Сразу скажу, что от некоторых эпизодов фильма, так похожего по своему настроению на хуциевские ленты, в прямом и переносном смысле кружилась голова. Как известно, фильм рассказывает о пожилой жительнице провинции, когда-то давно до войны, жившей в Москве, а во время войны истреблявшей нацистов в воздухе. Эта женщина не может отчего-то совсем-совсем находить общий язык со своей дочерью, со своим другом, со своими подопечными-учениками (она директор училища). Она гордая сильная властная женщина. Можно сказать, бывшая Валькирия, а, как известно, Валькирии бывшими не бывают. Всю ленту бродит этот человек по улицам городка, встречается с людьми, изображает веселость и легкость характера, пряча порой стальные нотки в собственном голосе, но ты сразу видишь в этом человеке надлом. Тот самый обычный человеческий, слишком человеческий надлом, который человек носит в сердце и памяти своих как тяжкий груз, изо дня в день, всегда с собой, и надломом этим не с кем поделиться - да потому, собственно, он и надлом. Все пути-дорожки ее прогулок возвращаются на аэродром, к самолетам, пилотам, хотя она давно не летает. Мысленно - она все еще в небесах, а небеса, они такие, от них не хочется уходить, к ним всегда хочется возвращаться. Только во второй части фильма режиссер как будто объясняет причину надлома, говорит "потому" на вопрос "почему она, черт ее побери, несчастна?" И Шепитько делает это очень неожиданно. Она проводит героиню свою по улицам городка в очередной раз, и внезапно вышибает землю из-под зрительских ног обычными в кинематографе флэшбеками, но флэшбеками, которые действуют совершенно как пощечины, когда заканчиваются стоп-кадрами. И героиня нет, она не плачет, но вдруг понимаешь, какая пропасть между ней и героиней, скажем, "Служебного романа", с которой первое время хотелось ее сравнивать. У героини "Крыльев" больше нет крыльев, но зато они были! И чувства человека, оставившего где-то далеко в прошлом что-то очень важное, главное, святое и единственное, похожи на чувства ангела, отрезавшего себе крылья, ножницами, по живому, без наркоза. Ангела, отрезавшего себе будущее, из верности прошлому. Этот человек подобен адепту религии одного племени "Бестиария" Борхеса, покланявшегося Прошлому. Человек этот, идущий в будущее спиной вперед, смотря назад, выискивает на горизонте какие-то всполохи, зарево того нежного пожара чувств, которые с каждым шагом в будущее, все менее заметны. Прошлое для героини "Крыльев" - черная дыра, магически притягивающая все ее мысли и чувства, точка в пространстве-времени, на которую она смотрит, куда бы ни шла. И она знает, что единственная возможность достучаться до этого прошлого - это достучаться до небес. В прямом, в ее случае, смысле.
Превосходное кино, полное замечательных кинематографических эпизодов-виньеток, запоминающихся персонажей, обаятельных и простых, впечатывающихся в зрительскую память намертво. Имеет ли смысл смотреть? Обязательно. И не потому обязательно, потому что это Великое Кино, а потому, что это очень красивое и доброе маленькое кино. Ничего не объясняющее и ничего не доказывающее. Оставляющее своим финалом зрителя в воздушной пустоте на высоте 1500-2000 метров над уровнем моря в прострации, мол, думайте сами, к чему все это было. "Крылья" - фильм, который стоит посмотреть хотя бы ради единственного минутного эпизода падения одного самолета и кружения над ним другого - эпизода, до боли напоминающего нарезающего виражи кричащего лебедя над телом подбитой подруги. Самолет летит, кружится, вверх-вниз, словно раздумывая, не упасть ли следом, и камера следит за его полетом в отрешенном от этой прекрасной и страшной картины оцепении.