Единственное, что выводит меня из себя - проблема выбора. Ненавижу с детства. С того момента, когда мама спросила:
-- Доченька, тебе какой турбокомпастер купить: синий или зеленый.
Надо сказать, разницы между ними не было никакой. Только один рисовал синим, а другой зеленым. И ладно бы хоть один желтый был - я взяла бы его и рисовала солнышки. А что можно малевать синим? Даже траву не нарисуешь. А зеленым трава, конечно, будет, что надо, но тут уж тебе ни неба, ни солнышка. Я разревелась. Прямо у прилавка, глядя на чертовы турбокомпастеры. А мама не на шутку перепугалась. Но к специалисту меня повела только спустя три года, когда школьная училка выписала соответствующее направление. Тут уж не пойти было просто нельзя.
-- Ниночка, тебе какая собачка больше нравится - эта или эта?
Ах, да - меня зовут Нина, если вам это интересно. По счастью, имя выбирать не пришлось, его за меня выбрала мама. Но и она рассказывала, насколько это было не просто: то ли назвать в честь бабушки Оленькой, то ли в честь любимой подруги Машенькой, то ли как героиню модного романа Констанцией. Откуда в этом логическом ряду взялась Ниночка, известно только маминому подсознанию, и оно ответов не дает. Что до меня, так мне довольно и того, что она не выбрала Констанцию. Ну, это так, между делом. А в тот момент я уставилась на переливные голографии, откуда на меня смотрели по-собачьи ласково две шавки: одна лысая и черная, другая лохматая и белая. Я больше любила кошек и попугаев. Но ни тех, ни других мне не дали.
-- А как их зовут?
-- Интересный вопрос, - неизвестно чему обрадовался дяденька с волосатыми пальцами. - Скажем, они тезки. Оба Шарики.
Собачки стали мне еще противнее, потому что ни одна, ни другая на шарик не походила. Черная и лысая смахивала на крашеного крокодила, а лохматая беленькая на скальп соседки тети Марины.
-- А больше нечего нет? - спросила я с надеждой.
-- Нет, только собачки.
Я представила себе, что мне придется не просто выбрать сейчас картинку, а, скажем, она спрыгнет с листа, начнет об меня тереться, лизать мне лицо мокрым языком и вилять хвостиком. А мне придется называть крашеного крокодила идиотским именем Шарик, или выгуливать по утрам скальп тети Марины, собирая совочком его какашки. И я разревелась.
-- Кажется, с вашей девочкой все понятно, - сказал доктор, и начал что-то быстро писать в карточке. - На лицо типичные проявления болезни Гецера.
-- Это точно? - спросила маман.
-- Для более точного диагноза понадобятся тесты. Зайдите ко мне через полгода.
-- А скажите, доктор, - мило улыбнулась породившая меня ехидна. - Какого цвета на вас сегодня носки?
Сейчас я понимаю, что она держалась просто героически - окажись я на ее месте, я бы ревела не хуже, чем от турбокомпастеров. Потому что даже очень малолетний человек с диагнозом Гецера попадал в генетическую выбраковку. Автоматически и навсегда. И ни тебе на работу устроиться, ни в университет поступить. Не говоря уже о таких вещах, как семья и детишки.
-- Черные, - волосатые пальцы закрыли тетрадку и отложили ее на край стола.
-- Чисто черные или с рисунком?
Дядька озадаченно глянул на матушку и полез под стол проверять. А маман с ловкостью карточного шулера стянула тетрадку, и положила на ее место точно такую же из другой стопки. Ни один листок не шелестнул. А когда оказалось, что доктору нужно чуть больше времени, чтобы раскатать штанины обратно, она прихватила еще и тоненькую книжечку. Моя маман тоже генетическая выбраковка - это факт, но мозги у нее всегда были на месте. Поэтому ни одна собака в ее жизни не догадалась, с кем она имеет дело.
Потом мы весело жгли тетрадку в тазике, энергично паковали вещи, слезно прощались с друзьями, распаковывались на новом месте и учились, учились, учились делать выборы по стыренной у доктора книжке.
-- Нина, что ты будешь на завтрак: пончики или мюсли?
И я начинала рассуждать логически, как в книжке советовалось: с одной стороны, я обожала пончики, но вчера уже их ела. Значит, для разнообразия надо выбирать мюсли.
-- Мам, а больше ничего нет?
-- Есть, но надо выбрать.
-- Тогда я выбираю третье.
Мама вздыхала и начинала замешивать оладьи: в любом случае условие было соблюдено - выбор сделан. Тогда я еще не задавалась вопросом, как при сходном отклонении психики, мама удается решить, что на завтрак будут именно оладьи, а не, скажем, омлет или бутерброды с сыром - она решала за меня, и этого было достаточно. Я проглатывала завтрак, напяливала форму, брала портфель и, уже завязывая ботинки, начинала мучиться:
-- Мам, - я знала, что спрашивать не стоит, но все-таки, вдруг повезет. - А как ты думаешь, какой маршрут выбрать: первый или второй?
-- Сама, Ниночка, сама.
Никогда не везло. Я выходила из дому, шла по изогнутой улочке и останавливалась на развилке. Обе дороги вели к школе, но одна шла в гору и огибала кинотеатр, а другая тянулась через заброшенный виноградник. Меня всегда интересовало, как маман умудрилась выбрать город. Городов на карте, я сама видела, фигова уйма, но мы приехали именно в этот: теплый, солнечный, с морем, до которого прямо от нашего дома ходил воздушный трамвай. Море пахло солью, йодом и рыбами. Гораздо лучше, чем школа. И я, застревая на развилке, всякий раз прикидывала, а не махнуть ли в сторону трамвайной остановки. Но этого выбора мне не предлагалось: идти нужно было только в школу. И, к сожалению, пойти по двум дорогам сразу тоже не получалось. Мне нравилась дорога мимо кинотеатра, потому что там каждый день вывешивали новые афиши - движущиеся картинки, на которых то горел синим пламенем корявый звездолет, то целовались плодоножками инопланетные любовники. Конечно, нравилась не так сильно, как море, но, как я уже говорила, моря в комплекте не лежало. Дорога через виноградник была интересна ничуть не меньше: на подсохших листьях всегда висели гроздья улиток с раковинами, похожими на янтарь, а еще, если постараться, в траве можно было поймать здоровенного кузнечика. Я доставала монету и загадывала: решка - направо, орел - налево. При выборе одного из двух нет ничего лучше монеты. Она меня ни разу не подводила.
А однажды я оказалась на развилке без монеты. То есть, предыдущую потратила накануне в школьном буфете, а новую мама забыла положить в мой карман. Сперва я запаниковала. Но потом, перелистав в памяти докторскую книжку, стала ждать знака. За поворотом взревел мотор. Я загадала: если машина грузовая, то мимо кинотеатра, а если легковая, то виноградником. Но действительность плевала на умную книжку с далекого облака: из-за поворота вынырнул заблудившийся в тополях трамвай. Вы не подумайте, я не сразу отчаялась. Я повторила попытку. Но следующим оказался аэроллер с усилителем вибрации - последняя фишка пацанов постарше. Меня как-то прокатил на таком соседский Славка. Интересные ощущения, скажу я вам! Трясет так, что все кости в теле стучат, как горошины в сухом стручке акации. Я обожала аэроллеры, но в тот момент он меня не порадовал. Я почувствовала, что в носу уже начали собираться слезы, и громко хлюпнула. Загадаю на пешехода, решила я. Если мужчина, то направо, если женщина - налево. Ждать пришлось не долго, из кустов выкатился пухлый младенец неопределенного пола, стукнулся об асфальт и разревелся. Чужие слезы заразительны - я разрыдалась вместе с ним. Младенца унесла перепуганная бабушка, а я осталась в одиночестве заливать слезами асфальт.
Я всегда любила от души пореветь. Повод тут даже не важен, важен процесс: все лицо влажнеет - изо рта текут слюни, из носа сопли, а теплые слезы катятся по щекам, капают с подбородка и затекают в рот; на языке солено, на сердце сладко, а ресницы норовят склеиться, чтобы глаза вовек не видали этого безобразия. В данном случае, развилки и часов, которые показывали, что в школу я опоздала. Ну, а еще качественный рев дает хороший результат: возле тебя сразу начинают скапливаться взрослые и интересоваться, что стряслось с несчастным ребенком. И хоть один из них да догадывается взять тебя за руку и отвести, куда следует: в школу, там, в госпиталь или домой. Но это был явно не мой день - никто так и не появился.
Я ревела, пока у меня в организме не закончилась отпущенная на слезы-сопли-слюни влага. Сбегала домой, выпила залпом три стакана воды, вернулась на развилку и добросовестно отрыдала до полудня. Я устала не меньше, чем от полного учебного дня: рот затек, а щеки щипало от соли - и взяла сама у себя передышку. И пока я обтирала лицо лопухами, мне в голову сама собой пришла гениальная идея: раз нельзя выбрать одно из двух, надо поискать нечто-то третье. Вам, поди, сейчас смешно это слышать - то же мне, думаете вы, нашла гениальную идею! Но мне было только восемь, и в книжке, которую мы с маман почитали, как библию, этот метод не рассматривался. Я пошла напролом между двух дорожек. Новый путь до школы оказался долгим и потребовал нехилой физической подготовки. Мне и на скалу пришлось вскарабкаться, и спуститься оттуда по сыпучим камням, переплыть городской фонтан, не выпуская из рук портфеля, проломиться через кизиловые заросли и пройти насквозь куполообразное здание со стеклянными стенами. Оказалось, что новая дорога к школе ведет к морю. И когда я неожиданно для себя очутилась на его берегу - на краю города и на краю всего мира, меня посетило новое откровение: действительность становится не такой уж суровой, если из двух вариантов выбирать нечто третье. Я провела на море весь день. Бегала босиком по мокрому песку, собирала ракушки, гоняла крабов и встречала закат. А потом из ночной черноты вынырнула заплаканная мама и забрала меня домой. До сих пор не знаю, как ей удалось меня найти, но после того случая она больше не играла со мной в дурацкие игры "выбери сама". С тех пор я получала от нее четкие директивы, какой дорогой ходить, где учиться и что надеть. И меня это полностью устраивало.
К двадцати трем годам, благодаря мудрому руководству маман, я худо-бедно научилась маскироваться под нормального человека и занимала маленький, но неплохой пост в департаменте рабочей силы Космопорта Љ 12. Работенка - не бей сидячего: с утра поступает реестр вакансий, которые до обеда надо внести в базу данных. База рассылает вакансии по информационным сайтам, принимает резюме, анализирует по основным параметрам, откидывая сходу процентов девяносто пять, и назначает оставшимся кандидатам время для личной аудиенции. А мне остается только посмотреть в ясные глазки будущих работников и выбрать кого-то одного. За истекшие пятнадцать лет мои методы усовершенствовались настолько, что я вполне смогла бы сама написать книжку в помощь людям с симптомами Гецера. В пять раз толще той, которую в свое время умыкнула матушка у психиатра. Поэтому интервью я неизменно начинала издалека:
-- Будьте любезны, вытащите из колоды любую карту. А теперь те, кто вытащил черную масть, могут покинуть кабинет.
Я обожала это вступление - после него отсеивалась добрая половина. Оставшейся половине предлагалось занять места за столом. Стол у меня был, что надо: длинной во весь кабинет, так что, рассевшись по его сторонам, претенденты смотрелись двумя колоннами солдат, застывшими по команде "смирно" перед маршальской трибуной. Они ловили каждый мой жест, и были готовы выполнить даже намек на приказ, но их маршал до поры до времени молчал. Их маршал звонил маме и ронял в трубку условную фразу:
-- Рыба или мясо?
Под рыбой подразумевалась левая половина стола, под мясом правая.
-- Мясо, - я слышала в трубке, как бежит в раковину вода и шипят на сковородке котлеты.
-- Окей, - мама готовит мясо, значит, "рыба" вылетает. - Я попрошу выйти из кабинета тех, кто сидит по левую сторону стола. До свидания. Руководство Космопорта Љ 12 будет счастливо видеть вас вновь в качестве кандидатов на новые вакансии.
Ну и так далее. Не буду утруждать вас подробностями, но суть сводилась к тому, чтобы сократить участников парада до двух человекоединиц, а потом кинуть монетку. Как я уже говорила, монета меня еще ни разу не подводила. За исключением того случая с развилкой, когда ее со мной не было, и дня, когда она черт знает отчего, прилипла к пальцам. Я озадаченно повернула ладонь и задумалась, как можно расценивать такой выверт. То ли решка, так как именно она сейчас была повернута лицевой стороной, то ли орел, поскольку, не прилипни рубль к пальцам, выпал бы как раз он. Я никогда не кидаю монету дважды - у меня тоже есть принципы. И потому, глядя на коварную мелочь, я запаниковала. Два кандидата на должность развозчика грузовых тележек - иммигранты планеты Г-728-О54-В11, или, как их называют в просторечье, говнюки, смотрели на меня восьмью парами глаз, не мигая и уже не дыша. "Окей, - подумала я. - Возьму наиболее многодетного, ему работа нужнее". Я протянула им по стандартному бланку анкеты и попросила:
-- Напишите, пожалуйста, в графе "семейное положение" количество имеющихся на вашем иждивении детей.
Оба говнюка синхронно подхватили клешнями ручки и вывели по цифре восемь. Я сглотнула первый соленый ком и набрала домашний номер. "Спрошу, один или два. Тот, который ближе к двери будет номер один, а второй..." Напрасный труд - маман к телефону не подошла. Это уж вообще небывалое дело: ну, ладно монета к пальцам прилипла, но чтобы матушка свалила из дома, забыв передатчик... Метода, заботливо выстроенная нашими с ней обоюдными усилиями, рухнула в одночасье. Мир растерял все свои краски, и только красные лбы говнюков оставались яркими заплатками на его мучнисто-сером фоне. И эти красные лбы требовали моего решения. Молча, как приснопамятные голографии Шарик и Шарик. А я, затягивая с ответом, заставляла говнюков то пробежаться по коридору наперегонки, но подпрыгнуть на месте, то решить математические примеры, то измерить клешнями стол. Короче, перебрала все варианты, кроме "камень, ножницы, бумага" - заранее поняла, что их конечности могут выбросить только "ножницы". Я устала не меньше, чем от пяти часов полноценного рева. Таких сволочных кандидатов у меня еще никогда не было: они все делали одинаково и синхронно, выдавая идентичные результаты, словно всю жизнь тренировались проходить интервью у человека с диагнозом Гецера. Мы развлекались до того момента, когда стрелки сползли к последнему часу рабочего дня, и у моей начальницы лопнуло терпение. Она вскочила из своего кабинета и набросилась на меня, как щенок на тряпку:
-- Что вы себе позволяете, Колыманова! - Ах, да - фамилия моя Колыманова - будем знакомы до конца. Ой, только не надо ахать - как, та самая Колыманова?! Уверяю вас, не сделай я в тот день верный выбор, я как была генетической выбраковкой, так ею и осталась бы.
-- Как что? - пролепетала я. - Интервью по отбору персонала на должность развозчика грузовых тележек.
-- И как ваши успехи? Выбрали?
Начальству никогда не нельзя говорить нет, оно этого не любит. Поэтому я сказала то, что остается:
-- Да. Обоих, - и, видя удивленно вздернутые брови начальницы, добавила. - Думаю, нам необходимо расширить эту должность до двух мест. Пусть один работает в дневную смену, а другой в ночную. А то ночью никто тележки не собирает...
-- Вот как? - неизвестно чему обрадовалась начальница. - То есть, вас, Колыманова, не устраивает утвержденное штатное расписание? То есть вы, Колыманова, считаете себя умнее начальства? Мило! Знаете, мне придется донести это до вышестоящего руководства. А вы пока идите, Колыманова, дорабатывайте.
Я вернулась на рабочее место, понимая, что быть ему уже завтра пусту. Говнюки, скорбно шевеля ложноусиками, приволоклись следом. Я посмотрела на них и подумала: ничего себе дела - и начальницу разозлила, и сама под увольнение попала, а что с ними делать так и не придумала.
-- Укажите в графе "предполагаемая зарплата" сумму, на которую вы согласны работать, - решила, отброшу самого жадного.
Говнюки схватили ручки, вычерчивая на бумаге синхронные круги, написали одну и ту же цифру. К слову, вполовину меньшую указанной в штатском расписании. Все, я сдалась. И, как оказалось позже, сделала свой единственно правильный выбор в жизни.
-- Сдайте мне ваши трудовые и по две голографии - вы приняты. Рабочий день шесть дней в неделю по девять часов. Обеденный перерыв - час. Начало в девять ноль-ноль.
Я расписалась в их книжках и оформила два пропуска, понимая, что подписываю собственный волчий билет. Решила еще, что сейчас реветь не буду, потерплю до дома. И тут один из говнюков сказал, трепетно прижимая к груди пропуск:
-- Нас простить, госпожа Колыманова. Мы должен вам признаться.
-- Ю-ю, признаться, - пристыжено заморгал восьмью глазками второй. - Объяснять доступный вашему пониманию пример, мы батарейка.
-- Он минус, я плюс. Вместе - генерация событий. Госпожа Колыманова не выбирать, мы управлять событиями.
-- Ю-ю, как нам выгодно. Только я плюс, он минус. Вместе батарейка. Потому монета прилипать, а мама телефон забывать.
Тут я не выдержала и выругалась:
-- Вот свиньи! Сказали бы сразу, что все за меня уже решили, я бы и не мучилась!
-- Не все, госпожа Колыманова, - защелкали они хитином. - Госпожа мочь выкинуть обоих. Но она добрая, она не выкинуть. Она обоих взять и дать нам пропуск в жизнь на эта планета.
-- Мы для вы благодарны и готовы выкупить своя вина. Госпожа скажет только свой выгода.
-- Ю-ю, своя желание.
Тут я совсем размякла от их сочувствия и брякнула, ни на что не надеясь:
-- Да какое у меня может быть сейчас желание? Только одно: пусть не уволят, - и разревелась, не дотерпела-таки до дома.
Говнюки дружно протянули мне салфетки и хором ответили:
-- Не уволят!
Через полчаса уволили начальницу. Ее звонок руководству вдруг вызвал бурю, которая обрушилась на ее же голову. Оказалось, что на блуждающие по ночам без присмотра тележки давно валятся в дирекцию жалобы, и моя отмазка про посменных разгрузчиков вдруг стала свежей и актуальной идеей. Начальницу выбросили, как обосравшегося в гостиной щенка, а мне достался ее кабинет, ее настенный календарь и ее оклад. Мама, кстати, этого поворота событий не одобрила: она всегда считала, что генетической выбраковке не следует слишком высовываться. Ну, не суть.
Через полгода я перевела говнюков из развозчиков тележек в собственные заместители - по очередной новой должности мне полагались два зама. А еще через год мы с ними заняли кресло директора космопорта. Говнюки стремительными темпами тащили меня вверх по служебной и социальной лестнице, как флаг, пока не водрузили на самой вершине, спросив однажды:
-- Госпожа Колыманова желает баллотироваться на пост президента объединенной Земли или нет?
Я подумала, подумала и спросила:
-- А что-нибудь третье есть? Могу я, скажем, баллотироваться на пост королевы?
Мне-то самой с детства больше всего хотелось носить бархатные платья и золотую корону. Кстати, где моя корона? О, под скамейку закатилась. Пыльная какая! У вас тряпочки не найдется? Мерси.
Я вижу, вы удивлены - как я могу столь откровенно признаться в собственной несостоятельности. А я отвечу очень просто: Королева Всея Земли позволительны небольшие странности. За более подробными объяснениями обращайтесь к придворному математику. Он вам охотно расскажет, что моя методика выбора государственных решений приводит к оптимально удачливому варианту. Какой-то мухлеж с теорией вероятности и генерацией случайных чисел - я сама в этом так и не разобралась. По счастью, мне и не надо разбираться во всем подряд: королеве королевино, а математику математиково. Лично я вполне довольна тем, что теперь не должна выбирать: я должна просто знать, чего хочу. Скажем, хочу, чтобы в Бразилии засуха кончилась, или генетики научились восстанавливать утраченные органы, и говорю об том говнюкам. Простите, министру финансов и министру внешней политики. А они просто подстраивают под это реальность. Выражаясь маминым языком, у них всегда есть оладьи на третье. А вот и они! Долго же вы ходили за мороженым, парни! Я целое интервью успела дать. А оно и есть не запланированное - среднестатистический опрос телезрителей. А что, клубничного не было? И какое вы мне взяли? Ну, я же не люблю ванильное. А, хотя, это ничего, вкусное. Спасибо.
И еще: вы знаете, как трудно сбежать от королевской охраны? Мы с министрами этот побег месяц готовили. Понимаете, о чем я, верно? Вот именно, уберите телефон, не надо никуда звонить. А то примчатся сейчас придворные, и журналисты с просителями, а у меня ведь сегодня выходной. Страшно хочется его тут провести - по песку побегать, закат встретить, а потом к маме на ужин завалиться... Вот и славно, спасибо вам.
Кстати, про маму. Она по-прежнему жарит котлеты, вяжет носки и счастлива, что ей не надо высовывать нос из собственного дворца. Никак не поймет, что теперь, с возведением ее в ранг королевы-матери, диагноз Гецера из позорного клейма стал аристократической печатью, как, скажем, подагра. Кстати, можно я передам ей привет? Мамочка, дорогая, видишь, я снова в телевизоре! А ты мне твердила: не высовывайся, не высовывайся!..