнув из объятий югов.
И не нужно мне в вышпренном штиле
Объясняться в любви северам.
Ведь меня там когда-то любили.
Да, неважно, теплее мне там.
Из сборника "Севера" 1992 г. издания
Воркута. Нет человека на территории бывшего Советского Союза, а может и не только, у которого бы при звуке этого имени не возникали какие-либо ассоциации. Для тех, кто в этом городе не жил, говорю сразу: ассоциации минимум не достаточно правдивы, а в худшем случае недостоверны.
Я бы вообще сказал, что Воркута, с точки зрения урбанистики, скорее не город, а некая конгломерация и социальное явление. Посудите сами: человек впервые приезжающий в Воркуту, выйдя из поезда, видит конец железной дороги, рельсы за вокзалом заканчиваются тупиком. Существует, правда, узкоколейка на Халмер-Ю, по которой "раз в пятилетку" ходит одинокий дизелёк. Автомобильных дорог до Воркуты тоже не существует. В результате все машины, которые ездят по Воркуте, прибывают туда на железнодорожных платформах. И таким же образом вместе с хозяевами ездят в отпуск на юг.
Под понятием "Воркута" имеется в виду сам город с таким названием и кольцо автомобильной дороги по тундре (где-то около 50 км). На этом кольце в зависимости от выхода ближе к поверхности угольных слоёв, натыканы посёлки: Первомайский, Варгашор, Северный, Юршор, Комсомольский, Заполярный и т.д. Эти поселки по сути являются придатками, обеспечивающими работу соответствующих шахт и тоже относящимися к Воркуте. Что касаемо перемещения между этими поселками с вокзала в моё время ходил автобус 102 Красный (цвет номера). Он же - Запад кольцо. И 102 Чёрный - Север кольцо. Поясню. 102 Красный уходил из города на запад и проезжая всё кольцо, возвращался с севера. 102 Чёрный, соответственно, то же самое исполнял с севера на запад. Садиться нужно было в них в зависимости от того, к какому выезду был ближе необходимый посёлок. Ходили они постоянно, за исключением времени пурги. В пургу по кольцу перемещались только ГТС-ки (гусеничное транспортное средство) на базе АТС-ов (артиллерийские тягачи средние), только с приделанной будкой. Перемещались они до тех пор, пока с кольца не были подобраны последние не успевшие на автобус пассажиры и не была закончена буксировка всех транспортных средств. Чтоб было понятно: не помню дат, но, по-моему, это было в 70-х, в Воркуте проходило какое-то празднество, на которое прибыли какие-то члены ЦК. Воркута с дуру устроила им радостную встречу хорошей погодой (явление, которое старожилы за всю жизнь видят всего несколько раз). Однако "членам" всё понравилось и у них возник вопрос: а с каких это у них в Воркуте месяц за два, полярные коэффициент (каждых полгода прибавка к зарплате 5%) и т.д.. Естественно, в Воркуту вскоре была снаряжена специальная комиссия для устранения данной явной несправедливости. Однако, на этот раз, Воркута гостям была не рада. На середине пути от аэропорта до гостиницы возле "Шара" им пришлось пересесть из встречающих "Волг" в ГТС-ки, которые их едва-едва довезли. А через смотровые щели в промежутках разрывов между воздушно-снежной пеленой они видели как с домов ветер срывает балконы, как словно спичечные коробки, разбрасывает припаркованные легковушки и всю остальную привычную для воркутинцев "феерию". В результате просидев всю пургу в гостинице, господа члены сразу при первой возможности уе..., пардон, убыли в Москву (даже чаю не попили ...). Все льготы у воркутинцев остались.
К слову, о ранее упомянутом "Шаре". Воркутинцы не очень любят памятники. В силу практического отсутствия исторического пришлого (Воркута создавалась в начале 40-х годов 20 века в святи с резкой потребностью в угле после захвата немцами территорий Донецкого угольного басейна), все "коренное" население города - это в основном политзаключенные из Санкт-Петербурга и Москвы. Ввиду необходимости рабочей силы в мягко скажем неласковых краях, их везли туда целыми эшелонами. Понятна, исходя из времени и контингента, нелюбовь к горнистам, гимнасткам, рабочим и колхозницам и прочим архитектурным шедеврам социализма. Нужно также отметить, что сам город к этим памятникам относится так же, как его жители. Они, в смысле памятники, периодически падают при каждой пурге.
Однако, некоторые памятники всё-таки снискали народную любовь. К таким и относится "Шар". На пути из аэропорта в город на первуй развилки стоит памятник, воздвигнутый в 1984 году в честь приблизительного 40-летия Воркуты и 50-летия разработки Печорского угольного бассейна. Об этих датах воркутинцы в большей своей массе не помнят, но "Шар" действительно выглядит по-воркутински. Памятник выполнен в виде земного шара голубого цвета, который опоясан серебристой полосой с надписью "Воркута 67 параллель".
Полярный круг проходит на 66 параллели через железнодорожную "станцию" Ошвор (деревянный маленький барак, памятник кому-то похожему на красноармейца в будёновке без поясняющих надписей и оленеводческое стойбище в относительной близости). На Ошвор искушённые воркутинцы ездят за ягодой и грибами. Называется это "за грибами на ЮГ".
В самой архитектуре Воркуты очень многое непривычно неместному человеку. Например, телефонные будки на подиуме из трёх массивных высоких бетонных ступеней (иначе зимой занесёт снегом и дверь не откроешь). Дома выкрашены разные цвета. Это легко понять: летом Воркута черно-красная (угольная пыль и шлаковый отжиг), а зимой белая. Глаз сильно устаёт.
Я попал в Воркуту с московского трамплина (распределили из училища в Центр в Москве, и там дали приписное на дислокацию). Нужно сказать, что в Воркуте и Печоре находились два крупных аэродрома первого класса полосы для бортов дальнего перемещения. Вот с ними и была связана наша доблестная служба.
За оглашение информации о аэродромах при СССР меня бы в лучшем случае сослали ещё дальше, чем Воркута. Иногда, оглядываясь на те времена, невольно смеёмся сквозь слёзы. В начале 90-х прочитал в одной из украинских центральных газет в разделе "Разное" следующую информацию. "Американские эксперты проверили соблюдение в украинской армии режима секретности и сочли его удовлетворительным". После такого пассажа невольно мерещится пистолетный выстрел стреляющегося начальника советского первого отдела. Для подтверждения того, что тогда это значило, хочу привести один пример произошедшего с моим отцом. Отец всю профессиональную жизнь был физиком и совершенно понятно не совсем "рассекреченным". Он ни дня не служил в армии, и даже не был в военных лагерях для получения звания офицера запаса. В его удостоверении офицера запаса в графе "Воинская специальность" можно найти пояснение такому феномену во фразе "Военная специальность полностью совпадает с гражданской". Так вот, в тысяча девятьсот затёртом году папа опубликовал в открытом несекретном журнале научную статью в предыстории которой были приведены некоторые полученные ранее экспериментальные данные. Данные были получены физиками из США и опубликованы ими, соответственно, в американском научном журнале. Как честный учёный отец поставил ссылку на этот журнал как на источник информации. Это его не спасло. После того, как отечественный журнал с указанной статьёй вышел, папу немедленно дёрнули в первый отдел с предложением объяснить письменно, на каком основании он публикует в открытой печати секретные данные. Папа обладает особенностью не стесняться шутить даже в таких учреждениях. Поэтому он спросил "А для кого они секретны?". Вопроса не поняли. Тогда отец объяснил, что данные взяты из американского научного журнала и на этот журнал в тексте есть ссылка. Хорошо - сказал человек в сером костюме с серым лицом. Принесите этот журнал и мы сравним. Объяснять, что журнал такого класса (покупаемый в единичных экземплярах за валюту) и в читальный зал выдают не всем, было бесполезно. Не знаю, как отец это сделал, но журнал особисту приволок. Тот долго морщил лоб, глядя на английский специализированно-научный текст, но числа, к счастью, совпадали. Журнал вернули счастливому временному обладателю и выдали фразу: "Что ж, разберёмся. А Вы свободны ПОКА".
Кстати, ко всем ситуациям подобного рода батя относился всегда с юмором и философски. Он так никогда и не стал членом КПСС, не взирая на постоянные настоятельные предложения. Услышав очередное "две тысячи девятьсот китайское" предложение, он опускал вниз глаза и говорил: "Я думал об этом. Более того, я постоянно об этом думаю. Но прихожу к выводу, что пока недостоин". Этот приём у него перенял и я, так и не став членом партии в звании капитана вплоть до распада СССР. Методика работала безотказно.
Для полной чистоты рассказа необходимо отметить, что отец всегда говорил, что доктором наук он стал исключительно благодаря заботе партии. Ситуация была следующая. В опять таки каком-то тысяча девятьсот затёртом году на физтех факультете Харьковского университета имени М. Горького проводилась некая реформация, в результате которой нужно было сократить одного кандидата наук. Отца оставили, а некоего его коллегу N сократили. Вскорости последовал звонок из какого-то ...кома КПСС. И у заведующего отцовской кафедрой спросили, почему был сокращён коммунист доцент N, а не коммунист доцент Адаменко оставлен на работе. На это заведующий кафедрой, сжимая во вспотевших руках телефонную трубку, ответил единственное, что могло его оправдать. Доцент N, увы, научно не перспективен, а доцент Адаменко вскорости положит мне на стол докторскую работу. "Вскорости - это когда?" - спросила высокопоставленная трубка. "Надеюсь, в течение двух лет", - ответил завкаф. "Пусть успеет за год, а там посмотрим", - изрекла трубка и прервала связь. Отец очень любит свою науку. Но совершенно равнодушен к титулам, званиям и регалиям. Он никогда не был даже заведующим кафедрой, и на все предложения отвечал одесской шуткой: "Простите, а деньгами нельзя?". Звание кандидат наук его вполне устраивало и к большему он особенно не стремился. Однако, в данном случае заведующий кафедрой сделал отцу предложение, от которого невозможно было отказаться: "Игорь! Или Вы через год кладёте мне на стол "кирпич" докторской, или мы оба кладём на другие столы заявления об уходе с работы, а я ещё и партбилет". Если партия сказала "надо", то доцент ответил "есть". Через год он положил на стол докторскую, которую впоследствии с блеском защитил.
Теперь всё, к счастью, происходит совершенно по-другому. Недавно видел по телевизору фильм о музее ракетных войск стратегического назначения в селе Побугском на Кировоградщине. Показывали, в частности, ракетные старты "Сатаны" - ракет класса "СС-24", бомбардировщики-ракетоносители и многое-многое другое. Сразу вспомнилось, что за изображение такого бомбардировщика совершенно случайно запечатлённое на заднем плане фотографии мой знакомый капитан лишился кучи нервов, одной звёздочки и переехал к новому месту службы в "Тьму-Таракань".
Только сейчас можно рассказывать в чём заключалась суть моей службы, но почему-то не хочется. Вернёмся к моей родной Воркуте. Говоря "родной", я не кривлю душой. Я много поездил по миру, но есть на свете всего несколько городов, в которых я мог бы жить и быть счастливым. Их можно пересчитать по пальцам одной руки, и Воркута в их число, не смотря ни на что, безусловно, входит.
Вообще то, воркутинцы в отношениях между собой сильно отличались от всех ранее виденных мною людей. Не знаю, сохранилось ли всё это на сегодняшний день, поэтому воспринимайте написанное с поправкой на время.
В центре Воркуты был Пионерский парк. Нужно отметить, что в тундре деревья не растут. То, что называется "карликовой елью" и "карликовой берёзой" по размерам не дотягивает даже до куста в средней полосе. Однако в Пионерском парке деревья были. Было их очень мало (штук 20). Все - искусственно высаженные. Низкорослые, где-то в 1,5 человеческих роста. Но это были ДЕРЕВЬЯ - любовь всех горожан. Если вы не знаете, то первый снег никогда не ложится. Земля должна достаточно остыть, чтобы снег лёг и не таял сразу. Также, естественно, первый снег не укрывает и деревья, а температура воздуха уже крепко минусовая. Вся Воркута прилежащего района, свободная от вахт, дежурств и прочей работы, собиралась в Пионерском парке и круглосуточно обогревала деревья, пока не начинал идти настоящий зимний снег. Деревья укутывали в какие-то тряпки, обогревали дымом и прочее. Самое главное - деревья должны выжить. Нигде ни до, ни после того я не видел такого добровольного единства незнакомых людей.
Очень характерно занимание денег по-воркутински. Естественно, занимать деньги к неблизко знакомому человеку не пойдёшь. Но первый раз, когда я столкнулся с проблемой нехватки денежных знаков и обратился за помощью, честно говоря, процедура привела меня в недоумение. На просьбу занять денег хозяин квартиры прошёл вглубь комнаты и достал из ящика письменного стола пачку бумажек разного достоинства. Отсчитав из неё какое-то количество и сопроводив эту процедуру словами "До зарплаты хватит", он протянул мне оставшуюся котлету. Я немножко прибалдел от этой процедуры и понял, что мне дают слишком много. - Мне столько не нужно, - растеряно промямлил я.
- Ну отбери, сколько нужно, - ответил заимодавец. Я отсчитал необходимое количество и вернул хозяину остаток.
- Когда тебе нужно вернуть?
На что я получил совершенно феноменальный ответ:
- На кой мне твоя дата? Ты же нормальный человек. Скоту я бы в долг не дал, а раз нормальный, то вернёшь сразу как только сможешь. Бери, главное чтоб на благое дело.
В качестве ещё одной иллюстрации хочется привести вообще анекдотичный случай. Нас - клуб бардовской песни "Баллада" постоянно приглашали с концертами разные воркутинские предприятия. Бардовская песня всегда котировалась в местах, связанных с экстримом. Как-то мне пришлось выступать на воркутинском пивзаводе. После концерта сам директор завода (между прочим, герой Соцтруда, получивший звезду после реабилитации) устроил мне экскурсию. На этой экскурсии я с удивлением узнал, что и в Воркуте, и в Сыктывкаре (столице Коми) линию по производству пива строили чехи по совершенно одинаковым проектам. Эта информация меня несколько озадачила. Дело в том, что воркутинское пиво было прекрасным и котировалось по всем близлежащим северам (в Инте, Ухте, Микуне и т.д.). Сыктывкарское же пиво называли не иначе как "охлаждённой оленьей мочёй" и пили в самом крайнем случае, когда при похмелье ничего другого не было. Я попытался поведать о своих пивных наблюдениях директору. На что он с искренне удивлённым лицом ответил мне: "Так у меня ж одни зеки работают". Увидев, что я недоумённо молчу и вспомнив, что я не местного разлива, пояснил: "Ну кто же ворует, где живёт".
Вообще, как говорят сами воркутинцы, у нас столько сил уходит на войну за жизнь с природой, что на войну между людьми их просто не хватает. Как-то на очередном застолье я спросил у председателя "Баллады" Серёжи Шеркунова по кличке "Шерхан": "Серёга, а чего у вас люди такие хорошие?". На что Серёжа, одарив меня пристальным взглядом, ответил вопросом на вопрос: "А ты что думаешь, из Москвы и Питера сюда самых хреновых ссылали?". Ответ, пожалуй, был исчерпывающий.
Кстати, о войне с природой. Однажды Воркутинская погода выставила меня в очень невыгодном свете перед отцом. С промтоварами на севере (тем более в военном гарнизоне) было на то время, на удивление, хорошо. По случаю я приобрел отцу для строящейся дачи стационарную двухкомфорочную плиту с духовкой "Мечта". Все в ней было хорошо, кроме габаритов. По телефону я сказал папе, чтобы он готовился встречать ценный груз с поездом такого-то числа. Благо дело существовал единственный поезд Воркута - Кавминводы, который шел через Харьков. Папа договорился на работе, на всякий случай попросил сослуживца о совместном перетаскивании багажа в машину и стал ждать. Однако, в ночь перед отправлением поезда прошёл сильный снегопад и дом завалило по окна второго этажа. В окно плита не пролазила. Пришлось съезжать по сугробу вниз и откапывать дверь в подъезд. Все это привело к тому, что на поезд, несмотря на его задержку в связи с расчисткой путей, я безнадежно опоздал. Пришлось звонить отцу и предупреждать о переносе отсылки с соответственным указанием уважительной причины. Здесь нужно сказать, что я, видимо, забыл о том, что мы живем в разных мирах. Отец знал, что я ему никогда не врал, но в этот раз мне не поверил. Немудрено - на календаре было 27 ИЮНЯ!!!
Студенты часто задают мне вопрос "Как ваше поколение жило без современных гаджетов?". На что я отшучиваюсь, что мы просто не замечали их отсутствия. Но в этой шутке есть очень большая доля правды. Мы дорожили живым общением "глаза в глаза" и умели сами себя развлекать. Здесь уместно в качестве иллюстрации привести историю уже упомянутого выше клуба "Баллада". В год, когда я приехал, "Баллада" праздновала своё десятилетие. Я лично участвовал в создании афиши для юбилейного концерта. На афише был изображен фрагмент гитары с колючей проволокой, натянутой вместо струн. Через черно-белый рисунок наискось шла красная надпись "10 лет без права переписки". Как уже было указано, я не стоял у истоков, но историю обретения клубом дома знаю досконально. Сам оформлял летопись. В начале 80-х годов в связи с американо-советским потеплением проходила акция "Дети Севера". Десяток ребятишек с Аляски приехали в Воркуту, жили в семьях своих сверстников и радостно общались. Это сейчас подобным никого не удивишь. А на тот момент это было что-то из ряда вон. Нужно отметить, что управляющая верхушка Воркуты всегда была очень демократичной и пыталась разрешать всё, что не пахло явным криминалом. Как пошутил однажды первый секретарь горкома на банкете после концерта (инфернальной песни): "А чего мне бояться? Дальше уже не сошлют".
Вернёмся к "Детям Севера". Два их руководителя делегации, которых балладовцы между собой сразу окрестили "цеэрушниками", тоже живо интересовались историей и бытом Воркутлага. Помню их привела в глубокий шок экскурсия в тундру на заброшенные шахты. Дело в том, что в самой Воркуте все зоны были показательно разрушены и на их месте стояли мемориальные таблички. А вот за городом, в тундре колючая проволока с опор была снята, промаслена и смотана. Бараки были прокрашены (дабы не сгнили, древесина в Заполярье дорогая). В общем, одного, даже неискушённого взгляда, было достаточно, чтобы понять: взвод солдат, день работы и вот тебе объект полностью готов к приёму новых "постояльцев". Наши "цеэрушники" очень много снимали на безумно дорогие в то время видеокамеры и много записывали на не настолько дорогие, но такие же дефицитные диктофоны. Кстати, они ходили на все наши клубные концерты, которые состоялись каждую пятницу. "Баллада" тогда квартировала в турклубе. Естественно, что репертуар так или иначе нёс культурный отпечаток окружающей среды. И вот после одного из концертов они озвучили Сергею Шеркунову - руководителю клуба, и Виктору Гагину - художественному руководителю следующую идею. Во вступлении было сказано, что мы живём в совершенно уникальных местах, являющихся концентратором целого культурного пласта (зековских песен, баек и прочего). При чём пласт этот по совершенно понятным причинам, официальными советскими историками и искусствоведами не исследовался, а других раньше в эти места просто не пускали. "Цеэрушники" сказали, что готовы купить у нас права на издание книги и кассет с аудиозаписями. Книга, по замыслу, должна была содержать тексты песен, расписанные аккорды и короткие рассказики о тех, от кого и где эти песни были услышаны и какова предположительно история их написания. Сказано-сделано. Многие балладовцы работали вахтовиками, геологами, вертолётчиками и т.д. Нас снабдили тем самым диктофоном, в добывание и обработку информации впрягся весь клуб (а работы, честно говоря, было немеряно). В результате ровно через месяц, как и было указано в официальном договоре между "Балладой" и (не помню как называлась) американской общественной организацией, на свет появились: черновик книги и три шестидесятиминутные аудиокассеты с записями песен в исполнении поющих (и смею вас заверить, не очень плохо) членов клуба. Подробности того, что происходило дальше, а конкретно как всё это "разруливалось", видимо, похоронены в закрытых архивах местной администрации и американского посольства. Однако клуб "Баллада" получил на девяносто девять лет в аренду подвал пятиэтажного трёхподъездного дома с оплатой материалов на ремонт и высылкой закупленной в штатах аппаратуры.
Единственное, что не оплачивалось (по каким-то там американским законам об общественных организациях) - это производство строительных работ. Благо дело, строители-профессионалы в клубе тоже водились. Они писали перечень материалов и они же руководили процессом, когда весь клуб, закатив рукава и одев спецовки, сменил гитары на кирки, ломы и лопаты (чего-чего, а этого в Воркуте было как грязи). Объём работ был выполнен сумасшедший. На это ушёл весь полярный день. Имеется в виду летних три месяца, когда солнце практически не садится. Зато "Баллада" получила прекрасно отремонтированное помещение с отличной вентиляцией, освещением и ремонтом, который сейчас бы назвали "евро". В клуб было два входа. Здание фасадом выходило на улицу Гагарина (злыми клубными языками тут же переименованную в улицу Гагина), но входы были со двора лицом на ГВСЧ - горно-военно-спасательную часть. Имеется в виду спасатели не в горах, а горняки (спас. работы в шахтах). Один вход (ближе к центру, нужно отметить, что само здание от географического центра города располагалось очень близко) был служебный. Из служебного входа можно было попасть в три комнаты - студии: аудиостудию, фотостудию и видеостудию. Вся аппаратура была прислана из США. Дополнительно была небольшая комнатушка для служебного пользования - библиотека и фонотека, а также отдельный коридорчик-курилка, из которого можно было попасть в общедоступную часть клуба, отдельная разгрузочная комната, она же "жральня" с электроплиткой, холодильником, электрочайником, раковиной, нехитрым набором посуды (постаскивали из домов) и прочим необходимым. В официальной части при входе было два туалета (с горячей водой!!!), гардеробная, гостиная, зрительный зал на 30 мест с отдельно построенной сценой и полным набором аппаратуры. Зал был оформлен картинами местных художников, которые, не без клича, с удовольствием были подарены клубу на новоселье. За сценой, как и положено, находилась гримёрка.
Это трудно представить, но Воркута была единственным городом, в котором бард-клуб имел своё помещение, а не тыкался по каким-то второразрядным ДК.
Великой "стройкой века" клуб не ограничился. Приведу только часть мероприятий, которые проводились в течение года.
У нас всегда что-то происходило. В клубе каждый вечер толпился народ. И не потому, что погода в Воркуте всегда была воркутинской. Бытовал анекдот: когда воркутинца спрашивают, какая погода была этим летом, он отвечает:
- Не знаю, я в этот день был на работе.
Так вот, собирались не из-за того, что погулять особо не где, не из-за того, что не на что было сходить в кабак (воркутинцы с их полярными очень много зарабатывали, что вполне компенсировало полярные расценки). В клуб ходили на тему "А поговорить?". Приходили с семьями, приносили какую-то домашнюю снедь и садились на это самое "поговорить". Однако, кроме этого были еще постоянные обозначенные тусовки:
- каждую пятницу чей-то мини-концерт; или кого-то из членов клуба (желающие были всегда), или кого-то из приезжих (Сыктывкар, Инта, Ухта, Микунь и т.д. частенько заглядывали на огонёк именно к выходным). Всё это писалось и ставилось на сохранение в фонотеку.
- у нас проходило два фестиваля (региональных): на день зимнего и летнего солнцестояния.
- естественно, празднования Дня шахтёра, Дня города, Нового года.
- периодически проходили концерты или приезжих с "большой земли" (Санкт-Петербург, Москва, Череповец и т.д.), или тематические. В качестве примера тематического концерта можно описать следующее. На досках объявления (такие водились в связи с погодными условиями) в каждом ДК, ресторане, гостинице и других общественных местах висела афиша. На ней была изображена гламурная летучая мышь (автор - местный художник, который сейчас достаточно известен и живёт в городе Нюрнберге - Ильгиз Зимогор). Вокруг мыши с "ятями", как и положено, размещался следующий текст: "Такого-то числа в такое-то время в клубе "Баллада" будет происходить с дозволения градоначальства концерт-вечер инфернальной (матерной) лексики. Как известно, из песни слов не выкинешь. На вечер приглашаются знатоки и ценители жанра". Кстати, нужно отметить, что вечер прошёл блестяще и получил в местной прессе и на местном телевидении высочайшую оценку. Хотя (с позволения градоначальства) был полностью выдержан в обозначенной канве. В середине вечера Виктор Гагин во фраке (мы все выступали во фраках, - ну как же иначе материться со вкусом) вышел к микрофону и объявил: "Господа, сейчас у нас предвидится антракт. Кто желает, можете пройти в курилку или буфет. А кто желает (у нас полная демократия), можете пройти хоть на х...!
Частенько в рамках городских мероприятий клубом создавались мини-экспозиции: сборники стихов северян, картины северных авторов, фотовыставки "Север в объективе". Одна из работ на такой выставке произвела фурор у заезжих фотохудожников из Москвы и Питера. На фотокартине нашего клубного фотохудожника Ильи был изображён следующий пейзаж: рельсы, на дальнем плане приближающийся поезд и на переднем плане растущий между рельсами подсолнух. "Какой фотошоп, какое мастерство владения", - восхищались приезжие мэтры (фотошоп тогда шёл в самых первых версиях и работали в нём особенно квалифицировано очень немногие). Я подошёл к Илье и ласково спросил: "Какой, нах..., фотошоп?". Ответ был прост: "Подсолнух был привезен по моей просьбе с московского рынка, а воткнул и прикопал его между рельсами я, оставалось только дождаться появления поезда". "А с фотошопом вышло бы классно", - сказал мечтательно Илья. "Ну прости, старик, просто так захотелось".
Нам было чем заниматься, мы умели развлекать себя и балдеть от живого общения. Мы жили в северной холодной стране и согревались своим теплом. Это было и, надеюсь, где-то ещё есть.
Как-то на Совете министров Доминиканы на проект диктатора Рафаэля Трухильо (по прозвищу "Шеф") о постройке маяка Колумба, премьер-министр робко возразил, что проект безумно дорог для Доминиканы, а деньги очень нужны на дороги, еду и т.д. Диктатор пожевал ус и возразил: "Мда, человек нуждается в обуви, чтобы сохранить здоровыми ноги. Но в галстуке человек нуждается также". Нужно отметить, что Трухильо умер в 1961 году, а "Маяк" строился шесть лет (с 1986 по 1992 гг.) по проекту, утверждённому тогда ещё диктатором, и стоил более 70 млн долларов - сумма для Доминиканы тех лет (туризм только начинал развиваться и приносить доход) была просто баснословной. Никто из местных или приезжих туристов (во всяком случае из тех, с кем я общался в Доминикане) не в восторге от этого архитектурного памятника, но все признают его значимость, он известен во всём мире и крест, которым является его вид сверху, подсвечиваемый 157 прожекторами с красным оттенком, отчётливо виден из космоса. Так вот, если продолжать по логике Шефа, в те годы в Воркуте мы ходили в старых разбитых ботинках, но они были начищенные, и кроме ботинок мы носили галстуки.
С НОВЫМ ДОМОМ
1993 год. Прощание с родной частью. Оно было, мягко говоря, нерадостным. Офицеры, родившиеся в республиках, становящихся странами, всеми правдами и неправдами пытались вернуться домой. Не скажу, что такое возвращение для всех было радостным, скорее срабатывал подкорковый офицерский инстинкт защищать своих. Вместе со мной "по домам" уезжали два друга, боевые лейтенанты. Один уезжал к себе на родину в Армению, а другой к себе на родину в Азербайджан. В части они жили в одной комнате в общаге, были командирами взводов в одной роте, вместе ходили на боевые. Первым улетал азербайджанец. Он долго смотрел в глаза другу, потом крепко его обнял и сказав: "До встречи в окопах", повернулся и не оглядываясь, пошёл к трапу. Их страны воевали. Таких отпускали быстро по требованию вновь сформированного правительства. У меня ситуация, слава Богу, была другая.
После двух лет ожидания и бумажной волокиты, наконец-то, я был отправлен из своей части в России в распоряжение уже существующего Министерства обороны уже существующего государства Украины. Минусы: должности под меня в Харькове (куда я и планируюсь) нет. В России я уходил с подполковничей. Специальных войск в Украине не существует, а инженерно-строительные войска (моя специальность по образованию) Украина расформировывает. Впоследствии я "перевёлся" в Академию Говорова, которая становилась частью будущего Харьковского военного университета, на учебно-методическую должность.
Из плюсов - наличие жилья в Харькове (родительского) и, слава Богу, живые, хотя и уже пожилые родители, и дед. У всей этой старой гвардии я был один.
Такая, хоть какая-то, определённость наступила значительно позже. А пока вокруг царила полная неопределённость, граничащая, в моём понимании, с полным бардаком. Фраза клерка из МОУ (Министерство обороны Украины): "Получите предписание в Харьков и считая себя в отпуске при облвоенкомате, найдите себе новое место службы", повергла меня в шок. Офицеры не ищут место службы, Родина направляет их туда, где они нужнее для охраны её безопасности. Думая обо всём этом, я сидел на скамеечке в зале ожидания для военнослужащих напротив кабинета военного коменданта вокзала и ждал его с обеда (про обед гласила табличка, написанная от руки на кусочке бумаги, прикрепленном к косяку двери кнопкой). Было две цели: отметить в предписании "убытие" и испросить желдорбилет по брони до Харькова. Рядом со мной сидели капитан и прапорщик. Настроение у всех троих, видимо, не располагало к общению. Мы кивнули друг другу и сидели молча. Нашу молчаливую идиллию прервало появление комендантского патруля, по всей видимости, прибывшего для послеобеденного доклада коменданту. Далее произошло несколько сцен, которые заставили меня задуматься о перспективах дальнейшей службы ещё глубже. Ближе всех к патрулю находился я. Начпатруля капитан козырнул и обвёл меня недоумевающим взглядом. Дело в том, что все мои вещи были отправлены в Украину контейнером, который потом, как это случалось в те времена частенько, где-то на границе сгорел. Ничего особенно ценного там не было, но в Украину я прибыл и перемещался в полевой боёвке, а именно на то время ещё редко кем виденные берцы, камуфляж расцветки "Woodland" ("Лесная страна"), чёрная лётная зимняя куртка (погоны на ней не полагались) и черный же берет с советской кокардой.
Помявшись, капитан козырнул, представился и глядя на офицерскую кокарду и отсутствие погон, смущаясь, спросил: "Товарищ ... офицер, простите, а что это за форма одежды?". Я представился: старший лейтенант спецподразделения Российской Федерации. Прибыл с целью перевода. Форма военно-полевая, так как остальная в багаже, который ещё не дошёл. "Понятно", - сказал капитан. И полностью потеряв ко мне интерес (видимо, ему не очень хотелось связываться со "спецом" еще и другой державы), обратил своё внимание на рядом сидящего капитана. "Товарищ капитан а вы почему с нарушением формы одежды?". С моей точки зрения капитан сидел в обычной повседневной форме: шинель, шапка, нормально застёгнутый и для моего ещё не тренированного глаза, одетый совершенно по форме. Моя ошибка выяснилась при ближайшем рассмотрении. Кокарда у капитана была уже украинская, с трезубцем, а пуговицы на шинели перешиты не были и остались с советскими звёздами. Нужно отметить, что капитан явно был из разряда КОКСов (капитанов, обветренных как скалы) или, как шутили в войсках о таких "карьеристах" - пятнадцатилетний капитан. Вид у него был соответствующий и вполне украинопригодный. Седые усы и торчащая из-под шапки седая длинная прядь волос, видимо, в реалии являющаяся чубом. В связи с очень существенной разницей в возрасте и ниже озвученным, воинскую проформу капитан соблюдать не стал. "Сынок, - сказал он покрасневшему начальнику патруля. - Я сюда прибыл для перевода с дальнейшим выходом на пенсию. А место для меня что-то не находится. Так что на тебе твои "вылы", - снимая и протягивая кокарду (трезубец тогда частенько звали вилами), - поехал я уходить на пенсию из России. "Извините, - сказал с долей смущения начальник патруля, - и повернулся к прапорщику. Тут не выдержало даже его искушенное представление о нынешних порядках. "Господи! А это что такое?" - округляя глаза, обратился он к сидящему и, следует заметить, не вставшему с места при виде старшего по званию, прапорщику. Проследив за взглядом округлившихся глаз, мы рассмотрели на кокарде ряд золотых звёздочек и силуэт золотого прыгающего коня на синем фоне. Выдержав паузу и задумчиво пожёвывая спичку, прапорщик, наконец, соизволил изречь: "А я прапорщик свободной Туркмении, прибыл от своего правительства нарочным за документами. И твой украинский патруль в гробу видал. Скажи спасибо, что отвечаю тебе на русском, а не на родном".
Коменданта бедного, затурканного с нормально уставным зелёным оттенком лица (если нам всё предыдущее было в какой-то степени смешно, то ему явно было не до смеха) я всё же дождался. Честно говоря, пока он кряхтя, выписывал мне литерный проездной, я смотрел на него с жалостью. Срок службы явно пенсионный, а за весь бардак, который нас просто веселил, он нёс непосредственную ответственность, что могло аукнуться в любую минуту.
Поезд. После 600-весёлого северного "Воркута-Москва" (единственный нескорый) ничего нового, не взирая на полную сумятицу, наш паровоз мне не показал. Для понимания процесса весь 600-весёлый забит исключительно вахтовиками, которые поле вахты на нефте- газо- и прочих добывающих объектах в тайге, возвращаются домой (преимущественно, кстати, в Донецкую и Днепропетровскую области, потому что там шахтёрам т геологоразведчикам даже если и платят, то значительно меньше). Вахта длится месяц, после неё месяц отдыха на родине. На вахте настоящий суровый сухой закон. Зарплату вахтовикам выдают в последний день перед посадкой в транспорт до вокзала (у кого вертолёты, у кого теплушки-грузовики). Подвозят вахтовиков к поезду буквально за минуты до отбытия. По распоряжению начальства, дабы не сдохли с перепоя. Тут есть некоторые нюансы. Нюанс первый: вахтовики зарабатывают столько, что могут купить не только билет на скорый поезд, но и пожалуй пару вагонов этого поезда. Однако, скорый до Москвы идёт сутки, а 600-весёлый (по-моему, его настоящее название "608") - двое с половиной суток и то, если не переметёт пути. Умные жёны, обладающие опытом жён-вахтовиков, встречают мужей и их кошельки на вокзале прямо в Москве, понимая, что кошельки до Донецка и Днепропетровска после вахты из Москвы могут вообще не доехать. Исходя из этого, именно 600-весёлый - единственная отдушина исстрадавшегося вахтовика. И не беда, что привозят за минуты до отхода. Так поздно, что даже не успеть сбегать в гастроном на привокзальной улице. Кстати, в Печоре эта улица, по решению горсовета носит имя, присвоенное посмертно, Виктора Цоя. На хитрость начальства существует продуманный и до мелочей отработанный план. На каждой вахте трудится хотя бы один не вахтовик, а местный. За очень приличные чаевые по заранее намеченной договоренности, толпу, вываливающуюся к поезду, встречают крепкие местные северные пацаны с кучей разноформатных винных, водочных и пивных ящиков. Такое разнообразие объясняется не вкусовыми предпочтениями заказчиков, а тем, что перестройка мать-перемать, даже на севере, создала проблемы со спиртным. Хватается ящиками в течение месяца всё, что удаётся выцепить. В результате на верхних багажных полках, под нижними полками, а иногда и на полках всё забито ящиками. Вагон, естественно, плацкартный (на такие дистанции общие не ходят). Специфика выпивания состоит в том, что пьётся не по очереди определённое спиртное, а то, что наугад достал из ящиков купейный разводящий.
Один раз я, решив немножко отоспаться в командировке, имея в виду длительность поездки в поезде, по молодости и неопытности, взял билет до Череповца на 600-весёлый. "Да, отоспишься вволю. До Черепа полтора суток" - обнадёживали бывалые сослуживцы и чему-то, сволочи, загадочно улыбались. А улыбаться было чему. Через очень короткое время после отъезда, поезд делится на три категории: тех, кто активно пьёт, тех, кто уже упал и тех, кто восстал ото сна и намерен пить дальше. Естественно, от пьющих стоит непрекращающийся гам. Но ни это беда для тренированного офицерского организма (меня тогда из пушки было не разбудить). Беда в другом: в несчастных глазах и мольбе в ломающемся голосе человека, который трясёт тебя за плечо. Этот несчастный только что восстал ото сна в каком-то из соседних купе и убедился, что в силу чисто физиологических различий его попутчики пока ещё ну никак ещё не могут составить ему компанию. Вахтовики боятся даже слова "алкоголизм", поэтому питьё в одиночку для них жесточайшее табу. Слух о том, что в поезде едет малопьющий офицер, который не бьёт в рыло при попытке его разбудить и вообще относится к людям с жалостью, моментально облетел весь вагон. А страждущие такие вылуплялись буквально раз в полчаса-час. Правда, нужно сказать, что десяти минут и пары стаканов чего-то хватало для совершенно логичного исхода. Или просыпался кто-то из купейных аборигенов, с которым страждущий мог продолжить, или сам страждущий уходил в желанный сон. С тех пор я очень хорошо понимаю поговорку "Сон алкоголика крепок, но недолог" и на своей шкуре знаю, что насколько бы крепким ты не обладал организмом, выспаться при условии, что тебя постоянно будят, невозможно. Процесс потребления происходит днём и ночью и страждущие не заканчиваются. Благо дело, я ехал не до конца, а до Черепа, и назад взял билеты уже в купе на скорый.
Харьковский поезд не сильно, но отличался. Во-первых, он был дополнительным, в то время глобальных перемен поездки в столицу для очень многих категорий были часто необходимы. В моём паровозе в основном ехали клерки всех рангов и мастей, и очень много переводящихся военных. В различные более мелкие основные центры тогда гораздо легче было уехать из Харькова, чем из Киева. Военнослужащие делились на две основных категории. Первая категория - жалкие смирившиеся люди, понимающие, что ничего хорошего их по службе не ждёт и движимые единственным желанием как-то устроиться на службе, получить хотя бы служебное жильё и прокормить семьи до пенсии, на которую ещё предстояло выйти. Вторая категория - молодые и задорные, верящие в своё новое будущее в новой стране и новом времени. Чем-то они напоминали мне революционных солдат и матросов. При всё этом разделение на две категории проходило не по границе западная-восточная Украина, а чисто в связи с маячащими перспективами и темпераменту.
Пили все, но добрались, на счастье, без приключений. Уже ходили купоны, которых у меня не было вообще. Курс обмена рубля на купон заламывали такой, что нынешний долларовый курс отдыхает и нервно курит в углу. Я давно не был дома, но Харьков прекрасно знал и помнил. От Южного вокзала до моего дома можно дойти где-то минут за 40, тем более из багажа у меня была только дорожная сумка с нехитрыми пожитками и офицерский планшет с документами. Было достаточно рано (поезд приходил около 6 утра). Улицы ещё не были забиты народом и прогулка сулила быть приятной. Однако нужно было сделать поправку на время. Поразило количество бомжовых сообществ, спящих или опохмеляющихся практически во всех закутках, даже на центральных улицах. Также совершенно нетипичным было огромное количество бродячих животных. Во времена моего детства, вплоть до ухода на срочную службу в армию, в городе каждой весной красили свежей краской заборы, изгороди, скамейки, павильончики остановок. Говорю об этом со знанием дела, потому как сам, будучи мелким, выпрашивал у дворничихи тёти Моти разрешения поводить кисточкой с потрясающе яркой краской и осознать, что ты причастен к этому обновлению. Также каждую весну подрезали кусты и деревья. Всё это на момент моего тогдашнего трансфера вокзал-дом, видимо, ушло в историческое небытие. Ничего хорошего, по первичным признакам, пока не светило. Но не в наших традициях раскисать, прорвёмся, тем более я всё-таки приехал ДОМОЙ. Наскоро забежав домой (переодеваться всё равно было не во что), я побрился и решил, не откладывая в долгий ящик, стать на учёт о прибытии в военкомате. В облвоенкомате на ул. Кацарской творилось вавилонское столпотворение. Сидели, курили и пили пиво какие-то гражданские вьюноши, видимо пытающиеся прояснить, призывают их или нет. Чуть-ли не на покунках вместе с семьями сидели офицеры, которым нужно было получить предписание и ехать дальше. Когда-то облвоенкомат, называвшийся в рядах призывников "прощай, молодость", был желанным ли, не желанным, стартом в новую жизнь. Призывники после получения инструкций, когда и с чем явиться для отправки, дружно убывали на 100-объектовку. Дело в том, что от облвоенкомата по славной улице тогда ещё наркома Свердлова (ныне Полтавского шляха) и сопредельной с ней улицей Конторской вплоть до площади Розы Люксембург, являющейся преддверием площади Тевелева (впоследствии площади Советской Украины, ныне площади Независимости) находилась ровно сто питейных объектов (обычные подвальные разливайки). Смысл испытания по прощанию со старой жизнью был в том, чтобы доползти чем-можно дальше до площади, выпивая в каждом ганделыке по 30 грам. Провожающие отвечали за дальнейшую транспортировку тушек будущих защитников Родины по домам. Ходила упорная легенда, что существует человек, прошедший всю 100-объектовку. Легенду знали все, но я лично в неё никогда не верил.
Теперь от предыдущего настроя не осталось ничего. Дежурная прапорщица периодически показывалась у дверей, называла очередную фамилию вызываемого и скрывалась. Минут через 20 со стороны двора в здание прошёл военком. В начале перипетий с переводом в Украину я ездил в Харьков за согласием украинской стороны на мой переход в украинскую армию. Так что военкома знал в лицо. Понимая, что сидеть тут целый день, записавшись в какой-то фамильный список, мне совершенно не хочется, я решил, что прапорщица мне не помеха. Когда в очередной раз она появилась у двери, я резко взяв с места, двинулся вперёд. Осознав мой манёвр, прапорщица визгливо по-базарному заорала "Куда прёшь! Но не тут-то было. Я не штабной полотёр, и в течении двух минут объяснил, что если она здесь разжирела как свинья и не хочет послужить, например, где-то в Хренопердоловке, то пора вспомнить, что по уставу положено спросить разрешения обратиться, привезти свой внешний вид в порядок и вообще неплохо было бы закусывать, по-скольки от ее перегара уже воробьи дохнут. Видимо, с ней, такой важной служебной особой, давно так не разговаривали. Она немножко присела, но продолжала пытаться что-то повизгивать. Куда там! Одно дело - тявкать с крыльца на призывников, а другое - командовать батальоном перед строем на плацу или в 50-градусный мороз, или под пустынным ветром Хамсином. Весовые категории у нас были разные, и я в конце концов дождался фразы "Вы по какому вопросу?".
- Вопрос явно не к Вам, а к военкому.
- А его нет.
- Бабонька, (ласково сказал я) он только что прошёл.
- Это от старых.
- В смысле?
- От советских. До независимости.
- А от новых?
- Так он ещё не знает, он от новых или нет.
- Ладно, быстренько организуй мне печать о прибытие по направлению. Да смотри, аккуратнее, оно из Министерства обороны.
Выиграв первый бой на своей земле, я почему-то с грустью подумал, что, видимо, он не последний.
Отношение к армии в тот момент по всему постсоветскому пространству было крайне негативным, что старательно поддерживалось практически всеми СМИ во всех вновь образовавшихся державах. Это понятно: не везде народ был доволен переменами и допустить единение армии и народа новые князьки совершенно не хотели.
Агитация была жуткая и до идиотизма глупая. Любой человек, служивший в армии или просто включающий голову, а не глотающий любую лапшу, мог оценить всю её несуразность. Приведу пример. Может быть, кто-то помнит волнения в Тбилиси. Народ, вышедший с протестом на главную площадь города (ранее Эриванскую, ныне Свободы), был взят в оцепление местной частью внутренних войск. По всем каналам из Москвы, которые можно ещё смотреть, во всех бывших республиках прошёл и неоднократно повторялся видео-сюжет, в котором девочка-репортёрша, стоящая на фоне ревущей толпы с какими-то транспарантами, захлёбываясь слюной, вещала о том, что войска творят полный беспредел, вот прямо сейчас ей рассказали очевидцы, что боец внутренних войск зарубил сапёрной лопатой беременную женщину. Она, как и положено грузинке, слишком экспрессивно излагала свой протест, но только на словах. Затем он начал выталкивать её щитом за оцепление. Она попыталась сбежать, но он таки догнал её через два квартала и зарубил сапёрной лопаткой. Тому, кто ещё не понял, что это полная дичь, не объясняю, а просто указываю на факты. Солдат стоит в боевом оцеплении и самовольно покидает его, удаляясь на два квартала в чужом враждебном городе (вообще-то это воинское преступление). Далее боец внутренних войск (а туда призывают отнюдь не дистрофиков) гонится за беременной женщиной и не может догнать два квартала (видимо, мастерицей спорта по бегу). И последнее: до сих пор не могу понять, к чему тут саперная лопатка.
Совершенно понятно, что, зная всю ситуацию в бывшем совке и видя ситуацию в Украине, радостных иллюзий я не питал. Желание заниматься служебными делами отшибло начисто. И я решил, что лучше пойти домой и попытаться понять, что же я хочу дальше делать.
При подходе к дому мы столкнулись с пьяненьким офицером-погранцом. Он двигался встречным курсом с бутылкой водки, из которой по-гвардейски отхлёбывал прямо из ствола. Судя по его виду и наличию такой же экипировки - дорожная сумка и планшет, задачи у нас с ним были одинаковы. Он улыбнулся мне во все тридцать два, шутя козырнул и протянул бутылку. От бутылки я впрочем отказался - не хотелось рано утром идти к родителям с запахом. Он ещё раз улыбнулся и спросил: "У тебя здесь конечная?". Я ответил: "Да". "А мне ещё пилить до Краснограда. Я здесь два дня гостил у друзей и уже понял - без поллитры тут не разберёшься. Что ж, - подытожил он, - с новым домом, братишка".
Да, я шёл к себе домой, но дом в чём-то был уже другим, новым.
АВТОРСКИЙ ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ХАРЬКОВУ
Мне этот город спишет всё:
Моих невзгод старинный враг.
Здесь в гладь асфальта занесён
Мой самый первый детский шаг.
Здесь по булыжнику Сумской
Струятся певчие ручьи,
Оброненные синевой,
Небес над городом моим.
И обмелевшая река
Кружит под сводами мостов,
И отражается закат
От благовещенских крестов...
Нет возвращенья к алтарю.
Раз преступившему порог.
Но дав присягу Кобзарю,
Не откреститься, видит Бог.
Пусть дважды в реку не войти,
Но тот, кто верует - спасён.
Мне Рим не завершит пути,
Мне этот город спишет всё.
Из книги "Поэма о Городе".
В свое время, еще при Советском союзе, мне довелось поработать в Харьковской государственной туристической фирме "Спутник" групповодом на англоязычных группах. Я как раз закончил девятый класс, мне уже было 16, соответственно, имелся паспорт и законное разрешение работать по половине рабочего дня (как несовершеннолетнему). Иностранцев возили на экскурсию по городу исключительно в первой половине дня. С освещением даже улиц тогда было не всё хорошо, уже не говоря об освещении исторических памятников. Дневной свет искупал эти недостатки коммунальных служб. В связи с утренними экскурсиями по нарушению трудового законодательства о половине дня вопросов не возникало.
Тем более, что у меня было два серьёзных преимущества. Как внук преподавательницы университета по иностранным языкам я действительно неплохо знал английский (бабушка любила в нашем домашнем общении перейти с русского на английский и слушать от меня вопросы и давать ответы с комментариями только на этом языке). Можно считать, у меня в обучении участвовал почти настоящий носитель. Второй плюс заключался в том, что в групповоды шли очень неохотно. И дело было даже не в языковых трудностях и предельно низкой зарплате, а в том, что ответственность была несоизмеримой. В каждом автобусе с иностранцами сидел иностранец в сереньком костюмчике с совершенно пустыми глазами и прекрасным знанием как английского, так и русского. Уверенность в своих силах соответствующего учреждения была настолько велика, что они даже не считали нужным иностранца менять. Тут нужно отметить, что групповод, в отличие от экскурсовода, сопровождает группу по городу (на автобусе или пешком) от объекта к объекту, от экскурсовода к экскурсоводу. Экскурсоводам, которые читают выученные тексты, вопросы если и задают, то в привязке к экскурсионному объекту. У групповода, в процессе перемещения по городу, обычно спрашивают о вещах бытовых, чем часто могут поставить в очень неловкое положение. Уметь не произносить лишнего и даже не отшучиваться меня научили на первом же инструктаже, а вот общение с настоящими носителями языка меня очень интересовало. В результате я неплохо понимаю американский английский, австралийский английский и ещё ряд колониальных.
После возвращения в Харьков мне пришлось вспоминать азы своей групповодческой деятельности. Личных гостей ко мне на то время приезжало много и не только с постсоветского пространства Естественно, всех своих гостей я сопровождал на экскурсиях по городу. А после экскурсий объяснял, что это не совсем так, будто оперный театр является самым серьёзным архитектурным памятником Харькова, что памятник Тарасу Шевченко является вообще эксклюзивным по композиции (композиция один в один передрана с памятника Екатерине в Питере только с внесением коммунистических правок в "массовку"). Единственное, к чести скульптора, нужно упомянуть, что при предложении о переносе памятника в Киев в связи с изменением столицы, он категорически отказал, аргументируя тем, что памятник был вписан в архитектурный ансамбль именно Харькова. По тем временам от подобных предложений не отказывались и это, безусловно, был поступок.
Так вот, устав от проведения экскурсий после экскурсовода, я начал водить друзей по любимому городу сам и именно с тех пор у меня зародилась мысль о написании политически незаангажированного путеводителя по Харькову от его любящего сына. Идея так и не сбылась, но некоторые фрагменты в набросках сохранились. Читайте, друзья мои.
Часть 1. СЛОВАРЬ ДЛЯ ОБЩЕНИЯ С АБАРИГЕНАМИ
(Говорим по Харьковски)
Приятно иногда вспомнить, что ты, таки да, коренной ХАРЬКОВЧАНИН. Для кого как, а для меня это звуит!
Хочу, таки сразу, попросить меня пропардонить. Это не так, шобы история с этимологией. Словарев, доброй им памяти, господ Далей и Ожиговых, а так же геров Брокгаузев и Фронов мы не читамши, потому ведем базар о том как слышали и в чистую.
И так, в начале текста, я принес извинения за отсутствие подтверженной исторической и лингвистиической достоверности того, что далее последует. все источники по данной проблеме или личные домыслы или из архива ОБС (одна баба сказала). Здесь просто изложена наиболее примлемая (лично для меня) версия о происхождении большинства неологизмов Харьковского фольклора.
Один из интернет источников приводит следкющее определение:
"Харьковский диалект - это особый суржик - смесь российских слов и украинской лексики с частым добавлением немецких слов и слов на идиш (всемирный еврейский разговорный)". Диаспоры немцев и евреев в Харькове значительные. У них даже есть свои культурные центры - Дом Нюрнберга и Синагога, -- соответственно. Хотя правды ради следует признать, что, особенно в последнее врем, китайцев, вьетнамцев и т. д. всё же гораздо больше. Но эти господа храмов не строят и исторические ценности создавать не стремятся. Основное их занятие более прагматично и сводится к торговле. Нам следует с этим согласиться, ибо "Кан-Бей" (не уверен, что пишется именно так), являясь аналогом нашего "До дна" в Харьковском диалекте прижился бы вряд ли.
Итак, уважаемые, краткий Харьковский разговорник с пояснениями:
Ампулка-стержень шариковой ручки. Слово произошло от латинского ampulla - пузырёк, в котором находятся чернила для ручки. Харьковчане часто называют саму шариковую ручку ампулкой, объединяя стержень и каркас ручки в одно целое. (Кстати, Википедия также относит ампулку к исконно харьковским словам).
Аполонник - половник, большая разливательная ложка с длинной ручкой.