Дышать зеленью. Смотреть в громкие звуки. Слушать неровное (sic!) дыхание. Круг замыкается только в августе. Дышишь громко и звучно. Радостно. Мир совершенен. А язык, увы, нет. Дышать зеленью можно, но на бумаге такая фраза выглядит глупо. Смотреть в тишину - проще простого. Но поди напиши так - и слова разбегутся, покрутив у виска. Можно вслушиваться в чужое дыхание. Его слышно. Значит есть звук. Осязать звук. Когда децибелы щекочут твою кожу. Трогать шёпот. Пробуя ласковый шёпот на ощупь. Ласковый шепот цвета... скажем, сирени. Стало быть, есть и дыхание, и звук, и даже эмоциональная окраска, и - бог мой - даже цвет сирени влюбленно придерживающийся ее аромата (как стеснительный и некрасивый мальчик держится за ручку красавицы-девочки, прячась за ее спиной)! Мир сходит с ума в тот момент, когда на свет рождается "ласковый шепот цвета сирени и ее аромата". Это не трудно представить. Мир с легкостью объединяет то, что человеку до сих пор казалось невозможным. Кинематограф, живопись, литература, музыка - для мира даже не инструменты. А карты, которые он тасует неспешно в своей руке. Он способен выбросить любую их комбинацию в любой данный момент времени. Никаким Эйнштейном не проверена такая относительность. Водопад на месте старой разрушенной мельницы цвета ниспадающей со склонов воды, громко шепчущей (шёпотом, переходящим в гул), запаха свежести - того, который бывает по утрам в деревнях у таких водопадов. Водопад текуч, но в то же время его можно взять ребенком на руки. Новорожденным в ладони. Младенец постоянно будет кричать и просить маму. Это водопад. Представить его уже гораздо сложнее. Но это не значит, что не бывает водопадов цвета звезды, появляющейся ночью на небе вслед за Венерой - 16-ю минутами позже /не пытайтесь найти такую звезду на карте звездного неба, я ее просто выдумал/, только потому, что, ах, вы не можете себе такого представить.
/Август. Все воды небес вдруг рухнули разом на Землю, затопив ее. Красота бьет в нос терпким своим ароматом. Цвета мира, как истлевшая ткань, расползаются на составляющие, на лоскуты, лохмотья, тряпки, в прах. Цвета кипят во время ливней как на картинах импрессионистов. Их сразу много. Переливаются из одного цвета в другой. Радугой, оргазмами, маленькими смертями. Мир - средоточие сотен тысяч малюсеньких точек. Вдыхаешь цвета, и, захлебнувшись от восторга, начинаешь дышать кожей. Цвета разлиты всюду ведрами. Расплескались на холсте, будто кто-то пару раз встряхнул с нечеловеческой силой кистью над ним. А затем поджег его. И жар перекинулся не на бумагу - он захватил цвета. Но не спалил их, а заставил перекипать один в другой. Переливаться. Смешиваться. Саморастворяться в белом, в черном, в абсолютном бесцветье. И разом вспыхивать мириадами точек снова. Август - это парад бестолково и восхитительно беспорядочно плавающих красок на холсте. Холст мигом оживает. Картина шипит, заставляя пластилином плавится формы. Растаскивая их частицы по краям. Кроны деревьев чьим-то волевым решением перекинуты в небо. Зелени же так много, что она совершенно обезумела, очумела от своего бессмысленного великолепия. Она забирается в тебя, в меня, заползает в самые дальние уголки памяти и растворяет даже лед одинокого рассудка.
Воспоминание сродни выхватыванию прожектором или софитом кусочка холста, за давностью лет уже забытого. Холст бесконечен, он продолжается здесь, а прошлое со всеми цветами, тем временем, погружается медленно в скучную темноту. И вот сноп света выстрелом из пушки разбивает стройность любовно выстроенных когда-то кем-то форм. И чем тщательней пытаешься вспомнить и осознать в точности детали, нюансы, графики настроений, тем больше все расплывается, размазывается, растекается. Сноп света плавит прежде архитектурно-совершенные пространственные структуры и завершенные рисунки времени. Красный, фиолетовый цвета, запахи цветущей черемухи, звуки падающего с небольшой высоты водопада - все это мешается в нечленораздельном цвето-аромато-музыкальном гуле. И найти в этом всем что-то осмысленное бывает совершенно невозможно./
- Ее голос был цвета апельсина, но не запаха цитрусовых, а, знаете, такого приторного аромата очень-очень сладких духов, хотя она никогда и не душилась такими духами... Ее голос на ощупь был платиновым. Иногда им можно было даже порезаться. Ее голос был дыханием, вытянутым в прямую линию, в стрелу, острую и чуть-чуть (самую малость) ядовитую.
- Его шепот был подобен шелесту, вызванному человеком, бегущем в лесу во время дождя. По телу его хлещет вода, а сам он, продираясь через кусты, оставляет после себя такой шум, что ополоумевшие от страха зайцы даже не пытаются бежать, а испуганно прижимаются к мокрой траве. Цвет его шепота - темно-бордовый. Запах придуманный. Таких запахов до него не бывало. Он уникален, запах его шепота. Возможно, "странное кофе", сваренное на "странной планете" "странной системы" "странной звезды", появляющейся на нашем небосклоне 16-ю минутами позже Венеры, именно такого аромата. А возможно, и нет. Все возможно. Вариативность этого мира бесконечна. Он совершенен даже в своем хаосе. Он, этот хаос, прекрасен.
Авангардисты и сюрреалисты не были так уж не правы, когда ломали привычные нам представления. Они не выдумывали. Просто пытались столкнуть два почти непересекающихся мира: вне и внутри нас. Связать их, спаять, сделать так, чтобы первый вошел во второй, и второй получил удовольствие. Чтобы второй получал наслаждение от первого с каждым разом все большее. У них, увы, не получилось. Блейк:
If the doors of perception were cleansed every thing would
appear to man as it is: infinite.
For man has closed himself up, till he sees all things thro'
narrow chinks of his cavern.
Мир слишком огромен, чтобы с легкостью влезть в маленького человечка, пусть даже картинками, словами, эпизодами, кадрами, сценами....Его можно пить только глотками. Но даже тогда, случается, пьянеешь - от зелени, шепотов, звезд, аромата выкуренной в полшестого утра сигареты, шороха убитых еще осенью листьев весенним вечером, бархатного голоса, розовых звуков, темно-синих прикосновений. Два-три глотка такого мира по-настоящему - и можно свалиться замертво от переизбытка эмоций. Меня удивляет не то, что некоторые сходят с ума от любви, а то, что сходят с ума только некоторые, всего лишь некоторые, хотя должны-то сходить с ума, в принципе, все! Мир опасен переизбытком прекрасного. Он способен обнажить наши чувства, оголить их как провода. Чтобы внутренний мир наш перемкнуло и взорвало. Чтобы у нас случился мультиоргазм из сотен маленьких смертей. Дыхание мира - сгусток золотой пыли, несущей в каждой своей пылинке чувственную мощь, равную по мощи, если не превосходящую ее, радиоактивной пыли. И настолько же скрытую до поры-до времени. Дыхание мира - порнография красоты. Когда она бесстыдно заголяется, приподнимая свое платье дюйм за дюймом. И нагло улыбается, заставляя твое сердце биться асинхронно. Оно пьянит, дыхание мира. Особенно в августе. Бойтесь августов. И звезд, появляющихся на небосклоне 16-ю минутами позже Венеры. Они теперь существуют, эти звезды. Сверхновые. Раз я придумал и создал их, значит они теперь зажигаются. Ничего не поделаешь. Кому-нибудь они, да пригодятся. :)