|
|
||
Московским сумеркам
Метровидение
За дверями цвета хмари жизнь меняют в автоматах, и доверчивые твари три по пять берут за брата - дань последним повышеньям в йенах, долларах и штуках... здесь почти не слышно тени, здесь совсем не видно звука: заливает подземелье склизь протухшего неона, и в тиши бетонной кельи робкий топот миллионов будит мудрое сознанье, затерявшееся где-то между рвотами и снами на окраине клозета. Плавно трогаются черви и, елозя томным чревом, проникают в массу черни, уходя все время влево; за окном струятся стены в проводах, крючках и числах; электрические вены кровью харкают искристой, и продавленность сидений похотливо ждет разврата, липкий плен метровидений за стеклом рождает брата - жертву пьяного аборта: сев на восемь остановок, толстый, потный и потертый, просит брат подать спиртного; справа кто-то в форме цисты создает подобье тверди, спорят два больших экзистен- циалиста о бессмертьи и таят в карманах Сартра, отвлекаясь лишь на бедра, недостойные Монмартра, но открытые осмотру; и стучит в пустой грудине счетчик гейгеровских актов, обрываясь посредине неоконченного такта. Десять метров до рассвета; в материнской злой утробе черви ползают от века между праздничных надгробий и вращают стрелки нудно, исчезая без следа... Это поезд ниоткуда, это поезд в никуда.Потомок древних кровей
Рано утром потомок древних кровей тихо встанет, спустив на паркет ноги. Камасутра на ужин, на завтрак -- Бродвей: он сумеет блюсти этикет многих. И в пустыне сияющих искренних глаз -- зверь, которого нет, но был и будет. И слепые рисуют радугу в нас, а глухим наказали вонзать между жил бубен. Третий ангел в ангаре машет крылом в ожидании права на взлет в небо. Кто-то странно и тихо поет о былом, покупая билеты на вход в небыль. Но когда ты уснешь, пустые глаза закрыв на замок, и бросишь им ключ в ноги -- выйдет тот, кто дает электрический ток, и растопчет тебя еще раз -- силой туч "-логий".Провинция
Провинция. Двадцатый век. Окраина. Стихи. Проспекты пыль глагол, застывший в позе автобус давка пот бензин духи... вечерний чай - бессмысленный и поздний Провинция, двадцатый век: продмаг совет тюрьма нарсуд детсад и кто-то с мятой кепкой халтура бабки смена ночь дома балкон веревки простыня в прищепках Провинция, двадцатый век: кино америка банан газеты пленум хунта в кабинетах страна кальсоны очередь война октябрь зима весна и снова лето Провинция, двадцатый век... Дорога. Тишина.Аэропорт теней
Хмурый перрон и вокзал послезавтрашних будней; Город в печальном пунктире огней Встретить придет, проводить не забудет В аэропорт теней. Нервные губы навзрыд объявляют посадку; Выход чуть дальше, там сзади за левым плечом. Двинусь наощупь, и в серую дверь без оглядки, Ставя опять на чет. Веки усталые прячут товар контрабандный. Взгляд за ограду и окрик: "Ни шагу назад!" Грозный таможенник требует так беспощадно Не опускать глаза. Когти и крылья, как небо пустые глазницы- Виделись раньше мы где-то, мой искренний страж. Я подарю тебе эти седые ресницы- Ты мне меня отдашь. Крылья взлетают, и в гневе своем неподкупном Рушатся когти на весны дожди и снега. Кровь засыхает в угольно бордовые струпья, Падает кровь к ногам. Больше не страшно, и я оглянусь напоследок, Стоя за стеклами там, на другой стороне. Город кого-то ведет по пунктирному следу В аэропорт теней.Крайность
В этом мире бескрайних равнин -- путь не наш и не нами намечен... "Не суди, да не будешь судим!" -- заучили, а все ж до седин ты всегда -- то истец, то ответчик. То палач и секира в руках палача -- то усталая шея на плахе. То втоптать -- то венком увенчать; засмеяться -- и плакать, и плакать... Больно, доктор! -- а доктор сегодня -- больной... Знать, опять перебрал панацеи, где намешано все: поцелуи с войной, свадьбы, поминки, кирки, Цирцеи... -- Ах, скажите же, врач, это что за напасть: нам никак не пройти посредине. То летать -- то упасть. То любить -- то проклясть. Иль с толпою брести -- иль в пустыне... Доктор, господи Вас сохрани, расскажите, за что так печально в этом мире бескрайних равнин торжествует бескрайняя крайность?Финал
Михаилу Смехову Я чувствую финал, и мне уже пора: сегодня мы не те, кем были лишь вчера. И я еще не дошел, я еще не упал, но сегодня -- я чувствую финал Пожил но не прожил -- вот сказка о нас. Ты строил на межи крепость из глаз. Ты прорывался вверх, но кто-то латает прорыв... Твой полосатый стерх -- по правилам новой игры -- колючие гнезда свивает в лесах. И когда он стоит на мертвых часах, что так бьют наповал -- я чувствую финал.Душеспасатели
Вены взрезаны неумело, и до срока ему -- не успеть. И стократ пережитое тело милосердно прикажут надеть. Ведь спасатели веруют свято в то, что могут надежно спасать всех, кто станет себе Геростратом, Авиценной не пробуя стать. И спасатели веруют слепо в путеводный и главный инстинкт: под недвижимо-каменным небом без умысла, без боли -- идти. Видно, в этом -- последняя радость; здесь, наверно, великая суть: спотыкаться, и падать, и падать, и все время бояться уснуть. Значит, счастье -- нога па шаблону и когда не тесны башмаки. Значит, счастье -- струиться колонной, отмеряя друг друг шаги. И счастливые лекари кроят ткань холста: пополам, пополам! возвращая ушедших из строя, подгоняя икону в оклад. ...вены взрезаны так неумело, и предательски сердце стучит. Скоро снова возьмутся за дело милосерднейшие палачи.Посмертие
Но эти строчки -- все они посмертны... и умираю в каждой, и рождаюсь в них уже иным: истлевшим, проклятым, отверстым вознанью вечности, переступившей миг. Проклятьем движимы надменные законы. Огнем канонов дух спален и обогрет. Всевышний, кайся! Местью упоенным прости невинный первородный грех. Ты слышишь, старец? -- стая алчет пищи, и кровь в артериях перебродила в слизь. Смотри же, старец: стая крови ищет, рычит и скалится в похаянную высь. Глаза пылают жаждой впиться в небо и рвать вразлет -- и рвать, и есть, и пить... Ты верил в них, да, видно, верил слепо -- внемли ж молитве, жажде уступи. Решайся, старец, ну же, ради бога! Не доводи же им судить себя самим. Пока они еще не стали так убоги -- приемли их, бестрепетных... Аминь.Пять шагов вперед
пять шагов вперед -- пять шагов назад; туманные глаза, полные... пять шагов вперед -- только и дано; пять нелепых снов помню я. пять шагов вперед -- пядь моей земли; и все, что не прошли, пройдено. пять шагов вперед -- мой скупой размер; край безверья вер -- родина.Опоясанный надеждой
Я уйду в слепой рассвет, перерезав эту нить, чтобы тот, кто взял мой след, не сумел остановить. Полосатую одежду вместе с кожей сброшу в вас -- опоясанный надеждой я иду в последний раз... Я уйду, нарушив строй всех, кто будет тем, кем стал; и пускай полюбят в кровь руки камень острых скал; пусть до стона горло режет жгучий воздух новых фраз -- опоясанный надеждой, я иду в последний раз. Я уйду без лишних слов, оправданий и обид -- прочь от пламенных столпов, замурованных в гранит. И туда, где солнце брезжит, где не будет чьих-то глаз, опоясанный надеждой, я иду -- в последний раз.
|