Афанасьев Олег Львович : другие произведения.

Статьи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
   В 85 году Горбачёв объявил Новое мышление и Перестройку с Ускорением. Долго топтались на месте. С 92 Перестройка всё же началась. Я тоже принял некоторое участие в ней
  
  
   О СОЮЗЕ ПИСАТЕЛЕЙ
  
   Единый всесоюзный СП был создан для обуздания инакомыслия. Выстраивая свою идеологию на руинах православия, большевики подошли к тому, что у советской власти рядом с ЧК, правой её рукой, должна быть как бы левая - единый фронт средств массовой информации (и дезинформации, главным образом) и творческих союзов, прежде всего писательского.
   Вот что я ровно девять лет тому назад, сразу после позорного выпада гэкачепистов, опубликовал во втором номере первой свободолюбивой ростовской газетки: "Демократический Дон":
   "Ещё совсем недавно подъезжаешь или подлетаешь к столице Дона, и в вагоне или самолете включается радостная запись, Пассажирам рассказывают о достопримечательностях донского края и конечно же о его славных писателях: Шолохове, Калинине, Закруткине, Лебеденко... Оставим Шолохова, "Тихий Дон" великая книга, и этого достаточно, что бы там вокруг неё не говорилось. Но удостоившиеся стоять рядом?! Пробуешь читать. И поражаешься. Каким образом такое вообще могло появиться на свет божий? Да это даже не псевдо..., не графо..., Это какая-то попросту дебильная продукция. Господи, в стране, куда ни повернись, - бордель, несправедливость, у них же, ростовских гениев всюду порядок, счастье, победы, вот-вот окончательно грянет Светлое будущее.
   Все, вероятно, слышали про козлов, которых держат на мясокомбинатах для того, чтобы завлекать вновь прибывающие стада на место, где убивают. Козлы подбираются крупные, с длинной шерстью, высокими рогами, а главное, глядящие вокруг бодро, можно сказать, счастливо. В нужный момент козлов пускают впереди растерянных стад, тоскующие животные вдруг видят перед собой нечто обнадеживающее, устремляются следом, а провокатор, опять-таки в нужный момент, сворачивает куда-то в сторону, где поощряется вкусненьким. Стада же ухают в бездну.
   В махрово-реакционнейшие сталинско-брежневские времена роль таких козлов в нашем обществе выполняли люди искусства, и красный ростовский бастион был на этой службе одним из самых надежных".
   Так я писал, а через каких-нибудь два месяца сам угодил в СП. Нет, не старый коммунистический, а новый будто бы демократический. Зная организаторов этого нового, отколовшихся от старого, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет, всё-таки дал себя уговорить. Дело в том, что когда в Москве, в 87-м году, вышла моя первая книжка, уже на следующий день я не смог пойти на работу в шарагу, где ничего не делая, двадцать пять лет валял дурака, получая довольно приличную по тем временам зарплату: очень хотелось пожить наконец правильной жизнью - писать и только писать. Четыре года был на вольных хлебах, никто меня не трогал, но закона о трудовой повинности, по которому, уволившись из одного предприятия, ты должен устроиться куда-нибудь не более чем через четыре месяца, никто не отменял. (Самый яркий пример того, что могут сделать с нарушителем этого закона - И. Бродский). Ну а главное, была надежда, что как-нибудь Новый Союз проявит волю и заимеет собственный, в связи с появившимися возможностями, бесцензурный печатный орган - издательство, журнал или газету. Ведь союзы писателей с самого начала возникали вокруг каких-либо изданий - "Современника", "Отечественных записок", "Русского богатства". Они себя никак не называли, но факт сотрудничества, дружбы, взаимопомощи всем известен, некоторые привязанности и симпатии писателей друг к другу просто удивительны. Но всё-таки мне с самого начала было очень стыдно. Хлопнули мы тогда с товарищем уговаривающим по несколько стаканов моего самодельного и - чего по пьянке не бывает! - поехали приобретать мне "социальное лицо" - вступать в новый Союз. А ещё через два месяца лопнула советская империя. Начался развал хозяйства страны, безработица и так далее, все об этом помнят, поскольку начавшееся тогда по сей день не кончилось.
   А с Новым Союзом случилось то, что он так и не заработал. В Новом Союзе сразу же началась борьба за власть между вышедшими из Старого Союза стариками, причем, борьба велась по правилам Старого Союза - подковёрная, подловатая. В результате Новый Союз по форме сделался точной копией Старого: Председатель - Ответственный Секретарь - Члены Правления. Председатель, давно уж бросивший писать и не скрывавший этого, занялся издательством чейзов, агаткристи, эротики и всего такого прочего, с жадностью поглощавшегося долго постившейся публикой. Секретарь завел на каждого члена Союза учетную карточку, меняя их ежедневно на своем столе, показывая таким образом редким посетителям, что в данный момент он решает проблемы вот этого конкретного писателя - так он бессменно "работает" уже десятый год. Чем занимались члены правления совсем не знаю. Оба Союза уже тогда состояли из очень старых людей, уже тогда не все были ходячие. Оба Союза - поредевший Старый и как бы недоукомплектованный Новый принялись принимать в свои ряды новых, а вернее таких же старых, многие годы ходивших в "молодых" и пытавшихся удостоиться высокого звания пишущих людей. И в желающих удостоиться недостатка нет по сей день. Сила инерции. Хочется хорошо выглядеть. О литературе при этом я в Союзе не услышал ни слова. Повестка всех собраний - отчет Правления о проделанной работе, докладчик председатель (какой работе, непонятно) и прием новых членов.
   Тут ведь в чем искус. Принимая решение о едином Союзе писателей под руководством партии, Сталин как бы вскользь спросил, сколько платят полковнику и пожелал, чтобы такое же довольствие имели "верномыслящие" писатели. Однако жизнь у штатских новоиспеченных полковников была куда более сладкая, чем у носивших погоны. Страна от мала до велика охвачена обязательной трудовой повинностью ( Правом на труд это называлось), а творческие работники распоряжаются своим временем как угодно, работают только по вдохновению. Впрочем, вдохновение не совсем обязательно. Прочитай внимательно несколько книжек ведущих товарищей - Кожевникова, Островского, Бабаевского, Фадеева... - и шпарь, как у них. Главное, быть на уровне идеологических установок партии, а там что бы ты ни намолол, члену союза всё простят, редактор твое сочинение в крайнем случае заново перепишет, никуда не денется. И за этот труд тебе масса удовольствий: деньги, квартиры, командировки, пиры с безобразиями и без, дома творчества... Малина! Кто ж не хочет себе такой жизни? Множество народа стремилось в широко распахнувшуюся и тут же надолго закрывшуюся дверь. Ведь прочитав, к примеру, "Молодую Гвардию", всякий мало-мальски грамотный и неглупый человек мог сказать: "Какая брехня. Чего тут такого? Я бы тоже так мог!" Были и другие, совершенно противоположного склада. Потрясенные несчастьями нашей жизни, жаждущие хотя бы назвать Зло, верящие, что попав в Союз, если будут писать очень хорошо, никакой редактор-цензор не устоит, правда всё равно всплывёт. (И они ведь оказались правы. Не их беда, что вместе с правдой всплыло множество всякой липучей дряни).
  
   Мой любимый Мишель Монтень пишет, что жизнь мудра и часто лучше всего не мешать текущему ходу событий. Мы бросаем в карманы разные мелкие вещи и ведь они там укладываются друг подле друга самым наилучшим образом, пишет он. Ещё там же он утверждает: посадите на галеры сотню отпетых негодяев, доставьте на необитаемый остров и бросьте на произвол судьбы - и ведь они создадут в конце концов государство со своими законами и порядками. Всё это укладываниё-раскладывание по местам, по нишам сейчас как раз и происходит. Много не нужного исчезает с глаз долой. Например, памятники Ленину. Его портреты, фотографии, книги исчезли с наших глаз уже давно. А монументы держатся. Чтобы снести монумент, надо серьёзно поработать, но всё равно и они исчезают, в первую очередь литые из цветных металлов - пьющие сворачивают крепежные болты любой прочности и сдают фигуры в ларьки вторсырья. Рассыпается на мелкие осколки и сама КПСС. Всё живое, не говоря уж о талантливом, давным-давно от неё отшатнулось. Союз писателей мертв. Новая власть не только не хочет кормить мастеров пера, но и отняла у них (заодно с композиторами) дом правления. Да, старая власть, отремонтировав, подарила писателям красивый двухэтажный особнячок. Вместе с уютным двориком это было пожалуй самое отрадное место в центре Ростова. Отняли. В 17-м это называлось экспроприацией, теперь приватизацией. И хоть бы подарили дом какой-нибудь молодежной организации или устроили детский сад для своих же внуков - пусть с детства привыкают к хорошему. Так нет же, разрушили, чтобы строить какой-то там центр по связям с заграницей, которая нам поможет. И жалко не писателей с композиторами. Жлобский какой-то поступок совершила власть. На улице Пушкинской, которая есть самый-самый центр Ростова, от самого начала до Ворошиловского, стоит много предназначенных под снос домов, в которых люди по тридцать лет ждут переселения. Почему бы не осчастливить несколько отчаявшихся семей, заодно прослыв добрыми? Не только писатели - люди наши ей тоже не очень надобны, любовь к иностранцам сильнее. Как и во все времена на святой Руси.
   Выход, конечно, есть. В дореволюционной России, когда никаких писательских союзов не существовало, зато создавалась великая литература, писатели группировались вокруг журналов. Есть, правда опекаемый "Дон". Но слабенький, не все туда вхожи. Между тем в Ростове и области есть таланты, продолжающие что-то отражать без всякой надежды на то, что это когда-нибудь увидит свет. Некоторые пытаются просить у власти. Глухо.
  
  
   УНИЧТОЖЕНИЕ СОБСТВЕННОСТИ
  
   Мы, люди, все очень разные.
   Есть такие, кого может устроить только счастье человечества или хотя бы своего народа. Потратить жизнь на что-либо ещё для них вещь невозможная. Есть учёные, художники, имеющие светлые пятна в головах, тоже готовые жить в нищете и презрении десятки лет ради своих озарений. Ну а для миллионов и даже миллиардов главная радость и утешение - собственность и работа ради её улучшения и увеличения.
   Идеальным собственником был Робинзон Крузо. Сначала, когда понял, что с ним случилось, был ужас почти небытия. Однако быстро оценил, что поскольку имеет главное - землю, всё остальное дело рук и головы. Даже если б не было около его острова полузатонувшего корабля, с которого он натаскал инструментов, досок и прочего добра, всё равно усилиями предыдущих поколений голова, руки, ноги у него были устроены так, что он и при худших обстоятельствах соорудил бы себе дом-крепость и не околел в ней с голоду... Это отвратительнейшая ложь, будто нельзя отдать крестьянам землю. Отдайте им землю, всё остальное - комбайны, трактора, коровы, лошади и прочее приложится. И всё сказанное давным-давно известно. И причина, по которой нельзя расстаться начальникам земли с землей одна - сохранить колхозное рабство.
   Недавно несколько дней жил в большом селе в шестидесяти километрах к югу от Весёловского водохранилища. Когда я собирался в дорогу, мне сказали, что это процветающее хозяйство с передовым председателем во главе. Однако увиденное воспринял как некий оазис социалистического труда. Я имел дело со стройбригадой. Рабочие на велосипедах, мопедах, мотоциклах приезжали на объект с опозданием как минимум на полчаса. Начав, работали в общем неплохо, но с очень большими перекурами. Минут за пятнадцать до перерыва работа останавливалась, каждый делался как бы сам по себе. Один привязывал к багажнику несколько гладких дощечек, другой свежесваренное из металлических листов корыто, третий, сняв с багажника мешок с косой, шел к недалекому пруду за травой. В двенадцать на площадке уж никого не было. Перерыв у них два часа, возвращались они опять с некоторым опозданием и с угрюмыми лицами, гораздо более усталые, чем до перерыва. А начинали работу с длительного перекура - два часа отсутствия ушли у них вовсе не на пережёвывание обеда и сладкий сон, а в заботах о собственном хозяйстве. Конец рабочего дня был в точности похож на конец первой его половины - с озабоченным видом, вдруг перестав замечать друг друга, каждый что-то приторачивал к багажнику личного средства передвижения.
   В начале семидесятых мне часто приходилось бывать в таком же большом селе на берегу Азовского моря. И поражало, как много сельским людям приходится работать. Фактически непрерывно с раннего утра и до десяти вечера, пока не выключался дизель местной электростанции. В селе, жизнь которого я увидел недавно, электричество круглосуточно и спать здесь ложились в час-два ночи. После работы на колхоз, до десяти вечера работа на себя - дом, дети, скот, огород; в десять наконец впервые за день полноценная и неторопливая еда, потом... интенсивный обмен между дворами, кто чем богат: колбасник меняет колбасу на масло у работающего на сепараторе, боец бойни несёт аптекарю за лекарства кусок мяса и так далее. И наконец расслабление у телевизора, чтобы хоть перед сном почувствовать себя людьми. А в пять утра все вновь на ногах... А живут при такой суете бедно, в основном в небольших флигельках под двускатными крышами. Что же это такое? По-моему, самая настоящая собачья служба, мало достойная человека, в которой участвуют руки, ноги, но не голова. Однако попробуйте сказать им об этом. Возмутятся: пусть так, но у нас хоть не много, а платят и взять ещё есть чего. У других и не платят и ничего не возьмёшь...
   А председателем (аграриями они теперь называются) здесь самый настоящий крепостник. Мне показали старушку, которая не может продать свой дом и уехать доживать к дочке на Украину. Есть и покупатель, предлагающий тридцать тысяч. Но правление не даёт справку на продажу, потому что председатель хочет купить усадьбу за пятнадцать тысяч. И всё, конец. Председателя осуждать нельзя. Он крутится. На почти задарма выкупленную усадьбу он поселит нужного человека. А может быть кого из многочисленных родственников. Или себе построит пятые по счету хоромы и запишет на новорожденного внука. Ну и что ж? Он крутится, голова - Дом Советов, опять же связи на всю область и при этом простых людей не обижает, колхоз не только берёт, но и даёт.
  
   Я много думал о причинах победы нашей во второй мировой. Ну великие бездорожные пространства в конце концов сработали в нашу пользу. Ну жестокость, с которой убивался всякий, кто делал шаг не вперёд, а назад. Ну страшные морозы первых военных зим. Ну разозлились в конце концов... А ещё, понял я, главная причина победы в том, что те солдаты, вовсе не воины, а в основном крестьяне, ещё умели работать, а война, даже сами бои, когда грудь в грудь, глаза в глаза - это работа, работа, работа. В семидесятых-восьмидесятых пройти пешком с боями, при полной боевой выкладке покрывая иногда по семьдесят километров в день, или, роя окопы и блиндажи, выбрасывать земли опять же за день до десяти кубов на человека - этого теперь никто не сможет. Теперь если кто и одолеет полпути от Ростова до Харькова - это будет подвигом. Советское общество, до середины пятидесятых всё ещё голодное, постепенно отъедалось и запутывалось во всевозможных условностях - запретах, подачках, сдерживающих народные силы, позволяющих КПСС удерживать власть, - как паук в собственной паутине. В конце концов честный труд стал занятием для дураков, презренным. Хозяйство из государственного превратилось в ничейное, из которого каждый хоть что-нибудь да тянул, и далеко не все испытывали при этом удовольствие. Люди с ожиревшими телами, душой и мозгами тешились странной игрой - складыванием на сберкнижки пустых, не обеспеченных товарами денег.
   В начале девяностых, когда всё-таки подул свежий ветер, кое-кто ожил. На моей окраине всегда занимались сапожным делом. Теперь, получив возможность работать открыто, многие процвели. Неподалеку разбогатевший на торговле дефицитом в восьмидесятые цыган построил шапочную фабрику. Несколько моих знакомых открыли строительно-монтажные фирмы. Жадность людей брежневского, так сказать, помёта - "агрессивно-послушные" управленцы, как и ремесленники, тоже получившие право руководить не по указаниям свыше, скоро всё погубили. Варварская приватизация, всевозможные льготы, иностранные займы, ГКО, валютный коридор, легко и быстро обогащавшие попавших из холуёв в хозяевов, сделали так, что процвели турецкие, греческие, китайские люди ("челноки" рассказывают, что когда много брали товаров, некоторые тамошние производители плакали от счастья), а у нас заглохло: цыган фабричку закрыл и по сей день она стоит забытая, с поржавевшими воротами и решетками на окнах; сапожникам стало гораздо хуже чем в самые плохие годы развитого социализма; кое-то из рискнувших заняться предпринимательством умер не дожив до пятидесяти. Самое смешное, что когда очень умный мальчик обрушил бардак, придуманный и осуществленный правительством добрейшего Виктора Степановича, выдвинутого "агрессивно-послушными" на должность премьера как лучший из лучших, народ, с фатальным спокойствием следивший за происходящим у телевизоров, от этого в общем-то не пострадал - ни вкладов, ни займов, ни рублей, ни долларов у нас не было. Цены потом, правда, сильно подскочили и ударили по животам, ну так мы к этому привыкли.
  
   От нового президента В. Путина мы пока что имеем ясного одну только вертикаль власти. Сначала он сам, всенародно избранный. Потом назначенные им начальники регионов. Наконец губернаторы, мэры, администраторы, опять-таки выборные. А что же народ? Народу в этой вертикали места нет. Потому что выбранные народом губернаторы и прочие лица должны - должны! иначе для чего над ними поставлены региональные начальники? - подчиняться владыке. Крути не верти, будучи то ли в третьих, то ли в четвертых, народ оказывается лишним. Нет для него места в вертикали. Он - горизонталь, базис по марксистки.
   Властная вертикаль - опять-таки не новость. Самыми великими вертикальщиками были у нас Петр 1 и Сталин (при Иосифе Виссарионыче это называлось надстройкой над базисом). Вертикаль одного привела к крепостному праву - виду рабства куда более злостному, чем все существовавшие до этого. Будучи одной веры, одного рода-племени ради нужд государства одни превратились в полноправных бар, другие в рабочую скотину, быдло. (Вот почему великий православный так легко расстался со своей верой в 17-м). Вторая - к потере народом не только свободы, но и собственности. (И опять, в 91-м, исключительная легкость расставания с верой. Их было восемнадцать миллионов, не считая великого множества беспартийных (сочувствующих) придурков. Но когда отменили власть обкомов, ни один даже не пикнул с протестом, не говоря уж о том, чтоб облить себя бензином и чиркнуть спичкой, выкрикнув на прощанье: "Слава КПСС!" И по сей день у них есть возможность доказать, что они настоящие, действительные коммунисты. Собраться хоть небольшому количеству, взять сколько-то гектаров земли, обнести кольями с такой любимой колючей проволокой, вывесить над въездными воротами плакат: "Через двадцать лет здесь всё-таки будет построен коммунизм!" - и, без зеков, солдат, крестьян и рабочих, своими силами доказать, что он возможен. Почему, если уж не в отдельно взятой стране, то хотя бы на небольшом пространстве не построить Светлого Царства Коммунизма? Опять же ни один ничего подобного не попытался. Вместо этого притихли, отсиделись и очень скоро ринулись в правители, законодатели - в вертикаль... А ещё креститься начали, давая понять, что раньше притворялись, а вот теперь пришло время веры истиной.
   Стихийно возникшая при Ельцине вертикаль, с исключительной жадностью терзавшая страну, приведшая её в крайнюю степень нищеты - это в основном кадры, сложившиеся при Брежневе, человеке с гнилой душой, фальшивой физиономией, знавшем крепко одно: партия бессмертна, всё в стране принадлежит ей, и кто любит её, того любит она, остальное - трава: сегодня скоси, завтра новая вырастет. Ничего особенного в этом нет. Вождь умер, а дело его живет. Так было с ленинцами, потом сталинцами, наконец брежневцами, хоть ни один себя так не назвал - очень уж бездарная, не для подражания была фигура. Крутейший Ельцин с отпрысками долгожителя во власти не справился и ушёл, проклятый большинством своего народа. Путинская вертикаль, уже существующая, призвана если не уничтожить, то хотя бы нейтрализовать старые кадры. Одна единственная фраза Путина с обещанием мочить постылых вселила в народ большие надежды. И он, между прочим, хорошо знает, что до невозможности обнаглевшие чечены - только начало. И объединение в регионы областей, чтобы для начала хоть знать, кто и как там орудует - шаг последовательный. Но жизнь - она ведь ждать не хочет..
   Не могу удержаться ещё от одного примера уже про городское выживание. Под магистральной улицей мы делали "прокол", чтобы, не затронув проезжую часть дороги и не нарушив автомобильного движения, "перекинуть" под землёй на противоположную её сторону трубу стомиллиметровку. И едва началась работа, как чуть ли не через каждые пятнадцать минут стали пребывать разные начальники, давшие разрешение на раскопку двух ям по сторонам дороги - их будто бы волновало, не залезут ли нерадивые работяги на проезжую часть. И каждый потом просил у прораба кто четыре сотни кирпича, кто взаймы, ясное дело, без отдачи, пятьсот рублей, третий удовлетворился двумя стаканами водки и, старинный знакомый, дружеской беседой... И это притом, что у фирмы есть и лицензия на производство именно таких работ, и руководит ею человек с двумя дипломами высшего технического образования. И вот такая зависимость от по сути ни за что не отвечающих ( и ничего про эти работы не знающих) чиновников.
  
   Сейчас время спросить: сможет ли наша новая вертикаль, даже если с помощью разных строгостей ей удастся немного очиститься от воров и взяточников, долго продержаться, опираясь на старую горизонталь. Основанная Петром империя продержалась 200 лет, Сталиным - 70. Первая держалась исключительно слезами и потом рабов, вторая - кровью, потом рабов и недрами государства. Нынешняя, уже существующая, держится только (или почти только) за счет продажи недр - народ после всевозможных опытов на себе оказался как бы вне игры и впал в безразличие и фатализм. И теперь время этой новой вертикали будет ещё короче первых двух. Гораздо короче. И тогда либо Российская империя, которой всё ещё очень много и с избытком могло бы на всех хватить, ещё расколется на новые государства, либо мы всё-таки вернемся на сто лет назад и продолжим то, о чем когда-то громко говорили (и не только говорили, но и организовывали, к примеру, толстовские, вполне коммунистические общины) лучшие русские люди, но ввергнутый в две непонятные войны отчаявшийся народ пошел за революционерами, из-за гонений успевших отчаяться и потерять голову гораздо раньше. То есть когда стало абсолютно ясно, что народ должен сделаться независимым собственником, его увлекли в совершенно противоположную сторону, лишив любой возможности работать на самого себя, полностью подчинив государству.
  
   В своё время Александр Исаевич Солженицын призвал нас жить не по лжи. То был голос в пустыне. Потом с высокой трибуны полноправный хозяина Кремля сказал, что отныне наш бог - Закон. И опять не сработало. Вышло даже хуже прежнего: сплошь и рядом Закон помогает Беззаконию.
   Грянул 21-й век. Желая по этому поводу друг другу счастья, многие тут же добавляли: "А главное, чтоб ещё хуже не было". Тяжело всем, и процветающим и голодающим. В том смысле, что никто не знает, что будет дальше. Страна напоминает огромный, плохо управляемый корабль. Пока что дуракам везёт: броня крепка, удары то в один бок, то в другой не пробивают обшивку. А куда деваться, когда цены на нефть упадут да и сама она кончится?..
   Я не случайно в начале статьи помянул Робинзона Крузо. У этого любителя странствий самым захватывающим моментом жизни оказалась хозяйственная деятельность на необитаемом острове. Сначала чуть ли не ужас небытия. Потом, чтоб не свихнуться, труд, труд, труд. Камень к камню, бревно к бревну - это рождало одну лишь усталость и, как следствие, спасительное отупение. Однако, когда наметились как бы контуры нового существования, - надежды. И в конце Робинзон вновь хозяин своей судьбы.
   Любая жизнь кончается поражением плоти. Но прежде чем из нас вылетит и растает в воздухе некий дух, длится вот эта самая наша жизнь, и если смотреть на неё не очень серьёзно, как на одному тебе, засранцу, принадлежащую, то она - не более чем приключение, которое должно быть как можно интереснее. Целый почти век мы пытались казаться некой одержимой великой целью кучностью, ради счастья будущих поколений обреченных на всевозможные трудности. И это было ужасно скучно и глупо. Но мы всё-таки надеялись на что-то и жили так, будто после этой жизни будет ещё одна. Результат - ныне мы больны всеми возможными пороками и их бесчисленными оттенками. И никакая вертикаль, никакое напряжение власти не избавят нас от духовного вырождения и физического вымирания, пока у народа - горизонтали, базиса - не появится возможность быть самим собой, пусть даже положение сейчас похуже, чем когда-то у Робинзона, выброшенного волнами океана на необитаемый остров.
  
  
  
  
   Демография, география, пушки, игрушки и кузнецы собственного счастья.
  
  
   По НТВ шла передача о нашей демографической катастрофе. Собравшиеся умники и умницы говорили о том, что надо беречь женщину. Мужчину тоже. И медицину иметь на уровне. Ещё уважать материнство и детство. И обязательно помогать материально всем, кто рождает... А дальше я смотреть не стал.
   О прошлой жизни, когда с демографией всё было вроде как нормально, не родной мне дед Вова, беспризорник в годы Гражданской, сохранивший все привычки своего детства, собственно, навсегда оставшись с представлениями о жизни на уровне десятилетнего, говорил так: "Гасу нэма, спать ложимося рано. И як задымым в три ... От то тэбе и дэти кажный год. Никто их тада не щитал".
   Прожив во тьме то ли тридцать, то ли пятьдесят, а может быть все двести столетий, человечество в ХХ веке от рождения Христа получило электричество. Таким образом переход из девятнадцатого века в двадцатый ознаменовался колоссальным изменением качества жизни. Ночь отступила. Вернее, день продлился. Кроме работы и делания детей человек смог ещё чем-нибудь заниматься. Впрочем, не чем-нибудь, а бесконечным улучшением своей жизни. Вместе с электричеством открытий, с помощью которых должно было наступить благоденствие всех, явилось множество. Двигатели паровой и внутреннего сгорания, винт, телеграф, синематограф, радио... да зашибёшься перечислять! Перед этим потоком изобретений тёмные века бездумной демографии должны были стать прошлым. Казалось, наступает даже не золотой век, а что-то исключительно радужное.
   Однако получилось с точностью до наоборот.
   Поскольку всё надо было переосмыслить, паралельно с техническими открытиями шла работа мысли. Явились поэты, философы, всевозможные проектанты мирового переустройства. Нет предела возможностям человека! Главное, дух, воля! Ницше вообще бог знает какими качествами наделил своего Человека-Бога. С другой стороны конечно же стеной стояла масса тех, кто рассуждал наподобие известного кота: "Таити! Таити!.. А меня и здесь хорошо кормят". Чёрт, который как известно, и вообще-то никогда не дремлет, страшно оживился.
   Смирись, о, гордый человек!.. - предчувствуя беду, сказал один наш классик Терпи! - вторил другой. Не послушались. И вместо процветания случилась мировая беда длиною в сто лет. Человек как-то так устроен, что рядом с заботой о пропитании его занимает оружие, которым он в случае чего мог бы убить своего не то сделавшего соседа. НТР сделала возможности убийц безграничными. Сначала изобретение огнестрельного оружия сделало возможным проникновение алчного европейца во все точки земного шара, затем изобретение печатного станка, телеграфа, телефона, радио, кинематографа сделало возможным горстке наиболее агрессивных, недовольных мировым устройством людей, с бешенной энергией пропагандируя свои идеи, предпринять всемирное переустройство существующих порядков. Результат известен.
   Во всём виновата НТР? А может быть, если копнуть глубже, во всём виноваты турки, своими грабежами на море и суше опустошавшие Средиземноморье, перекрывшие торговые пути из Европы в Азию? Так уж они, эти турки, многоженцы, басурмане проклятые, были устроены. Отнять и разделить - и всё, и думать тут особенно не о чём. Христианам же, хорошо помнившим о неудачах своих крестовых походов, пришлось очень-очень шевелить мозгами. Но они справились.
   Да, усилиями людей науки развеялась ночь. В то же время свет этот как бы затмил многие мозги.
   Целью Великой французской революции была свобода человека и равные права для всех, нашего Октябрьского переворота - счастье.
   И вместо демографии случилась география
   Великий Октябрьский переворот всё так перевернул, что множество народа где-нибудь побывало. Беломорканал, Воркута, Магадан... Мать сидела в Кировской области, рассказывала о долгой беспросветной зиме. А вояки! То есть крестьяне с винтовками. Начиная с русско-японской они побывали в Германии, Венгрии, Румынии, Австрии, Манчжурии... Сам я в своё пяти- и шестилетие увидел пожалуй половину того, что пришлось на всю мою последующую жизнь.
   Наша так называемая победа над Германией - это после Великого Октября мы во второй раз вляпались в такое ужасное говно, из которого выбраться не в силах по сей день. Благодаря этой победе нам выпало повторить роль турок. Вокруг собственно империи под названием СССР возникла как бы внешняя империя - Монголия, страны восточной Европы.
   Народ, лишённые партией большевиков права работать на себя по собственному разумению, сделался как бы малым ребёнком. В пятидесятых годах чуть подкормившись, он захотел игрушек. На моей памяти сразу после войны заветной мечтой каждого были граммофон и часы. Потом радиола и велосипед. Потом мотоцикл и выходная одежда. Затем импортные тряпки, отечественная квадратно-прямоугольная полированная мебель, наконец автомашины, загранпоездки, квартиры в хрущовских пяти- и девятиэтажках.. Между тем кремлёвские инвалиды у власти, чтобы держать в страхе мир, в первую очередь покоренные страны и собственный народ, тратились на огромную армию, поставив на конвейер производство атомных бомб, танков, самолётов, подводных и надводных кораблей. Одержимые манией величия, мы пыжились, пыжились, наконец лопнули.
   Когда-то по телевидению в программе "Клуб путешественников" был такой сюжет. В Арктике полярники прикормили вокруг своей станции белых медведей, которые в результате перестали охотиться - ведь жить медведю очень трудно, надо выследить не желающего быть съеденным тюленя, потом, сделав очень большое физическое усилие, поймать и задушить добычу. В девяти из десяти случаев охотник остаётся ни с чем. Так вот медведи в ожидании подачки сначала слонялись вокруг станции, а потом стали разорять запасники с едой, наконец нападать на самих благодетелей. Что-то такое произошло с советским народом: все поголовно числясь в работниках, работать научились не работая.
   Причем здесь бабушкины галоши, могут меня спросить. Речь сначала ведь шла о демографии - и вдруг НТР, турки... А дело в том, что дети, это то единственное, что ещё осталось у нас святого. Я хорошо помню, как мать во время бомбёжек толкала меня на землю и накрывала собой. И все матери так делали. И отцы бы так делали, только их рядом тогда не было. И теперь всё было бы точно так. Нас учили любить Родину и Партию, умирать под знаменем Ленина и водительством Сталина. На самом деле в нас после всего случившегося не осталось никаких понятий о честности и чести, только жизнь детей всё ещё свята. Обыкновенный человек живёт ведь только днём сегодняшним, как и животные. Лишь когда он очень любит или страдает, для него существует и Прошлое, и Будущее. Особенно думает он, взвешивает и хочет хорошего, когда рождается нечто несомненно его собственное, его часть, его продолжение в мире. И чаще всего позволить себе более одного такого продолжения обыкновенный не может в стране, где много званых (каждый теперь может стать кузнецом собственного счастья) да мало избранных.
   По прежнему партия (заединщиков) и правительство врут, врут, врут. То молдавские вина вдруг делаются нехорошими, то грузинская минеральная да и вообще всё остальное вредны оказываются для здоровья российских граждан, то игровые автоматы надо перенести подальше от нормальных людей, но их на самом деле уже расставляют даже на улицах под тентами. Сейчас королевская рать готовиться организовать всенародный плач по избранию Путина на третий срок, вроде того, когда умоляли на царство Бориса Первого. Опять же цена бензина, завышенная стоимость ничего не стоящего рубля, всеми уже проклятый и похороненный (разворуют, ничего другого быть не может) стабилизационный фонд и вся экономика, не желающая считаться с внешним миром. Опять же глупейшая история с Солдатом в Эстонии. Нету там теперь наших солдат. И ясно же, что последует за эстонцами: в восьмидесятых ушли живые окупанты, настала очередь монументов. А праздник Победы! Когда-то он для меня много значил. Теперь всё это взяли себе на вооружения "патриоты". Вот и попробуй рожать детей, когда всё так ненадёжно. Вообще-то кое что случилось. Счастье, под именем Светлое Будущее долго-долго было впереди. Теперь оно наступило для кое-кого. Большая же часть народа пока может видеть его по телевизору и ничего не может иметь, даже вволю детей. Как их заводить, не зная как вырастить.
  
   Что мы имеем теперь в активе?
   Недавно я, сидя в кабине КАМАЗа рядом с моим соседом шофером дальнобойщиком, пересёк области Ростовскую, Воронежскую, Тамбовскую, Рязанскую, Пензенскую и Нижне-Новгородскую. Впечатление?.. Да, мы богаты землёй, лесами, страна красива, но проживающие в ней люди не хозяева. Едешь, едешь многие километры по совершенно пустой, во многих местах заброшенной, заросшей высокими бурьянами земли и вдруг дорога становится деревенской улицей, справа и слева узкие (14,5 метра шириной) участки с покосившимися в большинстве домишками, к которым сбоку примыкают дровяные сараи. Несколько яблонь стоят позади строений в высоких бурьянах, а дальше несколько соток картошки. Убийственное зрелище. Запущенность и равнодушие к себе. Над европейской частью России повисла жара под сорок, а во дворах ни столика, ни скамеечки. Как можно дойти до жизни такой? По нынешним временам не жилища всё это, а какие-то собачьи будки. Ведь весь этот нашенский быт не девятнадцатый век даже. Как свели когда-то рабов в большие деревни, чтобы легче было ими управлять, так у управленцев эта потребность держать народ в куче по сей день не пропала. Да, да, хутора у нас на самом деле просто те же самые небольшие деревни, те же скопления народа не умеющего думать. Никаких отдельно стоящих односемейных крестьянских хозяйств быть не должно. Живя отдельно человек начнёт неизбежно думать обо всём, естественно вырабатывать собственный взгляд на вещи. а этого в империях быть не должно.
   Певца! Певца! - писал когда-то о приазовской степи Антон Чехов. Хозяина! Хозяина! - напрашивается такой призыв, когда едешь по землям средней России. Между тем откормленные холёные дядьки - правители страны - криком кричат, призывая инвестиции! Инвестиции! Нам необходимы инвестиции... Враньё. Инвестиции невозможны без инвесторов. А инвесторы, то есть новые хозяева, им как раз и не к чему. Это я понял окончательно, когда приехали мы на границу новгородской и кировской областей в совхоз Н. Странный, если рассуждать здраво, однако абсолютно типичный для нашего времени этот совхоз. Всё, что даёт хороший доход, приватизировано его председателем. Лесопилка, например, которая как раз и была целью нашей поездки. Первое, что пришло в голову, глядя на эту лесопилку: почему она до сих пор не сгорела? Это была правильной окружности огромная воронка из всевозможных древесных отходов - досок, брёвен, коры, в центре которой стоял открытый с трёх сторон сарай с несколькими режущими брёвна станками.
   Спрашивается, зачем эта лесопилка, если рядом возникнет какой-нибудь современный безотходный деревообрабатывающий заводик. Нет, нет, нет! Не надо нашим приватизаторщикам, бывшим правоверным строителям Светлого Будущего, а ныне кузнецам собственного счастья, никаких инвесторов. 70 лет сидели они у пирога, зная, что конечно же он принадлежит им, но питаясь крохами, не смея его резать. Наконец счастье всеобщего обладания кончилось, но уже со всех сторон обступают жаждущие и надо придумывать, как их отпугнуть. Искусственно завышается цена рубля, а главная отталкивающая сила - великолепно организованная коррупция. Например, грузоперевозки, без которых никакое производство невозможно. Знает кто-нибудь, сколько надо отстегнуть людям в милицейской форме, густо перегородившим российские дороги?
  
   Мы возвращаемся домой с тридцатью семью кубометрами обрезной доски. В кабине не воздух, а какой-то кипяток Мы очень устали, а здесь ещё чем ближе к большому нашему городу, тем короче расстояния между постами, а значит и тем больше жлобов в милицейской форме, которым надо давать и давать и мой сосед-дальнобойщик вдруг сказал: "Было б мне сейчас двадцать, не стал бы я второй раз водилой. Закончил бы школу милиции, уже б дослужился до майора, сейчас мне бы деньги сами носили".
   Меня словно стукнули. Вот! Мы едем третий день, за рулём он бессменно часов по девятнадцать. И за всё это время ни одной ошибочки: все знаки, все передвижения на дороге видит, повороты включает обязательно, ни одного резкого торможения - бог! И этот бог готов поменять своё высокое шоферское сиденье хозяина мощного чуда на право шакалить на любимых им дорогах... Печальный результат стремления к счастью. Рабство тянулось слишком долго. Именно оно сработало в людях Российской империи после несчастья Октябрьского переворота. Чего хочет закоренелый раб? Вовсе не свободы. Раб хочет стать тем, кто над ним - барином. Чем более ты раб, тем больше твой идеал - барство. И когда в семнадцатом пришла пора перемен, у нас не получилось ничего лучше нового рабства.
  
  
   А Россия осваивается. На дорогах преобладают грузовики с номерами кавказских республик. Вдоль дорог мелькают закусочные, кафе, ремонтные мастерские с названиями "Руслан", "Алан", "Роксана", "Суссана"... Коренные россияне ропщут: у чурок есть деньги, они покупают наших депутатов, милицию, всех-всех. Но ропщут вяло. Если б сами что-то делали и необходимы им были дороги и земли. А так... Русские люди ныне очень похожи на австралийских аборигенов. Опять русская молодёжь из деревень и малых городов бежит в большие города почти так же, как в шестидесятые и семидесятые годы. Едут выживать. Остающиеся возле картофельных делянок, остаются переживать, как пережили Николая Второго, Ленина, Сталина, первую и вторую мировые, Хрущёва, Брежнева, Перестройку, Ельцина.
   А демография штука серьёзная. На моих глазах однажды почти вымерло вороньё, расплодившееся во время войны. То же самое случилось потом с воробьями, комарами и мошкарой, рыбой, бабочками и плодящими их гусеницами. Теперь докатилось до человечьего племени, проживающего на пространстве бывшего СССР. А чем мы хуже или лучше животных? Ничем. Продолжать или не продолжать род - окончательно это решается внутри нас, и никакими думскими постановлениями, президентскими указами о помощи молодым семьям делу не поможешь. ничего кроме новой показухи и глупости из этого не выйдет.
  
   ПО ЗАКОНАМ ПРЕДКОВ?
  
   Возможно, в третьем тысячелетии от рождения Иисуса Христа человечество станет взрослым. Народы умом и сердцем проникнутся евангельским духом, возобладает этика вроде Швейцеровой - этика благоговения жизни, когда если нет на то причины, никто на червяка или муравья не наступит. Говорят, будет скучно, поскольку всё наперед известно. Не знаю, не знаю. Пока что и в самом деле не скучно, однако и не весело.
   Совсем немного фактов.
   У нас здесь в КГС в двух соседних кварталах выросло два замка. Один построил себе бандит, который "держит" то ли какой-то базар, то ли вокзал, второй - прокурор, который "держит" район. Бандит в одиночку от своего жилища провел длиной метров в триста канализацию до городской сети. Прокурору это оказалось будто бы не по средствам, он уговорил ещё нескольких жителей квартала вложиться в это дело. Случилось все год назад. Тогда говорили, что пан бандит всё-таки умнее и могущественнее товарища прокурора. Как же. В городскую канализацию вскоре захотели ещё другие люди подключиться. Пан бандит с каждого за это - тыщу баксов. Ручеёк денежный к нему потёк, значит. А у прокурора кооператив, там полученные с новых членов тыщу баксов надо на всех членов раскидать. Вот и посчитай... Но скоро выяснилось, что ничего прокурор не дурак. У него власть. Деньги новых кооперативщиков старым не даёт, а куда-то по закону девает, и попробуй с ним спорить... Ручеёк у прокурора, выходит, тоже образовался, совсем халтурный, и, таким образом, потолще бандитского.
   А разносчица пенсий Вера похвалилась моей жене как бы между прочим, что цыганам она несёт в последнюю очередь, очень они противные, к деньгам пристрастные. Жена удивилась: да ведь никто из них сроду нигде не работал, какая может быть пенсия? Вера тоже удивилась: все получают - молодые по инвалидности, старые по старости...
   Другая старая знакомая жены уж давно заявила, что дочку, выпускницу средней школы, сделает медалисткой. Четырех медалистов выпустит их класс. А в другом параллельном учатся богатенькие, так там медалистов будет десять. В прежнее времена на всю школу медалистов выпускалось один-два, и не каждый год, теперь их набирается десятки. Нормально: учителя выживают...
   Четвертый момент, о котором и говорить не хочется, но надо. У нас в Ростове судят полковника Буданова. Герой в состоянии аффекта задушил чеченку. Что там на самом деле было, никто не знает. Чеченка скорее всего тоже была в состоянии аффекта. Да ещё может быть похожа на тех двух фурий, что ещё в прошлом тысячелетии устроили взрыв вокзала в Пятигорске. Или на очень известную красотку, знатную чеченку- электросварщицу, которая довольно долго доминировала в старом Верховном Совете и до того о себе возомнила, что вышла к президиуму и спросила "С кем вы, Михаил Сергеевич?" В общем дыма без огня не бывает, а так как мужчина оказался несравненно сильней, то и получилось, что получилось... А вокруг здания суда толпа требовала освободить русского офицера. И по всей России, благодаря телевидению, уверен, желают того же... В общем если б случились в это время выборы президента, горячий полковник, выставив свою кандидатуру, скорее всего и победил бы.
   Что здесь приходит в голову? Русским простым людям было за что невзлюбить своих как бы братьев меньших. Проклятый царизм, а за ним в ещё большей степени коммунизм с маниакальной страстью - главной и единственной своей страстью, старался расширяться и расширяться, а ресурсом успеха был подневольный народ русский. И что же он за свои труды получал? Новое унижение, поскольку с людьми присоединенных земель обращались лучше, чем с победителями.
   А что побежденные и присоединенные?
  
   В 20-м веке, в Египте, было открыто целое сообщество странных людей на протяжении многих веков (веков!) живших за счет ограбления знаменитых пирамид. Да-да, чтобы жить, не земледелие, не охота, не собирательство, а воровство. Так получилось, что рождаясь, новые и новые поколения видели перед собой непонятные нагромождения камней и просто грех было не воспользоваться богатствами, которые скрывались под их немыслимой тяжестью. И несколько веков всё было шито-крыто...
   В такие вот сообщества превращались и народы Российской империи под названием СССР. Национальные сообщества, профессиональные, фабрично заводские, колхозно-совхозные, всевозможные теневые, а уж что такое бесчисленная КПСС знали все.
   Когда СССР рассыпался, никто и не думал, что это всерьёз. Ещё ж ведь не всё устроено! Не все моря и озера иссушены, а новые образованы, не развернуты реки с севера на юг. Много ли на уме было ну хотя бы у руководителей Украины? Це мое!!! - вот и всё, и ничего кроме этого. Закрыли границы, повысили цены на свои товары, а наши обложили ужасными пошлинами. Принялись спекулировать на зависимости России от находящихся на территории Украины производств и коммуникаций, забыв о своей ещё большей зависимости. Самой смешной была эпопея с разделом Черноморского флота, ни той ни другой стороне особенно ненужного. И всё. Они даже языка своего толком не знали, я слушал тогда по радио заседания их Верховного Совета - это была такая тарабарщина... Но крови там не было и нет.
   Не то Кавказ. В основном насильственно присоединенные, умеющие помнить зло кавказцы изначально были нечестными по отношению к России. Брать из центра как можно больше, как можно меньше отдавая взамен - это был принцип, на котором строились отношения колоний с центром. И центр постоянно уступал, беднея и беднея, окраины же богатели и в конце концов стали очень хорошо к самим себе относиться, придя к убеждению, что если б им ещё и свободу, то и совсем бы сделалось замечательно. Свобода нежданно-негаданно грянула.
   В 91-м я занимался частным извозом, с утра до вечера гоняя на своей машине по Ростову и его окрестностям. Как-то вёз двоих молодых грузин, только что прилетевших из Тбилиси. Оба очень уж заметно отдувались, словно вырвались из какой-то передряги. Так оно и было. "Ну как там, в благодатной Грузии?" - спросил я. Один из ребят засмеялся: "Да ну их на ...! У каждого второго дура или автомат. В кафе занимает два стула - на один кладет автомат, на втором сидит сам"...
   Да, закипел Кавказ, схватился за оружие. При всеобщей нелюбви к русским, они, оказывается, ещё больше не любили друг друга. Потоки беженцев хлынули по всему миру, и основная масса - в проклятую Россию: одни - чтобы хоть как-то устроиться и работать, другие - ловить рыбу в мутной воде... Преступность, во многом благодаря кавказцам, сделалась как бы нормальным явлением в нашей жизни. Главную роль здесь стали играть чеченцы - у них как бы имелось моральное право грабить Россию, поскольку та не хотела дать им свободу наравне с Грузией, Арменией и Азербайджаном.. Объявив себя волками, таким приёмом как бы художественно оформив отношения с нами - горы Кавказа - логово волков, российские равнины, полные овец - охотничьи угодья волков, - они и принялись очень даже успешно осваивать Россию.
   Не расстреляй в 93-м Борис Николаевич родной Белый Дом, вполне Москва могла бы на какое-то время оказаться под их властью. Два человека управляли мятежом, и одним был чеченец с ничего не выражающим пустым взглядом, умеющий, непрерывно болтая, ничего не сказать. Руцкого, предателя, так сказать, не по причине ума, а в силу бесшабашного характера, очень соответствующего известному Гоголевскому Ноздреву, Хазбулатов быстренько бы прибрал к рукам и тогда... новый приступ распада империи на республики, например, Донскую, Уральскую, Приморскую и бог знает ещё какие, не говоря уж о готовых национальных татар, калмыков и т. д. был бы неизбежен: Рим ведь погубили не варвары, а свои рабы и вольноотпущенники.
   А как бы последствием или, если угодно, дальнейшим развитием начавшегося, была 1-я чеченская, за ней теперь вторая. Больше всех хотели взять, а получили разорение и ужас. (Решившаяся на кровь Чечня всё-таки осталась в одиночестве. Даже ингуши её открыто не поддержали. Высокомерие предводителей волков напугало?.. Аппетиты великие каждого отдельно взятого чеченца?..) Эти вонючие войны прекратить - раз плюнуть. Воюют ведь не равные или почти равные. Воюют колосс и муравей. Всё дело в глубокой непорядочности так называемой элиты и с той и другой стороны. Они заняты только собой, до страдающих (и дичающих со всеми вытекающими отсюда последствиями) народов им нет дела. Они сообщества, занятые только и только собой. Повторяю, прекратить это всё не трудно. Изоляция. Не тюремно-лагерная или остракизм (высылка в места не столь отдалённые). С Чечней можно поступить как делает это на моей окраине более умный и сильный сосед с более слабым, но злым и неуёмным. Он попросту говорит, что всё, отныне я тебя в упор не вижу, а если посмеешь сунуться со своими претензиями, тебе будет очень плохо. И всё: ешьте собственных овец, дружите с теми, кто вам нравится... Повторяю, защититься от их набегов с нашей хваленой военной техникой, с нашими мастерами-строителями "железных занавесов" - они ведь ещё живы и готовы действовать, очень легко. Однако элите невыгодно. Потому что у нас не только теневая экономика, но и теневая политика, много кое-чего теневого, вплоть до деятелей с исключительно теневыми мозгами.
  
   Гремят взрывы в Грозном, Минеральных водах, Ессентуках, Черкесске, Беслане. И что же? А почти ничего. Господин Президент, товарищ Главнокомандующий и его товарищи генералы лепечут что-то о рабочих местах для взрывающих и стреляющих: экономику им надо создать, тогда они займутся честным трудом и уймутся. Да ведь она им не нужна, экономика эта! Изгнав из своей страны четверть миллиона русских, (а заодно с ними покинуло горную родину столько же, если не больше, самих чеченцев, рассуждающих примерно как те два молодых грузина: ну их на ... с их войной, мне жить хочется) в свое время завезенных туда как рабочая сила (рабочая сила, не колонизаторы-эксплуататоры чеченского народа!) для создания современной экономики, чего они хотели? Они хотели жить по законам предков. Что это такое, никто из нас не знает. Поэтому, чтобы не было новых задушенных, расстрелянных, разорванных, надо оставить их в покое. Ведь взаимной ненависти теперь - на триста лет вперёд. И поскольку есть выход мирный (ну не совсем, конечно), нынешний военный - преступление.
  
  
  
   СТРАНА БОЛЬНЫХ
   Россия - страна очень больных людей.
   Давно ли мы получили всевозможные права и свободы, а уж от казалось бы современных и мыслящих слышится: а нужна ли нам демократия? Всё так плохо, несправедливо, права и свободы оказались на руку авантюристам, вплоть до воров в законе. Нет, никакая демократия у нас не получится... Более того, она нам и ни к чему.
   И, во-первых, хочется спросить обеспокоенных судьбами страны: а нужны ли были России татары, Иван Грозный, весь восемнадцатый век, Николаи Первый и Второй, Карл Маркс с его учением о классовой борьбе? Всё это было очень плохо и доказательств не требует.
   И, во-вторых, заметить, что нету в России готовых жить честно. Семьдесят лет под коммунистами сделали из нас(всех без исключения!) негодяев, воров, лжецов. Ленин задачу перевоспитания народа ставил на второе место после задачи уничтожения буржуев и прочих эксплуататоров. И перевоспитали! Взять хотя бы самые распространенные поговорки, отражающие наш морально- нравственный уровень. "Не украдешь - не проживешь". "Умри ты сегодня, а я завтра". "Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей наглую рожу". Где б я не работал, в какой бы город или колхозно-совхозную местность не приехал - в любом из этих углов нашей прекрасной страны могли родиться такие присказки.
   Когда человек освобождается из тюрьмы, в условиях долгожданной воли с ним может и обязательно случится всего-всего во много раз больше, чем это было в камере с решетками на окнах. Каких, собственно, радостей мог ждать освободившийся народ в истощённой до предела стране? Откуда вдруг могли появиться красота и изобилие - ну как там, где расцвела демократия?
  
  
   ВЧЕРА
  
   МАМА БОИТСЯ ВОЙНЫ, А МНЕ ЗАПРЕЩЕНО БЫТЬ ГЕРОЕМ
  
   Посередине кухни стоит на двух табуретах корыто, на раскаленной до красна плите в выварке, паруя и булькая, кипятится белье - мама затеяла стирку на целый день. А за окном начало весны: мокрый сарай и уборная, пропитанный водой старый снег, быстрый ручеёк рядом с дорожкой от уборной и капли воды с крыши за оконным стеклом такие быстрые, что невозможно их рассмотреть. Лупаю вверх-вниз глазами, пытаясь проследить их полет от верха до падения - не успеваю, они быстрее моих глаз. Это надоедает, хочется во двор, но нельзя, я после болезни. Устав глядеть в окно, беру палку с веревочкой, завязанной на двух концах, надеваю это на себя как винтовку и начинаю маршировать по нашим двум комнаткам, во всё горло распевая: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать..." "Перестань петь эту песню!" - кричит мама. Но я не унимаюсь. Тогда она срывает с меня мое ружье и выбрасывает в коридор. С минуту погоревав, я вставляю деревянную линейку в щель между досками пола, с её помощью начинаю стрелять бумажными шариками в кошку. И опять: "Пушки грохочут, танки гремят..." Мама хватает меня отвратительно мокрыми мыльными руками и довольно злобно бьет. Я плачу, но через некоторое время опять за свою войну: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать..." И вдруг поведение матери поражает в самое сердце. Она бросает свою работу, садится за стол у окна и горько-горько плачет. Я растерян, иду к ней, что-то спрашиваю, глажу её голову, влезаю на колени. "Война! Понимаешь, война скоро будет. Я так её боюсь... Когда же это наконец кончится?"
  
   А ИМ НАДО БЫЛО БЫТЬ ГЕРОЯМИ?
  
   Сейчас противостоят друг другу два взгляда на причину наших поражений в первые два года второй мировой. Старая: не были готовы к вероломному нападению и так далее. И версия Суворова: только к великой войне наша страна и готовилась все тридцатые годы, и агрессорами мы были не меньше немцев. Как бы соревнуясь с ними, успели захватить балтийские страны, часть Польши, часть Румынии, часть Финляндии, но напасть на главную помеху в стремлении к мировому господству, саму Гитлеровскую Германию, первыми не успели. Я и всегда-то не пренебрегал рассказами бывших солдат о войне, после чтения Суворова предпринял расспросы как бы по второму кругу. Да, примерно с мая месяца 41-го к западным границам СССР стягивалось неслыханное количество войск и военной техники, солдат изводили ученьями до такой степени, что гимнастерки делались белыми и лопались от соли. И никто ничего не знал. Но не к обороне готовились, потому что даже обыкновенных окопов не рыли. И только одно место у Суворова слабо: почему всё-таки не было встречного боя, почему армии разваливались почти без сопротивления. И здесь мне припомнились слезы матери. Это не были слезы только в ожидании беды. Это было нечто большее, накопленное. Ей было пять лет, когда началась первая мировая, то есть вторжение в жизнь простого человека (тем более ребенка) непонятного. И это длилось почти непрерывно многие годы и когда слегка прояснивалось и казалось, что должно кончиться, начиналось вновь и вновь. Ничего толком не знающие солдаты, в основном ровесники моей матери, непрестанно, денно и нощно томились мыслью о том, что же с ними сделают хозяева их судеб. Об ужасах так называемой финской кампании знали все. С людьми обращались как с убойной скотиной, по белым снежным полям гнали на верную смерть. Им, вовсе не воинам, а хлебопашцам, трудягам всевозможных предприятий, было очень страшно и меньше всего хотелось таким вот образом "протягивать руку помощи" кому бы-то не было. И о победах железных немцев тоже знали. О, немцы были страшнее каких-то до самого последнего времени малоизвестных финнов. Никого не вдохновлял бред политруков о чудесной миссии советского народа - освобождения от власти капитала мирового пролетариата. И как только враги решились перейти границу и загремели взрывы бомб и снарядов, наши армии превратились в скопища бегущих - всё это было очень уж слишком, многим показалось, что их собрали в огромную кучу с последней из безумных целей большевиков - погубить окончательно. Понадобилось два года поражений, чтобы наконец обозлиться и начать изгнание супостата.
   И пока от Сталинграда до Берлина шла война, родине потребовалось много настоящих героев, и они появились. Однако время их было коротким. Как только дело было сделано, действительно воевавших, почувствовавших свою мощь солдат эшелонами повезли в лагеря Урала, Сибири, где им пришлось работать и умирать рядом с ими же плененными немцами.
  
   ГЕРОЯМИ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ПАЦАНЫ МОГЛИ БЫТЬ ТОЛЬКО ОТРИЦАТЕЛЬНЫМИ
  
   Жили-были два товарища. Начало их юности совпало со смертью Кобы Усатого. Один с детских лет хотел только писать и путешествовать (путешествовать, чтобы писать; и писать, чтобы путешествовать). Другой был с замечательной памятью, острым и быстрым умом. Очень симпатичный, открытый, он мог остановить посреди улицы совершенно незнакомого человека, рассказать ему какую-нибудь историю и попросить будто бы взаймы денег. Или грозно поманить пальцем дежурного милиционера, вручить двадцать пять копеек и послать в магазин за пачкой "Беломора". И ему давали, приносили. "Я бы запросто мог управлять государством", - не раз говорил он. Однако оба ненавидели коммунистов, а без красной книжки ни о какой карьере нельзя было и думать. Помыкавшись туда-сюда, друзья нашли шараж-монтаж, в котором, подделывая документы, можно было работать не чаще двух раз в месяц, пропадая в остальное время на шабашках - а брались (и получалось) они за всё - и веселились, веселились... Водка рекой лилась. А что ещё оставалось, если даже сапожный молоток считался средством производства и работать им ты мог только после вступления в какую-нибудь артель со множеством начальников, действующих под надзором парторга?
   В итоге получилось, что один из друзей смог показать себя во всем блеске попав в лагеря, сделавшись там полновластным паханом - ясно, кем бы он стал, если б дожил до девяностых, но сердце не выдержало, умер в тридцать шесть. А второй прожил почти безвыездно в одном городе, ломая голову над одним и тем же вопросом: откуда мы, такие идиоты, взялись? - открывая открытое. Когда в 89-м состоялся первый выборный съезд советов и вся страна сидела у телевизоров и смотрела как на трибуну один за другим поднимаются и говорят шестидесятники, он в конце концов почувствовал себя будто на футбольном стадионе, когда выигрывает любимая команда: "А вот про это ещё никто не сказал. Неужто никто не додумался?" И тут же на трибуну подымался очередной оратор и говорил недосказанное предыдущим оратором. Такой вот получился триумф целой жизни.
  
   НАШЕ СЕГОДНЯ - ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ.
  
   Нужна ли нам демократия?
   То есть нужны ли нам свобода и права?
   Когда Н.С. Хрущев ляпнул: "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!", - я стал задавать своим знакомым один и тот же вопрос: "А ты знаешь, что такое коммунизм?" Большинство равнодушно пожимало плечами или отсылало куда подальше, окончившие коммунистический всеобуч - Институт Марксизма-Ленинизма, был такой - отвечали без запинки: "Бесклассовое общество". "Но это же чушь! Что это даст? И вообще, каким образом через двадцать лет в СССР исчезнут классы и группы всевозможных людей?" "Да выброси ты это всё из головы", - отвечали мне досадливо. Я, однако, успокоиться не мог, купил три толстенных тома "Капитала", и, одолев первый из них, понял: коммунизм - научно организованное общество. Изумление мое было велико. Какое же мы научно организованное? Мы не научно организованное, а насильно образованное общество!
   Окончательно глаза мои на коммунизм открылись так.
   Встречал с машиной жену после работы. Встречал целое лето. Потом наступила осень, ранние сумерки. В комнатах проектного института зажгли электричество. И что же в один вечер я вдруг увидел в окнах всего второго этажа, где была и комната моей жены. В каждой комнате на два больших окна, на противоположных от окон стенах - на всех без исключения! - висел портрет Ленина. Да это же религия!.. Он - Спаситель!
   Да, у нас была религия. Ленин в мавзолее сначала, десять заповедей строителя коммунизма, которые появились повсюду на стенах учреждений в конце системы, когда власть впала во всесторонний маразм - это ли не концы одной палки?
   Благополучие и несчастья как отдельных людей, так и народов, вопрос этический.
   Большинство людей на земном пространстве жило, живет и будет жить не своим умом. Регулярно являются разного рода мудрецы, герои, негодяи, увлекающие народные массы на новые пути. Огромная роль здесь принадлежит религиям, продолжительность которых зависит напрямую от содержащейся в ней этики. Ну что такое евангелие? Этика, этика, этика... Мусульманство, индийские религии - тож.
   В индийских - чтобы сохранить чистоту помыслов и души, надо полностью уйти от грязной действительности, фактически умереть. Бог "Корана" учит человека быть добрым и справедливым и грозит: смотри у меня, будь верным заповедям моим, иначе угодишь в ад. Это отношения местами господина с рабом, местами очень взрослого с очень маленьким и неразумным. Христианство лучше всех. В нём бог предстает учителем человека, объясняя последнему что есть человечность. Но уже в семнадцатом веке возник новый культ - культ науки и искусства. У нас это нашло очень даже горячее понимание, особенно литература и музыка развилась до уровня высочайшего. Да и то сказать, наши просторы как-то никогда не были местом для особой религиозности, тем более религиозного фанатизма. Неинтересно. Возникновение новой веры - коммунизма, обусловлено у нас именно этим подъемом науки и культуры с одной стороны и отчаянием ввергнутого в непонятную, абсолютно ненужную России (достаточно взглянуть на карту) первую мировую. А религия была выбрана наукообразная, будто бы очень современная ( иначе б ничего не получилось) - марксизм, из которого практик Ленин и его последователи выбросили все "лишнее". "Кто не с нами, тот наш враг" - так они начали. И "Жертвуй собой ради Будущего, которое есть бесконечный Коммунизм" - так бубнили до конца, записав это в десяти своих заповедях, которые вывешены были везде, но никто никогда их не читал.
   В только что закончившемся ХХ веке было три момента, когда людям Российской империи казалось, что пришло время погибать.
   Первый: когда наш абсолютизм (самодержавие) настолько выродился и всем опротивел, что люди стали готовы на всё. Только этим и можно объяснить то, что часть народа, далеко не худшая, подалась в большевики со всеми вытекающими отсюда последствиями, которых мало кто ждал и хотел.
   Второй - это бегство сталинских армий от немцев. Империя почти развалилась и только с помощью бесчисленных казней удалось удержаться от полного краха.
   Третий - распад Советской империи в два приёма: сначала отвалилась Внешняя часть империи - немцы, чехи, поляки... Затем распалось СССР - ядро.
   Во время всех этих событий основная часть народа теряла представление о смысле жизни, о собственной значимости. Ещё совсем недавно чтобы думать о себе хорошо, достаточно было думать о них - большевиках - плохо. Мы по-прежнему пытаемся думать о других плохо. Но... теперь этого мало, это уже не приносит облегчения: ведь теперь что-то можно делать, нужно делать... А что?
  
  
  
   Демократия, то есть права и свободы - это не совсем то, что надо человеку. Они даются как бы для защиты каждому, чтобы когда нанесут ему обиду, он мог хотя бы "качать" эти самые права.
  
   И ещё. Зла вокруг очень много, потому что оно вдруг обнажилось, как обнажается морское дно во время отлива. Но Зло умеет изживать само себя. Это я давным-давно понял. Зло всегда ведь выступает под видом Добра. Иначе оно никогда не имело бы успеха. Потому что людям нужно только Добро - свобода, права. И хотим мы этого или нет, вопрос благодаря СМИ теперь доведен до каждого, стоит ребром и обязательно разрешится положительно.
   И... придет время, когда в годы Коммунизма будет так же трудно верить, как во Всемирный Потоп.
  
   КАК МЫ ВЕРИМ
  
  
   Одно время у нас был сосед, каждый год в мае праздновавший свое спасение во время войны. Их было четверо в горящем подбитом бомбардировщике. В живых чудом остался он один. Бог спас. Молился, и он спас! С тех пор он верит в бога и отмечает день спасения вместо календарного дня рождения. Этот день у него День Бога.
   Я бы тоже мог вот так просто поверить в Бога. И все (абсолютно!), кто пережил вторую мировую, могли бы. Потому что когда смерть кажется неминуемой, не молиться невозможно. В войну дети поголовно и многие взрослые носили на шее мешочки с зашитыми в них написанными на листках бумаги молитвами, будто бы предохраняющими от огня, воды, пули, бомбы, злого супостата. Назывались такие мешочки ладанками. И вот какая штука напрашивается. Когда видишь, что пришла твоя последняя минута и не молить о пощаде нельзя, почему бог не спас товарищей моего соседа, почему дал погибнуть еще двадцати миллионам, умолявшим о пощаде? Я сказал об этом соседу. "Ведь они молились! Те трое, вместе с которыми ты падал, тоже все молились, иначе быть не могло." Он и на секунду не озаботился: "Ну, значит, такая у них судьба".
   В год смерти Брежнева я увидел все главные достопримечательности Золотого Кольца России. Побывал и в Загорске, в главном православном центре страны. Неприятие было стопроцентным: все увиденное было здесь реанимировано только ради показухи, для туристов, особенно иностранных. Убожество наше было видно как тело сквозь дырявые одежды на каждом шагу. Особенно горько было смотреть на молящихся старушек в белых платочках. "Господи, прости меня грешную! Господи, прости и помилуй..." - слышалось со всех сторон, ничего кроме этого понять в церкви я не смог. И это меня чуть ли не взбесило. Бедные бабушки, да за что же вас прощать? Кто придумал, будто вы перед кем-то виноваты? Вас, объявив равными с мужчинами, заставили таскать железнодорожные рельсы и шпалы, рубить леса, дробить скалы, ежедневно, уже без всяких выходных после работы работать еще одну смену дома. А чего вам стоила война. В тылу, не говоря уж об оккупации, чтобы прокормить малых детей - на это требовались такие силы, что ни один герой мужского пола не выдержал бы. И за свои муки что вы поимели? Ничего! Солдаты получили много лет спустя кой-какие льготы, вы, бывшие молодые матери - ничего. Самой позорной из привилегий, которыми наделили ветеранов, было право не стоять в бесчисленных советских очередях за хлебом, молоком, к врачу - да где у нас не выстраивались очереди? Старушки покорно ждут, а рыцари избавлены благодарными правителями от мелочных переживаний, важно следуют вперед. Как же дешево их купили...
   Однако тоска по богу, думаю, есть в каждом человеке. Ладно, думалось, в бога, будучи в трезвом уме и доброй памяти, поверить трудно, но и совсем отвергнуть невозможно. Ведь если б он был, было бы замечательно. Жизнь отдельного человека коротка. Но если существует бессмертный сущий Бог, всё что мы любим будет повторяться вечно. Знать, что зимы, вёсны, лето, осень, любовь, ненависть (да-да, плохое тоже!) будут, будут, будут... - это ли не утешение смертному. Но и такое бессмертие невозможно, поскольку все находится в непрерывном движении, следовательно, непрерывно меняется. Всевидящего, Всезнающего, Всемогущего нет! Мы сами себе хозяева и, как говорил Бекон, важно не во что ты веришь, а что знаешь... и, добавлю от себя, умеешь.
   Когда началась перестройка, в СССР понаехало много разных религиозных делегаций. От одной мне досталась книжечка, которая пришлась, что называется, впору. Да, много веков разные мудрецы пытались доказать бытие божье, но дело это бесполезное, говорилось в книге. Слово Иисуса, Слово с большой буквы - вот что достойно веры, почитания, развития, распространения. Слово деятельное, проникнутое пониманием человеческих нужд и чаяний, по которому выросла самая развитая в мире европейская цивилизация - оно и только оно достойно веры. И это Слово - Иисус Христос, который есть Слово и только Слово, Слово на века.
   Снова я тогда, в марте 91-го, побывал в Загорске и целых пять дней ходил на монастырский двор, пытаясь хоть что-то понять в православии. И вновь почти полное неприятие. Да, церковное благолепие, невнятное бормотанье священника, вой дьякона, голоса хора и молящихся приподымают и уносят далеко-далеко назад, когда люди были малоискусными, малоискушенными. Но Слово - где же Слово? Слова я не услышал.
  
   Церкви ныне растут почти с такой же скоростью, как бензозаправочные станции. Отчего бы это? Выгодно вкладывать деньги. Почему выгодно? Потому что церкви даны льготы, приносящие выгоду. Кому же попадает выгода? Тем, кто у пирога и есть деньги. Выгода даже двойная - у кого есть деньги, еще больше их делается, а нищий народ может бесплатно молиться о продлении здоровья и хорошей жизни. Молитесь - и бог даст.
  
   Метрах в ста пятидесяти от моего дома построился маленький пузатенький человек. То было время цыганского процветания. Если где-то строится огромный (по нашим меркам) дом из итальянского кирпича - это цыганский (с тех пор как объявили свободу торговли, они припухли - время красных директоров, страстных приватизаторов наступило). И про пузатенького думали, что цыган из спекулянтов черной икрой, или мебелью, или фальшивым медом или ещё чего. Оказалось, попик отец Виктор. Да откуда ж у этого деньги взялись построить трехэтажную с подвалом домину, занявшую почти весь участок в четыре с лишним сотки? Ведь сама его церковвь - она тоже неподалеку - раз в пять меньше. А вот взялись откуда-то... Таков один-единственный факт.
  
   Нынешняя церковь очень похожа на нынешнюю зюгановскую компартию. Близнецы, живущие на проценты с нажитого в прошлом капитала. И сами деятели церкви и компартии очень похожи: безликость во всём, дюжие, глаза ничего не выражают, речи - одни общие места, внимание слушателя мгновенно отключается, даже в переводе старый папа римский в десять раз живее нынешнего патриарха.
   И понял я в конце концов о чем просили и продолжают просить бога старушки в платочках. Не о прощении грехов. Откуда у них могут быть грехи, они бы и рады были, да всю жизнь за работой в гору глянуть некогда было. Об избавлении от несчастий, всю жизнь валившихся на них и продолжающих валиться на детей и внуков просят они. Прожитое было в основном - наказание. За что? Неважно. Но прости, господи, и наконец помилуй!
   Такая вера. Крестят детей, венчаются, на тот свет уходят под маловразумительное мычанье. Это ведь еще и модно, очень поощряется властью, сами начальники крестятся, смиренные. Сам господин президент с супругой недавно, поставив на уши спецслужбы нескольких областей, отправился в путешествие по святым местам. Молитвы за крестами всех этих людей не чувствуется. Старушечьи просьбы об избавлении от нынешней жизни - ещё чего! - не подходят. Свою пока не придумали. А впрочем, почему нет? Если многим из них именно сейчас очень хорошо, то почему не молиться, чтобы так было всегда...
   Как же это старо. И полнейшая слепота. Верхушка, элита благодаря только деньгам, не культуре, хочет слыть европейцами, народу же предлагается вера. Вер много. И здесь мина замедленного действия, уже вполне действующая. Например, казаки протестуют против строительства на Дону мечетей. То есть происходит то, чего так боятся вроде бы все: готовится дальнейший раскол империи.
   А выход есть. Просвещение. Слово Христа, каким бы замечательным оно не было, не последнее. После Храста была мыслители Возрождения, Просвещения. Разве не достойно проповеди слово, допустим, Бекона, Спинозы, Гердера, Гельвеция, Швейцера? Выстраданное слово. Многие за своё Слово взошли на эшафот или были очень к нему близки. Не Церковь, в своё время прикрытая государственными людьми, ими же вдруг открытая и откровенно навязываемая народу, а Школа для всех должна быть священным местом.
  
  
  
   СТО ЛЕТ ПО НАШУ СТОРОНУ
  
   Родившись в 37-м году и дотянув несмотря ни на что до конца ХХ века, я ощущаю себя по меньшей мере столетним.
   Мать, отец,, дедушки, бабушки, тети, дяди - сначала я жил их жизнью, впитывал их прошлое, я был всем открыт и все открыты мне. Их рассказы о разных событиях до моего рождения осели во мне, думаю, намного раньше, чем я начал помнить себя, то есть ощутил себя чем-то от остального мира особенным.
   Так как моя жизнь прошла вся в городе Ростове-на-Дону, а он стоял и во многом стоит неизменный с начала века. (Да-да, старая его часть от Темерника (Ленгородка) до Театральной площади, и от правого берега Дона до улицы Текучева во многом по сей день не изменилась со времен октябрьского переворота, имея вид ужасный - пройдитесь по улицам Седова, Ульяновской, М. Горького... Это даже не нищета. Это разложение, могила для живых людей, ежедневно благодаря телевидению видящих как надо и можно жить). Так вот, в общем-то протокольные, во всяком случае для писателя недостаточные рассказы моих родных и знакомых, родившихся намного раньше меня , благодаря старым домам, улицам и вещам сделали их прошлое моим собственным прошлым.
   И вот о чем думается столетнему в конце прожитого им ужасного века. Ведь если мне гораздо больше чем на самом деле, то и Времени последнего века второго тысячелетия не сто лет. И зародился он в конце аж семнадцатого, когда подросли царь Петр и его потешные ребята и решили изловчиться и сделать из Руси Европу и империю. Царь Петр, имевший в те времена кличку не Великий, а Безумный, рубил вообще-то окна во все стороны и скорее восточные и юго-восточные приобретения позволили ему объявить себя императором.
   Что из этого получилось?..
   В 1973-м году я сделал давно задуманное путешествие на мотоцикле по знаменитым городам сэсэсээра. Сначала через юго-восточную Украину поехал на Одессу. Потом была Молдавия, Западная Украина, Литва, Латвия, Эстония, наконец Россия. За семнадцать дней, отмахав пять тысяч километров, много я увидел странного и удивительного. Зажиточно жили люди среди полей Запорожской, Херсонской и других южных областей. Это было видно хотя бы по тому, как кормили в столовых, забегаловках. Где-то под Николаевом громкоголосые толстые тетки накормили меня необыкновенно вкусным фасолевым супом с мясом. Им и себе на радость я опустошил три полных тарелки. Они даже свару прекратили и смотрели на меня, "дытину", с умилением. В Одессе тоже было хорошо. Молдавия вообще показалась цветущей. В виноградниках ни одного сорняка, в полях во время ливней и ураганов полегшую пшеницу не бросают и не сжигают, как в Ростовской и украинских областях, а жнут серпом и вяжут в снопы. Новые районы во всех городах, через которые я проезжал, были абсолютно одинаковы - из пятиэтажных бетонных или кирпичных домов. Но уже на Украине умели разнообразить однообразное с помощью красок, облицовочной плитки и даже... дурацких плакатов вроде "Слава КПСС", подвешивая их в таком месте, где они выглядели как украшение, не более того. В Молдавии все те же многоквартирные пятиэтажки я сначала просто не узнал... Особенно тронуло меня частное домостроение. Дома почти все двухэтажные, окна большие, наружные двери стеклянные, легкие, все со вкусом покрашено. А самое удивительное - колодцы в деревнях. Устроены они так, что одна половина колодезного сруба во дворе, а вторая на улице; и с той стороны, которая на улице, обязательно стоит расписная кружечка: подходи прохожий, выпей с нами тоже. Так могли делать только любящие себя и желающие, чтобы и другие их любили... Чем западнее я забирался, тем меньше над дорогой нависало лозунгов, тем больше порядка, работы, сытости, вежливости. Во Львове чувствовалась История. Это несомненно была восточная оконечность западной цивилизации. Побродив по нему целый день, побывав в нескольких музеях, двух кафедральных соборах и одном кладбище, я так разволновался, что впервые захотел спиртного, купил бутылку водки и отъехав от города километров на пятнадцать и остановившись на ночлег на поляне перед ручьем, осушил ее. После Риги и Таллинна я тоже пил водку. Но вот кончились улицы Нарвы, последнего города Эстонии, и въехал в Ивангород - Россию. Здесь увидел вывеску кафе и решил поесть. Господи, новый панельный пятиэтажный дом, в котором располагалось заведение, стоял какой-то голый, уже осыпающийся; в кафе на первом этаже гулко, как в банном зале, потому что тоже все голое - окна, столы, полы. Кроме горохового супа с кусками вареного свиного сала /суп с корейкой/, рассыпающихся от избытка хлеба шницелей да компота из сухофруктов ничего не было. Зато работали в кафе не какие-то тихие чухонки, хранительницы домашних очагов, а развеселые русские девки, азартно отвечавшие на шуточки проезжих шоферов... И дальше голь, голь перекатная. В Ленинграде, когда вышел из метро на Невский проспект и увидел уходящие вдаль дворцы, ахнул: какая красота! Вот куда стекались денежки России! Вот откуда наша нищета! Однако город был необыкновенный, после него я пил коньяк. И дальше снова голь, голь... В полях непонятно что - и свекла, и картошка, и рожь растут одновременно, все вместе заросшее сорняками. Дома в селах черные бревенчатые, с маленькими окошками, часто с просевшими крышами. Попадались кирпичные строения, но всюду прямая кладка - не дома, а бараки. Во всем безнадежность, потерянность. Лишь после Воронежа начали появляться признаки зажиточности, желания иметь хороший вид. Как же мне было горько, какие одолевали мысли... Это всё рабство! Почти триста лет на имперские нужды, на кнут и пряник для бесчисленных колоний, по которым я отчасти только что проехал, из русских земель высасывалось всё до последней капли... Что ни говори, бешеный Петя был человеком очень крупным, радевшим о государстве, самою смертью своей доказавший это. Но устроив неслыханный переполох и разорение земли Русской, содействовал он лишь строительству абсолютизма в никак к этому не предрасположенной стране. Того самого европейского абсолютизма, главной чертой которого было бесконечное презрение ко всякому, кто ниже дворянина. Купец, крестьянин, мещанин: это всё не люди - чернь! При Екатерине Второй, рыхлой сластолюбивой немке, укокошившей собственного мужа, ни с какой стороны не имеющей права на звание Великой, новая северная столица веселилась сколько здоровья хватало, а легковерного, покладистого русского человека под предлогом высших государственных нужд окончательно превратили в раба.
   Восемнадцатый век и двадцатый - два конца одной палки, думал я, возвращаясь домой из своего самого дальнего путешествия. Тогда строилась необходимая лишь малому количеству народа система, теперь то же самое. Чуждые, непонятные народу и абсолютизм, и коммунизм с самого начала были обречены. Как только всем без исключения надоест вранье советских вождей, так система рухнет. Жаль только, случится это уже не при мне, торжество это увидят другие глаза.
   Ошибся: случилось!
   А торжествовать совсем нет поводов. Потому что случилась вещь самая банальнейшая - очередной в истории человечества передел собственности. Люди жадны, завистливы, ревнивы и особенно проницательны, когда речь о чужих пороках , когда считают в чужом кармане (а что делать, если своя жизнь никакая, если собственный карман пуст?). Ну почему были разрушены Троя, Карфаген и ещё многие тысячи городов и стран? Слишком хорошо жили. Или отчего распространилась в Европе реформация и святая церковь раскололась на куски мелкие и крупные?
   О, эпоха Реформации в Европе очень напоминает нынешние события в России!
   Церковь тогда слишком много накопила земель, золота, всевозможной дорогой утвари. Её служители обжирались, упивались... Секуляризацию церковной собственности они нажили, как наживают грыжу, мозоль...
   Как и положено, в начале было слово. Умнейшие и чистейшие занялись критикой и проектами справедливой церкви. Гугеноты, лютеране, протестанты - вера новых людей была правильней старой. Но как же подло сумели воспользоваться ею владетельные князья. Вступление в новую веру почти автоматически давало право присоединить к своему государству (себе) богатства неправильной (старой обманщицы!) церкви. То же самое случилось и у нас. Дисседенты-шестидесятники разоблачали режим, думали над переустройством прогнившей системы, а благами переустройства воспользовались те, кто и без того практически всем владел.
   Люди в общем-то грызутся и дают друг другу подножки именно тогда, когда их интересы абсолютно одинаковы. В 1862-м году помещики не поделились с рабами как надо землей, не дали настоящей свободы - и получили 1917-й год, когда их попросту уничтожили. Было это торжеством правды? Это было ужасно.
   Сейчас, когда большая часть народа живет впроголодь, все повернулось так, будто речь только о собственности, и только о ней. Народ видит, что его бессовестно обокрали. Недавнее сытое прошлое кажется идеальным. Скоро, пожалуй, как накануне перестройки, когда всем нам виделся повсюду бардак и засилье паразитов, и шофера клеили на стекла своих авто портрет Сталина, начнут клеить портрет незабвенного Леонида Ильича: французскими булками при нём в футбол играли, во время было!..
   6-го ноября переходил Будёновский проспект в неположенном месте. Посреди улицы кто-то похлопал меня по плечу. Оглянулся и увидел протянутую для пожатья руку: "С праздником вас! Какое было время. Какое счастливое было время..." Рука у него была большая, сухая, теплая. Хорошая рука, наверняка очень много поработавшая...А за окном у меня, на северо-западе, ожил много лет молчавший (генералы предпринимательством, говорят, занимались с помощью горючего для самолетов) аэродром военного ведомства. Уже несколько месяцев, с сентября или октября, даже в плохую погоду ревут моторы всю ночь часов до восьми утра - на Чечню летают. Мы все-таки решили из тамошних туземцев граждан сделать, каковыми , между прочим, сами ни при каких натяжках не являемся.
   Двадцатый век кончился, но это не более чем календарная дата. Время рабства, в котором мне довелось прожить сто лет, не кончилось. Пора бы нам поумнеть. Всякими были, а умными не получалось. Пора попробовать.
  
  
  
   мой национальный опыт
  
  
   Человек, переживший какое-нибудь большое несчастье - тяжелую болезнь, отсидку в тюрьме, войну, всей своей выгоревшей душой, всеми клетками измученного, требующего хорошего питания телом хочет мира и покоя. Он, как после рождения, делается гол и открыт всему, что есть хорошего на Земле. Когда 9 мая 1945 года было объявлено о конце войны, более искренних слез и единодушной радости я потом никогда не видел. Ни о каком национализме тогда и речи быть не могло.
   Так случилось, что пятилетним я повидал немцев, румын, мадьяр. Ужас, ненависть во время бомбежек, тоску ожидания смерти в толпе обреченных я пережил вполне, но живые враги, чью речь и лица приходилось видеть не на расстоянии, ни разу не напугали меня, более того, они старались объяснить, что очень несчастны и больше всего хотят вернуться домой, и все мы, оккупированные, этому верили... Потом, после освобождения Ростова, нашу семью занесло сначала в грузинский городок, затем в село в 30 километрах от Еревана. Жили мы там в доме с окнами без рам и стекол, хозяева были черны от беспощадно палившего солнца, очень бедны и печальны, их спасали овощи и фрукты, которые сколько ни ешь, всё равно есть хочется... Спустя еще пять лет, в 48-м году я несколько месяцев жил в украинском городке, половина жителей которого были евреи. Какими жалкими, исключительно подобострастными показались мне взрослые родители тех пацанов, с которыми был знаком! Уже тогда приходилось слышать о коварстве и хитрости проклятых, продавших Христа жидов. Но я видел только то, что эти самые предатели, не так давно вернувшиеся из Средней Азии, где спасались от немцев, нищие и безобидные... (Совсем недавно я понял, почему сравнительно с нами, побывавшими под оккупантами, они выглядели какими-то полусогнутыми. Мы, в Ростове, всё возможное и невозможное перетерпели и своими глазами видели отступление и гибель наших мучителей. Это нас подняло, победили все-таки мы!). Потом, ещё лет через шесть, на старшей сестре одного из моих уличных друзей женился Виталий Сёмин. Я уж к тому времени вполне всей душой был против того, что делалось в нашей стране, он тоже, и первый наш разговор был о концлагерях советских и немецких. Может быть, даже и тогда Виталий Николаевич сказал: "Родственность я признаю только духовную. Остальное - кровь, национальность, партийность, ширина грудной клетки, размер обуви и все такое прочее - роли не играет"... Еще был К. Симонов, его записки о послевоенной Японии, в разгроме армий которой сыграл немалую роль СССР. К. Симонов был талантлив, видел много. Два момента из его книги я помню и по сей день. О том ,что японская музыка, японская живопись, кажущиеся европейцу по меньшей мере странными, лишенными реального содержания, стоит попасть на остров, как видно, что именно жизнью рождены картины, книги, архитектура, вера и порядок островитян. И второй момент. Несмотря на то, что все вокруг особенное, причем, как бы дважды особенное (война только что кончилась), когда нашему писателю приходилось общаться с тамошними лучшими людьми, совершенно в его глазах исчезал японский облик собеседника. Не японца, а прежде всего умного светлого человека видел он перед собой. Другими словами, если в человеке есть искра божья, если он образован или хотя бы стремится не быть невеждой, национальное, даже если это японец или негр, в нем как бы исчезает.
   И ещё один, уже из личного опыта, пример. Когда в восьмидесятых годах меня наконец начали печатать в Москве и познакомился с одной очень талантливой писательницей, то понял, что она еврейка, лишь когда увидел её родную тетку. У тётки внешность, вся пластика поведения были чисто еврейские. И... тетка рядом с племянницей выглядела совершенно заурядной, целиком погруженной в советский героический быт - где что достать, кого через кого устроить - и никаких искусств, неба, бога. Вот уж действительно, не всё относительно: именно у лишенных талантов, часто плохих людей, лучше всего проступают национальные черты. Посмотрите на ежедневно мелькающие в телевизионном ящике лица Басаева, Лукашенко, Зюганова, Березовского. Типичнейшие представители своей нации. А вот Солженицын в молодости был похож на выпускника Оксфорда, а ныне на Бога-отца! А Виталий Сёмин на Пьера Безухова, помесь русского с немкой. Никто никогда не видел Пьера Безухова (как и Дон Кихота, Робинзона Крузо, Отелло), но Виталий Сёмин, сравнительно с Сергеем Бондарчуком, сыгравшем в фильме "Война и мир" роль Пьера Безухова, был намного лучшим воплощением толстовского образа.
   Итак, после окончания второй мировой войны ( у первой конца практически не было, так как во многих странах она переросла в гражданские войны, и фактически первая мировая окончилась началом второй - России это касается в первую очередь, у нас борьба за власть не прекращалась до самого 22 июня), народы жаждали одного - мира. Ведь всем всё было ясно. Достаточно почитать стенографические отчеты Нюрнбергского процесса над главными руководителями третьего рейха. Сколько там было сказано высоких умных слов о достоинстве человека, о добре и зле и ещё много-много замечательного. Блистали на том процессе, между прочим, и наши юристы. Но какая закрутилась интрига. Для одних народов эти слова стали путеводительными, для других... У других ( у нас) была как бы запасная правда - сначала добиться освобождения всего трудового человечества, а потом уж правда, честь, всяческая счастливая жизнь.
   И что же? Внявшие превратились в нации - Германия, Япония ( между прочим, с помощью своих победителей, тоже выводы кой-какие сделавших), главный же народ-победитель превратился в подпольщика, крысу. Крыса знает, какая тяжесть нависает над её убежищем, и даже не пытаясь это как-нибудь исправить, ни с чем не считаясь, тащит в свою нору всё подряд.
   Почему так случилось? Очень просто. Победил не народ. Победили коммунисты - странный правящий класс людей, рабов сверху донизу, слуг государства, как бы не принадлежащих самим себе.
  
   В 1990 году с женой и дочкой мы своим ходом приехали в село под Гагрой на десяток дней. Условия - лучше не бывает: хорошая комната в хорошем доме, обширный пустынный пляж, много открытого пространства. Не сравнить с забитым отдыхающими побережьем от Анапы до Адлера. Мы здесь были уже в третий раз. Но в этот раз что-то чувствовалось: какая-то злость у местных, им было словно не до нас. На следующий день поехали в Гагру на базар и по магазинам и приуныли: снабжение даже здесь стало значительно хуже. Многих товаров не было, на базаре все очень дорого. Впрочем, меня интересовал бензин, которого от самого Ростова не было ни в одной заправочной. Здесь его тоже не было. Запаниковал, стал ездить на заправочную каждое утро и примерно на седьмой день, простояв несколько часов в совершенно безумной очереди, наконец получил двадцать литров семьдесят шестого. Что здесь были за нравы. На одну очередную машину приходилось не менее двух внеочередных - друзья заправщиков, начальники, льготники, словом, не поймешь не разберешь, но в очереди никакого ропота, который у нас был бы неизбежен. Когда мне оставалось переждать еще двоих очередников, подлетел зеленый ржавый "жигули", полный молодых кавказцев. Тот из них, который сидел рядом с водителем, из раскрытого окна размахивал каким-то зеленым удостоверением, требуя от уже тронувшегося под колонку очередника остановиться. Все сидящие в машине были очень агрессивно возбуждены, водитель и размахивавший удостоверением курили сигареты. Однако двигавшийся под колонку был уже на месте, его сейчас же подпёр следующий, за ним я. Наглым молодым козлам пришлось ждать и, оказалось, что все они курили. Жара была за сорок, над работающими бензоколонками стояло марево от испаряющегося бензина, сама площадка бензозаправки была старая, черная от пропитавших её бензина и масел. Я крутил головой по сторонам: что же они молчат, где же ваша хваленая кавказская храбрость, ведь если рванет, никто не успеет спастись...Кроме меня, никто не смотрел на разгулявшихся сопляков... А на следующий день началась грузино-абхазская война: перестали ходить пассажирские автобусы, с улиц исчезли женщины и дети, грузинские мужчины как один надели круглые шапочки, а абхазские джигиты носились в "жигулях" и "москвичах" с торчащими из окон стволами охотничьих ружей...
   Тогда же, примерно через месяц, ехал в общем вагоне очень нескорого поезда "Астрахань - Актюбинск". Впервые я видел настоящую пустыню - соленое бесплодное морское дно. Ещё меня поразили люди пустыни, бедные, кривоногие, с некрасивыми лицами, часто одновременно и смешными и страшными. Еще при посадке в соседнем купе случилась драка. Потом они там принялись брататься и запили. А пили очень вонючий самогон - в стране был сухой закон, пьющий народ выручала самогонка. Пили ночь, пили день, пили вторую ночь до пяти утра, когда поезд наконец прибыл на конечную станцию. Причем, состав пьющих изменялся, поскольку поезд, чем ближе было к Актюбинску, тем чаще останавливался, пассажиры входили и выходили как в электричке. И вот часа за два до прибытия на конечную, я проснулся от ужасной самогонной вони (качество самогонки видимо тоже менялось) услышал бульканье, чоканье, затем очень пьяный шепот: "Мусульмане! Русских в вагоне осталось восемь человек..." Снова бульканье, вонь, чоканье и ... "Мусульмане! Надо держаться друг за друга. Будем жить. Будем помогать друг другу. Будем убивать..."В этом поезде я вспомнил, что значит бояться темноты и ждать первых петухов, первого света. Хорошо, самогонка пустыни была, видимо, не только страшно вонючей, но и крепкой...
   Вспоминаются восторги конца восьмидесятых: свежий ветер подул!.. из нас вышел страх!.. Но я помню куда более глубокое время. Если бы в середине сороковых была объявлена перестройка и дарованы свободы, о, как бы мы рванули. Лучше всего о тогдашней готовности работать говорят (хоть и бесполезные для народа) все-таки имевшие место достижения - атом, космос, военная техника - без вдохновения такие штуки не делаются. Однако всеобщая трудовая повинность с беспрерывным, в три смены, превращением в дым ресурсов страны привели к тому, что когда нас перестали стегать, мы остановились и занялись бог знает чем . Кто погорячей, схватился за оружие и пошел убивать соседа. Многих спасает коммерция. Опять же самогоноварение... Но по-настоящему работать никто не хочет. Более того, подрастающие молодые уже и не умеют.
   Теперь, кажется, задача страх вернуть, наказав особо буйных. И что-нибудь это даст. Впрочем, главное то, что ожидаемого конца света не случилось. А поэтому, как говорит один наш очень симпатичный телеобозреватель: не надо бояться завтрашнего дня! Когда-нибудь лица наших потомков изменятся к лучшему, а нации смешаются во всем мире даже сильнее, чем в нынешнем городе-перекрестке Ростове-на-Дону.
  
   Плач по СССР
  
  
   Как и в прошлый раз, на наших свободных выборах коммунисты набрали около четверти голосов избирателей. Кто такие эти избиратели?
  
  
   ЯВЬ.
  
   До девяносто второго года самыми публичными местами были у нас очереди. Страдая в очереди, человек и заводился в конце концов в полном соответствии с поговоркой: "У кого что болит, тот про то и говорит". Теперь таким местом сделался общественный транспорт.
   Вхожу в вагон трамвая на своей предпоследней остановке "Благодатная", сажусь у окна и сразу же слышу отрывки из разговора двух ядреных бабок, сидящих впереди: "Коммунисты... Демократы... Сделали, так сделали... Чтоб этому Ельцину с Чубайсом сдохнуть и не воскреснуть..." Через несколько остановок в трамвае появляется юродивый и то же самое повторяет уже не тихим голосов - он визжит, брызжет слюной. Одна капля попадает мне в висок. С отвращением стираю ее кистью руки. Проклятая чернь! Проклятые хохлы, состряпавшие дешевую машину "Таврия", ломающуюся на каждом шагу, из-за которой должен ездить со всяким сбродом... Юродивый, однако, едет не до конца. Все вздыхают, когда он, продолжая кричать громче прежнего, весь трясущийся, покидает вагон. И вдруг после некоторой тишины слышу над собой мягкие мужские голоса.
   - Вчера Зюганов опять выступал.
   - Не слышал. Ну и ...
   - Да то же самое: дайте нам власть, мы сумеем навести порядок.
   - И не говорит как...
   - Не говорит. Потому что не знает.
   - Или знает, но говорить об этом нельзя.
   - Это скорее всего. Не скрутили им башку, когда можно было. Воду мутить они теперь долго-долго будут.
   Я с благодарностью смотрю вверх - нашлись-таки нормальные люди! - и вижу двоих опрятных, годов по тридцати пяти, мужичков. Продолжая разговаривать, они направляются к выходу. И вдруг я перестаю понимать, потому что слышу:
   - Вот у меня дед был человек так человек. Настоящий коммунист! Он тебе глотку перегрызет, если что не так. Никого не жалел. Ни себя, ни сватьев, ни братьев...
   Они вышли, трамвай переехал мост над Темерничкой и железной дорогой, уперся в автомобильную пробку и только тогда я понял: "Да не был он человеком, дед твой? Лютый цепной пес - вот кем он был".
   Люди выходили из трамвая, чтобы до последней остановки
   идти пешком, я же продолжал сидеть, развивая свои догадки о дедушке недавнего попутчика. Конечно же это какой-нибудь ограниченный, глубоко затаивший обиду на собственную обделенность человек. Мне однажды рассказывали о конном колхозном объездчике, который привязывал к деревьям и стегал кнутом пацанов только за то, что они в лесопосадках собирали переспелые жерделы. Был этот ретивый даже не членом партии, а всего лишь активистом, не пропускавшим ни одного их собрания. Скольким все же уродам советская власть давала
   возможность издеваться над теми, кто лучше их!..
   И вдруг в опустевшем трамвае заговорила сухонькая, вроде как застенчивая старушка:
   - А Иванченко обещает, что если мы за него проголосуем, опять все будет.
   Она помолчала, и пока я поспешно размышлял, что же такое это "все" будет, если теперь действительно все есть, она раскрылась:
   - Магазины для ветеранов восстановят.
   И опять потребовалось время на осмысление. Ну да! Совсем недавно в продовольственных магазинах хоть шары катай, а старая ветеранша, постояв в спецотделе в сравнительно небольшой очереди, может получить по госцене килограмм костей, пакетик сахара, пару банок тушеной говядины или килограмм сосисек. Еще к великим революционным праздникам бутылку шампанского. И сможет по выходе из магазина увидеть завистливые взгляды тех, кому не положено - это ли ни триумф, из-за которого, чорт побери, воевать конечно не стоило, а все-таки...
   Часа через два возвращаюсь домой тем же маршрутом. Опять сел к окну, и вдруг кто-то придавил меня к нему так, что дышать стало трудно. Это был Васек, Вася, Василий Николаевич Перов, работали когда-то вместе.
   - Эй, здорово! Тебя еще разнесло? Куда, казалось бы. Перестроечные корма тоже, значит, впрок?
   Никогда не разговаривал с ним всерьез. Он сразу же притворно скривился.
   - Какой там...
   - А что?
   - Обман кругом.
   - Это всегда так и было.
   - Но хоть пожаловаться я знал кому.
   - Жаловаться, Вася, с твоей фигурой позорно.
   - А я и не жаловался. И сейчас если б получал те сто тридцать два и цены были те же, кто ж против.
   Мы помолчали.
   - Раньше я вечером в кино или театр с женой ходил...- заговорил он миролюбиво, похоже, абсолютно веря своим словам.
   Здесь-то меня и прорвало. Я расхохотался.
   - Ты ходил в театр!.. Что ж ты брешешь? Твоя доза - стакан. К семи вечера ты еле на ногах держался, к восьми добирался домой и падал на пол или диван как мертвый.
   - Ну и что? Это мое дело. Я никогда никого по-пьянке пальцем не тронул. Выпил - ложись и проспись. Я никому вреда не причинял.
   - Опять брешешь. Представляю, как ты храпел и вонял на всю вашу семидесятиквартирную хрущобу.
   - Да ну тебя! Вечно ты с какими-то фантазиями...- сначала он отодвинулся от меня, а потом и ушел куда-то в конец вагона.
   А мне тоже обидно стало. Фантазиями... Проще всего было бы признать себя дураком. Но что от этого изменится? Эх, если б действительно существовал бог и в конце концов ему надоел бред всех этих обиженных.
  
  
   БРЕД.
  
   И приснилась мне тогда сумеречная, окруженная холмами поляна, толпа народа, которую слушает властный старик с каторжной физиономией.
   - Перестройка... Гласность... Дерьмократы... Брокеры... Диллеры... Киллеры... Триллеры... - доносится стон толпы.
   Послушав, старик командует:
   - Заткнуть хавальники! - и манит пальцем из толпы Ваську Перова. - Ты, Худой, подойди ближе. Кто таков?
   - Сын трудового народа, боженька.
   СТАРИК. Я - боженька? Ты себя ребеночком считаешь?
   ВАСЬКА. То-ва... Гос-по... Господин Бог!
   СТАРИК. Ладно. Кем был, сын народа?
   ВАСЬКА. Слесарем работал. Дурной был, норму в два раза, а когда прихватывал, то и в три раза перевыполнял. Пятнадцать лет пахал как проклятый. Ну а потом заболел, пить врачи запретили, поправился, внешность у меня хорошая оказалась, в завком взяли, в партию, помощником завсклада готовой продукции стал.
   СТАРИК. Что за продукция?
   ВАСЬКА. Дефицит! Электрические утюги, печки, чайники.
   Никакого тебе воровства не надо. Утюг стоит по госцене пятнадцать рублей, а к тебе приезжают и с великой радостью выкладывают тридцатку. Но я, боже, не жадный. С кем положено, всегда делился: в одиночку будешь жрать - подавишься.
   СТАРИК. Ясно. Чего же ты хочешь?
   ВАСьКА. Отмени, боже, все эти думы, мэров, президентов, губернаторов. Пусть будет снова хоть Брежнев, лишь бы по-прежнему.
   СТАРИК. Губа не дура. Еще раз хочешь пожить? А ведь это большой риск. Что если та балдежная жизнь кончится не перестройкой с демократами, а как-нибудь иначе?
   ВАСЬКА. А как иначе? Я ж не один, я как все...
   СТАРИК. Ладно. Отойди в сторону. Следующий придурок!
   СЛЕДУЮЩИЙ. Я не придурок. Я не как тот. Я тоже слесарь, но я с самого начала и до конца от верстака не отходил. Я хороший специалист по инструменту.
   СТАРИК. Что выпускала твоя фабрика?
   СЛЕДУЮЩИЙ/с гордостью/. О, у нас большой всесоюзного значения завод. Корпуса под линеечку, светлые, чистые.
   СТАРИК. Бомбы какие-нибудь из водорода штамповали?
   СЛЕДУЮЩИЙ. Не совсем. Но тоже секретные штуки.
   СТАРИК. Чего хочешь? Чтоб все по-прежнему, как при Брежневе?
   РАБОТЯГИ. Да. Тогда я был нужен.
   СТАРИК. Слышал, что я тому уроду говорил? Та ваша нужная жизнь по другому может кончится.
   РАБОТЯГА /очень злобно/. Знаю. Ну и пусть! Тогда я был нужен, а теперь нет.
   СТАРИК. А твои дети? А внуки?.. Слякоть ты поганая. Жить тебе осталось два года, три месяца и шесть дней. И из-за этого ты готов белый свет погубить? Отойди в сторону и подумай... Следующий! Кто таков?
   ЕЩЕ СЛЕДУЮЩИЙ. Не важно это, кто есть кто. Я по сути. Чисто буржуазная ложь, будто кто-то хотел взорвать землю. Просто нам завидовали. Все у нас лучше - автомобили, трактора, хлеб, масло. Атомную бомбу мы изобрели первые, но не хотели радиации, и если б они не начали, то и мы не начали. Мы же хитрые...
   СТАРИК. Что ты порешь? Здесь нельзя так разговаривать. Я обязан вам кое-что показать, чтобы привести в чувство... На колени, падлы! Знаете ли вы, что мозги я вам дал не для того, чтобы потом разбираться, каких подлостей с их помощью наделаете?
  
   После этих слов старика с каторжной физиономией и властными манерами, все погружается в беспросветный мрак, слышны страшные взрывы, ужасные вопли, треск, скрежет и визг непонятно каких предметов, свистит ветер, полный могильной вони. Буря кончилась так же мгновенно, как началась. Посветлело. Толпа была превращена в беспорядочные груды неподвижных тел.
   - Всем подняться! - закричал старик. - Сильные, помогите слабым. И слушайте! Вы мой грех. Шесть дней я трудился, создавая землю, и все на ней. В субботу вечером дело было кончено, решил отметить, как-то незаметно для себя хватил лишнего, в воскресенье проснулся с шумом в голове и увидел перед собой голого урода на двух ногах, со слабыми зубами, без когтей. Батюшки, кто ж это такой? Все звери давно разбежались кто травки пощипать, кто воды попить, кто сей же час размножаться начал. А урод стоит жалкий, нет в нем жизни. Тут дождь пошел, синеть ублюдок начал. "Бог я или не бог, думаю. Переделывать ничего нельзя. И уничтожать собственное дитя безбожно. Ладно, говорю, дам я и тебе оружие - разум"... Только что вы видели мою силу. Еще несколько минут - и ни одного из вас не осталось бы в живых. Поэтому не гневите напрасно. Ни рыбы, ни птицы, ни звери не просят о пище, не молят об уничтожении врагов и продлении жизней. Чем же вы лучше или хуже их. Ведь стоит лишь один раз исполнить ваши желания, как вы свихнетесь окончательно и только тем и будете заниматься, что молить о помощи. Прочь с глаз моих.
   И вновь сотворилась тьма, грохот, ужас.
  
   ЯВЬ.
  
   На следующий день ехал в платном частном автобусе. Чего-то мне не хватало. После некоторой задумчивости понял: люди, которые едут в платных автобусах, как правило молчат. И в этих платных народу ездит много. Собственно, молодым все
   равно частным или муниципальным транспортом пользоваться - цена одна. И молодые, когда едут без стариков, молчат. О чем, интересно, они думают? И вдруг слышу позади себя такой разговор:
   - А почему, ты думаешь, максимальная пенсия равнялась ста тридцати двум рэ? Потому что два рэ шло на уплату за свет и газ, а на остальное можно было жить. Все было продумано, во!
   - Пожил бы Сталин еще лет двадцать. Совсем другая была бы жизнь. Не дали ему до конца дело Ленина довести.
   - Этт точно: не дали. Если б дали, жизнь была бы хорошая.
   - Да, жалко человека...
  
   БРЕД НАЯВУ
  
   Коммунисты, стабильно получающие самый большой процент народных голосов на выборах в Думу, готовили себе избирателей целых 70 лет. Но дело не только в этом: всех остальных подготовили они же. 18-го января 2000-го года блок "Единство", возникший перед выборами, можно сказать, из ничего, набравший равное с коммунистами количество голосов только потому, что было начато мочение чеченцев; про который все думали, что он правый - наконец открылся и оказался левым. Это был бред наяву, чудо, фантасмагория. Опять ошибочка и, как в том скверном анекдоте, вполне возможно придется в который раз "сымать станы". А впрочем, во всем виноваты химики, придумавшие такие лекарства, что жить теперь можно до полного превращения в мумию. Ведь совершенно ясно, что борьба ныне идет не между западниками и славянофилами, белыми и красными, коммунистами и их уцелевшими жертвами, а между старым и новым. И кому как не ученым знать, что в науке сплошь и рядом новые теории начинают действовать только тогда, когда самым натуральным образом умирают изобретатели теории старой. Не дай бог придумают они ТАБЛЕТКИ ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ!
  
  
  
   В 85 году Горбачёв объявил Новое мышление и Перестройку с Ускорением. Долго топтались на месте. С 92 Перестройка всё же началась. Я тоже принял некоторое участие в ней
  
  
   О СОЮЗЕ ПИСАТЕЛЕЙ
  
   Единый всесоюзный СП был создан для обуздания инакомыслия. Выстраивая свою идеологию на руинах православия, большевики подошли к тому, что у советской власти рядом с ЧК, правой её рукой, должна быть как бы левая - единый фронт средств массовой информации (и дезинформации, главным образом) и творческих союзов, прежде всего писательского.
   Вот что я ровно девять лет тому назад, сразу после позорного выпада гэкачепистов, опубликовал во втором номере первой свободолюбивой ростовской газетки: "Демократический Дон":
   "Ещё совсем недавно подъезжаешь или подлетаешь к столице Дона, и в вагоне или самолете включается радостная запись, Пассажирам рассказывают о достопримечательностях донского края и конечно же о его славных писателях: Шолохове, Калинине, Закруткине, Лебеденко... Оставим Шолохова, "Тихий Дон" великая книга, и этого достаточно, что бы там вокруг неё не говорилось. Но удостоившиеся стоять рядом?! Пробуешь читать. И поражаешься. Каким образом такое вообще могло появиться на свет божий? Да это даже не псевдо..., не графо..., Это какая-то попросту дебильная продукция. Господи, в стране, куда ни повернись, - бордель, несправедливость, у них же, ростовских гениев всюду порядок, счастье, победы, вот-вот окончательно грянет Светлое будущее.
   Все, вероятно, слышали про козлов, которых держат на мясокомбинатах для того, чтобы завлекать вновь прибывающие стада на место, где убивают. Козлы подбираются крупные, с длинной шерстью, высокими рогами, а главное, глядящие вокруг бодро, можно сказать, счастливо. В нужный момент козлов пускают впереди растерянных стад, тоскующие животные вдруг видят перед собой нечто обнадеживающее, устремляются следом, а провокатор, опять-таки в нужный момент, сворачивает куда-то в сторону, где поощряется вкусненьким. Стада же ухают в бездну.
   В махрово-реакционнейшие сталинско-брежневские времена роль таких козлов в нашем обществе выполняли люди искусства, и красный ростовский бастион был на этой службе одним из самых надежных".
   Так я писал, а через каких-нибудь два месяца сам угодил в СП. Нет, не старый коммунистический, а новый будто бы демократический. Зная организаторов этого нового, отколовшихся от старого, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет, всё-таки дал себя уговорить. Дело в том, что когда в Москве, в 87-м году, вышла моя первая книжка, уже на следующий день я не смог пойти на работу в шарагу, где ничего не делая, двадцать пять лет валял дурака, получая довольно приличную по тем временам зарплату: очень хотелось пожить наконец правильной жизнью - писать и только писать. Четыре года был на вольных хлебах, никто меня не трогал, но закона о трудовой повинности, по которому, уволившись из одного предприятия, ты должен устроиться куда-нибудь не более чем через четыре месяца, никто не отменял. (Самый яркий пример того, что могут сделать с нарушителем этого закона - И. Бродский). Ну а главное, была надежда, что как-нибудь Новый Союз проявит волю и заимеет собственный, в связи с появившимися возможностями, бесцензурный печатный орган - издательство, журнал или газету. Ведь союзы писателей с самого начала возникали вокруг каких-либо изданий - "Современника", "Отечественных записок", "Русского богатства". Они себя никак не называли, но факт сотрудничества, дружбы, взаимопомощи всем известен, некоторые привязанности и симпатии писателей друг к другу просто удивительны. Но всё-таки мне с самого начала было очень стыдно. Хлопнули мы тогда с товарищем уговаривающим по несколько стаканов моего самодельного и - чего по пьянке не бывает! - поехали приобретать мне "социальное лицо" - вступать в новый Союз. А ещё через два месяца лопнула советская империя. Начался развал хозяйства страны, безработица и так далее, все об этом помнят, поскольку начавшееся тогда по сей день не кончилось.
   А с Новым Союзом случилось то, что он так и не заработал. В Новом Союзе сразу же началась борьба за власть между вышедшими из Старого Союза стариками, причем, борьба велась по правилам Старого Союза - подковёрная, подловатая. В результате Новый Союз по форме сделался точной копией Старого: Председатель - Ответственный Секретарь - Члены Правления. Председатель, давно уж бросивший писать и не скрывавший этого, занялся издательством чейзов, агаткристи, эротики и всего такого прочего, с жадностью поглощавшегося долго постившейся публикой. Секретарь завел на каждого члена Союза учетную карточку, меняя их ежедневно на своем столе, показывая таким образом редким посетителям, что в данный момент он решает проблемы вот этого конкретного писателя - так он бессменно "работает" уже десятый год. Чем занимались члены правления совсем не знаю. Оба Союза уже тогда состояли из очень старых людей, уже тогда не все были ходячие. Оба Союза - поредевший Старый и как бы недоукомплектованный Новый принялись принимать в свои ряды новых, а вернее таких же старых, многие годы ходивших в "молодых" и пытавшихся удостоиться высокого звания пишущих людей. И в желающих удостоиться недостатка нет по сей день. Сила инерции. Хочется хорошо выглядеть. О литературе при этом я в Союзе не услышал ни слова. Повестка всех собраний - отчет Правления о проделанной работе, докладчик председатель (какой работе, непонятно) и прием новых членов.
   Тут ведь в чем искус. Принимая решение о едином Союзе писателей под руководством партии, Сталин как бы вскользь спросил, сколько платят полковнику и пожелал, чтобы такое же довольствие имели "верномыслящие" писатели. Однако жизнь у штатских новоиспеченных полковников была куда более сладкая, чем у носивших погоны. Страна от мала до велика охвачена обязательной трудовой повинностью ( Правом на труд это называлось), а творческие работники распоряжаются своим временем как угодно, работают только по вдохновению. Впрочем, вдохновение не совсем обязательно. Прочитай внимательно несколько книжек ведущих товарищей - Кожевникова, Островского, Бабаевского, Фадеева... - и шпарь, как у них. Главное, быть на уровне идеологических установок партии, а там что бы ты ни намолол, члену союза всё простят, редактор твое сочинение в крайнем случае заново перепишет, никуда не денется. И за этот труд тебе масса удовольствий: деньги, квартиры, командировки, пиры с безобразиями и без, дома творчества... Малина! Кто ж не хочет себе такой жизни? Множество народа стремилось в широко распахнувшуюся и тут же надолго закрывшуюся дверь. Ведь прочитав, к примеру, "Молодую Гвардию", всякий мало-мальски грамотный и неглупый человек мог сказать: "Какая брехня. Чего тут такого? Я бы тоже так мог!" Были и другие, совершенно противоположного склада. Потрясенные несчастьями нашей жизни, жаждущие хотя бы назвать Зло, верящие, что попав в Союз, если будут писать очень хорошо, никакой редактор-цензор не устоит, правда всё равно всплывёт. (И они ведь оказались правы. Не их беда, что вместе с правдой всплыло множество всякой липучей дряни).
  
   Мой любимый Мишель Монтень пишет, что жизнь мудра и часто лучше всего не мешать текущему ходу событий. Мы бросаем в карманы разные мелкие вещи и ведь они там укладываются друг подле друга самым наилучшим образом, пишет он. Ещё там же он утверждает: посадите на галеры сотню отпетых негодяев, доставьте на необитаемый остров и бросьте на произвол судьбы - и ведь они создадут в конце концов государство со своими законами и порядками. Всё это укладываниё-раскладывание по местам, по нишам сейчас как раз и происходит. Много не нужного исчезает с глаз долой. Например, памятники Ленину. Его портреты, фотографии, книги исчезли с наших глаз уже давно. А монументы держатся. Чтобы снести монумент, надо серьёзно поработать, но всё равно и они исчезают, в первую очередь литые из цветных металлов - пьющие сворачивают крепежные болты любой прочности и сдают фигуры в ларьки вторсырья. Рассыпается на мелкие осколки и сама КПСС. Всё живое, не говоря уж о талантливом, давным-давно от неё отшатнулось. Союз писателей мертв. Новая власть не только не хочет кормить мастеров пера, но и отняла у них (заодно с композиторами) дом правления. Да, старая власть, отремонтировав, подарила писателям красивый двухэтажный особнячок. Вместе с уютным двориком это было пожалуй самое отрадное место в центре Ростова. Отняли. В 17-м это называлось экспроприацией, теперь приватизацией. И хоть бы подарили дом какой-нибудь молодежной организации или устроили детский сад для своих же внуков - пусть с детства привыкают к хорошему. Так нет же, разрушили, чтобы строить какой-то там центр по связям с заграницей, которая нам поможет. И жалко не писателей с композиторами. Жлобский какой-то поступок совершила власть. На улице Пушкинской, которая есть самый-самый центр Ростова, от самого начала до Ворошиловского, стоит много предназначенных под снос домов, в которых люди по тридцать лет ждут переселения. Почему бы не осчастливить несколько отчаявшихся семей, заодно прослыв добрыми? Не только писатели - люди наши ей тоже не очень надобны, любовь к иностранцам сильнее. Как и во все времена на святой Руси.
   Выход, конечно, есть. В дореволюционной России, когда никаких писательских союзов не существовало, зато создавалась великая литература, писатели группировались вокруг журналов. Есть, правда опекаемый "Дон". Но слабенький, не все туда вхожи. Между тем в Ростове и области есть таланты, продолжающие что-то отражать без всякой надежды на то, что это когда-нибудь увидит свет. Некоторые пытаются просить у власти. Глухо.
  
  
   УНИЧТОЖЕНИЕ СОБСТВЕННОСТИ
  
   Мы, люди, все очень разные.
   Есть такие, кого может устроить только счастье человечества или хотя бы своего народа. Потратить жизнь на что-либо ещё для них вещь невозможная. Есть учёные, художники, имеющие светлые пятна в головах, тоже готовые жить в нищете и презрении десятки лет ради своих озарений. Ну а для миллионов и даже миллиардов главная радость и утешение - собственность и работа ради её улучшения и увеличения.
   Идеальным собственником был Робинзон Крузо. Сначала, когда понял, что с ним случилось, был ужас почти небытия. Однако быстро оценил, что поскольку имеет главное - землю, всё остальное дело рук и головы. Даже если б не было около его острова полузатонувшего корабля, с которого он натаскал инструментов, досок и прочего добра, всё равно усилиями предыдущих поколений голова, руки, ноги у него были устроены так, что он и при худших обстоятельствах соорудил бы себе дом-крепость и не околел в ней с голоду... Это отвратительнейшая ложь, будто нельзя отдать крестьянам землю. Отдайте им землю, всё остальное - комбайны, трактора, коровы, лошади и прочее приложится. И всё сказанное давным-давно известно. И причина, по которой нельзя расстаться начальникам земли с землей одна - сохранить колхозное рабство.
   Недавно несколько дней жил в большом селе в шестидесяти километрах к югу от Весёловского водохранилища. Когда я собирался в дорогу, мне сказали, что это процветающее хозяйство с передовым председателем во главе. Однако увиденное воспринял как некий оазис социалистического труда. Я имел дело со стройбригадой. Рабочие на велосипедах, мопедах, мотоциклах приезжали на объект с опозданием как минимум на полчаса. Начав, работали в общем неплохо, но с очень большими перекурами. Минут за пятнадцать до перерыва работа останавливалась, каждый делался как бы сам по себе. Один привязывал к багажнику несколько гладких дощечек, другой свежесваренное из металлических листов корыто, третий, сняв с багажника мешок с косой, шел к недалекому пруду за травой. В двенадцать на площадке уж никого не было. Перерыв у них два часа, возвращались они опять с некоторым опозданием и с угрюмыми лицами, гораздо более усталые, чем до перерыва. А начинали работу с длительного перекура - два часа отсутствия ушли у них вовсе не на пережёвывание обеда и сладкий сон, а в заботах о собственном хозяйстве. Конец рабочего дня был в точности похож на конец первой его половины - с озабоченным видом, вдруг перестав замечать друг друга, каждый что-то приторачивал к багажнику личного средства передвижения.
   В начале семидесятых мне часто приходилось бывать в таком же большом селе на берегу Азовского моря. И поражало, как много сельским людям приходится работать. Фактически непрерывно с раннего утра и до десяти вечера, пока не выключался дизель местной электростанции. В селе, жизнь которого я увидел недавно, электричество круглосуточно и спать здесь ложились в час-два ночи. После работы на колхоз, до десяти вечера работа на себя - дом, дети, скот, огород; в десять наконец впервые за день полноценная и неторопливая еда, потом... интенсивный обмен между дворами, кто чем богат: колбасник меняет колбасу на масло у работающего на сепараторе, боец бойни несёт аптекарю за лекарства кусок мяса и так далее. И наконец расслабление у телевизора, чтобы хоть перед сном почувствовать себя людьми. А в пять утра все вновь на ногах... А живут при такой суете бедно, в основном в небольших флигельках под двускатными крышами. Что же это такое? По-моему, самая настоящая собачья служба, мало достойная человека, в которой участвуют руки, ноги, но не голова. Однако попробуйте сказать им об этом. Возмутятся: пусть так, но у нас хоть не много, а платят и взять ещё есть чего. У других и не платят и ничего не возьмёшь...
   А председателем (аграриями они теперь называются) здесь самый настоящий крепостник. Мне показали старушку, которая не может продать свой дом и уехать доживать к дочке на Украину. Есть и покупатель, предлагающий тридцать тысяч. Но правление не даёт справку на продажу, потому что председатель хочет купить усадьбу за пятнадцать тысяч. И всё, конец. Председателя осуждать нельзя. Он крутится. На почти задарма выкупленную усадьбу он поселит нужного человека. А может быть кого из многочисленных родственников. Или себе построит пятые по счету хоромы и запишет на новорожденного внука. Ну и что ж? Он крутится, голова - Дом Советов, опять же связи на всю область и при этом простых людей не обижает, колхоз не только берёт, но и даёт.
  
   Я много думал о причинах победы нашей во второй мировой. Ну великие бездорожные пространства в конце концов сработали в нашу пользу. Ну жестокость, с которой убивался всякий, кто делал шаг не вперёд, а назад. Ну страшные морозы первых военных зим. Ну разозлились в конце концов... А ещё, понял я, главная причина победы в том, что те солдаты, вовсе не воины, а в основном крестьяне, ещё умели работать, а война, даже сами бои, когда грудь в грудь, глаза в глаза - это работа, работа, работа. В семидесятых-восьмидесятых пройти пешком с боями, при полной боевой выкладке покрывая иногда по семьдесят километров в день, или, роя окопы и блиндажи, выбрасывать земли опять же за день до десяти кубов на человека - этого теперь никто не сможет. Теперь если кто и одолеет полпути от Ростова до Харькова - это будет подвигом. Советское общество, до середины пятидесятых всё ещё голодное, постепенно отъедалось и запутывалось во всевозможных условностях - запретах, подачках, сдерживающих народные силы, позволяющих КПСС удерживать власть, - как паук в собственной паутине. В конце концов честный труд стал занятием для дураков, презренным. Хозяйство из государственного превратилось в ничейное, из которого каждый хоть что-нибудь да тянул, и далеко не все испытывали при этом удовольствие. Люди с ожиревшими телами, душой и мозгами тешились странной игрой - складыванием на сберкнижки пустых, не обеспеченных товарами денег.
   В начале девяностых, когда всё-таки подул свежий ветер, кое-кто ожил. На моей окраине всегда занимались сапожным делом. Теперь, получив возможность работать открыто, многие процвели. Неподалеку разбогатевший на торговле дефицитом в восьмидесятые цыган построил шапочную фабрику. Несколько моих знакомых открыли строительно-монтажные фирмы. Жадность людей брежневского, так сказать, помёта - "агрессивно-послушные" управленцы, как и ремесленники, тоже получившие право руководить не по указаниям свыше, скоро всё погубили. Варварская приватизация, всевозможные льготы, иностранные займы, ГКО, валютный коридор, легко и быстро обогащавшие попавших из холуёв в хозяевов, сделали так, что процвели турецкие, греческие, китайские люди ("челноки" рассказывают, что когда много брали товаров, некоторые тамошние производители плакали от счастья), а у нас заглохло: цыган фабричку закрыл и по сей день она стоит забытая, с поржавевшими воротами и решетками на окнах; сапожникам стало гораздо хуже чем в самые плохие годы развитого социализма; кое-то из рискнувших заняться предпринимательством умер не дожив до пятидесяти. Самое смешное, что когда очень умный мальчик обрушил бардак, придуманный и осуществленный правительством добрейшего Виктора Степановича, выдвинутого "агрессивно-послушными" на должность премьера как лучший из лучших, народ, с фатальным спокойствием следивший за происходящим у телевизоров, от этого в общем-то не пострадал - ни вкладов, ни займов, ни рублей, ни долларов у нас не было. Цены потом, правда, сильно подскочили и ударили по животам, ну так мы к этому привыкли.
  
   От нового президента В. Путина мы пока что имеем ясного одну только вертикаль власти. Сначала он сам, всенародно избранный. Потом назначенные им начальники регионов. Наконец губернаторы, мэры, администраторы, опять-таки выборные. А что же народ? Народу в этой вертикали места нет. Потому что выбранные народом губернаторы и прочие лица должны - должны! иначе для чего над ними поставлены региональные начальники? - подчиняться владыке. Крути не верти, будучи то ли в третьих, то ли в четвертых, народ оказывается лишним. Нет для него места в вертикали. Он - горизонталь, базис по марксистки.
   Властная вертикаль - опять-таки не новость. Самыми великими вертикальщиками были у нас Петр 1 и Сталин (при Иосифе Виссарионыче это называлось надстройкой над базисом). Вертикаль одного привела к крепостному праву - виду рабства куда более злостному, чем все существовавшие до этого. Будучи одной веры, одного рода-племени ради нужд государства одни превратились в полноправных бар, другие в рабочую скотину, быдло. (Вот почему великий православный так легко расстался со своей верой в 17-м). Вторая - к потере народом не только свободы, но и собственности. (И опять, в 91-м, исключительная легкость расставания с верой. Их было восемнадцать миллионов, не считая великого множества беспартийных (сочувствующих) придурков. Но когда отменили власть обкомов, ни один даже не пикнул с протестом, не говоря уж о том, чтоб облить себя бензином и чиркнуть спичкой, выкрикнув на прощанье: "Слава КПСС!" И по сей день у них есть возможность доказать, что они настоящие, действительные коммунисты. Собраться хоть небольшому количеству, взять сколько-то гектаров земли, обнести кольями с такой любимой колючей проволокой, вывесить над въездными воротами плакат: "Через двадцать лет здесь всё-таки будет построен коммунизм!" - и, без зеков, солдат, крестьян и рабочих, своими силами доказать, что он возможен. Почему, если уж не в отдельно взятой стране, то хотя бы на небольшом пространстве не построить Светлого Царства Коммунизма? Опять же ни один ничего подобного не попытался. Вместо этого притихли, отсиделись и очень скоро ринулись в правители, законодатели - в вертикаль... А ещё креститься начали, давая понять, что раньше притворялись, а вот теперь пришло время веры истиной.
   Стихийно возникшая при Ельцине вертикаль, с исключительной жадностью терзавшая страну, приведшая её в крайнюю степень нищеты - это в основном кадры, сложившиеся при Брежневе, человеке с гнилой душой, фальшивой физиономией, знавшем крепко одно: партия бессмертна, всё в стране принадлежит ей, и кто любит её, того любит она, остальное - трава: сегодня скоси, завтра новая вырастет. Ничего особенного в этом нет. Вождь умер, а дело его живет. Так было с ленинцами, потом сталинцами, наконец брежневцами, хоть ни один себя так не назвал - очень уж бездарная, не для подражания была фигура. Крутейший Ельцин с отпрысками долгожителя во власти не справился и ушёл, проклятый большинством своего народа. Путинская вертикаль, уже существующая, призвана если не уничтожить, то хотя бы нейтрализовать старые кадры. Одна единственная фраза Путина с обещанием мочить постылых вселила в народ большие надежды. И он, между прочим, хорошо знает, что до невозможности обнаглевшие чечены - только начало. И объединение в регионы областей, чтобы для начала хоть знать, кто и как там орудует - шаг последовательный. Но жизнь - она ведь ждать не хочет..
   Не могу удержаться ещё от одного примера уже про городское выживание. Под магистральной улицей мы делали "прокол", чтобы, не затронув проезжую часть дороги и не нарушив автомобильного движения, "перекинуть" под землёй на противоположную её сторону трубу стомиллиметровку. И едва началась работа, как чуть ли не через каждые пятнадцать минут стали пребывать разные начальники, давшие разрешение на раскопку двух ям по сторонам дороги - их будто бы волновало, не залезут ли нерадивые работяги на проезжую часть. И каждый потом просил у прораба кто четыре сотни кирпича, кто взаймы, ясное дело, без отдачи, пятьсот рублей, третий удовлетворился двумя стаканами водки и, старинный знакомый, дружеской беседой... И это притом, что у фирмы есть и лицензия на производство именно таких работ, и руководит ею человек с двумя дипломами высшего технического образования. И вот такая зависимость от по сути ни за что не отвечающих ( и ничего про эти работы не знающих) чиновников.
  
   Сейчас время спросить: сможет ли наша новая вертикаль, даже если с помощью разных строгостей ей удастся немного очиститься от воров и взяточников, долго продержаться, опираясь на старую горизонталь. Основанная Петром империя продержалась 200 лет, Сталиным - 70. Первая держалась исключительно слезами и потом рабов, вторая - кровью, потом рабов и недрами государства. Нынешняя, уже существующая, держится только (или почти только) за счет продажи недр - народ после всевозможных опытов на себе оказался как бы вне игры и впал в безразличие и фатализм. И теперь время этой новой вертикали будет ещё короче первых двух. Гораздо короче. И тогда либо Российская империя, которой всё ещё очень много и с избытком могло бы на всех хватить, ещё расколется на новые государства, либо мы всё-таки вернемся на сто лет назад и продолжим то, о чем когда-то громко говорили (и не только говорили, но и организовывали, к примеру, толстовские, вполне коммунистические общины) лучшие русские люди, но ввергнутый в две непонятные войны отчаявшийся народ пошел за революционерами, из-за гонений успевших отчаяться и потерять голову гораздо раньше. То есть когда стало абсолютно ясно, что народ должен сделаться независимым собственником, его увлекли в совершенно противоположную сторону, лишив любой возможности работать на самого себя, полностью подчинив государству.
  
   В своё время Александр Исаевич Солженицын призвал нас жить не по лжи. То был голос в пустыне. Потом с высокой трибуны полноправный хозяина Кремля сказал, что отныне наш бог - Закон. И опять не сработало. Вышло даже хуже прежнего: сплошь и рядом Закон помогает Беззаконию.
   Грянул 21-й век. Желая по этому поводу друг другу счастья, многие тут же добавляли: "А главное, чтоб ещё хуже не было". Тяжело всем, и процветающим и голодающим. В том смысле, что никто не знает, что будет дальше. Страна напоминает огромный, плохо управляемый корабль. Пока что дуракам везёт: броня крепка, удары то в один бок, то в другой не пробивают обшивку. А куда деваться, когда цены на нефть упадут да и сама она кончится?..
   Я не случайно в начале статьи помянул Робинзона Крузо. У этого любителя странствий самым захватывающим моментом жизни оказалась хозяйственная деятельность на необитаемом острове. Сначала чуть ли не ужас небытия. Потом, чтоб не свихнуться, труд, труд, труд. Камень к камню, бревно к бревну - это рождало одну лишь усталость и, как следствие, спасительное отупение. Однако, когда наметились как бы контуры нового существования, - надежды. И в конце Робинзон вновь хозяин своей судьбы.
   Любая жизнь кончается поражением плоти. Но прежде чем из нас вылетит и растает в воздухе некий дух, длится вот эта самая наша жизнь, и если смотреть на неё не очень серьёзно, как на одному тебе, засранцу, принадлежащую, то она - не более чем приключение, которое должно быть как можно интереснее. Целый почти век мы пытались казаться некой одержимой великой целью кучностью, ради счастья будущих поколений обреченных на всевозможные трудности. И это было ужасно скучно и глупо. Но мы всё-таки надеялись на что-то и жили так, будто после этой жизни будет ещё одна. Результат - ныне мы больны всеми возможными пороками и их бесчисленными оттенками. И никакая вертикаль, никакое напряжение власти не избавят нас от духовного вырождения и физического вымирания, пока у народа - горизонтали, базиса - не появится возможность быть самим собой, пусть даже положение сейчас похуже, чем когда-то у Робинзона, выброшенного волнами океана на необитаемый остров.
  
  
  
  
   Демография, география, пушки, игрушки и кузнецы собственного счастья.
  
  
   По НТВ шла передача о нашей демографической катастрофе. Собравшиеся умники и умницы говорили о том, что надо беречь женщину. Мужчину тоже. И медицину иметь на уровне. Ещё уважать материнство и детство. И обязательно помогать материально всем, кто рождает... А дальше я смотреть не стал.
   О прошлой жизни, когда с демографией всё было вроде как нормально, не родной мне дед Вова, беспризорник в годы Гражданской, сохранивший все привычки своего детства, собственно, навсегда оставшись с представлениями о жизни на уровне десятилетнего, говорил так: "Гасу нэма, спать ложимося рано. И як задымым в три ... От то тэбе и дэти кажный год. Никто их тада не щитал".
   Прожив во тьме то ли тридцать, то ли пятьдесят, а может быть все двести столетий, человечество в ХХ веке от рождения Христа получило электричество. Таким образом переход из девятнадцатого века в двадцатый ознаменовался колоссальным изменением качества жизни. Ночь отступила. Вернее, день продлился. Кроме работы и делания детей человек смог ещё чем-нибудь заниматься. Впрочем, не чем-нибудь, а бесконечным улучшением своей жизни. Вместе с электричеством открытий, с помощью которых должно было наступить благоденствие всех, явилось множество. Двигатели паровой и внутреннего сгорания, винт, телеграф, синематограф, радио... да зашибёшься перечислять! Перед этим потоком изобретений тёмные века бездумной демографии должны были стать прошлым. Казалось, наступает даже не золотой век, а что-то исключительно радужное.
   Однако получилось с точностью до наоборот.
   Поскольку всё надо было переосмыслить, паралельно с техническими открытиями шла работа мысли. Явились поэты, философы, всевозможные проектанты мирового переустройства. Нет предела возможностям человека! Главное, дух, воля! Ницше вообще бог знает какими качествами наделил своего Человека-Бога. С другой стороны конечно же стеной стояла масса тех, кто рассуждал наподобие известного кота: "Таити! Таити!.. А меня и здесь хорошо кормят". Чёрт, который как известно, и вообще-то никогда не дремлет, страшно оживился.
   Смирись, о, гордый человек!.. - предчувствуя беду, сказал один наш классик Терпи! - вторил другой. Не послушались. И вместо процветания случилась мировая беда длиною в сто лет. Человек как-то так устроен, что рядом с заботой о пропитании его занимает оружие, которым он в случае чего мог бы убить своего не то сделавшего соседа. НТР сделала возможности убийц безграничными. Сначала изобретение огнестрельного оружия сделало возможным проникновение алчного европейца во все точки земного шара, затем изобретение печатного станка, телеграфа, телефона, радио, кинематографа сделало возможным горстке наиболее агрессивных, недовольных мировым устройством людей, с бешенной энергией пропагандируя свои идеи, предпринять всемирное переустройство существующих порядков. Результат известен.
   Во всём виновата НТР? А может быть, если копнуть глубже, во всём виноваты турки, своими грабежами на море и суше опустошавшие Средиземноморье, перекрывшие торговые пути из Европы в Азию? Так уж они, эти турки, многоженцы, басурмане проклятые, были устроены. Отнять и разделить - и всё, и думать тут особенно не о чём. Христианам же, хорошо помнившим о неудачах своих крестовых походов, пришлось очень-очень шевелить мозгами. Но они справились.
   Да, усилиями людей науки развеялась ночь. В то же время свет этот как бы затмил многие мозги.
   Целью Великой французской революции была свобода человека и равные права для всех, нашего Октябрьского переворота - счастье.
   И вместо демографии случилась география
   Великий Октябрьский переворот всё так перевернул, что множество народа где-нибудь побывало. Беломорканал, Воркута, Магадан... Мать сидела в Кировской области, рассказывала о долгой беспросветной зиме. А вояки! То есть крестьяне с винтовками. Начиная с русско-японской они побывали в Германии, Венгрии, Румынии, Австрии, Манчжурии... Сам я в своё пяти- и шестилетие увидел пожалуй половину того, что пришлось на всю мою последующую жизнь.
   Наша так называемая победа над Германией - это после Великого Октября мы во второй раз вляпались в такое ужасное говно, из которого выбраться не в силах по сей день. Благодаря этой победе нам выпало повторить роль турок. Вокруг собственно империи под названием СССР возникла как бы внешняя империя - Монголия, страны восточной Европы.
   Народ, лишённые партией большевиков права работать на себя по собственному разумению, сделался как бы малым ребёнком. В пятидесятых годах чуть подкормившись, он захотел игрушек. На моей памяти сразу после войны заветной мечтой каждого были граммофон и часы. Потом радиола и велосипед. Потом мотоцикл и выходная одежда. Затем импортные тряпки, отечественная квадратно-прямоугольная полированная мебель, наконец автомашины, загранпоездки, квартиры в хрущовских пяти- и девятиэтажках.. Между тем кремлёвские инвалиды у власти, чтобы держать в страхе мир, в первую очередь покоренные страны и собственный народ, тратились на огромную армию, поставив на конвейер производство атомных бомб, танков, самолётов, подводных и надводных кораблей. Одержимые манией величия, мы пыжились, пыжились, наконец лопнули.
   Когда-то по телевидению в программе "Клуб путешественников" был такой сюжет. В Арктике полярники прикормили вокруг своей станции белых медведей, которые в результате перестали охотиться - ведь жить медведю очень трудно, надо выследить не желающего быть съеденным тюленя, потом, сделав очень большое физическое усилие, поймать и задушить добычу. В девяти из десяти случаев охотник остаётся ни с чем. Так вот медведи в ожидании подачки сначала слонялись вокруг станции, а потом стали разорять запасники с едой, наконец нападать на самих благодетелей. Что-то такое произошло с советским народом: все поголовно числясь в работниках, работать научились не работая.
   Причем здесь бабушкины галоши, могут меня спросить. Речь сначала ведь шла о демографии - и вдруг НТР, турки... А дело в том, что дети, это то единственное, что ещё осталось у нас святого. Я хорошо помню, как мать во время бомбёжек толкала меня на землю и накрывала собой. И все матери так делали. И отцы бы так делали, только их рядом тогда не было. И теперь всё было бы точно так. Нас учили любить Родину и Партию, умирать под знаменем Ленина и водительством Сталина. На самом деле в нас после всего случившегося не осталось никаких понятий о честности и чести, только жизнь детей всё ещё свята. Обыкновенный человек живёт ведь только днём сегодняшним, как и животные. Лишь когда он очень любит или страдает, для него существует и Прошлое, и Будущее. Особенно думает он, взвешивает и хочет хорошего, когда рождается нечто несомненно его собственное, его часть, его продолжение в мире. И чаще всего позволить себе более одного такого продолжения обыкновенный не может в стране, где много званых (каждый теперь может стать кузнецом собственного счастья) да мало избранных.
   По прежнему партия (заединщиков) и правительство врут, врут, врут. То молдавские вина вдруг делаются нехорошими, то грузинская минеральная да и вообще всё остальное вредны оказываются для здоровья российских граждан, то игровые автоматы надо перенести подальше от нормальных людей, но их на самом деле уже расставляют даже на улицах под тентами. Сейчас королевская рать готовиться организовать всенародный плач по избранию Путина на третий срок, вроде того, когда умоляли на царство Бориса Первого. Опять же цена бензина, завышенная стоимость ничего не стоящего рубля, всеми уже проклятый и похороненный (разворуют, ничего другого быть не может) стабилизационный фонд и вся экономика, не желающая считаться с внешним миром. Опять же глупейшая история с Солдатом в Эстонии. Нету там теперь наших солдат. И ясно же, что последует за эстонцами: в восьмидесятых ушли живые окупанты, настала очередь монументов. А праздник Победы! Когда-то он для меня много значил. Теперь всё это взяли себе на вооружения "патриоты". Вот и попробуй рожать детей, когда всё так ненадёжно. Вообще-то кое что случилось. Счастье, под именем Светлое Будущее долго-долго было впереди. Теперь оно наступило для кое-кого. Большая же часть народа пока может видеть его по телевизору и ничего не может иметь, даже вволю детей. Как их заводить, не зная как вырастить.
  
   Что мы имеем теперь в активе?
   Недавно я, сидя в кабине КАМАЗа рядом с моим соседом шофером дальнобойщиком, пересёк области Ростовскую, Воронежскую, Тамбовскую, Рязанскую, Пензенскую и Нижне-Новгородскую. Впечатление?.. Да, мы богаты землёй, лесами, страна красива, но проживающие в ней люди не хозяева. Едешь, едешь многие километры по совершенно пустой, во многих местах заброшенной, заросшей высокими бурьянами земли и вдруг дорога становится деревенской улицей, справа и слева узкие (14,5 метра шириной) участки с покосившимися в большинстве домишками, к которым сбоку примыкают дровяные сараи. Несколько яблонь стоят позади строений в высоких бурьянах, а дальше несколько соток картошки. Убийственное зрелище. Запущенность и равнодушие к себе. Над европейской частью России повисла жара под сорок, а во дворах ни столика, ни скамеечки. Как можно дойти до жизни такой? По нынешним временам не жилища всё это, а какие-то собачьи будки. Ведь весь этот нашенский быт не девятнадцатый век даже. Как свели когда-то рабов в большие деревни, чтобы легче было ими управлять, так у управленцев эта потребность держать народ в куче по сей день не пропала. Да, да, хутора у нас на самом деле просто те же самые небольшие деревни, те же скопления народа не умеющего думать. Никаких отдельно стоящих односемейных крестьянских хозяйств быть не должно. Живя отдельно человек начнёт неизбежно думать обо всём, естественно вырабатывать собственный взгляд на вещи. а этого в империях быть не должно.
   Певца! Певца! - писал когда-то о приазовской степи Антон Чехов. Хозяина! Хозяина! - напрашивается такой призыв, когда едешь по землям средней России. Между тем откормленные холёные дядьки - правители страны - криком кричат, призывая инвестиции! Инвестиции! Нам необходимы инвестиции... Враньё. Инвестиции невозможны без инвесторов. А инвесторы, то есть новые хозяева, им как раз и не к чему. Это я понял окончательно, когда приехали мы на границу новгородской и кировской областей в совхоз Н. Странный, если рассуждать здраво, однако абсолютно типичный для нашего времени этот совхоз. Всё, что даёт хороший доход, приватизировано его председателем. Лесопилка, например, которая как раз и была целью нашей поездки. Первое, что пришло в голову, глядя на эту лесопилку: почему она до сих пор не сгорела? Это была правильной окружности огромная воронка из всевозможных древесных отходов - досок, брёвен, коры, в центре которой стоял открытый с трёх сторон сарай с несколькими режущими брёвна станками.
   Спрашивается, зачем эта лесопилка, если рядом возникнет какой-нибудь современный безотходный деревообрабатывающий заводик. Нет, нет, нет! Не надо нашим приватизаторщикам, бывшим правоверным строителям Светлого Будущего, а ныне кузнецам собственного счастья, никаких инвесторов. 70 лет сидели они у пирога, зная, что конечно же он принадлежит им, но питаясь крохами, не смея его резать. Наконец счастье всеобщего обладания кончилось, но уже со всех сторон обступают жаждущие и надо придумывать, как их отпугнуть. Искусственно завышается цена рубля, а главная отталкивающая сила - великолепно организованная коррупция. Например, грузоперевозки, без которых никакое производство невозможно. Знает кто-нибудь, сколько надо отстегнуть людям в милицейской форме, густо перегородившим российские дороги?
  
   Мы возвращаемся домой с тридцатью семью кубометрами обрезной доски. В кабине не воздух, а какой-то кипяток Мы очень устали, а здесь ещё чем ближе к большому нашему городу, тем короче расстояния между постами, а значит и тем больше жлобов в милицейской форме, которым надо давать и давать и мой сосед-дальнобойщик вдруг сказал: "Было б мне сейчас двадцать, не стал бы я второй раз водилой. Закончил бы школу милиции, уже б дослужился до майора, сейчас мне бы деньги сами носили".
   Меня словно стукнули. Вот! Мы едем третий день, за рулём он бессменно часов по девятнадцать. И за всё это время ни одной ошибочки: все знаки, все передвижения на дороге видит, повороты включает обязательно, ни одного резкого торможения - бог! И этот бог готов поменять своё высокое шоферское сиденье хозяина мощного чуда на право шакалить на любимых им дорогах... Печальный результат стремления к счастью. Рабство тянулось слишком долго. Именно оно сработало в людях Российской империи после несчастья Октябрьского переворота. Чего хочет закоренелый раб? Вовсе не свободы. Раб хочет стать тем, кто над ним - барином. Чем более ты раб, тем больше твой идеал - барство. И когда в семнадцатом пришла пора перемен, у нас не получилось ничего лучше нового рабства.
  
  
   А Россия осваивается. На дорогах преобладают грузовики с номерами кавказских республик. Вдоль дорог мелькают закусочные, кафе, ремонтные мастерские с названиями "Руслан", "Алан", "Роксана", "Суссана"... Коренные россияне ропщут: у чурок есть деньги, они покупают наших депутатов, милицию, всех-всех. Но ропщут вяло. Если б сами что-то делали и необходимы им были дороги и земли. А так... Русские люди ныне очень похожи на австралийских аборигенов. Опять русская молодёжь из деревень и малых городов бежит в большие города почти так же, как в шестидесятые и семидесятые годы. Едут выживать. Остающиеся возле картофельных делянок, остаются переживать, как пережили Николая Второго, Ленина, Сталина, первую и вторую мировые, Хрущёва, Брежнева, Перестройку, Ельцина.
   А демография штука серьёзная. На моих глазах однажды почти вымерло вороньё, расплодившееся во время войны. То же самое случилось потом с воробьями, комарами и мошкарой, рыбой, бабочками и плодящими их гусеницами. Теперь докатилось до человечьего племени, проживающего на пространстве бывшего СССР. А чем мы хуже или лучше животных? Ничем. Продолжать или не продолжать род - окончательно это решается внутри нас, и никакими думскими постановлениями, президентскими указами о помощи молодым семьям делу не поможешь. ничего кроме новой показухи и глупости из этого не выйдет.
  
   ПО ЗАКОНАМ ПРЕДКОВ?
  
   Возможно, в третьем тысячелетии от рождения Иисуса Христа человечество станет взрослым. Народы умом и сердцем проникнутся евангельским духом, возобладает этика вроде Швейцеровой - этика благоговения жизни, когда если нет на то причины, никто на червяка или муравья не наступит. Говорят, будет скучно, поскольку всё наперед известно. Не знаю, не знаю. Пока что и в самом деле не скучно, однако и не весело.
   Совсем немного фактов.
   У нас здесь в КГС в двух соседних кварталах выросло два замка. Один построил себе бандит, который "держит" то ли какой-то базар, то ли вокзал, второй - прокурор, который "держит" район. Бандит в одиночку от своего жилища провел длиной метров в триста канализацию до городской сети. Прокурору это оказалось будто бы не по средствам, он уговорил ещё нескольких жителей квартала вложиться в это дело. Случилось все год назад. Тогда говорили, что пан бандит всё-таки умнее и могущественнее товарища прокурора. Как же. В городскую канализацию вскоре захотели ещё другие люди подключиться. Пан бандит с каждого за это - тыщу баксов. Ручеёк денежный к нему потёк, значит. А у прокурора кооператив, там полученные с новых членов тыщу баксов надо на всех членов раскидать. Вот и посчитай... Но скоро выяснилось, что ничего прокурор не дурак. У него власть. Деньги новых кооперативщиков старым не даёт, а куда-то по закону девает, и попробуй с ним спорить... Ручеёк у прокурора, выходит, тоже образовался, совсем халтурный, и, таким образом, потолще бандитского.
   А разносчица пенсий Вера похвалилась моей жене как бы между прочим, что цыганам она несёт в последнюю очередь, очень они противные, к деньгам пристрастные. Жена удивилась: да ведь никто из них сроду нигде не работал, какая может быть пенсия? Вера тоже удивилась: все получают - молодые по инвалидности, старые по старости...
   Другая старая знакомая жены уж давно заявила, что дочку, выпускницу средней школы, сделает медалисткой. Четырех медалистов выпустит их класс. А в другом параллельном учатся богатенькие, так там медалистов будет десять. В прежнее времена на всю школу медалистов выпускалось один-два, и не каждый год, теперь их набирается десятки. Нормально: учителя выживают...
   Четвертый момент, о котором и говорить не хочется, но надо. У нас в Ростове судят полковника Буданова. Герой в состоянии аффекта задушил чеченку. Что там на самом деле было, никто не знает. Чеченка скорее всего тоже была в состоянии аффекта. Да ещё может быть похожа на тех двух фурий, что ещё в прошлом тысячелетии устроили взрыв вокзала в Пятигорске. Или на очень известную красотку, знатную чеченку- электросварщицу, которая довольно долго доминировала в старом Верховном Совете и до того о себе возомнила, что вышла к президиуму и спросила "С кем вы, Михаил Сергеевич?" В общем дыма без огня не бывает, а так как мужчина оказался несравненно сильней, то и получилось, что получилось... А вокруг здания суда толпа требовала освободить русского офицера. И по всей России, благодаря телевидению, уверен, желают того же... В общем если б случились в это время выборы президента, горячий полковник, выставив свою кандидатуру, скорее всего и победил бы.
   Что здесь приходит в голову? Русским простым людям было за что невзлюбить своих как бы братьев меньших. Проклятый царизм, а за ним в ещё большей степени коммунизм с маниакальной страстью - главной и единственной своей страстью, старался расширяться и расширяться, а ресурсом успеха был подневольный народ русский. И что же он за свои труды получал? Новое унижение, поскольку с людьми присоединенных земель обращались лучше, чем с победителями.
   А что побежденные и присоединенные?
  
   В 20-м веке, в Египте, было открыто целое сообщество странных людей на протяжении многих веков (веков!) живших за счет ограбления знаменитых пирамид. Да-да, чтобы жить, не земледелие, не охота, не собирательство, а воровство. Так получилось, что рождаясь, новые и новые поколения видели перед собой непонятные нагромождения камней и просто грех было не воспользоваться богатствами, которые скрывались под их немыслимой тяжестью. И несколько веков всё было шито-крыто...
   В такие вот сообщества превращались и народы Российской империи под названием СССР. Национальные сообщества, профессиональные, фабрично заводские, колхозно-совхозные, всевозможные теневые, а уж что такое бесчисленная КПСС знали все.
   Когда СССР рассыпался, никто и не думал, что это всерьёз. Ещё ж ведь не всё устроено! Не все моря и озера иссушены, а новые образованы, не развернуты реки с севера на юг. Много ли на уме было ну хотя бы у руководителей Украины? Це мое!!! - вот и всё, и ничего кроме этого. Закрыли границы, повысили цены на свои товары, а наши обложили ужасными пошлинами. Принялись спекулировать на зависимости России от находящихся на территории Украины производств и коммуникаций, забыв о своей ещё большей зависимости. Самой смешной была эпопея с разделом Черноморского флота, ни той ни другой стороне особенно ненужного. И всё. Они даже языка своего толком не знали, я слушал тогда по радио заседания их Верховного Совета - это была такая тарабарщина... Но крови там не было и нет.
   Не то Кавказ. В основном насильственно присоединенные, умеющие помнить зло кавказцы изначально были нечестными по отношению к России. Брать из центра как можно больше, как можно меньше отдавая взамен - это был принцип, на котором строились отношения колоний с центром. И центр постоянно уступал, беднея и беднея, окраины же богатели и в конце концов стали очень хорошо к самим себе относиться, придя к убеждению, что если б им ещё и свободу, то и совсем бы сделалось замечательно. Свобода нежданно-негаданно грянула.
   В 91-м я занимался частным извозом, с утра до вечера гоняя на своей машине по Ростову и его окрестностям. Как-то вёз двоих молодых грузин, только что прилетевших из Тбилиси. Оба очень уж заметно отдувались, словно вырвались из какой-то передряги. Так оно и было. "Ну как там, в благодатной Грузии?" - спросил я. Один из ребят засмеялся: "Да ну их на ...! У каждого второго дура или автомат. В кафе занимает два стула - на один кладет автомат, на втором сидит сам"...
   Да, закипел Кавказ, схватился за оружие. При всеобщей нелюбви к русским, они, оказывается, ещё больше не любили друг друга. Потоки беженцев хлынули по всему миру, и основная масса - в проклятую Россию: одни - чтобы хоть как-то устроиться и работать, другие - ловить рыбу в мутной воде... Преступность, во многом благодаря кавказцам, сделалась как бы нормальным явлением в нашей жизни. Главную роль здесь стали играть чеченцы - у них как бы имелось моральное право грабить Россию, поскольку та не хотела дать им свободу наравне с Грузией, Арменией и Азербайджаном.. Объявив себя волками, таким приёмом как бы художественно оформив отношения с нами - горы Кавказа - логово волков, российские равнины, полные овец - охотничьи угодья волков, - они и принялись очень даже успешно осваивать Россию.
   Не расстреляй в 93-м Борис Николаевич родной Белый Дом, вполне Москва могла бы на какое-то время оказаться под их властью. Два человека управляли мятежом, и одним был чеченец с ничего не выражающим пустым взглядом, умеющий, непрерывно болтая, ничего не сказать. Руцкого, предателя, так сказать, не по причине ума, а в силу бесшабашного характера, очень соответствующего известному Гоголевскому Ноздреву, Хазбулатов быстренько бы прибрал к рукам и тогда... новый приступ распада империи на республики, например, Донскую, Уральскую, Приморскую и бог знает ещё какие, не говоря уж о готовых национальных татар, калмыков и т. д. был бы неизбежен: Рим ведь погубили не варвары, а свои рабы и вольноотпущенники.
   А как бы последствием или, если угодно, дальнейшим развитием начавшегося, была 1-я чеченская, за ней теперь вторая. Больше всех хотели взять, а получили разорение и ужас. (Решившаяся на кровь Чечня всё-таки осталась в одиночестве. Даже ингуши её открыто не поддержали. Высокомерие предводителей волков напугало?.. Аппетиты великие каждого отдельно взятого чеченца?..) Эти вонючие войны прекратить - раз плюнуть. Воюют ведь не равные или почти равные. Воюют колосс и муравей. Всё дело в глубокой непорядочности так называемой элиты и с той и другой стороны. Они заняты только собой, до страдающих (и дичающих со всеми вытекающими отсюда последствиями) народов им нет дела. Они сообщества, занятые только и только собой. Повторяю, прекратить это всё не трудно. Изоляция. Не тюремно-лагерная или остракизм (высылка в места не столь отдалённые). С Чечней можно поступить как делает это на моей окраине более умный и сильный сосед с более слабым, но злым и неуёмным. Он попросту говорит, что всё, отныне я тебя в упор не вижу, а если посмеешь сунуться со своими претензиями, тебе будет очень плохо. И всё: ешьте собственных овец, дружите с теми, кто вам нравится... Повторяю, защититься от их набегов с нашей хваленой военной техникой, с нашими мастерами-строителями "железных занавесов" - они ведь ещё живы и готовы действовать, очень легко. Однако элите невыгодно. Потому что у нас не только теневая экономика, но и теневая политика, много кое-чего теневого, вплоть до деятелей с исключительно теневыми мозгами.
  
   Гремят взрывы в Грозном, Минеральных водах, Ессентуках, Черкесске, Беслане. И что же? А почти ничего. Господин Президент, товарищ Главнокомандующий и его товарищи генералы лепечут что-то о рабочих местах для взрывающих и стреляющих: экономику им надо создать, тогда они займутся честным трудом и уймутся. Да ведь она им не нужна, экономика эта! Изгнав из своей страны четверть миллиона русских, (а заодно с ними покинуло горную родину столько же, если не больше, самих чеченцев, рассуждающих примерно как те два молодых грузина: ну их на ... с их войной, мне жить хочется) в свое время завезенных туда как рабочая сила (рабочая сила, не колонизаторы-эксплуататоры чеченского народа!) для создания современной экономики, чего они хотели? Они хотели жить по законам предков. Что это такое, никто из нас не знает. Поэтому, чтобы не было новых задушенных, расстрелянных, разорванных, надо оставить их в покое. Ведь взаимной ненависти теперь - на триста лет вперёд. И поскольку есть выход мирный (ну не совсем, конечно), нынешний военный - преступление.
  
  
  
   СТРАНА БОЛЬНЫХ
   Россия - страна очень больных людей.
   Давно ли мы получили всевозможные права и свободы, а уж от казалось бы современных и мыслящих слышится: а нужна ли нам демократия? Всё так плохо, несправедливо, права и свободы оказались на руку авантюристам, вплоть до воров в законе. Нет, никакая демократия у нас не получится... Более того, она нам и ни к чему.
   И, во-первых, хочется спросить обеспокоенных судьбами страны: а нужны ли были России татары, Иван Грозный, весь восемнадцатый век, Николаи Первый и Второй, Карл Маркс с его учением о классовой борьбе? Всё это было очень плохо и доказательств не требует.
   И, во-вторых, заметить, что нету в России готовых жить честно. Семьдесят лет под коммунистами сделали из нас(всех без исключения!) негодяев, воров, лжецов. Ленин задачу перевоспитания народа ставил на второе место после задачи уничтожения буржуев и прочих эксплуататоров. И перевоспитали! Взять хотя бы самые распространенные поговорки, отражающие наш морально- нравственный уровень. "Не украдешь - не проживешь". "Умри ты сегодня, а я завтра". "Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей наглую рожу". Где б я не работал, в какой бы город или колхозно-совхозную местность не приехал - в любом из этих углов нашей прекрасной страны могли родиться такие присказки.
   Когда человек освобождается из тюрьмы, в условиях долгожданной воли с ним может и обязательно случится всего-всего во много раз больше, чем это было в камере с решетками на окнах. Каких, собственно, радостей мог ждать освободившийся народ в истощённой до предела стране? Откуда вдруг могли появиться красота и изобилие - ну как там, где расцвела демократия?
  
  
   ВЧЕРА
  
   МАМА БОИТСЯ ВОЙНЫ, А МНЕ ЗАПРЕЩЕНО БЫТЬ ГЕРОЕМ
  
   Посередине кухни стоит на двух табуретах корыто, на раскаленной до красна плите в выварке, паруя и булькая, кипятится белье - мама затеяла стирку на целый день. А за окном начало весны: мокрый сарай и уборная, пропитанный водой старый снег, быстрый ручеёк рядом с дорожкой от уборной и капли воды с крыши за оконным стеклом такие быстрые, что невозможно их рассмотреть. Лупаю вверх-вниз глазами, пытаясь проследить их полет от верха до падения - не успеваю, они быстрее моих глаз. Это надоедает, хочется во двор, но нельзя, я после болезни. Устав глядеть в окно, беру палку с веревочкой, завязанной на двух концах, надеваю это на себя как винтовку и начинаю маршировать по нашим двум комнаткам, во всё горло распевая: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать..." "Перестань петь эту песню!" - кричит мама. Но я не унимаюсь. Тогда она срывает с меня мое ружье и выбрасывает в коридор. С минуту погоревав, я вставляю деревянную линейку в щель между досками пола, с её помощью начинаю стрелять бумажными шариками в кошку. И опять: "Пушки грохочут, танки гремят..." Мама хватает меня отвратительно мокрыми мыльными руками и довольно злобно бьет. Я плачу, но через некоторое время опять за свою войну: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать..." И вдруг поведение матери поражает в самое сердце. Она бросает свою работу, садится за стол у окна и горько-горько плачет. Я растерян, иду к ней, что-то спрашиваю, глажу её голову, влезаю на колени. "Война! Понимаешь, война скоро будет. Я так её боюсь... Когда же это наконец кончится?"
  
   А ИМ НАДО БЫЛО БЫТЬ ГЕРОЯМИ?
  
   Сейчас противостоят друг другу два взгляда на причину наших поражений в первые два года второй мировой. Старая: не были готовы к вероломному нападению и так далее. И версия Суворова: только к великой войне наша страна и готовилась все тридцатые годы, и агрессорами мы были не меньше немцев. Как бы соревнуясь с ними, успели захватить балтийские страны, часть Польши, часть Румынии, часть Финляндии, но напасть на главную помеху в стремлении к мировому господству, саму Гитлеровскую Германию, первыми не успели. Я и всегда-то не пренебрегал рассказами бывших солдат о войне, после чтения Суворова предпринял расспросы как бы по второму кругу. Да, примерно с мая месяца 41-го к западным границам СССР стягивалось неслыханное количество войск и военной техники, солдат изводили ученьями до такой степени, что гимнастерки делались белыми и лопались от соли. И никто ничего не знал. Но не к обороне готовились, потому что даже обыкновенных окопов не рыли. И только одно место у Суворова слабо: почему всё-таки не было встречного боя, почему армии разваливались почти без сопротивления. И здесь мне припомнились слезы матери. Это не были слезы только в ожидании беды. Это было нечто большее, накопленное. Ей было пять лет, когда началась первая мировая, то есть вторжение в жизнь простого человека (тем более ребенка) непонятного. И это длилось почти непрерывно многие годы и когда слегка прояснивалось и казалось, что должно кончиться, начиналось вновь и вновь. Ничего толком не знающие солдаты, в основном ровесники моей матери, непрестанно, денно и нощно томились мыслью о том, что же с ними сделают хозяева их судеб. Об ужасах так называемой финской кампании знали все. С людьми обращались как с убойной скотиной, по белым снежным полям гнали на верную смерть. Им, вовсе не воинам, а хлебопашцам, трудягам всевозможных предприятий, было очень страшно и меньше всего хотелось таким вот образом "протягивать руку помощи" кому бы-то не было. И о победах железных немцев тоже знали. О, немцы были страшнее каких-то до самого последнего времени малоизвестных финнов. Никого не вдохновлял бред политруков о чудесной миссии советского народа - освобождения от власти капитала мирового пролетариата. И как только враги решились перейти границу и загремели взрывы бомб и снарядов, наши армии превратились в скопища бегущих - всё это было очень уж слишком, многим показалось, что их собрали в огромную кучу с последней из безумных целей большевиков - погубить окончательно. Понадобилось два года поражений, чтобы наконец обозлиться и начать изгнание супостата.
   И пока от Сталинграда до Берлина шла война, родине потребовалось много настоящих героев, и они появились. Однако время их было коротким. Как только дело было сделано, действительно воевавших, почувствовавших свою мощь солдат эшелонами повезли в лагеря Урала, Сибири, где им пришлось работать и умирать рядом с ими же плененными немцами.
  
   ГЕРОЯМИ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ПАЦАНЫ МОГЛИ БЫТЬ ТОЛЬКО ОТРИЦАТЕЛЬНЫМИ
  
   Жили-были два товарища. Начало их юности совпало со смертью Кобы Усатого. Один с детских лет хотел только писать и путешествовать (путешествовать, чтобы писать; и писать, чтобы путешествовать). Другой был с замечательной памятью, острым и быстрым умом. Очень симпатичный, открытый, он мог остановить посреди улицы совершенно незнакомого человека, рассказать ему какую-нибудь историю и попросить будто бы взаймы денег. Или грозно поманить пальцем дежурного милиционера, вручить двадцать пять копеек и послать в магазин за пачкой "Беломора". И ему давали, приносили. "Я бы запросто мог управлять государством", - не раз говорил он. Однако оба ненавидели коммунистов, а без красной книжки ни о какой карьере нельзя было и думать. Помыкавшись туда-сюда, друзья нашли шараж-монтаж, в котором, подделывая документы, можно было работать не чаще двух раз в месяц, пропадая в остальное время на шабашках - а брались (и получалось) они за всё - и веселились, веселились... Водка рекой лилась. А что ещё оставалось, если даже сапожный молоток считался средством производства и работать им ты мог только после вступления в какую-нибудь артель со множеством начальников, действующих под надзором парторга?
   В итоге получилось, что один из друзей смог показать себя во всем блеске попав в лагеря, сделавшись там полновластным паханом - ясно, кем бы он стал, если б дожил до девяностых, но сердце не выдержало, умер в тридцать шесть. А второй прожил почти безвыездно в одном городе, ломая голову над одним и тем же вопросом: откуда мы, такие идиоты, взялись? - открывая открытое. Когда в 89-м состоялся первый выборный съезд советов и вся страна сидела у телевизоров и смотрела как на трибуну один за другим поднимаются и говорят шестидесятники, он в конце концов почувствовал себя будто на футбольном стадионе, когда выигрывает любимая команда: "А вот про это ещё никто не сказал. Неужто никто не додумался?" И тут же на трибуну подымался очередной оратор и говорил недосказанное предыдущим оратором. Такой вот получился триумф целой жизни.
  
   НАШЕ СЕГОДНЯ - ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ.
  
   Нужна ли нам демократия?
   То есть нужны ли нам свобода и права?
   Когда Н.С. Хрущев ляпнул: "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!", - я стал задавать своим знакомым один и тот же вопрос: "А ты знаешь, что такое коммунизм?" Большинство равнодушно пожимало плечами или отсылало куда подальше, окончившие коммунистический всеобуч - Институт Марксизма-Ленинизма, был такой - отвечали без запинки: "Бесклассовое общество". "Но это же чушь! Что это даст? И вообще, каким образом через двадцать лет в СССР исчезнут классы и группы всевозможных людей?" "Да выброси ты это всё из головы", - отвечали мне досадливо. Я, однако, успокоиться не мог, купил три толстенных тома "Капитала", и, одолев первый из них, понял: коммунизм - научно организованное общество. Изумление мое было велико. Какое же мы научно организованное? Мы не научно организованное, а насильно образованное общество!
   Окончательно глаза мои на коммунизм открылись так.
   Встречал с машиной жену после работы. Встречал целое лето. Потом наступила осень, ранние сумерки. В комнатах проектного института зажгли электричество. И что же в один вечер я вдруг увидел в окнах всего второго этажа, где была и комната моей жены. В каждой комнате на два больших окна, на противоположных от окон стенах - на всех без исключения! - висел портрет Ленина. Да это же религия!.. Он - Спаситель!
   Да, у нас была религия. Ленин в мавзолее сначала, десять заповедей строителя коммунизма, которые появились повсюду на стенах учреждений в конце системы, когда власть впала во всесторонний маразм - это ли не концы одной палки?
   Благополучие и несчастья как отдельных людей, так и народов, вопрос этический.
   Большинство людей на земном пространстве жило, живет и будет жить не своим умом. Регулярно являются разного рода мудрецы, герои, негодяи, увлекающие народные массы на новые пути. Огромная роль здесь принадлежит религиям, продолжительность которых зависит напрямую от содержащейся в ней этики. Ну что такое евангелие? Этика, этика, этика... Мусульманство, индийские религии - тож.
   В индийских - чтобы сохранить чистоту помыслов и души, надо полностью уйти от грязной действительности, фактически умереть. Бог "Корана" учит человека быть добрым и справедливым и грозит: смотри у меня, будь верным заповедям моим, иначе угодишь в ад. Это отношения местами господина с рабом, местами очень взрослого с очень маленьким и неразумным. Христианство лучше всех. В нём бог предстает учителем человека, объясняя последнему что есть человечность. Но уже в семнадцатом веке возник новый культ - культ науки и искусства. У нас это нашло очень даже горячее понимание, особенно литература и музыка развилась до уровня высочайшего. Да и то сказать, наши просторы как-то никогда не были местом для особой религиозности, тем более религиозного фанатизма. Неинтересно. Возникновение новой веры - коммунизма, обусловлено у нас именно этим подъемом науки и культуры с одной стороны и отчаянием ввергнутого в непонятную, абсолютно ненужную России (достаточно взглянуть на карту) первую мировую. А религия была выбрана наукообразная, будто бы очень современная ( иначе б ничего не получилось) - марксизм, из которого практик Ленин и его последователи выбросили все "лишнее". "Кто не с нами, тот наш враг" - так они начали. И "Жертвуй собой ради Будущего, которое есть бесконечный Коммунизм" - так бубнили до конца, записав это в десяти своих заповедях, которые вывешены были везде, но никто никогда их не читал.
   В только что закончившемся ХХ веке было три момента, когда людям Российской империи казалось, что пришло время погибать.
   Первый: когда наш абсолютизм (самодержавие) настолько выродился и всем опротивел, что люди стали готовы на всё. Только этим и можно объяснить то, что часть народа, далеко не худшая, подалась в большевики со всеми вытекающими отсюда последствиями, которых мало кто ждал и хотел.
   Второй - это бегство сталинских армий от немцев. Империя почти развалилась и только с помощью бесчисленных казней удалось удержаться от полного краха.
   Третий - распад Советской империи в два приёма: сначала отвалилась Внешняя часть империи - немцы, чехи, поляки... Затем распалось СССР - ядро.
   Во время всех этих событий основная часть народа теряла представление о смысле жизни, о собственной значимости. Ещё совсем недавно чтобы думать о себе хорошо, достаточно было думать о них - большевиках - плохо. Мы по-прежнему пытаемся думать о других плохо. Но... теперь этого мало, это уже не приносит облегчения: ведь теперь что-то можно делать, нужно делать... А что?
  
  
  
   Демократия, то есть права и свободы - это не совсем то, что надо человеку. Они даются как бы для защиты каждому, чтобы когда нанесут ему обиду, он мог хотя бы "качать" эти самые права.
  
   И ещё. Зла вокруг очень много, потому что оно вдруг обнажилось, как обнажается морское дно во время отлива. Но Зло умеет изживать само себя. Это я давным-давно понял. Зло всегда ведь выступает под видом Добра. Иначе оно никогда не имело бы успеха. Потому что людям нужно только Добро - свобода, права. И хотим мы этого или нет, вопрос благодаря СМИ теперь доведен до каждого, стоит ребром и обязательно разрешится положительно.
   И... придет время, когда в годы Коммунизма будет так же трудно верить, как во Всемирный Потоп.
  
   КАК МЫ ВЕРИМ
  
  
   Одно время у нас был сосед, каждый год в мае праздновавший свое спасение во время войны. Их было четверо в горящем подбитом бомбардировщике. В живых чудом остался он один. Бог спас. Молился, и он спас! С тех пор он верит в бога и отмечает день спасения вместо календарного дня рождения. Этот день у него День Бога.
   Я бы тоже мог вот так просто поверить в Бога. И все (абсолютно!), кто пережил вторую мировую, могли бы. Потому что когда смерть кажется неминуемой, не молиться невозможно. В войну дети поголовно и многие взрослые носили на шее мешочки с зашитыми в них написанными на листках бумаги молитвами, будто бы предохраняющими от огня, воды, пули, бомбы, злого супостата. Назывались такие мешочки ладанками. И вот какая штука напрашивается. Когда видишь, что пришла твоя последняя минута и не молить о пощаде нельзя, почему бог не спас товарищей моего соседа, почему дал погибнуть еще двадцати миллионам, умолявшим о пощаде? Я сказал об этом соседу. "Ведь они молились! Те трое, вместе с которыми ты падал, тоже все молились, иначе быть не могло." Он и на секунду не озаботился: "Ну, значит, такая у них судьба".
   В год смерти Брежнева я увидел все главные достопримечательности Золотого Кольца России. Побывал и в Загорске, в главном православном центре страны. Неприятие было стопроцентным: все увиденное было здесь реанимировано только ради показухи, для туристов, особенно иностранных. Убожество наше было видно как тело сквозь дырявые одежды на каждом шагу. Особенно горько было смотреть на молящихся старушек в белых платочках. "Господи, прости меня грешную! Господи, прости и помилуй..." - слышалось со всех сторон, ничего кроме этого понять в церкви я не смог. И это меня чуть ли не взбесило. Бедные бабушки, да за что же вас прощать? Кто придумал, будто вы перед кем-то виноваты? Вас, объявив равными с мужчинами, заставили таскать железнодорожные рельсы и шпалы, рубить леса, дробить скалы, ежедневно, уже без всяких выходных после работы работать еще одну смену дома. А чего вам стоила война. В тылу, не говоря уж об оккупации, чтобы прокормить малых детей - на это требовались такие силы, что ни один герой мужского пола не выдержал бы. И за свои муки что вы поимели? Ничего! Солдаты получили много лет спустя кой-какие льготы, вы, бывшие молодые матери - ничего. Самой позорной из привилегий, которыми наделили ветеранов, было право не стоять в бесчисленных советских очередях за хлебом, молоком, к врачу - да где у нас не выстраивались очереди? Старушки покорно ждут, а рыцари избавлены благодарными правителями от мелочных переживаний, важно следуют вперед. Как же дешево их купили...
   Однако тоска по богу, думаю, есть в каждом человеке. Ладно, думалось, в бога, будучи в трезвом уме и доброй памяти, поверить трудно, но и совсем отвергнуть невозможно. Ведь если б он был, было бы замечательно. Жизнь отдельного человека коротка. Но если существует бессмертный сущий Бог, всё что мы любим будет повторяться вечно. Знать, что зимы, вёсны, лето, осень, любовь, ненависть (да-да, плохое тоже!) будут, будут, будут... - это ли не утешение смертному. Но и такое бессмертие невозможно, поскольку все находится в непрерывном движении, следовательно, непрерывно меняется. Всевидящего, Всезнающего, Всемогущего нет! Мы сами себе хозяева и, как говорил Бекон, важно не во что ты веришь, а что знаешь... и, добавлю от себя, умеешь.
   Когда началась перестройка, в СССР понаехало много разных религиозных делегаций. От одной мне досталась книжечка, которая пришлась, что называется, впору. Да, много веков разные мудрецы пытались доказать бытие божье, но дело это бесполезное, говорилось в книге. Слово Иисуса, Слово с большой буквы - вот что достойно веры, почитания, развития, распространения. Слово деятельное, проникнутое пониманием человеческих нужд и чаяний, по которому выросла самая развитая в мире европейская цивилизация - оно и только оно достойно веры. И это Слово - Иисус Христос, который есть Слово и только Слово, Слово на века.
   Снова я тогда, в марте 91-го, побывал в Загорске и целых пять дней ходил на монастырский двор, пытаясь хоть что-то понять в православии. И вновь почти полное неприятие. Да, церковное благолепие, невнятное бормотанье священника, вой дьякона, голоса хора и молящихся приподымают и уносят далеко-далеко назад, когда люди были малоискусными, малоискушенными. Но Слово - где же Слово? Слова я не услышал.
  
   Церкви ныне растут почти с такой же скоростью, как бензозаправочные станции. Отчего бы это? Выгодно вкладывать деньги. Почему выгодно? Потому что церкви даны льготы, приносящие выгоду. Кому же попадает выгода? Тем, кто у пирога и есть деньги. Выгода даже двойная - у кого есть деньги, еще больше их делается, а нищий народ может бесплатно молиться о продлении здоровья и хорошей жизни. Молитесь - и бог даст.
  
   Метрах в ста пятидесяти от моего дома построился маленький пузатенький человек. То было время цыганского процветания. Если где-то строится огромный (по нашим меркам) дом из итальянского кирпича - это цыганский (с тех пор как объявили свободу торговли, они припухли - время красных директоров, страстных приватизаторов наступило). И про пузатенького думали, что цыган из спекулянтов черной икрой, или мебелью, или фальшивым медом или ещё чего. Оказалось, попик отец Виктор. Да откуда ж у этого деньги взялись построить трехэтажную с подвалом домину, занявшую почти весь участок в четыре с лишним сотки? Ведь сама его церковвь - она тоже неподалеку - раз в пять меньше. А вот взялись откуда-то... Таков один-единственный факт.
  
   Нынешняя церковь очень похожа на нынешнюю зюгановскую компартию. Близнецы, живущие на проценты с нажитого в прошлом капитала. И сами деятели церкви и компартии очень похожи: безликость во всём, дюжие, глаза ничего не выражают, речи - одни общие места, внимание слушателя мгновенно отключается, даже в переводе старый папа римский в десять раз живее нынешнего патриарха.
   И понял я в конце концов о чем просили и продолжают просить бога старушки в платочках. Не о прощении грехов. Откуда у них могут быть грехи, они бы и рады были, да всю жизнь за работой в гору глянуть некогда было. Об избавлении от несчастий, всю жизнь валившихся на них и продолжающих валиться на детей и внуков просят они. Прожитое было в основном - наказание. За что? Неважно. Но прости, господи, и наконец помилуй!
   Такая вера. Крестят детей, венчаются, на тот свет уходят под маловразумительное мычанье. Это ведь еще и модно, очень поощряется властью, сами начальники крестятся, смиренные. Сам господин президент с супругой недавно, поставив на уши спецслужбы нескольких областей, отправился в путешествие по святым местам. Молитвы за крестами всех этих людей не чувствуется. Старушечьи просьбы об избавлении от нынешней жизни - ещё чего! - не подходят. Свою пока не придумали. А впрочем, почему нет? Если многим из них именно сейчас очень хорошо, то почему не молиться, чтобы так было всегда...
   Как же это старо. И полнейшая слепота. Верхушка, элита благодаря только деньгам, не культуре, хочет слыть европейцами, народу же предлагается вера. Вер много. И здесь мина замедленного действия, уже вполне действующая. Например, казаки протестуют против строительства на Дону мечетей. То есть происходит то, чего так боятся вроде бы все: готовится дальнейший раскол империи.
   А выход есть. Просвещение. Слово Христа, каким бы замечательным оно не было, не последнее. После Храста была мыслители Возрождения, Просвещения. Разве не достойно проповеди слово, допустим, Бекона, Спинозы, Гердера, Гельвеция, Швейцера? Выстраданное слово. Многие за своё Слово взошли на эшафот или были очень к нему близки. Не Церковь, в своё время прикрытая государственными людьми, ими же вдруг открытая и откровенно навязываемая народу, а Школа для всех должна быть священным местом.
  
  
  
   СТО ЛЕТ ПО НАШУ СТОРОНУ
  
   Родившись в 37-м году и дотянув несмотря ни на что до конца ХХ века, я ощущаю себя по меньшей мере столетним.
   Мать, отец,, дедушки, бабушки, тети, дяди - сначала я жил их жизнью, впитывал их прошлое, я был всем открыт и все открыты мне. Их рассказы о разных событиях до моего рождения осели во мне, думаю, намного раньше, чем я начал помнить себя, то есть ощутил себя чем-то от остального мира особенным.
   Так как моя жизнь прошла вся в городе Ростове-на-Дону, а он стоял и во многом стоит неизменный с начала века. (Да-да, старая его часть от Темерника (Ленгородка) до Театральной площади, и от правого берега Дона до улицы Текучева во многом по сей день не изменилась со времен октябрьского переворота, имея вид ужасный - пройдитесь по улицам Седова, Ульяновской, М. Горького... Это даже не нищета. Это разложение, могила для живых людей, ежедневно благодаря телевидению видящих как надо и можно жить). Так вот, в общем-то протокольные, во всяком случае для писателя недостаточные рассказы моих родных и знакомых, родившихся намного раньше меня , благодаря старым домам, улицам и вещам сделали их прошлое моим собственным прошлым.
   И вот о чем думается столетнему в конце прожитого им ужасного века. Ведь если мне гораздо больше чем на самом деле, то и Времени последнего века второго тысячелетия не сто лет. И зародился он в конце аж семнадцатого, когда подросли царь Петр и его потешные ребята и решили изловчиться и сделать из Руси Европу и империю. Царь Петр, имевший в те времена кличку не Великий, а Безумный, рубил вообще-то окна во все стороны и скорее восточные и юго-восточные приобретения позволили ему объявить себя императором.
   Что из этого получилось?..
   В 1973-м году я сделал давно задуманное путешествие на мотоцикле по знаменитым городам сэсэсээра. Сначала через юго-восточную Украину поехал на Одессу. Потом была Молдавия, Западная Украина, Литва, Латвия, Эстония, наконец Россия. За семнадцать дней, отмахав пять тысяч километров, много я увидел странного и удивительного. Зажиточно жили люди среди полей Запорожской, Херсонской и других южных областей. Это было видно хотя бы по тому, как кормили в столовых, забегаловках. Где-то под Николаевом громкоголосые толстые тетки накормили меня необыкновенно вкусным фасолевым супом с мясом. Им и себе на радость я опустошил три полных тарелки. Они даже свару прекратили и смотрели на меня, "дытину", с умилением. В Одессе тоже было хорошо. Молдавия вообще показалась цветущей. В виноградниках ни одного сорняка, в полях во время ливней и ураганов полегшую пшеницу не бросают и не сжигают, как в Ростовской и украинских областях, а жнут серпом и вяжут в снопы. Новые районы во всех городах, через которые я проезжал, были абсолютно одинаковы - из пятиэтажных бетонных или кирпичных домов. Но уже на Украине умели разнообразить однообразное с помощью красок, облицовочной плитки и даже... дурацких плакатов вроде "Слава КПСС", подвешивая их в таком месте, где они выглядели как украшение, не более того. В Молдавии все те же многоквартирные пятиэтажки я сначала просто не узнал... Особенно тронуло меня частное домостроение. Дома почти все двухэтажные, окна большие, наружные двери стеклянные, легкие, все со вкусом покрашено. А самое удивительное - колодцы в деревнях. Устроены они так, что одна половина колодезного сруба во дворе, а вторая на улице; и с той стороны, которая на улице, обязательно стоит расписная кружечка: подходи прохожий, выпей с нами тоже. Так могли делать только любящие себя и желающие, чтобы и другие их любили... Чем западнее я забирался, тем меньше над дорогой нависало лозунгов, тем больше порядка, работы, сытости, вежливости. Во Львове чувствовалась История. Это несомненно была восточная оконечность западной цивилизации. Побродив по нему целый день, побывав в нескольких музеях, двух кафедральных соборах и одном кладбище, я так разволновался, что впервые захотел спиртного, купил бутылку водки и отъехав от города километров на пятнадцать и остановившись на ночлег на поляне перед ручьем, осушил ее. После Риги и Таллинна я тоже пил водку. Но вот кончились улицы Нарвы, последнего города Эстонии, и въехал в Ивангород - Россию. Здесь увидел вывеску кафе и решил поесть. Господи, новый панельный пятиэтажный дом, в котором располагалось заведение, стоял какой-то голый, уже осыпающийся; в кафе на первом этаже гулко, как в банном зале, потому что тоже все голое - окна, столы, полы. Кроме горохового супа с кусками вареного свиного сала /суп с корейкой/, рассыпающихся от избытка хлеба шницелей да компота из сухофруктов ничего не было. Зато работали в кафе не какие-то тихие чухонки, хранительницы домашних очагов, а развеселые русские девки, азартно отвечавшие на шуточки проезжих шоферов... И дальше голь, голь перекатная. В Ленинграде, когда вышел из метро на Невский проспект и увидел уходящие вдаль дворцы, ахнул: какая красота! Вот куда стекались денежки России! Вот откуда наша нищета! Однако город был необыкновенный, после него я пил коньяк. И дальше снова голь, голь... В полях непонятно что - и свекла, и картошка, и рожь растут одновременно, все вместе заросшее сорняками. Дома в селах черные бревенчатые, с маленькими окошками, часто с просевшими крышами. Попадались кирпичные строения, но всюду прямая кладка - не дома, а бараки. Во всем безнадежность, потерянность. Лишь после Воронежа начали появляться признаки зажиточности, желания иметь хороший вид. Как же мне было горько, какие одолевали мысли... Это всё рабство! Почти триста лет на имперские нужды, на кнут и пряник для бесчисленных колоний, по которым я отчасти только что проехал, из русских земель высасывалось всё до последней капли... Что ни говори, бешеный Петя был человеком очень крупным, радевшим о государстве, самою смертью своей доказавший это. Но устроив неслыханный переполох и разорение земли Русской, содействовал он лишь строительству абсолютизма в никак к этому не предрасположенной стране. Того самого европейского абсолютизма, главной чертой которого было бесконечное презрение ко всякому, кто ниже дворянина. Купец, крестьянин, мещанин: это всё не люди - чернь! При Екатерине Второй, рыхлой сластолюбивой немке, укокошившей собственного мужа, ни с какой стороны не имеющей права на звание Великой, новая северная столица веселилась сколько здоровья хватало, а легковерного, покладистого русского человека под предлогом высших государственных нужд окончательно превратили в раба.
   Восемнадцатый век и двадцатый - два конца одной палки, думал я, возвращаясь домой из своего самого дальнего путешествия. Тогда строилась необходимая лишь малому количеству народа система, теперь то же самое. Чуждые, непонятные народу и абсолютизм, и коммунизм с самого начала были обречены. Как только всем без исключения надоест вранье советских вождей, так система рухнет. Жаль только, случится это уже не при мне, торжество это увидят другие глаза.
   Ошибся: случилось!
   А торжествовать совсем нет поводов. Потому что случилась вещь самая банальнейшая - очередной в истории человечества передел собственности. Люди жадны, завистливы, ревнивы и особенно проницательны, когда речь о чужих пороках , когда считают в чужом кармане (а что делать, если своя жизнь никакая, если собственный карман пуст?). Ну почему были разрушены Троя, Карфаген и ещё многие тысячи городов и стран? Слишком хорошо жили. Или отчего распространилась в Европе реформация и святая церковь раскололась на куски мелкие и крупные?
   О, эпоха Реформации в Европе очень напоминает нынешние события в России!
   Церковь тогда слишком много накопила земель, золота, всевозможной дорогой утвари. Её служители обжирались, упивались... Секуляризацию церковной собственности они нажили, как наживают грыжу, мозоль...
   Как и положено, в начале было слово. Умнейшие и чистейшие занялись критикой и проектами справедливой церкви. Гугеноты, лютеране, протестанты - вера новых людей была правильней старой. Но как же подло сумели воспользоваться ею владетельные князья. Вступление в новую веру почти автоматически давало право присоединить к своему государству (себе) богатства неправильной (старой обманщицы!) церкви. То же самое случилось и у нас. Дисседенты-шестидесятники разоблачали режим, думали над переустройством прогнившей системы, а благами переустройства воспользовались те, кто и без того практически всем владел.
   Люди в общем-то грызутся и дают друг другу подножки именно тогда, когда их интересы абсолютно одинаковы. В 1862-м году помещики не поделились с рабами как надо землей, не дали настоящей свободы - и получили 1917-й год, когда их попросту уничтожили. Было это торжеством правды? Это было ужасно.
   Сейчас, когда большая часть народа живет впроголодь, все повернулось так, будто речь только о собственности, и только о ней. Народ видит, что его бессовестно обокрали. Недавнее сытое прошлое кажется идеальным. Скоро, пожалуй, как накануне перестройки, когда всем нам виделся повсюду бардак и засилье паразитов, и шофера клеили на стекла своих авто портрет Сталина, начнут клеить портрет незабвенного Леонида Ильича: французскими булками при нём в футбол играли, во время было!..
   6-го ноября переходил Будёновский проспект в неположенном месте. Посреди улицы кто-то похлопал меня по плечу. Оглянулся и увидел протянутую для пожатья руку: "С праздником вас! Какое было время. Какое счастливое было время..." Рука у него была большая, сухая, теплая. Хорошая рука, наверняка очень много поработавшая...А за окном у меня, на северо-западе, ожил много лет молчавший (генералы предпринимательством, говорят, занимались с помощью горючего для самолетов) аэродром военного ведомства. Уже несколько месяцев, с сентября или октября, даже в плохую погоду ревут моторы всю ночь часов до восьми утра - на Чечню летают. Мы все-таки решили из тамошних туземцев граждан сделать, каковыми , между прочим, сами ни при каких натяжках не являемся.
   Двадцатый век кончился, но это не более чем календарная дата. Время рабства, в котором мне довелось прожить сто лет, не кончилось. Пора бы нам поумнеть. Всякими были, а умными не получалось. Пора попробовать.
  
  
  
   мой национальный опыт
  
  
   Человек, переживший какое-нибудь большое несчастье - тяжелую болезнь, отсидку в тюрьме, войну, всей своей выгоревшей душой, всеми клетками измученного, требующего хорошего питания телом хочет мира и покоя. Он, как после рождения, делается гол и открыт всему, что есть хорошего на Земле. Когда 9 мая 1945 года было объявлено о конце войны, более искренних слез и единодушной радости я потом никогда не видел. Ни о каком национализме тогда и речи быть не могло.
   Так случилось, что пятилетним я повидал немцев, румын, мадьяр. Ужас, ненависть во время бомбежек, тоску ожидания смерти в толпе обреченных я пережил вполне, но живые враги, чью речь и лица приходилось видеть не на расстоянии, ни разу не напугали меня, более того, они старались объяснить, что очень несчастны и больше всего хотят вернуться домой, и все мы, оккупированные, этому верили... Потом, после освобождения Ростова, нашу семью занесло сначала в грузинский городок, затем в село в 30 километрах от Еревана. Жили мы там в доме с окнами без рам и стекол, хозяева были черны от беспощадно палившего солнца, очень бедны и печальны, их спасали овощи и фрукты, которые сколько ни ешь, всё равно есть хочется... Спустя еще пять лет, в 48-м году я несколько месяцев жил в украинском городке, половина жителей которого были евреи. Какими жалкими, исключительно подобострастными показались мне взрослые родители тех пацанов, с которыми был знаком! Уже тогда приходилось слышать о коварстве и хитрости проклятых, продавших Христа жидов. Но я видел только то, что эти самые предатели, не так давно вернувшиеся из Средней Азии, где спасались от немцев, нищие и безобидные... (Совсем недавно я понял, почему сравнительно с нами, побывавшими под оккупантами, они выглядели какими-то полусогнутыми. Мы, в Ростове, всё возможное и невозможное перетерпели и своими глазами видели отступление и гибель наших мучителей. Это нас подняло, победили все-таки мы!). Потом, ещё лет через шесть, на старшей сестре одного из моих уличных друзей женился Виталий Сёмин. Я уж к тому времени вполне всей душой был против того, что делалось в нашей стране, он тоже, и первый наш разговор был о концлагерях советских и немецких. Может быть, даже и тогда Виталий Николаевич сказал: "Родственность я признаю только духовную. Остальное - кровь, национальность, партийность, ширина грудной клетки, размер обуви и все такое прочее - роли не играет"... Еще был К. Симонов, его записки о послевоенной Японии, в разгроме армий которой сыграл немалую роль СССР. К. Симонов был талантлив, видел много. Два момента из его книги я помню и по сей день. О том ,что японская музыка, японская живопись, кажущиеся европейцу по меньшей мере странными, лишенными реального содержания, стоит попасть на остров, как видно, что именно жизнью рождены картины, книги, архитектура, вера и порядок островитян. И второй момент. Несмотря на то, что все вокруг особенное, причем, как бы дважды особенное (война только что кончилась), когда нашему писателю приходилось общаться с тамошними лучшими людьми, совершенно в его глазах исчезал японский облик собеседника. Не японца, а прежде всего умного светлого человека видел он перед собой. Другими словами, если в человеке есть искра божья, если он образован или хотя бы стремится не быть невеждой, национальное, даже если это японец или негр, в нем как бы исчезает.
   И ещё один, уже из личного опыта, пример. Когда в восьмидесятых годах меня наконец начали печатать в Москве и познакомился с одной очень талантливой писательницей, то понял, что она еврейка, лишь когда увидел её родную тетку. У тётки внешность, вся пластика поведения были чисто еврейские. И... тетка рядом с племянницей выглядела совершенно заурядной, целиком погруженной в советский героический быт - где что достать, кого через кого устроить - и никаких искусств, неба, бога. Вот уж действительно, не всё относительно: именно у лишенных талантов, часто плохих людей, лучше всего проступают национальные черты. Посмотрите на ежедневно мелькающие в телевизионном ящике лица Басаева, Лукашенко, Зюганова, Березовского. Типичнейшие представители своей нации. А вот Солженицын в молодости был похож на выпускника Оксфорда, а ныне на Бога-отца! А Виталий Сёмин на Пьера Безухова, помесь русского с немкой. Никто никогда не видел Пьера Безухова (как и Дон Кихота, Робинзона Крузо, Отелло), но Виталий Сёмин, сравнительно с Сергеем Бондарчуком, сыгравшем в фильме "Война и мир" роль Пьера Безухова, был намного лучшим воплощением толстовского образа.
   Итак, после окончания второй мировой войны ( у первой конца практически не было, так как во многих странах она переросла в гражданские войны, и фактически первая мировая окончилась началом второй - России это касается в первую очередь, у нас борьба за власть не прекращалась до самого 22 июня), народы жаждали одного - мира. Ведь всем всё было ясно. Достаточно почитать стенографические отчеты Нюрнбергского процесса над главными руководителями третьего рейха. Сколько там было сказано высоких умных слов о достоинстве человека, о добре и зле и ещё много-много замечательного. Блистали на том процессе, между прочим, и наши юристы. Но какая закрутилась интрига. Для одних народов эти слова стали путеводительными, для других... У других ( у нас) была как бы запасная правда - сначала добиться освобождения всего трудового человечества, а потом уж правда, честь, всяческая счастливая жизнь.
   И что же? Внявшие превратились в нации - Германия, Япония ( между прочим, с помощью своих победителей, тоже выводы кой-какие сделавших), главный же народ-победитель превратился в подпольщика, крысу. Крыса знает, какая тяжесть нависает над её убежищем, и даже не пытаясь это как-нибудь исправить, ни с чем не считаясь, тащит в свою нору всё подряд.
   Почему так случилось? Очень просто. Победил не народ. Победили коммунисты - странный правящий класс людей, рабов сверху донизу, слуг государства, как бы не принадлежащих самим себе.
  
   В 1990 году с женой и дочкой мы своим ходом приехали в село под Гагрой на десяток дней. Условия - лучше не бывает: хорошая комната в хорошем доме, обширный пустынный пляж, много открытого пространства. Не сравнить с забитым отдыхающими побережьем от Анапы до Адлера. Мы здесь были уже в третий раз. Но в этот раз что-то чувствовалось: какая-то злость у местных, им было словно не до нас. На следующий день поехали в Гагру на базар и по магазинам и приуныли: снабжение даже здесь стало значительно хуже. Многих товаров не было, на базаре все очень дорого. Впрочем, меня интересовал бензин, которого от самого Ростова не было ни в одной заправочной. Здесь его тоже не было. Запаниковал, стал ездить на заправочную каждое утро и примерно на седьмой день, простояв несколько часов в совершенно безумной очереди, наконец получил двадцать литров семьдесят шестого. Что здесь были за нравы. На одну очередную машину приходилось не менее двух внеочередных - друзья заправщиков, начальники, льготники, словом, не поймешь не разберешь, но в очереди никакого ропота, который у нас был бы неизбежен. Когда мне оставалось переждать еще двоих очередников, подлетел зеленый ржавый "жигули", полный молодых кавказцев. Тот из них, который сидел рядом с водителем, из раскрытого окна размахивал каким-то зеленым удостоверением, требуя от уже тронувшегося под колонку очередника остановиться. Все сидящие в машине были очень агрессивно возбуждены, водитель и размахивавший удостоверением курили сигареты. Однако двигавшийся под колонку был уже на месте, его сейчас же подпёр следующий, за ним я. Наглым молодым козлам пришлось ждать и, оказалось, что все они курили. Жара была за сорок, над работающими бензоколонками стояло марево от испаряющегося бензина, сама площадка бензозаправки была старая, черная от пропитавших её бензина и масел. Я крутил головой по сторонам: что же они молчат, где же ваша хваленая кавказская храбрость, ведь если рванет, никто не успеет спастись...Кроме меня, никто не смотрел на разгулявшихся сопляков... А на следующий день началась грузино-абхазская война: перестали ходить пассажирские автобусы, с улиц исчезли женщины и дети, грузинские мужчины как один надели круглые шапочки, а абхазские джигиты носились в "жигулях" и "москвичах" с торчащими из окон стволами охотничьих ружей...
   Тогда же, примерно через месяц, ехал в общем вагоне очень нескорого поезда "Астрахань - Актюбинск". Впервые я видел настоящую пустыню - соленое бесплодное морское дно. Ещё меня поразили люди пустыни, бедные, кривоногие, с некрасивыми лицами, часто одновременно и смешными и страшными. Еще при посадке в соседнем купе случилась драка. Потом они там принялись брататься и запили. А пили очень вонючий самогон - в стране был сухой закон, пьющий народ выручала самогонка. Пили ночь, пили день, пили вторую ночь до пяти утра, когда поезд наконец прибыл на конечную станцию. Причем, состав пьющих изменялся, поскольку поезд, чем ближе было к Актюбинску, тем чаще останавливался, пассажиры входили и выходили как в электричке. И вот часа за два до прибытия на конечную, я проснулся от ужасной самогонной вони (качество самогонки видимо тоже менялось) услышал бульканье, чоканье, затем очень пьяный шепот: "Мусульмане! Русских в вагоне осталось восемь человек..." Снова бульканье, вонь, чоканье и ... "Мусульмане! Надо держаться друг за друга. Будем жить. Будем помогать друг другу. Будем убивать..."В этом поезде я вспомнил, что значит бояться темноты и ждать первых петухов, первого света. Хорошо, самогонка пустыни была, видимо, не только страшно вонючей, но и крепкой...
   Вспоминаются восторги конца восьмидесятых: свежий ветер подул!.. из нас вышел страх!.. Но я помню куда более глубокое время. Если бы в середине сороковых была объявлена перестройка и дарованы свободы, о, как бы мы рванули. Лучше всего о тогдашней готовности работать говорят (хоть и бесполезные для народа) все-таки имевшие место достижения - атом, космос, военная техника - без вдохновения такие штуки не делаются. Однако всеобщая трудовая повинность с беспрерывным, в три смены, превращением в дым ресурсов страны привели к тому, что когда нас перестали стегать, мы остановились и занялись бог знает чем . Кто погорячей, схватился за оружие и пошел убивать соседа. Многих спасает коммерция. Опять же самогоноварение... Но по-настоящему работать никто не хочет. Более того, подрастающие молодые уже и не умеют.
   Теперь, кажется, задача страх вернуть, наказав особо буйных. И что-нибудь это даст. Впрочем, главное то, что ожидаемого конца света не случилось. А поэтому, как говорит один наш очень симпатичный телеобозреватель: не надо бояться завтрашнего дня! Когда-нибудь лица наших потомков изменятся к лучшему, а нации смешаются во всем мире даже сильнее, чем в нынешнем городе-перекрестке Ростове-на-Дону.
  
   Плач по СССР
  
  
   Как и в прошлый раз, на наших свободных выборах коммунисты набрали около четверти голосов избирателей. Кто такие эти избиратели?
  
  
   ЯВЬ.
  
   До девяносто второго года самыми публичными местами были у нас очереди. Страдая в очереди, человек и заводился в конце концов в полном соответствии с поговоркой: "У кого что болит, тот про то и говорит". Теперь таким местом сделался общественный транспорт.
   Вхожу в вагон трамвая на своей предпоследней остановке "Благодатная", сажусь у окна и сразу же слышу отрывки из разговора двух ядреных бабок, сидящих впереди: "Коммунисты... Демократы... Сделали, так сделали... Чтоб этому Ельцину с Чубайсом сдохнуть и не воскреснуть..." Через несколько остановок в трамвае появляется юродивый и то же самое повторяет уже не тихим голосов - он визжит, брызжет слюной. Одна капля попадает мне в висок. С отвращением стираю ее кистью руки. Проклятая чернь! Проклятые хохлы, состряпавшие дешевую машину "Таврия", ломающуюся на каждом шагу, из-за которой должен ездить со всяким сбродом... Юродивый, однако, едет не до конца. Все вздыхают, когда он, продолжая кричать громче прежнего, весь трясущийся, покидает вагон. И вдруг после некоторой тишины слышу над собой мягкие мужские голоса.
   - Вчера Зюганов опять выступал.
   - Не слышал. Ну и ...
   - Да то же самое: дайте нам власть, мы сумеем навести порядок.
   - И не говорит как...
   - Не говорит. Потому что не знает.
   - Или знает, но говорить об этом нельзя.
   - Это скорее всего. Не скрутили им башку, когда можно было. Воду мутить они теперь долго-долго будут.
   Я с благодарностью смотрю вверх - нашлись-таки нормальные люди! - и вижу двоих опрятных, годов по тридцати пяти, мужичков. Продолжая разговаривать, они направляются к выходу. И вдруг я перестаю понимать, потому что слышу:
   - Вот у меня дед был человек так человек. Настоящий коммунист! Он тебе глотку перегрызет, если что не так. Никого не жалел. Ни себя, ни сватьев, ни братьев...
   Они вышли, трамвай переехал мост над Темерничкой и железной дорогой, уперся в автомобильную пробку и только тогда я понял: "Да не был он человеком, дед твой? Лютый цепной пес - вот кем он был".
   Люди выходили из трамвая, чтобы до последней остановки
   идти пешком, я же продолжал сидеть, развивая свои догадки о дедушке недавнего попутчика. Конечно же это какой-нибудь ограниченный, глубоко затаивший обиду на собственную обделенность человек. Мне однажды рассказывали о конном колхозном объездчике, который привязывал к деревьям и стегал кнутом пацанов только за то, что они в лесопосадках собирали переспелые жерделы. Был этот ретивый даже не членом партии, а всего лишь активистом, не пропускавшим ни одного их собрания. Скольким все же уродам советская власть давала
   возможность издеваться над теми, кто лучше их!..
   И вдруг в опустевшем трамвае заговорила сухонькая, вроде как застенчивая старушка:
   - А Иванченко обещает, что если мы за него проголосуем, опять все будет.
   Она помолчала, и пока я поспешно размышлял, что же такое это "все" будет, если теперь действительно все есть, она раскрылась:
   - Магазины для ветеранов восстановят.
   И опять потребовалось время на осмысление. Ну да! Совсем недавно в продовольственных магазинах хоть шары катай, а старая ветеранша, постояв в спецотделе в сравнительно небольшой очереди, может получить по госцене килограмм костей, пакетик сахара, пару банок тушеной говядины или килограмм сосисек. Еще к великим революционным праздникам бутылку шампанского. И сможет по выходе из магазина увидеть завистливые взгляды тех, кому не положено - это ли ни триумф, из-за которого, чорт побери, воевать конечно не стоило, а все-таки...
   Часа через два возвращаюсь домой тем же маршрутом. Опять сел к окну, и вдруг кто-то придавил меня к нему так, что дышать стало трудно. Это был Васек, Вася, Василий Николаевич Перов, работали когда-то вместе.
   - Эй, здорово! Тебя еще разнесло? Куда, казалось бы. Перестроечные корма тоже, значит, впрок?
   Никогда не разговаривал с ним всерьез. Он сразу же притворно скривился.
   - Какой там...
   - А что?
   - Обман кругом.
   - Это всегда так и было.
   - Но хоть пожаловаться я знал кому.
   - Жаловаться, Вася, с твоей фигурой позорно.
   - А я и не жаловался. И сейчас если б получал те сто тридцать два и цены были те же, кто ж против.
   Мы помолчали.
   - Раньше я вечером в кино или театр с женой ходил...- заговорил он миролюбиво, похоже, абсолютно веря своим словам.
   Здесь-то меня и прорвало. Я расхохотался.
   - Ты ходил в театр!.. Что ж ты брешешь? Твоя доза - стакан. К семи вечера ты еле на ногах держался, к восьми добирался домой и падал на пол или диван как мертвый.
   - Ну и что? Это мое дело. Я никогда никого по-пьянке пальцем не тронул. Выпил - ложись и проспись. Я никому вреда не причинял.
   - Опять брешешь. Представляю, как ты храпел и вонял на всю вашу семидесятиквартирную хрущобу.
   - Да ну тебя! Вечно ты с какими-то фантазиями...- сначала он отодвинулся от меня, а потом и ушел куда-то в конец вагона.
   А мне тоже обидно стало. Фантазиями... Проще всего было бы признать себя дураком. Но что от этого изменится? Эх, если б действительно существовал бог и в конце концов ему надоел бред всех этих обиженных.
  
  
   БРЕД.
  
   И приснилась мне тогда сумеречная, окруженная холмами поляна, толпа народа, которую слушает властный старик с каторжной физиономией.
   - Перестройка... Гласность... Дерьмократы... Брокеры... Диллеры... Киллеры... Триллеры... - доносится стон толпы.
   Послушав, старик командует:
   - Заткнуть хавальники! - и манит пальцем из толпы Ваську Перова. - Ты, Худой, подойди ближе. Кто таков?
   - Сын трудового народа, боженька.
   СТАРИК. Я - боженька? Ты себя ребеночком считаешь?
   ВАСЬКА. То-ва... Гос-по... Господин Бог!
   СТАРИК. Ладно. Кем был, сын народа?
   ВАСЬКА. Слесарем работал. Дурной был, норму в два раза, а когда прихватывал, то и в три раза перевыполнял. Пятнадцать лет пахал как проклятый. Ну а потом заболел, пить врачи запретили, поправился, внешность у меня хорошая оказалась, в завком взяли, в партию, помощником завсклада готовой продукции стал.
   СТАРИК. Что за продукция?
   ВАСЬКА. Дефицит! Электрические утюги, печки, чайники.
   Никакого тебе воровства не надо. Утюг стоит по госцене пятнадцать рублей, а к тебе приезжают и с великой радостью выкладывают тридцатку. Но я, боже, не жадный. С кем положено, всегда делился: в одиночку будешь жрать - подавишься.
   СТАРИК. Ясно. Чего же ты хочешь?
   ВАСьКА. Отмени, боже, все эти думы, мэров, президентов, губернаторов. Пусть будет снова хоть Брежнев, лишь бы по-прежнему.
   СТАРИК. Губа не дура. Еще раз хочешь пожить? А ведь это большой риск. Что если та балдежная жизнь кончится не перестройкой с демократами, а как-нибудь иначе?
   ВАСЬКА. А как иначе? Я ж не один, я как все...
   СТАРИК. Ладно. Отойди в сторону. Следующий придурок!
   СЛЕДУЮЩИЙ. Я не придурок. Я не как тот. Я тоже слесарь, но я с самого начала и до конца от верстака не отходил. Я хороший специалист по инструменту.
   СТАРИК. Что выпускала твоя фабрика?
   СЛЕДУЮЩИЙ/с гордостью/. О, у нас большой всесоюзного значения завод. Корпуса под линеечку, светлые, чистые.
   СТАРИК. Бомбы какие-нибудь из водорода штамповали?
   СЛЕДУЮЩИЙ. Не совсем. Но тоже секретные штуки.
   СТАРИК. Чего хочешь? Чтоб все по-прежнему, как при Брежневе?
   РАБОТЯГИ. Да. Тогда я был нужен.
   СТАРИК. Слышал, что я тому уроду говорил? Та ваша нужная жизнь по другому может кончится.
   РАБОТЯГА /очень злобно/. Знаю. Ну и пусть! Тогда я был нужен, а теперь нет.
   СТАРИК. А твои дети? А внуки?.. Слякоть ты поганая. Жить тебе осталось два года, три месяца и шесть дней. И из-за этого ты готов белый свет погубить? Отойди в сторону и подумай... Следующий! Кто таков?
   ЕЩЕ СЛЕДУЮЩИЙ. Не важно это, кто есть кто. Я по сути. Чисто буржуазная ложь, будто кто-то хотел взорвать землю. Просто нам завидовали. Все у нас лучше - автомобили, трактора, хлеб, масло. Атомную бомбу мы изобрели первые, но не хотели радиации, и если б они не начали, то и мы не начали. Мы же хитрые...
   СТАРИК. Что ты порешь? Здесь нельзя так разговаривать. Я обязан вам кое-что показать, чтобы привести в чувство... На колени, падлы! Знаете ли вы, что мозги я вам дал не для того, чтобы потом разбираться, каких подлостей с их помощью наделаете?
  
   После этих слов старика с каторжной физиономией и властными манерами, все погружается в беспросветный мрак, слышны страшные взрывы, ужасные вопли, треск, скрежет и визг непонятно каких предметов, свистит ветер, полный могильной вони. Буря кончилась так же мгновенно, как началась. Посветлело. Толпа была превращена в беспорядочные груды неподвижных тел.
   - Всем подняться! - закричал старик. - Сильные, помогите слабым. И слушайте! Вы мой грех. Шесть дней я трудился, создавая землю, и все на ней. В субботу вечером дело было кончено, решил отметить, как-то незаметно для себя хватил лишнего, в воскресенье проснулся с шумом в голове и увидел перед собой голого урода на двух ногах, со слабыми зубами, без когтей. Батюшки, кто ж это такой? Все звери давно разбежались кто травки пощипать, кто воды попить, кто сей же час размножаться начал. А урод стоит жалкий, нет в нем жизни. Тут дождь пошел, синеть ублюдок начал. "Бог я или не бог, думаю. Переделывать ничего нельзя. И уничтожать собственное дитя безбожно. Ладно, говорю, дам я и тебе оружие - разум"... Только что вы видели мою силу. Еще несколько минут - и ни одного из вас не осталось бы в живых. Поэтому не гневите напрасно. Ни рыбы, ни птицы, ни звери не просят о пище, не молят об уничтожении врагов и продлении жизней. Чем же вы лучше или хуже их. Ведь стоит лишь один раз исполнить ваши желания, как вы свихнетесь окончательно и только тем и будете заниматься, что молить о помощи. Прочь с глаз моих.
   И вновь сотворилась тьма, грохот, ужас.
  
   ЯВЬ.
  
   На следующий день ехал в платном частном автобусе. Чего-то мне не хватало. После некоторой задумчивости понял: люди, которые едут в платных автобусах, как правило молчат. И в этих платных народу ездит много. Собственно, молодым все
   равно частным или муниципальным транспортом пользоваться - цена одна. И молодые, когда едут без стариков, молчат. О чем, интересно, они думают? И вдруг слышу позади себя такой разговор:
   - А почему, ты думаешь, максимальная пенсия равнялась ста тридцати двум рэ? Потому что два рэ шло на уплату за свет и газ, а на остальное можно было жить. Все было продумано, во!
   - Пожил бы Сталин еще лет двадцать. Совсем другая была бы жизнь. Не дали ему до конца дело Ленина довести.
   - Этт точно: не дали. Если б дали, жизнь была бы хорошая.
   - Да, жалко человека...
  
   БРЕД НАЯВУ
  
   Коммунисты, стабильно получающие самый большой процент народных голосов на выборах в Думу, готовили себе избирателей целых 70 лет. Но дело не только в этом: всех остальных подготовили они же. 18-го января 2000-го года блок "Единство", возникший перед выборами, можно сказать, из ничего, набравший равное с коммунистами количество голосов только потому, что было начато мочение чеченцев; про который все думали, что он правый - наконец открылся и оказался левым. Это был бред наяву, чудо, фантасмагория. Опять ошибочка и, как в том скверном анекдоте, вполне возможно придется в который раз "сымать станы". А впрочем, во всем виноваты химики, придумавшие такие лекарства, что жить теперь можно до полного превращения в мумию. Ведь совершенно ясно, что борьба ныне идет не между западниками и славянофилами, белыми и красными, коммунистами и их уцелевшими жертвами, а между старым и новым. И кому как не ученым знать, что в науке сплошь и рядом новые теории начинают действовать только тогда, когда самым натуральным образом умирают изобретатели теории старой. Не дай бог придумают они ТАБЛЕТКИ ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ!
  
  
   Меня вдруг пригласили выступить на радио.
   И до начала записи, и потом, когда провожала меня до выхода из здания, она говорила о том, что работает за копейки, а делать передачи очень трудно . А в середине была запись, фактически оборванная ею после первой проговоренной трети. "Но это же одни эмоции! Где мысли? Где литература? Мы ведь литературная передача, а вы писатель и говорите бог знает о чём". Пытался возражать: "У кого что болит, тот о том и говорит". Однако её нежелание слышать меня усиливалось с каждой секундой. В общем ничего не вышло. А я на самом деле вот что
   хотел сказать.
   Давно уж спорят западники и почвенники всех мастей о нашем месте среди народов. А по-моему всё очень просто. Мы белая раса. Только проживаем на самой восточной окраине её распространения. Дальше - Азия, в основном примитивные народы, туземцы. Русские в массе своей тоже достаточно примитивны, однако все же будучи белыми, видя успехи Европы белых, давно, очень давно хотят быть такими же. И опять окраинность. В то время как в Европе шла напряжённая духовная работа - Ренесанс, раскол церкви, эпоха просвещения, болезнь социализма - доходившее до нас было вторичным. Православие, самодержавие, крепостное право, большевизм, гласность... Уже в самих этих заглавных определяющих словах прячется ложь. Православие - христианство, но какое-то особенно правильное Слово, как бы выше западного католицизма. Самодержавие - не перенятый у Европы, ко времени Петра уже сильно прогнивший абсолютизм, но некое как бы величавое единение царя и народа. Крепостное право! Ударение падает на слово право - и это уж сплошная ложь и мерзость: чьё право и сколько за ним бесправия? Большевизм - совсем яма, страх и божья кара... Между прочим, слово гласность - от голосить - лучше всего отражало происходившее у нас в конце восьмидесятых - мы голосили по мертвецам, по безмозгло прожитому времени.
   Чьё это творчество, эти, как теперь говорят, ключевые в нашей жизни слова? Да великой же российской бюрократии. Уродов Гоголя, Достоевского, Щедрина, живых и по сей день. Да что там! СССР - это чьё дитя, кому по силам было сотворить такое чудище? Не Сталин, не он сотворил всю эту махину. Сотворили её погоняемые Чичиковыми, Собакевичами - нет числа российским уродам! - всевозможные вовсе не бездарные самоучки, самородки, царские профессионалы, разнообразный учёный и полуучёный народ, которому деваться было некуда, про себя решивший, ну раз уж сила на их стороне, будем работать (И творя ужасное новое, сами неизбежно превращаясь в уродов). Сталин был только жестоким хозяином, умевшим выжимать из окружавших всё, на что они были способны и даже больше.
   Мы завидуем Европе. Мы тоже хотим быть Европой. Но в послевоенной Европе, прежде чем она поднялась и засверкала в материальном плане, случилось огромное количество судов над фашизмом. Судов не каких-нибудь общественных, чисто рассудочных, но кончавшихся заключением носителей фашизма за решётку. В одной только Германии, главном гнезде Зла, было их кроме Нюрнбергского процесса ещё семьдесят пять тысяч. Вот это всерьёз. А у нас вместо судов в лучшем случае организовываются комиссии, симпозиумы, телевизионные спектакли и кинопоказы, которые заканчиваются ничем. Это просто поразительно. Сразу после смерти отца народов началась реабилитация жертв режима, о палачах же никто никогда не слышал. (Кроме тех немногих, кто испугался и сам с собой покончил, автор "Разгрома", например). И по сей день невзирая на чудовищные разоблачения ходим и ездим мы по улицам имени Ворошилова, Будённого, Закруткина, мимо памятников Ленину, Жукову.
   В 91- м в России была похожая с послевоенной германской ситуация. С коммунизмом пришло время кончать. И что же? Мы настолько испоганились, всероссийское блядство оказалось таким всеобъемлющим, что Борису Ельцину, которого считаю героем в самом деле хотевшем помочь стране, не из кого было даже ближайших соратников выбрать. Премьер - троечник, знавший хорошо только про себя, а что надо стране - очень смутно. Руцкой и Хасбулатов вообще оказались ножами в спину, прокуроры - один ни рыба ни мясо, другой вор, третий любитель сладенького. Кроме телевизионного спектакля, никакого суда над компартией не получилось. Тем, кто хотел тюрьмы для красной заразы, оставалось утешиться мыслью, что кровь потеряет цвет, а потом вообще всё-всё превратится в навоз и на нём вырастет молодая зелёная трава, само здоровье. Очень сомневаюсь.
   Вроде бы Николай Гоголь сказал, что вглядываясь в Прошлое, легко догадаться о Будущем. Это ему, гению, легко было. Я могу лишь гадать. Много раз встречался с людьми, которые были полная противоположность своим родителям. Сам я, сын выдвиженца тридцатых годов, именно такой. Да, совсем нередко дети алкоголиков вырастают на всю жизнь трезвенниками, дети фашистов-коммунистов ненавистниками фашизма и коммунизма. Но всё-таки чаще дети наследуют пороки родителей. Все наши великие были в отчаянии от людей России, так сказать, наследственно нищих духом, и почти вся наша хорошая литература о плохом, жалком. "Как не впасть в отчаяние при виде того, что творится дома!" - прямее не скажешь. (Не предвидел ли Гоголь явление большевизма, оттого и помешался и умер?) Поскольку у государств та же судьба, что и у людей, то не предположить ли, что, имевшие в прошлом столько бед по причине собственного несовершенства, мы обозлимся, станем последовательными и заживём наконец как свободные. Увы, наша история учит ждать худшего. Мерзейшее самодержавие, когда люди одного племени были разделены на господ и рабов, сменилось ещё более мерзейшим большевизмом, когда рабами были уж все (восемнадцать миллионов так называемых коммунистов были рабами у самих себя, чего стоили одни их обязательные, полные фальши собрания, на которых при полном единогласии принимались любые, даже самоубийственные решения).
   Обиженный приватизацией и другими нехорошими делами правителей народ ждёт всё-таки лучшего. Но помните, прежде дел было Слово. Веков пятнадцать Европа жила по слову Христа. Северная Америка сформировалась по Слову церковных реформаторов и мудрецов эпохи Просвещения. В России по Слову замечательной литературы выросла прекрасная интеллигенция, в том числе и революционеры. По Слову законов, осудивших фашизм и коммунизм, цветёт нынешняя Европа. У нас было одно только голошение, кончившееся тем, что руки у чиновников оказались развязанными. Покончив со Светлым Будущим, озабочен каждый имеющий хоть какую-то власть одним: где и как взять рубль? Смешно, но нельзя не поставить восклицательный знак, написав имя любого из наших учреждений, будто бы обязанного служить народу. А какие у нас мытари! А какая милиция! Какая армия! Какое образование! Какая медицина! Какие законники, при которых тюрьмы переполнены нищим больным народом, а преступники свободно разгуливают на свободе... Снова мы в плену у самих себя, никого абсолютно это не устраивает, но что поделаешь, если для управления империей необходима бездна управляющих, с одной стороны, а с другой, средств на их содержание не хватает, да и сам народ теперь либо стар, либо млад, либо как бы от природы ни к чему не способный иждивенец. Замкнутый круг, вряд ли прочный.
   Мне не ясно будущее. Зато, благодаря нынешнему безвременью, ясно наконец прошлое. А это не мало. По меньшей мере, что бы ни случалось, ничему не удивлюсь, не впаду в панику и всё такое прочее.
   Вот так я хотел сказать, допущенный к микрофону. Что, мол, действительность наша какая-то липовая. Не страшная, как при Сталине, не смешная (сквозь слёзы, само собой), как при Хрущёве, не противная, как при Брежневе, а какая-то липовая. Раньше в роли главных героев были хоть плохие, но люди, теперь телевизор. Смотрим, ничему не верим, однако чего-то набираемся. А чего и зачем - непонятно. Это вроде набитого соломой матраца. Сначала мягко и хорошо пахнет полями, но скоро солома измельчается, оседает, матрац превращается в набитую пыльной трухой тряпку.
   А радиодама всё-таки состряпала передачу про меня из отрывков старой, пятилетней давности записи, из чтения кусков первой моей повести, а больше говорила сама, размеренным баюкающим голосом пеняя мне, что снизил свою писательскую активность, привела в пример Виктора Астафьева, писавшего до последних дней, а так же ещё живых Быкова, Распутина, не сдающихся, продолжающих творить.
   Чего ради и для кого эти её баюкающие, выходящие раз в неделю вот уже лет тридцать литературные передачи? Раньше радиодамочка подавала своих, на девяносто процентов плохих поэтов и писателей, как совершенствующих великую систему советского социализма, не лишённую, впрочем, недостатков. Теперь её герой - с трудом выживающий, однако преданный своему делу интеллигент. Меня, умеющего не только писать, но и складывать на цементном растворе из кирпичей разные строения она хотела подать как совсем уж большого героя (не только головой, но ещё и руками умеет работать - идеально, так сказать, приспособленного к выживанию). Не получилось ни у неё, ни у меня. Так для кого за копейки, тоже с трудом выживающую, состряпала она передачу? Да для успокоения тех, кто зарабатывает нынче рубль.
  
   С тех пор минуло восемь лет
  
   В журнале "Ковчег". издающемся частным порядком, можно немало найти материала для размышлений.
   Меня задел роман "Провинциздат" Олега Лукьянченко, которые читать и смешно и горько. Абсолютно всё знакомое. Абсолютно всё правда.
  
   Некоторое время у меня на даче жили парочка, он и она. Оба год назад закончили экономический институт, он их и свёл. На жизнь они имели: он от торговли в открытом всем ветрам лоточке всякой всячиной - электрическими шнурами и батарейкими, канцелярским товаром, из-под прилавка порнографическими журналами, она иногда временами его подменяла, а главный их прибыток шёл от матери девушки, живущей в районном городке и имеющей там шаговый, как теперь говорят, магазин. Молодые, не имея настоящей, по специальности, работы, чувствовали себя в подвешенном состоянии, без перспектив на будущее. Он, неглупый, подхватистый - на все руки от скуки, за время учёбы освоивший специальности - штукатура-маляра и электросварщика, бравшийся помимо стояния за лотком за любую сверхурочную шабашку, скоро объяснил мне: нас учили как правильно заниматься бизнесом, как ведут его там, за бугром. А у нас-то жизнь другая, всё по-другому, от бизнесмена требуются совсем не те качества, сам бизнес происходит совсем по другим правилам.
   Что-то подобное случилось с Андреем Амальрным, главным героем "Провинциздата, которому по ходу романа тоже приходится заниматься совсем не тем, чему учился, к чему себя очень нешуточно готовил.
   Андрей в романе вполне обозначен. Отличник в школе, отличник в университете. Ничего не сказано о его родителях, вообще предках, но и так ясно, что рос он не уличным дикарём - филолог, как завет воспринявший лучшее из литературы прошлого и настоящего, писатели - его герои - только самые лучшие, и он пробует им подражать, видимо втайне от себя надеясь со временем стать вровень с любимыми. Устроившись работать редактором художественной прозы в Провинциздат, он поначалу просто вне себя от изумления. Нет, столкновений с блюстителями нравов в нашем тоталитарном государстве у него уж было достаточно, много кой-чего понял, но Провинциздат, но Письменный Союз, поставляющий так сказать сырьё для издаваемых книг... Задача настоящего художника: показать время и человека в этом времени - как время влияет на человека, как в свою очередь он влияет на время. Таковы "Война и мир", таков "Тихий Дон", ещё много-много замечательных книг. Художественное произведение, будь то печатная книга, полотно художника, фильм или спектакль - должно заставлять думать. Жизнь трагична, но мы изо всех сил стараемся избежать её ударов, однако сохранять человеческое лицо надо в любом случае, а если нет... Провинциздат же населён людьми, сделанными исключительно последними временами, поддавшимися на все его уловки и провокации, они - продукт эпохи. Главная обязаность провинциздатовцев - слышать и свято выполнять указания апкома (разговорное от "обком") партии по вопросам литературы. И какие здесь разгораются страсти.
   Человек существо шаткое. Стержень, удерживающий его от бесчисленных падений - семья и профессия. С семьёй, хоть со счастливой, хоть несчастной, всё понятно, но профессии, профессианолизм вызывают массу вопросов. Стеклодув, выдувающий хрустальную посуду, может гордиться своими достижениями. То же самое столяр краснодеревщик или изобретатель велосипеда. Замечательные, нужные люди! Ну а изобретатель автомата Калашникова или токари, обтачивающие стволы для этих самых автоматов, от которых немеряно погибло народу во всех уголках нашей прекрасной голубой планеты? Гордятся они своим, так сказать, конечным результатом? А как же! Результат дело неизбежное, главное, помогать разбираться хорошим с плохими, а если честно, то производство калашей - работа, , дающая хлеб насущный множеству людей. Смастырю не я, так другой - нас много и кушать все хотят. То же самое Провинциздат. Кому-то нужен бумажный хлам, который он производит, ну и всё значит в порядке, а кто против, того прочь.
  
   И здесь нельзя не сказать об эволюции нашей русской литературы.
   Стабильный спрос на неё, на Слово с большой буквы, появился в России с середины восемнадцатого века, когда европейское Просвещение пришло и в восточную окраину проживания белого человека. Спрос всё более нарастающий, в девятнадцатом веке сделавшийся для лучшей части общества такой же потребностью, как еда, одежда, тепло... Великая Русская Литература возникла как заказ передовой части русского общества, ею же и оплачиваемого, потому что книгу надо написать, издать, распространить - дело это трудоёмкое и дорогое. Всеми было признано, что книга, Слово - главное достижение человеческого ума, книга мудрости номер один как раз с этого и начинается.
   И что с литературой сотворили большевики, фактически ею воспитанные.
   Ленин на второе место после государственного строительства ставил задачу перевоспитания народных масс в духе марксистского учения, а не желающих делаться "сознательными" мы будем помещать в концентрационные лагеря (у Ленина, как и у Гитлера, именно так называются лагеря заключения), прочитал когда-то я в одном из его сочинений. Собственно задача перевоспитания тоже вошла в дело строительства нового государства. И не одними лагерями было осуществимо создание единородной человеческой массы. Дъявол подсказал строителям новой жизни взять на вооружение Искусство. Были созданы единые творческие союзы писателей, художников, архитекторов, деятелей театральных и деятелей кино, задачей которых стало плести паутину вранья, устраивать разруху в головах, называя эту работу идеологической.
   Итак, сначала заказ на литературу шел от лучшей, наиболее живой части российского общества. Оно же и платило писателям, покупая их книги. С созданием творческих союзов художественную продукцию заказывало государство, то есть большевики, они же её и оплачивали. Где-то я читал будто Сталин, когда создавался Союз Писателей, поинтересовался каково жалование армейского полковника и положил сделать так, чтобы и писателям выходило такое же довольствие. И пошла работа. И задачей литературы стало отражать не правду жизни, а будто бы благотворное влияние бюрократов коммунистов на всю народную жизнь, чего конечно не было. И конечно прежде чем Провинциздат - фабричка, выпускающая в год до пятидесяти бездарных, отравляющих умы книг, и поставляющий ему сочинения Союз Писателей выкристализовализировались, было уничтожено, искалечено немало пишущего не что надо партии, пока литературное ведомство не приобрело тот вид, который предстал глазам Андрея.
   Андрей Амальрин умён, у него уже написана одобреная в московском издательстве книга и всё же, и всё же он, как и уроды провинциздата, тоже продукт эпохи. Поскольку как абсолютно любой человек нуждается в защите, в суде. Бога, суд и право в нашем государстве заменила Партия. Всё в её руках! Экономика, политика, искусство, мораль. Некуда деться бедному крестьянину. И умный Андрей знает ход, способы защиты с помощью апкомовцев, побивая врагов своих всё той же коммунистической демагогией, теми же самыми указующими бесконечными дерективами и постановлениями.
   Роман Олега Лукьянченко о переработанных жутким временем человеках, будто бы принявших на веру марксизм-ленинизм, запуганных жрецами этой веры, кусающихся, подличающих, плохо понимающих, что творят.
   Олег в предисловии, чтобы избежать судебной тяжбы, уверяет: все персонажи чистый вымысел. О ля ля! Не выйдет. Достаточно найти в библиотеках и почитать смехотворные романы Калинина, Закруткина, Лебеденко, Геращенко, Соколова, чтобы узнать в них героев "Провинциздата". И хорошо известно, где работал многие годы ОЛ., где вживую насмотрелся изображенного. Сам автор этой заметки десятки раз бывал в стенах описываемого почтенного учреждения - всё чистая правда, так оно и было. Читая роман, где-то посередине мне стало нехорошо: да что ж это такое? Урод на уроде, хоть бы какой-нибудь любовной интрижкой этот Андрей, главный герой романа, своё сказание разбавил. Однако против правды не попрёшь. Она такая, что любовным интрижкам, хоть они вероятно и были, в романе места не нашлось.
   Но рассказывать о романе бесполезно, там нет бессодержательных страниц - это надо читать от корки до корки. Я читал роман Олега в рукописи, кажется, в девяностом году. В те времена эйфории, когда толстые журналы выходили миллионными тиражами, в которых публиковалось всё, полное негодования и протеста по поводу только что минувшей эпохи, роман не показался мне выдающимся. К тому же готова к печати была лишь первая его половина. И то что тогда не дошло до публикации в одном ряду со многими обличающими вещами, может быть его счастливая судьба. Да, у нас так: не везёт, не везёт, и вдруг выпадет твой номер. Словом, теперь роман удивил, рассказ о совершенно неповторимом фантастическом времени оказался исключительно современным.
   Многое теперь видится и понимается так, как тогда было просто невозможно видеть и понимать. Особенно плохи дела в области искусства, особенно плохо с художественной литературой.
  
   Было это давно. Играли мы на берегу Дона в футбол. На дыр-дыр - так это называлось. Резиновым мячиком, на небольшом плоском песчаном пространстве с воротиками шириной в один шаг, означенными кучками кремней побольше, какие удалось собрать на песчаном берегу. Нам, когда-то неразлучным, было уже под тридцать, почти все женаты, но отношения поддерживали. Было весело. Особенно с Женьки Мышки. Женя никак не мог попасть в воротики. У всех хоть раз да получалось, у него нет. На глаз до линии ворот сантиметров двадцать, промазать невозможно. "Жека, ну, бей!" Жека, выпучив от напряжения глаза, бил и... мимо. И всё же это случилось - он попал. И ... сама игра, а за ней и наше веселье кончились: Женя вдруг ошалел от своей удачи, забыл про игру, стал бегать между нами, требуя подтвердить случившиеся.
  -- Алик, ты видел? Нет, ну ты видел! Это я...
  -- Петро! Я же целился, я не случайно...
  -- Жека, ну успокойся, продолжай играть.
   Он этих призывов не понимал, игра кончилась, как пишут журналисты, не выявив победителя.
   Нечто подобное произошло с нами после революционных дел Перестройки. Когда подули её свежие ветры и вроде бы рухнула власть КПСС, все обрадовались, проекты нашего переустройства рождались во многих головах. Но радость наша была похожа на радость Жени, забившего гол. Ведь СССР развалился как бы сам собой, как разваливаются детские домики на песке (точь в точь как Великая Российская империя в феврале 17-го, только первая продержалась 300 лет, советская 70). Но в том-то и дело, что домик развалился, а его устроители остались. Мы тогда действительно стали самой читающей страной. О, публикации авторов забугорных, публикации писавших в стол! Газеты, журналы печатались миллионными тиражами. Даже "толстые" журналы - невиданная вещь. Помню ранним утром шел через наш Центральный городской парк. Две метельщицы, опираясь на метлы, остановились посреди аллеи передохнуть и одна другой с восторгом говорит: "А вчера читала Юность? Вот там дают комунистам!" Известный Григорян, можно сказать, единственный в Ростове поэт в законе, когда в кинотеатрах пошел фильм грузина Абуладзе, ликовал: "Это теперь им конец!" А кончилось как когда-то у нас на берегу - игра в демократию быстренько пошла на нет и иссякла. Сволочь, за семьдесят лет страшно расплодившаяся при благоприятствовавшем ей режиме (здесь между империями первой долголетней и второй сравнительно краткосрочной большое различие - господ первой физически уничтожили, палачи второй по сей день спокойненько подыхают в своих постелях), некоторое время пребывавшая в обмороке, пришла в себя, осмотрелась, поняла насколько выгоднее свобода и беззаконие вместо несвободы и беззакония, и мы имеем всяческих уродов у власти ныне гораздо больше прежнего.
  
   Удивительно как всё перевернулось за какие-нибудь пяток лет после развала СССР. Сколько-нибудь стоящее слово придушили самым банальным, испытанным образом, подняв во много раз цены на бумагу и на услуги типографские, почтовые, Союзпечати, на перевозки транспорта, объявив, что теперь рынок, каждый сам за себя - и выкручивайся как сможешь. Всем пишущим было предложено печататься за свой счёт и писать так, чтобы только что сделавшийся нищим народ покупал твою продукцию за последние копейки. Первыми пострадали "толстые" журналы с громовыми публикациями, нормальная литература погибала, издательства художественной литературы в массовом порядке возвращали авторам рукописи. А народ стали кормить иностранными детективами и порнографией (свои молотобойщики ещё не перестроились). И всесторонне голодный люд с жадностью на это набросился - ну кто не мечтал попасть в страну неслыханного разврата? И получайте хотя бы книги о нём! Но секс, приключения - это, думаю, внешнее, что-то вроде рекламы. Первопричина, по которой народ набросился на массовую иностранную литературу - свобода. Куда хочешь едешь, чем можешь владеешь, никто не объявит твой сапожный молоток орудием производства, не загонит вместе с ним в артель "Социалистический труд", не воодрузит над твоим горбом директора, парторга, профорга, и начальника цеха, и производственного мастера, бригадира наконец. Про такое люди наши читали с широко раскрытыми глазами. С другой стороны, одновременно с таким "прогрессом", народу была предложена некая "духовность" в лице Православия. Вместо Искусства. Как грибы после дождя там и здесь возникали золотые купола. Чтобы это строить, церкви было разрешено торговать чем она захочет, например водкой, на доходах от которой она и процветает по нынешний день. Недалеко от меня живёт попик, у которого за высоченным кирпичным забором построен на весь участок двухэтажный дом, раза в три больший его церкви. Но ему этого мало, он постепенно скупает дома вокруг себя, повидимому намереваясь сделаться владельцем всего квартала. Другой пример. Прыткая дамочка, по всем направлениям идеологически выдержанная, которая изображена в романе под именем старшего редактора товарища Лошаковой, перескакивает в кресло матушки - доверенного секретаря благочинного владыки в главном ростовском соборе что на Старобазарной площади. ( В связи с этим мучит подозрение: а не стоял ли наш поезд на запасном пути, и вообще, не был ли задуман обвал дявяностых заранее? Но нет, нет, дрянь случилась скорее всего оттого, что выросших в результате кухонных посиделок демократов будто бы вызвавших перестройку на деле было в десятки раз меньше всевозможного продувного народа жаждущего перемен, мутного половодья). И наконец литературный финал Великой Перестройки - валом поваливший бумажный и киношный детектив. Воры, беспридельщина, разнообразные отморозки, менты честные, менты подонки, фонари, Мухтары. Как говорил один персонаж самого смешного нашего детектива из жизни двадцатых годов: "Всё те же сны! Всё те же сны!.." Что б вы пропали! добавлю.
   Удивительные аналогии подбрасывает нам наша история. Прошлым мы живём в гораздо большей степени, чем настоящим. В двадцатых, тридцатых годах самые ушлые поняли, что устроиться на освободившиеся после революции доходные профессиональные вакансии можно окончив какой-нибудь вуз или техникум. В конце концов людей с дипломами развелось видимо невидимо, а после развала империи дипломировонной сделалась почти вся нынешняя молодёжь. Сработала сила инерции, постепенно передвигающая нас от хорошего к плохому, и наоборот. И получилось так, что провинциздат потух, а расколовшийся пополам Писсоюз, совершенно бездеятельный, никому не нужный, лишенный всех благ - а это в советские времена кормушка была вполне богатая, увеличился в несколько раз. Всё дело в том, что попасть в прежний союз желающих было много, алчущие писали, писали в надежде что-то донести кто до народа, кто до начальства, сознавая что вполне способны быть лучше, и уж не хуже удостоившихся желанного членства. Кормушка рухнула, потерявшие надежду на счастливую жизнь, кое-как напечатав за свой счёт пару книжечек вступали в Союз, чтобы хоть отчитаться перед родными и знакомыми за напрасно потраченное время, которое можно было использовать получше.
   А между тем многие хотели бы почитать о себе, увидеть своё честное (честные - честное) отражение. Но зеркало русской жизни поначалу большое и правильное сначала додумались сделать искажающим, а теперь оно и вовсе раскололось на части: властям правда не нужна, а народ оплачивать хорошую умную книгу не в состоянии - да её теперь и не найдёшь в печатном мусоре новейшего времени. Вывод: культурная политика нынешних птенцов брежневского гнезда глубоко антикультурна. И меняется уж в который раз после бесчисленных войн, после всех Смутных времён ( самые смутные после правления Грозного и Николая Второго), после всех Реформаций ( самые страшные после Петра и Сталина) лицо нации. И теперь при колоссальных электронных средствах с большей чем когда-либо скоростью.
   И я вот думаю, думаю. Ляпнул: меняется лицо нации. Точно меняется. Стоит включить средство, и участники очередного шоу говорят о повальном пренебрежении к книге, отказе от чтения не только молодёжи, но и их родителей, даже дедушек и бабушек. И главное среди авторов почти нет молодых. То есть, нас ожидает бездумье?.. Опять хочется зажмурить глаза. Но нет, нет, , как всякая ненорма, это долно уйти.
   Память уносит в прошлое. Война и ещё годов пять голодного существовани. Потом бездарная какая-то во всём неполноценная жизнь - то нельзя, это нельзя, сегодня надо делать так, завтра эдак - жизнь по предписанию свыше, от тебя лично почти ничего не зависит. И голод совершенно новый: как узнать что там наверху творится, отчего у нас всё так глупо? Только в начале восьмидесятых до меня дошёл семитомник стенографий Нюрбенского процесса над главными немецкими военными преступниками. Семитомник, как догадался, сильно урезанный. И тогда вполне уж определённо понял, почему урок двух жесточайших войн оказался действенным лишь для западной половины мира. На Диком Западе нацистов ловили по всему миру, было устроено что-то семьдесят тысяч над ними судебных процессов, заканчивавшихся заключением взявшихся построить свой "новый мир" за решётку. Если бы на нюрнбергскую скамью подсудимых рядом с главными гитлеровцами, были посажены Сталин, Жуков, Молотов... Они в равной мере заслуживали смертного приговора. Но они оказались в роли победителей и мир на долгие годы раскололся на две враждующие части. И если для Запада Мировые войны давно стали бедой прошлого, то мы её не изжили по сей день.
  
   Много скверных адекдотов можно бы рассказать о Ростове. Например, как горят у нас рукописи. Где-то может быть и не горят. У нас запросто. Был человек Владимир Шапковал. Работал строительным прорабом и писал, писал, надеясь сделаться знаменитым, однако из печатных органов повсюду получая отказы... Несколько рассказов, самобытных, местами гениальных, всё же, когда подули свежие ветры, увидели свет. Потом он перестал показываться на люди. Мы с О. Лукьянченко, в своё время "открывшем" В. Шапковала, пошли навестить его. Оказалось, замечательный человек умер, новые жильцы его квартиры даже не открывают двери. Мы всё-таки достучались до старушек с нижнего этажа и узнали, что Володя, потерявший в девяносто третьем работу, умер от голода и туберкулёза, а племянники- наследники все оставшиеся после него бумаги и вещи выбросили в мусорный бак, квартиру продали, запретив старушкам кому бы то ни было давать свой адрес.
   В Новочеркасске жил журналист Василий Старцев. Умер. Дочь издала его повесть о битве на Орловско-Куской дуге, увиденной её непосредственным участником, солдатом. Написанная недостаточно набитой рукой, но удивительно честная, полная таких подробностей, которые сидя за письменным столом не придумаешь, повесть подействовала на меня ошеломляюще. Сейчас же позвонил Наталье: "Что ещё после него осталось? Дай!" - "Было расследование Новочеркаского восстания 62-го года. Как только папа умер, мама рукопись сожгла." - "Зачем?" - "Не знаю. Наверное боится, что Сталин воскреснет".
   А ещё не прошло и года как самым натуральным образом сгорел во время запоя Анатолий Полищук, талантливый, непризнанный, с ясным умом и здоровым телом не находящий себе применения...
   А вслед за ним отстрелил себе полголовы великий трудяга Владимир Сидоров, в Ростове вполне признанный, однако покончивший с собой всё от той же невыносимости жизни...
   Помню, как долго смеялся, увидев в ящике человечка и титр, извещающий, что это министр культуры Ростовской области. Как, у нас есть министр культуры!? Вот это да!.. Через неделю ещё человечек и титр, что это зам министра культуры. Как, ещё и зам есть!?.. Опять было очень смешно. Потом догадался: ну да, у министра неизбежен и зам, а ещё секретари, и завхозы и всё остальное. Опять смеялся, на этот раз неискренне. И ведь даже это было не всё. Через какое-то время узнал, что область это область, а Ростов это Ростов и есть у него свой департамент культуры. Вот так... И переиздаются под руководством всех этих начальствующих органов всё те же маргинальные Калиткины, Самокрутовы, Блиденки, работает точно по программам безликое ростовское радио и телевидение, большинство газет подхалимские к власти.
   И всё-таки для оптимизма есть основания. Жизнь в новом тысячелетии делается всё лучше. Потому что всё больше открывается возможностей для самодеятельности и действительного соревнования (например новейшего "толстого" " Ковчега" со старым "толстым" "Доном"). Трудами и деньгами подвижников Мацанова, Акопова, Старцевой издаются в Ростове интернет журнал, "толстый" Ковчег, Н.Старцева издаёт книги какие раньше просто не могли появиться в былом Ростиздате. Силы эти не велики если сравнить с силами оффициоза. Но возврата к прошлому никто не хочет и, значит, они будут нарастать.
   Но слишком медленно, слишком неправильно, слишком воняет вокруг.
  
  
  
  
  
  
   МОМЕНТЫ ЖИЗНИ НАШЕЙ
  
   Меня вдруг пригласили выступить на радио.
   И до начала записи, и потом, когда провожала меня до выхода из здания, она говорила о том, что работает за копейки, а делать передачи очень трудно . А в середине была запись, фактически оборванная ею после первой проговоренной трети. "Но это же одни эмоции! Где мысли? Где литература? Мы ведь литературная передача, а вы писатель и говорите бог знает о чём". Пытался возражать: "У кого что болит, тот о том и говорит". Однако её нежелание слышать меня усиливалось с каждой секундой. В общем ничего не вышло. А я на самом деле вот что
   хотел сказать.
   Давно уж спорят западники и почвенники всех мастей о нашем месте среди народов. А по-моему всё очень просто. Мы белая раса. Только проживаем на самой восточной окраине её распространения. Дальше - Азия, в основном примитивные народы, туземцы. Русские в массе своей тоже достаточно примитивны, однако все же будучи белыми, видя успехи Европы белых, давно, очень давно хотят быть такими же. И опять окраинность. В то время как в Европе шла напряжённая духовная работа - Ренесанс, раскол церкви, эпоха просвещения, болезнь социализма - доходившее до нас было вторичным. Православие, самодержавие, крепостное право, большевизм, гласность... Уже в самих этих заглавных определяющих словах прячется ложь. Православие - христианство, но какое-то особенно правильное Слово, как бы выше западного католицизма. Самодержавие - не перенятый у Европы, ко времени Петра уже сильно прогнивший абсолютизм, но некое как бы величавое единение царя и народа. Крепостное право! Ударение падает на слово право - и это уж сплошная ложь и мерзость: чьё право и сколько за ним бесправия? Большевизм - совсем яма, страх и божья кара... Между прочим, слово гласность - от голосить - лучше всего отражало происходившее у нас в конце восьмидесятых - мы голосили по мертвецам, по безмозгло прожитому времени.
   Чьё это творчество, эти, как теперь говорят, ключевые в нашей жизни слова? Да великой же российской бюрократии. Уродов Гоголя, Достоевского, Щедрина, живых и по сей день. Да что там! СССР - это чьё дитя, кому по силам было сотворить такое чудище? Не Сталин, не он сотворил всю эту махину. Сотворили её погоняемые Чичиковыми, Собакевичами - нет числа российским уродам! - всевозможные вовсе не бездарные самоучки, самородки, царские профессионалы, разнообразный учёный и полуучёный народ, которому деваться было некуда, про себя решивший, ну раз уж сила на их стороне, будем работать (И творя ужасное новое, сами неизбежно превращаясь в уродов). Сталин был только жестоким хозяином, умевшим выжимать из окружавших всё, на что они были способны и даже больше.
   Мы завидуем Европе. Мы тоже хотим быть Европой. Но в послевоенной Европе, прежде чем она поднялась и засверкала в материальном плане, случилось огромное количество судов над фашизмом. Судов не каких-нибудь общественных, чисто рассудочных, но кончавшихся заключением носителей фашизма за решётку. В одной только Германии, главном гнезде Зла, было их кроме Нюрнбергского процесса ещё семьдесят пять тысяч. Вот это всерьёз. А у нас вместо судов в лучшем случае организовываются комиссии, симпозиумы, телевизионные спектакли и кинопоказы, которые заканчиваются ничем. Это просто поразительно. Сразу после смерти отца народов началась реабилитация жертв режима, о палачах же никто никогда не слышал. (Кроме тех немногих, кто испугался и сам с собой покончил, автор "Разгрома", например). И по сей день невзирая на чудовищные разоблачения ходим и ездим мы по улицам имени Ворошилова, Будённого, Закруткина, мимо памятников Ленину, Жукову.
   В 91- м в России была похожая с послевоенной германской ситуация. С коммунизмом пришло время кончать. И что же? Мы настолько испоганились, всероссийское блядство оказалось таким всеобъемлющим, что Борису Ельцину, которого считаю героем в самом деле хотевшем помочь стране, не из кого было даже ближайших соратников выбрать. Премьер - троечник, знавший хорошо только про себя, а что надо стране - очень смутно. Руцкой и Хасбулатов вообще оказались ножами в спину, прокуроры - один ни рыба ни мясо, другой вор, третий любитель сладенького. Кроме телевизионного спектакля, никакого суда над компартией не получилось. Тем, кто хотел тюрьмы для красной заразы, оставалось утешиться мыслью, что кровь потеряет цвет, а потом вообще всё-всё превратится в навоз и на нём вырастет молодая зелёная трава, само здоровье. Очень сомневаюсь.
   Вроде бы Николай Гоголь сказал, что вглядываясь в Прошлое, легко догадаться о Будущем. Это ему, гению, легко было. Я могу лишь гадать. Много раз встречался с людьми, которые были полная противоположность своим родителям. Сам я, сын выдвиженца тридцатых годов, именно такой. Да, совсем нередко дети алкоголиков вырастают на всю жизнь трезвенниками, дети фашистов-коммунистов ненавистниками фашизма и коммунизма. Но всё-таки чаще дети наследуют пороки родителей. Все наши великие были в отчаянии от людей России, так сказать, наследственно нищих духом, и почти вся наша хорошая литература о плохом, жалком. "Как не впасть в отчаяние при виде того, что творится дома!" - прямее не скажешь. (Не предвидел ли Гоголь явление большевизма, оттого и помешался и умер?) Поскольку у государств та же судьба, что и у людей, то не предположить ли, что, имевшие в прошлом столько бед по причине собственного несовершенства, мы обозлимся, станем последовательными и заживём наконец как свободные. Увы, наша история учит ждать худшего. Мерзейшее самодержавие, когда люди одного племени были разделены на господ и рабов, сменилось ещё более мерзейшим большевизмом, когда рабами были уж все (восемнадцать миллионов так называемых коммунистов были рабами у самих себя, чего стоили одни их обязательные, полные фальши собрания, на которых при полном единогласии принимались любые, даже самоубийственные решения).
   Обиженный приватизацией и другими нехорошими делами правителей народ ждёт всё-таки лучшего. Но помните, прежде дел было Слово. Веков пятнадцать Европа жила по слову Христа. Северная Америка сформировалась по Слову церковных реформаторов и мудрецов эпохи Просвещения. В России по Слову замечательной литературы выросла прекрасная интеллигенция, в том числе и революционеры. По Слову законов, осудивших фашизм и коммунизм, цветёт нынешняя Европа. У нас было одно только голошение, кончившееся тем, что руки у чиновников оказались развязанными. Покончив со Светлым Будущим, озабочен каждый имеющий хоть какую-то власть одним: где и как взять рубль? Смешно, но нельзя не поставить восклицательный знак, написав имя любого из наших учреждений, будто бы обязанного служить народу. А какие у нас мытари! А какая милиция! Какая армия! Какое образование! Какая медицина! Какие законники, при которых тюрьмы переполнены нищим больным народом, а преступники свободно разгуливают на свободе... Снова мы в плену у самих себя, никого абсолютно это не устраивает, но что поделаешь, если для управления империей необходима бездна управляющих, с одной стороны, а с другой, средств на их содержание не хватает, да и сам народ теперь либо стар, либо млад, либо как бы от природы ни к чему не способный иждивенец. Замкнутый круг, вряд ли прочный.
   Мне не ясно будущее. Зато, благодаря нынешнему безвременью, ясно наконец прошлое. А это не мало. По меньшей мере, что бы ни случалось, ничему не удивлюсь, не впаду в панику и всё такое прочее.
   Вот так я хотел сказать, допущенный к микрофону. Что, мол, действительность наша какая-то липовая. Не страшная, как при Сталине, не смешная (сквозь слёзы, само собой), как при Хрущёве, не противная, как при Брежневе, а какая-то липовая. Раньше в роли главных героев были хоть плохие, но люди, теперь телевизор. Смотрим, ничему не верим, однако чего-то набираемся. А чего и зачем - непонятно. Это вроде набитого соломой матраца. Сначала мягко и хорошо пахнет полями, но скоро солома измельчается, оседает, матрац превращается в набитую пыльной трухой тряпку.
   А радиодама всё-таки состряпала передачу про меня из отрывков старой, пятилетней давности записи, из чтения кусков первой моей повести, а больше говорила сама, размеренным баюкающим голосом пеняя мне, что снизил свою писательскую активность, привела в пример Виктора Астафьева, писавшего до последних дней, а так же ещё живых Быкова, Распутина, не сдающихся, продолжающих творить.
   Чего ради и для кого эти её баюкающие, выходящие раз в неделю вот уже лет тридцать литературные передачи? Раньше радиодамочка подавала своих, на девяносто процентов плохих поэтов и писателей, как совершенствующих великую систему советского социализма, не лишённую, впрочем, недостатков. Теперь её герой - с трудом выживающий, однако преданный своему делу интеллигент. Меня, умеющего не только писать, но и складывать на цементном растворе из кирпичей разные строения она хотела подать как совсем уж большого героя (не только головой, но ещё и руками умеет работать - идеально, так сказать, приспособленного к выживанию). Не получилось ни у неё, ни у меня. Так для кого за копейки, тоже с трудом выживающую, состряпала она передачу? Да для успокоения тех, кто зарабатывает нынче рубль.
  
   С тех пор минуло восемь лет
  
   В журнале "Ковчег". издающемся частным порядком, можно немало найти материала для размышлений.
   Меня задел роман "Провинциздат" Олега Лукьянченко, которые читать и смешно и горько. Абсолютно всё знакомое. Абсолютно всё правда.
  
   Некоторое время у меня на даче жили парочка, он и она. Оба год назад закончили экономический институт, он их и свёл. На жизнь они имели: он от торговли в открытом всем ветрам лоточке всякой всячиной - электрическими шнурами и батарейкими, канцелярским товаром, из-под прилавка порнографическими журналами, она иногда временами его подменяла, а главный их прибыток шёл от матери девушки, живущей в районном городке и имеющей там шаговый, как теперь говорят, магазин. Молодые, не имея настоящей, по специальности, работы, чувствовали себя в подвешенном состоянии, без перспектив на будущее. Он, неглупый, подхватистый - на все руки от скуки, за время учёбы освоивший специальности - штукатура-маляра и электросварщика, бравшийся помимо стояния за лотком за любую сверхурочную шабашку, скоро объяснил мне: нас учили как правильно заниматься бизнесом, как ведут его там, за бугром. А у нас-то жизнь другая, всё по-другому, от бизнесмена требуются совсем не те качества, сам бизнес происходит совсем по другим правилам.
   Что-то подобное случилось с Андреем Амальрным, главным героем "Провинциздата, которому по ходу романа тоже приходится заниматься совсем не тем, чему учился, к чему себя очень нешуточно готовил.
   Андрей в романе вполне обозначен. Отличник в школе, отличник в университете. Ничего не сказано о его родителях, вообще предках, но и так ясно, что рос он не уличным дикарём - филолог, как завет воспринявший лучшее из литературы прошлого и настоящего, писатели - его герои - только самые лучшие, и он пробует им подражать, видимо втайне от себя надеясь со временем стать вровень с любимыми. Устроившись работать редактором художественной прозы в Провинциздат, он поначалу просто вне себя от изумления. Нет, столкновений с блюстителями нравов в нашем тоталитарном государстве у него уж было достаточно, много кой-чего понял, но Провинциздат, но Письменный Союз, поставляющий так сказать сырьё для издаваемых книг... Задача настоящего художника: показать время и человека в этом времени - как время влияет на человека, как в свою очередь он влияет на время. Таковы "Война и мир", таков "Тихий Дон", ещё много-много замечательных книг. Художественное произведение, будь то печатная книга, полотно художника, фильм или спектакль - должно заставлять думать. Жизнь трагична, но мы изо всех сил стараемся избежать её ударов, однако сохранять человеческое лицо надо в любом случае, а если нет... Провинциздат же населён людьми, сделанными исключительно последними временами, поддавшимися на все его уловки и провокации, они - продукт эпохи. Главная обязаность провинциздатовцев - слышать и свято выполнять указания апкома (разговорное от "обком") партии по вопросам литературы. И какие здесь разгораются страсти.
   Человек существо шаткое. Стержень, удерживающий его от бесчисленных падений - семья и профессия. С семьёй, хоть со счастливой, хоть несчастной, всё понятно, но профессии, профессианолизм вызывают массу вопросов. Стеклодув, выдувающий хрустальную посуду, может гордиться своими достижениями. То же самое столяр краснодеревщик или изобретатель велосипеда. Замечательные, нужные люди! Ну а изобретатель автомата Калашникова или токари, обтачивающие стволы для этих самых автоматов, от которых немеряно погибло народу во всех уголках нашей прекрасной голубой планеты? Гордятся они своим, так сказать, конечным результатом? А как же! Результат дело неизбежное, главное, помогать разбираться хорошим с плохими, а если честно, то производство калашей - работа, , дающая хлеб насущный множеству людей. Смастырю не я, так другой - нас много и кушать все хотят. То же самое Провинциздат. Кому-то нужен бумажный хлам, который он производит, ну и всё значит в порядке, а кто против, того прочь.
  
   И здесь нельзя не сказать об эволюции нашей русской литературы.
   Стабильный спрос на неё, на Слово с большой буквы, появился в России с середины восемнадцатого века, когда европейское Просвещение пришло и в восточную окраину проживания белого человека. Спрос всё более нарастающий, в девятнадцатом веке сделавшийся для лучшей части общества такой же потребностью, как еда, одежда, тепло... Великая Русская Литература возникла как заказ передовой части русского общества, ею же и оплачиваемого, потому что книгу надо написать, издать, распространить - дело это трудоёмкое и дорогое. Всеми было признано, что книга, Слово - главное достижение человеческого ума, книга мудрости номер один как раз с этого и начинается.
   И что с литературой сотворили большевики, фактически ею воспитанные.
   Ленин на второе место после государственного строительства ставил задачу перевоспитания народных масс в духе марксистского учения, а не желающих делаться "сознательными" мы будем помещать в концентрационные лагеря (у Ленина, как и у Гитлера, именно так называются лагеря заключения), прочитал когда-то я в одном из его сочинений. Собственно задача перевоспитания тоже вошла в дело строительства нового государства. И не одними лагерями было осуществимо создание единородной человеческой массы. Дъявол подсказал строителям новой жизни взять на вооружение Искусство. Были созданы единые творческие союзы писателей, художников, архитекторов, деятелей театральных и деятелей кино, задачей которых стало плести паутину вранья, устраивать разруху в головах, называя эту работу идеологической.
   Итак, сначала заказ на литературу шел от лучшей, наиболее живой части российского общества. Оно же и платило писателям, покупая их книги. С созданием творческих союзов художественную продукцию заказывало государство, то есть большевики, они же её и оплачивали. Где-то я читал будто Сталин, когда создавался Союз Писателей, поинтересовался каково жалование армейского полковника и положил сделать так, чтобы и писателям выходило такое же довольствие. И пошла работа. И задачей литературы стало отражать не правду жизни, а будто бы благотворное влияние бюрократов коммунистов на всю народную жизнь, чего конечно не было. И конечно прежде чем Провинциздат - фабричка, выпускающая в год до пятидесяти бездарных, отравляющих умы книг, и поставляющий ему сочинения Союз Писателей выкристализовализировались, было уничтожено, искалечено немало пишущего не что надо партии, пока литературное ведомство не приобрело тот вид, который предстал глазам Андрея.
   Андрей Амальрин умён, у него уже написана одобреная в московском издательстве книга и всё же, и всё же он, как и уроды провинциздата, тоже продукт эпохи. Поскольку как абсолютно любой человек нуждается в защите, в суде. Бога, суд и право в нашем государстве заменила Партия. Всё в её руках! Экономика, политика, искусство, мораль. Некуда деться бедному крестьянину. И умный Андрей знает ход, способы защиты с помощью апкомовцев, побивая врагов своих всё той же коммунистической демагогией, теми же самыми указующими бесконечными дерективами и постановлениями.
   Роман Олега Лукьянченко о переработанных жутким временем человеках, будто бы принявших на веру марксизм-ленинизм, запуганных жрецами этой веры, кусающихся, подличающих, плохо понимающих, что творят.
   Олег в предисловии, чтобы избежать судебной тяжбы, уверяет: все персонажи чистый вымысел. О ля ля! Не выйдет. Достаточно найти в библиотеках и почитать смехотворные романы Калинина, Закруткина, Лебеденко, Геращенко, Соколова, чтобы узнать в них героев "Провинциздата". И хорошо известно, где работал многие годы ОЛ., где вживую насмотрелся изображенного. Сам автор этой заметки десятки раз бывал в стенах описываемого почтенного учреждения - всё чистая правда, так оно и было. Читая роман, где-то посередине мне стало нехорошо: да что ж это такое? Урод на уроде, хоть бы какой-нибудь любовной интрижкой этот Андрей, главный герой романа, своё сказание разбавил. Однако против правды не попрёшь. Она такая, что любовным интрижкам, хоть они вероятно и были, в романе места не нашлось.
   Но рассказывать о романе бесполезно, там нет бессодержательных страниц - это надо читать от корки до корки. Я читал роман Олега в рукописи, кажется, в девяностом году. В те времена эйфории, когда толстые журналы выходили миллионными тиражами, в которых публиковалось всё, полное негодования и протеста по поводу только что минувшей эпохи, роман не показался мне выдающимся. К тому же готова к печати была лишь первая его половина. И то что тогда не дошло до публикации в одном ряду со многими обличающими вещами, может быть его счастливая судьба. Да, у нас так: не везёт, не везёт, и вдруг выпадет твой номер. Словом, теперь роман удивил, рассказ о совершенно неповторимом фантастическом времени оказался исключительно современным.
   Многое теперь видится и понимается так, как тогда было просто невозможно видеть и понимать. Особенно плохи дела в области искусства, особенно плохо с художественной литературой.
  
   Было это давно. Играли мы на берегу Дона в футбол. На дыр-дыр - так это называлось. Резиновым мячиком, на небольшом плоском песчаном пространстве с воротиками шириной в один шаг, означенными кучками кремней побольше, какие удалось собрать на песчаном берегу. Нам, когда-то неразлучным, было уже под тридцать, почти все женаты, но отношения поддерживали. Было весело. Особенно с Женьки Мышки. Женя никак не мог попасть в воротики. У всех хоть раз да получалось, у него нет. На глаз до линии ворот сантиметров двадцать, промазать невозможно. "Жека, ну, бей!" Жека, выпучив от напряжения глаза, бил и... мимо. И всё же это случилось - он попал. И ... сама игра, а за ней и наше веселье кончились: Женя вдруг ошалел от своей удачи, забыл про игру, стал бегать между нами, требуя подтвердить случившиеся.
  -- Алик, ты видел? Нет, ну ты видел! Это я...
  -- Петро! Я же целился, я не случайно...
  -- Жека, ну успокойся, продолжай играть.
   Он этих призывов не понимал, игра кончилась, как пишут журналисты, не выявив победителя.
   Нечто подобное произошло с нами после революционных дел Перестройки. Когда подули её свежие ветры и вроде бы рухнула власть КПСС, все обрадовались, проекты нашего переустройства рождались во многих головах. Но радость наша была похожа на радость Жени, забившего гол. Ведь СССР развалился как бы сам собой, как разваливаются детские домики на песке (точь в точь как Великая Российская империя в феврале 17-го, только первая продержалась 300 лет, советская 70). Но в том-то и дело, что домик развалился, а его устроители остались. Мы тогда действительно стали самой читающей страной. О, публикации авторов забугорных, публикации писавших в стол! Газеты, журналы печатались миллионными тиражами. Даже "толстые" журналы - невиданная вещь. Помню ранним утром шел через наш Центральный городской парк. Две метельщицы, опираясь на метлы, остановились посреди аллеи передохнуть и одна другой с восторгом говорит: "А вчера читала Юность? Вот там дают комунистам!" Известный Григорян, можно сказать, единственный в Ростове поэт в законе, когда в кинотеатрах пошел фильм грузина Абуладзе, ликовал: "Это теперь им конец!" А кончилось как когда-то у нас на берегу - игра в демократию быстренько пошла на нет и иссякла. Сволочь, за семьдесят лет страшно расплодившаяся при благоприятствовавшем ей режиме (здесь между империями первой долголетней и второй сравнительно краткосрочной большое различие - господ первой физически уничтожили, палачи второй по сей день спокойненько подыхают в своих постелях), некоторое время пребывавшая в обмороке, пришла в себя, осмотрелась, поняла насколько выгоднее свобода и беззаконие вместо несвободы и беззакония, и мы имеем всяческих уродов у власти ныне гораздо больше прежнего.
  
   Удивительно как всё перевернулось за какие-нибудь пяток лет после развала СССР. Сколько-нибудь стоящее слово придушили самым банальным, испытанным образом, подняв во много раз цены на бумагу и на услуги типографские, почтовые, Союзпечати, на перевозки транспорта, объявив, что теперь рынок, каждый сам за себя - и выкручивайся как сможешь. Всем пишущим было предложено печататься за свой счёт и писать так, чтобы только что сделавшийся нищим народ покупал твою продукцию за последние копейки. Первыми пострадали "толстые" журналы с громовыми публикациями, нормальная литература погибала, издательства художественной литературы в массовом порядке возвращали авторам рукописи. А народ стали кормить иностранными детективами и порнографией (свои молотобойщики ещё не перестроились). И всесторонне голодный люд с жадностью на это набросился - ну кто не мечтал попасть в страну неслыханного разврата? И получайте хотя бы книги о нём! Но секс, приключения - это, думаю, внешнее, что-то вроде рекламы. Первопричина, по которой народ набросился на массовую иностранную литературу - свобода. Куда хочешь едешь, чем можешь владеешь, никто не объявит твой сапожный молоток орудием производства, не загонит вместе с ним в артель "Социалистический труд", не воодрузит над твоим горбом директора, парторга, профорга, и начальника цеха, и производственного мастера, бригадира наконец. Про такое люди наши читали с широко раскрытыми глазами. С другой стороны, одновременно с таким "прогрессом", народу была предложена некая "духовность" в лице Православия. Вместо Искусства. Как грибы после дождя там и здесь возникали золотые купола. Чтобы это строить, церкви было разрешено торговать чем она захочет, например водкой, на доходах от которой она и процветает по нынешний день. Недалеко от меня живёт попик, у которого за высоченным кирпичным забором построен на весь участок двухэтажный дом, раза в три больший его церкви. Но ему этого мало, он постепенно скупает дома вокруг себя, повидимому намереваясь сделаться владельцем всего квартала. Другой пример. Прыткая дамочка, по всем направлениям идеологически выдержанная, которая изображена в романе под именем старшего редактора товарища Лошаковой, перескакивает в кресло матушки - доверенного секретаря благочинного владыки в главном ростовском соборе что на Старобазарной площади. ( В связи с этим мучит подозрение: а не стоял ли наш поезд на запасном пути, и вообще, не был ли задуман обвал дявяностых заранее? Но нет, нет, дрянь случилась скорее всего оттого, что выросших в результате кухонных посиделок демократов будто бы вызвавших перестройку на деле было в десятки раз меньше всевозможного продувного народа жаждущего перемен, мутного половодья). И наконец литературный финал Великой Перестройки - валом поваливший бумажный и киношный детектив. Воры, беспридельщина, разнообразные отморозки, менты честные, менты подонки, фонари, Мухтары. Как говорил один персонаж самого смешного нашего детектива из жизни двадцатых годов: "Всё те же сны! Всё те же сны!.." Что б вы пропали! добавлю.
   Удивительные аналогии подбрасывает нам наша история. Прошлым мы живём в гораздо большей степени, чем настоящим. В двадцатых, тридцатых годах самые ушлые поняли, что устроиться на освободившиеся после революции доходные профессиональные вакансии можно окончив какой-нибудь вуз или техникум. В конце концов людей с дипломами развелось видимо невидимо, а после развала империи дипломировонной сделалась почти вся нынешняя молодёжь. Сработала сила инерции, постепенно передвигающая нас от хорошего к плохому, и наоборот. И получилось так, что провинциздат потух, а расколовшийся пополам Писсоюз, совершенно бездеятельный, никому не нужный, лишенный всех благ - а это в советские времена кормушка была вполне богатая, увеличился в несколько раз. Всё дело в том, что попасть в прежний союз желающих было много, алчущие писали, писали в надежде что-то донести кто до народа, кто до начальства, сознавая что вполне способны быть лучше, и уж не хуже удостоившихся желанного членства. Кормушка рухнула, потерявшие надежду на счастливую жизнь, кое-как напечатав за свой счёт пару книжечек вступали в Союз, чтобы хоть отчитаться перед родными и знакомыми за напрасно потраченное время, которое можно было использовать получше.
   А между тем многие хотели бы почитать о себе, увидеть своё честное (честные - честное) отражение. Но зеркало русской жизни поначалу большое и правильное сначала додумались сделать искажающим, а теперь оно и вовсе раскололось на части: властям правда не нужна, а народ оплачивать хорошую умную книгу не в состоянии - да её теперь и не найдёшь в печатном мусоре новейшего времени. Вывод: культурная политика нынешних птенцов брежневского гнезда глубоко антикультурна. И меняется уж в который раз после бесчисленных войн, после всех Смутных времён ( самые смутные после правления Грозного и Николая Второго), после всех Реформаций ( самые страшные после Петра и Сталина) лицо нации. И теперь при колоссальных электронных средствах с большей чем когда-либо скоростью.
   И я вот думаю, думаю. Ляпнул: меняется лицо нации. Точно меняется. Стоит включить средство, и участники очередного шоу говорят о повальном пренебрежении к книге, отказе от чтения не только молодёжи, но и их родителей, даже дедушек и бабушек. И главное среди авторов почти нет молодых. То есть, нас ожидает бездумье?.. Опять хочется зажмурить глаза. Но нет, нет, , как всякая ненорма, это долно уйти.
   Память уносит в прошлое. Война и ещё годов пять голодного существовани. Потом бездарная какая-то во всём неполноценная жизнь - то нельзя, это нельзя, сегодня надо делать так, завтра эдак - жизнь по предписанию свыше, от тебя лично почти ничего не зависит. И голод совершенно новый: как узнать что там наверху творится, отчего у нас всё так глупо? Только в начале восьмидесятых до меня дошёл семитомник стенографий Нюрбенского процесса над главными немецкими военными преступниками. Семитомник, как догадался, сильно урезанный. И тогда вполне уж определённо понял, почему урок двух жесточайших войн оказался действенным лишь для западной половины мира. На Диком Западе нацистов ловили по всему миру, было устроено что-то семьдесят тысяч над ними судебных процессов, заканчивавшихся заключением взявшихся построить свой "новый мир" за решётку. Если бы на нюрнбергскую скамью подсудимых рядом с главными гитлеровцами, были посажены Сталин, Жуков, Молотов... Они в равной мере заслуживали смертного приговора. Но они оказались в роли победителей и мир на долгие годы раскололся на две враждующие части. И если для Запада Мировые войны давно стали бедой прошлого, то мы её не изжили по сей день.
  
   Много скверных адекдотов можно бы рассказать о Ростове. Например, как горят у нас рукописи. Где-то может быть и не горят. У нас запросто. Был человек Владимир Шапковал. Работал строительным прорабом и писал, писал, надеясь сделаться знаменитым, однако из печатных органов повсюду получая отказы... Несколько рассказов, самобытных, местами гениальных, всё же, когда подули свежие ветры, увидели свет. Потом он перестал показываться на люди. Мы с О. Лукьянченко, в своё время "открывшем" В. Шапковала, пошли навестить его. Оказалось, замечательный человек умер, новые жильцы его квартиры даже не открывают двери. Мы всё-таки достучались до старушек с нижнего этажа и узнали, что Володя, потерявший в девяносто третьем работу, умер от голода и туберкулёза, а племянники- наследники все оставшиеся после него бумаги и вещи выбросили в мусорный бак, квартиру продали, запретив старушкам кому бы то ни было давать свой адрес.
   В Новочеркасске жил журналист Василий Старцев. Умер. Дочь издала его повесть о битве на Орловско-Куской дуге, увиденной её непосредственным участником, солдатом. Написанная недостаточно набитой рукой, но удивительно честная, полная таких подробностей, которые сидя за письменным столом не придумаешь, повесть подействовала на меня ошеломляюще. Сейчас же позвонил Наталье: "Что ещё после него осталось? Дай!" - "Было расследование Новочеркаского восстания 62-го года. Как только папа умер, мама рукопись сожгла." - "Зачем?" - "Не знаю. Наверное боится, что Сталин воскреснет".
   А ещё не прошло и года как самым натуральным образом сгорел во время запоя Анатолий Полищук, талантливый, непризнанный, с ясным умом и здоровым телом не находящий себе применения...
   А вслед за ним отстрелил себе полголовы великий трудяга Владимир Сидоров, в Ростове вполне признанный, однако покончивший с собой всё от той же невыносимости жизни...
   Помню, как долго смеялся, увидев в ящике человечка и титр, извещающий, что это министр культуры Ростовской области. Как, у нас есть министр культуры!? Вот это да!.. Через неделю ещё человечек и титр, что это зам министра культуры. Как, ещё и зам есть!?.. Опять было очень смешно. Потом догадался: ну да, у министра неизбежен и зам, а ещё секретари, и завхозы и всё остальное. Опять смеялся, на этот раз неискренне. И ведь даже это было не всё. Через какое-то время узнал, что область это область, а Ростов это Ростов и есть у него свой департамент культуры. Вот так... И переиздаются под руководством всех этих начальствующих органов всё те же маргинальные Калиткины, Самокрутовы, Блиденки, работает точно по программам безликое ростовское радио и телевидение, большинство газет подхалимские к власти.
   И всё-таки для оптимизма есть основания. Жизнь в новом тысячелетии делается всё лучше. Потому что всё больше открывается возможностей для самодеятельности и действительного соревнования (например новейшего "толстого" " Ковчега" со старым "толстым" "Доном"). Трудами и деньгами подвижников Мацанова, Акопова, Старцевой издаются в Ростове интернет журнал, "толстый" Ковчег, Н.Старцева издаёт книги какие раньше просто не могли появиться в былом Ростиздате. Силы эти не велики если сравнить с силами оффициоза. Но возврата к прошлому никто не хочет и, значит, они будут нарастать.
   Но слишком медленно, слишком неправильно, слишком воняет вокруг.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"