- Набирается семнадцатая рота! - приземистый майор ткнулся подслеповатым взглядом в список личного состава.
- Абросимов,... Авдюков,... Агапов..., - голос, однако, хорошо поставленный командирский голос, далеко разносился по широкому плацу.
- Бегом! Бегом! Чего ноги волочите, как беременные тараканы.
Подхватив пожитки, мы выбегали на плац.
- В колонну по шесть становись! - верещал начальник областного призывного пункта.
Что делать - строимся в колонну. Наша задача - подчиняться, а уж кому командовать всегда найдутся. Вон от дверей штаба в нашу сторону направили стопы трое военных в морской форме, с чёрными погонами в зелёной окантовке - старший лейтенант, мичман и старшина первой, кажется, статьи.
Майор закончил орать по списку, осмотрел критически нестройную колонну из девяти десятков новобранцев.
- Равняйсь! Смирно!
Махнул рукой подходящему старлею:
- Забирай.
Они обменялись рукопожатием.
Мичман с высоты двухметрового роста орлиным взором окинул наши ряды.
- Подравнялись. Чемоданчики в руки, мешочки на пле-ЧО! Прямо ша-ГОМ марш!
Вот это голос! И выправка у него военная - старлей-то с брюшком. А старшина - меланхолик какой-то.
Мы тронулись, пытаясь шагать в ногу. За спинами родился шум и выплеснулся в свисты, крики, улюлюканье:
- Шнурки!
Во как! Быстро! Пять минут назад плечом к плечу стояли, а теперь....
Но и наши острословы не остались в долгу:
- Сапоги! Шурупы! Салажня!
Сапоги - понятно. Шурупы - это от пилоток. Салаги? Салаги они и есть.
В электричке, пока добирались с Челябинск-Южного до Челябинск-Главного, познакомились с "покупателями". Старлей Ежов, он же замполит одиннадцатой роты, объяснил, что предстоит нам службу начать в Отдельном Учебном Отряде Морских Специалистов пограничных войск Комитета Государственной Безопасности при Совете министров СССР. Как записано, так и прозвучало. Что отбирали нас по особым критериям и очень тщательно. Во-первых, интеллект - выше среднего. Одиннадцатая рота, хоть и принадлежит к электромеханической школе, которая готовит мотористов на корабли и электриков, но имеет свою специфику. Кроме пограничной и морской подготовки, дизелей и генераторов, должны мы освоить, знать и применять лоцию, ППСС (правила предупреждения столкновения судов), кораблевождение и много других преинтереснейших наук (например, флажный семафор и азбуку Морзе). Корочки, которые вручают по окончании ОУОМСа, дают нам право обслуживать не только дизеля до 1000 лошадиных сил на всех судах (даже океанских), но и управлять любым транспортным (водным, разумеется) средством на реках и акваториях портов. Буксиром, например.
Во-вторых, с патриотизмом, нравственностью и законом у нас должно быть всё в ажуре. То есть - не судился, не привлекался, не приводился. В связях, нас порочащих, не замечались.
В-третьих, к здоровьишку претензий нет. Всё тяготы и лишения - без ропота и себе не в ущерб. Не только уметь плавать и воды не бояться, но и качку терпеть, аппетита не теряя, голодать, если потребуется (как Зиганшин - помните?). Ну и врагу спуска не давать - чтить и преумножать славу наших доблестных предков. Чёрной и полосатой смертью называли моряков фашисты. Не зря, должно быть.
Короче, старлей с нами, а я с Вами провёл политбеседу. Не знаю, как у Вас - наши носы поползли вверх. Ещё бы - элитные войска, надёжа и опора всего могучего Советского Союза. Мы так всё поняли и загордились ужасно. С тем приехали на вокзал, с тем и стояли строем на перроне, желая соответствовать. Ежов и мичман Титов куда-то пропали. В сторонке курил старшина Пестов. Его меланхолия объяснялась легко и просто - Приказ министра обороны нас призвавший, его демобилизовал. Он уже трижды за последние два года побывал дома, приезжая за новобранцами. И теперь его дембельский чемоданчик под отчим кровом в Верхнем Уфалее (город такой в Челябинской области). Осталось - нас сопроводить в Анапу и в штаб за документами. Он теперь в мыслях - гражданский человек, дни считает. Ну а нам - годы и месяцы. Курили в рукав, стояли в строю, хотя, растворись по перрону - Пестов и бровью бы не повёл.
Какой-то бич вокзальный подваливает. Я - крайний, меня и теребит за рукав.
- Слышь, браток, махнём куртками? Вас всё равно в части переоденут, а гражданку в топку.
На мне была штормовка, видавшая виды - не знаю, чем прельстила.
- Отвали, - говорю. - Буду я твоих вшей таскать.
У меня над ухом за спиной:
- Я отца зарубил! Щас будет тебе куртка!
Бас что надо! Бомжара в бега ударился. Я оглянулся. Парень выше, шире, здоровее, и ряха такая, знаете, что-то среднее между тупой и хитрой. Встречал таких - трудно понять: то ли шутит, то ли всерьёз говорит. Ка-ак навернёт - лучше не рисковать. Хотя, любопытно - про отца это он всерьёз? Больно странная прибаутка. Мой зять ругается так:
- Сволгибрёвна!
Белиберда, вроде, а получается - с Волги брёвна - ничего матершинного.
Чистяков у парня фамилия, и призывался он из Златоуста. Попали с ним в один плацкарт, или как это правильно называется - отсек, секция в общем вагоне, короче - кубрик. Они сбоку с одним призывником, по фамилии Дмитриев, пристроились. Этот - педик недоученный, в смысле, из пединститута призвался, Челябинского государственного. То ли у них кафедры военной нет, то ли второгодник, как я. Шибко он был похож на моего деда Апалькова Егора Ивановича. Нет, вообще на деда - сутуловатый, с неспортивной фигурой, шаркающей походкой, дребезжащим голосом, и нудный, по стариковски. Как такого в спецвойска? Должно быть, интеллекта выше крыши.
Я спросил:
- Откуда родом?
- Из города Гурьева, - отвечает.
- Если город, значит Гурьевск.
Зачем сказал - сам не знаю. А он начал ворчать и ворчал о моих географических познаниях ещё долго, пока не набил рот жратвой. Поделив с Чистяковым полки, скоренько разложили нижнюю на два сидения и столик, выпотрошили рюкзаки и принялись чавкать.
Мне досталась средняя полка. Разложил постельные принадлежности, сунул под подушку спортивную сумку, в которой кроме туалетных принадлежностей и тёплых носков, были спички и сигареты.
По вагону прошёлся Титов.
- Сейчас уже поздно. Подкрепляйтесь своим. С завтрашнего дня встанете на довольствие Министра Обороны, и питаться будите в ресторане.
Мне подкрепляться - разве что сигаретами. Скинул обувь и полез на свою полку дожидаться того часа, когда распахнёт двери вагон-ресторан и изящная официантка....
Снизу запахло копчёным и жареным. Представить изящность женской фигурки не дала чья-то лапа. Бесцеремонно постучала по краю полки, а её хозяин (Вовка Постовалов) возвестил:
- Вставай, братан, рубать будем.
Глянул на столик внизу. Всё, что там было выставлено, мне, конечно, понравилось, а запах просто с ума сводил, но....
- Всё, что могу добавить к сервировке, это сигареты.
- Добавляй! - махнул рукой Захар (Сашка Захаров), единственный курящий в этой компании.
Я спустился вниз и наелся до отвала, как давно не трапезничал в беспокойной (если не сказать, бесприютной) своей студенческой жизни. Потом мы с Захаром покурили в тамбуре, и все дружно присели на спину - завязывать жирок. Жить, как говорится, хорошо. Но....
С соседней средней полки подал голос Постовалов, а для убедительности ещё постучал кулаком по моей:
- Э-эй! Не спать. С тебя история. Зря, что ль кормили? Расскажи что-нибудь.
Это случилось примерно год назад. Ехал с картошки - документов полные карманы (от паспорта до зачётки), а денег - ни копья. Контроль. Подловили, высадили. На вокзале в линейном посту протокол оформили. Главное - не соврёшь: документы на руках.
- И что теперь делать? - спрашиваю.
Лейтенантик мильтонский:
- Ждёшь следующую секцию, садишься с протоколом. А потом оплатишь штраф и проезд. Не оплатишь - в институт сообщим. Ясно?
Куда ясней. Сижу на лавочке у вокзала, жду электричку. Подходит паренёк. Не помню: я ли у него стрельнул сигаретку, он ли у меня. Разговорились. Он, оказывается, только-только демобилизовался. Девчонка любимая его ждала, два года письма слала, а под приказ замуж засуетилась. Вот на свадьбу он и прикатил в Еманжелинку. Сам-то троицкий. Да только никому не стал он здесь нужен - вытолкали за порог. Выслушал я его, посочувствовал, на том и расстались. Час сижу, другой проходит. Электричку для меня объявили. Тут и дембель троицкий появился. Несётся на всех парах. А за ним - мама дорогая! - толпа пьяных мужиков. Должно быть, любовью раненое сердце вновь на свадьбу его затащило, ну а там, понятно, все уже разогрелись до кондиции.
Срубили его в шагах двух от меня. Он ручонку тянет:
- Помоги, друг.
Какой, помоги! Свои бы проблемы решить - вон электричка подошла. Но меня никто не спрашивал - на чьей ты, парень, стороне. Засвистели, замелькали кулаки - бац! бац! Я и окривел сразу на один глаз. Но другим-то вижу. Нет, сам себе говорю, не для того меня с электрички ссадили, чтобы пьяные мужики в Еманжелинке на вокзале до смерти забили. Сумкой прикрываюсь, одному как засадил в дыхалку ногой. Смотрю - крючится у лавочки. Другой вообще - кульбит через неё и застрял в кустах надолго. А мне же домой надо. Рванул к электричке. Только сглупил малость: мне бы через пути и прямо к дверям открытым, а я по дорожке.... Ну и выскочил на середину вагона. А там, сами понимаете, ни дверей, ни дверцы. Пока размышлял: направо иль налево, меня настигли, и снова - бац! бац! Ажна искры из глаз. Вот сволочи, другой бы раз поучил вежливости, а сейчас, простите, тороплюсь - вот-вот электричка уйдёт. Рванулся в одну сторону - не пробиться, в другую - та же картина, Репина. Приплыли, называется. Но в жизни всегда есть место случаю. Случилось - курили в тамбуре парни, видят - потасовка. Выскочили - бац! бац! - лежат орёлики. И на свадьбу свою не торопятся. Меня в вагон затащили, а я уж ничего не вижу. Вот такие дела.
Постовальчик очень мускулистые руки за голову закинул:
- А я всё думаю: узнаешь ты меня или нет.
- Признаюсь, память на лица плохая, - говорю. - Уж сам расколись: со свадьбы ты или с электрички.
- Я тебе намекну, а ты постарайся догадаться - сеструхин платочек увёз тогда.
- Помню, обтирали мне личико разбитое две девицы. Тогда, значит....
Я протянул Постовалу руку:
- Спасибо, друг.
- Брат, - поправил он.
- Твой должник.
- Сочтёмся.
После продолжительного молчания Постовалов окликнул ребят напротив:
- Эй, вы там - расскажите что-нибудь?
Дмитриев пробурчал что-то по-стариковски. А Чистяков рявкнул:
- Я отца зарубил!
- Понятно.
Я свесил голову вниз к Женьке Талипову:
- Ты боксёр?
Тот потрогал сломанный и приплюснутый нос.
- Нет, это копытом. Лошадка подо мной на льду поскользнулась - два перелома от ступни до колена. А как поднялась - ещё копытом в лицо. Вот я полз домой и думал - замёрзну.
В трёх словах - а какая жуткая история. Я представил - бр-р-р! - упаси Бог.
Постовальчик свесил голову к Захарову:
- Санька, расскажи ты историю.
- А про что рассказать?
- Про баб, конечно - ты у нас мастер по этой линии.
Захар без бахвальства:
- Дак у меня и опыт большой. Я ведь с детства начал.
- Как ты их обалтываешь?
- Легко. Я ведь упрямый: пристану - хрен кто отвяжется. Этим летом девчата на току работали - зерно лопатили. Я в обед приехал, Танюху там одну в склад заманил, на пустые мешки завалил.
- Дай, - говорю.
Она:
- Нет.
- Дай.
- Нет.
- Ну, как хочешь, - говорю. - Только знай, я упорный: могу лежать на тебе весь обед. Да хоть до самого вечера.
- Ну и как?
- Дала - куда ей деваться. Я ж говорю - упорный, никто не устоит.
Не любил пошлых разговоров. Но Захар так безыскусно и в то же время юморно рассказал о своей победе, что я посмеялся вместе со всеми. Да и Танюхе упомянутой может и не совсем плохо было. Иначе б парился Захар на нарах, а не ехал в поезде служить в элитных войсках.
Ребята мне понравились - и не за копчёное сало, гусят-поросят. Своей непосредственностью. Все они были родом из Уйского района, но разных деревень - Ларино, Верхнее и Нижнее Усцелёмово. Окончили СПТУ, Вовка и Женька механизаторами, а Захар водителем грузовика. Хотелось ему служить за баранкой, а не на катере. Да и механизаторы - готовые танкисты. Но военкому видней - где кому. Ну и едем - чего тут обижаться? И на кого?
На следующий день мичман Титов навёл в вагоне флотский порядок. Всю обувь спрятали в ящики под нижние полки. Ходили в носках. Кому нужно покурить или в туалет - в тамбуре стояли три пары ботинок самого большого размера. С расчётом - один в туалет, двое курят.
Титов курильщикам:
- Надо беречь своё здоровье: оно теперь принадлежит Родине.
За порядком следили дневальные. Трижды в день после еды (питались мы в вагоне-ресторане) загоняли они всех на полки и мыли "палубу". А попросту - влажной тряпкой протирали пол вагона. Ночью тоже мыли - один раз после отбоя.
Вы не представляете, как хорошо думается под стук колёс! О чём? Да о чём угодно. Вот, например, похоже наше противостояние с НАТОй на борьбу древней Спарты с Афинами? Спартанцы - символ мужества, чести, доблести воинской. Полное презрение к роскоши, разврату, неги и лености. И наоборот - уважение к женщине, простой суровой жизни, заполненной упорными занятиями, и, как результат, победы во всех сражениях. Они даже говорили лаконично, то есть кратко, метко и по делу. А американцы, то есть афиняне - это бесконечная погоня за богатством. Когда оно есть - жратва от брюха, порочные женщины, от которых детей-то заводить стыдно и опасно. Хвастовство сплошное. И, конечно, за меч браться не хочется. Зачем? Пусть наёмники упираются. Вот у нас - армия народная, служба - долг Родине, а америкосы - только за деньги. Думаю, мы им накостыляем. Хотя, войны, конечно, не хочется. Мы их должны победить в мирном соревновании. На экономическом поприще. Что для этого у нас есть? Конечно, колоссальные богатства огромной страны. И народ, закаленный суровой жизнью. Дружный. Работящий. Есть, конечно, исключения. Чебуреков взять - вечно они толкутся на базарах. За копейку готовы удавиться. И сталь варить, конечно, не умеют. И не хотят. И станки делать. И землю пахать. Что с ними делать? Государство, конечно, воспитывает молодёжь - партия, комсомол, пионерия. Но если отец на базаре - кем сынок вырастет? Да торгашом и вырастет, что ему не внушай. Что же делать? Есть над чем задуматься.
Вот Афины. Им не надо было думать: кем стать и как жить. Вся Греция через их порт товары тащила - вот и не зевай, набивай мощну торговлей. А Спарта? Такой она стала и прославилась в веках благодаря одному человеку - Ликургу. Пришёл он, посмотрел на людей и сказал: надо жить так и не иначе. Всем понравились его законы - и возник город Спарта, и стал таким, каким мы его теперь знаем. Вот бы мне стать советским Ликургом - написать законы, убедить всех, что именно так, и только так, жить надо. Законы у нас Партия издаёт, Верховный Совет и Правительство. Мне туда - только в мечтах. Но ведь можно затеять преобразования, скажем, в одном отдельном коллективе. Как пример для подражания. Как ядро для кристаллизации. Мои новые друзья - механизаторы, парни - вполне сметливые, подвижные - в смысле, к новому. Подбить их, да и других желающих после дембеля поехать, ну, скажем, в Казахстан, на целину. Организовать там, на пустом месте, в дикой степи колхоз, коммуну да как угодно назови - коллектив, который будет жить, и трудиться по правилам самими установленными. Упорный труд, занятия спортом, художественной самодеятельностью, и основа основ - флотский порядок и чекистская самодисциплина. Утопия, скажите? Но почему? Мне идея нравится. Почему она не должна понравиться названному брату Постовалову, Женьке Талипову, Захарику? Как её осуществить? Мне не представляется сложным. Под дембель списаться с "Комсомольской правдой". Там инициативу наверняка поддержат, по своим каналам пробьют нам землицу, где будем жить и экспериментировать. Кинут клич девчатам по всей стране - мол, молодые, холостые, храбрые моряки едут осваивать целину - поддержите своим участием и любовью. А почему целину? Потому что Талипов с Постоваловым - механизаторы? Да они работали-то на тракторах максимум один год. А за три года службы станут настоящими морскими волками. К чёрту пыльные степи! Даёшь остров Врангеля! Или Юденича. Или Колчака. Любой необитаемый. Мы его быстренько освоим. Монахи же справляются на своих Соловках. Ага, монахи. У них основной движитель по жизни - вера. И у нас тоже! У них - в загробную жизнь. У нас - в коммунистическое будущее. В принципе, конечно, всё сходится - труд, спорт, культурная жизнь - всё можно внедрить железным флотским порядком. Как быть с женщинами - вот вопрос! Нет, конечно, трудиться и спортом заниматься девчонки тоже умеют, а петь и плясать гораздо лучше нашего. Но с любовью как быть, с интимными отношениями? Со сколькими девчонками я не встречался - со всеми расстался. Еду на службу, а переписываться не с кем. Кому-то я не понравился, кто-то мне. Гармония у нас была только с Таней из Нагорного. Но ведь мы тогда ещё детьми были. Об интимных отношениях даже не помышляли. Да и - приходит теперь понимание - не любила она меня. Так, играла спектакль. Смена в лагере закончилась, и Таня всё забыла. Рыжен рассказывал: где-то с нею познакомился и поехал в Нагорный. Накостыляли ему там. Впрочем, ему не привыкать. Поехал я - мне б накостыляли. Так что не судьба.
Да-а, женский вопрос может поставить крест на нашей колонии. Этого люблю, с этим не хочу. И наоборот. Захар - надо не забывать - упрямый мужик, на всех полежит, но своего добьётся. Что ж тогда делать? Полная свобода половых отношений? Никаких браков. Трудимся вместе, живём вместе, спим вместе. А что из этого получится - воспитываем вместе. Братья и сёстры в вере в светлое будущее. С одной стороны, оно конечно не плохо - никаких преград. Понравилась девчонка - ты ей: пойдём, мол, в спальню. Она: извини, сегодня не успею - вон какая очередь. Иди, записывайся. Во, до чего додумался! Коммуна с антикоммунистической моралью.
Блин, да как же преобразовывать общество и строить светлое будущее всего человечества? Как решить проблему основного природного инстинкта? Ввести всеобщую кастрацию? Ну, тогда человечество вымрет. Если не всё, то социалистический лагерь точно. Не хотелось бы империалистам уступать Землю без боя и по глупости.
Что придумать можно? Не получается из меня Ликурга. Хотя нет, почему же. Плоды его законотворчества аукнулись Древней Греции только поколения спустя. Я вот тоже знаю, что основа основ построение коммунизма - это воспитание нового человека. А это нелегко и разом не даётся. Вот если отец мой во всех отношениях есть порядочный человек, то и я себя таким мню, и хоть сейчас готов жить при коммунизме. А вот если Захар упрямством добивается от девушек самого для них дорого, то каким же вырастит его сын? И гадать не приходится: яблоко от яблони....
В голове моей роились такие мысли, а за окном мелькали унылые осенние казахские степи. И незнакомые плоские лица, и верблюды, и сайгаки....
Проехали Гурьевск. Нет, прав Дмитриев - Гурьев. Это я, глянув в окно на вокзальное строение, прочитал нарочито громко:
- Гурьевск.
Дмитриева с седалища аж подбросило. Ну и трелей стариковских до отбоя. Педик он и есть педик - на всю жизнь однажды заученные догмы, ни на грош юмора. Как такому ребятишек доверять?
В Астрахань заглянули. Поезд, конечно. А мы только в окно что узрели - и все впечатления от столицы прежнего ханства, которую Иван Грозный к Российскому царству присоединил.
- Слышь, - говорю Чистякову - Между прочим, двух сынов мужик укокошил и пару-тройку жён.
Он понял, но от полемики уклонился:
- Я отца зарубил.
Гудермес. Здесь пришлось расстаться с поездом и его вагоном, нас приютившим. На вокзале картина во всю стену - кадр из кинофильма "Кубанские казаки". Она, красивая, в тачанке. Он, чубатый, на коне.
- О-пана! - озвучил кто-то прихлынувшие чувства. - Говорят Чечня, а мотивы сплошь родные.
- Да все чеченцы сейчас в Казахстане парятся. Их ещё в войну Сталин в порочных связях с Гитлером уличил.
Но оказалось, не все чеченцы в казахских банях.
Нужный нам поезд предстояло ждать долго, и командиры провели разведку на счёт "порубать". Сначала вся толпа ушла в городскую столовую, а наш "кубрик" в известном Вам составе остался на вокзале сторожить пожитки. Потом пошли мы с Ежовым во главе. Шли, правда, не строем - просто окружили его и слушали: замполиты, известно, болтать умеют.
Мы с Постовальчиком как-то быстро отмахали ложками, вышли на улицу, ждём остальных, спичками зубы ковыряем. Вот они, те, кого за симпатии к немецко-фашистским оккупантам Генералиссимус послал целину поднимать. Подваливают. Где на словах, где жестами объясняют: что нам следует не жлобиться, а поделиться деньгами, которых у нас полные карманы, с этими бравыми ребятами, горными орлами, потому что они в городе самые лихие. Может, не дословно я тут привёл их речь, но, в принципе всё понятно. В любом населённом пункте - возьми Челябинск, Троицк или будь то наша задрипаная Увелка - имеются вот такие уркаганы, которые считают верхом гостеприимства отобрать у приезжих часть их денег. Заметьте - именно, часть, потому что они не бандиты и не воры, а очень даже гостеприимный народ, но обычай требует.... Я, понятно.... Да, причём тут я - любой молодой человек бывал в подобной ситуации. Не поверю, если кто скажет - нет. Выбор тут вобщем-то невелик: или отдай, или дерись. Можно, конечно, попытаться убежать, но, уверяю Вас - это бесполезно. Такие орёлики прежде, чем подойти сначала отрежут все пути отступления. Самое гадкое - когда паренёк денег не отдаёт, бежать не пытается, постоять за себя тоже. Стоит с пунцовой рожей, а пронырливые руки выворачивают его карманы.
Выбора у нас с Постовальчиком не было. Я это чувствовал и, даже не видя лица, знал его решение - надо бить. Я стоял ближе - мне и бить первому в эту чебурецкую харю. Можно было, конечно, вступить в переговоры, оттянуть время, дождаться ребят и офицера. Но я видел их рожи, готовые встретить дружным издевательским хохотом любое произнесённое мной слово. Они просто зачарованно смотрели мне в рот, словно ждали команды: всем ржать! И совсем не обращали внимания на руки. А зря! Ладони сжались в кулаки, напряглись. Я уже сделал выбор: правой этому, левой тому....
- Я отца зарубил! - то ли вовремя, то ли некстати рявкнул за спиной Чистяков.
Чеченцев, как ветром сдуло. Бегать они мастаки. Впрочем, не успели скрыться за углом, как оттуда - мама дорогая! - десятка два парней. Все на одно лицо - чебурек к чебуреку.
Но и к нам подоспело подкрепление: Ежов набил-таки бездомный трюм свой и выкатился из столовой. Прикрыл нас от надвигающейся толпы грудью и животом.
- Вам чего, ребятки? А впрочем, кстати, берите мяч, приходите на вокзал - сыграем в футбол.
Ему не ответили. Да он и не ждал - развернул нас в сторону вокзала и потопал в арьергарде.
Чудные дела творит форма - любая: военная, милицейская - с чеченской молодёжью. Будто гипнотизирует. Откуда это у них? Должно быть, от предков, со времён генералиссимуса Джугашвили. Погоны старшего лейтенанта морских частей пограничных войск остановили мчавшуюся на нас орду северокавказских аборигенов. В отдалённости они всё же плелись за нами, не делая больше попыток вступить в контакт. Озираться на них не позволяло самолюбие. Но всё же, раз-другой, прикуривая, я бросил взгляд в ту сторону. Число их росло от квартала к кварталу. В руках появились, нет, не футбольные мячи - колья, велосипедные цепи. Может быть, футбольные фанаты - команда следом притащится?
Увидев в окно нас и наш "хвост", на привокзальную площадь мигом высыпали челябинские призывники. Но точку "дружбе народов" поставил мичман Титов - высокий, красивый, в сияющем регалиями кителе. Он вышел вперёд и рявкнул:
- В чём дело, мать вашу...?!
Я уже говорил: чеченцы бегать умели, и даже спиной вперёд. Что тут же и продемонстрировали. Короче, шарахнулись они от мичмана Титова, давя своих. Совсем не разбежались - до темноты маячили в конце квартала. А потом пришёл поезд - прощай Гудермес!
В Грозном пришёл приказ - ополовиниться. Ну, в смысле, не нас пополам, а полвагона следует освободить для других призывников.
- Дикая дивизия! - прошмыгнула проводница.
Титов прошёлся по вагону, отмеряя половину. Пришлась как раз на наш кубрик.
- Не занимать! - приказал мичман. - Поставим заслон.
Мимо потянулись ребята с постелями, пожитками. Устраивались подвое на нижних полках, подвое на средних. На полу, постелив матрас, ложились тоже парой. До того успели поужинать, и мичман потребовал:
- Отбой!
Нам тоже приказал:
- Нижние полки в наряд, средние отдыхают.
Дмитриев, Захаров, Талипов во главе с самим Титовым сели друг напротив друга, коленями заградив проход.
В оставленную нами половину вагона со свистами и гиканьем ворвались новые постояльцы. Они долго и шумно устраивались. Потом сели трапезничать. Потом принялись петь свои горские песни и плясать горские пляски. Песни я мог услышать - грохот двигающегося состава тому не помеха. А про пляски, скажите, загнул Антоха. Лежа на средней полке головой к окну - как мог видеть? Я и не видел - домыслил логически. Вот если один человек насвистывает и ритмично шлёпает в ладоши, чем занят другой? Не догадываетесь? Ну, подумайте, подумайте.... А я всхрапну. Благо - один на полке. Другим теперь труднее.
Подняли нас в полночь. Смена караула. Старшина с Чистяковым первым, мы с Постовальчиком вторым эшелоном сцепили колени на проходе, готовые отразить атаку дикой дивизии. Впрочем, как только мичман ушёл, дембель поднял ноги на полку, протянув через проход. И Постовальчик тоже. Им так удобнее - у них за спиной опора. А мы с Чистяковым убрали ноги с прохода - и без наших есть о что запнуться.
На той половине вагона творились Садом и Гоморра. То есть, призывники из Грозного успели перепиться и беспрерывно сновали по вагону, в нём же курили, пели, орали, плясали - и чёрте что ещё выделывали. Один подвалил к нам. Сначала вроде как прикурить попросил. Пестов и бровью на него не повёл - будто нет рядом человека. Вот это выдержка! Я таким же хочу стать после трёх лет службы.
- Однако, здесь не курят, - после более чем минутной паузы заметил старшина. Явно для чеченца, но и взглядом его не удостоил. Тот взбесился.
- А не хочет ли, уважаемый, помериться силой с гордым сыном бурного Терека?
- Я отца зарубил! - рявкнул Чистяков.
Чеченца аж передёрнуло всего. Я думаю от страха. Он только что не подпрыгнул на месте, но повернулся и быстро-быстро, раскачивая вагон, понёсся прочь. Мы думали, совсем пропал. А он вернулся. Да не один. С таким же черноволосым тащил под руки, а вернее, толкал вперёд ногами сиволобого сержанта (однако, старшего) внутренних войск. С безбровым лицом и рыбьими глазами на чеченца он ничуть был не похож. Скорее прибалт. Может, латыш или ещё хуже. Но какой гигант! Ростом далеко за два метра - это точно. Ладони - две моих. Сапожищи.... Да что говорить! Пьян он был в дрыбаган. И в руке ещё сжимал плетёную бутылку - должно быть, с чачей. Потому волокли, толкая, его чебуреки, и усадили неподалёку от нас, стали что-то объяснять, указывая на Чистякова и нашего старшину. Смысл-то был понятен. Отметелить надо либо того, либо другого. Либо обоих вместе. Ничего не видящим взглядом старший сержант внутренних войск оглядел нас. Потом выставил перед собой ладонь. Жест должен был означать - щас! Потом приложился к горлышку и запрокинул голову. Глотал он долго. Что-то завораживающее было в этом действе. Мы все четверо, не отрываясь, смотрели на него. Даже Пестову изменила его привычная невозмутимость - он и ноги опустил. И Постовалов тоже. А у меня так слюнки побежали. Я же говорю....
Вояка опустил бутылку. Чичик ему тут же закусочку к губам - пимикан какой-то. А старший сержант выпучил на него глаза и после непродолжительной паузы вдруг оросил потоком извергнувшейся изо рта жидкости. Потом вскочил и, раскачивая вагон, кинулся прочь, закрывая рот ладонью и разбрызгивая из-под неё по сторонам излишки пищи.
- Ах, чинарики проклятые, весь вагон мне загадят! - раздалось за нашими спинами, и в то же мгновение, беспрепятственно миновав кордон, давно уже нестройненькая проводница устремилась вдогон.
Она неслась по проходу за сержантом, а вслед ей с полок свешивались чернявые бестолковки. Вот уже несколько спин заслонили её от наших взоров. А потом раздался визг.
Чистякова будто пружина подбросила:
- Я отца зарубил!
Следом я ворвался на вражескую территорию. В спину мне толкался Постовал.
- Я отца зарубил!
Чистяков настигал чинариков и бил их по затылку могучим кулаком. Они летели вперёд, забивая проход, словно пробка бутылку. И набилось их так, что его богатырский кулак не мог уже пробить брешь в этом месиве. Тогда он стал хватать их за плечи и выбрасывать с прохода. Мне за его спиной делать было нечего, и я свернул в ближайший кубрик, чтобы предотвратить атаку с тыла.
- Лежать! - орал я. - Лежать, сволочи! Всех поубиваю! Чья-то чернявая голова свесилась со средней полки. Я - бац! - по ней кулаком. На нижней полке паренёк поджал к подбородку колени. Я подумал - встать хочет.
- Лежать!
И вбил каблуком в стенку бледное пятно его лица. В проходе копошилась повергнутая Чистяковым фигура. Я прыгнул ногами к нему на спину.
- Лежать!
Бац! Бац! - в соседнем кубрике Постовалов раздавал тумаки.
Хрюм! Хрюм! - отзывались на удары чьи-то рожи.
Женский визг прекратился. И драка затихла, когда вагоном промчался мичман Титов.
- Аат - ставить!
Через полчаса все грозненские новобранцы лежали на полках под приказом - не вставать! Двое или трое из них под контролем проводницы мыли пол. Поперёк всего вагона возлежал гигант-сержант, продолжая раскачивать состав, теперь уже могучим храпом. За боковыми столиками в каждом кубрике сидели наши парни, контролируя ситуацию. Мы - с Постовальчиком, водрузив ноги на сержантовы сапоги. Голова его арийская терялась где-то в полумраке.
На следующей станции наших беспокойных соседей высадили. Видимо, тормознули не из-за драки, потому что перрон был полон не только мильтонами, но и солдатами внутренних войск. Должно быть, доехали ребятки до места своей службы. А мы тронулись дальше - в Краснодар.
Интересно, помнят ли парни из Грозного, осеннего, 1973 года, призыва во внутренние войска чистяковское "Я отца зарубил!"? Я вот помню.
Но пойдём дальше.
Ваше благородие госпожа Учебка
Мне б тебя забыть давно - запомнилась ты крепко
Здесь порядок флотский - что ни говори
Не везёт мне в службе - повезёт в любви.
Анапа - город курортный. Всесоюзная детская здравница. Город магнолий и кипарисов. А ещё винограда. Ребята весеннего призыва рассказывали - руки им мыли. Ох, и досталось же бедолагам на уборке. Впрочем, это их рассказы. Нам достались персиковые аллеи. Хотя, конечно, не только без плодов, но даже и листьев. Это понятно - глухая осень.
В Анапе следы трёх культур. Любая сердцу моему Древней Греции - в виде алтарей на кладбище. Спорил и доказывал всем и всяк, что это именно подставки для жертвоприношений, а не надгробья. Греки, помнится мне, не хоронили своих жмуриков - сжигали, и все дела.
От османов осталась арка каменная. На самом видном месте набережной. Местные говорили: под ней пройдёшь - то ли хорошо будет, то ли хреново. В культпоходе мы были, отличники наши БП и ПП наперегонки. А я кричу: куда, придурки! Ну, когда мы от турок что-нибудь хорошее видели?
По песчаному берегу под парапетом и мостиками бегают лысухи за хлебными крошками. Узнали меня, обрадовались. Я им - привет передавайте уральским озёрам: сам-то не скоро.
Зимы здесь совсем нет. Один раз в Новогоднюю ночь снег выпал. Мы на зарядку выскочили - какой там! Давай снежками кидаться. И старшины с нами. Служба службой, чины чинами, но ведь все мы с Урала - а тут, будто домом пахнуло.
Когда температура ниже нуля, замерзают брызги - под мостиками, причалами вырастают ледяные сталактиты. День-другой, глядишь - растаяли.
Ну, вот, наверное, и вся лирика. Служили мы здесь, учились. Не санаторно-курортной - повесткой военкомата призваны.
Первым делом нас конечно переодели. А гражданку в почтовые ящики и домой. В телеграмме прилагаемой пару строк можно черкнуть родным. Что писать? Простите мама с папой вашего сына олуха. Вот не слушался и попал. Написал: "Попал в морчасти погранвойск. Ждите через три года". За спиной почтари смеются:
- Попался на три года.
Неделю подшивались. Сидели в кубриках, пришивали боевые номера, погончики и погоны на робы, парадку, шинели. Потом пошла муштра. Ну а как же, на присягу - строевым. С первого смотра стало ясно - лучше нашей смены никто не ходит. Смена - это два отделения, полвзвода, одна восьмая роты. В каждой свой инструктор - старшина срочник. Нашего звали Олег Вылегжанин, в миру - Глобус, за круглый, лысый и большой череп. Парень он нормальный. Мечтал выпустить нас - первую свою смену - отличной. А тут такой подарок. Мы лучшие на всех смотрах - в роте, школе, отряде. Только мне не повезло. Передо мной в строю свердловчанин Сергей Терёшкин. Помните портрет капитана Флинта - широкие плечи говорили о силе удара, и узкие бёдра - о способности от таковых уворачиваться. Это о Терёшкине. Ещё добавлю, голова и шея - одно целое. Атлет, короче. Его земляк стоял за моей спиной - Сашка Чурцев. Роста мы одного, но у него сломаны и неправильно срослись обе ключицы. По этой причине богатырской была спина. Вызовут из строя - вот он изобразит букву "с", шлёпает ногами, а в подживотии ручонками сучит, будто тесто месит. Со стороны смотреть - смешно и жалко. В строю преображался. Прижимался чреслами к моим ягодицам, а руками за спиной своей сучил - должно быть, седалище охлопывал. Я говорю: слушай, друган, тебя случаем не хачик заезжий делал - ты что к моей попе прижимаешься? А он белёсыми ресницами хлоп-хлоп, и на Терёшкина смотрит. Тот вопросительно на меня. А за Чуркиной спиной Постовальчик провоцирует улыбкой - давай, начни, а я закончу.
Глобус на него орал:
- Чурцев, держи равнение!
Его не пронимало. Более того, стал мне ногу подсекать. Моя вверх, согласно общему движению, а Чуркина следом, догоняет, и - бац! - подсёк. Я чуть не падаю.
Глобус:
- Агапов, ноги повыдёргиваю - будешь спотыкаться.
Я Чурке:
- В рыло дам.
Он на Терёшкина - хлоп-хлоп.
Постовальчик сзади - ну-ну.
Лопнуло терпение - разворачиваюсь и в хайло ему - бац! Он на меня. На мне Терёшкин повис, на нём Постовальчик. Глобус бежит:
- Отс-ставить!
Разобрался в чём дело и говорит:
- Поменяйтесь местами.
Я же говорю, нормальный у нас старшина. Перестановка в строю повлекла перемену места отдыха. То мы с Постовальчиком на нижних кроватях через проход обитались, а теперь с Терёшкиным на верхних рядом.
Этот будет среди ночи:
- Пойдем, покурим.
- Кончились.
- Угощаю.
Сидим в туалете на подоконнике, дымим. Письмо достаёт:
- На, почитай.
Только и осталось.
- Что там?
- Мама пишет: бьёт её падлюга-отчим. И дочку свою бьёт, сестру мою сводную. Что делать? Приду - убью гада. Я ж его шиздил на гражданке. А сейчас некому....
- Не знаю. Сходи к замполиту - может отпуск даст. Поедешь и отшиздишь.
- Думаешь? - обрадовался Терёшкин.
Отпуск ему не дали. Но пришло письмо от матери. Сообщает: участковый приходил, приструнил дебошира. В зубы двинул. Это, говорит, по-дружески. А не уймёшься - посажу.
- В зубы - это хорошо, - ликует Терёшкин. - Этот козёл по-другому не понимает.
Присягу приняли - сели за парты. Хотя про парты это я образно.
Как и предупреждал старший лейтенант Ежов, готовили нас крепко. В меру строевой, в меру физо, даже политзанятия - не основная дисциплина. Изучали дизеля - в принципе, и в частности. В специальном корпусе их запускали и глушили, разбирали и собирали. Потом робы стирали. Один придурок доумился содой, чтоб быстрее побелела, и стал бы он похож на старослужащего. Роба-то побелела, а с рук кожа сползла. Потом водили его перед всей ротой, по обоим кубрикам, демонстрируя - как пьяного илота спартанцам.
Катера, я Вам скажу, это что-то! Мы только на плакатах увидели - глаза разгорелись. Красиво, комфортно - закачаешься. "Аисты" называются, проект 1398. Дважды в неделю ездили на пирс. Там в эллингах стояли они, родимые. На стапелях. Упрёмся, выкатим, кран-балкой на воду опустим и вперёд - ходим по створам, привыкаем к морской качке. Набиваем руку в искусстве кораблевождения (правильнее, катеровождения, но ведь Вы позволите....). Выяснилось, что я совершенно не подвержен морской болезни. Во время качки никаких ощущений и после тоже. А братва - кто в каюте пластом лежит (если желудки крепкие), кто на кокпите фалами к поручням примотался и медуз пугает - б-э-э-э. Они страдают, а я штурвал накручиваю - за всех сразу.
На пирс едем - штормовое платье надеваем: куртку, брюки - мех под болоньей. На море брызги не только солёные, но и дюже холодные.
Морское дело осваивали в учебном корпусе. Кабинетик - ещё тот. Паркет. Вдоль стен под стеклом и без саркофагов макеты кораблей. Парусники, броненосцы, современные. Хозяин кабинета - мичман Угрюмов. Выдающаяся личность! Историю флота российского знает.... Ну, не с кем сравнить. Во! Как сама энциклопедия. Про любое сражение расскажет будто участник. Он нас паркет заставлял драить, а мы шли на Морское дело, как на праздник. Часами .... Да что там.... Сутками готовы были слушать Угрюмого - всегда нам времени не хватало. А он:
- Учитесь, парни, морскому языку.
Все эти фок, нок, бизань мачты, стеньги и брам-стеньги.... Скажите - ну для чего они нам на современном флоте? А знаете, какие бывают канаты? Кроме синтетических есть ещё пеньковые, манильские. Манильские названы в честь столицы Филлипин и вяжутся из копры - продукта кокосовых орехов. Знали? И я не знал.
Морские узлы вязали. Вязали и развязывали. На скорость, на крепость.
Что такое выброска? Берётся булыжник (кругляк), оплетается фалом (верёвкой - если так понятнее), оставляется длинный конец - и готово. Выброска готова. Для чего? Представьте картину: океанские волны, надо пришвартоваться двум кораблям. Трос, самый маленький - толщиной с мою руку. Попробуй, добрось. А выброску метров на сто (плюс-минус туда-сюда), наверное, любой закинет. Если ещё размотать над головой как пращу.... Как-то с Угрюмым вышли из класса в спортивный городок, встали парами друг против друга и давай выбросками перебрасываться. Сами понимаете, старались не только докинуть, но еще, чтобы напарнику по бестолковке попасть. Или по копытам. Потом Постовал говорил:
- Ну, и выдержка у тебя. Я пару раз думал - сейчас башку снесёт. А ты и не дёрнулся.
Мог похвастаться, как был чемпионом среди всех команчей по этой самой фигне, но не стал. К чему лишние фразы? С некоторых пор решил быть невозмутимым, как старшина Пестов. Только плечами пожал:
- Лучше целиться надо.
Лоцию изучали по реальным картам Дуная, Амура и Уссури.
Вот в чём уж очень сильно я преуспел, так это в ППСС (правила предупреждения столкновения судов). Точнее, в части световой сигнализации, обеспечивающей безопасное плавание в ночную пору. У нас был стенд, на котором загорались различные конфигурации цветных огоньков - белых, красных, зелёных. И по ним следовало определить, что за судно перед тобой. Например: три зелёных вертикально, три белых треугольником вершиной вверх. Слабо? А я запросто - пограничный корабль левым бортом. Или - два белых вертикально, два красных с наклонов вправо и зелёный слева. А? Элементарно - сухогруз с бочками ГСМ. Идёт на Вас, между прочим - уносите ноги. Ничего сложного, уверяю. В две минуты обучу. Три белых огня - габаритные. Топовый, баковый, ютовый. Топовый - это на мачте, на самом верху. Баковый и ютовый - на носу и корме, соответственно, корабля. Если видишь все три огня сразу, кораблик в профиль. В анфас - обязательно топовый и какой-нибудь из крайних. На ходу зажигаются бортовые - красный и зелёный. Два зелёных - пограничник на ходу. Один красный на мачте - взрывоопасный груз в трюме. Два - танкер, соответственно. Всё. Не надо больше ничего знать и выдумывать. Включай пространственное воображение и выдавай ответы на стендовы вопросы. Сколько я бился с бестолковыми из смены - всю нервную систему расшатал - бесполезно. А потом соревнования прошли - стал я чемпионом роты по этому самому делу и очень возгордился. Ответствовал на все просьбы о помощи: раз природой не дано - надо ли напрягаться?
Ну, что ещё рассказать? О БЖ? БЖ - борьба за живучесть корабля. Живучесть - способность корабля оставаться на плаву и выполнять боевую задачу, получив кучу пробоин. Тренажёр - точная копия трюма корабля. Только не повезло ему - оба борта в дырках от пуль, снарядов. Одна такая - мама дорогая! - голова пролезет. Её чопиком не забьёшь - пластырь напрягаешь. Переборки тоже надо струбциной подпереть - могут схлопнуться. Короче, спустили, объяснили, показали и приказали. Сначала насухо всё сделали. Водой даванули - потекла наша работа. Потом под давлением воды все пробоины заделывали. Потом к всеобщей суматохе сирену добавили. Потом мигающий красный цвет. Потом кромешная темнота. Тренировки, тренировки, тренировки.... Расскажу, забегая вперёд, об экзамене. Построили наш расчёт (8 курсантов) в этом самом трюме. Каплей (капитан-лейтенант) из экзаменационной комиссии прошёлся, всем по сигарете в зубы дал. Кто-то:
- Разрешите закурить?
- Разрешаю.
Да как закуришь - стоим в робах без тельников и гюйсов: через минуту будем мокрые, как черти. И спички, и сигареты и сменная амуниция - наверху. А я думаю, зачем он сигареты нам в рот сунул - нет, неспроста. Говорю:
- Сигареты, парни, не выплёвывайте.
- А куда их?
- Под язык засунь.
Я так и сделал. Да пусть себе горько - жуют же табак аборигены.
Только скрылись в подволоке (потолке) каплеевы штиблеты, брякнул люк - началось. Свет погас. Аварийный замигал. Погас, проклятый! По ушам сирена дербалызнула, в грудь - вода.
Сорвались, бросились борта латать. Напор с ног валит. Избыточное давление - одна атмосфера. Утопли, значит, на 10 метров. За минуту не управимся - сила напора удвоится. На двадцати метрах погружения (условного, конечно) выключаются сирена, аварийка, включается нормальный свет. В заштопанные дыры сочится вода, давление за бортом - три атмосферы.
Открывается люк, в наше чумное пространство просовывается каплеева голова. Осторожненько. Чтобы формочку не замочить. Видит - всё нормально - спускается. Мы строимся. Он проходит с экзаменационной ведомостью.
- Фамилия? Сигарета где ваша?
Я выплюнул коричневое месиво на ладонь.
- Молодец. Отлично. Ваша? А фамилия? Хорошо.
Не правда ли, интересный подход к оценке индивидуальных действий расчёта.
Ну, это я много вперёд забежал - аж на выпускные экзамены. До них нас ещё лудили и лудили.
Да-а, служили. Но мы были живыми людьми, и с нами случались различные истории. Расскажу.
День к отбою катился. У нас личное время. Захар из своего (второго) кубрика прибегает.
- Хотите на "шурупа" взглянуть?
Эка невидаль! Но идём. Сидит паренёк в морской робе и к солдатской шинели погоны пришивает. По щекам слёзы бегут. Никто не смеётся - посмотрели и прочь. Рассказали потом старшины. Пацан из института в морчасти призвался, из свердловского. А папахен - генерал в Генеральном штабе. Как узнал, ногами затопал - а подать сюда сукина сына! Учиться отправлял - а он вон куда устроился. Короче, от службы отмылить не удалось, а вот от трёх лет - да. В Москву, в советскую армию служить отправили. Был бы парень на гражданке, упал на спинку, ножками посучил, мамахен поплакался, и отстал бы грозный папашка. А тут - на-ка, выкуси. Тут, брат, дисциплина. Приказали - и шей погоны на солдатскую шинель. А потом - шагом марш в Москву. Эх, жизнь наша! Даже не знаешь - завидовать или сочувствовать сыночку. Я - сочувствовал.
Другого, по фамилии Моторин, на гражданку жениться отправили - залёт. Беременная девушка папе, тот военкому. В Анапу депеша. Командир навстречу - всегда за советскую семью! Отрядили домой голубчика, мичман - в сопровождающих. Без дороги десять дней на всё про всё - сочетание, свадьба и медовый месяц. Вернулся, злой, как чёрт. Оно и понятно - от молодой, любимой жены. В курилке, что на улице, своим друзьям рассказывает:
- .... она обиделась, отвернулась. Я говорю, чё пердильник-то отклячила - воняешь, лежишь. Она поворачивается. Говорю, спереди ты не лучше пахнешь. Плачет. У, сука!