Addisabebe : другие произведения.

Корпус

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.23*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Человечество приходит на помощь инопланетной расе. Милитаризм во всей красе. Обновлено 10.12.12
  
  С самого детства я знал - от матери ничего не утаишь. Будь хоть трижды великим актёром, всё равно не поможет. Раскусит любую уловку. Потому, если хочешь что-то утаить, на глаза лучше не попадаться.
  - Саша, что-то стряслось?
  Её вопрос догнал меня, когда я пытался скрыться за штопанной-перештопанной занавеской, отделявшей мой личный закуток от общей комнаты. Должен же быть у человека кусочек собственного пространства!
   - С чего ты взяла, мама? Всё в порядке.
  Я вложил в голос максимум непринуждённости, но...
  - Иди-ка сюда.
  - Мама!
  - Иди-иди.
  Я, опустив голову, поплёлся к ней.
  - Ну чего...
  Она взяла меня за подбородок, внимательно осмотрела и укоризненно констатировала:
  - Опять подрался.
  - Скажешь тоже!
  - Саша, не ври. Я ведь тебя, как облупленного знаю. Подрался?
  - Да так... Ты не волнуйся. Козла одного проучил. Обычное дело!
  - Обычное?!
  - Да всё нормально. Я насовал, мне чуток прилетело. Ерунда! Все живы-здоровы. Завтра забудется.
  Чтобы от меня поскорее отстали, я сменил тактику:
  - Мам, я голодный. Прояви заботу о сыне: ведь живот к спине прилип.
  Мать тут же переключилась, пошла хлопотать на кухню.
  - Мой руки и за стол. Быстро! Еда стынет. - донеслось оттуда.
  Я напряг младшую сестрёнку Вику, чтобы та полила мне руки из ковша.
  Вода успела настояться и не была холодной. Я нарочно громко фыркал, чтобы рассмешить сестру, и она от души хохотала. Ей нравился наш ежедневный ритуал.
  - Саса, ты плинёс сто-нибудь вкусненькое?
  Вике шёл седьмой годик, у неё выпало два молочных зуба. Она умудрялась одновременно мило картавить и не менее мило шепелявить.
  - Прости, сестричка. Сегодня я пустой. Завтра постараюсь.
  - Холосо, только не забудь.
  - Не забуду, конечно.
  Мать с умилением смотрела, как я наворачиваю ложку за ложку. И хотя это был обычный разведённый суповой концентрат, мама приготовила из него настоящее чудо.
  Поскольку отец давно уже устроился на 'комбинат', мы сводили концы с концами. Денег как раз хватало, чтобы не протянуть ноги с голоду. Другим семьям приходится хуже. Даже не представляю, как они живут. Вернее, представляю. Полунищенское, полуголодное существование на редкие социальные подачки.
  Благополучие всей резервации зависит от 'комбината'. Но пока отец там работает (его даже собираются назначить бригадиром), нам ничего не грозит.
  Мать дождалась, когда я возьмусь за второе: сублимированное пюре с искусственной мясной подливой.
  - Был сегодня на бирже? - тихо спросила она.
  - Само собой, - кивнул я.
  На бирже труда полагалось отмечаться каждый день. Стоило пропустить хотя бы сутки без уважительной причины, и тебя могли 'откатить' в самый конец очереди.
  - И что сказали?
  Я вздохнул:
  - Старая песня, мама. Сказали, что пока вакансий нет, что мой порядковый номер в очереди со вчерашнего дня продвинулся вперёд на пятнадцать пунктов, и я теперь стою двести одиннадцатым.
  - Погоди... На прошлой недели ты был сто семидесятым.
  - Блатные, мама. Кто-то пропихнул своих родных или знакомых вне очереди. А может и взятку дал. Мам, неужели папа не может замолвить за меня словечко? Или на руку дать?
  - Вот станет бригадиром, тогда его слово будет что-то да значить. А взятку дать нечем, сыночек. Сам понимаешь.
  Я кивнул. Все, верно, нашей семье не до жиру. Хорошо хоть папа устроен. Это позволяет с оптимизмом смотреть хотя бы на завтрашний день. Мама - с тех пор, как всё началось, обычная домохозяйка. Никому не нужен её диплом архитектора и многолетний стаж работы в строительной фирме. Строят сейчас редко и делают это по технологиям Чужих.
  Мне довелось видеть, как возводили коттедж для папиного начальника цеха. За пару часов смастерили каркас из тонких, похожих на пластмассу, прутьев, которые легко гнулись, принимая нужную форму, но не ломались. Потом конструкцию залили какой-то пеной и всё - осталось только мебель занести, да подключить коммуникации.
  В Белом секторе и электричество есть, и газ, и водопровод с канализацией. А в нашем районе давно уже ничего не работает. Греемся от печек-конвекторов, топим их специальными энергетическими брикетами (говорят, это ещё одна из разработок Чужих), воду таскаем из колонок на улице. Удобства там же.
  Нет, если мне повезет, и я устроюсь на 'комбинат', можно будет оснастить жилище получше. В магазине много разных технических приспособлений продаётся, которые здорово облегчают быт, но и цены там будь здоров.
  Да и с работой прямо труба. Вакансий на 'комбинат' мало, освобождаются они редко. Иногда, правда, удаётся урвать какую-нибудь работёнку, в основном, в Белом секторе. Ну, там лужайку постричь, забор покрасить, собачку выгулять. Однако платят за это сущие гроши, к тому же там хватает и своей прислуги, а они за места держатся. Короче, не вариант.
  В дверь постучали. Стук был требовательный и настойчивый.
  Я приподнялся.
  - Мама, я открою.
  - Сиди, ешь. Сама справлюсь.
  - Хорошо. Только ты обязательно спроси, кто там. Мало ли.
  Грабителей и прочих лихих людей в наше время с избытком. Что поделать - работы практически нет, семьи кормить надо. Вот и выходят некоторые отчаявшиеся на большую дорогу. Правда, днём шалят редко, опасаются привлечь внимание, но всякое бывает. Лучше подстраховаться.
  - Кто там? - опасливо спросила мать.
  В ответ властно прозвучало:
  - Откройте! Полиция.
  Я едва не поперхнулся. В душе зашевелились нехорошие подозрения. Неужели из-за драки? Впрочем, чего это я: когда полицаям было дело до наших потасовок? Они смотрели на это сквозь пальцы: лишь бы друг друга не поубивали.
  Щёлкнул дверной замок, доски пола прогнулись под чьей-то массивной тушей. Ну да, в полицейские сморчков не берут. Самые доходяги из них на полголовы меня выше и раза в два шире.
  - День добрый. Я ищу Александра Самойлова. Есть тут такой?
  Я снова похолодел. По мою душу оказывается.
  - А что случилось, господин...
  - Младший инспектор Арудов, - представился полицейский.
  Он, не спрашивая разрешения, вошёл на кухню, и та разом уменьшилась в размерах. М-да, вот уж кабан, так кабан!
  - Ты Александр Самойлов?! - Арудов ткнул в меня толстым как сарделька пальцем.
  - Да, - сказал я и поднялся из-за стола.
  Тон, которым задавал вопросы полицейский, не предвещал ничего хорошего.
  - Собирай манатки, парень, и двигай за мной в участок.
  - Господин инспектор, что случилось? - всплеснула руками мать. - Почему вы забираете моего сына?
  - Ваш отпрыск устроил сегодня драку, в которой серьёзно пострадал сын одного из менеджеров 'комбината'. Такое с рук не сходит.
  - Саша, это правда? - уставилась на меня мать.
  - Господин полицейский, я действительно начистил сегодня морду одному типу. Но, во-первых, он едва не изнасиловал девушку, во-вторых, это было неподалёку от биржи - там только наши, городские, ошиваются. Из Белого сектора туда не ходят.
  - Оправдываться перед следователем будешь, - буркнул Арудов. - Одевайся, обувайся, документы бери и в участок. Как водится, вперёд и с песней.
  Он похлопал рукой по пистолетной кобуре, намекая, что лучше ему не перечить.
  - Сашенька, как же так? - всхлипнула мама.
  - Всё будет нормально, - обнял её я. - Скорее всего, это недоразумение. Разберутся и скоро отпустят. Вы, главное, за меня не беспокойтесь. Папе скажи.
  Мать мои слова не обманули. Она заплакала сильнее.
  Полицейский насмешливо хмыкнул. Кажется, он получал удовольствие от чужих страданий.
  - Что будет с моим сыном? - спросила мама.
  - Сначала посидит в обезьяннике. Потом к нему придёт следователь и предъявит обвинение.
  - Насколько всё серьёзно, господин полицейский?
  - Не знаю. Зависит от статьи, по которой он пойдёт, - пожал плечами инспектор. - В лучшем случае отделается штрафом или исправительными работами.
  На шум прибежала Вика. Она стояла на пороге, хлопала глазками, а по щекам её катились маленькие слезки. Сестричка поняла, что творится неладное.
  - Господин полисейский, засем вы забилаете насего Сасу?!
  - Уберите девчонку, - потребовал Арудов. - Быстрее.
  Мама взяла Вику за руку, отвела за занавеску, стала её успокаивать.
  - Давай, парень, шурши быстрее, - снова заговорил со мной полицейский. - Думаешь, у меня других занятий нет?
  Затем он грубо вытолкнул меня из квартиры, не дав попрощаться с родными. Хотя, я был этому даже рад - было тяжело видеть заплаканное лицо мамы и зарёванную Вику. Для сестрички мой уход вообще был настоящей трагедией. Хорошо хоть папа пока на работе и ничего не знает.
  Возле подъезда был припаркован жёлтый полицейский фургон. Задняя дверца распахнулась.
  - Залезай, - приказал Арудов.
  Надевать на меня наручники не стали.
  В арестантском отсеке никого, кроме меня, не было. Я сел на жёсткую холодную скамью и стал думать.
  За решётчатым окном мелькали деревья, дома, изредка другие автомобили: в основном, грузовые. Легковушки имелись только у обитателей Белого сектора. В наш район те заезжали крайне редко, только когда у хозяев находились тут какие-то сверхважные дела.
  Фургон остановился, лязгнул замок.
  - Выметайся, - велел стоявший возле двери Арудов.
  - Вы меня отпускаете? - неправильно истолковал его слова я.
  - Ага, - ухмыльнулся он. - Держи карман шире. Иди впереди меня... сиделец.
  Мы зашли в участок. Меня провели мимо сидевшего в стеклянном аквариуме дежурного, который даже не посмотрел в мою сторону. К его уху была приложена трубка, и он тихо переругивался с собеседником на том конце провода. Напротив аквариума находилась скамейка, на которой сидели двое: мужчина и женщина средних лет. Они затравленным взором следили за каждой манипуляцией дежурного. Видимо, от того что-то зависело в их дальнейшей судьбе.
  Мы прошагали по длинному и прямому коридору без окон, оказались в огромной и шумной комнате, где у меня сразу разболелась голова: десятка полтора полицейских будто старались перекричать друг друга и немногочисленных посетителей. Я с трудом ухватывал обрывки слов и фраз, и они никак не желали складываться во что-то осмысленное. Странная тарабарщина звучала у меня в ушах.
  И здесь никто не стал уделять мне внимания, будто меня не существовало в их чрезвычайно насыщенной реальности.
  - Чего встал? - разозлился Арудов.
  В итоге он запер меня в 'обезьяннике' - небольшом узком помещении, отделённом от остального мира решёткой. Здесь уже находился дедок преклонных лет, от которого ужасно воняло мочой, и две потрёпанные девицы, чей род занятий не вызывал у меня ни малейших сомнений. Я даже знал, на каком пятачке они обычно стоят, ожидая клиентов.
  Увидев меня, девицы захихикали.
  - Иди к нам, сладенький. Составь компанию.
  Я ответил натянутой улыбкой и отсел подальше: и от них, и от пропитанного мочой деда. Тот сладко похрапывал. На его жёлтом нездоровом лице застыло дебильное выражение.
  Отстав от меня, проститутки зашушукались. Меня их разговор не интересовал. Стоило поразмыслить о том, во что я вляпался, и как можно выпутаться из передряги с минимальным ущербом. Лучше бы отделаться исправительными работами - штраф нашей семье не потянуть, придётся влезать в долги. О более серьёзном наказании я даже не помышлял. Ну, подумаешь, драка. У нас их штук по десять на день происходит. Тем более, тот урод был полностью не прав. Нельзя брать девушку силой.
  Через полчаса пришёл всё тот же Арудов. Он отвёл меня в кабинет к следователю.
  За столом сидел угрюмый тощий мужик, с видом обиженного жизнью, хотя я догадывался, что его жалованье раз в десять больше, чем у моего отца. Перед моим приходом следователь читал какую-то папку.
  - Садись, Самойлов, - сказал он, отодвигая её от себя.
  - Спасибо.
  Я опустился на табурет, ножки которого были привинчены к полу.
  - Моя фамилия Евстратов. Я следователь по твоему делу. - Он направил на меня свет от настольной лампы.
  Я прищурился, но максимально дружелюбно произнёс:
  - Приятно познакомиться с вами.
  - Что скажешь?
  - Насчёт чего, господин следователь?
  - Да всё о том же: с какой стати ты нанёс тяжкие телесные повреждения Максиму Петровичу Дуленко?
  - Простите, господин следователь, впервые о нём слышу, - ни капельки не покривил душой я.
  Следователь подал мне фотокарточку. С неё на меня смотрел прыщавый юнец с низким лбом дегенерата. Именно он тискал в кустах отчаянно вырывавшуюся девчонку. Я проходил мимо, услышал её крик о помощи, быстро ринулся туда и рывком поднял урода: тот уже устраивался между ног жертвы. Драться в нашем районе умели все, но этот крендель оказался настоящим хлюпиком - потерял сознание и рухнул на землю уже после второго удара. Правда, успел перед этим зафинтилить мне в глаз. Всё же кто-то его видать натаскивал.
  - Узнаёшь, Самойлов?
  Ладно, козёл сам напросился.
  - Узнаю. Этого гада я полном смысле слова снял с девушки, которую он пытался изнасиловать.
  На стол легла вторая фотография.
  - Вы о Светлане Толкуновой говорите?
  - Ну да. Это она. Спросите у неё, она подтвердит.
  Следователь торжествующе усмехнулся.
  - У Толкуновой другая версия событий. Именно вы напали на неё, и если бы не господин Дуленко, который по счастливому стечению обстоятельств оказался поблизости, её чести был бы нанесён значительный урон. Вот прочитайте. Это её свидетельские показания.
  Он пододвинул мне бумажку.
  Так, 'Я, Светлана Тимофеевна Толкунова, год рождения ... подверглась нападению хулигана, в котором впоследствии опознала Александра Самойлова... Если бы не вмешательство господина Дуленко, негодяй мог бы взять меня силой... В отместку Самойлов жестоко избил моего спасителя...С моих слов записано верно...'
  Я с ужасом отодвинул от листа с показаниями Толкуновой, будто болотную гадюку.
  - Господин следователь, всё было не так! Это ложь, от начала до конца.
  - Да-а-а?! - с ехидцей протянул Евстратов. - У меня есть показания пострадавшей и свидетеля, которые абсолютно не противоречат друг другу. А что есть у вас, молодой человек?
  - Устройте мне очную ставку с этой Толкуновой. Уверен, тогда она расскажет правду.
  - А с какой стати ей сейчас лгать? - с видом кошки, добравшейся до заветной миски со сметаной, потянулся Евстратов.
  - Её либо запугали, либо подкупили. Я слышал, что этот ваш Дуленко сын какой-то большой шишки...
  - Петра Ивановича Дуленко, главного технолога комбината.
  - Ну вот... сами видите. Такой человек... Он ведь многое может. - Я понимал, что напрашиваюсь, но уже не мог ничего с собой поделать.
  Трах! Кулак следователя с треском врезался в столешницу. На пол полетели папки с бумагами. Евстратова буквально затрясло.
  - Ты... - он похоже не находил слов. - Тля, дерьма кусок! Что ты себе позволяешь?! Как ты можешь такое говорить?!
  Успокоившись, он промокнул платком выступивший на лбу пот.
  - Короче, Самойлов, ты влип. Влип по самые гланды. У тебя будет срок за попытку изнасилования, - он загнул первый палец. - За тяжкие телесные побои, - следователь загнул следующий палец. - Ну и поверь, мы ещё что-то найдём. А теперь можешь убираться.
  Он нажал кнопку звонка, на который явился мрачный, словно туча, Арудов.
  - Убери этого хмыря с глаз моих долой. И ещё, - он зловеще ухмыльнулся. - Посади-ка ты его к Сутулому.
  Полицейский недоверчиво посмотрел на Евстратова, думая, будто ослышался.
  - Но, господин следователь...
  - Я сказал - к Сутулому! - Кулак следователя рубанул воздух. - Пусть пообщаются.
  Теперь Арудов вёл меня куда-то вниз по бетонным ступенькам.
  - Слушай меня, парень, - заговорил он, когда мы оказались в одиночестве. - Не знаю, что ты натворил на самом деле, но Евстратов перегибает палку. Сутулый - убийца. Для него шею тебе сломать, что два пальца об асфальт. И сидит он в камере смертников. Со дня на день ему крышка. Однако можешь мне поверить - его это не сломило. Только взбесило разве. Не знаю, будет ли у тебя возможность позвать на помощь, но если что - кричи. Я предупрежу дежурного. И ещё - как бы тебе ни хотелось, постарайся не спать. Продержись хотя бы одни сутки. Возможно, завтра Евстратов передумает. Он ведь не дурак и всё понимает.
  В камере смертников не было ничего похожего на койку. Только голый пол и холодные сырые стены. Почти под самым потолком маленькое окошко с решёткой. Слабо светила лампочка на потолке.
  При её свете я с трудом разглядел тёмное пятно в углу, оказавшееся плотно скроенным мужчиной лет сорока с седыми, будто посыпанными мукой волосами, очень жилистого, с большими руками и с толстой шеей по которой туда-сюда быстро бегал огромный кадык. Его 'рыбьи', на выкате, глаза снуло смотрели на незваных 'гостей', однако я физически чувствовал, как внутри черепной коробки Сутулого происходит борьба эмоций, и одна, кажется, побеждала.
  - Что, за мной? - с хриплой яростью вдруг спросил он. - На тот свет спровадить пожаловали?
  - Успеешь ещё, - пряча от Сутулого взгляд, произнёс Арудов. - Постояльца тебе привёл. Ты уж постарайся, не обижай его, - с нажимом добавил он.
  - Не обижу, - проскрипел убийца и повернулся спиной.
  Дверь за мной закрыла.
  - Ну как, бздишь уже? - по-прежнему не оборачиваясь, спросил Сутулый.
  - Есть такое, - признался я, не зная, что делать.
  Мысль о том, что предстоит провести как минимум сутки с этим исчадием, приводила меня в ужас.
  - Правильно, - похвалил Сутулый. - Бзди дальше.
  Он сел на корточки в углу. Я попытался последовать его примеру, но Сутулый снова налился яростью. Лицо его приобрело ярко-свекольный цвет. В полутьме, царившей в камере, я не столько видел это, сколько чувствовал.
  - Стой где стоишь, - рявкнул он.
  - Почему? - удивился я.
  - Потому что я тебе не разрешил садиться, - старательно выговаривая каждое слово, произнёс Сутулый. - Без моего разрешения даже пикнуть не смей. Если тебе, конечно, жизнь дорога.
  - Дорога, - согласился я и продолжил стоять.
  Сутулый погрузился в одному ему ведомые раздумья. Прошло не меньше часа, у меня ощутимо начали болеть ноги, я со стоном помассировал их, но убийце не было до меня никакого дела.
  Будь что будет, решил тогда я, сполз по стенке и с нескрываемым удовольствием вытянул гудевшие конечности.
  - Да ты борзой, парень, - не замедлил откликнуться сокамернику, но показалось ли мне это или нет - в его голосе слышалось одобрение.
  - Есть маленько.
  - Ну поборзей ... пока жив, - многозначительно хмыкнул Сутулый.
  - А что - убьёшь меня?
  Он пожал плечами.
  - Как настроение будет.
  - Постараюсь до завтра его не портить, - пообещал я.
  Сутулый неожиданно рассмеялся. Вот уж не ожидал, что у такого человека может оказаться столь приятный смех.
  - Да ты прямо Петросян, - вытирая с глаз выступившие слёзы, признался он.
  Я понятия не имел, кто такой этот Петросян, но задавать наводящие вопросы поостерегся.
  Игра в молчанку продолжилась. Сутулый вновь впал в прострацию и ничего происходящее вокруг его не интересовало. Из ступора он вышел, когда в камеру принесли ужин.
  - Ага, чмори, хавчик притаранили, - оживился сокамерник. - Заноси в темпе.
  Полицейский, который держал в руках пластиковые контейнеры с едой, невольно попятился.
  - Да ты не ссы, я сегодня добрый, - махнул рукой Сутулый. - Передай своему бугру спасибо, что кореша прикольного подогнал. Хоть побазлать можно, не всё ж с вами, гандонами.
  И он подмигнул мне.
  Полицейский оставил контейнеры прямиком на полу и убрался, стараясь не показывать нам спину.
  - Жри быстрее, - предупредил сокамерник. - Этот пластик не обычный, его Чужие поставляют. Минут через десять сам расплавится. Если не успеешь - останешься голодным.
  Кормили в тюрьме желе, мерзким на вид и не менее противным на вкус. Но оно оказалось на редкость питательным. Во всяком случае, голод отступил моментально. Есть приходилось руками, буквально насильно впихивая в себя комки желе.
  Кроме того я впервые наблюдал, как самоликвидируется инопланетный пластик. Сначала контейнер потеплел в руках, я сразу поставил его на пол, через несколько секунд посуда резко деформировалась, потеряла очертания, а потом расплылась лужей. Ещё чуть-чуть, и от неё и вовсе не осталось следа.
  - Это называется стопроцентно экологически чистым материалом, - пояснил Сутулый. - Хотя не очень-то бы я верил тому, что нам Чужие втюхивают. И сами они гнилые, и товар у них с гнильцой.
  Тусклый свет погас. Что-то зажужжало, и из стены выехали два лежака: без одеяла и подушек.
  - Отбой, - сказал сокамерник. - Ты как хочешь, а я посплю. Нет уверенности, что на том свете удастся. Добирать буду на этом.
  Он быстро захрапел, а я лежал с открытыми глазами, боясь, что в любую секунду вполне вменяемый с виду сокамерник проявит свою звериную сущность. Каким бы миролюбивым ни казался убийца, но кто знает, что перемкнёт в его голове через секунду? В ушах до сих пор звенело предупреждение Арудова. Не спать! Не спать! Не ...
  Видимо, сон, в который я всё же провалился, оказался неглубоким. Это меня и спасло. Пусть сокамерник и старался двигаться бесшумно, но в пустой камере каждый звук становился гулким, многократно усиливаясь.
  Сутулый склонился надо мной, протянул руки. Я услышал его тяжёлое дыхание с каким-то присвистом.
  Мне не хотелось убивать или самому становиться убийцей. Оставалось одно: надежда на то, что в сокамернике человеческое превалирует над животным.
  - Не надо, - стараясь быть спокойным, сказал я. - Пожалуйста.
  Тело напряглось, готовое в любую секунду сорваться в прыжок. Я уже знал, что и как буду делать, если слова на Сутулого не подействуют.
  Сокамерник хрипло задышал, а потом резко отпрянул, произнеся сдавленным голосом:
  - Прости, дружище. Иногда бывает так трудно удержать себя в руках.
  Естественно, что до утренней побудки, после которой лежаки исчезли в стене, мы не спали. Молча валялись и ждали рассвета.
  - Самойлов, выходи. К тебе пришли, - сказал неизвестный полицейский, появившийся в камере после завтрака..
  Я надеялся, что встречусь со своими, матерью или отцом, но меня привели к адвокату.
  Выглядел он устало, мучился похмельем и ничего нового не сообщил
  - Всё крайне серьёзно, парень. Дуленко подал на тебя иск. Рыбакова, к твоему счастью, ничего подавать не стала - а то бы загремел ещё за изнасилование.
  - Значит, в ней всё же совесть проснулась.
  - Парень, когда имеешь дело с такими, как Дуленко-старший, надо плясать под их дудочку. Думаю, теперь ты это уяснил. Моли Бога, чтобы он не отыгрался ещё и на твоём отце. Достаточно только одно слово Дуленко-старшего, и папашу твоего с работы попрут. Если уже не попёрли.
  Я поник головой. Если отца выгонят с 'комбината', наша семья обречена. Как тогда жить... А мне, если всё же получу срок, дадут 'волчий билет', с ним никуда не устроишься, даже болонок выгуливать не возьмут.
  - Скажите, это родители вас наняли?
  - Смеёшься?! У них, даже если они всё имущество заложат и кредитов наберут, столько денег не наберётся. Я общественный адвокат, буду защищать тебя на деньги налогоплательщиков, но говорю сразу - дело твоё труба.
  - Что мне светит?
  - Лет пять тебе впаяют, а потом ещё столько же будешь горбатиться, выплачивая Дуленко материальный ущерб.
  - А как-то доказать, что это он напал на девчонку, пытался её изнасиловать, можно?
  - Да ты с дубу рухнул, Самойлов! Даже если у тебя будет сотня свидетелей, говорящих в один голос, что ты тут не при чём, поверят Дуленко-младшему.
  - И если Толкунова правду расскажет?
  - Сам-то веришь? Скажет она! Думаешь, я не знаю, как это делается? Знаю и очень хорошо. Старший Дуленко подсуетился, тебе с ним тягаться не с руки. Потому настраивайся на отсидку. Ну, годик, мне может, удастся скостить, сумму иска чуток уменьшу. Хотя это не факт, и особо обнадёживаться не стоит.
  - Понятно.
  - Я слышал, тебя в камеру к Сутулому запихнули. Это так?
  - Да.
  - И как спалось?
  - Замечательно, - фыркнул я.
  - Сутулый - псих. Давай похлопочу, чтобы тебя в другую камеру перевели.
  - Думаете, там народ поприличней будет?
  - Не думаю - знаю. Так что скажешь: договориться о переводе.
  - Сделайте милость. Только не знаю, выйдет ли это у вас. Очень уж на меня следователь разозлился.
  - Евстратов?! Ну, он скотина ещё та. Злопамятный гад. Хотя и на него управа найдётся. Вытащу я тебя из этой камеры. Прямо сегодня и сделаю, пока Сутулый тебе голову не открутил.
  - Он может, - признался я. - Из-за него полночи не спал.
  - Да я по глазам сразу понял. Днём он ещё туда-сюда, вполне вменяемый, а вот ночью...
  Адвоката вдруг пробило на откровенность. Он приблизился ко мне и заговорил доверительным тоном.
  - Кстати, Сутулого тоже я защищал.
  - Интересное совпадение, - кивнул я.
  Меньше всего на свете мне хотелось вернуться в камеру, и я был готов болтать на любые темы, лишь бы отсрочить неизбежное.
  - Брось! Какое совпадение! Общественных адвокатов всего трое, дежурим мы по очереди. Так что каждый третий клиент в стенах этого заведения - мой. Голая статистика.
  - Понятно. И что, этот Сутулый, с самого рождения был психом?
  - Да как тебе сказать. Считался нормальным семьянином, на 'комбинате' работал. А потом попал под сокращение, опустился, что-то у него в башке щёлкнуло, и однажды ночью он перерезал всю свою семью. Только он всё на Чужих сваливает. Дескать, оказавшись на мели, вызвался добровольцем на их медицинские эксперименты, они в нём покопались, и в итоге получился такой вот маньяк.
  - И что, про Чужих - это правда?
  Адвокат отмахнулся:
  - Враньё это чистой воды. Мы специально Чужих запрашивали, получили ответ, что они даже о существовании какого-то там Корнеева (это его настоящая фамилия) не подозревали. И уж тем более никаких экспериментов над ним не проводили.
  Я усмехнулся.
  - А если бы проводили - признались бы в этом?
  Собеседник нахмурился, но ничего не ответил. И, похоже, совсем забыл о своём обещании перевести меня в другую камеру.
  Сутулый, кстати, очень удивился, когда увидел меня в дверях.
  - Надо же! А я думал, что больше мы с тобой не встретимся.
  - Какое-то время вместе воздух покоптим.
  - Отлично. Не так скучно будет.
  Уже наступил вечер, меня больше не вызывали - ни к следователю, ни к адвокату. Сутулого тоже никуда не дёргали. Он молча сидел, погружённый в свои мысли.
  Перед отбоем я предупредил его:
  - Пожалуйста, не надо ничего со мной делать. Я не железный, всегда оставаться начеку не смогу, но если ты меня убьёшь, завтра тебе просто будет не с кем разговаривать.
  - Не волнуйся, пацан. Я сдержусь, чего бы мне это ни стоило.
  Я вспомнил слова адвоката и, не задумываясь о последствиях, спросил:
  - Я слышал, будто все твои проблем от Чужих. Это правда?
  - Ну ты спросил, - произнёс он.
  - А что - нельзя?
  - Да как тебе сказать. Мне столько раз твердили, что Чужие тут не при чём, и мозги у меня сами по себе набекрень съехали, что я уже сам в это дело поверил.
  - Мне можешь рассказать правду.
  - Тебе интересно? - удивился Сутулый.
  - А чем ещё заниматься? Давай поболтаем.
  - Ты уверен? Знаешь, это не самая весёлая история...
  - Уверен. К тому же и самому не до шуток.
  - Ладно, сам напросился.
  До очередного сокращения кадров Сутулый имел вполне нормальную фамилию и нормальную семью. Потом всё резко изменилось. Он долго искал другую работу, но найти не смог. Тут и молодые-то пристроить себя не могли, а если ты в возрасте? Пиши - пропало.
  Кончилось тем, что совсем отчаявшийся мужик клюнул на предложение, сделанное ему на бирже труда. Чужим для каких-то экспериментов требовались добровольцы, обещали хорошие деньги. Он согласился.
  Что с ним было дальше - навсегда стёрлось из памяти. Он будто заснул и проснулся уже через полгода, очнувшись у себя дома. А потом вдруг услышал в черепной коробке властный голос 'Пойди и убей!' И никаких сил справиться с этим приказом у него не нашлось, ноги сами понесли его в спальню жены, а потом в детскую.
  С той поры голос навещал его неоднократно, а потом Сутулый перестал уже разбирать, кто и что ему велит. Он стал убивать, наслаждаясь процессом.
  Полиция напала на его след, состоялся суд, теперь мой сокамерник ждал исполнения приговора.
  - Тебе страшно умирать? - спросил я.
  Он, немного помолчав, ответил:
  - Нет. Страшно то, что я не могу отомстить тем, кто сделал это со мной.
  - Думаешь, это Чужие?
  - Не думаю. Я уверен. Я встречал и других... Мы были подопытными крысами, Чужие что-то хотели сделать из нас, но у них не получилось. Тогда они выпнули нас, как отработанный материал.
  - Даже зная, что вы будете творить?
  - Парень, а разве ты не понял, что им плевать на нас?! Наверное, они веселятся, наблюдая, как мы режем друг другу глотки. Так что не забивай себе голову. Держись от них подальше, и может, доживёшь до старости, хотя я в этом отнюдь не уверен. Быть может, завтра им надоест возиться с нами, и они просто сотрут человечество с лица Земли.
  - Но ведь они вмешались, когда началась атомная война. Не дали нам истребить всё до конца.
  Сутулый хрипло засмеялся.
  - А ты уверен, что эта война не началась с их подачи? Что это не они стравливали государства, снабжали военных своими технологиями для убийства? Ну а потом пришли все в белом, когда от нас осталась горстка миллионов. Мы ещё могли принести им пользу. Потому людей и оставили. Построили резервации и 'комбинаты', бросили подачку со своего стола. Человечество вырождается. Пройдёт время, и никто не вспомнит, что были когда-то такие 'хомо сапиенсы'.
  Я отвернулся к стене. Сутулый говорил страшные вещи. Собственно, мне приходилось слышать подобное и от других, но в ночной темноте камеры его слова звучали убедительно. Слишком убедительно. Хотя... может, у меня чересчур разыгралась фантазия. Чужие действительно пришли в тот момент, когда казалось, что пройдена точка невозврата. Они спасли нас, вернее немногое, что сохранилось от человечества, и мы должны благодарить их за то, что есть.
  Очевидно, в наш ужин что-то подмешали. Утром Сутулого уже не было в камере. Я проснулся совершенно один, так и не поняв, когда и куда он делся.
  Потом появился Арудов.
  - Пойдём, парень, - велел он.
  - Что случилось?
  - Сейчас узнаешь, - хмыкнул он. - И не бойся, сокамерник твой больше не вернётся. Вообще не вернётся.
  Внутри меня что-то оборвалось.
  - Что с ним?
  - Приговор приведён в исполнение. Рутинная процедура. Ты не волнуйся, он умер быстро, ничего не почувствовав.
  Я шёл словно заведённый, голову сверлила одна мысль: как же так? Был человек и вдруг всё... нет его.
  - Да не переживай так за него! - плюнул на ходу Арудов. - Псих, убийца... Переживать надо за тех, кого он на тот свет спровадил. А он заслужил.
  Я кивнул. Двигала мной отнюдь не жалость, просто я не привык сталкиваться с такой запланированной смертью. И отнюдь не собирался отбеливать того, чьи руки по локоть в крови. Тем более, Арудов прав - он и впрямь псих. Легче всего на Чужих стрелки перевести, лишь бы себя оправдать.
  Мне казалось, что Арудов ведёт меня к следователю, на крайний случай к адвокату, но я ошибся и был безмерно удивлён, увидев в кабинете человека в военной форме.
  - Самойлов? - строго спросил он.
  - Так точно, - невольно вырвалось у меня уставное.
  Он бросил на меня одобрительный взгляд.
  - Ну что, парень, поздравляю тебя.
  - С чем, господин майор?
  Отличать воинские звания меня научил ещё папа.
  - С тем, что родина доверила тебе честь поступить на службу в русский военный корпус. На твоё счастье было принято решение о приведении корпуса к штатной численности. Нам нужны солдаты, сынок. Если ты соглашаешься, с тебя снимаются все выдвинутые обвинения, твоя семья получает денежную компенсацию, а ты становишься на денежное и прочее довольствие в рядах корпуса.
  - А что будет, если я откажусь?
  - Отсидка в тюрьме, крупный денежный штраф. К тому же, до моего сведения довели, что вчера твой отец был выставлен с работы. У него 'волчий билет', сынок. Тебе спасибо. Так что скажешь, Самойлов?
  Я сглотнул вязкий комок слюны.
  - Скажу, что согласен, господин майор.
  - Тогда ладушки. Сейчас я тебя оформлю. Поставишь парочку подписей - и всё, ты боец корпуса. Служба Родине - почётна и трудна. Пять лет будешь на полном государственном коште: обут, одет и накормлен.
  - А где именно служить-то, господин майор?
  - Куда направят, там и будешь, сынок.
  Майор вывалил на стол кипу бумаг, отобрал нужные и по очереди подавал мне для прочтения и росписи. В смысл я особо не вникал. Надо быть юристом-крючкотвором, чтобы сходу понять, где тебя 'обувают'.
  Покончив с формальностями, вербовщик пожал мне руку и пояснил, что я теперь человек казённый и потому без всяких яких должен отбыть в расположение учебной базы, где из меня сделают человека. И никаких свиданий с родственниками, включая отца и мать. 'Они от нас получат всю исчерпывающую информацию. А тебе, боец, на пустяки отвлекаться не стоит'.
  Напротив кутузки стоял видавший виды бортовой 'Камаз', в кузове которого уже сидела дюжина парней примерно моего возраста. Меня подвели к машине, велели лезть внутрь.
  Во время поездки я перекинулся парой слов с соседями. Большинство завербовали на бирже труда. Всё равно работы не предвиделось, и армия казалась многим палочкой выручалочкой.
  Наш 'Камаз' не был единственным, мы пристроились в хвост целой колонны, которая натужно урча моторами понеслась по старому шоссе.
  Я догадывался, куда нас везут. Километрах в пяти от города находилась воинская часть. Она была кадрированой, службу тащили десятка полтора офицеров и примерно столько же сержантов-контрактников. Окрестные пацаны наладили с контрактниками отношения, те с удовольствием выменивали на еду и выпивку остатки армейской амуниции. У меня самого дома были занычены противогаз, пистолетная кобура и парочка автоматных патронов.
  Немного погодя, догадки подтвердились. Мы въехали в открытые ворота части. Я уже привык к пустоте, царившей за высоким забором из бетонных плит, с пропущенной поверх них колючкой, к тому, что на КПП обычно дежурит какой-нибудь улыбчивый сержантик, охотно болтающий с детворой и жалующийся на выжившее из ума начальство.
  Но сейчас всё было серьёзно. Территорию охраняли увешанные с ног до головы оружием солдаты в касках и бронежилетах. Откуда только взялись эти терминаторы?
  По команде мы вылезли из машин, кое-как построились в три шеренги.
  К нам подскочил бугай сержант с белой повязкой на руке, на которой было написано 'инструктор'.
  - Слушай меня, воины. Вы теперь доблестный пятый взвод второй роты, я ваш непосредственный командир - сержант Рогачёв. Запоминайте сразу, второго раза не будет. А теперь на медкомиссию, за мной бегом марш!
  В узком и тёмном коридоре медпункта было тесно, скопилось несколько сотен раздетых до пояса молодых людей. Я настроился на долгое ожидание, но конвейер работал быстро и чётко. Не прошло и двадцати минут, как я уже стоял посредине большой комнаты, а напротив за столами восседали военные врачи в белых халатах, поверх мундиров, и офицеры с общевойсковыми эмблемами на рукавах. До этого момента меня успели поместить в какую-то капсулу, которая, очевидно, сняла с меня кучу медицинских показаний. Думаю, это была очередная разработка Чужих. С подобной техникой мне не то чтобы сталкиваться не приходилось, я о ней вообще не слышал.
  - Александр Самойлов, вы признаны полностью годным к прохождению военной службы, - вынес вердикт председатель комиссии.
  Интересно, как бы со мной поступили, если бы это было не так - ведь я уже заключил контракт на службу?
  После комиссии всё тот же сержант-инструктор велел нам бежать на склад за обмундированием. Там за конторкой орудовал усатый старшина с опухшим лицом. Он спрашивал, какой у кого размер, уходил куда-то вглубь и возвращался со стопкой одежды и новыми, одурительно пахнущими сапогами.
  - Что будет с нашей гражданкой? - поинтересовался я у старшины.
  - Соберём и отправим домашними, - ответил тот и с невозмутимым видом распустил на тряпки вполне добротную джинсовую курточку парнишки, стоявшей в очереди передо мной.
  Сразу переодеваться не разрешали. Предстояла помывка в бане. Горбоносый смуглый сержант выдавал каждому на входе маленький кусочек мыла, мочалку и полотенце.
  - После бани все полотенца сдать мне. У кого подрежут - лучше не подходите, башку отвинчу, - 'ласково' предупредил горбоносый.
  Рогачёв мылся вместе с нами. Пока мы скидывали с себя гражданскую одежду, он поманил к себе пальцем высокого нескладного парня из нашего взвода:
  - Эй, белобрысый, сюда иди.
  Тот послушно потопал выполнять приказание.
  - Значит так, боец, слушай боевой приказ. До конца помывки ты должен спи... спионерить два полотенца у другого взвода. У своих трогать категорически запрещается. Выполняй.
  - Товарищ сержант... - заканючил белобрысый.
  - Боец, я не понял, - сделал недоумевающее лицо инструктор. - Ты что, собираешься обсуждать приказ старшего по званию?! Да ты у меня сегодня ночью на толчке умирать будешь. И учти, теперь ты должен принести мне не два, а четыре полотенца. Всё, время пошло.
  Белобрысый убито побрёл вдоль раздевалки. Интуиция мне подсказывала, что аналогичные поручение уже раздавали сержанты других взводов, потому, на всякий случай, я решил убрать своё полотенце от греха подальше, засунув его между ручками стоявших в раздевалке больших деревянных кресел.
  В святая святых каждой бани - парилку - новобранцев не допускали. Оттуда слышалось довольное фырканье сержантов. С трудом разыскав свободную шайку, я кое-как помылся в едва тёпленькой воде. Впрочем, после камеры, это было даже приятно.
  Закончив мытьё, вернулся в раздевалку и обнаружил, что незнакомый новобранец с огромными раскидистыми ушами-'локатарами' нашёл мою прятку и пытается стянуть полотенце.
  - Эй, боец, ты чего? - накинулся я на него, предвидя возможные разбирательства с Рогачёвым. Ведь как гласит слегка окультуренная армейская мудрость: 'В армии не говорят 'украли', в армии говорят 'потерял''.
  Лопоухий испуганно отскочил, но тут он встретился взглядом с взглядом своего сержанта, и это заставило воришку вновь кинуться ко мне, чтобы самым наглым образом вырвать у меня из рук моё же полотенце.
  Я прекрасно понимал, что сам новобранец никогда в жизни бы не решился украсть чужую вещь, что он боится своего инструктора до смерти и от страха готов пойти на всё, даже на столь наглое воровство, если не сказать - грабёж. Ещё я догадывался, что инструкторы, таким образом, ищут среди нас слабые звенья, потенциальных чмощников, судьба которых незавидна уже с первых минут службы. Мне было жаль лопоухого, но с другой стороны - он сам затягивал на собственной шее верёвку.
  Я не стал бить его, просто оттолкнул ладонью, но этого хватило, чтобы парень упал на пятую точку и поскользил по мокрому кафельному полу чуть ли не на другой конец раздевалки.
  - Млин, воин, ты в натуре борзой?
  Инструктор лопоухого почти неуловим движением оказался возле меня, последовал столь же незаметный, но резкий тычок в живот. Сержант знал, куда бить, дыхание у меня перехватило, я согнулся, а едва отдышавшись, резко распрямился, рассчитав так, чтобы ударить головой в нижнюю челюсть обидчика. Признаюсь, мне было плевать на то, что последует потом, что со мной сделает этот сержант и его дружки. Я просто знал, что если не попытаюсь защититься, из меня сделают такого же чмощника, как и тот лопоухий, с которого всё началось.
  Н-гав, что-то лязгнуло у меня над ухом, обидчик отшатнулся и едва не упал, в последний момент его успел подхватить Рогачёв.
  - Веня, - ласково заговорил он мычащему и хватающемуся за рот сержанту. - Чего это ты на моих лезешь? Тебе что, своих недостаточно?
  - Убью, суку. Зарою, - не разжимая губ, заговорил тот.
  - Это я его убью, а потом зарою, - с прежней ласковостью заговорил Рогачёв. - Но если ты на него хоть палец подымешь, так я и с тобой то же проделаю. К своим топай, Веня.
  - А ты, оголец, ко мне подойти, - велел он мне.
  Я подошёл.
  - Ближе.
  Я сделал ещё один шаг и тут же полетел на пол. В мою грудную клетку будто врезали молотом.
  - Как фамилия?
  - Самойлов, - потирая рукой грудь, сказал я.
  Желание дать 'ответку' испарилось само собой.
  - Это, молодой и борзый, называется 'пробой фанеры', - пояснил сержант. - Процедура рутинная и болезненная, однако пользы от неё больше, чем кажется. А сейчас, рядовой Самойлов, вставай и шлёпай мыться заново. Ночью будем тебя учить жизни.
  Из бани нас вели уже строем, заставив чеканить каждый шаг. Получалось не очень. Рогачёв хмурился и говорил:
  - Не воинское подразделение, а стадо баранов. Набрали по объявлению, прости Господи!
  Расположение нашей роты было на втором этаже огромной казармы, судя по монументальности, портику и колоннам у главного входа, выстроенным ещё в прошлом веке. Мы заняли левую половину этажа, на противоположном конце от широкой, обделанной мрамором лестничной площадки, находилась третья рота, делившая 'располагу' с каптёркой и штабом батальона. Кстати, ни нашего командира взвода, ни ротного мы пока что не видели. Все бразды управления взял на себя Рогачёв.
  Для начала он вынул из планшетки блокнот и шариковой ручкой переписал всех новобранцев взвода. Меня он и впрямь запомнил, даже фамилию спрашивать не стал - только уточнил дату рождения. Потом сержант распределил между нами койки. Они, кстати, в казарме были одноярусными. Межкроватные тумбочки предстояло делить с соседями.
  После стычки в бане я ожидал со стороны Рогачёва любых репрессий, но, к моему удивлению, он даже место выделил мне одно из самых козырных - в глубине, перед окошком. Его койка находилась напротив моей.
  Затем сержант долго и дотошно объяснял, как нужно заправлять койку, наука оказалась не такой уж простой - наводить 'кантик' приходилось при помощи двух табуреток. Учил правильно складывать одежду, как наматывать портянки (да-да!), чтобы не сбить ноги.
  - Берцев вы, салаги, ещё не заслужили, - предупредил он. - Да и против сапог они не играют. Портянки и удобней, и практичней. Потом оцените.
  Никаких пожитков у меня с собой не было, включая мыльно-рыльные, зубную щётку, пасту и бритву, но эта проблема решалась легко. Рогачёв с парой солдат сходил в каптёрку и получил у старшины одинаковые гигиенические наборы, которые было велено разложить по тумбочкам.
  - Друг у друга не вздумайте тискать, лучше ко мне подойдите, я выдам, - пояснил он. - А то бывает по всей казарме как цепная реакция. Один свою пасту проголубоглазил, стибрил соседскую, тот в свою очередь у другого спёр... и понеслось по располаге.
  Затем было самое главное в армейской службе - обед, который несмотря на войну, должен быть по расписанию. Кормили в части, как говорят, на убой. Не возбранялось просить добавки, чем многие, включая меня, и воспользовались. На первое густой суп с мясом, на второе перловая каша, на третье компот и белый хлеб с 'таблеткой' сливочного масла. Всё натуральное, никакой синтетической пищи, к которой я уже привык.
  Никто не торопил, не заставлял выходить из-за стола как можно быстрее. Рогачёв дождался, когда последний из солдат насытился, вывел взвод из столовой и после короткого построения, разрешил разойтись, сказав, что у нас есть пять минут на перекур.
  Я воспользовался этим временем, чтобы познакомиться с сослуживцами. Всех, кроме Юрки Молчанова, по прозвищу Фундук, я видел впервые. С Юркой мы пересекались на бирже труда, стоять в очереди было скучно, и мы пару раз болтали по пустякам. Он производил впечатление приятного и надежного парня.
  - Что, Саня: как тебе служба? - улыбаясь, спросил Фундук.
  - Служба как служба, - с видом бывалого знатока сказал я. - Кормёжка отменная.
  - Это я уже заметил, - кивнул он. - Кормят нашего брата от души. Даже непривычно как-то.
  - Ты как - добровольцем или забрили?
  - Сам пошёл. На бирже скорее сдохнешь, чем работу получишь. Так что хоть пять лет на горбу у родичей сидеть не буду. Может, ещё и заработать удастся. Нам ведь вполне приличное жалование положено. Глядишь, человеком на гражданку вернусь.
  Тут выделенное свободное время закончилось, прозвучала команда строиться.
  После обеда нас ждала 'накачка' в учебной комнате. Мы сидели за столами, очень похожими на школьные парты. Рогачёв вышел, оставив за себя старшим Юрку Молчанова. Многие откровенно дремали, уронив головы на столешницы. Я с огромным трудом удерживал зевоту, глаза закрывались сами собой. Вокруг воцарилась мёртвая тишина.
  И вдруг!
  - Встать! Смирно.
  Команда Рогачёва заставила нас взвиться, будто ракеты. Страшно заскрипели стулья, зашатались парты, кто-то едва не опрокинул стоявший позади шкаф.
  Мы вытянулись по стойке 'смирно', моргая воспалёнными глазами.
  Рогачёв вернулся не один, он сопровождал немолодого капитана в новом хрустящем 'комке'.
  - Здравжелав, господин капитан! - нестройным хором поприветствовали мы офицера.
  Сержант хмуро покачал головой.
  - Отставить! Ещё раз!
  Вторая попытка вышла удачнее.
  - Садитесь, - разрешил офицер.
  Снова грохот и скрип, качание люстры на потолке.
  - Я капитан Громов, командир взвода мобильной пехоты. Вашего пятого взвода второй роты. С этого дня вы полностью в моём подчинении. Однако, прежде чем обратиться ко мне, действуйте через сержанта Рогачёва. Он ваш и царь, и Бог. Сержант будет с вами круглосуточно. Вопросы есть? Вопросов нет.
  И капитан ушёл.
  - Так, аники-воины, читать, надеюсь, все умеют, - хмыкнул сержант и раздал каждому по красивой глянцевой брошюре.
  Мы недоумённо разглядывали выданные буклетики.
  - Голых баб тут нет, читайте внимательно. Тому, кто порвёт - руки повыдергаю, - напоследок предупредил Рогачёв и снова вышел из кабинета.
  Брошюра называлась 'Памятка солдату русского военного корпуса'. Углубившись в чтение, я узнал, что корпус образован из остатков вооружённых сил Российской Федерации. Он подчиняется комитету безопасности ООН наряду с отдельной бригадой морской пехоты Северной и Южной Америки, миротворческим легионом Объединённой Европы и подразделениями арабских резерваций. В составе корпуса три полка мобильной пехоты, танковый полк, миномётный и артиллерийские дивизионы, эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков и самолётов-истребителей, вертолётные подразделения, инженерные части, связисты, служба снабжения... Список занимал целую страницу, и я, устав, пробежал её по диагонали и переключился на другую.
  Перечень выполненных боевых задач, имена героев (напротив большинства примечание 'пал смертью храбрых', что не вызвало у меня приступа энтузиазма). Так, вот самое интересное: 'принято решение о развёртывании корпуса, увеличении его численности, объявлена частичная мобилизация'.
  Я, конечно, не из великих мудрецов, но если дотоле почти дышавшая на ладан армия вдруг начинает интенсивно трепыхаться, то... Кому-то и для чего-то это понадобилось. И готов съесть собственную шапку - не для мира точно.
  Чужие давно прекратили войны между выжившими анклавами. Человеческим давно резервациям нечего делить, незачем ссориться. Армия стала казаться полностью отжившим рудиментом. И вдруг столь выразительные 'телодвижения'. Неспроста, это, неспроста.
  Наверняка, идёт мобилизация в ту самую вышеупомянутую бригаду морпехов, в миротворческий легион. Должно быть, арабские парнишки разматывают сейчас свои бурнусы, нахлобучивая взамен армейские кепи.
  Немного погодя, подозрения подтвердились.
  Нам прочитали настоящую политинформацию. Весь наш пехотный полк выстроился на плацу возле серой коробки штаба, чтобы прослушать торжественную речь из уст целого генерала.
  Мы узнали, что наши благодетели Чужие увязли в долгой и продолжительной войне далеко-далеко отсюда в невидимых даже с телескопов звёздных системах. И пусть враг несёт поражения, он по-прежнему грозен и силён. А значит, помочь тем, кто когда-то пришёл нам на выручку - наша святая обязанность.
  По всей Земле идёт масштабная мобилизация, разворачиваются новые армейские части.
  'Мы докажем, что у человечества отнюдь не короткая память и ответим добром за добро', - сказал в заключение генерал.
  Грянул торжественный марш. Били литавры, гремели трубы, играл духовой оркестр. Кажется, это было 'Прощание славянки', одно из самых пронзительных армейских произведений. Сложно было не поддаться её магии, впитавшей в себя всё, что делает из мужчины мужчину.
  Столько солдат отправлялись под неё на фронт! Столько невысказанных эмоций, воплотила она в себе!
  Бодрая, всепроникающая и побеждающая музыка призывала к подвигам и сражениям, однако почему-то казалось, что сегодня она звучала фальшиво, иначе, почему с лиц многих из нас не сходило хмурое выражение?
  Война... Будь она проклята! Мы прошли через неё, выжили в атомном кошмаре, вытерпели всё: голод, страх, радиацию, заражение. Теперь предстояло воевать снова.
  Пусть не на родной и обжитой Земле, где-то в других мирах, но всё равно - убивать и гибнуть самим; видеть смерть врагов и собственных товарищей. Кто его знает, сколько из нас вернётся потом обратно, кто не сгибнет в страшной мясорубке, не разбиравшей кто прав, а кто виноват.
  Стоявшим в этом строю, едва исполнилось восемнадцать, но мы слишком хорошо знали, что такое война.
  С построения нас сразу погнали в казармы, которые быстро загудели, словно потревоженный улей. Мы не знали что делать, чем заняться, ощущали себя абсолютно потерянными. Требовалось время, чтобы прочувствовать это в себе, смириться с ним.
  Или оказаться в ситуации, когда тебе будет не до размышлений.
  Я не ошибся.
  - Пятый взвод, выходи строиться!
  Рогачёв погнал нас на спортплощадку. Чего-то подобного и стоило ожидать. Чем бы солдат ни занимался, лишь бы задолбался.
  Спортплощадка выглядела вполне обычно - в центре футбольное поле с двумя металлическими воротами, несколько рядов с турниками, брусья, шведская стенка, беговая дорожка по периметру. На неё-то нас и погнали.
  После короткого разогрева сержант объявил кросс на три километра. Бежать в сапогах было тяжело и непривычно, к тому же Рогачёв требовал, чтобы упражнение выполнялось строем и в ногу.
  Темп оказался непосильным для многих. Через пару кругов строй начал ломаться. Раскрасневшиеся, потные, солдаты хватали ртом воздух, будто рыбы, выброшенные на лёд. Некоторые вообще останавливались и переходили на шаг.
  - Бежать, суки, бежать! - делая страшные глаза, покрикивал Рогачёв и подгонял таких пинками.
  Было не столько больно, сколько унизительно.
  - Зачёт по последнему! - объявлял он снова и снова. - Сдохни, но приди к финишу. Вы кто - солдаты или бабы беременные? Никто не стоит на месте. Бегом, только бегом. Тащите свои задницы к финишу, парни.
  Бегун из меня был так себе. Хоть во дворах и шутили: 'рождённый бегать - пистонов не огребает', я привык больше полагаться на кулачки. Но, к удивлению, обнаружил, что выдерживаю темп. Да, было трудно, сапоги казались чугунными, ноги едва отрывались от земли, грудь кололо миллионами иголок. Но я упорно, сжав зубы, бежал, а в голове крутился мысленный счёт, заданный сержантом. Раз-два, левой-правой, раз-два...
  Нельзя сдаваться, позволить, чтобы тебя считали слабаком. Я должен, я сдохну, но всё равно добегу до финиша. Чего бы ни стоило!
  Раз-два, раз-два...
  А потом стоял, согнувшись, упираясь руками в колени и тяжело дышал. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
  - Взвод, стройся! - скомандовал Рогачёв, а потом, проходя вдоль шеренги, внимательно всматривался в наши лица.
  - Я понимал, что будет плохо, но не знал, что до такой степени. Бегать вы не умеете. Большинство сдохло уже на середине дистанции. Только Самойлов и Молчанов задницу рвали, остальным, я так понимаю, похер веники. Ничего, мы это исправим. Теперь каждый день станем бегать минимум по десяточке, с полной выкладкой, с песнями и пляской. Теперь посмотрю, сколько у меня слабаков. На турники, бегом марш!
  Рогачёв не стал говорить, сколько нужно подтянуться по нормативу, велел сделать это по максимуму. Меня хватило на одиннадцать раз. Я очень удивился, что тот белобрысый, которого сержант заставлял тырить полотенца у других взводов, стал у нас чемпионом - он подтянулся двадцать раз и явно мог ещё, но почему-то не стал.
  Добрая половина взвода вообще оказалась перед турниками беспомощной. Парни старались, пыхтели, но приблизить подбородок к заветной перекладине не могли.
  - Твою ж в душу мать! - ругался сержант, с тоской и ненавистью разглядывая дёргающиеся, будто под током, тела физически слабых ребят. - Кого ж мне подсунули?! Ну, удружили, так удружили! Млин, ну я вас урою, соплей зелёных!
  Он объявил общее построение, чтобы в красках рассказать, как будет делать из нас людей.
  - Вы - не солдаты. Вы сборище слабаков и задохликов. Вас надо дрючить в хвост и гриву, задроты вы захлебанские. Тех, кто через неделю не сможет подтянуться хотя бы пять раз, я буду долго и с наслаждением гандошить, пока не устану. А если какая сука вякнет на меня командиру, так он ещё и добавит. Через месяц вы у меня будете бегать, как лоси наскипидаренные, и вертеться на турнике, словно обезьяны. Ну а пока я буду вас вертеть на известном месте. Всё, разойдись!
  Солдаты вяло разбрелись по сторонам. Мы с Молчановым и ещё парой ребят, образовали кружок, подальше от Рогачёва. Тот с наслаждением курил, выпуская в воздух облачка дыма.
  - Чует моё сердце - доконает он нас, - сплюнув, тихо сказал Фундук. - Сдохнем, как собаки.
  - Нельзя нам сдохнуть, - упрямо произнёс я. - Держаться надо, парни. Ничего, это мы ещё повертим нашего сержанта на причинном месте. Дайте срок.
  - Насчёт срока... - протянул Фундук. - Тебя, говорят, прямо из кутузки призвали?
  - Было дело, - кивнул я. - А кто говорил?
  - Да так, пацаны знающие. Чего натворил хоть?
  - Морду набил уроду одному. Я ж не знал, что он сын 'шишки' с комбината - аж самого главного технолога.
  - Ты не про Макса Дуленко случаем говоришь?
  - Про него.
  - Приколоться хочешь? Его тоже в армию забрили.
  - Да ну?! - не поверил я.
  - Баранки гну! Реально забрили, говорю. Только из нас с тобой обычное пушечное мясо готовят, а его в учебку сержантскую сунули. Их казарма за нашей стоит. Жёлтая такая. Видел?
  - Ага, видел.
  - Во прикол, если он потом в нашем взводе рулить будет. Прикинь, Саня!
  - Мне бы с этим ушлёпком пообщаться бы с глазу на глаз, - задумчиво произнёс я.
  - Может ещё и удастся, - пожал плечами Фундук. - Прошарим чё тут и как, и свидишься. Кулаки, небось, зачесались?
  - Не только кулаки, - ухмыльнулся я.
  - Млин, Саня, неужели у тебя после всех издевательств этого укурка, - Молчанов кивнул в сторону смолившего сигарету сержанта, - ещё силы на махач остались?
  - По такому случаю отыщутся, - зло произнёс я. - Интересно, а что ж его папик не отмазал?
  - Не удивлюсь, если Чужие попросили. Дескать, мы к тебе со всем уважением, так и ты сделай милость. Долг платежом красен, - предположил собеседник.
  - Похоже на правду, - кивнул я.
  Немного погодя, Рогачев объявил, что с этого момента все передвижения по территории части только бегом. И мы помчались на ужин к столовой.
  Плац, снова плац, топтание сапожищами по асфальту, рёв разучиваемой песни. Главное, чтобы исполнялось с задором и громко, чтобы вороны с деревьев взлетали.
  Отбой, затянувшийся, мучительный, когда сержанта не удовлетворяло то одно, то другое. И мы снова выскакивали из коек, строились, получали втыки разной степени, а потом летели, сломя голову, стремились как можно быстрее оказаться под одеялом, принять лёжа стойку смирно, по команде закрыть глаза и тут же выслушать издевательское:
  - Отставить! Щелчка не слышно.
  И как наказание:
  - Упор лёжа принять! Раз-два, раз-два. Раз-два. Полтора!
  'Полтора' были самой мучительной командой, когда ты во время отжимания зависал в промежуточном положении. Начинали болеть и уставать руки, тело буквально тряслось.
  - Держим, держим, полтора! Два!
  Всё, можно распрямить руки, короткий миг блаженства, после которого снова:
  - Ра-два, раз-два, полтора!
  Отбой! Грохот босых ног по надраенной 'взлётке', скрип металлических панцирей коек, шелест одеял.
  В нескольких шагах тренируют другие взводы. Взмыленные парни носятся туда-сюда, отжимаются, учатся правильно складывать форму, получают тычки и подзатыльники.
  - Давай, давая, воины! Тяжело в учении, легко в бою! Упор лёжа принять!
  Но всё на свете кончается. Нам милостиво разрешают поспать. На часах уже полночь, подъём в шесть. Триста шестьдесят минут человеческого счастья.
  Я вытягиваюсь на койке, закрываю глаза. Чьи-то руки трогают меня за плечо.
  - В чём дело?
  - Самойлов? - Это дневальный с красной повязкой склонился надо мной и испуганно смотрит.
  - Ну?
  - Тебя сержант Рогачёв требует. Иди в каптёрку.
  Я с тоской опускаю ноги на холодный пол, обуваю коричневые разношенные шлёпанцы, иду к каптёрке под мирный храп умаявшихся за день сослуживцев. Мысленно завидую им, а сам переполняюсь тревогой. Сержант обещал поговорить со мной ночью и желание сдержал.
  В каптёрке за скромно накрытым столом (пара банок тушёнки, рыбные консервы, толсто порезанные ломтики хлеба, мутная дрянь в пластиковой бутылке и пластиковые же одноразовые стаканчики) сидят сержанты. Их четверо, они слегка навеселе, но лица вполне добродушные, никакой агрессии не выражают.
  В центре чернявый, похожий на цыгана, здоровяк с перебитым носом. Он тут явно за старшего, видно, что пользуется огромным авторитетом. Нет, перед ним не лебезят, но даже постороннему ясно - он главный, пусть на его погонах такие же сержантские лычки, что и у остальных.
  - Это и есть твой Самойлов? - спрашивает чернявый у Рогачёва.
  Тот кивает.
  - Борзой, говоришь?
  Рогачёв с ухмылкой подтверждает.
  - А ну, воин, подойди, полюбуюсь тобой.
  'Цыган' оглядывает меня с ног до головы, его лицо просто лучится радушием и теплотой, губы растягиваются в улыбке.
  Аргх! Здоровенный кулачище выбивает из меня весь дух, я падаю на четвереньки, едва не начинаю блевать, но лишь чудом удерживаю то, что норовит оказаться снаружи.
  - Встань, воин, - требует чернявый.
  Я резко распрямляюсь, сбиваю на пол сидящего рядом сержанта, выхватываю из-под него табуретку и бью что есть силы по чернявому. Жутко хочется раскроить ему череп, посмотреть какого цвета у него мозги.
  Рогачёв перехватывает мою руку, следует мощный хук в челюсть, перед глазами взрывается сноп искр, тысячи бенгальских огней вспыхивают одновременно, и я теряю сознание.
  Прихожу в себя от того, что кто-то старательно льёт на меня воду. Открываю глаза, пытаюсь пошевелить разбитыми губами, к ним подносят стакан с дурно пахнущей жидкостью, буквально заставляют пить.
  - Давай, воин, надо. Увидишь, полегчает.
  Глотаю тягучую дрянь, содержимое желудка вновь рвётся наружу, но потом наступают покой и блаженство.
  Меня сажают на табурет, добродушно поддерживают, чтобы не свалился.
  - Наш человек, - скалится чернявый. - Проверку прошёл. Будешь с этого дня ефрейтором. Знаешь, кто такой ефрейтор? - спрашивает он и, не дожидаясь ответа, с гоготом поясняет:
  - Недотраханный сержант, перетраханный солдат.
  Смеюсь вместе с ним. После удара и выпитого алкоголя голова шумит, но мне весело. Я доволен, что сижу вместе с сержантами, бухаю самогон, угощаюсь их тушёнкой.
  Как выясняется, на этом 'культурная' программа не исчерпана, в каптёрке появляется заспанный хлопец. Я узнаю в нём лопоухого, с которым дрался в бане.
  Только не гладиаторские бои! С поддатых сержантов станется.
  По опущенному взгляду, трясущимся поджилкам и общему сникшему облику, ясно - парень окончательно сломлен и превращён в самую низшую категорию 'чмошников'. Это парии, над которыми принято издеваться, чмошников заставляют стирать чужие вещи, отправляют вместо себя в наряды, поручают самые грязные работы.
  - Будешь с ним разбираться? - спрашивает чернявый.
  Я уже знаю, что это командир первого взвода сержант Астахов. Офицеров мало, на их должности назначают курсантов. У Астахова огромный послужной список, он воевал, участвовал в подавлении бунта в одной из резерваций. Сильный, уверенный, властный. Немудрено, что Астахов в авторитете у сержантов батальона, да и не только.
  Мне ужасно не хочется разбираться с лопоухим. Я испытываю к нему нечто вроде жалости, потому отрицательно мотаю головой.
  Солдата начинает 'воспитывать' его же сержант - тот самый, обещавший убить и закопать меня, Веня. Заканчивается 'воспитание' тем, что дневальные утаскивают лопоухого в 'умывальник', лицо у парня в крови.
  - Зачем вы его так? - не выдержав, спрашиваю я.
  Астахова пробивает на философский лад.
  - Потому что это армия. Ей нужны мужики, не затраханные чмошники. Я должен быть уверен в том, кто пойдёт со мной в атаку, должен знать, что он не струсит в нужный момент.
  - А выстрела в спину не боитесь?
  - Пусть только попробует, - машет рукой Астахов. - Да он скорее от страха в штаны наложит.
  - Всё равно не по-людски как-то, - не соглашаюсь я.
  - Вот что, ефрейтор, - внимательно смотрит на меня чернявый. - Хочешь я тебе этого чмошника в подшефные отдам? Ты за него вступился, тебе и ответку держать. Я завтра с ротным перебазарю, он лопоухого в пятый взвод переведёт, в твоё отделение. Поглядим, что ты с ним сделаешь. Ну как, лады? - смеётся он.
  - Лады, - соглашаюсь я, хотя самому не очень хочется брать на себя лишнюю обузу.
  Мы сидим ещё долго, выпиваем, говорим, изредка смеёмся. Но в наших душах всё сильнее укрепляются ростки понимания, что эта практически идиллия ненадолго. Скоро война, будь она неладна, причём неизвестно где и в каких краях.
  Утром я едва не прослышал крик дневального: 'Подъём!'
  Во рту гадкое ощущение, голова кружится, зрение не желает концентрироваться на предметах. Я остервенело чищу зубы в умывальнике, успев сделать это до того, как взвод выгонят на утреннюю зарядку.
  Рогачёв пока милостив. Вместо обещанной 'десяточки' бежим пять километров, и не с полной выкладкой, а раздевшись по пояс, благо тёплое утро позволяет.
  Кросс начинает казаться благом, я вдруг переполняюсь бодростью, мышцы разогреваются, хмель выветривается из головы. Погружаюсь в нечто вроде нирваны. Умиротворённо и одухотворённо месю мелкий гравий под ногами, вдыхаю аромат жизни, с удовольствием подставляю лицо свежему ветерку.
  Знаю, что многие уже разглядели вчерашний синяк под глазом, но спрашивать никто не решается, даже Фундук. Он бежит рядом, вслушивается в команды Рогачёва, энергичного как кролик с батарейкой из старинной рекламы, и помалкивает. Но взгляды его красноречивее любых слов.
  - Потом поговорим, - тихо объявляю я.
  Завтрак. Обильный и сытный. После него веки наливаются свинцом, хочется спать, но нас гонят на плац перед штабом. Утренний развод.
  Сержанты проверяют численный состав. Я впереди, за спиной выстроилось отделение. Пусть одинокая лычка ещё не 'упала' на мой погон, но все уже в курсе - Самойлов назначен комодом, получил ефрейтора.
  Присягу мы ещё не приняли, у нас КМБ, но это не мешает отцам-командирам назначать молодых бойцов в караулы. Абы кого, конечно, не ставят. Сержанты инстинктивно ищут самых ответственных, шаристых.
  У нас по распорядку дня теоритические занятия. Знакомимся с образцами инопланетного оружия. Отечественные разработки, по мнению Чужих, к грядущей войне не пригодны, вот они сконструировали для нас супердевайсы.
  Вживую инопланетные 'вундервафли' никто из нас, да и, похоже, большинство инструкторов, не видели. Да и сейчас приходится довольствоваться голографическим изображением.
  Ощущение такое, будто попал на научный брифинг. Тем более лектор в штатском уж больно похож на профессора из книг или фильмов - пиджачок в полосочку, очки в тонкой оправе, седые чуть взъерошенные волосы.
  - Сразу хочу предупредить - оружие, с которым мы познакомимся, Чужие сделали таким, чтобы оно укладывалось в рамки наших представлений. Чего-то из ряда вон выходящего не планировалось, причём совершенно сознательно. Винтовка внешне напоминает целый ряд земных образцов. Ничего похожего не бластеры или световые мечи из 'Звёздных войн'. Благодаря привычному внешнему виду и компоновке нам будет намного удобнее с ним обращаться. Однако превосходство инопланетных технологий дало о себе знать.
  'Профессор' увеличил изображение.
  - Давайте знакомиться, господа. Штурмовая винтовка 'Жало-1', разработана специально для подразделений мобильной пехоты корпуса и ряда других войсковых соединений Земли. Стреляет универсальными патронами, способными в зависимости от введённого программного кода, становиться бронебойными, зажигательными, трассирующими, травматическими. Можно перевести винтовку в режим бесшумной стрельбы, запрограммировать на стрельбу дробью или картечью, холостыми тренировочными. Рукоятка управления огнём, спуск, предохранитель выполнены так же как на наших винтовках. Приклад телескопический, складывающийся на обе стороны. У винтовки регулируемое ложе из композитных сплавов, телескопические сошки. А вот рукоятки перезаряжания нет, так как отсутствует затвор и автоматика в привычном для нас виде.
  Мы восхищённо крутили головами. Винтовка выглядела внушительно, чувствовалось, что перед тобой, пусть даже на картинке, но всё равно Оружие с большой буквы. Агрессивный брутальный дизайн, рубленные квадратные формы... всё это завораживало любого мужика.
  - Это программатор. - Инструктор ткнул указкой в голограмму. - Он на каждом магазине. Программу можно с лёгкостью изменить в зависимости от ситуации. Никаких особых умений и навыков, всё интуитивно просто, делается в два счёта. Здесь электронный счётчик патронов. При желании показания можно вывести на внутреннюю поверхность забрала защитного шлема. Винтовка стреляет как одиночными выстрелами, так и сериями: двойками, тройками или очередями. Режим программируется.
  Ну и какой из меня, спрашивается, программист? Я и компьютер только на бирже труда видел.
  - 'Жало-1' - уникальное оружие, не имеющее аналогов на Земле. Стандартный магазин вмещает в себя четыреста пятьдесят патронов...
  - Сколько-сколько? - не выдержал кто-то из офицеров.
  - Четыреста пятьдесят, я не оговорился, - торжественно пояснил лектор. - Правда, прошу учесть - при стрельбе картечью количество патронов уменьшается. К счастью, ничего в голове держать не нужно, никаких переводных таблиц - счётчик сам всё пересчитает. С вашего разрешения, я продолжу.
  Он вывел отдельное изображение магазина.
  - Всего в штатном боекомплекте три таких магазина, перезарядка их в полевых условиях не предусматривается, они одноразовые. Остреляли - выбрасывайте. Мы предполагаем, что Чужие умеют манипулировать с массой и объёмом объектов, во всяком случае, если речь идёт о сравнительно небольших телах. Более детально, к сожалению, пояснить не могу. Вскрыть даже в совершенных лабораторных условиях магазин не получается. Более того, нас предупредили, что лучше не пытаться, поскольку итогом станет самоподрыв магазина. Высвободится огромное количество энергии, и я, скажу честно, не позавидую тем, кто будет находиться поблизости. Это не просто магазин - это генератор пуль, которые формируются непосредственно в стволе, принцип метания нам не известен, но он позволяет преодолеть порог максимальной начальной скорости порохового оружия.
  Собравшиеся ошеломлённо загудели.
  - Ничего страшного. Чужие не обязаны делиться технологиями, - заметил лектор. - Теперь подробнее о других характеристиках. Вес 'Жала' три килограмма семьсот граммов, магазина - шестьсот граммов. Такого понятия как 'калибр' для винтовки не существует. Прицельная дальность до полутора километров, темп стрельбы до тысячи выстрелов в минуту. В снайперском режиме винтовка стреляет специальной тяжёлой пулей, а оптика, в отличие от нашей, можно сказать, невесома. Ну, как пачка сигарет, где-то.
  - Для усиления огневой мощи и стрельбы навесом предусмотрена стрельба гранатами, причём, обращаю ваше внимание, речь не идёт о традиционных для нас системах подствольных гранатомётов. Достаточно просто надеть гранату на ствол и выстрелить. Причём, мощность гранаты тоже регулируемая, в зависимости от конкретной ситуации. Мне уже довелось опробовать винтовку в деле, и я хочу сказать, что впечатления у меня исключительно позитивные. Это безотказное надёжное и мощное оружие, разумеется в умелых руках. Думаю, скоро вы оцените винтовку по достоинству.
  Лекция длилась довольно долго, но ни одного скучающего лица я за это время не увидел.
  После обеда Рогачёв устроил взводу занятия строевой подготовкой, безустанно гонял по плацу и заставлял горланить 'Марусю'. Стёкла в штабе дребезжали, но инструктор по-прежнему был недоволен. Расплачивались как обычно - отжиманиями.
  Перед отбоем в нашу располагу заявился сержант Веня. За ним понуро трусил лопоухий.
  - Ефрейтор Самойлов!
  - Я!
  - Принимай бойца.
  Кроме свежеиспечённого пополнения (на кой, спрашивается, оно мне сдалось?), есть и подарок. Веня в благодарность сунул мне планшетку, точь в точь такую же, как у остальных сержантов.
  - Это тебе в компенсацию. Бери, ещё советская, ценить надо! - Он улыбается.
  'Ченч', как говорят англичане, в его пользу. Избавился от явного 'бесперспективняка', главного 'урожища' взвода.
  Я благодарю, и Веня вальяжно уходит. Немного погодя раздаётся его громогласный рык. У кого-то из вениных бойцов крупный косяк, но расплачиваться предстоит всему взводу. Воспитание коллективом, штука страшная.
  Я обхожу лопоухого со всех сторон, внимательно осматриваю, разве что в рот, как коню, не лезу.
  - Фамилия, боец.
  - Рядовой Волобуев.
  - Рассказывай.
  - Что, господин ефрейтор?
  - Историю жизни! Дата и место рождения...
  Записываю данные, а про себя матерюсь. Всего день, как ефрейтор, а уже закопался в бумагах, словно бюрократ-чинуша. Что ж дальше-то будет?
  У моих парней реакция на Волобуева вполне объяснимая. Лопоухого спасает только то, что перед явлением этого Христа народу, я проделал немалую подготовительную работу. Мужики прониклись и обещали Волобуева не трогать, но надолго ли их хватит - вот вопрос. Да и у меня авторитет ещё тот, птичий.
  Подчинённые откровенно прикалываются, спрашивают, когда буду проставляться за столь резкий карьерный рывок. Я вяло отшучиваюсь. Увольнений не обещают. Даже сержанты днюют и ночуют в казарме, хотя народ преимущественно семейный.
  Я ворочаюсь в кровати. Вроде устал, но спать не хочется. Вспоминаю папу, маму, сестрёнку. Как они без меня? Мне вот без них плохо. Мужественно креплюсь, стискиваю зубы, но глаза предательски увлажняются. Млин! Не хватало ещё разреветься!
  Чувствую себя бабой и рохлей, но ничего не могу поделать. Хочу домой! Очень!
  Ночью меня вновь выдёргивают в каптёрку. Всё понятно, Рогачёв занимается прокачкой: объясняет, что куда солдата не целуй, везде задница. Хорошо, что никакой пьянки не запланировано, ибо с утра тот же Рогачёв будет мучать взвод обещанным кроссом. Он-то добежит, а вот насчёт себя и других сомневаюсь. Нет среди нас спортсменов-олимпийцев. Да и откуда им взяться, с нашей-то прежней кормёжкой?
  Незаметно проваливаюсь в сон.
  - Подъём!
  Стадо диких мустангов несётся по взлётке. Попадётся кто навстречу - затопчут, не заметив.
  Сегодня впервые надеваю поверх древней гимнастёрки (сколько же лет она на складе провалялась!) бронежилет, на голову нахлобучиваю каску. Не сказать, что тяжело, однако что будет через пару километров кросса? Каждый грамм станет в тягость.
  Есть и хорошие новости: в литровой фляжке плещется не кипячёная водичка, а самый что ни на есть вкуснющий компот из сухофруктов. Вот что значит наладить полезные связи с поварами!
  На кухне хлопочут преимущественно женщины. Они к 'солдатикам' относятся с пониманием, жалеют.
  Фундук смеётся:
  - Всё, мужики, после этого компота на баб можете не засматриваться.
  - Почему это? - доверчиво хлопает локаторами Волобуев.
  Надо же, у парня голос прорезался! Я ставлю мысленную галочку. Есть надежда на перековку.
  - Нам говорят, что компот с витаминчиками для нашей же пользы, - деловито поясняет Фундук. - Знаем мы эти 'витаминчики'. На помойке вчера пустые жестянки из-под них нашли. Прочитали состав - сплошной бром, да чуток аскорбинки. Ну а после брома, сам понимаешь, стояка не будет.
  - Ерунда! - машет рукой маленький, похожий на гриб-боровичок Серёга Карелин. - Если тёлка фигуристая, никакой бром её не спасёт.
  Тема находит живой отклик. Пока Рогачёв где-то мечется, оставив меня за старшего, парни делятся историями 'из жизни'. Половина явная выдумка, но кого это может смутить?
  Сержант возникает из ниоткуда.
  - Разговорчики! - рявкает он. - Болтать команды не было, была команда 'не болтать'! Упор лёжа принять.
  Не пробовали отжиматься в брониках и каске? Скажу, что для полноты эффекта только противогазов на 'морде лица' не хватает, но моя чуйка во весь голос кричит: 'марш слоников' не за горами.
  Десяточку, как ни странно, пробежали все. Пусть в обморочном состоянии, с глазами на лбу, самым наглым образом не уложившись в норматив, но ведь финишировали! В награду короткий 'перекур', после которого только одно желание - забиться в дальнюю дыру и проваляться там годика два, не отсвечивая.
  Снова учебный класс. Бубнящий голос Фундука, читавшего вслух какую-то методичку, нагоняет смертельную скуку и неодолимое желание спать. Собственно полвзвода этим и занимается. Парни беззастенчиво дрыхнут. Некоторые асы и вовсе с закрытыми глазами.
  Сержанту столь вопиющее наплевательство быстро надоедает. Он подаёт осторожный знак тем, кого ещё не срубил монотонный бубнёж Молчанова, затем тихо говорит:
  - Всем, кто спит... - И сразу громогласно, да так что в барабанных перепонках рождественский звон, как после бомбёжки:
  - ВСТАТЬ!
  Впавшие в дремотный транс бойцы подрываются с мест, вскакивают, осоловело лупая покрасневшими глазами.
  Рогачёв довольно кивает.
  - Так, господа залётчики, выстраиваемся вдоль стены.
  Дальше следует ставшее уже традиционным действо - 'пробой фанеры'. Бить Рогачёв умеет мастерски: синяк расползается на половину груди, рёбра трещат, но не ломаются.
  'Лекарство' сработало. Через минуту три десятка парней самым внимательным образом прислушиваются к Фундуку, смотрят в рот и ловят каждое слово. Многие осторожно потирают ушибы.
  Вечером Рогачёв огорошивает меня не самым приятным известием. Рядовой Молчанов признан 'шаристым' бойцом, заслуживающим звания ефрейтора и должности командира отделения. Так мой маленький отряд теряет первого бойца. Пусть потери совершенно мирные, но я не в духе. Начинает мучать проклятое земноводное. Хоть и рад за Фундука, но отдавать ж-а-а-л-к-о.
  Третьего комода Рогачёв ещё не подобрал, сержант 'в активном поиске'.
  За окном хлещет дождь, нам выдали... шинели и красные погоны, на которых красуются буквы 'СА'. Сидим, вооружившись лезвиями от бритв-безопасок, и срезаем символику могучей, но давно уже мёртвой империи. Погоны ещё нужно пришить и, как объявляет Рогачёв, сделать это таким образом, чтобы между стежков было невозможно просунуть спичечную головку.
  Самое забавное - дома я себе преспокойнешим образом и носки штопал, и дырки зашивал, то есть иголкой с ниткой орудовать умею, но тут вдруг застрял - третий раз переделываю. И смех, и грех. А ведь кроме погонов есть ещё и шевроны с символикой Корпуса, и петлицы - шинели-то древние. Муторное это занятие, мундир строить.
  - Где ж форма от модного дизайнера, как там его... - злобно ругается, исколовший все пальцы Фундук. - Почему мы с ветошью, млин, какой-то упражняемся?
  Рогачёв слышит его, подходит и становится рядом:
  - А вот сносишь то, что в запасниках ещё с Отечественной и хорошо, что не 1812 года; станешь из обезьяны толковым воином - тогда, глядишь, и переоденут тебя в форму от кутюр. Ну а пока носи, что дали, да спасибо сказать не забудь.
  В субботу вечером... нет, не увольнение, после ПХД дружно и песнями идём в клуб на просмотр художественного фильма. Афиш, разумеется, нет. Что за фильм, о чём, никто не догадывается.
  Строим предположения, что нам покажут нечто военное и патриотичное.
  Рассаживаемся по рядам, гаснет свет, трещит проектор. Начинается кино. Всё, приплыли: привет из восьмидесятых прошлого века - индийский фильм про какого-то танцора диско.
  Глядя на смуглые весёлые лица актёров, ловлю себя на мысли: осталось ли хоть что-то от той Индии? Ей ведь со всех сторон прилететь могло.
  На экране песни и пляски, сопли вперемешку с наивно поставленными драчками, где удары сопровождаются звуками барабанов.
  Толпа, с позором гонящая ни в чём неповинных людей, скандирует на весь город:
  - Сын вор, мать воровка! Сын вор, мать воровка!
  Да, люди могут быть жестоки.
  Почти под самый конец зажигательное 'Джимми-Джимми, ача-ача'. Ёкарный бабай, самому плясать охота, до чего ж лихой мотивчик! Молодцы, индусы. Умеют, когда захотят. То есть умели.
  Кто-то дёргает меня за правое плечо. Оборачиваюсь. Парнишка дневальный с КПП, взволнованно шепчет:
  - Самойлов, тут такое дело. Короче, к тебе пришли.
  - Кто?
  Сердце ёкает: неужели папа с мамой, сестрёнка?
  - Девушка, - поясняет дневальный и добавляет с присвистом:
   - Красивая.
  Девушка? Какая девушка?
  Я вопросительно смотрю на Рогачёва. Тот уже в курсе, кивает: мол, иди, ничего страшного.
  В танцора Джимми тем временем стреляют гадские злодеи, но его спасает дядя, совершив сальто-мортале и перелетев таким макаром через ползала. Что сейчас будет!!! Ладно, потом пацаны расскажут.
  При КПП небольшая комната для свиданий. Дневальные пропускают меня без проблем. Там практически пусто. Никого, кроме забившейся в самый угол девушки. Сидит, не поднимая глаза.
  Я подхожу ближе. Девушка вскидывает подбородок.
  Т-а-а-к, всё ясно.
  - И не лень тебе было переться в такую даль... Света? - не скрывая сарказма и злости, интересуюсь я.
  - Пришла, чтобы извиниться. - Девушка вновь опускает взгляд.
  Прав гонец, красивая она, но мне от этого не легче.
  - Что, обострение совести? - с прежним ехидством осведомляюсь я.
  И тут она меня удивляет.
  - Да, обострение и именно совести, - с вызовом отвечает Светлана. - Меня отец заставил против тебя показания дать. Иначе бы его с работы турнули. Я потом три дня ревела. А когда узнала, что ты не в тюрьме, обрадовалась.
  Ничего не могу поделать с собой. Обида вдруг испаряется. Как устоять против её карих глаз и прелестного носика? Красота - страшная сила.
  - Ладно, проехали. - Я сажусь рядом. - Извинения приняты.
  Догадываюсь, что парни-дневальные сейчас от зависти просто умирают. Не к ним, а ко мне пришла эта красавица.
  - Слушай, у меня к тебе просьба.
  - Какая? - с готовностью вскидывается она.
  - Родным можешь передать весточку?
  - Думаешь, это удобно? Ну, после того, что я натворила.
  - Передом садиться неудобно, на потолке спать - одеяло падает... Нормально всё. Короче, передай, пожалуйста, моим, что со мной всё в порядке. Жив, здоров, службу тащу на 'ять' - до ефрейтора вон дослужился. В 'увал' пока не пускают, но как только, так сразу. Ко мне приходить пока не надо, а то потом муторно будет. Передашь, договорились?
  - Договорились, - кивает она.
  - Вот, за это спасибо. Запиши адрес.
  - Диктуй.
  Мы молча сидим. О чём говорить - не знаю. Вроде без году неделя как в армии, а все навыки и умения держаться с противоположным полом, куда-то испарились. Словно одичал. Ведь не будешь ей рассказывать о серых, похожих друг на друга армейских буднях. Кому это интересно?
  Тем не менее, чувствую, что ей даже моё молчание по душе. Не знаю почему, но уверен. И сам тоже балдею, что сижу рядом, что чувствую аромат её духов - лёгкий, мимолётный.
  Господи, хорошо-то как!
  - Слушай, а ты не возражаешь, если я к тебе ещё приду? - спрашивает она в конце.
  Я улыбаюсь.
  - Приходи, конечно. Буду ждать.
  Ох и будет сегодня разговоров в располаге!
  Почти всё воскресение проходит на спортплощадке. Называется это действо спортивным праздником: бегаем, прыгаем, контуженные на голову принимают участие в дружеских боксёрских поединках с сержантами. Рогачёв подначивает меня, дескать, покажи удаль молодецкую, выйди на ринг, не посрами честь взвода. Отказываюсь. С меня хватит, я с ними и без того набоксировался вволю, причём без всяких перчаток.
  Обед тоже праздничный - повара напекли целую гору пирожков: с мясом, с капустой, с повидлой. Отделение молотит их так, что за ушами трещит.
  В понедельник мне навешивают на грудь бляху с надписью 'посыльный' и отправляют в город. Надо отвезти бумаги в мэрию. Что в этом пакете, понятия не имею. Надеюсь, не шибко важное, и никто по дороге на меня не нападёт.
  Мужики расценивают задание, как внеочередной увал. У них впереди масса веселья: и кросс, и силовые занятия. Я же в это время буду свободен, как сопля в полёте.
  Два раза в день к КПП подъезжает автобус. На нём в часть добирается большинство офицеров.
  Я стою возле дверей и козыряю спускающимся по ступенькам лейтёхам. Те, у кого звания постарше, успели обзавестись личным транспортом. Офицерское жалованье в Корпусе приличное.
  Салон освободился, других пассажиров, кроме меня, на обратный рейс в город нет. Оно и к лучшему.
  Занимаю место у мутного окошка, с блаженством ощущаю, как из печки идёт приятное тепло. Понимаю, что меня так быстро разморит, однако отдаюсь этой слабости с нескрываемым удовольствием. Всего-то ничего для счастья нужно - чтобы один в пустом салоне, чтобы тепло.
  В окошке деревенские дома, многие из которых заброшенные, но кое-где курится из труб дымок, гавкают собаки за забором. Пустырь, снова деревенька, парочка мелких шкетов у водоколонки - брызгаются, хохочут, извозились, как чушки. Понятно, что от мамки влетит, но это потом, а сейчас весело и никаких проблем.
  В мэрии быстро нахожу кабинет, вручаю под роспись пакет толстому обрюзгшему дядьке. До следующего автобуса ещё уйма времени, пешком идти не охота. Значит... загляну к своим.
  Поднимаюсь по ступенькам, стучу в дверь.
  Открывает мама.
  - Сыночка! Ты!
  Она не верит глазам, беспомощно вытирает руки об передник, плачет. Я виновато топчусь, хотя на душе играет оркестр.
  - Саска, Саска пришёл! - В коридор вылетает сестрёнка, с радостным визгом виснет на шее.
  - Господи, сыночка, радость-то какая! - всхлипывает мама.
  Мы сидим на кухне. Пьём чай. Без ничего, ни сахара, ни печенья. Но это неважно. Я дома! Пусть ненадолго, но дома.
  Сестра не сводит с меня восхищённых глаз. Для неё я герой, подтянутый, в военной форме, коротко стриженный, пропахший казармой, ваксой и дешёвым одеколоном. Братик-солдатик.
  Я треплюсь на отвлечённые темы, все трудности преподаю исключительно в юмористическом ключе, подсмеиваюсь над собой. Родным совершенно незачем знать, что через какое-то время нашу часть отправят на войну, и эта война в какой-то 'далёкой-далёкой галактике'. Нет, я весел и беззаботен, наслаждаюсь каждой минутой.
  Жаль, что папа пока на работе. После неприятного инцидента со мной, бригадиром его не сделали, но и не выгнали с 'комбината', и это уже хорошо. Помогло моё устройство на военную службу.
  Рассказываю о мудром и справедливом почти святом сержанте Рогачёве, о найденных закадычных друзьях, о том, что кормят нас, как на убой.
  - Ты похудел, - качает головой мама.
  - Просто жир сгорел, зато мускулатура наращивается, - хвастаюсь я. - Вот увидите, вернусь большим и толстым.
  - Знаешь, - вдруг говорит мама, - позавчера к нам девушка приходила, Света. Передавала от тебя привет. Сынок, скажи, у тебя с ней всё... серьёзно?
  Я улыбаюсь и загадочно молчу. Сам хочу знать ответ на этот вопрос.
  - А она мне понравилась, - добавляет мама.
  Мне тоже. Красивая...
  - Она мне всё рассказала. Это из-за неё ты в тюрьму попал.
  - У неё не было выбора, - начинаю защищать её я.
  Мама кивает, но я вижу, что она не согласна. За меня бы она сражалась до конца, стояла бы горой. И я бы - за неё, за папу, за сестрёнку. А теперь ещё и за Свету.
  Пора. Целую в щёчку маму, обнимаю Вику. Сбегаю по лестнице, на душе сложная гамма чувств. Хорошо оттого, что увиделся со своими, и плохо, потому что не могу остаться.
  - Саша!
  Оборачиваюсь, вижу отца.
  Он бросается ко мне, рывком заключает в объятья. У папы сильные руки и доброе сердце.
  - Папа!
  Я плачу, не стесняясь слёз. Но почему я должен их стесняться?! Кто сказал, что мужчина обязан скрывать свои эмоции, какой бесчувственный чурбан?
  Он отстраняется от меня, внимательно смотрит.
  - Сынок, я слышал, что вас на войну готовят.
  - Папа, это же армия. Конечно, нас учат воевать, - с притворным непониманием говорю я.
  - Саша, не надо, - просит он. - Я знаю, что это как-то связано с Чужими. Вы будете воевать для них?
  Я обречённо киваю.
  - Хорошо хоть мать ничего не знает, - коротко бросает отец и тут же спохватывается:
  - Надеюсь, ты ей ничего не сказал?
  - Ничего, папа.
  - Молодец! Я рад, что у меня такой сын.
  Начинается дождь, но мы никуда не уходим, не прячемся под козырьками подъездов.
  - На чём сюда добрался?
  - На автобусе. Папа, прости, мне пора бежать.
  - Пошли, я тебя провожу.
  Снова сажусь в пустой салон, папа на прощание машет рукой. Я знаю, что он долго будет смотреть вслед автобусу, а потом, склонив голову и сутулясь, побредёт домой.
  Ничего, папа, мы ещё встретимся! Нет такой войны, что помешает нам увидеть друг друга!
  Через неделю начинаем осваивать полосу препятствий. Выясняется, что акробат из меня посредственный, если не сказать хуже. Умудряюсь поскользнуться на горизонтальном бревне, чуть не грохнуться с 'каната', зато метание гранат на твёрдую тройку с плюсом.
  Рогачёв гоняет нас снова и снова, заставляет барахтаться в грязи, рвать штаны об колючку. Результаты его не удовлетворяют, потому и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра взвод в полном составе 'умирает' на полосе препятствий. В итоге мы всё же укладываемся в норматив.
  - Хотя бы в первом приближении, - хмыкает сержант и устраивает новый прогон.
  Но нас этим не проймёшь. Мы уже наловчились, поняли, что к чему или, как, выражаются в части, 'поймали чуйку'.
  Одно смущает - вместо автоматов бегаем с раскрашенными в чёрный цвет деревяшками. Инопланетное вооружение задержалось где-то в пути, а учить нас стрельбе из 'калашей', всё равно, что портить. 'Жало' Чужих, при всей нарочитой 'приземлённости' - оружие принципиально иное, требует совершенно другого подхода.
  Месяц пролетает незаметно.
  На построении ротный объявляет, что мы прошли курс молодого бойца и готовы к принятию присяги. В качестве поощрения разрешают отправить видео-послание родителям. По одному заходим в крохотную комнатушку, где, щурясь, смотрим в объективы и с показной бодростью передаём приветы родственникам. Как бы трудно нам ни было, они ничего не должны знать - золотое правило каждого солдата.
  Страшно вспомнить, чего мне стоило это веселёнькое 'письмецо в конверте'. Другим парням было не легче, Волобуев, тот вообще, выйдя из 'студии', расплакался.
  Какие ж мы сущности пацаны, пусть даже в форме!
  Вечер, за окнами непроглядная темень. На койке (сегодня можно) с томным видом сидит Кешка Смородин, боец из моего отделения. В руках гитара, глаза мечтательно закрыты.
  - Надоел полумрак казармы,
  Я не знаю, что делать с ним... - старательно выводит он.
  Сегодня у Кешки аншлаг, на струнные переборы и гитарные рулады явились слушатели с других этажей. С развлечениями плохо, рады любому.
  Песни обычные, солдатские: про сбивание чёрным сапогом с травы прозрачную росу; про наш караул, идущий тропой, и каждый к своему посту. Простые, ничем не примечательные слова рефреном отзываются в груди. Зажмуриваюсь и представляю картинку: я в бронике и каске, весь из себя статный и могучий, стою на страже покоя мамы, папы, сестрёнки и... Светы.
  Интересно, сколько же лет этим песням, сколько таких же бритых голов внимало им в казарменных полумраках?
  После отбоя долго ворочаюсь на койке, не могу заснуть. Рядом злобно шипит Фундук: я ему мешаю.
  - Что у тебя, шило в заднице?! - шепчет он.
  - Оно самое, - бурчу я.
  - Ну, так вытащи его! Совсем забодал!
  Надо выспаться, завтра много дел... Сон подкрадывается незаметно.
  Вот и праздник на нашей улице! Нет, не перевернувшийся грузовик с печеньем. Просто начальство решило, что не след воинам принимать присягу с муляжом автомата. Мы получаем в оружейке инопланетное чудо техники - винтовки 'Жало'.
  Я благоговейно провожу рукой по стволу и прикладу, любуюсь отливающей синевой сталью, кручу-верчу и не могу насмотреться. Да... слов нет! Одно дело увидеть 'Жало' на голограмме, и совсем другое держать её в руках.
  Хочется покрасоваться, принять воинственную позу с винтовкой наперевес. Эх, мои не видят!
  Потом нас гонят на плац, где проходят три утомительных часа. Офицеры прогуливаются вдоль шеренг, намётанным глазом выискивают недостатки в обмундировании и экипировке бойцов, устранять которые приходится тут же. Слава Богу, среди моих залётчиков нет, но Рогачёв на всякий пожарный делает страшные глаза. Так полагается, чтобы служба мёдом не казалась. Но я вижу, что он в действительности доволен.
  Принимать присягу приехал командир корпуса - генерал-лейтенант Середин, с ним целая орава штабных офицеров, некоторые из них в непривычной форме, сразу вызвавшей кучу вопросов.
  - Союзники, - тихо поясняет Рогачёв. - Американцы из бригады морской пехоты и легионеры.
  Генерал произносит торжественную речь. Голос, усиленный акустикой, носится по плацу, эхом отражаясь от стен казарм и штаба. Потом слово берут союзники, причём говорят они, не пользуясь услугами переводчиков.
  У меня возникает смутное чувство, что американцы с европейцами смотрят на нас оценивающе, с видом хозяек, выбирающих на рынке живность, коей уготовано попасть в кухонную кастрюлю.
  Сама присяга проходит на удивление быстро. Каждый взвод по одиночке подзывают к накрытым красным кумачом столику, на нём лежит текст присяги. Нужно лишь прочитать его вслух. Внутри закипает справедливое возмущение: ведь нас заставляли учить назубок!
  Парадным маршем проходим вдоль трибуны с генералом и высокими гостями, кричим троекратное 'ура'.
  - Ну вот и всё, ты замужем теперь, - смеясь, цитирует какую-то старую попсовую песню Рогачёв.
  На следующий день всех гонят на склады, получать новое обмундирование. Выглядит оно необычно: комбинезон из плотной ткани защитного цвета, поверх надевается куртка точно такой же расцветки, с массой разнообразных карманов. Вместо пилоток - прямоугольные кепи.
  Высокие облегающие ботинки на 'липах', тельняшка в чёрно-белую полоску, чёрные трусы, зелёные носки, широкий ремень-портупея, куча всяких эмблем и шевронов.
  На 'постройку' мундира дают сорок минут, мы возимся с иголками и нитками, крутимся перед зеркалами, словно барышни на выданье.
  С удивлением констатирую факт, что новая форма мне идёт, впрочем, в ней даже рохля Волобуев смотрится орлом. Буквально не узнаю парней: все подтянутые, стройные, спортивные.
  Лукавят те, кто утверждает, что не одежда красит человека. Много от неё зависит, ой, как много!
  Нас, молодых и красивых фотографируют. Карточки обещают переслать родным. Договариваюсь, чтобы одна попала к Свете.
  - Девушке в первую очередь надо, - понимающе кивает фотограф. - Не волнуйся, получит она твою фотку. Зацелует до дыр.
  Я довольно смеюсь, настроение приподнятое.
  Выясняется, что это не все сюрпризы на сегодня. Главный из них одновременно огорошивает всех, включая сержантов. Вот почему нас приодели - ларчик просто открывался: за нами прибыли.
  Не так!
  За нами ПРИЛЕТЕЛИ НА КОСМИЧЕСКИХ КОРАБЛЯХ!
  Сами корабли находились на околоземной орбите. Солдат предполагалось доставлять на борт при помощи специальных челноков. Это одновременно пугало и интриговало. Было сложно понять, чего больше.
  Жаль оставлять родную планету, однако увидеть другие миры очень хочется, пусть на космическом 'танке', не туристом.
  Челноки приземлились за городом, туда солдат повезли в кузовах армейских грузовиков.
  Хлопал на ветру тент, дробно стучал дождик, плавно урчал мотор.
  Наш взвод находился в середине колонны, из кузова можно было разглядеть только кабину едущей следом машины. За лобовым стеклом виднелось сосредоточенное лицо шофёра. Рядом сидел хмурый офицер.
  Гулявшие туда-сюда дворники смывали потоки дождя и грязь, летевшую из-под колёс. Они мерно двигались, подобно метроному, завораживая и привлекая к себе взгляд.
  Бойцы, сидевшие вдоль борта нашей машины, негромко переговаривались между собой. Пытались шутить, но остроты получались натужными, вызывающими лишь слабые дежурные улыбки.
  Колонна остановилась, мы по команде спрыгнули на землю и построились практически на голом пространстве: ни деревьев, ни кустарников.
  - Чёта ни разу на космодром не похоже, - критически протянул Молчанов и фальшиво пропел:
  - Степь да степь кругом...
  - А ты туда посмотри, - посоветовал Рогачёв.
  Фундук послушался и через мгновение ошарашенно покачал головой: в полукилометре находилось несколько огромных пирамидальных конструкций, которые, очевидно, и были теми самыми челноками.
  Чёрные, мрачные, высотой с девятиэтажный дом и шириной с десяток футбольных полей, челноки походили на многократно увеличенные гробницы египетских фараонов.
  - Я такие в 'Звёздных вратах' видел, - ахнул кто-то.
  Странно, но Чужих почему-то не было, посадкой руководили офицеры Корпуса. Они подгоняли: 'быстрей, быстрей', заставляя чуть ли не на бегу нырять в чрево инопланетных пирамид.
  Мы оказались на тускло освещённой металлической площадке. По бокам её вздымались вверх широкие этажи-ярусы, на которых вовсю кипела жизнь: раздавались команды офицеров и сержантов, доносились отголоски чьих-то разговоров, слышался гулкий топот ботинок и прочие характерные звуки.
   - Не задерживаемся, вверх, на третью палубу, - торопили нас.
  На каждый ярус вели широкие лестницы со ступеньками. Мы стремительно взлетели по ним на третью палубу.
  - Какая рота? - сразу подскочил к нам офицер с красной повязкой.
  - Вторая, - ответил Рогачёв.
  - Располагайтесь здесь. Видите скамьи? Занимайте.
  Мы рассаживались на длинных скамьях с высокими спинками. Меня поразило то, что стоило только присесть и сразу возникло ощущение, будто ты проваливаешься в глубокое анатомическое кресло. Хотя материал внешне походил на пластик, но свойствами обладал удивительными. Сидеть в таком положении было удобно.
  Рядом пристроился Кешка Смородин.
  - Вот бы нам в казарму такие, а! - восхищённо произнёс он. - Я б до конца службы из него не вылазил.
  - Классная штуковина, - согласился я.
  - Нас, наверное, до конца полёта дёргать не будут. Может покемарить?
  - Кемарь, 'Гагарин'! - хмыкнул я. - Только не думаю, что выспаться успеешь. Это корыто гарантировано быстроходное. Хоп и на месте.
  - Ну... пока всех рассадят, пока взлетим... - резонно предположил он. - Не, поспать определённо стоит.
  Кешка блаженно потянулся и закрыл глаза.
  - Всем пристегнуться ремнями, - велел офицер.
  Скамьи были оборудованы индивидуальными ремнями безопасности, похожими на автомобильные. Я только сейчас это заметил, слишком увлёкся разговорами с соседом.
  - Расстёгивать ремни до особой команды запрещено, - продолжил инструктировать офицер. - Передвигаться по палубе нельзя, пока не окажемся в трюме корабля-матки. Старт через пятнадцать минут, расчётное время полёта двадцать три минуты. Наслаждайтесь, сынки, - неожиданно весело добавил он.
  Я никогда в жизни не летал, даже на самолётах. И тех-то видел разве что на картинках. Откровенно признаюсь, стало страшно, особенно, когда вся громоздкая махина челнока вдруг задрожала, заскрипела и пошла вверх. Я опасался, что будут перегрузки, но почти сразу обнаружил, что чувствую лишь небольшое утяжеление рук, ног, головы и туловища, будто кружусь на качелях. Видимо, Чужие нашли технологическое решение проблеме перегрузок, и железное здоровье космонавтов прошлого при полётах не требовалось.
  Я не испытывал ни головокружения, ни тошноты. Не испытывал никаких неудобств. Всё было очень обыденно.
  Конечно, хотелось бы посмотреть со стороны, как выглядит старт корабля. На что он похож, извергаются ли клубы дыма, как быстро мы набираем скорость и превращаемся в стремительно уменьшающуюся точку на небе?
  Однако нельзя одновременно оказаться в двух местах и, увы, нельзя посмотреть в иллюминаторы, ибо на этой палубе они почему-то не были предусмотрены, а я бы не отказался бросить взгляд на исчезающую под ногами Землю.
  Ещё меня интересовал вопрос, где собственно находится экипаж челнока, кто им управляет: Чужие, прошедшие выучку пилоты из людей или голая автоматика, двигающаяся по рассчитанному заранее курсу?
  Шум сюда не проникал. Мы, полулёжа, переговаривались друг с другом. Многие, по примеру Кешки Смородина, предавались самому излюбленному солдатскому занятию - дремали. Никто не знает, что ждёт нас впереди, так почему бы не провести время с пользой и не выспаться?
  Никто не успел осознать, не уловил тот момент, когда челнок оказался внутри звездолёта-матки.
  Нам просто приказали расстегнуть ремни и строиться.
  Колонной по трое люди покидали чрево космического челнока и попадали в чрево ещё более гигантского создания.
  Металлические стены, гулкие отзвуки, шум работающих механизмов - мимо сновали разнообразные погрузчики и миниатюрные тележки. Похоже, они управлялись дистанционно или вообще были роботами.
  А ещё в трюме, кроме челноков, было много совершенно разных аппаратов, не знаю, летательных или предназначенных для иных, непонятных нам целей: странные, похожие на бублики с дырочкой посредине; или вполне земного вида, смахивающие на вертолёты, только без лопастей; вытянутые параллелепипедные штуковины с боковыми башнями-наростами; ощетинившиеся, будто ежи, металлические сферы-мячики; нечто невообразимое, состоящее из проводов, трубок, издающее рассерженное пыхтение.
  - Твою мать! - восхищённо прошептал Молчанов. - Сколько всякой срани, оказывается, есть на свете!
  - Внимание! - вдруг произнёс Рогачёв.
  К нашей колонне подходило непонятное существо, какая-то карикатура на человека: довольно высокое, с непропорционально длинными конечностями (две руки и ноги), маленькой головой на вытянутой, почти жирафьей шее. Двигалось оно весьма необычно, подпрыгивая, словно воробей. Руки при этом безвольно болтались, как у тряпичной куклы.
  Подойдя к нам, существо остановилось. Сами по себе на широком скуластом лице образовались две впадины, из которых вдруг полилось синеватое сияние; прорезался рот, выступил вперёд треугольник носа.
  - Добро пожаловать на борт 'Пожирающего пространство', - металлическим голосом произнесло создание. - Я - Диг Эль, офицер связи, приданный вашему подразделению. Моё звание примерно равно армейскому капитану, поэтому можете обращаться ко мне 'господин капитан'. Так вам будет удобнее. В моём ведении находятся все вопросы, связанные с вашим пребыванием на борту звездолёта. Сейчас я отведу вас в предназначенный для вашего подразделения сектор. После того, как вы обустроитесь, будет процедура приёма пищи, затем, я устрою небольшой брифинг, где смогу пролить свет на некоторые обстоятельства. Следуйте за мной, господа.
  Он развернулся и снова по-воробьиному запрыгал вперёд.
  - Это что, Чужой? - прошептал мне на ухо Фундук.
  Я пожал плечами. Мне никогда не доводилось видеть инопланетян вживую. На Земле они бывали редко, предпочитая действовать через доверенных людей. Ни фотографий, ни голографический изображений нам не показывали. Мы привыкли говорить 'Чужие', но кто скрывается за этим словом - представления не имели. Просто знали, что есть могущественные существа, благодаря которым остатки человечества не сгинули окончательно с лица Земли. Впрочем, хотелось бы знать, где они находились раньше и почему не смогли прийти на помощь чуточку раньше: до того, как все стороны конфликта ещё не обменялись ядерными ударами?
  Выделенный нам сектор на палубе звездолёта состоял из большого количества кубриков, каждый из которых свободно вмещал в себе десять человек, то есть целое отделение.
  После казармы эти кубрики казались просто гостиничными номерами. Судите сами: кроме мягких удобных кроватей, были предусмотрены шкафчики для вещей, раздельный санузел с душевой. На полу лежали ворсистые коврики, работала система микроклимата. Воздух был свежий, но какой-то непривычный, искусственный что ли.
  К стене крепилась тонкая широкая панель, которую поначалу приняли за зеркало, но, когда мы распределили кровати и разложили казённые пожитки (я даже душ принять успел), на панели вдруг появилось объёмное изображение Диг Эля.
  - Прошу всех проследовать в специально отведённые помещения на процедуру приёма пищи.
  - Это он так столовку что ли назвал? - удивился Кешка Смородин и повторил:
  - Специально отведённое помещение для процедуры приёма пищи...
  - А чего ты от него хотел? Это же дятел инопланетный. Скажи спасибо, что на нашенском хотя бы тык-мыкает. Что бы ты делал, если б он на своём пел? - вставил реплику другой боец.
  Я прислушался к внутренним ощущениям. Не скажу, что голоден, но какой солдат откажется от кормёжки? Тем более на инопланетном космическом корабле. Наверняка, нас ограничат в перемещениях (пустить бойца бродить по коридорам звездолёта, всё равно, что дать обезьяне гранату), но может, по дороге увидим что-нибудь интересное. Тем самым сделаем двойное дело: совместим приятное с полезным.
  Местная столовая являла собой огромное помещение, выдержанное исключительно в белых тонах. Тут было настолько стерильно, что сама мысль шагать по сверкающему чистотой полу или даже дышать, казалась кощунственной. Наверное, так выглядит мечта медика.
  Мы чинно рассаживались за столами, на которых лежали исиння-белые (и почему я не удивился?) пластиковые контейнеры. По команде открыть их, обнаружили, что эти ёмкости содержат порцию очень густого пюре, почему-то зелёного цвета. Не скажу, что оно выглядело съедобным. Во всяком случае, аппетит у многих пропал.
  Ещё в контейнере были ложка и несколько салфеток.
  На висевших в столовой мониторах вновь появился лучезарный (а как же, глазницы по-прежнему излучали голубоватый свет) голографический облик Дига Эля.
  - Земляне, мы понимаем, что пища, которая вам предлагается, может показаться вам странной на вид и на вкус.
  Бойцы, успевшие ради интереса распробовать предложенное инопланетянами блюдо, дружно закивали.
  Диг Эль продолжил:
  - Тем не менее, поверьте: нам удалось синтезировать комплексный набор вкусной и питательной еды, содержащий массу необходимых для исправного функционирования ваших организмов элементов. Да, это не то, к чему вы привыкли, но мы уверены, что эта пища пойдёт вам на пользу. В ней есть всё, что необходимо для работы внутренних органов. Вдобавок, комплекс питания зарядит ваши тела энергией и укрепит кости. Вы станете сильнее и умнее. Не надо волноваться. Разработанная нами еда совершенно безопасна, она прошла массу тестирований...
  Мне сразу вспомнился мой сокамерник - Сутулый.
  Инопланетянин уговаривал:
  - Вы быстро привыкнете к этой пище и осознаете всю пользу.
  - Ладно, - обречённо выдохнул кто-то из нас. - Всё равно другой жрачки, видать, не будет. Давайте лопать, что дают.
  Бойцы заработали ложками.
  Я, стараясь не смотреть на содержимое контейнера, отправил первую порцию в рот, тщательно прожевал. Вкус и впрямь был специфический. Над ним явно работали, пытались улучшить, но в итоге получилось нечто, смахивающее на детское питание из баночек, при этом пахнущее как цветочное мыло. Но уж если быть честным, сублимированные супы и каши, которыми я питался дома, тоже были не весть что. Да и тюремное желе, коим меня потчевали когда-то, тоже не фонтан. На их фоне инопланетное пюре если и проигрывало, то немного.
  И ещё, Диг Эль не соврал. Я почувствовал быстрое насыщение, а ещё через несколько мгновений понял, что просто переполнен энергией. Казалось, что силы у меня хватит на то, чтобы горы свернуть. Если это ощущение не обманчивое, его стоило обязательно проверить.
  Офицеры, кстати, получили одинаковые с нами пайки. И точно так же брезгливо ковырялись в них пластмассовыми ложками.
  Ничего страшного. Надо есть, чтобы жить.
  Кстати, наряду с голодом, инопланетная пайка удовлетворяла ещё и жажду.
  После обеда состоялся обещанный брифинг. Происходил он всё в той же столовой, разве что сначала по помещению проехали уборщики-автоматы, которые сгребали со столов пустые контейнера, ложки и использованные салфетки, а потом появился Диг Эль, но уже не как голограмма на мониторе, а собственной персоной.
  - Для начала я расскажу, кто ваш враг и с кем вам придётся воевать.
  - А почему? - выкрикнули откуда-то с конца столовой.
  - Этот вопрос мной тоже будет освещён, - невозмутимо ответил инопланетянин.
  Его рассказ сопровождался показом короткого документального фильма, из которого мы узнали, что воевать нам предстоит с представителями цивилизации рапаров. Они практически не отличались от землян, и Диг Эль путанно пояснил почему.
  - Ничего удивительного, - сказал он. - Когда Высшие решили населить Пустые миры, на многих планетах были оставлены капсюли вида, который вы называете 'хомо сапиенс'. Высшие предположили, что 'гомо сапиенс' сумеют доминировать несмотря ни на что и довольно щедро рассеивали вас во Вселенной. К этому виду относятся и рапары. Скажу больше, несмотря на все зигзаги эволюционной цепочки, вы и рапары настолько схожи, что можете иметь общее потомство.
  - Кто такие Высшие? - спросил один из офицеров.
  - Первые живые существа, появившиеся одновременно со Вселенной. В своём развитии они смогли достигнуть невиданных высот. Высшие - хозяева времени, пространства и жизни. Мне трудно подобрать аналоги в вашем языке. В какой-то степени некоторые ваши религии описывают часть функций, которые выполняют Высшие, но неточно и крайне расплывчато.
  - Вы тоже порождения Высших?
  - Нет, - покачал головой Диг Эль. - Я создан другой расой. Той, что призвала вас на помощь.
  - Так вы искусственный человек, робот, киборг?
  - Я биомеханическое создание, наделённое разумом, но не душой. Термин 'киборг', пожалуй, является наиболее подходящим, но не до конца верным. Меня создали специально. Я должен координировать ваши действия, помогать разрабатывать планы, передавать приказы моих создателей.
  - То есть вы посредник?
  - Да, - кивнул он.
  - Зачем им посредники?
  - Мои создатели очень ценят собственную жизнь. Они не могут принимать личное участие в войне. Вдобавок, условия вашей планеты и планетной системы рапаров им не подходят. Они привыкли к совершенно иной среде обитания, им тяжело долго находиться вне её пределов. Гораздо надёжнее и проще создать киборгов вроде меня, наделив их разумом и полнотой власти в пределах определённого задания.
  - Как зовут тех, кто вас создал?
  - Фонетически передать их самоназвание на любом из земных языков невозможно. Мы решили использовать слово Зодчие.
  - Почему Зодчие воюют с рапарами? Чего вы не поделили?
  - Это давний затянувшийся конфликт, который тянется уже не одно десятилетие. Для удобства поясню, что под годом имеется в виду ваш стандартный земной цикл обращения вокруг Солнца. Цивилизация Зодчих расположена сразу на нескольких планетах, отделённых друг от друга сотнями парсеков. Никому на данный момент не удалось построить звездолёты, способные перемещаться со скоростью, превосходящей скорость света. Мы решили эту проблему, обнаружив в галактике сложную систему подпространственных коридоров - проколов в метрике. Благодаря этому открытию, мы можем быстро перемещаться по рукавам коридоров и оказываться в самых разных концах галактики. Но, кроме плюсов, есть и минусы. Точки выхода из подпространства ограничены в количестве и стационарны, грубо говоря, жёстко привязаны в определённой системе координат. Цивилизация рапаров не овладела технологией подпространственного перемещения, но они начали агрессивную экспансию, решив взять под контроль ближайший к ним выход из рукава. Таким образом, рапары практически отрезали от нас сразу две удалённые планеты Зодчих. Мы пытались решить проблему мирным путём, инициировали переговоры. Рапары посчитали это признаком нашей слабости.
  - Знакомая ситуация. Что им нужно?
  - Во-первых, они требуют, чтобы мы поделились с ними технологией перемещений в подпространстве. Мы были согласны на это при условии мирного совместного использования коридоров, но рапары сразу же выдвинули второе условие: им нужна гегемония и фактический контроль над большинством точек выхода. Они выдвинули ультиматум.
  Собравшиеся дружно зашумели. Диг Эль кивнул:
  - Всё верно, мы не приняли его. Началась война, которая слишком затянулась. Зодчие пытаются прорвать блокаду, однако рапары предприняли всё, чтобы воспрепятствовать этому. Их планетная система расположена неподалёку от точки выхода, с помощью специальных энергетического щита они плотно закупорили её. К счастью, в щите есть дыры, и мы намерены ими воспользоваться.
  - То есть ваши звездолёты могут туда пробиться?
  - В обычном виде нет, - замотал головой Диг Эль. - А вот в состоянии практически материальной точки, в которой будут спрессованы масса и пространство, да.
  - Вы шутите?
  - Отнюдь. Не так давно учёные Зодчих смогли совершить грандиозный прорыв и овладели такой технологией.
  - Кажется, я догадываюсь, каким будет ваш план, - сказал один из офицеров в чине майора. - Вы пропихнёте миниатюрный флот через дыру в щите, потом крибли-крабли или 'просто добавите воды' (простите за вульгарность), всё само собой распакуется, и ваш звездолёт предстанет перед рапарами во всей красе и огневой мощи. Всё это замечательно, но люди-то вам зачем? Разнесите планеты рапаров к такой-то матери или принудьте их к капитуляции.
  - Зодчие не имеют права уничтожать населённые живыми существами планеты. Высшие непременно вмещаются и накажут за это, и наказание, поверьте мне, будет по-настоящему суровым. Вдобавок, мы не можем миниатюризировать весь флот - наши возможности позволяют проделать это только с одним кораблём, а с ним звездолёты рапаров сумеют расправиться. Поверьте, воевать они умеют. Это горькая правда, с которой мы столкнулись. Зодчие несли слишком большие, ничем не оправданные потери в боестолкновениях с рапарами.
  - Тогда тупик, раз одним звездолётом не навоюешь, - констатировал майор.
  - Вы неправы. Суть разработанной нами операции будет заключаться в следующем: высадим десант на планету рапаров, он захватит и отключит генераторы блокирующего поля. Как только поле исчезнет, наш флот прорвёт блокаду. Проблема будет решена раз и навсегда.
  - Десантники, значит, это мы.
  - Всё верно. Атмосфера на планетах рапаров близка к земной, гравитация тоже. Опасность биологического заболевания отсутствует. Мы предусмотрительно ввели в ваш рацион колонии наноботов, которые в данный момент работают над тем, чтобы усилить иммунитет.
  Представив, как по моим внутренностям шастают всякие инопланетные микротвари и творят там всё, что им заблагорассудится, я чуть не поперхнулся. Нет, оно если и впрямь на пользу, то хорошо, а вдруг... Нельзя же так, без предупреждения-то!
  Уверен, подобные мысли посетили головы почти всех присутствующих, но Диг Эля это ни капельки не смутило. Он с нечеловеческим спокойствием (конечно 'нечеловеческим': как ни крути - киборг, да ещё иноземного происхождения) продолжил:
  - Сухопутные войска рапаров вооружены примерно на том же уровне, что ваши армии до начала взаимного истребления. Забрасывать атомными бомбами они не станут, это всё равно, что самим взорвать генераторы защитного поля, выполнив за вас всю работу. Разумеется, никто не говорит, что будет легко, но шансы на победу есть, и они весьма велики. Высадка будет происходить с корабля-матки на тех челноках, которые доставили вас сюда. Хотя челноки обладают максимальной системой защиты, вероятно, какое-то количество их будет сбито в атмосфере планеты средствами ПВО рапаров, мы не исключаем такой вероятности. Но потери будут в пределах разумного. Поверьте, я говорю с вами совершенно открыто, не утаивая нюансов.
  - На кого мы можем рассчитывать, если что-то пойдёт не так? - задал один из самых важных вопросов генерал-лейтенант Середин. - Придут ли на подмогу жители заблокированных рапарами планет?
  Надо же, не знал, что и он сидит сейчас среди нас. Мне почему-то казалось, что высший состав получает всю информацию в другом месте, и на другом уровне, конечно.
  - Вряд ли, - сухо ответил Диг Эль. - К тому же, мы потеряли с ними всякую связь. Боюсь, если рапары выполнили часть своих угроз, то Зодчие могли подвергнуться настоящему геноциду. Мы должны рассчитывать только на себя и свои силы. Вам, людям, к такому не привыкать.
  Эту информация мы переваривали долго. До самого отбоя никаких занятий не было, мы тупо сидели в кубриках и обсуждали друг с другом перспективы. На следующий день начальство довело ещё кое-какие моменты: оказывается, до ближайшего входа в рукав надо добираться почти целый год, потому половину этого срока мы проведём в анабиозе. И это будет не просто сон - в наш мозг закачают кучу учебных программ, которые помогут во второй половине полёта. Полгода мы будем спать, полгода тренироваться. Дальше... Дальше начнётся практическое применение знаний, умений и навыков, как высказался наш взводный.
  В сон погрузятся все, даже киборги вроде Диг Эля. Пилотировать кораблём будет сложнейшая автоматика. Она же нас и разбудит.
  Мы с опаской укладывались в гладкие прозрачные анабиозные камеры. Их внешний вид наводил на нехорошие ассоциации, однако Диг Эль заверил, что никаких эксцессов не ожидается. Проснутся все.
  Честно говоря, я бы предпочёл прободрствовать эти шесть месяцев, но кому дело до личного мнения какого-то ефрейтора. Было страшновато, я ощущал лёгкий мандраж. Человеку свойственно опасаться всего неизведанного.
  Многие трусили, страх отчётливо виделся на их лицах, но мы старательно поддерживали друг друга плоскими шуточками и подначками. Ещё мне не очень-то нравилось то, что в моём мозгу будут копаться. Ученье, разумеется, свет, но кто знает, что будут запихивать в наши головы? Потому порой хочется оставаться в приятном полумраке невежества.
  - Эх, красота-то какая! - с удовольствием потянулся, да так, что захрустел всеми костями Фундук. - Солдат спит, служба идёт. Спокойной ночи, братаны!
  - Сладких снов! - Я разделся до нижнего белья, залез в свою капсулу, лёг на спину. Ложе было довольно жёстким.
  - Особливо эротических, - согласился Фундук.
  С тихим жужжанием опустилась стеклянная крышка, сквозь которую можно было разглядеть мерцающие надо мной индикаторы. Красный... жёлтый... зелёный. И снова: красный, жёлтый, зелёный. Прямо светофор какой-то!
  Не знаю, почему, но переливающиеся огоньки притягивали к себе взгляд, словно магнитом. Я был не в силах смотреть на что-то другое.
  Красный... жёлтый... зелёный... Крас...
  ... Пшшш... Крышка поехала вверх. Я открыл глаза, попробовал пошевелить конечностями. Они слушались меня, но дубовато что ли. Вдобавок страшно болела голова, а всё тело будто кололи иголками. Потом начались судороги. Раза три меня хорошенько выгнуло, затем затрясло мелкой дрожью. Во рту было сухо, как в пустыне, но пить не хотелось. Почему-то глоток воды воспринимался отравой.
  Хотелось снова заснуть, почувствовать безмятежность и покой. Вместо этого трясусь как осенний лист и клацаю зубами. Количество 'иголок', впивающихся в тело, увеличивается. Становится совсем плохо.
  Изо рта вылезает странная кашица, но заботливые механические манипуляторы аккуратно вытирают губы.
  - Не вставайте, - прозвучал безжизненный голос. - Запускается процедура восстановления организма.
  Я безвольно закрыл глаза. Понятия не имею, что творили со мной, но спустя несколько минут, начал чувствовать себя лучше. Ненамного, но желание застрелиться не возникало.
  - Вставай, ефрейтор! Всё на свете проспишь.
  Так, это уже Рогачёв. Показушно бодрый и весёлый.
  Выбрался я из камеры самостоятельно, хотя движения довались нелегко. Тело, словно принадлежало кому-то другому, и тот другой неохотно передавал бразды правления.
  - Взвод, строиться!
  Ну да, любое дело в армии начинается с построения. Даже такое хорошее как завтрак. Кормили нас той же зелёной массой, только давали поменьше, и выглядела она пожиже. Каждый комок приходилось в себя запихивать. Организм решительно сопротивлялся.
  После завтрака все белыми тенями расползлись по кубрикам.
  - Твою мать, как же мне херово! - протянул кто-то.
  Я обернулся на голос и увидел Кешку. Выглядел он настоящим покойником, в гроб краше кладут - скулы, обтянутые кожей, ввалившиеся тусклые глаза, неестественный синюшный цвет кожи. Совершенно не напоминал себя прежнего, нашего ротного весельчака-лабалу.
  - Хватит ныть, - буркнул я. - Другим ничуть не лучше.
  - Мужики, я, кажется, сдохну.
  - Сдохнешь, но не сейчас, - согласился я.
  Мы попадали на койки, кое-как завернулись в одеяла, превратившись в коконы бабочек. К счастью, никто нас не трогал. Отцы-командиры тоже были не в форме.
  На полное восстановление ушло больше двух суток. Хорошо, что воевать пока было не с кем, при желании враг мог брать нас голыми руками.
  Зато потом началось. Рогачёв превзошёл самого себя. Мы только и делали, что прыгали, бегали, подтягивались и отжимались. На десерт занятия в тренажёрном зале. Культуристов из нас не лепили, но мышечная масса росла как на дрожжах. А что, организмы молодые, здоровые, кормёжка, пусть отвратная на вкус и цвет, тем не менее, сытная. Переваривается за милую душу, тяжести в желудке не вызывает.
  Диг Эль куда-то запропастился, да нам и без него забот хватало. С утра (в смысле по корабельным склянкам) набегаемся, как лоси, потом без задних ног дрыхнем, но уже как суслики. Такое вот 'звериное' житьё-бытьё.
  Где-то через недельку дорвались и до самого вкусного - сначала исписали пару тетрадок конспектами по материальной части оружия, а затем отправились постигать науку стрелять на практике. Радости у всех было - полные штаны. Наконец-то настоящее военное дело.
  Начальство на боеприпасы не скупилось, и в первое же занятие каждый отстрелял по рожку, а это, для тех, кто не помнит, без малого полтысячи патронов.
  Кстати, многих удивляло то, что стреляла винтовка просто на зависть земным конструкторам - тихо и почти без отдачи, особенно в снайперском режиме! По всем расчётам выходило, что выстрел должен быть оглушительным, ведь пуля весила что-то около восьми грамм и летела со скоростью три тысячи метров в секунду, однако Чужие как-то смогли обойти эту проблему. Но эффект от попадания, скажу вам, был зверский - отрывало конечности и срывало мясо с костей.
  А уж когда мы из 'Жала' гранатой стрельнули - впечатлений было, до конца жизни хватит! Рвануло, будто от авиабомбы.
  Мы-то что! Для нас всё в диковинку зато сержанты, привыкшие к слабому действию подствольных гранат, были в шоке. Как говорится, пока не увидишь своими глазами, по-настоящему не проникнешься.
  Взаимодействие во время операции отрабатывали как на тактических полигонах, так и на виртуальных симуляторах. 'Убивали' на них хоть и понарошку, но чувствительно. Пару бойцов вообще откачивать пришлось.
  Да что за других рассказывать! Когда меня в виртуальном бою по касательной осколком зацепило, я часа два потом в отрубе лежал и ещё дольше в себя приходил, отказываясь поверить, что в реале ничего подобного со мной не стряслось.
  Хорошо хоть с медициной на борту корабля-матки было более чем круто. Чужие лечили почти от всего, разве что оторванную голову на место не пришивали.
  Во время занятий на полигоне Волобуев с дуру винтовку с учебных патронов на боевые переключил и влепил очередью по ребятам с первого взвода. Они наших противников изображали.
  Крови и мяса было больше чем на скотобойне. И ничего, неделя пребывания в медотсеке, и вернулись бойцы, как новенькие.
  Каких трудов мне стоило спасти 'украшение' нашего взвода от справедливой расправы. Даже дрался за козла этого, лопоухого! Нет, потом-то я ему, само собой, навалял от души звиздюлей, но чужим своих давать в обиду нельзя. Волобуев, кстати, понял и проникся. Стал бегать за мной, как адъютант за генералом, разве что в рот не смотрит.
  А ещё случилось у нас и второе ЧП - если Волобуев дураком родился и таким останется, то весёлый, компанейский Кешка Смородин самым натуральным образом съехал с катушек. Взяв автомат, он отправился в офицерский кубрик... убивать. Серьёзно ранил командира третьей роты и слегка зацепил капитана из штабных. Правда, комбат не сплоховал, сумел сбить Кешку с ног и отобрать винтовку.
  Примчавшиеся на инцидент медики быстро выяснили, что у рядового Смородина психическое расстройство, парень сошёл с ума, и даже продвинутая медицинская техника Чужих в этом случае бессильна.
  На вопрос, почему такое случилось с дотоле абсолютно вменяемым и адекватным человеком, Диг Эль без капли смущения, пояснил:
  - Скорее всего, произошёл конфликт между разумом вашего солдата и учебной гипно-программы, которую мы вкладывали в каждого из вас во время анабиоза. Ничего страшного, у нас имеются полученные эмпирическим путём данные, согласно которым вероятность подобного события исчисляется десятыми долями процента. Этот уровень был признан приемлемым.
  И тут я снова вспомнил Сутулого. Неужели он был той 'морской свинкой', на которой ставились опыты подобного рода, и что именно Сутулый вошёл в те самые десятые доли процента? Или до каких-то пор этот уровень был намного выше?
  - Нас здесь около пяти тысяч. Один уже сошёл с ума и натворил столько дел. А скольких мы ещё не выявили? Где гарантия, что не будут другие? Мне что, теперь ходить, ожидая в любую секунду выстрела в спину? - резко вскинулся комбат.
  - Не беспокойтесь, мы проведём психологическое тестирование и выявим всех потенциально опасных лиц, - попытался замять инцидент Диг Эль.
  - Почему вы раньше этим не озаботились.
  Киборг почему-то промолчал. Похоже, эксперименты на нас ещё не заканчивались.
  Популярности ему это не добавило. Многие начали коситься в сторону Чужого с мало прикрытой ненавистью.
  В тот день занятий больше не было. Нас повзводно загоняли на тестирование. Бойцы ложились на кушетки, чуткие щупальца-манипуляторы тут же обвешивали каждого десятками датчиков, а потом... Я больше ничего не помню. Обследование явно проводилось либо под гипнозом, либо в вызванном каким-то другим способом искусственном сне.
  Кешку, как потенциально опасного, уничтожили
  В день официальной церемонии его похорон (капсулу с телом отправили с борта корабля в открытый космос) я мечтал только об одном - напиться. Схожие мысли обуревали многих.
  Тестирование, проведённое Чужими, никого не выявило. Но мы теперь мало верили Диг Элю. Он явно недоговаривал.
  Я очень обрадовался, когда занятия возобновились. Отдался им с настоящим остервенением. Энергию злости надо было куда-то девать. Я с особым цинизмом и удовольствием расстреливал на полигоне и в тире мишени, которые имели хотя бы слабое сходство с контурами Диг Эля. Нет, если бы он вдруг сам оказался бы у меня на мушке, нажать на спуковой крючок я б не сумел. Но отводить душу нужно.
  Ещё в кубрике мы играли в дартс. Догадайтесь, кто был намалёван в центре мишени.
  Но армейская рутина неизбежно расставляет всё на свои места. Когда усталый и замученный ты еле-еле доползаешь до койки, а сил хватает только на то, чтобы раздеться, эмоции постепенно сглаживаются и уходят на второй план.
  Только опустевшая идеально заправленная кровать Смородина служила нам укором. Я старался не смотреть в её сторону. Иногда мне казалось, что Кешка по-прежнему с нами, но потом разум брал своё и отгонял дурные мысли прочь.
  Кроме того, осталась и его гитара. Никто не брал её в руки, мы бы почитали такой поступок кощунством.
  Диг Эль понимал, как к нему относятся, и редко представал перед нами вживую. Всё больше представал перед нами голографической фигурой. Быть может, даже у киборгов есть чувство совести.
  Мы уже привыкли считать корабль своим домом, обжили его кубрики. Иногда, выходили, чтобы посмотреть в огромный иллюминатор на центральной палубе. Там не было ничего, кроме черноты и далёких звёзд.
  Казалось, что мы не летим, а стоим на одном месте, проходит время, но ничего вокруг не меняется. Остаётся прежним, опостылевшим и скучным.
  Немного погодя, мы начали осваивать 'Скарабеи' - инопланетные боевые машины пехоты. Они совсем не походили на наши БТР или 'маталыги' - напоминали формой слегка вытянутую каплю, были тёмно-серебристого цвета, вместо гусениц под всем днищем проходила широченная лента, состоящая из огромного количества мелких сегментов, непостижимым образом перемещающихся относительно друг друга. Такое устройство позволяло притормаживать нужный борт или крутиться на месте.
  Перемещалась 'капля' практически бесшумно, надо было очень постараться, чтобы расслышать тихий, похожий на шелест колышущихся листьев, звук, который издавал миниатюрный двигатель. Тот, в свою очередь, питался от двух батарей, ресурса которых хватало надолго. Диг Эль называл сумасшедшие сроки, но наша 'мазута' по привычке делила их минимум на два.
  На вооружении находилось орудие, изготовленное примерно по тому же принципу, что пехотные винтовки 'Жало'. Пушка программировалась под любой калибр, заряд и скорострельность, управлялась джойстиком. При необходимости включался автоматический режим: орудие лупило само по предварительно обозначенным целях, а 'Скарабей' менял позиции.
  Бронированное брюхо прятало в себе экипаж из механика-водителя и стрелка, брало на борт отделение мобильной пехоты.
  Для обзора использовалась мощная телеметрическая система. Мехводу не приходилось щуриться в узенькую щель, к его услугам была превосходная двумерная картинка на мониторе, поражавшая чёткостью изображения.
  Корабль оказался столь огромен, что на нём хватало места для обширного полигона, на котором мехводы учились управлять 'Скарабеями' (вложенной гипно-программы было недостаточно, теория нуждалась в подкреплении практикой), а пехота осваивала тактику взаимодействия.
  Дни пролетали незаметно. Прошло немного времени, и я перестал воспринимать себя как вчерашнего мальчишку, которого 'забрили' в армию. Я стал солдатом. Да, у меня ещё не было реального боевого опыта, но это дело исправимое. Впереди нас ожидала война.
  Я многому научился, включая самое главное: как убивать и не быть при этом убитым. Моральная дилемма - как же так, ведь наш противник тоже живое существо, почему я должен его уничтожить? - выбивалась сержантами-инструкторами раз и навсегда.
  - Или ты, или тебя, - многозначительно говорил Рогачёв. - Выбирайте.
  После такой накачки я знал, что без колебаний нажму на спусковой крючок, когда это понадобится.
  Или он, или я. Я сделал свой выбор.
  Будущих сержантов пока готовили отдельно, но потом у них состоялся выпуск. В общем, кроме Рогачёва в нашем взводе появился младший сержант прямиком из учебки.
  Мы с ним быстро сошлись. Толик Макеев оказался нормальным парнем, пальцы не гнул и вёл себя именно так, как должен вести толковый командир отделения.
  От него я узнал, что урод, из-за которого меня упекли в тюрьму, остался на Земле - в последний момент его папенька сумел нажать на нужные знакомства, и сыночку подыскали какую-то должность, требовавшую его пребывания на родной планете. Я почему-то этой новости не удивился, лишь пожалел, что не сумел выкроить часик, чтобы побеседовать с Дуленко-младшим по душам. Слишком внезапно случилась наша отправка в межзвёздное путешествие. А какой из этого вывод? Да простой - выжить и вернуться на Землю. А там поквитаемся. Отольются ещё этому ублюдочному Дуленко слёзы моей матери и Светки. Ой, как отольются.
  Тем не менее, после этого разговора, я пару дней ходил, погрузившись в задумчивое состояние.
  Рогачёв расценил мой вид по-своему.
   - Не переживай, Самойлов. Я с ротным уже говорил. Будет у тебя на погонах и вторая лычка. Ты ничем не хуже этих сосунков из учебки. Такой же салажонок, только шаристый, - сказал он наедине и обещание сдержал.
  Через неделю я и впрямь крепил к погонам лычки младшего сержанта. Рядом сидел Фундук и занимался тем же самым.
  - Теперь до генерала рукой подать, - шутил он. - Жаль, мамке и папкой карточку не отослать.
  За будничными проблемами, радостями и горестями, мы совершенно потеряли счёт дням. Вот так, тихой сапой к нам и подкрался пи... час 'Икс'. То есть начало самой что ни на есть боевой операции. Первой в жизни большинства из нас, а для кого-то и последней.
  Личный состав заранее распределялся по челнокам. Каждое отделение заняло места в 'Скарабее'. После сжатия в материальную точку и последующего выхода к планете рапаров, на которой находятся генераторы защитного поля, должны были пройти считанные минуты. Операцию расписали как по нотам. Всякий из нас, согласно заветам Суворова, должен был знать свой манёвр. Это в наши головы вдолбили с помощью гипно-программ и кулаков сержантов.
  Признаюсь, что ничего особенного я не почувствовал. Наш корабль терял массу и размеры, сжимался в точку. Однако для меня ничего абсолютно не менялось, и каких-либо сожалений по этому поводу я не испытывал. Цивилизации, способной творить такие штуки, можно только позавидовать. Жаль только, что Диг Эль сходу зарубил предложение уничтожить генераторы барьера прямиком из космоса. Врал он или нет, но с его слов выходило, что Зодчим куда легче разнести планету, чем работать точечно. При этом Диг Эль неоднократно ссылался на Высших, которым подобного рода вещи, что нож в печёнку. По всему выходило, что воевать и заносить хвосты придётся пехотному Ване с Земли.
  План Зодчих сработал. Корабль прошёл сквозь барьер. От него отделились челноки с десантом и устремились в атмосферу нужной планеты. Всё произошло настолько стремительно, что рапары не успели среагировать. Система ПВО сработала с задержкой, которая дорого им обошлась. Хотя один из челноков им удалось подбить, он потерял управление и разбился. Погибли все.
  Наш челнок опустился благополучно. 'Скарабеи' ринулись к открывшимся грузовым шлюзам, да так резво, что дух захватило.
  Первый боевой контакт произошёл неожиданно для всех сторон. Мы налетели на первую линию обороны рапаров. Ну да, разговоры никто не разговаривал, вариант мирных переговоров и последующей сдачи даже не рассматривался.
  Прилетели и сразу в бой.
  Заработали замаскированные огневые точки, сразу две 'капли' остановились и задымили. В эфире послышали вопли подбитых экипажах. Да, парням приходилось несладко.
  Рапары усилили огневой натиск, но уже не столь успешно. Их успели засечь, да и фактор внезапности уже перестал действовать.
  Бум-бум! Застучали пушки 'Скарабеев'. Перестрелка продолжалась минуты полторы, доты рапаров сравняло с землёй, и они заглохли.
  Сразу поступило радиопоощрение комбата:
  - Чистая работа. Молодцы.
  Последовала команда покинуть машины. Жаль оставлять уютное брюхо броневичка, какое-никакое, а убежище. Но приказ есть приказ. Побежали!
  Та-дам! Мои ботинки на высокой рифлёной подошве переступают порог 'Скарабея' и начинают поднимать инопланетную пыль. Ну чем я не Гагарин или Нил Армстронг?
  - В темпе, Самойлов, в темпе! - в ушах звенит настойчивое требование Рогачёва, и я ускоряюсь.
  На каждом из бойцов анатомический бронежилет, разработанный Зодчими. Он плотно облегает фигур, до смешного мало весит, пластичен и не мешает ползать по-пластунски.
  Голову защищает радиофицированный шлем-сфера с забралом, которое выводит массу визуальной информации, причём так, что она совершенно не мешает, хотя привыкнуть к этим циферкам перед глазами удалось не сразу.
  Под прикрытием бронетехники, мы двинулись вперёд, неся на себе бремя... млин, а чьё бремя-то? Белого человека? Так среди бойцов и негры есть, причём наши, русские негры, плоды интернациональной любви.
  Любой человек, ступивший на иную планету, подсознательно ждёт чего-то необычного. Как же, иной мир... Но меня ждало разочарование. Местность в округе напоминала вполне земной пейзаж: совершенно плоская равнина с редкими деревьями (даже листья на них были зелёными!), под ногами хрустел привычный гравий. Даже воздух ничем не отличался от того, каким нам приходилось дышать.
  Ну вот... стоило ли лететь, подумалось мне. Никакой экзотики. Неужто все населённые миры под копирку сделаны? Печально это, глаз хочет зацепиться за что-то яркое и необычное.
  Гулко ухает взрыв. Над головами проносится что-то тяжёлое и гудящее, словно шмель. Следом за ними пролегает широкая огненная дорожка. Не знаю, чем сверху поливает эта херовина, но ближайший к нам взвод, как корова языком слизнула.
  - Воздух! - истошно орёт шлем голосом комбата. - Штурмовики рапаров.
  Так, интересно, из чего мы их сбивать будет? Из 'Жала' что ли?
  И тут над нами завязывается воздушный бой. Наши челноки выпускают рой самолётиков. Они маленькие, но чрезвычайно вёрткие. Скорее всего, 'беспилотники', которые быстро показывают штурмовикам рапаров, где зимуют раки и живёт Кузькина мать. В общем, авиации противника приходится несладко. Уже не до жиру, быть бы живу.
  Штурмовики с позором удирают, несколько из них полных ходом идут к земле, дымя, будто сигары.
  - Всем доложить о состоянии, - потребовал комбат.
  В эфире зазвучали неутешительные доклады. Штурмовики свою работу выполнили.
  Дальнейшие события больше походили на сон. Рапары включили минные заграждения, и с десяток 'Скарабеев' подкинуло чуть ли не до облаков. Мы с грехом пополам преодолели и эту преграду, хотя потери понесли ощутимые. Хорошо, что в моём взводе никого не зацепило.
  Умом я понимал, что это ненадолго, но каждую секунду надеялся на обратное.
  Почти все машины прикрытия были перебиты. Именно на них неприятель сосредотачивал свой огонь, оставляя нас на закуску.
  Рапары, очевидно почуяли свою силу, и перешли в контратаку. До них было метров двести, расстояние стремительно сокращалось.
  - Осколочными гранатами, к бою!
  В рядах рапаров полыхнули ослепительные вспышки. Передние ряды фигурок в пятнистой, непривычной для глаза форме, скосило моментально. Но рапаров это не смутило, скорее наоборот - раззадорило. Они побежали ещё быстрее.
  Меня удивило, почему никто из них не открывал огонь. Неужели решили схватиться врукопашную? Но сейчас это же чистой воды самоубийство.
  Наши винтовки полосовали пространство, изрыгая сотни пуль, которые в клочья рвали атаковавших. Тем не менее, меньше рапаров не становилось. Подобно тараканам они лезли из всех щелей и с настойчивостью маньяков рвались к нам, хотя впереди уже вырастала приличных размеров горка из мёртвых тел.
   - Вот же упорные суки! - не выдержав, ругнулся кто-то.
  Я вдруг понял, что расстрелял последний патрон и обречённо поглядел по сторонам.
  - Пустой.
  - Я тоже, - отозвался ближайший боец.
  - Та же муйня, - вздохнул сосед слева, отбрасывая ненужный рожок.
  - У всех так? - не повери я.
  - У меня с соточку наберётся, - признался Волобуев.
  - Тогда прикрывай, я пока начальству доложусь.
  Но за меня уже всё решили.
  - Батальон, слушай мою команду. Отходим, - снова включился в эфир комбат.
  Понятно, у других дела не лучше. Хоть и была пальба как в тире, но всему на свете приходит конец. Как бы и нам сейчас не пришёл. Кто его ведает, каковы эти рапары в рукопашке. Мне вот в штыковую идти на них ужас как не хочется. Да и парни из корпуса - никак не суворовские чудо-богатыри, пули уважать привыкли, на молодецкий штык не надеются.
  - Быстрее, орёлики. Сейчас тут челноки местность 'погладят', мало не покажется.
  Ну, хоть что-то хорошее. Вот только почему они сразу так не сделали? Глядишь, потерь на порядок бы меньше было. Неприятно ощущать себя расходным материалом.
  Мы едва успели отбежать на безопасное расстояние, как корабельные пушки челноков (есть у них, оказывается, и такие, не обманул комбат) выплюнули по десятку снарядов, буквально перемолов в труху наступавших рапаров. На этом фоне 'ответки' неприятеля выглядели как-то жалко. С их стороны прилетели две неуправляемых ракеты, взорвавшиеся где-то далеко за нами, не принеся никакого вреда.
  Бойцы радостно закричали 'ура'. Здорово, когда за тебя всю работу делает артиллерия.
  Комбат снова затребовал доклад о потерях. Увы, в моём отделении был один двухсотый и сразу два трёхсотых, к счастью, лёгких. Спасибо бронежилетам! Сегодня они реально спасли немало жизней.
  Взводные санинструктор уже успел обработать раны и наложить повязки.
  Снова треск в эфире и голос комбата. Раненых велено доставить на борт челнока. Их уже подбирали санитарные машины - ничем не отличающиеся снаружи от 'Скарабеев', за исключением нанесённых поверх брони красных крестов. Мои трёхсотые могли передвигаться самостоятельно, но я приказал им дожидаться санитаров.
  Рогачёв вернулся с короткого совещания, устроенного ротным. Командованием принято решение снова продвигаться вперёд, чего собственно и следовало ожидать. После недавнего артобстрела, устроенного челноками, рапары вряд ли сумеют быстро очухаться.
  Мы вновь получили полный комплект боеприпасов.
  Быстрая перебежка. По пути то там то сям попадаются перемолотые в фарш тела и наших, и инопланетян. Успеваю разглядеть некоторые детали - с одного из рапаров сбросило шлем, на свет Божий безжизненно смотрит вполне заурядный парнишка самой заурядной земной внешности. Никаких внешних отличий.
  Дальше начинаются окопы. Оттуда слабенько огрызается пулемёт, но я серией из пяти зарядов заставляю вражескую огневую точку заткнуться.
  - Толково действуешь, - хвалит меня Рогачёв.
  В окопах не только трупы. Тихонько поднимается окровавленный рапар и демонстративно роняет на землю оружие. Жест 'лапки вверх' ему не знаком, он сводит руки крестом перед грудью. Это их аналог нашему 'хенде хоху'.
  - Что с ним делать? - озадаченно спрашивает Волобуев.
  Насчёт пленных мы и впрямь никаких распоряжений не получали.
  Внезапно рапар самостоятельно решает возникшую проблему. Он вдруг окутывается синим туманом и тут же разлетается на куски. Нас обдаёт жаром и облепляет кровавыми ошмётками.
  - Это что, он сам? - потрясённо мотает башкой Волобуев.
  - У меня спрашиваешь? - пожимаю плечами я.
  - Это их рапарское харакири, - авторитетно поясняет Рогачёв. - Не волнуйтесь, орлы, ещё и не такого насмотритесь.
  Мы зачищаем местность. Сапёры тем временем находят тщательно замаскированные проходы к генераторам. Открыть не получается, приходится применять взрывчатку.
  Машинный комплекс находится глубоко под землёй. К нему ведёт широкий и тёмный туннель. Все уверены, что он таит в себе массу ловушек. Время от времени догадки подтверждаются - в фантазии рапарам не отказать. Чего тут только нет: от банальных мин до камер-крематориев.
  Никто не мог предсказать, какой сюрприз ждёт нас за новым поворотом туннеля. Единственное, до чего пока не додумались рапары - это пустить боевые отравляющие вещества. Очевидно, боялись пострадать сами.
  Навстречу с рёвом несутся две сверкающие металлом 'каракатицы', они буквально изрыгают в нас тысячи пуль, но с помощью ствольных гранатомётов удаётся подбить сначала одну, а затем и другую. Крови из нас за это времени они выпили немало.
  Туннель заканчивается спиралевидной лестницей, ведущей наверх. Как же по ней доставляли оборудование, грузы? На ярусах лестницы баррикада, каждый метр даётся ценой десятков жизней.
  Я уже расстреливаю четвёртый боекомплект. От непрерывного грохота взрывов и пальбы мучительно болит голова. Я опустошён, с трудом переставляю ноги, ничего не соображаю. Приходится сделать себе инъекцию препарата из аптечки. Это химия и не из самых полезных. После неё организм долго восстанавливается. Но сейчас не до последствий. Надо жить и сражаться.
  Препарат действует моментально. Я обретаю второе дыхание, мозг начинает работать лучше любого компьютера.
  Ещё одна баррикада. Здесь нас встречает тридцать рапаров. В руках у них... сабли. Размахивая клинками, они кидаются на нас, словно всерьёз веря в собственную неуязвимость и в то, что смогут одержать с таким оружием победу.
  Мы выщелкиваем их как в тире, однако в душе появляются ростки уважения перед столь безрассудно храбрым противником. Я вот точно бы так не сумел.
  Один из ярусов оказывается последним. Мы всё ближе к цели. Сопротивлением здесь и не пахнет. Рапаров, с оружием или без, на пути не попадается. Всё, что смогли выставить против нас, выставили.
  Врываемся в огромное помещение. В центре переливается всеми цветами радуги гигантский монитор, по которому бегут строчки непонятных символов, рисуются какие-то графики. За пультами каменными изваяниями застыли несколько рапаров в одинаковых комбинезонах. Ведут себя спокойно, не дёргаются.
  - Руки с пультов убрали, - оглушительно рявкает на них комбат.
  Маленькая коробочка на его груди - лингвомашина, выданная Диг Элем, - мгновенно откликается и переводит.
  Язык у рапаров чем-то похож на итальянский, такой же певучий и мелодичный.
  За всех инопланетян отвечает благообразный старец. У него бородка клинышком, а на голове венчиком отсвечивает лысина.
  - Кто вы такие и по какому праву ворвались сюда?
  - Мы земляне, выполняем долг союзников перед Зодчими. Требуем от вас убрать барьеры и не препятствовать передвижению их флота.
  - Земляне, вы не ведаете того, что творите, - почти поёт старец. - Мы можем выполнить ваш приказ, но разве вас не устрашат его последствия.
  Сквозь наши ряды протискивается Диг Эль. Он настроен весьма серьёзно. Более того, не говоря ни слова, он приближается к рапару и резким движением сворачивает тому шею. Всё это происходит за считанные секунды.
  В почти беззвучной тишине опускается мёртвое тело старца. Диг Эль бросается к центральному пульту, становится перед ним, быстро изучает и поднимает руку, будто пианист перед концертом. В этот момент комбат перехватывает его кисть.
Оценка: 5.23*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"