Аннотация: Gungrave-фик. Который выложен только на одном анимересурсе, так что пусть будет здесь тоже.
[b]Фэндом[/b]: Gungrave
[b]Автор[/b]: DerSchatten
[b]Бета[/b]: нет
[b]Название[/b]: Двоичное исчисление
[b]Жанр[/b]: драма, ангст, претензия на психологизм.
[b]Пейринг[/b]: Balladbird Lee/Bob Poundmax
[b]Саммари[/b]: ничего принципиально нового, просто "взгляд с другой стороны", а именно об отношениях второстепенных персонажей, которым за все 26 серий аниме едва ли уделили десять минут суммарно. Да и еще: это попытка написать не о "персонажах аниме", а о *людях*.
[b]Рейтинг[/b]: R
[b]Размещение[/b]: c указанием авторства.
[b]Предупреждения[/b]: Атипичный для аниме-фиков стиль, тематика etc., майндфак, библейские и мифологические ссылки и аллюзии, кое-где жестокость (в рамках рейтинга "R"), пересказывание канона с дословными цитатами (причем, с переводом английских сабов, которые имел счастье наблюдать автор), отдельновстречающиеся неуместные потуги на юмор и/или иронию. Значительная доля фэнона (т.е. придуманных автором деталей), при общей претензии на In Character и каноничность. Про character's death, полагаю, предупреждать не стоит, поскольку кто смотрел, тот знает, а кто не смотрел, тот вообще ничего не поймет...
[b]Статус[/b]: закончен, 11 глав.
[b]От автора[/b]: для автора это далеко не "мой первый фик". Автор не принимает "тапки" в виде претензий к пайрингу, а не то может вам явиться со всеми сериями и начать промывать мозК насчет каноничности сей пары. Нормальная критика принимается охотно и благодарно.
[b]Дисклеймер[/b]: персонажи и мир принадлежат Yasuhiro Nightow. Отдельная благодарность выражается группе Deine Lakaien за песню-лейтмотив.
[i]Двоичная система счисления - это позиционная система счисления с основанием 2. В этой системе счисления натуральные числа записываются с помощью всего лишь двух символов (в роли которых обычно выступают цифры 0 и 1).
[b]Словарь технических терминов[/b][/i]
[i] "Таков мир, в котором мы живем. Плыви по течению и ни о чем не задумывайся."
[b]Чак Паланик[/b]
[/i]
[b]0. Intro. One plus one[/b]
В некрологе восемнадцатилетнего Балладберда Ли написали бы что-то наподобие: "умер от скуки", а в предсмертной записке значилось бы: "в моей смерти прошу винить политиков и бизнесменов, устроивших самый нудный банкет в мире". Ли умел не показывать эмоций - огонь прятался в сосуде темного стекла, ледяном сосуде, словно таился в самой тьме. Но скука разъедала, словно концентрированная щелочь. Ему чудилось - тонет в ней.
Утопающий хватается за соломинку. Ли "схватился" за единственного сверстника среди приглашенных. Сверстника? Парень выглядел года на два-три младше. Возможно, из-за маленького роста и более чем субтильного телосложения; возможно из-за детского любопытства, с которым он озирался по сторонам, норовя подхватить каждую фразу.
"Ему правда тут интересно?" - Ли усмехался уголком губ. В ладони мелькала зубочистка. Острие впивалось в подушечку большого пальца, словно Ли едва удерживался, чтобы не вонзить импровизированную иглу в чью-нибудь глотку.
От убийства, как и от самоубийства, удерживало и наблюдение. Все за тем же блондином - тот смахивал на юркую белую мышь. За пятнадцать минут "Мышонок" успел сунуть курносый нос в разговор десятка важных людей, сам оставаясь незамеченным - неудивительно, большинству он едва доставал до плеча, а почти никто не видит тех, с кем не встречается взглядом. Плюс три раза наведаться к шведскому столу, вернуться с доверху наполненными тарелками и уничтожить содержимое.
"Кто он такой?" - лениво думал о "Мышонке" Ли. Прежде не встречал. Да и на сыночка кого-нибудь из высокопоставленных персон не похож. Богатенький мальчик определенно не нацепил бы довольно поношенные, хотя и тщательно выглаженные брюки и старомодный галстук-бабочку.
Забавно.
- Привет, - когда блондин в очередной раз шмыгнул мимо, Ли бесцеремонно поймал его за рукав. - Ты, случаем, не шпион? Пытаешься разнюхать государственные тайны... - Ли покосился на тарелку "Мышонка", в очередной раз заваленную едой, - ...Или разорить ресторан?
Паренек повел себя в точности, как сцапанная котом мышь. Неуклюже взмахнул руками, едва не вывалив содержимое тарелки на собственную одежду и на безукоризненный костюм Ли, сжался, моргая круглыми голубыми глазами. Ресницы у него, как у всех натуральных блондинов, были бесцветными, похожими на канареечный пух, отчего выражение лица казалось беззащитным, уязвимым...
Ли сглотнул. Ему попадались подобные люди: "идеальные жертвы". Очень сложно не проявить себя - хищника.
- П-привет, - выговорил "Мышонок". Он попытался вывернуться, но Ли цепко держал его за рукав, а рубашку жалко. - Я не... я просто первый раз здесь, вот и... я не шпионю, честно... случайно оказался...
Именно так пищат грызуны, когда кошачьи когти пронзают бархатную шкурку и врезаются в мягкое тельце. Ли ощутил, как на него накатывает желание, сродни сексуальному - темная его изнанка, без любви и ласки, жестокость и инстинкт пожирания слабых. Разорвать в клочья. Затащить это маленькое белобрысое создание в потаенный угол, и...
Он тряхнул длинными волосами, зазмеившимися по спине, словно локоны Медузы Горгоны. Оскал удалось заменить улыбкой. Ли усадил парня рядом с собой.
- Расслабься, я не маньяк-убийца, - усмехнулся он, щуря и без того узкие глаза. - Извини, если напугал. У меня несколько своеобразная манера знакомиться. Позволь представиться, Балладберд Ли, - он протянул "Мышонку" руку, и прежде чем тот среагировал, пожал маленькую ладонь с неожиданно длинными гибкими пальцами - пальцами музыканта, пианиста. Или... компьютерщика.
- Э... я Роберт. Роберт Паундмакс. Вы можете звать меня Бобом - все так зовут, - "Мышонок" на всякий случай отодвинулся от Ли.
"Этот парень боится собственной тени. Нужно осторожнее, если я не хочу, чтобы он удрал", - подумал китаец. Кивнул Мыш... Бобу.
"Паундмакс. Знакомая фамилия - кажется, кого-то из ученых... да, точно. Руководитель одного из научных проектов, финансируемых моим отцом. Видимо, папочка решил притащить сыночка... знакомиться с нужными людьми? Заба-авно..."
- Тебе вроде не скучно, а, Боб? Искренне завидую. Мне уже раз пять хотелось повеситься прямо вон на той хрустальной люстре, может быть, хоть немного развлекло бы...
- Н-нет... совсем не скучно, что вы, - Боб озирался по сторонам, словно надеясь, что кто-то спасет его от непрошенного собеседника. Потянулся к оставленной на краю стола тарелке и дернулся. Ли с той же милой улыбкой пододвинул "Мышонку" его добычу.
- Совсем не скучно, - Боб целиком отправил канапе с семгой в рот, - мне всегда нравилось, ну... слышать, понимаете? Здесь и вообще, люди говорят, а я пытаюсь запомнить, узнать все, понимаете? У меня получается. Я знаю почти всех, почти все обо всех...
- Понимаю, - тон Ли звучал успокаивающе. Впрочем, атмосфера опасения рассеялась, как табачный дым от порыва ветра. Несмотря на свою способность вызнавать "все обо всех", Боб казался доверчивее двухмесячного младенца, и угрозы не ощущал.
Угрозы? В планы Ли не входило ничего опасного для Боба.
- Называй меня на "ты".
- Окей, - разулыбался Боб. - На "ты" проще. Так вот, - теперь "Мышонок" жевал кусок пирожного с белковым кремом, - я могу услышать то, что другие не могут...
- Ли, ты, наверняка, думаешь, будто я хвастаюсь? Но я... честно, вот... у тебя есть кусок проволоки или... ага, зубочистка сгодится.
Боб забрал у китайца импровизированную "иголку", извлек из кармана что-то похожее на миниатюрную микросхему, присоединяя к имеющимся "запчастям".. И Ли с возрастающим изумлением наблюдал, как в маленьких лапках блондина, действительно похожих на мышиные или крысиные - светлая до розоватой полупрозрачности кожа, можно разглядеть переплетения вен, а ногти короткие и кое-где обгрызенные, - зубочистка, загадочная деталь, несколько проводков да спичечный коробок превращаются, в...
- Что это? - спросил Ли.
- Послушай. Там твой отец. Беседует с моим, - кивок на другой конец многолюдного зала. На другой берег пронизанной золотистым полумраком искусственного света человеческой реки, журчащей полноводной реки, где не разобрать ни слова. Ни слова?
- "...Следовательно, вы признаете, что данный проект имеет все шансы на осуществление", - незнакомый голос. Боб прошептал, покраснев еще сильнее, до корней волос: "Мой отец".
- "Безусловно", - теперь Ли узнал собственного отца, - "Главное, чтобы Милленион одобрил это. Вы ведь понимаете, что в этом городе ничего не делается без ведома Большого Папы".
- Что?! - змеиное спокойствие покинуло Ли. Он вскочил - словно все-таки собираясь вцепиться и загрызть "Мышонка", сжал в кулаке картонно-зубочистковый "жучок". Потом так же медленно разжал пальцы.
- Как ты это сделал, Боб?
- Ммм... я умею многое, - с набитым ртом (тарелка вновь опустела) проговорил тот. - Знаешь... я должен был научиться слышать. Если тебя почти не замечают, у тебя нет другого выбора, кроме как жить чужими жизнями. Правда, я стараюсь... ничего плохого не узнавать. Своего рода "кодекс чести".
Последнее он выговорил слишком серьезно. И даже не жевал.
"Кодекс чести. Мышонок-всезнайка", - Ли смерил взглядом миниатюрного паренька, будто не веря - он реален, не какой-нибудь фейри-шутник из сказок.
- Тебе говорили, что ты настоящий гений, Боб? - осведомился светским тоном.
- Нет. Я не из тех, кто часто в центре внимания... собственно, обычно меня вообще игнорируют, - произнес Боб. Ли покоробил его спокойно-обреченный тон, тон неудачника, смирившегося с участью и жестокими шутками кого-то Свыше.
Он добавил секунду спустя - и Ли послышалась надежда.
- Ты первый.
- Возможно. Я первый, - Ли притянул Боба к себе и взлохматил и без того непослушные волосы, на ощупь они оказались мягкими, как...мышиный подшерсток. - Но не последний. Это я тебе обещаю, Боб.
[b]1. Just binaric[/b]
Cтранное ощущение - приходить к кому-то. Ли вспоминал его, словно после мучительной амнезии заново узнавал близких и родных. После амнезии. Длиною в жизнь.
У Ли никогда не было друзей. Только тех, кого он терпел и тех, кого выносить почти невозможно, в последнюю категорию входил и Кэннан - старший брат, храбрец, научный гений и любимец родителей, он, несомненно, выигрывал по сравнению с мрачным, малоразговорчивым странноватым Балладбердом. Годам к пятнадцати Ли уверился: все "умники" заслуживают если не быть разрезанными на куски, как ломоть ветчины, то уж ледяной - и да, колючей, дистанции - несомненно.
Судьба всегда отличалась чувством юмора.
Единственным другом Балладберда Ли стал другой "умник" - Роберт Паундмакс, "Мышонок", способный собрать жучок из спичечного коробка, попутно опустошив половину шведского стола.
Когда Ли приходил к Бобу, он чувствовал: возвращается домой. В дом, которого у него никогда не было.
Люди делились на терпимых и невозможных, а еще на агрессоров и жертв. С агрессорами Ли сражался, не гнушаясь напасть сзади или в минуту слабости врага, иногда ему чудилось, будто зубы у него напитаны ядом, а каждая из игл-оружия вросла в кожу. Жертв уничтожал ради забавы, переступая через истерзанные тела и облизывая теплую кровь с пальцев. Причем, то не всегда было лишь метафорой.
Но Боб казался слишком... слишком легкой жертвой. Находиться с ним вблизи, все равно, что держать птенца (или мышонка) на ладони: доли секунды достаточно, чтобы свернуть шею, неосторожного движения - чтобы раздавить тонкие трубчатые кости. Зато эта "жертва" не выказывала страха и доверяла Ли, и хищник не нападал.
...Боб привык к одиночеству и не тяготился им. Его одиночество не было остракизмом, какому подвергаются "лузеры"; напротив, все знакомые - в школе, а затем в университете безусловно уважали талантливого технаря, способного написать компьютерную программу за десять минут и спросонья взломать любую засекреченную сеть. Уважали, хвалили... и забывали через пять минут после того, как невзрачный блондин, едва видный из-за массивной кафедры, заканчивал сбивчивый и малопонятный даже профессорам доклад.
Мир принадлежит звездам с яркой внешностью, заметными невооруженным глазом достижениями и умением выгодно продать себя. Боб не обладал ни первым, ни вторым, а третьему научиться было неоткуда. Но Боб не жаловался - ему слишком нравилось узнавать о других, чтобы тосковать о собственном несовершенстве.
Появление в его жизни Ли... удивляло.
В каком-то смысле Ли был идеалом, и Боб чувствовал себя, как мальчишка - поклонник знаменитого футболиста, которому футболист предложил дружбу. Чересчур хорошо, чтобы оказаться правдой. Он бы не поверил, если бы умел не-верить.
Сильный пожирает слабого. Таков закон природы. Но самый сильный также порой защищает самого слабого, а еще иногда слабость - просто вид силы, и противоположности образовывают симбиоз, подобно тому, как притягиваются разнозаряженные электроны.
Такое единение очень трудно разомкнуть.
Один плюс один.
Цельность.
[b]10. Blindfold[/b]
- Тебя можно поздравить? - Боб встречает Ли улыбкой до ушей, и отрывается сразу от сборки какого-то прибора и недоеденным куском жареной курицы. Ли улыбается в ответ, размышляя: Боб предчувствует его появление просто потому, что действительно умеет "знать все обо всех", или здесь срабатывает... иной механизм?
Ли хотелось бы надеяться на второе.
- Что-то вроде того. Меня приняли в Синдикат, - на столе с прибором и курицей появляется бутылка шампанского. Ли не хочется заострять внимание на деталях: заметили во многом благодаря старшему брату, отцу и их влиянию, пока в самом "низу". Его взяли в Синдикат - первый шаг ко многому, первый кирпич Вавилонской Башни - на пути к небесам. - Но ты откуда знаешь?
Боб снова улыбается. "Я-знаю-все", подразумевает он. Ли треплет его по плечу, затем скидывает пиджак, оставаясь в одной свободной рубашке. И волосы - он распускает волосы, позволяя иссиня-черным прядям рассыпаться в беспорядке.
И да, Ли отмечает взгляд Боба - тот едва не облизывается, словно на очередную порцию чего-то вкусного, чуть приоткрыв рот. Язык быстро касается губ, а глаза становятся окончательно круглыми - и, конечно, светлокожий блондин краснеет.
Ли ухмыляется в ответ. Реакция... и нерешительность друга забавляет его.
Подобная игра частенько происходит между ними в последнее время. Ли выжидает удобный момент.
Словно кот у мышиной норки.
- Конечно, я еще только в начале пути, - Ли садится на диван, жмурясь и вытягивая длинное узкое, как обожаемые им ножи и клинки, тело. Диван старенький и облезлый. Боб недавно решился снять собственную квартиру и жить отдельно от родителей - не без влияния и поддержки Ли, но все деньги уходят на различные хитрые штуковины, назначение коих знает не более десятка людей по всему миру. Ну и на еду. Удивительно, как такой маленький человечек способен столько съедать. Впрочем, сам Боб как-то объяснил: "Я работаю мозгами. Мозги поглощают много энергии... а потом у меня слишком долго не было иных удовольствий, кроме техники и еды. Кто-то употребляет наркотики, алкоголь и табак, а я всего лишь "фрайд чикенс". Наименьшее зло".
- Я только в начале пути, - повторяет Ли, и длинная смуглая рука тянется к Бобу. Прикасается беглым движением, отдергивается. Боб краснеет еще гуще. Плохо быть блондином: эмоции видно за версту. - Но я добьюсь многого.
Он делает пару глотков шампанского из кофейной кружки, заменяющей богемский хрусталь. К черту богемский хрусталь. Так веселее.
- Я добьюсь, - он жмурится, словно от яркого солнца, наблюдая за Бобом. Тот пьет шампанское неохотно: Боб не любит алкоголь. Ничего, что изменяет сознание, ничего, что мешало бы думать.
"Сегодня разрешаю", ухмыляется Ли.
- И я возьму тебя с собой, - он хватает Боба, и притягивает его к себе на диван. Тот неуклюже роняет кофейную чашку, воздух наполняется звоном и запахом перебродившего винограда. Ли обвивает Боба, будто плющом, запутывает в объятиях и резко целует в губы.
Сопротивление бесполезно.
Боб дергается, словно жук в паутине, и сдается клейким непроницаемым нитям почти моментально. У него нет причин противиться, он давно влюбился в Ли - смутной щенячьей влюбленностью, не разбирающей возраста и пола, так любят кумира, божество, не живого человека. И все-таки вздрагивает именно от страха: а вдруг - сон или шутка? Божества редко спускаются к смертным, как правило, к героям или прекрасным девам. Не к таким, как Боб.
Ли врывается языком в рот Боба властно, словно тот не друг, а собственность, раб. От него вкусно пахнет чем-то съедобным, и Ли прикусывает тонкие губы до капли крови, с трудом удерживаясь от более резких проявлений своей натуры. Ли знает, что Боб примет все - любые извращения, любую мУку, но именно его восхищенная преданность, покорность не позволит злоупотреблять.
- Ли... ты... я... - после поцелуя и объятий, Боб взъерошен более обычного. И дрожит - угловатыми плечами, кадыком на тонкой шее, влагой у слезных желез, припухлыми после "вторжения" бледно-розовыми, будто неглубокая ранка, губами. И кажется, будто ему не почти девятнадцать, но лет шесть или семь; на долю секунды Ли задумывается о своих "педофильских наклонностях". Избирательных "педофильских наклонностях".
- Ты девственник, верно? - уголок улыбки - словно маленький шип, вроде шипа дикой розы. А разве Ли сомневался?
Нет.
"Другой вопрос, что мне впервые попадается девственник... так что для нас обоих интересный опыт".
Боб кивает, разводит руками:
- Ну... я не из тех, на кого девчонки или парни вешаются косяками, - и здесь Ли закрывает ему ладонью рот. Да, не из тех. Да, "меня-просто-не-замечали". Какая разница теперь?
Ли ступил на лестницу, ведущую к небу, Ли возьмет Боба с собой - так почему бы не отпраздновать событие переходом дружбы на новый уровень?
Эта лестница принадлежит только им.
- Только не бойся. Я не сделаю тебе больно.
Ли не предполагал, что кто-то услышит от него подобную фразу. Воистину Судьба умеет шутить. Зато Боб и не боится: он готов ради Ли на все.
Мостик через пропасть, с завязанными глазами?
Какая ерунда.
Словно подтверждая сравнение, Боб приближается, бесцветная "мышиная шестка" ресниц скользит по щеке Ли, и теперь сам целует друга.
Ли не обманет.
Опыт странен для обоих: первый у Боба, и первый без жесткости, переходящей в откровенный садизм, - у Ли. Прежде китаец не жалел партнеров и партнерш - проституток, случайных знакомых; его любовники-на-ночь выбирались из постели окровавленные, в ссадинах и ушибах, часто с синеватыми следами проволоки на шее или парой мокнущих дыр в сосках.
Иначе - странно... но не плохо.
Ли ведет - и впрямь, словно слепого по узкой тропе над горной грядой; удовольствие совсем иного рода, чем просто секс и просто выплескивание темных инстинктов. Власть имеет много лиц, как и любовь, Ли озадачен незнакомым обликом: нежностью. Не ожидал прежде всего от себя. Странно.
Ли задается вопросом, кто и чей видит сон.
Его худощавое, но крупное тело с резко очерченными мышцами, точно у профессионального спортсмена, накрывает Боба целиком. Приходится делать паузы между ласками: Ли опасается сорваться на удар или вогнать ногти в грудь или ягодицу любовника-"жертвы". Не-жертвы. Он напоминает себе: не жертвы.
Доверие обезоруживает. И... завязывает глаза.
Боб подчиняется его воле в каждой мелочи, робкий и неуверенный в себе, он не слишком страстен - зато чувственен, и откликается на любое движение, прикосновение и поцелуй. Ли тяжело дышит от возбуждения, от осознания: его *не* боятся, не просят пощады, но - продолжения. Обвивая Боба, Ли в который раз испытывает горький, как сок запретного плода, соблазн: рвануть, заставить расступиться тонкую светлую кожу, подобно вампиру напиться крови.
И вдвойне силен кайф оттого, что он преодолевает свое желание.
Нежность, думает Ли. Неизведанное, непонятное. Почему Ли вообще испытывает что-то к этому незаметному, совсем не красивому парню? Что делало его лучше искусных шлюх и капризных кукольно-прелестных мальчиков?
Наверное то, что Боб - первый, единственный, кто не испугался и... полюбил его?
В момент их почти одновременного оргазма, Ли тоже закрыл глаза, будто они ослепли одновременно.
После они лежат рядом, с трудом умещаясь на маленьком плюшевом диванчике, от которого пахнет старым плюшем и спермой. Боб утыкается в волосы Ли, и тот остро ощущает горячее дыхание, словно волосы - его заголенные нервы.
- Ты теперь изменишься, Ли, - внезапно прерванное молчание заставляет китайца вздрогнуть, точно кто-то разбудил ледяной водой.
- Изменюсь? О чем ты, Боб? Если про то, что случилось сейчас, то... не думаю. Мне просто было хорошо с тобой. Надеюсь, тебе тоже.
- Да... Нет, - Боб определенно не расположен обсуждать свой первый сексуальный опыт. Напротив, он подхватывает с полу одежду и быстро прячется в нее, словно в кокон. - Я не о том. Я о Синдикате... Ли, это Мафия. Знаю, ты давно мечтал попасть в клан, но они заставят делать ужасные вещи. Я много знаю о Милленионе, и...
- Тсс, - Ли заставляет его замолчать наименее привычным способом: поцелуем. - Я понимаю. И хочу, чтобы ты понял. Величия не достигнуть без жертв, и первый агнец на этом алтаре - моральные принципы. Тебе тоже придется отказаться от них, Боб.
Ли предпочел бы оттянуть эту часть разговора. На пару дней. А лучше месяцев. Но раз Боб первый разворошил осиное гнездо, нужно поймать каждую осу и вырвать у нее жало. Несколько язв-укусов - тоже необходимая жертва.
Боб сжимается в углу дивана, путаясь в пуговицах рубашки. В результате обрывает одну или две - Ли отмечает этот жест аккуратного Боба, и поджимает губы. Некоторые осы кусаются чересчур больно.
Затем Боб соскакивает с места. Возвращается за письменный стол, будто прячется от Ли. Разламывает куриную ногу, словно вымещая на жареном цыпленке то, что не может сказать вслух. Интересная реакция протеста - Ли ловит себя на том, что тянет рассмеяться, точно щекочут пятки.
Куриными перьями.
- Что-то не так? - шампанское степлилось как в кофейной кружке, так и в бутылке, но Ли делает пару глотков.
- Н-ничего... просто проголодался. Кстати, там еще много. Я приготовил ужин. Ты будешь ужинать?
Конечно, приготовил. Очередная традиция. Ли хочется думать: с сегодняшнего дня к совместным ужинам-беседам прибавится... новое. Но для того нужно поработать ловцом ядовитых насекомых.
- Тебе не хочется работать на Мафию, потому что они убивают людей. Так, Боб? Не хочется вызнавать и давать информацию, которую потом используют во зло. Не хочется даже косвенно быть причиной чьих-либо неприятностей.
Боб отодвигает полупустую тарелку.
- Да. Ли. Мне страшно... даже не страшно, сам не пойму, как объяснить. Не хочу делать плохое. Я технарь, Ли, а не шпион и не...
В который раз заставляют замолчать. Просто объятие, Боб напрягается и покорно расслабляется в руках Ли.
- Если не ты, Синдикат найдет кого-то другого. Это сила, с которой нельзя сражаться, зато можно быть на ее стороне. Ты просто будешь говорить, что видел и слышал. Возможно, добывать по заказу. Синдикат - не сборище маньяков, что бы тебе ни говорили родители... или в школе и университете, но система с железными законами. Подумай об этом, Боб, ты сможешь защитить невинных и наказать предателей, пускай и не своими руками.
Взгляд Боба направлен в окно. Вид из квартиры в "спальном" районе неважный - серые здания, тусклые фонари, похожие на обгорелые спички. Холодный серо-лиловый асфальт, редкие вкрапления прохожих и почти беззвездное небо.
Город - система. Милленион - система.
Защитить невинных и наказать предателей.
Боб думает о Фемиде и ее повязке на глазах. В его силах снять повязку.
И остаться с Ли, с которым так хорошо, никогда не было похожего прежде, только бы... друг, больше, чем друг никогда не покидал его.
Кодекс чести? Моральные нормы?
Разве они спасают от одиночества?
Выбор очевиден.
- Ли. Я согласен, - говорит он.
Потом выворачивается и прижимается щекой к обнаженному торсу китайца:
- Я согласен на все... только останься, ладно? Не только на ужин.
[b]11. Value of subsistence
[/b]
К некоторым персонажам Миллениона трудно привыкнуть. Кажется, будто они не люди, но демоны или духи, причем плохо замаскированные оболочками человеческой фигуры. Один из таких - приближенный самого Большого Папы, Бейр Уолкен, темнокожий мужчина, возраст которого колеблется между тридцатью и пятьюдесятью - или между тридцатью и тремястами лет, Ли не сумел бы определить точнее. Белые волосы делают Уолкена похожим на негатив фотографии. Единственное яркое пятно - оранжевые очки. Ли спрашивает себя, вдруг за очками - лазерные пушки или зеркала мира демонов.
Аудиенция Уолкена - почти то же самое, что аудиенция Папы.
Да, Ли немного волнуется.
Офис Уолкена - спартанский и сухой, черно-белый, как сам облик "правой руки" Босса. Ли стоит, вытянувшись по стойке "смирно" перед тяжелым столом. Уолкен сидит в кресле, тоже прямой и несгибаемый, как трость черного дерева с серебряным наконечником.
- Поздравляю, Ли, - если Бейр Уолкен и умеет улыбаться, если и подразумевается улыбка - остается лишь догадываться о ней, - Ты уже год в Милленионе, и мне выпала честь отметить твои заслуги как отличного... исполнителя.
Ли едва заметно кивает.
Исполнителя. Убийцы - так точнее. Впрочем, Ли не вульгарный "чистильщик", те всего-навсего бесплатное приложение к паре пистолетов, автоматы по отстрелу неугодных Большому Папе. За год Ли взял под контроль половину нелегального бизнеса в "нижнем городе", что же до убийств... считайте особым хобби.
Милым хобби. Правда, половину полицейских тошнит, когда они обнаруживают трупы его жертв. У каждого свой стиль, а Ли намного изобретательнее "чистильщиков".
- Ты уже один из лучших, Ли, и ты знаешь об этом, не так ли? - продолжает Уолкен. Выражение его лица нельзя "считать" - оранжевые очки отражают свет маленькими солнышками, немного слепят и заставляют осторожно улыбаться. - И хорошие новости не должны удивить тебя. Большой Папа распорядился назначить тебя ответственным за следующие районы...
На столе Уолкена большая карта. Зелеными флажками Бейр отмечает зоны влияния Ли, и у того перехватывает дыхание - всего на пару секунд, но приходится вонзить ногти в ладонь, чтобы не продемонстрировать переизбыток эмоций.
Полгорода нанизано на зеленые шпильки.
Полгорода - на острие иголки по имени Балладберд Ли.
- Благодарю. Клянусь верно служить Синдикату.
Аудиенция закончена?
Почти. Очки-солнышки (такой диссонанс на неподвижной темной маске) вскидываются на Ли вновь.
- Да, и еще. Тот мальчишка, которого ты рекомендовал несколько месяцев назад...
- Боб... э... Роберт Паундмакс? - теперь ногти вспарывают внутреннюю сторону ладони. Что-то не так с Бобом?
- Да. Извини, не запомнил пока его имени. Не знаю, где ты его нашел, но парень настоящий гений. Он умудряется вызнать все и обо всех. Он один стоит всех остальных наших агентов.
Ли позволяет себе улыбку.
- Я передам ему, господин Уолкен. Обязательно. Боб будет в восторге от вашей похвалы.
Маленький бар на углу двух витиеватых, как запутанные котенком нитки, улиц давно стал их излюбленным местом. В тот вечер - вернее, почти ночью, Ли "задерживался на работе" допоздна, а Боб и вовсе иногда ночевал в маленьком-офисе подсобке Миллениона, - они не изменили традициям.
- Твой город. Ли, мы сидим в твоем городе, - Боб делает жест, словно пытаясь обхватить стол и барную стойку. - Поверить не могу, что ты так быстро добился своего...
"Еще не добился", - Ли сумрачно думает об отце и брате. Отец не слишком доволен приближенностью сына к Мафии, а может, до него доползли связкой гремучих змей слухи о жестокости Ли. Скверно. Брат, напротив, настаивает, чтобы Ли продолжал... и у него есть на то причины, причины, о которых Ли не рассказывал даже Бобу.
Он снимает с волос стягивающую резинку. Пряди рассыпаются и закрывают глаза, точно вуалью.
- Ли?
Боб тянется к нему. Того гляди, прижмется - плевать на окружающих. В полумраке и бледно-синем неоне движения замедлены, словно в толще воды. Но всего-навсего проводит по голове, будто пытаясь исцелить прикосновением.
- Неважно себя чувствуешь?
Ли чудится: Боб действительно знает *все*. И телепат вдобавок.
"Нет. Не буду рассказывать".
- Просто устал, - Ли сжимает пальцы Боба. Мягкие гибкие пальцы. Пианист...или компьютерщик. Ли улыбается вполне искренне, вспоминая первое впечатление, их знакомство. - Уолкен хвалил тебя, знаешь? Спрашивал, где я умудрился откопать такое сокровище и чем Синдикату придется расплачиваться.
- Расплачиваться? Как насчет двойной порции на обед...и ужин, - фыркает Боб. Неоновый полумрак скрывает его, однако Ли не нужно специальной подсветки, чтобы пронаблюдать смущение.
Кое-что он тоже знает, верно?
- "Работаю за еду", - передразнивает Ли, - а если серьезно, то информация стоит денег. Зачастую - куда дороже, чем наркотики, оружие... и даже смерть. Подумай об этом, Боб. Не вечность ведь тебе жить в халупе и ездить на метро.
"Учитывая, что ты не хочешь брать у меня ни гроша", - добавляет Ли про себя, и это возвращает к мыслям о собственной семье. Порой Ли завидует Бобу. Его родители посвятили жизнь науке и едва замечали сына, но, по крайней мере, не придется делать выбор.
- Тебе плохо. Я чувствую это, Ли.
- Что? - вздрагивает, словно от внезапного укола... или от столь же внезапной ласки. - Боб, прекрати. Все в порядке. Повторяю, я просто устал.
Правда сводит судорогой челюсти. Ли остервенело вливает в себя один бокал терпкого сакэ за другим, неон и полумрак вокруг размазываются в фиолетово-белое пятно, похожее на плевок в луже. Сфокусировать взгляд не получается.
- Я просто устал, - в который раз повторяет Ли. Боб не допрашивает. Сидит рядом, изредка осторожно касаясь запястья или волос, будто надеясь "считать" информацию.
"Выбор. Придется сделать выбор".
Кажется, Ли проговаривает это вслух, а еще имя Кэннана - "он хотел, чтобы я работал на Синдикат", и об отце, который против. Кажется, он хватает Боба за ворот рубашки, и выкрикивает в лицо. Об отце-политике - "Он возненавидит меня", о брате - "из-за него я в этом чертовом Милленионе".
Потом - об убитых им. "Я вырывал сердца и протыкал глазницы так, что острие проходило сквозь череп ".
Он рассказывает о четырехлетней девочке, дочери одного бизнесмена. "Мы использовали ее как... морковку перед мордой осла, знаешь такое? Но осел заупрямился, и морковку пришлось слегка нашинковать".
Затем подкатывает нетрезвый страх: Боб не тот, кому следует выкладывать подробности.
По крайней мере, не стоило добавлять "мне это нравится".
Поздно.
- Боб...?
Тот не улыбается. Но прикосновения его нежны, как обычно.
- Пойдем домой, Ли. У тебя был действительно тяжелый день.
Утром на вопрос "что я вчера тебе наговорил?" Боб оторвался от приготовления яичницы с ветчиной и пожал плечами: "Пожаловался на "рабочие" неприятности". Правда, в тот момент он отвел взгляд - к оконному стеклу и пустоте города за ним.
Но лишь на секунду.
Ли решил отложить "выбор" между отцом и братом на неопределенное потом. Довольно того, что он продвигается в карьере.
А через месяц Ли познакомился с достойным "конкурентом". Конкурента звали Гарри МакДауэлл, из тех, кого Кэннан грубовато обозначал "без мыла в зад залезет". Братец вполушутку предложил Ли приколоть Гарри к ближайшей стенке, словно коллекционную бабочку.
Разумеется, Ли счел своим долгом подружиться с амбициозным новичком.
Гарри МакДауэлл оказался обаятельным парнем - типичным "всеобщим любимцем", хитрым и пронырливым. Он вызывал симпатию на каком-то подкорково-инстинктивном уровне. Первый разговор свелся к паре десятков малозначащих фраз, они присматривались друг к другу, как псы из соседних дворов, готовые как охотиться вместе, так и разорвать друг друга, однако Ли ощутил, что предпочел бы Гарри своим боссом. Вместо непроницаемого Уолкена и... и вместо Кэннана.
Они могли бы стать врагами, но им нечего было делить.
Они подружились. Не слишком близко, Ли сомневался, что когда-либо подпустит к себе кого-то, кроме Боба, - мужчину или женщину, для любви или дружбы, неважно. Максимум - мимолетный секс, дабы выпустить "дурную кровь" и вернуться к Бобу ласковым и любящим. А друзей и вовсе иных не требовалось.
Просто два хищника решили охотиться в одной стае.
Гарри обещал познакомить со своим другом детства, Брэндоном Хитом, и добавил: "Мы новое поколение, Ли. За нами будущее. За нами свобода".
От слова "свобода" Балладберду все-таки захотелось вонзить в МакДауэлла стальной шип. Он, сам того не подозревая, коснулся кровоточащей раны - недостаточно деликатный, в отличие от Боба, чтобы не причинить прикосновением боли. Свобода... может, этот бездомный щенок и надеется найти в Синдикате свободу - хотя бы от безденежья и более сильных парней, норовящих выколотить последнюю монетку.
Но для Ли Синдикат не мог означать свободы. Не от отца. Не от Кэннана.
Чем выше, тем плотнее натягивается цепь.
Ли перевернул несколько игл в руке, сдернув тонкий слой кожи с большого пальца, и затем явилась мысль: ты не можешь перегрызть свой поводок, а вот челюсти другого - вполне способны попробовать.
Жест остался незамеченным.
- Что ж, - вслух сказал китаец. - Приводи вечером своего друга, а я приду с Бобом. И станем командой.
Позже Гарри отметил с усмешкой: "Брэндон и Боб чем-то похожи. Один молчит, потому что за всю жизнь едва ли сказал сотню слов, второй - потому что постоянно жует. И еще, кажется, спрашивает у тебя разрешения на каждое междометие, верно?"
"Может и так, Гарри", с истинно восточной улыбкой "оружие-за-спиной" отвечал Ли, "Но я готов убить за Боба. А ты за Брэндона?"
Гарри промолчал. И предпочел сменить тему.
Позже Боб сознался: "У меня аж мурашки по коже от этого Брэндона. Он настоящий убийца", - и Ли закашлялся, скрывая полуистеричный смех. Брэндон - всего-навсего "чистильщик", и Боб страшится его.
Как насчет самого Ли?
После всего, что Боб узнал... будто от лучшего информационного мастера Синдиката можно сокрыться...
- Как насчет меня, Боб?
Момент напоминал их первый вечер - обгорелыми непрозрачными сумерками, обшарпанным диваном и неизменным запахом чего-то съедобного. И в точности, как в тот раз, Боб уткнулся курносым носом в волосы Ли - волосы-нервы, заставляя тихонько застонать и выгнуться гигантской кошкой.
- Ты - лучшее, что у меня было и есть, Ли. Разве я могу бояться или осуждать тебя?
Ли скрутил его в обычной ласково-властной манере, рассмеявшись, быть может, чуть громче, чем уместно.
Еще один исчерпанный разговор.
[b]100. Nothing between[/b]
Пять лет - срок почти бесконечный для маленьких детей и заключенных, незаметный для счастливых возлюбленных и мудрецов, увлеченных тайными изысканиями. Но в первую очередь - срок, за который меняется многое.
Гарри МакДауэлл из дворняжки с острыми клыками и быстрыми ногами - дворняги равно умеющей кусаться и вилять хвостом, превратился в хозяина, главаря маленькой стаи; вылизанную шерсть ему заменял безукоризненный костюм, дорогая машина и слегка порочное обаяние. Брэндон Хит стал любимчиком самого Большого Папы, визитной карточкой Синдиката. Смерть ныне не приходит с косой - прогресс говорит веское слово, и Смерть выбирает пару скорострельных пистолетов. Правда, Боб уже не боялся Брэндона - "мы-ведь-друзья", ну или почти не боялся; сам он, смахивающий теперь скорее на упитанного хомячка, чем на крохотного затравленного мышонка, единственный из четверых мог похвастаться успехами в карьере перед родителями и знакомыми. "Я аналитик, занимаюсь сбором и классификацией данных", мог сказать он.
Пожалуй, Ли почти завидовал другу-любовнику. Для самого Ли перемены принесли и деньги, и власть, но какой от них толк, если ты по-прежнему - марионетка с веревочками, а отец, баллотирующийся на очередной пост, предпочитает не упоминать о младшем сыне?
"К черту", - Ли гнал от себя и зависть, и дурные мысли. Окончательный выбор вновь и вновь отдалялся - бесконечно, точно растягивал жвачку ребенок. В конце концов, Ли тоже мог гордиться собой. Зеленые иглы на карте Уолкена заняли почти весь город, во всяком случае, теневую его сторону.
И еще у Ли был Боб. За пять лет они едва ли повздорили дважды - кто из конфетно-счастливых молодоженов может похвастаться подобным?
Достаточно для счастья. Нельзя гневить Небеса, прося чересчур много.
Но чем сильнее натягиваешь цепь, тем больнее врезается она. Однажды разорвется...или разорвет тебя на пару неровных кровоточащих кусков.
Ли избегал собственного дома, предпочитая ночевать у Боба - в идеале с Бобом, но тот торчал в офисе до утра, порой Ли казалось - не спит вовсе, а стимуляторы вроде кофе, энергетических напитков и таблеток ему заменяет фастфуд из ближайшей забегаловки. Пристрастия к фастфуду Ли не понимал, как и способности работать сутками в тесном помещении, без глотка свежего воздуха, пару раз прокомментировал: "Это не слишком полезно для здоровья", на что получил дежурную отговорку о "наименьшем зле". Маленькая квартирка за пять лет тоже изменилась - теперь ее наполняла удобная дорогая мебель и новейшая аппаратура; возвращаясь в одиночку и одетым ложась на просторную двуспальную кровать, Ли ностальгировал о кургузом плюшевом диванчике, но недолго - он засыпал.
Звонок разбудил его в начале третьего ночи.
Голос в трубке хрипел, точно хозяин умирал от рака гортани. Ли медленно вываливался из сна в реальность, захватывая чудовищ из царства Морфея.
"Помоги мне..." - надрывалась трубка. Отстраненно, словно наблюдая со стороны, Ли оценил, как намокла от ледяного пота пластмасса, и как дрожат его руки.
Кто это?
Боб?
Он лежал на кровати и разгадывал, кто зовет на помощь. Тысячу лет, пока тело не истлело прахом, рассохлась и сама пластмасса телефонной трубки, а душа по-прежнему искала ответы.