Я - чудовище, отвратительный монстр. Пугало из страшной книжки, ваш ночной кошмар. Малыши плачут, завидев меня, и даже иные взрослые бледнеют и трясутся, парализованные страхом. Мертвенно-бледное лицо, всклокоченные волосы, губы, алые, как кровь, застыли в гротескной ухмылке, - я пугаюсь своего отражения.

А ведь все, чего я хотел, это нести людям радость. Я люблю веселье, я мечтаю об улыбке, о дружеском прикосновении. Но самое большое, на что могу рассчитывать, это щелчок по носу от какого-нибудь смельчака, который хочет показать, что не боится чудовища.

Некоторым нравится щекотать нервы, глядя на мне подобных. Страх продается не хуже смеха - без работы я не остаюсь.

Один человек нанял меня подшутить над своим дядей. Напугать его слегка. Розыгрыш, так сказал он.

Привел в роскошный дом, усадил в кресло наверху, и велел ждать.

- Тебе не надо ничего делать! Я буду поблизости и прибегу, когда он завопит. Мы здорово посмеемся! Дядя обожает розыгрыши.

Старик вернулся домой под вечер. В особняке было пусто - он жил один, а племянник отпустил слуг. Старик поднялся по лестнице. И, в сиреневом сумраке спальни, увидел меня.

Тишину разбил краткий вопль и грохот упавшего тела. Когда я подбежал к старику, на меня смотрели стекленеющие глаза, полные ужаса. Мне хотелось молить о прощении, мне хотелось хохотать.

Оказалось, он страдал от фобии - неодолимого страха перед такими как я. Кажется, племянничку досталось большое наследство.

Когда я вышел из того дома, я не чувствовал уже ничего. Что же, я буду чудовищем, раз вы так хотите. Это лучше, чем стать серым человечком, неразличимым в толпе.

И все же, все же... В глубине моего больного, леденеющего сердца, еще живет надежда, что вернутся времена, когда люди улыбались мне, куда бы я ни пришел, когда детишки кричали не с ужасом, а с восторгом: - Мама! Клоун!

.

.

.

.

.

.

.

.

.