Сейчас я буду захлебываться от восторга, но сразу предупреждаю: фильм не шедевр. Во-первых, постараемся подобрать все, какие только возможно, эпитеты и метафоры для его описания. Легкий. Парящий как Моцарт. Изящный. Фривольный. Фортепьянная россыпь девичьих улыбок. Радостный. Смеющийся. Элегантный. Печальный. Тихий. Говорливый. Простой. Дурашливый. Французский. Невинный. Бессмысленно-прекрасный как развевающаяся занавеска в летнем автобусе, увозящим тебя прочь от городских тревог. Кино дарит примерно такое же количество радости, которое эквивалентно маленькому быстро испаряющемуся счастью от (представим себе) сценки, когда для тебя самая прекрасная на свете незнакомая пианистка улыбаясь сыграет волнительный игривый этюд на (говорить сентиментальные пошлости, так напропалую) террасе августовским вечером, а потом встанет, поцелует тебя и смеясь убежит, громко стуча каблучками, на второй этаж знакомого с детства домика.
Во-вторых, внимательно прочитаем тэги imdb: Rubbing Crotch With Hand, Lesbianism, Masturbation, Female Masturbation In Public, Nude Bathing, Mother Daughter Relationship, Undressing, Fingering, Child Nudity... Казалось бы, кино старенького эротомана, да. Или скорбного Бергмана. А теперь смахнем эти похотливые фарфоровые чашечки рукой к черту. Потому что кино совершенно невинно. И все эти французские поцелуи двоюродных сестер, прикосновение к девичьей груди старческого бабушкиного лица, прилюдные ласки за обеденным столом - все это точно легкая аберрация сна внутри сна. Притом сна детского, какой-нибудь чопорной девочки викторианской эпохи, вроде кэролловской Алисы или той, которую любил изображать на своих картинах с кошечками старый развратник Бальтус. Воображаемое (или выдуманное прямо сейчас и рассказанное подружке) эротическое приключение, в котором ничего эротического на самом деле нет, а есть едва предощущаемое неудобство, электрическое покалывание в теле, когда кажется, что с твоей кожи сдернули еще кожу, и ты теперь неприлично обнажена - тебя все видят! Но достаточно только намека в собственных размышлениях, как ребенок смущенно отшатнется от манящей его пропасти наслаждений. Вот "Путешествие" это такой взлет кривой, едва-едва по касательной щекочущей нервы и проводящей пальчиками по чувствительным на теле местам, который ничем не заканчивается, потому что максимума нет. Нет разрядки. Если хотите, нет чистого естественного оргазма, но есть облака удовольствия, абсолютно эстетического порядка, которые накатывают на тебя одно за другим, ни на минуту не оставляя в покое. Это для героинь - двух немолодых подруг, решивших развеяться и отправившихся в маленькую турпоездку по растиражированной уже в фильмах на открытки Франции - это для них путешествие спокойное, а для зрителя этот эмоционально-ментальный поток нереализованных потаенных скрытых/открытых явленных и непризнаваемых желаний женщин, он периодически приподнимает над землей и швыряет на самое дно небес.
Боюсь, для меня этого оказалось достаточно, чтобы впечатлиться. Потому что какой-то внятной истории у фильма нет. Он содержателен как моцартовская фантазия, как прелюдия к оперетке, как часть скрипичной сонаты. Это сгусток света, радости, лета, постреливающего эротизма, хулиганских выходок и смущенных переглядываний. Такими бывают детские воспоминания о своих первых эротических впечатлениях: всегда подкрашены, много мелодичнее истинного прошлого, и всегда элегантны. Наверное, не каждому понравиться наслаждаться полуторачасовыми женскими разговорчиками, балансированием на грани, от которого кружится голова, и расстраивается на несколько часов вестибулярный аппарат: вот-вот, кажется, и оно случиться, и грязные сцены развернуться перед тобой. Но щелк, и перед тобой другая фотокарточка, а той словно и не было, и нет даже эротики, и даже намека на нее. Фильм порой ежесекундно сводит с ума, и тогда представляется, что эротичнее фильма ты в жизни своей не видел. И вот уже снова смущение на лицах героинь, а глазки режиссера бегают, словно у нашкодившего ребенка, спрятавшего осколки разбитой вазы под столом. И вместо разворота в мужском журнале - старенькая выцветшая фотография обеда добропорядочной семьи.
Это песни невинности, не опыта. Музыка, не фильм, о том, как оно прекрасно быть свободными и невинными, развратными, но спокойными. Без страха и ужаса смотрящим в глаза такого же как ты дитя, и воспринимающим неприличные детские шалости так, как их могут воспринимать только дети - как запретные игры. Которые не грех и выдумать ради красного словца, и даже в выдумке они будут ангельски-невинными, но все равно смущать сердца закосневших "взрослых людей". На пару дней героини превращаются в девочек, возвращаются в собственные спрятанные глубоко-глубоко ото всех воспоминания, и притворяются, что способны на все. Так притворяется, верно, ненастоящая нимфетка, пытающаяся к ужасу строгих родителей сыграть на торжественном семейном приеме созревшую для сексуальных прелюдий молодую особу. И вот "милое" - самое точное слово, которое подходит к девиллевским, нанизанным друг на друга, сценкам-мелодиям. Как только в реальности ты выключаешься из происходящего и перестаешь судить давно испорченными и рваными формулами этот прекрасный человеческий мир скрытой, подавленной зачастую, страсти, все это сразу кажется таким... милым. Причем сказано слово "милым" должно с печальным выражением на улыбающемся лице. Примерно те же чувства, скажем, вызывает первая часть набоковской "Ады", где улыбаешься и качаешь головой проделкам маленьких героев. Свобода без греха. Такое теплое дыхание свежего вечернего ветерка в размеренный разлинованный мир правил приличий, от которого последний рассыпается без следа. "Неприличная тайна" девочки, рассказанная тебе шепотом на ушко в детском саду, пока все дети спят. В тайне, разумеется, нет ничего неприличного, но у вас у обоих сильно бьются сердца, и, как бы написали литераторы, рдеют щеки. От чувства, что вы оба прикоснулись к чему-то такому стыдному, запретному, страшному, неправильному, и это "что-то" отчего-то вызвало в вас бурю щенячего восторга - у нее потому, что она поделилась тайной, у тебя потому, что с тобой ею поделились.
Не будучи шедевром, это фактически первый фильм за многие месяцы, подаривший мне то маленькое чувство быстро испаряющегося, а потому вдовойне приятного, счастья. Нет, были шикарные фильмы, фильмы, вызвавшие у меня чувства эстетического восторга, были истинные шедевры, но, Господи, это же грустно, что ни одно из них не смогло выбить из моего даже очень чувствительного сердца ни искры "эстетического счастья", чтобы встать после фильма и пробормотать, стыдясь себя полуторачасовой давности, как же все-таки безумно прекрасен мир.